На то они и люди

* * *

Нам попадались только одиночки, справиться с которыми не составляло труда. И, несмотря на непрекращающийся дождь, усталость и ранения двух наших товарищей, настроение у всех было приподнятое.

— Мы их обманули, Саня, провели вокруг пальца,— улыбаясь, сказал Череп.

Давненько я не видел улыбки на его мужественном лице. И сейчас она подействовала на меня, как бальзам на душу. Я тоже смог выдавить из себя подобие улыбки:

— Надеюсь, ты прав, дружище. Очень на это надеюсь.

Невольно мы прибавили скорость. Это устраивало всех. Возможность избежать встречи с организованным врагом гнала нас вперед. Никому не хотелось умирать. В особенности на болоте, под проливным дождем.

Татарочка, идущая впереди, что-то напевала. Сперва я подумал, что это наша взводная песня, но когда прислушался, узнал — из детского мультика, веселая, забавная песенка. Она немного фальшивила, но это ничего.

Сразу всплыла в памяти Малышка, с ее вечнозеленым настроением. И в первый раз со дня смерти Риты, при мысли о ней у меня не сжимались от злости кулаки. В первый раз я не жаждал отомстить этому миру и всем его обитателям. Что же это? Неужели мое сердце смягчилось и я простил им? Нет, не думаю. Изменился я сам, время залечило душевную рану и я стал более рационален? Вряд ли. Слишком свежо воспоминание. Слишком велика утрата, чтобы вот так легко все зарубцевалось. А может быть, время выбрало для нас другую скорость? Мы ходим по лезвию бритвы и пытаемся надышаться? Торопимся жить и подсознательно подстраиваемся к новым условиям? Возможно и так. Ни в чем нельзя быть уверенным на сто процентов. Жизнь всегда найдет способ удивить.

Кошмар начался внезапно. От сильного толчка нас всех повалило на землю. Лю истошно закричала, начала беспорядочно палить из автомата по тому месту, где только что находился Муха. А теперь исчез. Что-то утащило его вглубь, да так резко, что никто из нас даже ничего и не заметил. Веревка снова натянулась. Нас опять повалило на зыбучую поверхность.

Дождь хлестал по всему телу, Лю как сумасшедшая металась из стороны в сторону и поливала свинцом все вокруг.

— Режь веревку,— закричал я Черепу. Он уже доставал нож.

Веревка еще раз дернулась, как в агонии, и ослабла. Муху мы больше не увидим никогда. Нас осталось четверо. Испуганных, грязных, уставших.

Мы остались стоять на своих местах, замерев, словно бронзовые изваяния. Лица и глаза выражали ужас. Еще чуть-чуть, самую малость, последняя песчинка упадет на весы нашего самообладания и начнется паника.

Что же случилось с нами? Любой из оставшейся четверки за эти дни сталкивался со смертью десятки раз и без страха глядел ей в лицо.

Что-то изменилось.

И тогда я понял разницу. Умереть в бою, сражаясь за лишний глоток воздуха, за лишнюю секунду под Солнцем, и умереть вот так, неожиданно, даже не поняв, откуда пришла безносая с косой — разные вещи.

Первое потрясение мало-помалу отпустило. Мне стало безумно стыдно. Думаю, остальным тоже. Страх перед внезапной смертью пересилил все. Мы испугались за самих себя. После этого случая мы уже не сможем, как раньше смотреть друг другу в глаза. Мы бросили товарища, не попытались вырвать его из пасти неведомого чудовища. Пусть бы и мертвого. Но мы дрогнули. Мы чуточку изменились. Наверное, мы просто повзрослели.

* * *

Остаток пути до конца пятого уровня прошел в гробовом молчании. Да, нам приходилось стрелять и по змеям и по гидрам. Но все это происходило автоматически, без лишних слов, без криков радости от точных попаданий.

Мы прошли пять уровней и потеряли пятерых. Один человек на уровень. Это уже статистика. Хотя рустика мы сами бросили умирать на болоте. Что с ним сейчас? Жив ли он? Мне вдруг захотелось узнать это. Узнать, что с ним все в порядке. Или хотя бы поверить. Но даже если бы у нас появилась возможность вернуться за Рустиком, преодолеть два уровня болота в обратном направлении мы уже не сможем. Не захотим пережить все заново. Испугаемся.

Болото забрало троих. Эта дань оказалась слишком огромной. Но нам не оставили выбора, придется смириться и во что бы то ни стало добиваться первичной цели. Иначе все эти жертвы окажутся напрасными.

Мы не стали задерживаться на пятом даже лишней секунды. Что ждет в снегах шестого уровня сразу по переходу, нас беспокоило меньше всего. Быстрее убраться из этого зловонного места. Уйти и забыть, если получится. Если же забыть не получится, то хотя бы задвинуть подальше, в самые дальние уголки памяти. Туда, откуда воспоминаниям будет труднее всего выбраться наружу. А со временем горечь пройдет, затупится боль и все станет казаться лишь фрагментом из очень реалистичного фильма, не более. По крайней мере, я на это надеялся. И только эта надежда позволяла идти дальше. Иначе, не будь ее, оставалось только сесть на зыбун и пустить себе пулю в висок.

На ночь мы остались в пещере, служившей выходом на уровень. Вход обложили сигнальными ловушками, так, что и комар не пролетит. Портативная печь, бережно хранимая именно для шестого уровня, весело потрескивала и холод понемногу отступал.

Одежда подсохла. Татарочка и Лю вскипятили воду и пытались придумать что-нибудь на ужин В эту ночь все поспят спокойно, в случае нападения сигнальные ракеты загодя предупредят об опасности и мы будем готовы. В этом я не сомневался.

Холодный воздух прогрелся, что-то булькало в небольшой кастрюльке, источая аппетитный запах, мы вчетвером молча сидели вокруг.

Болота больше не будет. Гидры и змеи остались далеко позади. А впереди спуск по заснеженным предгорьям. Холод. Мороз. Стада диких мастодонов и стаи голодных саблезубов.

Но это ненадолго. Шестой уровень по размерам не очень большой, к тому же для удобства спуска у нас остались автомобильные камеры, которые можно использовать как сани.

Лю поменяла Татарочке повязку. Я мельком заметил, что собой представляло лицо бедняжки: меня даже передернуло.

Череп уснул раньше остальных и я слышал, как он что-то бормотал во сне. По отдельным фразам можно было догадаться, что и спящим он продолжал свои споры о "несоответствии действительности", о "странных стечениях обстоятельств". С кем он говорил и кому доказывал, что Хеллус — это мир, который живет по совершенно отличным от привычных нам законов природы, оставалось тайной, раскрывать которую, мне хотелось меньше всего на свете. Но тот факт, что Череп не отступился от своей глупой идеи, меня немного тревожило. Особенно сейчас. Ведь нас, мужчин, осталось всего двое. И без его трезвого взгляда на вещи не обойтись. Не хочу умалять достоинств наших девушек, каждая из них и мне во многих вопросах даст фору и не будет в проигрыше. Но все же пусть это и пропитано насквозь шовинизмом, женщина есть женщина, а мужчина есть мужчина. И если будет выбор, кому доверить свою жизнь, когда понадобится, я выберу Черепа. И не ошибусь.

* * *

Не знаю как у других, а у меня бывают сны, в которых я могу сам управлять собственными действиями, а не довольствоваться ролью зрителя и послушно следовать навязанному сценарию.

В таких снах я, как правило, вновь сталкиваюсь с прошлым и пытаюсь исправить допущенные ранее ошибки. Что это? Подсознательное стремление оправдать себя? Или результат долгих переживаний о неудачном жизненном опыте? Неважно. Окончательной уверенности о причинах возникновения таких снов я в любом случае не получу. К чему тогда ломать голову? Незачем.

В ту ночь в пещере я десятки раз оставался с Рустик, сам нес его на руках по болоту и выправлял кости.

Спасал Муху, прыгая за ним в образовавшуюся полынью, сам занимал его место в цепи, доставал из кишащей гидрами и змеями вонючей воды. Даже смог приладить обратно кисть, которая, немного похрустев, все же приросла к предплечью. Только пальцы почему-то оставались мертвого, синего цвета, хотя и двигались довольно шустро.

Это был бесконечный кошмар, неприятный, но в то же время необходимый. Пару раз я просыпался весь в холодном поту. Нужно было пережить, переболеть, перетерпеть. И забыть. Опять забыть, как и все плохое, что случилось ранее. Но одно я уяснил окончательно: больше я никого не брошу. Никогда.

6.

Раньше я катался со снежной горки только в виртуальности. Это было очень давно и ощущение уже успело затупиться. Сейчас я начал понимать всю прелесть этого развлечения. Неудержимый восторг заполняет все тело. Страх перед огромной скоростью, вероятностью падения и травматизма, захлестывает в полной мере. Адреналин в крови зашкаливает, а ты даже не пытаешься притормозить, а то как будешь останавливаться, сможешь ли — перестает волновать. Докатимся, а уж там как-нибудь!

Склон не был очень крутым, а внизу есть место и для продолжения движения по ровной поверхности. Одна беда: существовала опасность налететь на мастодонов, а еще хуже, на саблезубов.

Сидя на плохоуправляемой автомобильной камере, подпрыгивающей на небольших кочках, вести прицельный огонь по врагу, представлялось в тот момент очень сложным. Четыре камеры неслись вниз по склону. Девчонки визжали, Череп улюлюкал, даже я, хоть и старался сдерживать эмоции, время от времени вопил как сумасшедший.

Холод чувствовался, несмотря на теплые бронекостюмы и согревающие стимуляторы. Датчик температуры показывал около двадцати пяти градусов ниже нуля. Ничего особенного для жителя средней полосы России, обычная зима.

Рядом пролетел Череп, набравший неплохую скорость. Я только успел заметить раскрасневшиеся от мороза и возбуждения лицо и теперь мог в полной мере наслаждаться его видом со спины. Татарочка скользила на одном уровне со мной. Только Лю отставала. То ли она слабее других накачала камеру, то ли осторожничала. Но на тот момент ей приходилось довольствоваться самым последним местом в нашей воющей, беснующейся четверке.

Ничего опасного, голодного и пытающегося убить нас сразу по появлению внизу склона мы не встретили.

— Они устали нас ждать и ушли в курильню что ли?— предположил с какой-то ноткой грусти Череп.

— Скорее всего услышали, как мы орем, почище любого психа, и в страхе разбежались, — сказала Гузель, отряхиваясь от снега.

Лю, уже сложившая свою камеру, что-то высматривала на востоке. Страну Восходящего Солнца отсюда она все равно не разглядит, но немного ностальгии еще никому не вредило.

— Что-то заметила?— я подошел к ней сзади и положил руку на плечо. Она не отшатнулась.

— Да нет, ничего особенного, — Лю сказала это, даже не повернув ко мне голову.

— А в чем тогда дело?— настаивал я. Меня интересовало все, даже малейшие сомнения и подозрения бойцов. Ничего не упускать. Хватит уже смертей из-за беспечности.

— Вспомнила просто в одном старом китайском фильме, малобюджетном, ты его вряд ли видел, есть очень похожая панорама. Один в один. Разве не удивительно?— сказала Лю, но теперь уже повернувшись ко мне лицом.

Вид, открывавшийся неискушенному взгляду, действительно потрясал. Сзади оставались предгорья, сплошь покрытые снегом. На Востоке в розовом тумане, жиденьком и теплом, улыбалось зимнее красно-сиреневое солнце. Далеко на севере темнел лес, на первый неопытный взгляд — хвойный. Нам туда.

Холод не пугал, скорее освежал. От чистого воздуха в низине, изрядно насыщенного кислородом, кружилась голова.

— Я бы... эээ... пожил здесь, хе,— усмехнулся Череп, когда мы наконец, тронулись в путь.

— И что бы ты делал тут? Один?— спросила Гузель.

— Построил бы ферму, завел скотину, — продолжал мечтать Игорек.

— Скотину? Ха! Саблезубов что ли? Или диких мастодонов?— судя по голосу, Гузель, скорее всего, зло ухмылялась, но за повязкой этого разглядеть я не мог.

Я шел с ними рядом, слушая глупую болтовню, и наслаждался притихшей природой. Ее величественным покоем и незабываемой красотой.

— Да хоть бы и саблезубов. Что, они не звери? Вполне сгодятся и в пищу и на одежду. Ходил бы как якут какой-нибудь в дубленой шкуре, все бы обзавидовались,— продолжал Череп.

— Скорее всего они тебя в пищу использовали бы, на один присест вполне хватило бы. Ты у нас мясистый. Жаль только мозгов в черепе маловато,— засмеялась его собеседница. Я тоже улыбнулся.

К полудню потемнело. Большие хлопья белого, пушистого снега не спеша падали на землю. Ни ветринки. Так иногда бывает у нас в России. Зимой. Конечно, снег в последние годы частенько выпадает и летом, но он не так приятен, своим появлением напоминая об экологической катастрофе на планете.

Когда состояние экосферы Земли достигло критической точки судить не нам, простым обывателям. Точных данных все равно нет. А если и есть, то планомерно скрываются, уничтожаются и умалчиваются. СМИ, сплошь и рядом принадлежащие Транснациональным Корпорациям, выдают на обозрение масс лишь следствия катастроф, совершенно забывая о причинах. Если, конечно, причиной не стала безалаберность конкурирующей организации.

Страны Большой Восьмерки все же приняли закон об ожесточении мер безопасности, пусть и нехотя. Ни американцы, ни британцы, ни русские не хотели поначалу его даже обсуждать на саммите 2008 года. Слишком большие затраты для самых главных загрязнителей.

Но пришлось. Надавила общественность. И тогда ООН, во главе с ее тогдашним председателем, японцем Угуйоко Накатой, приняло с десяток резолюций. Большинство из которых и по сей день не работают на большей части земного шара.

Правительство США нашло выход — все вредные для жизнеобеспечения людей предприятия закрыть на территории США и Канады и перевезти на территорию бывших стран-изгоев, а ныне подшефных НАТО суверенных стран. "Мы заботимся об их благосостоянии и помогаем им в развитии экономики. Появляются тысячи рабочих мест" — заявил пресс-секретарь президента, когда наш представитель его прямо спросил: "А не охренели, вы, там, случаем, обожравшись гамбургерами?"

О булочках с кунжутом и начинкой из непонятно какого животного, речи естественно не было. Но смысл сказанного примерно соответствовал.

Странно, что они раньше до этого не додумались. Дешевая рабочая сила в лице местной фауны из трущоб, практически полная изоляция от различных правоборческих структур, высочайшая рентабельность в виду непосредственности близости полезных ископаемых. Испугались политики, что другие начнут возмущаться? Ха! В первый раз что ли переписывать конституцию чужой страны под сотнями изголодавшихся боеголовок? Даже статус государства-жертвы не придется менять в один из штатов. "Демократия — это когда всем хорошо" — говорил один из президентов звездно-полосатых очень давно. Вот и сейчас одним хорошо, что все, как и прежде, работает, а другим остается радоваться, что территорию их государства не используют как полигон для испытания нового оружия массового поражения и натаскивания на военной службе толстожопых олигофренов из числа поедателей картошки фри. А ближневосточный негр ничем не хуже гарлемского. Даже лучше. Не буянит, не пьет, не выступает с протестами. Одно слово: мусульманин.

* * *

Лю сидела на корточках и что-то рассматривала в руках. Я подошел поближе — фотография. Два улыбчивых, молодых китайца. Парень и девушка, очень похожая на Лю. Я догадался, что это ее родители, только еще молодые.