эти заманчивые сокровища дракона

М И Х А И Л И С Х И З О В

Э Т И З А М А Н Ч И В Ы Е С О К Р О В И Щ А Д Р А К О Н А

Посвящается всем отважным рыцарям,

сражающимся с огнедышащими драконами,

и всем магам, помогающим отважным

рыцарям сражаться с огнедышащими

драконами

Глава первая

Мичигран Казорский неторопливо шел по центральной улице славного города Геликса.

Он был действительным членом гильдии магов, знал десятка три неплохих заклинаний, а в спорах, нередко, использовал, в качестве аргумента, тяжелый и крепкий посох. Мичигран любил выпить в хорошей компании пару кувшинов пива, врезать какому-нибудь остроухому эльфу по нахальной морде, и в определенных кругах, пользовался широкой известностью. Немаловажное значение при этом имело и то, что он родился и вырос в самом опасном в Геликсе квартале — в квартале Казор. Мичигран всегда представлялся Великим магом. Ему предпочитали не возражать.

Народа на улице было немного: бригада гномов-грузчиков уныло спорила, куда, в конце концов, нужно тащить красный концертный рояль, на котором, судя по его весу, лежало какое-то замысловатое проклятие; у высокого забора, выкрашенного чудаком-хозяином в голубой цвет, монах-человек вполголоса произносил вечернюю молитву и, не отрываясь от своего занятия, изредка показывал внушительную дубину слоняющимся невдалеке ворам; небольшой тролль бил двух толстых эльфов. Непонятно за что. Возможно, просто за то, что они эльфы. Какой-то полуголый, с выбритой головой, сектант бессовестно истязал ударами кулаков небольшой барабан; два молодых гоблина в грязных балахонах, усевшись прямо на мостовую, играли в кости. Прохожие умело уворачивались от нахальных лотошников пытающихся всучить им свой товар и заросших длинными бородами звездочетов, обещающих, почти даром, предсказать счастливое будущее. Лохматые собаки гонялись за чумазыми полуголыми ребятишками, а чумазые полуголые ребятишки гонялись за лохматыми собаками. В стандартах густонаселенного, шумного города Геликса, можно было считать, что улица почти пустынна.

Жители Геликса считали свой город столицей всех ближних и дальних земель, омываемых Харракским океаном на юге и огражденных на востоке высокими и почти непроходимыми Граничными горами. Кроме Геликса на этих землях существовал еще один крупный город — Неокс, оплот гномов, которые без всякого на то разумного основания, называли столицей свой, прокопченый дымом кузниц, жалкий городишко с приземистыми домиками, кривыми улицами и без единой каланчи. Жители Геликса только посмеивались над коротышками, потому что настоящей столицей был, разумеется, их город. Но самолюбивые и упрямые гномы не унимались. Они повсюду распускали нелепые слухи, о величии, красоте и богатстве их занюханного Неокса.

Завистливые эльфы, однажды тоже зашевелились. Они заявили, что столицей должен быть их город, поскольку они самый древний народ и имеют на это законное право. Но вы когда-нибудь слышали про то, что у эльфов есть город? То-то и оно, эльфы не имели не только города, но даже небольшой деревни. "А мы построим самый прекрасный город на земле. Вы увидите, какой должна быть настоящая столица!" — объявили заносчивые вожди самого древнего народа. Но это же были эльфы, ленивые мечтатели, легкие на язык и тяжелые на подъем. Их стараниями, на карте, вскоре появилась жирная точка с надписью "Криптокс" — более нелепого названия для своего города, а тем более для столицы, они придумать не смогли. Но ни один из эльфов, густо заселивших к этому времени несколько кварталов Геликса, не бросился возводить свой прекрасный Криптокс. Отвращение к физическому труду было такой же характерной чертой лесного народа, как и гордость за свое древнее происхождение. До сих пор, в соответствующей отметке географической точке, не стояло даже сарая для хранения инструментов.

Гоблины не желали создавать свой город, в Геликсе они чувствовали себя превосходно. Однако представители остальных рас поговаривали, что было бы неплохо отселить всех гоблинов куда-нибудь подальше, и пусть они там воруют друг у друга.

А тролли о создании собственной столицы не задумывались. Тролли вообще редко думали.

Конечно, кроме городов, в стране было немало поселений, жители которых возделывали землю и выращивали скот. Их стараниями горожане имели возможность, есть хлеба, мясо и сыры, овощи и фрукты, пить не только воду, но еще и пиво.

В неприступных каменных замках проживали гордые и благородные рыцари. Они охотились на оленей и кабанов, соперничали друг с другом на турнирах, пировали в парадных залах, а время от времени, сражались, чтобы добиться торжества попранной кем-то справедливости.

Крестьяне работали на землях, принадлежащих благородным рыцарям. За право работать они расплачивались теми же сырами, овощами, мясом и пивом, добавляя к этому звонкие монеты. Рыцари вершили в своих владениях праведный суд, опекали крестьян и защищали их от других гордых и благородных рыцарей.

В свободном городе Геликсе имелось множество профессиональных гильдий. Насчет того, которые из них были наиболее влиятельными, мнения расходились. Называли число от пяти до семи. Все, кому была дорога шкура, относили к ним гильдии рыцарей и магов. Хотя, следует отметить: многие горожане считали и тех и других бездельниками, и были уверены, что слава и богатство Геликса целиком созданы гильдиями ремесленников и купцов. О гильдиях воров и разбойников горожане предпочитали не говорить, особенно с тех пор, как почтенный бургомистр Слейг особым Указом объявил, что организованной преступности в Геликсе не существует.

Особое место занимал в городе монастырь Ордена святого драконоборца, дважды рожденного Фестония. Святая обитель славилась либеральным уставом и крутыми обитателями.

В выборе профессий немалое значение имели некоторые расовые особенности. Почти все гоблины становились ворами, за это их и не любили. Эльфы, в основном, устраивались в городскую канцелярию, работали в каких-то непонятых конторах и сомнительных учреждениях. Некоторые просто бездельничали. Их не любили за взяточничество, зазнайство и лень. Тролли, вследствие гигантской силы и природной тупости, искали работу, связанную с тяжелым трудом. Этих не любили и за тупость, и за силу. Гномы выбирали любую профессию, но ни в коем случае не становились ворами — для этого они были слишком неловки. Гномов не любили за жадность и наглость. Люди занимались, чем попало, и их не любили за то, что они всюду суют свой нос.

Мичигран выбрал профессию мага по двум причинам. Первая — маги пользовались в Геликсе уважением; и вторая — каждый маг ежемесячно получал несколько монет из городской казны. Это была плата за то, что гильдия постоянно поддерживала магическую защиту города. Казна платила не щедро, но на еду и одежду хватало. А на пиво и развлечения можно было заработать, выполняя нехитрые заказы горожан, несложными заклинаниями.

Мичигран был достойным членом гильдии и внешним видом своим всегда старался поддерживать ее авторитет. В этот вечер, как обычно, когда маг выходил из дома, на плечи его была небрежно наброшена просторная мантия цвета летнего неба, на которой светились семь зеленых звезд — символ гильдии магов славного города Геликса. Из-под обвисших полей старой фетровой шляпы смотрели внимательные серые глаза. Обязательная для магов бородка торчала как наконечник пики. Поэтому тот, на кого смотрел Мичигран, чувствовал себя под тройным прицелом: двух стальных глаз и острого клина бородки. На их фоне как-то терялся даже нос, хотя и нос был вполне выразительным. Если какой-нибудь маг и мог внушить уважение одним своим видом, то это был Мичигран.

Великий Маг шел по улице, погрузившись в невеселые мысли. Его глубокая задумчивость была навеяна пустыми карманами, а если рассуждать более масштабно, явной недостаточностью материальных средств, необходимых для достойного посещения таверны "No Name". Да, да, вы не ошиблись, именно "No Name". Когда толстый Гонзар, хозяин таверны, прозванный за свои размеры, скверный характер и неукротимый нрав Гонзаром Кабаном, собирался открыть ее, длиннорукий лохматый художник, рисовавший вывеску, уныло полюбопытствовал:

— Хозяин, как называется это пристанище жаждущих?

Кабану в это время было не до разговоров.

— Пока нет имени! — прорычал он и побежал убивать гоблинов-плотников, которые делали вид, будто сооружают стойку бара.

— Понял, — сообщил художник.

Он отхлебнул хороший глоток пива из горлышка кувшина и, не задумываясь вывел большими красивыми буквам: "No Name". А Гонзару и потом было некогда, заниматься такой ерундой, как название таверны, поэтому над дверью все еще красовалась эта поспешно и необдуманно созданная, в первые часы существования заведения, вывеска. То, как называли таверну освоившие ее, многочисленные и разномастные клиенты, зависело от особенностей профессии и расы называвшего. Тем не менее, все сразу понимали, о каком именно заведении идет речь. Гонзар Кабан не был волшебником, но настоящие любители крепкого темного пива знали, что здесь его варят превосходно. Другое столь приятное пиво в Геликсе найти было невозможно.

Мичигран упорно размышлял о том, как добыть монеты, и не просто на кувшин пива, а на нормальный отдых, с ломанием столов и битьем морд двум-трем эльфам и, непременно, хоть бы одному нахальному гоблину. Те и другие обычно посещали таверну в достаточном количестве, оставалось только выбирать. Он попытался заранее наметить подходящего гоблина из постоянных посетителей таверны и в этот момент споткнулся. Нечто мелкое и визгливое под его ногами заверещало и замахнулось топором.

Что-то многовато в последнее время развелось лепреконов, — раздраженно подумал Мичигран. Он резво отпрыгнул в сторону и взмахнул посохом. Посох угрожающе затрещал, по нему забегали искры, и с вершины соскользнула небольшая голубая молния. Лепрекон моментально сообразил как надо себя вести. Он шмыгнул за большой камень, на котором сиротливо возвышалась позеленевшая от времени бронзовая фигура кого-то из бывших правителей города, и стал орать оттуда. Поорав, решил, что достоинство свое восстановил, и потопал куда-то по срочным делам. Лепреконы, в общем, привыкли, что о них постоянно спотыкаются, но нельзя сказать, чтобы это им нравилось. Некоторые тролли ходили на костылях из-за своей невнимательности и неповоротливости.

Проводив недобрым взглядом лепрекона, маг собрался идти дальше, но в это время из темного переулка вынырнул эльф Альдарион, явно куда-то торопившийся. Мичигран вообще не любил эльфов, и не только за зазнайство, но и за то, что они засидели все приличные места в городе. А Альдариона, заведовавшего в канцелярии бургомистра отделом магии, и совсем недавно содравшего с мага громадную взятку, Мичигран не любил особенно, поэтому очень обрадовался появлению эльфа и поспешил ему навстречу. Но тот тоже хорошо знал некоторые особенности характера Великого Мага, который предпочитал решать споры нетрадиционными для эльфов способами. Пока какой-нибудь эльф соображал, чем ему воспользоваться, магией, кинжалом или ядом, он имел все шансы попросту получить концом тяжелого посоха в лоб, или кулаком в нос, или носком сапога еще куда-нибудь. Эльфам это не нравилось. Но Мичиган с мнением остроухих не считался и, при необходимости, прибегал к этим, не совсем магическим, приемам.

Увидев Мичиграна с посохом в руке, эльф повернулся, снова нырнул в темный переулок и там растворился. Мичигран сердито сплюнул: искать эльфа в лабиринте запутанных переулков не имело смысла. Великий Маг вернулся к своим невеселым мыслям и пошел дальше.

В конечном итоге, Мичигран принял привычное для себя решение: "Да они там без меня все со скуки передохнут. Еще и искать станут меня по всему городу. И могут ведь не найти... Нехорошо заставлять других искать себя. Пойду в таверну, обрадую их, а там видно будет".

Когда дверь распахнулась и с порога донеслось громкое: — Ну что, не ждали?! — сидящий за столами народ ответил одобрительным гулом.

Маг ухмыльнулся и лягнул дверь ногой, от чего она с грохотом захлопнулась. Через секунду последовал еще один глухой удар — это сдвинулась со своего места и покосилась вывеска, на которой надпись "No Name" несколько часов тому назад была частично замазана каким-то возомнившим о себе гоблином. Вместо привычного названия, он изобразил на вывеске кривобокий кувшин, из которого высыпались лиловые горошины. Все это, по мнению тупого гоблина, должно было изображать пенящееся пиво. Идиотский рисунок окружали не менее идиотские каракули, которые не в силах был прочесть ни один из постоянных посетителей.

Бездарного художника, сразу после совершенного им антиобщественного действия, окружила толпа широкоплечих гномов и стала пинать ногами. Пинали долго и с удовольствием. И не столько за то, что он испортил вывеску, а потому, что их было много, а он один. И имел глупость возомнить о себе.

Вообще, охотников дать красивое имя благодатной таверне, любимому месту отдыха и развлечений, энергичных геликсцов, было немало. Поэтому на вывеске постоянно появлялись новые надписи: по-человечески, по-гномьи, по-гоблински, иногда даже по-эльфийски. И никто против этого не возражал. Требование было только одно: писать разборчиво, понятно и, по возможности, красиво. Красоту геликсцы ценили и уважали.

Когда на вывеске не оставалось свободного места, ее тщательно мыли. А затем появлялись новые надписи: по-человечески, по-гномьи, по-гоблински, иногда даже по-эльфийски. А однажды, неожиданно для всех, появилась надпись по-тролльски.

Этот удивительный случай вызвал много бурных споров. Одни говорили, что писал очень маленький и легкий тролль, который сумел добраться до вывески, не обрушив здание. Другие — что это был очень высокий тролль. Третьи резонно отвечали первым и вторым, что все высокие тролли глупы и неграмотны, а тролли, освоившие грамоту, низкорослы, и до вывески ни один из них дотянуться не сможет.

Нахальный эльф, считавшийся среди эльфов умным, стал уверять всех, что большой тролль мог поднять маленького, и держать его на плечах, пока тот рисовал. Многие засомневались, что хоть одно живое существо сможет удержать тролля, даже другой тролль. Группа гордых эльфов возмутилась и заявила, что они могут поднять тролля и держать его, сколько потребуется. Естественно, тут же был произведен эксперимент. После уборки того, что обрушилось, умничавшего эльфа побили. Остальных эльфов тоже побили, чтобы не лезли, когда их не спрашивают.

Мичигран с удовлетворением прислушался к грохоту покосившейся вывески. Он гордился своим умением сшибать ее с законного места, каждый раз, когда входил в таверну. Цепкий взгляд опытного мага прошелся по залу, отыскивая тех, с кого можно стрясти выпивку, а также тех, кому стоило дать по морде. Для удобства он не возражал бы, чтобы и то и другое совпало. Раньше такое случалось не особенно редко.

На этот раз поиск удался лишь наполовину. Мичигран достаточно быстро присоединился к компании монахов. Они отмечали какой-то свой профессиональный праздник. Святых у здешних монахов было много и праздники им приходилось отмечать не реже чем раз в неделю. Монахи не возражали, когда к ним присоединялись желающие посильно почтить святого. Но затевать с ними драку маг посчитал неразумным, потому, что их было много. К тому же, один из монахов был троллем. Мичигран покорился судьбе. Он похвалил примерное бескорыстие и славные деяния святого, о котором не имел никакого представления, выпил две кружки темного пива, снова помянул добрым словом святого и стал, как и все остальные посетители, дожидаться начала ежедневной драки.

Драку в таверне "No Name" затевали примерно в девять часов вечера по будням и часов в семь-восемь по выходным. Обычно начинали с гоблина. То есть с того, что один из самых нахальных гоблинов получал по морде. Сегодняшняя драка не стала исключением.

Тощий косоглазый гоблин попытался срезать кошелек у гнома-рудокопа, но неловко двинул рукой, и кольца, из которых был набран пояс коротышки, звякнули. Рудокоп обернулся, мгновенно оценил ситуацию, и мощным ударом послал гоблина в другой угол зала. В другом углу сидел тролль, которому не понравилось, что в него швыряются косоглазыми гоблинами. Выражая свое недовольство, он подхватил злосчастного гоблина за ноги и начал забивать им гнома-рудокопа в землю. То, что вместо земли был дощатый пол, тролля не смущало. К месту действия поспешили другие коротышки, демонстрируя свою пресловутую гномью солидарность. Члены гильдии воров, а таверна была одним из мест их постоянной работы, бросились на выручку тощему гоблину. А два находившихся здесь тролля поддержали своего соплеменника. Один из них занялся гоблинами, другой гномами. В таверне стало весело. Люди и эльфы не могли остаться в стороне. Не за тем они сюда пришли, чтобы смотреть, как развлекаются другие.

Монахи никого не трогали. Они отодвинули свой немалый, уставленный жбанами с пивом стол к стене и стали петь псалмы. Пива было много, монахи пели громко и красиво. Псалмы призывали на подвиг во имя какого-то малоизвестного святого мученика, которого никто в лицо не знал. Если бы этот многострадальный святой сейчас зашел в таверну, слава его, как мученика непременно возросла бы.

Глава вторая.

Мичигран проснулся в полной темноте. Болела голова, ныло правое плечо, а во рту было отвратительно сухо. Все, как обычно, расплата за хорошо проведенный вечер. Но он сразу почувствовал: что-то не так. Мичигран прекрасно помнил, как пришел в таверну, помнил, как пил пиво с монахами, а когда те начали петь псалмы, даже пытался подпевать им. Потом он бил эльфов. Сразу двух. Какой-то лопоухий гоблин пытался помешать ему, но Мичигран разгрохал о его голову пустой глиняный кувшин и гоблин сразу отстал. Затем Мичигран снова бил эльфов. Но уже других. Гномы накатили на него целым выводком. С ними он дрался лежа. А что было дальше Мичигран, как ни старался, вспомнить не мог.

Он хорошо знал, что после драки, должен проснуться в одном из привычных мест: на лужайке, недалеко от таверны, слева от входа, под невысоким кустом цветущего жасмина, или справа, возле длинного деревянного корыта, из которого поили лошадей. И голова должна болеть, потому что он опять перебрал. Голова, как и положено, болела. И плечо болело. И еще что-то болело. Однако, лежал он не на траве, и не на утоптанной, влажной земле, а в каком-то помещении и даже на кровати. Это было неправильно. И кровать явно не его. Чужая, совершенно незнакомая кровать. У Мичиграна имелась хорошая перина, и лежать на ней было приятно. Эта кровать оказалась неуютной и жесткой: прямо на доски набросили что-то мохнатое, очевидно, заменяющее хозяину и перину, и одеяло. Мага подобная постель не устраивала. Он пошарил рядом с собой, попытался найти посох, но не нашел.

"Итак, я не возле таверны и не дома, — стал рассуждать Мичигран. — Это точно. Но сам я сюда придти не мог. Значит меня принесли. И даже положили на кровать. На отвратительную жесткую кровать. Но раз принесли, значит я кому-то нужен... Зачем?.." — Маг стал соображать, зачем его сюда принесли, но никакой серьезной причины для этого найти не смог.

Заскрипела дверь, послышались негромкие шаги. Откуда-то, из тьмы, прозвучал низкий ворчливый голос:

— Кажется, он проснулся.

"Вот и тот, кому я нужен, — решил маг. — Судя по противному голосу — гном. Наверное, я основательно покалечил несколько гномов, и они решили меня прикончить. Интересно, дадут они мне перед этим хлебнуть пару глотков пива?.."

Еще шаги. На этот раз тяжелые.

— Так быстро? — голос был более высоким и звонким.

"А это не гном, похоже, что человек. Чего это человек с гномами связался? Людей я сегодня, кажется, и не бил. Хорошо, что они меня не связали. Если их всего двое, я с ними справлюсь, но нужен посох".

Он еще раз пошарил по кровати в поисках посоха, и опять не нашел.

— У него крепкая черепушка, — объявил гном. — К таким выпивкам и дракам он привык.

"Черепушка, конечно, крепкая, — согласился с голосом Мичигран. — Но пить надо меньше. До чего же болит голова! А, может быть, это не от выпивки? Может быть, мою черепушку все-таки разбили? Нет, без посоха не обойтись".

— Именно поэтому... — продолжал голос гнома.

— Да, понимаю, именно поэтому нам его и рекомендовали. Согласен, он нам подходит.

"Ага, меня кто-то рекомендовал и я, естественно, подхожу. Значит, прикончить меня сейчас не собираются. Тем лучше. Но куда они девали посох? Шляпы тоже нет. А шляпа еще вполне хорошая. И неужели у них не найдется кувшин приличного пива?.."

Мичигран решил принять более удобное для активных действий положение, опустил ноги на пол и сел?

— Кто вы? — спросил он. — Где я? И почему здесь так темно?

— Свет пока совершенно необязателен, — обладатель ворчливого голоса почему-то решил ответить только на третий вопрос.

— Буркст, нам нечего скрывать, — укорил его обладатель звонкого. — Неси сюда лампу.

Буркст, бормоча что-то недовольное, тем не менее, ушел в другую комнату и вскоре вернулся с лампой. Когда маленький огонек разогнал тьму, Мичигран увидел, что находится в просторной комнате с каменными стенами и маленькими окнами, за которыми было темно. На одной из стен висели доспехи рыцаря, а возле них находилось длинное боевое копье со стальным наконечником. В центре стоял грубо сколоченный стол. Возле него несколько таких же неуклюжих скамеек. В дальнем углу располагалась еще одна кровать. По виду, такая же жесткая, как и та, с которой маг только что поднялся. В другом углу находился большой сундук, окованный потемневшими от времени широкими железными полосами. Полуоткрытая дверь вела в еще одну комнату. Незнакомцев было двое. Они тоже с интересом разглядывали Мичиграна.

Буркст, как правильно догадался маг, оказался гномом, причем гномом-монахом. Это сочетание не являлось особой редкостью в славящимся своими свободами Геликсе, но всегда вызывало насмешки. На монахе, как это и положено, был просторный серый балахон с капюшоном, перехваченный в том месте, где должна находиться талия, толстой веревкой. На этом поясе висела немалая и хорошо отполированная дубина. Лицо монаха украшали крупный cлегка приплюснутый нос, светлая окладистая бородка и торчащие как у кота, редкие и жесткие, белесые усы. А глаза были маленькими: хитрыми как у монаха и сердитыми как у гнома.

Второй был человеком: высоким, длинноногим юношей, лет двадцати — двадцати пяти. Голову его покрывала копна волос цвета спелой пшеничной соломы, под копной находились высокий лоб, большие карие глаза, маленький носик пуговкой и ничем не примечательный, но довольно крупный рот с пухлыми юношескими губами. Короткий зеленый камзол, на котором не хватало двух серебряных пуговиц, подчеркивал широкие плечи и узкую талию. Ярко-желтые брюки в обтяжку опускались в тупоносые красные полусапожки с блестящими стальными шпорами. Кроме рыцарей ни один модник в Геликсе шпоры не носил. Шпоры были отличительным знаком гильдии благородных рыцарей и их исключительной привилегией. Даже поговорка такая существовала. "Какой же ты рыцарь, если, падая с лошади, не можешь звякнуть шпорами?!"

— Здравствуй, Великий Маг, Мичигран Казорский, — произнес рыцарь, делая шаг вперед и протягивая руку. — Меня зовут Калант, Сокрушитель Троллей. Для друзей — просто Калант. Я собираюсь убить огнедышащего дракона и спасти из заточения прекрасную принцессу.

"Еще один свихнувшийся бедолага, — пожалел молодого рыцаря Мичигран. — Интересно, почему у него карие глаза? У безнадежных романтиков и мечтателей глаза должны быть голубыми..."

— Здравствуй, рыцарь Калант, Сокрушитель Троллей, — маг не собирался записываться в друзья к охотнику за драконами но, как человек вежливый, крепко пожал протянутую руку. — Желаю тебе победить коварного дракона и спасти из заточения прекрасную принцессу.

"Молодой, необъезженный еще рыцарь, собирающийся убить дракона и пройдоха монах из гномов — интересная компания... И я им зачем-то нужен? — пытался сообразить тем временем Мичигран. — Рыцарь, судя по его жилью, беден, а монах, как все монахи, скуп. Но бесплатно они от меня не получат даже самого пустякового заклинания. Хотя, может быть, у рыцаря все-таки водятся монеты, а то я уже забыл, как они выглядят. Надо попробовать. И неужели у них в доме не найдется кувшина какого-нибудь пива?"

— Это мой друг отец Буркст, — представил рыцарь гнома. — Мой верный соратник и советник.

— Здравствуй и ты, отец Буркст, — если бы у Мичиграна не болела голова, и не было так сухо в горле, он непременно ухмыльнулся бы. — Я не знал, что отцы святой Обители столь воинственны, и в перерывах между постами и молитвами охотятся на огнедышащих драконов.

Монах не смутился.

— Геликская Обитель принадлежит Ордену святого воинствующего драконоборца, дважды рожденного Фестония, да славится его имя в веках. Наше братство дало обет: сопровождать славных рыцарей и, в силу своих малых возможностей, содействовать им в борьбе с нечистью.

При других обстоятельствах Мичигран не упустил бы возможность поинтересоваться, как монахам удалось организовать трюк с двойным рождением воинствующего драконоборца, но сейчас ему было не до этого.

"Чего им, все-таки от меня нужно? — пытался сообразить маг. — Хотя, с этим можно и не торопиться, они обо всем расскажут сами. Для того и приволокли меня сюда. А мне сейчас очень нужны пиво и посох. Нет, сначала все-таки посох, а пиво потом", — благоразумно решил он.

— Славный обет... Желаю и тебе блестящих побед, святой отец, — голова болела, но маг старался быть вежливым. — Надеюсь, вы не забыли принести сюда мой посох и шляпу? — Шляпа была у Мичиграна единственной, а ходить без головного убора ни один маг позволить себе не мог.

— Конечно, благородный Мичигран, мы принесли сюда все, что тебе принадлежит, — подтвердил рыцарь. — Буркст!

Монах тотчас достал из темного угла посох, снял с вбитого в стену колышка шляпу и протянул их Мичиграну.

"Теперь можно разговаривать с ними на равных", — решил маг, напяливая шляпу и небрежно опираясь на посох.

— Ну, выкладывайте, зачем вы явились к Великому Магу, — величественно потребовал он. — Какая у вас ко мне просьба? От каких бед мои заклинания должны защитить вас?

Вообще-то никто к нему не являлся, и Мичигран был не особенно великим магом, даже по меркам Геликса, но как набивать себе цену он знал.

— Нам нужна твоя помощь, для того, чтобы победить дракона и спасти прекрасную принцессу, — сопровождая свои слова почтительным поклоном, свидетельствующим об уважении к Великому Магу, ответил Сокрушитель Троллей. — Я приглашаю тебя участвовать в битве, о которой мечтают каждый отважный рыцарь и каждый благородный маг: мы победим дракона, освободим прекрасную принцессу и покроем свои имена неувядаемой славой.

Здесь нам следует прерваться и напомнить любезному читателю, что в любом мало-мальски уважающем себя волшебном мире непременно имеется хотя бы одна старинная башня. В такой башне, как это всем известно, стоят большие старинные сундуки, в которых хранятся золотые монеты и драгоценные камни, а еще в башне непременно должна быть заточена прекрасная золотоволосая принцесса. Принцессу и сокровища, как это принято в волшебных мирах, охраняет свирепый и коварный огнедышащий дракон.

Конечно, волшебный мир не создавался, как общество равных возможностей. Но все благородные рыцари, вне зависимости от своих достоинств и размеров владений, считаются там равными. В соответствии с этим, каждый рыцарь имел неотъемлемое право сразиться с драконом и победить его. А потом освободить тоскующую принцессу и конфисковать сокровища, обеспечив, таким образом, себе и своим потомкам, бессмертную славу и безбедную жизнь.

Теперь представьте себе, что какому-то отчаянному и удачливому рыцарю удалось убить дракона и сделать все остальное, что в таких случаях положено. А дальше что? Как быть всем остальным благородным рыцарям? Как им доказать свою отвагу, доблесть и благородство? Где взять сокровища и истосковавшуюся по свободе и жениху золотоволосую принцессу? И, главное, как быть со справедливостью и равными возможностями?

Конечно, волшебный мир может себе позволить иметь несколько башен с драконами, принцессами и сокровищами. Но рыцарей намного больше, и ни драконов, ни принцесс, ни, тем более, золота на всех не напасешься.

Вот почему убить дракона почти невозможно. Он создан природой так, чтобы хватило на всех и на многие годы. Рыцари об этом знают, но головы их с детства настолько забиты легендами и балладами о подвигах, и необходимости освобождать заточенных в башнях принцесс, что все они, как один, рвутся в бой.

Кодекс драконоборства предписывает, что рыцарь должен сражаться с драконом в честном поединке: один-на-один, но имеет право взять с собой монаха, чтобы тот поддерживал его молитвами, лечил, а при необходимости прочел над ним заупокойную, и опытного мага, способного оградить рыцаря от коварства, злобы и магических происков. То, что дракон станет действовать коварно и злобно, само собой разумелось.

Рыцарь Калант был совершенно уверен, что Мичигран обрадуется его предложению и с превеликим удовольствием отправится на битву с драконом. В качестве награды, как мы уже знаем, он предлагал самое дорогое и заманчивое в этом прекрасном мире — неувядаемую славу.

Обрушить такое на Мичиграна, едва пришедшего в себя, после хорошей выпивки, было, по меньшей мере, бестактно. Тем боле, что ни к сражению с драконом, ни к посмертной славе маг никогда не испытывал особого стремления. А в том, что неувядаемая слава будет посмертной, он нисколько не сомневался. В данный момент маг испытывал лишь головную боль и жажду. И ответ его прозвучал для Каланта совершенно неожиданно.

— Не найдется ли у тебя, благородный рыцарь, кувшин доброго пива? — спросил Мичигран и приложил правую руку ко лбу. По этому красноречивому жесту рыцарь должен был понять, что пока маг не утолит жажду и не укротит головную боль, он ни в какие переговоры вступать не станет.

Рыцарь Калант не понял мага, он был для этого слишком молод и слишком благороден.

Мичигран ждал. Он справедливо полагал, что если столь нужен этим последователям святого Фестония они, в конце концов, просто обязаны обеспечить его кувшином пива. Или двумя.

Буркст был гномом и монахом. И те, и другие, хорошо знали, что такое головная боль и жажда после приличной выпивки. Он очень понял Мичиграна.

— Я сейчас принесу. Великий Маг плохо себя чувствует, его надо вылечить, а пиво здесь целебное, — объяснил Буркст рыцарю.

— Конечно, конечно, — незамедлительно согласился Калант.

— У меня пустые карманы, — сообщил Буркст.

Рыцарь, в замок родителей, которого крестьяне каждую неделю доставляли бочонок пива совершенно бесплатно, посмотрел на него растерянно, потом сообразил.

— Понимаю, в городе за пиво надо платить, — он взял со стола небольшой кинжал, отрезал одну из серебряных пуговиц на своем камзоле и отдал ее Бурксту. — Надеюсь, этого будет достаточно?

— Вполне, — монах бережно опустил серебряную пуговицу в карман балахона.

— Хорошее черное пиво варят только у Гонзара Кабана, — посчитал нужным подсказать Бурксту Мичигран.

— Воистину, — подтвердил монах и вышел.

"Они кормятся пуговицами рыцаря, — скептически оценил обстановку Мичигран. — Здесь заработком и не пахнет. Хлебну пива, пожелаю им удачной охоты на огнедышащего дракона, а сам отправлюсь на охоту за богатыми клиентами".

Пока гном ходил за пивом, рыцарь сообщал Мичиграну о своих планах. Планов у него имелось столько, что, следуя им, можно было победить добрый десяток драконов. Каждого по отдельности или, если удастся их собрать, всех вместе. Количество не имело значения. Рыцарь ходил по комнате, громко звенел шпорами, размахивал руками и увлеченно рассказывал о неотразимых ударах и хитроумных приемах.

Мичигран притворялся, что слушает его. У Мичиграна болела голова. Его совершенно не интересовали, ни воинственный, но бедный, рыцарь, ни его планы, ни принцессы, ни, тем более, драконы. Он ждал Буркста. Буркст должен принести пиво.

Наконец гном вернулся. Он был сообразительным гномом, или, скажем, опытным монахом, что, в принципе, почти одно и то же. Буркст принес два кувшина пива, соленые орешки и три довольно вместительные глиняные чаши. Практичный гном-монах рассудил, что глупо сидеть и смотреть, как маг лечится. Тем более, в отличие от рыцаря, монах понимал, что уговорить мага, принять участие в походе против дракона, будет не просто. А за общим застольем разговор может стать более результативным.

Рыцарю тоже налили... После второй чаши он повеселел и стал еще более воинственным. А опытному магу и не менее опытному гному, для начала было в самый раз. Маг сразу определил, что за пивом гном не поленился сходить к Гонзару Кабану. Куда только девалась у Мичиграна головная боль. Голова стала светлой и легкой. Темное пиво из таверны "No Name" было по-настоящему целебным напитком.

— Я расправлюсь с драконом в считанные минуты! — разошелся Сокрушитель Троллей. — Я знаю несколько таких приемов — ни один рыцарь таких приемов не знает, а я знаю. Вот, смотрите...

Он вынул из висевших на стене ножен меч.

— Мой славный меч Калибур! — объявил Калант. — Я получил его в наследство от своего отца, неустрашимого рыцаря. Этим мечем, он сокрушил всех своих врагов и победил в двадцати трех поединках, — юноша расстегнул оставшиеся на камзоле пуговицы, принял боевую стойку и бросился на воображаемого дракона.

— Так... Удар в грудь! Смотрите внимательно. Теперь еще один прием: финт вправо и укол в левое плечо! Неожиданный вольт и еще один укол.

Несчастный дракон был вынужден отступать под натиском отважного рыцаря. Коварное чудовище несколько раз пыталось увернуться от меча, но безуспешно. Могучие удары следовали один за другим. Наконец Сокрушителю Троллей удалось загнать дракона в угол.

— Еще один укол в грудь! Смотрите, он слабеет от потери крови. И теперь я одним могучим ударом отрубаю ему голову! — последовал отчаянный взмах мечом, от которого рыцарь едва устоял на ногах, а кровожадный дракон испустил дух.

— Как?! — спросил Сокрушитель Троллей.

— Впечатляет! — совершенно искренне сообщил Мичигран.

— Главное — надо делать все быстро и точно, не дать дракону опомниться, заставить его открыться, — объяснил довольный Калант. — И несколько особых приемов, о которых т-с-с-с, — он приложил палец к губам. — Ни-ко-му! Ни-ког-да и ни-ко-му!

— Где можно найти подходящего дракона? — из обычного любопытства спросил Мичигран. — В наше время они столь редко встречаются. Я, например, ни разу не видел.

Рыцарь довольно хихикнул, налил себе еще чашу пива, осушил ее в несколько глотков, потом вынул из кармана небольшой кусок пожелтевшего от преклонного возраста пергамента и положил его на стол перед Мичиграном.

— Я отдал за эту драгоценную карту последнюю золотую монету, — сообщил Калант. — Теперь вот... — он провел рукой по ниткам, оставшимся от трех срезанных серебряных пуговиц и по пуговицам, которые еще украшали своим блеском камзол. — Все, что осталось. Но это временно, пока мы не завладеем золотом, которое охраняет дракон.

Из этого откровения рыцаря, маг окончательно убедился, что до тех пор, пока Сокрушитель Троллей не овладеет сокровищами дракона, все его богатство состоит из семи серебряных пуговиц. Поступать к нему на службу не имеет никакого смысла.

— Ты посмотри на эту прекрасную карту, — напомнил рыцарь.

Мичигран посмотрел. Толстая извилистая линия, по всей видимости, обозначала дорогу. Она выходила из овала с надписью "Горад", пересекала надпись: "Очин балшое поле. По ниму ехат целай ден и еще палавина", делала полукруг возле слов "Виселы лес. Чириз ниго прабираца тоже целай ден или три", поднималась над надписью: "Ищо одно балшое поле с аврагам", пронизывало круг с надписью "Пасилен. живут луди." и, наконец, упиралась в неряшливо нарисованный квадрат со столь же неряшливой надписью: "Башня ис балшим драконам и ис принцесай. Там многа залатых манет".

Мичигран подумал, что за золотую монету он бы охотно нарисовал десяток карт, которые выглядели бы намного привлекательней этой безграмотной фальшивки.

— Почему лес назвали Веселым? — спросил он.

— Там раньше жили эльфы, — сообщил Буркст.

— Эльфы веселились... С их постными физиономиями, — удивился Мичигран. — Представляю, какая это была тоска.

— Эльфы веселились по-своему, — стал объяснять монах. — Они ловили каждого, кто пытался пройти через лес, и чарами заставляли его плясать до тех пор, пока тот не умирал от голода, жажды и усталости.

— М-да, веселенький лесок, ничего не скажешь.

— Вот та самая башня, к которой лежит наш путь, — вернул разговор в нужное русло рыцарь и ткнул пальцем в место, где кто-то пытался изобразить квадрат.

— Ты уверен, что карта не фальшивая? — поинтересовался Мичигран.

— Конечно! Мы с Буркстом купили ее у очень почтенного старца. Ему она досталась в наследство от мудрого прадеда.

Знал Мичигран несколько почтенных старцев, которым мудрые прадеды оставили ценные карты. По роду своей профессии, магу нередко приходилось иметь дело с жуликами, промышляющими в славном городе Геликсе.

— Насколько я помню все древности, в том числе старинные карты и книги изготавливают и продают на улице Стриженых Свиней, — сообщил он.

— Но эта карта настоящая, — стоял на своем Калант. — Мы купили ее совсем на другой улице.

Монах поддержал рыцаря:

— Да, мы купили ее на улице Хромых собак. Карта очень подробная. И посмотри, здесь как раз то, что нам нужно, — он тоже ткнул пальцем в квадрат: — Башня с большим драконам и принцессой. А где дракон и принцесса, там водится и золото, — добавил Буркст и пристально посмотрел на Мичиграна, как бы пытаясь удостовериться, понял ли тот, о чем идет разговор.

В искренность его маг поверил: ни гном, ни монах не бросились бы освобождать принцессу из башни, если бы в этой башне не пахло золотом. Тем более, сейчас гном и монах были в одном лице. Маг не верил почтенному старцу, нарисовавшему эту карту. И не мог понять, как поверил жулику хитрый монах.

— Принцесса изнывает от тоски, она ждет своего освободителя, — не унимался захмелевший рыцарь. — А я дал обет!.. — темное пиво от Гонзара Кабана сильно подействовало на не привыкшего к этому напитку рыцаря. — Я освобожу ее, а потом я освобожу остальных принцесс! Всех принцесс, что томятся и изнывают от тоски, я освобожу... Но начну с этой, потому что дал обет! — он снова ткнул пальцем на квадрат обозначающий башню. — Я убью дракона и освобожу ее! На рассвете мы двинемся в путь... — он забрал карту и снова спрятал ее в карман.

— Ага, на рассвете я все брошу и поеду сражаться с огнедышащим драконом, — объявил Мичигран, к которому после четвертой чаши пива вернулось чувство юмора.

Ради истины следует сказать, что бросать Мичигану было нечего, кроме долгов.

— Правильно, все бросим и отправимся сражаться с огнедышащим драконом, — поддержал его, не разобравшись в интонации мага Сокрушитель Троллей.

Ради той же истины, следует сказать, что и Каланту бросать было нечего.

Монах правильно понял Мичиграна, и заявление мага не стало для него неожиданным.

— Ты что, отказываешься? — нисколько не удивился он.

— Конечно, отказываюсь, — подтвердил Мичигран.

— Почему? — Буркст вынул откуда-то, из своей хламиды, агатовые четки и стал механически перебирать небольшие черные шарики.

— На это у меня есть несколько очень веских причин, — сообщил маг.

— Какие причины могут остановить благородного мага когда представляется возможность совершить славный подвиг? — удивился Калант.

— Первая причина — я не верю этому пергаменту.

— Пергамент настоящий, из хорошей телячьей кожи. Я в этом разбираюсь, — сообщил монах.

— Я не о коже, а о том, что на ней написано и нарисовано. Такие карты за четверть медной монеты охотно рисуют почтенные старцы на улице Стриженых Свиней.

— Но Калант купил этот пергамент на улице Хромых собак, — напомнил Буркст.

— Поэтому с него и содрали золотую монету. Следующий раз пусть покупает подобные пергаменты только на улице Стриженых Свиней. Там они намного дешевле. Вторая причина, — продолжил маг, — мне не хочется лезть в пасть огнедышащего дракона.

— Сражаться с драконом буду я! — гордо заявил рыцарь.

— У драконов скверное зрение. А я плохо переношу жару.

— Неужели тебе не хочется спасти заточенную в башне прекрасную принцессу? — удивился Калант. — Это же высокая честь!

Лет пять тому назад Мичиграна зазвал на остров Дагарон местный Единовластный король Ханарик Великий Кеникспферд. Там маг был представлен принцессе по имени Фингольда. Эта девица по характеру была помесью змеи и ехидны, а лицо ее напоминало унылую лошадиную морду. Она и пиво хлестала, как изнуренная жарой лошадь воду. В довершении всего, одевалась принцесса на редкость пестро и безвкусно. После встречи с ней мага несколько ночей мучили кошмары.

— Нисколько, — отказался Мичигран от высокой чести. — Я не люблю спасать принцесс... Они мне вообще не нравятся... Ее спасешь, а она, вдруг, захочет выйти за меня замуж?! Уверяю вас, что спасать из заточения принцесс не следует... — он представил себе лошадиную морду принцессы из дома Кеникспферд и убедительно добавил: — Ни в коем случае. Там им самое место.

— А слава!? — не отставал Калант. — Маг, ты забыл о славе и всеобщем восхищении!

— Они мне не нужны, — не задумываясь, отказался от славы и от всеобщего восхищения Мичигран.

— Есть еще что-нибудь? — спросил Буркст.

— Конечно, — Мичигран скорчил презрительную гримасу и пожал плечами, — я не собираюсь все это делать даром.

Сообразительный Буркст понял, что двух кувшинов пива мало.

— Я скоро вернусь, — сообщил он и вышел.

И действительно, монах очень быстро вернулся с еще двумя полными кувшинами. Очевидно, благодаря серебряной пуговице с камзола рыцаря, дверь в таверне "No Name" была для него широко открыта.

Глава третья.

После того, как они опорожнили еще один кувшин, благородный рыцарь Калант, по прозвищу Сокрушитель Троллей, потянулся к постели. Монах снял с него сапожки со шпорами, аккуратно укрыл лохматым одеялом и вернулся к столу.

— Буркст, ты гном и монах, значит должен быть хитрым и скупым. Скажи откровенно, почему ты ввязался в эту сомнительную историю? — встретил его вопросом Мичигран.

— Братья нашего Ордена, следуя заветам святого драконоборца, дважды рожденного Фестония, должны помогать рыцарям в их борьбе с нечистью, не жалея ни сил своих, ни жизни своей, — скромно опустив глаза прогнусавил монах.

— Бескорыстно? — так же гнусаво вопросил маг.

— Совершенно бескорыстно, сын мой, — подтвердил Буркст. — Только во славу покровителя нашего Ордена, святого драконоборца, дважды рожденного Фестония.

— Хватит валять дурака, святой отец, выкладывай! — потребовал Мичигран. — Или я сейчас уйду.

— Выкладывай, выкладывай... — недовольно пробурчал монах. — А если это великая тайна и я не имею права никому ее рассказывать. Тем более — магам.

— Я в темную не играю, — Мичигран не любил, когда клиенты скрывали от него важные подробности. Если бы на столе не стоял полный кувшин пива, он сейчас встал бы и ушел. — Или ты мне выкладываешь всю правду, или ищите себе другого мага.

— Да ладно тебе, — Буркст откинул капюшон и к удовольствию Мичиграна оказался рыжим и лопоухим. — Давай примем еще по чаше во славу святого драконоборца, — предложил гном. — Выпьем и поговорим. Умный монах и умный маг всегда сумеют понять друг друга и договориться.

Пиво было хорошим, и разговор, по-видимому, предстоял интересным. Мичигран налил себе и Бурксту.

— Предназначение у него, — вполголоса сообщил монах, когда закончил с чашей. — Рыцарь Калант отмечен.

— Предназначение? Ну-ну... — маг внимательно вглядывался в лицо монаха, пытаясь определить, врет тот, или не врет. — Рассказывай, что за Предназначение у нашего славного рыцаря?

Бурксту не хотелось рассказывать, но и мага упускать было нельзя. В битве с драконом маг необходим, а привлечь именно Мичиграна ему посоветовал человек хорошо разбирающийся в представителях этой непростой гильдии.

— У Каланта, на левом плече, родимое пятно в форме наконечника копья, — полушепотом сообщил он. — Такое же родимое пятно, в форме копья, видели на груди у святого драконоборца, дважды рожденного Фестония.

— Ну, и что из этого? — не удивился откровению монаха Мичигран. — Я знал одного гоблина, у которого на животе было родимое пятно в точности похожее на кувшин для пива. И никто не делал из этого тайны. Наоборот, тот гоблин его всем показывал. Каждый удивлялся и старался его угостить. Ты не поверишь, но этот гоблин за вечер выпивал не меньше шести кувшинов, и все даром. А за пятно в виде наконечника, да еще на плече, никто не нальет и малой глиняной кружки.

— Я тебе тайну раскрываю, а ты мне про какого-то дурацкого гоблина рассказываешь, — рассердился Буркст. — Если тебе не интересно, я и помолчать могу.

— Это я к слову, просто вспомнилось. Рассказывай. Прежде чем составить компанию твоему рыцарю, я должен знать, есть ли у меня хоть маленькая возможность остаться живым.

— Тогда слушай и не перебивай, — Буркст опять перешел на полушепот. — В нашей священной книге, которая храниться у самого Координатора Ордена, их пресветлости Хоанга записано: "И явится славный рыцарь со знаком в виде наконечника боевого копья; и отправится он в поход; и возьмет он с собой преданного святому драконоборцу, дважды рожденному Фестонию монаха; и возьмет он с собой хитроумного и бесстрашного мага; и встретят они на пути своем огнедышащего дракона; и будет этот дракон могуч и отвратителен; и грядет великая битва праведников с нечистью; и с помощью соратников своих, восторжествует рыцарь над драконом".

"Хитроумный и бесстрашный маг..." — это Мичиграну понравилось. Ободряюще звучало и " восторжествует рыцарь над драконом".

— Хорошо написано, — согласился маг. — Значит рыцарю, хочет он или не хочет, надо идти сражаться с драконом. А ты тут причем? Дался тебе этот дракон. У вас что, нет других преданных Фестонию монахов? Только откровенно.

Буркст стал внимательно вглядываться в лицо Мичиграна, пытаясь понять, притворяется тот, или действительно не понимает. А если не понимает, то почему этого мага рекомендовали как хитроумного.

— В башне у дракона всегда имеются сокровища, — напомнил он.

Мичигран кивнул. Он с самого начала этого разговора считал, что монах не может стремиться к подвигу, даже к бессмертному. Времена неустрашимого драконоборца Фестония давно прошли. А к сокровищам, монах, который еще к тому же и гном, стремится должен. И ждал откровенного признания.

— Теперь верю. А откуда тебе известно, что у рыцаря есть такое пятно?

— Сам видел, — заверил Буркст. — Пятно есть, и запись в священной книге есть, сам читал. Не сомневайся. Только говорить об этом никому не следует, — предупредил он. — Сам понимаешь, кроме нас, никто об этом не должен знать.

— В книге так и написано, что восторжествует он над драконом с нашей помощью?

— Да, — подтвердил Буркст. — Так и написано.

— Значит, наш славный рыцарь уложит дракона и вернется с победой. А про нас там еще что-нибудь написано? Мне интересно: мы тоже вернемся, или дракон нас разорвет на части?

— Про это ничего в книге не сказано, — монах задумался. — Но если ничего не сказано, то можно считать, что и мы вернемся с победой. Риск, конечно, есть, — признался он. — Но без риска в таком деле не обойтись. Когда оправляешься за сокровищами всегда есть риск.

— Верно, — согласился Мичигран. — Но тому, кого разорвет на части дракон, никакие сокровища уже не нужны. А что за балаган с картой? — поинтересовался он. — Карта ведь липовая и ты это знаешь.

— Надо было указать рыцарю, в какую сторону ехать, — без смущения объяснил Буркст.

— Ясно, сами нарисовали, — ухмыльнулся Мичигран. — Так я и думал. И золотой с рыцаря содрали. — А что, там действительно дракон есть? Ты в этом уверен?

— Конечно. Не прямо там, где нарисовано, но в тех местах... Кое-кто из наших братьев видел там большого дракона. Значит должны где-то быть и башня, и какая-нибудь принцесса.

— Вашим братьям не привиделось?

Буркст с укоризной посмотрел на мага:

— Они об этом их пресветлости Хоангу доложили. Координатору Ордена не врут. Значит видели.

— Вообще-то, работаете вы основательно, — не мог не признать Мичигран. — Нам, магам, до вас, монахов, далеко.

— Ну, так как?! — спросил Буркст.

— Нет! — односложно ответил Мичигран и налил себе из четвертого кувшина.

— Что нет? — попросил уточнить монах, наполняя и свою чашу.

— Я не поеду.

— Шестнадцатая часть сокровищ, — предложил монах.

— Ищи дурака, — добродушно посоветовал маг. Вообще-то, на четвертом кувшине хорошего пива, шестнадцатая часть сокровищ выглядела заманчиво. За нее можно было и самого свирепого дракона пощекотать. Но Мичигран перестал бы себя уважать, если бы продешевил и дал себя провести пройдохе-монаху.

— Это очень много, — попытался уговорить собеседника Буркст. — Ты сразу станешь богатым человеком. Купишь себе большой дом с высокой трубой из красного кирпича, как у самого бургомистра. Вырастишь сад с грушами и сливами, выроешь пруд и разведешь в нем золотых рыбок...

— Я не люблю золотых рыбок, — прервал его Мичигран. — Я люблю золотые монеты.

— Ты их и получишь. Одна шестнадцатая — это очень много. Ты можешь взять всю свою долю золотыми монетами. Это окажется так много, что ты не будешь знать куда их деть, что с ними делать. Он прекрасен, блеск золота, — соблазнял монах.

— Ты мне зубы не заговаривай, святой отец. Если одна шестнадцатая это так много, то зачем вам с Калантом остальных пятнадцать частей? — как можно ехидней поинтересовался маг. — Это ведь еще больше.

— Благородному рыцарю мы выделим тоже одну шестнадцатую, — сообщил монах. — А лично я не возьму ни единой монеты. Остальное золото пойдет на благое дело: строительство кораблей для обороны наших земель от харахорийских пиратов. Святой драконоборец, дважды рожденный Фестоний, завещал Обители бороться с этим нечестивцами, беречь наши земли от их разорительных набегов.

— Не надо лукавить, отче. Лукавство большой грех, — Мичигран с добродушной улыбкой уставился на монаха. — Все в Геликсе хорошо знают сколько монахи расходуют на строительство кораблей, и сколько на процветание таверны. Кстати, святой отец, я давно хотел спросить, да не у кого было, как это вашему святому и воинствующему драконоборцу Фестонию удалось родиться дважды? — Лично мне очень трудно представить себе такое.

— Не богохульствуй, сын мой, и не впадай в пагубную ересь, да простят тебя великодушные святые угодники, — монах сделал хороший глоток. — Двойное рождение святого Фестония — есть чудо. И сомневаться в нем — великий грех. В него следует верить глубоко и бескорыстно, ибо это истина, — по прищуренным глазкам монаха сложно было определить, насколько глубоко и бескорыстно простирается его вера.

— Это трудно, святой отец.

— Стремись, и тридцать три святых мученика помогут тебе преуспеть в благородных помыслах, — посоветовал монах. — Одну десятую всех сокровищ и кончик хвоста дракона.

— Третью часть, — не задумываясь потребовал Мичигран. — Третью часть всех сокровищ. Я все-таки Великий Маг, лучшего мага для этого дела вы в Геликсе не найдете. Ты сам сказал, что в книге записано: "Хитроумный и бесстрашный маг" — это про меня. Третью часть сокровищ. А кроме того весь хвост, уши и кусок шкуры.

Буркст с уважением посмотрел на мага.

— Святое братство геликской Обители с этим не примирится, — заявил он. — Да и зачем тебе так много? — но чувствуя в Мичигране достойного соперника несколько уступил. — Одну восьмую... И без шкуры.

— Третью часть сокровищ, хвост, левое ухо и кусок шкуры со спины! — пошел ему навстречу и маг.

— Нельзя быть таким алчным, сын мой! — возмутился монах. — Скромность и бескорыстие — есть лучшее украшение. Сам святой драконоборец, дважды рожденный Фестоний всю свою праведную жизнь не имел ни одной золотой монеты.

— Я всегда восхищался его бескорыстием. Но я не святой и никогда им не стану, — оправдал свою тягу к золотым Мичигран.

— Не зарекайся, сын мой, не зарекайся. Ладно, так и быть, только из уважения к тебе лично: шестую часть сокровищ, третью часть хвоста и левое ухо.

Они закончили четвертый кувшин. Буркст сходил в таверну и принес еще. За хорошим пивом разговор шел интересней и время летело быстро.

Утром, когда Калант проснулся, налили и рыцарю, но самую малость, исключительно в лечебных целях. Он с отвращением смотрел на чашу темного пива и отказывался, но под нажимом Буркста и Мичиграна вынужден был выпить. Темное пиво ему помогло и вскоре Калант смог присоединиться к дискуссии о том, как справедливо разделить трофеи после победы над драконом. Спор был жарким, ни монах ни маг не хотели уступать, но, в конце концов, они сумели придти к соглашению. Прекрасную принцессу и бессмертную славу победителя без всяких споров отдали Каланту. Ему же голову дракона. Пусть повесит в своем замке на зависть и устрашение соседей. Монахам — достались шкура дракона, весь хвост, сердце, печень, огневые железы и три лапы. А Мичиграну часть славы (реклама магу тоже нужна ), передняя правая лапа и большой коготь с задней левой лапы. Сокровища, по настоянию Мичиграна и полной поддержке его Калантом, решили разделить поровну, на три части. К чести рыцаря следует сказать, что он совершенно не стремился завладеть этим золотом, просто он был сторонником справедливости. А с учетом того, что убивать дракона придется Каланту, Бурксту пришлось пока согласиться с его мнением.

— Теперь, когда мы договорились о том, что делать с добычей, — Мичигран поморщился, вспомнив дурацкий дележ шкуры неубитого дракона, — давайте, решим, как станем воевать с чудовищем? — предложил он. — Но сначала промочим горло...

Пиво было свежим, приятно веселило и маг позволил себе сделать паузу, чтобы опустошить очередную чашу. Монах тоже не заставил себя уговаривать и потянулся к кувшину.

— Прежде всего об оружии, — продолжил Мичигран. — Нам нужен заговоренный меч, копье с наконечником из митрила, хоть бы один огнеупорный щит, а для общей безопасности — каждому по специальной кольчуге. Ну, и еще кое-какая мелочь. Что у вас из этого уже есть?

Вопрос мага застал Каланта врасплох. Он посмотрел на свой меч, на висевшие в углу доспехи и убедился, что они не относятся к предметам названным Мичиграном. Но рыцаря это не смутило.

— Все нужное мы достанем, — уверенно сообщил он магу.

— Вы собрались сражаться с драконом, а у вас до сих пор нет заговоренного оружия? — удивился тот.

— Мы как раз готовимся достать такое оружие. Буркст, расскажи все, что тебе удалось узнать, — велел рыцарь монаху.

— Я три ночи просидел в библиотеке Обители. Там холодно, сыро и никого нет, — пожаловался Буркст. — Как осенней ночью на коровьем кладбище. Тараканы все время падали мне на голову а крысы чуть не обглодали мои ноги.

— Но ты узнал что-то полезное?

— Узнал... Я узнал все, что можно было узнать. Считается, что есть около сотни освященных амулетов, предохраняющих от драконьего зуба, ядовитой слюны и огня. Но это вранье, большинство из них подделки.

— Главное для нас — оружие, — напомнил рыцарь. — Что ты узнал об оружии?

В книгах я нашел упоминание о семнадцати мечах и одиннадцати копьях, способных пробить драконью шкуру; кроме того, зарегистрировано пятнадцать щитов и семь кольчуг, защищающих от пламени.

— Прекрасно! — обрадовался Калант. — Как много, оказывается заговоренного оружия. Мы непременно приобретем добрый меч и подходящее копье. Нет ли в книгах упоминания, где они находятся сейчас?

— Есть, — без особого энтузиазма сообщил Буркст. — Я нашел несколько каталогов. Солидные издания с цветными рисунками, указаниями размеров доспехов и оружия, краткие рекомендации по их применению. И цены... — монах издал вздох напоминающий стон.

— Дорогие? — забеспокоился рыцарь. Он прошелся пальцами по оставшимся на камзоле серебряным пуговицам. — Я обойдусь без кольчуги и щита. Только добрый меч и хорошее, крепкое копье. Хватит ли у нас средств, чтобы купить их?

Буркст замялся.

— Если мы не сумеем купить их, возьмем оружие в аренду, — быстро нашелся рыцарь. — После победы над драконом мы все вернем, а сверх того еще и хорошо заплатим из золота, которое добудем.

Буркст пробормотал что-то неразборчиво.

— Что ты бормочешь? Выкладывай, где можно достать оружие? — потребовал рыцарь. — Где оно сейчас хранится?

— Где... Где... В башнях у драконов. Мы же не первые ... В этих землях рыцари двести лет с драконами воюют. За эти годы драконы все заговоренное оружие и доспехи собрали и теперь хранят в своих башнях.

Отважного Каланта сообщение монаха не смутило.

— Мы возьмем у какого-нибудь дракона в аренду меч и копье, — решил он. — Всего на несколько дней. А после сражения сразу вернем. Думаю, это будет не так уж дорого.

— Твоих пуговиц не хватит, даже на самую короткую аренду, — сообщил Буркст.

— Я дам честное слово, что полностью расплачусь сразу после битвы. Мое слово дороже всех волшебных мечей и копий вместе взятых.

Каланту и в голову не приходило, что битва может закончится по-разному. При одном из вариантов он не сумеет сдержать слово и расплатиться. Ни Буркст, ни Мичигран не посчитали возможным напомнить об этом рыцарю. Но своим следующим сообщением монах окончательно похоронил идею краткосрочной аренды.

— Мы не можем взять оружие в аренду, потому что не знаем, где находятся драконы. А арендовать меч и копье у дракона с которым ты собираешься сражаться... — монах красноречиво пожал плечами, — вряд ли он пойдет на это.

— И я не пойду, — тут же заявил Калант. — Благородный рыцарь не может сражаться с оружием принадлежащим противнику. — Он задумался и тут же нашел выход: — Оружие мы достанем. Мы поедем в Неокс и купим его у гномов. Гномы куют самые лучшие мечи.

— Что они там куют!? — у Мичиграна было немало знакомых гномов. — Что они там куют!? Нет, благородный рыцарь, гномы ковать перестали.

— Как это? — удивился рыцарь. — Всем известно, что гномы копают и куют. Они всегда копали и ковали. Это их любимая работа. Гномы очень искусные мастера.

— Это они раньше копали и ковали, — Мичиган невесело усмехнулся. — Другие времена настали, рыцарь, и гномы сейчас ищут где полегче и где поприбыльней. Которые пошустрей ударились в торговлю. Возят товары из Геликса в Неокс, потом из Неокса в Геликс. Некоторые с жителями островов торгуют. Остальные — на разных работах: что-нибудь вскопать, что-нибудь отнести, что-нибудь украсть.

Хотел сказать, что особенно ленивые гномы подались в монахи, где можно вообще бездельничать, но решил не ссориться с Буркстом.

— Гномы совсем ковать перестали? — не мог поверить Калант.

— Ну, не совсем, — Мичигран посмотрел на Буркста. — Те что сумели разбогатеть даже расширили свои кузницы, стали хозяевами больших шахт. Но сами не работают. Нанимают гоблинов и троллей, те и копают и куют.

— А что гномам оставалось делать?! — заступился за сородичей Буркст. — Жить как-то надо. Заговоренные мечи и кольчуги экономически невыгодны. Работы с ними много, а спросом они не пользуются. Приходится заниматься ширпотребом для обывателей и сувенирами для туристов. Такое и гоблины выковать могут.

Начиналось, как это обычно случалось у Мичиграна, неплохо. И шкуру дракона разделили, и принцессу спихнули рыцарю, и сокровища, по честному — ровно на три части. А потом оказалось, что нет подходящего оружия, чтобы сразиться с драконом.

"Вот и хорошо, — подумал Мичигран. — Я и не рвался в эту битву. А без правой лапы дракона вполне обойдусь. Раньше обходился и сейчас обойдусь. Если щедрый рыцарь Калант подарит мне одну из своих пуговиц, этого может хватить на неделю. А там видно будет. Возможно встретится благородный рыцарь, у которого кроме пуговиц есть и монеты".

Буркст насупился. Отступать от задуманного он не хотел и не мог. У него было указание Координатора Ордена, их пресветлости Хоанга: сопровождать рыцаря и помочь ему убить дракона. Их пресветлость не сомневался, что рыцарь победит, так пристало ли сомневаться монаху?!

— Святой драконоборец, дважды рожденный Фестоний сокрушал драконов простой дубиной, — напомнил Буркст. — Если будет на то его добрая воля, то благородный рыцарь Калант победит нечисть и обычным мечом.

У Каланта был воистину рыцарский характер.

— Да, я сражусь с драконом и уничтожу его своим славным мечем Калибуром! — подтвердил отважный юноша.

Его храбрости и настойчивости можно было позавидовать. Он опять энергично зашагал по комнате: из угла в угол, из угла в угол. Голос его уверенно гремел а шпоры уверенно звенели.

— Я спасу прекрасную принцессу из заточения и открою ей дорогу к счастью!

Мичигран понимал, что спорить одновременно с упрямым монахом и простодушным рыцарем бессмысленно. Но сражаться с драконом обычным оружием было не только бессмысленно но и смертельно опасно. Необходимо было уговорить вновь обретенных соратников, если и не отказаться от битвы, что судя по пылу рыцаря и настойчивости монаха было невозможно, то хоть отложить ее на неопределенное время.

— Я думаю, что святой Фестоний хорошо разбирается в том, как и чем надо убивать драконов, — промолвил маг и посмотрел на монаха.

— Конечно, кто же еще, если не он — сокрушитель драконов, — немедленно отозвался Буркст, не предполагая, куда пытается заманить его Мичигран.

— Вот я и думаю, — продолжил маг, — а не он ли, с самого начала, внушил вам мысль — запастись заговоренным оружием.

Против этого ни рыцарь, ни монах возразить не посмели.

— Но такого оружия у нас нет. А советы святого надо выполнять, — твердо заявил маг. — Все святые очень принципиальны, и если мы не выполним пожелания святого Фестония, и не запасемся, как он советует, нужным оружием, драконоборец помогать нам не станет. Без его покровительства, мы и дракона не одолеем и принцессу не спасем.

"И до золота не дотянемся", — подумал он.

— Да, — неохотно поддержал его монах, который тоже вспомнил о сокровищах в башне дракона.

Но рыцаря слова мага нисколько не смутили. Наоборот, они вызвали у Каланта новый прилив энергии.

— Ты правильно говоришь, Мичигран! И мы достанем нужное оружие! — уверенно заявил он. — Надо обследовать все частные хранилища, оружейные лавки, пообщаться с торговцами волшебным товаром...

— Волшебное оружие стоит очень дорого, — напомнил Мичигран.

— Торговцы — благородные люди. Они будут рады бескорыстно послужить доброму делу. А мы потом стократно вознаградим их сокровищами из башни дракона.

Ни маг, ни монах не верили в бескорыстность торговцев волшебным товаром, но спорить с рыцарем было сейчас невозможно.

— Надо искать. Принцесса ждет своего освободителя! Им буду я! Нас ничто не остановит!

Столько энтузиазма, столько уверенности было в словах рыцаря и в его голосе; столько решительности в каждом его движении; столько героического звона издавали его шпоры, что монах взбодрился.

— Да, мы непременно что-нибудь отыщем, — поддержал он Каланта. — Есть у меня несколько знакомых гномов, которые, в свое время, были знаменитыми мастерами. А гномы народ запасливый, возможно у них кое-что сохранилось. Надо с ними поговорить. К родственникам зайду, у меня здесь много родственников. Думаю, что-нибудь сумею раздобыть.

Он посмотрел на Мичиграна, ожидая, что скажет тот. Калант тоже уставился на мага.

Куда было деваться Мичиграну?

— Знаю я одну лавочку, в которой торгует старый пройдоха Гундор Лысый, — сообщил он. — Я его как-то выручил из большой беды, и меня он обманывать не станет. Поспрашиваю насчет амулетов. Поищу кое-какие волшебные средства. Вряд ли найдется что-то особенно крутое, и много не обещаю, но что-нибудь добуду. У него должно быть. Сейчас и загляну к нему. Только предстоят расходы. У пройдохи надежный товар, но и берет он недешево, а у меня... — маг похлопал ладонями по пустым карманам.

Отважный рыцарь, ни на мгновение на задумываясь, вынул из ножен кинжал и срезал две серебряные пуговицы со своего красивого камзола. Одну из них он отдал монаху, другую магу.

— Я тоже пройдусь по городу, поищу чего-нибудь подходящее, — сообщил он.

Глава четвертая.

После полудня все трое вернулись в жилище Каланта. Каждый принес то, что сумел добыть.

Буркст был настроен решительно. Перед его мысленным взором маячила куча золотых монет и драгоценных камней. Она ждала их в логове дракона. Ждала! В этом он не сомневался. Перед такой заманчивой целью не мог устоять ни один гном, такого случая не мог упустить ни один монах. А Буркст был одновременно и монахом и гномом.

Мичигран явился с двумя кувшинами пива, но был мрачен. Он никак не мог понять, что его дернуло связаться с простодушным рыцарем и хитрым монахом. Вроде и выпил он не особенно много. Во всяком случае, не столько, чтобы совершить такую непростительную глупость. Но он обещал участвовать в этом походе, и теперь придется держаться до конца, пока рыцарь не откажется от своей сумасбродной затеи. Или пока она не сорвется по какой-нибудь другой причине, на что маг очень надеялся.

А Калант был доволен. Он бодро вошел в комнату, напевая вполголоса нудную балладу о подвигах славного рыцаря Ганибега Длинные Руки. Глаза его блестели, шпоры лихо звенели. Камзол был распахнут и на нем сиротливо блестела одинокая пуговица, предсказывая что скоро для отряда наступят нелегкие времена. Но Каланта это нисколько не смущало. Он был доволен жизнью, доволен хорошей погодой, доволен своими приобретениями, доволен будущим. И, главное, доволен собой. Впереди были подвиги, огнедышащий дракон, бессмертная слава, и прекрасная принцесса. Самая прекрасная из всех прекрасных принцесс.

— Чего это вы такие мрачные?! — бодро окликнул он соратников. — В Геликсе давно не бывало такой прекрасной погоды. Солнце сияет, птицы поют, обещая нам славную битву!

Рыцарь швырнул в центр комнаты большой кожаный мешок. Судя по громкому стуку, в мешке находилось что-то тяжелое.

— С этим мы победим, друзья мои! — уверенно сообщил он.

— Не знаю, что лежит в мешке, — проворчал Буркст, разглядывая последнюю серебряную пуговицу на камзоле рыцаря, — но ты отдал за это слишком много. Готов поставить свои четки против овечьего хвоста: с тебя содрали втрое дороже, чем стоит все купленное тобой.

Мичигран тоже подумал, что благородного рыцаря нельзя было отпускать одного в опасное путешествие по купеческим лавкам, в которых сидят хитрые и опасные хищники. Оставшейся пуговицы вряд ли хватит, чтобы обеспечить себя всем необходимым для путешествия к башне дракона.

"Может быть это и к лучшему, — решил он. — Без запаса провизии мы никуда не поедем. Самый отчаянный рыцарь не тронется в путь без хорошего завтрака. А монах — тем более".

— Когда ты, святой отец, узнаешь, что я принес в этом мешке, то поймешь, насколько необдуманно высказался, — уверенно заявил рыцарь. — Считай, что четки уже мои, но я дарю их тебе. Я нашел благородного и бескорыстного купца. Он продал мне комплект: "Победи дракона!" за цену более низкую, чем купил его сам.

— Купец продает себе в убыток? О таком я никогда не слышал. Непременно покажи мне этого купца, я теперь стану покупать только у него, — в голосе Мичиграна было столько иронии, что ее заметил даже простодушный Калант.

— Напрасно ты плохо подумал о нем, — осудил рыцарь мага. — Купец сделал это, оценив всю важность нашего похода и из уважения ко мне лично. Знаете, друзья, слава нас опережает. Оказывается, купец немало слышал о моих подвигах. И весть о том, что мы идем спасать прекрасную принцессу уже дошла до него.

Мичиграну не хотелось обижать рыцаря и он промолчал. А Буркст нахмурился:

— От кого купец мог узнать? Я никому, ничего, не говорил, — он посмотрел на Мичиграна.

Мичигран пожал плечами. Он даже не посчитал нужным объяснять, что ни в коем случае не стал бы рассказывать кому-то об этом сомнительном предприятии и своем участии в нем.

— Значит кто-то другой рассказал ему. О моих подвигах известно всем. Знаете, однажды на кузницу, в которой мне перековывали славного Фамогуста напали три свирепых тролля. Кузнец испугался и трусливо сбежал. Тролли бросились к куче угля и стали жадно пожирать его. Меня они не заметили. Но я подобрал брошенный кузнецом молот и окликнул их... — Калант сделал несколько шагов и опустился на скамейку, ибо далее должен был последовать довольно длинный рассказ о том, как он сокрушил трех громадных троллей. А длинные истории удобней рассказывать сидя.

Секундной паузой и воспользовался Буркст.

— Мы знаем об этом твоем великом подвиге, — поторопился сообщить он.

— Конечно, об этом знают все, — не усомнился рыцарь. — Но для вас я могу рассказать о своей битве со свирепыми троллями еще раз. И уверяю, я не пропущу ни одной подробности.

Этого Мичигран и опасался.

— Подробности интересуют нас более всего, — заявил он. — Так не лучше ли сначала разобраться с тем, что мы сумели добыть, для грядущей битвы, а потом, свободные от забот, мы с братом Буркстом, выслушаем твой правдивый и занимательный рассказ о сражении со свирепыми троллями.

— Правильно, — согласился Калант. — Об этом сражении следует говорить в спокойной обстановке. Вот, — он показал пальцем на лежавший в центре комнаты кожаный мешок, — это и есть знаменитый комплект "Победи дракона!" Лучшее, что есть в нашем городе.

— Как зовут благородного купца, продавшего тебе комплект? — поинтересовался Буркст.

— Как зовут?... Я не спрашивал. — Калант задумался. — Но он называл какое-то очень простое имя... Кажется Булак... Или Зулак... Но это не важно. Он ведь не рыцарь, чтобы запоминать его имя. Просто купец. Важно, что комплект теперь у нас. Он хранился у купца долгие годы. Думаю, что комплект "Победи дракона!" дожидался именно меня, рыцаря, который должен сокрушить чудовище. К сожалению — комплект неполный. Но и то, что здесь имеется, поможет нам победить.

— Митриловый меч? — с надеждой спросил монах.

— Меча как раз не хватает. Но добрый, старый Калибур, который долгие годы верно служил моему благородному отцу, а до него деду, а до него прадеду, послужит и мне в этом славном деле. Здесь некоторые, другие очень нужные нам вещи.

— Конечно, конечно, — согласился Буркст. — Но и митриловый меч не помешал бы, — монах вынул четки и стал усердно перебирать шарики.

Мичигран тоже подумал, что с обычным мечем выходить на бой с драконом нет никакого смысла.

— Посмотрите, что мне удалось купить!

Калант развязал мешок, сунул в него руку и вынул одно из приобретенных сокровищ.

— Волшебный брусок для заточки митриловых мечей! — объявил он, показывая прямоугольный камень серого цвета. Такими камнями крестьяне обычно оттачивают лезвия кос. — Ну, как!? Впечатляет!?

На соратников камень впечатление не произвел. Ни особой радости, ни любопытства они не проявили. Нахальный купец всучил доверчивому рыцарю обычный точильный камень за немалую, очевидно, цену. Но Мичигран все-таки задал контрольный вопрос.

— Зачем нам этот точильный брусок, если у нас нет митрилового меча? — поинтересовался он.

— А если у нас такой меч появится, чем мы будем его точить?! — ответил ему каверзным вопросом рыцарь.

— Если появится, тогда конечно... — вынужден был согласиться маг.

— Не появится, — пробурчал монах.

— Если этот брусок не понадобится, — не унывал рыцарь, — мы продадим его. Он стоит очень дорого.

Буркст взял у Каланта камень, повертел его в руках, царапнул толстым ногтем, понюхал. Потом положил камень к ногам рыцаря.

— Дай мне адрес этого купца, — попросил монах. — Надо будет наведаться к нему.

— Хочешь поискать там еще что-нибудь для борьбы с драконами, — догадался рыцарь. — Но там ничего стоящего не осталось. Обычные мечи, кинжалы, у нас все это есть.

— Я все-таки схожу к нему, — решил монах.

— Его лавку легко найти. Она находится недалеко от балагана, что на площади Тридцати трех Монахов Мучеников, — объяснил рыцарь. — Дверь выкрашена в яркий зеленый цвет а на вывеске написано: "Иностранные товары для отважных рыцарей. Полная гарантия до конца жизни". Все что в этом мешке — иностранного происхождения, — обнадеживающе сообщил он. — О качестве можно не сомневаться.

Калант снова опустил руку в мешок, пошарил там и вынул громадные очки с темными стеклами.

— А такое вы видели?!

Маг и монах откровенно признались, что такого они никогда не видели.

— Темные очки для моего боевого коня Фамогуста. Наш дракон ведь огнедышащий, — напомнил рыцарь, — а в этих очках, яркий огонь, что станет изрыгать чудовище во время битвы, не будет слепить глаза Фамогусту.

— Конь станет такое носить? — удивился маг.

— Он умный, он поймет, что с темными очками ему будет удобней.

— Знаю я твоего мерина. Он и вправду умный и темные очки носить не станет, — не согласился с рыцарем монах.

— Я велю ему. Конь рыцаря должен слушаться своего хозяина.

Сделав такое заявление Калант продолжил демонстрацию своих приобретений.

А Мичигран подумал, что неплохо бы отправиться с монахом и тоже побеседовать с купцом. Причем не обязательно забирать выманенные у простодушного рыцаря серебряные пуговицы. Раз они купцу так понравились пусть и остаются у его. Можно взять золотыми монетами.

— Специальная мазь для полировки доспехов! — Калант вынул из мешка большую круглую банку с пестрой этикеткой, на которой был изображен сияющий как солнце рыцарский шлем. — Делает их не только красивыми и блестящими, но и огнеупорными. Очень важно при битве с драконом иметь огнеупорные доспехи. Сертификат, знак качества, состав — все на этой этикетке.

— Алхимическая лаборатория Карака? — спросил маг.

— Да, здесь так и написано: "Алхимическая лаборатория Карака", — подтвердил Калант.

— Хлам... — Мичигран решил, что для всех будет лучше, если он станет говорить рыцарю горькую правду.

Калант обиженно пожал плечами и стал более сдержан.

— Нижняя челюсть хищной мангусты, уничтожившей восемнадцать ядовитых змей, помогает побеждать рептилий, — лаконично объявил он.

— Хлам, — снова уверенно произнес Мичигран, прежде чем Буркст успел открыть рот.

Не привыкший к подобной оценке своих действий рыцарь посмотрел на мага с раздражением.

— Купец клялся, что купил эту челюсть у великого волшебника на острове Маландоре.

— Врет... Такие челюсти продают туристам в лавке старого Олтуса по большой медной монете за штуку.

— Возможно ты ошибаешься, друг мой, — стараясь не обидеть мага сказал деликатный Калант. — Не можем же мы не верить опытному купцу, чья голова убелена благородной сединой.

Мичигран не стал спорить, не видел в этом смысла. Но подумал, что купец должен заплатить и за моральный ущерб, который он, в конечном итоге, причинил нравственным принципам рыцаря.

Калант, тем временем, извлек из мешка и торжественно поднял над головой большой блестящий щит. Маг и монах с изумлением уставились на очередное приобретение рыцаря. И было на что посмотреть: металлическая поверхность щита оказалась покрытой замысловатыми рунами, в центре его находилась прорезь для подглядывания за противником, по краям всего щита торчали большие и острые стальные шипы, а на внутренней поверхности крепились амортизаторы для смягчения сильных ударов.

— Что скажете!? — В голосе рыцаря звучало торжество, которое он и не пытался скрыть.

— Калант, — осторожно произнес Буркст, — Конечно, это хороший щит. Очень хороший. Прекрасный... Можно сказать, замечательный щит...

— Для защиты от вампиров, — закончил за него Мичигран.

— Купец клялся, что его выковали древние гномы для сражений с драконами! — не согласился с магом рыцарь. — Буркст, подтверди, это ведь работа вашего народа!

— Да, это старинная работа гномов, — подтвердил Буркст. — Но Мичигран прав: щит создан для сражений с вампирами.

— Ты это точно знаешь?

— Точней не бывает. Мой прадед, Колин Хитрые уши, был лучшим кузнецом в нашем клане. Он ненавидел вампиров и выковал щит для борьбы с ними. Все гномы знают об этом.

Рыцарь задумался. Но не на долго. Вскоре лицо его озарила радостная улыбка.

— Это прекрасно. Я чувствовал, что покупаю очень нужную вещь, только не мог до конца осознать ее предназначение. А ведь когда я выходил из лавки, надо мной пролетели два сизых голубя. Теперь все ясно. Это знак свыше! Он означает, что мне предназначено совершить два похода, два подвига. Буркст, расскажешь об этом знамении Координатору Геликской Обители, отцу Хоангу. Пусть он прикажет занести знамение в летопись. Как только закончим с драконом, отправимся воевать с вампирами! Приглашаю вас, друзья, участвовать и в этом походе. Мы объявим войну гнусным тварями и уничтожим их всех до единого.

Маг и монах промолчали. Рыцарь, естественно, оценил их скромность.

— Я понимаю, вы не находите слов, чтобы поблагодарить меня. И не надо благодарить. Я уверен — вы достойны сопровождать меня в этом славном деянии и займете почетное место в сражении с коварными кровопийцами.

Маг и монах воспользовались этим заявлением и благодарить рыцаря не стали.

Калант поднял кожаный мешок в котором принес свои трофеи, повернул его и встряхнул. На пол упали неизвестно как попавшие туда мелкие обрывки пергамента, тряпица, в которую ранее был завернут волшебный брусок для точки митриловых мечей, несколько небольших камешков и другой мусор, а среди него что-то светло-коричневое, напоминающее обломок засохшей ветки.

— Хороший кожаный мешок, он нам еще пригодится, — решил бережливый монах и взял мешок из рук Каланта.

— Это что такое? — Мичигран нагнулся, рассматривая обломок сухой ветки.

— Мусор, — рыцарь хотел пнуть обломок, но маг ловко подхватил его.

— Интересно... — Мичигран стал внимательно рассматривать находку. — А сколько твой благородный купец взял за это?

Рыцарь с недоумением посмотрел на мага:

— Этот мусор, — Калант все-таки пнул тряпицу, — видно пролежал в мешке не один год... Я не так прост, чтобы платить за какой-то хлам.

— Интересно... — повторил Мичигран... — Значит, лапка случайно оказалась в мешке. Купец-скавалыга, кажется, здорово просчитался.

Буркст заинтересовался, подошел к магу и стал рассматривать находку.

— Лапка ящерицы? — определил он. — А у нее пальчики так сложены, что получился самый настоящий кукиш, — удивился монах.

— Да, — подтвердил маг. — Это и есть самый настоящий кукиш трехрогой ящерицы Кзудры. Мичигран осторожно потер лапку пальцем, понюхал ее. — Очень ценный амулет.

— Что он нам дает, этот кукиш? — спросил монах.

— Непредвиденное.

— А если точней? — спросил рыцарь.

— Точней никто не знает. Просто, если кто-то держит в кармане кукиш трехрогой ящерицы Кзудры, в минуту смертельной опасности для него, случается непредвиденное.

— Что непредвиденное? — продолжал допытываться монах. — Хорошее для хозяина или плохое?

— Что может быть хуже смертельной опасности? — пожал плечами Мичигран.

— Потеря чести, тут же отозвался рыцарь.

— Конечно, — не стал возражать Мичигран. — Потеря чести, это самое ужасное, что может произойти. Но при этой угрозе кукиш Кзудры не срабатывает.

— А что происходит в минуту смертельной опасности? — не отставал Буркст.

— Что-то хорошее. Но что именно, предвидеть невозможно. Просто известно, что кукиш трехрогой ящерицы спасает владельца от смертельной опасности. Это очень редкий и очень дорогой амулет.

— Надо вернуть его хозяину, — не задумываясь решил благородный рыцарь.

— Сейчас все брошу и побегу возвращать старому жулику его сокровище, — заявил в свойственной ему манере маг. — А может быть нам стоит прибежать к нему втроем. Торжественно вручим, потом отпразднуем. Спорю, что купец даже не представляет себе, что это такое. Если бы он знал, то держал бы лапку в сундуке с громадным замком.

— Но это ведь чужая вещь, я не могу ее оставить у себя, — не унимался рыцарь, — она попала к нам по ошибке и мы обязаны ее вернуть.

— Непременно вернем, — вмешался монах. — Здесь и спорить не о чем. Как только возвратимся, после победы над драконом, непременно вернем.

— Святой отец, ты уверен, что мы имеем право оставить пока лапку ящерицы у себя? — спросил рыцарь.

— Я думаю, что амулет оказался в мешке благодаря содействию святого драконоборца, дважды рожденного Фестония, — прибег монах к приему, который уже успешно использовал однажды Мичигран. — Это знак, что он благословляет нас на святое дело. Лапка ящерицы поможет нам сразить дракона. А после победы мы вернем кукиш купцу, да еще заплатим ему за аренду.

— Хорошо, — вынужден был согласиться рыцарь. — С авторитетным мнением святого драконоборца, дважды рожденного Фестония он спорить не мог. А где ее надо держать?

— В кармане, — объяснил маг. — Только в кармане. Ты сражаешься, а когда наступает смертельная опасность, кукиш приходит тебе на выручку. Есть даже такая поговорка: "Держать кукиш в кармане". Это поговорка имеет глубокий смысл. Она произошла благодаря чудесному спасению тех, кто держал в своем кармане кукиш Трехрогой ящерицы Кзудры.

— Как это происходит, что ящерица складывает свои пальчики в кукиш? — заинтересовался монах.

— Очень просто, — стал рассказывать маг. — Когда наступают на хвост обычной ящерице, она трусливо отбрасывает свой хвост и спасается бегством. А Трехрогая Кзудра, маленькое беззащитное но бесстрашное существо, ведет себя совершенно иначе. Характер у нее независимый и вздорный. Ей непременно надо продемонстрировать свое презрение врагу. Когда Кзудру хватают за хвост, она вытягивает переднюю лапку и показывает насильнику кукиш. Если в этот момент не растеряться и отрубить лапку, она превращается в волшебный амулет.

— Отважная малявка! — оценил Кзудру благородный рыцарь. — Такое поведение делает ей честь.

— Да, можно сказать, что она с презрением относиться к своим врагам, — согласился маг.

— Но несчастная ящерица остается без лапки, — пожалел Кзудру Калант.

— Почему же, через некоторое время у нее отрастает новая лапка, не хуже прежней. Возьми эту лапку, благородный рыцарь, держи кукиш постоянно в кармане и пусть он сопутствует тебе в славных подвигах.

Рыцарь принял от мага лапку с кукишем и бережно уложил ее в нагрудный карман камзола.

— Когда вернемся, мы непременно возвратим владельцу волшебный амулет, созданный этой отважной малявкой, — заявил он. — А теперь, мой славный Буркст, показывай, что сумел приобрести ты?

Буркст не торопился. Он разгладил складки своего балахона, поправил подпояску, пригладил бородку и коротко откашлялся.

— Я побывал у старых гномов. Один из них мой родной дед по материнской линии, его зовут Клинкт Большая чаша. Он глава богатого и многочисленного клана Клинктов в Геликсе. У него еще сохранились некоторые древние изделия нашего народа, — с гордостью сообщил Буркст. — За вполне умеренную плату он уступил мне кое-что из фамильных сокровищ.

Выдав такое предисловие к своему рассказу, Буркст замолчал, дожидаясь когда его станут расспрашивать. И по этому молчанию можно было понять, что добыл монах что-то очень важное.

Калант не выдержал.

— Рассказывай, мой славный Буркст, обрадуй нас, — поторопил он гнома.

— Прежде всего — вот это, — обрадовал рыцаря монах, извлекая из-за пазухи небольшую шапочку серого войлока, макушка которой была густо прошита толстыми голубыми и розовыми нитями. Такие же голубые и розовые нити опускались по краям головного убора. На конце каждой их них висел небольшой, размером с горошину блестящий шарик выточенный из горного хрусталя.

Если рыцарь и обрадовался, то сделал он это очень незаметно. А Мичигран едва смог сдержать улыбку.

— Головной убор невесты у гномов? — как можно серьезней спросил он.

Буркст с укоризной посмотрел на мага.

— Часть головного убора рыцаря. Когда-то гномы изготовили больше тридцати таких шапочек. Но эта, кажется, единственная, которая дошла до нас, из прежних славных времен.

— Это надевают на голову? — усомнился рыцарь. — Она волшебная?

— Волшебней не бывает, — заверил монах. В давние времена ее носил славный рыцарь-гном по прозвищу Тяжелый Топор, и совершил в ней немало славных подвигов.

— Наверно, в очень давние времена? — подсказал Мичигран, который не мог вспомнить ни одного славного подвига, который совершил бы какой-нибудь рыцарь-гном.

— Да, это было в те далекие времена, когда гномы жили в Граничных горах, добывали руду и ковали волшебное оружие, — с удовольствием стал рассказывать Буркст. — Самые отважные из них стали рыцарями. Рыцари-гномы дали обет очистить горы от заносчивых драконов, коварных саламандр и хитрых змееголовов. Одним из самых отважным среди них был мой предок, рыцарь Тяжелый Топор. Однажды Тяжелый Топор отправился в далекое странствие, намереваясь пересечь Граничные горы и выйти к северным землям, где живут трехногие и одноглазые существа, которые одеваются во все черное. Он был, как раз, в этой шапочке, — гном приподнял шапочку за макушку и шарики из горного хрусталя дружно закачались, — когда путь ему преградил громадный огнедышащий дракон, стерегущий проход в ущелье Прохладного Отрога. Это был могучий и опытный дракон, побывавший в многих сражениях. Морда хищника была покрыта ужасными шрамами, на голове не хватало правого уха, отрубленного в какой-то схватке, а на левой лапе не хватало большого когтя. Отважный рыцарь вызвал дракона на честный поединок и они стали сражаться. Горы содрогались от могучих ударов гнома, скалы плавились от горячего пламени, которое извергал дракон. Звери в ужасе бежали из этих мест, птицы бросили свои гнезда и скрылись, спасая жизнь, муравьи и жуки зарылись в землю, и даже цветы сомкнули свои лепестки. Славный рыцарь и коварный дракон сражались три дня и три ночи, но силы были равны и никто из них не мог победить.

Монах сделал паузу, подогревая интерес слушателей.

— Надо было заключить временное перемирие, отдохнуть, набраться сил и продолжить сражение, — подсказал рыцарь.

— Так они и сделали, — продолжил рассказ монах. — После небольшого отдыха они сражались еще три дня и три ночи. Дракон опалил всю шерсть на правом боку верного коня рыцаря, а отважный рыцарь сумел отрубить дракону еще одно ухо. Но никто из них не мог победить, ибо силы были равны. Тогда рыцарь Тяжелый Топор призвал на помощь святого драконоборца, дважды рожденного Фестония. И сразу почувствовал, что силы его утроились. Он снова напал на дракона и загнал его в теснину. Затем, ударами своего волшебного меча Гелимера, рыцарь обрушил скалы, и закрыл проход в нее. А свой волшебный меч он вонзил в большой красный камень лежащий поперек входа в ущелье Прохладного Отрога, чтобы дракон не смог оттуда выйти.

— Отважный у тебя был предок, — высоко оценил действия Тяжелого Топора Калант, и с уважением посмотрел на гнома, оделяя его частью славы, дальнего предка.

— Все как в хорошей сказке... — начал было Мичигран, но удержался и не сказал, что он думает о сражении гнома с драконом.

— Я понимаю, это звучит, как легенда, но все было именно так, — заверил его монах. — Свидетельство этому то, что вот уже двести лет гномы нашего рода рассказывают своим потомкам о славной битве в которой рыцарь Тяжелый Топор победил громадного дракона, охранявшего ущелье Прохладного Отрога в Граничных Горах.

Мичигран все равно не поверил. Он знал, что гномы всегда любили приврать. И не видел необходимости исключать из их числа ни Буркста, ни его родственников.

А Калант поверил.

— Это прекрасно! — обрадовался он. — Ты не представляешь, Буркст, какую прекрасную мысль ты мне подал. Друзья мои, наша основная проблема решена. Мы немедленно отправляемся в ущелье Прохладного Отрога и берем волшебный меч, который оставил там славный рыцарь Тяжелый Топор, — объявил он. — С этим мечом мы войдем в само ущелье, сокрушим сидящего в нем дракона, а потом отправимся освобождать золотоволосую принцессу, изнывающую в заточении.

— По-моему не стоит отвлекаться, — попытался удержать рыцаря от нового приключения Мичигран, для которого и одного дракона было более чем достаточно. — Нам совершенно не нужен этот отвратительный, безухий дракон у которого морда покрыта ужасными шрамами. Мы решили освободить принцессу, давайте этим и будем заниматься.

— Мы и не станем отвлекаться, — объяснил рыцарь. — Просто завернем ненадолго к Граничным Горам, чтобы взять Гелимер, волшебный меч Тяжелого Топора. Это не займет у нас много времени. Но надо будет непременно уничтожить сидящего там свирепого дракона. Ведь когда мы заберем меч, он сумеет выйти из ущелья, а этого я допустить не могу.

— Горы отсюда далеко, — напомнил Мичигран, — и пока мы доберемся до них, пройдет не один день. А прекрасная принцесса все это время будет страдать и ждать тебя, — нажал он на слабое место рыцаря. — Это жестоко.

— Хотелось бы взять волшебный меч, — тон Каланта был уже менее решителен.

— Это невозможно, — прервал спор Буркст.

— Почему? — удивился рыцарь.

— Никто не знает где находится ущелье Прохладного Отрога, — объяснил монах. — После того, как славный рыцарь-гном по прозвищу Тяжелый Топор совершил свой подвиг, другие рыцари двести лет искали это ущелье, чтобы забрать оттуда волшебный меч Гелимер, но не нашли. Ущелье исчезло. Это проделки какого-то коварного и злого волшебника.

— Жаль, — с досадой промолвил Калант. — Я с удовольствием сразился бы с этим громадным драконом.

— Да, да, очень жаль, — лицемерно поддержал его Мичигран. — А зачем нужна эта странная шапочка? — спросил он монаха.

— Когда дракон извергает всеопаляющее пламя, шапочка остужает голову рыцаря, а это помогает ему думать.

Калант принял у монаха шапочку, повертел ее, разглядывая, затем пристроил на голову. Принадлежавшая когда-то небольшому гному шапчонка, едва прикрыла макушку рыцаря. А свисающие на рыцарские кудри голубые и розовые нити с хрустальными шариками, делали славного воина похожим на шута из балагана. Мичигран не удержался и рассмеялся.

— Не вижу ничего смешного, — посчитал необходимым защитить рыцаря монах, который с трудом удержался от улыбки.

— Да, я чувствую что в этой шапочке имеются сильные магические линии, — одобрил головной убор Калант, но поспешно снял его. — Так ты говоришь, что рыцарь Тяжелый Топор надевал эту шапочку перед каждой битвой с драконом?

— Непременно, — заверил тот — И в каждой битве он побеждал своих врагов.

— Я тоже буду надевать ее перед битвой с каждым драконом, — решил Калант. — Чем ты еще порадуешь нас, мой верный Буркст?

Буркст довольно усмехнулся, снова сунул руку за пазуху и вынул что-то черное, очень похожее на крупный плоский камень.

— Еще один брусок для точки волшебного митрилового меча? — не удержался Мичигран. — Мне казалось, что одного точильного бруска нам вполне достаточно.

Монах смерил мага презрительным взглядом.

— Это волшебный хлебец, который испекли мудрецы нашего народа. Секрет его изготовления потерян много лет тому назад. Но мой дед, Клинкт Большая чаша, сберег этот хлебец, который достался ему от прадеда.

— Хм... Знаменитый гномий хлебец? Я слышал о таком, но cчитал, что это выдумки. А из чего его изготавливают, из молотых камней? — спросил Мичигран. И удостоился еще одного презрительного взгляда.

— Секрет его изготовления, как я уже сказал, давно утерян, — стал рассказывать гном, рыцарю, стараясь не смотреть на Мичиграна. — Известно немногое. Для того, чтобы испечь такой хлебец необходимы выращенные в подземелье, в полной темноте, зерна черной чечевицы, которые бородатая женщина должна размолоть вручную на плоском камне красного гранита; муку надо замесить собранной на рассвете с листьев трехлетнего хрена живительной росой. Ну, и кое-какие добавки: немного личинок черного ядовитого паука, немного сушеной лягушечьей икры, немного слюны бешенного вепря, немного сажи из корней дуба, сгоревшего от удара молнии, а еще двенадцать маковых зерен и двенадцать пар передних лапок черной сороконожки.

— Почему по двенадцать? — спросил внимательно слушавший секрет изготовления волшебного гномьего хлебца рыцарь.

— Так ведь в году двенадцать месяцев, — объяснил Буркст. — Чтобы волшебная сила сохранялась весь год.

— Понятно... А еще чего?

— Еще какие-то добавки, о которых никто уже не помнит, — продолжил гном. — А печь хлебец должен хромой на правую ногу столетний гном, в семьдесят седьмой день високосного года, на углях костра из ста семидесяти ясеневых веток. И охранять его должны сто гномов, не сделавшие в эти сутки ни одного глотка пива.

— Сто гномов и ни одного глотка пива!? — усомнился маг. — Неужели такое бывает?

— Вот он, — кивнул гном на хлебец, как доказательство, что такое бывает.

— Его можно есть? — с сомнением спросил Калант.

— Рыцарь перед боем откусывает маленький кусочек хлебца. Это удесятеряет его силы и снимает усталость. Только благодаря такому хлебцу славный рыцарь Тяжелый Топор смог беспрерывно три дня и три ночи сражаться с драконом ущелья Прохладного Отрога.

— Покажи-ка, — Мичигран взял из рук монаха хлебец и постучал по нему костяшками пальцев. Звук раздался такой, как будто он стучал по камню. — Да, сделано на совесть. И рыцарю удавалось откусить от него?

— Конечно. Посмотри, вот здесь не хватает кусочка, — указал гном на небольшую выщерблину на краю хлебца. — И вот здесь, и здесь тоже... Это следы зубов Тяжелого Топора. Перед битвой с драконом Калант откусит кусочек хлебца и станет неутомимым.

— Берем! — решил Калант.

— Берем, — с легкостью согласился Мичигран. Откусывать от твердого как гранит хлебца предстояло не ему, а рыцарю.

— Я принес еще кое-что... — Буркст, скромно опустил глаза и замолчал.

— Ого! — сказал Мичигран. — Что-то я давно не видел такого скромного монаха. — Ну-ка, выкладывай, святой отец! Чувствую, что ты принес что-то очень важное.

— Пусть это будет моим небольшим вкладом в победу над драконом, которую наш славный рыцарь скоро одержит.

Монах опять запустил руку за пазуху и вынул оттуда что-то завернутое в белую холстину. Он бережно, как будто в свертке было что-то хрупкое, положил его на стол и неторопливо развернул материю.

На куске белого холста сиял розовым, проникающим откуда-то изнутри, сетом, большой, величиной с человеческую ладонь, ромбовидной формы кристалл.

— Это что такое? — спросил Калант.

Буркст не ответил. Он сложил руки на животике и наблюдал за своими соратниками. Лицо монаха выглядело спокойным, даже равнодушным, но глазки торжествующе блестели.

— Очень красиво, — оценил кристалл Калант. — Но зачем он нам?

— Это Мультифрит, — негромко и скромно, как приличествует постоянно укрощающим свою гордыню монахам, сообщил Буркст. Он помолчал немного, наблюдая за изменившимися лицами мага и рыцаря, и так же негромко повторил: — Мультифрит.

— Мультифрит! — обрадовался Калант. Рыцарь верил всему, о чем ему говорили.

— Не может быть, — не поверил Мичигран. В магию Мичигран верил, а в чудеса — нет.

— Мультифрит. Можете быть уверены, самый настоящий Мультифрит, — Буркст не выдержал и сбросил маску равнодушия. Лицо его расплылось в улыбке. В такой широкой улыбке, что в ней, кажется, приняли участие не только губы и глаза, но, даже, нос и уши. — Мои предки берегли его, многие годы передавали из рук в руки. И вот, — монах осторожно дотронулся указательным пальцем до кристалла. — Видите, все как положено: и размер, и форма ромба, и льющийся изнутри кристалла свет. Подделать такое невозможно.

Мичигран тоже осторожно дотронулся пальцем до Мультифрита.

— Не думал, что он существует, — признался маг. — Но форма, и этот свет...

— Это Мультифрит! — в третий раз объявил Буркст, на этот раз не скрывая своего торжества.

Буркст принес Мультифрит, кристалл настолько таинственный, что в существование его почти никто не верил. Кристалл, о котором можно было услышать только в самых старых легендах. Да и в легендах о нем говорили по-разному. В одних — что кристалл этот случайно уронили боги, в других что его изготовили могущественные волшебники, в третьих, что его создала сама Земля, вложив в этот кристалл часть своей силы. Но все легенды сходились в одном: Мультифрит обладает волшебными свойствами. Он останавливает кровотечение, заживляет ткани и сращивает кости. Мультифрит неразрушим, его острием можно пробить толстую шкуру дракона и убить его. Внешних признаков у Мультифрита было всего два: он имел правильную ромбоидальную форму, был неразрушим и светился мягким розоватым светом, льющимся откуда-то изнутри кристалла.

— Прекрасный наконечник для моего копья! — Калант поверил в Мультифрит сразу, окончательно и безоговорочно. Он взял кристалл в руки, прикидывая, как его укрепить на древке. — Этим копьем я убью дракона.

— А ведь ты не мог его купить, ты его стащил! — Мичигран с восхищением уставился на гнома. — Буркст, все воры славного города Геликса — ничтожества, по сравнению с тобой!

Монах довольно улыбался. А Калант, услышав такое, растерялся.

— Ты?.. Ты?.. — рыцарь не решался спросить Буркста, как к нему попал кристалл.

— Верно, я не мог его купить, — монах был совершенно спокоен. — Ни у кого нет столько золота, чтобы он мог купить кристалл Мультифрита.

Калант жалобно смотрел на монаха. Рыцарь не мог взять украденный кристалл, но и не мог отдать его.

— Я не имею права пользоваться оружием добытым преступным путем, — выдавил, наконец, рыцарь.

Он с сожалением посмотрел на сокровище, и нашел все-таки в себе силу положить его обратно на холстину.

— Вот ты о чем... — Буркст усмехнулся. — Нет, устав нашей Обители не разрешает нам совершать неугодные святому драконоборцу, дважды рожденному Фестонию поступки. Мой дед, Клинкт Большая чаша, питает ненависть к драконам и дал нам этот кристалл только на одну битву. С условием, что после победы мы принесем его обратно. Я поклялся, что мы вернем кристалл.

— М-да, — только и смог сказать Мичигран. — Настоящее чудо. Ни один маг не смог бы совершить такое.

Калант не стал ничего говорить, зачарованный светящимся камнем, рыцарь снова взял его в руки, глядел на кристалл, и не мог наглядеться.

— Все? — больше ты ничего не принес? — спросил Мичигран.

— Больше ничего, достойного нашего рыцаря я не нашел, — с приличествующей ему скромностью ответил монах.

После того, как появился кристалл, Калант и спрашивать не стал Мичиграна, с какой добычей явился тот. Какое бы чудо ни принес маг, оно было слишком малозначимым по сравнению с кристаллом Мультифрита. А зря, маг явился тоже не с пустыми руками. И еще неизвестно было что сможет больше помочь рыцарю в битве с драконом, легендарный кристалл или волшебные средства, которые припас маг.

— Вас, конечно, интересует, что принес я, — Мичигран не стал дожидаться, пока его станут расспрашивать. Он распахнул мантию. Калант и Буркст с удивлением увидели, что изнутри мантия мага имеет множество маленьких карманчиков. Большинство из них были пусты, но из некоторых выглядывали горлышки маленьких бутылочек. — Кое-какие волшебные средства, — объяснил маг, запахивая мантию. — Тоже для непредвиденных случаев. Но они будут действовать вполне предсказуемо.

Калант даже не посмотрел в его сторону, он любовался кристаллом Мультифрита.

А Буркст заинтересовался. Одно из правил святого братства, к которому он принадлежал требовало: "Не умничай. Вглядывайся во все, слушай все, запоминай все. А святой драконоборец, дважды рожденный Фестоний сам разберется, что нужно Ордену, а что ему не нужно".

— Какие волшебные средства ты принес и как они будут действовать? — проявил профессиональное любопытство монах.

— Об этом говорить пока не следует, можем нарушить силу заклинаний. Как только потребуется пустим их в ход. Гарантия успешного действия — сто процентов.

— Много ли волшебства может поместиться в этих небольших сосудах? — острые глазки монаха приметили и количество бутылочек и их размеры.

— В каждом ровно столько, сколько потребуется для того, чтобы оказать посильную помощь нашему рыцарю, — не пожелал вдаваться в подробности Мичигран.

— Чиста ли в них магия, сын мой, не претит ли она богобоязненным помыслам братьев Ордена святого драконоборца, дважды рожденного Фестония?

— Чиста, святой отец. Если у тебя есть связь со своим небесным покровителем, можешь спокойно передать ему, что магия в этих сосудах чиста, как капля утренней росы на молодой траве.

Глава пятая.

Хорошая у Каланта появилась идея — укрепить кристалл Мультифрита на кончике копья. И тогда дракона не спасет даже толстая и крепкая, как камень, шкура.

Оставалось, всего лишь, воплотить идею рыцаря в жизнь. Вначале они спилили тонкий конец боевого копья, увенчанный острым стальным шипом, потом стали прилаживать к этому месту Мультифрит, имеющий форму ромба с очень острыми верхним и нижним углами. Но, несмотря на энтузиазм рыцаря, старания мага и упорство монаха, кристалл не хотел держаться на кончике копья. С хорошими идеями так случается нередко.

— Попробуем сделать немного по-другому, — решил Калант, после четвертой неудачной попытки. — Пусть Мичигран закрепит копье, Буркст придерживает Мультифрит а я стану нажимать на кристалл.

Мичигран намертво зажал копье, и упер толстый его конец в угол комнаты, Буркст приставил нижний острый конец Мультифрита к вершине древка и прижал его двумя руками, а Калант приготовился надавить на ромбовидный кристалл так, чтобы его острый нижний конец вошел в вершину древка.

— Приготовились!

— Я готов, — доложил Мичигран.

— И я тоже,— сообщил Буркст.

— Начали! — скомандовал Калант.

— Начали... — эхом отозвались монах и маг.

Калант нажал на кристалл, но острый конец Мультифрита в твердое дерево копья не входил.

— Его шевелить надо, пошевеливать, тогда пойдет, — предложил Мичигран.

— Правильно, — согласился рыцарь. — Буркст, пошевеливай! А я буду нажимать.

Кристалл не шел.

Рыцарь разочарованно вздохнул. Монах вытер рукавом балахона выступивший на лбу пот. Мичигран в который уж раз стал размышлять, над тем, каким глупцом он оказался, что вляпался в эту историю.

— А если его заклинанием приживить к копью, — предложил рыцарь. — Можно такое сделать?

— Вообще-то можно, — не раздумывая сообщил маг. — Есть у меня одно неплохое заклинание... Разбитые кувшины для пива склеивает намертво. Они еще крепче становятся... Хотя нет... Не пойдет, — возразил он сам себе, — это же Мультифрит...

— Ну и что? — рыцарю очень хотелось поскорей получить копье с наконечником из волшебного кристалла. — Главное — чтобы крепко держался.

— Мультифрит — магический кристалл, а применять магию к магическому нельзя, — окончательно похоронил идею маг. — Что-то скверное может получиться. Или кристалл потеряет свои качества, или... Знаете, он ведь и рассыпаться может. А если Мультифрит рассыплется, из него выйдет сила, что в нем храниться. Она разнесет нас на мелкие части вместе с этим домиком. Нет, не пойдет.

Посидели молча, размышляя, как укрепить кристалл на кончике копья.

— Давайте попробуем вбить его в древко молотком, — предложил Мичигран. — Должно получиться.

— Хорошая идея! — обрадовался Калант. — Мичигран, держи копье, Буркст — держи кристалл. Сейчас мы его... аккуратненько...

Буркст и Мичигран держали, Калант аккуратненько стал бить молотком по кристаллу.

И пошло... После нескольких легких ударов, нижний, острый конец ромба, стал входить в древко копья.

— Буркст, двумя руками, двумя руками... — не скупился на указания Калант. — Мичигран у тебя копье шатается, держи крепче! Буркст — держи ровно! Мичигран — крепче!

Буркст старался держать крепко и ровно. Мичигран изо всех сил сжимал копье. Калант бил по кристаллу.

— Пошло, пошло... Молодцы, — похваливал помощников Калант.

— Можно бить сильней, — предложил Мичигран. — Мультифрит выдержит.

— И это верно! Кристалл выдержит... — подтвердил рыцарь. — Сейчас ударим посильней. Буркст, не дергайся, держи крепче.

— Держу я. Ты бей. И смотри, по пальцу не стукни.

— Не беспокойся, стукну туда, куда надо.

Рыцарь взмахнул молотком и опустил его на палец монаха.

— Ой-ой-ой!.. — взвопил Буркст. Он выпустил кристалл и резво отпрыгнул в сторону, будто опасался еще одного удара. — Ты куда смотришь! — обрушился он на рыцаря. — Куда смотришь!? Что ты сделал с моим пальцем!? — Гном ткнул правую руку под нос Каланту. Указательный палец, прямо на глазах, краснел и разбухал. — А-а-а! Как больно...

— Кто-то подтолкнул мою руку!? — рыцарь оглянулся.

— Некому тебя подталкивать, — возмутился монах неудачной попыткой рыцаря оправдать свою неуклюжесть.

В комнате, кроме их троих, никого не было.

— Значит ты плохо держал, вот молоток и соскользнул, — нашелся рыцарь.

Может быть монах и согласился бы с этим, если бы палец не болел так сильно.

— Я — плохо держал!? Это у тебя кривые руки! Ты не умеешь работать молотком! Рыцарь называется!

— Я не умею работать молотком!? — возмутился Калант. Ему было жалко монаха, но он совершенно не чувствовал себя виноватым. — Я вбиваю в деревянную плаху любой гвоздь тремя ударами, без единого промаха. Я, если хочешь знать, однажды сам подковал Фамогуста. Все четыре подковы!

Сообщение рыцаря о том, что он однажды подковал своего мерина не уменьшило боль в пальце и не внесло спокойствие в страдающую душу монаха.

— Ты изуродовал мой палец! — он опять ткнул правую руку под нос рыцарю. Указательный палец за короткое время стал чуть ли не вдвое толще.

— Не надо нервничать, — в отличие от монаха, рыцарь был совершенно спокоен. — Возьми себя в руки, Буркст. Сейчас мы тебя вылечим. У нас есть кристалл волшебного Мультифрита. Приложи к нему палец и все пройдет, — посоветовал он.

Буркст еще раз сердито посмотрел на Каланта.

— Да простит мою несдержанность святой драконоборец, дважды рожденный Фестоний, — смиренно промолвил коротышка. Он последовал совету рыцаря и осторожно приложил палец к светящемуся, испускающему волшебные лучи кристаллу.

— Сейчас все пройдет, — продолжал успокаивать его Калант. — Не надо нервничать из-за мелочей.

— Мой палец — это не мелочь, — не согласился монах. — Мне больно. И ничего не проходит.

— Потерпи немного.

Монах потерпел немного, потом, по просьбе рыцаря — еще немного потерпел. Палец болел по-прежнему, а опухоль не только не спадала, но, кажется, еще и увеличилась. На пальце монаха теперь преобладали не розовые тона, как раньше, а ярко-красные и темно-синие.

— А ведь должно помочь, — удивился Калант. — Мультифрит заживляет раны и исцеляет. Об этом всем хорошо известно.

— Странно, — согласился с ним маг. — Во всех легендах Мультифрит исцеляет самые страшные раны. Ты прижми палец покрепче, — посоветовал он монаху.

— А я что делаю! — огрызнулся Буркст.

— Может быть ушиб слишком легкий и его недостаточно, чтобы привести кристалл в действие, — задумался Калант. — Вот если бы у тебя была сломана кость и не пальца, а руки...

— Ушиб не легкий, — не согласился Буркст. — У меня тяжелый ушиб. Ты... — монах удержался и не сказал рыцарю ничего из того, что хотелось сказать, но посмотрел на него очень выразительно. — Ты ударил по пальцу изо всей силы.

— Я бил по кристаллу! — рассердился рыцарь, которому надоело оправдываться. — А ты дергался, вот и получил по пальцу. Когда я подковывал Фамогуста, он стоял спокойно, не дергался. И я ни разу не промахнулся. А ты дергался, так что сам виноват.

— Он распух еще больше и болит, — продолжал жаловаться монах. — А кристалл не помогает. Может быть это не Мультифрит?

— Самый настоящий Мультифрит, — подтвердил подлинность кристалла Мичигран. — Я чувствую его магические линии. И я, кажется, понял почему он не помогает. Он исцеляет от ран нанесенных оружием: мечом, копьем, секирой, кинжалом или палицей. Но ни в одной легенде не сказано, что Мультифрит исцеляет от ударов молотка. Волшебники, создавшие его, не предвидели такой необходимости. Молоток не оружие.

— Да, так оно и есть, — поддержал мага рыцарь. — Молоток не оружие и исцеление от его ударов не предусмотрели. Буркст, я уверен, что если мы сделаем на твоем пальце хороший надрез кинжалом или ударим по нему мечом, кристалл моментально исцелит его.

— Не надо! — отказался Буркст.

— Ты не понимаешь, насколько тебе повезло, — стал уговаривать монаха Калант. — Какое-то мгновение тебе будет больно и придется потерпеть, но потом произойдет самое настоящее исцеление. Это будет, наверно, первое исцеление Мультифритом за последние сто, или двести лет.

Конечно, после исцеления Буркст стал бы в Геликсе личностью знаменитой да и Обители, с чудесным исцелением одного из ее монахов, прибавилось бы славы. Если бы здесь сейчас находился Координатор Ордена, их пресветлость Хоанг, он наверно заставил бы Буркста пострадать а затем исцелиться во славу святого драконоборца, дважды рожденного Фестония. Но Координатора рядом не было.

— Нет! — решительно отверг Буркст предложение Каланта.

— Давай-ка, я попробую тебя полечить, — предложил Мичигран.

— Нет! — уперся монах. — Я сейчас пойду к лекарю. Но мне нечем ему заплатить. Дай мне пуговицу, — попросил он Каланта.

Последняя серебряная пуговица с камзола рыцаря могла уплыть к неведомому лекарю. Этого Мичигран допустить не мог.

— Есть у меня одно неплохое заклинание, оно и опухоль снимет, и боль, — предложил маг. — Минутное дело и ты снова здоров.

— Резать не будешь? — подозрительно посмотрел на него монах.

— Резать не буду, — успокоил его маг. — Просто короткое и очень действенное заклинание.

— Давай, — согласился Буркст.— Но ни колоть палец, ни рубить его, я не дам.

— Закрой глаза, — потребовал маг.

Буркст недоверчиво посмотрел на него. Не то, чтобы он совсем не доверял магу, просто он хотел быть уверенным, что тот не сделает пальцу ничего плохого.

— Если ты не будешь смотреть, заклинание подействует сильней и быстрей, — объяснил Мичигран.

— Обманешь — убью! — предупредил монах. Он еще раз сердито посмотрел на мага и закрыл глаза.

Заклинание, действительно, оказалось простым и коротким. Мичигран сказал несколько фраз, сделал несколько пассов, затем дотронулся до пальца гнома верхушкой посоха. Синева и краснота на пальце стали блекнуть, потом начала опадать и опухоль.

— Можешь открыть глаза, — разрешил Мичигран.

Буркст открыл глаза и уставился на палец. Тот постепенно принимал свой обычный вид. Монах пошевелил им, потом осторожно согнул и разогнул. Никакой боли он не почувствовал. Ощупал палец — и снова никакой боли. К этому времени опухоль исчезла и нормальный цвет кожи восстановился.

— А ты, оказывается, кое-что умеешь, — признал монах способности Мичиграна. — Мы могли бы взять тебя лекарем в святую Обитель. Если ты примешь обет.

— Обет нищеты? — полюбопытствовал Мичигран.

— Что ты, сын мой... Наш Орден ведет активный образ жизни. А чтобы сражаться с нечистью и побеждать ее надо хорошо питаться. Мы относимся к воинствующим Орденам, а не к нищенствующим.

— Какой же обет надо принять?

— Мне кажется, что не следует говорить об этом всуе, — решил монах. — Скажу только, что обет касается моральных устоев.

— Это мне не подходит, — не раздумывая отказался Мичигран.

— Почему?

— Мне не нравятся моральные устои, — коротко объяснил маг. — Я многие годы обхожусь без них и ни разу не пожалел. С этими устоями придется отказаться от многого того, что мне нравится.

— А исповедуешься ли ты, сын мой, отмаливаешь ли ты грехи свои? — поинтересовался монах.

— Когда успеваю, святой отец. Но грехов так много, а свободного времени так мало.

Обсуждение этого важного вопроса монаху и магу пришлось прервать, потому что вмешался рыцарь.

— Мы отвлеклись от нашего главного дела, — напомнил он. — Палец вылечили, теперь надо хорошо укрепить кристалл. Продолжим свою работу.

Мичигран снова упер толстый конец копья в угол комнаты. Калант потянулся за молотком.

— Нет! — остановил его Буркст. — Молотком пусть ударяет Мичигран.

— Почему это Мичигран? — обиделся рыцарь. — Я прекрасно владею молотком. Я однажды даже подковал...

— Знаю, ты однажды подковал Фамогуста. Все четыре подковы. Но я не мерин. И у меня не копыта а нежные пальцы. Пусть Мичигран ударяет молотком! — потребовал Буркст.

После того, как Мичигран вылечил монаху палец, Буркст проникся к магу доверием.

Сделали так, как предложил Буркст. Копье держал Калант, Буркст прижимал кристалл.

Мичиган ударил и Мультифрит еще немного вошел в древко копья.

— Так! — обрадовался Калант. — Еще раз.

Мичигран ударил еще раз.

— Пошире замахнись, — посоветовал Калант.

— И осторожней, — напомнил Буркст.

Мичигран размахнулся пошире и нижний конец кристалла глубже вошел в вершину древка.

— Хорошо входит, ударь еще сильней! — потребовал Калант. — Кристалл выдержит.

Мичигран размахнулся, чтобы ударить сильней, но рука дрогнула, как будто кто-то легонько подтолкнул его под локоть. Молоток опустился на указательный палец монаха.

И случилось то, что должно было случиться: в то же мгновение спокойный, рассудительный и благочестивый монах куда-то исчез, вместо него в комнате появился дикий, разъяренный гном. Он выл от боли и гнева. Подняв правую руку с ушибленным пальцем, гном устремился в дальний угол комнаты и тут же вернулся оттуда с дубиной в левой руке.

— Если ты, бездарное подобие мага, порождение темных сил, растяпа, бездельник и пьяница, думаешь, что я левой рукой не сумею пробить твою дурацкую черепушку, то ты ошибаешься! — орал он, грозно размахивая дубиной.

Мичигран с великим трудом уворачивался от ударов, которые обрушились на него. Гном был прав. Он и левой рукой неплохо владел тяжелой дубиной и вполне мог испортить магу черепушку.

— Никто не может безнаказанно причинять боль своему ближнему! — ревел гном, стараясь достать мага дубиной. — Я переломаю тебе все кости!

— Я ударил тебя совершенно случайно, без всякого умысла, — пытался оправдаться маг, отступая под напором гнома.

— С умыслом! — не поверил монах. — И я научу тебе с почтением относиться к служителям святого Фестония!

Наконец Мичигран добрался до своего посоха, схватил его и облегченно вздохнул.

— Умерь свой пыл, отче, — посоветовал он. С конца посоха тут же сорвалась небольшая молния и пролетела над головой монаха. — Утихомирься и оставь в покое свою дубину.

Разъяренный гном не обратил внимания на молнию и постарался вышибить посох у Мичиграна из рук. Тому опять пришлось отступить.

— Да утихомирься ты, бешенный монах! — потребовал сохраняющий хладнокровие маг. — Остановись, иначе я опалю твои усы, ты потеряешь нюх и не сумеешь разыскать ни жбана пива, ни куска хорошо поджаренного мяса.

В подтверждении своих слов Мичигран пустил еще одну молнию, которая проплыла в угрожающей близости от усов монаха.

Вряд ли увещевания мага могли утихомирить разъяренного Буркста. Но срывающиеся с посоха молнии напомнили ему о такой добродетели, как сдержанность.

Гнома, с дубиной в руках, опять сменил монах. Тоже очень сердитый, и тоже с дубиной, но все-таки благоразумный монах, а не разъяренный гном.

— Ты ударил меня нарочно! — заявил монах. — Только кротость свойственная братии нашего Ордена не позволила мне проломить твою дурацкую голову.

Не то, чтобы Мичиграна мучила совесть, удар по пальцу он считал пустяком, о котором не стоило и говорить. Тем более, что этот удар пришелся по пальцу хитрого монашествующего гнома, которому время от времени непременно следовало, ударять по какому-нибудь месту, без всякого повода, просто, чтобы он не зазнавался и знал свое место. Но ударил он без всякого умысла, и искренне сожалел о том, что причинил монаху боль.

— Клянусь посохом твоего дважды рожденного Фестония, что ударил тебя случайно. И прошу простить мою неуклюжесть, святой отец.

— Но ты ударил меня по больному пальцу! — гнев по-прежнему владел монахом. В качестве доказательства он держал перед собой снова распухший и полыхающий внутренним огнем палец.

— Который я только что тебе исцелил, — напомнил маг.

— Исцелил, а потом опять изуродовал! — упорствовал монах.

— А ведь меня, вроде бы, тоже толкнули под руку. — Мичигран оглядел комнату, убедился, что никого постороннего нет и задумался. А, понял! — воскликнул он. — Я все понял! Это наверно Франт! Его штучки!

— Какой Франт!? — не утихал монах. — Нет здесь никакого Фанта. Это ты меня ударил.

— Франт толкнул меня под руку, и Каланта тоже. Ты сам подумай, не могли же мы оба промахнуться, почти подряд, один за другим. Это проделки Франта. Он толкнул под руку, сначала рыцаря, потом меня. Есть у него такая подлая привычка, он так развлекается.

Калант осмотрел комнату, но тоже не увидел никакого Франта.

— Здесь кроме нас никого нет, — сообщил рыцарь.

— Он демон! Демон четвертой ступени. Может становиться невидимым. Франт сейчас в Геликсе, я вчера видел его на базаре. Он сверлил дырки в горшках у гончара Крохана-заики и посмеивался.

С Франтом у Мичиграна было давнее знакомство. Впервые они встретились когда Мичигран еще не был магом но уже выделялся среди нахальных мальчишек Казорского квартала. Однажды поздним вечером он возвращался домой и наткнулся на двух великовозрастных лоботрясов, искавших развлечения. Каждый из них был раза в три сильнее мальчишки и тот, по мнению лоботрясов, вполне подходил для роли жертвы. Задумавшийся Мичигран не успел юркнуть в ближайшую щель, был схвачен за шиворот и предстал перед неправедным судом.

— Кто разрешил тебе после захода солнца ходить по нашей улице? — спросил один из балбесов.

Мичигран не стал отвечать. Он знал: любой ответ будет истолкован не в его пользу.

— Он ходит по нашей улице без разрешения, — подсказал второй балбес. — Его надо наказать, — и, недолго задумываясь, влепил мальчишке затрещину.

— Ты смотри, а он и не заплакал, — заржал первый. — Ему это нравится. Ну-ка и я...

Он замахнулся, но рука его как-то странно дернулась и кулак угодил в лицо напарника. Оба от неожиданности оторопели.

— Я это... того... не хотел, — стал оправдываться первый.

Второй машинально сделал шаг назад, зацепился за что-то на совершенно ровном месте и рухнул. Он ударился головой о камень и застыл. Первый не стал долго раздумывать. Он взвыл, бросился в ближайший переулок и исчез.

Тут и появился Франт. Он предстал перед мальчишкой в красном камзоле с блестящими пуговицами, коротких голубых штанах, высоких, коричневых сапогах с отворотами, а на голове его красовалась высокая шляпа с тремя радужными перьями.

— Я кажется помешал, хотя, должен тебе сказать, что в этом и есть моя сущность, — глубокомысленно заметил странно одетый спаситель. — Но ты, думаю, не в обиде на меня. И если будешь внимательней, то вполне сумеешь добраться домой.

— Ты кто? — растерянный Мичигран не сумел придумать более умного вопроса. Хотя, вполне возможно, в данных обстоятельствах, этот вопрос и был самым умным.

— Я демон по кличке Франт, — собеседник с удовольствием оглядел свое одеяние. — И кличка это мне нравится, — сообщил он, приветливо помахал Мичиграну рукой и исчез.

Второй раз их встреча произошла когда Мичигран был уже начинающим магом. В одном из помещений, где волшебники совершали свои обряды, он совершенно случайно стал свидетелем того, как три старых, выживших из ума мага, заключив в пентаграмму демона, требовали от него мешок золотых монет. Демон тщетно пытался им доказать, что это не в его власти. К своему удивлению, Мичигран узнал в демоне Франта, который в свое время, спас его от издевательств великовозрастных балбесов.

Дождавшись, пока старые волшебники уйдут, Мичигран разрушил пентаграмму и освободил Франта.

Демон не стал его благодарить за спасение.

— Я и сам мог разрушить эту дурацкую пентаграмму, — сообщил он молодому магу. — Просто мне интересно было посмотреть, до чего могут дойти эти старые маразматики. Но ты освободил меня и поступил благородно. Поэтому дам тебе хороший совет: тот, кто совершает доброе дело, никогда не должен ожидать, что за это ему отплатят добром, — демон рассмеялся и исчез.

Мичигран не посчитал нужным рассказывать обо всем этом своим товарищам.

— Франт — мешающий демон, в этом его суть, — сообщил маг. — Он всем мешает. Его пивом не пои, а дай кому-нибудь помешать.

В комнате раздался очень ясный и довольно ехидный смешок.

— Слышали! Это он хихикает. Франт узнал о наших планах и решил помешать. Чтобы сорвать святой поход на дракона, демон старается поссорить нас. Он подтолкнул под руку рыцаря и со мной тоже сыграл злую шутку, — был только один надежный способ успокоить Буркста и Мичигран прибегнул к нему. — Я думаю, что именно святой Фестоний, так расположенный к нашему монаху, уберег палец от еще более сильного удара. Так не будем поддаваться каверзам и проискам демона. Продолжим наше святое дело, во имя уничтожения дракона и спасения прекрасной принцессы.

Мысль эта очень понравилась рыцарю.

— Ты прав, любезный мой маг, — подхватил он. — Всякой нечисти нежелателен наш поход. Поэтому они и мешают установить на мое копье столь грозный для дракона кристалл Мультифрита. А твой демон еще и пытается вывести из строя святого отца Буркста, само появление которого перед драконом, грозит этой нечисти гибелью.

— Я сейчас наложу на него святое заклятие, — решил немедленно расправиться с демоном Буркст.

— И не пытайся, — остановил его Мичигран. — Ничто святое его не берет. Он же демон. Я знаю как с ним разделаться.

Маг распахнул мантию и, недолго раздумывая, достал из небольшого кармашка светлую бутылочку.

— Вот, — он вынул пробку и высыпал на ладонь десятка полтора небольших зерен. — У Франта аллергия на запах аниса. Сейчас мы его проводим отсюда.

Буркст хмуро слушал мага. Куда ему было деваться. Напал коварный демон. Святой Фестоний заступился за монаха. Так это было или не так? Может и не так. Но возразить магу он не мог.

Мичигран тем временем высыпал зерна в огонь лампы и комната наполнилась резким терпким запахом аниса. А в довершение к этому, маг что-то пробормотал, сделал несколько пассов и звонко хлопнул ладошами.

Кто-то невидимый громко чихнул, потом закашлялся, еще раз чихнул и сердито выругался совершенно непонятными словами. А затем прозвучал еще один сильный хлопок.

— Вот и все, — объявил Мичигран. — Франт больше нам не помешает. Аллергия — могучая сила. Я его вывел из строя не меньше чем на сутки.

— Отчего у этого демона такое странное имя? — поинтересовался Калант.

— Это не имя, а кличка. Он любит одеваться по самой последней моде, какой бы странной она ни была. Ему нравится выделяться своей одеждой. Вот его и называют Франтом. Настоящее имя его Харризмакасторий Ууу-Рууук. Тоже не каждый выговорит, но у них, у демонов, все имена дурацкие.

— Лечи палец! — напомнил о себе Буркст.

Указательный палец монаха выглядел еще хуже чем в прошлый раз. От второго удара он опять распух посинел а сквозь синеву уже пробивался черный цвет. По кислой физиономии Буркста, видно было, что палец причиняет ему неимоверную боль.

— Чернеть начинает, это плохая кровь запекается, — отметил Мичигран, — Лекарь бы тебе его непременно отрезал. Но я его спасу, святой отец. Есть у меня одно подходящее для такого случая заклинание. Ты не переживай, палец будет как новый, — обнадежил он монаха. — Закрывай глаза.

Мичигран снова принялся за заклинания и пассы. Причем на этот раз, ему потребовалось гораздо больше времени, чтобы вылечить гнома.

Когда маг закончил, гном осмотрел палец, потрогал его и остался доволен.

— А демон твой пусть мне не попадается, — пригрозил монах Франту. — Если на него не действует святое заклятие, я познакомлю его со своей дубиной. Мне все равно, демон он или не демон, от моей дубины он не увернется. Я научу его уважать мирных монахов.

Терпеливо дождавшись паузы, Калант предложил вернуться к прерванной работе.

Буркст отказался держать кристалл.

— Пусть держит Мичигран, а я буду бить молотком, — предложил он.

— Демона мы изгнали, — напомнил маг. — Теперь тебе бояться нечего.

— А вдруг он все-таки вернется.

— При таком запахе аниса!? Да его только от мысли об этой комнате стошнит.

— Нет, — упорствовал Буркст. — К нам какой-нибудь другой демон может прорваться, который не боится запаха аниса.

— Но ведь тебя, любимое свое чадо, будет оберегать святой драконоборец, дважды рожденный Фестоний, — постарался подбодрить монаха Калант.

— Я держать кристалл не буду.

Буркст полностью доверял дважды рожденному Фестонию. Но знал он и то, что святой постоянно очень занят. Как раз в нужный момент он может оказаться где-то далеко и не сумеет помочь любимому своему чаду. Так случалось уже не раз.

— Пусть кристалл держит Мичигран, — настаивал он.

Мичигран не решился подставлять свои пальцы сердитому и злопамятному гному. Он вполне резонно объяснил, что не должен держать кристалл. Если удар случайно придется по его пальцу, то сам себя он вылечить не сумеет. А с распухшим пальцем он не сможет участвовать в славном походе на дракона.

Выход из образовавшегося тупика предложил отважный рыцарь. Он заявил, что сам готов держать кристалл, не страшась никаких проказ демонов, в том числе и удара молотком по пальцу. Но Буркст должен призвать на помощь святого Фестония. Пусть тот охраняет их от всякой нечисти. А если уберечься от удара молотком не удастся, он уверен, что Мичигран немедленно вылечит руку.

Согласие было восстановлено. Калант держал кристалл, Мичигран осторожно колотил по нему молотком, а Буркст придерживал копье и уговаривал дважды рожденного Фестония защитить их от нечисти. Возможно, святой драконоборец услышал монаха и помог. Маг ни разу не промахнулся, пальцы рыцаря остались целы, а кристалл встал на положенное ему место.

— Вот так! Готово! — торжественно объявил Мичигран.

— Ну-ка, поверни его, я посмотрю с другой стороны, — попросил рыцарь.

Мичигран повернул копье.

— Красота! Как ты считаешь, Буркст?

— Да славиться в веках имя святого драконоборца, дважды рожденного Фестония! — объявил монах. — Копье готово.

— С таким копьем я готов выйти на бой со всеми драконами, сколько их есть в нашей славной стране! — объявил рыцарь.

Глава шестая.

— Судя по рассказам братьев, побывавших в тех местах, дорога займет не меньше четырех дней, — сообщил Буркст. — И обратно четыре дня... Битва с драконом много времени не займет, но еще четыре дня надо добавить на всякие случайные задержки. А места вокруг башни дракона безлюдные, и купить там мы ничего не сумеем. Нам следует запастись провизией в Геликсе.

— И пивом, — подсказал Мичигран, хотя он представить себе не мог, чем Буркст намеревается заплатить не только за пиво, но и за хлеб.

— И пивом, — подтвердил монах. — Может оказаться, что в тех местах совершенно нет воды. Поэтому пивом тоже надо запастись в Геликсе. И какой-нибудь телегой. Я, конечно, могу проделать этот путь пешком, мы, монахи Ордена святого драконоборца, дважды рожденного Фестония, привыкли к трудностям, но еду и доспехи рыцаря надо на чем-то везти.

— Хорошо, займитесь этим, — разрешил Калант. — И непременно прихватите какую-нибудь приличную еду для принцессы. Уверен, что дракон кормит ее грубой и невкусной пищей. Порадуем затворницу. Я сейчас займусь подготовкой оружия и доспехов к битве, а вы идите и соберите все, что нам понадобится в пути.

Карманы монаха и мага были совершенно пустыми. А единственную серебряную пуговицу сиротливо светившуюся на щегольском камзоле рыцаря, следовало оставить в резерве, и пустить в дело только тогда, когда станет совсем плохо. В кредит же в славном городе Геликсе не давали никому: ни магам, ни монахам, ни, тем более, благородным рыцарям. А особенно глупо было давать в кредит тем, кто уходил сражаться с драконом.

Мичигран с интересом ждал, что монах ответит рыцарю.

Буркста указание Каланта совершенно не смутило. Он повел себя так, будто хранил в тайниках балахона не менее чем полдесятка золотых.

— Да, — согласился монах. — Сейчас мы с магом и займемся этим. И про принцессу не забудем.

Буркст тут же вышел и Мичигран, прихватив посох последовал за ним.

— Не поведаешь ли ты мне, святой отец, когда тебе удалось разбогатеть? — поинтересовался Мичигран. — Неужели родственники отсыпали тебе пару пригоршней монет?

— Мои родственники небогаты и скупы, — поведал гном. — В карманах моего балахона нет ни одной малой медной монеты.

— У меня вообще нет родственников, даже скупых, — ничуть не сожалея об этом сообщил Мичигран. — И, понимаешь, тоже ни одной медной монеты. Вот я и хотел спросить тебя, как ты собираешься собрать припасы на дорогу, да еще прихватить что-нибудь вкусненькое для принцессы?

— С этим потом, — отмахнулся Буркст. — Давай лучше, перед путешествием по безлюдным полям и лесам, подышим привычным городским воздухом, прогуляемся на площадь Тридцати трех Монахов Мучеников, полюбуемся толпой бездельников, — предложил он Мичиграну.

— Хорошая мысль, — Мичигран сообразил, куда клонит монах. — Там где-то и лавка с иностранными товарами для отважных рыцарей. Можно заглянуть к ее хозяину.

— Угу, — согласился монах. — У лавки большая зеленая дверь а у хозяина благородная седина. Знаешь маг, мне хочется посмотреть на бескорыстного купца, который отдал нашему рыцарю свой товар почти даром, себе в убыток. В наше время это так редко случается.

Мичигран и Буркст вышли на площадь Тридцати трех Монахов Мучеников и остановились перед балаганом. Украшенный голубыми, красными и зелеными флагами, он находился в самом центре замощенного брусчаткой пространства. Перед входом в балаган стоял помост на котором два эльфа-трубача, в цветных плотно облегающих одеждах, изо всех сил дули в длинные, блестевшие на солнце, медные трубы. А возле помоста стояла немалая толпа, глазевшая на трубачей и ожидавшая чего-нибудь интересного. В основном толпа состояла из женщин. И, конечно же, возле них вертелось много детей, самого разного возраста. Но немало здесь было и бездельников мужского пола: одни пришли поглазеть на представление, другие — на женщин, а третьи явились, чтобы почистить карманы первым и вторым. И, конечно же, в этой толпе, шныряли лоточники расхваливая и навязывая свой товар: продавцы леденцов, горячих пирожков, жареных колбасок, холодного чая и освященных амулетов, оберегающих от всех мыслимых и немыслимых несчастий.

Потом на помосте появился человек. Он был высок и худ. На голове его торчал дурацкий красный колпак с медным бубенчиком на вершине. А на плечи был наброшен длинный черный плащ, расшитый как у мага большими звездами, но не зелеными, а красными. Увидев его эльфы тотчас опустили трубы.

— Слушайте меня, жители прекрасного города Геликса! — закричал человек в дурацком колпаке. — Мы приготовили для вас такое, чего никто из вас до сих пор не видел и никогда не увидит, после того, как мы покинем ваш великолепный город. Спешите попасть на наше представление!

— Самых смелых, самых отчаянных и влюбчивых мужчин ждет пламенный как огонь поцелуй, развратной и холодной как лед, женщины-змеи с зелеными глазами! — подхватил один из трубачей.

— После встречи с ней, ваши собственные жены покажутся вам горячими как пламя пожара! — продолжил второй. — Всего одна медная монета и вы на всю жизнь запомните зажигающий сердце и леденящий кровь поцелуй таинственной, хищной и развратной женщины-змеи!

— Прекрасные дамы! Скромные и нежные девицы! — снова закричал человек в плаще и колпаке. — У каждой из вас есть заветная мечта. Эта мечта исполнится, как только вы войдете в нашу темную комнату. Вы никого там не увидите, и никто не увидит ваше лицо. Но вы на всю жизнь запомните минуты, которые проведете в темноте.

— И никто никогда не узнает, что там произошло! — хитро подмигнул дамам и девицам первый трубач.

— Никто не узнает, отчего так сильно бьется ваше сердце и горят неугасимым огнем страсти ваши прекрасные глаза! — дополнил его второй.

— Но вы не сумеете удержаться и непременно похвастаетесь своим подругам! — расхохотался первый.

— Мгновения счастья прекрасным дамам и нежным девицам — всего за одну медную монету! Разве это дорого?! — напомнил второй.

— Жители славного города Геликса! — человек в дурацком колпаке потряс головой и колокольчик громко зазвенел. — Если вы хотите увидеть пожирателя огня, великанов и карликов, бородатую женщину из ядовитых лесов острова Кханорис, танец одноногих обезьян и говорящую отрубленную голову — идите к нам. Вы увидите это всего за одну медную монету!

— Веселые и щедрые жители славного Геликса! Вы не разбогатеете, если спрячете медную монету в кошелек! Вы станете на много богаче, если посмотрите наше волнующее, веселое и страшное представление!

И снова заревели медные трубы, призывая жителей славного города Геликса на площадь.

— А еще мы вам покажем того, — снова обратился к толпе человек в черном плаще, — которого каждый из вас знает!

— Толстого как боров, жирного козла, что всем нам так надоел! — дополнил его сообщение первый трубач. И в толпе раздался громкий смех.

— Тихо, об этом не надо, — оборвал его второй. — Кое-кто может это принять на свой счет и обидеться. Тогда нам несдобровать.

— Всего одну медную монету! — не послушался товарища первый. — Вы сумеете плюнуть в морду толстому козлу и отойти в сторону, пока он не плюнул в морду вам. А может быть и не успеете отойти.

В толпе снова раздался хохот.

— Ну и шуточки у них, — поморщился Мичигран.

— Шуточки — конечно дурацкие, — согласился Буркст. — Но народу нравится. Про толстых козлов, развратных змей и бородатых женщин — это как раз то, что народу нравится. Народ не любит, когда перед ним умничают. А раз народу это по нраву, то медные монеты прольются здесь дождем.

— О монетах и нам стоит подумать, — вспомнил Мичигран. — А вот и лавка, — кивнул он на зеленую дверь, над которой красовалась вывеска: "Иностранные товары для отважных рыцарей". А немного ниже, крупными красными буквами хозяин лавки сообщал: "Полная гарантия до конца жизни". — Ну, что ж, я думаю, нам следует познакомиться с благороднейшим и честнейшим из купцов нашего славного города.

— Непременно, — поддержал мага монах. — Я благословлю его.

— На это я и рассчитывал, — Мичигран понимающе усмехнулся. — Его непременно надо благословить. Я тоже постараюсь сделать для него что-нибудь приятное. Есть у меня одно неплохое заклинание, которое очень хорошо действует на благородных и бескорыстных купцов.

— Твое заклинание укрепляет их веру в святого драконоборца?

— Не совсем. Но делает их более разумными.

— Не надо, — попросил Буркст. — Купцы народ не простой и с ними следует работать аккуратно. Разума у них и так достаточно. Главное — поддерживать в них веру. Этого, насколько я знаю, маги не умеют.

— Этого нам не дано, святой отец, — признался Мичигран.

— Воистину, — утвердил положение мага Буркст. — Каждому свое. Просто поддерживай разговор и, время от времени, грозно постукивай своим посохом. Если возникнут какие-то сложности, можешь выпустить небольшую молнию. От тебя больше ничего не потребуется.

— Договорились, — согласился маг. — Посмотрю как бескорыстные монахи поддерживают веру в еще более бескорыстных купцах.

Мичигран открыл зеленую дверь и колокольчик висевший над нею, приятно зазвенел, сообщая хозяину добрую весть: появились покупатели. Монах и маг вошли в небольшую но очень опрятную и уютную лавочку, с высоким потолком и двумя большими квадратными окнами, хорошо освещавшими помещение. Доски пола были не просто вымыты, а выскоблены до бела. Прилавок покрашен в нежный ореховый цвет. На полках, которые находились за прилавком, аккуратно размещались товары, напоминающие о беспощадных битвах: тяжелые двуручные мечи, стальные шлемы, короткие и длинные кинжалы, причудливой формы шпоры, блестящие наконечники для копий, небольшие круглые и крупные квадратные щиты и многое другое. Судя по вывеске, висевшей у входа в лавку, все это были зарубежные товары высшего качества, доставленные сюда из самых разных стран оборотистым хозяином. А в углу виднелась еще одна небольшая дверь, которая вела, надо думать, в жилую комнату купца.

Судя по описанию Каланта, монаха и мага встретил сам хозяин лавки. Он производил самое приятное впечатление: купец был высок и худощав, одет в скромный серый камзол с широкими лацканами. Большие голубые глаза его свидетельствовали о простодушии и искренности, а голову, как и говорил рыцарь, украшала благородная седина.

— Что будет угодно благочестивому монаху и мудрому магу? — отвесив достаточно почтительный поклон, с достоинством спросил хозяин.

— Тебя зовут Булак? — поинтересовался монах.

— Или, может быть Зулак? — продолжил маг.

— Благородные господа ошиблись, — по-прежнему, с должным достоинством, сообщил хозяин. — Меня зовут Лангорк.

— Точно, — изобразил добродушную улыбку Мичигран. — Лангорк. Так нам и сказали.

— Желаете что-нибудь приобрести? — поинтересовался хозяин. К вашим услугам самый широкий выбор оружия.

— Ну, что ты, что ты, уважаемый Лангорк, — Буркст внимательно рассматривал полки, прикидывая, сколько все это может стоить. — Откуда у бедного монаха, кормящегося подаяниями, золотые монеты, чтобы покупать твои дорогие иностранные товары.

— Для вас, столь уважаемых покупателей, я готов снизить цену на любой товар, который вам понравится.

— Нет, нет, — выставил ладонь, как бы защищаясь от хозяина Буркст. — Твои товары по карману только богатым рыцарям. Я просто зашел, чтобы дать тебе возможность исповедаться.

Тут хозяин и почувствовал неладное. Монахи не ходят по лавкам, чтобы исповедовать купцов, тем более они не делают это в сопровождении магов. Появление этой парочки не сулило ничего хорошего.

— Отец Буркст, по доброте своей, пожелал тебя исповедовать. Я бы на твоем месте поторопился использовать эту прекрасную возможность и освободился от отягощающих твою душу грехов, — подсказал купцу Мичигран и для убедительности легонько постучал посохом по прилавку.

— А тайна исповеди? — спросил купец. — Ведь вас двое.

— Он маг, а маги, благодаря своему общению со звездами, знают все секреты грешников, — сообщил Буркст. — Его присутствие нам не помеха. Выйди ко мне, опустись на колени и исповедуйся в своих грехах, сын мой.

Грехи у купца Лангорка были. У какого купца в свободном городе Геликсе их нет? Но не о всех же грехах говорить, это может стоить слишком дорого. Надо было быстро сообразить, что нужно монаху, в чем следует сейчас исповедоваться и во что эта исповедь обойдется. Купцу было о чем подумать. Он вышел из-за прилавка, опустился на колени перед монахом и молчал, ожидая хоть малейшего намека на то, в чем он должен каяться.

Буркст понимал затруднение купца и чтобы не тянуть время, направил его мысли в нужное русло.

— Сегодня утром ты продал благородному и отважному рыцарю хранившийся у тебя многие годы, комплект "Победи дракона!" — напомнил он.

— Да, звезды рассказали мне об этом, — поддержал его маг, — Но они также сообщили, что в комплекте кое-чего не хватало, — и Мичигран довольно сильно ударил посохом о дощатый пол.

Лангорк хорошо помнил молодого восторженного рыцаря, которому он за четыре серебряные пуговицы сумел вручить мешок никому не нужного старья, собранного на городской свалке.

— Грешен, отец мой, — немедленно признался купец. Он прикинул, что от этого греха сумеет откупиться без особых затрат. — Комплект действительно был неполон, а я взял за него, как за полный. Но я совершил это без злого умысла, по скудоумию и невнимательности.

— Внесешь большую медную монету на строительство часовни святого драконоборца, дважды рожденного Фестония. Я отпускаю тебе этот грех, — Бурксту удавалось быть одновременно и строгим и добрым.

Лангорк обрадовался. Он боялся, что отпущение грехов обойдется ему гораздо дороже. " Монашек оказался не особенно сообразительным", — решил купец.

— Но в этом комплекте была челюсть мангусты, якобы помогающая при борьбе с рептилиями. А это грех обмана, сын мой, — напомнил Буркст купцу. — К тому же в этой челюсти не хватает правого верхнего клыка.

"Челюсть мангусты тоже много не потянет, отдам еще одну медную монету", — быстро сообразил Лангорк.

— Клянусь здоровьем своей любимой жены, она попала туда по ошибке! — для большей убедительности, купец прижал правую руку к месту где по его мнению находилось сердце. — Каюсь и скорблю, что не заметил, как в этом наборе оказалась челюсть мангусты.

— Я отпускаю тебе и этот грех. Внесешь большую серебряную монету на строительство часовни святого драконоборца, дважды рожденного Фестония, — благодушно сообщил монах.

Купцу не понравилось, что цена грехов стала так сильно возрастать. Но спорить он не стал.

— Сегодня же, святой отец, сегодня же внесу.

Лангорк вспомнил, что в мешке были еще дурацкий щит, громадные темные очки, от которых он никак не мог избавиться вот уж полгода, какая-то отвратительная мазь и большой точильный брусок, который он положил для веса, прежде чем показать все это добро покупателю. Не так уж и много барахла он подсунул рыцарю. Купец прикинул, что посещение монаха и мага должно ему обойтись не более чем стоили две серебряные пуговицы. А с рыцаря он взял четыре. Так что он все равно оставался с прибылью. Это успокаивало.

— Рыцарь так торопился, что не успел взять причитающуюся ему сдачу, — подсказал Мичигран.

— Да, он очень торопился, и я не смог его догнать, — сообщил купец, глядя на монаха честными голубыми глазами.

— Надо было догнать его, — по-доброму пожурил его Буркст. — Стяжательство за счет ближнего, сын мой — очень большой грех. Я не могу его отпустить. Чтобы получить отпущение этого греха, тебе надо совершить паломничество к святым местам.

Вот, кажется, и началось, — только сейчас купец понял, что коротышка-монах не так прост, и что напрасно он надеялся откупиться медными и серебряными монетами. Паломничество к святым местам совершенно не входило ни в ближние ни в дальние его планы. Он собирался совершить деловое паломничество в город Неокс, где у гномов можно дешево купить партию боевых топоров, выполненных под старину. Это были очень плохо изготовленные топоры, они рассыпались от первого же сильного удара. Но в славном городе Геликсе имелось достаточно много ненормальных любителей старины, которые готовы были платить за такие топоры золотыми монетами. От паломничества к святым местам надо было откупаться.

— Я верну рыцарю три серебряные пуговицы? — тут же предложил купец. — Попрошу вас передать их ему? Могу ли я в этом случае рассчитывать на отпущение греха стяжательства?

— Что шепчут тебе об этом звезды, мудрый маг? — обратился Буркст к Мичиграну.

— Звезды шепчут, что грех стяжательства очень велик и замолить его можно только паломничеством к святым местам или вернув рыцарю долг золотыми монетами.

— Но пуговицы я брал серебряные, — возразил купец.— И они дешевле золотых монет.

— Кто мы такие, чтобы противоречить всезнающим и всевидящим небесам, — скромно рассудил монах. — Купец, ты слышал о чем поведали мудрому магу звезды?!

— Я с радостью отдам в счет этого долга золотую монету, — с тоской в голосе промолвил Лангорк. Он очень не любил отдавать золотые монеты.

— Рыцарь собирается совершить подвиг, уничтожить хищного дракона, а ты печешься о своем благе, — возмутился Мичигран. — Восемь золотых монет будет вполне достаточно, чтобы принять твое покаяние и снарядить рыцаря на бой с нечистью.

— У меня есть всего две золотые монеты, — неохотно сообщил купец. — Я отдам их благородному рыцарю на святое дело.

— Пять монет. Пять золотых монет и я благословлю тебя, твою торговлю, и твое потомство, — предложил Буркст.

— Клянусь, у меня нет пяти монет! — взвыл благородный лавочник. — Здесь на всех полках не найдется товара на пять золотых монет.

— А адские муки? — напомнил Буркст.

— Вообще-то у меня есть одно небольшое заклинание... — вспомнил Мичигран. — С его помощью можно найти все, что сделано из золота: монеты, кольца, медальоны... Тот, кто их прячет, немедленно превращается в скользкую бородавчатую жабу и тут же начинает метать икру. А икру эту тут же начинают поедать черные как ночь кошки... Очень интересное заклинание. И главное, короткое.

Для большего устрашения он постучал посохом и тот выдал впечатляющий букет цветных искр.

Угроза Мичиграна и искры что посыпались из посоха, подействовали на купца гораздо сильней, чем возможность предстоящих адских мук.

— Четыре золотые монеты, — поспешно предложил лавочник. — Я разорен, я нищий, мне придется просить милостыню. Жена и дети обречены на голодное существование. Но во имя победы благородного рыцаря над драконом, я готов отдать все, что у меня есть и остаться нищим. Во славу святого драконоборца Фестония.

— Дважды рожденного! — уточнил монах. — И повтори свое искреннее желание.

— Искренне желаю отдать рыцарю четыре золотые монеты во славу святого драконоборца, дважды рожденного Фестония! — послушно повторил купец.

— Мы возьмем их и передадим рыцарю, — благосклонно кивнул Буркст.

— Через мгновение они будут у вас, — заверил Лангорк.

Он исчез за дверью, что находилась в глубине лавочки, но очень скоро вновь появился возле прилавка и бережно передал Бурксту четыре золотые монеты.

— Ты правильно поступил, — сын мой, — похвалил его монах. — Благословляю тебя на удачную и прибыльную торговлю и всех детей твоих и внуков твоих. Старайся более не грешить и не забудь поставить лампаду с лучшим маслом перед ликом нашего заступника, — напомнил он. — А к медной и серебряной монетам, которые ты сегодня до захода солнца внесешь на строительство часовни в честь святого драконоборца, дважды рожденного Фестония, добавь от своих щедрот еще две, такие же.

— Но я же отдал четыре золотые, — воспротивился Лангорк.

— Ты хочешь сэкономить на святом драконоборце, дважды рожденном Фестонии?! — удивился монах.

— Нет-нет! — пошел на попятную Лангорк. — Две медные и две серебряные монеты я сегодня же внесу на строительство часовни. А масло в лампаде будет самое лучшее, которое только можно найти в Геликсе.

Купец проводил монаха и мага до порога, открыл им дверь и закрыл за ними дверь. И задвинул щеколду, и закрыл два железных засова, и задернул занавески на окнах. Он еще раз оглядел лавку, убедился что теперь никто не сможет к нему проникнуть, зашел за прилавок, сел в кресло, в котором любил отдыхать, когда не было покупателей, пригладил благородную седину и задумался.

Никогда не знаешь точно, с кем имеешь дело и чем оно закончится, — с горечью рассуждал купец. — Простоватый рыцарь, которому он продал мешок со старьем, казался отличным покупателем. Будь у него еще несколько серебряных пуговиц, Лангорк избавился бы от целой горы хлама. Потом являются монах и маг, и отбирают монеты заработанные честным трудом: четыре золотые да еще и две серебряные... Кто мог подумать, что за простодушным рыцарем стоят эти разбойники. А, может быть рыцарь не столь простодушен, может быть все было задумано и разыграно этой троицей. Там где замешан монах, который еще к тому же и гном, всякое может случится. Оно и случилось. В дураках остался он, умный и уважаемый всеми купец Лангорк. Не подумал как следует и вот, теперь, четырех золотых монет как не бывало. Надо быть осторожней. Ох каким осторожным надо быть честному и бедному купцу. Хорошо, хоть, никто не знает о его промахе. Над ним бы смеялись не только купцы, над ним бы смеялись даже эти шуты в балагане. А лампаду перед ликом святого Фестония все равно придется поставить. Со святыми и с монахами лучше не связываться Но масло он туда нальет самое дешевое, которое только можно достать в Геликсе.

— У тебя хорошая профессия, святой отец, — позавидовал монаху Мичигран. — Чтобы заработать четыре золотые монеты, мне пришлось бы трудиться долго и упорно, иногда даже с опасностью для жизни. А ты стрижешь свою паству легко и быстро.

— Золотые монеты тлен, они приходят и уходят, — пожал плечами Буркст. — Меня радует, что мы с тобой совершили действие угодное всевышнему: очистили душу этого лавочника от грехов, и подвигнули его на святое дело.

— Думаешь он покаялся во всех своих грехах? — поинтересовался Мичигран.

— Все мы грешны, — вздохнул монах. — Чтобы полностью исповедовать этого купца, с головой, покрытой благородной сединой и заскорузлой душой преступника, нужно не менее суток. Мы же не обладаем таким количеством времени, и вынуждены ограничиться малой толикой его грехов. Но не каждый может так щедро их оплачивать, как он. Святой драконоборец, дважды рожденный Фестоний совершил чудо, заставил скупца и стяжателя добровольно отдать четыре золотые монеты. Я думаю, это знак свыше, знамение, подтверждающее, что наш рыцарь победит дракона.

— Покровительство священного драконоборца дает неплохие плоды, — совершенно искренне отметил Мичиган. — Еще несколько подобных чудес, и нам с тобой не будет никакого резона воевать с драконом.

— Не богохульствуй, сын мой, — сердито посмотрел на него монах. — Их пресветлость Координатор Хоанг благословил наш поход на дракона, и шутки здесь неуместны. Они могут ввергнуть тебя в ересь.

— Да, шутка оказалась неудачной, — счел за лучшее согласиться Мичигран. — Просто я понял, что святой драконоборец в очередной раз проявил свое могущество. Знаю я купеческую породу. Из них и медную монету можно выжать лишь с великим трудом. Я просто хотел сказать, что Лангорк расстался с золотыми не без влияния святого. А сейчас, полагаю, наши пути должны разойтись. Дай мне пару монет, святой отец, и я пойду запасаться провизией. А ты займись транспортом. Да, смотри, подбери просторную телегу, и проверь, чтобы у нее были хорошие рессоры. Знаешь ведь, какие у нас дороги, а мне не хочется трястись на ухабах.

— Об этом можешь не беспокоиться, — обнадежил его монах, передавая Мичиграну золотую монету.

— Вторую, — попросил Мичигран.

— Разве одной не хватит, чтобы запастись всем, что нам потребуется в дороге? — искренне удивился монах.

— Хватит, — согласился маг. — Но знаешь, святой отец, звезды шепчут мне, что для пользы дела монеты надо разделить поровну. А кто мы такие, чтобы противоречить всезнающим и всевидящим звездам, — напомнил он монаху.

— Воистину так, — Буркст улыбнулся извлек из какого-то тайного кармана еще одну монету и отдал ее магу. — К кому ты думаешь пойти? — спросил он.

— К Гонзару Кабану. Он, конечно, обдерет нас совершенно бессовестно, но выдаст все самое лучшее.

— Правильно, — согласился Буркст. — Ты это... Рыцарь просил захватить что-нибудь вкусненькое для благородной принцессы, — напомнил он.

— Для принцессы! У Гонзара Кабана! — Мичигран представил себе какая физиономия станет у хозяина таверны, когда у него попросят что-нибудь вкусненькое, для принцессы, и рассмеялся.

— Да, — согласился с ним монах. — Это смешно. Кабана об этом просить не стоит. Ты поищи каких-нибудь конфет или халвы в лавках у купцов, — посоветовал он.

— Первый раз в жизни буду покупать что-то для принцессы, — без особой радости сообщил Мичигран.

— Все когда-то случается в первый раз, — рассудил Буркст. — Не забудь купить у Кабана пиво, — на всякий случай напомнил он магу.

Об этом он напомнил совершенно напрасно. О пиве Мичигран забыть не мог.

Глава седьмая.

В таверне "No Name" кипела работа. Гонзар Кабан выбрал из слоняющихся по улице бездельников четырех гномов и двух гоблинов, и заставил их трудиться, заманив на это неприятное и непривычное для них дело, обещанием, выдать по окончанию работы, по кувшину пива на рыло. Сейчас они пилили, строгали и приколачивали. К открытию надо было успеть восстановить все столы, скамейки и табуреты, разрушенные во время последней драки. Хозяин, взгромоздивший свою тушу на стойку бара, наблюдал за работой.

— Эй, ты, лохматый, — окликнул он гоблина прилаживающего ножку к табурету. — Что ты, придурок, с ней возишься?! Чего ты ее поглаживаешь, это не девчонка а кусок дерева.

— Хозяин, она плохо держится, — сообщил гоблин, — я ее сейчас на клей посажу.

— Какой клей! Ты что, думаешь задницей!? Скоро открывать а этот болван будет с клеем возиться, — пожаловался Гонзар двадцативедерному бочонку с пивом — символу неиссякаемости этого волшебного напитка в таверне. — Вбей пару хороших гвоздей и она выдержит даже тролля! Давай, давай!

— Слушаюсь, хозяин, — гоблин поспешно стал вбивать в ножку гвозди.

— А ты, недомерок, чего не строганные доски на скамейку приколачиваешь! — заорал Кабан, на лениво постукивающего молотком приземистого длиннобородого гнома, у которого желтый суконный жилет, заляпанный жирными коричневыми пятнами, был одет на голое тело. — Я привяжу тебя к этой скамейке за кусок грязной пакли, который ты выдаешь за бороду и будешь весь вечер вытаскивать занозы из толстых задов своих родственников. Ну-ка, берись за рубанок! Эй, вы, бездельники и недоумки, пошевеливайтесь! Не успеете в срок — получите один кувшин на всех.

С тем, чтобы один кувшин на всех, работники примириться не могли. Работники стали роптать.

— Да что ты, хозяин, мы стараемся.

— Где это видано, чтобы один кувшин на всех!

— А пила какая?! Разве такой пилой можно работать? Тупая у тебя, хозяин, пила, ее точить надо.

— Гвозди мягкие, никакой у них закалки. Гнуться гвозди...

— Хозяин, может быть по глоточку? — попросил широкоплечий гном со здоровенным фингалом под правым глазом. — Руки дрожат, вот оно и работается медленно, полечиться надо.

Стук молотков и визжание пилок, как по команде, прекратились. Работники с надеждой уставились на хозяина таверны. Гном с фингалом высказал общее желание. Полечиться хотелось всем.

— Если нам по глоточку сейчас принять, — продолжал объяснять сложившуюся ситуацию гном с фингалом, — дело сразу веселей пойдет.

— Мы ведь все работники хорошие, только болеем, — грустно объяснил лохматый гоблин.

— Может быть вам, бродягам и забулдыгам, выдать сейчас пару кувшинов пива? — с подозрительным добродушием поинтересовался Гонзар.

Работники хоть и знали прижимистость Кабана, но поверили в лучшее. Уж очень им хотелось поверить. Мог ведь Кабан подобреть и выдать им пару кувшинов пива для большого общего счастья, так что заулыбались и расслабились.

— Я же говорил, с нашим хозяином не пропадешь! — напомнил своим товарищам, гном с фингалом. Громко напомнил, так чтобы Кабан услышал.

— Да другого такого хозяина во всем Геликсе нет! — преданно уставился на Кабана молодой но тоже основательно потасканный гном в рваных штанах. — Уважаем мы тебя, хозяин. Просто очень уважаем.

— Ты, хозяин, не беспокойся, — подошел к Гонзару лохматый гоблин. — Сделаем по глотку и всю работу мигом выполним. Железно! Мы такие! С нами не пропадешь.

— Ага, — поддержал его второй гоблин, как большинство гоблинов коротко остриженный. — Ты и моргнуть не успеешь, а мы уже всю твою работу так выполним, что залюбуешься.

Они были готовы на трудовые подвиги, они были готовы работать в два раза быстрей и без отдыха. Дело было всего-то за парой кувшинов пива.

— Ни глотка, ни капельки не дам, пока не закончите работу! — рявкнул Гонзар Кабан.

Наступила тишина, мертвая тишина. Такая тишина наступает только тогда, когда рушатся последние надежды на спасение.

Потом вперед выступил гном в очках, зеленой жилетке и с галстуком-бабочкой на шее. Вообще-то и жилетка и бабочка имели сейчас цвет довольно неопределенный. Но чувствовалось, что в свои лучшие времена они были зелеными. Судя по галстуку-бабочке можно было уверенно считать, что когда-то этот гном относился к судейскому племени.

— Это нарушение "Кодекса жителей свободного города Геликса", — неожиданно для всех объявил он, смело и уверенно глядя в глаза хозяину.

— Да ты что?.. — не то удивился не то обрадовался Кабан. — Это я, значит, нарушаю? Так? — Гонзар даже глаза раскрыл, как смог широко и с нетерпением ждал ответа.

— Вот именно, — подтвердил очкастый. — В статье восемнадцатой "Кодекса" записано: " Каждый житель свободного города Геликса, поступая на работу, имеет право получить от работодателя аванс, если таковой необходим трудящемуся, для поддержания своего существования, до получения полной оплаты за проделанную работу". Два кувшина пива, которые мы законно требуем и являются таким авансом, который необходим каждому из нас, для поддержания своего нормального существования и для продолжения своей трудовой деятельности, направленной на пользу свободного города Геликса.

Наверно в прошлой жизни этот гном был адвокатом. Кто, кроме адвоката, мог сказать такое умное?

— Что-то я не помню этой статьи, — Кабан задумался... Или сделал вид, что задумался... — А нет ли у тебя с собой "Кодекса"? — почти добродушно поинтересовался он, вселив этим надежду в души работников, жаждущих пива и торжества законности.

— С собой нет, но я великолепно помню все статьи "Кодекса", — гордо объявил гном. — Я больше пятнадцати лет работал юристом в одной широко известной конторе и оставил эту деятельность только по состоянию здоровья. Весь "Кодекс" у меня не только здесь, — гном похлопал себя ладонью по лбу, — но и здесь, — он приложил ту же ладонь к сердцу. — Если есть такая необходимость я могу сейчас принести книгу. У меня дома имеются три экземпляра этого важнейшего документа. Один из них я безвозмездно подарю тебе, хозяин.

Вот так, обстоятельно, разъяснил гном в жилетке, которая когда-то была зеленой, кто он такой, и дал понять, что он готов немедленно встать на защиту прав трудящихся от произвола хозяина.

— Непременно принеси, — так же добродушно попросил Кабан. — И непременно все три экземпляра. — И тут же, сменив тон, заорал: — А я запихаю их в твою нахальную глотку! И заставлю тебя сжевать все три экземпляра всухомятку! Без единого глотка воды! Понял!? Не пива, а воды! А вы, дармоеды бездельники и потомки бездельников, чего стоите!? Чего уши развесили!? — пристально уставился он на работников, маленькими заплывшими жиром глазками, как будто он удав, а они кролики и он сейчас станет их глотать.

— Да мы что... Мы ничего... — пробормотал лохматый гоблин... — Мы разве чего... Мы не без понятия...

Остальные молчали, но всем своим видом показывали, что они тоже "ничего...", что они тоже "не без понятия". А бывший юрист, показавший только что свою эрудицию и решимость бороться за права угнетенных, втянул голову в плечи и шустро укрылся от глаз Гонзара за спинами товарищей.

— Если вы, позор своих распутных матерей, бездельники, которых я подобрал на мусорной свалке, сейчас же не приметесь за работу, — громыхал Кабан, — то я немедленно выставлю вас за дверь пинками в ваши тощие зады, и найму вместо вас других лодырей и бездельников, каждый из которых посчитает за счастье работать у меня за кружку пива! Поняли, не за кувшин, а за кружку!

Бунт был подавлен в зародыше. Гномы и гоблины ухватились за молотки, пилы и рубанки как утопающие хватаются за спасательные круги. Работа закипела.

— Вот и хорошо, вот и договорились! — у Кабана эти, в общем-то, добрые слова прозвучали как угроза. — Закончите работу в срок, каждый получит по кувшину пива. Не успеете — не получите ни глотка, ни единой капли, и чтобы я больше никогда не видел ваши противные рожи.

В этот переломный момент и вошел в таверну Мичигран.

— А, Великий Маг! — заорал Гонзар Кабан. Ни по характеру своему ни по роду деятельности, он не мог говорить тихо. — Заходи, посмотри как эти бездельники ухитряются спать во время работы. Слушай, Мичигран, сделай доброе дело, запусти каждому из них в штаны по десятку ос. Глядишь — они проснутся и дело у них пойдет веселей.

Представив себе как это будет выглядеть Гонзар громогласно расхохотался.

— Можно и ос, — согласился Мичигран... — Но, знаешь, есть у меня одно интересное заклинание... Эй, работнички, — окликнул он плотников, — если не будете шевелиться, как вам велит добрый хозяин, я сделаю так, что пиво, которое вы станете пить, покажется вам простой водой из колодца.

Угроза подействовала. Работнички стали шевелиться резвей а молотки застучали громче.

— Послушай, Великий Маг, а не можешь ты сделать так, чтобы вода превращалась в пиво? — поинтересовался Гонзар.

Стук молотков мгновенно прекратился, вся команда незадачливых плотников уставилась на Мичиграна.

— Ну! — грозно рявкнул на них Гонзар.

Молотки снова застучали, но негромко, всем хотелось услышать, что ответит маг.

— Этого я не могу, — признался Мичигран. — Я всего лишь маг, а чтобы превратить воду в пиво нужно совершить чудо. Такое чудо можешь совершить только ты, Гонзар.

Работнички дружно издали вздох разочарования и стали тоскливо пилить стругать и стучать.

— Правильно, — согласился довольный Гонзар. — Это я могу. Ну как, договорились? — спросил он.

— Ты о чем? — не понял Мичигран.

— Так это же я шепнул про тебя монаху и рыцарю. У рыцаря весь камзол расшит серебряными пуговицами. Ты у него сможешь неплохо заработать. И потом, мне понравился этот простоватый парень: у него высокий лоб, широкие плечи и решительный вид. Знаешь, такие многого добиваются в жизни. Может он и вправду сумеет убить дракона. И тогда ты разбогатеешь, а мне нужны богатые клиенты.

— Вот оно как, — наконец Мичигран понял почему Калант и Буркст столь усердно уговаривали его. — Что же ты им старый лгун про меня соврал?

— Ни словечка не соврал, я им сказал чистую правду, — Гонзар опять расхохотался. — Ну-ка, бездельники, просыпайтесь! — прикрикнул он на работничков. — Иначе я попрошу Великого Мага чтобы он превратил вас в старых плешивых обезьян, больных поносом и годных только на корм крокодилам. Можешь ты сделать для меня такое? За каждую обезьяну я дам тебе по два кувшина пива.

— Могу, — не задумываясь согласился маг. — Есть у меня одно подходящее заклинание. Так что ты им сказал?

— Я им сказал, что маг ты так себе и работать не любишь.

— Почему же они тогда ко мне прилипли? — удивился Мичигран. — Всю ночь поили пивом и уговаривали. Могли найти себе другого. Средних магов много, а работать никто из нас не любит.

— Ты меня не дослушал. Я им еще сказал, что в магии ты кое-чего все-таки соображаешь. А кроме того, что ты вырос и выжил в Казорском квартале, значит имеешь мозги, и уж если за что-то возьмешься, то на полдороге не бросишь. И что с тобой на любое рисковое дело можно пойти, не подведешь. И что черепушка у тебя крепкая, никому еще не удавалось ее пробить по-настоящему. Монах обрадовался: "Все, — говорит, — лучшего мага, чем этот бездельник Мичигран мы не найдем. Забираем его". — Погрузили они тебя на телегу и увезли. Так договорились вы?

— Договорились, — вообще-то Мичигран не хотел рассказывать о предстоящем путешествии, но скрывать это от Гонзара, который и так много знал, не имело смысла.

— На каких условиях?

— Третья часть сокровищ, — сообщил маг. — И кое-какие мелочи.

— Не может быть! — не поверил Гонзар. — Знаю я монахов. Любой из них скорей повесится, чем согласится на такое. А этот еще и гном. Нет, не может такого быть! — повторил он.

— Двое против одного. Главным у нас все-таки рыцарь, а он борется за справедливость, — снисходительно улыбнулся маг. — Монах скрежетал зубами, стонал и даже хотел пустить слезу. Но деваться ему было некуда.

— Смотри, чтобы он тебя не надул, — посоветовал Гонзар. — Не люблю я монахов, уж очень они жадные и хитрые. Он тебя все равно постарается обмануть. Ты с ним поосторожней.

— Учту. Посох из рук не выпущу.

— Правильно. Когда начнет хитрить, ты его посохом в лоб! Этого ни один монах не выдержит, даже если он из гномов! — Гонзар расхохотался. — А из мелочей что?

— Правую переднюю лапу и большой коготь от задней левой лапы.

— Тоже неплохо, — оценил Гонзар. — Маг с когтем дракона на шее без клиентов не останется. Хотя, с сокровищами из башни дракона, ты свою работу, наверное, бросишь.

— Нет. Мне нравится быть магом. Без магии мне будет скучно.

— И то верно, — согласился Кабан. — Послушай, Мичигран, сделай доброе дело, отдай лапу мне и каждый день сможешь получать по кувшину пива за счет заведения.

— За лапу самого свирепого дракона, — кувшин! — возмутился Мичигран. — Да во всем Геликсе ни у кого нет лапы дракона. И в Неоксе нет. К тебе весь город повалит, посмотреть на эту лапу. И от приезжих отбоя не будет.

— Ты, я смотрю, своего не упустишь, — ткнул Гонзар в грудь мага жирным пальцем.

— А ты упустишь?

— И я не упущу, — ржанул Гонзар. — Ни за что не упущу! Ладно, лапа за тобой, договоримся потом. Ко мне зашел просто попрощаться перед дорогой, или что-нибудь нужно?

— Кое-чего нужно. — Мичиган небрежно положил на стойку золотую монету.

— О-о-о, — с уважением протянул Гонзар, — я же говорил, что ты должен быть мне благодарен. Золотое дно?

— Кое-чего есть, — не стал вдаваться в подробности маг. — Прикинь-ка, чего нам взять на дорогу, чтобы не особенно отощать от голода. Брать надо дней на десять, с запасом. Копченого мяса, сыра, хлебов, пива, конечно, и подумай чего еще. Пусть твои люди отнесут все к дому, где остановился рыцарь Калант. И сдачи не надо.

— О-о-о, — снова протянул Гонзар и с интересом посмотрел на мага. — Красиво хочешь жить. Со мной можно. С другими не надо, — чистосердечно посоветовал он.

— Я это только с тобой, — улыбнулся хозяину таверны маг. — Я помню, что ты не скупился, когда я сидел на мели и у меня не хватало на кувшин пива. Это за все мои долги. Да, чуть не забыл, рыцарь просил подобрать что-нибудь вкусненькое для принцессы, очень ему хочется побаловать девчонку.

— Вкусненькое для принцессы... — озадаченно повторил Кабан. — Какой принцессы? Да, конечно, рыцарь ведь отправляется спасти из заточения прекрасную принцессу, — он рассмеялся, потом задумался. — Для принцесс мы ничего такого и не держим. Ладно, поищу что-нибудь. А теперь, давай на прощание опрокинем по кружке пива, — предложил Гонзар. — За счет заведения.

У тяжелых, окованных широкими железными полосами, ворот святой Обители, Буркста встретил служка. Он низко поклонился монаху.

— Их пресветлость Координатор ждет тебя, — сообщил служка.

Это ничуть не удивило Буркста. На то их пресветлость Хоанг и был Координатором Ордена, чтобы все знать. Даже такой пустяк: когда придет монах Буркст.

Святая обитель жила своей обыденной жизнью. За служкой Буркст последовал через обширный двор, где большая группа монахов занималась упражнениями. Разбившись на пары они усердно размахивали тяжелыми дубинами. Одни нападали, другие защищались. Стук десятков сталкивающихся в воздухе дубин сливался в непрерывный грозный грохот.

Святой драконоборец, дважды рожденный Фестоний побивал драконов дубиной. Следуя его примеру, дубину же избрали основным своим оружием монахи Геликской Обители, и немало в искусстве владения этим оружием преуспели. Они постоянно совершенствовали свое мастерство тренировками и молитвами, отдавая равное время тому и другому.

Несколько далее, другая группа монахов, сбросив балахоны и тоже разбившись на пары, тренировалась в кулачном бою. Здесь удары не звучали так громко и резко, но зато были звонкими и сочными. Возле одного из длинных амбаров стояло несколько телег, с которых прибывшие издалека поселяне, под наблюдением высокого монаха, в черном балахоне, сгружали свои щедрые добровольные дары Обители. А еще дальше виднелась невысокая ограда, за которой толпился табун монастырских лошадей. Из высокой трубы пекарни шел дым, подтверждающий, что и там монахи неустанно трудятся.

Затем они прошли по коридорам Святой Обители: мимо келий, двери каждой из которых были распахнуты, ибо нет у монаха тайны от братьев по Ордену; мимо трапезной, где сейчас было тихо и безлюдно; мимо оружейной, из которой слышался негромкий разговор, дежуривших там монахов и лязг железа... И, наконец, вышли к высоким, выкрашенным в скромный серый цвет дверям кельи Координатора. Возле нее, с дубинами в человеческий рост, стояли два монаха-тролля. Когда Буркст и служка подошли, они не шелохнулись. Видимо тоже получили указание: без всякой задержки пропустить монаха Буркста к их пресветлости.

Служка бесшумно открыл высокую створку, жестом предложил Бурксту пройти, и так же бесшумно затворил за ним дверь, оставшись по другую ее сторону.

Буркст уже однажды был у Координатора, когда тот отправлял монаха к рыцарю Каланту. Как и в прошлый раз, он почувствовал себя ничтожно маленьким в этой кельи, напоминавшей по своим размерам поле на котором монахи обучались воинскому искусству.

Отец Хоанг сидел за большим столом, таким большим, что он, наверно, раза в три превышал размер кровати Буркста. Стол был покрыт зеленым сукном на котором просторно разместились не меньше десятка пергаментных свитков. Рядом с ними покоился старинный фолиант. Слева и справа возвышались бронзовые изображения покровителя Обители, святого драконоборца, дважды рожденного Фестония. С одной стороны он стоял с высоко поднятой в правой руке дубиной, собираясь сокрушить очередного дракона; с другой — он той же рукой, но уже без дубины, благословлял стоящего перед ним на коленях монаха. Центр стола занимал чернильный прибор: тоже большой и тоже из благородной бронзы.

Координатор что-то сосредоточенно писал. Почувствовав присутствие Буркста, он поднял голову. Их пресветлость был белолиц, сед, и только густые брови его были черными. Светлая бородка клинышком, напоминала бородку святого драконоборца, дважды рожденного Фестония, кончики усов скромно опускались, а не были вызывающе закручены вверх, что мог себе позволить человек его ранга.

Хоанг поглядел на монаха добрыми серыми глазами, приветливо кивнул ему, сделал плавный жест рукой, указывая подождать и продолжил свое занятие.

Монаха это не удивило. Все знали, что Координатор Ордена человек святой, время свое проводит в молитвах, размышлениях и трудах. Буркст откинул капюшон, явив миру буйную рыжую шевелюру и приготовился ждать, когда их пресветлость найдет время, чтобы обратить на него внимание. Как и в прошлый раз, он стал разглядывать картину, что висела на стене, за спиной Координатора.

Это была замечательная картина. Художник нарисовал большое поле, покрытое невысокой зеленой травой и редким кустарником, на котором краснели небольшие ягоды. Здесь шла ожесточенная битва добра со злом. Святой драконоборец, дважды рожденный Фестоний сражался с драконами. Художник представил эту битву в самом ее разгаре. Драконов было не меньше десятка. Трое из них валялись у ног святого, поверженные его дубиной. Остальные нападали на Фестония.

Драконы выглядели отвратительно, на них было противно смотреть. Тела Драконов покрывала чешуя неприятного грязно-зеленого цвета, красные глаза горели жаждой крови, хвосты извивались ядовитыми змеями, лапы с длинными измазанными какой-то гадостью когтями, были хищно вытянуты вперед, а языки пламени, которым драконы пытались сжечь бесстрашного святого, уже обуглили стоявшие невдалеке кустарники и созданное ими зарево вселяло тревогу.

Великий драконоборец Фестоний был прекрасен, как может быть прекрасен только дважды рожденный святой. Он стоял на небольшой возвышенности. На нем, был просторный балахон приятного серого цвета, повязанный на талии простой веревкой. Капюшон балахона был откинут и открывал ниспадающие на плечи русые волосы. Клинышек короткой русой бородки и небольшие усики, оттеняли белизну лица. А на белом лике светились голубые молодые, но мудрые глаза. Брови святого были нахмурены, губы скорбно сжаты. Левую руку, с раскрытой ладонью, святой Фестоний протянул вперед, удерживая стену огня извергаемую чудовищами, а в правой он сжимал дубину, которую только что опустил на голову одного из драконов, самого крупного, самого страшного и противного. Дракон не выдержал могучего удара и в это мгновение терял последние силы, у ног святого. Художнику удалось совершить самое сложное: показать чувства дракона в момент его гибели. На морде хищника одновременно можно было увидеть и смертельную муку, и просветление. Каждому, кто смотрел на эту замечательную картину становилось ясно, что после сокрушительного удара дубиной, дракону открылась истина, он уверовал в святого Фестония и на хищного гада опустилась благодать.

— Воистину, велик в подвигах своих, наш святой драконоборец, дважды рожденный Фестоний, — оторвал Буркста от благоговейного созерцания картины негромкий голос отца Хоанга.

Монах низко поклонился, но не сказал ни слова. Он чувствовал себя слишком мелким существом, чтобы высказывать свое мнение о святом Фестонии в присутствии самого Координатора.

— Приблизься брат мой по Ордену, — добродушно попросил Буркста Координатор.

Буркст знал, что их пресветлость не любит суеты и поспешности. Он степенно и медленно пошел по красной дорожке, протянувшейся от двери до стола, за которым сидел отец Хоанг. А преодолев это немалое расстояние остановился и опустил глаза.

— Так... — Координатор окинул монаха добрым взглядом. — Значит вы решили взять для магической защиты бездельника и пьяницу Мичиграна. А тебе не кажется, брат мой, что морально он выглядит не очень привлекательно?

Быстро и точно работают осведомители их пресветлости, — восхитился Буркст. — Мы еще, наверно, не привезли Мичиграна в жилище Каланта, а ему уже доложили.

— Разве вы не могли найти мага, живущего праведной жизнью?

— Воистину, моральные устои его слабы, — с сожалением признал монах.

"Мичигран их пресветлости не нравится. Придется отказать этому магу и искать другого, — решил Буркст. — Жаль, Мичигран находчив и упорен. Он вполне подходит для такого дела".

Он хотел сказать Координатору, что это хозяин таверны "No Nаme" Гонзар Кабан посоветовал им остановить свой выбор на Мичигране, потому что все остальные маги такие же бездельники, а Мичигран, в отличии от них, никого и ничего не боится. И еще Гонзар заверил их, что Мичигран горазд на выдумку и очень пригодится в дороге, где ждут неведомые опасности. А верить Гонзару Кабану можно: он хорошо знает всех пьяниц, бродяг и бездельников в округе. Но Буркст ничего этого не сказал, потому что не мог решить: объяснять свой поступок, или каяться.

И хорошо, что не поспешил.

— Но ты не сам остановил свой выбор на этом маге. Тебе посоветовал взять его Гонзар Кабан, — продолжал рассуждать вслух Координатор. — А хозяин таверны сам разбойник, хорошо знает всех разбойников, бездельников и пьяниц в городе, — отец Хоанг задумался. — Если у этого Мичиграна хватило ума, сил и упорства выжить в Казорском квартале, да еще стать магом и заслужить репутацию забияки в таверне Гонзара, то и огнедышащего дракона он, пожалуй, не испугается. Ты как думаешь?

— Не испугается, ваша пресветлость, — решился похвалить понравившегося ему мага Буркст.

— Ладно, пусть с вами идет бездельник и пьяница Мичигран, — согласился глава Ордена. — А ты присматривай за ним.

"Нет такого места в Геликсе, где можно укрыться от глаз и ушей их пресветлости, — решил Буркст. — Он может проникать в мысли, видеть прошлое и предсказывать будущее".

Монах низко поклонился, подтверждая этим свою готовность присматривать за бездельником Мичиграном.

— Но то, что вы решили разделить сокровища на три равные части — это плохо.

Координатор свел брови, на лбу у его появилась небольшая морщинка и Буркст почувствовал себя неуютно.

"Да, это плохо, даже очень плохо, — подумал он. — Меня следует наказать. Я допустил непростительную слабость и огорчил их пресветлость. Но как он узнал? Нас было трое. Рыцарь и маг ничего рассказать ему не могли. Значит был и четвертый... Где же он скрывался? В обиталище Каланта спрятаться негде, разве что под одной из кроватей или в сундуке. А, может быть, действительно, у стен есть уши. Осторожней надо быть в разговорах, сдержанней и осторожней".

Монах не знал известны ли Координатору все подробности торга и он на всякий случай сообщил:

— Я предлагал магу и рыцарю по одной шестнадцатой, а все остальное на строительство флота.

— Это так, сын мой, я ценю проявленное тобой усердие. Предложение было разумным, — похвалил монаха их пресветлость, и на душе у Буркста стало спокойней.

— Но их было двое, против меня, — пожаловался монах. — И оба они очень упрямы. Я не смог их убедить. Пришлось согласиться, что мы разделим сокровища на три равные части. Зато Обители перейдет вся шкура, сердце, печень, огневые железы дракона, хвост и три лапы с когтями.

— Здесь ты поработал неплохо, — Координатор кивнул почти удовлетворенно. — А что касается сокровищ, тебе следует постоянно наставлять рыцаря и мага, укреплять их в вере нашему покровителю, святому драконоборцу, дважды рожденному Фестонию. Убеди своих спутников образумиться и удовлетвориться одной шестнадцатой частью сокровищ. Рыцарь и маг должны понять, что жертвуя золото на строительство флота, они приобретут покровительство Ордена и слава их возрастет неимоверно.

— Убедить рыцаря будет нетрудно, он прост и не корыстолюбив, довольствуется самым малым. А маг Мичигран... — Буркст развел руками. — Его моральные устои, как верно отметили ваша пресветлость, слабы, его не интересуют благочестие и слава. Он любит золотые монеты.

— Стяжатель и скупец?

"Их пресветлость не знает каков Мичигран, — понял Буркст. — Хотя это и понятно: кто он такой, маг Мичигран, чтобы подробности его жизни и характера знал сам Координатор?"

— Нет, ваша пресветлость, он не стяжатель. Мичигран за полгода, не задумываясь, промотает все сокровища со своими друзьями в тавернах и опять превратится в полунищего мага. Профессия эта сейчас не особенно прибыльная. Магов много, а потребность в них невелика.

— У него много друзей?

— Когда у Мичиграна есть монеты — друзей очень много. Когда его карманы пусты — их можно пересчитать на пальцах одной руки, — монах поднял руку и растопырил пальцы, подтверждая что их всего пять.

— Обещай этому бездельнику покровительство Ордена. Мы прославим его талант и могущество, будем направлять к нему всех нуждающихся в магической защите. Это даст твоему Мичиграну постоянный и немалый доход. Подробности об условиях мы сможем потом оговорить.

— Он разумен, ваша пресветлость. Думаю, что он предпочтет, сокровищам дракона, покровительство Ордена и постоянный, твердый доход.

Такое заверение, кажется, удовлетворило отца Хоанга. Координатор благосклонно посмотрел на монаха.

— Что ты собираешься делать сейчас? — спросил он.

Спросил таким тоном, что ясно было: их пресветлость прекрасно знает, что сейчас собирается делать монах Буркст. Но на вопрос следовало ответить.

— Если не последует никаких указаний вашей пресветлости, попрошу благословения и пойду нанимать повозку, — доложил монах.

— Правильно, сын мой, — похвалил монаха Координатор. — Для того, чтобы вывезти сокровища потребуется хорошая, крепкая повозка. Иди к хромому каретнику Шовкру и возьми у него на время самую лучшую повозку. Он задолжал нашему Ордену, и с радостью окажет тебе бесплатную услугу. Пусть запряжет в нее пару хороших лошадей. А монеты, которые ты приготовил, чтобы нанять повозку, можешь оставить здесь, они пойдут в казну Ордена.

На аренду повозки и лошадей Буркст собирался истратить не более четверти золотой монеты. Но не просить же у их пресветлости сдачи. Он вынул блестящий золотой и осторожно положил его на зеленое сукно стола.

Координатор чуть-чуть приподнял правую бровь, что означало удивление. Он и не предполагал, что у монаха имеется такое богатство. Но ничего не сказал по этому поводу.

— Вы, наверно, не медля ни одного часа, станете собираться в дорогу? — спросил отец Хоанг.

— Завтра же, ваша пресветлость, — доложил монах. — Как только приготовим все нужное, сразу выедем из города.

— Правильно, — одобрил Координатор — Мне кажется, что вам не следует никого извещать о своих намерениях. Ни близких, ни друзей. Если в городе узнают, что вы едете сражаться с драконом, за вами увяжутся многие бездельники и любители легкой наживы, которые захотят урвать для себя толику добычи. Сокровища дракона заманчивы. Бездельники и нечестивцы станут хватать все, что плохо лежит. А сокровища должны принадлежать святому драконоборцу, дважды рожденному Фестонию, — Координатор сурово нахмурил брови и посмотрел на Фестония побивающего драконов, как бы призывая его в свидетели. — Городским бездельникам нечего там делать. Выезжайте пораньше и не забудьте о скромности.

— Но в городе многие знают зачем мы едем, — осмелился высказать свое мнение Буркст. — Кто-то может увязаться за нами и мы не в силах это запретить.

— Такое не должно вас беспокоить. Делайте свое дело, проявляйте усердие и рвение. Что-то подсказывает мне, что если вы выедете рано утром, бездельники не сумеют увязаться за вами.

Буркст не понял, почему рано утром бездельники не смогут увязаться за ними, но не спрашивать же об этом их пресветлость.

— Мы сделаем так, как вы указываете, ваша пресветлость, — низко поклонился Буркст.

— Не указываю, а советую, — поправил его Координатор. — Подойди ко мне.

Буркст подошел и опустился на колени.

— Благословляю тебя, брат мой, — промолвил отец Хоанг и возложил руки на рыжую голову монаха. — Благословляю тебя на битву с нечистью и пусть поможет тебе наш покровитель, святой драконоборец, дважды рожденный Фестоний. А теперь иди.

Буркст поднялся с колен, поклонился и пошел к выходу из кельи. У дверей он обернулся и снова низко поклонился.

"Кажется я в нем не ошибся, — подумал Хоанг, провожая взглядом монаха. — Предан, неглуп и может принести Ордену пользу. Если справится с этим заданием, надо будет его приблизить".

За дверью монаха ждал служка, который почтительно проводил его до ворот обители.

Не теряя времени Буркст отправился к хромому каретнику Шовкру выбирать повозку и лошадей. По привычке, он пощупал, на месте ли второй золотой. И вдруг ему пришла в голову странная мысль... А ведь Координатор посчитал что золотой, который монах выложил на стол, у него единственный. Он не знал, что у Буркста есть еще одна монета. Всеведущий Координатор не знал о золотой монете. Он вообще не знал про золотые. Наверно в толпе, у балагана, люди его пресветлости потеряли монаха и мага и не смогли доложить о посещении лавки Лангорка. Вот и хорошо. Если бы отец Хоанг знал, он непременно забрал бы и вторую монету в казну Ордена. А золотая монета пригодится и самому Бурксту.

"И нет никакой ереси в том, что я оставил монету себе, — решил монах. — Я истинно верую в святого драконоборца, дважды рожденного Фестония и его воплощение на земле, Координатора Ордена, их пресветлость отца Хоанга. — Но вера — это одно, а золотые монеты — совсем другое, и смешивать их не надо".

Глава восьмая.

После того как за монахом закрылась дверь, Хоанг взял один из свитков, раскрыл его, бегло пробежал глазами по ровным красивым строчкам и отложил в сторону. Немного подумав он легонько потянул за пушистую кисть, которой заканчивался свисающий со стены шнур, сплетенный из серых и розовых нитей.

Раздался тихий мелодичный звон колокольчика. Дверь бесшумно отворилась и на пороге возник, склонившийся в почтительном поклоне служка.

— Я давно не встречался с нашим уважаемым бургомистром, — негромко промолвил отец Хоанг. — Узнай, не пожелает ли он встретиться со мной?

Служка снова поклонился и мгновенно исчез. Бургомистр Слейг тоже не заставил себя ждать. И тот и другой знали, что если Координатор высказал какую-то мысль тихим голосом, надо действовать как можно быстрей, любое промедление приведет к тому, что его пресветлость станет говорить еще тише, а это опасно.

Толстый, как пивной бочонок в трактире Гонзара Кабана, и лысый, как яйцо старой гусыни, бургомистр Слейг явился в костюме из дорогого красного бархата. На шее у него покоилась толстая золотая цепь — знак власти. Он вкатился в келью Координатора запыхавшийся, красный и потный. Левой рукой бургомистр прижимал к груди высокую шапку из красного же бархата, на вершине которой красовались два пера из хвоста голубой цапли, обитающей в гиблых болтах острова Маландор. Он не знал, зачем его вызвали, надеялся на лучшее, но левая нога бургомистра тревожно подрагивала.

— Ваша пресветлость! — Слейгу, при его громадном животе, удалось каким-то чудом отвесить низкий поклон. — Я счастлив видеть вас в добром здравии! Да славится во веки веков имя святого драконоборца, дважды рожденного Фестония! — столь же низкий поклон бургомистр отвесил картине, на которой святой сражался с драконами.

— Подвиги его, и бескорыстие его, пусть служат нам примером, — продолжил Хоанг и внимательно посмотрел на бургомистра, как будто оценивал, готов ли тот к подвигам и бескорыстию. Хоть бы мысленно.

Бургомистр Слейг ни к подвигам, ни к бескорыстию готов не был, даже мысленно. Поэтому он скромно опустил взгляд и снова поклонился.

— Как идут дела в городе? — задал риторический вопрос Координатор. Если кто-то знал о том, как идут дела в городе, то это был он сам, и уж никак не бургомистр.

— В городе тихо и спокойно, — доложил Слейг.

— Координатор благосклонно кивнул, подтверждая, что ему нравятся тишина и спокойствие.

— Но казна по-прежнему пуста, — решил пожаловаться бургомистр. — Жители не хотят платить налоги.

— До меня дошли слухи, что казна опустела от того, что некоторые нечестивцы запускают в нее свои лапы, — с неподдельной грустью сообщил Хоанг.

Начало разговора ничего хорошего не предвещало. У бургомистра заныло под ложечкой, а левая нога задрожала еще сильней.

— Не может такого быть, — осмелился он возразить. — Но я проведу самое серьезное расследование, ваша пресветлость. Мы выявим расхитителей и покараем их.

— Правильно, — поддержал его Координатор. — Все мы должны брать пример с покровителя нашего славного города, святого драконоборца, дважды рожденного Фестония. И действовать, пока он сам не опустился на нашу грешную землю, чтобы навести здесь порядок.

Хоанг посмотрел на картину, где святой побивал драконов и жестом пригласил бургомистра полюбоваться этим приятным и многообещающим зрелищем.

Слейг послушно уставился на полотно. Драконоборец был спокоен, но суров. Дубина в его руках была орудием истины. И смотрел он сейчас не на драконов, а на бургомистра. Ясные глаза святого говорили, что он знает, кто запускает лапу в городскую казну. Слейг тут же принял решение: если ему удастся вернуться от Координатора, если его прямо отсюда не отправят на площадь Тридцати трех Монахов Мучеников, то он никогда больше не возьмет из казны ни единой медной монеты.

— Как ты думаешь, Слейг: может быть не стоит ждать, пока на воров обрушиться гнев святого драконоборца? Прямо сегодня схватить преступников и повесить их на вечерней заре? — спросил Координатор с грустной улыбкой.

Бургомистра прошиб обильный пот. Он вытащил из кармана большой клетчатый платок и стал усердно утирать лицо и лысину.

— Конечно, конечно, — без особого энтузиазма согласился Слейг. — Очень хорошая мысль. Именно, на вечерней заре. Самое подходящее время. Вы как всегда правы, ваша пресветлость.

— Виселица у нас, по-прежнему, стоит на площади Тридцати трех Монахов Мучеников, рядом с балаганом? — поинтересовался Координатор.

— Да, ваша пресветлость. Там она и стоит. Рядом с балаганом.

— Очень гуманно. К преступникам надо быть милостивыми. Я думаю, ворам перед смертью приятно послушать музыку. Говорят, что трубачи из балагана неплохо играют.

— С большим чувством, ваша пресветлость, — подтвердил Слейг.

— А не могли бы они подготовить для гм-м... особую программу? Все-таки преступники уходят в мир иной и навсегда. Не всем это нравится. Надо бы их подбодрить. Сыграть что-нибудь веселое. Или, ты полагаешь, что больше подойдет классика?

Слейг молчал. Он не был меломаном и предложение отца Хоанга его нисколько не обрадовало. В отношении "классики" он тоже ничего толкового сказать не мог. Более того, от разговора о виселице, дыхание у бургомистра перехватило. А ведь необходимо было немедленно выразить свое восхищение планами Координатора.

— Э-э-э... Му-у... Ну-у... — только и сумел он протянуть, преданно уставившись на их пресветлость заплывшими жиром глазками.

"Умрет еще жирный боров прямо у меня в келье", — поморщился Хоанг.

Но не таким слабым человеком был бургомистр Слейг, чтобы умереть от нависшей над ним угрозы. Слабые люди не становятся бургомистрами.

— Особая программа — это очень остроумно и гуманно, — собравшись с силами выдал Слейг. — Можно и веселое, и классику. Преступники будут вечно вас благодарить.

— Ты так считаешь? Что ж, подумай над этим, — кивнул Хоанг. — А знаешь, сегодня я должен похвалить тебя. Мне стало известно, что ты решил обновить городские ворота за свои собственные средства. Такая забота о городе и твое бескорыстие похвальны.

— Конечно, конечно... Городские ворота... — бургомистр вспотел еще сильней. Он решил, что на этот раз, разговор о казне закончился для него благополучно. Теперь Слейг пытался сообразить, что имеет в виду их пресветлость, намекая на ворота, но понять не смог. И поступил, как подсказывал ему многолетний опыт управления городом: сделал вид, что понимает о чем идет речь. — Для красоты... Честь города для меня превыше всего! — заявил он твердо, стараясь убедить в этом Координатора.

— Ты решил покрасить сразу и Северные ворота и Южные? — спросил Хоанг.

Теперь появилась кое-какая ясность: придется красить ворота. Но зачем расходовать краску на Северные? За краску надо платить монетами, а Северные ворота, вот уже шесть лет наглухо заколочены.

— Э-э-э... — промычал бургомистр, пытаясь сообразить, как быть с Северными. — Э-э-э... Северные ремонтируем... — попробовал он уйти от прямого ответа. — Э-э-э... Еще не готовы...

— Понятно, значит только Южные, — сжалился над бургомистром Координатор.

— Да, да, только Южные, у нас уже все готово к этой работе, — Слейг решил что идет правильным путем, хотя еще не до конца понимал, куда он идет. — Лицо города должно быть красивым. К окраске ворот будут допущены только самые лучшие маляры.

— Завтра на рассвете и начинаете? — поинтересовался Хоанг.

— Конечно, — подтвердил бургомистр, прикидывая, сколько своих личных монет ему придется истратить на эту проклятую краску.

— Плохо, что тебе придется на весь завтрашний день закрыть ворота, и никто не сумеет ни войти в город, ни выйти из него, — посочувствовал жителям свободного города Хоанг.

— Да, да, это очень плохо, — опечалился бургомистр. — Но я не могу идти на поводу у каждого жителя, я защищаю интересы всего вольного города Геликса. А он достоин иметь красивые ворота: они лицо города. И я не позволю их открывать, пока не высохнет краска! — проявил он находчивость и вполне допустимую, а, вероятней всего, даже необходимую, в этом случае принципиальность. — Пусть ждут, даже если на это потребуется целый день. Зато город приобретет красивые ворота.

— Правильно, — согласился Координатор. — Кстати, говорят, что рыцарь Калант собирается завтра отправиться странствовать. Его сопровождают монах нашего Ордена и маг. Интересно, успеют они выехать из города через Южные ворота до того, как их закроют, или нет?

— Очень интересно, — задумался бургомистр. Он не представлял себе: должен рыцарь успеть или не должен, поэтому медлил с ответом.

— Мне кажется, что успеют, — предположил Хоанг.

— Должны успеть, — мгновенно уверовал в успех Каланта бургомистр. — Рыцари всегда встают очень рано. Все еще спят, а рыцари встают и сразу выезжают из города. Монахи и маги за ними. Они непременно успеют до того, как закроют ворота. Я лично в этом уверен! — продемонстрировал бургомистр свою проницательность.

— Ты, наверно, прикажешь присмотреть за воротами начальнику городской стражи, самому лейтенанту Брютцу?

— Конечно, ваша пресветлость, — подтвердил догадку Координатора бургомистр. — Такое ответственное дело я никому другому доверить не могу.

— Твои люди, ты их лучше знаешь, — благосклонно улыбнулся Хоанг, — я слышал, что лейтенант Брютц очень ответственно относится к службе. Перед серьезным дежурством никогда не позволяет себе даже единого глотка пива.

— Никогда! — Бургомистр мог бы поспорить с их пресветлостью, что лейтенант относится к пиву несколько по-иному, и честно выиграл бы пари. Но не стал этого делать. Просто он решил, что если лейтенант Брютц во время завтрашнего дежурства у Южных ворот выпьет хоть один глоток пива, то прикажет арестовать офицера, разжаловать его, обрить наголо, заковать в кандалы, бросить в самый вонючий подвал и поить только водой!

— Я ведь тебя о чем-то еще хотел спросить... — Хоанг сказал все, что ему было нужно и теперь пожелал развлечься. — Ты в какую краску решил покрасить ворота?

Обильный пот прошиб бургомистра Слейга в третий раз. Из разговора с его пресветлостью нельзя было понять, в какой цвет следует выкрасить ворота.

— Э-э-э... — тянул Слейг вытирая лысину. — Э-э-э... — он не мог назвать будущий цвет ворот, ибо не знал, какая краска нравится Координатору. — Э-э-э... — пока Слейг утирал лицо, ему удалось придумать, как увернуться от ответа. — Я еще не решил... Хотел спросить совета у вашей пресветлости.

— Что ты, что ты, Слейг, — мягко улыбнулся Хоанг. — Я скромный служитель святого драконоборца, дважды рожденного Фестония, не вправе вмешиваться в дела города. Решай их сам. А ты, я вижу, торопишься. Понимаю, тебе надо столько приготовить к завтрашнему дню, и краску купить, и стражников предупредить. Не стану тебя задерживать.

Получив благословение Слейг, слегка скосил глаза, чтобы глянуть, на картину: не наблюдает ли за ним святой Фестоний? Драконоборец более не смотрел в его сторону и бургомистр сразу почувствовал себя уверенней. Вытирая пот правой рукой и придерживая шляпу левой, он поспешил убраться из келии Координатора.

"А ведь когда-то он был почти стройным, и почти порядочным человеком, — подумал отец Хоанг, проводив бургомистра взглядом до дверей. — Покорял всех своими речами о чести и свободе, призывал к борьбе с взятками и казнокрадством. Обещал привести Геликс к невиданному расцвету. Как этот Слейг красиво говорил! И многие верили ему. Но каждый раз одно и то же: стоит борцу за честь и свободу придти к власти, он тотчас жиреет и запускает руку в городскую казну. Можно, конечно, объявить очередные выборы. Этот всем надоел и народ его больше не изберет. Народ проголосует за другого: стройного, и честного, борца с взятками и казнокрадством, который пообещает привести славный город Геликс к невиданному расцвету. Только какой смысл. Через несколько лет он превратится в такого же жирного жулика".

Хоанг подвинул к себе Фолиант, полистал его, нашел нужную страницу, и в который уж раз прочел:

"И явится славный рыцарь со знаком в виде наконечника копья; и отправится он в поход; и возьмет он с собой монаха, преданного святому драконоборцу, дважды рожденному Фестонию; и возьмет он с собой хитроумного и бесстрашного мага; и встретят они на пути своем огнедышащего дракона; и будет этот дракон могуч и отвратителен; и грянет великая битва праведников с нечистью; и с помощью соратников своих восторжествует рыцарь над драконом..."

Хоанг задумался... Эта запись в Священном Фолианте, какой она появилась, точно такой же сохранилась до сих пор. Не изменилось ни единое слово. Значит, все, что происходит сейчас, правильно. Наверно, неправильное действие повлекло бы изменение в тексте. А сейчас все идет согласно записи. У рыцаря знак в виде наконечника копья, монах предан, маг, судя по всему, хитроумен. Далее сказано о пути отряда... О пути, который должен привести к дракону и закончиться битвой... Но простых путей не бывает. На этом пути, до того, как Калант встретиться с драконом, у него может быть немало других встреч. Серьезных и опасных. О них ничего не сказано в Фолианте, но они могут нарушить последовательность событий и неизвестно, к чему это приведет. К этим неведомым встречам тоже следует быть готовым. Надо поговорить с Кресском... Отец комендант сейчас вплотную занимается походом Каланта.

Дверь отворилась тихо, без малейшего скрипа, но Хоанг почувствовал это и поднял голову.

— К вашей пресветлости отец Кресск, — доложил служка.

— Пусть войдет, — сказал Координатор и отметил: "Вот что значит правильный выбор".

Он сделал этот выбор девять лет тому назад, когда отошел в мир иной, умудренный и опытный отец Скалинг, комендант Святой Обители, ведающий ее охраной и всей секретной службой. Подбирали монаха на эту важнейшую, в Обители должность, из двух десятков кандидатов. Все они были преданы святому Фестонию, все умны и деятельны. Но Хоангу хотелось, чтобы новый комендант был еще и добрым человеком. " На должности, требующей неустанной бдительности, постоянной подозрительности и решительных поступков, должен находиться добрый человек, — решил тогда Хоанг. — Добрый человек ошибается реже. А если и ошибается, то в сторону добра". После длительного изучения достоинств и недостатков всех претендентов, Координатор остановился на кандидатуре отца Кресска, И с тех пор многократно имел возможность убедиться, что не ошибся.

Преподобный Кресск был высок. Его могучая грудь, широкие плечи и крепкие руки больше подошли бы воинственному рыцарю, чем пребывающему в смирении монаху. Но, несмотря на внушительную фигуру, отец комендант лучился добротой. У него были добрые, немного наивные голубые глаза, добрые пухлые губы, добрые ямочки на розовых щеках, и даже нос у отца Кресска был толстеньким, добрым. Доброта его была широко известна не только в славном городе Геликсе, но и далеко за его пределами. Все знали, что преподобный Кресск угощает детей сладостями, подает нищим, помогает вдовам и сиротам, и уж если отправляет еретика на виселицу, то не по злобе и не в наказание, а только ради того, чтобы спасти бессмертную душу отступника и вернуть ее к истинной вере.

— Ваша пресветлость... — Кресск поклонился.

— Рад видеть тебя в добром здравии, отец комендант, — приветствовал его Хоанг и жестом предложил сесть.

Кресск сел. Он понимал, что у Координатора накопилось немало вопросов. Поэтому молчал. Ждал, когда его спросят.

Хоанг тоже не торопился. Он еще раз посмотрел на страницу в Священном Фолианте, которую недавно прочел и осторожно провел по ней пальцами, будто проверял, не исчезают ли строки, которые его интересовали. Потом снова понял взгляд на Кресска.

— Мне хотелось бы узнать, как обстоят дела у нашего славного рыцаря? — спросил, наконец, Хоанг.

— Пока неплохо, ваша пресветлость. — Отец комендант в оценках своих всегда был нетороплив и осторожен. — Спутники его разумны и хорошо помогают рыцарю... — Кресск замолчал, не зная, захочется ли Координатору узнать подробности.

Подробности Координатору узнать захотелось и он кивком головы, предложил Кресску продолжить.

— Отец Буркст оказался очень полезным. Он и, особенно, его родственник Клинкт Большая чаша.

— Клинкт Большая чаша? — заинтересовался Хоанг. — Неужели тот самый?

— Да, тот самый Клинкт Большая чаша, вместе с которым ваша пресветлость воевали против харахорийских пиратов. Он сейчас глава клана Клинктов. Наш Буркст приходится ему чем-то вроде племянника.

— Клинкт Большая чаша... — Хоанг с удовольствием вспомнил гнома. — В те славные времена Клинкт был великолепным командиром. Бесстрашным и гораздым на выдумку. Его отряд дрался умело и отчаянно.

Когда харахорийские пираты захватили земли у залива Клоч, молодой дворянин Эжен Кроу сколотил отряд волонтеров из таких же молодых отчаянных молодцов, и они почти два года сражались с пиратами, пока те не убрались на свои острова. В отряде Кроу, боевым скирдом гномов-волонтеров командовал лейтенант Клинкт Большая чаша. Прошли годы, капитан Кроу стал отцом Хоангом, затем Координатором Священной Обители. Молодой Клинкт, оказывается, стал главой клана Клинктов.

— Давно я его не видел, — с сожалением промолвил Хоанг. — И это плохо. Надо будет выбрать время и встретиться... Говоришь, Клинкт чем-то помог нашему рыцарю?

— Клинкт дал Бурксту кристалл Мультифрита, — спокойно и даже буднично-скучно, сообщил Кресск. Как будто это самое обычное дело, дать кому-то кристалл Мультифрита.

— Кристалл Мультифрита? — повторил Хоанг. Он знал, что Кресску можно верить. Всегда и во всем. Но в том, что Клинкт Большая чаша владел кристаллом Мультифрита, Хоанг поверить не мог. А в том, что гном отдал этот кристалл своему племяннику, тем более, нельзя было поверить.

— Да, кристалл Мультифрита, — подтвердил Кресск. Он не стал убеждать Координатора в том, что сведения эти достоверны. Координатор должен верить тому, что говорит отец комендант. Или сместить Кресска с этой должности.

Хоанг поверил. И подтвердил это едва заметным кивком головы. Лицо его снова стало спокойным ни малейшего признака недоверия, ни тени удивления.

— Все что происходит, в конечном итоге, соответствует записи в священной книге, — Координатор посмотрел на страницу в раскрытом Фолианте. Он прочел эту страницу много раз и помнил каждое написанное на ней слово. — Значит, Клинкт Большая чаша был хранителем Мультифрита.

— Семейная реликвия, — подтвердил Кресск. — Гномы этого клана передавали Мультифрит из поколения в поколение. Клинкт дал Мультифрит Бурксту с условием, что тот вернет кристалл после победы над драконом.

— Клинкт не знаком с пророчеством, — Хоанг снова посмотрел на раскрытую страницу Фолианта, — но он уверен в победе Каланта?

— Именно так, ваша пресветлость. Клинкт не из тех, кто может пожертвовать волшебным кристаллом. Он уверен, что реликвия клана вернется к нему.

— Некоторые гномы обладают даром предвидения. Я всегда полагал, что Клинкт Большая чаша, один из них. А что делает наш маг?

— Мичигран заказал провиант у Гонзара Кабана, затем побывал в лавке Гундора Лысого. Запасся там некоторыми магическими снадобьями и волшебными амулетами. Надо думать, он знает, что следует применить при встрече с огнедышащим драконом.

— В таких лавках, насколько мне известно, много подделок.

— Совершенно верно. Но Гундор Лысый как раз и отличается тем, что товар у него настоящий. И цены... — Кресск покачал головой... — Цены у него такие, что маги посещают его лавку очень редко. Только в случае крайней необходимости. Думаю, Мичеграну пришлось истратить пару золотых монет. В кредит Гундор Лысый свой товар не отпускает, особенно магам собирающимся сразиться с драконом.

— Все это хорошо, мы, кажется, не ошиблись в подборе спутников нашему рыцарю, — Координатор сделал жест рукой, как бы отодвигая в сторону вопрос о спутниках Каланта. — Плохо, что нам не удалось сохранить цель и время отъезда Каланта в секрете.

— Да, ваша пресветлость, — согласился Кресск. — Но сохранить какую-то тайну, если о ней знают более двух человек ( Кресск имел в виду себя и Координатора) невозможно. В городе все знают, куда и зачем отправляется Калант. Только об этом и говорят. Мальчишки уже играют в битву с драконом. Рыцари побеждают, — отец комендант улыбнулся.

— В играх мальчишек всегда побеждает правый. В жизни, к сожалению, не всегда.

— И все-же, будем считать это хорошим предзнаменованием.

— Будем считать, — согласился Хоанг и тут же вернулся к тому, что его беспокоило. — Как думаешь, многие устремятся за отрядом Каланта?

— Жители нашего города уверены, что сокровища в башне дракона неисчислимы. Хватит на всех. Охотников за легкой наживой должно набраться немало.

— Я приказал закрыть ворота, сразу после того, как Калант выедет из города, — сообщил Хоанг. — Это должно остановить многих.

— Остановит, — подтвердил Кресск. — Где находится башня дракона, никто не знает. Они собираются следовать за рыцарем. Никто не отправиться искать отряд Каланта чрез сутки, после того, как он покинет город. — Отец комендант помолчал, посмотрел на картину, на которой святой драконоборец побивал драконов... — Но найдутся и такие, — продолжил он, — что выйдут из города заранее, сегодня вечером. Они станут сопровождать отряд Каланта до самой башни.

— Кто, ты считаешь, пойдет на это? — спросил Координатор. Он и сам представлял себе, кто осмелиться пойти за отрядом рыцаря, а потом, после победы Каланта над драконом, попытается отбить сокровища. Но ему хотелось услышать мнение отца коменданта.

— Бургомистр Слейг, — не задумываясь, ответил Кресск. — Бургомистр Слейг пошлет команду эльфов, во главе с начальником своей канцелярии Ленкорионом.

— Этот эльф пользуется таким доверием у Слейга?

— Нет, конечно. Слейг не доверяет никому. Но он пригрел Ленкориона, позволяет ему брать крупные взятки и надеется, что тот, из благодарности, станет верно служить хозяину, постарается выполнить его приказ. Да больше Слейгу и послать некого. А Ленкорион охотно возьмется за такое дело, — отец Кресск ненадолго замолчал, будто прикидывал, что еще можно сказать о начальнике канцелярии бургомистра, затем сообщил: — Но он будет стараться не для Слейга, а для себя. Бывший вождь мечтает вернуть себе власть. Он решит, что захватив сокровища, сумеет возродить царство эльфов и стать во главе него.

— Однажды вкусивший власть будет стремиться к ней снова и снова, — отметил Координатор. — Таковы нравы не только людей, но и эльфов. Значит, Ленкорион?

— Да, эльфы выйдут из ворот сегодня, до захода солнца, где-то, в укромном месте, дождутся отряда Каланта, затем тайно последуют за ним, — уверенно сообщил Кресск.

— Кто, по-твоему, еще последует за нашим рыцарем?

— Непременно кто-то из банды Бритого Мамонта. Он, вероятней всего, пошлет Хитрого Гвоздя. Не упустят такую возможность и Крагозей со своими единомышленниками: борцами за всеобщее равенство и полную свободу. Если эти любители свободы доберутся до сокровищ дракона, то сумеют создать боевые отряды. А от создания боевых отрядов, до победы на выборах бургомистра, не так уж и далеко. Кто-то из промышленников, вероятней всего братья Пелеи. Сокровища дракона заманчивы.

— Ты прав. Сокровища дракона заманчивы и охотников за ними будет немало. Но, думаю, они не посмеют мешать Каланту до тех пор, пока он не победит дракона.

— Конечно. Все они станут по-настоящему опасными только после того, как дракон будет уничтожен. До этого, в их интересах, всячески оберегать Каланта.

— Ты считаешь, что дорога до башни, где обитает дракон, будет для отряда Каланта безопасной? — поинтересовался Хоанг.

— Нет ваша пресветлость. Дороги вообще не бывают безопасными, даже если в путь отправляется такой отважный рыцарь, как Калант Сокрушитель Троллей. А сейчас тем более. Земли, через которые пролегает путь нашего рыцаря, в эти дни грабят варвары.

Координатор нахмурился. Орда варваров, это посерьезней чем десяток эльфов Слейга, или бандиты Бритого Мамонта.

— Что о них известно?

Кресск помолчал, собираясь с мыслями, потом стал рассказывать:

— Орда небольшая. Ее назир Бахаррак Длинный Меч молод, смел, самолюбив, самонадеян и непредсказуем. Но с ним можно о чем-то договориться, придти к какому-то компромиссу. Наиболее опасен старый Худраг Леворукий. Жесток и беспощаден. За глаза все называют его "Зануда". Он в этой Орде Хранитель Традиций. Есть у варваров такая должность. Считается советником назира. Но назир без его одобрения ничего серьезного сделать не может. Если отряд Каланта встретиться с Ордой... — Кресск молча развел руками, показывая этим жестом, что ничего хорошего от такой встречи ожидать не следует.

— Они могут захватить Каланта с его спутниками?

— Нет, — всю доброту с лица коменданта как будто смыло. Ямочки на щеках исчезли, голубы глаза стали жесткими, пухлые губы вытянулись ниточкой. — Старый Худраг ревностный поклонник богини Шазурр, Великой, Ужасной и прекрасной в гневе своем, как они ее называют. Богине Шазурр пленные не нужны, она жаждет крови. Остановить варваров может только сила. — Кресск посмотрел на святого Фестония, побивающего драконов, затем предложил: — полностью обезопасить группу Каланта мы сумеем лишь в том случае, если вместе с ней пойдет отряд наших братьев. Прошу разрешить сделать это и, заверяю вашу пресветлость, что провожу отряд рыцаря до самой башни, в которой обитает дракон.

Теперь задумался Координатор. Отец Кресск предлагал надежный выход из сложного положения. Но тогда в отряде рыцаря окажутся не менее двух дюжин монахов. А в Пророчестве, появившемся в Священном Фолианте четко сказано: "монах" и "маг".

— Мы не должны нарушить положений, указанных в Пророчестве, — решил Хоанг. — Это может привести к непоправимому. Ваш отряд будет сопровождать Каланта, но скрытно, так, чтобы рыцарь об этом не знал. В случае опасности для Каланта, вы поможете ему. Но старайтесь не выдавать себя.

— Понял, ваша пресветлость, вы правы, — согласился Кресск.

— Что представляет собой Орда, в ней много опытных воинов? — поинтересовался Хоанг.

— Нет, Орда небольшая, не более пятидесяти всадников. Варвары привели в набег молодежь. Подучить, дать возможность показать свою удаль. Но есть и старые опытные рубаки.

— Варвары сильны в конном строю, — напомнил Координатор. — Когда они атакуют лавой, устоять против них невозможно. А пешком?.. — спросил он, и тут же сам ответил: — Без своих лошадей они не столь решительны и не столь удачливы.

— Да, ваша пресветлость. Они кочевники и большую часть своей жизни проводят верхом на лошади. — Кресск усмехнулся. — Они вообще ничего пешком не делают. А уж сражаться пешком — дело для них совершенно непривычное. Я не знаю случая, когда варвары сражались бы пешими.

— А если кто-то увел бы у них лошадей? — спросил Хоанг.

— Увел лошадей у варваров? — переспросил Кресск.

— Да, увел лошадей у варваров, — подтвердил Хоанг.

— Это невозможно, ваша пресветлость, — не задумываясь ответил Кресск. — Они настолько сроднились, что сами лошади не захотят уйти от них.

Отец Хоанг промолчал и чуть-чуть свел брови. Он явно был неудовлетворен ответом отца коменданта.

Кресск тоже молчал и тоже хмурился.

— Это очень сложно,— наконец сказал он.

— Мы должны обеспечить безопасность отряду Каланта, — напомнил Хоанг.

— Да, безопасность отряду Каланта надо обеспечить, — по тону которым это было сказано, чувствовалось, то отец Кресск старательно думает, как выполнить пожелание Координатора. — Лишившись лошадей варвары не сумеют помешать Каланту, — произнес он, как будто уговаривая сам себя. — мы постараемся это сделать, ваша пресветлость, — наконец выдал он.

Координатор, казалось, не услышал монаха. Координатор внимательно рассматривал бронзовую скульптуру святого драконоборца, дважды рожденного Фестония, сокрушавшего дракона.

— Мы сделаем это, — сказал отец комендант.

— Хорошо. — Хоанг остался доволен. — А после победы рыцаря над драконом вам следует возвращаться вместе с отрядом Каланта. Вы должны обеспечить доставку сокровищ в Обитель, — напомнил он.

— Да, ваша пресветлость. Мы покинем город сегодня вечером.

— Надо бы кому-то и за воротами присмотреть, напомнил Хоанг. — Нашей страже, я бы особенно не доверял. Да и народ может не послушаться стражников. Сам откроет ворота.

— Я распорядился, — доложил Кресск. — братья присмотрят, чтобы стража не открыла ворота раньше положенного времени. А если кто-то начнет возмущаться, братья уговорят его вести себя мирно.

Глава девятая.

Стол бургомистра Слейга уступал по своим размерам только столу Координатора. А кресло, в котором разместил свое драгоценное тело хозяин и благодетель славного города Геликса, было в два раза большим, чем у их пресветлости, но, главное, шире. Это не являлось следствием гордыни бургомистра, а вызывалось необходимостью.

Слейг более часа сидел в своем обширном кресле, вытирал с лысины пот и думал. Он пытался понять, чего добивается их пресветлость Хоанг и зачем ему это нужно. Пропустить рыцаря и сразу покрасить ворота... Что за этим стоит? Не станет же Координатор отдавать такой приказ, не задумав что-то хитроумное. И весь день никого не выпускать из города... Зачем это нужно их пресветлости? На памяти бургомистра, ворота на целый день закрывали только дважды. Первый раз, когда какой-то хитрый пройдоха-монах добрался до монастырской казны и унес оттуда больше сотни золотых монет. Его, конечно, поймали. Куда он мог деться, если все в Геликсе знали, что при монахе сотня золотых. Второй раз — ловили еретика. Этот подлый нечестивец проповедовал, что святой драконоборец, дважды рожденный Фестоний, убивал драконов не освященной дубиной, а обычным мечом: отрубал им головы. Еретика отловили и стали пытать, стараясь избавить его от вредных заблуждений. Но он был упрям и настолько глуп, что от ереси своей не отрекся. Преступнику отрубили голову мечом... Может быть опять кто-то ограбил монастырь? Или снова ловят какого-нибудь еретика? Но зачем тогда красить ворота, и непременно рано утром? И уж совсем непонятно указание Координатора о том, чтобы трубачи из балагана подготовили специальную программу для тех, кого вешают. "Ворам перед смертью будет приятно послушать музыку"... — мысленно повторил он слова их пресветлости Хоанга... — Зачем грабителям музыка? Уж если Координатор хочет сделать что-то приятное преступникам, пусть прикажет выдавать им перед смертью по кружке пива, и по большому пирогу со свининой. Но не за счет городской казны, — тут же решил бургомистр. — Пиво и свинину должны выделить владельцы таверн: пусть займутся благотворительностью.

И зачем красить ворота? Их десять лет не красили, и ничего, стоят, никто не жалуется. Это же сколько краски уйдет. А краска стоит недешево. И в какой цвет? Велел покрасить, а в какой цвет не сказал... И тут на Слейга что-то нашло, накатило. Взбунтовался Слейг. С ним это иногда случалось, если его никто не видел.

Кто из нас бургомистр? — спросил он сам себя. — Он или я? — и с великим уважением к себе ответил: — Я бургомистр! Меня народ избрал. Все важные вопросы в свободном городе Геликсе решаю я! А раз бургомистр я, то в какую краску захочу, в ту и покрашу! Возьму и покрашу в красную. По просьбе народа. Мне красный цвет нравится. А если их пресветлости не понравиться, пусть не смотрит. Не он хозяин города, а я.

Бунт длился недолго, потому что надо было выполнять указания Координатора. И хотелось понять зачем все это. Слейг опять задумался. Он решил, что действовать надо предельно осторожно. Ведь никаких приказаний от отца Хоанга он не получил, так — некоторые незначительные намеки и мысли. И что бы он ни сделал, отвечать придется ему а не Координатору.

"Рыцаря Каланта с его командой надо пропустить", — вспомнил Слейг. — Интересно получается: ворота закрыть, никого не пропускать, а какого-то рыцаря Каланта пропустить. Да еще с командой. А кто он такой, этот рыцарь Калант, чтобы его повсюду пропускать? И что у него за команда, такая? Они что, не могут подождать, пока ворота покрасят? Что-то тут не так.

— Ленкориона ко мне! — крикнул бургомистр.

Бургомистр Слейг старался подражать их пресветлости Хоангу и отдавать приказы тихим голосом. Но у него это почему-то не получалось. А кричать — получалось, и очень даже неплохо.

Ленкорион был когда-то гордым вождем какого-то захудалого, независимого ни от кого, и никому не нужного, эльфийского племени. Сейчас он служил начальником канцелярии бургомистра. Служба эта давала ему возможность жить безбедно и не отказывать себе в роскоши. Но бывший вождь тосковал о власти. Тосковал о славных временах, когда он был гордым и независимым вождем, а эльфы, подвластного ему племени, были покорны и послушны его воле. И мечтал о том, что эти времена вернуться.

Сейчас он с нетерпением ждал вызова. Более того, он уже продумал, какие вопросы задаст ему бургомистр, и решил, как следует на них отвечать. Что он сделает, после беседы с бургомистром, эльф уже тоже решил. Услышав зов начальства, Ленкорион вошел в кабинет Слейга, отвесил низкий поклон и послушно застыл невдалеке от монументального кресла.

— Ну-ка, докладывай: что это за рыцарь такой — Калант, и куда он собрался завтра ехать? — без всяких предисловий потребовал Слейг.

— Рыцарь Калант Сокрушитель Троллей — последний потомок старинного рода Калантов-Меченосцев, — нисколько не промедлив, стал докладывать эльф. — Замок обветшал, прислуга разбежалась. Калант покинул родовые земли и странствует. Активный член гильдии рыцарей. Простодушный романтик. Старательно придерживается рыцарского кодекса. В поединках смел и удачлив. Из девяти боев — девять побед. Дамы сердца пока не имеет. Честен и беден, — с достаточной долей презрения отметил эльф.

— Значит, говоришь, беден?

— Это точно, — подтвердил эльф. — У него даже оруженосца нет.

— Он что, и вправду сокрушил каких-то троллей?

Ленкорион знал и это.

— Говорят, что к кузнице, где Каланту перековывали коня, явилась толпа троллей. Хотели полакомиться каменным углем. Кузнец попросил рыцаря защитить его имущество. Калант схватил тяжелый кузнечный молот и бросился на троллей. Одному разбил плечо, другому раскрошил ухо и еще что-то кому-то сломал. Разное говорят, но тролли разбежались. С тех пор рыцарь стал называть себя "Сокрушитель Троллей" и поместил в герб большой кузнечный молот.

— А почему их пресветлость Хоанг благоволит к этому нищему рыцарю?

— Рыцарь Калант собирается на битву с огнедышащим драконом.

— На битву с драконом? Он что, совсем слабоумный?

Бургомистр представить себе не мог, что кто-то, по доброй воле и в здравом уме, пусть это даже простодушный рыцарь-романтик, может выйти на битву с драконом, которая, всем заранее известно, чем закончится.

— По их кодексу рыцарю положено сражаться с драконами и освобождать из заточения прекрасных принцесс. Их пресветлость благословил Каланта на этот подвиг.

— Но ведь дракона нельзя убить, — заявил Слейг. — Я знаю. Все рассказы, о рыцарях, что победили драконов — сказки и красивое вранье. — Дракона нельзя победить, — убежденно повторил он, — и тут же вспомнил, что слова его могут дойти до их пресветлости. — Э-э-э, — выдавил бургомистр. — Э-э-э... Я хотел сказать, что такой подвиг по силам только тому рыцарю, которого благославит на подвиг их пресветлость Координатор Хоанг. А это значит, что Калант, из славного рода Калантов-Меченосцев... Э-э-э... как его там?...

— Сокрушитель Троллей, — подсказал Ленкорион.

— Именно, Сокрушитель Троллей непременно победит э-э-э... огнедышащего дракона.

Ленкорион понял хозяина. Начальник канцелярии тоже дорожил своей шкурой.

— Под покровительством их пресветлости Координатора Хоанга, наш славный рыцарь победит всех драконов, что незаконно разбойничают в наших землях, — не медля, заявил он.

Потом начальник канцелярии неслышно подошел к креслу бургомистра, наклонился и прошептал:

— У Каланта Предназначение.

— Предназначение? — не понял бургомистр. — Какое... Эльф приставил указательный палец к губам, призывая Слейга молчать. Бургомистр прервал фразу и нарочито закашлялся.

— Это секретные сведения, — снова прошептал ему на ухо эльф. — В священном Фолианте "Откровения святого драконоборца, дважды рожденного Фестония" появилась запись... — Ленкорион, обернулся, оглядел комнату, убедился, что кроме его и бургомистра здесь никого нет и едва слышно продолжил: — Там написано, что рыцарь Калант должен найти огнедышащего дракона, убить его и освободить златокудрую принцессу, дочь могущественного короля острова Маландор. А потом жениться на ней. Вместе с принцессой в неволе у дракона томятся еще сорок непорочных и прекрасных девиц знатного рода. Их Калант тоже должен освободить.

— Как это появилась запись? — шепотом спросил Слейг. — А где она была раньше?

— Раньше ее не было, а сейчас появилась.

— Так не бывает, — не поверил бургомистр.

— Книга волшебная, там все время что-то исчезает и что-то появляется.

— Откуда ты все это знаешь? — прошептал Слейг.

— У нас там свой человек, из монахов, — приблизив губы к самому уху бургомистра сообщил эльф. — Мы хорошо ему платим.

— Но как Калант убьет дракона? У дракона такая шкура, что ни один меч ее не возьмет.

— Их пресветлость Координатор Хоанг дали ему волшебную дубину, оружие святого Фестония, — прошептал начальник канцелярии.

Бургомистр Слейг пожал плечами и скорчил гримасу, показывая, что не может в это поверить.

— Дубина святого Фестония долгие годы хранилась в келье их пресветлости. В большом железном сундуке, под двенадцатью секретными замками, — едва слышно доложил Ленкорион. — Рыцарь тайно повезет ее с собой. Этой дубиной он сокрушит дракона.

— Ты не врешь?

— Клянусь вечнозеленой листвой волшебного леса! Клянусь солнечным светом и семицветным мостом священной радуги! Клянусь вечной молодостью нашей прекрасной царицы Эльсениор!

Это выглядело довольно смешно — клятва едва слышным шепотом. Но бургомистру такое смешным не показалось.

— Так, так... — протянул он. — Понятно. Теперь кое-что становится понятным. А что за маг и монах сопровождают рыцаря? — последнюю фразу он произнес в полный голос, резонно рассудив, что персоны монаха и мага тайной не являются.

— Монаха зовут Буркст. До сих пор ни в чем особенном не замечен, ведет себя тихо и скромно. Время проводит в молитвах и воинских упражнениях. Имеет высший разряд по бою на дубинках, — отрапортовал эльф. И тут же снова перешел на шепот: — Рыжий!..

— Кто рыжий? — не понял бургомистр.

— Монах Буркст.

— Ну и что? — продолжал недоумевать Слейг.

— Рыжие общаются с потустороними силами и обладают тайными, неведомыми даже нашим жрецам, заклинаниями. Мы, эльфы, хорошо знаем это, и вешаем всех рыжих еще в младенческом возрасте.

— Почему его не повесили? — поинтересовался Слейг.

— Он же гном. А мы вешаем только своих, эльфов. Но рыжие гномы еще опасней. Этот Буркст очень хитер, притворяется скромным рядовым монахом. Но есть сведения, — продолжал шептать начальник канцелярии, — что он пользуется особым расположением и доверием Координатора, выполняет самые секретные поручения.

— Какие поручения? — монах Буркст интересовал Слейга все больше и больше.

— Связанные с различными сокровищами, — доложил Ленкорион. — Тайная добыча сокровищ! Ни перед чем не останавливается. Поручения Бурксту дает сам их пресветлость, и поручения эти настолько тайные, что наш осведомитель ничего не смог о них узнать.

Слейг кивнул, подтверждая, что понял. Дело оказывалось очень серьезным. У рыцаря Каланта Предназначение и он находится под покровительством самого Координатора. А Буркст не просто монах, а рыжий гном для особых поручений, связанных с драгоценностями. И ни перед чем не останавливается. Маг, очевидно, тоже не прост...

— А что за маг? — спросил он.

— Мага зовут Мичигран. Вырос в Казорском квартале...

— В Казоре?! — перебил его Слейг. — Но это же рассадник зла! Гнездо бандитов, бездельников и пьяниц. Там никто не доживает до двадцати лет. Там никто не вырастает!

— Мичигран оказался достаточно умным, чтобы дожить и вырасти. И даже стал магом. Вообще-то, он бездельник, пьяница и бандит. Постоянный посетитель таверны " No Name". Очень опытный маг, но скрывает свои возможности. Хитер и предприимчив, — доложил эльф. И едва слышным шепотом добавил: — Пьяницей и бездельником он притворяется. Мичигран личный тайный агент их пресветлости.

— Так, так...

— Для специальных поручений, требующих особых способностей. Мичигран маг-убийца. За ним гора трупов.

Слейг задумался.

Ленкорион терпеливо ждал. А бургомистр думал долго, даже очень долго. Слейг был человеком осторожным и прежде чем принять решение, основательно просчитывал, какими могут быть последствия.

— Так... — прошептал он. — Так... Значит, говоришь, рыцарь собирается убить дракона и сам Координатор Хоанг благословил его на это святое и угодное драконоборцу Фестонию дело.

— Именно, господин бургомистр, — приблизившись к уху так, что его мог услышать только Слейг, стал отвечать Ленкорион. — Это очень точное определение происходящих событий.

— И послал с ним двух своих особых агентов.

— Да, рыжего гнома-финансиста и мага-убийцу.

— А где дракон, там и сокровища.

Слейг представил себе башню, в которой, без всякого учета навалены несметные богатства: кучи золотых монет, драгоценных камней, золотых кубков, серебряных блюд.

— Драконы, по своему характеру, предпочитают драгоценные камни, — напомнил эльф.

— Алмазы!? — глаза у Слейга заблестели.

— Самые крупные алмазы, — подтвердил Ленкорион. — И рубины, драконы очень любят рубины. И непременно опалы. Драконам нравится их нежный цвет.

— А золото?

— Самородки и золотой песок драконы не держат. Только в изделиях старинных мастеров.

— Это ведь неплохо: изделия старинных мастеров из золота. А, Ленкорион? — Слейг подмигнул начальнику канцелярии.

— Очень неплохо! — разговор настолько сблизил собеседников, что начальник канцелярии посчитал возможным подмигнуть бургомистру.

— Богатство!

— Богатство, на которое можно построить несколько таких городов, как наш Геликс.

" Ох и хитер же Хоанг, — ухмыльнулся Слейг. — Хитер... Пропустить рыцаря и закрыть ворота. А о сокровищах ни слова... Вот и хорошо. Очень, даже, хорошо. Пусть думает, что я ничего не знаю о сокровищах..."

"Если ты, жадный мешок вонючего жира, и после этого не решишь, что надо перехватить сокровища дракона, я сегодня же вечером отравлю тебя и отправлюсь за ними сам", — решил Ленкорион.

Слейг опять задумался. Он думал так напряженно, что лысина его снова покрылась крупными каплями пота. Выступить против воли их пресветлости Хоанга было страшно, но в башне дракона хранились несметные сокровища... Мысли бургомистра метались между страхом и золотом, склоняясь, то в одну сторону, то в другую. От страха перед всемогущим Хоангом, Слейг избавиться не смог. Но отказаться от сокровищ было свыше его сил.

"Несметные сокровища, а охранять их будут всего трое, — размышлял бургомистр. — Рыцарь и маг — это, конечно, сила. Но и на силу можно найти еще большую силу. Такая возможность представляется только раз в жизни. И то, далеко не каждому. Значит надо брать. А кого послать?.. Нужен умелый и смелый воин. И он должен быть честным. А честные встречаются сейчас так редко. Каждый старается урвать кусок побольше. Кого же послать?.. — Слейг стал припоминать начальников своих служб, своих помощников и заместителей, и вскоре убедился, что никому из них поручить это важное дело нельзя: один дурак, другой трус, третий вор, четвертый — вообще ничтожество. — Ну и команда вокруг меня собралась, — опечалился бургомистр. — С такой командой разве что-нибудь великое совершишь... Что же делать? Что же делать?.. Сокровища дракона упускать нельзя. Другого такого случая не будет..."

Слейг вытер вспотевшую лысину, посмотрел на стены, на потолок, на дверь... Где-то были уши, которые слышали все, о чем говорилось в кабинете бургомистра. А взять сокровища надо так, чтобы Координатор ни о чем не узнал. "Помоги мне святой драконоборец, не рассердить Координатора, — возвал бургомистр к дважды рожденному, — У него власть. Захочет — возвысит, захочет — отправит на виселицу, что на площади Тридцати трех Монахов Мучеников... И шуты, из балагана, будут играть веселую музыку. Перед Координатором надо быть чистым..."

"Может быть Ленкорион? — продолжал рассуждать бургомистр. — Он, прищурил глаза, и в который уж раз, стал внимательно рассматривать бывшего вождя . — Эльф, как эльф: умен и хитер, хвастун, лгун и взяточник, — в полной мере оценил начальника своей канцелярии бургомистр. — Но, настойчив, упорен, самолюбив. Вот уже который год, верно служит. Берет, но в меру. Ни разу не подвел. Этот, пожалуй, сумеет. Возьмет с собой эльфов. Прохвосты, бездельники, но как стреляют! Наверняка сумеют отбить сокровища. А если Координатор что-то узнает, то можно будет все свалить на эльфов, на самоуправство Ленкориона. Мол, узнал бывший вождь о сокровищах дракона и возомнил о себе. Без моего ведома, ничего не докладывая, неожиданно и тайно, забрал своих остроухих, и исчез. Исчез, и вот, оказывается, где оказался... Пусть его и вешают. Под веселую музыку. Да, надо посылать Ленкориона, — окончательно решил бургомистр. — Больше некого.

— Ты для меня, как родной сын, — сообщил он начальнику канцелярии.

— А вы для меня, дорогой бургомистр Слейг, как родной отец. Вы мой вождь! — Не остался в долу эльф.

— Ты просил, отпустить тебя на несколько дней, чтобы посетить Заповедный лес эльфов и принести жертву теням своих предков, — напомнил Слейг Ленкориону. При этом он снова подмигнул эльфу, изобразил добродушную улыбку, и повел руками, как бы загребая что-то.

— Да, мой бургомистр, — подтвердил эльф и утвердительно кивнул. Не понять Слейга было трудно. — Пришло время принести жертву теням наших предков. Десять дней я должен провести у Священного Ясеня, девять соплеменников должны сопровождать меня.

— Хорошо, я отпускаю тебя, готовься в дорогу, — Слейг выпятил губы и закивал, стараясь дать понять эльфу, куда и зачем посылает его. — А для того, чтобы принести жертву, тебе будет достаточно девяти соплеменников?

— Достаточно, — Ленкорион растянул тонкие губы в хищную улыбку. — Я возьму с собой лучших лучников. Эльфийские стрелы без промаха настигнут дичь, которую следует принести в жертву теням наших предков.

— Вот и хорошо, — решение было принято. Слейгу сразу стало легче. Он вынул из кармана большой клетчатый платок и стал вытирать потную лысину.

"Остроухий эльф исполнителен, — отметил бургомистр. — Он предан мне и не подведет".

"Мы увезем сокровища в Заповедный лес, и никто нас там не найдет", — прикидывал, между тем, Ленкорион.

"С сокровищами, что хранятся в башне дракона можно будет выбраться из под опеки их пресветлости и построить свой собственный город, — решил Слейг. — А всю опасную работу для меня сделает этот остроухий болван ".

"С сокровищами из башни дракона, мы восстановим тысячелетнее царство эльфов. Я снова стану великим вождем, — решил Ленкорион. — А этого жирного дурака Координатор Хоанг повесит".

Легким движением руки Слейг велел Ленкориону приблизиться. То, что он хотел сказать эльфу далее, не должно было дойти до ушей их пресветлости. Бургомистр снова перешел на шепот.

— Когда вернешься, я щедро вознагражу тебя. Так щедро, что об этом можно только мечтать, — посчитал необходимым обещать эльфу Слейг.

Ленкорион хорошо знал скупость бургомистра и решил, что щедрое вознаграждение потянет не более, чем на пару горстей монет, и не обязательно золотых.

— Я буду рад любой награде из ваших рук, — соврал он. Но получилось это довольно естественно.

— Когда отправитесь в путь?

— Сразу, вслед за отрядом Каланта.

"Ну, ничего не соображает, — Слейг грустно покачал головой. — И не скажешь ведь ему сейчас, что он болван. Обидится и может провалить все дело".

-Дорогой мой Ленкорион, ты не прав, — ласково пожурил начальника канцелярии бургомистр. Как только рыцарь выедет из города, ворота закроют и никого больше не пропустят.

— Тогда мы выйдем до рыцаря, — нашелся эльф.

— Вам и до рыцаря выходить из города не следует, — так же ласково, но едва сдерживаясь продолжил Слейг. — Не надо привлекать к себе лишнего внимания. Вы должны выйти сегодня. Сегодня вечером.

— Мы так и сделаем, — послушно согласился эльф. — Сейчас же соберемся и выйдем из города.

— Вот и хорошо. Доброго тебе пути и пусть исполнятся твои желания. Я надеюсь на тебя и буду с нетерпением ждать твоего возвращения, — как любимому сыну, строго и ласково промолвил бургомистр.

— Мое место здесь и я вернусь не задерживаясь нигде ни одного лишнего часа, — как любящий сын, обещал эльф, склонив голову.

— Будешь хитрить: из-под земли достану, на мелкие части порву, в грязь втопчу, — напомнил Слейг начальнику канцелярии.

Ленкорион ничего на это не ответил. Он поклонился и развел руками, утверждая этим, что хитрить ни в коем случае не намерен...

"Вот и все. Теперь надо поговорить и для их пресветлости, — со свойственной ему находчивостью решил Слейг. — Раз я вызвал начальника канцелярии, должен же я с ним поговорить и о воротах..." Бургомистр вытер с лысины пот и довольно улыбнулся.

— Ты думаешь зачем я тебя вызвал?

— Не знаю, мой бургомистр, — в тон ответил эльф.

— Завтра предстоит большая серьезная работа, — сообщил Слейг эльфу, как можно громче, чтобы те, кто подслушивал, ни в коей мере не пропустили этот разговор. — Пора привести в порядок Южные ворота нашего прекрасного города. Их надо покрасить. Пусть твои эльфы купят несколько ведер красной краски. Самой лучшей красной краски, которую они найдут в городе. Монет не жалеть. Я потом с ними рассчитаюсь. А маляры должны запастись самыми лучшими кистями. Ворота — это лицо города и они должны выглядеть красивыми.

— У нас нет специального отдела по окраске ворот, — доложил эльф, — но, с вашего разрешения, господин бургомистр, я сейчас же займусь созданием такого отдела и он немедленно приступит к работе.

— Правильно, работать надо оперативно, — похвалил Ленкориона бургомистр. — И напомни начальнику отдела, что надо дать воротам высохнуть. Я прикажу, чтобы после окраски их закрыли. На весь день. А он должен направить к Южным воротам трех расторопных эльфов, пусть проследят, чтобы свежеокрашенные ворота не открывали.

— Будут сделано.

— А теперь пошли за лейтенантом Брютцем. Пусть он немедленно придет сюда и непременно трезвым.

Ленкорион знал лейтенанта Брютца, и с некоторой опаской пожал плечами.

Бургомистр Слейг тоже знал лейтенанта Брютца.

— Твои посыльные должны сопровождать лейтенанта и предостерегать его от посещения таверн, которые будут попадаться на его пути.

— Я пошлю к лейтенанту самых надежных, — доложил Ленкорион.

— Иди, и выполни все в точности так, как тебе было приказано, — Слейг ободряюще кивнул начальнику канцелярии и, на всякий случай, чтобы не забывался, погрозил ему пальцем.

— Слушаюсь! — эльф с достоинством поклонился, вышел и аккуратно закрыл за собой дверь.

Ленкорион знал, что все изменится. Ленкорион верил, что власть вернется к нему. Потому что вождь, и сын вождя, и внук вождя, не может служить начальником канцелярии у жирного и жадного борова, считающего себя бургомистром. Просто надо было потерпеть, пока не придет его время. И он терпел. Тени предков видят, тени предков знают, как он был терпелив. А теперь его время пришло. Сокровища дракона позволят ему возродить былое могущество эльфов. Древний и мудрый народ снова возвысится над всеми, создаст тысячелетнее государство эльфов. Этого добьется он, Ленкорион, вождь и сын вождя. Прекрасная и вечно молодая царица Эльсениор будет довольна. А, может быть, и снизойдет. Медлить нельзя. Надо действовать быстро и решительно.

Ленкорион зашел в канцелярию. Едва он открыл дверь, все сидевшие там эльфы замолчали и склонились над столами. Делали вид, что усердно работают. Так и должно быть: им следует опасаться даже малейшего недовольства вождя. Это для всех других он начальник канцелярии, а для эльфов — по-прежнему должен быть Вождем, вольным распоряжаться их имуществом, жизнью и смертью.

Ленкорион неторопливо прошел между рядами столов. Он решил, что сегодня, в этот знаменательный день, будет добрым. Кого-то ободряюще потрепал по плечу, кому-то поощряюще кивнул, кого-то похвалил. Пусть радуются. Возле Олькандара тоже задержался ненадолго. Заглянул в его писанину и тихо, чтобы никто другой не услышал сказал: " Зайди ко мне, и возьми с собой Гелерона". Еще раз окинул внимательным взглядом склоненные над бумагами затылки эльфов и вышел. Проследовал в свой небольшой кабинет.

Олькандара и Гелерона он выделил давно. Давал им небольшие поблажки, изредка похваливал. Это приносило добрые плоды: от них Ленкорион узнавал, о чем служащие канцелярии говорят за его спиной, чем занимаются в свободное от работы время, о мелких пакостях, которые те устраивали людям и гномам. Олькандар был высок, на голову выше остальных и самым сильным среди эльфов, служащих в канцелярии. В кулачном бою он легко мог бы победить двух, а то и трех своих соплеменников. Он не отличался особой сообразительностью, но был послушен и любое указание вождя выполнял не задумываясь. А Гелерон был умным и злым. Ленкорион сразу понял это, когда впервые уловил его взгляд. Взгляд эльфа, у которого есть заветная цель, и который намерен добиваться этой цели не останавливаясь ни перед чем. Вот и настало время, когда оба они понадобились начальнику канцелярии для большого, серьезного дела.

Ждать пришлось недолго. Олькандар и Гелерон вошли, остановились перед столом, за которым сидел Ленкорион. Он не предложил им сесть. Но сам встал. Еще раз внимательно посмотрел на них, убеждая себя, что не ошибся, что вполне может им доверять. И все-таки, начал осторожно:

— Пришло время принести жертвы теням наших предков. Я возьму с собой девятерых. Мы пойдем к Священному Ясеню. Вас двое, остальных семь эльфов подберите сами. Возьмите лучших стрелков. Самых лучших. Это очень важно. Одежда наша, лесная. Тяжелые луки и полный комплект стрел. Ничего лишнего с собой не брать. Выступаем через час.

Эльфы слушали внимательно и почтительно. С ними сейчас разговаривал не начальник канцелярии, а Вождь.

— Все понятно?

— Понятно, — в один голос ответили оба. И оба склонили головы в знак того, что готовы выполнить приказ.

— Так всем и скажете: " Идем к Священному Ясеню, чтобы принести жертвы теням наших предков". Но мы не пойдем к Священному Ясеню. — Ленкорион еще раз внимательно посмотрел на стоящих перед ним эльфов. Оба почувствовали, что Вождь сейчас скажет что-то очень важное. По их серьезным лицам было видно, что оба преданы ему.

— Никому пока не надо знать, куда и зачем мы идем. Но вам я доверяю. Поэтому откровенно говорю, что тем кто пойдет со мной предстоит пройти через тернии жестоких испытаний. Каждый из нас может погибнуть. Но если мы проявим должное мужество, то победим всех врагов и недругов. Нам окажет свое покровительство прекрасная и вечно молодая Эльсениор. И перед нашим древним народом вновь засияет семицветный мост священной радуги. Готовы вы идти со мной до конца?

— Я готов выполнить все твои приказы, — не задумываясь, отозвался Олькандар.

— Я пойду с тобой до конца, Вождь, — решительно ответил Гелерон.

— Хорошо, тогда слушайте меня...

После недолгого разговора Гелерон и Олькандар вышли из кабинета Ленкориона. Они уже не были чиновниками канцелярии бургомистра. Один стал личным адъютантом вождя, другой — главным жрецом будущего государства эльфов.

Вечером, когда заканчивали сборы в дорогу, Буркст, следуя указанию Координатора, предложил Каланту сохранить в тайне цель и маршрут путешествия, и выехать как можно раньше, не привлекая к себе внимания жителей города.

— Найдутся бездельники, которые непременно увяжутся за нами и станут нас сопровождать до самой драконьей башни, — объяснил гном.

И совершенно напрасно он сказал это. Рыцарю понравилась мысль, что их будет сопровождать толпа поклонников.

— Ты хорошо придумал, Буркст! — обрадовался Калант, который пропустил мимо ушей первую часть, из сказанного монахом. — Пусть за нами последуют. Я стану сражаться с драконом, как на турнире, в присутствии многочисленных жителей свободного города Геликса. Они станут свидетелями моей победы над свирепым драконом, свидетелями спасения златокудрой принцессы. Жестокое сражение и славная победа — что может быть прекрасней этого!? Тысячи горожан станут торжествовать вместе со мной. Буркст, ты самый умный из монахов! Благодарю тебя за хороший совет! Надо объявить всем горожанам о нашем походе и дать им возможность стать свидетелями моей победы.

Буркст умоляюще посмотрел на Мичиграна, который сразу понял, чем может грозить их отряду толпа жаждущих дармового богатства бездельников. Управиться с ними будет гораздо трудней, чем с огнедышащим драконом. Но спорить с Калантом не имело смысла. С рыцарем надо было действовать по-другому.

— Правильно, — поддержал Мичигран Каланта. — Неплохо иметь многочисленных свидетелей подвига. Жаль, что в присутствии толпы этих свидетелей, магия, которая должна защитить нас троих от извергаемого драконом огня, не сработает.

— Как это не сработает?! — удивился Калант.— Ты же маг! Ты должен!

— Магия защиты от огня, извергаемого драконом, распределяется на всех, кто находится в пределах видимости, в равном количестве на каждого, — стал объяснять Мичигран. — Используя Высшее Заклинание Огня, маг может обеспечить прочную защиту троих. А если нас будет более трех, то защита станет тонкой и все, участники битвы, и зрители, сгорят в огне пламени. Не помогут ни храбрость рыцаря, ни кристалл Мультифрита.

— Воистину, — поддержал мага монах. — В пределах видимости все зрители сгорят вместе с нами. А за ее пределами, они останутся живы, но ничего не увидят. Как же это я сразу не понял?..

— Но я за то, чтобы доставить радость горожанам, — продолжил Мичигран. — Правда, несколько по-другому. Представляешь, Калант, какое это будет событие для славного города Геликса, когда ты, совершенно неожиданно, появишься на его улицах, верхом на славном Фамогусте, с прекрасной принцессой, спасенной из заточения, на руках и c головой убитого дракона у стремени. Это вызовет всеобщее ликование. Все жители свободного города Геликса будут праздновать твое появление, твою победу над коварным драконом. Они станут трубить в трубы, бить в барабаны и танцевать на всех улицах и площадях. Народ будет счастлив.

— Монахи нашего Ордена устроят шествие в честь святого драконоборца, дважды рожденного Фестония и тебя, славного рыцаря, совершившего великий подвиг, — подогрел Сокрушителя Троллей Буркст.

Калант был обычным рыцарем, молодым и храбрым, жаждущим подвигов и славы. Картина, которую ему нарисовали монах и маг, согрела его большое, доброе сердце.

— Вы правы, верные друзья мои, — чуть ли не со слезами на глазах промолвил рыцарь. — Мы выедем тайно, так чтобы никто не знал, а вернемся с победой, и об этом будут знать все жители свободного города Геликса.

Глава десятая.

Эльфы сняли с себя голубые жилеты и желтые камзолы, красные штаны и синие шляпы. Сейчас они были одеты в зеленое и коричневое — в цвета леса. Из прежнего остались только короткие сапожки, колера опавших листьев и узкие кинжалы — оружие, с которым эльф никогда не расстается. А еще, за плечами у каждого находился большой боевой лук и колчан со стрелами, да небольшой мешок с запасом лепешек, мяса и сыра.

Живущий в городе, и усвоивший многие городские привычки, эльф уже не тот. Он во многом отличается от эльфа, который всю свою жизнь провел на природе. И, все-таки, стоит ему войти в лес, прикоснуться к теплой коре дерева, провести ладонью по зеленой траве, покрытой прохладной росой, вдохнуть аромат цветов лесной поляны, как многие привычки лесного народа возвращаются к нему.

Эльфы шли легко и быстро. Ленкорион повел их вправо от ворот, где, невдалеке от проезжего тракта, тянулся до горизонта старый дремучий лес и, едва выйдя из города, отряд скрылся в непроходимой чаще. Исчез для всех, кто находился на дороге, или в поле и, даже, для птиц, что парили над лесом. Старая, дремучая чаща стояла стеной. Она была мрачной, неприветливой и непроходимой для всего живого. Но не для эльфов. Перед ними она гостеприимно расступалась и услужливо расстилала тропинки, позволяющие не только легко пройти, но и сократить путь.

Прошло около часа, может быть чуть побольше, когда Ленкорион, который шел во главе отряда, остановился.

— Здесь подходящее место для ночлега, — объявил он. — Отдыхайте, поужинайте. В путь двинемся завтра утром.

Молодые эльфы, восприняли внезапный поход к Священному Ясеню, как приятное приключение: возможность прогуляться в рабочее время, отдохнуть и поохотиться. Все были настроены весело и добродушно. Они с удовольствием встретили решение Ленкориона устроить привал, уселись в круг, стали раскрывать мешки с провизией.

— Глоток пива мне сейчас не помешает, — объявил Белироган, худощавый эльф с неприятной улыбкой. Он вынул из мешка немалую бутыль и сделал пару хороших глотков.

Остальные последовали его примеру. Отправляясь в путь, эльфы договорились захватить с собой пиво, чтобы отметить приятное событие.

Ленкорион не сел в круг со своими подчиненными. Стоял, наблюдал за ними. Все шло так, как он намечал. Девять эльфов, все крепкие все, хорошие стрелки. Как раз то, что нужно, чтобы завладеть сокровищами дракона. Но как их испортила жизнь в городе. Пьют пиво, болтают, развязно хохочут. Ни эльфийской сдержанности, ни гордости. И никакого уважения к своему вождю. Не эльфы, а какие-то неотесанные гоблины из трущоб. И из них, распущенных и безответственных, всего за пару дней, надо создать боевой отряд.

Ленкорион верил, что Калант победит дракона. Раз существует Пророчество, и сам Координатор организовал поход рыцаря, значит, победа Каланта предопределена. А после того, как дракон будет повержен, и рыцарь станет хозяином сокровищ, для отряда эльфов и начнется самое главное...

Завладеть сокровищами дракона будет нелегко, — размышлял Ленкорион. — Координатор, конечно, все продумал и просчитал. Учел он и то, что непременно найдутся желающие поживиться сокровищами. Поэтому, когда рыцарь победит дракона, к Каланту немедленно присоединится немалый отряд монахов. А во главе этого отряда, вероятней всего, будет сам преподобный отец Кресск. Слишком заманчивы сокровища дракона, чтобы поручать их охрану кому-то другому. А Кресск возьмет с собой лучших бойцов. В рукопашной с монахами, отряду эльфов не выстоять. Но эльфы отличные стрелки. Пока монах сделает три шага, эльф выпустит три стрелы. И все три попадут в цель. Десять эльфов — тридцать стрел — вряд ли монахов будет больше...

Действовать придется быстро и точно. Эльфы должны быть послушны каждому его слову. Повиноваться каждому его жесту, взгляду. Мгновенно, не задумываясь, выполнять каждое его указание. Сейчас они к этому не готовы. Надо создавать из них настоящий боевой отряд с железной дисциплиной. Ни приказы, ни уговоры не помогут. Надо вселить в них уважение и страх. Нужен конфликт... Хороший конфликт, который он жестоко подавит. Докажет им, что он вождь, а они должны беспрекословно повиноваться ему...

— Шеф, а чего это ты нас так поспешно вытащил из города? — спросил Белироган. — Мы и собраться, как следует, не успели. Я так всего две бутылки пива и захватил. Тени предков вполне могли еще денек подождать. Им торопиться некуда. Да и нам, тоже, ни к чему подошвы у сапожек драть.

" Белироган... Хорошо, что он попал в отряд, — прикинул Ленкорион. — Груб, заносчив, непокорен... Он и в канцелярии ведет себя нахально. Его чуть-чуть поддеть — начнет грубить. Если прикрикнуть на него — непременно сорвется. Тогда я его и накажу. Жестоко. Чтобы другие поняли. Вот тогда у нас и появиться настоящий отряд".

Лендогор, дружок Белирогана, тоже решил пошутить над начальником канцелярии:

— Ты, начальник, видно, так торопился, что и сам бутылку не захватил. Или на нас понадеялся? — спросил он. — Так напрасно. То, что мы успели взять с собой, нам и самим мало, — и засмеялся тонким противным смехом.

" Что же, пора навести порядок", — решил Ленкорион.

— Вы забыли, что я вождь?! — повысив голос, спросил он. — Это в канцелярии я для вас начальник, а здесь лес. В лесу, я Вождь, и обращаться ко мне надо почтительно, как к вождю.

— Ну, ты, старик, даешь... — ухмыльнулся Лендогор.— Забыл что ли, где находишься?

" И этот тоже... Вот и хорошо, — Ленкорион все еще сдерживался. — Это неповиновение вождю. Карается смертью. Надо одного из них повесить. Остальные сразу станут послушными".

Он нашел взглядом Олькондора и Гелерона. Те смотрели на вождя, ждали его приказа.

— Мы же не на работе, — продолжал Лендогор. — Это на работе ты у нас начальник. А после работы мы все равны. Все мы свободные эльфы. Понял?! — Лендогор поднял бутылку и присосался к горлышку.

— Молчать! — прикрикнул на него Ленкорион. Он не желал больше выслушивать оскорбления.

— Ты чего на нас орешь?! — как вождь и ожидал, сорвался Белироган. — Это тебе не старые времена. — Помним, что ты когда-то был вождем, а сейчас, в лесу, ты даже канцелярией не заведуешь. Просто старый эльф и пока что наш шеф. Пока! — с нажимом отметил он.

Лендогор рассмеялся. Олькондор и Гелерон по-прежнему внимательно смотрели на вождя, ждали его приказа. Остальные растерянно молчали. Только добродушный Мендогор попытался потушить конфликт:

— Зачем же вы... — как можно мягче промолвил он. — Чего мы поделить не можем? Ленкорион ведь, действительно, вождь. Ну, прикрикнул разок. Чего тут такого?

— А нечего возникать!.. Мы не на него работаем, — Лендогор ткнул пальцем в сторону вождя, — а на Слейга. Слейг его поставил, Слейг и снять может. Так что не скрипи, — посоветовал он Ленкориону. — Ты лучше объясни нам, зачем в такой спешке нужно теням предков дары приносить? А не объяснишь, мы допьем пиво и повернем обратно.

— Угу, — поддержал его Белироган, снова прикладываясь к бутылке. — У нас в канцелярии работы — завались. А мы без работы не можем.

Кое-кто опять рассмеялся. Молодой Телерокан смотрел на происходящее испуганными глазами, а Мендогор с сожалением покачал головой. Олькондор и Гелерон по-прежнему сидели, в спор не вступали, ждали сигнала Ленкориона.

Ленкорион подошел к Белирогану.

— Ну, ты чего уставился на меня, как сыч на добычу? — оскалился Белироган. — Чего тебе надо?!

Ленкорион не ответил. Ударом ноги он вышиб из рук Белирогана бутылку. Затем, ногой же, ударил нахала по ребрам. Сапожки у эльфов легкие, на мягкой подошве. Но, если таким сапожком как следует приложиться к ребрам — неплохо может получиться.

— Ты что! — с трудом выдохнул Белироган. — Ты что!? Он хотел встать, но возле него уже оказался Олькондор. Великан ударил Белирогана кулаком в челюсть, и тот растянулся на траве во весь рост.

Остальные эльфы растерянно смотрели. Такого они не ожидали и не знали, как поступить. Только Лендогор не растерялся, Он выхватил кинжал, хотел вскочить и броситься на помощь другу. Но не успел. Что-то сильно укололо его в бок, и он услышал негромкий, но уверенный, голос Гелерона:

— Сиди. Если шевельнешься, я проткну тебя насквозь.

Все знали, что Гелерон никогда не шутит. Если он сказал, что проткнет насквозь, значит, так и сделает.

— Ты понял меня? — спросил Гелерон и нажал чуть сильней. — Не делай лишних движений. Положи кинжал в ножны и сиди спокойно.

— Понял, — а что еще оставалось Лендогору делать. Он осторожно вложил кинжал в ножны и опустил руки.

— Вождь, прикажешь повесить мятежника? — спросил Олькондор.

— Конечно, — Ленкорион не приказал, а просто разрешил одному своему подчиненному, казнить другого своего подчиненного. Как будто речь шла не о жизни эльфа. Как будто разрешил перенести стол в канцелярии, из одного угла, в другой угол.

У Олькондора как-то сразу и веревка оказалась в руках, и он деловито стал налаживать петлю.

Эльфы, как будто, очнулись и, вдруг, увидели совершенно другого Ленкориона. Вовсе не озабоченного и делового начальника канцелярии, задания которого они привыкли выполнять и над которым привыкли подшучивать. Перед ними стоял Вождь эльфов. Его гордо поднятая голова, суровый взгляд и спокойное лицо говорили об уверенности и твердости. Сейчас он был вождем, а они членами его племени. Он был волен повесить каждого за малейший проступок. Или, просто, того, кто ему не понравился. Это поняли все и поняли сразу. И Лендогор, который только что вынимал из ножен кинжал, и готов был броситься с этим кинжалом на защиту товарища, тоже понял.

Эльфы побросали бутылки с пивом. Все встали с удивлением, страхом и почтением смотрели на Вождя. И только Олькандар был занят делом. Он уже соорудил на веревке петлю и теперь натягивал ее на шею приговоренному.

А Ленкорион рассматривал свой отряд спокойно и уверенно, будто ничто особенного и не произошло. Ну, нагрубил ему эльф, Вождь тут же приказал его повесить. Все нормально, говорить не о чем, так и должно быть. Вождя, поняли эльфы, заботило совершенно другое... И вождь, благосклонно, решил поделиться своими мыслями и планами.

— Я хочу напомнить вам, что вы дети древнейшего народа, — вот так, несколько высокопарно, но лестно для тех, кто его слышал, начал Ленкорион. — Прекрасные леса, прохладные реки и бескрайние поля — все это принадлежало вам, эльфам. Проявив невиданную хитрость и жестокость, люди, гномы и гоблины захватили все эти богатства земли, заставили нас, древний и мудрый народ служить им. Но это не могло длиться бесконечно. Настал час, когда мы сможем вернуть свою свободу, свое былое могущество...

Несильный ветерок, который шевелил листвой, утих, и, казалось, не только эльфы, но и деревья, окружающие поляну, внимательно ловят каждое слово вождя.

Белироган, который к этому времени очнулся, таращился широко открытыми глазами, то на своих товарищей, то на Ленкориона, пытаясь сообразить, что происходит, но ничего сообразить не мог. Потом, когда Олькондор накинул ему на шею петлю, сообразил самое главное: его хотят повесить.

— Не надо! — закричал он. — Не надо!

— Тихо! — цыкнул на него Олькандар, — не мешай вождю говорить.

Ленкорион услышал крик Белирогана. Он прервал свою речь, повернулся, недовольно посмотрел на Олькандара.

— Ты еще не повесил его? — удивился Вождь.

— У меня все готово, — стал оправдываться тот. — Сейчас заброшу веревку на дерево, и все.

— Не надо! — продолжал вопить Белироган. — За что!?

— Он не понимает за что, — Вождь грустно улыбнулся. — Это плохо. Надо объяснить этому эльфу... Как его там зовут?.. — Ленкорион хорошо знал, как зовут "этого эльфа", но решил дать понять остальным, что такую мелочь, как имя каждого из них, Вождю знать не обязательно.

— Белироган, — подсказал Олькандар.

— Объясни этому эльфу, которого зовут Белироган, что старшим грубить нельзя. Хорошо объясни, чтобы понял и запомнил. Потом повесишь.

— Когда у эльфа на шее петля, он все понимает очень быстро

— Я понял! — закричал Белироган. — Я понял и стану полезным. Не надо меня вешать!

— Х-мм, — Ленкорион испытующе посмотрел на приговоренного. — Ты уверен, что понял?

— Уверен! — Белироган попытался снять с шеи петлю, но Олькондор не дал ему это сделать. — Уверен, — еще громче закричал Белироган. — Клянусь Священной Олеандровой рощей и многоцветным мостом радуги! Я все понял. Не надо меня вешать!

— Сегодня такой важный день... — Ленкорион внимательно оглядел свой небольшой отряд, как бы хотел убедиться, что они тоже все поняли. — Хочется быть добрым... Хорошо, я решил помиловать тебя, Белироган. Олькондор, сними с него веревку.

Вот так Вождь снова удивил всех. И порадовал. Он не стал казнить Белирогана.

А Ленкорион больше не смотрел, ни на помилованного, ни на своего адъютанта.

— Я уже сказал вам, что сейчас наступил наш звездный час: мы, эльфы, можем вернуть былую свободу... — продолжил он свою речь.

Ленкорион напомнил о предопределении эльфов, стать владыками всей земли. Затем плавно перешел к рассказу об отряде Каланта, о неисчерпаемых сокровищах, что хранятся в башне дракона, и о том, как они, эльфы, сумеют завладеть этими сокровищами. И нарисовал картину жизни будущего государства, основателями которой они станут...

Ленкорион говорил негромко, но каждая его мысль, находила отклик у членов небольшого отряда. Все-таки эльф, даже если он на время оторвался от своего леса, и жил в городе, все равно остается эльфом.

— Мы восстановим былое величие нашего народа, вернемся к древним священным обычаям. К нам возвратится наша царица, прекрасная и вечно молодая Эльсениор. Это будет царство свободных и независимых эльфов. Эльфы станут жить в довольстве и уделять свое время наслаждениям. Каждый будет настолько свободен, насколько он этого захочет, и владеть не менее чем тремя рабами. А вы, как основатели нового государства, будете пользоваться особым почетом и привилегиями. Привилегиями будут пользоваться также ваши потомки. Вас ждет великое будущее в великом царстве эльфов.

Вот так закончил свою речь заведующий канцелярией бургомистра, а в будущем, вполне возможно, Великий Вождь всех эльфов.

С общего согласия, отряд отправился в путь на рассвете, когда жители Геликса еще спят. Впереди, на могучем сером Фамогусте, ехал славный рыцарь Калант по прозвищу Сокрушитель Троллей. Он был без шлема, все могли лицезреть его молодое мужественное лицо и решительные карие глаза. На рыцаре, был короткий голубой камзол с костяными пуговицами, просторные, не стесняющие движения ярко-розовые брюки и неизменные красные полусапожки с блестящими стальными шпорами. Слева на поясе красовался тяжелый меч Калибур, а правой рукой он придерживал боевое копье. Кристалл Мультифрита на вершине копья был укрыт от посторонних глаз чехлом, который вечером соорудил монах. Шлем, щит и доспехи рыцаря, а также нехитрое имущество, которое он пожелал захватить с собой, лежали в экипаже, который следовал за ним.

Хромой каретник Шовкр выдал Бурксту лучшее из того, что имел. Это была не повозка, и, во всяком случае, не телега. Из уважения к Ордену, Шовкр, в погашение своего долга, совершенно бескорыстно, передал монаху во временное владение лучшее свое творение: что-то вроде открытой кареты с мягкими сидениями для четверых, специальным местом для кучера, и большим закрытым кузовом, где можно было разместить багаж. Кузов этот, как нельзя более, пришелся кстати: вместе с доспехами рыцаря в него погрузили все съестное, и десяток больших кувшинов пива, что прислал Гонзар Кабан. А, кроме того, Хозяин таверны достал где-то для принцессы большой пакет халвы. "Самая лучшая зарубежная халва, — сказал Кабан. — С орехами и изюмом. Такую халву делают какие-то хитрые иностранцы на дальних островах и едят ее только самые знатные деспоты". Буркст прихватил несколько шерстяных одеял. Здесь же находились и две большие сумки набитые всякой всячиной, принадлежащей магу и монаху.

Развалившись на мягких подушках сидения, в экипаже удобно устроился Великий Маг Мичигран. Он надвинул на глаза шляпу, закутался в широкую мантию и подремывал. Перед дальней дорогой и опасной битвой, маг решил расслабиться, набраться сил и энергии. Кроме того, он не хотел, чтобы его увидел кто-нибудь из многочисленных приятелей, который мог совершенно случайно оказаться в это время на улице. Рядом лежал неизменный посох, незаменимый его помощник во всех магических и некоторых не магических действиях.

На облучке, возвышающимся над экипажем, с вожжами в руках, гордо восседал монах Буркст. Доверенный самого Координатора. Дубину свою гном пристроил рядом, возле ног. Маленькому гному нравилось, что он сидит высоко и может смотреть на всех, даже на развалившегося, на мягком сидении мага, сверху вниз.

Они ехали по улицам тихо и спокойно. Буркст отметил, что указание их пресветлости выполнено: путешественники отправились в дорогу тайно и никого не потревожили.

Но, оказывается, что спали в городе не все. Когда маленький отряд проезжал по Фабричной улице, в одном из домов отворилось окошко, из него выглянул широкоплечий рыжебородый человек в желтой рубахе расстегнутой до самого живота. Он проводил взглядом отряд, довольно ухмыльнулся и тотчас же исчез. А вскоре бесшумно отворились ворота, и со двора выкатила телега, которую легко тащила крупная пегая лошадь с черным пятном на лбу. На телеге, с вожжами в руках, сидел все тот же рыжебородый, который и рубаху уже успел застегнуть на все пуговицы, и натянуть на голову шапчонку, а за ним еще один рыжебородый, но помоложе первого и в синей рубахе — его младший брат. Соблюдая приличную дистанцию, телега двинулась за экипажем, которым правил монах. На Мерзлячей улице к ним присоединились еще две телеги: на первой сидел тощий, угрюмый гоблин, со свежим синяком на правой скуле, вторую заполнил выводок гномов — не-то пятеро, не-то семеро. Все молодые, розовощекие, с короткими бородками. На Разваляйке обоз увеличился еще на четыре телеги, а на Песковатике, аж на целых шесть. Так и ехали. Когда отряд Каланта выбрался на улицу Сторожевую, ведущую к воротам, за ним тянулась колонна телег в двадцать. А может быть и больше.

Среди тех, кто последовал за отрядом Каланта, были люди, гномы и гоблины. Но не было ни одного эльфа, ни одного тролля. Городские эльфы обленились и так рано не вставали. Тролли, конечно, не спали. Тролли вообще почти не спят. Но они также не приняли участие в этом неожиданном походе. Тролли глядели вслед телегам и пытались сообразить, куда это и зачем ринулся народ. А одновременно соображать и идти тролли не могли.

Когда маленький отряд рыцаря приближался к городским воротам, наперерез ему бросился высокий худощавый эльф. Он был одет по последней моде, принятой у чиновников города: в зеленую рубашку с красным галстуком-бабочкой, красные штаны в обтяжку, короткие мягкие сапожки цвета опавших листьев и голубой жилет. Но без желтого камзола и без головного убора, что считалось у чиновников верхом неприличия. На поясе эльфа болтался длинный и узкий кинжал в серебряных ножнах.

— Стойте! Стойте! — вопил эльф, бросаясь под ноги лошади рыцаря.

Фамогуст презрительно фыркнул, повернул голову и посмотрел на хозяина, спрашивая: "Растоптать нахала или остановиться?"

— Подожди, — велел Фамогусту рыцарь. — Чего тебе надо? — спросил он у эльфа.

— Спасите меня! — потребовал тот. — Меня хотят убить!

Благородный рыцарь не мог оставить в беде ни одно живое существо, не делая при этом различия: человек просит у него защиты, гном, гоблин или даже эльф. Калант, наверно, остановился бы даже для того, чтобы помочь лепрекону. По всем рыцарским правилам, ему следовало немедленно поддержать угнетенного, наказать обидчика и восстановить справедливость. Но собравшемуся в столь важный поход рыцарю не хотелось отвлекаться на другие мелкие дела.

— Прости меня, но я выполняю сейчас обет и не могу заняться ничем посторонним, — сообщил он эльфу. — Когда я вернусь из этого похода, я непременно помогу тебе.

— Мне нужна помощь сейчас! — потребовал эльф. — Пока вы вернетесь из своего похода, меня убьют!

— Ты не останешься неотомщенным, — подбодрил его рыцарь. — Я сурово накажу твоих убийц.

Эльфа этот вариант не устраивал, и он по-прежнему загораживал путь мерину.

— Обратись к воинам, охраняющим ворота, — дал Калант эльфу еще один добрый совет. — Они стоят на страже закона и помогут тебе восстановить справедливость.

Этот совет эльфу тоже не понравился. Помощи стражников он, кажется, боялся не меньше, чем своих предполагаемых убийц. Оставался только один выход.

— Возьмите меня с собой! — попросил он, я буду верно служить вам!

Отряд был укомплектован полностью и эльф оказался бы в нем лишним. Рыцарь даже и отвечать не стал, а только покачал головой.

— Я заплачу! — заявил эльф. — Я хорошо заплачу. Возьмите меня с собой. Мне нельзя сейчас оставаться в городе.

Калант, который уже собрался ехать дальше, опустил повод. Он вспомнил, что все богатство отряда составляла одна лишь серебряная пуговица, покоившаяся в кармане его камзола. И подумал, что несколько монет им бы не помешали. Рыцарь оглянулся на Буркста:

— Как ты считаешь?

Буркст был не прочь подзаработать, тем более что пара вороных, выделенная каретником, везла экипаж легко, и это позволяло, без всякого ущерба добавить, к имеющемуся грузу, нетяжелого пассажира.

— Во сколько ты оцениваешь свою драгоценную жизнь? — спросил он у эльфа.

— Я заплачу столько, сколько вы попросите, — гордо, но необдуманно пообещал тот.

— Две золотые монеты! — Буркст решил, что если эльф не преувеличивает и ему действительно угрожает гибель, он откупится даже за такую сумму. Но сам он оценил жизнь напуганного эльфа не более чем в две малые медные монеты и был готов опустить плату до этого уровня.

— Я согласен! — эльф по-прежнему загораживал отряду дорогу, но смотрел теперь не на рыцаря, а на гнома.

Буркст впервые видел эльфа, который был готов заплатить две золотые монеты, не торгуясь. Даже если это была цена жизни.

— Поклянись, что не обманешь! — предусмотрительно потребовал монах.

— Я даю честное слово, а оно дороже золота! — заявил эльф и попытался свысока посмотреть на гнома.

Буркст так не думал. Ни один гном, даже если бы он был слабоумным, никогда не поверил бы честному слову эльфа.

— Поклянись! — снова потребовал он.

— Клянусь вечно зеленой листвой волшебного леса! — приложил правую руку к груди эльф. — Клянусь солнечным светом и семицветным мостом священной радуги! Клянусь вечной молодостью нашей прекрасной царицы Эльсениор, что заплачу за свое спасение две золотые монеты.

Обещать две золотые монеты, не задумываясь, да еще поклясться в этом, можно было только в двух случаях: если у тебя, их очень много и ты ими не дорожишь; или если у тебя, их нет вовсе. Что касается эльфа, то это был второй вариант. Но Буркст об этом не догадывался.

— Ну, чего стоишь! — прикрикнул он на эльфа. — Видишь, мы торопимся, залезай в экипаж!

Эльф не стал ждать повторного приглашения, проворно забрался в карету и устроился на мягкое сидение против закутавшегося в плащ, дремлющего мага. Он и представить себе не мог, с кем оказался в одном экипаже.

У широко распахнутых Южных ворот свободного города Геликса, в это утро находился усиленный отряд стражи во главе с самим лейтенантом Брютцем. Мундиры стражников были застегнуты на все пуговицы, животы затянуты широкими ремнями, а начищенные лезвия алебард сияли как зеркала. Выглядели стражники так, будто они не ворота охраняли, а готовились к торжественному шествию в день святого драконоборца, дважды рожденного Фестония.

Лейтенант Брютц был высок, плечист, усат и одет в черную кожу: высокие кожаные сапоги, кожаные штаны и кожаную куртку. Кличку "Черный Лейтенант", ему дали именно за это, а не за какие-нибудь сомнительные поступки. На поясе Черного Лейтенанта висел длинный меч, а на голове красовался блестящий медный шлем, увенчанный перьями птицы, у которой когда-то был очень красивый хвост. И еще: Черный Лейтенант был трезв. Винить в этом лейтенанта городской стражи Брютца было нельзя. Полностью виноват в таком непривычном состоянии начальника городской стражи был бургомистр.

Еще вчера вечером, когда Черный Лейтенант привычно собирался к друзьям, чтобы развлечься, перекинуться в картишки и опорожнить кувшин-другой доброго пива, к нему домой неожиданно ввалились два нахальных эльфа из канцелярии бургомистра. Оба в желтых камзолах из лучшего геликского сукна и с радужными перьями птицы куру-куру на шляпах. А морды постные, как будто их вместо пива каждый день поят уксусом. Разве такие с чем-нибудь хорошим придут? Они тут же и заявили, что лейтенант Брютц должен: во-первых — немедленно предстать перед начальством во всеоружии; во-вторых — сделать это в совершенно трезвом виде.

Лейтенанту Брютцу такое не понравилось. Лейтенант Брютц, в планы которого не входило ни первое, ни второе, естественно, сказал эльфам, что он о них думает, что им следует сделать и, вообще, куда им надо немедленно отравляться.

Эльфы не последовали его доброму совету, они повторили все, что сказали ранее и сослались при этом на строгий приказ самого бургомистра Слейга.

Лейтенант Брютц, не задумываясь, с офицерской прямотой, сообщил некоторые соображения об особе бургомистра и его строгом приказе, а также высказал ряд пожеланий в адрес бургомистра и повторил свои советы касающиеся непосредственно эльфов.

Эльфам соображения лейтенанта об особе бургомистра понравились, но, следуя инстинкту самосохранения, они офицера не поддержали. А вполне разумными советами в свой адрес нахально пренебрегли. И тут же со злорадством сообщили немаловажную подробность: бургомистр только что вернулся от их пресветлости Координатора Хоанга и сразу же послал за начальником городской стражи.

После этого их сообщения лейтенант Брютц задумался. На совершенно трезвую голову думать было трудно, и он обратился за советом к внутреннему голосу. Но внутренний голос тоже был трезв, и ничего дельного посоветовать не смог. Пришлось лейтенанту додумывать самому. Через какое-то время он рассудил, что раз все идет от их пресветлости Координатора Хоанга, то надо отложить свои планы и идти к бургомистру.

По дороге к резиденции бургомистра лейтенант Брютц несколько раз останавливался и задумчиво рассматривал вывески над тавернами, но бессердечные эльфы, с издевательской назойливостью, каждый раз, подло напоминали, что к бургомистру надо придти совершенно трезвым.

— Так... — бургомистр Слейг пристально оглядел Черного Лейтенанта и нахмурил брови. — Подойди поближе.

Лейтенант приблизился.

— Еще ближе.

Лейтенант подошел к самому креслу.

— Дыхни!

Лейтенант дыхнул.

— Трезвый? — не поверил Слейг.

— Как всегда, господин бургомистр! — уныло отрапортовал лейтенант.

— Чтобы ни сегодня, ни завтра — ни глотка, ни капли! — приказал Слейг. — Он вытащил из кармана клетчатый платок и стал тщательно вытирать покрывшуюся испариной лысину.

Лейтенант Брютц впервые в жизни растерялся. Внутренний голос тоже растерялся. Не пить пиво два дня... Это было совершенно невозможно. Более того — это было немыслимо. Это, наконец, нарушало традицию вольного города Геликса. Геликс, по убеждению лейтенанта Брютца, потому и считался вольным, свободным городом, что каждый его житель имел полное право выпить столько пива, сколько ему хотелось. И тогда, когда ему хотелось. Тем более это относилось к лейтенантам. Он хорошо знал, что пиво пили все лейтенанты городской стражи до него, и будут пить все лейтенанты после того, как Брютц умрет. Лейтенант городской стражи не может не пить пиво, на то он и лейтенант городской стражи.

"Бургомистр сошел с ума, — решил Брютц. — Человек в здравом уме сказать такое не может. Или я сошел с ума".

По окаменевшему лицу начальника городской стражи Слейг понял его состояние.

"Подведет меня этот пьяница, — подумал он. — Надо будет послать к воротам парочку эльфов, чтобы присматривали за ним и всей его командой пропойц и бездельников".

— Ты слышал, что я сказал?! — спросил он, повысив голос до грозного.

— Я не совсем понял, — откровенно признался Черный Лейтенант.

— Завтра на рассвете станут красить Южные ворота, — сообщил Слейг. — Таким вот трезвым, как сейчас, ты лично возглавишь там стражу. Не исключено, что Сам,— бургомистр поднял указательный палец и очень убедительно показал им куда-то вверх, — может снизойти и посмотреть, как идет окраска ворот и как соблюдается порядок. Он проявил заинтересованность. Понимаешь?!

Лейтенант Брютц был совершенно трезв и соображал туго, но значение того факта, что Сам проявил заинтересованность до него дошло сразу и весьма удивило. Внутренний же голос все понял правильно, но не успел предостеречь лейтенанта.

— Сам святой драконоборец, дважды рожденный Фестоний? — выкатил глаза Брютц. — Снизойдет к нашим воротам?..

— Дурак! — рассвирепел Слейг. — Святому драконоборцу только и дел, чтобы являться такому идиоту, как ты! Я говорю, что завтра у Южных ворот должен быть идеальный порядок!

Лейтенант Брютц не понял, почему драконоборец не может спуститься к нему. Раз Фестоний святой, то он тоже должен любить черное пиво. Они могли бы взять пару кувшинов и хорошо посидеть. Но спорить не стал.

— Так точно! Считаю за честь послужить своему городу в трудный час! — по военному четко отрапортовал Черный Лейтенант и щелкнул каблуками.

К трудным часам лейтенант Брютц относил все то время, когда он лишался возможности приложиться к кувшину животворящей влаги.

— Чтобы никто из посторонних близко к воротам не подходил и никто, да поможет нам святой драконоборец, дважды рожденный Фестоний, из ворот не вышел.

" — Понял!? — на этот раз вовремя вмешался внутренний голос. — Приказание идет от самого Координатора Хоанга. Выполнять приказ их пресветлости следует точно и беспрекословно".

— Рано утром из ворот выедет рыцарь Калант со своей свитой, — продолжил Слейг. — Никакого внимания на него не обращать и пропустить, не взимая пошлину, ни с него, ни с его спутников. Понял? — с занудной последовательностью продолжал приставать к трезвому лейтенанту бургомистр.

"Чего он ко мне пристал, — внутренне поморщился Брютц. — Понял?.. Понял?.. Да все я понимаю".

— Не обращать внимания на рыцаря Каланта и его спутников! — четко повторил он, думая в это время совершенно о другом.

— Так, — подтвердил бургомистр. — Возможно, с ними будет экипаж.

— Пошлину взять только с лошадей и экипажа! — как само собой разумеющееся уточнил Брютц, которого, внутренний голос, и на этот раз предостеречь не успел.

Бургомистру очень захотелось убить лейтенанта Брютца, прямо сейчас. Стукнуть его по голове чем-нибудь тяжелым и убить. Но он понимал, что именно сейчас это желание невыполнимо: именно Черный Лейтенант должен охранять ворота, на это намекнул сам Координатор.

А лейтенант Брютц с грустью смотрел на толстого Слейга и размышлял, о том, сколько же пива может вместиться в бургомистра.

— С лошадей рыцаря и всех, кто с ним будет, пошлину не брать! — приказал Слейг, стараясь кричать не особенно громко. — На воротах поставить тройной караул, и никого не выпускать! Даже если тебе дадут за это кошель с золотыми монетами — не выпускать!

Заплывшие жиром, маленькие глазки бургомистра пытались прожечь лейтенанта насквозь, однако без особого успеха. Черный кожаный камзол Брютца, впитавший в себя немало отличного пива, прожечь было невозможно.

Лейтенант был уверен, что в Геликсе никто не предложит ему кошель с золотыми монетами. С медными — могут, а с золотыми — никогда. Он гордо поднял голову, и посмотрел прямо в глаза бургомистру, да еще презрительно скривил губы, утверждая этим, что кошель с золотыми монетами не возьмет.

— Маляры пусть, как следуют, покрасят ворота, в красивый красный цвет, и присмотри за ними, чтобы не воровали краску, — продолжил бургомистр, решивший, что лейтенант проникся, наконец, ответственностью и готов выполнить приказ. — А сейчас, не медля, отправляйся к стражникам и наведи там хоть какой-нибудь порядок. Вбей в их набитые мусором головы, что они несут почетную службу и должны быть благодарны за то, что их до сих пор не повесили на площади Тридцати трех Монахов Мучеников. Пусть эти бездельники почистят оружие, подтянут животы и умоют морды, чтобы выглядели как следует. И смотри у меня! Бди!

Черный Лейтенант был до неприличия трезв и соображал туго, но ему помог инстинкт, выработанный годами службы. Он щелкнул каблуками и рявкнул: "Слушаюсь: смотреть и бдеть!"

— Выпустишь кого-нибудь из ворот, или насосешься пива — разжалую и поставлю дозорным на пожарную каланчу, к воронам. Они пошлину не платят. Будешь куковать по ночам. Понял?! — прорычал бургомистр, вложив в это короткое слово всю силу данной ему власти.

Понять бургомистра было трудно. Но Брютс добросовестно попытался сделать это... Пропустить рыцаря, не взимать пошлину с лошадей... И зачем-то надо было смотреть на то, как стражники умывают морды. Или нет, на стражников смотреть не надо, стражники должны почистить алебарды и подтянуть животы. Вешать на площади стражников пока не станут. А маляры не должны красть краску, за ними и надо присматривать... Ворота следует закрыть. Потом придется сходить к пожарной каланче и посмотреть, что там происходит. Не зря же бургомистр вспомнил о ней... И еще Слейг сказал, что вороны не будут платить пошлину. Но это и так понятно. Вороны никогда не платили пошлину. Это лейтенант знал без подсказки бургомистра.

— Понял?! — повторил Слейг еще более грозно.

Бургомистр наговорил очень много и разобраться в том, что он сказал, без кувшина пива, было совершенно невозможно. Буркст, со свойственной ему прямотой, так и хотел сказать об этом Слейгу. И сказал бы, но вмешался внутренний голос:

"— И не вздумай говорить такое! — потребовал он. — Просто скажи, этому мешку жира, что понял, и он от нас отстанет. Наше дело — быстрей свалить из этого змеюшника, а там видно будет. Ну! Скажи, ему, что ты все понял!

— Понял! — послушно произнес Брютс.

— Вот и хорошо, — сразу остыл Слейг. — Иди, и смотри у меня! — он все же не удержался, и пригрозил лейтенанту.

— Слушаю, смотреть у меня! — не раздумывая, повторил Брютс, повернулся и, четко шагая, покинул кабинет.

Глава одиннадцатая.

Лейтенант Брютц, как ему и было приказано, явился к воротам еще засветло и совершенно трезвым. От этого непривычного состояния мысли в голове его заплетались и никак не могли приобрести нужную четкость.

Стражники были появлением трезвого начальства весьма обеспокоены, потому что занудность лейтенанта в трезвом виде намного превосходила его занудность в виде пьяном. И еще — трезвый лейтенант Брютц был совершенно непредсказуем.

Кое-как скоротав ночь, на рассвете, мучимый жаждой и необходимостью чем-то заняться, Черный Лейтенант развил бурную деятельность. Прежде всего, он приказал собрать к воротам своих подчиненных. Затем заставил стражников убрать из караульного помещения все пустые кувшины из-под пива, умыться, вычистить мундиры, почистить оружие и подмести дорогу возле ворот. Когда все это было сделано, он, чтобы не терять драгоценного времени даром, стал учить стражников, как каждый из них должен прожить остаток своей никчемной жизни:

— Главное из-за чего вам стоит пока жить — это исполнение моих приказов, — вдалбливал он в покрытые медными шлемами головы. — Услышав мой приказ, вы должны забыть обо всех своих порочных привычках и дурных наклонностях, забыть о своих распутных женах и сопливых детях и броситься выполнять мой приказ. Ты куда смотришь, деревянная башка, набитая протухшей соломой!? — обрушился он на молодого стражника, который увидел ласточку и стал внимательно наблюдать за ее непредсказуемым полетом.

— У меня, господин лейтенант, нет еще жены и детей, — не задумываясь, ответил тот, не уловив сути разговора.

— И не будет! — заверил его лейтенант. — Такому непроходимому остолопу, как ты, жениться нельзя, потому что дети у него вырастут такими же идиотами как их отец. И как я только узнаю, что ты захочешь жениться, вот этим славным оружием, — лейтенант ласково провел рукой по болтающемуся на поясе мечу, — я сделаю тебя евнухом и тем самым спасу город, в котором и без твоих потомков достаточно ослов. Запомнил?!

— Так точно, запомнил! — рявкнул молодой стражник.

— То-то. Значит, о чем я говорил? — задумался лейтенант.

— Об ослах, — подсказал сержант Нообст.

— Сам знаю, — осадил его Брютц. — Я говорил, что вы все ослы, а поэтому должны выполнять мои приказы. И если кто-то из вас нарушит мой приказ, я заставлю его на обед проглотить свою алебарду.

Кто сказал, что алебарда слишком длинная?

— Я, — признался еще один из молодых, и не отличающийся остротой ума стражник по прозвищу Узколобый.

— Посмотрите на него! Все посмотрите! Узколобый у нас самый умный! — лейтенант тоже стал с интересом разглядывать стражника. — Он знает даже, что алебарда длинная. Вот с тебя и начнем, — ткнул он пальцем в умника. — Свою длинную алебарду ты будешь грызть и глотать с завтрака до обеда, а с обеда до самого ужина. А потом закусишь не пшеничной лепешкой, а собственными сапогами, которые ты перед тем как съесть, почистишь и смажешь самым вонючим дегтем, какой только сумеешь найти в городе...

Лейтенант Брютц запнулся и задумался. Он хотел сказать Узколобому еще что-нибудь такое, чтобы тот почувствовал себя полным ничтожеством, но в трезвом состоянии ничего подходящего вспомнить не смог.

— Сержант Нообст! Когда этот олух сжует свою алебарду, выдашь ему запасную. И присмотри, чтобы она была не короче первой.

— Запасных алебард нет, мой лейтенант, — сообщил сержант Нообст. Он еще две недели тому назад продал три запасные алебарды заезжим гномам из Неокса.

— А ты достань, — закапризничал трезвый лейтенант. — Прояви находчивость. Как этот олух будет охранять ворота без оружия?!

— Мы дадим ему меч! — подал голос капрал Коорн, высокий и толстый гоблин, с лицом настолько плоским, что на нем трудно было разглядеть маленький нос. Капрал очень хотел стать сержантом и старательно лез в каждую дырку, лишь бы напомнить о себе начальству. — У нас есть запасные мечи, пять штук.

Сержант Нообст сердито глянул на капрала. Он тоже помнил о мечах, но собирался и их продать гномам. Если один меч отдать Узколобому, то продать гномам можно будет только четыре.

— Молодец! — похвалил капрала лейтенант. — Вот с кого должен брать пример каждый стражник.

— Господин лейтенант, — капрал Коорн решил, что наступил его час и следует действовать, — я знаю здесь недалеко одну таверну, где очень неплохое пиво. Могу быстро доставить пару кувшинов.

Лейтенант Брютц понял, что все время, пока он учил своих идиотов-стражников, как надо жить, он думал не о них, и не о потемневших от времени воротах, которые следует охранять, и не о жирном борове бургомистре, который заставил его торчать здесь, с этими недоумками, и даже не о покровителе свободного города Геликса святом Фестонии, а о кувшине пива. О большом, желтой глины, кувшине, в котором пиво всегда прохладное. Можно пить из горлышка. А лучше налить пиво в большую кружку, и начинать пить, пока кружку еще украшает высокая шапка пены. Пьешь неторопливо, небольшими глотками, а пена оседает на усах мелкими пузырьками. Умница капрал Коорн, настоящий стражник. Как верно он чувствует состояние лейтенанта. Непонятно, почему он до сих пор ходит в капралах? Ему давно пора быть сержантом...

Лейтенант Брютц проглотил слюну, лейтенант Брютц вздохнул, лейтенант Брютц собрался приказать капралу Коорну, чтобы тот сбегал в таверну и принес кувшин пива. Нет, два кувшина пива!

Но внутренний голос не дремал.

"Ты что?! — заорал внутренний голос. — Ты что собираешься сделать!? Это же провокация!"

"Так ведь пиво... — попытался объяснить лейтенант Брютц. — У меня все пересохло. Со вчерашнего вечера ни капли во рту не было. Наверно я скоро умру от жажды. Только один глоток..."

Внутренний голос не стал слушать лейтенанта и не дал ему договорить.

"Захотел на пожарную вышку?! — продолжал он орать. — Куковать захотел?! Ты учти, я за тобой на пожарную вышку не полезу!"

Лейтенант Брютц опомнился. Ему тоже не хотелось лезть на пожарную вышку и куковать там. Лейтенант Брютц понял, что надо еще немного потерпеть. Продержаться еще несколько часов. Но потом, когда все это кончится, он нальет пиво в большой круглый таз. Очень много пива — три больших кувшина, или четыре, и окунет туда голову. Приняв такое решение лейтенант Брютц упер тяжелый взгляд в плоскую морду капрала. И капрал Коорн по одному только этому взгляду понял, что сделал что-то не так и сказал что-то не то, и что сержантские нашивки ему не будут светить еще долгое время.

— Ты что, не слышал мой приказ, чтобы никто — ни глотка?! — хорошим командирским голосом с небольшой хрипотцой из-за сухого горла заорал Черный Лейтенант на застывшего капрала Коорна. — Ты на что толкаешь меня и весь наш славной отряд?! Погоди, я еще доберусь до тебя! Я тебя разжалую в рядовые стражники! Нет, я тебя назначу подметалой в караульном помещении! Ты у меня будешь мыть стражникам сапоги и чистить нужники! Пива ему захотелось!..

— Так я ведь думал... — попытался оправдаться капрал.

— Молчать! — рявкнул Брютц — Этот болван, оказывается еще и думает! Чем это ты думаешь, хотел бы я знать? Неужели старой гнилой тыквой, которую ты, по глупости, считаешь своей головой? И кто ты такой, чтобы думать!? Ты должен исполнять, а не думать!

Коорн понял, что напрасно возник и надо сделать так, чтобы лейтенант забыл о нем. Усы у капрала обвисли, голова втянулась в плечи, весь он как-то сдулся и стал почти вдвое меньшим, чем был.

"Правильно действуешь! — поддержал лейтенанта внутренний голос. — Врезал плоскомордому как следует. Теперь чувствуется, что ты начальник стражи, а не кукушка. И остальным тоже врежь!"

— Может быть, еще кто-то из вас думает?! — лейтенант повел колючими глазами по шеренге стражников, выискивая, кто из них думает, и кому из них врезать.

Шеренга застыла. Губы стражников были крепко сжаты, глаза выпучены. Каждый стремился всем своим видом доказать, что он не только не думает, но даже не имеет представления о том, как это делают.

— Все они олухи, мой лейтенант. Олухи и бездельники. Но они честные стражники и ни один из них думать не станет, — заступился за безмолвных рядовых сержант Нообст.

— Пусть только кто-нибудь попробует! — рыкнул Брютц. — И если кто-нибудь из вас сегодня хоть один раз произнесет слово "пиво" — я задушу его вот этими самыми руками, — и он показал свои неслабые руки, которыми вполне мог задушить. — Вы несете почетную и важную для города Геликса службу.

Далее лейтенант Брютц стал подробно, хотя и не совсем внятно, объяснять стражникам, кто они есть на самом деле и как они должны нести свою почетную и важную службу.

А немного в стороне стояла группа рослых, широкоплечих монахов в серых балахонах и накинутых на головы капюшонах. Все они усердно молились и дружно перебирали четки, не обращая внимания на то, что делается вокруг них. На завалинке караульного помещения сидели три нахальных эльфа из канцелярии бургомистра. Они грелись на утреннем солнце, что-то щебетали на своем дурацком эльфийском языке и не сводили глаз с Черного Лейтенанта.

Углубившиеся в молитвы монахи и наблюдающие за начальником стражи эльфы не обратили внимания на небольшой отряд, подъезжающий к воротам: впереди выступал Фамогуст, на котором гордо восседал рыцарь Калант Сокрушитель Троллей, за ним двигался большой, красивый экипаж с кучером и двумя пассажирами.

Лейтенант был занят воспитанием стражников и вовсе не видел подъезжающий к воротам маленький отряд. А, может быть, и видел, но вспомнил, что ему приказал бургомистр и делал вид, что не замечает всадника и экипаж.

Сержант Нообст был человеком глубоко верующим и считал, что если уж пала на их головы напасть в лице трезвого лейтенанта, значит на то воля святого драконоборца, дважды рожденного Фестония. Он покорно стоял, слушал начальство и, раздумывая над тем, что капрал Коорн теперь долго не будут лезть, куда не надо. А Узколобый, если лейтенант его и заставит грызть древко алебарды, растянет это недели на три, значит и пятый меч все-таки можно продать гномам. Платили гномы хорошо. Краем глаза он сержант заметил, что рыцарь со своей командой направляются к воротам.

"Четверо и три лошади, — автоматически сосчитал сержант Нообст. — Монаха надо пропустить беспошлинно, с каждого из остальных — по малой медной монете..."

Ворота были распахнуты, а стражники стояли в строю и слушали лейтенанта. Сержант Нообст не мог допустить, чтобы шесть монет выехали из города и сгинули неизвестно где. Он двинулся к воротам, чтобы выполнить свою святую обязанность.

— Куда!? — окликнул его трезвый лейтенант.

— Собрать пошлину! — четко и громко, как это и положено старому служаке, сообщил сержант Нообст.

— Правильно! Собрать! — отдал привычную команду лейтенант, но тут же вспомнил приказ бургомистра. — Отставить! — не медля, продолжил он. — Всех пропустить и не обращать внимания. Мы их не замечаем.

Сержант Нообст остановился и с недоумением посмотрел на лейтенанта. Он так и не понял: "Собрать!" или "Отставить!" И как можно не заметить покидающий город отряд.

— Шесть монет, — напомнил сержант.

После такого напоминания многолетняя привычка стала брать вверх. Лейтенант уже намеревался отдать Нообсту команду: "Собрать пошлину!" Но опять вмешался внутренний голос, который на свежем воздухе несколько взбодрился.

"А куковать на пожарной вышке тебе не хочется?" — снова напомнил он.

Лейтенант Брютц рассердился.

"Ну что ты ко мне лезешь!? Что ты все время лезешь!? — грубо обрушился он на внутренний голос. — Без тебя знаю, как мне быть и что мне делать. Заткнись!"

"Как хочешь, — внутренний голос явно обиделся. — Могу и помолчать".

"Вот и помолчи!"

— Отставить, — несколько растерянно произнес лейтенант.

Сержант Нообст, который уже считал одну из шести монет своей, застыл на полдороге к воротам.

Лейтенант Брютц ничего не стал объяснить сержанту, потому, что это не его собачье дело. Он хоть и сержант, но ни спрашивать, ни понимать не должен. Сержант должен выполнять.

— Стань в строй! — с тоской в голосе велел Брютц сержанту. — Мы их не замечаем.

Сержант Нообст встал в строй. Он посмотрел на ворота и постарался не заметить там никого. Но ничего не получилось: шесть медных монет неторопливо выезжали из города. Навсегда. Сержант Нообст отвернулся от ворот и уставился на лейтенанта. Как человек искренне верующий, он решил, что и тут проявилась воля святого драконоборца, дважды рожденного Фестония, которому почему-то захотелось отправить шесть монет куда-то в другое место. Для очень важного дела. И не ему, сержанту Нообсту, осуждать святого и противиться воле его.

Лейтенант Брютц оглядел свое воинство, еще раз убедился, что ему досталась совершенно никчемная команда ослов и бездельников, и задумался. На трезвую голову думалось плохо и он никак не мог вспомнить, зачем явился сюда и зачем он вообще связался с этим сбродом.

Он посмотрел вслед выехавшему из города экипажу, затем на вереницу приближающихся телег. И тут опять вмешался внутренний голос, который, конечно, тоже увидел подъезжающие телеги.

"А кто будет ворота закрывать?" — спросил внутренний голос и ехидно хихикнул.

Тут лейтенанта и осенило. Он вспомнил, зачем пришел сюда и заорал:

— Ворота! Закрыть ворота! И охранять! Чтобы ни один идиот не вышел из города! Чтобы ни один осел, ни одна мышь... — В голове лейтенанта что-то по-прежнему заплеталось, и он махнул рукой... — Поняли?! Утроить посты и чтобы никто! — лейтенант ткнул пальцем в сторону ворот. — Ни туда... — подумал и добавил: — Ни обратно! Никогда! Сержант Нообст, выполнять приказ!

Строй рассыпался. Сержант Нообст собственноручно захлопнул створки ворот, задвинул три массивных железных засова и выстроил вдоль ворот цепочку стражников, в два ряда, перекрыв возможность не только открыть ворота, но даже и приблизиться к ним.

Из караульного помещения тут же вышли четыре маляра. Они несли с собой ведерки с краской и кисти, и сразу принялись мазать ворота. Посланные Ленкорионом эльфы сумели где-то достать дешевую красную краску. Но пока эту краску несли от лавки купца до ворот, предприимчивые эльфы ухитрились половину краски отлить, а вторую половину разбавить водой и еще чем-то. Сейчас она была не красной и даже не розовой, а бледно-серой с грязным оттенком.

Караван, следовавший за отрядом Каланта, наконец, добрался до ворот. Ехавшая первой телега, остановилась, рыжебородые братья с удивлением уставились на закрытые ворота, и на стражников, перекрывающих доступ к ним. Обычно ворота вольного города Геликса закрывались с заходом солнца, с рассветом, они снова открывались. А такое, чтобы ворота закрыли утром, они видели в первый раз. Потом к рыжебородым подошли и другие, из тех, что желали немедленно покинуть город. Таких набралось не менее пяти десятков. Вначале все молчали. Молчали желавшие выехать из города, молчали стражники, молчал лейтенант, молчали стоявшие в стороне монахи. Даже все еще сидевшие на завалинке эльфы перестали болтать. Монахи, эльфы и стражники смотрели на толпу. Толпа с надеждой уставилась на рыжебородых. Это были далеко не простые рыжебородые горожане. Братья Пекисы считались одной из самых богатых семеек Геликса. Им принадлежали мастерские по выделке сукна. А заправлял семейкой и всеми делами старший Пекис по имени Пелей и по прозвищу Деляга. Младшего Пекиса все так и звали: Младший.

— Скажи им, Деляга, — попросил кто-то.

В толпе зашелестело:

— Некогда нам здесь стоять!

— Пусть пропустят!

— Рыцарь нас ждать не станет.

— Чего это они?

И уж совсем несправедливое и даже оскорбительное в отношении Брютца:

— Лейтенант пива насосался и ничего не соображает.

Пелей на толпу не очень-то внимание обратил. Пустяшный народ собрался, не ему ровня. Но что-то надо было делать, и он вышел вперед.

— Нам ехать пора, — сообщил он Черному Лейтенанту. — Пусть откроют ворота.

Черный Лейтенант был начальником стражи. Но монеты, которыми владел Пелей, имели власти побольше чем какой-то лейтенант. И Деляга не сомневался, что ворота сейчас же откроются.

Но случилось непонятное.

— Ворота открыть нельзя, — объявил Брютц. Ответ этот он предусмотрительно заготовил заранее, и думать ему не пришлось.

— Как это нельзя? — удивился Пелей. Ему давно никто такое не говорил.

Лейтенант Брютц задумался. Он и сам толком не понимал, почему нельзя открыть ворота. Потом вроде бы сообразил:

— Ворота закрыты для окраски их в красный цвет. Нашему свободному городу следует иметь красивые красные ворота.

— Это красный цвет!? — ржанул Пелей. Он еще не знал, с каким упорством встретился. Пелею Деляге и в голову не могло придти, что перед ним не откроют ворота.

Такого неожиданного и каверзного вопроса лейтенант не ожидал. Он посмотрел на ворота, на маляров неторопливо водивших кистями по почерневшим от времени доскам. Створки ворот их стараниями становились какими-то буро-серыми. А бургомистр сказал, что ворота будут красными. Лейтенант знал, что бургомистр Слейг идиот и жирное ничтожество, но у цвета в который красили ворота не было названия: "А ведь придется считать, что они красные", — сообразил Брютц. Он отвернулся, прищурился, потом снова посмотрел на ворота.

— Краска высохнет, они станут красными, — сообщил лейтенант Пелею.

— Нам некогда ждать, пока она высохнет, — не стал спорить рыжебородый, которого цвет ворот совершенно не интересовал.

Лейтенант отнесся к этому сообщению равнодушно.

В это время к ним подошел высокий жилистый гоблин. Лицо его украшали небольшие усики, и аккуратная бородка, а большие серые глаза под густыми бровями были веселыми, прямо-таки лучились. На нем красиво сидел просторный синий халат с широченными рукавами. Края халаты были обшиты дорогими серебряными позументами. Толпа притихла. Это был сам Хитрый Гвоздь, один из наиболее значительных атаманов несуществующей в Геликсе гильдии разбойников, правая рука Бритого Мамонта. Его боялись все, хотя никто не мог сказать, что видел его злым или хоть бы сердитым.

Толпа ждала. Деляга Пекис и Хитрый Гвоздь... Против такого, начальник стражи устоять не сможет. Все были уверены, что теперь ворота откроют.

— Сам лейтенант Брютц охраняет ворота, — обрадовался Хитрый Гвоздь, одаряя начальника стражи веселой улыбкой. — Как это приятно. Прикажи открыть ворота, — посоветовал он.

— Нам надо ехать, — добавил Пелей.

Лейтенант Брютц понимал, что когда об этом просит Деляга Пекис, то ворота следует открыть. А когда это советует сделать Хитрый Гвоздь, то ворота надо открыть как можно быстрей. Но он знал, что если его отправят куковать на каланчу, то ни Деляга, ни Хитрый Гвоздь не вспомнят, о нем. И им обоим наплевать на то, что со вчерашнего вечера он не сделал ни одного глотка пива. Это показалось ему особенно несправедливым.

"Чего они ко мне пристали!? — возмутился лейтенант. — Ну Деляга, ну Гвоздь, и что из этого!? Закон для всех один: и для пьяного гнома и для Деляги и для Гвоздя, даже если он Хитрый. А я стою на страже закона. Ехать им надо! Всем надо ехать, так что же, я всех и должен пропускать? — пустился Брютц в размышления. — Зачем тогда стража? Стража не для того, чтобы пускать. Чтобы пускать никакая стража не нужна. стража как раз для того, чтобы не пускать. Мне, может быть, надо пойти в таверну, но я же не иду, — ему стало обидно, что они все могут сейчас пойти в таверну, а он не может. — Ехать им надо. Вот и пусть подождут, пока краска на воротах высохнет. Тогда пусть едут, куда кому нужно.

— Нельзя, — не вдаваясь в подробности, отказал лейтенант. — Он посмотрел на недовольное лицо Деляги, на поскучневшую физиономию Гвоздя и подумал, что они тоже не сделали в это утро ни глотка пива. Лейтенант пожалел их. — Можете пойти в таверну, — дал он добрый совет. — Лучше всего к Гонзару Кабану. У него самое хорошее пиво.

Они почему-то не последовали его доброму совету.

— Ворота днем должны быть открыты, — настаивал рыжебородый. — Мы будем жаловаться бургомистру.

— Бургомистр Слейг приказал закрыть ворота и держать их закрытыми до захода солнца, пока краска не высохнет, — объяснил свое упорство лейтенант.

По толпе, собравшихся выехать из города, прошел гул. Кто-то ругался, кто-то обещал налить лейтенанту в кувшин с пивом большую кружку ослиной мочи, кто-то кричал, что надо разогнать стражников и самим открыть ворота.

Тощий гном в красной рубашке, внимательно выслушал все, что говорил лейтенант, затем встал на телеге. Это был хорошо известный всем в городе Хартибур Крагозей, неустрашимый и неутомимый вождь народа, и борец с бургомистром за свободу и всеобщее равенство. Два других гнома, тоже в красных рубашках, встали внизу, возле телеги. Тот, что постарше, лысый и длиннобородый — Умняга Тугодум, мыслитель и личный советник Крагозея по вопросам теории. Молодой — бесстрашный Бодигар Камнелом. Он представлял при вожде интересы свободолюбивой молодежи, а также являлся личным телохранителем вождя.

Крагозей осмотрелся, убедился, что сопровождающие на месте, поднял правую руку вверх и закричал:

— До каких пор бургомистр и его прихвостни будут издеваться над нами?! Мы, народ свободного города Геликса, требуем, немедленно открыть ворота! Так я говорю, друзья мои!?

Вряд ли все, собравшиеся здесь, числились в его друзьях, но поддержали гнома дружно.

— Так!.. — закричали одни. — Всыпь им, Крагозей!

— Правильно, пусть открывают! — шумели другие.

— Не имеют никакого права закрывать и издеваться над народом! — возмущались третьи.

Какой-то дурак даже заорал:

— Да здравствует вечная, нерушимая дружба гномов и гоблинов!

И все-таки нашлись такие, что поддержали и болвана.

— Городские власти установили свою кровавую диктатуру. Режим, при котором простому человеку невозможно дышать. Узурпаторы, тираны и сатрапы лишают нас последних свобод! — надрывался гном. — Наши отцы и деды выстрадали и завоевали эти свободы, а их украли у нас. Нам, народу, не открывают ворота! Но мы с презрением отбросим их жирные руки, хватающие нас за горло. Мы обрушим на них всю силу нашего справедливого гнева. Долой бургомистра Слейга! Долой его кровавых псов — стражников! Долой погрязших во взятках чиновников-эльфов! Да здравствуют открытые ворота, как символ нашей свободы! — для большей убедительности своей любви к свободе, Крагозей так рванул красную рубашку, что пуговицы брызнули во все стороны, а материя затрещала и лопнула.

Толпа бурлила: кричали и звякали чем-то железным гномы, пронзительным свистом выражали недовольство гоблины, ругали стражников нехорошими словами люди. Подавшись общему настроению, с негодованием ржали лошади. А какой-то нетерпеливый осел затянул свое бесконечное "Иа-иа-иа-иа..." И его тут же поддержал другой нервный осел. Все хотели, как можно скорей выехать за ворота и догнать отряд рыцаря Каланта. Но лейтенант Брютц был непреклонен. Он не хотел куковать на пожарной вышке.

— Не могу разрешить! — объявил он. — Ворота должны высохнуть, приезжайте завтра утром.

Вид у лейтенанта был решительный. Стражники при начальстве тоже выглядели сурово и непреклонно.

— Все понял, — кивнул Хитрый Гвоздь. — Дело есть дело. Сейчас и разберемся. Отойдем, — позвал он Делягу Пекиса. — Нужна стрелка. И этого возьмем, — кивнул Гвоздь в сторону оратора. — Гномов здесь полно, а они его слушаются. — Пойдем с нами, — окликнул он Крагозея, продолжавшего обличать кровавую диктатуру бургомистра.

Оратор не услышал гоблина. Он в это время вообще ничего не слышал, кроме собственной речи.

— Мы, народ, — Крагозей ударил себя кулаком в тощую грудь, — не станем мириться с произволом! Мы требуем ликвидации слейговского режима! Мы требуем бесплатного входа на площадь Трех Монахов Мучеников во время казни преступников! Мы требуем, бесплатной раздачи пива беднейшим слоям населения! Мы требуем, чтобы ворота нашего славного города были всегда открыты!

— Хватит болтать, пойдем, — Хитрый Гвоздь подошел к телеге, с которой вещал Крагозей.

Оратора заслонили оба сопровождавших его гнома.

— Не трогай его, — грозно прикрикнул Камнелом и пригрозил Гвоздю дубинкой, которую он раньше прятал за спиной.

— Вы кто такие? — искренне удивился Хитрый Гвоздь.

— Мы идейные соратники Крагозея, — с достоинством объяснил Умняга. — Борцы за всеобщую свободу и равенство.

— Ну и мотайте отсюда, не мешайте, — дал идейным соратникам Крагозея добрый совет Гвоздь.

Но гномы не стали мотать. Они не знали Гвоздя. Они не знали, кто он, этот высокий добродушный гоблин в красивом синем халате.

— Его нельзя сейчас отвлекать, — сообщил Умняга. — Своими пламенными призывами Крагозей зажигает революционный огонь в сердцах народа.

А Камнелом стал помахивать дубинкой, явно угрожая пустить ее в дело.

Хитрый Гвоздь посмотрел в толпу. Оттуда, расталкивая всех, вышел приземистый гоблин, хорошо известный всем в Геликсе по кличке Носорог. Голова у него была небольшая, а глазки маленькие даже для такой головы. На узкой полоске лба торчала большая черная шишка. Но кличку ему прилепили не только за торчащую как рог шишку, но и за бешеный нрав. У Носорога были широкие плечи, грудная клетка напоминала бочку, а руки длинные с толстыми сильными пальцами. Он везде следовал за Хитрым Гвоздем и понимал того по единому взгляду.

Носорог подошел к телеге. Мыслитель и теоретик Умняга мгновенно сообразил, что собирается сделать гоблин и, с несвойственной его возрасту ловкостью, юркнул под телегу. А молодой борец за свободу Камнелом Бодигар грудью встал на защиту Крагозея. Он даже успел замахнуться дубинкой. Носорог не стал его бить. Просто ткнул ладонью в лицо. Камнелом выронил дубинку и упал.

— Придушить? — спросил Носорог, без всякого интереса разглядывая зажимающего рукой окровавленные губы гнома.

— Пусть живет, — добродушно пощадил Камнелома Гвоздь. — Он не ведает что творит, а святой Фестоний завещал нам прощать блаженных духом.

— ... Нам нужна справедливость! Нам нужно равноправие и нам не нужны окрашенные на народные монеты ворота, при помощи которых душат нашу свободу. Народу не нужны никакие ворота! Закрытые ворота — есть символ несвободы. Мы требуем отменить в нашем городе все ворота и принять законы, передающие власть народу! — вещал Крагозей. — Мы, народ, требуем...

— Чего еще требует народ, никто так и не узнал, потому что Хитрый Гвоздь совершенно бесцеремонно стащил оратора с телеги.

— Я протестую! — взвопил тот.

— Да брось ты кочевряжиться, — гоблин потащил гнома за собой. — Все что надо, ты уже сказал, пора заняться делом.

— Подчиняюсь насилию, — громко, чтобы все слышали, заявил Крагозей и послушно последовал за гоблином.

Хитрый Гвоздь отвел рыжебородого и гнома в сторонку. Несколько любопытных хотели последовать за ними, но гоблин с удивлением глянул на них, и те моментально увяли. Больше никто не пробовал подойти близко. Но издали прислушивались, ждали, что могущественная троица решат. Собравшиеся понимали, что от этих троих зависит все.

— Мы хоть и не знакомы, но знаем, друг друга, — сказал гоблин.

Пелей Деляга кивнул.

— Слышал о тебе, — отозвался гном. — Ты Хитрый Гвоздь. Один из руководителей подпольной криминальной империи. — И тут же смело подчеркнул свою независимость. — Мы с вами не союзники. И с вами, олигархами, тоже, — бросил он Пелею.

— За ворота тебе надо? — спросил Гвоздь.

— За ворота надо, — согласился Крагозей. Он сразу сообразил, что Хитрый Гвоздь может добиться, чтобы ворота открыли. — Но учти, наши идейные платформы совершенно разные. Ближайшая наша цель — открыть ворота, совпадает. И я допускаю наш временный союз. Только временный. На самом деле мы с вами не более чем попутчики. У нас разные цели и разные пути их достижения.

Вот таким принципиальным был Крагозей.

Пелей прицелился прищуренным глазом в тщедушного гнома.

— Зачем он нам? — спросил он у Хитрого Гвоздя.

— Представитель народа, — ухмыльнулся гоблин. — Мы с тобой что? Вертимся понемногу, тяжелым трудом, в поте лица, добываем себе на хлеб. И никто нас с тобой не любит. А они народ. Они все и решают. Требуют, чтобы открыли ворота.

— Кто их слушает, — Пелей явно относился к народу без особого уважения. — Черный Лейтенант и не собирается ворота открывать.

— Надо бросить клич, поднять народные массы и смести со своего пути эту жалкую кучку прислужников бургомистра, — предложил Крагозей. Он был беспощадным к врагам. А врагами своими, или, точнее, врагами народа, гном считал всех, кто находился на службе у городских властей.

— Нет, — не согласился Хитрый Гвоздь. — Ворота, надо думать, велел закрыть их пресветлость. Ломать нельзя. А лейтенанту с его сбродом тоже жить надо. Вы что, не поняли? На халяву нам ворота никто не откроет.

— Надо дать, — подтвердил Пелей. Он и дело свое развернул так широко, потому что всегда знал, кому и сколько надо дать. А сейчас почему-то сразу не сообразил. Слишком мелкими людишками были для него стражники. Суконщик считал, что раз он Пелей, то ворота откроются перед ним сами собой. А они не открылись. Значит, надо дать.

— Никогда! — возмутился Крагозей. — Это же подкуп! Никогда я не пойду на поводу у сатрапов! Никогда не унижусь...

— А я думал, что ты умный, — прервал непреклонного Крагозея Хитрый Гвоздь.

— Я принципиальный и не могу поступиться принципами! — не отступал гном.

— По-моему, сейчас для тебя самый важный принцип — достать побольше монет, для свержения бургомистра Слейга и торжества свободы в Геликсе, — подсказал гному Пелей.

— Да, — согласился Крагозей. — Монеты нужны нам не для наживы, как вам, олигархам, а для святого дела освобождения народа и возвращения украденных у него свобод. Интересы народа превыше всего.

— Ради кучи башлей, от которых зависит судьба народа, неужели нельзя сунуть меднолобым кусок? — спросил Хитрый Гвоздь.

— Хм... — сказал гном. Он оглянулся на толпу возле телег, где было немало его соратников по бескомпромиссной борьбе с гнетом, тиранией и бесправием, как бы надеясь, что они сейчас, как это положено у демократов, проголосуют, стоит ли пойти ради святого дела на маленький компромисс.

Но соратники по борьбе не знали, о чем идет разговор, и не могли проголосовать ни за, ни против. Приходилось решать самому. Крагозея это не смутило. Не первый раз ему приходилось самому определять тактику и стратегию действий всех своих сторонников.

— Ну, как? — спросил Хитрый Гвоздь. — Играешь с нами, или нет? Мы ведь и без тебя обойдемся. Просто с твоими мы станем собирать по две малые медные монеты с телеги, а без твоих, придется скидываться большими. Но впереди светит золото, так что мы скинемся.

— Ради святого дела можно пойти и на незначительный компромисс, — решил Крагозей.

Капрал Коорн старательно рассматривал гоблина в синем халате. Он готов был поклясться балахоном святого Фестония, что никогда не встречался с ним, но чувствовал, что знает этого гоблина.

"Рост высокий, телосложением тощий... — бормотал он. — Щеки розовые... Где же я видел его, растопчи эту образину бешеный тролль... Глаза веселые, улыбка добрая... Кто же он такой, заглотай его тощий ремнезуб! Откуда я его знаю? Бородка окладистая, короткая, аккуратно подстриженная, усы небольшие... Если бы я его раньше не видел, откуда бы я знал, что у него бородка окладистая... Носит просторный синий халат обшитый по краям дорогими серебряными позументами... — И тут капрала Коорна осенило: — Это же описание Хитрого Гвоздя! Злостного преступника. За поимку его обещано сто золотых монет!"

Вступив в свою должность, бургомистр Слейг начал непримиримую борьбу с преступностью и объявил, что выплатит по сто золотых монет тому, кто задержит Бритого Мамонта или Хитрого Гвоздя. Прошли годы, но никому не удавалось, не только поймать, но даже увидеть кого-то из этих преступников. А капралу Коорну неслыханно повезло.

"Вот это удача привалила! — капрал напрягся и проверил, легко ли выходит из ножен меч. — Сейчас я его поймаю. И получу сто золотых монет! Бургомистр Слейг сразу сделает меня сержантом. Нет, на сержанта я не соглашусь. Пусть делает лейтенантом. Брютц не может его поймать, а я поймаю. И лейтенантом должен быть не он, а я".

Капрал расправил плечи, подкрутил усы, и они стали грозными, как пики. Не сводя глаз с Хитрого Гвоздя он направился к толпе. Но сделал не более трех шагов, когда на плечо его опустилась тяжелая рука.

— Ты куда? — спросил сержант Нообст, подозрительно разглядывая капрала. Сержант Нообст разглядывал подозрительно всех, кто куда-то шел. Потому что понимал: просто так никто ходить не станет. Раз кто-то идет, значит, он ищет для себя какую-то выгоду. И ему, сержанту городской стражи, надо разобраться, что это за выгода.

Капрал не хотел делиться своим секретом а, тем более, золотыми монетами и славой. Он задумался, пытаясь сообразить, что сказать сержанту.

Сержант терпеливо ждал, когда Коорн начнет врать.

— По неотложному делу, — уровень умственного развития не позволил капралу придумать ничего разумней.

— По какому такому неотложному? — сержант прищурился. Он всегда прищуривался, когда чувствовал, что его хотят обмануть. И редко кто мог выдержать пронизывающий насквозь, заглядывающий прямо в душу, пронзительный прищур Нообста.

Капрал не выдержал. Он понял, что скрывать свой замысел от сержанта Нообста бессмысленно. Надо было немедленно сказать правду.

— Там Хитрый Гвоздь, — осторожным шепотом, чтобы никто не подслушал, доверительно, как будто он только и ждал сержанта, чтобы поведать ему это, сообщил капрал.

— Где? — лениво поинтересовался сержант Нообст. Ему стало скучно.

— В синем халате, возле суконщика Пекиса Пелея.

— Ошибаешься, — сообщил Коорну сержант.

— Все точно, клянусь дубиной святого Фестония! — глаза у капрала стали большими и круглыми, и даже нос немного увеличился. — Высокий, тощий, розовые щеки и добрая улыбка. У меня хорошая память, так записано в розыскном листе. А он высокий, тощий, и улыбка у него добрая. Одет в синий халат.

— Ну и что?

— Я его сейчас схвачу, — он не стал напоминать сержанту про сто золотых монет. — Его приказано задержать.

Сержант Нообст знал, что капрал идиот. Но не думал, что его идиотизм простирается до такой степени.

— Это не Хитрый Гвоздь, — сказал Нообст. — Это совсем другой гоблин.

— Он, — яростным шепотом стал убеждать сержанта Коорн. — Ты посмотри: на синем халате серебряные позументы. Об этом тоже в розыскном листе написано. — И, чтобы окончательно склонить сержанта на свою сторону добавил: — Сто золотых монет! Задержим вдвоем, монеты пополам, — предложил он.

Пятьдесят золотых монет — это было очень много. Имея пятьдесят золотых монет можно было бросить дурацкую службу и открыть свою таверну. Сидеть в таверне, попивать пиво, прислушиваться к неутихающим разговорам, и запоминать, о чем говорят посетители. Сержант Нообст многие годы мечтал об этом. Но он, также, всегда был уверен, что лучше быть живым сержантом, чем мертвым хозяином таверны, даже если она будет самой хорошей в Геликсе.

"И откуда он взялся на нашу голову, этот болван, — с тоской разглядывал капрала сержант. — Их же в сто раз больше чем нас. Они всю нашу стражу в одну ночь вырезать могут".

— Я знаю этого гоблина, — сказал он, сердито уставившись в круглые глаза капрала. — Это не Хитрый Гвоздь. Этот гоблин работает мастером у Пекиса Деляги. Вернись в строй.

— Но по описанию... — пытался отстоять свое славное будущее капрал. — Синий халат с серебряным шитьем...

— Сказано — вернись в строй! — рассердился сержант. Он не хотел заканчивать жизнь под ножами банды Бритого Мамонта. — И я тебе не лейтенант. Я тебе быстро усы выщипаю. Нужники чистить я тебя не заставлю, но если дотронешься до этого гоблина, я отправлю тебя в Казорский квартал ловить карманников.

Спорить с сержантом или доказывать ему свою правоту было бесполезно. Капралу, как и всем остальным жителям славного города Геликса хорошо было известно, что сержант Нообст всегда прав, и чем больше споришь с ним, тем более прав он становится. А в Казорский квартал капрал не хотел.

Так рухнула мечта капрала Коорна прославиться, разбогатеть и продвинуться в чинах. Усы его снова обвисли, маленький носик покраснел. Он уныло втянул голову в плечи и вернулся в строй.

Деляга, Гвоздь и Крагозей совещались недолго. Вскоре они вернулись в толпу и начали что-то растолковывать собравшимся. Толпа приняла их сообщение по-разному. Но крики и споры постепенно утихли. Люди стали шарить по карманам, гоблины развязывать кушаки, гномы вытаскивать глубоко спрятанные кошельки. Зазвенели монеты. Все шло правильно, как и должно было идти в свободном городе Геликсе.

Толпа тем временем рассеялась, каждый пошел к своей телеге и уселся на нее, не сомневаясь в том, что сейчас ворота перед ними откроются. К лейтенанту подошли трое: Пекис Деляга, Хитрый Гвоздь и Хартибур Крагозей, который гордо выставлял на показ свою испорченную рубашку. Он знал: завтра по городу пройдет слух, что рубашку ему изорвали жестокие псы-стражники по прямому указанию подлого бургомистра Слейга. Деляга держал в руке пакет, завернутый в серый платок.

— Мы от жителей города, — объявил рыжебородый. — Делегация.

Трезвый лейтенант угрюмо молчал. Ждал, что еще скажут делегаты от жителей города.

Стражники тоже молчали, но стали переглядываться и подмигивать друг другу. Они прикидывали, сколько придется на долю каждого. Сержант Нообст с великим уважением смотрел на лейтенанта Брютца. Только великий ум начальника городской стражи мог придумать такое. Оказалось, что закрытые вовремя ворота могут принести доход гораздо больший, чем открытые.

— Жители нашего славного города думает так, что ворота покрасить, конечно, надо, — сказал Деляга. — Мы же не против, мы понимаем, красные ворота, это очень красиво, — он посмотрел на грязно-серые створки, но удержался и даже не улыбнулся. — Так что решили оказать помощь. Собрали немного. Здесь на краску и кисти, и полная пошлина, и охранникам, чтобы перекусить могли, пока ворота будут сохнуть. Мы же понимаем, что отлучаться им нельзя. Так что вот... — и он протянул лейтенанту плотно завязанный пакет, в котором, судя по весу, находилось немало полновесных монет. — От каждого. А ворота, господин лейтенант Брютц, для нас открывать не надо. Пусть только одну створку немного... Мы быстро проедем, не задержим.

Рука лейтенанта Брютца привычно потянулась за пакетом и взяла его. Пакет был тяжелым.

Сержант Нообст, все еще восхищаясь светлым умом лейтенанта, приготовился приказать стражникам, чтобы отворили одну створку, но пошире.

Стражники не сводили глаз с пакета.

Рыжебородый взмахнул рукой и хозяева телег разобрали вожжи, собираясь отправиться в путь.

Лейтенант Брютц повернулся к сержанту Нообсту, собираясь отдать команду, и чуть не столкнулся с высоким монахом, задумчиво перебирающим четки. Лейтенант попытался обойти его, но рядом с первым, появились еще два монаха, перебирающих четки столь же задумчиво. А за ними стояли три нахальных эльфа, из канцелярии бургомистра. Вылупили зеленые глазища. Только и ждали, чтобы ворота открыли, сразу побегут бургомистру докладывать.

Лейтенант Брютц задумался.

"Ворота открывать нельзя", — вмешался внутренний голос.

"Это почему же нельзя?! — не согласился лейтенант, ощущавший тяжесть пакета с монетами. — Я начальник стражи. Захочу и открою! Всего одну створку..."

"Выгонят с треском, хорошим пинком под зад", — предсказал лейтенанту ближайшее будущее внутренний голос.

"Это кто же меня выгонит?!" — продолжал хорохориться лейтенант.

"Жирный подонок Слейг и выгонит. Ты бы лучше с ним не связывался", — посоветовал внутренний голос.

"Ладно, ладно, тоже советник нашелся на мою шею. И вообще, чего ты пристал ко мне? — попытался урезонить его лейтенант. — Не первый год служу. Я и сам знаю, что нельзя. Я и не открою".

"Надо вернуть монеты", — напомнил внутренний голос.

"Как это так: вернуть монеты?.. — не понял лейтенант. — Монеты не возвращают".

"А ведь придется", — предсказал внутренний голос и снова напомнил, о пожарной вышке, сороках и о хорошем пинке в зад.

Лейтенант Брютц снова задумался. Он чувствовал, что не сумеет отдать пакет с монетами.

"Ку-ку", — вывел его из задумчивости внутренний голос.

В трезвом состоянии лейтенант соображал плохо и действовал на уровне инстинктов. На этот раз вверх взял инстинкт самосохранения. Лейтенант медленно, медленно, как во сне, поднял руку и, ужасаясь своему поступку, протянул сверток с монетами рыжебородому. С не меньшим ужасом смотрели на это и стражники. Рыжебородый тоже не ожидал такого и растерялся.

— Это почему?! — спросил он, отдернув руку и всматриваясь в ничего не выражающие, пустые глаза Черного Лейтенанта.

— Лейтенанты городской стражи взяток не берут! — произнес Брютц, сам, недоумевая, откуда у него взялись такие дикие слова. Но сказал громко, с надрывом, так что его услышали даже на дальних телегах. И тут же сунул сверток с монетами в руки рыжебородому.

Наступила тишина. И длилась она, кажется, бесконечно долго. Потом ее неожиданно разорвал чей-то тоскливый голос:

— Как теперь жить будем?...

Тут же жалобно завыла какая-то собака, ее поддержали громкими воплями оба осла.

Потом раздался ропот. Пока это еще была толпа, где каждый говорил о своем. Одни стали рассказывать о знамениях, предвещающих большое несчастье, другие вспоминали оракула, который еще в прошлом году предсказал конец света, кто-то из сторонников Крагозея призывал своих соратников ценою жизни отстаивать свободу. Раздавались голоса и о том, что лейтенанту надо вправить мозги, стражников связать, а ворота немедленно открыть и сжечь. Назревал бунт.

Как раз в это время, к последней телеге, на которой стоял молодой отчаянный гоблин, и во всю глотку орал что-то о топорах на длинных топорищах и красном петухе, подошел монах и легонько дернул его за штанину.

— Тебе чего?! — не особенно почтительно спросил его разгоряченный удалец.

— Сын мой, — мягко, но убедительно промолвил монах, — жена и дети ждут тебя дома. Во имя святого драконоборца, дважды рожденного Фестония возвращайся под кров свой... — И он постучал дубинкой по краю телеги.

Гоблин посмотрел на внушающую уважение дубинку, потом в сторону ворот, где расположились не менее трех десятков телег? и увидел, что возле каждой из них стоит по монаху. И у каждого монаха в руке дубина. Гоблин был свободолюбив и храбр. Он мог один на один выйти на битву с хищным змееголовом. Но он был достаточно разумен, чтобы не вступать в конфликт с Орденом.

— Спасибо тебе за добрый совет, святой отец, — промолвил гоблин, — я так и сделаю. — Он взялся за вожжи и стал поворачивать лошадь.

— Нечего здесь ошиваться, — сказал Хитрый Гвоздь. — Могли бы и сразу сообразить, что нас здесь не пропустят. За рыцарем тоже не дураки стоят. Сам Хоанг виды на сокровища имеет. Поедем к тебе, Пелей, отдохнем, попьем пива. Есть у тебя дома хорошее пиво?

— Найдется, — Пелей понял, что Гвоздь что-то придумал, но спрашивать не стал. Не то место. Слишком много лишних ушей.

Хитрый Гвоздь повернулся к строю стражников и посмотрел на сержанта Нообста. Нообст почувствовал его взгляд и посмотрел на гоблина. Гвоздь пожал плечами. Нообст тоже пожал плечами.

— Поехали, — позвал Гвоздь братьев Пекисов и Крагозея. — Сейчас в самый раз выпить пару кружек холодненького пива.

Скоро площадь перед воротами опустела. Телеги убрались восвояси, монахи тоже ушли. Только двое из них остались. Они скромно стояли возле городской стены, предавшись молитвам. Маляры пытались выкрасить ворота в какой-то непонятный цвет.

Стражники застыли на своих постах. Все они смотрели на Черного Лейтенанта. А сам лейтенант никак не мог сообразить, что произошло: кажется, он держал в руках сверток с монетами, а потом вернул его. Такого не могло быть, и лейтенант решил, что изможденный службой и лишенный выпивки он на мгновение вздремнул, и это ему приснилось.

Сержант Нообст поглядел вслед уехавшим телегам.

"Чего это они все хотели рвануть за ворота? — пытался сообразить он. — Да такой толпой. А впереди Деляга с братом и Хитрый Гвоздь. Если Деляга и Гвоздь куда-то рвутся, значит там, куда они спешат, должны быть монеты. И немало. Эти за пригоршней меди не пойдут. Мы, стражники, по медяку собираем, а им золотые подавай. И Крагозей за ними увязался. Болтун, а тоже тянется туда, где жирно. Все это не так просто..."

Он повел носом, в сторону ворот. Пахло вонючей краской и потом стоявших в строю стражников.

Сержант Нообст был не таким человеком, который со стороны смотрит, как другие набивают карманы. Сержант Нообст не был бы сержантом Нообстом, если бы его тут же не потянуло за ворота, туда, куда собрались Деляга и Гвоздь, туда, где пахло монетами. И, может быть, даже золотыми.

Он поправил меч, висевший на ремне, перекинутом через плечо, подкрутил усы, подошел к безнадежно трезвому, уставившемуся бессмысленным взглядом в пустоту лейтенанту Брютцу и громко щелкнул каблуками. Лейтенант перевел бессмысленный взгляд из пустоты на сержанта Нообста.

— Мой лейтенант, — обратился тот, — прошу разрешения отлучиться. Надо получить на складе ведро.

Брютц представил себе ведро полное пива...

"Совсем не обязательно пить пиво из кружки или из кувшина, вполне можно пить из ведра, — подумал он. — И если сержант принесет ведро пива, я выпью его. А потом — все равно: пусть на каланчу, пусть кукушкой".

— Ведро? — с надеждой уточнил Брютц.

— Так точно, ведро!

— М-м-м, — промычал лейтенант. В горле было сухо, в голове пусто. — М-м-м... — Он и не видел Нообста, он видел ведро полное пива. Ведро светилось и умопомрачительно пахло.

— Ведро для мытья полов в караульном помещении, — неотесанными булыжниками обрушились слова сержанта.

Внутренний голос противно захихикал.

Видение исчезло. Брютц очнулся и представил себе ведро полное воды... Это было ужасно, лейтенанта передернуло от отвращения.

Глава двенадцатая.

Небольшой отряд, возглавляемый рыцарем, оставил позади себя ворота, а также прекрасный город Геликс со всеми его свободами и заботами, и теперь двигался по ухабистой степной дороге, уходящей за горизонт. Каретник Шовкр выделил Бурксту свой лучший экипаж с мощными рессорами и мягкими сидениями для пассажиров. Но и они не спасали от немилосердной тряски. Дорогу эту не ремонтировали последних двести — триста лет, точнее, ее не ремонтировали никогда. Сменявшие друг друга бургомистры, твердили одно и то же: дорога находится за пределами города, и на ее ремонт они не имеют права истратить ни одной медной монеты из городской казны. Пусть ее ремонтируют те, кто по ней ездит. А поселяне, которым чаще всего приходилось пробираться по этой разбитой стиральной доске, не менее резонно считали, что поскольку они привозят горожанам провиант, без которого Геликс жить не может, то городские власти и должны содержать дорогу в порядке. Бургомистры твердо стояли на своем, упрямые поселяне — на своем. Так что нашим путешественникам приходилось передвигаться по дороге, на которой за триста лет была собрана богатейшая коллекция ухабов и выбоин, самых различных, самых неожиданных и причудливых форм. От простейших вульгарных колдобин до замысловатых рытвин, переходящих в ямы — ловушки.

Мичиграну, почти не спавшему двое суток, все же удалось задремать, но счастье длилось недолго. Прыжки экипажа с одной колдобины к другой разбудили бы даже пьяного тролля. Повертевшись, повздыхав, и еще раз мысленно поклявшись, что больше он никогда не станет ввязываться в дурацкие авантюры, из-за которых нормальный человек не имеет возможность удобно полежать на спокойном и неподвижном месте, Мичигран откинул плащ и сдвинул шляпу на затылок. Первый кого маг увидел — был уютно устроившегося на противоположном сидении эльф Альдарион. Тот самый Альдарион, которого он давно мечтал встретить. Некоторое время они смотрели друг на друга. Альдарион с ужасом, Мичигран с изумлением.

— Вот это да! — восхитился маг. — Сам пришел! Жалкий пройдоха, взяточник и мелкий жулик! Буркст, скажи, правда, что это Альдарион? Может быть, я все еще сплю, и этот наглец мне только снится?

— Не знаю, как его зовут, — пробурчал Буркст, равнодушно поглядев на эльфа. — Он к нам еще в городе приблудился.

— Значит я не сплю, и потерявший совесть пройдоха здесь. Очень хорошо, что вы заманили его в карету, — похвалил монаха и рыцаря Мичигран. — Теперь я выбью из него все восемнадцать больших медных монет и одну золотую. А потом мы дадим этому нахальному ничтожеству, этому лжемагу и возомнившему о себе канцеляристу, хорошего пинка и выбросим его на дорогу в самую зловонную лужу, чтобы он, по крайней мере, запомнил, как связываться с настоящим магом, с Великим магом Мичиграном!

От оскорблений сыпавшихся на его голову Альдарион вначале покраснел, потом позеленел, потом пошел пятнами самых неожиданных цветов и оттенков и, наконец, не выдержал. Он выдернул из ножен длинный эльфийский кинжал и бросился на Мичиграна. Таким кинжалом эльф вполне мог пронзить мага насквозь. Этим коварным поступком эльф лишил бы рыцаря Каланта возможности убить дракона и освободить из заточения прекрасную принцессу, а его пресветлость отец Хоанг не сумел бы значительно пополнить монастырскую казну. Возможно, что святой драконоборец, дважды рожденный Фестоний, заинтересованный в успешном походе рыцаря, вмешался бы и уберег мага от преждевременной гибели. Но Мичигран не стал ждать его помощи. Он ловко подхватил посох и применил свой испытанный прием: саданул эльфа концом посоха в лоб. Сам святой Фестоний не мог бы добиться более действенного результата. Альдарион побледнел, глаза его закатились, и он плавно опустился на пол кареты.

— Маг поставил ногу на грудь поверженного эльфа и с удовольствием произнес:

— Так будет с каждой жадной канцелярской крысой, которая только о том и думает, чтобы выжимать взятки с членов славной гильдии магов.

— Неплохой удар! — Буркст остановил лошадей. — Ловко ты управляешься со своим посохом, не хуже чем я с дубиной. А за что ты его?

Вот уже добрых полгода я пытаюсь его поймать, но этот жадный хорек научился так ловко прятаться от меня, что все время ускользает. Теперь он никуда не денется. Кстати, почему он к нам прибился?

— Убегал от кого-то, говорил, что его хотят убить.

— Желание совершенно нормальное для каждого разумного жителя нашего славного города. И кто мы такие, чтобы мешать естественным порывам народа!? Но, до того как это ничтожество падет под справедливыми ударами разъяренной толпы, я должен выбить из него свои монеты.

Калант почувствовал, что карета остановилась, оглянулся, развернул Фамогуста и подъехал к спутникам.

— О-о-о, — сказал он. — Надеюсь, поединок был честным. Ты не нарушил правила? — спросил он Мичиграна.

Благородные рыцари, к коим непременно следует отнести Каланта, считали чрезвычайно важным, чтобы на поединках ни один из сражающихся не имел преимущества в оружии, и если кого-то убивали, то это следовало делать по определенным правилам.

— Куда уж честней, — успокоил рыцаря Мичигран. — Мой посох против его кинжала. Дерево против стали и он нападающая сторона. Причем напал он на меня неожиданно и вероломно, без предупреждения.

— Все так и было, — подтвердил монах, — я свидетель. Эльф бросился на него с кинжалом, а Мичигран защищал свою жизнь.

— Раз ты убил его по правилам, то не станем об этом больше говорить. Похороним эльфа и продолжим свой путь.

— Его не надо хоронить, — заявил Мичигран. — Эта крыса очень живучая, ее одним ударом посоха убить нельзя.

— Но он, кажется, не дышит.

— Сейчас станет дышать, — маг пнул носком сапога в бедро лежащего на полу экипажа эльфа.

Альдарион застонал, зашевелился и открыл глаза. Он увидел перед собой Мичиграна с посохом в руке, снова застонал и закрыл глаза.

— Если ты будешь притворятся дохлым, я выброшу тебя на дорогу, — пригрозил маг.

Альдарион открыл глаза и стал ощупывать лоб, на котором уже вырастала хорошо заметная шишка.

— Тебе плохо? — спросил Мичигран, с удовольствием разглядывая поверженного противника. Вид слабо шевелящегося и даже не пытающегося встать эльфа вызвал у него чувство глубокого удовлетворения.

— Плохо, — признался эльф.

— Будет еще хуже, — с удовольствием сообщил ему маг.

— Раз эльф жив, то я должен выслушать обе стороны, — объявил Калант. — Кодекс рыцаря требует, чтобы я разобрался, кто из вас прав, кто виноват, и восстановил справедливость. Маг Мичигран, расскажи нам, кто твой противник.

— Что тут долго рассказывать, этот возомнивший о себе взяточник служит в канцелярии бургомистра Слейга. Там сейчас окопались сплошные эльфы. Работать они не хотят, а жить красиво им хочется, вот эти бездельники и подались в чиновники. Альдарион среди них не последний.

— Что он делает в магистрате? — спросил Калант.

— Он старший специалист по вопросам магии. Считается, что он и сам маг, хотя вся его магия заключается в том, что он может создавать тыквы. А какая от этого польза? Тебе, Буркст, очень нужны тыквы?

— Нет, не нужны, — не задумываясь отказался от тыкв монах.

— И никому не нужны. Вы только посмотрите на него! Наш Фамогуст разбирается в магии больше чем этот чинуша.

Прислушивавшийся к разговору Фамогуст заглянул в экипаж, где на полу по-прежнему лежал эльф, фыркнул и несколько раз кивнул головой. Умный мерин выразил полное согласие с мнением Мичиграна.

— Неправда, я владею магией, — не делая попытки подняться, сообщил Альдарион.

— Ты!? — презрительно посмотрел на поверженного эльфа маг. — Ладно, чтобы меня не обвинили в несправедливости и предвзятости, скажу, что кроме тыквы он может создавать огурцы, петрушку и укроп. Говорят, что особенно ему удается укроп.

— Что он делает в магистрате? — вернулся к своему вопросу Калант.

— Ничего он там не делает. Там никто ничего не делает. У него должность. Я уже сказал, что он старший специалист по вопросам магии.

— Если он бездельник, то почему ты с ним связался? — рыцарь явно осуждал неразумный поступок Мичиграна.

— Они издали дурацкий Указ, согласно которому все маги должны пройти перерегистрацию и заново получить лицензии на свою деятельность.

— Зачем? — поинтересовался несведущий в хитростях экономики свободного города Геликса рыцарь.

— Затем, что каждый маг за свою новую лицензию должен заплатить пять больших медных монет. А деньги эти идут в городскую казну и, уже, потом их разворовывают чиновники.

— Пять медных монет это, по-моему, не так уж и много, — прикинул рыцарь.

— Вот именно, пять монет это совсем немного, — подтвердил Мичигран. — Я взял пять монет и пришел к этому жадному чинуше. Он забрал монеты и сказал, что для получения лицензии я должен заплатить еще три монеты за бумагу, на которой эта лицензия будет изображена. Да что тут долго рассказывать. Я ходил к нему шесть раз, и каждый раз приносил монеты: за бумагу, за чернила, за печать, за срочность, за исправление допущенных писарями ошибок и за свечи, при которых писарям приходилось работать, и за износ перьев, которыми лицензия писалась. Вы когда нибудь слышали о таком?

— Неслыханно, — признался монах.

Рыцарь, который старался быть беспристрастным, ничего не сказал, но с явным возмущением покачал головой.

А когда я все это выплатил, — Мичигран с негодованием посмотрел на эльфа, — он сказал, что лицензия находится на подписи у бургомистра и поскольку бургомистр очень занят, она может там пролежать долго.

— Сколько? — спросил я. — Без лицензии ни один маг не имеет права работать в Геликсе.

— Может быть месяц, а может быть и год, — ответил мне этот зеленый хорек и гнусно улыбнулся.

— Но такое невозможно! — попытался объяснить ему я. — За это время я умру от голода!

— От жажды, — не удержался Буркст.

— И от жажды тоже, — согласился Мичигран. — А эта ядовитая ехидна в облике эльфа вроде бы задумалась, потом говорит:

— Можно, конечно, ускорить, но это потребует некоторых расходов. Надо кое-кому оплатить внеурочные труды.

— Я понял, что он опять требует взятку. Скажите, куда беззащитному магу деваться, если на него так давит зарвавшийся чиновник?! Некуда магу деваться! Такие, вот, наступили времена. Давай, — говорю, — оплатим. Сколько надо?

— Золотой, — ответил мне этот моральный урод, нисколько не стесняясь. Ну, не гад ли он?

— Гад, — охотно согласился Буркст.

— Отдал я этому зеленому гаду последний золотой. И в тот же вечер получил лицензию. Он меня, за эту лицензию, ободрал, как ненасытный козел обдирает молодую липу. Вот я и спрашиваю вас: можно ли прощать такое издевательство!?

— Нет, — поддержал мага Буркст. — Грех стяжательства один из самых мерзких. Незаконно полученные монеты эльф должен вернуть.

— А я что говорю?! Прежде чем я его стану убивать, выколочу из него все свои монеты.

— Твоя позиция ясна, — с сочувствием, которое ему не удалось скрыть, сообщил рыцарь. — Послушаем теперь, что скажет противная сторона. Это правда, что ты берешь взятки? — спросил он Альдариона.

— Чего ты разлегся, симулянт несчастный! — прикрикнул на эльфа Мичигран. — С тобой благородный рыцарь разговаривает. Вставай и честно отвечай на все его вопросы.

Альдарион послушно поднялся и вжался в угол экипажа, стараясь находиться подальше от мага.

— Взятки у нас берут все, — ушел от прямого ответа хитрый эльф.

— Но почему? — удивился рыцарь. — Это ведь нехорошо.

— А что делать?! Нам платят очень маленькое жалование, — эльф не оправдывался, он просто объяснял.

— Как вы работаете, так вам и платят, — заметил Мичигран.

— Работаем, как можем, — не согласился эльф. — Вот если бы нам платили больше, мы бы взяток не брали. Мы же понимаем, что это плохо, но жить как-то надо.

— Можно мне сказать? — спросил монах.

— Говори, — разрешил рыцарь. — Ради установления истины я должен выслушать всех.

— Жалование здесь не при чем, — сказал Буркст. — Прошлый бургомистр платил своим канцеляристам больше. А они и тогда драли с каждого. И взятками они берут гораздо больше, чем надо для безбедной жизни.

— У нас большие расходы, — попытался объяснить Альдарион. — Мы, эльфы, самый древний народ и должны прилично одеваться. А заморская одежда стоит дорого.

— Почему вы носите заморское? — поинтересовался Калант.

— Потому, что заморская одежда красивая и носить ее престижно.

— Тебя бы на недельку в наш монастырь, — не удержался монах. — Тебе бы показали заморскую одежду...

— Подожди Буркст, — остановил его рыцарь. — Не приставай к эльфу. Каждый может одевать то, что ему нравиться. Хотя я тоже не понимаю, чем заморская одежда лучше нашей. — Что ты еще можешь сказать в свою защиту? — спросил он у Альдариона.

— Маг Мичигран заплатил не так много, но получил официальную лицензию, которая дает ему хороший доход.

— Аргументы сторон мне понятны, — подвел итог допроса Калант. — Но меня интересует еще один вопрос: за что тебя хотят убить?

— За взятки, наверно, и хотят, — подсказал Мичигран. — На этого взяточника зубы точат все, кому хоть раз пришлось к нему обратиться.

— А вот и нет, — не согласился эльф. — За добровольные подношения, которые я беру, мне никто плохого слова не сказал, кроме тебя, — с укоризной посмотрел он на мага. — Многие даже благодарят. А убить меня хотят бандиты Бритого Мамонта.

— О-о-о! — Мичигран даже присвистнул. — Бандиты Бритого Мамонта!... Чего это ты с ними не поделил?

Бритым Мамонтом звали самого известного и жестокого убийцу в Геликсе. Он был предводителем гильдии убийц и разбойников. И все игорные притоны города принадлежали ему. Нередко случалось, что кто-то выигрывал там небольшие суммы. Но тот, кто начинал играть по крупному, непременно проигрывал. А если у проигравшего не было достаточного количества монет, чтобы рассчитаться в ближайшие сутки, он попадал в городской отчет о происшествиях, в качестве неопознанной жертвы, увеличивая график преступности в городе. Все это знали, но тем не менее в городе не убывало количество дураков, и количество покойников. Последнее являлось заслугой Бритого Мамонта и его банды. Но все преступления оставались нераскрытыми, потому что Бритый Мамонт платил гораздо больше, чем бургомистр Слейг.

— Я пошел в казино отдохнуть и поиграть в карты, — сообщил эльф. — Но там же сплошное жулье и ворье. Они меня обыграли.

— Если ты знал, что там окопалось жулье, то зачем садился играть? — поинтересовался рыцарь.

— Эльфов губит алчность, — подсказал Буркст. — Он надеялся выиграть.

— Я только на один кон сел, по мелкой медной монете, и сразу выиграл, — стал объяснять Альдарион. — А потом опять выиграл и еще раз... Я решил, что раз пришла удача, то надо взять у этих подлых проходимцев, заработавших свои капиталы нечестным путем, побольше монет и начал повышать ставки. Повышал и все время выигрывал.

— Потом проиграл, — подсказал Мичигран.

— Потом они стали жульничать, и я проиграл, — подтвердил эльф и безнадежно развел руками.

— И много проиграл?

— Много.

— А заплатить не хочешь, — осудил его Мичигран. — Отчего вы, эльфы, все такие жадные?

— Ничего подобного, — возмутился эльф. — Мы гордый и свободный народ. Я бы заплатил. Но у меня нет монет.

— Как это у тебя нет монет? — насторожился Буркст. — Ты сказал, что заплатишь за свое спасение! С тебя две золотые.

— Он обещал заплатить две золотые монеты? — удивился Мичигран.

— Да, — подтвердил монах.

— Плати, — посоветовал эльфу маг. — Не знаю, догонит ли тебя Бритый Мамонт, но Буркст тебя за две золотые монеты убьет, это точно. Он очень жестокий гном. За золотую монету он может убить даже тролля.

Эльф с опаской посмотрел на монаха. А тот, чтобы поддержать, репутацию жестокого гнома, поднял свою дубину и стал ее поглаживать.

— Святой отец, я заплачу все, что обещал. Эльфы никогда не остаются в долгу, — Альдарион подбоченился и задрал подбородок, пытаясь подчеркнуть этим свое высокое происхождение. — Я найду клад, я стану работать день и ночь, я выиграю в кости, я одолжу у родственников, но заплачу.

— Все врет, — прокомментировал обещания эльфа Мичигран. — Клад он не найдет, не умеет он клады искать, работать он тоже не станет, слишком ленив, и в долг ему никто не даст, даже родственники. А если у него появится пригоршня монет, он сразу побежит к Бритому Мамонту отыгрываться и снова все проиграет. Так я говорю? — спросил он у эльфа.

— Нет, — решительно заявил тот. — Когда у меня появятся монеты, я сразу рассчитаюсь со всеми долгами и, клянусь зелеными лесными полянами, больше никогда не сяду за карточный стол.

— Думаю я, что ты уже давал подобную клятву, — заметил Буркст, немало знавший о грешниках и их клятвах.

— Было, — нехотя признался эльф. — Но я тогда еще многого не понимал. А сейчас понимаю. И клятву свою сдержу, чего бы это мне ни стоило.

— Прежде всего, тебе это будет стоить две золотые монеты, — напомнил монах и снова погладил дубину.

Их интересный разговор прервал рыцарь, который к этому времени обдумал все, что он узнал от своих спутников.

— Выслушайте мое решение, — объявил он. — Исходя из Кодекса рыцаря, требующего восстановления справедливости везде, куда ступит копыто его коня, и куда достанет наконечник его копья, я объявляю:

— Первое: эльфу Альдариону, служащему в канцелярии бургомистра Слейга, взятки больше не брать и вести честный образ жизни, как это и положено чиновнику, заботящемуся о благе жителей свободного города Геликса;

— Второе: восемнадцать больших медных монет и одну золотую монету, полученные Альдарионом в качестве взятки от Великого мага Мичиграна, вышеупомянутый Альдарион должен вернуть хозяину;

— Третье: эльфу Альдариону выплатить монаху Бурксту две золотые монеты, как добровольно обещанные в качестве оплаты за спасение его от некого бандита Бритого Мамонта.

Если кто-то захочет оспорить это решение, пусть выйдет на честный бой со мной, пешим или конным, с копьем или мечом. Да восторжествуют истина и справедливость. Есть ли желающие сразиться?

— Только не я, — тут же объявил Мичигран.

— И не я, — добавил Буркст. — Я считаю твой приговор, благородный рыцарь Калант, честным и справедливым, и пусть помогает тебе в твоих благих деяниях, наш покровитель, святой драконоборец, дважды рожденный Фестоний.

Альдарион остался решением рыцаря недоволен, но протестовать не стал. Только пожаловался на судьбу:

— Где я возьму столько монет? — взгрустнул он. — Если не брать взятки, то я и за сто лет не рассчитаюсь. Мне ведь еще Бритому Мамонту заплатить надо.

Благородный и добрый Калант тут же, не задумываясь, решил:

— Поскольку мы берем тебя с собой, и ты будешь участвовать в битве с огнедышащим драконом, я из своей доли добычи выделю тебе сумму, необходимую чтобы рассчитаться с Мичиграном и Буркстом, а также отдать долг Бритому Мамонту.

— Куда мы едем? — спросил эльф, надеясь, что он ослышался.

— Ясно куда, убивать огнедышащего дракона, — с удовольствием сообщил ему Мичигран.

— Мы едем убивать дракона!? — когда до Альдариона дошло, чем собираются заняться его спутники, он не задумываясь, попытался выбраться из экипажа.

— Ты куда!? — толкнул его на сидение Мичигран.

— Мне непременно надо сойти, — снова хотел подняться эльф. — Очень много срочных дел в канцелярии бургомистра.

— Сиди! — приказал маг.

— Бургомистр Слейг не может без меня обойтись.

— Сказано тебе — сиди! — маг опять вернул эльфа на место и пригрозил посохом. — Пока не рассчитаешься со мной и Буркстом, никуда мы тебя не отпустим.

— Но дракон разорвет нас в клочья! — не мог успокоиться Альдарион. — Он сожжет нас! А мне надо в канцелярию. Готовить бумаги на подпись. Я очень ценный работник, никто не сможет меня заменить. Если я не подготовлю бумаги на подпись, остановится вся работа по руководству магами.

— О магах можешь не беспокоиться, — Мичиган ехидно ухмыльнулся. — Я их всех хорошо знаю. Они вполне сумеют работать без руководства вашей канцелярии.

Поняв, что спутники не принимают его аргументы во внимание, эльф решил напугать их.

— Бургомистр рассердится! — заявил он. При этом Альдарион надул щеки и вытаращил глаза, показывая как страшно будет выглядеть сердитый бургомистр.

Естественно, благородного рыцаря это не напугало. Мага и монаха — тоже.

— Поедешь с нами, сын мой! — сурово, как приговор, произнес Буркст. — Бритый Мамонт совсем рядом, а до дракона еще ехать и ехать. И всю дорогу, пока мы его не найдем, ты будешь живым, — утешил он Альдариона. — Радуйся, эльф, что тебе так повезло! И славь святого драконоборца, дважды рожденного Фестония.

— Послушайте, а ведь согласно Кодекса, мне положено иметь только два помощника, — вспомнил вдруг Калант. — Эльф будет лишним.

— Какой он тебе помощник, благородный рыцарь! — рассмеялся Мичигран. — Это ничтожество следует считать за половину. Нас будет трое с половиной. А потом мы это число округлим, вот и получится, что нас по-прежнему трое.

— Забавно у тебя получается, Мичигран, — оценил рыцарь. — Ладно, пусть едет. Он не будет участвовать в битве. А чтобы не расходовать на него энергию защиты, посадим эльфа за бугорок, пусть ожидает, пока мы не закончим с драконом.

Такое устраивало и Альдариона.

А осторожный и предусмотрительный Буркст напомнил, что в дороге могут произойти какие-нибудь неприятные неожиданности и предложил считать Альдариона, чем-то вроде запасного мага. В ответ на это Мичигран пробурчал, что следовало бы им обзавестись, на всякий случай, также запасным монахом, и если уж на то пошло, запасным рыцарем.

Сержант Нообст, конечно, и не думал идти к складу бургомистра за каким то никому не нужным ведром. Поразмыслив, он двинулся к дому, в котором жили братья Пекисы. И не ошибся. Возле ворот стояли две телеги. На одной из них скучали два гнома в красных рубашках: молодой и старый, те самые, что сопровождали Крагозея к воротам.

"Правильно, — похвалил себя Нообст. — Сейчас мы во всем и разберемся", — и направился к входу во двор.

Увидев сержанта, гномы соскочили с телеги и прикрыли своими телами калитку.

— Туда нельзя, — сообщил Тугодум Умняга, пытаясь сообразить, где он видел этого сержанта. — Идет закрытое совещание. Посторонним вход воспрещен.

Сержант Нообст давно заметил, что гномы распустились. Понаехали из Неокса и еще из каких-то дыр повылазили, и хотят установить здесь свои порядки. А не для того святой драконоборец, дважды рожденный Фестоний, драконов сокрушал, чтобы гномы в Геликсе свои порядки устанавливали. "Надо будет отловить несколько штук и повыдергать им ноги из задницы, — решил сержант, — чтобы поняли, как себя в Геликсе вести следует".

— Я не посторонний, — выдавил он сквозь зубы.

— У нас свобода собраний и сатрапам Слейга здесь делать нечего! — с юношеским пылом обрушил на Нообста отважный Бодигар Камнелом.

Нообст на гнома не обиделся. Ему и не такое приходилось слышать.

— Брысь, грязные коротышки, — рыкнул он.

Но сторонники свободы собраний, и многих других свобод, о которых сейчас речь не шла, и не подумали освободить дорогу. Как стояли, так и остались стоять. Как будто они не поняли, что им сказал сержант. А отчаянный Камнелом, еще и необдуманно выдал:

— Можете нас убить, но мы не свернем с избранного пути!

Нообст не стал убивать гномов. Не стал он, и сворачивать их с избранного пути. Просто двинул младшему кулаком в зубы, чтобы не вякал, когда его не спрашивают. Тот открыл своим телом калитку и упал. Тут Умняга, как раз, и сообразил, где он видел этого сержанта и решил отойти в сторону. Но не успел. Нообст и ему отвесил оплеуху. Рука у сержанта была тяжелая, и Тугодум Умняга тоже отлетел в сторону, окончательно освобождая проход.

Нообст ни одного из них больше не тронул. На Умнягу и не глянул, а через молодого просто переступил, даже сапогом его не пнул. Он поднялся на крыльцо, открыл дверь и вошел в дом.

— Чего толкаешься! — закричал ему вдогонку Камнелом, когда дверь закрылась. — Сатрап! Нас много! Всех не перетолкаешь!

Потом сплюнул в ладонь. В сгустках крови белел зуб.

— Все по зубам, да по зубам, — пожаловался он. — Гоблин зуб выбил, а теперь сатрап.

— Так ведь узурпатор, — объяснил Умняга. — Цепной пес бургомистра. Вот свергнем их, тогда у нас будет свобода. Бей его тогда по зубам, сколько захочешь. Можно и ногой.

Нообст поднялся на крыльцо, открыл дверь и вошел в комнату. В центре ее, за столом, сидели Деляга, Хитрый Гвоздь и Крагозей. Пили пиво. Немного в стороне стоял другой стол, поменьше. За ним пили пиво Пекис Младший и Носорог.

— Вот к нам и сержант Нообст пожаловал, — заулыбался Хитрый Гвоздь. — А я-то думаю, что же это его все нет, и нет. Куда же он девался наш сержант?

Крагозей насупился и уставился на сержанта сердитыми глазками.

— Я мог и вовсе не придти, — не ожидая приглашения, Нообст сел за стол, налил себе большую глиняную кружку и сразу отпил не меньше половины. — У меня там лейтенант остался. Он сегодня трезвый. Когда лейтенант Брютц трезвый, за ним приглядывать надо.

— Черный Лейтенант трезвый?! — не поверил Деляга. — Не может такого быть.

— Ты что, сам не видел? Он же тебе в руки пакет с монетами вернул. — Нообст с удовольствием допил кружку и снова наполнил ее из кувшина. — Он когда трезвый, не в себе. Не знаешь чего от него ожидать.

— Я его ни разу трезвым не видел, — Хитрый Гвоздь тоже сделал несколько глотков.

— Стражники хлещут пиво на монеты налогоплательщиков, — с вызовом сказал борец за свободу народа, явно желая унизить Нообста. — Народ бедствует, а они пиво хлещут.

Нообст даже не глянул на Крагозея. Не хватало еще, чтобы он спорил с каким-то гномом. Зубы ему посчитать, или пендаля дать — это всегда, пожалуйста. А спорить он не стал.

— И пусть пьют, — заступился за стражников Хитрый Гвоздь. — На то они и стражники, чтобы пиво пить. А мы, сам понимаешь, по делу собрались, — посмотрел он на Нообста.

— Вижу, что по делу. Все за ворота вдруг бросились. Чего это вам дома не сидится?

Нообст понимал, что Гвоздь и Пелей не прогуляться за ворота собрались. Нюх подсказывал ему, что где-то запахло монетами. И немалыми. Значит, вести себя надо так, чтобы понимали: никаких секретов для него нет. Вот и спросил таким тоном, будто он и сам знает, отчего все бросились за ворота.

Ему никто не ответил. Крагозей принципиально не желал разговаривать с сатрапом бургомистра. Обличать пороки стражников он был готов всегда и везде. А отвечать на вопросы не желал: убеждения не позволяли. Гвоздь тоже промолчал, но кивнул Деляге. Тот встал из-за стола, открыл небольшой ларец, что стоял на широкой полке в углу, отсчитал десяток больших медных монет и положил их красивым столбиком перед сержантом.

Нообст глянул на монеты искоса, как будто и не заметил их.

— Я же говорю, лейтенант сегодня трезвый. Ни в какую ворота открывать не хочет, — он с удовольствием сделал еще пару глотков. — Кто-то ему хвоста накрутил. То ли Слейг, то ли сам Координатор.

— Хитрый Гвоздь снова посмотрел на Делягу. Тот вернулся к ларцу, отсчитал еще десяток монет и поставил перед сержантом второй столбик. Нообст и на него не глянул. Сидел, не выпуская из рук кружку, как будто он сюда пришел о жизни поболтать и пивка попить.

— Надо ворота открыть, — сказал Хитрый Гвоздь. — Откроешь, получишь еще столько же.

"Двадцать больших монет. Еще столько — это уже сорок. Очень им нужно за ворота. А раз очень нужно, они и больше заплатить могут, — решил Нообст. — Ларец у Деляги большой. Только надо сначала разобраться, зачем им за ворота нужно".

— Красят ворота, — сказал он, лениво поцеживая пиво. — Чего же мешать малярам. Пусть работают. Ворота приказано пока не открывать. А раз они закрыты, никто ни войти, ни выйти не может. Приказы, сами знаете, у нас не обсуждаются. Приказы выполняются.

— И правильно, — согласился Деляга. — Ты эти приказы не обсуждай и никого не впускай. Только нас и выпустишь. Минутное дело.

— Куда собрались?

И опять сумел сказать так, будто не вопрос задал, а просто о подробностях поговорить решил.

Деляга пожал плечами... " Гвоздь уверен, что Нообст сумеет их вывести из города. И если сержанту зачем-то нужно, чтобы ему сказали то, о чем он сам знает, можно и сказать. Секрета никакого нет..."

— За рыцарем Калантом собрались. Ты ведь его видел, — Деляга тоже налил себе пива.

— Еще бы он не видел! Рыцаря они без разговора через ворота пропустили, — не утерпел Крагозей. — Мы ведь все знаем. Даже пошлину не взяли. С простого народа пошлину дерут беспощадно, а рыцарей беспошлинно пропускают! Слейговские холуи! Пресмыкаетесь перед ничтожеством!

— В рыло хочешь? — спросил Нообст гнома. Он не собирался дать Крагозею в рыло прямо сейчас. Просто спросил, и получилось это у него почти вежливо.

А Крагозей вскочил.

— Смотрите как издеваются над народом! — призвал он в свидетели Делягу и Гвоздя. — Продажная власть больше всего боится правды! А я ничего не боюсь! Бей! Мы, народ, всю жизнь страдаем за правду!

Он снова рванул рубашку на груди. Но на этот раз должного эффекта не получилось. Рубашку свою он разорвал еще возле ворот, и она просто распахнулась, обнажив тощую грудь. Получилось смешно. Младший Пекис хохотнул. Остальные удержались.

— Да сядь ты, — Хитрый Гвоздь опять положил гному на плечо руку. — Никто тебя сейчас бить не собирается. И помолчи.

Крагозей послушно сел и запахнул рубашку.

— Калант со своей командой отправился в дорогу, — продолжил Деляга.

Сержант вспомнил, как выехал за ворота Калант со своим отрядом, и недовольно поморщился. Гном верно сказал: шесть монет укатились. Сколько Нообст себя помнил, не было такого случая, чтобы пошлину с кого-то не взяли. Но он понимал, что Деляга не про это говорит. А о чем — сообразить не мог.

— Уехал Калант. И экипаж с ним. Как раз успели до того, как ворота красить начали, — подтвердил он.

В глазах сержанта мелькнуло что-то похожее на растерянность. Всего на миг. Но Хитрый Гвоздь уловил это мгновение. На то он и был правой рукой Бритого Мамонта, чтобы все замечать и мгновенно соображать.

— А ведь не знаешь, — Удивился и обрадовался Хитрый Гвоздь. — Тень наводишь! Тень — на ясный день! Ну, дела! Нообст — меня ты не проведешь. Признавайся — не знаешь.

— Чего не знаю? — попытался прикинуться дурачком сержант.

— А не знаешь, куда Калант со своей командой направились!

— Не знаю, — вынужден был согласиться Нообст. — Я со вчерашнего вечера у ворот. Ни одного стукача еще не видел.

— Ведь весь город знает, а он не знает, — удивился и Деляга.

— Стражников у нас не любят, им никто ничего не говорит, — снова ухмыльнулся Гвоздь. — Им только стукачи новости рассказывают. А стукачи у них плохие, ленивые. И все новости стражники узнают последними. Так вот, сержант. Рыцарь Калант с отрядом поехали брать дракона.

— Ты уж меня хоть не дури, — посоветовал Нообст.

— Клянусь святым Фестонием, — подтвердил слова Гвоздя Деляга.

— Бросьте трепаться, — все равно не поверил Нообст. — Они все дракону на один зуб. Давайте откровенно, чего за ворота ринулись. А то у меня дела. Не хотите говорить, так я пойду. И он сделал вид, будто собирается встать из-за стола.

— Ну, до чего ты, Нообст, упрямый, — не выдержал Гвоздь. — И правда сатрап какой-то. Каланта на битву с драконом сам их пресветлость благословил. И монаха с ним послал.

— И пусть едут. Дракону тоже есть надо. А вы-то чего?

— Так Калант ведь дракона пришибет. А в башне сокровища.

Сержант Нообст Координатора уважал и понимал, что не бургомистр Слейг Геликсом управляет, а их пресветлость Хоанг. Но это совсем не значило, что по благословению Координатора какой-то рыцарь может сокрушить огнедышащего дракона.

— Как хотите, — он налил себе еще одну кружку. — Только пока не скажете, зачем вы из города направились, за ворота вам сегодня не попасть.

— Тупой, как все стражники, — не выдержал Крагозей. Он хотел еще что-то сказать, но Гвоздь привычно положил ему руку на плечо.

— У рыцаря Предназначение, — сказал Деляга.

— Какое предназначение?

— Он должен убить дракона.

Сержант Нообст больше двадцати лет носил меч, и с алебардой тоже неплохо управлялся. Не мог он поверить, что человек может убить дракона. И ни в какие Предназначения он тоже не верил.

— Знаешь, у их пресветлости Хоанга в келье картина висит, на которой святой Фестоний с драконами сражается? — спросил Деляга.

— Слышал про эту картину, — кивнул Нообст.

— Ну, так вот, два дня тому назад святой Фестоний заговорил.

— Картины не разговаривают.

— Чудо произошло.

— А почему я не знаю?

— В тайне держат, потому что с большими сокровищами связано.

— И что святой драконоборец сказал?

— Сказал, чтобы рыцарь Калант, не медля, отправился сражаться с драконом, а он, святой Фестоний, дарует ему победу.

— Так прямо и сказал Каланту?

— Ну, стража... — Деляга явно не ожидал от сержанта такого тупоумия. — Вы что там, думать совсем разучились!? — Станет святой Фестоний с каким-то рыцарем говорить. Он все это их пресветлости Хоангу сказал.

— Так и было, — подтвердил Гвоздь.

— Координатор сразу за рыцарем послал, — продолжил Деляга, — передал ему слова святого Фестония и велел собираться. И монаха своего к нему приставил, чтобы приглядывал, значит, за рыцарем. И за сокровищами. Чтобы полный учет.

— Кто он такой этот Буркст? — поинтересовался сержант.

— Монах из гномов. А гномы, сам знаешь, — Деляга посмотрел на Крагозея, — народ упрямый, как бульдоги. Если за что уцепятся, их не оторвешь, и с места не сдвинешь. Буркст у Координатора один из самых приближенных. Полным доверием пользуется. От него в монастыре секретов нет, самыми тайными делами занимается. Так-то он ни разу не засветился, но тут такие сокровища, что отцу Хоангу пришлось его послать.

— И мага с ними направил, — подсказал Гвоздь.

— Своего, из Обители?

— Хотел, но Калант не согласился, сказал, что возьмет с собой Мичиграна. Ты его должен знать.

— Это который из Казорского квартала? Он из таверны Гонзара Кабана не выходит и почти каждый вечер дерется там.

— Он самый, — подтвердил Деляга. — Пьет и дерется. Это у него отцовская кровь играет. Мичигран, оказывается, незаконный сын какого-то рыцаря. И отец Каланта, когда умирал, взял с сына клятву. Калант поклялся, что когда он станет какой-нибудь подвиг совершать, то возьмет Мичиграна с собой. Даст ему возможность покрыть себя славой и перейти из гильдии магов в гильдию рыцарей. Вот Калант и уперся. Заявил, что окромя Мичиграна ни с кем не поедет. "Пусть, — сказал он, — тогда другого рыцаря посылают, а я клятву нарушить не могу". Хоангу и деваться некуда. Предназначение-то у Каланта и никого другого Координатор послать не может. Такие вот дела.

В то, что святой Фестоний на картине в келье их пресветлости Хоанга заговорил, сержант Нообст поверил. Потому что не верить в святого Фестония нельзя. И понимал: если святой драконоборец, дважды рожденный Фестоний, сказал, что рыцарь Калант пришибет дракона, то так оно и будет.

"Значит, они за рыцарем рванули, — теперь Нообсту все было ясно. — У дракона сокровища не считанные. Тут все бросишь и рванешь... А их пресветлость велел закрыть ворота, чтобы никого не пустить. Правильно приказал. Дракон в своей башне сокровища такие собрал, что рыцарь с монахом сразу все не увезут. Ворота надо было закрыть. Нечего там голытьбе делать. Вот почему у ворот столько народа собралось. И монахи от их пресветлости, и эльфы от бургомистра.

Деляга сходил к шкатулке и положил перед Нообстом третий столбик монет.

Сержант поглядел на монеты с уважением, но сгребать их в свой кошель не торопился.

"У дракона сокровища не считанные, — продолжал он размышлять. — А у рыцаря Предназначение, значит, дракона он убьет... Тут такое дело заваривается, что стоять в стороне нельзя. Можно и рискнуть, оно того стоит..."

— Вчера, перед тем, как мы ворота закрыли, из города отряд эльфов вышел, — сообщил Нообст.

— Вот как... — Гвоздь и не удивился. — Слейг послал... Значит, решился.

— Слейг, — подтвердил Деляга.

— Конечно он! — Крагозей встал, он любил произносить речи стоя. — Я же говорю — сатрап! Ему все мало. Дети голодают. На каждой улице нищие. А он набивает свои сундуки золотыми монетами.

Гвоздь привычно положил гному на плечо тяжелую руку, и тот вынужден был сесть. А сидя Крагозей терял запал. Но главное, хоть и сидя, он все-таки сказал:

— Поднимать надо народ, поднимать! — и замолчал. Но даже когда Крагозей и молчал, по его нахмуренным бровям, сжатым кулакам и распахнутой рубашке, было ясно, что он сию минуту готов поднять народ и повести его на штурм резиденции бургомистра.

— Погоди, — гвоздь так и не снимал руки с плеча Крагозея. — Давай сначала разберемся с эльфами. Кто их повел? — спросил он Нообста.

— Ленкорион, — сообщил сержант, и, не ожидая дальнейших вопросов, продолжил: — Эльфы все в своей старой одежде, в зеленом. Такой, в лесу, за двадцать шагов от тебя стоять будет — ты его не увидишь. У всех большие луки, колчаны полны стрел. Я спросил Ленкориона, куда это они, на ночь, глядя, да еще с луками? Он сказал, что пришло время принести жертву богам. Десять дней они проведут у Священного Ясеня, потом вернуться.

— Сколько их? — спросил Гвоздь.

— Вместе с Ленкорионом, как раз десять.

— Десять, — говоришь. — Как, Носорог, с десятью эльфами, если надо будет, управимся?

— Управимся, — не задумываясь, ответил Носорог. — Главное, не дать им стрелять, вплотную подойти. А так-то, все эти эльфы — народ хлипкий. Ты, Гвоздь, не сомневайся, если вплотную подойдем, запросто управимся.

— Ну, спасибо, Нообст, — Гвоздь повернулся к сержанту. — Это хорошо, что ты нам про эльфов рассказал.

— Да, это нам знать надо, — подтвердил Деляга. Он порылся в ларце и поставил перед Нообстом еще один столбик из десяти монет. — Возьми и открой нам ворота.

Нообст посмотрел на монеты, отпил из кружки, и повернулся к Деляге.

— Не пойдет, — сказал он, и снова приложился к кружке.

— Ого! — удивился Деляга. — Сколько же ты хочешь?

— Нисколько.

— Хм, — прервал наступившую тишину Хитрый Гвоздь, и прищурился. — Ты, Нообст, не зарывайся. Сегодня ты сержант, а завтра...— Гвоздь помолчал, внимательно разглядывая Нообста, — а завтра, глядишь, уже и не сержант.

— Берите в долю. Я с вами поеду, — Нообст не попросил, чтобы его взяли. Просто сказал, что поедет на равных со всеми правах. И было ясно, что если это им не понравится, то пусть выбираются из города сами.

Деляга и Крагозей уставились на Гвоздя: они понимали, что решать ему.

Гвоздь добродушно улыбнулся. Он считал, что из всех будущих соратников, сержант самый надежный и самый подходящий для задуманного дела. Во всяком случае, до тех пор, пока они добудут сокровища. А там — как кости лягут.

— Вот и хорошо, что ты с нами, — Гвоздь не скрывал своего удовлетворения. — Правильно? — спросил он у компаньонов.

Крагозей, конечно, возразил бы, не желал он иметь никаких дел с сатрапом, но не посмел. А Деляга охотно поддержал Гвоздя:

— И я думаю, что хорошо. С таким стражником как сержант Нообст нам в пути и опасаться нечего.

— Как ты нас пропустишь, если у ворот трезвый лейтенант стоит? — спросил Крагозей, который ради святого дела не стал возражать против участия сержанта в походе за сокровищами дракона.

— Мы через Северные ворота пройдем, — объяснил Нообст. Не гному, конечно, а всем остальным. — Есть там одно тайное место. Кто его знает, может пройти. Только пешими. Лошадей там не проведешь.

— Можно и пешими, — согласился Хитрый Гвоздь. — Лошадей за городом достанем.

Сержант Нообст посмотрел на красиво выстроившиеся, на столе, столбики монет.

"Нельзя их так вот оставлять, — подумал он. — У Деляги монет много, он про эти и забыть может. А здесь целых четыре десятка. Оставишь их без присмотра, так непременно кто-то уведет. Монеты без присмотра оставлять нельзя..."

Пока сержант Нообст таким образом размышлял, его правая рука сама, без ведома хозяина, двинулась, сгребла в широкую ладонь все четыре столбика и опустила их в карман.

Глава тринадцатая.

Хозяин самого крупного в Геликсе магазина, Флалинг, по прозвищу Крошка, став бургомистром, женился на принцессе Великой Холигадии, королевстве, которое кто-то из богов умудрился втиснуть между двумя рощами фиговых пальм. И вскоре городом стала управлять принцесса. Горожане сразу почувствовали это и прозвище "Крошка", которое многие годы носил Флалинг, сменили на еще более ему подходящее — "Бабий хвост".

Принцессу звали Конивандинда и она была активным членом женского движения: "Красота — путь к всеобщему счастью!" В Великой Холигадии, в тесноте, между фиговыми пальмами, развернуться принцесса не могла. Став бургомистршей, она решила сделать Геликс центром красоты, и, естественно, образцом всеобщего счастья. Тут она и пустила в ход свой неиссякаемый талант и накопленное годами нетерпение.

— Самое главное для народа, которым ты управляешь — это красота, — сообщила она мужу на второй день после свадьбы. — Мы должны сделать свой город образцовым, а народ счастливым. Послушай-ка, котик, что надо предпринять...

Начала Конивандинда внедрять красоту с Северных ворот. По ее распоряжению, дубовые доски обшили медными пластинами, на каждой из которых чеканщики изобразили одно из процветающих в Геликсе ремесел. По краям ворот выросли стройные башенки, фигурные крыши которых покрыли позолотой. А на шпилях вертелись флюгера, показывающие, откуда дует ветер в свободном городе. На балконах башен размещались музыканты и от рассвета до заката играли веселую музыку. Возле ворот стояли выполненные из ажурного чугунного литья коновязи, а невдалеке от них удобная двухместная виселица, окрашенная в привлекательный розовый цвет. У входа в ворота были установлены трехметровые бронзовые скульптуры самой Конивандинды. Справа — Конивандинда, на коне и с копьем в правой руке, отправляется на битву за красоту. Слева — тоже конная Конивандинда, но уже со щитом в левой руке, защищает от варваров красоту Геликса. А площадь "Халявщиков", которая находилась рядом с Северными воротами, она уговорила Бабий хвост переименовать в "Площадь всех желаний".

Еще в планах Конивандинды были разноцветные флаги на башнях, клумбы заморских орхидей возле виселицы, дорожки, посыпанные разноцветным заморскими раковинами у поилки для лошадей и многое другое. А дорогу от Северных ворот и вплоть до площади Тридцати трех Монахов Мучеников, Конивандинда решила украсить фонтанами. Шестьдесят четыре фонтана, справа и слева от дороги, должны были не только красиво фонтанировать, но еще и исполнять приятную музыку. А в центре площади, она намечала соорудить целое озеро, и в этом озере, к радости жителей Геликса, поместить нерукотворный фонтан: редкое животное, под названием Кит, который, бургомисторша это хорошо знала, фонтанирует.

— Еще немного и наступит всеобщее счастье, — уверяла Конивандинда бургомистра.

Но к этому времени, на украшение ворот из казны выскребли все, что удалось там найти. Не помогли и собранные за два года вперед налоги. Сооружение фонтанов и наступление всеобщего счастья пришлось отложить. Хуже всего стало чиновникам: из опустевшей казны ничего нельзя было украсть. Их служба лишалась всякого смысла. Рушились привычные понятия, освященные многими поколениями правила и обычаи.

Чиновники ринулись за помощью к их пресветлости Хоангу.

Координатор, как всегда, был занят. Вопросы сохранения чистоты веры и руководство Орденом требовали неустанных трудов. Но он отложил все дела и принял чиновников.

Те поведали о непомерных тратах на украшение Северных ворот, и о том, что казна пуста. И что всем в городе заправляет алчная заморская принцесса. Стоит в казне появиться золотой монете, как это порождение демона тотчас выгребает ее оттуда.

— Все это мне тяжело слышать и я вам сочувствую, но ничем не могу помочь, — с неподдельной грустью в голосе сообщил Координатор.

Чиновники растерялись. Рушилась последняя надежда.

Глава департамента сбора налогов опустился на колени.

— Народ бедствует, — промолвил он, и самая настоящая слеза упала на пол. — Бабий хвост и его принцесса сделали нас нищими. Наши жены и дети умрут от голода, — глава департамента сбора налогов уронил еще две довольно крупные слезы. — Спасите нас, святой отец. Уймите бургомистра и его ненасытную принцессу.

— Я такой же смиренный горожанин, как и вы, поведал чиновникам Хоанг. — Мои права распространяются лишь на Святую Обитель, и я не вправе сделать даже малейшее замечание бургомистру. Он избран народом, и подотчетен только народу. Вознесите свои молитвы к святому драконоборцу, дважды рожденному Фестонию, — посоветовал он. — Святой драконоборец научит вас, как следует поступить в трудный час.

— Чему учит в подобных случаях наш святой драконоборец? — спросил у их пресветлости самый умный из чиновников — глава департамента торговли.

— Святой драконоборец, дважды рожденный Фестоний учит, что когда низы не хотят, а верхи уже не могут, то происходит смена власти, — сообщил Координатор.

— Мы готовы выполнить волю святого Фестония. Но если мы выступим против бургомисторши, то Бабий хвост уволит нас, — рассудил умный глава департамента торговли. — Мы лишимся своих должностей.

— Вы находитесь на государственной службе и, ни в коем случае, не должны выступать против бургомистра. Тем более, против его жены, — предостерег чиновников отец Координатор. — Если вы это сделаете, вас не просто выгонят, а осудят за государственную измену.

— Что же нам делать? — ваша пресветлость.

— Вы ничего не можете сделать, Вы должны следовать учению святого драконоборца. А он учит, что все важные деяния совершает сам народ. Народ является творцом истории. Он и должен проявить свою волю.

— Как народ должен это сделать? — заинтересовался чиновник. Координатор обратил свой взор к картине, на которой святой Фестоний побивал драконов.

Глава департамента торговли потом рассказывал всем, что он сам ясно видел, как святой Фестоний обернулся к Координатору и что-то сказал ему. Глава департамента не понял, что сказал святой, и это естественно, ведь слова драконоборца относились не к нему, а к Координатору Хоангу. Но два слов он расслышал очень хорошо. Это были слова "Народ" и "Власть". Потом и другие чиновники вспомнили, что слышали эти замечательные слова, произнесенные святым драконоборцем.

О народе и власти повел разговор Хоанг, после того, как он пообщался со святым Фестонием.

— Все происходит очень естественно, — стал объяснять Координатор. — На улицу выходят толпы народа. Они обвиняют бургомистра в том, что он превысил свою власть, поставил себя выше закона, покровительствует криминальным элементам, и растратил городскую казну. А чтобы обвинения звучали убедительно, народ разжигает на улицах костры, бьет в барабаны, стучит кастрюлями по булыжнику и кричит: "Долой!" Потом в резиденции бургомистра взламывают дверь, разбивают стекла, хозяина изгоняют и назначают новые свободные и честные выборы. Захочет, к примеру, народ избрать бургомистром хозяина конных заводов Слейга — изберет его. Захочет избрать безногого нищего Ливада — изберет его. Все в воле народа и святого драконоборца, дважды рожденного Фестония.

— Мы поступим согласно учению святого драконоборца, — решил руководитель департамента торговли. — Народ проявит свою волю.

Народ проявил свою волю через две недели. Он с удовольствием жег костры, бил в барабаны, стучал кастрюлями и кричал "Долой!" Бургомистр Флалинг был низвергнут и вместе со своей ненаглядной получил политическое убежище в Великой Холигадии. А в Геликсе начались бурные выборы нового бургомистра. Не вдаваясь в ненужные подробности, следует сказать, что народ не стал избирать своим бургомистром безногого нищего Ливада. Он, почти единодушно, выбрал владельца конных заводов Слейга.

Став бургомистром, Слейг прислушался к голосу народа и приказал закрыть Северные ворота. А чтобы какой-нибудь враг или просто злоумышленник не смог их отворить, створки с обеих сторон завалили валунами.

Бургомистр Слейг расширил законодательство. Он ввел налог на воровство и грабеж (10 процентов от украденного и 15 процентов от награбленного) и налог на инакомыслие (10 больших медных монет за каждую неправедную мысль).

В связи с этим остроумным нововведением, по достоверным данным статистики, воровство и грабежи в городе резко сократились, а инакомыслие, за редким исключением, исчезло.

И, наконец, прислушиваясь к многочисленным пожеланиям, бургомистр Слейг восстановил историческую справедливость. Особым Указом он вернул "Площади всех желаний" дорогое народу старое название: "Площадь Халявщиков". Теперь это место снова стало любимым, для тусовок и деловых встреч горожан.

Сержант Нообст привел отряд к заброшенным на северной окраине города воротам. Команда собралась немалая: Хитрого Гвоздя, кроме Носорога, сопровождал высокий гоблин, в коротких, чуть ниже коленей штанах, в зеленом жилете, надетом на голое тело и с массивной серебряной цепью на шее. Гоблин этот был тощим, большеухим и с крупными желтыми зубами, не помещавшимися во рту. Настоящее имя его никто не знал, да оно ему и не нужно было. При таких зубах его все равно называли бы Зубастик. С Пекисами тоже пришел третий. Такой же крепкий, широкоплечий и рыжебородый, как братья. Звали его Зейд. На фабрике Зейд присматривал за порядком и, чувствовалось, что если отряду придется с кем-нибудь схлестнуться, лишним он не будет. С Крагозеем, конечно же, шли Умняга Тугодум и Бодигар Камнелом.

Все были вооружены: Пекисы и Зейд боевыми топорами на длинных рукоятях, гномы — дубинами, Носорог — тяжелой алебардой, Зубастик — тоже алебардой, да еще длинным ножом, сержант Нообст мечом. Только Хитрый Гвоздь, казалось, шел без оружия. Но все знали, что в широких рукавах халата, и за голенищами сапог, гоблин всегда держал несколько ножей. Знали и то, что Гвоздь, за дюжину шагов, попадал ножом в медную монету.

— Вот до чего довели город тираны и их цепные псы! — Крагозей ткнул пальцем в сторону валунов. — Плоды антинародной политики. Дай им волю, он вообще все ворота закроют, чтобы мы не могли из города выходить. Когда народ возьмет власть в свои руки, мы снова откроем Северные ворота. Каждый сумеет через них свободно войти в город и свободно выйти из него.

— Южных ворот для этого не хватает? — поинтересовался Младший. Ему вообще-то было безразлично открыты Северные ворота или нет. Ему вполне хватало одних ворот.

— Дело в принципе, — завелся Крагозей. — Раз на строительство ворот потрачены народные деньги, то они должны работать. А на пошлину, которую здесь станут собирать, мы построим бесплатные харчевни и будем в них кормить всех бедных и угнетенных, — гном на мгновение умолк, потому что его посетила новая блестящая мысль, и он тут же ее изложил: — Мы закроем лавки, где продают съестное, отменим базары, которые ежедневно, ежечасно порождают язвы неравноправия. Все будут питаться в харчевнях. Да, при нашей власти все будут равны, и все станут принимать одну и ту же пищу, в коллективных харчевнях.

Крагозей посмотрел на Тугодума: оценил ли тот по достоинству блестящую идею?

Умняга оценил. Он дважды кивнул, подтверждая это.

А Младший Пекис не оценил.

— Я, вот, не захочу есть в такой харчевне, — заявил он. — Я хочу есть у себя дома.

— Никаких "дома!" Ты что, не понимаешь? Одна еда для всех порождает фактическое равенство, создает коллектив единомышленников. А ведь только в коллективе можно придти к светлому будущему. Нет, никаких "дома". Этого мы не допустим, — повторил Крагозей. — Если ты не станешь есть в нашей харчевне, то умрешь с голода.

— Одно племя — один мамонт! Другого мамонта не будет! — Изрекая эту глубокую мысль, Умняга Тугодум поднял указательный палец правой руки, призывая всех обратить особое внимание на его слова.

— Ты о чем? — не понял мыслителя Деляга. — Какие мамонты?

— Этот афоризм принадлежит нашим древним предкам, — сообщил Тугодум. — Он означает: " Одна еда для всех". А если обобщить, то следует понять этот постулат так: "Основной принцип жизни народа — равенство!"

Да, равенство и равноправие! — подхватил Крагозей. — Наши предки были мудрыми. При них царил Золотой век первобытного равноправия. Потом наступили мрачные времена. Но история не стоит на месте. Она развивается по спирали. И пройдя через все деспотии, мы снова вернемся к свободе и равноправию, но уже на другом, на более высоком уровне. А основа останется той же: " Одно племя — один мамонт!" Коллективные харчевни и никаких базаров!

— Чихать я хотел на твои коллективные харчевни... — Зубастик не вступал в спор, просто отметился, что считает Крагозея болтуном, и недоумком.

— Чего? — удивился Крагозей. К таким методам дискуссий он не привык. — Что ты этим хочешь сказать?

— Пошел ты в дупло, со своими харчевнями, — лениво посоветовал Зубастик. — Дурью маешься. Братва в твои харчевни не пойдет.

— Ты меня не понял. Харчевни — это символ нашего коллективизма. В их основе — достижение главного достояния народа — свободы.

— У меня этого достояния полные карманы, — сообщил Зубастик. — Что хочу, то и делаю. Хочешь быть свободным, перестань дурью маяться и вступай в нашу банду, — доверительно посоветовал он. — Ну, как? Пойдешь?

Крагозей не успел ответить, потому что Хитрый Гвоздь задал в это время сержанту Нообсту другой вопрос, не столь фундаментальный, но тоже важный. Спорившие замолчали и прислушались.

— Как ты нас выведешь из города? — спросил Гвоздь, кивнув на валуны. — Эти камни десяток троллей вряд ли растащат за двое суток.

— Их и не надо растаскивать, — сержант Нообст был уверен в своих действиях. — Смотрите.

Он обошел валун лежавший возле левой створки. Между камнем и воротами имелось небольшое свободное пространство. Здесь покоилась куча какого-то хлама и остатков строительного мусора. Сержант отбросил несколько досок, пнул пару обрубков бревен и освободил небольшой участок. Он внимательно осмотрел левую створку ворот, поводил по ней рукой. Остальные с интересом наблюдали за ним.

— Ага, — сказал сержант, вот она. Давно здесь никто не бывал.

— Нашел? — поинтересовался Пелей.

— Куда она денется. Калитка на своем месте, а ключ у меня.

Нообст вынул из кармана небольшую замысловато изогнутую железку, вставил ее в едва заметную щель, повернул три раза и нажал на две обычные, ничем не выделявшиеся доски. Доски тут же отошли в сторону, открыв неширокую калитку.

— Вот и все, — объявил сержант, — можно проходить.

— Интересно, — Хитрый Гвоздь подошел к калитке и заглянул за ворота. — Лихо придумано. Вышел кто-то из города, а вроде и не выходил.

— Это точно, — кивнул Нообст.

— Кто придумал? — спросил Деляга.

Сержант Нообст промолчал, сделал вид, что не услышал вопроса.

— Давай, Нообст, колись, — нажал Хитрый Гвоздь. — Мы одной веревочкой повязаны, так что колись.

— Кое-кому надо иногда выйти из города так, чтобы никто этого не знал, или встретить кого-нибудь. Дела разные, — Нообст вроде бы объяснил, кому принадлежит калитка, и в то же время не объяснил. — Ну, так идем мы, или не идем? Возле этой калитки долго топтаться нельзя. Если кто заметит, его убрать придется.

Они быстро прошли через узкую калитку и оказались по другую сторону ворот. Сержант аккуратно поставил на место доски, нащупал замочную скважину, запер калитку и спрятал ключ в карман.

С этой стороны ворота представляли еще более жалкое зрелище. Позолота на крышах башен облезла, заржавели и застыли флюгера, позеленели медные пластины с чеканкой. А голуби так густо засидели бронзовые изваяния прекрасной Конивандинды, что разглядеть ее милое и решительное личико было совершенно невозможно.

— Да... — Деляга сокрушенно покачал головой. — Сколько монет на все это угрохали.

— Если бы думали о народе, не занимались украшательством, и вместо всего этого — Крагозей ткнул рукой в сторону конной Конивандинды, — могли бы дать каждому жителю города по большой медной монете.

— И тогда каждый житель города смог бы отнести в таверну еще по одной монете, — продолжил Нообст. — Довольно болтать. Слушайте меня. Вы, конечно, поняли, что калитка секретная. Никому ни слова, — он недовольно оглядел своих спутников. — Тот, кто вернется из нашего путешествия, чтобы про калитку — молчок. Не подводите меня, да и себя поберегите.

Глава четырнадцатая.

Отряд ехал весь день. Два раза останавливались перекусить припасами, которыми щедро снабдил их Гонзар Кабан, и снова отправлялись в путь. Слева расстилалась степь, которая казалась бесконечной, справа, также бесконечно, тянулся дремучий лес. Если верить карте, на которой было написано "Очин балшое поле. По ниму ехат целай ден и ищо палавина", им предстояло, и заночевать где-то здесь.

Наконец, впереди, справа, вместо дремучей чащи, показался участок, поросший березами. Что-то вроде небольшой рощи.

— Не прикажешь ли, Калант, остановиться на ночлег? — спросил Буркст. — Скоро стемнеет а это место, мне кажется, вполне подходящим. Братья, которые бывали в этих краях, рассказывали, что здесь есть небольшой домик, в котором спать будет гораздо удобней, чем на улице.

— В нем кто-то живет? — спросил Калант.

— Нет, братья говорят, что здесь никто давно не живет. А в домике, хоть он и ветхий, переночевать можно.

— Пожалуй ты прав, — согласился рыцарь. — Здесь и заночуем.

Услышав такое, Фамогуст, не ожидая команды всадника, повернул к рощице и даже прибавил шагу.

Рощица оказалась даже и не рощицей: так, десятка полтора деревьев. Но деревьев больших, развесистых, под которыми путники вполне могли укрыться и от зноя и от непогоды. Домик, сложенный из почерневших от времени бревен, был небольшим, состоящим всего из одной комнаты с земляным полом. В маленьких узких окнах не было стекол. Но зато в центре комнаты стоял большой, сколоченный из неотесанных досок стол, а возле него, две широкие скамейки. Ни очага, ни чего-нибудь напоминающего кровати в домике не имелось. А толстый слой пыли, на столе и скамейках, говорил, что сюда давно никто не заходил.

Калант расседлал Фамогуста и отпустил мерина пастись. Буркст и Мичигран распрягли пару, везшую экипаж, и тоже отпустили их. Но этим лошадям надели на ноги путы. Они, в отличие от Фамогуста, который всегда держался вблизи хозяина, а если и отлучался, то прибегал по первому его зову, вполне могли куда-нибудь убрести и затеряться в ночной степи.

Буркст и Альдарион принесли несколько охапок хвороста, Мичигран разжег небольшой костер и отряд уселся ужинать. Отдали должное окороку и свежим еще хлебцам, полакомились ароматным сыром, не забыли и доброе пиво. Насытились быстро, но уходить от костра никому не хотелось.

— А какой он, дракон, с которым мы собираемся сражаться? — спросил Альдарион. — Очень большой?

— Боишься, — с удовольствием отметил маг. — Все эльфы — трусы.

— Эльфы никогда никого не боялись: ни драконов, ни змеекотов, — возмутился Альдарион. — И магов — тоже, — нахально заявил он, адресую это, непосредственно, Мичиграну. Эльф был уверен, что в присутствии рыцаря, маг не пустит в ход тяжелый посох. — Просто интересно. Мне пока еще не приходилось встречаться с огнедышащими драконами.

— Не знаю, — признался Калант, не обративший внимания на обмен колкостями мага и эльфа. — И не все ли равно? Главное для нас — найти дракона, а какой он, большой или маленький — не имеет никакого значения. Хотя, вообще-то, надеюсь, что он будет крупным. Победа над крупным драконом принесет нам больше славы.

Мичигран надеялся, что дракон не будет особенно большим. Он был согласен на маленького дракона, самого маленького, какой только может быть. И на малую славу. "А если можно что-то узнать о драконе, то спрашивать надо не у рыцаря, а у монаха", — рассудил маг.

— Что рассказали о нашем драконе братья-монахи? — спросил он Буркста. — И не говори мне, что они ничего о нем не знают.

— Никто, из братьев-монахов нашей Святой Обители, здешнего дракона не видел, но, кое-что им, все-таки, удалось узнать, — подтвердил Буркст.

— Может быть ты, святой отец, расскажешь, что они узнали? Ведь сражаться с драконом придется не им, а нашему рыцарю, да и всем нам. Любопытство наше вполне оправдано.

— Воистину, — согласился Буркст. — Я и собирался рассказать вам сегодня все, что известно об этом звере. Ждал только благоприятного момента. Сейчас, думаю, самое время это сделать.

Он двумя пальцами разгладил свои кошачьи усы, затем вынул четки...

— Башня, где обитает, дракон находится в совершенно пустынном месте, — начал Буркст монотонно, неторопливо перебирая, в такт своим словам, черные шарики. — Она окружена холмами и высокими скалами. Земля там плодородная, но земледельцы не любят эти места, и никто вблизи башни не поселяется. Ближайшие три поселения находятся в двух днях пути от владений дракона.

— Я слышал в таверне, от одного старого гоблина, что каждое поселение, которое находится недалеко от жилища кровожадного дракона, поставляет ему раз в год по самой красивой девушке, — вспомнил Мичигран. — Их натирают заморскими благовониями, одевают во все белое, украшают голову венком из красных роз и привозят к башне. А дракон их съедает.

— Какая жестокость! — возмутился рыцарь. — Жаль, что я раньше не знал об этом. Мне следовало давно заняться драконами.

— В таверне от пьяного гоблина можно услышать еще и не то, — монах перестал перебирать шарики четок и заговорил нормальным голосом. — Дракон не требует от поселян девушек. Зачем ему худосочные девицы да еще натертые пахучими травами? Ему нравятся молодые коровы, с нежным мясом, и жирные бараны. По старинному договору, каждое из трех селений должно раз в месяц отдавать дракону по одной упитанной корове и трех крупных курдючных баранов. Свою дань поселяне доставляют прямо к башне. Там же дракон их съедает. Представляете, что чувствуют при этом бараны и коровы? Не скажу, что такая дань для поселян разорительна, но они скупы и тяготятся ею. Поселяне будут тебе очень благодарны, когда ты уничтожишь дракона.

Ни мучительные переживания курдючных баранов, ни благодарность поселян Каланта не заинтересовали.

— А принцесса, какова она? — спросил рыцарь. — Что говорят о ней?

— Принцессу они могли видеть только издалека. Дракон ей разрешает каждый день гулять, а отходить далеко от башни запрещает. Поселяне же бояться подходить близко к башне. Но все они утверждают, что у принцессы тонкий стан и красивые рыжие волосы.

— Молода ли она, красива? — допытываться рыцарь.

Буркст не имел представления о красоте принцессы и очень сомневался в ее молодости. Драконы живут долго, и заколдованной в башне принцессе вполне могло быть несколько сотен лет. Но сеять сомнения в чистой и искренней душе Каланта не имело смысла.

— Как же, как же, — постарался поддержать лучшие надежды рыцаря монах. — Всем известно, что драконы держат в заточении только юных и прекрасных принцесс. Таков сложившийся веками обычай. Ну, скажите, какой смысл держать в заточении принцессу, если она стара?

— Конечно! — согласился Калант. — Если она стара... — и он выразительно пожал плечами, подтверждая, что если принцесса стара, то держать ее в заточении, нет никакого смысла.

Мичиграна принцесса, вообще, не интересовала. Его, по совершенно понятным причинам, интересовал дракон, и он постарался увести разговор от прекрасной пленницы к коварному хищнику.

— А что поселяне рассказывают о самом драконе? — спросил он. — И, если можно, подробно. Чем больше мы будем о нем знать, тем лучше.

Услышав, что Буркст сейчас станет рассказывать о драконе, Фамогуст подошел к костру и уставился на монаха большими грустными глазами. Он тоже хотел побольше узнать о злобном чудовище. И мерина можно было понять: ему предстояло принять самое непосредственное участие в сражении.

— О драконе поселяне тоже не особенно много рассказывают. Говорят что он большой, в два раза больше лошади, и выше ее, что у него есть крылья, и он может летать...

Большие грустные глаза Фамогуста, кажется, стали еще грустней. Рассказ монаха вгонял мерина в тихую тоску. И Мичиграна тоже. Он попытался представить себе какие клыки могут быть у дракона, который в два раза больше лошади: получалась очень неприятная зверюга. А Альдарион вовсе притих, и ничего в нем уже не напоминало гордого эльфа.

Буркст почувствовал, что говорит не то. Перед сражением следовало подчеркивать не достоинства дракона, а его недостатки.

— Дракон неуклюж и медлителен, — повернул в нужную сторону монах. — В хвосте у него нет настоящей силы. Машет он им во время битвы постоянно, но больше для того, чтобы напугать. Сильно дракон им ударить не может, хвоста бояться не следует.

— А зубы и когти, — стал допытываться маг, — их следует бояться, или в них тоже нет настоящей силы?

— Зубы, как зубы... — пожал плечами монах, но, почувствовав недоверие, с которым на него смотрели не только Мичигран, но и Альдарион с Фамогустом, поправился. — Зубы конечно большие, но я же говорил, что он неуклюжий. Пока он повернется, чтобы схватить кого-нибудь зубами, вполне можно увернуться, а на лошади, тем более. Особенно на такой прекрасной лошади, как Фамогуст, — монах посчитал необходимым вселить бодрость в мерина, который воспринимал предстоящую битву с драконом без энтузиазма. — Когти у него, конечно, основательные... Так ведь не надо попадать ему в лапы. Тогда он своими когтями ничего не сделает.

— Он огнедышащий? — Альдарион, как всякий эльф, опасался огня.

— Умеет изрыгать огонь, — подтвердил монах. — Но достать может всего шагов на десять, не дальше. А главное, надо учитывать, что после того, как он изрыгнет огонь, ему нужно не меньше минуты, чтобы снова накопить его у себя внутри. Вот в это время как раз на него и надо напасть. В эту минуту к нему можно без опаски приблизиться на удар копья.

— Это мне известно по описанию подвигов славного рыцаря Сагодана, по прозвищу Железная Нога, — поддержал Буркста Калант. — Он убил двух огнедышащих драконов, а сопровождавший его монах описал эти славные битвы. Монах утверждает, что Сагодан поражал своих противников в тот момент, когда они накапливали огонь. Я тоже собираюсь так поступить.

— Огонь дракона нам не страшен, — напомнил Буркст. — Мичигран создаст магическую стену, и огонь обойдет нас стороной.

— Да есть у меня такое заклинание, — подтвердил маг.

— Он умеет летать, значит, может обрушится на нас сверху? — продолжал допытываться Альдарион, который ранее драконами не интересовался и повадки их не знал.

Этот вопрос заинтересовал и Фамогуста. При нападении сверху, боевой мерин был совершенно беспомощен.

— Монах пишет, что драконы ни разу не пытались напасть на рыцаря Сагодана с воздуха. Они очень вольно чувствуют себя высоко в небе и совершенно не опасны, когда находятся низко над землей. Он даже советует, поражать дракона в тот момент, когда тот садится на землю или взлетает.

— Все равно, его нелегко будет убить, — эльф был уверен, что дракона вообще нельзя убить. В его глазах было еще больше тоски чем, в больших глазах Фамогуста.

— Разве эльфы никогда не сражались с драконами? — удивился Калант. — Драконы такие же древние, как и ваш народ. Наверно вам не раз приходилось встречаться с этими свирепыми хищниками?

— Ни в одной из наших старинных легенд не говорится о сражениях эльфов с драконами. Драконы живут в степях и горах, где им легче всего охотиться, а эльфы — дети лесов. Мы всегда предпочитали зелень леса, поляны покрытые прекрасными цветами, росу на траве... А драконы в наших владениях никогда не появлялись. Конечно, если бы какой-то дракон попытался охотиться в наших лесах, эльфы убили бы его. Мы, эльфы, не любим, когда нам мешают.

— А почему вы ушли из лесов, если вам там так нравится? — поинтересовался Калант.

— И верно, — подержал его Мичигран. — Сидели бы в своих лесах, умывались росой, нюхали цветы и не пускали к себе драконов. А порядочным магам не пришлось бы платить взятки за получение лицензий.

Почувствовав, что о драконе больше говорить не станут, мерин недовольно фыркнул и скрылся в темноте. Его совершенно не интересовало, почему эльфы перестали умываться росой и нюхать цветы. Он и сам этого никогда не делал.

— Что ты знаешь о нас, маг!? В своих лесах мы жили прекрасно, — эльф не обратил внимания на то, что Фамогуст покинул их. Он задрал подбородок и с презрением посмотрел на Мичиграна. — Эльфы гордый и независимый народ. Мы ходили в зеленом. Понимаете, все, сколько нас было — в зеленом. Зеленый лес, зеленая трава, зеленая одежда: красиво и разумно — полное единение с природой. Но вам этого не понять. Мы питались нежными и сочными растениями, пили нектар и росу, жили в хижинах из ветвей... И знали, что это правильно, что мы лучше всех остальных. Оракулы предсказывали, что при таком образе жизни эльфы достигнут Великой Цели: подчинят себе все другие народы, погрязшие в невежестве, и станут править миром.

— Подчинить себе все другие народы и править миром... Неслабо придумано. Тебе не кажется, что ваша Великая Цель выглядит довольно подленько? — поинтересовался Мичигран.

— Не кажется! — возмутился Альдарион. — Мы самый древний народ. Мы проникли в тайны растений! Мы владеем великим волшебством! У нас есть Великая Цель! Самой природой нам предназначено править другими народами! Мы имеем...

— Имеете, имеете... — постарался пригасить его возмущение Буркст. — Ты не удивляйся, Мичигран, все Великие Цели, особенно цели тех, кто собирается править народами, приносят несчастье. Если не сказать больше.

— Я не удивляюсь, — Мичигран сплюнул. — Просто я теперь понял, почему в нашем славном Геликсе всем так нравится бить эльфов.

Альдарион потянулся к кинжалу. Мичигран изготовил посох.

— Прекратите спор! — остановил назревающую драку Калант. — Нам предстоит сражение с хищным драконом и не следует сейчас распылять свои силы. Победим дракона и, если вам так хочется, устроим поединок. Я сам возьму на себя обязанность беспристрастного судьи. А сейчас давайте выслушаем Альдариона, не станем мешать его рассказу.

Противники послушались рыцаря.

— Хорошо, — согласился Мичигран. — Вы самые древние и самые лучшие. У вас Великая Цель — править миром, всеми народами. Так почему вы забросили свою Великую Цель, почему вы оставили свой прекрасный лес, прибежали в город, берете взятки и шляетесь по тавернам?

— В этом виноваты вы! — сердитый Альдарион ткнул пальцем в сторону мага. — Вы, злые люди, совратили нас с пути истинного и не дали нам достигнуть Великой Цели!

— Мы? — изумился Мичигран.

— Да, вы! — эльф еще раз направил перст в сторону мага.

— Интересно... Как это мы, столь ничтожные люди, помешали такому древнему, великому и умному народу?

— Вы, горожане, начали приезжать в наши леса на пикники. На природу вас потянуло. Мы с презрением и негодованием смотрели на то, как вы разводите костры, жарите мясо, пьете пиво, танцуете под свою дикую музыку, как пестро и некрасиво вы одеваетесь... Мы презирали вас. Мы видели, что у вас нет будущего, нет Великой Цели. Каждый из вас думает только о себе и старается жить в свое удовольствие...

Но кто-то из нашей молодежи, из тех, кто не осознал еще Великую Цель, потянулся к вашим цветным рубашками, к жареному мясу, к пиву... К вашим диким танцам и глупым песням. Мы их презирали, изгоняли из племени... Но, постепенно таких становилось все больше. А наши вожди... — в голосе Альдариона прозвучала неподдельная боль. — Мы узнали, что наши гордые вожди, наши предводители которые призывали нас к единению с природой и вели нас к Великой Цели, тайно едят жареное мясо, ароматные сыры и лепешки с тмином. Они втайне от нас пили пиво и ели заморские фрукты.

И тогда, даже самые твердые поборники единения с природой задумались. Получалось, что мы, древний народ, самые умные, самые талантливые, живем хуже, скучней и бедней, чем невежественные и грубые горожане. Это было несправедливо. И, главное, до Великой Цели было так далеко, листья салата такими пресными а жареное мясо таким вкусным... И пиво... — роса и нектар против пива не тянули... Нам тоже захотелось красиво одеваться, ходить в балаганы и игорные дома, вкусно есть, и пить пиво... Вот и стали эльфы переселяться в город. Сначала молодежь, а потом и все остальные.

— За возможность есть мясо, и носить красные галстуки вы отказались от Великой Цели, нарушили священные законы предков и покинули свои прекрасные леса? — не смог удержаться от ехидного вопроса Мичигран.

— Тебя бы годик подержать в лесу, кормить побегами молодых растений, а пить давать только нектар и росу, — разозлился эльф. — Интересно, что бы ты сказал, если бы тебе через год предложили кувшин свежего пива и кусок хорошо зажаренного мяса...

Всегда невозмутимый Буркст расхохотался. Даже Калант улыбнулся. Он тоже не мог себе представить, чтобы Мичигран пил росу и ел зеленые побеги растений.

— Да-а, — Мичигран тоже рассмеялся. — Год я бы не выдержал. Я бы из этого леса удрал на второй день.

— Но вы ведь были вольными эльфами... А в городе вы уже граждане, должны подчиняться властям, выполнять законы. Неужели вам это понравилось? — спросил Буркст.

— Вы совершенно не знаете нашей жизни. Все считают, что эльфы были свободны в своих желаниях и поступках. Только и говорят о наших свободах. На самом деле это не так. В каждом племени есть вождь, приказы которого выполняются беспрекословно. Если пользоваться вашими определениями, то у нас существовала диктатура вождя. Вождь волен наказать каждого эльфа, вне зависимости от уровня его вины и даже без всякой вины. А Геликс свободный город. В нем законы мягче. Каждый может делать, что хочет, заниматься, чем хочет и думать о чем хочет. Главное — платить налоги и почитать святого Фестония.

— Вам в городе понравилось?

Конечно, понравилось. В городе можно сходить в таверну, выпить пива и съесть что-нибудь вкусное. Побывать в балагане и посмотреть на разные диковины. Много лавок где продают хорошие и красивые вещи. Конечно, чтобы жить в городе, красиво одеваться и вкусно есть, нужны монеты.

— Вот вы все и подались в чиновники...

— Не только в чиновники... Все эльфы талантливы. Они хорошие музыканты, среди людей, гномов или гоблинов нет таких хороших музыкантов как мы. Многие из наших преподают музыку, играют в оркестрах, учат танцам... Некоторые магами устроились... С растениями почти каждый эльф умеет магические действия производить.

— А ваши вожди? — вспомнил Мичигран. — Как же они вас отпустили?

— Вначале не отпускали. Тех, кто пытался уйти в город, ловили и казнили. А когда началось массовое бегство, они уже ничего не могли поделать.

— Они что, одни там остались, ваши вожди? — спросил Калант.

— Как бы не так, — грустно усмехнулся Альдарион. — Когда вожди поняли, что могут остаться одни, они сами примчались в Геликс. Причем, прямо к бургомистру. Заявили, что они вожди, что у них есть ценный опыт руководящей работы. Бургомистр их всех пристроил. Работают личными секретарями, заведующими департаментами, секторами и на других прибыльных должностях. Они все хорошо устроились. И взятки берут такие, что нам и не снилось. А все шишки достаются нам...

Альдарион осторожно пощупал выросшую на лбу шишку. Вершинка ее все еще была красной, а по краям стали появляться синие и желтые тона.

— Больно? — посочувствовал монах.

— Конечно, больно, он же изо всех сил, — сердито посмотрел эльф на мага.

— Нечего взятки брать, — не задержался с ответом тот. — И с кинжалом не надо было бросаться. Ты мог меня убить. Что бы тогда стал делать наш благородный рыцарь? Как он сражался бы с драконом без моего магического прикрытия?

— Я бы ему помог, — нахально заявил самонадеянный эльф.

Все эльфы были хвастунами и нахалами. Они искренне верили в свою исключительность. Или делали вид, что верят в нее.

— Чем ты можешь помочь?! — Мичигран рассмеялся. — А, вот ты о чем!.. Конечно! Как же я раньше не подумал! Ты можешь вырастить огромную тыкву и обрушить ее на башню дракона. Очень прошу тебя, не делай этого! Там принцесса, которую Каланту непременно надо спасти. А если ты обрушишь свою тыкву на башню, принцесса может погибнуть, так и не дождавшись своего освобождения.

— Шут! — огрызнулся эльф. — Он не чувствовал себя способным на равных состязаться с магом в ехидстве.

— Хватит вам, — остановил перепалку Калант. — Вы теперь в одном отряде, должны жить в мире и согласии. Так я говорю, святой отец?

— Так, — подтвердил Буркст. — Жить в мире и согласии призывает нас святой драконоборец, дважды рожденный Фестоний.

— Слышали?! Сам святой Фестоний призывает нас жить в согласии. А теперь пора отдыхать, — приказал рыцарь. — Завтра выступаем в путь на рассвете.

— Надо назначить часовых, — напомнил монах.

— Зачем? — удивился Калант.

— Мало ли что. Могут ночью напасть на нас спящих, или лошадей увести.

— Ты говорил, что здесь поблизости никого нет, — напомнил монаху рыцарь.

— Здесь никто не живет, — подтвердил Буркст. — Но в эти места иногда заглядывают варвары.

— Неужели варвары осмелятся напасть на рыцаря и сопровождающий его отряд?! — возмутился Сокрушитель Троллей.

Буркст не стал объяснять Каланту, что для варваров нет ничего святого. Им безразлично, рыцарь ты, купец или монах. Они варвары, и живут по своим варварским правилам. Поэтому грабят всех встречных, не интересуясь, к какой гильдии те принадлежат, а многих и вовсе убивают.

— Ночью будет темно, а в темноте они не разглядят и не поймут, что ты благородный рыцарь. И вполне могут увести лошадей. Да и пристукнуть нас всех, во сне, дело нехитрое. А если будет часовой, они не застанут нас врасплох.

— Раз так, то будем по очереди охранять лагерь, — принял решение рыцарь. — Нас четверо: разделим ночь на четыре отрезка, поровну каждому.

— Давайте я первым подежурю, — вызвался эльф. — Могу и всю ночь охранять лагерь. Мы, эльфы, спим мало и в темноте хорошо видим.

Бурксту это предложение не понравилось. Он нахмурился и стал поглаживать свои кошачьи усы. Мичигран тоже эльфу не доверял. Но он раздумывать не стал.

— А когда мы все уснем, кто помешает тебе забрать лошадей и ускакать отсюда? — спросил он.

— Ты считаешь, что я могу такое сделать?! — возмутился Альдарион. И это выглядело очень естественно.

— Да уж, считаю, — подтвердил маг.

— Так нельзя, — заступился за эльфа Калант. — Он член нашего отряда. Значит так же заинтересован в успехе, как и все мы. Принять участие в битве с кровожадным драконом — большая честь для Альдариона.

— Он заинтересован — как бы не участвовать в битве с кровожадным драконом и как бы побыстрей выбраться отсюда, — не согласился с рыцарем маг.

— Не может такого быть, — не поверил Калант. — Альдарион, неужели ты хочешь бросить наш отряд?

— Спроси у него, не хочет ли он еще и увести лошадей? — посоветовал маг.

— Да, да, бросить отряд и увести лошадей? — поинтересовался простодушный рыцарь.

— Я никогда так не поступлю. Вы спасли меня от Бритого Мамонта, и я сделаю все, чтобы помочь тебе, благородный рыцарь Калант. Клянусь в этом священной вечнозеленой Олеандровой рощей, многоцветным мостом радуги и вечной молодостью нашей прекрасной царицы Эльсениор!

— Ты не забыл, что свою священную вечнозеленую Олеандровую рощу вы давно променяли на вечногрязные мостовые Геликса? — напомнил Мичигран.

— Ты пытаешься оскорбить меня! — Альдарион вскочил и начал шарить на поясе, собираясь пустить в дело кинжал.

— И не думай, — посоветовал маг. — Если вытащишь его из ножен, то снова получишь посохом в лоб.

После такого предупреждения эльф не стал прибегать к оружию. Он пронзил мага взглядом.

— Сядь! — велел Мичигран. — Я кое-чего знаю о клятвах эльфов. Вы ведь считаете, что клятва, данная эльфом человеку, недействительна. Правильно?

Альдарион промолчал, он даже не посмотрел в сторону мага. Все видом он показывал, что оскорблен в лучших своих чувствах, причем оскорблен незаслуженно.

— Ну, зачем ты так, — заступился за эльфа рыцарь. — Он искренен и не сделает ничего плохого.

— Пусть он со своей искренностью идет спать, — стоял на своем маг. — Первым охранять лагерь буду я. Вы все ложитесь. Часа через четыре я разбужу Буркста. Ты рыцарь, спи. Тебе надо хорошо отдохнуть перед сражением. И ты эльф, спи. И до утра не выходи из домика. Если я увижу, что ты вышел, то снова познакомлю тебя со своим посохом.

Эльфы весь день незаметно следовали за рыцарем. Когда группа Коланта стала устраиваться на ночлег, Ленкорион остановил и свой отряд. Он приказал Телерокану, самому молодому и, пожалуй, самому ловкому из эльфов, подобраться как можно ближе к путникам, не сводить с них глаз и внимательно прислушиваться к их разговорам. В случае каких-нибудь неожиданных действий рыцаря или его спутников, немедленно доложить. Остальным вождь разрешил отдыхать, ужинать и устраиваться на ночлег.

Не торопясь поужинали, но спать никому не хотелось. И медленно, без особого на то желания, стал завязываться разговор.

— Я, наверно, полгода в лес не приходил, — сообщил Эленард. Он лег на послушно принявшую его высокую траву и закинул руки за голову. — Думал, что отвык от него. Так нет же. Идем и чувствую, все здесь свое. Как будто домой вернулся.

— Здесь хорошо, — Мендогор потянулся, разминая мышцы, — У себя, в канцелярии, я за столом сижу. Ну, сижу... никуда не тороплюсь. Службу несу. Но к вечеру устаю, — он оглядел товарищей, как бы призывая их удивиться. — И, бывает, даже голова болит. А здесь — весь день шли, и ничего. Нормально.

— Ты же в канцелярии весь день работаешь, — стал объяснять ему Лендогор, отличающийся среди эльфов невысоким ростом и ироничным характером. — Бумаги перебираешь, что-то пишешь, что-то читаешь. Иногда думаешь... Так ведь? Признавайся, думаешь?

— Верно, — признался Мендогор, у которого с чувством юмора было плоховато. — Когда мне на работе делать нечего, я думаю.

— В этом как раз все дело, — подсказал Эленард. — Если эльфу приходится думать — он устает. А в лесу эльфу делать ничего не надо. И думать не надо. Поэтому ты и не устал.

— Нет, — не согласился Мендогор. — Я сегодня почти весь день думал. А голова все равно не болит.

— Почти весь день думал?.. — посочувствовал Эленард.

— Почти весь день, — подтвердил Мендогор. — Не знаю, почему так получилось, но думал.

— И о чем это ты? — поинтересовался Белироган.

Теперь к разговору прислушались все, потому что сегодня, каждый из них тоже думал. Всех интересовало одно и то же: далеко ли до башни дракона, что за сокровища там хранятся и куда Ленкорион поведет отряд, когда они завладеют сокровищами...

— Я вот думаю, что когда мы сокровища раздобудем, нам надо будет подальше от Геликса уходить, — заявил Мендогор. — Не уйдем, так отберут у нас все. Или монахи отберут, или Бритый Мамонт. А куда идти? На Харахорийские острова — так там пираты. С ними лучше не связываться. На юге тоже никакой жизни нам не будет. Там лесов нет и варвары в степях разбойничают. За Граничными горами — царство волшебников. На севере тоже, говорят, плохо...

— На севере Дикие Леса, — подсказал Меликорон. — Там за каждым деревом по змееголову сидит. А за большими деревьями — по два. И все голодные. Они только и ждут, чтобы к ним пришли.

— Вот-вот: Дикие Леса а в них голодные змееголовы, — невесело подтвердил Мендогор. — Значит, и на север идти нельзя. Интересная жизнь у нашего брата-эльфа. Если у тебя сокровищ нет — живи где хочешь в свое полное удовольствие. А как только сокровища появились — тебе и деваться некуда. Куда ни сунешься — непременно убьют. В лучшем случае — ограбят. Вот я и думал, куда бы нам со своими сокровищами податься?

— Придумал? — спросил Олькондор.

— Нет, ничего не придумал, — неохотно признался Мендогор и посмотрел на Ленкориона.

И все остальные тоже посмотрели на Ленкориона. Раз вождь продумал и решил, как завладеть сокровищами, то должен он заранее наметить место, куда эльфы могут с этими сокровищами пойти и жить без всякой опаски.

Никто вслух не требовал от Ленкориона, чтобы он рассказал о своих дальнейших планах. Но все смотрели на него, и у каждого в глазах вождь мог прочесть один и тот же вопрос. Ленкорион понял, что должен ответить на этот вопрос прямо сейчас. А отвечать ему было нечего. Он просто не успел еще решить, куда эльфам следует идти, после того, как они завладеют богатством. Пришлось срочно придумывать что-то подходящее.

— Я приведу вас на остров Кохтахинор, — уверенно, как мог говорить со своими подчиненными только Вождь, соврал Ленкорион. Он слышал что есть такой остров и на нем хороший климат, но, по-настоящему, даже не представлял себе, где тот находиться. — На этом острове круглый год цветет Олеандровая роща, в реке прохладная и чистая вода, на полях ковры из цветов. Там нет никаких животных. Но на деревьях гнездятся стаи птиц, которые станут украшать наш досуг своим прекрасным пением.

— И далеко он, этот остров? — опять задал интересующий всех вопрос Мендогор.

— Не так далеко, чтобы мы не могли до него добраться, — по-прежнему уверенно ответил вождь. — Купим у рыбаков корабль и на нем поплывем на остров Кохтахинор.

— Вот видишь, все просто и понятно, — опять пристал к Мендогору Эленард, — И думать тебе теперь ни о чем не надо.

— Ну... не знаю, Мендогор неуверенно покачал головой. — Это уж как получиться... Я же не нарочно. Оно само-сбой получается.

— Хочешь, дам хороший совет, что тебе надо сделать, чтобы о делах не думалось? — предложил Лендогор.

— Ну? — с нескрываемым интересом приготовился выслушать его Мендогор.

— Ты не ужинай, — посоветовал Лендогор. — И о делах думать не станешь. Это я тебе точно говорю.

— Почему это я не буду думать о делах? — не поверил Мендогор.

— Потому что будешь думать только об ужине.

— Ну вас всех, — отмахнулся Мендогор. — В том, что я люблю вкусно поесть, ничего плохого не вижу. — Тебе все шуточки, а тут дело серьезное. Надо еще решить, что я стану со своей долей сокровищ делать, — он встал. — Пойду я, погуляю.

— Не обижайся, дружище, мы же шутим. — Белироган тоже поднялся. — Пойду и я с тобой. Подышим свежим лесным воздухом, о котором мы уже и забыли. Надо привыкать к лесам, где мы теперь будем жить долго и счастливо. Можно, мы пройдемся по тропам? — обратился он к Ленкориону. — Мы не на долго.

Во время похода никто не может оставить отряд без разрешения. И то, что самый ненадежный из эльфов, Белироган, подчеркнуто попросил позволения отлучиться, а, значит, показал всем, что он полностью подчиняется воле Вождя, порадовало Ленкориона.

— Идите, — разрешил он. — И будьте внимательны. Если увидите следы чужих, немедленно сообщите.

" Мендогор эльф надежный, — размышлял глядя им вслед Ленкорион, — а за Белироганом надо присматривать. Как бы опять не начал мутить воду. Надо было все-таки его повесить. Промахнулся я. Но, ничего еще не потеряно. Присмотрю за ним. Одно слово не так скажет — повешу, — решил Вождь. — И дружка его, Лендогора, тоже повешу".

От принятого решения Ленкориону как то сразу стало легче.

— Златокудрую принцессу оставим рыцарю. Победив дракона, он имеет полное право на такую высокую награду. А сокровища отберем, уедем на свой остров, и будем там жить долго и счастливо, — не умолкал Белироган. — Представляешь себе: на остров поселяться десять счастливых эльфов. И больше никого там не будет. Ты же слышал, что сказал Ленкорион: там даже животных нет. Но зато — сколько хочешь нектара, и сколько хочешь сочных питательных корешков. А потом мы позовем к себе еще десять эльфов, и те тоже сразу станут счастливыми...

— Да брось ты болтать, — прервал его Мендогор. — Все шутишь, шутишь. А ясности ведь никакой нет. Ты уверен, что рыцарь управиться с драконом? У дракона сила, представить себе невозможно, — Мендогор покачал головой, подтверждая, что он, лично, эту силу представить себе совершенно не в состоянии. — А дракон еще и огнедышащий. Раз плюнет огнем, и от рыцаря, со всей его командой, только серый пепел останется. И кое-какие косточки. Тогда все впустую: наша спешка, наши разговоры, и все наши планы.

— Народ говорит, что Калант победит дракона. — А народу надо верить.

— На базаре?

— И на базаре тоже.

— Так ведь слухи, — Мендогор поморщился. — на базаре в Геликсе и не такое можно услышать.

— Тут ты не прав, — Белироган оскалился своей хищной улыбочкой. — Народ уверен, что Координатор уговорил святого Фестония помочь рыцарю. Это наша прекрасная и вечно молодая Эльсениор ждет, пока мы для нее царство приготовим. А святой Фестоний, если этот нужно Святой Обители, спускается с небес и помогает монахам.

— Станет святой Фестоний таким мелким делом заниматься, — не поверил Мендогор.

— Это ты напрасно, дело не мелкое. Там на кону такие сокровища, что ни один святой не устоит.

— Насчет сокровищ, это точно? Может просто разговоры. Рыцарь ведь про сокровища ничего не говорил. Он объявил, что едет освобождать принцессу. Златокудрую.

— Есть там сокровища, есть.

— Почему ты так уверен?

— Потому что у меня по этому поводу имеются некоторые соображения. Если хочешь, могу тебя познакомить с ними.

— Хочу.

— Тогда ответь мне, как ты думаешь, Координатор Хоанг послал рыцаря, а вместе с ним монаха и мага только для того, чтобы освободить принцессу?

— Конечно нет. Что-то он задумал. Но что, мы не знаем.

— Считаешь, что Координатор поверил про сокровища в башне, только потому, что на базаре ходят такие слухи?

— Координатор слухам не верит.

— Получается — Координатор знает, что сокровища есть и рыцарь сумеет их добыть. Откуда он это узнал, нам с тобой не разобраться. На то он и Координатор, чтобы знать то, чего другие не знают. Это первое мое соображение. Надеюсь, ты с ним согласен?

— Да, — согласился Мендогор. — Координатор что-то знает.

— Теперь второе соображение... Бургомистр Слейг особым умом не отличается. Бургомистр Слейг отличается особой жадностью. И то, где лежит хоть она золотая монета, он чувствует издалека, нюх у него такой. С этим ты согласен?

— Согласен, — опять утвердительно кивнул Мендогор. — На золото и драгоценные камни у Слейга нюх потрясающий.

— Вот и представь себе, как сильно должно пахнуть сокровищами, если Слейг не побоялся Координатора и решил их перехватить? Нюху Слейга ты ведь веришь?

— Верю, — подтвердил Мендогор.

— Теперь третье соображение. Наш вождь решился покинуть теплое местечко. А он у нас эльф не простой: сын вождя и внук вождя. Такой от природы чувствует, где теплей, и где можно побольше власти ухватить. Так или не так?

— Так, — снова вынужден был согласиться Мендогор.

Вот и все. Мне других доказательств не надо. Если эти трое верят, что сокровища есть и их можно взять, то и я в это верю. И тебе советую.

Мендогор и сам считал, что сокровища в башне дракона должны быть, но, все-таки, не был окончательно в этом уверен. Доказательства Белирогана рассеяли его сомнения.

— Ты что со своей долей сокровищ станешь делать? — неожиданно спросил Белироган.

— Я как-то об этом и не думал еще, — признался Мендогор. — Тут все будет зависеть от того, сколько на мою долю придется. Как ты думаешь, пару горстей алмазов мне достанется?

Белироган ничего не ответил, только пожал плечами.

— Думаю, что пара горстей алмазов на мою долю придется, — продолжил размышлять Мендогор. — Ну, дом хороший куплю, с большим садом. Я деревья люблю. И чтобы там птицы пели, особенно по утрам. На рассвете хорошо просыпаться под птичий щебет. Поваров хороших найму.

— Это сколько же поваров тебе надо? Одного что ли мало?

— Мало, — подтвердил Мендогор. — Я, Белироган, люблю вкусно поесть. Много и вкусно. У меня и в Геликсе все монеты на еду уходили. Понимаешь, если один повар все время готовить будет, то он особенно стараться не станет. Будет знать: что приготовлено, то я и есть буду. А я так хочу сделать чтобы сегодня один повар готовил, а завтра другой. Вот они и станут друг перед другом стараться. Один жареную куропатку приготовит, а другой, чтобы его превзойти поставит на стол гуся чиненого яблоками. Первый — испечет какие-нибудь хитрые ватрушки на меду, — размечтался Мендогор, — А второй, пироги с курятиной... Вот так, Белироган. А ты говоришь, зачем два повара?

— Придумал ты, конечно, здорово!.. — Белироган рассмеялся. — Но у кого ты на острове Кохтанихор дом купишь? Там же Олеандровая роща. И будешь ты в этой роще жить, как все остальные, не в доме, а в шалаше. Птицы, конечно, будут, это точно... Но поваров ты там не найдешь...

Мендогор с удивлением посмотрел на Белирогана.

— Там, кроме нас, эльфов, никого не будет. А эльфы, сам знаешь, самые плохие повара в мире. Мы, Мендогор, на острове будем пировать свежими побегами сочных растений и пить прекрасный нектар.

Мендогор остановился и стал разглядывать Белирогана, как будто только что увидел его и теперь пытался понять, эльф он, или вообще не эльф.

Белироган тоже остановился.

— Чего ты на меня уставился? — спросил он.

Мендогор по-прежнему с интересом разглядывал товарища.

— Давно не видел, что ли?

— Послушай, Белироган, а почему ты решил, что я поеду на этот дурацкий остров?

Теперь уже Белироган с интересом посмотрел на Мендогора.

— Тебе не хочется вернуться в леса, жевать нежные побеги растений и пить благодатную росу?

— Ты ведь знаешь, Белироган, что я люблю сочное мясо. И кувшин пива мне нравиться больше, чем благодатная роса.

— Значит ты не хочешь отправляться с нашим начальником на остров Кохтанихор?

— Не хочу, — признался Мендогор.

— Чего же ты тогда расспрашивал Ленкориона, куда он собирается нас вести, после того, как мы захватим сокровища дракона?

-А чтобы в нашем отряде воцарилось спокойствие,— объяснил Мендогор. — Пусть Ленкорион и его дружки думают, что мы все, как один, готовы рвануть на этот дурацкий остров, жить там под его началом, и пить нектар...

— А тысячелетнее царство эльфов и вечно молодая, наша прекрасная царица Эльсениор?

— Что ты ко мне пристал, — отмахнулся Мендогор. — Это же Великая идея. Ее поддержат все передовые и умные эльфы, что живут на нашей земле, так что вполне сумеют обойтись без меня, не передового и не умного. Это я тебе откровенно говорю. Потому что, уверен, ты тоже не собираешься на остров Кохтанихор. Как, я не ошибаюсь?

— Не ошибаешься, — улыбнулся Белироган, и улыбка у него получилась вовсе не хищной, обычная эльфийская, несколько загадочная улыбка. — Не собираюсь. И Лендогор не собирается. Я ведь сейчас хотел уговаривать тебя, присоединиться к нам.

— Считай, что уговорил,— теперь ухмыльнуся Мендогор. — Значит нас уже четверо. Со мной молодой Телерокан. Хороший парнишка, он сразу со мной согласился. Ему все эти штучки вождя — вот так, — Мендогор провел ладонью по горлу. — Молодое поколение не любит, если на него покрикивают и особенно, если эльфов вешают.

При упоминании о том, что его хотели повесить, Белироган скрипнул зубами, большие глаза его прищурились, будто он внимательно всматривался во что-то, куда собирался послать стрелу.

— Я тоже не люблю, когда эльфов вешают — сообщил он. — Стрелы — вот наше оружие. И все еще впереди. А то, что Телерокан с нами, это правильно. Только нас теперь не четверо, а пятеро. Эленард тоже не поедет на остров.

— Вот это хорошо, Мендогора сообщение об Эленарде порадовало. — Он ведь упрямый. Трудно было его уговорить?

— Его уговаривать не пришлось. Его, в старое еще время, вождь два раза плетьми наказывал. Не знаю за что, это их дело. Но Эленард ничего не забыл. Так что его в царство эльфов не тянет. Остались Догомар и Перекорн. Сегодня или завтра, как получиться, надо будет с ними поговорить.

— С Олькандором и Гелероном говорить не станем?

— Что с ними говорить. Они выбрали свой путь. Пусть плывут на остров, — Белироган, опять хищно улыбнулся и улыбка эта свидетельствовала, что путь выбранный этими эльфами, не самый удачный. — Если доплывут. Ну, что , кажется, пора и нам возвращаться в лагерь.

— Что станем делать со старым дураком и его тысячелетним царством? — поинтересовался Мендогор.

— Дадим ему столько монет, сколько он сумеет унести, и пусть катится в свое тысячелетнее царство.

— Он потребует, чтобы мы шли за ним.

— Нас будет семеро, а их трое.

— А пока послушно следуем на нашим древним столоначальником. И делаем все, что он скажет.

— Пока не доберемся до сокровищ.

Глава пятнадцатая.

Хитрый Гвоздь повел отряд по едва заметным тропинкам. Вначале через небольшую рощу, потом какими-то заросшими колючим кустарником оврагами и глинистыми косогорами, затем по степи, где тропинки еще трудней было различить. Но гоблин, чувствовалось, хорошо знал эти места, он вел отряд уверенно и быстро. Через два часа стремительного, без единой остановки перехода путники увидели небольшой укрытый в лощине домик. К домику примыкала ограда из жердей за которой прогуливались десятка два лошадей.

Отряд остановился.

— Подойдут нам эти лошадки? — спросил Хитрый Гвоздь.

— Хороши... — Нообст прикинул, что каждую такую лошадь можно продать за золотую монету. А то и дороже.

— С такими лошадьми мы бы рыцаря быстро догнали, — подсказал гоблин.

И замолчал, ожидая, что скажут спутники. Носорог и Зубастик— свои. Сержанта Гвоздь знал хорошо, не раз имел с ним дело, человек надежный. Хотел узнать, чего можно ожидать от братьев Пекисов, Зейда и гномов?

— Какая охрана? — спросил Нообст.

Гвоздь и ждал от него этого вопроса. Был уверен, что сержант предложит взять лошадей силой. Стража не привыкла одалживаться, стража привыкла брать.

— Охрана неплохая.

— Сколько?

— Сколько сейчас не знаю. Но народ серьезный.

Сержант прикинул, что особенно большой охраны здесь быть не должно. А он, Гвоздь, Носорог и Зубастик — бойцы опытные. Братья Пекисы и Зейд выглядят неслабыми, помогут. Коротышки не в счет. Но и без них можно обойтись. Если напасть неожиданно — должно получиться.

— Да и мы не мальчики.

— Ну-ну, — непонятно было, согласился с сержантом Гвоздь или нет. — А ты что скажешь? — спросил он Пелея.

— Купим у них лошадей, — предложил Деляга. — Можно, конечно, и отобрать, но лучше купить, никакого риска. Нам сейчас рисковать не стоит.

— А если не захотят продать?

— Хорошо заплатим, продадут, — Деляга знал, что купить можно все, были бы монеты. Монетами Деляга запасся, захватил тугой кошель.

— Эти не продадут, побоятся. Хозяин у них сердитый, головы отрубит, если без его спроса лошадей продадут, — объяснил Гвоздь.

— Надо с ними поговорить, — вмешался Крагозей. — Рассказать, что мы не для себя, а для народа, ради торжества справедливости и свободы.

— Боюсь, что и ради торжества справедливости не дадут, — разочаровал его Гвоздь. — Уж очень хорошие лошади, дорогие.

— Мы им потом вернем.

— Не поверят. Здесь словам не верят.

— Тогда придется провести конфискацию, — решил гном. — Благородная цель, которую мы перед собой ставим, позволяет нам это сделать, — и посмотрел на сержанта Нообста. — С нами представитель власти. Он имеет законное право конфисковать лошадей для нужд общества. Мы, от имени трудящихся города Геликса, поддержим его.

— Экспроприация экспроприаторов — путь по которому должны идти массы в борьбе за равенство. Это один из краеугольных камней нашего движения, — подвел теоретическую базу под решение своего лидера Умняга. И тут же объяснил: — Чего это, у них такие хорошие лошади, а у нас никаких нет. Надо отобрать.

Нообст с отвращением поглядел на низкорослых гномов.

"Эти-то отбирать станут... И зачем мы их с собой взяли? А ведь попросят равную долю... Если не потеряются где-то по дороге. Хлипкие они, мало что в этих диких местах, с гномами случится может..."

— Угу, сейчас прямо власть проявлю: пойду и конфискую лошадок, — ухмыльнулся он.

— Не понял, — насторожился гном, которому не понравилась ухмылка сержанта.

— Что тут непонятного? Ты ведь власть не признаешь, — напомнил сержант Крагозею. — Обзываешь ее по-всякому. А как прижало, сразу о власти вспомнил.

— Бывают случаи, когда можно пойти на компромисс, даже с властью и использовать ее силу для пользы общего дела. Наше движение признает подобную возможность.

— Трепло, — не стал спорить Нообст. Он вообще считал, что с этим треплом собачьим спорить не надо. Врезать пару раз, как следует, и сразу станет ясно, кто прав.

Гвоздь довольно улыбнулся. Все вели себя именно так, как он и ожидал.

— Ты чего улыбаешься, чего крутишь!? — рассердился Пелей. Хозяин мастерских привык быстро и по-деловому решать возникающие проблемы. А здесь пустые разговоры. Он понимал, что Гвоздь знал, кому принадлежат лошади и, раз привел сюда отряд, значит, на что-то рассчитывал. — Купить нельзя, забрать нельзя, одолжить лошадей — тоже нельзя. Зачем ты нас сюда привел?

— Да уж, — поддержал его Нообст. — Раз привел, значит, что-то задумал. Вот и говори дело. И не петляй.

— Чего вы на меня набросились, я все правильно сказал. Лошадей нам здесь не продадут и силой взять не сумеем... Может Крагозей и прав, — Гвоздь подмигнул гному. — Схожу-ка я, поговорю с ними про узурпаторов, равенство и торжество справедливости, они, может, и одолжат нам лошадок.

— Пойдем вдвоем, — загорелся гном. — Я зажгу огонь свободы в их сердцах. Ты не оратор, не пропагандист, тебе трудно будет их убедить. А я расскажу им всю правду об эксплуататорах.

— Крагозей лучший агитатор в Геликсе, — поддержал своего предводителя Умняга. — У него железная логика, он, кого хочешь, убедить сможет.

— За ним массы идут, толпами, — подал голос и Камнелом. — Ему верят.

— Нет, лучше я один пойду. Там народ темный, ни про узурпаторов, ни про краеугольные камни, ничего не знает, может сгоряча и дубиной огреть или на нож насадить... — решил припугнуть гнома Гвоздь. — Я с ними поговорю по-простому. А вы пока отдохните. Носорог, ты присмотри, чтобы никто их не обидел.

Но упоминание о дубине и ноже не охладило пыл Крагозея.

— Один ты ничего не сумеешь сделать, — стал он уговаривать Гвоздя. — Надо идти вдвоем. У меня громадный опыт убеждения. А ты в нужных местах поддержишь меня.

Гвоздь не ожидал от гнома такой прыти. Слабый, мухи не прихлопнет, а ножа не побоялся. Мается дурью, со своим светлым будущим, но с характером.

— Мы как-нибудь в другой раз непременно вместе пойдем, — заверил он гнома. — А сейчас лучше я один.

— Вообще-то ты не прав, но попробуй — вынужден был отступить Крагозей. — Я поделюсь с тобой опытом, дам несколько важных советов.

— Давай, — согласился Гвоздь. — Советы — дело хорошее.

Остальные внимательно слушали. Всем было интересно: какие важные советы мог дать болтун-гном Хитрому Гвоздю, правой руке самого Бритого Мамонта.

— Начни с того, что их угнетают и наживаются на их труде. Что они, как были, так и остаются бедняками, а хозяева становятся все богаче, и пропасть между ними и богачами расширяется. Это они поймут. Это все понимают. А как только ты увидишь, что до них дошло, сразу говори, что выход только один — взять власть в свои трудовые, мозолистые руки. И тогда никаких хозяев не будет. Все богатства станут общими. Здесь нужен конкретный пример. Вот и объясни, что прекрасные лошади будут принадлежать им. Когда почувствуешь, что до них дошло, переходи к обобщению. Скажи, что когда народ победит, они превратятся в хозяев не только этих лошадей, но и всех несметных богатств Геликса.

— Непременно скажу, — заверил его Гвоздь, и получилось это у него достаточно серьезно. — Про лошадей. И про несметные богатства тоже скажу.

— Мастерские по выделке сукна тоже станут общими? — поинтересовался Нообст и с интересом посмотрел на Пекисов.

— А как же, — гном не обратил внимания на гримасу, которую скорчил Деляга. — Неужели не понятно: они созданы руками трудящихся, значит и должны принадлежать народу.

— Всем поровну? — уточнил Гвоздь.

— Конечно. Восторжествует справедливость.

— Так и скажу, что весь общак поделят поровну, и они свою долю получат. Им это должно понравится, — решил Гвоздь.

— Вот-вот... Потом переходи к светлому будущему. Нажимай на то, что все станут жить не по законам, которые нам дают бургомистры и их сатрапы. Они сами, как представители народа, создадут законы, по которым и станут жить. Действует безотказно, — поделился опытом Крагозей. — А после этого надо сразу, пока они не успели опомниться — про лошадей. Если сделаешь все, как я сказал, лошади будут у нас.

— Жить не по законам, а по понятиям, на такое они пойдут, — отметил Гвоздь. — С этого и начну.

— Нет! — поправил его Крагозей. — Так нельзя. Начинать надо с бесправия и эксплуатации. А уж про светлое будущее — потом. Про законы и светлое будущее — надо перед самыми лошадьми!

— Понял, постараюсь так и сделать, — обещал Гвоздь.

— Вдвоем нам надо идти. Ты все правильно понял, но сказать как я — не сумеешь, — сделал еще одну попытку Крагозей.

— Нет, — остановил его Гвоздь. — Следующий раз непременно пойдем вдвоем. А сейчас я один попробую. Сделаю все точно так, как ты научил. Должно получиться.

И пошел вразвалочку прямо к домику.

Тут на крыльцо как раз и вышел здоровенный гоблин. А, может быть, даже и не гоблин, а небольшой тролль. Уж очень он по своим размерам походил на тролля, хотя и среди гоблинов встречались великаны.

Крагозей забеспокоился:

— До таких больших все очень медленно доходит. Не знаю, сумеет ли Гвоздь убедить его. Может быть, мне все-таки сбегать туда, самому поговорить с великаном? — обернулся он к спутникам.

— Мы с тобой, — загорелся Камнелом. — Втроем мы его быстро убедим. Как думаешь, Умняга?

— Кхе... Гм-м-м... Хру-м-м, — не то закашлялся, не то поперхнулся чем-то Умняга. Кажется, особого желания убеждать великана-гоблина, чтобы тот отдал лошадей, у него не было. — Надо подумать, — наконец высказался он.

— Гвоздь сказал: всем быть здесь и ждать его, — напомнил Носорог. Да таким тоном, что все поняли: он не позволит нарушить приказ.

Гномы притихли. Сердить Носорога им не хотелось. У Камнелома уже не было двух зубов. А Умняга просто не любил, когда его бьют.

Гоблин, который походил на тролля, поднял прислоненную к стена дома дубину, рыкнул что-то непонятное, спустился с крыльца и пошел навстречу Гвоздю.

— Ой, — не удержался Камнелом. — Он убьет Гвоздя.

Братья Пекисы тоже насторожились. Ясно было, что Гвоздю с великаном не управиться. По хмурой, ничего не выражающей, физиономии Носорога нельзя было понять: то ли он уверен, что ничего плохого не случиться, то ли ему безразлична судьба Гвоздя.

А сержант Нообст был совершенно спокоен. Он знал, что Гвоздь рисковать не станет. И уж если он пошел за лошадьми, то уверен: все будет хорошо. Вероятно, лошади принадлежали банде Бритого Мамонта, и Гвоздь был волен ими распоряжаться.

Гвоздь, действительно, держал себя уверенно. Он подошел к великану, сказал ему что-то, махнул рукой в сторону лошадей, не останавливаясь, взошел на крыльцо и исчез в доме. Великан-гоблин последовал за ним.

Через несколько минут Гвоздь вышел из дома, следом появились уже два гоблина-великана. Они вынесли в своих могучих объятьях по охапке седел и другой сбруи, опустили все на землю возле лошадей, затем снова вернулись в дом.

Гвоздь дождался пока великаны удаляться, потом махнул рукой, призывая спутников.

— Выбирайте, кому какая нравиться, — предложил он, когда те подошли, — и седлайте. Задерживаться нам здесь не стоит.

— Значит, сумел все-таки! — с радостью и несколько ревниво похвалил Гвоздя Крагозей.

— Как ты научил, так я им и сказал. — Хитрому Гвоздю явно нравилось играть с Крагозеем. — Им особенно понравилось, что все будет общее: что хочешь, то и бери. И про законы. Так что, дали нам лошадей.

— Я сразу почувствовал, что в тебе есть что-то такое особенное. У тебя, Гвоздь, талант агитатора. Уж поверь мне, я такое сразу вижу... Вот только опыта у тебя нет. Расти тебе надо, непременно надо расти! Есть у меня, по этому поводу, одна идея, но, пока, только между нами.

Крагозей уцепил Гвоздя за локоть и повел в сторону, подальше от остальных. Никто не обратил на них внимания, все были заняты лошадьми. Только Носорог не отводил взгляда от Гвоздя и Крагозея.

— Знаешь что, бросай ты своего Мамонта и вступай в нашу партию, — негромко, так, чтобы его не услышали другие, — стал гном убеждать Гвоздя. — Подучишься немного, и из тебя толковый пропагандист получится. Очень толковый. Я талант с первого взгляда определяю. Будем вместе работать. Мы с тобой таких колес накрутим, что весь город ахнет! Все вверх ногами поставим. Мы всех сатрапов в пещеры отправим, пусть руду добывают. И монахов заставим улицы подметать.

— Как же я так, сразу?.. — Гвоздь забавлялся, но делал это с таким серьезным видом, что Крагозей и подумать о таком не мог. — Дело не простое. Надо как следует посоображать.

— Соображай. Но быстрей. Я чувствую шаги грядущего, оно уже близко. И учти, когда мы возьмем власть в свои руки, ты, при твоих способностях, можешь стать вторым человеком в Геликсе.

О том, кто будет первым, Крагозей говорить не стал, но это и так было понятно.

— Когда из похода вернемся, тогда и решим, — предложил Гвоздь.

— Подходит, — согласился Крагозей. — Слушай меня внимательно. Моя подпольная кличка "Молоток". Если тебе какая-нибудь помощь понадобиться, или нужно будет надежное убежище, обращайся к кому-нибудь из наших. Скажешь: "Молоток велел помочь". Никто не откажет. А что это твой Носорог так на нас уставился? Глаз не отводит.

— Наверное, боится, что ты меня обидеть можешь, — сообщил Гвоздь.

— Это он напрасно, — принял всерьез слова гоблина Крагозей. — Мое дело народ поднимать, вести его за собой... А так я добрый, я никого не обижаю и детей люблю. Но раз такое дело, не станем его беспокоить, пойдем к остальным.

Остальные к этому времени успели оседлать коней. Камнелом подготовил к путешествию и свою лошадь, и невысокую пегую кобылку для Крагозея.

Когда отряд собрался в дорогу, Хитрый Гвоздь посоветовал:

— Про это место забудьте. Вас здесь не было. И ничего вы про это место не знаете.

— Понятно, — кивнул Нообст.

— Почему? — Камнелом или не понял гоблина, или не захотел с ним согласиться.

— Так ведь жить каждому хочется, а тот, кто много знает, долго не живет.

Камнелом хотел возразить, что знания, наоборот, оружие в борьбе трудящихся со своими угнетателями. Но Крагозей не дал ему это сделать. Он сейчас благоволил Гвоздю и готов был его поддерживать во всем.

— Совершенно верно, мы ничего не видели, — громко заявил он, и сурово посмотрел на своих единомышленников по борьбе.

Единомышленники знали, что их предводитель очень умный и умеет многое предвидеть. Если сам Молоток говорит, что они ничего не видели, и ничего не знают, значит так нужно для их общего дела.

Вскоре маленький отряд продолжил путь, но уже верхом на лошадях.

Эту ночь Худраг Леворукий не спал и другим спать не давал. Воины пялились на костер и болтали о пустяках. А Худраг молчал. Варвары, вообще-то, народ не особенно веселый, а Худраг был самым неразговорчивым и самым угрюмым в Орде. Если приходилось говорить, отделывался одним словом. Редко — двумя. А больше трех слов подряд он говорил только тогда, когда случалось что-то особенное. Сколько лет Худрагу никто не знал. Борода у него была пегой: непонятно, от седины или от грязи. А лицо за долгие годы скукожилось и покрылось темными морщинами, напоминающими складки на старых кожаных штанах. Худраг ходил в набеги еще с отцом Бахаррака, а некоторые говорили, что и с дедом.

Старый, занудный и вздорный, Худраг Леворукий был в Орде Хранителем Традиций. Хранители Традиций воспитывали воинов Орды в духе преданности делу варваров, и вколачивали в них веру в беспредельное могущество богини Шазур, Беспощадной, Кровавой и прекрасной в гневе своем. А еще присматривали за назирами. Чтобы какой-нибудь назир, какой-нибудь малой Орды, не возомнил о себе и не полез в Большие назиры.

Назир — есть назир, и командовал Ордой, конечно, он. Хранитель Традиций был у него, как бы, советником. А, на самом деле, Хранитель приглядывал за назиром и, если что, сообщал куда надо. Зарвавшемуся назиру очень быстро делали укорот. Так что, к мнению Худрага, Бахаррак Длинный Меч вынужден был прислушиваться. А после того, как у Орды угнали лошадей, назир стараться всячески задобрить Хранителя.

— Без лошадей, мы ничто, — сказал Худраг и сплюнул. — Без лошадей, мы конский навоз, на пыльной дороге, под ногами трусливых поселян... Ты, Бахаррак, должен найти подлых воров, что увели наш табун и предать их смерти. Да поможет тебе богиня Шазурр, Кровавая, Беспощадная и прекрасная в гневе своем. Ты должен вернуть Орде ее могущество. — Худраг сплюнул еще два раза и уставился на назира маленькими темными глазами. По плевкам и злому взгляду Хранителя, Бахаррак понял, что если он не вернет лошадей, то и назиром ему больше не быть. Уж Худраг постарается.

— Я сделаю это, старейший, — Бахаррак почтительно склонил голову. — Я найду подлых воров и предам их смерти, разрази их гром!

Бахаррак хотел сказать еще что-то, но Худраг протянул вперед руку с растопыренными пальцами, как бы закрыв ему рот.

— Одного вора приведи ко мне! — велел он. — Я хочу отрубить ему голову. Пусть радуется богиня Шазурр, Великая, Кровожадная и прекрасная в гневе своем.

" Это тебе надо отрубить голову, ядовитый гриб, — подумал Бахаррак. — Нашелся на мою голову воспитатель, разрази тебя гром! Вот стукну тебя разок, и перестанешь воспитывать..."

Но стукать Худрага он не стал. Себе дороже.

— Я приведу тебе несколько воров, — Бахаррак старался угодить занудному Хранителю. — Я приведу тебе столько воров, сколько ты пожелаешь, разрази меня гром!

— Хорошо, — Худраг остался доволен почтительным тоном назира. — Я останусь здесь и присмотрю за добычей, — он поморщился, пожевал губами, но сплевывать не стал. — Оставь мне четырех бездельников, из молодых. Пока вы там будете ходить, я поучу их воинскому искусству.

— Если сюда опять придут воры?...

— Зарублю, — Худраг сплюнул, но теперь уже по адресу воров. — Один раз зарублю, больше не придут. Оставь мне этих: — Хранитель ткнул пальцем в сторону братьев-близнецов Хукко и Букко, — и Бррзка. — Затем указал на молодого шустрого варвара, имя которого не помнил. Шустрого Хранитель особенно не любил: тот чего-то мнил из себя. А чего ему мнить, глупому молокососу, бревну неотесанному, щенку лопоухому? Таких обламывать надо, пока они не заматерели.

Четверо варваров, которых выбрал Хранитель Традиций, были из молодых, их впервые взяли в набег. А Худрагу нравилось вдалбливать священные обычаи варваров в головы лопоухих щенков. Нередко и в морду. И в спину, и пониже. Учил, как надо приносить жертву богине Шазурр, Великой и Ужасной, как одним ударом отрубать врагу голову, как грабить обоз, как поджигать дом. А еще заставлял ползать змеей, бегать с тяжелым грузом на плечах, терпеливо переносить боль и разбивать лбом толстые доски. Но больше всего он любил обучать молодежь рукопашному бою. Кулаки у него были не по возрасту крепкие и не по росту большие. Вначале он показывал молодым, как надо бить. А потом они, под его присмотром, оттачивали свое мастерство друг на друге.

Четверо послушно подошли к Худрагу. Покорно стояли, опустив глаза: раз выбрал их, значит, в чем-то прогневали они богиню Шазурр, Беспощадную, Неумолимую и прекрасную в гневе своем.

— Правильно, — одобрил выбор Хранителя Бахаррак. — Молодые еще, необъезженные. Сами когда-то назирами станут, будут варваров в набеги водить. Вот ты их и поучи, как следует.

— Поучу, — мрачно подтвердил Худраг. — Не хотелось ему оставаться стеречь телеги. Ему хотелось отправиться с Бахарраком, найти тех, кто лошадей украл и рубить их секирой. Вот и повеселился бы. Но не пешком же ему идти. Так что сплюнул под ноги молодым.

— И спать им не давай. А если заснешь сам, разрази тебя гром, и у тебя хоть одну телегу уведут, я выдергаю все волосы из твоей ржавой бороды, — осмелился пошутить Бахаррак. Грубовато вообще-то пошутил, но самому Бахарраку шутка понравилась, и он расхохотался.

Худраг не понял, что назир шутит. У Худрага и в молодости чувства юмора было меньше, чем у самого занудного осла, вывозящего руду из пещер. А к старости он и остатки растерял.

— А я тебе усы повыдергиваю, — пробурчал он.

— Вот и хорошо, разрази меня гром! — почему-то обрадовался Бахаррак. — Тогда мы с тобой побратимами станем, — и он опять расхохотался. — А вы, смотрите у меня, — сурово уставился назир на молодых варваров. — Слушайтесь старика. Ему покровительствует сама богиня Шазурр, Кровавая, Беспощадная и прекрасная в гневе своем. Если обидите Худрага, разрази его гром, она сожрет вас а кости выплюнет в гнилое болото.

Он оскалился и хищно щелкнул зубами, показывая как богиня Шазурр, Ужасная и Кровожадная, будет их жрать.

Бахаррак увел Орду добывать лошадей, а Худраг остался стеречь телеги, на которые была свалена добыча из разграбленного поселения.

Проводив Бахаррака, Хранитель зевнул и с отвращением оглядел молодых варваров. Те стояли, не шелохнувшись, не сводили с Худрага покорных и преданных взглядов. Он понимал, что покорность эта вынужденная, а преданность фальшивая. Что молодые воины его терпеть не могут. А ему и не нужно было, чтобы его любили... Эти четверо думают, что если их в набег взяли, то они могут считать себя воинами. Только никакие они не воины, а навоз хромой обозной кобылы в грязи осенней распутицы, и считать себя воинами не должны.

— Лечь! — рявкнул Худраг.

Варвары, как подкошенные, рухнули на землю. Никто не замедлил, не задержался. Хранителю это не понравилось. Надо было двинуть кому-нибудь по уху, для порядка, а придраться не к чему. Пришлось без всякой придирки врезать Хукко ногой в морду. И Букко тоже, братья все-таки, близнецы. У близнецов все должно быть поровну.

— Ползти! — приказал Худраг.

Воины поползли. Теперь дело пошло лучше. Как ни старайся ползти, а зад все равно выпячивается над землей. Худраг хорошей палкой приучал зады не выделяться. Шустрый ползал получше других, ему и досталось больше. А чтобы не шустрил.

Бить по задам и не видеть при этом кислые морды своих подопечных показалось Худрагу скучным. Он решил перейти к рукопашному бою.

— Встать! — приказал Хранитель.

Молодые варвары вскочили, будто их кипятком ошпарило. Худраг подошел к Шустрому.

— Показываю, — и залепил сочную пощечину.

Молодой сильный варвар легко мог перехватить руку Хранителя. И двинуть его кулаком в зубы тоже смог бы. Но Шустрому даже в голову не пришла такая мысль. Непослушного, а тем более сопротивляющегося, Худраг и топором мог зарубить.

— Пара, — Худраг ткнул пальцем в Шустрого и Бррзка. — Вторая, — кивнул он братьям-близнецам. Ему нравилось, когда они молотили друг друга кулаками.

Молодые варвары, не медля, набросились друг на друга. А Худраг стал присматривать, чтобы не ленились, не останавливались отдыхать, чтобы били, как следует.

— Не так, — остановил он Шустрого и Бррзка.

Коротким ударом врезал кулак в солнечное сплетение Шустрому. Затем залепил в правый глаз Бррзка.

— Надо так.

Молодые старались. Они и рады были, что Хранитель заставил драться на кулаках, а не стал обучать поединкам на секирах. Пришлось бы рубиться по-настоящему, до первой крови. А так ничего... Когда Худраг разрешил отдохнуть молодые могли насчитать всего два выбитых зуба, два разбитых кровоточащих носа и три заплывших глаза. На четверых не так уж и много. А обычные синяки и ссадины считать не было никакого смысла.

Потом Худраг стал обучать молодых варваров бегать, потом медленно переходить через пылающий костер, потом громко кричать: благодарить богиню Шазурр, Ужасную, Беспощадную и прекрасную в гневе своем, за покровительство и просить у нее прощения за свою глупость и лень. После того, как варвары перекусили сухими лепешками, запивая их холодной водой, все началось сначала.

Когда стало смеркаться, разожгли костер, поели сушеного мяса, сыра и черствых лепешек. Худраг себе и пива налил. Шустрый, мало его учили, тоже потянулся к кувшину, но получил палкой по балде.

А после ужина сидели и молчали. Молодые хотели обмануть Хранителя. Делали вид, что думают, а на самом деле дремали. Но Худраг эту хитрость знал: не они первые пытаются умничать.

— Г-г-г-ху! — рыкнул он неожиданно. Все четверо сразу уставились на Хранителя.

Худраг сплюнул им под ноги, и ткнул пальцем в догорающие ветки.

Молодые вскочили и бросились в лесок за хворостом. Когда костер снова разгорелся, они опять уселись, все-таки надеялись вздремнуть. А Худраг посмотрел на висящую, на небе, желтую луну и заговорил:

— Кхеммы-оборотни... — сказал он.

Не было для варваров ничего опасней кхеммов-оборотней. Когда-то кхеммы были верными воинами богини Шазурр, Ужасной и Кровавой. Но однажды разум их помутился, и они возомнили о себе. Глупые кхеммы потребовали права самим решать свои дела. За такое неслыханное преступление богиня превратила их в ужасных обликом оборотней. Они боялись солнечного света, прятались в глубоких берлогах и питались земляными червями. Но один раз в месяц, при полной луне, кхеммы-оборотни выходили из своих берлог, собирались в стаи, проносились по степям и лесам и пожирали все живое. В первую очередь варваров, поклонников и верных слуг богини Шазурр, Беспощадной, Кровавой и прекрасной в гневе своем.

После того, как Худраг напомнил о полной луне и кхеммах, спать никому не хотелось. Сидели до самого рассвета.

Шустрый, звали его Крроб (что означало на языке его племени: "Подающий надежду хитрый нахал, который всех обманет, ничего не побоится и когда-нибудь непременно станет назиром), в который уже раз прикидывал, что он будет делать, когда сам станет назиром Орды... Он не позволит какому-то старому полоумному уроду учить молодых воинов. Он сам их станет учить. Он их палкой по задам бить не будет. Он их копьем в зад!.. Да с оттяжкой, чтобы штаны лопнули. Он их заставит драться на секирах и мечах, кровью умывались будут... И грабить он станет богатые города, а не нищих поселян, у которых ни шиша нет. Шесть человек до смерти запытали, а те, как один: "Нет у нас ни золота, ни серебра..." Телеги с добычей их оставили стеречь. Да разве это добыча?! Ворох старой одежды и домашняя утварь. Хорошо хоть несколько окороков нашли и лепешки, а то бы голодать пришлось... Старый полоумный урод издевается, не дает покоя. Чтоб его табун затоптал в осеннюю грязь. Чтоб его кхеммы сожрали вместе с костями и бородой... "О, кровожадные кхемы, покарайте злого Хранителя, Худрага Леворукого и я стану вечным вашим рабом" — взмолился Крроб...

Хукко думал о богине Шазурр, Беспощадной, Великой и прекрасной в гневе своем. Простодушный Хукко не мог понять, почему она терпит зловредного старика? Оторвала бы Худрагу голову, всем варварам легче жить стало бы. О чем еще мог мечтать, молодой варвар, осторожно дотрагиваясь кончиком языка до десны, где еще вчера торчал хороший белый зуб. А Букко, у которого тоже стало на один зуб меньше, и правый глаз совершенно заплыл, смотрел левым глазом на Худрага, жующего беззубым ртом лепешку и надеялся, что тот подавится.

Что же касается Бррзка, так тот ни о чем не рассуждал. Он наблюдал за Хранителем Традиций и прикидывал, что хорошо бы ночью, когда никто не увидит, задушить его.

Глава шестнадцатая.

Хитрый Гвоздь вел отряд без отдыха всю ночь. Путники устали, но никто против длительного перехода не возражал: понимали, надо догнать рыцаря, иначе их предприятие лишалось всякого смысла. На рассвете Гвоздь решил сделать короткий привал. Проголодавшиеся лошади сразу же стали торопливо щипать сочную траву. Путники развязали мешки с припасами, тоже собираясь перекусить. Но не успели. Отлучившийся по необходимости сержант Нообст быстро вернулся.

— У нас соседи, — сообщил он.

— Догнали рыцаря! — обрадовался Крагозей.

Сержант даже не посмотрел в его сторону, но отвечая на немой вопрос Хитрого Гвоздя, пояснил:

— Варвары.

Все насторожились. Знали: хуже нет — встретить в пути варваров. Для варваров Гвоздь, хоть он и правая рука Бритого Мамонта — никто. Да и сам Бритый Мамонт — пустое место. Над командой Крагозея, с их борьбой за равноправие, варвары даже не посмеются. И еще неизвестно что для гномов будет хуже: в рабство их возьмут или просто отрубят головы. Вот Нообсту варвары обрадуются. Варварам нравилось пытать стражников.

— Много их? — спросил Гвоздь.

— Видел пятерых. А сколько всего не знаю.

— Седлать лошадей, — негромко приказал Гвоздь. — Мы с Нообстом сходим, посмотрим... Носорог, остаешься здесь. Всем собраться, быть готовыми к выступлению.

Нообст и Гвоздь осторожно приблизились к густому кустарнику из-за которого можно было увидеть едва тлеющий костер и борющихся со сном варваров.

— Пятеро. Те же самые, — сообщил Нообст. — И телеги. А лошадей почему-то не видно.

— Пасутся где-то, — предположил Гвоздь.

— Такого не может быть, — не согласился Нообст. — Место ровное, все видно, лошади далеко уйти не могли.

— Может быть, это не варвары, — задумался Гвоздь. — Как же, варвары и без лошадей?

— Варвары, — заверил его Нообст. — Мне с ними приходилось дело иметь. По одежде видно, что варвары. Видишь, все в кожаных штанах. И телеги их: длинные и широкие. Варвары с такими телегами в набеги ходят, добычу на них возят. Наверно Орда в набег ускакала, а эти безлошадные, их оставили телеги стеречь.

— На телегах добыча?

— Конечно. Загружены плотно. Поселение ограбили. Или караван.

— А их всего пятеро... — Гвоздь внимательно оглядел сидевших у костра варваров. — Как думаешь?

— Должно получиться, — решил Нообст. — Только надо по быстрому и убираться отсюда, пока Орда не вернулась.

Из темноты вышел гоблин в синем халате с широкими рукавами и, нисколько не опасаясь, неторопливо двинулся к костру.

Варвары сначала не поверили своим глазам, подумали, что померещилось. Не мог никто, если богиня Шазурр, Ужасная и Кровавая, не лишила его разума, вот так, запросто придти к ним. Да еще халат на нем новый, дорогой, серебряными позументами обшит. А ведь не померещилось. Гоблин вплотную подошел к костру, и только тогда остановился.

Можно было тут же и зарубить дурака. Раз гоблину умереть захотелось, почему бы ему не помочь. Вытряхнуть его из халата, снять сапоги, чтобы вещи не испортить, а потом и зарубить. Только кто же станет после такой скуки сразу рубить?

— Хороший у вас костер, — сказал Хитрый Гвоздь.

Он незаметно для варваров осмотрелся. Так и есть, всего пятеро. Четверо молодых и старик. Крепкий еще старик. Старого и надо первым вывести из строя. Три телеги, груженные доверху, неплохая добыча. Варвары по мелочам не грабят, берут самое дорогое. И золотишко здесь должно быть и серебро. Неплохое начало. А лошадей не видно.

Худраг молчал. Ждал, не вякнет ли кто-нибудь из молодежи, тогда его и поучить надо будет. Но молодые варвары тоже молчали. Лишняя оплеуха никому не нужна.

— Посидеть что ли с вами, — Гвоздь присел у костра. Спокойно присел, как будто и не к варварам пришел, как будто не на нем был красивый халат с серебряными позументами.

Худраг подождал еще немного. Молодые молчали. Можно было и за это дать хорошего пинка. Чего они молчат, когда чужак пришел. Но лень было подниматься.

— Снимай, — Худраг сплюнул и ткнул издали пальцем в красивый халат Гвоздя.

— Грабить меня собираетесь? — поинтересовался тот.

— Ага, — подтвердил Худраг.

— И сапоги, наверно, снимать придется? — уточнил свое незавидное положение Гвоздь.

Варвары поняли: гоблин смирился с тем, что его ограбят. Но, видно, не сообразил еще, что живым его с этой поляны не выпустят.

Худраг и говорить не стал, просто кивнул.

— А потом убивать станете? — все-таки догадался гоблин.

Худраг пожал плечами. Тут и отвечать нечего. Понятно, что если попался кто-то варварам, его убить надо. Что же с ним еще делать?

— Чего это вы такие злые? — поинтересовался Гвоздь. Ни халата, ни сапог он пока не снимал. И вообще вел себя так, будто не собирался это делать.

— Варвары мы! — не удержался Бррзк.

Дождался все-таки Худраг: вякнул щенок. А кто его просил вякать?! Старший молчит, а он вякает. За такое непременно надо врезать, так чтобы запомнил. И врезал палкой по плечу. Хорошо врезал. Но Бррзак удержался, не застонал. Задается молокосос, притворяется, будто не больно ему. Но ничего, Худраг и не таких обламывал.

— Вот оно как, — протянул Гвоздь. — Варвары, значит, — то, как Худраг перетянул Бррзка палкой, гость, вроде бы, и не заметил. — А чего это вы без лошадей?

Такого вопроса задавать не следовало. Не надо было напоминать Хранителю о позоре варваров. Худраг дернул ногой, будто на нее лошадь копытом наступила.

— Ну! — рявкнул он на своих воинов.

Хитрый Гвоздь хотел спросить старика чего тот "нукает", но не успел. Хукко и Букко подскочили к нему, подхватили с двух сторон, подняли и поставили перед Хранителем.

— Ну!! — снова рявкнул Худраг. Теперь уже на Гвоздя. И плюнул ему под ноги.

Гвоздь, судя по всему, должен был после этого грозного рыка, и, особенно, после плевка, быстренько снять халат, сапоги, упасть на колени и молить старика о пощаде. Но ничего такого он не сделал.

— Чего вы держите у себя эту старую полоумную обезьяну, ее ведь кормить надо? — спросил он у Букко. — Продайте ее в какой-нибудь балаган, там обезьяны нужны.

Варвары застыли. Худраг и верно походил на старую уродливую обезьяну, но такое никогда не осмеливались говорить, даже старые, проделавшие не один набег варвары. Молодым воинам было приятно услышать, что Хранителя обозвали полоуумной обезьяной. Если бы Крроб не побоялся жестокой расправы, он бы непременно засмеялся. А так, только хрюкнул, и посмотрел в сторону. Остальные тоже сделали вид, будто не расслышали слов гоблина.

Худраг был ошеломлен неслыханным оскорблением. Глаза у него стали круглыми, а из горла вырвался клекот, напоминавший кудахтанье рассвирепевшей курицы. Его уже не интересовали ни красивый халат, ни сапоги. Нахальный и подлый гоблин обозвал его полуумной обезьяной и Великая Шазурр, Ужасная, Кровожадная и прекрасная в гневе своем не поразила его. Это могло означать только одно: Шазурр милостиво разрешила самому Худрагу предать глупца мучительной смерти.

— Все в сторону! — заорал он, ухватил секиру и вскочил на ноги. — Все в сторону! — Хранителю показалось, что молодые воины, хотят отомстить за оскорбление своего Хранителя Традиций, что они готовы наброситься на гоблина и разорвать его на части, и помешают ему излить свой гнев на пришельца. — Я сам его зарублю!

Молодые варвары послушно шарахнулись, освобождая место. Захотелось Худрагу зарубить гоблина, так пусть рубит.

— Топор обезьянам давать не надо, — с укоризной промолвил Гвоздь. — Она кого-нибудь поцарапать может.

Он уклонился от блестящего лезвия секиры, и та со свистом разрезала воздух. Тут же Гвоздь сделал быстрый шаг вперед и двумя кулаками одновременно ударил Худрага в лицо. Один из кулаков расплющил гному нос и выбил державшиеся еще на верхней челюсти два последних зуба, другой угодил точно в правый висок. Это был коронный удар Хитрого Гвоздя, отработанный и испытанный много раз в славном городке Геликсе. Худраг потерял сознание, выронил секиру и упал. Лицо его залила кровь из разбитого носа. Изо рта тоже потянулась струйка крови.

Молодые варвары застыли. Случилось невероятное. Незнакомец сразил Хранителя. Они понимали, что должны сейчас броситься на гоблина и убить его: повесить, сжечь, утопить, разорвать на части, выколоть глаза, отрезать уши и отрубить голову. Но чуть-чуть промедлили, потому что должны были насладиться видом поверженного учителя-мучителя. Они так долго мечтали об этом. Ничто, даже святое дело мести, не могло их оторвать от радующего сердце зрелища.

Громкие крики заставили молодых варваров оглянуться. К месту битвы бежала какая-то непонятная толпа. Это были не поселяне и не горожане. Одни выглядели как люди, другие как гномы, был и такой, что походил на гоблина. Все они размахивали оружием и орали что-то непонятное. Их вытаращенные глаза, оскаленные зубы и дикие крики вселяли ужас. А на небе висела полная луна... Варвары сразу поняли, что к ним бегут выбравшиеся из своих берлог кхеммы-оборотни, проклятые богиней Шазурр, Ужасной, Кровавой и прекрасной в гневе своем. Они примчались, чтобы сожрать всех, кто был здесь.

Впереди, громко вопя, мчались Носорог и Зубастик с алебардами наперевес, готовые разрубить всех, кто окажется на их пути, чуть отставая от них рычал и сверкал мечом, предчувствуя хорошую драку сержант Нообст, справа размахивали топорами рыжебородые братья Пекисы и Зейд, за ними бежали коротконогие гномы в красных рубашках. Гномы грозно потрясали дубинками и свирепо орали что-то непонятное о свободе и равноправии.

Молодые варвары не боялись смерти в бою. Так их воспитали. Но быть заживо сожранными кхеммами-оборотнями!? Такое вселяло непреодолимый ужас.

— Кхеммы! — заорал Букко и помчался, сколько было сил. Он знал, что от кровожадных оборотней убежать невозможно. Но не стоять же на месте, не ждать же, пока с тебя, еще живого, будут сдирать мясо, и пить твою кровь. А именно так расправлялись кхеммы с поклонниками богини Шазурр, Великой и Ужасной и прекрасной в гневе своем.

Ужас, затмивший все остальные чувства, заставил варваров сорваться с места, и сколько есть сил мчаться неведомо куда. Главное — оказаться подальше от кровожадных кхеммов.

Только шустрый Крроб чуть промедлил. Он решил, что оборотни явились по его просьбе, чтобы покарать злого Худрага. А ему, будущему назиру варваров, бояться нечего. Но вид приближающихся кхеммов был столь ужасным, а их вопли столь угрожающими, что Крроб усомнился, станут ли кровожадные чудища разбираться: кого карать, а кого оставить в живых и решил тоже убраться подальше.

Но промедление дорого ему обошлось. Гвоздь, которому хотелось в спокойной обстановке поговорить с кем-нибудь из варваров, успел подставить шустрому подножку. Крроб упал и ударился грудью о какую-то засохшую кочку так, что земля загудела. Но варвар был молод и силен, а главное — хотел жить. Не обращая внимания на боль он поднялся на четвереньки, чтобы умчаться подальше от кровожадных кхеммов. И опять не успел. Один из кхеммов, навалился на Крроба и прижал к земле так, что тот не смог даже шевельнуться, а земля, в которую его уткнула лицом беспощадная лапа оборотня, полезла в рот сквозь сами собой разжавшиеся губы.

— Лежи и не шевелись, — приказал оседлавший варвара Нообст. — Шевельнешься, отрежу голову.

Крроб застыл. Он слышал об этой привычке кхеммов, отрезать голову и пить свежую кровь.

— О прекрасные и отважные кхеммы! — взвыл будущий назир, с трудом выговаривая слова из-за вжатого в землю рта. — Это я позвал вас сюда, это я просил вас убить подлого старика, почитающего богиню Шазурр и позорящего всех варваров своим зловонным дыханием. О, возвышенные и могущественные кхеммы, чьи подвиги воспеты в легендах. Пощадите меня, верного своего раба. Я преклоняюсь перед вами. Я принесу вам в жертву черного жеребенка, черного козла и черного петуха. Меня зовут Крроб, мне уготована судьба стать великим назиром варваров, и я всегда буду жертвовать вам десятую часть своей добычи...

Нообст решил, что пленник чувствует себя слишком хорошо, и ударил его кулаком в затылок, отчего нос варвара расплющило о землю.

— Половину всей добычи! — вынужден был обещать Крроб.

Сержант приложил палец к губам, призывая остальных к молчанию. Гвоздь кивнул и поднял вверх большой палец правой руки, одобряя действия Нообста. Остальные окружили сидящего на варваре сержанта.

— Повернись на спину и открой глаза! — приказал Нообст.

Крроб обрадовался: половина добычи кхеммов удовлетворила. Значит, они сохранят ему жизнь... Медленно, чтобы не раздражать оборотней он повернулся на спину. Из носа сочилась кровь, рот был набит землей, но Крроб и не пытался выплюнуть ее, опасаясь вызвать недовольство. Он несмело взглянул на окружившие его фигуры. Кхеммов было мало, но разве их должно быть много? Даже один кхемм может уничтожить целую Орду, ведь он бессмертен. Они приняли разные обличия. Но все выглядели страшно и уродливо. Особенно ужасны были те, что приняли облик гномов. Глаза их сверкали, на лицах застыли страшные гримасы, и даже рубашки их были цвета крови беспомощных жертв.

— Вас только пятеро, где вся Орда? — прорычал Нообст.

Крроб не был глупцом. Он сразу сообразил, что кхеммы знают, куда ушла Орда, и проверяли его. Если он соврет, они откусят ему голову и выпьют кровь.

— Орда ушла искать лошадей, которых у нас украли, о благородные кхеммы! — он постарался, чтобы слова его звучали искренне и уважительно.

— У вас украли лошадей? — хитрый кхемм притворился, что не знает об этом.

Но обмануть умного Крроба было невозможно.

— Да, да, — поспешил он заверить оборотня. — Вчера ночью подлые воры украли у нас всех лошадей. Даже телеги с добычей сейчас некому везти. Наш назир Бахаррак повел Орду доставать лошадей. Каждое мое слово истина, клянусь вашей мудростью, о бесстрашные кхеммы, вашей отвагой и вашими прекрасными обликами.

Никто никогда не слышал, чтобы у варваров крали лошадей. Никто даже не мог себе представить такое. Но пленный был достаточно напуган, чтобы говорить правду.

— У варваров украли лошадей! — стоящий над Крробом кхемм расхохотался ужасным голосом чудовища, наслаждающегося видом чужой крови.

Остальные кхеммы тоже стали смеяться. Смех их был ужасен и беспощаден, а визгливые голоса самых страшных кхеммов, принявших облик гномов, напоминали о неминуемой смерти.

Худраг Леворукий очнулся от пронизывающей боли. Лицо болело так, будто взбесившаяся лошадь долго била копытом по челюстям и лбу. Он дотронулся рукой до подбородка: губы были разбиты, рот наполнен кровью и в крови перекатывалось что-то твердое. Гном сплюнул в руку, и вместе со сгустками крови в ладонь упали два зуба. Два последних зуба... Он не мог понять, что случилось, не мог вспомнить, отчего у него разбито лицо и выбиты зубы. Потом он услышал громкий хохот. Кто-то осмелился смеяться без его разрешения. Худраг гневно посмотрел в ту сторону и увидел несколько фигур, которые он плохо различал в неверном свете раннего утра: какие-то незнакомые гоблины, гномы, люди. Потом он заметил гоблина в синем халате. Тот показался Худрагу знакомым... Гоблин что-то сказал, поднял руку, и широкий рукав халата взметнулся вверх. По этому движению Худраг вспомнил: его ударил этот самый гоблин. Тогда точно так же взметнулись рукава халата. Теперь Худраг вспомнил все: как гоблин пришел к костру, как не хотел снимать красивый халат. Потом этот ничтожный навозный червь, годный только на то, чтобы извиваться в грязи под копытами обозных лошадей, осмелился обозвать его обезьяной. Его, Худрага, Хранителя Традиций, он обозвал старой глупой обезьяной. Худраг хотел зарубить гоблина, но не успел, тот хитро увернулся и ударил в лицо... А теперь этот самый гоблин вместе с другими стоял над кем-то из молодых варваров, кажется над Шустрым, и смеялся. На Худрага никто не обращал внимания.

Гоблин решил, что убил меня, — понял Худраг. — Нет, меня убить нельзя. Я жив. Я убью их всех. Да поможет мне кровавая богиня Шазурр, Жестокая и Беспощадная!

Худраг встал, и слабость покинула его. Худраг по-прежнему ощущал свое уже не молодое, но еще крепкое и сильное тело. А враги толпились возле лежащего на земле Шустрого. Он им о чем-то говорил, а они смеялись. Они не догадывались, что смерть уже пришла за ними. И богиня Шазурр, прекрасная в гневе своем, скоро досыта напьется теплой крови.

Старый Худраг легко поднял секиру сделал несколько неслышных шагов и опустил ее на ближайшего гоблина. Это был не тот гоблин, который его ударил, а другой, но Худрагу было безразлично с кого начинать. Он знал, что убьет их всех, и обрадует этим богиню Шазурр, Неумолимую, Беспощадную и прекрасную в гневе своем. А кто будет первым — не имело значения, ни для него, ни для богини Шазурр, жаждущей крови. Удар получился хорошим, так он бил в те времена, когда был еще молодым. Секира рассекла плечо и позвоночник. Носорог упал разрубленный чуть ли не пополам. Хлынула кровь.

Богиня Шазурр, Кровавая и Ужасная, довольна — понял Худраг.

Никто еще не успел сообразить, что произошло, а Худраг опять замахнулся, собираясь снести голову стоящему над Шустрым человеку. Секира уже опускалась на его шею. Еще мгновение и голова упадет на землю, а кровь оросит траву во славу богини Шазурр, Свирепой, Беспощадной и прекрасной в гневе своем.

Но сержант Нообст почувствовал опасность и отшатнулся.

— У-р-р! — зарычал с досадой Худраг. — У-р-р!.. — и снова замахнулся.

Теперь все обернулись к Худрагу, готовые защищаться. Ближе остальных по-прежнему был Нообст. Он снова увернулся, отскочил и выхватил из ножен меч.

Остальные, изготовив оружие, смотрели на поединок, не решаясь вмешаться, чтобы не помешать сержанту.

Худраг был старым опытным бойцом, и он знал, что убьет противника. Богиня Шазурр, Беспощадная, Кровожадная и прекрасная в гневе своем, всегда покровительствовала ему, а он поил ее горячей кровью...

Нообст тоже не был новичком, прошел через две войны, и не раз ему приходилось стирать с лезвия меча кровь врагов. Но за сытые годы службы в городской страже сержант многое растерял и теперь был вынужден отступать под бешеным натиском Хранителя Традиций.

— Отведи его в сторону, я возьму алебарду и прикончу его! — подсказал сержанту Хитрый Гвоздь.

— Не надо!

Нообст чувствовал, как постепенно возвращаются утраченные навыки. Конечно, ему сейчас было далеко до того солдата, что сумел выжить в двух войнах. Но рука уже сама вспоминала как действовать мечем, тело становилось гибким, ноги упругими. Он все еще отступал, но успешно отражал удары секиры. А два раза ему даже удалось сделать неплохие выпады мечом, но Худрага он зацепить не смог.

Постепенно между сражающимися установилось шаткое равновесие. Они кружили по поляне, наносили удары, отражали удары, и каждый ждал момента, когда противник совершит ошибку. Бой затягивался, и трудно было предсказать, кто выйдет победителем.

— Нообст, ты, что так долго возишься с этой старой обезьяной? — спросил Гвоздь. Он решил, что надо довести варвара до бешенства и тогда хладнокровный рассудительный Нообст окажется в более выгодном положении. — Ты, наверно, раньше не имел дело с уродливыми животными. Может быть тебе надо помочь?

— Не надо, — снова отказался Нообст. — Просто я хочу с ней поиграть, — он понял замысел Гвоздя. — Я знаю этого старого облезлого самца. Он удрал из балагана, что на площади Тридцати трех монахов мучеников. За четверть медной монеты он показывал там свой красный зад и все остальное...

Этого Худраг, вытерпеть не мог. Его, Хранителя Традиций, перед которым трепетали жители городов и поселений, беспощадного варвара пролившего море крови, обозвали облезлой краснозадой обезьяной из балагана.

— Я отрублю тебе голову, ничтожный червяк! — закричал варвар. — Я вырву твой лживый язык и закопаю его в навоз своей лошади! Я сожгу твои кости на медленном огне и развею твой прах! Я напою богиню Шазурр, Беспощадную и прекрасную в гневе своем, твоей гнилой кровью!

— Однажды нищие напоили эту обезьяну прокисшим пивом, — отбив два смертоносных удара продолжил Нообст. — Так она потом весь день валялась на пороге городского сортира. Все пробегавшие мимо собаки останавливались и мочились не нее. А про богиню — все вранье. Нет никакой такой богини, — он отбил еще один удар, попытался достать мечем гнома, но тот успел увернуться. — Эту обезьяну потом продали варварам. Она теперь живет у них и если хорошо ведет себя, варвары разрешают ей вылизывать посуду после еды.

Худраг пришел в бешенство. Его противник оскорбил богиню Шазурр, Кровавую, Беспощадную и прекрасную в гневе своем. Такое не могло пройти бесследно. Хранитель был уверен, что сейчас на нечестивца обрушиться страшная кара. Богиня Шазурр, Ужасная и беспощадная, пошлет на него сто окровавленных скелетов и тысячу ядовитых скорпионов. Он даже выбрал мгновение, чтобы оглянуться и увидеть приближающуюся смерть своего врага. Но ни скорпионы, ни окровавленные скелеты не появлялись. И тогда Худраг понял, что Великая богиня проявила к нему невиданную щедрость, она подарила Худрагу возможность самому покарать нечестивца.

Варвар выпрямился во весь свой небольшой рост, левой рукой высоко поднял над головой тяжелую секиру мщения и, защищенный волей и покровительством богини Шазурр, Беспощадной, Могущественной и прекрасной в гневе своем, не обращая внимания на меч противника, пошел на Нообста.

Чего-то такого сержант и ожидал от взбешенного варвара. Не мудрствуя, он сделал глубокий выпад и вонзил меч в грудь противника, прямо в то место, где находилось сердце. Уверенный в поддержке богини Шазурр и своей неуязвимости варвар не понял, что произошло. Что-то кольнуло его в грудь... Но разве посланца богини Шазурр можно этим остановить. Худраг ощерился и сделал еще один шаг навстречу врагу. И еще один. И упал. Сердце его перестало биться.

— Бешеный старик, — Нообст тяжело дышал. — Чуть не зарубил меня.

— А ты еще неплохо работаешь мечем, — похвалил сержанта Хитрый Гвоздь. — Варвар, и верно, был какой-то бешенный. Надо мне было сразу убить его. Как он с Носорогом разделался...

— Сильный был гоблин, — пожалел о потере Пелей. — Пригодился бы.

— Чего ж теперь, — пожал плечами Гвоздь. — Сам виноват, не уберегся. Но где наш пленный варвар?

Крроб исчез. Пока шел поединок, он сбежал.

Глава семнадцатая.

Когда спутники ушли в домик и улеглись спать, маг решил, что одиночество тоже имеет некоторые преимущества, и надо ими воспользоваться. Он подбросил в костер пару охапок хвороста, взял из экипажа большой кувшин пива, прихватил ломоть сыра и устроился поудобней. Ему хотелось обстоятельно обдумать, наконец, во что он вляпался, и что ждет его, да и весь отряд Каланта. С темным пивом от Гонзара Кабана, Мичиграну всегда хорошо думалось.

Интересно все складывается, — рассуждал маг. — Начиналось простенько, как обычно: хорошая таверна, хорошая выпивка и хорошая драка... Эльфам я тогда надавал, как следует, — с удовольствием вспомнил он. — И гномам тоже досталось... А потом все пошло вкривь и вкось... Оказалось, что надо убить дракона. Злющую, хвостатую и зубастую зверюгу, которая в два раза больше Фамогуста. У нее толстая шкура, длинные когти и плохая привычка плеваться огнем... И без меня обойтись в этом важном деле совершенно не могут. Ради возможности убить дракона, я должен отказаться от своей мягкой постели, от привычной пищи, от друзей, и, наконец, от самого Геликса: от всего того, что мне нравится. Вместо этого приходится делать то, что мне не нравится: трястись по неровной дороге в одном экипаже с нахальным эльфом. И променять вечер у Гонзара Кабана на одинокое дежурство у костра. Здесь даже не с кем подраться. Всего один эльф. Если бы их было трое, или хоть бы двое... А спать придется на жесткой земле. И все ради того, чтобы сразиться с огнедышащим драконом. Спрашивается: мне это нужно?.. А над тем, кому это нужно, стоит подумать... Рыцарю нужно — это понятно. Все рыцари немножко тронутые. Каждый из них хочется убить дракона, освободить принцессу и восстановить справедливость везде, куда ступили копыта его коня. Принцесс, конечно, надо освобождать. Против этого я ничего не имею, пусть освобождает. Беда в том, что рыцари думают, будто знают, что такое справедливость. Калант не хуже других. Но нацелил его на дракона монах, это точно. И карту ему подсунул Буркст, через почтенного жулика, промышляющего на улице Стриженых Свиней. Мог такое задумать сам Буркст, рядовой монах? Ни в коем случае. Мелковат наш монашек, чтобы самому затеять поход на дракона. У них в монастыре, говорят, такая дисциплинка, что ни шага никто не может ступить, без благословения их пресветлости Хоанга... Значит, будем считать, что Хоанг монаха благословил. А Координатор — человек серьезный, представитель самого Фестония на земле... И не простого святого, а дважды рожденного... Интересно, как у него это получилось... Но тут вряд ли разберешься. А вот если Координатор натравил нашего рыцаря на дракона, значит Хоанг, надо думать, уверен, что наш рыцарь победит. Или, скажем, почти уверен... В худшем случае, он теряет только одного монаха. Буркст говорил о Предназначении и о записи в старинной книге... Почему же преподобный отправил нас только втроем? Победить дракона, если есть Предназначение, мы, предположим, сумеем. А вот доставить монеты в монастырь нам втроем не удастся. Охотников пристукнуть нас и поживиться сокровищами найдется немало... И вольные варвары и миролюбивые поселяне, и честные жители свободного города Геликса и, конечно же — гордые эльфы. Жирный Слейг боится преподобного, но тайно послать за нами своих любимых эльфов, чтобы они нас тихо прирезали, он вполне может... И мало ли еще кто... Золотые монеты и драгоценные камни всем нравятся... Медь, надо думать, дракон в своей башне не держит... Значит, должен преподобный Хоанг послать для нашей охраны хороший отряд монахов. Уж если я до этого додумался, то их пресветлость, тем более, должен был сообразить... Но не послал... Не послал, не послал... Почему не послал? А нам сейчас охрана и не нужна. Пока рыцарь дракона не победит, нас никто не тронет. Наоборот, все должны нам помогать добраться до башни... Вот если рыцарю удастся заколоть дракона, тогда и начнется самое интересное...

Неожиданно Мичигран почувствовал, что недалеко находится кто-то, посторонний... Кто-то смотрел ему в спину.

"Вот какой-то помощничек и появился"... — подумал он.

Маг осторожно отставил в сторону кувшин и взял в руки посох.

— Кхе, кхе, — послышалось у него за спиной негромкое покашливание.

Мичигран быстро обернулся, но никого не увидел. Только большое темное пятно, в центре которого что-то белело, повисло невысоко над землей. Потом пятно начало сгущаться, очертания его становились все четче и, наконец, перед магом предстала фигура, очень напоминающая человека, а возможно это был гоблин или эльф.

— Мог бы пригласить к костру одинокого путника, — промолвила фигура. — Ночи в степи прохладные и каждому приятно погреться у костра. Да и побеседовать с умным человеком тоже приятно.

— С умным? — Мичигран вспомнил о предстоящей битве с драконом. — Тут ты ошибся, путник. Вряд ли меня можно считать достаточно умным, — признался он.

— Недостатков у тебя, конечно, столько, что если их экономно распределить, на трех гоблинов хватит. Но никто не считает Великого Мага Мичиграна Казорского дураком.

— Оказывается, ты меня знаешь, — маг не удивился. В Геликсе его знали очень многие. — Раз так, то тем более, проходи, садись, погрейся у костра.

Путник вышел из темноты, и оказалось, что выглядит он достаточно молодо. Чистое бледное лицо оттеняла небольшая черная бородка острым клинышком, точ-в-точ такая же, как и у Мичиграна. На голове копна черных кудрей. Глаза тоже черные: большие и грустные. А одевался пришелец странно. На нем красовались короткие брюки, правая половина которых была коричневой, а левая — синей. На красную сорочку с широко распахнутым воротником, он надел голубой жилет с блестящими медными пуговицами. На ноги натянул высокие желтые сапоги с широкими голенищами и длиннющими, острыми как наконечники пик носами. Гость улыбался, но глаза у него оставались грустными. Да и улыбка была грустной.

— Не узнаешь? — спросил он.

— Подожди, подожди... — лицо путника было знакомо магу, они когда-то встречались... Наконец Мичиграна осенило: — Франт!

— Все-таки узнал.

— Теперь узнал. — то, что к костру вышел демон, Мичиграна не удивило. За последние дни произошло столько неожиданного, что появление Франта вполне можно было считать явлением заурядным. Но маг решил сохранить профессиональную этику. — Как ты появился здесь? — спросил он. — Я пентаграмму не чертил, заклинания вызова не произносил.

— Не надо, Мичигран. Посторонних здесь нет, а мы с тобой знаем, что все эти пентаграммы и заклинания вызывающие демонов — глупости. Их придумали сами маги, чтобы накрутить побольше таинственности. Нет ничего проще, чем обмануть людей. Сделай что-нибудь непонятное и толпа твоя. Мы, демоны, совершенно свободно перемещаемся в пространстве. Захотим — появляемся, захотим — исчезаем... Если кто-то позовет — можем появиться. А можем и не появиться — даже если маг нарисует десяток дурацких пентаграмм и посинеет от напряжения выкрикивая заклинания.

— Нечего профессиональные тайны раскрывать, — остановил демона Мичигран. — Так зачем ты явился? — далеко не любезным тоном поинтересовался он.

— А что, опять станешь травить анисом?

— Если надо будет — и анисом. Чего ты к нам привязался? Задание от начальства получил?

— Как же, нужны вы со своим драконом моему начальству... — Мое начальство в больших масштабах работает, там, где можно наложить лапу на что-то крупное. Мелочами не занимается.

— Сокровища дракона — не мелочь.

— Это ты так думаешь. А для демона высокого разряда, все, что в башне дракона, это мусор, не стоящий внимания.

— Тогда почему ты к нам прилип?

— Мне вчера скучно было. Смотрю, вы к копью кристалл Мультифрита присобачиваете. Рыцарь командует, монах шебутится, ты стараешься. Все такие серьезные, деловые. Дай, думаю, внесу в ваш упорный труд, некоторое разнообразие. Развлеку вас немного. И толкнул под локоток, вначале рыцаря потом тебя. Я и не знал, что гномы умеют так резво прыгать.

— Скучно ему было. Развлек он нас, — маг вспомнил разъяренного Буркста, который едва не достал его дубиной. — Мы монаху, чуть палец не расплющили.

— Не люблю монахов.

— Он вообще-то гном.

— Я и гномов не особенно люблю, — сообщил демон. — А ты быстро вылечил монаху палец. Хорошее заклинание. Простенькое и, главное, быстро срабатывает.

Похвала Франта была приятна Мичиграну, но показывать этого маг не стал.

— Кое-чего умею, — сказал он небрежно, давая понять, что у него и другие заклинания есть, похлеще этого.

— Ты бы пива, что ли предложил.

" А хорошо, что Франт сюда заглянул, — решил Мичиган. — Хуже нет — пить пиво одному. Вдвоем — совсем другое дело. И в том, что Франт демон, ничего плохого нет. Приходилось мне пить пиво с менее приятными личностями".

— Пива — это можно. — Мичигран протянул демону кувшин. — Из горлышка будешь, или тебе чашу принести?

— Можно из кувшина.

Демон бережно принял сосуд и сделал несколько больших глотков.

— Хорошее пиво, — оценил он. — У Гонзара Кабана брали?

— Точно, — подтвердил Мичигран. — А ты, Франт, оказывается, и в пиве разбираешься, и пить умеешь.

— На нашей службе всякое приходится, — демон сделал еще один долгий глоток и вернул кувшин. — Повидал бы ты с мое, и не этому научился бы.

— Чего это ты так чудно разоделся? — поинтересовался Мичигран. — Как шут из балагана.

— Я к вам прямо с острова Маландора. Помогал тамошнему тирану дворец строить.

— И построили?

— Как же... По моему личному проекту, — демон чуть-чуть улыбнулся. — Представь себе: три этажа из розового туфа. Окна стрельчатые, с цветными витражами и над каждым окном птичка из алебастра. А на карнизах, между этажами, из того же алебастра, батальные сцены: битва гномов с троллями, рыцарский турнир, штурм крепости, охота на свилогу и другие классические сюжеты. Смотри и радуйся... С каждой стороны дворца по три колонны: дорийская капитель, коримфская, ионическая. И везде, по фасаду, декоративные бойницы... Такого шикарного дворца ни у одного тирана нет.

— Твой, маландорский, расщедрился, наградил?

— Если бы, — на устах Франта опять мелькнуло что-то вроде улыбки. — Хотел мне голову отрубить. Тиран, понимаешь, еще и самодуром оказался. Не понравился ему дворец.

Мичигран промолчал, ждал, что Франт расскажет, почему маландорскому тирану не понравился шикарный дворец.

— Понимаешь, темный он какой-то оказался, — продолжил рассказ Франт. — Не тиран, а сундук с древними суевериями. Вошел в покои и тут же выскочил. "Духи! — орет. — Здесь злые духи свое гнездо устроили!" И плюется: "Тьфу, тьфу, тьфу!" Ты сам посуди, какие в наше время могут быть духи?

— Никаких духов нет, и быть не может, — подтвердил Мичигран.

— Вот и я ему так сказал. А он завелся как припадочный... Сам понимаешь, тиран... Все они такие. И этот ничего слышать не хочет. " Ноги, — кричит, — моей там не будет! Разрушить дворец и место это солью посыпать! А архитектору, это мне, значит, — немедленно голову отрубить!" Вот и старайся после этого.

— А что там, в действительности, было? — поинтересовался Мичигран. — Отчего твой тиран разъярился?

— Ничего особенного. Просто там сквознячок ощущается. Ну, и звуки определенные раздаются. Эти декоративные бойницы между собой связаны и возникает эффект "Эоловой арфы". Вроде, кто-то там рычит, рыдает, стонет, завывает... Как в лучших старинных трагедиях. Я был уверен, что ему, как жестокому тирану, это даже приятно будет. Потиранил пару часов, потом пришел во дворец, приобщился к высокому искусству. После этого опять пошел тиранить. Все-таки разнообразие какое-то.

— А он не выдержал?

— Не выдержал, в панику ударился. Так-то по обличию и фигуре, он настоящий тиран: ноги кривые, лицо сморщенное, глазки злые... А, на проверку, оказалось — никакого характера. Так что, не стал я ему ничего объяснять. И не попрощался даже. А костюм мой... — Франт осмотрел свою одежду и в третий раз изобразил что-то вроде улыбки. — Там, на острове Маландор, у знати, сейчас мода такая. По-моему идиотская. Тебе не нравиться?

— Да как сказать... — Мичиграну не хотелось обижать демона. — Наверное, привыкнуть надо.

— С модой всегда так. Вначале посмотришь — бред какой-то, дичь. Потом все привыкают. Считают, что это красиво. Но все равно — бред.

— Мы тебе зачем?

— Я же сказал — скучно. А вы отправляетесь сражаться с драконом. Вот я и собрался. Интересно посмотреть, что из этого получится. Да, и пока, до дракона доберетесь, с вами что-нибудь приключится может. Тоже интересно посмотреть. Ты не представляешь, какая у нас, демонов, скукота.

— Только не надо нам мешать, — попросил маг.

— Ну... — Франт развел руками. — Я же ручаться не могу. У меня натура такая, что должен кому-нибудь мешать... "Ни дня без пакости!" — это девиз такой у нашего отдела. Если за день какую-нибудь пакость не совершу, на следующий день приходится две пакости делать.

— А если пропустишь пару дней? — поинтересовался Мичигран.

— Хм-м... — Это вы, маги, вольные работники, что хотите, то и делаете. А у нас план, — демон состроил гримасу, показывающую, как он относится к этому плану, и всем подобным планам вообще. — Раз план не выполнишь, два раза не выполнишь, а третий раз тебе и выполнять ничего не придется. Разжалуют. У нас, Мичиган, строго. Дай-ка я еще разок хлебну.

Демон хлебнул из кувшина и снова похвалил Кабана за то, что тот варит хорошее пиво. Потом хлебнул маг и подтвердил, что другого такого пива в Геликсе не найдешь. А Франт сообщил, что с хорошим пивом и в других землях небогато.

— Как ты думаешь, добудет рыцарь дракона? — спросил Мичигран.

— Тоже мне предсказателя нашел, — пожал плечами Франт. — Я не предсказатель, а демон. Повезет вам — победит рыцарь, не повезет, — дракон вас всех схарчит. А может и глотать не станет. Просто сожжет горячим пламенем.

— Называется — утешил.

— Как могу.

— У рыцаря Предназначение, — сообщил Мичигран. — В священной книге написано, что он убьет дракона.

— Ты что, веришь тому, что написано в книгах? — удивился демон.

— Книга не простая, священная.

— Запомни Мичигран: просто так никто ничего не пишет. Если появилась такая запись — значит кому-то это нужно. А чем кончится затея, никто не знает. И тот, кто писал, тоже не знает.

— Послушай, Франт, а ты мог бы помочь рыцарю победить дракона? — поинтересовался Мичигран.

— Вполне. Знаешь что, давай, выпьем за победу рыцаря.

Выпили. Оба похвалили пиво. Мичигран и Каланта похвалил. Франт согласился, что рыцарь производит приятное впечатление.

— Ты ему поможешь? — спросил Мичигран.

— Нет, не помогу.

— Почему?

— Натура у меня такая, Мичигран. Понял?

— Нет, не понял. Не понял, почему ты не хочешь помочь доброму человеку?

— Я, Мичигран, на службе. И служба у меня неплохая. Есть перспектива на повышение. Но для этого надо соответствовать. Вот, мы с тобой вместе пиво пьем и хорошо разговариваем. Так?!

— Так!

— И если откровенно, то такие, как ты — мне нравятся.

— С тобой тоже интересно, — признался Мичигран.

— Видишь, как все хорошо получается. А, предположим, тебя в степи догонит хищная птица клювозуб и начнет тебя клевать пониже спины. Как ты думаешь, помогу я тебе?

— Думаю, что поможешь.

— Неправильно думаешь. Не стану я тебе помогать. И учти, ничего личного. Взаимоотношения не должны влиять на принципы. У нас, у демонов, я уже ни о службе, ни о дисциплине не говорю, у нас натура такая, что ничего хорошего мы никому делать не можем, только гадости. Так что на меня не рассчитывай.

— Это плохо, — с сожалением заявил Мичигран, приложился к кувшину и передал его Франту. — Такая у нас с тобой душевная дружба получается, а помогать друг другу не можем.

Демон тоже сделал несколько глотков.

— Тебе от этого грустно делается? — спросил он.

— Очень грустно, — подтвердил Мичигран.

— И мне очень грустно.

— Что-то мы никак не можем прикончить этот кувшин, — Мичиграну о грустном говорить больше не хотелось. — Вдвоем не можем прикончить один кувшин. Стыд нам и позор, если мы этого не сделаем. Над нами станут смеяться даже эльфы.

— Не дождутся! — Франт приложился к кувшину, потом передал его Мичиграну.

Они сделали все, чтобы избежать стыда, позора, а также возможных насмешек эльфов.

— Мое дежурство заканчивается, — сообщил Мичигран демону, когда с пивом было покончено. — Ты подожди немного, я сейчас Буркста пришлю. Поболтаете. Он хоть и монах, но не упертый, с ним тебе интересно будет поговорить.

— Нет, — отказался демон. — Не хочу я с монахом дело иметь. Мне с ним будет скучно. Все монахи — догматики. Для них главное, не живая мысль, а слепая вера. И спорить с ними бесполезно. Так что, я лучше пойду.

— Как хочешь, — не стал настаивать Мичигран. — Так ты, Франт, заглядывай. Поговорим, пивца попьем. У нас с тобой хорошо получается.

— Непременно, Великий Маг. Удачи тебе.

— И тебе удачи.

Глава восемнадцатая.

Дорога долго тянулась по степи, безлюдной и, казалось, бесконечной. Добрая половина дня прошла, когда они снова увидели вдали лес.

Впереди, как обычно, ехал на Фамогусте неустрашимый рыцарь. За ним катил экипаж. На козлах с вожжами в руках и дубиной у ног восседал Буркст. Рядом с ним пристроился эльф. Возле Мичиграна, Альдарион чувствовал себя неуютно, и пересел к монаху, подальше от мага. А сам Мичигран снял шляпу, сбросил мантию и полулежал на мягких сидениях, лениво наблюдая за проплывающей мимо степью.

— Не думал я, что в нашей карте есть хоть слово правды, — признался Мичигран. — Написано, что придется долго ехать степью — так оно и вышло. А потом лесом. Вот вам и лес. Буркст, в этой фальшивке есть и крупицы правды?

— А как же, — подтвердил Буркст, — братья работают тщательно и аккуратно. За неточные сведения накладывается суровая епитимия.

— И башня находится там, где она нарисована?

— Место, где находится башня, намечено только приблизительно. Башню братья не нашли. Но она где-то там.

— Поселяне должны точно знать, где она.

— Поселяне знают, они нас и приведут к башне.

...Вскоре отряд въехал в лес. Дорога сузилась, петляла между выступающими из земли узловатыми корнями могучих деревьев. Мрачноватым оказался лесок. Под густыми, широкими кронами царил полумрак. Все пространство между деревьями покрывали заросли какого-то колючего кустарника. И ни одного шороха, ни единого птичьего голоса. Мертвая тишина леса, в которой слышались только скрип колес да мерный топот лошадей, гнетуще действовала на путников, вселяла тревогу.

— Что-то этот лес выглядит не особенно веселым, — отметил маг. — Альдарион, ты уверен, что эльфов здесь сейчас нет? Нас не заставят танцевать?

— Эльфы давно ушли из этого леса, — заверил Альдарион.

— Мне здесь не нравится, — проворчал Буркст. — Плохое место, в таких дремучих зарослях нечисть плодиться обильно и, более того, многократно. Обереги нас от темных сил, святой драконоборец, дважды рожденный Фестоний! — и дернул вожжами, заставляя лошадей шагать быстрей.

Мичигран приготовил посох и тоже настороженно поглядывал по сторонам. Даже эльф, для которого лес — дом родной, почувствовал какую-то опасность и положил ладонь на рукоять кинжала. И только Каланта нисколько не беспокоил мрачный и неуютный лес. Он пел свою любимую балладу о подвигах славного рыцаря Ганибега Длинные Руки и радовался, что на пути появляется что-то таинственное и неведомое, с которым, вполне возможно, придется сразиться.

А потом впереди показалась обширная, залитая солнцем и усыпанная цветами поляна. И как будто в другой мир попал отряд. Море света, и ковер цветов, и пересвист птиц, голоса которых как по команде зазвучали, едва отряд выехал из чащи — все это прогнало тревогу. Мир опять стал прекрасным. И лишь магу по-прежнему было неуютно. Какое-то нехорошее предчувствие не оставляло его.

— Альдарион, присмотрись к высоким кустам, что впереди, справа от дороги, — попросил Мичигран эльфа. — Ничего не замечаешь? Не нравятся они мне.

— Там кто-то прячется, — сообщил эльф, взглянув на кусты. Что касается леса, то эльф мог увидеть здесь то, что недоступно человеку, даже если он и маг. — Их много и они все с оружием.

— Не твои ли братья эльфы решили вспомнить старые времена и повеселились здесь?

— Нет, я же сказал, что эльфы давно ушли из этих лесов, — Альдарион не обратил внимания на ехидный тон мага. — Похоже, что это варвары.

— Пожалуй — так оно и есть, — согласился Мичигран. — Буркст, подгони-ка лошадок поближе к рыцарю и приготовь дубину, — негромко посоветовал он монаху. — Нас сейчас встречать будут. А ты, Альдарион, вытаскивай свой кинжалище. Если не отобьемся, ты так и умрешь, не рассчитавшись со своими долгами. Ни Буркст, ни Бритый Мамонт тебе этого не простят. И святой Фестоний тоже осудит.

Буркст глянул в сторону кустов, на которые указал маг и, ничего не спрашивая, хлестнул лошадок, чтобы догнать Фамогуста. Альдарион послушно вынул кинжал из ножен.

Тут же раздался громкий свист и на дорогу, с криками, вывалилась пестро одетая орава. На одних были напялены безрукавки из шкур мехом наружу, другие щеголяли в просторных ярких халатах, третьи носили старые потерявшие от времени цвет рубашки или жилеты, некоторые обходились и вовсе без рубашек. Но все они были в черных кожаных штанах, и все были вооружены: кто длинным мечем, кто коротким копьем со стальным наконечникам, можно было увидеть и тяжелые боевые топоры и увесистые дубины. А на поясе у каждого висел кинжал или длинный нож. Нападающие мгновенно окружили отряд. Командовал ими двухметрового роста варвар с длинными русыми волосами, заплетенными в толстую косу. На правой щеке варвара красовался шрам — след давнего удара ножом. Через голую, потемневшую от загара грудь, проходила кожаная перевязь, придерживающая здоровенный меч, который помещался у него за спиной.

Предводителя сопровождали двое: угрюмый длиннобородый коротышка и высокий тощий варвар в полосатом халате, подпоясанном шелковым платком. На голове тощего красовался бронзовый шлем стражника. Коротышка двумя руками держал тяжелую боевую секиру, тощий — длинный обнаженный меч.

Предводитель взмахнул рукой, и крики стихли.

— Кто такие, разрази вас гром!? — грозно окликнул он рыцаря.

— Рыцарь Калант по прозвищу Сокрушитель Троллей, — несколько высокомерно представился тот. Наметанный глаз сразу определил, что рыцарей, во встретившей его толпе нет. — А вы кто такие?

— Кто мы такие?! — предводитель расхохотался. — Ты что, не видишь?! Я назир Орды Бахаррак Длинный Меч. Варвары мы, разрази меня гром! Мы, свободный народ, проносимся как ураган, сметая все на своем пути. Несем смерть и разрушение! Великая, Ужасная и Кровавая богиня Шазурр дарует нам победу над всеми врагами. Вот кто мы такие!

— Варвары... — это сообщение явно озадачило рыцаря. — А я подумал, что вы поселяне. Варвары должны быть на лошадях, а вы пешие, — со знанием дело сообщил он. — Как это вы можете без лошадей, пешком, проноситься ураганом?

Назир Орды от такого простодушного вопроса несколько растерялся. А, растерявшись, вместо того, чтобы велеть своим воинам стащить рыцаря с коня, пустился в объяснения.

— Так украли у нас лошадей! — пожаловался он. — Дикие у вас какие-то места, разрази их гром! Все время оглядываться надо. Чуть отвернулся: или добычу сопрут, или лошадей уведут. Прошлой ночью, когда мы приносили черного жеребенка в жертву Великой и Кровавой богине Шазурр, дарующей нам победу, какие-то подлые воры, разрази их гром, увели у нас всех лошадей и почти всю добычу унесли. Только три воза и осталось, так и те везти некому.

— Бахаррак, чего ты с ним разговариваешь! — вмешался коротышка. — Ты посмотри, какая у него лошадь хорошая. Давай я его зарублю...

— Он рыцарь. Рыцаря надо мечом, — перебил его верзила в шлеме стражника, — а у тебя секира. Я его мечом зарублю.

— Секирой тоже хорошо, — коротышка приподнял свое оружие, показывая, что готов рубить. — Бахаррак, я первый сказал.

— Во, видел!? Тагары мои. Этот тагар правой руки, его зовут Древогрыз Коротышка, а длинный, тагар левой руки — Гортек Медная Башка. Им бы только рубить, разрази их гром! — сообщил Бахаррак Каланту. — Беда с ними, злые все, как змеекоты... А ну заткнитесь! Я с рыцарем поговорить хочу! — сердито глянул он на тагаров. — Так я тебя, рыцарь, спрашиваю, ты когда-нибудь слышал, чтобы у варваров добычу украли?

— Не слышал, — не задумываясь, сообщил рыцарь.

— А чтобы у грозных, непобедимых варваров угоняли лошадей?

— Нет, — признался рыцарь. — Такого тоже слышать не приходилось.

— Вот! И не было никогда такого!

Бахаррак до глубины души был возмущен наступившими временами и вероломством местных жителей. Поэтому воспользовался возможностью излить накопившуюся обиду, пусть даже и рыцарю.

— Раньше как было? — продолжил варвар. — Налетишь на поселение, как ураган, захватишь добычу, принесешь черного жеребенка в жертву богине Шазурр, прекрасной в гневе своем, и пируешь. Никто тебе слова поперек не скажет. Все нас боялись, разрази их гром. А теперь, до чего дожили: у варваров лошадей воруют! Почти весь обоз угнали, — Бахаррак глянул на свое пешее войско и сплюнул. — Ты посмотри: ну какие они варвары без лошадей, разрази их гром!

— Вы так и не нашли воров?

— Где их найдешь! Кругом степи, леса, места глухие, безлюдные, ворам раздолье, разрази их гром!

— Понятно... Значит, вы пришли ко мне просить, чтобы я восстановил справедливость, — как само собой разумеющееся отметил Калант.

Бахаррак вытаращил на рыцаря глаза. Вначале он не мог понять, что тот сказал. Потом до варвара дошло.

— Ага, разрази меня гром! — он расхохотался. — Никакой здесь справедливости нет! — Бахаррак любил пошутить. — Нам, варварам, лошади нужны, разрази нас гром!

— Бахаррак, чего это он болтает... Давай я его зарублю, — опять вмешался Древогрыз, которому чувство юмора было недоступно.

— Лучше я! — попытался оттолкнуть конкурента Медная Башка.

— Сказано вам заткнитесь! — рассердился предводитель. — А то я вас сейчас самих зарублю, разрази вас гром! Так что будем делать с лошадьми, рыцарь?

— Раз вы пришли ко мне с просьбой помочь, я обязан восстановить справедливость, — объявил простодушный Калант.

Бахаррак был в расцвете сил, побывал во многих набегах и повидал немало. Встречались ему отважные воины, встречались трусы, встречались богатые и бедные, умные и глупые. Но такого странного человека, как этот рыцарь, Бахаррак встречал впервые.

— Ты что, кочуешь со своими дружками и везде справедливость устанавливаешь? — спросил он, желая окончательно удостовериться, что рыцарь не в своем уме.

У Каланта было не так уж и много возможностей восстанавливать справедливость. Но, случалось, восстанавливал. А, главное, подобных действий требовал Кодекс гильдии.

— Не везде, конечно. Только там, где ступают копыта моего коня, и куда достигает конец моего копья, — скромно, но твердо, как это приличествует благородному рыцарю, сообщил Калант.

Бахаррак окончательно убедился, что рыцарь слаб умом. А раз так, то прежде чем ограбить его, можно было хорошо повеселиться и повеселить свих воинов.

— Эй, Орда! — закричал Бахаррак, и голос его был громок, подстать двухметровому росту и широченным плечам. — Слушайте меня. Этот рыцарь... Как тебя? — обратился он к Каланту.

— Калант Сокрушитель Троллей, — представился тот еще раз.

— Во! Он троллей сокрушил! Кочует со своей командой по степям и везде восстанавливает справедливость.

Варвары сразу сообразили, что появилась возможность развлечься, забыли о Мичигране и Бурксте (деться тем все равно было некуда) и столпились возле рыцаря.

— Пусть он и у нас здесь справедливость восстановит, разрази его гром! — продолжал развлекаться Бахаррак. — Лошадей пусть вернет! Так я говорю?

— Так! — поддержали вожака варвары.

— Пусть справедливость восстановит! — потребовал Бахаррак.

— Даешь справедливость! — завопили варвары.

— Разрази его гром!

— Разрази его гром! — в полном согласии с Бахарраком заорали варвары.

Калант принял восторженные крики толпы как должное. А улыбки и смех, конечно же, показывали, с какой радостью варвары встретили рыцаря. Он поднял руку, требуя тишины. Толпа постепенно притихла, ждали, что скажет рыцарь.

— Я выполню вашу просьбу, — заявил Калант. — Кого вы подозреваете в краже? Имеете ли вы представление, где искать похитителей? Для восстановления справедливости надо выслушать и их объяснения.

От имени Орды Каланту ответил Бахаррак:

— Никакого представления, разрази меня гром! — заявил варвар, продолжая веселить Орду. — Если бы мы нашли воров, я бы их сам выслушал! Всех до одного! — он представил себе, как выслушивает объяснения воров, укравших лошадей и опять расхохотался. — Так что, давай, рыцарь, наведи порядок, пусть нам лошадей вернут.

— Я непременно это сделаю. Но несколько позже. — Калант задумался. — Понимаете, я сейчас очень занят и не могу здесь долго задерживаться, чтобы помочь вам.

— Ну вот, а обещал восстановить справедливость, разрази меня гром! — варвар скорчил недовольную рожу, показывая этим, что разочарован в лучших надеждах... — Как же мы теперь?.. Нет, ты нам сейчас помоги, разрази тебя гром!

— Сейчас не могу, — огорчил Бахаррака рыцарь. — Но вы не беспокойтесь, тут же утешил он варваров. — Когда мы будем возвращаться, я непременно займусь вашим делом. Даю слово. Вы только никуда не уходите, ждите меня на этой поляне.

Теперь хохотала вся Орда. Они опустили мечи, некоторые даже вложили их в ножны. Слышать такое, им еще никогда не приходилось. Только полностью лишенный чувства юмора Древогрыз оставался серьезным.

— Теперь его можно зарубить? — спросил он.

Но Бахаррак его не слушал.

— Мы не можем ждать, пока ты будешь возвращаться, разрази нас гром! — продолжал он развлекаться. — Лошади нам нужны сейчас.

— Сейчас не могу вам ни в чем помочь, с явным сожалением сообщил Калант. — Вначале мне надо выполнить обет, затем я вернусь сюда и восстановлю справедливость.

— Это нам не подходит, — не согласился Бахаррак. — Раз ты благородный рыцарь, то должен восстановить справедливость сейчас, не откладывая! Так я говорю, разрази вас гром!? — спросил он у своего войска.

— Так! Разрази тебя гром! — дружно поддержали его развеселившиеся варвары.

— Я думаю, что если мы заберем твоих лошадей, разрази их гром, это будет справедливо. Правильно я говорю!? — опять обратился Бахаррак к Орде.

Войско дружно заорало:

— Правильно, разрази тебя гром!

— Справедливо, разрази нас гром!

— Отобрать у них лошадей, разрази их гром!

— Слышишь, — Бахаррак повел рукой, показывая на весело орущее войско. — Все считают, что это будет справедливо.

— Ты хочешь забрать наших лошадей? — удивился Калант.

— Конечно. Мы ведь без лошадей не можем, разрази нас гром!

— Но я рыцарь, а это мои спутники. Они находятся под моим покровительством.

— А мы свободные варвары, гордые и жестокие. Мы грабим всех, кто встречается на нашем пути, разрази нас гром! И спутников — тоже.

— Я понимаю, что вы варвары и всех грабите, но я же рыцарь, — пытался втолковать Бахарраку Калант. — Рыцарей вы грабить не можете...

— Еще как можем, разрази меня гром! — не согласился Бахаррак. — А лошади вам больше не нужны, никуда вы отсюда не поедете, — сообщил он Каланту. — Дальше вы пешком пойдете. Мы берем вас в рабы.

— По какому праву? — поинтересовался рыцарь. — Он все еще был уверен, что варвар не имеет права объявлять рабами ни его самого, ни спутников, что находились под его покровительством.

— У нас так принято, разрази меня гром! — объяснил варвар. — Кто нам в руки попадет, всех рабами делаем.

— Зачем вам рабы? — продолжал допытываться Калант.

— Как зачем? Кто-то должен работать: лошадей чистить, землю копать, воду таскать. Без этого нельзя. А варвар, разрази его гром, любит свободу, он работать не станет и без рабов ему никак не обойтись.

По тому, как слушал назира варваров Калант, как он смотрел на него, Бахаррак понял, что рыцарь не хочет становиться рабом. Такое варвара вообще-то не удивило.

— Станете сопротивляться — на мелкие куски изрубим, — предупредил он. — Древогрыз рыцарей не любит, он уже давно просится тебя зарубить. Да и Медная Башка тоже хочет. Только он тихий, послушный, он ждет, пока я разрешу.

Мичигран был немало наслышан о варварах и сразу понял, что те никого отсюда живым не выпустят. В лучшем случае, сделают рабами, но такое мага тоже не устраивало. Предстояла нелегкая драка с сомнительными для отряда перспективами.

"Вот тебе и Предназначение. Про варваров там ничего и не сказано. А монахов, которые должны нас защищать, что-то не видно. Эх, монахи, монахи и на вас надеяться, оказывается, тоже нельзя. Придется самим выпутываться. Начинать надо первыми, — решил маг. В Казорском квартале это было одним из важнейших правил. — И, прежде всего, следует свалить амбала-назира".

— Буркст, я сейчас пугну варваров. А если это не получится, то уложу их назира, и ты сразу начинай, — негромко велел он монаху. — Круши всех, кто под руку попадет, и береги коней.

Маг, не надевая мантию, чтобы не стеснять движений, вылез из экипажа, прихватив с собой посох, и подошел к Бахарраку.

— Меня зовут Мичигран Казорский, — представился он. — Я Великий Маг. Думаю, ты обо мне немало слышал.

— Бахаррак, давай я этого зарублю! — обрадовался настырный Древогрыз. — Я еще ни разу магов не рубил.

— Да подожди ты, — снова прикрикнул на него Бахаррак, предвкушая еще одно веселое представление. — Дай человеку сказать, разрази его гром! Не слышал я про тебя, — ответил он Мичиграну. — Ну и что?

— Странно, — маг сделал вид, что удивлен. — Все меня знают, а ты не знаешь. Ты что, в эти места впервые попал?

— Ага, разрази меня гром, — подтвердил Бахаррак, втягиваясь в разговор. — Раньше никогда не бывал.

— Тогда понятно, — Мичигран прищурился, вглядываясь в лицо назиру, — по глазам твоим вижу, что тебе нужны лошади.

Варвары притихли: все-таки Великий Маг... И по глазам назира все правильно узнал...

— Конечно, разрази тебя гром! — нисколько не смутился проницательностью мага вожак.

— Нельзя тебе брать наших лошадей, — сообщил варвару Мичигран.

— Ну Бахаррак... — снова заканючил не испытывающий почтительности к магам Древогрыз.

— Отстань! — рявкнул на него предводитель.

Ему понравился разговаривать с магом. Барраку вообще нравилось, если ему не разрешали что-то делать. Они не разрешали, разрази их гром! А он все равно делал, разрази его гром, три раза подряд!

— Почему это мне нельзя? — хохотнул он. И Орда, предчувствуя, что сейчас опять станет весело, поддержала предводителя дружным гоготом.

— Звезды не разрешают, — кивнул Мичигран на небо.

Бахаррак взглянул на небо.

— А нет там никаких звезд, — хитро улыбаясь, сообщил он.

— Ты их просто не видишь, — осадил его Мичигран. — Тебе не дано видеть звезды днем, а я, Великий Маг, их вижу.

Бахаррак спорить не стал.

— И что тебе говорят звезды, разрази их гром?! — спросил он.

— Говорят, — Мичигран повысил голос, чтобы его услышало как можно больше варваров, — что эти лошади находятся под покровительством святого драконоборца, дважды рожденного Фестония. Если ты возьмешь наших лошадей, то всю твою Орду ждут плохие времена: вы тридцать три дня и тридцать три ночи будете бродить по этому лесу, одежда ваша изорвется и истлеет, а оружие затупиться и покроется ржавчиной. Едой вашей станут пауки, сороконожки и навозные мухи.

Орда перестала смеяться, Орда притихла. Мичигран почувствовал, что действует правильно. Ему удалось припугнуть варваров и заставить их задуматься. Но, чтобы окончательно нагнать на них страх, следовало еще кое-чего добавить. Он повернулся к толпе и теперь говорил для нее. А голос у него, как у каждого мага, был хорошо поставлен: все сказанное им звучало четко, громко и убедительно.

— Вы будете есть сырых червей, ибо не сможете разжечь огонь. Вы лишитесь мужества. Вас перестанут бояться поселяне и начнут охотиться за вами, как за трусливыми зайцами, а рабы заберут ваших женщин. Вы лишитесь памяти и навсегда забудете дорогу домой.

Варвары были близки к панике. Маг предвещал такие страшные кары — и все за каких-то трех лошадей... Да пропади они пропадом эти лошади! Уж лучше плюнуть на них, но не лишаться памяти и всего остального, о чем вещал маг.

Но напугать Бахаррака Мичиграну не удалось. Тот стал назиром Орды не только из-за своей силы. Сильных в орде было много. Бахаррак был, кроме того, еще и умен, и хитер, и упрям. Две ночи тому назад он лично принес в жертву Великой и Ужасной богине Шазурр, всегда жаждущей крови, резвого черного жеребенка. И был уверен, что до нового полнолуния мог делать все, что захочет. Кровавая богиня Шазурр, сумеет защитить своих поклонников от святого Фестония, который всю жизнь только с драконами и возился. Бахаррак видел, что Орда дрогнула. Этого он не мог допустить.

— Богиня Шазурр, Великая, Ужасная, Кровавая и прекрасная в гневе своем, каждое утро глотает твои звезды, маг, и каждый вечер точит серп луны, — кричал Бахаррак погромче Мичиграна и это тоже впечатляло. — Она носит ожерелье из черепов наших врагов и умывается их кровью. Великая и Ужасная богиня Шазурр, любит нас, трепещущих перед ее гневом! Она растопчет твоего Фестония, разрази его гром и разгонит все твои чары, маг!

Орда побаивалась святого Фестония: все-таки святой и побил целое стадо драконов. Но Кровавая, Великая и Ужасная Шазурр была их богиней. Свирепой, непреклонной, ужасной и прекрасной в гневе своем. Орда верила в могущество Великой богини Шазурр, дарующей им победу, и Бахаррак сумел поставить эту веру выше страха перед святым Фестонием. Орда очнулась и дружными криками поддержала назира.

Напугать варваров, Мичигран не сумел. Предстояло драться и следовало начать первыми. Древогрызу тоже хотелось начать первым.

— Теперь можно?! — обрадовался он.

— Нельзя! — снова оборвал его Бахаррак. Мичигран ему понравился: у варвара еще никогда не было раба-мага. — Будешь рабом, — объявил он.

— Ага, прямо вот сейчас все брошу, и пойду в рабы, — привычно выдал маг.

— Не просто рабом, а моим рабом, — напомнил варвар магу, что оказывает ему высокую честь. — Рабом назира Орды, разрази тебя гром!

— А в лоб не хочешь? — спросил Мичигран.

Все знакомые Мичиграна старались уклониться от такого предложения. Но назир Орды не относился к знакомым мага, не понял суть вопроса и не мог себе представить, что за ним последует.

— Как? — спросил он.

— Вот так!

И маг ловко врезал концом посоха в лоб Бахарраку. Тот посмотрел на Мичиграна мутными ничего не видящими глазами, потом они у него закатились, и он мягко опустился на землю.

Но надежда Мичиграна на то, что с потерей предводителя варвары растеряются, не оправдалась.

Наступившую тишину нарушил крик Древогрыза.

— А-а-а! — обрадовался коротышка, что теперь его некому остановить. — Я тагар правой руки! Падай на колени! — закричал он магу. — Я тебе голову рубить буду!

— Сейчас все брошу и начну падать, — сообщил ему Мичигран и повторил испытанный прием с посохом.

Тагар правой руки выронил секиру и улегся рядом с назиром.

— Так тебе и надо! — бросил ему, довольный этим, тагар левой руки Гортек Медная Башка. — Рубить магу голову буду я! — Он легко поднял длинный меч и бросился к Мичиграну.

Буркст, внимательно следивший за тем, что делает маг, видел, как рухнул назир варваров, а за ним упал, сраженный посохом коротышка.

— Помоги нам, святой драконоборец, сокрушить эту толпу еретиков и бездельников, — попросил он небесного покровителя Ордена. — Для тебя стараемся, дважды рожденный!

Испросив поддержку у небес, монах приказал Альдариону сидеть на козлах и не отдавать никому вожжи, спрыгнул на землю, откинул капюшон и направился к варварам, которые уже начали выпрягать лошадей.

— Грешно забирать чужих лошадей, — сообщил Буркст толстому варвару в меховой жилетке, развязывающему сыромятный ремешок на хомуте. — Опомнись, сын мой, — посоветовал он.

Толстяк не последовал доброму совету: не опомнился и грешного дела своего прекращать не стал.

— Зарубите кто-нибудь рыжего придурка, — попросил он. — Мешает.

— Эти лошади находятся под покровительством святого драконоборца, дважды рожденного Фестония, — поведал монах и для большей убедительности огрел варвара дубиной по голове.

Толстяк, как и следовало ожидать, рухнул. Второй варвар, распрягавший другую лошадь, тоже не внял сообщению Буркста и вынул меч.

— Грешно поднимать оружие на скромного и смиренного служителя святого Фестония, — осудил его монах и легко отбил удар меча дубиной.

Варвары, которые вначале не ожидали даже малейшего сопротивления, взялись за оружие. Высокий с широким крупом и могучей грудью Фамогуст был для них заманчивой и, безусловно, ценной добычей. Мерин должен был перейти во владение самого Бахаррака, но как только назир упал, сраженный посохом Мичиграна, претендовать на эту добычу стали многие. Оставалось только сбросить рыцаря со спины мерина.

Но желающих завладеть Фамогустом было слишком много. Каждый старался добраться до мерина первым, придерживая и отталкивая других. Не обходилось без ругани, тумаков и оплеух. Среди криков и брани можно было услышать и призывы к рыцарю, чтобы тот не кобенился и слезал с коня, во имя богини Шазурр, Великой и Ужасной, потому что его сейчас все равно зарубят, а коня заберут.

Калант с удивлением смотрел на них и не вынимал из ножен свой славный меч Калибур. Согласно Устава, меч должен служить рыцарю для поединков в честь прекрасных дам, для борьбы с нечистью и для сражений с такими же, как он сам, рыцарями вражеского войска. Благородный Калант не мог опуститься до того, чтобы обнажить славный меч против каких-то варваров, все предки которых тоже были какими-то варварами.

— Я не могу отдать вам Фамогуста, — попытался образумить варваров Калант. — Он нужен мне самому!

Его никто не слушал. Все было предрешено, рыцаря следовало убить, а мерина забрать. Пока было неясно только одно: кто окажется счастливчиком, которому достанется богатая добыча?

— А ну, расступись, мелкота! Растопчу!

Отбрасывая ударами ног, мешающих ему, к лошади пробился толстый варвар в полосатом халате и меховой шапке. Он протянул руку к уздечке Фамогуста, пытаясь завладеть ею, но мерин мотнул головой и толстяк промахнулся.

— Стоять! — заорал варвар на коня. И тут же отлетел в сторону, от удара, который нанес ему бородатый и не менее толстый соперник.

— Не трогай! Мерин мой! — рявкнул бородатый и ловко схватил уздечку.

Фамогуст был не просто мерином, а боевым рыцарским конем. Такого непочтительного обращения со стороны какого-то варвара он не вынес. Конь презрительно фыркнул, поднялся на дыбы и врезал копытом в грудь нахала. Тот отлетел на десяток шагов и рухнул на землю.

Высокий варвар по прозвищу Усатая Харя, с длиннющими руками, голой грудью и костяным резным амулетом на шее, сумел пробраться вплотную к всаднику. Он схватил Каланта за правую ногу. Грозно сверкая глазами и грозя разорвать рыцаря пополам, стал стаскивать всадника с седла...

Пока варвары шумели, размахивали оружием и грозили его зарубить, Калант оставался спокойным. Не рыцарское это дело — драться с дикими варварами. Пусть с ними дерутся другие варвары. В конце концов, это вполне могли делать Буркст, Мичигран и Альдарион. Когда схватили за уздечку мерина, Калант тоже не особенно рассердился: Фамогуст мог постоять за себя, что мерин тут же и доказал. Но то, что его, Сокрушителя Троллей, благородного рыцаря, который обещал им восстановить справедливость, какой-то полуодетый усатый варвар схватил за ногу, и стал стаскивать с боевого коня, переполнило чашу терпения. Возможно, что амулет, который болтался на шее у нахального варвара, был очень хорошим амулетом и уберег бы его от меча рыцаря или его копья. Но Калант не прибегнул к оружию. Он просто вырвал ногу из цепких пальцев и пнул нахала красивым рыцарским сапогом в грубую усатую харю. От сапога амулет не защищал. Схватившись руками за лицо Усатая Харя перестал претендовать на Фамогуста. Но его неудача не послужила уроком другому варвару, без амулета и с короткими усами. Он уцепился за левую ногу Каланта, но с тем же намерением: стащить с седла. Калант не стал повторяться. Он просто обрушил на голову варвара могучий рыцарский кулак.

— Ты на кого, паразит, меч поднимаешь!? — прикрикнул на Медную Башку Мичигран. — Да я тебя сокрушу как трухлявый пень!

— Зарублю! — наступал Гортек Медная Башка и маг едва увернулся от длинного меча. — Зарублю!..

— Ах, ты так!.. Ну и получи!

Лоб варвара был прикрыт шлемом и оказался недоступным для коронного удара. Магу пришлось действовать посохом, как дубиной. Громко зазвенела медь, но голова у Гортека оказалась крепкой, он даже не пошатнулся.

— Зарублю!.. — из небольшого запаса привычных для него слов, Медная Башка, чаще и охотней всего, употреблял это. Он опять постарался достать Мичиграна мечом, но тот снова увернулся.

— Я сейчас угощу твою медную башку молнией, — пригрозил противнику Мичигран и изготовил посох.

Но не успел угостить. Невысокий хромой варвар, по прозвищу Керк Косоглазый пробрался ему за спину и огрел мага дубиной. Мичигран выронил посох и упал.

— Я великий воин! — заорал Медная Башка, у ног которого растянулся маг. — Смотрите все, сейчас я отрублю ему голову!

Мичигран слышал крик варвара, знал, что надо быстро откатиться в сторону, затем вскочить, поднять посох и сжечь Медную Башку молнией. Но у него не было сил, он не мог даже двинуть рукой.

— Не трогай! — попытался остановить Гортека Керк. — Это моя голова, я сам ее отрублю!

— Отойди, Косоглазый! — приказал Гортек. — Отойди!

Он, высоко поднял меч, собираясь опустить его на шею лежащего на земле, беспомощного мага.

"Мы, светлые эльфы — древний род и не имеем никакого отношения, ни к кому из этих диких народов, — рассуждал Альдарион, наблюдая за развернувшейся битвой. — Я оказался здесь случайно, но варвары не поймут этого. Они тупы, невежественны и захотят отрубить мне голову. А я очень нужен бургомистру Слейгу. Я помогаю ему добиться процветания Геликса. Эта жирная скотина наверно уже ищет меня..."

Он соскользнул с облучка и с обнаженным кинжалом в руке двинулся к зарослям, окружавшим поляну...

"Жалкие ничтожные варвары... Пусть только кто-нибудь из них попробует меня остановить. Я покажу ему, как надо относиться к эльфам. Я заколю его..."

— Стой! — оторвал его от размышлений громкий окрик.

Альдарион оглянулся. За спиной у него стоял тощий и лохматый гоблин. Был он на голову выше эльфа, босой, в рваной рубахе и дырявых штанах. В правой руке гоблин держал длинный меч, а левой почесывал бороду. Меч выглядел так, будто им много дней рубили дрова. Он был тупым, зазубренным как плохая пила и в пятнах ржавчины. Борода была клочковатой и тоже в каких-то пятнах, похожих на ржавчину. Ни меч, ни гоблин эльфу не понравились.

— Я Альдарион, помощник бургомистра свободного города Геликса! — гордо объявил он. — Кто ты такой, чтобы меня останавливать!?

— Га-а, га-а, га-а! — противно загоготал варвар. — Я Катык Длинные Уши, раб великого воина Бахаррака. Стремя его правой ноги, его глаза и уши!

— Шпион и доносчик!? — уточнил эльф.

— Самый лучший доносчик, — подтвердил гоблин, явно считавший это ремесло чрезвычайно почетным. — Личный шпион непобедимого Бахаррака.

— Твоему Бахарраку, мой друг, Великий Маг Мичигран врезал посохом в лоб, — сообщил Альдарион. — Лежит твой Бахаррак, скучает.

— Бахаррак великий воин, — не растерялся Катык. — У него лоб крепкий, как дуб, он встанет и зарубит твоего друга.

— Рыцарь Калант тоже мой друг. Он проткнет твоего Бахаррака длинным копьем!

Смутить Катыка было невозможно.

— Бахаррак своим острым мечом разрубит твоего рыцаря пополам, — заявил он. — Я его раб, а ты теперь будешь моим рабом!

— Эльфы никогда не бывают рабами! — возмутился Альдарион.

— Хы-хы... — визгливо хихикнул Катык. — А ты будешь!

Он вонзил лезвие ржавого меча в землю, положил ладони на рукоять и заорал:

— О, богиня Шазурр, Великая и Ужасная! О, устрашающий врагов непобедимый меч! Будьте свидетелями, что я, Катык Длинные Уши, беру этого глупого эльфа в свои рабы!

Альдарион с презрением смотрел на кривляющегося варвара.

— Вот и все, — сказал Катык. — У меня есть два свидетеля. Теперь ты раб!

"Заколю его кинжалом и уйду в лес, — решил эльф. — Надо пронзить железом его черное сердце... Но у него очень длинный меч... И ржавчина... Варвары грязны и неряшливы. Я заколю его позже, когда он подойдет ближе. Как только подойдет, сразу и заколю".

— Давай сюда кинжал! — приказал Катык.

"Придется пока отдать... — решил эльф. — Потом я неожиданно наброшусь на него, выхвачу кинжал и заколю..."

Альдарион отдал кинжал.

— Правильно, — похвалил его Катык. — Раб должен выполнять каждое желание хозяина. Не будешь слушаться, я тебя стану бить по спине и голове. Тебе будет очень больно.

Гоблин подошел к эльфу, с интересом оглядел его одежду, пощупал материал.

— Снимай штаны, раб! — приказал он.

— Что?!. — не поверил своим ушам Альдарион.

— Снимай штаны!

— Не сниму! — отказался Альдарион. — Эльфы без штанов не ходят.

— Какой ты глупый, — рассердился гоблин. — Наверно, не понимаешь, что рабу в красных штанах ходить нельзя. Кто-нибудь тебя увидит, сразу голову отрубит, а штаны заберет. Я у тебя штаны возьму — ты живой останешься.

— Я не сниму штаны.

— Не спорь со мной! — прикрикнул Катык. — Я добрый. Ты голый ходить не будешь. Отдам тебе свои штаны, они еще совсем хорошие.

— Пойми, несчастный раб, я эльф! В этом лесу жили мои предки!

— Ну и что? — не смутился Катык. — Теперь ты будешь моим рабом, и я каждое утро стану тебя бить по спине и по голове. А сейчас мне некогда, снимай штаны! Мне хочется их надеть.

"Что за жизнь пошла... — затосковал эльф. — Вчера подонки Бритого Мамонта хотели убить, потом проходимец Мичигран посохом чуть голову не разбил, теперь этот урод штаны требует... Зря я его пожалел и сразу не пронзил кинжалом..."

Катык положил в сторонку меч, так чтобы эльф его не смог достать, вынул из кармана и положил на траву пяток мелких медных монет, затем снял штаны.

— На, — бросил он свои обноски эльфу.

— Ну и рвань, — удивился эльф, взяв в руки то, что гоблин считал одеждой...

— Гы-ы... Это очень хорошие штаны! Я их четыре года носил, и ты четыре года носить будешь, — заверил его гоблин. — Быстро снимай свои... А то я тебе голову отрублю.

"Дикий варвар, да еще раб, пытается унизить меня... — Альдарион не хотел расставаться ни с красными штанами, ни со свободой. — Но гоблин не может унизить эльфа. Он слишком ничтожен для меня... И глуп. Я все равно обману его... А сейчас сделаю вид, будто я ему подчиняюсь".

Альдарион снял красивые красные штаны, за которые он в Геликсе отдал семь больших медных монет, и отдал их Катыку.

Отряд шел не напрягаясь. Зачем торопиться и напрягаться, если вокруг все спокойно? Где-то там, впереди, ехал рыцарь. За рыцарем, осторожно, чтобы его не заметили, следовал Телерокан. Рыцарь не торопился. И эльфам, тем более, торопиться было ни к чему.

Ленкорион был намного старше своих подчиненных и в юности не раз бывал в этих дебрях.

— Почему этот лес называют Веселым? — спросил Вождя Лендогор.

— Потому, что здесь всегда царило веселье, — стал рассказывать Вождь. — В добрые старые времена, этот лес принадлежал эльфам, и только эльфам. Сюда эльфы приходили развлекаться. Здесь, на солнечных полянах, усыпанных цветами, эльфы состязались в танцах и игре на свирелях. Здесь они сочиняли песни о могуществе нашего народа, слагали оды в честь нашей вечно молодой и прекрасной царицы Эльсениор. Здесь эльфы пировали и чествовали победителей состязаний. И ни один смертный, если он не принадлежал к избранному народу, не имел права появляться в этом лесу. А тех, кто осмеливался придти сюда, жестоко наказывали. Что вы еще хотите узнать?

— Я, вот, хочу узнать... Мне интересно... — Олькондор смущался. Он явно хотел спросить вождя о чем-то, и не решался.

— Спрашивай, смелей, — подбодрил его Ленкорион. — По нашим старинным законам, перед началом боевых действий, каждый эльф может задать вопрос Вождю.

— На пирах что пили? — спросил Олькондор. Он любил темное пиво и надеялся услышать, что предки отдавали честь этому напитку. — Темное пиво тогда пили?

Ленкорион не любил темное пиво. Ленкорион, в отличие от многих своих подчиненных, любил светлое пиво. Но разговор шел о предках, о древних традициях, о тысячелетних законах по которым жил избранный народ. Ленкорион хорошо помнил свою молодость: никакого пива в те времена эльфы не знали. Редких отщепенцев, которые посещали людей и принимали этот напиток, в те времена вешали при первом же подозрении. Представляя себе жизнь в новом государстве эльфов, Ленкорион как-то не задумывался над тем, будет там пиво или нет. Но сейчас, когда речь шла о том, чтобы вернуться к святым традициям прошлого, никакой речи о пиве быль не могло.

— Какое пиво!? — Ленкорион даже остановился и с возмущение посмотрел на Олькондора, посмевшего задать столь глупый вопрос. — Эльфы пьют самый чистый и самый благородный напиток, из всех, что есть на земле. Эльфы пьют нектар прекрасных цветов. Нектар улучшает кровообращение, утоляет жажду, дает наслаждение телу, и очищает разум от вредных мыслей. Нектар волшебный напиток. Он позволяет эльфам жить в два раза дольше, чем живут люди. И все другие народы завидуют нам...

Белироган мог бы сказать вождю, что все это вранье. Он мог бы сказать, что знает немало людей, которые каждый день пьют пиво и живут столько же, сколько эльфы. Он мог бы сказать, что не променяет кувшин хмельного темного пива от Гонзара Кабана на бочку приторного и сладкого нектара. Он даже мог бы поручаться, что так думают все его товарищи. И вообще, если всю жизнь пить нектар, то она не многого стоит. Но он не стал этого говорить. Спорить с вождем не имело никакого смысла.

Возможно, Ленкорион, еще долго рассказывал бы о вреде пива и пользе нектара, если бы навстречу отряду не выбежал Телерокан.

— Мой Вождь! — Телерокан говорил и в то же время пытался восстановить дыхание после быстрого бега. — На отряд рыцаря напали варвары. Маг убит. Сейчас там идет сражение. Монах отбивается, ему помогает Ленкорион, но они долго не продержатся. Многие варвары навалились на Каланта, они хотят сделать рыцаря своим рабом.

Пожалуй, из Ленкориона получился бы неважный правитель нового царства эльфов. Услышав, что маг убит, а рыцарь в опасности, он растерялся. Так хорошо задуманная операция, так хорошо спланированный поход за сокровищами сорвался. Все было напрасно: и мечты, и его стремления. Тысячелетнее царство эльфов рухнуло. Прекрасная и всегда молодая царица Эльсениор, не протянет ему руку для поцелуя. Он опять остается начальником канцелярии. Вождь стоял, онемев от страшного сообщения.

Из столбняка вождя вывел Гелерон, главный жрец будущего царства эльфов. Гелерон не хотел расставаться со своим новым положением.

Нам надо сразиться с варварами и спасти рыцаря, — подсказал он Ленкориону, глядя на вождя злыми глазами. — Победить дракона должен рыцарь. Мага можно заменить. Монаха тоже. Спасем рыцаря, и тогда все будут так, как мы этого желаем.

Вот такого небольшого, но четкого совета Ленкориону и не хватало.

— Да, — Ленкорион поверил, что можно спасти рыцаря и снова стал вождем. — Это я и хотел сказать. Веди нас, Телерокан, к месту, где идет сражение. Мы уничтожим варваров и спасем Каланта. Будущее тысячелетнего царства эльфов в наших руках. Оно на кончиках наших стрел. Телерокан, бегом вперед. Все за мной, — и он побежал за Телероканом.

"Вот и все... Еще мгновение, и меч Медной Башки опуститься. И никуда от него не увернуться... — Мичиграну стало грустно. Ему не хотелось заканчивать свою жизнь на этой поляне, где столько ярких цветов. — Куда только смотрит святой Фестоний? Если он действительно нам покровительствует — самое время вмешаться..."

В это мгновение за спиной варвара появилась нога. Мичигран хорошо ее видел. Просто нога, без всего остального, что ей положено иметь. Но это была самая настоящая нога, обутая в высокий черный сапог с небольшой серебряной шпорой. Мощный квадратный носок сапога был окован блестящей медной пластиной. Нога размахнулась и врезала Медной Башке в зад. Варвар выпустил меч, ухватился двумя руками за больное место и взвыл, перекрывая все остальные звуки кипевшей на поляне битвы.

"Вот это удар! — оценил маг. — С таким святым не пропадешь. Прости меня, святой Фестоний, за то, что я не поверил в твое могущество, — обратился он к драконоборцу, — даруй мне еще пару минут, чтобы собраться с силами, и я отсыплю, для строительства храма в твою честь, половину монет из тех, что получу в башне дракона".

Сваливший Мичиграна Керк не видел ногу в черном сапоге, пнувшую в зад Медную Башку. Он с удивлением посмотрел на верещавшего тонким голосом верзилу, пожал плечами, положил на землю свою дубину и вынул из ножен короткий меч. Беспомощно лежащему магу следовало отрубить голову. Это будет хороший трофей, который потом, на зависть другим, можно привязать к луке своего седла. Или продать кому-нибудь.

— Святой Фестоний, он хочет отрезать мне голову! Обрушь свой гнев и на него! — попросил драконоборца еще не собравшийся с силами Мичигран.

Керк уже изготовил меч, когда увидел, что брошенная им дубина, сама собой начала подниматься с земли.

"Такого не может быть", — не поверил он.

"Ай да Фестоний! — обрадовался Мичигран, который тоже увидел плывущую в воздухе дубину. — С таким святым не пропадешь. Не был бы я магом, пошел бы в монахи".

Дубина медленно поднималась... Косоглазый Керк, как зачарованный, смотрел на нее и не верил своим глазам.

"Она у меня волшебная, а я об этом не знал, — сообразил он. — С волшебной дубиной я стану вождем Орды и мне будут отдавать десятую часть всей добычи. У меня будет много рабов и много жен. Все станут меня любить и бояться!"

Дубина поднималась, поднималась...

"Куда это она? Может улететь", — забеспокоился Керк.

— Эй, дубина, остановись! — приказал он.

Дубина послушно остановилась.

... Мичиган почувствовал, что к нему, наконец, начинают возвращаться силы.

"Волшебная и она меня слушается! — радовался Керк. — Путь только попробует не послушаться! Я ее хозяин! Что велю, то и сделает!"

— А теперь — ко мне! — приказал он.

Дубина почему-то не спешила выполнить приказ. Она по-прежнему висела в воздухе, плавно покачиваясь.

... Мичиган поискал глазами посох. Тот лежал недалеко, всего в двух-трех шагах.

— Кому сказано! — грозно прикрикнул на дубину Керк. — Я твой хозяин! Ко мне!

"Ну, чего ты тянешь? Стукни его как следует!" — попросил Мичиган.

Дубина сделала в воздухе полукруг и стремительно опустилась на голову варвару. Керк уже не услышал, как кто-то рассмеялся.

— Ну, спасибо, святой драконоборец. Теперь помоги мне добраться до посоха, — попросил Мичигран Святого Фестония. — А дальше я управлюсь сам.

Глава девятнадцатая.

Катык, получив, наконец, желанные штаны, млел от восторга. Он прижал их к сердцу, закрыл глаза и стал представлять себе, каким он будет красивым в красных штанах. На своего раба он, сейчас, не обращал никакого внимания. А напрасно.

Настало время Альдариона.

Эльф вынул из потайного кармана жилетки щепотку мелко размолотых корней подводного многолистника, бросил ее в траву, на которой стояли босые ноги варвара, и прошептал заклинание.

Трава сразу ожила, стала быстро-быстро расти, и оплетать ноги гоблина. Она плотным слоем обволокла ступни, затем поднялась до щиколоток и, наконец, достигла колен. Катык, по-прежнему, стоял с закрытыми глазами и думал о том, как он будет выглядеть в новых красивых штанах. Он не увидел и не почувствовал, как его ноги оплетает трава.

Когда гоблин открыл глаза и захотел поднять ногу, чтобы натянуть штанину, он не смог этого сделать. Ногу его крепко держала трава. Катык попытался поднять вторую ногу, но и ее удерживала трава.

— Гы-ы... Что такое? — растерялся раб.

— Ничего особенного, Длинные Уши, — эльф подошел к гоблину, с удовольствием дернул его за грязную бороду и вырвал из рук свои красные штаны. — Будешь теперь так стоять, пока солнце не высушит эту траву. А потом наденешь свое рванье, — он бросил лохмотья под ноги рабу.

Катык дернул ногой, потом другой — трава не отпускала. Он попытался рвать ее руками, но плотно переплетенные стебли не поддавались.

— Ничтожный раб! — гоблин так и не сообразил, что произошло. — Быстро возьми мой меч и срежь эту траву!

— Сам ты раб, тупой и грязный раб, а я свободный эльф, — Альдарион презрительно сплюнул под ноги гоблину.

— Я отрублю тебе голову! — пригрозил Катык!

— Ничего ты мне не отрубишь, — ухмыльнулся эльф. — А вот я могу сейчас отрубить тебе голову. Так что прикуси язык и не вздумай кричать... — он подобрал кинжал. — Стой и не шевелись. Шевельнешься — заколю.

Гоблин замолчал. Он посмотрел по сторонам, не увидел ли кто-нибудь, что с ним сотворил коварный эльф и не придет ли на помощь. Но варвары были заняты, им сейчас было не до раба.

— Богиня Шазурр, Великая и Ужасная, свидетельница, что ты мой раб! — попытался восстановить справедливость Катык.

Альдарион, вновь овладевший своими штанами, неспешно натянул их, затем повесил на пояс кинжал.

— Ты дикий и вонючий раб недостойный целовать следы, оставленные моими ногами. Ты должен преклоняться перед благородными могущественными эльфами, — сказал он гоблину и многозначительно положил руку на эфес кинжала. — Эльфы всегда будут господами, а ты всегда будешь жалким рабом. И грабить тоже нельзя, — он указал на монеты, что раб вынул из кармана.

— Гы-ы... Как жить, если не грабить?! — окрысился Катык, понявший, что убивать его не станут. — Ты что, сам не грабишь? А откуда тогда у тебя такие красивые штаны?

— Я работаю! — гордо заявил Альдарион. — А на заработанные монеты покупаю все, что мне нужно. И ты должен работать. Каждую монету надо зарабатывать честным трудом.

Он аккуратно собрал лежащие на траве монеты, все, до единой, и ссыпал их в карман.

— Оставь хоть две, — попросил гоблин. — Мне тоже монеты нужны.

— Нельзя, — отказал Альдарион. — Я вместе с рыцарем Калантом, монахом и магом сейчас восстанавливаю справедливость везде, куда ступают копыта наших коней. Мы это делаем по указанию самого святого драконоборца Фестония и вечно молодой, прекрасной царицы Эльсениор. Монеты, которые ты приобрел нечестным путем, я забираю.

Альдарион оглядел поле битвы. Варвары были близки к победе. Калант и Фамогуст с трудом отражали попытки стащить рыцаря с седла. Мичигран куда-то полз. Буркст без устали работал дубиной, отбиваясь от наседавших на него варваров.

Победа над Катыком вдохновила эльфа. Ему захотелось сделать еще что-нибудь такое, чтобы все почувствовали его могущество. Показать этому жалкому магу, Мичиграну, на что способен эльф... И монаху тоже. Монах относится к нему без должного уважения. Это неправильно. И люди, и гоблины, и гномы — все должны не только уважать эльфов, но и подчиняться им.

"Как варвары вообще осмелились напасть на отряд! — возмутился Альдарион. — Они же видели, меня, понимали, что я эльф. Да и напали, ко всему еще, в Веселом лесу! В лесу, который многие годы был нашим заповедным местом, в который никто другой, под страхом смерти, не мог войти... Диких и непочтительных варваров надо наказать".

Альдарион вынул из кармана небольшое плоское семечко, сложил ладони лодочкой, прошептал заклинание, и выбросил руки вперед, туда, где монах дрался с варварами.

Семечко легко взлетело, застыло над сражающимися и тут начались чудеса: за считанные секунды из маленького семечка выросла громадная тыква. Тыква вначале замерла в воздухе, затем стала покачиваться, выбирая цель... А выбрав, рухнула на голову одного из теснивших Буркста варваров. Тот, оглушенный сильным ударом, выронил дубину и упал к ногам монаха.

Буркст в удивлении от такой неожиданной помощи застыл, разглядывая большую, но еще зеленую, не созревшую тыкву. Он даже наклонился, пощупал ее и убедился, что она тверда, как камень. Монаху и в голову не пришло, что это работа эльфа.

— Благодарю тебя, святой драконоборец дважды рожденный...

Произнести полностью свою благодарность святому Фестонию Буркст не успел. Другой варвар воспользовался тем, что монах отвлекся, и ударил дубиной по его рыжей шевелюре. Не выпуская из рук свое грозное оружие, монах сделал несколько нетвердых шагов, потерял сознание и упал.

Но и варвар недолго торжествовал победу. Альдарион вошел во вкус и вторая тыква, еще крупней первой, желтая, полностью созревшая, обрушилась на него.

Третьим противником монаха был старый закаленный в битвах ветеран по кличке Каменный Лоб. Он был одним из лучших воинов в орде Бахаррака, немало лет носился по степям с оравой варваров, участвовал в десятках сражений. Он не боялся никого и ничего. Но две упавшие с неба тыквы, повергшие на землю его товарищей по оружию, привели Каменный Лоб в ужас. Быть убитым тыквой!? Более позорной смерти варвар не мог себе представить.

Он застыл, разинув рот и выпучив глаза, не смея шелохнуться. Потом осторожно поднял голову и глянул на небо. Небо было чистым, безоблачным, ничего плохого не предвещавшим.

— Пощади нас, богиня Шазурр, недостойных рабов твоих... — жалобно попросил Каменный Лоб.

И наверно, очень вовремя попросил. Третья, свалившаяся с чистого безоблачного неба, тыква миновала его голову и с громким стуком упала рядом.

Этого оказалось вполне достаточно. Каменный Лоб понял, что могущественная Шазурр, ужасная в гневе своем, недовольна им. Пригнувшись и втянув голову в плечи, он устремился к лесу, под защиту деревьев. Прижав к груди топор, Каменный Лоб мчался со всей возможной скоростью, которую позволяли его короткие ноги.

Альдарион оглядел поле битвы, выискивая следующую жертву.

Дремучая чаща для монаха пространство чужое. Кора на деревьях, серая, тусклая, с прожилками мха. Толстые сучья вывернуты, покрыты странными наростами и буграми, будто какая-то сила долго крутила их и мяла, да так и не сумела сломать. Толстые узловатые корни стелятся по земле, словно мускулистые тела чудовищных змей, готовых броситься, опутать, сжать и проглотить. А подгон густ, непроходим и прячет в мрачной темноте ненасытную нечисть. Но чуждое пространство не должно пугать монаха. Главное — чтобы помыслы его были чисты.

Отряд шел тайно, осторожно... Мало ли опасностей на безлюдных дорогах. В эти места нередко приходят за добычей Орды варваров, сюда, в равнины, спускаются пограбить поселян немирные горцы, да и от самих поселян можно ожидать любой пакости.

Отряд шел тихо. Разговоры в пути запрещены. Каждый монах должен внимательно смотреть по сторонам, прислушиваться. Настороженность и осторожность — залог успеха. Это понимает каждый.

Кресск взял с собой лучших, самых крепких духом и плотью. Растянувшись плотной цепочкой, они неслышно идут за отцом комендантом, тенями скользят по лесным тропам, не нарушая тишины царящей в лесу, и почти не оставляя за собой следов.

Впереди — разведчики, брат Снуррс и брат Ховверг. Они следуют за отрядом рыцаря и через каждый час кто-то из них докладывает преподобному Кресску, обо всем, что разведчики увидели и услышали.

Пока все шло нормально. А еще, Кресск надеялся, что приказ его выполнен, а значит, варвары остались без коней, Пешие они менее опасны.

"Мрачное место, этот Веселый Лес, — размышлял отец Кресск, разглядывая растянувшиеся вдоль дороги густые заросли подгона. — И очень подходящее для засады. Грабителям только и дел, что найти хорошую поляну, где можно развернуться и ждать там путников... Будем надеяться, что об отряде Каланта здесь не знают и никакой засады не окажется..."

Но предчувствие подсказывало, что разбойники, облюбовавшие здесь место для грабежа, могут оказаться на одной из ближайших полян, и не зная об отряде Каланта. Просто, обычные разбойники станут поджидать неосторожных путников. И неизвестно кто это будет: варвары, немирные горцы или местные поселяне, решившие подработать.

"Надо приблизиться вплотную к отряду рыцаря", — решил Кресск.

— За мной, бегом! — приказал он. И не оглядываясь, побежал по дороге.

Бежал отец Кресск не быстро, чтобы сохранить дыхание. Кто знает, возможно, засада близка и тут же придется вступать в бой... Отец Кресск верил своему чутью, и в том, что засада ожидает отряд рыцаря, он уже не сомневался.

Не успел отряд пробежать и сто метров, как из-за поворота дороги, навстречу ему выбежал Снуррс.

— Кто напал? — не останавливаясь, спросил разведчика Кресск.

— Варвары, — пристраиваясь рядом с бегущим отцом комендантом, сообщил Снуррс. — Идет бой. Отец Буркст лежит возле экипажа. Возможно, убит. Рыцарь и маг сражаются. Пока держаться. Но их двое, а варваров много.

— Конные или пешие?

— Пешие. Все варвары пешие. Ни одного коня.

— Ясно. — Кресск остановился и повернулся к следующим за ним монахам. — Готовьтесь к бою, братья! — приказал он. — Надо побить нечестивых варваров. Да поможет нам в этом святой драконоборец дважды рожденный Фестоний, — и побежал быстрей. Отряд последовал за ним.

— Стойте, безмозглые бараны! — заглушая общий ор, кричал Кипс Кривозубый, которого все называли Кипс Зануда. Потому что он превосходил своей занудностью всех, даже Худрага Леворукого, Хранителя Традиций. И как всякий зануда, он все время давал советы. — Стойте! Вы не знаете, как обращаться с лошадьми. Надо навалиться всем скопом... И пусть каждый ухватит коня за что-нибудь... За ногу, за хвост, за уши: все равно за что. Но крепко держит и не отпускает! И бейте мерина по морде, не жалея. Бейте так, чтобы ему было больно. На счет три бросаемся все вместе. Приготовились! Начинаю считать! Раз! Два! Три!

И бросились. Всем скопом они вполне сумели бы одолеть и коня и всадника. Но только в том случае, если бы Фамогуст спокойно стоял на месте, а рыцарь сидел, сложа руки. Но Фамогуст не стоял. Он сделал несколько прыжков, подминая и сбивая копытами не сумевших уклониться варваров. А Калант, которому все это уже порядком надоело, бил тупым концом копья каждого, до кого мог достать.

Дотянувшись до посоха, Мичигран почувствовал, как к нему возвращаются и силы и уверенность: теперь он мог показать варварам, что такое маг. Он оглядел поле битвы. Монах лежал возле экипажа. Рядом с ним валялись трое или четверо варваров. Еще трое варваров толклись возле экипажа, выпрягая лошадей.

"Неужели они убили Буркста?! Не может такого быть!.. Такого опытного и отчаянного бойца, как Буркст, убить невозможно. Монах ранен, и не больше, — решил Мичигран. — У нас есть Мультифрит, и мы его мигом вылечим. А Сокрушителю Троллей тоже нелегко приходится. Варваров слишком много. Как они его облепили... Но, меч Калант так и не вынул. Дурацкий у них, у рыцарей, Кодекс, и дурацкие правила. Если варвары стащат Каланта с коня, тогда все. Ну и дела... Наверно Святой Фестоний выручил меня, как раз для того, чтобы я выручил Буркста и помог нашему славному рыцарю избавиться от варваров. Что-ж, долги надо отдавать".

Мичигран встал, сжал посох обеими руками, сосредоточился и произнес заклинание. Тотчас же, с вершины посоха выскользнули три молнии: красная, зеленая и голубая.

Раскаленный красный шарик стремительно рванулся к тому месту, где лежал монах и стал медленно кружить над ним. Молния потрескивала, разбрасывала искры и выглядела устрашающе грозно: как злобный и опасный сторожевой пес, который не даст никому подойти к прилегшему отдохнуть хозяину.

Зеленая и голубая молнии, помчались выручать рыцаря.

Зеленая подобралась к коренастому широкоплечему варвару, который отчаянно размахивал большим обоюдоострым топором, грозясь отрубить Каланту ногу, и забралась ему за шиворот. Варвар застыл, выпучил глаза и заверещал что-то непонятное даже другим варварам. Потом уронил топор, бросился на землю и стал тереться об нее спиной, ругаясь от злости и подвывая от боли. А зеленый шарик прожег дыру в его куртке вырвался на свободу и тут же, ни секунды не медля, направился к длиннорукому тощему варвару, по имени Кадрак и по прозвищу "Разрублю Пополам", пытавшемуся достать рыцаря мечом. Поскольку на варваре не было ни куртки, ни рубашки, молния юркнула ему в штаны.

За все время своего существования Веселый Лес, наверное, не слышал такого громкого и жуткого вопля. Никогда еще с такой силой не разбрасывали толпу варваров. Никто не смог бы так быстро содрать с себя штаны, как это сделал Кадрак по прозвищу Разрублю Пополам. Потом, забыв о мерине, рыцаре, своих штанах и обо всем остальном, варвар рванулся к чаще.

— Вот это да! — восхитился Мичиган. — Я бы так быстро не смог.

... Голубой шарик-молния подлетел к здоровенному варвару с нестриженной со дня рождения шевелюрой и прошелся у него над головой. В воздухе запахло паленым, шевелюра мгновенно исчезла, варвар стал совершенно лысым со смешной, вытянутой как дыня и усеянной большими шишками головой.

— Теперь найди какого-нибудь зловредного бородача, — подсказал молнии Мичигран.

Шарик тут же направился к старому Бомбару Семь Хвостов, свирепо размахивающему секирой. У этого Бомбара была самая большая и самая красивая борода в Орде. Наверно, поэтому шарик и выбрал Бомбара и мгновенно лишил его мужественного украшения, предмета зависти всей Орды. Вместо роскошной бороды предстал маленький, скошенный как у обезьяны подбородок.

— Вот это урод, — удивился Мичигран. — Теперь я понимаю, почему все варвары носят бороды. Они стесняются.

Вначале Бомбар оторопел, не понимая, что произошло. Потом зашарил рукой по подбородку, пытаясь нащупать бороду. Когда это ему не удалось, когда он понял, что бороды больше нет, он бросил секиру, обхватил ладонями место, где когда-то красовалась борода, опустился на землю и зарыдал.

Ничего более страшного, для старого варвары, чем остаться без бороды произойти не могло. Безбородого старика варвары не пустят ни в один дом, в таверне никто не сядет с ним за стол, чтобы распить кувшин пива и поболтать о чудесах, которые кроются в дальних пещерах Граничных Гор. Никто не станет с ним разговаривать. Потому что старых варваров без бороды не бывает. Если у старого варвара бороды нет, значит, это не варвар и нечего иметь с ним дело.

— Неплохо... Очень неплохо, — оценил свою работу Мичигран. — А монах так долго торговался... Надо было потребовать весь хвост...

Но волшебный посох не может метать молнии бесконечно. Как лук надо после выстрела снова зарядить, так и посоху волшебника, после энергичного действия, надо, как бы, подзарядиться от сил природы, набраться от нее новых волшебных сил.

" Посох славно поработал, но этого оказалось слишком мало, — понял Мичигран. — Пока посох будет отдыхать, варвары отрубят нам головы, или свяжут и сделают своими рабами. Мне не нравится ни то, ни другое. А из нашего славного рыцаря вообще вряд ли получиться приличный раб. Моему другу Бурксту это тоже не должно нравится, или я его плохо знаю. И, вообще, мне некогда с ними драться, надо срочно лечить монаха. Пора пустить в дело артефакт Гундора Лысого".

Мичигран вынул из кармана маленькую плоскую склянку красного стекла и высыпал на ладонь десятка два небольших, размером с горошину, черных шариков.

— Если Гундор не обманул, то мы сейчас очистим от них поляну, — вполголоса проговорил Мичигран, не спуская глаз с варваров. — А если обманул, то я уже никогда не сумею превратить его в покрытую отвратительной слизью бородавчатую жабу. Потому что никому из нас уйти с этой поляны не удастся...

Заклинание маг произнес вполголоса, так что никто из варваров его не услышал, но этого было вполне достаточно. Черные горошины, будто их подхватило сильным ветром, сорвались с ладони и умчались к опушке леса.

Бахаррак недолго лежал без сознания. Лоб у назира варваров намного крепче, чем у рядового воина. Чтобы вывести Бахаррака из строя надолго, удара посохом недостаточно. Если бы какой-нибудь тролль ударил Бахаррака по голове бревном, тогда конечно... Но и от неслабого удара Мичиграна, голова у варвара болела. Он пощупал выросшую на лбу шишку. Шишка была большой и горячей. "Чтобы богиня Шазурр, прекрасная в гневе своем, откусила тебе голову и выплюнула ее в болото", — выругался Бахаррак. Его никто не бил по лбу с самого детства. А этот горожанин, разрази его гром, маг, которого он теперь не возьмет даже в рабы, осмелился ударить его, Великого Воина, любимца богини Шазурр, Ужасной, Беспощадной и прекрасной в гневе своем. Не мечом, не топором, не дубиной... На виду у всей Орды, маг ударил его простой палкой, разрази ее гром!.. Где это видано?! Назира Орды — палкой в лоб... Что происходит на этой земле!? У варваров воруют лошадей! Назира бьют в лоб палкой!.. Бахаррак опять пощупал шишку и снова выругался. Он решил сейчас же поймать этого подлого мага, разрази его гром, привязать его к хвосту лошади и тащить за собой, пока кости врага не рассыплются в дорожной пыли, разрази их гром: и кости и пыль!

Бахаррак быстро поднялся и огляделся... Все шло как и положено. Дохлый монах валялся возле экипажа и варвары уже распрягали лошадей. Мага вообще не было видно, и только рыцарь еще отбивался, от окруживших его варваров. Но долго ему не продержаться.

— Эй, Усатая Харя, веди сюда мерина, разрази тебя гром! — зычный голос Бахаррака перекрыл шум битвы. — И найдите мне мага! Тому, кто доставит мне мага, отдам свою долю добычи, разрази вас гром! А ты чего разлегся, — пнул он ногой Древогрыза. — Тащи сюда монаха, может он еще жив...

Древогрыз очнулся, пощупал лоб и все вспомнил.

— Зарублю мага! — взревел он.

— Мага не трогай, он мой, — осадил его Бахаррак.

— Но шишка на лбу сделала Древогрыза неукротимым.

— Все равно зарублю!

— Молчать! Разрази тебя гром! — Бахаррак еще раз осмотрел поле боя. Дело шло к концу...

Но в этот день богиня Шазурр, Великая и Кровавая, отвернула свое прекрасное и ужасное лицо от Бахаррака, да и от всей Орды. На противоположном краю поляны появились новые, неожиданные и нежеланные гости. Бахаррак не заметил, когда они выехали из леса. А сейчас на опушке поляны стояли добрых два десятка рыцарей. Все на громадных лошадях, покрытых доспехами, а над головой каждой лошади развивался цветной султанчик. Сверкали латы, над блестящими шлемами развивались разноцветные перья, на щитах красовались девизы и гербы. Каких только гербов здесь не было: и бычьи головы, и башни замков, и изготовившиеся к прыжку змеекоты, и скрещенные мечи и много другой всякой всячины.

Рыцари наблюдали за схваткой на поляне, явно готовые принять в ней участие. Бахаррак нисколько не сомневался, на чьей стороне они выступят. Этот отряд закованных в латы лошадей и всадников мог одним ударом раздавит Орду, разнести ее в клочья. Бахаррак в третий раз выругался. Надо было спасать Орду.

— Эй, вы все! Разрази вас гром! Быстро ко мне! Кто отстанет — зарублю! — взревел он.

Рык назира и сверкающий меч в его руках сделали Орду послушной. Первым возле него оказался Древогрыз с большой секирой в правой руке и крупной красной шишкой в центре лба. Рядом с ним застыл унылый Гортек Медная Башка. Сюда же подтянулись все, кто мог.

— Рыцарь Калант! — заорал хитрый Бахаррак. — По законам битвы требую перемирия. Надо подобрать погибших и помочь раненым, разрази их гром!

Калант опустил копье. Враг просил перемирия, и благородный рыцарь не мог ему отказать.

— Согласен на перемирие, чтобы вынести с поля боя погибших и помочь раненым, — согласился он.

Но Фамогуст в это время увидел Кипса Зануду, и направился к нему. Боевой конь не был злопамятным, но и обид не прощал. Следовало рассчитаться и за "противную морду", и за призыв "бить по морде не жалея".

— Мой славный Фамогуст, враг просит перемирия и мы не вправе ему отказать, — напомнил мерину рыцарь.

Мерин сделал вид, что не слышит всадника. В несколько хороших скачков он догнал обидчика и сбил его с ног точным ударом копыта. Распластавшийся на земле Кипс Зануда закрыл глаза, ожидая, что лошадь затопчет его до смерти. Но Фамогуст не стал добивать поверженного противника. Он поступил гораздо коварней: опустил голову и укусил Зануду за зад. Боевой мерин сделал это так умело, что кожаные штаны на этом важном для варвара месте превратились в лохмотья. И не только штаны. Убедившись, что враг теперь долгое время не сумеет сесть на лошадь, Фамогуст огласил окрестность победным боевым ржанием и только после этого посмотрел на рыцаря.

— Ты имел на это право, — Калант слышал, как Зануда призывал бить мерина по морде, и не осудил самовольство Фамогуста. — Но теперь ты рассчитался за нанесенное оскорбление, и мы будем соблюдать перемирие, — не терпящим возражения тоном добавил он.

Бахаррак все время поглядывал на рыцарей. Они по-прежнему стояли на краю поляны. Конечно, от немедленного нападения на Орду их удерживало заключенное Бахарраком и Калантом перемирие. Но, кто их знает, рыцарей, они все, как один, из благородных и непонятно, что им может взбрести в голову...

— Чего стоите, разрази вас гром! — закричал Бахаррак. — Быстро подобрать раненых и оружие! — приказал он. — Всем отойти в лес.

— Короткое молчание варваров сменилось ропотом. Получалось, что надо уходить, не очистив экипаж, в котором немало добра, оставить здесь три лошади... Да и одежда на рыцаре и маге была хорошая, почти новая, вполне пригодилась бы...

— Все бросить?! — выразил общее возмущение Усатая Харя.

Орда дружно поддержала его. Орда не хотела отказываться от добычи. Орда не могла отказаться от добычи.

— А это вы видели, разрази вас гром! — Бахаррак взмахнул рукой в сторону рыцарей.

Варвары как по команде обернулись. И притихли.

— У нас перемирие! — напомнил Бахаррак. — Подбираем всех своих, кто не может идти и медленно отходим в лес... Разрази вас гром!

Приказ вождя был выполнен быстро и точно. Варвары подняли погибших и раненых товарищей, подобрали их оружие и, стараясь не отставать, устремились за назиром. Лишь Катык не смог последовать за хозяином. Трава, опутавшая ноги, по-прежнему держала гоблина, не давая ему сделать ни единого шага.

— А я?! — закричал он. — Меня возьмите! Они меня заколдовали, я идти не могу!

Никто из варваров не обернулся. Они не любили Катыка Длинные уши. Не любили, потому что он был шпионом Бахаррака. Шпионов никто не любит, даже их хозяева.

Глава двадцатая.

Варвары скрылись в лесу. Калант оглядел поле битвы и вдруг увидел братьев по оружию, что выстроились грозной цепью на опушке леса.

— О! — воскликнул он. — Приветствую вас, благородные рыцари. Вы пожелали нам помочь... Но, сами видите, мы не нуждаемся в помощи. Это были всего лишь варвары. Я разогнал их, не вынув из ножен, и не осквернив своего родового меча Калибура.

Никто из застывших в строю рыцарей не промолвил в ответ ни слова. Калант понял, что они не узнали его и необходимо представиться.

— Я Калант, Сокрушитель Троллей, — объявил он. — Направляюсь на поиски огнедышащего дракона, чтобы сразиться с ним и освободить из заточения златокудрую принцессу. Вы, очевидно, много слышали обо мне. Сожалею, что не знаю ваши славные имена. Я хотел бы узнать их, блистательные рыцари, чтобы иметь возможность поблагодарить каждого поименно, за оказанную мне честь и желание оказать помощь...

Крайний в шеренге рыцарь, на щите которого красовались два скрещенных меча и приготовившийся перепрыгнуть через них свирепый змеекот, вдруг сделался прозрачным, а затем и вовсе исчез, вместе с могучим конем. Следом начал таять его сосед, рыцарь, на щите которого были изображены бычья голова, алая роза и секира... Потом исчез третий рыцарь, четвертый...

Калант не мог поверить тому, что происходит. На его глазах растаяла, растворилась и исчезла боевая шеренга грозных рыцарей. Только что они стояли здесь, на опушке леса. Он видел, как переступали с ноги на ногу их, закованные в броню боевые кони, как ветер шевелил перья на их шлемах. Видел их глаза... Он, наконец, говорил с ними!

Растерявшийся рыцарь — это зрелище, которое редко кому удавалось увидеть. Мичигран оказался таким счастливчиком.

Фамогуст тоже не понял, куда исчезли закованные в латы кони, с которыми он собирался пообщаться, но в задумчивость не впал. На поляне было достаточно сочной травы, и практичный мерин стал неторопливо ее пощипывать. Калант же хотел понять, что произошло?

— Мичигран, это какое-то волшебство! — воскликнул Калант. — Только что исчез отряд благородных рыцарей, — и, опережая возможные возражения мага, приложил правую руку к сердцу: — Клянусь всеми добродетелями златокудрой принцессы, которую я спасу, я только что видел отряд всадников закованных в латы и их могучих коней. Я могу даже вспомнить и описать девизы некоторых из этих с лавных рыцарей.

— Да, они только что были здесь, благородный Калант, — подтвердил Мичигран. — Но это, всего лишь, волшебство. Зная страх варваров перед рыцарями, я создал фантомы, чтобы напугать противника и обратить его в бегство. Варвары ушли и фантомы исчезли.

— Так это ты?! — Калант с уважением посмотрел на мага. — Я не знал, что такое тебе по силам, — признался он.

— К вашим услугам, благородный рыцарь, — поклонился маг.

— А ведь ты напрасно вызвал этих фантомов, — растерянность и удивление Каланта прошли, а самоуверенность тут же вернулась к благородному рыцарю. — Мы и без их помощи добились победы. Ты же видел, варвары запросили перемирия и сбежали с поля боя. А что это у тебя за кровь на щеке и руках? — забеспокоился он. — Ты ранен?

— Ерунда, царапина, — отмахнулся маг.

— Где Буркст?

— С Буркстом кажется плохо.

Они направились к лежащему возле экипажа монаху.

— Буркст, что с тобой? — Калант наклонился над гномом, вглядываясь ему в лицо.

Монах не ответил. Он даже не пошевелился. Лицо его было бледным, глаза закрыты, губы крепко сжаты, а возле рыжей головы, на траве, виднелась лужица засохшей крови.

Всегда спокойный и уверенный рыцарь был подавлен. Он не мог примириться с потерей монаха, не мог поверить, что все так плохо.

— Святой Фестоний, это несправедливо, — Калант с укоризной посмотрел в небеса, где обитал драконоборец. — Я рыцарь, мое дело сражаться и в каждом бою я могу погибнуть. Если кому-то суждено пасть, сегодня, то это должно выпасть на мою долю, на долю воина. А Буркст смиренный монах, он должен жить.

— Вот уж не думал, что его свалят, — Мичигран тоже успел привыкнуть к ворчливому и умному гному. — Дубиной он работает лихо, чуть на своей шкуре не попробовал. Это же, сколько варваров на него навалилось, что сумели нашего монаха уложить...

— Убили? — спросил Альдарион, который, к этому времени, подошел к спутникам.

— Сейчас узнаем. Вообще-то не должны бы. Монахи народ живучий, — маг вспомнил как драконоборец спас его самого от удара мечом, — да и святой Фестоний не должен дать в обиду своего монаха. Дайте-ка, я посмотрю.

Мичигран опустился на колени и положил ладонь на шею Бурксту.

— Вы на варваров поглядывайте, — попросил он. — Как бы они неожиданно на нас не напали.

— Мы заключили перемирие, — напомнил рыцарь. — Пока перемирие не закончено, они не могут на нас напасть.

— Еще как могут.

— Это ты зря, — не согласился рыцарь. — Никто не может нарушить Закон Перемирия.

— Варвары могут, Калант, варвары все могут.

— Я послежу за ними, — поддержал мага эльф, который тоже не верил варварам.

Мичигран осторожно прижал палец к артерии на шее монаха.

Калант и Фамогуст ждали, уставившись на мага, как будто не от силы удара дубиной зависело жив Буркст или нет, а от того, что скажет Мичигран.

— Жив, — объявил, наконец, маг. — Сердце работает, пульс есть, правда, слабый. Много крови потерял. Сейчас посмотрим, крепкие ли у него кости.

Он приподнял голову монаха и стал ее осторожно ощупывать, раздвигая пальцами слипшиеся от крови пряди рыжих волос.

— Благодарю тебя, святой Фестоний, что ты сохранил жизнь нашему боевому товарищу! — снова обратился к небесам Калант. — Друзья мои, нам нужно немедленно возвратиться в Геликс. Соберем лучших лекарей и заставим их вылечить монаха.

Калант был настолько потрясены случившимся, что не вспомнил про Мультифрит и его исцеляющие свойства.

Мичигран с интересом посмотрел на рыцаря. Он ожидал, от Каланта совсем другого. Буркст выбыл из строя. Но Калант был не из тех, кого останавливают трудности. Он вполне мог отправиться воевать с драконом и освобождать принцессу без поддержки монаха.

— А дракон? — задал маг контрольный вопрос.

— Что дракон... Драконом больше, драконом меньше: для нас, рыцарей, это не так важно. Значит не судьба мне сразиться с ним сейчас. Прежде всего, я должен оказать помощь своему отважному спутнику.

— Принцесса наверно истосковалась, — попробовал смутить рыцаря Мичигран.

— Подождет. Она немало ждала своего освободителя, подождет еще немного.

— Значит, поход на дракона отменятся? — с явным сожалением в голосе, поинтересовался Альдарион. Эльфы умели скрывать свои чувства.

— Ничего подобного, — огорчил его Калант. — Как только вылечим Буркста, сразу и отправимся сражаться с драконом.

— Когда мы вернемся в Геликс, бургомистр вряд ли меня отпустит, — сообщил эльф, прикидывая, что уж сам он сделает все, чтобы не отпустили.

— Отпустит. Я поговорю с бургомистром Слейгом, — снова огорчил его рыцарь. — В сражении с варварами ты проявил мужество и доказал что достоин участвовать в нашем походе. А потом, не забудь, нас ожидает еще и славная битва с кровопийцами-вампирами. Бургомистр мне не откажет.

Эльф не стал перечить рыцарю. Только с тоской подумал о том, что из двух зол он, кажется, выбрал большее. И, наверно, лучше было бы сдаться на милость подручным Бритого Мамонта...

Мичигран между тем закончил осмотр раненого.

— Руки — ноги целы, — сообщил он. — Но душу из нашего монаха чуть не вышибли. Надо лечить.

— Я знаю в Геликсе очень хорошего лекаря, отвезем Буркста к нему, — предложил Альдарион. Он решил, что, в крайнем случае, друзья-эльфы сумеют его спрятать.

— У нас есть средство, более надежное, чем твой знакомый лекарь, — напомнил Мичигран.

— Мультифрит! — сообразил Калант. — Эту рану нанесли оружием. Мультифрит исцелит Буркста.

— Да, — подтвердил маг. — Давайте сюда копье.

Калант снял чехол с кристалла и подал копье Мичиграну. Мультифрит засиял рубиновым светом. Он как бы распространял волны, которые расплывались по воздуху и медленно таяли.

— Отойдите подальше, — попросил маг рыцаря и эльфа. — Исцеление не терпит присутствия посторонних.

Калант, Альдарион и Фамогуст послушно отошли и стали наблюдать за действиями мага издали.

Мичигран наклонился над монахом, приподнял его голову, еще раз осторожно ощупал ее, положил на землю Мультифрит и опустил голову на кристалл. Излучение на какое-то мгновение прекратилось, потом вспыхнуло с новой силой. Но теперь лучи Мультифрита уже не растекались волнами, а легкой розовой дымкой окутали голову Буркста. Мичигран сел на землю возле раненого и стал ждать.

Какое-то время ничего не менялась, Буркст по-прежнему лежал, закрыв глаза. Потом с лица его начала исчезать бледность, щеки порозовели. Монах задышал ровно и глубоко. Он спал.

Мичигран осторожно вынул у него из под головы наконечник копья.

Буркст зашевелился. Потом он глубоко вздохнул и открыл глаза.

Первым, кого монах увидел, был Мичигран. Маг сидел возле гнома на земле, смотрел на него и улыбался.

— Чего зубы скалишь?! Что-нибудь смешное увидел? — недовольно пробурчал Буркст.

— Голова болит? — поинтересовался маг.

Буркст аппетитно зевнул, подниматься он явно не собирался.

— Я проспал что-нибудь важное? — спросил он, не отвечая на вопрос.

— Голова болит? — повторил Мичигран.

— Чего ты пристал, ничего у меня не болит. Спать я хочу.

— А ты пощупай свою черепушку, — предложил Мичигран.

Буркст посмотрел на него подозрительно, но руку на голову положил. И застыл. Рука нащупала запекшуюся от крови корку волос.

— Подожди, — Буркст сел. — Подожди... Это же мы... Святой Фестоний! Да на нас варвары напали!..

Он сразу все вспомнил: и как они подъехали к Веселому лесу, и поляну, усыпанную цветами и как из-за кустов вывалилась Орда, и как он дрался, защищая лошадей... А потом — боль, темнота и больше он ничего не помнил.

Буркст снова ощупал голову. Волосы слиплись от крови, но сама голова была цела. Он оглядел поляну. Рядом стоял экипаж, который он взял у хромого Шовкра. Распряженные лошади спокойно и неторопливо щипали травку. Солнце по-прежнему ярко светило и хор птичьих голосов не умолкал. Все выглядело тихо и мирно. О кипевшей здесь битве напоминали только истоптанная трава, помятые и смешанные с землей полевые цветы, да несколько больших желто-зеленых тыкв. Невдалеке стояли Калант, Альдарион и Фамогуст, а на краю поляны застыл какой-то оборванец-гоблин.

— Идите сюда, — позвал спутников Мичигран. — Теперь можно.

Рыцарь и эльф подошли. Оба улыбались. Вместе с ними к монаху приблизился и Фамогуст. Мерины не умеют улыбаться, но по благодушной лошадиной морде, видно было, что он тоже очень доволен. Фамогуст ткнулся мягкими губами в щеку монаха, будто поцеловал. Растроганный Буркст ласково провел ладонью по теплой шести.

— Фамогуст, ты самый умный и самый добрый конь, из всех, кого я встречал, — похвалил он мерина.

Мерин фыркнул и тряхнул головой, подтверждая, что так оно и есть.

— Как ты себя чувствуешь, мой славный Буркст? — спросил Калант. — Мы боялись, что ты серьезно ранен.

— С таким целителем как Мичигран, никакие раны не страшны, — похвалил мага Буркст. — Я здоров и готов отправиться в путь.

— Нет, — возразил Мичигран. — Ты потерял много крови, надо отлежаться.

— Нормально я себя чувствую, — не согласился монах.

— Сегодня отдыхаем, — поддержал мага рыцарь. — Раз Мичигран говорит, что тебе надо отдохнуть, значит, так и сделаем.

— Хорошо, будем отдыхать, — не стал спорить Буркст. — А у тебя, что такое? У тебя щека в крови и шея? — спросил он мага.

— У меня на голове большая шишка и она уже не кровоточит, — объяснил маг. — Я сейчас совершенно здоров.

— Да славиться святой драконоборец, дважды рожденный Фестоний, — вспомнил, наконец, монах о небесном покровителе. — Он дал нам силы победить нечестивых варваров и обратить их в бегство.

— Да уж, — подтвердил Мичигран. — Если бы не святой Фестоний, варвары изрубили бы нас. Это точно.

— В его честь я убью трех драконов, — решил бесстрашный рыцарь.

— Да будет так, — поддержал его Буркст. — И мы поможем тебе. А сейчас, — он хмуро оглядел товарищей по оружию, — А сейчас, да простит меня святой драконоборец, за грех чревоугодия, я хочу есть. Если мне сейчас не дадут кусок сыра и лепешку, я умру от голода.

— Здоров! — оценил требование монаха Мичигран. — Теперь я уверен, что ты здоров. Головку сыра, лепешек и пива! — приказал он Альдариону. — И побыстрей, пока Буркст еще жив.

— Теперь осторожно, — предупредил Телерокан. — Скоро будет поляна, на которой идет бой.

— Растянуться цепью? — приказал Ленкорион. — Возле поляны залечь в кусты. Приготовить луки. Без моей команды не стрелять. Телерокан и Гелерон за мной.

Команду вождя эльфы выполнили быстро и четко.

— Что-то там, на поляне, слишком тихо, — Ленкорион сурово посмотрел на молодого эльфа. — Команду рыцаря варвары не могли одолеть так быстро. Вероятно, бой начался давно, а ты не поторопился доложить об этом?

Тон вождя и его нахмуренные брови не предвещал ничего хорошего. Телерокан вспомнил, как чуть не повесили Белирогана.

— Вождь, когда я подошел к поляне, драка уже шла, — стал он оправдываться. — Рыцаря пытались стащить с коня, монах дрался дубиной и двоих повалил. Альдарион, он у нас знаток магии, создавал большие тыквы и бросал их на головы варварам. А Мичигран своим посохом, уложил вожака варваров, и еще многих воинов. Потом его сбили с ног, и какой-то варвар, в медном шлеме, отрубил магу голову. Я сразу же побежал, чтобы доложить об этом.

— Ладно, следуй за мной, — приказал вождь, и горе тебе, если ты меня хоть в чем-нибудь обманул.

С неприятным чувством, что события развиваются не так, как нужно, Ленкорион приблизился к поляне, на которой по-прежнему было подозрительно тихо. " Откуда они взялись, эти варвары, — недоумевал он. — В Геликсе ничего не слышно о варварах. Уж я то, начальник канцелярии, знал бы о набеге. А тут какие-то варвары. В этом году мы еще ни разу не приносили жертву духам предков, — с сожалением вспомнил он. — Вот духи нас и не предупредили. Если рыцаря убили, все рухнет. Рухнет самая светлая мечта — восстановить царство эльфов. Но если варвары взяли рыцаря в плен, они тысячу раз пожалеют, об этом. Мы перебьем всех варваров до единого. Мы освободим рыцаря и, открыто, проводим его до самого логова дракона. И тогда наша мечта сбудется. Да помогут нам духи предков и прекрасная, вечно молодая царица Эльсениор".

Ленкорион выглянул из-за дерева, росшего на краю поляны. То, что эльф увидел, потрясло его. И не потому, что он увидел что-то особенно, потрясающее. А потому, что развернувшаяся перед ним картина была самой спокойной и мирной, такой спокойной и мирной, какую он увидеть, ни коем случае, не ожидал.

Поляна была действительно большая. Проезжая дорога делила ее почти пополам. На этой дороге стоял экипаж. Тот самый, который отдал для похода отряду рыцаря хромой каретник Шовкр. А невдалеке от кареты, на траве, была расстелена скатерть. Вокруг нее сидели четверо. Сам рыцарь Калант, маг, которому по сообщению Телерокана, отрубили голову, монах Буркст и бездельник Альдарион. Они если сыр с лепешками и запивали его пивом. И делали это с таким удовольствием, с таким аппетитом, что, глядя на них, Ленкориону тоже захотелось есть. Вот такая мирная картина предстала перед взором Ленкорионом. И дополняли ее три лошади, которые лениво пощипывали травку. А вдали, не смея подойти к пирующим, стояла какая-то жалкая серая фигура без штанов. Очевидно, местный житель...

— Ну, что ты теперь скажешь?! — спросил Ленкорион у Телерокана. — Значит, магу отрубили голову?

Телерокан смотрел на Мичигана, который с аппетитом ел сыр и запивал его пивом. Эльф не верил своим глазам.

— Вождь, я сам видел, как варвар, в медном шлеме, замахнулся длинным мечом и опустил его на шей мага.

— Угу... — Ленкорион уже решил, что Телерокана, надо наказать, и наказать жестоко. Все эльфы должны знать, что Вождю надо говорить только правду. Лгать, ни в коем случае, нельзя. Но он накажет эльфа потом, после того, как они завладеют сокровищами. Сейчас каждый лук дорог, каждая стрела на счету. — Значит, на этой поляне кипела битва? — с достаточной долей ехидства спросил Ленкорион.

— Вождь, на этой поляне действительно кипела битва, — стал убеждать Вождя Телерокан. — Посмотри, вон валяется меч, его уронил кто-то из варваров. А там дубина, и еще одна дубина. И шапка... Меховая шапка, Такие меховые шапки носят только варвары. Вон она лежит...

Теперь, после подсказки Телерокана, Ленкорион тоже увидел и брошенное оружие, и меховую шапку... И еще что-то из одежды... Кто их знает, этих варваров, какую одежду они носят. Действительно, если смотреть внимательно, то можно предположить, что эта поляна совсем недавно была полем боя. Да и трава здесь вытоптана. Телерокан, конечно, чего-то крутит, и наказать его все равно придется, но битва на поляне была. Это точно.

— Сам вижу, что на этой поляне недавно дрались. Именно так лошади вытаптывают траву, — решил он поучить молодого эльфа. — Если внимательно приглядеться, можно понять, сколько варваров участвовало в сражении.

— Лошади были только в отряде Каланта, — сообщил Телерокан. — Варвары дрались пешком.

— Вот ты окончательно и выдал себя... — Ленкорион был доволен тем, что ему сразу удалось уличить лентяя и бездельника. — Ты проспал, или где-то прогулял, драку Каланта с варварами, а теперь врешь мне.

— Клянусь вечно зеленой листвой Волшебного Леса! Клянусь солнечным светом и семицветным мостом Священной Радуги! Я видел, как шло сражение, — Телерокан выглядел так искренне, что кто-то другой мог бы поверить ему. Но не Ленкорион.

— Не надо клясться, — сказал он. — Лживая клятва — преступление. Ты еще молод и никогда не встречался с варварами. Ты не знаешь, что варвары никогда не сражаются пешими. Поэтому, сам выдал себя. Сила варвара в коне. Варвары всегда сражаются на конях. Понимаешь, на конях, и только на конях.

— Но я видел... — что еще мог сказать молодой эльф, который действительно видел пеших варваров.

— Не надо, молчи и не упорствуй в своем обмане. Сейчас уйди от меня. Подумай над своим преступлением. Потом придешь и скажешь мне всю правду. И тогда я подумаю о том, как наказать тебя.

Растерянный Телерокан отошел от вождя. Он не мог понять, как остался жив маг. Он сам видел пеших варваров, но не мог ничем доказать это вождю. Он не знал, что теперь делать. И спросить совета было не у кого. А впереди его ждало суровое наказание.

Ленкорион проводил молодого эльфа суровым взглядом. Потом повернулся к Гелерону.

— Слышал? Он рассказывал мне легенду о пеших варварах.

— Слышал,— подтвердил Гелерон. — Но Телерокан еще молод. Может быть, стоит простить его?

— Нет, — не согласился Ленкорион. — Эльф, который единожды солгал Вождю, должен быть наказан. Но мы отложим наказание. Ты, мне, вот что скажи: как они, вчетвером, сумели отбиться от Орды?

— Не знаю...— Гелерон посмотрел на отряд Каланта. — Я этого понять не могу. Наверно маг применил какое-то волшебство.

— Волшебство, говоришь? Может быть волшебство, а может быть и не волшебство. Может быть, им кто-нибудь помог?

Ленкориону было над чем подумать. Маг, или не маг? От этого многое зависело... Если маг, настолько силен, что сумел отбиться от отряда варваров, то надо быть очень осторожным. И не рыцаря, а мага надо будет убрать в первую очередь. А если не маг, то кто? За отрядом рыцаря непременно должны следовать монахи. До сих пор разведчики эльфов монахов не замечали. Но это еще ничего не значило: или монахи хорошо скрывались, или разведчики плохо выполняют приказы вождя. Ленкорион допускал и то и другое в равной мене. А если это не монахи, то кто еще следует за отрядом Каланта? И еще, немаловажный вопрос: что в отряде Каланта делает Альдарион? Слейг договорился с рыцарем и послал с ним своего эльфа? Но тогда почему он не сказал об этом? Координатор сам, без ведома Слейга, включил эльфа в отряд? Непонятно, зачем он сделал это. Или Альдарион сам напросился? Но ни монахи, ни маги, эльфов не любят и Альдариона в отряд взять не должны. А он, судя по всему, в отряде, и вот, сейчас, обедает вместе с остальными. Надо во всем этом разобраться.

— Гелерон, ты отвечаешь за работу разведчиков, а разведчики работают плохо, — выговорил он жрецу. — Пусть осмотрят все вокруг поляны и ближайшие окрестности. Мне надо точно знать, сколько воинов в Орде и куда ни девались, и кто еще следует за отрядом Каланта? Кто ему помог отбиться от варваров? Или я буду все это знать сегодня, или ты больше не будешь жрецом. Понял?

— М-да... На этой поляне царят мир и спокойствие. — отец Кресск с интересом рассматривал отряд Каланта. На первый взгляд, ничто не говорило о том, что здесь совсем недавно произошла нешуточная драка. Путешественники явно были в добром настроении, не страдали отсутствием аппетита и отдавали должное кувшину пива, к которому, то и дело, кто-то из них прикладывался. И лошади не высказывали никакой тревоги. Они мирно пощипывали траву. — Расскажи нам, брат Ховверг, что же здесь произошло? — приказал Кресск разведчику, остававшемуся наблюдать за сражением отряда Каланта с варварами.

— Мы подошли сюда, когда драка уже началась, — стал докладывать разведчик. — Толпа варваров окружила рыцаря, а он отбивался от них, не вынимая меча, маг осыпал варваров молниями, чем наносил им большой урон, а наш брат Буркст, защищал лошадей. Эльф Альдарион, обладающий магией, создавал большие тыквы и обрушивал их на головы варваров. Но врагов было слишком много, и они стали теснить отряд рыцаря. Наш брат Буркст получил сильный удар дубиной по голове и упал бездыханный. Варвары решили, что он убит. Мы с братом Снуррсом тоже так подумали. Но, слава нашему защитнику, святому драконоборцу, дважды рожденному Фестонию, удар оказался не столь сильным, и наш брат остался живым.

— Я сам вижу, что брат Буркст жив, — прервал Ховверга Кресск. — Рассказывай о том, как шла битва.

— Я уже сказал, что варваров было слишком много, и они стали одолевать. Но тут случилось непонятное. В сердце вожака варваров, могучего воина с длинным мечом, который собирался собственноручно убить мага Мичиграна, вдруг поселился страх. Он прекратил сражаться, закричал, что требует перемирия, собрал своих воинов и быстро покинул поле боя.

— Совершенно неожиданно?

— Совершенно неожиданно, — подтвердил Ховверг.

— И ты не заметил больше ничего важного?

— Нет, ваше преподобие.

— Может быть, на поляне появился еще какой-нибудь отряд?

— Нет, ваше преподобие, на поляне больше никто не появлялся. Еще немного и варвары стащил бы с коня Каланта, Мичиграна они тоже окружили. Эльф со своими тыквами был обречен. И как раз в это время вожак варваров собрал Орду и увел ее.

— С какого места ты наблюдал за битвой?

— С этого самого места, ваше преподобие. Посмотрите, отсюда вся поляна очень хорошо видна.

Кресск посмотрел. Действительно, отсюда вся поляна была очень хорошо видна. Только вот... — Кресск внимательно присмотрелся, — Только вот небольшая группа деревьев заслоняла ее правый угол. А там вполне кто-то мог оказаться. Надо самому осмотреть это место. Если там кто-то побывал, он непременно оставил какие-нибудь следы.

— Как ты думаешь, почему вожак варваров увел Орду, хотя вполне мог победить? — Кресск всегда интересовался мнением очевидцев, даже тех, которые ничего толкового сказать не могли.

— Я думаю, что это наш святой драконоборец, дважды рожденный Фестоний, посеял в его сердце ужас и заставил убраться с поля боя, — с полной уверенностью доложил брат Ховверг.

— Да, конечно, — согласился Кресск. — Ты прав. Святой драконоборец, дважды рожденный Фестоний поддерживает наше воинство и вселяет ужас в сердца врагов.

Отец Кресск, не задумываясь, отправил бы на костер еретика, усомнившегося в могуществе и доброте святого Фестония. Но ему необходимо было точно знать, почему варвары, столь близкие к победе, отступили. Может быть, святой Фестоний не посчитал нужным вмешиваться в драку? Может быть, поспешной отступление варваров породили чисто земные причины?

— Вы с братом Снуррсом правильно поступили, — похвалил разведчиков Кресск. — А сейчас осторожно, так, чтобы вас никто не заметил, пройдитесь по окрестностям, может быть, увидите кого-нибудь, — велел он. Если встретите кого-то, немедленно доложите.

— А это что за чучело непотребное? — обратил Мичигран внимание на Катыка. — И почему оно без штанов?

— Это раб предводителя варваров Бахаррака, — объяснил Альдарион.

— Вот как... И чего он здесь торчит?

— Он набросился на меня с мечем, хотел убить, — стал рассказывать Альдарион. — Но не станет же вольный эльф сражаться с каким-то рабом-гоблином... Пришлось заплести ему ноги травой, чтобы не мешал. Он теперь не сможет уйти, до заката солнца, или пока я его не освобожу.

— Нехорошо удерживать чужого раба. Пусть идет к своему хозяину, освободи его, — решил Калант.

— Сейчас, — Альдарион прошептал заклинание, сделал несколько пассов. Трава на ногах Катыка стала быстро сохнуть, желтеть и тут же рассыпалась.

— Уходи, — велел рабу Мичигран. — И скажи своему хозяину, чтобы убирался из этих мест. Если он мне еще раз попадется, я ему все кости переломаю, — маг вспомнил, как уродливо выглядел варвар, которому молния сожгла роскошную шевелюру, и рассмеялся. — И сделаю его голову лысой, как скорлупа яйца дикой курицы.

Катык быстро натянул рванье, служившее ему штанами, потом подобрал свой меч и хмуро посмотрел на Мичиграна...

"Я расскажу хозяину, как непочтительно отозвался о нем этот глупый маг, — решил Катык. — И что они все смеялись над Бахарраком и говорили о нем плохие слова. Я скажу, что защищал имя хозяина, и долго с ними дрался, но их было четверо, а я один и они чуть меня не убили... Пусть Бахаррак их накажет, пусть он отрубит им головы, а их красивую одежду отдаст мне..."

— Раб, иди за мной, — сердито приказал он Альдариону, — и не отставай.

— Убирайся отсюда, пока цел, — прикрикнул на гоблина эльф.

— Я приказываю тебе, раб! Иди за мной! — повысил голос Катык. — Если ты не выполнишь мое повеление, я жестоко накажу тебя.

— Какие страсти... — удивился Мичигран. — Когда это ты, Альдарион успел стать рабом? Только не надо драться. Одна хорошая драка в день — этого вполне достаточно... Кому сказано! Альдарион, верни кинжал в ножны! А ты опусти свой меч! — прикрикнул он на Катыка. — Давайте спокойненько разберемся, кто из вас раб?

— Он раб, — заявил Альдарион.

— Он мой раб, — одновременно сообщил Катык.

— У вас неплохо получается! — Мичигран обрадовался. Оказалось, что и в таком невеселом месте, как Веселый лес, случается интересное. Можно развлечься и подразнить эльфа. Упускать такую возможность не стоило. Он как бы случайно задел Буркста ногой и подмигнул ему. — Я так и не понял, который из них раб. Надо разобраться, кто из них прав и восстановить справедливость.

— Да, да, — подтвердил монах, который тоже был не прочь разыграть Альдариона. — Я думаю, что благородный рыцарь может сделать это.

Калант оглядел хмурого, одетого в рванье гоблина, явно уверенного в том, что он прав, затем эльфа, который стоял с гордо поднятой головой. Уж эльф-то не сомневался что никакой он не раб.

Рыцарь раздумывал недолго. И вынес, как и положено защитнику справедливости мудрое решение:

— Пусть они сразятся между собой. Побежденный будет назван лгуном и станет считаться рабом.

— Я думаю, что святому драконоборцу, дважды рожденному Фестонию интересно будет посмотреть на такой поединок, — поддержал рыцаря монах. — Он сумеет помочь правому.

— Берите мечи и сражайтесь, — велел Калант противникам.

Противники молчали. Ни тот ни другой не испытывали особого желания вступить в бой.

— Они не относятся к благородным рыцарям и не хотят сражаться мечами, — понял их Буркст. — Когда сражаются мечами, проливается слишком много крови.

— Мечом можно убить, — поддержал монаха Мичигран. — А кому нужен мертвый раб. Пусть они поработают кулаками. До первой крови. Кто разобьет нос противнику, тот и прав.

— Лучше дубинами, — предложил монах. — Хорошей дубиной доказать свою правоту проще и надежней. Сам святой драконоборец, дважды рожденный Фестоний утверждал истину дубиной.

— Ну, вы! — обратился Мичигран к противникам: — Как будете сражаться?

Противники вообще не горели желанием сражаться.

— Если он был бы просто гоблином, я вышел бы на поединок и убил его, — заявил Альдарион. — Но он раб. Эльфы презирают рабов. Они приносят рабов в жертву, но никогда не садятся с ними за один стол и никогда не сражаются с ними.

— Гы-ы! Этот эльф мой раб! — так же напористо заявил Катык. — Чего это я буду с ним сражаться?! Он должен слушаться меня. А я могу сделать с ним все, что захочу. Могу побить его палкой, могу отрубить ему голову.

— Они не желают установить истину самым разумным способом, — с сожалением отметил рыцарь. — Рассуди их, в таком случае, ты, святой отец, от имени своего Ордена.

— Я сделаю это, — согласился Буркст. — Да поможет мне святой драконоборец, дважды рожденный Фестоний.

Он вынул четки, некоторое время перебирал блестящие черные шарики, затем обратился к Катыку:

— У тебя есть свидетели?

— Гы-ы, у меня два свидетеля. Я сказал, что он теперь мой раб и призвал в свидетели богиню Шазурр, великую и ужасную в гневе своем и вот этот меч.

— А у тебя? — спросил Буркст Альдариона.

— Мне не нужны никакие свидетели! — эльф был уверен, что монах не выдаст его какому-то варвару, да еще и рабу.

— Ты мог призвать в свидетели справедливейшего из святых, дважды рожденного Фестония, — напомнил эльфу Буркст.

— Фестоний не наш святой. Я не нуждаюсь в его помощи. Никто не может сделать меня рабом.

Заносчивый эльф совершил непростительную ошибку.

— Это еще как сказать, — обиделся монах за непочтительное отношение к дважды рожденному святому.

— Это еще как сказать, — Мичигран отыгрывался на эльфе за взятки, которые вынужден был ему давать.

— Вы оба считаете, что Катык имеет какие-то права на Альдариона? — спросил Калант.

— По существующим у варваров законам — имеет, — подтвердил Буркст.

— Совершено верно, — поддержал его Мичигран.

— Гы-ы! — высказался довольный Катык.

— И как, ты считаешь, нам следует поступить, святой отец, чтобы восстановить справедливость? — поинтересовался рыцарь.

— Этот оборванец прав. Мы должны отдать ему Альдариона.

Каланту было неприятно услышать такое. Все-таки эльф стал членом их команды и сражался с варварами. Но справедливость — есть справедливость и не рыцарю против нее возражать. Сам Альдарион тоже не ожидал такого от Буркста и был потрясен настолько, что не мог вымолвить ни слова. Он думал о жестокости монаха, о своей пропащей жизни, если можно будет назвать жизнью существование рабом в орде варваров.

И только Мичигран с интересом ждал, что еще выкинет монах. Он помнил: эльф должен гному две золотые монеты и был уверен, что монах от них не откажется.

— Можешь забрать своего раба, — сказал Буркст Катыку. — Теперь ты его хозяин.

— Гы-гы-га, — рассмеялся довольный Катык.

— Но как хозяин, ты, прежде чем забрать своего раба, должен заплатить его долги. Таков закон. Сколько он должен тебе? — спросил монах у мага.

Чего-то вроде этого Мичигран и ожидал от хитрого монаха.

— Восемнадцать больших медных монет и одну золотую.

— И мне две золотые. Значит восемнадцать больших медных и три золотые монеты. Плати и забирай раба.

— Сколько я должен заплатить? — растерялся Катык. Непонятно почему он это спросил. У него не было ни одной малой медной монеты.

— Три золотые и восемнадцать больших медных монет, — подтвердил маг.

Эльф облегченно вздохнул. В эту минуту он готов был простить Мичиграну даже удар посохом в лоб.

— У меня нет ни одной монеты, — Катык растерялся: у него появился раб, но он не мог забрать этого раба.

— Нет монет, значит и раба нет... — вынес окончательный приговор мудрый монах.

— Если ты не можешь выкупить своего раба, то нечего тебе здесь делать. Шел бы ты отсюда, пока цел, посоветовал Катыку Мичигран.

— Отдайте мне эльфа, — стал канючить Катык... — Я бедный раб, у меня нет ни одной монеты...

— Сказано тебе, иди отсюда, — прикрикнул на гоблина Буркст.

— У меня штаны рванные... Пусть он мне отдаст жилетку и штаны... — не умолкал Катык.

— В лоб хочешь? — спросил Мичигран и показал Катыку посох.

Катык вспомнил, что маг задавал этот вопрос самому Бахарраку, и чем это кончилось.

— Нет, не хочу, — отказался он и торопливо покинул поляну.

— Ну, монах, ты и хитер, — похвалил Буркста Мичигран.

— Я просто восстановил справедливость, — скромно ответил монах. — Эльф должен иметь возможность рассчитаться со своими долгами.

Глава двадцать первая.

Путешественники, как следует, подкрепились, запивая плотный ужин хорошим пивом, из запасов Гонзара Кабана, избавились от Катыка и Мичигран решил, что теперь самое время рассказать о чуде. А как еще можно было назвать появление ноги святого Фестония и свое спасение.

— Мне сегодня явился святой Фестоний, — доверительно сообщил маг.

— Нельзя пить так много пива, — Альдарион и сам выпил немало. Но не до такой же степени, чтобы ему святые являлись.

— Ты меня, по вашим эльфийским меркам, не меряй, — осадил его Мичигран. — Эльфы под стол после второй чаши падают, а я Великий Маг, для меня полкувшина — это не выпивка. Я сейчас, можно сказать, даже и не пил, только горло промочил. А святого Фестония я видел, прямо как тебя сейчас.

— Гм... Когда это он тебе явился? — Буркст тоже не поверил. Он был уверен, что если святой драконоборец, дважды рожденный Фестоний пожелал явиться, то уж не мага бы он осчастливил, а монаха.

Такое отношение возмутило Мичиграна. Он говорил чистую правду, святую истину и без всякой корысти для себя. А пройдоха-эльф, взяточник и мошенник, ему не верил. Мало того, ему не верил даже Буркст, неглупый монах, который должен понимать: что касается святого Фестония — Мичигран врать не станет, хоть бы из чувства опасения быть объявленным еретиком.

— Я вам говорю, что видел! — маг едва удержался, от того, чтобы как следует не стукнуть нахального эльфа. — И тем, что я сейчас жив, я обязан святому Фестонию.

— Он что, посчитал тебя самым достойным в нашем отряде? — съехидничал эльф.

— Да! Посчитал самым достойным и явился! — Мичигран все больше убеждался, что для лба эльфа, одной шишки мало.

— Как это произошло? — монах вел себя менее агрессивно, но тоже не верил ни единому слову мага.

— Я упал и варвар Медная Башка хотел отрубить мне голову, лежачему. Тогда я призвал на помощь святого Фестония.

— И он явился?

— Явился.

— Во всем величии своем?

— Не совсем в величии, но с огромной пользой.

— Тогда поведай нам, сын мой, как это произошло... — раз маг заявил о чуде, то следовало разобраться, чтобы потом подробно доложить обо всем их пресветлости, отцу Хоангу.

Мичигран охотно рассказал о том, как на него навалилось не менее десятка свирепых варваров и как он успешно сражался с ними: проломил голову одному, сломал шею другому, расквасил нос третьему... Но в такой тесноте он не мог по-настоящему пустить в ход посох. Кончилось тем, что его коварной подножкой свалили на землю и хотели отрубить голову. Он и решил призвать на помощь святого Фестония. В ответ на его просьбу, появилась симпатичная нога и дала хорошего пендаля могучему варвару по прозвищу Медная Башка. Тот взвыл от боли и рухнул а остальные растерялись. И тогда Мичигран, разя врагов посохом, обратил их в бегство. Но этим дело не кончилось. Другой подлый варвар подкрался к нему сзади и хотел разбить голову громадной дубиной. И опять вмешался святой Фестоний. "Не отвлекайся, — шепнул он магу. — Я и этого сейчас успокою". Не желая являться, погрязшим в разбое и невежестве варварам, святой, оставаясь по-прежнему невидимым, вырвал дубину из рук кровожадного гнома и опустил ее на голову нечестивца.

— А почему ты думаешь, что это был святой драконоборец, дважды рожденный Фестоний? — спросил Буркст. — Не впадаешь ли ты в ересь, сын мой?

— Все монахи одинаковые, — маг снисходительно посмотрел на Буркста. — Как только что-нибудь происходит не по их желанию — они сразу начинают толковать про ересь. А кто, по-твоему, это мог быть, если не святой Фестоний?!

— Конечно это был драконоборец! Кто же еще мог придти нам на помощь! — поддержал Мичиграна, внимательно слушавший, но молчавший до этого Калант.

Он принял сторону мага не задумываясь. Рыцарь был уверен, что как только святой Фестоний узнал, о грядущей битве с драконом, он сразу же взял отряд под свое покровительство.

— Может быть ты приведешь какое-нибудь доказательство? — занудно тянул свое монах.

— И приведу! Нога врезала Медной Башке по его толстой заднице с такой силой, что тот забыл и про битву и даже про то, что он варвар, — привел неотразимый довод Мичигран. — Такой могучий удар мог нанести только святой.

— Как нога выглядела? — продолжал выяснять подробности Буркст. Он еще не определился, как следует отнестись к рассказу мага. В конце концов только их пресветлость отец Хоанг мог решить: произошло явление ноги святого драконоборца, дважды рожденного Фестония или не произошло. Но преподобному надо было доложить со всеми подробностями.

— Хорошая крепкая нога в высоком черном сапоге с небольшой серебряной шпорой. Носок сапога окован медью. Я, когда увидел ее, сразу понял, что это нога святого.

Буркст вспомнил картину на стене, в келье их пресветлости. И бронзовую статую святого на столе Координатора. И там, и там, на святом не было никакой обуви.

— Святой драконоборец, дважды рожденный Фестоний везде изображается босым, — заявил монах. Он не опровергал мага, он просто выражал сомнение. И делал это очень осторожно.

— Босиком он ничего не смог бы сделать, — объяснил Мичигран. — Вы же знаете, какие задницы у варваров. Они тверды как дубовые поленья. Бить босой ногой по такой заднице нельзя — ногу сломаешь. А святой Фестоний не глупей нас с тобой. Не станет он ломать себе ногу о задницу нечестивого варвара. Сотворить сапог, чтобы проучить гоблина ему ничего не стоило.

— Не напутствовал ли он тебя, прежде чем удалиться? — допытывался монах. Он все еще не мог решить: надо верить Мичиграну, или не надо.

А Мичигран, которого святой спас от неминуемой смерти, решил, что теперь самое время поднять боевой дух отряда, и святая ложь принесет пользу.

— После того, как он меня спас прямо в голове у меня прозвучали слова: "Передай, Мичигран, своим друзьям, что я вас в обиду не дам."

— Что я вам говорил! — торжествовал Калант. — Святой драконоборец покровительствует нам. С его именем мы пройдем по всей стране и сокрушим всех драконов, сколько их еще есть.

Буркст задумался.

Явление святого, — прикидывал он, — пусть даже его ноги — во время похода на дракона можно считать знамением. А такое знамение укрепит веру в святого драконоборца, дважды рожденного Фестония и преумножит славу монастыря. Их пресветлость, Координатор Хоанг, непременно одобрит. Но почему знамение явилось только магу? Если Мичигран видел ногу святого, то и он, Буркст, вполне мог ее видеть. Более того — должен был видеть. И, конечно же, видел... А... Понятно... Он видел ногу святого Фестония, но забыл об этом, когда потерял память от удара дубиной. Надо напрячься и вспомнить. Во славу Святой Обители.

— Высокий черный сапог... — монах возвел очи к небесам, будто надеялся что-то увидеть там. — Да, да, что-то черное я кажется заметил... И вполне возможно — это был сапог.

— Я тоже видел ногу в черном сапоге, — сообразил Альдарион. В Геликсе даже эльф, если он отмечен святым Фестонием, мог рассчитывать на значительное повышение по службе... — Могучая нога... И что-то блестело...

"Эльф неглуп, — подумал монах. — Быстро сообразил..."

— Медная окантовка носка сапога, — подсказал маг.

— Это была правая нога, — продолжал вспоминать Буркст. Ну кто же бьет левой ногой. — Это определенно была правая нога...

— Да, правая, — подтвердил маг.

— И небольшая серебряная шпора на сапоге, — память монаха быстро восстанавливалась.

— Правильно, серебряная шпора, — снова подтвердил Мичигран.

— Нога сокрушила кровожадного варвара и исчезла, — вспомнил монах. — А потом меня ударили по голове и, как дубина обрушилась на гнома, я уже не видел. И сказать мне святой драконоборец, дважды рожденный Фестоний ничего не смог, ибо я лежал без памяти, поэтому он и обратился к тебе.

— Значит ногу в сапоге ты все-таки видел?

— Да, я вспомнил. Правая нога в совершенно новом черном сапоге. Носок окован медью а на каблуке небольшая серебряная шпора... — без всякого сомнения заявил Буркст.

— Вы все видели ногу святого? — спросил Калант.

— Конечно видели. Святой драконоборец, дважды рожденный Фестоний, явил нам свою прекрасную и могучую ногу, — подтвердил монах.

— Я видел, — не отстал от него эльф. — И черный сапог и медную пластину...

— Какие вы счастливые, — позавидовал спутникам простодушный Калант. — А я все время глядел на этих варваров, которые хотели завладеть Фамогустом и самого главного не увидел...

— Я обещал святому Фестонию, что половину монет, причитающихся мне после победы над драконом, отдам на строительство собора в честь святого, — вспомнил Мичигран.

— Я сделаю то же самое, — поддержал мага рыцарь. — Я тоже отдам половину причитающихся мне монет на строительство храма.

После этого Буркст окончательно уверовал, что нога святого драконоборца, дважды рожденного Фестония явился Мичиграну. И ему, Бурксту, конечно тоже. Даже эльф и то видел чудесное явление ноги.

Рыцарь решил, что эльф, в битве с варварами, доказал свою преданность, заслужил полное доверие и ему можно поручить охрану лагеря отряда ночью. Если бы маг и монах не были так измотаны дракой, они, вероятней всего, возразили бы. Но, на этот раз им было не до споров. Буркст, будто и не слышал указания Каланта а Мичигран, стоило ему прикрыть глаза, уснул — как будто провалился в бездну.

Альдарион легонько дотронулся до плеча Мичиграна, но тот сразу проснулся.

— Что!? — ухватился он за посох. — Кто!?

— Никого нет, — успокоил его эльф. — Мое время кончилось. Тебе пора вставать.

— Так быстро? — маг смотрел на эльфа с подозрением. — Я только глаза закрыл, а ты уже будишь.

— Посмотри на небо, — предложил Альдарион.

Мичигран взглянул на звезды. Судя по ним, время уже перевалило за полночь.

— Не может быть, — не поверил маг, и сладко зевнул. — Там со звездами что-то напутали.

— Со звездами все правильно, — заверил его эльф. — Просто ты, как все люди, любишь много спать.

— Ты не прав, — не согласился маг. — Я вообще-то сплю мало. Но после хорошей драки мне всегда надо поспать как следует, — Мичигран опять зевнул и потянулся. — Могу спать целые сутки.

Зевал Мичигран с удовольствием: запрокинув голову, широко разевая рот и прищуривая глаза. Лицо у него в эти мгновения становилось умиротворенным и даже добрым. Глядя на мага, Альдариону тоже захотелось зевнуть. Он глубоко вдохнул, предчувствуя наступающую истому, но спохватился и сжал губы: эльф не должен подражать человеческим слабостям. А чем же, если не слабостью, может быть зевота?

— Много спать нельзя. Сходи к лекарям, — посоветовал он. — Дадут тебе какое-нибудь снадобье.

— Я ходил. Они говорят, что сон на меня действует лучше всякого снадобья и после каждой драки мне следует хорошо отоспаться. А варвары сегодня дрались отчаянно. У меня все кости болят. И мне надо спать всю ночь. А ты меня разбудил, — он с укоризной посмотрел на Альдариона. — Может быть подежуришь еще пару часиков за меня, потом Буркста поднимешь?

— Не стану я за тебя дежурить, — отказался эльф.

— Нет у тебя, Альдарион, никакого уважения ко мне, Великому Магу и твоему защитнику.

— Ты мой защитник?! — возмутился эльф. — Ты мой защитник!? — с негодованием повторил он. — Ты хотел отдать меня в рабы грязному и невежественному варвару.

— Я пошутил, — Мичигран опять широко зевнул. — Ты что, шуток не понимаешь?

— Хорошие шутки! У меня от твоих шуточек волосы дыбом встают.

Мичигран с сочувствием посмотрел на Альдариона.

— Это потому, что у эльфов нет чувства юмора.

— На твои дурацкие шутки никакого юмора не хватит, — огрызнулся Альдарион.

— Но я же потом сказал, что тебя нельзя отдавать в рабы. Чтобы защитить тебя я даже соврал Каланту, что ты хороший маг. А ты ведь маг — так себе... С тыквами, конечно, управляешься и с травкой тоже. Но, чтобы быть настоящим магом, этого мало.

— Я не просто управляюсь, я тыквами Буркста спас и Каланту помог! — гордо заявил эльф. — Варвары от моих тыкв в лес убегали.

— Пользу ты кое-какую своими тыквами принес, спорить не стану. Но сбежали они в лес не от твоих тыкв, а от моих рыцарей. Хороший маг должен уметь напугать врагов, Устрашить их. Воевать тыквами нет никакого смысла.

— Это почему же?

— А как ты думаешь, зачем сражаются с врагами и совершают подвиги? — вопросом на вопрос ответил Мичигран.

— Вообще?

— Вообще.

— Чтобы захватить добычу, — не задумываясь ответил эльф.

— Ты не прав, Альдарион. Спроси Каланта, он тебе скажет: "Сражаются и совершают подвиги для того, чтобы покрыть себя славой и попасть в легенду". А ты со своими тыквами, даже если один целую орду варваров разгонишь, славой себя не покроешь и ни в одну самую захудалую легенду не попадешь.

— Конечно, — заметно обиделся Альдарион. — Как сутками над бумагами корпеть, законы составлять, так эльфы нужны. Когда Буркста надо спасать, тоже эльф нужен. А в легенды только рыцари да маги могут попасть.

— Ты не обижайся, сам виноват, — Мичигран даже вздохнул, пытаясь подчеркнуть свое сочувствие. — Легенды, Альдарион, народ складывает, а народ любит, чтобы все было красиво: огненные стрелы, сверкающие молнии, блестящие мечи, тяжелые топоры и бесстрашные герои... А теперь послушай как звучало бы вот такое: "Он нанес противнику сокрушительный удар тыквой!"

Мичигран сделал паузу, чтобы дать эльфу почувствовать, как неестественно это звучит. Но Альдарион только дернул плечом, отказываясь признавать доказательства мага.

— Народ "сокрушительный удар тыквой" не примет.

— А если удар тыквой привел к победе?!

— Не примет, даже в этом случае. Народ из тыквы варит кашу. И тыква никогда не станет символом победы.

— Они не понимают, — осудил эльф народ. — они не правы.

— Заблуждаешься, Альдарион, народ всегда прав. Запомни, народ прав даже тогда, когда он не прав. А вы эльфы упрямы, как бараны. Не можете понять, что в легендах все должно быть возвышено. Если ты убьешь тыквой свирепого тролля, никто не станет восхищаться и называть это подвигом. Все будут смеяться над глупым троллем который погиб от тыквы, а о тебе никто даже не вспомнит.

— Не хочу с тобой спорить, — Альдарион привычно задрал подбородок. — Мы эльфы, понимаем в возвышенном больше чем вы, люди. — Мы дети величественной природы и знаем все ее секреты.

— То-то вы от своей величественной природы в город рванули... Слушай, Альдарион, есть хорошая идея. Иди ко мне в ученики.

— Я?! К тебе?! В ученики?! — эльф не только возмутился, он еще и искренне удивился такому предложению.

— Конечно. Не думай, что тебе поздно учиться. Учиться можно в любое время. Даже в твоем возрасте. Характер у тебя, вообще-то, для ученика занудный, но воображение кое-какое есть. Я тебя за год-другой научу метать молнии, некоторые интересные заклинания освоишь... В общем — сделаю из тебя мага и в гильдию запишу. Бросишь ты свою дурацкую писанину, будешь пользу приносить. А то сидишь в канцелярии у бургомистра, паразит паразитом: взятки вымогаешь. Граждане свободного города Геликса тебя не любят. А начнешь работать свободным магом — тебя уважать станут. И никто не упрекнет, не обзовет дармоедом.

— Нет! — отрезал эльф.

— Если ты стесняешься быть учеником, то напрасно, — продолжал уговаривать Мичигран.

— Эльф никогда не пойдет в ученики к человеку! — заявил Альдарион, повернулся и пошел к повозке, возле которой спали Калант и Буркст.

— Странный народ эти эльфы, — Мичигран был явно разочарован. — Учиться не желает. Ему бы только поспать... Так и умрет ничему не научившись и на могилу ему, вместо памятника, поставят большую тыкву.

Он встал, еще раз зевнул, потянулся и пошел к небольшому костру, который развел Альдарион. Эльф и хвороста собрал большую кучу, так что до утра должно было хватить.

"А чего бы ему и не собрать, — не оценил старание Альдариона маг, — эльфы и ночью видят не хуже, чем днем, как кошки".

Костер хорошо освещал небольшой круг, а вне пределов этого круга лежала тьма. Лошади перебрались куда-то на край поляны, ближе к деревьям, где трава была посочней и погуще. Их и не видно было отсюда, но Мичигран слышал, как пофыркивают они, отгоняя ночных насекомых, да как потрескивают под копытами сухие ветки. Жизнь в лесу ночью не замерла а, кажется, еще больше оживилась. Далеко в чаще кто-то раскатисто рыкнул, потом торопливо протопотал табунок мелких оленей. На краю поляны, одна за другой, проскользнули две гибкие тени... Обычная, установившаяся веками, размеренная лесная быль, где кто-то радуется жизни и кто-то кого-то хочет съесть, чтобы тоже получить свою долю радости. Маг положил в костер несколько сухих веток и огонь, потрескивая набросился на них.

— И хватит, — сказал сам себе Мичигран. — Вовсе ни к чему нам разводить большие костры. На большие костры гости собираются, а в лесу приличных гостей не встретишь, здесь всякое отребье шастает, вроде варваров, — он пощупал макушку: кожа срослась хорошо, маг даже шрама не нашел. — А варвары нам сегодня больше не нужны.

Он снял плащ, расстелил его и прилег. Совершенно не обязательно охранять лагерь стоя. Делать это лежа было гораздо удобней, тем более, что голова по-прежнему болела. Но, как только Мичигран прилег, глаза сразу, сами, вопреки его желанию, закрылись.

— Э-э-э, так не пойдет, — запротестовал маг. — Спать на посту — последнее дело.

Он открыл глаза как можно шире, да еще потер руками уши, чтобы прогнать сон. И прогнал.

"Вообще-то — хорошо, что Альдарион к нам приблудился, — размышлял Мичигран. — Вдвоем мы вполне сумеем испортить дракону аппетит. Если вдобавок, к моим снадобьям, эльф еще и врежет этому гаду по башке, увесистой тыквой, у того непременно мозги набекрень пойдут, и наш отважный рыцарь, своим копьем с Мультифритовым наконечником, вполне сможет прикончить его. Только надо, чтобы эльф соорудил тыкву побольше. Рыцарь, конечно, будет против. По его Кодексу маг должен быть один... Но, ничего, как-нибудь уговорим Каланта. А дракон, если рыцарь его прихлопнет, пожаловаться не сумеет. Да и если жив останется, жаловаться не станет. Не на кого будет жаловаться.

Маг представил себе, как дракон разевает громадную, зубастую пасть а он, Мичигран, бросает ему прямо в ноздри горсть чихательного порошка, самого лучшего порошка, который он купил у старого пройдохи Лысого Гундора. Порошок у Гундора должен быть отменным. Гундор занимается темными делишками и цену заламывает совершенно дикую, но товар у него первоклассный. Это же умереть со смеха можно будет, когда дракон станет чихать...

Дракон все-таки отчихался и уставился на Мичиграна и Буркста большими красными глазами.

— Вы это чего? — спросил он скрипучим голосом.

— А мы ничего... Просто так нельзя, что ли? — не растерялся Буркст, и Мичигран понял, что монах тянет время, чтобы дождаться рыцаря.

Маг оглянулся и увидел что рыцарь еще далеко. Он скакал на Фамогусте и потрясал копьем. Мультифритовый наконечник сиял, испуская радужные лучи. Все это выглядело очень красиво, но Каланту было еще скакать и скакать. А дракон стоял рядом.

— Раз ничего, то и нечего сюда приходить. Просто так они!.. Вы что, неграмотные? Посторонним вход воспрещен! — дракон указал короткой лапой с черными когтями на табличку, что была прибита большими гвоздями на стене башни. — Поэтому буду вас сейчас уничтожать огненным языком. Попросту говоря — сожгу. А пепел продам поселянам на удобрение.

Дракон выглядел страшновато. Кожа у него была серой и напоминала камень. Глаза — красные, выступающие над нижней губой клыки — желтые, когти на лапах грязные. А морда покрыта крупными зелеными бородавками.

И тут появился Альдарион в голубом жилете и красных штанах.

— Я вас спасу, — сообщил он магу и монаху.

— Что это за козявка такая нахальная, в красных штанах? — удивился дракон. — Спасатель хренов.

— Это эльф, — представил Альдариона Буркст. — Он наш соратник.

— Эльф!.. — дракон презрительно фыркнул. — То-то я смотрю — уши у него острые и мода препротивная. Под каким кустом вы такого завалящего урода подобрали?

— Он у себя в лесу вождем был... — монах по-прежнему старался тянуть время. — Большим авторитетом пользуется. Его даже тролли уважают.

— Этого!? — дракон басовито хохотнул.

Гордому эльфу давно пора было возмутиться, но он делал вид, будто не слышит дракона.

— Могу создать тыкву, которая раздавит эту безмозглую ящерицу, — сообщил он Мичиграну.

— Молодец, — похвалил его маг. — Действуй!

Но эльф не стал действовать. Уставился на мага, чего-то ожидая.

Дракон с любопытством разглядывал Альдариона, очевидно заинтересовался, о какой такой тыкве идет разговор.

— Чего тянешь, он же нас сожжет, — поторопил эльфа маг.

— Нужна взятка, — бесстыдно заявил Альдарион.

А морда у него действительно препротивнейшая, — подумал Мичигран. — Как это я раньше не замечал?

— Но мы же из одной команды, ударь его тыквой бесплатно, — попросил он.

— Без взятки не могу, — отказался эльф.

— Обиделся, что я тебе в лоб стукнул? — спросил Мичигран.

— Ничего личного. Просто у всех нас, кто служит у бургомистра, натура такая, без взятки ничего не делаем.

— Тебе Калант запретил брать взятки, — напомнил монах.

— Запреты для того и существуют, чтобы их нарушать. Если не дадите взятку, не рассчитывайте даже на самую маленькую тыкву.

— Дурак он, этот ваш эльфомордый, — вмешался в разговор дракон. — Меня никакой тыквой раздавить невозможно. А он еще и взятку требует. Да пошлите вы его подальше!

— Ты чего вмешиваешься, — огрызнулся Мичигран, который все еще надеялся уговорить Альдариона. — С эльфом мы сами разберемся, а ты не суй свое рыло, куда не следует.

— Как хотите. Эльф вас все равно обманет. С такой мордой да не обмануть... А мне лично это без разницы, — он поднял правую переднюю лапу и совсем как собака почесал за ухом. — Вот накачаюсь воздухом и сожгу вас.

— Смотри не лопни, — не удержался Мичигран.

Дракон недобро посмотрел на мага и сделал глубокий вдох.

Маг посмотрел в сторону скачущего Каланта, тот был еще слишком далеко. Надо было как-то продержаться, пока рыцарь прискачет. Мичигран готов был заплатить эльфу, но, как это часто случалось, в нужный момент, у мага не оказалось ни одной монеты. Он повернулся к Бурксту.

— Дай ему, и пусть подавится.

— У меня ничего нет, — соврал скупой монах.

— У тебя есть золотая монета, — напомнил ему Мичигран. — Ты же слышал, эльф без взятки ничего делать не станет.

— Была у меня монета, а сейчас нет. У меня карман дырявый, она выпала, — монах показал дыру в кармане балахона и, для большей убедительности, просунул в нее палец.

Дракон накачивал себя воздухом, запасался горючим, а Калант по-прежнему был далеко.

— Ну!? — потребовал Альдарион. — Две золотые монеты!

— Нет у нас ничего, отработай в счет долга, — предложил Буркст.

— В счет долга не могу. Ищите дурака.

Дракон уже запасся воздухом и стал раскочегаривать свою топку...

— Ударь его в кредит, — попросил маг.

— Если в кредит, то ваш долг увеличиться на сто процентов. Четыре золотые монеты.

Из ноздрей дракона потянулись струйки белого пара.

— Смотрите, тыква у меня уже готова.

Мичигран посмотрел: над головой дракона колыхалась в воздухе огромная тыква, чуть-чуть меньше самого дракона.

Дракон не замечал висевшей над ним грозной тыквы. Он разинул рот, собираясь извергнуть пламя.

— Бросай! — закричал Мичигран. — Дам я тебе взятку. Будут тебе четыре золотые монеты. Бросай!

Альдарион бросил тыкву прямо на голову дракона. Как раз вовремя и бросил. Тот так и не успел дохнуть огнем.

— Ай-ай-ай, — жалобно проверещал дракон.

Голос у него стал тонким и противным. Мичигран даже вздрогнул от неожиданности...

— Ай-ай-ай... Ай-ай-ай, — не переставал верещать поверженный дракон.

Глава двадцать вторая.

Мичиган открыл глаза. Ничего не понимая, осмотрелся... Он по-прежнему был в лесу, лежал на своем плаще возле догорающего костра. И никакого дракона. А невдалеке спали Калант и Буркст. В экипаже на мягком сидении удобно устроился эльф.

— Тьфу, — сплюнул Мичигран. — Заснул все-таки... Правы лекари, если организм требует, то никуда не денешься... Тупой эльф этого никак понять не может. А я, кажется, становлюсь значительной фигурой. То дважды рожденный Фестоний лично пинает в зад своей священной ногой варвара и спасает мою голову, то приснится, что мы расправились с драконом. Вполне возможно, что это вещий сон...

— Ай-ай-ай... Ай-ай-ай... — заголосила в лесу какая-то птаха.

— Ты бы помолчала, — посоветовал он птахе. — Голос у тебя противный, тоску наводит.

Птаха к его совету не прислушалась.

— Ай-ай-ай, — снова пожаловалась она. — Ай-ай-ай...

Ты думаешь, тебе одной плохо, — пожаловался Мичигран. — Другим может быть и похуже твоего. Тебя дубиной никто по башке не бил, а меня сегодня так огрели, что до макушки дотронуться нельзя. А если бы не святой Фестоний, лежал бы я сейчас с отрубленной головой. Но я же не кричу на весь лес. Так что и ты заткнись.

— Ай-ай-ай... — продолжала несознательная птаха. — Ай-ай-ай.

— Чего это сегодня все такие упрямые!? — рассердиться Мичигран.

Он сел, поднял посох, направил его в сторону, откуда доносился голос неугомонной птицы, и послал туда небольшой раскаленный до голубизны шарик молнии. Разбрасывая мелкие искры, шарик проплыл по поляне, потом зашуршал, пробиваясь сквозь густую листву.

— Ай-ай-ай, Ап... — поперхнулась птаха, не закончив свою очередную жалобу. Затем, она торопливо вякнула еще что-то, совершенно непонятное, потом послышались хлопки крыльев: напуганная птаха рванула подальше от опасного места. И снова наступила тишина.

— Если еще кто-то вякнет: вообще убью! — пригрозил лесу маг. Он положил на землю посох и снова задумался...

Значит, сделаем так: я подойду к дракону слева, а Альдарион справа, — прикидывал он. — Монах не в счет. Он нам не поможет, но и не помешает. Пусть молится. Говорят, что драконы монахов не трогают. Хорошо они устроились, эти монахи... Сражаются с драконами рыцари и маги, а монахи получают третью часть сокровищ и всю шкуру. Мне бы найти такую непыльную работу, неплохо жить можно. Но в монахи я все равно не пойду, это точно...

И тут он, краем глаза, заметил, слева, какое-то движение на земле. Маг быстро повернул голову и увидел невозможное: его посох уползал от костра.

— Э-э! Ты куда!? — окликнул его Мичигран.

Посох не обратил внимания на окрик, и продолжал медленно уползать. Мичигран потянулся, пытаясь схватить его, но тот не дался: сдвинулся чуть-чуть в сторону, и рука мага его не достала. Посох на мгновение замер, потом опять неторопливо заскользил, направляясь к зарослям.

— Это еще что такое?! — Мичигран вскочил и хорошим прыжком догнал беглеца. Но тот пополз быстрей и хозяин опять не успел его схватить.

Освирепевший маг наддал, настиг скользившую по земле, как змея, деревягу и крепко ухватил ее двумя руками. Как только Мичигран дотронулся до посоха, тот перестал двигаться и послушно застыл.

— Ты что делаешь?! — наорал на посох Мичигран... — От хозяина убегать! Да я тебя в костре сожгу! Я тебя на свалку выброшу! Да я тебя...

Маг не успел сказать, что он еще сделает с посохом. За спиной раздался негромкий смешок. Мичигран быстро обернулся. В трех шагах от него стоял Франт. Физиономия демона сияла от удовольствия. И даже черные, всегда грустные, глаза, казалось, повеселели.

— Твоя работа! — сообразил маг.

— Шутка, — не отказался, по-прежнему, нахально улыбающийся демон. — Не каждый день увидишь, как Великий Маг, неустрашимый Мичигран, победитель варваров, гоняется за своим собственным посохом.

— Делать тебе нечего! — Мичигран не любил выглядеть смешным. — Умней ничего придумать не мог?

— Ты спал на посту, — в тон ему ответил демон. — Рыцарь, монах и даже эльф, доверили тебе свои драгоценные жизни и судьбу всего вашего похода, а ты уснул.

— Не уснул, а слегка задремал, — возразил Мичигран. — И прекрасно слышал, что вокруг делается. А задремал, потому что очень устал. Я сегодня чуть не погиб в неравном бою с варварами и был тяжело ранен. Сон для меня лучшее лекарство.

— Если будешь спать на посту, то погибнешь без всякого боя. Знаю я одну интересную историю, когда из-за уснувшего часового погибло целое войско. Хочешь — расскажу?

— Не хочу. А если ты такой заботливый, то мог бы меня разбудить нормально, без всяких дурацких штучек.

— Не мог. Такое не в наших правилах. И получилось, по-моему, неплохо. Главное — тебе теперь нисколько спать не хочется. Правильно я говорю?

Мичигран не ответил. Только сейчас он обратил внимание на то, как демон одет. Франт был в белой сорочке с большим кружевным воротником и желтом кожаном жилете, а короткие брючки, с разноцветными штанинами, заменил на темные длинные и узкие брюки. У пояса демона висел короткий меч в черных, украшенных замысловатым орнаментом, ножнах. На ногах красовались высокие черные сапоги с небольшими серебряными шпорами. Носки сапог были окованы блестящими медными пластинами.

— Чего ты на меня уставился? — удивился демон.

— Что у тебя на ногах? — наконец выдавил маг.

— А, это... — Франт тоже посмотрел на свои сапоги. — Никогда еще не видел, чтобы носы сапог покрывали медью... Я их взял поносить у капитана дворцовой стражи в Великом королевстве Маахонском. Есть такая захудалая дыра на острове Крадонт. И все остальное тоже, — он повел руками по кружевному воротнику, расправляя мелкие складки, дотронулся до эфеса меча. — Одеваются там со вкусом. По-моему, выглядит очень прилично.

А Мичигран все смотрел и смотрел на сапоги, и ему делалось все хуже и хуже.

— Ты вчера был в желтых полусапожках.

— Вчера в желтых, сегодня в черных. Нельзя все время ходить в одном и том же. Для демона, в моем чине, это просто неприлично.

— Это ты дал варвару пендаля?

Магу очень хотелось, чтобы Франт ответил, что он не знает никакого варвара, не давал варвару никакого пендаля и, вообще, не понимает о чем спрашивает Мичигран.

— По-моему, неплохо получилось, — демон ухмыльнулся. — Сапог маахонского капитана прекрасно подошел к заднице, возомнившего о себе варвара. Как он взвыл! Такой вопль, что заслушаешься... А как тебе понравилось морда обалдевшего коротышки, которого я огрел дубиной?

— М-м-да... — только и смог промычать Великий Маг.

В подобную переделку, он еще никогда не попадал. Мичигран с трудом сумел убедить спутников, что сам святой Фестоний спас его и помог им всем в схватке с варварами. А оказалось — это демон развлекался. И ничего хорошего теперь, впереди, мага не ожидало.

— Представляешь, что ты наделал? — с тоской спросил он.

Франт не видел ничего плохого в том, что он дал пендаля одному варвару, а другого огрел дубинкой. Но унылый вид мага и тон, которым тот спросил, заинтересовали демона.

— Разве что-нибудь не так?

— Все не так. И все очень плохо.

— Что-то я тебя не пойму. Ты переживаешь из-за того, что я дал пендаля варвару? А он бы тебе голову отрубил, не задумываясь. Рассказывай, в чем дело, — потребовал демон.

— Ты околачивался где-то поблизости, когда на нас напали варвары?

— Да и все видел. Вы неплохо дрались. Ты лихо врезал посохом в лоб вожаку. Потом еще и второго свалил. Этот удар у тебя хорошо отработан, — похвалил мага демон.

При других обстоятельствах, похвала демона доставила бы магу удовольствие. Но не сейчас.

— Ты слышал, что я попросил святого Фестония помочь?

— Конечно, слышал.

— А чего ты вмешался? Ты что, святой Фестоний? Кто тебя просил лезть, не в свое дело? Нога чесалась? И чесал бы ее. Я просил помочь дважды рожденного святого Фестония, драконоборца, а не тебя.

— Но старик Фестоний на такие мелкие просьбы никогда не откликается. Я это прекрасно знаю. Святые вообще по мелочам не работают, — Франт не мог понять, из-за чего нервничает Мичигран. — Я просто хотел договориться с тобой, чтобы встретиться вечерком, пива попить. Смотрю — тебе собираются отрубить голову. А без головы, какое может быть пиво. Вот и пришлось вмешаться. Не ради тебя я это сделал, и не по твоей просьбе, а только ради собственного интереса.

— Что из этого получилось, ты представляешь?

— Очень неплохо получилось. Один варвар схватил пендаля, а другой — дубиной по башке. У тебя голова осталась на своем месте, и мы можем пить пиво.

— Теперь скажи, мог я знать, что это ты? Что это твоя нога?

— Нет, этого ты знать не мог.

— То-то что не мог, — с тоской вымолвил Мичигран. — Я решил, что меня спас Фестоний. Что это его святая нога дала пендаля варвару.

Франт улыбнулся:

— Спасибо. Под святого я еще никогда не работал. Понимаешь, у этого варвара был такой могучий зад, а нос у сапога окован такой хорошей медью, что не пнуть, было просто невозможно. Ваш Фестоний, если бы он явился, наверняка сделал бы то же самое. Но у меня получилось не хуже.

— Хорошо получилось... — Мичигран с отвращением смотрел на демона, который ухитрился испортить ему всю оставшуюся жизнь. Хотя осталось ее, кажется, не так много. — Даже очень хорошо. Я всем рассказал, как святой Фестоний спас меня от варваров.

— Да ты что... — Франт с трудом сдержался, чтобы не расхохотаться. — Ты меня принял за святого Фестония?

— Не тебя, а ногу.

Демон все-таки не выдержал и расхохотался.

— И они поверили?

— Сначала не верили, но я их убедил, — уныло сообщил Мичигран.

— Скажи им, что ошибся и все дела.

— Поздно говорить им об этом. Караван ушел.

— Почему?

— Потому! Ты что, не понимаешь, чудо произошло! И монах вспомнил, что тоже видел, как нога святого с окованным медью носком врезала в широкий зад варвару. Не мог он не вспомнить такое. И даже эльф видел ногу Фестония.

Франт был доволен.

— Получается, это я чудо совершил. Мичигран, мне ведь теперь все демоны завидовать станут. Наверняка получу повышение по службе, — Демон ударил ладонью по голенищу сапога. — Нога святого Фестония, — и снова расхохотался. — По этому случаю надо выпить.

— Тебе смешно. А мне теперь надо сказать им, что это был не святой, а демон. Когда мы вернемся в Геликс, монах все доложит их пресветлости отцу Хоангу. И меня, как еретика, повесят на площади Тридцати Трех Монахов Мучеников. Приходи посмотреть.

— Обвинение в ереси — это плохо, — посочувствовал Франт. — Ты покайся Координатору, может быть, и не повесят.

— Не повесят, так бросят в темницу на всю оставшуюся жизнь.

— А ты не говори, что это я, — посоветовал демон. — У Фестония характер крутой, вполне мог нечестивого варвара в зад пнуть. И получилось бы у него ничуть не хуже.

— Я и подумал, что это он.

— Так это Фестоний и был, — демон подмигнул магу и хитро улыбнулся. — Монах его видел? Видел. И даже эльф, говоришь, видел. Я об этом чуде, в Геликсе, на базаре расскажу торговке рыбой, конопатой Носоваре и гончару Крохану-заике. Через час весь город будет знать. Доставим монахам радость. Они, вокруг этого пинка, такого накрутят, что золотые монеты к ним потекут без счета. Они и сапог найдут на какой-нибудь поляне. Черный, с медным носом и серебряной шпорой. Их пресветлость Хоанг вас всех принародно обласкает. Не каждому такое счастье выпадает: узреть ногу святого Фестония.

Демон предложил разумный выход. Из этой неприятной истории можно было выбраться без виселицы.

— Так оно и есть, — подтвердил повеселевший маг. — Дважды рожденный Фестоний, явил нам свою святую ногу и спас от язычников-варваров. Только ты избавься от этих сапог, — попросил он. — Если тебя кто-нибудь в них увидит, мне конец. И монаху тоже. Всему нашему отряду конец.

— Нет проблем, — Франт уже прикидывал, какой интерес вызовет эта история, когда он расскажет ее своему начальству. — Сегодня же ночью отправлю их капитану дворцовой стражи.

Мичигран почувствовал, что теперь ему просто необходимо осушить кувшин пива. Не меньше.

— Так ты говоришь, что явился попить пива? — спросил он.

— Конечно. С кем, думаю, поскучать за кувшином хорошего пива?... Конечно с Великим Магом Мичиграном. Вчера он меня пивом угощал, сегодня я его угостить должен. Мужской долг, как положено. Я и захватил пару кувшинов. А у нас теперь и хороший повод есть. Но если ты в расстроенных чувствах и решил сегодня пиво не пить, я поищу кого-нибудь другого. Есть у меня один знакомый гоблин, у него на левой руке шесть пальцев. Не поверишь, но он может прямо из горла, не отрываясь, выпить целый кувшин. Давно я его не видел.

— Тащи свое пиво, — сказал Мичигран. — Если бы ты знал, как у меня пересохло в горле... А пожевать ты чего-нибудь не захватил?

— Хм, ты и вопросы задаешь...

Демон нырнул в кусты и тотчас же вышел оттуда с двумя большими кувшинами пива и немалым пакетом под мышкой.

— Запасся ты как следует, — оценил Мичигран. — Пиво хоть хорошее, где брал?

— Не хуже того, что пили вчера. У Гонзара Кабана.

— Стащил?

— За кого ты меня принимаешь...

— Хочешь сказать, что заплатил?

— Нет, конечно, в моем чине платить — это пошло. Да и монет у меня нет, зачем мне монеты.

— Тебе Гонзар в кредит дал?

— Сам знаешь, Кабан в кредит не дает. Просто я зашел к нему в таверну и сказал, что собираюсь распить с тобой пару кувшинов самого хорошего пива. А самое хорошее пиво в Геликсе у него. Такое ему понравилось. Он и выдал мне эти кувшины.

— Даром?

— Даром у Кабана можно получить только коленом под зад. Кувшины он записал на твой счет. Ты единственный для кого он открыл кредит, причем, как я понял, безграничный. Интересно, отчего он тебя так любит? Не за красивые же глаза. Кстати, Мичигран, тебе говорили, что твои серые глаза очень невыразительны? С таким цветом глаз, не магом работать, а шпионом. Если бы у тебя были черные глаза, ты вызывал бы у клиентов большее впечатление и пользовался бы большим доверием.

— На себя посмотри, — огрызнулся маг. — Думаешь, ты со своими черными глазами вызываешь у кого-нибудь доверие?

— Разве нет?

— Конечно, нет. Так и чувствуется, что ты хочешь какую-нибудь пакость сотворить.

— Это нормально. Я, все-таки, не маг, а демон. От меня никто ничего хорошего ожидать не должен. А как тебе эти чаши? — Франт вынул из пакета и протянул магу два больших красивых сосуда.

Мичигран взял один из них и стал разглядывать. Чаша была удивительно хороша: кованная из тонкого железа, покрытая замысловатыми узорами и причудливыми изображениями неведомых зверей.

— Гномы ковали, — определил Мичигран. — Старинная работа.

— Сейчас таких не делают, — подтвердил демон. — Этим чашам цены нет. А взял я их у вашего жирного Слейга.

— Шутишь, — не поверил Мичигран. О жадности и скупости бургомистра ходили легенды. — Или их ты тоже попросил записать на мой счет?

— Не угадал. Слейг скуп и глуп. Он бы и тебе их не дал. А мне очень хотелось выпить хорошего пива, с хорошим человеком, да еще из хорошего сосуда, так что я его спрашивать не стал, — Франт полюбовался старинной чашей. — Слейг думает, что они сейчас лежат у него в сундуке, запертом на два больших хитрых замка. Хотел бы я увидеть его рожу, когда он откроет сундук и найдет там вместо этих чаш, две обычные глиняные кружки. Да одна из них еще и с трещиной. Надеюсь, ты меня не осуждаешь?

— Нет, не осуждаю. Я бы тоже с удовольствием поглядел на его рожу. Не люблю бургомистров.

— И я не люблю. Все бургомистры, сколько я их видел — воры. — Франт поставил чаши на землю и аккуратно наполнил их пивом. — А здесь, — он развернул пакет, — лепешки, сыр и соленые орешки. Для пива — самое то, что надо.

Демон поднял чашу.

— Первую выпьем за Фестония, который совершил сегодня чудо: явил вам свою ногу и сокрушил, твердую как камень, задницу варвара, — предложил он.

— Ты полегче, — попросил его маг, — а то я с тобой точно в еретики попаду, — он тоже поднял чашу: — За нашего покровителя, святого драконоборца, дважды рожденного Фестония!

Как и сколько может выпить демон, никто не знает. А Мичигран первой чашей жажду не утолил, и тут же налил по второй.

— Эту чашу нам следует выпить за твое здоровье, Великий Маг, — предложил Франт. — Судя по началу вашего путешествия, оно тебе понадобиться.

— За здоровье и нашу удачу! — поднял свою чашу маг.

— Это уж как получиться. Удача птица редкая.

По второй тоже выпили с великим удовольствием. Хорошее пиво варили у Гонзара Кабана. А вот так, вечером, на лесной поляне, у костра, неторопливо потягивать пиво и похрустывать присолеными орешками... Что может быть лучше!

Опустошили по второй и сразу же налили по третьей.

Пиво шло хорошо, орешки приятно хрустели на зубах, а сыр был свежим, ароматным и приятным на вкус. После третьей чаши оба повеселели, и Мичиграну захотелось что-нибудь сделать... Обычно, после третьей кружки, он начинал выискивать, с кем бы подраться. Но варвары разбежались. Можно было дать по роже Альдариону, который не хотел подежурить еще час-другой. Но он станет орать, разбудит всех...

Ветви, брошенные Мичиграном в костер, постепенно сгорели, и огонь стал затухать. А магу с чашей пива в руке сиделось хорошо и не хотелось вставать.

— Ты бы подбросил дровишек в огонь, — попросил он демона.

— И верно, пора подбросить.

Франт обернулся к хворосту, припасенному Альдарионом, и пристально уставился на него. Ветви зашевелились. Одна из них выбралась из кучи и поползла к костру. За ней другая, третья... Они добирались до красных углей и ложились в самый жар. Огонь вспыхнул с новой силой.

— Послушай, Франт, чего это мы сидим?.. Давай поймаем пару бобров, — предложил маг, который все-таки немного захмелел.

— Поймать можно, — согласился демон. — Но зачем? Что мы с ними делать станем?

— Мы их уговорим сбегать в Геликс. Есть у меня для этого одно хорошее заклинание. Они в таверну к Гонзару в самый разгар гульбы придут и станут у столов ножки грызть. Вот заваруха начнется.

— С Гонзаром шутить не надо, — посоветовал демон. — Он сразу поймет, чья это работа. Рассердится.

— Тогда давай отловим пару больших ежей и пошлем их к жирному Слейгу, — не унимался Мичигран. — Они заберутся к нему в постель...

— Ты что, не собираешься в Геликс возвращаться? — спросил демон.

— А как он узнает?

— Все маги наперечет, и все они сейчас в городе. Не трудно будет догадаться, что ежей послал ты. Давай лучше в кости сыграем.

— С тобой в кости играть — себе дороже, — не согласился Мичигран. — Ты демон, тебе обжулить меня ничего не стоит.

— А ты маг. Не сумеешь, что ли, бросить кости так, как тебе хочется?

— Вообще-то могу, только я этим не пользуюсь.

— И я не пользуюсь.

— Никогда не жульничаешь? — не поверил Мичигран.

— Зачем? Обманывать дураков? Интересней испытать удачу. Сам шельмовать не стану, и тебе не дам. Посмотрим, кому из нас повезет.

— Если так, можно и сыграть, — согласился Мичигран. — Что ставим на кон?

— Тебе причитается третья часть сокровищ.

— Причиталась, — маг улыбнулся. — Половину я, в честь чудесного спасения пожертвовал на строительство нового храма Святому Фестонию.

— Торопливость — один из пороков, — Франт тоже улыбнулся. — Ставь на кон все, что у тебя осталось.

— Не многовато ли будет?

— В этом весь смысл. Зачем играть в кости, если не рискуешь?! Тебе что, не приходилось проигрываться до последней монеты?

— Приходилось. Но не столько же... И потом, если я проиграю все сокровища, что придутся на мою долю, значит черепушку мне ломали просто так, даром.

— Почему даром?! Кусок хвоста твой. Лапа там, еще — коготь. Вы ведь с монахом договорились. А сокровища все на кон. Рисковать, так по крупному.

— Зачем тебе мои сокровища?

— Они мне не нужны. Мы все ценности в контору сдаем, и никакого поощрения.

— Так зачем же?!

— Для того, чтобы тебе неприятно стало. Я демон и по характеру своему должен постоянно делать пакости. Но ты и выиграть можешь. Тут уж кому повезет.

— Рискнуть, конечно, можно, — согласился Мичигран. Пиво у Гонзара было хорошее и к риску располагало. — Только ради чего рисковать? Что ты поставишь против моих сокровищ?

— Если проиграю, любое твое желание выполню.

— Одно?

— Одно.

— Одно — мало, — не согласился Мичигран. — Надо три желания.

— Не зарывайся. Если по-умному своим желанием распорядишься, больше и не надо.

— Но во всех легендах три!

— Художественный вымысел для образности повествования. Три желания: создается определенный ритм. Причем первое и второе желания во всех легендах оказываются неудачными. Основным становится только одно — третье. Но это все — народное творчество. А в жизни больше одного желания никто никогда не выполнял. Ни Золотая рыбка, ни джинны, ни мы, демоны.

— Ладно, уговорил. Но выполнишь все, что бы я ни попросил? — уточнил Мичигран.

— Все, — подтвердил Франт. — Кроме дурацких просьб, касающихся меня лично... Предположим, если ты захочешь чтобы я стал твоим слугой или рабом, такое не пройдет. Или заставишь меня в бутылку влезть, потом запечатаешь и бросишь в воду.

— А что, бывали такие случаи? — рассмеялся маг. — Я думал — это сказки.

— Среди наших тоже тупые встречаются. Один мой знакомый демон больше ста лет просидел в бутылке на дне какого-то вонючего озера. Теперь сто лет не может избавиться от ревматизма. Но со мной это номер не пройдет. Заранее оговариваю: все, что касается меня лично в наш договор не входит. И желание должно быть в пределах разумного.

— Ладно, — согласился Мичигран. — Не буду делать тебя слугой, и лезть в бутылку тоже не заставлю. Потребую от тебя что-нибудь в пределах разумного. Желание сейчас заявлять?

— Как хочешь, можешь сейчас, можешь после выигрыша.

— Лучше после выигрыша. Я пока и не знаю, чего бы пожелать. Ты ведь не первый раз в такое играешь?

— Не первый.

— А какие желания заявляли те, что играли с тобой?

— Разные... Но стандартный набор: несметное богатство, неограниченная власть, бессмертие.

— Еще что?

— А все. Я же говорю — стандартный набор для умственно отсталых и любителей халявы. Примитив. На что-нибудь интересное, ни у кого фантазии не хватило. Особых хлопот они не доставили. Правда, был один чудак, — демон покачал головой, явно не одобряя чудака.

— Чего он от вас такого особенного потребовал? — заинтересовался Мичигран. — Если не секрет.

— Какой там секрет. Тем более, что мы уже давно такую просьбу занесли в черный список. Понимаешь, юнец один выиграл. Подмастерье у сапожника. И что-то у него не ладилось: не то с сапогами, не то с любовью. Так что настроение у него было скверное. Вот он и потребовал Счастья.

Мичигран, который в это время приложился к кружке, от такого неожиданного поворота неудачно глотнул и закашлялся.

— Нельзя говорить такое, когда человек пиво пьет, — рассердился он. — Я ведь задохнуться мог. Или это тоже один из твоих приемчиков?

— Нет, пиво дело святое. Тут я никогда не мешаю. Кстати, а ты знаешь, что такое счастье?

— Представления не имею, — признался Мичигран. — Ну и вы этому подмастерью выдали счастье? Какое оно?

— Ага, разбежались. Целый сундук пушистого и розового счастья приволокли. У нас тогда такой хороший скандальчик произошел... М-м-м... Вплоть до кадровых перестановок. Обещанное выполнять надо, но как выполнять и что выполнять никто не знал.

— А сам подмастерье, он представлял себе , чего просит?

— Ничего он себе не представлял. Слышал, что есть счастье, вот и попросил. Ему бы, идиоту, ума попросить, так на это у него ума как раз и не хватило.

— Как вы из этого положения вышли?

— Никак... Прикрепили к юному идиоту игравшего с ним придурка-демона, который ни на шаг от него не отходит, и старается выполнять все его желания.

— И подмастерье счастлив?

— Конечно, нет. Счастье — категория призрачная. Оно, вроде, есть и в то же время, его нет. Так ты желание из стандартного набора выберешь, или что-нибудь свое сообразишь?

— Это я решу, когда выиграю, — маг сделал еще пару хороших глотков и отставил в сторону чашу. — Во что играть будем?

— Торопиться нам некуда, ночь длинная, давай сыграем в Веселые кости, — предложил демон. — До ста очков.

Из всех азартных игр одной из самых дурацких, с полным для этого основанием, можно считать игру в кости. Не надо думать, делать какие-то расчеты, проводить хитроумные комбинации. Если ты можешь поднять руку, чтобы бросить кости и умеешь считать хоть бы до двух десятков — ты уже и игрок. Наверно поэтому и в Геликсе, и в Неоксе, и в рыцарских замках, и в окрестных поселениях, игра эта получила столь широкое распространение. В нее с азартом играли люди, ею увлекались гоблины, ночи напролет бросали кости гномы, проигрывали свои быстро сколоченные состояния эльфы. В кости играли даже тролли, которые обходились при этом, кажется, вообще без мозгов.

А Веселые кости отличались от обычных только тем, что здесь употребляли не два кубика, а три. Играющие могли набирать очки быстрей. Но если на двух кубиках выпадало одинаковое число, весь результат игрока списывался, и он вынужден был начинать с нуля. Играли в Веселые кости обычно те, у кого было много свободного времени: монахи, маги и демоны.

— Надеюсь, ты кости прихватил? — поинтересовался Мичигран.

— Кости у меня всегда с собой... Азартные игры разгоняют скуку.

— Тогда давай начнем.

— Начнем, — согласился демон. — Сделаем по глоточку и начнем.

Он снова наполнил чаши, и игроки отдали дань хорошему пиву Гонзара Кабана. Потом демон вынул из кармана небольшой стаканчик и три кубика. Показал их Мичиграну.

— Пойдет, — согласился тот.

Франт потряс стаканчик и выбросил кости на плащ мага. Два кубика упали кверху пятерками и один тройкой. Игра началась.

Через полчаса, стало ясно, что Мичигран выигрывает. Демон, несмотря на все старания, топтался где-то около тридцати очков, а маг набрал более восьмидесяти.

— Везет тебе сегодня Великий Маг, — Франт нисколько не огорчался. — И голову тебе не отрубили, и Фестоний тебе явился, и в кости выигрываешь... Решил уже, что просить станешь?

— Пока не знаю. Но без твоего стандартного набора обойдусь.

— Хочешь, я тебя сделаю главной гильдии магов?

— Только не это. Если я стану главой гильдии, мне придется все дрязги между магами разбирать. Ты не представляешь себе, сколько собак они стараются друг на друга повесить. Спроси у какого-нибудь мага, какими талантами обладают его соратники по гильдии и он, не задумываясь, скажет тебе, что все они бездарные и слабоумные жулики и ни с одним из них нельзя иметь дела. И только он сам по-настоящему могущественный и талантливый маг.

— А если я спрошу тебя?

— Я такой же, как и все остальные, — рассмеялся Мичигран, — Ты не представляешь себе, как мы не любим друг друга.

— Почему не представляю. Очень хорошо себе представляю. У демонов, все то же самое. Интриги, сплетни, подсиживание. Терпеть не можем друг друга. Но я могу тебя сделать не просто главой гильдии, а Верховным Магом всех городов и земель. Будешь возвышаться над остальными, как несокрушимая скала.

— Замордуют просьбами и жалобами. Жить спокойно не дадут. А потом отравят. Нет. Я вольный маг и это меня вполне устраивает.

— Раз ты не знаешь что просить, то тебе и выигрывать ни к чему, — сказал демон и как будто сглазил удачу Мичиграна.

С восьмидесяти маг быстро съехал до нуля. А Франт, наоборот, стал набирать очки... Дело, явно, шло к проигрышу мага, и чтобы убедиться в этом, оставалось бросить кости всего, может быть, два-три раза. Но доиграть им не дали. В той стороне где паслись лошади, послышался какой-то шум... Потом раздались громкие голоса, крики...

— Надо посмотреть... — маг схватил посох и быстро поднялся с плаща.

— О-о-о... Это у вас лошадей собираются украсть! — обрадовался демон.

Мичигран и сам понял, что кто-то пытается украсть лошадей.

— Вставайте, на нас напали! — закричал он и побежал в конец поляны, откуда слышался шум.

Он уже увидел лошадей, и какие-то темные фигуры, дерущиеся возле них, потом, под ноги ему, неожиданно, попал толстый, выступающий из-под земли, корень. Маг не успел переступить через него, зацепился, и, падая, врезался головой в ствол дерева.

Глава двадцать третья.

Калант бежал быстро и легко. Меч рыцарь не обнажил. Он не знал, кто напал на лошадей и достойны ли противники отведать рыцарского меча, или это опять какое-то отребье, которое надо усмирить кулаками и пинками. Слева, и немного сзади, неслышно скользил Альдарион с обнаженным кинжалом в руке. Если кто-то встал бы на пути, эльфа, Альдарион без всякого усилия проткнул бы его насквозь. Справа, стараясь не отстать, семенил гном. В одной руке он держал дубину а другой, несмотря на то, что уже светало, поднял над головой, горящую головню, которую, несмотря на спешку, успел прихватить из костра. В крайнем случае и головня могла послужить неплохим оружием.

На опушке, леса, куда они прибежали, не было никого кроме лошадей. Но пока Калант, Буркст и Альдарион вглядывались в лесную чащу, пытаясь увидеть там кого-нибудь, солнце взошло, и поляна предстала перед ними совсем в другом виде: трава была истоптана и избита тяжелыми сапогами, на земле валялись несколько боевых дубин, топоров и мечей, кое-где виднелись темные пятна, напоминающие пролитую кровь. С первого взгляда, можно было понять, что на этом месте недавно произошла нешуточная битва.

Но сейчас здесь было тихо и спокойно. Вороные кобылы, которых выделил хромой Шовкр, лениво пощипывали травку. Выросшие в городе, они наслаждались простором, сочной зеленью и не чувствовали никакой опасности. А Фамогуст стоял настороженно. Он беспокойно шевелил ушами, вглядывался в темноту леса и всхрапывал.

— Эй, вы, трусы! — крикнул в тишину леса рыцарь. — Чего вы прячетесь, как пугливые крысы? Я рыцарь Калант, Сокрушитель Троллей. Если вы благородного происхождения, выходите и обнажите свои мечи, против моего славного Калибура. А если вы простолюдины и воры, падите предо мной на колени, и я прощу вас.

Лес не отозвался на призыв отважного рыцаря. В лесу по-прежнему стояла тишина. Никто не торопился обнажить меч, против славного Калибура. Падать на колени и каяться, тоже, никто не спешил.

— Они сбежали, — пожаловался Калант монаху. — Они трусы и лишены всякого понятия о чести. Но кто бы это мог быть, как ты думаешь, друг мой Буркст?

— Братья, побывавшие в этих местах, рассказывают, что нравы здесь дикие. Охотников на чужих лошадей здесь немало, — рассудил Буркст. — Кто-то хотел украсть наших лошадей. И кто-то другой тоже хотел их украсть, вот он и помешали друг другу.

— Совершенно верно, — согласился Калант. — Дикие нравы и никакого понятия о чести. Никто не пожелал со мной сразиться. Они хотели похитить моего боевого коня... Боевого коня рыцаря! Это же надо опуститься до такой подлости.

Рыцарь подошел к мерину, и увидел у ног своего боевого коня длинный блестящий меч.

— Да ты, Фамогуст, кого-то обезоружил. Молодец, — похвалил он мерина и погладил его по шелковистой шерсти на шее.

Фамогуст опустил голову и ласково потерся о плечо Каланта.

— Дай-ка, я смотрю, кто здесь ставил свой меч.

Рыцарь нагнулся и поднял трофей мерина. Меч был длинным, тяжелым с рукоятью покрытой костяными пластинами.

— Такого я даже от варваров не ожидал! — возмутился Калант. разглядывая меч. — Попросить перемирия, а потом, под покровом ночи, вероломно напасть.

— Это меч варвара? — спросил Альдарион.

— Да. У рыцарских мечей перекрестие в виде сердца, а здесь, — он указал на перкрестие меча, — просто поперечная пластинка. И навершие у наших мечей имеет форму шара. А у мечей варваров, слегка приплюснутое кольцо. Этот меч принадлежал варвару. Чтобы рубить таким большим мечем надо иметь немалую силу. Неслабыми был у тебя противник, Фамогуст. Молодец, так и должен поступать доблестный конь рыцаря. У тебя неплохой трофей.

Калант бросил меч к ногам боевого мерина и снова ласково потрепал его по шее, а Фамогуст, довольный похвалой и лаской хозяина, презрительно пнул свой трофей, гордо фыркнул, снова потерся головой о плечо рыцаря, и, кажется, успокоился.

— Они удрали, — оценил обстановку Альдарион. — Услышали, что мы проснулись и разбежались.

— А где Мичигран? — спохватился монах. — Это ведь он нас разбудил.

— Может быть, его захватили и увели с собой,— предположил эльф.

— Нет, — Буркст был уверен, что мага захватить не могли.

— Мичигран не дастся, — отдал должное магу и Калант. — Он хороший боец. Я видел, как он отбивался посохом от толпы варваров. Не хуже настоящего рыцаря. Осмотри поляну, Буркст, возможно Мичиграна ранили и он где-то здесь.

— Сейчас поищу...

— Здесь я, — послышался негромкий голос.

Все трое поспешили к месту, с которого отозвался Мичигран. Тот сидел, прислонившись спиной к стволу дерева. Глаза мага были закрыты, лоб заметно распух, а в центре опухоли красовалась большая ссадина.

Услышав шаги, Мичигран открыл глаза. Первый кого он увидел, был Альдарион.

— Ну что за жизнь? — возмутился маг. — Когда я открываю глаза, то надеюсь увидеть что-нибудь приятное: кувшин пива или золотую монету. В худшем случае — разбойничью морду Гонзара Кабана. И каждый раз вижу этого взяточника.

— Ругается, значит, жив, — Альдарион решил не обращать пока внимание на оскорбления мага.

— Пока не отдашь мне долг, со мной ничего случиться не может, святой Фестоний не допустит. Понял?!

— Какая у тебя красивая шишка на лбу, — не без злорадства, отметил Альдарион.

— Не сравнивай! — осадил его Мичигран. — Ты получил в лоб за подлое взяточничество и попытку напасть на безоружного, а я в честном бою с превосходящими силами противника.

— Дайте я посмотрю, — Калант опустился на колени и крупными пальцами, ставшими вдруг мягкими и нежными, осторожно стал ощупывать голову мага.

— Ты в этом разбираешься? — поинтересовался Буркст.

— Рыцарь должен уметь не только наносить раны противнику, но и милосердно относится к поверженным, лечить их в меру своих возможностей, — сообщил Калант, продолжая осматривать мага. — А здесь просто опухоль и хорошая ссадина. Тебе крупно повезло, Мичигран. Удар дубиной вскользь, — профессионально определил он. — С кем ты дрался?

Магу не хотелось рассказывать, что шишка на лбу вовсе не от удара дубиной.

— В темноте я никого не разглядел, — и это было чистой правдой. — Но посох меня не подвел, и лошади, сами видите, все на месте, — Мичигран опять нисколько не покривил совестью. — Варвары навалились на меня — еле отбился ( здесь маг был несколько не точен, но стоит ли осуждать человека, который совсем недавно врезался лбом в ствол дерева). Потом я потерял сознание от сильного удара. А когда очнулся, никого здесь не было...

— Наш покровитель, святой драконоборец, дважды рожденный Фестоний поддержал тебя в трудную минуту и ослабил удар варвара, — объяснил монах. — Лицезрел ли ты его в этот раз?

— Было темно, святой отец, и я не смог его лицезреть, — ушел от соблазна, похвастаться еще одной встречей со святым, Мичигран. Но ответ его был достаточно гибким и, при желании, можно было считать, что Фестоний снова принял участие в драке. Предприимчивый монах так и решил.

— Святому драконоборцу, дважды рожденному Фестонию, не было необходимости вновь являться тебе. Он нагнал на варваров страх праведный, и они бежали, — объяснил Буркст.

— Так наверно и было, — согласился Мичигран. — Вероятно, у святого Фестония есть в отношении меня какие-то серьезные планы. Вообще-то, — не удержался маг, — он мог нагнать небесный страх на варваров до того, как меня огрели дубиной...

Мичигран окончательно оправился от удара и был явно настроен порассуждать о своих дальнейших взаимоотношениях со святым драконоборцем, но монах этого допустить не мог.

— Не богохульствуй, сын мой, — оборвал он мага. — Святой Фестоний дважды сохранил тебе жизнь, и ты должен быть дважды ему благодарен.

— Так я о нем ничего плохого и не говорю. Хороший святой. Он мне нравится. Мне варвары не нравятся. Только вчера встретились, а они уже два раза пытались мне черепушку сломать. Разберемся с драконом, спасем принцессу, накормим ее халвой, и я за этих варваров примусь всерьез, — пообещал Мичигран. — Взяли манеру — бить по голове. Она у меня крепкая, но если все время по ней бить — не выдержит, — пожаловался он.

— Сейчас как, встать можешь? — спросил Калант.

— Конечно. Лоб болит, но все остальное в норме. Пару глотков пива и я снова буду готов сразиться с целой Ордой.

Альдарион, пока продолжался этот разговор, внимательно оглядывал окрестности, прислушивался к каждому шороху. В лесу эльф видел и слышал намного лучше и больше, чем его спутники. Когда эльф убедился, что опасения его оправданы, он подошел к Каланту.

— Благородный рыцарь, — Альдарион говорил негромко, но так, чтобы спутники его услышали, — за теми кустами, — он легонько кивнул в сторону зарослей боярышника, — прячутся варвары.

Маг подобрал посох и быстро поднялся, монах приготовил дубину, эльф вынул кинжал. Все трое ждали, что скажет рыцарь.

— Варвары всегда были трусами и всегда прятались, увидев кого-нибудь из рыцарей, — Калант говорил громко, так чтобы в кустах его услышали. — Буркст, у тебя головня еще не потухла?

— Горит, мой рыцарь.

— Брось ее в те кусты, — показал Калант на заросли боярышника. — По-моему они достаточно сухие, чтобы изжарить всех, кто там прячется с недобрыми намерениями.

— Ты что, с ума сошел, разрази меня гром! — раздался из кустов боярышника знакомый голос. — Живых варваров изжарить собрался!?

— Это ты Бахаррак? — не удивился Калант.

— А кто же еще, разрази меня гром! — отозвался предводитель варваров. — Конечно я!

— Чего ты прячешься?! Выходи и я, не обнажая свой славный меч Калибур, повергну тебя на землю ударом кулака. Или ты боишься?!

— Никого я не боюсь! И тебя не боюсь! У меня тоже есть кулаки и они не меньше твоих, разрази меня гром! Сейчас выйду. Только драться я с тобой не могу, мне ногу испортили. Ну-ка, помоги встать! — приказал кому-то назир. — Так... А теперь пойдем...

За кустами послышались какие-то непонятные звуки, потом на поляне показался Бахаррак. Он подпрыгивал на правой ноге, левая беспомощно висела. Опорой назира Орды слева служил Катык, с трудом поддерживающий могучего хозяина.

Сам Бахаррак был по-прежнему в коротких кожаных штанах, а, кроме того, на нем теперь красовался, в тон штанам, черный кожаный жилет, расшитый серебряными нитями. На перекинутой через плечо перевязи болтались пустые ножны меча. Самое интересное зрелище представлял лоб варвара. В центре его выделялась высокая шишка. А вокруг нее расползались неровные пятна: ближе к центру — темно-синего цвета, затем светло-зеленого и, наконец, желтого.

— Ногу покалечили! — пожаловался Баррак. — Дубиной по ноге, разрази их гром! Наступить на нее не могу... Стой, разрази тебя гром! — приказал он рабу и осторожно уселся на землю. — Это же мой меч! — обрадовался назир, когда увидел оружие, которое недавно заинтересовало рыцаря. — Катык, давай сюда мой меч, разрази его гром! Я тебя сейчас этим мечом зарублю. Ты должен был подобрать его и принести мне! А ты его не принес и будешь за это наказан, разрази тебя гром!

— Хозяин, — попытался оправдаться Катык, — я же спасал тебя от демонов. Они могли убить тебя. Я, твой верный раб, взял тебя на руки и унес от опасности. Горе мне несчастному, но мне некогда было искать твой меч. Моя преданность, твоя щедрость и твое великодушие...

— Я что приказал тебе, подлый раб, разрази тебя гром! — прервал нытье раба Бахаррак.

Катык бросился к мечу, но Фамогуст наступил на оружие копытом, показывая этим, что не намерен отдавать свой трофей.

— Отдай меч, хозяин велел! — приказал мерину Катык и потянулся к рукояти.

Фамогуст покосился на него, сердитым черным глазом, фыркнул, приподнял вторую ногу и нацелил копыто в лоб рабу.

Катык отшатнулся.

— Хозяин, он не отдает, — пожаловался раб. — Вели ему, чтобы отдал.

— А ты возьми, разрази тебя гром! — проревел Бахаррак.

За неповиновение хозяину, рабу грозило суровое наказание. Но копыто Фамогуста по-прежнему угрожающе висело в воздухе, и Катык понимал, что оно способно раздробить ему голову не когда-то потом, а прямо сейчас. Раб застыл.

— Отдай ему меч, Фамогуст, — пожалел раба Калант.

Мерин посмотрел на хозяина, проверяя, не ослышался ли он, действительно ли рыцарь приказал отдать врагу трофей?

— Отдай, — подтвердил Калант. — Тебе он не нужен, твои копыта не хуже хорошего меча.

Боевой мерин тряхнул гривой, лениво переступая ногами, повернулся к рабу крупом, поднял хвост и сбросил рядом с мечом несколько дымящихся яблок. Таким образом, он подчеркнул свое презрение к врагу и то, что если бы не приказ рыцаря, он ни за что не отдал бы трофей.

Катык с опаской ухватил меч и положил его у ног хозяина.

— Ты что, опять хотел у нас лошадей увести? — спросил варвара Калант.

— А как же, разрази меня гром! Нам без лошадей нельзя. Мы должны мчаться как ураган, все сметая на своем пути, разрази нас гром! Во славу богини Шазурр, Жестокой, Беспощадной и прекрасной в гневе своем.

— А Фамогуст не дался.

— Взнуздали бы мы твоего мерина, разрази его гром! Не таких обламывали.

— Чего же вам помешало?

— А ты не знаешь? — Бахаррак забыл про больную ногу, хотел встать, но тут же снова опустился и сжал зубы, чтобы не застонать. — Охранники твои помешали, разрази их гром!

— Нет у нас никаких охранников, — сообщил простодушный рыцарь.

— В секрете держишь, — не поверил ему варвар. — Тайная охрана, разрази меня гром, это неправильно. Охранники на виду должны быть. При такой охране, разве мы полезли бы к лошадям, разрази их гром! Да ни в жизнь! Мы, варвары — умные. Если нам что не по зубам — не лезем. А теперь что получилось?! Ногу мне испортили и Орду разогнали, разрази ее гром! Со мной только один полудурок и остался. Это теперь все мое войско, — кивнул он на раба, — разрази его гром!

— Гы-ы! — довольно заулыбался Катык и погладил рукоять ржавого меча. Ему понравилось, что он теперь войско Бахаррака.

— Как они выглядели? — спросил Буркст.

— Одинаково выглядели: дубины у всех здоровенные, разрази их гром!

— Одеты во что? — не отставал монах.

— Во что одеты? — Бахаррак с недоумением глянул на Буркста. — Мне это без разницы. Во что хотели, в то и оделись, разрази их гром! Я их одежду не разглядывал.

— Они увидели, что вы хотите забрать наших лошадей и вызвали вас на честный бой? — заинтересовался подробностями сражения рыцарь.

— Какой честный бой! — возмутился варвар. — Они в засаде прятались, разрази их гром! Мы еще и к лошадям не подошли, как они из кустов повыскакивали и с деревьев посыпались. Все с дубинами. Мы же такого не ожидали. А много ли нужно времени, чтобы дубиной огреть!?

— Вы сами всегда неожиданно нападаете, — напомнил Бахарраку Мичигран. — Вы и на нас неожиданно напали.

— Так мы же варвары. Мы как хотим, так и нападаем. А все другие должны воевать по правилам, разрази их гром! Сначала переговоры надо вести. А эти молчком высыпали и сразу в дубины.

— И тебя не побоялись, дубиной огрели? — спросил рыцарь.

— А я о чем!!! Я как раз к твоему Фамогусту шел, подходящий для меня мерин: крепкий и масть хорошая. Так на меня сразу двое налетели. Разрази их гром!

— Люди, гоблины, гномы? — Буркст пытался выяснить, кто же все-таки напал на варваров.

— Я и не понял, разрази их гром! Один высокий, другой пониже. Высокий сходу дубиной по руке меня шарахнул, да так, что я меч выронил. Вот, посмотри: — Бахаррак показал рыцарю правую руку, кисть которой покраснела и распухла. — Разве так можно, разрази его гром! Я теперь этой рукой даже раба ударить не могу! Я на него прикрикнул: "На кого дубину поднимаешь, выродок старого козла! Разрази тебя гром!" — А он как будто и не слышал, дальше побежал. Понимаешь, ему все равно: назира он ударил или простого варвара. Надо было ему голову отрубить. Я нагнулся, чтобы поднять меч левой рукой, а тут второй, который пониже, меня дубиной по ноге. Я и сел... Маг твой меня посохом в лоб двинул. А эти — два раза дубиной! Ты скажи им, что так нельзя. Они что, вовсе не думают?! Я все-таки назир, разрази их гром!

— Значит, на тебя напали двое? — не отставал Буркст.

— А я что говорю?! — Бахарак сердито посмотрел на монаха. — Они все парами бегали. Одного бы я сразу пришиб...

"Они все парами бегали..." Буркст вспомнил учителя по бою на дубинках, брата Корба. Тот всегда напоминал: "Парами, только парами. Даться дубинками всегда надо парами. Первый идет вперед и крушит врагов, не оглядываясь. Что не успеет сделать первый, доделает второй".

Бахаррак говорил еще что-то, жаловался на кого-то из напавших на Орду, но Буркст уже не слушал его.

"Значит, это были монахи, — решил он. — Их пресветлость, отец Хоанг, послал отряд, который оберегает нас от излишних и неожиданных опасностей. Могу ли я рассказать о своей догадке Каланту и Мичиграну? Г-м-мм... Пожалуй, не следует этого делать. Если Коордиатор не сказал об отряде мне, значит, он не посчитал нужным, чтобы мы об этом знали. А планы их пресветлости я нарушить не волен".

— Дальше что было? — продолжал тем временем расспрашивать Бахаррака Калант.

Что дальше... Варвары народ отчаянный, но такого, чтобы их дубинами охаживали, терпеть не могут. Так что брызнули все в лес.

— Охранники куда потом делись?

— Кто их знает, разрази их гром! Разогнали Орду и опять в кусты. Ты их позови, они выйдут.

— Эй! Охранники! — прокричал Калант в сторону леса. — Выходите, поговорить надо.

В лесу было тихо. Никто не выходил.

— Выходите, друзья мои, — стал уговаривать рыцарь. — Я поблагодарю вас за хорошую службу. А наш монах Буркст благословит ваше усердие.

В лесу по-прежнему было тихо.

Калант так и не понял, кто напал на варваров. Но рыцаря это не озаботило. Незнакомцы помогли отряду. Так и должно быть. Он был уверен, что все должны помогать благородному рыцарю в его добрых деяниях.

— С тобой что теперь делать? — спросил он у Бахаррака.

— А что со мной делать... Езжайте своей дорогой, разрази вас гром! Я посижу здесь, мои далеко не убежали, скоро вернутся. Соберу Орду. А там видно будет.

— Нельзя его оставлять. Он, когда соберет Орду, опять за нами следом потащится, чтобы лошадей украсть, — напомнил Альдарион. — Его повесить надо.

— Чего ты к нам привязался? — спросил у варвара маг. — Не можешь где-нибудь в другом месте лошадей найти?

— Это ты меня по лбу палкой стукнул, разрази тебя гром! — узнал варвар Мичиграна.

— Я, — ухмыльнулся маг.

— Он еще и улыбается, — ожег Мичиграна сердитым взглядом Бахаррак. — Голову я тебе отрублю, вот и перестанешь улыбаться, разрази тебя гром!

— Не должен ты мне голову рубить, — возразил Мичигран. — У нас драка была, я первый успел ударить. Все по честному. Можешь рыцаря спросить.

— Мне рыцарь не указ. Я назир Орды! Понял?! Бесстрашный и беспощадный! Богиня Шазурр Кровавая, Неумолимая и прекрасная в гневе своем, мне покровительствует. А ты меня, как какого-нибудь гнома — палкой по лбу! Отрублю тебе голову, и никогда не будешь назиру палкой в лоб тыкать, разрази тебя гром!

— Повесить его надо, — стоял на своем эльф. — Я и дерево подходящее недалеко видел. И этого раба тоже надо повесить.

— Может быть Альдарион и прав, — задумался рыцарь. — Может быть тебя повесить надо...

— Не можешь ты меня повесить, разрази тебя гром! Ты рыцарь и безоружного убить не можешь, а я сейчас с тобой драться не могу. И раз я ранен то ты, рыцарь, должен меня пощадить, и накормить.

— Ты прав, — к неудовольствию остальных, согласиться Калант. — Буркст, надо накормить Бахаррака. Пойдемте к экипажу. У нас там и еда есть и костер горит.

Катык помог Бахарраку подняться, привел его в лагерь и посадил возле костра. Буркст направился к экипажу за едой.

— Его еще и кормит будут! — возмущался эльф. — Он хотел нас ограбить и убить, а мы его кормить должны... Даром... Да ему, в Геликсе, в самой захудалой таверне черствую лепешку даром бы не дали. Заставили бы заплатить.

Бахаррак и не глянул в его сторону.

Вернулся Буркст. Он расстелил на траве холстину, потом положил на нее лепешку и кусок сыра.

— А мы ему отдаем наш лучший сыр, купленный, между прочим, за полновесные монеты... — продолжал недовольный эльф.

— Это в самый раз, разрази вас гром! — одобрил еду Бахаррак. — И мясо дайте. Я мясо люблю.

— Буркст, дай ему мяса, — велел рыцарь.

— И еще одну лепешку, — потребовал Бахаррак.

— И лепешку, — подтвердил Калант.

Альдарион не выдержал такого и ушел к экипажу.

Буркст был согласен с эльфом. Он недовольно пробормотал, что если всем, варварам, которые хотели их убить, давать мясо, то скоро и самим есть станет нечего. Но, Каланта послушался, ушел к экипажу и возвратился с куском окорока, и еще одной лепешкой.

— Хороший у вас окорок, разрази вас гром! — отметил, вонзая зубы в мясо, варвар. — Давно я такого хорошего окорока не ел. У нас ведь как: бычка какого-нибудь поймал, разрубил его на куски, испек на костре и ешь. А окорок, это совсем другое дело, разрази его гром! Не у всякого поселянина окорок найдешь. А у вас хороший...

— Ты чего не ешь? — спросил у глотающего слюну Катыка Мичигран. — Тоже, наверно, проголодался.

Катык ничего не ответил. Он смотрел, как Бахаррак рвет зубами мясо, потом откусывает кусок лепешки. Но сам даже и не потянулся к еде.

Бахаррак наслаждаясь едой глянул на раба... Хмыкнул... Оторвал ломоть лепешки и бросил Катыку. Хмыкнул еще раз, отломал кусок сыра и тоже бросил рабу.

— Ешь! — сказал он. — Разрази тебя гром! А еще бы глоток пива, так совсем бы хорошо. Найдется у вас для раненого назира глоток пива?

Ни Мичигран ни Буркст не стали бы поить нахального варвара пивом. Да еще лучшим пивом в Геликсе. Не из жадности. Просто нечего поить хорошим пивом варвара, который, все равно, ничего в нем не понимает и не сумеет оценить его превосходнейшие качества. Но Калант, имеющий весьма смутное представление о достоинствах замечательного напитка, велел выдать Бахарраку и пива. Недовольный этим Буркст даже не вынул кувшин из экипажа. Он наполнил глиняную кружку и принес ее варвару.

Тот, не смакуя, как это положено делать с волшебным напитком, из владений Гонзара Кабана, просто в несколько глотков, как воду, осушил кружку. И еще раз удостоился презрительного взгляда монаха. Мичигран же окончательно убедился, что варвары народ совершенно дикий и доверять никому из них ни в коем случае нельзя.

А Бахаррак громко рыгнул, — подтверждая этим, по варварским обычаям, что он насытился и благодарен хозяевам, утер ладонью губы и лоснившийся от жира подбородок.

— Теперь другое дело, разрази вас гром! — объявил он. — Хорошая у вас еда. На! — бросил он остатки окорока Катыку.

Раб схватил кость с огрызком мяса и впился в нее зубами.

— Вы чего сюда забрались, разрази вас гром! Куда едете? — полюбопытствовал Бахаррак.

Буркст помнил совет их пресветлости, что не следует никому говорить, куда идет отряд, и вместо ответа сам задал вопрос:

— А вы куда идете?

— Ну, мы-то, понятно, по делу, разрази нас гром! Грабить и разрушать... Как ураган!

Но разве мог рыцарь Калант не рассказать на какое славное и опасное дело он собирается, какой подвиг намерен совершить.

— Мы идем сразиться с драконом, избавить от него мирных поселян и освободить из заточения прекрасную принцессу! — гордо объявил он.

Глава двадцать четвертая.

Такого Бахаррак не ожидал. Такого Бахаррак и представить себе не мог! Он уставился на рыцаря и его спутников, пытаясь понять: то ли они обладают какой-то, неведомой ему, могучей силой, то ли всех четверых, богиня Шазурр Свирепая, Беспощадная и прекрасная в гневе своем, лишила разума?

"Ну, рыцарь — понятно... — прикидывал Бахаррак. — Меч длинный, кулаки большие. Такой мог бы и в варвары пойти, разрази его гром! Я его, в свою Орду, не задумываясь, взял бы. Но сдвинут на своих Кодексах. Он, сдуру, может и на дракона попереть, только ради того, чтобы выручить какую-нибудь дуру-принцессу, разрази ее гром. А магу что там делать? Маг должен в Геликсе сидеть, монеты заколачивать. Ему с драконом связываться ни к чему. А он за рыцарем потащился, разрази его гром. Принцессу спасать. Совсем дурак, что ли? Да нет, раз в маги выбился, значит, не дурак. Но нахальный: посохом в лоб, разрази его гром! — Бахаррак осторожно коснулся пальцами лба и поморщился. — Отрублю ему голову. А посох сломаю и сожгу... Против дракона и магу не устоять. Такой маг дракону на один зуб, разрази его гром!.. Монах и вовсе гном. А если гном подался в монахи, значит, работать он не хочет. Дурак в монахи, разрази их гром, не пойдет, а умный с драконом связываться не станет. Пожрать или выпить — на это монахи всегда готовы. А туда, где можно сгореть, ни один монах не полезет. И эльфу там делать нечего. Остроухие огня боятся. Где паленым пахнет, там эльфа не найдешь. Он в лесу отсидится, под кустами, и будет там, разрази его гром, сырые корешки жрать, и росу лизать".

Ни маг, ни монах, ни эльф не производили на Бахаррака впечатление придурков, которым жить надоело.

"Наверно у них против дракона обереги есть и особые заклятия, — решил варвар. — А, ведь, где дракон, там и сокровища. Да и принцессы, разрази их гром, тоже на дороге не валяются. Рыжая наверно... За нее хороший выкуп взять можно. Или жениться, полцарства отхватить. Себе, что ли, в жены принцессу взять. Пусть она вечером с меня сапоги снимает, разрази ее гром... И мух отгоняет, когда я спать буду... Но главное — сокровища, что дракон в своей башне хранит... Это же сколько он за свою долгую жизнь, разрази его гром, сокровищ собрать может?! Немерянные там сокровища и несчитанные... Никакая Орда до таких сокровищ не добиралась. Такое упускать нельзя. Надо идти за рыцарем, разрази его гром! Он дракона пристукнет, а тут и мы... Главное — с магом не тянуть, сразу голову ему отрубить. Задержать их надо, пока Орда соберется".

— Ты чего задумался? — оторвал его от размышлений Калант. — Завидуешь, что мы против дракона выступили?

— Конечно, завидую, — Бахаррак облизнул пересохшие от усиленных размышлений. — Прямо, так и пошел бы с вами дракона воевать. Давно что-то драконов не убивали, разрази их гром!

— Вот я и решил убить дракона и спасти прекрасную принцессу из заточения.

"Ты только убей его, а всем остальным я сам распоряжусь", — мысленно пообещал рыцарю варвар.

— Убьешь дракона, разрази его гром, и покроешь себя славой на всю жизнь, — польстил он Каланту.

"Но жизнь твоя будет недолгой, уж это я постараюсь..."

А рыцарь представил себе, как он распахнет дверь темницы и опустится на одно колено перед прекрасной златокудрой принцессой. Красавица протянет руку для поцелуя и он осторожно коснется губами нежной кожи... И, еще, он вспомнил слова Мичиграна: "Ты проедешь по Геликсу верхом на славном Фамогусте с прекрасной принцессой на руках и головой убитого дракона у стремени. Народ будет ликовать!.." Оставалось только добраться до дракона. Но теперь уже недолго...

— Рассветало, друзья, наступает день и пора собираться в дорогу, — напомнил Калант спутникам.

"Как их задержать?" — прикидывал варвар. — Но ни одна хорошая мысль в голову не приходила.

— Так здесь останешься или с нами поедешь? — спросил Калант.

Как раз, в эту минуту, Бахаррак и сообразил: "К Мудрецу их надо отвести. Самое то, разрази их гром! Пока они до него доберутся, пока ожидать его станут, Орда соберется. И пойдем мы тогда вслед за рыцарем... Главное на пятки ему не наступить".

— Я и здесь могу остаться, своих дождусь, — начал хитрить варвар. — А вы у Мудреца, разрази его гром, уже были? — спросил он, надеясь, что они и не знают о старике.

Буркст о Мудреце знал. Еще бы не знать ему, если монашеская братия, подготавливая поход, излазила здесь все окрестности. О Мудреце доложили все подробно: о том, где живет и чем занимается; что взял он в слуги пройдошливого мальчишку и содержит козу; что пользуется доверием и почетом у окрестных поселян... Но, с Мудрецом монахи заранее ни о чем не договорились, и тот мог выдать что-нибудь такое, что помешает их походу.

— Зачем к нему идти? — монах сказал это таким тоном, что становилось ясно: идти к Мудрецу нет никакого смысла.

— Он будущее насквозь видит, — осторожно нажимал Бахаррак. — Он вам все про вашу битву с драконом расскажет.

— Не нужен нам Мудрец. Нам покровительствует святой драконоборец, дважды рожденный Фестоний, — настаивал Буркст.

Но остальные члены отряда заинтересовались.

— Ты погоди, святой отец, — возразил Мичигран, который, в отличие от монаха, не был так твердо уверен в успехе. — Почему бы нам Мудреца и не послушать, вреда от этого никакого не будет.

— Что за Мудрец? — заинтересовался и рыцарь.

— Очень умный и могущественный. Мы, когда в эти края прискакали, случайно на него вышли. А он, разрази его гром, все знает, все предсказать может. В этих местах никто ничего не делает, пока его не послушает. Мы его не трогаем.

— Боитесь? — спросил Альдарион.

— Варвары никого не боятся, — привычно похвастался Бахаррак, — даже Мудрецов, разрази их гром. А что его трогать, у него брать нечего. У него кроме бороды и козы ничего нет. Оба белые: и борода, и коза, разрази их гром! Он ее вместо собаки держит. Если бы она черная была, мы бы ее принесли в жертву богине Шазурр, Беспощадной и Ужасной. А с белой козой что делать? Так что, не трогаем.

— Он может предсказать будущее? — спросил Калант.

— Так Мудрец, ведь, разрази его гром! У него голова вот такая, — варвар поднял руки и показал что-то округлое, вдвое больше своей головы. — С такой головой да не предсказывать. Он нам сразу сказал, что у нас лошадей уведут. А мы посмеялись: кто станет красть лошадей у варваров?! Да мы такого вора на мелкие куски изрубим, всю кровь по капле выцедим... Так что не поверили. А через три дня угнали у нас лошадей.

История с кражей лошадей вызывала доверие к Мудрецу.

— Как к нему добираться? — спросил рыцарь.

"Вот и клюнули, — Бахаррак был доволен своей находчивостью. — Варвар всегда рыцаря перехитрит. Надо мне отправиться с ними, послушать, что Мудрец скажет".

— Отсюда далековато. Сначала весь лес пройти придется, потом свернуть направо и вдоль ручейка. Потом еще один лесок будет, а уж за ним и пещера, где Мудрец живет, разрази его гром! Долго надо идти. Дорога петляет, крутит, так что, дня два добираться надо.

Приврал Бахаррак основательно. С этой поляны до пещеры Мудреца можно было добраться за пару хороших переходов. И эту короткую дорогу варвар хорошо знал.

— Короче дороги нет? — Каланту хотелось побывать у Мудреца, послушать его. Но два дня терять он не желал.

— Есть и короче, лесными тропинками, напрямик, за полдня можно добраться, только вы там заплутаетесь.

— Послушай, Бахаррак, — легко пошел в расставленную варваром ловушку предприимчивый рыцарь, — ты покажи нам дорогу, доброе дело сделаешь.

— Могу и проводить, — быстро согласился варвар. — Заплатите мне две золотые монеты, я проведу вас к Мудрецу по самой короткой дороге, короче не бывает, разрази ее гром!

— Об оплате ты с Буркстом решай, — Калант, не задумываясь, отдал бы варвару две золотые монеты, но из всех богатств у рыцаря оставалась лишь одна серебряная пуговица. — Мне надо Фамогустом заняться, подготовить его к дороге, — и ушел к мерину.

Мичигран с интересом стал ждать торга, который должны затеять варвар и монах. Он понимал, что выжать из монаха две золотые монеты невозможно. Тем более что у того их не было.

— Да ты что! — возмутился Буркст. — Две золотые монеты за то, что покажешь дорогу! Да, за такое, святой драконоборец, дважды рожденный Фестоний тебя громом поразит.

— А я не могу, разрази меня гром, показать вам короткую дорогу за медные монеты, — не побоялся гнева святого Фестония Бахаррак. — Мы, варвары, за медные монеты ничего не делаем.

— Нет такой цены! — продолжал возмущаться Буркст.

— Вы эту дорогу, разрази ее гром, без меня не найдете, — резонно заявил варвар. — И никто другой вам ее показать не может. Так что я, какую цену хочу, такую и устанавливаю.

Альдарион с завистью и неприязнью смотрел на варвара. Только за то, чтобы показать дорогу тот потребовал две золотые монеты. Эльфу никогда не удавалось выбить из кого-нибудь столько, за один раз.

— Может стукнуть его? — предложил Бурксту Мичигран. — Слушай, варвар, а ты в лоб не хочешь?

Бахаррак собрался было сказать магу, что сейчас же отрубит ему голову... Но сообразил, что меч он в руку сумеет взять не скоро, а посохом в лоб можно получить прямо сейчас.

— Не хочу, — быстро отказался он, покосился на посох и тут же убавил цену. — Можно одну золотую монету и одну серебряную, разрази их гром. Это потому, что вы мне понравились.

— А даром нельзя? — Мичигран гладил посох и с интересом рассматривал шишку на лбу Бахаррака. От мысли своей, показать варвару, кто здесь решает, он не отказался.

— Да не могу я даром, разрази меня гром! — заявил Бахаррак. — Не принято так у варваров. Да, если я вас даром провожу, меня богиня Шазурр Кровавая и Беспощадная, на части порвет. Ладно, давайте золотую монету и дорога ваша.

Мичигран продолжал разглядывать лоб варвара, прикидывал, где лучше будет выглядеть вторая шишка: слева от первой или справа...

— Подожди, — остановил мага угадавший его намерение Буркст. — Святой Фестоний учит нас любить друг друга и решать все дела мирно.

Мичигран хотел сказать, что святой драконоборец о Бахарраке ничего такого не говорил, да и сам Фестоний предпочитал разговорам хорошую дубину. Но удержался. Он уже был свидетелем того, как Буркст мирно решил проблему золотых монет с купцом Лангорком. Но, посох взял поудобней, чтобы, если потребуется, быстро вмешаться в спор.

— Вот тебе золотая монета за то, что ты покажешь нам дорогу к Мудрецу. — Рука монаха нырнула куда-то в складки балахона, так же быстро вынырнула, и он протянул Барраку небольшую блестящую монетку.

Такого Мичигран от монаха не ожидал.

"А во сне говорил, что потерял и даже дырку в кармане показывал, — вспомнил маг. — Вот и верь после этого монахам".

Варвар только мельком глянул на монету и тут же опустил добычу в карман.

— Это как же так? — недовольно протянул маг.

— Подожди, — снова остановил его монах.

Мичигран пробурчал что-то про варваров, которые совсем как эльфы занимаются вымогательством и о некоторых монахах, которые разбрасываются золотыми монетами.

— Теперь все, — заявил Бахаррак. — Давайте поедим еще разок и можем отправляться в путь. Покажу вас самую короткую дорогу.

— Ногу тебе подлечить не надо? — напомнил Буркст.

— Надо, — спохватился Бахаррак. — Ходить не могу. И с рукой плохо, — он опять показал правую руку, кисть которой к этому времени еще больше распухла. — Руку тоже полечить надо.

— Мичигран, посмотри, можно ему ногу подлечить? — попросил Буркст.

А ведь монах собирается вернуть золотую монету и прибавить к ней еще несколько, — сообразил Мичигран. — Правильно, очистим карманы нечестивого варвара. Святому Фестонию такое должно понравится.

Маг присел возле Бахаррака и стал ощупывать поврежденную ногу. Особой осторожности он не проявлял. Но варвар стиснул зубы, уставился куда-то в сторону и делал вид, что никакой боли не испытывает.

— У него кость сломана, — сообщил маг. — Если его сейчас не вылечить, он недели четыре не сможет ходить. Потом всю жизнь будет хромать.

— Как это — хромать, разрази вас гром?! — возмутился Бахаррак

— Потихоньку, неторопливо, — охотно объяснил Мичигран. — Возьмешь в руку красивую палочку, и будешь потихоньку ходить. Некоторым это даже нравится.

— Нельзя мне хромать, разрази вас гром! Я же назир!

— Если правильно лечить, хромать не будешь, — сообщил варвару Буркст.

— Так лечите правильно, разрази вас гром!

— Святой драконоборец, дважды рожденный Фестоний учит, что каждому воздастся по делам его. А это значит: за лечение надо платить, — напомнил варвару монах. — Что говорят тебе звезды, Мичигран? Сколько Бахаррак должен заплатить за свое лечение?

— Звезды... — Мичигран стал вглядываться в небо, где нельзя было увидеть ни одной звезды. А он и не искал их. Он прикидывал, сколько можно содрать с варвара... — Звезды говорят, что это будет стоить дорого.

— Ты лечи! Лечи, разрази тебя гром!

— И монеты вперед. Сначала монеты, потом лечение, — объяснил Буркст.

— Боишься, что я не заплачу!? — Бахаррак и не собирался платить. — Не веришь мне!? Я назир Орды и ты должен верить каждому моему слову.

— Ага, назир Орды,— подтвердил Буркст, — и тут же добавил: — Конечно, не верю.

Назир ожег монаха гневным взглядом. Буркст пожал плечами, вынул четки и стал неторопливо перебирать черные шарики.

— Ладно, заплачу вперед, — вынужден был согласиться варвар. Физиономия у него стала такой кислой, что Мичигран улыбнулся.

— С тебя четыре злотые монеты, — объявил он.

— Что! — опешил Бахаррак.

Сощуренные глазки гнома лучились от удовольствия. Кажется в это мгновение он окончательно зауважал мага. Гордый эльф, от изумления, разинул рот.

— Ты что, слышишь плохо? Четыре золотые монеты, — повторил Мичигран.

— Я должен тебе отдать четыре золотые монеты?! — Бахаррак был настолько возмущен небывалым требованием, что, наверно, первый раз в жизни не добавил свое любимое: "Разрази тебя гром!"

— Конечно, — подтвердил Мичигран. — Четыре золотые монеты.

— Но я же варвар, разрази тебя гром! — зарычал Бахаррак. — И я не просто варвар, я назир Орды! — Если он бы мог, он сейчас непременно зарубил мага, не раздумывая о последствиях.

— Не хочешь платить — не плати, но и лечить мы тебя бесплатно не станем, — не упустил возможность поиздеваться над варваром Альдарион. — Будешь всю жизнь на одной ноге прыгать, как цапля на болоте.

— Варвары никогда не платят золотыми монетами, — возразил Бахаррак. — Варвары никому не платят золотыми монетами. Варвары вообще никогда никому не платят. Все, что им надо, варвары берут силой, разрази вас гром!

— Вот и лечись сам, — посоветовал Мичигран. — Если у тебя есть такая сила.

Теперь Бахаррак уставился на мага. Во взгляде этом были великая грусть и великое сожаление о том, что он, прямо сейчас, не может отрубить Мичиграну голову.

— Чего уставился? — спросил маг. — Я тебе не нравлюсь?

— Не нравишься, — подтвердил Бахаррак. — Убить тебя хочу.

— Убьешь и останешься на всю жизнь хромым.

— Как цапля на болоте, — снова, с удовольствием, напомнил Альдарион.

— Лечи ногу, — Бахаррак отвернулся и смотрел куда-то в сторону. — Вылечишь, не стану тебя убивать, — он снова посмотрел в глаза Мичиграну. — Клянусь богиней Шазурр, Беспощадной, Кровавой и прекрасной в гневе своем, если хорошо вылечишь ногу, не стану тебе голову рубить. Разве твоя голова не стоит четырех золотых монет?

— Моя голова стоит больше, чем ты думаешь, — Мичигран ухмыльнулся. — Но тут такое дело, Бахаррак, — маг с сожалением посмотрел на варвара. — Боюсь, что и за такое твое щедрое обещание не смогу вылечить тебе ногу.

— Это почему не можешь? Разрази тебя гром! — пытаясь дать выход своему гневу, варвар с силой ударил кулаком левой руки о земле. — Не хочешь?!

— Нет, Бахаррак, не могу. Понимаешь, мы, маги, не можем лечить бесплатно. А ты платить отказываешься. Я ведь сначала подумал, что это у вас, у варваров, обычай такой: ни за что не платить, все силой брать. А потом понял. У тебя, ведь, признайся, ни одной золотой монеты нет.

— Это у меня нет!? — возмутился Бахаррак. — Да у меня золотых монет больше, чем у вас всех вместе взятых.

— Отчего же ты платить не хочешь?

— Но не четыре же золотые монеты, разрази вас гром! — варвар смирился с мыслью, что платить придется.

— Почему это не четыре? — спросил эльф.

— Четыре много!

"Эльфу тоже надо отрубить голову, — решил варвар. — Я принесу в жертву богине Шазурр, Беспощадной, Кровавой и прекрасной в гневе своем, три черных жеребенка и она позволит мне отрубить голову магу. Потом я отрублю головы гному и эльфу. Как только они сокровища добудут, сразу и отрублю. И рыцарю тоже. Он упрямый, пока ему голову не отрубишь, коня не отдаст".

— А сколько, по-твоему, не много? — спросил Мичигран.

— Ну... — Бахаррак задумался и, вдруг, его осенило: — Возьмите у меня за лечение раба, разрази его гром!

— Зачем нам твой раб? — удивился Мичигран.

— Он хороший раб, разрази его гром! Послушный и сильный, может нести поклажу, как лошадь.

— Лошади у нас есть, — напомнил варвару Альдарион. — Это у тебя лошадей нет, а у нас есть.

Варвар ожег его взглядом, но удержался. Решил, что эльфу он сначала отрубит ноги и руки, а голову потом. И стал хвалить раба:

— Он терпеливый. Когда его бьют палкой — не кричит. Мало спит, мало говорит. Хороший шпион! Ходит везде, слушает, кто что говорит, потом доносит. У меня еще никогда не было такого хорошего раба, разрази его гром!

— Гы-ы-ы, — заулыбался Катык. Хозяин хвалил раба редко и то, что он сейчас говорил, Катыку было приятно.

— Не нужен нам твой раб, — отказался Мичигран. Достоинства Катыка не произвели на него того впечатления, на которое рассчитывал Бахаррак.

— Он еще совсем молодой, — не терял надежды варвар. — Катык, разрази тебя гром, покажи зубы!

Катык оскалился, представив на обозрение два ряда крупных желтых зубов.

— Видите, все зубы на месте, разрази его гром!

— У нашего Фамогуста зубы лучше, — определил Буркст. — А раб у тебя тощий. Он один съест больше, чем мы вчетвером. Зачем нам такой раб!?

— Вы его не кормите, разрази его гром! — посоветовал Бахаррак. — Его неделю можно не кормить.

— Я бы взял, — неожиданно высказался Альдарион, который после всего, что у него произошло с Катыком, не прочь бы заполучить гоблина в рабы. — Потом, перед возвращением в Геликс, можно будет его продать.

— Ты бы лучше помолчал, — посоветовал ему Мичигран. — У тебя вообще нет права голоса. Ты мне и Бурксту задолжал столько, что мы сами можем продать тебя в рабство.

— Нас, вольных эльфов, нельзя продавать в рабство! — запротестовал Альдарион. — Эльф не может стать рабом.

— А тебя никто спрашивать не станет. Но если будешь надоедать, поменяем на Катыка, — припугнул эльфа Мичигран. — Как, Бахаррак, может, махнемся рабами?!

— Нет. Катыка, на этого, я менять не стану, — отказался варвар. — Ваш хлипкий. И нос все время задирает, разрази его гром! Он же мне непременно какое-нибудь слово поперек скажет. Я ему сразу голову отрублю и без раба останусь. Если вам Катык не нужен, пусть лучше он у меня остается, разрази его гром!

— Пусть остается, — согласился Мичигран. — Так собираешься ты платить за лечение?

Бахаррак задумался...

— Заплачу пару медных монет, разрази тебя гром.

Маг не стал торговаться, решил, что монах это сделает лучше.

— Слышал? — обратился к Мичигран к Бурксту.

— Конечно. Пару медных монет... — Он не понимает, чем это все может кончится. Ему бы только грабить и жечь. Грабить у него получается, а соображать — не очень.

Мичигран и сам не мог сообразить, что будет, если варвар расплатиться медными монетами, но Бурксту доверял.

— Да, соображать у него не получается, — покачал он головой, выражая свое сочувствие варвару.

— Что это у меня не получается, разрази вас гром! — обиделся Бахаррак. — Все вы геликсцы одинаковые. Как что, так сразу тычете: варвары глупые, варвары злые... Мы, который год, ваш город не грабим, а все плохие.

— Понимаешь, Бахаррак, — стал объяснять монах, — Святой драконоборец, дважды рожденный Фестоний, завещал нам лечить всех убогих, как ближних своих, будь они варвары, эльфы или тролли...

— Да не убогий я, разрази тебя гром! — возмутился Бахаррак. — Я вожак варваров. И меня надо лечить лучше, чем всех других!

— Я и не знаю, как быть, — продолжал, не обращая внимания на крики варвара, монах. — Может быть, и верно, взять с него пару больших медных монет? — спросил он у мага, и, подумав, добавил: — Или малых...

— Правильно, пару малых монет, разрази вас гром! — поддержал его Бахаррак.

— Ты ему расскажи, а потом возьмем за лечение столько, сколько даст, — посоветовал маг, которому было интересно, что задумал Буркст и как он управится с упрямым варваром.

— Попробую... Понимаешь, Бахаррак, святой драконоборец, дважды рожденный Фестоний завещал нам всех рабов и нищих лечить бесплатно... Бедных горожан и начинающих воинов — за две малые медные монеты. Богатых горожан и поселян — за две серебряные. А всех знатных — за три золотые монеты. Плата эта идет не лекарю, не магу, а на строительство храма святого драконоборца, дважды рожденного Фестония, — монах посмотрел на Мичиграна и даже кивнул ему, чтобы тот осознал, куда пойдут золотые монеты варвара. — Каждый месяц на площади Тридцати Трех Монахов Мучеников глашатай объявляет: кого лечили бесплатно, а кого за монеты, и сколько с каждого взяли, — он сделал паузу, давая варвару время осмыслить, все что сказал.

Все в Бахарраке сопротивлялось против того, чтобы отдать золото. Наверно, поэтому, до него с трудом доходил рассказ Буркста.

— На площади Тридцати Трех Монахов Мучеников объявят, что назира Орды, Бахаррака, лечили за две малые медные монеты, как слугу? — не скрывая своего удовольствия спросил эльф.

Мичигран был уверен, что Буркст придумает что-то особенное, и варвар не сможет отвертеться, заплатит полновесным золотом, но такой сокрушающей хитрости не ожидал.

— Горожане будут смеяться, — маг ждал, что вспыльчивый варвар, несмотря на сломанную ногу броситься в драку и держал посох наготове. — А эти, из балагана, они не испытывают никакого уважения к героям. Они устроят представление и станут показывать, как назиру варваров лечат ногу за две малые медные монеты, словно слуге или начинающему воину.

— Меня, как начинающего воина!? Как слугу! — до Бахаррака, наконец, полностью дошел смысл того, что сказал монах. — Я назир Орды, разрази меня гром! Мне покровительствует великая богиня Шазурр Ужасная, Беспощадная и прекрасная в гневе своем! Под моей рукой ходят сотни варваров. Мы мчимся как ураган, сметая все на своем пути! А ты меня за две медные монеты! Как слугу! Всех зарублю, разрази вас гром!

Варвар схватил меч левой рукой, вскочил, превозмогая боль, сделал шаг и тут же упал.

— У-у-у... — простонал он не столько от боли, сколько от непривычного бессилия. — Всем поотрубаю головы, разрази вас гром! Живыми в землю закопаю! Привяжу к лошадям и разорву на части! Катык! Заруби их всех!

Перед рабом встала сложная задача. Но ослушаться хозяина он не мог. Ослушание грозило самым суровым наказанием. Катык обхватил двумя руками рукоять своего длинного меча и уставился на Бахаррака, будто пытался выяснить, правильно ли он понял хозяина, посылающего своего раба на верную смерть?

— Чего стоишь!? — проревел тот. — Я тебе что приказал: отруби им всем головы, разрази тебя гром!

Рабу не хотелось погибать. Он оглядел противников и рассудил, что с эльфом, может быть, и справится. Катык высоко поднял меч и медленно, как во сне, двинулся к Альдариону. Гордый эльф был уверен, что спутники его в обиду не дадут, и проявил решительность: вынул из ножен кинжал и взмахнул им, так резко, что раздался свист рассеченного острым лезвием воздуха.

— Иди сюда, подлый и грязный раб, — обругал он Катыка. — Иди сюда и ты узнаешь, как сражаются благородные эльфы. Я проткну этим кинжалом, твое черное сердце.

Катыку некуда было деваться. Из трех противников он выбрал самого безобидного и надеялся на длину своих рук, и длину меча. А что будет потом, об этом он старался не думать. Раб медленно шел вперед, оттягивая, сколько мог, момент своего столкновения с эльфом.

— Давай, Альдарион, покажи ему, как сражаются и проливают кровь отважные чиновники бургомистра славного города Геликса, — поддержал эльфа Мичигран.

— Раб повыносливей, и меч у него длинней, как бы он нашего эльфа не зарубил, — усомнился в благоприятных результатах поединка неплохо знакомый с воинским ремеслом монах.

— Убей их, и я накормлю тебя мясом до отвала, — поддержал своего бойца Бахаррак.

— Если он зарубит эльфа, то плакали наши денежки, — продолжал рассуждать Буркст. — И твои, и мои... И Бритого Мамонта, — вспомнил он.

— Это верно, — согласился Мичигран. — Надо их остановить.

— Во имя святого драконоборца, дважды рожденного Фестония, прекратите поединок! — потребовал Буркст.

Святого Фестония, как и всех других святых, Катык побаивался, но Фестоний был далеко, а хозяин рядом. Катык продолжал двигаться навстречу эльфу, но делал это, как только мог, медленно.

— Кому сказано: прекратить поединок! — поддержал монаха маг.

Катык жалобно посмотрел на него, но сделал еще один небольшой шаг.

— До чего вы мне все надоели! — поморщился маг. — Им бы только кровь друг другу пускать...

Он сделал несколько быстрых шагов, и несильно ткнул рабу в лоб концом посоха.

Катык выронил меч и закрыл глаза. Лицо его стало спокойным и умиротворенным, а на губах появилось что-то вроде улыбки. Бывают же и у раба счастливые минуты: он показал, что готов выполнить приказ хозяина и не погиб от кинжала эльфа... Катык облегченно вздохнул и довольный жизнью упал на траву.

— Правильно, — сказал Буркст. — Нечего без толку кровь проливать. А ты чего разошелся, — повернулся он к варвару, наблюдавшему за поединком. — Ты чего разошелся!?

— Так обидно же, когда тебя сравнивают со слугой или начинающим воином. Я назир Бахаррак!

— Знаем, что назир. Тебе что Мичигран предлагал? Ты хоть помнишь?

— Ну, помню.

— Он тебе предлагал заплатить четыре золотые монеты, как знатному вождю, как назиру большой Орды. Это тебе обидно?

— Это не обидно. Я и есть назир Орды.

— А ты золотые платить не захотел. Ты предложил две медные монеты.

— Вы мне сразу не сказали: кто сколько должен платить. Я думал, вы хотите выманить у меня золотые.

— Думал он, — возмутился Буркст. — Чуть не зарубил нас всех. И раба на нас натравил.

— Так не зарубил же. А за лечение я заплачу, — Бахаррак сунул руку в карман, вынул оттуда пять блестящих золотых монет и отдал их Мичиграну. — И пусть на вашей площади всем скажут, что великий воин, назир большой Орды варваров Бахаррак заплатил за лечение пять золотых монет. Пять! А сейчас лечите, разрази вас гром!

— Непременно объявим, — монах ловко вынул из руки Мичиграна золотые монеты и опустил их куда-то в глубину своего балахона.

— Ты чего?.. — только и успел сказать маг, и замолчал, не стоило выяснять отношения при варваре, да и при Альдарионе тоже.

— Я сохраню эти монеты, — прогнусавил Буркст, — и передам их на строительство храма святого драконоборца, дважды рожденного Фестония, да славиться его имя в веках.

"Вот у кого надо учиться, — подумал Мичигран. — Так легко вынуть из варвара пять золотых монет! И так быстро забрать их у меня... Ни один маг со всеми своими заклинаниями не сумеет такого сделать".

— Ладно, сейчас вылечим, — Мичигран вынул из кармана платок. Не следовало показывать варвару кристалл Мультифрита. — Надо завязать глаза.

— Это зачем, еще, разрази тебя гром? — нахмурился Бахаррак.

— Я стану лечить тебя магией. Если ты будешь смотреть, как проходит лечение, кость не срастется.

Пришлось Бахарраку покориться. Мичигран плотно завязал ему глаза. Буркст снял чехол с наконечника копья и кристалл Мультифрита опять засиял. Маг осторожно ощупал ногу, нашел место, где кость была сломана, и приложил к нему кристалл.

— Считай до ста, — велел он варвару.

Когда Бахаррак закончил считать, Буркст убрал кристалл и надел на него чехол. Мичигран снял с глаз варвара повязку.

— Болит? — спросил он, нажимая на то место, где был перелом.

— Нет, не болит, разрази ее гром! — удивился Бахаррак.

— А теперь? — Мичигран нажал сильней.

— И теперь не болит, разрази тебя гром! — радостно сообщил варвар.

— Вот мы тебя и вылечили.

— А руку? — протянул варвар опухшую ладонь, провой руки. — Я в нее меч взять не могу.

Не было смысла лечить горячему варвару руку.

— Сегодня нельзя, — объяснил Мичигран. — В один день два магических лечения провести невозможно.

Бахаррак не поверил, но смирился.

— Подожду до завтра, — согласился он. — Вы только не забудьте сказать, что я, за лечение ноги, заплатил пять золотых монет, разрази вас гром! — напомнил варвар. — Вы просили четыре, а я отдал пять.

Глава двадцать пятая.

Кныпш когда-то работал в балагане акробатом. Особой мудростью он не отличался, так что никто не ходил к нему советоваться, даже по мелочам. Советоваться ходили к Хахаганге, женщине-змее, которая была по настоящему мудрой, гораздо умней Плешивого Дылды, хотя тот был хозяином балагана, а она всего-навсего женщиной-змеей. Но к Кныпшу относились хорошо. Он был добр, у него всегда можно было перехватить монету-другую, и не было случая, чтобы он кого-нибудь подвел. Характер у Кныпша был упорный. Уж если он задумывал чего-то добиться, то непременно добивался. Он и акробатом стал не столько из-за своих способностей, сколько из-за упорства и твердости характера. В балагане его считали умелым и удачливым. Он легко делал тройное сальто, вертел на перекладине "солнце" и на трапециях, под куполом, вытворял такое, что у зрителей дух захватывало. Но, однажды, ему тогда уже перевалило за тридцать лет, что для акробата возраст немалый, выполняя самое обычное двойное сальто с переворотом, он неудачно приземлился на оставленную на арене, каким-то идиотом, дубовую, скамеечку и сломал правую ногу. Кости срослись плохо, неровно, Кныпш оказался хромым и вынужден был забыть об акробатике.

Хозяин балагана, вечно мрачный Рогозей, которого за глаза все называли Плешивая Дылда, хотел выгнать калеку, но за хромого заступилась женщина-змея Хахаганга. А характерец у Хахаганги был по-настоящему змеиный. Поговаривали, что и слюна у нее ядовитая. Ее побаивались все, даже сам Дылда.

— Не надо его выгонять, — сказала Хахаганга. — Во многих балаганах есть Мудрецы. И нам пора завести этот номер. Кныпш упорный и способный, он вполне потянет Мудреца, — и посмотрела на Плешивого вприщурку.

Рогозей поежился, но возразил:

— Такие умники как этот, — он ткнул длинным пальцем в сторону хромого акробата, — просят подаяния на улице Стриженых Свиней или воруют черствые лепешки на базаре.

— Дадим ему пару помощников, и он создаст хороший номер для нашего балагана, — не отступала Хахаганга.

Плешивая Дылда не хотел верить, что из Кныпша можно сделать Мудреца.

— Пусть катится, нам хромые не нужны.

А Хахаганга ничего больше не сказала, просто уставилась на Рогозея зелеными глазищами. Тот застыл. Хотел отвести взгляд, но не смог.

— Не смотри на меня так, — попросил он.

Хахаганга взгляда не отвела и, вроде, даже улыбнулась. Или не улыбнулась, просто зубы показала. А зубов у нее полон рот, может быть раза в два, или в три больше, чем нужно человеку. Все острые, белые. Впечатляющие зубы.

Рогозею почудилось, что если он еще немного будет смотреть в ее глаза, то завизжит и полезет Хахаганге в пасть. А она проглотит его, как змея кролика. Так что сломался.

— Если ты за него ручаешься, пусть работает, — неохотно согласился он.

Но характерец у Плешивой Дылды тоже был не слабый. Когда, добившаяся своего, Хахаганга отвела взгляд, он вытер пот со лба и тут же показал, что сколько бы змеюка ни щурилась, хозяин балагана все-таки он.

— Номер, — заявил он, — серьезный, умственный. Если у него проколы пойдут, сразу выгоню.

Отрастил Кныпш солидную бороду, а умельцы обесцветили ее, так что выглядела она, как седая. Пока борода отрастала, калека-акробат читал две умные книги. Их тоже Хахаганга где-то достала. Это были толстенные словари, в которых встречались слова настолько мудреные, что в Геликсе ни среди заморских купцов, ни среди магов, ни среди ученых алхимиков не нашлось бы человека, который бы все их знал. Когда Кныпш выучил сотню таких слов, его одели в полосатый халат, а на голову накрутили что-то вроде перевернутого сорочьего гнезда из голубой ткани. И стал бывший акробат похож на самого настоящего мудреца. Хахаганга ему еще и имя подходящее придумала: Непревзойденный Мудрец Кахангаран с плавающего острова Буридуринг.

Дали Кныпшу двух подручных, и стал он работать Мудрецом: угадывал, разгадывал, предсказывал и давал советы. Угадывать и разгадывать было просто: смотрел на подручных и по их жестам, движениям, мимике говорил все правильно. С предсказаниями и советами обстояло сложней. Но Кныпш, и верно, оказался сообразительным. В свои предсказания и советы напускал столько тумана, что заблудиться в них было проще, чем в дремучем лесу. Если сбывалось его предсказание, то всем становилось ясно, насколько умен и всеведущ Непревзойденный Мудрец из балагана. А когда не сбывалось, то оказывалось, что сам, просивший совета, виноват: поступил не точно так, как посоветовал Мудрец; или звезды не так сложились; или ветер дул не с той стороны; или птица не вовремя пролетела... Кныпша сильно зауважали. Появилась у него слава Мудреца и Провидца, и многие шли в балаган только ради того, чтобы испросить у него совета. Или, просто, хоть бы увидеть его.

За три года такой работы Кныпш услышал столько похвал, что и сам уверовал в свою мудрость и, даже, в то, что он может предвидеть будущее и предсказывать его. И от этого стал Кныпш свысока поглядывать на своих товарищей. Он, как и раньше, мог дать в долг пару монет, но смотрел при этом так, что брать у него взаймы перестали. И разговаривать он стал с другими актерами балагана небрежно. Вел себя так, чтобы все почувствовали, кто он, а кто они все.

Окончательно уверовав в свою исключительность, Кныпш решил уточнить отношения и с хозяином балагана. Весь доход от его мудрости шел в карман Плешивой Дылде, а ему, Непревзойденному Мудрому Кахангарану, с плавающего острова Буридуринг, платили лишь немногим больше, чем другим работникам балагана.

Он пришел к хозяину и потребовал восстановления справедливости.

Для Плешивой Дылды это было настолько неожиданно, что тот, вначале, даже не понял, чего Кныпш хочет.

— Мои предсказания дают балагану большой доход и по справедливости я должен получить не меньше половина этого дохода, — объяснил Кныпш.

Это Рогозей понял.

— Ты сам такую глупость придумал или тебя какой-нибудь идиот научил? — поинтересовался он.

Кныпш объяснил, что это решение — плоды его размышлений и совершенно серьезно потребовал восстановления справедливости в монетах.

Плешивая Дылда понимал справедливость совсем по другому и решил избавить Непревзойденного Мудреца от вредных заблуждений.

— Справедливо это когда доход получает хозяин, — по-хорошему объяснил он Кныпшу. — А ты только работник, и я плачу тебе столько, сколько считаю нужным.

— Нет, — заупрямился Кныпш. — Я не просто работник, я Мудрец и могу предвидеть будущее. Поэтому должен получать не меньше чем ты.

Дылда не мог с этим согласиться и напомнил Кныпшу, что тот вовсе не мудрец, а туполобый акробат, со сломанной ногой, и что он, Рогозей, только по известной всем доброте своей, назначил Кныпша Мудрецом и пригрел хромого бездельника на своей груди, иначе тот бы сейчас просил милостыню на улице Стриженых Свиней.

Вот так столкнулись между собой два понятия о справедливости.

Рассерженный Кныпш заявил Рогозею, что тот жалкое ничтожество и должен гордиться, что в его балагане работает такой Мудрец, как Кныпш.

В ответ, не менее рассерженный Рогозей, сообщил, что у левой задней ноги рыжего кота, который прыгает через горящий обруч, мозгов больше, чем в голове Кныпша. А еще он очень нелестно отозвался о родителях, и других родственниках бывшего акробата, ближних и дальних. И даже о Хахаганге, которая уговорила его оставить в балагане возомнившего о себе идиота.

Кныпш решил напугать хозяина и пригрозил, что если его требование не будет удовлетворено, он уйдет из балагана.

Рогозею невыгодно было расставаться с прибыльным номером, но чувство хозяина взяло вверх и он предложил Кныпшу катиться на свой дурацкий плавающий остров Буридуринг.

Тогда Кныпш обозвал хозяина Плешивой Дылдой и Неадекватной Функцией. И тут оказалось, что, несмотря на бороду, халат и некоторый опыт работы Мудрецом, Кныпш далеко не всегда мог предвидеть будущее.

Рогозей вытерпел, когда его обозвали Плешивой Дылдой. В конце концов, он был и длинным и плешивым. А номер Кныпша давал неплохой доход. Но в "Неадекватной Функции" почувствовал смертельное оскорбление. Он скрежетнул зубами и объявил, возомнившему себя мудрецом, идиоту, что тот сам и есть Неадекватная Функция. А если Кныпш немедленно не уберется из Геликса, то Рогозей переломает ему все кости. В доказательство серьезности своих намерений, Дылда ухватил Непревзойденного Мудреца одной рукой за шиворот, второй — за штаны, легко поднял его, вынес из комнаты, и выбросил за порог, в дорожную пыль.

После такого, оставаться в Геликсе Кныпш не мог. Следовать совету Плешивой Дылды и отравляться на плавающий остров Буридуринг он тоже не собирался, ибо не знал, где тот находится и, вообще, сомневался в том, существует ли такой остров. А идти в Неокс к гномам не имело смысла. Гномы были слишком прижимисты. За советы и пророчества они норовили расплатиться старыми гвоздями, заявляя при этом, что гвозди изготовлены из самого лучшего железа, а потому, не менее ценны, чем монеты. Поэтому Непревзойденный Мудрец решил, что его место в гуще народа, который любит его и поддержит в трудную минуту. Во главе народа он еще вернется в Геликс, и с позором изгонит из города Плешивую Дылду.

Жить в каком-нибудь определенном поселении Мудрецу не хотелось. Кныпш понимал, что в поселении к нему быстро привыкнут и не станут относиться так трепетно, как он этого заслуживает.

"Мудрец не должен быть постоянно на виду. Он должен время от времени являться и изрекать. Надо жить недалеко от какого-нибудь поселения, — решил Кныпш. — Пусть все знают, что Мудрец живет в уединении, предается размышлениям и ведет праведный образ жизни. И пусть народ почтительно приходит к нему за советами и пророчествами. И приносит свои дары. А уж он поможет всем, кому это нужно".

Подходящее место Кныпш знал. Это была небольшая роща, как будто специально обустроенная для уединения Мудреца. Раскидистые деревья давали приют многочисленным птицам, услаждающим слух нежным щебетом. Заросли боярышника, малины, ежевики и шиповника пестрели сочными ягодами и разноцветьем бабочек. Тихо журчал неширокий ручей с прозрачной ключевой водой, берега которого густо заселили крупные, величиной с ладонь ромашки. А в центре рощи стояли высокие скалы с просторными и сухими пещерами. В каждой из этих пещер можно было поселиться и, при желании, обустроить ее так, что пребывание там станет удобным и даже приятным. И, что очень важно, невдалеке от рощи находились три поселения, жителям которых представится полная возможность навещать Кныпша, оказывать ему знаки уважения, а так же пользоваться его мудрыми советами и предсказаниями. И снабжать его свежими продуктами.

Чтобы вести достойный образ жизни: не отвлекаться на будничные заботы и иметь достаточно свободного времени, для размышлений, Кныпш подобрал себе в ученики, воровавшего на базаре, сироту-мальчишку. Настоящее имя мальчишка было Велд, но на базаре все его называли Тихоня. Не за нрав, конечно, а за то, что он умел тихо и совершенно незаметно пробраться в любую лавку и так же тихо унести оттуда то, что ему хотелось. Из-за этого таланта злые лавочники стали обвинять паренька во всех нераскрытых кражах, которые случались на базаре. И, как это нередко случается, более всего, в тех, к которым юный умелец не имел никакого отношения. Однажды хозяева лавок устроили настоящую охоту на паренька, а поймав, жестоко избили. Возмущенный такой несправедливостью Тихоня раздобыл несколько крупных осиных гнезд, уложил их в мешок, принес на базар и бросил под ноги толпе. Базар опустел в считанные минуты. А больше всего досталось хозяевам лавок, которые не могли оставить без присмотра свой товар.

Тем же вечером его поймали и снова избили.

К тому времени, когда Кныпш окончательно рассорился с Плешивой Дылдой, обстановка на базаре настолько накалилась, что Тихоня почувствовал острую необходимость покинуть место конфликта. Тут, как раз, и подоспело предложение Кныпша. Беспризорный мальчишка вполне подходил к должности слуги и ученика. А Тихоня решил, что покидающий город Мудрец, это как раз то, что ему сейчас нужно. И, уж, если он мог обводить вокруг пальца хитрых и жадных лавочников, то с Мудрецом из балагана он, тем более, управится. Мальчишка охотно принял предложение Кныпша.

Тихоня не был злопамятным, но обид не прощал. Уходя с базара, он густо смазал дверные ручки, у лавок своих злейших врагов, собачьим дерьмом. Можете себе представить, к чему это привело...

Они обставили пещеру всем самым необходимым и завели огородик. А потом к ним как-то заглянула коза: крупная, белая, лохматая, с большими грустными глазами и внушительными рогами. Она появилась рано утром и, не подходя близко, долго наблюдала за Кныпшем и Тихоней. Вечером, когда Мудрец и его ученик пили чай у костра, коза подошла и дружески мемекнула. Тихоня предложил ей кусок лепешки. Коза с достоинством приняла подарок, неторопливо сжевала его и улеглась возле них.

— Умное животное понимает, насколько почетно пребывать возле источника мудрости, — объяснил Кныпш ученику.

Тихоня считал, что козу заинтересовала не мудрость учителя, а лепешка, но говорить об этом он не стал.

Козу мальчишка назвал Гельмой.

Тихоня, который, не помнил ни отца, ни матери, у которого не было, ни братьев, ни сестер, привязался к козе. Он скармливал ей лакомые кусочки, приводил в порядок лохматую шерсть, ласково почесывал под мордочкой и за ушами. И разговаривал с Гельмой, доверяя ей свои мысли и мечты. Умная коза внимательно слушала его и, кажется, все прекрасно понимала.

Гельма тоже привязалась к Тихоне, признала в нем друга. Она постоянно сопровождала мальчишку. И горе тому, кто пытался обидеть его. Не задумываясь, она бросалась на обидчика, пускала в ход внушительного размера рога и довольно крупные, острые зубы. Она же взяла под охрану и территорию на которой они проживали. У козы был удивительно острое чутье. Задолго до появления гостей она выбегала на разведку и смотрела, кто собирается навестить Мудреца. Всех прибывающих Гельма делила на три категории: хороших, никаких и врагов. Хорошими коза считала тех, кто ласково обращался с ней. Самым хорошим был, конечно, Тихоня. Никакими, коза определила большинство поселян. Они, как правило, вообще не обращали на козу никакого внимания. Варвары были врагами. От них постоянно исходила опасность. Гельма держалась от варваров подальше и при первой возможности старалась сотворить им какую-нибудь пакость.

Был у Гельмы и один большой недостаток. Если кто-то из посетителей оставлял без присмотра свое имущество, она немедленно подбирала его и принималась усердно жевать. Коза жевала все, до чего могла дотянуться. Это было ее увлечением, ее страстью. Она жевала все, кроме вещей принадлежащих Тихоне и Кныпшу.

Обязанности определились сами собой: огородом, приготовлением пищи и другими необходимыми работами занимался Тихоня; коза давала молоко, охраняла территорию и присматривала за посетителями; а Кныпш сидел на удобном валуне возле пещеры, или в самой пещере, в просторном кресле, которое мальчишка сколотил для него из досок, украденных в ближайшем поселении, и думал. По вечерам он высказывал плоды своих рассуждений ученику. Тихоня далеко не во всем соглашался с Мудрецом, но никогда не говорил ему об этом. Кроме того, Кныпш обучал мальчишку премудростям жизни и хитростям простейшей акробатики. А также помог запомнить несколько десятков красивых и умных слов. Когда Тихоня спросил, что означают эти слова, Мудрец просветил его: "Нет необходимости знать, что они означают. Главное вовремя произнести умное слово — и толпа у твоих ног..." А еще, и это было неприятней всего, Кныпш заставлял ученика каждый день умываться и чистить ботинки.

Мудрец старался привить хорошие манеры и козе. Гельма благонамеренно выслушивала его поучения и тоже никогда с ним не спорила. А что коза при этом думала, по выражению ее морды, понять было совершенно невозможно.

В окрестных поселениях очень быстро узнали о том, что Несравнимый Мудрец оставил погрязший в грехах город и поселился рядом с ними.

Поселяне обрадовались и повалили к Мудрецу советоваться. Они, постепенно, настолько привыкли советоваться, что сами думать почти перестали. Теперь, если надо было решить, куда везти продавать сыр: в Геликс или Неокс, шли к Мудрецу. Когда надо было выбрать какого вола резать: рыжего или пегого, спрашивали у Мудреца. Раньше они сеяли овес в дни, когда земля прогреется. Но если рядом Мудрец, как же с ним не посоветоваться: сеять овес, или еще не сеять?

Поселяне приходили не с пустыми руками. Они были достаточно разумны и понимали, что от щедрости дара зависит весомость совета и полученная от этого совета выгода. А Тихоня по секрету рассказывал им, какие подношения Мудрецу наиболее приятны. Благодаря этому, в продуктах для питания и в простой одежде Кныпш и его подопечный не нуждались.

Из придорожных кустов выглянула белая рогатая голова и уставилась на путников немигающими глазами.

Первым ее заметил эльф:

— Дикая коза!

— Это Гельма, — поправил его Бахаррак. — Она у них вместо собаки. Не коза, а прорва какая-то, разрази ее гром! Жрет все, что увидит. У Кремнехлеба кожаную куртку сжевала, только один рукав и остался. А в кармане у него золотая монета лежала. Кремнехлеб за ней гонялся, хотел зарезать и монету забрать. Так она хитрая, ее разве поймаешь... Я тебя сейчас! Разрази тебя гром! — рявкнул он.

Голова козы исчезла.

— Побежала докладывать Мудрецу, шкура лохматая. Она всегда так, всех встречает... Эй, ты, смотри рога не потеряй! — крикнул он вдогонку козе и расхохотался... — Сейчас будет развилка, так надо направо повернуть, — сообщил он рыцарю — Как выедем на поляну, сразу скалы увидим, разрази их гром! А в скалах пещеры. Три или четыре, я их не считал.

— Мудрец в пещере живет? — спросил Альдарион.

— Ага. Он и мальчишкой в самой большой устроились, разрази их гром! Если кому-то, по позднему времени, переночевать хочется, или еще чего, он в свою пещеру не пускает, но можно в маленьких приспособиться. Только никто там не задерживается. Поселяне, разрази их гром, все трусы и бездельники, побаиваются, как бы Мудрец их подленькие мыслишки не разгадал.

— Что за мальчишка при нем? — заинтересовался Мичигран.

— Ха! Скоро увидите. Тихоня его зовут. Но он такой же Тихоня, как и я! — Бахаррак посчитал свою шутку удачной и расхохотался.

— Гы-гы-гы, — поддержал хозяина Катык.

— Нахальный, разрази его гром! Этого щенка утопить надо, пока маленький.

— А если вырастет, то что? — полюбопытствовал Мичигран.

— Если вырастет, тогда уж вешать придется, — и снова заржал, да так громко, что Фамогуст с удивлением посмотрел на варвара.

Добрались, наконец, до развилки и умный мерин, не ожидая команды рыцаря, повернул направо. А вскоре отряд выехал на большую поляну, и все увидели, почти рядом, скалистую гряду. И пещеру, вход в которую был затянут пологом. Невдалеке от пещеры находился и мальчишка.

Тихоня выглядел лет на двенадцать-тринадцать. Был он худощав, остролиц и длиннорук. Светлые, давно нестриженные волосы свисали ему на плечи. Одет Тихоня был в просторную синюю рубаху, короткие, по колено, штаны из грубой холстины и черные кожаные, начищенные до блеска башмаки с большими медными пряжками. Даже тени нахальства, о котором предупреждал Бахаррак, в облике паренька нельзя было заметить.

Правда, занятие мальчишки не совсем походило на тихое и мирное. Шагах в пятнадцати от него, на широкой доске, цветными мелками была нарисована противная бородатая и совершенно лысая голова. Тихоня швырял в нее камнями. Рядом с ним стояла большая белая коза, которая, надо думать, уже сообщила о приезжих и сейчас наблюдала за занятием паренька. Услышав топот лошадей, мальчишка мельком глянул на гостей и продолжил заниматься своим увлекательным делом. Коза же, наоборот, уставилась на приехавших и не сводила с них глаз.

— Вот он, тот самый разбойник, разрази его гром! — представил Бахаррак паренька. — Он у Мудреца слугой работает, репу и лук выращивает, козу пасет...

— Не слуга, а ученик, — оборвал его, не оборачиваясь, Тихоня. — Ты, Бахаррак, до сих пор этого так и не сообразил, — и запустил камнем в лоб нарисованной роже.

— Слышали, как он разговаривает со старшими... — возмутился Бахаррак. — Вот надеру тебе уши, и сразу поймешь, как с назиром варваров говорить надо, разрази тебя гром! У него глаза голубые, — сообщил он спутникам, — притворяется тихим и добрым. Вы ему не верьте. Все время смотрит чего бы стащить. Прошлый раз, когда мы здесь были, он выудил из кармана у Медной Башки золотой браслет с красным камнем. Да так ловко, разрази его гром, что тот и не заметил, а пропажу почувствовал только через два дня.

— Нужен мне ваш браслет, — презрительно бросил мальчишка, не оборачиваясь. Он швырнул камень, попал в лысину и потянулся за следующим снарядом. — Пропил Медная Башка где-нибудь свой браслет или в кости проиграл. И все на меня свалил. А заступиться за сироту некому.

— Ага, заступиться за него некому, разрази его гром! — возмутился Бахаррак. — Вы посмотрите, как он камни швыряет. Ни одного промаха. Таким камнем любую голову разбить можно. Это он еще молодой. А вырастет — в разбойники пойдет. Попомните мои слова.

— Да уж в варвары меня не заманишь, — парнишка сплюнул и залепил очередной камень в бороду роже. — Насмотрелся я на твоих варваров, Бахаррак. Скукотище... Тупые они все, как булыжники, поговорить не с кем. Им бы только жрать, а о флоре и фауне никто представления не имеет.

— Слышали, разрази его гром!? Щенок еще, а какими словами ругается... А ты помалкивай, когда с тобой старшие говорят, а то велю Катыку, он тебя так выдерет, что забудешь для чего задница нужна, — пригрозил Бахаррак.

Парнишка обернулся, с интересом посмотрел на Катыка и подобрал подходящий камень. Катык понял его правильно и быстро укрылся за экипажем.

— Один такой хотел выдрать, так его теперь никак найти не могут, — с явным сожалением сообщил мальчишка.

— Ладно, с тобой потом разберемся, — решил варвар. — Зови Мудреца, разрази его гром! Нам с ним поговорить надо.

— Вот удивил, — приготовленный для Катыка камень Тихоня запустил в рожу и снова попал. — Всем с Мудрецом поговорить надо.

Коза подошла к экипажу и попыталась заглянуть в него.

— Иди отсюда, разрази тебя гром! — замахнулся на нее Бахаррак. — Вы ее близко не подпускайте, — посоветовал он спутникам. — Все что увидит — сожрет. Никакого спасения от нее нет. Иди отсюда, холера рогатая!

Коза презрительно посмотрела на него, отошла к мальчике и громко мемекнула. Ее протяжное и звонкое "Ме-ме-е-е-е!" прозвучало достаточно выразительно. Фамогуст, не питавший симпатии к варвару, понял ее и одобрительно фыркнул.

— Слышали! Разрази ее гром! — возмутился варвар. — Она ведь, это, тоже ругается! Шкура барабанная!

Тихоня, тем временем, с интересом разглядывал гостей. У эльфа в самом центре небольшого лба темнела здоровенная шишка — след хорошего удара. Точно такая же по размеру, отливающая нездоровой синевой выпуклость украшала лоб варвара. Совсем свежая красная опухоль светилась на лбу раба. И у мага красовалась почти такая же отметина.

— Вы что, бодались?! — большие голубые глаза мальчишки засветились тихой радостью.

— Не твое дело, разрази тебя гром! — осадил его Бахаррак.

Но у Тихони появилась масса важных вопросов.

— А кто кого перебодал? Это у вас игра такая, или поспорили, у кого лоб крепче? С Гельмой не хотите попробовать? Бахаррак, ставлю свои новые башмаки против малой медной монеты, что она тебя перебодает...

— Заткнись, разрази тебя гром! — потребовал Бахаррак.

— Гельма, он не хочет с тобой бодаться, — сообщил козе Тихоня. — Ты не бойся, — посоветовал он варвару. — Надо же разобраться, у кого лоб крепче: у тебя или у козы.

— Я тебя зарублю, — не выдержал Бахаррак, — и эту заразу тоже! Разрази вас гром! — он стал выбираться из экипажа.

— Руки коротки, — не испугался Тихоня. Он поднял камень и взвесил его на ладони. Камешек будет покрепче твоего лба, Бахаррак. Это точно. И Гельма добавит.

— Ме-е-е-е, — подтвердила коза и наклонила голову, готовясь атаковать врага.

Бахаррак понимал, что нельзя сейчас связываться с мальчишкой: камни Тихоня бросает метко, да и у козы рога острые. А великая богиня Шазурр, Ужасная и Кровожадная помогает только беспощадным и удачливым. Она не станет покровительствовать вожаку, которого бьют камнями нахальные мальчишки и бодают бешеные козы. Но и отступить Бахаррак тоже не мог. Он оглянулся на спутников, надеясь, что те станут его уговаривать не трогать паршивца.

Но спутники не собирались облегчать варвару жизнь. Они с интересом ждали, как будут разворачиваться события.

— Смотрите, Бахаррак, кажется, решил бодаться, — маленькие глазки гнома блестели от предвкушаемого удовольствия.

— Вруби этой козе, как следует, — поддержал варвара Мичигран. — Слишком много она о себе воображает.

— Голову держи пониже, — посоветовал Альдарион, — и бей в середину лба, туда, где рогов нет. Она не устоит. Считай — ботинки твои.

Бахаррак не отвечал им. Просто он еще раз пожалел, что не отрубил магу голову при первой встрече. И монаху тоже, и эльфу, разрази их всех гром! Остановиться он уже не мог. Он медленно двигался к Тихоне и козе, к своему позору...

Выручил варвара Калант.

— Подожди, — преградил он Бахарраку дорогу. — Не следует тебе сражаться с малыми и беззащитными. Победа над ними не принесет тебе славы.

— Мне слава не нужна, мне надо растоптать этого гаденыша, разрази его гром! — Бахаррак облегченно вздохнул. Но, чтобы не терять лицо, делал вид, что хочет добраться до мальчишки.

— Ты сейчас разгневан и можешь совершить необдуманный поступок, о котором потом будешь сожалеть, — рассудил рыцарь. — Несколько позже, когда ты успокоишься, мы разберемся. Лично я уверен, что ученик Мудреца, благородный юноша, с нежным именем Тихоня, не хотел сказать ничего обидного, и ты неправильно его понял. А если в его речи прозвучало что-нибудь неприятное для тебя, то он выскажет по этому поводу свои искренние сожаления.

Теперь Бахаррак мог отступить без потерь. Что он охотно и сделал.

— Тогда конечно, разрази его гром! Не буду ему сейчас голову рубить. Пусть выскажет сожаления. И козу сейчас не трону.

Тихоня никаких сожалений высказывать не собирался. Тихоня собирался выдать варвару несколько хороших слов, которые считались крайне оскорбительными даже у нищих на геликском базаре. И камень парнишка держал так, что в любой момент мог запустить его в голову Бахаррака. Но и его остановил рыцарь.

— Меня зовут Калант, Сокрушитель Троллей, — со всей присущей ему вежливостью представился рыцарь. — У нас, благородный юноша, по имени Тихоня, действительно важное дело к Мудрецу, иначе мы не решились бы его побеспокоить.

Тихоня по-прежнему подозрительно поглядывал на Бахаррака но, в ответ на вежливое обращение рыцаря, повел себя более приветливо.

— Я не могу сейчас попросить Непревзойденного, чтобы он вышел, благородный рыцарь, — глаза паренька, как и предупреждал варвар, оказались небесной голубизны. И убедительно подтверждали, что хозяин их говорит только правду.

— Почему? — поинтересовался рыцарь.

— До полудня Непревзойденный Мудрец размышляет, и никто не должен его беспокоить. После полудня он выйдет и выслушает твою просьбу.

— Зови, иначе я вытащу его сюда за бороду, разрази его гром! — не выдержал Бахаррак.

— Вытащи, — согласился Тихоня. — Для того чтобы вытащить Мудреца много ума не надо. А он потом прилепит тебе такое пророчество, что тебя даже зеленые навозные мухи станут облетать стороной.

— Давайте подождем, — предложил Мичигран. — Не надо настаивать на немедленной встрече. Когда мудрец размышляет, беспокоить его не следует.

— Ты прав, — согласился рыцарь. — Прервать мысль мудреца, это то же самое, что прервать поединок, на самом интересном месте.

— Полдень скоро наступит. Мы можем пока отдохнуть и перекусить, — монах спрыгнул на землю и направился к кузову экипажа, где находились съестные припасы.

— Раз вы так считаете, — не стал перечить Бахаррак, — можно и подождать, разрази нас гром! — ему-то, вообще, торопиться было некуда. — Давайте, пока, поедим. Окорок у вас хороший.

— Вы чем собираетесь расплатиться за совет или пророчество? — спросил Тихоня у Каланта. — Не знаю что тебе нужно, благородный рыцарь. Но пророчество стоит дороже, чем совет.

— Мы можем заплатить золотыми монетами, — решил Калант, который видел, что Буркст взял у варвара несколько золотых за исцеление ноги.

— Это нам ни к чему, — отказался Тихоня. — Если у нас заведется золото, эти, — он кивнул на Бахаррака, — ограбят. Чтобы добыть золотые монеты они и проклятья мудреца не побоятся. Нам бы что-нибудь попроще. Мудрец, можно сказать, месяцами одними овощами со своего огорода питается.

Гельма с удивлением посмотрела на мальчишку. Лично ее овощи вполне устраивали.

— Рассчитаемся, — Буркст, рассматривал запасы провизии, прикидывая, что не жалко отдать Мудрецу. — Послушаем, что твой учитель скажет, потом и рассчитаемся. Может быть, он такое нам выдаст, что мы и сами знаем.

— Это будет зависеть от того, какое настроение будет у Непревзойденного Мудреца, смиренно объяснил Тихоня. — Если дар хороший, то и настроение поднимется. А от хорошего настроения пойдет хорошее пророчество — это и козе понятно.

— М-е-е, — подтвердила Гельма.

— Хм... — монах намек уловил, и сообразительность мальчишки оценил. — А как ты думаешь, головка хорошего сыра может поднять у Мудреца настроение?

— Ну... — Тихоня помнил, что варвар похвалил окорок. Тихоне тоже захотелось вкусного окорока. — Я думаю, что увидеть хороший окорок Мудрецу будет приятно.

Монах не собирался жертвовать окорок какому-то отшельнику, который, вполне возможно, тайный еретик.

— Сыр способствует благочестивым мыслям и укрепляет дух, — сообщил он, как будто и не слышал об окороке.

— Но для того, чтобы проникнуть мыслями в будущее надо употреблять в пищу мясо, — продемонстрировал свои знания Тихоня.

— Сын мой, — монах был гораздо опытней в дискуссиях: — пост, пост и пост — вот основа благочестия, просветления разума и познания истины.

— Но мясо служит укреплению тела, — стоял на своем Тихоня, — и придает силы.

— Главное — сила духовная, — монах возвел очи к небесам. — Верой в святого драконоборца, дважды рожденного Фестония достигаем мы благочестия. А для укрепления воли и могущества мысли, мудрецы всегда предпочитали сыр.

Мичигран с интересом следил за поединком.

"Конечно, монах переспорит мальчишку, и окорок не отдаст. Но Тихоня хорош. Умен и нахален. Я в его годы был таким же... Надо помочь пареньку", — решил он.

— Я думаю, благородный рыцарь, — обратился маг к Каланту, — хороший совет и благоприятное пророчество стоят окорока.

— Ты как всегда прав, благородный Мичигран, — поддержал его рыцарь. — Но дело не в этом. Мы должны покровительствовать тем, кто беден, и делиться с ними своим имуществом. Таково одно из важнейших правил рыцарства. Буркст, выдай этому юноше наш лучший окорок.

— Как прикажешь, — гном не торопился выполнять указание рыцаря. — Только дорога у нас длинная, а припасов мало. Если раздавать окорока каждому, кто их попросит, нам скоро и есть станет нечего.

— Не пропадем. Вы, монахи, привыкли поститься, да и мы, рыцари, тоже... — напомнил ему Калант.— Я, святой отец, однажды постился целую неделю и от этого почувствовал себя просветленным.

Буркст хоть и был монахом, но он был еще и гномом. А гномы, даже уверовавшие в святого Фестония, как известно, постов не признают. Оправдывают они это тем, что заняты тяжелым трудом, и вынуждены постоянно употреблять мясо.

— Впереди у нас битва с драконом, и тебе, благородный рыцарь, надо сохранить все свои силы, — упорствовал гном.

— До встречи с драконом у нас припасов вполне хватит. А после того, как мы его уничтожим, можно будет, и попоститься, во славу святого Фестония. Выдай благородному юноше окорок. Это позор для всех нас, что Мудрец питается одними овощами.

Глава двадцать шестая.

"Они идут сражаться с драконом... — сказать что Тихоня удивился, нельзя. Тихоня растерялся. Тихоня был потрясен. Тихоня не поверил. Он еще раз оглядел небольшой отряд. — Рыцарь, маг, монах, эльф и варвар со своим рабом. И все ненормальные".

— Вы хотите сразиться с драконом? — спросил он.

— Конечно. А что, по-твоему, должен делать рыцарь, если узнает, что где-то свирепствует дракон, а прекрасная принцесса изнывает в заточении? — спросил, в свою очередь, Калант.

Тихоня, по меркам геликского базара, был мальчишкой сообразительным. Он мог посоветовать Каланту с полдесятка добрых дел, при которых никто не станет рыцаря сжигать. Но благоразумно не стал этого делать.

— Да, конечно, — согласился он. — Но я слышал, что эти драконы плюются огнем. К ним даже близко не подойдешь.

— Ты еще мал и тебе следует опасаться драконов, — посоветовал мальчишке рыцарь. — Но у тебя сильная рука и меткий глаз. Я уверен, что когда ты вырастешь, то уничтожишь не одно чудовище.

Тихоня был совершенно уверен, что когда он вырастет, то с чудовищами связываться не станет. Но разочаровывать рыцаря не стал.

— О, до этого мне еще расти и расти...

"До чего все взрослые глупы, — размышлял он между тем. — Не понимают самых простых вещей... Может быть Кныпш их пожалеет: посоветует оставить дракона в покое... Но окорок надо забрать..."

— Благородный рыцарь велел дать окорок, — напомнил он монаху.

— Овощи очень полезны для здоровья, — проворчал Буркст, но рыцаря послушался.

Окорока были совершенно одинаковыми, и монаху выбирать не пришлось. Он отдал Тихоне крайний.

— Ты, святой отец, еще головку сыра собирался дать, — напомнил парнишка, чем окончательно покорил Мичиграна.

— Так тебе же окорока захотелось, — монах захлопнул дверцу кузова, показывая этим, что никакого сыра не будет.

— Мы от сыра не отказывались, — стоял на своем Тихоня. И рассудив, что главный здесь все-таки Калант, обратился к нему. — Благородный рыцарь, всем известно, что твоя щедрость и справедливость не имеют границ, а головка сыра это так мало, по сравнению с подвигами, которые ты совершил и с тем, что тебе предстоит совершить.

— Ме-е-е-е... — подала голос Гельма, которая тоже любила сыр.

Каланту приятно было услышать, что о его подвигах, справедливости и щедрости знают даже в таких глухих уголках.

— Буркст, мы вполне можем дать еще и головку сыра, — поправил он монаха.

— Но мы им дали самый лучший окорок, — не согласился тот. — Зачем им еще и сыр?!

Возможно, Калант и послушался бы монаха, но мальчишка смотрел на рыцаря такими ясными голубыми глазами, а коза Гельма глядела на него с такой надеждой... Рыцарь не выдержал:

— Буркст, будет справедливо, если мы поделимся частью своих припасов с Мудрецом и этим скромным юношей, — сказал он твердо, как может говорить только рыцарь, выполняющий обет.

Поскольку речь зашла о восстановлении справедливости, монах понял, что теперь рыцаря не остановить, и хорошо, если он остановится на головке сыра.

— Твоя воля — для меня закон, — Буркст открыл дверцу кузова, опытным взглядом оценил головки сыра и протянул Тихоне ту, что показалась ему несколько меньше других.

"А не взять ли мне его в ученики... — подумал Мичигран. — Давно надо было завести себе ученика... Он будет чистить мне одежду, убирать квартиру и говорить кредиторам, что меня нет дома. И за кувшином пива к Гонзару Кабану будет кого послать. Да и соображает он неплохо. Можно будет научить его кое-каким заклинаниям..."

Маг подошел к мальчишке.

— Давай знакомиться, — сказал он. — Я Мичигран Казорский, Великий Маг свободного города Геликса. Не хотел бы ты пойти ко мне в ученики?

Стать учеником мага! О таком Тихоня даже мечтать не мог.

— Ты это серьезно? — не поверил он. — Нехорошо шутить над сиротой.

— Серьезней не бывает. Мне сейчас как раз нужен ученик. Надо передавать кому-то свои знания. А ты паренек бойкий и сообразительный. Так как?

Глаза у Тихони загорелись. Это же какое счастье ему привалило. И маг выглядит человеком хорошим, во всяком случае, сразу видно, что он не такой зануда, как Непревзойденный Мудрец.

— С превеликим удовольствием, — заявил мальчишка. — Быть учеником у Великого мага — большая честь для меня.

Сказал и опомнился. Становиться учеником мага в момент, когда тот отправляется на битву с драконом, не имело смысла. Тихоня не собирался жертвовать жизнью из-за того, что какого-то рыцаря потянуло на подвиг. Вспыхнувшие от радости голубые глаза тут же погасли.

— Но я сейчас не могу оставить Мудреца, которому без меня будет одиноко, — с тоской в голосе заявил он. Может быть несколько позже...

— Понимаю, — кивнул Мичигран. — Мое приглашение остается в силе. Если надумаешь, приходи в Геликс и спроси первого встречного, как найти Великого Мага Мичиграна. Он покажет тебе мое жилище, в котором найдется место и для двоих.

"Если тебя не сожрет дракон, — подумал Тихоня. — Ну, до чего мне в жизни не везет! Можно стать учеником мага, а маг отправляется в пасть к дракону. Что же делать?.."

— Я запомню твои слова, Великий Маг Мичигран. И постараюсь придти к твоему порогу.

— Вот и хорошо, — похвалил парнишку маг. — А пока прими в знак моей приязни пару свежих хлебцев: для тебя и твоего учителя.

Не дав застывшему от удивления Бурксту времени вмешаться, Мичигран достал из кузова пару больших лепешек и передал их мальчишке.

"Надо попросить хозяина, чтобы он их остановил, — решил Тихоня. — Пусть они вернутся в Геликс. И тогда я стану учеником мага! А дракон от голода не умрет, его поселяне кормят баранами и коровами".

— Я думаю, что Мудрец скоро выслушает вас, — сообщил он Мичиграну. — Не заставит же он ждать Великого мага.

Зажав в правой руке окорок, Тихоня прижал к груди левой рукой головку сыра и хлебцы, и понес добычу в пещеру.

Гельма осталась у входа. По решительному виду козы было ясно: в пещеру она никого не пропустит.

Кныпш сидел в просторном деревянном кресле на толстой подушке набитой козьей шерстью и размышлял. Женщина-змея Хахаганга не раз говорила ему, что если он хочет стать настоящим Мудрецом, ему придется много думать. Но не о веселых девицах, не о жирных окороках и кувшинах пенистого пива, а о том, что окружает человека и с чем человек встречается в своей жизни. А Хахаганга была очень умной и к ее словам в балагане прислушивались все, даже Плешивая Дылда.

Думать о том, "что окружает", Кныпшу было скучно но, следуя совету Хахаганги, он взял за правило посвящать этому занятию каждое утро. Хоть недолго, но думал. Сегодня он думал о том, как странно устроен окружающий мир: скалы, сколько он помнит их, совершенно не изменились. А земля все время меняется: то на ней появятся трещины, то откроется вымоина, то, наоборот, какая-нибудь впадина заполнится и станет ровным местом. Но, ведь, в природе все устроено разумно, значит, эти изменения для чего-то нужны. А для чего?..

Он услышал, как Тихоня с кем-то разговаривает, и вспомнил, что поселяне, приходившие вчера за советом, принесли черствые лепешки. Сами ничего решить не могут, а лепешки едят свежие, даже, наверно, теплые. Без его советов они бы давно разорились. Бессовестные паразиты... И тут он сообразил, что позорный поступок поселян оторвал его от размышлений об устройстве мира. Это рассердило Мудреца. Ведь если он не будет рассуждать об окружающем мире, то кто сможет это делать? Не поселяне же, которые жрут свежие лепешки, но от природы тупы, ленивы и размышлять не умеют.

Тихоня сдвинул полог, вошел, не говоря ни слова, положил на стол свою добычу и уставился на хозяина. Тот попытался вернуть свои мысли к природе вещей, но ничего не получалось. Перед мысленным взором Мудреца нахально маячили черствые лепешки. Кныпш закрыл глаза, тряхнул головой и снова открыл. Лепешки исчезли, но вместо них торчала глупая физиономия ученика.

— Сколько раз я говорил, чтобы ты не отвлекал меня во время размышлений, — раздраженно сказал Мудрец.

— Я не отвлекаю тебя, мой учитель, просто мне нравится смотреть, как ты думаешь. Когда я смотрю на тебя, мне тоже хочется думать,— почтительно сообщил Тихоня.

— Ты отвлек меня тремя факторами, — продолжал сердиться Кныпш. — Первое — ты вошел в пещеру во время моих размышлений и этим не только нарушил плавное течение мыслей, но и прервал их. Второе — увидев, что я размышляю, ты не удалился, чтобы не мешать мне. Третье — не удалившись, ты тем самым даешь понять, что хочешь что-то сказать. А ничего разумного ты сказать не можешь. И своими словами, которые ты собираешься произнести, ты окончательно прервешь нить моих размышлений.

— Но к нам приехали.

Кныпш и сам слышал, что приехали и даже разговаривали с Тихоней.

— Гони! — приказал он. — И натрави на них Гельму. Пусть она пощекочет их жирные зады своими рогами.

— Но, хозяин... — попытался возразить Тихоня.

— Ты хочешь заставить меня встретиться с ними. Из этого ничего не выйдет. Гони всех. Я занят размышлениями, и три дня ни с кем из них встречаться не стану. А если тебе опять всучили черствые лепешки, швырни эти лепешки в их нахальные рожи, и пусть потерявшие совесть глупцы почувствуют всю глубину своей неблагодарности за благодеяния, которые я для них совершил.

— Лепешки свежие, из хорошей муки и очень приятно пахнут, — сообщил Тихоня.

Он взял одну из лепешек, врученных ему магом, и подал ее Кныпшу.

Кныпш принял лепешку, помял ее пальцами и понюхал. Лепешка действительно была мягкой, пахла тмином и еще чем-то приятным. Лепешки с тмином Кныпш любил. В это время его ноздрей достиг другой запах, взволновавший Мудреца. Пахло чем-то возвышенным и прекрасным. Он посмотрел на стол, куда Тихоня выложил дары...

На столе лежал ОКОРОК. Настоящий ОКОРОК!

Окороком поселяне Мудреца еще ни разу не баловали. Он почувствовал, что рот наполняется слюной.

— Это... м-м-м... окорок?.. — спросил Кныпш, хотя понимал: ничего кроме окорока так восхитительно пахнуть не может.

— Да, учитель, хорошо закопченный окорок. И головка сыра.

Окорок, головка сыра и свежие лепешки с тмином... Если тупоумные скупцы разорились на окорок и сыр, то случилось что-то важное и совет им очень нужен, — решил Кныпш. — Вот он и заставит их попрыгать по арене... Он им покажет волосатую женщину, холодную как лед... Он им устроит тройное сальто... Они думают, что с такими дарами быстро получат мудрый совет и вернутся домой. И наверняка не захватили с собой еду. Пусть посидят здесь сутки и поголодают, как голодает он.

Вообще-то Кныпш никогда не голодал. Но сейчас он был уверен, что живет впроголодь, а поселяне, пользуясь его советами, только и делают, что жрут копченые окорока.

— Сегодня я размышляю и к ним не выйду. Пусть ждут. Завтра в полдень я, может быть, выслушаю их просьбу.

— Но учитель...

— Я сказал. И не перечь мне! — Кныпш резко взмахнул рукой, так что каждый, кто увидел бы в эту минуту Мудреца, мог понять, насколько решительно и непреклонно он настроен. — Возьми большое блюдо, отрежь кусок окорока и подай сюда. Надо проверить с добрыми ли намерениями принесли его мне поселяне.

— Это не поселяне, — потупив взор, доложил Тихоня. — К нам приехал рыцарь Калант по прозвищу Сокрушитель Троллей со своей свитой.

— Рыцарь?!

— Да, учитель, рыцарь с мечом и копьем. На боевом коне.

— Ты, как всегда, что-то напутал, тупица.

— Я сейчас с ним разговаривал, учитель. Это его дары твоей мудрости. Если не веришь, можешь выглянуть. Но я сказал ему, что ты сейчас очень занят.

Кныпш поверил. Он давно ждал этой минуты: к нему прибыл за советом Рыцарь! Мудрец сразу забыл о неблагодарных поселянах и их попытке скормить ему черствые лепешки. Он даже забыл о чудесном окороке, запах которого наполнил пещеру. Ему захотелось вскочить с подушки, выбежать из пещеры, помочь рыцарю сойти с коня и привести его в свою обитель. Он едва удержался, чтобы не сделать это.

— Сам знаю, что приехал рыцарь Калант, — Кныпш не мог допустить, чтобы у Тихони появилась даже тень сомнения в том, что учитель знает все. — Я поэтому и сказал тебе, что поселян сейчас не приму. Видишь, благородные рыцари не могут обойтись без моих советов. Когда я работал в балагане, они приходили ко мне чуть ли не каждый день. Утром выходишь из комнаты, а они уже ждут, стоят у крыльца с богатыми дарами. Золотые кубки, серебряные блюда... А окорока... Окорока доставляли целыми возами. Я и не знал, куда их девать. Плешивая Дылда, хозяин нашего балагана, сам их разгружал и складывал в погребе. Я ему за это каждый раз окорок давал. Я и другим давал, мне не жалко. Весь балаган этими окороками кормился.

Тихоня знал о том, c каким треском Плешивая Дылда вышвырнул Кныпша из балагана. Об этом знал весь базар. Но ученик должен делать вид, что верит каждому слову учителя. Если он не делает этого, то какой же он ученик?

— И знаешь, Тихоня, они мне надоели: рыцари, окорока, золотые кубки... Все время одно и то же. Однообразие и скука. Поэтому я сюда и переехал. Рыцари потеряли мой след, и я облегченно вздохнул. Но видишь, без меня они обойтись не могут... Так и быть, я выслушаю рыцаря. Как ты его назвал?

— Калант Сокрушитель Троллей.

— Выслушаю рыцаря Каланта и дам ему хороший совет. Но кроме рыцаря, сегодня я не хочу больше никого видеть. Даже если сюда прикатит за советом жирный бургомистр Слейг, скажи ему, что я занят, пусть приходит завтра... — Кныпш надменно улыбнулся и пригладил бороду. — Нет, завтра я его не приму. Пусть приходит послезавтра во второй половине дня. Понял?!

— Понял, учитель. Пусть бургомистр Слейг приходит послезавтра во второй половине дня.

Кныпш был доволен. Он поверил, что слава о его мудрости разошлась широко, и рыцари потянулись к нему за советами и пророчествами. Лицо бывшего акробата по-прежнему озаряла улыбка, и выглядел он, по мнению Тихони, довольно глупо.

"О чем он станет спрашивать?.. — задумался Кныпш. — А не все ли равно. Благородные рыцари так же непроходимо тупы, как и поселяне. О чем бы рыцарь ни спросил, я дам ему самый лучший совет. И пусть он расскажет об этом всем рыцарям. Они станут приезжать ко мне за советами и пророчествами. Только ко мне, потому что я лучший из Мудрецов. И все-таки, о чем он станет спрашивать?.. Тихоня наверно что-нибудь пронюхал. Мальчишка глуп, но мои указания выполняет точно..."

Указания у Тихони были очень четкие. Он должен был докладывать Мудрецу не только о том, кто приехал. Ученик должен был узнавать, зачем приехали к Кныпшу, откуда приехали, как они выглядят, что привезли, и многое другое, что помогало Мудрецу удивлять поселян своей проницательностью, давать умные советы и многозначительные пророчества.

— Что ты еще хочешь мне сказать?

— Он едет сражаться с драконом.

Услышав такое, Кныпш забыл, что он Мудрец и разговаривает всего-навсего со своим глупым учеником.

— Он что, ненормальный?

— Так ведь рыцарь, — Тихоня скорчил гримасу и пожал плечами, подкрепляя этим свое мнение об умственных способностях всех рыцарей вообще, и рыцаря, который прибыл к ним, в частности.

— Да, конечно, — согласился Кныпш. — Рыцари — как малые дети. Им бы только попрыгать на манеже. А чем может закончится выступление, они не задумываются.

— С ним Великий Маг из Геликса и монах. Монах — гном. Он скуп и хотел отделаться головкой сыра. Не видели мы их сыр, — Тихоня сплюнул. — А маг настоящий. У него волшебный посох и красивый плащ с большими голубыми звездами. Это он дал нам лепешки с тмином.

Тихоне Мичигран понравился: настоящий маг, а не задается. Не то, что Кныпш. "Как это здорово — быть учеником мага, — подумал он. — А потом самому стать магом. Ходить по улицам Геликса в плаще с голубыми звездами, в большой остроконечной шляпе и с посохом..."

Тихоня представил себе, как он идет по базару, и все перед ним расступаются, а лавочники низко кланяются и просят взять что-нибудь из их товаров совершенно бесплатно. Но он не обращает на них никакого внимания. Он идет прямо к лавке жирного Хамурдана, который чуть не оторвал ему ухо. Хамурдан тоже низко кланяется, испуганно смотрит на Тихоню маленькими бесцветными глазками и просит его взять в подарок корзину с большими красными яблоками, или, сколько он хочет, сочных белых слив... Или еще что-нибудь: "Все что будет угодно могущественному и уважаемому всеми Магу Тихоне. У меня самые свежие и вкусные фрукты в Геликсе..." — Но Тихоня ничего не берет. Он сильно тычет концом посоха в толстый живот Хамурдана. От боли и испуга тот начинает громко икать. Их окружает толпа и все смеются над жадным Хамурданом. И тогда Тихоня говорит ему: "Я не возьму у тебя ничего. Но ты сегодня же раздай все свои фрукты мальчишкам. Пусть каждый из них возьмет столько, сколько захочет. А если ты попытаешься надрать кому-нибудь уши, я сделаю так, что твои прилавки обрушатся, чаши из которых ты пьешь пиво станут дырявыми, само пиво прокиснет а все твои фрукты покроются вонючей слизью..."

— Ты что, уснул!? Не смей спать, когда с тобой разговаривает учитель! — рассердился Кныпш.

С шумного базара Тихоня мгновенно вернулся в пещеру, к занудному учителю.

"Мага надо спасать, — решил мальчишка. — Если он останется жив, то и я стану магом. А сделать так, чтобы отряд повернул обратно, может только Кныпш".

— С ними еще какой-то тощий эльф и назир варваров Бахаррак, — доложил он Мудрецу.

— Назир варваров Бахаррак сопровождает рыцаря? — не поверил тот. — Ты опять что-то путаешь, глупый мальчишка.

— Учитель, только что он хотел зарубить меня и Гельму за то, что мы не пустили его к тебе.

— Не бойся, ты под моей защитой и никто не осмелится тронуть тебя. Что делает Орда? Спряталась ли Гельма?

— Орды нет. С Бахарраком только его раб Катык.

— Назир Бахаррак без Орды в компании с эльфом, рыцарем и монахом... — удивился Кныпш. Он знал, что монах никогда не отправится в путь вместе с язычником-варваром. Маги терпеть не могли эльфов, а эльфы презирали и магов, и монахов, и варваров.

— Запомни, Тихоня: эльфы боятся огня и ни один из них не приблизится к огнедышащему дракону. А варвар не сделает и шага, если не уверен, что впереди его ждет хорошая добыча. Понял?

— Понял.

— Тогда отвечай мне: зачем эльф и варвар потянулись за рыцарем, если он собрался сражаться с драконом?

— Не знаю, учитель, — признался Тихоня.

— Правильно, ты туп и не можешь этого сообразить... Если с рыцарем идут эльф и варвар, то они так же глупы, как и он. Они думают, что рыцарь сумеет уйти с арены победителем и можно будет поживиться сокровищами, которые хранятся в башне дракона. Это ты хоть понял?

— Кажется, понял. Если ты так считаешь, учитель, то это действительно так.

— Что им нужно от меня? — продолжал рассуждать Кныпш. — Ко мне приходят только за пророчествами или советами. Как ты думаешь, Тихоня, какой совет хочет получить рыцарь?

Кныпш не ждал от ученика разумного ответа, но задал вопрос, чтобы еще раз подтвердить свое превосходство. Удалившись из города, он общался только с Тихоней, козой да окрестными поселянами и ему приятно было постоянно убеждаться, насколько он умней их всех.

"Они желают узнать, как победить дракона", — хотел сказать Тихоня, но не сказал. — "У Мудреца должен быть умный ученик, — подумал он. — А умный ученик не должен вылезать со своими умными догадками. Он должен говорить глупости и, разинув рот, слушать мудрые высказывания учителя".

— Не знаю, учитель, — постарался, как можно искреннее, заявить Тихоня, и даже приоткрыл рот, выражая этим свое внимание и почтение к мудрости Кныпша.

— Правильно, ты глуп и не можешь знать. Они пришли, чтобы я им посоветовал, как победить дракона. Понял?

— Понял, учитель, — очень натурально обрадовался Тихоня. — Учитель, ты все знаешь! — не упустил он возможности лишний раз восхититься мудростью Кныпша.

— Может быть и не все, но больше чем все другие.

Не обращая больше внимания на ученика, Кныпш снова задумался. Он понимал, что рыцарь со своей пестрой командой не сумеет победить дракона. Они неминуемо погибнут. И тогда все будут считать, что Мудрец не сумел дать хороший совет. После этого оставаться здесь будет нельзя. В лучшем случае, поселяне перестанут навещать его, а огородом сыт не будешь... В худшем — побьют и выгонят. А уходить из этого неплохого места Кныпш, пока, не хотел.

"Значит, что следует сделать Мудрецу? — спросил сам себя Кныпш. И уверенно ответил: — Мудрец должен посоветовать рыцарю, чтобы тот отложил поединок с драконом и, пока, поискал для подвига какую-нибудь менее опасную зверюгу".

— Учитель, разреши мне сказать, — решился, наконец, Тихоня.

— Если ты не можешь помолчать, когда твой учитель думает, то скажи, — разрешил Кныпш.

— Мне кажется, что рыцарь не сумеет победить огнедышащего дракона. Поселяне, которые водят к нему коров и баранов, рассказывают, что дракон выше самых высоких деревьев, а огонь, который он выдыхает, плавит скалы.

Поселяне действительно говорили это, и еще многое другое, о непобедимости и свирепости дракона.

— И чем по-твоему может закончится номер, с которым хочет выступит рыцарь? — ухмыльнулся Кныпш, ожидая услышать от ученика очередную глупость.

Тихоня не любил монахов за скупость, а эльфов за то, что они задаются. Что касается Бахаррака, то Тихоня с радостью отправил бы его сражаться с драконом, да еще посоветовал бы захватить с собой всю Орду. Но рыцаря ему было жалко. А что касается мага, то его непременно надо было уберечь от дракона. Если маг погибнет, то Тихоня никогда не станет его учеником.

— Рыцарю нельзя сражаться с драконом, — решился Тихоня. — Он погибнет, и все станут обвинять тебя. Будут говорить, что ты дал ему плохой совет...

— Кто из нас Мудрец, ты или я?! — прервал его Кныпш.

— Ты, — заверил его Тихоня. — Ты Мудрец, а я только твой послушный ученик, я твоя бледная тень, легкий след твоей левой ноги и постоянно говорю глупости.

— Вот и не лезь со своими глупыми мыслями. Я только что изучил все причины, следствия и опыт последнего тысячелетия борьбы рыцарей с огнедышащими драконами и, на основании этого анализа, пришел к определенному выводу. А ты подслушиваешь мои мысли и пытаешься выдать их за свои.

"Мудрец занюханный, — поморщился Тихоня. — Слова сказать нельзя. Он вычислил опыт последнего тысячелетия... Да любому идиоту понятно, что дракон в два приема сожрет всю эту команду".

— Я глуп, — подтвердил он, — и больше не буду лезть, учитель.

— И правильно сделаешь. Без твоих глупых мыслей и дурацких советов я как-нибудь обойдусь. Когда рыцарь Калант еще только задумывал сразиться с драконом, я уже знал, что он приедет ко мне за советом. А с кем он мог еще посоветоваться по такому важному вопросу!? — Кныпш скривил губы в ехидной улыбке. — Я еще тогда решил сказать ему всю правду: сейчас ему сражаться с драконом нельзя.

"Кныпш испугался за свою шкуру и сделает все, чтобы рыцарь со своей командой вернулся в Геликс, — обрадовался Тихоня. — Я смогу отправиться вслед за ними и стану учеником мага".

— Понял, учитель. Ему нельзя сейчас сражаться с драконом.

— Или можно! — тут же заявил Кныпш.

Он задрал голову и оттопырил нижнюю губу, что, полагал он, должно свидетельствовать о его величии и мудрости.

— Понял?

— Не понял, — искренне признался Тихоня.

— И никогда не поймешь. Для этого ты слишком туп. Все будет зависеть от того, насколько точно рыцарь выполнит мои советы.

Кныпш понимал, что невозможно уговорить рыцаря не связываться с драконом. Рыцари народ упрямый: раз Калант решил сразиться с чудовищем, значит, затеет этот бой, как бы его ни предостерегали, какая бы опасность ему ни угрожала. И никакие разумные уговоры отложить бой, никакие предсказания, что дракон разорвет его или сожжет, вместе с конем и доспехами, не помогут. Но, с другой стороны, иногда случаются совершенно неожиданные чудеса. Может быть, такое чудо случится на этот раз, и рыцарь победит. Если посоветовать Каланту отложить сражение а он не послушается и победит дракона, то всем станет известно, что Мудрец ошибается, а этого допустить нельзя. А если посоветовать рыцарю вступить в битву, и тот погибнет, то опять виноват будет Мудрец... Как бы ни поступил Кныпш, он мог проиграть. Но проигрывать Кныпш не хотел. У Мудреца проигравшего хоть раз, по крупному, нет будущего.

Надо напророчить рыцарю победу, — решил он. — Но обставить ее возможность такими условиями, чтобы в случае поражения всем было понятно: рыцарь погиб только потому, что не послушался Мудреца, поступил вопреки его советам. Если рыцарю повезет и он победит, то все должны знать, что это произошло только благодаря советам Мудреца. После хорошего пророчества, в таком важном деле, как битва с драконом, имя мое будет у всех на устах, слава моя затмит всех нахальных и полоумных старцев, нагло выдающих себя за Мудрецов и Предсказателей. И жители Геликса с ликованием встретят мое возвращение.

Так оно и будет, — окончательно определился Кныпш и пожалел, что не может сейчас выступить перед толпой. Вместо толпы пред ним стоял глупый ученик с широко открытым ртом. И все же, предчувствуя свое славное будущее, Кныпш молчать не стал. Он поправил подушку набитую козлиной шерстью и гордо выпрямился в кресле.

— Радуйся, тупица, скоро я вернусь в Геликс, — сообщил он Тихоне. — Народ оценит мою мудрость и примет меня с распростертыми объятиями. И все свои надежды на будущее он свяжет с моим именем. Я ушел из Геликса гонимый подлыми врагами, но вернусь в город с гордо поднятой головой. Народ поймет что я, и только я, достоин управлять этим славным городом. Он изберет меня бургомистром.

Когда Кныпш начинал говорить о своем предназначении, он делал это так горячо и убедительно, что сам начинал верить в то, о чем говорит.

— Я уволю из канцелярии всех взяточников-эльфов, а хитрозадых гномов вышибу в Неокс, и пусть они там обманывают друг друга. Я прикажу высечь Плешивую Дылду и повесить его на площади Тридцати Трех Монахов Мучеников. Потом отменю смертную казнь. Все будут радоваться, прославлять мои ум и доброту. Воры и жулики перестанут воровать и обманывать, богатые раздадут свое имущество бедным. Своих врагов и врагов Геликса я изгоню из города, без права возвращения.

Кныпш взмахнул рукой, показывая, как он будет изгонять из города своих врагов и несколько раз дернул ногой, подтверждая, что он еще и пнет каждого врага, вышибая его за городские ворота.

Кныпша прорывало не впервые. Тихоня привык к его словоизвержениям и не верил ни единому слову. Но роль ученика, восторгающегося своим учителем, парнишка выполнял усердно: он, не отрываясь, глядел на учителя и делал вид, что восхищается каждым его словом.

"Главное, — считал он, — чтобы Кныпш не передумал и уговорил рыцаря вернуться в город".

— Я въеду в город на белом коне, — объявил Кныпш. — Народ будет ликовать, и устилать дорогу цветами, а ты удостоишься чести идти у стремени моего коня. Все мальчишки Геликса станут тебе завидовать.

"Сам ты белый конь с ослиными ушами", — мысленно обругал Тихоня благодетеля.

— О, мой мудрый учитель, ты даже не представляешь себе, как я счастлив, — заявил он.

— Правильно, будь достоин своего учителя, — Кныпш снова задрал голову и оттопырил нижнюю губу. — А сейчас удались. Я буду думать. Когда придет время, я позову тебя.

Глава двадцать седьмая.

Кныпш не торопился. Калант, хоть он и рыцарь, все равно должен терпеливо ждать, пока Мудрец соизволит выйти. Выступая в балагане, Кныпш хорошо понял, как важно держать публику в ожидании и надежде. И не только публику. Плешивая Дылда, чтобы показать работникам балагана насколько он важнее их, по часу заставлял ожидать тех, кто приходил к нему с какой-нибудь пустяшной просьбой, прежде чем впустить в конуру, которую он называл своим кабинетом. Рыцаря надо хорошо выдержать, а потом предстать перед ним загадочным и мудрым. Кныпш с сожалением подумал, что за время общения с тупыми поселянами, он все упростил. До чего славными были времена, когда он работал Мудрецом в балагане. О его выходе возвещали звонкие трубы, и все затихало. Он выходил окутанный тайной, мудрый, в балахоне, покрытом разноцветными блестками. В каждом слове его была скрыта тайна, и в каждом движении его была скрыта тайна. Его слушали, затаив дыхание. Что и говорить — балаган самая хорошая школа для тех, кто хочет возвыситься.

— Они с нетерпением ждут тебя, учитель, — доложил Тихоня.

Кныпш не торопился. Он желал понять, производит ли его вид должное впечатление. Мудрец уставился в потолок пещеры, выпятил толстые губы, сурово нахмурил брови и поднял правую руку ко лбу...

— Да, — сказал ученик, который понял чего добивается Кныпш. — Ты величественен как сам святой Фестоний.

— Ты, как всегда, говоришь глупости, — осадил его довольный Кныпш. — Я просто верный последователь святого. Иди и объяви, что я скоро выйду. Сделай это неспешно, торжественно и, главное, громко.

Когда Тихоня вернулся, Кныпш подождал еще немного, потом медленно двинулся к выходу из пещеры. Он появился перед отрядом Каланта босой, в белом балахоне, подпоясанном простой веревкой. Шаги его были неторопливыми, каждый из них величественен, взгляд устремлен куда-то в дали, неведомые простым смертным.

Члены отряда по разному отнеслись к выходу Мудреца.

— У-у-х... — нарушил тишину Бахаррак. Варвар явно хотел сказать что-то нелестное в адрес Кныпша, но удержался. — Разрази меня гром!

Маг с интересом разглядывал местного Мудреца. В Геликсе он знал несколько представителей этой профессии, и все они были жуликами, даже не особенно умными. Одного из них, который возомнил о себе и неуважительно отозвался о магах, пришлось, как следует, проучить.

Буркст насторожился. Здешний Мудрец вырядился под святого Фестония, а это попахивало ересью, а Альдарион не скрывал своего презрения. Но Калант смотрел на Мудреца как завороженный, явно ожидая от него чудесных откровений.

Сделав с десяток шагов, Кныпш остановился. Справа, на полшага сзади, почтительно застыл Тихоня. Слева заняла место коза Гельма.

— Приветствую вас путники! — Кныпш поднял правую руку как будто для благословения, но тут же медленно опустил ее. — Я ждал вас. И желаю вам удачи во всех помыслах ваших, и делах ваших.

— Приветствуем и мы тебя, Мудрец, — ответил Калант. — Мы также желаем тебе всяческого благополучия. Не можем ли мы совершить какой-нибудь подвиг, чтобы защитить тебя или избавить тебя от врагов?

— У меня не может быть врагов, — губы Кныпша растянулись в многозначительной улыбке.

— Не осчастливишь ли ты нас пожеланием, что надо где-то уничтожить мерзкое чудовище или восстановить справедливость?

— В краях, где я живу, царят мир и благополучие, — сообщил Мудрец.

— Не укажешь ли ты нам вдову, или сироту, которым надо помочь? — продолжал Калант.

— Благодарю тебя, благородный рыцарь. Здешние вдовы и сироты находятся под моим покровительством.

Убедившись, что Мудрец и все, обитающие от него поблизости, не нуждаются в защите и восстановлении справедливости, Калант перешел к делу:

— Скажи, Мудрец, что ждет нас впереди?

Кныпш медлил с ответом. Он долго и пристально вглядывался в лицо рыцаря. Это был хорошо отработанный в балагане прием. Прищурив глаза и несколько раз кивнув, он дал понять, что увидел все, что надо и отвел взгляд от Каланта, устремив его куда-то вдаль. Все должны были понять, что он смотрит сейчас в неведомое никому пространство, всматривается в будущее и видит там то, что недоступно никому другому. Разглядев в будущем все, что его интересовало, Мудрец обернулся к гостю.

— Щедрый побеждает скупого, — сказал он медленно, выделяя каждое слово. — Друзья — твоя опора, благородный рыцарь, а меч и копье — надежда! — продолжил он в том же духе... — У всего сущего есть начало и конец...

Кныпш хорошо усвоил, что пророчество надо выдавать по частям, мелкими долями. Тогда слушатели пытаются найти глубокий смысл в каждой фразе, будь она хоть самой простой, в каждом слове, будь оно хоть самым дурацким. Пусть они и подумают, к чему он сейчас сказал о щедрости. О начале и конце тоже неплохо получилось.

Высказавшись, Мудрец снова обратил взор в неведомую даль, покрытую тайной для всех, кроме него. После хорошей паузы он снова заговорил.

— В полдень ни одно облачко не закроет огненный диск. Тень небесной кометы не упадет на землю. Твердая рука остановит тьму!

И замолчал. Дал гостям время убедиться, что они никогда не поймут, какое отношение имеют облака и тень кометы к битве с драконом.

— Западный ветер принесет прохладу и изгонит черных демонов...

Кныпш уставился на Каланта, стараясь подчеркнуть, что ему, и только ему, предназначены эти слова. Убедившись, что рыцарь не имеет представления кто такие черные демоны и почему их изгоняет западный ветер, Кныпш завершил свое пророчество еще одной приметой:

— Черный Ворон пролетит с запада на восток, — сообщив об этом неординарном событии, Мудрец долго всматривался в небо, как бы наблюдая полет Черного Ворона, отправляющегося на восток. Наконец, убедившись, что птица улетела туда, куда следует, он поднял обе руки и провозгласил:

— В этот час случится неизбежное...

Кныпш замолчал. Губы его сжались, веки опустились. Он тяжело дышал, явно пытаясь что-то преодолеть, что-то понять... В эти мгновения он, кажется, был где-то очень далеко.

Остальные тоже молчали, ждали, что еще сообщит Мудрец. Потому что, пока, из его пророчества никто ничего толком не понял.

А Кныпш, наконец, кажется, что-то преодолел, что-то понял. Он очнулся, широко открыл глаза, развел руки и громко, так, что его можно было хорошо услышать на другом конце поляны, изрек;

— Грянет великая битва! Сила против силы! Свет против тьмы! И победитель восторжествует!

"Жулик, — окончательно убедился Мичигран. — И не из самых ловких. Охмуряет темных поселян. Знавал я в Геликсе более ловких Мудрецов".

"Надо рассказать об этом мошеннике брату-регистратору, — решил Буркст. — Пусть с ним разберутся".

"Он же так ничего и не сказал! — сообразил Бахаррак. — До за такое предсказание надо выдрать ему бороду и уши обрезать".

Альдарион тоже остался недоволен. " Зарвался Мудрец, — осудил он Кныпша. — Зарвался. За такой окорок, да еще головку сыра, мог бы выдать рыцарю самое хорошее предсказание".

И только Калант остался доволен пророчеством. Он усвоил главное: "Победитель восторжествует!". Рыцарь не мог себе представить, что победителем может оказаться кто-то другой. Значит, Мудрец, который видит будущее, понял, что победит он, Калант Сокрушитель Троллей.

— Больше я ничего не вижу, — устало сообщил Кныпш. — Остальное — ваша забота, да поможет вам святой драконоборец, дважды рожденный Фестоний.

— Старик, да ты же ничего толком не предсказал, разрази тебя гром! — возмутился Бахаррак, которому не меньше других хотелось, чтобы Калант добился успеха в предстоящей битве. — Ты прямо скажи, что рыцарю надо сделать, чтобы побить дракона?!

Кныпш молчал, будто и не слышал варвара.

— Рыцарь, да стукни ты его разок копьем по башке, — посоветовал Бахаррак. Он бы и сам стукнул, но не хотел связываться с Мудрецом. — Пусть скажет все, как следует, разрази его гром!

— Я сообщил все, что открыли мне сумеречные дали, — Кныпш, даже, но посмотрел на варвара. — Остальное находится за завесой непроницаемой тайны, и не может быть открыто даже нам, Мудрецам.

— Я велю своему рабу, и он палкой выбьет из вредного старика, разрази его гром, все, что нам нужно, — предложил назир.

Но благородный рыцарь был простодушен и доверчив.

— Зачем ты так говоришь, Бахаррак, — укорил он варвара. — Мы благодарны тебе мудрый старец, и если тебя кто-то несправедливо обидит, прибегни к нашей помощи. Каждый из нашего отряда грудью встанет на твою защиту. А если мы будем далеко, позови на помощь храброго Бахаррака и он уничтожит всех твоих врагов.

— Чтобы я защищал этого жирного паразита!...— возмутился Бахаррак. — Богиня Шазурр Кровожадная, Беспощадная и прекрасная в гневе своем, самого меня сожрет, если я хоть пальцем шевельну, чтобы его защитить.

Уверенный в покровительстве Каланта, Мудрец по-прежнему не обращал внимания на варвара.

— Благодарю тебя рыцарь за добрые намерения, — величественно склонил голову Кныпш. — Я пошлю с вами своего ученика, он проводит вас до дороги, что ведет в поселение, которое платит дань дракону. Жители его укажут вам дорогу к чудовищу.

Еще раз, поклонившись рыцарю, Кныпш повернулся и удалился в пещеру. Тихоня последовал за ним. Гельма осталась у порога.

— Ты запомнил все, что я сказал? — спросил Кныпш ученика.

— Учитель, я запомнил все, что ты сказал, и все понял. Но если черный ворон не пролетит с запада на восток, победит рыцарь дракона или нет?

— Ты глуп, — осадил Кныпш ученика, — и не пытайся понять мое пророчество. Я предсказал рыцарю Каланту, что если он последует всем моим указаниям, то он победит дракона, покроет славой себя, и весь свой род, до десятого колена. Если же отступит хоть от одного из них, то погибнет. Понял?

— Понял. А его спутники?

— Не приставай ко мне с глупыми вопросами, — рассердился Кныпш. — Тебя это не касается. Проводи отряд рыцаря до дороги в Нуидыру, затем вместе с Гельмой побываешь в двух других поселениях. Расскажешь там о рыцарях, которые приезжают ко мне за советами и о том, что я предсказал Каланту. И учти, вслед за этим рыцарем последуют другие. Так что, ты уже сейчас можешь сообщить поселянам о многих рыцарях, что нуждаются в моих пророчествах и приносящих мне щедрые дары.

— Удачи тебе рыцарь и победы над драконом, разрази его гром! — совершенно искренне пожелал Каланту Бахаррак.

— И тебе удачи, Бахаррак. Вылечишь руку, найди меня, и мы с тобой сойдемся в кулачном бою, — предложил рыцарь.

— Непременно найду, разрази тебя гром! — опять же искренне обещал варвар.

"Ты только дракона убей, а тогда уж я тебя непременно найду, клянусь богиней Шазурр Кровавой, Свирепой и прекрасной в гневе своем, — мысленно продолжил он. — И сделаю тебя рабом. Ни у кого из варваров нет рыцаря-раба. А у меня будет. Тебя я сделаю рабом, принцессу рабыней, а магу отрублю голову. Сам отрублю, Древогрызу не дам. И монаху отрублю, и эльфу тоже. Вот сколько их набралось: Тихоне и козе тоже надо головы отрубить..."

— Так я пошел...

И Бахаррак, не оглядываясь, направился в чащу, чтобы выйти на дорогу, которая вела к поляне, где он оставил обоз под охраной Худрага и молодых воинов. Там должна собраться Орда. Где же еще собираться, разрази ее гром, если не возле обоза. Верный раб Катык, придерживая длинный меч, побрел за Бахарраком.

Воины жевали полусырое, обожженное на костре, мясо и, не отрываясь, смотрели на Крроба. Они впервые видели варвара, который встретился с кхеммами-оборотнями, и остался после этого живым.

Нос у Крроба распух и стал похож на небрежно выпеченную в золе лепешку, левая щека в глубоких царапинах, правый глаз заплыл, губы разбиты. Дышал он осторожно и после каждого глубокого вдоха морщился от боли в боку. Но Крроб старался сидеть прямо, надменно задрав голову, и смотрел на соплеменников взглядом усталого героя: гордо и покровительственно. Он теперь был не просто варваром, а воином, о подвиге которого будут рассказывать в каждой Орде, в каждом племени. Все понимали это, и Крробу, хотя он и не был назиром, дали самый большой и самый вкусный кусок: мосол, покрытый толстым слоем мяса и жира, бедренную кость оленя. Крроб держал ее в правой руке, как боевую булаву назира, как символ власти. Держал, но не ел. Не до еды ему было сейчас. Он купался в лучах славы и умножал эту славу рассказом о своих подвигах. Говорил Крроб неторопливо. Давал варварам возможность оценить каждое свое слово, восхититься и позавидовать подвигу, который он совершил.

— Глаза у них круглые и светятся красным огнем. Никто не может смотреть в эти глаза, в них таятся ужас и смерть. Кто посмотрит в красные глаза кхемма, тот окаменеет. А зубы желтые и большие, больше чем у самого крупного змеекота. Над верхней губой выступают клыки, и с них капает зеленая ядовитая слюна. На руках у кхеммов острые когти, измазанные черной могильной землей, а одежда красная от крови...

— Много их было? — осмелился кто-то прервать рассказчика.

— Много... Но сколько — я не могу сказать. Мне было не до того, чтобы считать их.

Варвары согласно закивали: когда нападают кхеммы-оборотни, кто же станет их считать. Кхеммы — это страшная смерть.

— Они целой сворой вывалились из-за деревьев... — Крроб оглянулся на темнеющий невдалеке лес. Многие варвары тоже оглянулись: не выбегают ли из леса кровожадной стаей красноглазые кхеммы? И почувствовали облегчение: из леса никто не выбегал, ни оборотни, ни какая-нибудь другая нечисть.

— А я оборотней не боюсь, — сообщил Древогрыз и положил секиру себе на колени. — Чего их бояться?

На слова Древогрыза никто внимания не обратил. И Крроб тоже не прервал свой рассказ.

— Они бежали и громко хохотали, радуясь, что будут рвать нас на части, пить нашу кровь...

— Оборотней надо рубить топорами, — снова вмешался Древогрыз. — Против хорошего топора никакой кхемм не устоит.

Крроб будто и не слышал Древогрыза, хоть тот и был тагаром. Для Крроба настало время славы. Ненавистного зануду и мучителя Худрага убили кхеммы, нет больше Худрага, а Древогрыз теперь ему не указ. Крроб был уверен, что сам скоро станет назиром Орды.

— От их смеха застывает кровь, — продолжил он. — Мы замерли там, где каждого из нас застал этот страшный хохот. Я хотел подняться, но ноги отказали, они не послушались меня. Я хотел схватить меч, но рука не поднялась, не было сил. Хохот у кхемов колдовской. От их хохота даже время останавливается.

— А как вы освободились от колдовства? — спросил кто-то с другой стороны костра.

— Худраг... Худраг нас спас. На него смех кхеммов не подействовал.

— Худраг сильный колдун. Он из старого времени. Хранитель Традиций... Тогда колдунов было много, — подсказал Кипс Кривозубый.

— И топором хорошо рубил, — опять вылез Древогрыз, которому не нравилось, что все слушают какого-то Крроба. — Ему хоть кхеммы, хоть монахи, хоть рыцари — он всех рубил.

— Худраг как увидел, что кхеммы к нам бегут, вскочил и призвал на помощь нашу покровительницу, богиню Шазурр Кровавую, Беспощадную и прекрасную в гневе своем.

Варвары опять согласно закивали. Если богине Шазурр Великой, Ужасной и прекрасной в гневе своем, приносить хорошую жертву, она всегда поможет. А против оборотней особенно. Отступников-кхеммов богиня Шазурр ненавидит.

— Тут нас сразу и отпустило. Чувствую — руки, ноги слушаются, и страх исчез. Хотя на сердце неприятно.

Крроб облизнул потрескавшиеся губы и помассировал левой рукой сердце, показывая этим, что осадок от страшного смеха оборотней остался до сих пор.

— Если на вас кхеммы-оборотни набегут, сразу зовите богиню Шазурр Кровавую, Беспощадную и прекрасную в гневе своем, — посоветовал Кипс Кривозубый. — Успеете позвать — ваше счастье. А нет — они вас порвут на части, и выпьют вашу кровь.

— Дальше, дальше что было? — спросил Усатая Харя.

— Дальше... Я же говорю, отпустило нас. Вскочили мы, кто секиру схватил, кто меч. Едва успели, потому что тут и навалились на нас кровожадные оборотни всей сворой.

Крроб покачал головой и помолчал, позволяя остальным представить себе, как это было, когда оборотни навалились на отряд.

— Потом, сами знаете, в хорошем сражении, смешалось все. Кхеммы нападают, мы отбиваемся, потому что нас всего пятеро, а оборотней много. Больше всего кхеммов на Худрага навалилось. Он секирой машет, отрубленные головы летят, руки, ноги, а они на него наседают, наседают, его почти и не видно. Только и секирой с оборотнями-кхемами ничего не сделаешь. — Крроб посмотрел на Древогрыза, хваставшегося своей большой секирой, — Если богиня Шазурр, прекрасная, в гневе своем, не поможет, то и секирой ничего не сделаешь. Я это сразу понял. Тут же обещал богине Шазурр Свирепой, Кровавой и прекрасной в гневе своем, что принесу ей в жертву десять черных жеребят, и стал пробиваться на помощь Худрагу. Оборотни рычат, вертятся, прыгают, никак мечом не достанешь. И брызжут зеленой ядовитой слюной. А слюна их, если куда попадет, сразу дыру прожигает... Но я шаг за шагом к Худрагу пробиваюсь. Одного все-таки достал. Я мечом рубанул вот так, — Крроб взмахнул мослом слева направо. Голова у него отвалилась, кровь так и хлынула. А у кхеммов кровь хоть и красная, но следов не оставляет: вытекает и сразу исчезает. У меня одежда вся в крови кхеммов была, а, смотрите, даже следа не осталось.

Крроб развел руки и позволил разглядеть свою одежду. Она была грязней обычного, но на ней, действительно, не было следов крови кхеммов.

— Отрубил я голову кхемму, — продолжил Крроб, — а на меня еще двое бросились. Но мне не до них, надо Худрага выручать. Я одного просто ногой отбросил, второго — кулаком в рыло и к Худрагу. Думаю, встанем с ним спина к спине. Два хороших бойца и от оборотней отобьются. Чуть-чуть не успел. Какой-то кхемм Худрага, насквозь мечом проткнул. Так что спасти его мне не удалось. Потерял свое имя Худраг и отправился в страну теней. Там он, видно, тоже станет Хранителем Традиций. Хороший был варвар, столько доброго для каждого из нас сделал. А для меня он был не только учителем, но и другом. Заботился обо мне в походе, как родной отец.

Крроб замолчал и насупился: пусть все видят, как тяжело переживает он потерю своего друга и учителя.

Вздорного Худрага в Орде не любили. Надоел он всем, этот занудный Хранитель Традиций, но варвары, сколько их здесь было, тоже сделали вид, что горюют по погибшему в битве с кхеммами злому старику.

Отдав дань почтения Худрагу, Крроб снова напомнил о своих подвигах.

— Отомстил я оборотню, убившему нашего Худрага, отсек ему руку, а затем и голову.

Крроб задумался, вспоминая минуты славной битвы. И решил, что для большого подвига, двух убитых им кхеммов маловато.

— Потом еще одного кхемма зарубил. Прямо пополам, от плеча до пояса.

Варвары понимали, что Крроб привирает. Кто он такой, чтобы трех кхеммов убить? Не воин еще, а щенок, молокосос. С другой стороны, когда варвары пришли на поляну, видно было, что здесь битва прошла неслабая. Кровища разлито и мертвый Худраг. А рядом, в густых кустах — Крроб весь избитый, едва живой. А то, что убитых кхеммов не нашли, так это понятно. Оборотни после смерти исчезают, как будто их и не было.

И, главное, если они сейчас Крробу не поверят, то и им, когда они станут рассказывать о своих подвигах, тоже могут не поверить. Поэтому верили всему, о чем рассказывал молодой варвар.

Крроб негромко, но так, чтобы все услышали, продолжил:

— Наклонился я над Худрагом. Дай, думаю, посмотрю, может, еще жив наш Хранитель Традиций, может быть, его еще спасти можно. Подхвачу его на плечи и унесу. У меня, сами знаете, ноги крепкие, ни один кхемм не догонит. Но, только я наклонился, кто-то меня по голове ударил. Я и упал, сознание потерял. Больше ничего не помню. А когда очнулся — никого нет, ни наших, ни кхеммов.

— Почему они тебя не съели? — спросил Гортек Медная Башка. Он слушал рассказ Крроба стоя. Сидеть Медная Башка, по известной всем причине, еще не мог.

Крроб был готов ответить и на такой вопрос. Он все заранее продумал. Что рассказать, как рассказать.

— Меня убитыми кхеммами завалило. И меня и Худрага. Так что они нас не увидели. Вот и не съели они нас, ни Худрага, ни меня. И ушли.

— А где Букко, Хукко и Бррзк? — не отставал Медная Башка, явно пытаясь в чем-то уличить Крроба.

Крроб не знал, что случилось с остальными из их команды. Может быть, кхеммы их разодрали и съели? А возможно они успели удрать. Если удрали, значит, вернутся в Орду, куда им еще деваться. Пусть сами и отдуваются.

— Не знаю, — признался Крроб. — Там такая свалка была... Помню, что они вместе со мной вскочили, тоже стали от кхеммов отбиваться. А потом, как-то, больше их и не видел. Может быть, они сумели убежать, а, может быть, потеряли свои имена и отправились в страну теней. Хорошие были воины.

— Отвернулась от нас богиня Шазурр Великая, Беспощадная и прекрасная в гневе своем. Давно мы ей жертву не приносили, — Гортек Медная Башка сказал то, о чем думали сейчас все. Он оглядел хмурые лица варваров... — И Бахаррака нет. Был бы жив — пришел бы. Значит, убили нашего назира. Потерял он свое имя и отправился в страну теней.

— Плохо живем, — пожаловался Бомбао Семь хвостов. — Поселяне бедные, грабить некого. — Бомбао хотел сказать еще что-то, но вспомнил, что бороды у него сейчас нет, прикрыл ладонями подбородок и замолчал.

— Лошадей украли, — напомнил Усатая Харя и осторожно дотронулся до распухшего лба, где до сих пор можно было разглядеть след оставленный каблуком сапога рыцаря.

— Телеги с едой утащили, — проворчал любивший поесть Керк Косоглазый.

— Кхеммы-оборотни крови попили, теперь не отстанут от нас, — напомнил Кадрак Разрублю Пополам.

Снова все посмотрели в сторону леса, который находился совсем близко. В чаще вполне могла притаиться свора оборотней. Сидят, скалят желтые зубы, точат длинные когти и ждут своего часа.

— Уходить отсюда надо, — Медная Башка с завистью посмотрел на сидевших варваров, но сам сесть не решился. — Быстро надо отсюда уходить.

— Уходить... Уходить... — охотно поддержали его.

Без лошадей, да еще без назира они чувствовали себя совершенно беспомощными. Видно богиня Шазурр Беспощадная, Кровавая и прекрасная в гневе своем, отвернулась от них. Значит, не понравилось ей, что они в эту землю пришли.

— Назира нет, — Древогрыз решил, что настало его время стать назиром. — Орде без назира нельзя. Надо назира выбрать. По обычаю.

— А кого выбрать? — после того как ему в штаны забралась молния, Кадрака Разрублю Пополам одолевала тоска. — Некого у нас выбирать.

Тут встал Кипс Кривозубый, заслуженно считавшийся в Орде занудой. Он погладил длинную, пегую с проседью, бороду, поднял руку, и подождал, пока все обратят на него внимание.

— Наш назир потерял свое имя и ушел в страну теней. Это был хороший назир, но оттуда, куда он ушел, не возвращаются. И он не вернется. Нет больше Бахаррака, и мы должны забыть его имя. Древогрыз правильно сказал, без назира нельзя. По традиции варваров, завещанной нам предками, и освященной богиней Шазурр Беспощадной, Кровавой и прекрасной в гневе своем, мы должны выбрать нового назира нашей Орды.

Кипс произнес это таким занудным и противным голосом, как будто это говорил сам Худраг. И все поняли, что у них появился новый Хранитель Традиций.

Хранителя Традиций в Орде не выбирали. Им становился кто-нибудь из старейших, достаточно умный, чтобы толковать традиции так, как это нужно назиру, да и ему самому, и достаточно расторопный, чтобы вовремя уцепиться за эту должность. Сейчас в Орде на место Хранителя Традиций мог бы претендовать Бомбао Семь Хвостов. Он был постарше Кипса Кривозубого, поизворотливей и злей. Но, в недавней битве, Мичигран молнией сжег Бомбао его длинную, красивую бороду. А какой же Хранитель Традиций без бороды? Имелась еще пара претендентов, но Кипс подсуетился первым.

Более всего варвары ценили свободу и равенство. Они очень гордились этим перед горожанами и поселянами. Те тоже считали себя свободными, но полного равенства ни у горожан, ни у поселян не существовало. В Орде же все были равны, и каждый варвар мог стать назиром.

Положение назира, получавшего десять частей общей добычи Орды, манило многих, но Орде нужен был только один назир. Кому достанется почетная и выгодная должность, претенденты должны были решать сами, в рукопашных поединках. Таки поединки назывались выборами, и проходили они по самым строгим правилам. Орда же наблюдала, чтобы эти правила не нарушались: нельзя было применять не только оружие, но и какие-нибудь предметы, нельзя было откусывать противнику уши или нос, нельзя было бить его коленом между ног. А все остальное, священный принцип равенства и правила выборов позволяли.

— Прежде чем избрать нового назира нам надо принести жертву богине Шазурр Беспощадной, Кровавой и прекрасной в гневе своем, — напомнил Кипс Кривозубый. — Но у нас нет для этого черного жеребенка. У нас нет для этого даже черного козла. Кто-нибудь из вас может сказать, как нам быть, как умилостивить богиню Шазурр Свирепую, Беспощадную и прекрасную в гневе своем?

Воины молчали. У Орды, действительно, не было ни черного жеребенка, ни, даже, черного козла. Но ввязываться в разговор с богиней Шазурр Свирепой, Беспощадной и прекрасной в гневе своем, никто не хотел. И советовать что-то Кипсу Кривозубому никто не собирался. Кипс Кривозубый стал Хранителем Традиций, путь он сам договаривается с богиней. И только Бомбао Семь Хвостов высунулся

— Можно принести в жертву раба, — напомнил он, пряча в ладонях свой голый подбородок, который стыдно было показывать не только воинам, но и малым детям.

Никто, конечно, не обратил внимания на безбородого Бомбао. Чего это он: без бороды, а вякает. А раба, конечно, можно принести в жертву. Это все и без Бомбао знали. Даже двух рабов ради такого дела не жалко. Только где их взять этих рабов. Нет в Орде сейчас ни одного раба. Был Катык Длинные Уши. Его давно пора в жертву принести. Только и Катыка нет. Пропал вместе с назиром.

Кипс Кривозубый недолго думал. Понимал, что без назира Орде никак нельзя. А кроме него никто не скажет, как быть. Раз решил он стать Хранителем Традиций, то ему и решать. Так что придумал, как быть.

— После первого же набега, принесем в жертву богине Шазурр, Неумолимой, Беспощадной и прекрасной в гневе своем трех черных жеребят, — сообщил он, — или четырех рабов.

Вот и все. Кто же станет спорить с Хранителем Традиций? А Кипс подождал, пока до всех дойдет, и заявил:

— Теперь приступаем к свободным и равноправным выборам. По нашим традициям, каждый варвар, который хочет стать назиром, должен заявить об этом и коротко сказать, что он сделает для Орды, если его выберут. Кто хочет стать назиром?

— Я хочу! — Древогрыз встал, оперся на длинную рукоять секиры, выпятил грудь. Пусть все видят, какой он сильный и решительный. — Я буду хорошим назиром. Я найду самые богатые поселения. Мы там всех зарубим, а дома сожжем.

— Вы слышали Древогрыза. Хочет ли кто-нибудь еще стать назиром Орды? — спросил Кипс.

— Я хочу стать назиром! — вышел вперед Гортек Медная Башка. — наш назир был высоким и, после него, назиром должен стать варвар высокого роста, а не какой-нибудь коротышка. Я поведу вас грабить рыцарские замки, и каждый из вас возьмет там столько золота, сколько сумеет унести. Я, тагар левой руки, стану назиром и сделаю вас всех богатыми.

— Я тагар правой руки, а правая рука важней левой, — возразил Древогрыз. — Я зарубил больше поселян, чем ты.

— А я сжег больше домов.

— А я...

— Посмотрите на его лоб, — призвал варваров Медная Башка. — Это его маг отметил. Не может быть назиром Орды коротышка, которого ударили палкой по лбу, как раба. Он теперь даже тагаром не может быть.

— А тебя ногой в зал ударили! — нашелся Древогрыз.

Неизвестно во что вылился бы спор между тагарами бывшего назира, если бы их не становил Кипс.

— По традиции вы не должны сейчас говорить о недостатках друг друга, — напомнил он. — Каждый должен сказать, что он сделает для Орды. После этого он должен молчать. Кто еще?

— Я, — поднялся Керк Косоглазый. — Я хочу стать назиром. У меня волшебная дубина, — он показал свою дубинку, рассказами о чудесах которой уже успел всем надоесть. — Сейчас она дремлет, но скоро проснется и укажет нам путь в самые богатые земли. Мы все эти земли разорим, а богатство заберем себе.

— Я хочу стать назиром, — вышел вперед и Усатая Харя. Он не стал говорить о своих достоинствах. И так видно было, что он большой, сильный и в драке сладит с любым другим, даже с Медной Башкой. — Я поведу вас в поселения, где много коней. Мы ограбим поселян, а коней заберем. Когда я стану назиром, я сделаю так, что каждый варвар будет иметь свой табун коней.

Крроб решил, что наступил его час. Назиром должен стать самый бесстрашный. После того, что он рассказал варварам о своей битве с оборотнями, Крроб и сам поверил, что сражался с кхеммами и убил двух из них. Даже не двух, а трех. Значит, он и должен стать назиром. Он был уверен, что управится с Древогрызом и Керком Косоглазым. Потом Усатая Харя побьет Медную Башку. А с Усатой Харей управиться ему поможет Богиня Шазурр, прекрасная в гневе своем. И тут же обещал великой Шазурр, Кровожадной и Беспощадной, что если она поможет, то он станет каждый день приносить ей в жертву по черному жеребенку.

— Я убил трех кхеммов-оборотней, — напомнил Крроб. — Мне покровительствует богиня Шазурр Беспощадная, Кровавая и прекрасная в гневе своем. С ее помощью я сумею победить всех врагов. Мой дед был назиром, и мой отец был назиром. И я хочу стать назиром. Я сравняю с землей Неокс и Геликс, горожан, которые останутся живы, сделаю рабами, а все варвары станут богатыми и счастливыми.

Глава двадцать восьмая.

Как Бахаррак и ожидал, Орда собралась на поляне, где оставался обоз. Варвары сидели, что-то обсуждали. И были так заняты этим, что не заметили приближающегося назира.

— Расселись, разрази вас гром! — весело рявкнул Бахаррак. — Назир с рыцарем подрался, Великому магу морду набил, а они сидят, разрази их гром!

Варвары, все как один, вскочили, уставились на назира. Никто и не подумал, что Бахаррак вернулся из страны теней. Оттуда не возвращаются. Это они хорошо знали. Значит, жив он, и имя свое не потерял. А они уже нового назира выбирать стали, и, по обычаю, он уже и не назир. Но сам Бахаррак этого еще не знает. Так что, если не встанешь, можешь получить кулаком в ухо, или пинок под зад.

— Чего уставились?! Давно не видели? Скучаете без меня. Думали, Бахаррак не знает, где вас искать, разрази вас гром!

Стояла Орда, молчала. Соображала, как теперь быть. Назир неожиданно вернулся. А он уже и не назир. Надо сказать ему это. А кто осмелится сказать Бахарраку такое?

— Не потерялся я. Богиня Шазурр Великая, Беспощадная и прекрасная в гневе своем, меня в обиду не дает. И меч в обиду не даст, разрази вас гром! — Бахаррак расхохотался.

— Гы-гы-гы... — подержал его Катык.

Остальные молчали. Не до шуток бахарраковских им было. Все ведь уже решили. Решили, что убираться надо из этих земель. И что Бахаррак ушел в страну теней и потерял свое имя. Да и вождь он плохой. Что это за вождь, если лошадей воруют, добычи никакой нет, самого Бахаррака бьют палкой в лоб и кхеммы-оборотни нападают. Отвернула от назира свое лицо богиня Шазурр Неумолимая, Беспощадная и прекрасная в гневе своем. Тут, или разбегаться надо, или другого назира выбрать. А Бахаррак не ушел в страну теней, имя свое не потерял. Явился. Скажешь ему, что решили другого назира выбрать, так он тут же тебя и зарубит. И все дела... Бахаррак, он, такой. Горячий. А, с другой стороны, по обычаю, если назир не может Орду добычей обеспечить, вольны они другого назира выбрать и Бахаррак перечить не должен. Жалко, что оборотни Худрага убили, он все обычаи знает, его бы Бахаррак не тронул. А теперь что?.. Теперь пусть Кипс Кривозубый говорит. У него голова большая. Он умный, Хранителем Традиций стал. Пусть теперь скажет Бахарраку, что тот уже не назир.

Но Кипс Кривозубый тоже молчал. Он и вправду был умным, и голова у него была большая. Кипс понимал, что с Бахарраком надо осторожно. Поторопишься и совсем без головы останешься.

— Чего это вы такие скучные? — Бахаррак огляделся и только сейчас заметил, что телег нет. — Э! А где обоз?! Нет, они, и обоз не уберегли, разрази их гром! Худраг, разрази тебя гром, чего прячешься, а ну, выходи! Тащи сюда свою волосатую морду! Хоть ты и Хранитель, я сейчас твою метелку по волоску выдергивать стану.

Худраг не выходил. Бахаррак понимал старика: стыдно ему, что обоз потерял. Прятался где-то от назира.

— Ладно, я сегодня добрый, разрази меня гром! Не бойся, старый мерин, оставлю тебе полбороды!

Бахаррак представил, как будет выглядеть Худраг с половиной своей пегой броды и расхохотался. И опять только раб поддержал его.

Худраг не выходил.

— Эй, вы! Где Худраг? — Баррак начал сердиться. — Древогрыз, разрази тебя гром, куда Хранитель Традиций спрятался? Отвечай!

Древогрызу деваться некуда, пришлось отвечать:

— Нет Худрага.

— Как это нет? Разрази его гром!

— Его кхеммы-оборотни прикончили, — сообщил Древогрыз. — Потерял свое имя Хранитель Традиций и ушел в страну теней.

Древогрыз ответил, теперь и другие осмелели:

— И обоз увели.

— Без лошадей мы все здесь пропадем.

— Грабить некого.

— Убивать некого.

— Голодаем, черствые лепешки едим.

— Уходить отсюда надо...

От этого ропота и выкриков должен был назир понять, что Орда им недовольна. Но меч не выхватил, никого не убил, даже не ударил никого. Задумался. Кипс Кривозубый решил, что теперь можно сказать Бахарраку, который все еще считает себя назиром, самое главное:

— Тут, Бахаррак, дело такое... В плохие места ты нас привел. Грабить некого, лошадей украли, есть нечего, и кхеммы нашу кровь пьют. Отвернула от тебя свое лицо богиня Шазурр Великая, Беспощадная и прекрасная в гневе своем. Так я говорю? — обратился Хранитель к варварам.

— Так! — дружно ответила Орда.

— Правильно!

— Не хотим!

— Что это за назир, если добычи нет!?.

— Уходить отсюда надо!

— Не уйдем, так кхеммы всех сожрут...

Бахаррак спокойно воспринял недовольство Орды. Знал — стоит им рассказать о сокровищах дракона, сразу забудут все плохое. И тянуть не стал:

— А ну, молчать, разрази вас гром! — перекрыл своим громовым голосом Бахаррак ропот толпы.

Орда привычно замолчала. Хоть и не назир уже Бахаррак, но его все равно побаивались.

Тогда вперед выступил Кипс Кривозубый. Как Хранитель Традиций. Хранителя Традиций Бахаррак не тронет. Не посмеет.

— Тут такое дело, Бахаррак... Долго тебя не было. Мы подумали, что убили тебя, что потерял ты свое имя и ушел в страну теней.

— Подумали они, разрази их гром! — возмутился Бахаррак. — Да я же — вот он! Живой! — Бахаррак еще не понимал, что произошло. Он не понял, что уже не назир и быть назиром в этой Орде никогда не сможет.

Мы же не знали, Бахаррак. Так что поступили по обычаю, по Традиции... — Кипс посмотрел на варваров, ища поддержки. Те одобрительно зашумели, и он осмелел. — По Традиции, значит, должны мы были выбрать себе назира. Без назира Орде нельзя, сам понимаешь. Вот, как раз, нового назира сейчас и выбирали... — выложил Кипс. — Раз ты живим остался, мы все конечно, рады. Но так получилось, что ты уже теперь не назир. Сам понимаешь, Традиция. Ее соблюдать надо. Богиня Шазурр Беспощадная, Кровавая и прекрасная в гневе своем, нарушить традицию не позволит.

Только теперь Бахаррак понял главное. Понял, что он уже не назир. Вообще-то мог бы и раньше понять. Но ведь был уверен, в своей силе и своем праве. Традиции, разрази их гром. Не ушел бы в страну теней Худраг, он бы им показал Традиции! Он бы не допустил, чтобы Бахаррака заменили на какого-нибудь недоноска... А Кипс Кривозубый, как был занудой, так занудой и остался. Традицию он соблюдает... Бахаррак прикинул, кто же захотел стать назиром, вместо него? Конечно тагары, разрази их гром! Древогрыз и во сне мечтает вести за собой Орду. И Медная Башка, разрази его гром! Оба тупые, как обух у топора... Керк Длинные Руки, Усатая Харя... Какие из них назиры!.. А как теперь быть с сокровищами дракона?!. Отдавать их в руки болвана Древогрыза или Усатой Хари? Ну, нет! Надо вернуть себе Орду. Традиции не позволяют. Понапридумывали дурацких традиций... Пусть Кипс, если хочет жить с Бахарраком в мире, и получать три доли добычи, растолкует Традиции так, чтобы Бахаррак снова стал назиром. Орда послушается Кипса. Не такие варвары дураки, чтобы из-за дурацких традиций лишиться сокровищ.

— Раз так получилось, должен я послушно выполнить правила наших Традиций, подсказанных самой богиней Шазурр Беспощадной, Кровавой и прекрасной в гневе своем, — заявил Бахаррак. — Как это положено, я сейчас покину Орду, и сам буду добираться в родные степи. На прощанье разрешите мне сказать доброе слов Орде.

— Скажи свое слово, — разрешил Кипс Кривозубый. — Ты уже не назир, и перед тем, как ты покинешь нас, можешь сказать доброе слово Орде.

— Я привык к вам, я много раз водил вас на грабеж и мы всегда возвращались с хорошей добычей, разрази вас гром! — начал Бахаррак. — Этот набег пока ничего нам не дал...

Орда молча слушала бывшего назира: хочется ему напоследок поговорить, пусть говорит. Традиции этого не запрещают.

— Я обещал вам, что все мы вернемся из этого набега с тюками добычи. Так? Чего молчите, разрази вас гром!?

— Обещал, — ответил за всех Гортек Медная Башка. — Только нет же никакой добычи.

— Нет никакой добычи, — подержали его в толпе.

— Голодные мы.

— Грабить некого.

— Лошадей нет.

— Кхеммы-оборотни пьют нашу кровь...

— И вы, разрази вас гром, решили, что богиня Шазурр Великая, Беспощадная и прекрасная в гневе своем, отвернулась от нас? — спросил Бахаррак.

— Правильно, отвернулась.

— Оставила нас, прекрасная и кровавая.

— Пропадем теперь.

— Отвернулась!

— Бежать отсюда надо...

— А, может быть, она испытывает нас? Вот ты, — Бахаррак ткнул пальцем в сторону Медной Башки, — ты не подумал, что богиня Шазурр Кровавая, Неумолимая и прекрасная в гневе своем, испытывает нас?

— А чего ей нас испытывать, нечего нас испытывать, — не задумываясь, ответил тот. — Мы и так.

— Ты знаешь, что думает и как собирается поступить наша покровительница Великая богиня Шазурр Беспощадная, Кровавая и прекрасная в гневе своем? — очень естественно удивился Бахаррак.

— Нет, этого я не знаю,— немедленно отказался от такой нечестивой мысли Медная Башка.

— Правильно! Никто не может знать, что замыслила богиня Шазурр, прекрасная в гневе своем и ужасная для тех, кто не верит в ее беспощадность. Но она знает все! Она знает, что я привел вас в эти земли не за тем, чтобы грабить нищих поселенцев. И не за тем, чтобы осаждать каменные замки нищих рыцарей, разрази их гром! — неожиданно повернул Бахаррак. — Подумайте сами, зачем я, назир смелых отчаянных и беспощадных варваров, проносящихся как вихрь и уничтожающих все живое на своем пути, привел сюда Орду! Подумайте! — потребовал Бахаррак. Подумайте и скажите мне, разрази вас гром!

Толпа зашевелилась... Чего уж тут думать: за добычей привел, за чем же еще может пойти в набег Орда.

— За добычей! — выкрикнул кто-то, и толпа поддержала его.

— А нет же, разрази вас гром! Это раньше я водил вас в набеги за добычей, и вы эту добычу всегда получали, — напомнил Бахаррак. — Так? Я вас спрашиваю, возвращался ли кто-нибудь из набега без добычи?! Отвечайте, разрази вас гром!

И опять Орда зашумела, подтверждая, что без добычи никто раньше не возвращался.

Теперь Бахаррак перешел к главному.

— Я привел вас сюда е просто за добычей, а за сокровищами, разрази их гром! За несметными сокровищами! Я хотел сделать так, чтобы каждый мог взять столько золота, серебра и драгоценных камней, сколько сможет унести. Все это время я искал место, где эти сокровища хранятся, искал пути подхода к ним и, наконец, нашел. Но вы к этому времени решили выбрать другого назира.

Бахаррак остановил взгляд на своих бывших тагаров и во взгляде его можно было прочесть, что те и тагарами то стали по недоразумению...

— Это ваша воля. Вот и выбирайте, разрази вас гром! Хороших воинов у нас что ли мало?! Можно Древогрыза выбрать, разрази его гром! Думать он не умеет. Ему бы только рубить. А может вам такой и нужен? Можно Гортека Медную Башку. Глуповат Гортек, но смелый, ничего не боится. Плохо, что отважному воину зад испортили, и он на коня сесть не может. Но и это не страшно. Ноги у него длинные, будет бегать, пока зад не подлечит, разрази его гром!

Вот так он разделался с Гортеком, и, глянув на его кислую физиономию, расхохотался. По толпе варваров тоже покатился смешок.

— Можно каждого из вас! — продолжил Баррак. — Все вы славные и бесстрашные воины, каждый сумеет и врага зарубить, и дом поджечь и замок ограбить. Каждый достоин стать назиром варваров, разрази вас гром! Так что выбирайте себе назира, выбор у вас большой, — перешел Баррак к решительному наступлению. — А я пойду... У меня теперь свои заботы. Если сейчас сокровища не взять, их другие возьмут. Охотников много.

Вот в таком дурацком положении оказалась Орда: без лошадей, без добычи, без назира. А Бахаррак, который теперь уже не назир, говорит, что знает о несметных сокровищах.

— Это куда же ты пойдешь? — не выдержал Хьюн Большая Голова.

— Пойду другую Орду искать. Не пропадать же сокровищам, разрази их гром! А одному мне не управиться.

— Погоди, Баррак, это о каких ты сокровищах говоришь? — уставился на бывшего назира Усатая Харя.

— Всякое там должно быть: золотые монеты, кубки серебряные, драгоценные камни, разрази их гром... Как обычно, сокровища.

Что же получалось? Бахаррак, варвар из своей Орды, знает где можно взять сокровища. Но должен он теперь уйти искать другую Орду, чтобы отдать сокровища ей? Но разве можно такое допустить!? Неправильно же это, несправедливо!

— Это... А, может, покажешь где это? — спросил Древогрыз.

И другие подхватили:

— Мы тебе, это... Большую долю дадим.

— Договориться можно.

— Ты только покажи.

— Ты, Бахаррак, не бросай нас, не уходи.

— Ну, вы и скажете, разрази вас гром! Как же я вас поведу, если мне в Орде нельзя оставаться. Обычай такой. Можете у Кипа Кривозубого спросить, он все знает.

Бахаррак был частью Орды и знал, о чем сейчас думает каждый варвар. Раз где-то вдали заблестели сокровища, и Бахаррак знает, где они, то отпускать его нельзя. А по Традиции, по обычаям, надо чтобы бывший назир покинул Орду. И выступить против Традиций никто не осмелиться. Того, кто нарушит Традицию, богиня Шазурр Ужасная, Кровавая и прекрасная в гневе своем, жестоко накажет. От ее гнева не укроешься. Надежда была на Хранителя Традиций. Кипс умный, он должен найти выход. Бахаррак посмотрел на Кривозубого. И все остальные тоже с надеждой уставились на Хранителя Традиций.

Кипс Кривозубый раньше других понял, что теперь все зависит от его находчивости. И его личная судьба тоже от этого зависела. Придумает он, как обойти Традиции, и оставить Бахаррака назиром: честь ему и хвала. И на долгие годы сохранит Орда к нему уважение и благодарность. А если добыча такая большая, как говорит Бахаррак, то тем более. А не сумеет, значит, лишит Орду богатой добычи. Такое не прощают. И недолго ему тогда оставаться в Хранителях Традиций. Вон как смотрит на него Бомбао Семь Хвостов... И про то, что остался без бороды забыл. И Трутто Железные Башмаки. Этот готов из своих башмаков выпрыгнуть, лишь бы стать Хранителем. Если прямо сейчас Кипс выхода не найдет, то уж Хранителем Традиций ему не быть, это точно. И три доли от добычи он никогда не станет получать. Кипс кое-что и придумал. Недаром у него была большая голова.

— Я Хранитель Традиций и не могу допустить, чтобы кто-то нарушил малейшую из них. Будь то заслуживший славу в походах назир, или молодой воин, — заявил Кипс Кривозубый, и Орда притихла.

Теперь все зависело от Кипса. Варвары с надеждой смотрели на него. Ведь если Хранитель Традиций скажет, что Бахаррак не может вновь стать назиром, то придется возвращаться в свои степи без добычи и даже без лошадей. Но если Кипс вернет в Орду Бахаррака и тот поведет их к сокровищам...

— Расступитесь, — потребовал Хранитель Традиций. — Та, с кем я стану говорить, требует простора.

Варвары мгновенно разошлись, освободили для Кривозубого большую часть поляны.

Хранитель Традиций повернулся на восток и устремил свой взор на проплывающие облака.

— Утренняя звезда исчезает из неба, а вечерняя звезда появляется в небе. И никто не знает: та самая это звезда или другая, ибо движение звезд ведомо только богам. — Кипс Кривозубый помолчал, дал варварам время удостовериться, что даже самые сообразительные из них не поняли, о чем сообщил Хранитель Традиций, и никогда не поймут. Убедившись в этом, по застывшим физиономиям, Хранитель продолжил: — Только великая богиня Шазурр Кровавая, Беспощадная и прекрасная в гневе своем, знает все.

Это было понятно. Против этого ни один варвар ничего возразить не мог.

— Мы думали, что наш отважный назир Бахаррак погиб и по Обычаю, по священным Традициям, решили выбрать нового назира. Это было правильное решение.

Кипс сурово оглядел варваров, взглядом предупреждая, что возражать против этого решения бесполезно.

— Но назир Бахаррак оказался живым, значит, по Обычаю и по Традиции, он наш назир. И это тоже правильно.

Хранитель Традиций снова оглядел варваров таким же суровым взглядом.

— Кто может сказать, какое из наших правильных решений согласно Традициям и Обычаям, а какое противоречит ему?

Кипс понимал, что надо оставить Бахаррака в Орде. Но понимал и то, что его авторитета недостаточно, чтобы вновь сделать Бахаррака назиром, и решил переложить всю ответственность на богиню Шазурр Беспощадную, Кровавую и прекрасную в гневе своем.

— Ни один смертный, седлавший своего коня, не может этого знать. Это не дано знать ни старейшим воинам, ни храбрейшим из них, ни отважному назиру Орды, ни Хранителю Традиций. Это не дано знать отважным воинам, потерявшим свое имя и ушедшим в страну теней. И только Богиня Шазурр Великая, Беспощадная и прекрасная в гневе своем, знает все. Только богиня Шазурр Кровавая, Неумолимая и прекрасная в гневе своем, может сказать, какое из двух наших правильных, принятых по Традициям и Обычаю решений, было правильным, а какое из наших правильных решений — неправильное. О Великая и Прекрасная Шазурр! О ты, что носишь ожерелье из черепов врагов своих и друзей своих! О ты, что каждое утро умываешь свои прекрасные ноги свежей кровью! Наши жертвы тебе будут неисчислимы, наша покорность тебе, вечной! Скажи, как нам быть, дай нам знак!

Высказавшись таким образом Кипс Кривозубый лег и приник ухом к земле. Не станет же богиня Шазурр, прекрасная в гневе своем, орать на всю Орду. И, с кем попало, разговаривать она тоже не станет. Но есть в Орде Хранитель Традиций. И если она, все-таки, снизойдет до того, что сообщит, какое из двух правильных решений Орды самое правильное, то скажет она об этом только Хранителю и так, чтобы никто, кроме него, этого не услышал. Всем остальным варварам, включая старого назира и тем, кто хотел стать назиром, оставалось только ждать. И они покорно ждали. Кипс был уверен, что многие из них, в эти минуты, тоже обращают свои мысли к богине Шазурр, просят ее оставить Бахаррака назиром и обещают богатые дары.

Полежав какое-то время, с прижатым к земле ухом, Кипс Кривозубый встал и, по виду его, каждый мог понять, что богиня Шазурр, Беспощадная, Кровавая и прекрасная в своем праведном гневе, снизошла. Облагодетельствовала Орду своей любовью, ответила. Но рассказать о мнении богини, Кипс не спешил. Поглядывал на варваров, поглядывал на лес, поглядывал на небо. И по его лицу нельзя было понять, что ответила богиня. Быть Бахарраку, назиром Орды? И тогда они идут за сокровищами. Или не быть? Тогда о сокровищах следовало забыть. Тогда придется быстро уходить из этих неприветливых земель.

А Кипс приметил взлетевшую с дерева ворону и стал наблюдать за ее полетом. Раз Хранитель Традиций посчитал это нужным, а может быть даже и важным, на ворону уставилась вся Орда. Ворона, взлетев, сделала круг над деревом и устремилась, над головами варваров, к другому краю поляны. За ней, с деревьев, взвилась вся стая. Стая с громким карканьем полетела за первой вороной и исчезла над вершинами леса, окружавшего поляну.

Кипс Кривозубый еще немного помолчал, потом чмокнул губами и встал.

— Видели? — спросил он, кивнув головой в сторону улетевших ворон.

Ворон видели все. И все теперь поняли, что это не просто вороны пролетели, что это судьба Орды. Негромкий рокот прошел по толпе, подтверждающий: "видели..."

— Это был знак нашей богини Шазурр Кровавой, Беспощадной и прекрасной в гневе своем. Она сказала мне: "Жди моего знака". Вы все видели ее знак: как стая летит за своим предводителем, так и Орда должна идти за своим назиром Бахарраком.

Это означало, что Орда пойдет за сокровищами.

Сообщение Хранителя было встречено радостными криками. А Усатая Харя, который даже среди варваров отличался страстью к сокровищам, тут же задал восстановившемуся в своих правах назиру вопрос, который интересовал всех:

— Скажи нам, Бахаррак, где ты нашел в этих землях такое место, в котором можно увидеть злотые монеты, серебряные кубки и драгоценные камни?

— В башне дракона, разрази его гром! — посчитал теперь возможным раскрыть свою тайну назир.

Орда замерла. Никто из них не хотел лезть в башню дракона, даже если она снизу доверху забита золотыми монетами. Варвары народ смелый и даже отчаянный, и готовы на любые подвиги ради богатой добычи, но быть разорванным чудовищем и сгореть в огне никому не хотелось.

— Не, туда мы не пойдем ... — Гортек Медная Башка отозвался первым. — В башню к дракону мы не полезем.

Орда мгновенно забыла, о совете богини Шазурр, прекрасной в гневе своем. Потому что, Орде не нужен назир, который собирается повести ее к башне, где огнедышащий дракон всех сожрет. Потому что, Бахаррак оказался плохим назиром и по Традиции, имеют они право выбрать себе другого назира. И Бахаррак ничего против всей Орды не сделает. Первым возник Бомбао Семь Хвостов, который решил, что пришло его время, и теперь он станет Хранителем Традицый. Все-таки этот Бамбао Семь Хвостов был глупцом. Разве может стать Хранителем безбородый!

— Кипс неправильно растолковал приметы, подсказанные нам богиней Шазурр Великой, Беспощадной и прекрасной в гневе своем! — заорал он, забыв в азарте прикрыть уже обросший щетиной, но еще голый подбородок. — Первая ворона не была до того предводителем стаи. Стаю повела другая ворона. И птицы сразу снялись с дерева и улетели. А это значит, что Орда, должна не задерживаясь уходить из этих земель.

— С новым назиром, которого нам надо избрать согласно Традиции, — поддержал его Гортек Медная Башка. — Он тоже решил, что может, наконец, стать назиром.

— А сокровища пусть пропадают?.. — с недоумением спросил неведомо у кого Усатая Харя. Не мог он представить себе, что где-то будет лежать куча золотых монет, а он ничего из нее не возьмет.

И нашлось немало варваров, которые его поддержали.

Вот такая нелегкая задача встала перед Ордой. Нельзя идти в башню дракона, на верную гибель. А бросить несметные богатства разве можно?! На такое и богиня Шазурр Беспощадная, Неумолимая и прекрасная в гневе своем не ответит. Тут сами надо решать. Завязался яростный спор. На Бахаррака, Кипса и Бомбао никто уже не обращал внимания. Спорили между собой. Скоро в ход пошли толчки, потом оплеухи и зуботычины.

— Подождите, залягай вас до смерти худая кляча! — постарался переорать всех Усатая Харя. И переорал. — Да заткнитесь вы, два копыта дохлой кобылы вам в глотку!

Варвары уставились на Усатую Харю, ждали что он скажет.

— Чего разошлись?! — рыкнул Усатая Харя. — Ничего ведь не знаем. Надо у Бахаррак спросить, как он нас в башню к дракону, поведет? Ты что, Бахаррак, первым полезешь? Мы же там все сгорим!

— Точно!.. Сгорим!.. — закричали одни.

— А как оттуда сокровища брать? — деловито интересовались другие.

Бахаррак переждал, пока станет тихо.

— Я в башню и не полезу, — сообщил он. — И никого туда не пошлю, разрази вас гром! Есть кому в башню пойти, и кому с драконом сразиться. Мы подождем, пока дракона убьют, а при дохлом драконе и в башню за сокровищами сходить можно.

Такой расклад Орду более чем устраивал. Непонятно было только одно: где Бахаррак найдет дураков, которые полезут в башню? И еще: чтобы добраться до сокровищ надо дракона убить. А такое не под силу ни одному смертному.

— Какой дурак пойдет в башню? — спросил Усатая Харя.

— Благородный рыцарь Калант Сокрушитель Троллей, разрази его гром!

Бахаррак был совершенно серьезен. А Орда скопом расхохоталась, будто назир сказал что-то очень смешное. Только что чуть не передрались, а теперь все дружно смеялись. Потому что нельзя было не рассмеяться. Видели они этого рыцаря. Неплохой рыцарь, кулаки у него большие и конь у него хороший, но против дракона ему не устоять, это понимал каждый.

— Сожрет дракон твоего рыцаря и косточек не оставит, — с досадой сплюнул разочарованный Усатая Харя.

— Не сожрет, разрази его гром! — Бахаррак знал, как можно убедить варваров. — Про святого Фестония слышали?

Кто же не слышал про святого Фестония? Многие в Орде смогли ответить:

— Это у них святой такой.

— Отчаянный.

— Он дубиной драконов глушил, перебил их, наверно, не меньше десяти.

— Точно, драконов глушил, разрази его гром! — подтвердил Бахаррак. — Так этот святой Фестоний, сам пришел к рыцарю и велел, чтобы тот дракону голову отрубил. Прямо так и сказал: "Езжай, рыцарь Калант, в горы и убей дракона, разрази его гром!" Рыцарь, конечно, не совсем дурак, сообразил, что с драконом ему не управиться, но гордый, прямо так сказать не смог. "Мне, — ответил он, — некогда, разрази меня гром! У меня срочный обет, надо по окраиным землям поездить и везде справедливость восстановить, так что не могу сейчас драконом заниматься". Сами слышали, он всем так говорит. Но спорить со святым дело пустое. "А я тебя уговаривать и не собираюсь, — рассердился Фестоний. — Ты, сообрази, кому отказываешь, разрази тебя гром! Я же дважды рожденный святой драконоборец. Так что собирайся в дорогу. А справедливость потом восстанавливать будешь. Никуда она не денется". Рыцарю крыть нечем. Стал собираться. Но понимал, что с драконом ему не управиться, так что не особенно и торопился. А святой Фестоний посмотрел на его скучную морду и говорит: " Ты не бойся. Победишь дракона, не сомневайся, разрази тебя гром! У меня в этом деле опыт есть. Я там подготовлю все, как надо. С моей помощью ты этого дракона как молодого козленка на куски порубишь. Это я тебе ручаюсь, разрази тебя гром!" И тут же назначил в помощь рыцарю самого сильного мага, чтобы тот дракону глаза отводил, и монаха. Монах станет дракону мозги затуманивать. Сами знаете, лучше монахов, разрази их гром, никто этого сделать не сможет. И дал рыцарю волшебный меч. Этим мечом самого большого дракона одним ударом пополам разрубить можно.

— Ну, уж, волшебный... — не поверил кто-то.

— Как дубинка у Керка, — хохотнул еще кто-то.

— Волшебней не бывает, разрази его гром! Вы же помните, когда мы с ними дрались, так рыцарь меч и не вынул. Он у него на дракона нацелен. На три удара. И каждым ударом можно дракону голову отрубить.

— Это верно, — вспомнил Усатая Харя. — Меч он не вынимал. Ногами дрался. Прямо ногой в морду.

— А зачем на три удара? — спросил Древогрыз. — У дракона ведь только одна голова.

— Ну, ты и умник, разрази тебя гром! — осудил его Бахаррак. — Это — чтобы наверняка. Если промахнется, чтобы еще раз можно было стукнуть, и еще раз. Резерв называется. Ты же у меня тагар, соображать должен, разрази тебя гром! У рыцаря в отряде все это знают, потому и пошли с ним. Маг ведь тоже не дурак, чтобы в огне сгореть. Даже эльф с ним. А эльфы, сами знаете, как огня бояться. Но они о том, зачем идут, никому ни слова не говорят. Сокровища в башне большие, если узнают, за ними такой хвост потянется, что им самим ничего не останется.

— Вроде оно так получается, — высказал общее мнение Хьюн Большая Голова. — Только интересно нам, Бахаррак, услышать, откуда ты все это знаешь? — спросил он.

И Орда притихла. Действительно, откуда Бахаррак все знает: и про дракона с его сокровищами, и про святого Фестония, и про рыцаря, и про то, о чем они разговаривали? Откуда?

— А от самого рыцаря, — разрази его гром, — хохотнул Бахаррак. — Он же на поляну прибежал, коней своих выручать. Вы все брызнули оттуда, а он тут и явился. Ну, и схватились мы с ним. Он свой меч не вынул, и я меч не тронул. На кулаках дрались. Здоровый оказался, силища в нем, как у трехгодовалого быка. Кулачища, как камни. И сам, как из железа, разрази его гром! Вот видите, — Бахаррак показал правую руку. Большая и сильная рука назира опухла и светилась громадным синячищем. — Я его в грудь кулаком, и он меня в грудь. А оба устояли, разрази нас гром! Я его под дых, и он меня под дых, и опять устояли. Здоровенный он, все-таки, крепко на ногах стоит. Но вы же меня знаете, я, если за дело берусь, так непременно до конца довожу. Размахнулся и изо всех сил звезданул ему кулаком в лоб. Так звезданул, что в руке что-то хрустнуло, — он еще раз показал опухшую руку, — Ага, руку себе испортил, но рыцаря свалил, разрази его гром! Он даже не пискнул: растянулся во весь рост и с удивлением смотрит на меня, не ожидал он такого сильного удара. Сел я ему на грудь, прижал к земле и говорю: " Кончились твои подвиги, рыцарь Калант. Будешь ты теперь моим рабом, разрази тебя гром!" Тут он и взмолился: " Отпусти,— говорит, — потому как у меня дело важное. Поручение от самого святого Фестония. Если я его не выполню, он меня со света сживет". "Ладно, — говорю, — раз такое дело, отпущу. Только расскажи мне, что у тебя за такое важное поручение?" — Ну, он мне и рассказал. Всю правду.

— А не соврал? — спросил Керк Косоглазый. — Если на кону такие сокровища, то и рыцарь соврать может. .

— Не знаешь ты Керк рыцарей, разрази тебя гром! — небрежно отчитал Косоглазого Бахаррак. — Им же врать по их дурацкому Кодексу не положено. А они этот свой Кодекс уважают, и от него ни на шаг не отступают. А кто отступит, того рыцарского звания лишают и заставляют работать. Так что сказал он мне чистую правду. И получается, что конец дракону, разрази его гром! А какие у него в башне сокровища, сами знаете. Вот мы и подождем, пока рыцарь дракона убьет, а потом с его командой управимся.

— Два раза уже управились, — напомнил Гортек Медная Башка. Его тут же поддержали:

— Маг молниями швыряется.

— Конь у рыцаря бешенный. Копытами с ног сшибает, кости ломает.

— Рыцарь копьем по башке как стукнет, сразу забываешь где ты.

— И сапогами дерется, — добавил Усатая Харя. — Прямо в морду пинает. Где это видано, чтобы сапогом и в морду.

— Значит не забыл, какие у рыцаря сапоги, разрази их гром! — Бахаррак насмешливо посмотрел на Харю и подмигнул ему. — А мы с ним драться и не станем. Ночью, когда они спать будут, по тихому подползем и ножами... Рыцаря и всю его команду. Чтобы сапогами не пинались и молниями не бросались, разрази их гром!

Бахаррак сказал именно то, чего варварам понравилось: до сокровищ можно добраться легко. Надо только перерезать отряд рыцаря ночью. А спящий рыцарь — это не дракон. Но Древогрыз снова возник.

— А святой Фестоний, — напомнил он. — Святой Фестоний не спит. Сам говоришь, что он обещал рыцарю помогать. Он нас быстро успокоит.

Бахаррак чувствовал, что Орда поверила ему и готова идти за сокровищами. А мелкие придирки этому не помешают. Он по-прежнему был назиром.

— Ничего же ты, Древогрыз, сообразить не можешь, — с укором посмотрел на тагара Бахаррак. — Святой Фестоний занимается только драконами, разрази их гром! — напомнил он. — А на все остальное ему начихать. Вы что думаете: у святого только и дел, что за нашим рыцарем приглядывать?! А магу, который молниями швыряется и монаху, Фестоний вовсе ничего и не обещал. Неужели в Орде не найдется никого, кто бы захотел перерезать глотку магу?! А, разрази вас гром! Чего молчите?

— Я его зарублю! — не выдержал Древогрыз, у которого на лбу красовалась здоровенная шишка, след удара посохом мага.

— Разрублю пополам, — мрачно заявил Разрублю Пополам.

— Я ему глотку перережу! — завопил Бомбао Семь хвостов.

Охотников расправиться с магом имелось немало. Нашлись и претенденты на голову монаха.

— Я возьму эльфа себе в рабы... — осмелился заявить и Катык. Но его никто не услышал, никто не обратил внимания на слова раба.

— Чего тут говорить, разрази вас гром! — продолжал заводить Орду Бахаррак. — Да я без всяких сокровищ их всех на части рвать стану! А если мне за это еще и сокровища дадут... Да разве от такого можно отказаться, разрази меня гром!

Орда ликовала. Орда заранее праздновала победу над отрядом Каланта и, особенно над магом, который швыряется молниями. И каждый уже чувствовал себя обладателем несметных сокровищ.

Праздничное настроение чуть не испортил Хьюн Большая Голова.

— Бахаррак, а с кхеммами-оборотнями как будем? — спросил он.

Но Бахаррак сегодня был на подъеме и мог ответить на любой вопрос.

— С кхеммами... Ты что, разрази тебя гром, видел кхеммов?

— Крроб видел.

— Ты, разрази тебя гром? — повернулся Баррак к молодому варвару.

— Я, — Крроб попытался принять гордый вид, что ему сейчас не особенно удалось. — Я двух кхеммов убил, — и вспомнил... — потом еще одного.

— Слышали?! Он трех кхеммов убил, разрази его гром! Эта полудохлая крыса, которая меч в руках еще держать не умеет, этот урод, который глуп как зад беременного мерина убил трех оборотней. А вы что, хуже его? — вождь расхохотался. — Ну, кто из вас хуже этого щенка, разрази вас гром!? Да если он убивает кхеммов, то вы их накрошите как капусту, разрази вас гром!

Вслед за вождем расхохоталась вся Орда. Никто не считал себя хуже молодого Крроба. А Крроб втянул голову в плечи и пригнулся. Он знал, что лучше каждого из глупцов, которые сейчас смеются. И приглядывался к тем, кто смеется громче других, старался запомнить их противные рожи, чтобы потом заставить их лизать свои сапоги. Он сначала пройдет к свежему коровьему навозу, потопчется в нем, а потом заставит их лизать. Вот тогда они не будут смеяться, а он посмеется...

Не знавшие об ожидающей их мрачной участи, варвары веселилась: такой добычи, что могла храниться в башне дракона, не добивалась еще никакая Орда. Каждый был уверен, что с этим сокровищами он заведет себе много рабов и много жен.

Бахаррак поднял руку, призывая к вниманию, и все послушно замолчали.

— Теперь слушайте, что делать станем, разрази вас гром!.. — объявил назир. — Но сначала, — он оглядел Орду, — Медная Башка, иди-ка сюда. Тебе особое задание.

— Чего это опять мне, — запротестовал тагар. — Как что, так сразу — Медная Башка...

— А я тебе больше всех доверяю, разрази тебя гром! — пошутил Бахаррак и расхохотался.

Орда тоже хохотнула. Все знали, что Медная Башка хочет занять место Бахаррака, и назир нисколько не доверял ему.

— Кроме того, — продолжил назир, — изо всей Орды ты больше всех зол на отряд Каланта, разрази его гром!

— Почему это я? — опять не согласился Медная Башка.

— Потому, что тебе они нанесли самый большой урон. — С удовольствием издевался над охотником стать назиром Бахаррак. — Они ведь кому голову проломили, кому руку сломали, кому глаз выбили... Но мы, варвары, к таким ударам привычны. А тебе они испортили большой и жирный зад, разрази его гром! Зад это не голова. Зад — для варвара самое главное, потому что без зада варвар на коня не сумеет сесть... Слушай, что ты должен сделать, разрази тебя гром!

Глава двадцать девятая.

Впереди, поблескивая большими медными пряжками, на хорошо начищенных черных башмаках, легко шагал Тихоня. Давно у него не было такого удачного дня. Первое — он хорошо умыл Бахаррака. Второе — добыл большой окорок и головку дорогого сыра. И, главное, получил приглашение стать учеником мага! Что еще нужно человеку для счастья?!

" Мага дракон не разорвет, — решил он. — Не такой маг дурак, чтобы не вывернуться. А может и всех вытащит. Шарахнет по дракону хитрым заклинанием, превратит его в лягушку и прихлопнет посохом... Обратной дорогой они, конечно, к Кныпшу не заглянут, нечего им у нас делать. Жаль, конечно, с магом я и отправился бы в Геликс. Но и без них доберусь, дорога знакомая. Сначала буду у него учеником, потом сам стану магом".

За Тихоней, на Фамогусте, следовал Калант, а рядом с мерином шагала Гельма. Если Тихоня куда-нибудь отлучался, коза непременно следовала за мальчишкой, присматривала, чтобы никто его не обидел. Сейчас она шла рядом с Фамогустом. Как-то так случилось, что мерин и коза с первого взгляда ощутили взаимную приязнь и теперь, возможно, мысленно разговаривали, обсуждали Мудреца Кныпша и его пророчество. А, может быть, и что-нибудь другое. Мало ли о чем могут порассуждать горячий боевой конь и мудрая коза.

Калант Сокрушитель Троллей пребывал в отличном настроении. Он и раньше был уверен, что победит дракона. Но слова Мудреца тоже кое-чего стоили. А тот, ведь, почти прямо сказал, что надо надеяться на меч и копье. Тут и думать нечего. Это про славный Калибур и копье с Мультифритовым наконечником. И еще: "Щедрый побеждает скупого!" Это тоже прямо он нем. Не дракон же щедрый. Все драконы — скупые, это хорошо известно. А в своей щедрости Калант не сомневался. И славные друзья у него были, о которых говорил Мудрец. А уж "твердая рука" приносила Каланту победу не на одном турнире. "Восторжествует то, что должно восторжествовать..." — и это понятно. Рыцарская отвага и справедливость должны восторжествовать. Не дракон же...

Пребывая в предвкушении близкой победы над драконом, Калант пел. Несмотря на хорошее настроение, рыцарь пел грустную балладу, потому что веселые песни, которые поют горожане, благородному и отважному рыцарю петь не пристало, а все баллады грустные. Калант пел о молодом рыцаре Кромальде, который дал обет прекрасной принцессе, что вызовет на честный бой сто других благородных рыцарей, победит их и потребует от каждого, чтобы тот явился к чертогу любимой, пал перед ней на колени и признал ее самой прекрасной, самой умной и самой добродетельной. Долгие годы странствовал рыцарь Кромальд, выполняя свой обет. Сто раз сражался он и сто раз победил. И всех побежденных он посылал преклониться перед принцессой. В жестоких сражениях был он много раз ранен, потерял левую руку и правый глаз, но обет свой выполнил. Когда же рыцарь вернулся к прекрасной и целомудренной принцессе, то оказалось, что она давно вышла замуж за кого-то пажа, разодетого в яркие ткани и украшенного перьями, как распустивший хвост павлин. Очень огорчился рыцарь Кромальд коварной изменой принцессы и заплакал, но верный обету продолжал любить ее. Он сел на пенек, возле замка, в котором проживала принцесса, и стал вспоминать все свои битвы, все свои подвиги, которые он совершил в честь прекрасной, но неверной дамы сердца. Баллада была не просто длинной, как каждая рыцарская песня он была бесконечной. Рыцарская баллада тем и хороша, что каждый мог петь ее, пока ему это не надоедало, или, пока не заканчивалась дорога.

Пассажиры экипажа тем временем обсуждали пророчество выданное Кныпшем.

— Хитрая скотина, — отдал должное Мудрецу Мичигран. — Вы поняли, как он нас подставил?! Сожрет рыцаря дракон или Калант убьет чудовище — пророчество сбудется в любом случае. Жулик! Ох и жулик этот Кныпш.

— Лжец и еретик, — осудил Кныпша и Буркст. — У благородного рыцаря Каланта Предназначение. В Священной Книге записано о его победе над драконом. Их пресветлость, отец Хоанг, Координатор Ордена святого драконоборца, дважды рожденного Фестония благословил рыцаря на победу. Никакие вороны, в какую бы сторону они ни полетели, ему не помешают. Этот наглый лже-мудрец ничего не знает о Предназначении и Священной Книге. Вы видели, он надел точно такой же балахон, какой носит святой Фестоний, и подпоясался веревкой. Будете моими свидетелями. Я доложу об этом неустанному борцу с ересью — брату-коменданту отцу Кресску.

— Люди не могут заглядывать в будущее и предсказывать его, — затянул свое любимое Альдарион. — Только у эльфов есть настоящие Мудрецы и Пророки. Еще двести лет тому назад они предсказали, что настанет время, когда наша светлая королева станет править не только эльфами, но и всеми народами...

— Я давно хотел тебя спросить, — прервал его Мичигран, — ваша королева... как, ты сказал, ее там зовут?..

— Прекрасная Эльсениор, — подсказал Альдарион. — Это имя боготворит каждый эльф.

— Ага, Эльсениор, — Мичигран не обратил внимания на укоризну, прозвучавшую в голосе эльфа. — Я, вот, думаю, что когда вы все перебрались в Геликс, она не могла остаться в лесу. Одной в лесу скучно: не с кем ни поговорить, ни выпить. И, главное, королева, ведь, должна быть со своим народом. Значит, и она перебралась в город. Кем она служит у бургомистра? Что-то я ее там не замечал. Может быть на кухне? Она, что, умеет хорошо готовить?

Лицо у Альдариона пошло пятнами. Глаза стали круглыми. Рука потянулась к кинжалу.

— Никто не смеет... — выдавил он и глубоко вдохнул. — Никто не смеет... — хрипло повторил он. — Никто не смеет говорить такое о нашей прекрасной и вечно молодой королеве!

Альдарион увидел, что Мичигран прищурился и изготовил посох, и вынимать кинжал из ножен не стал. Эльф замолчал, но, видно было, что внутри у него все кипело. Только что пар из ушей не шел.

— Ты что, обиделся? — натянул маску простодушия Мичигран. — Я ничего плохого о вашей светлой королеве сказать не хочу. Я вообще уважаю королев. А она, говорят, очень красивая женщина. Просто мне стало интересно, кем она сейчас работает.

— Светлая королева эльфов никогда не станет работать, — угрюмо заявил Альдарион. — Светлая королева правят.

— Кем она правит, если вы все в город перебрались? — не отставал Мичигран.

— Наша прекрасная и всегда молодая королева Эльсениор, со свитой приближенных к ней дам и пажей, находится там, где должна находится, и ждет своего часа. Никто, кроме самых приближенных к ее зеленому трону эльфов, не должен видеть ее, не должен знать, где она сейчас. А если кто-то из чужих увидит королеву, он умрет страшной смертью.

Сказав такое, Альдарион откинулся на спинку сидения и гордо посмотрел на мага.

Калант продолжал петь балладу о благородном рыцаре Кромальде, который, к этому времени, закончил вспоминать свои подвиги и стал размышлять, как ему быть дальше: вызвать на поединок подлого пажа и убить его, или снова отправиться странствовать, и найти свою гибель в сражении с каким-нибудь хищным чудовищем. Но путники так и не узнали, что решил отважный и благородный рыцарь, потому что коза, вдруг, остановилась. Гельма повернула голову к зарослям, вправо от дороги, принюхалась и повела ушами. Вслед за козой остановился и Фамогуст. Мерин тоже уставился на заросли.

Калант оборвал балладу на самом интересном месте.

— В чем дело, Фамогуст? — недовольно спросил он.

Мерин повернул голову, поджал губы и коротко глянул на хозяина, как бы советуя ему помолчать. Затем снова стал внимательно разглядывать лесную чащу. Он, как и коза, почувствовал затаившуюся в лесу опасность.

Гельма же, еще раз принюхалась, что-то коротко мемекнула Тихоне, пригнула рогатую голову и неожиданно юркнула в чащу. И исчезла. Привыкшая бродить в окрестностях пещер, скрываться от грубых и жестоких варваров, выслеживать званных и незваных гостей и предупреждать о них Тихоню, коза пробиралась в густой чаще быстро и неслышно.

— Чего это она? — удивился рыцарь, обращаясь на этот раз не к Фамогусту, а к Тихоне.

— Гельма услышала чужого и пошла узнать, кто он такой, и что он здесь делает, — объяснил Тихоня. — Наверно там затаился враг. Скоро мы узнаем об этом.

— Коза Гельма сейчас находится под моим покровительством, — сообщил рыцарь. — Я не могу допустить, чтобы ее обидели. Если в лесу затаился коварный враг, то не беззащитному животному искать с ним встречу, а мне. Надо последовать за ней.

— Не надо следовать за ней, благородный рыцарь, — Тихоня за судьбу козы не беспокоился. — Лес здесь густой и нам не пробраться в этих зарослях. А Гельма везде проскользнет тихо, ее никто не услышит. И обидеть ее никто не сможет. Она сама обидит, кого хочешь.

— Кто там может прятаться? — продолжал интересоваться Калант.

— Гельма придет, узнаем.

— Ищущие добра и мира не станут прятаться и тайно подглядывать за честными путниками, — напомнил Буркст. — В этих глухих краях должно быть немало недоброжелателей и еретиков.

Прихватив дубинку, он слез с козел, и тоже стал разглядывать лесную чащу, в которой исчезла коза.

Мичигран был согласен с монахом.

— Альдарион, лесные заросли — это по твоей части. Разберись-ка, какие враги там затаились и подглядывают за нами, — велел он.

Эльф послушно выбрался из экипажа и подошел к зеленой стене леса.

— Ну, — поторопил его Буркст. — Что за еретики там прячутся? Может быть, на нас опять собираются напасть нечестивые варвары?

Альдарион не ответил, он вглядывался в чащу, прислушивался, принюхивался.

— Там никого нет, — наконец сообщил эльф.

— Гельма кого-то почуяла, — не согласился с ним Тихоня.

— Не думаешь ли ты, что какая-то коза лучше меня может определить, что делается в лесу? — в голосе эльфа звучали и уверенность в свой талант и презрение к козе.

Мичигран и Буркст поверили ему. Чего уж спорить, эльфы — дети леса, и о том, что происходит в чаще, они могли чувствовать лучше любого другого.

Но Тихоня был из нового поколения, выросшего в большом и шумном городе. Легенд об эльфах он не знал. Некому было рассказывать Тихоне легенды. Для него эльфы были чиновниками из канцелярии бургомистра, гордецами, крючкотворами и взяточниками.

— Гельма не какая-то коза, — Тихоня прекрасно знал, на что способна Гельма. — Она умная и хорошо знает лес.

— Никто не может знать лес лучше нашего народа. Здесь никого нет, это говорю вам я, эльф Альдарион.

— Эльфы действительно хорошо знают лес, — поддержал его Калант. — Наверно коза скрылась по каким-то своим делам. Подождем ее.

Их спор прервал громкий крик, который раздался откуда-то, из глубины лесной чащи. Непонятно было, кто кричит: человек, гоблин, эльф или хищное животное. Кричавший был смертельно напуган. В этом крике были безвыходное отчаяние, неподдельный ужас и непереносимая боль. Существо способное издать такой душераздирающий вопль, судя по всему, было громадным и ужасным. Каким же сверхужасным, внушающим всепоглощающий страх должно быть чудовище, напавшее на него!?

Путешественники застыли, захлестнутые нахлынувшей из леса волной ужаса. Даже Фамогуст был потрясен.

Но благородный рыцарь Калант Сокрушитель Троллей не знал, что такое страх. Услышав отчаянный вопль, он понял, что в лесу, действительно, затаилось кровожадное чудовище. А раз так, то появлялась возможность спасти козу, которая находилась под его покровительством и совершить подвиг. Рыцарь не мог упустить эту возможность. Он привстал на стременах и выхватил из ножен славный Калибур.

— Эй, ты, чудовище! — закричал он в сторону непроницаемой зеленой стены. — Я, рыцарь Калант Сокрушитель Троллей, бросаю тебе вызов! Выходи на дорогу, и мы сразимся с тобой. Каким свирепым и могучим ты бы ни было, я вызываю тебя на смертельный бой!

Тишину, наступившую после вызова, брошенного рыцарем чудовищу, вскоре снова нарушил душераздирающий вопль, а за ним жуткий стон, свидетельствовавший, что чудовище разделалось со своей жертвой.

А вызов рыцаря остался без ответа. Коварный хищник не желал выходить на честный бой. Очевидно, он бесшумно и осторожно подкрадывался к дороге, чтобы напасть на отряд. Но ему не суждено было сделать это внезапно, его ждала достойная встреча: отважный рыцарь изготовил к бою надежный Калибур, Буркст сжимал дубину, Мичигран направил конец посоха в сторону леса, Альдарион обнажил кинжал. А где-то была еще и храбрая коза Гельма.

Гельма, нырнув в чащу, приняла круто вправо, сделала полукруг и направилась к тому месту, где на дороге остановился отряд Каланта. Коза давно почувствовала, что кто-то, таясь в лесу, следует за отрядом. Ее нисколько не заботила судьба рыцаря и его спутников, но здесь находился Тихоня, ее лучший друг, которого она считала необходимым оберегать от всех существующих опасностей. Гельма и направилась выяснить, кто следит за ее лучшим другом Тихоней. А если существует опасность — устранить ее.

В лесных зарослях Гельма пробиралась стремительно, но умело и бесшумно. Она не потревожила ни один куст, не наступила ни на одну сухую ветку, не вспугнула ни одну птицу. Добравшись до места, где по ее мнению, мог притаиться враг, Гельма стала двигаться еще осторожней и вскоре увидела варвара. Варвар был высок и широкоплеч, на поясе его висел длинный меч, на голове красовался медный шлем стражника. Придерживаясь руками за толстое дерево, он смотрел на дорогу, где в это время находился отряд Каланта. Гельма вспомнила, что видела высокого варвара, с медным шлемом на голове, в отряде Бахаррака. Варваров коза не любила. Варвары были врагами. И этот варвар, конечно, тоже был врагом. Он мог сделать что-нибудь плохое Тихоне. Такого Гельма допустить не могла.

Осторожно, так, чтобы притаившийся варвар не мог услышать ее, Гельма приблизилась и стала разглядывать врага. Любимым местом, куда коза обычно стремилась загнать свои рога, был зад противника. Это место Гельма считала наиболее уязвимым, а, может быть, даже, специально предназначенным, чтобы бить в него рогами. Но варвар оказался слишком высоким. Можно было боднуть врага в ногу, но это не давало должного эффекта. Пока коза обдумывала план нападения, варвар пригнулся и стал через прогалину смотреть на дорогу. Перед Гельмой, во всей красе, предстал беззащитный тыл врага. Это было именно то, о чем коза мечтала. Ничего лучшего она не получила бы, даже если бы попросила помощи у святого Фестония. Медлить было нельзя. Гельма прицелилась, наклонила рогатую голову, сделала два стремительных прыжка и в многострадальный зад Гортека Медная Башка наблюдавшего за дорогой и совершенно не подозревавшего, что возле него кто-то есть, врезались рога козы.

Неожиданный удар в место, которое определяется как тыл и только в самых редких случаях подвергается нападению, потрясло варвара. "Кхеммы!" — молнией блеснула под медным шлемом мысль. Не отдавая себе в этом отчета, Медная Башка, после рассказа Крроба, все время думал о беспощадных и кровожадных оборотнях. И случилось то, чего он больше всего боялся: они явились.

— А-а-у-у-а!.. У-у-а-а-у!.. — невольно вырвался у варвара вопль ужаса.

"Главное, не смотреть в их горящие красным огнем глаза..." — вспомнил Медная Башка. Он обхватил руками толстое дерево, прижался к нему лицом и крепко зажмурился.

"Когда враг в панике, следует действовать быстро и энергично, нельзя дать ему опомниться", — такое правило утвердила для себя Гельма после многочисленных схваток с самыми разными противниками. Коза не медлила. Действовала быстро и энергично. Она рванула оттопыренный зад врага острыми зубами.

"Начинают есть, — сообразил Медная Башка. — Но я невкусный... Может быть им не понравится... Главное — не посмотреть им в глаза..." Он зажмурился еще крепче.

Гельма куснула еще раз и вырвала большой клок из кожаных штанов варвара.

— А-а-у-у-а!.. У-у-а-а-у!.. — снова в ужасе взвыл тот, и еще крепче прижался к дереву.

Результат нападения Гельму удовлетворил. Она решила, что теперь враг уже не сможет обидеть хорошего человека Тихоню.

Варвар обхватил дерево, по-прежнему, прижимался к нему лицом и уже не орал, а жалобно поскуливал. И только сейчас он вспомнил о богине Шазурр...

— О Могучая, Кровавая, Беспощадная и прекрасная в гневе своем! — взвыл он. — Спаси меня, твоего раба и я принесу тебе в жертву целый табун черных жеребят!

Сказал и застыл. Ждал, услышала ли его богиня Шазурр, прекрасная в гневе своем, спасет ли она своего раба?

Судя по тому, что его больше не тронули — богиня проявила свое снисхождение и заступилась.

Выждав какое-то время, и продолжая тихо поскуливать, Медная Башка открыл глаза, затем несмело и осторожно оглянулся. И никого не увидел. Это придало ему смелости. Он оторвался от дерева и обернулся... Никого... Кхеммы-оборотни исчезли... Постепенно приходя в себя и успокаиваясь, Гортек стал оглядывать местность, пытаясь обнаружить какие-то следы, оставленные кхеммами. Но опытная Гельма никаких следов не оставляла. Ни сломанной ветки, ни сорванного листа...

Гортек ощупал зад, которому трижды нанесли урон. Крепкие кожаные штаны висели лохмотьями, полушария кровоточили... Но, что такое изорванные кхеммами штаны и небольшая рана, по сравнению с жизнью?! Медная Башка упал ничком на скудную лесную травку и возблагодарил богиню Шазурр Великую, Беспощадную и прекрасную в гневе своем, за чудесное спасение и поклялся ей, что каждого черного жеребенка, которого он увидит, он принесет в жертву Великой и Беспощадной. Поблагодарив богиню за чудесное спасение, Медная Башка медленно направился в сторону поляны, где его ждала Орда. Провожать отряд Каланта до развилки дорог, как ему велел Бахаррак, Медная Башка не стал. Он боялся кровожадных кхеммов. В этот раз его спасла от мучительной смерти богиня Шазурр, прекрасная в гневе своем. А выручит ли она его, если оборотни нападут снова?.. Медная Башка решил не рисковать. Если Бахарраку хочется проследить, в какую сторону направился рыцарь, пусть он сам и следит, или пошлет кого-нибудь другого.

Проводив варвара взглядом и убедившись, что теперь никакая опасность Тихоне не грозит, Гельма так же тихо заскользила в обратный путь.

Дикий заполненный отчаянием и ужасом вой раздавшийся в лесу, еще больше насторожил путников. В чаще происходило что-то страшное.

— Какая-то нечисть резвится, пойду-ка я, умиротворю ее благим словом, — не выдержал Буркст. — Да поможет мне святой драконоборец, дважды рожденный Фестоний!

— Там затаилось что-то хищное и коварное. Его не проймешь словом, — рассудил рыцарь.

— У меня еще и дубина есть, — монах поднял дубину, взмахнул ею пару раз и остался доволен.

Рыцарь глянул на стену из деревьев и высокого кустарника, убедился, что ему через нее не проехать.

— Ты в битву не вступай, — велел он монаху. — Вымани чудовища сюда, на дорогу, а здесь я с ним расправлюсь.

— Я с тобой, — Мичигран сбросил плащ и шляпу, которые помешали бы ему пробираться в чаще. — Попробуем вдвоем, святой отец: ты именем святого Фестония и дубиной, а я заклинаниями и молниями, может быть у нас что-нибудь и получится.

— Погодите, — остановил их рыцарь. — Может быть, чудовище само придет сюда. Если оно разумно, оно все-таки должно принять мой вызов.

Он приподнялся на стременах и, что есть силы, закричал в сторону леса:

— Эй ты, мерзкая тварь! Перестань прятаться и трусливо рычать из-за кустов. Я не боюсь ни твоего яда, ни твоих когтей, ни твоих зубов. Даже если у тебя десяток голов, ты меня не напугаешь. Входи, я, Калант Сокрушитель Троллей, готов тебя встретить.

Лес молчал. Тогда Калант, использовал еще один прием, который благородные рыцари подчас употребляют, вызывая врага на бой.

— Ты, подлый трус, лишенный чести и совести. Мерзкий негодяй, недостойный лизать мне сапоги. Ты родился в навозной куче без отца и матери, от вони твоего дыхания вянут листья на деревьях. Ты дрожишь и зарываешься в болото при звуках копыт моего боевого коня Фамогуста. Выходи и я посмотрю, какая у тебя кровь!

— Если он и теперь не откликнется, то он трус, и недостоин отведать моего меча.

Лес по-прежнему молчал. Чудовище не откликнулось.

— Выманите его сюда, и, ни в коем случае, не вступайте с ним в бой, — приказал рыцарь.

— Может быть, лучше подождем, пока вернется Гельма, — предложил Тихоня.

— Ты думаешь, что твоя коза еще жива? — удивился Буркст.

— Конечно. Гельма умна и не дастся никакому чудовищу.

Неизвестно чем бы закончился разговор, но в это время из чащи выскользнула коза. Она остановилась, оглядела отряд, нашла взглядом Тихоню, убедилось, что он в целости и сохранности, неторопливо подошла к пареньку и положила у его ног окровавленный лоскут черной кожи, вырванный из штанов варвара. На мордочке Гельмы были рассыпаны красные пятнышки, похожие на запекшуюся кровь.

— И это все, что осталось от чудовища? — спросил ее Мичигран.

Коза снисходительно посмотрела на мага, и, вроде бы, даже, пожала плечиками, затем повернулась к Тихоне и потерлась мордочкой о его ногу. По ее умиротворенному виду можно было понять, что с чудовищем она расправилась и хорошему человеку Тихоне больше некого опасаться.

— Умница... — Тихоня почесал козу за ушами и под мордочкой.

— Не может того быть, что она победила с чудовище, — не поверил Буркст.

— Гельма долго жила в лесу одна, и научилась управляться с хищниками, — объяснил Тихоня. — Она и с волком может разобраться, и со змеекотом.

Мичигран поднял лоскут кожи, что притащила коза.

— Э.... Да я это чудовище, кажется, знаю... Глянь-ка святой отец.

Буркст взял у него лоскут, внимательно осмотрел.

— Варвары, которых я видел, ходили в штанах из такой же кожи, — объявил он.

— Точно, — подтвердил Мичигран.

— Вы хотите сказать, что дикие крики, которые доносились до нас из лесной чащи, издавало не чудовище, какой-то варвар? — удивился рыцарь.

— Не знаю, — не стал ничего утверждать маг. — Может быть и чудовище. Но оно носило кожаные штаны, какие обычно носят варвары.

— А дикие вопли?

— Думаю, что если наша бесстрашная Гельма неожиданно напало на варвара, он вполне мог издать эти довольно странные звуки.

— Коза расправилась с варваром?

— Святой драконоборец, дважды рожденный Фестоний, если это нужно для благого дела, помогает и животным, — сообщил Буркст. — Записи о подобных поступках святого имеются в Священных Книгах.

— Да, конечно, святой Фестоний знает, что делает. Но зачем варвару было прятаться в лесу и следить за нами?

— В сердцах нечестивых варваров поселилась зависть, — объяснил Буркст. — Они алчут сокровищ, что возлежат в башне дракона.

— О, тогда нам надо поспешить, — решил рыцарь. — Они могут опередить нас.

— Нет, — успокоил его монах. — Спешить нам нет никакого смысла. — В пасть дракона они не полезут. Они хотят дождаться, пока ты убьешь дракона и потом завладеть сокровищами. Но, святой драконоборец, дважды рожденный Фестоний все знает, все видит и не допустит к сокровищам еретиков.

— Пожалуй, так оно и есть, — согласился Калант. — Но, все равно, нам не стоит задерживаться. Веди нас вперед, Тихоня. Как называется поселение, где мы возьмем проводника?

— Нуидыра.

— Интересное название, — обрадовался Мичигран. — Какой умник придумал такое замечательное название поселению?

— Не умник, а святой Фестоний, — сообщил Тихоня. — Поселенцы рассказывают, что раньше оно называлось как-то иначе. Но однажды к ним зашел сам святой Фестоний. Он поглядел на поселение, сказал: "Ну и дыра", — и ушел. С тех пор поселенцы с гордостью называют место, где они живут, Нуидыра.

Отряд снова двинулся в путь. Впереди, поблескивая большими медными пряжками, на хорошо начищенных черных башмаках, шагал Тихоня. За Тихоней, на неторопливо шагающем Фамогусте, ехал Калант, а рядом с мерином, по-прежнему шагала Гельма. Теперь ничто не мешало Каланту продолжить балладу. Если верить тем, кто сложил ее, то славный рыцарь Кромальд решил не трогать вероломного пажа и снова отправился странствовать. В первой же битве он поразил злого волшебника и освободил от хищных чудовищ заколдованный лес, затем двинулся дальше, восстанавливая справедливость, помогая вдовам и сиротам и совершая другие благородные дела. Дорога до Нуидыры была длинной.

— Не люблю я варваров, — сержант Нообст обошел все три телеги, которые они увезли с поляны, где погиб Носорог. Телеги были плотно чем-то забиты и по-хозяйски аккуратно укрыты. Видимо на них находилось немало разного добра. — Им бы только грабить.

— Поселянам все равно, кто их грабит: варвары или разбойники Бритого Мамонта, — отметил Пелей-Деляга.

— Не, — не согласился Зубастик. — Оно не все равно. Варвары, вонючее отродье, — они, ведь, чужаки. Все, что увидят, грабят и увозят к себе, в степь. Да за такое ноги из задницы порвыдергивать надо. Потом сказать, что так и было.

— А вы чем лучше? — спросил Деляга.

— Ну, ты и скажешь... — удивился Зубастик. — Варвары, они ведь навсегда увозят. А мы же свои. Все, что берем, в наших местах остается. Страна от этого не беднеет. А у нас никакое добро не задерживается. Все, что награбим, мы потом пропиваем или в кости проигрываем. Оно к поселенцам и возвращается. Этому даже научное название есть. Мне один монах расстрирга, которого в нашу гильдию приняли, объяснил. Называется круговорот ценностей в природе. Ученый был монах. Вся, — говорил он, — природа на том построена.

— Варвары — пришлые, а вы своих грабите,— укорил Зубастика Пекис Младший.

— Нам что, в степь идти?! — возмутился тот. — Да гори она ясным огнем! Чего тащиться в такую даль, если вот оно, рядом? Да и какой это грабеж? Они работают, и все копят, скопидомят. Такая у них жадность, что конца не видать. Куда им столько? Мы только лишнее берем. Кого хочешь спроси: если у горожанина или, скажем, поселянина ничего нет, так мы у него ничего и не берем. Делимся, можно сказать, по честному. Да разве мы одни берем? Ты спроси у сержанта, стражники что ли не берут?

— Берем, — согласился сержант. — Из Слейга же ни одного гнутого медяка не выбьешь. Приходится брать. На прокорм. Опять же обмундирование иметь надо, оружие... Мы городу служим и вот так ему нужны, — Нообст провел ладонью правой руки себе по горлу. — Без нас порядка не будут. Вот эти повылазят, — он кивнул в сторону гномов, — и всю жизнь испоганят. Куда нам деваться, приходится брать.

— Ты говоришь как сатрап и приспешник бургомистра, — обиделся за "испоганят" Крагозей. — Когда мы придем к власти, то никто, ни у кого, ни грабить, ни брать не будет. Богатство мы справедливо разделим на всех, поровну.

— Так мы уже! — Зубастик ухмыльнулся.

— Что уже? — не понял Крагозей.

— Справедливо делим на всех поровну. Сначала делим с поселянами и горожанами. Потом, Бритому Мамонту, десятую часть. Это, значит, для Запаса. Без Запаса нельзя. А остальное: всем поровну, по справедливости. Провалиться мне на этом месте, ежели я соврал.

— Так оно и есть, — поддержал Зубастика Гвоздь. — Вы что-то шебуршитесь, шумите, народ баламутите, а ничего у вас не получается. Вы ведь за то, чтобы всем поровну, так я понимаю?

— Да, — подтвердил Крагозей. — Мы за справедливость. Мы за то, чтобы народное богатство распределялось всем поровну.

— Вот и вступайте в нашу гильдию. У нас, как раз, все так и есть. От каждой добычи десять частей атаману, а остальное всем поровну.

Крагозей не сразу нашелся, что ответить на такое. А Умняга Тугодум сообразил. На то он и был теоретиком, чтобы соображать и объяснять.

— Стихия, — пророкотал Умняга и погладил бороду. Потом объяснил Гвоздю и Зубастику: — То, что происходит в вашей гильдии, это стихийное движение без прочного научного фундамента.

— Вот именно, — подхватил Крагозей. — Вот именно. Вы тоже стремитесь к прогрессу, но стихийно. А стихия может овладеть массами только на короткое время. На длительный период массы за вами не пойдут. Наше же движение имеет в своей основе современную передовую науку. И эта наука всесильна, потому что она верна. На основе передовой науки мы осуществим высшие принципы развития общества. И тогда наступит эра всеобщего равенства. Понимаешь, все будут равны.

— Это я и капрал Коорн станем равными? — спросил Нообст. По тону его можно было почувствовать: сержант уверен, что такого не может быть никогда.

Но Крагозей не был знаком с капралом Коорном и, вероятно, именно поэтому, глубоко заблуждался в возможности осуществления эры всеобщего равенства.

— Да, все будут равны, и твой капрал Коорн будет иметь те же права, и то же имущество, как ты, или Деляга.

Деляга не стал спорить, он вообще не обращал внимания на горячие речи Крагозея, а Хитрый Гвоздь рассмеялся.

— Коорн глуп, как пень, — сообщил Хитрый Гвоздь, который немало знал о капрале. — Он самый тупой из стражников города.

— Вот-вот, ты сейчас изложил мнение верхов, о простом народе, — это была любимая тема Крагозея. — Но это демагогия, безответственная и вредная демагогия. В действительности идет повсеместное угнетение трудового народа. Народ принуждают к рабскому труду, держат в узде невежества, поэтому он не может проявить свои таланты.

— Как низший чин, капрал постоянно подвергается непомерной эксплуатации со стороны лиц, узурпировавших власть в городе, и это угнетает его способности, — снова пророкотал Умняга Тугодум. — Мы боремся за права и равенство вашего капрала Коорна и всех Коорнов, сколько их есть в Геликсе. Когда мы возьмем власть в свои руки, все скрытые таланты капрала раскроются прекрасными цветами.

— В этом вся суть! — Крагозей решил воспользоваться благоприятной возможностью и поработать в массах. — Трудовой народ изнывает под игом эксплуататоров. Но мы освободим его, и трудовой народ гордой поступью, чеканя шаг, выйдет на арену истории. Власть перейдет в руки тех, кто из поколения в поколение, проливал пот и набивал кровавые мозоли. Кто был ничем, тот станет всем. Ваш угнетенный капрал Коорн станет начальником городской стражи. А лейтенанта Брютца, прислужника губернатора, мы разжалуем в простые стражники.

— Но если Брютц не согласиться? — продолжал развлекаться Хитрый Гвоздь. — У Черного Лейтенанта, знаешь ли, характер.

— Заставим! Народ скажет свое слово и никуда ваш Брютц не денется.

Сержант Нообст слушал Крагозея и сожалел, что там, в Геликсе, когда было столько возможностей, он ни разу не стукнул по башке этого нахального гнома. Пелей-Деляга и его братец отошли в сторонку и разговаривали о чем-то, о своем. Умняга Тугодум неспешными кивками подтверждал все сказанное Крагозеем, а Камнелом внимательно слушал своего вождя, и старался запомнить умные слова, чтобы, когда это потребуется, воспользоваться ими. Хитрый Гвоздь продолжал развлекаться.

— А кем, после вашей победы, вы сделаете сержанта Нообста? — продолжал заводить Крагозея Хитрый Гвоздь.

— Сержанта Нообста? — Крагозей пристально посмотрел на сержанта, как будто увидел его впервые.

— Происхождение — из бедных горожан, — подсказал Гвоздь. — Воевал с харахорийскими пиратам, опытный командир стражников...

— Данные, конечно, положительные, — Крагозей ненадолго задумался. — Стражником, — наконец решил он. — Сержант Нообст слишком долго служил продажному режиму и должен искупить свою вину, — потом еще немного подумал и добавил. — Но это не окончательное решение. Учитывая трудовое происхождение и боевые заслуги, вполне возможно, что Нообста оставят сержантом. Конечно, с испытательным сроком.

— И капрал Коорн будет моим начальником? — не мог не поинтересоваться Нообст.

— Да, капрал Коорн, как представителя угнетенных масс, мы выдвинем на руководящую должность. Вполне возможно, что он станет начальником городской стражи, — объяснил Крагозей.

Нообст подумал о том, что если сейчас подойти к Крагозею и дать ему хорошего пинка, то гном улетит как раз в густой терновый куст, ветки которого покрыты длинными и острыми шипами. А в другой куст можно бросить Умнягу. Пусть гномы рассказывают там, друг другу, про свое дурацкое равенство и выдвигают друг руга на руководящие должности. Только сейчас не стоило этого делать. Вот когда они вернутся в Геликс, тогда и можно будет вправить коротышкам мозги.

— Когда мы вернемся в город, я тебя арестую, — сказал Нообст гному.

— Ты мне рот не заткнешь, — возмутился Крагозей. — Я и арестованный буду говорить, что узурпаторы, управляющие городом, украли нашу свободу.

— Это ты говори сколько хочешь. Такое не страшно. А вот то, что ты собираешься сделать идиота Коорна равным всем нормальным людям, да еще поставить его начальником городской стражи, этого допустить нельзя. Если не передумаешь, то придется тебя бросить в одиночку. И кукуй себе там. Ну, чего там хорошего?

Это уже относилось к Хитрому Гвоздю, который оставил спорщиков, подошел к телегам, сбросил накрывающий одну из них полог, и рассматривал лежащий в ней груз.

— Много всякого, — с явным недовольством отозвался Гвоздь. — Посмотри, может тебе чего-нибудь пригодится.

Сержант Нообст отвернулся от гномов, как будто их здесь и не было, подошел и посмотрел. На телеге было действительно много всякого. Ворохи каких-то старых халатов, хотя, возможно, это были вовсе не халаты, а какое-то другое тряпье; черствые лепешки, глиняные миски и горшки, с какой-то едой, похожей на кашу; опять черствые лепешки, ведра, мотыги и лопаты; и еще что-то непонятное... Все то, что поселяне не посчитали нужным спрятать, ожидая набега варваров.

— И грабить они не умеют, — презрительно сплюнул сержант. — Ну, что с этим делать, кому это нужно?..

— Никому, — согласился Хитрый Гвоздь. — И телеги нам тоже не нужны. Там, в скалах, проходы узкие, телеги не пройдут.

— Бросаем все здесь, — решил Нообст. — Кто-нибудь из поселян набредет, пусть забирают.

— Давайте заночуем здесь, — предложил Пелей-Деляга. — Лошадям надо отдохнуть, и нам пора поесть. А скоро стемнеет.

Глава тридцатая.

Хитрый Гвоздь спал легко, чутко и слышал, как кто-то тихо, осторожно ходит по лагерю. Останавливается и снова ходит. " Гном, — подумал Гвоздь. — Гном-часовой. Правильно делает, что ходит. Весь день в пути. Устали. Если сядет — уснет..." Хотя, может быть, и он не слышал никаких шагов. Вполне возможно, что это ему приснилось. Мало ли что может присниться гоблину, который остался ночевать в лесу.

А проснулся Гвоздь раньше всех. Он зевнул, потянулся, легко поднялся, подошел к Камнелому и пнул его ногой в бедро. Тот вскочил и уставился на гоблина широко раскрытыми невинными глазами.

— Спишь?!

— Я не сплю! Просто на минуту глаза закрыл, — бодро отрапортовал гном. — Но не спал. Я слышал, как ты подошел.

Врал, конечно. И понимал, что гоблин ему не поверит. А что он еще мог сказать? Не признаваться же, что уснул на посту.

— Еще раз увижу такое, придушу, — добродушно предупредил Гвоздь.

Спать не хотелось, и Гвоздь пошел побродить по лесу в одних брюках, без халата и босиком. Настроение у него было прекрасным. На то имелось немало причин. На охоту за сокровищами дракона собралась неплохая группа — это раз. Бешенный варвар зарубил Носорога — это два. Носорог считался телохранителем Хитрого Гвоздя, а в действительности был приставлен к нему Бритым Мамонтом и о каждом шаге Гвоздя докладывал своему хозяину. По прихоти Мамонта, Носорог мог в любую минуту ударить ножом в спину. Гибель Носорога тоже была для Гвоздя приятным событием. И, наконец, Хитрый Гвоздь, много лет не бывал в лесу и сейчас почувствовал, как прекрасно пройтись босыми ногами по траве, усыпанной мелкими брызгами росы, дышать насыщенным ароматами листвы чистым воздухом и слушать щебет птиц. Не то, чтобы Хитрый Гвоздь вспомнил босоногое детство. Детство его прошло на пыльных, усыпанных мусором улицах Геликса, где ни зеленой листвы, ни щебета птиц, да и, пожалуй, росы никогда не бывало. И не то, чтобы он расслабился. Просто Хитрый Гвоздь чувствовал себя сейчас особенно сильным и уверенным. Он шагал по росе легко и мягко, как хищник, выслеживающий добычу. Он и был хищником. Его зубами и когтями были длинные ножи с узкими лезвиями.

У Хитрого Гвоздя было четыре ножа: одну пару он держал в рукавах халата, другую в специальных чехлах за голенищами сапог. Гвоздь вернулся к месту, где оставил одежду, натянул халат, выбрал цель и резко взмахнул руками. Оба ножа глубоко вонзились в тело дерева и задрожали, как будто радовались, что настигли добычу. Гвоздь подхватил лежавший на траве сапог, извлек из него третий нож, и тот послушно вонзился между двумя другими. Гоблин нагнулся за последним ножом, но второго сапога на месте не оказалось.

Это был непорядок. Он всегда ставил свои сапоги рядом. Там где стоял один сапог, должен стоять и другой. Гвоздь недовольно опустил глаза и окончательно убедился, что второго сапога нет. Он не рассердился, он удивился. Это был его сапог, никто не имел права прикасаться к нему и, тем более, убирать куда-то. Гвоздь оглядел небольшой лагерь, где расположился отряд. Люди и гномы спали. И только Камнелом с интересом наблюдал за гоблином. Все было на месте, но сапога своего Гвоздь так и не увидел. Совершенно случайно взгляд его упал на затухающий костер. Среди потемневших углей, он заметил, что-то отдаленно похожее на спекшийся и скукоженный от горячего пламени сапог. О том, что это именно сапог, и именно его сапог, Гвоздь понял по тому, что из обгорелой кожи выглядывали остатки ножа, того самого, который хранился за голенищем. Деревянная отполированная рукоять сгорела, а лезвие почернело в огне и теперь уже, видимо, никуда не годилось.

— Иди-ка сюда, — поманил Гвоздь пальцем Камнелома.

Камнелом подошел.

— Это что такое? — спросил гоблин, кивнув на остатки обгорелого голенища.

Камнелом понял, что это остатки сапога, второго сапога Гвоздя. И что Гвоздь это тоже понимает. Получалось, что кто-то посторонний пришел сюда, в их лагерь, бросил в огонь сапог Гвоздя и ушел. А виноватым теперь сделают его, Камнелома.

Хитрый Гвоздь подобрал лежавшую на траве длинную сухую палку и покопался ею в остатках костра. То, что он увидел, было не менее интересно. А увидел Гвоздь, обгоревшие остатки еще нескольких сапог и башмаков.

— Значит, не спал?!

— Может быть чуть-чуть, — вынужден был признаться гном, с тоской ожидая, что сейчас Гвоздь влепит ему затрещину.

Гвоздь и влепил. От всей души, так что Камнелом едва устоял на ногах.

— Радуйся, что лошадей не увели, — посоветовал он гному.

Гном осознал, что, несмотря на сильную затрещину, надо радоваться. Если бы увели лошадей, затрещиной не обошлось бы.

— Ну-ка, всем встать! — окликнул спящих Гвоздь. — Разлеглись...

Первым быстро поднялся Нообст. Оглянулся, убедился, что в лагере все в порядке и стал натягивать сапоги. Натянул правый, поискал второй, но не нашел его...

— Кто взял мой сапог?! — рассердился сержант.

Ему никто не ответил. Братья Пелей еще только просыпались. Гномы тоже не отозвались. Они торопливо натягивали жилетки, которые сняли перед тем, как улечься.

— У меня тоже куда-то девался левый сапог, — вскоре сообщил Деляга.

— И у меня, — эхом отозвался Младший.

— Это кто же такие шуточки шутит? — спросил Зубастик и посмотрел на гномов. — Я такие шуточки не люблю. Я за такие шуточки и ножичком пырнуть могу...

Крагозей и Умняга с недоумением разыскивали свои левые башмаки.

— Понятно, — Хитрый Гвоздь именно такого и ожидал. — Идите сюда, — подозвал он спутников к кострищу, — покажу вам обувь.

Они подошли, и Гвоздь ткнул палкой в остатки обгоревшей кожи:

— Этот, самый большой и самый красивый, твой, Нообст. Эти два — ваши, — сообщил он Пелеям. Мой — вот этот. Зубастика — вон тот... А три подошвы, вот они, остались от башмаков гномов.

— Убью! — сержант ухватился за рукоять меча.

— Кого? — поинтересовался Гвоздь.

Нообст не знал, кого следует убивать.

— Кто на часах стоял? — сообразил он.

— Все и стояли, кроме нас с тобой, — напомнил Гвоздь.

— Я никого постороннего не видел, заявил Младший.

Мог бы и не говорить. Нообст и без этого был уверен, что виноваты гномы. Всегда и во всем.

— Каждый поганый коротышка будет мои сапоги в костер бросать! — зарычал он. — Убью!

— Погоди, — остановил сержанта Гвоздь, — что ты на них набросился? А если это не они?

— Конечно не мы, — подтвердил Крагозей.

— Кто же еще!? В Неокс вас всех давно пора загнать. И бросайте там, в костер, свои сапоги. А мои не трогайте!

— Зачем нам это делать!? — Крагозей боялся приблизиться к сержанту, но издали держался очень достойно. — Мы союзники, у нас одна цель. Зачем мы стали бы сжигать ваши сапоги?! Наши башмаки тоже сожгли.

— Из вредности. Характер у вас такой поганый. Вам, гномам, лишь бы кому-нибудь навредить.

— Не их это работа, — поддержал Крагозея Деляга. — Им невыгодно. Это кто-то другой.

— Ты их не защищай, — не остывал Нообст. — Знаю я этих гномов. Они все хитрые, как кошки.

— Хитрые, но не глупые. Они же понимают, что без обуви нам всем плохо.

До сержанта, наконец, дошло, что гномам и впрямь невыгодно жечь сапоги и, тем более — свои башмаки. А если гному что-то невыгодно, он этого делать не станет. Уж в этом то Нообст был уверен.

— Кто?! — потребовал он. — Никому еще не удавалось выставить сержанта Нообста дураком. Зарублю, как паршивую собаку!

— Да кто угодно. В лесу, кажется, немало народа отирается, — объяснил Хитрый Гвоздь.

— Поселяне, — решил Крагозей. — Частные собственники, они далеки от прогрессивных общественных движений и вполне могли пойти на такую подлость, исходя из своих личных интересов.

— Похоже на поселян, — поддержал его Деляга.

— Почему так думаешь? — мнение Пелея заинтересовало Гвоздя.

— Знаю их, дела у нас кое-какие: сукно им продаю, мясо покупаю, зерно... Неприятно с ними дело иметь. За горсть монет поселянин на Граничные Горы полезет. А если на дороге, что в поселение идет, большой камень лежит, поселянин его не уберет. Наоборот, выкатит на самую середину, чтобы другим мешал. Если они узнали, куда едет рыцарь, то потянулись за ним. Ни один поселянин такого случая не упустит. А мы им соперники, вот они нам и напакостили. А самих не тронули. Пока у нас взять нечего, они нас не тронут.

— Я их самих трону! — пригрозил поселянам сержант. — Я их так трону, что они в свое поселение дорогу не найдут. Манеру взяли, чужие сапоги жечь. Что же, я теперь должен босиком ходить?! Как какой-нибудь бродяга.

— А, может быть что эльфы... — прикинул Хитрый Гвоздь. — Они по лесу ходят так, что не услышишь их и не увидишь. Похоже, что эльфы на сокровища нацелились. Эти тоже своего не упустят. А над нами просто поиздевались, по одному сапогу сожгли.

— Так они же нас сонных прирезать могли, — ужаснулся Младший. — И лошадей увести.

— Вполне, — подтвердил Деляга. — А всего только по сапогу испекли. Угрожают, советуют, чтобы мы в это дело не лезли и возвращались в город.

— Эльфы народ серьезный и стрелы у них длинные... — Гвоздь нагнулся к костру, вынул остатки своего ножа, убедился, что восстановить его невозможно и выбросил железку на остывшие угли. — Очень может быть, что Пекис прав: предупреждают они нас.

— Всякие остроухие эльфы будут мне указывать! — возмутился Нообст. — А вот! — он сложил солидный кукиш и потряс им в воздухе. — Я им уши поотрубаю! Я им патлы подрежу! Я им такое устрою: внукам своим говорить будут, чтобы от стражников подальше держались. Гнать их надо всех из Геликса. Пусть в своих лесах живут. Нос у них не дорос, чтобы меня предупреждать!

— Поселяне или эльфы, но для нас это урок — не зевать, — Хитрый Гвоздь, решил, что сейчас они все равно не разберутся, кто побывал в лагере ночью.

— Да нет, не поселяне это и не эльфы, не согласился с ним Зубастик. — Это кто-то другой.

— Почему так думаешь? — заинтересовался Хитрый Гвоздь.

— Так ведь лошади... — кивнул Зубастик в сторону мирно пасшихся лошадей. — Поселяне лошадей угнали бы, это точно. Мы же, как сурки спали. А лошади, вот они, подходи, бери... Ну разве поселянин такое упустит, чтобы не угнать лошадей. Ни в жизнь! Да и эльфы... Лошади у нас дорогие.

— Так кто же? — спросил Гвоздь.

— А не знаю, — пожаловался Зубастик. — Не могу понять. Вроде шутка дурацкая. Таким шутникам ноги из задницы вырывать надо.

— Шутка говоришь?

— А что же еще. Лошадей не угнали. Никого из нас не прирезали. Просто легонечко пошутили, по сапогу испекли. А нам же не пешком идти. У нас лошади.

По лицам остальных Зубастик видел, что не верят они в такие шутки...

— Точно вам говорю, — стал доказывать Зубастик.— Был у нас один такой шутник. Рыжая Холудина. Башмаки он, конечно, не пек, такого не было. Он, если приходилось в лесу у костра ночевать, ночью вставал и каждому к штанам горячие угольки прикладывал. Утром просыпаемся, — у всех штаны дырявые. А Холудина лыбиться — пошутил. Ох, и били мы его, — с удовольствием вспомнил Зубастик. — А потом, говорят, его за такую шутку с моста в речку сбросили. Так он и не выплыл. И этого шутника, что наши башмаки испек, я поймаю, — Зубастик многообещающе посмотрел на гномов. — Руки ноги поломаю, потом скажу, что так и было...

— Г-м-м... Пожалуй, ты прав, — согласился Хитрый Гвоздь. — А с шутником я и сам поговорил бы. — Дальше двигаемся осторожно. Впереди — дозор. На отдыхе и ночью, выставляем по два часовых. Может быть, кому-то опять пошутить захочется...

В ответ последовал негромкий смешок...

Гоблин оглядел свою разношерстную команду. Все были серьезны, ни тени улыбки.

— Не вижу ничего смешного, — в голосе Гвоздя звучала угроза.

Но никто не принял ее на свой счет. Никому и в голову не пришло смеяться над тем, что произошло, а над словами Хитрого Гвоздя, тем более.

В поселении Нуидыра имелось поболее сотни дворов, и считалось оно зажиточным. В каждом дворе держали скотину а урожая всегда хватало до следующего. За порядком в поселении присматривал Управляющий. Он собирал десятину для барона-рыцаря, от имени барона судил спорщиков, а кого надо — наказывал.

Потом, барон-рыцарь отправился в неведомые земли, совершать подвиги. Наследника он не оставил, а сам сгинул где-то: не то в Граничных горах, не то в Хлюпошлепных болотах. В Нуидыре, недолго раздумывая, решили жить своим умом и Управляющего прогнали. Но, оказалось, что без Управляющего тоже плохо. Некому землю молодым нарезать, некому судить спорщиков, и наказывать тех, кого надо, тоже некому. Тогда решили выбирать Управляющих из своих поселенцев. Но должность была хлебной, и слишком многие хотели на нее попасть. Сколько ни спорь, договориться не удавалось. Стали решать кольями, благо кольев в поселении, сколько хочешь, далеко ходить не надо. Решали, решали, а потом оказалось: очень уж много народа кольями побили. И никому от этого никакой выгоды. Наоборот — всем хуже стало. Наверно вовсе обезлюдила бы Нуидыра, если бы не умный Кандибоб. Собрал он однажды народ и сказал:

— С такими выборами мы скоро совсем без населения останемся. Нельзя так — кольями выбирать. Выбирать надо не самого сильного, а самого умного. А умный тот, у кого монет много. Пусть каждый, кто хочет Нуидырой управлять, покажет сколько у него монет. У кого больше — того и выберем.

Порассудили нуидыровцы и решили, что Кандибоб прав. Если кто умный, у того и монеты водятся. А умный, если управлять станет, он и себя не обделит, и другим позволит.

Собрались назавтра за околицей нуидыровцы, а умные встали рядком, и каждый положил перед собой мешочек с монетами. Таких набралось поболее десятка. Самый большой мешочек с монетами оказался у Кандибоба, и все сразу поняли, что он и есть самый умный в Нуидыре.

— Раз такое дело, готов послужить народу, — согласился Кандибоб. — Только Управляющим меня называть не надо, потому как управлять я вами не стану. Называйте меня просто Советник. Я вам советы давать буду, а вы их выполняйте. И штат мне большой не нужен: всего два человека. Писарчук, чтобы все считал и записывал, потому что учет — это главное. И Охранник, чтобы разбирался с теми, кто мои советы выполнять не станет.

Так и решили. И с тех пор, вот уже десять лет, в Нуидыре Советником служит Кандибоб. Писарчуком у него хромой Кашлентий, а за порядком смотрит могучий Бандурей.

Кандибоб судил, рядил и думал о будущем: кому какую землю выделить, какую дорогу поправить, где запруду поставить, у кого корову на прокорм дракона взять. Кашлентий считал и записывал: кто, сколько вырастил и собрал, у кого какая скотина, и какие он должен обществу подати платить и еще разное всякое, что ему в голову придет. На то он и Писарчук, чтобы писать. А Бандурей присматривал, чтобы установленный в Нуидыре порядок никто не нарушал. Если кто-то делал чего-то, не так, как надо, Бандурей отлавливал нарушителя и возил его мордой об неструганные доски ближайшего забора, до тех пор, пока тот вину свою не осознавал и клялся, что ущерб восстановит и больше никогда возникать не станет.

Последних два дня в Нуидыре только о новой напасти и говорили. От проезжего купца стало известно, что к поселению идет с большим войском благородный рыцарь Калант Сокрушитель Троллей. Одни утверждали что Калант теперь будет их бароном-рыцарем и станет собирать налоги за последние четырнадцать лет ( как раз четырнадцать лет и прошло с тех пор, как рыцарь-барон сгинул неведомо где). Другие клялись: им-де известно, что рыцарь собирается отловить в поселении всех фигуристых девок и отвезти их в подарок какому-то султану на Харахорийские острова. Третьи, тайным шепотком сообщали, что рыцарь едет ловить монаха расстригу, самозванца и еретика, Комаста, который проповедует, будто он родной сын святого драконоборца, дважды рожденного Фестония и принес поселянам правильную веру. Было немало и таких, которые точно знали, что войско у рыцаря Каланта состоит сплошь из эльфов, гномов и волшебников. И погонят они всех поселян из Нуидыры к Граничным Горам, чтобы построить там каменную крепость с шестью башнями. А на каждой башне день и ночь будет гореть огонь. Это, значит, если из-за гор полезет какая-нибудь нечисть, чтобы ее видно было. И чтобы ее сразу уничтожать. Говорили и многое другое, а что из сказанного, правда, никто не знал. Но все понимали, что ничего хорошего ожидать не следует.

Нуидыровцы усердно готовились к приезду благородного рыцаря. Спрятали все, что получше из домашней утвари, съестных припасов и одежды. Монеты сложили в глиняные горшки и закопали в землю, а скотину увели в лес. Нагребли возле изб кучи мусора и навоза. Огороды вытоптали, а бани и заборы развалили. Баб одели в тряпье, раскудлатили им волосы и вымазали морды сажей. А монах-еретик Комаст, который уже успел обратить в свою нечестивую веру с десяток бобылей и вдов, увел свою паству в горы. Там они и затаились в пещере.

Кандибоб пил пиво и думал. Кашлентий беспрерывно бормотал вполголоса, копался в своих бумажках, что-то искал там, никак не мог найти и непонятно, о чем он в это время мог думать. А Бандурей ничего не делал и вовсе не думал. Он поставил локти на стол, подпер бороду ладонями и смотрел на Советника.

— Благородный рыцарь Калант, Сокрушитель Троллей, — медленно, словно перекатывая камешки во рту, промолвил Кандибоб. — Нужен он нам здесь, как чирей на заднице.

— Так хоть не барон, — отметил Бандурей. — Наш то бароном был. У-у-у-у... Кулачища по ведру. А этот, говорят, благородный.

— Не барон, так Сокрушитель Троллей. Тоже ничего хорошего, — продолжил свое Кандибоб.

— Знаем мы этих благородных! — голос у Кашлентия был тонкий, визгливый и противный. — От них все беды. Прятать надо! Все надо прятать! Если у нас ничего нет, то и взять с нас нечего. Категорически! Это даже благородный понять должен.

— Мордой об забор его надо, — размечтался Бандурей. — Он сразу и остынет.

— Чего поселяне болтают? — спросил Кандибоб, который знал, что среди самых невероятных слухов, всегда можно найти зернышко правды.

— Все, как один сообщают, что рыцарь сильно до поселянских девок охоч, — доложил Бандурей. — Да и эти с ним... эльфы. Те, известно, тоже. Так девки ведь нам самим нужны.

— А девок уже и увели в лес, — перебил его Кашлентий. — Еще вчера. Народ же, он не без понятия. Избы уже пустые, а из баб, которые остались, таких страхолюдок понаделали, что ни один эльф и близко не подойдет...

— Ты помолчи, когда старшие говорят! — набычился Бандурей.

— А я что?... Я и молчу. Только и сказал, что девок еще рано утром увели. Чего же теперь... А бабы — они вовсе и не девки...

— Помолчи, дай сказать!

— Так молчу же... Ты про девок помянул, я и высказал примечание. Объяснил, в каких направлениях народ действует...

— Стукну я тебя сейчас мордой об стол, — пообещал Бандурей. — Святой Фестоний свидетель, укоротить тебя надо.

— Ладно вам, — остановил перепалку Кандибоб. — Чего еще болтают?

— Есть такое сообщение от верного человека, что пойдет войско рыцаря к Граничным Горам, и будет там строить неприступную крепость. И всех наших девок туда увести хотят, потому, как без девок войско свое рыцарь в Граничных Горах даже цепями не удержит.

Кашлентий опять собрался поперек Бандурея выскочить и напомнить, что всех девок попрятали в дремучем лесу, и найти их там фактически невозможно. Он уже и рот разинул, но Охранник так на него глянул, что Писарчук рот закрыл и смолчал.

— А еще, говорят, они в Веселом лесу орду варваров поймали, — продолжил Бандурей. — Кого побили, кого мордой об дерево, а у остальных лошадей угнали. И девок всех, что у варваров были, увели. Так что варвары теперь безлошадные и злые, — он коротко хохотнул. — Пешком трюхают.

Походило на дурацкую выдумку: варвары пешими не бывают... Но Кандибоб понимал, что охранник, который остротой ума не отличается, сам придумать такое не мог. Он точно передает то, что слышал от доброхотов. А что из слухов похоже на правду, приходилось Советнику решать самому.

— Так вот же она и есть! — неожиданно вскочил Кашлентий. — Он поднял густо исписанную бумажку и потряс ею в воздухе. — Тут все прописано: у кого какая скотина есть, кто какой урожай собрал. Нетленный труд мой...

— Ты что, головой повредился?! — рассердился Кандибоб. — Если ее рыцарь увидит, все отберут. Спрячь! И чтобы никто не знал, где она.

— Для того и искал, чтобы спрятать. Ее теперь можно полностью сказать: не существует, — Писарчук ловко сунул бумажку в карман и развел руками. — Нет ее и все. А вот это наша полная отчетность! — Кашлентий похлопал ладонью по пачке бумаг. — Здесь все есть. Называется "Статистика". Это значит: куда захочу, туда и поворочу. Научный труд. Чего мы теперь по нашей полностью достоверной статистике видим? А то мы видим, что скотины ни у кого нет, урожаев нет, и запасов нет... Падеж, значит, у нас фактически имеется и полный катастрофический недород.

— Правильно, — похвалил Писарчука Кандибоб. — Еще чего? — обернулся он к Бандурею.

— Болтают, что рыцарь у Мудреца побывал. И целый воз добра ему подарил: два камзола с золотым шитьем, шапку высокую из меха дикого хищника, сапоги сафьяновые с медными шпорами и на высокой подошве, пять пар штанов алого бархата и вина заморского большой бочонок. А Мудрец посоветовал рыцарю вести войско прямо через Нуидыру. Сказал, что девки у нас, в Нуидыре, из всех поселений, самые фигуристые. Думаю, когда рыцарь Калант уйдет, надо Мудреца мордой об стол. И козу тоже. А Тихоню выдрать...

С Гельмой у Бандурея были особые счеты. Однажды, когда Охранник разулся возле пещеры Мудреца, чтобы дать отдохнуть ногам, коза утащила у него правый сапог и сжевала его так, что только подметку можно было узнать. Бандурей два раза гонялся за козой, чтобы потыкать заразу мордой в сухую землю, но догнать Гельму не смог. А Тихоня еще и пригрозил Охраннику, что если тот тронет козу хоть пальцем, то получит в лоб камнем. И показал камень, который вполне для этого нехитрого дела годился.

— Подумаем... — обещал Кандибоб.

— Больше ничего нового я и не слышал... — Бандурей почесал затылок, подумал немного и добавил: — Про дракона еще кое-кто болтает, так это дурь. Чего уж там...

— Ничего и не дурь! — тут же отозвался Кашлентий. — Рыцарь дракона воевать идет. Народ только о том и болтает с полной достоверностью.

— Дракон рыцарю ни к чему, — отмахнулся Бандурей. — Знаю я этих рыцарей. Ему поживиться надо. А от дракона ни шерсти ни шкуры. Одно мясо, да и то, говорят, твердое, не прожуешь.

— А уши! — взвизгнул Кашлентий. — Ты почему про уши не говоришь?

— Чего там про уши? — не понял Бандурей и машинально дотронулся до своего правого уха.

— Да не про твои, про драгоценные драконовские уши. Весь народ про уши знает, один ты не знаешь. А в ушах как раз полная объективность скрыта.

— Чего там с ушами? — спросил Кандибоб.

— Тут такое явление произошло, что у него, значит, у самого уши мохом позакладывало, — Кашлентий ткнул пальцем в сторону Охранника и отодвинулся подальше. — Это же надо! Народ только про уши и жужжит. Все слышат, а он не слышит...

— Болтовня и дурь,— отмахнулся как от назойливой мухи Бандурей. — У тебя язык без костей, вот он всякую дурь и слизывает.

— А с твоей стороны идет явное сокрытие объективного содержания! — не остался в долгу Кашлентий. — Сокрытие! — он поднял вверх указательный палец правой руки и пригрозил им Бандурею.

— Выкладывай, про какие там уши! — потребовал Кандибоб.

— Значит, сообщаю важное донесение, мною собственноручно обнаруженное... — Кашлентий встал, оперся левой рукой о стол, а правой резко взмахнул, будто отметал все, мешающее ему сообщить важное донесение. — Хотя некоторые по недомыслию ума умалчивают перспективные факты и даже пытаются скрыть...

— Кашлентий, или ты о деле будешь говорить, или я велю Бандурею стукнуть тебя, — потерял терпение Кандибоб.

— Мордой об стенку, — с готовностью предложил стражник.

— Прислали рыцаря Каланта к нам прямо с Харахорейских островов, чтобы он дракона убил... — сразу перешел к делу Кашлентий.

— Не может того быть! — возразил Бандурей. — На кой хрен харахорийцам дракон? Они же рыбу едят, лягушек и разных червяков. А пока дохлого дракона на острова довезут, он весь протухнет, его и крысы есть не станут.

— Слово сказать не дает, — пожаловался Кашлентий.

— Говори, — велел Кандибоб. — А ты помолчи! — приказал он Охраннику.

— Уши, значит, принципиальная причина из-за которой рыцарь Калант идет в наши земли, — продолжил Кашлентий. — У них, значит, на Харахорейских островах из ушей дракона варят похлебку лекарственного содержания. Получается она густая и зеленого цвета. На вкус кислая. Но тот, кто миску такой похлебки выкушает натощак и без лепешки, будет жить ровно сто лет. Потом, если ему еще жить захочется, надо опять дракону уши резать и варить похлебку.

— Чего же они своим драконам уши не режут? — Кандибоб не особенно верил и Писарчуку, которого нередко заносило.

— Они, на своих Харахорейских островах, всех драконов уже начисто извели, потому и направили своего Каланта в наши земли, — объяснил Писарчук.

— Не бывает такого пойла, чтобы из ушей, и сто лет жить, — упорствовал Бандурей. — В ушах и мяса нет, одни хрящи. Они за нашими девками идут, — и подумав добавил: — а может и за бабами. Поскольку с ними эльфы. А эльфы, сами знаете...

— Ты поразмысли своей дурной головой, — набросился на него Кашлентий. — Пошевели мыслями! Ну, чего им за девками в такую даль тащиться? Девки в каждом поселении хороводятся и на Харахорейских островах их тоже полное наличие. А дракон только у нас остался. В других местах всех уже извели. Святой Фестоний начал, а остальные прикончили.

— Пожалуй, что не за девками рыцарь идет, — согласился с Писарчуком Кандибоб.

— Я же и говорю: за ушами! — Кашлентий решил, что Советник поддержал его и дал волю роящимся мыслям. — Чтобы уши у дракона отрезать, его погубить надо. А дракон-то наш! Я так соображаю: задаром своего дракона нам отдавать нельзя! Если беспрекословно нужен им наш дракон, так пусть платит. Вот так. Мы, значит, потребовать должны!

Такое Бандурею понравилось. Если рыцарь за дракона заплатит, то и ему должно кое-чего перепасть.

— Сколько? — поинтересовался он.

— Я сейчас, сейчас... — Кашлентий стал быстро, быстро перебирать свои бумаги... — Вот! — он подхватил густо исписанный цифрами замусоленный листок. — Здесь все обозначено: сколько мы ему скормили мяса в живом весе. И по головам есть полный учет. На наших харчах дракон вырос. Убить дракона каждый может, а ты его откорми, напои, ты ему уши вырасти... Это конкретно. А рыцарь уши задаром взять хочет. А вот ему! — Кашлентий пальцами обеих рук сложил по толстому жирному кукишу. — Пусть платит! Я вам сейчас сообщу, сколько мы скотины на этого дракона извели и баланс на каждое ухо в отдельности. Не, задаром уши отдавать нельзя! Или так, — неожиданно повернул Писарчук: — одно ухо ему, одно нам. По справедливости. Я может тоже хочу до ста лет жить.

Кандибоб не верил ни в то, что рыцарь за девками пришел, ни в то, что за ушами дракона. Вполуха слушал перепалку Писарчука с Охранником и пытался сообразить, зачем идет рыцарь?..

— Не устоит твой рыцарь против дракона, — басил Бандурей. — Не дождешься ты никакого уха. Надо брать монетами, до того, как рыцарь на дракона пойдет. А то останемся и без уха и без монет. Пусть заплатит. А кто кого убьет, это нас не касается.

— Убьет рыцарь дракона! — стоял на своем Кашлентий.

— Сколько охотников ни приходило, не было еще такого случая, чтобы какой-нибудь рыцарь нашего дракона убил, — стоял на своем Бандурей.

— У него меч заговоренный. Ты что не знаешь? — Кашлентий уничтожающе глянул на Охранника. — Это же всем конкретно известно, что у рыцаря меч заговоренный на убийство дракона. И только ты не знаешь.

— Жирная морда! — перешел на личности Бандурей.

— Дурацкая башка! — не отказал себе в удовольствии Кашлентий.

— Слизняк!

— Дубина!

— Я тебя мордой об стол! — прибег к неотразимому аргументу Бандурей.

— Очень даже может быть, что заговоренный, — неожиданно прервал спор Кандибоб. — Только, думаю я, не за ушами дракона идет к нам рыцарь.

Охранник и Писарчук замолчали, уставились на Советника.

— В башне ведь сокровища несчитанные.

Сказал это Кандибоб и как будто громом шибануло Кашлентия и Бандурея. Оба забыли о чем спорили. А Бандурей, который уже разинул рот, чтобы обругать Кашлентия забыл его закрыть. Малое дите знает, что у дракона в башне сокровища несметные. А они про главное и забыли: один про девок, другой про уши... За сокровищами идет рыцарь! Это и козе понятно. А Кандибоб, умная голова, сразу сообразил.

— Это что же получается, — выйдя из оторопи с новой силой возмутился Кашлентий. — Приедет он, порешит дракона и самостоятельно заберет сокровища?! А дракон наш. Мы его кормим. И наши деды его кормили и наши прадеды. Разве он столько сокровищ собрать мог бы, если бы мы его постоянно не кормили?! Может, он эти сокровища для нас и собирал. Что же это такое получается?! Мы охраняем дракона, чтобы его никто не обидел, Мы дракона кормим, поим, лучшие куски для него отрываем, а сокровища рыцарю!? Где же справедливость? Куда смотрит святой драконоборец, дважды рожденный Фестоний?

Неизвестно сколько еще совещался бы Советник со своими помощниками, и что бы они решили, если бы в избу не влетел босоногий мальчишка.

— Едут! — что есть силы заорал он. — Едут!!! — и не сказав больше ничего, тут же выскочил за дверь и помчался смотреть, как едет по поселению отряд рыцаря.

— Пошли встречать, — поднялся Кандибоб. — Значит, так... Ты поддерживай меня, — сказал он Кашлентию. — Нажимай на то, что дракон наш и задешево мы его отдать не согласны. На страдания народа нажимай и на свои записи. Мы не для себя, мы для народа стараемся. Только не визжи... А ты, — велел он Бандурею, — лучше помолчи. Если нужно будет, я тебя спрошу. А так — молчи. Про сокровища дракона — ни слова. Они умные — решили нас обманом обойти. А мы дураки лопоухие, так ничего и не поняли... Ясно?! Пощупаем их, посмотрим, что у них за пазухой, а потом своими дурными головами и подумаем, как быть.

Глава тридцать первая.

Кандибоб вышел на крыльцо. Бандурей стал справа от Советника, Кашлентий занял свое место слева.

— Это всего-то? — удивился Бандурей, когда увидел малочисленный отряд. — А я люди говорят, что их целое войско. Не, Кандибоб, ты как хочешь, а это не на дракона. Такими силами дракона не возьмешь. Это за девками. Ты на эльфа посмотри. Такого эльфа мордой о пень стукнешь, а он все равно к девкам поползет. А монахи, сам знаешь... Надо и баб в лес уводить.

— И не кормить их за счет общества, — подсказал Кашлентий. — Нет у нас в балансе таких меню, чтобы пришлых кормить.

— Верно, — поддержал Бандурей. — Есть захотят, так пусть платят. А если кто вякнет, я его мордой об косяк.

— Помолчите, — оборвал Советник помощничков. — Вы что, не поняли? Это они вчетвером заявились, чтобы глаза нам отвести. А войско в лесу затаилось. С ними осторожно надо и ласково.

Кандибоб встретил отряд приветливо, как и положено встречать в поселениях рыцарей.

— Рады видеть тебя, благородный рыцарь Калант Сокрушитель Троллей, и твоих отважных спутников в нашей Нуидыре, — Кандибоб низко поклонился, вначале рыцарю, затем остальным. Физиономия у него была довольная, а губы расплылись в широкую улыбку, и никто не мог бы усомниться в том, что он счастлив. — Я Советник этого поселения, а это мои помощники: Писарчук Кашлентий и Охранник Бандурей.

В ответ благородный рыцарь представил своих спутников, сообщил, что он тоже безмерно рад, и поинтересовался, не обижает ли кто-нибудь поселенцев а, прежде всего — вдов и сирот, поскольку честь его требует немедленно выступить в их защиту и наказать обидчиков.

Советник объяснил, что поселение постоянно покровительствует вдовам и сиротам, а также всем другим, слабым и убогим, и не позволяет никому обижать их. И спросил, что могут поселяне, и он сам, сделать для благородного рыцаря? А о том, что он лично будет счастлив оказать благородному рыцарю любые услуги, подтвердил еще одной улыбкой, шире прежней.

— Мы пришли в эти края, чтобы встретиться с драконом, сразиться с ним и освободить из заточения прекрасную принцессу, — объявил благородный рыцарь Калант. — Надо, чтобы кто-то проводил нас к башне, где дракон обитает.

"Значит, все-таки, дракон, — окончательно удостоверился Кандибоб. — Конечно, дракон! Никаких крепостей в Граничных горах и никаких девок. А принцесса, чтобы тумана напустить. За сокровищами он сюда явился, а если верить Кашлентию, то и за ушами. Принцессу, говорит, освобождать пришел, прекрасную принцессу... Дурных нашел. У нас дурных нет. Нас тоже не в капусте подобрали..."

Он сделал вид, будто поверил Каланту и представления не имеет о том, что в башне есть сокровища, а у дракона — уши.

— Мы с радостью выполним все, чего благородный рыцарь пожелает, — Кандибоб еще раз низко поклонился и одарил благородного рыцаря третьей улыбкой, ни в чем не уступавшей двум предыдущим. Я приглашаю тебя, благородный рыцарь Калант Сокрушитель Троллей, пройти в Присутствие и подкрепиться плодами нашего труда. За трапезой и обсудим, как лучше помочь тебе.

Кандибоб пригласил в избу одного лишь Каланта. Но монах не мог допустить, чтобы простодушный рыцарь вел какие-то переговоры с главой поселения, который, несомненно, хитрец и собирается получить какую-то выгоду. Мичиграну просто было интересно послушать, о чем пойдет речь. Поэтому, оба они двинулись вслед за рыцарем. А поскольку маг и гном пошли в избу, то эльф, представлявший здесь самый древний народ, у которого великое прошлое и не менее великое будущее, не мог остаться на улице. Несмотря на попытку Кашлентия придержать спутников Каланта, они дружно ввалились в большую скудно обставленную комнату с тремя небольшими квадратными окнами, без занавесок. В центре комнаты стоял широкий стол, а возле него короткие скамейки. К стене прислонился невысокий шкаф из потемневшего от времени и источенного жучками дерева, в котором Кашлентий держал свою "Статистику". Все остальное к приходу гостей было убрано и спрятано.

Советник велел Кашлентию принести кувшины с пивом и кружки. Что тот послушно выполнил.

— Садитесь за стол и откушайте нашего пива, дорогие гости, — предложил Кандибоб. Он налил высокую глиняную кружку и подал ее рыцарю. — Кашлентий! Вели бабам нести еду, гостей накормить надо. Пусть несут все самое лучшее. А вы, дорогие гости, нагуливайте аппетит. Лучше нашего пива в круге не найдете.

Гости наполнили кружки.

Пиво было крепким, но кисловатым, сильно отдавало прелой тряпкой и какой то тухлятиной. Но хозяева пили с удовольствием. Каланту пиво не понравилось. А спутники его еще раз по-доброму вспомнили Гонзара Кабана.

— Значит, человек вам нужен, чтобы привел вас к самой башне, — начал разговор Кандибоб.

— Да. Он приведет нас к башне и сможет возвратиться. Дальше мы будем действовать сами.

— А вы, значит, с нашим драконом сражаться станете?

Слово "нашим" Советник произнес с нажимом, чтобы рыцарь сразу понял: дракон здесь не какой-нибудь бесхозный, и никто не может обижать его, как захочет. Дракон принадлежит поселению, и договариваться, о встрече с ним, надо с обществом, а точнее, с Кандибобом, которого общество выбрало своим Советником.

— Конечно, — рыцарь как ухватился за дракона и принцессу, так и держался за них. — Именно это привело меня в вашу Нуидыру. Пришло время освободить благородную принцессу, которую коварный дракон, вопреки ее желанию, удерживает в своей башне.

Кашлентий, тем временем, велел бабам нести еду, которая была приготовлена для гостей еще с вечера, и поспешил вернуться в избу. Писарчук уважал Кандибоба, знал, что тот не продешевит. Но при рыцаре были монах, маг и даже эльф: все трое существа, по своей натуре, зловредные и хитрые. Не просто так же рыцарь таскал их за собой. Все вместе они могли затуманить Кандибобу мозги и обвести его. На Охранника Писарчук не надеялся. Если кого-нибудь надо ткнуть мордой в забор — этого лучше Бандурея никто сделать не мог. А для умственного разговора он не годился. Поэтому поторопился Писарчук и успел к самому началу разговора.

— Значит, все, конец нашему дракоше, — жалостливо запричитал он. — А мы его столько лет кормили, а мы его поили...

— Да, я приехал сюда, чтобы покончить с властью дракона, — подтвердил Калант, не почуявший хитрость Кашлентия. — Покончить с властью дракона и освободить вас от тяжких обязанностей.

Монах и маг в разговор не вступали. Не сговариваясь, решили: дракона будет убивать благородный Калант, так пусть он и принимает благодарность поселян за то, что избавляет их от ненасытного чудовища, пусть купается в лучах славы. Эльф тоже молчал. Альдарион не желал опускаться до разговора с какими-то поселянами, которых эльфы не взяли бы даже в рабы. Время подходило к обеду, гостям хотелось есть. Они попивали пиво и ждали, пока принесут еду. Пойло было мерзким. Монах и маг цедили его небольшими глотками и без стеснения морщились. Но не нести же сюда пиво, что везли из самого Геликса. Да Гонзар Кабан вышвырнет их из таверны, если узнает, что они угощали его благородный напитком, ничего не понимающим в пиве поселянам.

— Проводника дать можно, до самой башни доведет. Есть у нас такой, — Кандибоб, присматривался к рыцарю, размышлял, как лучше повести дело: дурачком прикинуться или напрямую разговаривать?

— Ваше войско скоро подойдет? — не выдержал Бандурей.

— Какое войско? — не понял рыцарь.

— Так ведь на дракона идете... Не вчетвером же... — он покосился на сидевших возле рыцаря монаха, мага и эльфа. — Чтобы с драконом управиться, большая сила нужна.

— Управимся... — благородный рыцарь снисходительно глянул на деревенщину. — Я, Калант Сокрушитель Троллей, вызову чудовище на честный поединок и убью его.

Поселяне не поверили. Поселяне были людьми разумными. Они знали, что не мог какой-то рыцарь, даже если он и Сокрушитель Троллей, убить дракона.

— Он огнем пышет, — напомнил Бандурей. — Одним дыхом может барана испечь. А человека еще быстрей: у человека кожа тоньше и шерсти на нем нет.

Но и это не смутило Каланта.

— В битве за справедливость ничто не может устрашить благородного рыцаря, — сообщил он. — И храбрых соратников его — тоже, — отдал он должное своим спутникам.

— Святой драконоборец, дважды рожденный Фестоний, защитит нас от огня горячего, а также, от когтей и клыков мерзкого чудовища, — поддержал рыцаря Буркст.

Поселяне понимали, что все это только разговоры. Фестоний — Фестонием, а без большого войска с драконом не управиться. Но гости почему-то не хотели признаться, что за ними следует войско. И это настораживало. Что-то здесь таилось неприятное и опасное. Только кота в мешке не утаишь — замяукает. Как бы войско в лесу ни пряталось, если по тропинкам пошастать, его быстро найти можно.

— Оно, конечно, с большим войском канительно, — Кандибоб все-таки решил, что лучше прикинуться дурачком. — Всех кормить надо. Это же, сколько припасов с собой везти приходится. Ни в одном поселении на войско припасов не найти, — намекнул он, что войско, которое рыцарь пока почему— то прячет, здесь кормить не станут. — Вчетвером проще. Накормить мы вас, всегда накормим. И пива не пожалеем, пейте, дорогие гости...

А рыцарь перешел к тому, что его интересовало больше всего.

— Из ваших поселян наверно кто-то видел принцессу? Идет молва, что она величава и прекрасна, как утренняя заря.

— Да, принцесса хороша, — подтвердил Кандибоб. — Советник понятия не имел, как выглядит заточенная в башне пленница, но надо было угодить рыцарю. — Крупная, фигуристая, значит, и солидность в ней имеется. Лицо румяное. Коса толстая... И строгая, сразу видно, что принцесса.

Сам он тем временем рассуждал:

"То, что рыцарь не привел в поселение войско — это хорошо. Малый отряд много не награбит, а уж девок и вовсе не разыщет. Надо узнать, почему рыцарь войско прячет? Какая в том хитрость? Может, пока тут разговоры идут, войско уже поселение обложило, и скоро станут всех хватать?"

— Далеко ли от вашего поселения до башни? — продолжал расспрашивать Калант.

— Если завтра на рассвете выйдете то, как раз, послезавтра к обеду и будете на месте, — объяснил Кандибоб. — Там и пообедаете.

И подумал: "Или дракон пообедает..."

— Разрешение охотиться на нашего дракона мы вам по всем правилам оформим и выдадим дешевое, себе в убыток, — сообщил Советник. — Из уважения к славному рыцарю и его благородному роду, всего за полцены.

Неизвестно что ответил бы на такое сообщение Калант, но вдруг, совсем не вовремя, дверь широко распахнулась и в избу, одна за другой, как утки проковыляли три бабы. Бабы были босыми, старыми и усатыми. На них бесформенными мешками висели грязные серые балахоны, а головы были окутаны такими же грязными тряпками. Первая из них бухнула на стол с десяток темных лепешек, которые застучали о столешницу, как деревянные. Вторая поставила большое блюдо с мелкими отваренными в воде черными бобами. А третья выставила в центр стола еще одно большое глиняное блюдо, на котором горкой лежали какие-то зеленые, пахнувшие болотной тиной корешки. Выполнив свое дело, бабы низко поклонились гостям и утками заковыляли к выходу.

— Кушайте, дорогие гости! Сегодня будем пировать! — Кандибоб подвинул блюдо с вонючими корешками поближе к Каланту.

— Все самое лучшее для вас, — поддержал его Кашлентий. — Мы народ бедный, у нас все по простому. Такое — только по праздникам едим. И то не все.

Неприхотливый к еде рыцарь, которому, в нос ударил аромат застоявшегося болота, отодвинул блюдо с корешками обратно к Кандибобу.

— Спасибо за угощение, но мы еще не проголодались, — сообщил он.

— А бобы! У нас самые лучшие бобы в округе! — продолжал угощать Кандибоб, обращаясь на этот раз к магу. — Мы так живем: раз гости в дом — значит праздник. А если праздник, то и бобы на стол!

Он взял с блюда пару бобов, бережно отправил их в рот и стал усердно молоть крепкими зубами.

Путники основательно проголодались, и перекусить сейчас было в самый раз. Но не есть же болотные корешки и полусырые бобы. Ясно, что поселяне хотят убедить приезжих, будто они так бедны, что даже бобы считают лакомством. Хотя, по их плотным телесам и сытым лицам, понятно было, что питаются они не болотными корешками и бобами, а кое-чем поосновательней. Но и ссориться с поселянами не хотелось. Пока Мичигран раздумывал как бы поделикатней отказаться от угощения, вмешался монах.

— Пир да не для нас, — он очень естественно изобразил глубокое огорчение. — Постимся мы сейчас. Сегодня да завтра — дни недели, в которые наш святой драконоборец, дважды рожденный Фестоний, не вкушал растительной пищи. И мы дети его, дали зарок следовать во всем его примеру... А вы сами пируйте, — предложил он. — Вам ведь это не запрещено.

Но поселяне пировать не рвались. Можно было подумать, что они тоже дали зарок не употреблять в этот день растительную пищу.

— Если вы, высокие гости, не будете есть, то и нам не следует предаваться чревоугодию, — отодвинул от себя блюдо с вонючими корешками Кандибоб. — Так, значит, за разрешение охотиться на дракона заплатить надо, — теперь уже совершенно официально, как всенародно избранный глава поселения, осуществляющий здесь власть, напомнил он.

Монах и маг переглянулись. Они и предположить не могли, что какие-то тупые поселяне из какой-то глухой Нуидыры, которые всю жизнь платили дань дракону и которых рыцарь собирается избавить от этой тягостной обязанности, потребуют еще и плату за свое освобождение. А вспыльчивый Альдарион и вовсе не вынес такой наглости:

— Вы что, считаете дракона своей домашней скотиной!? — возмутился он.

— Ага!.. — нисколько не смутился Кашлентий и запричитал тонким противным голосом: — Мы же его кормили, мы же его поили... Лучший кусок от себя отрывали, отдавали дракоше. На наших харчах вырос, — он поглядел на гостей, удостоверился, что произвел впечатление и сменил тон. — У нас все записано: сколько коров, сколько баранов мы ему скормили, — стал он докладывать. — По праздникам курей даем — прямо дюжинами, самых жирных ( про курей Писарчук бессовестно приврал). Любит наш дракоша нежное куриное мясо. А ежели это все на монеты перевести, то получится полная привилегия в оценке действительности суммы. — Вот они записи! — Кашлентий вытащил из кармана несколько густо исписанных бумажек и потряс ими. — Учет ведем и полный баланс!

— Без нас дракон давно бы с голода помер, — внес свою лепту Бандурей.

Из заявления Кандибоба и упорного нажима Кашлентия Калант понял самое главное: поселяне требуют, чтобы он заплатил за право убить дракона. Из всех фамильных сокровищ, завещанных ему благородными предками, у рыцаря оставалась одна серебряная пуговица, да еще, у Буркста, в каком-то потайном кармане имелись пять золотых, полученных за лечение от Бахаррака. Калант без всякого сожаления, тут же решил отдать все это, но вмешался Мичигран. Магу стало интересно насколько далеко могут зайти нахальство и жадность поселян.

— Сколько вы с нас возьмете, за разрешение сразиться с кровожадным драконом и убить его? — спросил маг тоном, человека готового платить, но основательно перед тем поторговаться.

"Заплатят, — решил Кандибоб. — А куда им деться. Простоват рыцарь, простоват... И маг не лучше. Такого рыцаря, может, только раз в сто лет в Нуидыру занесет, так что грех не попользоваться его богатством. Святой драконоборец Фестоний такого не простит. Главное — не продешевить".

— Сколько бы вы дали? — спросил он.

— Ваш товар, так что и цена ваша, — продолжил развлекаться Мичигран.

"Главное — не продешевить! — продолжал размышлять Кандибоб, — У рыцаря замок. И спутникам он своим платит. Монах, да маг, да эльф... Такие задаром не пойдут, хорошую плату потребуют. И экипаж богатый, сидения новой кожей покрыты. Опять же лошади хорошие, сытые, сбруя исправная... Значит монеты у рыцаря водятся, и немало. Десяток золотых с него содрать следует. Меньше — никак нельзя".

— Двадцать золотых, — объявил он. — Двадцать золотых — самая цена.

— Не многовато ли — двадцать? — совершенно спокойно, как будто его эта громадная сумма нисколько не удивила, поинтересовался Мичигран, явно проявляя готовность торговаться.

— С кого-то другого взяли бы тридцать. Но с благородного рыцаря Каланта, учитывая все его подвиги и победы над троллями — всего двадцать монет.

— Вы такого дракона как у нас больше нигде и не сыщите, — поддержал Советника Кашлентий. — Сами знаете, их же, как есть, почти везде извели. Те, что остались, это разве драконы — так, заморыши... — Писарчук презрительно сплюнул, — посмотреть не на что. А у нас дракон гладкий. Чешуйка к чешуйке, глазки красные, зубки белые, когти острые...

— А хвост — как бревно, — внес свою лепту Бандурей. — Такого, вы и за двадцать пять, нигде не найдете.

— Одну золотую монету, — Буркст был возмущен наглым вымогательством поселян и тоже решил поиздеваться над ними. — Одна монета, и это только от наших щедрот, — платить гном не собирался. Более того, он решил, что глупых и жадных поселян непременно следует наказать.

— За такого дракона одну монету!? — взвыл Кашлентий. — А ухи у него какие?! Не ухи, а живительные сокровища. — вещал Писарчук. — Да из одного только уха можно похлебки на десять человек сварить. Да одно такое ухо тридцать монет стоит, а мы вам всего дракона за двадцать продаем.

Что верещал об ушах дракона Писарчук, ни Калант, ни его спутники не поняли. Ясно было одно: зарвались поселяне и надо загонять их в угол, чтобы сидели там и не вякали. По молчаливому согласию, за поселян взялся монах.

— Значит, не по карману нам ваш дракон, — сообщил он. — Поищем в другом месте, где подешевле. — Причем сказал это так спокойно и равнодушно, что нельзя было не поверить.

Тут уж поселенцы растерялись. Конечно, они понимали, что двадцать золотых с рыцаря не сдерешь. На такое никто из них не рассчитывал. Но на десяток рассчитывали, это точно. И десять золотых получить задарма, просто так, это тоже немало. А теперь, вроде бы сделка и срывалась. Такое допустить не хотелось.

Бандурей, как ему приказано было, молчал. Кашлентий, после того, что он не к месту и не вовремя проорал про уши дракона, тоже притих. Пришлось Кандибобу выгребаться.

— Ну, так же нельзя, благородный рыцарь, — обратился он к Каланту, который в спор и не вступал. — Мы же по обычаю. Раз о монетах разговор идет, то нельзя же сходу решать. Поторговаться надо. Мы — столько, вы — столько. Мы, конечно, сбавляем, вы, конечно, набавляете... И к согласию приходим. Принято так...

— Но не с двадцать золотых же начинать, — оборвал его Буркст.

— Так я же говорю, торговля, — Кандибоб старался выглядеть покладистым и добрым. — А так — пятнадцать золотых — красная цена.

— Один. Один золотой, — назвал свою красную цену Буркст.

— Да где же это видано, чтобы дракона, да за один золотой, — не согласился Кандибоб.

Калант несколько растерянно прислушивался к торговле. Он толком не понимал, что происходит, почему его спутники не хотят платить? Альдарион с недоумением глядел на мага и монаха. Те вели себя так естественно, что он поверил в их готовность заплатить за право сразиться с драконом.

Кандибоб и Буркст торговались долго и упорно. Призывали в свидетели святого драконоборца, дважды рожденного Фестония, всех жителей Нуидыры, Мудреца. А Кашлентий опять встрял и до того дошел, что стал ссылаться на самого дракона.

— А вы дракошу спросите, — наседал он. — Он же вам от чистого сердца скажет, что восемь — это уже такая цена, что ниже всякой сальды. Восемь золотых — это фактически вполне задаром! Меньше чем за восемь он и драться не станет...

Монах громко стукнул ладонью по столу:

— Две монеты, и это мое последнее слово.

— Пять, — ответил Кандибоб. — Меньше не можем. Пять — и то себе в убыток.

Вполне возможно, что торг продолжался бы еще долго, если бы не Альдарион.

— Наш славный воин Элендердин решил однажды убить свирепого змеекота, — неожиданно вмешался в разговор эльф. — Поселяне, которые жили невдалеке от логова чудовища, потребовали, чтобы он заплатить за разрешение сразиться с хищником золотую монету. Элендердин посчитал, что это неправильно. Он обратился к старейшине рода и спросил, как ему быть? Старейшина ответил шуткой: "Раз поселенцы хотят получить за змеекота золотую монету, то следует выполнить их просьбу, — сказал он. — Вот если бы поселенцев не было, то и платить было бы некому", — Альдарион, так чтобы поселяне хорошо увидели это, провел пальцами по ножнам кинжала и остановился на рукояти... — Элендердину шутка старейшины понравилась. Он отрубил головы вымогателям, сжег их поселение, а пепел развеял по ветру. Потом без всякого разрешения, никому ничего не заплатив, сразился со змеекотом. Он отрубил хищнику усы, и уши, а затем ловким ударом заколол чудовище. Такой вот случай произошел в наших землях. С тех пор никто с глупыми требованиями к эльфам не пристает.

Намек был более чем понятен. Поселяне притихли. Меч у рыцаря был большой, таким мечом человека пополам разрубить можно. И войско где-то в лесу припрятано.

— Что же ты нам раньше не рассказал об этом интересном случае, — рассмеялся Мичигран. Его поддержал Буркст. И даже простодушный Калант улыбнулся, ему понравилось, как Элендердин расправился со змеекотом.

Мичигран, между тем, стукнул о пол посохом, коротко шепнул что-то и большая, с крупный орех, голубая молния сорвалась с вершины волшебного оружия. Рассыпая искры и потрескивая, она покружилась над головой Кандибоба, как бы разглядывая его, затем проделала то же над Бандуреем и Кашлентием. Совершив это, молния нехотя вернулась обратно в посох.

— Гм... — сказал гном и, прищурившись, посмотрел на Кашлентия... — А ведь две монеты, пожалуй, будет многовато... Ты, Писарчук, как считаешь?

В воздухе пахло паленым. Кашлентий посмотрел на Мичиграна. Маг ласково поглаживал посох и непонятно было: то ли он удерживает рвущуюся наружу страшную молнию, то ли, наоборот, призывает ее сжечь ко всем демонам этот домишко вместе с Кандибобом, Кашлентием, Бандуреем и полусырыми бобами. А, может быть, и все поселение. От мага можно было ожидать и такое. И от эльфа, который не выпускал рукоятку кинжала, тоже ничего хорошего ожидать не следовало. А еще где-то войско пряталось...

— Ежели учитывать пропорцию, то вполне можно все субсидировать в процентном соотношении, — постарался уйти от прямого ответа Писарчук.

— И я думаю, что одной монеты вполне достаточно, — подмигнул ему Мичигран. — Как думает Советник? — Он стал внимательно разглядывать Кашлентия, а из вершины посоха высунулся краешек красной молнии и тоже, кажется, уставился на Советника.

— Отдадим вам ее, когда будем возвращаться с победой над драконом, — сообщил Буркст.

Ничего они не отдадут, — понял Кандибоб. — И не так-то они просты. Ну да ладно. Посмотрим, что будет дальше, — решил он. — Я ведь тоже не прост.

Кандибоб покладисто кивнул.

— Для вас можно и за одну монету, из высокого уважения к благородному рыцарю. А когда будете возвращаться, мы вас всем поселением встретим и такой пир устроим, что вы до конца жизни будете помнить, — радушно сообщил он. — И сокровища, что вы в башне возьмете, охранять будем, ни одна монетка не потеряется.

Ага, вспомнили, наконец, о сокровищах, — отметил Мичигран. — Сейчас потребуют себе долю. Вот монах взовьется.

— Нет у дракона никаких сокровищ, болтовня... — подбросил он, чтобы дать возможность поселянам раскрыться.

— Это какая же болтовня, ежели все сведения подтверждают полную объективность, — вскочил Кашлентий. — Раз есть дракон, так значит и наличие должно категорически присутствовать, — замолчал на мгновение, понял, что так ничего толкового не сказал и тут же поправился: — Драконов без сокровищев не бывает, потому как противоестественно.

А Кандибоб, неожиданно и для Мичиграна и для Буркста, который тоже был уверен, что Советник начнет доказывать, будто какую-то долю сокровищ следует выделить жителям поселения, повел себя совершенно по-другому.

— Сокровища у дракона, конечно, есть, — сказал он с уверенностью, будто сам не раз пересчитывал эти сокровища. — И немалые. Так не вам же, благородным, тяжести носить, да грузить их в экипаж. Мы люди простые, нам тяжести носить привычно. Так что погрузим вам все, в лучшем виде, не сомневайтесь.

Кашлентий растерялся. Надо было, требовать свою долю сокровищ, а Кандибоб вовсе от них отказывался. Кашлентий хотел, было, его поправить, уже и рот раскрыл, уже и сказал "А ведь...", но уловил суровый взгляд Советника и заткнулся. А Бандурей тот пока вовсе не понял, куда повел Кандибоб. Но советник свое дело знал. Не прост был Советник. С оплатой на разрешение сразиться с драконом ничего не получилось. Это и понятно. Жмется благородный рыцарь. Так ведь кто же станет из своего кармана золотые отдавать... А из сокровищ дракона — это совсем другое дело. Из несметных сокровищ и скупой пару горстей отсыпать может.

— Только вот, интересно нам, как благородный рыцарь Калант этими сокровищами распорядится? — спросил Кандибоб.

Отвечать стал Буркст. Говорил он размеренно и тихо, как будто читал молитву в честь святого драконоборца, дважды рожденного Фестония. И получалось у него, как обычно, в подобных случаях, довольно гнусаво.

— Благородный рыцарь Калант известен всем, как Сокрушитель Троллей, — напомнил он поселянам, — странствует по землям, защищает сирых и угнетенных и, следуя заветам святого драконоборца, дважды рожденного Фестония, уничтожает чудовищ. И ему безразличны все сокровища мира. Они благородному рыцарю не нужны.

Калант с благодарностью посмотрел на монаха, который освободил его от скучного и никчемного разговора. А маг посмотрел на кружку с пивом, хотел отхлебнуть глоток, но вспомнил об отвратительном вкусе пойла, отодвинул кружку и с удовольствием наблюдал за происходящим.

— Мы много слышали о храбрости и бескорыстии благородного рыцаря Каланта, — соврал Кандибоб. — И вся наша Нуидыра восхищается его подвигами.

— Его подвигами восхищаются все, от жителей Граничных Гор до народов, населяющих острова Харракского океана, — заявил Буркст, — ибо наш рыцарь могуч и бесстрашен. Он прибыл сюда, чтобы уничтожить дракона, избавить вас от разорительной дани и постоянного страха перед чудовищем, — монах сердито оглядел поселян. — Но благородному рыцарю надо содержать боевого коня и владеть хорошим оружием, а это в наши времена стоит недешево.

Поселяне насторожились.

— Вот он, — Буркст кивнул в сторону Кашлентия, — человек умный. Он ведет учет. У него все записано. Записано, сколько коров и баранов вам пришлось скормить хищному дракону. И во сколько монет это обошлось поселению.

Кашлентий не сообразивший, куда ведет Буркст тут же полез в капкан:

— За пять последних лет — все досконально, — подтвердил он. — Все записано. И сколько голов. И сколько монет стоит каждая. У меня и птица записана! — похвастался Писарчук. — Десять штук ему отдали. Большие куры, жирные. Если бы их в Геликс отвезли, то по малой медной монете за каждую получить могли бы.

— Поняли, от чего мы вас спасаем?! — нажал Буркст, повысив голос. — Вам теперь не то, что коров и баранов, ни одного куренка, дракону отдавать не надо будет. Это же, сколько у вас монет останется! Вы в год двенадцать коров и двенадцать баранов дракону отдавали! Вот ты, — монах ткнул пальцем в Кашлентия, — скажи, сколько это будет золотых?

— Две золотые монеты, — с готовностью ответил писарь.

— Две! А за десять лет у вас наберется двадцать золотых монет. С таким сокровищами вы из своей Нуидыры город сделаете. Все в кожаных сапогах ходить станете, а девкам, и бабам целый воз лент и бус купите. Пиво будете пить — как воду, сколько захочется. А мы с вас за то, что убьем дракона и освободим от непосильной дани ничего не возьмем, — продолжил Буркст тихо и ласково, чтобы почувствовали собеседники, как он любит поселян и как много собирается для них сделать. — Только по большой медной монете со двора и провизию на время нашего похода. Чтобы с драконом сражаться, надо есть как следует.

— Это конечно, — согласился Бандурей. — Если не поешь, как следует, никакой силы не будет...

— Вот и договорились, — подвел итог монах... — А сокровища из башни дракона пойдут на важное дело. Святой драконоборец, дважды рожденный Фестоний, всю жизнь свою праведную за народ страдал, не жалея крови своей, воевал с драконами и всем нам жизнь спас. Всей своей праведной жизнью он заслужил, чтобы на сокровища, собранные в башне, ему Собор поставили. Дух святого драконоборца, дважды рожденного Фестония будет в этом Соборе обитать и всех нас оберегать.

Вот так разделался Буркст с поселянами. От рыцаря, мага и монаха они могли что-то требовать, могли спорить с ними, могли что-то доказывать, ссылаясь на какие-то свои права. А претендовать на монеты святого драконоборца, дважды рожденного Фестония было, по меньшей мере, глупо и опасно. Это попахивало ересью. Но Бандурей был жаден и глуп. И как раз в это время до него дошло, что Кандибоб, вроде бы, от сокровищ отказался. Не мог Бандурей допустить такое, а про указание Советника забыл.

— Да там, в башне, сокровищ немеряно и несчитано, — неожиданно громыхнул он. — И святому Фестонию хватит, и нам останется.

И еще что-то хотел сказать не к месту. Но Кандибоб лягнул его под столом, да так больно, что Охранник сразу все понял, все вспомнил, заткнулся и даже отвернулся в сторону, будто и не он только что говорил.

— Бежит времечко, бежит, — решил закончить разговор Кандибоб. — Вы, дорогие гости, устали в дороге и надо вам как следует отдохнуть перед завтрашним путешествием. Идти к дракону не близко, да еще почти полдороги по горам прыгать придется... Приготовили мы для вас самую лучшую избу, где вы сумеете хорошо отдохнуть. Сейчас мы вас туда и проводим.

Глава тридцать вторая.

Проводив гостей и еще раз, проверив, все ли приготовлено для их отдыха, Кандибоб направился в Присутствие. Писарчук и Охранник последовали за ним. Все трое молчали. И думали об одном и том же, о самом главном. О том, чего главней сейчас нет, и, наверно, никогда не будет. Впереди маячила башня с сокровищами дракона. Захочешь думать о чем-нибудь другом, все равно не получится. И вообразить себе трудно, сколько добра, сколько золота, серебра и драгоценных камней каждый из них в мыслях перебрал, пока они подошли к избе, и уселись за стол. Все трое долго молчали. Первым заговорил Кандибоб.

— Так чего теперь?.. — спросил он.

— Я так думаю... — Бандурей оглядел стол, нашел недопитую кем-то кружку и жадно выхлебал ее... — Надо их мордой об забор. Эльф ночью в избе не усидит, пойдет девок искать. Я его и приголублю. И монах пойдет, знаю я этих монахов... По одному их надо отловить, и каждого мордой об забор. А потом связать. Они же к дракону хотели. Вот мы их дракону и отдадим. Пусть разбираются.

— К дракону за сокровищами ты полезешь? — спросил Кандибоб.

Кашлентий хихикнул.

— Это... А как же тогда? — растерялся Бандурей. Другого способа избавиться от незваных гостей он себе представить не мог.

— А потому, как неестественное действие предлагаешь, — припечатал его Кашлентий. — Нельзя сейчас их действительное присутствие нарушать, ни-ни. Пусть с драконом фактически разделаются. Вот когда сокровища натурально заблестят, тогда можно и мордой об забор.

— Где ты такой длинный забор возьмешь, чтобы уткнуть в него все войско, что рыцарь привел? — озадачил Кандибоб вопросом и Писарчука.

— Га! — обрадовался Бандурей. — Нет у нас такого длинного забора! Дурь порет. А притворяется, будто умный.

— Оба вы дурь порете, — не дал разгореться спору Кандибоб. — Слушайте, что делать надо. Ты, Бандурей, быстро собери мужиков. Пусть по всем лесам пройдут, по всем тропинкам, во все чащи заглянут, по всем оврагам пошастают. К вечеру должны мы знать, где войско рыцаря прячется и сколько их. — Все это нам в точности знать надо. Ты, Кашлентий, собери баб-травниц, и отправь немедля собирать сонную траву. Чтобы к вечеру принесли, и как можно больше. А сам, подбери себе помощников и пройдись по избам, забери все пиво, что в поселении есть. Сколько найдешь, все тащи сюда, в Присутствие и сливай в две большие бочки.

— Мужики могут пиво категорически не дать, — пожаловался Кашлентий. — Поскольку личная собственность. Им на потребности общества начихать. Они за каждую кружку удавятся.

— Бандурея позови, он им растолкует, — посоветовал Кандибоб. — Тут как раз можно и мордой об забор.

— Что мы с этим пивом делать станем? Две бочки нам втроем и за год не выпить, — прикинул Бандурей.

— Пиво можно у гномов на гвозди обменять, — подсказал Кашлентий, — а гвозди, в полной аквивалентности, продать в Геликс.

— Пивом мы гостям отдадим, — объяснил Кандибоб, — чтобы отпраздновали победу над драконом.

— Две бочки им не выпить, — Бандурей наполнил кружку и сделал хороший глоток. — Слабы они выпить две бочки.

— И чего это мы будем им даром свое пиво спаивать! — возник Кашлентий. — У них сокровищ будет видимо-невидимо. А мы им за так — два бочонка пива. Пусть платят.

— Мы в это пиво сонную траву положим, — Кандибоб сердито уставился на своих помощников, ждал, когда до них дойдет.

До Кашлентия дошло быстро.

— Эге! — встрепенулся он. — Они же поснут вокруг своих сокровищ! Даже если и войско приведут, то и войско поснет, вполне категорически. А сокровища несчитанные! Кто знает, сколько там, в сальдо было и сколько в бульдо? А никто! Я же им, по доброте своей задаром рескрипт составить могу. Сколько было, столько и осталось! А спрятать мы сумеем. Есть у нас такие тайные места, что и сами потом не найдем.

Стало доходить и до Бандурея. Он и пиво пить перестал.

— Это если все спать будут... — он представил себе, что можно делать с сокровищами когда рыцарь и все его войско заснут... — Телеги надо готовить... И мешки... Насыпать в мешки и на телеги... И чтобы никто без спроса не брал. Ни одной монеты. Если кто возьмет, я его мордой об телегу. Все в мешки, а делить будем потом, по честному... Я, значит, пойду. Мешки приготовить надо.

И поднялся, и к дверям пошел.

— Погоди, — остановил его Кандибоб. — Рано мешки готовить. Ты сначала людей пошли, разведать, где у рыцаря войско и какое оно. Нам точно знать надо, сколько пива приготовить, — не надеясь, что Бандурей сам поймет связь между численностью войска и количеством пива, — Кандибоб объяснил: — Чтобы каждому хватило.

— Ага, конечно, — понял Бандурей. — Чтобы каждому хватило. Когда выпить хочется, а пива не хватает — последнее дело. Это я сразу сообразил.

Проводник пришел к дому, где отдыхала команда рыцаря на рассвете, уселся на крыльцо, и ждал, пока гости проснутся. Был он невысок, худощав, одет в просторные серые брюки и столь же просторную серую куртку с множеством карманов; на ногах мягкие сапоги с коротким голенищами. На поясе у него висел длинный нож в чехле, а через плечо перекинута лямка, к которой крепились небольшой лук и колчан со стрелами.

Первым проснулся и вышел из дома Мичигран.

— Ты, что, ли поведешь нас к дракону? — догадался маг.

— Я, — подтвердил гость.

— Тебя как зовут?

— Меня? — проводник задумался, и у Мичиграна сложилось впечатление, что тот пытается вспомнить, как его зовут, но это получается у него не особенно удачно.

— Тебя, — подтвердил маг.

— Так я ведь все время на охоте, кто же меня там называть будет, некому там меня называть, — объяснил проводник. И вдруг вспомнил. И лицо его озарилось хорошей улыбкой. — Дракон меня охотником называет, а еще пастухом. Ага, так меня и называет.

— Так он говорящий?

— А как же. Вопросы разные задает. Интересуется. И обругать может с разными выражениями.

— Не врешь?

— Чего мне врать. Придем, так сам услышишь. Он, когда рассердится, очень сильно выражается. Вполне мужественно. Конечно, если принцессы рядом нет. При принцессе — ни-ни.

Услышав про дракона и принцессу, на крыльцо вышел Калант, вскоре к нему присоединились Буркст и Альдарион. Теперь вопросы сыпались на проводника густо, и он едва успевал отвечать. Но все-таки сумел сообщить, что принцесса хорошенькая, дракон умный, башня высокая, а дорога плохая, к самой башне экипаж не проедет. А также заявил, что дракон вполне может плюнуть огнем. Но сам охотник ни разу такого не видел.

В дорогу собрались быстро. Только и дел было, что оседлать Фамогуста да запрячь вороных в экипаж. И двинулись привычным порядком: впереди рыцарь на мерине, за ним управляемый Буркстом экипаж. А рядом с Фамогустом шел охотник, указывая дорогу. Улицы Нуидыры пустовали. Поселяне, вроде бы, еще спали. А не спали ведь. Кто же будет спать, если такое делается. Наблюдали за отрядом из-за каждого угла, из-за каждого плетня, из-за каждого бугра. И провожали таким манером экипаж, пока охотники за драконом не скрылись на дальней лесной дороге.

Первым вернулся Кашлентий. Ни слова не говоря, налил себе пива и стал хлебать, причмокивая. Кандибобу, эта его манера, пить пиво, противно причмокивая, не нравилась. В другой раз непременно оборвал бы. Сейчас промолчал. Ждал, когда Писарчук напьется и доложит. А Кашлентий отпил полкружки и, вместо того, чтобы по делу доложить, запричитал.

— Ох, и набегался я, ох и натерпелся я всяких препятствий неразумных, всяких подозрений необоснованных! До чего народ у нас прижимистый. Я им говорю: — пива давайте, для общего воспользования. — А у них никакой общественной сознательности. Жмутся и без всякой достоверности свидетельствуют, что нету у них никакого соответственного продукта, в то время как на подлавке полная бадейка. Улика непререкаемая. Уж, какое тут может быть алиби, я и не знаю...

— Собрал?! — прервал его Кандибоб.

— Так конечно, два бочонка в полную пропорцию. Но, никакой коллективной ответственности нет же, ни у кого, — снова понесло Писарчука. — За пиво, что предназначение к общему делу имеет, монеты требуют. Мы, можно сказать, всю Нуидыру от нашествия спасаем, а у них, от жадности, полное затемнение мозгов происходит. Им еще и монеты подавай...

— Где пиво? — снова остановил поток красноречия Кандибоб.

— Доставлено прямо по назначению, — доложил Кашлентий. — На задворках оба бочонка. Непосредственно. Не большие, но и не маленькие. Средние бочата. Если у рыцаря войско небольшое, кружки по четыре на каждого придется. А если большое...

— Сонную траву положили? — если Кашлентия время от времени не прерывать, нужное от него можно было услышать не скоро.

— Вот именно, и в самой действенной пропорции. Бабы собрали, а я сам и положил согласно народному рецепту. Кто кружку выпьет, тот сутки спать будет, не меньше, а кто две кружки — двое суток...

Наверное, Писарчук еще о многом мог бы рассказать, но вернулся Бандурей. Кандибоб велел Кашлентию помолчать, и стал расспрашивать Охранника.

— Нету войска, — доложил тот. — Все тропинки прошли, все овраги обшарили, чащу обыскали, а нет никакого войска. У нас народ все скрытные места знает, да и я сам ходил. Никого не нашли.

— Следы какие-нибудь?

— И следов никаких. Нету никакого войска.

— Интересно, — Кандибоб был уверен, что хоть малое войско рыцарь с собой да привел. — Как же они вчетвером дракона воевать станут?

— А ты что, последние новости не слышал? — обрадовался Кашлентий.

— Какие новости?

— Я же и говорю, последние, а потому самые достоверные. В народе только об этом весь диспут идет. Это, значит, что рыцарь Калант есть безусловный сын самого их пресветлости Координатора Хоанга. Святой Фестоний самолично обучил Каланта сокрушению дракона и сказал: "У меня дел невпроворот, так что отправляйся в круиз, по заданному маршруту, найди где-нибудь местную достоприметность, в виде крупного дракона, изничтожь его, а сокровища отдай на возведение храма в честь моей священной особы. И пригляди за сокровищами, чтобы строители не разворовали". Можно сказать, что он рыцарю полную страховую гарантию дал, поскольку сам лично заинтересован. В таком деле святой Фестоний обманывать не станет.

— Это ты откуда набрал? — не поверил Писарчуку Кандибоб. Кашлентий мог собрать такое, чего и быть никогда не могло.

— Самая достоверная тема. Купец проезжал из самого Геликса. Все рассказал, как есть. В Геликсе об этом малые дети знают. Это в нашу глухомань пока новость дойдет, три года пройдет. И всякие искажения происходят. А оно вот, оказывается в чем дело.

— Может твой купец врет?

— Как же врет? Войска то нет! Рыцарь грядет на дракона с магом, монахом и эльфом. Они тоже не полные дураки. Пойдет маг на дракона, если ему полное завещание на целость и сохранность не дана? Не пойдет. На такое ни один маг не пойдет. Эльф — тот вообще хитрый, он и вовсе отстраниться от подобных приключений. А монах присутствует, для принятия сокровищ и оприходования, их на баланс. Чтобы другие своровать не сумели. Это же ежу понятно.

— А уши? — спросил Бандурей. — Ты же говорил, что рыцарь за ушами дракона прибыл.

— Не было у меня достаточного запаса времени для полного анализа этой информации, — не растерялся Кашлентий. — А она оказалась беспрекословно недостоверной. Для всенародного абсолютного заблуждения в фактическом явлении.

— Ладно, обойдемся и без ушей, — сказал Кандибоб. — Раз такое дело, значит надо и нам собираться. Грузите бочки на телегу, запрягайте и готовьтесь в дорогу. Поедем вслед за рыцарем. Он дракона прикончит, а мы тут как тут, и отпразднуем победу. По такому случаю никто из них от кружки пива не откажется. А нам, главное, не жадничать. Мешка два сокровищ наберем, и хватит с нас. Они, когда проснуться, такой малости и не хватятся. Мы все, что возьмем, в лесу спрячем.

— А святой Фестоний? — напомнил Бандурей. — Он же вполне категорически сказал, чтобы эти сокровища ему на строительство храма пустили.

У Кандибоба и это уже было продумано.

— Так мы частичку сокровищ только для того и берем, чтобы возблагодарить святого Фестония за доброту его. Мы ему часовенку воздвигнем, — как уже решенное, сообщил Кандибоб. — Красивую часовенку, высокую, из красного кирпича. А купол — с позолотой. И будет святому Фестонию не только храм, но и часовенка. Ему такое понравится. И никакой обиды.

— Часовенку... — Кашлентий задумался... Сразу как-то и не понял, чего это Кандибоб собрался сокровища на часовню израсходовать... Потом сообразил: можно так построить, что кое-чего останется и поддержал Смотрителя. — Беспременно. Свою долю сокровищ, на святое дело берем.

До Бандурея так и не дошло. А он и спорить не стал. Фестония он побаивался и даже обрадовался, что обойдется без обиды святому. Кроме того, Бандурей был уверен, что охранять сокровища поручат ему. Кто же еще может сокровища сберечь?! Так что горсть золотых монет он всегда сумеет высыпать в карман. А горсть золотых монет, это: — о-го-го!

— Сколько мужиков с собой курировать будем? — спросил Кашлентий. — Чтобы, значит, их сейчас собрать и харчи на дорогу зарезервировать.

И об этом Кандибоб тоже успел подумать.

— Никого брать не станем. Сами втроем и поедем.

— Так ведь это?... А ежели как что... Тогда, значит, как же? — несколько оторопев от такого решения, уставился на Кандибоба Кашлентий.

— Если они бодрые и трезвые, мы с ними всей Нуидырой не управимся, — объяснил Кандибоб. — А о сонных и втроем позаботимся. Соломки под бочок подстелем, и под голову что-нибудь мягкое...

Кашлентий и Бандурей все, что надо поняли. Больше ни о чем не спрашивали. Бандурей пошел за бочонками, чтобы поставить их на телегу, Кашлентий отправился в лес, где были спрятаны лошади.

Гортек Медная Башка был плохим рассказчиком. И врать он интересно не умел. Тянул, значит, про то, как его, это самое, кхемм-оборотень, значит, хотел того... разорвать, а он, это самое, значит, стал, того, с кхеммом драться... Ногой, значит, лягнул. Но кхемм, это самое, значит, не отставал. Потом Гортек того... кулаком, значит, по этой, по морде... А кхемм, значит, все не отстает. Хочет, это самое, значит, живем сожрать...

Кто из варваров и начал его слушать, недослушал, махнул рукой и отошел, по своим делам. Бахаррак остался. Бахарраку деваться некуда. Послал гоблина следить за рыцарем, должен теперь выслушать. И Кипс Кривозубый, Хранитель Традиций, остался. Этому тоже все знать надо.

Медная Башка рассказал, что кхемм, это самое, раззявил рот а там, значит, того, зубы. Много зубов. Может полсотни, но может, значит, и больше. А зубы у кхемма, это самое, большие и, того, острые... Ну, он, значит, это самое, стал зубы кхемму того... выбивать. Сначала, значит, один зуб выбил. Потом, значит, сразу два зуба. Потом, это самое, еще два. Кхемм, значит, того, раззявил рот, а Медная Башка, значит, зубы выбивал. Выбивал, значит, выбивал... То по одному зубу, то по два, а потом, значит, того... сразу три зуба...

— Ты у него все зубы выбил? — поинтересовался Кипс. До чего уж сам Кривозубый был занудой, но и ему рассказ Медной Башки надоел.

— Ну, значит, так сказать, все.

— Когда ты последние выбивал, на месте первых новые не выросли? Разрази тебя гром! — не выдержал Бахаррак. И не ожидая ответа расхохотался. Шутка ему понравилась.

Медная Башка не понял, отчего смеется Бахаррак.

— Не. Тут, значит, такое дело... Зубы у кхеммов, это самое, так быстро, значит, того, не растут, — совершенно серьезно объяснил он.

Бахаррак снова рассмеялся. Теперь к нему присоединился и Хранитель Традиций.

— Кхемм был один? — спросил он.

— Ага, один, — подтвердил Гортек. — Его, значит, потом, это самое, богиня Шазурр, прогнала. Прекрасная, значит, в гневе своем. Я, значит...

— Об этом ты потом расскажешь, — остановил его умный Кипс. — Ты скажи, куда отряд рыцаря пошел?

— Отряд? — Гортек задумался, вспоминая, куда это самое... значит... пошел отряд? И вспомнил ведь. — Так отряд, значит, это, того. В Нуидыру, значит, это самое... В Нуидыру они все, значит, поехали.

Теперь все стало ясно. Бахаррак и Кипс переглянулись.

— Ты иди, Гортек, отдыхай, полежи на пузе, тебе полезно, — посоветовал Бахаррак. — Завтра утром пойдем за рыцарем. А ты, значит, пока, того, лечись, разрази тебя гром!

Орда шла соразмерно тому, с какой скоростью двигался отряд Каланта. Первое дело: чтобы не слишком отставать. В лесу дорог много. Отстанешь, и не заметишь, на которую рыцарь повернул. Будешь потом метаться по чаще, искать, да и не найдешь. Второе: слишком близко не подходить. Эльф хитрый, он в лесу, как дома. У него нюх особый, сразу почует. И кто знает, как тогда все повернется.

— Главное — напасть, когда они этого не будут ожидать, — поучал Орду Бахаррак. — Мы, варвары, разрази нас гром, — великие воины: налетаем, неожиданно и сразу рубим всем головы, во славу богини Шазурр Великой Ужасной и Прекрасной в гневе своем. На рыцаря надо напасть неожиданно. Как только он сокровища возьмет, сразу и нападем. А до того, чтобы никто носа не высунул, громко слова не вякнул. Если кто зашумит, разрази его гром, или кому-нибудь из рыцарской команды на глаза попадет, я ему морду бить не стану. И ногами пинать не буду. Я его Древогрызу отдам. Древогрыз его и зарубит.

— Зарублю, — подтвердил Древогрыз.

Все знали, что Древогрыз зарубит не задумываясь. Для него зарубить кого-нибудь, что кошке чихнуть. Поэтому шли молча, не шумели, как обычно в походах, песен не пели, не спорили. И вперед никто не пытался забежать. Только двое разведчиков двигались впереди Орды: Гортек Медная Башка и Кадрак Разрублю Пополам. Они следили за отрядом рыцаря, смотрели, на какие дороги тот сворачивает. Но издалека, чтобы хитрый эльф не унюхал.

К полудню отряд рыцаря остановился. Распрягли коней, пустили их пастись и сами сели перекусить. Остановились и варвары. Тоже отдохнули и поели.

Рыцарь двинулся вперед и варвары следом. Впереди опять разведчики. На этот раз Усатая Харя и Одноухий Хурмаг. А Орда, во главе с Бахарраком, подальше. Расстояние соблюдали, чтобы никаких случайностей.

Разведчикам хуже всего. Идешь, смотришь, смотришь, а видишь все одно и то же: зад экипажа. И все время молчать надо: как бы остроухий эльф не услышал. Но сколько молчать можно? Сколько можно терпеть такое? От долгого молчания на варвара тоска накатывает и хочется кого-нибудь стукнуть, или дом поджечь, или еще что-нибудь сделать. Скучно ведь... А где, здесь, в лесу, дом возьмешь?!

До чего же обрадовался Усатая Харя, когда увидел справа от дороги, среди деревьев, что-то красное. Пригляделся: так это человек, или гоблин. Стоит возле дерева. Непонятно, отчего он там стоит. А красное — плащ на нем. Издалека видно, что красивый. Взять плащ — минутное дело.

— Ты иди, а я сейчас. Плащ возьму и вернусь, — бросил Усатая Харя Хурмагу, и пошел.

Хурмаг посмотрел вслед Харе, тоже увидел фигуру в красивом плаще и позавидовал. А потом подумал, что кроме плаща там еще что-нибудь непременно есть. Чего же это: все Усатой Харе, да Усатой Харе? Другим тоже нужно. А времени много не займет. И поторопился за напарником.

Тот, который в красном плаще, не стал дожидаться Усатой Хари и пошел куда-то вглубь леса.

— Эй, ты, подожди! — негромко окликнул его Харя.

Плащ не остановился, видно, не услышал. А громко кричать Харя поопасался, помнил, что Бахаррак говорил. Так что припустился быстрым шагом. Расстояние стало сокращаться. Харя уже видел, что под плащом голубеет камзол. И брюки — тоже голубые. А сапоги красные. Ботфорты. Усатой Харе давно хотелось достать ботфорты. На голове у незнакомца красовалась небольшая клетчатая шапочка, с двумя перьями: голубым и красным. Харя оглянулся, ну конечно, Одноухий, вместо того, чтобы следить за отрядом рыцаря, как было приказано Бахарраком, шел следом. Захотелось ему что-нибудь урвать. Падок Одноухий Хурмаг на чужое, ох и падок... Но Харе и голубой камзол понравился. Решил, что Одноухий обойдется шапочкой с перьями. Красивая шапочка, и перья красивые. Но, пусть берет, Усатой Харе не жалко.

Каких то тридцать шагов оставалось до красного плаща, или пятьдесят. Но, как ни спешил Усатая Харя, расстояние не сокращалось. Варвар еще раз велел плащу остановиться. В третий раз пригрозил зарубить, если не остановится. А тот, наверно глухой, идет себе и идет. Даже ни разу не обернулся. И вышел вдруг на другую проезжую дорогу. А на дороге телега. На телеге две бочки. И трое поселян сидят... Да ну их, в навозную яму, и телегу, и бочки, и поселян. В телегу лошадь запряжена! Лошадь! Ноги сухие, крепкие, по шее рассыпана густая рыжая грива, круп широкий. Как в сказке: шел варвар лесом, а навстречу ему говорящая лошадь.

Усатая Харя не растерялся, сразу сообразил, что это ему, сама богиня Шазурр, Беспощадная, Кровавая и Прекрасная в гневе своем лошадь подарила. Не выдержал и припустился бегом. Варвар и забыл о красном плаще. Кому он нужен, этот плащ, если лошадь на дороге. Поселяне, когда увидели Усатую Харю, мигом с телеги соскочили, и в кусты вломились. Зря испугались. Не до поселян ему сейчас было. Он бы их сейчас и рубить не стал: не до того. Усатая Харя подбежал к лошади, обнял ее большую теплую голову и прижал к груди, потому что нет для пешего варвара большей радости, чем обрести лошадь.

Кобылу, которую с первого взгляда полюбил Усатая Харя, звали Коняга. Коняга выглядела неплохо, но была кобылой довольно преклонных лет. Она любила подремать на нежарком солнце, пожевать свежую травку и, конечно же, вспомнить молодость. Вспомнить молодость приятно каждому. Ее давно уже никто не обнимал и не прижимал ее голову к груди. Когда это сделал Усатая Харя, Коняга чуть было не пустила слезу умиления. И поняла, что ей крупно повезло. Решила служить новому хозяину долго и преданно.

Вышел к дороге и Одноухий Хурмаг. Посмотрел на лошадь — хорошая лошадь, крепкая, гладкая и позавидовал Усатой Харе: везет же дураку! А отобрать и не попытался — Усатая Харя сильней. Телегу можно взять. Харе — лошадь, себе телегу. А что с ней делать? Не самому же ее тащить... И красный плащ куда-то девался, сколько ни смотрел Хурмаг — не видно красного плаща. А взять что-то надо... Полез к бочкам: может быть что-нибудь хорошее везут? Поднял у одной деревянную крышку, и из бочонка ударил такой густой запах пива, что Одноухий чуть не задохнулся.

— Пиво! — почтительно прошептал он, — клянусь богиней Шазурр, Кровавой, Беспощадной и Прекрасной в гневе своем — пиво!

Усатая Харя все еще обнимал Конягу, шептал ей ласковые слова, но до него сразу дошли и дурманящий запах, и волшебные слова. Он понял: богиня Шазурр Ужасная, Великая и Прекрасная в гневе своем, прислала еще и пиво. И прислала вовсе не Одноухому, а ему, Усатой Харе, чтобы отпраздновать приобретение лошади.

— Много? — спросил он.

— Полный бочонок. И во втором бултыхается.

— Дуй к Орде, пусть идут сюда, — велел Харя. — Бочки большие, всем хватит.

Хурмаг еще раз вдохнул дурманящий запах, сунул в бочонок ладони, сложил их ковшиком и зачерпнул сколько смог. Одним глотком вытянул все, что сумел набрать и побежал к дороге, по которой шла Орда.

— Мы добыли две бочки пива! — закричал он, забыв о наставлениях Бахаррака. — Богиня Шазурр Беспощадная, Свирепая и Прекрасная в гневе своем, даровала нам два бочонка пива. Здесь, близко! — он махнул рукой в сторону, где осталась телега. — Промочим глотки!

Бахаррак подскочил к Хурмагу, влепил ему увесистую оплеуху и тот замолчал. А еще Бахаррак хотел приказать Древогрызу, чтобы тот зарубил каждого, кто побежит сейчас пить пиво. Но не успел. Одноухий показал, где можно выпить! Орда, забыла об ожидающих ее несметных сокровищах и помчалась к пивным бочкам. А Древогрыз, несмотря на невысокий рост и короткие ноги бежал одним из первых. Если есть появлялась возможность попить пивка на халяву, вряд ли кто мог опередить Древогрыза.

— Да разорви этих полудурков богиня Шазурр, Кровавая, Беспощадная и Прекрасная в гневе своем, и разрази их гром! — обругал Бахаррак своих бесстрашных воинов и пошел вслед за Ордой.

У бочонка хозяйствовал Усатая Харя. Он уже распряг лошадь и привязал ее к телеге. Дотошный Харя нашел припасенные поселянами кружки и небольшой ковшик . И щедро наливал.

— Не толпитесь! — весело орал он. — Всем хватит! Полные бочата! Кто к лошади подойдет, башку разобью! Каждому по кружке. Потом по второй. Без обмана. Пиво высший сорт, сам пробовал. Усы до сих пор мокрые. Кто до лошади дотронется, и капли пива не дам!

Варвары толпились, гудели, шумели, похохатывали от удовольствия. Хвалили Усатую Харю, который и лошадь себе раздобыл, и пиво для всех. Они уж и забыли, когда в последний раз пробовали волшебную выпивку. И вот оно — пиво. Пиво! Надо промочить горло, и захмелеть немного. А потом добавить! Это же жизнь!

Когда Бахаррак подошел и увидел, что делается у бочонка, во рту у него сразу стало сухо. В кружке пива назир варваров никогда себе не отказывал. И вряд ли кто-нибудь в Орде мог выпить больше его.

Перед Бахарраком расступились, пропустили назира к бочонку.

— Самая хорошая добыча! — подмигнул ему Бамбао Семь Хвостов.

— Промочи горло, сразу веселей станет, — посоветовал Древогрыз уже успевший осушить первую кружку.

— Пиво — священный напиток, дарованный нам богиней Шазурр Неумолимой, Беспощадной и Прекрасной в гневе своем! — напомнил вождю Хранитель Традиций.

— Я мага разрублю пополам! — грозился, допив первую кружку Кадрак. — Еще мне одну кружку! — потребовал он. — Потом пойду мага рубить.

Бахаррак посмотрел на своих воинов и понял, что не уйдут они отсюда, пока в бочонках останется хоть одна капля. И если уж на то пошло, то настоящий варвар без сокровищ обойтись может, а без пива — нет!

— Наливай, — разрази тебя гром! — рявкнул Бахаррак.

— Бахаррак, ты наш назир, тебе сразу две кружки! — таким же громким ором ответил Усатая Харя. — Да продлит годы твоей славы, дарующая нам победы богиня Шазурр Неумолимая, Свирепая и прекрасная в гневе своем!

— Пропади они все пропадом, и разрази их гром! — обругал Бахаррак рыцаря Каланта и всю его команду. Потом бережно принял обе кружки, одну в правую руку, другую — в левую. Сделал пяток жадных глотков из одной, утолил первую жажду, и с наслаждением стал потягивать хмельной напиток из другой.

На дороге стало весело. Орда пила пиво. В полном составе. Во главе со своим отважным назиром. Даже рабу Катыку дали кружку. И Катык пил вместе со всеми, и вместе со всеми смеялся. Всем было хорошо.

Кандибоб, Бандурей и Кашлентий не стали убегать далеко. Понимали, раз на возу две бочки пива, то варвары за ними не погонятся. Поселяне смотрели из-за кустов, как варвары пили, как стали веселиться: и пели, и приплясывали.

— Пора бы уже, — прикинул Кандибоб. — А они все никак. Ты точно положил в бочата сонную траву?

— Вполне конкретно! — встрепенулся Кашлентий. — В оба. Самая лучшая, что у нас растет, зеленая экстра. Бабы собрали а я каждую былинку вложил, согласно рецепта, в самой научной пропорции. Так что полный комплекс, и скоро начнется сонное представление.

— Смотри, пригрозил ему Бандурей. — Если не поснут, я тебе мордой об дерево. Тебя Кашлентиха и не узнает.

— Какое не поснут?! Какое не поснут?! — обиделся Кашлентий. — У нас, я же говорю, полный комплекс и научная пропорция. Функция с безусловно определенными последствиями. Никаких посторонних явлений предвидеть не следует.

Прав оказался Кашлентий. Сонный комплекс фактически функционировал. Движения варваров стали замедленными, как бы ленивыми, будто все устали. Варвары начали присаживаться, кое-кто и прилег. Вскоре вся Орда сладко спала. Во главе с самим назиром Бахарраком, разрази его гром! И верный раб Катык тоже спал, нахально расположившись рядом с назиром. И Хранитель Традиций Кипс Кривозубый спал спокойно, потому что Традиции ни один из варваров не нарушил. Не спала только Коняга. Она была совершенно трезвой и обиженной на Усатую Харю, который привязал ее к телеге так, что до травы кобылка достать не могла. Короче, всем было хорошо, кроме Коняги.

Тогда поселяне и вышли на дорогу.

— Порушились наши планы, — на всякий случай вполголоса пожаловался Кашлентий. — Это же все было как нерушимый вклад. А провалилось из-за этих неуемно трезвых варваров, — он заглянул в бочата. — Один пустой, во втором половина наличности. Ну, разве же можно столько пить?! Вот если бы...

— Не каркай, — оборвал его Кандибоб. — Ничего не провалилось. У нас полбочонка еще есть есть?

— Есть, — подтвердил Кашлентий. — Как сказано было, второй бочонок только наполовину опустошен. Как факт и для подтверждения возможностей.

— Вот и хорошо, что полбочонка сталось. Едем за рыцарем. Его команде и полбочонка хватит. Пиво хорошее, видите как поснули.

— Так это же я его и приготовил, — похвалился Кашлентий. — От такого пива целые сутки спать будут, а, может и двое. С полным научным обоснованием

— Сутки — этого нам вполне достаточно, — Кандибоб оглядел спящую Орду и остался доволен. — Запрягайте Конягу, поедем за рыцарем.

Бандурей занялся лошадью, в Кашлентий пошел к спящим варварам, разглядывая их одежду и снаряжение. Вскоре он вернулся с мечом Бахаррака в руках.

— Это же, сколько витаминов надо превратить в энергию, чтобы такой тяжелой железякой размахивать? — удивлялся Писарчук. — А сколько на нее железа пошло...

— Положи на место, — велел Бандурей.

— Это почему я должен отказаться от своего военного трофея, добытого с опасностью для существования?! — запротестовал Кашлентий. — Между прочим, гномы, при содержании такой железной массы, за этот меч хорошо заплатят.

Эта мысль заинтересовала и Кандибоба. Он оглядел сонное поле.

— А ведь здесь разного железа полно... Ну-ка, собирайте все их оружие и грузите на телегу! — велел он. — Нечего добру пропадать. Отвезем в поселение, потом поедем рыцаря угощать.

Глава тридцать третья.

Поляну для ночлега выбрал сержант Нообст.

— Здесь, и заночуем, — объявил он. — Место самое подходящее. С дороги, за деревьями, нас никто не увидит. А мы с этого бугра, — он кивнул на невысокий поросший кустарником холм, — за каждым, кто на дороге появится присмотреть сумеем. И из леса сюда незамеченным не подойдешь. Если эльф к нам опять сунется, мы его сразу увидим. Только вы остроухого не трогайте. Я с ним сам поговорю. Я его спрошу, зачем он наши сапоги испоганил?

По тону Нообста, спутники поняли, что эльф, испоганивший сапоги, на все вопросы сержанта ответит, и не раз пожалеет о своем необдуманном поступке. С местом для ночлега тоже все согласились. Лучшего никто бы и не нашел. Коней стреножили и отпустили пастись, сами перекусили, и пока еще не стемнело, каждый занялся своими делами.

Гномы отошли в сторонку, уселись кружком и стали что-то горячо обсуждать. Если бы кто-то прислушался к их разговору, то понял бы, что они решают очень важную проблему: доросли тролли до всеобщего равенства или еще не доросли. А если не доросли, то что с ними делать? И как их доращивать до общего уровня сознательности? Но никто к борцам за равенство не прислушивался, их планы никого не интересовали. Да и сами тролли вряд ли заинтересовались бы проблемами, которые намеревались решить гномы.

Сержант Нообст лежал на спине и думал о чем-то своем, сержантском. Тот, кто никогда не был сержантом, может сколько угодно догадываться, о чем думают сержанты, когда лежат на спине в свободное время, но никогда не узнает этого. Хитрый Гвоздь выбрал дерево и бросал в него ножи. Ножи он бросал сильно и точно. А о чем думал первый помощник Бритого Мамонта, лучше было не догадываться. Но Зубастик считал, что догадывается. Он и сам умел неплохо бросать ножи. Братья Пекисы и Зейд пытались из кусков кожи, сукна и ремней смастерить себе что-то вроде обуви. Вот такая собралась компания. Вполне можно сказать — разношерстная. Но цель у них была одна, и они понимали, что добиться ее сумеют только в том случае, если станут действовать сообща.

— Кажется, телега едет, — Нообст приподнялся и прислушался. — Точно, телега.

— Поселяне, — предположил Деляга.

— Поселяне... Чего это они разъездились!? — сержант Нообст давно усвоил золотое правило: если кто-то куда-то едет, проверь и разберись, зачем он едет, куда он едет и что ему там надо? Не присмотришь за ними, то станут ездить, кому куда хочется, а про пошлину даже и не вспомнят. Порядок должен быть.

— Поселяне, не поселяне... — Гвоздь спрятал два ножа в рукава, третий сунул за голенище сапога. — Посмотрим. Тогда и подумаем, что с ними делать.

Зубастик проверил, висит ли на поясе нож, ухмыльнулся, как будто хотел кого-то укусить и встал. Приготовился идти за Гвоздем

Братья Пекисы отложили свои рукоделия и тоже встали.

Все пятеро поднялись на бугор, откуда хорошо просматривалась дорога. Следом и гномы подтянулись. А телега не заставила себя долго ждать. Выкатила из-за поворота.

— Трое, — отметил Деляга. — И что-то везут.

— Я их встречу, — решил Нообст. — А вы сзади зайдите, чтобы не убежали. Знаю я этих поселян, им бы только пошлину не платить.

— Они же не в Геликс въезжают, за что пошлина? — поинтересовался Деляга.

— Пошлина дело святое, — объяснил Нообст. — Если кто куда едет, должен платить. На этом казна держится. И стража тоже. Не будет пошлины, не будет и стражи. Кто за порядком смотреть станет?

— Точно, — подтвердил Хитрый Гвоздь. — Без стражи нельзя. Бритому Мамонту за порядком присматривать некогда. У него своих дел хватает. Вот когда он бургомистром станет, тогда другое дело. Тогда наши за порядком присмотрят.

— Бургомистром мы выберем Крагозея, — вмешался Умняга Тугодум. — Вот тогда и наступит полный порядок.

— Ага, он станет всех нас равнять... — Нообст с презрением глянул на коротышек в красных рубашках, которые ни при какой власти не могли стать равными с ним, сержантом Нообстом, не говоря уже о лейтенанте Брютце. — Нет, я тебя не выберу, — предупредил он Крагозея и сплюнул. — Чем тебя, так я лучше Бритого Мамонта выберу... Ладно, пойду встречу поселян.

Кандибоб глазам своим не поверил... Ехали по дороге, ехали, и вдруг — сержант городской стражи. Большой, толстый, с сердитыми усами, лохматыми бровями и мечом на широком кожаном поясе. Настоящий сержант, какого отродясь никто в этих глухих местах не видел. Прямо посреди дороги стоит. Но в одном сапоге, в правом, а левая нога босая. Кандибоб решил, что такое только померещится может и зажмурился. Потом открыл глаза, а все по-прежнему. Стоит на дороге сержант. Усатый, с мечом и в одном сапоге. Оглянулся Кандибоб на Бандурея, а тот тоже на сержанта уставился. И Кашлентий глаза вылупил. Коняга — кобылка умная, понимает, что такое власть. Пяток шагов до сержанта не дошла и остановилась.

— Сойти с телеги, подойти ко мне и встать в шеренгу по одному! — приказал Нообст. — Руки за спину!

Поселяне приказ послушно выполнили.

— Между собой не разговаривать. Смотреть на меня!

Выполнили и это.

Нообст прошелся взглядом по поселянам: морды сытые, одеты чисто. А главное — сапоги хорошие и размер, вроде, подходящий.

— Кто такие?

— Поселяне мы, — ответил Кандибоб. — Землю обрабатываем.

— Понятно, пахари... И руки у вас сплошь в мозолях от непосильного труда... Ну!

Кандибоб понял, что надо говорить правду. Да ничего плохого в этой правде и не было.

— Из Нуидыры мы, — доложил он. — Я — Советник, Кашлентий — Писарчук, а Бандурей — Охранник.

— Из какой такой дыры? — сержант нахмурился, давая понять, что с ним шутить не следует.

— Поселение наше так называется, Нуидыра, — доложил Кандибоб и по прищуренным глазам сержанта понял, что тот не верит. — Сам святой драконоборец, дважды рожденный Фестоний нашему поселению такое имя дал. Пришел, посмотрел, потом так и сказал: "Нуидыра".

— С тех пор с гордостью носим, — не удержался Кашлентий. — Потому что честь огромадная от самого святого Фестония, вполне заслуженно оценившего грандиозное единомышленное стремление, удостоиться... — и захлопнул рот, потому что встретился с ледяным взглядом сержанта Нообста и сразу понял, что говорить не надо, молчать надо, и рот открывать только для того, чтобы отвечать на вопросы.

— Куда едете? — спросил Нообст.

Ответить на этот вопрос было сложней. Не говорить ведь сержанту, что едут за сокровищами, которые рыцарь у дракона добывать станет.

Сержант ждал. Молчат, не хотят говорить, куда едут. Значит, вину свою чувствуют. А никуда не денутся, все равно скажут. Не было еще такого случая, чтобы у Нообста отмолчались.

Кашлентий, конечно, опять не выдержал. Не мог Писарчук держать рот закрытым, даже если и хотел. Рот сам собой открывался, и слова сами вылетали. Кашлентий и не все их толком понимал.

— Так ведь оптимально двигаемся в сторону наибольшего благоприятствия по воле святого Фестония...

Тут Писарчук взглянул на небо, опасаясь, как бы на каком-нибудь облачке не возник Фестоний и не сказал, как, в действительности обстоит дело. Но святой не появился, и Кашлентий смело продолжил:

— Поскольку лесное общение, как природное явление, категорически способствует полному восприятию системы жизнедеятельности...

Нообст терпеливо ждал.

— Отдохнуть собрались, — выбрался, наконец, из словесного мусора Кашлентий. — Соответственно провести отдых на лесной поляне, под неумолкаемый щебет птиц и вдыхая освежающую и насыщенную лесную атмосферу...

Увидел недоверчиво прищуренный правый глаз сержанта и привел неотразимые доказательства.

— Вот оно, на телеге, полная пропорция пива, для значительного поднятия духа и, значит, кое-какая закуска, что бабы-дуры собрали.

Получилось вполне правдоподобно: почему бы трем поселянам, после тяжелых трудов, не выехать на лесную поляну и не попить там пива. Кандибоб мысленно похвалил находчивость Писарчука и поддержал его.

— Именно, отдохнуть после трудов. На лесной поляне.

— Почему пошлину не платите? — по непроницаемому лицу сержанта, трудно было понять, поверил он, или не поверил.

— Так это же мы на лесной земле, — возразил Бандурей. — Мы ни в какие края не едем. Какая тут пошлина может быть, если мы никуда не сворачиваем?

— Не тебе, неумытая харя, судить, — оборвал его Нообст. — По большой медной монете с рыла, и за лошадиную морду и груз — две монеты.

Бандурей сам, с кого хочешь, мог выжать монету, а из него монету выжать было невозможно. И поскольку был Бандурей покрупней Нообста и вроде бы посильней его, то стал он прикидывать: а не повозить ли стражника мордой об телегу? И решил — монету не отдавать. Наверно и собрался бы ткнуть сержанта мордой об телегу. Но услышал в это время, как сзади кто-то легонько кашлянул. Знал Бандурей, что сзади никого нет, а лошади не кашляют, так что обернулся посмотреть. И увидел что возле телеги, опираясь на нее, стоит длинный тощий гоблин в дорогом голубом халате с широкими рукавами. Как и сержант, в одном сапоге, правом. А возле него какой-то зубастый верзила с большим ножом и три горожанина, — у каждого дубинка. И у этих по одному сапогу. Мода у них, что ли, появилась в городе, по одному сапогу носить?... Гоблин смотрел на Бандурея и загадочно улыбался. От этой улыбки стало Бандурею тоскливо. Он понял, что главный здесь не сержант, а гоблин в голубом халате. И надо вести себя тихо, не перечить. Монету отдать. А если еще чего попросят, и то отдать.

Кандибоб и Кашлентий также обернулись, посмотрели на улыбающегося гоблина и тоже сразу поняли, как надо себя вести.

— Мы от пошлины не отказываемся, — небольшой кошелек с монетами Кандибоб всегда держал в кармане. На всякий случай. Вот и пригодились. Прямо так, с кошельком, и отдал сержанту. — Здесь десять монет. — сообщил он. — Пять, значит, за проезд. И еще пять, поскольку обратно возвращаться будем.

Нообст одобрительно кивнул и, не открывая кошелька, сунул его в карман.

Тут народа на дороге опять прибавилось: из-за кустов вылезли три коротконогих гнома в красных рубашках. Не обращая внимания на поселян, они забрались на телегу и стали шебуршить поклажу, разбираться чего везут. Один из них, конечно, крышку с бочонка снял, и оттуда полыхнуло густым пивным запахом.

— А не многовато ли вам на троих бочонка? — спросил сержант, который кроме пивного запаха, чуял еще и подвох: что-то неправильное было у этих поселян, что-то они крутили.

Но Кандибоб к этому времени уже решил, как себя вести: что надо говорить и что делать. Угостить надо сержанта, и всех кто с ним, пивом. От пива еще никто никогда не отказывался. От целой Орды бочонком пива избавились, а тут всего девятеро. Пусть пьют, сколько влезет. И для рыцаря останется.

— Так мы чувствовали, что можем встретить кого-нибудь по дороге, — стал он объяснять. — Вот и захватили с собой побольше. Чтобы угостить... Закон гостеприимства соблюдаем, как это положено в наших краях.

Кто же против такого возразит, кто не поверит?

— Ага, в полной пропорции, — подхватил, поняв замысел Кандибоба, Кашлентий. — И закуска есть... Как фактор приобщения. Кружки у нас с собой имеются, полное наличие, — и хотел забраться на телегу, чтобы тут же налить гостям по кружке. И пусть ложатся спать.

— Куда!? — остановил его Нообст.

— Я мигом, для вас постараться. Хочу каждому по кружечке вручить. Так сказать, с добрым началом.

Густой пивной запах манил Нообста, во рту у сержанта стало сухо, и только кружка пива могла вернуть его к нормальной жизни. Но сержант службу знал, и торопиться не стал. Вначале дело, а пиво потом.

— Выпьем, от пива не отказываемся. А тебе сказано было стоять, ты и стой, — осадил он Кашлентия. — Сначала разберемся, потом выпьем. Ну-ка ты, разувайся, — приказал он Бандурею.

— Чего это? — не понял тот.

— А того, что твои сапоги мне как раз подойдут, — объяснил сержант.

— Это я что ли босиком должен остаться? — воспротивился Бандурей, но вспомнил улыбку гоблина сел на землю и стал послушно снимать сапоги.

— И ты тоже разувайся, и ты! — велел сержант Кандибобу и Кашлентию.

Сапоги Бандурея пришлись сержанту впору. Хитрый Гвоздь надел красивые сапожки Кандибоба, Пелею Деляге подошли сапоги Кашлентия. Свой правый сапог он отдал брату, и у того теперь было два правых сапога. Если не присматриваться — нормально.

— Теперь можете и пивка нашего отведать, — предложил Кандибоб. О сапогах он не жалел. Пустяк. Главное — гостей пивом угостить. Потом и с сапогами можно будет разобраться. — Такого пива нигде в округе не найдете.

— Хор-ро-ошее пиво! — подтвердил Умняга Тугодум, успевший опорожнить второй ковшик. — Очень при-иличное пиво. Оно всех урав-внивает. Выпьешь, и с-сраз-зу ста-ановишься... ста-ановишься равным-м-м... — Два ковшика подряд оказалось для теоретика многовато. Умняга захмелел, и дикция у него несколько поплыла.

Хитрый Гвоздь забрал у гнома ковшик, налил кружку, вдохнул аромат пивного запаха и, кажется, остался доволен:

— Сначала хозяину, — подал он кружку Кандибобу, определив в нем главного.

— Нет, нет, — попятился тот. — Вы наши гости. А у нас обычай такой: сначала гостя накорми, напои, а потом уже сам. Мы против обычая пойти не можем. Вы пейте, а мы подождем.

А гоблина жизнь научила, что верить никому нельзя. Когда-то — верил многим, и чудом остался живым. И, понятно, почему его потом стали называть Хитрым Гвоздем. Не мог он сейчас поверить и поселянам. Угощают, а сами не пьют. Не нравилось такое Гвоздю.

— Пей! — повторил он, заставив Кандибоба взять кружку.

— Не могу нарушать обычай, — стоял на своем Кандибоб, — Вот, подтвердить могут.

Кашлентий и Бандурей дружно поддержали Кандибоба.

— А у нас такой обычай, что первая кружка хозяину, а гостю только вторая. Понимаешь, это для того, чтобы хозяин гостя не отравил. Придется тебе выпить... — Гвоздь улыбнулся и так посмотрел на Кандибоба, что тот понял: пить придется. И если он не сделает этого добровольно, то напоят силой. Могут и просто прибить.

Кандибоб выпил кружку, до дна. Надеялся, что удастся выкрутиться. Прикинул, что если, поверив ему, гости-грабители станут сейчас пить пиво, а Кашлентий и Бандурей останутся в стороне, то и закончится все может, вполне благополучно. Пришлые поснут, а Бандурей увезет его отсюда. Надо было побыстрей пришлых напоить.

— Вот! — показал он пустую кружку. — Одно удовольствие и никакой отравы.

То что Кандибоб опорожнил кружку лихо, без всякой опаски, убедило Гвоздя, что пиво не отравлено. А Кандибоб расплылся в улыбке.

— Пейте, дорогие гости! — поторапливал он. — Кашлентий, чего заснул, наливай гостям!

— Это мы сейчас! — Кашлентий обрадовался, что все пошло, как надо, влез на телегу и завладел ковшиком. — Сейчас всех угощу, согласно принятому меню, в полной пропорции.

— Теперь верю, — Гвоздь принял у Кашлентия кружку, поднес ее к губам, сделал глоток и поморщился. Пиво отдавало кислятиной и чем-то прелым... Барахольное пивцо. В Геликсе никто бы не рискнул угощать Хитрого Гвоздя таким пивом. Но пить хотелось. Он посмотрел на Кашлентия, наливающего еще одну кружку, на бочонок... Возле бочонка лежал Умняга Тугодум.

— Чего он разлегся? — спросил Гвоздь у Крагозея.

Крагозей наклонился над теоретиком, толкнул его, но гном не шелохнулся.

— Спит, — доложил Крагозей.

— Разбуди!

Крагозей потряс Умника, тот не просыпался. Потер Умнику уши, пошлепал по щекам, но без всякого успеха. Умняга Тугодум блаженно похрюкивал, но глаз не открывал. Разбудить его оказалось невозможно.

— Отрубился, — развел руками Крагозей. — Ничего не понимаю, с двух кружек пива такого не бывает.

— Бывает... — Гвоздь густо сплюнул, выплеснул на землю недопитое пиво, отбросил кружку и отвесил оплеуху, находившемуся к нему ближе остальных, Кашлентию. — Птичек, говоришь, приехали послушать?.. Отдохнуть на лесной поляне?..

Кашлентий упал на колени.

— Травить собрались! — сержант Нообст, коротким тычком, врезал Бандурею в правый глаз. И тут же, для порядка, еще и в левый.

Невозможно сосчитать сколько морд перепортил в поселении Бандурей. Но никто не помнил, чтобы самому Бандурею в глаз врезали, или дали в ухо. Или мордой об забор. Такое никому в голову не приходило. Да и самому Бандурею. В поселении все знали, кто кого бить может, и на Бандурея руку не поднимали. А Нообст врезал, и неслабо. И случилось что-то вроде чуда. Бандурей как будто начал таять. Ростом уменьшился, и плечи поуже стали, и щеки опали. Слинял Бандурей. Сдулся. Никакого в нем вида не осталось и никакой солидности. Такому любой прохожий в ухо дать может.

— Не я... — торопливо стал оправдываться Бандурей, как и Кашлентий рухнувший на колени. — Вот он, Писарчук и пиво собирал, и сонную травку закладывал. Все он. Он...

— И не я! — отказался Писарчук. — Это его жестокие диктаторские приказания, — ткнул он пальцем с сторону Кандибоба. — Я сущность маленькая, что прикажут то и делаю.

— Всю правду! — потребовал от Охранника Нообст, и пнул его ногой.

— Он пиво травил, — стал торопливо закладывать Кашлентия Бандурей. — Святую правду говорю. Я что? Я в стороне, я охрана. А он грамотей хитрозадый, у него все сосчитано. Он и скотину неправильно переписывает, у него и шкатулка с монетами спрятана... Вы его потрясите, он все расскажет.

— Кандибоб самолично придумал, — оправдывался в полный голос Кашлентий. — С диктаторским принуждением заставил меня произвести все действия в полном моем несогласии и абсолютном нежелании. Насильно каждую сонную травку в пиво опускал. Без всякого стремления и по фактическому принуждению. Элитный продукт испортили. Это же уму непостижимо... А все он...

— Вот и расскажи-ка нам, что ты задумал, — повернулся Хитрый Гвоздь к Кандибобу.

Но Кандибоб уже ничего рассказать не мог. Он бессмысленно смотрел на гоблина осоловевшими глазами, и не соображал, о чем тот спрашивает. Потом глаза у него закрылись, и Кандибоб мягко опустился на траву.

— Это они нас опоить хотели! — дошло, наконец, и до Крагозея.

— Ты что, не понял еще? Глянь на своего Умника, — Деляга кивнул на спящего Тугодума.

— За что они нас так?

— А ни за что. Может, мы им не понравились. А, может, лошади наши понравились. Опоили бы, прирезали и в овраг сбросили.

— Ну-ка отведи этого разговорчивого подальше, чтобы не слушал, о чем мы говорить станем, — велел Нообст, указав Младшему Пелею на Кашлентия.

Когда те удалились на достаточное расстояние, сержант подошел к Бандурею и стал его пристально разглядывать. Тот испуганно щурился на Нообста щелочками заплывающих глаз.

— Как думаешь, надо его пощекотать мечом, чтобы всю правду рассказал? — посоветовался сержант с Хитрым Гвоздем.

— Мечом? — Хитрый Гвоздь сделал вид, что задумался. — Нет, не стоит, — Бандурей облегченно вздохнул. — Я, если хочу кого-нибудь допросить, обрезаю ему ножом уши, — стал делиться опытом гоблин. — Они, после этого, очень разговорчивыми становятся.

— Не надо мне уши обрезать, я все расскажу, — попросил Бандурей.

— А что ты нам расскажешь?

— Все! — очень не хотелось Бандурею лишаться ушей. — Куда коней спрятали, расскажу, и где окорока лежат, и про сундуки, что в землю зарыли.

— Еще! — потребовал Нообст.

— У кого много монет расскажу. Их больше всего у нашего Кандибоба. У него и золотые есть, сам видел. А куда он их прячет, не знаю.

— А самое главное? — продолжал допытываться сержант.

Бандурей молчал. О самом главном рассказывать ему не хотелось.

— Все, деревенщина захудалая, быть тебе без ушей и без носа!

Зубастик подошел к Бандурей и оскалился. У Охранника все внутри похолодело. Он понял, что этот верзила, в коротких штанах и с большим ножом на поясе здесь самый страшный. Вон у него зубы какие: желтые и большие, как у лошади. И скалиться он не зря. Такой уши резать не станет. Просто откусит и выплюнет. Ну и зубища у него! Этот и нос откусить может. Как же это — без носа остаться!?

— Главное расскажу. Всю правду, только не трогайте, — с тоской взмолился Бандурей. Но медлил. Не хотелось ему рассказывать главное.

— Ну! — подстегнул его Хитрый Гвоздь. — Выкладывай главное.

А Верзила в коротких штанах опять ощерился. Ну, прямо, как матерый волчара. Сейчас зарычит, прыгнет, и рвать начнет.

— Девок на дальней заимке спрятали, — поспешно выдохнул Бандурей, и поймав угрюмый взгляд сержанта, окончательно сломался. — Это по ручью идти, до поворота. А потом еще через два оврага, до зарослей лещины. За зарослями заимка. Все девки там. Все, как одна.

После такого его признания Гвоздь, и Нообст поняли, что Бандурей полностью созрел для обстоятельного допроса.

— Молодец, — похвалил его Нообст, которого в данном случае девки совершенно не интересовали. — Оставим тебе уши. Но про девок потом. Ты, для начала, вот что расскажи: чего вам от нас нужно, почему вы нас отравить хотели? А ты, — попросил сержант Гвоздя, — нож не убирай. Если врать начнет, мы ему уши сразу и укоротим.

Бандурей послушно рассказал все, что знал: про рыцаря и сокровища дракона, и про сонную травку, которой они хотели усыпить рыцаря с его людьми. Про то, как на них набежали варвары, выхлебали первый бочонок и уснули. И поклялся святым драконоборцем, дважды рожденным Фестонием, что отряд Гвоздя они встретили совершенно случайно. А напоить встречных велел Кандибоб. Только никого бы не тронули. И лошадей бы не взяли. Оставили бы сонных, здесь, в лесу, а сами пустились бы вслед за рыцарем.

Потом допросили Кашлентия, и тот, захлебываясь словами, подтвердил все, что сказал Бандурей.

— Похоже, что правду говорят, как думаете? — спросил Хитрый Гвоздь.

— Может им все-таки отрезать по одному уху? — предложил Зубастик. — Уж тогда точно всю правду выложат.

— По мелочам может что-нибудь и добавят, или станут врать, чтобы нам угодить. — не согласился с ним Деляга. — Самое главное оба сказали: за сокровищами отправились и хотели рыцаря опоить. Тут я им верю. Они же честные поселяне, — Деляга ухмыльнулся. — Убивают только в крайнем случае. Просто хотели сокровища украсть. Так что ли?

— Всего пару мешков набить, — стал оправдываться Бандурей. — И никого бы не тронули.

— Так, точно, — подтвердил Кашлентий. — Только частично, в минимальной пропорции, значит... И не ради корысти, а чтобы часовенку возвести благодетелю нашему, святому драконоборцу.

— До чего у нас народ темный — огорчился Крагозей. — Сокровища нужны для борьбы с прогнившим режимом бургомистра Слейга и его сатрапами, чтобы установить полную свободу личности и полное равноправие. А они — часовню строить.

— Верно говоришь, — немедленно согласился Кашлентий. — Темные мы, дальше некуда. В борьбе с сатрапами ничем не соответствуем. Ты к нам в поселение приезжай и расскажи: что и как. Мы тогда все как один! На борьбу со всеми режимными...

— Заткнись, — оборвал его Хитрый Гвоздь. — Обкладывают нашего рыцаря, — повернулся он к Нообсту.

— Точно, — согласился тот. — Варвары нацелились. И поселяне эти туда же. Наверное, и еще кто-нибудь. Как бы сдуру, и от жадности, раньше времени, не набросились. Надо нам поближе к нему перебираться. Если что, и поберечь рыцаря. Как думаете?

Братья Пекисы и гномы согласились, что рыцаря надо поберечь, дать ему возможность убить дракона...

— Дорогу к башне дракона знаешь? — спросил Нообст у Кашлентия.

— Ежели графологически, согласно рельефа, так это...

— Ну! — рявкнул Нообст.

— Знаю! — бодро доложил Писарчук.

— Далеко отсюда?

— Близко.

— Место приметное?

— Так точно, скалы! Значит это... За продолжением леса скалы начинаются, так что упереться в них можно, как в стену непроходимую. А между ними тропка незримая...

— Ну!

Писарчук проглотил все собравшиеся у него для описания тропинки слова и замолчал.

— Покажешь нам это тропу в скалах! — приказал Нообст.

— Слушаюсь! — опять перешел на короткие сообщения Писарчук.

— Надо нам туда двигать, — предложил Нообст спутникам.

— Седлаем коней и едем, — согласился Хитрый Гвоздь. — А с пивом они неплохо придумали, — вспомнил он.

— Неплохо,— Нообст подошел к бочонку и заглянул в него. — Да он почти полон. Берем?

— Берем. Ну-ка, пахари... Уложите на телегу своего Советника, и сами лезьте, станете показывать дорогу.

Глава тридцать четвертая.

Лес заканчивался широким и густым подлеском. Среди молодых деревьев с густыми кронами, за буйно разросшимися кустарниками, и в высоких травах, можно было легко укрыться от любопытных глаз. Для наблюдения и засады место также подходило прекрасно. Вслед за подлеском расстилалось поле и каждый, появившийся там, был виден, как на ладони. А за полем тянулось к небу унылое нагромождение серых скал.

— В поле не высовываться! — приказал Хитрый Гвоздь. — Те самые скалы? — спросил он у Кашлентия.

— Так точно, — коротко доложил Писарчук, который находился еще под влиянием сердитых окриков сержанта.

— Отсюда можешь показать, где начинается тропинка?

— Коль ежели мыслить пространственно, — завел Кашлентий, который о существовании тропики не знал, но о том, где она находиться не имел представления, — то именно в этой перпендикулярной плоскости, — он повел рукой в сторону скал. — Но, значит, непременным фактом является важность личного удостоверения...

— Ну! — оборвал его Нообст.

— Где-то здесь. В точности сказать не могу, но, ежели поискать, найду.

— Не знает он, где тропа, — подал голос, молчавший до сих пор Бандурей. — Трепаться — он знает, а где тропа не знает.

— Ты знаешь? — спросил Гвоздь.

— Я знаю.

— Отсюда показать можешь?

— А как же. Вон белый камень лежит, а возле него еще один белый камень. Возле второго тропа и начинается, и в скалы уходит.

— Сейчас проверим, если соврал, уши я тебе все-таки отрежу.

— Да не соврал я, чего мне врать. Если вам уши нужны, вы лучше ему отрежьте, — предложил Бандурей, кивнув на Кашлентия. — У него вон какие большие.

— Сейчас проверим, кому уши резать... — Хитрый Гвоздь посмотрел на гномов. — Ты, вроде пошустрей остальных будешь, сказал он Камнелому. Давай скрытно, хоть ползи, хоть на всех четырех, но так, чтобы тебя никто увидеть не смог. До второго белого камня доберись и посмотри, есть там тропинка или нет. Потом вернешься. Понял?

Камнелом ползти не хотел. И еще, ему не нравилось, что приказ отдает Гвоздь, который никакой ему не начальник. Раскомандовался тут...Надо ему, пусть сам и ползет. Гном пощупал во рту языком место, что осталось от выбитых Нообстом зубов, и молчал.

— Понял?! — повторил Гвоздь.

— Понял он. Все он понял, — ответил за Камнелома Крагозей. — Сейчас поползет.

Камнелом посмотрел на вождя, и убедился, что тот поддержал приказ Хитрого Гвоздя. Ему это не понравилось еще больше. Вождь должен был защитить своего соратника, а он поддержал неведомо кого... Но, тем не менее, теперь надо было ползти. В порядке партийной дисциплины.

— Понял, — подтвердил он слова Крагозея. — Сейчас поползу.

— Здесь, на краю леса, и заночевать надо, — предложил проводник. — Сейчас стемнеет, а дальше для ночевки подходящей поляны не найдем, почти до самого места. Один камень.

— К дракону надо идти через эти скалы? — спросил Буркст.

— А то, как же, — подтвердил проводник. — Если к дракону, то через них. Другого пути нет. Но как пройдем через камни, там, как раз, ровное место. На нем башня и стоит.

Мичигран разглядывал беспорядочное нагромождения скал и ощущал беспокойство. Там явно таилась опасность. И спутники его, видно, чувствовали себя не лучше.

— Очень плохое место, — эльф оглянулся, как будто собирался повернуться и уйти отсюда. — Здесь даже духи не живут.

И Мичигран понял, что на него наводит тоску. Маги имеют дело только с живым, теплым. А эти скалы были холодными. Они не впитывали тепло от солнца и не излучали его. Они не давали приют ни птицам, ни мелким зверькам, ни, даже насекомым. Они были мертвы.

— Да, холодные камни, — понял его Буркст.

И только рыцарь не обратил никакого внимания на безжизненность скал, на тишину, которая здесь царила.

— Да башни далеко? — это было единственное, что интересовало рыцаря.

— Близко. Я когда корову к дракону гоню, часа за два успеваю. А без коровы, за час, думаю, как раз к башне и выйдем, — объяснил проводник. — Даже устать не успеем.

— Не хочется туда идти, — признался Мичигран.

— Эти скалы не мертвы, они спят, — Буркст чувствовал себя достаточно уверенно. — Когда мы туда придем, жизнь пробудится.

— Почему ты так думаешь, монах?

— Так написано в волшебной книге, хранящейся у их пресветлости Координатора Хоанга.

— Ты знал об этих скалах, почему раньше нам об этом не сказал?

— Ранее было рано. Теперь, когда мы пришли сюда, самое время. Как там дорога? — поинтересовался Буркст у проводника.

— Дорога... — проводник пожал плечами. — Сюда никто не ходит, не ездит, зачем здесь дорога. Нет никакой дороги. Тропа, значит, есть, я по ней коров дракону пригоняю. И баранов тоже. А дороги нет.

— На экипаже проехать можно? — продолжал интересоваться монах.

— Не, экипаж не пройдет. Он большой, широкий, так что не пройдет. — Лошадь пройдет, а экипаж не пройдет.

— Пожалуй, так будет лучше, ночевать надо здесь, — согласился с проводником Буркст.

Как установилось в отряде, Мичигран дежурил вторым. Первым караулил лагерь Альдарион, после полуночи он будил Мичиграна, а третьим заступал на пост Буркст. Рыцаря решили от дежурств освободить. Ему сражаться с драконом, пусть бережет силы. Калант отнесся к этому как к должному.

Спать Мичиграну не хотелось. В Нуидыре выспался основательно, даже переспал немого, а в дороге не устал. Как и в прошлые ночи, Альдарион, во время своего дежурства, натаскал большую кучу сухих сучьев и магу, чтобы поддерживать огонь, надо было только время от времени подбрасывать дрова в костер.

Почему-то Мичиграну вспомнилась таверна Гонзара Кабана. Не зашел бы он в тот вечер в таверну, так, наверно, пил бы сейчас в веселой компании, или дрался с какими-нибудь эльфами. Здесь и выпить не с кем, и не с кем подраться. Не бить же каждый вечер Альдариона. А Альдарион оказался не таким уж подонком. Не удрал, хотя вполне мог это сделать, и с варварами неплохо дрался. Оказывается и среди эльфов есть такие, с которыми можно иметь дело. Если бы он еще и взятки не брал... Надо попросить Франта, может быть он сумеет избавить Альдариона от этого порока. Франт хоть и демон, но дело с ним иметь можно: и пару кувшинов пива с ним приятно распить, и поговорить интересно.

Случилось как в сказке: только подумал Мичигран о демоне, а тот уже здесь. Конечно, без приколов не может... По поляне, прямо к костру, на двух невысоких тоненьких ножках, обутых в желтые ботиночки, неторопливо шагал высокий глиняный кувшин, с двумя блестящими полукругами медных ручек. Кто еще такое мог придумать, если не Франт?

В двух шагах от Мичиграна кувшин остановился, подобрал ножки и, как бы, уселся.

— А пить из чего будем? — спросил Мичигран. Не у кувшина, у демона.

— Из них, — Франт появился с двумя большими глиняными кружками в руках. — Гонзар выдал. Сказал, что можем не возвращать.

— И кувшин взял у Гонзара?

— Нет, это кувшин работы древних мастеров острова Хонга. Пиво всегда остается в нем прохладным. Такие дорогие вещи я беру у бургомистра Слейга. В лечебных целях.

— Лечишься?

— Лечу бургомистра.

— Не понял.

— Чего тут непонятного. Бургомистр у нас толст до неприличия. При таких телесах, ему обеспечены инсульт и преждевременная смерть. Вот я и беру у него, время от времени, какую-нибудь дорогую вещь. Он очень сильно переживает потерю и от переживаний худеет. Так я его и лечу, спасаю драгоценную для свободного города Геликса персону. А как тебе нравиться моя одежда? — не мог не покрасоваться Франт.

Был, на этот раз, демон в коротком голубом камзоле с пуговицами из драгоценных камней, в голубых брюках и высоких красных ботфортах. На голове красовалась маленькая клетчатая шапочка, украшенная двумя небольшими перышками: красным и голубым. На правое плечо небрежно наброшен ярко-красный плащ, прошитый блестящими золотыми нитями.

— Содрал с капитана президентской стражи Нерушимого и Несокрушимого Братского Союза Маахонских республик? — поинтересовался Мичигран.

— Нет, что ты, — с укоризной посмотрел на него демон. — Там носят совсем другое. И, главное, камзолы стражников у них не имеют карманов. Ни одного кармана. Это один из наиболее действенных современных способов борьбы со взятками. Сам президент придумал: "нет кармана, нет и взятки", — Франт едва заметно улыбнулся. — Статистика утверждает, что с тех пор, как у стражников Несокрушимого Союза убрали карманы, количество взяток уменьшилось почти вдвое. Такая, значит, статистика. — А этот... Здесь карманы большие и удобные, — демон сунул руки в карманы, показывая, что они, действительно большие. Еще сегодня утром этот костюм подарил мне Благодетель и Любимец Народа, Великий и Неповторимый правитель Независимой Республики Хабалии. Тебе нравится?

— Да, особенно пуговицы, — несмотря на большие и удобные карманы, камзол Мичиграну не понравился. — Я с детства люблю драгоценные камни в виде пуговиц. Наверно потому, что у меня, их никогда не было. А за какие заслуги он подарил тебе такой дорогой костюм?

— Если откровенно, то мне рассказывать об этом совершенно не хочется, — признался Франт. — Давай лучше примем по кружечке.

Приняли. Потом приняли по второй. И как всегда, после пива Гонзара Кабана, настроение повысилось.

— Так за что тебе Благодетель и Неповторимый правитель Хабалии подарил такой дорогой костюм? — снова полюбопытствовал Мичигран.

— Это не подарок, а оплата за тяжелый и упорный труд: я написал его книгу воспоминаний и рассуждений: "Моя неповторимая жизнь — борьба за счастье народа", а он заплатил мне костюмом, точной копией одного из своих.

— Хорошую книгу?

— За кого ты меня принимаешь? Я написал совершенно идиотскую книгу, и был уверен, что над Любимцем Народа и Неповторимым правителем будут смеяться во всех уголках его Независимой Республики. Люди поймут, что он подлоя скотина, дорвавшееся до власти ничтожество, восстанут и свергнут Неповторимого.

— И?..

— В Республике приняли эту идиотскую писанину на ура. Ее заучивают наизусть в школах. Каждый день глашатаи читают ее вслух на базарах, чтобы познакомить народ с мудрыми мыслями Неповторимого правителя. Теперь его называют еще и Гениальным. Такой вот прокол, — прозвучало это у демона грустно, даже тоскливо. — Стараешься, трудишься в поте лица, а потом все оборачивается против тебя же.

— Бывает, — постарался подбодрить демона Мичигран. — С кем не случается. Ты не унывай.

— Тебе хорошо говорить: "не унывай". Ты представить себе не можешь, какая у нас канцелярия. У нас все учитывается. Каждый шаг. Этот прокол мне запишут в Личное дело. А когда подойдет время повышения в должности, мне его припомнят.

— М-да... А как ты кувшину такие хорошие ножки сумел пристроить? — постарался увести разговор от неприятной для собеседника темы Мичигран. — Поделись опытом.

— Не могу. Есть кое-какие дурацкие секреты, которые фирма не разрешает разглашать. Этот фокус идет под рубрикой: "Для служебного пользования. Разглашению не подлежит".

— Ясно. Пиво опять за мой счет?

— Пиво бесплатное, — Франт наполнил кружки. — Гонзар так и сказал: "Отныне и навсегда, пиво для моего лучшего друга Мичиграна — бесплатно". И добавил: " Если вернется живым".

— Не узнаю Кабана. Отчего он стал таким добрым?

— Так ты же не знаешь, что сейчас творится в Геликсе.

— Не знаю, — подтвердил Мичигран.

— Пей, — посоветовал демон. — Будем пить хорошее пиво, и я расскажу тебе, о том, что происходят сейчас в славном городе Геликсе. Тебе это должно понравиться.

Они с удовольствием неторопливо осушили по кружке.

— Геликс бурлит, — стал рассказывать Франт. — На базаре только и говорят о явлении святого Фестония, монастырь готовится к торжественному празднованию этого великого события. Жирный бургомистр Слейг издал Указ, по которому в день вашего возвращения все жители Геликса должны выйти на улицу, радоваться и бросать цветы под копыта ваших коней. А Гонзар Кабан пригласил в свою таверну бардов и менестрелей, и они каждую ночь поют о подвигах вашего отряда. Доходы его от продажи пива растут с той же скоростью, что и ваша слава.

— Видно тебе пришлось основательно поработать.

— Да что ты! — Франт рассмеялся. — Я всего-то и шепнул кое-что на базаре торговке рыбой, конопатой Носоваре и гончару заике Крохану. Но попросил ничего никому не говорить. А все остальное пошло, как положено. Часа через два нашлось немало таких, кто знал гораздо больше меня, а некоторые сами все видели. Давай выпьем за здоровье тех, кто все знает и всему верит. Без них жизнь была бы мрачной и тоскливой.

Выпили с удовольствием, да и было за кого.

— И о чем рассказывают те, кто все знают? — с оправданным любопытством поинтересовался Мичигран.

— Рассказывают очень много интересного. Значит, ехали вы по Веселому лесу, беспощадно уничтожая по пути стаи свирепых змеекотов, хищных ремнезубов и ядовитых хнуров. Лесная чаща расступалась перед вами, создавая удобную дорогу, и птицы распевали гимны. А потом на вас напала Орда варваров. Вы вступили в неравный бой и мужественно сражались, каждый — против десятерых. Вас было четверо, а пятым — боевой конь рыцаря Фамогуст. В Орде же собрались многие сотни свирепых варваров. И постепенно они стали вас одолевать. Упал, заливаясь кровью, мужественный эльф Альдарион, изнемогал в неравной битве благородный рыцарь Калант Сокрушитель Троллей, Его Фамогуст получил десятки ран и едва мог стоять на ногах. Истекая кровью от многочисленных ран, беспощадно разил варваров, верный сын Святой Обители, монах Буркст. А ты, Мичигран, долго отбивался от варваров, поражая их своим посохом, заклинаниями и молниями, но был сражен самим вождем Орды, одноглазым великаном и упал. Сразу десять противников набросились на тебя. Каждый хотел отрубить твою голову и привезти ее домой в качестве почетного трофея. И когда храбрый из храбрейших, благословленный самим Координатором, их пресветлостью Хоангом, монах Буркст увидел твою близкую гибель, и гибель всего отряда, он упал на колени и призвал на помощь святого драконоборца, дважды рожденного Фестония.

— Погоди, — остановил рассказчика Мичигран. — Это не Буркст, а я призвал на помощь святого Фестония.

— Такое не проходит, — отрицательно покачал головой Франт.

— Как это не проходит? Ты ведь знаешь, что это я призвал на помощь святого Фестония. Буркст в это время вообще лежал без памяти.

Франт с интересом посмотрел на мага.

— Того, по чьему призыву явился святой Фестоний, непременно объявят Праведником, — напомнил он. — Монахи такой случай не упустят. Но все Праведники заслужили свой почет после смерти. И прежде чем тебе присвоят этот чин, с тобой должно случиться... М-м-м... Что-то героическое, но не особенно приятное. И мне казалось, что спешить с этим нет смысла. Но если ты настаиваешь, можно попробовать что-то сделать...

— Не настаиваю, — быстро оценил обстановку Мичигран. — Пусть все остается, как есть. Но Буркста мне будет очень жалко. Он хороший товарищ.

— С Буркстом, как раз, ничего не случится. Он монах и нужен монастырю живым, чтобы время от времени совершать чудеса во имя святого Фестония и укреплять этим веру. Бурксту ничего не грозит. А ты будешь греться в лучах его славы... Сейчас нам следует выпить. Оба мы с тобой немало потрудились и заслужили по глотку хорошего пива.

Со стороны мага возражений не последовало.

— С этим кувшином ты хорошо придумал, пиво действительно прохладное, — похвалил он демона. — Ладно, пусть будет так. Буркст призвал святого Фестония. И что же случилось дальше?

— Дальше произошло самое главное. Трижды прозвучал удар грома, и святой появился на поле боя. Был он, как обычно, в белоснежной хламиде, подпоясанный простой веревкой. Варвары не поняли, кто возник перед ними и бросились на дважды рожденного, угрожая ему мечами и копьями. Святой Фестоний взмахнул дубиной, и сила его удара была такой, что не менее десяти противников упали с переломанными костями. Но это не остудило еретиков, и они снова напали. Фестоний еще раз ударил дубиной, и поверг еще десяток нечестивых. Варвары почувствовали, что стоят на краю гибели и взмолились своей богине Шазурр, чтобы она пришла к ним на помощь. Та появилась: белокурая великанша с окровавленными руками. На груди у нее висело длинное ожерелье из человеческих черепов, а из глаз струились злоба и жестокость. Уверенные в победе варвары возликовали. Но, едва увидев святого Фестония, шалая богиня сотворила туман, и в панике скрылась в нем. Тогда варвары поняли, кто перед ними, и их сердца объял ужас. Они бросились бежать, оставив вам все награбленные ранее, золотые и серебряные сокровища, и своих жен, и своих рабов, а также своих великолепных лошадей, которых ценят больше всего.

— Сокровища, жен, рабов и лошадей? — переспросил Мичигран.

— Да, — подтвердил Франт. — Несметные богатства.

— И куда мы все это девали? — полюбопытствовал маг.

— Об этом никто не говорит. Когда речь заходит о сокровищах, на базаре хитро улыбаются. По этим улыбкам можно понять, что очень многие знают, куда вы спрятали сокровища, жен, рабов и лошадей. Приедешь в Геликс, можешь спросить, и тебе, по секрету, расскажут много интересного.

— Непременно спрошу. А что сделал святой драконоборец, после того как побил варваров и вселил в их сердца ужас?

— Он наложил руки на каждого из вас и исцелил ваши кровоточащие раны. Затем благословил ваши дела и помыслы, и вознесся в свою небесную обитель. У святого, сам понимаешь, дел невпроворот. Вот и все. Или тебе этого мало?

— Вполне достаточно. Надеюсь, что и сразить дракона святой Фестоний поможет нашему рыцарю.

— Не исключено. Но разве можно предугадать, что сделает святой?

— Это ты верно говоришь... Значит, варварская Шазурр выйти против нашего Фестония побоялась. А я ведь о ней ничего не знаю. Кто она такая?

— Обычная богиня узкого профиля. Имеет свой круг деятельности, своих почитателей, своих врагов. Друзей не имеет. Весьма истеричная, самолюбивая, непредсказуемая. Жестокая и кровавая особа.

— Откуда она взялась такая?

— Как обычно... Неблагополучная семья, затем трудный подросток, несчастная любовь. Жизнь у нее не сложилась. Отсюда и ненависть ко всем и всему. Патологическая любовь к кровавым зрелищам. Варвары грабят, жгут и убивают, вот она и стала им покровительствовать. Шазурр появляется в наших краях вместе с ними, и вместе с ними исчезает. Кстати о варварах. Ты знаешь, что они идут за вами?

— Думал, что так оно и будет. Но пока мы не добудем сокровища, они нас не тронут.

— Они вас и потом не тронут.

— Кто им может помешать?

— Уже помешали. Поселяне из Нуидыры опоили варваров пивом с сонными травами и собрали все оружие. Гномам продадут и неплохо на этом заработают, — Франт рассмеялся... — Интересно, как наши варвары будут выглядеть, когда проснуться с большого бодуна, и увидят, что они остались без оружия. "Мы мчимся как ураган, без коней и оружия, ничего не сметая на своем пути..." — прорычал он, подражая Бахарраку. — Клоуны.

— Посмотреть бы.

— Тебе не удастся, а я непременно посмотрю. Им теперь не до сокровищ. Им теперь, добраться бы до своих земель. Но за вами не одни варвары увязались. Хитрого Гвоздя знаешь?

— Правая рука Бритого Мамонта. Самый хитрый у разбойничков и самый умный.

— Хитрый Гвоздь тоже хромает за вами. Ему тоже сокровища нравятся. А с ним всякий сброд: гномы, промышленники, даже сержант Нообст, из городской стражи.

— Спасибо что предупредил. А почему ты говоришь: "хромают"?

— Ну, у них, понимаешь ли, неприятная история произошла. Вроде, все опытные и разумные, а поставили свои сапожки, на ночь, близко к костру, — Франт пожал плечами, отказываясь понимать, как такое могло произойти. — У каждого по одному сапогу и сгорело. А в одном сапоге, сам знаешь, ходить неудобно. Вот они и хромают. Нообст ругался долго и, должен отметить, очень интересно. Жаль, что ты не мог его послушать. И еще один сюрприз: за вами идут эльфы.

— Эльфы? — удивился Мичигран. — Какие эльфы? У нас один уже есть.

— Ваш не в счет. За вами идут эльфы из канцелярии бургомистра. Сам начальник канцелярии Ленкорион и с ним еще девять остроухих.

— Слейг послал, — прикинул маг.

— А то...

— М-да... — Мичигран поморщился. — Обложили...

— Обложили, — согласился Франт. — Так ведь у дракона, говорят, сказочные сокровища. Каждому хочется урвать. Но ты не унывай. Разберетесь как-нибудь. А мне пора. Давай, по последней, и я сейчас исчезну. Не забыть бы прихватить кувшин.

— Куда торопишься? Скоро Буркст подойдет, втроем посидим, — предложил Мичигран.

— Этого мне только не хватает... А потом в Личном деле запишут: "Пьянствовал с монахом Буркстом, в дальнейшем объявленным Праведником..." И начнет меня трясти Отдел внутренних расследований. Зачем встречался? Что он говорил? Что ты говорил? Какие секреты ты ему раскрыл? Что у вас общего? Кто вас познакомил?.. Ты себе не представляешь, до чего у нас в Отделе внутренних расследований занудные демоны, и какие они мастера задавать вопросы. Нет, монах, да еще будущий Праведник — это не для меня. Тем более, что мне сейчас предстоит одно небольшое, но весьма приятное развлечение. До встречи!

Франт прихватил кувшин, помахал Мичиграну рукой и исчез.

Эльфы остановились на ночлег невдалеке от лагеря Каланта. Ленкорион старался держаться поближе к рыцарю, чтобы в нужный момент оказаться в нужном месте.

— Мы близки к цели своего путешествия, — объявил он, после того, как отряд поужинал. — Возможно, что уже завтра, нам предстоит выполнить свою миссию, и мы должны быть к этому готовы. Сейчас всем проверить оружие и спать. Рыцарь встает рано, и мы выступим вслед за ним.

Часовых эльфы не выставляли, в этом не было никакой необходимости. Рожденные в лесах спали чутко и незаметно подойти к ним достаточно близко, никто бы не смог.

Лендогор, как и остальные эльфы, спал беззаботно, но вдруг проснулся. Что-то побеспокоило его. Он какое-то время лежал с закрытыми глазами, раздумывая, над тем, что могло его разбудить, и прислушивался к лесу... Легкий шорох сообщил эльфу, что невдалеке пробежал какой-то мелкий зверек. Потом над деревьями почти бесшумно пролетела ночная птица. И снова шорох, и едва слышный в ночной тишине топот маленьких ножек. Ведущая ночной образ жизни, лесная мелочь не опасалась эльфов. Жила в своем обычном ритме: охотилась, рыла глубокие норки с хитроумными ходами, в которых можно безопасно укрыться, нежилась в мягком лунном свете. Крупные животные, а тем более хищники, близко к лагерю эльфов подходить не смели.

Все как обычно, как и должно быть. Лендогор открыл глаза и сел. То уплывающая за тучи, то проглядывающая из них, луна неярко освещала поляну. Эльф сосчитал товарищей. Все были на месте, все спали. Возле каждого лежал похудевший мешок с запасом продуктов, лук и колчан со стрелами. Что же его обеспокоило, что заставило проснуться? Лендогор положил руку на плечо, спавшего рядом с ним Эленарда.

— Что? — тот сразу открыл глаза. — Пора вставать? — и тут же сообразил. — Нет, слишком рано, еще темно.

— Ты что-нибудь чувствуешь? — спросил Лендогор.

— Чувствую, — эльф сердито смотрел на товарища. — Чувствую, что ты глуп и не даешь поспать.

— Я серьезно, — не отставал Лендогор. — Как будто кто-то чужой ходит по лагерю, а никого нет.

— Раз никого нет, значит, никто и не ходит, — рассудил Эленард. — Я такой хороший сон видел: отплясывал в таверне с двумя симпатичными девицами. Такие, я тебе скажу, девицы... Полный балдеж. А ты меня разбудил, — пожаловался он. — Ну, подумай, кто полезет к нам в лагерь. Каждый хищник знает, что эльф, даже не просыпаясь, всадит в него стрелу, прежде чем тот сумеет подойти к нам на пару десятков шагов. Мы сегодня долго шли по открытому месту, и ты перегрелся на солнце, вот тебе и мерещится. Спи и не думай ни о чем. А я сейчас вернусь в таверну, и если ты опять меня оттуда выдернешь, я просто убью тебя, и никто меня за это не осудит. Эленард повернулся на другой бок и отправился в таверну, к обалденным девицам.

Лендогор пожал плечами. Он уже собирался снова уснуть, как вдруг, перед глазами что-то мелькнуло. Или кто-то. Даже зоркие глаза эльфа не сумели разглядеть, определить. Что то красное?.. Или голубое?.. Может быть, опять показалось? Он встал, прошел по поляне, остановился возле каждого эльфа. Все спали, никто не шевелился. И ничего непривычного он на поляне не заметил. А неприятное чувство, будто рядом, совсем близко, находится чужой, не исчезало. Может быть, разбудить Ленкориона? Он постарше, лучше знает лес. А если Эленард прав? Привыкшему к лесным тенистым полянам, эльфу долго быть на солнце нельзя. Припечет голову, и вполне могут почудиться какие-то страсти. Ленкорион еще и посмеется над ним. С этими мыслями Лендогор лег спать, но заснуть ему долго не удавалось.

Утром, высланный следить за рыцарем, Олькандар доложил, что отряд Каланта оставил в лесу экипаж, и проводник, по едва заметной тропинке, повел отряд в нагромождение скал. А еще, ему удалось услышать: проводник сообщил рыцарю, что это последний переход и он займет не более двух часов. Потом они выйдут на равнину, и там расположена башня дракона.

— Надеюсь, ты заметил, где начинается тропа, по которой направился отряд рыцаря? — спросил Ленкорион.

— Да, — подтвердил эльф. — Я запомнил место, где тропа начинается, и сумею показать это место.

— Ты хорошо выполнил свою задачу, — похвалил Ленкорион молодого эльфа. — Слышали?! — обратился он к остальным. Вожди у эльфов привыкли говорить много и красиво. А тут представлялась хорошая возможность. — Наконец-то наступил день, которого так ждал наш народ! Посмотрите на солнце, что сияет в прозрачном небе, посмотрите на окружающий нас зеленый лес, и запомните, какими они были в этот день. Запомните легкий ветерок, что шевелит листвой, запомните сочную траву и лесные цветы. Запомните своих друзей и соратников, что стоят сейчас рядом. Запомните этот день!

Ленкорион чувствовал приближение решающего часа, часа величия эльфов и его личного величия. И ему хотелось, чтобы это почувствовали остальные.

— Это будут главный день в нашей жизни! — голос его звенел от волнения. — День, от которого пойдет отсчет начала Великого тысячелетнего царства эльфов. Царства, в котором на хрустальный трон поднимется наша прекрасная царица, всегда молодая Эльсениор. Сейчас все зависит от нас, от нашего бесстрашия, от нашей решимости пожертвовать, если это потребуется, своими жизнями, ради создания тысячелетнего царства эльфов, от нашей веры в победу. Как бы ни сложилась наша жизнь, в памяти потомков, мы всегда останемся героями. Наша слава переживет века!

Хорошо говорил бывший вождь, а ныне начальник канцелярии бургомистра Ленкорион. Будь рядом Крагозей, он восхитился бы этой речью. Хотя сам Крагозей мог сказать и не хуже.

— Эльфы — великий народ. Мы владели этим миром, этими лесами и полями, этим воздухом. Все здесь жило и дышало по нашим прекрасным и справедливым законам. Потом пришли люди. Они безжалостно вытеснили нас из лучших земель и построили там свои города. Потом пришли жестокие и беспощадные гоблины, и заселили наши прекрасные зеленые леса. Потом вылезли из темных пещер хитрые гномы и украли у нас секреты обработки металла. Запомните, во всех бедах, которые претерпел и терпит сейчас наш великий народ, виноваты люди, гоблины и гномы!

— Берите оружие, — продолжал он напутствовать отряд, — и пусть оно верно послужит вам. Вы — эльфы, и должны гордиться этим: нет ничего более прекрасного и величественного, чем быть эльфом! Не жалейте никого: ни людей, ни гномов, ни гоблинов. Помните священную обязанности, которую возложили на вас предки: обязанность владеть этим миром, обязанность подчинить своей воле все другие племена и народы! Вперед, эльфы! Вперед, гордые и отважные сыны великого народа! Вперед!

Ленкорион повернулся и пошел к скалам. Он не оборачивался, он знал, что молодые эльфы, идут за ним, что они полны решимости выполнить его приказ, воплотить его мечту.

Олькандар догнал Ленкориона, жестом указал направление, куда следовало идти и, не осмеливаясь шагать рядом с вождем, тут же встал в общую цепочку.

Едва взошло солнце, Гвоздь поднял отряд. Умнягу Тугодума и Кандибоба так и не сумели разбудить. Кашлентий не пожалел сонной травки — одной кружки хватило, чтобы свалить Кандибоба, человека упитанного и к хмельному пиву привыкшему. Что уж говорить о теоретике. Большинство из теоретиков, вообще, оказываются слабыми, когда дело доходит до практики. Умняга отключился не допив свою кружку. Остальные наскоро перекусили. Кашлентия и Бандурея тоже накормили и снова связали. Оставили присматривать за ними Младшего Пелея а сами заняли позицию в подлеске. Отсюда хорошо была видна белые каменные глыбы, возле которых в скалы уходила тропинка.

— Надо пройти в скалы, и устроить засаду, где-нибудь, там, поближе к башне, — предложил Крагозей, которому надоело ждать.

— Возле башни нам сейчас делать нечего... — не согласился Деляга. — Пусть рыцарь сначала управиться с драконом, а мы уж, как-нибудь, потом.

— Будем ждать здесь, — прервал спор Хитрый Гвоздь. Он улегся на мягкую травку и стал глядеть в небо, где медленно проплывала длинная цепочка небольших белых облаков. — Хорошо здесь, не то, что в Геликсе: тихо, никто не топочет, не орет. Облака красивые: чистенькие, беленькие. В Геликсе я таких не видел. Зубастик, Ты помнишь, какие облака в Геликсе?

— Облака? — переспросил Зубастик и задумался. — Он смутно помнил, что когда-то видел облака. Но это было так давно. С тех пор, как Зубастика приняли в гильдию разбойников, ему, как-то, ни разу, не приходилось любоваться облаками, или, даже, просто рассматривать их. Ни к чему было рассматривать облака. Там же и нет ничего. — Эти — белые.

— Сам вижу, что эти белые. Я тебя спрашиваю, какого цвета облака в Геликсе.

— Не знаю, — признался Зубастик. — Я на них не смотрел. Наверно там их и вовсе нет, — сообразил он.

— Ошибаешься, Зубастик, — поправил его Гвоздь. — Есть в Геликсе облака. А ты об этом даже не знаешь. Это оттого, что ты редко обращаешься к святому Фестонию и, поэтому, редко смотришь на небо. В Геликсе облака есть. Но ни там темные, грязные какие-то. А здесь — совсем другое дело. Чистенькие, как будто их только что выстирали. И легкий ветерок их сушит... А травы как пахнут?.. Вот где надо жить.

— Угу, — подтвердил Нообст. — Место подходящее, только пустовато. Здесь надо базар раскинуть и ворота поставить, чтобы таможенный сбор собирать, — пошутил он.

— И таверну с хорошим пивом, — подсказал Зубастик.

— И таверну, — поддержал сержант. — Базар, таможня и таверна — больше ничего человеку и не надо.

— Нет, друзья мои, — не согласился Крагозей. — В таком месте, как это, жизнь не представляет никакого интереса. Она лишена всякого смысла. Здесь нет самого главного: народа, который надо защищать и угнетателей, с которыми надо бороться.

— Зато воздух какой... В Геликсе, конечно, и угнетатели есть, и народ. Но все вонью пропахло. А здесь воздух свежий, чистый... Деревья, цветы... Чувствуете, как цветами пахнет? — Гвоздь сделал глубокий вдох. — Дышится-то как...

— Мы, значит, можем здесь свежим воздухом дышать, а в Геликсе народ будут стонать под игом! — завелся Крагозей. Он, видимо, все время чувствовал себя на работе. — Нет! Наше место в городе. Только в городе, где есть трудящиеся массы, можно бороться за их освобождение. Только в городе можно отстаивать равенство и бороться с узурпаторами.

— "Вся наша жизнь — есть борьба", — поддержал Крагозея Камнелом, хорошо усвоивший основные лозунги своей партии.

— Вот! Голос молодежи — это взгляд в грядущее. — Крагозей сел на любимого конька. — Мы до основания разрушим существующее общество и все, что с ним связано.

— Зачем разрушать, живи здесь, и строй свое новое общество, — предложил Гвоздь.

— Нет, — не согласился Крагозей. — Прежде чем строить что-то новое, надо до основания разрушить старое. Иначе никто не почувствует дыхания прогресса...

— Идут!.. — прервал его Деляга. — Рыцарь со своей командой.

Но Крагозея понесло, сейчас он слышал только себя...

— ...И на обломках старого, мы создадим общество, где все будут равны!

— Тихо! — прикрикнул на гнома Гвоздь.

Крагозей не слышал Гвоздя. Он слышал только самого себя. Мало того, он говорил все громче и скоро должен был перейти на крик. Была у него такая привычка.

— Трудящиеся сбросят цепи рабства и невежества!

Нообст стукнул гнома по шее ребром ладони, тот поперхнулся, замолчал и, ничего не понимая, сердито посмотрел на сержанта, потом на остальных. Сообразил в чем дело и пожал плечами.

— Кажется, я несколько увлекся, — полушепотом признался он. — Но это ведь базовая проблема, краеугольный камень, сами понимаете... — он еще раз посмотрел на сержанта. — И вообще... Не следовало прикладывать руки. Можно было сказать, я бы понял...

Но Нообст не слышал гнома. Он наблюдал за дорогой.

Впереди, как это и положено, ехал сам рыцарь Калант, верхом на Фамогусте. Рядом с ним шел проводник. На второй лошади сидели монах и эльф, замыкал цепочку, на третей лошади, маг в остроконечной шляпе и плаще со звездами.

— Экипаж бросили. Забрали лошадей. Навьючат их сокровищами, — сержант Нообст задумался. — А экипаж бросили... — повторил он.

— У них всего три лошади, — отметил Гвоздь. — Много не увезут.

— У нас девять лошадей, — напомнил Деляга.

— Сумеем взять в три раза больше, — определил Крагозей.

— Хороший экипаж, дорогой, — продолжил свое Нообст. — И где-то недалеко.

— Возьмем сокровища, сможешь купить себе десять таких экипажей, — напомнил Гвоздь.

— Это я понимаю, но все равно — непорядок. Очень дорогой экипаж. Такого другого в Геликсе нет. Я его видел, когда рыцарь из города выезжал: колеса новые, на кузове медные заклепки, сбруя новая, а сидения кожей обтянуты. Здесь кругом воры, кто-нибудь непременно утащит.

— Раз дорогой, значит обратной дорогой заберут, — подсказал Деляга.

— Пока рыцарь вернется — экипаж уведут, — не мог сержант Нообст равнодушно относиться к бесхозному имуществу. — А если и не уведут, то кожу обдерут и колеса снимут. Забрать его надо. За такой экипаж у гномов в Неоксе можно не меньше двух золотых взять.

Небольшой отряд рыцаря пересек, между тем, поле, вышел к тропинке, которую вчера Бандурей показал Гвоздю, и скрылся в скалах.

— Теперь можно и нам, — Крагозею не терпелось. Крагозею хотелось быть как можно ближе к сокровищам.

— Хочешь с драконом повоевать? — спросил Деляга.

— За правое дело, за счастье народа, мы и против дракона выступим. Ты не думай, мы не побоимся!

— Ага, и заболтаете его до смерти, — не любил Нообст Крагозея, и не скрывал этого. — Ты, гном, не лезь, куда не надо. Нельзя сейчас туда идти. Может быть, экипаж пока приберем, — предложил он Хитрому Гвоздю.

— Чего ждать?! — не успокаивался Крагозей. — Быстрота и натиск — вот главные наши союзники в борьбе с врагами! Спросите кого угодно...

— Снимут же колеса...

— Да заткнитесь вы оба! — рассердился Гвоздь. Никуда ни шага. Ждем здесь! Сокровища ведь. Соображать надо. Кто-нибудь за рыцарем непременно потянется. И нам с ними сейчас встречаться ни к чему. Сначала посмотрим кто, а потом уж думать станем, что с ними делать.

Глава тридцать пятая.

— Вот здесь, как раз, значит, находится тихое место, — остановился проводник. — Дальше скалы кончаются, дальше, следовательно, чистое поле. А там и стоит Его башня. Возвышается над окрестностями, над природой. С нее далеко видно. Горизонт у самых скал находится. Я, когда корову Ему гоню, или барана, прежде чем в обратный путь идти, всегда здесь, в совершенно безопасной местности, отдыхаю. Этого места с башни не видно, скалы заслоняют. И пещера большая. Если Он сверху пролетит — спрятаться можно. Я так понимаю, что ваша милость, благородный рыцарь, с Ним Самим схватиться собираются. Так, перед битвой, лучше всего, отдохнуть, в этом самом месте. Другого такого удобного для отдыха места, и нет вовсе.

— Башню сейчас откуда-нибудь увидеть можно? — поинтересовался Калант.

— А вон оттуда, с имеющегося на природе возвышения, — показал проводник на пологую, поросшую мхом скалу. — Если туда залезть и выглянуть, то прямо всю башню и видно, и поле перед ней. А когда Он на башне сидит, то и его самого увидеть можно.

— Пойду посмотрю, какая там местность, — решил Калант. — Может быть и дракона увижу. А ты, Буркст, расседлай лошадей и готовь мои доспехи.

Вместе с Калантом на скалу взобрались Мичигран и Альдарион. Отсюда, действительно, можно было разглядеть владение дракона. Впереди раскинулось довольно большое поле, с редкими чахлыми кустами и, столь же редкими, зелеными островками травы. В основном земля была покрыта россыпью камней: мелких и крупных, величиной с конскую голову и совсем больших. Единственным украшением был пересекающий поле неширокий ручей, вдоль берегов которого росли какие-то белые цветы. В центре поля возвышалась башня, сложенная из каменных глыб, таких же серых, как та, на которой они сейчас стояли. Судя по трем рядам окон, расположенных один над другим, у башни было три этажа. У первого имелись большие деревянные двери, в которые вполне мог пройти дракон. На первом этаже, вероятно, он жил и хранил там сокровища. Два верхних этажа, или какой-то один из них, по-видимому, занимала принцесса. Вот и все, что смогли разглядеть рыцарь и его спутники. Ни самого дракона, ни изнывающей в плену прекрасной принцессы они не увидели.

— Поле большое и для сражения подходящее, — определил Калант. — Здесь можно проводить одновременно несколько славных поединков. Вот только камней много, камни надо убрать.

— Некому здесь убирать камни, — напомнил Мичигран.

— А-а-а, конечно, — согласился рыцарь. — Здесь некому подготовить место для поединка. Придется сражаться в сложных условиях.

— И никакого укрытия, — эльфу открытое пространство вокруг башни не понравилось. — Если захочется укрыться — надо бежать сюда, к скалам, а это слишком далеко. Не добежишь.

— Не думаешь ли ты, что я стану укрываться от какого-то дракона? — возмутился Калант. — Это дракон должен укрываться от меня.

— В том, что ты, благородный рыцарь, не станешь укрываться, он уверен, — заступился за эльфа Мичигран. — Он подумал, что необходимость укрыться может возникнуть у меня, или Буркста.

— Можете не беспокоиться. Вы находитесь под моим покровительством и никакая опасность вам не грозит, — успокоил мага рыцарь.

— И я так думаю. — Мичигран вовсе так не думал, но не спорить же с рыцарем о таком пустяке, как смертельная опасность. — А дракона не видно. Вероятно беседует с принцессой, или пересчитывает сокровища. Что ж, пойдемте готовиться к бою и славной победе, — предложил маг и они вернулись к Бурксту.

Монах готовил для рыцаря доспехи. Он не был профессиональным оруженосцем, в многочисленных деталях боевого рыцарского костюма разбирался не слишком хорошо и сейчас пытался в определенном порядке уложить снаряжение на земле. Начал монах, естественно, со шлема. Потом, без особых затруднений, положил на место нагрудник и доспех прикрывающий спину рыцаря, а пониже их — фартук и ташку. Сейчас он возился с кучей мелких лат. Здесь были наплечники, локотники и налокотники, рукавицы, нарукавники и зарукавники, набедренники, наколенники и наголенники... И кое что такое, в чем монах вообще разобраться не мог.

— Это что за кольцо? — спросил Буркст. — Не знаю зачем оно, и куда его девать?

— Нашейник, — просветил его рыцарь. — Крепится между шлемом и нагрудником.

— Ага, — монах поместил нашейник на положенное ему место, и ткнул пальцем в еще одну непонятную железку. — Вот это? Это что такое?

— Упор для копья, крепиться возле правого плеча, — рыцарь показал, куда должен поместиться упор.

— Если бы на меня надели столько железа, я бы ходить не смог, — признался Мичигран.

— И я тоже, — поддержал его эльф.

— Рыцарю не надо ходить, — объяснил Калант. — Он сражается верхом на коне, с другим рыцарем, у которого такие же доспехи.

— От стрелы или, скажем, от меча, эти доспехи могут защитить, — отметил маг. — А, если удар очень сильный, они вряд ли спасут.

— Конечно, — согласился Калант. — Очень сильным ударом можно помять доспехи и даже сбросить рыцаря с коня. Такое случается.

— Если дракон ударит лапой или хвостом, ты удержишься в седле?

— Если дракон ударит лапой, ни один рыцарь в седле не удержится. Но я не дам ему такой возможности.

— Если дракон плюнет огнем, человек испечется в этих доспехах, как в железном горшке, — продолжал рассуждать Мичигран.

— Сумеешь ли ты наложить на дракона такое заклятие, чтобы он не смог изрыгнуть огонь? — спросил Буркст.

— Не знаю, — признался Мичигран. — Но попробую. Может быть и получится. А вот, от удара лапой, или хвостом у меня заклинаний нет. Это точно.

— Ты на что-то намекаешь? — спросил Буркст.

— Хочу напомнить, что дракон очень силен. Чтобы сражаться с ним, нужны быстрота и ловкость. А в этих прекрасных латах, — Мичиган кивнул на доспехи, — быстроту и ловкость человек теряет.

— Ты знаешь сколько стоят эти доспехи? — спросил Буркст.

— Не знаю, но думаю, что дорогие.

— Хм, дорогие... Нет, маг, "дорогие" — это не то слово. Это фамильные доспехи. Рыцарь, возглавляющий род, передает их старшему сыну. А тот, своему старшему сыну. И так, из поколения, поколению. За эти доспехи, его прапрадед отдал заморскому купцу табун прекрасных лошадей. Я читал об этом в семейных хрониках Калантов.

— Жизнь рыцаря дороже табуна, — парировал маг. — Если рыцарь погибнет, сражаясь с драконом, он не выполнит пожелания их пресветлости отца Хоанга.

— Но у Каланта Предназначение.

— Не все Предназначения сбываются.

— Наша сила — в вере.

Мичигран промолчал.

— Ты хочешь сказать, что доспехи будут мешать? — Буркст поглядел на широкий нагрудник и погладил его блестящую поверхность. — Так?

— Так. Ты не согласен?

— Не знаю.

— Ты считаешь, что я должен выйти против дракона без лат, вот в этом камзоле? — спросил молчавший до сих пор, но внимательно прислушивавшийся к разговору Калант.

— Мне кажется, это было бы разумно, — подтвердил Мичигран.

— Но так не принято. Рыцарь должен сражаться в доспехах.

— Так записано в рыцарском Кодексе? — поинтересовался маг.

— В Кодексе ничего такого не записано. Но все рыцари, сражаются в доспехах.

— И с драконами?

— И с драконами.

— От кого это тебе известно?

— Об этом говориться во всех балладах и легендах. А баллады и легенды не врут.

"Еще как врут", — хотел сказать Мичигран, но не сказал, не стал огорчать рыцаря.

— В балладах и легендах, во всяком случае, в тех, которые я слышал, упоминания о доспехах нет, — доложил он.

— Буркст, подтверди, что твой предок, рыцарь Тяжелый Топор, который сражался с драконом в Прохладном Ущелье Граничных Гор, был в доспехах, — обратился Калант к монаху.

Буркст довольно долго молчал, припоминая подробности подвигов своего предка.

— Нет, — сказал он наконец. — Про оружие там говориться, про волшебную шапочку говориться, про гномий хлебец, про шрамы на морде у дракона, про опаленную шерсть на боку коня... А про доспехи нет ни слова.

— Вот как. А в балладе о славном рыцаре Сегадоне Железная Нога, о доспехах очень даже говориться, — объявил Калант. — Сейчас я вам перескажу эти слова. Так... "Он скакал задумчивый и грустный, весь не свой, от боли и тоски..." Нет, не в этом месте... "И шарф ее в сиянье алом, он на предплечье завязал... Тарам-тарам-тарам-тарам-там. Тарам-тарам-тарам— тарам..." Оказывается и не здесь. А где же? Подождите, я сейчас вспомню.

Надо отдать рыцарю должное, думал он настойчиво и усердно, морща лоб и размахивая руками в такт строчкам баллады, которые мысленно произносил. Баллада была длинной и продолжалось это довольно долго. Спутники терпеливо ждали.

— В этой балладе, действительно, ничего не говориться о доспехах рыцаря, — вынужден был признаться Калант.

— Я не говорю, что ты всегда должен сражался без доспехов, — решил подсластить горькое лекарство Мичигран. — Я видел тебя на турнире в честь какой-то благородной дамы. Ты был закован во все эти прелестные латы, — маг посмотрел на лежащие на траве доспехи. — Это было очень красиво и величественно. Но в сражении с драконом они будут мешать.

Монах все поглаживал блестящий металл нагрудника, казалось, не обращая внимания, на спор рыцаря и мага.

— Буркст, обратился к нему рыцарь. — Ты мудрый гном, знаешь мощь железа, силу копья и разбираешься в вопросах чести. Рассуди нас.

— Святой драконоборец, дважды рожденный Фестоний, сражался с драконами в простом холщевом балахоне, — высказался наконец Буркст. — И каждый раз побеждал.

— Наши великие предки никогда не носили доспехи из металла, — высказался и Альдарион, которого никто не спрашивал. — А за их плечами немало славных побед.

— Вы согласны с Мичиграном? — рыцарь заколебался.

— Думаю, что слова мага близки к истине, — принял, наконец решение Буркст. — Доспехи созданы для сражений рыцарей с себе подобными. Они могут в какой-то мере защитить от оружия. Но и это происходит далеко не всегда. Тебе же предстоит сразиться с драконом. Доспехи не защитят тебя от удара его лап. Твоя защита — быстрота и ловкость, с которыми ты должен действовать. Твоя защита — копье с Мультифритовым наконечником, которым ты должен пронзить чудовище, и твой славный меч Калибур. Твоя защита — Предназначение и благословение их пресветлости, отца Хоанга. А это... — Буркст постучал ладонью по металлическому нагруднику и тот отозвался легким звоном. — А это лучше оставить для турниров.

— Пожалуй вы правы, — Калант с сожалением посмотрел на доспехи. — Хотя это будет первый случай, когда я выйду на поединок без них.

— Но это и первый случай, когда ты выйдешь на поединок с драконом, — напомнил Мичигран.

— Поэтому я и думаю, что вы правы. И Фамогусту будет намного легче, — как истинный рыцарь, вспомнил Калант о мерине. — Когда я без доспехов, он гораздо резвей. Что ж, давайте готовиться к поединку.

Они почистили и накормили Фамогуста, оседлали его. Затем Калант объяснил мерину важность предстоящего поединка и попросил его приложить все усилия. Рассказал он и о том, что решил сражаться без доспехов, что, судя по довольной морде мерина, Фамогуст одобрил. А вот предложение одеть темные очки защищающие глаза от яркого света пламени, мерин отверг категорически. Он совсем недавно слышал, что Мичигран постарается не допустить появление огня, и, при виде очков, столь энергично замотал головой, что рыцарь понял, — очки Фамогуст не наденет.

Затем появился легендарный гномий хлебец. Буркст, запасливый и упорный, как всякий гном, вынул из тайников своего балахона, какие-то железки и после четырех попыток, все же добился своего. Отбитый им небольшой кусок гномьего хлебца Калант проглотил и, как это положено, запил тремя глотками холодной воды. Маг проверил, не потерял ли рыцарь лапку с кукишем трехрогой ящерицы Кзудры. Она оказалась на месте — в правом кармане брюк. Этим снаряжение рыцаря и закончили. А войлочную шапочку с хрустальными подвесками, несмотря на настойчивые уговоры Буркста, рыцарь надевать не стал.

— Я неудобно чувствую себя в этом головном уборе, — сказал он. А в ответ на заверения в том, что именно в этой шапочке убивал драконов предок Буркста Тяжелый Топор, твердо заявил: "Что хорошо для гнома, то не всегда хорошо для человека".

Вскоре все приготовления к битве с драконом были закончены.

Калант уселся на Фамогуста, Мичигран проверил на месте ли бутылочки со снадобьем, которое он приобрел в лавочке у Гундора Лысого. Буркст положил свою дубинку возле доспехов рыцаря.

— Там она мне не пригодиться, — сообщил он.

Мичигран согласно кивнул.

— Кажется все, — сказал он. — А ты, Альдарион, с нами идти не можешь, — с сожалением сообщил Мичигран эльфу. Впереди отряд ожидали серьезные испытания и Мичигран считал, что нет смысла освобождать от участия в них эльфа. Но правила — есть правила, и нарушить их маг не считал возможным. — Влезай на скалу, оттуда хорошо видна и башня и поле. Смотри как сражаются и побеждают отважный рыцари, могущественные маги и скромные но мужественные монахи.

— Покровитель наш и защитник, святой драконоборец, дважды рожденный Фестоний, помоги своему славному рыцарю Каланту Сокрушителю Троллей, — возвал Буркст, обращая свой взор к небу. Он был уверен, что святой сейчас наблюдает за отрядом, который идет сражаться с драконом. — Помоги ему, и защити его, от огня всепожирающего, зубов ядовитых, и когтей чудовищных. Даруй ему победу!

Хитрый Гвоздь оказался прав. Не более получаса прошло с тех пор, как команда рыцаря исчезла в скалах, когда из леса вышел еще один отряд. Это были монахи. Все крупные, рослые, в одинаковых серых балахонах, с одинаковыми небольшими мешками для припасов за спиной. У каждого на поясе дубина. Монахи двигались быстро, плотной цепочкой, один за другим.

— Да-а, — Деляга с уважением посмотрел на Гвоздя. — Хорошо, что не выскочили.

— Гляньте кто их ведет, — обратил Хитрый Гвоздь внимание, на монаха, идущего впереди.

— Где-то я его видел... — Деляга задумался. — Сейчас вспомню.

— Чего тут вспоминать? Сам отец-комендант Кресск, начальник охраны монастыря, — подсказал сержант Нообст.

— Отец-комендант, — подтвердил Хитрый Гвоздь... — Он самый, с двумя десятками братьев из охраны. Когда Орден за что-то берется, то делает все обстоятельно.

— Я рассчитывал что они попозже придут, что успеем, — признался Деляга.

— Не успели, — Гвоздь сплюнул.

Появление монахов разрушало все планы отряда. И Гвоздь, и Нообст, и все остальные, были уверены, что команда рыцаря не сможет забрать из башни всех накопленных там, драконом, за многие годы, сокровищ. И тот, кто войдет в башню вслед за ними, сумеет набрать столько, сколько сможет увезти. Сокровищ в башне много, останется и вторым, и третьим. Но выбор будет уже не тот. Появление монахов все меняло. Эти обшарят в башне все закоулки и соберут все: ни единого кубка, ни единой монеты не пропустят.

— Чего ты растерялся? — спросил Нообст. — Ну, пришли монахи, ну, отец Кресск, что из этого?

— А то, что выгребут они там все. Отец Кресск свое дело знает.

— И я свое дело знаю. Должны там быть тайные места, до них монахи не докопаются, — объяснил Нообст.

— А мы докопаемся?

— Вы — не докопаетесь. А я найду. Обыск провести — уметь надо.

— Монахи все выгребут.

— Быть такого не может.

— А если все-таки?

— Тогда, выходит, что зря мы прогулялись...

— Ты подумай, — предложил Гвоздь.

Нообст думал недолго.

— Если тайников там нет, то и делать нам в башне нечего.

— У нас почти полный бочонок пива есть, — напомнил Гвоздь.

Нообст удивленно посмотрел на него.

— Ты мне покажи хоть одного монаха, который от кружки пива откажется, — усмехнулся Гвоздь. — Посмотри, как наш Умняга спит. Его Крагозей по морде лупил, а у него даже веки не дрогнули. И до сих пор сны смотрит.

— Угостить монахов пивком? — задумался Нообст

— Почему бы и нет. Отпразднуем победу рыцаря. А там: по мешку на брата и поехали.

— Проснутся — спохватятся, — напомнил Деляга. — У Кресска глаза цепкие. Сразу поймет, чего не хватает. Он нас в Геликсе быстро найдет. А виселицу, что на площади, недавно в розовый цвет покрасили. Говорят, что красиво. А мне все равно не нравится.

— В Геликсе найдет, — согласился Гвоздь. — Только нам не обязательно возвращаться в Геликс. С сокровищами, из башни дракона, нас, куда приедем, там и примут.

Хитрый Гвоздь и до этого прикидывал, что если дело с сокровищами дракона выгорит, то нет смысла возвращаться в Геликс. Сокровища Бритый Мамонт приберет, их потом и не увидишь.

— На любом Харахорийском острове примут, — Гвоздь неторопливо оглядел членов отряда: как они отнесутся к его предложению? — А там места получше наших. Тропический климат.

— А что?! Мне тропический климат нравится, — оскалился Зубастик. — Можно и на Харахорийские.

— Мы из Геликса никуда не пойдем, — не согласился Крагозей. — Мы не бросим свой народ на растерзание палачам. Свою долю сокровищ возьмем и возвратимся в город.

— Повесят на площади Тридцати трех Монахов Мучеников, — напомнил Нообст.

— Нас виселицей не запугаешь! — Крагозей держался уверенно. — Мы перейдем на нелегальное положение. Уйдем в подполье, и оттуда будем руководить борьбой.

— Понятно. В подполье вам самое место. Сидите, и не высовывайтесь, — посоветовал гному Нообст. — А повесят, тоже не беда.

— Вы как? — спросил Гвоздь у Пелея старшего. — На острова, или тоже под пол полезете?

— Подумать надо, — Деляга и от сокровищ отказаться не мог, и Геликс ему покидать не хотелось. — Вам что, встали и пошли. А у нас в Геликсе дом, мастерские, и товар там сбываем... Партнеров полно, купцы к нам дорогу знают. Посмотреть надо, что из сокровищ нам достанется... Потом и рассудим, как оно лучше: в Геликс возвращаться, или уходить куда-нибудь. На новом месте все сначала начинать придется. Надо все как следует просчитать.

— Ну, а ты, Нообст? — спросил Гвоздь. — Не пора ли тебе отдохнуть от службы? Купишь на острове дом, сад разведешь, и вода в тех морях теплая, будешь там свои кости греть.

— Нет, Гвоздь, Харахорийские острова мне не подходят. — Я, в заливе Клатч, с харахорийскими пиратами грудь в грудь резался. Да и привык я к нашему Геликсу. Скучно мне будет на тех морях, хоть вода там и теплая. Если тайника в башне не найдем, так меня можешь и не считать.

Когда они вышли из-за скал, дракон сидел на вершине башни. Не то громадная ящерица, вытянувшая шею и присевшая на задние лапы, не то нахохлившаяся курица, с длинным хвостом, потерявшая где-то все свои перья. И все же дракон был величественен и красив какой-то неожиданной, непривычной, неземной красотой: высокий, широкий в плечах, с большой головой и могучими лапами. Тело его было покрыто крупными зелеными чешуйками. Темные на хвосте, бедрах и задних лапах, они постепенно переходили в светло-зеленые на туловище, а на шее были окрашены в белый цвет. Грудь и голову, как драгоценные украшения, покрывали крупные чешуи ярко-красного цвета.

Впереди шли Мичигран и Буркст. Мичигран в просторной мантии цвета летнего неба, на которой светились семь зеленых звезд, символ гильдии магов славного города Геликса. На голове его красовалась остроконечная фетровая шляпа с широкими полями, в правой руке он держал неизменный посох. Голова мага была гордо поднята и остроконечная бородка направлена в сторону дракона, как наконечник копья.

Буркст, как и положено монаху, выглядел гораздо скромней. На нем были серый балахон подпоясанный простой веревкой и обычные черные башмаки. Буйную рыжую шевелюру скрывал наброшенный на голову капюшон. Дубинку свою монах не взял и чувствовал себя без нее не совсем уверенно.

За ними, на Фамогусте, следовал Калант Сокрушитель Троллей. Рыцарь вышел на бой без доспехов. Он даже снял камзол и был теперь в голубой рубашке из дорогой харрийской материи, в просторных брюках бледно-розового цвета и неизменных красных полусапожках, с блестящими стальными шпорами. В левой руке рыцарь держал щит, правой сжимал древко копья на вершине которого сиял кристалл Мультифрита, на поясе рыцаря висел верный Калибур. Тщательно вычищенный, с блестящей на солнце шерстью, Фамогуст выступал величественно, как он привык это делать на турнирах, где благородные дамы придирчиво оценивали не только доспехи наездников, но и красоту их коней.

— Ха! А у нас гости, — обрадовался дракон. — Давно к нам никто не заглядывал, а тут сразу трое. Эй, принцесса Леонсида, Ваше Высочество, выходи. Посмотри, кто к нам пришел!

Принцесса Леонсида не вышла и не ответила. Но окно на втором этажа распахнулось и в нем показалось миловидное личико с белым бантиком на высокой прическе.

Между тем Калант остановил коня. Мичигран и Буркст, сделали еще несколько шагов и тоже остановились.

— Чего пришли?! — поинтересовался дракон. — По делу, или просто так поболтать?

Ответил дракону Буркст:

— Благородный рыцарь Калант Сокрушитель Троллей, повелевает тебе, дракон, незамедлительно освободить прекрасную принцессу, что томится у тебя в заточении, попросить у нее прощения, за все причиненные благородной даме неудобства, и удалиться в земли, лежащие за Граничными горами. Если же ты, дракон, откажешься выполнить, это его повеление, он будет вынужден вызвать тебя на поединок, который может закончиться только смертью одного из вас.

— Повелевает?!. Кр-р-х-х, кр-р-х-х... Явился и повелевает мне! Кр-р-х-х, кр-р-х-х...

Странные звуки, напоминающие хриплое кудахтанье больной коклюшем курицы-великана, что изверг из широко раскрытой пасти дракон, были совершенно бессмысленны. Но Мичигран решил, что это дракон так безобразно смеется. И не ошибся.

— Ну, вы меня насмешили... — дракон с интересом рассматривал Каланта. — Так ты сокрушитель троллей? — спросил он.

— Да! — подтвердил тот. — Я Калант Сокрушитель Троллей.

— И хочешь сразиться со мной из-за принцессы?

— Да! Готов сразиться с тобой! — подтвердил Калант. — И требую, чтобы ты признал, заточенную в твоей башне принцессу, самой прекрасной дамой во всех ближних и дальних землях!

— Как интересно! — дракон задумался. — Ты что, и вправду рыцарь?

— Рыцарь, — подтвердил Калант.

— Настоящий рыцарь? — дракон с явным недоверием разглядывал Каланта.

— Действительный член гильдии рыцарей. Каждое мое слово — есть правда и только правда! — гордо заявил Калант.

— Это же здорово! — дракон не сводил глаз с Каланта. — А я ведь не верил...

— Чему это ты не верил? — спросил Калант.

— А про рыцарей. Что есть такие... У нас в старинных легендах говориться, что на берегу Харахарийского океана, возле залива Квоч, живет племя коварных и злых рыцарей. Они создают себе гнезда из камней, постоянно воюют, беспощадно уничтожая себе подобных и питаются сырым мясом. А раз в году, когда солнце поднимается высоко над горизонтом, молодые рыцари отправляются освобождать принцесс и охотиться на драконов. Только никто этим легендам не верит. Сказки, они сказки и есть. Их перед сном маленьким драконам рассказывают. А тут такое дело... Так ты прямо из этих кровожадных рыцарей, и будешь? Из тех, что сражаются из-за баб?

— Не смей называть прекрасных дев бабами! — возмутился Калант.

— Значит это правда... Вот уж не думал... Слушай, Калант, а в легендах говориться, что принцессы — это только повод. Сказители утверждают, что манили рыцарей не принцессы, а сокровища, собранные в башнях драконов.

— Клевета на благородное сословие! — возмутился Калант. — Рыцарей сокровища не интересуют. Мы помогаем вдовам и детям, защищаем сирых и угнетенных! Мы восстанавливаем справедливость везде, где ступит копыто нашего коня, везде, куда достанет кончик нашего копья!

— Вот как!?. — дракон был еще очень молод. В свои сто девяносто шесть лет он не мог похвастаться большим жизненным опытом. Но в том, что овладение сокровищами дело более заманчивое, чем помощь сирым и угнетенным, он был уверен. — А ты меня не обманываешь? Рыцари ведь должны быть великанами. Большими и могучими, вроде нас, драконов. А ты маленький. Просто человечек. Как же ты со мной сражаться станешь? А где твои доспехи? Неужели будешь драться в голубой рубашечке? Красиво, но не практично.

— Я достаточно силен, чтобы победить любого дракона в честном бою. — не задержался с ответом Калант. — А мои доспехи — справедливость и честь, во имя которых я готов сразится.

Разговор прервал Буркст.

— Дракон, ты не ответил на требование благородного рыцаря, — напомнил он. — Намерен ли ты немедленно освободить прекрасную принцессу и удалиться за Граничные горы?

— Ну вот, так сразу, все бросить и удалиться. Да еще аж за Граничные горы, — тон дракона стал насмешливо-ехидным. — Нельзя же так. Здесь мои владения. Понимаете? Мой надел, моя частная собственность. А частная собственность, как вам известно, священна и неприкосновенна. Знаете, кто меня сюда поставил?!

— Кто? — без особого интереса спросил Калант.

— То-то, не знаете. Меня сюда поставил сам Верховный дракон Кардуг Пятый, — с гордостью и почтением произнес дракон. Он даже пригнул шею и опустил голову, так что получилось что-то вроде поклона. — Да не притупятся никогда его зубы и когти! Да не ослабеют никогда его могучие крылья! Да будет выполнена воля его! Поняли?! — и не дождавшись ответа продолжил: И без его воли никто меня отсюда уволить не может. — А вы пришли незваные, непрошенные, и сразу: "Требуем!" Ни тебе "Здрас-с-сте" сказать, ни тебе "Извините", ни тебе "Пожалуйста". А я ведь никого из вас, толком, и не знаю. Могли бы и представиться, для начала. Ты, гном, кто такой будешь? Организацию какую-нибудь представляешь, или сам по себе геройствуешь? И этот, в шляпе... Он что, грамотей или трубадур? Нормальный человек такую шляпу носить не станет.

Буркст постарался не обращать внимание, ни на слова дракона, ни на издевательский тон.

— Если ты откажешься подчиниться, — заявил монах, — то будешь сурово наказан.

— Отказываюсь подчиниться. Категорически отказываюсь, — дракон снова закудахтал: — Кр-р-х-х, кр-р-х-х, кр-р-х-х... А может вы хотите, чтобы я откупился? Признайтесь откровенно. Может вам что-нибудь из моих сокровищ подбросить: золотишко... Или вам больше драгоценные камни нравятся? Рубины или алмазы? Если я вам отсыплю сокровищ, вы тогда и уйдете? А? Кр-р-х-х, Кр-р-х-х!.. Так предупреждаю, никаких сокровищ вы у меня не получите! И валяйте отсюда... — он довольно пространно сообщил, куда должны "валять" благородный рыцарь Калант Сокрушитель Троллей и его спутники. Звучало это весьма неприлично и принцесса, услышав такое, наверно, покраснела. Во всяком случае, окно с треском захлопнулось.

Буркст снова проявил великое терпение, и не ответил на грубость грубостью.

— В таком случае благородный рыцарь Калант Сокрушитель Троллей, вызывает тебя на поединок, — сообщил он. — Поединок должен состояться немедленно и на этом поле. Я, Буркст, монах Ордена святого драконоборца, дважды рожденного Фестония и Мичигран Казорский, действительный член гильдии магов свободного города Геликса, согласно Кодекса о поединках, ассистируем благородному рыцарю Каланту и пользуемся законной неприкосновенностью. Маг Мичигран имеет право оказывать рыцарю магическую помощь, без нанесения вреда противнику.

— Ух ты! У вас уже, оказывается, все продумано. Ну и дела... Рыцарь, монах и маг. Трое против меня одного. У рыцаря, смотрю я, даже копье с Мультифритовым наконечником. Он, ведь, таким копьем вполне может меня убить. Я от такого сюрприза, даже растеряться могу. Нет, раз такое дело, то никаких гарантий. В пылу боя могу, от растерянности, кого-нибудь задеть. А если я задену... Гр-р-х-х, гр-р-х-х, гр-р-х-х!.. — дракон снова извлек из широко раскрытой пасти немыслимые по своей отвратительности звуки. — Если я задену, — повторил он, — лечить бесполезно.

Дракон был груб и самонадеян. Таким Мичигран и представлял его себе. Но больше всего мага раздражал отвратительный смех нахала. В Казорском квартале такое не прощалось. Каждый, кто попытался бы рассмеяться подобным образом в Казорском квартале, тут же схлопотал бы кинжал под девятое ребро, и никогда больше не смеялся бы вообще, это точно. Если бы дракон находился ближе, маг непременно врезал бы ему посохом по морде. Но дракон сидел высоко, на крыше башни, недосягаемый для любимого оружия мага.

— Эй ты, нахальная и глупая ящерица! — крикнул дракону Мичигран. — Перестань кудахтать и спускайся с насеста. Убирайся отсюда, или вступай в бой!

В ответ дракон, на зло магу, снова отвратительно засмеялся, затем сообщил Мичиграну, как он с ним поступит, после того, как разделается с рыцарем и, в заключение, снова неприлично выругался. Мичигран отметил, что ни в первом случае, ни во втором, особой фантазии дракон не проявил. Язык его был беден, образные сравнения примитивны.

Теперь окно с громким стуком захлопнулось на третьем этаже башни. Очевидно, принцесса успела перебраться туда.

Полет дракона красивым назвать было нельзя. Что-то вроде большой бочки, с крыльями, длинной шеей, длинным и толстым, как бревно, хвостом нырнуло с вершины башни и тяжело плюхнулось на землю. На полет это нисколько не походило.

— Ты и лететь, оказывается, не умеешь, — не удержался маг. — Мешок с мусором и то лучше летает.

— Я тебе покажу, что я умею, — пригрозил дракон. — Ты у меня сам станешь мешком с мусором, я тебя научу как надо разговаривать с могучим драконом.

— Сначала летать научись, — посоветовал Мичигран. — Куры и то лучше тебя летают.

— Их-х, маг, что я с тобой сделаю! Ты даже представить себе не можешь, что я с тобой сделаю! Я тебя сожгу! Плюну на тебя, ты у меня запылаешь, как факел в ясную ночь. — дракон опять раскудахтался. — Ты только подожди меня, никуда не уходи.

— Сам сгоришь! — пригрозил маг. — У меня такое заклинание есть, против твоего огня, что у тебя вся чешуя осыплется и зубы выпадут.

— Про это я как раз и забыл, — дракон поднял правую лапу и почесал затылок. — Ладно, сжигать не стану. Но разберусь с тобой непременно. Сейчас прихлопну вашего рыцаря и возьмусь за тебя! Ну, давай, гном, — повернулся он к монаху. — Объявляй о начале поединка, И убирайтесь в сторону, не мешайте.

— Готов ли благородный рыцарь Калант, победитель Троллей к поединку? — спросил Буркст.

— Готов, — сообщил Калант.

— Готов ли к поединку дракон, владетель башни в Серых скалах?

— Готов, готов, давно готов! — проявил нетерпение дракон. — Давай команду, монах, а то я сам начну.

— Начали! — отдал команду Буркст и противники помчались навстречу друг другу.

Мичигран и Буркст отошли подальше, к самим скалам, чтобы не мешать поединку. И чтобы в пылу боя, кто-нибудь из сражающихся случайно не задел их.

Калант нацелил копье в центр ярко-красного пятна. Он собирался покончить с драконом одним ударом — в сердце. Но, когда рыцарь был уже готов пронзить дракона, тот неожиданно повернулся, и вместо груди пред Калантом оказался костлявый зад хищника. И в то же мгновение дракон ударил хвостом по передним ногам Фамогуста. Хвост дракона, несмотря на заверения Буркста, что он безопасен для окружающих, оказался могучим оружием. Ударом такого хвоста нетрудно было сломать коню ноги, и выбить рыцаря из седла. Так и случилось бы, но Фамогуст был умным и опытным боевым конем. Он мгновенно сделал свечу, и хвост с силой ударил в то место, где только что находились передние ноги коня. А Фамогуст отскочил в сторону и резво пошел по кругу, обходя дракона, вне досягаемости его лап и хвоста, давая рыцарю возможность подготовиться и снова атаковать.

И пошла круговерть. Противники оказались достойными друг друга. Калант настойчиво нападал, пытаясь сразить противника копьем, но тот ловко уворачивался и сам переходил в атаку, стараясь достать рыцаря лапой или хвостом, от которых, Каланту, с помощью умного мерина, тоже удавалось увернуться. Громко ревел стараясь устрашить противника дракон, подбадривал себя боевым кличем рыцарь, гневно ржал Фамогуст, трава на поляне была истоптана и изрыта копытами коня и лапами дракона, а бой продолжался без всякого результата.

Дракон был могуч и агрессивен. Калант неутомим. Трудней всего приходилось Фамогусту. Ловкость с которой сражался рыцарь, быстрота его действий, каждый его удар, и каждый вольт, зависели от быстроты мерина, от четкости, с которой тот выполнял команды всадника.

— Зверюга слишком сильна, — отметил очевидное маг. — А Фамогуст начал уставать. Самое время вмешаться святому Фестонию, — напомнил он монаху.

— Не теряй веры, — огрызнулся тот. Монаха тоже беспокоил ход битвы, но он был уверен что святой драконоборец, если это потребуется, вмешается.

Бой шел с переменным успехом. Калант нанес смертельный удар копьем в голову дракона, но тот сумел увернуться и в свою очередь ударил рыцаря лапой. Фамогуст отпрыгнул и дракон промахнулся. Снова ударил Калант, опять попытался нанести удар дракон...

Мерин устал, покрылся потом и тяжело дышал. Калант решил выйти из ближнего боя, дать Фамогусту хоть немного отдохнуть. Он повернул коня и поскакал, собираясь оторваться от дракона. Тот помчался следом, расстояние между ним и уставшим мерином стало быстро сокращаться. Еще два-три прыжка и дракон догнал Фамогуста. Он уже мог достать лапой круп мерина, а, может быть, даже и зацепить всадника. Дракон торжественно рыкнул и замахнулся...

На этом битва и закончилась бы, но случилось такое, что иначе чем чудом назвать было невозможно. В то самое мгновение, когда могучая лапа, вооруженная длинными грязными когтями опускалась на спину Каланта, дракон поскользнулся. Поскользнулся самым бездарным образом, на ровном месте. И не просто упал, а со всего разгона врезался мордой в здоровенный обломок скалы. Тот, кому приходилось на хорошей скорости врезаться мордой в крупный камень, может по настоящему понять, что это не просто неприятно, что это может привести к тяжелым и даже непоправимым последствиям. Дракону показалось, будто его ударили по морде целой горой. И сразу стало темно, все мысли исчезли и силы оставили его. Могучее чудовище застыло, беспомощно растянувшись за земле, как дохлая ящерица.

— Благодарю тебя, святой Фестоний, благодарю тебя дважды рожденный драконоборец, за помощь и покровительство, которые ты нам оказываешь... — торопливо забормотал монах.

— Думаешь это он?

— Никто другой не мог поступить так разумно! Теперь рыцарь проткнет его копьем, как школяр протыкает булавкой бабочку для коллекции, — монах тряхнул головой, откинул капюшон и рыжие кудри обрамили его голову, как нимб. — Надо верить! Видишь, Предназначение сбывается!

Маг не стал спорить, но усомнился. Он подумал, что вряд ли святой Фестоний станет применять такой прием, как подножка. Случившееся больше походило на проделку Франта. Тот вполне мог устроить дракону подобную пакость. А сейчас стоит где-то поблизости и хихикает... Но в главном монах был прав: теперь рыцарь имел полную возможность поразить дракона. Битву можно было считать законченной.

— Еще кто-то идет, — сообщил Камнелом.

— Интересно, кто это монахам на пятки наступает? — выглянул из-за кустов Хитрый Гвоздь. — Монахи этого не любят.

— Эльфы, — определил Нообст. — Только остроухих здесь и не хватало.

— Наверно из канцелярии бургомистра, — решил Деляга. — Все деловые эльфы там сейчас окопались. В лесах их, пожалуй, и не осталось... Ого! Точно, слейговские чиновники. Видите, кто идет впереди? Сам Ленкорион. Приходилось с ним дело иметь. Этот берет круто. К нему, меньше чем с парой золотых лучше и не подходить.

— Ленкорион, — подтвердил сержант. — Начальник канцелярии бургомистра. Он, когда через ворота проезжает, даже на лейтенанта Брютца не глядит, как будто того и нет. А шпоры у этого эльфа золотые. Г-м-м... Золотые шпоры. Это надо же.

— Этих Слейг послал, — решил Деляга. — Нашему бургомистру все мало. Надо их остановить, они на монахов нарвутся, — предложил он.

— Не надо, — возразил Нообст. — Пусть нарвутся. Отец Кресск им растолкует, что не туда они идут.

— Могут подраться, — прикинул Хитрый Гвоздь. Он не любил эльфов. Монахов он тоже не любил. — А хорош бы. Давно я не видел, как монахи с эльфами дерутся.

— Эльфы с монахами драться не станут, — прикинул Деляга. — Побояться отца Хоанга.

— Есть из-за чего и подраться, — не согласился Гвоздь. — В башне сокровища.

— Угу, — подтвердил Крагозей. — Эльфы всегда какую-то выгоду для себя ищут. Им верить нельзя. У них и боги другие.

Каких-нибудь полсотни метров оставалось эльфам до прохода в скалах, когда навстречу им вышел отец-комендант. Шагавший впереди вытянувшегося в цепочку отряда Ленкорион остановился.

— Все, пришли наши эльфы, — ухмыльнулся Деляга. — Увидели монахов и застопорили. Эльфы против Обители слабоваты будут. Смотрите, сейчас отец-комендант им растолкует что к чему, и остроухие с унылыми мордами вернуться в свою канцелярию.

— У эльфов луки, — напомнил Гвоздь. — Монахи, хоть и хорошие бойцы, но с дубинами против луков им, пожалуй, не выстоять. А сокровища в башне такие, что эльфы могут и против Обители пойти.

— Слейг против Обители не пойдет, — не согласился Деляга. — Обитель — сила. Против Обители никто пойти не может.

— Еще неизвестно для кого эльфы стараются, для Слейга или для себя? — рассудил Гвоздь. — Если эльфам удастся взять сокровища, они Слейга бросят. Они в леса уйдут.

— Эльфы народец подленький, — подтвердил Нообст. — За сокровища они и Слейга продадут, и Геликс.

Ленкорион, между тем, сделал жест, приказывающий своему отряду оставаться на месте, а сам неторопливо направился к отцу-коменданту.

— Договорятся, — сказал Крагозей. Таким тоном сказал, словно выругался. — Монахи и чиновники всегда договорятся между собой. Им бы только народ угнетать.

О том, что отец Хоанг пошлет отряд, чтобы завладеть сокровищами, после того, как Калант победит дракона, Ленкорион был уверен. Да и бургомистр Слейг, очень прозрачно намекал о монахах, своему начальнику канцелярии. Но это нисколько не смущало вождя, он не опасался соперников. Более того, Ленкорион был уверен, что до драки с монахами вообще не дойдет. Два десятка эльфов с боевыми луками представляли такую силу, которую ни монахи, ни кто-нибудь другой остановит не смогут. Так что можно будет договориться. Конечно, монахи, опасаясь гнева Координатора, будут настаивать, чтобы пройти в башню с сокровищами первыми. Но Ленкориона не собирался им уступать. Сила была на его стороне и монахи это поймут. Вообще-то, Ленкорион, не думал, что встретит здесь самого отца-коменданта: человека настойчивого, не привыкшего отступать. Отец Кресск, цепной пес Координатора был хитер, опасен и с ним надо вести себя очень осторожно. Он тоже должен был предчувствовать эту встречу и подготовился к ней. Это было неприятно. Но Отец-комендант, с его опытом, лучше других должен понять, что дубинке против лука не устоять. И жить ему тоже хочется. Он должен пойти на соглашение. Пусть монахи отойдут в сторону. А когда эльфы вынесут из сокровищницы дракона то, что посчитают нужным, монахи могут забрать все остальное. Сокровищ хватит для всех. Но первыми свой выбор должны сделать эльфы.

Ленкорион оглянулся, лица его спутников были серьезными и решительными. Он знал, что по первому знаку, в их руках появятся луки со смертельно жалящими стрелами. Вождь улыбнулся. Сколько бы здесь ни было монахов, какими бы ни были они сильными, Им не устоять против решительности и упорства. Настал час эльфов!

— Оставайтесь на месте и ждите моей команды! — нарочито громко, так чтобы его услышал и понял отец Кресск, сказал Альдарион и направился к монаху.

Когда Ленкорион подошел к проходу в скалах, его встретили трое. Возле Кресска, справа и слева от него, и чуть-чуть сзади, стояли еще два монаха. Высокие, широкоплечие — хорошая цель для эльфийских стрел.

Ленкорион презрительно улыбнулся, сколько бы здесь ни было монахов, какими они ни были бы сильными, им не устоять против решительности и упорства эльфов.

— Мир вам, — приветливо встретил эльфа отец-комендант. Лицо его лучилось добродушием: толстые губы были растянуты в улыбку. — Что делает так далеко от канцелярии бургомистра уважаемый Ленкорион? — с неподдельным интересом спросил он.

" А то ты не знаешь, что я здесь делаю, наглый притворщик! — возмутился эльф. — Как лживы все эти людишки. А этот Кресск — хуже всех".

— Собираем лечебные травы, святой отец, — также вежливо ответил он и тоже попытался изобразить что-то вроде улыбки. — А позволено ли мне будет спросить, что делают монахи так далеко от своей Обители?

" Он очень уверен, — отметил отец комендант. — Считает, что сила на его стороне. М-да... все они вооружены боевыми луками. Сегодня этот эльф опасен... Но, с помощью дважды рожденного драконоборца, управимся мы и с этими еретиками".

— Молимся, сын мой. Усердно молимся. Святой драконоборец, дважды рожденный Фестоний, внимает молитвам, как в стенах Святой Обители, так и вдали от нее. Не желаете ли и вы обратить свои помыслы к святому Фестонию, дарующему нам все блага, — любезно предложил Кресск, — и помолиться с нами?

— Мы не можем сделать этого, — заметно скривив тонкие губы отказался Ленкорион. — У нас свои боги, которым мы приносим щедрые жертвы, и своя королева, прекрасная и вечно молодая Эльсениор, которой мы поклоняемся.

— Жаль, жаль, — посочувствовал монах... — А что новенького слышно в канцелярии нашего славного бургомистра Слейга? Тебе, Ленкорион, ведь известны все новости.

— Ничего нового... — Ленкорион знал, что Кресск умен, хитер и если встал на пути вооруженных эльфов, то вероятно что-то задумал. Следовало выяснить что? И эльф инстинктивно тянул время.

— С городской казной, видно, плохо... — продолжал размышлять монах.

— Как всегда, — сообщил Ленкорион. С городской казной всегда было плохо.

— Чиновники много воруют?

— Все, что положено для оплаты городских работ расходуется согласно предписанию, — соврал эльф.

— Нехорошо обманывать, — монах добродушно погрозил эльфу толстым пальцем. — Уж если Слейг отправляет своих лучших работников, чтобы собрать травы, и потом продать их, значит казна слишком дырявая, и монеты из нее утекают слишком быстро... Интересно, куда это ни утекают?

Начальник канцелярии не любил, когда ему задавали подобные вопросы. Более того, начальник канцелярии терпеть этого не мог.

— Многие удивляются, откуда берутся монеты у Святой Обители? — стараясь сделать это как можно более ехидно, произнес эльф. — Обитель ведь недавно прикупила большую березовую рощу, что за Кущинским озером.

Отец Кресск не обратил внимания на выпад эльфа.

— Вообще-то, сбор лекарственных трав — дело очень подходящее для трудолюбивых эльфов... Знаешь, Ленкорион, мы можем вам помочь, — вдруг, как бы осенило монаха, и добродушное лицо его снова украсила улыбка. — Принесите собранные вами травы в нашу Обитель, и мы отсыплем вам за них хороший кошель полновесных медных монет.

Ленкорион чувствовал, что Кресск издевается над ним. Ему надоело выслушивать шуточки отца коменданта. Это же смешно. Какие-то монахи встали на его пути к славе и возрождению великого тысячелетнего царства эльфов. Глупые ничтожные людишки.

— Нам надо пройти, святой отец, вели освободить дорогу, — потребовал он.

Кресска, казалось, удивила настойчивость эльфа и нескрываемая угроза в его словах.

— Тропа узкая а братья заняты молитвой и не могут уйти с этой тропы... — сказал он негромко, будто пожаловался.

— Скоро ли они закончат свои молитвы? — Ленкорион ждал, что Кресск поймет: сила на стороне эльфов. Дорогу следует освободить. Иначе эльфы легко перебьют отряд монахов.

— Вся наша жизнь проходит в молитвах, — сообщил отец-комендант и развел руками, подтверждая этим жестом, что он бы с удовольствием пропустил эльфов, но ничего сделать не может... — Мы будем молиться весь день и всю ночь.

— Пусть монахи ненадолго прервутся. Молодые эльфы идущие за мной горячи и очень торопятся, а они — меткие стрелки, — припугнул Ленкорион святого отца.

Кресск опечалился.

— Эльф, — ты хочешь взять то, что не принадлежит тебе — перешел он к прямому разговору о сути дела. — Вернись к бургомистру Слейгу и напомни ему, что сокровища дракона принадлежат Святой Обители.

— Бургомистр Слейг не может приказывать вольным эльфам, — заявил Ленкорион. — Сокровища, что хранятся в башне, украдены драконами у наших предков. Мы больше не служим бургомистру Слейгу. Мы пришли за тем, что принадлежит нашему народу.

" Вот как... Эльфы вышли из подчинения Слейга, — Кресска это не удивило. Он никогда не доверял эльфам: ни их словам, ни их поступкам. — Значит они не отступят, попытаются завладеть сокровищами силой".

— Если ты не боишься гнева их пресветлости, координатора Хоанга, то побойся гнева святого драконоборца, дважды рожденного Фестония, — посоветовал Кресск.

— У эльфов свои боги, монах, — Ленкорион был уверен, что сила на его стороне. — Нас привела сюда великая цель. Если ты не освободишь проход, мы убьем тебя, и твоих братьев. Ты ведь знаешь силу стрел эльфов.

— Выполнение помыслов каждого из нас, в руках святого драконоборца, дважды рожденного Фестония, — сообщил отец Кресск. — Святой Фестоний может защитить братьев от смертоносных стрел эльфов.

Вероятно, именно святой Фестоний, внушил монахам мысль, что надо надеть под балахонами прочные, выкованные гномами в старые времена, кольчуги.

Ленкорион понял, что отец-комендант готов пожертвовать жизнью, но эльфов не пропустит. Убеждать его не имело смысла. Упрямство должно быть наказано. Ленкорион молча повернулся и возвратился к отряду. Его молодые соратники были готовы к схватке с монахами. Они ждали команды. Ленкорион решил, что надо показать своим воинами, что должен делать эльф, когда кто-то пытается преградить ему путь к великой цели. Он взял из рук Олькандара свой лук и повернулся к Кресску.

— Освободи дорогу, монах! — приказал эльф. — Пожалей своих людей, уведи их! Если ты этого не сделаешь, я убью тебя и всех, кто попытается помешать нам.

Кресск не ответил. Рядом с ним, так же твердо, стояли оба монаха. Один справа от отца коменданта, другой слева.

Впереди было тысячелетнее царство, торжественное сияние семицветной радуги, улыбка прекрасной и вечно молодой королевы Эльсениор. Но путь ко всему этому преграждали какие-то монахи, потомки тех, кто лишил эльфов их величия. Разве это могло остановить Ленкориона!?

Вождь поднял лук и натянул упругую тетиву, чтобы послать смертоносную стрелу в сердце монаха. Он не испытывал жалости к этому человеку.

— Ти-и-ин-н-нь... — тетива лопнула. Тетива лопнула!

Эльф с изумлением и растерянностью глядел на смертоносное оружие, которое превратилось в слегка согнутую палку. Тетива не могла лопнуть. Такое никогда у него не случалось... Такое никогда не случалось ни у одного эльфа. Такое не могло случиться... Но тетива лопнула.

— Убейте его! Убейте всех троих! — закричал Ленкорион.

Чтобы убить троих — достаточно трех стрел. Трое эльфов вышли вперед, вскинули луки. Три стрелы уставились в приговоренных к смерти монахов.

— Ти-ин-н-нь... Ти-ин-н-нь... Ти-ин-н-нь...

Три тетивы лопнули почти одновременно.

Это было настолько невероятно, что бывший гордый вождь, затем уважаемый начальник канцелярии бургомистра, а сейчас, снова повелевающий эльфами гордый вождь, растерялся. А, растерявшись, вместо того, чтобы увести отсюда отряд и разобраться, как могло произойти такое, он отдал совершенно глупую, в данных обстоятельствах, команду.

— Стреляйте в них! — приказал Ленкорион. — Стреляйте все, и убейте всех!

Эльфы дружно вскинули смертоносные луки. Но стоило кому-нибудь из них попытаться выстрелить, как тетива рвалась. Ни одного пригодного к бою лука в отряде не оказалось.

— Братья, нечестивцы грозили нам смертью, но святой драконоборец, дважды рожденный Фестоний, защитил нас от их стрел. Следует арестовать эльфов-изменников и предать их суду, — сообщил своим подчиненным отец Кресск.

Из-за скал выбежали монахи. Были их вдвое больше чем эльфов. Каждый был вооружен увесистой дубиной.

Эльфы обнажили кинжалы. Но что такое кинжал против хорошей дубины? И разве устоит молодой, не приученный к воинским упражнениям эльф-канцелярист, против монаха, посвящающего львиную долю своего времени молитвам и тренировкам?

Сержант Нообст смотрел на то, как Ленкорион и Кресск разговаривают. После недолгого разговора эльф вернулся к своему отряду. Поднял лук.

Схватка казалась неминуемой. И исход ее был предопределен: никто не мог устоять против стрел эльфов.

— Это уже слишком! — возмутился Нообст. — Эльфы перебьют монахов. Их надо остановить.

Он поднялся, собираясь идти к враждующим и восстановить порядок. Нообст никогда не забывал, что он сержант городской стражи и должен следить за порядком.

— Ты куда?! Ничего ты там не сделаешь. Видишь, эльфы озверели, все поставили на кон. Раз они решили перебить монахов, ты их не остановишь. Первая стрела будет твоей. Жить тебе надоело.

Тем временем эльфы подняли луки. Каждый из них сделал по выстрелу. Но два монаха, во главе с Кресском, почему-то, по-прежнему стояли в проходе у скал. Это выглядело странно и непонятно.

Потом из-за скал выбежали монахи. Эльфы почему-то отбросили свои смертоносные луки и вынули кинжалы. Но что они, могли сделать со своими кинжалами, против дубин монахов, которые постоянными молитвами укрепляли свой дух. Дух оказался сильней стали.

— Смотрите! — восхищался монахами Хитрый Гвоздь. — Как они дубинами работают! Мастера. И все у них продумано. Как будто они остроухих здесь и ждали, даже веревки припасли. Вязать они умеют. Крышка эльфам, погонят их в Геликс и там повесят. А Ленкориона выше всех. Придется Слейгу новую канцелярию набирать.

— Если сам Слейг удержится в своем большом кресле, — подсказал Нообст.

А гости к проходу в скалах все прибывали.

— Еще один спешит, опоздать боится, — обратил внимание, своих спутников, на одинокого всадника, Деляга.

Теперь весь отряд Гвоздя смотрел на этого всадника. Тот вылетел из леса на длинноногом коне и мчался к монахам, которые ловили эльфов, глушили их дубинами и вязали. Всадник и сам был монахом, в таком же балахоне, как и все остальные, только грязном и запыленном, и статью пожиже: гном или мальчишка. Монах не спрыгнул, не сошел, а сполз с коня и пошатываясь подошел к отцу Кресску. Конь на ногах не удержался. Жалобно заржал и лег.

Монашек что-то сказал, вынул из-за пазухи лист бумаги и передал его отцу коменданту. Тот прочел бумагу, снова сложил ее вчетверо, отдал братии какую-то команду и скрылся в скалах. Курьер посмотрел ему вслед и лег. Монахи быстро довязали эльфов, сложили их рядком, выстроились в цепочку и поспешили вслед за отцом-комендантом. У начала тропинки остались обессиленный конь, обессиленный всадник и десять аккуратно связанных эльфов.

Глава тридцать шестая.

Благородные рыцари не протыкают копьем даже злейшего врага, если тот беспомощно лежит на земле, уткнувшись мордой в камень, и глаза у него закрыты, а хвост не шевелится. А Калант Сокрушитель Троллей, был благородным рыцарем. Он подскакал к растянувшемуся во всю немалую длину дракону и остановился.

Дракон чувствовал себя преотвратительно: болела морда, болели передние зубы, болела грудь, болела подвернувшаяся передняя левая лапа. А главное, он не мог понять, что произошло: почему он лежит на земле, почему все у него болит?

Он открыл один глаз и увидел рыцаря. Рыцарь сидел на лошади, на поясе его висел большой меч, в правой руке он держал копье... И дракон все вспомнил. Этот рыцарь вызвал его на поединок. Потом они сражались. Дракон уже почти победил. Оставалось нанести последний удар, и в этот момент он поскользнулся и упал. А сейчас рыцарь стоял на расстоянии удара копьем. Надо было немедленно напасть, или отпрыгнуть в сторону. Но морда болела, грудь болела, голова кружилась и не было сил, ни отпрыгнуть, ни напасть, ни, даже, просто, встать. Рыцарь тоже медлил. Почему-то не нападал. Меч его был в ножнах, копье поднято острием вверх.

Дракон открыл второй глаз.

— Можешь ли ты продолжить сражение? — спросил Калант, когда понял, что дракон смотрит на него. — Или тебе надо оказать помощь?

— Не надо мне никакой помощи, — в голове у дракона по-прежнему гудело. — Подожди немного, дай отдышаться.

— У меня есть исцеляющая мазь, — предложил рыцарь. — Называется "Заморская Панацея". Останавливает кровотечение, снимает боль в костях, лечит от простуд и насморков, от коликов в желудке и всех остальных болезней. Я дам тебе эту мазь. Можешь ею воспользоваться. А поединок мы продолжим завтра, когда ты исцелишься.

— Да нет, обойдусь как-нибудь... — отказался дракон. Он поморщился, тряхнул головой, медленно приподнялся сел и стал оглядываться, пытаясь понять отчего поскользнулся на ровном месте. И увидел возле передней левой лапы кожуру от банана.

Дракон выругался. Взял в лапу кожуру банана, посмотрел на нее, затем отбросил в сторону и снова выругался.

— Все беды от баб, — пожаловался он Каланту. — Сколько раз я ей говорил: когда ешь бананы, бросай кожуру в мусорное ведро. Так нет, по всему полю раскидала. И так всегда: все у нее разбросано, ничего на место не кладет.

— Я И НЕ ОБЯЗАНА! — из окна второго этажа выглянуло очаровательное личико принцессы. — Ни одна принцесса НИКОГДА, запомни это, НИКОГДА, не станет убирать за собой. Для этого есть служанки. Сколько раз Я ГОВОРИЛА тебе: приведи мне служанок! А банановые корки ты сам разбросал.

— Я?! — возмутился дракон.

— ТЫ! ТЫ! ТЫ! Ты сидел на башне, с жадностью жрал бананы и разбрасывал кожуру.

— Да я уже полгода бананы не ел! — продолжал возмущаться дракон.

— Ел! Тайно от меня. Но я видела.

— Вранье.

— ЭТО Я, ЗНАЧИТ, ВРУ?!! — теперь возмутилась принцесса. — Я ВРУ!?

— Врешь!

— ГРУБИЯН! — заявила принцесса. — СТАРЫЙ ТУПОЙ И БЕССЕДЕЧНЫЙ ГРУБИЯН! НЕВЕЖА! НЕУЧ! ХАМ! ДЕБИЛ! Никакого уважения к девушке! — и окно опять со стуком захлопнулось.

— Истеричка, — пожаловался рыцарю дракон. — Вот так она реагирует на малейшее замечание. Не завидую я тому, кто ее замуж возьмет.

— Все-таки принцесса и в заточении, — стал оправдывать даму Калант. — Испытывает всякие неудобства...

— Она испытывает неудобства?! — дракон сердито фыркнул и в воздухе запахло чем-то паленым. — Это я испытываю неудобства! Мне, за каждый год, что она здесь живет, три года трудового стажа засчитывать надо. За то, что я каждый день с этой фифой общаюсь, мне спецпитание следует выдавать, и молоко за вредность. Живет на полном обеспечении, свежий воздух, хороший климат, здоровая пища, а думаешь, я хоть одно доброе слово от нее услышал? Все ей не так. Что бы я ни сделал — все не так, что бы ни сказал — все не то. А уж замечание какое-нибудь высказать ей — так уж лучше промолчать. Она, в ответ, на каждое мое слово, сто своих выдаст. Она же всегда права. Вот ты, благородный рыцарь, борешься за справедливость, скажи, может быть кто-то всегда прав? Понимаешь, всегда.

Калант как-то не задумывался об этом. Но ответить не успел. Окно на втором этаже опять отворилось, и в нем показалась прекрасная принцесса в зеленой шляпке.

— ТЫ ЧТО ЛИ ПРАВ?! Ты не имеешь никакого представления об этикете! У тебя нет чувства такта. Ты не умеешь танцевать. Я от тебя не услышала ни одного комплимента. От твоих шуток вянут листья на деревьях. А как ты смеешься!! Я тебя тысячу раз просила принести мне журнал мод, а ты не можешь выполнить даже такой пустяковой просьбы. СМОТРЕТЬ НА ТЕБЯ НЕ МОГУ! — и она опять захлопнула окно.

— Слышал, — дракон, совсем как человек, развел лапами. Морда его, насколько это может быть у дракона выглядела обиженной. — Журнал мод ей нужен. А где я в этой глуши найду журнал мод? У поселян что ли? В Нуидыре? Так там даже не знают, что такое мода, и что такое журнал. А ей все до факела: журнал ей подай! Знал бы я, кто ее так воспитал, я бы с ним разобрался! Разорвал бы на части и выбросил в гнилое болото.

— Ты разве не знаешь из какого она королевства?

— Представления не имею. Выделили мне участок, дали башню, привезли ее откуда-то: "Вот тебе, для заточения, молодая принцесса Леонсида! Распишись в получении". Ведомость у нас есть типовая: "сдал" — "принял". А так-то, я о ней ничего и не знаю. Говорит, что дочь могущественного короля, врет наверно. Ты пить не хочешь? Пойдем изопьем из ручья. У меня во рту все горит... Я об этот булыжник так звезданулся, что все передние зубы шатаются...

При упоминании о воде, Калант тоже почувствовал жажду. И вспомнил, что неплохо бы напоить уставшего Фамогуста.

Буркст и Мичигран не слышали о чем говорили рыцарь и дракон. Видели, что Калант не стал убивать противника. Видели, как дракон поднялся, сел. Видели, что дракон и рыцарь стали о чем-то оживленно разговаривать...

— Чего это они? — удивился Буркст.

— Дракон лапами машет: наверно уговаривает рыцаря не убивать его — решил Мичигран.

— Как это не убивать?! — возмутился Буркст. — Он же дракон. А святой Фестоний учит, что драконов надо убивать.

— Видно жалуется, что у него жена больная и маленькие дети сиротами останутся, — пошутил маг.

— Дети дракона! — рассердился, не понявший шутки, монах. — Этого еще нам не хватает.

— Нашего рыцаря на сирых и обездоленных всегда купить можно, — напомнил Мичигран. — Смотри, и принцесса появилась. Сердитая, пальчиком на них машет. Похоже отчитывает, чтобы не шумели, не нарушали ее покой. Вот, и окно захлопнула!

— Дура она, твоя принцесса, — не выдержал Буркст. — Он же ее спасать пришел.

— Принцессы, они все со сдвигом, — маг пожал плечами. — Им с детства втолковывают, что они особенные, что им все можно.

— Что же делать?

— Вызывай патрона, — посоветовал Мичигран. — Иначе я не знаю, чем все это может кончиться.

— Так ведь уж обращался.

— Может быть он не расслышал, занят был. А дела у нас — хуже некуда.

— Ты прав, — согласился Буркст.

Он осторожно, в очень почтительных тонах стал напоминать святому драконоборцу, дважды рожденному Фестонию, что дело, на которое тот благословил рыцаря Каланта, застопорилось и сейчас находится на грани провала. И что неплохо бы ему самому, святому драконоборцу, дважды рожденному Фестонию, присмотреть за ходом сражения, которое, по каким-то неведомым причинам и сражением быть перестало...

Дракон, рыцарь и мерин направились к ручью.

Фамогуст, не ожидая приглашения, тут же опустил морду в воду и стал тянуть живительную влагу длинными глотками.

— А-а-х, хорошо, — дракон напился, потом несколько раз окунул голову. — Целебная вода. От этой водички, к вечеру, зубы у меня будут, как новые. Тебя, значит Калант зовут. Ты что, правда троллей сокрушаешь?

— Было дело, — подтвердил рыцарь. Он напился из горсти. Вода ему понравилась.

— Как это ты их? Они же из чистого камня.

— Ага, из камня, — подтвердил Калант. — А я их кузнечным молотом.

— Кузнечным молотом? — удивился дракон.

— Им самым, — подтвердил благородный рыцарь. — Шарахнешь тролля молотом, только

— Ну, ты даешь! — восхитился дракон и с уважением посмотрел на рыцаря. — Лихо! Сам придумал?

— Сам.

— Молодец, — похвалил дракон. — Кузнечным молотом — это ты хорошо придумал. А то у нас один дракон, молодой еще, глупый, встретил в горах тролля и решил этим троллем позавтракать. Ну, и что ты думаешь? Двух клыков с правой стороны у этого дракона, как не бывало. Тролль этот царапинами отделался. теперь гуляет теперь где-то. А дракон из своей башни не вылезает. Стесняется. Ну что это за дракон без двух клыков? Посмешище! А меня Сигруд зовут. Знал бы ты, Калант, как мне надоело здесь: развлечений никаких, поговорить не с кем. А принцесса эта, — Сигруд провел лапой возле горла, — вот так уже достала.

— Отдай ее мне, — предложил Калант.

— Тебе отдал бы не глядя. Да еще в придачу что-нибудь выделил. Но не могу. Каждому дракону положены башня, сокровища и принцесса. Если я ее тебе отдам, Верховному, да не притупятся никогда его зубы и когти, сразу донесут. Есть у нас некоторые, их курдючными баранами не корми, дай наябедничать. Пришлют дракона-ревизора, проведут инвентаризацию, обнаружат недостачу. С этим делом у нас строго. Меня за такое нарушение сразу на болото сошлют, камыш пропалывать и лягушачью икру стеречь.

— Придется мне силой у тебя принцессу взять.

— Силой не возьмешь... — Сигруд хлебнул воды, прополоскал во рту и сплюнул. — Против моих зубов тебе не устоять.

— Митриловый наконечник, — напомнил Калант.

— Так тебе до моей шкуры еще дотянуться надо, — Сигруд усмехнулся. — Вы наверно уже шкуру мою разделили: что тебе, что магу... Больше всего монаху.

— Ничего подобного, — соврал рыцарь и покраснел.

— Врать ты еще не научился. Ну, так что, соглашайся на ничью. Разойдемся и каждый остается при своих, — предложил Сигруд.

— Я за принцессой пришел, — напомнил Калант. — Без принцессы не уйду.

— Придется мне тебя убить, — предупредил Сигруд. — А не хочется. Понравился ты мне, так что до смерти убивать не стану. Кости тебе все переломаю, чтобы ты сражаться не мог. Маг у тебя хоть опытный, вылечить сумеет?

— Маг хороший, — подтвердил Калант. — Если что — вылечит. Но принцессу я у тебя заберу. Я же обет дал. Если рыцарь дал обет, его непременно выполнить надо.

— Забирал один такой, до сих пор забирает, — проворчал Сигруд.

Окно опять распахнулась и показалась, окруженная ореолом рыжих волос, головка принцессы.

— ВЫ КОГДА-НИБУДЬ НАЧНЕТЕ СВОЕ СРАЖЕНИЕ? — ее приятный голосок звучал довольно капризно. — Я ЖДУ, ЖДУ, а они разговорами развлекаются. ВАМ, ЧТО, ЗАНЯТЬСЯ НЕЧЕМ?!

— Слышал?! — дракон скорчил гримасу. — Ну не зануда ли, а?! Поговорить толком с интересным человеком не даст. Как будто к нам каждый день рыцари приезжают. Так и станет теперь зудеть, пока мы с тобой друг друга не поубиваем. Придется начинать.

— Как у тебя голова?

— Гудит голова, здорово я шарахнулся, — признался Сигруд.

— Может быть отложим поединок на завтра? — предложил Калант. — Вода у тебя целебная, пустим в дело мою Панацею, за ночь придешь в норму, а утром сразимся.

— Ничего ты, Калант, не понимаешь. Нам, драконам, долгий отдых не нужен. У нас все быстро заживает. Регенерация на самом высоком уровне. Вполне могу сразиться с тобой и сейчас. Если и ты готов, давай начнем.

На этот раз Каланту повезло с самого начала. Фамогуст, управляемый опытным наездником не давал приблизиться Сигруду и наконец, вынес всадника за спину дракона, почти рядом с громадной тушей, на хороший удар копья. И рыцарь ударил! Еще мгновение и копье с Мультифритовым наконечником пробило бы прочную шкуру чудовища, а, возможно, и пронзила бы дракона насквозь.

Но не получилось. Дракон каким-то чудом увернулся. Кто их знает, этих драконов, может быть, и у них есть какой-то свой святой, и он им помогает. Так что, увернулся Сигруд и ударил хвостом по передним ногам Фамогуста. От такого удара камень крошиться, что уж говорить о ногах лошади, обтянутых тонкой кожей. От такого удара кости на ногах лошади рассыпаются в осколки, а лошадь падает подминая под собой всадника.

Но и у дракона не получилось так, как он задумал. Опытный, прошедший десятки сражений Фамогуст, вовремя почувствовал опасность и отпрыгнул в сторону. Сильнейший удар прошел мимо. И задел лишь древко копья. Но выбить копье из рук рыцаря даже дракон не смог. Во время битвы, копье и рыцарь — одно целое.

А дерево не выдержало удара. Верхняя часть копья, с Мультифритовым наконечником, взвилось вверх и отлетело в сторону. В руке рыцаря остался совершенно бесполезный деревянный обломок. Но и этим беды рыцаря не закончились. Ремень подпруги лопнул. Всадник вместе с седлом, обломком копья в правой руке и щитом в левой, взлетел над крупом мерина, только шпоры блеснули, и рухнул на землю усыпанную булыжниками.

Сигруд обернулся и окинул взглядом растянувшегося во весь свой немалый рост рыцаря.

— Я же тебя предупреждал, — сказал он. — Это тебе не троллей сокрушать. Я ведь дракон. Понимаешь, дракон! И еще не родился тот рыцарь, который сумеет меня победить.

— Срочно вызывай Фестония, — потребовал маг у Буркста. — Иначе нашему рыцарю конец. И нам тоже. Помнишь, что дракон обещал?

— Не мешай, — огрызнулся тот, и протянув руки к небу стал быстро, быстро произносить слова молитвы, напоминая святому Фестонию, что пора бы поторопиться, поскольку дело обстоит очень плохо. Может быть Буркст в этот момент был несколько фамильярен, слишком запросто обращался к святому драконоборцу а иногда даже переходил на крик. Но тот тоже должен был понять, что рыцарю грозила смертельная опасность, а Ордену посрамление. Не время было выбирать слова и смиренно произносить их.

— Жаль, что с нами нет Альдариона, — грустно пошутил маг. — Он не успел отдать мне долг и теперь совесть будет мучить его долгие годы.

Буркст так и не докричался до драконоборца. А, может быть, и докричался, но святой медлил с помощью Каланту. Кто из знает, святых, о чем они думают, и что собираются сделать? Разве простой монах и маг могут понять замыслы дважды рожденного. Возможно Фестоний считал, что рыцарь выпутается сам. А, может быть, он задумал что-то хитрое, которое должно спасти Каланта в последнюю секунду, и тем, показать, свое могущество, и на какие чудеса он способен.

А Сигруд медлил. Вместо того, чтобы обрушить на Каланта свою могучую, когтистую лапу, дракон остановился.

— Ну, чего разлегся? — дракон презрительно цыкнул зубом. — Вставай, продолжим поединок.

Калант попытался подняться, но не смог.

— Что-то у меня все кости болят, — пожаловался он.

— А ты как думал? — ухмыльнулся дракон. — Мне, когда я об скалу хрястнулся, тоже не садко было. Сейчас шмякну тебя задней ногой, от тебя только мокрое место останется.

— Не имеешь права. Лежачих не бьют, — напомнил противнику Калант. Он снова попытался подняться, и опять не сумел.

— Глупости!? — возразил Сигруд. — Бить лежачих, это, понимаешь, самое милое дело.

— Не бьют,— стоял на своем Калант. — Лежачих не бьют. А бить лежачего ногой, тем более нельзя.

— Это ты что, сейчас придумал? — поинтересовался дракон.

— Ничего я такого не придумал, — возразил Калант. — В Кодексе так написано, в Священном Кодексе рыцарей.

— Так и написано, что лежачих бить нельзя? — не поверил дракон.

— Так и написано. И ни один рыцарь позволить себе этого не может.

Сигруд задумался. Посмотрел на Каланта, который к этому времени сел... Не нравилось дракону такое правило.

— А я ведь не рыцарь, — сообразил он. — Меня ваш кодекс не касается. Я что хочу, то и делаю. Могу тебя и ногой пнуть.

— Но сражаешься ты с рыцарем, — продолжал убеждать дракона Калант. — Значит, Кодекс касается и тебя. А за нарушение Кодекса общее презрение и пожизненная дисквалификация. Тебе это нужно?

Сигруд задумался и почесал лапой затылок...

— Ну, ладно, отдохни, — решил он. — Ты ведь меня тоже не ударил копьем, когда я мордой о скалу хряпнулся и лежал как дохлый баран. Отдохнешь, тогда мы и продолжим.

— КАКОЙ МОЖЕТ БЫТЬ ОТДЫХ!? — возмутилась наблюдающая за ними из окошка принцесса. — Он сюда не отдыхать приехал, а чтобы освободить меня, от тебя, ТИРАНА И ДЕСПОТА. Я НЕ ХОЧУ СИДЕТЬ В ЗАТОЧЕНИИ НИ ОДНОЙ ЛИШНЕЙ МИНУТЫ. В этой старой башне НЕТ НИКАКИХ УДОБСТВ. У НАС НИКТО НЕ БЫВАЕТ И МНЕ ЗДЕСЬ СКУЧНО.

— Ты ее не слушай, — перебил принцессу дракон. — Если ты не в силах сражаться сегодня, мы можем перенести поединок на завтра, — ему не хотелось переносить поединок на завтра, но ради того, чтобы позлить занудную принцессу, дракон был готов и на это. — Спешить нам нечего. У тебя, говоришь, бальзам какой-то есть.

— ВСТАВАЙ, доблестный рыцарь, ВСТАВАЙ! — не замолкала принцесса. — УБЕЙ ЭТОГО ГРУБИАНА И Я СДЕЛАЮ ТЕБЯ САМЫМ СЧАСТЛИВЫМ РЫЦАРЕМ ВСЕХ КОРОЛЕВСТВ!

— Это она намекает, что выйдет за тебя замуж, — подсказал Сигруд.

— ДА, ВЫЙДУ! — подтвердила принцесса. — Как только он убьет тебя, ПРОТИВНАЯ ЯЩЕРИЦА, Я НЕМЕДЛЕННО ВЫЙДУ ЗАМУЖ ЗА ЭТОГО СЛАВНОГО РЫЦАРЯ. МОЖЕШЬ ПОЗАВИДОВАТЬ ЕМУ!

— Это еще кто кому завидовать должен, — Сигруд противно хихикнул. -Нет, Калант, я бы, на твоем месте, убивать меня не стал. — Она ведь, и верно, тебя окрутит. И будешь ты по вечерам играть ей на флейте, а по утрам носить ей завтрак в постель. А наша принцесса ведь еще и поет, — вспомнил дракон и опять хихикнул. — Ни слуха, ни голоса, а целыми днями распевает. Классику. Арии из опер. С ума сойти можно... И тряпки любит сверх всякой меры... Она твой Мультифрит продаст, это точно: накупит себе тряпок и станет переодеваться по пять раз в день. Жить с принцессой, это тебе не с троллями драться. Тут тебе кузнечный молот не поможет. Бежал бы ты отсюда, рыцарь. Я тебя держать не стану. Я тебе сочувствую.

Превозмогая боль Калант поднялся.

— Ни один рыцарь не допустит, чтобы так отзывались о прекрасной и благородной даме, — сдавленным голосом произнес он.

— А как, по-твоему, я должен о ней отзываться? — возразил Сигруд. — Сам видишь, какое это сокровище.

— Я не позволю, — Калант обнажил Калибур.

— Ты что, все-таки собираешься драться? — удивился Сигруд. — Может быть, разойдемся? Не стоит тебе погибать из-за вздорной девчонки.

— Собираюсь, — Калант повернулся в сторону башни и поклонился принцессе. — Я убью твоего тирана и освобожу тебя, — сообщил ей рыцарь.

— Это я, значит, тиран, да!? Это я значит угнетатель!? — обиделся Сигуд. — А кто ее кормит, кто убирает за ней? Кто, наконец, вытирает пыль и полы моет? Думаешь — она? Да это сокровище не знает что такое швабра! Мало того, что она помыкает мной и обзывает всякими словами, так я еще и тиран, и угнетатель. Ничего ты, рыцарь, так и не понял. Ладно. Драться — так драться! Ты сам выбрал. Но предупреждаю, придется мне убить тебя. И умрешь ты дурак-дураком, из-за капризов этой самой пустяковой финтифлюшки.

Сигруд потянулся, расправил плечи и прищурился, прикидывая, как лучше напасть на рыцаря, чтобы покончить с ним одним ударом.

Калант выставил вперед меч, чуть-чуть пригнулся и напрягся, как пружина, готовый отразить удар или нанести удар, сделать выпад или уклониться от удара противника. А рядом с рыцарем встал верный Фамогуст, готовый, если это потребуется, защитить Каланта.

Поединок близился к концу. И ясно было, что в этой последней схватке все преимущества на стороне дракона.

— Кажется дальше уже некуда, — отметил маг.— Сейчас дракон затопчет нашего рыцаря, а святой драконоборец, кажется забыл о нем. Остается надеяться на Непредвиденное.

— На что? — не понял Буркст.

— На кукиш трехрогой ящерицы Кзудры, — напомнил маг. — Говорят, что если имеешь этот кукиш в кармане, то непременно случится Непредвиденное и спасет хозяина.

— Верь, в святого Фестония, сын мой, верь! — без особой надежды отвечал ему Буркст. — Святой драконоборец спасет рыцаря и дарует ему победу над драконом. Наша сила в вере! — он посмотрел на небо, откуда пора было появится сокрушителю драконов, и обеспечить выполнение своего же собственного Предназначения.

В это время на горизонте и появилась темная точка. Она быстро приближалась и увеличивалась.

— Благодарю тебя, святой драконоборец! Благодарю тебя, дважды рожденный Фестоний! — вскричал монах. — Да укрепиться вера в тебя! Да исполниться воля твоя! Да пребудет в веках слава твоя! — Видишь!? — толкнул он локтем в бок Мичиграна. — Летит! Он летит!

— Вижу! С точностью до секунды! — отметил маг. — Думаю, что это сработал кукиш трехрогой Кзудры. Сейчас произойдет Непредвиденное и спасет нашего рыцаря!

— Неслабо разобрались с эльфами, — оценил Хитрый Гвоздь. — Интересно, что за бумагу гонец привез? Приказ от преподобного Хоанга, это точно. И написано там что-то очень важное. Видели: братия все бросила и помчалась за рыцарем, даже гонца с собой не взяли.

— Вот и хорошо, что не взяли, — решил Нообст. — Он нам сейчас все и выложит.

— Думаешь, больше никто не появится? — спросил Гвоздь.

— Думаю, что все. Если еще кто-нибудь идет за рыцарем, то умный. А умный в скалы не пойдет, пока там монахи. Умный подождет, пока монахи уйдут.

— Ага, значит, мы умные? — спросил Гвоздь.

— Конечно, — подтвердил Нообст. — Мы же не бросились в скалы, ни вслед за рыцарем, ни за монахами.

— Пожалуй, так, — согласился Гвоздь. — Но раз мы умные, то надо узнать, что привез гонец. Значит, мы с сержантом, сходим, поговорим с гонцом, а вы здесь оставайтесь, — велел он братьям Пекисам и всем остальным. — Если надо будет, помаячу. Тогда бежите выручать. А так, сидите и не высовывайтесь.

С эльфами монахи разобрались обстоятельно. Всех умело связали и уложили рядком. А рты, чтобы не разговаривали между собой, заткнуты тряпками.

Когда Гвоздь и Нообст подошли, один из эльфов стал извиваться, что-то мычал, стараясь привлечь их внимание.

— Это и есть Ленкорион, — узнал его Нообст. — Говорят, что из бывших вождей. Через ворота едет, голову задерет, и ни на кого не смотрит. Пошлину из него дубиной не вышибешь. Зануда редкая. Он, слышал я, и своих гноит. А берет круто, только золотыми — не без уважения отметил сержант.

— Не нравиться ему связанным лежать. — Гвоздь остановился возле начальника канцелярии бургомистра. — Что-то сказать хочет.

— Купить хочет, — определил Нообст. — Значит, чтобы развязали и отпустили. Пообещает нам полные карманы монет насыпать.

Ленкорион слышал этот разговор, но сам сказать ничего не мог. Он стал еще больше извиваться, мычал громче прежнего и утвердительно тряс головой. Пытался убедить, что заплатит очень хорошо.

— Ты как? — спросил Гвоздя Нообст. — С сокровищами уж и не знаю что получиться, а с этого можно взять немало. Продаться не хочешь?

— А если обманет? У него с собой нет ничего, кроме обещаний.

— У-у-у, у-гу-гу, у-у-у... — мычал Ленкорион, явно стараясь убедить, что ни в коем случае не обманет. — У-у-у!!!

— Чувствуешь, хочет сказать, что не обманет.

— Ты эльфам веришь? — спросил Гвоздь.

— Нет, не верю.

— А тем, которые когда-то вождями были?

— Этим еще больше не верю.

— То-то.

— Значит, не станем продаваться. А то, может быть, придумаем что-нибудь такое, чтобы он нас не обманул. Пошлем кого-нибудь из этих щенят за выкупом и, пока не принесет, не отпустим.

— Можно и так сделать, — согласился Гвоздь. — Но сначала надо с гонцом поговорить. Что он за новость привез, от которой монахи рысью помчались за рыцарем?

— Да, — согласился Нообст. — Бывают новости, которые стоят больше чем карман монет. Ты пока полежи, — посоветовал он эльфу, — Никуда не уходи и, главное, не нервничай. Лекари говорят, что нервничать вредно для здоровья. Мы сначала во всем разберемся, потом подумаем, что с тобой делать.

Ленкорион с этой разумной мыслью не согласился. Он продолжал мычать и извиваться, пожалуй, даже не умоляя, а требуя, чтобы его развязали. И обещал, наверно, заплатить очень много. Но Гвоздь и Нообст больше не смотрели в его сторону.

Лошадь была крепкой, рослой, с длинными сухими ногами и широким крупом. Именно такие могут скакать долго и без устали. Сейчас она лежала на боку с открытыми, но застывшими глазами и не шевелилась. Почувствовав добычу, по ней уже ползали какие-то жучки, муравьи копошились у полураскрытого рта, и на складках век.

— Дорогую лошадь загнал. Такая не меньше золотой монеты стоит, — оценил Нообст. — Значит, приказ у него был такой: доставить сообщение как можно быстрей и лошадь не жалеть.

— И себя не жалеть, — продолжил Гвоздь. — Он и не жалел. Лошадь загнал. А сам хоть жив?

— Это мы сейчас узнаем, — Нообст подошел к лежавшему навзничь монашку и повернул его на спину. Тот оказался совсем молодым, безусым парнишкой. Губы его были крепко сжаты, глаза закрыты. Нообст потряс его. Это не дало никакого результата. То ли монашек и себя загнал до смерти, то ли до того устал, что спал сейчас как мертвый.

— И не поймешь, живой или не живой, — Нообст приподнял паренька за плечи и сильно встряхнул.

Голова и руки монашка болтались как тряпичные. Потом он открыл глаза, бессмысленно посмотрел на сержанта, и снов закрыл их.

— Жив! — обрадовался Гвоздь.

А монашек, хоть и был жив, проснуться не хотел. Или не мог.

— Нет, я тебя разбужу...— не отступал Нообст. — Я тебя разбужу... Гвоздь, помаячь нашим, пусть воды принесут.

Прибежал Зубастик. С интересом посмотрел на гонца.

— Разбудить не можем. Принеси воды, — велел Гвоздь.

— Давайте я его ножичком пощекочу, — предложил Зубастик. — Он у меня сразу проснется.

— Тебе сказали, принеси воды! — рявкнул на него Гвоздь.

Зубастик побаивался Гвоздя. Он спорить не стал. Убежал и вскоре вернулся с большим кувшином воды.

Сержант тряс монашка, обливал его голову и грудь, тер уши, щипал щеки, щекотал подмышками. И, все-таки, разбудил.

Тот открыл глаза и долго непонимающе глядел на своего мучителя.

— Что ты мне спать не даешь!? — взмолился монашек. — Я двое суток не спал. Все... Все я сделал. Отдал отцу коменданту бумагу. Я сплю... Вы лошадь накормите. Хорошая лошадь. Ей цены нет...

Он и не знал, что кормить эту лошадь, уже никто никогда не стане.

— Что за новость привез? — не отставал Нообст.

— Там все написано... — монашек не мог проснуться, и говорил с закрытыми глазами.

— Что написано?

— Спроси у отца коменданта, он расскажет. Отец комендант очень любит рассказывать, — нашел в себе силы поехидствовать мальчишка.

— А у меня друг, — Нообст показал на Гвоздя. — Очень любит уши отрезать. Тем, кто разговаривать не хочет.

Монашек оказался сообразительным. Наверно не любил, когда ему отрезают уши.

— Чтобы берегли брата Буркста, как зеницу ока своего. Что отец комендант за благополучие брата Буркста головой отвечает...

— Почему его надо беречь? — поинтересовался Гвоздь.

— Брат Буркст стал Праведником, — сообщил монашек.

— Рассказывай! — потребовал Нообст.

— Отпустите меня, я спать хочу, — попросил монашек.

— Уши? — напомнил Нообст.

— В Веселом лесу на отряд Каланта напали нечестивые варвары и чуть всех не поубивали, — монашек замолчал, потряс головой, прогоняя сон, и продолжил: — Но брат Буркст призвал на помощь святого драконоборца, дважды рожденного Фестония. Святой явился, увидел побоище и рассердился. Своей священной дубиной он побил варваров всех, до единого, не оставив в живых никого: ни жен их, ни рабов их, ни скот их... А их богиня, шелудивая Шазурр, увидев святого Фестония удавилась от тоски и стыда, он это... по... по...

Монашек начал громко, потом говорил все тише и тише и, наконец, вовсе замолчал. Глаза у него закрылись, Усталость взяла вверх, и он уснул.

— Ну! — Нообст взял монашка за плечи и снова сильно потряс его. — Рассказывай, что было дальше!?

Монашек открыл глаза и с недоумением посмотрел на сержанта.

— Когда?

— После того, как святой побил варваров?!

— А... — монашек вспомнил, что от него требуют. — Святой драконоборец, дважды рожденный Фестоний, сказал брату Бурксту: "Я благословляю тебя, и отныне ты будешь обладать священной силой Праведника. Раз в году, в этот же день, ты сумеешь исцелять от ран, увечий и болезней людей, гоблинов, гномов и даже эльфов: каждого, кто чист помыслами и тверд в вере своей". — Сказал и удалился в небесные чертоги. А брат Буркст исцелил раны своих спутников...

Веки у монашка опустились, он снова уснул.

— Хватит с него? — спросил Нообст.

— Хватит, — согласился Гвоздь. — Все понятно.

— Что тебе понятно?

— Что монах Буркст стал Праведником...

Гвоздь задумался. Монах Буркст стал Праведником, и Координатор Хоанг срочно сообщил об этом отцу Кресску. Приказал, чтобы тот берег Праведника, как зеницу ока своего. Монах-Праведник — это для Обители и слава и доход, и укрепление веры. Это для Обители поважней всяких сокровищ. Вот отец Кресск и помчался Буркста беречь. А что теперь у монахов меняется? Да ничего у них не меняется. Праведник — Праведником, а сокровища — сокровищами. От сокровищ монахи тоже не откажутся.

— Нас это не касается. Нам о сокровищах надо думать.

— Значит, как решили?

— Решили, решили... — Хитрый Гвоздь внимательно посмотрел на Нообста, прищурился. — А, может, переиграем? — Сделаем все по-другому. На Праведнике тоже можно неплохо заработать.

Гоблин был совершенно серьезен. Хотя ручаться за это, никто бы не стал. Некоторые, из тех, кто хорошо его знали, могли подумать, что он решил испытать сержанта. Или пошутить. Кто его поймет. На то он и был Хитрым Гвоздем.

— Как это, переиграем?

— А вот так... Представляешь, что будет, когда Праведник, благословенный святым Фестонием прибудет в Геликс? Как станут встречать его, и тех, кто его сопровождает?

— М-м-да... — Нообст представил... В Геликсе Праведника ждали большие дела. А там где большие дела, появляются большие кошели монет. Среди них и серебряные блестят и золотые. Но Нообст понимал и то, что к этим кошелям не всякого допустят.

— Нам то, что от этого?

— То, что Праведнику нужна свита, нужны поклонники. Прямо сейчас. Мы встретим его первыми, прямо у этих скал. И вместе с ним войдем в Геликс. После такого можно занять при Праведнике подходящее местечко. А возле Праведника будет вертеться не меньше сокровищ, чем в башне дракона. И ни с кем сражаться не надо.

— Кто это мы?

— Представители народа. Ты у Крагозея спроси, он тебя все по полочкам разложит.

Излишне говорить, что Нообст у Крагозея спрашивать не стал бы. И никому другому не посоветовал бы спрашивать у гнома. Хоть у Крагозея, хоть у кого другого.

— Отстань ты от меня с этим гномом-полудурком. Я у тебя спрашиваю.

— Все очень просто, — стал объяснять Гвоздь. — Узнали мы, что в этих местах пребывает монах Праведник и от имени народа поспешили сюда приветствовать его, высказать ему свою любовь и почтение. Я и братья Пекисы — от деловых людей Геликса, эти чучела из Нуидыры, надо и их взять, — от окрестных поселян, гномы — от малых народов. Полный комплект.

— А я от кого? — поинтересовался Нообст.

— Сержант Нообст, как представитель стражи славного города Геликса, явился для охраны и почетного сопровождения Праведника. Как?

— Неплохо придумано, — согласился Нообст. — Для почетного сопровождения... Очень неплохо. Только, сразу видно, что вранье. Не могли мы так быстро все узнать и собраться здесь. Никто такому вранью не поверит. Ты что, отца коменданта за дурака считаешь?

— Важно не то — что правда, а то, что нужно. Чем большая свита у Буркста Праведника, тем для монастыря лучше. А у отца коменданта голова хорошая. Он это лучше нас понимает.

— Вы что, знакомы?

— М-м-м-м... — промычал что-то невразумительное Гвоздь.

— Общие дела? — заинтересовался Нообст.

Хитрый Гвоздь отвернулся и стал разглядывать серые скалы, словно нашел там что-то интересное, а вопроса, будто, и не услышал. Нообст сообразил, что спрашивать о таком не следует. У почтенного отца коменданта никаких общих дел с правой рукой Бритого Мамонта быть не может. И даже знакомы они не могут быть.

— Гномам надо дать пинка пусть катятся,— предложил Нообст. — Обойдемся и без малых народов. Надоели они мне. Праведник без гномов обойдется.

— Он и сам гном, — напомнил Гвоздь.

— Я и говорю. Один гном уже есть и никуда его не денешь. Одного и хватит. Нечего их разводить. А то, куда не глянешь, везде гномы. Гномы и эльфы.

— Нет, — не согласился Гвоздь. — Для начала нужно всеобщее ликование. А в Геликсе гномы Крагозея поддерживают. Для начала гномы нужны. Потом дадим им пинка и забудем про них.

— Разве что так, — неохотно согласился Нообст.

— Так ты согласен пойти в охрану к Праведнику? Учти, место тепленькое.

Сержант Нообст представил себе, что он на тепленьком месте, постоянно ошивается возле монаха и охраняет его. А все остальные стражники где-то далеко у Южных ворот. И никого из них он теперь не видит. Не видит Узколобого, который уже наверно грызет свою алебарду, не сумеет вправить мозги идиоту Коорну, который вздумал ловить Хитрого Гвоздя, не послушает интересные рассуждения лейтенанта Брютца... В караульном помещении прохладно даже в самые жаркие дни. А ворота?!. Хорошее место — эти ворота. Геликс — лучший из городов, а Южные ворота — самое лучшее место в Геликсе. Там все время идут, идут и идут: люди, ослы, гоблины, эльфы, гномы, лошади, а иногда, даже тролли. И каждый несет монету.

Бросить все это и уйти охранять монаха? Даже если он трижды Праведник? Даже если там каждый день будут перепадать золотые монеты? А ни в какую! Пусть они все проваляться: и монахи, и праведники, и золотые. Он пойдет к Южным воротам, достанет новую алебарду Узколобому, врежет как следует капралу Коорну, и каждый день будет слушать, как лейтенант Брютц учит стражников жить. И пусть кто-нибудь попробует пройти через ворота, и не заплатить пошлину. Он, сержант Нообст, покажет ему, как не платить пошлину!

— Ты, Гвоздь, как хочешь, а я с Праведником не пойду, — отказался Нообст. — Ни к чему это мне.

— Что же это ты, тепленькое ведь местечко.

— Не люблю я тепленькие места.

— Так я и думал, что ты не согласишься, — Гвоздь подошел к Нообсту и дружески похлопал его по плечу. — Не для нас с тобой это дело, сидеть за спиной у Праведника. Мы с тобой не эльфы какие-нибудь, чтобы штаны в канцеляриях протирать.

— Действуем по-прежнему, как решили! — подтвердил Нообст.

— А куда нам с тобой еще деваться. Действуем, как решили. — Пойдем к нашим, расскажем, что к чему. Может быть, кто-нибудь из них пристанет к монаху. Ты не возражай.

— Гномы? — задумался Нообст. — А что: почему бы и нет. Он гном, и они гномы, может быть, даже, и родственники... А гномы всегда друг за друга держатся. Вполне могут клюнуть.

— Вряд ли, — не согласился с ним Гвоздь. — У этих, понимаешь, идея, — гоблин поднял руку и двумя пальцами постучал себе по лбу. Хотел, видимо подчеркнуть, что идея дурацкая.

Нообст и без него знал, что идея у гномов дурацкая, что ничего дельного у гномов вообще быть не может.

Когда походили мимо связанных эльфов, Ленкорион снова стал извиваться и призывно мычать, стараясь привлечь к себе внимание.

— Чего мычишь, — приостановился возле него Нообст. — Купить нас хочешь. Нет, остроухий, ничего у тебя из этого не получится. Сержанты городской стражи не продаются! Нет у тебя столько золотых монет, чтобы купить меня, — а рассмотрев шпоры добавил: — На шпоры свои посмотри, позолота сошла, а там простая сталь. Вождь липовый... Ха-ха, — и не задерживаясь пошел дальше.

— Ну, чего там? — спросил Деляга.

— Гонец отцу Кресску послание от самого Хоанга привез, — сообщил Хитрый Гвоздь.

— Монах стал Праведником, — Нообст уселся рядом со старшим Пекисом.

— Лихо! — оценил тот. — Вчера еще был просто монахом, а сегодня уже Праведник. Как это у них делается?

— Иди в монахи, узнаешь, — посоветовал Нообст. — Может и сам в Праведники попадешь.

У Деляги было пять мастерских по изготовлению сукна, и ему не было никакого смысла идти ни в монахи, ни в Праведники.

— Я в монахи не рвусь, — отказался он. — Мне и так хорошо.

— Отряд рыцаря в Веселом лесу варвары прижали, так святой Фестоний их выручил, — стал рассказывать Гвоздь. — Перебил всех, до единого. И зачем-то всю скотину, что у варваров была, тоже перебил... Не пойму я что-то этих святых: варваров — дело ясное, бить надо, дикие они и нечего им в наши земли ходить. Тут и без них есть кому грабить. Но скотину зачем уничтожать? Это уже лишнее. А монаха Буркста, что с рыцарем идет, Фестоний тут же Праведником назначил. Вроде бы, за особые заслуги. Святому Фестонию, из монаха Праведника сделать, все равно, что тебе два раза чихнуть.

— Все это хитрые штучки, чтобы закабалять народ, — тут же разоблачил неведомо кого Крагозей.

— Идет закабаление по всем фронтам и всем уровням, — сообщил Умняга Тугодум, который к этому времени проснулся. С глубокого похмелья, он еще толком не понял, о чем шел разговор. Но о том, что народ постоянно закабаляют, и о том, как его закабаляют, Умняга Тугодум мог рассказывать даже с глубочайшего похмелья. — По этому поводу имеется пять основных тезисов.

— Ладно болтать, — не дал Умняге сообщить основные тезисы закабаления народа Хитрый Гвоздь. — Монахи пошли за сокровищами. Что делать станем?

— Так решили ведь, — напомнил Деляга. — Пива у нас — почти полный бочонок. А когда посмотрим, что за сокровища, и сколько их, так окончательно и решим, кому куда подаваться.

— Правильно, — поддержал Крагозей. — Сокровища должны стать оружием в борьбе против узурпаторов и сатрапов.

Для Крагозея все было ясно и понятно с самого начала. И цель свою он видел лучше всех остальных.

— Всем нам светиться нет смысла, — напомнил Гвоздь. — С пивом надо послать кого-нибудь одного.

— Верно, — поддержал Деляга. Уж ему то светиться не имело никакого смысла. Как и Нообсту.

— Путь кто-нибудь из коротышек остается с пивом, — предложил Младший Пекис.

Нообст с удовольствием подсунул бы монахам, кого-нибудь из гномов, а еще лучше — всех троих. Но он то, как раз и возразил:

— Нет. Гному в красной рубашке монахи не поверят. Они не дурней нас. Знают, что такие рубашки только смутьяны носят. А на кону сокровища. Нет, гномам нельзя.

— Может ему рубашку заменить, — предложил Младший. Он тоже все продумал и решил: если монахи поймут, что в бочонке, то проще всего пожертвовать одним из гномов. Но вслух говорить этого не хотел. Союзники все-таки.

— Нет, — снова возразил сержант. — Где на такую хлипкую мелочь рубашку найдешь? Не твою же. В чужой рубашке его монахи, не думая, раскусят.

— Чучело из Нуидыры послать надо, — предложил Деляга. — Местный, и на идиота подходит. Такой вполне мог с пивом появиться.

Это понравилось всем.

— Ты про которого? — попросил уточнить Нообст.

— Который трепло. Он, если захочет, так их заболтает, что у них мозги поплывут, и они, окромя пива, ничего увидеть не сумеют.

— Думаешь, поверят? — усомнился Младший. — Монахи сами, кого хочешь, вокруг пальца обведут.

— С ними еще и отец комендант, — напомнил Гвоздь. — Этот каждого насквозь видит.

— Угу, — подтвердил Нообст. — Здесь и дороги настоящей нет. Как это чучело сюда появилось, да еще с бочкой пива?

Сержант Нообст был опытным стражником, его этой бочкой обмануть было бы трудно. А отца коменданта он не считал глупей себя. Вот и искал такой поворот, чтобы сам поверил. Тогда можно будет надеяться, что поверит и отец комендант.

— Значит так, — решил он, основательно подумав. — Наш чучел, ни про рыцаря, ни про монахов ничего не знает. Просто везет бочонок пива дракону. Договоренность у них такая, чтобы доставлять ему раз в месяц бочонок пива. Бабы сварили, а он везет. Монахи почуют, что в бочке пиво и им непременно попробовать захочется. Такие вот дела.

По-умному распланировал Нообст. Все как надо. На такое монахи непременно должны будут клюнуть. Но было в предложении сержанта одно слабое место: сам Кашлентий, на которого возлагалась тяжесть выполнения этого плана. Об этом Младший и напомнил.

— А если чучело откажется? — спросил Младший.

— Он умный, зачем ему отказываться от хорошего дела, — заступился за Кашлентия Хитрый Гвоздь. — А если что, я его уговорю. Эй! Писарчук, иди-ка сюда, — позвал он Кашлентия.

Писарчук подошел, поглядел на Гвоздя. Хотел что-то спросить, но промолчал. Не просто промолчал, но крепко сжал губы, чтобы сами чего-нибудь не брякнули. Они, Кашлентий хорошо об этом знал, вполне могли сами брякать, если за ними не присматривать. А сейчас присматривал, потому что боялся Гвоздя. Тот ведь, как что — с разу уши резать.

— Я с тобой сейчас разговаривать буду, а ты молчи, — предупредил Гвоздь. — Говори только да, или нет. А от твоих разговоров у моего друга, — он кивнул на Нообста, — в ушах звенит. Вы ведь ехали травить пивом рыцаря, чтобы сокровища забрать. Так?

Кашлентий умоляюще уставился на Гвоздя.

— Ладно, не травить, а в сон вогнать.

— Да! — с облегчением выдохнул Кашлентий.

— Хочется в сокровища ручки опустить?

— М-м-м... Да, — решился Писарчук.

— Тебе ведь все равно кого спаивать, рыцарей или монахов, лишь бы до сокровищ добраться?

— Да, — признался Писарчук.

— Нам тоже. И если ты мое задание выполнишь, то сможешь взять из драконовой кладовой столько золота, сколько унесешь. И твои подельники тоже.

Пока до башни не добрались, Гвоздь свободно и щедро распоряжался сокровищами дракона.

— Дело простое. Когда монахи и рыцарь выйдут оттуда, — Гвоздь кивнул на Серые скалы, — ты, со своим бочонкам, к ним подкатишь и пивом угостишь.

Кандибоб жалобно посмотрел на Гвоздя, открыл рот, хотел что-то сказать, но спохватился и снова его закрыл, так ничего и не вымолвив.

— Чего рожу скорчил? Чего молчишь?

— Так это... — Писарчук попыхтел собираясь с духом и выпалил: — Ты же, господин Гвоздь, мне категорическое вето наложил на выражение соответствующего мнения. Как же это я, в таком угнетенном положении, высказываться стану? — и он с опаской посмотрел на Нообста.

— Ладно, разговаривай, — разрешил Гвоздь. — Только коротко.

— Ежели коротко, то должен выразить конкретное сообщение, что пиво на сон-траве бабами-знахарками обстоятельно и в соответствующей консистенции настояно. Как же я его? — постарался как можно короче высказаться Писарчук. — Они же всей братией несвоевременно поснут самым натуральным образом.

— А нам и надо, чтобы они все несвоевременно поснули, — объяснил "чучелу" Гвоздь.— Они поснут, а сокровища — наши. Ну, как, согласен?

Кашлентий, с тех пор, как вырос и овладел грамотой, занимался бумажками. Читал, писал, считал и опять писал. В Нуидыре, лучше него никто ни писать, ни считать не мог. Потому и назначили его на важную в Поселении должность Писарчука. Но, в глубине души Кашлентий был человеком отчаянным и решительным. Мечтал о рискованных положениях, из которых выпутаться можно только за счет смелости и находчивости. Но это в глубине души. В должности Писарчука, не было места ни подвигу, ни отчаянному поступку, ни даже, просто риску. Какой подвиг он мог совершить в своей Нуидыре, чем рискнуть?! Поспорить с Бандуреем? Так спорил же. И никакой это оказался не подвиг, а совершенно дурное дело... Потому как башка у Бандурея совершенно дубовая и в споре с ним никакой реальной перспективы не предвиделось. Жизнь в Нуидыре протекала медленно, размеренно, тихо и ни разу не представилось Кашлентию какого-нибудь по-настоящему Великого Дела, чтобы мог он совершить свой Подвиг, о котором мечтал, к которому стремился всю жизнь. И вот, наконец, настало его время.

— Да! — ответил Писарчук. Но не ограничился этим простым "Да", как приказал ему Хитрый Гвоздь. Потому что это был уже совершенно другой Кашлентий, Это был уже не Писарчук при Кандибобе. Теперь это был Кашлентий готовый к Подвигу.

— И имею решительный характер размышления по преодолению подозрений с точки зрения монашеских предосторожностей, — уверенно заявил он. — Значит кредо свое добровольно предлагаю.

Хитрый Гвоздь удивился. Не понял, отчего это Писарчук вдруг стал таким смелым. Но посмотрел на Кашлентия, который вдруг выпрямился во весь свой немалый рост, развел плечи и вскинул голову. Гвоздь хмыкнул себе под нос и пожал плечами.

— Так что я, в определенной прострации, высказать свои конкретные размышления должен! — глаза у Кашлентия горели, дыхание стало тяжелым, и весь он выглядел так, будто сейчас повернется и пойдет крушить что-то опасное, громадное и неведомое. Попробуй, заставь, такого молчат.

— Говори, — разрешил Гвоздь. — Давай, выкладывай, какие у тебя размышления?

— Так я же определенными мыслями думаю, постоянно размышляю и соображаю о разносторонних коллизиях. И от этого задания возникла у меня озарительная идея. Не дам я им пива! — Кашлентий гордо вскинул голову и смело посмотрел в глаза Хитрому Гвоздю. — Ни глотка не дам, с полным категорическим отказом. Грудью встану поперек их желания и руки расставлю, вопреки их движению к бочонку.

— Ну и чего? — нахмурился Гвоздь. — Мы же тебя не для того, к ним посылаем.

— А того! — не оробел Кашлентий. Таким отчаянно смелым он себя сейчас почувствовал, что самому Гвоздю так ответить смог: — А того! Когда они с настоятельствами пристанут и ультимативные требования предъявят, заявлю, что пиво на сон-траве настояно, чтобы дракона хищнического травить! Потому и является для этих монахов категорически невозможным и неприкасаемым. Вот так я их!

И посмотрел на Гвоздя уверенно и даже гордо.

" До чего же барахольный народ в этой Нуидыре живет, — подумал Хитрый Гвоздь. — Ему о деле говоришь, а он, чучело огородное, какую-то дурацкую канитель завел".

— Это зачем? — спросил Гвоздь, с тоской рассматривая Писарчука. — Этак ты все дело провалишь, — объяснил он.

— В перспективном мышлении я это идеологическое сражение выиграю, — разулыбался Кашлентий. — Да какой дурак мне проверит? Какой мыслящий индивидум меня послушает?! Каждому ясно, что через такую лживую резолюция, я планирую свое индивидуальное пиво с глубокой жадностью сберечь. Они его и отберут, через жестокую единовременную конфискацию.

Гвоздь не то, чтобы обрадовался, но удивился

— А ты не дурак, — отметил Гвоздь и улыбнулся Кашлентию, как своему. Даже, чуть было не похлопал его дружески по плечу.

— Так живем же один раз! — воскликнул Кашлентий. — Надо ведь, когда-то существенно воспрянуть и достичь! А?!!

— Надо, согласился Гвоздь.

Точку на горизонте заметил и Сигруд.

— Подожди, — попросил он Каланта, который, не дождавшись нападения, похромал к дракону. — Кто-то к нам торопится. Может быть что-нибудь интересное.

Калант оглянулся, увидел что-то темное далеко в небе и сразу понял, кто спешит к ним. Как благородный рыцарь, Калант решил предупредить дракона.

— Это святой драконоборец, дважды рожденный Фестоний, — сообщил он противнику и посоветовал: — Спасайся пока он далеко. Святой Фестоний не знает пощады к драконам, — оглядел внушительную громадину дракона и добавил: — Может совершить чудо.

Сигруд, как и всякий дракон, был наслышан о святом Фестонии, но в чудеса не верил.

— Не ради тебя ли? Что ты за шишка такая, на ровном месте, что из-за тебя святой мчится в нашу глушь, чудо совершать?

— Шишка не шишка, а пророчеством мне предсказано, победить дракона. У меня Предназначение. Святой Фестоний, наверно, и хочет посмотреть, как это будет сделано.

— Ты что, серьезно? — обеспокоился Сигруд. — Насчет Предназначения?

— Серьезней не бывает.

— Предупреждать надо, — упрекнул рыцаря дракон. — Если Пророчество и Предназначение, то предупреждать надо. Что же мне теперь, со святым Фестонием драться!?

— Да ты чего... Со святым драться... Тоже скажешь... Святой Фестоний в наш поединок ввязываться не станет. Он постоит в сторонке, посмотрит.

— Знаем мы, как ваши святые в сторонке стоят, — не поверил дракон. — У него дубина, говорят, молниями шибает. Ни один дракон не выдержит. Убираться мне отсюда надо. Приезжай другой раз, тогда и сразимся.

— А принцесса?!

— Принцесса подождет, ей тоже торопиться некуда. Без ключа ты дверь в башню не откроешь. Там такой замок, что и святой не поможет, а ключ у меня надежно спрятан.

Сигруд посмотрел на приближающегося святого и застыл.

— Глянь-ка... Это что такое? — спросил он.

Калант глянул на запад, откуда приближался святой, и тоже удивился.

— Это что такое? — спросил Мичигран.

Буркст и не попытался ответить. Буркст был потрясен.

С запада приближался не святой драконоборец Фестоний, которого настойчиво призывал монах, и даже не ворон, появление которого предсказывал Мудрец, а дракон. Даже не дракон, а дракончик. Если Сигруд был побольше лошади, то этот был размером с кошку. Ну, может, чуть-чуть побольше кошки.

— Святой Фестоний воплотился в дракончика? — Мичигран не мог поверить в такое.

— Не-е-ет... Не может такого быть... Это пещерный дракончик. Не может святой драконоборец воплотиться в такой нечистый образ, — пробормотал Буркст. — Что-то не так...

Пещерные дракончики маленькие, зубы у них хоть и острые, но тоже маленькие и силой они похвастаться не могут. Они и не предназначены природой для охраны сокровищ, или для битв. Но очень быстро летают, раза в четыре быстрей, чем обычные драконы. И еще, они очень исполнительны. Большие драконы используют именно их, когда надо передать какое-нибудь строчное и важное сообщение.

— Слушайте все! — дракончик сделал круг над поляной где собирались продолжить сражение Сигруд и Калант и уселся на высокий зубец башни. — Внимание! — по срывающемуся голосу, чувствовалось что дракончик устал и ему требуется отдых.

— Может быть, его послал святой Фестоний? — вслух подумал Буркст.

— Пещерного дракончика? — усомнился Мичигран.

— По-твоему, дважды рожденный должен везде присутствовать сам? — попытался оправдать святого Буркст. — У него и кроме нас, немало других дел. Он, кого захочет, того и послать может.

— Но не дракончика же...

— Дракончик? — удивился Калант.

— Дракончик, — подтвердил Сигруд.

— Чего это он? — спросил рыцарь.

— А я знаю?! — совсем как человек пожал плечами дракон. — Кажется он из команды, посыльных Верховного, да не притупятся никогда его зубы и когти. Так что, ничего хорошего.

— Зачем он прилетел? — продолжал допытываться Калант.

— Не знаю я. Но не станет же Верховный посылать специального курьера, чтобы обрадовать меня. Значит наказание. Сейчас будет унижать. При всех, — дракон с неприязнью осмотрел на Мичиграна и Буркста.

— За что? — продолжал допытываться рыцарь.

— Если бы я знал. Наверно кто-то наклепал, будто я что-то не так сделал, или плохо отозвался о Верховном, да не притупятся никогда его зубы и когти. Только ты не верь. Я не дурак: плохое о Верховном никогда не говорил. Но, знаешь, у нас поговорка есть: " Был бы дракон, а повод для наказания всегда найдется". Вполне могут лишить башни и сослать на болота.

— За что? — не мог понять благородный рыцарь.

Сигруд вздохнул:

— Такие у нас порядки. Некогда мне тебе объяснять, да ты все равно не поймешь. Так что отправляйся-ка ты, Калант, домой.

— А как же наш поединок? У меня Предназначение. Я должен тебя победить.

— Отстань ты со своим Предназначением, — отмахнулся Сигруд. — Тут, понимаешь, судьба моя решается, а ты о каком-то дурацком поединке.

— Слушайте все! — дракончик отдышался и продолжил. — Слушайте приказ Верховного дракона Кардуга Пятого! Да не притупятся никогда его зубы и когти! Да не ослабеют никогда его могучие крылья! Да будет выполнена его воля! Слушайте, и не говорите потом, что вы не слышали. Ох и плохо будет тому, кто не исполнит повеление Могучего, Неустрашимого и Справедливого Кардуга Пятого!

— Слушаю, — Сигруд постарался придать своей морде выражение внимания и уважения. — Слушаю повеление Верховного дракона Кардуга Пятого. Да не притупятся никогда его зубы и когти! Да не ослабеют никогда его могучие крылья! Да будет исполнена воля его!

— Вот тебе и Фестоний... Он что, забыл о рыцаре? Или ты до него не докричался? — возмутился Мичигран. — Ну, нельзя же так! Обнадежил рыцаря, а в самый тяжелый момент бросил. Предназначение, оказывается, липовое! У нас, в Казорском квартале ... — он все-таки побаивался святого и не стал говорить что делают в Казорском квартале с теми, кто обнадеживает и бросает. — Надо выручать рыцаря. Думай, монах, думай!

— А я что делаю, — Буркст тоже был на взводе. — Ничего мы с тобой сейчас сделать не можем. Буду взывать к нему. А ты не мешай.

Пещерный дракончик почесал за ухом, и приступил к исполнению своей миссии.

— Верховный дракон Кардуг Пятый, да не притупятся никогда его зубы и когти! да не ослабеют никогда его могучие крылья! да исполниться его воля!.. приказал...

Говорил дракончик медленно, солидно, после каждой фразы останавливаясь и упираясь взглядом в Сигруда. Ни Каланта, ни его спутников, дракончик, казалось, не замечал. Как будто их здесь и не было.

— Пункт первый. Дракона Сигруда освободить от владения башней в Серых скалах, а также снять с него ответственность за сохранность сокровищ и заточенной принцессы Леонсиды.

— Вот и все, — дракон грустно покачал головой. — Законопатят меня в какое-нибудь гиблое место, это точно. Прощай рыцарь, так нам и не удастся сразиться с тобой.

— Могу я тебе чем-нибудь помочь? — предложил Калант.

— Нет, с Кардугом Пятым не спорят. Да не притупятся никогда его зубы и когти.

— Пункт второй, — продолжил вещать дракончик. — Дракона Сигруда, за верное и преданное служение нам и нашему потомству, повысить в звании до Дракона-блюстителя с правом появление перед моими очами два раза ежегодно, и передать ему во владение башню в долине Огнедышащих гор с соответствующими его новому чину многочисленными сокровищами и знатной принцессой.

Сигруд разинул пасть и не сводил глаз с дракончика. В его взгляде можно было прочесть удивление, и умиление. Такого поворота в своей судьбе он, явно не ожидал.

— Пункт третий, — продолжил, откашлявшись, дракончик. — Дракону-блюстителю Сигруду немедленно покинуть башню в Серых скалах и принять башню в долине Огнедышащих гор, обеспечив сохранность имеющихся там сокровищ и заточение принцессы.

Пещерный дракончик внимательно посмотрел на Сигруда и, сколько у него было силы, закричал:

— Слава Верховному дракону Кардугу Пятому! Да не притупятся никогда его зубы и когти! Да не ослабеют никогда его могучие крылья! Да будет выполнена воля его! Ох и плохо будет тому, кто не исполнит повеление Могучего, Неустрашимого и Справедливого Кардуга пятого!

Сигруд стоял ошеломленный, счастливый и растерянный. Смотрел то на дракончика, то на башню, то на Каланта и явно не мог придти в себя, не мог поверить своему счастью, и не знал что делать.

— Каждое повеление Могучего, Неустрашимого, и Справедливого Кардуга Пятого следует выполнять немедленно, — напомнил дракончик.

— Да, да! — пришел в себя Сигруд. — Сейчас и полетим. — Ты это, — повернулся он к Каланту. — Вот как оно получилось. Не могу я с тобой сразиться. Ты уж извини. Сам слышал: "Немедленно". Ослушаться не могу. Знаешь сколько до башни в долине Огнедышащих гор крыльями махать надо? Так что прощай...

— А принцесса? Я не отдам ее тебе.

— Какая принцесса, — дракон отмахнулся. — Ты же слышал, в той башне своя принцесса. Тоже наверно истеричка. А я двух не выдержу. Ни один дракон двух принцесс не выдержит. Да дракону-блюстителю иметь в заточении две принцессы и по чину не положено. Забирай свою Леонсиду. Только не вздумай жениться на ней... Личиком она, конечно, хороша, но характерец... врагу не пожелаю. А я полетел! Это же надо: Дракон-блюститель, с правом появления перед очами!..

Он раскинул крылья, неуклюже, как курица, запрыгал по поляне, но все-таки взлетел и сделал круг над башней.

— Ключ?! Ключ?! вспомнил Калант. — Как я без ключа в башню попаду?

— Под ковриком! — крикнул удаляясь дракон.

— Под каким ковриком? — не понял Калант.

Дракон сделал еще один круг над башней.

— Чего тут непонятного?! Ты что, думаешь, у меня здесь все коврами покрыто? Возле двери в башню коврик маленький лежит, под ним и ключ, — сообщил он, и еще сильней замахал крыльями. Вскоре дракон превратился в точку на горизонте. Рядом с ней виднелась другая точечка — пещерный дракончик.

Калант поспешил к дверям башни. Из окна второго этажа ему улыбалась принцесса Леонсида.

Глава тридцать седьмая.

— А ты сомневался, — Буркст смотрел на мага гордо и самоуверенно, как будто это он только что избавился от дракона. — Святой драконоборец, дважды рожденный Фестоний, свои Предназначения на ветер не бросает. Он решил изгнать дракона и изгнал его.

— Я думаю, что святой Фестоний здесь не при чем, — признался Мичигран.

— Опомнись и не впадай в ересь. Не подумай сказать такое при ком-нибудь из братьев, — дружески предупредил его монах.

Поскольку никого из братьев рядом не имелось, Мичиган продолжил свою еретическую мысль:

— У рыцаря в кармане лежит сушеный кукиш трехрогой ящерицы Кзудры. Он создает Неожиданное, и не было случая, чтобы это Неожиданное не совершилось. Кукиш и сработал: в самый тяжелый для рыцаря момент, когда он должен был погибнуть, прилетел пещерный дракончик и спас Каланта.

— Твоими устами вещает демон, — рассердился Буркст. — Святой драконоборец, дважды рожденный Фестоний не раз доказывал, что он охраняет нас от несчастий. И именно ты, в первую очередь, почувствовал его заботу: он спас тебя от смерти не дав нечестивым варварам отрубить тебе голову.

После этого Мичигран спорить не мог. Не говорить же монаху, что это его не святой драконоборец, а демон Франт, вмешался в битву с варварами и спас ему жизнь. И, возможно, не только ему, но и всему отряду.

— Да, да, — только и промолвил он, и беспомощно развел руками, мы все чувствуем его заботу...

— Устрашенный мужеством рыцаря, которого благословил святой Фестоний, дракон трусливо покинул поле боя, — завелся монах. — Улетел, бросив и башню с сокровищами, и принцессу. Полная победа рыцаря Каланта над драконом. Рыцарь не мог гнаться за драконом по воздуху и остался здесь, чтобы пожинать плоды своей победы...

— Но неожиданное появление пещерного дракончика... — Мичигран пользуясь дружбой с монахом, продолжал свои еретические рассуждения, — Повеление этого их верховного Кардуга Пятого...

— Это же понятно каждому младенцу! — прикрикнул Буркст. Глаза его сияли, рыжая грива обрамляла голову, как аура. — Каждому мыслящему существу. Святой драконоборец, дважды рожденный Фестоний, пожелал избежать крови, даровал этому дракону жизнь. И сделал он это, как это умеют делать величайшие святые. , не появляясь сам. Он внушил этому нечестивцу, Кардугу Пятому, чтобы тот отозвал своего ставленника. И сим победил! — Монах поднял указательный палец правой руки и уставил его в небесную высь, утверждая этим, что дальнейшие споры бесполезны ибо истину оспаривать невозможно. — Возблагодарим же святого драконоборца, дважды рожденного Фестония. Сокровища наши, Мичигран! Ликуй!

И Буркст столь быстро, сколько позволяли короткие ноги гнома, поспешил к башне.

Мичигран медленно шел за монахом. Спешить не имело смысла. Охранять сокровища было не от кого, никуда они теперь не денутся. Он раздумывал, о том, кто же спас рыцаря. Вероятней всего сработал кукиш трехрогой ящерицы Кзудры. В кругах магов хорошо известно, что кукиш Кзудры — средство безотказное. А возможно приложил руку к спасению рыцаря демон Франт, без всякой выгоды для себя и своего демонского племени, просто из любопытства. Вполне мог. Но не исключено, что Предназначение сработало. Фестоний святой серьезный. Мог и на Верховного дракона повлиять, и на кого угодно.

Вслед за монахом Мичигран вошел в башню. Первый этаж представлял собой достаточно просторное помещение. Четыре больших окна, расположенных попарно друг против друга, давали много света и воздух в башне был свежим. У восточной стены располагалось большое ложе. Сколоченное из толстых деревянных брусьев и покрытое слоем старинных ковров, оно, явно служило постелью дракону. А у западной выстроилась шеренга сундуков. Восемь больших окованных железными полосами сундуков, с медными заклепками на крышках. Именно таких, в которых у драконов принято хранить сокровища. А между ложем и сундуками находилось большое свободное пространство, на котором, не стесняя себя могли прогуливаться парочка, а то и три дракона. Возле южной стены широкая лестница с невысокими, вполне пригодными для человеческих ног ступенями, вела на второй этаж.

Монах стоял возле шеренги сундуков и с благоговением разглядывал их.

Мичигран предполагал, что дракон, за долгие годы сумел накопить немало богатства. Но эти восемь громадных сундуков... Такое и представить было трудно.

— Мне кажется, что в этих сундуках сокровищ больше, чем войдет в закрома, святого Фестония, — прервал молчание маг. — Кажется, кое-что останется и нам грешным.

— Закрома святого драконоборца бездонны, — с некоторой долей грусти опроверг его монах. — Но святой Фестоний не забывает своих слуг, за наши труды нам сторицей воздадутся духовные блага. Каждому в должной мере.

— Хорошо бы — золотыми монетами, — подсказал Мичигран.

— Не богохульствуй, сын мой, — осадил его монах.

— Все эти сокровища нам не вывести на нашем экипаже, — отметил маг.

— Святой Фестоний даровал нам сокровища, святой Фестоний дарует нам и транспорт, для их перевозки, — монах был уверен в деловых качествах небесного покровителя. — Посмотрим чем мы сможем порадовать Орден, — он подошел к крайнему сундуку, поднял и откинул тяжелую крышку. И застыл пораженный открывшимся перед ним зрелищем.

Тропинка в скалах вывела отца-коменданта на поляну, где устроили в свое время привал рыцарь со своим небольшим отрядом. Монах окинул взглядом аккуратно уложенные на земле латы рыцаря, четыре небольших тюка с личными вещами членов отряда и две фигуры на вершине серой скалы.

За предводителем потянулась цепочка монахов с дубинками наизготовку.

Отец Кресск поднял обе руки, показав на каждой два пальца и простер их к скале. Тотчас два монаха обошли ее слева и два справа, перекрывая пути отхода эльфу и охотнику, если те захотят скрыться.

Предводитель отряда подошел к скале вплотную.

— Что ты там видишь, Альдарион? — спросил он. Спросил довольно буднично, как будто ежедневно ему приходится интересоваться, что видит эльф, разглядывая рано утром башню дракона.

Альдарион дернулся и чуть не упал со скалы. Он обернулся и увидел людей а серых монашеских балахонах. Эльф не был уверен, что это монахи. Серый балахон может натянуть каждый. Впрочем, когда дело идет о сокровищах дракона, то и от монахов можно ожидать всякого. Тем более, что их так много, а свидетели никому не нужны. В спрашивающем он узнал отца коменданта Кресска. Отец Кресск славился своей добротой и это должно было успокоить эльфа. Но в канцелярии бургомистра поговаривали, что при всей своей доброте, отец комендант беспощаден, когда дело идет об интересах Обители. А сейчас вопрос стоял о несметных сокровищах дракона.

— Смотрю, — ответил Альдарион, соображая, нельзя ли ускользнуть и спрятаться где-нибудь от отца коменданта и этой толпы в серых балахонах и убеждаясь, что ускользнуть не удастся.

— Докладывай, что там происходит! — голос монаха по-прежнему был добрым, успокаивающим.

— Наши победили! Отец-комендант. Великий рыцарь Калант победил дракона! — сообщил эльф и сделал это с таки нажимом, что следовало понимать: если потребуется, то славный рыцарь Калант победит и этот отряд, пришедший на все готовенькое.

— Как это произошло? — отец Кресск желал знать подробности.

— Они сражались долго и упорно. Силы были равны. Но нашему рыцарю покровительствует святой драконоборец, дважды рожденный Фестоний, и рядом с рыцарем Калантом, поддерживает его и вдохновляет всем известный своим отвагой и смирением отец Буркст. При рыцаре Великий Маг Мичигран, который тоже неутомим в сражениях и мечет смертельно опасные молнии.

— Калант убил дракона?

— До этого не дошло, отец-комендант. Благородный рыцарь, Калант Сокрушитель Троллей, с помощью монаха Буркста и Великого мага Мичиграна изгнал дракона. Тот позорно бежал оставив все сокровища и принцессу, которую рыцарь поклялся спасти.

— Понятно, — отец Кресск долго не раздумывал. — Слава святому драконоборцу, дважды рожденному Фестонию! — воскликнул он.

Отряд монахов поддержал своего предводителя, и громкие крики "Слава!" вызвали многократное эхо в скалах.

— Слава отцу Бурксту, — продолжил Кресск, — великому Праведнику, гордости нашего Ордена!

Братия поддержала его, и эхо снова охотно откликнулось.

"Не тронут, — решил Альдарион. — Уважают Буркста. Наверное, обойдется..."

— Что делают наши герои? — поинтересовался отец-комендант.

— Благородный рыцарь Калант вошел в башню, — доложил Альдарион. — Отец Буркст последовал за ним. Сейчас туда входит маг Мичигран.

— Ясно, — отец Кресск на мгновение задумался. — Нам тоже не следует медлить. Слезайте! — приказал он эльфу и охотнику и когда те оказались перед ним продолжил: — Ты, Альдарион, возьми пару лошадей, поспеши в лес, где вы оставили экипаж, приведи его к проходу в скалах и жди нас. А ты кто такой? — добродушно посмотрел монах на проводника.

— Никто, — сообщил тот. — Просто охотник. Из Нуидыры.

— Из какой дыры? — спросил отец Кресск, не выдавая своего удивления.

— Из Нуидыры. Это у них так поселение называется, — объяснил Альдарион. — Там нуидырцы живут. Все такие, как он.

— Да, да, из Нуидыры, — вспомнил отец Кресск о поселении с чудным названием. — Вот ты, охотник из Нуидыры и иди с эльфом. Охраняйте экипаж. Он теперь дороже вашей жизни. Понял эльф?

— Понял, — Альдарион был уверен, то жизнь его важней самого дорогого в Геликсе экипажа, да и всех вместе тоже. Но спорить не стал. — А если нападут варвары, я ничего не сумею сделать... Их много.

— Брат Ховерг и брат Снурс, — сопроводите эльфа и охотника. Сообщите мне, если нагрянут нечестивые варвары, — распорядился отец-комендант.

Монахи Ховерг и Снурс тотчас вышли вперед и склонили головы перед отцом комендантом. В одинаковых балахонах с капюшонами, высокие, широкоплечие, круглолицые, были они похожи друг на друга и показались эльфу братьями-близнецами.

— Да поможет вам управиться с нечестивыми святой драконоборец, дважды рожденный Фестоний, — благословил монахов отец Кресск. — Действуйте быстро и решительно, Спрошу с вас, а не с эльфа. Вперед!

Рослые монахи подхватили под руки растерявшегося и все еще медлившего Альдариона и быстро двинулись к проходу в скалах.

— Остальные за мной! — отец-комендант, несмотря на могучую фигуру, легко побежал по направлению к башне. Монахи растянувшись цепочкой последовали за ним.

Мичигран подошел к монаху и тоже заглянул в сундук, чтобы полюбоваться поразившими Буркста сокровищами.

Сундук был пуст. Совершенно пуст. Пуст до самого донышка. Что-нибудь более пустое представить себе было совершенно невозможно.

Мичигран тоже не поверил своим глазам.

— Сокровища здесь... Все это козни... — бормотал Буркст. — Козни нечистого... Отводит глаза... — монах зажмурился... Помоги нам, святой драконоборец, дважды рожденный Фестоний! Уничтожь нечистого и всю рать его!

Буркст открыл глаза. В сундуке по-прежнему было пусто. Святой Фестоний не помогал.

— Развей козни и дай нам узреть сокровища, — не отставал от святого монах.

Сокровища по-прежнему были невидимы. В том, что они покоятся в сундуке монах еще не сомневался.

Монах опустил руку в сундук и пошарил в нем, дотронулся до стенок, до дна... И только тогда окончательно поверил, что сундук пуст.

Растерянность монаха длилась недолго. Он быстро овладел собой. Но лицо его потемнело, скулы резко обозначились а губы вытянулись тонкими нитями. Ничего не говоря, он перешел ко второму сундуку и откинул крышку. Этот сундук также был пуст. Не задерживаясь, Буркст шагнул к третьему...

Когда монах убедился, что все сундуки в башне пусты, он повернулся к Мичиграну и сердито, как будто допрашивал мага спросил:

— Где драконы хранят свои сокровища?

— Не знаю, — Мичигран пожал плечами. — Должно быть, в сундуках.

— Но здесь ничего нет! — по-прежнему сурово, будто маг в этом виноват, продолжал наседать монах.

Мичигран промолчал и снова пожал плечами.

— Ты маг, узнай куда дракон спрятал сокровища! — потребовал монах.

Мичигран и сам не мог понять, почему сундуки оказались пустыми.

— От имени Ордена святого драконоборца, дважды рожденного Фестония, требую, чтобы ты узнал куда дракон спрятал сокровища!

Это был не тот Буркст, которого Мичигран, казалось, хорошо узнал за время их путешествия. Это быль совершенно другой Буркст: суровый, непреклонный и беспощадный. А, возможно, это был уже, вообще, не Буркст.

— Не умею! — резко ответил Мичигран, которому надоели крики монаха. — Понимаешь, я не умею узнавать где спрятаны сокровища. Я не искатель кладов.

— Я хочу знать где они находятся! — Мало было Мичиграну разгневанного монаха, так теперь еще и взорвался сидевший в Бурксте гном. — Куда они девались?

— А ты не кричи на меня! — рассердился и Мичигран. — Я не твой служка. Я маг. Понял?

То ли монах исчерпал все свои эмоции, то ли окрик мага подействовал, но Буркст затих и даже как-то стал меньше росточком.

— Что нам делать? — теперь уже жалобно спросил он у Мичиграна. — Посоветуй.

— Не знаю...

Маг не знал, что сейчас делать. Он представил себе, как растеряны и взбешены будут верховные служители Ордена, когда убедятся, что надежды завладеть сокровищами дракона не сбылись... Пожалуй, самым разумным было скрыться куда-нибудь. Он уже хотел предложить это Бурксту, когда увидел, что по лестнице, со второго этажа, медленно спускаются Калант и принцесса. Мичигран шагнул им навстречу.

— О! Наш благородный рыцарь, ты выполнил свой обет и спас из заточения прекрасную принцессу, — маг низко и насколько мог элегантно поклонился. — Преклоняю колени перед тобой и прекрасной принцессой.

Принцессу нельзя было назвать красавицей в полном смысле этого слова. Но она была чрезвычайно симпатичной. Длинные ноги, аккуратная фигурка, овальное личико с небольшим носиком, красными губками, розовыми щечками и большими голубыми глазищами. Все это природа тщательно подобрала, сохранив нужные пропорции. И увенчала аккуратной прической из рыжих волос. А простенькое платье, голубое, в небольших ромашках очень шло барышне. Принцесса, как положено по этикету, опиралась о руку рыцаря. Но это только казалось. Шла он легко, уверенно, не по-женски широко и твердо.

А Калант выступал торжественно и гордо. Так торжественно и гордо может выступать только благородный рыцарь, одержавший победу над могучим противником и выполнивший свой обет . Спускающаяся по ступеням пара была действительно хороша, Буркст и Мичигран, на мгновении забыли о пропавших сокровищах, любуясь молодой парой. Только стук каблучков принцессы да легкий звон шпор рыцаря нарушали тишину.

— Великий Маг Мичигран Казорский, — Мичигран снова опустился на одно колено и склонил голову перед принцессой.

— Буркст, скромный служитель Ордена святого драконоборца, дважды рожденного Фестония, — также опускаясь на левое колено, представился монах.

— Прекрасная принцесса Леонсида, — представил свою спутницу Калант.

Принцесса Леонсида позволила магу и монаху приложиться губами к ее нежной ручке.

— Тебе, Великий Маг Мичиган Казорский, и тебе, святой отец, я также обязана своим спасением из заточения. Выражаю вам обоим свою признательность и благодарность, — объявила принцесса. — К сожалению мой отец, король острова Биландор, давно почил и не может оказать вам свою милость, но едва я вернусь в свое королевство, я награжу вас, как только смогу щедро.

Монах и маг вежливо и деликатно поблагодарили принцессу Леонсиду за ожидающие их милости, и, конечно, заявили о своей готовности служить ей, отдавая этому благородному делу все свои силы.

Когда обмен любезностями закончился Буркст вернулся к главному.

— Сундуки в которых должно находиться сокровища, оказались пустыми, — сообщил он рыцарю.

Калант принял эту весть совершенно спокойно. Он совершил свой подвиг и добился самого главного: освободил прекрасную принцессу. Сокровища и сундуки его не интересовали. А принцессу это сообщение заставило задуматься и сморщить красивый лобик. По мелькнувшей на ее устах легкой улыбке, можно было подумать, будто она знает что случилась с сокровищами. Буркст и Мичигран так и подумали.

— Ваше Высочество, — обратился к ней Буркст, — не знаете ли вы, что произошло с сокровищами, которые должны здесь храниться? — и он указал на ряд больших сундуков.

— Конечно знаю, — пожала плечиками принцесса.

— Не соизволите ли вы поделиться своими знаниями с нами?

— Могу поделиться, — принцесса улыбнулась, демонстрируя белые зубки, а также и свое расположение к монаху и магу. — Пустые сундуки — все это работа дракона Сигруда, грубияна, нахала и... — здесь она добавила к характеристике дракона Сигруда такое словечко, которое принцесса могла бы и не знать. — Он подхалим и выслуживался перед Верховным драконом. — на лобике принцессы опять появились едва заметные морщинки. — Не помню как его зовут. Но он у них не то третий, не то четвертый. Этот невежа Сигруд хотел перебраться в более престижную башню. Вот он и таскал всем, кто состоял в свите Верховного, дорогие подарки... Вы себе представить не можете, какой это был негодяй. Я ВЫНУЖДЕНА БЫЛА САМА МЫТЬ ПОСУДУ! НИ ОДНОЙ ГОРНИЧНОЙ, НИ ОДНОЙ КАМЕРИСТКИ...

Принцесса, наконец, получила возможность высказать свои претензии не нахально улыбающемуся дракону, а существам сочувствующим ей. И продолжаться это могло довольно долго, ибо обид у принцессы накопилось достаточно много. Но монаха интересовало совсем другое.

— Ваше Высочество, — воспользовавшись короткой паузой, заговорил он. — Ваше Высочество, неужели дракон перетаскал все здешние сокровища свите Верховного дракона?

— Все! — отрезала принцесса. Далее она хотела продолжить рассказ о своих колоссальные неудобствах, но готовый к этому Буркст опередил прекрасную принцессу.

— Ваше Высочество, вы, вероятно, сами видели, как дракон уносил отсюда богатства сокровищницы? — спросил он.

— Я сама видела, как он взял из сундука, вот этого самого, — указала она прелестным пальчиком на крайний сундук, — большой кувшин из чистого золота, поднялся с ним на крышу башни, затем улетел.

— Но это только один раз?..

— А что мешало ему делать это постоянно, когда я не видела? — очень мило пожала плечиками принцесса. — Это было совершенно беспринципное существо. Грубое и нахальное. ОН ПОЗВОЛЯЛ СЕБЕ РАЗГОВАРИВАТЬ СО МНОЙ СИДЯ!

"У принцессы накопилось много обид, и она не и успокоится пока не расскажет все, как минимум раза три... Первой и основной жертвой будет рыцарь", — пожалел Мичигран Каланта.

— А вне башни дракон не мог спрятать часть сокровищ? — спросил он, стремясь помочь Бурксту.

— Этот негодяй мог все. Он мог совершить любую подлость и спрятать сокровища где-нибудь под камнями, или в скалах, или в каких-нибудь тайниках, прямо здесь... Вы думаете, порядочный дракон может получить место в башне, что находится в Огненных горах? Никогда! А этот Сигруд негодяй из негодяев. ОН ЗАСТАВЛЯЛ МЕНЯ УМЫВАТЬСЯ ХОЛОДНОЙ ВОДОЙ!

Воспоминание о холодной воде заставило принцессу содрогнуться, она на мгновение замолчала, и упрямому Бурксту опять удалось прорваться.

— Значит о сокровищах нам следует забыть?

— Конечно, — постаралась успокоить понравившегося ей монаха принцесса Леонсида и мило улыбнулась ему. — Пусть вас это больше не беспокоит святой отец.

Улыбка у принцессы была очаровательной. Но монах не обращал внимания ни на милую улыбку, ни на голубые глазки, ни на хорошенькое личико. Его пресветлость Хоанг не ошибся в Бурксте. Вера монаха и упорство гнома делали его незаменимым исполнителем самых сложных заданий. Потерпев полное поражение, Буркст не собирался сдаться. Сокровища дракона считались столь значительными, что не было никакого смысла полностью доверять кому бы то ни было, даже голубоглазой принцессе с острова Биландор. После бегства дракона сокровища стали принадлежать Ордену, и монах считал своим долгом передать их новому хозяину. В башне и ее окрестностях было немало укромных уголков, куда можно упрятать если не все сокровища, то добрую их часть.

— Вас не затруднит, Ваше Высочество, показать мне другие этажи этой башни? — спросил Буркст самым разлюбезным тоном.

— С удовольствием, с удовольствием удовлетворю ваше любопытство, святой отец. Вы посмотрите В КАКИХ УЖАСНЫХ УСЛОВИЯХ МНЕ ПРИХОДИЛОСЬ СУЩЕСТВОВАТЬ...

В сопровождении Каланта и Буркста принцесса стала подниматься по лестнице.

— ... В КАКИЕ УЖАСНЫЕ ЦВЕТА ВЫКРАШЕНЫ СТЕНЫ ПОМЕЩЕНИЙ, ГДЕ Я ВЫНУЖДЕНА БЫЛА ОБЕДАТЬ...

Мичигран остался внизу и вскоре, к его удовольствию, нежный голос принцессы, уплыл куда-то в верхние этажи.

Нельзя сказать, что Мичигран равнодушно принял исчезновение сокровищ. Как-никак, ему принадлежала одна тридцать вторая их часть и, судя по количеству и размерам сундуков, это было немало. Так уж случилось, что правая лапа дракона, которую он обещал Гонзару Кабану, улетела к новому месту службы. Неприятно, однако, приходится с этим мириться. Но он был уверен, что дракон не смог перетаскать на подарки все, что здесь было. Какую-то часть сокровищ, Сигруд вполне мог припрятал где-то невдалеке. Мичигран считал, что если кто-то что-то спрятал, то всегда найдется кто-то другой, который это спрятанное найдет. Не сейчас, так позже, но непременно найдет. И торопливость в этом деле ни к чему.

Маг вышел из башни и прошел к ручью, где заманчиво блестела чистая прохладная вода.

До ручья было недалеко, не больше двух сотен шагов, но Мичигран не успел пройти и половины, когда увидел, что на тропинке выходящей из серых скал показался монах. За ним второй, и еще, и еще...

Все правильно, — отметил маг. — Они просто шли за нами, и даже однажды разогнали варваров. А теперь решили появиться, чтобы собрать урожай сокровищ. Интересно будет посмотреть на их рожи, когда они узнают правду... Кто это их ведет? Ого!.. Сам отец Кресск!

Глава тридцать восьмая.

Отец Кресск был комендантом монастыря и личностью весьма приближенной к их пресветлости Координатору Хоангу. А еще на его плечах лежала нелегкая обязанность поиска ереси, во всем ее разнообразии, и искоренение ее. Этой нелегкой и нервной работой ему пришлось заниматься имея все признаки добряка: толстые губы, пухлые розовые щеки с ямочками, небольшой приплюснутый носик и голубые глаза с поволокой. Весь он был толстенький, пухленький, какими обычно бывают самые добрые люди.

Отец Кресск и был добрым человеком. И добрым монахом. И когда он отправлял на виселицу грешника-еретика, он делал это исключительно из самых благих намерений, чтобы спасти душу заблудшего.

Отец Кресск увидел мага и направился прямо к нему. Остальные монахи подошли к башне и остановились у ее дверей.

— Рад видеть вас в добром здравии, святой отец, — преклонил перед монахом голову Мичигран.

— Да будет добрым и щедрым к тебе наш святой драконоборец, дважды рожденный Фестоний, — ответил на приветствие монах. Губы его расплылись в любезную улыбку, лицо дышало добродушием.

Мичигран всегда с опасением относился к добродушию отца-коменданта.

— Где я могу увидеть отца Буркста? — поинтересовался монах.

— Отец Буркст осматривает башню. Надеется найти тайники, — коротко ответил Мичигран.

— Сокровища?

— Сундуки пусты, святой отец. Сокровищ нет. Принцесса Леонсида сказала, что здешний дракон перетаскал их на подарки окружению Великого дракона, какого-то Кардуга Пятого... Но отец Буркст не поверил ей.

Улыбка исчезла с лица монаха. Глаза чуть-чуть прищурились и смотрели на мага на мага с пристальной добротой.

— Ты как думаешь?

— Думаю, что принцесса сказала правду. Но возможно, что часть сокровищ дракон припрятал где-то здесь.

Отец-комендант улыбнулся и продолжал внимательно смотреть на мага, ожидая, очевидно, что тот скажет еще что-то.

— Надо искать.

Отец-комендант утвердительно кивнул.

— Ты наверно думал, где можно искать?

— Думал, — подтвердил маг. — Прежде всего надо искать тайник в башне.

— Наиболее вероятно?

— Нет, просто меньшая площадь поисков. Если в башне ничего не окажется, тогда, — Мичигран повернулся, показал на поле усеянное камнями. — Под каждым камнем.

— Говорят, что маги, при помощи своего посоха и некоторых тайных заклинаний, могут находить все, что сделано из золота? — Кресск внимательно смотрел в глаза мага.

— Пустые разговоры, святой отец.

Кресск промолчал. Очевидно аргумент Мичиграна показался ему не особенно убедительным.

— Если бы маги умели находить золото, они были бы самыми богатыми людьми, — Мичигран ухмыльнулся. — А вы, святой отец, видели хоть одного богатого мага?

Этот аргумент оказался более веским.

— Значит, под каждым камнем?

— Под каждым камнем, — подтвердил Мичигран.

— А под каким ты определить не можешь?

— Мне причитается тридцать вторая часть этих сокровищ, святой отец. Если бы я мог их найти, я непременно сделал бы это.

Такое прозвучало для отца-коменданта почти убедительно. Он оглядел поле усыпанное камнями.

— Можно искать не один год.

— Да, — согласился Мичигран.

— А, вполне возможно, что там ничего нет.

— Вполне возможно. Но есть еще пещеры в Серых скалах, — напомнил Мичигран. — Тоже немало подходящих мест, чтобы спрятать сокровища.

— А не может этот дракон снова сюда вернуться? — поинтересовался отец-комендант. — Возможно, у него здесь есть любимые места? Ностальгия, знаешь ли, определенная сентиментальность... Любовь к полянам и скалам, где провел детство... Очень приятные свойства...

— Нет, — ответил Мичигран не задумываясь. — Это молодой и нахальный дракон. Ему не свойственны ни ностальгия, ни сентиментальность. Он не привязан к этим местам. А теперь, получив повышение, с удовольствием их покинул. Он сюда не вернется.

— Жаль, жал... — отец-комендант посмотрел на крупные камни, усеявшие поляну перед башней, на скалы... — Дракон поступил нехорошо, но до него теперь не доберешься... — с явным сожалением промолвил он.

Мичигран понял, что Кресск очень сожалеет о том, что не может встретиться с Сигрудом. Отец комендант был уверен, что уж ему дракон чистосердечно рассказал бы о всех тайниках.

Движением руки отец-комендант подозвал одного из монахов, тот немедленно приблизился.

Возьми десять братьев и помогите отцу Бурксту осмотреть башню, — приказал отец Кресск. — Ищите тайники. Осмотреть все: стены, потолки, полы, мебель... Саму башню и все, что в ней есть.

Монах склонил голову.

— Благословляю на поиск, — напутствовал его отец-комендант, и монах удалился. Вскоре, вместе с девятью братьями он скрылся в башне.

— Посмотрим, что у нас получится, — промолвил отец Кресск провожая взглядом монахов. Потом повернулся к Мичиграну. — Ты присутствовал во время явления нашего святого драконоборца, дважды рожденного Фестония отцу Бурксту... — не то спросил, не то подтвердил Кресск. — Расскажи мне все, как это было. Правду. Только правду и всю правду.

Мичигран задумался. Он не знал о гонце и не мог понять, как монаху стало известно, то, о чем Франт только вчера рассказал на геликском базаре гончару Крохану-заике и торговке рыбой. Вполне могло оказаться, что у отца-коменданта какие-то другие источники. На то он и отец-комендант. Требует рассказать всю правду. Интересна, какая правда ему нужна?

Маг почувствовал себя весьма неуютно. Правда и ересь оказались так близки друг к другу... А идти на виселицу не имело никакого смысла. Но голубые глаза Кресска смотрели на мага внимательно, следили за движением каждого мускула его лица и тянуть с рассказом о том, что произошло на поляне Веселого леса, не следовало. Мичигран посчитал лучшим, пересказать основное из того, что поведал ему Франт. Так он и сделал. В своем рассказе он, естественно, выпустил, историю с богатейшими трофеями, доставшимися отряду, после победы над варварами. По лицу отца Кресска Мичигран понял, что тот удовлетворен. Правда, выбранная магом, отцу-коменданту вполне подходила.

— Так, так... — Кресск не сводил глаз с лица мага. — Это и есть правда?

— Это и есть правда, — подтвердил Мичигран.

— Вся правда? Может быть ты о чем-то умолчал. Может быть считаешь, что о чем-то не стоит рассказывать. Действительно, случай исключительный. Сам святой драконоборец, дважды рожденный Фестоний снизошел к нам грешным и подарил нам Праведника. Может быть какие-то подробности этого великого деяния ты забыл? — Кресск испытующе смотрел на мага. — Или не хочешь рассказывать? В какой-то степени ты прав. Некоторые подробности должны оставаться достоянием только узкого круга людей. Но я отношусь к ним. Мне ты можешь рассказать все.

" А говорят, у него добрые лаза, — подумал маг, который почувствовал себя в эту минуту очень неуютно. — Он же насквозь меня пронизывает..."

— Я рассказал все так, как это происходило, святой отец. Добавить к этому ничего не могу.

Как пристально он ни вглядывался бы отец Кресск в Мичиграна, он видел только чистые глаза мага, глаза человека, который говорит правду, только правду и ни на шаг не отступает от нее.

— Да... Значит так оно и было, — кивнул отец Кресск. — Я верю тебе, Мичигран, — глаза монаха по-прежнему продолжали внимательно изучать лицо мага. — Тебе теперь наверно придется не раз рассказывать об этом и в своей гильдии, и у Гонзара Кабана, и в других местах. Хорошо, если бы ты запомнил все, что сказал сейчас мне, — посоветовал монах, и губы его растянулись в добрую улыбку. — Теперь среди нас не просто брат Буркст, а Праведник Буркст.

— Да, Праведник Буркст, — подтвердил маг.

— Пойду, доложу ему о своем прибытии и попрошу благословения, — сообщил отец Кресск. — А ты, маг, отдыхай. Дыши свежим воздухом, он здесь совсем не такой, как в нашем Геликсе. Вот где надо жить, — с сожалением, что жить в этом прекрасном месте он как раз и не может, промолвил монах, и ушел в башню.

Мичигран не знал, что отец-комендант почти слово в слово повторил многое из того, о чем говорил недавно Хитрый Гвоздь.

На тропинке, выходящей из Серых скал, появился монах верхом на лошади. За ними шла вторая лошадь, на которой сидели двое: еще один монах и эльф Альдарион.

— Они выходят. Кашлентий, в путь! — скомандовал Хитрый Гвоздь. — И если хочешь остаться живым, делай все, как договорились! — подбодрил он Писарчука.

— Все в точности совершу, с полной достоверностью и обстоятельно! — заверил Кашлентий. — Никаких периметров для беспокойства.

Он поднялся в телегу, подобрал вожжи и легонько тряхнул ими. Коняга неторопливо зашагала.

Монахи и Альдарион, не обращая внимания на связанных эльфов, спящего гонца и дохлую лошадь, проследовали по направлению к лесу. Из Серых скал больше никто не появлялся.

— Где остальные? — Гвоздь недоуменно смотрел пустую тропу.

— За экипажем идут! — сердито отметил лежащий рядом с Гвоздем сержант. — Я же говорил, что его прибрать надо.

— Так не наш это экипаж. За своим идут.

— Свой он у них был, пока не бросили. А как бросили, уже не свой. Его, по закону, может подобрать каждый. А мы промашку сделали. Хороший экипаж, колеса новые, сидения кожей покрыты... Полдня бесхозный стоял, а мы не подобрали.

— Э, Кашлентий! Стой! — вспомнил Гвоздь.

— Чего это? — Кашлентий и не собирался останавливать Конягу. — Нельзя же так беспрепятственно животную беспокоить. То езжай, то стой! От таких внешних перемен, у ней нервы могут оборваться...

— Стой, тебе говорят! — прикрикнул Гвоздь.

— Монахи еще не выходят, — объяснил Деляга. — Эти трое за экипажем направились.

— Ну загонял, ты нас. Категорически передохнуть некогда, — пожаловался Кашлентий, но Конягу остановил.

— Еще раз без команды поедешь, отрежу уши, — пригрозил Гвоздь.

— Так была же совершенно явственная команда, — возразил Кашлентий. — Ежели ты велишь ехать, а потом извещаешь, что команды не было, то чего это такое было? Миражное появление или категорическое наваждение?

По недоумевающей морде Коняги, видно было, что она полностью согласна с Писарчуком.

— Заткнись! — велел Гвоздь.

Кашлентий заткнулся, но пожал плечами. Коняга плечами не пожимала, но тоже промолчала.

Немногим более, чем через час, из леса выехал экипаж. Место кучера занимал монах, другой монах и эльф сидели в качестве пассажиров. Невдалеке от уходящей в скалы тропинки, они распрягли лошадей. Эльф и один из монахов остались возле экипажа, другой монах ушел в скалы, вероятно, чтобы доложить отцу-коменданту.

Отряд монахов появился из-за скал поздно вечером, незадолго перед сумерками. Впереди шел сам отец-комендант. И сразу стало понятно, что пришел хозяин. Монах, карауливший лошадей и экипаж низко поклонился отцу-коменданту. И эльф Альдарион поклонился. Лошади не кланялись но перестали щипать травку и тоже с уважением посмотрели на отца коменданта. Кресск принял знаки внимания, как должное. Он подошел к гонцу, прислушался к его дыханию. Затем что-то сказал не отстающем от него ни на шаг рослому монаху. Тот поспешил к экипажу, вынул из кузова одеяло, укрыл спящего монашка и вернулся к отцу Кресску, который тем временем подошел к эльфам. Те по-прежнему лежали рядком, крепко связанные.

— Опомнились ли вы? Раскаялись ли в греховных помыслах и поступках? — спросил монах.

Эльфы задвигались и, поскольку рты у них были завязаны, стали издавать непонятные звуки, похожие на мычание. Больше других вертелся и громче других мычал бывший вождь.

— Опомнились и раскаялись, — решил отец-комендант. Но я сам грешен и не судья вашим прегрешениям. Сейчас вам дадут возможность облегчиться, затем накормят. Я доставлю вас на суд мирской в наш славный город Геликс, пусть с вами разбирается народ.

Между тем из-за серых скал выходили другие члены отряда. Вначале почти два десятка монахов. Затем показался и сам отец Буркст. Гном ехал верхом на Фамогусте. Так посоветовал отец-комендант:

— Не пристало духовному лицу, осененному дланью самого святого драконоборца, дважды рожденного Фестония, идти пешком, если есть в отряде хоть одно четвероногое.

Мичигран, Калант и даже принцесса Леонсида поняли его. Лишь Фамогуст не понял. Мерин выглядел растерянным. Он то и дело озирался, смотрел на Каланта спрашивая взглядом: что происходит, почему рыцарь идет пешком, а на Фамогусте едет монах? И не пора ли восстановить в этом мире должный порядок?

Буркст чувствовал себя не менее растерянным, чем мерин. Он не мог привыкнуть к своему новому положению. Ему казалось кощунственным принимать знаки внимания и покорности от самого отца-коменданта, известного своей преданностью вере и Ордену. Он чувствовал себя чуть ли не преступником, восседая в седле, в то время как хозяин мерина благородный рыцарь и самая настоящая принцесса шли пешком.

Приблизившись к отцу-коменданту, Фамогуст остановился. Буркст не знал, как ему быть. Он более уверенно чувствовал себя на твердой земле, чем в седле боевого мерина. Но и слезать гном не решился, боялся упасть.

Подчиняясь взгляду отца-коменданта двое монахов тотчас бережно сняли гнома с седла и опустили на землю.

— Кашлентий, пошел! — отдал команду Хитрый Гвоздь.

Писарчук легко забрался в телегу, подхватил вожжи:

— Пошла, милая! Хрясь их через плечо! Где наше не пропадало?!

Коняга пошла. Повезла Писарчука к месту, где ему предстояло, наконец, совершить Подвиг, о котором многие годы мечтала душа Кашлентия.

Между тем в отряде Гвоздя почувствовалось некоторое замешательство.

— Ничего не понимаю! — Деляга посмотрел на Гвоздя.

Но и тот выглядел несколько растеряно. Недоумение можно было прочесть на лицах и у остальных членов отряда, наблюдавших, как из-за скал выходят монахи, ничего не понимал.

Монахи шли налегке. Без груза. Их заплечные мешки были тощими. Даже отсюда можно было понять, что в мешках этих кроме небольшого запаса еды ничего нет. Фамогуст вместо тюков с сокровищами вез гнома-монаха в сером балахоне. Того самого Буркста-Праведника.

Калант победил дракона. Вот он вышагивает, принцессу поддерживает под ручку. Принцесса оказалась рыжей. Даже отсюда видно, что рыжая. Но где же сокровища!?

— Спрятали где-то, — предположил Младший.

— Не имеют права прятать, — обличил монахов Крагозей. — Должны предоставить свою находку полностью, и отчитаться. Чтобы ни один золотой кубок, ни одна медная монета не пропали. Знаем мы эти монашеские штучки. Сокровища принадлежат народу.

— Дракону они принадлежали, а теперь, наверно, рыцарю, или монахам, — поправил его Деляга.

Умняга Тугодум тут же доказал, что Пелей не прав.

— Все сокровища созданы трудом рабочих рук, — объяснил он, подняв и показав всем свои руки, с растопыренными пальцами, как будто у Умняги Тугодума были рабочие руки. — Поэтому они и должны принадлежать тем, кто трудится. А не монахам и не рыцарям, которые являются паразитами на здоровом теле трудящихся. Наша задача — экспроприировать сокровища ...

— И направить их на борьбу за равноправие народа, — подхватил Камнелом.

— Слышали, как молодежь поддерживает нас, — возвестил Крагозей. — А будущее за молодежью, значит — за нами.

— Может сам дракон спрятал, так что монахи не смогли найти, — предположил Нообст, не обращавший внимания на гномов.

— Там и прятать негде, чистое поле, — сообщил Бандурей.

— Не скажи, там камней полно, — вспомнил рассказы охотника Кандибоб. — Яму вырыл, сверху камней навалил, и не найдешь.

— Что там искать, — у Бандурея все было просто. — Пару раз стукнуть дракона мордой об стенку башни, он сам расскажет, где все лежит.

— Так нету дракона, пришиб его рыцарь, — напомнил Кандибоб.

— Зря Кашлентия послали, — вспомнил Хитрый Гвоздь. — Только теперь его уже не вернешь. Ну, ничего, этот хитер, должен выкрутиться.

Кашлентий не знал, что его послали зря. Он бодро выкатил из леса. За спиной у него, на телеге, стоял бочонок пива. Пива не простого, а густо настоянного бабами-дурами на сонной траве. Умняга Тугодум непременно назвал бы этот бочонок оружием трудящихся, в борьбе за свое равноправие.

Ехал Писарчук неторопливо, мурлыча какую-то незамысловатую песенку. Мимо связанных эльфов, мимо дохлой лошади, мимо, удивленных его появлением, монахов. Он только мельком глянул в сторону монахов, на рыцаря глянул, на рыжую принцессу и поехал далее, не обращая больше на них никакого внимания. Как будто ему каждый день приходилось видеть связанных эльфов, смиренных монахов с большими дубинами, дохлых лошадей и рыжих принцесс.

И Коняга чувствовала себя независимо. Потом настроение ей испортил мерин под седлом. Фамогуст, посмотрел на появившуюся из леса Конягу без всякого уважения. Как-то сверху, снисходительно. А как еще боевой рыцарский конь может смотреть на пожилую деревенскую кобылу, что тащила за собой телегу.

— Эй, ты, остановись, — загородил дорогу Коняге рослый монах.

Коняга послушно остановилась. Кашлентий с интересом уставился на монаха. Ждал, что тот еще скажет.

— Кто такой? Куда едешь?

— Из Кашлентиев я, — охотно стал объяснять Писарчук. — Вся моя генеалогическая династия из Кашлентиев. У нас, в семействе, отродясь никого другого не происходило, и не произрастало. Как кто народится, так сразу и Кашлентий. И, значит, из Нуидыры. При самом Смотрителе — Писарчуком. А ежели что важное: декларация или консультация, то опять я. И учет на мне. Все сальды и бульды в полном вычислении и зависимости...

— Погоди, не части, — из сказанного Писарчуком монах толком ничего и не понял. — Куда едешь? — спрашиваю.

— Встреча у меня, значит, совершенно категорическая, поскольку, каждый месяц. А активная договоренность по полному обоюдному согласию достигнута, и беспрекословного исполнения требует. Так что налито полностью. Ну разве можно везти полбочонка, ежели договаривались, чтобы бочонок. И до самых краев. Ты как думаешь?

Монах от такого напора немного обалдел и беспомощно посмотрел на отца-коменданта.

Кресск подошел к телеге.

— Чего везешь? — спросил он и улыбнулся по доброму, так что у Кашлентия как-то сразу пропала охота обманывать отца коменданта.

Когда отец-комендант что-то спрашивал, да еще и улыбался при этом, сразу хотелось отвечать, и как можно подробней. Кашлентий впервые видел Кресска, но сразу почувствовал, что с этим монахом надо быть осторожным. Может от того, что голубые глаза монаха смотрели на Писарчука очень ласково, а может, из-за доброй улыбки.

— Прямо каверзнейший вопрос ты мне задал, святой отец, — Кашлентий постарался ответить улыбкой на улыбку. — Тут с какой проекции ни наблюдай, все равно видно что бочка. А кто же в бочке дрова возит. Никто в бочке дрова возить не станет. Потому как всякая животная, будь она даже самая вредная, и в напитках недомыслящая, пить требует, а от привозной воды отказывается. Вода у нее самой навалом имеется. Так что принужденный я возить этой каверзной животной пиво.

— Что же это за животная у тебя, сын мой, что целыми бочонками пиво пьет? — поинтересовался отец-комендант.

— Дракон, — доложил Кашлентий коротко, чтобы отдышаться.

— А дракона нет, — сообщил отец-комендант. — Кончился твой дракон. Значит и пиво ему не нужно. Мог бы и нашу братию угостить, — предложил он.

Кашлентий только сейчас обратил внимание, что монахи идут налегке, никаких сокровищ с собой не несут, и, значит, укладывать их спать нет никакого смысла. Даже наоборот, если они чего-то недоброе почуют, то можно полностью физически пострадать. Так что до пива их допускать никак нельзя. Но, с другой стороны, появилась, наконец, возможность совершить Подвиг, так стоит ли такую возможность упускать? Он мысленно содрал с головы шапчонку и лихо, отчаянно, со всего размаха шлепнул ее о землю. — А нельзя упускать такую возможность! — решил Писарчук.

— Невозможно, — отказал он отцу-коменданту. — Поскольку доказательства в отсутствии дракона полностью не имеют наличия.

— Ты что, не веришь мне? — удивился отец Кресск.

Кашлентий молчал. Не мог он прямо так и сказать, что не верит монаху. Это попахивало ересью. Но морду скорчил такую кислую, что и Коняга поняла — не верит.

— Вон, видишь, рыцарь, — показал отец Кресск на Каланта. Он дракона и победил. И принцесса возле него. Нет твоего дракона. Можешь угостить пивом братьев.

Отец Кресск улыбнулся.

Кашлентий ничего не ответил, но тоже улыбнулся.

"Гм-м-м, — мысленно сказал отец-комендант. Подумал немного и снова мысленно сказал: — Гм-м-м."

— Отраву какую-нибудь в пиво положили? — догадался он.

— Такой парадокс, чтобы класть в пиво отраву — никакой резолюции не имеет, — откровенно доложил Кашлентий. После каждой доброй улыбка отца-коменданта, его так и тянуло на откровенность.

— Сон-траву, — понял отец-комендант.

— Бабы-дуры, значит, собирали и клали. Но все, как одна, безмозглые. Они разве разницу между травками уразуметь могут. У них для этого мозгов в голове не хватает. Поэтому с моей стороны никакой конвенции с ручательством быть не может...

— Врешь ты все, Кашлентий из Нуидыры, — не поверил отец Кресск. — Пива тебе жалко для братьев. Да заплатим мы тебе.

Все шло, точно так, как Кашлентий с Гвоздем и прикидывали. Только необходимости в этом теперь никакой не было.

— Не-е, святой отец, — не сдавался Кашлентий. — Если дракона нет, так мне пиво надо вернуть в первоначальное состояние. Всем, значит, поселением создавали, поскольку общество. И никаких вариантов, кроме как ехать в Нуидыру. Ты, святой отец, у Кандибоба попроси, может он и разрешит.

В жизни не встречал отец Кресск подобного идиота. И слушать его болтовню надоело.

— Отец Сепий, — подозвал он высокого монаха. — Открой бочонок. Братьям — по кружке пива, для утоления жажды. Только по одной, — да простит нас святой драконоборец, дважды рожденный Фестоний. — А первую кружку, пусть этот придурок выпьет. Кто их знает, может быть они и вправду собрались дракона травить.

Отец Сепий сдвинул Кашлентия с телеги, поднялся на нее, снял крышку с бочонка. По поляне волной пошел запах устоявшегося пива... Монахи оживились.

Отец Сепий, тем временам взял лежавшею на телега кружку, подчерпнул из бочонка и подал Кашлентию.

— Ну-ка, давай! — предложил он.

Кашлентию теперь было все равно. Хоть сокровищ у монахов и не было, но задание он выполнил и Подвиг свой совершил. Он и не огорчился.

— Так это же я вам, практически, про сон-траву полную сведению выдал, — напомнил Кашлентий, подмигнул монаху и выпил кружку без передыха. — Продукт качественный, — оценил он. И решив, что теперь ему все равно придется добрые сутки спать, попросил:

— Налей-ка мне, святой отец, еще одну.

Выпив вторую кружку Кашлентий взобрался на телегу, устроился поудобней и разыскал глазами отца Кресска:

— Теперь я буду спать. И не будите меня, святой отец. Раньше чем через сутки все равно не проснусь.

Вечером, после ужина, разожгли большой костер и отец Буркст со всеми подробностями рассказал о нападении варваров, явлении святого драконоборца, дважды рожденного Фестония, а также о чудесном спасении отряда и своей беседе со святым.

Потом, по просьбе отца-коменданта, своими воспоминаниями и впечатлениями поделился Мичигран. Он повторил рассказ Буркста и с удовольствием добавил некоторые, чрезвычайно интересные подробности. В частности, о том, как святой драконоборец, покровительственно похлопал его по плечу. Альдариону тоже предоставили возможность предаться воспоминаниям и тот объявил, что все произошедшее заставляет его, эльфа, и сына эльфа и внука эльфа, преклонить колени перед святым драконоборцем и всю свою дальнейшую жизнь провести рядом с Праведником Буркстом, посвятив ее служению святому Фестонию.

Время близилось к полночи, но спать Мичиграну не хотелось. За день произошло много интересного и неожиданного, и все это разогнало не только сам сон, но и мысли о сне. Он прохаживался возле костров у которых спали его спутники. То ли у них нервы были крепче, то ли у него профессия такая, что приходится все время думать и искать объяснения разным явлениям и происшествиям, и это не давало ему спать? Мичигран подошел к Фамогусту. Мерин тоже не спал, что-то размеренно жевал, и что-то неторопливо обдумывал.

— Нормально все закончилось, — Мичигран дружелюбно похлопал мерина по холке. — По правде сказать, я тоже до последней минуты не был уверен, что выберусь из этой истории.

Фамогуст с понимаем посмотрел на мага и кивнул. Он и сам не надеялся выбраться из этой истории.

— Все остались целы, а это важней всего.

Мерин снова кивнул.

— А сокровища — это не самое главное в жизни.

Убеждать в этом мерина, не было никакой необходимости.

— До сих пор без них обходился, и дальше обойдусь.

— Мерин пытливо посмотрел на мага, будто хотел что-то спросить.

— Тебе интересно, зачем я связался с этим делом? — понял маг. — Тут не все так просто. Вначале я думал что влип в это дело потому что монах меня пивом подпоил, я и потерял осторожность. После четвертого кувшина меня, понимаешь, на подвиги потянуло. И не удивляйся. Мы, люди, если с пивом переберем, на всякие подвиги готовы, на любую глупость. А потом понял что, дело не в пиве. Я бы и без пива пошел. Скучно мне стало в Геликсе. Все одно и то же, одно и то же, развеяться захотелось. Нам, людям, иногда надо отправиться неведомо куда, и неведомо зачем: поспать на сырой земле, помокнуть под дождем, поголодать, сразиться с какой-нибудь нечистью... Не всем конечно. Большинство людей живут спокойно и нормально. И правильно делают. А некоторые нормально жить не могут. Будто им в зад острым шилом колет. Романтика, понимаешь... Какая-то дурацкая романтика тянет нас в дорогу, и никуда от нее не денешься...

Фамогуст был умным мерином и хорошим боевым конем, но Мичиграна он не понял. Смотрел большими красивыми глазами и не мог понять мага. Он не понимал, зачем надо спать на сырой земле, если можно спать в стойле, где тепло и не дует. Зачем надо голодать, зачем искать нечисть, а потом сражаться с ней? Он несогласно помотал своей большой красивой головой.

— Не понял ты меня, — вздохнул Мичигран. — Нет в тебе, видно, тяги к романтике. Ну и правильно. Пойду-ка я, — и направился к темнеющему невдалеке подлеску.

— Так я и знал, что ты не спишь, — сказала темнота.

— А, Франт... Демоны что, вообще не спят?

— Нет. Сон это отдых. А нам не дано познать прелесть отдыха и негу безделья. Мы труженики, Мичигран. Вкалываем побольше, чем твои гномы в шахтах и кузницах.

— С большой пользой для окружающих, — грустно пошутил маг.

— У каждого своя сущность, — пожал плечами Франт. — Среди людей, к которым ты принадлежишь, есть такие, что приносят окружающим гораздо больше вреда, чем я.

— Пиво, что у Гонзара Кабана, тоже входит в тяжелый труд?

— Не ехидничай. Имею каждые сутки час свободного времени. Для личных дел. Кстати, о пиве. Как насчет того, чтобы ударить по кувшинчику?

— У тебе есть?

— Для хорошего человека всегда найдется. И местечко укромное недалеко. А то здесь слишком много монахов.

"Местечко" представляло собой небольшую пещеру, в центре которой светился маленький костер. А у стены стояло два кувшина и две глиняные чаши.

Выглядел на этот раз Франт довольно странно. На нем был темно-серого скучного цвета камзол с широкими плечами и накладным карманами по бокам. На таком сером камзоле, черные костяные пуговицы вполне можно было считать украшением. Такие же темно-серые длинные брюки оставляли открытыми только темные носки неизвестно какой обуви. Между отворотами камзола виднелась белая сорочка но и ее наполовину закрывал серый галстук. А на голове покоилось что-то очень похожее на блин с пуговицей в центре. Блин был тоже серый.

— Чего это ты так разоделся? — поинтересовался маг. — Я что-то раньше не замечал у тебя особого пристрастия к серому цвету.

— Там все так одеваются, — демон смешно сморщил нос. — И у всех насморк. А если я добавлю, что в тех местах постоянно идет дождь, ты поймешь, какая там смертная тоска.

— Чего же тебя занесло туда?

— Специальное поручение, но ничего интересного. Обычные консультации с членами правительства. У нас с ними соглашение на этот счет, — рассказывая, он наполнил две большие кружки. — Обмен опытом. Давай! За благополучное окончание вашего путешествия.

— За благополучное! — Мичигран сделал несколько больших глотков. — Есть у меня к тебе пару вопросов. Вообще-то совершенно не принципиальных, просто любопытно.

— Задавай. В меру своих возможностей, не раскрывая секретов, постараюсь ответить.

— Я про появление дракончика. Он появился очень кстати, в то самое мгновение, когда Сигруд овладел ситуацией и мог пристукнуть рыцаря. Такое вот совпадение.

— Да, — подтвердил Франт, — оч-чень интересное совпадение. И, главное, своевременное.

— А я в совпадения не верю.

— Я тоже не верю, — кивнул Франт. Но знаешь, иногда бывают такие чудесные совпадения, что в них поверить невозможно. Но бывают.

Мичигран не мог понять, серьезно демон говорит, или посмеивается. Но продолжил.

— А если это не совпадение, то вполне мог сработать, кукиш трехрогой ящерицы Кзудры.

— Вполне, — согласился Франт. — Если держишь в кармане кукиш Кзудры, можешь надеяться на удачу.

— Значит, Кукиш Кзудры?

— Или, наконец, вмешался святой Фестоний, — подсказал Франт.

— Возможно, что вмешался, наконец, святой Фестоний, — задумчиво протянул Мичигран. — Или ты вмешался... И, возможно, у Верховного Дракона были какие-то свои планы...

— Ты задаешь столько вопросов, что нормальная приятная выпивка превращается в вечер вопросов и ответов, — усмехнулся Франт.

— А все-таки?

— Все-таки ты, напрасно пытаешься определить то, что невозможно определить.

— Объясни.

— Изволь. Все почему-то считают, что трудно предвидеть будущее. Поток времени, масса вариантов и все такое прочее... Но ведь у прошлого тоже поток времени и масса вариантов. Который из них истинный, никто не знает, и никому это не нужно. Возьмем наш случай. Если ты поклонник святого Фестония, то станешь утверждать, что это он спас рыцаря. Вмешательство демона — для тебя святотатство, кукиш Кзудры — глупость. Про кровожадного дракона и говорить нечего. А ты маг, веришь в волшебство и различные амулеты, поэтому можешь допустить, что подействовал кукиш Кзудры... И так далее... Существует только настоящее. Прошлое, как и будущее, непредсказуемо, инвариантно и рассуждая о нем, каждый выбирает тот вариант прошлого, который больше других укладывается в его представления. Если это странствующий маг, то это становится его личным убеждением. Если это правитель-деспот то его мнение становится мнением народа. Такие вот дела...

— Кто же спас рыцаря?

Демон пожал плечами.

— Суди сам. Твое мнение и будет истиной. Для тебя. И не огорчайся, если она разойдется с истиной других.

Эпилог.

Рано утром, едва рассветало, на тропинках Веселого леса можно было увидеть Орду варваров, которая быстро двигалась к югу. Ту самую Орду, которую привел в эти земли славный вождь Бахаррак, разрази его гром!.. Но Бахаррак уже не был вождем. Вел Орду, новый вождь, Усатая Харя. Рядом с ними шагал мудрый Хранитель Традиций Кипс Кривозубый. Орда торопилась: короткие привалы и длинные переходы: для воинственных и терпеливых варваров такое было не в новинку. Но шли налегке. Без припасов. Дорога до своих земель была долгой и опасной. И всю надежду, на свое благополучное возвращение домой, варвары возлагали на богиню Шазурр, Великую, Беспощадную и Прекрасную в гневе своем.

Тем же утром тронулся в путь отряд отца-коменданта Кресска. Впереди торжественно шагали десять братьев святого Ордена. Капюшоны их балахонов были отброшены и каждый мог видеть мужественные лица монахов. Отполированные дубины, которыми они были вооружены, блестели на солнце.

Вслед за ними не спеша, двигался экипаж с монахом на козлах. Мягкие обитые красивой кожей сидения экипажа занимали отец Буркст, Праведник и гордость Ордена. Возле него сидел и сопровождающий его отец-комендант Кресск. За экипажем на гордо вышагивающем Фамогусте следовал славный рыцарь Калант, Сокрушитель Троллей и Победитель Драконов. Именно так его теперь будут называть. Калант выполнил свой обет и свое Предназначение. Рядом с ним, восседала на коне прекрасная принцесса Леонсида.

Вторую группу составляли Великий Маг Мичигран и эльф Альдарион. Завершала колонну цепочка эльфов со связанными руками. Их также сопровождали монахи.

А впереди этой колонны улетели в Геликс несколько почтовых голубей, несших добрую весть...

И третий отряд выступил в поход на рассвете. Его возглавлял Хитрый Гвоздь. Этот отряд был самым малочисленным. Сам Гвоздь, сержант Нообст, братья Пелей, три гнома и поселянин Кандибоб.

Бандурея, верхом на Коняге, Кандибоб отправил в Нуидыру, чтобы тот привел оттуда поселян и привез лопаты. Дней через десять должны были вернуться монахи, и до этого надо было найти сокровища, спрятанные драконом.

А храброго Кашлентия, не убоявшегося самого отца-коменданта, оставили спать в телеге, рядом с бочонком пива. К возвращению Кандибоба с поселянами он как раз и должен был проснуться.

На этом и закончился славный поход рыцаря Каланта Сокрушителя Троллей, теперь уже и Победителя Драконов. Благородный Калант изгнал коварного дракона и спас из заключений прекрасную принцессу Леонсиду, Буркст сподобился лицезреть самого святого драконоборца, дважды рожденного Фестония. И стал отныне Праведником: Гордостью не только Святой Обители, но и всех гномов Ближних и Дальних Земель.

А Мичигран? Мичигран тоже оказался в выигрыше. Первое — он остался живым, на что не рассчитывал, когда отряд отправлялся в поход. Второе — он обзавелся новыми друзьями: бесстрашным, благородным рыцарем, почти святым и очень влиятельным монахом, Праведником Буркстом, приятным собеседником демоном Франтом и эльфом Альдарионом. И третье — не обремененный сокровищами он мог по-прежнему жить легко и свободно, исповедуясь в грехах лишь тогда, когда у него свободное время. А свободного времени у магов бывает не так уж и много.