Зверь лютый Книга 33. Интриганки

Она провела рукой ниже. Точно. На месте.

— Я же шла к мужу в постель! Маменька говорила, что он не любит, когда долго... раздеваются. А любит, чтобы гладенько, надушено и торчало. Сразу и в масле, и в собственном соку. Чтобы уже от порога... была готова. Ещё на лестнице.

Герцогиня кривовато ухмыльнулась в темноте:

— Да уж. Я — готова. Я так старалась, так настраивалась. Чтобы понравиться этому... жирной свинье. А достанется всё... первому встречному. Встречным. Первому и второму. Прямо на лестнице. О-ох... А иначе как? Иначе — на костёр.

Ростислава решительно сдёрнула чёрный, шитый шёлком пояс, перехватывающий её тонкую талию в широком платье, надвинула капюшон пенулы, сделала смело-стервозной выражение лица, которое они с Цыбой называли "А поцелуй меня везде", и храбро шагнула вниз.

И тут же, промахнувшись мимо края ступеньки, полетала прямо на поднимающихся по лестнице мужчин. Те мгновенно разошлись в стороны, но подхватили её.

Повиснув между ними, удерживаемая за обе руки, она покрутила головой, пытаясь сообразить: которое из двух белых пятен едва различимых в темноте лиц, вызывает большее доверие и, дрожа от волнения и непредсказуемости, произнесла фразу, подслушанную как-то во Вщиже, когда там работали масоны, а местные жительницы... подрабатывали.

Поскольку встречные говорили между собой на итальянском, то и обращаться к ним следовало на их же наречии. Формулировками, запомненными княгиней-ребёнком за тысячу вёрст отсюда во Вщиже:

— Сhe bei ragazzi! Giochiamo. Ti farР piacere. Economico. (Какие хорошенькие мальчики! А давайте поиграемся. Я составлю вам удовольствие. Недорого).

Последовал быстрый обмен репликами:

— Cosa ha detta? (Что она сказала?)

— Puttana. A buon mercato (Шлюха. Дешёвка).

— C'Х ancora tempo (Время ещё есть).

Сомнение звучало в голосах, сомнение, которое могло в любой момент превратиться в продолжение движения этих мужчин наверх. К месту, откуда они увидят... а тогда — позор, муки, костёр. Крах всему и всем. Они крепко держали её за руки, но ноги-то свободны.

"Делай ноги". Что есть — тем и работаем. И Ростислава, чуть откинувшись назад, "сделала ногу". Вскинула. Как учили — в вертикальный шпагат.

Будто белая молния мелькнула в темноте. И встала. Не гремя, не сжигая, не пропадая. Потом чуть сдвинулась и легонько коснулась плеча одного из мужчин.

— Giochiamo. Economico. А-ах!

Пока женщина поглаживала верхом ступни в полосатом носочке тонкой шерсти скулу левого мужчины, правый свободной рукой ухватил её за промежность.

— Signori piЫ morbidi. (Мягче, господа).

На несколько секунд вся группа замерла. Второй мужчина прихватил ногу герцогини у себя на плече, она так и стояла, зафиксированная в растяжку, напряжённо вздрагивая, ощущая ощупывающие укромный уголок её тела крепкие пальцы с перстнями.

— C'Х ancora tempo, — повторил один из итальянцев чуть охрипшим голосом.

— Liscio. Pulire. Profumato. Non utilizzato oggi. (Гладенькая. Чистая. Надушенная. Сегодня ещё не употребляли).

— Sembra un cliente ricco, ma Х rotto. (Видать, богатый клиент, да обломалось).

— Prendi. Solo il primo (Берём. Я первый).

Первый погладил напоследок "лепестки розы наслаждений" и взял герцогиню ладонью за лицо. Она непонимающе дёрнулась, её сразу прижали крепче, а мужчина успокаивающе произнёс:

— Ma, whoa. Stai calmo. (Но-но, тпру. Стой спокойно).

Она понимала смысл слов: так говорили масоны лошадям на стройке, но здесь-то... про что?

Мужчина запрокинул до предела её лицо. Так, что и капюшон пенулы свалилась на затылок. И сунул пальцы ей в рот. Она снова дёрнулась и чуть не упала. Но держали её крепко. Первый оттянул ей губы. Сперва нижнюю, потом верхнюю, посмотрел, а потом ощупал пальцами зубы. Пытаясь найти свет в темноте, чуть повернул, старательно заглянул между удерживаемыми раскрытыми челюстями.

— I denti sembrano intatti. E le ulcere non sono visibili. (Зубы, вроде, целые. И язв не видно).

Отпустил и, пока герцогиня пыталась, судорожно сглатывая, избавится от вкуса чужих пальцев во рту, что-то сделал в темноте со своей одеждой, уселся на ступеньку и скомандовал второму:

— Dalle!

Тот, подобно танцору, поддерживающему балерину за ногу, обежал её по кругу, заставив поворачиваться на другой ноге. И толкнул в конце. Так, что та стукнулась голенями о камень ступеньки и приземлилась на колени усевшегося мужчины. Тот незамедлительно сунул пальцы ей между ног, нащупал и принялся наглаживать "бутон сладострастия", одновременно приговаривая:

— Bene, capra, dai, sbrigati. (Ну, козочка, ну, давай, поскочи).

Ростислава дёрнулась от неожиданности, от чересчур хозяйского прикосновения. И увидела, поверх головы сидящего мужчины, поверх следующих ступенек, стойки перил галереи. А за ними... то самое окно. С мужем и дьяволицей. Подробностей она не рассмотрела. Потому что второй, удерживающий всё ещё её руку, шагнул к ней за спину.

— Он повернулся! Лицом туда! Он сейчас увидит! Там!

Она вывернула руку, не выдёргивая, но наоборот, продвигая в его руке, ему за голову. Нажала на затылок, а второй рукой вздёрнула собравшееся у неё на талии широкое платье, освобождённое ею прежде от пояса. Закрывая для второго зрелище театрализованного грехопадения мужа и матушки. И открывая первому — полное зрелище тела собственного.

Впрочем, было темно. Темнота скрывала подробности белеющего женского тела и давала, тем самым, простор для мужского воображения. Которое, как известно, куда шире конкретной реальности. Какую хочешь, такую и имеешь.

Я — про реальность. А вы про что?

Две сведённые на затылке женские ручки заставили второго наклониться. Она извернулась всем телом и впилась ему в губы.

Наверное, это следует назвать "страстным поцелуем". Страсти было много. Под названием: паническое ожидание неизбежного провала всего.

— Oh! Roba bollente! (Ого! Горячая штучка!).

Голова мужчины оказалась внутри поднятого на голову подола платья, так что увидеть он ничего лишнего не мог. А вот руки — снаружи. И они сразу нашли себе интересное применение: её груди. Чем и занялись. Всё более активно, уверенно, по-хозяйски.

Инстинктивно она дёрнулась, отстраняясь. Потом, управляемая даже не разумом, но чувством, ткнулась вперёд. Чуть прогнулась, так, чтобы её небольшие формы выглядели более рельефно, подставляя, вкладывая их в эти крепкие ладони.

Её ухватили за соски. Чуть поприжимали. И потянули вверх. Снаружи платья доносились какие-то итальянские звуки, но второй мог только мычать, прижимаемый к губам дамы со всё большей силой. Страсть её пылала жарким огнём. На поленьях неостановимой паники. Женщина всё сильнее прижимала голову мужчины, а тот, считая, что раз дама сама так сильно давит, то любит... когда и её... покрепче, до боли сжал её груди.

И потянул вверх, всё сильнее. Долго. Так что ей пришлось приподняться. И вниз... Где она вернулась уже не на колени первому, а... на другой член этого неизвестно откуда взявшегося посреди Северной Германии итальянского тела.

Инстинктивная попытка вскрикнуть от внезапного мощного ощущения от первого была погашена жаркими лобзаниями от второго.

Глава 662

Дальше герцогиня мало что слышала, ничего не видела. Но много чего чувствовала.

Наглый язык второго. Решительно пробившейся в её рот, ощупавший её зубы, загонявший в глубь, заставляющий лечь её язычок. Движения первого внутри себя. Точнее: её движения на нём. Когда её то поднимали, то опускали. Таская за одновременно и попеременно сжимаемые груди и ягодицы. А она сперва охала и терпела, а после — ахала и ожидала. Этого... очередного подъёма и спуска. Предчувствовала. Постепенно подстраиваясь под навязываемый ей невидимыми партнёрами темп. Упреждая их желания, сама помогая и предлагая. Опускаемая, прижималась и наполнялась одним, одновременно отдаляясь, освобождалась от другого. И тут же стремилось приподняться, чтобы наполнить свой рот языком, впиться в губы второго, тонко намекая первому на свою... свободу. Предоставляя увлекательные впечатления четырём мужским рукам, касающимся, ласкающим, управляющим, играющим её телом. Столь стосковавшемся по мужской ласке, по мужской руке. По... всему этому занятию.

После ухода от Переборов в августе прошлого года у неё не было ни одного мужчины. Не считая мужа, что тоже можно не считать.

Больше полугода. И ничего не только привлекательного, но хоть бы как-то интересного, она здесь не видела. Она и сейчас ничего не видела. Потому что темно, потому что на голове подол платья. Потому что и не хотела никого и ничего видеть, плотно зажмуриваясь.

Но как она чувствовала! Сильные жаркие уверенные мужские ладони на своих маленьких чувствительных грудях. То разные — правая и левая. То снова разные — две левых. Равномерно, неотвратимо сжимавших, то вытягивающих плотно сжатыми, едва ли не до боли, до почти забытого сладкого чувства принадлежности, подвластности сильному и страстному. То отпускавших, позволяя им немножко отдохнуть. Почувствовать намёк на свободу. И уже ожидать продолжения. Ещё. Ещё раз.

Третья рука гладила её "бутон наслаждений". Осторожно. Умело. Ритмично. Заставляя всё тело дрожать от каждого прикосновения, наполняться тянущим, манящим жаром. Ожиданием продолжения. Желанием продолжения. Ещё. Ещё. Сильнее. Лишь бы это не кончилось. Лишь бы он не кончил. Прежде. Прежде меня.

Четыре руки бродили по её телу. То наглаживая бёдра, то сжимая в горстях ягодицы. Чьи-то губы охватили ей сосок. Начали посасывать и покусывать. И она, подгоняемая этими укусами, вцепилась в губы мужчины над собой, прижимаемого к её губам — её руками, удерживаемого её — под подолом её платья. Повторяя, возвращая этому — то, что она получала от другого. Ещё. Ещё. Быстрее, сильнее. И... и мир взорвался звёздами. Кажется она стонала. Или мычала. Но не вопила. Точно — целовала. Второго. В благодарность за удовольствие, за освобождение от долго копившейся тяжести в теле, предоставленные ей первым.

Она ещё "ловила звёзды", когда её вдруг сняли со столь много впечатлений доставившего места. Оставляя ощущение внезапной пустоты. Растерянности. Потери чего-то хорошего, приятного.

"Единственное в русском языке слово без корня: вынуть".

Она и ощутила себя — "без корня".

Её потянули за бёдра куда-то назад. Раздвинули ноги, прислоняя коленками к высокой ступеньке так, что зад оказался выше головы.

И — опять! Вдвинули. Вошли. Всунули. Вот это "корень"!

В её жаркое, утомлённое, наполненное соками любви первого и её собственными... ворвался новый твёрдый "наполнитель".

— Ого! Но... нельзя же так! Я ещё... не отдохнула. Не пережила, не впитала... чувств и ощущений.

Она дёрнулась, пытаясь освободится от тряпок, закрывавших голову. Чьи-то ноги наступили на платье по обе стороны от её головы, прижимая к камню. Сил не было. Колени подгибались, но не могли согнутся, упёртые в ступеньку.

Прижатая, прислонённая, крепко удерживаемая, она охала в такт резким и сильным толчкам в неё сзади, не пытаясь понять, обдумать происходящее, в полной растерянности просто терпя и ожидая какого-то завершения.

Новый "пользователь" был "эгоистом". Он не пытался доставить ей удовольствие, не ласкал и не заигрывал. Впрочем, учитывая то, чему активным участником ему только что довелось быть, понятно его нестерпимое стремление стать самым активным.

У него были свои достоинства. Во-первых, больше. Толще. Достоинство. Что Ростислава сразу отметила как положительное. Если бы порядок был обратный, то... она бы мало что чувствовала.

Во-вторых, энергичность. В смысле: он напоминал голодного дятла. Движениями. Нет, не головой. И, наконец, он был быстр. Что после его участия в предшествующем акте, не должно вызывать удивления. Наоборот, его торопливость выглядела обнадеживающей: скоро кончит, можно будет придти в себя и отдышаться. От... этого приключения.

* * *

" — Раечка, почему такая грустная? Шо случилось?

— Та! Приходил вчера любовник и всё сделал хорошо.

— Ну?!

— А потом пришел мой Изя, и таки переделал всё по-своему, зараза!".

Как звали второго итальянца — неизвестно. Но что-то изиное в нём было.

* * *

Едва был произведён бурный финиш с характерным, на выдохе, упоминанием мадонны, как её отпустили. Совершенно обессиленная, с горячей от прилива крови в неудобном положении головой и массой ярких ощущений во всём теле, она съехала на коленки. Над её головой что-то говорили довольные итальянцы.

Один из них откинул подол платья с её лица и весело поинтересовался:

— Sei vivo?

Убедившись, что она моргает, снова ухватил за лицо, оттянул губу и запихнул ей что-то за щеку. Старательно подбирая слова на немецком произнёс:

— Хочешь ещё — приходи завтра к собору, к левой стороне. Заработаешь больше.

И, вставая, ответил на вопрос второго члена сегодняшнего кружка:

— Secondo le leggi locali, se qualcuno violenta una donna corrotta o una sua concubina, puР pagare con la vita se la umilia senza il suo consenso. selvaggi. E cosЛ abbiamo pagato. I nostri piccoli. (По здешним законам если кто-нибудь изнасилует продажную женщину или свою наложницу, то он может поплатиться жизнью, если он ее положит без ее согласия. Дикари. А так мы заплатили. Нашим пикколли).

Совершенно ошеломлённая обессиленная герцогиня бездумно наблюдала как две тёмные мужские фигуры в темноте прошелестели оправляемой одеждой и, довольно пересмеиваясь, резво потопали вверх по лестнице. Мелькнули в чуть более светлом проёме двери и пошли влево. Удаляющиеся шаги по деревянному полу галереи затихли.

— Но... а... а как же...?! Они же... они увидели?!

Ростислава попыталась вскочить и бросится следом. Ойкнула от резких ощущений в разных пострадавших местах тела. Особенно досталось коленкам. И вновь, полусогнувшись, ощупывая одной рукой ступеньки, а другой придерживая длинный подол, выкарабкалась наверх.

"Катастрофическое окно" светилось в полусотне шагов. Там, возможно, продолжались прежние игры. С унижениями, доминированием... И признаками явного сатанизма. Но оно было закрыто!

Толстые мутные кругляши стёкол в металлической решетке, что и составляет здешние окна, пропускали подкрашенный тёплый свет свечей изнутри. Но никого и ничего увидеть было нельзя.

Измученная разнообразными переживаниями, а более всего собственными страхами о сохранении тайны оттенков отношений между матушкой и мужем, герцогиня уселась на деревянный пол галереи, такой уютный после после каменных ступенек лестницы. Вытянула ноги, восстановила дыхание, успокоилась. И вдруг поймала себя на том, что улыбается.

— А первый-то... очень не плох. Покусал, правда, зараза. Да и второй... если его не сразу... не так быстро...

Она довольно потянулась, удовлетворённо вспоминая четыре мужских ладони на своём теле.

— Да уж. Это я круто... заелдырила. Или — меня? Но уелбантурила-то точно я.