Жёнка

А вот с Боровом пришлось сложнее. Тот всё время бунтовал. Скажет отец что-то сделать, а сын делает неправильно да и исправлять не желает. Ну отец и наказывал. Да тот молча отбывал наказания, не жалуясь. Так и застудился. А после старший брат стал на себя наказания забирать. Дружба между братьями была куда важнее родителей, они-то скоро помрут, а вот молодые всю жизнь хорошо, ежели будут идти рука об руку. Да и братья ведь должны были рядом жить, как женятся. У дома отца ставились сыновьи дома. Вот отец и мирился с перетягиванием наказания на себя. Боров был благодарен брату, да толку не было. А потом как отрезало. Стал таким покорным. Прямо страшно деду стало. Во всём подражает отцу, говорит теми же словами. Но на деле плохо с хозяйством справлялся и в полевых работах не разбирался. Да, дрался хорошо, в орду б его или в дружину. Да только первенец уже служил в орде, не хотелось и второго сына туда отдавать.

А когда настала пора женить сына, стал отец подыскивать невесту, да всё не то было. Вроде и девки трудолюбивые, а не то. А коли увидел Василису, подивился, что такая красивая да сама доселе. Стал в селе спрашивать. Красивая, тонкая, да привлекла деда чем-то другим. Оказалось, что в селе говорили о ней всякое. На гулянки не ходит, редко кого замечает. Ни подруг, ни парней. Кто-то пытался свататься, да у неё руки крюки, по хозяйству плохо возится, начнёшь с ней говорить, а она словно и не слышит. Да и хлипкая она какая-то, как рожать-то будет. Окромя красоты ничего и нет. Ей бы княжною жить да в тереме сидеть.

Дед послушал, обошёл другие дома, да ни к одной невестке сердце не лежало. Собирался уезжать уже, а потом, дай, думает, попрошусь переночевать к Василисе. Представился путешественником, что мол, своим путём шествует. Ну а девка, коль молодая, так помоги старику. Девушка же оказалась на поверку хорошею хозяйкою. А как она с младшими братьями возилася, сказки рассказывала да много чего ещё. Объясняла что да чего, отчего так, и поясняла каждое действие своё. Дед впервые взглянул на женщину другими очами. Ся могла очаровать. Да отчего ж другие не обращали внимания? А может девка замуж не хочет просто. О другом мечтает? Поговорил с отцом её. Тот и сказал, что мол, дочка живёт в своём мiрке, и по хозяйству возится да только без особой радости. Ей больше читать нравится да с детьми возиться. И тут у деда созрел план. Девка красивая, влюбиться в такую — запросто, коли не только красу внешнюю разглядит парень. Да и хотелось сына растормошить малость. И задумал он нехорошее. Пробудить в сыне бунтарский дух. Вот он и расхвалил невесту, что тот решил навестить её. Да и влюбился. Всё шло как надо.

А когда после свадебки ляпнул жене, что мол, пошёл снохачествовать, баба озлилася да пошла к молодым. А после и свёкор пожаловал. Как я ушла корову доить, так и отослал Борова по делу. А как муж явился на порог, дед стал ко мне руки тянуть. Думал, Боров не стерпит, налетит на отца, а тот стоял да глядел на происходящее. Плохо дело, он ведь всерьёз не собирался к молодке приставать. Как далеко зайти придётся? Он и вжился в роль, стараясь раздеть невестку. Да в выборе он не ошибся. Она хоть и тихоня да смогла за себя постоять. Дед гордился мною. Ну а дальше сын сбежал с жёною, вот тут уже отец переживать начал. То не Бер был, и понять Борова не смог. Почему ж при такой любви к жене и при умении драться, он терпел такую похабщину?

— С тех пор винит себя отец за учинённое. Что не успел извиниться ни пред тобою, ни перед сыном, — грустно ответил Бер. — А когда узнал, что сына уж и нету в Яви, опечалился. У тебя просил челом бить да прощение просить. А мне велел беречь тебя, коли так вышло всё.

Муж и правда склонился в земном поклоне предо мною, попросил прощения, за отца, за себя да за Борова.

Я растерялась, не зная, что сказать, потому решила спросить о другом:

— Берушка, скажи, а почему сейчас война....

— Так се из-за того, что мы вышли из-под власти Московии, не презнавая рабства. Ты ж знаешь, после покорения Сибири Ермаком, население наше под гнёт пустили. В расход. Крепостное право ввели. Народ терпел, но и восставал. Так вырезали целые селения. Не щадили никого.

— Наши вырезали?

— Какие ж наши?

— Московия, разве не русичи?

— Русичи. Дак в дружине не они, а иноземные наёмники. Не будут же наши против наших сражаться. Так вот, Ермака жутко боялись. Все молили богов, чтоб послали они избавление от нечисти в виде захватчика.

А когда он помер, земледельцы вновь вольные сделались, князей — ставленников Московского царя — выгнали. Своих людей наместниками сделали да титул князя им жаловали, подменяя одного человека другим. Так вот и живём. Но до сих пор последствия разложения общества вылезают на поверхность.

— Бер, а как же пожары?

— С книгохранилищами сложно и в то же время просто. После смерти Ермака стали поджигать книгохранилища. И делали се наши люди, одни из тех, кто обратился в новую веру. Уж не знаю, как они в сём видели спасение своей души, думаю, что по указке от церкви. Книги погорели везде, что не представилось возможности восстановить утрату. Образование просто развалилось. Учителя сделались "слепыми и глухими".

Мне так хотелось поделиться с мужем нашей с отцом тайной.

"Скажи ему, — услышала я тоненькие голоса отовсюду. Я стала оборачиваться, стараясь найти исток. — Скажи, скажи, скажи."

— Лисочек, с тобой всё в порядке? — забеспокоился любимый.

— Пойдём в дом, я уже достаточно охладилась. — я потянула мужа за собой. — А где дедушка?

— Я его отвёз к правнучке. Он нарочно стал жить отдельно, дабы не навредить своим детям. Завтра заберу его.

Мы вошли в дом, муж помог мне разуться, ведь с моим животом я уже не могла согнуться как раньше, забрав наши валенки на печь. И когда успел их мне надеть?

Родители всё ещё сидели за столом да перешёптывались. Завидев нас, мама подскочила, стала на стол вновь накрывать, доставая из печи разогретые кушанья.

— Мам, а где Бренко с Дуем?

— К Борьке ушли с ночёвкою. Он помощи попросил.

И чего все неожиданно куда-то запропастились?

Мы общались до глубокой ночи. Впервые с моего приезда так тепло и по-родному, словно Бер был частью нашей семьи. Стоило погасить свет и лечь у себя в светёлке, как я нехотя встала с лавки. Муж сел, беря меня за стан.

Я взяла его руку в свою, переплетя пальцы, приложила к его губам палец и потянула за собою.

Взяла лучину из возка, что муж наполнил недавно. И мы зашли за печку. Там я открыла тайный ход в подземелье, потом нащупала камешек печи, который вынимался. В дыру размером в два перста, подсвеченную изнутри огнём, всунула лучину, после чего поставила камешек обратно. Стоило нам войти внутрь подземелья, как повеяло холодом и сыростью. Я затворила за нами проём и повела за собою мужа, осторожно ступая по ступеням. Бер не отпускал мою руку. Беспокоится за меня?

Мы молча спустились и шли ходом достаточно долго. Под землёй было холодно и я пожалела, что не взяла одёжку. На плечи опустилась хламида*. Я подняла взгляд на мужа, шедшего рядом, пытаясь показать своё удивление и благодарность. Он лишь чуть сжал мою ладошку, выражая поддержку и словно говоря, что се в порядке вещей заботиться друг о друге. В подземелье было тихо, лишь потрескивание огня да едва слышимые шаги сюда вносили жизнь.

Ход несколько раз ответвлялся. Он существовал уже давненько, ещё как я понимаю, до отцовской избы. Кто-то из предков построил его, а может строили многие люди. Но лишь в нашей избе он был действующий, все остальные входы были заложены камнем, я проверяла. Отец натолкнулся на систему подземелий случайно, просто взяв дряблую книгу, которую должны были выбросить за утрату более половины содержимого. Так он нашёл ход, ведущий в соседнее, некогда процветающее селение. Он не знал, где тот начинался. Но когда решил расширить погреб для книг, ненароком вышел в подземелье. Мы шли долго, потому что книжное хранилище было за пределами села и града.

Я остановилась. Лучина почти догорела, значит, где-то тут вход. Я ощупала стену, нажала на незаметный рычаг и стена повернулась, давая возможность попасть внутрь.

Ни за что не сыщешь сие место, коли не знаешь, где искать. Воздух тут был суше, и запах особенный, книжный.

Когда муж едва протиснулся следом, я затворила проход. Подожгла светоч*, воткнутый в стену. На обратном пути нужно будет не забыть обновить.

Зажгла несколько ламп. Сердце пропустило несколько ударов, когда я увидела сие великолепие. Отец сам смастерил сии стойки для книг, но само помещение здесь было. Для чего оно использовалось предками, мы не знали. Но с отцом приспособили его для хранилища знаний.

Глава 17

Пред нами появилось царство книг. Задняя часть помещения была погружена во мрак, потому казалось, что книгам конца и края не было. Муж удивлённо глядел на открывшийся вид.

— Значит, те книги, что ты мне принесла, отсюда? — он глядел на меня, его лицо в отблесках пламени казалось озабоченным.

— Да. Перед тем, как сгорело книгохранилище в сим граде, отцу было видение, и он спас часть книг, той части здания, которую сторожил. А потом случился пожар и всё погибло. Всё! Но это не отец! — мне показалось, что сейчас муж подумает, что поджог был отцом сделан, чтобы украсть книги, и я стала оправдываться, хотя никто никого ни в чём не обвинял. Я приготовилась защищаться.

— Я знаю, — муж был спокоен, как и всегда. И всё? Он, правда, верит мне? В его глазах я искала осуждения, но там была лишь тишь. Почувствовала облегчение. А Бер продолжил: — Значит, твои знания отсюда?

— Да. Но у меня не было учителя. Что-то я сама освоила, а что-то нет. И сю тайну отец никому не поведал, слишком опасно. Я его просто застала за спасением книг, потому он рассказал про подземелье.

Мы какое-то время стояли здесь, в молчании, не двигаясь. Каждый думал о своём. Что теперь будет? Надеюсь, что не зря доверилась мужу. Но сейчас, глядя на сие хранилище я понимала, что так будет правильно. Слишком большой груз для меня одной. Зачем нужны знания, которыми никто не пользуется? Может, стоит отдать Князю, он ведь пытается восстановить образование, которое было раньше. Книги не сгорели, но от них нет никакого проку. Ведь я не могу применить их на деле. Да и тот вклад, что может внести один человек, не сравнится с образованием всеобщим.

Светоч почти догорел, когда давящую тишину, разрезаемую лишь звуком сжигаемого огнём древа да нашим дыханием, нарушил Бер.

— Пойдём домой. Думаю, что надежнее, чем сейчас хранилища не будет. Пока того, что мы взяли, думаю, хватит. Их нужно будет размножить, переписав. А как выполним задачу, вернём сюда и возьмём другие.

Я достала новые лучины из сундука, которые заготовил для меня отец, заменила, погасив старые, оставив себе лишь одну.

Мы шли взявшись за руки. Тут говорить не стоило, ведь ответвления ходов могли создавать шум близ людских жилищ, и вызвать как суеверия, так и интерес. Равномерный звук шагов, освещённый тонкой палочкой с огоньком на конце, отдавал таинственностью. Я иногда притрагивалась к широким холодным гладким камням, которыми были обложены все ходы, кроме новых, среди которых был и тот, что вёл в наш погреб. Сколько же лет сему месту? Для чего подземелье использовалось? Для скрытия от неприятеля? Или чего-то другого? В детстве я искала помещения, помимо книгохранилища нашего, но так и не нашла. Да, ход вёл в соседнюю деревню, но только для сообщения меж поселениями применять, мне казалось не правильной и слишком мелкой целью.

Поднимались в избу мы осторожно, стараясь не издавать звуки, загасив свет перед выходом, и действуя теперь на-ощупь. Я сама вставила невидимую дверцу на место, и мы на-цыпочках прошли в свою горницу. Казалось, каждое движение производит много шума, что родители могут проснуться от скрипа половиц, от нашего сдавленного дыхания, от стука наших сердец. Было страшно, что нас застанут. И вроде бы слышишь равномерный храп батюшки и матушки, отличающийся друг от друга, а всё одно переживаешь.

Малыш всю ночь толкался, не давая спать. На спине лежать было невыносимо, а на боку неудобно.

— Лисочек, что ж ты не спишь, — сказал муж немного раздосадовано, поцеловал в губы, вначале нежно, потом настойчиво. Одна рука изучала бугорки на моей груди, а на вторую муж опирался.

По телу разливалась истома и предвкушение. Сорочка была безжалостно задрана вверх, а потом и вовсе снята. Его руки скользили по моим ногам, в некоторых местах останавливались, замечая, как тело отзывается на ласки.

— Берушка! Я не могу ни о чём думать! — прошептала я.

— Лисочек, и не надо, — хрипло сказал муж, сводя с ума истосковавшееся по близости тело, которое не ласкал, как коня притащил, словно тот высасывал из него все соки. Се радовало.

У меня вырвался стон, и я забыла про всё, о чём думала.

Муж сам всё делал, позволяя мне лишь наслаждаться долгожданными прикосновениями.

Измотанная и счастливая, я положила голову мужу на грудь, одну ногу закинув на него для удобства. Бер не возражал, засыпая после трудного дня. Под равномерное дыхание и стук его сердца я незаметно тоже уснула.

День начался рано, с рассвета. Снег валить перестал и лучи солнышка золотили искрящуюся скатерть, расстеленную за ночь мудрой природою. Настроение сразу же поднялось, и я с улыбкой поздоровалась с дневным светилом. Не знаю, почему, но мне вдруг захотелось босой выйти на двор и пройтись по свежим снежинкам. В теле чувствовалась лёгкость, словно и не была грузная, на сносях.

Я нашла в себе силы встать, натянула сорочку и вышла на двор. Снег обдал холодом в первый миг, заскрипел под босыми ногами и слегка проваливалился, но дальше приятное тепло побежало по ногам.

— Здравствуй, земля-Матушка! — я поклонилась богине, зачерпнула пригоршню снега и умылась. Живот уже почти не мешал. Мама рассказывала, что так бывает перед родами. Неужели, час пришёл? Но ведь по моим подсчётам не раньше чем через пару недель рождение чадушка. Я погладила малыша через сорочку, поздоровалась с ним мысленно. Скоро свидимся.

Подняв голову, увидела в дверях Бера. Он тоже был босой, с обращённым на восход взглядом, и улыбался. Бер и улыбка? Я впервые видела его таким открытым. Душу заполнила нежность и радость.

— Пойдём, Лисочек, тебе достаточно. Закаливание хорошо, но начинать следует помаленьку.

Только после его слов поняла, что уже ощущаю холод и пошла в дом, радостно протягивая ему руку.

К отъезду мы собрались загодя, Беру оставалось запрячь лошадей в уже гружённые сани, и можно отправляться.

Матушка уже тоже встала и суетилась у печи.

Я поздоровалась с домочадцами и напросилась помочь. Бер уехал забирать учителя, вернулись братья, да не одни, а с Борькой. Мы вместе позавтракали, кругом моей семьи, как когда-то. Взгрустнулось — не хватало лишь Бранко. Помянули добрым словом ушедшего, надеясь, что в следующей жизни его обминёт такая доля.