— Государь, пусть они нам кулеврины поставят, а там дальше как бог даст — вкрадчиво предложил Оболенский. — Тебе эти пушки для войны очень пригодятся, хоть против поляков, хоть против турок с татарами. Раз им так шелк нужен, то можно и поторговаться. Пусть не тридцать пять, пусть сорок пять пушек дадут, а то и все пятьдесят.
Боярин почтительно заглянул в глаза государя в надежде найти там отклик на свои слова, но тот его как кипятком обжег.
— Да за три года они столько там шелка наторгуют, что кулеврины эти для нас золотыми станут! Пусть привозят и продают нам в обмен за монополию. Не привезут, голландцам торговать у нас разрешим. Им тоже наш лес и пенька вот как нужен и при этом беспошлинную торговлю шелком у нас за это не просят!
— Но разве тебе их кулеврины не нужны? — резонно спросил Оболенский.
— Нужны, но только не по такой цене! У голландцев тоже хорошие мастера пушечных дел имеются, у них покупать будем, если англичане откажут. Есть ещё дела? — Дмитрий вновь недовольно посмотрел на дьяка.
— Утверждение на главу Аптекарского приказа, князя Ивана Борисовича Черкасского вместо преставившегося боярина Телятевского — доложил Фрумкин.
— Утверждаем!? — государь обвел взглядом сидевших по обе стороны от него бояр и, не дождавшись ответа, произнес — Утвердили.
После чего сошел с трона и покинул Золотую палату, оставив за своей спиной тревожное перешептывание своих советчиков в высоких шапках.
Да, государь был сегодня не в духе и главной причиной этому, было "шуршание" среди окружавших его родовитых бояр. Об этом ему не один раз доносил начальник Тайного приказа князь Прозоровский и именно к нему, государь направился сразу после совещания с боярами.
Выбранный государем из общего числа московских дворян, Прозоровский верой и правдой служил новому хозяину Кремля, разметая и вынюхивая таящуюся против него крамолу. И первым среди "шуршащих" бояр был князь Мстиславский.
Отпрыск великого литовского князя Гедимина боровшийся с Годуновым за верховную власть, никак не мог смириться, с появлением на московском троне "чудом спасенного" потомка Рюрика. После сосланного в ссылку Шуйского Федор Иванович был самым опытным политическим интриганом в Москве и как магнит, притягивал к своему двору себе подобных. Об этом, Дмитрию регулярно доносил князь Прозоровский поставленный царем главой Тайного приказа. У него было несколько осведомителей, как из числа слуг, так и из числа тех, кто приходил к Мстиславскому на тайные встречи. Все это позволяло Прозоровскому худо-бедно быть в курсе тех разговоров, что были в тереме у князя.
— Всё продолжают обсуждать мои права на батюшкин престол? Всё никак не успокоятся господа претенденты? — горько усмехнувшись, спросил царь у Прозоровского,
— Нет, государь, об этом речь у них давно не ведется. Сейчас они обсуждают твою политику с Европой. Все ты делаешь не так как надо, все неправильно, с ними не посоветовавшись. А больше всего они недовольны твоим союзом с австрийским кесарем. Князь Федор Иванович говорит, обманул кесарь Рудольф государя нашего как ребенка. За пустой титул заставил его в ущерб на Азов напасть и тем самым, навсегда испортил отношения с турецким султаном. Теперь, говорит надо ждать нового прихода на Русь татар и турок. Они этого дела так не оставят, большим войском против нас пойдут, Москву возьмут и нас в рабство вечное обратят.
— Турок и татар он, видите ли, боится, а сам меня с Сигизмундом стравливает! Возьми Лубны, возьми Могилев! Раина согласиться, все будет по праву! Собака! — возмущенно восклицал Дмитрий.
— В отношении земель княгини Раины Вишневецкой, скорее всего, правда, государь. Точно известно, что человек Мстиславского вокруг неё все вертится, да крутиться. Уговаривает княгиню под твою руку податься, и она, скорее всего, будет просить тебя о помощи и заступничестве.
— Вот как? Интересно, — задумчиво произнес Дмитрий. — Ладно, не будем торопиться с Раиной и её владениями, время терпит. Неизвестно кого она родит и как долго Сагайдачный по коронным землям за Днепром погуляет. Что ещё "хорошего" князь против меня замышляет? Говори, по глазам вижу, что есть что-то.
— Действительно, есть, государь, твоя правда, — подтвердил предположение царя Прозоровский. — Милославский подбивает бояр уговорить тебя утвердить в царстве пост регента, на время малолетства твоего наследника сына Ивана. Время говорит сейчас сложное, неспокойное. Турки, поляки со шведами прийти могут, а государь полюбил рать в поле водить, всякое с ним случиться может. Вот по этой причине говорит и нужен регент твоему царству.
— А на пост регента предлагает себя!?
— Знамо дело, великий государь. Кто же в таком деле для другого человека будет стараться? Разве только Анисим Фролов — горько усмехнулся боярин, вспомнив известного московского блаженного, что раздавал все свои подаяния беднякам, оставляя себе медяки на кусок хлеба и ковш кваса.
— Значит, пост регента князь Федор для себя задумал, — протянул Дмитрий. — Тот я смотрю, Трубецкой с Оболенским заговорили о лихих временах короля Стефана Батория и регентском совете моего батюшки царя Ивана.
Злые слова так и просились с царского языка, но он смог сдержать себя. Не то было сейчас время, чтобы можно было без оглядки ломать боярскую вольницу через колено, как это делал Иван Грозный и Борис Годунов. Тут нужен был другой, более мягкий и хитрый подход. Такой, чтобы и овцы были целы и волки сыты — и Дмитрий быстро его нашел.
— Регента при моем царстве хотите получить!? Будет вам регент! Только вот совсем не тот будет Федот! — государь грозно вскинул гневные очи в сторону Золотой палаты, где заседала Боярская дума. — Отпиши в Кирилло-Белозерский монастырь митрополиту Онуфрию, что приказываю я ему отправить в Москву, Симонов монастырь находящегося у него инока старца Стефана, бывшего царя Симеона Бекбулатовича.
— Неужто ты его регентом назначить хочешь? — изумился Прозоровский.
— Поживем, увидим — коротко отвечал ему Дмитрий, — что ещё говорят?
— Больше ничего важного, — заверил государя Прозоровский. — Говорят, что окружаешь ты себя худородными людишками, да иноземцами. Что больше с ними дело имеешь и мало советуешься с родовитыми боярами.
— Худородные людишки — это Мишка Самойлов, да Богдан Цыганков?
— Именно так государь. Никогда говорят, прежде не было такого, чтобы земской целовальник за одну челобитную помощником казначея стал, а без году неделя, стрелецкий сотник полгода, простояв у подола государыни как цепной пес, стал гвардейским полковником.
— Задел, значит, их Мишка Самойлов своей гвардией — усмехнулся царь.
— Задел, не в бровь, а в глаз. Ни с того ни с сего получил право набрать по своему усмотрению два полка из подмосковных крестьян, да одеть их в суконные кафтаны зеленого и фиолетового цвета, да поселить их в Кремле за государево содержание. Говорят, раньше немцы с французами у тебя опорой были, а теперь деревня лапотная. Потеха одна, да и только.
— Потеха? А то, что у них лейтенанты да сержанты немецкие командуют, не говорят? И что дерут они их там до седьмого пота, обучая иноземному строю да боевому порядку, тоже молчат? И все они как на подбор здоровые парни и мужики, которых не грех иностранцам показать при всем честном народе ни гугу?
— Нет, государь.
— Узнаю, боярских затейников, что ни делом, а только словом привыкли государству нашему служить и дорогу себе прокладывать. Ничего, придет время, покажет себя эта потеха. Ох, и покажет, а кто из них, так сильно зол на Мишку с Богданом?
— Так князь Воротынский с князем Серебряным, да Федор Горбатый и Ермол Феропонтиков. Он говорит, что Самойлов своей гвардией казну царскую обирает, так как берет сукно у купца Ерофеева, к дочке которого давно неровно дышит. Так сказать у своего будущего тестя — многозначительно поведал Прозоровский, здраво рассуждая, что нужно укоротить быстро растущего стрельца. Такому дай волю вторым Малютой Скуратовым станет.
Компромат на Самойлова был слит по всем правилам дворцового искусства, под маской подачи правды пусть даже устами князя Феропонтикова, но чуткое ухо государя моментально распознало обман.
— За сукно спрошу, — многозначительно молвил государь, — но ты, княже, Мишку Самойлова зря грязью не мажь. Он дело знает. Это ведь его молодцы двух чернецов с ядом у Чудова монастыря задержали, а не твои люди?
— Что ты государь! Я тебе о том, что князья говорят, а относительно чернецов так я виновных уже наказал и внутренние и наружные караулы Кремля удвоил. Разве я не понимаю, что время нынче непростое.
— Да, непростое — согласился с Прозоровским Дмитрий. Он на секунду задумался о чем-то, о своем, а потом решительно тряхнул головой, прогоняя прочь одолевшие его неприятные мысли.
— Ладно, придет время, поговорим и за потеху, и за подол государыни и за все остальное. За многое поговорим, а пока подождем. Терпеньем господь не обидел, но если сильно болтать будут, в острог и Тайный приказ без всяких колебаний. Лучше я за тебя лишний раз извинюсь, чем опасного врага проморгать. Мне второго Шуйского не надобно.
— Не волнуйся, государь, будет сделано. Недоем, недосплю, а крамолу с изменой выведу — заверил царя Прозоровский и получив одобрительный кивок головы монарха, отправился к своим делам.
Глава XIV. Обретение Полоцка.
Человек предполагает, а Господь располагает — гласит старая народная мудрость и случай с воеводой Скопиным-Шуйским был наглядным тому примером. Отправляя молодого воеводу против шведов на выручку Новгорода, государь и все его окружение полагали, что тому предстоит долгая и кровопролитная борьба с захватчиками. Шведы были ещё те любители до чужого добра, и отбиться от их цепких рук было всегда трудно.
Каково же было удивления царя, когда он получил известие от князя Михайло Васильевича о том, что северу Русского государства ничего не угрожает и в ближайшее время вряд ли кто из врагов решиться напасть на Новгород и Псков. Более того, царское войско не только не потеряло при этом ни одного человека, но сразу увеличилось на пять тысяч ратников, обученных иноземному строю и порядку.
Объяснялась эта неожиданная метаморфоза очень просто. Прибыв на место, князь Михайло вступил в переговоры с предводителем шведского отряда капитаном Делагарди и в задушевной беседе сумел уговорить его перейти вместе со всеми его наемниками на русскую службу.
Ради этого, князю воеводе пришлось изрядно опустошить свою походную казну, так как подавляющую часть войска столь дружно перешедшего под руку русского государя составляли шотландские и датские наемники. Отправленные шведским королем в поход на Новгород, вместо денег они получили разрешение беззастенчиво грабить русские земли вокруг Новгорода, Пскова и Орешка. Сами деньги, шведы обещали прислать потом, здраво полагая расплатиться с наемниками после сражения с русским войском.
Подобная практика в отношении наемников была всегда в Европе и ландскнехты покорно её принимали, но на этот раз произошла осечка. Столкнувшись с равной им по численности ратью Скопина-Шуйского, и услышав обольстительный звон золотых монет, наемники недолго колебались в своем выборе кому служить дальше. Вспомнив для успокоения совести непреходящую мудрость древних латинян: "Уби бени, иби патриа" (Где хорошо, там отечество), они изгнали из своих рядов королевских комиссаров и вместе со своим капитаном прибыли к шатру князя воеводы.
Правды ради, следует сказать, что определенную часть денег осевших в карманах шотландцев и датчан Скопин-Шуйский выплатил из своего кармана, решив не мелочиться ради достижения успеха и оказался прав. Угроза новой войны со шведами была устранена на корню и русский царь, получал возможность сосредоточить все свое внимание на западном направлении.
Первоначально собиравшийся ограничиться только освобождением Гомеля, Дмитрий решил подсыпать горячих угольков своему венценосному брату Сигизмунду, расплатившись с ним его же монетой. Тайные люди регулярно доносили царю, что многие русские города, входящие в состав Великого княжества Литовского хотят перейти под его руку, несмотря на Магдебургское право, столь милостиво дарованное им польскими королями в начале наступившего века.
Главная причина подобного желания крылась в том религиозном гонении, что обрушили поляки на православных горожан. Всеми доступными средствами католики стремились принудить русских сменить веру и все многочисленные жалобы горожан к королю оставались без ответа. Вернее сказать, ответ был в виде усиления давления и физического истребления особо активных защитников православной веры.
Противостояние простых горожан и представителей короля ещё не достигло критической точки, но уверенно двигалось к ней. По этой причине, русскому царю следовало спешить с принятием решения по этому вопросу.
Возможно, Дмитрий бы ждал до самого последнего момента, но успех Скопина-Шуйского снял все колебания царя и он решительно подставил руки готовому упасть в них плоду.
Переговорив с избранными людьми, царь послал две грамоты с доверенными гонцами и под надежной охраной. Первая была адресована князю Дмитрию Пожарскому и предписывала ему не торопиться со штурмом Гомеля и засевшего за его стенами самозванца.
— Наказываю охранять приграничные земли от набегов поляков и пришлых с ними татей. Взять вора и его войско в крепкую осаду, но идти на приступ крепости запрещаю, до особого царского решения — гласило царское послание, вызвав недоумение и откровенное разочарование у воеводы.
— Как же так!? Пушки осадные привезли, припасы доставлены. Сейчас самое время ударить по вору, пока он как следует, не укрепился в городе и вдруг, ждать царева разрешения! — восклицал князь воевода. — Какая это чертова душонка, смогла уговорить государя повременить со штурмом Гомеля, когда у нас каждый день на счету? Пополнит вор свое войско, наступит зима и тогда все, просто так выбить его из крепости не удастся. В большую цену нам обойдется это топтание!
В словах воеводы была своя правда, но этой правдой царь решил пренебречь, ибо начинал свою игру. В грамоте присланной Скопину-Шуйскому, Дмитрий Иоаннович выражал воеводе свою благодарность и при этом сделал ему предложение, от которого воевода не смог удержаться. Уж слишком заманчивым и необычным оно было, да и молодая горячая кровь сыграла свое дело.
По приказанию царя, Москва ждала прихода князя воеводы, хитростью и решительностью спасшего русский Север от нашествия иноземцев. Сам государь с боярской свитой намеривался встретить его у городских ворот, чтобы наградить молодого полководца, но к огромному удивлению москвичей они его так и не дождались.
Вместо воеводы, к государю прибыл гонец с посланием от воеводы, в котором он писал, что город Витебск — является его вотчиной пожалованной в свое время его роду царем Иваном Грозным, и он намерен силой её себе вернуть. Не желая подставлять царя перед польским королем, воевода брал с собой в поход только наемников Делагарди. Русских солдат всех до единого он передал под командование малому воеводе Крыгину и вслед за гонцом приказал идти в Москву.
