Путешествие с дикими гусями

— Роли, роли ну...

Я просыпаюсь и вжимаюсь в угол кровати, скуля от ужаса. Огромный черный силуэт склоняется надо мной, кладет руку на плечо... Но это не Ян, а Абулкадир. Обегчение окатывает меня теплой волной, мышцы дрожат, мгновенно превращаясь в кисель. Я всхлипываю, а большой парень гладит меня по волосам, тихо приговаривая:

— Роли, роли...

Повезло Ахмеду — не брат у него, а просто ночная фея. И это несмотря на вчерашние события в душе и шмон.

Я украдкой вытер глаза и сжал руку Абдулкадира — типа, все нормально. Фея может лететь обратно на верхнюю койку. Парень посидел со мной еще немного — наверное хотел убедиться, что сосед снизу снова не начнет снова орать и пускать сопли в подушку — и полез наверх. Я нашарил сбившееся в ногах одеяло. Блин! Мокрое от пота, хоть выжимай. Простыня, кстати, тоже. Пришлось перевернуть одеяло той стороной, что была посуше, и прикорнуть на краю койки, куда я во сне не дополз. Естественно, утро я встретил на полу, чем здорово развеселил Ахмеда — его, очевидно, мои ночные вопли не разбудили.

На занятиях было непривычно тихо — румыны отходили после вчерашнего, а озабоченные негры куда-то запропали. Как выснилось позже — с концами. В их комнате остались только мебель и голые стены. Даже одеяла с кроватей негритосы подобрали. Не знаю, был ли побег связан с травкой в душевой, или кому-то просто захотелось пойти по девочкам, но мне это очень помогло. Все, включая администрацию, решили, что у наших черных братьев рыльце в пушку, и меня оставили в покое.

Со всей этой бодягой по поводу загулявших негров я совершенно забыл про оформительскую повинность. Вспомнил только, когда услышал за неплотно прикрытой дверью злой голос Милы. Скатился с койки и вылетел в коридор. Она наверное шла на поиски запропавшего художника, когда в коридоре ее перехватили румыны с Лешкой. Не знаю, о чем они там базарили, но девчонка явно обрадовалась, когда увидела меня на горизонте.

— Пошли, Пикассо, — ухватила она меня за рукав. — У нас еще овцы недорисованы.

— Опа! Смотрите-ка, шлюхи работают в паре! — заржал Лешка, а румыны подхватили, лопоча чего-то по-своему.

Я пожалел, что у меня не было с собой полотенца. А Мила огрызнулась:

— Поболтайте еще, и Пикассо баранам ваши морды пририсует!

Мы пошли в спортзал, а я почему-то вспомнил свой сон. Интересно, а как девчонка с розовыми волосами вообще оказалась в Грибскове? Стащила что-то в магазине, как я? Ночевала на вокзале? А может... Может, вовсе и не ночевала?

Я разглядывал стоящую на сцене Милу, делая вид, что полностью поглощен раскрашиванием соломы в фанерных яслях. Сколько ей лет? Пятнадцать? Шестнадцать? Что, если мы с ней были в том же бизнесе? Ян о ней никогда не упоминал, но, может, она принадлежала другому хозяину? Что если... Это, конечно, дикая идея, но что, если Миле довелось повстречать Асю? Я ведь мог бы спросить... Скажем, показать девчонке Асин портрет — я ведь его сохранил. Вдруг Мила знает, где Ася сейчас? Шанс один на миллион, ежу понятно, но это все-таки шанс! Я не могу позволить себе его упустить.

"Все, решено! — я нащупал в кармане сложенный листок с рисунком. — После репетиции подойду к Миле. Подойду и покажу рисунок. По лицу уж точно догадаюсь, видела она Асю раньше или нет. И если видела... А, плевать на все! Надо будет, спрошу. Может, с Милой получится договориться. Ну, типа, она не скажет, что я не немой, а я побатрачу на ихний вертеп... Могу вон, на худой конец, барашком заделаться".

— Хай!

Блин, я аж вздрогнул и мазнул кисточкой мимо цели. У ягненка на фанере выросли черные усы. Ахмед! Этот-то откуда взялся? Он же обычно после школы в футбол гоняет или с братом в качалке сидит. Хотя... вон за окном как метет. Не снег, а ледяная каша-размазня. Какой уже тут футбол.

Я подсунул парнишке хромой табурет, и тот, отвалив челюсть, уставился на розоволосую "Марию", распевающую свою "арию" трогательно дрожащим голоском. Ладно, пусть приобщается к искусству. Небось в своей Сирии-то и театра никогда не видел. Хм, можно подумать, что я сам в театре был. Нет, кстати, по ходу, был-таки один раз, что-то смутно припоминается. Там собаки бегали в балетных пачках и клоун пищал через шарик... Не, это цирк. А театр...

— Чего тут этот хмырь делает, а?

Десткие воспоминания грубо прервала Мила. Он стояла надо мной, уперев руки в боки, из одной неловко свисал младенец Иисус в размотавшейся пеленке. Гневный взгляд был устремлен на покрасневшего, как зрелый персик, Ахмеда.

— У нас тут только для артистов доступ, — строго объявила молодая мать. Скосилась на меня и добавила. — И для работников сцены.

Сириец, естественно, непонимающе захлопал длинными ресницами. Мила перевела. Тот не сразу, но въехал, слез с табуретки, поникнув плечами, и побрел к выходу. Вот чего прикопалась к парню, мадонна с младенцем?! Я сунул пальцы в рот и пронзительно свистнул. Тут не только Ахмед обернулся, но и на "сцене" что-то загремело — кажется, там как раз Иосиф полез на стремянку занавес вешать.

Я замахал Ахмеду — типа, давай сюда, шевели помидорами. Долго изображать мельницу не пришлось. Пацан подбежал ко мне, как провинившийся щенок, разве что хвостом не завилял. Я сунул ему в руку кисть, дал тюбик с коричневой краской и ткнул в место на фанере, где были обозначены контуры стойла. Опасливо косясь на Милу, Ахмед мазнул вдоль черной линии. Я встрепал его волосы в качестве похвалы и красноречиво взглянул на Милу: вот, мол, какой у меня старательный помощник. Девчонка закатила глаза:

— Ладно, пусть остается. Только после репетиции чтоб помог нам инвентарь убрать, — и поперлась назад к сцене, помахивая Иисусом.

Сириец оказался способным учеником. Я поручил ему закрашивать большие площади, а сам занялся прорисовкой деталей. Поэтому к концу репетиции одна фанера была практически готова, а вторая — примерно наполовину. Я показал Ахмеду, как правильно мыть кисточки — не то, чтобы сам был эксперт, но все-таки училка по ИЗО вдолбила что-то в голову. Пока парень увлеченно плескался, я изловил Милу, перетиравшую с волхвом что-то насчет костюмов. Отволок ее чуть в сторону с загадочным видом. Ну вот, момент истины настал.

— Чего пялишься? — Мила нетерпеливо стучала носком кроссовки по полу. — Давай уже, мычи, раз телиться не получается. А то мне еще в мастерскую надо.

Вспотевшая ладонь нашарила рисунок в кармане. Я расправил его и протянул Миле. Листок так дрожал в руке, что я обрадовался, когда девчонка вынула его из моих пальцев.

— Это кто? — спросила она, разглядывая портрет. — Получилось лучше, чем овцы.

Я всматривался в ее лицо, пытаясь найти следы узнавания, но видел только замешательство и любопытство.

— Это мне? — Мила подняла на меня глаза, и я увидел, что портрет ей действительно нравится.

Кивнул. Пускай забирает. Я потом еще нарисую. Блин, а ведь так надеялся...

Извержение. Германия

Бобик, по совместительству штатная медсестра, аккуратно отрезал болтающийся кусочек кожи, приложил к ранке на руке пропитанную чем-то щипучим марлю и залепил пластырем.

Я сидел на диване в гостиной, рядом примостилась Ася, помогавшая Бобику с аптечкой, а над нами грохотал Ян, разнося несчастного шофера. Здоровый мужик со смятой в давней драке переносицей пятился под напором шефа и лепетал, будто двоечник, которого вот-вот выпорет отец. Наконец он уперся спиной в грудь Саши... точнее в его нос, едва доходящий до лопаток литовца. Шофер дернулся, но Ян ткнул пальцем ему в грудь и принялся орать прямо в заросшую щетиной морду, так что бедняге оставалось только жмуриться, когда слюна попадала в глаза.

Бобик подергал меня за штанину, возвращая к моим собственным проблемам.

— Сними джинсы, Денис, — попросила Ася. Ее голос звучал устало, а землистое лицо выглядело старше, будто сегодняшний вечер пошел за год. — Надо обработать раны на ногах.

Я привстал, и лицо исказила невольная гримаса. Наверное я здорово растянул связки в паху, когда дергался на столе, пытаясь освободиться. Бобик помог мне стянуть штаны, а у меня даже сил не было возражать, хотя мои труселя остались трофеем торчкам Дитлева. Да и какая разница? Ася все равно уже видела все, что можно и нельзя, и даже больше.

Под повязками все выглядело примерно так же, как и на руках — лиловые вспухшие синячищи, полосы содранной кожи и подсыхающие ссадины. Бобик поцокал языком и принялся тыкать в них ваткой с чем-то бесцветным и вонючим. Я вякнул, когда "доктор" прошелся по особенно больному месту, и очень некстати. Ян тут же оказался надо мной. Волны исходящей от него ярости были физически ощутимы: я притягивал их, как магнит — булавки.

— Ну, ублюдок, расскажи мне, какого хрена там у вас произошло. Эта мокрица безмозглая, — короткий жест подбородком в сторону шофера, — говорит, что какая-то обкуренная девка притащила вас раньше времени, вопя, будто тебя чуть не затрахали насмерть, и что ты вскрылся. Сказала, мальчика срочно надо в больницу. Ты вскрылся, урод?

Я покачал головой. Ян спросил о том же Бобика — это я без перевода понял. Бобик тоже махнул башкой и пустился в медицинские объяснения, но Ян прервал его, снова обращаясь ко мне:

— Тогда откуда это? — он ткнул в пластыри чуть выше моих запястий. — И это?

Мда, светофор на моих бедрах и ржавые потеки говорили сами за себя.

— Что они там с тобой творили?

— Не помню, — я отвел глаза.

Ася достала из аптечки кусок марли побольше.

— А как коридор быку обблевал, с...ка, помнишь?

Пощечина опрокинула меня на диван. Скула на мгновение онемела, а потом вспыхнула огнем. Но поваляться мне не дали. Рука Яна быстро вздернула меня обратно в сидячее положение, пальцы ухватили подбородок.

— Смотри на меня, щенок, когда я с тобой разговариваю! — глаза хозяина превратились в узкие щелки, из которых на меня глядело что-то скользкое и холодное. — Если это опять твои штучки, клянусь, ты пожалеешь, что твоя шлюха-мамка тебя на свет родила!

Я молчал, и воняющие табаком пальцы выпустили наконец подбородок.

— Еще раз спрашиваю, что с тобой сделали?

На этот раз я выдержал его взгляд. Внутри росло что-то холодное и твердое, какая-то незнакомая прежде сила, дающя волю к сопротивлению.

— Я мордой в стол лежал, — тихо выдавил я сквозь сжатые зубы. — Мне не видно было.

Ян замахнулся для нового удара, но Ася метнулась между нами, загораживая собой.

— Не надо, пожалуйста! Денис не виноват! Его, правда, к столу привязали, стеклянному. Вы видели сами, как он побился об края. А потом... насиловали по очереди и...

Я очень захотел снова оглохнуть, как случилось тогда, в гостях у Дитлева. Но вероятно, для этого мне надо было долбануть кого-нибудь бутылкой по башке. Я рассматривал пальцы собственных ног, пока Ася сбивчиво снабжала Яна подробностями, и старался представить себе, что речь шла вовсе не обо мне. Помогало мало.

— Вы ведь накажете их, правда? — Ася положила дрожащие пальцы на рукав Яна, склеившиеся от слез ресницы моргали в немой мольбе.

Хозяин брезгливо стряхнул ее руку, будто это было насекомое, и рявкнул мне:

— Жопу покажи.

Я замешкался, и он сам рванул меня, разворачивая. Я упал животом на диван, почувствовал грубые пальцы между ягодиц. Все могло бы быть гораздо хуже, если бы не одна штука, которой научил меня Кит. Он смазывал себя внутри перед каждым выездом, не жалея силикона. Страшно даже представить, на что бы сейчас смотрел Ян, если бы я тоже не сделал этого. И так-то по ощущениям жопа — как воронка от ядерного взрыва.

— Вот сука! — хозяин треснул кулаком по столу. Бутылочка с антисептиком перевернулась, и прозрачная жидкость закапала на пол. — Мне этот мажорик занюханный сразу не понравился. Ишь, решил, что может поразвлекаться за мой счет, да еще товар попортить! А ты, придурок, чего сразу с него бабла не снял?! — снова набросился Ян на едва пришедшего в себя шофера.

— Так это... хозяин, их там целая хата была, неизвестно под какой дурью...

— А я что тебе говорил, когда на работу брал, недоумок?! Что ты должен делать, если дело идет не так, как договорено?!

— Вам звонить...

Шофер недоговорил. Кулак Яна прилетел ему точнехонько в зубы.

— Так что же ты не позвонил, с...ка?!

Второй кулак впечатался в солнечное сплетение. Мужик сложился пополам, беззвучно шамкая ртом, как глубоководная рыба.

— Вы закончили?

Ян повернулся к нам с совершенно спокойным лицом. Только слегка подергивался мускул в углу рта, заставляя кривиться губы.

Ася кивнула. Бобик как раз налепил на мое бедро последний пластырь.

— Так пошли вон.

Саша затолкнул нас в комнату под обстрел испуганных глаз. В щель закрывающейся двери я увидел, как Ян прижимает к уху телефон.

Как ни странно, вырубился я практически сразу, оставив Асю одну на растерзание любопытным. Проснулся внезапно, как от толчка, с тем странным чувством, словно во сне мне открылась какая-то нерушимая истина, которую нельзя забыть. Обвел комнату опухшими глазами, как будто обстановка или белые стены могли помочь мне отыскать ответ. Вокруг было пусто — наверное, все разъехались по клиентам, ведь окна за жалюзи еще зияли чернотой. Только Ася свернулась клубочком на своем матрасе. Ее бок под тонким одеялом мерно поднимался и опускался — девочка спала.

И тут я вспомнил. Во сне я был Асей. Я смотрел со стороны на самого себя. Смотрел, как мальчик, которого я считал своим другом, бьет клиента бутылкой по голове и убегает, оставляя меня одного наедине с разъяренным Дитлевом и гостями. Ощущал всей кожей те долгие минуты, когда чужие руки рвали на мне одежду, а взгляды кромсали тело, мстя за то, что сделал он, Денис. Бессмысленный, идиотский поступок. Если бы он хотя бы пытался защитить меня... Но нет, он просто хотел сбежать. Он даже не подумал обо мне лишний раз. Даже не спросил, каково было мне, что случилось со мной там, в одной из многочисленных комнат, откуда меня вывела Адель...

Я подскочил на матрасе, будто меня треснули палкой поперек живота. Вцепился руками в отросшие волосы и застонал от невозможности все исправить. Блин, неужели в глазах Аси все происходило именно так?! Ага, а что еще она могла подумать?! Нет уж, трус, будь честен до конца с самим собой! Будь дверь незаперта, удалось бы тебе открыть замок, не промчался бы ты, сломя голову, мимо спящего шофера?! Не бежал бы, сверкая пятками, пока не упал от изнеможения в самом темном и глухом переулке?! И даже не вспомнил бы об Асе... Или вспомнил бы, но уже слишком поздно!

Вперые мне захотелось надавать самому себе пощечин и закончить все увесистым пенделем. Как я мог быть таким безмозглым, эгоистичным, подлым...

Поток моего самоуничижения прервала распахнувшаяся дверь. Внутрь стремительно вошел Саша, пнул Асю в бок и ухватил за длинные волосы.

— Что тебе надо от нее, урод?! — Я мгновенно оказался на ногах, сжав кулаки, хотя в глазах потеменело от боли в растянутых связках.

Едва удостоив меня взглядом, Саша поволок Асю за собой:

— Ты тоже давай на выход, засранец. Шеф хочет потолковать с вами. Обоими.