По имени Шерлок. Книга 3 (Черновик Закончен!)

— Что же ты задумал, Лев? Ты, и твой проклятый Протей? — Мужчина бросил взгляд на практически пустую глянцевую поверхность стола, на которой лежал рабочий планшет и древний, изготовленный из целлюпласта журнал, под названием "Technology Review", датированный еще две тысячи двадцать четвертым годом. Огромный, на всю обложку заголовок, гласил: "Протей — последняя разработка гениального Егора Коренева, с легкостью проходит тесты Маркуса, Лавлейс и Винограда!".

Глава 10.

Сознание потихоньку возвращается, вместе с шумом, пульсацией крови в ушах и тяжелой тупой болью в груди. Примерно с минуту я плаваю где-то на границе между сном и явью и впервые в жизни у меня появляется ощущение, что мысли действительно материальны. Я чувствую, как мучительно рождаются они в голове, какая шершавая у них поверхность, какие острые грани. Первая же причиняет такую боль, что я едва вновь не растворяюсь в блаженном небытии, но удерживаюсь каким-то чудом.

Дав мне крохотную передышку, мысль становится смелее, и уже уверенней стучит в ворота сознания. Как я ни стараюсь, мне не удается от нее отмахнуться. И вот уже другая, следом за первой, спешит нарушить мой зыбкий покой. А за ними вдруг появляются вопросы, воспоминания...

Воспоминания мутным потоком рвутся в узкий пролом, проторенный самой первой мыслью, расширяют его, размывают, и вот уже я тону, захлебываюсь в них, хочу позвать на помощь, но сил нет. С губ, которые я, наконец, начал ощущать, срывается тонкий, жалобный, полу хрип, полу стон.

— Слава создателю, он жив!

Слава Создателю? Это кому? Кто тут создатель всего сущего, ау! Отзовись!

Нет ответа, а может, я просто не слышу его за ровным, то усиливающимся, то вновь ослабевающим шорохом, как будто волна переворачивает миллиарды песчинок — ш-ш-шур, ш-ш-шур... Плеск, шорох. А ведь, похоже, и впрямь волна, прибой накатывает на песчаный берег и вновь отступает.

Сознание возвращается все отчетливей, я понемногу начинаю осознавать пространство вокруг себя, различаю отдельные звуки — крики птиц, шелест листьев, плеск воды. Все живет и движется, и я, похоже, все-таки не умер. Делаю титаническое усилие, и, наконец, открываю глаза.

— Шерлок! — слезы в глазах Мариссы? Вот это чудо, ради этого можно было бы и умереть разок. — Скорее, выпей это.

У меня под носом вдруг появляется скрученный в кулек плотный лист какого-то местного растения. В импровизированном стакане плещется вода. Пробую выпить, делаю глоток. Фу! Горечь-то какая! Пытаюсь отклонить голову, но Марисса внезапно заливает все содержимое мне в рот, чтобы не захлебнуться, глотаю.

— А теперь, спи.

Упрашивать меня не нужно, слабость вновь накрыла удушливой волной, звуки ушли куда-то в сторону, доносясь, как будто из-за стеклянного колпака, мысли снова расползлись в тошнотворном мареве, и я опять провалился в горячечное забытье.

* * *

— Что ты хотел узнать?

Дежавю! Вновь эта абсолютная пустота, эта жуткая, затягивающая в себя бесконечность, когда не ощущаешь ни верха, ни низа, отсутствие тела, и мысли, которые не скрыть, которые бегут, рвутся из черепа наружу, заполняя собой пространство. И опять этот голос — одновременно мой собственный и такой чужой, он шелестит и грохочет, еле тлеет слабой искрой и вспыхивает ослепляющим фейерверком.

— Ты звал меня, я пришел. Говори.

Да не звал я никого, это же был риторический вопрос... Но пространство вопрошает, и я не могу не подчиниться.

— Что будет там, в конце? — говорю первое, что приходит в голову, не знаю, о чем его еще спросить, все слова разлетелись в пустоту.

— В конце? Как всегда, выбор.

— Выбор? Какой, из чего я должен выбрать? — не знаю почему, но чувствую, что случайно задал правильный вопрос и сейчас мы говорим о чем-то очень важном, о чем-то, что является причиной и следствием всего происходящего в этом мире.

— Выбор, как всегда, простой и одновременно сложный. Правда или ложь, жизнь или смерть, свобода или вечное рабство... Что ты выберешь? Что тебе позволят выбрать?

— Я не понимаю, ты можешь пояснить, что я должен сделать? — я хотел закричать, но эмоции опять подвели меня, оставшись где-то там, далеко, частью материального мира.

— Ты просто должен идти вперед, ты уже близко. Но поторопись, времени осталось мало, не позволяй им сделать это за тебя.

— Сделать что? — ну почему, почему нельзя просто сказать, зачем нужны все эти загадки?

— Думай только о цели, на твоем пути больше нет препятствий, не бойся ничего, — голос грохотал, не обращая внимания на мои слова. — Прими решение и прими свою судьбу. Свою, и прочих!

И вновь меня потянуло, закружило, как осенний листок, с силой, которой я не мог противостоять. Короткий стремительный полет и вот я вновь падаю в ледяное, ослепительное море света.

* * *

Первое, что увидел, открыв глаза, это яркое, ненатуральное в своей чистой синеве небо. Солнце почти в зените, жарит просто немилосердно.

Аккуратно, стараясь не причинить себе лишней боли по неосторожности, поднял руку, дотронулся до груди. Нащупал плотную повязку. Грудная клетка плотно стянута, но дышать особо не мешает, да и боли вроде нет. А ну ка, попробуем перевернуться... Ура! Удалось, даже без особых затруднений.

Через несколько секунд я уже стоял, хотя и слегка пошатываясь, на собственных ногах, оглядывая абсолютно пустой, не считая вытащенной на песок шлюпки, пляж. Странно, а где Донни, где Марисса? И где, в конце концов, тела? Ведь должны быть тела, я же все помню... Ну уж два-то точно должны быть.

— Ну вот, я же говорил, через пару часов должен встать, а ты не верила, — словно в ответ на мои мысли, из полосы густого кустарника, окаймлявшего пляж, появились друзья.

Марисса без шляпы, босая, ее туфли валялись на песке, возле воды, Донни — явно уставший, с руками, испачканными в земле, и в пропотевшей, местами драной рубашке.

— Все, закопали, — девушка села на борт шлюпки, а друг без сил свалился на песок.

— Кого? — я спросил машинально, ответ был очевиден.

— Всех троих, — Донни отвечал каким-то бесцветным голосом, видимо, действительно от усталости. — Мы не могли дольше оставлять их на жаре, сам понимаешь, тем более, что я не был уверен, что ты скоро очнешься. Поэтому пришлось хоронить тут.

Донни показал рукой на прилегающие к пляжу заросли:

— Не уверен, что достаточно глубоко, но, как смогли. Ножом и руками не очень-то и покопаешь. А ты как, болит еще сильно?

Сказав, что чувствую себя прекрасно, я принялся расспрашивать Донни о том, что пропустил, и, по мере того, как тот рассказывал, чувство вины все сильней и сильней давило мне на плечи.

Стоило начать с того, что в момент, когда я бросился на Ленгдона, Теннисон действительно был жив, но в результате борьбы, две пули из четырех, которые предназначались мне, попали в умирающего мужчину. Но и тогда его еще можно было спасти.

И вообще, все произошло до крайности нелепо. Когда завязалась сражение, Донни схватил валяющийся на дне лодки пистолет и начал стрелять, но опасаясь попасть в меня, в итоге не попал и в Ленгдона. Ситуацию спасла Марисса, которая никогда не выходила из дома без двух ножей, спрятанных под одеждой. А учитывая, что она мастерски метала их с обеих рук, у злодея просто не было шансов.

В итоге, когда наемник упал с распоротым горлом, первым делом принялись спасать меня и лишь потом, когда убедились, что я буду жить — обратили внимание на Теннисона. Да только к тому моменту он был уже мертв. А ведь чего проще — нужно было взять вместо этого проклятого револьвера свой надежный самострел, который все дорогу пролежал в саквояже, рядом с Джоем, и они бы успели!

— Думаю, мы опоздали буквально на пару минут, — Донни сокрушенно качал головой. — Если бы он был жив, мой эликсир спас бы его с любой раной, только бы еще дышал. А тут...

— Это моя вина, — я не собирался перекладывать ее на кого-то другого.

Полностью моя вина, что погиб хороший человек, которого я просто не рассмотрел, не понял. И все из-за того, что обманулся оболочкой, вместо того, чтобы всмотреться в содержимое. А ведь первый звоночек прозвучал еще в разговоре, когда Теннисон упомянул туземцев, повешенных за браконьерство. Как тогда отреагировал Ленгдон? Так, как будто речь шла не о людях, а о диких животных, убийство которых не стоит даже упоминания в приличном обществе. А я не обратил на это внимания.

— Так, давайте не будем рассуждать, кто виноват. Давайте лучше решать, что делать, — практичная и жесткая Марисса была права, как никогда. — Нам нужно возвращаться в город. У нас нет припасов, воды, еды, а патронов осталась всего одна обойма. И не забывайте, что где-то неподалеку вполне могут быть сообщники нашего покойного красавчика, недаром он приказал править именно сюда. Нам нужно вернуться, и, желательно, не привлекая к себе лишнего внимания.

— Подожди, ты что, хочешь сказать, что мы не будем обращаться к властям? — Донни удивленно повернулся к девушке. — Но, как? Три человека убиты!

— Марисса права, мы не можем себе этого сейчас позволить. Три человека убиты, и мы с этим уже ничего не сделаем. Но, если мы не поспешим, то произойдет еще что-то страшное. Я знаю это, чувствую!

Не знаю, то ли я был как-то особо убедителен, то ли на самом деле никто и не хотел связываться с местными властями и влезать в расследование, но, придя к согласию, уже через полчаса мы с трудом выгребали, толкая тяжелую шлюпку обратно к городу.

Перед отплытием, я попросил отвести меня к месту захоронения и несколько минут простоял перед двумя невысокими холмиками, прощаясь и прося прощения. Большой серый булыжник, исполняющий роль надгробной плиты, был один на двоих. Сделанная простым чернографитовым карандашом, обведенная для надежности несколько раз, на нем была короткая надпись: "Сессил Теннисон. Матрос Джон. Погибли в бою".

Пошарив взглядом по сторонам, я заметил за деревом, в нескольких метрах, третью могилу. Никаких опознавательных знаков на ней не было, ни камней, ни надписей. На всякий случай запомнив это место, я вернулся на берег.

А за веслом, как я не хорохорился, Мариссе все же пришлось меня ненадолго, но подменять. Боли, как таковой, не было, просто через какое-то время накатывала такая противная слабость, что я не то, что весло, себя в вертикальном положении еле держал. Впрочем, оказались мы всего в часе гребли от порта, так что мука не продлилась слишком уж долго.

А по прибытии нас ожидал следующий сюрприз. Оказалось, никаких солдат в городе не было и близко, он все так же пестро шумел и переливался, как и вчера утром, когда мы только прибыли. В гостинице, в которую все же решили вернуться, уже успели прибрать вещи, которые оставались в номерах, а портье поначалу уставился так, как будто увидел восставших мертвецов. Впрочем, видимо, ими мы для него и являлись.

Сомнения в честности гостиничного персонала, которые зародились у меня еще до нашего побега, превратились в уверенность. Глядя на бегающие глазки портье, мне, как никогда раньше, хотелось треснуть кулаком по этой хитрой роже, но я держался. Раздувать сейчас конфликт было не с руки, учитывая, что время поджимало, и я почти физически ощущал, как оно утекает, как песок сквозь пальцы.

Гостиница, естественно, оказалась ничуть не повреждена, впрочем, меня это вовсе и не удивило. Весь спектакль был разыгран исключительно для того, чтобы мы опрометью бросились бежать, в панике не обратив внимания на все явные нестыковки и несоответствия.

Забрав свои вещи, мы перебрались в портовую таверну, которая, вопреки опасениям, оказалась вполне приличным местом и где никто и не подозревал, что вчера ночью тут, как сказал Ленгдон, разрабатывались зловещие планы убийства.

Оставив Донни с Мариссой отдыхать в дешево и скудно обставленных, по сравнению со отелем, номерах, я развил бурную деятельность, подгоняемый мыслью о том, время почти упущено и надо бежать сломя голову.

В конторе портового склада ожидало первое разочарование. Как оказалось, все наш багаж уже был получен кем-то, причем буквально пару часов назад, то есть в то время, когда Ленгдон был уже мертв. На мое возмущение по поводу того, что вещи выдаются неизвестно кому, начальник склада невозмутимо заявил:

— А у него квитанция была. Мне-то плевать, чей там груз, господин хороший, лишь бы уплачено было за хранение. Квитанцию показал — добро получил. А ваша-то квитанция где, а?

Мда. И возразить нечего, сам виноват. Поленился сходить на склад, порадовался, что с меня часть работы сняли, вот и получай теперь.

В беленьком домике начальника порта меня, очевидно, в виде исключения, ожидала радостная новость. Королевский флот покинул акваторию, и гражданские суда могли беспрепятственно заходить в порт. Счастливым случаем для нас оказался клипер "Махаон", который принадлежал Трансатлантической торговой компании. В данный момент он стоял под погрузкой, и по завершении ее отправлялся в порт Белиз прямо сегодня!

Возможность отплыть на этом чуде корабельного мастерства, которое, как с гордостью заявил его капитан, делает шестнадцать узлов в час, обошлось мне в сто двадцать золотых монет, и еще пять — начальнику порта за посредничество. Недешево, прямо скажу. Зато капитан клялся и божился, что доставит нас на место, самое большое, через двое суток. О такой скорости я и помыслить не мог, так что, не раздумывая, согласился.

Когда, уже с вещами, мы спустились к причалу, нас встречал красивый, как мечта, белокрылый "Махаон". В отличие от "Буревестника", он стоял на якоре в самой бухте, а не за волноломом.

— А почему он тут? — повернулся я к сопровождавшему нас начальнику порта. — Мне сказали, что суда не могут заходить в бухту, что тут слишком мелко.

— Это какие не могут?

— Ну... — я не особо разбирался в кораблях, поэтому решил не умничать, чтобы не попасть впросак, и привел конкретный пример. — Например, "Буревестник".

— Ну, что же вы, мистер, линкор с клипером сравниваете. У одного тридцатифутовая осадка, а у другого — пятнадцати. А тут всего-то двадцать пять футов, в самом глубоком месте.

Да, действительно, все просто и очевидно. Больше я не стал задавать никаких вопросов, так как не очень понравилось интонация, с которой объясняли — с таким легким налетом презрительного снисхождения. Умудренный жизнью морской волк разговаривает с глупой и наивной сухопутной крысой.

Посадка и отплытие прошли довольно буднично, у трапа встретил матрос, которого вполне можно было назвать стюардом, так как он выполнял примерно эти функции, как я узнал впоследствии. Вообще, чувствовалось, что это не военный корабль, и что пассажиры тут не просто, не редкость, а вполне-таки внушительная статья дохода.

Начнем с того, что каюты нам отвели отдельные, и, если не считать прикрученную к полу мебель, высокие бортики на полках и ремни, которыми можно было пристегнуть себя к койке во время щторма, можно было бы подумать, что это среднего уровня гостиничный номер, не класса люкс, но довольно приличный.

Питание пассажиров проходило в отдельном помещении, вместе с капитаном и старшими офицерами судна, но отдельно от матросов. В кают-компании предусмотрены были даже нехитрые развлечения для скучающих пассажиров — небольшой шкафчик с книгами и ломберный стол, с лежащими на нем несколькими колодами.