Звездолет "Иосиф Сталин"

Он встал поудобнее, готовясь смотреть на "буратино".

Хозяин лаборатории деликатно ухватил его за рукав гимнастерки.

— Да смотреть-то собственно следует в ту сторону.

Он показал на окно уже распахнутое по случаю весны. Тухачевский, не теряя времени, подошел ближе. Внизу, на небольшом плацу стояло человек сто красноармейцев, одетых по форме Љ2.

— Готовность... — женский голос пролетел, и ветер унес его к березовым листьям.

Тухачевскому показалось, что он смотрит на хлебное поле. Так бывает, когда по гряде колосьев проносится ветер и те на мгновение застывают в неподвижности, чтоб через миг снова поддаться на уговоры беспечного воздуха. Тут произошло то же самое. Люди колыхнулись — это было общее движение — и застыли на месте. Это было не правильно. Неестественно. Он смотрел на них с непониманием и раздражением. Что-то шло не так. Люди стояли одинаково, и от этой одинаковости по спине скользнул предательский холодок. Они не стояли одинаково неподвижно, как истукаќны, они не стояли по команде "смирно", когда глаз командира отмеќчает, что кто-то покачивается, а кто-то вертит головой. Строй стоял одинаково подвижно. Они разом, словно стали единым организќмом, косяком рыб, делали одинаковые мелкие движения — слегка наклоняли голову или шевелили руками. Они даже дышали как один человек!

Откуда-то сверху, из громкоговорителей, укрепленных на крыше, вниз обрушился бодрый голос:

-Здравствуйте, товарищи! Начинаем утреннюю гимнастику!

Тухачевский повернулся Кажинскому.

— Мы взяли пластинку на радио, — чуть извиняющимся голосом объяснил ученый. — Ну... Для объективности, что ли...

Тот же женский голос остановил профессора.

— Начали...

— Теперь смотрите!

Хозяин развел руками, призывая смотреть одновременно и за "буратино" и за бойцами на плацу.

"буратино" размахивал руками в такт бодрой музыке, маршировал на месте, наклонялся и, одновременно с ним, размахивала руками и наклонялась сотня красноармейцев за окном. Тухачевский смотрел на все это не более десятка секунд. Стоило ли подключать сюда большую науку, если с этим легко справился бы один хороший старшина?

— Да. Физическая культура в армии важный элемент воспитания, — нейтральным голосом сказал он, маскируя раздражение от увиденного. — Только объясните мне, почему ваша физкульт-лаборатория считается секретным подразделением Красной Армии?

Он хотел обескуражить хозяина, но тот предпочел не заметить тона.

— Наверное, потому, что мы занимаемся не физкультурой. Сейчас, вы видели демонстрацию возможностей управления человеком на расстоянии.

Тухачевский вспомнил не менее секретный Отдел Волнового Управления, товарища Бекаури и все понял. Там — танки, тут — люди. А так все в принципе одинаково!

— Вы можете управлять людьми? — на всякий случая перепросил он.

— Ну... -замялся ученый. -В определенных пределах. Пока мы можем внушать им некоторые базовые эмоции, заставить делать что-то совсем простое...

В голове замнаркомвоенмора вспыхнула картина: одним движениям все мехводы всех танковых армад Страны Советов посылают свои машины вперед... И несокрушимая, ничем неостановимая железная волна бежит, захлестывая— вражеские окопы, громя укрепления. И нет у бойцов РККА ни страха, ни сомнений. Дисциплина! Одна воля на всех! Его воля!

Он судорожно вздохнул.

— Это существенно повысит боевую дисциплину в войсках!— гость, наконец, перевел дыхание. Он добавил к: картинке танковой атаки идеально строгие парадные коробки батальонов на Красной площади на Перво-майском параде.

— В едином порыве на классового врага!

— Вообще-то мы ставили перед собой несколько иные задачи,— чуть стушевался хозяин. — Это все не для наших красноармейцев.

Тухачевский непонимающе наклонил голову.

— Бойцы Рабоче-крестьянской Красной армии и без наших усилий выполнят приказ своих командиров. Сознательность красноармейцев общеизвестна. Но вдруг нашим противником окажутся одурманенные буржуазной пропагандой простые люди, готовые умереть за своих угнетателей? Так ведь уже случалось в нашей истории.

Тухачевский кивнул, действительно. Вся Гражданская война да, Польская компания. Именно так: все и было.

— Так вот с помощью нашего оборудования мы сможем со временем управлять чужими солдатами.

СССР. Калинин.

Май 1928 года.

...Прозрачный круг пропеллера, деловито рокоча, взбивал прозрачный воздух, превращая его в холодные струи и отбрасывая назад. Впереди, за винтом аэроплана, мир обнимало бело-голубое небо. Хоть и холодное, но уже весеннее. Во всяком случае, по-весеннему бело-голубое.

Красвоенлет Федосей Малюков знал, что под брюхом машины есть и размокшая от поздней весны земля, и лужи, и грязь, но сейчас ей-богу не до этого. Он слегка потянул штурвал на себя и машина, взвыв мощным двухсотсильным мотором, рванулась вверх, словно радовалась этому небу и этому солнцу вместе с ним. От восторга он заорал в голос, и поток встречного ветра утащил за собой его длинное "А-а-а-а-а", смешав звуки с холодным воздухом.

По полку пошел слух, что в скором времени на аэропланы должны поставить новейшей разработки рации и тогда вот так от души не порешь. Но пока еще можно.

Если не считать африканской истории, то не летал он уже больше года и теперь от того, что он держал дрожащий штурвал, радость полета распирала его и, не сумев сдержаться, он бросил аэроплан из "горки" в "штопор", а затем в "мертвую петлю". Небо и земля поменялись местами. Над головой мелькнуло белое на грязной едва-едва оттаявшей земле здание поста управления полетами, темно-зеленые квадраты палаток. Тренированный глаз уловил там движение. Разглядеть того, кто выбежал на летное поле он не успел, хотя гадать нужды не было. После его воздушного хулиганства это мог быть только товарищ Бехтерев, орденоносец, комполка... Или комиссар товарищ Зямшиц. Хотя нет. Комполка сейчас наверняка на "Троцком".

Педаль, штурвал. Машина завалилась на крыло и пошла на разворот. Вот он!

Мишень— полотняный конус — тащил за собой древний по авиационным меркам аэроплан. Такой древний, что впору списать его еще лет десять назад, но ни у кого рука не поднималась. Шутка ли дать распоряжение на списание аэроплана, числящимся под названием "Орел Энгельса"?

Да у кого из красвоенлетов на такое рука поднимется?

Энгельс, конечно, не тот. Не настоящий... Хотя как сказать...

Это "Товарища Троцкого" можно было бы в одночасье переименовать. Полтора пуда краски и все. Сегодня на боку одно название, а завтра — другое. Все-таки Главвоенмор к дирижаблям отношения не имел. Ну, может быть, только вдохновлял немного красвоенлетов своим именем, а с самолетом все обстояло совсем по-другому. Самолет сделал самый настоящий Энгельс. Нет, конечно, не тот, что с Марксом, но все равно настоящий. Евгений Робертович, штабс-капитан русской армии. Что характерно не белогвардеец, так как погиб в 16-м году и не успел им стать. Он собрал машину в мастерских Севастопольской летной школы и хорошо собрал, на совесть, раз дожил аэроплан до нашего времени. Его чинили, латали. Раз в пол года перебирали 80-ти сильный "Гном" и аккуратно подновляли надпись на борту "Орел Энгельса". Проверяющие, кто добирался до него, не разбирались, что к чему и только похваливали за политически правильное название.

Пока он думал, белый конус мишени оказался заключен в сжимающиеся круги прицела. Зачерненные проволочные кольца казались ребрами тоннеля, уходящего к конусу.

Гашетку на себя...

К грохоту мотора добавился треск пулемета. Аэроплан задрожал, от далекого конуса полетели клочья, он дернулся, теряя воздух и проваливаясь вниз. Попал!

Пару секунд Федосей раздумывал, не уйти ли снова на радостях в "мертвую петлю", но не рискнул. Комполка обязательно припомнит воздушное лихачество и на политзанятиях вставит фитилище, толщиной с руку, как он это умеет, с присовокуплением тяжкого положения мирового пролетариата, Интернационала, угнетенных народностей. Придется стоять и чувствовать себя предателем Мировой Революции... Нет, не надо.

Тем более что и поводов-то особых для радости пока не наблюдалось. Летать конечно здорово, но не за этим он тут, а ниточек в руках пока никаких не появилось. Ни тонких, ни толстых. Никак пока не получалось рационально объяснить как баллоны и кое что из ремонтного оборудования, списанное и уничтоженное по акту попало врагам в Москву. А ведь немало он уже тут. Вон на земле и вишня расцвела, а у него успехов — ноль без палочки.

По всему видно ошиблись товарищи в Москве. Случайность? Только не должен он на случайности надеяться. Враги могут быть где-то рядом. Хотя бы на том же "Троцком". Затаились и ждут.

От таких мыслей стало вовсе невесело. За последний год через отряд прошло более двадцати человек, а начальник снабжения переведен сперва в Особую Дальневосточную, а оттуда — в Туркестан и кто в те времена отвечал за списывание и уничтожение неясно до сих пор.

Вместо "мертвой петли" он плавно, как и полагалось, развернулся к востоку, где за плотным строем надвигающихся на аэродром облаков находилась цеппелин-платформа.

Отсюда "Товарищ Троцкий" выглядел серебряным огурцом, для чего-то подвешенным в небе, но это только казалось... С каждой секундой он разрастался, закрывая собой и голубизну неба и белый пух облаков. Впереди, сейчас Федосей это не видел, но так оно и было, округлый нос воздушного гиганта украшала красная звезда с серпом и молотом, а с этого курса он видел только алые буквы "...роцкий". Развернись громадина боком, то отсюда, с расстояния в три версты не особенно напрягая глаза, мог бы прочитать фамилию недавнего председателя Реввоенсовета, Главвоенмора товарища Троцкого. Рабочие-путиловцы настояли на таком названии, несмотря на политические осложнения для заводского парткома, коими это могло обернуться.

Хотя, товарищ Сталин, похоже, на такие мелочи внимание предпочитал не обращать, тем более, что аппарат считался секретным и мало кто знал, не только его название, но и просто о его существовании.

Ниже огромного, разделенного на внутренние секции тела дирижабля на тонких, невидимых издалека тросах висела посадочная платформа.

После стрельб, когда он поразил мишень, оставалось сделать самое простое — сесть на платформу. Точность при этом требовалась не меньшая. На сумасшедшей скорости верст в двести в час ему нужно будет проделать библейский фокус с верблюдом — проскочить в игольное ушко...

Посадочный створ, конечно поболее игольного ушка будет, но ведь это дирижабль, а не верблюд. Он на месте не стоит.

Дирижабль медленно развернулся, становясь по ветру, потихоньку превращаясь в сверкающую живым серебром сферу.

Холодный ветер скользнул по щекам. Расстояние в две версты. Самое время посадочной команде начать давать указания. Повод для волнения имелся, но, честно говоря, не такой ужи большой. Федосей сажал самолет не в первый раз, и до сих пор как-то все у него получалось. Хотелось бы надеяться, что и впредь...

Дымная струя ударила вправо от дирижабля и тут же вниз пошла зеленая ракета.

Д-а-а-а-а. Рация тут и впрямь оказалась бы кстати...

Федосей довернул штурвал, доводя курс до верного и снижая скорость. Три секунды, пять, десять.... Желтая ракета. Значит все верно!

Посадочная платформа, только что почти не различимая, обрела цвет и протяженность. Она подплывала снизу, словно гладь реки, на которую нужно сесть.

Над головой потемнело. Мир вокруг стал широкой щелью между платформой и оболочкой дирижабля. Хлесткий удар колес о палубу. Аэроплан тряхнуло. Машина попыталась подскочить в воздух, но зацеп уже захватил посадочную балку, и самолету не осталось ничего другого как остановиться. Из патрубков с треском рванул сизый дымок, мотор взвыл в последний раз и замолк. Прозрачный круг перед машиной исчез, превратившись в лопасти тянущего винта.

Федосей выпрыгнул на крыло, съехал на палубу, и в два шага дойдя до появившегося сбоку человека, вскинул ладонь к виску:

— Красвоенлет Малюков полет закончил! По вашему распоряжению отрабатывал атаку на движущуюся цель. Условная цель поражена с первого захода! Происшествий нет!

Позади Товарища Бехтерева обнаружился еще один человек в военном реглане, только вместо летного шлема или пилотки его голову украшала фуражка с непривычным тут черным околышем. Из-за этой фуражки Федосей сразу окрестил его "простым железнодорожником". Хотя наверняка никаким железнодорожником гость не был — ни простым, ни сложным. Не полагалось ни тем, ни другим бывать на "Товарище Троцком" даже в порядке шефской помощи. Похоже, что появился новый персонаж, которому придется найти место в его схеме.

Малюков не успел рассмотреть гостя попристальнее, как товарищ комполка выдал со злым придыханием:

— Распоряжение? А вертеться в воздухе как вошь на гребешке тоже было мое распоряжение?

Он поглубже вздохнул и начал, разгоняясь:

— Нам трудовой народ бензин по капле из себя выжимает....

Чем чекист Малюков тут на самом деле занимается, не знал никто. Для начальника Особого отдела у него имелась своя легенда, а для товарища комполка Федосей и вовсе оставался обычным летчиком, присланным осваивать новую технику.

Федосей уже смирился, что получит "по-полной", но тут все и кончилось. Добавить грозный командир ничего не успел. Довольно бесцеремонно "железнодорожник" дернул его за рукав.

— Ну, не начинай, Семен, не начинай. Дай-ка я с ним сам поговорю. Если будет за что, я ему и за тебя и за себя вставлю так, что из ушей потечет.

Комполка резко дернулся и "железнодорожник" более жестко добавил:

— И за Мировую Революцию тоже...

Федосей удивился, но про себя.

Занятно. Выходит, гость знает про засекреченного комполка больше, чем положено обычному человеку. Учитывая, чем занимался комполка, и степень секретности вокруг эскадры боевых дирижаблей выходило очень интересно.

Характерно и другое. Товарищ Бехтерев возражать не стал, только погрозил проштрафившемуся летчику пальцем, мол будет у них еще время, и ушел в сторону. "Железнодорожник" проводил его взглядом, дождался, пока голова комполка исчезла в обрезе люка, повернулся к летчику.

— Ну, где тут у вас местечко поспокойнее, — добродушно спросил он. В голосе уже не слышалось ни жесткости, ни напора. — Давай отойдем в сторонку, чтоб людям не мешать.

Федосей возражать не стал, хотя на палубе и так никого не было. Только в дальнем конце двое механиков крепили его машину, чтоб не снесло ветром. "Железнодорожник" ушел в дальний конец, подошел к самому краю, словно показывал, что не боится высоты и встал так, что носки начищенных сапог повисли над трехверстной пропастью.

Глядя вниз, на плотный слой облаков, стелющийся под ними, он достал портсигар, и протянул летчику. Федосей отрицательно качнул головой.

— У нас не курят, — напомнил он. На "Троцком" редко кто забывал, что над головой, за тонкой оболочкой хранятся сотни кубических сажен водорода и что жизнь боевого корабля зависит от небрежно погашенного окурка или незатушеной спички. Поэтому сюда старались посылать некурящих, но иногда, как и сейчас, наверное, если дело того требовало, сюда попадали и подверженные дымному пороку. В этом случае, помучившись, летчики либо бросали пагубную привычку, либо списывались в другие полки с нервными расстройствами.