Столовая, в которой Заря работала, входом для посетителей выходила на Главную Площадь. Там обычно питались моряки, вернувшиеся из рейда, а также все те, кто по тем или иным причинам должен был посетить Тумбес на некоторое время и не имел здесь родственников, у которых мог бы остановиться.
С другой стороны Главной Площади, очень близко к пристани, располагался дом, а точнее дворец наместника. Около него круглосуточно стояла охрана. Как потом узнала Заря, многие старые тумбесцы осуждали Куйна за то, что он велел себе построить дворец так близко к пристани, ведь в случае войны до него могли долететь снаряды с бортов вражеских кораблей, однако этому легко находилось оправдание — что, мол, свободной земли в городе не так уж чтобы и много. Да и в случае войны наместник во дворце находиться не обязан.
На Главной Площади обычно проводились народные собрания, как квартальные, так и общегородские, а также разные торжественные церемонии. Само собой разумеется, встреча Первого Инки с тумбесцами должна была происходить там же.
В тот день, когда сам Первый Инка должен был говорить с народом, девушек из столовой отпустили пораньше (Картофелина делала так всякий раз в случае важных мероприятий, так как пусть потом будет чуть тяжелее отмывать присохшую грязь, но куда хуже было, что "исключённая" с досады может разбить что-нибудь из посуды).
Заря вышла из столовой вместе с Пушинкой, с которой она уже успела подружиться, но вскоре в толпе они расстались. Пушинка случайно увидела своего жениха, Маленького Грома, который как раз сегодня вернулся с рейда, и Заря не стала им мешать, решив походить по площади одна и послушать разговоры горожан.
После пары кругов, сделанных сквозь ещё довольно редкую толпу, Заря вдруг увидела Ветерка. Он стоял рядом с каким-то другим юношей, при виде которого сердце у Зари дрогнуло от неожиданности. Юноша очень походил на Уайна, особенно со спины... Правда, когда тот повернулся к ней лицом, наваждение рассеялось, и Заря смогла повнимательнее присмотреться к незнакомцу. Волосы волнистые, одежда не европейская, обычная туника, да и кожа чуть светловатая. Значит, не модник, завивающий волосы специально, а просто смешанных кровей. Люди с примесью крови белых завоевателей встречались в Тавантисуйю не так уж редко. Может быть он, как и Уайн, внук пленника, но скорее всего, его бабушка стала жертвой насилия.
Юноши, увлечённые своим разговором, не заметили Зарю, при этом толпа на площади была негустой, народ медленно прогуливался туда и сюда, и без труда приблизившись к ним, Заря услышала, о чём они так увлечённо беседуют.
Ветерок говорил:
— Но согласись, Кипу, что всё-таки это неправильно. Вот ты говоришь, что государства, которые были прежде Тавантисуйю, были устроены неразумно, и потому погибли, раздираемые собственными противоречиями. Но в то же время и наше, якобы столь разумно устроенное, государство не лишено внутренних противоречий. Я вот не понимаю этого.
— Понимаешь, государство вообще не может быть без противоречий, оно потому и возникает, что эти противоречия появляются. Различие же состоит в том, что в разумно устроенном обществе противоречия не до крови, и со временем разрешаются, правда, потом возникают новые.
— Я не понимаю.
— Ну, внутри неразумно устроенного общества есть противоречия между теми, у кого есть богатства и теми, у кого их нет. И это противоречие до крови, потому что мирно его разрешить нельзя. У нас богатство не может принадлежать одному человеку, поэтому у нас нет нищеты и голода, так что наши противоречия доводить до крови не должны.
— Однако накануне вторжения испанцев у нас в стране разразилась междоусобная война.
— Понимаешь, наши предки совершили грубую ошибку, решив, что раз нет противоречий, доводящих до крови, то и вообще противоречий нет, и потому о них забыли, и вышел столь печальный результат. Чтобы избежать бедствий, противоречия необходимо учитывать, о них нельзя забывать. Есть противоречие между тем, кто правит, и тем, кем правят, есть противоречия между правителями разных частей страны, ибо они могут по разному видеть народное благо. Но самым главным противоречием было противоречие между самим разумным устройством общества и сознанием значительной части народа, в том числе и части инков, не дотягивавшем до нужного уровня. Отсюда и стремление тем или иным способом вернуться к торговле, и мнимые обиды, что одной из областей якобы достаётся из общего котла больше, чем другой, и стремление отделиться из-за этого. Всё это и послужило предпосылками к междоусобной войне, а амбиции Уаскара, которыми иные всё и объясняют, на самом деле были лишь поводом.
— То есть, если бы Уаскар, к примеру, умер бы в детстве, то нашёлся бы кто-то другой, чтобы захватить власть в обход закона и тем самым спровоцировал бы войну, скажем, Паулью?
— Конечно.
— А сейчас названные тобой противоречия есть?
— Разумеется. Они бы могли исчезнуть при условии, что каждый житель Тавантисуйю получал бы такое же образование, какое получаем мы, но для этого наша страна должна быть раз в семь богаче, чем она сейчас.
— То есть история может повториться? И опять найдётся негодяй вроде Уаскара? Но если у нас время от времени рождаются такие негодяи, то разве можно сказать, что наше государство устроено мудро и справедливо? Если всё время есть подобный риск?
Кипу ответил флегматично:
— Ну, понимаешь, есть риск и риск. Каждый корабль, даже самый крепкий и с самой лучшей командой, может не вернуться в порт, но это не повод не выходить в море. Даже самый прочный дом может обрушиться, но это не повод не строить дома и жить под открытым небом. Да, с нашим государством может случиться беда, но это не повод, сложив руки, ждать смерти.
— А я не говорю про "ждать смерти". Но неужели нельзя построить что-то более надёжное, что не рухнет?
— К сожалению, лучшей конструкции пока не придумано.
— Пока! Но ты всё же не исключаешь, что это возможно?
— Ну, после нашествия конкистадоров трудно уже исключать что бы то ни было. Мы ведь не знаем всех возможных вариантов, не знаем, что происходит в дальних уголках земли. Но до тех пор, пока с чем-то не столкнулись напрямую, мы не можем точно сказать, что это и как это выглядит. Хотя, конечно, столкновение с конкистадорами сильно подтолкнуло нашу теорию.
— И это при том, что мы считаем их государственное устройство неразумным?
— Одно другому не противоречит. К примеру, до столкновения с конкистадорами считалось, что более разумное государственное устройство даёт более высокий уровень развития техники, и потому разумное государство не может быть побеждено менее разумным, однако после столкновения с конкистадорами это пришлось пересмотреть.
— И прийти к выводу, что уровень развития государства и уровень развития техники никак не связаны?
— Нет, отчего же, они связаны, но только похитрее, чем думали наши предки. Неразумное государственное устройство, например, не позволяет создать крупные оросительные системы или чётко и отлажено работающую почту. Кроме того, у белых людей есть корабли, и у нас есть корабли. Но наши корабли надёжнее. Почему?
— Ну, всё-таки не так далеко мы продвинулись, — ответил Ветерок.
— Диаманте показал, что важны и природные условия, а без разумного государственного устройства мы были бы где-нибудь на уровне ацтеков и майя. Кроме того, вот взять корабли — у нас они теперь тоже есть, однако чем наши корабли от их кораблей отличаются?
— Не знаю, я ведь их корабли видел только на картинках.
— Но всё-таки даже по картинке ясно, что они другой формы, и по этой причине менее устойчивы. Кроме того, в наших больше внутренних перегородок, ну и ещё есть некоторые мелочи в пользу большей надёжности. Почему, казалось бы, такие элементарные мелочи белым людям не приходят в голову? А потому, что у нас важно, чтобы корабль служил как можно дольше, а у них — чтобы он принёс доход как можно быстрее, потому и экономят при строительстве, а форма — самая удобная для налогообложения.
— Но всё-таки наш низкий уровень развития до прихода белых людей должен настораживать. Мне кажется, что если бы наше государственное устройство было мудрым, наши войска были бы сильнее их во столько же раз, во сколько ружье сильнее, чем лук со стрелами.
— Но не забывай, что мы действительно обладаем рядом преимуществ по сравнению с белыми людьми. У христиан ведь нет ни государственных запасов на случай неурожая, ни водопровода, ни оросительных систем, но зато есть много преступников и нищих. Читать и писать они умеют далеко не все, из-за грязи и крыс у них бывают эпидемии.
— Эпидемии у нас тоже бывают, — возразил Ветерок.
— Да, с тех пор как они занесли нам свои болезни. Однако у нас, в отличие от них, против распространения заразы меры принимаются.
— Однако достаточно ли всего этого, чтобы так уверенно говорить о нашем превосходстве?
— Ну, конечно, это не значит, что нашу систему нельзя в принципе усовершенствовать. Например, иные предлагают принять такой закон, чтобы Первый Инкой могли избрать любого инку, а не только потомка Солнца. Но мало кто знает, что на самом деле по нашим законам, если среди сынов Солнца не окажется достойного, то избрать можно любого другого, однако таких случаев ещё не было. Не исключено, конечно, что когда-нибудь такое случится, ведь у нынешнего Первого Инки нет сыновей.
Ветерок ответил с сомнением:
— Знаешь, а мне кажется, что это мелочь. Лучше скажи другое — между инками и народом есть противоречие?
— Есть, хотя и не очень большое.
— Вот мне кажется, что в нём-то и соль. Можно ли от него избавиться?
— Деление на управляющих и управляемых для более-менее сложного общества неизбежно.
— А если найти способ это обойти?
— А ты знаешь такой способ?
— Нет, — ответил Ветерок, — но может быть там, за океаном, кто-нибудь что-нибудь и придумал? Ведь и среди белых людей есть умные люди.
— Есть, — ответил Кипу, — некоторые догадываются, что у них общество устроено неправильно, и что нужно по-другому. Самыми известными попытками предложить цельный проект переустройства были "Утопия" Томаса Мора, и "Город Солнца" Кампанеллы. Но самое забавное и одновременно печальное — их мечты оказываются на поверку хуже нашей реальности. У того же Мора, пожалуй, самого толкового из них, в Утопии возможно рабовладение. Ладно ещё обращение в рабство в наказание за преступления, но он и покупку людей за морем допускал! А в "Городе Солнца" слишком много глупой регламентации.
— А разве у нас её мало?
— По сравнению с "Городом Солнца" — мало. А причина такого пристрастия к регламентации — христиане так привыкли к вопиющему неравенству и произволу, что порой никакое лекарство не кажется им слишком чрезмерным. Хотя бывает, что иное лекарство оказывается хуже самой болезни.
Что сказал в ответ Ветерок, Заря уже не слышала, потому что именно в этот момент увидела Морскую Пену. Она была одета в европейское платье с обручами и даже небольшим декольте (то есть мода скорее не испанская, а французская), и волосы у неё были, как всегда, завиты. Она гордым взглядом окидывала толпу, и рядом с этой гордой красавицей её муж, довольно приятного вида молодой человек, казался ей даже не мужем, а слугой, до того приниженно и нелепо он выглядел. "А ведь если бы рядом не было Морской Пены, то он бы так не тушевался", — подумала Заря, — "ведь одет он вполне нормально, в тунику соответствующую его положению. Только рядом с европейским платьем это выглядит как-то жалко. Или дело в Морской Пене, что она всех стыдиться не пойми чего заставляет?". Кажется, Уайна Куйн (так звали юношу) и сам осознавал свою нелепость, во всяком случае, взгляд у него был не гордый, а застенчивый. Потом Заря увидела наместника Куйна. У него, в отличие от сына, взгляд был гордый, самоуверенный, можно сказать, даже надменный. И ещё... если бы Заря увидела такого персонажа на сцене, то у неё бы не возникло сомнений, что данный персонаж изображает отрицательного героя, "бюрократа", который в конце пьесы обязательно так или иначе наказывается, обычно лишением должности или насмешками. Даже было странно, что тумбесцы терпят над собой вот такого деятеля. "А может, я слишком предубеждена", — подумала про себя Заря, — "Инти наговорил про наместника кучу всего, и вот теперь я заранее вижу в нём злодея. Но для тех, кто всего этого не слышал, наместник негодяем, видимо, не кажется". В толпе Заря услышала шёпот:
— А наместник-то сегодня пришёл пешком, хотя обычно в карете разъезжает.
— Потому что от его дома недалеко, а какой идиот будет ради пяти шагов экипаж запрягать!
— Ну, раньше приказывал запрягать, это он перед Первым Инкой стесняется. Тот ведь верхом ездит, а этот разучился уже, хотя не намного старше.
— Да он вообще много чему разучился, как наместником стал. Старик Живучий ни чета ему был, самому Инти как-то пощёчину залепил.
— Да в этой истории прежний наместник как раз не на высоте был, — Заря обернулась, чтобы рассмотреть говорящего, и увидела, что это старик, судя по всему, старый рыбак, — это сейчас имя Инти всем страх внушает, а тогда он был ещё юноша, почти мальчишка. Он тогда глаз на дочку наместника положил и попросил её в жёны отдать. А тот вместо этого — пощёчину, да ещё и прилюдно. Как ни крути, а жестоко это всё-таки. Хоть Инти никому теперь и не симпатичен, а я порой думаю, что он как раз из-за того случая таким жестоким стал.
— Он ещё и тогда жестоким был, — сказал другой рыбак помоложе, — После пощёчины, говорят, ворвался в дом наместника, чуть ли не у него на глазах завладел его дочкой, а потом стал угрожать отцу, что если не отдаст её, то того осудят как преступника, ну и пришлось поневоле отступить.
— Да ладно тебе, я же видел, как всё было, — ответил старик, — К девице он тайком бегал, и дело у них там по взаимному согласию было, иначе она бы крик подняла. Но такого зятя старику и вправду не хотелось, так что юношу уже потом схватили, связали и хотели с ним расправиться. Я помню, как он лежал передо мной на вид ещё совсем мальчишка, связанный, с кляпом во рту, и старик хотел, чтобы я в него нож всадил— но я не смог...
— Отчего же?
— Так ведь жалко стало мальчишечку. До свадьбы каждый второй так безобразничает, что, всех резать за это?
— А кабы ты, старик, его тогда прикончил бы, то некому было бы на нас страх наводить, я как-то за границей был, так книжку одну там видел, и говорят, про него там правду пишут — так вот, это настоящий ужас.
— Не было бы Инти — другой бы ужас наводил. Должность это такая — ужас наводить.
Вмешался третий голос, однако Заря, стоявшая вполоборота, не могла разглядеть говорящего.
— Инти, Инти... Чимор полунезависим, и власть Инти здесь ограничена. А вот про Куйна ходят слухи, будто бы он своего предшественника отравил, чтобы должность получить. Старик ещё накануне был вполне бодр, а вдруг — раз! И помер.
— Да чего тут удивительного! У того после смерти дочери сердце было не в порядке, вот и помер однажды.
