Заново, с новыми силами

Небо на западе озарилось красным. Солнце садилось, окрашивая мир во все закатные оттенки, от оранжевого до багрового и лилового, а люди все шли и шли мимо, как призраки — серые, безмолвные, изможденные. С каждым прошедшим мимо человеком в Злом умирала маленькая частичка надежды. Каждая девушка, непохожая на образ из его видения, как будто подтачивала его сердечную мышцу. Злой и подумать не мог, что вот так стоять и всматриваться в идущих мимо людей может быть так невыносимо больно.

Еще, еще, еще… Цепочка людей двигалась невыносимо медленно. Никого даже отдаленно похожего.

Последние пять человек поднялись по лестнице, и торопливо прошли внутрь, в собор, где уже началась служба.

Солнце окончательно скрылось за горизонтом, красные краски пропали, поднялись выше в небо, отступили на облака, уступив землю сине-серым оттенкам ночных теней.

Злой обессиленно сел на землю возле входа в храм и закрыл лицо ладонями. Не пришла. Видимо, здесь ее нет, и, что самое обидное, Злой так ничего и не вспомнил — ни имени, ни адреса, ни даже подробностей того, как она выглядит. Разумеется, оставались те мелкие поселения, по которым разбежались жители Смоленска, но там искать ее можно было до скончания веков.

Руки дрожали.

Злой поднялся и вошел в собор, где зычный мужской голос о чем-то очень убедительно вещал.

Внутри было ужасно душно и пахло какими-то благовониями. Загадочная полутьма. Горели десятки свечей, дававших красивые теплые и уютные блики на сусальном золоте внутреннего убранства. На чем-то вроде помоста, расположенном справа, стоял в полный рост высоченный детина с непокрытой головой и всклокоченной бородищей. Он был одет в черную рясу, на которой висел огромный золотой крест.

Он плёл что-то про свершившийся конец света. «Вполне ожидаемо», — равнодушно заметил про себя Злой. Люди слушали, время от времени крестились, а священник всё расходился и расходился. Он кричал со своей трибуны о том, что все грешники уже в аду, а люди, оставшиеся на земле, проходят таким образом очищение от грехов и, чем скорее всё искупят, тем быстрее настанет для них царствие небесное.

«Каждый ищет спасение по-разному», — подумал Злой. «Но каждый их них, пытаясь не сойти с ума, просто берет и бросается в объятия другого безумия. Того, которое ему ближе и удобнее».

По команде самозваного священника люди обнажились до пояса, а тот достал откуда-то длинный кнут. Паства выстроилась в очередь, и покорно подходила для получения удара. Спины их были изуродованы шрамами, многие из которых кровоточили.

Злой не стал дожидаться конца представления — всё было и так ясно.

Он медленно спустился по ступеням, сел в машину, устало вздохнул, завел двигатель, и направился обратно на трассу. В Смоленске ему больше было нечего делать.

15.

Вместо обещанной недели, Злой вернулся в Вязьму через две с половиной, и запил по-черному.

На обратном пути он взломал магазин на трассе, выгреб из него весь алкоголь, который нашел, а по приезде заперся дома, и ушел в алкогольную нирвану.

Две недели он колесил по Смоленскому району, искал общины разбежавшихся из города людей, говорил с ними, высматривал. Его дважды чуть не пристрелили какие-то одичавшие придурки, он остался полностью без еды и воды, зарос грязью, отпустил бороду, истратил почти весь запас топлива — и всё впустую. Среди выживших её точно не было.

Пьяные ночи и похмельные утра мчались друг за другом, сливаясь в сплошную череду невыносимой головной и сердечной боли. Количество пустых бутылок возле дивана неуклонно росло, количество еды в доме катастрофически уменьшалось. Откуда-то появились гитара, на которой Злой пытался что-то наигрывать, и пел, нет, вернее, орал пьяным голосом что-то про любовь.

Иногда к нему приходил Умник, но неясно было, сколько именно раз он наведывался в гости на самом деле, а сколько — в пьяных снах и галлюцинациях. Он пытался урезонить Злого, отбирал у него бутылки, пытался вывести из этого свинского состояния, но ничего не помогало. Оскотинившийся пациент лишь пьяно хохотал, матерился, и читал вслух стихи о любви из лежащей на прикроватной тумбочке книги.

— Что мне теперь делать, Умник?... — хрипло говорил он со стеной. — У меня же теперь совсем ничего нет. Ни памяти, ни женщины, ни даже зацепки, где их искать. Я всё время жил тем, что доберусь до Смоленска, и там найду всё. И её, и свою память.

«И что тогда? Тоже начал бы пить от потери смысла жизни?», — отвечало видение.

— Нет… Всё было бы по-другому, — уверенно сказал Злой. — Знаешь, я понимал, что вероятность найти её практически нулевая. Мозгами понимал, но всё равно надеялся. То, какой она виделась мне… Представь, КАК я к ней относился, если ее образ настолько сильно впечатался мне в память, что даже эта хрень не смогла ее вытравить оттуда.

«Перестань жевать сопли», — непривычно жёстко отрезал Умник. «Ты просто рохля и нытик. Я знаю, почему ты ноешь сейчас. Ты такой же, как Христос и Волчок. Такой же, как и тот сумасшедший поп в Смоленске. А знаешь, почему?..»

— Не тяни, говори.

«Христос ждал спасителей из Центра. Волчок тоже, но из Америки. Смоленский поп — с небес, в лице, ни много ни мало, а бога. Они все надеялись, что всё происходящее с ними — не навсегда. Что надо всего лишь немного подождать, напрячься — и после этого всё сразу же встанет на свои места. Память вернется, люди оживут, снова появится электричество и водопровод, и можно опять погрузиться в рутинный быт цивилизованного человека. Эта женщина — из той же оперы. Ты надеялся, что, найдя её, всё станет как раньше, а теперь твои иллюзии рухнули. Ты понял, что мир останется таким же, каков он есть. И теперь тебе трудно оттого, что ты больше не можешь притворяться, будто все вокруг — игра. Виртуальная реальность, выйти из которой можно в любой момент. Как будто реальный мир где-то рядом, за стеной. Существует параллельно. А вот хрен тебе, понял? Не будет ни танков с красными звездами, ни звездно-полосатых флагов, ни ангелов! Всё реально, и старого мира больше нет! Ты просто идеализировал образ той женщины, вложил в нее те надежды, оправдать которые она не смогла бы по определению. И память… А что, если тебе не понравится то, что ты вспомнишь? Сильно не понравится? Что, если ты был совсем другим человеком, например, отвратительным преступником? Предателем? Убийцей? Да хоть мужиком по вызову, в конце концов! Тебе станет легче, если ты это узнаешь? Да и какое вообще значение имеет старая память в новом мире? Ты — тот, кто ты есть сейчас, Злой. И не имеет никакого значения то, кем ты был раньше».

Постепенно в мозгах у Злого прояснилось, и Умник исчез.

В доме было темно, свечи не горели, лишь слышалось тихое тиканье часов, да луна смотрела прямо в окно, отражаясь в пустых бутылках. Злой потянулся, было, за стаканом, но тут же одернул руку. Пить ему больше не хотелось.

Утром, поборов страшный бодун при помощи аспирина и какой-то матери, Злой отдраил до блеска дом, выкинул мусор, и отнес остатки алкоголя в сарай — с глаз долой.

Затем сходил в баню, как следует помылся, выбрил лицо до синевы, и отправился в администрацию — пусть помятый и неважно выглядящий, зато одетый в чистое, выглаженный, аккуратно причесанный, и благоухающий одеколоном (при помощи которого надеялся скрыть жуткий перегар).

К Христу его пропустили без всяких преград. Тот сидел у себя в кабинете, на столе красовалась кипа бумаг, которую тот перебирал и что-то искал.

— Привет.

Христос поднял глаза и широко улыбнулся:

— Какие люди! — судя по всему, тот действительно был рад его видеть, и это очень согрело душу.

— Ага… — только и смог выдавить Злой, стоящий, потупив взор. Он чувствовал себя очень глупо.

— Значит, нагулялся… Это хорошо. Умник очень обрадуется. Чего пришел?

— Работать хочу, — выпалил он, не раздумывая.

— О-о! Вообще супер. Значит, экзистенциальный кризис тебя точно миновал.

— Да я это… — начал, было, Злой, но Христос его прервал.

— Стоп! Не оправдывайся, — серьёзно сказал он. — То, что с тобой случилось — касается только тебя. Мне наплевать, как — главное, что ты это преодолел. Чем хочешь заниматься? Вакансий целый вагон.

— В армию хочу. Только, чур, не снабженцем.

— Стрелять хочешь?

— Да, — тяжело обронил Злой. — Хочу.

Христа, похоже, это только обрадовало.

— Хорошо. Будешь у нас взводным. Езжай в часть, там тебе Виктор всё объяснит.

Злой собрался, было, уходить, но обернулся в дверях и спросил:

— Слушай, когда ты понял, что Центра нет… Что ты почувствовал?

Христос поднял глаза от бумаг и серьезно взглянул на своего визитера:

— Страх и дезориентацию. Было еще много всего, но эти два чувства были основными. Страшно было от того, что старого мира я больше никогда не увижу и я не знал, что с этим делать. Руки опускались, хотелось сдохнуть. Я ответил на твой вопрос?

Злой кивнул и вышел.

В части кипела жизнь. Виктор восполнил потери, понесенные при штурме Сафоново, и нещадно гонял как новобранцев, так и стариков, как он сказал «повышал квалификацию». Даже дебилы перестали выглядеть полными олухами, и уже что-то более-менее усвоили. Однако, это не исправило того, что в эмоциональном плане у них оставался вагон проблем, они почти не умели говорить, и в повседневной жизни соображали очень туго.

— Это у вас не тренировка получается, а дрессировка, — сказал как-то Злой и Виктору сравнение очень понравилось.

— Это да, это верно подмечено, — хохотнул он. — Но у нас просто нет времени их комплексно восстанавливать. Новая войнушка намечается.

— С кем? — удивился Злой.

— А с твоими старыми друзьями из Гагарина.

— Да неужели? В последний раз, когда я там был…

— Ага, я помню. Кстати, ты так и не рассказал, что там случилось.

— Как-нибудь в другой раз, — поморщился Злой, не любивший вспоминать тот случай. — Так все-таки…

— У них там какой-то новый бугор появился, на нас напасть хотел. Приехала его братва на пяти машинах. Уехала только одна, — гордо сказал Виктор. — Мы скоро к ним собираемся.

— А чего так тянете? У нас же БТР-ы, мы их в блин раскатаем и без всяких предварительных ласк.

— Это верно, но нам надо армию натаскивать. Опыт — штука посильнее бэтэров.

Злой не мог с этим не согласиться. Остаток дня он принимал взвод, знакомился с бойцами, среди которых оказалась пара его бывших курсантов, со времен первого набора и проводил занятия, а вечером отправился в библиотеку — поблагодарить Умника за то, что пытался его вытащить.

Там он застал интересную картину.

У Умника был гость, с которым они о чём-то беседовали, и Злой, неслышно подкравшись к двери, застал окончание разговора.

— Отдай мне ее. Или давай обменяемся, — говорил гость. — Хороша больно. Можешь мою забрать, она тоже ничего.

— Не, не хочу. Меня пока все устраивает.

— Ну так, а если повысить цену? Скажем, в обмен на мою и бутылку вискаря? Литр. Как от сердца отрываю, между прочим!

— Литр… — задумался Умник. — А вот это уже интересно. А твоя, кстати, как вообще?..

— Горяча-а… — довольно протянул гость. — Ой, как горяча. Сам бы пользовал, да вот запала мне твоя в душу. Нравится.

— Ладно, я подумаю. Заходи завтра.

— Хорошо! — гость вышел, и испуганно вскрикнул, натолкнувшись в дверях на Злого. Тот оскалился, пробормотал извинения и, подождав, когда мужик покинет библиотеку, улыбнулся Умнику.

— Привет.

— Привет, — они пожали друг другу руки.

— Вот, зашел спасибо сказать. За то, что пытался меня вытащить.

— Да не стоит… У меня же ничего не получилось, ты, как я вижу, сам отошел, без моей помощи.

— Ну, не скажи… — задумчиво протянул Злой, вспоминая свой ночной спор с галлюцинацией. — Слушай, я тут случайно ваш разговор подслушал, вы о чем вообще?

— Да вон, о ней, — Умник равнодушно махнул рукой в угол, и Злой, посмотрев туда, заметил, что они в читальном зале не одни.

В дальнем от двери углу хлопотала стройная темноволосая девушка — вытирала пыль с полок. Она испуганно обернулась, показав симпатичную мордашку, и тут же вернулась к своему занятию. У Злого глаза полезли из орбит.

— В смысле?.. О ней? Менять собрались?.. Что-то я не пойму.

— Да-да, о ней. Ты не застал, не знаешь. Мы ж Сафоново, получается, присоединили. У нас там теперь гарнизон, наместник, все дела. А эта деваха оттуда. Часть населения в городе оставили, а часть сюда забрали — что-то типа заложников, чтоб они не бунтовали. Вот мы их промеж собой и распределили, чтоб не кормить за просто так. Пусть трудом свою вину искупают.

Злой даже не знал, как на это отреагировать.

— И ты её… Да?

— Что? — не сообразил сперва Умник. — А! Ну да, — он широко улыбнулся, — А что? А, или ты сам хочешь?

— Нет, спасибо… — пробурчал Злой. — Слушай, что за дела? Не кажется ли тебе, что это перебор? Ну, ладно, захватили. Гарнизон, наместники, игры в империю. Но это… Это же натуральное рабство!

— Ай, скажешь тоже… — отмахнулся Умник. — Никакое это не рабство. Нам рабочих рук не хватает и зимой жрать будет нечего, если мы этих вот предателей кормить за просто так будем.

— Да какие они предатели?.. — возмутился, было, Злой, но Умник на него чуть ли не набросился.

— А такие! — вскрикнул он. — Страна в руинах! Людей нет! А эти сволочи вместо того, чтобы помогать ее восстанавливать в игрушки играют и американцев ждут! Это по-твоему нормально? Это по-твоему не рабство — самих себя иностранцам добровольно в плен отдавать? Да они сами себе такую судьбу хотели, вот теперь пусть и искупят! И эта… — видимо, Умник хотел сказать что-то оскорбительное. — Пусть спасибо скажет, что ее кормят, поят и регулярно трахают вместо того, чтобы отвести вместе с остальными в овраг и из пулемета пройтись!

Впервые Злой видел Умника в таком состоянии. Он говорил ужасные вещи, и это пугало, но, в то же время, Злой почувствовал себя неправым. Если уж Умник с его-то мозгами говорит так, то может, это Злой в чем-то ошибся? Да, действительно, в его словах была доля истины, но как-то это было не по-людски.

— Ладно, забудем. Наверное, ты прав, — опустил голову Злой, и Умник тут же успокоился. — В баню пойдешь сегодня?

— Конечно! Могу и ее захватить! — подмигнул он.

— Не, давай по старинке, тесной мужской компанией, — Злой попытался улыбнуться, но снова получился оскал.

Умник говорил прямо при ней, как будто она и не человек вовсе, а вещь… А может, к ней и правда стоило так относиться? Может, Злой что-то упустил? Он окончательно запутался, но чутьё подсказывало, что происходит нечто плохое.

Всего месяц прошел — и такие кардинальные перемены, причем, не столько в самом городе, сколько в сознании населяющих его людей. Злой чувствовал себя так, будто его заморозили сто лет назад, а сейчас вытащили из морозилки и пинком выкинули в дивный новый мир, с новой политической картой, другой моралью и измененными ценностными установками. В мир, где что-то явно пошло не так.