На захваченной земле

— Нет, я должна поехать! Я хочу помочь своим товарищам!

— Тогда учись контролировать себя.

И вот она слушает дальше лекции о текущем положении. Читает статьи из немецких и оккупационных газет. Потом заучивает цитаты из выступлений Гитлера и его мерзкой книжки, 'Майн Кампфа'. И старается сдерживать злость. 'Что со мной происходит? — перед тем, как лечь спать, как-то отстраненно думает Вася, — Никогда ведь такого не было прежде. А тут вдруг вообще сдержаться не могу'.

А потом был обратный путь. Снова деревня. Баня для прибывших. Общий ужин, где говорили о предстоящей поездке. Оставалось три дня. Всего через три дня они выйдут из деревни. Сначала доберутся до райцентра. Там наймут извозчика и доберутся до Коврова. В Коврове сядут на поезд и по одной из немногих рабочих железных дорог поедут до Нижнего Новгорода. Или Гепнербурга в этом мире. Дальше, на территорию Волжско-Уральского казачьего войска, пассажирские поезда не ходили — немцы туда особо не ездили, а специально для унтерменшей никто поезд гонять не будет. Тем более, что очень немногие унтерменши имели право свободного перемещения за пределами района. Потому дальше путь предстоит продолжить на машине — впрочем, там их должен встретить проводник, который объяснит, что и как дальше делать...

— — — — — — — — — — — — — — —

20 — 27 января 1953 года. Рейхскоммисариат Московия.

Отправились в поход мы в конце января. Уходили пятеро — я, Семен, Серега, Сашок и Вася. Старшим в деревне на время нашего отсутствия назначался Диман. Он должен был следить за безопасностью и порядком в нашем временном поселении пока мы будем в отъезде. Утром 20 января мы выдвинулись из деревни, добравшись к условленному времени до дороги, где нас уже ожидала запряженная двумя лошадьми телега. Обменявшись паролями, мы впятером сели на телегу и двинулись вперед. Практически всю дорогу мы молчали — каждый думал о чем-то своем и разговаривать особо не хотел. Да и на морозе болтать — не лучшая затея. Простудится кто — а чем лечиться потом? А поскольку извозчик наш словоохотливостью тоже не отличался, то единственными звуками в окружающем нас мире был лишь мягкий хруст снега, да редкие фырканья лошадей.

— Странно это, — единственный раз сказала Вася, — Никогда не ездила на санях...

— Ничего, теперь еще успеешь наездиться, — только и ответил Семен, после чего вновь наступила тишина.

До райцентра добрались мы уже в сумерках. На входе пост полицаев проверил у нас документы — причем, заметив, что среди нас были 'граждане Рейха', проверять имеющийся с собой груз не стал — обыскивать немцев, как мы уже знали, было запрещено. Особенно унтерменшам. После этого извозчик наш подвез к какому-то двухэтажному зданию, которое назвал постоялым двором.

— Здесь, — показал он пальцем на самое здание, — Комнаты для немцев и граждан Рейха. Там, — теперь он показал на какой-то сарай, — Барак для унтерменшей. Ну все, прощайте.

Мы отправились по местам 'в соответствии с занимаемым положением'. Как оказалось, на входе в барак стоял стол, за которым сидел какой-то невзрачного вида лысый мужик:

— Чего надо? — неприветливо спросил он.

— Место для ночлега.

— Плати и проходи, — тем же тоном вечно недовольного жизнью человека сказал он.

Заплатив указанную на табличке цену и получив карточку на проживание в течение ночи, мы прошли в сам барак. Ну что сказать... С виду он скорее напоминал коровник, а не место для проживания людей. Ряды двухъярусных нар — кроватями это назвать было сложно — без всякого постельного белья или хотя бы подстилки. Голые доски. Ложись и спи! В качестве отопления и освещения одновременно в загоне — а как иначе это называть — стояли три печки-'буржуйки', однако их хватало лишь на поддержание температуры выше нуля.

— Надеюсь, тут хоть вшей нет? — спросил Семен.

— Да хер их знает, — ответил Сашок, — Могут и быть. Запросто. Как и клопы...

— Бррр, — меня аж передернуло от услышанного, — Может быть, какое иное место для ночевки поищем?

— Пожалуй, стоит, — согласился Семен.

Выйдя с 'постоялого двора', мы двинулись вдоль по улице. В центре города когда-то были явно зажиточные дома, но сейчас большинство из них пребывали явно не в лучшем состоянии. Часть домов и вовсе была нежилыми, однако ночевать в брошенном доме прямо посреди поселка мы не решились. Заметит кто — и неизвестно, чем тогда все закончится. Так что, выбрав какой-то наиболее приглянувшийся дом — простой, но с виду более-менее ухоженный — мы постучались в окно. Дверь открыл мужик лет сорока.

— Чего вам? — произнесено это было совершенно равнодушным тоном, но и без раздражения.

— Не могли б переночевать пустить? — спросил у него Семен.

Почти минута тишины. Мы уже думали, что все. Откажет. Однако мужик в итоге все же согласился. Только и цену назвал в два с лишним раза больше, чем 'на постоялом дворе'.

— Хорошо, — особо не раздумывая согласился Семен.

— Только наперво документы покажьте, — с ударением на второй слог, сказал мужик.

Мы достали свои аусвайсы и показали. Прочитав при свете керосиновой лампы написанное, мужик пригласил проходить.

— Только кроватей у меня нет для вас, — сказал он, — Могу на полу лишь постелить али в сенях на сеновале.

Внутри впечатление дом примерно такое же производил. Просто, бедно, но при этом достаточно чисто и ухоженно. В доме было еще пятеро человек — жена и четверо детей хозяина. Нас даже пригласили поужинать вместе с ними — не забыв, правда, за это отдельную плату запросить. Мы согласились. За ужином мужик пытался узнать, куда мы путь держим. Семен согласно легенде сказал, что в Ковров к родственникам. Заодно, спросив, где можно до города извозчика нанять.

— Да я и есть извозчик, — неожиданно усмехнулся мужик, — Так что платите — довезу вас до Коврова.

— Только мы не одни едем, — пояснил Семен, — С нами еще двое фольксдойчей будет. Они сейчас на постоялом дворе остановились.

— Ну отвезу и их, в чем проблема, — пожал плечами мужик, а потом неожиданно добавил, — А когда-то ведь поезда ходили туда...

— Когда уж по дороге движение-то восстановят, — произнес Семен.

Как нам Серега рассказывал, по рассказам партизан сейчас на территории рейхскоммисариата работали очень немногие железные дороги — особенно в меридиональном направлении. Действовали лишь те, которые использовались для вывоза ресурсов с территории рейхскоммисариата в страны оси — то есть, в основном в широтном направлении. Да и то далеко не все. Все дороги, которые не использовались для вывоза сырья, считались 'законсервированными'. Хотя в оккупационных газетах нередко любили писать о планах по восстановлению движения на том или ином участке, но до дела практически никогда не доходило. Это было слишком дорогим и практически никогда не окупающим себя предприятием.

— Да уж несколько раз писали, — согласился мужик, — А ведь до войны я здесь как раз машинистом работал...

— Потому и в армию не взяли? — предположил Семен.

— Да, повезло тогда, — согласился мужик, — А то сейчас так бы и лежал в полях под Москвой... Или Рязанью...

На этом разговор и закончился. На следующее утро мы проснулись рано — и первым делом отправились к постоялому двору, где встретили наших товарищей. В отличие от того, что предлагалось нам, они ночевали во вполне приличной комнате в гостинице. Чистой, теплой, ухоженной, с идеальным порядком. Даже электрическое освещение было — что хозяин гостиницы считал огромнейшим достижением. Мол, специально генератор покупал! Хозяином гостиницы, кстати, оказался какой-то русский, которому за помощь немцам дали неслыханную милость -гражданство Рейха! Не такое, конечно, как у немцев, с ограничениями — но все же! А его сын сейчас служил в доблестной РОА аж САМОГО генерала Власова! Об этом он с гордостью рассказывал остановившимся у него в гостинице 'немцам'. Как оказалось, немцев вообще здесь не часто встречали. В основном, тут останавливалась всякая шушера из 'новой русской администрации', которая хоть и немецкие пособники, но стояли при этом на несколько ступеней ниже. А тут аж фольксдойчи, граждане Рейха! Им хозяин немедленно лучшие комнаты выделил!

Потом мы пошли на центральную улицу поселка, где располагались как всякие правительственные учреждения вроде поселковой управы, так и несколько магазинов, принадлежащих наиболее лояльным из унтерменшей, мастерские немногочисленных ремесленников и, что нас интересовало больше всего, аптека. Как показал дальнейший обход, магазины здесь продавали исключительно некоторые товары первой необходимости и продукты питания как для жителей поселка, так и приезжих селян: кое-какой инструмент, посуда, овощи, соль, сахар, мука, маргарин и подсолнечное масло, керосин, дешевенькие одежду с обувью, а также... табак и внешне напоминавшая скорее низкокачественный самогон водка! Самым же интересным в магазинах оказались цены. В среднем они были абсолютно одинаковые — однако в каждом, без исключения, имелись какие-то 2-3 вида товаров, цена на которые была ниже, чем в любых других! Кстати, первой на это внимание обратила Вася — заметив, что явно не обошлось тут без сговора между хозяевами магазинов.

'Ремесленные мастерские', про которые нам говорили, представляли из себя две пекарни — практически единственным товаром которых был черный хлеб паршивого качества, 'Сапожную мастерскую братьев Силантьевых' — занимались они, по большей части, ремонтом обуви, 'Кузницу (точнее, ее 'представительство' в поселке) Ивана Прохорова' — он занимался ремонтом и изготовлением некоторого сельхозинвентаря и инструментов и 'Швейную мастерскую Елены Евстигнеевой' — здесь занимались, в основном, ремонтом одежды.

Единственная аптека была небольшим зданием, затесавшимся неподалеку от управы между каким-то жилым домом и еще одним 'культурным заведением' — 'Домом терпимости Венера'. При виде этого заведения Васю чуть ли не перекосило, и она высказала длинную непечатную фразу в адрес тех уродов, кто создает 'такую х*ю'. Однако когда мы зашли в аптеку — то чуть ли не первым, что увидели, был образец нацистской пропаганды презервативов. На картинке здоровенный мужик натягивал 'резинотехническое изделие ?2' себе... ага, на то самое место. А рядом надпись писала про то, что контроль рождаемости — богоугодное дело, нужно иметь ровно столько детей, сколько сможешь прокормить! А потому — покупайте презервативы! Недорого! Впрочем, нам сейчас не было дела до фашистской пропаганды. Закупив нужных лекарств по написанному Машей списку (хотя далеко не все здесь и нашлось), мы двинулись дальше. Кстати, презервативов тоже накупили. Все ж у нас уже две 'семьи попаданцев', так что пригодятся.

А вот уже на улице Вася удивилась, что церковь же вроде как против того, чтобы предохранялись. На что Сашок ответил, что таки нет. В этом мире, как оказалось, даже деревенские попы пропагандировали 'контроль рождаемости' как богоугодное дело. Еще один разрыв шаблона для тех, кто жил в иных мирах... Уже по дороге к дому бывшего машиниста, а ныне извозчика, мы неожиданно наткнулись на школу. Как гласила надпись на фасаде — русская, кстати, — здесь располагалась четырехлетняя московитская (слова 'Россия', 'русское' в этом мире на официальном уровне не употреблялись и всячески искоренялись) школа, учеба в которой бесплатная.

Когда ж дошли до дома нашего извозчика, то по-быстрому погрузили все свои вещи и выехали в направлении Коврова. Как оказалось, у бывшего машиниста были вполне себе приличные сани, даже с крытым кузовом и печкой-буржуйкой внутри. Как он нам сказал, до города мы доедем лишь к вечеру второго дня, а вот сегодня ночью придется спать или на постоялом дворе, или прямо в санях. Но, уже зная, что представляют собой 'постоялые дворы для унтерменшей', мы предпочли второй вариант.

Дорога была долгой и скучной... Мы ехали вдоль нерабочей железной дороги. Каждый километр был отмечен столбом с номером, изредка встречались какие-то железнодорожные постройки — и этот вид лишь усиливал мрачное впечатление от окружающей действительности. Эта дорога была словно олицетворением той трагедии, что постигла всю страну в целом. Вот была когда-то железная дорога, поезда ходили, возили людей и грузы — а теперь ее больше нет. Остались лишь ржавеющие рельсы где-то под снегом, километровые столбы да редкие заброшенные постройки. И также со всей страной. Была когда-то советская страна — большая, независимая, люди могли здесь свободно жить. И нет всего этого. Остались города и села, остались пока еще довольно многие люди, но страны больше нет. Земля под властью захватчиков, люди теперь — практически бесправные полурабы или рабы, хозяйство разрушено, миллионы людей умерли от голода, холода и болезней, спились от безысходности...

Ночевали на полуразрушенной станции. Сейчас здесь оставалось лишь одно небольшой жилое строение — постоялый двор вместе со столовой. В одной половине домика — для немцев и граждан Рейха. В другой — для унтерменшей. Причем, условия во второй части были на удивление сносными. Впрочем, оставаться мы там не решились. Не хватало только каких-нибудь вшей подцепить, а через них тифом заразиться... А потом был еще один день — под вечер которого мы въехали в Ковров.

Опять проверка документов. Потом мы снова отправились к гостинице, где снова разделились. Серега с Васей отправились в гостиницу 'только для немцев граждан Рейха', а мы остались в 'фургоне'. Конечно, можно было и всем тут остаться, но не поймут окружающие такого — с чего это фольксдойчи с недочеловеками вместе ночуют? А от таких странностей недалеко и до подозрений совершенно ненужного нам рода. На следующее утро мы первым же делом отправились на железнодорожный вокзал, где купили на вечер того же дня билеты на поезд 'Москау — Гепнербург', один из немногих пассажирских поездов на всей оккупированной территории СССР. Однако тут нас ожидала неприятность. Как сообщил кассир, в настоящее время в окрестностях Гепнербурга объявлен режим 'контртеррористической операции', поэтому въезд в город для 'московитов' был запрещен. Пускали только граждан Рейха и немцев, всем остальным же дороги в город не было. Так что после некоторого раздумья пришлось брать билет до Растяпино — то есть Дзержинска.

Практически до самого вечера мы проходили по городу. В отличие от виденного прежде райцентра и нашего родного городка, в центре Коврова следы войны практически не ощущались. Во всяком случае, в центре никаких тебе заброшенных или разрушенных домов! Впрочем, и на 'культурный центр' город не тянул совершенно. Даже в центре грязные, давно не крашенные дома, покосившиеся заборы, нечищеные улицы — на большинстве из них только протоптанные пешеходами тропинки. Но это центр. И то вид какой-нибудь захолустной деревни, а не достаточно крупного города. В центре также некоторое количество магазинов, ремесленных мастерских и... публичных домов. Здесь, в городе, мы тоже в аптеку зашли, докупили кое-чего, но больше ничего интересного не нашли. Если не считать таковым обнаруженный на базаре ряд для торговли людьми — работал он, правда, только по воскресеньям, но и так увиденного было достаточно... Боюсь, увидь мы это место завтра, во время торгов — и тогда точно кто-нибудь схватится за пистолеты.