Лучше всего было то, что он не усомнился во мне и не устанавливал параметры, ограничивающие нас. Он инстинктивно понял, что SEAL — необычные воины, и призвал меня быть настолько нетрадиционным, насколько я считал разумным и эффективным. «Браво» отвечало за прикрытие 60-мильного участка реки, вместе с ее бесчисленными каналами, притоками, протоками, ручьями, ручейками, заливчиками и канавами.
Му Тхо был попроще, чем Тре Нок. Причал для ПРК был построен из деревянных досок на плавающих 50-галлонных бочках из-под топлива, прикрепленных к паре хлипких свай. Офисы, склады и мастерские были расположены прямо на берегу реки в сборных помещениях из бетонных плит и алюминиевого сайдинга — или в полукруглых металлических ангарах. Однако, мы жили хорошо. В паре кварталов от реки стояла старая гостиница в европейском стиле — возможно, ее перенесли из Парижа Хемингуэя — где спали американцы. Там были скрипучие вентиляторы, подвешенные к высоким потолкам, жалюзи на окнах и французская мебель.
К этому времени мы уже привыкли к вьетнамской кухне и, хотя в отеле и на базе ВМФ подавали блюда в западном стиле, каждый день навещали бесчисленных продавцов по пути к реке и обратно, пробуя и экспериментируя. На самом деле, Джим Финли — Мэр — каким-то образом умудрился в течение нескольких часов после нашего прибытия улизнуть и найти лучшую дюжину закусочных. К тому времени, как остальные из нас нашли время, чтобы выйти с базы, он вел нас от стойки к стойке, и нас приветствовали, словно давно потерянных членов семьи.
Мы без суеты начали свое патрулирование, катаясь по реке с ПРК, разговаривая со старшинами, узнавая, какими маршрутами двигались Чарли, когда они пересекали реку, где они устраивали свои переправы и почему они двигались. Затем последовали короткие патрули — ночные вылазки, вроде той, что мы делали из Тре Нок и статические засады. Я называл эти патрули «Мастинами», потому что именно так Хэнк представлял себе действия SEAL — в качестве поддержки всего спектра речных операций. Но я хотел выйти за пределы «Мастинов», в «Марсинкос».
«Марсинкос» предполагало более длительное патрулирование — двенадцать, восемнадцать, даже двадцать часов в дельте — и другую тактику. Агрессивную тактику. Мне казалось вполне логичным, что чем ближе Чарли подходили к дельте, тем более настороженными они становились. И почему? Потому что именно там находились катера, «майки» и бойцы SEAL.
Но когда Чарли еще оставались в своих конвоях, в трехстах, пятистах, семистах метрах от реки, они были расслаблены — потому что они были на своей территории.
Инстинктивно я понимал, что чем раньше смогу ударить по Чарли, тем больше я причиню вреда. Но я знал, что мы еще не можем идти с мячом к сетке. Мы еще были зелеными, все еще изучали законы джунглей. Поэтому, как и в первые дни обучения в UDT, я не делал ничего вопиющего. Вместо этого, не подвергая опасности «Браво», я укрепил уверенность отделения аккуратными ударами, патрулями, которые гарантированно включали убийства вьетконговцев. Но каждый раз, когда мы патрулировали, я уводил нас все дальше и дальше вверх по каналам. Когда «Браво» освоились с каналами, мы вышли на дамбы.
Мы начинали ярд за ярдом, пока нам не стало комфортно продвигаться на километр или два. Мы схватили нашего первого пленного — Патч Уотсон и Орел Галлахер вынырнули на него из зарослей тростника и чуть не довели беднягу до сердечного приступа — и допросили его, прежде чем передать АРВН, Армии республики Вьетнам, которую я обычно называл «Марвин-Арвин».
Примерно через месяц я повел ребят еще дальше. Мы выходили ночью, скатывались с ШТЛ, переплывали канал, взбирались на дамбу или тропу и устраивали засаду на триста-четыреста ярдов (прим. 270-365м) дальше от берега, чем ожидали Чарли. По мере того, как мы становились все более уверенными в себе, мы продвигались все дальше и дальше от реки, проходя по дамбам, по которым курьеры ВК доставляли разведданные, устраивали засады на конвои сампанов, когда они грузили барахло, которое везли через Камбоджу из Ханоя по тропе Хо Ши Мина.
Мы учились вести разведку и то, что нужно искать. Сначала мы оставляли кое-что из личных вещей ВК. Потом я понял, что это был важный источник сведений, и мы собирали все, что могли достать. Забудьте все эти телевизионные сцены с «ворчуном», который находит фотографию жены и детей мертвого ВК и переход к сентиментальным вставкам, когда он понимает, что только что убил другого человека. Такие сцены, вероятно, написаны людьми, в которых никогда ожесточенно не стреляли.
Дело в том, что товарищ Виктор Чарли хотел, чтобы мы были мертвы, еще мертвее, мертвее всех. И если находка на трупе ВК милого снимка или письма каким-то образом помогало нам в попытке достать его первым, ну очень плохо все для мистера Чарли, миссис Чарли и всех крошек Чарли.
Еще я использовал мины-ловушки для убитых нами ВК. Враг часто устанавливал мины-ловушки на своих мертвецах, так что и мы с ними это проделывали. Мне было приятно услышать взрыв, после того как мы покинули район. Одним Чарли стало меньше, чтобы стрелять в нас, а, может даже, и побольше.
Это, вероятно, выглядит так, будто я был хладнокровным, бесчувственным чуваком, расслабляющимся во Вьетнаме. Дело в том, что на поле боя очень мало времени для самоанализа. Мы ежедневно видели врага вблизи, и нам иногда приходилось смотреть ему в глаза, когда мы его убивали. Это дает вам другую точку зрения.
Очень быстро вы узнаете, что ваши люди — ваше подразделение — это все. Как мафиози, ты даешь клятву на крови своим людям. Ты бережешь их, лелеешь, защищаешь. Ты воспринимаешь их слабости как свои. Вы должны быть полностью преданы своим людям — и они будут такими же по отношению к вам.
Я рассматриваю свой первый тур во Вьетнаме как своего рода Бытие Специальных Методов Ведения Войны, в котором я был воссоздан из первобытной грязи дельты и очищающего жара огня нашего оружия.
Вначале был я зеленым энсайном, который всю свою жизнь только и делал, что говорил о том, как надрать задницы и захватить пленных, но никогда этого не делал.
Затем наступил вечер и утро моего Первого Дня — остров свободного огня, куда отправился я, чтобы поднять шум и поиграть со своими игрушками.
Вечером и утром моего Второго Дня была засада на курьера, где узнал я, как использовать воду и землю в интересах своих и как убить врага моего.
Вечером и утром Третьего Дня научился я ценить плоды разведки, и начал я собирать каждый клочок бумаги, дабы узнать, где находится голова Чарли.
Вечером и утром Четвертого Дня научился я не действовать по установленному распорядку, и поэтому начал работать как днем, так и ночью, выбирая цели по возможности, вместо того, чтобы возвращаться в одни и те же места снова и снова.
Вечером и утром Пятого Дня начал я взывать к нашим системам поддержки — «Плодитесь и разможайтесь». И воистину, там были вертолеты и «Призраки», катера «Майк» и ПРК, и были они хороши и смертельно опасны, и помогли они мне убить врагов моих.
Вечером и утром Шестого Дня начал я создавать операции по своему образу и подобию — расширяя их дальность, свирепость и мощь, сплетая вместе десятки разрозненных нитей. Я начал прислушиваться к разведданным от «Марвин-Арвин», а также к нашим собственным; начал я брать чухои — перебежчиков — в патрули, наблюдая, как они передвигаются по тропам и обращая пристальное внимание на то, как разговаривают они с местными жителями, или ищут мины ловушки и скрытые бункеры, чтобы мог я научить своих бойцов копировать их методы.
Фактически, вьетконговцы изменили мой взгляд на ведение войны.
Чарли воевали весьма неплохо — я должен был быть лучше. Поэтому я забрал то, что работало и выбросил то, что не работало, я переделал такие основы, как методы нашего патрулирования: от Чарли, к примеру, я научился путешествовать налегке. К началу весны 1967 года мы уже носили одну флягу вместо двух положенных, заменив вес воды пулями и гранатами. Мы не брали с собой еды — не было никакой причины оставлять мусор и, в любом случае, мы никогда не были в поле достаточно долго, чтобы потребовались пайки. Мы изменили наше полевое снаряжение, поменяв рюкзаки на разгрузочные жилеты, в карманах которых мы проделали отверстия, чтобы из них немедленно сливались грязь и вода, мы не брали запасную одежду или пончо. Мы спали под открытым небом, маскируясь тем, что нас окружало. Как и ВК, мы стали партизанами, живущими за счет земли, вместо того, чтобы действовать как захватчики.
Зачастую бойцы самых подготовленных спецподразделений в своей «естественной среде обитания» могут показаться сбродом, однако чаще всего такое впечатление обманчиво. Так выглядели бойцы подразделений SEAL во Вьетнаме.
https://warspot.ru/12624-voin-izgoy
Техника сработала. «Браво» не несло потерь, за исключением нескольких царапин, синяков и мелких ран. Не было ни серьезных ранений, ни убитых в бою. По мере того, как мы все больше знакомились с этим регионом, наша смертоносная эффективность возрастала. Это делало меня счастливым. Это приводило шкипера Тула в восторг.
И после того, как я объединил все эти вещи и овладел искусством выслеживания и убийства, наступил вечер и утро Седьмого Дня. Согласно Библии, на Седьмой день Господь отдыхал.
Но для SEAL вечер и утро Седьмого Дня — это время пойти и уничтожить своего противника. В конце-концов, Господь SEAL — это Яхве, Господь Ветхого Завета, суровый, мстящий око за око Господь пустыни, Господь, который сказал: «Теперь иди и порази Амалика, и истреби все, что у него; и не давай пощады ему».
Позвольте мне сказать иначе: у каждого из нас есть свое видение Высшего Существа. В моем понимании Господь — это главстаршина UDT. И говорит он совсем как Эв Барретт. И он не дает отпусков за хорошее поведение.
Вечер и утро моего Седьмого Дня выпали на 18-е мая 1967 года на густо заросшем участке земли под названием остров Ило-ило, в дельте Меконга.
Глава 9
В середине апреля Фред Кочи и его отделение «Альфа» покинули Тре Нок и присоединились ко мне в Ми Тхо. Здесь было достаточно задач для двух отделений, и Фред, как и я, предпочитал агрессивный стиль патрулирования. К маю нам оставалось всего две недели до окончания нашего тура, а это означало, что патрулей больше не будет. Вместо этого наше время было потрачено на упаковку снаряжения, часть которого отправят вместе с нами в Литтл-Крик, а остальное будет храниться в контейнерах, для следующего контингента Второго отряда SEAL. У меня были смешанные чувства по поводу отъезда. Я считал наш тур успешным. «Браво» провело около пятидесяти патрулей. Мы научились использовать джунгли в своих интересах. Мы усовершенствовали наши методы — целостность подразделения, которую я проповедовал во время наших тренировок, действительно сформировалась. Теперь мы могли двигаться, думать и воевать, как один человек.
Но у нас не было ни одной операции, которая бы проверила все, чему мы научились. Мы изводили Чарли, брали пленных, расстреливали сампаны, сжигали припасы. Иногда мы их убивали — у отделения «Браво» было восемнадцать подтвержденных убитых ВК и пять вероятных, к тому времени, как мы должны были уходить — и я считал, что число «вероятных» находится на самом низком уровне шкалы.
И все же, мы не провели то, что я считал крупной операцией — то, что действительно сильно заставило страдать мистера Чарли. Вот тут и нарисовался остров Ило-ило.
Я слышал об Ило-ило уже несколько месяцев. При этом ничего от офицера связи разведки военно-морского флота в Ми Тхо. Но разведке военно-морского флота, которую некоторые люди считают оксюмороном, обычно требовалось девяносто дней, прежде чем они наконец сообщали что-то на уровне отделений. (В оригинале игра слов: IIo-ilo, название острова и NILO — Naval Inteligence Liason Officer. Прим. перев.) Мне всегда казалось странным, что военно-морской флот никогда не считал, что разведданные могут быть также полезны подразделениям в поле, как и адмиралам.
Так что, хотя разведывательные белки были великолепны в сборе своих фактоидных орешков, анализе того, что у них было, в написании пачек докладов и записок, они почти никогда не отправляли ничего обратно в нашу сторону. Это кое-что говорит о том, как военно-морской флот вел войны, даже тогда.
Проблема сбора разведывательной информации в те дни (и, в значительной степени, сегодня) заключается в том, что практически любой сбор военной разведывательной информации направлен на поддержку — и, следовательно, доводится до сведения — больших подразделений. И все же, для SEAL, даже рота из 100 человек — это многовато, если вы столкнетесь с ней на узкой тропе в джунглях.
Несмотря на то, что ВМФ никогда не знал об Ило-ило, это название постоянно всплывало то тут, то там. Деревенские старейшины по всей реке упоминали о нем. Захваченные ВК говорили о нем. Чухой сплетничали на его счет. Суслики-разведчики «Марвин-Арвин» болтали об этом месте. «Марвины» верили, что это большой узел для отдыха и пополнения ВК, куда Чарли отправляет своих парней, после того, как они нас преследовали. Чухой полагали, что это плацдарм для ударов ВК на север, по зоне Ранг Сат, или в северо-восточную часть дельты Меконга. Что бы это ни было, я чувствовал, что стоит прогуляться и выяснить.
Ило-ило находился в устье дельты, где река Митхо впадала в Южно-Китайское море. Остров в форме мускатного ореха лежал в трех восьмых мили от обоих берегов. Он был не так уж велик — около полумили в длину и тысячу футов (прим. 300м) в ширину.
На его западной оконечности был большой канал, который тянулся на восток делая множество S-образных изгибов, прорезая какой-то невероятно густой подлесок, пока наконец не заканчивался. На противоположной — самой восточной стороне — в океан впадала еще одна сеть небольших каналов. С воздуха они походили на паутину, извивающуюся на север и юг в беспорядочных геометрических узорах.
Мне показалось, что Ило-ило был идеальной недвижимостью для крупного лагеря ВК. Он имел те же три предпосылки, что и хорошая инвестиционная недвижимость в любой точки мира: местоположение, местоположение и местоположение. И, самое главное, это была девственная территория: там никогда не проводились американские операции. Я поделился идеей с капитаном 2-го ранга Тулом. Он одобрил дневную операцию. Я рассказал об этом и Фреду Кочи.
— Звучит забавно, Рик. Не возражаешь, если я отправлюсь с тобой?
Меня это вполне устраивало. Мне нравился Кочи. Как и я, он был парнем из Пенсильвании. В отличии от меня, он был одним из тех вечно спокойных, невозмутимых типов — если бы мы вдвоем пробежали три мили, я бы вспотел к финишу; Кочи, легко сложенный парень шести футов (1,83м) ростом, выглядел бы так же круто, как и на старте.
