Вроде бы и недолго отсутствовал, а градус пития-веселия уже почти как в Пестром зале: вот-вот начнут "уважать" и песни хором орать... Но там еще и морды друг другу чистят, не только печень сажают. Говорят, на все творческие объединения Советского Союза — полторы общие беды: первые полбеды — засилье бездарностей с членскими билетами, прошмыгнувших по блату или по совокупности заслуг перед советской властью. Но здесь неизбывно: везде и во все времена подлинный талант редок, в отличие от бездарей и посредственностей. А главная беда — пьют много, донага пропивая с себя ум, талант и человеческий облик. Раньше Соболев думал по наивности, что Союз Писателей СССР — главный питомник и рассадник творческих забулдыг, но потом прозрел — это уже когда познакомился вплотную с актерами, театральными и киношными... Куда катимся?.. Белла — как стихи читает, так и с мужиками кокетничает: громко, нараспев, словно юная невинная травести на сцене, исполняющая роль невинного ребенка...
Флотские тоже много пьют, испокон веков, но всегда осанку держат, в отличие от...
Соболев выловил из общего гуда обрывок беседы за соседними объедками на столовых приборах и усмехнулся: космонавт Шаталов и писатель Федин небрежным полушепотом пытаются выудить друг у друга дополнительные подробности таинственного покушения со стрельбой на кортеж космонавтов у Боровицких ворот... дескать, чтобы помимо официальной заметки в "Правде"...
Соболев и сам-то знал от якобы информированных людей только чахлый минимум, основные упорные слухи "по величайшему секрету, без дальнейшей передачи": покушался один человек, милиционер, но не на космонавтов, а на Брежнева, машины перепутал. Но это понятно: стекла-то темные, за ними не видно. Один человек убит, то ли шофер, то ли охранник, из космонавтов никто не пострадал. Что Волынова ранили — полное вранье, тут Шаталова не собьешь, он в курсе, а в остальном... Все притворяются, что знают гораздо больше, нежели позволили себе в намеках... и пьют... И не бокалы поднимают, а тосты! Тосты они поднимают, понимаешь, вместо бокалов! С галантерейным изяществом, Тьмутаракань хренова! Ну, космонавтам простительно, они ребята простые, трудяги, честно свой груз несут...
Весело им всем!.. И он бы не прочь гульнуть на старый обычай... Эх... Пора, пора, братцы. Все, уважаемые товарищи космонавты, коллеги, дамы... Врач строго-настрого!.. И так уже презрел и прозевал прописанный режим... Пора, пора, пора! Счастливо оставаться, мысленно с вами!
Г Л А В А 5
Хореография — весьма экстравагантный способ мыслить.
Помню, как мы с Луком ржали, обсуждая горячие и маловразумительные речи преподавателя танцев из местного "Драмтеатра им. Погодина", руководителя школьного кружка, Серпушенко Аркадия Викторовича, куда мы с Луком вписались, преследуя кое-какую возможную выгоду. Как следует отсмеявшись предварительно его пафосу и косноязычию.
Педсовет школы, выполняя очередные педагогические директивы Партии, расширил список "факультативных кружков", для инициативных и сознательных школьников, которые возжелают углубить свое среднее образование дополнительными знаниями и умениями, сугубо на добровольной основе.
Нам с Луком было уже хорошо за шестнадцать, старшеклассники, выпускники... В нынешние времена одиннадцатиклассников, "берегут", что называется, стараясь свести к минимуму все посторонние воздействия на их учебный процесс — нагрузка, дескать, очень велика: ЕГЭ, выпускные экзамены, далее вступительные экзамены в ВУЗы (а иначе зачем бы им переходить после девятого класса в десятый и одиннадцатый!?), зубрежка, стрессы...
А в те далекие годы (в данном случае, осенью-зимой 1973 года) подобными проблемами никто, кроме родителей, особо не заморачивался... ну, разве что тщеславные педагоги, пестующие и опекающие будущих "золотых медалистов". Но и они, вместе с будущими "золотыми" и "серебряными" питомцами, были не свободны, к примеру, от осенних выездов на поля, дабы все учащиеся средней школы страны Советов сызмала приучались к доблестному крестьянскому труду, помогали колхозникам собирать урожаи корнеплодов: в основном картофеля, иногда турнепсов, брюквы...
Как начало учебного года — так всесоюзный аврал в сельском хозяйстве: это или недород — и дело чести старшеклассника и студента помочь стране, вынуть из почвы до последнего клубня! Или намечается рекордный урожай, и почетная обязанность каждого советского школьника, студента, преподавателя, "итээра" не посрамить честь страны... посильный вклад... школа рачительного коммунизма... Позднее Лук самолично видел транспарант, смысл и задача которого заключался в том, чтобы сагитировать простого совхозника(!) помочь студентам(!) собрать урожай картофеля!
"Охренели, падлы! Мы на поле с мешками корячимся, а совхозные мужики да бабы с утра в город, на рынках торговать! Беззаботные такие... и, через одного полупьяные. Чётко все помню, как вчера. Но это несколько позже, когда я уже в универе учился".
Если дожди зарядили — без школьников не обойтись на колхозных полях, если вёдро — тем более: хороший день определяет хороший год!..
Лук однажды спросил Татьяну Васильевну Гармис, нашу "классную": дескать, а в Финляндии и в Канаде — тоже школьников на поля вывозят? Со своей "фирменной" ухмылочкой, как бы подразумевая, что вопрос пустой, и правильный ответ на него хорошо известен.
Ну, полный дурачок, хоть и умный... Она уже и до этого Лука невзлюбила, давно, когда под крыло приняла наш пятый "б", причем, почти с первого дня, сразу, а тут он прилюдно провокационный вопрос задал, перед всем классом... Впрочем, что с Лука взять!? Лук — он и есть Лук, думает, что он самый умный из всех и оригинальный. Я тоже так думал в те годы, но, в отличие от Лука, не столь навязчиво: тоже насчет себя, но "про себя", не вслух, а он предпочитал напоказ...
Помню, как на уроке литературы Лук едва не обрел двойку в первой четверти, даже педсовет по этому поводу собирался... Это было буквально через неделю, после бурного "пропесочивания" Лука и его сочинения на темы начального образования.
— ...приведу пример литературного штампа, один из тех, которые следует избегать в книгах и даже в школьных сочинениях, — говорит учительница, старая, предпенсионного возраста "русиня", — "Дождь барабанил по оконному стеклу".
— Вообще-то дождь в основном барабанит по подоконнику, — заметил Лук, с места за партой, со спесью в голосе, и даже забыв поднять руку...
И понеслось: сначала его выгнали из класса, потом всей учительской утешали плачущую учительницу... Потом собрали в единую кучу многочисленные прегрешения вконец обнаглевшего ученика Лука... Но здравый директорский смысл возобладал, и Лук отделался трояком в четверти. Когда все отшумело, я все же сунул другу уточняющую оплеуху: в терминологической обыденности, которая не наша местечковая, а общеупотребительная, та внешняя часть внизу окна, по которой барабанит дождь, именуется 'отливом'.
Короче говоря, мы с Луком записались в танцевальный кружок, чтобы к девчонкам поближе...
Лука интересовал сугубо "медляк", возможность обнимать неспешно тела современниц, тщательно разучивая с ними очередной медленный танец.
— Нет, Мика, но ты врубаешься!? Еще старик Некрасов в своей поэме призывал: "Пощупаем-ка баб"! Кто мы такие, чтобы спорить с классиком?
Именно в этом волнующем контексте все наглые мотивации Лука я, разумеется, полностью разделял, однако же, и непринужденным танцевальным па и коленцам хотел научиться не меньше... ну, самую чуточку поменьше, если уж всю правду вспоминать. Но явно больше, чем Лук.
Когда-то я был горазд презирать любое встречное и попутное, что не совпадало с моим пониманием того и этого, но времена меняются, изменяя всем, вот и я, не будучи исключением, все чаще ощущаю равнодушие, вместо того чтобы насмерть рубиться с несогласными... Это беспокоит меня, ибо — что есть равнодушие, как не высшая степень презрения? И кто я такой, чтобы стать посвященным в эту самую высшую степень? Если пораскинуть мозгами и логикой — то я так не хочу. Годы, что ли, принуждают?
В детстве я понимал, что смогу быть как все, надо только постараться. Но конфеты, учителей и хоровое пение я так и не полюбил, а от каруселей тошнит до сих пор. Кстати говоря, и Лука тоже, и у него вестибулярный аппарат ни к черту.
Да, я, как и он, тоже считаю, что парнем быть гораздо лучше, чем девушкой, мужчиной лучше, чем женщиной, но и за женщиной признаю право считать то же самое про себя. Логично? Думаю, да. На этом и строится межевая борьба обеих ипостасей человека прямоходящего, где никто при этом не заинтересован в окончательной победе. Тем не менее, мне ничего не стоит подать женщине пальто, выдернуть за руку из трамвая или совершить еще какую-нибудь галантную благоглупость. Это не трудно мне, и, в некоторых смыслах, бывает выгодно весьма.
Но — мысленно зверею, когда слышу про женскую логику, женскую интуицию и женскую чуть-ли-ни-обязанность опаздывать на встречу. Считаешь, что лучше мужчины — изволь стараться соответствовать в своем и моем представлении, а не требовать снисходительного отношения при равных правах.
Иногда мне чудится, что половой диморфизм, то есть врожденная разница между мужским началом и женским, живет в каждом проявлении человеческого "я", надобно только повнимательнее вглядеться. А уж если вытаращить глаза как следует, как мой дружбан Лук их вытаращивает, когда ему любопытно, то вааще получится презабавная интеллектуальная игрушка!
Я лично поддерживаю мнение ряда ученых, согласно которому "мужское" — это больше функция изменения, продвижение за некие рубежи (мужчины — первопроходцы, ухажеры, ученые-инсайдеры, хвастуны, добытчики, воины, жертвы более частых, в сравнении с женщинами, мутаций...), женское — же чаще, функция сохранения (женщины — мамы, домохозяйки, закрепительницы положительных изменений в генофонде, хранительницы очага, ученые-систематики, педагоги...).
Мужчина — Чичиков, женщина — Коробочка.
Итак, игровой пример на поиски мужского-женского в социальной обыденности: я смотрю на слова ЖАДНОСТЬ и СКУПОСТЬ. Казалось бы, синонимы?
И да, и нет. Жадность — это патологическое: "Дайте мне еще, еще, и побольше!"
Скупость — не менее патологическое: "сам не ням, и вам не дам!" Чувствуете? Жадность — это мужское начало, стремление захапать, захватывать новое (пусть и ненужное), это функция поиска и перемен; скупость — нежелание расставаться ни с чем своим (даже с мусором), функция сохранения, то есть — женское.
Короче говоря: жадность — оборотная сторона скупости... О чем я? О танцах.
Походили мы на танцы, этак, пару месяцев, по четвергам: девять девчонок и семь парней (это на пике популярности кружка, на втором занятии, потом состав ужался до 8:5), а потом... то учитель заболел, то карантин по гриппу, то у него командировка с театром в Алма-Ату... После Нового года все и накрылось постепенным, в течение двух недель ожиданий и надежд, медным тазом... А жаль: кое-чему толковому я, все-таки, научился: выделять опорные ритмические точки, соблюдать в танце симметрию движений, правильно держать осанку...
Вот, о чем я честно и решительно, "по чесноку", что называется, не мечтал, так это вступать в ПрВр ("Программа Время" — окончательно сложившееся к тому моменту название подпольной организации, где состояли, уже на правах ветеранов, мой отец и дядя) и выполнять какие-то там поручения... Но — однажды вступил. Матушка-действительность и Лука также попыталась, было, прихватить за хобот или жабры, только за него Судьба заступилась, сохранила от чужого пути, а за меня, увы, хлопотать не захотела... Но об этом позже.
Так случилось, что в середине сентября Луковы родители уехали отдыхать на Сочинское побережье, купаться в "бархатных" водах Черного моря, и принимать целебные "мацестинские" ванны.
А Лук остался с бабушкой, почти на свободе, чем немедленно и воспользовался. Ну, ясен пень, что свобода сия была не очень широка: пьянствовать, ночевать вне дома, водить домой сомнительных друзей (и особенно подруг) бабушка бы ему, конечно же, не позволила, ей для этого вполне хватало внутрисемейной власти взрослого человека, но "мотать" уроки наглым образом, например... или притвориться насквозь больным, дабы те же уроки законно откосить... Да это просто необходимо! А когда родители вернутся, все уже быльем порастет и забудется, за три-то с лишним недели...
Вот и сегодня, 17 сентября, во вторник, Лук позавтракал перед школой — якобы позавтракал, но сам, пользуясь бабушкиной невнимательностью, выпил "пустого" чаю с сахаром, а два бутерброда, с сыром и колбасой, заныкал в портфель: он уже решил про себя, что в школу не пойдет, а спокойно переждет постылые, успевшие надоесть за целую неделю, учебные школьные часы в компании таких же безответственных прогульщиков. Он десятиклассник, в конце концов, или мелочь пузатая?!
Но их, прогульщиков в компанию к Луку, так и не нашлось на то дивное сентябрьское утро. Солнышко подпитывает хрупкое летнее тепло, ветерок свежий, еще не прогретый, но тихий, без наглости... А всем, видите ли, учиться приспичило! Микула Тимофеев оказался очень занят: как раз в те дни переживал острый приступ влюбленности в Иру Диденко, за парту к которой его пересадили буквально в понедельник. С ума сошел человек: только мычит и башкой мотает, соседство с девчонкой, видите ли, ему дороже, чем дурака валять в компании друга!.. Ну, ладно, это-то хоть можно понять, а Вовка Маунов и Борька Рябинович просто не успели сообразить и определиться... У Вовки, живущего в Татарском краю, вообще нет домашнего телефона, его разве только у школы перехватить, но и с ним не сложилось в то утро...
И Лук решил пешочком прогуляться на дачу. Он уже знал, что еще с дореволюционной древности дачами назывались "окультуренные" участки природного пространства, специально предназначенные для отдыха и безделья вне города, "на свежем воздухе". Но, если судить по фотографиям, фильмам и книгам, выглядели они совсем-совсем иначе, нежели современные садовые участки, принадлежащие простым советским людям... Там и строения в два-три этажа, и качели на полянках, и круглые беседки, утопающие в цветах... Конечно же, то были буржуйские дачи, которые большинству населения, беднякам — простым крестьянам и горожанам — не по носу... Но те, которые сегодня и вокруг, в советской повседневности — они крохотные, там по большей части не баклуши бьют, а "картофь содют", витамины выращивают под варенье, на зимний противоцинготный запас... Ну, цветы еще, скучная родительская прихоть, всякие там саранки с георгинами, которые Лук вынужденно терпел в домашнем обиходе, но не жаловал.
Железнодорожникам, рядовым трудящимся железнодорожного депо, выделили от областных земельных закромов изрядный клин топких и горбатых неудобий на юго-западном подбрюшье Павлопетровска, в районе "Автороты", за цепью озер-стариц, а именно за Второй Каменкой, в низинах реки Ишим. Железная дорога и депо — в масштабах областного центра — это очень весомо, городская власть уважает железнодорожников, так что им еще повезло, в сравнении со многими другими: участки в большинстве своем на пригорках стоят, и ежегодные весенние разливы туда редко выплескиваются. Но добираться до них из города в период половодья — весьма проблематично, разве что в болотных сапогах, да и то не на всех направлениях получается.
