Подхватив сумку, я закинув ее за плечо, и, выставив арбалет, медленно двинулся вперед, бесшумно ступая по каменным плитам. Держась дальней от изгиба стены.

Тяжелая сумка съезжала на руку, давила руку с факелом вниз. Маленький арбалет в другой руке казался невесомым. Игрушка. Торун-защитник, сейчас я предпочел бы тяжелый солдатский, каким можно пробить грудной панцирь.

Коридор плавно изгибался... и за изгибом никого не было.

И смешок.

Я оскалился. Все-таки кельи?!

Я крался дальше вперед, вслушиваясь — но теперь было тихо. Только потрескивал мой факел.

Пламя освещало серые стены. Впереди проступил конец коридора — вход в храм. И черные проемы по бокам. Три с одной стороны, три с другой.

Ну и которая же из них?..

Проемы располагались точно напротив друг друга. Если заглянуть в одну келью — подставишь спину входу в другую.

Снова раздался смешок.

Так какая же?!

Та, где уцелел алтарь?..

Стараясь не упускать из вида все шесть провалов в темноту, я вдоль стены, прижимаясь спиной к холодному сырому камню, добрался до первого слева. Завел внутрь факел.

Сломанная лавка отбрасывала на стену большую тень. Когда я повел факелом, тень двинулась по стене, но самый угол кельи за лавкой был закрыт от меня. Как раз там, где, я помнил, лежал поваленный алтарь.

Прижимаясь к стене спиной, я скользнул внутрь кельи. Вдоль противоположной от лавки стены, шажок за шажком...

В коридоре рассмеялись.

Я рванулся обратно, выскочил — и еще услышал, как быстрые легкие шажки шлепали по камню — раз, другой, и вдруг оборвались.

До входа в храм коридор был пуст. Назад к изгибу — тоже.

А шажки эти были где-то совсем рядом, пока не затихли...

Я опустил сумку на пол. Три медленных глубоких вдоха про запас... Я рванул от одной кельи к другой. Вскочить, осветить факелом келью — и к следующей!

Сначала та, что напротив, потом третья и четвертая!

Пятая!

Шестая...

Тоже пусто?.. Судорожно ловя воздух раскрытым ртом, стараясь сдерживать жадные вдохи, чтобы сопением не заглушать звуки, я какое-то время стоял, пытаясь сообразить, как такое может быть.

И что теперь делать.

Я чуть опустил арбалет, встряхнул затекшей рукой.

Коридор пуст. Все кельи пусты...

Шлепок по камню! Точно такой же, как и прежде, будто чья-то маленькая босая ножка шагнула по каменному полу, не таясь, — и еще один, третий, четвертый! Будто кто-то поспешно пробежал!

Я успел выскочить в коридор прежде, чем они пропали. И теперь знал совершенно точно: они доносились с той стороны коридора, где темнел вход в храм.

И тихий смешок.

Да, оттуда. В этом никаких сомнений. Он был там — в темноте за входом, куда не доставал свет моего факела.

Подхватив с пола сумку, я медленно двинулся туда.

Не доходя до порога пары шагов, я опустился на колени. Положил арбалет, снова сбросил сумку. Не сводя глаз со входа, достал футлярчик.

Последний кристалл...

Не хотелось выпускать его из пальцев. Но и отказываться от арбалета я не хотел. И есть еще факел. А рук всего две.

Из темноты по ту сторону входа донесся не то шепот, не то смешок.

Не сводя глаз с темного провала, я запустил руку в сумку, нащупал внутренний кармашек. Достал то, за что заплатил целых два серебряных. И, кажется, не зря.

Тонкий перстень хорошо сел на средний палец. Он был без камня — лишь крошечный бутон из свинцовых лепестков, которые должны были этот камень держать. Лепестки чуть разошлись, когда я надавил кристаллом. Он вошел внутрь бутона и плотно сел там. Свинцовые лепестки почти сомкнулись над ним. Снаружи осталась только самая вершинка кристалла.

Повернуть кольцо на пол-оборота — так, чтобы кристалл был не над пальцем, а под ним. Теперь сжать кулак... Колючая вершинка кристалла ткнулась точно в середину ладони.

Я разжал пальцы, снова сжал, повторил так несколько раз. Кольцо, вроде бы, сидело хорошо, не сползало и не поворачивалось. Свинцовый бутончик с кристаллом каждый раз тыкался в середину ладони.

Я попробовал взять факел. Бутончик уперся в древко, неприятно вжался в кожу. Не очень удобно. Но зато кристалл уже в руке: просто отпустил факел — и сжал кулак. Едва понадобилось, кристалл в ладони.

Из храма донесся какой-то неясный звук — не то шорох, не то какое-то слово шепотом. Но точно не смех.

Закинув сумку на плечо, я поднял арбалет и переступил порог храма.

Факел едва разгонял темноту в огромном зале. Лабиринт обломков, обманчивые тени... Стены и потолок едва угадываются.

И шепот.

Кажется, он шел отовсюду, прямо от каменных стен и купола...

Тени расколотых богов шевелились, стоило факелу качнуться.

Здесь была тысяча мест, где можно спрятаться.

Я крутанулся на каблуках и решительно двинулся вправо. Туда, где с краю зала темнела первая колонна.

С ее обратной стороны был держатель для факела. Им я и воспользовался. Теперь у меня была свободная рука.

Сумку я тоже оставил здесь.

Отсюда факел хорошо освещал вход в первый придел. Белый камень колонны отбрасывал свет факела, будто усиливая его. Но даже этого было мало, чтобы осветить придел целиком. На полу там громоздятся обломки кого-то огромного, углы скрыты в тенях...

Огонь можно добыть кремнем и огнивом, а можно использовать щепку, покрытую специальной алхимической смесью.

Я чиркнул ей по каменному обломку, выпрямляясь в темноте — уже почти в середине храма. Свет факела сюда перекрывала колонна.

Смесь на щепке с треском вспыхнула, выхватив из темноты силуэт, кравшийся к колонне. Он обернулся, и мы оказались лицом к лицу.

Ростом едва мне по пояс, он походил на огромного младенца — совершенно голый и безволосый. Свет от горящей щепки выхватывал из темноты его голову и грудь — с нежной и красной, как у парного поросенка, кожей. Под испуганно вскинутыми руками были еще две ручки, от неожиданности поджавшиеся к животу.

Застыв на миг, он ошалело пялился на меня красноватыми глазами.

Не ожидал, любитель хихикать и играть в прятки, что я тоже могу тихонько выползти из-за колонны, прячась за обломками статуй?

Его глаза скосились на щепку в моих пальцах. Скользнули вбок — на то, что у меня было в правой руке.

Одновременно с тем, как я спустил курок арбалета.

Он метнулся в сторону, вжимая голову в плечи. Но я целил в живот.

Его дернуло, когда болт вошел ему в бок, как раз туда, откуда отрастала левая пара рук. Он тонко взвыл, выгнувшись и широко раскинув все четыре ручонки. В этот миг он, на своих кривоватых ножках, с длинным тонким хвост до самого пола, стал похож на огромного паука, пришпиленного к невидимой доске.

Потом он сделал шаг, и покачнулся.

— О-о-о... — хрипло выдохнул он.

И медленно, неверяще опустил голову, уставившись на болт, торчащий из его бока.

— Мя мраю?.. — простонал он тонким, почти детским голосом. — Упыл.. Упы-ыл... Упы-ы-ыл... — проныл он жалобно, уже едва слышно.

Нижняя правая ручка, стиснутая в кулак, разжалась. Что-то упало на пол с тяжелым железным стуком.

— Упы-ы-ы-ыл...

Спотыкаясь и почти падая, едва удерживаясь на подгибающихся ножках, выползень ковылял прочь от меня, растворяясь в темноте храма.

Я бросился за ним — забыв, что в руке у меня не факел, а тонкая щепка. Слишком поспешно! Язычок огня распластался в воздухе — и оторвался от щепки. В лицо дыхнуло горьким дымком, и я оказался в темноте.

Отсветы факела из-за колонны едва доставали сюда.

Я попятился туда, под свет факела. На ходу крутя ручку под ложем арбалета. Шестеренка щелкала по зубчатой стальной планке, натягивая тетиву. И пусть доспех из такого не пробить, зато арбалет можно взвести на ходу, не опускаясь к земле, не сводя взгляда с того, что куда важнее...

Да мне и не нужно пробивать доспехи... Прижавшись спиной к колонне под факелом, я уложил на ложе зажигалку. Ее конец выступал за дугу арбалета. Под наконечником, туго виток к витку, чернела просмоленная веревка.

И только теперь вытащил из выщербинки на колонне перстень с кристаллом.

Он оставался тут, пока я ползал за обломками. Как раз на такой высоте, как приподнятая почти к лицу рука человека — занятого каким-то интересным, несомненно, делом...

Отсветы от факела должны были притупить его способность видеть во тьме, пока я обползал колонну, прячась за обломками на полу. А этот кристалл, который он прекрасно созерцал — но который неподвижно оставался за колонной все это время...

Усмехнувшись, я надел перстень. Забросил колчан с зажигалками за плечо, снял факел с колонны и двинулся к центру зала, светя себе под ноги.

Остановился, когда среди каменных обломов что-то золотисто блеснуло.

Я осторожно тронул это носком сапога. По каменному полу звонко скрипнуло.

Увесистый кусочек! И как заблестел в свете факела... Золотой самородок размером с перепелиное яйцо...

Тихо застонало.

Где-то слева. Вон за теми мраморными обломками, с большим орлиным крылом?

Там что-то прокатилось по полу с железным звуком. Что-то маленькое, но тяжелое...

Я двинулся на звук.

Голова у бога с мраморным крылом была отбита. Между обрубком шеи и обломком другого крыла вдруг солнечно блеснуло. Я замер.

Еще один самородочек, этот с ноготь мизинца...

Шагнув было к нему, я заметил еще один — шагах в четырех дальше. Как раз под выступившей из темноты колонной.

За колонной тихонько шлепнуло по полу. Еще какой-то звук. Сдавленный стон? Из-за причудливого эха, звук стал похож на задавленный смешок.

Справа и слева от колонны крупных обломков не было. Уползти вбок не выйдет.

— Молодец, загнал себя в угол, — тихо проговорил я.

Выставив факел, я быстро обогнул колонну.

Пусто.

Зато в стене за колонной чернел вход в придел.

Сунув факел внутрь, я замер на пороге. Здесь тоже никого не было. Пол был без обломков, хотя у стены стоял невысокий постамент с огромными птичьими лапами из черного камня, чешуйчатыми и когтистыми. И где все остальное, что было выше...

Блеск на темном полу. Прямо перед постаментом еще один самородок — огромный, как куриное яйцо.

Я сделал два шага, склоняясь к нему и опуская арбалет на пол, чтобы освободить руку... и, стиснув арбалет, мгновенно отскочил обратно.

Они посыпались сверху, как переспелые сливы. Их красные тела вываливались из темноты сверху, мелькали перед моим лицом — и рушились на каменные плиты, шлепая как шматы парного мяса.

С первым я разминулся всего на миг. Волна серной вони прошла по моему лицу, как будто он меня коснулся.

Отскочив к порогу, я замер, стискивая факел и арбалет. Руки предательски подрагивали.

Я знал, что так будет, но все равно едва успел.

Вот кузнецы не знали...

Убили их не у дверей. Отманили в сторону, а потом свернули шеи, свалившись сверху. Тихо и без крови.

Эти маленькие ублюдки любят получать тела целыми, без глубоких ран. Если получается, они оглушают и душат, с яростным нетерпением, как сгорающий от страсти любовник сдирает одежды со своей возлюбленной...

Только на этот раз я их перехитрил.

Выползни стонали и едва шевелились на каменных плитах. Они рассчитывали приземлиться на мягкое...

Их было четверо.

Тот, что чуть не задел меня, с трудом встал на четвереньки и уставился на меня. На его красновато-розовом боку, между левых рук, белела отметина, похожая на старый рубец. В поджатой к животу ручке он стискивал арбалетный болт.

— Тык ти зну-ул! — протянул он тонким голоском. На его пухлой морде была искренняя обида. Маленький носик пуговкой сморщился. — Кр-р-риса потлая!

Не поднимаясь с четверенек, он швырнул в меня болтом. Я легко уклонился. Болт ударил в колонну напротив входа в придел и отлетел куда-то в центральный зал, запрыгал там с грохотом по каменным плитам, по обломкам статуй...

— Сигми гр'нд хура... — процедил сквозь зубы другой, с трудом перекатившись с бока на живот.

Этот, похоже, успел полакомиться орчатинкой? Этим розовошкурым ублюдкам все равно, чей будет труп. Чем больше плоти, тем лучше. Орки называют их урлурами.

Двое позади были крупнее, оба почти мне по грудь. Они тихо перекинулись фразами на языке, который я даже не мог угадать.

И все четверо поднимались. Исподлобья гладя на меня.

Воздух тяжелел от серной вони.

Я поднял арбалет.

Первый ласково улыбнулся.

— Кри-ися глу-упая, — с нежностью проворковал он.

Расставив все четыре ручки и чуть пригнувшись, он двинулся на меня.

Белой отметины на его боку больше не было.

Стрелы, мечи — все это тут бесполезно. Сколько здесь до потолка? Локтей пятнадцать? Рухнули оттуда на голый камень, и хоть бы что. Встали, отряхнулись, и опять о трупах мечтают...

Я коснулся факелом концу зажигалки, торчавшей из арбалета. Просмоленная пенька вспыхнула с треском — слившимся со звоном тетивы.

Выползень, подбиравшийся ко мне сбоку, охнул. Его рот удивленно округлился, глаза вытаращились на меня. Затем его взгляд уполз вверх, словно он вдруг вспомнил что-то бесконечно важное, — ему было не до меня... в следующий миг он истошно взвыл. Завертелся юлой, а его визг становился звонче и выше, как визг пилы о кусок железа, разрывая уши... и вдруг оборвался гулким хлопком.

Юла застыла, превратившись в дымчатый силуэт, в животе которого висела моя зажигалка.

Она шлепнулась на пол, завихрив дымчатое тело.

Оно растекалось и таяло. На самом деле это вовсе не дымок. Это словно бы туман, который расходится в воздухе без следа и запаха.

Трое оставшихся, помрачнев, переглянулись.

Я чуть сдвинулся. Встал по центру выхода из придела. Заманивая меня в западню, теперь они сами оказались зажаты в каменном мешке, из которого один выход. И я его перекрываю. Выползни — не бесплотные. Просачиваться сквозь стены не умеют.

Тот, что был слева от меня, зарычал и оскалился. В один миг его маленький пухлый носик ввалился — как тонкая пленка поверх носовой дырки в черепе. Морда посерела, натянувшись на раскрывшихся челюстях, в пасти блеснули ниточки слюны между длинными и тонкими, как иглы, зубами... он метнулся ко мне, согнувшись и цепляясь всеми четырьмя руками за мою ногу.

Я отскочил вбок, пырнув навстречу факелом.

— Оу... — он отшатнулся, налетев на огонь. — А-а-а!.. — Он затряс руками, пытаясь сбить пламя, охватившее их. — О-о-о!!!

Его визг запрыгал прыгал между стен, звеня в ушах.

Обрывки просмоленной веревки прилипли к его шкуре и продолжали пылать. Вокруг огня его плоть чадила, обугливалась, расползалась... с гулким хлопком остался лишь белесый призрак, внутри которого мельтешили и крутились частички горящей пакли, будто с силой вдутые в огромную бутыль.

А в освободившийся проход метнулся знаток орочьей брани. Я не успел замахнуться и достать его факелом, и поэтому просто врезал ему ногой по пяткам, когда он уже выскочил мимо меня.