Кристиан не стал долго тянуть. Чем быстрее они начнут, тем скорее все это кончится. Но Легрэ погряз в противоречивых чувствах, и в попытке понять себя терпел поражение за поражением. Еще утром его тело жаждало близости с этим мальчиком, сладко изнывая от нетерпения, а сейчас его приходилось заставлять — просто брать, испытывая жалкое подобие наслаждения. Кристиан прижался бедрами к ягодицам юноши, ухватил одной рукой под живот, и, помогая себе другой, медленно овладел Луисом.
Тупая боль стала острой, а потом опять тупой и тягучей, которая расползалась по животу острыми кинжалами, а потом превращалась в кровавое месиво. От движений в себе герцог совсем ослаб. Он просто кусал подушку и задыхался в ней, почти не издавая никаких звуков. Зато отчетливо слышал стук в висках и чувствовал свою кровь. Кровь липла к лицу и испачкала волосы.
Думать Луис не желал. Он просто отложил этот момент на потом. Просто плыл по течению вниз, где из руды делают золото, где шуршит ветер в листве, искал определяющий образ, но слышал лишь дыхание Легрэ.
Медленно раскачиваясь взад-вперед, Кристиан удерживал Луиса за веревку на запястьях, чувствовал кожей его похолодевшие пальцы, дрожь его тела, тесноту и жар, сводящий с ума и без того нездоровый разум. Легрэ не помнил, сколько это длилось, как часто он срывался в быстрый темп, а потом замедлялся, чтобы снова прикрыть глаза и отдаться во власть приятного тепла пополам с грехом. Он собирался быть грубым, но вдруг наклонился к спине юноши и коснулся мягким поцелуем лопатки, потом выступающей косточки у шеи, позвоночника. Легрэ на время остановился и, по-прежнему оставаясь внутри своего любовника, стал покрывать спину и плечи поцелуями, оглаживать бедра, словно извиняясь за все, что уже случилось.
Горячие губы касались мокрой кожи. Луис чувствовал их краешком сознания. В горле стоял неприятный ком. Поцелуи? Что он делает? Зачем? Дрожь пробежала по спине. Губы задрожали. Не смей целовать. Ты... Не смей... Юноша и хотел бы сказать это вслух, но слова застревали в горле, а губы блуждали по нему, как огоньки, расплавляя в ничто остатки разума.
— Луис, — Легрэ и сам не знал, зачем позвал его, но услышал свой голос, словно со стороны, и понял, что не выдержал, сорвался на нежность и снова потерял контроль, проигрывая своей любви. На такое можно было пойти только от большой любви. Уничтожить, заставить себя ненавидеть, а потом, будто бы по воле судьбы или проведения, вложить в его руку острый нож и дать шанс бежать. Лишь бы у сына герцога хватило духа и смелости ранить Легрэ... или убить? Он запрещал себе думать об этом. У него будет минута для раскаяния, когда он станет снимать веревку с рук своей жертвы.
— Развяжи, — голос был хриплым и не подчинялся. Юноша чувствовал, как затекли все мышцы, как болит шея, как ноют запястья, как горячо внутри. — Развяжи меня...
Последующее "нет" было почти виноватым, но Легрэ ухватил рукой Луиса поперек груди и, прижав к себе, аккуратно уложил на бок. Пальцы пробежались по ямке между ключиц, по мышцам, а когда нащупали твердую бусинку соска, стали гладить, почти невесомо сжимать, отпускать на время затем, чтобы вновь вернуться и продолжить. Кристиан на миг стиснул зубы, прижался щекой к уху юноши и, вдыхая запах крови, прошептал:
— Шевели задницей.
Луис втянул воздух ртом, ноздри забило кровью. Он и сам задыхался от движений в себе, от горячей кожи Легрэ и его запаха, который, казалось, пропитал и его самого насквозь. В попытках освободиться юноша изгибался, чем позволял мужчине проникать очень глубоко.
— Прекрати, не надо, — герцог уже умолял о пощаде. — Прошу тебя... Пожалуйста...
Кристиану дорогого стоило не послушаться этой просьбы. Подобные мольбы обычно раззадоривали его еще больше, заставляли звереть и ломиться напролом, но с Луисом было не так, все не так. Сейчас Легрэ думал: а что, если бы этот мальчик согласился остаться в монастыре, быть с ним, играть вот в такие игры? Легрэ бы смог научить его получать удовольствие даже от грубости и унижений, шутить с опасностью и наслаждаться ею, но никогда, никогда Кристиан не подверг бы жизнь Луиса серьезной угрозе потому, что с ним он не мог оставаться холодным. Он сгорал с этим голубоглазым мальчишкой, рядом, в нем, и хотел, чтобы не было ни короля, ни падре Себастьяна, ни этой проклятой ночи, которая поставит точку на едва зародившихся мечтах помощника аббата. Кто-то из них двоих должен быть сильным и пойти до конца, и Легрэ знал, что это будет он. Луис не понимал, что происходит, не знал планов Кристиана. Пусть думает, что его ненавидят и унижают, но это спасет их обоих.
Легрэ подхватил ногу юноши под колено и вынудил подтянуть к животу.
— Держи ее в таком положении, — холодно приказал он, поглаживая ягодицы Луиса и начиная резче толкаться в его податливое горячее тело четкими ритмичными движениями и входя на всю длину. Для удобства Легрэ пришлось приподняться на локте. Он припал губами к шее Луиса. — Все еще хочешь, чтобы я прекратил?
Ответом ему послужил протяжный стон. Юноша прикусил губы. Связанные руки за спиной не позволяли ни на секунду расслабиться. Ощущение, что падаешь в какую-то кровавую, пропитанную влагой бездну, усилилось. Легрэ был груб? Да, как и все, кто общался с Луисом. За внешней вежливостью, за всеми этими умными словами скрывалась обычная похоть. Если бы можно было не чувствовать сейчас, не испытывать жара внутри, такого постыдного, такого тягучего, такого выматывающего, то, конечно, герцог смог бы ответить, что хочет... Но он не хотел. Он испытывал нечто совершенно новое, несмотря на грубость, несмотря на унизительную ситуацию. И само сознание, что не больно, а даже наоборот заставляло молчать на вопрос Кристиана. Лишь бы он только не останавливался теперь, не понял, как хорошо.
А потом — неважно, что будет потом. Есть тысячи способов лишить себя жизни и избавиться от позора. Дважды такое не повторится. Плебей! Мерзавец... Только не останавливайся и дай мне повод тебя ненавидеть за то, что ты просто вызываешь чувства.
Легрэ мог бы усмехнуться и при случае уколоть мальчишку гадким комментарием, но не стал. Он просто прикрыл глаза и на время отдался во власть своих чувств, страсти и, конечно же, он не прекратил. Стало так тяжело дышать, так легко двигаться — еще резче, быстрее, словно Кристиан пытал Луиса, стремился навредить ему, разорвать надвое и уничтожить, но так любят. Именно так — добиваясь стонов и дрожи, постепенно подводя до грани, за которой начинается Рай. Руками по влажной от пота коже, собирая губами соль и оставляя следы жгучих поцелуев, пронзая его тело, Легрэ делал Луиса своим. Пусть всего лишь на одну ночь, пусть грубо и порывисто, ухватив его за волосы, развернув к себе лицом и целуя в губы, но своим.
Оно усилилось — это чувство падения... или полета. В бездну, в ад, где остается лишь мрак и жар, где каждый вздох кажется последним. Луис уже не сдерживал пронзительных и хриплых стонов, Он подавался назад, позволяя себя брать. В туманном сознании расплавлялась выученная спесь. Целоваться с Кристианом — вот чего он желал. Отвечал ему, позволял ему. Любил его... Теперь, когда висел на волоске от бездны. Завтра, милый мой убийца? Сегодня ты мой... На дикий час безумия и забвения. Потом уже не будет. С тобой попрощаюсь страстью, мой плебей с такими синими безумными глазами, запомнив каждую черту и даже шрам, и даже превосходство. Тебе я посвящаю танец плоти.
В какой-то момент рука Легрэ переместилась на член юноши, и пальцы ласково обвили плоть, сомкнулись тесным кольцом вокруг нее, а поцелуй стал глубже. Кристиан уже не понимал, где они, не помнил, для чего начали все это, просто любить Луиса было хорошо до одури, и он делал это, как умел. Тихий стон пролился на губы герцога, и Легрэ приоткрыл веки, заглянул в его затуманенные влюбленные глаза.
Глаза Кристиана — юноша смотрел в них, не умея скрыть своих чувств. То, что начиналось, как насилие, теперь превратилось в добровольное, сладкое соитие. Всем существом, всем телом герцог умолял его любить. Отвечал на поцелуи, а теперь и вовсе, почувствовав пальцы на своем естестве, растерялся. Эта ласка была такой естественной, что бедра плотнее прижались к мужчине, сжимая его в себе.
Губы нашли губы. Убийца? Преступник? Насильник? Ты лжец, Кристиан... Ты такой лжец...
Луис отвечал ему. "Плохо... Очень плохо", — это было последним, что подумал Легрэ прежде, чем сорваться в бешенный ритм, в котором он уже не мог целовать юношу. Кристиан выпустил золотые спутанные волосы, рука проскользнула под шеей Луиса, пальцы прошлись по шее, по подбородку и коснулись приоткрытых губ, края ровных белых зубов, а потом разум Кристиана рассыпался в ярком свете, и тело само содрогнулось, напряглось до предела, и словно тая в наслаждении, толкнулось вперед в последний раз.
— Боже, — едва выдохнул Легрэ, уткнувшись лбом в плечо Луиса и быстрыми движениями руки ведя его к разрядке.
Мир от откровенных лобзаний содрогнулся. Юноша выгнулся дугой и кончил. А потом затих в объятиях, не в состоянии даже пошевелиться. Его рваное дыхание постепенно успокаивалось, внутри осталось приятное ощущение жжения и одновременно сладости, но и оно медленно отступало на задний план, сменяясь истомой и расслаблением, которой горячими волнами прокатывалось по телу. Близость Легрэ успокаивала. И его обнимающие руки — были наградой, а не наказанием.
И тут Легрэ понял, что сам все испортил. И он еще презирал слабости других? Он? Человек, который не устоял перед каким-то мальчишкой! Кристиан лежал молча, прикрыв глаза; его тело не желало отпускать Луиса, шевелится и вообще выбираться из этой вязкой приятной истомы. Кристиан все еще был внутри юноши, все еще касался лбом его плеча, кожей чувствуя собственные спутанные влажные пряди волос, что прилипли к его руке. И вдруг Легрэ вспомнил, что запястья Луиса давно стянуты и, должно быть, совсем онемели. Слегка оттолкнув юношу от себя, Кристиан откатился на край постели, нашел на полу нож и им перерезал веревки.
Юноша потянул руки вперед со вздохом облегчения, лег на спину. И опять посмотрел на мужчину выжидая. Он не хотел больше слушать его презрительных речей, его колких замечаний и предпочитал просто молчать, чтобы не вызывать новых потоков скверностей.
Истома плавала по телу, в руках кололись тонкие иголки. Молчать, смотреть в глаза и тихо умирать. Не надо говорить ничего, Кристиан. Все закончилось. Сейчас все кончено.
Герцог потянул край простыни к себе и вытер нос от крови, а затем нашел на краю кровати свою одежду. Белая смятая рубашка. Пальцы подхватили ее, а глаза не отрывались от Легрэ.
— Разве я сказал, что мы закончили? — Кристиан с трудом заставил себя мерзко усмехнуться и, показав Луису нож в своих руках, провел пальцами по широкой стороне лезвия. — Теперь на спину... ваша милость. И поживее, я не намерен ждать.
— Хорошо, — пересохшие губы соглашались, а тело задрожало. — Зарежешь меня? Как мило с твоей стороны, Кристиан... — теперь уже улыбка. Ну, ударь! Да, я тоже умею шипеть и показывать зубы.
Легрэ просто швырнул Луиса на подушки и приставил нож к горлу.
— Для начала я тебя трахну, — сказал он, и они сделали это еще раз.
Герцог весь второй акт неотрывно смотрел в синь глаз, в их безумие, ищущее в нем слабости, но он опять испытывал тягучее удовольствие на грани с яростью и болью. Словно организм сошел с ума и жаждал только Легрэ. Юноша до последнего пытался не отвечать, изображать, что ему больно, но в конце концов тело сдалось и начало толкаться навстречу, и Луис кончил.
Кристиан сделал вид, что ему плевать на ответные реакции своей жертвы, но если бы все было так просто. Все стало только сложнее. Поэтому Легрэ еще пару раз съездил Луису по лицу, приказал лежать смирно и весь остаток ночи ходил по комнате, расшвыривая мебель и приложившись к горлышку бутылки. Нож он всегда держал при себе. Кристиан обозвал Луиса для начала ослом, потом идиотом и шлюхой, а под конец совершенно перестал стесняться в выражениях. К утру он был пьяным, уставшим и злым настолько, что сгреб Луиса в охапку и держа нож у его горла, попросту отключился.
А Луис, дождавшись, что мужчина отключился, выбрался из-под него и, быстро натянув одежду, без зазрения совести нашел ключ в рясе, подхватил кошель и пару булок, забрал из ослабших рук преступника нож, сам хлебнул вина, обжигая разбитую губу, и, последний раз взглянув на человека, которому сегодня отдавался... Этому безбожнику, этому сумасшедшему, открыл дверь и вылетел в лабиринты. Он прекрасно запомнил дорогу до лестницы. И шел вперед, быстро выбирая нужный коридор, высоко держа над головой факел. Полуразрушенная лестница наверх появилась в свете ровно через десять минут, осталось только взобраться по ней и отодвинуть в сторону стену.
Герцог огляделся. В серых сумерках зарождалось утро. Солнце всходило над горизонтом, окрашивая алым сады Валассии. Его лучи упали на лицо с припухшей скулой и запекшейся кровью на нижней губе.
Загасив пламя, Луис быстрым шагом пересек коридор и вышел в пустынный двор. Он точно знал, что задние ворота, куда выкидывают мусор, открыты. И попросту потянув за механизм, вскоре скатился вниз по холму. А потом заковылял к дороге. Беглец. Безумец. Мысли шальными остриями вонзались в разум. Нужно было добраться до соседнего города. Взять лошадей. Отправиться в путь до Улазье. До друга, до дяди.
Прости, Кристиан. Прости... Ночь с тобой была хороша. Но жизнь длиннее, и свобода дороже. Юноша присел на придорожный камень, он очень сильно устал, его всего трясло. Хотел идти дальше, но внезапно вдалеке увидел обоз. Этот обоз нельзя было спутать ни с чем. Инквизиция. Сзади заржала лошадь, и Луис обернулся. К нему от монастыря приближался всадник. Черт! Герцог накинул на голову капюшон, но, кажется, бравый капитан решил-таки спешится.
— Кристиан, — зашептал Луис, — прости меня... — руки сжались в кулаки. — Ты бы меня убил... Ты бы не сдержался... надо было подчиниться, как то тебе велел Себастьян... — глаза поднялись на небо, на дорогу... Вооруженные всадники окружали обоз инквизитора. Красные флаги реяли над вереницей движущихся карет и телег. А за ними вставало солнце нового дня, в котором Луис чувствовал себя лишним и потерянным.
17
Ночью Фернандо побродил по монастырю, и кое-что из увиденного заставило его отправиться навстречу обозу. Выехав из монастыря, мужчина заметил на обочине сидящего на камне мальчишку, и не придал бы этому значения, если бы не золото волос, сверкнувших в луче взошедшего недавно солнца. Послушник принялся торопливо натягивать на голову капюшон, но сердце капитана неприятно екнуло.
Быстро спешившись около сжавшегося монаха, Фернандо откинул мешающий ему капюшон рясы и взял беглеца за подбородок. Луис. Глядя на избитое лицо юноши, мужчина понял, что звереет.
— Ты за этим убежал из дворца? — разъяренно прошипел Фернандо.
Герцог непонимающе уставился на этого сумасшедшего человека. Понятно, что он его откуда-то знает, но откуда? Из дворца? Юноша попытался отодвинуться, нога поехала по мелким камням.
