Приключения Звездного Волка

Честно или нечестно нападать невидимками, — это, на мой взгляд, дело десятое, вопрос тактики, но никак не стратегии. (И, кстати, вчера ведь мы уже раз стреляли в таком виде и никто из правдолюбцев даже не пикнул. Так где же, герои, вы были вчера? Где же была вчера, позвольте спросить, пресловутая принципиальность некоторых особо ретивых сегодня членов Военсовета?!)

Ну ладно, это так, к слову. А вот что касается главного стратегического вопроса, — то здесь, по данным корабельных ученых, расклад вырисовывался следующий. Если мы полетим невидимыми, — уже минут через пять — семь будем на месте, однако такой халатный режим полета сожрет почти все наши ресурсы: на дорогу к Земле энергии потом, быть может, еще и хватит, но вот по части отмщения и возмездия — придется лишь разве что чисто символически полаять под забором или же позорно повилять хвостом, — в зависимости от обстановки.

А вот если лететь обычным манером, — конечно, потеряем еще пару лет, но зато уж встретимся с врагами более-менее готовыми к некоторым бескомпромиссным боевым действиям. А на Земле — ну что ж, немножко побеспокоятся, подумают, что мы заблудились. Ну а мы потом найдемся — они и порадуются. А пока лучше пусть празднуют.

В общем, друзья, я бы лично выбрал второй вариант. И, в общем, друзья, я его лично и выбрал. И, кстати, Лебедь меня поддержал:

'Не слушай никого, брат! Делай как надо'.

'Да я, брат, никого и не слушаю! Как надо, так и делаю'.

'Ну и молодец, брат. А я от имени своих соплеменников и себя лично опять выражаю тебе самое полное взаимопонимание в обстановке между нашими великими народами и желаю новых творческих успехов'.

'А я тебе, брат'.

'Спасибо!'

'Ну и тебе тоже спасибо!..'

И вот вновь застеклена волшебная кнопка. И вот вновь задраены окна и двери. Заурчали моторы; 'Звёздный Пахарь' величественно вздрогнул и тронулся с места.

Все уже на своих рабочих местах, за бортом никого, только дедушка-адмирал в капсуле на веревочке. Он немного побудет там, пока мы разгонимся до скорости света, для него это как санаторий. И только когда разгонимся и вплотную подойдем к световому порогу, мы пустим его назад, чтобы, не дай бог, не размазало нашего любимого дедушку по пространству и времени.

'...ПОЛЁТ ПРОХОДИТ нормально... Полёт проходит нормально... Полёт проходит нормально...' — Так, изо дня в день, из недели в неделю, из месяца в месяц докладывали мы опять Великому Содружеству наши отчеты.

А Великое Содружество, в лице Суперэкселенции, всё время спрашивало: 'Ну куда ж это вы подевались?', 'Ну почему же вы до сих пор к нам не прилетели?', 'А может быть, с вами чего-нибудь да случилось?'

Но мы на эти душещипательные воззвания не реагировали никоим образом, а только методично бубнили: 'Полёт проходит нормально... Полёт проходит нормально... Полёт проходит нормально...'

И он действительно проходил нормально. Опять мы летели-летели, порой останавливались на знакомых планетах и звездах, но куда сейчас летим, не говорили, на расспросы отвечали только, что, мол, некое важное дело наконец сделано, а теперь мы вот просто гуляем, — и везде нас встречали и провожали как подлинных освободителей. А на кораблях вновь решались важные бытовые проблемы, делались злободневные научные открытия, рождались новые дети. В общем, жизнь шла своим чередом, а мы всё летели, летели, летели...

Пожалуй, я на секундочку отвлекусь, чтобы рассказать об одном радостном событии. За углом Бетельгейзе ко мне в гости неожиданно нагрянул старинный друг — симпатичное анизотропное чудовище по имени Вольдемар, житель одной из тамошних Чёрных дыр.

Появился он как всегда внезапно, будто радиоактивный снег на голову: просочился сквозь обшивку 'Звёздного Пахаря', проследовал через конюшню и женскую баню, моментально вычистив по пути стойла и потерев на ходу все спинки, и, провожаемый благодарным ржанием и запоздалыми целомудренными протестами, вломился в мой будуар.

Мы крепко обнялись, расцеловались, потом Вольдемар вывалил свою субстанцию из ионной оболочки прямо на мой роскошный ахалтекинский ковер, и мы дружно и весело предались радужным воспоминаниям о днях нашей былой юности.

Для таких случаев я обычно держу в морозильнике специальный погребец, и сейчас, предвкушая огромное удовольствие, я достал из погребца бутылочку старого кьянти — для себя — и баллончик со свежим дихлофосом — для Вольдемара.

Вольдемар безумно обожает дихлофос. Дихлофос — это его пунктик, его воистину слабое место. Одно время он даже всерьез подумывал перебраться на Землю, где дихлофоса всегда было вдоволь, но понемногу, благодаря бескорыстной гуманитарной помощи Великого Содружества, положение с дихлофосом нормализовалось и в Чёрных дырах, и Вольдемар остался дома. И вот теперь я, сидя в кресле, блаженно потягивал через соломинку кьянти и периодически пшикал на Вольдемара его любимым, если можно так выразиться, напитком.

Этот Вольдемар действительно был чудеснейшим созданием природы. Да и вообще, все дырники анизотропные, как называли их наши астрозоологи, были добрейшими и милейшими существами. Они всегда бросались бескорыстно помогать каждому встречному-поперечному в любом благородном деле и вкладывали в это дело буквально всю свою дырявую душу. Они были редкостные умельцы, и работа в их метастазах так и кипела. Однако трагедия услужливых дырников заключалась в том, что на родине делать им было совершенно нечего, — дыры и есть дыры, — вот они и метались как угорелые по разным галактикам и вселенным, ища, кому бы сделать какое-нибудь доброе дело, хотя чаще всего никто их об этом и не просил.

Вот помню, друзья: в последнюю нашу с Вольдемаром встречу — я тогда летал на небольшом сухогрузе, — он починил сгоревшую газопроводку, помыл полы и, уже покидая корабль, филигранно принял преждевременные роды у моего боцмана, что оказалось очень кстати, так как я не думал, что полет затянется надолго и не взял на борт из дому киберакушерку. А полет затянулся, а схватки начались, а я принимать те роды не имел права из соображений субординации.

И за что еще я любил Вольдемара, так это за то, что он всей душой старался никогда никого не огорчать. Если предчувствовал что-то нехорошее, — а он всегда предчувствовал, — то уходил, просто уходил и всё, чтобы не причинять добрым людям излишнего беспокойства. И, думаю, винить и ругать его за это никак нельзя — так уж он устроен; хотя вот почечники и гнидозубы, например, очевидно, именно за эти свойства натуры совершенно официально называют дырников бздунами. Но, в конце концов, у почечников своя мораль (у гнидозубов — тем более), а у нас своя. И лично я всегда был искренне благодарен бздунам... то есть, простите, дырникам, уже за одно предупреждение об опасности, которое выражалось у них в стремительном и бесповоротном исходе с корабля.

И вот, друзья, когда я по секрету, как родному, поведал Вольдемару все наши приключения и рассказал, куда и с какими намерениями мы сейчас направляемся, он тотчас же покрылся лихорадочно-тревожным красноватым флером, моментально засунул свою субстанцию обратно в ионную оболочку и, даже не попрощавшись, по-джентльменски исчез.

И я его совсем не осудил. Конечно, кто-то может подумать, что вот, мол, какой Вольдемар, бросил друга в беде. А я только прокричал ему вслед: 'Спасибо, друг! Ну что ж, значит, будем теперь начеку!' — И помахал рукой.

Нет, нельзя, ну совершенно нельзя подходить ко всему с шаблонными мерками Великого Содружества. Ну что делать, если такая уж вот у бздунов... то есть, дырников психология. Спасибо тебе за всё, дырник Вольдемар!..

И ВОТ, в который уже раз, проклятый Чингизхан всё ближе и ближе. Скоро, совсем скоро он будет в пределах нашей досягаемости, и тогда... Нет, я просто-напросто не знаю, что сделаю с тобой, подлый агрессор, когда ты окажешься в зоне поражения орудиями 'Звёздного Пахаря'!

Запиликал зуммер, и я досадливо поморщился — опять Суперэкселенция, сейчас снова будет звать домой.

Я обреченно откинулся в кресле и приготовился выслушать нудный ежедневный дежурный призыв, а потом как всегда пустить в ответ болванку: 'Полёт проходит нормально... Полёт проходит нормально... Полёт проходит нормально...'

Но что это!.. Куда подевался официальный доныне тон Суперэкселенции? Из динамика в тишину и покой моей служебной кельи рвались задушевные и страстные слова.

— Алё, алё-о... Мальчик, мой дорогой мальчик... Сыно-о-ок!..

— Что такое?! — От удивления я не сдержался и схватил микрофон. — В чем дело, шеф? Что там у вас еще стряслось?

Эфир оглушительно булькал и клокотал. А может, это сморкался Экселенция? Что-то к старости маршал стал совсем сентиментальным.

— Сынок!.. Сынок!.. — Голос на том конце эфира вибрировал и дрожал. Я услышал, как Экселенция закричал кому-то: 'Ура! Он ответил! Ну что я вам, дураки, говорил — он ответит, он обязательно ответит! И он ответил!..'

— ...товарищ Суперэкселенция! Ну товарищ Суперэкселенция! Что случилось? — раздраженно спрашивал я, досадуя, что проболтался, необдуманно раскрыл наше инкогнито и предвкушая возможный нагоняй.

— Где ты, мой мальчик? Куда вы летите?

— Да так, задержались чуток... — нехотя цедил я сквозь зубы. — Но не волнуйтесь, товарищ Экселенция, мы их уже почти тово... немножко добить осталось...

— Потом добьете... — Голос маршала суровел на глазах. — Потом добьете, а сейчас немедленно марш домой!

— Стоп-стоп, шеф! Чё-то не понял! — прикидываясь настоящим придурком, тянул я время, а сам лихорадочно размышлял, что же делать. Ведь если нас отзовут с рейса и пусть мы даже и сделаем чего им там сейчас приспичило, — но потом-то, потом Мировой Совет все равно обнаружит, что Чингизхан цел и невредим и что я, таким образом, не выполнил приказ. А невыполнение приказа по законам военного времени... (Я уж не помню, говорил или нет, что перед отлетом нашей миссии Мировой Совет в одностороннем рабочем порядке заочно объявил на всякий случай Чингизхану войну.) Да-а, за такое по головке не погладят. И не только по головке. Тут уже даже и не Борнео пахнет...

— Ну в чем дело, шеф? Вы уж скажите, будьте добры, пожалуйста! Ведь я должен объяснить народу... — гнусил я в надежде открутиться от нового задания.

— Хорошо, слушай! — Экселенция словно ухнул в омут. — Покуда вы там прохлаждаетесь, к Содружеству летят враги!

— Какие враги? — удивился я. — Ваше преподобие, какие у Великого Содружества могут быть враги?..

— Какие-какие! А я знаю, какие?! — огрызнулся маршал. — Летят, и всё тут.

Я растерялся.

— Постойте, шеф! А может, это наши? Вы диспетчерЛв запросили?

— Запросили! Не наши! Не должно там сейчас быть наших, понял?! — орал Суперэкселенция. Надо же, и куда только подевалась его недавняя плаксивая слезливость! Ну конечно, опять почувствовал себя большим начальником. Еще бы, в Мировом Совете там небось особо не раскомандуется, там живо дадут по соплям, — а со мной, значит, можно?.. Прав, тысячу раз прав был Дружок! — ну зачем, зачем только я покинул родное Борнео?!

— Но ваше превосходительство... — якобы кротко бормотал я. — Может, там кто поближе есть? Ну что я вам, в конце-то концов, рыжий, что ли?

Однако стальной голос Суперэкселенции безжалостно резал мое смятенное сердце на куски. Он мне мстил за хлев на Борнео, это ясно, — мстил, мстил, мстил!

— Ближе вас только 'чайники' (так мы, звёздные волки, в обиходе называем корабли с обычным ядерным оружием на борту). А 'Пахари' все в расходе и, между прочим, еще подальше тебя, голубчик!

Я опустил голову и вяло повесил нос: всё понятно. Конечно, на 'чайниках' особо не развоюешься, разве это машина! Да 'Пахарю', например, хоть сто 'чайников' поперек дороги давай — раз плюнуть. Дьявольщина, придется возвращаться! Но что же теперь будет со мной?..

И вдруг ослепительная мысль блестящей молнией сверкнула в моем светлом мозгу. Не-ет, мы еще повоюем, чёрт возьми! Кнопка! — хо-хо! — о кнопке-то в Мировом Совете, поди, и не знает никто!

— Алё, алё! О'кей, шеф! Всё будет в полном ажуре. Когда вы их ждете?

— Денька через два, сынок. (У, лиса хитрозадая!) Как, успеешь?

— Успею, батя.

— Ну-ну. — Суперэкселенция недоверчиво хмыкнул. — А чё ж это мы тебя до сих пор не засекли?

— Чья школа, ваше превосходительство? — нелицеприятно выразился я — старики это любят. И пообещал: — Еще засекете!

Он явно был польщен.

— Ну ладно, ладно, подлиза. Давай, одна нога там, другая — тут, понял?

— Понял, ваше благородие, отключаюсь.

— Жми, сынок. — Экселенция опять утробно вздохнул: — Очень нам, понимаешь, без тебя страшно...

НО Я ЕГО уже не слушал — я созывал по селектору помощников и заместителей. И когда помощники и заместители собрались, изложил им краткое содержание своей беседы с фельдмаршалом.

Все приуныли и закручинились. И я прекрасно их понимал, у самого душа болела просто не знаю как. Но если первой реакцией моих коллег на сообщение были тихая грусть и безмолвная скорбь, то уже второй — праведное негодование и самая кипучая страсть.

Один за другим вставали бравые мои заместители и говорили верные и справедливые слова с мест, направленные против неведомых конкистадоров. А старпом подошел поближе и многозначительно прошептал:

— Чингизханы, командир?

— Не знаю, — столь же многозначительно прошептал и я и якобы невольно моргнул.

— Но как же так? Как же мы так разминулись? — сдержанно прорыдал он.

Я деликатно смолчал. Честно говоря, это был довольно риторический вопрос. После всех наших головокружительных пируэтов и кульбитов с чудо-кнопкой мы вполне могли бы разминуться даже с самими собой. Но зачем сыпать лишний раз соль на рану и без того удрученному судьбой человеку. Я только сказал:

— Успокойтесь, господин капитан первого ранга. И, пожалуйста, покрепче держите себя в руках — на вас смотрят младшие офицеры.

И он, сверкая, как фанатик, очами, со словами 'Ну, Чингизхан, погоди!', пошатываясь и спотыкаясь на ровном месте, вернулся в бельэтаж.

Да-а, настроение у моей гвардии явно было подавленное. Еще бы, у многих в Содружестве остались семьи без кормильцев и кой-какое имущество. Кстати, у меня ведь там тоже были жена и хутор на Борнео, однако я так душераздирающе сильно не убивался, подавая всем подчиненным прекрасный образец стойкости и мужественного героизма.

А не убивался я, друзья, вы, наверное, уже и сами догадались почему. Потому, что я придумал, как спасти от беды не только Великое Содружество, но и свою не запятнанную дотоле честь.

Вот слушайте. Мы сей же час разбиваем стекло и жмем заветную кнопку. Минута-полторы — и 'Пахарь' вновь у ворот Чингизхана, где мы быстренько делаем то, что надо. Разумеется, я вполне допускаю, что в такой нервозной обстановке не всё сойдет гладко, но хоть куда-нибудь-то, для очистки совести и чести, мы попадем? А потом сразу же прыгнем обратно к Содружеству и там сурово встретим вражеский десант. Благодаря значительной экономии энергии, мощи у нас может хватить и на некоторое возмездие и на какую-то защиту родины. Туда и сюда мы теперь, без сомнения, успеваем.