Они ехали по улицам тихо и спокойно. Буркст отметил, что указание их пресветлости выполнено: путешественники отправились в дорогу тайно и никого не потревожили.
Но, оказывается, что спали в городе не все. Когда маленький отряд проезжал по Фабричной улице, в одном из домов отворилось окошко, из него выглянул широкоплечий рыжебородый человек в желтой рубахе расстегнутой до самого живота. Он проводил взглядом отряд, довольно ухмыльнулся и тотчас же исчез. А вскоре бесшумно отворились ворота, и со двора выкатила телега, которую легко тащила крупная пегая лошадь с черным пятном на лбу. На телеге, с вожжами в руках, сидел все тот же рыжебородый, который и рубаху уже успел застегнуть на все пуговицы, и натянуть на голову шапчонку, а за ним еще один рыжебородый, но помоложе первого и в синей рубахе — его младший брат. Соблюдая приличную дистанцию, телега двинулась за экипажем, которым правил монах. На Мерзлячей улице к ним присоединились еще две телеги: на первой сидел тощий, угрюмый гоблин, со свежим синяком на правой скуле, вторую заполнил выводок гномов — не-то пятеро, не-то семеро. Все молодые, розовощекие, с короткими бородками. На Разваляйке обоз увеличился еще на четыре телеги, а на Песковатике, аж на целых шесть. Так и ехали. Когда отряд Каланта выбрался на улицу Сторожевую, ведущую к воротам, за ним тянулась колонна телег в двадцать. А может быть и больше.
Среди тех, кто последовал за отрядом Каланта, были люди, гномы и гоблины. Но не было ни одного эльфа, ни одного тролля. Городские эльфы обленились и так рано не вставали. Тролли, конечно, не спали. Тролли вообще почти не спят. Но они также не приняли участие в этом неожиданном походе. Тролли глядели вслед телегам и пытались сообразить, куда это и зачем ринулся народ. А одновременно соображать и идти тролли не могли.
Когда маленький отряд рыцаря приближался к городским воротам, наперерез ему бросился высокий худощавый эльф. Он был одет по последней моде, принятой у чиновников города: в зеленую рубашку с красным галстуком-бабочкой, красные штаны в обтяжку, короткие мягкие сапожки цвета опавших листьев и голубой жилет. Но без желтого камзола и без головного убора, что считалось у чиновников верхом неприличия. На поясе эльфа болтался длинный и узкий кинжал в серебряных ножнах.
— Стойте! Стойте! — вопил эльф, бросаясь под ноги лошади рыцаря.
Фамогуст презрительно фыркнул, повернул голову и посмотрел на хозяина, спрашивая: "Растоптать нахала или остановиться?"
— Подожди, — велел Фамогусту рыцарь. — Чего тебе надо? — спросил он у эльфа.
— Спасите меня! — потребовал тот. — Меня хотят убить!
Благородный рыцарь не мог оставить в беде ни одно живое существо, не делая при этом различия: человек просит у него защиты, гном, гоблин или даже эльф. Калант, наверно, остановился бы даже для того, чтобы помочь лепрекону. По всем рыцарским правилам, ему следовало немедленно поддержать угнетенного, наказать обидчика и восстановить справедливость. Но собравшемуся в столь важный поход рыцарю не хотелось отвлекаться на другие мелкие дела.
— Прости меня, но я выполняю сейчас обет и не могу заняться ничем посторонним, — сообщил он эльфу. — Когда я вернусь из этого похода, я непременно помогу тебе.
— Мне нужна помощь сейчас! — потребовал эльф. — Пока вы вернетесь из своего похода, меня убьют!
— Ты не останешься неотомщенным, — подбодрил его рыцарь. — Я сурово накажу твоих убийц.
Эльфа этот вариант не устраивал, и он по-прежнему загораживал путь мерину.
— Обратись к воинам, охраняющим ворота, — дал Калант эльфу еще один добрый совет. — Они стоят на страже закона и помогут тебе восстановить справедливость.
Этот совет эльфу тоже не понравился. Помощи стражников он, кажется, боялся не меньше, чем своих предполагаемых убийц. Оставался только один выход.
— Возьмите меня с собой! — попросил он, я буду верно служить вам!
Отряд был укомплектован полностью и эльф оказался бы в нем лишним. Рыцарь даже и отвечать не стал, а только покачал головой.
— Я заплачу! — заявил эльф. — Я хорошо заплачу. Возьмите меня с собой. Мне нельзя сейчас оставаться в городе.
Калант, который уже собрался ехать дальше, опустил повод. Он вспомнил, что все богатство отряда составляла одна лишь серебряная пуговица, покоившаяся в кармане его камзола. И подумал, что несколько монет им бы не помешали. Рыцарь оглянулся на Буркста:
— Как ты считаешь?
Буркст был не прочь подзаработать, тем более что пара вороных, выделенная каретником, везла экипаж легко, и это позволяло, без всякого ущерба добавить, к имеющемуся грузу, нетяжелого пассажира.
— Во сколько ты оцениваешь свою драгоценную жизнь? — спросил он у эльфа.
— Я заплачу столько, сколько вы попросите, — гордо, но необдуманно пообещал тот.
— Две золотые монеты! — Буркст решил, что если эльф не преувеличивает и ему действительно угрожает гибель, он откупится даже за такую сумму. Но сам он оценил жизнь напуганного эльфа не более чем в две малые медные монеты и был готов опустить плату до этого уровня.
— Я согласен! — эльф по-прежнему загораживал отряду дорогу, но смотрел теперь не на рыцаря, а на гнома.
Буркст впервые видел эльфа, который был готов заплатить две золотые монеты, не торгуясь. Даже если это была цена жизни.
— Поклянись, что не обманешь! — предусмотрительно потребовал монах.
— Я даю честное слово, а оно дороже золота! — заявил эльф и попытался свысока посмотреть на гнома.
Буркст так не думал. Ни один гном, даже если бы он был слабоумным, никогда не поверил бы честному слову эльфа.
— Поклянись! — снова потребовал он.
— Клянусь вечно зеленой листвой волшебного леса! — приложил правую руку к груди эльф. — Клянусь солнечным светом и семицветным мостом священной радуги! Клянусь вечной молодостью нашей прекрасной царицы Эльсениор, что заплачу за свое спасение две золотые монеты.
Обещать две золотые монеты, не задумываясь, да еще поклясться в этом, можно было только в двух случаях: если у тебя, их очень много и ты ими не дорожишь; или если у тебя, их нет вовсе. Что касается эльфа, то это был второй вариант. Но Буркст об этом не догадывался.
— Ну, чего стоишь! — прикрикнул он на эльфа. — Видишь, мы торопимся, залезай в экипаж!
Эльф не стал ждать повторного приглашения, проворно забрался в карету и устроился на мягкое сидение против закутавшегося в плащ, дремлющего мага. Он и представить себе не мог, с кем оказался в одном экипаже.
У широко распахнутых Южных ворот свободного города Геликса, в это утро находился усиленный отряд стражи во главе с самим лейтенантом Брютцем. Мундиры стражников были застегнуты на все пуговицы, животы затянуты широкими ремнями, а начищенные лезвия алебард сияли как зеркала. Выглядели стражники так, будто они не ворота охраняли, а готовились к торжественному шествию в день святого драконоборца, дважды рожденного Фестония.
Лейтенант Брютц был высок, плечист, усат и одет в черную кожу: высокие кожаные сапоги, кожаные штаны и кожаную куртку. Кличку "Черный Лейтенант", ему дали именно за это, а не за какие-нибудь сомнительные поступки. На поясе Черного Лейтенанта висел длинный меч, а на голове красовался блестящий медный шлем, увенчанный перьями птицы, у которой когда-то был очень красивый хвост. И еще: Черный Лейтенант был трезв. Винить в этом лейтенанта городской стражи Брютца было нельзя. Полностью виноват в таком непривычном состоянии начальника городской стражи был бургомистр.
Еще вчера вечером, когда Черный Лейтенант привычно собирался к друзьям, чтобы развлечься, перекинуться в картишки и опорожнить кувшин-другой доброго пива, к нему домой неожиданно ввалились два нахальных эльфа из канцелярии бургомистра. Оба в желтых камзолах из лучшего геликского сукна и с радужными перьями птицы куру-куру на шляпах. А морды постные, как будто их вместо пива каждый день поят уксусом. Разве такие с чем-нибудь хорошим придут? Они тут же и заявили, что лейтенант Брютц должен: во-первых — немедленно предстать перед начальством во всеоружии; во-вторых — сделать это в совершенно трезвом виде.
Лейтенанту Брютцу такое не понравилось. Лейтенант Брютц, в планы которого не входило ни первое, ни второе, естественно, сказал эльфам, что он о них думает, что им следует сделать и, вообще, куда им надо немедленно отравляться.
Эльфы не последовали его доброму совету, они повторили все, что сказали ранее и сослались при этом на строгий приказ самого бургомистра Слейга.
Лейтенант Брютц, не задумываясь, с офицерской прямотой, сообщил некоторые соображения об особе бургомистра и его строгом приказе, а также высказал ряд пожеланий в адрес бургомистра и повторил свои советы касающиеся непосредственно эльфов.
Эльфам соображения лейтенанта об особе бургомистра понравились, но, следуя инстинкту самосохранения, они офицера не поддержали. А вполне разумными советами в свой адрес нахально пренебрегли. И тут же со злорадством сообщили немаловажную подробность: бургомистр только что вернулся от их пресветлости Координатора Хоанга и сразу же послал за начальником городской стражи.
После этого их сообщения лейтенант Брютц задумался. На совершенно трезвую голову думать было трудно, и он обратился за советом к внутреннему голосу. Но внутренний голос тоже был трезв, и ничего дельного посоветовать не смог. Пришлось лейтенанту додумывать самому. Через какое-то время он рассудил, что раз все идет от их пресветлости Координатора Хоанга, то надо отложить свои планы и идти к бургомистру.
По дороге к резиденции бургомистра лейтенант Брютц несколько раз останавливался и задумчиво рассматривал вывески над тавернами, но бессердечные эльфы, с издевательской назойливостью, каждый раз, подло напоминали, что к бургомистру надо придти совершенно трезвым.
— Так... — бургомистр Слейг пристально оглядел Черного Лейтенанта и нахмурил брови. — Подойди поближе.
Лейтенант приблизился.
— Еще ближе.
Лейтенант подошел к самому креслу.
— Дыхни!
Лейтенант дыхнул.
— Трезвый? — не поверил Слейг.
— Как всегда, господин бургомистр! — уныло отрапортовал лейтенант.
— Чтобы ни сегодня, ни завтра — ни глотка, ни капли! — приказал Слейг. — Он вытащил из кармана клетчатый платок и стал тщательно вытирать покрывшуюся испариной лысину.
Лейтенант Брютц впервые в жизни растерялся. Внутренний голос тоже растерялся. Не пить пиво два дня... Это было совершенно невозможно. Более того — это было немыслимо. Это, наконец, нарушало традицию вольного города Геликса. Геликс, по убеждению лейтенанта Брютца, потому и считался вольным, свободным городом, что каждый его житель имел полное право выпить столько пива, сколько ему хотелось. И тогда, когда ему хотелось. Тем более это относилось к лейтенантам. Он хорошо знал, что пиво пили все лейтенанты городской стражи до него, и будут пить все лейтенанты после того, как Брютц умрет. Лейтенант городской стражи не может не пить пиво, на то он и лейтенант городской стражи.
"Бургомистр сошел с ума, — решил Брютц. — Человек в здравом уме сказать такое не может. Или я сошел с ума".
По окаменевшему лицу начальника городской стражи Слейг понял его состояние.
"Подведет меня этот пьяница, — подумал он. — Надо будет послать к воротам парочку эльфов, чтобы присматривали за ним и всей его командой пропойц и бездельников".
— Ты слышал, что я сказал?! — спросил он, повысив голос до грозного.
— Я не совсем понял, — откровенно признался Черный Лейтенант.
— Завтра на рассвете станут красить Южные ворота, — сообщил Слейг. — Таким вот трезвым, как сейчас, ты лично возглавишь там стражу. Не исключено, что Сам,— бургомистр поднял указательный палец и очень убедительно показал им куда-то вверх, — может снизойти и посмотреть, как идет окраска ворот и как соблюдается порядок. Он проявил заинтересованность. Понимаешь?!
Лейтенант Брютц был совершенно трезв и соображал туго, но значение того факта, что Сам проявил заинтересованность до него дошло сразу и весьма удивило. Внутренний же голос все понял правильно, но не успел предостеречь лейтенанта.
— Сам святой драконоборец, дважды рожденный Фестоний? — выкатил глаза Брютц. — Снизойдет к нашим воротам?..
— Дурак! — рассвирепел Слейг. — Святому драконоборцу только и дел, чтобы являться такому идиоту, как ты! Я говорю, что завтра у Южных ворот должен быть идеальный порядок!
Лейтенант Брютц не понял, почему драконоборец не может спуститься к нему. Раз Фестоний святой, то он тоже должен любить черное пиво. Они могли бы взять пару кувшинов и хорошо посидеть. Но спорить не стал.
— Так точно! Считаю за честь послужить своему городу в трудный час! — по военному четко отрапортовал Черный Лейтенант и щелкнул каблуками.
К трудным часам лейтенант Брютц относил все то время, когда он лишался возможности приложиться к кувшину животворящей влаги.
— Чтобы никто из посторонних близко к воротам не подходил и никто, да поможет нам святой драконоборец, дважды рожденный Фестоний, из ворот не вышел.
" — Понял!? — на этот раз вовремя вмешался внутренний голос. — Приказание идет от самого Координатора Хоанга. Выполнять приказ их пресветлости следует точно и беспрекословно".
— Рано утром из ворот выедет рыцарь Калант со своей свитой, — продолжил Слейг. — Никакого внимания на него не обращать и пропустить, не взимая пошлину, ни с него, ни с его спутников. Понял? — с занудной последовательностью продолжал приставать к трезвому лейтенанту бургомистр.
"Чего он ко мне пристал, — внутренне поморщился Брютц. — Понял?.. Понял?.. Да все я понимаю".
— Не обращать внимания на рыцаря Каланта и его спутников! — четко повторил он, думая в это время совершенно о другом.
— Так, — подтвердил бургомистр. — Возможно, с ними будет экипаж.
— Пошлину взять только с лошадей и экипажа! — как само собой разумеющееся уточнил Брютц, которого, внутренний голос, и на этот раз предостеречь не успел.
Бургомистру очень захотелось убить лейтенанта Брютца, прямо сейчас. Стукнуть его по голове чем-нибудь тяжелым и убить. Но он понимал, что именно сейчас это желание невыполнимо: именно Черный Лейтенант должен охранять ворота, на это намекнул сам Координатор.
А лейтенант Брютц с грустью смотрел на толстого Слейга и размышлял, о том, сколько же пива может вместиться в бургомистра.
— С лошадей рыцаря и всех, кто с ним будет, пошлину не брать! — приказал Слейг, стараясь кричать не особенно громко. — На воротах поставить тройной караул, и никого не выпускать! Даже если тебе дадут за это кошель с золотыми монетами — не выпускать!
Заплывшие жиром, маленькие глазки бургомистра пытались прожечь лейтенанта насквозь, однако без особого успеха. Черный кожаный камзол Брютца, впитавший в себя немало отличного пива, прожечь было невозможно.
Лейтенант был уверен, что в Геликсе никто не предложит ему кошель с золотыми монетами. С медными — могут, а с золотыми — никогда. Он гордо поднял голову, и посмотрел прямо в глаза бургомистру, да еще презрительно скривил губы, утверждая этим, что кошель с золотыми монетами не возьмет.
