За горсть золотых

Подробная аннотация в отдельном файле.

1

Я почти провалился в сон, когда залаял пес.

Открыв глаза, несколько мгновений я озирался. Свеча куда-то пропала. В приоткрытые ставни падал лунный свет и тянуло ночной сыростью.

Маленькая комнатушка, стол да две широкие лавки. Я сидел, привалившись спиной к холодной стене, вытянув гудящие от усталости ноги. В углу два свернутых соломенных тюфяка. Снаружи все надрывался пес.

Верхняя комната в "Последней кочке"...

Пятьдесят верст от свободного города Оростола через леса и болота приграничья, и половину этого пути мне пришлось преодолеть на своих двоих, за целый день перекусив лишь парой черствых лепешек. И где же мой ужин, хотел бы я знать?

Завтра опять идти целый день, еще дальше. Леса гуще, топи чаще, там солдаты даже не пытались отыскивать своих убитых...

Пес перестал лаять. Теперь снаружи было тихо. А за дверью комнатки — еще тише. В трактирном зале все давно уже спят? И постояльцы, и прислужки, и сам хозяин трактира. Забыв про меня.

— Скотина ленивая, — процедил я, подтягивая ноги.

Возможно, здесь принято обслуживать хорошо и быстро только благородных. Но я заплатил за постой серебром, и я привык получать то, за что уплатил.

Я поднялся со скамьи и распахнул дверь. Узкая галерея нависала над краем трактирного зала. Внизу вечерняя трапеза уже закончилась, свечи и факелы погасили. Светился только камин, тлеющие угли бросали отсветы на столы, на медные лики богов вдоль дощатых стен, на складки плащей и обветренные лица. Мелкие торговцы и солдаты растянулись на скамьях, на полу возле камина...

Опасность я почувствовал спиной.

Эта комната последняя на втором этаже, в трех шагах дальше галерея упирается в глухую стену, покрытую соломенной плетенкой. Там никого не должно было быть — что там делать? — и все-таки в углу за дверью, за моей спиной, кто-то был.

Выдернув из ножен кинжал, я крутанулся на каблуках, пригнувшись и выставив лезвие.

В конце галереи была густая темнота. Ослепленный углями в камине, я ничего не различал. Лишь чувствовал, что кто-то здесь есть... Скрип!

Лезвие моего кинжала тускло белело поверх этой тьмы. Но это маленький, легкий кинжал — такой удобно метнуть или украдкой всадить в бок. А настоящий, которым можно обороняться, остался в комнате, на лавке под плащом.

Перекинув кинжал в левую руку, я потянулся к карману.

— Не стоит, — раздался низкий голос.

В углу опять скрипнуло, из темноты выступила тень.

Я нащупал в кармане крошечный свинцовый футляр.

— Не стоит, — повторил человек. — Если ты пришел к нам с миром.

Я облизнул губы. Я видел только силуэт. Оружия не заметно, но это ничего не значит. На нем свободный плащ, под которым можно спрятать и меч, и небольшой арбалет. Руки, где его руки? Они должны белеть на темном плаще.

— С какой стати я должен желать вам зла?

Не опуская кинжала, я чуть отступил назад. В том конце галереи лестница вниз, прямо к двери наружу.

Человек так же медленно шагнул за мной.

— До тебя здесь проходили двое таких же, как ты.

Руки, где его руки...

— Таких же, как я? — задрал брови я.

— Два чернокнижника. Ты здесь третий за последнюю неделю.

— С чего ты взял, что я...

— Я верю своим глазам. Мы сразу поняли, чем ты занимаешься.

— Мы?

Если он думал, что я, как дурак, начну озираться, отыскивая этих других "мы", то зря.

Вот только я по-прежнему не мог разглядеть в темноте, где его руки.

— Я приглядываю за порядком в этих местах. У меня здесь много глаз и ушей.

Судя по голосу и мощным плечам, лет сорок. Крепкий мужик. Солдат, отслуживший свое? Таких тут много, в приграничье. Значит, с оружием управляется отлично.

Я отступил еще на шаг, чуть опустив кинжал. Правой рукой, стискивая в кармане футляр, я нащупал на нем запор.

— Мы знали, что ваша гильдия пришлет кого-то еще, — сказал он. — Знали, что вы захотите узнать, что случилось. Отомстить.

Он сделал еще шаг вперед. Теперь он был напротив моей комнаты, и сюда свет от камина доставал. Я наконец-то смог разглядеть его руки. Они были опущены — и, кажется, пусты?

— Только нас наказывать не за что. Мы ни в чем не виноваты. Они оба были здесь, да, — он медленно кивнул. Плечи и шея у него были мощные, как у тяглового быка. — Но погибли не тут, не от наших рук.

Два чернокнижника до меня? Оба побывали в этой "Последней кочке" — и оба погибли?.. Честно говоря, отправляясь в приграничье, я рассчитывал... Его лицо было скрыто под широким капюшоном, а мне в глаза светил камин. Мне стоило большого труда сделать вид, что для меня это не новость.

— Не вы? — Я ухмыльнулся. — Тогда кто же?

Я различал под капюшоном только его подбородок. Кончики губ ушли вниз.

— Да, — сказал он глухо, — их убили из тяжелых солдатских арбалетов, но это не наших рук дело. Никто из местных в этом не замешан.

— А кто же?

Я потихоньку отступал по галерее. Он так же медленно надвигался. Где-то снаружи опять залаял пес.

Я тут третий за последнюю неделю... И оба до меня погибли даже не от демонов, а от арбалетных болтов? Тяжелые солдатские арбалеты... Подстрелили издали, как кроликов?

— Не мы, — староста поднял руки, показывая пустые ладони. — Я обращаюсь к тебе, и всем тем, кто тебя послал. Это не наша вина. Не проклинайте нас. Не призывайте демонов на нашу землю.

— Всего-то? — я был уже у лестницы.

Внизу с протяжным скрипом распахнулась дверь. Дернувшись, я различил в проеме седые космы и бороду хозяина, за ним был еще кто-то... Сбоку!

Я развернулся назад к человеку — но передо мной уже никого не было. Только в конце галереи, едва различимая в темноте, колыхалась соломенная плетенка.

— Мастер Бример, — тихонько позвал трактирщик, подходя к лестнице. — Вы еще не легли, хорошо.

За ним шли два крепко сколоченных угрюмых мужика. Обросшие щетиной, у одного хорошенький шрам через всю щеку и висок.

И еще что-то было в их лицах, что я сразу узнал.

Так выглядят люди, которым нужны мои услуги.

2

К полуночи стало холоднее, в воздухе сгустилась дымка. Луну заволокло, лес превратился в нависающие тени.

Две тени поменьше двигались впереди меня. Я старался держаться позади моих заказчиков.

Они старательно избегали называть друг друга по имени. Один вообще не раскрывал рта. Боятся, что я использую их имена для заклинаний?

Не похожи они на пугливых... У одного в ухе серьга стрелка-остроглаза. У другого, что со шрамом, на мизинце стальное кольцо штурмовиков.

Фонарь они оставили, как и лошадей, на подходах.

— Будут ржать и биться, — сказал тот, что с серьгой стрелка.

А вот арбалеты взяли. Несли их, положив на плечи — тяжелые, как раз такие, какими пользуются штурмовики. На голубей и кроликов с такими охотиться смешно. А вот на человека в доспехах, или издали из западни...

Я старался держаться в паре шагов позади. Тяжелая сумка оттягивала плечо, но я не перебрасывал ее на другую сторону. Правую руку я держал в кармане, на свинцовом футлярчике. С запора снял. Одно легкое движение — и футлярчик уже открыт.

Тот с бычьей шеей в "Последней кочке" может думать что угодно про гильдию чернокнижников. Верить в страшную месть, и даже воображать атаку роты проклинателей в сомкнутом строю. Увы, никакой гильдии нет. Орден королевских хранителей не терпит соперников.

А в белый орден я не вхожу, и никогда не войду — лишь благородные достойны этой чести. У них одних есть право изучать магию и пользоваться амулетами, добытыми королевскими войсками. Прочие же...

Если эти прочие достаточно ловки и хитры — как, например, я — есть призрачная возможность играть с белыми братьями в кошки-мышки.

Какое-то время. Лучше им глаза не мозолить. Если попадешься с поличным, ничего хорошего тебя не ждет. Заряженный амулет — тянет на занятия черной магией. Это значит обрубленные пальцы и до конца жизни подвалы Тихой башни.

Если же поймают с действительно ценной магической вещицей, не сданной белому ордену, как предписывают многочисленные королевские эдикты... Тут уж можно оказаться и демонопоклонником и орочьим шпионом. А это пахнет паленым мясом на главной площади ближайшего города.

Говорят, если повезет, то на костре умрешь раньше, чем за тебя примется огонь — задохнешься дымом. Но почему-то это меня совсем не утешает.

Уж лучше попытать счастья здесь, в приграничье. Пусть все разорено войной, зато легче дышится. Белых братьев поменьше. Те маги, которые сильны и умелы — сейчас в королевских полках, в Крайних лесах преследуют отступающих орков. Те же, кто умеет совсем ничего, сюда предпочитают не соваться.

— Я слышал, — сказал я, — в этих местах сразу пара чернокнижников пропали?

— Люди разное болтают... — неохотно отозвался тот, что был с серьгой стрелка.

Второй, как и прежде, промолчал. Этот не вымолвил ни словечка за все время.

Узкая тропа то и дело виляла, но забирала все выше в холм. Его вершина уже угадывалась впереди.

— Если что-то недоговорили, сейчас самое время выложить.

— Мы все рассказали.

— Ты не сказал, почему вы решили осесть здесь. Тем, кто отслужили свой срок, король раздает земли не только на границе с орками.

Орков выбили из западного приграничья несколько месяцев назад, но до порядка и спокойствия здесь пройдет еще много лет. В разоренных деревнях новые поселенцы, у разбитых замков новые хозяева.

— Если ты готов получить вчетверо меньше.

— Меньше, да теплее, — заметил я. — И люди не такие лихие.

— Люди меня не пугают... И мы сразу троем селились.

Беда в том, что с их третьим я не говорил.

— Все, что вы рассказали, видел только он?

— Да, Хэм...

Говорун осекся — это не раскрывавший рта товарищ ткнул его плечом.

Только мне их имена и даром не нужны. Лишь бы монета была полновесная.

— Это была его идея с могилами, — раздражено бросил Говорун. — Хотел, чтобы было видно прямо с развилки к хутору. Все равно надо было где-то их прикопать. Так он решил, пусть свежие вехи торчат на виду. Чтоб любопытные свои носы к хутору не совали. Кто же знал, что тому-то как раз это и...

— Сколько всего вы закопали?

— Могил или тел? Тех, кого орки зарубили в хуторе, они выволокли из домов, даже не прикопали. Кто-то их грыз, кабаны или волки... Остались только разбросанные кости, мы их сгребли в одну яму, не считая. Отдельно хоронили только солдат. Они на краю болота были, в воде. Под самой поверхностью. Лица белые, руки... как кувшинки. Глаза у всех открытые. Прямо в тебя заглядывают... Будто только что дышать перестали...

— Только что?.. Но это же давно было, когда выбивали орков? Месяца три прошло, больше?

— Вода. Она там черная, как дубовый настой, и холодная. Они, может, и не с отступления орков лежат, а еще когда сюда пробивались. Мы их закапывали, они даже не пахли... А тот, с тропы, и заметил свежие вехи.

Я поморщился.

Тот...

Солдат говорил так, будто они в самом деле кого-то видели — кого-то, кто заметил свежие могилы, проходя этой тропой через лес.

— Он тут пару дней крутился, не меньше. Сначала пропал поросенок. Потом уж...

— А собаки? — спросил я.

— Что собаки?

— Поросенок пропал, а собаки у вас на что?

— В том-то и дело, что даже не тявкнули! — процедил Говорун с неожиданной злостью. — Выли только... Заворожил он их чем-то, что ли?.. Хэм первый понял, что это не просто вор. Следующей ночью вышел сторожить у дороги. Увидел его, когда он крутился у могил.

Говорун вдруг встал. Я чуть не налетел на него. Он обернулся. Я смутно различал его лицо в темноте.

— Ты думаешь, я совсем ничего не понимаю про таких, как ты? Я с подснежниками три года бок о бок терся, вот так! — он шоркнул краями ладоней. — Кое-что знаю. Соображаю, для чего таким, как ты, нужны мертвецы. Плетете на них руны, как шаманы. Потом призываете...

Я промолчал.

Он сплюнул и зашагал дальше. Отпустив его на пару шагов, я двинулся следом.

— Хэм всадил в него болт, он все равно ушел.

— Ты уверен, что Хэм попал?

— Уверен. Он был здоровый, как орк. Не промахнешься.

— Это Хэм так сказал?

— Да. Хэм. Если он так сказал, значит, так оно и было. Он стрелок еще получше моего.

— А собак по следу почему не послали?

— Почему не послали? Хотели. Не пошли собачки... Днем мы разрыли все могилы. Сожгли и тела, и кости, чтобы...

— Все тела были на месте? Что было с могилами, когда вы пришли утром?

— Пара разрыты чуть, но не до тел. Тела все на месте. Мы всех отрыли и сожгли, чтобы рун не осталось, даже если невидимые были. Только поздно. Кого-то он успел призвать.

— Вы его видели?

— Чернокнижника?

— Нет. Кого он вызвал.

— Мы — нет. Мы с...

Молчун двинул было его плечом, но Говорун уже сам прикусил язык.

— В ту ночь мы вдвоем были возле могил. Ждали, что чернокнижник попробует еще раз подобраться к ним, чтобы закончить, что он там делал. Мы же тогда не знали, что он уже.

— А Хэм?

— Хэм в ту ночь отдыхал. Ну и надо же было кому-то с женщинами остаться? В одном доме все легли. Хэм с ними сидел. Пес и обе суки снаружи, сначала нормально, потом глухо, ни голоска. Хэм решил, уж не застрелил ли тот их? Или отравил? Или еще что... Взял арбалет, вышел... Туман был... Столкнулся лоб в лоб. Всадил болт в упор, толку никакого. Хэм назад, этот за ним. Хуже всего, что он... — Говорун оглянулся на меня. — Маги говорят, демоны хитры, но не проворны? Да? Ведь все же так говорят?

Я отделался невнятным мычанием.

— Вот и я не слышал, чтобы демоны были такими проворными. Хэм назад рванул, этот все равно его достал. Когда уже закрывал дверь, порвал Хэму плечо и бок, ухо начисто, едва смог засов задвинуть и дверь подпереть... Кто это был?

Говорун опять остановился и обернулся.

— Я же в прикрытии у магов был, демонов видел! Выползней, даже рохурлура однажды... Они не такие. От них можно убежать... Ну, если от одного или пары.

— А вы сами-то его видели? В кого Хэм стрелял?

— Нет, милостью Наамы...

— А прибежали с факелами?

— Иначе не прибежали бы. Туман был такой, ноги свернешь.

— А Хэм его рассмотрел?

Молчун недовольно засопел. Говорун вздохнул.

— Сразу-то нам не до того было. А потом уж от Хэма никакого толку. Крови натекло, встать не мог. Потом лихорадка скрутила, только бредил. Хуже и хуже. В Лиходеевку, там травница отказалась, сказала, не вытащит. Повезли в Оростол, там в гильдии хороший лекарь, я его при белых братьях видел... Сейчас у него Хэм. Через пару дней ясно будет... — дернув головой, Говорун сплюнул.

— Два дня назад это было?

— Да. Это третья ночь.

— А где теперь женщины?

— Тогда утром сразу всех и отвезли в Лиходеевку.

— Свиньи, собаки?

— Туда же. И птицу, и бычка.

— Это хорошо...

Молчун заворчал, как собака на привязи. Говорун сплюнул.

— Ага, просто отлично.

Я смолчал.

Имел в виду я совсем другое.

Справа посветлело. Деревья сошли на нет, мы вышли к вершине холма. В воздухе появилась болотная гнильца.

— Теперь слушайте меня, — сказал я. — Внимательно.

Говорун обернулся:

— Мы же договорились о цене? — Он встал. Вместе с ним и Молчун. — И мы идем вместе с тобой...

— Я про это и говорю. Вы идете со мной. Делать будете только то, что я скажу. Это ясно? Только то, что скажу.

3

За вершиной холма туман был как молоко.

Шаг — и пропали ноги. Потом туман съел по пояс. Потом муть накрыла с верхом.

Солдаты превратились в едва заметные сгущения. На несколько шагов — уже ничего не разглядеть.

— Говорят, у орков дела совсем плохи, — тихо не то сказал, не то спросил Говорун. — Шаманы их пустились во все тяжкие. Лезут уже туда, что сами не понимают, кого и что...

— Делать только то, что я скажу, — еще раз повторил я и остановился.

Говорун, сделав еще шаг, тоже встал.

— Эй, чернокнижник? Здесь тропинка. Шагов пятьдесят еще до...

— Вы поняли, что я вам сказал?

— Делать, как ты скажешь. Доволен?

— Наполовину.

Молчун заворчал.

Я ждал.

— Как ты скажешь... — процедил он.

— Зажгите факелы.

Молчун опустил на землю арбалет и развязал связку факелов. Стал щелкать кремнями. Говорун поводил арбалетом из стороны в сторону.

Посыпались искры, зашипела смола на факеле. Над факелами взлетел огонь, раздвинув мутную темноту. Теперь я хорошо различал лица солдат, видел шага на четыре, и еще шагов на пять мог угадать что-то в тумане. Здесь был не лес, а редкие чахлые деревца.

И все-таки одних факелов — мало. Лучше не рисковать.

Я сбросил с плеча брезентовую сумку и присел на колено.

— Да не тут! Я говорю, до могил еще...

Я копался в сумке, пока не вытянул со дна льняные тряпицы. Потом флакон с эссенцией, уже наполовину пустой. Когда я выдернул плотно притертую пробку, солдаты сморщились. Молчун даже разлепил губы:

— Что это?

— То, что ты сейчас повяжешь на лицо.

Я протянул ему смоченную льняную повязку.

Говорун, оскалившись от отвращения, подался в сторону.

— Да что это за дрянь?

— В основном, чеснок. Из того, что ты знаешь.

Я сунул ему другую повязку.

— Да оно тухлое!

Отчасти он был прав. Свежая эссенция пахнет по-другому. Но я же не могу таскать с собой еще и ледник? Главное, что даже так оно работает.

— Вяжи.

Стараясь не морщиться от отвращения, третью повязку я натянул на себя, прикрыв нос и губы. Концы затянул на затылке.

Взяв факел, оглядел солдат.

— Сильнее на подбородок. И нос, и рот, все должно быть закрыто. Дышать только через тряпку.

Мы двинулись, и Говорун тут же глухо пробубнил из-под повязки:

— Мешает дышать.

— А ты не беги. Нам спешить некуда. Сам придет.

— Может, лучше было днем? На солнце демоны не так опасны...

— Разве вы не искали его днем?

— Попробуй его найди... Днем он прячется от солнечного света. В норе какой-нибудь. Или прямо в болоте.

— Вот именно.

Днем его не сыщет вся королевская рать. А сейчас — сам к нам явится.

Солдаты теперь шли совсем медленно.

— Вон там, — двинул арбалетом Говорун и чуть свернул.

Через десяток шагов в земле проступил темный провал. Разрытая большая могила.

— Тут его Хэм видел в первую ночь. Дольше всего крутился над этим местом.

Я воткнул факел в землю. Отобрал факел у Молчуна, отмерил шесть шагов назад и воткнул там.

— Запали остальные, и сделай круг.

Пока он ставил еще четыре факела, я достал из сумки сверток из парусины, просмоленной до хруста. Развернул его, стараясь не испачкаться в свежей крови, и пошел по кругу, с наружной стороны от факелов, вытряхивая на землю порубленные свиные потроха.

Еще теплые. В холодном воздухе от них поднимался парок, потянуло кровью.

— А теперь в круг, — приказал я. — Прижмитесь спинами.

Свет шести факелов хорошо освещал наш круг, пробивал туман на несколько шагов в стороны. Дальше молочная темнота.

Говорун сбросил с плеча колчан. Стрелы для лука были наполовину обломаны, а под наконечниками намотана пакля. На нормальные арбалетные болты мало похоже, но сейчас нам и не надо выцеливать на сотню шагов или пробивать латы.

У меня в сумке был запас настоящих болтов-зажигалок, на концах которых вместо кое-как накрученной пакли были аккуратные витки промасленной пеньки. Но мои болты слишком малы для их штурмовых арбалетов. Мой-то арбалетик куда меньше. Под одну руку, с идеально отшлифованным желобом, который глубже, чем обычный — потому что сделан под стрельбу и болтами, и пулями. А какой взвод? Никакого неуклюжего стремени на носу, никакого съемного ворота. Прямо под ложем закреплена отменно сделанная планка с шестернями и маленькой удобной ручкой. Латы из такого не пробить, конечно, — зато и взвести можно прямо на руках, не сгибаясь в три погибели.

Надеюсь, сегодня он мне не понадобится.

Из брезентовой сумки я достал Туфельку — совсем маленькая сумочка из хорошей крепкой замши. На боку серебряной нитью вышит сказочный сапожок, в носке которого, вместо пряжки, блестит крошечный осколок хрусталя.

Втыкая свои наспех сделанные болты-зажигалки в землю, словно сооружал из них маленький частокол, Говорун оглянулся на меня.

— Тебе бы тоже лучше взять арбалет.

Я поморщился. Он мне еще и советовать будет? Он — мне?.. На языке уже крутилось что-то вроде того, что иногда чернокнижник приводит людей куда-нибудь обманом — чтобы пожертвовать их демону. Ведь демона мало вызвать, надо еще и расположить его к себе, если хочешь чего-то от него добиться. А что может быть лучше, чем два рослых, крупных ветерана?..

Но Говорун уже отвернулся и глядел в туман, поводя арбалетом.

— Просто ждите, — сказал я. — И запомните: что бы ни случилось, из круга не выходить.

Со дна Туфельки я достал кольцо. Крупное и тяжелое — из свинца. В сероватом металле желтели два крошечных янтаря.

Там не только кусочки янтаря, но глазом этого не увидеть.

Из кармана я достал небольшой футляр, тоже из свинца. Внутри, на черном бархате, в тесных петлях, лежали три кристалла горного хрусталя. При свете факелов они казались желтоватыми. Но если закрыть глаза, и сосредоточиться...

С большим трудом, но я мог различить: три голубоватых пятнышка там, где должны быть кристаллы. Я созерцал свечение маны внутри них. Едва-едва, но созерцал.

Чтобы проверить себя, не открывая глаз, на ощупь прикрыл свинцовую крышечку футляра. Голубые пятна исчезли. Открыл крышку — снова появились.

Но Наама милостивая, как же меня донимала вонь полусгнивших трав на повязке! Похоже, только гниль и осталась, а вся действующая часть эссенции уже выветрилась.

Я открыл глаза. Опустил на землю футляр с кристаллами, и снова достал флакон с эссенцией.

И поскольку мы на месте, то тут уж лучше по очереди.

Я быстро стянул повязку, смочил и опять, морщась от едкой вони, прикрыл лицо.

Протянул руку Говоруну:

— Ты.

Смочив его повязку, дождался, пока он натянет ее обратно и возьмет арбалет.

— Теперь...

Молчун, протягивая мне повязку, вздрогнул.

— Идет! — прошипел Говорун.

Он мазнул концом арбалета по пламени ближайшего факела. Просмоленная пакля на стреле с треском вспыхнула.

Я подавил порыв поднять голову и осмотреться. Сначала третья повязка. Ее я не просто смочил — а почти полил. Эх, и остальные бы смочить еще сильнее! Если бы знать...

Протягивая повязку Молчуну, я поднял голову.

В молочно светящемся тумане проступило темное сгущение.

Молчун, забыв про повязку, схватился за арбалет и тоже поджег зажигалку.

— Нет! Повязку!

Молчун одной рукой прижал ее к лицу, кое-как запихнул концы за ворот.

Говорун поводил арбалетом.

— Ваглово семя! — его голос осип. — Где он?

Я тоже вглядывался в туман. Куда оно делось?

4

Не решаясь опустить глаза, на ощупь вытянул из петель один кристалл. Хрустальные грани гладкие, но покалывают пальцы, как натертый стеклом шелк. Полон маны. Я сжал его и потянул, закрывая глаза.

Колкий поток прошел по руке, и за закрытыми веками проступил мир.

Будто под водой, в глубине, где со всех сторон только едва различимый желтовато-бурый свет и лениво колышутся нити водорослей в невидимом течении.

Сгущения сил, наполняющие наш мир. Здесь они были совсем слабые, но с маной внутри я мог созерцать их. Два оставшихся кристалла теперь сияли — упавшие на землю голубые звезды.

А впереди, через эту колышущуюся буро-желтую муть, на меня надвигалось что-то ядовито-зеленое.

— Да, это он, — сказал я. — Идет.

Я открыл глаза, стараясь удержать созерцание. Наложить его на то, что видели мои глаза.

Различил тень в тумане. Она приближалась, обретая человеческие очертания. И чем ближе, тем четче становилось и то, что я созерцал — изумрудный сноп, висевший над тенью. Начинался он там, где была голова, и уходил вверх на добрую пару локтей.

Больше всего это походило на огромную пиявку, всосавшуюся прямо в затылок человека. Расщепленный хвост лениво колыхался над головой, словно его утягивало вверх.

Гохл...

— Кровь Торуна! — просипел Говорун. — Это же человек...

— Мертвец, — разлепил я губы. — Стреляйте!

Звон тетивы, и горящая стрела проткнула туман. Тут же вторая.

Солдаты видели только расплывчатую тень мертвеца. И оба, Нзабар дери, зачем-то пытались попасть ему в голову! Будто перед ними был вражеский мечник в тяжелой броне, которую они боялись не пробить!

Первая зажигалка мелькнула левее, вторая... Есть! Нет. Стрела кувыркнулась, выбросив сноп искр, и отскочила — скользнула по черепу или ключице, а может, вырвала кусок шеи или щеки...

Мертвец будто и не заметил. Изумрудный гохл, сидевший в нем, даже не качнулся.

Солдаты, согнувшись, крутили вороты, взводя арбалеты.

Мертвец приближался.

Двигался он медленно и неуверенно. Поводил головой... Он принюхивался. Теперь факелы освещали его. Серый от грязи, покрытый блестящим сизым налетом.

Созерцал его я иначе: сверкающий изумрудным светом гохл, вросший мертвецу в затылок, тянулся через его хребет, как толстый канат, а от этого каната отходили в грудь, в руки, в бедра отростки потоньше, а их покрывали нити, а нити усыпаны щетинками... Словно переплетение светящихся изумрудных корней... и все это плыло, путалось.

И весь мир вокруг тоже. В голове мутилось, как от кувшина крепкой браги залпом. Я даже видеть толком не мог — просто видеть, обычно, глазами, не мог! Все мешалось. Я сморгнул, на миг это помогло, но тут же все опять стало расплываться.

— Быстрее! — прошипел я. Губы и язык будто вареные и чужие. — Цельтесь в грудь. Реже дышите!

Мертвец, прежде слабый и медленный — теперь был как вертлявый пес, я едва мог зацепить его взглядом и понять, где он... И свинцовое кольцо, будь оно проклято, никак не желало наползать на палец...

Эссенция давала нам шанс. Пропитанные ею повязки удерживали большую часть того, что источал налет на мертвеце. Но не все. Если бы эссенция была свежее, если бы хранилась на леднике...

— Быстрее! — язык с трудом ворочался во рту.

Я кулаком вжал повязку в нос, закусил губу до крови.

Концы стрел, опущенные в огонь, вспыхнули. Арбалеты звякнули тетивами. Два огненных следа — и на этот раз обе стрелы попали. Чавкнула плоть, мертвеца шатнуло назад...

Стрелы, войдя в гнилое мясо, погасли. Мертвец обрел равновесие, сделал шаг вперед — в этот миг из-под стрел в его животе прорвался огонь. В один миг прозрачный желтый огонь растекся по всему мертвецу, охватив тонким ореолом.

Тут же погас, но кожа и лохмотья мертвеца стали угольно-черными. Только во рту белели кривые зубы.

Перед глазами больше не плыло. Мир не рассыпался на непонятные куски. Мертвец больше не казался юрким и быстрым, лезущим со всех сторон.

Просто медленная тварь, упрямо ползущая на запах. Налет на его коже сгорел. Теперь он был не так опасен. Часа два, пока на его коже не выступит новая слизь...

Мертвец ковылял, не замечая, что с ним что-то случилось. Медленно, но неотвратимо он шел на нас. На запах крови и плоти. Уже у границы круга из факелов.

Замер над разбросанными перед ними потрохами. Вдруг его ноги подогнулись...

Лязгнул метал, как будто меч о ножны. Задев меня плечом, к мертвецу бросился Молчун.

— Стой! — прорычал я.

Дурак! Куда? Я же говорил, не выходить из круга!

Или он решил, что их стрелы убили вставшего мертвеца? Что осталось только добить?

Мертвец не упал. Рухнув на четвереньки, он как слепая собака вертел головой. Шлепал рукой вокруг куска свиной печени, почти нащупал его... и, вдруг забыв про него, задрал нос — прямо на Молчуна, подскочившего с мечом.

Кровь мертвецы чуют лучше, но больше любят — живое.

Мертвец разгибался, вставая, когда Молчун всадил меч ему в грудь. Дернул клинком, проворачивая лезвие, чтобы сделать рану страшнее.

Вздрагивая от рывков меча в своей груди, мертвец поднял руки и тянулся к Молчуну, как младенец к мамке.

Молчун выдернул меч. С короткого, но яростного замаха засадил еще раз — мертвеца мотнуло назад, а потом он шагнул обратно, тянясь к Молчуну.

Попытался шагнуть. Ему мешало лезвие меча. Мертвец насаживался на него животом. Его обожженные руки, на одной из которых не хватало пальцев, ткнулись Молчуну в лицо.

Молчун не мог видеть того, что созерцал я. Над черной обожженной головой изумрудно сиял зад гохла. Он трепетал, выгибаясь расщепленными концами вниз — ко лбу Молчуна.

Тяжелое кольцо наконец-то село на указательный палец, царапнув кожу. Это янтари в кольце. Они вделаны так, что выступают из свинца и наружу, и внутрь. Их острые кончики уперлись точно в основание пальца.

Мана, вытянутая из кристалла, потихоньку уходила из меня, но пока еще ее оставалось достаточно. Я колыхнул ее влево. В плечо — и по руке до кольца... вдруг ощутил, как к руке прибавилось что-то еще. На кольце вспыхнули зелено-голубым туго намотанные витки.

Тыунов зуб, закрепленный между янтарями. Он наполнялся маной, и, словно обретая свою волю, витками спадал с кольца, распрямляясь в тонкий, как нить, упругий и послушный жгут. Коготь мага.

Им я...

Вздрогнув, я уставился влево. Наама милостивая!

5

Из бурого марева надвигался столб пронзительно-изумрудного цвета. Он был такой яркий, что сначала мне показалось, будто я вижу это глазами. Я даже моргнул. Но нет, я лишь созерцал...

Ваглово семя! Я такого в жизни не видел!

Это тоже был гохл, но каких размеров! Его зад, торчащий из макушки мертвеца, был, наверно, в рост человека, и такой же толстый в основании. Словно там колыхался длинный мешок светящегося студня. И далеко вверху он заканчивался сразу дюжиной хвостов и хвостиков. Они трепетали и подрагивали, похожие на жадные змеиные языки...

На самом деле их было, конечно, не дюжина. Меньше.

Я перестал дышать. Пусть на мне повязка, но сейчас это мало что значит... Созерцание стало четче. Хвостов было четыре.

Глазами я видел, как из тумана на нас надвигалась тень — куда крупнее первого мертвеца. И куда проворнее.

Говорун не видел этого. Вскинув арбалет с горящей стрелой на ложе, он выцеливал голову мертвеца, навалившегося на Молчуна.

Обожженные руки шарили по лицу Молчуна, по шее, пытаясь вцепиться.

Повязка, раньше прикрывавшая рот Молчуна, теперь свисала с обрубков пальцев. Молчун едва шевелил руками, отбиваясь, и пятился, как пьяный, прочь от круга, в туман и темноту. Про меч он забыл, даже не пытался вырвать его из обожженной груди. И каждое его движение — все медленнее...

— Слева! — гаркнул я Говоруну.

Поздно. Тетива звякнула. Горящая стрела воткнулась в обожженный висок.

Голову мертвеца мотнуло, но его руки продолжали цеплять Молчуна, тянули к себе.

Они теперь были к нам боком, уходя от круга из факелов. А прямо за спиной Молчуна из тумана выходил орк. На миг мне показалось, что он еще жив — глаза широко раскрыты... Но в шее торчало оперение арбалетного болта. И еще — этот чудовищных размеров гохл, как мешок изумрудного студня над макушкой орка...

Молчун, отступая от своего мертвеца, пятился прямо на орка.

Из-под повязки Говоруна раздался невнятный вопль. Заметил.

Я стягивал остатки маны в левую руку. Зелено-голубой коготь, разматываясь с кольца, вытянулся уже на дюжину локтей, полторы... Он обретал упругость, будто наливался своей собственной волей и силой, — а я нацеливал его на орка. На сидящего в нем гохла.

Кончик когтя, проходя над макушкой орка, задел гохла — и судорога прошла через весь коготь, отдавшись мне в руку и грудь. В один миг конец когтя скрутился, петлей охватив гохла. Хвосты задергались, изумрудный зад напрягся, резко качнулся вниз, пытаясь выскользнуть из петли...

Через коготь я чувствовал прикосновение к гохлу — скользкий, будто я хватал в воде пиявку. Я пытался стиснуть его, и как можно ниже, прямо там, где жирное зад врастал в голову.

Хотелось рявкнуть Говоруну — стреляй! Стреляй, обожги и этого! Тогда я смогу...

Но я не крикнул. Я берег дыхание.

Я почти не дышал. Я боялся втянуть в себя еще один глоток воздух. Орк казался мокрым от сизого налета, плотно покрывавшим его морду, обнаженное плечо, руку, тянущуюся к Молчуну...

Говорун бросил арбалет и выхватил меч. Метнулся наперерез орку.

— Нет! Сто...

В глазах замутилось, я стиснул зубы.

Говорун выскочил за факелы. Он несся на орка, сжимая бесполезный меч. Тогда когда должен был — стрелять! Стрелять горящей стрелой! Обжечь орка, сжечь этот налет! Тогда...

Дурман сочился через повязку, будто эссенции на ней уже не осталось. Я пытался не дышать, но все плыло.

А хуже всего было то, что из-за этого налета и сам орк был таким же льдисто скользким, как и сам гохл. Я пытался стянуть коготь петлей над самой макушкой орка, плотно перехватив зад гохла, — но коготь соскальзывал к хвостам и срывался.

Орк пер, как таран. Говорун успел преградить ему путь, но надышался. Ткнул в орка мечом... Он сам уже шатался сильнее мертвеца, и меч едва держал. Снова ткнул в орка, но так слабо, что даже не пробил легкий кожаный доспех на груди орка, лезвие соскочило в сторону.

Ему в спину уперлась спина Молчуна, отступавшего от первого мертвеца. Обожженный неотвязно тянулся за ним, одна обожженная рука вцепилась в воротник — намертво, не выпуская...

Оскалившись, я вырвал из футляра еще один кристалл.

Потянул, и колкий поток хлынул по руке. Я колыхнул ее через грудь, в другую руку — и сразу в кольцо, в коготь, до самого его конца! Коготь вспыхнул ярче, по нему прошла судорога — и конец сжался на гохле так, что пережал его, как мешок с фаршем. Вжался в изумрудную плоть так, что петля не могла уже соскользнуть ни вверх, ни вниз.

Я рванул, выдирая.

Орк взревел, задрав морду.

Говорун ударил его — попытался. Лезвие снова соскользнуло по доспеху, и меч вывалился из руки.

А обожженный мертвец достал Молчуна. Клинок больше не разделял их. Мертвец насадился на лезвие до самой рукояти, сверкающий конец вышел из спины. Обгорелая безволосая голова уткнулась в грудь Молчуна, поднялась под шею... Молчун попытался оттолкнуть, но вышло только сдернуть вбок. Обожженная голова оказался над его плечом — и тут мертвец вцепился зубами, прямо через одежду.

Молчун заорал. Боль пробудила его. Свободной рукой он вырвал стрелу из живота мертвеца и воткнул в голову, прорвав обгорелую щеку.

Мертвому припарки... Мертвец, не замечая удара, вгрызался в плечо.

Я наконец-то выдернул гохла. Изумрудный зад вышел из головы орка — но за ним тянулся мощный отросток, засевший в хребте. Вытягивался неохотно, как корень из земли. Следом, уже легче, выходило и остальное — отростки из груди, из бедер, из рук... Я тащил гохла вверх, и десятки зеленых корней, сотни корешочков, тысячи ниточек выходили одна за другой. Пока гохл не оказалась висящим над головой орка.

Наама милостивая, какой же он был жирный и огромный!

И каждый его отросток, только что вытянутый из плоти орка — дрожал, трепетал, рвался обратно вниз, к голове, до которой было так близко...

Орк, обмякнув, завалился вбок. Рухнул на край раскопанной могилы и сполз вниз. Снаружи остались только ноги.

Гохл, стиснутый когтем, вырывался все яростнее. А судорожное напряжение, которое прошло по когтю с притоком новой маны, быстро слабело. Я с трудом удерживал гохла, чтобы не пустить его обратно в орка.

Молчун ревел от боли и ярости, ритмично чавкало и хрустело. Мертвец раз за разом пытался прокусить его плечо, перемалывая ключицу.

Я мог бы выдернуть их него гохла — куда проще, чем было с орком. Обожженная кожа шершава для касания когтем. Отличная опора, чтобы стиснуть гохла у самой макушки, зажать петлей так, что уже не выскользнет... И сам гохл куда меньше...

Но для этого надо прежде освободить коготь.

Гохл, вырванный из орка, теперь скручивался и разгибался, пытаясь вылезти из петли. И каждый его рывок отзывался в моей голове, будто внутри головы била хвостом рыба — прямо в висках... Мана из меня уходила, захват когтя едва держался.

Проще всего было бы подтащить гохла к ближайшему факелу и ткнуть в пламя, — сначала свисающими отростками, а когда она истают в огне, перехватить гохла повыше, под самые хвосты, и погрузить в огонь его сердцевину. Так можно сжечь его целиком, не повредив в огне сам коготь.

Но Наама милостивая, какой же жирный! Его изумрудное свечение было — как бушующее зеленое пламя! Сколько же в нем силы...

Использовать ее напрямую я не могу, но ее можно сохранить, а потом преобразовать. Если продать толковому алхимику, тот зарядит из этого гохла штук двадцать кристаллов. Даже если возьмет за работу треть, у меня останется дюжина...

Что-то хрустнуло. Молчун перешел на вой с поскуливанием. Мертвец вгрызался уже под ключицу.

Говорун, совсем отупев, просто стоял, опустив руки. В драке с орком повязка слетела и с него. Его лицо одеревенело, глаза мутно глядели вдаль. Сейчас свалится вслед за орком...

Из последних сил удерживая гохла, другой рукой я нащупывал в сумке флакон. Есть!

Небольшой флакон слишком тяжелый для своего размера, будто залит чистым золотом. Зажав его между коленями, я одной рукой свинчивал крышку, наконец сорвал ее — и быстрее поднял флакон перед собой.

Гохл почуял, что внутри. Он бился, как выброшенная на берег рыба. Петля уже расходилась, — но я подтягивал его к себе, сматывая коготь витками обратно на кольцо.

У флакона широкое горлышко, а внутри жидкое серебро... Едва первые отростки угодили внутрь, голову наполнил визг. Я слышал не ушами, это было как часть созерцания, у меня звенели все кости — мой череп перепиливали тупой пилой, с дикой яростью возя зубцами туда-сюда, туда-сюда, туда-сюда...

Это было почти невыносимо — и я бы не выдержал, если бы это продлилось дольше. Но визг стихал. Пропадал вместе с гохлом. Где прошло горлышко флакона, в изумрудной плоти оставались черные норы. Жидкое серебро осаждало силу в себе.

Гохл уже не бился, лишь несильно подрагивал. Теперь я просто вдавливал его когтем вниз, поджимал студенистые останки — и быстро-быстро водил горлышком флакона, собирая.

Потом зажал флакон между коленями и накинул крышку. Боясь перевернуть флакон, стал завинчивать. Крышка не сразу попала в резьбу. Руки у меня дрожали.

Трехглазый Ильд, я сделал это... Всю эту громадную изумрудную тушу...

Молчун скулил, то почти смолкая, то громче — точно в том ритме, как стискивались челюсти мертвеца на его плече. Говорун стоял на четвереньках, уставившись в землю под собой, его голова бессмысленно моталась, руки подламывались. Сейчас растянется рядом с орком...

Я спихнул флакон с колен и поднялся. Вырвал из земли факел и швырнул к торчащим из могилы ногам орка.

Огненный ореол окутал их и хлынул по телу вниз. На миг туман над могилой вспыхнул желтоватым отсветом — и все погасло.

И бурая муть вокруг меня тоже таяла — я созерцал все хуже. Ярко светился лишь изумрудный гохл над обожженной головой, вгрызавшейся в плечо Молчуна...

6

Я вытянул к нему коготь. Мана почти вытекла из меня, но тут должно хватить.

Обожженная голова шершавая, как точило. Ничего не стоит плотно прижать конец когтя к этой коже, охватить зад гохла петлей, и теперь резко, одним рывком...

Я даже не смог его схватить. Гохл раздвоился.

Конец когтя еще судорожно подрагивал, стягиваясь на гохле то так, то эдак... это было уже неважно. Я похолодел.

Закусив губу, я перестал дышать. Еще один рядом?!

Я упал на колени. Снизу воздух должен быть чище.

А если их много? Баан прибери, у меня остался всего один кристалл!

Но мысли не путались. И созерцал я пусть и едва-едва, — но не сбивчиво.

А гохл поделился еще раз.

Теперь был один большой гохл, и рядом с ним, но почему-то гораздо ниже, почти у самой земли, два гохла поменьше...

Я открыл глаза. И зарычал.

— Баан тебя прибери!

Говорун кое-как поднялся и, шатаясь, пытался оторвать мертвеца от друга. Сделать это было так же легко, как вырвать кость у цепного пса. И Говорун, снова схватив свой проклятый меч, принялся кромсать уже один раз убитое тело.

Вместе с каждым отпавшим от тела куском — от гохла отслаивались его маленькие копии. Они были куда меньше и слабее основного гохла — в них было силы ровно столько, сколько было в частях гохла, которыми он врос в эти отрубленные куски плоти.

И эти мелкие гохлы могли жить сами по себе. Как куски разрубленного земляного червяка.

— Идиот... — прорычал я. — Хватит! Стой!

Ты же только мешаешь мне!

Я пытался ухватить главное тело гохла, но мелкие мешались вокруг, скользкие и увертливые... и гохл снова разделился, прямо под когтем, когда я пытался затянуть петлю!

Говорун все рубил мертвеца, резал, шинковал...

Стиснув зубы, я наконец-то затянул коготь на самом жирном куске, и рванул его вверх. Он выскочил легко, как неплотная пробка. Только был он уже не больше полутора локтей.

Я подтащил его к факелу, и он истаял в огне почти мгновенно.

Мертвец на плече Молчуна застыл. А вот все остальное, что от него откромсал Говорун...

Молчун выл сквозь зубы, пока Говорун разжимал челюсти мертвеца. От мертвеца осталось только изрубленное туловище, да голова. Обрубленные куски подрагивали на земле вокруг.

Ртов у них нет, загрызть никого не смогут — до тех пор, пока маленькие гохлы, проросшие на этих обрубках, не соприкоснуться с чем-то, на что смогут перескочить... Что-то недавно мертвое, хорошо сохранившееся, и еще не потерявшее рта...

Рука, отрубленная по локоть, сжимала и разжимала пальцы, стискивая землю под собой. И вдруг, стянув пальцы в щепоть, стала извиваться, проталкиваясь под разрыхленную землю. Замерла, и снова принялась сжимать и разжимать пальцы...

Закопается, насколько сможет, и затаится. Будет сидеть в земле, как клоп на травинке, ожидая.

Я закрыл глаза.

Я уже едва созерцал. Мана почти вышла... Вот самый большой из оставшихся копий гохла — на обрубке руки. Вокруг него трепетали совсем крошечные изумрудные хвостики. Обрубки и клочки мяса...

Если все так и оставить, тоже могут сохраниться в земле...

Но собирать их все у меня уже не было ни сил, ни маны. Последние мгновения созерцания, все уже совсем тусклое — почти обманчивое, то ли есть, то ли нет...

Оставался еще один заряженный кристалл — но расходовать последний кристалл, когда от этого не зависит твоя жизнь?

Ртов у этих обрубков нет. Бегать они тоже не могут...

Я встряхнулся, заставил себя собраться. Повел головой, пока во мне еще оставались хоть какие-то остатки маны, — не ползет к нам из тумана еще кто?

Не ползет.

— Да не сиди ты там! — рявкнул Говорун. — Помоги! Сделай же что-нибудь!

— Он меня укусил... — скрипел зубами Молчун, скосившись на свое развороченное плечо. Весь его левый бок вымок в крови. — Кровь Торуна, я теперь стану как он...

Правой рукой, еще действующей, он вцепился в Говоруна. Взглянул ему в глаза, будто собрался просить о чем-то.

— Ну почему же, как он? — не скрывая злости, бросил я. — Вечную жизнь, даже такую, надо еще заслужить... Может, как ваш Хэм. Просто сгоришь в лихорадке, и все.

— Ты! Да сделай же что-нибудь! — заорал Говорун.

— Надо было сидеть в круге, как я велел, а не лезть... с мечом с-своим...

Я вымотался так, будто не пять минут прошло, а целый день ворочал молотами в кузнице.

А все-таки рана у него серьезная...

Я заставил себя подняться. Нашел в брезентовой сумке бутыль с мутной жидкостью и поплелся к солдатам.

— А ты, — я поглядел в молящие глаза Молчуна, — перестань скулить, как эльфийка под орками. Он был обожженный.

Ногой я повернул голову мертвеца. Просунул носок в обагренные кровью Молчуна губы, чтобы открылась пасть.

— Видишь?

Под свежей кровью была сожженная кожа, — и на лице, и внутри рта. И десны, и дальше в глотку, — все обугленное, насколько видно.

— Черный? И изнутри тоже, до самого желудка. Все обгорело. После такого, пока заново не выступит налет на коже, ты от него даже лихорадки не подцепишь.

Пасть мертвеца с силой сжалась на моем сапоге.

Молчун всхрапнул, говорун дернулся за мечу, а я поморщился.

Пасть снова попыталась прокусить сапог, но специально на такие случаи у меня на носке булатная набойка. Зубы скрипели, даже не оставляя следа. Да и сжимали-то, на самом деле, не так уж сильно.

— Он оживает... — пробормотал Говорун. Его глаза застыли на мертвеце.

— Нет. Просто не надо было его стругать.

Один из крошечных гохлов, отделившийся вместе с каким-то обрубком, смог перекинуться обратно на тело.

Только совсем слабый. Пока не окрепнет, туловище ему не поднять. Только и может, что зубами клацать...

— Так я не стану таким, как он? — Молчун поднял на меня глаза.

Мертвец разжал челюсти и отвернул голову от моего сапога. Зато теперь задергались ноги. От толчков тело потихоньку поползло. Прочь от горящих факелов.

Отобрав у Говоруна меч, я с размаху всадил его в ногу мертвеца, пришпилив к земле.

Вторая нога продолжала дергаться, туловище извивалось, но теперь все это было бесполезно. Шхуна на якоре.

— Я не стану таким?

— Откуда же я знаю? Одни демоны ведают, что с тобой может случиться еще, если опять дашь закусать себя какому-нибудь мертвецу.

Я вздохнул и поглядел ему в глаза.

— Не трясись. Со мной еще никто не пропадал. Никто. Понял?

Я поднял бутыль, посмотрел через нее на факел.

Небольшая, и наполовину уже пуста. А пополнить запас здесь... Я вздохнул.

— Что это? — спросил Говорун. — Живая вода?

Я кивнул.

— Алхимическое вино.

Жалко его на такие глупости переводить, а что поделать?

Еще раз взглянув на рану, я сжалился. Дал Молчуну сначала выпить несколько глотков. Он закашлялся и скривился.

— И вправду как жидкий огонь...

— Это что, — сказал я. — А вот сейчас действительно будет жечь.

7

Молчун рычал, стиснув зубы, пока я поливал его рану.

Оставив Говоруна перевязывать, я выдернул из живота мертвеца меч Молчуна, и пришпилил к земле уползавшую руку. Она почти доползла до ног орка, торчавших из могилы.

Но у этой руки не хватало пальцев. А где та, которая с пятью? Где она закапывалась...

В том месте теперь ничего не было. Я нашел ее в соседней раскопанной могиле. Из рыхлой земли торчал уже самый обрубок локтя... Ваглово семя! Надо шевелиться, пока оно все не разбежалось и не закопалось.

Подцепив руку кинжалом и выкинув ее обратно к мертвецу, я стал таскать хворост.

Костер запалили прямо у тела. Когда сырой дымок перешел в огонь, мертвец задергался с новыми силами и бился до тех пор, пока огонь не охватил его целиком.

Потом раскидывал горящие сучья вокруг, — всюду, куда могли упасть обрубки, пока этот идиот кромсал мертвеца.

Мана давно вытекла из меня. Проверить созерцая я не мог. А использовать кристалл — последний! — только на то, чтобы убедиться в том, что все идет так, как и должно?.. Нет уж, благодарю.

И без того дурацкая работенка — собирать еще двигающиеся куски мертвеца. Стыдноватая. Хороший мастер до такого не доводит.

Вот орк — молодчина. Не изрубили до того, как вырвали гохла, и теперь смирно лежит в могиле. И руки лежат, и ноги, и голова, все в одном месте, и даже не закапывается.

Отирая руки от сажи, я стоял на краю могилы и глядел на орка — здоровенный. Гохл, которого я из него выдрал, был огромным, и, кажется, ясно, почему. Было, на чем набирать соки. Орк тот еще великан. Даже для орков редкий экземпляр.

От первого мертвеца, обложенного дымящимися головешками, сладко тянуло жареным мясом.

Я оглянулся на солдат.

— Эй, закончил?

Говорун подошел ко мне.

— С ним точно все будет в порядке? — тихо спросил он, дернув головой на Молчуна.

— Я же сказал: со мной никто не пропадал. Чего ты трясешься?

Я внимательно оглядел его. Молчун отвел глаза. Я кивнул на могилу.

— Берись.

Поднатужившись, мы выволокли орка из ямы.

— Тоже в костер? — пропыхтел Говорун, вцепившись в руку орка.

Она была толще, чем у Говоруна бедро.

— Брось пока здесь.

Сначала мне хотелось получше рассмотреть тело.

Темная и гладкая кожа. Кажется, и не изменилась после того, как я его обжег. Белки глаз белые, как у живого. Белоснежные клыки блестят.

— Должно быть, после последних боев, — сказал Говорун. — Раньше-то своего прикопали бы...

Перевернув орка на бок, я заметил еще одну рану, на лопатке. В прореху дублета набилась тина.

Впрочем, не раны меня интересовали. А вот какой-нибудь браслет, съехавший с запястья под рукав, к самому локтю? Или что-нибудь, висевшее на шее...

Карманы...

Я присел, старательно его обыскивая. Была у меня надежда, что это мог быть не простой орк, а, скажем, телохранитель шамана. Что не шаман — сразу ясно, у шаманов вся кожа вытатуирована. А вот его телохранитель или помощник... Особенно если отступали с боем, да по болоту...

Увы, если при жизни на нем и было что-то магическое, то после смерти все амулеты с него сняли. Даже разряженные. И в карманах пусто. Лишь крошечная чугунная фигурка Наамы, сделанная на орочий манер — с четырьмя огромными, как вымя дойной коровы, сиськами.

Жаль...

Ладно. Знаю я местечко, где шаманских трупов должно быть штуки четыре точно. И не каких-то там погонщиков демонов — а настоящих рох-шаманов.

Я плюнул на орка и вернулся к кругу из факелов, где сидел Молчун.

Говорун сидел рядом, подпирая его плечом. Оба арбалета взведены, на ложах обломки стрел, с обмотанными паклей концами.

Я огляделся. Туман, вроде, редел. Хороший знак.

Впрочем, туман может и нахлынуть сам собой, и редеть сам по себе... Это все болота, Баан их прибери.

Не вставая с земли, солдаты подняли головы, хмуро глядя на меня. Молчун и сидел-то с трудом.

Маг Белого ордена потребовал бы за подобное не меньше десяти золотых. За меньшее благородный не оторвет от лавки свою задницу.

А может, и пару дюжин. Дело, может, и не самое сложное — но тащиться в такую глушь...

Только для переселенцев это неподъемная сумма.

— Ну, что? Который из этих двоих был ваш демон, быстрый как ветер?

— Так ты думаешь, демон... — Говорун нахмурился, соображая. Моргнул. — Это — все?..

— А чернокнижник? — простонал Молчун. — Если он вернется?

Я поморщился.

Есть, конечно, шанс, что хорошо сохранившихся мертвецов поднял кто-то намеренно — посеяв на трупы гохлов.

Но куда чаще гохлы сами находят, куда можно подселиться. В болоте могли плавать мелкие обрубки, на которые гохлы сидели давным-давно. И вот с такого древнего обрубка какой-то гохл и осел на свежем трупе. Подрос, окреп... А уж когда один мертвец поднялся, других он сам вынюхает. И до живых дойдет. Никакой помощи ему не надо.

— Лучше переживай о том, что ночью к вам в гости могут явиться еще вот такие же, — я дернул головой на дымящийся труп. — И никакие чернокнижники им для этого не нужны. Если орк и этот увязли в болоте и лежали там, а потом встали, там могут найтись еще такие же.

— Сами встанут? — разлепил губы Молчун.

— Сами даже блохи не заводятся. Какой-то вставший, может, бродит по болотам. Нашел там этого орка, и закусал. Орк, наверно, воскресил этого, — я кивнул на дымящегося. — За один присест не сожрал, а к следующей ночи тот сам уже поднялся.

— А если он, — Говорун кивнул на разрытые могилы, между которыми лежал орк, — нашел там, в болоте, еще кого-то? И тоже — закусал?..

— Или тот, который закусал орка, сам придет сюда? — прошипел Молчун сквозь зубы.

— Утром придете сюда опять. Разложите вокруг изб и по краю болота потроха и куски мяса. Подвесьте так, чтобы звери и птицы не могли достать, только мертвец руками. Пару ночей проверяйте. Если все мясо будет на месте, можете возвращаться.

— А если нет?

— Если нет, вам придется раскошелиться еще раз.

Солдаты переглянулись.

Наконец в руке у Молчуна появился золотой, соединился с еще одним в руке у Говоруна. Он протянул мне.

Я не спешил брать.

8

Говорун набычился.

— Два золотых, как договаривались.

— Мы договаривались, что вы будете делать, как я скажу. Кто полез из круга?

— Мы же не знали, что...

— Шесть серебряных сверху, — прошипел Молчун.

Не отводя взгляда от черных глаз Говоруна, я покачал головой. Нет, ребята. Шесть серебряных за необожженного мертвеца-орка — это себя не уважать.

Я достал из кармана два использованных кристалла.

— Мне эти штуки обходятся почти по ползолотого каждый. Из-за вас, герои, что вам не сиделось в круге, я потратил сразу два.

Кристаллы, конечно, можно не новые покупать, а перезарядить старые. Тогда выйдет серебряных по четыре за штуку. Только где их тут перезарядишь? И алхимическое вино, опять же. Я его для себя берег. И еще — я очень не люблю дурной лишней работы...

— Не считая такой мелочи, что вы не просто из круга вылезли — вы лишили меня помощников, когда они мне были нужны. И я рассчитывал, что они у меня есть! И сделают то, что было нужно! И ровно тогда, когда я скажу!

Сторговались мы на трех золотых. Последний я получил серебром: двадцать четыре монеты, некоторые по краям обкусанные.

В кошеле приятно потяжелело, и сил будто прибавилось. Захотелось даже сделать какую-нибудь великодушную глупость.

— Теперь я дам вам бесплатный совет, орлы. Если ночью пойдете проверять замолкших собак, сначала натягивайте повязки с толченым чесноком, и держите под рукой хороший факел и кремни... А сейчас ты, — я взглянул Говоруна в грудь. — Вот теперь доставай свой проклятый меч и иди четвертуй орка. Голову тоже. И прикопай сразу поглубже...

Говорун нес оба арбалета, я сумку и факел, Молчун с трудом тащил себя.

Тропинка, сбегавшая с холма, разделилась.

От кустов отлепилась тень, за ней еще одна, крупнее.

— Наконец-то! — воскликнул Эйк.

Мой слуга тревожно оглядел нас. Для четырнадцати лет он кажется мелковат, зато жилистый и шустрый. За собой он тащил в поводу нашего осла. Три солдатские лошади ждали под деревьями.

Молчун едва волок ноги. Говоруну пришлось подсаживать его в седло.

Эйк тревожно шепнул мне:

— Кристаллы еще остались?

Я кивнул.

— А демона убили?

— Какой демон? Вставший мертвец.

— А чернокнижник, что раскапывал могилы?

— Не уверен, что это был чернокнижник. Скорее, сам мертвец и раскапывал.

Эйк и так-то был напряжен, а тут уж совсем разволновался.

— А они заплатили два золотых, как договаривались?

— Они дали три.

Эйк уважительно задрал бровь. Прямо горд весь стал за меня.

Потом оглянулся на солдат. Дернул подбородком на Молчуна.

— Это он так орал? Сколько там было мертвецов?

— Два.

— Вы уверены, мастер, что только два, и вы положили там всех? Пока я вас тут ждал... — Еще понизив голос, он украдкой оглянулся. — Лошади всхрапывали...

Ах, так вот с чего его волновали мои кристаллы!

Обычно ему любая магическая штука против шерсти. И чем магии меньше, тем лучше. А тут... Опять ему везде демоны мерещатся?

— Всхрапывали они оттого, что от тебя крысиной кровью разит?

Эйк насупился.

— А тени за кустами, мастер, мне тоже от крысиной крови примерещились?

— Тени?

Я внимательно поглядел на него. Эйк может бояться демонов до одури, но привирать мне никогда не будет. За то и держим.

— Волки?

— В темноте не разберешь, мастер. Но, кажется, тень была повыше волчьей...

— Вы идете? — позвал Говорун.

Молчун сидел на лошади кульком, закрыв глаза и уронив голову на грудь. Рана на плече и огненная вода внутри сделали свое дело. Лошадь под ним потихоньку брела вниз по тропе, обратно к Лиходеевке.

— Нет, — сказал я. — Мы пойдем дальше.

— Как знаете.

Говорун запрыгнул на коня и взял в повод клячу, на которой сюда ехал я. Но медлил. Прищурился, разглядывая нас. Потом кивнул сам себе и буркнул:

— Если не сворачивать, версты через четыре будет хуторок с трактиром. "Мамаша штурмовика".

Он развернул коня и потянул за собой клячу.

Под затихающий шаг лошадей я навьючивал на нашего Пенька сумку и арбалет. То ли почуяв кровящую рану Молчуна, то ли еще не выветрившуюся вонь мертвецов, упрямая скотина опять взялась за свое. Он уже развернулся, чтобы удобнее лягнуть меня, — но, как всегда, не успел. Вместо этого я съездил ему кулаком в шею.

— Еще?

Пенек покосился на меня злым глазом, дернул ухом, но унялся. На время, конечно. Это неисправимо.

— Может, нам лучше было с солдатами? — вздохнул Эйк, тоскливо оглядываясь по сторонам.

Ярко светила луна. Тропа впереди нас была еще уже, чем та, что вела к разоренному хутору, выкупленному солдатами. Кусты лезли на дорогу, сверху клонились ветви.

— Еще догоним... — предложил Эйк.

— Нет.

— Почему?

Я подтолкнул его вперед по тропе и двинулся следом, ведя Пенька в поводу так, чтобы шел позади нас. Его большой круп перекрывал тропу.

— На это есть целых две причины, Эйк.

— Да ну? — Эйк все крутил головой, принюхиваясь, будто собирался унюхать мертвеца раньше, чем он нас.

— Во-первых, Эйк, я не хочу иметь дела с белыми братьями.

Я подтолкнул Эйка вперед, чтобы он не пытался идти в ряд со мной.

— Подснежники? — отозвался Эйк. — Вы же говорили, мастер, сейчас их здесь нет, и еще долго не будет?

— Мы с ними тут пока не сталкивались, — поправил я. — Но судьбу искушать не стоит. Там королевский тракт, видел, сколько солдат было в трактире? И тут посреди ночи являются: один с непонятной раной, и все трое воняют черт знает чем... — Полусгнившей эссенцией от меня должно разить до сих пор, это я сам уже свыкся и не замечаю. — Ты бы на их месте не решил выяснить, что к чему?

Мне не хотелось говорить Эйку, что в сумке, которая поскрипывала на Пеньке, был флакон с жидким серебром, в котором теперь не только жидкое серебро.

Гохл действительно был здоровенный. Когда я, осадив его в жидком серебре, завинчивал футляр, горлышко светилось жемчужным блеском. Не для простых глаз, конечно, для созерцания...

Флакон, как и прочие футляры для магических вещей, из свинца. Когда закрыт, останки гохла в жидком серебре не увидит даже лучший маг ордена. Но если будет обыск? Свинцовый флакон, тяжелый, будто полон золота, обязательно заинтересует. А уж когда его откроют... И маг кинет взгляд...

Футлярчик с заряженным кристаллом тоже не подарок. Пальцы обрубят и за него, если найдут. Но он хоть крошечный и легкий. Хоть прячь, хоть незаметно выбрасывай. А вот флакон с жидким серебром в рукав или в карман не спрячешь — до земли отвиснет.

Впрочем, про остатки гохла Эйку лучше не знать. Он и так предпочитает лишний раз не трогать Туфельку, в которой хранятся мои главные рабочие вещички. А если еще узнает, что я по доброй воле везу с собой останки твари, которая заставляет мертвецов подниматься и охотиться...

Я поправил сумки, навьюченные по бокам Пенька, арбалет.

— А во-вторых? — спросил Эйк.

— Во-вторых...

Я подтолкнул его, чтобы шел вперед. В воздухе тянуло сыростью, и впереди за деревьями был просвет.

Ветер совсем затих, только поскрипывали сумки и мерно постукивал копытами Пенек. Я уловил какой-то шум.

— Журчит, — сказал Эйк. — И пахнет водой.

Я кивнул. Тропинка ныряла вниз. Она шла через овраг, на дне которого бежал ручей. Луна играла на каменных перекатах.

— Вон там можно пройти по камням, — махнул Эйк.

— Подожди, надо смыть остатки эссенции.

Справа от тропы была согнутая над ручьем старая ива, сразу за ней каменистая прогалина. Лучше и не придумаешь.

— Привяжи Пенька.

— Зачем? — насупился Эйк. — Вы быстренько смоете эту вонь и мы идем ужинать в трактир — или вы собрались поселиться тут жить, мастер? Сам по себе Пенек и лишнего шага не...

— Эйк! Из-за этих двух остолопов я надышался отравой с мертвецов так, что голова трещит...

Я споткнулся на окатых камнях и схватился за его плечо. Я стоял так, пока он привязывал осла. Потом подтолкнул его к прогалине и пошел следом, опираться на его плечо.

— Не спеши...

Я пригнулся к ручью, опустил одну руку в воду. Вторую не снимал с плеча Эйка.

— Ну а вторая причина, почему мы не пошли с солдатами? — спросил Эйк. — Есть еще что-то кроме подснежников?

— А вторая причина...

9

Я прислушивался. Журчание ручья мешало, но... Я изо всех сил толкнул Эйка в сторону и нырнул к земле.

По камням с той стороны ручья звонко клацнуло железо. А за миг до этого были еще звуки — те, что я ждал все это время: щелчки арбалетных курков и звон спущенных струн.

Если не ждешь выстрела, то кажется, что арбалетный болт воткнулся в тебя одновременно со звоном струны, пославшей его. Если ждал и был готов — есть миг, чтобы нырнуть в сторону, пока болт мчится к тебе.

Я перекатился вбок по камням — вдруг будут еще, запоздавшие выстрелы? Пока я различил два. Но болты в камни больше не били.

Значит, стрелков двое... У нас есть шанс.

Я поднялся, вытянулся во весь рост. Умом понимая, что сейчас бояться нечего — но сердце билось о ребра. У меня есть четверть минуты, пока где-то там, неразличимые в лесных тенях, двое убийц скрипят воротами, взводя тяжелые арбалеты.

В кулаке я уже стискивал кристалл. Все время, пока мы шли, я ласкал пальцами свинцовый футлярчик в кармане, — как только Эйк рассказал про тени.

Закрыв глаза, я потянул. Это последний заряженный кристалл. Но, видит Трехглазый Ильд, это тот случай, на которые и оставляешь хотя бы один... Колкий поток по руке, вспыхнувшая желто-бурая муть за веками — и быстрее, быстрее гнать ману вверх!

Все, что я вытянул из кристалла — вверх! Через грудь, плечи, голову — выбросить всю ману из себя вверх, в одну точку в четырех локтях над макушкой.

Я стиснул зубы от напряжения. В-в-верх-х-х!!!

Всю ману. Ее не так уж много было в одном кристалле — но теперь, на несколько мгновений, я сконцентрировал ее даже сильнее, чем она была сжата в кристалле. Я стягивал все в одну точку — меньше песчинки, тоньше волоска...

Прием, который называют брыком... Я пытался... Но...

Я слишком устал. Или в кристалле был дефект, и маны оказалось меньше, чем мне нужно?

Или я не смог вытянуть ее всю...

Убийцы уже не скрипят воротами — значит, прямо сейчас кладут болты на ложе. Отведенное мне время вышло..

Их арбалеты уже поднимаются, а их глаза замерли на мне еще раньше — заранее прикидывая цель. А я, как последний дурак, замер перед ними, вытянувшись во весь рост, зажмурив глаза...

В этот миг заклинание сработало.

Надо мной раздался тугой звон — как если бы лопнула огромная стальная струна, не выдержав нагрузки. Весь мир вокруг залил свет — слепящий, яркий настолько, что он сочился даже сквозь мои зажмуренные веки.

Этот свет похож на тот неживой огонь, что на миг вспыхивает в небе, когда бьет молния. Только в сотню раз сильнее. И его источник не где-то далеко в небе, — а прямо над моей головой, всего в четырех локтях.

Если я подниму лицо и открою глаза — то на миг, прежде чем ослепнуть, я увижу невероятно ярку точку, из которой и льется весь этот свет.

Но такой глупости я, конечно, не сделал. Лишь через десяток ударов сердца, когда свет за веками стал не таким ярким, я приоткрыл глаза, прикрыв сверху ладонью.

Холодный, мертвенный свет залил все вокруг, далеко освещая лес — на сотню шагов, и еще дальше.

Свет быстро тускнел. У меня всего несколько ударов сердца, чтобы что-то заметить среди деревьев.

Брык чуть плыл в воздухе, вверх и немного в сторону. Черные тени от деревьев скользили, будто весь мир кружился.

Есть!

За тем толстым стволом. Человек замер, вскинув руки, чтобы закрыться от нестерпимого света, которого не ждал. Как держал арбалет, так и вскинул руки — дуга арбалета была над его головой, как изогнутые бараньи рога.

А вон второй. Он тоже замер, отвернувшись от света.

Так и должно было быть. Когда человек пялится во все глаза на что-то в темноте — и вдруг такая вспышка... Как подойти к подкованному жеребцу — а тот вдруг брыкает тебе прямо в лоб. Именно так и кажется в тот миг, когда перед тобой вспыхивает магический брык.

Сбоку бешено ревел Пенек. Рвал привязь, прыгал, лягая воздух обеими ногами, снова и снова...

Я сдернул с него арбалет и отскочил, пока беснующаяся тварь не сшибла меня. Арбалет взведен и заряжен. Он был готов к бою все время, что мы шли.

Только навести — и спустить курок... С тугим звоном болт ушел в мертвенно-синеватый сумрак.

Брык почти погас, но я хорошо различил, как человек дернулся от удара и стал медленно заваливаться. Я попал в бок или в плечо.

И окончательно воцарилась темнота. Еще темнее, чем была до брыка. Совершенно непроглядная после этого слепящего света.

Но я помнил, где видел второго.

И где-то возле меня на камнях колчан, слетевший с Пенька...

Я закинул его на плечо и двинулся туда, где должна была быть тропа, на ходу вертя ручку под ложем арбалета.

Все-таки луна светила. Ослепление проходило. Впереди, неохотно, проступали деревья.

Шестерня, цепляясь за планку на ложе, натягивала тетиву — я делал это не глядя. Я пытался не потерять цель. Он где-то вон в тех деревьях за тропой.

Если мне после того, как брык погас, казалось, что наступила полная тьма, и потребовалось несколько секунд, чтобы глаза стали хоть что-то различать — ему во сто крат хуже. Когда вспыхнул брык, он глядел на меня во все глаза...

Я замер.

Услышал его. Я не видел, где он, но слышал, как он двигается, — ослепший, натыкается на ветки, спотыкается.

Я двинулся туда навстречу — и шут тут же затих.

Услышал меня? Понял, что шум его выдает?

Я тоже замер, боясь шелохнуться.

Позади яростно икал Пенек, грохоча на камнях у ручьях.

До стрелка шагов десять, кажется? Он где-то за тем кустом орешника...

Нащупав ногой сухую ветку, я перенес на нее весь вес. Ветка треснула — а я нырнул за вбок за ствол сосны.

На всякий случай. Конечно, он не сможет выстрелить прицельно, ослепленный, но и играть с Бааном в кости я тоже... Тугой звон тетивы — и дум-м-м!!! — ударило в ствол с той стороны.

Прямо напротив моей головы...

Звук все еще висел в воздухе — мерзкое зм-м-м, пока дрожащий болт затихал в стволе. Брюхо Ношры! Это что — случайность?!

Или мой финт с сучком и шагом в сторону его ничуть не обманул? И если бы не ствол сосны, прикрывший меня... Как он выстрелил так точно?! Видит он меня, что ли?!

Через миг безрассудный испуг отступил.

Нет, он не может меня видеть. Это невозможно.

Просто он отлично стреляет, даже ослепленный. Целится по звуку. И соображает, что за звуки. Угадывает мои движения... Так стрелять я не научусь, даже если буду тренироваться всю жизнь. Зато у меня есть кое-что другое. У меня между ушей не только твердая кость.

Именно поэтому он сейчас ничего не видит, вынужден стрелять на слух. А я... Не решаясь шагнуть еще раз, чтобы не выдать свои намерения, я осторожно наклонился вбок, выглядывая из-за ствола.

В лунной тени за орешником я различил его силуэт. С каждой секундой я видел все лучше. А он еще несколько минут будет слеп, как крот.

Стараясь не скрипеть колчаном, я вытащил один болт и осторожно, чтобы острие не царапнуло о стальное ложе или не звякнул взводящий механизм, уложил болт.

Проклятый ремень от колчана скрипнул! Человек дернул головой.

Теперь он был ко мне боком — и левым ухом точно в мою сторону. Он не может видеть, но он слушает.

Весь уйдя в слух, он медленно опускал арбалет, даже не пытаясь его взвести.

Он мог бы присесть, чтобы не так подставляться под выстрел. Или шагнуть в сторону и попытаться нащупать ствол, спрятаться за него... Но он не делал этого. Руки с арбалетом опустились совсем. Он лишь слушал, где я.

Его арбалет не взведен и без болта на ложе. Я мог бы выйти из-за ствола. Мог бы удобно, не спеша, прицелиться — и всадить болт ему точно между глаз... Но я, конечно, этого не сделал.

Если боец, стреляющий вслепую, замечающий малейший шорох, так откровенно подставляется...

Я осторожно вытянул руку с арбалетом из-за ствола — и успел заметить резкий блик под пальцами человека, так блестит отточенная сталь под луной... Я невольно вжал курок, толком не прицелившись, — а его рука взлетела в мою сторону, сам он метнулся вбок...

В прыжке его дернуло — а я нырнул обратно за ствол, но слишком поздно. Руку обожгло болью. Прямо по предплечью, и еще выше локтя.

Он рухнул на землю тяжелым кульком, ломая кусты, и затих, больше не двигаясь.

Я шипел от боли. Я чуть не выронил арбалет, и перехватил его левой рукой.

Правой руке хорошо досталось. По запястью текло липкое и горячее.

Тот, у куста орешника, не стонал и не сопел. Ни звука.

Я осторожно шагнул, еще... Теперь я видел его целиком. Он лежал за кустом, луна хорошо освещала его. На спине. Одна рука с арбалетом вытянута в сторону, другая подогнулась под поясницу. Оперенный хвост болта торчал точно из грудины...

Прямо за моей спиной с хрустом лопнул сучок — я крутанулся назад, уже понимая, что не успеваю...

10

— Это я, мастер.

Несколько ударов сердца я мог лишь смотреть на него. Нзабар его дери! Ну как он так бесшумно подбирается?!

Я думал, брык ослепил его, как и всех остальных. Но Эйк был в двух шагах от меня. Успел все понять? Зажмурился и прикрыл глаза?

— Сколько? — почти беззвучно двинулись его губы.

— Их было двое, — быстро зашептал я. — Другого я ранил, он был...

Я не договорил.

Эйк перестал опасливо горбиться и теперь ухмылялся. Он поднял руку, и в лунном свете сверкнуло лезвие.

Его нож. Мой подарок, когда он помог мне улизнуть от белых братьев. Из хорошей стали, чуть изогнутый в середине, и круто заостренный на конце. На толстом обухе дюжина зубцов. Сейчас на этом ноже темнели свежие пятна.

— Был, — согласился Эйк.

Сорвав горсть листьев, он принялся отирать лезвие.

— Ты что, добил его?

От порыва ветра зашелестела листва. Лунный свет потускнел, и я перестал хорошо различать его лицо. По небу неслась клочковатая черная туча.

Эйк пожал плечами.

— Перерезал глотку.

Ничуть не смущаясь, он прямо на себе показал, как. Даже вывалил язык для убедительности.

После Ночи барабанов у него это, что ли?

Он один из тех немногих в Себреге, кто ее все-таки пережил. Ему тогда было десять. Все были уверены, что город неприступен, обойдется небольшим гарнизоном. Никто не хотел распылять силы, — в лесах королевские войска пытались взять остатки орков в клещи и скинуть в море.

А они развернулись и двинулись к городу. Устроили приступ с марша, в полночь выйдя из леса под грохот боевых там-тамов. Их оставалось всего несколько сотен. Они не пережили бы и одной дневной битвы — но среди них было две дюжины шаманов. Они пробили брешь там, где были бессильны тараны и метательные машины... Отходить им было некуда. Пленных они не брали.

— Неужели вы думали, что я оставлю недобитого врага у нас за спиной, мастер? — в голосе Эйка звучала искренняя обида.

— Зря, Эйк.

— Почему?

— Потому что мертвые не говорят.

Эйк кивнул на тело передо мной.

— А чего же вы сами тогда этого сразу убили? Прямо в грудину ему всадили. Почти в сердце.

— Целился я в плечо, — я поднял правую руку.

Рукав отяжелел от крови. С пальцев уже капало.

— О, бесы! Сейчас, мастер... — задрав дублет, он собрался оторвать полосу от своей исподней рубахи.

— Благодарю за щедрость, Эйк, но не стоит. Если бы я хотел обмотать рану грязной рубахой, у меня есть своя. Лучше вытащи его на дорогу.

Пока я, вернувшись к ручью, споласкивал руки, Эйк, пыхтя, притащил труп и отправился за вторым.

Луну заволокло напрочь, все погрузилось в темноту. Где-то далеко прокатился раскат грома.

Это из-за моего брыка? Магия часто не проходит бесследно. И гроза — еще не самое худшее...

Без кристаллов мне было не по себе. Запалив факел, я стянул дублет и рубаху.

Два пореза, на предплечье и над локтем. Если чуть согнуть руку, как когда я держал арбалет, они ложились на одну линию. Неглубокие, но длинные. Флакон алхимического вина на этом и иссяк.

Пенек подозрительно затих, принюхиваясь к резкому запаху и кося на меня злым глазом, пока я копался в навьюченных на него сумках. Я вполсилы ткнул его в кулаком в шею, чтобы не шалил.

Ветер гудел в ветвях, раскачивая вершины. С факела срывало огонь. Воздух стал сырой и холодный.

Эйк вытащил к тропе второго.

— А о чем вы хотели поговорить с ними, мастер?

Я нашел полосу чистой ткани. Туго перематывал руку.

— Помочь завязать, мастер?

Я отбил его грязные ручонки. Помогая себе зубами, затянул узел.

Эйк, оглядев повязку, удовлетворенно кивнул и достал свой нож. Его он осматривал куда тщательнее. Смочив край рубахи, стал оттирать видимые только ему разводы от остатков крови.

— Те тени, пока я вас ждал... Это они были там, — он пихнул ногой труп. — Крутились вокруг лошадей. Я был прав, мастер.

— Почти, — отозвался я, отмывая лицо и шею от гнилой вони. Ледяной ветер продирал до костей. Огонь факела прыгал и размазывался по воздуху, почти не давая света. — Ты думал, что это волки или демоны.

Эйк нахмурился.

— Но как вы узнали, что это не демоны, а люди? — Вдруг он замер. Даже нож перестал отирать. — Мастер! Так вы все это время знали, что нас хотят убить?!

Стараясь не замечать бьющей меня дрожи, я осторожно, чтобы не содрать повязку с руки, натянул рубаху.

— Так поэтому мы не пошли назад? — потребовал Эйк. — Вы думали, что нас будут ждать в засаде?

— Могли ждать в засаде, а могли и пойти следом от развилки...

Я влез в дублет.

— Так этот ручей, и привязать Пенька — это вы сами выбирали место, чтобы им было удобней нас пристрелить?!

— А ты бы хотел, чтобы выбрали они?

Здесь они не могли не напасть, идеальное место для убийства. И ясно как в летний день, в какой именно миг ждать выстрелов. Когда беззащитнее всего.

— Вы могли хотя бы шепнуть мне!

— Чтобы ты начал озираться и все испортил?

Эйк фыркнул. Тут его осенила новая мысль.

— Но кто? Мы же только сегодня...

Я закутался в плащ, но по коже все еще гулял озноб.

И как будто мелкая дрожь изнутри. И тут дело было уже не в холодном ветре. Тело отказывалось успокаиваться. Я все еще слышал в ушах то мерзкое зм-м-м, с которым арбалет застыл в стволе сосны, — меньше чем в локте от моего лба.

— За что они нас, мастер?

— Понятия не имею.

Эйк нахмурился. Даже про свой нож забыл.

— Но... Мастер, как же вы тогда узнали, что они будут убивать нас из арбалетов? А не тихо из луков... Или не бросятся с ножами... Вы ведь ждали именно арбалетных щелчков! И потом стояли тут на виду, зная, что они должны сначала заново взвести!

— Ты мне лучше скажи, где ты шлялся, когда эти солдаты пришли в трактир?

На это Эйк даже не повел бровью. Снова подняв нож, он полировал его рукавом.

— Так в конюшне же, с нашим Пеньком был. Следил, чтобы не искусал кого. И за сумками нашими приглядывал.

Пенек, услышав знакомое словцо, покосился на нас, ощерив огромные зубы, заранее злой.

— В конюшне тебя точно не было, мышь увертливая.

— Это еще почему?

Он поднял нож к глазам, ловя на лезвие свет факела — чтобы стало заметно малейшие разводы.

— Если б был, то заметил бы, как мимо тебя на сеновал поднялся человек. Через потайную дверцу пролез в трактир, прямо на галерею. К двери нашей комнаты.

Эйк моргнул.

— Какой человек?

— Староста этой Лиходеевки и окрестностей... Если б ты был в конюшне с нашим Пеньком, а не гонялся за крысами в свинарнике, то тоже знал бы про арбалеты.

— Он предупредил, что нас кто-то хочет убить?

— Он сказал, что чернокнижники в этих местах долго не живут. И добивает их не лихорадка или демоны, а крепкие арбалетные болты.

Эйк поморгал. Расплылся в улыбке. Пнул тело.

— Так вот зачем вы хотели поговорить с ним! Вы думаете, что это они убили тех чернокнижников? И тоже как раз после того, как они для кого-то изгоняли демонов, и успели получили деньги? Хотели разговорить их, где добыча... — Эйк погрустнел. — Все их деньги... И все их, — Эйк поморщился, — эти ваши кристаллы, по четыре серебряных за ни за что... Они у них ведь тоже были, да? А теперь ничего не найти...

Над нами раскачивались деревья, шелест листвы заглушал слова.

Я поправил кинжал на поясе и огляделся. Ничего не растерял в суматохе?

Какая-то мысль заставила Эйка опять нахмуриться.

— Мастер! Вы что, заплатили старосте?

— С чего бы?

— А с чего староста заговорил с вами об этом? Предупредил...

Эйк прищурился. Если я транжирил наши деньги, — это было даже хуже, чем гуляющий вокруг мертвец.

Я невесело ухмыльнулся.

— Теперь-то я понимаю...

— Ну и почему? — Эйк повысил голос, чтобы перекрыть ветер. — Почему он заговорил с вами?

— Почему он принял меня за мстителя, — поправил я.

У Эйка задрались брови.

— Мстителя?.. Какого еще мстителя?..

— Он решил, что меня прислали, чтобы расправиться с деревней и окрестными, не щадя никого. За тех двоих, что пропали тут раньше.

— А, — кивнул Эйк. Потом недоверчиво оглядел меня. — Ну-у... Не знаю. Я бы так, на взгляд, не решился сказать, что вы из наемных убийц, мастер.

— А он не на меня глядел. Он тебя увидел. Вот по видку моего слуги и определил, чем я на жизнь зарабатываю. Если уж подмастерье такой, то какой должен быть хозяин? Для такого извести сотню душ, что муху хлопнуть. Особенно если хорошо платят золотом.

Эйк хмыкнул. И тут же помрачнел.

— Тогда ясно, кто их послал...

У него затвердели скулы, в прищуренных глазах запрыгали злые огоньки. Его плащ хлопал на ветру. Волосы путались на лицо, скрывая глаза.

— Вы бы, мастер, подождали меня здесь. Я к утру вернусь... Только опишите его получше.

— Он тут ни при чем.

Эйк поджал губы.

— Это вы говорите, чтобы я не хотел с ним поквитаться. Только зря. Я такое не прощаю. И вы мастер, тоже зря... — Он поморщился.

— Я не прощаю, Эйк. Я думаю! — мне приходилось уже перекрикивать ветер. — Если бы он хотел убить нас, он бы не стал предупреждать меня, а всадил болт в спину. Еще там, в трактире, где он все знает и вокруг все свои. Он там подобрался ко мне совсем незаметно. Хотел бы убить, так и убил бы! Прямо там. Потом с надежными людьми вытащил бы тело из деревни и спрятал так, что никто из чужих и не узнал бы. И тебя рядышком со мной прикопали бы, с перерезанной глоткой.

— Вот это вряд ли... — сквозь зубы процедил Эйк.

Ударил гром — совсем близко. Ветер ревел вдоль ручья, как в печной трубе. Эйк с опаской поглядел вверх, поеживаясь.

Прямо над нами сверкнуло, и тут же оглушительно грохнуло. Посыпался мелкий холодный дождик.

Взяв факел, я склонился над телами.

Крепкие ребята, и не голодали...

Опять сверкнуло. Эйк совсем вжал голову в плечи.

— Бесы и демоны... До трактира же еще версты три?.. Мастер! — поторопил он.

Все содрогнулось от удара грома, а в следующий утонуло в грохоте. Вода рушилась ледяной стеной. Факел погас. Мне пришлось кричать:

— Ты ведь их уже обыскал?

— Было бы, что! — досадливо оскалился Эйк.

В темноте я едва его различал. Он со страхом глядел вверх. Не оглядываясь на меня, протянул руку, раскрыв ладонь:

— Вот, мастер! Все, что было! Два серебряных и три сребреника!

Прижимистый за каждый медяк, сейчас он был готов на что угодно, лишь бы быстрее оказаться в надежном доме, рядом с большим огнем.

— Оставь пока! — крикнул я. — Где их оружие?

— Уже на Пеньке! Арбалеты отличные! Как у королевских штурмовиков! За каждый можно по...

Обойдя Пенька, я скинул арбалеты на землю. И два чужих меча.

— Мастер!

— Что еще?

— Их же можно продать!

— И бесплатно получить веревку, уже натертую мылом! Хочешь, чтобы нас приняли за разбойничков? Солдатские же! Может, это были охранники королевского обоза?!

Эйк заиграл желваками.

— Нет, мастер... Но...

— Что — но?!

За грохотом воды, ревом ветра и треском деревьев я сам себя с трудом слышал.

Эйка всего перекосило от досады.

— Жалко же!

Я покивал. Бывает...

Арбалет я швырнул в гущу орешника за ручьем. Эйк, оскалившись от досады, повторил это со вторым. Потом туда же отправились мечи.

— А с трупами что?

— В ручей. Пусть утащит подальше от тропы.

11

Тела, вздрагивая от ударов о камни, поползли вниз. Вода в ручье бурлила под ливнем.

Мне пришлось устроить Пеньку настоящую взбучку, прежде чем он вылез из-под ветвей на тропу.

Сверху грохотало и лило, темноту раскалывали молнии. Земля под ногами раскисала на глазах. Приходилось идти, хватаясь за стремя.

Упрямая скотина так и норовила свернуть под дерево покрупнее и встать там намертво. Я отбил левый кулак, наставляя его.

Молнии проскакивали прямо над нами — а через миг все сотрясалось от удара грома. Эйк каждый раз сжимался и ощечивался — трижды по-крысиному быстро касался щеки, будто чесался. Потом долго беззвучно шевелил губами, поминая своего Кро-Берота.

Как ни пытался я его отучить — все без толку. При каждом удобном случае норовит наловить крыс... Видит Торун, я пытался! Но Эйк упрямее меня. Может быть, даже упрямее Пенька, когда дело касается этого Кро-Берота...

Хорошо хоть, больше не пытается угощать меня их вялеными задними лапками. На портовых задворках Себрега, где он подцепил всю эту дурь, крысы были лучшим деликатесом, а он там три года отирался. После ночи барабанов у него не осталось ни отца, ни старших братьев, ни даже матери или теток.

Мы прошли, наверно, версту — и дождь как отрезало. Половина неба впереди просветлела. Из туч выплыла луна, даже факел на пришлось зажигать.

И Эйка будто подменили. Трястись и ощечиваться перестал. Даже мокрая одежда его, кажется, уже не заботила. Зато, покосившись на меня, нахмурился.

— С вами все в порядке, мастер?

— Вполне. Если не считать, что у меня злой осел и ленивый мальчишка.

Но это Эйк пропустил мимо ушей.

— Плохо выглядите, мастер. Может, нож был отравлен?

— Просто малость струхнул, когда услышал, что у нас за спинами щелкают арбалеты. А ты?

— Я?

Эйк пожал плечами. Поглядел на меня с подозрением.

— Вы опять шутите, мастер? Вы же ходили с теми солдатами ловить демона. Уложили двух мертвецов!

— Один из них оказался орком...

— Тем более! Если уж вы там не... — Эйк осекся, глядя на мою кислую ухмылку.

Недоверчиво глядел на меня. Он боится демонов и вставших мертвецов — а меня больше заботят живые. Вставшего мертвеца можно различить издали, если умеешь созерцать. Гохл прекрасно заметен даже в полной темноте. А с живыми? Что у них в голове, не разглядишь и солнечным днем...

— Мастер?..

— Эти двое слишком быстро нашли нас, Эйк.

— Так вы все-таки знаете, кто это!

— Хотел бы... Но кто бы ни убивал тут чернокнижников, нашли нас они слишком быстро.

— Думаете, они шли за нами от деревни?

Я покачал головой.

— Ну, — уперся Эйк, — может, не живут там, а просто случайно были? Заметили нас, когда мы пришли в трактир, потом видели, как мы уходим с солдатами в хутор, и сообразили, зачем мы туда идем? Кто мы. И увязались следом, потому что догадались, что солдаты неплохо нам заплатят... и... м-м?

— Нет, Эйк. Тот староста не дурак и не тряпка, держит все в кулаке. Чужаков сразу бы заметили и разобрались, кто и зачем. А если шалит кто-то из деревенских, им бы староста накрутил хвосты еще раньше. Он боится, из-за этих убийств пострадает вся деревня.

— А может, это не убийцы, а простые разбойники? Ждали тут любого, с кого можно поживиться?

— Разбойники? Крепкие мужики, с хорошими мечами и тяжелыми арбалетами — и на этой заросшей тропе у заброшенного хутора о трех избах? Когда рядом есть королевский тракт?

Эйк набычился.

— Но если это не случайные разбойники, и не лихие мужички из деревни, тогда как они вообще узнали, что мы тут окажемся?! Полночи еще не прошло, как мы в ту деревню пришли!

— Ты наконец-то добрался до того, что меня беспокоит.

Эйк придержал Пенька и обернулся.

— Они будто заранее знали, что мы здесь появимся? На этой тропе, возле старого хутора? Вы к этому клоните, мастер?

Я промолчал.

— Солдаты им сказали?

Я мотнул головой.

— Но тогда откуда? Как они могли знать, что мы там будем?

У меня было предположение, но оно мне оч-чень не нравилось...

А еще, у меня был вопрос получше: зачем?

Зачем это все было нужно им?

Или кому-то, кто их послал...

Кому и чем мог помешать миляга Бример, только что явившийся сюда, даже перекусить толком не успел? А до меня еще пара чернокнижников.

— Боюсь, Эйк, те двое были не сами по себе. И тогда могут быть еще такие же.

— Убрались подальше от подснежников, называется... Может, лучше уносить отсюда ноги, мастер? Обратно к столице, а?

— Я почти не прочь, Эйк. Только знать бы, как унести отсюда ноги, не напоровшись на нож по пути, и не получив болт в спину...

Этот бесконечный день вымотал меня до предела. Я вымок, продрог, от голода подводило живот, и в голове было мутно и вязко.

Впереди зашелся лаем пес, тут же откликнулся другой, еще яростнее.

— Наама милостивая! — пробормотал Эйк. — Вот тебе и мамаша штурмовика! Их еще не видно, а они уже хрипят так, будто их месяц не кормили.

12

Молотили в дверь мы добрую минуту.

Сначала над нами, на втором этаже, приоткрылся ставень, высунулся фонарь, окатив нас желтым светом и слепя. Потом ставень закрылся, внутри раздались голоса, шаги.

Псы за воротами не замолкали ни на миг.

Наконец лязгнули засовы и дубовая дверь, обитая железными полосами, распахнулась.

Крепкий мужик, открывший дверь, тут же отступил вглубь. В руках он сжимал боевой молот, узкий и длинный. Вбитые в конец дубины железные зубцы блестели под светом факела.

За его спиной, на лестнице, сгорбился тощий парень. В одной исподней рубахе, босой, зато с арбалетом. Арбалет он тактично не направлял на нас, а держал чуть вниз, будто совершенно случайно в руках оказался.

Отодвинув парня к стене, вниз протиснулась огромная дородная тетка, ее глаза неотрывно следили за нами.

До того, как начать молотить в дверь, я сменил свой старый плащ на парадный: темно-красный, с меховой оторочкой. В мой плащ обернулся Эйк.

— Чего угодно... господину?.. — с сомнением протянула она. Плащ у меня на груди был накинут так, что и не понять, есть на дублете под ним герб, или нет. С еще большим подозрением разглядывая Эйка, мамаша добавила: — С пажом...

Протестовать против господина я не стал. Эйк не имел ничего против пажа.

— Нам нужен ночлег.

Мужик с молотом скосил глаза мне за плечо. Эйк исполнял свой любимый фокус: гонял между костяшками пальцев три серебряных. Все три серебряных — новенькие и чистенькие, никаких обкусанных краев, будто только с монетного двора. Эйк прокатывал их между пальцами, как-то проносил пальцем под ладонью, и вот уже снова между костяшками, один за одним, снова и снова, быстро-быстро, заставляя сливаться в бесконечную ленту сверкающего серебра.

Мужик глядел завороженно. Парень на лестнице тоже с трудом оторвал глаза, чтобы взглянуть на меня:

— Вы будете ужинать, сэр?

Болт с ложа он снял.

— Конечно, будут! — сурово оглянулась мамаша. — Разбуди эту лентяйку, пусть несет окорок, сыра и вина! А ты иди подбрось дров в печь. Господа, должно быть, совсем замерзли.

Мужик с молотом посторонился.

Я вошел, с порога оглядел трактирный зал, освещенный только отблесками из-за заслонки печи.

Столы уже были сдвинуты на ночь — под окна, наглухо закрытые ставнями. У стены возле печи лежали трое, прямо на досках пола. Все глядели на меня. Один украдкой положил пальцы на оружие.

Не солдаты. Уже спасибо.

— Ужинать мы будем в комнате, — сказал я.

— Тогда туда, — мамаша указала за лестницу.

— Я готов, — пропыхтел Эйк, появляясь из бокового выхода во двор.

Он был нагружен нашими сумками и оружием. За его спиной лаяли псы, там скрипели ворота, недовольно икал наш Пенек. Похоже, мужик сразу понял, что уговаривать его лучше кулаком.

— Сказал накормить овсом, — доложил Эйк и двинулся за теткой, уставившись себе под ноги, очень сосредоточенный.

Не иначе, как запоминает доски, которые скрипят.

Я двинулся следом. По темному коридору мы свернули раз, еще, и мамаша отперла дверь — откуда дохнуло сухим теплом. Одной стеной комнаты служила кладка печи.

Я присел на скамью, привалился спиной к блаженному теплу. Мне надо решить, что делать, но сейчас — передышка...

Просто впитывать тепло, тишину и запахи, сейчас принесут еду... И наконец-то можно вытянуть ноги... И нормально выспаться...

Эйк, бросив в углу сумки и положив арбалет и кинжалы на вторую лавку, стянул с меня мокрый плащ, потом свой, развешивал их у печи.

Тяжело скрипя половицами, вернулась мамаша с уставленным едой подносом. А вроде, собиралась будить лентяйку... Или ей уже доложили, что у благородных господ вместо двух лошадей — один осел? Я успокоил ее серебряным. И еще выложил на стол сребреник, не спеша его отдавать.

— Утром нас не надо будить. Пока сами не проснемся — ничего не надо. Ни завтрака, ни воды. Не будить, что бы ни случилось. Хоть пожар, хоть демоны поползут из своих преисподних. Ясно?

Она задумчиво склонила голову к плечу, не отрывая взгляда от сребреника.

— И приглядите, чтобы там, в зале, особо не шумели.

Щелчком я отправил сребреник через стол к хозяйке. Она с готовностью приняла его и старательно кивнула:

— Да, сэр.

— И если будет тихо, то вот он, — я выложил на стол еще один сребреник, — будет ждать здесь.

Это было уже многовато, полтора серебряных за одну ночь. Но, видит Торун, я заслужил покой и тишину. Я прогнал через себя ману из трех кристаллов. Это слишком много для одного раза — для меня.

Никогда прежде так не делал. И я не отошел до сих пор.

Если хочу, чтобы хотя бы утром у меня была свежая голова, — чтобы ясно осознать, во что же я тут влез, а главное, как из этого всего вылезти! — я должен выспаться по-настоящему. Часов десять, а лучше все двенадцать.

Эйк уже набросился на еду. Быстро и сосредоточенно он рвал зубами куски и впихивал в рот — просто набивал желудок, даже не разбирая вкуса. Ему все равно, мясо это или птица, рыба или грибы. Главное, чтобы это было сытно. Все подряд: кусок сыра, ломоть окорока, кусок лепешки, зелень, перемалывал все это крепкими кривыми зубами, дергал кадыком, пропихивая скорее в глотку. Запить водой, и снова набить рот.

Я не съел свою лепешку и на четверть, когда Эйк, сыто отдуваясь, вдруг поднялся.

— Стой! — промычал я с набитым ртом. Выбросил руку, ловя его за плечо. — Ты мне...

Не успел. Эйк выскользнул из комнаты, — лишь скрипнула дверь, затворяясь.

Проклятый упрямец!

Я знаю, зачем он пошел. А у меня для него было настоящее дело. Я валился с ног и мало что соображал, но тут и соображать не надо, это уже въелось в кровь: если есть возможность, лучше не таскать с собой ничего магического.

Надо что-то сделать с флаконом жидкого серебра, в котором я утопил остатки гохла. И ловушку, может, тоже бы пока прикопать?

С когтем тоже не стоит попадаться, но он хотя бы мелкий, легко спрятать. Кристаллы все разряжены сейчас. Без маны они — просто осколки хрусталя, я даже бросил футлярчик в сумку, чтобы не мешался в кармане без толку. А вот ловушка, и жидкое серебро в флаконе...

Обычно я прикапываю вещицу, которая не нужна прямо сейчас. Откапываю, только когда собираюсь от нее избавиться, или ухожу из одних мест в другие.

Я медленно жевал солоноватый сыр, запивая кислым местным вином. Слезать с лавки, чтобы самому тащиться на холод? Искать там подходящее местечко, надежное... Ну как, надежное, — чтобы хотя бы на день можно было там оставить, пока будем здесь...

Ноги были свинцовые. Печь за спиной такая теплая...

Но те трое в зале, кто они? Мелкие торговцы? Ой ли. Когда мы подходили, я слышал собак, но не слышал ржания лошадей. Не на себе же они товар носят? Да и не похожи они на торговцев...

Ровное тепло от печи входило через спину, наполняя меня...

Я взрогнул от скрипа и открыл глаза.

Эйк проскользнул в комнату и прикрыл дверь.

— Проклятые хобы... — прошипел он себе под нос.

— Какие еще хобы?

— Да в хлеву. Хобы, две дюжины. Всех крыс переловили, твари волосатые.

Я поморгал.

— Откуда тут хобы? Здесь же нет пашни.

Орки могут есть хобов, как овец, но они жрут все подряд. У нас хобов для этого не разводят. Держат только для работ на полях.

— Да не, мастер... Не живут они тут. Так... Все в ошейниках, на одной цепи. Но всех крыс переловили, будто век тут прожили! Пришлось за хлевом полевок искать.

— Так эти трое, — я мотнул головой на печь, отгородившую нас от трактирного зала, — их перегоняют куда-то?

Эйк пожал плечами. Люди в зале его не интересовали. Он распахнул ставни и высунулся наружу, вглядываясь в темный двор. Потом поглядел вниз, проверяя подступы к окну. Удовлетворенно хмыкнул и закрыл ставни.

— Значит, погонщики хобов... — пробормотал я, снова прикрывая глаза.

Пригнали сюда с востока новых. Или, может, ловят одичавших? Тех, что убежали с полей, когда орки выжигали деревни. Теперь бегают по лесам, живут как звери... Может, у них и хозяев-то не осталось...

— Запор хлипкий, мастер, — объявил Эйк.

Я разлепил глаза. Эйк сосредоточенно оглядывал дверь.

Ни двигаться, ни даже говорить жутко не хотелось, я с трудом разлепил губы:

— Не думаю, что мы не услышим, если кто-то вздумает его вышибить. Ложись.

Эйк присел на корточки и разглядывал щель между дверью и косяком. Встал. Уперся ладонями в дверь, попробовал сдвинуть ее вбок, не распахивая. Расшатанные петли чуть поддались, щель стала шире. Эйк сморщился.

— Пройдет нож-то.

А может, и к лучшему, что не послал его прикопать флакон с жидким серебром? Белых братьев у нас на хвосте нет, и завтра им тут взяться неоткуда. А вот тот, кто ведет тут грязную игру...

Тот?

Или те?

Кому вообще это могло понадобиться? И для чего?

Как бы это все не обернулось так, что придется уносить ноги, забыв про подметки. И тогда флакон так и останется здесь прикопанный. И кто знает — может, и вернуться-то нельзя будет...

Эйк, глядя на дверь, сокрушенно качал головой. Вздохнув, стащил со скамьи тюфяк и разложил его на полу. В его пальцах появилась веревочка.

Подозреваю, это и был его аркан. Кладет у входа в нору, из которой должна выскочить ошалевшая от страха крыса...

Эйк накинул конец веревочки на щеколду.

— О, Торун... — простонал я. — Ты что, собрался спать у порога?

— Поперек входа, — поправил он. — Ведь там, у ручья, это был последний кристалл? Больше у вас нет, мастер?

Он сел на тюфяк, прилег на бок, прикидывая, как будет лежать его рука.

— Пришли за легкими денежками, называется... — пробурчал он себе под нос.

Я промолчал.

Пусть пока думает, что здесь для чернокнижников легких денег столько, что от золота карманы по швам расходятся. Когда мальчишка думает о деньгах, это его успокаивает.

Эйк наматывал второй конец веревочки вокруг запястья, пока она не натянулась. Теперь если кто-то попытается просунуть в щель нож, и тихонько приподнять щеколду, он сразу почувствует.

Одна беда: спать ему предстоит вполглаза, не забываясь. Постоянно удерживая руку так, чтобы веревка была натянута. Это не так уж приятно.

— Лучше бы ты хорошо выспался, Эйк.

— Здесь? — Эйк криво ухмыльнулся. — Посреди мертвецов и всякой нечисти? — Он невесело рассмеялся. — Да лучше я глаз не сомкну, зато буду уверен, что к нам никто незаметно не приползет. Я всего-то двух крошек-полевок и поймал, мастер. Так что лучше нам самим. Особо на...

Он осекся. То ли потому, что обозвать бога мирским именем сразу после жертвоприношения значило бы загубить все, о чем он просил, — а его тайное имя трепать всуе тоже не стоило. То ли заметил выражение на моем лице.

Но упрямый, стервец. Все-таки договорил:

— Лучше особо на богов не полагаться, мастер.

Я поморщился.

— Эйк, я тебе уже сто раз объяснял. Мертвецы или демоны ни с того ни с сего не появляются. Если здесь не было...

Эйк повернулся ко мне спиной.

— Эйк!

Мальчишка не удостоил меня ответом.

Я заставил себя подняться. Взбил тюфяк, уложил его на скамье.

— Тот, кто послал их, — тихо позвал Эйк. — Это как-то связано с магией?

Хороший вопрос...

А что, если и правда — кто-то из своих гадит?

Укол злобы даже отогнал сонливое отупение.

— Мастер?

— Похоже, — неохотно отозвался я.

— Но он ведь не маг белого ордена, мастер? Это какой-то чернокнижник?

— Кто бы ни затеял это все, утром мы будем вести эту игру, Эйк.

Никогда не был чучелом для битья, — и не буду.

Эйк повернулся ко мне.

— Вы знаете, что ему нужно?

— Мы знаем, как он действует, — поправил я. — И его первый удар мы пережили. Так что теперь наш черед врезать изо всех сил. Он еще даже не знает, что мы уцелели — пока его ребятки ползут по ручью, пуская кровавые пузыри. День или два в запасе у нас есть. Ход за нами.

Только бы понять, против кого играем...

Я растянулся на скамье. Боги, какое блаженство... Завтра соображу. И кто, и для чего, и что можно сделать. Время у нас есть. Из последних сил я вытянул руку и зажал пальцами фитиль свечи.

Мне далеко до Эйка в кровожадности, а все-таки найти бы гада, и... От грохота я скатился с лавки.

13

— Мастер! — шипел Эйк от двери.

Я был уверен, что заснул минуту назад, но в комнате брезжил свет, прорываясь сквозь щели в ставнях.

В дверь опять замолотило.

— Милорд, прошу вас... — раздался по ту сторону ноющий мальчиший голос. — Благородный господин приказал не беспокоить его до обеда...

— Он такой же благородный, как ты — королевский шут! Эй, там, открывайте! — в дверь грохнуло. — Именем короля!

Эйк бесшумно вскочил и хотел отступить от двери, чтобы было, где замахнуться кинжалом, — но его хитрость с веревкой превратилась в западню, захватив его левую руку.

— Почему там тихо? — продолжал голос за дверью. — Он вообще там?

— Открывайте! — вступил другой голос. В дверь бухнуло. — Милорд, позвольте я...

От удара хлипкая щеколда не выдержала, огромный мужик влетел в комнату плечом вперед, снеся дверь с петель. Уродливая башка с большими ушами, ощеренные зубы...

Я вскочил с пола, Эйк, так и не успевший отвязаться от щеколды, метнулся назад — как кошка с трещоткой на хвосте. Дверь тащилась за ним, оттягивая руку вниз. Мальчишка пытался преградить им путь ко мне, но его смахнули в сторону.

В комнатке стало тесно от мордоворотов в синих плащах. Один с изуродованным лицом зажал Эйка в угол. Великан навис надо мной. Третий был в дверях, вцепившись в рукоять меча, обнажив лезвие на ладонь.

Эйк рычал, рвался и бился. Мужик, державший его — одна его скула была кривая и изрытая шрамами, а рот почти без зубов, не стоило ему так подставляться под удар палицы или молота, — тряхнул Эйка как соломенную куклу.

Я плюхнулся обратно на тюфяк и облокотился на стену. Приказал:

— Эйк, остынь!

Эйк замер. В комнате стало тихо.

Великан, нависший надо мной, шагнул к окну и ударом кулака распахнул ставни.

Я закрылся рукой от яркого света. Мордовороты оглядывали меня и комнату. Их синие плащи были с желтым подбоем, под ними хорошие кожаные кирасы со стальными бляхами, масляно поблескивающие кольчужные рукава, набедренники.

— Не дури, малец, — пробубнил тот, что держал Эйка.

Он отпустил руки Эйка, но плечом задвинул мальчишку в угол. Великан держался возле меня, раздражающе нависая. Тот, что у двери, высокий и жилистый, еще раз оглядел комнату и шагнул назад, освобождая проход:

— Прошу, милорд! — натужно просипел он. Чтобы заговорить, ему пришлось сжать пальцами шею.

В комнату вошел их господин.

На бледном лице выступал горбатый нос, пышные усы простирались над губой, как навес над крыльцом. Расчесаны волосок к волоску. Холеное и надменное, его лицо казалось высеченным из белого камня.

Синий плащ на нем был с золотым позументом. Но то, что его плащ синий — это ничего не значит. Меня пугало то, что было под этим плащом, на его груди.

Флакон, проклятый флакон... Надо было его закопать, несмотря ни на что...

Тело стало чужим и ватным. Ноги и руки отяжелели, налились противным жаром. Вот оно, наяву — мой самый дурной сон.

Полы его плаща распахиваются, и под ним на груди — герб, поделенный пополам. На левой половине его личный, на правой — белое поле, по которому наступает кровавая гарпия. "Безжалостны, когда задеты". Орден королевских хранителей...

Я сморгнул.

Гарпии не было. Вообще не было на его груди ни кровавого, ни белого. Герб не разделен на две части. Цельное темно-зеленое поле, на котором три черных меча.

Окинув взглядом меня, Эйка, комнату, благородный поморщился и прошел к лавке по ту сторону стола. Сбросил плащ Эйка на пол и присел на край скамьи, расставив ноги. На высоких сапогах звякнули серебряные шпоры.

Сидел он, как и стоял: прямой как палка.

Теперь я рассмотрел и еще кое-что. Поверх зеленого поля его герба была вышита узкая золотая корона. Виконт. А левее и выше герба — над сердцем, как называют это барды и придворные, хотя на самом деле это почти на ключице, — был еще один герб, маленький.

Значит, вассал на личной службе у сюзерена. И сюзерен его... Лазурное поле, по которому наступает золотой волк...

Я вздрогнул. "Верный, как пес". Дом Амертов. Никогда еще мне не доводилось видеть вышитый голубым шелком и золотой нитью герб королевского фаворита — в четырех локтях от моего носа.

Благородный тоже глядел на меня. Как на вошь.

Я не выспался, от такого пробуждения голова шла кругом, но одна мыслишка пробилась. Если он не из Белого ордена, и здесь не для того, чтобы сграбастать меня со всем поличным, тогда откуда он вообще что-то обо мне знает? Почему так уверен, что мы с Эйком не можем оказаться благородным господином с пажом, которые путешествуют инкогнито?

И главное: какого беса ему от меня нужно?

Я заплатил за эту комнату серебром, и переплатил почти вдвое — за тишину. Мне необходима дюжина часов глубокого сна после того, как пользовался магией. Иначе долго не протянешь.

Виконт упер руки в колени. Поверх черных замшевых перчаток были надеты перстни. Изумруды искрились даже в косом свете из приоткрытых ставней.

Боги, как мне хотелось взять его за шиворот и пинками выпроводить из комнатки, в которую он так неучтиво сунул свой горбатый нос и расчесанные усы!

Его сюзерен граф Амерт изменил свой герб на волка, когда получал титул от короля — и трех лет не прошло! Ставлю золотой против сребреника, этот усач стал виконтом и того меньше.

За шиворот, и пинками, пинками... Надеюсь, когда-нибудь я смогу делать то, что хочется. И говорить то, что думаю. Я улыбнуться и осторожно заметил:

— Я к вашим услугам, сэр...

— Ты Бример, — сказал он.

— Мастер Бример! — буркнул Эйк из угла.

Благородный даже не оглянулся в его сторону.

— Ты очистил от мертвецов хутор прошлой ночью.

Он не спрашивал, он утверждал. Я предпочел просто промолчать.

Он тоже молчал, глядя на меня.

— Так чем я могу помочь вам, сэр... — я опять учтиво не договорил, надеясь узнать, с кем говорю.

— Что-то не так с моей лошадью. Выиграл ее против тридцати золотых, да лучше бы взял половину честным золотом. Лошадка-то оказалась дрянь. Демон в ней.

— Такого дурного норова, сэр?

— Напротив. Очень тихая, смирная кобылка... На вид. А когда гоню ее, только и ждет удобного случая, чтобы сбросить. Ты можешь изгнать из нее этого демона?

— Так она сбрасывала вас или нет, сэр?

— Только попробовала бы! И не я с тобой говорил бы, а он, — выдернув из ножен меч на ладонь, виконт с лязгом всадил его обратно, — с ней. Она еще никого не сбросила. Но этот ее взгляд, когда желаешь гнать во весь опор... Ну? Ты понял, что нужно сделать?

Прищурившись, он разглядывал меня.

Я заставил себя удержать на лице заискивающую улыбку.

— А откуда вы узнали, сэр, что я очистил от мертвецов старый хутор?

— Это не так? — Он сдвинул брови. — Я был проездом в деревушке за холмами... эта грязная Лиходеевка? В трактире мне сказали, ты ходил ночью с двумя ветеранами в хутор на топях, и... Они были с тобой ночью, или все выдумали?!

Как интересно. Солдаты оказались такими болтливыми? Или у виконта нашлось, чем развязать их языки?

— Это правда, сэр. Но...

Он нетерпеливо отмахнулся.

— Ты уложил двух мертвецов. Уж с одним-то мелким демоном справишься. Я спешу.

Откинув полу плаща, он развязал тесемки одного из кошелей на поясе, запустил пальцы и швырнул на стол несколько серебряных. Один, прокатившись по столу до края, зазвенел на полу.

— Пойдем! — он поднялся.

Для него дело было решено. На мое согласие ему наплевать? И то, что я могу поторговаться, ему и в голову не приходит?

Виконт, звеня шпорами, вышел из комнаты. Великан с уродливой башкой нетерпеливо сграбастал меня.

Я дернул плечом, сбросив лапищу. Смерил его предупреждающим взглядом. Медленно поднялся.

— Эйк... — я кивнул на стол с серебряными.

Накинув плащ, я шагнул к нашим сумкам в углу. В боку брезентовой лежит и Туфелька, в которой все мои магические вещички, и вторая сумочка из замши, почти в точности такая же, как первая, только в ней запасные футляры. Впрочем...

— Так ты идешь, или помочь? — великан шагнул ко мне, тяжело сопя. От него разило чесноком.

Поморщившись, я обогнул его и вышел в коридор. Ладно. Пойдем — так пойдем... Утешало меня одно: смеяться последним буду я.

14

Выйдя во двор, я зажмурился. С этой стороны солнце резало глаза. И до полдня, спать до которого я собирался, еще ой как далеко...

Прикрыв глаза рукой, я оглянулся на привязь. Там красовалась изящная белая кобылка, за ней крепкие откормленные жеребцы, на некоторых были щиты, виднелся арбалет.

Четыре жеребца и эта беленькая. Пять, значит.

Виконт и сиплый о чем-то говорили. Великан и беззубый внутри. Еще один должен быть где-то.

— Нц-нц-нц.

Я обернулся. Привалившись плечом к бревенчатой стене трактира, на меня глядел черноглазый парень. Вдоль его левой щеки падала тоненькая косичка. Из-под синего плаща выглядывал длинный колчан.

— Думаешь, убежишь? — Подняв лук, он чуть натянул тетиву. Ласково провел пальцами по оперению стрел над краем колчана. — Быстрее них? Эй, Було! Это от тебя он так побежал? Или его рожа Шибня напугала?

Меня в спину вытолкнул с порога великан. Кинув на лучника мрачный взгляд, зашагал к колодцу.

Сиплый подвел ко мне лошадку. Белорожденная. Как снег, хотя совсем молодая, только глаза карие. Поджарая, тонконогая, она ступала легко и упруго. Честно говоря, я бы дал за такую и сорок золотых. Если б у меня в руках хоть раз в жизни была б хотя бы половина от них...

— Лунка, — представил виконт.

Услышав знакомое словцо, кобылка повела ушами, затем одну переднюю ногу подняла, а другую вытянула вперед, пригнувшись к земле. Поднимаясь же обратно, звонко щелкнула копытом — с большим изяществом, чем в реверансе иной благородной девицы.

— И вот в ней, значит, демон...

Виконт кивнул, не сводя с меня мрачного взгляда.

Внимательно оглядывая, я обошел кобылку. Пару раз замирал, закрыв глаза.

Я ничего не объяснял. Простакам недоступно то, что я делаю.

Наконец, вздохнув, я покивал — да, действительно дело дрянь.

— Сможешь его изгнать?

— Попробую... Ох, — я снова покачал головой.

Оглядев двор, я велел очистить конюшню.

Когда трактирный мальчишка вывел оттуда нашего Пенька, я завел туда Лунку и прикрыл ворота. Кобылка покосилась на меня.

— Не шали.

Конюшня была всего на четыре стойла. Я завел Лунку в дальнее, бросил повод и сладко потянулся.

Потом зевнул. Потом набросал чистого сена у стены и улегся, обняв себя руками, чтобы было теплее. После солнечного двора конюшня казалась ледником. От вчерашних прогулок ноги приятно потягивало. И жутко хотелось что-нибудь сожрать. Покусывая травинку, я лежал и мечтал о завтраке.

Демонов, которые вселяются в живую лошадь, я отродясь не встречал. Даже не слышал о таких. Никто из магов о таком не слышал. Но почему бы не взять с чванливого дурака дюжину серебряных за здорово живешь?

Интересно, как этот виконт представляет себе изгнание демона из лошади? Наверно, четверть часа на такое я должен потратить. Только бы не заснуть...

Не засну. В животе заурчало. Дико захотелось есть. Это все после вчерашнего. Будто и не ужинал.

Я вспомнил про остаток лепешки, которую грыз вчера в дороге. Где-то в кармане должна быть...

Есть. Уже вчера она была подсохшей, теперь совсем зачерствела. Но голод — лучшая приправа.

Мне в лицо жарко дохнули. Потом и вовсе ткнулись мокрыми ноздрями в щеку. Я удивленно задрал брови.

Лошадка потупилась, отступила и два раза тихонько пристукнула копытом, как шаркала ножкой. Покосила на меня левым глазом, и снова потупилась. Лишь ноздри раздувались, чуя хлеб.

Если демон в нее и вселился, это был очень тактичный демон. Всю жизнь бы с такими дело иметь. Я поломал лепешку на кусочки, половину протянул ей.

Осторожно касаясь губами моей ладони, она забрала кусочки, слизнула крошки, и снова уставилась на меня томным глазом.

— Не подлизывайся. Это тебе было не за твои красивые глаза, а за дюжину серебряных твоего хозяина. Как честный человек, должен был я хоть что-то сделать за это серебро?

Лунка мотнула головой, пристукнула копытом. Помотала шеей, встряхивая белоснежной гривой. Ей хотелось играть и резвиться. Нависнув надо мной, она ластилась, как кошка.

Пара похлопываний по длинной шее, ее белые волосы под пальцами были как шелк, и вышли из конюшни мы почти друзьями... под хмурый взгляд виконта и его людей.

Зрителей еще прибавилось. Трактирная девчонка, теребя грязный передник, глядела от входа в хлев. Погонщики хобов тоже вышли во двор и ухмылялись, стоя у привязи. Люди виконта их не прогоняли.

Я позволил себе гордую и усталую усмешку победителя.

— Можете ее забирать, виконт... Только постарайтесь не держать под черной попоной. И пусть в конюшню не пускают рыжих кошек. Иначе вам опять придется искать хорошего мага.

Я уже достаточно отошел от сна, чтобы глядеть в глаза виконту с самым честным видом.

Все равно ничем не рискую. Если лошадка его не сбросит, то я, выходит, и правда изгнал демона. Ну а если сбросит... Лошадка резвая. Если она скинет его на всем скоку, виконт долго будет не в том состоянии, чтобы интересоваться моей судьбой, свои бы кости срослись. Если вообще переживет падение. Легкая лошадка, быстрая должна быть.

Виконт был непроницаемо надменен.

— Ты уверен, что изгнал его? Что он ушел, а не затаился в ней?

Я ничего не смог с собой поделать. Подбородок сам задрался, слова получились через губу, с растяжкой:

— Да, с-сэр! Всецело и полностью.

— Что же... В таком случае, у тебя нет причин отказать мне в моем маленьком желании. Прокатись-ка на ней. — Не ожидая моего ответа, он обернулся к своим людям. — Було, я возьму твоего коня. Мы прокатимся и вернемся. Шептун! Тибальд, ты тоже.

Сиплый и лучник вскочили на коней.

Лунка вопросительно косила на меня. Глаз у нее был совершенно невинный.

Настолько невинный и дружелюбный... Если я с чем-то не сталкивался или не слышал — значит ли это, что этого не может быть никогда?..

Виконт, на огромном вороном жеребце, навис надо мной.

— Ну что ты возишься? Я сказал, садись на нее.

Любая вещь случается впервые. Где-то, когда-то, с кем-то... С другой стороны, если она до сих пор ни разу не сбросила его, то почему она должна сбросить именно меня и прямо сейчас?

Похлопав Лунку по шее, я мягко взобрался на нее.

Ничего страшного не случилось. Отличное седло было еще удобнее, чем казалось на взгляд.

Трактирный мальчишка отворил скрипучие ворота, виконт и Шептун выехали. Тибальд, вместо поводьев нежно баюкая лук, глядел на меня.

Я тронул кобылку. Через тонкое седло я чувствовал каждое ее движение. Мышцы сокращались легко и сильно, даже не верилось, что в этом поджаром тельце может крыться такая мощь. Она будто и не замечала меня в седле.

При свете дня все казалось иным. Там, где мы вчера шли к трактиру с юга через чащобу — на самом деле были чахлые деревца и кусты, лишь дальше, взбираясь на холм, появлялся настоящий лес.

А к северу за трактиром, куда виконт развернул коня, и вовсе начинались какие-то мелкие заросли. Сохнущие топи, что ли? Дорога бежала через них пару верст — до следующего холма, там чернела кромка леса.

Снаружи ждал еще один всадник. Лучник с мрачным лицом. Окинув меня цепким взглядом, он осведомился:

— У тебя задумчивый вид, чернокнижник. Демон, пока ты изгонял его из лошади, смущал и соблазнял тебя?

Было в его тоне что-то... Я попытался поймать его взгляд.

— Тибальд, здесь. Джок, с нами. — Виконт развернулся ко мне и указал плеткой: — До опушки! Во весь опор! Ты должен меня обойти, Бример!

Ткнув шпорами под брюхо своему жеребцу, он понесся по дороге. У меня шпор не было, но едва я сжал каблуками бока Лунки, она легко пошла вперед, без труда настигая вороного...

Ветер свистел в ушах. Придорожные кусты летели, сливались. Я пригнулся к самой шее белорожденной, пока тело вспоминало подзабытые навыки наездника.

К быстрому и упругому ходу Лунки надо было приноровиться. Я старался не думать, что со мной будет, если сейчас на каком-нибудь ухабе вылечу из седла.

А если — сама сбросит?.. Нет, нет! К Нзабару такие мысли! В конце концов, это же просто миленькая лошадка. А все остальное — пустые выдумки виконта... Как, скажите на милость, человек, несясь во весь опор, может разглядеть морду лошади, на которой скачет? Взгляд ее изучить... Сквозь гриву и затылок, что ли?

До леса оставалась еще верста, когда мы с Лункой обошли виконта на полкорпуса.

На корпус.

Виконт терзал жеребца шпорами так, что тот едва не взвивался. Они нагнали нас, Лунка легко взяла еще быстрее.

Копыта били в землю так часто, что казалось невероятным, как она может так идти — не налегке, под наездником! А Лунка все набирала ход...

Наама милостивая! Да как же она... Я распластался по ее шее.

Вороной остался далеко позади, я хотел уже осадить Лунку — когда заметил, как моя кобылка держит голову.

Она не глядела вперед. Она оглядывалась на меня. Только теперь не левым глазом — ласковым и обманчиво робким! — а правым, тусклым и остекленелым. Край губы задрался над уздечкой, обнажив зубы в ухмылке: ну, попробуй натянуть поводья...

Я понял очень ясно — едва я решу ее замедлить, она упрется всеми четырьмя ногами. Встанет намертво. Я вылечу из седла, как камень из пращи. И как гнилая тыква впечатаюсь в землю...

Ощерившись, Лунка несла все быстрее.

Я похолодел.

И тут дорога пошла вверх, взбираясь на холм. Впереди надвигались первые деревья. Я вдруг понял, что кобыла больше не оглядывается на меня. И, кажется, пошла теперь чуть медленнее?..

Я рискнул натянуть поводья. Совсем чуть-чуть. Лунка послушно замедлилась. Мягко и плавно. И теперь, на легком галопе, опять оглянулась на меня — левым глазом, игривым и любопытным.

Покрывшись холодным потом, я стиснул челюсти. Ваглово семя!

Внутри все закипело. От злости — злости на себя, на собственную тупость. Баан прибери... Она не на меня оглядывалась правым глазом! Она косила левым — на дорогу!

Что-то не так у нее с правым глазом. Вот и косится другим, когда надо что-то рассмотреть! Нзабар дери этот ее правый глаз... И ее саму, в хвост ее и в гриву... И этого виконта... И всех его людей, всех вместе и каждого по отдельности!

Мы въехали в лес, и Лунка перешла на шаг. Дорога сворачивала влево, обходя вершину холма. Сзади нагонял виконт и его люди...

Вздрогнув, я осадил Лунку и уставился вперед. Между стволов, куда поворачивала дорога, мелькали...

15

За изгибом дороги были люди. Всадники, спины здоровенных лошадей под парной упряжью...

Но это была не засада. Они никуда не спешили и не прятались. И у всех — синие плащи. С желтым подбоем. Точно такие же, как и у тех людей виконта, с которыми он показался в "Мамаше штурмовика".

Всадников было не меньше дюжины. И шестерка тяжеловозов, а за ними огромная карета.

Путь к карете преградили двое латников на огромных вороных жеребцах, тоже укрытых под доспехами.

— Все в порядке, — бросил им виконт, обгоняя меня. Взглянул на выехавшего навстречу мужика, седеющего, с обветренным лицом и тяжелой складкой вокруг рта. — Зик?

— Тоже все тихо, милорд.

Я оглянулся.

Тот мрачномордый лучник, сиплый Шептун... А с ними — еще трое синих плащей, которых я видел впервые. Из леса они выехали, что ли? На опушке прятались, а я мимо них проехал, даже не заметил?

А до меня, значит, где-то в этих же лесочках-болотцах, нашли еще двоих чернокнижников — забитых из тяжелых арбалетов, как какие-нибудь зайцы... Да искоренение чернокнижников здесь прямо-таки поставлено на поток!

Я поймал косой взгляд виконта. Первый раз на его лице проступило что-то искреннее. Он снисходительно усмехался.

Ну, конечно... Я закусил губу, душа злость. Все он прекрасно знает про слепой глаз своей Лунки...

Вот, значит, кто подослал тех двух арбалетчиков, которых мы с Эйком вчера отправили вниз по ручью... Уже нашли их.

Или еще не нашли?

И все еще гадают, куда они делись? И что я мог с ними сделать...

И что я могу сделать еще? Выкинуть теперь?

Не для того ли выманили меня из трактира, чтоб остался без всех магических вещичек? На этот раз решили не рисковать... Чтоб уж точно не выкинул ничего с помощью магии...

Кто там, в карете? Не высовывается.

А карета большая и тяжелая. В такой может быть и свинцовая фольга между слоями дерева. И в занавесках на дверцах, между слоями гобелена, тоже. Как в каретах белых братьев. Чтобы укрыться от чужой магии.

Герба не разглядеть — карета ко мне передом, да и тот почти скрыт за крупами здоровенных жеребцов в ее упряжке. А вот сверху, на угловых шишечках кареты, бились на ветру ленточки. Изумрудные и черные. Те же цвета, что и в гербе самого виконта... Так это его карета?

Я сгорбился, ожидая неизбежного — топот копыт, настигающий нас, и запыхавшийся радостный возглас: "Сэр! Все осталось там! И жидкое серебро, и футляры с кристаллами! Мы все нашли!"

Но звуки прилетели спереди. Щелкнуло, и распахнулась дверца кареты. На ней был герб — и он был вовсе не черно-изумрудный. Там было лазурное поле, по которому шел золотой волк.

Из кареты выглянул человек с растрепанными пшеничными волосами. На груди синего камзола был все тот же золотой волк — волк Амертов. Но это был явно не Амерт... то есть не тот Амерт, которого знают все. Не королевский фаворит.

Он заметил нас и радостно заорал:

— Мерез, наконец-то! Мы уже заждались!

— Да, милорд, — почтительно склонил голову виконт.

Милорд... Ну да, верно. У Амерта же — у того, у настоящего Амерта — есть же еще брат, или даже два...

Амерт с пшеничными волосами заметил меня.

— А-а, мастер Бример?

Мастер Бример?.. Мысли у меня в голове встали, как заклинившие шестеренки. Брат королевского фаворита — знает мое имя?..

Сообразить, как такое возможно, мне не дали. Виконт дернул подбородком, чтобы я ехал к карете, и Шептун, подъехав вплотную, перехватил у меня поводья и потащил белорожденную.

Сам виконт ехал следом. У самой кареты он опять дернул подбородком — на распахнутую дверцу кареты.

Кажется, я пошатнулся, когда слез с Лунки. Мысли путались, ноги не держали. Но кто-то сзади уже подтолкнул меня к подножке.

Внутри темнело полированное дерево в инкрустациях, оттуда лилось благоухание душистой воды, на сиденьях синего бархата мерцали золотые галуны...

Рядом с Амертом сидел лысый человек в простой черной одежде. Под ней угадывалась поджарая фигура, хотя лет ему было уже немало. Кожа у него была желтоватая, тонкая и сухая, будто древний пергамент, — под ней на длинной шее можно было пересчитать все жилы.

Он сидел совершенно неподвижно, лишь глаза казались живыми на этом пергаментом лице, изборожденном глубокими жесткими складками. Но у меня не возникло ни малейшего сомнения, что когда дойдет до дела, его движения будут быстрыми и точными, как бросок змеи...

Меня опять пихнули в спину. Я влез внутрь. Опустился на сиденья напротив Амерта и его телохранителя. За мной забрался виконт, сел бок о бок со мной.

В распахнутой дверце высился на коне Шептун.

Пергаментный ощупал меня взглядом — будто змея прошлась трепещущим раздвоенным языком. Уставился мне в глаза. Взгляд у него был тоже как у змеи — неподвижный и пустой.

От цветочных запахов, наполнявших карету, в голове плыло.

— Прошу простить меня и сэра Мереза за это небольшое представление, — заговорил Амерт. — Мне не хотелось, чтобы нас видели вместе в трактире, где на каждую щель по два глаза и три уха. Поверь, у меня есть на это веские причины...

— Я советовал бы вам, милорд, быть осторожнее с этим Бримером, — разлепил губы виконт. — Вы ведь еще не знаете, чем наше маленькое представление кончилось на самом деле.

— М-м? — взгляд Амерта улпыл к нему. — Но я думал, раз он прискакал сюда на одной из наших лошадей...

— Прискакал, милорд. Но вовсе не потому, что посмеялся надо мной и хотел доказать, что никакие демоны в лошадей не вселяются.

— Н-да?.. — Амерт снова уставился на меня. — А тогда что же?

— Он, не сморгнув глазом, взялся изгнать демона из лошади. Мне даже не пришлось настаивать.

— Демона? — на лице Амерта расплылась недоверчивая улыбка. — Из лошади?

— Из моей Лунки.

— Из Лунки — демона? Из этой кротчайшей из смирнейших лошадок?

— Более того, милорд. Он нашел в ней демона. И изгнание отняло немало сил.

Амерт с любопытством разглядывал меня.

Я глядел на герб на его груди. Над золотым волком была графская корона. Значит, как и старший брат, тоже пожалован королем.

— Что меня просят сделать, сэр, то я и делаю.

Виконт нехорошо прищурился. Кажется, он полагал, что я должен обращаться к его господину не иначе как "милорд"?

И к нему самому, наверно, тоже?

— Вы, виконт, мне за что заплатили? То и получили.

Граф хмыкнул, расплывшись в добродушной улыбке:

— Тоже верно! Впрочем...

Он погрустнел. Нахмурившись, закрутил головой, что-то отыскивая.

Это оказался небольшой кожаный бурдюк. Граф основательно приложился к нему, потом шумно перевел дух. И уже без всякой веселости сказал:

— Я хочу нанять тебя, Бример.

Сквозь цветочные запахи пробивался терпкий аромат крепкого южного.

— Нанять для чего, сэр?

— Я хочу, чтобы ты изловил одного человека. — Граф снова приложился к бурдюку. Отер губы. Разводы вина на подбородке были как кровь. — Или убил! Если не сможешь поймать живым.

16

— Я не убийца, сэр. И не охотник за головами.

— Ты — чернокнижник, — бросил виконт. — Тот человек — тоже чернокнижник. Ты такой же, как он. Ты знаешь его повадки. И здесь ты поймаешь его лучше, чем любой охотник за головами.

— Здесь? — уточнил я. — Возле Лиходеевки?

— В Черной Лилии.

Черная Лилия?..

На всякий случай я удивленно задрал брови. И повторил так, будто в первый раз слышал:

— Черная Лилия?

Пусть думают, что эти слова для меня ничего не значат. Черная Лилия... Это же где-то рядом с Медвежьим Углом. Совсем рядом!

— Ах, ты же всего пару дней в этих местах... — пробормотал граф и разочарованно откинулся на спинку.

Я моргнул. А опомнившись, постарался скрыть свое изумление.

Да, я всего лишь позавчера оказался в окрестностях Оростола. Но с какой стати граф настолько интересуется моей скромной персоной?

Что имя мое ему известно — ну это, допустим, ладно. В той "Последней кочке" я назвался своим настоящим именем, когда убедился, что белых братьев нет ни на постое, ни проездом.

Но одно дело — случайно узнать о том, что случилось вчера ночью. Про дела на хуторе, про пару вставших и снова упокоенных мертвецов, про человека, которого староста посчитал чернокнижником, и которого, по совету старосты, ветераны с хутора наняли для того, чтобы разобрался с их бедами... Кто-то в "Последней кочке" мог об этом трепаться, когда там были люди графа. С этим ясно. Но то, что было до этого?

Про то, что в окрестностях Оростола я всего пару дней, — про это я точно никому не говорил. Ни в той "Последеней кочке", ни тем двоим воякам-хуторянам, ни здесь, в "Мамаше штурмовика". И за Эйка могу ручаться. Он умеет держать язык за зубами.

Тогда — откуда? Как он узнал?

— Черная Лилия — это замок, — сказал виконт. — К северу отсюда. Орки штурмовали его. Захватили. Потом, когда их выбили...

Виконт замолчал, покосившись на графа. Будто испрашивал разрешения.

— Ну а что, виконт? — вздохнул граф и взглянул на меня. — Да, король желал бы отблагодарить моего брата за помощь, однако королевская казна сейчас пуста. Король подарил моему брату освобожденный замок. Брат же свалил дела с замком на меня...

Граф еще больше поскучнел. Приложился к бурдюку, но лицо так и осталось кислым. Ничтожна цена любых замков и земель в этих краях — даже беженцы сюда не спешат возвращаться, потому что все еще может три раза поменяться. Орки уклоняются от всех крупных битв, явно готовят новое наступление.

— Скажу как на духу: мне эти места совсем не нравятся, — пробурчал он. — Болота, этот ужасный воздух, туманы... Вместо нормальных честных крестьян — черт-те кто, сброд и лихие людишки... Орки совсем рядом... А теперь еще этот... — Он вдруг оскалился, и его глаз блеснули. — Я хочу нанять тебя! Чтобы ты нашел мне его! Живым или мертвым! Мне нужна голова этого чернокнижника!

Чернокнижника?..

— О каком чернокнижнике вы говорите, сэр? — осторожно уточнил я.

Но граф провалился в какие-то свои мысли. Глядел невидящими глазами куда-то между мной и виконтом.

— В замке у нас захворала лошадь, — заговорил виконт. — Потом еще три. Мы вывели их из замка, чтобы зараза не перекинулась на всю конюшню. Под боком сгоревшая деревушка, там в поле уцелел хлев для хобов. Мы оставили лошадей там, пока не выздоровеют. Ночью, пока мальчишка-конюх, приставленный к ним, отлучился в замок, они все пропали...

Виконт замолчал, покусывая ус, тоже вдруг задумавшись о чем-то.

Я пожал плечами. Лошади?.. Больные?.. Пропали?.. Но при чем тут...

— Но граф сказал — человек? Чернокнижник?

Виконт медленно кивнул.

— Да. Когда лошади пропали, я послал людей осмотреть поля вокруг, край болота... Лошадей мы не нашли, но в развалинах деревни поймали двух воришек.

— Мы думали, что это воришки! — с досадой пробормотал граф, уставившись в грудь виконту. Похоже, этот бурдюк с вином был далеко не первым. — А ведь мне сразу показалось, что что-то не так. Лошадей-то с ними нет. А сами — здоровенные, как королевские стражники... Какие уж тут бродяги...

— Сразу они не признались, куда дели лошадей, — сказал виконт. — На ночь их заперли в темнице. У меня были другие дела, поважнее, и я собирался разобраться с этим утром. Но когда...

— Один оказался чернокнижник! — прошипел граф, скрипнув зубами. — Сбежал, ваглово семя! Прямо из каменного мешка!

Я перевел взгляд на виконта, вежливо задрав брови:

— Сбежал?

Как можно сбежать — из каменного мешка?

— Когда я утром послал привести его, темница была пуста. И следы крови. На полу, на стенах... Потом, когда стали осматривать внимательнее... Эти следы крови...

Виконт опять замялся, покусывая ус.

В проеме распахнутой дверцы шевельнулось — Шептун прижал пальцы к горлу. Все это время он так и был тут рядом, чуть пригнувшись к нам с лошади, и слушал разговор. Оба благородных, впрочем, не возражали.

— Это были руны, — просипел Шептун. — Как орочьи. Когда шаманы призывают демонов.

17

Руны?..

— В моем замке! — процедил граф, глядя стеклянными глазами куда-то в спинку между мной и виконтом.

Кровавые руны, говорите... Как шаманы призывают демонов...

— Гм! А этот чернокнижник... — осторожно начал я. — Когда его обыскивали, у него были какие-нибудь странные амулеты? Или такие... маленькие, прозрачные камни? Будто осколки горного хрусталя?

— Ты говоришь о кристаллах, — просипел Шептун, презрительно скривившись. — Разумеется, его обыскали! При нем ничего не было. Ни кристаллов, ни амулетов, ни даже пустых свинцовых футляров. Ты что нас, за идиотов держишь?

Я уставился на него.

Обыскали?

Причем знали, что именно искать... И все равно ничего не нашли. Выходит, кристаллов не было — точно?

Снаружи гомонили птицы. Где-то в отдалении пара скучающих остряков перекидывались шуточками.

Граф моргнул и ожил.

— Что-то не так? — спросил он меня.

— Он раздумывает, сэр, — просипел Шептун, перехватив пальцами на шее, — как тот чернокнижник смог поладить с демонами, не имея ничего под руками.

Я внимательно разглядывал его. Высокий, не очень широкий в плечах. Сероватые водянистые глаза, нос горбинкой. Под черно-сизой щетиной впалые щеки... Может это быть кто-то такой, о ком я слышал?

Раз он тут, при этих благородных, в дружинниках, — то не из тех, кто по-настоящему одержим тем, как обрести магические умения. Но, похоже, когда-то плотно интересовался... Иначе откуда еще может знать? Он ведь не благородный. И едва ли был гарпией. Гарпия однажды — гарпия навсегда, до смерти, будь она в бою или от старости. Орден не любит отпускать тех, кто терся рядом с белыми братьями.

Значит — а что еще остается? — когда-то крутился среди тех же людей, что и я... Такие трудности с голосом, как у него, обязательно упоминались бы в описаниях. Но я никого такого не помню.

Или это с ним случилось уже после? Когда бросил попытки овладеть магией?

— Ты уверен, — сказал я, — что при нем не было ни одного кристалла?

— Не было, — разлепил губы виконт. — Можешь не сомневаться.

Он кинул взгляд на пергаментного.

Надо понимать, этот древний удав — не только личный телохранитель? Но и отвечает за то, кого берут в дружину?

Или за то, как допрашивают дружинников, попавших под подозрение?..

Пергаментный сидел рядом с графом беззвучно и неподвижно, откинувшись в самый угол кареты. И глядел мне в глаза, даже когда я на него не смотрел. Меня это начинало бесить.

— А почему это так важно? — снова ожил граф. — Эти кристаллы.

— Демонами надо как-то управлять, сэр, — сказал я. — С помощью чего-то. Как кнут для непослушной лошади.

— Кроме кнута бывают еще и пряники, — просипел Шептун. — Это был демонопоклонник. За свое освобождение он расплатился с демоном вторым пленником.

Я задрал брови.

— Расплатился?

— Пропали оба, — сказал виконт. — Их бросили в одну темницу, и исчезли они оба. И тот, который уж из них чернокнижник, и второй тоже. Крови на камнях было много, но ни убитого тела, ни хоть каких-то его останков. Ничего.

— Скормил его демону, — просипел Шептун. — А тот помог ему выбраться.

Скормил демону?..

Помог выбраться?..

Я переводил взгляд с него на виконта.

Как у них все лихо получается! Вызвал демона, скормил ему приятеля по несчастью, приказал помочь, и выбрался из каменного мешка?

Да если бы управлять демонами было так легко и просто, у каждого в королевстве было бы в прислужках по паре!

— Для начала, — поглядел я на Шептуна, — прежде чем сулить демону что-то в награду, его надо было как-то вызвать. С помощью чего-то... Вы уверены, виконт, что никто из ваших людей им не помогал? — Я взглянул в глаза пергаментному. Прямо в мертвый змеиный взгляд. — После того, как их бросили в темницу?

— Ты хочешь сказать, что кто-то отпер дверь снаружи, дав им уйти? — сказал виконт. — Нет. Их бросили в темницу вместе именно потому, что она была единственная, которая закрывается на ключ. Ключ был только у стражника. И в нем я уверен.

— Но им в темницу могли что-то передать? Может быть, тайно... На дне кувшина с водой. Или просто подкинуть через решетку.

— Там дубовая дверь, обшитая железными полосами, — просипел Шептун.

— Передать? — с сомнением повторил виконт. — Ради чего? Оба были в лохмотьях и без медяка.

— Меня волнует не то, как он сумел выбраться из темницы! — воскликнул граф. — А то, что он умудряется прятаться в моем замке! Мои люди обыскали все, но не могут его найти!

Сдержав тяжелый вздох, я лишь вежливо опустил глаза.

— На его месте, сэр, я бы просто ушел из замка...

Граф меня будто и не слышал. Ответил виконт.

— Мы тоже так подумали вначале. Увы, — горько добавил он, будто за этим "увы" скрывалась его личная вина, и эту вину он признавал. Но тут же его лицо снова закаменело. Глаза твердо уставились на меня. — Но он все еще в замке.

Да неужели?

— Кто-то его видел, или вы так думаете?

— Я это знаю, — голос виконта был так же холоден, как бесстрастно его лицо. — Он все еще в замке, и он мстит. Следующей ночью пропали два кузнеца, делавшие замок в двери темницы.

— Так замок был сломан?

— Там несколько темниц. Они делали замок в другой. Не держать же пленников в темнице, откуда один раз уже сбежали?

— А в той, откуда они сбежали, вы оставили все, как было?

— Мы не самоубийцы, — просипел Шептун. — Там же вызывали демонов! Мы сразу выжгли все руны... то, что можно увидеть. Но на рунах ведь было еще что-то? Что можно только созерцать? — Он сглотнул и стиснул горло плотнее. — Сколько оно еще продержится, когда не осталось крови? Она ведь скрепляла руны.

— А те два кузнеца, которые пропали? Их тела нашли?

— Нет, — сказал виконт. — От них даже кровавых следов не осталось.

— В моем замке... — процедил граф сквозь зубы. — В моем замке он скармливает демону моих же людей!.. Мне нужна его голова, Бример, — глаза у него снова стали бешеные. — Я дам тебе дюжину золотых.

Дюжина золотых...

Я постарался, чтобы мое лицо оставалось пресным, как тесто у нищей вдовы.

Двенадцать золотых — столько, между прочим, получает королевский штурмовик за целый год.

Если совсем честно, столько денег я держал в руках всего раз в жизни, — и это были не совсем мои деньги.

— Ну так? — промурлыкал граф, почти рассеянно, снова добродушный. — Как ты отнесешься к приглашению погостить в моем замке? Я обещаю тебе все возможное гостеприимство.

Дюжина золотых...

Только я помнил еще и о полудюжине серебряных. За изгнание демона из лошадки.

— Ты ведь не откажешься от приглашения его светлости? — проговорил виконт, и его тон мне совсем не понравился.

Пергаментный рядом с графом едва заметно шевельнулся. И теперь его правая рука была скрыта где-то за бедром, между складками тяжелых занавесей на другой дверце кареты.

Лошадка, лошадка...

Демон в ней появился только для того, чтобы выманить меня сюда?

Или выбор демона в лошадке как предлога, чтобы я покинул "Мамашу штурмовика", совсем не случайный? И может случиться так, что демон заставит лошадку сбросить меня? И обратно в трактир привезут мое тело со свернутой шеей...

Пергаментный глядел на меня взглядом мясника, прикидывающего, как ловчее разделать уже забитую тушу.

— Почту за честь посетить ваш замок, милорд, — я почтительно склонил голову. — Мне надо только вернуться за вещами и мальчишкой.

Я попытался встать, но виконт положил руку мне на плечо.

— Я пошлю за твоими вещами и ослом. — Виконт взглянул на графа. — Его светлость милостиво разрешают тебе насладиться путешествием до замка в их карете. Ты поедешь так, с нами.

Я уставился на изумруды, так сверкающие поверх черной замши перчатки, — прямо перед моим носом.

— И все же, сэр, мне придется вернуться. Ваши люди не соберут все мои вещи. И уж точно не привезут моего мальчишку.

— Тогда держи там язык за зубами.

— Вико-онт... — протянул граф с легким осуждением. Улыбнулся мне. Мягко, будто малыша уговаривал. — В приграничье сейчас хватает слухов. И мертвые встают, и белые ленты вдоль дорог, и чего только еще не рассказывают... Местные грешат на мой замок, как на рассадник всего этого. Не стоит плодить новых небылиц... Не правда ли?

18

— Можешь взять лошадку, — бросил виконт с усмешкой. Взглянул на мрачного лучника, подъехавшего к карете. — Джок. Если что...

Лучник меланхолично кивнул.

Он поехал справа от меня. Слева, чуть отстав, маячил жеребец сиплого.

Лунка шла легким шагом, я не подгонял ее.

Не вертя головой, украдкой я косился по сторонам. Один раз я уже проехал здесь, не заметив затаившихся...

Мы выехали на опушку. Впереди были поля, тут всаднику не спрятаться.

Я чуть оглянулся, где там виконт?

На дороге за мной были только Джок и Шептун. Остальные остались в лесу.

— Выбираешь место, где мы отправим тебя к демонам? — лениво осведомился Джок.

Я внимательно взглянул на него.

Что он там говорил, когда мы выезжали? Что-то про то, не соблазнили ли меня демоны, засевшие в лошадке?.. Уж не он ли выдумал всю эту шутку с Лункой, которой виконт так легко выманил меня из трактира?

— К демонам? — повторил я. С сомнением задрал бровь. — Не собираюсь. У меня в планах — встреча с богами.

— Тогда тебе не повезло. — Вытянув одну стрелу из колчана, он приложил ее к глазам, глядя вдоль, будто проверял, не изогнута ли. — Я не могу отправить тебя к богам, я в них не верю. А уж Шептун... Знаешь, за что его так прозвали?

— За сладкий голосок?

— Если бы. Он шептался над умирающими еще раньше, чем ему полоснули по горлу. Говорит, что молится. Припоминает перед богами все лучшее, что сделал человек... Только знаешь, что? Его самого-то ведь могила не берет. Я вот думаю, что чужими трупами он...

— Закрой пасть, — просипел Шептун, вскинув руку к горлу. — А то даже как я говорить не сможешь.

— Вот видишь? Разве будет такой человек молить богов о снисхождении к другим? — Лучник повернул стрелу. Теперь острие уставилось на меня. — Тебе уже здорово не повезло, приятель. Не искушай судьбу еще больше.

Да ну? А мне вот кажется, мы уже достаточно отъехали от леса.

— Откупаться от темных богов чужими смертями так же смешно, как молить светлых о помощи... — пробормотал я, будто бы себе под нос. — Не словами надо...

Джок пожал плечами.

— Какая разница — светлые боги, темные... Если их все равно нет.

Впереди, у ворот трактира, я разглядел всадника. Тот черноволосый Тибальд, кажется. Как был один, так и остался.

Я покосился на Шептуна. Играя желваками, он не глядел на нас. Но ехал по-прежнему чуть сзади. Как раз, чтобы ударить мечом с хорошего размаха, если придется?

— Ты ошибаешься, Джок, — сказал я.

— Неужели? — с тем же меланхоличным выражением отозвался лучник. — И в чем же?

— Боги есть.

Краем глаза я следил за Шептуном позади. Он, скривившись в усмешке, положил пальцы на шею, чтобы просипеть:

— Ты их видел?

Когда он был на земле, он клал на шею левую руку. Теперь его левая рука была на поводьях. Если он говорит, обе руки заняты.

— Когда-нибудь и увижу, и поговорю... И за рукав одерну, если понадобится.

— Тогда ошибаешься ты, — грустно бросил Джок. — Демоны? Приходят к нам. Есть. Боги? Никто не видел, чтобы они являлись. Нету.

— Боги на то и боги, чтобы не они нам являлись, а мы до них добирались, — сказал я. И, глядя ему в глаза, усмехнулся: — Демоны приходят к нам сами, потому что это им от нас надо. От богов нужно нам.

Джок прищурился.

— Надеюсь, это не угроза? — Он бросил взгляд по сторонам. — Ты не собираешься проверить прямо сейчас, отправишься ты к богам, или к демонам?

Чуть приподняв лук, он положил стрелу на тетиву.

— А ты, похоже, веришь, что умершие, куда бы они ни уходили после смерти, покидают наш мир насовсем?

— Почему же? — грустно отозвался он. — Мясо для червей остается. Иногда орки оставляют шкуру. Выдубить, потом натягивают на барабаны... Или шьют из нее поддевки.

— А еще иногда остается то, — в тон Джоку заметил я, — чего боятся даже лучшие из белых братьев. Боятся больше демонов.

Шептун издал непонятный звук — не то сдавленно хмыкнул, не то пытался прочистить горло.

Джок покосился на него, снова уставился на меня.

— Особенно часто, — лениво продолжил я, — такое остается от людей, которые при жизни якшались с демонами и всякой магией...

Джок смерил меня скептическим взглядом.

— Но ты, впрочем, о таком никогда не слышал, — улыбнулся ему я. — Можешь верить, что опаснее всего — демоны...

Джок поморщился.

— Шептун, он морочит мне голову?

— Он намекает, — просипел Шептун, — что не всякую устрицу стоит высасывать не глядя. Однажды можно обломать зубы.

— За него кто-то будет мстить? Их гильдия?

— Никакой их гильдии нет...

— Тогда кто?

— Некоторые мстят за свою смерть сами...

Краем глаза я следил за Шептуном. Видел, как он смотрит на меня. Не то опасливо, не то завистливо. И теперь его жеребец отстал от Лунки сильнее.

— После смерти? — на лице Джока первый раз появилась робкая улыбка.

Я усмехнулся шире — прямо ему в лицо.

— Знаешь, откуда берется жемчуг? В сотнях устриц только сопливые потроха, но не во всех. С некоторыми людьми так же. На взгляд как остальные, но после смерти остается не только гнилое мясо.

Джок вздохнул, опять погрустнев.

— А. Ты решил попугать меня призраками.

Он устало покивал сам себе, будто я оправдал его самые худшие опасения.

Я пожал плечами. Меня его скучная мина не обманывала. Рыбка заглотила крючок.

До трактира оставалось шагов двести. У ворот Тибальд изобразил шутовской поклон.

Джок, поравнявшись со мной, вытянул руку и чуть придержал Лунку. Скучающим голосом осведомился:

— И чем же призраки страшнее демонов?

Я ответил не сразу. Как там наш крючок, рыбка? Надежно зацепился?

— Эй?

Я вздохнул. Неохотно выдавил:

— От демона может спасти хороший маг. С призраком — как повезет...

— Неужели?

Я промолчал.

Кажется, или за напускным равнодушием проскользнуло раздражение?

— Почему? — снова спросил Джок.

Отлично, отлично.

Повод Лунки Джок не отпускал, не давая лошадям пойти к воротам быстрее.

Главное, лицо держать по-прежнему кислое.

— Почему?.. — Я пожал плечами, будто объяснял ребенку прописные истины. — Демоны берут свое начало, рождаясь. Как щенки или младенцы. Каждый похож на своих собратьев и предков. Если знаешь породу демона, то ясно, чего от него ждать. А призраки... — Я посмотрел на Джока в упор. — Призраки не возникают из пустого места после чьей-то смерти. То, что станет призраком, должно возникнуть в человеке задолго до его смерти, чтобы успело обрести силу. После смерти оно лишь отделяется от тела и становится самостоятельным. А зарождается — задолго до этого.

— Жемчужница, — просипел Шептун совсем тихо, себе под нос.

Да. Так белые братья называют человека, в котором появилось то, что после его смерти станет призраком.

Как ракушка, в которой растет жемчужина.

— Как зарождается? Почему? — Я пожал плечами. — Никто не знает. Но зародившись, призрак может прорастать в человеке десять лет, или двадцать, или полвека, уж как получится. До смерти. И все, что случится за это время — где человек был, что видел, что трогал... О чем мечтал, чего боялся... Все может оставить свой след. Или не оставить. Понимаешь? Предсказать что-то, угадать — невозможно... Каждый из призраков — особенный. Они все странные, как уродцы. И любой непредсказуем, как горячечный бред. Что ему нужно? На что способен? Никто не знает.

Тибальд перед воротами стукнул кулаком в створку и гаркнул:

— Шибень!

19

Ворота с протяжным скрипом распахнулись. Трактирный мальчишка, тянувший створку ворот, с любопытством оглядел Лунку и меня.

На боковое крыльцо выскочил Эйк. Глаза — как медяки.

— Эй, красавица! — окликнул Джок чумазую прислужку, согнувшуюся над корытом с тряпками.

Великан и беззубый, облокотившись на привязь, пялились на ее крепкий задок.

— Сыпани-ка ослу овса, и поживее. Они едут с нами. Милорд разрешил им пожить при замке, пока будут присматривать за лошадкой, чтобы демон не вселился опять.

Эйк, вцепившись мне в руку, потащил в дом. Краем глаза я успел заметить, что Шибень, отлипнув от привязи, двинулся в обход трактира — как раз туда, куда выходит окно нашей комнаты?

— Мастер, — жарко шептал Эйк мне на ухо, таща по темному коридору. — Они шутили, я слышал... Они знают, что в лошади нет никакого демона! — Эйк гулко сглотнул, и зашептал еще быстрее: — Я улизнул от беззубого, спрятал ваши Туфельки за конюшней, им не найти. А потом...

Втащив меня в комнату, он быстро выглянул в коридор, не идет ли кто за нами. Прижался спиной к косяку, ловя мой взгляд.

— Я поймал одну крысу, мастер. Надолго ее Меняле не хватит, но если быстро...

Его глаза блестели от возбуждения.

Я оглядел комнату. За сбитыми ставнями в окне виднелся задний двор. Беззубый наверняка где-то там. То ли подслушивать пошел, то ли убедиться, что я не попытаюсь сбежать?

— Молодец, — шепнул я Эйку. — А теперь потихоньку достань их обратно. Обе.

Эйк заморгал.

— Но... так это... не белый брат? Солдаты не врут? Они правда служат Амертам?

— Младшему из них. Который с недавних пор владеет замком в этих землях, и, ко всему прочему, очень гостеприимный хозяин... По крайней мере, пока вокруг его замка бродит чернокнижник. Собирай вещи, и на Пенька.

Эйк открыл рот, потом закрыл. Сморгнул.

— Так это... это он там, мастер? — Эйк схватил меня за рукав. — Тот, кто подослал к нам убийц?

Я подмигнул.

— Теперь и у нас есть шанс прижать ему хвост. Он все еще крутится у замка графа. Даже после того, как его поймали и чуть не запытали. Чудом сбежал, и все равно не ушел от замка... Он там не случайно оказался, Эйк. Он там что-то вынюхивал... Вынюхивает, — поправился я.

— Что-то в замке? И оно ему нужно? Да?

Я пожал плечами.

— В замке, или недалеко.

— А они знаю, что это может быть?

— Они думают, что он простой воришка. Они даже не знают, что у него достаточно денег, чтобы нанять убийц и истреблять всех чернокнижников, кто оказался рядом, и случайно может приблизиться к его...

Его — чему? Что там, что так его манит?

Что ему нужно возле замка? Или — внутри?

Щеки Эйка зарумянились.

— Амерт — это же королевский дружок, да? — В его глазах появился азарт. — Сколько они за это платят, мастер?

— Столько, что могли бы нанять и белого брата. Обещают двенадцать золотых.

Эйк судорожно втянул воздух.

— Дюжина золотых!.. — И нахмурился. — А почему же тогда они не наняли белого брата?

— Отличный вопрос. Который сейчас лучше им не задавать. Уже за то, что они успели мне рассказать, их человек готов всадить мне стрелу в спину, если ему только покажется, что я собираюсь улизнуть.

— Они чего-то недоговаривают... Да?

Я проверил, как кинжал выходит из ножен. Сначала малый. Потом большой. Осмотрел арбалет. Болты в колчане.

— Или... — Эйк покосился на окно, и прилип к моему уху: — Или они не собираются платить?..

— Или легко готовы заплатить и обещанное, и еще пару золотых, но уже не нам.

— По золотому за вашу голову и мою?

— Держи нос по ветру и глаза открытыми. Но пока я не скажу, никаких глупостей. Пошли.

Эйк подхватил сумки и шагнул в коридор, но я взял его за плечо.

— Эйк. Если я говорю, без глупостей — это значит, без глупостей. Среди людей графа есть кто-то, кто помог чернокнижнику. И все еще помогает. Любое твое неверное движение — и он с радостью всадит по стреле и тебе и мне. А графу и виконту расскажет, что действовал из лучших побуждений.

— А граф не знает про предателя? Тогда как вы знаете?

— Без кристаллов нет магии, Эйк. Кто-то должен был передать в темницу кристаллы.

Эйк нахмурился.

— Кристаллы?.. При чем тут...

— Потом.

Я подтолкнул его.

Эйк, сбитый с толку, нехотя двинулся по проходу — и тут снаружи раздались вопли и истошное ржание.

20

Схватив арбалет и колчан, я бросился за Эйком, на ходу взводя и втискивая на ложе болт.

Во дворе у привязи бились жеребцы. Икал наш Пенек. Рядом с ним визжала девчонка...

Похоже, она и была во всем виновата. Не знала, с кем имеет дело. Не привязала, когда стала кормить овсом. Пока жует овес, наш Пенек шелковый. А вот дожевав...

Сопя и выпучив налившиеся кровью глаза, Пенек пер через двор. Девчонка пыталась его удержать, но куда там. Пенек тащил ее за собой, как тряпичную куклу. Призывно икая, он рвался к Лунке.

Жеребцы у привязи бесновались, Лунка пятилась — удивленно глядя на грязное и неказистое чудище, с раздувшимися ноздрями надвигавшееся на нее.

То, что она была не совсем ослицей, и на полголовы выше, Пенька не смущало. Всхрапывая, он настиг пятившуюся Лунку — забыв про все. Рыжий жеребец у привязи извернулся. На миг блеснули огромные крепкие зубы, сомкнулись на ляжке Пенька...

Пенек завизжал, как резаная свинья. Лягаясь и отскакивая боком, он попал копытом в корыто, перевернув и разметав мокрое белье, сам запутался ногой в какой-то тряпке и чуть не рухнул на землю, но налетел на козлы, а потом врезался в поленницу, сложенную вдоль стены сарая...

Трактирный мальчишка мчался от ворот, размахивая руками. Мужик, выскочив из сарая, орал, призывая Нзабара и всех ублюдков Ношры. Пенек прыгал посреди горы рассыпавшихся дров, пытаясь удержаться на раскатывающихся и подпрыгивающих поленьях...

Вчетвером мы кое-как оттащили его к воротам, пока солдаты успокаивали жеребцов у привязи.

Из дальнего угла двора удивленно глядела Лунка.

Ошалевшая девчонка оглядывала засыпанный дровами двор.

— Демона он из белогривой изгнал! — шипел мужик между проклятиями, щедро награждая Пенька оплеухами. — На осла бы своего посмотрел, сапожник! Обоим бы все отрезать...

Я держал всхрапывающего Пенька, пока Эйк навьючивал сумки.

Не давал ослу оглянуться, и все равно он прял ушами и наудачу лягался. Глаза налились кровью. Стоило опасаться подлых выходок, и уж как минимум — тупого врастания в землю.

Я отвлекся только глотнуть воды, солдаты уже выезжали. На Лунке почему-то сидел великан, этот Було... а, остался без своего жеребца. Виконт же на нем уехал...

Едва белорожденная прошла мимо, Пенек припустил следом, таща за собой Эйка.

— Мастер!..

Пенек пер, не замечая его тычков.

— Эй, Бример! — ко мне подъехал Джок.

Убрав ногу со стремени, он протянул мне руку.

— Надеюсь, в призраке от человека остается больше, чем в жемчужине от ракушки. На всех подряд не бросаются.

Я вскочил на коня. Жеребец подсел и недовольно оглянулся. Джок похлопал его по шее и тронул.

Тибальд крутился у ворот, поджидая нас.

Остальные уже ехали к лесу. Эйк все-таки смог взобраться на осла — но и только. Пенек по-прежнему не замечал его, семеня за Лункой.

Поравнявшись с ней, тут же попытался прижаться сбоку. Було отпихнул его ногой.

Тогда Пенек, отстав, снова поравнялся с Лункой, на этот раз с другого бока — и цапнул Було за голень над стременем.

Великан взревел. Развернувшись в седле, он врезал огромным кулаком, целя не то в Пенька, не то в Эйка, не то в обоих сразу — но лишь вспорол воздух. Пенек и Эйк были слишком проворны для него.

— Ваглово семя! Следи за ослом, щенок!

Эйк, и без того лупивший Пенька и пятками и кулаками, немедленно отозвался:

— Ты мне не мастер, чтобы указывать, что делать. Тесаная башка.

— Еще раз подпустишь его, обоим зубы вышибу!

— Мамашу свою попугай своей уродской рожей! Тебя осел закусал, хоб соплей перешибет...

Так мы и выехали к карете.

Один из латников открыл забрало, чтобы получше разглядеть это чудо, осклабился.

Эйк запунцовел.

Солдаты, ухмыляясь, подъезжали к нам. Эйк, в моем старом плаще, на грязном осле, увешанном сумками, оказался в кругу скалящихся мужиков в доспехах. На боевых конях они нависали над ним. Кто-то хохотнул. Здоровенный рыжий жеребец фыркнул на Пенька, показав зубы.

— Привяжи Пенька к карете, и садись с кучером, — сказал я, вскакивая на освободившуюся Лунку.

Пенек, оказавшись в кругу жеребцов, присмирел. Тревожно прял ушами и вертел испуганной мордой. Даже попятился.

Эйк не пытался осадить его. Кажется, про Пенька он вообще забыл. Он глядел в приоткрытую дверцу кареты. Пергаментный, сбоку от графа, тоже уставился на Эйка. Пристально, и еще с каким-то неподдельным интересом, какой бывает друг к другу только у мастеров, владеющих одним ремеслом.

— Нет, — пробормотал Эйк, поежившись. — Уж лучше я на Пеньке, мастер.

— Можешь отдать мальчишке Лунку, — выглянул из кареты виконт. — Ты едешь с нами, Бример, — он похлопал по сиденью рядом с собой.

Вздохнув, я слез с белорожденной. Не отпуская повода, привстал на подножку кареты и заглянул внутрь.

— Мне лучше ехать на лошади, милорд, — тихо обратился я к графу. — Мне стоит оглядеть ваших людей внимательнее. И затем, в замке, я тоже должен буду...

Губы виконта под усами поджались.

— Кажется, ты опять ведешь к тому, что кто-то в замке предатель? — понизить голос он даже не пытался.

— Я вам уже говорил, сэр, — тихо проговорил я, — что если он смог...

— Из людей, за которыми я слежу? — еще громче проговорил виконт, не слушая меня. — Которыми я командую.

Лицо у него застыло. Глаза были бешеные.

— И все же, сэр. Боюсь, кто-то из них...

— Если ты, — он нацелил мне в лицо палец, затянутый в черную замшу и унизанный серебряным перстнем с изумрудом, — думаешь не выполнить работу и свалить свою вину на то, что тебе кто-то мешал, какой-то якобы предатель в замке...

— Вико-онт... — просительно протянул граф и снова приник к бурдюку.

— Я скажу один раз, и повторять тебе не буду. Никто, — отчеканил виконт, — никто из людей в замке не мог видеться с пленниками и сговориться до того, как их поймали. Когда их поймали, рядом с ними все время были лучшие люди графа. В каждом из которых я уверен, как в самом себе. И после, пока пленники были в темнице, ни вечером, ни ночью никто не мог пробраться в замок незамеченным. Это ясно? Никакой помощи от людей, внутри замка или снаружи, быть не могло. Это исключено.

— Но...

— Я все сказал.

Что-то нависло надо мной сзади. Я оглянулся.

Латник, на таком же сверкающем доспехами жеребце. Шипастый кулак он упер в стальной набедренник. Из-под поднятого забрала глядели два злых серых глаза.

Виконт дернул подбородком на сиденье.

Закусив губу, я забрался внутрь. Латник захлопнул дверцу.

21

Карета, оказалось, была подвешена на цепях, и мастерски. Горбатая дорога через лес превратилась, если закрыть глаза, в озеро, легко покачивающее лодку...

Я не сопротивлялся сну, то проваливаясь, то разлепляя глаза. С лесной дороги мы выехали на королевский тракт, и двинулись на северо-запад. Обогнали отряд копейщиков, выжав их на обочину.

Взопревшие под солнцем в кольчугах с толстыми поддевками, они хмуро глядели на людей графа, проезжавших на крупастых конях. Только лейтенант копейщиков был со стальным нагрудником и наплечниками, на тощей кобылке. Вместо приветствия он ограничился хмурым кивком нашей карете.

Обогнали небольшой обоз.

Несколько раз навстречу попадались длинные фургоны с ранеными. Тогда кто-нибудь из синих плащей загодя выезжал вперед и зычно орал, чтобы очистили дорогу его светлости.

Шестерка тяжеловозов споро тащила карету вперед — навстречу человеку, уже пытавшемуся меня убить...

Виконт уверен, что никто в замке беглецу не помогал. И чем больше я раздумывал над этим...

Не знаю, кем был Шептун раньше. Но у виконта хватило ума держать среди своих людей такого вот человечка — который, если что, кое-что в магических делишках понимает...

Или взять того черноглазого лучника с косичкой — Тибальд, или как его. На чурбана не похож. А эта глумливая язва Джок? Этому вообще палец в рот не клади. Да и тот беззубый, тоже весьма проворный парень, даром что на вид увалень.

А этот пергаментнокожий телохранитель графа? Если уж Эйку с ним неуютно стало... У Эйка на такие вещи нюх. В этом я ему верю.

Вывод? Виконт знает, кем себя окружить. Да и меня он, если честно, обвел вокруг пальца, не напрягаясь...

И если виконт все-таки прав?

Если и обыскали пленников на совесть, и потом никто не мог передать им ни кристаллов, ни чего-то еще... Если он прав, и все так и есть?

Что тогда?

Тогда у чернокнижника ничего не было, когда он бежал из темницы.

Но как можно управлять демоном — без всего?

Задобрил трупом, и пообещал скормить еще несколько тел в ближайшие ночи, — как думает Шептун? Сомнительно. Ох, сомнительно. Но даже если поверить, что тот чернокнижник способен на такое, так вот полюбовно договориться с демоном, — но ведь это все было уже потом? После призвания демона. Когда демон был уже тут. Но как демон попал сюда? Как он его вызвал-то? Если без кристаллов?..

И что вообще он там делал. В развалинах деревеньки возле замка.

Что ему там было нужно?

Было нужно? Или все еще нужно?..

А если он и правда, как думает граф, еще не ушел оттуда? А до сих пор внутри, в замке?

День превратился в красный вечер с мелькающими тенями — солнце прыгало между стволами деревьев. Все ниже и ниже. Скоро ночь. А у меня в сумке, в свинцовом футляре, все кристаллы разряжены. Ни одного не осталось.

В животе клубком стягивалась холодная змея. Покусывала под ложечкой. Ее не прогнало даже крепкое южное вино, великодушно предложенное графом.

Сам он цедил уже новый бурдюк — когда разлеплял глаза.

Виконт вздрагивал во сне и вскидывался, как чуткий пес. Сонно таращился между занавесей в дверце со своей стороны, снова клевал носом.

И даже пергаментный — наконец-то прикрыл веки...

Справа от кареты мелькнули белые ленты.

Вскочив с сиденья, я распахнул дверцу — и в тот же миг меня ухватила за ворот цепкая рука, под ухом кольнула холодная сталь.

— Убери руки, старик, — процедил я сквозь зубы. — Не то я сделаю так, что они у тебя отсохнут совсем.

Я не собирался выпрыгивать. Я смотрел назад. В низинку сбоку от дороги. Там на высоких жердях развивались белые ленты. Дюжина жердей огораживали черную, полностью выжженную прогалину.

Я оглянулся на пергаментного. Кинжал от моей шеи исчез, но он все еще держал меня.

— Что происходит? — хрипло спросил виконт.

— Скальди, — тихо позвал граф.

Заглянув мне в глаза, пергаментный отпустил.

Я вернулся на сиденье. Под синим бархатом подушки должны быть мягки и нежны, принимать в свои нежные, успокаивающие объятья, — но я этого больше не чувствовал.

Слева от дороги снова мелькнули белые ленты.

Я поежился, кутаясь в плащ. Ветерок, задувавший в карету, был уже холодный. Ночной.

— Это ленты, оставленные белыми братьями, — разлепил губы виконт.

— Я знаю, — сказал я.

Белые браться оставляют их, где созерцали что-то подозрительное.

Место старательно вычищают, но на всякий случай выставляют такие вот вешки. Лучше перестраховаться. В таких местах не стоит крутиться без нужды. И уж упаси Наама остановиться на ночь, или похоронить свежеумершего. Это знают все.

А вот что известно не всем, ленты на вешках могут завязывать по-разному.

Ленту можно привязать концом, тогда на ветру полощется один конец. А можно привязать серединой. Тогда на ветру бьются два конца.

Это значит, что дело не завершено. Иногда не хватает кристаллов, или маги слишком вымотались, чтобы сделать все прямо сейчас... Но они должны передохнуть, пополнить запас кристаллов, и довершить дело.

Они не оставляют такое на произвол судьбы. Тем более — возле дороги.

Разумеется, кроме тех случаев, когда и маги полные сил, с набитыми кристаллами карманами, не смогли ничего сделать...

— Тогда чего ты сжался, как кролик под кустом?

— Вы сказали, у чернокнижника ничего не было, когда его бросили в темницу.

— Мы это уже обсудили, — голос виконта снова похолодел.

— А в замке были места, отмеченные белыми лентами?

Напротив меня граф, уже поднеся бурдюк к губам, замер.

— Он смог вызвать демонов с помощью чего-то, что уже было в замке? — с трудом выговорил он заплетающимся языком.

— Если в подвалах, где темницы, — сказал я, — были места, отмеченные белыми лентами...

Виконт, нахмурившись, качнул головой.

— Белых лент в замке не было. Но...

Он замолчал, покусывая губу.

— Ваглово семя! — прошипел граф. Стиснутый бурдюк чавкнул, в горловине запузырилось вино. Граф стискивал и разжимал кулак, похрустывая костяшками. — Вы поминали, сэр Мерез, кто-то из подснежников погиб, пока они осматривали замок...

Я отлип от спинки.

Холодная змея в животе давила тяжелыми кольцами.

— В замке погиб кто-то из белых братьев?

Виконт раздраженно повел подбородком.

— Не погиб. Один из магов, которые осматривали замок... После штурма, когда выбили орков... — Виконт покусал губу под пышными усами. — Приехал на коне, увезли на плотно крытой повозке.

— Вы знаете, что с ним случилось?

Виконт поглядел мне в глаза.

— Слуга ордена, который готов был мне это рассказать, отправился в столицу чуть раньше, чем собирался.

— Но хоть что-то вам известно? Хотя бы место? Где именно в замке это произошло?

— Не знаю, успел ли он потратить пару моих золотых. Не уверен, что они пригодятся ему в Тихой башне.

Карету накрыла тень. Солнце, опустившееся к самым вершинам деревьев, скрылось за холмом слева. И вдруг ударило в лицо — холм кончился, лес расступился.

Кровавый закат раскинулся на полнеба. Впереди простирались поля, до самого горизонта — все ровно и гладко, ни леса, ни холмов... лишь громада замка.

Только последний шутник мог назвать его Черной Лилией.

22

Почти черный против заходящего солнца, сначала он показался мне щербатым утесом.

Мы подъезжали, и громада распадалась на части. Широкие и мощные угловые башни. Большое надвратное укрепление, будто три башни выстроились одна к одной.

Сами стены не меньше тридцати локтей. За ними нависал огромный внутренний замок — скопление каменных залов, переходов и пристроек, лепившихся друг к другу сотни лет, пока все это не срослось воедино. Выделялись лишь вершины башен, каждая из которых могла бы быть донжоном, окажись она в замке поменьше. Одна торчала над западной частью локтей на шестьдесят.

— Крупнейший замок к северу от Оростола, — сказал граф. Он приосанился. Его глаза блестели. — И лучший в этих землях.

В западной стене, далеко за угловой башней, был пролом — прямо в центре одной из куртин. Верхнюю часть кладки разворотило до середины высоты, а может, и еще глубже. По бокам от пролома, где основная кладка уцелела, был снесен парапет, не осталось ни одного целого зубца... Угловая башня скрыла от глаз, мы подъезжали.

А стены-то, пожалуй, не тридцать локтей. Все сорок.

Страшно подумать, сколько же те башни...

— Когда орки смогли его взять, сделали своей ставкой. Добро пожаловать в мой замок, мастер Бример.

Длинная тень замка накрыла нас.

Черная Лилия...

Теперь, когда солнце не било в глаза, я понял, почему черная. Лишь отдельные зубцы белели камнем. Вся остальная стена — и башни, и громада замка за ними — была покрыта темным мхом.

А лилия... Тут дело, наверно, вот в чем: как лилии и кувшинки, замок вырастал прямо из болота.

Лишь когда мы подъехали совсем близко, я понял, что это не замок строили прямо в болоте, а, наоборот, болото напустили вокруг замка — дав жиже заполнить широкий ров вокруг каменного уступа, на котором возвели замок. Ров опоясывал стены, соединяясь прямо с топями — они начинались сразу за замком.

Очень широкий ров. И трясина на загляденье — все усыпано мелкими нежно-голубыми цветочками, тут и там белеют кувшинки.

Загрохотали по камню подковы лошадей. Дорога перешла в каменный вал, ведущий через ров, — но на середине рва вал обрывался.

И никаких парапетов по бокам, конечно. Просто узкая каменная шейка, выводящая на самую середину рва — прямо под обстрел со всех надвратных укреплений.

Дальше, до ворот замка, была трясина, из которой выступал одинокий каменный столб.

Длинный деревянный мост, опускавшийся от ворот, с грохотом лег на него.

Под тяжестью кареты настил пронзительно заскрипел, дерево под нами предательски прогибалось, — но мост выдержал. Вверху проплыли острые шипы решетки, и мы погрузились в темный, длинный проход под надвратной башней.

Затем снова посветлело. Двор был накрыт тенью, но зубцы на восточной стене были еще освещены. Мох под закатным солнцем казался кроваво-красным.

А под этими горящими алым огнем зубцами, прямо у самой стены, была насыпь, обложенная валунами. На ее вершине, широкой плоской площадке, стояла не то разбитая, не то разобранная метательная машина. Толстый рычаг лежал на земле, сети для груза пусты, камни из них свалены кучами вокруг...

Зато на такой же площадке под западной стеной высился настоящий гигант — рычаг машины торчал в небо как мачта большого корабля. И противовес был не из сетей с камнями, — а огромный ящик с землей. По бокам от опорных балок машины было по беличьему колесу, в каждом из которых могли бы карабкаться по паре человек. А по длинному и широкому деревянному ложу для снаряда можно было протащить не то что бочку с маслом, целого быка...

За нами в надвратной башне скрипели цепи, снова поднимая мост. Солдаты разъезжались по двору. Граф уже поднимался по широким ступеням ко входу в замок, за его левым плечом, как тень, скользил пергаментный. Пара солдат, державших стражу, распахнули перед ними тяжелые створки.

Виконт шептался с каким-то толстеньким мужичонкой. В красном кожаном дублете, с золочеными пуговицами... В нашей свите я его не видел.

Пенек, привязанный за каретой, с остервенением грыз привязь. Надеюсь, это не наша — скоро ей конец.

Эйк на Лунке, приосанившись, не спеша проехал мимо. Мимо Пенька, навьюченного нашими сумками, мимо кареты, мимо меня...

Уткнув кулак в бок, украдкой он косился куда-то в сторону замка — наверх.

Я задрал голову. Далеко вверху были распахнуты ставни одного из окон. Червонный свет, попавший в глубины башни откуда-то с другой стороны, где светило солнце, обрисовывал тонкий женский силуэт. Белели голые плечи. Распущенные длинные темные волосы...

Ну да, какой же тут Пенек и сумки? Ведь эта благородная дама просто не могла не заглядеться на такого скромного, но неотразимого юношу. Так изящно держащегося на лошади, даром что всю жизнь делил осла с дорожными сумками...

Я чуть не упустил — виконт вслед за графом поднимался в замок.

— Сэр... Виконт Мерез!

Бросив Пенька, я поспешил к лестнице. Виконт, обернувшись, нахмурился.

— Ты с мальчишкой можешь разместиться в замке. Я скажу ключнице, чтобы...

— Да-да, сэр, благодарю... У орков здесь была ставка. Они пробыли здесь довольно долго, не так ли?

Виконт вздохнул.

— Бример, я устал с дороги. Я хочу умыться и наконец-то за весь день нормально поесть. Хорошенько отужинать! Понимаешь? Потом я позову тебя, и ты сможешь задать все свои...

— Мне нужно знать это до заката, сэр. Иначе мы потеряем день.

Виконт испустил протяжный, как стон, вздох.

— Хорошо. Что ты хочешь знать?

— Там пролом в стене. Был штурм? Орки отступили из замка с боем?

— Бросая раненых.

— От них должны были остаться какие-то вещи...

— Вещи? — Виконт выглядел озадаченным. — После них в замке были королевские штурмовики, после штурмовиков замок осматривали белые братья, и что уж тут от кого осталось... Кажется, какие-то поломанные телеги за конюшней? Зачем тебе?

— Его интересует, сэр, — просипело за моим плечом, — та посуда, которую вы приказали не трогать.

Виконт сморщился.

— Посуда... Никчемные стекляшки, которые никуда не приспособить. Белые браться запретили избавляться от этого хлама. Обещали прислать подводу, но, видно, опомнились. Даже им это не нужно...

Я постарался скрыть охватившее меня возбуждение. Кому никчемные стекляшки, а кому-то...

Виконт прищурился.

— Зачем они тебе, Бример?

На щеке я чувствовал колючий взгляд Шептуна. Стоял рядом и отходить не собирался.

А при нем — ну и как теперь? Одними недомолвками не отделаешься... Значит, надо аккуратно смешать с правдой.

— Эти вещи были сделаны не для орочьей кухни, виконт, — сказал я. — Это осталось от их шаманов.

— Что этим пользовались шаманы, знаю и я, и последняя кухарка в этом замке! Я спросил, зачем они тебе, Бример? Тебя сюда привезли, чтобы ты поймал человека.

— Если он все еще в замке, он мог пользоваться этой посудой.

— Нет, — просипел Шептун.

Он ухмылялся.

— Мы и без тебя подумали об этом. Там все обыскали. И за местом постоянно присматривают, но он там не появлялся.

Я кивнул на башню, торчавшую над восточной частью.

— Там?

Ее верхние этажи поднимались выше всех остальных башен замка.

— Там... — Шептун перестал скалиться.

Виконт развернулся и зашагал к замку.

А какой-то тощий мальчишка уже тащил нашего Пенька от кареты.

— Стоять! — гаркнул я. — Эйк, сюда! Снимай сумки, и живо за мной!

— Зря торопишься, — просипело за спиной.

Отвязывая сумки, я оглянулся.

— Если орки и забыли какие записи и арканы, — снова просипел он, — все досталось подснежникам.

Шептун сморщился, дергая кадыком, с трудом сглатывая. Каждое слово давалось ему с трудом. И все-таки он не уходил в замок вслед за остальными, а продолжал мучить свою глотку.

Так ли уж в прошлом остался его интерес к магии?

— После них даже жидкого серебра не осталось. Ни одного свинцового футляра... Из тех, — он вдруг осклабился, — которые ты смог бы утащить. Только глина и стекло. Ничего ценного там нет. Поверь мне.

Похоже, сам он искал в тех комнатах вовсе не сбежавшего пленника?

Но зубцы на восточной стене уже почти почернели. Горели самые кончики. Солнце вот-вот зайдет.

Я стянул с Пенька брезентовую сумку и арбалет.

23

Внутри замок был настоящим лабиринтом. Даже солдат, посланный нам в проводники, пару раз сбивался.

Коридор перед башней, что возносилась над восточным крылом замка, был темен — здесь не жили. Лишь в его конце светились три крошечных огонька. Солдат бросил нас, едва завидев их.

Это оказались три свечи. Они стояли в неглубокой нише у лестницы, ведущей в башню. За язычками огня бронзово блестели крошечные лики Наамы-заботливой и Торуна-защитника. Основания свечей обернуты браслетами-оберегами, какие плетут на юге.

— Живее, Эйк, живее!

Я двинулся по ступеням. Эйк, испустив протяжный вздох, следом.

— Мастер, зачем все вещи-то туда таскать? Там же были шаманы!

— И именно поэтому слуги сюда не суются.

Ну — разве что чтобы вот эти вот свечи обновить...

— Вещи будут целее, а нам спокойнее. Только за тем сиплым приглядывай, ага?

Эйк за моей спиной перестал пыхтеть. Встал.

— Мы что, не убираемся из этого замка?.. — прошептал он. — Вы решили остаться?..

Я оглянулся. Эйк держал факел, но даже в свете живого огня его лицо побелело.

— Тебе не нужна дюжина золотых?

— Но как вы собираетесь его ловить, у вас даже кристаллов не осталось!

— Поэтому шевелись быстрее.

Лестница, сделав пол-оборота, привела к двустворчатой двери из резного дуба. Я толкнул створки.

Первый этаж башни был полон темноты, холода и затхлой сырости.

Я распахнул ставни, чтобы осмотреться.

Большая комната совершенно пуста. Даже камин без золы.

Эйк ощутимо расслабился. Задрал голову на сводчатый каменный потолок, толстый и надежный, и облегченно выдохнул. Сбросил с себя наши сумки.

Я покачал головой.

— На второй.

— Я там спать не буду! Если эти шаманы...

— Ты можешь спать хоть в конюшне, а сумки будут на втором.

Я развернулся и двинулся по ступеням дальше.

— Уж лучше в конюшне, — пробурчал Эйк. — Конюшни у них роскошные... Столько крыс должно быть. И раскормленные, наверно, прям как котята...

Второй этаж был такой же, как первый, и так же совершенно пуст. Только камин чуть в другом месте — на пару шагов южнее, чем на первом этаже.

Перед третьим этажом лестница делилась. Узенький ход с крутыми ступенями нырял в самую толщу стены. Выход на крышу. Основная же лестница кончалась. Последние ступени вели в черный проем в нависшем потолке — он же пол третьего этажа...

Внутри этого зала темнота была рассечена огненной чертой.

Я двинулся туда и налетел бедром на что-то твердое. По каменному полу скрежетнуло, что-то задребезжало, стеклянно стукаясь друг о друга.

— Мастер! — прошипел Эйк откуда-то далеко снизу по лестнице. — Мастер!

Застучали его шаги, и зал стал наполняться отблесками огня.

— Все в порядке.

Я уже добрался до окна, больше ни на что не налетев. Распахнул ставни.

Солнце, плавясь и растекаясь вдоль горизонта, уходило под землю.

Отсюда открывался прекрасный вид на северо-запад: версты и версты топей, тонущих в сизой болотной дымке и закатном сиянии.

Позади тихо царапнуло железом о камень. Из проема в полу показался факел и арбалет со стрелой на ложе, затем голова Эйка. Закусив губу, он озирался.

Здесь камина не было. По всем сторонам, через равные промежутки, шли высокие окна.

В середине комнаты стояли три стола — подковой, прямо как на картинке из каких-нибудь шаманских арканов. Между столов место рох-шамана, он должен все держать под контролем, пока вокруг шаманы-помощники выполняют его поручения.

Сейчас все три широких стола были пусты. Зато посудой были завалены длинные и узкие верстаки у стен. Стеклянные бока мерцали как волчьи глаза.

— А это... — брови у Эйка задрались.

У дальней стены было что-то странное: огромная, в размах рук, полусфера — словно половина скорлупы ореха. Только не из дерева и не из стекла. Стенки полусферы тускло отливали свинцом.

Еще одна такая же была прислонена к стене, по ту сторону от провала-входа.

— Это что за скорлупа, мастер?

Хороший вопрос.

Но не сейчас.

— Потом, Эйк. Не убегут.

Я двинулся к верстакам, но Эйк вцепился мне в руку.

— Мастер, не надо! Ночь уже, а у вас даже кристаллов не осталось...

— Именно это меня и волнует. Отцепись и тащи Туфельку.

Солнце проваливалось под землю, и с каждым мигом темнело.

— И еще факелов! Живее!

Эйк нырнул обратно вниз на лестницу.

Я пошел вдоль верстаков, отыскивая нужное. Подставки для факелов. Держатель с уже закрепленной стеклянной трубкой. Решетчатая подставочка, маленькая плошка...

— Ма-астер! — вдруг протянул за моей спиной Эйк страшным голосом.

С Туфелькой в одной руке и связкой маленьких факелов в другой, он замер, так и не поднявшись в зал с последних ступеней. Наполовину скрытый в провале лестницы, настороженный, будто собрался ловить лисицу голыми руками.

Глядел он на стол, где я собирал нужное.

Кое-что ему в голову я уже вбил. И когда Эйк окончательно рассмотрел, что именно я выбрал из посуды, он понял.

Эйк подскочил к столу, плюхнул на него Туфельку, будто она жгла ему пальцы, и судорожно отскочил.

— Мастер! Как вы!...

Закусив губу, бледный, он пятился к лестнице. Кажется, его глаза влажно блеснули.

Это были глаза обиженного щенка.

— Так вы там, на хуторе, пока были с ними... И все это время... Там что-то... А я...

— Если ты свалишься туда, демонов можешь уже не бояться.

Эйк, занеся ногу над провалом вниз, замер. Оглянулся. Когда он снова поглядел на меня, это был тяжелый бычий взгляд.

Я расставлял факелы по краю стола. Каменные подставки, которые я нашел на верстаках, были сделаны в виде орочьих божков. Пузатая бабища с шестью титьками и ногами, покрытыми шерстью как у хобов. Четырехрукий молотобоец с клыками до носа. Одноглазый бородач в медвежьей шкуре, опирающийся на дубину. Был даже межмировой червь, свернувшийся витками, как стенки рубленого колодца — ни головы не видно, ни хвоста, лишь часть бесконечного тела.

— Ты бы сходил вниз, Эйк. Отвоевал нашу часть ужина, пока еще не поздно. А главное, принеси кувшин масла.

— А если не дадут?

— Как это не дадут, когда тебе сам виконт разрешил взять?

Я взял у него факел и стал запаливать мои маленькие, расставленные по краю стола. Просмоленная пакля занималась с веселым треском.

— А он разрешил?..

— Ну, хорошо. Не виконт, граф. Он там что-то обещал про всяческое гостеприимство...

Где-то за болотами солнце зашло совсем. В один миг сделалось еще темнее и будто похолодало.

— Живо! — рявкнул я.

Эйк бросился вниз.

Я хотел закрыть ставни, но у окна встал. Солнце больше не било в глаза.

Оказывается, отсюда прекрасно был виден пролом. А правее него на стене, за первым же уцелевшим зубцом, кто-то стоял. Закатным светом отсвечивал его шлем.

Под стеной, чуть левее пролома, была насыпь с широкой круглой площадкой. Точная копия тех, как по ту сторону замка, где стояли метательные машины. Только на этой ничего не было. Даже обломков.

Хотя сама площадка была не новая. Ей явно досталось. Кладка, покрывавшая бока насыпи, пошла трещинами. А короткий подъем, ведущий с площадки на стену, теперь только угадывался — его конца должен был быть как раз где-то там, где теперь зиял пролом.

Почти впритык к насыпи, от главной стены к замку тянулась еще одна стена. Гораздо ниже и уже, чем были внешние стены, но локтей двадцать в высоту будет. Она шла от внешней стены до самых стен замка. Арок для прохода внизу в этой стене не было. Она наглухо разделяла двор.

А в пятидесяти шагах правее была вторая такая же.

Между внешней стеной, замком и этими двумя стенами получалось замкнутое пространство — ну, было замкнутым, пока не случился этот пролом во внешней стене. Часть обломков оттуда рухнули по эту сторону, образовав под стеной крутую насыпь из земли и каменных блоков. При желании можно, наверно, вскарабкаться до самого пролома, и перелезть ко рву.

Но с остальной части двора в эту выделенную стенами часть не пройти. Нет ни арок для прохода внизу, ни подъемов на стену, чтобы перебраться поверху.

Должен быть какой-то вход сюда из замка?

Я лег животом на широкий проем окна, пытаясь дотянуться до края кладки и заглянуть под башню.

Что это тут такое было вообще? Садик для прогулок благородных господ? Куда запрещено соваться слугам с их грязными заботами?

24

Внизу во дворе было уже темно, высокие стены обрезали закатный свет. Трудно что-то разобрать, но, кажется, на рощу со священными деревьями не тянет. Нет там ни одного деревца. Все вымощено широкими каменными плитами. Тут и там возвышаются какие-то... постаменты со статуями, что ли? Только некоторые без голов, без рук, от иных остались и вовсе одни ноги. Какие-то рухнули целиком...

Небо догорало.

Откуда-то сладко потянуло печеным мясом — но тут же сдуло холодным ветром с болот, отдающим тухлятиной. С севера, далеко за стеной, над топями висели длинные белесые полосы. Ночь будет туманной?

Через пролом был виден ров. Дальше, шагах в двухстах за краем рва, чернела какая-то полоса — будто длинная земляная насыпь...

По лестнице поднимались. Я сполз с оконного проема.

Из входа-дыры вырос Эйк. Под мышкой сверток — комнату уже наполнил запах свежего хлеба. В руке большой кувшин, другой рукой Эйк прижимал к груди два кувшинчика поменьше, закатанные воском и заляпанные чем-то темным.

Я подхватил кувшины, пока Эйк их не выронил.

В большом было масло. Темные пятна на маленьких оказались мхом. Но, кажется, не такой, как здесь на стенах...

— Это что? Вино?

— Южное! Из графских запасов. Скажите спасибо, мастер. Ну и ключница у них тут... зверь-баба.

Я только покачал головой.

Эйк насупился.

— Что?

— Лучше бы ты приволок бутыль обычной браги. Зато большую. Хоть алхимического вина сделали бы, пока есть возможность.

Эйк, ворча, двинулся к столам, на ходу развязывая сверток. Но тут уткнулся взглядом в бархатную Туфельку и подготовленные мною вещи.

Он крутанулся на каблуках и вернулся к лестнице. Сел под стеной у окна и стал раскладывать еду у себя на коленях.

Лепешки, сыр, какая-то зелень, пара вареных яиц, совсем маленьких.

— А там так вкусно пахнет? — я кивнул на окно. — Чем-то мясным.

— Перепелки. Но это только графу, виконту и леди... Я же говорю, ключница — зверь-баба.

— А вино как же дала?

— Так это же не вино, а для заклинаний? Ин-гре-ди-ент. Виконт приказал выдать.

Я завернул сыр и зелень между лепешками. Набивая рот, прикрыл ставни.

Теперь комнату освещали только четыре небольших факела, установленные по краям стола. Я наполнил маслом плошку. Раскрыл Туфельку.

За моей спиной перестало чавкать.

— Мастер! Как можно, когда едите, трогать руками это.

— Ничего страшного, я потом протру флакон, жирных следов не будет.

Эйк фыркнул.

Я выложил на стол футляры с кристаллами. Крошечный, который ношу в кармане — он для заряженных кристаллов. Хотя бы один должен быть всегда. Увы, не сейчас... В другом, размерами побольше, лежали использованные. Шестнадцать пустышек.

Продув от пыли узкую стеклянную трубку — на стекле были выгравировано какое-то изречение на староорочьем, рунические буквы походили на сцепившихся пауков, — я стал запихивать в нее кристаллы, прокладывая кусочками белоснежного хлопка, чтобы сидели плотно.

Эйк, беззвучно шевеливший губами — он считал каждый кристалл — с ужасом прошептал:

— Одиннадцать!..

Он ощечился. Подумал, и ощечился по другой щеке.

— Мастер, вы могли хотя бы сказать мне!

— Чтобы тебя было вообще не дозваться? И так по восемь раз на дню за крысами бегаешь...

Трубку я снова закрепил в держатель, снизу поставил решетчатую подставку. На решетку флакон с жидким серебром. Свинтил крышку.

Эйк судрожно втянул воздух.

— Не хрюкай.

Я капнул в горлышко флакона воды, чтобы тонким слоем растеклась по жидкому серебру. Задвинул под решетку плошку с маслом и запалил фитилек, уткнув его точно в донышко флакона.

Подтащил к столу лавку, сел и закрыл глаза.

Кристалла с маной, чтобы начать созерцать нормально, у меня нет. Но тот гохл был жирный, очень жирный...

И за эти годы я научился кое-чему.

В темноте за зажмуренными веками появилось мерцание.

Едва заметное сначала, оно набирало силу. Будто тонкая струйка.

Подрагивая и вихляя, как водоросль в течении, струйка медленно ползла вверх, светясь все ярче. Голубоватая. Я созерцал чистую ману. Огонь прогревал флакон, и из жидкого серебра выходили останки гохла.

Струйка, поднявшись над горлышком флакона пальца на четыре, остановилась. Ее конец набух, отливаясь в сгущение. Первый кристалл наполнялся маной.

— Мастер! — вдруг прошипел Эйк. — Здесь что-то... Здесь... Кто-то есть!..

— Не выдумывай. Сразу после заката демон не явится, даже если будешь его вызывать. Для этого место должно быть прикормленное... И должен быть какой-то знак, который он сможет заметить и ждет...

Я пытался рассмотреть хоть что-то — кроме едва заметной, как свет за закрытыми веками, струйки маны, и такого же призрачного сгущения маны в кристалле.

Ну хоть что-нибудь еще, а?

Хоть чуть-чуть уловить струение сил вокруг, ту дрожащую бурую муть, которую всегда созерцаешь, когда вытянул кристалл...

Сначала-то никто не может созерцать нормально без маны. Поначалу без маны даже заряженный кристалл различить не можешь. Но постепенно, вытягивая ману кристалл за кристаллом, привыкая созерцать... Начинаешь созерцать сам по себе, без маны. Сначала едва-едва, только свечение чистой маны в заряженных кристаллах. Потом больше, четче... Сильным магам, чтобы созерцать, мана вообще не нужна.

Вопрос в том, когда это случится. Сколько для этого потребуется кристаллов и усилий.

Братья белого ордена, все эти младшие отпрыски влиятельных семей, легко могут позволить себе для обучения тянуть кристаллы десятками и сотнями. Им это так просто — купил, вытянул. Купил еще, вытянул еще. Сколько угодно и когда пожелаешь... Будто и саму способность обрести созерцание благородные просто покупают за деньги своих предков, как и все остальное в жизни.

Я не могу транжирить кристаллы просто так. Каждый из них я должен отработать — чтобы было, на что купить следующий.

Не могу позволить себе просто так тянуть кристалл за кристаллом...

Но разве старание — ничего не значит?

А может быть, и врожденный дар...

Может же он быть у меня? Почему бы ему не быть...

И вчера я, все-таки, вытянул еще три кристалла. И старательно созерцал. Может быть, это именно та решающая крупинка, что заставляет чаши весов сдвинуться? И коромысло перевесит на мою сторону? Ну когда-то же это должно случиться!

Стиснув край стола, я как мог старался повторить то состояние, когда вытягиваешься кристалл, и мир за закрытыми веками вдруг будто вспыхивает, проступая в своем ином обличье...

Я зашипел от досады.

Нет. Ни-че-го. Совсем ничего. Накакого струения сил.

Только едва заметная струйка — и два кристалла над ней.

Первый уже вобрал в себя столько маны, сколько мог вместить. Теперь струйка проходила через него, наполняя второй.

Затем, кажется, начала проступать третий...

В горле у меня пересохло. Насколько хватит гохла? На одиннадцать я, конечно, даже не надеялся. Вот так вот, цепочкой, кристаллы заряжать вообще не следует. Но у меня-то под рукой только самая простая посуда... и совсем нет времени! Там, за ставнями, уже ночь!

Но хотя бы на шесть? Или семь?.. Или... восемь?..

Третий кристалл отчетливо проступил, но в полную силу никак не светился. Первые два под ним мерцали четкими голубыми зернышками, заряженные до предела. А этот...

Снизу.

Под кристаллами...

Ильд Трехглазый!

Струйка маны под кристаллами едва светилась. Там, где она начиналась, где было невидимое горлышко флакона, она была голубоватая, плотная, — но выше... Она будто таяла в воздухе — даже не доходя до нижнего кристалла!

И еще был какой-то странный, похожий на вой ветра в трубе, звук. Только на этом этаже камина не было.

— М-м-м-мастер...

Я открыл глаза.

25

Сначала мне показалось, что дымок от масла, горящего в плашке, поднимается, обтекая свинцовый флакон с боков, и вихрится над горлышком.

Но снизу, под флаконом, никакого дымка не было. Масло было хорошее, не чадило.

— Мастер!

Эйк вжался в стену между окнами, стискивая арбалет. Но он знал, что болты тут не помогут.

Белесые струйки — прямо между горлышком флакона и первым кристаллом — возникали сами собой. Как черви, сотканные из тумана, они проползали в воздухе чуть-чуть — по тому месту, где должна была подниматься струйка маны, — и истаивали. Пропадали прямо в воздухе...

И их было все больше.

— Мастер! Что это?!

— Туффа... — пробормотал я, застыв. — Заглотыши...

— Демон?!

Демон?.. Они такие мелкие, что уже почти и не демоны. Только их очень много. Слишком много.

Я никогда не видел, лишь знал. В старых алхимических мастерских, где ману перегоняют в кристаллы десятки лет, однажды появляется вот это.

— Проклятие старых алхимиков...

Я все еще отказываясь верить своим глазам. Да, туффа могла быть где-то в столичных мастерских, где алхимики работали поколениями, иногда сотни лет... Но здесь-то не было мастерской! Это замок!

Правда, это место использовали шаманы орков... Но ведь недолго. Всего-то три, что ли, месяца. Откуда здесь туффа?!

Лоб покрылся холодной испариной.

Мана выпаривалась из флакона, но до кристаллов не доходило ни капли.

Оскалившись, я выдернул плошку с огнем из-под решетки, завинтил флакон. Теперь мана была заперта внутри свинца. Внутрь него туффа не должна пробраться.

Шевеление белесых червей стало медленнее, но они продолжали роиться. На том же самом месте.

Я сдвинул держатель с кристаллами в сторону.

Заглотыши продолжали грызть пустой воздух.

Очень осторожно я дотянулся до факела... резко ткнул огнем в скопление.

За миг до того, как пламя прошло по ним — шевелящийся клубок рассыпался.

Теперь туманные ниточки плавали в воздухе над столом, вокруг меня, вокруг факела, — избегая касаться огня.

Я махнул факелом. Туффа проворно убралась с пути огня — и сомкнулась позади, будто ничего и не случилось.

— Мастер!

Эйк глядел на трубку с кристаллами.

Часть туффы стянулась к ней.

— Они что-то делают с нашими кристаллами?!

Кристаллы Эйк ненавидит. Но еще больше он ненавидит, когда между пальцев уплывают денежки и то, что их стоит...

Дрожа, Эйк шагнул к столу и схватил с края два факела.

— Стой! Не вздумай жечь по кристаллам! Все погубишь!

— Но... Они же... Наши кристаллы!

— Кристаллам они не страшны! Просто мана в кристаллах светится, они это чуют. Достать ее из кристаллов они не могут.

Туффа может сосать только чистое струение маны.

Эйк, напряженно скользя взглядом по шевелящимся в воздухе заглотышам, облизнул губы.

— Так вы их уже зарядили?

— Два.

— Два?.. — Он наконец-то оторвался от заглотышей и взглянул на меня. — И все?!

— С половиной. Тут еще осталось, — я щелкнул по бочку флакона.

Прикрытый крышкой, он перестал интересовать туффу. Свинец надежно удерживал и ману, и ее сияние.

Но они высосут все до капли, едва мана начнет струиться из горлышка флакона.

Эйк, оскалившись от напряжения, осторожно приблизился к столу. Схватился за самый верх держателя и рванул его со стола. Отскочил к дальней стене.

Туффа над столом колыхнулась и поползла следом за трубкой с кристаллами.

Эйк выставил им навстречу факел. Призрачные волосы обплывали пламя — и сходились к кристаллам.

Эйк стал бить факелом по ним — но облако распадалось перед факелом и смыкалось обратно, едва прошел огонь.

Туффа все плотнее стягивалась к кристаллам. Лицо у Эйка побелело. Заглотыши роились у самой его груди, призрачные черви почти касались его пальцев...

Я выхватил у него держатель, пока Эйк его не выронил.

Вытащил из трубки три нижних кристалла. Два заряженных, один так... Не перепутать, в каком порядке. Я впихнул их в шелковые петли на донышке маленького футляра. Туффа роилась вокруг моих рук.

Когда свинцовая крышечка закралась, туффа дрогнула, колыхнувшись, и на миг замерла. Потом облако белесых червей стало расползаться по комнате.

И постепенно стягиваться обратно к столу.

Точно в то место, где я выпаривал ману.

— Они что, — прошептал Эйк, — теперь вообще не уйдут?..

— Если и удут, то явятся в тот же миг, как я начну выпаривать ману...

— А если... на другой этаж?

— Хоть на другой конец замка.

— Но хоть что-то можно сделать?!

Я оглядел комнату. Вся эта посуда, сваленная вдоль стен...

Сколько же шаманы должны были перегнать здесь маны, чтобы туффа прикормилась так, как в обычных алхимических мастерских за десятилетия?

Я зацепился взглядом за огромную свинцовую скорлупу на краю зала. В ее боку тускло отражались, как в старом мутном зеркале, огоньки факелов.

Огромная — и свинцовая... И их две. Если их соединить...

Только почему вторая у самой лестницы? И прислонена к стене. Будто ее собирались стаскивать вниз, да в последний момент бросили?

Эйк сдавленно вскрикнул и отскочил к стене. Я обернулся, стиснув футляр с кристаллами так, что мог открыть его в одно движение, а следующим выхватить из петель кристалл...

В белесом облаке туффы была длинная дыра.

И вдруг как прошел невидимый таран — облако пронзила еще одна пустая полоса.

И еще.

— Мастер! Что это?!

Я попятился к стене, вытягивая из-под шелковой петли чуть покалывающий пальцы кристалл. Стиснул его в ладони и потянул.

В буром мареве заглотыши были облаком темно-сизых головастиков, каждый с крошечным голубым ореолом. Они всосали столько маны, что даже не могли всю ее усвоить, она сочилась из них наружу — точно так же, как сочится из мага, только что вытянувшего ману из кристалла.

По облаку прошла тень, пробив в нем пустую полосу. Словно у края облака распахнулся невидимый мешок, внутри которого мелькнуло что-то зеленое — и мешок промчался по туффе, вбирая внутрь все на своем пути.

— Мастер! Что они еще делают?!

— Не они, а с ними... — процедил я. — Не ори. Тихо...

Еще один рывок едва заметной тени через облако — и на этот раз я успел заметить, куда делся мешок, когда захлопнулся после броска. Промчавшись до стены, тень замедлилась, плавно разворачиваясь для новой атаки.

Не совсем тень.

Это было что-то едва-едва светящееся — переменчивым, прыгающим, белесым отсветом. Как будто отблески на черном меху лощеного зверя, только самого меха не видно.

Сам он не светился. В нем лишь отражалась туффа — их светящиеся ореолы. Слишком сильно они обожрались моей маной... И заглотыши что-то почуяли. Роение стало быстрее. Комнату наполнил гул.

Тусклая тень от стены — резко метнулась в облако. На миг сверкнуло зеленым, когда разверзлась невидимая пасть, — сверкало изнутри этого невидимого мешка, — но он уже двигался в другую сторону. Я видел только, как в облаке туффы прорезало еще одну дыру.

Туффа колыхалась. Облако распадалось на юркие стайки и снова соединялось, снова распадалось...

Стайки резко бросались в сторону, и тут же замирали.

И снова рывки, с резкими шелестящими звуками, будто мимо уха прошла стрела...

Некоторые стайки, ныряя в сторону, вдруг пропадали — и тут же появлялись, только чуть дальше, словно часть пути прошли невидимыми.

Другие пропадали насовсем.

Я снова различил тень. Развернувшись у дальней стены, она пошла к столу — и вдруг вся туффа разом, все их стайки дрогнули, резко скользнув вбок — и пропали.

Исчезла и тень.

— Ма-астер! — почти простонал Эйк сквозь зубы.

Я открыл глаза.

Эйк, стиснув в руках по факелу, стоял у дальней стены, дрожа от напряжения. Глаза молили.

— Быстро вниз. Где вторая Туфелька? Мне нужна ловушка!

— Ловушка? — Эйк моргнул, все еще не очень понимая. — Вы собираетесь...

— Да быстрее же!

Я тоже дрожал. От возбуждения и предвкушения.

Трясущимися руками я быстро собирал установку обратно. Раскрыть флакон, поджечь фитиль в плошке... Флакон, еще не успевший остыть, тут же выдал струйку маны — теперь, когда я сам был полон маны и мог созерцать четко, эта струйка сияла ярче, чем огонь факелов для глаз.

Сверкающая бело-гобубым огнем мана поднялась над горлышком, уперлась в нижний кристалл. Его будто заливали светящейся водой, только не сверху вниз, а снизу вверх.

У струйки возникло сизое тельце и прошло через поток маны, оставив в ней червоточину. Тут же возник еще один заглотыш, а потом десяток, и вдруг обрушился весь косяк.

От туффы зарябило в глазах. Бурая муть вокруг меня наполнилась сизыми извивающимися тельцами, а струйка маны совершенно пропала. Они высасывали ее дочиста, не давая даже оторваться от горлышка флакона.

И тень тоже была здесь. Прошла вплотную над флаконом — прямо держатель с кристаллами, — заглотив самую гущу туффы.

Да!

— Давай, бесплотный...

Давай!

Туффа огибала препятствия, а этот пер напролом. Через стекло, через дерево... Ему нипочем ни каменные стены, ни земля, ни вода, ни тела. Только свинец и огонь могут его остановить.

Боги, неужели мне наконец-то улыбнулась удача?!

Над горлышком флакона снова вытянулась сверкающая струйка, уперлась в кристаллы. Туффа металась вокруг установки. Ни один заглотыш не дырявил поток маны.

Я пытался разглядеть, куда ушла тень.

26

— Эйк! — процедил я сквозь зубы. — Да где же ты, давай! Он сейчас опять уйдет...

— Мастер... — шепот был совсем близко.

Не глядя, я протянул руку.

В ладонь опустился окатый свинцовый футляр. На ощупь я снял колпачок с нижней части. Под свинцом был теплый кусочек янтаря. Я упер его в середину ладони. Свинтил крышку с верхней части ловушки.

— К-к-кто это?.. М-мастер...

Я затаил дыхание.

Тень была совсем близко.

Наконец смог различить два зеленоватых глаза. Угадав, где у него голова, я будто четче стал различать и его всего. Как бочкообразная рыба без плавников.

— Любишь кошек?

— Кошек я ненавижу, они ловят моих крыс, — прошептал Эйк срывающимся голосом. — При чем тут кошки?

— А вот за эту кошечку любой из столичных алхимиков отвалит кошель золота...

— Какая кошка?... — Эйк почты выл сквозь зубы. — Ма-астер...

— Действительно, почему кошка — это же целый кот. Котяра. Котище. Я думал, улаки поменьше, до таких размеров не вымахивают...

Я направил ману через руку в теплый янтарь на дне ловушки, и из ее горлышка выскользнули три зеленых уса. Вытягиваясь наружу, они чуть расходились. В середине они были связаны между собой узлом, это не давало им совсем развалиться в разные стороны. Концы тыуновых зубов жадно подрагивали, готовые прилепиться к чему угодно.

— Мастер, не надо... — проныл Эйк.

Он не мог созерцать ни улыки, ни тыуновых зубов. Но ему это не мешало.

— М-мастер... У меня плохое предчувствие...

— Перестань скулить.

Если бы я верил его предчувствиям всякий раз, когда дело касается магии, мне пришлось бы разводить хобов или продавать лепешки, чтобы добыть себе пропитание.

— Лучше представь-ка, мой храбрый паж, вот что: стопочку из двадцати новеньких золотых. Как они сверкают на солнце. Почувствуй их теплую тяжесть в руке. Мелодичный перезвон благородного металла...

Или оставить улаки себе?

Я отвел ловушку в сторону, пока тыуновы зубы расправлялись. Перед атакой моя сеть должна быть идеальной...

Увлекшийся улаки шнырял по комнате. Туффа, снова рассыпавшись на мелкие стайки, была уже основательно прорежена — словно рваная вуаль.

И один из ее косматых обрывков осторожно подбирался к струйке маны.

Улаки разворачивался справа от меня.

Если нацелился на тот обрывок, то пройдет... Как раз... Я мысленно пробовал, как двину рукой, чтобы обрушить сеть точно над установкой — навстречу улаки... а, бесы! За установкой стоит факел!

С закрытыми глазами я не видел его пламени — но теперь, повернув туда голову, четко созерцал, как клубилась бурая муть в том месте — будто дрожал над костром воздух.

Оскалившись от досады, я нагнулся вдоль стола и просто спихнул его со стола. Тяжелая подставка загрохотала по полу.

— Эйк, убери их отсюда!

Улаки, сделав разворот, пошел в атаку — но не к установке. Его соблазнила другая стайка, над боковым столом.

Туффы уже почти не осталось в комнате. Она опять уходила из нашего мира.

Лишь вокруг сияющей струйки крутились самые упорные. Мана свободно поднималась из горлышка. Один кристалл налился голубым сиянием, наполнялся второй.

Еще несколько сизых головастиков шныряли вокруг меня, — этих привлекали мои руки и плечи, от вытянутой маны я сам голубовато светился. Мана сочилась из меня. Еще минута, может быть, две, и я перестану созерцать.

А улаки все крутился не там, где мне нужно.

— Ну, давай же!..

— Ма-а-астер... — вдруг протянул Эйк изменившимся голосом.

Дальний конец стола тяжело заскрипел. Будто на него водяная лошадь присела.

Не раскрывая глаз, я повернул голову в ту сторону.

И замер.

Сердце затихло в груди, а потом бешено замолотилось, когда я понял, что именно я созерцаю.

— Мастер! Тут кто-то есть! Кто-то большой! Ма-астер!!!

Тусклая тень, подобная тому улаки, что гонялся за туффой. Только эта тень была раз в двадцать крупнее.

Размером с лошадь. Улаки такими не бывают... Это... Наама милостивая! Рохгыын!

А та тень, гоняющийся за туффой — это рохгыынчик. Совсем маленький еще...

И сейчас на меня глядела, тусклыми зеленоватыми глазищами размером с мою ладонь, его мамаша?

Прямо на меня.

Не знаю, насколько сообразителен этот вид демонов. Улаки говорить точно не умеют, рохгыыны, считается, тоже. Только точно никто не знает... Надеюсь, она не поняла, что именно я собирался сделать?

Так же медленно, как выпрастывал сеть из ловушки, теперь я втягивал ее обратно.

Пристальный взгляд двух огромных глаз мне не нравился. Я почти кожей ощущал, как мана сочится из меня, из каждой поры моего тела — делая меня светящимся голубоватым силуэтом... Прямо как большой жирный заглотыш, обожравшийся маны?..

Мелкий рохгыынчик, который гоняется за заглотышами вокруг установки, наверно, решил, что я ему не по зубам. А вот эта...

В столице я видел в королевском парке брата белого ордена, который попал под рохгыына. Демон прошел через него, как вот этот мелкий прошел через мою установку — насквозь. Как проходил сквозь толстую столешницу, когда делал развороты. Только маг, в отличие от деревянного стола, был полон маны. Демон вышиб из него всю ману, и вместе с ней что-то еще...

Тело осталось невредимым, а из разума будто ступицу вытащили. Глаза у белого брата были пустые, и слуга, толкавший его кресло на колесах, то и дело останавливался, чтобы шелковым платочком утереть слюни...

Струя маны над флаконом светилась, как маяк. Свободной рукой я нащупал на столе свинцовую крышку и накинул на горлышко, обрубив ее. Взмокшими пальцами я пытался попасть крышкой на резьбу, — и одновременно, другой рукой, затянуть сеть обратно в ловушку. В резьбу не попадало, а окатая ловушка выскальзывала из вспотевшей ладони...

Под зеленоватыми блюдцами появилась ослепительная изумрудная точка. Она вдруг расширилась, открыв зев, полный светящихся потрохов...

Оскалившись, я одним усилием, как втягивают кристалл — выбросил из себя ману. Наружу, прочь, всю! До последней капли!

Мир, который я созерцал, погас, я лишь успел заметить, как на миг вспыхнула голубым сиянием моя грудь и руки, — а ядовито-зеленый колодец упал на меня...

Я швырнул навстречу ловушку, сам пытаясь отскочить с пути, но ноги в чем-то запутались.

Раскрыв глаза, я увидел потолок, уносящийся вверх, и тут мне в спину врезал каменный пол.

— Мастер! Мастер! — вопил надо мной Эйк, размахивая двумя факелами.

Свинцовая ловушка застыла в воздухе над столом, дергаясь как поплавок на поверхности воды. Стол чудовищно скрипел, установка шаталась, факелы Эйка мельтешили надо мной, заставляя все вокруг прыгать и плыть, путались в тенях стены и углы...

Ловушку рывком подняло выше, бледная тень проступила над столом, огромная... Эйк, завопив, швырнул туда факел. Стол заходил ходуном. Что-то гулко треснуло. И еще раз. Ловушка грохнулась на стол. Бледная тень качнулась к боковому столу — а потом обратно на нас.

Эйк, воя сквозь зубы, схватил меня за ворот и тащил прочь от столов, размахивая факелом над нашими головами — а тень, пройдя над столами, шла на нас... и пропала.

Столы больше не тряслись.

Эйк, оттащив меня почти до лестницы, замер.

В комнате было тихо.

Пламя факелов выровнялась.

Даже туманных следов туффы не осталось.

И не вздохнуть.

Я сбил цепкие пальцы Эйка с ворота, с хрипом втянул воздух и перевернулся на бок.

— Что это было? — прошептал Эйк. Факел в его руке мелко подрагивал.

Кашляя, я растирал шею.

Ловушка валялась на полу. Свинцовый бок чуть вмялся от падения, но это не так страшно. А вот тыуновы зубы порвались — один или два точно. А может, и все три.

И несмотря на это, несмотря на отбитую спину и почти перепиленное воротом горло, мне было весело. Я был до жути счастлив. Можно сказать, заново родился, Нзабар его дери... Пусть лучше ловушку, чем меня.

Я привалился к стене, кое-как подтянул ноги.

— Что это было, мастер?

Дыша рывками, как перепуганная до смерти мышь, Эйк все оглядывал комнату. Костяшки пальцев на факеле побелели до синевы.

— Кошечка оказалась львенком... — прохрипел я.

Эйк перестал озираться. Уставился на меня.

Я с трудом сглотнул. Но, вроде, не смертельно.

— За то, чтобы узнать, что это было, Эйк, виконт заплатил пару золотых... К сожалению, не нам.

— О чем вы, мастер?

— Не переживай. Тому парню, который получил золото, повезло еще меньше нашего... Где там были те кувшины с вином?

— Они точно ушли? Эта кошечка... львенок...

— Мамаша львенка, Эйк. Проблемы были с ней.

Эйк похолодел.

— Их тут было два?.. А если они вернутся?

— Не вернутся.

Во всяком случае, не должны. Маленький засранец ведь не притащится сюда снова играть — если играть здесь больше не с чем?

Туффы здесь больше не будет.

Выпаривать остатки маны здесь, этой ночью, меня ничто не заставит.

— Вы уверены, мастер?

— Да, я уверен.

Я сбил воск и пригубил из кувшина. Вино было темное и терпкое. Я глотнул еще. Теплая волна растекалась внутри.

Да, уверен...

Насколько вообще можно быть уверенным в чем-то, когда не владеешь собственной мастерской, и обо всем подобном знаешь лишь через вторые руки...

Или через третьи?

Я глотнул еще и кисло ухмыльнулся.

Как правильно посчитать, через какие руки узнал что-то — если узнавал это, с трудом разбирая староорочий в книге, взятой за золотой на одну единственную ночь у человека, который только что выкрал эту книгу у брата белого ордена, слуги которого потом всю ночь рыскали по городу, вместе с городской стражей поставив на уши все трактиры и притоны, а потом еще три дня обыскивали на выходе из города даже благородных?

Эйк шмыгнул. Оглянулся на лестницу и заговорил тише.

— Пока я был внизу, мастер, прислуга шугалась меня, как чумного.

Я опрокинул в себя остатки кувшина и поднял взгляд, уже разбегающийся и спотыкающийся. Крепкое винцо-то.

Эйк стоял надо мной, всклокоченный и чумазый — еще в трактире он чем-то перемазался, что ли, пока прятал и доставал Туфельки? Но главное, конечно, костлявая скуластая морда и глаза.

Отмыть его можно, можно даже причесать и принарядить, а вот куда деть эти глазищи? Цепкие и настороженные, будто он не с тобой говорит, а готовится защищаться от бешеного пса голыми руками.

— А ты думал, они будут наперебой лезть расцеловать — подручного чернокнижника?

— Одна тетка хотела мне тихонько что-то шепнуть...

— Да-а? — я ухмыльнулся. — Представляю себе, что она...

— Нет! — фыркнул Эйк. — Она мне рассказать что-то хотела! Но тут откуда-то вылез приказчик и увел ее.

— Толстяк в красном жилете?

— Ага. Мне кажется, виконт запретил им что-то говорить нам.

— Очень может быть...

Я задрал кувшинчик, ловя ртом последние капли. Распечатать и второй, что ли? Отличное вино.

— Мастер...

— Ну что еще?

Эйк кивнул на провал в полу, куда убегала лестница. Снизу доносился голос. Кто-то звал нас.

— Кажется, это виконт, мастер.

27

— В карете ты спал, теперь ужинаешь, а твой слуга клянчит вино... Не пора ли тебе заняться тем, ради чего тебя сюда привезли?

Виконт похлопывал себя прутиком по голенищу. Сам он благоухал, как поле летних цветов. Сколько золота он изводит на душистую воду?

— Благодарю вас, сэр, ужин был роскошен. А забота и гостеприимство ваших слуг выше всяких похвал... Впрочем, я готов.

— Зачем твой мальчишка требовал у ключницы лучшего вина, прикрываясь моим именем?

— Ну это же, — бодро начал Эйк, — для алхимического... — и затих под холодным взглядом виконта. — Сэр...

— Теперь тут. Что за шум и крики? Вы всю дворню перепугали.

— Когда мастер Бример, — с достоинством начал Эйк, — заряж...

Я сжал его плечо.

Боюсь, виконт не сможет по достоинству оценить, а потому не сочтет за большую доблесть нашу маленькую стычку с рохгыыном. Зато, не сомневаюсь, оценит, что я взялся за заказ, не имея заряженных кристаллов — необходимого инструмента, чтобы его выполнить.

— Там было не все чисто, виконт. Помните того белого брата, который приехал сюда на коне, а увезли его в фургоне?

— Ах, так ты изгонял демонов? — Виконт изогнул бровь. — Уже? Как из Лунки?

Я промолчал.

— В таком случае, — виконт нетерпеливо похлопывал по сапогу прутиком, — если с тем демоном ты закончил, теперь ты соизволишь осмотреть место, где пропал чернокнижник?

Виконт дернул подбородком, чтобы мы шли перед ним.

Я так спешил в башню, добраться до алхимической посуды, что даже толком не разглядел коридоры.

Теперь в кармане лежал футлярчик с тремя заряженными кристаллами. Их у меня оказалось даже больше, чем он вмещал. Еще один кристалл я убрал в большой футляр, вместе с разряженными.

И теперь я с удивлением крутил головой. Кладка была вычурная. Некоторые камни выступали из стен, выточенные в виде цветков, и их листья будто перетекали на соседние валуны.

Местами начинался совершенно иной узор, и тянулся по стенам, кое-где на дюжину шагов и больше. Этот был из резко изгибавшихся линий, переплетенных между собой. Сплошные острые углы. Навязчиво повторялся треугольный мотив.

Кое-где было что-то похожее на лики — но явно не старших богов.

— А сколько ему лет, мастер? — прошептал Эйк, сопя. Он тащил мою брезентовую сумку, в нее я запихнул и арбалет. — Когда так странно строили?

— Ты уверен, что это строили вообще люди? — Я оглянулся: — Виконт, граф сказал, что король подарил замок его брату...

— И что же?

— А прежние владельцы?

— Торны.

— Почему король не вернул замок им?

— Возвращать замок было некому. Торнов вырезали вместе с их дружиной и всей дворней. Упрямцы отказались бросать замок, даже когда королевские штурмовики отступили к Оростолу. Выдержать осаду орков было невозможно. Это крупнейший замок в этих землях, такие в тылу не оставляют. Орки должны были захватить его, и они его взяли.

— Выходит, когда штурмовики выбили отсюда орков, белые братья осматривали замок без прежних хозяев? И даже без их слуг?

Виконт вздохнул.

— А какая разница, мастер? — шепнул Эйк.

— У старых замков бывают свои секреты, Эйк...

Виконт позади нас опять вздохнул.

— Я посылал в Оростол, Бример. Я слышал, приказчик Торнов уцелел. Он собирал запасы по деревням к северу от города, чтобы замок мог держать долгую осаду. Но то ли случайно задержался, и орки уже осадили замок, то ли... Я послал пару человек найти этого умника и привезти ко мне.

— Они его нашли?

— Я рассчитывал, что они доставят его уже дня три назад. Пока я не дождался от них даже весточки.

В молчании мы шли прошли до следующего поворота. За поворотом, в миг, пока мы были отделены от виконта углом, Эйк прижался ко мне и прошептал в самое ухо:

— Мастер, а вы им рассказали, что нас...

Я мотнул головой и сжал мальчишку за плечо. Быстрее оглянулся, пока чуткий на ухо Мерез не сообразил, в чем дело.

— Виконт, а что это за вал? Шагах в двухстах ото рва, с запада?

— Орки не взяли замок с наскока. Там был их лагерь. Тут влево.

Мы свернули. Виконт, шагая позади, тихо командовал, куда дальше.

За очередным поворотом из ниши выскользнул стражник. Пригнувшись в боевой стойке, он выставил алебарду, преградив нам путь.

— Все в порядке, Клум.

Разглядев позади нас виконта, стражник склонил голову:

— Милорд.

Он отступил, пропуская.

Коридор за коридором, лестница за лестницей, мы опускались все ниже.

Воздух потяжелел от воскового запаха и прогоревшего масла. Здесь держатели факелов были отполированы до блеска. На стенах появились синие гобелены с золотым волками. В этой части замка жили.

Но сейчас и здесь все было тихо. Замок уже отходил ко сну. Только потрескивали факелы на стенах.

— Мастер маг!.. — раздался шепот откуда-то из темного прохода. — Сэр маг!..

Из тени выскочила женщина в переднике, ломая руки. За ней, вцепившись ей в локоть, семенила худая девица, в таком же заляпанном переднике...

— Сэр маг! Пожалуйста, выслушайте ме... Ах!

Заметив виконта позади нас, они шмыгнули обратно в темноту.

— Стоять!

Виконт приблизился, похлопывая прутиком по ладони.

— Мылорд, мы только... — залепетала старшая.

— Мы просто... — пищала маленькая.

— Ну, разумеется. Я сразу так и подумал. — Виконт обернулся к нам. — Минутку.

Поманив пальцем прислужек, он увел их куда-то за темный поворот.

— Куда он? — шепнул Эйк.

Раздался приглушенный до неразборчивости голос виконта, такой же неразборчивый лепет служанок. Резкий свист рассеченного воздуха — и взвизг, закончившийся хныканьем.

Эйк прикусил губу.

— Он их что?.. Порет?..

Взвизгнул другой голос.

— Угу. И кажется, от души.

Прут свистел не переставая. Хныканье перемежалось сдавленными вскриками.

— Это потому, что они хотели нам что-то рассказать? — шепнул Эйк.

Я глядел в темный переход, куда виконт увел служанок, прислушиваясь.

— Похоже, Эйк, у них уже есть печальный опыт...

— Опыт? Какой опыт?

— Что поймать их беглого пленника — может и не получиться...

Эйк, опустив сумку на пол, настороженно уставился на меня.

— Они уже нанимали кого-то до нас?

— А как, ты думаешь, виконт оказался в той Лиходеевке с утра пораньше, когда мы объявились там только накануне вечером? Совершенно случайно? Вместе со своим сюзереном, двумя десятками дружинников и продуманными планами...

Эйк поморгал.

Я кивнул.

— В деревне у него есть свой человечек. Кому-то хорошо приплачивают, чтобы он был там глазами и ушами виконта. Ночью, как только вернулись те двое солдат с хутора, потрепанные и провонявшие стухшей эссенцией, человечек что-то смекнул и помчался сюда, прямо в замок. Доложил.

— А как виконт узнал, что глаза и уши нужны ему именно в Лиходеевке? Что кто-то из чернокнижников пройдет там?

— У него есть тот сиплый. Шептун. Кое-что понимает, кто тут куда и ради чего ходит... Хотя не удивлюсь, если виконт нанял по соглядатаю во всех деревнях, что лежат в дне пути от Оростола.

— Но... — оглянувшись в темный проход, не идет ли виконт, Эйк облизнул губы и еще понизил голос: — А почему они скрывают, что тот, кого они нанимали до нас, чтобы поймал их беглеца, никого не поймал, и погиб?.. Зачем...

— Ш-ш!

Какой-то шум. Шаги.

Но не оттуда, куда виконт увел прислужек.

28

Из другого прохода доносились быстрые шаги, шорох юбок.

Накатило благоухание розового сада. Под факелами показалась чисто одетая служаночка, за ней и ее госпожа — в зеленом бархатном платье, блестя черными жемчугами.

Темноволосая, черноокая. Кожа тонка и бела до прозрачности — синяя жилка на виске, голубой червячок под кожей над ключицей... Почти лебединая шейка под собранными в тяжелое гнездо волосами, мелькнул глубокий вырез платья — и вот уже тонкий стан удаляется, пышные юбки с шорохом уплывают.

Но взгляд, каким меня окинула леди...

— Как пахнет... — пробормотал Эйк.

Нежный до приторности, почти ощутимый на языке, аромат роз висел в воздухе.

— Будто и не уходила... — мальчишка все глядел им вслед.

— Не уходила? — хмыкнул я. — Это хороший знак, Эйк... Леди обронила платочек.

Эйк, вздрогнув, обернулся.

Недоверчиво уставился на меня. Будто я пытался его оскорбить.

— Она же благородная...

— Спорю, что где-то вон там, у ниши, можно найти шелковый или батистовый кусочек.

Эйк нахмурился. Потом, по-собачьи поводя носом, двинулся в темноту.

И, в самом деле, вернулся с шелковым платочком... но не ко мне, а под самый факел. Он разглядывал какой-то плотный клочок.

— Что ты делаешь?

— Читаю.

— Да? — Я шагнул к нему. Да, это была тонкая ленточка пергамента. — И что же ты читаешь?

— Да вот, было в платочке...

— А тебе не кажется, что это, скорее, для меня?

Эйк пожал плечами.

— Вы же сами говорили, что мне надо научиться читать хорошо? Вот, пытаюсь...

Я кивнул, прикидывая, за какое ухо его лучше отодрать.

— Ну и как, получается?

Последний раз, кажется, драл за правое.

— Да не пойму... То ли я не так читаю, то ли она так пишет... Фибры какие-то...

Я вырвал записку и быстро побежал глазами. Витиеватые фразы из завитых букв. О свободной минутке, которую я мог бы посвятить беседе с ней о тайнах иных миров и магии... Губы сами собой разошлись в дурацкой самодовольной ухмылке.

— Что там, мастер?

— Леди желает развлечь себя интрижкой...

— Но она же благородная! — воскликнул Эйк. И, опомнившись, зашептал, оглядываясь на проход: — Она же... Но она... Благородная... Ей же... Она... — мальчишка просто захлебывался от возмущения, у него не хватало слов.

— И что, что благородная?

Эйк хлопал на меня глазами.

— Но... Благородная же!.. — Вдруг Эйк нахмурился, пытаясь поймать какую-то мысль. — Или... Она вам пишет как сэру Бримеру... Она что, приняла вас за благородного? Неужто решила, что вы маг белого ордена?

— А разве нет? — Я задрал подбородок. — Я, может быть, отпрыск из очень богатой и благородной семьи. Настолько древнего рода, что носить на груди лишь половинку моего семейного герба, деля его с гарпией хранителей, просто смешно. Я, может быть, не нуждаюсь в том, чтобы кичиться своим происхождением и доступной мне роскошью? Напротив. Стараюсь забыть это все, как сон, равно как и обо всем прочем, что прошло мимо меня, уплыв к старшему брату... Вот она, Эйк, меня понимает. Она... М-м, где это тут было... Вот! Всеми фибрами души желает, чтобы я уцелел в моей неравной битве, и утром она испытала бы божественное счастье видеть меня живым и целым, такого благородного неустрашимого храбреца...

Эйк вздрогнул и спрятал платок.

Я скосил глаза, стараясь не выглядеть пойманным врасплох, и потихоньку сунул записку в карман.

В проходе показался виконт. Дышал он, как бык после случки. Его ноздри раздувались, а потом почти смыкались, когда втягивали воздух. На бледных щеках выступил румянец.

— Всего день не был, а уже все от рук отбились...

Он смерил нас подозрительным взглядом, похлопывая прутиком по бедру. Прищурился.

— О каком неутомимом жеребце речь?

В первый миг Эйк, кажется, хотел его поправить, что это был неустрашимый храбрец... но вовремя осекся. А потом, моргнув, покрылся румянцем, от которого свечки можно было поджигать.

Я положил ему на плечо руку.

— Мальчишка еще никогда не был в таких конюшнях, сэр.

— Да уж, с вашими северными не сравнить... Рядом со степняками иначе нельзя. Эти кибиточные воришки надоедливее волков. Погоняешься, пока поймаешь, лучше чем на любой охоте...

Он вдруг повел носом.

Эйк под моей рукой напрягся.

Трудно было не заметить запаха роз. Виконт замер, нахмурившись...

— Но все-таки, виконт, — сказал я, снова двинувшись вперед, куда мы направлялись прежде, — вашу Лунку лучше показать коновалу. Боюсь, с правым глазом у нее что-то не так.

Виконт поморщился.

— Я знаю... Посмотрим, как ты справишься со своим делом. Граф готов хвататься за любую соломинку, лишь бы не разочаровать брата. Даже за гнилую.

Эйк набычился.

— Вы же были в деревне и говорили с теми двумя ветеранами, сэр! Вы должны знать, как мастер Бример...

— Ветераны! — снова сморщился виконт. — Не удивлюсь, если их одурманили, и все им примерещилось.

— А плечо?! — воскликнул Эйк. — У того штурмовика...

Я потрепал мальчишку по голове. Улыбнулся виконту.

— Виконт совершенно прав, Эйк. Давай не будем валять дурака. Ты же прекрасно знаешь, что, одурманив солдат, я сам прокусил ему плечо. Для большей убедительности надо было закусать и второго, да поленился, и вот теперь все выплыло.

Виконт перевел холодный взгляд на меня.

— Я уже заметил, Бример, что ты считаешь себя большим шутником. Однако, — виконт поднял перед грудью прутик, — обычно последним смеюсь я, — он сгибал прутик за концы. — Я — не граф. За соломинки не хватаюсь.

Прутик гулко треснул.

— Ты меня понял?

Из темноты просипело:

— Милорд, вы посылали за мной...

Почтительно склонив голову, под свет факела выступил Шептун.

— Да. Боюсь, ты понадобишься мне каждый раз, когда дело касается этого Бримера.

Виконт дернул подбородком, указывая, куда нам идти.

Еще один спуск вниз...

Здесь от стен тянуло холодом. На камнях поблескивали капли воды. Мы были ниже уровня земли.

Небольшой зал...

Сюда сходилось сразу несколько коридоров. У входа в один из них три стражника, сидевшие на корточках, вскочили и вытянулись.

За стражниками, поперек прохода в коридор, пылала длинная жаровня. За ней — темнота. Ни огонька. Хотя здесь, в зале, на стенах горело с полдюжины факелов.

Виконт кивнул на стальную корзину у стены, там была охапка запасных факелов.

Шептун запалил один из них от жаровни. Эйк, закинув сумку на плечо, взял сразу два.

Стражники со скрежетом сдвинули жаровню вбок, освобождая проход.

Мужик со стеклянистым взглядом, непрестанно двигавший челюстями, и рыжий парень пошли впереди нас. Третий стражник, с постным лицом, белобрысый — из-под плотно натянутого на голову шлема выглядывали обстриженные под горшок волосы — остался у жаровни.

Когда мы прошли, снова заскрежетало. Белобрысый вернул жаровню на место, снова перегородив выход.

Тот, что непрестанно двигал челюстью, как корова, поморщился.

— Клещ... — процедил он с досадой, на миг показав красные зубы.

— Вперед, Бен, вперед, — бросил виконт.

Он первым двинулся вперед.

Проход был узкий, с ощутимым спуском.

Побрякивали доспехи стражников. Где-то капала вода. На стенах, почти почерневших за сотни лет от чада факелов, белели свежие выбоины и царапины. От краснозубого веяло торуновым корнем.

Кажется, чернота плит под ногами кое-где была иной — с тем отблеском, что бывает у пятен засохшей крови.

Наши шаги гулко прыгали в низком и узком каменном проходе.

— Вот и наши темницы, — Виконт остановился.

Слева в стене было два проема. Решетчатые двери распахнуты. За коваными порогами пол продолжался всего на шаг, дальше провал. Стены колодцем уходили вниз. Настоящие каменные мешки.

Справа была большая тяжелая дверь, окованная железными полосами. Налегая плечом, Шептун распахнул ее внутрь. Дверь оказалась почти в локоть толщиной.

— Их бросили сюда, — сказал виконт.

Выставив факел, Шептун двинулся вниз по широким ступеням.

29

Здесь было просторно. Достаточно места и для пары жаровен, и пыточным мастерам есть где развернуться, и еще дюжине зрителей место найдется.

Но сейчас здесь было пусто. Лишь в стене поблескивали скобы, к которым приковывают пленников.

Каждый шорох отдавался от камня дробным эхом. Эйк, даже с парой факелов, жался к лестнице.

— Эйк.

Забрав у мальчишки один факел, я опустил огонь к полу.

Шептун, или кто тут выжигал руны, сделал это старательно. На камнях остался четкий след сажи и пропеченной крови.

Руна была большая, во всю середину темницы.

Хм...

Опустив факел к самым плитам, я обошел ее всю. Внимательно разглядывая каждую линию.

Затем еще раз.

— Что-то не так? — спросил виконт.

Я открыл было рот, но промолчал. Что я ему могу объяснить?

Что руна наложена неровно? Но для этого надо знать, как выглядят правильные руны.

А с этого края — вообще. Линии плывут и шатаются, будто пьяница культей выводил.

Ну, допустим, темнота... У пленников же не было огня, так? А та дверь, когда закрыта, сюда из коридора ни отсвета не попадет. В темноте гладко не нарисуешь. Допустим.

Ну а вот тут как же? Здесь линии даже не замкнуты...

И вон там. Тоже концы линий оборваны.

Я взглянул на Шептуна.

Ткнул носком на прореху в линиях.

— Здесь что, кровь просто стерли? Не выжигали?

— Нет, — просипел он. — Всюду, где была кровь, я выжег. Здесь ничего не было.

— Но ты ведь не первый здесь был? Могли не заметить и затоптать?

— Я ничего не стирал! — раздался с лестницы испуганный голос.

Тот рыжий парень. В темницу он спустился вместе с нами, — но предпочел остаться на последней ступени. На пол не сходил. Парень-то совсем-совсем молодой. Не сильно старше Эйка.

Другой стражник, краснозубый пожиратель торунова корня, маячил с факелами за проемом двери, наверху в коридоре.

— Это он сторожил пленников в ту ночь, — просипел Шептун.

Виконт упер кулак в бок.

— Бример, в чем дело?

Я неохотно проговорил:

— Довольно странно...

Не люблю, когда чего-то не понимаю.

Еще раз окинув взглядом всю руну целиком, я кисло ухмыльнулся.

— В таком виде это... — я покачал головой. Пожал плечами.

— Так что не так?

— Все не так, виконт. Начать с того, что куда проще и надежнее делать руну на трупе. У него ведь было тело второго пленника? Причем свежее.

Гни руки и ноги, как хочешь. И не надо выпускать из него кровь, чтобы потом кое-как чертить ею. В кромешной тьме.

Шептун понял меня без слов.

— Но кровь тоже используют, когда делают руны, — просипел он.

— Когда трупов несколько. Чтобы соединить их в одно целое. А здесь... Он вообще не пытался использовать тело как основу для руны. Вместо этого все чертил кровью... Да еще в темноте...

Допустим, следы крови в прорехах все-таки затоптали. Может быть, даже сам вызывавший демона, — потом, когда уже вызвал.

Но сама руна?

В руне должны быть узловые точки. Обычно — три или пять, смотря по размеру тела.

У этой — их было семь.

И какие! Один узел был на линиях, начерченных сбоку от основной части руны — и не соединенных с нею! То есть вообще не соединенный. Никак и никогда. Если на краю руны часть линий, может, и затоптали, то здесь, судя по рисунку, соединительных линий не было изначально.

И еще один такой же оторванный кусок располагался внутри руны.

Получается, два узла просто лишние — никак не проявят себя в руне. Ведь не соединены с остальными. То есть чертить их — была совершенно бессмысленная трата сил и времени...

Во всяком случае, насколько я что-то знаю о рунах.

— Ну так что? — поторопил виконт.

Я вздохнул.

— Бример!

— Вы сказали, один из них был здоровый?

— Оба.

Я кивнул и вопросительно покосился на Шептуна.

— Нет, — просипел он, мотнув головой.

— Ну, на четверть? — не сдавался я.

— Даже не осьмушку никто не был, — нетерпеливо бросил виконт. Похоже, это они с Шептуном уже обсуждали. — Сброд как сброд. Никакой орочей крови. При чем тут это?

— Да так... Эйк!

Я отдал ему факел и встал перед краем руны. Достал футлярчик с кристаллами.

Виконт скользнул по нему равнодушным взглядом.

Шептун зацепился, будто там были королевские сокровища.

Я закрыл глаза.

Потянул, проваливаясь в бурое марево...

Присел к полу. Созерцая то, что было там, где на плитах остались выжженные факелом линии руны.

Кровавые линии в руне — это лишь ее часть, видимая глазу. И далеко не самая главная...

Здесь должно было что-то быть и для созерцания.

Если пленник делал руну, не имея при себе ничего, кроме убитого товарища, — то есть без всего прочего, что нужно, чтобы сделать полноценную руну... И не имея кристаллов, чтобы потом взять власть над демоном, которого собирался вызвать... Это значит лишь одно — он использовал что-то, что тут уже было.

Что-то, что было тут еще до того, как его бросили в мешок.

Что-то, что осталось от шаманов, когда орки ушли из замка, — и что упустили белые братья, когда пришли сюда... А вот пленник и заметил, и сумел воспользоваться...

Может быть, знал заранее, что искать?

Постепенно я различил, где был уровень пола. Там, где должен был начинаться камень, бурое марево струилось медленнее.

Значит, руна — все, что от нее осталось, — как раз на этой границе...

Сидя на корточках, я касался кончиками пальцев плит пола, холодных и сырых. Остатки руны были прямо перед моим носом — но кроме уровня пола я не мог различить ничего. Ни-че-го. Совсем.

Чуть приоткрыв глаза, чтобы одновременно и видеть следы сажи на полу, и удерживать созерцание, я осторожно перебрался к одному из узлов руны.

Снова прикрыл глаза, чтобы лучше созерцать.

И тут тоже ничего.

Я переползал от одной части руны к другой. Потом застыл над оторванным куском внутри, потом над оторванным куском снаружи...

Ни малейшего следа хоть чего-то, отличного от бурой мути.

Это невнятное струение сил разлито везде. Здесь ничего особенного.

Я приоткрыл глаза и еще раз окинул взглядом всю руну целиком. Особенно смущали меня два отдельных узла — совершенно вразрез всему, что я знаю о том, как надо делать руны.

Все молчали, только потрескивали факела.

Если я не понимаю, для чего в руне были те два узла, — то где гарантия, что я правильно понял остальное ее устройство?

Я решил, что недостающие линии возле других узлов были затерты. Но что, если их и правда не было?

Воздух здесь был тяжел. Каменный свод, вся громада замка нависали над нами.

Но если линий там в самом деле не было изначально... как же тогда эта руна работала?

Я больше не пытался созерцать. Я просто разглядывал руну — пытаясь понять, как эти узлы... Все вместе... Нет, не понимаю! Как это все должно было работать — просто не понимаю!

И уж чего не понимаю совершенно — как пленник мог заставить это работать. Если у него не было не только кристаллов, но вообще ничего? Ни жидкого серебра, ни гохлов.

Хорошо... Допустим, здесь что-то было — что-то вроде руны, уже почти собранной, и пленнику надо было только чуть-чуть где-то поднажать, чтобы руна сработала. И он это смог, даже без маны... Может быть, здесь было что-то вроде того, что мы проехали на пути сюда. Там на дороге, где белые братья пометили белыми лентами. Только там, у дороги, они пытались это уничтожить. А здесь не трогали, потому что в спешке, после боя, им надо было осмотреть весь огромный замок, и они пропустили... Ладно, допустим. Было, пропустили, пленник нашел и использовал.

Но сейчас-то я прямо тут! Носом тычусь в эти камни! И с кристаллами! Вытянув ману! Я созерцаю — сидя прямо на узлах этой руны!

Но не могу уловить — ничего. Совершенно ничего.

А у пленника кристаллов не было.

И если он смог тут что-то заметить...

А потом еще и воспользовался этим, чтобы призвать демона...

И это же использовал для того, чтобы держать демона в узде — ведь кристаллов-то у него не было...

Я растянул ворот. Мне было душно.

Шагая по остаткам руны, я будто невзначай оказался за плечом Шептуна. На миг прикрыл глаза.

Когда мы возвращались к трактиру и я заговорил о людях-жемчужницах, он, кажется, напрягся даже больше, чем тот Джок. Куда больше, чем я рассчитывал... А вдруг?.. Может быть, это могло бы хоть как-то, хоть что-то объяснить...

Но в том месте, где стоял Шептун, ничего не было. Никаких намеков на то, что в арканах описывают как комок рваной вуали.

Лишь такое же бурое марево, как и всюду вокруг. Как и все остальные люди, что были вокруг меня, он был невидим для созерцания. Пустота. Только мои собственные руки голубовато светились, — мана потихоньку вытекала.

— Чего ты возле меня вынюхиваешь? — просипело мне в лицо.

Вздрогнув, я открыл глаза.

Шептун стоял ко мне лицом. Умудрился обернуться совершенно беззвучно. И он в упор смотрел на меня.

— Думаешь, я ему помогал?

Его левое веко мелко подрагивало. Глаза были по-настоящему злые.

Я отвел взгляд.

Оглянулся на рыжего парня. Он потихоньку пятился по лестнице — уже на полпути наверх. Лицо у него было такое, будто его мутило.

30

— Ты их сторожил?

Рыжий замер, набычившись.

— Ну, я...

— Один?

Он неохотно кивнул.

— Поговорить, значит, было не с кем...

— Я не спал! — воскликнул Рыжий и с мольбой уставился на виконта. — Милорд!..

— Ладно, Лисенок, расскажи ему все.

— Все? — я обернулся к виконту.

А рыжего как прорвало.

— Был какой-то странный звук! Я подумал... Ну, как голос будто. Не то... смех? Я не знаю, но... Дверь-то — с локоть! Сквозь нее вопли не пробьются, а тут... будто шепчет кто-то...

И замолк.

— А почему ты не заглянул внутрь? — спросил я.

— Заглянул! Осветил их факелом, сверху. Они тут оба лежали, как их бросили. Прямо у ступеней. Связанные. Еще головы подняли на свет. Один воды попросил.

— Дал?

— Я дверь закрыл, засов задвинул, и тут опять. Не то голосок, не то смеется кто... и... ну...

Лисенок уставился на виконта.

Виконт, поджав губы, разглядывал его.

Похоже, он бы с удовольствием, как тех служанок, выпорол и этого рыжего щенка.

— Говори все, — сказал я. — Как помнишь, так и говори. Не пытайся понять и объяснить. Просто рассказывай. Прямо как было.

— Ну, он будто детский был, голосок... Или женский? В замке ведь нет детей...

— Женщины тоже все наверху должны были быть, по своим углам, — просипел Шептун. — И там всегда стража. Их бы не пустили шататься в подвалы. Да еще ночью.

Лисенок с готовностью кивнул:

— Ну! Вот и я подумал: что кто? Некому же! Даже взял факел, прошел до выхода из подвалов.

— Это где сейчас стоит жаровня? — спросил я.

Лисенок кивнул.

— И?

— Там как раз Клещ стоял. Говорит, вниз к темницам никто не проходил. Да он бы и не пропустил сюда никого — кому тут возле пленников чего делать?

— А ты?

— Ну, вернулся!

— И голоса?.. — подсказал я.

— Не было больше ничего! До самого утра ничего не было. На рассвете Пард пришел меня сменять. Открыли дверь, чтоб сдать ему пленников... и... и...

Сглотнув, он уставился на руну.

Я поднялся по ступеням. Краснозубый Бен, медленно жуя, нехотя посторонился. Я оглядел коридор.

— Где ты сидел?

Лисенок, поднявшийся за мной следом, как побитая собака, с тяжелым вздохом прошел по коридору до ниши, что была в стене напротив входа.

— Вот, — сказал он. — Прямо тут.

Прямо тут...

Слева и справа от ниши были забранные решетками входы в каменные мешки.

Я взглянул вдоль коридора — назад, откуда мы пришли.

— Бегал туда? — на всякий случай уточнил я.

Лисенок кивнул.

Я посмотрел в другой конец коридора. У темниц он не кончался, шел дальше. И, икажется, шел далеко.

И рыжий Лисенок, и краснозубый Бен предпочитали держать факелы обращенными в эту сторону.

— А там что?

— Оттуда никто не мог прийти! Там никто не ночует. И вообще туда попасть можно только этим коридором, но здесь же никто не..

Отобрав у Лисенка факел, я двинулся по проходу.

Он постепенно изгибался.

И совершив поворот, становился даже шире, а пол шел круто вверх. И через два десятка шагов я кожей ощутил, что наконец-то не под землей. Воздух словно потеплел, и каменные своды не так давили.

Здесь в коридор с обеих сторон глядели черные проемы — двери когда-то были, но все снесены с петель.

Три комнаты с одной стороны, три с другой. Хотя это был уже и не подвал, как мне казалось, но все комнаты были без окон, или они были закрыты наглухо.

Проход вел дальше, еще шагов на двадцать. В его конце когда-то были большие двойные двери, но теперь и здесь зиял черный провал.

— Там храм, — сказал виконт.

Это был большой зал. Света наших факелов не хватало, чтобы осветить его целиком.

Колонны вдоль стен...

Но и за ними храм не кончался. Там темнели входы в боковые приделы. Их было, наверно, по полудюжине с каждой стороны.

А на полу — от самого входа и насколько хватало глаз вглубь, и между колоннами, и у тонущих в темноте входов в приделы, — все было усеяно обломками: выступы постаментов, куски статуй, каменные торсы, головы, руки...

Я склонился над одной из голов, с трудом перекатил ее лицом вверх.

Торун? Ильд? Вихрис?.. Баан?.. Или, может — ну, вдруг? кто их знает, этих Торнов? — кто-то из темных, Анзабар? Или даже сам Вагл?

Свет факелов освещал половину лица, но чье это лицо...

Рядом была голова с шеей и началом торса — кажется, женского. Но само лицо было совсем не женское. Сухое и жесткое. Чье же? В нем не угадывалась ни один из знакомых мне богинь...

И на орочьих тоже не похожи.

Я оглянулся. Виконт неотступно шел за мной.

— Что это за боги?

— Торны поклонялись старым богам. Местным.

Я выпрямился и еще раз оглядел зал. Ни одной целой статуи.

Шептун, Бен и Лисенок остались у порога. Не горели желанием топтать останки богов, пусть и безымянных.

Эйк, с нашей брезентовой сумкой за плечами, потихоньку пробирался к нам с виконтом — очень осторожно, выбирая, куда ставить ногу. Чтобы не наступить даже на самый крошечный осколок каменных богов.

Если это были боги...

— Почему они все битые?

— Второй штурм. Королевские штурмовики пробивались в замок через тот вход, — виконт кивнул вперед.

Я прошел до конца огромного зала. Здесь были огромные двойные двери — на этот раз действительно были.

Хотя их явно недавно сносили, а потом установили заново, — те же самые, наспех залатанные. Белесые доски казались нищенскими заплатками на старом резном дубе, совершенно черном от времени.

Эти двери была заперты на огромный кованый засов.

— А там... — вежливо подсказал я, оборачиваясь к виконту.

Впрочем, я, кажется, уже знал ответ.

— Там каменный сад для прогулок, огороженный от остального двора. Впрочем, смотреть там больше не на что. Все статуи богов там тоже побиты.

Я медленно кивнул, припоминая вид из башни.

Хорошо, тогда что выходит?

Значит, пленник выбрался из темницы, прошел по коридору сюда. Через эти двери вышел наружу, оказался в том прогулочном садике. А из садика... Там с краю, где внешняя стена, по обломкам стены взобрался на пролом, и... ну, там уже ров, а за ним на все четыре стороны.

— Кузнецы пропали здесь.

Я обернулся к виконту.

— Здесь? Я думал, они чинили замок в других...

— Сначала, — оборвал виконт. — Потом тут. Вот, — он ударил кулаком по засову, тот тяжело лязгнул в скобах, но сами двери даже не шелохнулись. — Видишь?

Ниже засова, в створки был врезан замок. Скважина блестела беловато-сизой, свежевыкованной сталью.

— Когда пленник сбежал, засов был отодвинут. Мы решили, что он ушел из замка. Тогда я приказал поставить замок. Чтобы подобное никогда не повторилось.

Что ж... В этом был смысл. Храм без окон. Если двери наглухо заперты, то отсюда не выбраться, иначе как назад в коридор, в подвал с темницами.

И кузнецы, значит, делали этот замок, когда...

Когда — что? Пропали — слишком растяжимое слово.

Я огляделся, пытаясь представить себя на месте кузнецов.

Двое. Не хлипкие — кузнецы же. Плечистые мужики. Вделывают этот замок в двери... Инструменты под рукой. Зубила, пилы... молоты.

И в этот момент наш беглый пленник, который, как оказалось, не убежал, а остался в замке, идет на них... идет — один против двоих? Без оружия?

Хотя, мог украсть. Даже если не у людей виконта, наверняка в замке можно было найти что-то, что осталось после двух последовательных штурмов.

Допустим, оружие или что-то вроде оружия у него было. Допустим. Но все равно...

На двух кузнецов? У которых под руками их молоты?

— Здесь? — переспросил я с сомнением. — И прямо во время работы?

— Они задержались до ночи, — просипело сзади.

Я оглянулся. Шептун все-таки вступил в храм и прошел за нами.

— Где-то после полуночи Дирк, он держал стражу в том перепутном зале, где сейчас жаровня, заметил, что лязга больше нет. Ничем не стучат, но и в замок не возвращаются. Отсюда единственный путь к комнатам дворни, только через перепутный. Должны были пройти мимо него.

— Сумки с инструментами стояли собранные, — сказал виконт. — Как раз там, где сейчас стоишь ты.

Хм... То есть он все-таки дождался, когда они закончат работу — чтобы собрали инструменты и убрали в сумки? Налетел неожиданно, не успели ничего схватить? С пустыми руками против него были?

Я поглядел себе под ноги.

Ничего, что походило бы на пятна крови, оставленные несколько дней назад.

— Ничего не затирали, — просипел Шептун. — Не было ничего.

— Вообще ничего? Никаких следов?

— Только ключ, — холодно проговорил виконт. — Лежал у двери. Вот, — он протянул мне резной кусок железа.

Я взял. Увесистый. С тремя зубцами разной длины на конце.

— Дверь запереть так и не успели... — покивал я.

Ну хоть что-то складывается.

Из замка он не убежал. Хотел все-таки куда-то пробраться — но не смог. В перепутном зале всегда стража. И он прятался где-то в одной из тех комнат, что в коридоре на пути сюда?

А потом виконт затеял вставить в двери замок. И наш беглец понял, что когда кузнецы закончат работу и уйдут, заперев дверь, у него не останется возможности ускользнуть из замка незамеченным. И в остальную часть замка мимо стражи тоже пробраться не получится. Будет заперт в этом коридоре — и либо умереть с голода, либо выходить к стражникам у жаровен... Так?

Тогда понятно, зачем он напал на кузнецов, и почему его не смутило, что их двое — против него одного. Выхода другого у него не было.

— Дверь была заперта.

Вздрогнув, я уставился на виконта.

— Заперта?

— Заперта, — холодно кивнул он. — На ключ. И еще засов задвинут.

Я поглядел на дверь. Потом на ключ.

И еще засов задвинут. Изнутри...

— Он где-то здесь, — сказал виконт. — Между этим выходом и перепутным залом. Дирку я верю как себе. Мимо него никто не мог пройти. Ни в ту ночь, ни потом. После Дирка постоянно стояли по двое, и горит жаровня. И днем и ночью.

Между этим выходом и перепутным залом...

Но между этим выходом и тем залом — лишь этот храм, те несколько комнат, коридор и темница с парой каменных мешков.

— Но вы же обыскали? Храм, те комнаты, что перед ним...

— Обыскали, — холодно прервал меня виконт. — Даже проверили стены, нет ли потайных ходов. Но он как-то прячется.

Я почувствовал легкое касание. Это был Эйк.

— Это какой-то знак? — шепнул он мне едва слышно. Кивнул на ключ, который я сжимал. — Да, мастер? Он специально оставил ключ на виду?

— Милорд! — позвал от входа Бен. — Милорд, близится полночь! Нам лучше...

Виконт бросил туда тяжелый взгляд. Краснозубый заткнулся. Виконт снова повернулся ко мне.

— Что ему надо, Бример? Почему он не уходит из замка?

— Что ему надо... — задумчиво протянул я.

Хотя особых мыслей у меня не было.

Он в замке уже несколько дней, получается?

И сколько еще до этого крутился вокруг? Если уж нанял убийц — и для меня, и для тех двух чернокнижников, что сгинули под Лиходеевкой прежде.

Не знаю, что именно он тут учуял... но когда я пытался вообразить, что это может быть, волоски у меня на загривке вставали дыбом.

А главное — он не уходит.

Потому что не может выйти из этих подвалов в главную часть замка, мимо стражи у той жаровни?

Или потому, что то, ради чего он все это затеял — взять это оказалось не так-то легко?

Там, на дороге, белые браться оставили знак, предупреждающий об опасности — предупреждающий, прежде всего, своих, других белых братьев. Потому что те из них, что пытались уничтожить, с первого раза не справились.

И этот демонист здесь — точно так же? Чует, что в замке что-то есть, — но все еще не понимает, как к этому подобраться, как этим можно овладеть? Как прибрать к рукам все и целиком, чтобы использовать или унести с собой...

Не разобрался — за все то время, что он тут в замке...

Виконт, сжав губы, ждал ответа.

— Мне надо будет осмотреть тут... Все тщательно...

У виконта дернулась голова, будто я влепил ему пощечину.

— Будет?.. — повторил он, словно ослышался. — Надо будет осмотреть?.. — На его скулах заиграли желваки. — У тебя будет достаточно времени прямо сейчас! Ты остаешься здесь до рассвета.

Крутанувшись на каблуках, виконт зашагал прочь. Шептун бросился за ним, освещая путь факелом.

Краснозубый и рыжий почтительно расступились, давая виконту выйти.

— Бен, не выпускать его за жаровню, что бы он ни плел.

— Да, милорд.

Его быстрые шаги стучали в коридоре, дробясь каменным эхом.

— М-мастер... Вы говорили, нам надо перегнать алхимического вина, ведь да? Пока есть возможность... Я возьму на кухне браги!

Эйк запрыгал через обломки вслед за солдатами.

Мою брезентовую сумку он бросил как раз там, где нашли вещи кузнецов.

31

С одним факелом я остался посреди темноты.

Вместо стен храма — смутные тени. Шаги людей затихли в глубине замка.

Ладно, Нзабар с вами...

Беглец не мог голыми руками справиться с двумя кузнецами — без криков, без шумной драки, без воплей о помощи, не оставив даже пятнышка крови. Он должен был использовать магию.

Здесь, в отличие от темницы, он не чертил руны кровью — и поэтому здесь Шептун ничего не прижигал, полностью уничтожив все следы магии...

Положив факел на обломок бедра какой-то богини, я достал футлярчик.

Медленно оглядываясь вокруг, я открыл его и выбрал один из двух оставшихся в нем кристаллов.

— Хочешь поиграть? Ладно, поиграем...

Я потянул кристалл. Закрыл глаза.

Бурая муть.

Неподалеку она чуть клубилась — там факел.

И все...

Ровная, тихая муть...

Я крутился во все стороны, но всюду было одно и то же. Ни следа чего-то магического.

Чуть приоткрыв глаза и подхватив факел, я быстро пошел по храму. Надо пошевеливаться, если хочу все осмотреть, пока созерцаю четко и ясно.

Я быстро прошел за колоннами, заглядывая в приделы. Вблизи оказалось, что и стены храма, и колонны — все покрыто странным сплошным узором из выступающих треугольников.

С левой стороны и проход, и приделы — все та же бурая муть.

И с правой тоже.

Сделав круг по храму, я снова был у внешнего выхода из храма. По-прежнему ничего не понимая.

Мана скоро вытечет, но пока я еще созерцал хорошо. Покусывая губы, я еще раз огляделся. Должно же быть хоть что-то!

Допустим, он как-то смог призвать демона... Допустим, как-то смог держать его в узде... Но если при нем не было кристаллов, то он должен был использовать что-то такое, что было тут уже до него? И должно было остаться — ну хоть что-то!

Чтобы уничтожить все начисто, ему нужен был бы флакон с жидким серебром. Как мой, в котором я топлю гохлов. Но флакона с жидким серебром у него точно не было.

Выжег факелами? Как Шептун в темнице?

Но тогда остался бы след от копоти, где он ими проводил?..

Ношрины хляби!

И еще — бурая муть темнела. Мана уходила из меня.

От каменных стен тянуло ночным холодом. Мышцы пробивала предательская дрожь.

Положив факел на бедро богини, я присел, на ощупь вытащил из сумки арбалет. Я невольно держался спиной к огню. Боялся отвести взгляд от теней вокруг меня...

Но какой прок от арбалета — сейчас? Кузнецов было двое, и с молотами. А от них даже кровавых следов не осталось.

И у меня все крутилось в голове то, что я видел там, в темнице. Он использовал руну, какой я прежде никогда не видел. Вообще не понимаю, как такая должна работать! Те два отдельных узел...

Нзабар бы его драл...

И по всему выходит, что как источник силы он использовал что-то оставшееся в замке от шаманов. Что-то, что упустили при осмотре белые братья... И что я, как ни пытался, не мог разглядеть даже с маной из кристаллов!

А у него не было ничего...

Я вздрагивал от каждого колыхания пламени, Баан бы прибрал эти игривые сквозняки, гуляющие по замку.

Боялся долго не посмотреть в какую-то сторону — откуда ко мне подступала темнота и тени...

Я тряхнул головой.

Ладно! Пусть он как-то смог призвать демонов, и как именно он это сделал, я пока понять не могу. Но сам-то он где?

Он же не рохгыын, чтобы просочиться сквозь стены?

Он человек, из плоти и крови. И должен быть где-то здесь — конечно, если только он не совершил ошибку, выпустив демона из узды, и демон уволок его к себе... но в это мне что-то не верится.

Я заставил себя дышать глубоко и размеренно. Постарался унять спешащее куда-то сердце.

Итак. Они уверены, что внутрь замка, дальше перепутного зала, беглец не выходил... Так? И через эти двери наружу, в каменный садик для прогулок, он тоже не выходил — ключ был здесь, и засов задвинут... Что у нас остается?

Между той жаровней и этим выходом из храма расположены темницы, храм... и те комнатки, на подходе к храму. В темнице я был, храм только что осмотрел.

Забросив за плечо сумку и подхватив факел, я прошел через храм и вышел в коридор.

Вот они, черные проемы со сбитыми дверями...

В первой комнатке были одни головешки, а стены черны от сажи.

Во второй валялась изрубленная лавка — защищались ею, что ли, как щитом? Когда штурмующие снесли дверь в комнатку? Еще какие-то обломки... Не то большой сундук с разборными отделениями, не то мелкий столик с выдвижными ящичками...

В следующих двух комнатах сожжено было все.

В пятой была перевернутая лавка — точно такая же, как та изрубленная, только эта была цела. А в дальнем углу, поваленный вдоль стены... Я присел, разглядывая получше.

Легкий деревянный алтарь? Вот и выступы-иглы, чтобы нанизывать на них свечи...

Кельи, значит? Вот что тут было?

Да, наверно. Кельи для паломников. Или служители храма жили при нем же...

Я кожей ощущал, как течет время, приближая полночь.

Когда солнце глубже всего под землей, и тьма самая густая...

Я достал кристалл и потянул.

Здесь бурая муть была гуще. Над тем местом, где пылал факел, оно пучилось, будто закипало тяжелое варево.

— Ну, где же!.. — прошипел я.

С досадой закинул арбалет, сползавший на руку, обратно за спину, и вернулся в коридор. Заглянул в последнюю. Открыв глаза, закрыв глаза...

Потом прошел по остальным кельям еще раз.

— Ну и где?..

Ни в одной ни малейшего следа. Лишь бурая муть.

Сумка и арбалет оттягивали плечо. И сам воздух давил. В узком каменном проходе бурая муть колыхалась медленно и тяжело, как студень.

Зажимала меня со всех сторон, смыкалась сверху. Будто воздуха совсем не осталось, невозможно дышать, зажат в глубине трясины...

Не выдержав, я раскрыл глаза. По загривку сбежала струйка холодной испарины.

— Ну и как он здесь прячется, когда здесь прятаться — негде?..

Каменные мешки! Те каменные мешки напротив главной темницы!

Я бросился бегом, пока мана еще оставалась.

И как влетел в невидимую стену, когда за изгибом коридора показался вход в темницу, — страх встряхнул меня. Я замер, боясь вдохнуть.

32

Тяжелая дверь была приоткрыта на ладонь.

Разве мы так оставляли ее?

Я помню, что я первым ушел по коридору к храму. А кто выходил последним... Но, наверно, должны же были прикрыть?..

Или нет?

Может быть, тогда, пока мы к храму шли, и не прикрыли. Но потом-то должны были? Когда они шли от храма обратно. Уж виконт-то, с его тягой держать всех в узде — и людей, и вещи...

Осторожно, стараясь не лязгнуть арбалетом, я стащил его с плеча. Опустил на пол сумку. Медленно, чтобы не скрипнул брезент, нащупал внутри колчан. Вытащил из него еще пару болтов.

Сжимая арбалет и факел, я рывком подскочил к двери и изо всех сил надавил ногой, заставляя тяжелую дверь отойти шире. И, сунув внутрь факел и арбалет, припал на колено.

Сердце билось в груди и отдавалось в ушах. Свет факела подрагивал, покачиваясь на ступеням лестнице, внизу его едва хватало...

Но и там все пусто.

Сглотнув, я поднялся. Ноги наливались колючей тяжестью, руки противно подрагивали.

Притянув дверь, я задвинул засов. Привалился спиной. Кованые полосы железа холодили даже через плащ.

Я поглядел вдоль коридора — в ту сторону, где выход в перепутный зал и замок. Отсюда не видно даже отсветов той жаровни.

Шеей я чувствовал холод железной полосы. Все сырое. И камень, и железо, и дерево... Огонь факела в моей руке вдруг дрогнул.

Я замер, боясь вздохнуть.

Пламя факела дрогнуло еще раз.

Я поглядел в сторону храма. Изгиб коридора скрывал вход в него.

Что это было? Двери? Кто-то открыл выход из храма во двор?

Но снаружи не могли открыть — там же засов задвинут с этой стороны! Изнутри? Но там замок. А увесистый ключ от него — у меня в кармане.

Но если не те двери — то что вызвало этот внезапный сквозняк?

Факел больше не дрожал. Я облизнул пересохшие губы.

Если не те двери, то должно было быть какое-то другое внезапно открывшееся отверстие...

Прямо передо мной была небольшая ниша, а справа и слева от нее — решетчатые дверцы, за которыми каменные мешки.

Сейчас обе решетки были распахнуты.

Я взялся за левую. Перекошенная, на одной петле, она жутко заскрежетала, когда я потянул ее. С трудом я прикрыл ее.

Отлично. Если кто-то попытается ее открыть снова, пока я буду осматривать соседний каменный мешок, этот скрежет я не пропущу.

Стиснув факел и арбалет, я переступил порог правой решетки.

Каменный пол тянулся от железного порога на шаг. Затем — провал вниз.

Я закрыл глаза, отдаваясь созерцанию...

— В-ваглово семя!

Закрыв глаза, я оказался в полной тьме. Не то что каких-то следов магии — даже бурого марева не было! Ничего. Пока я возился, остатки маны утекли.

Я открыл глаза. Вгляделся в темноту мешка под ногами.

Стены колодцем уходили вниз, локтей на десять. Я едва различал, что там.

Присев, я опустил факел за край. Пол в мешке был покрыт сплошной коростой из окаменевших нечистот. И все. Ничего больше. Ни тела беглеца, ни открывшегося тайного лаза.

Я медленно поднялся. Страх вдруг ушел, сменившись злость. На виконта, на себя, на весь мир.

— Ну и где тут можно спрятаться?..

Не сомневаюсь, что и второй мешок точно так же совершенно пуст, не считая закаменевшего дерьма. Виконт наверняка заставил своих людей обыскать тут все. И не разок, а дюжину. И еще пару раз осмотрел лично.

Но они же осматривали только то, что видят глаза. Созерцать не могли...

Если какие-то следы есть, то только здесь. В большой темнице, в храме, в кельях и в коридоре я созерцал. Остается только это. Два мешка.

Только я уже истратил все кристаллы в футлярчике. Есть еще четвертый, в большом футляре... последний.

Последний кристалл использовать нельзя — если от этого не зависит твоя жизнь. Один кристалл всегда должен оставаться. Всегда. Что бы там ни было.

А если тот беглец, прямо сейчас, что-то делает? Не знаю, что — но что бы это ни было, в полночь это делать проще всего. Как раз сейчас...

И что-то магическое — сейчас прямо тут, в этих каменных мешках, под моими ногами? Потому что больше негде...

Вытянув из сумки запасной футляр, я открыл его. Пустышки в одном углу, в другом, отдельно, заряженный.

Последний.

Глядя на него, я достал из кармана и медленно вставил в шелковые петли три использованных. Вытащил из петли заряженный. Гладкие грани чуть покалывали пальцы.

А если я истрачу его — и опять впустую? Если беглец прячется все-таки не здесь? У меня не останется маны, даже чтобы обороняться. Даже если он сам ко мне выйдет, лицом к лицу, — я уже буду пуст.

Я положил последний кристалл в маленький футлярчик и сунул его обратно в карман.

Можно спуститься вниз и выжечь факелом по стенам и полу — если там что-то есть. Веревка у меня есть, и если зацепить ее за решетку, то я...

Тихий смех заставил меня вздрогнуть. Я чуть не сорвался вниз, крутанувшись назад как был, сидя на корточках на самом краю каменного мешка.

Выставив факел в проем решетки, я замер, дрожа он напряжения.

Стояла мертвая тишина.

Я не дышал, боясь шевельнуться. Я никак не мог понять, откуда донесся смешок.

Медленно проходили мгновения. Удары сердца отдавались в висках.

Снова какой-то звук...

Похоже на распевный шепот? Но такой тихий, что на этот раз я не был уверен, что мне не чудилось.

Стараясь не зашуршать одеждой, я осторожно шагнул через порог — и замер с поднятой ногой. Потому что едва я двинулся, откуда-то донеслись легкие шлепки. Как от босых ног, удаляющихся по каменному полу?

Я рывком выскочил в коридор, выставив факел и арбалет в одну сторону, потом тут же в другую. В оба конца — пусто.

И где-то опять не то едва различимый странный напев...

Или смех? Теперь это был тонкий голосок, почти детский...

Кажется, со стороны храма? Из-за изгиба коридора.

Подхватив сумку, я закинув ее за плечо, и, выставив арбалет, медленно двинулся вперед, бесшумно ступая по каменным плитам. Держась дальней от изгиба стены.

Тяжелая сумка съезжала на руку, давила руку с факелом вниз. Маленький арбалет в другой руке казался невесомым. Игрушка. Торун-защитник, сейчас я предпочел бы тяжелый солдатский, каким можно пробить грудной панцирь.

Коридор плавно изгибался... и за изгибом никого не было.

И смешок.

Я оскалился. Все-таки кельи?!

Я крался дальше вперед, вслушиваясь — но теперь было тихо. Только потрескивал мой факел.

Пламя освещало серые стены. Впереди проступил конец коридора — вход в храм. И черные проемы по бокам. Три с одной стороны, три с другой.

Ну и которая же из них?..

Проемы располагались точно напротив друг друга. Если заглянуть в одну келью — подставишь спину входу в другую.

Снова раздался смешок.

Так какая же?!

Та, где уцелел алтарь?..

Стараясь не упускать из вида все шесть провалов в темноту, я вдоль стены, прижимаясь спиной к холодному сырому камню, добрался до первого слева. Завел внутрь факел.

Сломанная лавка отбрасывала на стену большую тень. Когда я повел факелом, тень двинулась по стене, но самый угол кельи за лавкой был закрыт от меня. Как раз там, где, я помнил, лежал поваленный алтарь.

Прижимаясь к стене спиной, я скользнул внутрь кельи. Вдоль противоположной от лавки стены, шажок за шажком...

В коридоре рассмеялись.

Я рванулся обратно, выскочил — и еще услышал, как быстрые легкие шажки шлепали по камню — раз, другой, и вдруг оборвались.

До входа в храм коридор был пуст. Назад к изгибу — тоже.

А шажки эти были где-то совсем рядом, пока не затихли...

Я опустил сумку на пол. Три медленных глубоких вдоха про запас... Я рванул от одной кельи к другой. Вскочить, осветить факелом келью — и к следующей!

Сначала та, что напротив, потом третья и четвертая!

Пятая!

Шестая...

Тоже пусто?.. Судорожно ловя воздух раскрытым ртом, стараясь сдерживать жадные вдохи, чтобы сопением не заглушать звуки, я какое-то время стоял, пытаясь сообразить, как такое может быть.

И что теперь делать.

Я чуть опустил арбалет, встряхнул затекшей рукой.

Коридор пуст. Все кельи пусты...

Шлепок по камню! Точно такой же, как и прежде, будто чья-то маленькая босая ножка шагнула по каменному полу, не таясь, — и еще один, третий, четвертый! Будто кто-то поспешно пробежал!

Я успел выскочить в коридор прежде, чем они пропали. И теперь знал совершенно точно: они доносились с той стороны коридора, где темнел вход в храм.

И тихий смешок.

Да, оттуда. В этом никаких сомнений. Он был там — в темноте за входом, куда не доставал свет моего факела.

Подхватив с пола сумку, я медленно двинулся туда.

33

Не доходя до порога пары шагов, я опустился на колени. Положил арбалет, снова сбросил сумку. Не сводя глаз со входа, достал футлярчик.

Последний кристалл...

Не хотелось выпускать его из пальцев. Но и отказываться от арбалета я не хотел. И есть еще факел. А рук всего две.

Из темноты по ту сторону входа донесся не то шепот, не то смешок.

Не сводя глаз с темного провала, я запустил руку в сумку, нащупал внутренний кармашек. Достал то, за что заплатил целых два серебряных. И, кажется, не зря.

Тонкий перстень хорошо сел на средний палец. Он был без камня — лишь крошечный бутон из свинцовых лепестков, которые должны были этот камень держать. Лепестки чуть разошлись, когда я надавил кристаллом. Он вошел внутрь бутона и плотно сел там. Свинцовые лепестки почти сомкнулись над ним. Снаружи осталась только самая вершинка кристалла.

Повернуть кольцо на пол-оборота — так, чтобы кристалл был не над пальцем, а под ним. Теперь сжать кулак... Колючая вершинка кристалла ткнулась точно в середину ладони.

Я разжал пальцы, снова сжал, повторил так несколько раз. Кольцо, вроде бы, сидело хорошо, не сползало и не поворачивалось. Свинцовый бутончик с кристаллом каждый раз тыкался в середину ладони.

Я попробовал взять факел. Бутончик уперся в древко, неприятно вжался в кожу. Не очень удобно. Но зато кристалл уже в руке: просто отпустил факел — и сжал кулак. Едва понадобилось, кристалл в ладони.

Из храма донесся какой-то неясный звук — не то шорох, не то какое-то слово шепотом. Но точно не смех.

Закинув сумку на плечо, я поднял арбалет и переступил порог храма.

Факел едва разгонял темноту в огромном зале. Лабиринт обломков, обманчивые тени... Стены и потолок едва угадываются.

И шепот.

Кажется, он шел отовсюду, прямо от каменных стен и купола...

Тени расколотых богов шевелились, стоило факелу качнуться.

Здесь была тысяча мест, где можно спрятаться.

Я крутанулся на каблуках и решительно двинулся вправо. Туда, где с краю зала темнела первая колонна.

С ее обратной стороны был держатель для факела. Им я и воспользовался. Теперь у меня была свободная рука.

Сумку я тоже оставил здесь.

Отсюда факел хорошо освещал вход в первый придел. Белый камень колонны отбрасывал свет факела, будто усиливая его. Но даже этого было мало, чтобы осветить придел целиком. На полу там громоздятся обломки кого-то огромного, углы скрыты в тенях...

Огонь можно добыть кремнем и огнивом, а можно использовать щепку, покрытую специальной алхимической смесью.

Я чиркнул ей по каменному обломку, выпрямляясь в темноте — уже почти в середине храма. Свет факела сюда перекрывала колонна.

Смесь на щепке с треском вспыхнула, выхватив из темноты силуэт, кравшийся к колонне. Он обернулся, и мы оказались лицом к лицу.

Ростом едва мне по пояс, он походил на огромного младенца — совершенно голый и безволосый. Свет от горящей щепки выхватывал из темноты его голову и грудь — с нежной и красной, как у парного поросенка, кожей. Под испуганно вскинутыми руками были еще две ручки, от неожиданности поджавшиеся к животу.

Застыв на миг, он ошалело пялился на меня красноватыми глазами.

Не ожидал, любитель хихикать и играть в прятки, что я тоже могу тихонько выползти из-за колонны, прячась за обломками статуй?

Его глаза скосились на щепку в моих пальцах. Скользнули вбок — на то, что у меня было в правой руке.

Одновременно с тем, как я спустил курок арбалета.

Он метнулся в сторону, вжимая голову в плечи. Но я целил в живот.

Его дернуло, когда болт вошел ему в бок, как раз туда, откуда отрастала левая пара рук. Он тонко взвыл, выгнувшись и широко раскинув все четыре ручонки. В этот миг он, на своих кривоватых ножках, с длинным тонким хвост до самого пола, стал похож на огромного паука, пришпиленного к невидимой доске.

Потом он сделал шаг, и покачнулся.

— О-о-о... — хрипло выдохнул он.

И медленно, неверяще опустил голову, уставившись на болт, торчащий из его бока.

— Мя мраю?.. — простонал он тонким, почти детским голосом. — Упыл.. Упы-ыл... Упы-ы-ыл... — проныл он жалобно, уже едва слышно.

Нижняя правая ручка, стиснутая в кулак, разжалась. Что-то упало на пол с тяжелым железным стуком.

— Упы-ы-ы-ыл...

Спотыкаясь и почти падая, едва удерживаясь на подгибающихся ножках, выползень ковылял прочь от меня, растворяясь в темноте храма.

Я бросился за ним — забыв, что в руке у меня не факел, а тонкая щепка. Слишком поспешно! Язычок огня распластался в воздухе — и оторвался от щепки. В лицо дыхнуло горьким дымком, и я оказался в темноте.

Отсветы факела из-за колонны едва доставали сюда.

Я попятился туда, под свет факела. На ходу крутя ручку под ложем арбалета. Шестеренка щелкала по зубчатой стальной планке, натягивая тетиву. И пусть доспех из такого не пробить, зато арбалет можно взвести на ходу, не опускаясь к земле, не сводя взгляда с того, что куда важнее...

Да мне и не нужно пробивать доспехи... Прижавшись спиной к колонне под факелом, я уложил на ложе зажигалку. Ее конец выступал за дугу арбалета. Под наконечником, туго виток к витку, чернела просмоленная веревка.

И только теперь вытащил из выщербинки на колонне перстень с кристаллом.

Он оставался тут, пока я ползал за обломками. Как раз на такой высоте, как приподнятая почти к лицу рука человека — занятого каким-то интересным, несомненно, делом...

Отсветы от факела должны были притупить его способность видеть во тьме, пока я обползал колонну, прячась за обломками на полу. А этот кристалл, который он прекрасно созерцал — но который неподвижно оставался за колонной все это время...

Усмехнувшись, я надел перстень. Забросил колчан с зажигалками за плечо, снял факел с колонны и двинулся к центру зала, светя себе под ноги.

Остановился, когда среди каменных обломов что-то золотисто блеснуло.

Я осторожно тронул это носком сапога. По каменному полу звонко скрипнуло.

Увесистый кусочек! И как заблестел в свете факела... Золотой самородок размером с перепелиное яйцо...

Тихо застонало.

Где-то слева. Вон за теми мраморными обломками, с большим орлиным крылом?

Там что-то прокатилось по полу с железным звуком. Что-то маленькое, но тяжелое...

Я двинулся на звук.

Голова у бога с мраморным крылом была отбита. Между обрубком шеи и обломком другого крыла вдруг солнечно блеснуло. Я замер.

Еще один самородочек, этот с ноготь мизинца...

Шагнув было к нему, я заметил еще один — шагах в четырех дальше. Как раз под выступившей из темноты колонной.

За колонной тихонько шлепнуло по полу. Еще какой-то звук. Сдавленный стон? Из-за причудливого эха, звук стал похож на задавленный смешок.

Справа и слева от колонны крупных обломков не было. Уползти вбок не выйдет.

— Молодец, загнал себя в угол, — тихо проговорил я.

Выставив факел, я быстро обогнул колонну.

Пусто.

Зато в стене за колонной чернел вход в придел.

Сунув факел внутрь, я замер на пороге. Здесь тоже никого не было. Пол был без обломков, хотя у стены стоял невысокий постамент с огромными птичьими лапами из черного камня, чешуйчатыми и когтистыми. И где все остальное, что было выше...

Блеск на темном полу. Прямо перед постаментом еще один самородок — огромный, как куриное яйцо.

Я сделал два шага, склоняясь к нему и опуская арбалет на пол, чтобы освободить руку... и, стиснув арбалет, мгновенно отскочил обратно.

34

Они посыпались сверху, как переспелые сливы. Их красные тела вываливались из темноты сверху, мелькали перед моим лицом — и рушились на каменные плиты, шлепая как шматы парного мяса.

С первым я разминулся всего на миг. Волна серной вони прошла по моему лицу, как будто он меня коснулся.

Отскочив к порогу, я замер, стискивая факел и арбалет. Руки предательски подрагивали.

Я знал, что так будет, но все равно едва успел.

Вот кузнецы не знали...

Убили их не у дверей. Отманили в сторону, а потом свернули шеи, свалившись сверху. Тихо и без крови.

Эти маленькие ублюдки любят получать тела целыми, без глубоких ран. Если получается, они оглушают и душат, с яростным нетерпением, как сгорающий от страсти любовник сдирает одежды со своей возлюбленной...

Только на этот раз я их перехитрил.

Выползни стонали и едва шевелились на каменных плитах. Они рассчитывали приземлиться на мягкое...

Их было четверо.

Тот, что чуть не задел меня, с трудом встал на четвереньки и уставился на меня. На его красновато-розовом боку, между левых рук, белела отметина, похожая на старый рубец. В поджатой к животу ручке он стискивал арбалетный болт.

— Тык ти зну-ул! — протянул он тонким голоском. На его пухлой морде была искренняя обида. Маленький носик пуговкой сморщился. — Кр-р-риса потлая!

Не поднимаясь с четверенек, он швырнул в меня болтом. Я легко уклонился. Болт ударил в колонну напротив входа в придел и отлетел куда-то в центральный зал, запрыгал там с грохотом по каменным плитам, по обломкам статуй...

— Сигми гр'нд хура... — процедил сквозь зубы другой, с трудом перекатившись с бока на живот.

Этот, похоже, успел полакомиться орчатинкой? Этим розовошкурым ублюдкам все равно, чей будет труп. Чем больше плоти, тем лучше. Орки называют их урлурами.

Двое позади были крупнее, оба почти мне по грудь. Они тихо перекинулись фразами на языке, который я даже не мог угадать.

И все четверо поднимались. Исподлобья гладя на меня.

Воздух тяжелел от серной вони.

Я поднял арбалет.

Первый ласково улыбнулся.

— Кри-ися глу-упая, — с нежностью проворковал он.

Расставив все четыре ручки и чуть пригнувшись, он двинулся на меня.

Белой отметины на его боку больше не было.

Стрелы, мечи — все это тут бесполезно. Сколько здесь до потолка? Локтей пятнадцать? Рухнули оттуда на голый камень, и хоть бы что. Встали, отряхнулись, и опять о трупах мечтают...

Я коснулся факелом концу зажигалки, торчавшей из арбалета. Просмоленная пенька вспыхнула с треском — слившимся со звоном тетивы.

Выползень, подбиравшийся ко мне сбоку, охнул. Его рот удивленно округлился, глаза вытаращились на меня. Затем его взгляд уполз вверх, словно он вдруг вспомнил что-то бесконечно важное, — ему было не до меня... в следующий миг он истошно взвыл. Завертелся юлой, а его визг становился звонче и выше, как визг пилы о кусок железа, разрывая уши... и вдруг оборвался гулким хлопком.

Юла застыла, превратившись в дымчатый силуэт, в животе которого висела моя зажигалка.

Она шлепнулась на пол, завихрив дымчатое тело.

Оно растекалось и таяло. На самом деле это вовсе не дымок. Это словно бы туман, который расходится в воздухе без следа и запаха.

Трое оставшихся, помрачнев, переглянулись.

Я чуть сдвинулся. Встал по центру выхода из придела. Заманивая меня в западню, теперь они сами оказались зажаты в каменном мешке, из которого один выход. И я его перекрываю. Выползни — не бесплотные. Просачиваться сквозь стены не умеют.

Тот, что был слева от меня, зарычал и оскалился. В один миг его маленький пухлый носик ввалился — как тонкая пленка поверх носовой дырки в черепе. Морда посерела, натянувшись на раскрывшихся челюстях, в пасти блеснули ниточки слюны между длинными и тонкими, как иглы, зубами... он метнулся ко мне, согнувшись и цепляясь всеми четырьмя руками за мою ногу.

Я отскочил вбок, пырнув навстречу факелом.

— Оу... — он отшатнулся, налетев на огонь. — А-а-а!.. — Он затряс руками, пытаясь сбить пламя, охватившее их. — О-о-о!!!

Его визг запрыгал прыгал между стен, звеня в ушах.

Обрывки просмоленной веревки прилипли к его шкуре и продолжали пылать. Вокруг огня его плоть чадила, обугливалась, расползалась... с гулким хлопком остался лишь белесый призрак, внутри которого мельтешили и крутились частички горящей пакли, будто с силой вдутые в огромную бутыль.

А в освободившийся проход метнулся знаток орочьей брани. Я не успел замахнуться и достать его факелом, и поэтому просто врезал ему ногой по пяткам, когда он уже выскочил мимо меня.

Кривые ножки заплелись, и выползень с сочным шлепком впечатался в пол. Его растянуло на плите во весь рост, раскидав руки в стороны.

Я от души воткнул факел ему в спину. Плоть, зажатая между камнем и факелом, зашипела, почти засвистела, там пузырилось и клекотало...

Выползень сучил ногами и скреб руками по плитам, пытаясь выползти из-под факела, уже истаивая — с дробным треском, как рвется парус, он пропал. Лишь белесая дымка вилась над полом.

Я крутанулся назад, выставив факел.

Последний выползень отшатнулся обратно вглубь придела.

Он таращился на меня, нервно облизывая пухлые младенческие губы тонким раздвоенным язычком.

Я сделал выпад факелом, он отскочил еще глубже.

Я снова шагнул, он проворно отступил и семенил бы и дальше, но уперся спиной в стену.

Самое глупое, что я мог бы сделать, это решить, что дело уже кончено. Вот уж скольких самоуверенных ребят подловили на таком эти маленькие ублюдки — с лапками, от которых уже не оторваться, если они тебя коснулись...

На арбалете не было стрелы, и тетива была спущена, но я выставил его перед собой — как причудливую дагу, которой можно парировать вражеский удар.

И перехватил факел поудобнее, готовясь к атаке.

Он с тоской взглянул на выход из придела — от которого его отделял мой пылающий факел.

Силуэты его собратьев уже растаяли. Пепел от обрывков зажигалки медленно кружился по плитам.

Выползень душераздирающе шмыгнул. Кончик длинного тонкого хвоста то быстро постукивал по полу, то обвивался вокруг лодыжки.

Я мог бы сделать рывок и достать его факелом очень легко... но если он валяет дурака?

Он с тоской обводил глазами каменные стены, — но его нижняя правая рука прижата к боку, почти за спиной...

Медленно присев, я положил арбалет на пол, вытащил из колчана зажигалку и запалил ее от факела. С огнем в каждой руке я чувствовал себя увереннее. Я чуть пригнулся, выставив пылающие концы...

Выползень протестующе пискнул и вскинул все четыре ладошки.

— Не над! — звонко объявил он. — Мя сам!

И правда. Хлопнуло, и его не стало, лишь таял дымчатый силуэт.

Ну, что ж... Умненький. Молодец.

В конце концов, это их ведь не убивает.

Я облизнул пересохшие губы. Привалился к стене.

Боги... Я дышал так, будто бегал с овцой на плечах! Локтем утер лоб.

Не убивает... Ха! Чтобы их убить, надо еще постараться. Я всего лишь выкинул их из нашего мира. Обратно туда, откуда они выползли. И откуда они, увы, наверняка еще вернутся...

Не сейчас, конечно. Не в это место.

Демонам, чтобы зайти в наш мир, нужен отблеск магии — он для них как маяк для корабля в ночной шторм. Иначе им в наш мир не пробраться. Просто не найдут пути.

В нашем мире выползням нужна, конечно, не магия, на отблески которой они идут. Но они знают, в каких случаях здесь используют магию. Белые братья бьются с шаманами — когда штурмовики рубятся с орками...

Удары мощных заклинаний не только сотрясают наш мир. Отблески заметны и далеко в иных мирах. Наверно, для демонов это похоже, как для нас — когда ночью на горизонте вспыхивают зарницы, хотя сама гроза так далеко, что от ударов грома даже шепотка не осталось...

И они спешат на эти отсветы. И ночью, когда нет убивающего их солнца, выползают в наш мир. Прямо на поле битвы. Где много, очень много еще не остывших тел... что им и надо.

35

Я огляделся.

Жирное пятно перед входом в придел. Клочья горелой пакли, медленно крутящиеся на каменном полу... и сверкающий самородок у постамента. С куриное яйцо.

Огромный, как сотня сплавившихся золотых.

Воткнув зажигалку между плитами пола, я пошел назад, собирая остальные.

С ноготь безымянного, с ноготь мизинца, с перепелиное яйцо... И еще один, который я сразу не заметил.

Закинув арбалет на плечо, я вертел их под светом факела. Два небольших, и три солидных... увы, солидных только на вид.

Цветом и по блеску — похоже, особенно при обманчивом свете факела. Но уже по весу ясно: не золото. Я покачал самородки в ладони. Легче раза в три, чем полагалось бы.

Если какой-то металл и можно извлечь из этих самородков, так разве что обычное железо, и то после огромного труда опытного алхимика. Увы.

Чтобы окончательно убедиться, я щелкнул самородком по железному ложу арбалета. Брызнули искры, в воздухе повис дымный завиток, пахнущий серой. Да, так и есть: золото дураков. Железо и сера, а от настоящего золота только блеск.

И тут дальше, в самом центре зала, я заметил еще один — и кажется, этот блестит иначе? С медным оттенком? И грани не такие острые...

На постаменте остались только голые ступни и складки платья, поднимавшиеся до пояса. Я опустился на колено рядом, воткнул факел между щиколоток богини, или кто уж это была, чтобы освободить руку. Выудил самородок из щели в постаменте...

— Ношрино чрево!

Он тоже был слишком легок для настоящего золота!

Шесть, и все фальшивые. Одно лишь золото дураков.

Вот за что этих мелких тварей не любят особенно. Ведь казалось бы: вы же все равно собрались убить того, кого заманиваете? Ну тогда потом и заберете с трупа свою приманку, из чего бы она ни была. Никуда от вас ваше золото не убежит, даже настоящее.

Но нет! Все равно будут приманивать не на золото, а на обманку. Так уж они устроены. Мелкие пакостники не могут не покуражиться над тобой перед тем, как убьют. Им обязательно надо обхитрить, да подленько, да с изворотцем. Не просто задушить, заманив в ловушку, — а чтобы при этом еще даже сама приманка, которой заманили в ловушку, была фальшивая...

И так с выползнями во всем. Демоны мелкие, но хитрые. Многие маги предпочли бы сойтись в открытом бою с троллем, чем связываться со стайкой выползней...

Хотя... С этим золотом дураков, может, дело не только в том, что выползни любят развлечься с жертвой, прежде чем убивать. А в другом дело.

Вот взять их способности к языкам. На лету схватывают! Что наш, что орочий. И будь я на месте выползней... Скажем, пользоваться арбалетом ведь куда проще, чем выучить орочий?

Но выползни не берут с убитых никаких вещей. Ни арбалетов, ни мечей, ни доспехов, ни драгоценностей, ничего...

Зато от демонов разит серой. Вот уж чего они приносят с собой всегда и с избытком.

Так может, они и хотели бы забрать что-то из нашего мира в свои, да не могут? Сами уходить и приходить могут — а с вещами никак? Ни унести, ни притащить что-то в наш мир не могут — ничего, в чем нет серы? А вот в золоте дураков сера как раз...

Я упал на бок и откатился в сторону даже не услышав звук, а скорее ощутив — движение чего-то тяжелого прямо надо мной!

Огромное темное упало сверху и обрушилось на каменный пол.

Во все стороны брызнули доски, щепки, вихрем ударила каменная пыль, свет факела затрепетал, почти погаснув... Оглушенный, на миг застыв, я не сразу понял, что это было такое.

Похоже на остатки огромного деревянного паруса, обрушившегося прямо с небес — и точно в то место, где я был всего миг назад...

Через клубы пыли и обломки я бросился обратно к остаткам статуи, выдернул из щиколоток богини чудом уцелевший факел и подбросил его — изо всех сил вверх, туда, откуда этот деревянный парус упал!

Взлетев вверх, факел бросил свет на каменный свод — с огромным черным провалом в середине. От витража, который когда-то тут был, остались только свинцовые обрывки оправы по краям, выгнутые вниз и свисавшие, как корни... и красная морда выползня.

Он тут же отскочил за каменный край, а факел уже падал назад. Вверху снова сомкнулась тьма.

Поймав факел, я шарахнулся прочь от статуи. Подальше из-под купола. пока сверху не свалилось что-то еще.

Стискивая факел, перевел дыхание, разглядывая деревянные обломки. Это был щит, прикрывавший дыру?

Тяжелый. И падал сколько... десятка четыре локтей? Больше? От такого даже доспехи и шлем не спасли бы... Раздавило бы вместе с ними...

И все это время я невольно стискивал в другой руке самородки.

Я разжал кулак.

Золото дураков запрыгало, стуча, по каменным плитам. Один самородок отлетел в обломки щита, к самым ногам богини. Золотистый бочок блестел почти там же, где я и взял последний...

Оскалившись, я бросился к сумке, подхватил ее и метнулся обратно.

По дуге миновав место под дырой в куполе, я подскочил к дверям храма, ведущим в каменный садик для прогулок.

Ключ вошел сразу, и легко провернулся на три оборота. Сбив в сторону тяжелый засов, я толкнул створки.

36

Пока я возился, выползень успел спуститься. Смутная тень скользнула от стен храма в глубину сада — и растаяла в темноте.

— Ну нет, твареныш! Не уйдешь.

Я бросился следом. Нельзя дать ему передышки! Иначе еще что-нибудь выдумает!

Найдет, где спрятаться, переждет, и все начнется сначала.

— Ну уж нет, закончим сейчас!

Здесь темнота была гуще, чем внутри храма. Факел подсвечивал молочную дымку, повисшую в воздухе.

В отличие от выползня, я в темноте не вижу. Зато я быстрее. Всего через несколько шагов я снова различил тень в тумане.

В два шага настиг его и сделал выпад факелом, разя в середину...

Факел чуть не вышибло у меня из руки.

— Нз-заб-бар...

Взяв факел на локоть другой руки, я затряс отбитыми пальцами.

Врезал я не в податливое тельце демона. Передо мной был постамент с каменными ногами и торсом.

Да вон же он, справа! Я метнулся дальше, к мелькнувшей в тумане тени.

На этот раз чуть помедлил с выпадом, пока не различил четче...

— Ношрино чрево!

Удар я так и не нанес. Это была еще одна статуя.

Я облизнул губы, озираясь и поводя факелом. Прислушиваясь.

Может, звук шажков?

Ну хоть что-то?

Пламя странно потрескивало.

Я задрал голову. На лбу и щеках стало влажно. Сверху, сквозь дымку и темноту, сеялась мелкая водяная пыль.

Я не сдержал ухмылки.

— Попался, засранец...

Я обернулся и повел факелом над каменными плитами, давно не метенными. Во влажной пыли на плитах четко отпечатались каблуки моих сапог.

А чуть в стороне и другие следы — куда более легкие. Отпечатки пятки и пальчиков, совсем маленькие, почти как от ступней младенца.

Они вели по дуге влево, плавно огибая постамент без статуи.

Теперь несколько шагов прямо...

В тумане выступила тень — еще одна статуя. Но следы уже круто сворачивали, не дойдя до нее.

Мне бы такие глаза в темноте... У него-то факела не было, а созерцание тут тоже не поможет.

Я свернул, двигаясь по его следам, а еще через пару шагов остановился. Впереди проступал очередной смутный силуэт — слишком большой для выползня. Тоже статуя.

Только на этот раз следы вели прямо туда.

Интересно...

Я воткнул факел в щель между плитами под ногами. И медленно, стараясь не скрежетать планкой, стал взводить арбалет.

Выползень прекрасно видит в темноте. От тех статуй он уклонился за несколько шагов. И если к этой он несся прямо, не сворачивая... Это значит только одно.

Я спустил с плеча сумку, поправил колчан с зажигалками. Одну вставил на ложе.

Все это я делал очень медленно, стараясь не шуметь. Чтобы ему там — за статуей — было не ясно, что я делаю. Он, может, в темноте и видит, но не через камень... А вот теперь — быстро!

Схватив факел, я мазнул огнем по зажигалке и метнулся к статуе, вскинув арбалет с вспыхнувшей стрелой. Я готов был выстрелить — лишь замечу какое-то движение...

С визгом из-за статуи выскочил мелкий силуэт и метнулся влево — но одновременно, раньше чем я даже успел дернуть арбалетом в сторону цели, из-за статуи вылетел еще один и бросился вправо.

Я встал, так и не выстрелив. Рука лишь дернула арбалет из стороны в сторону, вслед за взглядом. Я сбился не только с шага, но и с мысли. Он здесь не один...

Через миг понял — надо стрелять! Хоть по какому!

Но оба уже растворились в тумане.

— Н-ношрины...

Из темноты раздались смешки.

— Вагловы ублюдки!

— Сь-о-ол, — ответил мне свистящий шепот. — Сь-о-ол...

Я стиснул зубы.

Щеки горели. Ну, да... как тот сказочный осел, что умер от голода, стоя между двумя стогами сена, потому что никак не мог решить, до которого ближе.

Однако досада быстро ушла. Ее место занимал страх. Из тумана снова доносились смешки. Ближе. Больше.

Их здесь... сколько? Четверо? Дюжина?

— Вабана-а-ака! — почти любовно пропел голосок.

— Вабанака! — весело подтвердил другой.

Кажется, это что-то из староорочьего? Только очень сильно искаженное... Что-то из еды, вроде...

— Вабанака! Вабанака! Вабанака-а-а! — заголосило со всех сторон на разные голоски. Дурачась, картавя, по-разному ударяя.

Я вспомнил. Это такой десерт.

Я попятился, озираясь. Поводя арбалетом с горящей зажигалкой.

Назад в храм! И живо!

Подхватив сумку и факел, я развернулся, отыскивая взглядом... я так и остался на месте. Я был посреди туманной темноты. И где тут храм...

Я опустил факел, выискивая свои следы.

Ваглово семя! Там, куда вели мои следы — двигались тени.

Я швырнул туда факел — и урлуры, на миг застыв под светом, с дурашливыми воплями рассыпались прочь от огня.

Испуга в их криках было не больше, чем у разыгравшихся детей, убегающих от тетушки. Не испуг, а чистейший восторг.

Я выдернул из колчана новую зажигалку, запалил от той, что горела на ложе арбалета.

— Сьо-о-ол! — задорно пискнуло из темноты.

Брошенный факел горел на плитах, хорошо освящая тот пятачок — но свое дело выползни уже сделали. Следы, по которым я шел через лабиринт разрушенных статуй и тумана, затоптаны. И наверняка не абы как, а с подлянкой. Если попытаюсь разобрать следы, то куда-то приду — но совсем не к храму.

В лучшем случае выйду к внешней стене, где-нибудь в самом углу садика. А в худшем...

— Вибана-а-ака! — прошипело прямо за плечом.

Я крутанулся на каблуках, вскидывая арбалет, — но тень уже нырнула прочь.

— Думаете, сможете со мной справиться?

На миг стало тихо.

Потом раздался смешок. И чей-то другой голосок протянул сладко:

— Вибана-а-ака...

— А пупки не развяжутся?

Я присел. Воткнул запаленную зажигалку в щель между плитами.

Удерживая арбалет с пылающей зажигалкой как факел, я сбросил сумку, достал со дна связку маленьких факелов.

Запалил один и воткнул в щель между плитами в шаге от зажигалки.

С обычными большими факелами эти маленькие факела не сравнятся, — но все же побольше зажигалок. И прогорают куда дольше. Хоть какой-то указатель в этом тумане и темноте. Не собираюсь кружить по этому лабиринту.

Озираясь и поводя горящим концом арбалета, я пошел по широкой дуге, поджигая факелы и втыкая между плит.

Хихиканье сменилось угрюмым бормотанием.

Остров света быстро рос. Когда связка кончилась, я быстро вернулся. В сумке есть еще одна такая же... только сумки не было.

А в тумане за зажигалкой, с которой я начинал, какой-то шорох... Я выдернул ее факел и швырнул туда.

Она упал, на миг осветив сгорбившиеся силуэты — волочившие по земле мою сумку!

Вскинув арбалет, я метнулся за ними — выползни с визгом бросились врассыпную.

Еще бы чуть-чуть, и сгинула.

Они почти затащили ее за статую. Еще пара шажков, и скрылась бы за постаментом. Надеюсь, они не успели ее распотрошить и что-нибудь... движение прошло возле самого моего лица!

Я едва успел вскинуть руку — и почувствовал что-то мягкое, живое. Арбалет в другой руке не поднялся — ударился о какой-то выступ на статуе и отскочил в сторону. Зажигалка, пылающая на его ложе, так и остался внизу, — едва высветив две крошечные ручки перед самыми моими глазами.

Маленькие-маленькие, как у новорожденного... А за ними сморщенная красная головка... И глаза — два черных провала...

Я отшатнулся — попытался. Маленькая ручка выползня, которую я задел рукавом, намертво срослась с тканью.

Двумя другими ручками и ступнями он прижимался к боку статуи, удерживаясь на ней, как какое-то насекомое.

Рукав с треском лопнул, я наконец-то отскочил — и в тот же миг висок обожгло болью.

В ручке выползня остался клок моих волос. Он даже не сжимал ладонь — волосы просто прилипли к его ладошке.

А та, что прежде держала мой рукав, теперь была черной — покрытая тканью от моего рукава. Пальчики на ладони растопырились, выгибаясь до предела назад... Клочок ткани отвалился — и тут же выползень бросился на меня, свесившись со статуи как ветка, удерживаясь теперь одними ногами и хвостом, а все четыре ручки мазнули по воздуху, ловя меня по лицу...

Я встретит его вскинутым арбалетом. Пылающий конец зажигалки уткнулся ему в грудь. Выползень завизжал, его выгнуло, ручки растопырились — и красное тельце с хлопком превратилось в белесый призрак. Его завертело вихрем, размывая.

Ваглово семя... Он же был совсем крошечный! Чуть больше локтя! Почти как новорожденный младенец... Он и был новорожденный. А это значит, что рядом не только выползни, будь оно все проклято!

Свет позади странно колыхался. Я развернулся.

Сквозь туман пламя факелов казалось светящимися шарами... и они медленно плыли.

Я похолодел. Тут же вскинул руку, зажимая нос. Еще и мертвец тут?! И у меня уже...

Но плыли только светящиеся шары.

Зажигалка в арбалете горела ровно, ее я видел четко.

Земля не колыхалась, руки-ноги меня слушались, мысли не путались.

И взрыв писклявого хохота из тумана:

— Сьо-о-ол! Сьо-о-ол!

Зажигалки плыли по воздуху неровно. Чуть покачиваясь — как колыхались бы в руке ковыляющего карлика или кого-то, кто куда ниже человека, а факел несет в до предела вытянутой руке, в самых кончиках пальцев, боясь даже случайно слетевшей искры...

— Чтоб вы всё себе пообжигали, твари опарышные!

Они разрушили мой островок света.

Схватив сумку, я бросился за уплывающими факелами.

Различил силуэт рядом с ближайшим, дернул на него арбалетом — под новый взрыв хохота.

В следующий миг все огни, как один, нырнули вниз. И с треском и шипением пропали...

Темнота скачком придвинулась.

Осталась только зажигалка на ложе арбалета — и смутные тени в тумане вокруг.

И голоса.

Они больше не убегали. Они шли ко мне.

37

Слева сгустилась тень, я дернул туда арбалетом — тень рывком ушла мимо.

С волчьим воем справа надвинулась другая. За плечом зашипело. Рык и хохот, уханье и шепотки...

Я крутился, выставляя арбалет с пылающей зажигалкой, боясь подставить спину хотя бы на миг — огонь, только огонь может остановить их! Только этой зажигалки они еще боялись, и только поэтому я еще жив.

Тени наскакивали — и шарахались от огня. От моих рывков из стороны в сторону с зажигалки сыпались прогоревшие клочья, в воздухе летали искры, а сам огонь сжался, почти пропав.

Я присел, пытаясь вырвать со дна сумки другую связку факелов... и оцепенел, леденея.

Что-то двигалось на меня — не ногами шло, не ползло, а продиралось через землю, лишь частью выступая на воздух. Остальное под поверхностью, огромное, двигалось там, вспучивая волной вывороченные плиты...

Едва различимая в тумане огромная голова, комковатая, распадающаяся на части от одного лишь соприкосновения с воздухом нашего мира, и сколько еще под землей...

Боги мои, какая нужна силища, чтобы так раздирать землю?! Я о таких демонах даже не слышал!

Палец спустил курок сам собой — и бежать! Нестись прочь, молясь, чтобы стрела с огнем задержала это хотя бы на миг...

Я уже почти развернулся прочь, когда краем глаза заметил, как зажигалка, пронзив молочную темноту, воткнулась в...

На миг огонь, лизнув синими язычками поверхность этого, высветил: вытянутая пасть, на которой почти не осталось плоти, дыры глаз, остатки волос на затылке и шее... Снизу, под пастью, шкура была разодрана, торчали обломки ребер...

Страшный демон, выползающий из-под земли, стал тем, чем был в действительности: остатки шкуры и обглоданная лошадиная голова, которые кто-то напялил на себя, как маскарадный костюм. Шкура была слишком велика для выползня, низ волочился по земле складками...

Огонь, погрузившийся в гниющую шкуру, потух.

Тьма сомкнулась...

Раздался победный вопль. Они выманили у меня огонь.

Все-таки обманули...

С воплями и улюлюканьем они бросились ко мне.

Я упал на землю и откатился влево, где должны были быть обломки статуи.

Вопли, на миг удивленные, снова устремились ко мне — они видели меня и в темноте.

Они неслись следом, пока я катился в глухой темноте — без арбалета, без сумки. Колчан... Низ и верх перепутались, плечо врезалось в твердый камень.

Визг урлуров настиг меня — когда я чиркнул щепкой с алхимической смесью по каменному обломку, тут же подставляя под вспыхнувший огонек зажигалку, которую выдернул из колчана.

Просмоленные витки вспыхнули — прямо в морду первому выползню. Оскалившись и взвыв, он отскочил.

Я крутанулся, очерчивая огнем вокруг себя — перед тянущимися ручками, красными мордами, блестящими глазами... С яростными воплями они отскакивали от огня, шарахались, некоторые падали вниз, пытаясь достать снизу, проскользнув под рукой... огромные когтистые пальцы стиснулись прямо на огне. Зажигалку вырвало из моей руки.

Надо мной нависли глаза — красно-черно-сизые, мерцающие как угли, раздуваемые ветром.

Огонь на миг появился вновь — под этой оскаленной от боли мордой, покрытой морщинистой сизой шкурой. Узловатые пальцы выпустили огонь только для того, чтобы перехватить зажигалку в середине. Болт с треском переломило, обломки швырнуло прочь.

Горящий конец запрыгал по каменным плитам... ближе, чем эти остатки огня, передо мной чернел огромный силуэт. Он возвышался надо мной на добрых три головы. Нижняя пара ручек, маленьких и скрюченных, у него почти отсохла, зато верхние разрослись.

И весь в складках обвисшей шкуры, мертвенно-бледной... Только красные глаза, мерцающие — вдруг сизые, вдруг черные...

Рохурлур.

Я рванулся назад, но нога угодила в обломки статуи, я рухнул навзничь.

За рохурлуром шли еще два крупных выползня. И все новые выступали из тумана вокруг меня. Они брели ко мне, зло бубня себе под нос...

— Авына ру-у-у! — трубно проревел рохурлур.

Выползни, сбредавшиеся из темноты, застыли.

Кажется, они будто стали меньше, вдруг благоговейно затихшие рядом с огромным рохурлуром... он менялся. Его морда лишилась выражения. Длинные ослиные уши опали. Потемневшие глаза застыли, а голова задиралась назад, уже будто и не живая — а огромный тяжелый капюшон, теперь откинутый назад...

На его груди складки омертвевшей шкуры шевелились. Сбоку в брюхе был огромный нарост, и шкура расползалась с него, стягивалась в стороны, открывая внутренность...

В нос ударила серная вонь.

Я сжал кулак — с последним кристаллом в перстне. В середине ладони должны были оказаться холодные грани кристалла, но в кожу впились только железные лепестки. Кристалла в перстне не было.

Рохурлур шагнул ко мне, нависнув — он будто не сам шел, а тащился за наростом в брюхе. Это этот нарост волок вперед всю тушу, заставляя ноги переступать... То, что было там, теперь зашевелилось, пробуждаясь. Продираясь между оставшимися складками наружу — ко мне...

Надо же, вот и все?.. Вот так, по-дурацки...

Все-таки я надеялся, что умру не сейчас, не скоро — а когда-то там, так далеко от сейчас, что об этом пока можно не думать... И у меня хотя бы будет могила. Но видно, те, кто слишком тесно связал свою жизнь с демонами, должны платить за это...

Зажигалка на плитах на миг вспыхнула ярче — кто-то из выползней схватил обломок, чтобы загасить, но тут же отшвырнул, тряся обожженной ручкой. Горящий конец снова запрыгал по плитам. Слишком короток, чтобы схватить пальчиками, боящимися огня...

Как и срок, оставшийся мне.

В этом прыгающем света я успел разглядеть, что складки наконец-то разошлись — и выпустили то, что было под ними...

Воздух рассекло свистом. В тумане за спиной рохурлура мелькнул огненный светляк. Демона дернуло, и из его груди брызнули искры.

Из сизой шкуры торчал пылающий конец. Тяжелая стрела-зажигалка прошила тушу насквозь.

Движение в наросте на брюхе было почти неуловимым — судорожный рывок обратно под складки шкуры, они захлопнулись обратно с влажным чавканьем. Откинутая назад спящая голова рывком поднялась — остекленевшие глаза выпучились, морду перекосило, из пасти вырвался рев.

Я вжал голову в плечи, оскалившись от боли в ушах. Рев катился по каменному саду, дробясь о статуи, отражаясь от невидимых в тумане внешних стен, от замка, накатывая на меня снова и снова...

Не переставая реветь, рохурлур схватился за дымящийся наконечник, выдергивая зажигалку из себя — и та с треском обломилась. В огромных узловатых пальцах остался лишь короткий обломок. А большая часть горящей пакли осталась в его ребрах. Огонь рвался из раны, обугливая шкуру вокруг. Лизнул когтисты пальцы, когда рохурлур попытался выколупать их... Отдернув руки, он закрутился на месте, теперь пытаясь дотянуться руками за спину, где торчал конец с оперением — не горящий.

Рев, полный ярости, сотрясал воздух, пронзал меня, отдавался дрожью в плитах под ногами.

Стрела вошла между лопатками, и он никак не мг дотянуться. Его вторая пара ручек, маленьких и почти отсохших, бешено сучила вокруг горящего конца... Выползни вокруг визжали от ужаса... И тогда вдруг руки рохурлура стали, с щелчками, выламываться в суставах, выкручиваясь назад.

Он стал похож на покойника с переломанной шеей, голову которого выкрутили за спину. Только голова как раз никуда не делась. Это его плечи вывернулись назад. И теперь его верхние руки, огромные и сильные, сгибались к спине. Содрав когтями оперение со стрелы, он протолкнул ее вперед, вытолкнув конец с горящей паклей из груди — стрела еще не вышла целиком, но огонь уже был снаружи, и рев спал, сошел на утробный выдох облегчения.

Маленькие ручки на животе схватили стрелу за горящим концом и бешено дергали ее, выдирая из груди насовсем — но им не хватало сил. А большие руки, выгнутые в суставах назад, теперь не могли дотянуться до груди.

Туман над нами со свистом рассек еще один огонь, и рохурлура дернуло от удара. Эта зажигалка пробила его шею.

— Да не туда! — взвыл я сквозь зубы.

Опять не туда!

Кто бы ни стрелял, но он совсем не понимал, куда надо целиться!

На этот раз демон даже не охнул.

— Эй, чернокнижник! — донеслось из тумана. — Ты еще жив?!

— Если ты меня не пристрелишь!

Схватив с земли пылающий конец зажигалки, я привстал на колено и вскинул руку с огнем:

— Я здесь!

Выползни с визгом раздались прочь от меня.

Сдернув с плеча колчан, я бросился назад — туда, где с меня слетели сумка и арбалет, на ходу вытряхивая из колчана зажигалки. Блеснул металл арбалета. Одну зажигалку я пихнул на его ложе, сразу запалив, вторую схватил зубами. Две руки — это так, Нзабар их дери, мало! Если бы у меня, как у них, было хотя бы четыре...

— Вижу тебя! — донеслось откуда-то сверху из тумана.

Теперь я узнал голос. Это та мрачная язва, не верящая в богов.

— Й'е-е а'и, Жок, — прорычал я, стискивая в зубах болт и бешено крутя крошечный ворот под ложем арбалета.

На том месте, где был рохурлур, было пусто.

38

На плитах лишь догорал обломок стрелы.

Вокруг метались выползни, визжа так, что зубы ломило. Я различил хлопок. Кто-то из тварей убрался из нашего мира.

А вторая зажигалка? Джок же всадил еще одну ему в шею!

Свет мелькнул — но не рядом, а уже шагах в двадцати. Густой туман превратил огонь в светящийся мутный шар — поверх которого чернел силуэт рохурлура. Уходит от меня? Куда-то влево забирает...

Закинув сумку на плечо, я выдернул из колчана еще одну зажигалку и бросился следом.

С моего пути метнулся выползень. Другой, вскинув ручки, просто пропал с хлопком.

Справа! Нет, это Джок. Огненная стрела откуда-то сверху прошила туман и ударила в черный силуэт рохурлура, словно вырезанный в светящемся тумане... и со звоном отлетела, кувыркаясь и разбрасывая искры.

Опять статуя!

Еще не наигрался, тварь...

От зажигалки, горящей на ложе арбалета, я запалил ту, что держал в руке, и ту, что стискивал в зубах.

Ну, где ты? Решил, что лучник на стене для тебя страшнее, чем я? Решил, что если спрячешься за статуей, то его стрелы будут тебе не страшны?..

Одну горящую зажигалку я швырнул левее статуи, и тут же другую — эту справа.

Он не попытался метнуться прочь. Подсвеченный туман был ему явно не по душе. Во всяком случае, пока где-то там, в тумане, наверху стены, был Джок со своими зажигалками... Значит, хочешь поиграть?

Ладно, поиграем. Я сбросил сумку на землю.

Не сводя глаз с темного силуэта статуи, перекинул арбалет в левую руку. Опустился на колено, чтобы достать до сумки.

На такие случаи есть кое-что получше, чем играть в прятки вокруг этих статуй. С самого дна я вытянул увесистый сверток. Главное, верно подкрутить при броске...

Сеть со свинцовыми грузами на концах, вертясь и раскрываясь, скользнула над головой статуи и упала по ту сторону.

Оттуда раздался удивленный взрык, затем проклятие на орочьем.

— Бример! Он за статуей! Отсюда не достать! Сейчас приведу подмогу!

Я бы сказал Джоку, что и как ему сделать с этой подмогой, которая еще не здесь, несмотря на все эти вопли, — если бы у меня оставалось лишнее дыхание.

Когда я выскочил за статую, рохурлур все сыпал искаженными орочьими проклятиями.

Запутанный в сеть, он извивался на земле. Стрелы в шее уже не было — как и большей части левого уха, отожгло почти начисто. А вот та первая зажигалка, которую Джок всадил ему между лопаток, все еще торчала из груди. Маленькие ручки никак не могли выдернуть ее до конца. Верхние руки были все еще вывернуты назад.

Суставы медленно и трудно, похрустывая, вставали на место — словно змея вправляла челюсть, заглотив слишком большую добычу. И при этом он умудрялся выпутываться из сети. Одну ногу и руку уже освободил.

Он заметил меня.

Теперь один его глаз глядел прямо на меня, другой цепко оглядывался вокруг.

Я тоже заметил пару теней справа. Те два урлура покрупнее, что тогда шли за ним?

— Бу! — дернул я головой.

Одна тень отшатнулась прочь, другая с хлопком пропала.

Теперь оба глаза рохурлура глядели на меня.

Я нащупал за спиной, в колчане, зажигалку. Поджег ее от той, что горела в арбалете, и воткнул в щель между плитами. Навел арбалет на демона.

Его правый глаз проследил за зажигалкой, которую я воткнул в землю. Похоже, он прекрасно понял, для чего я это сделал. Глаз уставился на ту зажигалку, что была на ложе арбалета. Второй не отрываясь глядел на меня.

— Уйдешь, или помочь?

Он оскалился — а может, это была усмешка. С щелчком в плечах, его руки окончательно встали на место. Узловатые пальцы с бледными до синевы когтями рванули сеть.

Я спустил курок.

Он взревел, забыв про сеть, забыв про меня, про все, кроме одного — выгнувшись, он ревел и бился под остатками сети, пытаясь выдрать стрелу.

Да, я-то знаю, куда целиться. Стрела вошла в нарост на боку. Слои старой кожи, толстые и жесткие, как кираса, остановили стрелу, — слишком слаб мой арбалетик, — но просмоленные витки на конце горели, и под этим огнем мертвенно-сизая шкура обугливалась, складки размягчались, расходились, отваливались в стороны...

Как же он ревел. Я стиснул челюсти, чтобы не заорать от боли в ушах. И не переставал крутить ручку под ложем.

Рев опал. Рохурлур выдернул стрелу.

Отшвырнув ее, он перевалился на четвереньки, все еще наполовину запутанный в сети, и вдруг рванулся ко мне, ударив когтистой лапищей — но я скользнул в сторону, за воткнутую в землю, словно маленький факел, зажигалку.

Перед огнем он на миг замешкался — а я положил на ложе новую зажигалку и мазнул ее выступающим концом по пламени. Она с треском вспыхнула, прямо перед его мордой.

Один его глаз уставился на пылающий конец, другой с ненавистью глядел на меня. Свисавший под его брюхом нарост теперь походил на бутон, который прогнил, не успев распуститься. Обожженные слои шкуры свисали до земли как гнилые лепестки.

— Все еще здесь?

— Мой еш-ш врнуц-ца... — прорычал он, сильно коверкая, я с трудом разобрал. — Мой еш-ш бууд тут'та.

— Ну да, как же.

Две битвы за замок были хорошим маяком для тебя и твоих ублюдков, но теперь заклинаний тут больше не творят — и не будут. Тю-тю! Новый маяк для демонов здесь появится, только если орки устроят еще один приступ замка. Не раньше.

Я чуть опустил арбалет. Зажигалка глядела точно в прогнивший бутон. Рохурлур оскалился и рванулся ко мне, но сеть сковала его бросок. Я легко увернулся. Он только сбил зажигалку.

— Мой еш-ш видя ты воп'ть и мреть! И пло-одить! Пло-одить как три быки!

Я сморщился от его рева.

— Ага. Друзей не забудь позвать.

Я спустил курок.

Пылающая зажигалка размазалась на миг в огненную черту... и проткнула призрачный силуэт. Звон тетивы слился с хлопком. Зажигалка ударилась о каменные плиты и, кувыркаясь, ушла в туман.

Призрачный силуэт еще миг висел над землей, потом сеть опала, разбив призрачные ноги на кубики, тут же завихрившиеся. Призрачная грудь лениво растекалась, а голова держалась почти целой — с одним длинным, как у осла, ухом.

— Оу...

— Оу-оу... — еще один обескураженный голосок.

— М-о-о... — простонал другой несчастный.

Тут и там. Неуверенные, жалкие, как кошачьи жалобы, обиженные, отказывающиеся верить... Не на то они рассчитывали.

Потом хлопки посыпались один за одним, как стук поспешных шагов.

Они доносились справа, слева, одни совсем близкие, другие далекие, едва различимые... Дюжина? Две? Больше?

И наконец-то — тишина.

Свора ушла.

Я остался один посреди затянутого туманом каменного сада.

Или опять есть подвох?

Я огляделся. Туман начал редеть — или мне только кажется?

Тихо-то как...

В воздухе витал пряно-сладковатый душок, похожий на дымок от этих щепок, покрытых алхимической смесью, если ими чиркнуть, воспламенив, но, не дав толком прогореть, резко затушить... Это от рохурлура осталось. Ему от огня досталось. Обожаю этот запах!

39

Я задрал голову, крикнул в туман:

— Эй, там! На стене!

Тишина.

— Джок!

Я подождал, но никто не ответил. Подмога...

Сначала я перезарядил арбалет и сунул на ложе новую зажигалку. И пошел назад к сумке, по пути собирая факелы, разбросанные выползнями. Снова зажигая и втыкая их в щели между плит.

У обломка мраморной руки блеснул кристалл. Я отер его от грязи и сунул в карман.

Стянул с пальца перстень с захватом и от души швырнул в темноту. К Баану! Если я когда-то и решусь использовать перстень еще раз, то это будет перстень, сделанный другим мастером.

Я задрал голову:

— Джок! Эй!

И тишина.

Отличная подмога! А спорая какая!

А может, они вообще не рвутся сюда — в садик, утонувший в тумане, и полный демонов...

Впрочем...

— С-садик...

Что тут есть? Лишь обломки статуй. А где же выползни прятались все это время? Орков-то ведь выбили из замка несколько месяцев назад.

Тогда, пока маги бились с шаманами, используя магию, выползни могли зайти в наш мир. Но что они делали потом, все эти дни? Солнце для демонов смертельно. Где они прятались?

Ведь после битвы-то замок осматривали сначала маги, потом люди графа, когда король передал замок Амертам...

— Эй, Джок! Если ты там, больше не стреляй!

Я помахал факелом и двинулся в ту сторону, откуда летели стрелы.

Выползни нарыли нор за стеной? И сидели там, пока маги осматривали замок? Маги их не заметили. А теперь, когда магов в замке больше нет...

Но ведь за стеной ров, полный жижи? А выползни ненавидят воду. Значит, даже если бы они нарыли там нор, перебраться сюда они никак не могли?

Но если они не могли прятаться ни внутри, ни за стенами...

Я замер, не пройдя и дюжины шагов в сторону стены.

Откуда-то тянуло серой.

И отчетливо так тянуло...

Из-за статуи, вот откуда.

Запалив зажигалку на ложе, я по широкой дуге обошел постамент, на котором от статуи остались только обломанные по колено ноги.

— Красо-отка Ношра!

Внизу постамента зиял провал.

Будто широкая нора уходила вниз под постамент. Вот только нора эта шла прямо через камни. Кладка была словно разворочена... но не рассыпалась.

— Садик, значит... Для прогулок...

Не сводя арбалета с дыры, я опустил факел к земле и осмотрелся. Обломки, обломки...

А вон и голова. Сделанная из того же камня, что и ноги на постаменте. Нос отбился, но судя по всему остальному — лицо, вроде бы, вполне человеческое. Без всяких признаков божественности.

У соседней статуи голова была на месте. И эта голова тоже была вполне человеческая.

В храме были статуи богов, но здесь...

Садик для прогулок... Идиоты!

— И ты тоже идиот. Что поверил им, не проверив... С-садик!

Я шагнул обратно к дыре и осветил начало дыры. Внутри она была куда шире, чем вход в нее. А когда я рассмотрел ее стены, я снова зашипел проклятия.

Внутри была аккуратная кладка. И проход достаточно широкий, чтобы мог протиснуться человек, вел круто вниз.

Так вот зачем постамент сделан таким высоким и широким... Все эти постаменты.

Туман уходил, и в свете маленьких факелов высились десятки этих широких и высоких постаментов — совершенно одинаковых, в отличие от статуй на них. Все эти постаменты, которые я принимал за обычные опоры для статуй...

Я воткнул факел перед дырой. Достал из колчана зажигалку, поджег ее и пихнул внутрь.

Зажигалка запрыгала по ступеням — ниже, ниже, раздвигая темноту, а потом ушла куда-то вбок, пропав из виду.

Еще несколько тихий звуков, пока она прыгала там, невидимая для меня... и все стихло.

Воплей выползней не было.

И кажется, там, за изгибом норы, даже стало светлее? Огонь внизу все еще горит. Никто не пытается его погасить.

Я налег на один из камней, вывернутых из кладки. Если сдвинуть его еще сильнее, чтобы в дыру можно было пролезть...

Не тут-то было. Камень стоял как влитой. На вид кладка — почти развороченная, чуть ткни, и рассыпется. Но только на вид.

Я повел арбалетом, освещая лучше стыки между камнями. Подергал соседний камень. Потом тот, что был над дырой. Тоже как влитые.

По бокам постамента шел узор. Я его уже видел и в коридорах замка, и в храме. Треугольники с выступающими серединками.

Но только в храме он покрывал все стены, а здесь — шел узкой полосой. И середина дыры лежала как раз на том месте, где должна была проходить полоса узора — до того, как камни разворотили...

Поворотный камень? Но сдвинут был не один камень, а сразу несколько. Особенно сильно торчали наружу три, расположенные как вершины почти правильного треугольника.

И если судить по тому, что тут осталось от ровной полосы узора, все три сдвинуты на одинаковое расстояние от середины дыры.

Не выпуская арбалета, я уперся коленом в левый, рукой в верхний, а локтем — я не выпускал арбалета ни на миг — в правый, и надавил одновременно на все три.

Камни сдвинулись — не только эти три, но и те, что их окружали. Каким-то хитрым образом сцепленные между собой в глубине кладки, камни смещались, одновременно расходясь в разные стороны.

Узкая дыра превратилась в лаз, в который уже можно протиснуться. Но камни поддавались и дальше. И лишь когда проем стал шириной больше двух локтей, камни встали намертво.

Вниз круто сбегали ступени.

Скрючившись, я ступил внутрь. И тут же сморщился. К серному запаху примешалось что-то... Смерть. Так пахнет смерть.

Выставив перед собой арбалет и на всякий случай прикрываясь сзади факелом — один раз я уже был уверен, что все они ушли, не так ли? — я спустился до самого низа.

Под последней ступенью горела моя зажигалка, под ней шипел сырой камень.

Я был в крошечном склепе. Сразу перед лестницей было каменное ложе с углублением в виде человеческого тела. Но кости, истлевшие и изломанные, свалены в угол.

Все стены, ложе, даже изгибавшийся аркой потолок — все было в прилипших клочьях шкуры. Какие-то комки длинных грубых волос, засохшая кровь... В закутке за ступенями было несколько длинных ребер — белых, свежих. И еще пара костей, похожих на тазовые, только слишком большие для того, чтобы быть человеческими.

Ага. А вон и копыта. Ясно.

Отсюда выползни вытащили лошадиную шкуру, чтобы поиграть со мной.

Я выбрался наружу и втянул полную грудь чистого воздуха.

На краю освещенного факелами пространства — прижавшийся к земле зверь, готовый к прыжку — темнела голова и шкура лошади.

— Плодить как три быки... — пробормотал я себе под нос.

Плодить — так, как произнес рохурлур, с ударением на начало.

Туман редел, свет факелов будто раздвинулся. Выступила из темноты стена храм, с другой стороны внешняя стена.

Но дело, боюсь, еще не кончено.

— Плодить как три быки...

Я знал, что выползни хитры, но не думал, что настолько предусмотрительны. Выходит, даже вылезая ночью, чтобы поохотиться, они закрывали за собой эти склепы? И если бы не спешка со шкурой лошади, чтобы обмануть меня... Нашел бы я их лежбище, как же...

Я обошел соседнюю статую. Тут тоже по бокам постамента шла полоса узора. На этот раз я рискнул положить на землю и факел, и арбалет с пылающей зажигалкой. Выбрал три выступа точно под тем местом, куда смотрела статуя, и налег на камни, помогая себе коленом — давить приходилось в три места одновременно. Наверно, навещать прах пращуров здесь полагалось не в одиночестве, или как минимум со слугами...

Но на этот раз, хоть и давил я изо всех сил, камни едва шевельнулись.

Пришлось их раскачивать. Неохотно, с трудом, но все-таки они стали проворачиваться. Я дергал их пару минут, прежде чем раскрыл проход настолько, чтобы можно было хотя бы заглянуть внутрь.

Просунув в дыру факел, сразу понял, почему камни шли так туго. На ступенях был слой пыли толщиной в палец. Выползни сюда не залезали. Я открыл этот проход впервые за, может быть, сотню лет.

Следующие три склепа сидели туго, и их я даже не стал раскачивать. Четвертый поддался, едва я надавил. Камни разошлись как по маслу.

Я отшатнулся от едкого смрада. У меня сперло дыхание и резало глаза.

Серная тухлятина и трупная вонь...

Мне хотелось зажать нос рукавом, но теперь я не рисковал расстаться ни с арбалетом, ни с факелом. Стараясь дышать ртом и по чуть-чуть, очень медленно я двинулся вниз.

40

Под лестницей лежали два трупа. Одежда содрана, руки и ноги обглоданы до костей. А вот туловища не тронуты — даже будто раздулись.

В некоторых местах были как выпирающие нарывы. Там кожа натянулась и истончилась... и... да, оно подрагивало.

Под кожей что-то шевелилось.

— Плодить как три быки... — шепотом повторил я.

Я поднял ногу и, очень осторожно, надавил каблуком. Кожа вдруг проткнулась, как гнилая тыква. Я невольно отступил, чуть не рухнув на ступенях позади, — из разрыва что-то...

Пальчики, совсем крошечные.

Это была маленькая красная ручка. Она крутилась туда и сюда, шевеля пальчиками, будто нащупывала что-то.

Я стукнулся затылком о каменный свод.

Красные пальчики, так ничего и не нащупав над телом, вцепились в край разрыва, и появился второй кулачок. Потом третья ручка, помогая растянуть дыру... Протиснулась крошечная головка, вся покрытая комками слизи и в ошметках мяса.

Она была бы похожа на младенческую, если бы не вяло чавкающий рот. Когда он открывался, показывались тонкие, как иглы, рыбьи зубы.

Под слизью дрогнули веки. Открылись и замерли, не моргая. Два блестящих черных глаза уставились на огонь зажигалки на конце моего арбалета.

Мордашка удивленно вытянулась. Потом головка повернулась в одну сторону, в другую, глаза бессмысленно скользили по каменным стенам склепа... И снова уставились на пламя зажигалки. Нет, не на пламя. На мою руку, сжимавшую арбалет. Он даже чавкать перестал.

Я стоял, замерев. Я думал, что готов к этому. В конце концов, я же видел того, висевшего на статуе, совсем крошечного... Всего-то пара дней от роду. Вылез чуть раньше, чем эти...

Выползень поднял голову, заметил мое лицо — и красная мордашка осветилась радостью. Ротик восторженно приоткрылся. Не сводя с меня глаз, выползень возбужденно задергал плечами и ручками, выдираясь из вздувшегося тела.

От его толчков остатки туловища колыхались, как желе. Под другими нарывами тоже зашевелилось. Там тоже лопнула кожа.

А кроха уже выбрался из тела и, чуть пошатываясь, топал прямо к лестнице. Прямо на меня... Нагло, как штурмовики под прикрытием бронированной черепахи. С очумело радостным выражением на мордашке, с каким избалованный малыш встречает новую игрушку. Слюнявый рот перекошен, ручки растопырены, все четыре ладошки нетерпеливо сжимаются и разжимаются, сжимаются и разжимаются, тянутся ко мне...

Его длинный хвост, вытягивавшийся за ним следом из тела, как пуповина, вдруг натянулся, и малыша швырнуло назад, кроха рухнул на спину.

В конец его хвоста вцепилась ладошка другого.

Этот вылез из тела, стискивая в одной из ручонок кусок ребра и продолжая его обгладывать. Зубы поскрипывали о кость, выламывая из нее кусочки и перемалывая вместе с остатками мяса. Но увидев меня, он отшвырнул кость и восторженно запищал.

Его ладошки, как и у первого, задергались, требовательно сжимаясь и разжимаясь.

— А не подавишься?

— Щ-сь-й-а... — попытался повторить выползень, кажется, сам того не замечая.

Он не сводил горящих глазенок с меня.

Он пополз ко мне, задевая второй труп. На туловище заколыхались натянутые, как беременные животы, нарывы, и лопнули. От тела внутри почти ничего не осталось — кожа сползла на пол, обнажив три или четыре красных тельца. Я не мог различить, сколько их в этом клубке переплетенных ручек, ножек, хвостов...

— Сколько же вас из быка-то было бы?..

Все-таки четверо. И еще трое из первого.

И все они, раскрыв впервые глаза, замирали, глядя на огонь, а потом, заметив меня, радостно пища пытались ползти ко мне на четвереньках, брести, спотыкаясь и шатаясь, раскидывая для равновесия ручки, — но вперед, ко мне, не сводя с меня глаз.

— Ходить еще толком не научились, а глазки уже горят...

— Арьят...

— Жерят...

— Ят...

Остальные тоже открыли рты, пытаясь что-то выговорить, но получились лишь пузыри желтоватой слизи.

Я невольно пятился по ступеням — а самый шустрый был уже у ее начала. Карабкаясь на ступеньку, он упал на живот, но тут же оперся на две ручки и поднялся.

Две другие ручонки он не переставал тянуть ко мне. Пальчики нетерпеливо сжимались и разжимались.

На второй ступеньке он опять упал, но поднялся. Он упрямо полз дальше. Его глаза не отрывались от меня.

Я выставил ему навстречу арбалет и спустил курок.

Пылающий конец болта вошел в жадно раскрытый рот. От удара кроху кубарем снесло вниз.

Дико визжа, он завертелся юлой, лупя ладошками и хвостом по плитам.

Остальные на миг застыли, уставившись на него. Потом начали поскуливать — будто передразнивая. Потом подвывать.

А он все катался по полу и выл, пытаясь вытянуть болт из глотки... Но доставать болт надо было сзади. Горящее утолщение зажигалки пробило шею, выйдя из затылка.

Остальные теперь тоже вопили, и все громче, все отчаяннее — истошно, с надрывом... Высокие и тонкие звуки, как визг пилы по железу, в каменном склепе сгустились так, будто в виски вкручивали буравчики... Еще миг, и я бы сам взвыл — но наконец-то раздался хлопок, и мучительный визг подстреленного оборвался. Его силуэт застыл под лестницей — сотканный из дымки.

Остальные, один за другим, тоже замолкали.

Воцарилась блаженная тишина.

Выползни удивленно переглядывались.

Положив факел на ступени и прижав каблуком, чтобы не скатился, я взводил арбалет.

— Бример, — сказал я, вытягивая из колчана новую зажигалку.

— Имер, — хором повторили они, сами того не замечая.

Так же, как повторяют все молодые воронята. Только в отличие от воронят, эти малыши очень скоро начнут схватывать слова вместе со смыслом.

Может быть, когда-нибудь потом, вспоминая свой первый ужас — вот эти самые мгновения — они на любой испуг будут вопить то слово, которое впитают сейчас? Хорошо бы...

А еще лучше, если научат своих собственных отпрысков этому слову.

И уж совсем замечательно будет, если в ту пору я еще буду жив и здоров.

Я окунул конец зажигалки в пламя факела. Обвел взглядом малышей.

— Э-эа! — настороженно выдал один.

Нет, дорогой пискля. Не э-эа.

— Бример.

— Ример... — повторили они хором.

Оскалившись, я выбросил арбалет на ближайшего:

— Бример!

Выползень взвизгнул и с хлопком превратился в дымку.

— Бри-и-имер... — повторил хор дрожащих голосков.

Я повел арбалетом, выцеливая следующего — но он превратился в белесый силуэт, едва пылающий конец зажигалки двинулся в его сторону.

Один за одним, не давая мне даже прицелиться, они выпархивали из нашего мира. Хлопки эхом прыгали под каменным сводом.

Силуэты последних повисли в неподвижном воздухе склепа, не желая растекаться — прямо как живые.

41

Когда я закончил с семейным кладбищем, туман рассеялся совершенно.

Арбалет мне пришлось сунуть в сумку, — чтобы было, чем нести факел. К большой брезентовой сумке, которую я закинул за спину, прибавился еще и мешок.

У входа в храм я задержался. Повел факелом вдоль стены.

Вот, значит, как они оказались на куполе... Здесь мха не было — совсем. Стена была покрыта каким-то темным налетом, будто ее обожгло. От самого низа и до самого верха, где стена закруглялась, переходя в купол.

По мху бы они не залезли. Ручки бы не приклеились. А так... По камню...

Но кто же знал?

А впрочем, я и так справился! Я вдруг обнаружил, что жутко голоден. И дико весел, с привкусом всемогущества. Божественное ощущение, когда море по колено.

Это хмель победы... Но разве я не заслужил?

Я выжил? Выжил.

Победил? Победил.

Мешок приятно оттягивал руку.

Через усеянный битыми статуями храм, между келий, мимо темниц...

В конце коридора показалась жаровня. За жаровней, вцепившись в рукояти мечей, стояли Бен и тот белобрысый Клещ. За ними виднелся Лисенок. К ним прибавилась еще парочка стражников.

Все они молча стояли и смотрели на меня, пока я шел по коридору.

Может быть, здесь, в глубине замка, они могли не слышать вопли выползней и рев рохурлура на кладбище, — но чего они не могли не знать, так это того, что Джок поднял тревогу, и хотел привести подмогу. Парочка новых лбов не из-за этого ли тут появилась?

И никто и пальцем не пошевелил. Подмога...

Жаровня перегораживала проход.

Клещ разлепил губы:

— Еще не рассвело. Виконт приказал...

Я поставил каблук на ножку жаровни.

— Сам сдвинешь, или будешь собирать угли?

Клещ оглянулся на остальных. Лисенок шмыгнул носом, Бен изучал носки своих сапог. Двое других, один на добрую голову выше меня, косились в сторону.

— Ну!

Вхдохнув, Клещ взялся за жаровню.

— Живее, живее! У меня руки заняты.

Скрипя железными ножками по плитам, Клещ и рыжий сдвинули жаровню. Я вышел в перепутный зал.

Бен, поморщившись, поднял взгляд.

— Шел только с сумкой, возвращаешься с мешком... Что там?

— В основном, золото. — Уже шагнув мимо него, я оглянулся: — Или хочешь поделить?

Бен отвел глаза.

Полдюжины коридоров вели во все стороны замка — весь мой, добыча на разграбление!

Замок уже не спал. Пока я шел по коридорам, тут и там раздавался быстрый шелест, шепотки, возбужденная суета. Из глубины проходов блестели глаза. Прислуга разрывалась между страхом и любопытством.

Я высматривал интересные мордашки, но попадались сплошь тетки, побитые жизнью.

Аромат углей, залитых птичьим жиром, вывел меня к кухням.

Две девки помоложе юркнули прочь.

— Стоять! — рявкнул я. — Назад! А то в жаб превращу!

Девки, дрожа и комкая фартуки, выглянули из-за угла, таращась на меня.

— С кухни?

Они быстро-быстро закивали.

— Где тут обеденный зал?

— Ч-что?..

— Где милорды едят?

— Т-туда... За поворотом... — указала одна.

— Ты разогрей еды и тащи туда. И вина! Пусть ключница даст хорошего. А ты со мной, — прихватил я за плечо ту, что покрасивее.

У дверей в зал горели четыре факела. На стенах, покрытых синими гобеленами, целая свора шитых золотом псов.

Внутри было темно и холодно.

Я сбросил сумку. Плюхнулся на скамью, швырнул мешок под ноги и приказал девке разжечь камин. Заслужил, Нзабар меня дери!

И тепла, и еды, и — самая сладкая часть дела... я пощупал кошель. Кое-что там появилось за последние дни, но в сравнении с тем, что там вот-вот окажется...

Запылал камин.

— Т-теперь я пойду? — кухарка оглянулась на меня.

Впрочем, теперь она уже так не дрожала. В глазах даже был интерес...

Но нет, нет. Слишком уж грязна, как на мой вкус. Вечно эти степняки жалеют дров на мытье, даже когда сами давно на севере, и леса вокруг завались. От девки пахло, как от рыбы, денек пролежавшей на солнце.

— Пойди, конечно. И пусть позовут графа.

— Виконт велит сначала...

— И виконта тоже пусть позовут, — великодушно разрешил я.

Она убежала, а я встал перед камином, протянув руки к огню, закрыл глаза, впитывая тепло...

В темноте за спиной раздался шорох. Я дернулся к скамье, где оставил арбалет... но нет, это был не выползень.

Она вошла через другой вход. Аромат роз накатывал сладкой волной, зеленое платье призрачно выступало из темноты — и блеск ее глаз...

Я медленно двинулся к ней, бросив арбалет на столе.

— Вы... Вы целы и невредимы?..

Приоткрытые губы и глаза мартовской кошки.

На некоторых так действует кровь и пот драки. Что-то витает вокруг тебя после предельного напряжения, когда жизнь висела на волоске...

Я выжил. И я победил. А победителю достается все.

Я просто шагнул к ней и прижал к стене.

Она испуганно выдохнула, большего не успела. Я залепил ей губы поцелуем, почувствовал вкус вина с медом, а от ее кожи пахло розовым маслом...

Ее бедра под юбкой были прохладными, зато какие теплые внутри...

И тут она стала рваться, как дикий зверь.

Я не сразу понял, что она бормочет:

— Нет, нет, нет! Там граф... Он не должен меня здесь видеть! Нет, нет, нет!

В самом деле, из коридора раздавались шаги, голос графа, чуть тянущий слова...

Она выпорхнула из моих рук, я лишь успел заметить, как шевельнулись тени в дальнем конце зала. Дверь, тихо скрипнув, прикрылась.

И в тот же миг распахнулись те, что вели в коридор.

42

— Ты его одолел?! — вскричал граф, едва заметив меня. — Эти жуткие визги... Б-р-р! — он по-собачьи встряхнулся.

Граф был приятно возбужден. Уже успел приложиться к бутылке. Перед ним тенью скользил пергаментный. Позади мрачно звенел шпорами виконт.

Я опустился на скамью сбоку от камина, привалился спиной к теплой стене и вытянул ноги.

— Разумеется, одолел. Ведь я все еще жив? Можете быть уверены.

Граф возбужденно хлопнул в ладоши. Обернулся, вытянув руку к виконту, нетерпеливо пошевелил пальцами:

— Мой милый Мерез...

Виконт, не очень-то охотно, распустил тесемки кошеля.

Я вздрогнул — пергаментный появился прямо рядом со мной. Бесшумно и мягко, как огромный кот, он встал у стола. Его заинтересовал мой арбалет. Если и слушал, что говорят, то виду не показывал.

Граф пожирал меня блестящими глазами.

— Это был ужас... Сколько он вызвал там демонов? Так ревело! И все-таки ты убил его, эту тварь...

Я кивнул.

— Хотя, должен вам признаться, сэр, это было и непросто, — заметил я, краем глаза следя за пальцами виконта, как они растягивают края кошеля...

Пальцы остановились. Виконт задрал бровь.

— Как беса из Лунки?

Он высыпал монеты в ладонь, приготовившись отсчитывать, но так ни одной и не выложил на стол.

— Вико-о-онт... — протянул граф, чуть нахмурившись. Одарил меня виноватой улыбкой. — Главное, что теперь все закончено. Ведь так, мастер Бример? Все кончено?

Я кивнул.

— Целиком и полностью, милорд.

— Не слишком быстро ли у тебя вышло убить его, Бример? Он со связанными руками скормил демонам своего приятеля, потом убил двух кузнецов без единого следа, сейчас таких жуткие крики... и на тебе ни царапины?

Я опустил взгляд на его пальцы. Золото не покидало их.

Золото, за которое я рисковал жизнью.

— Боюсь, виконт, вы опять все путаете. — Я посмотрел ему в глаза. — Как с бесом в Лунке.

У виконта вздулись желваки.

— Неужели?

— Определенно. Никакого чернокнижника не было.

— А! — граф, в возбуждении ходивший вдоль стола, развернулся ко мне. — Не было?.. Но... Я своими глазами... Эти руны внизу... Он же вызывал демонов...

— Демонов никто не вызывал, граф.

— Но... А пленники? А мои кузнецы?! Если он не скормил их демонам, то куда... Как...

— Тот рыжий, что стерег пленников, слышал странные звуки? Демоны отвлекли его. Когда он отошел от темницы, они уволокли обоих пленников. И закрыли дверь из коридора, как было до этого.

— А руна?!

— Это не руна. Это жалкое подобие. Пустышка. Ей никто не пользовался. Она даже размечена с ошибками. Она бы никогда не сработала.

— Но...

— Демоны сами ее и начертили.

— Зачем?!

— Если бы вы узнали, что в замке демоны... были бы кузнецы в храме так неосторожны? Попались бы на такую глупую приманку?

Я бросил на стол один из самородков.

Граф нахмурился.

— Что это?.. Золото?..

Виконт осторожно взял самородок.

— Нет, милорд. Слишком легкое... И грани странные. Острые, как ступеньки. У золотых кусков таких не бывает.

Я кивнул.

— Золото дураков. На это они поймали ваших кузнецов. А на ту руну — вас...

Виконт перевел тяжелый взгляд с самородка на меня.

— Этот камень ты мог принести с собой. Пока я слышу лишь пустые слова, слова, слова! И ни одного доказательства! Не удивлюсь, если в довершение всего ты заявишь, что от убитых демонов не остается никакого следа!

— Вико-онт...

Виконт даже не взглянул на своего сюзерена.

— Тебя сюда привезли, чтобы ты поймал чернокнижника! А не выдумывал демонов, которых отчего-то не заметила целая дюжина белых братьев! Которые пробыли в этом замке больше...

Он еще говорил, но я больше не слушал его — слишком устал я для этих глупостей. Тяжело вздохнув, я вытянул из-под скамьи мешок и тряхнул перед камином.

Граф отшатнулся.

— Что это!

По каменным плитам покатились два головы — почти черепа. Все в засохшей крови, обглоданные до костей лица, застывшие черными сосулями космы, вместо ушей дырки.

— Выбирайте, виконт! Которая из них ваша?

— Это... — Граф облизнул губы. — Это головы пленников?

Я смотрел на виконта.

— Вы нанимали меня, чтобы я принес вам голову чернокнижника? Здесь оба ваших пленника, вот их головы. Выбирайте любую!

Виконт холодно усмехнулся.

— А может, это головы кузнецов? Они так обглоданы, что...

Я достал из кармана то, что нашел возле первой пары тел — тех, из которых выползни вылезли на моих глазах. Бросил на стол.

— Что это? — спросил граф, с удивлением взяв в руки.

По виду это было как рукояти кинжалов — но без лезвий.

Виконт нахмурился.

— Это клейма кузнецов, милорд... На том, что делают, они ставят свои личные знаки. По крайней мере, когда считают, что у них есть повод гордиться...

— Их тела я не стал трогать. Хотя там уже мало что осталось от тел.

Тела...

Какая-то мысль шевельнулась. Я же хотел что-то еще сделать, да забыл... Тела, тела... Останки тел... И еще что-то со стеной, тот пролом...

— Но мы обыскали там каждую щель! — воскликнул виконт.

Мысль ускользнула, как скользкая рыбина из рук в воде.

С трудом скрывая злость, я посмотрел на него.

Он глядел на меня ничуть не добрее. Снова потребовал:

— Где ты их нашел, Бример?

— Там же, где и все остальное. То, что вы, виконт, называете садиком... Вы опять все напутали. Это не садик.

Граф опустил клеймо.

— А что же?

— Кладбище. Там стояли не боги, а статуи предков. Под каждой статуей склеп.

— Не может быть! Я там ходил, и...

— Увы, граф, не вы один обманулись. Белые браться тоже ничего не заметили. Впрочем, вы можете в этом убедиться сами — три склепа сейчас открыты.

— И демоны...

— Прятались там. Еще с самого штурма. Переждали, пока маги уберутся из замка, и теперь вылезли. Внутрь замка они попали через храм. Разобрали деревянный щит на куполе, которым заделали разбитый витраж.

Виконт, избегая глядеть на меня, принялся отсчитывать на столе золотые.

— Но как они забрались на купол? — спросил граф. — Я помню этот храм, там до купола добрых локтей двадцать!

Скорее, тридцать.

— Они ползают по стенам и потолку так же легко, как вы ходите по этому полу, граф. И, как вы уже успели убедиться, они весьма сообразительны и хитры. И пакостливы... Выползни. Орки называют их урлурами.

Виконт перестал отсчитывать монеты.

— Почему же они не напали на Лисенка перед тем, как утащили пленников? Он был там перед темницей.

— А зачем? Один тощий парень, настороже и с факелом... Это огонь, выползни не любят огня. А пленники? Сразу двое, связанные по рукам и ногам, и никакого огня рядом... Совершенно беспомощные, в полной темноте. Они даже не могли понять, что происходит, пока выползни спускались к ним, чтобы задушить.

Я вздрогнул, уловил какое-то движение в комнате — и тут же скрипнула дверь.

43

Между створок просунулась голова Эйка. Увидев меня, мальчишка расплылся в улыбке:

— Мастер!

Он бросился внутрь, но тут заметил графа, виконта... и пергаментного — всего в двух шагах от себя. Телохранитель графа был уже у стены за дверью, наполовину обнажив кинжал.

Потом Эйк заметил монеты на столе, и забыл обо всем.

На столе перед виконтом сверкали в ряд золотые монет, и он выкладывал новые. Восемь, девять...

Дюжина. Виконт остановился. Именно столько и обещали.

Но то было за голову сбежавшего пленника...

Я разлепил губы, пока виконт не затянул тесемки.

— Конечно, потом бы они добрались и до Лисенка, и до остальных ваших дружинников, граф... — я выдержал паузу, — после того, как в замке кончилась бы легкая добыча. Женщины, пьяные, спящие. Все те, до кого можно добраться, не рискуя получить отпор огнем или же упустить жертву и вызвать переполох. Они не собирались выдавать свое присутствие до последнего. Они пришли сюда не за парой тел, граф. Они собирались сидеть здесь до конца. Пока люди в замке не кончатся.

— Ты шутишь, Бример?! У меня в замке одних солдат под полсотни!

— В склепах демонов было больше полутора дюжин.

Граф сгорбился.

— Полторы дюжины демонов?..

— Может быть, две. А завтрашней ночью стало бы еще больше. Трупы нужны им не только как пища...

— Боги мои! Они еще и размножались?! — Граф помотал головой, отказываясь верить. — В моем замке...

— Вы просили меня принести голову пленника... — Я оглянулся на виконта. — Прошлый раз меня просили изгнать из лошади беса, которого в ней никогда и не было... На этот раз я сделал не то, что меня просили. А то, что было нужно. Я изгнал из вашего замка всех демонов, граф. Потом очистил все тайники, где на трупах подрастали новые.

Граф, зябко ежась, пробормотал:

— Демоны... Две дюжины... Торун-защитник...

Стараясь не ступать возле голов, он подошел к камину, вытянул подрагивающие руки к огню. Оглянулся на стол, с дюжиной золотых на краю.

— Виконт...

Пару секунд они вели беззвучный диалог.

Взгляд виконта на кошель — вскинутые брови виконта.

Настойчиво поджатые губы — и только теперь, хмуро, всем видом осуждая своего сюзерена, виконт подчинился. Растянул тесемки кошеля и запустил руку за новыми монетами... и вдруг вскинул голову.

— Погоди-ка, Бример... Ты сказал, ты изгнал всех демонов?

— Всех, — кивнул я.

Виконт, раздраженно сморщившись, дернул головой.

— Изгнал?

— Да. Я проверил все склепы, где могли...

— Ты их не уничтожил, ты их изгнал? Они могут вернуться?

Я усмехнулся.

— Нет, виконт. Об этом можете не волноваться. Если они и вернутся в наш мир, то не сюда.

Меня больше волновали пальцы виконта, которые почти застыли — вместо того, чтобы продолжать бодро выкладывать монеты.

Граф, вздрогнув, шагнул к закрытым ставням.

— Что это?

Пергаментный, беззвучно, уже был за его плечом. Граф приник к ставням, приоткрыл их.

— Слышите?.. Вот, опять!

Снаружи прокатился раскатистый звук.

— Это... — Граф оглянулся на пергаментного. Вцепился в его руку. — Как тот рев...

— Это гром, граф, — сказал я. — Всего лишь гром. Будет дождь. После магии такое часто бывает.

Граф круто обернулся.

— А другие?! Они могут сюда явиться?! Как те, которых ты изгнал?!

— Нет. Другие тоже не придут, граф.

— Неужели, Бример? — к виконту вернулась его прежняя невозмутимость и холодность. — Но как-то же они здесь появились? А? Те, которых ты, как говоришь, изгнал почти полторы дюжины?

Его пальцы больше не двигались. К дюжине добавилась всего пара золотых.

— Они явились после штурма, виконт. Вы видели сами: там, на кладбище и в храме, не осталось ни одной целой статуи. Там сошлись белые братья с шаманами. Такие мощные заклинания заметны и из других миров. Как далекие отсветы... Зарницы... Они были для тех выползней путеводной нитью. Но теперь зарниц здесь нет. И им не найти путь сюда. Ни тем, которые здесь были, чтобы вернуться. Ни новым.

— Но последний штурм был здесь два месяца назад, — заметил виконт. — И все это время они были здесь?

Я пожал плечами.

— Выходит, так.

— Два месяца без добычи? И все равно сидели тут?

Без добычи?

— Я бы так не сказал, виконт. Пара пленников, два кузнеца... и еще больные клячи до этого. Это ведь они их утащили. Там, в склепах, остались шкуры...

Два огромных канделябра на столе были на две дюжины свечей каждый. Их держатели в виде голов — бычьих, конских, бараньих... вот хоб, натужившийся под свечой так, будто тащит целое бревно...

Мысль, потерявшаяся было, опять шевельнулась — раздражающая и неуютная, будто забыл где-то золотой, как сказал бы Эйк...

Шкуры...

Одна та, которая меня напугала до смерти. Еще одну я нашел в склепе вместе с обглоданными пленниками. Из них вылупились вчера ночью — и тогда же, наверно, сожрали с них последние остатки плоти, даже кожи на костях не осталось...

— Это случилось в последние дни, Бример. А до этого? Месяцы голода... Они должны были лишиться сил?

Вздрогнув, я поднял взгляд на виконта.

— Они почти не сопротивлялись? — настойчиво продолжал виконт. — Так?

Не сопротивлялись?..

— Месяцы голода?.. После штурма, виконт, здесь было столько убитых, что хватило бы на тысячу выползней.

— После штурма здесь были белые братья. Они бы заметили, что демоны таскают тела.

Я медленно втянул воздух, с трудом сдерживая проклятие. Как же он мне... Я шагнул к столу и сгреб то золото, с которым он все-таки расстался. Пусть подавится остальным!

— Вы можете не верить мне, виконт... Но своим-то людям! Им-то вы должны верить?! Джок видел все своими собственными глазами! Или... может, его я тоже одурманил? Как тех двоих? Ну, в той Лиходеевке, где я искусал одному плечо? А вы совершенно случайно оказались там с утра пораньше...

Глаза виконта сверкнули.

Я ссыпал деньги в кошель. Один золотой оставил, стиснул в кулаке.

Свои долги я привык отдавать.

— Где он? Вы отправили его обратно на стену?

Граф переводил взгляд с меня на виконта.

— Джок?.. — неуверенно повторил граф, почти с мольбой взглянул на виконта.

— Это один из ваших стрелков, милорд, — ответил виконт, вежливо склонив голову. — Я бы сказал, лучший. При чем тут Джок, Бример?

То есть?

— Но разве он не...

Я переводил взгляд с виконта на графа. Они что? Шутят? Издеваются надо мной?

— Разве это не он поднял тревогу... и рассказал вам...

Виконт фыркнул:

— Тревога! Твои визги и рев весь замок перебудили!

— Бедная леди Ирелла! — сказал граф. — Как она...

Мысль хлестнула меня, как под водой вдруг бьет по ногам хвост тяжелой рыбины, заставляя обмереть.

— Лошади... — прошептал я.

Виконт нахмурился:

— Что?..

Кинув быстрый взгляд на графа, будто боялся, что он мне в чем-то поверит, виконт прищурился.

— Что еще ты...

Схватив арбалет и сумку, я бросился в коридор.

44

Выскочив из дверей замка, я сдернул со стены факел и мимо двух удивленных солдат бросился вниз по ступеням.

Промчался через большой темный двор — туда, где сбоку от ворот был подъем на стену. Трое солдат, на корточках сидевших вокруг фонаря в проходе к надвратной башне, вскочили, но я свернул прочь от них — на правую куртину, тонущую в темноте.

— А ну, стой! — рявкнул знакомый зычный голос.

Тот Зик. За моей спиной залязгали доспехи, выхватываемые из ножен мечи...

— Оставь его! — донесся снизу голос виконта. Его шпоры звенели уже на подъеме. — С нами!

Угловая башня. По проходу сквозь нее, и дальше по стене...

Толстый внешний парапет был мне по грудь, зубцы на нем прикрывали еще локтя на три. Внутренний парапет был не толще ладони и куда ниже, едва по пояс — и вдруг совсем пропал.

Галерея будто расширилась. Во внутреннюю сторону уходил широкий спуск — там, ниже, была просторная площадка. Насколько хватало света факела — угадывались огромные беличьи колеса, толстый рычаг из нескольких стволов, уходящий далеко в темноту вверху...

Я замедлил шаги.

Воздух...

Я повел факелом по сторонам.

Воздух мне совсем не нравился. Его будто пропитала болотная вонь. И висела какая-то дымка. Опять туман?

Галерея сузилась — справа опять был невысокий парапет, а прямо передо мной...

Я встал, выставив перед собой факел — что-то призрачное замерло впереди! Скрючившись в три погибели... Прижавшись к самым камням, чтобы не маячить над внутренним парапетом...

Не замерло. Ползло.

Медленно, очень медленно, оно скользило на меня — как молочная змея, по галерее полз, зажатый между внешним и внутренним парапетами, густой туман.

Неощутимое движение воздуха толкало его откуда-то из-за стены. Туман вползал ручейками между зубцов и растекался по галерее...

Дальше впереди он был еще гуще, и тек уже и над зубцами. Там галерея была затоплена молочной мутью, туман накрывал ее сверху, переползал через внутренний парапет, и медленно скользил вниз, во двор замка, словно застывающий призрачный водопад.. А еще дальше — туман уже полз будто с неба, там все тонуло в молочной тьме...

Башня впереди, разделявшая куртины, едва угадывалась — расплывчатая тень.

Я отвел факел назад, чтобы его свет не бил по глазам.

Нигде на стене, а я прошел уже, наверно, добрую шестую всех укреплений — факелы не были развешаны. Но кажется, в тумане по ту сторону башни что-то едва светится?

За моей спиной быстрые шаги солдат тоже замедлялись и затихали. Люди графа старались не греметь доспехами.

— Что там? — хрипло прошипел Зик.

— За башней, на стене, были факела?

— Не было там никаких факелов... Чего их тут жечь просто так?

Просто так...

— Мастер!.. — сзади, огрызаясь сквозь зубы на мешавших солдат, ко мне протиснулся Эйк. — Давайте, мастер!

Я дал ему стащить с моего плеча сумку.

Медленно двинулся вперед. Тихо позвал туда:

— Джок?

Позади опять кто-то продирался через солдат.

— Нет, я... — начал Эйк, и заглох.

Мне на плечо легла рука.

— Бример! — зашипел виконт. — Ты...

Оскалившись, я дернул плечом.

Снова тихо позвал в едва светлеющий туман за башней:

— Джок! Эй, безбожник...

Да, что-то там точно светится. Отсветы проникали через проход, идущий сквозь башню — будто белесая пасть в черной громаде.

Но по ту сторону башни было тихо. Никто не отвечал. Только выл в ушах ветер, крепчая.

И с неба падали редкие тяжелые капли.

Эйк все-таки извернулся и оказался рядом со мной.

— Там что-то горит, мастер, — зашептал он. — Но не факел, а внизу, прямо на полу...

Я медленно кивнул, не отрывая глаз от прохода сквозь башню.

— Милорд, вам лучше... — где-то позади начал Зик своим зычным голосом.

Я оскалился:

— Тихо, вы! Все!

Я пытался расслышать хоть что-то.

Но оттуда не было ни звука — лишь вверху, далеко в небесах, снова раскатисто ворчало.

Тяжелые капли падали чаще.

— Демоны боятся огня, — просипел где-то позади Шептун.

— Демоны хитры! — тут же прошипел Эйк.

— Если бы это был Джок, — тихо сказал я, — он бы откликнулся.

Эта язва разговорчивая...

Сзади накатило благоухание цветущих трав. Мне показалось, его усы скользнули по моему уху.

— Он мертв? Ты упустил кого-то на кладбище?

— Я упустил кое-что другое...

— Говори, а не виляй! — прошипел виконт.

— В склепах были остатки лошадей. Но они у вас пропали не внутри замка, а из деревни? По ту сторону стены.

Не через ворота же выползни их протащили...

— Эйк, зажигалки.

Я поднял арбалет, чтобы он мог положить зажигалку на ложе.

Пока не запаливая ее, я двинулся вперед. Не сводя арбалет с размытого сияния, источник которого был где-то по ту сторону прохода через башню... на плечо легла тяжелая рука, не давая идти.

— Не дури, не дури, — шепнул Зик. — Подождем до рассвета.

— До рассвета?

— Демоны уйдут. Тогда и проверим, что там было.

— А Джок-то, выходит, самый дурной из вас... Не стал ждать...

Сразу решил проверить, что это там, в садике, так визжит и ревет... когда туда отправился чернокнижник. Единственный из вас всех.

— И где он теперь? — шепнул Зик.

Я сбросил с плеча цепкие пальцы.

— Со мной еще никто не пропадал.

Я осторожно пробрался через проход внутри башни и выскользнул на галерею по ту сторону.

45

Да, это было прямо на полу — на каменных плитах гуляли язычки огня.

Здесь проход по стене снова был шире — справа отходил спуск на еще одну площадку для метательной машины, но сейчас там было пусто.

Под каблуком заскрипели, лопаясь, стеклянные осколки.

— Масло? — шепнул Зик. — Фонарь?

— Тихо, — прошипел я.

Поперек спуска к площадке, словно вытянулась змея, в кладке чернела трещина. И слева, где галерею должен был прикрывать мощный внешний парапет с зубцами — никаких зубцов не было. От них остались низенькие щербатые выступы.

Эта пустая площадка внизу — та, что я видел из башни?..

С другой стороны от нее к замку отходит та узкая ограда, отделяющая двор от кладбища? И тогда впереди — пролом...

Джок был по ту сторону пролома, когда стрелял? Это его шлем я видел на закате?

— Мастер... — Эйк вцепился мне в рукав.

— Вижу, вижу.

Шагах в трех за язычками огня на плитах было большое горелое пятно. Тяжелые капли, падая туда, шипели.

— Хороший знак, — шепнул я.

Только что прогоревшее масло.

— Знак? — тихо спросил Зик. — Огонь?

— Пятно.

Может быть, Джок еще жив.

— При чем тут пятно? — процедил позади виконт.

— Фонарь разбился не сам. Джок швырнул его, когда на него бросился демон. Масло разлетелось и вспыхнуло, часть попала на демона. Демон попытался выскочить из огня...

Я ощерился. Джок, Джок! Как же ты мог подпустить тварь так близко?

— Но горящее масло облепило его. Осталось на нем, даже когда отскочил прочь.

Осторожно ступая, я добрался до пятна.

— Чтобы спастись от огня, ему пришлось убраться. А масло осталось тут, упало на камни...

Я прошел через пятно.

Дальше на стене не было ни внутреннего парапета, ни внешнего. Галерею ничто не прикрывало. Будто крадешься по узкой плоской крыше.

— Если демон сбежал, — сказал виконт, — то где Джок?

Концом арбалета я провел линию: от еще гулявших язычков огня и осколков, через прогоревшее пятно, и дальше...

Вершина стены сужалась. Сначала на шаг с внешней стороны — в кладке не хватало одного слоя каменных блоков.

Дальше пропадал второй ряд.

Потом и крайний ряд с внутренней стороны.

— Там пролом, — хрипло проговорил Зик, он осторожно шел за мной.

— Неужели.

Стена сузилась до пары шагов — и обрывалась в туман, текущий поперек, как молочный ручей.

Через пролом он вливался во двор. Куда-то на то кладбище?

Джоку надо было перебраться здесь, чтобы перейти с того конца пролома — на этот.

В небе сверкнуло. Долетел тяжелый удар, отдавшись в каменных блоках под ногами.

Я двинулся к провалу — мне в рукав вцепились.

— Стойте, мастер!

— Сейчас не до грозы, Эйк, — прошипел я.

— Я не про гром! — он даже не смотрел на меня. — Там!..

Он глядел не вниз, а влево — туда, где по ту сторону стены стеной должен был быть ров, но сейчас там все было скрыто белым клубящимся морем.

Я замер. Мне показалось, что я тоже расслышал.

Не то легкий стук, не то плеск...

Я шагнул к краю и присел. Опустил факел вниз.

Свет проникал в туман на несколько локтей. Развороченная каменная кладка уходила вниз — и лишь на самом пределе видимости, где все таяло в тумане и темноте, было что-то еще.

Может быть, локтях в пятнадцати под нами...

Глядеть вниз, в этот туман — было все равно что смотреть в пропасть.

Знаешь, что в сорока локтях ниже должна быть болотная вода пополам с трясиной. Те голубенькие цветочки, а кое-где и кувшинки. Там ров. Некуда ему деться.

Но как в это поверить? В этот туман можно падать, и падать, и падать... Вечно...

— Что там?.. — прошептал Эйк за плечом.

Я оглянулся.

Виконт, Зик. Какой-то рябой с луком. Седовласый усач. Шептун с фонарем. Горбун с факелами в каждой руке.

Я вытянул руку над краем и отпустил факел.

Он скользнул вниз. Размазавшееся пламя выхватывало бока блоков, все ниже в тумане, будто тая и расплываясь... и там, дюжиной локтей ниже, вдруг выхватил вывороченные из кладки блоки, на них что-то синее, на миг блеснул шлем, мелькнули черные сапоги...

— Там! — Эйк вцепился мне в плечо.

— Вон он! — гаркнул Зик, свесившись за край.

Факел, ударившись о плащ, отлетел вбок и падал дальше вниз — ниже, ниже, превратившись в едва различимое сияние в молочном мареве.

И плеск. Темнота внизу сомкнулась.

Зик обернулся.

— Милорд, он там.

— Живой?

— Десять локтей точно будет, милорд. Если вмазался башкой...

— Нет, — сказал я. — Он шевельнулся, когда его ударил факел.

— Я не видел, — сказал Зик.

Эйк шепнул:

— Вы уверены, мастер?..

Он с тревогой ловил мой взгляд.

Я отобрал у горбуна один факел и присел на колено. Положил арбалет, чтобы надежно вцепиться в край. Заглянул вниз:

— Эй, безбожник! Джок!

Через слой тумана едва различимо что-то чернело — а больше ничего не рассмотреть. Ни отдельные блоки, ни где там был этот плащ и шлем. Ничего.

Я осторожно спустил ногу за край, нащупывая щель между блоками.

— Нет.

Зик стиснул меня за плечо, удерживая. Другой рукой указал вдоль стены, где кладка обрывалась.

— Там. По пролому. Обломки перед стеной — как полка. По ним можно.

Взяв арбалет, я поднялся, но не успел сделать и шага. Передо мной вырос Эйк.

— Нет, мастер! — яростно зашипел он, вцепившись в меня. — А если это ловушка? Если там, под плащом, не человек?

— Эйк...

— Из-под плаща торчат только сапоги и шлем? — жарко шептал он мне в щеку. — А что там, под плащом?.. От него ни звука, мастер! Но если он дернулся, когда его задел факел...

Зик, хмуро глядевший на нас, медленно кивнул:

— Демоны боятся огня...

Я оторвал от себя мальчишку. Скомандовал:

— Сумка!

Эйк, очень нехотя, стянул с плеча сумку.

— Да живее! Дай мне...

Я осекся, дернув головой ко рву.

Плеск внизу!

Я застыл, вслушиваясь. Эйк и Зик, люди позади нас — все замерли, боясь шелохнуться.

И был какой-то еще звук, кроме плеска... Вот, опять! И пропал. Будто что-то тихо зашелестело, и стихло...

— Это изнутри пролома земля осыпается... — шепнул седой усач за плечом Зика. Не очень-то уверено.

В небе опять прокатился низкий рокот. На лоб и щеки все чаще падали тяжелые капли.

И снова этот звук! Будто шелест — и плеск... На этот раз куда отчетливее и громче. Нет, это не земля и не мелкие камешки.

Рука сама качнула факел, чтобы он запалил конец зажигалки в арбалете.

— Это не под нами, — шепнул Эйк. — Это там.

Он смотрел вдоль стены, где она, сузившись, обрывалась.

Я медленно кивнул. Да, где-то там.

И кажется, не совсем в проломе, а чуть на внешнюю сторону. Где должен уже начинаться ров...

Сверху сверкнуло, и с рвущимся треском покатился раскат, тут же еще одна молния ударила в топи далеко за замком, на миг подсветив туман за стеной — белесое море до горизонта.

— Гляныш, — тихо бросил виконт.

За нашими спинами затрещала, разгораясь, промасленная пакля. Рябой лучник шагнул к краю пролома. Скрипнула тетива лука, выбросив зажигалку в туман...

— Ношра!.. — он шарахнулся назад.

Эйк отлетел от края, будто его снесло тараном.

Огненная стрела на миг выхватила из тумана прямо под нами — что-то мертвенно-серое, живое...

Из темноты обрушился рев.

— Демон! — орал Эйк. — Он здесь, мастер! Прямо под...

Я швырнул туда факел — но он выхватил лишь тень, отшатнувшуюся глубже в туман.

Факел запрыгал по щербатой кладке в проломе, как по огромным ступеням, все ниже и ниже — и там шарахнулась еще одна тень.

— Стрелы! — крикнул я.

Факел, не докатившись до воды, застрял в обломках, угодив куда-то под большой блок. Осталось лишь слабое разлитое в тумане сияние.

— Да еще же огня! — крикнул я. — Стрелы!

Мне надо видеть...

Я должен понять!

Снизу под стеной, там, где, погребенный под туманом, должен был быть ров — теперь шумно било по воде, осыпалась земля, летели камни...

— Они ползут сюда! — орал усач. Ведь был же прямо у меня за спиной, а теперь уже далеко позади. — Милорд, они лезут по обломкам! Прямо сюда!

Я вскинул арбалет, пытаясь снова разглядеть, где в тумане была тень, спустил курок — и одновременно за моей спиной выстрелил Гляныш.

Два огня прошли через туман, над самыми верхушками вырванных из стены блоков — они шли вниз, как крутой склон. Зажигалки, чуть не царапнув их, вдруг словно удвоились — снизу выскочила гладь рва, в которой мелькнули две подводные зажигалки... и тени! В тумане над водой качнулись огромные тени!

— Там!.. — выдохнул Эйк.

Темнота. Стрелы ушли в воду.

А эти тени, что мелькнули там... Две или три...

Позади взвыл рожок.

С неба ослепительно сверкнуло, почти пробив туман до самой воды. Тени...

Я закусил губу, глядя — и отказываясь верить своим глазам.

Тени — их там было... Наама... и они были ближе, чем миг назад! Они двигались сюда!

В мое запястье вцепился Эйк.

— Они идут?.. Там же ров... Там вода!.. Маст...

Удар грома сотряс все вокруг.

Возле факела, застрявшего внизу в обломках, колыхнулась тень — не рассмотреть, только угадать движение: он не поднимался через пролом сюда. Он двигался куда-то вбок. Вдоль стены...

Кто-то швырнул туда факел.

Тень, взревев, метнулась прочь — и загрохотали, осыпаясь, обломки стены. Что-то тяжелое падало по ним, катилось, увлекая следом за собой обломки, как горный обвал, — и с тяжелым плеском все это обрушилось в воду.

Факел не упал ниже, застрял в обломках, вырывая их из тумана на несколько шагов в стороны.

Зик был прав. Снизу, где-то локтях в десяти, обломки шли под стеной сплошной полосой, — уходя куда-то к пролому, там уже смыкались туман и темнота.

На краю освещенного пространства чернел блок, торчавший из груды, как маленький утес. И там было что-то еще, — выступало за бока блока, поверх подсвеченного факелом тумана. Что-то узкое, будто конец бревна...

— Нога... — шепнул Эйк.

Джок.

Факел покачнулся, накренился, и заскользил по обломкам, закувыркался... На миг вспыхнул ярче, раздвоившись — и пропал.

А в темноте все ревело. Их было там не меньше полудюжины. Что-то било по воде, скрежетали камни...

— Дайте мне факел!

Мой крик утонул в раскате грома.

Позади что-то орал Зик, выкрикивал приказы виконт.

— Мастер! Мастер! — вопил мне в ухо Эйк, пытаясь оттащить от края.

Я отшвырнул его.

— Сумку! Где сумка?!

— Здесь, мастер!

Упав на колени сбоку от меня, Эйк рвал застежки сумки, — но нет, сумкой тут не поможешь.

Позади нас лучники стреляли под стену, зажигалки протыкали туман — но теперь даже теней не выхватывало. Все не туда...

Нет, зажигалками тут не помочь.

— Брось сумку. Держи!

Я пихнул ему арбалет, чтобы освободить руки.

Выдергивая из кармана футлярчик, я пытался разглядеть, где в тумане была нога Джока, но без факела остались лишь обманчивые тени. И скрежет по камню. Срываясь и оскальзываясь, что-то карабкалось ото рва...

Я открыл футлярчик.

Эйк вцепился мне в запястье.

— Мастер, но... — зажигалка на конце арбалета бросала свет на его заострившееся лицо. Взгляд застыл на внутренностях футлярчика. — Это последний?..

46

— Отцепись!

— Вы же говорили, что один всегда должен оставаться! Последний — он на самый крайний случай! Когда уже никак! Когда больше ничего не остается!

— Руку!

— Можно уйти!

— Из-за меня еще никто не погибал...

— Что?..

Я вытащил из шелковой петли одинокий кристалл, кольнувший пальцы.

Капли падали чаще, их шорох о воду внизу накатывал как прилив, покрывая и крики, и рев, и плеск со стуком.

Я сжал кристалл и потянул.

Темнота проступила бурым маревом. И всего в какой-то дюжине шагов — если бы я мог шагать прямо по воздуху — светился огромный клубок из зеленовато-голубых нитей, пленок, пульсирующих кусков...

Так выглядел бы человек или животное, если бы его можно было видеть насквозь — все то, что у него внутри: кровь, толчками идущая по его сосудам, бьющееся сердце, мускулы, непрестанно сжимающиеся и расслабляющиеся, потроха... только это был не человек, и это была не плоть.

И дальше, где должен был быть ров, полный болотной жижи — там тоже были они... И они двигались. Они приближались. Как будто шли — прямо по воде...

Шесть... Семь... И были еще! Дальше, уже трудноразличимые. По ту сторону рва?

Оскалившись, я выбросил из себя ману — вниз, под край стены, сводя в одну точку. Так далеко от себя, насколько возможно... Над самым телом Джока — чтобы достало их всех! Особенно ту тварь, что взбиралась к нему, укрывшись от зажигалок за обрушившимися блоками...

Они замерли.

Я давил из себя всю ману в одну точку, чтобы пространство, не выдержав, лопнуло на миг, как лопается от землетрясений земля... Брык должен был расколоть воздух, но его не было.

Выброшенная мана расплывалась. Растекалась облачком чистейшего голубого сияния...

Я все еще созерцал — и свечение растекающейся маны, и зеленые ауры демонов...

Какая-то часть маны осталась во мне. Я не дожал ее всю...

Не смог.

Слишком много кристаллов за одну ночь...

Демоны, на миг замершие, взревели — звук оглушил меня.

Этот утробный, как дрожь земли, рев сотрясал меня, пронзая все тело, обрывая что-то в груди и животе... Дрожал под ногами камень...

Их было больше, гораздо больше, чем я успел различить аур...

Накативший приступ слабости отступал — рева больше не было. Сквозь грохот воды, рушащейся с небес, пробивались обрывки голосов:

— Наама...

— Наза-а-ад!..

Все перекрыл зычный рык Зика:

— Уводите милорда!

Кто-то вцепился в меня сзади, оттаскивая от края.

— Мастер!.. Мастер!..

Я больше не созерцал. Открыл глаза — и вспышка молнии ослепила меня.

Ослепительная ветвь воткнулась в землю в какой-то сотне шагов от нас. Удар сотряс стену.

И небеса разверзлись. Вода хлынула сплошным потоком.

Из-под моих ног она срывалась с края стены, будто водопад.

Снова ослепительно полыхнуло прямо над нами — на миг выхватив из тумана вершины обрушившихся блоков, синий плащ, бледное пятно — задранное лицо Джока...

— Ма-астер! — орал Эйк, пытаясь тащить назад.

— Стрелы! — заорал я. — Еще стрелы...

— Ма-астер!.. Все уходят!..

— Зажигалки! Стреляйте еще! Он...

Сильная рука вцепилась мне в плечо и рванула назад.

— Отходим, я сказал! — рявкнул в ухо хриплый голос Зика.

Не глядя, я врезал туда и вырвался обратно к краю стены.

— Назад! — проревел Зик, снова схватив меня и развернув. — Его уже не вытащить!

— Нет, — процедил я в его оскаленное лицо. — Со мной. Еще. Никто. Не пропадал.

Ощерившись, он отпихнул меня.

Сверху рушилась вода. Свет уплывал вместе с людьми, отступавшими назад по галерее.

Я лег на мокрые плиты и сполз за край. Повис на руках, ногами пытаясь нащупать щель в развороченной кладке. Вода хлестала вниз, срывая руки. И под ногами — тоже падала вода, сбивая носки вниз, каблуки скользили по каменным бокам... Плащ мгновенно намок и отяжелел.

Ну же! Хоть какой-то выступ!..

Камень под пальцами вывернулся. Поток воды сдернул меня вниз.

Раскинув руки, я попытался зацепиться хоть за что-то, любой выступ в разбитой кладке, но камни били по коленям, в грудь — потом меня оторвало от сены совсем...

И удар в спину, выбивший из груди весь воздух.

И вопль.

Я не мог вздохнуть, но этот рев, почти нечеловеческий от боли и ужаса, прямо мне в ухо...

Я был на чем-то мягком... на ком-то. Он пытался ударить меня, оттолкнуть, выползти из-под меня — и вопил, задыхаясь...

— Джок! — прохрипел я, не слышал себя за грохотом бури. — Джок!!!

Перекатившись на грудь, я пытался схватить руки, молотившие меня — невидимые в темноте.

— Джок!

— Чернокнижник?..

Меня перестало бить.

— Бример! — Мне в грудь вцепились две руки. — Какого... где...

Рев демона ударил сбоку — с удушливой волной серы. Я ощутил, как воздух из его пасти прошел по моей коже.

Та тварь, что мы спугнули факелом. Снова заполз на обломки. Он был здесь...

Тело Джока подо мной выгнулось дугой.

— Бример! Он...

Вцепившись в Джока, я перекатился на спину, увлекая его за собой, и — Ильд-помощник, пусть там будет стена, а не край обломков! — снова перекатился, опять оказавшись на Джоке...

Джок взвыл. Позади Джока было что-то нерушимое. Камни стены.

За моей спиной взревело. Накатила удушливая серная волна. Там, где мы были секунду назад, грохотали камни, рушась по осыпи вниз. Тварь пыталась взобраться к нам...

Я дергал Джока, поднимая на ноги — а он оседал обратно, как мешок с отрубями. Вода тащила мои каблуки с камней — назад, к краю осыпи, вниз...

— Не могу... — просипел он. — Я...

— Давай!

Вцепившись в его одежду, я толкал его перед собой.

— Ну! Вдоль...

Я задыхался.

Блоки за мной заскрежетали, проседая под тяжестью.

С края снова посыпались камни. Тот демон уже...

— Да давай же! — заорал я. — Джок!!!

Я почувствовал движение за спиной.

Что-то огромное надвинулось, пройдя через рушащуюся сверху воду и темноту — ко мне...

— Иди-и-и!!!

Швырнув Джока вперед, я бросился следом — и с полшага меня рвануло назад.

Плащ за спиной натянулся, как якорный канат. Что-то вцепилось в самом низу, в самый конец плаща — но намертво. Как умеют только выползни — или рохурлуры.

Завязки плаща врезались мне в горло. Я захрипел, пытаясь втянуть воздух. Одной рукой пытаясь оттянуть удавку, другой я вцепился в Джока — только не назад! Что угодно, только не назад!..

Джок свалился на колени. Он пытался упереться, но его ноги скользили по камням, а его вымокшая одежда выскальзывала из-под моих пальцев. А мой плащ, обжав шею удавкой, тащил меня назад...

— Где ты! — проорало мне в лицо.

Я не видел Джока, я не видел ничего.

Вцепившись в какой-то каменный выступ, я пытался согнуться вперед... только не дать увлечь себя назад! Упереться ногами... В темноте перед глазами брызнули огненные светляки, в ушах звенело, я пытался удержаться — но у меня не было воздуха, и блоки под ногами с треском снова просели, эта куча обломков разваливалась...

Пальцы Джока стиснули мою руку. Лязг выдергиваемой из ножен стали... Я ничего не видел — были лишь движения в темноте вокруг меня, грохот воды, шатающиеся камни под ногами...

Джок, вцепившись в меня, тянул к себе — и тыкал кинжалом мне за спину, рубил, кромсал...

Вверху был свет — немного, но было, над черным краем стены. Капли дождя там на миг вспыхивали на свету... Далеко-далеко вверху, и все дальше...

Мы ползли вниз вместе с осыпью. Блоки рассыпались, не выдержав туши демона. Он срывался с края вниз — утаскивая с собой и меня, и Джока...

Рыча, со свистом втягивая воздух Джок бил в темноту за мной, но даже если он и попадал, тычки кинжалом были демону не страшнее, чем ходячему мертвецу припарки.

Я разжал пальцы, выпустив плащ Джока.

Меня рвануло назад, как тряпичную куклу. Ноги скользнули к краю. Последний блок на вершине осыпи? А за ним можно только падать в темноту и болотную топь... Выдернув оба кинжала, я бил слева вдоль шеи, раз за разом, снова и снова. Вспарывая дублет, режа себе кожу на ключицах — но распиливая ткань плаща, все эти складки, собравшиеся в канат вокруг шеи...

Ткань, натянутая как тетива, с треском лопнула. Плащ сорвало с плеч — а мои упиравшиеся ноги швырнули меня ничком вперед на камни.

В спину ударил гневный рев. Я цеплялся за каменные углы, пытаясь удержаться на краю — а сзади с грохотом рушилась вниз туша, увлекая с собой лавину камней. Гневный рев, вместе с ней, был все дальше от меня, сползая в ров...

Нет, уже не сползал. Камни еще сыпались вниз, но тварь застыла где-то на осыпи.

Бешено карабкаясь по обломкам, я влетел в Джока.

— На стену! — прохрипел я.

— Не взобраться! Здесь...

Я дернул его вдоль стены.

Ноги проваливались между тесаными краями блоков. Вцепившись в Джока, я тащил его влево.

— Это вниз! — прохрипел Джок, вырываясь.

47

Не слушая, я тащил его.

Обломки и правда уходили все ниже... Ильд-разумник, лишь бы я правильно понял, что говорил Зик... Если осыпь правда тянется под стеной до самого пролома, где стена разрушена на всю толщину...

Блоки под ногами теперь были с обломанными краями и шатались, предательские скользкие под потоком воды... и по-прежнему вели нас все ниже.

Все ближе ко рву, и тому, что...

— Да стой же! — проорал Джок через грохот воды. — Там...

Впереди осыпалась земля и скрипели каменные обломки. Ливень вонял серным смрадом. Что-то ползло в темноте, поднималось изо рва к пролому — сбоку, наперерез нам...

— Он ниже! — крикнул я.

Кажется, пока еще ниже...

Перевернувшись, я вжался спиной в стену.

Джок едва шевелился. Оскалившись, я рванул его.

— Да живее!

Джок валился на камни. Ноги не держали его.

Одной рукой схватив его за ворот, другой я цеплялся за стену, чтобы не слететь по обломкам. Вода лила с неба, рушилась водопадом со стены над нами, отбрасывая мою спину прочь, срывая ноги с блоков... Я шагнул, таща за собой Джока — и вдруг моя рука ушла в пустоту. Я повалился внутрь стены.

Пролом! Мы вышли к пролому!

Снизу взревело — всего в каких-нибудь локтях пяти, прямо под нами.

Джок дернулся прочь, чуть не выдернув ворот из моих пальцев.

— Ползи! — проорал я. — Да давай же...

Изо всех сил работая ногами, толкаясь от вывороченных блоков, я на спине полз вверх, втаскивая следом Джока. От серного смрада резало в глазах.

Под нами срывались камни — там тоже изо всех сил карабкались вверх...

Рев раздался прямо из-под наших ног. Джок оцепенел. Его пальцы вцепились в мою руку, и он повис на мне, утаскивая обратно вниз.

— В-в-верх!.. — простонал я, пытаясь удержаться. — Просто ползи вверх, сучий безбож-ж-ж...

По этой кладке, совершенно разрушенной здесь, можно выбраться на верх стены, — но только мы ползли слишком медленно. Грохот камней и остервенелое сопение настигали нас.

— Да давай же, Джок!!!

— Я не...

Он ухнул вниз, протащив меня следом на пару локтей.

Под ногами раздался торжествующий рык.

Перехватив, я снова рванул Джока вверх.

— Да ползи же! Ты!

— Бример, я не...

— Просто... держись... за меня!..

Я не мог дышать — серная вонь была всюду. Руки и ноги наполнились колким песок, мышцы горели от боли.

Смог только перевернуться на живот. Вода неслась со стены мне в лицо, срывая с камней. Теперь я цеплялся за выступы обеими руками. Джок, стиснув меня за шею, лежал на мне. Оскальзываясь и срываясь, я снова цеплялся, снова толкался ногами — вверх... вверх... вверх...

Рев ударил в шею, заставив окаменеть. Я вжался в обломки, боясь шевельнуться. Боясь соскользнуть хоть бы на вершок. От рева под моими пальцами дрожал камень.

Он рядом...

У наших ног...

Или прямо сбоку...

Я уже ничего не видел, ничего не понимал.

Рушащаяся на меня вода, и темнота, и рев демонов — теперь ревело со всех сторон! Он не один! Они все здесь! Они...

— Мастер! Мастер!

Сверху накатил свет.

Всего в нескольких локтях выше чернел изломанный обрыв кладки. По краю пролома, сжимая в одной руке фонарь, а в другой кинжал, шел Эйк.

— Мастер! Ма... — он осекся, наконец-то разглядев нас. — Сюда, мастер! — заорал он. — Мастер, сю...

Мальчишка застыл. Дикими глазами он глядел куда-то позади меня.

— М-а-а-астер!!!

Позади Эйка мелькнул факел, вспыхнула пара зажигалок, разгораясь — и рванулись мне в лицо... Они ушли мне за спину, воткнулись во что-то с сочным чавканьем... но там по-прежнему сопело от натуги и грохотали камни, рушась вниз. Ливень потушил стрелы еще раньше, чем они достигли цели.

Зажав кинжал в зубах, Эйк упал на край стены, вытянув руку.

— Ма-а-астер!!!

Его глаза глядели мимо меня, не в силах оторваться...

— К черту руку! Фонарь!!!

До руки Эйка было еще локтей пять. А по его взгляду — прямо за мое плечо... Джока сдернуло с моей спины.

— Фонарь!!! — заорал я.

Мою щиколотку обожгло болью, и тут же сжало как клещами...

Я успел схватить брошенный фонарь. Нас с Джоком тащило вниз, вертя по камням. Перевернувшись на спину и резко согнувшись — теперь уже сам я прыгнул еще дальше вниз! — я со всего размаху обрушил фонарь на мертвенно-серую плоть...

Брызнуло стекло. Горячее масло выплеснулось — на лапу, на плечо в кожистых складках, грудь с двумя крошечными, почти отсохшими ручками... а по маслу, запаздывая на миг, раскатывалась волна пламени.

Рев и смрад из пасти оглушили меня.

Ударила волна жара. Огненный силуэт, распрямившись и раскинув лапы, месил ими воздух, заваливаясь назад...

Он уже не ревел, а выл. С оглушительным хлопком огонь втянуло в тело. На миг тело демона само стало из огня — но это обман длился лишь миг, демона здесь уже не было, и языки огня снова плясали во все стороны, горящее масло падало на камни, и поток воды по обломкам тащил огонь вниз...

Две тени внизу шарахнулись прочь.

Сверху над нами посыпались камни.

— Давай же! — рявкнуло мне в ухо.

Зик вцепился в плечо и рванул вверх.

— Ну, мастер! — просипело, задыхаясь от натуги, с другой стороны.

Стискивая ворот Джока, я работал ногами, отталкиваясь от мокрых камней. Вода заливала глаза.

Горящее масло убегало с потоками воды вниз по осыпи, язычки плясали на воде уже у самого рва, почти потухнув в пузырящейся воде. В его слабых отблесках колыхнулись тени — огромные, они двигались вверх по осыпи, к пролому...

А за ними, дальше — другие. Которые шли...

Наама милостивая — они шли прямо по воде! Ни выползни, ни рохурлуры — никто из них не может... Они же должны бояться глубокой воды!..

— Факел! Берегите факел! — орал на стене виконт.

Сбоку оказался Шептун, он перехватил у меня Джока. Кто-то подхватил меня сзади под мышки, и вдруг выдернул через край пролома легко, как котенка. Горбун...

Свет мигал, почти пропадая. Ливень и ветер рвали огонь с факела.

— Виконт... — начал я, голос меня не слушался.

Отталкивая помогающие руки, я пытался разглядеть в прыгающих отблесках вокруг пышные усы виконта.

Шлемы и доспехи вспыхивали на миг и терялись в просверкивающих каплях дождя, мешаясь с темнотой... Вон его горбатый нос!

— Уводите людей, виконт, — прохрипел я. — Из казармы, со двора... В за... в замок!.. Уводите всех со стены!

48

Тяжелый брус с грохотом встал до упора, заперев вход в замок.

Коридоры грохотали от десятков ног и лязга доспехов. Люди носились с факелами, бухали колотушки, вколачивая в бойницы деревянные щиты.

— Мастер, у вас кровь...

Эйк пытался обмотать мне шею какой-то тряпкой. Меня шатало от усталости. После пяти кристаллов все казалось каким-то нереальным.

— Зачем было так рисковать? — шипел Эйк сквозь зубы. Мальчишка был зол даже больше, чем напуган. — Он мог быть давно мертв!

— Считай, что я сохранил нам золотой...

Эйк моргнул.

— Золотой? Сохранили нам золотой?.. Каким образом?

— Неважно... Где сумка и арбалет?

Я пошел по коридору, проверяя, все ли бойницы закрыты щитами. Каждая, даже заколоченная, должна быть под присмотром...

— Эй ты, скуластый! — рявкнул я.

Мужик оглянулся.

— Возьми факел! И если что-то, суйся к бойнце только с огнем!

Хотя те твари легко могут вырвать и факел из руки... А у меня не осталось кристаллов! Баан бы все это побрал...

Я вымок до нитки, и без плаща чувствовал себя голым. От каменных стен тянуло могильным холодом. Меня пробивала дрожь.

Кто-то опустил мне на плечи что-то тяжелое.

— Какого... — прошипел я, обернувшись.

Здоровяк Було невозмутимо застегнул на моей груди плащ, плотный и теплый как шуба.

— Не думаю, что ты вернешь свой, — виконт стоял позади Було, сложив руки на груди. — Иди со мной.

— Мне надо еще проверить внизу, в храме...

— Я сам расставил там людей.

— Там в куполе, где раньше был витраж, дыра, и через нее...

— Я видел обломки щита. В храме две жаровни и шесть человек. И Шептун с ними. Иди за мной, тебя хочет видеть граф.

49

Зал полыхал светом. Не меньше двух сотен свечей горели в канделябрах на столе, у стен, в каждой нише и углу.

Граф замер у окна. В руке свинцовый кубок, глаза — в щель приоткрытых ставень.

Там рокотал гром и рушилась с небес вода. Сплошная чернота.

— Я бы вам советовал не подходить к окнам без огня, граф.

Вздрогнув, он обернулся. На миг мне показалось, что в его глазах застыл смертельный ужас. Но он уже разглядел нас.

— Бример, наконец-то! Что там?.. Что тут вообще происходит?! На этих треклятых болотах!

Я рухнул на скамью возле камина.

— Понятия не имею.

Я вытянул руки к огню.

И все равно, даже под теплым плащом и возле камина, тело предательски дрожало.

— Но ты ведь можешь что-то сделать?.. с этим... со всем...

Правый рукав странно лип к руке. Я опустил голову. Под плащом была кровь. Весь рукав пропитался. Вчерашняя рана открылась. Должно быть, пока там внизу по этим обломкам, ношрино брюхо...

Виконт, не сводивший с меня взгляда, презрительно усмехнулся.

— Боюсь, милорд, он сейчас заявит, что брался только за то, чтобы принести нам голову чернокнижника. Он ее добыл, свою часть уговора выполнил. А то, что тут, как выяснилось, демоны — это уже не его дело...

— Я доплачу! — воскликнул граф.

Я оглянулся. Он что, принял слова виконта всерьез?

Граф стоял, навалившись на стол. Глаза неподвижно глядели на меня — стеклянные. Сколько он уже высосал вина за эту ночь?

— Я доплачу... — хрипло пробормотал он.

— Дело не только в золоте, граф.

— Не в золоте?.. А в чем?

Он вдруг гулко сглотнул и стиснул край стола побелевшими пальцами. Глаза ожили.

— Или... Или даже сейчас, вот здесь... мы не в безопасности?..

— Не знаю, — я дернул плечом. — Эти демоны...

— Что? — граф сверлил меня взглядом.

— Я был уверен, что демоны, которые не боятся воды, не появляются так далеко от моря...

— А они шли по воде! — громко прошептал Эйк из-за моей спины. — Шли по воде, как посуху!

— Как посуху?..

Лицо графа посерело. Он перевел потрясенный взгляд на виконта.

Виконт поморщился.

— На самом деле, милорд, они и шли посуху. Бример говорит о том месте, где в ров упала штурмовая башня и часть стены. Там можно пройти, не замочив колен. Как брод.

Сначала я онемел.

Потом от ярости почернело в глазах.

— Так какого же!.. — я заставил себя прикусить язык.

Я сам не заметил, как оказался на ногах.

— Почему вы мне сразу не сказали?!

— Тебе? — Виконт, хмыкнув, смерил меня взглядом. — Может быть, тебе еще и про все тайные проходы рассказать? — На его губах гуляла пренебрежительная улыбка. — Чтобы ты раструбил об этом всем здешним проходимцам и ворам?

Я похолодел.

— А тут... тут есть еще и тайные проходы?.. Из замка — наружу?..

Виконт поджал губы.

— Как ты себе это представляешь? Подо рвом с водой?

Граф пытался наполнить вином кубок. Кувшин дребезжал о свинцовый край.

— Я о таком ни разу не слышал, — пробормотал он.

Я зашипел от досады.

— При чем тут ров...

Они до сих пор так ничего и не поняли!

— Достаточно тайного лаза через самый низ стены, выводящий ко рву! И какая-нибудь гоблинская хитрость: пара цепей, которые лежат на дне рва, но можно натянуть, как подвесной мост, между краями рва... Или узкая каменная стенка, идущая через ров на пару локтей ниже болотной жижи! Сверху не разглядеть, но если знать, где она, можно пройти как посуху, и зацепиться на той стороне рва!.. Как демоны гуляют по рву там, под проломом!..

Граф с виконтом переглянулись.

Я поймал на себе любопытный взгляд из тени по ту сторону камина — пергаментный. Он двигался совершенно бесшумно, я натыкался на него взглядом совершенно случайно — как на охотящегося кота.

— А я бы, пожалуй, подумал о чем-нибудь таком, если бы собирался жить в замке долгие годы... — пробормотал граф. — Прекрасный способ улизнуть, если кто-то предательски овладел замковыми воротами... Особенно если можно провести через ров еще и коня, чтобы уйти от погони...

Мне хотелось выть. Опять! Опять он ни беса не понял!

— Меня больше волнует, граф, что кто-то может воспользоваться этим, чтобы войти в замок!

— Я прикажу завтра же проверить весь ров, — мрачно сказал виконт.

— Да уж прикажите! — Я оскалился от досады. — Поймите, наконец! Это я, вы или ваши люди не замечаем этих тайных проходов, будто их и нет! А эти твари все найдут! И тайный брод, и проход в стене, и с самыми хитрыми поворотными камнями разберутся!

— Если такой проход есть... — проговорил виконт. Его усы встопорщились.

— Может быть, их тут два! — рявкнул я. — Один отвлечь врагов, другой настоящий!

Виконт ожег меня взглядом. Его желваки играли. Рука стиснула рукоять кинжала на поясе.

Я отвернулся к камину. Благородный, Нзабар его дери...

— Из-за своих тайн вы чуть не потеряли одного из своих людей, — процедил я, изо всех сил стараясь не повышать голос. — Я был уверен, что ров вокруг замка для них непреодолимая преграда.

— Так из-за этого демоны все еще в моем замке?

Граф с недоверчивым удивлением уставился на виконта.

— Милорд... — начал виконт, но граф уже шагнул ко мне.

— Но теперь-то, все зная про тот брод, ты с ними справишься? Ведь ты их изведешь?!

Я успел только раскрыть рот — граф вскинул руки:

— Я заплачу! Я заплачу еще столько же! Нет, вдвое! Втрое больше того, что ты уже получил!

Втрое больше?..

— Вчетверо!

Я поморгал.

Это почти полсотни золотых... Наама милостивая! Четыре дюжины золотых...

И саван бесплатно?

— Ты что, боишься? — прищурился виконт. — Эти твари тебе не по зубам?

Пока у меня зубы ломило от их вранья.

— За такие деньги вы могли бы нанять пару белых братьев.

— Белый орден! — оскалился граф и швырнул кубок, плеснув вино через половину зала.

Свинцовый кубок лязгнул о стену и покатился по плитам.

— Они хотели отобрать этот замок, еще когда король только обмолвился, что подарит его моему брату!

Ну не отобрали же, как я вижу?

— Но дело в том, граф, что белые братья...

— Дело в том, что белые братья — все благородные! Все друг друга знают! И все любят хвастать своими подвигами!

Кувшин отправился вслед за кубком, лопнув с гулким хлопком и обдав вином гобелен. Золотой волк покрылся кровью.

Виконт глядел в камин, будто летающие кубки и кувшины были для него самым обычным делом. Не отрывая глаз от огня, он тяжело кивнул:

— От каждой семьи кто-нибудь да есть...

— Все эти младшие братья! — вскинул руки от ярости граф. — Едва мы обратимся к ним за помощью, тотчас от каждого белого брата полетят голубки с весточками к их настоящим братьям! Во все семьи! И что тогда? И так уже тут слухи, как мухи... Все те белые ленты вдоль дорог... Все эти встающие тут и там мертвецы... И что еще могло остаться от шаманов, что белые братья не заметили... А в Черной Лилии была их ставка!

Я склонил голову к плечу, в самом деле очень стараясь понять — но не понимая.

— Вас так тревожит, что пойдут слухи, будто все это идет от вашего замка?..

Неужели графа Амерта, пусть даже младшего, могут заботить такие глупости?

— Какой он, к Ношре в брюхо, мой! — граф сшиб со стола канделябр. — Брат послал меня сюда лишь для того, чтобы быстренько найти покупателя! — Он сшиб второй канделябр. — И обратить эти мрачные камни — в веселое золото!

— Гм! — подал голос виконт.

— А, к бесам теперь секреты, Мерез! Он-то все равно и так все знает... Да, Бример! Говорю тебе прямо: я хочу избавиться от этого замка. Продать как можно скорее! Брат собирался выручить за него хотя бы два-три пуда золота, учитывая всю эту возню вокруг, всю эту войну, эти вонючие болота, эта проломанная стена... А теперь... Б-бесы!

Пергаментный за его спиной сосредоточенно давил носком огоньки свечей на ковре.

Виконт холодно смотрел на меня:

— Если кто-то прознает, что в замке Вагл правит бал, хотя белые братья тщательнейшим образом все здесь осмотрели, и ничего не нашли... И пойдут разные слухи... Внутри ордена, потом от младших братьев — в их настоящие семьи, к отцам и наследникам... Кому продавать?

— Никто его даже даром не возьмет! — воскликнул граф и замычал, почти завыл сквозь зубы: — У соседей хоть рудники серебряные... Выработанные — но хоть что-то! А тут — топи, топи, топи... Пяток деревенек — и те начисто выжжены!.. Хоба лысого не сыскать...

Он тряхнул головой и врезал кулаком по столу. Глаза налились кровью.

— Ты должен что-то сделать с этими тварями, Бример. Должен!

Так вот оно что...

Ему с братцем, значит, надо два пуда золота. А лучше три... А мне-то — нужен воз осиновых дров?

— Вы должны понимать, — осторожно начал я, — что если вы не сообщите обо всем белым братьям сейчас, то после вы никогда не должны упоминать о том, что здесь случилось. Согласно королевским указам, любой, столкнувшийся с потусторонним, немедленно должен оповестить белых братьев, иначе...

— Забавно слышать это от тебя, Бример, — скривился виконт. — А что, согласно королевским указам, полагается делать с такими, как ты?

— Если белые братья что-то прознают, все пропало... — граф невидящими глазами уставился в камин. — Они всем раструбят, что в замке творится бесовщина. Да еще и приврут... Они все ненавидят моего брата... За замок никто и четверти пуда не даст... — Его глаза вдруг сверкнули. — Нзабар вас дери, Мерез! Что там с этим проломом, наконец?! Где ваши умельцы-гоблины, которые должны были сами прийти проситься на работу?! Месяц уже тут, ни одного не видел!

Виконт окаменел.

Но граф уже забыл про него. Его глаза опять остекленели, мутный взгляд скользнул ко мне, дальше... Граф вздрогнул, глаза вернулись на меня.

— Забавно... На тебе плащ — точь-в-точь такой, как я видел на моем милом виконте...

Он моргнул. Что-то осмысленное появилось в его глазах. Нижняя губа задрожала.

— Кажется...

Он подался прочь от стола.

Или от меня?

Сбоку от графа беззвучно возник пергаментный.

— На тебе же, — медленно проговорил граф, — был другой плащ, когда ты выскочил отсюда...

Виконт вздохнул.

— Милорд, это и есть мой плащ.

— Да? — Граф облизнул губы. — А что стало с твоим, Бример?

— Бримера схватил демон, милорд.

— Демон?..

— Когда он вытаскивал Джока из-под стены. В проломе.

Граф моргнул.

Его глаза опять остекленели. Он глядел на виконта, не видя. Его взгляд ушел куда-то сквозь сумрак зала, сквозь стены... Он облизнул губы. Пробормотал:

— Демон...

Вдруг крутанулся на каблуках.

— Бример, ты должен очистить замок от них!

Он бросился ко мне, и тут же обратно. Протянув виконту руку, нетерпеливо шевелил пальцами.

— Постойте, милорд... — начал виконт.

Граф, нахмурившись, перевел взгляд с кошеля на поясе виконта на его лицо:

— Что?

Виконт, через графское плечо, глядел на меня.

— Ты сказал, демоны появились здесь, потому что их привлекли отсветы магии с последней битвы... Так?

Я неопределенно дернул подбородком.

Пусть понимает, как знает. К чему еще он клонит?

— Белые братья не заметили демонов, потому что они прятались не в замке, а в склепах... Так?

Больше всего мне хотелось упасть на лавку и закрыть глаза.

— Тогда откуда взялись эти твари? По ту сторону рва? Мои люди осмотрели все вокруг на версты, когда искали лошадей! Там нет ни единой норы, в которой могли бы хорониться от солнца такие твари!

Я поднялся со скамьи, шагнул к окну и выглянул между ставнями.

— Они не могли сидеть за рвом все это время! — продолжал виконт. — Они пришли этой ночью.

Дождь затихал. И кажется, стало чуть светлее... рассвет приближается?

— Бример! — рявкнул виконт. — Я с тобой говорю!

Я медленно обернулся. Как же мне хотелось его ударить...

— Ты сказал, — чеканил виконт, — демонам нужна путеводная нить, чтобы выбраться в наш мир. Отсветы магии... Но сегодня ночью только ты пользовался здесь магией.

Я усмехнулся.

— Увы, виконт, вы мне льстите. Нет. Для этого нужно гораздо больше.

— Если ты мне лжешь, Бример... Если это все твоя магия...

— Магия! Пара кристаллов — это жалкий пшик, а не магия! Вы хоть представляете, сколько всего надо на обычную шаманскую руну, сплетенную на мертвецах?! А сколько было надо, чтобы так разнести храм и кладбище?! Там стену храма — будто жгли, до самого купола!

— Тогда что? — спросил виконт. Кажется, моя ярость сделала его еще холоднее. — Что это, Бример? Должно быть что-то, что приманило их сюда. Что?

Все-таки надо было ему родиться в семье портовых торгашей. Одной из тех крикливых замарашек, что за прокисшую устрицу душу из тебя вынет, не то что лишний медяк...

— Что их сюда ведет, Бример?

Самой грязной торговкой...

Или лучше сразу гномом?..

Я тряхнул головой. Глаза слипались, мысли путались. Слишком много кристаллов за одну ночь...

— Бример!

— Возможно, поблизости есть что-то, что в мирах демонов заметно постоянно...

— Чушь! При Торнах демоны в замке не хозяйничали, и мертвые окрест не вставали!

— Подожди-ка... — Граф, упиравшийся в стол руками, вскинул голову. Лизнул пересохшие губы. Его глаза искали мои. — Ты что же... Ты думаешь, что дело не в этих... как ты там... магических зарницах?.. А в самом замке? Торны знали о нем что-то такое, что... без них замок сам... притягивает всех этих тварей?..

Я валился с ног.

— Не знаю. Но если демоны не прятались здесь со штурма, а пришли недавно... Тогда что-то... — Я потер лицо, попытался встряхнуться. Осторожно начал: — Может быть...

За стеной прокатился низкий рокот.

— Наама милостивая... — Граф обхватил себя за плечи. — Они опять идут... Они идут сюда...

— Это гром, милорд, — сказал виконт.

Не очень-то уверенно. Взглянул на меня.

— Не знаю...

Я отвернулся.

Мне было уже все равно.

Да пусть хоть меня самого дерут все ублюдки Вагла! Лишь бы после этого дали наконец свалиться на лавку и закрыть глаза...

Граф, стиснув кулаки, врезал по столу.

— Ты должен что-то сделать, Бример! — Его глаза налились кровью. — Должен что-то с ними сделать! Я заплачу тебе еще! Три дю... Полсотни!

Он бросился к виконту и сорвал кошель у него с пояса.

— Вот! — Он стиснул мои руки, заставляя взять золото. — Это тебе вперед! Только сделай с ними хоть что-то! Хоть что-нибудь!

Небо за окном вспыхнуло. Где-то далеко за стенами замка, из-под топей показался сверкающий край солнца.

Только этот первый луч меня совсем не радовал. Лишь резал глаза...

50

— Мастер... Мастер!

Я открыл глаза, пытаясь понять, где я.

— Пора, мастер.

В темноте белело лицо Эйка, за ним ярко светились узкие полосы, идущие вокруг всей комнаты через равные интервалы.

— Вы сказали, разбудить в полдень. Перевалило... Знаете, мастер, сколько было в том кошеле?

Я сбросил теплый и тяжелый плащ виконта, сел на лавке.

Эйк, дрожа от возбуждения, не выдержал:

— Семнадцать золотых! И еще четырнадцать тех, что вы взяли раньше!

В голове было свежо и легко. В животе — томительно пусто.

Эйк уже ускакал вниз. Двинувшись по лестнице следом, я зажмурился.

На первом этаже башни свет бил в глаза. Здесь были распахнуты все ставни, и ветерок продувал зал насквозь. День выдался облачный и сырой.

Со двора несся звон мечей. Три пары бойцов кружились на плитах, еще дюжина или больше наблюдали.

Но ни куража в бойцах, ни азарта в зрителях. Лучники на надвратной башне даже не смотрели во двор.

Зато на западной куртине, возле пролома, блестело с полдюжины шлемов.

— Нам надо убираться отсюда, мастер, — тихо проговорил Эйк за моим плечом.

Во дворе появился Зик, раздавая тычки.

— А ну, ожили! Ну-ка на меня пробуй, соплежуи!

Он встал между шестерки бойцов, совсем не желавших рубить друг друга тупыми мечами.

— Кто не достанет меня мечом, с теми я буду разбираться один на один! Ну! Ивок, Борс!

— Я знаю, что манит сюда демонов... — сказал Эйк.

Я оглянулся.

— Все эти старые боги там внизу, мастер.

Я пожал плечами.

— Торны поклонялись старым богам. И что?

— Вот именно! Старым! Этим богам тут поклонялись еще до Торнов, те, кто построили замок! Тот храм сделан еще тогда! В нем те же узоры, такие же арки, как и тут в замке! Понимаете, мастер? Тем богам поклонялись еще до Торнов! А Торны продолжили... Наверно, у них была для этого веская причина?..

Эйк многозначительно смотрел на меня. Я ничего значительного пока не видел.

— Сколько Торны жили в замке, никакие демоны им не мешали... — подсказал мне Эйк. — И тем, кто тут был до них... — он выдержал вескую паузу, и победно довершил: — ...пока поклонялись тем богам! А сейчас в храме не осталось ни одного целого! Всех разбили во время штурма... Понимаете? Вот что случилось. Вот почему демоны пришли сюда. Боги перестали защищать замок от них.

Я усмехнулся.

— Ты упустил одну мелочь, Эйк. Штурм, когда побили тех богов, был много недель назад. А демоны пришли сейчас.

Эйк пренебрежительно фыркнул, дернув плечом:

— Добренькие боги... — Он пожал плечами, будто говорил с совсем тупым, которому все приходится разжевывать: — Ждали. Давали время, чтобы начали почитать снова.

Я невольно хмыкнул. Надо понимать, его Кро-Берот — божок не такой беззубый?

— И только когда совсем убедились, что никто и палец о палец не ударит, чтобы восстановить храм — не то что почитать! — тогда и...

Вздохнув, я положил руку ему на плечо.

— Боги, Эйк, не добрые и не злые. Они равнодушные. Им до всех наших дел, как тебе до муравьиной возни.

Разве что только какой-то муравей вдруг заползет, куда не надо, и побольнее укусит...

— Неправда, мастер! Кро-Бе... — Эйк осекся, помянув всуе тайное имя своего бога. — Меняла не такой! Если бы вы принесли ему дюжину крыс...

Я закатил глаза.

— Но вы же не пробовали, мастер! Если б вы хоть раз попробовали! Вы бы сразу...

— Хватит, Эйк! Мне нужны не крысы, а кристаллы.

— Но у нас их нет! И лучше нам сейчас, пока до ночи еще есть время, потихоньку...

Он замолчал под моим взглядом.

— Еще какие-то бесценные советы? — поинтересовался я.

Эйк набычился.

— Но ведь здесь правда нельзя оставаться! Вы же сами это знаете!

— Я много чего знаю... А вот знаешь ли ты, сколько золотых будет в пуде золота?

Он нахмурился, сбитый с толку.

— Нет... Сколько?

— Тысячи две.

— Боги! Две тысячи золотых... — Он поморгал, приходя в себя. А потом еще что-то дошло до него. Аж глаза округлились. — А он говорил, хочет три пуда.. — почти благоговейно прошептал Эйк.

— Если бы не война, такой замок никто не уступил бы меньше чем за тридцать пудов.

— Тридцать пудов!

— Или сорок, если не торопишься. А уж если торговаться, как наш любезный виконт... Посмотри-ка вот туда.

Я вытянул руку в окно. На востоке от замка была большая деревня — если так можно назвать торчащие из пепелищ печные трубы. Уцелела лишь пара длинных приземистых бараков с краю. Похоже, их орки специально сохранили, чтобы было, где держать хобов. Не хотели возвращаться на солонину слишком скоро...

— И вот туда.

Далеко, через версты полей, давно заросших, на самой границе неба и земли еще одно черное пятнышко с щетиной обугленных труб.

— Ты представляешь, сколько здесь уже полегло? Зарезано и сожжено в этих деревнях, при защите замка, а потом при второй осаде... И людей, и орков... И все ради того, кто будет распоряжаться этим замком и землями. А теперь подумай, Эйк, много ли против этого весят твоя и моя шея?

Эйк опустил глаза.

— А? Не слышу.

Эйк молчал.

— Много? Если граф с виконтам решат, что ты портишь их светлые планы на этот замок...

Эйк все же поднял голову. Глядя исподлобья в окно, переводил взгляд с одной выжженной деревни на другую.

— Вот-вот, — кивнул я. — Нас сожрут с потрохами. Как орки тех хобов... Для нас хозяева могут быть опаснее демонов.

Эйк тряхнул головой.

— Тем более надо убираться отсюда, мастер! Что толку изводить демонов, если хозяева не лучше! Больше они все равно не заплатят!.. И они постоянно врут! И что-то скрывают!

— Верно. Поэтому тащи-ка воды.

— Ч-что?..

Эйк удивленно таращился на меня.

— Воды тащи. Мне надо привести себя в порядок.

— Но...

— Живо!

Эйк насупился. Мотнул головой:

— Да вон уже...

Там был таз с маленьким кувшином.

— Ведро тащи! А лучше два, и чтоб подогретой.

— Опять голову мыть будете... — прошипел мальчишка через губу.

— Может, сначала надеру кому-то уши!

Эйк шмыгнул на лестницу, а я присел у окна и вытащил из кармана душистый платок. Перечитал записку.

Леди Ирелла, так граф ее называл...

Я быстро накорябал на клочке пергамента ответ. Плеснул в таз воды и, глядясь в отражение, стал скоблить со щек недельный нарост.

Сопя, по лестнице взобрался Эйк.

— Вот ваша вода! — он бухнул ведра на пол.

Я стянул с себя одежду и нашел в сумке мыльный шарик, благоухающий травами. Эйк, с тяжелым вздохом, поднял из ведра черпак и приготовился поливать.

— Как там леди Ирелла? Были еще записки?

Рука Эйка с черпаком опустилась.

— Какая леди Ирелла! У вас раны кровятся!

Рука не кровила. Так, немного желтоватой сукровицы. Царапины на шее и левой ключице схватились надежной корочкой.

— Так что, передавала записки?

— Вы хоть знаете, мастер, кто она?

Я, забыв про мыльную пену на лице, раскрыл глаза.

— Ты разговорил дворню?!

Эйк насупился.

— Разговоришь тут дворню... Там то ключница, то кто-то из солдат. И смотрят... Нет. Но я к тому жирному в красной куртке подобрался невзначай так, и говорю: как мне величать леди, если вдруг столкнусь? Благородная ли она, или, может, даже из титулованных... А она кузина виконта!

— Ах, кузина!

Я не сдержал ухмылки.

— Нет! — обозлился Эйк. — Всамделишная кузина! Так что вы бы с ней лучше не...

Глаза защипало.

— Лей давай! Ты ее сегодня видел?

— И слышал... — буркнул мальчишка. — С утра гоняет служанок. То воды ей нагреть, то расчесать. Вышла во двор вся такая расфуфыренная. Духами опять воняет по всему замку.

Натянув рубаху, я взялся за дублет — и замер. Повел носом.

В центре зала был столик, которого раньше тут не было. Откуда-то Эйк притащил уже. Но взволновал меня не стол. Под льняной салфеткой, расшитой красными коловоротами в южном стиле, что-то горбилось.

Мои ноздри затрепетали. Живот подвело.

— Мне кажется, или в самом деле тянет жареным?

Я шагнул к столу и сдернул полотенце.

Яйца, мед, лепешки... запеченная ножка! Я впился зубами в холодное мясо.

— Даже страшно подумать, — промычал я, вгрызаясь в сочную плоть, — что ты ради этого сделал с ключницей... Или она с тобой?

Эйк ни хмыкнул, ни фыркнул. Будто и не слышал.

Я добрался до лепешек с медом, а он все кидал на меня хмурые взгляды. К еде не притрагивался.

Я оторвался от кувшина с молоком.

— В чем дело?

— Видят боги, мастер! Лучше вам не...

Он заткнулся под моим взглядом.

Я утер губы и поднялся.

— Где она?

— Ее комнаты в той башенке на углу... Но сейчас она где-то на лютне брякает.

Я прихватил ее надушенный платочек, завернул в него свой страстный ответ и направился вниз.

В памяти крутились слова ее записки, ее взгляд... Ее запах, смешанный с ароматом роз... Жар между бедер...

Но теперь, когда хмель победы схлынул, я отчетливо ощутил и кое-что еще. Было в ней что-то... неуютное? Тревожное, как тихий шелест стали, выходящей из ножен за твоей спиной.

Или это так пробивался голос рассудка?

Чтобы держался от нее подальше... Не хватало еще влюбиться в наложницу виконта. Или, того хуже, в нежно оберегаемую сестрицу, если Эйк ничего не путает.

Я замер.

В самом деле, откуда-то доносился перебор струн. Только не лютня, а арфа. И музыка... Никак не сказать, чтобы она была полна любовной неги. Нет. Нервная и досадливая.

Между каменных стен она играла со мной в прятки. Совершенно не понять, откуда берется...

Когда я наконец вышел к небольшому залу, где в воздухе плыл запах роз, музыка была почти истеричной.

За широко распахнутыми дверьми в сумраке зала белело высокое окно, снизу прикрытое малыми ставнями, чтобы защитить от ветра. Здесь сидела леди Ирелла, ее руки порхали над арфой.

Она была вполоборота ко входу, и едва я появился — ее подбородок вскинулся, глаза сверкнули. Струна истерично взвизгнула и оборвалась. Мелодия смолкла.

Леди Ирелла куда-то метнулась, — в наступившей тишине шелестнули юбки и стукнули каблучки.

А сбоку под окном что-то шевельнулось — там был еще кто-то, в другом кресле, почти утонув в подушках...

Я замер, не войдя в зал.

— Милый мой друг! — голос леди Иреллы, невидимой для меня, запрыгал под каменными сводами, как битое стекло. — Если уж вы свозите в замок всех окрестных бродяг, так хоть предупреждайте их, чтоб они не шлялись по замку, как им одним угодно, хотя бы днем! — Она притопнула. — Гулька, немедленно прикрой двери!

Из зала выскочила ее служаночка, выдавив меня далеко в коридор. Прикрыла створки дверей и снова обернулась ко мне.

Смуглолицая, тонкогубая, сосредоточенная. Ни слова не говоря, она стала обстукивать меня ладонями.

— Э, э!.. Голубка...

Она уже залезала мне в карманы, не церемонясь, и наконец добралась до того, что искала. Записку своей госпожи она искала. И платок. Она стиснула их в кулаке — тут же выставив плечо, защищаясь от меня. Нос с горбинкой как ястребиный клюв, и такие же колючие глаза.

Я только оторопело моргал.

Она фыркнула, гордо задрав подбородок, и скользнула обратно в дверь.

Хлопнули створки.

Вот так...

Было тихо. Только приглушенные голоса по ту сторону двери.

Честно сказать, я опешил. Привык думать, что реакция у меня мгновенная — иначе с демонами вам лучше и не связываться, — а вот поди ж ты...

Створки вновь приоткрылись, выпустив пергаментного. За ним вышел граф.

— Бример! Друг мой...

От него разило крепким южным. На лице мучительная улыбка. Он шевельнул головой — даже не успел толком взглянуть на двери, чтобы обозначить взгляд, — как пергаментный уже прикрыл их.

Граф приобнял меня за плечи.

— Ты уж не сердись на нее, — тихо заговорил он, по своему обыкновению растягивая слова. — Час назад как с цепи сорвалась, сама не своя, рвет и мечет... Вот, подняла меня ни свет ни заря, заставила слушать трепетанье струн. А мне от него, по чести говоря, как от сотни мартовских кошек... Но я же не могу сказать даме об этом?

— Конечно, сэр...

Он сжал мою руку. Облизнул губы.

— Бример, а ночью? Ты ведь знаешь, они вернутся... Надо что-то делать...

— Разумеется, сэр...

Я дошел до нашей башни, прежде чем понял, что в кармане, где был платок, не пусто.

Записка. Строчки прыгали перед глазами, слова не складывались во фразы, мне пришлось перечесть, прежде чем я что-то уловил.

Прошу... то письмо... безобразной ошибкой... злая шутка служанки... будет за это жестоко наказана...

Я тряхнул головой.

— Ничего не понимаю!

Присев на скамью, бессмысленным взглядом я обвел темные стены с провалами окон... Хотя, нет. Кажется, понимаю... Что-то Эйк затих. Стоит у окна — сама невинность. Мечтательным взглядом созерцая топи, раскинувшиеся к северу от замка до горизонта.

— Твоя работа?

Я поднялся — будто невзначай так.

Но пока я приближался к нему, Эйк, так же невзначай, оказался в глубине комнаты, отделенный от меня столом.

— Я? О чем вы, мастер?

— Я даже знаю, когда! Совсем перед тем, как я проснулся. Буквально час назад...

Эйк моргнул.

— Ну?! — рявкнул я.

— Ну-у... Пока вы спали...

— Ну!

— Эта ее горбоносая... все вилась, вилась вокруг... Хозяйка велела ей узнать, какого вы рода, есть ли на вашем гербе корона, и все такое... Ваш ранг в ордене... Леди решила, что они привезли нас прямо из Оростола. У белых братьев там есть замок...

— Это я понял!

Еще по вчерашней записке. Но тут я ничего не опасался. Многие отпрыски даже из самых знатных родов, вступив в орден, своим происхождением не бахвалятся. Это остается в прошлом. Некоторые даже берут себе другие имена, когда становятся белыми братьями.

— Потом-то что было?

— Ну, я... — взгляд Эйка бегал где угодно, только бы не мне в глаза.

— Ну? — я потихоньку обходил стол.

Да только Эйк тоже кружил вокруг него. Стол все время оказывался между нами.

— Ну и я ей честно сказал, что вы вовсе не брат ордена, и вообще даже не благородный!

Я метнулся через стол, но Эйк отскочил.

Лежа на столешнице, я на миг обессиленно затих — рыба для разделки. Потом поднял голову.

— Мастер! Не надо на меня так смотреть! Так будет лучше, поверьте мне!

— Кому — лучше?

— Ну... нам! Нам будет лучше! А то вдруг затеяли бы интрижку, и застряли бы здесь на неделю или две. А здесь лишней минуты оставаться нельзя! Плохое место, — он быстро-быстро ощечился.

— Эйк... — прорычал я, поднимаясь.

Метнулся вокруг стола — он рванул с другой стороны.

— Мастер! Вы сами меня учили: надо всегда говорить правду!

— Я?..

Я даже опешил.

— Да! — звонко воскликнул он.

— Я — тебя?.. Такому?.. Когда это?!

— Ну-у... Как же... Вы же всегда сами говорите: не надо врать!

Я моргнул.

Не надо врать?.. Да, врать не надо. Обычно и правду можно подать так, как тебе выгодно.

— Не врать и говорить правду, это две большие разницы!

Хотя... Сдается мне, Эйк уже валял дурака. Хочет остаться с ненадранными ушами!

Я бросился на стол и перекатился через столешницу на другую сторону — но одновременно мальчишка нырнул между ножек и выскочил там, где я был миг назад.

— Эйк!

— Мастер! Да если она такая, то она, считайте, и не благородная!

— Зато она мытая, от нее пахнет розами, и на ладонях нет мозолей!

— Женщин любят не только за это, мастер!

— Разных женщин любят за разное...

От досады я тряхнул головой и оперся на стол.

Куда больше его ушей меня тревожила собственная шея.

Эйк, исподлобья, глядел на меня.

— Неужели она вам вправду так понравилась, мастер...

Я застонал, закатив глаза.

— В склепах было четыре тела, Эйк! Два пленника, два кузнеца. И все! Никакого чернокнижника. — Я взглянул на него. — Понимаешь? Они никого до нас не нанимали.

Эйк моргнул.

— Никого не нанимали до нас?.. Но тогда чего же они... Приказчик и ключница с кухарок глаз не спускают... И виконт их порол, когда они чего-то хотели нам...

— Разомлевшая госпожа была бы разговорчивее поротых служанок.

— Ох...

Эйк осел на скамью и шлепнул себя по лбу.

— Мастер! Но я...

— Пеньку расскажешь. Бери сумку и тащи вниз.

— А вы, мастер?

— Эйк... — прорычал я.

Он уловил, что шутки кончились. Виновато шмыгнув, он взял сумку и потащился вниз.

Мне же сначала надо было заглянуть к графскому лекарю.

51

Самого мастера Эвена не было.

И скамья, где вчера положили Джока, была пуста.

— Этот сбежал еще на рассвете, — буркнул мальчишка-подмастерье. — Сказал, на своем тюфяке ему лучше валяется, чем на этой лавке... Мастер Эвен ему разрешил. Сказал, что там Джок и правда целее будет. Что еще час с такой моровой язвой, и он с ним сами доделает, что демоны не...

Я отодвинул болтуна в сторону и прошел к полкам со склянками.

— Где тут лавандовое масло?

Как бы рука опять не начала кровить. Ведь растрясу по таким дорогам, путь-то неблизкий...

52

У конюшни я налетел на виконта.

— А, Бример. — Он окинул меня взглядом с головы до ног. — Замечательно, что ты тут. Ночью слегла кляча.

Этого только не хватало...

— Укусы?

Из-за спины виконта показался мастер Эвен.

— Нет. Ее круп чист, как у жеребенка.

— Не круп! На боках, под брюхом?

— Нигде. Она совершенно цела. Но даже подняться не может. Хотя вечером была здорова. Я каждый вечер осматриваю всю конюшню, у нас уже падали четыре клячи, последний раз были две, которые...

Я поморщился. Баан бы побрал и тех кляч, и их шкуры!

— Пусть ее запрут в отдельном стойле. Я осмотрю ее вечером.

Мальчишка, из конюхов, появился за спиной виконта и что-то шепнул. Виконт, сдвинув брови, снова окинул меня взглядом — теперь куда внимательнее.

— Кажется, ты куда-то собрался, Бример?

— У меня есть дело.

— И где же ты собрался справлять это дело?

Я вздохнул.

— В Оростоле.

— В Оростоле! А я-то думал, ты вчера получил полновесным золотом, чтобы изгнать демонов из этого замка.

— Предоставьте мои дела решать мне, виконт. Вы же, если не путаю, желали обследовать ров? И пусть ваши люди осмотрят еще раз окрестности, нет ли где нор. Если раньше не было, могли появиться сейчас. И пусть приготовят побольше зажигалок и сделают навесы на стене для жаровен.

— Зачем тебе в Оростол? Разве ты не должен быть здесь? Готовиться к тому, что будет ночью.

— Если вы желаете до темноты учить меня, как я должен обходиться с демонами, то пусть ваши люди готовят саван! Зажигалки и навесы им уже не понадобятся!

В глубине конюшни бешено взвыла знакомая глотка.

Виконт оглянулся. Хмыкнул.

— Что ж... Прекрасно! Но твой осел — прелестная животина, но, кажется, не слишком быстрого аллюра? Чтобы тебе не пришлось заночевать в пути, я дам тебе хороших коней. И пару телохранителей. В этих краях, знаешь ли, небезопасно... Кныш! Шибень!

Широкий в плечах малый, точивший во дворе меч, поспешил к нам.

— Да, милорд?

— Отвечаешь за него.

Кныш склонил голову:

— Да, милорд.

— Живым, раненым или мертвым, ты должен привезти его обратно.

Кныш поднял взгляд, задрав бровь.

— Лучше, если живым. Но иногда человека надо беречь от него самого... На плечах или в мешке, к ночи его голова должна быть здесь.

53

Сразу за каменным основанием моста через ров начиналось месиво.

Должно быть, дождь лил еще и утром, когда я провалился в беспробудный сон. Рыжая кляча, которую выдали мне, и вороная кобылка Эйка ушли в грязь по колено. Даже здоровенные жеребцы Кныша и Шибня едва продирались через эту земляную кашу.

— Ношрины хляби... — сопел беззубый. — Привезли чудо грешное, на свою голову...

Это было по мою душу, но я смолчал.

Что ж... Он в своем праве. Да, вчерашний потоп был отчасти и из-за меня.

— Так до Оростола нам до вечера не добраться, — процедил Кныш.

Но шагов через пятьсот лошадки уже не так проваливались, пошли живее, а через пару верст земля вообще была сухая, будто тут и робкого дождика не было.

— Нзабар вас дери! — пробубнил беззубый с искренним восхищением. — Магов-чернокнижников, с шаманами, скопом и всех в могилу!

На замок вылилось все, что могло вылиться из неба, — и на окрестности просто не хватило. Эйк приосанился, будто это он вчера возгонял ману из остатков гохла, тянул кристаллы и пытался сделать брык.

В замке, пока мы собирались, он успел раздобыть себе арбалетик — а может, и не он выклянчил, а виконт сам решил подшутить. Уж не игрушка ли это леди Иреллы, для конной охоты на голубей?

На большее его не приспособить. Отменной работы, даже покрытый золоченым узором — но совсем маленький и легкий. Впрочем... Если не пробивать доспехи — а использовать для тех же нужд, что и мой собственный? Небольшую зажигалку на дюжину шагов прекрасно пошлет. Ложе подойдет и для пули. А держать можно одной рукой, не напрягаясь.

Правда, взводить не так удобно — обычная козья ножка, вделанная на шарнирах вдоль ложа. С моим, на планке и шестеренке, даже не сравнить... Зато — шустрее. Не надо крутить ручку несколько оборотов. Выбросил рычаг из ложа, вжал обратно — и готово. Болт на ложе, и вперед.

По сухой земле лошади пошли живее. И кони под Кнышем и Шибнем, и наши с Эйком кобылки оказались хорошими рысаками. Верста пролетала за верстой.

Из трех деревенек, что мы проехали, только в одной была хоть какая-то жизнь.

Когда мы выехали на королевский тракт, навстречу стали попадаться обозы и небольшие отряды. В основном, копейщики. Похоже, всех штурмовиков, сколько было в королевстве, стянули в леса раньше.

— Сколько же король на это потратил? — бормотал Эйк, провожая их взглядом.

Он вздыхал так тяжело, будто это были его собственные деньги.

Но это я знаю его давно, со всеми его терзаниями. Шибень, поравнявшись с нами, пожал плечами:

— Есть, ради чего. Пробьем заслон по ту сторону граничных лесов, сможем быстро взять первые замки. Если не дадим им упереться, а погоним дальше, на их спинах войдем в равнины.

— Да? — Эйк оглянулся. — А если они наших остановят? И сами погонят нас через леса, и сами на наших спинах пройдут приграничье, возьмут Оростол, и пойдут дальше? У короля хоть есть, чем их остановить тогда?

Шибень, сжав губы, отстал.

Он все время держался чуть сзади. Я ощущал спиной его тяжелый взгляд. И каждый раз, когда я поправлял плащ, краем глаза я видел, что он придерживает коня, отставая от нас еще больше, а его правая рука ныряет назад, где на крупе коня у него арбалет. Кажется, заряженный...

Кныш, крепкий и ладный, беззаботно держался впереди и даже не оборачивался на нас. Изредка тянулся, не глядя, к седельной сумке, и кидал в рот кусочек солонины, задубленной до каменного состояния — потом добрую четверть часа медленно работал челюстями, прежде чем забросить следующий.

— Нет, правда, мастер, — не успокоился Эйк. — Что тогда будет?

— Тогда, — пробасил сзади беззубый, — тебе понадобится не одна сотня крыс, чтобы мазаться их кровью днем и ночью. Если, конечно, пожелаешь дожить до моих лет, а не позавидуешь мертвым...

Эйк на своей кобылке застыл, превратившись в восковую статую.

Мигнул.

Потом резко обернулся:

— Чив-о-о-о?.. Какие еще...

Беззубый довольно ощерился.

— Да видел я, как ты под своим дурным ослом крыс давил.

Эйк, набычившись, отвернулся. Кинул на меня растерянный взгляд.

Я подмигнул. Да, малыш, наматывай на ус. Не ты один умеешь быть пронырливым и незаметным...

Мы миновали еще одну пустую и наполовину сожженную деревню, когда Эйк, ударив каблуками под бока вороной, поравнялся со мной. Осклабившись, он вытянул руку.

По ту сторону поля, у кромки леса, был уцелевший дом, с низкими длинными пристройками. На пашне вокруг копошились хобы.

— Как будто овцы выучились стоять на двух ногах и держать лопаты, да, мастер?

— Эйк... — я поморщился.

Не хотелось мне, чтоб мальчишка с таким пренебрежением относился к другим расам. Однажды это может здорово подвести.

Но тут уж ничего не поделаешь. Тяжело обросшие шерстью, грязные, скрюченные, — хобы и правда походили на овец.

Орки их даже работать не заставляют. Для полей у них есть рабы — свои или из людей. А хобов они просто пасут на лугах. Разводят вместо овец. И мясо нежнее, и шкура тоньше — пергамент из такой удобнее, когда для больших сочинений.

Кныш вдруг придержал коня.

— О, бесы!.. — прошипел Эйк.

Из лесочка у дороги показался всадник в буром плаще. А вон и второй, и еще двое, и еще...

Пятеро скакали нам наперерез. Еще четверо заходили сзади.

— Охранный разъезд? — буркнул Шибень, косясь на Кныша.

Сжав губы и прищурившись, Кныш не ответил.

Оба наших сопровождающих еще до отъезда сменили синие плащи на обычные темно-серые, ничем не примечательные. У меня с Эйком гербовой одежки отроду не водилось. Но при этом — все четверо мы при оружии... А Кныш и Шибень так и вовсе с мечами.

Вот только и у этих — ни баннера, ни гербов на щитах не разглядеть. Если они вообще когда-то там были...

Шибень, поравнявшись со мной с другой стороны, придержал мою рыжую.

Нас окружили. Трое, не скрываясь, держали взведенные арбалеты, с болтами на ложах. Эйка в расчет не принимают?

Вперед выехал светловолосый северянин.

Я сообразил, что по привычке стискиваю в кармане футлярчик, уже раскрыв его, запустив пальцы внутрь — только нет в петлях заряженных кристаллов...

То ли из-за подаренного мне виконтом плаща, или еще почему, но обратился он ко мне:

— Кто вы, и что здесь...

Я наконец-то разглядел под его плащом сержантскую перевязь — просто такая затрепанная, что от серебряного шитья мало что осталось. Облегчение было, как глоток молодого вина. А Кныш уже выехал вперед и молча протягивал ему свиток.

Смерив Кныша сомнительным взглядом, светловолосый нехотя взял свиток и развернул. Сдвинув брови, зашевелил губами, вчитываясь.

Быстро поскучнел. Кивнул, возвращая подорожную, и его люди раздались в стороны.

54

Лошади держали резвую рысь, и до города мы добрались часа за четыре.

С непривычки я здорово устал. Разве сравнить эту скачку — с ленивым вихлянием на нашем Пеньке? Мы и пускаем-то его не быстрее человеческого шага. Пока один едет, другой идет. Я был почти благодарен крестьянам, запрудившим подступы к городу повозками. Мы перешли на шаг.

— Ух ты, а это еще зачем? — Эйк указывал вперед.

Когда мы шли в Приграничье, я решил, что в городе нам лучше не показываться. Мы обошли Оростол далеко с юга, по деревням. Даже стен городских не видели. А тут было, на что посмотреть.

Западные ворота, к которым вела дорога, были закрыты. Перед ними возводили огромный бастион. На месте будущих угловых башен высились горы земли. На вершину каждой вел серпантин, выложенный бревнами, там чернели каменные блоки, едва ползущие к вершине, копошились серокожие карлики.

— Разве гоблины работают при свете дня, мастер? — спросил Эйк.

— Смотря сколько платить...

Шибень ощерился.

— Вот, значит, где эти ублюдки пропали... А сэр Мерез все ждет их и ждет, пока они придут к нам наниматься. Ха! Да им тут еще...

Поток крестьянских телег уходил в обход городской стены. Мы медленно пробирались между ними.

Эйк выкручивал шею назад:

— Но зачем, мастер? Орков же выбили из всего приграничья, а они будто к новой осаде...

Осекшись, Эйк развернулся.

Мы объезжали городскую стену, — а по другую сторону от дороги раскинулся огромный лагерь из серых шатров и палаток.

Тут и там, поодиночке и группками, сидели, грудились у костров, лежали на копнах сена кое-как одетые люди, — раненые и изувеченные.

— Ого... Сколько же их тут, мастер...

— Хо-хо! А сколько еще не довезли! — отозвался Шибень. — По этим лесам и болотам... Прямо вдоль дороги и прикопали.

Эйк стиснул челюсти.

— Но мы же их гоним! Они же отступают!

Кныш хмыкнул и оглянулся.

— Малыш, как они отступают, так старая шлюха задирает юбку.

Нам пришлось объехать всю южную стену. Открыты были только восточные ворота.

А сразу за ними, в каких-то двадцати шагах от ворот, раскачивалась вывеска с кувшином и окороком. "Первая кружка".

Я свернул туда, к шуму и суете у привязей. Они шли в два ряда, и оба ряда сейчас были забиты, в основном крупными статными жеребцами.

Кныш упер руку в бок, не спеша слезать со своего вороного.

— Мы ради этого ехали?

— Не знаю, как ты, а мне надо глотнуть вина и перевести дух. Я стер всю задницу. И спина ноет так, будто это я ее тащил на своем горбу! — я хлопнул кобылу.

Кобыла с интересом оглянулась. Кажется, и правда устала меньше моего.

Внутри было людно. Весь постоялый двор был забит солдатами и ранеными благородными.

Медленно потягивая кисловатое вино, я украдкой оглядывал шумный зал — на всякий случай не скидывая капюшона. В углу я приметил двоих в красных плащах гарпий. Слуги ордена. И судя по тому, как скромненько и тихонько они держатся, где-то рядом должен быть и их господин, благородный брат ордена, в белом плаще...

Мне очень не хотелось привлекать к нам лишних глаз. А если Кныш и Шибень увяжутся вместе с нами...

Хоть они теперь и не в графских цветах, но рожи-то и выправку куда денешь? И легкие, но заметные под плащами кожаные панцири. И еще мы с Эйком. Явно не из их породы. Сразу видно, что они нас сопровождают, — но при этом сами-то мы с Эйком без гербов на одежде... Ну и как такое понимать? Тут и думать не надо: кто-то, достаточно важный, чтобы иметь пажа и пару неплохих телохранителей, желает остаться инкогнито... и куда же он идет? О, куда он идет... Проще сразу у себя на лбу написать: соглядатаи-и, ау-у!

Я дождался, пока наши сопровождающие вылакают по кувшинчику. Поманил прислужку, чтобы принес еще.

— Если хотите... — Я зевнул. Сладко, до хруста потянувшись, я вытянул ноги. — Можете пока обождать здесь...

Солдаты переглянулись.

— Виконт сказал, приглядывать за тобой и этим мелким, — пробубнил Шибень.

Кныш пожал плечами. Дернул подбородком на улицу.

— Ворота-то одни открыты. Мимо нас не уедут.

Шибень нахмурился.

— Но ты же сам сказал, сэр Мерез...

Кныш досадливо поморщился.

— Брось, Шиб. Если бы он так хотел сбежать, бросив все, стал бы он тогда лезть за Джоком?

Шибень задумчиво сдвинул брови.

Кныш хлопнул приятеля по плечу и ухмыльнулся мне.

— Как скажешь, Бример. Подождать, так подождать. Нам, служивым, все одно, на войне или в кабаке. В кабаке даже лучше... — И, выдержав паузу, он подмигнул мне: — Особенно если за нас платят.

Эйк страдальчески поджал губы.

— Но лошади с нами останутся, — сказал Шибень. — И арбалеты тоже. И мальца, и твой. Оставь-ка.

Я пожал плечами.

— Мы вообще оставим все вещи. Возьмем только необходимое. Эйк, Туфельку.

Эйк достал ее из большой брезентовой сумки.

— А ее ему, — я кивнул на Шибня.

С такой рожей, как у него, к нему здесь даже драться никто не полезет. Не то что попытаться увести сумку.

Эйк смерил Шибня взглядом. Тяжело вздохнув, поставил нашу брезентовую сумку у его ног.

— Только смотри, чтобы следил за ней в оба. Понял?

Мордоворот снисходительно покосился на Эйка, но смолчал. Лишь обнажил в кривой ухмылке остатки зубов.

А может, не палицей его задели, и не молотом. Такое бывает, когда бьют кулаком в тяжелой боевой перчатке. И еще будешь благодарить богов, что челюсть на кусочки не развалилась...

Эйк будто и не заметил этой пренебрежительной ухмылки.

— Внутрь не лезь, — серьезно предупредил он. — Подсмотришь, что внутри — сдохнешь.

Шибень смерил Эйка издевательским взглядом.

— Это от тебя-то, что ли, сопля хобья? — Он осклабился еще шире. — Если какая городская крыса будет тебя шпынять, кроха, беги сюда. Поможем отбиться.

Эйк уже открыл рот, но я потянул забияку:

— Пошли, пошли.

55

Город оживал после осады. Спешили с заказами шустрые подмастерья, стучали каблучками служаночки — тут и там мелькали хорошенькие мордашки, туго стянутые корсетами талии, белели плечики, шелестели юбки...

А еще раненые.

И те, кто все еще считался таковыми, хотя уже и не стоило бы. Солдаты были тут и там. Женщинам приходилось уворачиваться и отбиваться от назойливых предложений — где в шутку, а где и лупить со всей силы по нетерпеливым лапам.

— Сколько же король на всех них потратил-то... — бормотал Эйк. — Если каждому солдату по золотому в месяц, а сержантам по два...

— Лучше бы ты беспокоился о том, сколько через Оростол прошло белых братьев.

— А что?

— А то, что белые братья, в отличие от солдат, опустошают не только запасы вина.

— Вы же говорили, мастер, что алхимики уже должны возвращаться в город? Тогда здесь должно быть достаточно кристаллов.

— Вернуться могли еще не все. А белых братьев тут уже... — я прикусил губу и пониже опустил голову, прячась под капюшоном.

Навстречу нам проехали всадники в красных плащах. И среди них один в белом, с гордой осанкой.

Эйк, проводив их взглядом, нервно ощечился.

— Это уже второй, да, мастер? В той "Кружке" еще один был... — Он снова ощечился. — Их тут и правда...

На скотной площади стоял гам. Торговали лошадей, быков и ослов. Блеяли овцы. Скулили маленькие хобы — еще совсем мелкие, с легким пушком вместо нормальной шерсти, они были умильные как щенки. В их маленькие, почти человеческие лапки совали морковки и куски лепешек, — девок-служанок вокруг хобов было больше, чем погонщиков и покупателей. Одна из них, высокая и стройная, с белокурыми волосами, забранными сзади по-северному...

Эйк дернул меня за рукав.

— Мастер, а если кто-то из гарпий нас узнает?

Я вздохнул.

— Сюда.

Я свернул на небольшую улочку.

Скоро за стихающим шумом рынка стал различим ритмичный стук молотков. Через проулки скобянщиков мы вышли к кварталу оружейников, потом по улице дорогих портных. Потом ювелиров. И, еще раз свернув, вышли к арке, которую закрывали сплошные кованые ворота.

На наглухо запертых створках торчали крюки, с выгравированным над ними изображениями лошадок.

Слева от ворот был калитка — открытая, но проход за ней был настолько узкий и невысокий, что провести лошадь не получилось бы при всем желании. Там, в глубине под аркой, было почти черно.

Эйк довольно оскалился.

— Прям как в Урграде! На лошадях даже благородным нельзя.

— Дело не в том, что они такие гордые, Эйк...

Когда от точности того, что ты делаешь, зависит твоя жизнь, — очень не хочется, чтобы рука дрогнула только потому, что по мостовой вдруг загрохочет тяжелая телега, или какой-то пьяный идиот пронесется под твоими окнами во весь опор.

— Интересно, а в арке тоже... — Эйк вдруг нахмурился и подался ко мне плотнее. — Мастер!

Он вцепился мне в руку. Мы встали у входа в калитку, так и не войдя под арку.

— В чем дело?

— Вон тот тип.

Я сделал вид, что копаюсь в Туфельке. Украдкой скосил глаза.

Здесь, вдали от ворот и рыночных площадей, было не так людно. Позади нас шла по мостовой девка с корзинкой, из которой торчали рыбьи хвосты и пучки зелени. Старик с палкой, которого мы недавно обогнали, медленно тащил свое тело. И неказистый человечек, замотанный в серый плащ, грустно глядел на дом справа по улице. Куда-то на окна второго этажа.

— Уверен? — шепнул я.

В одном из окон были приоткрыты ставни. Виднелась белокурая головка.

— Это он только что так встал. А до этого просто шел за нами... Кажется, я его еще у самого трактира видел.

— Кажется?

— Мастер...

Я усмехнулся и перестал шептаться. Хлопнул его по плечу:

— Ладно, ладно! Знаю я все. Давно уже спишь и видишь, как бы воздать своему крысиному богу не украдкой, а на нормальном алтаре. Так и быть. Беги, пока я займусь делом в лавке.

Эйк вытаращился на меня.

Я взял у него Туфельку.

— Что? Своему счастью не веришь? Иди, иди. Некогда мне с тобой возиться... сам понимать должен.

Эйк наконец медленно кивнул.

Я еще раз оглядел улочку. Служанка с корзиной уже прошла. Старик по-черепашьи тащился вверх по улице. Серый воздыхатель под окнами тоже побрел прочь.

Я нырнул в арку.

Проход был длинный. Слева в кладке шли маленькие ниши-полочки. Их было три, но только в одной трепетал язычок огня, над которым сверху тускло мерцал лик Ильда-трехглазого. Не такой уж и блестящий, хоть и медный...

С нехорошим предчувствием я вышел на улицу алхимиков.

От арки Ильда-трехглазого и до самого конца улицы, где ее наглухо преграждала стена гномьего квартала, не было ни души.

Вывесок не было. Окна забиты щитами. Двери без молотков.

И даже в канавах не воняет...

Мои шаги гулко раздавались в тишине. Я шел по мертвому месту.

В Оростол вернулись те, кому деваться некуда, — если не начнешь работать прямо сейчас, останешься без куска хлеба. А вот те, кто оброс золотым жирком, и может переждать месяц-другой, пока решили не рисковать. Орки как отступили, так же могут и...

Чуть не подскочив от радости, я бросился вперед — через пару домов на втором этаже были раскрыты окна! А на двери сиял начищенный медный молоток!

И встал, не сделав и нескольких шагов.

Вывеска...

Вместо пики с большим стеклянным кристаллом, который полагался каждой порядочной алхимической мастерской, — эту вывеску украшали разноцветные ленты. Легкий ветерок донес аромат летних лугов. "Душистые воды мастера Квисла".

Кто-то из алхимиков вообще продал мастерскую?..

И тут на доме по другой стороне я увидел вывеску с кристаллом. "Мастер Ильрик".

Я двинулся туда, все еще отказываясь верить своим глазам, не зная, смеяться мне или плакать. Всего один алхимик?.. На весь город?.. Когда тут белых братьев — как хобов на осенних полях...

На двери блестел молоток. Медь была холодная, как пальцы покойника.

Я стукнул и еще раз оглядел улицу. Неужели в самом деле только один решил вернуться?

По ту сторону дубовой двери, обитой железными полосами, послышался какой-то звук. И пропал.

Я снова стукнул, потом еще раз, еще, наконец, замолотил изо всех сил, забыв о всяких приличиях — пока за дверью не раздался топот по лестнице.

Со скрипом распахнулось крошечное окошко в двери. Недовольно протянуло:

— Чего угодно господину-у...

— Сэр! — рявкнул я, зверски оскалившись. — И если ты еще раз, паскуда, так обратишься к брату белого ордена, я, клянусь Нзабаром, располосую твой зад так, что только на холодец останется! А ну открывай, сучье племя!

Глаз в окошечке испуганно моргнул. Едва лязгнул засов, я распахнул дверь и, оттеснив слугу, не давая разглядеть, что на мне нет ни гарпии, ни вообще каких-то гербов, двинулся по лестнице.

— А... Но...

Я быстро поднимался, не оглядываясь.

Сверху на лестницу выскочил еще один парень. Поправляя на голове плоскую шапочку подмастерья, он уставился мне в грудь. Удивленно моргнул.

— Что будет угодно... с-сэру...

— Мне будет угодно переговорить с твоим хозяином по важному делу.

И, отстранив мальчишку с пути, я шагнул в комнату, заставленную полками. Со всех сторон блестели свинцовые бочка — футляры, сосуды, ловушки.

— Но хозяин сейчас занят! — пришел в себя парень. — Господин... Сэр, туда нельзя... — И вдруг истошно заорал: — Мастер Ильрик! Мастер Ильри-ик!!!

56

В дальней стене приоткрылась дверь, за ней приподнялся темный занавес, и в отблесках теплого живого огня выглянуло худощавое лицо — нездорового сероватого оттенка, под жиденькими седеющими волосами. Человек подслеповато прищурился.

— Чего вам угодно? — наконец спросил он. — Разве я вас знаю? Мы прежде не встречались.

— Зато я о вас много слышал. Хорошего...

Я выразительно покосился на притихшего мальчишку. Второй слуга с опаской глядел с лестницы.

Ильрик махнул рукой. Мальчишки неохотно убрались вниз.

— Так чего вам угодно, господин?..

Я склонил голову:

— Мастер Бример.

— Мастер Бример... — задумчиво повторил он. — И вы обо мне слышали...

Я кивнул.

— Э-э... Вы тоже занимаетесь алхимией?

— В основном, магией. При ловле демонов.

— А-а... — Ильрик поскучнел.

Он оглядел меня внимательнее. Не обнаружив ни гарпии Белого ордена, ни хотя бы просто герба благородного, Ильрик нахмурился и оглянулся на мастерскую. Плотно прикрыв дверь туда, он прошел к окну и обессиленно свалился в кресло с высокой резной спинкой. Оперся на подлокотник всем телом, как немощный старик.

— Вы ведь знаете, мастер Бример... Я не могу продать ничего магического. Никому, кроме белых братьев.

— Ну, разумеется. Мастер Черер именно так мне про вас и рассказал.

На имени Черера брови Ильрика дрогнули. Впрочем, кислая маска тут же вернулась на место. Он облизнул губы.

— Черер, Черер... Что-то знакомое, но никак не могу припомнить...

Я отвел полу плаща, чтобы Ильрик мог получше рассмотреть туго набитый кошель на моем поясе.

— Гм... — Ильрик сглотнул. — Черер — это не тот ли, у которого в жилах течет осьмушка эльфийской крови?

Я хмыкнул. Ильрик все еще не верил мне.

Про остроухую красавицу-прабабку Черер заливает тем, кто показался соглядатаем. На шпиков это производит впечатление, многие предпочитают не связываться. А вот друзьям он любит показывать кое-что другое...

— И с пилкой, которой подтачивает клыки, чтобы походили на эльфийские, — в тон Ильрику сказал я.

Алхимик расплылся в улыбке.

Сонное выражение испарилась с него. Он легко поднялся и шмыгнул к окну. Глянул на улицу в одну сторону, в другую, быстро вернулся ко мне.

— Так что вам нужно, мастер Бример? — оказывается, на самом деле у него был звонкий, молодой голос.

Вот она, награда за старательное занятие алхимией, за полировку свинцовых футляров и выпаривание маны из жидкого серебра. Плохие глаза, редеющие волосы и пористая кожа, бледная, как смесь свинца с жидким серебром.

— Во-первых, кристаллы.

— О! — Он вскинул палец и со значением повторил за мной: — Во-первых... это хорошо. Дело в том, что только вчера у меня был белый брат, который подчистую...

Я похолодел.

Ильрик нахмурился.

— Нет, ну кое-что у меня есть... Не готовые кристаллы, но если вы подождете, пока я заряжу...

— Сколько?

— Ну-у... Пара-то будет, наверно...

Пара кристаллов?..

Я закрыл глаза.

Пара кристаллов... Наама милостивая...

Допустим, еще что-то можно выжать из остатков гохла в моем флаконе — хотя там уже и так мало что осталось. Ну кристалл, может. Ну, два — если очень повезет.

— Мой подмастерье с самого утра шлифует, — проговорил Ильрик. — Нет, ну если вы подождете до завтра, он нашлифует еще три-четыре...

Я открыл глаза.

— Пять... — неуверенно пробормотал Ильрик.

— Так у вас есть, чем зарядить?

— О, этого добра у меня на дюжину-две еще будет. Только самих-то кристаллов у меня...

— У меня есть.

Я поставил Туфельку на столик и достал большой футляр с использованными кристаллами.

Ильрик нахмурился.

— Я должен вас предупредить, что...

Я нетерпеливо кивнул. Да, да, конечно, все знаю! Если гонять ману через кристалл, перезаряжая его снова и снова, рано или поздно он треснет.

Ильрик пожал плечами. Быстро скользнул пальцам по тускло поблескивающим вершинкам, пересчитывая.

— Все?

— И те, что успел нашлифовать ваш мальчишка.

Ильрик малость оттаял.

— Во-вторых, — сказал я, — ловушка.

Достал ее из сумки. Ильрик тут же взял. Развернул к свету вмятиной на боку.

— А что с ней? Падала? — он почти с нежностью ощупывал свинцовые бочка, вертя ловушку со всех сторон. — Думаете, стыки разошлись?

— Боюсь, один или два зуба порваны.

— Вот даже как... Угу... Хорошо...

— И пули.

На лице Ильрика проступила задумчивость. Он поднял на меня глаза.

— Пули... — Он положил ловушку на столик и потер небритую щеку. — Тоже — брыковые?

Брыковые?

Мне нужны были обычные алхимические пули — из стекла, а внутри жидкое серебро. На демонов.

Брыковые — это на троллей. В битвах с орками, когда там много шаманов, могут оказаться и тролли. Сильный шаман способен приручить тролля почти как собаку.

Но еще больше, чем "брыковые", мне не понравилось другое слово.

— Тоже? — повторил я.

— Тот, до вас, взял пару брыковых.

Усмехнувшись, я покачал головой.

— Нет. Я ведь не белый брат, мастер Ильрик.

— Так и я не про белых братьев, мастер Бример. Недавно ко мне заглядывал один... из вашего брата.

Я пожал плечами.

— Наш брат разный, мастер Ильрик. Есть толковые, есть дураки...

Брыковая пуля стоит втрое дороже кристалла. И кроме как на тролля ее мало на что приспособишь. Даже демонов надежнее бить обычной, с жидким серебром.

Вот если бы у меня тогда, у ручья, остался не кристалл — а брыковая пуля? Другие два тела тащил бы по камням ручей...

— Готов поспорить, мастер Ильрик, что тот... — я поморщился, — братишка... к вам больше не заявлялся?

Ильрик, нахмурившись, глядел на Туфельку. На раздробленный кристалл, вшитый в ее бок.

— Вообще-то, он купил пули, когда заявился ко мне во второй раз. Первый раз он взял у меня три кристалла, как только приехал с востока. Шел через Оростол в приграничье. А потом, дней через десять, снова заглядывал — сдал три жирных гохла, и взял пару брыковых пуль. Перезарядил кристаллы, и взял еще полдюжины...

— И давно это было? Этот второй раз?

— Да уж недели две как... три почти... — Ильрик помрачнел и нахмурился. — Сколько вам пуль?

— Дюжину. Обычных, с жидким серебром. Будет?

Кивнув, Ильрик забрал футляр и ловушку и ушел в мастерскую.

Я остался один, только глядел из угла Ильд-трехглазый — золоченый, освещенный снизу тремя красными свечами. Да тускло мерцали со всех сторон свинцовые бочка.

Полки были заставлены. Футляры большие, малые и совсем крошечные. Флаконы, всех форм и размеров. Ловушки. Шитые свинцовой нитью кисеты...

— Господин...

Я обернулся.

Мальчишка с подносом. Оставив на столике кубок вина и вазочку цукатов, убрался обратно вниз.

Я пригубил. Подогретое, щедро сдобренное медом и специями... Я поспешно шагнул к окну. На пустой улице кто-то был?

Да, внизу шел кто-то в сером плаще, его голову скрывал глубокий капюшон...

От резкого звука за спиной я чуть не подпрыгнул.

Расплескав вино, я крутанулся назад, уже стискивая рукоять кинжала, — но это было не здесь.

Где-то за дверью мастерской? Кажется, оттуда пробивались чьи-то вопли?

Каменная стена и толщина двери не давали толком разобрать. Но голос явно крайне взбешенный. И, вроде бы, там сыпало проклятиями? Да, определенно. И еще какими... Не разбирая богов и демонов.

Дверь приоткрылась.

— Арин, Сэмми! Живо ко мне! — рявкнул Ильрик, на миг высунувшись, и тут же нырнул обратно.

Я успел только разглядеть, что его редкие волосенки стоят дыбом, а плотный полог за дверью наполовину сорван.

57

По лестнице, прыгая через две ступеньки, промчались мальчишки и нырнули в мастерскую. Через неплотно прикрытую дверь доносился шум суеты, все сыпал проклятиями Ильрик.

Теперь я слышал отчетливее, и... Кажется, или среди этой ругани проскользнуло что-то про туффу?

Поправив плащ и стряхнув с груди капли вина, я замер, вслушиваясь.

— Да вам показалось, мастер... А!

— Я тебе сказал, один был здесь! Я как раз зарядил кристаллы и открыл ловушку, и тут он прошел прямо перед моим носом!

— Но у нас же никогда их не было... — отвечал голос второго мальчишки.

— Да закрой дверь, Сэмми!

Дверь с щелчком встала наглухо, отрезав звуки.

Покусывая губы, я прошелся вдоль полок.

Ильрик сказал, один? Странно. Один заглотыш... Один одинокий одиночечка...

Обычно туффа приходят косяками.

Разве что... Неужели я, пока собирался поймать улаки, который оказался рохгыынчиком, ловушкой зацепил кого-то из тех в башне? И он так и сидел внутри все это время? Окруженные свинцом, демоны теряют способность уйти из нашего мира...

Из мастерской выскочил подмастерье, тот, что открывал мне дверь. Прошел на лестницу, стараясь спрятать распухшее ухо и кидая на меня злые взгляды.

Нервно пройдясь по комнате, я снова остановился у окна, потягивая из кубка, но больше не чувствуя вкуса.

Это подмастерье ограничился злым взглядом. А его мастер сейчас сгребет все мои кристаллы, так и не заряженные, выйдет и швырнет их мне в лицо. И с проклятиями погонит вниз и вон. Навсегда.

А потом будет еще и молва... И кто захочет иметь дело — после такого?..

Но это было все далеко — призрачное, игрушечное. А что мне делать сегодня? Этой ночью в замке? Без кристаллов, без ловушки, без пуль...

На крайней полке, блестя под светом из окна, на черном бархате была разложена серебряная цепочка, каждое звено которой — захват для кристалла. Когда кристаллы вставлены, их можно перебирать как четки, быстрым движением пальцев переходя от использованного кристалла к следующему. Три дюжины, если не больше, пустых захватов...

Кто-то бережет последний кристалл, как зеницу ока, а кто-то считает их на дюжины и тратит такими вот лентами. И никогда не опускается до того, чтобы перезаряжать использованные — а всегда покупает новые, только что выточенные...

У меня сегодня не будет никаких. Ни новых, ни перезаряженных. Ни ловушки, ни пуль. Ни-че-го.

Я кисло ухмыльнулся. Из полированного бока ловушки, стоявшей рядом с цепочкой, на меня оскалилась перекошенная рожа с маленьким лобиком и носярой, как ослиная ляжка, и такими же огромными лошадиными зубами.

Ну прямо пьяная рожа Черера. Не хватает только цыкнуть подпиленным клыком...

Хорошенько набравшись, он всегда рассказывает сон, что изводит его каждый раз после серьезного дела. Заплетаясь языком и путаясь в словах, бубнит про то, как старался перехитрить выползня, который до этого уже сам обхитрил десяток магов, и разложил их обглоданные тела как ложные указатели — а кристаллы, которые маги не успели использовать, выползень носит на себе, как бусы. Огромное ожерелье из кристаллов, и все заряженные... И если его убить, или хотя бы заставить уйти — ожерелье-то он с собой никак не утащит! — сразу штук сто окажется в твоих руках... Только поди его поймай — даже во сне...

Выползни — мстительные твари. Если те, с кладбища, каким-то образом смогут вернуться сегодня в замок... Не должны вернуться. Если их не призывают, или нет магической битвы — не должны. Не могут! Но...

А те, за рвом? Которые пытались перебраться по броду из обломков к пролому?.. Уж точно не сидели там со штурма! Так откуда же они там взялись?.. Ну вот как, как они туда явились?!

Значит, им что-то указывает путь...

Дверь мастерской приоткрылась.

Похолодев, я как мог выдавил вежливую улыбку.

Из-за двери тихонько выскользнул второй подмастерье. Смущенно улыбаясь мне, быстренько просеменили к лестнице и вниз.

Та-ак...

Я облизнул губы. Огляделся, отыскивая кубок с остатками вина. Во рту у меня пересохло.

Залпом я допил остатки вина, но сухость никуда не делась.

Из мастерской появился Ильрик.

Я поставил кубок на столик, стараясь, чтобы мои пальцы не дрожали.

— Прошу, мастер Бример.

Забавно, но, кажется, он сам старается не встречаться со мной взглядом?

Ильрик посторонился, пропуская меня в мастерскую.

Здесь было душно, все залито теплым живым свет. Масляные фонари, просто плошки с фитилями, свечи. Окон не было. Солнечному свету здесь не место.

Ильрик плотно прикрыл дверь и опустил занавес. Вид у него был смущенный.

— Ваша дюжина, мастер Бример...

На длинном верстаке стояла вазочка. Внутри, в белых хлопковых коконах, лежали пули. Под стеклянными оболочками призрачно поблескивало жидкое серебро.

Пока я перекладывал их в свой свинцовый футляр, Ильрик поставил на верстак мой футляр для кристаллов. Смотреть мне в глаза он избегал.

Та-ак... Он что же, решил, туффа заглянула к нему сама, на отсветы маны?

А пуль в вазочке оказалось не дюжина. Когда я переложил двенадцатую в футляр, на дне вазочки оставался еще один кокон с пулей.

Как в лучших столичных лавках? К дюжине оплаченных еще одна бесплатно... Впрочем, эта была в синем коконе. И под стеклом — не жидкое серебро.

Когда я повернул ее к свету, внутри пули блеснули стеклянные крупинки.

В масле плавали крошечные осколки кристалла. Прикрыв глаза, я поднес пулю к лицу, почти к самому лбу, и различил — будто рой голубых светляков. Не без труда, но все-таки я созерцал их.

Кристалл сначала зарядили, как обычно, а потом, опустив в масло, раздробили. Мана будет держаться в осколках, пока они остаются в масле. Вот когда они коснутся воздуха, ману выбросит через их зазубренные края — и на каждом осколке вспыхнет по крошечному брыку...

Такая стоит ползолотого. Не опуская пулю в свой футляр, я покосился на Ильрика. Может, все же ошибся мастер?

Скользнув взглядом по брыковой пуле, он сдвинул брови и открыл футляр с кристаллами. Быстро убрал руки под верстак. Кажется, его пальцы дрожали.

Прикрыв глаза, я созерцал голубоватые пятнышки.

К шестнадцати моим кристаллам прибавилась пара новых. До сих пор мне казалось, что те кристаллы, которыми я пользовался, отменного качества — но рядом с его... мои-то сероватые будут. Его оба — чистейшей воды, а полировка! Грань можно заметить, только когда свет преломляется в ней.

— Вы довольны кристаллами?

— Идеально, — честно признался я. — Сами доводите?

— У моего подмастерья хороший глаз. — Ильрик кашлянул. — Я не люблю судить своих товарищей по цеху на людях, но, ради вашей же безопасности, вынужден заметить: тот, кто перезаряжал ваши кристаллы в последний раз — шарлатан. Он заряжал их самым варварским способом, в столбик. Так не делают. Три кристалла, вот эти, почти вышли из строя. Я их зарядил, но...

Я кивнул. Что ж, я и сам прекрасно знаю, что это варварский способ. Но лучше кое-как спастись, чем по всем правилам сдохнуть...

И сдается мне, вовсе не это признание так смущает Ильрика.

58

— Что же касается вашей ловушки... — Ильрик поднял на меня глаза, и тут же отвел.

А ведь моей ловушки-то нигде не видно. Ни на этом верстаке, ни на других.

— Чтобы быть уверенным в качестве работы, мне необходимо будет проверить ее еще раз, чуть позже... Пока же лучше оставить ее у меня... Надеюсь, вы пробудете в городе до завтрашнего утра?

Я нахмурился.

— Или, если вы спешите, — быстро заговорил он, — может быть, я снабжу вас пока одной из своих? А потом, когда будете у нас опять, и поменяем обратно?

С погнутым боком и порванными зубами — на новенькую?

— Поймите, я дорожу качеством своей работы... и безопасностью моих клиентов.

Да он, никак, весь трясется?

И в комнате отчетливо тянет маслом. Не прогоревшим, а свежим. И верстак у дальней стены прикрыт льняным куском. Он там что, плошку разбил? И не только плошку, судя по странным горкам под тканью...

— Вы можете выбрать сами! У меня есть не хуже вашей, уверяю вас! Даже пятизубовые!

С нижней полки верстака Ильрик вытащил новенькую, сверкающую как зеркало, ловушку.

Э-э, да он же мою вообще не чинил! Только открыл, а тут заглотыш... Куда тут чинить, когда у него все из рук валится, а голова забита тем, что теперь делать с мастерской, в которой завелась туффа? Изо всех сил надеется, что это была случайность. Работать с маной в ближайшие часы его и кнутом не заставишь. Потому что если весь косяк, от которого тот случайный одиночка отбился, заглянет на огонек...

Можно понять.

Вот если бы я узнал, что каждый раз, как захочу воспользоваться магией, за моим плечом окажется белый брат? Я бы тоже не сразу в себя пришел. Ильрик еще хорошо держится.

И сказать-то я ему не могу, что бояться нечего. Меня тогда сюда на порог не пустят. Да и в остальные мастерские... Ох уж эта молва, что летит быстрее птиц!

— Что ж, — пробормотал я, стараясь выглядеть несколько расстроенным. — Почему бы и нет...

Ильрик не смог скрыть вздох облегчения. И тут же вскинул пристальный взгляд — кажется, все-таки почуял, что не поверил я в его объяснения?

Какой-то мелкий бес так и подмывал сделать лицо поневиннее, и невзначай так бросить: да что вы, мастер Ильрик, так трясетесь? Я никому и не собирался рассказывать, как у вас перед носом косяками ходит туффа. И про колотые плошки, и про битых подмастерьев, и про загубленную мастерскую — да кому такое интересно-то?

Я закрыл футляры. Поставил на стол Туфельку.

Ильрик тихонько перевел дыхание. Сглотнул.

— Тогда... Подведем итог, мастер Бример?..

Я уже растягивал кошель. Дюжина пуль по шесть серебряных. Полторы дюжины зарядок по четыре. Две из которых на его кристаллах — это еще по одному... Шесть золотых и два серебряных.

Я не спеша выкладывал монеты на стол, рядком, чтобы каждую можно было рассмотреть. Не знаю, как Ильрик относится к деньгам. Один столичный алхимик каждый золотой на зуб проверяет. Кто многое знает, во многом сомневается.

Ну а главное — такие моменты неплохо и растянуть. Когда человек получает честно заработанную звонкую монету, его сердце размягчается. По себе знаю.

А уж если при этом ему кажется, что пока одна рука выкладывает звонкую монету, другая крепко держит его за уши... Старые добрые кнут и пряник. И в такие моменты очень хорошо выяснить что-нибудь, эдак невзначай.

Я крутил в руках его ловушку, не спеша убирать в сумку.

— Я слышал, белые браться запрещают вам работать с еще живыми гохлами?

Ильрик, не отрывая глаз от монет, сдвинул брови. Пожевал губами, открыл было рот, закрыл... Весь сморщился.

— М-м? — я оторвался от ловушки и невинно поглядел ему прямо в глаза.

— Гохлы у них проходят как демоны, — выдавил он. — А демонов призывать запрещено.

Что угодно, лишь бы не смотреть мне в глаза.

Он водил пальцем по монетам, подравнивая. Те, которые я положил решками вверх, он переворачивал, чтобы стали видны королевские профили. Не иначе, собрался освежить в памяти всю историю за последнюю сотню лет.

— Да?.. А шаманы, говорят, их используют еще живыми. Чтобы тыуновы зубы были прочнее. Сетью из таких зубов можно поймать даже рохгыына — не порвется.

Ильрик оторвался от монет и уставился на меня. Его пальцы опять подрагивали.

Кажется, он снова мучительно решал, так ли уж я не обратил внимания на суматоху и не слышал про явление туффы.

Я чуть улыбнулся, чтобы окончательно запутать его.

Побольше страха, побольше надежды. Отличная смесь, чтобы травить на людских сердцах.

Ильрик отвел глаза.

— Не совсем так... Они не укрепляют зубы тыуна... Гохлами они сращивают зубы друг с другом.

— Сращивают?

Он вздохнул. Дернул плечами, окончательно сдаваясь.

— Зубы, отвалившиеся от тыуна, они ведь почти мертвы, — убито забормотал он. — Они еще могут сокращаться, если их наполнить маной, но расти больше не могут. А гохлы...

Ильрик, не найдя слов, морщился и кривился, поджимая губами.

Я терпеливо ждал.

— Ну, как с вставшими мертвецами? Тут что-то вроде того же... Через гохлы тыуновы зубы должны сращиваться... Между собой, вот так, — Ильрик растопырил пальцы и наложил руки крест-накрест, показывая мне. — Чтобы по-настоящему как... — он снова замялся, — ну, как рыбачья сеть? И если в каждом узле, где усы пересекаются, если их через гохла срастить...

— Но в обычной ловушке зубы тоже связаны?

— Связаны! — с отвращением повторил Ильрик. — Вот именно, что связаны! Всего лишь! Простой узел, и всего один... Чтоб не расползлось во все стороны, едва вышли из ловушки... Но тянет-то каждый зуб по отдельности! По одному и рвутся! А если их, через гохлов, срастить... Тогда они работают все одновременно. Тянут все сразу. Вместе! Порвать их, как по одному... — Улыбнувшись, он помотал головой. — А даже если в одном месте и порвалось — ну и что? Лопнувший зуб в нескольких местах сращен с поперечными. Они перехватят тягу, дадут на остальные продольные... Понимаете? Тут надо несколько разрывов, пока такая сеть из зубов начнет рваться по-настоящему!

Я медленно кивнул. Надеюсь, уловил все верно.

— Выходит гораздо прочнее, чем наша обычная! Гораздо! — теперь его не надо было пришпоривать. Глаза Ильрика сверкали. — Такой не то, что рохгыына спеленать — скол выдерживает, не рвется!

Я недоверчиво задрал бровь. Ну, рохгыына поймать — допустим. Ну, пусть даже брык выдерживает. Но чтобы скол?

Ильрик фыркнул и дернул плечом, раздосадованный моей недалекостью. Он шмыгал и сопел, поднимая и снова укладывая на стол монеты — глядя на них невидящими глазами. Охватившее его возбуждение не проходило.

Я покусывал губу, прикидывая, как ловчее довершить, не спугнув. Запрещено ему работать с живыми гохлами... Так ему и торговать со мной тоже запрещено, и что? А мне бы сегодня ночью, в замке...

— А вы сами, мастер Ильрик... Никогда не пробовали...

— Сам! — нервно хмыкнул он. — Да их пока вообще никто не знает, как делать! Их пока и добыли-то всего две штуки, этих гаант рохор!

Гаант рохор? Вот, значит, как это правильно называется.

— И обе в столице. А толку-то! Они же...

Я вскинул руку, чтобы остановить его.

— Белые братья сами даже не мо...

Оскалившись на него, я крутил головой, пытаясь понять источник странного звука.

Приглушенный, едва слышный, но...

Он быстро нарастал, а когда я понял, что это, — было уже поздно. Я успел только пихнуть ловушку в сумку.

Дверь распахнулась от тяжелого удара. Влетел топот и лязг доспехов, шум борьбы и сдавленное сопение...

— Ни с места! — рявкнуло из луженой глотки. — Именем короля!

59

— Руками не шевелить! Ничего не трогать!

— Эй ты, старый! Покажи руки! Покажи руки, я сказал!

Четверо были в красных плащах, из-под которых рыжели кожаные доспехи из широких полос, идущих внахлест, как чешуя. На груди у каждого — огромная алая гарпия. Когда кожаные полосы сдвигались, крылья и когтистые лапы шевелились.

Впрочем, одного я узнал бы в любой одежде, по одной морде. Даже полускрытой под клювастым шлемом гарпии. Он тоже сразу меня вспомнил. Берш ощерился:

— Бри-и-имер!

Были еще двое в желтых плащах и стальных кирасах, со шлемами, похожими на перевернутые вверх дном корабли — оростолские стражники. На одном перевязь сержанта. Эти остались у входа.

Берш опустил взгляд на Туфельку. Кивнул, как доброй знакомке. Эту сумочку он уже видал прежде, и не раз. Потом уставился на верстак.

— Ого! Да я вижу, мы в самый раз! Сделка в разгаре. И улов, — он прищурился на деньги, — у нас сегодня будет большой. А, Бример?

Я не ответил. Много чести.

Берш — лишь правая рука одного из белых братьев. Сам он даже не благородный.

— Ты! — седеющий усач ткнул меня копьем под ребра. — Я сказал, руками не дергать! Сумку держал, сумку держишь!

Другой появился за моим плечом, скуластый и черноглазый. Цепкие пальцы сняли с моего пояса оба кинжала. Ощупали по бокам, проверяя, нет ли чего в карманах. Знают, что искать... Только маленького футлярчика на мне сейчас не было. Что толку таскать на себе свинец, в котором нет заряженных кристаллов? В довершение с меня сняли и кошель.

Еще один, со шрамом от глаза до шеи, был уже за спиной Ильрика.

Ильрик стоял неподвижно. Лицо серое, как свинцовая фольга. Глаза широко открыты. Он глядел на мою Туфельку, окаменев.

— Ита-ак, де-еньги, — протянул Берш, подходя к верстаку. — Шесть золотых и еще двенадцатая серебром. Вот этого человека, — он ткнул пальцем в меня. Распахнул Туфельку в моих руках. — И товар алхимика Ильрика, запрещенный к продаже людям, не входящим в братство королевских...

— Возражаю!

Берш на миг замер, решая, не ослышался ли он. С недоверием поднял голову.

— Что?..

— Возражаю, — повторил я. — Это не мои деньги.

Краем глаза я следил за желтыми плащами у входа. Городская стража не прислуживает белым братьям. Им платит магистрат Оростола. Из казны, взносы в которую платит и мастер Ильрик. И подозреваю, взносы Ильрика там не самые маленькие.

Берш все еще глядел на меня с каким-то удивлением. Старый цепной пес, долго ждавший заслуженный кускок, теперь наконец-то получивший мозговую кость — и тут перед ним возникло какое-то хилое непонятно что, и предъявляет свои права.

— Врешь, — сказал Берш.

— Клянусь Бааном. Это деньги мастера Ильрика.

Разве это не его деньги — с того самого момента, как совершилась наша сделка? Я покосился на желтых плащей.

Берш, тоже вполоборота к ним, упер кулак в бок и осклабился.

— А может, еще и это, — он ткнул в Туфельку, — не его товар?

— Это мои вещи.

Уже — мои. Обожаю говорить правду.

Берш тяжело покачал головой — как же его достали такие, как я. Он протянул руку, чтобы сгрести с верстака деньги — и тут желтый плащ с сержантской перевязью отлип от стены.

— Возражаю. Эти деньги останутся у мастера Ильрика, пока и если иное не будет доказано.

Берш, набычившись, медленно развернулся к нему. Его взгляд из-под нависающих бровей не обещал ничего хорошего.

У сержанта городской стражи дернулся краешек глаза, но он лишь крепче сжал губы.

— Именем магистрата!

Берш оттопырил гулу, обнажив неровные желтые зубы.

— Ты...

Усатый быстро положил руку ему на плечо.

Берш хотел скинуть его руку, но усач, вцепившись ему в плечо, что-то быстро шептал. Берш, закусив губу, несколько мгновений глядел на стражников, потом повернулся ко мне.

— Что ж. Если хочешь получить один за двоих... Получишь. — Он вырвал у меня сумку. — Именем короля, я обыскиваю этого человека! Ведь это твои вещи, Бример?

Ильрик, вздрогнув, оторвал взгляд от сумки и уставился на меня.

Глядя на его бледное застывшее лицо, я медленно кивнул.

— Да. Это мои вещи.

В углу мастерской был медный лик Ильда-трехглазого, но лучше бы сейчас тут был Вихрис-одноглазый. Он, конечно, покровитель торговцев и лихих людишек, но не только. Помогает и тем, кто рискует и выживает ловкостью мысли.

Берш достал из моей Туфельки ловушку.

— Смотрите внимательно, — сказал он. Обращался он явно к желтым плащам, но больше на них не смотрел. — Это ловушка для демонов. Внутри у нее зубы тыуна. Зубы тыуна — это такие длинные штуки от одного здоровенного демона. Так что владеть ими запрещено всем, кроме...

Я попятился назад, подальше от него и ловушки, — насколько позволяли размеры мастерской, не сводя глаз с ловушки, которую Берш рассеянно взвешивал в ладони, как тыкву или дыню...

Мне в спину уперся наконечник.

— А ну, замер! — зашипел скуластый. — Куда попер? Я тебе сказал — стоять, как стоишь!

Берш, который уже взялся за основание ловушки и собирался открутить его, чтобы показать дно изнутри, где в янтарь крепятся тыуновы зубы, замер.

Если есть на свете человек, который боится демонов больше Эйка, то сейчас он был передо мной.

До сих пор не могу понять, как сэр Кром мог сделать его своей правой рукой? У Крома-то, в отличие от меня, с моими Пеньком и Эйком, выбор был куда богаче...

Берш очень медленно и осторожно положил ловушку на верстак. Сглотнув, еще медленнее разжал пальцы и отвел руки.

Усач отступил от верстака, нацелив наконечник копья на ловушку.

Двое за моей спиной тоже, кажется, попятились. Копье больше не давило мне под ребра.

Берш взглянул на меня. Он пытался поймать мой взгляд, но я уставился в пол. Лишь краем глаза следил, что происходит.

Берш оглянулся на алхимика.

Ильрик, не замечая всего этого, застывшими глазами глядел на свинцовый футляр. Но видел он, кажется, только подвалы Тихой башни.

Увидев это синеющее лицо, Берш вдруг дернул головой и уставился обратно на деньги. Его глаза расширились. Как будто заново увидел...

Теперь он сам побледнел не хуже Ильрика.

Все верно. Откуда он знает, что это я покупал ловушку у Ильрика? А может, это я принес товар? И продавал алхимику то, что внутри...

Какого-нибудь изловленного демона. Например, из гохлов, утопленных в жидком серебре, можно выпарить маны... Только вот какое дело: за остатки гохла, даже самого жирного, ни один алхимик не даст больше золотого. А на верстаке перед Бершем блестели шесть с лишним.

И демон был не во флаконе с жидким серебром, которое их убивает, — а в ловушке. Которая запирает их живыми.

Берш, нацелив палец на ловушку, разлепил губы.

— Что там?

Он быстро взглянул на Ильрика. Но алхимик, к счастью, был не том состоянии, чтобы вымолвить хоть словечко.

— Бример! — рявкнул Берш. — Что там?

— В основном, невидимое. Для твоих глаз.

— Я сказал, что?!

— Открой, и узнаешь.

Губа у Берша оттопырилась.

Я улыбнулся.

— Это же ты обыскиваешь? Взгляни...

Его зрачки мелко дрожали от бешенства.

— Сам... Откроешь?

Еще секунду выдержав его взгляд, я качнул головой — на стены, где не было окон. Ни щелки солнечного света.

Здесь демон может находиться даже днем.

И обычно демоны, когда наконец вырвались из ловушки, довольно злы к тем, кто запер их в свинце...

Берш сглотнул.

— Ты врешь, — прошептал он. — Я тебя чую. Ты все врешь...

Но притронуться к ловушке он даже не пытался. Лишь стискивал мою Туфельку и сверлил меня ненавидящим взглядом.

Если бы не желтые плащи, я бы уже был на полу, и меня месили сапогами — с кровью и хрустом. У гарпий на носках сапог такие же стальные накладки, как на моих собственных.

— Так откроешь? — вкрадчиво предложил я.

Берш убрал одну руку с Туфельки. Его кулак стиснулся. Кожаная перчатка захрустела.

Сержант городских стражников кашлянул.

— Нет? — невинно спросил я.

Я глядел Бершу в глаза. Усатый вцепился в его плечо.

— Тогда я, пожалуй, пойду.

Я попытался выдернуть Туфельку у него из рук, но двое гарпий были уже по бокам от меня, схватив под руки.

Туфелька осталась в руках у Берша.

— Ты никуда не пойдешь, Бример. Ты останешься в городе. Ты ведь еще не повидался с сэром Кромом.

При этом имени Ильрик, начавший было подавать признаки жизни, побелел и закрыл глаза.

Неужели и до алхимиков докатилась его слава?

Или... Ношрино вымя... Уж не Кром ли тот белый брат, что был тут вчера и выкупил все кристаллы?..

Если это он...

В Туфельке ведь еще футляр с кристаллами. Дурак Берш до него еще не добрался, но когда Кром его откроет, то сразу поймет, что кристаллы заряжены. В отличие от Берша, Кром созерцает прекрасно, — куда лучше меня самого.

И ему хватит одного взгляда — обычного, без всякого созерцания, взгляда, — чтобы узнать хрусталь и руку шлифовальщика... Эти два кристалла Ильрика слишком хороши, будь они прокляты, чтобы не выделиться из груды моих старых кристаллов...

Я оглянулся на стражников. Пока ничего не доказано, я гость в Оростоле, и их долг... Оба стражника стояли у порога, привалившись к стене. Ильрика не тронули, и этого им достаточно.

Берш ухмыльнулся.

— На, Джеф, возьми-ка, — Берш отдал усатому Туфельку. — И это. — Он кивнул на ловушку, но сам к ней не притронулся. — Туда положи.

Едва усатый коснулся ловушки — я прикусил губу, страдальчески сморщившись.

Он дернул головой, заметив мой взгляд. Уставился на меня.

— Не тряси так... — сквозь зубы прошипел я.

Усатый, собравшись затянуть завязки сумки, застыл.

Я кусал губы.

Он вдруг пихнул Туфельку мне.

— Сам понесет! Если ее прорвет, первым будет он.

— Джеф, там не только...

— Ничего, к футлярам не доберется.

Усатый, глядя мне в глаза, старательно заматывал застежки Туфельки, одну за другой, все четыре.

— А если — только попробуешь! — бросить сумку...

Джеф ткнул меня древком копья, и вслед за парой стражников я вывалился из мастерской и поплелся по узкой лестнице.

Внизу у двери мальчишка, с разбитым в кровь лицом, прижался к стене, пропуская нас.

Я покорно нес Туфельку и теперь старался побыстрее переставлять ноги. Чтобы, спустившись, выйти сразу за стражниками — а все гарпии были позади меня, еще внутри...

60

Здесь с неба бил в глаза солнечный свет — но больше не радовал.

— Что? — Берш пихнул меня сзади, выталкивая с прохода. — Кончилась твоя удача?

На улице ждали еще две гарпии и четверо городских стражников.

— На этот раз не уйдешь.

Берш и четверо гарпий двинулись впереди. Джеф и полдюжины стражников замыкали. Свита почти как у виконта Мереза, да только радости никакой...

От арки Ильда-трехглазого нам навстречу шел мужчина — тонкий и изящный как девушка, в дорогом плаще. Капюшон накинут глубоко на глаза. Рот и нос он прикрывал кружевным платком — словно канавы здесь не высохли, а воняли отбросами так же, как и в остальном городе.

Двое гарпий наставили на него копья.

Дверь мастерской, теперь ставшей парфюмерной лавкой, распахнулась. Оттуда высунулся слуга, сдавленно шипя:

— Мастер Тингол!... Мастер Тингол!..

Он втянул изящного мужчину внутрь, и дверь закрылась.

— Шагай, шагай, — Джеф ткнул меня древком в спину.

Дома по бокам улицы шли впритык друг к другу, ни щелки. Звук шагов звонко прыгал между каменных стен.

Перед аркой Берш остановил гарпий и оглянулся.

— Это ведь единственный выход отсюда?

Сержант кивнул:

— Если не считать сточных канав и крысиных нор.

Берш прищурился. При ярком солнце узкий проход под аркой темнел, как земляная нора.

Свеча там больше не горела.

— Хок, Сэм. Ну-ка...

Скуластый и со шрамом нырнули в темноту.

Мы стояли и прислушиваясь к их гулким шагам. Потом звук стал тише — гарпии были уже за аркой.

Я хотел поправить плащ — в спину кольнуло.

— А ты замер, — Джеф держал меня на кончике копья. — А то шкурку подырявишь... Руки держи нормально! Попробуй только брось сумку, к животу пришью.

Под аркой снова застучало. Вернулся скуластый.

— Все чисто. Хок пошел дальше глянуть, как-что.

— Ладно... Эй, вы! — Берш обернулся к городским. Дернул подбородком, чтобы шли вперед.

Он взял меня за плечо и держал, пока стражники по одному входили в узкий проход.

— Шевелись!

Он швырнул меня следом за ними под арку.

В сумраке под аркой я споткнулся и, пошатнувшись, боком налетел на стену. Моя рука угодила в нишу, где раньше горела свеча.

— Эй! Это не ваш золотой? — крикнул позади звонкий голос.

Я оглянулся.

Гарпии перед аркой, все как один невольно уставившиеся себе под ноги, теперь тоже оборачивались назад. Лязгнул меч, выползая из ножен....

Но это был всего лишь мальчишка-нищенка. В грязных обносках, он ухмылялся — держась, впрочем, в доброй дюжине шагов. За ним были еще трое таких же оборванцев.

— Срете вы золотом, что ли, как лошади? — крикнул белобрысый с кривым носом. — Думают у себя под ногами, среди бела дня, золотые найти!

— Ты из какой канавы вылез? — процедил Сэм. — Туда и уползай. Ну!

Он даже сделал выпад ногой, топнув, будто собрался броситься, — но на голодранцев это не произвело впечатление.

— Вот твое золото! — вдруг крикнул самый мелкий и швырнул темный комок.

Все четверо с хохотом кинулись прочь, а длинноволосый гарпия не успел увернуться — комок угодил в бок, оставив на алой ткани буро-зеленые навозные разводы. Он дернулся следом за мальчишками, но тяжелая рука Берша легла ему на плечо.

— Нет.

— Да я его!...

— Нет! Потом поймаешь засранца.

Молодой гарпия с прозрачными глазами хмыкнул и с издевкой скривился:

— Что? Отвлечь они нас пытались?

Кажется, раньше его в свите Крома я не видел.

Берш окинул парня холодным взглядом.

— Эти — нет. Но кое-кто может.

Длинноволосый прищурился и как выплюнул:

— Этот крысеныш из Себрега...

Скуластый тоже что-то вспомнил.

— В этот раз если только мне на глаза попадется...

— Эй! — рявкнул Джеф и бросился ко мне. Единственный из пятерых он смотрел не на мальчишек, а на меня. — Куда, тварь?!

Я хотел обернуться — но Джеф уже налетел на меня. Я успел только вжатья спиной в камни — как древко копья врезало мне под ребра.

Я согнулся от боли, не в силах ни вдохнуть, ни выдохнуть.

— Руки! — рычал он, нависая надо мной. — Руки покажи! Ты там что под плащом копался, ублюдок ношрин?!

Пока я пытался втянуть воздуха — в груди все будто онемело — он выдернул у меня Туфельку и обшаривал ее — не развязал ли я застежки? Нет ли разрезов снизу?

Когда убедился, что и сумка цела, и застежки на месте, злости только прибавилось. Он-то был уверен, что заметил, как я что-то сделал...

Он пихнул меня дальше под арку и врезал древком в спину.

— Пошел! Пошел!

Он бил меня в спину, снова и снова, пока не вышиб на солнечный свет по другую сторону.

Тут же мне под шею легло лезвие, а спину прижало к холодному железу ворот. Ослепленный солнцем, окруженный недовольным людским гулом, я хотел прикрыть глаза рукой, но в руки мне вцепились. Сержант дышал мне в лицо, прижав к кованым воротам.

— Что у вас там еще?! — крикнул он в темный провал под аркой.

Остальные стражники кольцом стояли вокруг входа в арку, отдавливая прочь прохожих.

— Тихо, тихо! — бросил Берш, появившись в калитке. — Так, пара вонючих гаденышей... Где Хок?

Стражники, старательно прикрывая вход в арку, перегородили проход по улице. С обеих сторон собиралось все больше людей. Кто-то шипел проклятия.

Издали, откуда-то сверху по улице, неслись яростные вопли и женские крики.

— Хок! — гаркнул Берш, озираясь.

— Да здесь я!

Расталкивая локтями толпу, Хок выбрался к арке. На его лице была досадливая гримаса.

— Что там?

— Да два ублюдка... Задрались со штурмовиками. Из одного-то, похоже, дерьмо выбивать бесполезно. Морда как троллья задница, а ему все не...

Сержант убрал кинжал от моего горла.

Я, подслеповато щурясь, будто все еще ослепленный солнцем, краем глаза следил за калиткой — все вышли?

Вот этот говорливый, Берш, усатый... И еще двое, которые ждали, не входя к Ильрику... А вот и шестой: последним из-под арки вышел скуластый Сэм. У него за поясом торчали оба моих кинжала.

Хок, все расписывая драку, махнул рукой:

— Кабак уже разнесли. Все в битых кувшинах и вине. По улице голые девки с рыбой прыгают...

— С рыбой? — повернулся Сэм.

— Да торгашка с тачкой. Она...

Сержант стражников, закинув голову к небу, страдальчески застонал. Обернулся к своим:

— Ладно, пошли!

Он сунул кинжал в ножны и стал пробиваться через толпу. За ним остальные желтые плащи.

— А ну, назад! — рявкнул Берш.

Сержант тоскливо оглянулся.

— Разнять надо...

— Тебе надо его довести! А со своими шлюхами и пьянью можешь потом возиться!

— Да вас и так шестеро...

Берш метнулся к нему. Остальные стражники даже не успели подскочить на выручку к своему командиру — между ними уже были Хок и Сэм с обнаженными мечами, а Берш притиснул сержанта к воротам. Запястье Берша вжалось в его шею. Берш шипел ему в лицо:

— Я тебе скажу один раз, и лучше слушай меня внимательно. Сэр Кром гоняется... я гоняюсь! за этим ублюдком уже третий год. И если вдруг сейчас, когда мы взяли его со всеми потрохами, хоть что-то... — Берш ощерился. — Если ты... если вы все! — рявкнул он назад на стражников, застывших перед гарпиями, так и не рискнув вытянуть свои мечи, — думаете, что эти городские пердуны прикроют ваши задницы после такого... тогда головы у вас дерьмом набиты!

У сержанта играли желваки, лицо налилось кровью, он пытался отодрать руку Берша.

— Ты понял?

Берш, сам отпустив, оттолкнул его. По очереди оглядел стражников.

— Вы все идете с нами!.. Хок, Сэм, Джеф!

Гарпии дружно навалились на толпу и раздавили притихших зевак в стороны.

— А ну, вбок! — орал Хок на торговца с неповоротливой тачкой.

Берш пихнул меня. Мы быстро зашагали вниз по улице.

Гарпии разгоняли прохожих в стороны, Берш вцепился мне в плечо и не отпускал.

Влево отходил переулок, Хок с Сэмом двинулись туда.

— Нет!

Берш рывком осадил меня. Плащ врезался мне в шею.

— Да пройдем здесь, — буркнул сзади сержант. — По ней выйдем к мясникам, обойдем по...

Берш притянул меня к себе и прошипел на ухо:

— А скажи-ка мне, Бример, где твой мальчишка?

Какая-то молоденькая белокурая служаночка с корзинкой выскочила из переулка, почти налетев на Хока с обнаженным мечом — и шарахнулась прочь, вжавшись в стену и дико глядя на гарпий. Быстро-быстро семеня, бочком вдоль стены, протиснулась мимо нас и побежала вверх по улице.

Не дождавшись ответа, Берш от души швырнул меня — дальше вниз по улице, я едва удержался на ногах.

— Дальше! — рявкнул Берш. — И смотрите внимательно! Где-то здесь должен быть его мальчишка!

Каблучки красотки стучали по мостовой позади, как комья земли по крышке гроба.

В следующий переулок мы тоже не сунулись.

Мы спустились до самого квартала оружейников, там свернули в какой-то проулок скобянщиков, и еще раз. Через пару кварталов наконец-то повернули на восток — теперь, сделав большой крюк, мы снова двигались в холм, к центру города.

Над крышами впереди вырос шпиль ратуши, но мы свернули в безлюдный переулок. В его конце путь преграждала высокая стена с воротами.

Двое гарпий с алебардами расступились, пропуская меня и людей Берша, и снова сомкнули лезвия перед носами стражниками.

— Нет, — бросил Берш. — Сержант и этот, — ткнул он оттопыренным пальцем на стражника, который поднимался в мастерскую Ильрика, — идут с нами.

Во дворе за воротами было шумно. На пустой привязи были свалены красные плащи, несколько пар тренировались на мечах, лучники развлекались стрельбой.

Все они бросали свои дела, завидев нас.

— Бе-ерш!.. Никак, с уловом?

— Эй! — крикнул длинноволосый лучник. — Оставь его нам, Берш!

— Чучелом обойдешься, — оскалился Берш. — А на эту тушку есть любители и в подвалах.

— Ну так скажи там, чтобы хоть голову оставили! — крикнул длинный. — Сколько можно по доскам и тыквам!

Хок осклабился.

— Прости, малыш, но его уши уже обещаны мне, а остальное на псарню.

Я попытался обернуться — но древко копья шибануло мне в спину.

— Вперед! Там еще наговоришься...

За углом казармы заковывали в кандалы пару крепких мужиков.

Молодые. Пара моих неудачливых собратьев, из совсем-совсем начинающих? Хотя нет, крепковаты для тех, кто полагается не на мускулы, а на голову. Похожи на солдат... Дезертиры? Получать серебряный в день много желающих, да не у всех это желание остается после первой стычки с орками... А, какая разница. Теперь будут таскать руду на королевских рудниках. Свинца и жидкого серебра сейчас нужно много, а люди там что-то не задерживаются. Мрут как мухи. Гоблины, и те на такую работенку не соглашаются...

— Живее! — древко снова врезало в спину.

У входа в башню, сложенную из огромных блоков, стояли двое латников. При виде Берша они расступились. Хок и Сэм потянули тяжелые окованные створки.

За ними была полная темнота — лишь когда меня втолкнули, я различил, что из узких бойниц падает скудный свет.

Лестница слева вдоль стены уходила вниз. На ступенях чернели следы, будто в подвалы тащили только что освежеванную тушу. Хотя, скорее, ее оттуда вытаскивали...

— Вперед, вперед!

Меня пихнули в другую сторону — справа вдоль стены ступени вели вверх.

61

— Бример! — он почти обрадовался.

Для брата Крома это выглядело так: левый уголок его губ и левая же бровь чуть заметно приподнялись.

— Что вы такое сделали, сэр Кром, — пробормотал я, — что вас сослали в эту глушь?

Огромный стол перед ним был завален пергаментными листами — скрученными, развернутыми, они лежали стопками и кое-как, многие еще запечатанные. На одном я приметил бурые пятна, похожие на засохшую кровь.

Кром откинулся на резную спинку кресла. Уголок его губ занял нейтральное положение. Лицо стало безучастным, как посмертная маска.

— Это не ссылка, Бример. Это повышение.

Что ж, очень может быть, — если уж он так говорит. Сэр Кром, насколько я успел заметить, не врал никогда. Даже ради служебных надобностей.

Его лицо обрамляли густые черные волосы до плеч, такие же иссиня-черные усики, кожа бледная и гладкая, как у девушки. Черты правильные, благородные — разве что чуточку тяжеловесен подбородок. Но, сдается мне, не из-за излишков в еде, а из-за сумрачности характера.

Одежда его была белоснежна от ворота дублета до сапог, лишь на груди кровавый герб.

— Взяли у того алхимика, куда вы вчера ходили, — сказал Берш и рявкнул на меня: — Сумку положи!

Джеф врезал древком мне в спину, швырнув к столу.

Кром поморщился.

Я пристроил Туфельку на край стола, стараясь не потревожить чернильницу и пергаментные завалы.

Мимо меня к столу почтительно приблизился и скуластый, аккуратно поставил возле сумочки мой кошель.

Берш уже стоял позади Крома, чуть склонившись к его правому плечу.

Он любит величать себя правой рукой сэра Крома. Как по мне, больше похож на верную собаку. И взгляд у него такой же — собачий. Как у цепного пса... Следит за тобой, оскалившись беззвучно, даже не рычит, чтобы не выдать себя. Но как только поймет, что ты ближе, чем длина его цепи, рванет и перегрызет тебе глотку...

— Та-а-ак!

Кром перегнулся через стол и подтянул к себе мою Туфельку.

Стал медленно развязывать застежки. Улыбка, с которой он заглянул внутрь, — такой жалуют старого верного друга.

— С поли-ичным...

— Так точно, милорд.

Берш подкрепил слова четким кивком, хотя стоял за спиной Крома. И, пригнувшись к плечу, быстро зашептал:

— На этот раз верно взяли! Теперь точно не пустой... Он за что-то рассчитывался с алхимиком. Либо купил, либо сам принес товар, но что-то там есть. Деньги были хорошие — шесть с лишком золотых!

— А свидетели, что это именно его футляры...

Кром поднял глаза на городских стражников.

Сержант кивнул.

— Да, это его вещи. Он сам сказал.

— М-м! Прекрасно, Берш, прекрасно...

Берш полузакрыл глаза, млея. Пес под хозяйской рукой.

Откуда-то из глубины башни донесся вопль.

Я поежился, представив, сколько камня нас разделяло от подвалов, где сейчас трудились дознаватели... не думал, что орать так в человеческих силах.

Лицо Крома осталось безучастным.

— За что его? — спросил я. — Поймали с... чем-то магическим?

Кром скорбно вздохнул.

— Увы. Пока я здесь не поймал еще ни одного... вроде тебя, Бример. Ты будешь первым. А этот — не из вашего брата. Так, ходил вокруг города и тайком составлял карту новых укреплений. На его осле нашли клетку с орочьими сороками. Отсылал им сообщения, что делается в Оростоле, сколько войск ушло к приграничным лесам... Всего лишь шпион.

Всего лишь...

Я постарался сохранить такой же невозмутимый вид, как брат Кром, но не уверен, что у меня получилось. Снова донесся вопль.

Кром достал из сумки футляр. Взглянул на меня.

Он медлил. Он растягивал удовольствие.

Не первый раз мы с ним встречаемся. И еще ни разу он не ловил меня с поличным. Если бы поймал раньше — тут уж и ловить было бы некого...

Кром ласково улыбнулся.

— Может быть, сам скажешь, что там, Бример?

Я вздохнул.

Слишком поздно я почувствовал, что сзади ко мне кто-то шагнул — и в поясницу врезало.

Сдержав вопль с проклятием, я разлепил губы:

— В основном, бархат. Черный, мягкий.

Берш за спинкой кресла засопел, в спину снова ткнули кулаком. Кром лишь мягко усмехнулся.

Кот, играющий с мышью. Не спешит убивать.

— Что ж, Бример... Бархат... Черный, мягкий... — Он махнул рукой, чтобы сержант стражников подошел к столу. Кром снял запор с футляра. — И кое-что еще-о-о...

Повернув футляр так, чтобы видно было только ему, Кром приоткрыл — чуть-чуть. Будто подглядывал в шкатулку с подготовленным подарком, дразня ребенка.

62

Как и у большинства благородных из древних родов, по лицу Крома мало что можно прочесть, если он сам того не хочет. Однако на этот раз мне удалось кое-что подглядеть...

Или показалось?

Быстро он оправился.

Кром открыл футляр шире, чтобы стало видно всем.

— Как я и говорил, сэр Кром, — сказал я, пожимая плечами. — Черный бархат.

Футляр был выстлан им изнутри.

— Мягкий, — смиренно добавил я.

В спину мне, предупреждая, уперся кулак.

Берш мигнул, глядя в пустой футляр, затем уставился на меня.

— Да! Еще, конечно, петли из шелкового жгута... — поправился я. — Но они ведь совсем небольшие... Да? Теперь точно все.

Если бы я был к Бершу на пару шагов ближе, его взгляд оцарапал бы мне кожу.

Кром хмыкнул, улыбнувшись самым краешком рта. Пока еще спокойно, уверенный, что вожжи в его руках...

Нет. Все-таки мельком оглянулся на Берша.

— Там еще! — поспешно сказал Берш.

Я вздохнул.

Кром достал второй футляр. На этот раз он просто открыл запоры и резко распахнул крышку.

Кто-то из гарпий шагнул ближе, чтобы тоже увидеть, что там. Наверно, все взгляды сейчас были прикованы к футляру — кроме моего. Я следил за лицом Берша... и, конечно, за Кромом.

О, этот сладкий миг, когда он поднял глаза от футляра — на меня!

Жаль, всего лишь миг...

Краткий миг. Слишком быстро на лицо вернулась холодная маска.

— Берш!

— Но... Но он же... Мы все... — Берш обводил взглядом и своих, и городских стражников. — Видели деньги, которыми он расплачивался с алхимиком...

— Я с самого начала сказал, что деньги на столе были не мои, а мастера Ильрика.

— Врешь! — рявкнул Берш. Его каблуки скрипнул по полу. Он едва сдержался, чтобы не рвануться ко мне. — Что ты тогда вообще делал в его лавке?!

Я пожал плечами.

— Хотел заказать эссенции?

Берш всхрапнул и сделал шаг ко мне...

— Бе-ерш... — тихо протянул Кром.

Но с каким презрением...

Берш, замерев, пошел красными пятнами. Шагнул обратно за кресло. Побелевшие пальцы вцепились в резную спинку.

— А пустые футляры тебе зачем?! — рявкнул он.

Нас разделял широкий стол, но я отер со щеки воображаемые брызги. Поднял подбородок.

— Разве владеть свинцовыми футлярами у нас уже запрещено?

— Если ты не собирался прятать ничего магического в свинце, то зачем ты тащил эти футляры в лавку алхимика?! Эссенцию в них не нальешь! Зачем тебе футляры, я спрашиваю?!

— А вот это уже не дело прислуги белых братьев, коли уж никаких эдиктов короля я не нарушаю...

— Что-о-о?!!

Берш метнулся ко мне, вскинув кулак, а тот гарпия, что был сзади, проворно схватил меня за запястья, выкручивая руки, чтобы даже дернуться не мог...

Кром вскочил с кресла.

— Хватит!

В комнате стало тихо.

Руки Крома в белоснежных перчатках были брезгливо вскинуты — будто перепачкался в лохани с помоями, и теперь не знал, обо что вытереть, и боялся запачкать свой белоснежный дублет и закапать стол.

Да, этот до рукоприкладства не опустится, и другим не позволит. Ну, пока не доказана вина...

Честь рода. Насколько я смог разузнать, он отпрыск какого-то действительно древнего, — но, увы для него, то ли третий, то ли вовсе четвертый сын. Герб на его груди даже не поделен напополам. Его целиком занимает кровавая гарпия.

Я отвесил ему легкий поклон.

— Приятно иметь дело с человеком чести.

— Эй!.. — ожил Берш. Какая-то мысль осенила его. Выскочив из-за кресла, он схватил Туфельку. — Но была же еще ловушка!

Раскрыв замшевую сумочку нараспашку, он уставился внутрь — но все, что в сумочке было, Кром уже достал. Берш перевернул ее и потряс, почти вывернул наизнанку, но кроме замши в его руках ничего не было.

Разве что осколок треснувшего кристалла в каблуке сапожка, что вышита на боку...

Кром, медленно опускаясь в кресло, сдвинул брови.

— Ловушка?

— Да... Она была здесь! — Берш крутанулся к своим. — Джеф! Ты же...

Кром вдруг вскинул руку.

Воцарилась тишина.

Кром обвел комнату взглядом, будто что-то потерял. Нахмурился.

— А где звереныш?

— Кто, милорд?..

— Его слуга. С ним разве не было его слуги? Мальчишка, родом из Себрега.

— А, вы об этом мелком ублюдке... Нет. Когда мы пришли в лавку, он был один. И потом не появился. Сдох где-то. Наконец-то.

За желтыми плащами, у входа в зал, что-то шевельнулось.

Невысокий узкоплечий человечек протиснулся поближе. До этого он так умело держался подальше от окна и за чужими спинами, что только сейчас я обратил на него внимание.

Он был закутан в серый плащик. Такой знакомый серый плащик...

— Э, нет... Я должен, сэр Кром, внести поправочку... — быстро забубнил он, по-столичному глотая окончания. — Мальчишка с человеком был, но перед входом в квартал алхимиков человек его отпустил. Человек разрешил слуге совершить ритуалы, отправив его к какому-то крысиному божку...

— Кому-у?.. — нахмурился сержант стражников. — Нет у нас никакого крысиного божка!

— Крысиному бо-огу... — медленно повторил Кром, переводя взгляд с серого человечка на меня и обратно.

Он откинулся на спинку. Упер руки в подлокотники.

— Но такое водится только среди уличных оборванцев Себрега...

Человечек, по-змеиному юрко, уже уползал обратно за чужие плечи.

Кром потер щеку.

— Перед кварталом алхимиков... — Теперь он не сводил с меня взгляда. — А когда вы вели его сюда, никто с вами... с ним!.. не сталкивался? Якобы случайно?

Нет, все был куда проще и надежнее. Но он спрашивал не меня.

— И на меч никого не подпускали, милорд! — доложил усатый.

— Значит, где-то по пути смог выкинуть... — прищурился Кром.

— Но она ж на все четыре застегнута была... — пробормотал позади меня учач. — Я ж сам... И разрезов — нет же...

— Нас какие-то бродяжки задирали, — начал прозрачноглазый юнец, — когда мы...

— Это был не его слуга! — ощерился Берш. — Точно не он! Этого ублюдка я бы узнал! Если встречу, лично...

Взгляд Крома был грустен и задумчив, когда он оглянулся на своего верного пса.

— Но сумка! — прорычал Берш. — Милорд, это же та же самая сумка, клянусь! И туфля на ней! Точно такая же! Я помню этот расколотый кристалл в каблуке, еще когда мы ловили его у нас в порту!

Я пожал плечами, безучастно разглядывая каменный пол.

Туфелька, тут он прав, такая же, — ну, почти...

Они обе очень похожи. Одна и та же замша, на обеих вышито по сказочному сапожку, и вместо пряжки на каждом по осколку кристалла. Если их разглядывать порознь, разницы и не заметить.

А вот если поставить рядом, тогда сразу: один сапожок глядит носком вправо, другой влево. Кристаллы и пули Ильрика были в правой. А эта, в руках у Берша, была левая. В ней я держу запасные футляры.

Правая Туфелька осталась в нише под аркой, рядом с погасшей свечой и ликом Ильда-трехглазого.

Полочки там обманчивые на вид. Выступы для лампадок куда меньше, чем кажутся. А вот позади них — пространства как раз достаточно. Но это надо приглядеться, а лучше руками пощупать. А уж когда в длинном и узком проходе не горит ни единой свечи...

Надеюсь, сумочки там уже нет.

Как нет и кинжала с ножом, что ждали меня там вместе с левой Туфелькой. Если бы мне не удалось устроить так, что сумочку несу я, эти нож и кинжал были бы моим последним шансом — самым последним, и совсем призрачным...

Тот, кто оставил все это там, потом должен был забрать не понадобившееся оружие и сумочку со всем товаром.

— Любе-езный дружочек! — Кром поманил пальцем соглядатая.

Серый человечек, стараясь не глядеть на меня, бросился к столу и склонил голову. Кром шептал, прикрыв губы рукой. Соглядатай кивал. Затем просеменил к выходу.

Надеются перехватить Эйка у выхода из города...

Кром невидящими взглядом уставился в завалы сообщений и доносов перед собой, покусывая усики. Шевельнул один пергамент, взял другой, положил перед собой, будто читал... Но я видел, что его взгляд не скользит по строчкам. Его пальцы чуть заметно дрожали.

— Оставьте нас с Бримером, — наконец велел он.

Берш за спинкой его кресла кивнул, подтверждая приказ и успокаивая своих — если что, он и один справится.

Стражники и гарпии попятились к выходу.

— Ты тоже, Берш.

Берш вздрогнул. Моргнул. Не то шагнул, не то пошатнулся... Затем, уже тверже, поспешил прочь — но взгляд, которым он ожег меня...

63

— Порой мне кажется, Бример, что иной раз и самому достойному человеку будет простительно отринуть благородство и поступить с такими как ты так, как вы того заслуживаете.

Я задрал бровь.

— Такие, как я? Вы говорите об изгоняющих демонов, сэр?

— Я говорю о тех, кто играет словами, как свинья катается в грязи!

Я задрал бровь еще выше.

— Опускаясь почти до откровенной лжи! — бросил Кром.

Я вежливо улыбнулся. Но ведь — все-таки лишь почти?..

— Если бы мне от предков досталось столько же золота, сэр Кром, я бы тоже мог позволить себе не играть в слова. Вообще бы мог ничего не делать... и при этом не умереть с голоду. Однако мне надо на что-то жить?

Кром пробарабанил пальцами по столу.

— Надо ли?

— Прошу прощения? Кажется, я потерял нить вашей...

— Я пытаюсь решить. А надо ли? Тебе жить.

Здесь в окнах стояли стекла. В зале было тихо.

Только через каменные стены опять донесся вопль. Не знаю, что там с ним делали — только на этот раз звук был куда отчетливее.

Кром внимательно смотрел на меня.

Я хмыкнул.

— Мне казалось, что, вступая в орден королевских хранителей, братья дают клятву защищать и короля, и всех жителей королевства? И прежде чем свежевать кого-то в подвалах, неплохо бы доказать его вину...

Кром прищурился.

Я окинул комнату взглядом. У окна была лавка. Я сел, облокотившись на стену.

Кром холодно следил за мной.

— Разве я причинил кому-то вред? Или чем-то ущемил интересы короны? Или, может быть, ордена хранителей? — Я вежливо улыбнулся, задрав бровь: — Чем именно?

— Я знаю, для чего ты сюда явился...

Я расплылся в мягкой улыбке. Неужели?

— Ловить рыбку в мутной воде, Бример. Вот что тебе нужно. Поэтому ты здесь.

— И кому будет хуже от того, что я изгоню демона или угомоню пару поднявшихся мертвецов?

— Таким, как ты, запрещено использовать силы.

Я оскорбленно фыркнул.

— Разве вы не убедились сами, сэр Кром, что ничего запрещенного при мне нет?.. А чтобы уложить мертвеца, никаких сил не нужно. На свете есть еще старые добрые эссенция и огонь. Разумеется, — я вежливо улыбнулся, — для этого нужен навык, надо быть мастером своего дела, а не выскочкой, все умение которого в том, что на золото предков может скупить на корню дюжину алхимических мастерских...

Сэр Кром даже не поморщился.

— Но ведь ты приехал сюда не за этим, Бример. Не за парой золотых.

— Как же не для этого, сэр Кром, когда именно за двух мертвецов мне, не далее чем как два дня назад...

— Шесть золотых? — резко бросил Кром, прищурившись.

Я замолчал.

Вот это бы нам лучше не трогать... Да, шесть золотых — это несколько больше, чем обычно можно выручить за пару упокоенных мертвецов... А еще — рядом с Туфелькой на столе лежал, даже почти стоял, потому что был хорошо набит тяжелыми монетами, мой кошель. Кром не соизволил пока в него заглянуть. И сейчас смотрел на него... С какого бы края обойти-то эту скользкую темку?

Я пожал плечами.

— Часто больше страхов, чем реальных демонов, сэр Кром. Вы же знаете... Все эти белые ленты вдоль дорог... Вы всегда оставляете что-нибудь, — тут я очень вежливо улыбнулся, даже кивнул ему уважительно, — что для вас мелочи. А для меня это хлеб. И хороший. Легкие деньги!

У Крома дернулась губа.

— Это ты можешь своему мальчишке рассказывать! Или трактирным девкам. Явился ты сюда вовсе не для того, чтобы помочь людям.

Я поднял палец.

— Вот этого, сэр Кром, я не говорил. Помогать каким-то людям... Рисковать за красивые глаза — это не ко мне. Но если за упокоение мертвецов готовы платить звонкой монетой, то почему бы и не...

— Хватит! — рявкнул Кром.

В тот же миг опять стал холоден.

Загнал свои чувства под маску непроницаемой вежливости, как и полагается каждому отпрыску истинно благородного рода.

— Ты явился сюда не за этим... Таких как ты, я вижу насквозь. Едва откуда-нибудь выбьют орков, вы тут как тут. Слетаетесь, как мухи на конские яблоки... Все надеетесь найти какой-нибудь орочий амулет, и прикарманить... Умыкнуть тихонько из-под рук братства.

Из-под рук у ордена что-нибудь умыкнешь, пожалуй. Как же...

Я пожал плечами.

— Ваши братья по ордену, которые идут с войсками, первыми оказываются на местах боев. В их власти проверить все, что они посчитают нужным — замки, деревни, окрестности... Как я могу что-то вытащить у них из-под носа?

— Перестань, Бример... — Кром устало поморщился. — Боевые маги не мертвых шаманов ищут, им надо воевать с живыми.

— Однако у ордена есть еще и хранители в городах, не менее опытные маги, — я отвесил легкий поклон.

— У хранителей в городах тоже есть, чем заняться...

Вопль доносился через толщу стен то затихая, то с новой силой. Похоже, человек терял сознание, но его неутомимо приводили в чувство и трудолюбиво продолжали, продолжали, продолжали...

Лучше и не придумаешь, чтобы тренировать самоуверенную ухмылку, не правда ли?

— Вы меня совсем запутали, сэр Кром.

Вопль снова набирал силу. Я медленно вытянул ноги, старательно изображая, что мне так удобнее.

— Если белые братья так или иначе не нашли бы амулетов, утерянных орками при отступлении, просто по той причине, что белым братьям некогда их искать... так как же я, даже если что-то и найду, могу причинить вред?

Кром снисходительно улыбнулся, будто перед ним рыночный кривляка показывал глупый фокус.

— Не строй из себя идиота большего, чем ты есть, Бример. Соглядатаи орков следят не только за проходом войск и возведением укреплений. Их интересуют и проходимцы вроде тебя. Если что-то ценное окажется в твоих руках, оно легко вернется к оркам.

Я вскинул брови.

— Неужели вы думаете, что я могу сторговаться с орками?

— Ты еще скажи, что когда найдешь что-то ценное, сам принесешь это в орден... Хватит наглости?

Я внимательно вглядывался в него, пытаясь проникнуть под эту маску.

Про торговлю с орками он сказал, чтобы побольнее ущипнуть? Мстит за мои шпильки?

Или в самом деле думает, что я могу продаться оркам?

Но сейчас под его невозмутимой улыбкой ничего не разглядеть.

Я постарался улыбнуться с таким же благородным достоинством.

— Возможно, сэр Кром, все было бы куда проще, если бы хранители не запрещали таким, как я, заниматься магией — там, где это точно ничем не заденет интересы ордена. Я бы тихо-спокойно изгонял случайных выползней и укладывал мертвецов обратно, вдали от всяких битв и орочьих секретов... Сюда, в приграничье, и носа бы не казал. И никто бы не путался под ногами у хранителей, когда они заняты чем-то действительно важным...

Кром перестал улыбаться.

Теперь уже он вглядывался в меня, пытаясь отыскать что-то.

— А что, Бример... Ты бы в самом деле мог всю жизнь возиться с мертвецами и прочей мелочевкой ради похлебки?

Он чуть склонил голову к плечу, не сводя с меня взгляда.

— И не мечтал бы... заняться чем-то большим? Прикоснуться к действительным силам... Овладеть магией настолько, насколько это вообще доступно человеку...

Я старался удержать ухмылку, однако это не так просто, когда два раза подряд твою защиту пробивают, и рубят по самым уязвимым местам.

Я предпочел отступить и зайти с фланга:

— Так в совершении какого преступления вы меня обвиняете, сэр Кром?

Он сморщился. Вздохнул.

— Ты даже не понимаешь, о чем идет речь, Бример. Куда ты лезешь...

— Но я...

— Такие, как ты! — перебил он с чувством, — со своими делишками на пару медяков! мешаете поймать.. — он прикусил губу, осекшись. Прошипел: — Ты хоть понимаешь, что здесь сейчас поставлено на карту?

На карту... Какое милое сравнение. Приятно и легко думается о великом — когда тебе самому не грозят подвалы?

— Ты думаешь, королевство еще раз сможет собрать такие силы?..

Ну-ка, ну-ка! Я навострил уши.

Это мне показалось, или Кром и вправду говорит уже не вообще о нашем чернокнижном брате — а о чем-то конкретном?

Но он замолчал.

Я осторожно продолжил за него:

— Орки потеряли здесь что-то ценное... и выслали отряд, чтобы вернуть это?

Он со стоном закатил глаза.

— Отряд!.. Вернуть... Воистину, такие как ты просто не способны видеть дальше своего носа!.. И кармана!

Ну, да. Ему-то легко бросаться высокими словечками — когда у него кошели рвутся от золота, а стол ломится от докладов. А я понятия не имею, что тут на самом деле творится! И есть у меня — только чужие слухи, да мои собственные глаза.

Но если его волнует не сам отряд, который орки могли послать сюда, чтобы забрать что-то, чего лишились при отступлении...

Неужели то, что они потеряли — настолько ценное, что...

— Так они поэтому отступают без битв?

Кром промолчал.

— Они просто ждут, пока посланные за этим... амулетом?.. найдут его? И привезут обратно?.. Чтобы уж тогда...

Кром нацелил на меня палец.

— Еще одно слово, Бример, и я обвиню тебя в распускании панических слухов.

— Но...

— Я тебе уже сказал все, что ты должен знать. Если хочешь умереть от старости — убирайся туда, откуда пришел!

Я вскинул подбородок.

Кром сверкнул глазами.

— Вон!

Я медленно поднялся.

— И запомни, что я сказал. Всего одно, самое малейшее использование магии здесь... это будет твой конец. Едва получив основание начать допрос с пристрастием, я отдам тебя нашим умельцам.

Я открыл рот — но забыл, что хотел сказать. Вопль был пронзительный. Наама, что они с ним... Ему же уже, после всего того, что с ним уже... Ему должно быть уже все равно...

Вопль длился, не кончаясь.

Должно...

Кажется, на этот раз пробрало даже Крома. Он замер, уставившись куда-то в угол зала.

Вопль наконец-то стих.

Кром поднял на меня глаза.

— И учти, Бример. Для допроса у меня уже заготовлен список вопросов. Дли-инный список... Я прекрасно помню все наши с тобой встречи... Берш!

В тот же миг дверь распахнулась, Берш оказался рядом со мной — напружиненный, он готов был разорвать меня голыми руками. Кажется, надеялся, что я выкину какую-нибудь глупость и попытаюсь напасть на его господина? Ощерившись, он сопел мне в лицо.

Кром уже не глядел на меня, погрузился в записки и донесения.

— Пусть его выведут... ты еще здесь, Бример?

Я не спешил уходить.

— Моя сумка и футляры, сэр...

Кажется, я услышал, как скрипнули зубы Берша.

На скулах Крома взбухли желваки.

Я взял со стола кошель.

Тяжело глядя на меня, Кром откинулся назад в кресле. Мне пришлось перегнуться через стол, чтобы дотянуться. Футляры были возле его рук, но он не шевельнул и пальцем, чтобы помочь мне.

Не искушая судьбу более, я выскользнул из зала, на ходу запихивая футляры в Туфельку.

Когда тяжелые двери башни, больше похожие на ворота небольшой крепости, с лязгом открылись — я зажмурился от яркого солнца.

Стоя на ступенях, я поднял лицо, подставляя щеки теплым касаниям...

И вот такие вот, белоснежные перчаточки-дублетики, цедящие слова через губу, хотят лишить меня возможности заниматься магией? Только потому, что мои прадеды не числятся в королевских архивах?

Ха! Ручки корот... в спину врезало как тараном.

Я слетел во двор, едва удержавшись на ногах — а меня уже схватили за грудки и притянули обратно к холодной стене башни.

— Где ты это сделал?! Под аркой?!

Мне в лицо сопел Берш. Хок и Сэм вцепились в руки, не давая и шевельнуться.

— Слушай меня, мразь... Хозяин слишком благороден, чтобы иметь дело с отбросами вроде тебя. Но я — не он. Я из тебя вытрясу все дерьмо, ты... Это маленький ублюдок тебе помог?! Передай этому говнюку, я отрежу ему...

— Если хочешь зарезать пса, — проговорил я поверх его слов, — для начала убедись, что тебе по зубам и его хозяин.

— И тебя вспорю от брюха до глотки!

— Что же мешает? Прямо сейчас?

Верхняя губа у Берша подрагивала, уползла совсем вверх, как у скалящегося пса. Как же мне хотелось вбить эти кривые желтые зубы ему в глотку...

Латники у входа в башню с интересом следили за нами. То ли просто наслаждаются бесплатным зрелищем, то ли ждут момента, когда я дернусь — и тогда с полным правом присоединятся к развлечению?

Мне под подбородок уперлась сталь. Зрачки Берша мелко-мелко дрожали.

Я скосил глаза вниз. Знакомая рукоятка.

— А-а... Ты так спешил за мной, чтобы вернуть кинжалы?

— Я намотаю твои кишки на якорь, никто следов не найдет... — Берш тяжело сопел мне в лицо. Пара зубов-то у него гнилые, из пасти тянуло смрадом. — Ребята помогут, утопим в тех забитых дерьмом каналах, что идут от стены к речке...

— Так за чем же стало?

Берш осклабился.

— Хочу, чтоб ты погулял, зная, что тебя ждет... Пока хозяин хочет поймать на тебя, помойного червя, настоящую рыбку. Того орочьего шамана, что подкидывает тебе золото? А может, и со всеми его помощничками и шпионами заодно... А?

Червячок, значит...

Я ухмыльнулся.

Берш сощурился, не понимая моего веселья.

— Тогда поосторожней... с червячком. Если его ненароком передавишь, получится целых два. Замучаешься за концами гоняться.

Берш опустил кинжал, убрал в ножны, — и пихнул его мне так, что рукоять едва не сломала ребра.

— Благодарю... — прошипел я, стараясь не скривиться от боли.

И тут же получил с другого бока второй рукоятью, от Сэма.

Меня наконец-то отпустили и толкнули прочь.

Засовывая кинжалы за пояс, я бросил:

— Передай Крому, он хорошо дрессирует своих псов...

В спину врезало так, что я чуть не полетел ничком.

Что ж, некоторые бьют и сзади...

Я только оглянулся, чтобы запомнить, кому должен и за это. Свои долги я привык возвращать.

64

Трактирная вывеска, если идти к воротам, оказалось иной — "Последняя кружка".

На привязях наших лошадей не было. Не заметил я и гарпий или кого-то у ворот, кого мог послать Кром, чтобы перехватили Эйка.

Хороший это знак — или плохой?

Я еще покрутился перед воротами, но так ничего и не понял. Расспрашивать городских стражников, сгрудившихся в тени за подъемом на стену, я не рискнул. Может быть, на то и расчет...

Я купил пару ароматных лепешек у лоточника и вышел из города.

Шел я не спеша. Меня обгоняли повозки. Крестьянские — пустые, обозные — полные...

Я брел вдоль дороги, греясь на солнышке... и еще чей-то взгляд, он жег мне спину.

Шагов через двести от ворот я встал. Дожевывая лепешку, оглянулся.

Серый человечек конфузливо торчал у ворот, не зная, что ему делать. Идти за мной? Так вокруг ни навесов, ни деревьев. Перед подходом орков все расчистили. Не укрыться. А сунешься к чужой повозке, могут не так понять. Мало не покажется.

Я помахал ему рукой. Он, сгорбившись, развернулся и пошел обратно в город.

Пару раз он оборачивался — я следил за ним через распахнутые ворота, как он брел по улице, стараясь не ступать в свежее лошадиное дерьмо.

Наконец, еще раз оглянувшись на меня, он быстро припустил вверх по улице.

На доклад?

Или за подмогой...

Как бы то ни было, но сейчас, выходит, кроме него людей Крома тут нет?

Когда серый капюшон совсем затерялся между повозок и прохожих, я выждал для надежности еще пару минут — но нет, он не возвращался. Тогда я раскрыл кошель и выбрал сребреник почище и поновее.

Подкинул монетку, она ослепительно блеснула под солнцем. На ладонь упала — королем вверх. Я подкинул еще. Снова выпала голова. Потом решка.

Не то чтобы я хотел испытать удачу. Я просто подкидывая монетку — а серебро весело блестело на солнце. Не случилось и пары новых решек, как из-под какого-то кустика на обочине вылез оборванец.

Мальчишка лет десяти, тощий как смерть. Гордо расправив плечи, он поднял над головой свою добычу. Поболтал ей в воздухе, держа за хвост.

— Не хотите ли крысу, сэр? Всего за один серебряный отдам!

Крыса была то ли ручная, то ли так устала, что даже не пыталась сопротивляться, лишь обреченно вертела головой, чтобы лучше видеть, куда ее тащат. А может, так стара, что скоро сама сдохнет. По хребту будто седая.

— Что ж так мало? Я бы за такое сокровище и трех золотых не пожалел.

Однако сребреник перекочевал в грязные пальцы мальчишки.

Крысу я брать не стал. Мальчишка и не собирался мне ее отдавать.

— Те, кого вы знаете, — шепнул он, — ждут вас за северными воротами, в версте от рыжего бастиона.

65

С обводной дороги, идущей под самой стеной, я спустился пониже, и шел между кустов. Не хочу, чтобы вызванная соглядатаем подмога нашла меня.

Потихоньку я уходил все дальше от городских стен, и когда вышел на северную дорогу, бастион уже остался позади. Не знаю, почему оборванец назвал его рыжим — стены были скорее серые.

И прошел еще добрых полторы версты по северной дороге, прежде чем понял, что он имел в виду.

Над верхушками деревьев показалась узкая башенка, увитая красным плющом. Зубцы на крыше были черны. Сигнальная.

Далеко за нее я не ушел — навстречу скакал Эйк, таща в поводу мою лошадь.

Он осадил свою кобылку, чуть не сбив меня. Дико огляделся, будто за мной должны были гнаться демоны. И уставился на меня, пожирая глазами.

— Я что, сладенькая девочка?

Эйк фыркнул и отвернулся.

— Ваша лошадь, мастер...

Он вручил мне повод. Я отдал ему вторую лепешку и вскочил в седло.

Скулы у Эйка были красные, будто льдом натерли.

Из кустов на дорогу выехал Кныш. С другой стороны вынырнул Шибень.

— Туфельку-то забрал? — спросил я.

Эйк кивнул. Приоткрыл брезентовую сумку, притороченную за его седлом...

— Да потом! — прошипел Кныш, хватая под уздцы мою кобылу и увлекая вперед. — Все потом!

Мы гнали лошадей галопом пару верст, пока не выехали на тракт. Но ни по дороге за нами, ни по тракту со стороны города никто не гнался, и Кныш перестал терзать своего жеребца, мы перешли на рысь.

Эйк тут же поравнялся со мной.

— Мастер! А это что, Берш там был, да? Я только издали видел — ну, чтоб если он...

— Сколько я тебе должен?

— Мастер?..

— За тех уличных бродяжек, которых ты нанял.

Эйк гордо приосанился.

— Вы плохо обо мне думаете, мастер!

— Хочешь сказать, не потребуешь с меня этих денег?

— Я хочу сказать, уговорил их бесплатно! Это ж гарпии! Их подразнить — это же... А уж когда объяснил, что сегодня гнаться никто не будет... Так это Берш был, да? Сэр Кром здесь?

— Угу.

— И он здесь самый главный у гарпий? Это он обыскивал вас, когда вас привели в их замок?

Я кивнул.

Глаза у Эйка горели.

— И он... сам открывал футляры?

Я кивнул.

— Ради всех богов, мастер! Как?! Как это было?!

— Меня больше волнует, что будет теперь... Нам от них не отвязаться. Они тут будут носом рыть землю.

Эйк, воспаривший уже до небес, моргнул.

— Носом рыть?.. Это еще почему?

— Кром не просто так здесь. Они кого-то здесь ловят. Или ищут что-то... А загрести этот невод может и нас.

— А, да... — Эйк насупился. — Забыл сказать.

— Что еще?

— Когда я там с парнями... Они говорят, подснежники там в городе что-то странное делают.

— Странное?

— Ну, у них же есть их замок возле ратуши? Но они зачем-то выкупили три дома на разных концах города. И ночуют только там.

— Три?.. По очереди гуляют в каждом доме?

— Да нет! Не гуляют! Просто на ночь приезжают туда. В каждый дом по подснежнику... Света нет, но всю ночь сидят там... А когда выходят — на них там будто пахали. А то, бывает, и сразу по двое в один дом приезжают.

— По двое?..

Эйк кивнул.

Это сколько же их сейчас в городе-то, выходит... Помимо Крома — еще трое белых братьев, как минимум? А то и больше?

— И еще между этими домами носятся всадники. Ихние гарпии. Всю ночь напролет. От одного дома к другому, обратно... И так всю ночь. Что это?

— Хм... Всадники ночью... И три дома?..

— Ага. Все на разных концах города. Причем не самые лучшие. То есть один хороший, говорят, а два других — так себе. Башни хоть и высокие, но красиво только снаружи, а покои-то — так себе...

Так себе? Ну конечно, кому как не городским оборванцам разбираться в роскоши покоев... Особенно внутренних... Стоп.

— Башни? — Я оглянулся на Эйка. — Ты сказал, во всех трех домах есть башни?

— Ну, да... вроде бы. А что? Вы знаете, что они там делают?

Хотел бы.

— И у них еще какой-то барон Хауэр.

— У белых братьев?

— Угу. То есть нет, он сам-то, вроде, не из подснежников, без белого плаща. Но с магами крутится. И в замке ихнем, и в тех домах...

— Хауэр?

— Ага.

Никогда о таком не слышал.

— У него еще морда такая, что вроде как полуорк.

Я оглянулся на Эйка.

Эйк пожал плечами.

— Парни говорили. Вроде, не врали. Чего им.

— Полуорк?.. И как же твой полуорк в бароны-то выбился?

Эйк нахмурился. Потом задумался всерьез.

— Ну... Не знаю. Но парни говорили — рожа у него... такая... больно уж страхолюдная. Как у орочьих.

Рожа страхолюдная...

Чисто теоретически, конечно, и полуорк может оказаться бароном, если судьба семейства совсем уж заковыристая. Какая-нибудь баронская дочурка, над которой орки снасильничали, пока замок брали... Потом замок отбили, но кроме этой дочурки в живых никого не осталось, чтоб по прямой линии наследовать прежде нее. А дочурка ребеночка выносила, и других после не завела... И не обязательно ведь трубить, что папаша был орком? Можно рассказывать, что это был благородный рыцарь, погибший как раз во время освобождения замка. И даже вот старый барон, пронзенный орочьим болтом, истекая кровью, успел благословить их брак... А что морда страшная — так это, наоборот, породистые черты. Просто порода была вот такая особая... Короли у нас тоже, вроде, красотой не блещут уж поколений пять — а ведь на монетах-то еще привирают...

Правда, чтобы вот белые братья связывались с таким полуорком?

Да еще и не членом белого ордена?..

Учитывая, как они гоняются за орочьими шпионами?

Хотя... У полуорка ведь есть то, чего нет ни у одного человека — половина крови у него орочья. А орки в сродстве с темной частью мира куда больше, чем мы.

Магия им легче дается. И демоны к ним словно бы уважительнее относятся, всерьез принимают.

Даже полудемоны что-то такое чуют. Ни один человек не может тролля приручить — а у шаманов они как собаки. И еще найди такую преданную и бесстрашную собаку, как прирученный тролль...

— Башни — это ведь для магии, мастер? Но у них же есть их замок... Там вон какая башня... Почему они в нем не могут?

И об этом я тоже думал.

— А что они ищут, мастер?

— М?..

— Ну, вы сказали, мастер, что Кром и его гарпии здесь кого-то ловят — или ищут что-то... Барон этот страхолюдный... Гарпии ночью носятся между домами... Это ведь все из-за этого?

Тоже хороший вопрос.

— А что они ищут?.. Это... Что-то магическое?.. Магическое — и очень, очень мощное?..

Эх, если бы на все прекрасные вопросы Эйка — был бы хоть один годный ответ.

— Да?.. Мастер!

Я пожал плечами.

Эйк не отстал. Оглянувшись на Шибня за нами, он почти прижал свою кобылку к моей лошади и зашептал:

— Это из-за этого там, на хуторе, вставали мертвецы из болота?.. И ленты потом белые прямо вдоль дороги? Вы говорили же, что белые так делают, только когда ничего не могут сделать... Из-за той штуки, которую они ищут — что-то не так со всеми окрестными землями? Да, мастер?

Я поморщился.

Эйк это понял как-то по-своему.

— Со всем приграничьем?.. — Горящими глазами он ловил мой взгляд. — Подснежники что-то уже знают, только никому еще не говорят?.. Потому что если все узнают...

— Перестань, Эйк!

Его бы страх перед магией в муку молоть — хобов бы на полях не понадобилось!

— Но...

— Все, Эйк! Хватит. Не выдумывай.

Он поджал губы.

Но хватило его ненадолго. Когда мы съехали с тракта на дорогу, ведущую к топям и замку, Эйк снова прижал ко мне свою кобылку.

— Мастер... После того, как сегодня вы воспользовались помощью крысиного бога...

— Эйк!

— Но...

— Не начинай!

Но Эйка уже было не остановить.

— Теперь вы должны разрешить мне делать приношения открыто! Тогда они помогут гораздо лучше, чем если украдкой и кое-как! Меняла тогда...

— Не дождешься.

Эйк на миг онемел. Прищурился.

— Нехорошо гневить богов, мастер. Он помог, а вы...

— Я сам себе помог! Ты мне помог. А крысиный бог тут ни при чем.

Эйк помотал головой.

— Нет, мастер. Раз вы его помянули там, перед аркой, и он вам помог, то чтобы не гневить его... Как честный человек! Вы просто должны отплатить ему! Иначе он ведь может и рассердиться...

— Эйк, если ты...

— А ну вы оба, заткнулись! — прошипел Кныш.

66

Он придержал повод лошади Эйка. Мы остановились.

Впереди была мелкая речушка, деревянный мост. Тот берег был пониже и зарос кустами, наш выше и каменистей — из земли торчали целые валуны.

Один из них, тот, что слева от дороги — большой, похожий на край черепашьего панциря с полуспрятанной головой, — я даже узнал.

Правда, когда мы ехали в город, в кустах на той стороне кормилась огромная стая птиц. Мы тогда еще только подъезжали, а там уже поднялся оглушительный гам. А уж как они вспорхнули дружно и закружились, закидывая нас дерьмом, когда мы оказались у моста...

— Сожрали все и улетели? — предположил Эйк.

— Может, и сожрали... — пробормотал Шибень.

Переглянулся с Кнышем. Тот кивнул.

Тогда верзила тронул коня. Его гнедой обошел наших кобыл и медленно двинулся к мосту.

Теперь, когда мы встали, и ветер не шумел в ушах, было тихо-тихо. Ленивая речушка почти стояла. Даже журчания не слышно. Копыта гнедого медленно стучали по настилу моста.

Выехав на ту сторону, Кныш погарцевал меж жмущихся к дороге кустов, оглядываясь.

— Ну, все? — Эйк попытался вырваться.

Но Кныш крепко держал поводья его лошади.

— Подожди. Вот как скажет: "Путь чист", так и тронешься...

— Никого! — крикнул Шибень. — Давайте!

И, поманив рукой, он двинулся дальше, сначала медленно...

Кныш зашипел:

— Назад! Быстро! Назад!

Он дернул кобылку Эйка, разворачивая, и звонко влепил ей ладонью по крупу так, что она понесла.

— Бей их! Бей! — донесло с того берега.

Кныш уже развернул своего вороного и сорвал с его бока щит. Я дернул свою кобылу вбок, и краем глаза еще успел заметить, как на том берегу Шибень пустил коня во весь опор... поздно. Силуэт на лошади дернулся и завалился вбок, сползая с коня. Наповал.

— Пригнись! — рявкнуло мне в ухо.

Кныш прижал своего вороного к моей рыжей и изогнулся, обнимая меня рукой с щитом. В щит лязгнуло. Болт прошиб железную полосу и вошел в дерево, замирая с противным дребезжанием... Меня щит больше не прикрывал — вороной под Кнышем заржал и взвился на дыбы.

Кныш пытался соскочить с него — а жеребец, обезумев, ржал, молотя воздух передними копытами и заваливаясь набок...

Уносился прочь Эйк, прилипнув к конской спине, лишь наши сумки молотили по крупу вороной...

Позади к ржанию присоединился вопль боли — конь рухнул, Кныш извивался под ним. Нога угодила под седло.

Прильнув к шее кобылы, я натянул поводья, останавливая и разворачивая ее назад. Ильд-трехглазый, пусть это был последний болт из выпущенного по нам залпа!

Я соскочил с кобылы и потащил ее, заставляя переступать боком, чтобы укрывала меня. Нового выстрела не было.

Сколько их, выходит, на том берегу? Трое?

И раз болты почти прошибают щит и бьют жеребца наповал... У меня есть полминуты или около того, пока они перезаряжают свои тяжелые арбалеты!

Снова развернув кобылу, я от души врезал ей по крупу — она, заржав, метнулась прочь, туда, куда уже ускакал Эйк, а я бросился к мосту, к бьющемуся перед ним жеребцу.

Кныш, красный от боли и натуги, хрипел, пытаясь выбраться. Вороной ржал и бился, стараясь подняться. Я вцепился в поводья и рванул его на себя. С дикими вытаращенными глазами он наконец-то поднялся на все четыре ноги — на миг. Тут же подсел и завалился на другой бок, задние ноги не держали его. Я едва успел вывернуться из-под падающей туши.

Кныш со стоном откатился. Край дублета под кожаным панцирем и штанина пропитались кровью — и совсем не уверен, что это только лошадиная кровь.

Вцепившись ему в ворот, я поволок его с дороги, прочь от бьющегося коня — попытался. Кныш бился в моих руках, вырываясь назад.

— Стой!.. — хрипел он. — Подожди!.. Дай...

Лишь когда он вцепился в арбалет и колчан, слетевшие с коня, я смог оттащить его на обочину. Краем глаза заметил какое-то движение в кустах на том берегу — и согнулся, прячась за валуном. Рванул следом за собой Кныша, втягивая за укрытие.

В то место, где его нога протащилась по земле — ударил болт. Другой звонко клацнул по верхушке валуна над моей головой.

Кныш на миг замер, уставившись на оперение болта, торчащее из земли — в ладони от его щиколотки. Подтянул ногу за камень. Откинув козью ножку на арбалете, надавил на нее, чтобы взвести тетиву, — и взвыл, скривившись, едва упер ложе себе в бедро.

Я вырвал у него арбалет.

— Мост! Мост держи под прицелом... — шипел он.

Кривясь от боли, он совал на ложе болт, пока я взводил арбалет.

Я обполз валун с другой стороны. Здесь каменный бок оброс травой. Реденькая, но хоть что-то. Если высунуться чуть-чуть... На мосту кто-то!

Я вскинул арбалет и выстрелил, но он уже заметил меня и метнулся назад, а с того берега... щелкнула тетива арбалета? Но...

Откатившись за валун, я услышал стук, с которым мой болт вошел в деревянный настил моста, — и тут же со свистом снесло травинки там, где я был миг назад.

Я застыл, вжав голову в плечи. Этот звук тетивы... Я едва различил его! Он был не от тяжелого арбалета. Не такой, какие стреляли прежде.

Маленький арбалетик.

А если бы когда он выстрели — что-нибудь заглушило звон его тетивы?..

И их там не трое. Четверо как минимум.

Я взглянул на Кныша.

— Идти сможешь?

Шипя что-то на южном наречии, он шарил по мне диким взглядом.

— Твои сумки... Где?!.. Наколдовать...

Значит, не сможет.

— Ну?! Так наколдуешь?! Без сумок?..

У него еще и голова разбита. Из-под волос на лоб тянулись струйки крови.

В кармане у меня, в крошечном футляре, были два кристалла. Я переложил их туда из большого футляра, едва мы отъехали от города и сошли с галопа на рысь.

Да только что от них толку? Ведь сейчас — не ночь... В ярком свете дня брык не так бьет по глазам. Даже если мне очень повезет, и все четверо будут смотреть в сторону валуна, когда я сделаю брык, — он ослепит их на минуту, не больше.

И что тогда? Ну, ослепил я их брыком... Атаковать их? Один против четверых? Я даже не найду, где они — из кустов же стреляют.

Броситься из укрытия прочь от моста? И далеко мы уйдем — вдвоем без лошадей? Через пару минут глаза у них отойдут, и они бросятся за нами. На лошадях. Четверо.

Это если Кныш вообще сможет идти. Он снова шипел сквозь зубы на южном, скривившись от боли.

Я задрал козью ножку и взвел арбалет.

— Лучше уходи, — просипел он. — У мальчишки два коня. Живее! По другой дороге выберешься к замку!

Я посмотрел на него. Потом на его бок.

— Торун не бросит, отобьюсь. А может, сами уйдут... Ну!

— Я бы, конечно, ушел. Только хо...

Сбоку, где за валуном начинались кусты, зашуршало.

— Мастер! — прошипело оттуда.

Из-за речки тренькнула струна — и одновременно Эйк метнулся из кустов к нам.

Болт выбил фонтанчик листвы из кустов, а Эйк упал рядом со мной на спину, — прижимая к груди колчан и арбалет. Наш. Снял с моей рыжей кобылы.

Где-то на том берегу в воду осыпались комья земли, и тут же бултыхнуло что-то куда тяжелее.

И еще раз. Кажется, в другом месте.

Эйк метнулся к краю валуна, выглядывая.

— Куда!.. — зашипел Кныш.

Я вцепился Эйку в пояс и дернул вниз — а край валуна над его головой брызнул каменным крошевом.

Эйк, прижатый к земле тяжелой рукой Кныша, выгнул шею. Уставился на оставшуюся в крае валуна щербину. Будто пальцем прочертили через камень.

Ударившись о камень, болт должен был отлететь куда-то вбок, кувыркаясь — но ничего похожего на болт я не заметил, словно никакого болта и не было.

Эйк лизнул губы. Медленно перевел взгляд на меня.

— Там двое, мастер. Не по мосту. В воду прыгнули. Идут сюда. Оба с арбалетами.

Бултыханье воды под их ногами было прекрасно слышно.

— Я тебе сказал, что делать, — прошипел Кром, вырывая у меня арбалет. — Живее!

Я сбросил с ложа его руку. Отобрал у него колчан.

— Дур-рак... — с чувством процедил Кныш. — Ну куда ты... Их больше. На берегу еще кто-то остался. И валун они уже пристреляли. Следующий будет в лоб.

— Благодарю за заботу... Эйк!

Я пихнул ему неуклюжий арбалет Кныша, а наш забрал.

Он был уже взведен. Я опер его на бедро, задрав вверх. Почти в зенит. С крошечным наклоном в ту сторону, где за валуном берег и река.

Плеск воды от спешащих шагов...

Им по пояс или даже по грудь. Не могут пронестись в один миг. И все же, они уже почти у берега... Больше тянуть нельзя.

Следя за руками Эйка — взведя тетиву, он уже укладывал козью ножку обратно к ложу, — я спустил курок. Болт из нашего арбалетика швырнуло вверх.

Раз...

Эйк совал на ложе болт.

Два... Три...

На сколько бьет этот с козьей ножкой, не знаю, — а наш, и если нашим болтом, то на триста шагов, если стрелять навесом.

Четыре... Пять...

Триста шагов, и восемь секунд от выстрела до падения. Если же стрелять не в длину, а в высоту... Локтей на триста вверх болт улетает, наверное.

Шесть... Семь...

Именно столько выходит, если верить тому, как гномы хитро прикидывают высоту, — да только попробуй проверь, ни разу не видел башен такой высоты.

Восемь...

Высоту не проверить, а вот время, пока болт взлетает и потом падает — можно.

Девять...

Я выхватил у Эйка готовый арбалет.

Десять! Сейчас!

67

Я выскочил из-за валуна точно в тот миг, когда в воде звонко плеснуло. Взлетевший фонтанчик брызг, круги на воде, еще не успевшие разбежаться...

Оба человека повернули туда головы, следом разворачиваясь и всем телом, вскидывая арбалеты... Один шел под мостом — обросший рыжими космами и бородой, он был уже у берега. В одной руке арбалет, в другой кистень.

Второй не прятался под мостом, шел к нашему валуну напрямик. Он был еще на середине. В руках арбалет, на боку меч, за спиной торчит край щита...

Я спустил тетиву, когда оба дернули головами, разворачиваясь обратно, и на том берегу, в кустах, что-то блеснуло...

Я рухнул за валун. Воздух над его каменным боком со свистом рассекло, пара срезанных былинок завертелась в воздухе, опускаясь мне на руки.

А по ту сторону валуна, внизу у берега — о, этот сладкий звук удачи! Вскрик боли.

И тут же досадливый окрик:

— Эй!

Тяжелый плеск.

Не так, как падает тело. Что-то увесистое, но небольшое. Одним арбалетом меньше?

— Нз-забар... — прошипел другой голос. — В бок...

Кныш осуждающе повернул ко мне голову.

— Стрелял бы из своего, попал бы! — оскалился я.

У меня не было времени целиться, я стрелял навскидку. С чужого арбалета так можно вообще промазать... А этот с козьей ножкой еще и неказистый! И куда тяжелее нашего. Мое отточенное движение стало не пойми чем. И еще вместо крючка для спуска — неудобный рычаг...

Эйк трещал шестеренкой на нашем арбалете, я откинул козью ножку и взвел кнышев.

А один из плесков достиг берега...

Превратился в быстрый шелест в траве на краю воды.

Исчез вовсе.

Все... Этот уже совсем близко. Крадется. Куда?

И второй... Шлепает уже совсем неглубоко. Раненый, без арбалета, но устоял, дошел до берега.

Кныш, припадая на изуродованную ногу, кусая губу, перевернулся и прижался к краю валуна. Беззвучно вытащил из ножен короткий меч. С тоской оглянулся на коня, лежащего на дороге.

Вороной иногда негромко ржал, но встать уже не пытался. Под ним на дороге расплылась огромная лужа. Кровь доползла до брошенного щита — чуть приподнятого на засевшем в нем болте. Щит был между конем и валуном, но...

Эйк змеей нырнул из-за края.

— Стой! — прошипел я.

Эйк успел подскочить к лошади, когда сочно чмокнуло — болт вошел в плоть.

Лошадиное ржание оборвалось. Голова коня судорожно приподнялась — мелькнуло оперение болта, торчащего точно из гривы на затылке, — и упала.

Эйк метнулся обратно. Упал за валуном — с щитом. Осклабился.

С другого берега донесся не то вопль, не то рычание, перешедшее в крик:

— Р-р-р-а-а-а!... — и оборвалось.

Эйк, пихавший мне на левую руку щит, замер.

Снова донеслось с того берега, теперь через боль и сбитое дыхание:

— Он здесь! Верну...

Там лязгнуло железо, потом ударило глухо — в щит? — и снова железом о железо...

Кныш, стискивавший меч и напряженно вслушивавшийся, оглянулся. Сквозь гримасу боли и струйки крови, сбегавшие со лба, на его лице проступила недоверчивая ухмылка:

— Шибень... — Кровь, дотекшая до подбородка, каплями разлетелась по его груди. — Теперь!

Его зубы стиснулись и лицо озверело — он приподнимался, опираясь на разбитый бок.

— Эйк! — рявкнул я, поднимаясь.

Мы встали одновременно. Я с арбалетом Кныша, Эйк с нашим.

Эйк тут же выстрелил.

Раненый был у валуна прямо под нами, всего в десяти шагах. Он уже перекинул щит со спины в свободную руку... Эйк стрелял из арбалета, к которому давно привык. Болт вошел в щель между щитом и надбровьем легкого шлема.

Я же...

Какой-то миг я потерял. Я ожидал увидеть рыжего тоже сразу за валуном, прямо по направлению к берегу, — но он был сильно в стороне. Уже почти обошел нас сбоку — совершенно бесшумно!

Пока я повернул голову, заметив его в траве, а затем дернул тяжелый арбалет — он уже выстрелил.

Болт лязгнул о самый край щита и отлетел мне по ребрам. Я вскинул арбалет на уровень глаз — на этот раз я не...

Он вдруг швырнул в меня своим арбалетом и пригнул следом, его кистень уже шел на замах...

Я вжал рычаг — а его арбалет врезался в мой, железная дуга вмазала мне по пальцам. Болт отлетел куда-то вверх, кувыркаясь... сам я нырнул вбок, упав на вершину валуна. Зазубренное било кистеня рассекло воздух надо мной.

И, совершив круг, снова падало на меня — а я еще даже не успел отлипнуть от камня...

Я выставил щит, и удар снес деревянный край, отбросив мою руку — и кистень снова свистел, делая новый круг...

— Эй!!!

Из-за края валуна, оскалившись от боли и ярости, шел на рыжего Кныш, выставив меч.

Кистень, сделав круг, нырнул в сторону — в голову Кныша, если бы тот не отскочил назад.

И, не удержавшись, Кныш рухнул на колено, налетел боком на валун... Взвыв от боли и оскалившись, он пытался подняться, но не успевал даже выставить меч — разогнавшийся кистень опускался быстрее...

Вскрик, и кистень вильнул, уйдя выше — рыжий пошатнулся.

У его ног, распластавшись по земле, был Эйк — теперь откатился прочь.

Вне досягаемости кистеня, Эйк приподнялся на колени. На лице застыл не то оскал, не то дикая ухмылка. В руке сверкал кинжал.

Рыжий дернулся за Эйком, доставая его кистенем на новом обороте — но вместо этого с воплем припал на левую ногу. Сапог над пяткой разошелся. Эйк рассек ему сухожилия.

Свободной рукой рыжий успел выхватить кинжал — когда сбоку в него влетел Кныш.

Кистень выбило из руки, они катились по земле, сплетясь в объятиях, брызнула кровь...

Одной рукой стискивая запястье рыжего, отводя его кинжал, другой Кныш бил, — быстро, почти не замахиваясь, раз за разом погружая лезвие в его живот.

Когда кинжал выпал из пальцев, Кныш отвалился от него. Застыл на спине, тяжело сопя открытым ртом.

Рыжий возле него вздрагивал, скребя пальцами землю. Запрокинутое лицо казалось странно спокойным. На губах пузырилась кровь, а глаза глядели куда-то в небо, уже почти рыбьи...

Я, должно быть, здорово налетел на камень, когда падал на валун, спасаясь от кистеня. Но это я понимал только разумом. Боли не было — пока. Лишь странное онемение. Боль придет позже. Я поднялся, отыскивая взглядом, куда делся наш арбалет, который был у Эйка.

Или подобрать хотя бы кнышев... А колчаны где? За валун, надо за валун, они там...

— На ту сторону... — просипел Кныш. И, шумно втянув воздуха, проорал во всю мощь: — Шибень!

Я вырвал меч из его руки.

— Эйк! Арбалет, и за мной!

Эйк пронесся мимо меня без всякого арбалета.

Как он ни прыгал, как ни катался по камням, все у него было цело. Я вскочил на мост, тяжело грохнув досками настила — а он уже легко промчался по нему и был на той стороне, с одним лишь кинжалом в руках.

— Правее! — крикнул я. — За кустом!

Арбалетчики били откуда-то оттуда.

Эйк сиганул в кусты прямо с насыпи моста — на миг распластавшись в воздухе, как кошка.

Я нырнул в эти же кусты сбоку, со стороны дороги.

Жуткий треск там, куда прыгнул Эйк — оборвался. Либо глаз не подвел его, и он завершил прыжок, добив стрелка в один удар, либо...

Справа в зарослях! Какое-то спешное движение?

Да, тихое движение, шум листвы...

— Шибень! — долетело с того берега.

В зарослях никто не отозвался.

Я заметил через листву спину Эйка. Он медленно разворачивался, внимательно вглядываясь... Я шевельнул рукой, предупреждая. Он кивнул.

Мы двинулись, обходя гущу орешниковых зарослей с двух сторон.

Сошлись с той стороны. Здесь, на крошечной полянке, трава была истоптана, кусты поломаны и порублены.

Но среди этой изуродованной зелени — никакого движения. А вон, в траве, блестит полированный скос арбалетного приклада... Маленький приклад, изящный — как и весь этот арбалетик...

Эйк стрелой метнулся через пролом в кустах дальше.

— Стой! — зашипел я. — Арбалет...

Эйк замер, не оборачиваясь.

Я, стараясь двигаться бесшумно, нагнал его.

Сначала я заметил еще один арбалет в траве. За арбалетом — раскинутые руки...

Человек был, несомненно, мертв.

Эйк глядел куда-то дальше в листву. Где по вжатым в стороны и спутанным ветвям угадывался след — только что прошли.

Наполовину повернув голову ко мне, но не отрывая глаз от пролома в ветвях, шевельнул одними губами:

— Я их слышу... Они там...

Я замер за ним, сжимая меч. Ненавижу мечи... Их даже не метнуть толком... Взять арбалет?

Но я боялся шелохнуться. Иногда мне казалось, что что-то слышу — шелест листьев об одежду? Осторожно раздвигаемые ветви? Но это могло быть и от легкого ветерка, колыхавшего листву и тихонько гудевшего в ушах...

Вдруг уже далеко, шагах в пятидесяти от нас, что-то затрещало громко, без всякой осторожности. Раздался резкий свист, кто-то гаркнул, несколько звонких шлепков, и застучали копыта. Не одна лошадь, несколько. Треск ломаемых кустов...

Я бросился вбок, где за зарослями была дорога.

Уже понимая, что бесполезно. Стук копыт быстро уносился. Когда я выбрался на дорогу, они скрылись за поворотом. Лишь ветер играл с поднятой пылью.

Потом там за поворотом, уже вдали, раздался окрик. Стук копыт поредел. Лошади шли медленнее.

Опомнились и решили вернуться?..

Стук копыт снова стал чаще! И кажется, теперь он..

Я замер, стискивая меч — оглядывая, вправо или влево нырнуть с дороги...

Но нет. Стук копыт не приближался. Все-таки уходят?

Да, теперь в этом уже не было никаких сомнений. Уходят.

Я осторожно двинулся по дороге вперед.

За поворотом нашел место, где лошади выломались из укрытия в кустах. Нашел и где они стояли, привязанные — вытоптанный и объеденный пятачок.

В четырех местах на ветвях остались следы от привязей.

Двое нападавших на том берегу, один на этом... Ушел всего один? Просто забрал с собой всех лошадей?

Я вернулся к мосту.

Эйк уже нашел Шибня. Болт торчал в его лопатке. Это тот, который он получил на дороге, самый первый выстрел? Вырвать не успел, или не смог. Болт вошел сзади так, что дотянуться и выкорчевать другой рукой...

Еще одна рана была в его ребрах — резаная. Что-то раскроило легкую кожаную броню. В крови была и его левая рука — разрез на ладони. Защищался?

Умер он от удара ножом в шею, прямо под подбородок.

— Смотрите, мастер, — тихо позвал Эйк.

Он сидел на корточках над другим телом.

У этого была рубленая рана в боку, и чем-то тупым разбита голова — дело рук Шибня? Но умер человек не от этого. Кто-то перерезал его глотку.

Очень аккуратно, от уха до уха. И судя по следам от крови, уже когда он лежал на земле.

— Он что, своего добил?.. — пробормотал Эйк.

Он недоверчиво оглянулся на меня.

Арбалет, лежавший у тела, был такой же, как и у тех двоих, что вышли к нам на тот берег — мощный арбалет штурмовиков.

А вот второй арбалетик, который остался в траве...

Я поднял его. У арбалетика была перерублена струна, снесена вместе с ушком правого плеча.

— Шибень, наверно, — сказал Эйк из-за плеча. — А тот выставил арбалет, как щит?

Возможно. Но сам арбалетик...

Маленький, почти игрушечный на вид. Ложе специально для стрельбы пулями. Крошечные, но мощные дуги, закрепленная шестерня с рейкой, до предела облегченное ложе, — все поражало точностью работы.

— А это что?

Эйк присел и повел рукой, что-то вылавливая в примятой траве. Когда поднялся, на его руке лежало три железных шарика. Каждый чуть крупнее, чем острие обычного арбалетного болта.

— Пули для него.

Эйк подкинул одну, покачала в ладони, прикидывая вес. Недоверчиво хмыкнул.

— Я думал, такими только благородные на птичек охотятся.

— И еще те, кто не желает таскать с собой колчан с болтами.

— Но они же круглые! Гладкие! Разве такая пробьет кольчугу или броню?

— А если — из темной подворотни с пары шагов? В дыру забрала, которое еще не успели опустить?

Хотя какое забрало. Обычно пулями из таких малюток стреляют в тех, кто вообще без доспехов, и даже не ожидает...

Эйк нахмурился.

— Вы говорите о наемных убийцах, мастер? — Он моргнул. Что-то изменилось в его лице. — Мастер?.. Мастер! У вас лицо какое-то серое стало! Вы...

Он метнулся ко мне, поддержать — я с шипением отбил его ручонки.

— Вы целы?!

— Почти. Если не считать, что у меня такое чувство, будто из моей правой почки наделали ливерной колбасы. Лучше не трогай.

Возбуждение боя сходило, и боль в отбитом боку наваливалась, как прилив. А еще в бедре и колене. И пальцы.... И живот слева, где меня садануло ложем арбалета, когда рыжий запустил в меня своим...

— Шибень! — проорало с того берега. — Бример!.. Парень, эй!

— Живы, живы! — крикнул я. — Пошли, Эйк. С ним надо что-то делать. Вороной на нем танцевал.

У Кныша был поврежден не только бок и нога. Пока они с рыжим катились, сцепившись, тот все же царапнул Кныша кинжалом по руке. Теперь он весь был в крови, лицо побледнело.

— Подожди... — застонал он, когда я попытался поднять его.

Кныш достал кисетик, щедро сыпанул в ладонь и закинул в рот. Стал быстро жевать.

Холодноватый, будто стеклянный запах, трудно было перепутать.

— Бледный мох...

— Минуту подожди...

— Мастер! У них при себе ни денег, ни даже кошельков нет.

Я оглянулся. Эйк обыскивал того, которому всадил болт в лицо.

— Лучше поймай лошадей! Его надо быстрее в замок.

68

Лошадей нам осталось всего две — моя рыжая да кобылка Эйка.

Жеребец Кныша застыл посреди дороги. Гнедого Шибня нигде не было. А может, беглец увел его вместе с их лошадьми.

На рыжую, выглядевшую покрепче, сели Кныш с Эйком. Эйк его придерживал. Кныш то был в сознании, то вдруг его вырубало, и он, обмякнув, заваливался.

Я ехал за ними на вороной кобылке, увешанной сумками и арбалетами. От расписного дамского много толку не будет, но два других и наш взведены. Пятый — тот, что для пуль, с отрубленным правым ушком дуги. Починить легко, а вещь стоящая. Как раз в пару к нашему будет. В этих краях одного арбалета на двоих явно маловато...

Эйк то и дело оглядывался, окидывая меня цепким взглядом.

— Вперед смотри! Я в порядке.

— Не надо было вам, мастер, шутить про то, что в городе есть храм Менялы...

Я раздраженно мотнул подбородком вперед — пусть лучше свою кобылу поучит, как двоих нести! Солнце уже сползало к горизонту, а до замка нам таким аллюром...

— Кажется, вы таки разозлили его. Лучше бы вам теперь...

— Эйк!

— ...иначе он будет вам как враг!

Мне жутко захотелось пришпорить кобылку, чтобы в секунду поравняться с ними — и от души дать Эйку в ухо... только вот неохота возиться с Кнышем, придерживая, пока Эйк будет подниматься с земли.

Меняла его, видишь ли, будет мне как враг! Сам великий Кро-Берот, гроза крыс и повелитель полевок...

— Если бы!

У этого врага хоть было бы имя.

— Что, мастер? — оглянулся Эйк.

— Враг у меня уже есть. Только не бог... Человек.

— Человек?.. Кто?

— Смотри, куда едешь! Если свалишь его с лошади, он уже не встанет.

В этом и была настоящая беда — я понятия не имел, кто этот человек.

Сам же он явно не желал открывать лица...

У меня не выходил из головы беглец, перерезавший глотку своему раненому приятелю, лишь бы тот не наболтал лишнего.

Кто тот, кто их нанял и послал?

И зачем? Где я перебежал ему дорогу?

Я стиснул повод. Холодная ярость рвалась наружу. Это как драться с невидимкой! Не знаю ни кто, ни зачем!

Хотя...

Подожди-ка, подожди-ка. Что касается того, зачем...

— Зря вы, мастер, — угрюмо пробормотал Эйк. — Лучше вам не мешать мне ублажать его. Если вы разозлите Менялу по-настоящему...

— Эйк...

— Неровен час, это только начало, и...

— Эйк! Если ты еще раз...

— Мальчишка дело говорит, — вдруг ожил Кныш.

Я натянул повод, осадив кобылку так, будто передо мной разверзлась земля.

Или ослышался? Не может же Кныш, в самом деле, тоже...

— Ты зря бережешь лошадей, — снова разлепил губы Кныш. — Нам лучше гнать до самого замка.

— Я берегу не клячу, а тебя!

— Меня? Лучше подумай, зачем он взял всех коней.

Эйк за его спиной пожал плечами, для него дело само собой разумелось:

— Продать лошадок хочет. Для того и нашего гнедого прихватил со своими.

Я пришпорил кобылку, поравнялся с ними. Только теперь до меня дошло, что Кныш имел в виду, когда сказал, что Эйк прав. Он имел в виду, конечно, не эйкова божка, — а то, что наша стычка, возможно, еще не закончена.

— Думаешь, он хотел нас задержать?

— Я думаю, что на грабителей они не походили, — прохрипел Кныш. — И с тракта на топи ведет не одна дорожка... Там, дальше, — он дернул подбородком, куда-то на север, — есть еще тропа.

Я закусил губу. Об этом должен был подумать я.

В отличие от Кныша, я-то точно знаю, что эта засада не первая, в которую я угодил здесь... и на этот раз — уж точно не случайная.

И может быть, сегодня эта засада не единственная? В таком случае... Если на другой дороге, ведущей с тракта в сторону замка, нас тоже ждала засада... Тогда тот последний из нападавших, который увел лошадей, — может быть, он вовсе не трусливый дезертир?

Он не бежал от нас — а рванул ко второй засаде, чтобы привести их на эту дорогу?

Я обернулся, высматривая, нет ли за пылью, поднятой нами, еще одного столба.

— Пока нет, — бросил Кныш. — Но лучше гнать. Похоже, они знают, куда мы едем... а, Бример?

Я пожал плечами. Похоже, знают.

— Смотри. Бок твой.

Кныш перехватил повод из рук Эйка, остановил рыжую. Достал кисет.

— Лучше битый бок, чем пробитый лоб... — Он зажмурился, жуя, а потом оскалился. — Но! Пошла, стерва! Пошла!

Он всадил ей пятками в бока так, что кляча чуть не взвилась на дыбы, хотя на ней было двое.

69

— Бример...

Виконт окинул меня странным взглядом, будто и вовсе уже не ждал.

По двору к нам сходились солдаты. Сползали с лесов, возведенных вокруг машины и ее высокого, как мачта, рычага — люди облепили машину, как мухи распухший труп.

Виконт нахмурился.

— А где Шибень?

Кныш, последние версты сидевший в седле тюфяком, вздрогнул, будто проснувшись.

— Была засада, милорд.

Он попытался слезть с лошади, и рухнул бы вниз мешком, если бы к нему не подскочили двое.

Я чувствовал себя немногим лучше. Ноги едва не подогнулись, когда я сполз с кобылки.

— Надо послать туда людей, виконт.

Виконт вскинул бровь.

— Это были не случайные грабители, милорд, — глухо проговорил Кныш. Он выпрямился и пытался стоять сам, хотя это давалось ему с трудом. — Они не смогли взять нас врасплох, но не бросили дело. Атаковали нас прямо через ручей... Нет, — помотал он головой, — им не случайная нажива была нужна... Может, конечно, и спутали с кем, но не грабители... Это были убийцы, милорд.

— Лучше бы вам, виконт, послать туда людей немедленно, — сказал я. — До ночи.

Виконт, будто чем-то удивленный, все глядел на Кныша.

— Я не успел осмотреть место, милорд... — просипел Кныш. — Я решил, что лучше сразу увезти Бримера оттуда.

Виконт, чуть нахмурившись, кивнул.

— Да. Все верно, Кныш... Где это было?

— Да толку-то, — бросил Бен за его спиной. Задрав голову в небо, он кисло сморщился. Солнце уже уползло за стену. Бен цыкнул сквозь зубы розовой струйкой жеваного торунова корня. — Записочки им что ли давали, кого убить... — Он снова сплюнул под ноги.

— А может, он думает разговорить мертвецов? — хмыкнул мужик с совершенно бесцветными, оттого будто красными глазами. Волосы у него были как из прозрачного стекла.

Эйк окинул остряка мрачным взглядом.

— Ты мертвеца-то вставшего вблизи видел?

— Я-то, крошка, видел, как их шаман поднимает... А вот такого зайченка, как ты, когда убьют, можно бы поднять и не только для разговора... а? — Он осклабился. Дальше левого клыка зубов, кажется, не было.

— Поднять-то могут, — просипел Шептун. — А вот перекинуться с ними парой слов не выйдет даже у богов.

Я чувствовал на щеке его быстрые взгляды — будто Шептун ждал, что я опять его поправлю.

Нет. Тут он был совершенно прав...

Да только трупы могут кое-что рассказать и без слов.

— Эйк!

Я пошел к бочкам с водой, стягивая плащ.

Вода была холодная и пахла тиной. Тут все провоняло топями... Я смывал с лица дорожную пыль, когда под надвратной башней загрохотали копыта.

По мосту они проехали еще быстрее.

Торопятся... Да только до заката им все равно не успеть...

— Бример.

Я поднял голову, отбросил с лица мокрые пряди.

Надо мной стоял Зик. За ним нависал здоровый косматый мужик.

— Ты сказал, чтобы мы осмотрели вокруг замка.

Я пожал плечами. Ну, сказал. Тогда я еще не знал того, что знаю теперь. Искать надо не там.

Зик дернул головой к воротам:

— Пошли.

Не дожидаясь меня, они двинулись через двор.

— Вы... вы нашли что-то?!

70

Это было совсем рядом с замком. В каких-то тридцати шагах от рва, прямо напротив пролома в стене.

Я присел, разглядывая землю.

Пятачок, поперечником шага в четыре, был разрыт — будто землю из середины отбрасывали на края.

Я поднял голову. Вокруг уже скопилось порядочно народу.

— Это вы трогали?

— Трогали... — угрюмо передразнил косматый. — Конечно, трогали! Искали же. Они ж тут ночью-то землю явно колупали, а потом пытались заровнять.

Я оглянулся на Зика.

— Так когда вы нашли, здесь было просто ровно?

Зик стоял в паре шагов от края раскопа, уперев руки в рукояти меча и кинжала. Кажется, подходить ближе не собирался. Медленно кивнул.

— Ровно... Но видно, что что-то было.

— Сначала что-то прикопали тут, — сказал косматый, — да передумали. Унесли с собой.

— Трупы, — просипел Шептун за его спиной.

— Трупы? — хмыкнул я. — Все, что было на кладбище, я...

— Нет, — перебил Тибальд. — Тут, — дернул он головой назад, на ров под проломом. — Еще с первого штурма. Там сначала осадная башня рухнула. А потом сверху, от стены валунами накрыло.

— Пару орков прибило, когда они из башни уже выбирались, — сказал Лисенок. — Торчали в камнях, под самой водой. Паршивый видок был, пока не убрали.

Люди грудились вокруг раскопа, стараясь не переступать через его границу.

— Когда со стены-то, сверху на ров глядишь — а они тебе будто скалятся... — пробормотал Лисенок. — Как живые.

Я с сомнением смерил рыжего взглядом.

— Скалятся?

Богатое воображение у паренька... За несколько месяцев в воде утопленники распухают, как водяные лошади. Если вообще что-то остается кроме костей.

— Скалились, скалились, — сказал Тибальд. Подмигнул мне. — В этой жиже годами лежи, и хоть бы что. Даже раки не объедают. А теперь двух этих орков нет. И там, под валунами, еще быть должны.

Легкий ветерок играл его тонкой косичкой над скулой.

— Мы, когда сюда приехали, — сказал Лисенок, — сначала хотели их сами... — он осекся.

Я оглянулся, вслед за его быстрым взглядом.

К нам присоединился виконт.

— Это я велел их не трогать.

Он обвел взглядом своих людей вокруг раскопа, и снова взглянул на меня.

— Пока. Придут наниматься гоблины, пусть и копаются в этой жиже. Все равно ров чистить от обломков. И вал ровнять.

Насыпь от осадного лагеря орков чернела в паре сотен шагов западнее.

Постукивая прутиком по ноге, виконт вздохнул.

— Так это все из-за тех тел под обломками, Бример? Поэтому они здесь копались?

Я позволил себе усмешку.

— Нет, виконт. Трупы... об этом можете не тревожиться. Здесь, — я кивнул на раскопанную землю, — ничего не прятали... — Еще раз оглядев, я покачал головой. — Нет. Это была просто нора.

— Нора?

— Никакой норы здесь... — начал косматый, нахмурившись.

— Обрушило, когда пошел ливень. Здесь они просто хотели зарыться. По привычке.

Но потом те из них, кто поумнее, решили не рисковать.

К чему оставаться на день в нашем мире, где будет смертельное солнце, — когда они могут уйти туда, где безопасно? А потом так же легко смогут вернуться сюда — уже после заката. Точно в это же место...

Я покивал. Да. Теперь все сходится.

— Бример? — Виконт, холодно задрав бровь, ждал пояснений. — По привычке?

— Не беспокойтесь, виконт. Теперь это уже не важно.

— Бример...

— Я знаю, как их вывести отсюда.

— Да? — Его бровь ушла еще выше. — Неужели?

— Я не терял времени.

— Это твое... дело? Там, в городе?

Я задрал голову в небо. Запад плавился в огне, на востоке уже темнело.

— Скоро закат, виконт... Мне нужно, чтобы я мог пройти в любом месте замка.

Я устал, у меня болел бок, я был зол — но, кажется, теперь я хоть что-то начинаю понимать...

Ладно, ублюдок!

Я не знаю, кто ты.

Я не знаю, сколько еще у тебя наемников.

Но я знаю, ради чего ты это делаешь.

Только теперь ты до этого не доберешься!

Оно будет моим.

— Пусть отопрут все двери, виконт. Все! И где сейчас живут слуги, и в остальной части, и в подвалах, и кладовые. Всюду!

71

Но из нашей башни солнце казалось выше. До дымчатой границы болот еще ползти и ползти.

В голове кружились вчерашние слова виконта — о том белом брате, который приехал сюда на лошади, а увезли на повозке...

А если сэр Кром сложит два и два, и тоже все сообразит?

А если он уже сообразил и мчится сюда? Вот прямо сейчас заявится...

А я, вместо того чтобы сделать это — прямо сейчас, пока здесь, в замке, только я один из способных созерцать! — вместо этого я... Солнце, Баан его прибери! Все висело, никак не желая убираться под землю. Выть хотелось!

Эйк, подняв расписной арбалетик на уровень глаз, не то проверял гладкость ложа, не то привыкал, как из него целиться. Расставаться с арбалетиком явно не спешил.

Я плюхнулся на скамью.

— Осталось что съедобное?

Я вытянул ноги, и вдруг понял, насколько же устал.

Одно дело, ехать на лошади неспеша. Другое дело, нестись вскачь.

Я хотел осторожно стянуть дублет, чтобы проверить, что с боком — ныл ужасно — и зашипел от боли в руке. Где-то в пути порезы опять кровили, и рукав прилип к корке.

— Надо было внизу. — Эйк, баюкая арбалетик, стоял надо мной, кисло разглядывая. — Намочить, они бы легко отошли.

— Там вода, как с ледника. — Я вздохнул. — Эх... Сейчас бы ведро горячей... А лучше целую бочку, а? Я не помню уже, когда нормально мылся.

Эйк пожал плечами.

— Вот, — он протянул мне тряпицу.

Внутри была лепешка с остатками зелени и сыра. Зелень уже подсохла. Сыр обветрился. Лепешка зачерствела.

И это все, что я заслужил?

Чуть не угодив в подвалы белого ордена, а оттуда на костер?

Чуть не нарвавшись на болт из засады?

И наконец-то выяснив, откуда здесь...

— А по-моему, Эйк, мы сегодня заслужили мясо. И горячую воду.

— Ага, горячая вода... Так они вам и дадут. Они здесь сами-то моются через новолуние. А некоторые — и того реже.

— А по-моему, мы заслужили горячую ванну!

— Ванну? Да здесь, может, даже у графа нет ванны.

— К Баану графа! Выдел те свинцовые штуки наверху? Как по мне, так в самый раз для ванны. И хватит пихать мне под нос эти объедки!

— Если не хотите, я ведь сам съем, мастер.

— Лучше скорми Пеньку. Сходи на кухню, и принеси нормальной еды. И вина. Того, вчерашнего!

Эйк закатил глаза.

— Мастер, я же вам говорил. Там ключница — хуже волка. Она у них тут, кажется, вообще чуть не главнее приказчика, и...

— Главная? Вот и отлично! Ее-то мне и надо. Скажи ей, пусть все бросит и бежит сюда.

Эйк вздохнул и двинулся на лестницу.

— И пару служанок пусть с собой прихватит!

Эйк встал. Оглянулся.

— Виконт приказал? — мрачно поинтересовался он.

— Виконт? — Я зевнул. — Граф.

Эйк хмыкнул и пошел вниз.

Я занялся сумкой. Ловушка, пули...

Все пули были целы, ни одна не треснула, хоть Туфельке и досталось. Впотьмах под аркой я здорово приложил ее о стену, когда втискивал за алтарик в нише.

А вот ловушку, увы, как пули, одним взглядом, не проверишь. Если разошлись стыки? Даже чуть-чуть, что взглядом не заметишь, — и того хватит, чтобы демон смог выскользнуть...

Прежде всего, я выложил карманный футлярчик с кристаллами на стол — сейчас мне лишний свинец только мешаться будет — и спустился вниз, прихватив лишь ловушку и медный коробок с бесовыми слезками.

В складках бархата, которым был набит коробок, они казались застывшими каплями стекла. Я свинтил с ловушки горлышко и положил ее на бок. Осторожно опустил в горлышко одну бесову слезинку, чтобы легко скользнула по изгибу свинца внутрь, не разбившись. Завинтил крышку обратно. И вот теперь — тряхнул ловушку от души.

Внутри звонко лопнуло. И теперь, если встряхнуть, — там словно шелестоло, много легких крошечных осколков.

Заранее сморщившись, я поднес ловушку к лицу, принюхиваясь.

Я был готов к худшему — но нет, ничего не чувствовалось.

Совершенно ничего.

А может, слезинка бракованная? Вдруг у мастера дрогнула рука, когда делал эту? И внутри стеклянной капли — ничего и не было?

Я начал отвинчивать крышку — и скривился от едкой вони. Перестав дышать, вытянув руки с ловушкой как можно дальше, я бросился к ближайшему окну, потом понял, что не туда, мне надо на подветренную сторону... локтем раскрыл ставни и уложил ловушку на широкий подоконник — открытой горловиной наружу.

Осторожно втянул воздух — и сморщился от вони. Не бракованная... Горечь пропитала, кажется, все вокруг.

Я сделал круг по комнате, обстукивая грудь и руки, чтобы избавиться от остатков запаха, прежде чем рискнул вернуться на верхний этаж, где свинца было полно.

Бесовы слезки пахнут не сами по себе. Если стеклянную каплю, со слезками внутри, раздавить там, где свинца нет, то их можно вообще не почуять. Но стоит им коснуться свинца... Если в проверяемой ловушке окажется хоть крошечная утечка, не заметить будет невозможно.

Одежда все-таки напиталась слезками. Как я ни обмахивался, а что-то с собой притащил. Стоило мне шагнуть к столу с футлярам, вонь накатила новой волной. Или это так с нижнего этажа, через окна тянет? Баан бы его побрал!

Так, ладно... Теперь кристаллы. Ильрик уверял, что один вот-вот лопнет.

Я раскрыл большой футляр...

На лестнице раздались шаги.

Я сунул футляр за сумку и обернулся.

С лестницы показался Эйк. Его шаги звучали непривычно, потому что шел он, стараясь не перевернуть уставленный поднос. Там высилась стопка румяных лепешек, в плошке желтел мед, в другой куски белесого птичьего мяса, сбоку знакомые кувшинчики, подбитые мхом..

— Ты ее порубил, что ли? Ключница где, Эйк? Я не шутил.

— Я понял, — вздохнул Эйк. Мотнул головой назад. — Они внизу, подниматься в башню отказались. Говорят, здесь шаманы были. Тут демоны...

— Демоны... Это хорошо.

Я сбежал вниз.

Шушукавшиеся девицы смолкли. Черноволосая, выпятив грудь, нагло пялилась мне в глаза. Русая, потупившись, поправила локон за ушко. Тетка, нервно отиравшая руки о передник, выступила вперед, услужливо улыбаясь.

— Ваш слуга, мастер Бример... — начала она.

Я кивнул, не став слушать.

— Надо убраться в башне.

Обе девки шарахнулись прочь, хором взвыв:

— Мы там уже мыли!

Улыбка с лица тетки исчезла. Глаза стали холодными и злыми.

— Там все было убрано.

— Нет. Там...

— Все. Было. Убрано! — отчеканила тетка. Она глядела на меня исподлобья. — А если кто там нагадил, то пусть теперь сам и...

— На стенах! Начертаны. Знаки.

Ключница, уже открывшая рот для новой атака, моргнула. Обернулась на девок.

Девки переглянулись.

— Не было там никаких... — пролепетала русая.

— Какие знаки! — гаркнула грудастая. — Да мы бы...

— Для глаз они невидимы, — устало сказал я, — но они есть на стенах на каждом этаже. Они есть даже здесь! — я ткнул в стену перед ключницей. — На то и весь расчет, что для глаз они невидимы. Демонов они приваживают прекрасно.

Русая девка, не отрывая глаз от того места, куда я ткнул пальцем, потихоньку пятилась. Ее била дрожь.

— Я покажу, что надо делать. Вы просто должны будете...

Мотая головой, русая попятилась быстрее. Ее подруга прикрыла рот сложенными ладонями и быстро шептала какой-то заговор.

Вздохнув, я перевел взгляд на ключницу.

— И нужен кто-то из главных слуг. Надо присмотреть за уборкой.

Ключница перестала теребить передник. Ее пальцы намертво вцепились в его край.

— Если кое-как помахать тряпками, — сказал я, — никакого прока не будет. Все должно быть сделано именно так, как я...

— Но я... — Ключница нервно моргнула. — У нас... — Она сглотнула.

Заиграв желваками, я обвел их презрительным взглядом.

— Ладно. Просто натаскайте воды и дров. Я все сделаю сам! Только смотрите, вода должна быть чистой. Это ясно? Чистой! Иначе все будет бесполезно!

То, что я принимал за передник, оказалось полотенцем. Со звучным шлепком оно ударило на спине черноволосой, все бормотавшей заговор.

— Чего встали! — заорала ключница. Полотенце стегнуло по шее русой. — Не слышали?! Мастеру нужна вода! Не то сами будете там мыть!

Она погнала их по коридору, а я еще на миг задержался на лестнице.

В нише перед ее началом прибавилось свечей — теперь их было с полдюжины, и оберегов-браслетиков, свернувшихся вокруг свечей... я взял один — мне показалось, его узор схож с тем, что шел на стенах замка.

Но когда я распрямил его, обман развеялся.

72

— Мастер... вы в самом деле собираетесь купаться в этой штуке?..

— Тяни давай!

Свинцовая скорлупа, казавшаяся обманчиво тонкой, тяжело скрежетала по каменному полу.

— Но если здесь были... — пыхтел Эйк, — какие-нибудь... демоны...

— Тяни!

— Да от нее и так уже воняет! Будто от ваших этих демонских слезинок!

— Бесовых слезок. И не от нее. Ловушку проверял.

Эйк оскалился от досады.

— А-а! Ловушка... Да с чего вы вообще взяли, что если кто-то из них попадет внутрь нее, то будет там заперт? Демоны же просто — хлоп, и все! Как там, на проломе! И нету уже здесь! Так какая разница, будет он просто на воздухе, или в ловушке! Прямо из ловушки и уйдет!

— Не уйдет.

— Да почему?!

— Ты ногу поднять можешь?

Эйк перестал тянуть скорлупу. Уставился вниз.

— Какую? Зачем?

— Не сейчас. Вообще.

Эйк фыркнул.

— Можешь, значит? И ходить умеешь. Да?

— Ну, умею... И что?

— А если в трясину попадешь? Застрянешь по шею? Сможешь там, в трясине, сделать шаг? Пойти, как когда по земле ходишь?

— Так то в трясине!

— А тут внутри свинца. Он не пропускает... Да тяни же ты! Живее! Ну!

Солнце, наконец-то, коснулось зыбкого края болот!

Пока Эйк созерцать не начнет, что толку объяснять ему про то бурое марево, которое есть всегда и всюду, даже когда рядом нет ни демонов, ни маны?

Кроме тех мест, где есть свинец. Он сквозь себя эту бурую муть не пропускает. В ловушке струение сил останавливается. А из такого места ни один демон...

— Все, пусть тут! Скажешь им, чтобы полную натаскали. Дрова туда, потом разожжешь камин, будешь ее подогревать...

Я не мог оторваться от окна. Слепящий круг уходил под землю. С каждой секундой темнело — ночь пришла!

Теперь можно...

Я взбежал обратно на третий этаж, схватил футляр с кристаллами и бросился дальше вверх по лестнице. Откинув тяжелый люк, выбрался на плоскую крышу.

По краю шел невысокий парапет с тонкими зубцами. На такой высоте можно не бояться метательных машин, да и стрелы-то становятся медленные, как осенние мухи.

За одним из зубцов пряталась труба от камина. Рядом еще одна.

— Ха! Это что, болт? — Эйк подобрал у парапета что-то.

Да, в самом деле — короткая и толстая арбалетная стрела.

Щурясь от порывистого ветерка, я оглядывал то, что было вокруг башни.

— О! А вот и еще! А это... Мастер.

— Да что еще?

Поеживаясь в холодеющем воздухе, я обернулся.

Эйк оторопело моргал на что-то на парапете, между зубцами.

— Как это...

Я подошел.

В выщербине на парапете лежал скелет не то мыши, не то крота.

— Ну, что? Думаешь, как эта мышь забралась сюда, чтобы умереть? Птицы принести ее сюда. Какая-нибудь чайка или ворона схоронила, и забыла.

— Но это не мышь и не крот, мастер... Это крысеныш.

— О, торунова кровь! Большая разница! Крысеныш... Как ты их различать-то научился, по скелетам!

— Так у него...

Я застонал.

— Вы не понимаете, мастер! Это плохой знак!

— Эта пара крысиных костяшек?

Эйк налился кровью.

— Это значит, мастер, что будто кто-то просил богов здесь! За себя. — Эйк оскалился. — Для себя... Прежде нас! — в его сощуренных глаза была почти ярость.

Меня больше интересовал вид за зубцами.

Замок был как на ладони.

Слева, достигая почти нашей высоты, чернела огромная башня. Раза в три шире, чем наша. Старый донжон? Его крыша была укрыта деревянными щитами и навесами, — довольно свежими, вроде. То ли наши сделали, то ли орки, когда была осада. С этой крыши можно было держать весь северо-восточный угол стен.

А влево от донжона громоздились пристройки, сросшиеся в огромный новый замок. В наступающей темноте очертания расплывались, внизу в одном из окон зажегся огонек...

Ладно, не глазами хлопать я сюда лез.

Я смахнул песчинки с парапета и поставил футляр. Откинул крышку. Кристаллы, выстроившись в ряд, тускло блестели в сумраке.

В горле пересохло. От возбуждения вдоль хребта гуляли мурашки. Если б только знал! Я же мог сделать это еще вчера...

Ладно. Но какой кристалл тянуть первым?

Два тех, что работы Ильрика, и в качестве которых сомнений нет, — их в этом футляре нет. Эти два уже давно в крошечном футлярчике, греются у меня в кармане.

А вот остальные? Какой из них показался Ильрику самым хрупким?

Лучше бы найти его и использовать сейчас. Пока тихо и спокойно. Если даже кристалл не сработает, то ничего страшного не случится, просто использую другой.

Внимательно осмотрев все, я выбрал пару подозрительных.

— Ну, начнем с тебя...

— Мастер!

Я вздрогнул, чуть не выронив кристалл.

— Эйк!..

Я бы с удовольствием дал ему в ухо — но он был слишком далеко от меня. Сжавшись за зубцом на другом конце крыши и дико оскалившись на меня от раздражения, он махал рукой, чтобы я живо пригнулся.

Я шагнул к зубцам.

— Да не высовывайтесь вы!.. — он вцепился в меня, пригибая к самому парапету. — Смотрите, мастер...

Я выглянул между зубцами.

— Вон там... — шепнул Эйк.

За башнями, за внешней стеной с проломом, в сумраке чернела полоса — будто земля поднялась волной, да так и застыла. Вал, оставшийся от осадного лагеря.

— И что?

— Да не туда! — зашипел Эйк, будто боялся, что нас отсюда может услышать кто-то внизу. — Вон там...

Он указывал правее. Где край вала доходил до начала топей.

— На вале, за вершиной... Там кто-то был.

— Люди виконта?

Эйк нахмурился.

— Н-нет... Мне показалось, мастер, что... — он бросил на меня быстрый смущенный взгляд, но все-таки договорил: — Это был не человек, мастер. Он... слишком здоровый! Люди такие не бывают.

Я выпрямился.

— Значит, показалось.

Но он вцепился мне в рукав, пытаясь удержать за парапетом.

— Мастер, я...

Я сбил его руку.

— Демоны еще не могли явиться. Солнце только село. Им нужно время.

Я вернулся к футляру.

Сжав кристалл, я в последний раз оглядел замок. Ну, что? Какие ставки? Одна из новых башен? Донжон? Или вообще где-нибудь в самом основании замка, в подвалах?

Я привалился плечом к зубцу. Я невольно старался, чтобы голова оказалась между зубцами — хотя прекрасно знаю, что для созерцания камень не такая уж помеха. Чтобы остановить свечение маны, нужен свинец. А один камень, да толщиной меньше локтя, — так, вуаль.

Другое дело, когда ты в замке внизу. Внутри замка. Меж стен, которые каждая в разы толще этого зубца. И все эти коридоры, переходы, залы — стены идут одна за одной, и если сложить толщину их всех, то от какой-нибудь комнатки на одном краю замка до закутка на противоположном конце, камня между ними в сумме будет не на пол-локтя, а на дюжины шагов. Такая толщина проглотит сияние маны не хуже свинца.

Но это — там, внизу, внутри замка. А я — здесь. Над всем этим!

Я закрыл глаза и осторожно потянул кристалл. Только бы не лопнул. Это очень неприятно, когда кристалл лопается в руке.

Колкий поток прошел по руке, за веками проступила бурая муть.

Отсюда, с высоты, казалось, будто я вижу горы на дне желтовато-бурого моря, между ними течение лениво крутило воронки...

— Мастер?..

Сразу ничего не заметно, но не страшно.

Не страшно...

Я взглянул на восток, и затем очень медленно, буквально по доле вершка, стал поворачиваться влево, вглядываясь в бурую муть под мной.

Где-то здесь...

Где-то здесь должен быть какой-то отбеск маны...

Конечно, какое-то количество камня между мной и тем есть и сейчас. И этот камень ослабит свечение.

Но не съест его целиком. Не должен. Между нами будут перерытия, но стен совсем немного. Не так много камня, как было бы, созерцай я из глубины замка... Из переплетений его коридоров...

Через минуту Эйк не выдержал.

— Мастер?.. — зашипел он. — Мастер!.. Что мы тут делаем?

— Ты — отлыниваешь от работы. А я — ищу то, что орки бросили тут, когда бежали из замка.

— Орки... что?.. Бросили?..

— Решили не рисковать, когда наши окружили замок. Какой-то амулет. Слишком крупный, чтобы легко пронести в бою и уйти с ним в леса. Или слишком мощный, чтобы им можно было рисковать, пробиваясь через суматоху.

Донжон — нет. Ни намека на сияние маны в бурой мути.

Где-то в новом замке? В середине, или в крайних башнях?

Эйк, наконец-то переварив, ожил:

— Так это то, что ищут Кром и подснежники?

— Кто-то ищет, а кто-то найдет...

— Вы думаете, что он так сияет, что вы прямо отсюда его увидите?!

— Созерцаю, — поправил я. — Виконт был прав. Выползни не сидели здесь со штурма. Не случайные зарницы от битвы их приманили. Позже пришли... Когда тут появился постоянный маяк...

— Этот амулет? Но... Почему же тогда его не заметили подснежники, когда осматривали замок?

— Его вообще никто не должен был заметить!

В горле было сухо. Я облизнул губы.

— Оно в футляре. В толстом и тяжелом. Свинец должен быть скрыть свечение маны — но что-то случилось...

Потому что оно слишком мощное даже для надежного свинцового футляра.

— Застежки отлетели? Или петли отогнулись. Или еще что... Футляр стал с прорехой. Щель, или дыра... И через нее вырываются отсветы маны...

Я замер.

Вот оно...

Я вглядывался в бурую муть, дрожа от возбуждения.

Эйк вцепился мне в руку.

— Есть?!

Нет...

Ничего там нет.

Лишь бурая муть.

Просто еще один круговорот, только более сильный, чем другие. Не знаю, влияют ли на это тяжелые каменные стены — или что-то другое, чего я даже созерцать не могу.

Ладно! Не здесь — значит, в самых последних пристройках, с западного краю!

Я медленно двигал головой.

Западный край... Ха. Как раз где-то там и та башня, из которой леди Ирелла взирала на нас, когда мы приехали? Хотя там и графские покои рядом...

— Нет? Есть? — жарко дышал мне в шею Эйк.

Его пальцы сквозь дублет впивались в мою руку.

— Ну а что это?.. Что орки тут оставили?.. Мастер!

— Не тряси меня.

— Ну, мастер! Вы же знаете!

— Что-то такое, от чего даже случайных отсветов сквозь щелку в футляре хватает, чтобы демоны лезли сюда, как мотыльки на свечу... Кром думает, орки готовы выслать отряд, чтобы вернуть это... Возможно, это то, на что они полагались как на решающий аргумент, когда начинали вторжение.

И почему теперь, лишившись этого, так безропотно отступают, не принимая крупных боев. Ждут, пока это вернется к ним...

С неприятным холодком в груди я понял, что уже давно вывернул шею до предела.

Здесь не было даже круговоротов бурой мути — потому что не было стен. Весь замок, что раскинулся внизу, я уже миновал. Я созерцал куда-то за восточную стену.

Конечно, есть еще остатки позади меня — стена с южной стороны. Там есть и угловая башня, и надвратная. Между шестернями для подъема моста прекрасно можно что-то спрятать, а никто и не сунется, пока подъемник не сломается...

Не открывая глаз, я развернулся. Привалившись спиной к зубцу, я созерцал на юг.

Потом снова развернулся к замку.

Мана потихоньку уходила. Бурая муть уже не казалась такой же отчетливой, будто я видел ее глазами. Скорее, игра теней под веками...

— Мастер?..

Я сдался и открыл глаза.

От заката осталась чуть светлеющая полоса синевы. С востока накрывала ночь.

Эйк вдруг отлип от меня и перебежал на другую сторону башни. Свесился между зубцами.

Я опустил голову. Раскрыл ладонь. Кристалл, из которого я вытянул ману, был цел. Но еще раз, наверно, не стоит рисковать. Я положил его в выщербину к крысиному скелету.

И вдруг ощутил, как озяб без плаща.

— Мастер, едут! Они вернулись!

73

Виконт опередил нас. Когда мы спустились во двор, там была ужа вся казарма, двор тонул в пламени факелов.

Солдаты столпились вокруг всадников, из-за плеч прорывался только голос виконта.

Я протискивался через толпу, одновременно пытаясь разглядеть, где остальное — где тела?

Записок при них, может, никаких и не найдется. Обычно убийцы обходятся без писем и подорожных. Но у трупов есть лица. И сдается мне, они в приграничье прибыли недавно — как и люди графа.

А значит, люди графа могли сталкиваться с ними, еще когда ехали в приграничье. Или уже здесь, когда ездили с приказчиком по окрестным деревням, закупая припасы. Мир тесен.

— Да точно все обыскали...

От тяжело дышащих лошадей валил пар. Докладывал мужик с обрубленным носом, на огромном рыжем жеребце, склонившись к виконту.

— Мы были там, милорд, солнце еще не село. Все осмотрели, но тел нет.

— А Шибень? — нетерпеливо бросил Кныш. Он протолкался через толпу с другой стороны.

Двое уже слезли с коней — один с постным, почти сонным лицом. Другой, возбужденный, пытался что-то рассказывать, но заикался, как сапог в трясине. Еще пара, тощий Борс с серебряной серьгой в ухе и топориками за поясом, и длиннорукий парень, владеющий мечом не хуже Зика, оставались на конях, ожидая приказа.

— Нет, — помотал головой безносый. — Я же говорю — никого. Ни тел, ни лошадей, ничего. Ни Шибня, ни их.

Тощий Борс двинул коня к Кнышу:

— Кровь есть, все так, как ты говорил. А поверх еще свежие следы.

— Пять или шесть всадников, — сказал безносый. — Совсем перед нами.

Виконт еще о чем-то спрашивал, но его слова тонули в гвалте.

— Тела-то им зачем было тащить?..

— Ну, свои еще ладно, а Шибень им зачем сдался?..

— Доспехи на нем хорошие...

— Доспехи — да, а самого-то зачем тащить?..

Я проталкивался прочь.

Шесть всадников... Ничего себе!

И еще трое тех, что из засады не ушли.

И там, у ручья под Лиходеевкой, еще двое — которых мы с Эйком убили...

Почти дюжина наемников.

Как минимум дюжина.

И еще должно быть место, где эта дюжина, или сколько их там, живет и прячется. И куда они увезли тела...

Боль в боку, кажется, приглохла — зато заныла рука. Осторожно растирая плечо вокруг порезов, я двинулся обратно в замок.

Ни один из тех чернокнижников, с которыми я сталкивался, или о которых слышал, не смог бы нанять столько людей — на несколько недель, да еще на дело в приграничье.

Это размах, который под силу лишь благородному. Богатому благородному.

Но все благородные, кто занимается магией — братья белого ордена. Им не надо нанимать убийц и заметать следы. Можно послать своих слуг, с красными гарпиями на груди, и сделать все от имени короля...

— Мастер! — меня нагнал Эйк. — Куда мы?

— Хочу узнать, ради какой рыбки кто-то нанял дюжину людей...

А может, и те двое, которых сожрали выползни в склепах, а виконт посчитал ворами — тоже для него что-то здесь вынюхивали?..

Войдя в замок, я остановился.

— Так... Живо в башню. Мне нужна сумка.

— Так вы его все-таки увидели?! — Эйк вцепился в меня. — Тот орочий амулет?!

— Сумка!

74

— Куда?! Где оно, мастер?!

Глаза у него горели. Кроме сумки он приволок из башни и арбалеты — оба. И наш, и тот расписной.

Не иначе, решил, что наше сокровище придется защищать от желающих поделиться?

— Мастер, ну скажите! — шипел он мне в ухо, пока мы шли по коридорам. — Что это? Ну что?

Свет факелов отражался в его глазах — больших и сверкающих.

— Мастер... Ну!

Я вздохнул.

— С башни не видно.

Эйк, сбившись с шага, уставился на меня.

— То есть... как?.. Но разве вы не...

Я подтолкнул его, чтобы шевелил ногами.

— Футляр прохудился, но не разлетелся. Дырка мелкая. И светит из нее только в одну сторону. Не в ту, откуда я созерцал.

На лице Эйка проступала кровная обида.

— А как же... куда же мы тогда идем?

— Туда, где ее должно быть видно!

Но теперь Эйк уже из принципа не желал мне верить.

— Да? — протянул он мрачно. — Откуда видно... Ну и как же вы поймете, откуда?

— А сам еще не понял?

Эйк прищурился на меня, но так ничего и не выдумал. Шагал рядом, насупившись.

Под аркой впереди колыхнулся свет. Нам навстречу выглядывал Клещ, выставив факел.

— Это вы... Чего там? Приехали?

— Приехали! — бросил Эйк и прошел мимо, поудобнее вздернув лямку сумки на плечо.

— Проходы открыли? Я сказал виконту, чтобы...

— Да чего тут открывать, — Клещ махнул факелом.

Эйк, остановившись в центре перепутного зала, обвел взглядом полдюжины коридоров, расходящихся во все стороны, и оглянулся на меня.

Я сдвинул жаровню, горевшую перед входом в подвалы, и взял со стены факел. Эйк, вздохнув, двинулся следом.

Вперед по узкому каменному проходу...

От камней тянуло холодом и сыростью.

— Мастер, да куда мы?! — не выдержал Эйк, когда мы миновали темницы.

Я шагал дальше.

Коридор, плавно изогнувшись, теперь поднимался. Черные провалы келий по бокам, и вот он, храм.

Огромное пространство, тускло освещенное полудюжиной факелов. Середину расчистили, стащив обломки к колоннам. Теперь там стояли жаровни, еще не подожженные.

Эйк, угрюмо оглядевшись, с вызовом уставился на меня.

— Ну и что тут?

— Футляр доставай.

— Зачем? Еще один кристалл — ни на что?

— Футляр.

— Да с чего вы вообще взяли, что здесь что-то будет заметно?!

— А ты не заметил, откуда лезли демоны?

— Из-за стены! Ну и что?

— Из-за пролома. А где были те, которые уже пролезли из-за стены в замок?

Кажется, в глазах Эйка мелькнуло что-то осмысленное.

— Пролом... Он же прямо у склепов... Почти в одном месте...

— Точнее, с одной стороны. Вот там, — я нацелил палец на двери, ведущие на кладбище, — склепы. Там были выползни со своим папашей... А вот где-то там, — я взял чуть левее, — пролом в стене. И именно оттуда свежеприбывшие лезли в замок... Ну?

Эйк, с прищуром глянув на меня, развернулся в противоположную сторону.

— Значит, светит вот оттуда?

— Футляр.

На этот раз он положил арбалеты, сбросил сумку с плеча и даже сам раскрыл передо мной футляр.

Гладкие вершинки покалывали пальцы. Вытащив один кристалл из петли, я закрыл глаза.

Потянул, принимая в руку холодный поток... боль была резкая, будто вогнали гвоздь.

— Ваг-глово семя!..

То, что раньше было кристаллом — теперь стало множеством ломких стеклянных чешуек, тонких, как волос. И все их бритвенно осторые концы впились мне в ладонь, в пальцы... Стеклянный блеск мешался с каплями крови. Струйки уже срывались с пальцев.

— Да Эйк! Да дай мне какую-нибудь...

— Ш-ш!

Онемев от такой наглости, я оглянулся.

Эйк, состроив дикую рожу, еще раз беззучно шикнул на меня.

Я задрал брови.

Эйк глядел на меня с тихим бешенством, его ноздри раздувались.

И я услышал.

Что-то тихо поскрипывало.

Я покрутил головой, пытаясь понять источник звука.

Несколько секунд мы с Эйком, замерев, вслушивались.

Это было похоже на скрип досок... Нет, скорее на то, как когда раскачивают забитый гвоздь, пытаясь выдернуть...

Большой гвоздь. Или скобу.

— Эйк, — позвал я одними губами.

Указал пальцем вверх.

Он задрал голову.

Поморгал. Прямо над нами был новый щит, закрывший разбитый витраж.

— Кро-Берот... — беззвучно шевельнулись его губы. — Это они — там?..

Кровь отлила от его лица.

Взяв мальчишку за шиворот, я потащил его из-под щита, стараясь ступать беззвучно.

Скрип становился громче.

Отпустив его, я указал на арбалеты с сумкой.

Эйк не сдвинулся. Глаза остекленели, как у совы.

— Но вы же говорили, мастер, что им нужно время, чтобы прийти... — бормотал он. — Не сразу после заката...

— Если не знают пути. Эти знали. Ну!

Я толкнул его к арбалетам.

Эйк, потихоньку пятясь, не сводя глаз с щита, присел на колено и взял наш арбалет. Осторожно стал крутить ручку под ложем, стараясь не лязгать шестеренкой о планку.

Я нашел в сумке чистый кусок ткани и перематывал ладонь, тоже не сводя глаз с щита.

Сверху скрипело все наглее. Даже пощелкивание арбалетного механизма почти потерялось... движение я заметил краем глаза.

Я крутанулся назад — у дверей, ведущих на кладбище! Там...

Там было пусто.

Но я же ведь видел что-то краем глаза! Было же там что-то?!

Но сейчас — пусто. Только каменная стена и латаные створки дверей.

Большой кованый засов не был задвинут, но из скважены торчал ключ — значит, на замок-то все равно закрыто...

Отблеск факелов на ключе дрогнул.

Я моргнул. Вгляделся.

Блик на ручке ключа почти пропал, снова стал ярче. Снова потускнел.

Очень медленно и осторожно ключ проворачивался в замке.

Я шевельнул рукой, чтобы привлечь внимане Эйка.

Эйк, не сводя глаз с щита, не глядя пихнул мне взведенный арбалет. На ложе уже была маленькая зажигалка из наших запасов — с аккуратными витками просмоленной веревки. И, по-прежнему не сводя глаз с щита, взялся за расписной арбалетик, откинул от ложа козью ножку...

Я взял его за шиворот и тряхнул.

Это подействовало. Он вскочил как ошпаренный и дико уставился на меня.

Я указал на двери, ведущие на кладбище.

Эйк, открыв рот, глядел туда — и серел.

— Кро-Берот... Они что, могут открыть замок без ключа?..

Скрип сверху стал яростнее. Если какие-то звуки от двери и доносились, их было не расслышать.

Я положил наш арбалет на пол и отобрал у Эйка расписной. Пристроил его на обломках статуи, сбоку от левой жаровни, — так, чтобы арбалетик глядел вверх. Затем расстегнул плащ и набросил его на статую, скрыв каменные обломки. Расправил капюшон, вздыбив его, будто внутри была голова. Оставил торчать из-под плаща только дугу арбалета — с концом зажигалки, нацеленным на щит вверху.

Эйк, стиснув наш арбалет, нервно переводил взгляд с двери, где в замке медленно проворачивался ключ, на то, что делал я.

— Что...

— Сумку! — произнес я одними губами.

Ключ больше не двигался.

Зато дрогнула дверь.

Вцепившись в Эйка, я поволок его вбок, где колонны отгорожавали главный зал от боковых приделов.

Нырнув в темноту под арку, я прижался к камню. Эйк дышал мне в шею.

Дверь приоткрылась уже настолько, что можно было просунуть голову. Но никто не показывался. Лишь какое-то будто призрачное облачко струилось у двери... там опять туман?

Эйк вздрогул и вцепилася в меня. Я тоже увидел. Появилось не сбоку от двери, где я ждал — а над створкой. Там что-то мелькнуло и тут же скрылось.

Мелькнуло еще раз.

Скрип от щита теперь не прекращался ни на миг, будто по доскам там носились и прыгали.

А над дверью появилась красноватая ручка. Потом второя. Потом розовый затылок. Третья ручка. И, наконец, красное туловище показалось целиком...

Крупный выползень выбрался на стену над дверью. Его ноги были вывернуты, ступни хватались за камень, как еще одна пара ладоней, — словно шестилапый жук.

Свод над дверью круто уходил к куполу, выползень висел почти на потолке. Даже ему это давалось с трудом. Кончик хвоста, изогнувшись как скорпионье жало, подрагивал от напряжения. Очень осторожно выползень вывернул голову, задирая ее за спину — чтобы видеть весь зал внизу.

Тонкие губы дрогнули, когда он заметил возле жаровни спину моего плаща и арбалет, нацеленный в другую сторону. Осторожно, по одной переставляя лапы, он двинулся дальше.

Эйк над моим ухом гулко сглотнул. Схватил меня за локоть и пытался вложить мне в руку арбалет. Его пальцы дрожали.

Выползень забирался все выше по своду, он полз к месту над статуей, укутанной плащом. Вдруг замер.

Глумливая ухмылка увяла.

Нахмурившись, он внимательно вглядывался в плащ... затем его взгляд пополз в сторону — по черным жаровням, по белым обломкам статуй, по колоннам на той стороне храма...

Сжав арбалет, я выскочил из-под арки и бросился к ближайшему факелу на стене — а от дверей ударил истошный визг:

— И-и-имер!

Я успел заметить только маленькую красную голову, высунувшуюся из-за створки — она тут же убралась обратно.

— Имер! Имер! Имер!.. — уносилось на кладбище.

Выползень, повисший на своде, рванулся назад, с неимоверной скоростью перебирая всеми шестью лапами. Я успел только поджечь зажигалку в арбалете, эхо от визга еще прыгало между стен — а выползня уже не было.

Глядя поверх горящего болта, я держал дверь под прицелом.

Скрип сверху как отрезало. В наступившей тишине было слышно только потрескивание огня.

Эйк, не сводя глаз с приоткрытой створки, добрался до плаща и расписного арбалетика.

Мгновение уходило за мгновением, но ничего не происходило.

— Почему они не лезут? — хрипло прошептал Эйк.

Я поднял руку, чтобы он заткнулся. Кинув быстрый взгляд вверх, на щит — кажется, все в порядке? — я снова не сводил глаз с приоткрытой створки.

Прошла добрая минута, но никто не выглядывал.

Лишь дымка перед дверью сгущалась. Да, туман там должен быть знатный...

— Мастер... М-мастер... Может, мне показалось, но...

Я вскинул руку, чтобы он заткнулся — какой-то звук по ту сторону?

— Сумку, — одними губами шепнул я и махнул рукой, чтобы он двигал следом.

Бесшумно ступая, я скользнул ближе к двери, заходя по дуге — чтобы все время видеть щель между створок с расстояния. Потом резко пихнул створку ногой, сам тут же присев на колено и выставив арбалет.

Дверь распахнулась с протяжным скрипом.

Я застыл, не дыша, сжимая арбалет с горящим болтом на ложе, в другой руке факел — все готово к встрече!

Только встречать некого.

— Вот, опять! — прошипел Эйк.

— Что?

— Опять они... — он замялся. — Может, у меня звенит в ушах, но...

— Но?.. Да шевели языком же! — прошипел я.

От легкого сквозняка пламя на конце зажигалки подрагивало. А в распахнутые двери с кладбища тек густой туман.

— Когда этот у двери, второй, заметил вас, он... — Эйк снова замялся. — Он... Он как будто... Ну, был звук...

Я быстро оглянулся на мальчишку, и снова уставился на дверь.

Звук? Тот вопль был такой, что оглохнуть можно было! В чем тут можно сомневаться?

Или, может, я похож на глухого?! Или о чем он вообще?!

— Эйк... — прошипел я, с трудом сдерживаясь.

— И вот сейчас! — поспешно зашептал он. — Когда вы открыли дверь, там где-то... кто-то... кто-то снова назвал ваше имя, мастер! Вот! — решительно завершил он наконец. И тут же, весь смутившись, закусил губу. — Мне так показалось, мастер... — пробормотал он жалко, словно просил прощения.

Ах, вот он о чем...

— Тебе не показалось, Эйк.

Эйк, кравшийся к двери с другой стороны, замер. Уставился на меня.

— Они знают ваше имя?.. Но откуда?!

— Я думаю, от младших братишек.

Эйк вытаращился.

— От кого?..

— Я же тебе сказал, Эйк. Им здесь как маяк постоянный светит... Эти двое здесь не новенькие. Они cюда уже приходили. Это из вчерашней своры. Вернулись.

— Вчерашние?.. Так они...

Он нахмурился. Напрягся весь. Какие-то мысли мучительно ворочались внутри его головы, жернова и шестеренки, никак не желающие вставать на свои места.

— Они сбежали сейчас потому... что узнали вас?.. — Он вдруг выпрямился. Даже шептать забыл. — Демоны могут бояться людей?!

Он был бледен, как эльфийская простыня — но в глазах загорелся огонек.

И будь я проклят, если это не впервые с ним так — когда дело коснулось демонов?

— Не ори.

— Они... — прошептал он благоговейно, — они вас боятся, мастер?..

Последний раз я видел у него такой взгляд, когда он резал крысу, не замечая, что я его вижу... Рискнуть?

— Мастер?.. Они — вас?..

— Вчера я накрутил им хвосты. Сегодня можешь попробовать ты. Со мной?

Эйк сглотнул.

Он во все глза смотрел на меня. Потом кинул быстрый взгляд назад — и я без труда мог прочитать его мысли. Пять факелов не до конца разгоняли темноту храма, но хоть что-то. А впереди-то, за дверью...

— Тогда вытащи из замка ключ, — бросил я, пока рыбка снова не сорвалась с крючка.

Эйк, помедлив, все-таки шагнул к двери. Но рука застыла, не дойдя до ключа... Потом, гулко сглотнув, он схватил ключ и быстро выдернул, тут отскочив на шаг назад.

Стоял, замерев, не дыша. Напружиненный, как кот на охоте.

— Далеко не убирай, — приказал я.

Снаруж все было призрачно-молочное, насколько хватало света из дверей. Дальше — густая чернота.

75

Задрав факел над головой, я вынырнул из храма — и тут же прижался спиной к стене сбоку, мазнул арбалетом из стороны в сторону. Горящий болт был как еще один факел.

Никого. Только туман.

И сверху, со стены над дверью, тоже никто не собирался на меня прыгать.

Осторожно выглянул Эйк. Вдруг выкинул руку с арбалетом, на котором пылала зажигалка, и заорал:

— Вон он!

Он рванул мимо меня — пришлось бросить факел, я едва успел схватить мальчишку за шиворот.

— Мастер! — глаза у Эйка сверкали. — Вон же он! Только слез со стены!

Я тряхнул его, чтобы малость остудить охотничий азарт.

— Твое дело — сумка. Следом.

— Но они же убегают! Они же бо... — он осекся, вглядываясь в темноту. — Ч-что это?..

Он вдруг задергал арбалетом, рыская пылающим концом из стороны в сторону — прикрываясь огнем со всех сторон. Вжался в меня, пытаясь шагнуть назад.

— Ч-что это?..

Впереди сквозь туман проступала статуя. Я точно помнил, что вчера она была отбита выше плеч. Но сейчас на мраморной шее...

— Это... Мастер, это череп?..

— Значит, говоришь, они тебя испугались... Убегают без памяти, говоришь...

Я пихнул Эйка назад в храм.

— Сумка!

Стараясь держать взглядом все вокруг, я осторожно присел и подобрал факел.

Эйк, сопя, выскочил из храма — с сумкой на плече, с арбалетиком в одной руке, и с парой факелов в другой.

— Дверь. На ключ.

Когда он, лязгая ключом, наконец-то запер ее, я воткнул один факел между плит у самого порога.

Если кто-то, даже очень ловкий, захочет еще раз покопаться в замке без ключа, прежде ему придется выдернуть этот факел — или здорово опалит задницу.

Эйк, широко разведя руки — в одной пылающий факел, в другой расписной арбалетик, с горящей зажигалкой на конце, — осторожно приближался к статуе.

— Не подходи близко.

Эйк уже сам остановился. Сгорбился, пригнув факел к самой земле. Оглянулся на меня:

— Мастер?..

На каменных плитах лежала рука скелета. Все хрящи между костями давно истлели, но лежали кости так, будто все еще держались вместе. Словно пальцы были подогнуты под ладонь, а один указывал. Вправо.

— Это они что... выкладывали ее тут?.. По косточке?..

— Думаешь, это сложнее, чем открыть замок без ключа?

— Но... Они что, указывают нам путь?.. Куда они ушли?..

— Они играют. На твоем месте я бы лучше стоял спиной ко мне, чем к ним.

Эйк судорожно крутанулся назад к статуе, раскинув руки — прикрываясь огнем с обеих сторон.

— Но... Они же испугались? Мастер, они же так бежали от... Или они хотят сбить нас со следа? — он оглянулся на меня, всего на миг, и снова уставился в туман перед собой. Прошипел: — Если они хотят, чтобы мы шли туда, — он посмотрел вправо, куда указывала рука, — тогда нам надо идти наоборот! Влево!

— Они играют, и хотят нас обыграть. Слышал, что такое блеф?

— То есть... Они думают, что мы решим пойти наоброт? — Эйк снова кинул на меня быстрый взгляд, и опять уставился в туман, пытаясь разглядеть хоть что-то дальше за статуей. Потихоньку он сдавал назад, поближе ко мне. — Тогда нам надо идти, как эта рука указывает. Чтобы не попасться на их блеф. Да?

— А если это двойной блеф?

— То есть... Они думают, что мы подумаем, что это был обман, и поэтому не пойдем туда, куда рука не указывает?..

Он медленно пятился, пока не уперся в меня.

— И пойдем туда, куда рука и указывает, — сказал я. — Как ты и хотел сначала.

— Но... Если они так задумали... — Эйк помотал головой, совсем запутавшись. — Тогда нам надо опять наоборот? Опять надо идти туда, куда рука не указывает? Но тогда... Нет! — Эйк тряхнул голвой. — Нет. Подождите, мастер... А если это не двойной блеф, а просто блеф?

Он уставился на меня.

— Или тройной.

Эйк нахохлился. Его желваки заиграли.

— Тогда как же надо решить, куда идти, чтобы не попасться? Не понимаю!

— Если ты начал думать, с какой стороны на них заходить, справа или слева, значит, они уже тебя обхитрили.

— Это еще почему?

— Потому что ты, не заметив, уже играешь по их правилам... Пока мы стоим тут и мучаемся, как наш Пенек между двумя кормушками с овсом, они заходят нам в тыл.

Эйк крутанулся назад.

Дрожа от напряжения, несколько мгновений он вглядывался в туман по бокам от входа, в стену над входом. С облегчением выдохнул.

— Например. А может, хотели получить передышку. Которая им для чего-то нужна...

Эйк сглотнул.

Я мог бы использовать кристалл, чтобы созерцать. Если выползни близко, я различу их ауры... Но и они — сразу же заметят, что я свечусь от маны. Поймут, что я созерцаю — и темнота и туман их больше не защищают. И даже статуи, за которыми они могут укрываться, не спрячут их от меня.

И что они сделают тогда?

Пока они думают, что преимущество на их стороне. Но когда поймут, что у меня полно кристаллов? И, возможно, кое-чего еще, что не понравится им еще больше...

Тревожила меня не та мелочь, которая пыталась влезть в храм и танцевала на куполе. А кое-кто другой. И вот его-то мне не хотелось бы спугнуть раньше времени.

Я пинком разбил сложенную из косточек руку. И, чуть повернув, двинулся дальше, выставив арбалет туда, где должна была быть вторая статуя. Утром, глядя с башни, я хорошо рассмотрел это кладбище.

Череп на первой статуе был знакомый...

— Держись справа от меня. Свети с той стороны.

Слева я прикрывался факелом, арбалет глядит вперед, — а вот справа прореха...

— Эйк!

Я быстро оглянулся.

Эйк, неподвижно замерев позади, кусал губы.

— Я сказал, справа.

— Я... Я не знаю, мастер... Зачем нам вообще туда идти? Если они и так убежали...

— Они отступили. На время! Пока мы здесь. Стоит нам уйти из храма...

— Ну и не надо уходить из него! Они же только в храм могут влезть! Вы сами говорили, что это только потому, что стена обожжена, и мха нет! А в других местах он есть! Там не смогут, не удержатся на стене!.. Просто запереть эту дверь на засов, и все! Засов-то они снаружи не откроют!

— А дыра в куполе?

— Можно вообще запереть весь храм! С той стороны, из коридора! Тогда даже если через дыру влезут...

— У меня еще есть дела в храме. И я совсем не хочу, чтобы в самый неподходящий момент какая-то тварь прыгнула мне на спину. — И скомандовал: — Справа, Эйк.

Он не шелохнулся.

— Эйк!

— Делайте свои дела, а я посторожу! Но там, внутри! Лучше запереть дверь, и встретить их там, если полезут! И мы будем не одни! Этих, — дернул он факелом назад, на угадывающуюся в темноте громаду замка, — можно еще позвать!

Я наконец-то различил в тумане вторую статую.

— Не одни будем... Думаешь, только мы будем не одни?

Я осторожно двигался к проступающему силуэту.

— Вы это о чем, мастер?..

— Если они выбрались сюда так скоро после заката, орочий амулет им здорово светит. На такой маяк сюда скоро сползутся и другие. Может быть, еще до полуночи.

Эйк сглотнул.

— Эйк, шевелись! А не то скоро здесь будет как на водопое!

Эйк не сдвинулся.

Все, порыв иссяк? Снова за старое?

А шпорами под живот?

— Ладно... — Я вздохнул и поскучнел. Больше не смотрел на него, лишь следил краешком глаза. — Если понял, что они тебе не зубам... Если уверен, что они настолько хитрее тебя...

— Хитрее?.. Это они-то?! — Эйк, дернув головой, ожег меня злым взглядом. Его желваки вздулись. — Меня-то?!

Он дернул плечом, чтобы поправить сползавшую на руку сумку, и шагнул ко мне. Выступил вперед. Но сделав всего пару шагов — вдруг шарахнулся, выставив перед собой и арбалет и факел, как меч с кинжалом.

Медленно, почти судорожно выцедил воздух.

— С-статуя... — прошипел он с ненавистью.

— Держись рядом.

На этот раз Эйк пошел. И именно так, как было нужно — правее и чуть сзади, делая каждый шаг одновременно со мной.

Вдруг снова замер.

Я тоже остановился. Шепнул:

— Где он?

Я различал только еще одну статую впереди. Свет факелов превращал туман в светящееся марево.

— Нет, — Эйк помотал головой. — Просто... Если они так хитры... Тогда они могли предусмотреть, что мы можем разгадать ту их хитрость с рукой?

Он сдвинулся ко мне, прижавшись плечом. Он ловил мой взгляд.

— Что, если они это учли, мастер?..

— Молодец. Вот теперь ты начинаешь понимать, почему половина белых братьев лучше пойдет в открытый бой с троллем, чем станет иметь дело со сворой выползней.

Эйк пару раз моргнул.

Его лицо приобретало мертвенный оттенок. Он оглянулся, где был вход в храм — уже едва различимое пятно света в тумане.

И уставился на меня. Так, будто я был еще хуже выползней. Ведь это я коварно обхитрил его, завел так далеко от надежных стен замка...

— Мастер, я должен...

— Браги перегнать? — процедил я.

— Ну хотя бы — чуть позже! — взмолился он. — Потом! Сначала я Кро-Бероту должен...

— Убью! — прошипел я. — Если только заикнешься про крысу для...

Что-то мелькнуло перед нами в тумане.

Я дернул арбалетом туда, куда ушла тень — куда-то вправо же? Со стороны Эйка? Но теперь там были лишь туман и темнота.

Эйк, вздрогнув, снова судорожно, будто всхлипывал, втягивал воздух.

— Не тряси факелом, — прошипел я.

Похоже, я угадал... Не вправо и не влево, а вперед. Здесь они...

Эйк вдруг вжался мне в бок.

— Нет, нет, мастер! — прошипел он. — Нам сюда не надо!

Он, наверно, вцепился бы в меня — если бы обе его руки не были заняты. Но сейчас расстаться хоть с одним огнем было выше его сил. Он давил меня плечом влево, прочь от выбранного направления.

— Да Эйк!.. — процедил я, с трудом сдерживаясь.

— Не сюда! Туда! Туда же, мастер! — он вытянул арбалет, указывая. Прошипел на меня с яростью: — Слышите?!

Я замер.

Да, там какой-то звук...

— Вот, опять!

Похоже на тихий писк.

— Мышь? — шепнул я.

Эйк снова давил в плечо.

— Крыса! — жарко шепнул он мне в шею. — Это Кро-Берот нам показывает, куда надо идти! Туда! Туда надо!

Он все сильнее давил меня, поворачивая влево.

— А ну, обратно! — прошипел я. — Держись справа!

Но Эйк, как Пенек, давил и давил, толкая меня на писк.

— Я ему сегодня трех крыс послал!.. — шипел он мне в ухо. — Не зря! Он...

— Осади, я сказал!

— Кро-Берот с нами! — остервенело шипел он мне в ухо. — Это он нам показывает, куда надо идти! Это...

Он вдруг перестал толкать меня в плечо. Отлип — и бросился вперед сам.

— Да стой же ты, гад! — прорычал я.

Обе руки были заняты. Пришлось локтем. Я как крюком захватил Эйка за шею, не выпуская арбалета.

— Стоять, я сказал!

И, примерившись, бросил факел туда, откуда доносился писк.

— Да вон же она! — просипел Эйк, вырываясь. — Сами же...

Он замер.

Там, где упал факел, была крыса. Только она даже не пыталась убежать от света. Наоборот, она изо всех сил рвалась к упавшему огню, судорожно перебирала лапками — но они скользили по камню.

76

Какая-то сила тащила ее прочь от факела, в темноту.

Ее лапки уже не касались плит, она была выше земли, еще выше, уплывала в темноту, мимо постамента с рыцарскими ногами...

— Она же... — пробормотал Эйк. — Летит?..

Как зачарованный, опустив арбалет и факел, он все глядел туда — в темноту за постаментом, куда уплыла крыса.

Оттуда донесся истошный крысиный визг.

— Да назад же! — прошипел я, оттаскивая его.

Вырвал у него факел и швырнул вслед за крысой.

Свет выхватил ее. Она была уже высоко над землей — в четырех локтях, наверно, и поднималась дальше. В первый миг показалось, что она стала больше, и еще она как будто отбрасывала тень — прямо навстречу свету, эта тень сгущалась в самом воздухе... слишком плотная, чтобы быть простой тенью.

Это была ее шерсть. Она висела в воздухе отдельно от крысы, как распятая шкурка — только без самой кожи. Шерстинки медленно-медленно расплывались в воздухе, похожие на черный пух.

Чуть дальше уплывала сама крыса — тоже распяленная, будто на невидимой разделочной доске. Тельце без шерсти выглядело неожиданно мелким, а шкура... Шкуры уже почти не осталось, она истончалась, исчезала, обнажая желтоватые прослойки жира...

Пропали и прослойки, открыв мышцы — сочно-розовые, с белесыми связками на концах. Мышцы тоже исчезали, пока в воздухе не остался висеть скелетик с клубком потрохов внутри и крошечным сердечком, от которого тянулась сеть жилок, оплетая кости — словно призрак тела их красных и голубоватых нитей.

Сердце между тонкими, как рыбьи кости, ребрышками бешено билось, толчками посылая кровь. Кишки выползали из-под ребер, распутываясь в длинную веревочку, сами кости истаивали, внутри черепа стала видна будто склизкая улитка. На белесых ниточках, идущих от нее через глазницы черепа, висели два шарика-глаза...

— Факелы! — рявкнул я на остолбеневшего Эйка. — Факелы из сумки!

Ужас, холодный и липкий, сковывал движения. Граница, где граница... Я должен понять, где граница! Один шаг, всего один шаг может спасти, если в верном направлении — или убить наверняка, если шагнул не туда...

Футлярчик с кристаллами был уже в пальцах. Холодные, чуть покалывающие грани... только с рукой было что-то не так — тряпка стягивала ладонь там, куда надо прижать кристалл, Нзабар ее дери! Я стиснул левой. Потянул.

Колючий ледяной поток по руке, толкнулся в грудь — и ночь опять стала бурым маревом. А в нем, прямо передо мной — раскинулось что-то призрачное и огромное. Зеленоватое и колышущееся, неуловимое, как ночное сияние в северном небе. Как чудовищных размеров бутон из тысячи лепестков тончайшего шелка, каждый из которых дрожит на ветру...

Ыбрук...

Она нависала над кладбищем, выше любой из статуй...

Я различил и тонкие длинные хваты, каждый длиной локтей в пятьдесят. Хваты тянулись над землей во все строны от ыбрук, как побеги. Чуть дрожа, покачиваясь, будто водоросли в невидимых волнах... или пальцы слепца, готовые сомкнуться на всем, что их коснется.

Граница! Где граница, куда они могут достать!

Те хваты, что должны были идти в нашу сторону — сейчас были спутаны и изогнулись далеко вверх. И загибались туда все сильнее, вверх и назад, словно хвост скорпиона, к огромному призрачному бутону... Концы хватов были уже над самой сердцевиной. Эти концы будто сжимали что-то — невидимое и совсем крошечное.

Ыбрук все еще была занята крысой...

Из темноты вокруг нас донесся хор разочарованных голосков.

— Мастер! — заорал Эйк. — Они!.. — у него перехватило дыхание.

Не открывая глаз, я стиснул его за ворот, чтобы не рванул куда-то.

Да, они. Едва я потянул кристалл, они заметили сияние маны во мне.

— Оно вител!

— Манаока потлая!

— Ахлый пёр!

Только вот их хотя бы слышно.

И видно, если бы не туман и темнота.

А вот ее...

Мы были на самой границе. А может быть, и в пределах, куда хваты могли бы достать — если бы те три, что сейчас изогнулись вверх, занятые остатками крысы, — тянулись бы сюда, прямо к нам, распрямившись во всю дину...

— Назад! — прошипел я. — Назад! На пять шагов!

Насколько я мог созерцать, ыбрук была одна. Ни с боков, ни сзади ничего такого и близко не было.

Сильнее ужаса была ярость.

А если бы не эта случайная крыса?

Я оскалился.

— Т-твари...

Вот почему они пока не лезли. Не прятались за первыми статуями, как вчера, не нападали сами...

В бурой мути их зеленоватые ауры были совсем близко — они не боялись, что их заметят и это будет опасно. Они собирались поближе к зрелищу.

— Все! — рявкнул я Эйку. — Отсюда ни с места!

Самый наглый был в какой-то дюжине шагов. Его ауру я созерцал не смазанным пятном, а почти разбирал детали: сгустки силы, переплетенные и перекрученные, как клубок потрохов. Там подрагивало, пульсировало... И вдруг аура нырнула в сторону и замерла там. Чуть потускнев. Будто на нее упала тень.

Заскочил за статую?

Я рванул туда. Кажется, выползень подпрыгнул — на месте, словно нетерпеливый ребенок. Но так и не убрался из-за статуи. Испугался получить огненную стрелу в спину?

Не открывая глаз, чтобы не терять четкости созерцания, я был уже перед статуей — бедром налетел на постамент. Двинулся в обход него, чтобы добраться до выползня — но он, позади статуи, тоже двинулся, обходя статую в другую сторону.

Я метнулся быстрее — он тоже.

И ыбрук! Надо следить, где она! Не налететь, увлекшись погоней, на ее хваты, не оказаться в пределах, куда они дотянутся. Ыбрук должна быть где-то слева... Но где она там, Нзабар ее дери?!

Я только знал, что эта статуя была вне пределов, куда могли дотянуться хваты. И пока выползень здесь, за ним можно... Мы промчались вокруг статуи раз, другой. Нас разделяла какая-то пара шагов — и проклятый камень, постамент с остатками изваяния! Выползень резво несся вокруг, оставляя статую все время между нами.

Я крутанулся назад, рванул в обратную сторону, теперь ему навстречу — но он уже несся в другую сторону. Развернулся, кажется, быстрее, чем я успел подумать!

Пока я был полон маны, он созерцал меня через статую еще лучше, чем я его. Играть с ним, кто резвее?

Я не стал играть. Не сбавляя хода, я сдернул с ложа арбалета зажигалку. И, еще прибавив скорости — махнул зажигалкой назад. Швырнул ее точно себе за спину.

Далеко она не улетела — некуда ей было лететь. Выползень, несшийся по кругу от меня — и за мной — взвизгнул, отшатнулся, уворачиваясь от огня. Но когда он развернулся прочь от огня, я, обогнув статую, был уже прямо перед ним. На его пути.

Мне больше не было нужды зажмуривать глаза. Зажигалка горела на плитах прямо у его ножек. На миг мы встретились взглядами, затем один его глаз скосился вниз. На мой арбалет. Другой еще ниже — нам под ноги. И край розовой морды стал задираться в ухмылке — ложе-то осталось без болта. Зажигалка, которая была там, и могла выстрелить в него, теперь была даже не в моих руках — а горела на камнях, у его ног...

Оба глаза теперь смотрели на меня. Розоватая мордочка побелела — кожа на скулах натянулась. Начиналось это как улыбка, но неуловимо перешло в оскал. Губы, миг назад пухлые, как у младенца, теперь истончились, растягиваясь на пасти — обнажив длинные рыбьи зубы. Между ними тянулись тонкие ниточки слюны, блестя в отсветах огня... Ощерившийся, из жертвы он превратился в охотника.

— Ма-а-астер!.. — завопил Эйк, будто его резали.

Выползень метнулся ко мне — а я спустил курок арбалета.

Пальцами я прижимал к ложу стеклянную пулю. Тетива подхватила ее и швырнула — почти в упор, точно в живот ублюдку. Звук был такой, будто в жидкое тесто упал камешек.

Выползень как влетел в стену. Его ручки с растопыренными пальцами, почти доставшие до меня — задрожали. За раздвинутыми розовыми пальчиками я видел его черно-багровые глаза — они снова разъехались. Какая-то мысль осенила его. Его рот разинулся, голова опустилась — он уставился на свой живот.

Ранка была совсем крошечная. Стеклянные осколки застряли в шкуре, блестя под дрожащим светом зажигалки. Розовая кожа вокруг бледнела. Под ней что-то происходило — с его плотью. Из-под стеклянных осколков потек едкий дымок.

— Й... й... й... йоу... — просипел он.

Медленно поднял глаза на меня, не веря. Его личико исказилось, он попытался что-то сказать, но изо рта вырвался лишь хрип и дымок.

Справа в темноте кто-то охнул.

Слева жалобно мяукнуло.

Подстреленный выползень вдруг завизжал, задирая морду и меся ручками воздух. Я отпихнул его арбалетом и на всякий случай отступил на шаг.

На миг зажмурился, чтобы созерцать четче — где бутон ыбрук, где ее хваты? Я потерял ее из виду...

Но рядом со мной ее точно не было. Ни бутона, ни хватов. И между мной и мальчишкой тоже.

— Эйк! Арб...

Он рванулся ко мне еще прежде, чем я успел вытянуть ему навстречу арбалет. Выхватил его и вложил расписной, уже взведенный.

Мне надо было только втиснуть в ложе другую пулю.

Вокруг нас в темноте завизжало и завопило — они брызнули прочь.

Ну нет, ублюдки! Теперь так просто не отделаетесь!

Закрыв глаза, я снова созерцал их: зеленоватые ауры в буром мареве.

Вопли обрывались. А пятнышки аур, хлынувшие врассыпную, — теперь вдруг замирали, то одна то другая. И их сияние словно прикрывала тень.

Ушли за укрытия...

Пулей не достать.

Где-то возле меня пыхтел Эйк. Щелкала о планку шестерня, натягивая тетиву...

Вон не прикрытый! Аура еще двигается!

Я выстрелил навскидку. Сам арбалет я даже не видел, я созерцал только свою руку — небесно-голубую от сочащейся из меня маны.

Пуля звонко клацнула, разбившись о что-то каменное. Мимо, Нзабар его!

Нет. Не мимо. Не совсем... Завопило так, будто кошку окатили из кипящего котла. Задело брызгами жидкого серебра из расколовшейся пули?

Я открыл глаза.

Первый подстреленный, у постамента статуи, визжал все выше и пронзительнее — будто перепиливали стальной прут. Всеми четырьмя ручками он раздирал себе живот и пытался выжать из раны остатки пули — но все это было уже слишком поздно. Вся его грудь, посинев, дымилась. Омертвевшая шкура отслаивалась, плоть под ней опадала, как остывшая пена, шкуру натягивало на костях...

С хлопком он вдруг превратился в призрачный силуэт — и его ручки, и шея с головой, и ноги... только живот не стал призрачным. С еще одним хлопком его конечности вернулись обратно.

Жидкое серебро из пули уже разошлось по его нутру, выжигая ауру.

Я созерцал в его ауре теперь не тугой клубок — а меркнущие лохмотья вокруг черной кляксы. Как будто огонь пожирал тонкий пергамент, и уже подбирался к краям.

Только особой радости не было.

Эта пуля должна была быть не его.

Ее, первую — и, похоже, единственную, теперь они уже предупреждены, а значит, едва ли попадутся, — должен был получить другой...

Подстреленный больше не визжал.

И вокруг тоже стало тихо.

Только тихонько скулило где-то там, куда я послал вторую пулю.

Больше ни голоска, ни шороха. Они тоже смотрели на это.

Выползень, стиснув кулачки, снова попытался уйти — но теперь даже единого мощного хлопка не вышло, вместо него дробный треск, будто порвали старую мешковину. Края его тела истаяли — но тут же вернулись в наш мир.

Кто-то в темноте закричал.

Еще несколько подхватили этот длинный протяжный вопль, в котором не было слов.

Наконец-то и у них, этих ублюдков, не нашлось слов, только страх...

Хлопок где-то далеко за статуями.

Подстреленный трясся все быстрее. Его тельце трещало и лопалось, когда он раз за разом пытался уйти. Его ручки, лоб, края плеч, бока исчезали — и тут же проявлялись. Пропадали и появлялись, снова и снова, теперь они уже исчезали не вместе, а вразнобой, и возвращались не туда, где были миг назад, а лепились рядом. В воздухе кружились клочья шкуры и мяса. Плоть осыпалась, будто его шинковали невидимые ножи...

Он едва слышно утробно рычал, шкура на его морде была как резаные лохмотья, от глаз ничего не осталось... Он больше не пытался уходить. А может, просто не мог. Только корчился на земле. Теперь из оскаленной пасти доносился только тихий сип, на обрывках губ пузырилась пена.

Где-то слева раздался протяжный скорбный вопль — и оборвался хлопком.

Хлопки покатились волной, со всех сторон.

Подстреленный уже не шевелился. Уже не тело, а дергающийся в агонии клубок костей и искромсанной плоти. Она дымилась, чернея, скукоживаясь.

Он... Оно двигалось все медленнее, застывая, каменея...

Стало тихо-тихо.

Больше не было ни звука.

Туман и темнота вокруг нас опустели.

77

За моей спиной гулко сглотнул Эйк.

— Как... — начало он, но осип. Прочистил горло. — Как гнездо орла со всем дерьмом. Окаменевшее.

Пытался держаться молодцом, но голос заметно дрожал.

— Онхай.

— Что? — вскинул он голову.

— Орки так называют.

Закрыв глаза, я медленно повел головой.

Бурая муть. Ни одного зеленоватого сгущения.

Я отвел руку вбок, раскрыл ладонь.

— Арбалет!

Эйк принял расписной и сунул наш. Я ощутил, как напряглась его рука.

— Что-то... — сдавленно прошипел он. — Разве они не ушли, мастер?..

Кое-кто, определенно, ушел... Хлопки были. И аур я больше не различал.

— Разве мы их не всех?.. Мастер! — потребовал Эйк.

— Я думал, — тихо проговорил я, не открывая глаз, — с ними будет еще один мой знакомец...

— Знакомец?

— Не тряси факелами передо мной!

Свет, пробиваясь сквозь веки, причудливо смешивался с бурой мутью, в которой я пытался различить хоть что-то.

— Мастер, какой знакомец? Как те... красные... эти выползни?

— Как тот, кто их породил.

Рохурлур не может ползать по стенам, как выползни. Они — маленькие и легкие, а он...

Я был уверен, что тот сизый, с оторванным стрелой ухом, ждет меня здесь, среди статуй, среди своей своры ублюдков.

Был уверен, что вся эта возня и топот на щите в храме — это было ему нужно, чтобы выманить меня наружу.

Но выползней больше не видно...

И ыбрук тоже куда-то делась.

Только ыбрук, в отличие от выползней, так просто бы не ушла.

И двух факелов, что я кидал вслед за уплывавшей по воздуху крысой — теперь их не было, там была темнота.

Хотя выползням было явно не до того, чтобы тушить факелы.

Эйк, широко разведя факелами, потихоньку пятился куда-то в ту сторону, где должен был быть вход в храм.

— На твоем месте я бы не совался пока никуда. Если, конечно, ты не хочешь повторить то, что случилось с крысой.

— С крысой?.. — Эйк, подняв ногу, так и замер на полушаге. — Но разве они, те красные, не ушли?..

— С чего ты взял, что это сделали они?

— Но... Если это не...

Эйк звучно сглотнул.

Он оглянулся — но смотрел не на меня, а на путь по земле, разделявший нас. Очень пристально смотрел. Будто вспоминал что-то. И, тщательно вымеривая, куда ставить ноги, почти спиной вернулся обратно ко мне.

— Та тварь, что распотрошила крысу?.. Она все еще здесь?.. Но что это было? Я ее не видел! Мастер, вы ее видели?!

Эйк был бледный, как эльфийская простыня.

— Где она была?! Мастер!

— Выставляй огонь, прежде чем ступить хоть шаг.

Эйк судорожно дернулся кругом, мазнув вокруг пылающими концами.

Я закрыл глаза и еще раз попытался созерцать, но вокруг была лишь бурая муть.

Нет, тут бесполезно созерцать. Если ыбрук закрылась и спряталась, то пропала для созерцания так же надежно, как в свинцовой ловушке.

Но это для созерцания...

— И мне тоже дай факел... Живее, Эйк!

Он выдернул из сумки целую охапку моих маленьких факелов.

— Факелы, мастер!

Я взял пару. Арбалет забросил за спину, чтобы освободить и вторую руку. Один факел выставил вперед повыше, чтобы видеть как можно лучше, где мы идем. Второй опустил к самой земле.

— Ставь факелы, где мы прошли... Значит, говоришь, это был знак?

Я медленно двинулся вперед. Тут спешить уже не надо.

— Значит, говоришь, надо было идти прямо туда, куда крыса бежала? И Кро-Берот был бы с нами...

— Меняла! — угрюмо оборвал меня Эйк. — Он... — Эйк запнулся. Но тут же решительно выдал: — Он послал нам эту крысу, как предупреждение!

— Да ну? А мне казалось, кто-то говорил, что Кро-Берот указывает нам путь, куда идти. И нам туда и надо было бежать, следуя его воле. Чтобы прямиком...

— Это я его неправильно понял! А Меняла нам помогал правильно!

— Неужели?

— Все же кончилось, как надо! Ведь так? Значит, он нам помог! А если бы мы не увидели эту крысу, еще неизвестно, как бы оно все сложилось!

Я прищурился, но промолчал.

— Значит, он нам помог! — упрямо повторил Эйк.

— Как же мне хочется открутить тебе нос... Стой.

Я повел факелом по сторонам, оглядывая обломки статуи и ноги на постаменте.

— Кажется, это было здесь...

Эйк осторожно нагнал меня.

— Здесь? Но тогда здесь должен быть факел.

Да, факела тут не было...

— И все-таки этот обрубок ног я помню...

Ноги рыцаря, обломанные чуть выше колен.

— Шага два правее от этого? — пробормотал я. — Тут и была... Здесь она висела, твоя крыса...

— Не моя, а Менялы!

Эйк быстро ощечился. В каждой руке у него было по факелу, и ощечиваться ему пришлось запястьем, выворачивая руку.

— Вы бы ему, мастер, лучше...

— Все-таки отвинчу!

Эйк фыркнул — и вдруг присел на колено. Нахмурился.

— Да, мастер... Здесь.

Он воткнул факел между плит, и провел рукой по камню. Потер в пальцах — короткие черные волоски.

— Шерстинки сами по себе... С корешками, но без шкуры... Будто их по одной выдергивали...

С какой-то обидой он уставился на меня.

— Лучше бы ты, Эйк, подумал о том, что стало с остальным.

Эйк дернулся и огляделся. Отряхнув пальцы, еще раз ощечился. И, запалив новый факел, расставил руки широко в стороны, прикрываясь огнем от темноты. Прошипел:

— Где оно, мастер?

— Если крыса висела здесь, то бутон был где-то вот тут...

— Бутон?

Бутон...

Бутон-то бутон, но это если умеешь созерцать. А если не умеешь... Бутон — это ведь что-то маленькое?

— Метательные машины во дворе видел?

— Здоровые которые, на насыпях под стенами? — Эйк нахмурился, не понимая.

— Вот и эта тварь такая же здоровая, как те машины. Только сеть, в которой у машин камни — у нее распущена, и нити тянутся во все стороны, как побеги.

Эйк приоткрыл рот, потом закрыл. Поморгал.

Медленно покосился в сторону, будто прикидывал, сколько места должна была бы занять та метательная машина, окажись она тут, рядом, и если бы ее огромные сети для груза оказались распущенными и разбросанными по земле вокруг...

Во всяком случае, сам я делал именно это. Только представлял не машину — а настоящую ыбрук, которую созерцал тут несколько минут назад. Надо совместить тот огромный призрачный бутон, скрученный из десятков полупрозрачных лепестков, каждый размером с добрый парус, — с тем, что видели мои глаза сейчас.

Опустив к самой земле оба факела, я прошел чуть дальше.

Вроде, здесь?

Но тут была как раз середина большой и широкой плиты.

Хм...

— Вон факел, — вдруг шепнул Эйк.

Я оглянулся.

Факел торчал из щели между плит — но перевернутый. Рукоятью вверх, паклей в землю. Шагах в десяти от того места, где осталась крысиная шерсть.

78

— Она его специально отбросила туда? Чтобы нас запутать?

— Да забудь ты про факел! Смотри щели между плитами. Должно быть что-то вроде норы.

— Так она... Под землей?..

Вытянувшись, будто хотел превратиться в тростинку, касающуюся земли лишь одной точкой, Эйк замер. Кажется, даже дышать перестал.

А я, опустив факелы к самым плитам, пошел по спирали.

— Она... Что? прямо под нами?.. — прошептал Эйк и судорожно втянул воздух.

— Так и будешь стоять столбом?

Эйк сверкнул на меня глазами, но зашевелился. Осторожно перепрыгнул на то место, где я уже проверил. Нагнал меня, ступая точно шаг в шаг, как я там проходил. И пошел рядом, помогая освещать землю.

— А может, она все-таки ушла? Ну, как эти... Красные...

— Выползни.

— Выползни... — повторил Эйк, весь скривившись от отвращения. Тут же ощечился запястьем, не выпуская факела.

Не будь и у меня обе руки заняты факелами, точно дал бы в ухо.

Эйк, заметив мой взгляд, подался на шаг в сторону.

— Нет, — сказал я. — Эта не ушла... Это выползни уходят, когда опасность. А ыбрук не уходит. Она просто сжимается... Как цветы складывается на ночь, видел?.. И она — закрывается в узкий бутон. И убирается под землю... Если рядом огонь.

Или солнце.

На рассвете по-любому прячется, чтобы переждать солнце. Света боятся они все...

— Потом опять выползает. Может сидеть на одном месте неделями, поджидая добычу, как клоп на травинке...

— Даже если рядом давно никого нет?

— Всегда кто-то есть. Будет раскидывать хваты...

— Что?

— Ну, распущенная сеть от грузов? Нити от нее, как побеги, во все стороны... Цепляют все, чего коснутся... Хваты. И она будет их раскидывать, пока не пережрет всех кротов и мышей. — Я остановился. Присел на колено. — А ну-ка, тащи сюда сумку.

Эйк внимательно оглядел то, над чем я остановил свои факелы.

— Но... Вы же сказали, мастер, она здоровая, как те машины? А тут...

В щели между двумя плитами была дыра не больше кротовой норы. Только холмиков вырытой земли вокруг не было.

— Через пару часов вообще почти пропадет.

И пока сама не вылезет, не найдешь...

И кристалл тут тянуть бесполезно.

Камень или земля для созерцания — как для глаз вода. Мутноватая. И если слой слишком велик, а свечение ауры не очень сильно — все просто потеряется.

Да даже если нет ни камня, ни земли, а просто воздух, все равно. Созерцать сильно вдаль не очень-то выходит — даже у магов, которые созерцают хорошо без всякой маны. А уж у меня-то и вовсе...

Хорошо хоть, ыбрук не может бегать.

— Пропадет... — повторил Эйк настороженно. — Но... Значит, вылезти снова — она может не только прямо тут?..

Он вдруг попятился. Стараясь ступать только на плиты, не задевая щелей между ними.

— Может. Но не так, чтобы глазом моргнуть не успеешь. Не так резво. Через толщу земли даже ей проталкиваться нелегко.

— А... насколько она глубоко?

— Достаточно. Быстро не раскопаешь, даже если бы тут плит не было...

А если кто-то начнет раскапывать всерьез, — начав с самого рассвета, и готовый потратить на это весь день, — то ыбрук протиснется еще глубже. Так, чтобы все равно не докопался.

— Так мы просто пометим это место, и уйдем?.. — отступая, Эйк не сводил глаз с дыры. — Да, мастер?..

— У меня есть идея получше.

— Какая?

— Сейчас ты ее изгонишь.

Эйк замер. Медленно поднял глаза на меня.

— Я?

— Ты уже почти это сделал.

Эйк сглотнул и быстро поднял ногу, чтобы взглянуть на плиту под ней — не ошибся ли? Может, все-таки ступил на щель? Или в плите трещина?

Потом вторую.

Но там, конечно, был только старый надежный камень.

Эйк уставился на меня. Желваки зло заиграли.

— Я? Почти сделал? — Он прищурился, будто подозревал злую издевку. — Это как это?

— Ты же перегонял брагу в алхимическое вино?

Миг он тупо глядел на меня, потом его глаза блеснули.

Эйк метнулся к сумке и быстро вытащил бутыль. Шустро проскакал по плитам, аккуратно не ступая на стыки, и присел возле дыры. Выдернул пробку.

— Сколько, мастер?

— Смотря хочешь ты ее изгнать, или убить?

Эйк, оскалившись, щедро плеснул в дыры, почти опустошив бутыль — и подскочил, вытаращив глаза:

— Ма-астер!!!

Снизу в плиту, на которой мы стояли, толкнулось.

— Живее! — рявкнул я.

Алхимическое вино ей не нравится почти так же сильно, как огонь — только, в отличие от огня, не убивает. И если промедлить... Поняв, что под землей ей деваться некуда...

Эйк, выдернув из щели между плит факел, вжал огнем в дыры — и отскочил.

На этот раз плиты тряхнуло основательно, в воздухе ухнуло. Из дыр вырвались тонкие язычки голубого пламени.

Эйк замер, по-кошачьи пригнувшись, ощерившись, выставив факел туда, где под огнем чернела дыры.

Но над ней лишь плясали маленькие и почти прозрачные язычки огня, — горело алхимическое вино. Все главное уже кончилось.

А потом и язычки погасли.

— Ну, и как тебе?

Эйк все стоял напружиненный, пригнувшись, на одних носочках.

— Эйк!

— А! — вздрогнув, он оглянулся. — Что?

— Как тебе? Ощущать себя истребителем демонов?

— Я... Я ее правда убил?.. Эту тварь?..

— Ыбрук.

— Ыбрук... — медленно повторил Эйк. Лицо у него распускалось, как от чаши крепкого вина. — Мастер, а я теперь... Мастер? — Он нахмурился. — Я что-то сделал не так?

— Не в тебе дело, Эйк...

Туман, кажется, чуть поредел? Силуэты статуй выступают отчетливее.

Вон и факел перед дверями храма.

А вон и тень внешней стены. Угадывался даже пролом. И там, на высоте, в тумане, теперь был смутный огонь. Перетащили жаровню на эту сторону пролома? Я различил в смутных отсветах над огнем блеск пары шлемов, — сейчас оттуда явно следили за тем, что творится у нас на кладбище. Но даже окликнуть, все ли в порядке, не пытались.

Боятся, что попрошу помочь, если замечу? Доблестные стражи...

Ладно. По крайней мере, если они там — значит, мой сизый приятель, или кто-то из его ублюдков, выбраться отсюда на стену, как вчера, не мог.

Если он все еще здесь — то именно здесь. Тут. На кладбище.

И туман явно не собирался развеиваться. Между статуями стало чуть виднее, но все сверху — сплошное молочное варево.

— Думаете, кто-то из выползней... Этот ваш приятель... Все еще здесь?..

Я промолчал.

Не ожидал, что так скоро может явиться кто-то кроме этих выползней. Они и мелкие, и сюда уже являлись... А ыбрук?

Закат был совсем недавно. Еще даже полуночи нет.

Была эта ыбрук тут вчера? Сидела под землей, не вылезая, пока я возился со сворой?

Или явилась только сегодня? Только что?

Потому что тот одноухий как-то помог ей так скоро явиться? Явиться именно сюда... Это ведь он выдумал, заманить меня на ыбрук?

Но тогда где он сам?

Если он тут, то почему не лезет — даже после того, как я умертвил одного из его ублюдков?

Сидит в тумане, где-то на краю кладбища, и просто глядит? И даст мне уйти в храм? Даже не попытавшись напасть?

Но... Если он даст мне уйти в храм... Ему-то в храм не пробраться, если я закрою двери изнутри на засов?

Мелкие выползни могли бы заползти на купол храма по стене — потому что что-то выжгло на ней мох, и они могут к той стене липнуть, как к чистым стенам внутри. Но рохурлур слишком большой, чтобы ползать по стенам. У него и рук-то, чтобы прилипать, меньше — нижняя пара уже почти отсохла. Удержать свою тушу на стене, чтобы подняться, он не сможет.

А если даже каким-то чудом и сможет взобраться по стене на купол, то что дальше? Пока по камню — ну ладно, сможет еще передвигаться тихо. Но чтобы протиснуться внутрь? Едва ступит на щит, под ним будет трещать, как... Нет, подкрасться неожиданно у него не выйдет.

Если же он рассчитывает не на неожиданность, а на тупой напор, — то какой смысл ждать, пока я зайду в храм? Там надо будет двери выбивать. Уж проще сейчас. И более выгодного положения ему не найти...

Так?

Или я чего-то упускаю?

Например, еще одна ыбрук... Если он в самом деле как-то — не знаю, как, но я много чего не знаю! — помог ей прийти сюда. Прийти сразу после заката, и именно сюда... Тогда он может попробовать притащить сюда еще одну ыбрук?

И на этот раз не в глубину кладбища, а прямо возле стены храма?

Так, чтобы ее хваты могли проскользнуть в щели между дверьми — и уйти на десятки локтей внутрь, туда, где я буду считать себя в полной безопасности?

— А если — снова кристалл, мастер?.. — прошептал Эйк. — Вы же тогда видели их даже в темноте? Да, мастер? Вы же заметите его, если он здесь?

Если близко — да.

А если он не собирается лезть на рожон? Если он, наоборот, прячется от меня?

Утром, из башни, я хорошо оглядел это кладбище. Даже если я встану в самой середине... Не уверен, что моих способностей созерцать хватит, чтобы заметить ауру демона, если он будет держаться в самом углу...

Знает он, что я созерцаю далеко не так хорошо, как опытные белые братья?

Окинуть взглядом все кладбище быстро, с одного места, я не смогу. Понимает он это?

— Можно кристалл, мастер! — снова прошипел Эйк.

— Видишь ли, мой мудрый паж... На пирах у благородных есть такая игра — жмурки. Кому-то завязывают глаза плотной лентой, а вокруг него прыгают остальные.

— С колокольчиками... — мрачно прошипел Эйк. — Знаю.

— Только дело в том, что тут и с повязкой, и с колокольчиком буду я.

Потому что это я созерцаю плохо. А этот одноухий созерцает лучше любого белого брата. Едва я вытяну кристалл, и из меня начнет сочиться мана, я для него буду сверкать, как солнце.

Он будет видеть каждое мое движение, даже если нас разделят статуи.

И, при желании, будет кружить вокруг меня, по краям кладбища, выдерживая расстояние, на котором я его не замечаю...

И если его не разорвет от сдерживаемого хохота, то после всего этого я еще и уйду в замок уверенный, что тут никого нет. И потратив еще один кристалл.

— Не понимаю, мастер! — с досадой прошипел Эйк.

— Не страшно. Главное, что я понимаю... Факелы еще тащи! И возьми арбалет!

79

В четыре руки мы быстро покрыли все кладбище моими маленькими факелами, как вчера.

И здесь никого не было.

Оставались, правда, еще склепы... Но с ними даже возиться не надо было. Они были открыты. И те, что я открывал прошлой ночью, и даже те, которые я вчера не стал трогать, потому что камни почти срослись от времени. Все. Люди виконта днем потрудились тут на славу.

И все они тоже были пусты.

Кости в склепах Эйку не понравились. Мальчишка посмурнел. Хотя пространство вокруг нас было освещено, он снова сжимал в каждой руке по факелу. И, нетерпеливо сопя, поглядывал в сторону храма.

— Мастер?..

Стоя на середине кладбища, я еще раз огляделся.

Ну и где тут он мог спрятаться?

Воздух мутноват, но кладбище все просматривается. В склепах тоже пусто. Вдоль внешней стены, под насыпью с пролома, мы прошли — там наверху трое у жаровни. Подняться там на стену он не мог.

С той стороны кладбища — стены замка. Без проломов и осыпей от них. Вертикальные. Взобраться по ним рохурлур точно не мог.

И перемахнуть через стену, что отделяет кладбище от двора, ему тоже было бы не под силу...

Тогда — где?

— Мастер, а... — снова осторожно начал Эйк.

— Что?

— Если этот ваш знакомец... Породил тех выползней... То он ведь крупнее их?

— Сильно.

Эйк с готовностью кивнул:

— Так может, он тогда ошибся? И явился в наш мир там, за рвом? — Эйк махнул на стену. — Вы же говорили, мастер, что чем они крупнее, тем сложнее им добираться в наш мир?

— Если его ублюдки, даже самая мелочь пузатая, не ошиблись, то уж он-то точно не ошибся бы.

— А... Если он явился сразу внутрь замка?

— Нет.

— Почему?

— А почему охотник, когда слышит треск в густом подлеске, не несется туда сломя голову, а осторожно заходит с другой стороны, чтобы разглядеть, кто там и что? Демоны чуют, если где-то поблизости есть огонь...

— Боятся напороться прямо на факел, когда очутятся в нашем мире?

— Или оказаться под самым носом у мага, который их поджидает...

Эйк медленно бледнел.

— Так вы, мастер, сейчас правда не знаете, ушел он — или все-таки?..

Больше всего меня смущало, что туман — он будто тек прямо с неба! — все никак не желал расходиться.

Или это не от демонов? А с болот? Сегодня он сам по себе? Не от демонов взялся, и с их уходом не развеется?

В конце концов, может быть, тот одноухий просто испугался пули? Ведь это было бы для него не просто изгнание из нашего мира, а смерть... И он просто ушел, вместе со всем своим выводком?

И я только зря трачу время...

А может быть, и ыбрук он не помогал?

Что, если она явилась сюда сама? Без всякой помощи.

Если не считать помощь маяка...

Тогда что сюда может явиться еще?

Спасибо, что это была ыбрук, а не оплетун! С оплетуном мы бы так легко не отделались. Никому бы в замке мало не показалось!

И маяк никуда не делся. Он по-прежнему приманивает. И чем дальше от заката, и ближе к полуночи...

Я стиснул факел. Ваглово семя! Я даже не знаю, что именно это такое — этот маяк! И где он. Пока я только потерял время. Время, и еще один кристалл — и все впустую! Потому что как ушли, так могут и явиться... Может быть, именно этим они сейчас и заняты!

Оскалившись, я пихнул ногой сумку.

— Давай, и живо за мной!

Я двинулся к храму. Эйк, подхватив сумку, резво бросился следом. Оставаться одним посреди старого кладбища, с раскрытыми склепами, набитыми свежими костями, вперемешку человечьими и лошадиными, и непонятно где то ли прячущимся, то ли подстерегающим рохурлуром, он явно не собирался даже на миг.

Он обогнал меня — и тут встал.

Я влетел в него. Арбалетик на его плече, маленьким твердым ложем, врезался точно в мой битый бок. Я скривился.

— Да Эйк... — сквозь зубы прорычал я.

Эйк даже не соизволил ответить. Лишь шагнул вбок, чтобы я не мешал ему пятиться.

До дверей храма была шагов шесть, но Эйк, так рвавшийся туда миг назад — теперь лишь глядел на дверь дикими глазами.

— М-м-мастер?.. — почти беззвучно выдохнул он.

Теперь я тоже услышал.

— М-мастер... Там что-то...

Похоже на тихое постукивание по чему-то деревянному.

От дверей?

Факел, воткнутый в землю прямо перед ними, был на месте. Но звук за дверью был.

— Но как же он... — прошептал Эйк. — Кристалл, мастер... Кристалл!

— А тебе не приходило...

— Кристалл, мастер!

— ...в голову, что это...

— Кристал!!!

— Бример? — глухо донеслось из храма.

— ...не обязательно демоны?

Эйк, уже втянув воздуха для нового вопля мне в ухо, замер.

— Бример?.. — снова донеслось из-за дверей. — Эй, Бример! Ты там?

В дверь ударило сильнее.

Эйк метнулся вперед и пинком вышиб факел с порога. Бросив на землю и свой факелы, он трясущимися руками пихал в замок ключ, зло скалясь на тяжелую сумки и арбалетик, съезжавшие со спины на руки, дико озирался по сторонам, будто за ним гнались.

Похоже, нашего коня сегодня слишком много били шпорами под брюхо? Понес конь, не разбирая дороги...

Эйк судорожно лязгал и лязгал ключом, пока, наконец, замок не провернулся.

Дверь тут же приоткрыли — там был Бен, за ним маячил заика, еще чей-то шлем...

— Бример? Чего вы там...

Эйк нырнул в храм, продираясь между людьми.

80

В храме были еще горбун, Дирк и трое арбалетчиков.

У моего плаща... точнее, своего бывшего плаща, накинутого на статую, стоял виконт.

— Хорошо, Бример. Мы уж думали, это все, что от тебя осталось. Что происходит?

— Вы как раз вовремя, виконт.

Я огляделся, где Эйк.

То ли за стенами и среди множества людей ему полегчало — то ли гордость не давала ему трястись от страха на глазах у всех.

— Эй!

Я кинул ему кисет с пулями, чтобы убрал в сумку.

— Убери понадежней.

Полезная штука в этих краях. Не хотелось бы потерять ни одной.

— Вовремя для чего?

Я прошел на середину зала, поправляя сбившуюся повязку на ладони. Кровь все еще сочилась.

— Эйк, футляр!

Он кивнул и достал большой футляр с кристаллами. Раскрыл передо мной, припав на одно колено, — ну прямо почтительный оруженосец, предлагающий своему господину вытянуть из ножен меч перед схваткой. Я выудил из шелковых петелек один кристалл.

Из коридора в храм сунулись еще двое с факелами.

— Уберитесь оттуда с огнем! Вообще с пути! И там дальше, в коридоре! Если есть кто, пусть по щелям забьются!

— Бример? — холодно поинтересовался виконт.

Я закрыл глаза.

Сжимать кристалл в левой руке было непривычно. Надеюсь, хотя бы, что самый хрупкий кристалл я уже обнаружил...

— Я ошибся, когда сказал вам, что демонов приманивали отсветы заклинаний во время битв.

— Я уже догадался.

— Здесь... — Я поморщился. — Не сам замок. Но кое-что в нем...

Я раз за разом втягивал воздух полной грудью, чтобы надышаться впрок. Сейчас придется бежать. У меня будет лишь направление — а как далеко? В каком именно месте замка?

Напрямую ведь не доберешься. Придется петлять по коридорам, и нельзя терять направления на цель... Все время надо будет созерцать, а созерцание с одного кристалла длится не вечно. У меня их, конечно, не один. Но и тратить впустую тоже не стоит. Кто знает, когда теперь удастся пополнить запас.

— Здесь — это прямо здесь? В храме? — спросил виконт.

— Нет. Где-то в той стороне...

Я стоял лицом в угол храма. Спиной туда, где кладбище и пролом в стене. Откуда шли демоны.

Стиснул кристалл и потянул. Холодный и колкий поток по руке...

Бурая муть.

Кое-где она дрожала — это там сейчас факелы.

Несколько ударов сердца я вглядывался, отказываясь верить самому себе.

Сглотнул.

— Ну и где же? — спросил виконт.

Мне тоже очень хотелось бы это знать...

Рычать хотелось. Баан прибери весь этот замок, со всеми выползнями, их папашами, ыбрук и болотами... И подвалами! И стенами, в пять локтей толщиной!

Их между мной и амулетом — может быть несколько штук! В иные миры отсветы маны уходят легко — а в нашем мире, здесь, теряются за слоями камней.

Но хоть что-то же должно быть?! Хоть какой-то отсвет?!

— Прикажите вашим людям, пусть приготовят побольше зажигалок и запаливают жаровни на стенах прямо сейчас. И здесь тоже! Под щитом никому не стоять... И дверь, пусть запрут ее на засов!

На миг приоткрыв глаза, чтобы убедиться, что никакой осел не топчется передо мной, я быстро двинулся через храм.

Закрыв глаза, я крутил головой. Если я не совсем угадал с направлением, и свечение амулета идет не оттуда — то откуда-то еще он все равно должен светить?! Демоны же его как-то видят, Ношрино чрево!

— Эйк, сумку!

У выхода из храма я взял его за руку.

— Прямо по коридору. Шевелись!

Мана уходила — ни на что. Вокруг была только едва заметная бурая муть.

С закрытыми глазами этот длинный проход казался почти бесконечным.

Слева, проясняясь, наплывал огромный медленный водоворот мути... Я на миг приоткрыл глаза. Главная темница.

— Дальше. Живее, Эйк!

Он потащил меня дальше.

Мы прошли до перепутного зала — по-прежнему ничего кроме мути.

По главному проходу дальше.

Вертя головой, лишь на миг открывая глаза, когда Эйк шипел про ступени, и снова погружаясь в бурую муть...

— Живее, живее!

Мы почти бежали. По проходам... Повороты, переходы...

Неслись так, пока мана не вышла из меня совсем.

— Стой... — Я открыл глаза. — Футляр!

Я выдернул из петель кристалл и потянул, снова закрывая глаза. Бурая муть снова клубилась вокруг меня, но... лишь муть, ничего больше.

— Обратно, к перепутью! — прошипел я.

Мы вернулись. Прошли по другим проходам, расходившимся оттуда.

Уже обошли крупные коридоры новой части замка, и добрались до старой, нежилой... Тут даже пахло по-другому. А коридоры шли как попало — будто муравейник. И надо крутиться, спотыкаться на переходах в две ступеньки, какие-то недоделанные лесенки в половину витка...

Я пытался удержать в голове, где мы уже прошли, и куда я уже глядел, — а где несколько близких стен могли затенить отсветы так, что их тут...

Я изо всех сил созерцал.

Вертел головой, и созерцал, созерцал, созерцал... Пытаясь разглядеть хоть что-нибудь, хоть что-то — даже если отсветы совсем слабые!

Но... Муть бледнела, превращаясь в игру световых пятен за веками.

Это значит, что глаза можно открывать.

— Футляр!

Еще один кристалл.

В висках уже ломило.

Но ярость подгоняла и прибавляла сил.

В конце концов, не обязательно оказаться точно напротив пробоины в футляре, из которой вырывается свечение амулета. Пусть в этом мне не везет — но это еще не конец.

Мои руки и грудь, медленно источая ману, сами светятся. Если я окажусь рядом с футляром, даже с той стороны, где в нем нет прорехи, и где из него не вырывается свечение амулета, — то мое свечение упадет на стенки футляра. Свинцовые. Не пропускающие его. Свечение маны отразится в них, как свет факела в зеркале.

Я замечу это свое отражение.

— Мастер! — Эйк вцепился мне в плечо. — Голову...

Я приоткрыл глаза. В этом узком коридоре в потолке была щель, из которой торчала наполовину опущенная решетка.

В стенах темнели провалы — бойницы? Хотя это не могли быть внешние стены, мы были где-то в самой сердцевине старой части...

Вход в старый донжон, что ли?

Если донжон, то тут стены не в пять локтей, а все десять.

Дверь, окованная железными полосами и будто вросшая в пол, была чуть приоткрыта. Даже не шевельнулась, когда я на нее навалился. Пришлось протискиваться.

Но и за ней — ни отсвета. Ничего, кроме бурой мути... Я приоткрыл глаза. Свет факела в руках Эйка едва разгонял тьму огромного пространства. Да, должно быть, первый этаж донжона... Я свернул в проход, что шел внутри толстой стены, уводя вверх.

— Живее, Эйк!

Маны во мне уже почти не осталось...

Главный этаж. Вдоль стен нависала черной змеей галерея, а свод терялся во тьме.

— Футляр.

Вытянув кристалл, я опять зажмурился и медленно вертел головой... но лишь муть. Однообразная, желтовато-бурая муть...

— Вниз!

Подвалы донжона были огромные — и такие же пустые.

— Ладно, Эйк... Дальше!

В голове уже путалось, а вокруг была все та же бурая муть.

И еще — предательская мыслишка, что отражение в футляре можно не заметить, даже если я пройду прямо в шаге от него.

Если футляр сделан как бочонок, с кривыми боками, это одно. А если он в виде прямоугольного сундука? Грани которого отшлифованы до зеркального блеска? Тогда и отражать ману он будет точно так же, как отражал бы свет сундук, сделанный из зеркал, только что посеребренных. Чтобы созерцать в нем свое отражение, надо оказаться прямо напротив одной из граней. А если под углом к ней...

Это как с единственной свечей — искать осколок зеркала в огромном, пустом и совершенно темном зале. Можно стоять в шаге от него, и все равно не заметить этого осколка — потому что свет свечи отражается от него в другую сторону. Чтобы найти, надо удачно оказаться точно над гранью зеркала...

А тут — точно напротив одной из граней футляра, если он сделан как сундук.

И если тайник достаточно большой... Я бы поставил там такой футляр-сундук не абы как, а наискось. Одним углом в ту сторону, с которой открывается тайник. Чтобы когда хитрый человечек, желающий найти тайник с футляром, и для этого потянувший кристалл и ищущий свое отражение, будет проходить мимо — все свечение отразилось не обратно к человечку, а в стороны, где он никак может заметить...

Эйк тащил меня за руку, я лишь изредка приоткрывал глаза. Мы дошли до какого-то большого и гулкого зала, когда я сдался.

— Все, отцепись...

Я открыл глаза. Мана все равно вышла.

Это уже который кристалл за эту ночь? Седьмой...

Еще на закате мне казалось, что у меня в руках их целая гора, трать не перетрать. Но вот уже трети нет... А толку?

— Совсем ничего, мастер?..

Потирая ломившие виски, я оглядывался.

На весь огромный зал горел лишь один факел.

Тронный, что ли? Возвышение в дальнем конце терялось в сумраке.

— А если... — осторожно начал Эйк. — А если, мастер, в нашем мире он светит... куда-нибудь вниз? Прямо в землю?

Или вдоль кладки. Стены здесь толстые и длинные...

— Так что сколько ни ходи, все равно ничего не заметишь? А, мастер?

— Ты всегда умел обнадежить, Эйк...

Стены без гобеленов казались голыми. Даже трона на помосте нет.

Ладно! Заметить амулет я не могу. Придется с этим смириться. Может быть, и правда, прямо вниз светит. Им из других миров видно, — а мне тут нет, как ни крутись.

Но оно же мощное — раз они так прут! По размеру и футляр должен быть! Это не кисет и не шкатулка. Скорее всего, с бочонок. С сундучок, не меньше. В щель между камнями не упрячешь.

Тогда где же оно?

После штурма здесь все осматривали подснежники. Теперь тут живут, и полно слуг...

— Если бы футляр валялся на виду, его бы уже нашли... так?

— Футляр?.. С орочьим амулетом, мастер?

— Орки отступали поспешно... А что из этого следует? Они не могли долго готовить свой тайник. Скорее всего, воспользовались одним из тех, что уже были здесь... Сделанные задолго до этого, кем-то из прежних хозяев...

Я еще раз огляделся. Огромный темный зал, растворяющийся в темноте...

— Все очень просто, Эйк, — пробормотал я. — Надо лишь найти места, в которые тут еще никто не заглядывал...

— Это здесь-то? — хмыкнул он. — После подснежников, а потом всей этой оравы?

Эйк снисходительно поглядел на меня.

— А поспорить на серебряный?

Тот проход, через который мы вошли — со старой части замка — был почти черен. Зато второй, в новую часть, полыхал светом.

Я выглянул туда.

Справа по проходу, всего в дюжине шагов, была массивная окованная дверь. Перед ней замерли двое.

Одного я сразу узнал — огромный Вальд. Что в латах, что без них, немногим меньше.

Другой — с любопытным и колючим взглядом котяры-забияки.

Их алебарды были уже скрещены.

Я прошел дальше. Через два десятка шагов после первой двери, были еще одни. Двустворчатые.

Знакомые...

Был уже тут. Утром. Это в той зале, что за этими дверьми, леди Ирелла драла струны арфе.

Я оглянулся на Вальда. Кивнул на дверь, которую они охраняли.

— Покои графа?

Отозвался парень с наглыми глазами:

— Виконт приказал никого не пускать... мастер Бример.

— Я пока и не рвусь.

Потирая переносицу, я еще раз оглядел оба входа. За теми дверьми покои графа, значит. И тут — та зала, где под окном сидела Ирелла... Но это ведь не единственный вход туда? В ту залу должны выходить и покои, которые сейчас занимает леди Ирелла? И, наверно, еще один выход из покоев графа.

Потому что это ведь покои владельца замка. А рядом — покои его жены? Ну, или самого важного гостя в замке... С которым желательно пообщаться с глазу на глаз. Без лишних ушей. Поэтому сбоку от покоев и расположена эта зала. С выходами из обоих покоев.

Эта зала — по одну сторону от покоев. А с той стороны?

Я медленно вернулся обратно, откуда пришел.

Тронный зал... Вот эта боковая стена — она же, с другой стороны, стена покоев хозяина замка? И, чуть дальше, покоев его жены — или самого важного гостя. Так?

— Мастер? — шепнул Эйк. — Скоро полночь.

— Угу...

А чем покои хозяина замка отличаются от всех остальных?

81

Я снял единственный факел у входа и, подняв его повыше над головой, двинулся вдоль стены.

— Мастер, мы зря теряем время! — тихо проговорил Эйк, оглядываясь на вход, где за углом были стражники. — Нет здесь вообще никакого амулета! Во всем замке!

— Неужели?

Я вдруг сообразил, что то, что казалось мне потолком над нами — на самом деле низ галереи, нависающей над краем зала.

Я отошел от стены вглубь, чтобы свет факела достал галерею сбоку.

Галерея, огороженная невысоким резным парапетом, шла по кругу вдоль всего зала. В конце зала, где был тронный помост, справа и слева от него узкие лестницы давали подняться на галерею.

— Я знаю, мастер, в чем дело. Что их сюда приманивает...

— Угу... — задумчиво протянул я, и двинулся вверх по левой.

— Мастер! — Эйк, наступая мне на пятки, семенил следом, дыша в ухо. — Я не шучу, мастер! Я правда знаю!

Галерея была довольно узкая. Едва ли для гостей, не поместившихся вдоль стен внизу. Скорее, для стражей-арбалетчиков?

Зато... Зато, зато, зато! Я ухмыльнулся, как доброму знакомцу — узору. Здесь, наверху, знакомый узор из выступающих треугольников шел по всей стене.

— Это все из-за той рыжей ведьмы! Это она их приманивает!

— Из-за кого?..

Касаясь узора кончиками пальцев, я медленно двинулся по галерее. Прикидывая, как могут быть расположены покои по другую сторону кладки. Если вон где-то там вход в покои графа, который сейчас охраняют Вальд и тот котяра... А по другую сторону та общая зала перед двумя покоями...

Там же окна? Значит, вторые покои не могут располагаться в ту сторону. А должны идти... Вдоль хозяйских, что ли? Заканчиваясь у этой же стены тронного зала? Только дальше от входа в зал?

Тогда где-то должно быть место, где проходит граница между покоями. Такое место, где по ту сторону кладки начинается стена, разделяющая покои хозяина замка — и его лучшего гостя...

— Там на кухне рыжая девка! Вся чумазая... И прислуга, похоже, знает, что она ведьма... Они на нее все волком глядят... Вот что они нам хотели сказать! Ну, тогда! Когда их виконт стал пороть.

Узор, по которому я вел пальцами — нырнул вглубь стены. Маленькая ниша.

Я остановился. Повернулся лицом к парапету — и шагнул назад. Спиной вжавшись в стену.

Пол галереи и парапет закрывали от меня все, что было снизу в зале. Значит, и меня — от тех, кто мог бы стоять внизу.

Это чтобы арбалетчик мог прятаться, а не торчал у всех на виду, мозоля гостям глаза и портя аппетит? А если дело примет серьезный оборот, и укрывался тут от выстрелов снизу, пока взводит свой арбалет...

— Это не амулет, мастер. Это она приманивает демонов! Специально... Мастер, да вы меня слушаете?!

Я поморщился.

— Перестань, Эйк... Никаких ведьм не бывает.

— Это еще почему?!

Я двинулся дальше. Еще одна ниша для арбалетчика.

А вот где-то тут уже начинаются покои графа, наверно...

— Почему это ведьм не бывает?!

— Потому, что магия — это не шептать глупости над горшком с варевом из пауков и кошачьего дерьма. Тут думать надо. Сопоставлять. Находить то, что видят все, но замечают лишь немногие...

Я быстро прошел по галерее дальше. Да, мне не показалось. Там, где галерея доходила до угла зала, был не глухой угол. Здесь был еще один выход из зала. Просто не на тот уровень, с которого мы вошли, а на этаж выше.

Та-ак... Это значит — что?

Я развернулся — и налетел на Эйка. Он не отлипал ни на шаг.

— Мастер! Если вы мне не верите, то сами сходите и поглядите на нее! Она рыжая, Кро-Бе... Менялой клянусь! И вся чумазая! В саже! Мажется ей, и даже не скрывается!

— Еще раз тебе говорю, Эйк. Не бывает никаких ведьм. Можно варить привороты и считать себя кем угодно, только это ни на что не действует. А разбираться в настоящей магии женский ум способен не больше, чем женская рука ковать сталь...

— Да? А если отдастся демонам и Ваглу?

— Ну, она-то, может, и не прочь отдаться... И Ваглу, и Баану, и им обоим сразу, с Анзабаром вместе. Да только надобна ли Ваглу какая-то перемазанная сажей сумасшедшая бабенка? Скорее Кро-Берот принесет тебе миллион дохлых крыс.

— Мастер!

— Прости. Согласен, мне не стоило всуе поминать полное имя Анзабара.

— Мастер!!!

Со вздохом я закатил глаза. Только цапаться с Эйком из-за вымышленного божка, любителя крысиных тушек, мне сейчас и не хватало.

Протиснувшись мимо него, я вернулся ко второй нише.

Узор, шедший по стене сплошной линией, аккуратно повторял все изгибы ниши.

А ведь здесь, пожалуй, можно не только укрываться, пока перезаряжаешь арбалет. Но и без арбалета... Можно почти исчезнуть от случайных взглядов.

И от тех, кто случайно может быть внизу, в зале. И от тех, кто в это время подглядывает вдоль галереи.

И главное — узор. Очень удачно лег здесь. Один из треугольников пришелся прямо на середину ниши.

— Ну-ка!

Я сунул Эйку факел и, упершись в нижний камень коленом, надавил на два верхних.

— Что вы делаете, мастер?

— По-моему, это как раз граница межу покоями графа и...

Камень под моими руками дрогнул.

— О! — факелы в руках Эйка колыхнулись. — Что...

Эйк лизнул губы. Сбросил сумку на пол и светил факелами на узор, почти опаляя мне волосы.

— Тайник?! — прошипел он.

Или то, что можно использовать как тайник, хотя предназначено это было для другого.

— Скорее, еще один проход, ведущий из хозяйских покоев. На тот случай, когда за главными дверьми слишком много непочтительных людей с обнаженной сталью...

И этим проходом кто-то пользовался совсем недавно — камни поддавались совсем легко!

Но когда открылись...

Сморщившись от досады, я прошипел проклятие.

Нет, не проход. Может быть, когда-то он тут и был, но его давно замуровали. Сразу за расступившимися камнями — снова была стена. Все пространство можно было окинуть взглядом в один миг — и убедиться, что здесь ничего не спрятано. Пусто.

И стена — явно не месяц назад положили. Десятки лет как минимум.

И все.

Лишь потом я разглядел справа, спрятавшуюся в тени, узкую щель.

Она шла от пола до потолка. И, кажется, загибалась за эту стенку, преграждавшую путь... Во всяком случае, рука там проваливалась в пустоту.

Хм...

Щель была узкая. Но если боком... Вжаться...

Нога что-то сшибла.

Я поднял. Маленький свечной огарок. Воск выглядел не самым свежим — но явно и не столетний. И даже, вроде бы, фитилек попахивает гарью?

Вот это уже интересно...

Глядя в темную щель, я поправил кинжалы, чтобы не мешали. Поджег огарок от факела, и попробовал втиснулся между камней. С трудом, но получалось. И, определенно, щель огибала поперечную стенку, и за ней...

— Там есть проход дальше?! — шепотом запричитал Эйк.

Сунулся следом, но я вытолкнул его обратно.

— Стой здесь, — прошипел я. — Если кто войдет в зал, подашь знак.

— Но...

— Или ты хочешь делиться добычей со всем замком?

Это сработало. Эйк фыркнул, но отступил.

Выставив огонек свечи в темноту, я стал протискиваться. Шаг, второй... Я вывалился из щели.

82

Я был в довольно широком проходе, локтя три. Можно спокойно двигаться — если бы не низкий потолок. Приходилось пригибать голову.

Из стены слева торчала странная ручка: будто каменщик забыл свой мастерок между блоков.

Впереди, шагов через пять, торчал еще один такой же. И, кажется, еще один дальше, где свет от огарка уже не справлялся с темнотой... Очень осторожно я взялся за ближний ко мне мастерок и потянул.

Он легко выскочил из стены, оставив узкую светлую полосу.

Я так ждал голубоватых отсветов маны, что не сразу понял — увы, но не они. Обычный свет. Красноватый, живой.

И еще оттуда доносились какие-то звуки. Голоса?

Осторожно я приблизился к щели.

Почти с высоты потолка я смотрел на большие покои. Ярко пылал огромный камин. Огромная кровать с балдахином. Еще один остров света был в другом углу комнаты — штук шесть канделябров по дюжине свечей, но казалось, что их еще больше — из-за трех высоких посеребренных зеркал.

Между зеркалами и канделябрами были две женщины, я видел их со спины. Одна заплетала волосы другой. Эта была почти обнажена.

— ...уверена?

— Да, госпожа.

— А его паж?

Теперь я узнал голос. Хотя прежде он мне казался куда нежнее и мелодичнее.

— Паж его приходил?

Отступив от щели, я затушил огарок о стену, чтобы случайный свет не выдал меня. Вставил затычку на место.

В наступившей темноте ведя по стене рукой, я добрался до следующего мастерка, осторожно вынул.

Отсюда я мог видеть, пусть и сбоку, ее лицо. И не только лицо...

— Совсем-совсем не появлялся? И не пытался передать через тебя записку?

— Нет, госпожа.

В боковом зеркале все было видно еще лучше. Леди Ирелла надула губы.

— Но каков мерзавец! Даже не предупредил, что безродный... Лапами своими...

Она чуть повернула голову, чтобы лучше видеть себя как бы сбоку, и изобразила холодное равнодушие. И, взяв себя за груди, приподняла их, сдвинув вместе — как если бы их сжимал корсет.

И сделала зеркалу кошачьи глаза.

Она испробовала еще несколько гримасок и поз, и вдруг врезала по руке своей служанке.

— Дура! Я же тебе объясняла, как надо!

— Простите, госпожа... — проскулила длинноносая, тряся отбитой рукой. — Я...

— Делай!

Девчонка с удвоенным старанием принялась за плетение локонов в замысловатую прическу.

— А мой кузен? Не приставал к тебе? Не выспрашивал, что я, как?

— Нет, госпожа.

— Не врешь? Смотри! Если узнаю, что ты ему на меня доносишь...

— Нет же, моя госпожа!

— Отправлю к кухаркам, как ту рыжую дрянь! Гадина... Каждый мой шаг до старухи доносила... Сколько же я ждала, пока эта облезлая волчица сдохнет... Ну мне долго еще ждать?!

Она покрутила головой, чтобы увидеть прическу в зеркалах.

— О, клянусь Наамой! Все-таки я отправлю тебя на кухню! Уж лучше ее возьму обратно, она хоть не только языком мела, но и руками шевелила! Сколько еще! Ночь уже скоро кончится! Я должна показаться графу! Пока он такой напуганный, он как теленок, из него веревки вить можно! А я тут...

Когда она забывалась, ее голос становился пронзительнее. И без старательно отрепетированных гримасок — красота будто тоже куда-то девалась, прямо другой человек.

Ладно. Не за этим я сюда лез. Надо проверить этот проход до самого конца. Он достаточно велик, чтобы здесь можно было не то что футляр с амулетом спрятать — а десяток таких футл...

Я вдруг понял, что не один здесь.

Я перестал дышать. Волоски на шее встали. Сердце отдавалось в висках.

Слева... Где-то там, куда вел тайный проход. Может быть, шагах в четырех-пяти...

Я чуть отодвинул голову от щели. Не поворачиваясь, лишь чуть скосил глаза.

Светлая щель посреди темноты, прямо перед моими глазами, слепила. А сбоку, там — лишь едва различимое пятно...

Кажется...

Идиот! Я же знал, что такое бывает! Сильные маги могут оставить возле своих вещей демона-хранителя! Вот и шаманы оставили кого-то... Что-то... Прямо перед амулетом...

Пальцы уже стиснули свинцовый футлярчик в кармане — и замерли, боясь его раскрыть. Едва я открою, он заметит свечение кристаллов внутри... Открывать — только перед тем, как выхватить кристалл. Уже поняв, что надо делать... Когда я открою — пойдут последние мгновения моей жизни...

Или его?

Его... Чтобы шаманы оставили охранять свой амулет — демона такого мелкого, что с ним можно расправиться с помощью пары кристаллов?..

Глупо-то как — найти этот проклятый амулет, но лишь только для того, чтобы достаться в лапы хранителю, и даже не узнать, что внутри этого тайника было-то...

Глаза привыкали к темноте, и в какой-то миг я вдруг понял, что там, слева, не демон.

Это человек?

И он, так же как и я, стоит ссутулившись, пригнув голову. Ему тоже мешает низкий потолок.

Я ощутил прилив ярости.

Кто-то пробрался в замок и нашел амулет — опередив меня всего на минуту?! Может быть, я даже притащил его на нашем хвосте! От самого Оростола!

И опередил он меня ровно на то время, что я потерял у ручья, когда нас пытались убить... Пытались убить — чтобы убрать с пути... Его пути?..

Ну, нет. В третий раз — это уже перебор. В этот раз подыхать в своей крови останешься ты, ублюдок.

Удары сердца словно встряхивали меня, пальцы нервно дрожали — но зато внутри я почувствовал себя совершенно холодным и собранным.

Невзначай, будто все еще глядя в щель, я вытащил левую руку из кармана. Взял из правой руки затычку, которую держал. И освободившейся правой, стараясь держать ее скрытой от него за моим боком, потянулся к поясу.

Сжав рукоять кинжала, я незаметно перенес вес на левую ногу. Только бы чертова перевязка на ладони не зацепилась за рукоять... У меня будет всего один шанс. Никаких ошибок. Отшагнуть назад, к самой стене, и швырнуть в него — сначала мастерок, левой, чтобы отвлечь, если успеет понять и попытается уклониться! — а сразу следом...

Призрак хмыкнул.

— Кажется, — тихо осведомился знакомый голос, — ты собрался пропороть меня кинжалом, Бример?

— Виконт?..

— Тише, тише... не стоит пугать дам.

Он жестом показал мне, чтобы я вставил затычку.

Так я и сделал.

В наступившей темноте вспыхнула такая же щель, только с другой стороны.

— Так лучше, — сказал виконт уже в полный голос.

Вынув затычку с этой стороны, он явно не боялся кого-то напугать. Потому что оттуда он сюда поднялся?

— Там, — кивнул я на светящуюся щель, — какой-то знак, когда проход открывают?

— Крошечный уступчик в стене, — кивнул виконт. — Когда проход закрыт.

А когда проход открывают, этот уступчик вдвигается, и становится вровень с остальной кладкой?

— И на который удобно класть монетку... — пробормотал я сквозь зубы.

Пока уступчик выдвинут. А когда уступчик входит в стену, монетку сбрасывает — и она звонко прыгает по полу, оповещая хозяина покоев, даже если тот спит, что кто-то влез в тайный проход, ведущий к нему...

В скудном свете я снова различил усмешку виконта.

— Скальди сказал, что рано или поздно ты сюда заберешься.

Скальди... Это тот пергаментный, телохранитель графа? Значит, виконт сюда влез из графских покоев. По ту сторону стены именно они. В этом я угадал.

А в главном?

— Здесь что-то было?

Поморщившись, виконт медлил с ответом.

— Виконт?.. Здесь. Что-то. Было?

— Да, — наконец проговорил он.

Я вдруг почувствовал себя каким-то странно легким и воздушным. Будто разом махнул пару кувшинов крепкого вина.

Неужели...

Все-таки...

Такая удача выпадает раз в жизни! И вот...

Если орки даже наступление не возобновляют, пока не вернут это себе! То это должно быть что-то такое...

— Что?!

И это — мое... Все — мое... Целиком...

— Почему вы мне сразу не сказали, что обнаружили тут тайник?!

Виконт, судя по его скучному виду, даже не понимает, что они тут нашли!

— А может быть, — он был совершенно холоден, почти грустен, — мне еще надо было съездить в Оростол, и там, прямо на главной площади, объявить, как попасть в тайный лаз, дающий проход в спальню графа?

— Виконт... — прорычал я.

Виконт отмахнулся.

— Мы нашли вход сюда только сегодня. Когда посмотрели, как ты открыл склепы на кладбище.

— Что здесь... Где оно?!

— Не совсем здесь, — поправил меня виконт. — Сначала мы нашли выход сюда. Тут лестница... А потом Скальди нашел еще и тайник в самих покоях, возле камина. Внутри тайника...

Он замолчал.

Я с трудом подавил рычание.

— Что там было, виконт? — выдавил я как мог почтительнее.

— Там было пусто. Совершенно пусто. Но...

Меня всяго трясло, будто с мороза. Пальцы, руки, все внутри сотрясала мелкая дрожь.

Ну, не тяни же! Говори!

Говори, что!

— Потайное дно, — сказал виконт. — Тайник в тайнике. И вот там...

Он замолчал.

— Что?! Ради всех богов, виконт! Что?!

Виконт усмехнулся.

— Не думаю, что это то, что ты ищешь.

— Что?!

— Кувшинчик вина.

Я заморгал.

Дрожь, сотрясавшая меня — сменилась колючей тяжестью, заполнившей и руки, и ноги.

Или, может, я просто ослышался?.. Не может же быть, чтобы...

Он сказал...

— Кувшин... вина?..

Тайник в тайнике — ради кувшинчика вина?..

— Кувшинчик.

— С ядом? — тупо пробормотал я.

Глупо, конечно, прятать так кувшинчик с ядом, но... Ииначе — вообще никакого смысла во всем этом... Хотя какое это теперь имеет значение... Если это — не то, что спрятали тут орки...

— На горлышке, — сказал виконт, и мне почудилось, что он снова усмехается, — была повязана белая лента.

Я ощутил, как щеки заливает жар.

— Такая же, как те, что на шестах вдоль дороги?.. — сквозь зубы пробормотал я.

— Именно. Какой-то шутник из белых братьев.

Развернувшись, я двинулся по проходу обратно.

— Мастер, наконец-то! Сколько мо...

Эйк разинул рот, когда за мной из прохода вылез виконт. Эйк уставился на меня. Снова на виконта.

Виконт задвинул камни и тщательно проверил, чтобы не осталось даже щелки, намекавшей на тайный лаз.

— Ты этого тоже не видел, — бросил он Эйку, отобрал у него факел и двинулся по галерее.

Я подтолкнул Эйка следом. Эйк все порывался оглянуться.

— Но... Мастер...

— С тайником нас опередели.

Мальчишка весь подобрался.

— Виконт? — шепнул Эйк, с ненавистью глядя ему в спину.

Виконт, далеко опередив нас, уже спускался по лестнице.

— Нет. Белые.

— Подснежники?! Но их же тут давно уже...

— Раньше. После штурма. Осмотрели все тайники... И оставили приветствие.

— Приветствие?

Я поморщился.

— Не важно...

— Но если подснежники про этот тайник знали еще тогда, — жарко зашептал Эйк, прилипая ко мне, — а сейчас продолжают искать, то это значит, что когда они открыли этот тайник, там ничего не...

Виконт вскинул руку, чтобы мы замерли. Повернув голову, он вслушивался.

83

И быстро двинулся к выходу из зала.

Из коридора доносился странный шум. Будто лязг доспехов, возбужденные голоса...

Ускоряя шаги, виконт скрылся за поворотом.

— Я здесь, Милашка! В чем дело?

— Мы не можем найти Бримера, милорд! На проломе...

Я бросился следом. Милашкой оказался мужик с обожженным лицом. Позади него был еще рыжий Лисенок и какой-то косматый парень с лицом некрасивой мужеподобной девки.

— Мы нигде не можем его найти! А там...

Лисенок заметил меня.

— Мастер Бример! Скорее! Там что-то есть, внизу! Прямо под проломом!

— Что-то? — процедил я сквозь зубы. — Оно к вам даже на свет не вылезло?

— Там такой туман, что своего носа не видно! Что-то плещется, на обломках во рву. Вы...

— У вас там есть жаровни? Держитесь за ними. Поднимите лучников, пусть отгоняют зажигалками.

— Лучше бы вы...

— У меня есть, чем заняться! — Толкнув плечом косматого парня, я протиснулся между ними. — Эйк!

Я свернул в почти темный узкий коридор, лишь в самом конце которого горел факел.

Чертовы подснежники... Значит, они все-таки обыскали замок со всей тщательностью...

Но амулет-то светит! Он где-то в замке!

— Мастер, — спешил за мной Эйк, — но если на проломе демоны...

— И их будет еще больше, если мы не найдем!

— Но вы же сами только что сказали, что подснежники... Они здесь обыскали даже тайники!

— Значит, не все! Про тайные проходы из покоев хозяина — это любому дураку ясно, что должен быть! Я нашел быстро, виконт нашел... Да любой бы нашел, если бы мог разгуливать по замку, не обращая внимания на стражу.

Я встал. Коридор закончился развилкой.

Влево — куда-то к нашей башне. Вправо — куда-то в новую часть.

С башни я смотрел. В новой части прошел по всем коридорам, созерцая.

Ну и куда?

Осматривать теперь каждую комнатку?

Чтобы этот замок просто обойти, нужно всю ночь. А уж на тайники проверить, которые могут быть в глубине стен...

Эйк, вздохнув, положил было сумку на пол, но тут же ожил.

— Мастер! Но... Если это такой мощный амулет... Он ведь ценный? Если продать его белому ордену, они ведь отвалят за него кучу золота? Да?

— Прежде чем продать, надо найти.

Но у Эйка уже загорелись глаза.

— Ну-у... — Он прищурился. — Я бы прятал там, где никто не будет искать!

— Я тоже. Но это лишь красивые слова, Эйк. Слишком общие. А вот где именно ты бы не стал искать?

— Ну-у-у... Раз про ход из хозяйской спальни, вы говорите, даже ослу ясно... То, значит, надо где-то в совсем другом месте? Возле кухни? В комнатах прислуги. Где-то там. Да?

— Я вижу, к чему ты клонишь, Эйк... Но не забывай, что мы ищем все-таки тайник.

— И что?

— Тайники делают, чтобы ими пользоваться... Если сделать его там, где живут слуги, будет сложно что-то скрытно положить. И еще сложнее незаметно взять, когда это понадобится незамедлительно. Да и прислуга может найти...

— Тогда где?

— Где не будут искать...

Эйк фыркнул.

Я потер переносицу.

Какая-то мыслишка кружилась на задворках, не даваясь в руки. Что-то с треугольным узором...

На кладбище, на входах в склепы, был треугольный узор. Вход в этот тайный проход — закрыт таким же образом. И виконт сказал, они нашли еще тайник в покоях? После того, как увидели, как открываются входы в склепы... Тоже тот же треугольный узор, выходит?

— Куда мы идем, мастер?

Я и не заметил, что ноги сами несут меня опять вниз. В западную часть.

Да. Я знаю место, где от треугольного узора в глазах рябит...

В перепутном зале, кроме Клеща, теперь были Бен и заика.

Я отобрал у них один факел и двинуся за жаровню.

Снова по коридору, ведущему в подвалы. Мимо темницы и каменных мешков, дальше.

— Мы что, опять идем в храм?.. Да ну, мастер! Сами говорите — где никто не будет искать! А храм... Туда же по одному можно ходить, да? Ну само напрашивается, что там тайник! Ясно, что там уж будут искать в первую очередь! И быстро и легко найдут! Если бы он там был...

— Думаешь?

Мы миновали кельи, и вошли в храм. При нашем появлении трое солдат вскочили с корточек.

— Мастер Бример?

— У нас тихо, мастер Бример!

— Даже не пытались влезть! Это на стене...

Я взмахнул рукой, обрывая.

— В коридор все. Живо!

Эйк, сбросив сумку и арбалеты на пол, огляделся без всякого воодушевления.

— Живее, живее! — прикрикнул я на солдат. — И дверь закройте!

— Дюжина часовенок по бокам, — кисло сообщил Эйк. — Там, вроде, алтари были... Ну, еще статуи, в постаментах тоже можно... Удобных мест для тайника не так уж и много. И уж здесь-то подснежники точно все обыскали! Еще до того лаза на галереях! Уверен, его тут нет!

— Уверен, значит?

На постаменты статуй я даже не глядел. Я прошел между колонн. В боковую часть, где в стене темнели провалы приделов, которые Эйк нарек часовенками.

— И других удобных мест здесь, значит, нет...

Вход в ближайший придел меня не интересовал. Как и алтарь, который мог быть внутри.

Да все приделы вместе взятые меня совсем не занимали. Я медленно двинулся вдоль стены, ведя рукой по камням.

Ее всю, сплошь, покрывал узор из выступающих вершин. Которые легко складывались в треугольник — достаточно взять любые три соседних камня.

— Так... Это же... — Эйк встал. — Такие же, как там, у тайного прохода... — Будто заново увидев, он обвел взглядом стену храма. — И прямо у всех на виду...

Только здесь выступы располагались куда плотнее, чем на входах в склепы или в тайный проход.

— Но эти куда ближе друг к дружке, чем там, — сказал Эйк. — Если и сдвинутся, прохода не получится. В лучшем случае лаз.

— Или тайник. Зато...

Сунув факел в держатель на стене, я примерился к камням. Ладони я положил на соседние выступы — только не по-нормальному, а скрестив руки. Так что мой локоть как раз уперся в третий выступ.

— Видишь? Не надо упираться коленом. Для дамы это могло бы быть несколько затруднительно...

Эйк, сбоку от меня, уже пытался повторить это с другими соседними камнями. Проворно проверил один возможный треугольник, потом другой, перешел дальше. Быстро и целеустремленно...

Где-то минуты через две он оглянулся на меня. Уже не так уверенно.

Я-то и эти две минуты просто стоял, сложив руки на груди.

— Но, мастер... — Эйк еще раз оглядел огромный зал. По всем стенам которого шел этот узор. — Здесь же... Этих выступов... И тройки из них можно делать по-разному, с любым из соседних...

Я кивнул.

— А еще они могут заедать от времени, поэтому надо проверять не кое-как, а давить с силой и раскачивать.

И кристалл тут тоже не поможет. Я тут уже созерцал, и без всякой пользы.

Если свинцовый футляр тут, то по форме он как сундучок с прямыми углами. И стоит в тайнике не абы как, а углом наружу. Чтобы даже если ты светишься от маны, заметить отражение от стенок все равно не смог. Вбок он его отбрасывает, твое отражение. Где тебя нет.

— Да на это же и месяца не хватит!

Эйк закусил губу. И все шарил взглядом по стене. О, этот взгляд! Где-то за этими выступами его ждали горы золота, которую вся конница белого ордена не вывезет...

— И ведь все же на виду... — прошипел Эйк. — Если бы только точно знаеть, какие три камня нужных! Просто отсчитываяешь нужное число от какого-нибудь входа в часовню, или от какой-то статуи, и... — Эйк, оскалившись, даже застонал от отчаяния.

— Все? Наигрался? Тогда тащи сумку.

— Да тут даже подснежники не смогли бы найти! Только если всех своих гарпий заставили тискать камни днями напролет!

Белые братья, положим, смогли бы. Если бы были уверены, что тайник именно тут.

Фокус с тем, чтобы поставить футляр в тайнике углом — этот фокус сработает, только если маг один. Или если их много, но они не знают, что тайник именно тут.

А если магов неколько, и они знают... Тогда все просто. Один потянул кристалл и, весь светясь от маны, быстро идет вдоль стен, — а другие вместе с ним, кто-то чуть впереди, кто-то чуть сзади. Чтобы быть сбоку. Там, куда упадет отражение. Кто-то да поймает, когда будут проходить мимо футляра.

— Надеюсь, они ограничились тем, что осмотрели алтари в приделах, и статуи в главном зале... Сумку!

Я достал из кармана футлярчик с тремя кристаллами.

Эйк, задумчивый и набычившийся, подтащил ко мне сумку. Я бросил в нее футлярчик.

Эйк задрал брови.

— У тебя в карманах что-то свинцовое есть?

Эйк нахмурился.

— Это вам зачем, мастер?

— Есть?

Мальчишка ощутимо напрягся.

— Что вы собираетесь делать, мастер?

— Я собираюсь найти амулет. А ты?

— Но... Мы ведь не знаем, за каким из этих выступов тайник!

— Я не ищу тайник, Эйк. Я ищу то, что там. Внутри тайника.

— Амулет там! Ну и что?

— Вот именно, амулет. Заряженный так, что приманивает демонов как мотыльков. И спрятанный в тайнике. А что из этого следует?

Эйк почти ощерился.

— И что из этого следует?.. — процедил он. Честно попытался подумать, но не выдержал: — Да ничего из этого не следует! Мы ведь не знаем, что там за амулет!

— И все же кое-что про то, что в тайнике, нам известно. Кое-что важное... Очень важное...

— Да что?!

Я вздохнул.

— Извини, Эйк. Я думал честно поделить с тобой ту гору золота, что белый орден отвалит за амулет, но... Видно, нет. Не заслужил ты столько...

— Да что?! — прорычал Эйк, оскалившись. — Что вы знаете такого, что поможет найти этот тайник, мастер?!

— Мы знаем, — поправил я и присел к сумке. — И ты тоже знаешь...

84

Со дна сумки я достал медный коробок. Внутри, на бархате, блеснули стеклянные капли.

Эйк скривился.

— Но это же для ловушки... Да чем ловушка-то тут поможет!

— В основном тем, что едва ли благородные маги опускаются до того, чтобы самим проверять ловушки. Когда для этого есть алхимики... Тащи сумку, — я нацелил палец на вход в храм.

Эйк, с тяжким вздохом, взял сумку и потащился к дверям.

— И если есть что свинцовое, все в нее!

Шагнув уже за порог храма, он мотнул головой. Нет у него ничего свинцового.

И не должно, в принципе. Но мало ли.

— А теперь закрой двери и иди сюда! Нет, плотнее! Мне не нужен сквозняк!

Я вытаскивал стеклянные капельки из углублений в бархате.

— Мастер... — Эйк с тоской оглянулся на двери, которые сам же и закрыл. — Вы что, собираетесь нас пытать?..

Покачивая в горсти стеклянные капельки, я прошел за колонны.

Прошел мимо входа в первый придел, и, не доходя до второго, остановился. Сжал одну слезинку самыми кончиками пальцев — и со всего размаху влепил в стену.

Эйк уйкнул и зажал рукой нос, заранее скривившись.

А я уже быстро шел дальше, вдоль стены, где чернели провалы приделов. Разбивая о каждый простенок по бесовой слезке.

Потом пересек зал и двинулся с другой стороны.

Еще пять слезинок...

Сделав круг, я вернулся к Эйку. Он все стоял, зажимая рукой рот и нос.

Кажется, даже не дышал. Пунцовый от натуги, с налившимися жилками на висках. В выпученных глазах — изумление.

Я не кривился и нос не зажимал.

Он убрал руку, осторожно потянул воздух, и его брови задрались еще выше.

— Но...

Пахло — едва уловимо. И вовсе не горечью. Чем-то сладковатым.

— Так оно... Что? Оно так не само воняет?.. А только когда уже потом?.. Когда выходит из ловушки?.. Потому что попало на свинец?..

— Само? А как бы, по-твоему, его алхимики в стекло запаивали, если бы оно так само по себе воняло? Вслепую и не дыша? Или это тебе в голову не приходило?

Судя по виду Эйка...

— Не приходило, — кивнул я. — А то, что я тебе говорил, что бесовы слезки — это вытяжка из жабр тыуна, вылетело?

— Это от которого усы? — хмуро пробормотал Эйк, совсем пристыженный. Нахохлился, как мокрый воробей. — Ну, в когте вашем, вы говорили, и в ловушке...

— От которого, — подтвердился я. Медленно двинулся по залу, принюхиваясь. — Только усами — это он сам ловит. А бесовы слезки в жабрах — это чтобы его никто не поймал.

Эйк тупо моргал, опять не понимая. И тут его осенило.

— Так эта вонь — это чтобы к нему никто магический не мог подобраться?! Ну, чтоб даже если кто-то магический будет, когда подкрадывается, прикрываться свинцом, чтобы тыун не мог заметить его магию — а тут эта штука, и... Да?! — Эйк бросился за мной следом. — Если оно воняет, только когда попало на свинец... Если амулет здесь, в тайнике, то он же в футляре! В свинцовом футляре!

— Поздно. Половина золотой горы от тебя уже уплыла.

Как бы и от меня не уплыла...

Этот купол, Нзабар его дери! Что раньше, когда там был старый щит, все был кое-как, — что сейчас, эта новая заплата, сделанная вчера...

Я разбил десяток слезок, но зал-то огромный. А в этой заплатке на куполе — щель на щели. И два выхода в разных концах. Один наружу, а другой — в глубину замка, и там, через подвалы, на другую сторону. Сквозняк, как двери ни прикрывай.

Запах будет быстро вымываться. А мне надо, чтобы бесовы слезки сначала просочились через незаметные щелки меж камней — в тайник. А потом, обретя горечь, вытекли обратно... И чтобы что-то из этого еще зацепило мой нос прежде, чем утечет из храма...

— Разве что пара золотых? — оглянулся я на Эйка. — Если почуешь.

Он задрал нос, как гончая, еще не напавшая на след.

— Я только не понял, мастер... Тыун чует эту вонь, и уплывает? Или тот, кто подкрадывается, сам уйдет, потому что раньше сдохнет от такой вони, чем до тыуна доберется? Эта вонь ему глаза выест?

— Сейчас кто-то останется без ушей!

Эйк тащился за мной, как щенок — почти шаг в шаг! Разве что под ногами не путался.

— Или ты когда носом работаешь, головой уже не можешь? — Я вытянул палец на колонны с той стороны.

Эйк проворно метнулся через зал.

— За колоннами иди! Факел с собой не тащи! И как только поймаешь горчинку...

Из коридора донесся шум. Сначала один оживленный голос. Тут же другой, яростно протестующий. Присоединился третий... И свара явно не собиралась затихать. Ощерившись, уже предчувствуя, что ничем хорошим это не закончится, я двинулся туда.

В дверь стукнуло, голоса стали громче — и дверь вдруг...

— Вон! — заорал я, метнувшись к ней.

Едва успел зажать дрогнувшую уже дверь.

И если бы не навалился плечом, то не удержал бы — кто-то с той стороны толкал ее так же яростно, как я пытался удержать.

— Ношрино вымя! — прорычал я. — Я же сказал...

— Бример! — гаркнул через дверь хриплый голос. Словно бы знакомый. Тот изуродованный огнем Милашка? — Эй, Бример! — В дверь долбануло, чуть не отшвырнув меня. — На проломе! Они лезут вверх! Зажигалки их...

— Не трогай дверь!

— ...долго не удержат!

— Уйди от двери!!!

Мой вопль запрыгал под сводами, как рассыпавшиеся по каменным плитам бусины. И на тех за дверью, кажется, тоже произвело впечатление. В дверь давило, но хотя бы больше не пытаются вынести ее ударом.

— Бример! — снова рявкнуло оттуда. — Я...

— Самые длинные алебарды, какие есть! — крикнул я. — Или пики! Паклю на концы, и как факела! Полезут — сбивайте вниз!

— Там...

— Пусть льют по разлому горящее масло, если совсем туго! И уйди от двери! Иначе, клянусь Нзабаром...

Кажется, он перестал толкать дверь?

Все еще упираясь плечом на всякий случай, я перевел дыхание.

— И если ты коснешься ее еще раз, ты пожалеешь, что до тебя не добрались те!

За дверью вдруг кто-то охнул. Кто-то зашипел, как от боли. Раздался дикий кашель. Кто-то взвыл от отвращения.

— Боги! Что это за...

— Торунова кровь! — проревел Милашка. Вот теперь точно отлип от двери. Голос доносился из глубины. — Что это?.. Это — оттуда?..

— Боги, не трогай эту проклятую дверь...

— Да что у них там?!

Закрыв глаза, я вжался спиной в дверь.

Кровь Торуна, сосцы Наамы, Нзабарово семя и Ношрины хляби! Пусть там, снаружи, ветер сейчас тянет так, чтобы сквозняк здесь, если уж есть, — то пусть хотя бы он будет внутрь замка! С этой стороны двери — на ту! Если потянет наоборот... И вонь от попавших на свинец бесовых слезок, расползаясь от моей сумки со всем ее свинцовым содержимым, просочится сюда, в храм...

— Если кто-то еще раз, — прошипел я сквозь зубы, — хоть пальцем! тронет эту дверь...

— Баан тебя возьми, Бример! — прорычал Милашка. Но решительности у него явно поубавилось. — Я не знаю, чем ты там занят — но на проломе какая-то огромная тварь! Оно сопит, как...

— Идиоты... — простонал я, оскалившись от досады. Пытаясь приспособить кинжал в скобы на двери. Вместо засова, который должен был тут быть, но куда-то делся.

Меня трясло. Я уже чувствовал едкую вонь — она была уже здесь! По эту сторону двери! И накатывала все сильнее...

— Мастер!!! — гаркнул Эйк из-за колонн.

Я кинулся к нему.

Эйк с горящими глазами метался вдоль стены между двумя приделами.

— Тут, мастер! Тут!

Я замер, внюхиваясь.

Я очень хотел почуять — ну хоть малейшую горчинку...

— Ты уверен? Я ничего не чую.

Эйк шмыгал носом, и на его лице проступала страдальческая гримаса.

— Но... Оно было... Клянусь Менялой, оно было тут! Эта горечь! Я ее...

От отчаяния у него почти слезы навернулись.

Но сейчас в воздухе не чувствовалось даже того едва уловимого сладковатого запаха, что был сразу после того, как я разбил слезинки.

— Мастер, но как же... Неужели — все?.. Оно уже совсем развеялось?.. И теперь ничего...

— Нельзя так расстраиваться из-за пары золотых, Эйк.

Я разжал кулак. На моей ладони, в отблесках огня, тускло мерцали две бесовых слезинки.

— Так у вас еще осталось!

— Не осталось, а оставил. Отойди.

Отступив к колонне, я швырнул капельку в стену, прямо посередине между входами в приделы.

Эйк метнулся к стене, принюхиваясь.

— Есть, мастер! Есть!

— Что — есть? Ищи точно, какой! Здесь можно три дня их все проверять!

— Кажется, тут...

Горечь была. Какое-то время она нарастала, потом пошла на спад.

Эйк остервенело пытался сдвинуть камни вокруг этого места.

— Назад! Нет времени на эти глупости!

Эйк отскочил. Я швырнул последнюю капельку. Эйк шумно втянул носом.

— Эх, сюда бы сейчас эльфа, мастер! Говорят, они в этом даже лучше, чем собаки...

Я вспомнил узкую фигурку на улице алхимиков, возле лавки, перекупленной торговцем духами. Как тот узкоплечий зажимал нос платком. Как брезгливо ступал, боясь запачкать даже подошвы об остатки помоев, выплеснутых из дома...

Только до города — сколько верст? И сколько золота мог бы потребовать этот длинноухий... У них не только нос хорош. У длинноухих и голова варит. А уж как почуял, что можно поживиться, то своего уже не упустит.

— Не уверен, что лучше, Эйк. Разве только тем, что умеют говорить... А норов-то у них такой, что еще хуже, чем у нашего Пенька...

Мы принюхивались, пока не стукнулись головами.

— Эйк! — прошипел я.

Эйку на мою досаду было наплевать.

— Точно здесь, мастер! — просипел он.

Его глаза горели, щеки налились пунцом. Он сопел за моей спиной, чуть не пританцовывая от нетерпения, пока я пробовал камни.

Но я попробовал раскачать одну тройку выступов, другую... На четвертой попытке выступы под ладонями дрогнули! В ноздри ударила едкая горечь.

Эйк издал победный вопль.

Камни расходились!

С трудом. Хитроумные сочленения заедали. И все-таки раздвигались!

Когда они дошли до предела, черная дыра между ними была как раз с днище среднего бочонка. И там что-то тускло блестело — как блестит свинец...

Эйк сунулся в дыру, несмотря на вонь, от которой резало в глазах. Я стоял, зажимая нос.

У меня дрожали руки. А внутри — пустота. Сосущая, предательская бездна.

Все стало бессмысленным, тошным, ненастоящим. Даже я сам — кукла, набитая старой соломой, глупая, ни на что не годная...

Блеснувшее в глубине дыры — оно было совсем крошечным. Так блестит не плоское днище свинцового бочонка, а что-то совсем мелкое — не больше монетного кругляша... монетного?

Там же кувшинчик. Еще один кувшинчик с вином. Только тут шутником был другой белый брат, и одной ленточкой не ограничился. Прицепил на горлышко еще и свинцовую пломбу, со следом своего перстня-печатки. Чтобы искатель-неудачник изошел на желчь, проклиная не просто орден, а точно знал имя того, кто его опередил и глумился...

Только Эйк зачем-то сунул в дыру обе руки. А когда потянул, там увесисто скрежетнуло по камню.

Он вытягивал явно не кувшинчик. Показался бочок — не круглый, но явно больше, чем мог бы быть кувшинчик с вином. Да и не глиняный он был...

Тот блеск, что я заметил в глубине дыры — он был не от свинцовой пломбы! Это были свинцовые накладки на углах ларца! Пока он был в глубине, его граней не было видно, потому что были они из дерева темного, как уголь.

Накатила, как мощная прибойная волна, надежда...

Но...

Если в нем прятали амулет — футляр ведь должен быть из свинца? Прятать что-то магическое от созерцающих можно лишь в свинце. А если этот ларец из дерева...

Отчаяться во второй раз я не успел. Бока ларца были резные. И там, в этой резьбе, фигуры... Странно скособоченные, с пугающими лицами... Либо это были утопленники, стоящие на коленях на дне моря, и их волосы длинными космами уходили вверх — либо это были поднимавшиеся с колен мертвецы, из затылков которых тянулись хвосты гохлов. Которые невозможно увидеть, можно лишь созерцать. А над фигурами была словно звезда, но бросающая лучи жесткие, как копья. Брык.

На другом боку было что-то похожее на кольца мирового червя — но я уже не вглядывался. Там со всех сторон будет только то, что можно лишь созерцать! Ларец только снаружи деревянный — а внутри выстлан свинцовой фольгой!

Бережно, как младенца, удерживая у груди ларец, Эйк оглянулся на меня. Глаза у него горели.

— Есть... Есть, мастер!.. Есть!..

Наверно, у меня лицо было такое же глупое.

Нашел...

Все-таки нашел...

А что не свинцовый бочонок, а ларец — так это потому, что не орочий он, этот ларец. Они взяли его где-то в замке. Из вещей Торнов. Да и не было у орков своего свинцового бочонка, который бы подошел по размеру к этому небольшому тайнику. Откуда бы ему взяться? Они же отступали в спешке. А когда сюда шли, брали замок осадой и штурмами, и прятать свой амулет здесь совсем не собирались... Кто-то из Торнов достался им еще живым? Раз про этот тайничок они все-таки узнали...

Эйк встал на колени, бережно опустил ларец на пол. Попытался распахнуть крышку — но она была как влитая. С другой стороны оказался выступающий замочек.

Оскалившись, Эйк выдернул кинжал. Нацелился лезвием, как копьем перед ударом...

— Нет!

Эйк меня не слышал.

— Нет!

Я схватил его за шкирку и отшвырнул от ларца.

— Но, мастер! Это же оно! Там внутри что-то есть! Кро-Беротом клянусь! Это точно оно! То, что мы искали!

— Вот именно! Оно. И я не вижу, отчего бы свинцовая фольга внури этого ларца вдруг могла прохудиться — если только с амулетом внутри не происходит что-то.

— Но...

Эйк все рвался к ларцу, мне пришлось еще раз отшвырнуть его.

— Хватит, я сказал! Его, может, и без тебя вот-вот разорвет. — Я указал пальцем на дверь: — Сумку. Живо!

85

— Ч-что там у в-вас... — начал заика, весь сморщившись.

Лисенок, сидевший у стены, вскочил:

— Мастер Бример! Зик прика...

— Сейчас! — рявкнул я, не оглядываясь.

На этот раз сумку я тащил сам. И без того-то нелегкая, с ларцом внутри она стала почти неподъемной.

Но нетерпение жгло внутри, придавая сил. Коридоры замка пролетели незаметно, на третий этаж башни я почти вспорхнул.

Осторожно опустил сумку на пол.

У дальней стены лежала — как гигантский жук на спине, поджавший лапки и прикинувшийся мертвым, — свинцовая скорлупа. И кажется, теперь я понимаю, для чего она была нужна шаманам.

— Эйк! Сюда. Берись.

— Зачем...

— Берись!

Вдвоем мы смогли поднять ее на попа.

— Боги... — просипел Эйк. — Пудов десять, не меньше!

— Переворачивай ее... Нет! На стену! Опирай туда... Все, все!

Верхний край лег на стену, и скорлупа стояла почти на боку. Превратившись в огромный, почти в человеческий рост, круглый щит.

— Если что, отскакивай под нее. Ясно?

— Если — что? — мигом напрягся Эйк.

Я поставил ларец на стол. На всякий случай развернул его к себе задом. Чтобы крышка, когда поднимется, прикрыла меня — от того, что внутри.

Снаружи донесся трубный рев.

— Боги... Это на проломе! — Эйк ощечился. — Это с него так...

— Закрой!

Эйк бросился к ставням.

— И зажги еще пару факелов!

Я осторожно втиснул под замок лезвие кинжала. Если нажать как следует — отлетит... Но прежде я вернулся к сумке и достал футляр с кристаллами.

Оглянулся, где Эйк. Он стоял у скорлупы, вцепившись в свинцовый край.

Тряпка на моей руке, черная от застывшей крови, прилипла к ладони. Я взял кристалл в левую. Потянул.

Я боялся, что щель в прохудившейся свинцовой фольге будет такой яркой от свечения маны, что... можно ли ослепнуть, созерцая? Или лишиться того, что дает возможность созерцать?

Но прореха была где-то на передней части ларца. Передо мной было — лишь как два буроватых зеркала, сложенных углом. В них отражались моя голова и грудь, светящиеся небесно-голубым. Мана, наполнившая меня. Свинец для свечения маны как зеркало. Значит, и правда изнутри обшит свинцовой фольгой.

И слева в буром мареве блеснуло что-то голубое — оттуда, где стояла скорлупа. Еще одно маленькое и искаженное мое отражение...

Вздрогнув, я уставился вправо. Замер. Даже дышать перестал.

Оттуда — всего в дюжине шагов, может быть! — в буром мареве светилось еще что-то.

Едва различимое...

Не открывая глаз, на ощупь я выбрался из-за скамьи и медленно двинулся в ту сторону.

— М-мастер?..

— Стой там. Тут что-то еще...

На самом деле, оно было, может быть, и не в комнате, а где-то в толще камней. Даже не в стене этого этажа, а на уровне кладки пола. Или даже еще ниже...

Я приоткрыл глаза, чтобы соотнести точнее.

Да. И даже не в кладке — а еще дальше? Снаружи... Где должна быть только пустота. Воздух за стенами башни.

Или — на месте камня из самого внешнего слоя кладки? Камень, который, наверно, можно было осторожно заменить, если бы несколько мастеров каменного дела свесились на веревках с вершины башни?..

Не сводя глаз со стены в том месте, где я созерцал свечение, я присел. Дотянулся рукой до сумки, подтянул ее, выдернул с самого дна моток крепкой веревки.

— Мастер?..

Прикрыв глаза, чтобы не потерять свечения, я обвязывал себя веревкой по поясу.

— Ма-астер?.. — голос Эйка напрягся. Сам он был уже за моей спиной. Крадется бесшумно, как кошка.

Пятно, которое я созерцал... Оно было скорее зеленоватым, чем голубым. Наверно, так могла бы выглядеть аура демона, расплывчатая от толстого слоя кладки, что разделял нас — если бы это было одно пятно. Но там... Вокруг большого пятна были и еще пятна, поменьше. Как лепестки вокруг сердцевины цветка. Тоже зеленоватые...

Чуть звякнуло арбалетное ложе. Эйк впихнул туда болт.

— На! — я швырнул конец веревки назад. — Обкрути обо что-нибудь, иначе не удержишь!

Прихватив факел, я бросился к ближайшему окну и забрался в проем. Здесь почти можно было стоять — надо только чуть пригнуть голову. Я шагнул к самому краю и пинком распахнул внешние ставни.

— Мастер! — вскрикнул позади Эйк.

— Держи крепко! — рявкнул я, не оборачиваясь.

Зрение мешало, я почти перестал созерцать, но... кажется, пятна дрогнули?!

Выглянув наружу, я выставил в темноту факел.

Сначала я увидел двух маленьких выползней.

Деловито сдиравших мох со стены. Одни глазом глядя на меня, а другим косясь куда-то вбок, себе назад...

86

Темная стена под ними была вся в белесых пятнах. Там мох был счищен до камня.

Еще ниже, где-то между первым и вторым этажами башни, стена словно вспучивалась.

Огромный рохурлур прижимался к камням, широко раскинув лапы, будто хотел обнять всю башню. Клейкости его ладоней и ступней не хватало, чтобы удержать такую тушу, даже на очищенном от мха камне. Но вокруг него к стене лепились крупные выползни, и каждый одной лапой придерживал рохурлура.

Их папашу.

Я узнал его по уху с оторванным краем. Рубец от зажигалки еще не зарос. Сизый тоже меня узнал. А может, он узнал меня еще раньше, когда я только вытянул кристалл. С маной внутри и я стал заметен ему сквозь стены.

Или... Еще вчера? Они заметили свечение здесь, еще когда я перегонял гохла в ману? И решили, что можно меня здесь прихватить?

Собирались ползти по стене до самого верха башни? И зайти внутрь — через выход на крышу? Напасть с лестницы... Двигаясь сверху, откуда их тут точно никто не ждал бы...

Десяток красных морд с ненавистью глядели на меня и огонь.

Они ползли сюда всю ночь, локоть за локтем поднимаясь на стену. Слышали, как я расправлялся внизу с их младшими — но продолжали ползти вверх. Сдирая мох, карабкаясь выше, но даже не пытаясь выломать ставни и влезть через окна на этажах ниже — чтобы не нарваться на случайного человека и не поднять шум...

Не спугнуть меня.

Вот чего он хотел.

Он хотел взять меня врасплох — чтобы уж с гарантией, поквитаться за вчерашнее...

Мертвенно-сизая плоть на губах рохурлула раздвинулась, на миг обнажив тонкие рыбьи зубы. Какой-то звук.

Выползни, державшие его, пришли в движение. Сизая туша, окруженная розовыми телами, поползла вниз.

Мне надо было... В сумке... Чтобы на этот раз уж...

Но я не мог оторвать глаза от того, что было подо мной — крупный выползень, придерживавший рохурлура снизу, вытянулся далеко вбок, пытаясь достать ногой и кончиком хвоста, через поросшие мхом камни, до какого-то черного... Окно в первом этаже башни!

Кровь Торуна! У выхода из башни в коридор замка, там же никого нет! Ни стражи, ни запоров... Иди вниз, по замку, куда хочешь! На кухни к девкам, или по комнатам к спящим.

Если этот десяток окажется внутри замка... Когда все солдаты на стене и в храме...

Я кинул взгляд назад — на торчащего у окна Эйка, стискивавшего веревку и арбалет, с уже горящим болтом на зажигалке. Где-то за ним, в глубине комнаты, была и наша сумка, а в ней... Но пока я буду говорить, пока он будет метаться...

Оскалившись, я лишь вырвал у него арбалетик — и шагнул за край.

— Эйк, трави!

Я вывалился из окна наружу. Веревка, стиснув меня за пояс, замедлила мое падение, я словно побежал по стене вниз — выставив факел и арбалет, выцеливая сизую тушу, где у него под животом должен быть бутон омертвевшей шкуры...

Визг ударил в уши.

Выползни рванулись прочь, скрываясь за изгибом стены. Но там не было мест, очищенных ото мха. Кто-то судорожно крутился, все еще цепляясь одной лапой за голое пятно, другие уже падали, суча лапами в воздухе, задевая по стене — но снова попадали в мох, который не держал...

Рохурлур, срываясь то одно лапой, то другой, почти падал по стене — но все еще пытался удержаться.

Я больше не мог бежать по стене в ту сторону — меня оторвало от кладки, и натянувшаяся веревка потащила меня назад.

Ниже под стеной выползни выворачивались в воздухе, растопырив лапы и вертя тонкими хвостами — ловкие как кошки, глядя уже вниз. Почти неубиваемые, но эта высота слишком велика даже для них, каменный двор внизу даже не видно...

С гулким хлопком один остановился в воздухе — превратившись в белесую прозрачную фигуру. И словно эхо, хлопки посыпались один за одним. Они сбегали, оставив дымчатые фигуры, уже далеко внизу подо мной.

Веревка закрутила меня, развернув к стене не тем боком, ударило о кладку — спасая себя и арбалетик, я попытался смягчить удар другой рукой, по костяшкам пальца врезало камнем, факел выбило, — а веревка все тащила меня вдоль стены назад, как маятник на обратном движении. Пролетело место, где я вывалился из окна — а меня все тащило дальше... За изгибом стены я потерял рохурлура.

Я закрутился, приноравливаясь к движению веревки.

Она, наконец, натянулась и почти замерла на миг — и я смог вывернуться спиной к земле, куда улетел мой факел, а ногами уперся в стену. Теперь веревка потихоньку потащила меня снова туда, через изгиб стены, к выползням — и я помогал ей. Я побежал по стене вбок, с силой толкаясь, разгоняясь сильнее, чтобы на этот раз веревка не остановила меня прежде, чем я доберусь до...

Там было пусто.

Потом я заметил — две огромные сизые ноги и зад, торчащие в темноте ниже.

А веревка, натянувшись, уже тащила меня обратно вбок, и как я ни упирался ногами в стену... меня просто закрутило и оторвало от стены. Я даже не мог толком прицелиться!

— Трави! Эйк, трави!

Веревка скачком ослабла, я рухнул на несколько локтей вниз, веревка уже не так сильно тащила в ту сторону, куда мне было совсем не нужно. Я пытаясь пробежать дальше вбок по стене — здесь чернел проем окна...

Не вышло. Ставни! Они проскочили мимо меня, не дав зацепиться.

А в соседнем окне — рохурлура уже не было. Он ушел внутрь.

Снова перевернувшись спиной к земле, а ногами упершись в стену, я изо всех сил толкнулся. Отлетел прочь от кладки — а когда натянувшаяся веревка бросила меня обратно в стену, я влетел ногами в проем, вбив ставни внутрь.

Веревка, натянувшись, рванула меня обратно, наружу, и я растопырился в проеме, удерживаясь.

— Отпускай! — проорал я.

Мой голос запрыгал внутри каменного зала.

Первый этаж башни. Я пытался прицелиться, рохурлур метнулся куда-то огромной тенью, пламя на конце зажигалки в моем арбалете прыгало, путая все в неверном свете.

Веревка наконец-то ослабла, и я спрыгнул на пол, крутясь из стороны в стороны — но только тени, тени прыгали и качались вдоль стен.

С грохотом распахнулись створки дверей — и теперь на миг я различил огромный силуэт рохурлура, но он уже нырнул туда, ушел на лестницу...

Рев оглушил меня.

Огромный силуэт снова появился в дверях, пятясь в слабых отсветах света с лестницы.

Сизый пытался вырвать из своей груди горящую зажигалку.

В дверях, с белым перекошенным лицом, появился Эйк, с разряженный арбалетом и факелом.

— В проходе! — рявкнул я. — Стой там!

Рохурлур крутился у стены, все пытаясь выдернуть пылавший болт. Вошел точно между его правыми руками. Верхняя большая, нижняя маленькая, почти отсохшая. Эта ручка бешено тряслась, будто была сама по себе.

Я выстрелил, целясь в отвислый бугор на левом боку, но он слишком быстро крутился. Стрела вошла в грудь.

Рохурлул взревел.

— Мастер, почему он не уходит!!!

— Держи выход!!!

Я крутил рукоять под планкой, взводя арбалет.

Вырванная зажигалка полетела, кувыркаясь, через всю комнату.

— Ты!!! — его глаза уставились на меня.

Красно-черные, как раскаленные угли под сбивчивым ветерком.

— Ты-ы-ы-ы-ы!!! — болт, который я всадил ему в бок, теперь чуть не попал в голову мне. Горящий конец мазнул у самого виска.

Я прижал ладонь к ложу.

— Мастер!!! Почему...

У Эйка перехватило дыхание, и на миг в комнате стало тихо — только сопел, как рычал, рох урлур.

Надвигаясь на меня...

Я смотрел ему в глаза.

Я знал, что он со мной сделает, когда доберется.

— Мас... — начал было Эйк, но вышло почти как всхлип, задохнувшийся писк загнанной в угол мыши.

Нас с Сизым разделяли несколько шагов.

Я ухмыльнулся, глядя в его надвигающиеся глаза.

— А ему нравится, — сказал я. — Вчера так понравилось, что еще захотел. Посмотрим, как ему понравится это.

Рохурлур, уже нависший надо мой — замер. Его глаза уставились на мои пальцы, прикрывшие сверху ложе арбалета. Ложе, с которого можно стрелять не только болтами.

Затем один его глаз скосился еще ниже. На хлопковый кармашек от пули, падавший, вертясь в воздухе, к моим ногам.

— Ты плодить! Завтра ночь ты пло-о...

Я вскинул арбалет — но только крик еще грохотал под сводами, а самого его уже не было. В воздухе остался огромный белесый призрак, по ушам ударил хлопок.

Эйк взвыл от досады.

— Надо было стрелять, мастер! Почему вы не стреляли быстрее!

Эйк дикими глазами обводил комнату. Подскочил к окну, впрыгнул в проем и выглянул наружу. Мазнул факелом вверх, потом под окном, в стороны.

Спрыгнул обратно.

— Почему вы не стреляли, мастер! Вы бы убили его! Как того, на кладбище! А теперь...

Он стиснул кулаки и взвыл сквозь зубы от досады. Потом, подскочив ко мне, почти с ненавистью мазнул рукой по полу, подхватив хлопковый кармашек. Протянул мне.

— Убирайте вашу пулю!

Я лизнул пересохшие губы.

— Можешь оставить себе.

Эйк, не понимая, сверлил меня злым взглядом.

— Это от той, что я стрелял на кладбище.

Эйк моргнул.

— От той, что на... — медленно начал он, и так и не договорил.

Злость потихоньку уходила с его лица. Глаза округлились.

— Так вы...

Я убрал ладонь с ложа. Оно был пусто.

Все оставшиеся пули были бережно уложены в футляре, на дне нашей сумке. Только не уверен, что рохурлур стал бы ждать, пока я их достану.

Он тоже видел меня — и еще раньше, чем я вскарабкался в окно. Он созерцал меня сквозь стену, едва я потянул ману из кристала. И созерцал куда четче, чем я его ауру. А что не разглядел, то домыслил бы. Эта тварь если и не умнее меня, то уж злопамятнее и подлее точно. В этом на него можно положиться.

Поняв, что врасплох меня взять не удалось, он и все его ублюдки бросились бы в окна — на первом этаже башни. А оттуда — вниз. В замок. Во все его лабиринты проходов и огромные неосвещенные залы...

Никто не срывался бы со стен, боясь, что я всажу в него огенный болт. Никто не ушел бы из нашего мира так легко. Сейчас они ползали бы по потолкам где-то внутри жилой половины замка, охотясь на прислужек — и их воплями выманивая меня из башни. В темные коридоры, где бы они успели наделать новых поганых ловушек...

— А если бы... — Эйк медленно поднял взгляд с ложа и уставился на меня. — А если бы он не поверил?..

— Но он же поверил?

Когда шагнул из окна, был уверен, что смогу сразу добраться до них — с первого же рывка, с огнем в обеих руках — и прямо ко всей этой своре выползней, помогавших ему удерживаться на стене... Они ушли бы мгновенно. А он, без их помощи сорвавшись, рухнул бы вниз... И тоже сбежал. Эта высота даже для него должна быть смертельна. Ушел бы, едва его оторвало от стены...

В этом я ошибся.

А вот в чем я точно не ошибусь — он ведь на этом не успокоится. Теперь, после второго поражения, тем более не оставит попыток добраться до меня... Обязательно явится сюда снова...

Нет. Уже не сможет прийти.

Не успеет!

Эйк, тяжело дыша, все оглядывал зал. Факел в его руке мелко дрожал, в неверном свете танцевали тени, шатая стены.

Я отобрал у него факел.

Выйдя на лестницу, я посветил вниз.

Кажется, никто со стены не успел влезть в окна, но...

Я ведь был уверен, что они не могут забраться по этим стенам! Потому что тут всюду мох.

— Нош-шрины стеночисты...

Я спустился до входа в башню. Оглядел коридор, уходящий в глубину замка.

— Это был тот же, что пытался достать вас вчера на проломе? Когда вы вытаскивали того Джока?

— Нет. Это тот, чьих ублюдков я изгонял с кладбища.

Эйк застыл.

— Это... Это тот ваш знакомец?

Вроде бы, коридор чист. И внизу никого, и на потолке тоже.

— Матерь всех тех демонов, что были на кладбище?.. — едва слышно пролепетал Эйк.

— По-моему, больше похоже на папашу. Нет?

Я развернулся и двинулся вверх. Эйк запрыгал за мной, не отставая ни на шаг.

— А завтра? Этот ваш... знакомец, — оскалился Эйк, — он опять придет?

— Куда это, — процедил я сквозь зубы, — он завтра придет?

Что это ему тут, интересно, будет светить?!

Отприходился!

Сев на скамью у стола, я подвинул к себе ларец.

— У вас рана опять раскровилась.

И правда. Рукав дублета пропитался кровью и, затвердев, прилип к ране. И тряка на ладони тоже потемнела от свежей крови.

— Будете сдирать, опять откроется. Надо...

— К Баану!

На левой руке я рассадил костяшки, когда отбивался от налетевшей на меня стены, — но это пальцы и снаружи. А внутри ладонь цела.

Боги... В голове уже плыло от вытянутых кристаллов. И футляр уже скорее пуст, чем полон...

Из распахнутых ставень донесся рев. Опять на проломе?

— Мастер, там...

— Закрой!

Стиснув кристалл, я потянул.

87

Я снова созерцал свое изломанное отражение в зеркальных стенках ларца. Еще одна голубая фигурка, смешно искаженная, слева, в свинцовой скорлупе.

На всякий случай я огляделся, но больше ничего не было. Только бурая муть.

Стиснув зубы, я взялся за рукоять кинжала, просунутого под замочек, и надавил. Кинжал изогнулся, но выдержал. Замок с треском вылетел.

— За скорлупу, Эйк.

Держась со стороны петель, чтобы крышка прикрывала меня от содержимого, я приподнял ее...

Я готов был отшвырнуть ларец, если сияние внутри вспыхнет слишком ярко — мощный амулет может расколоться, как кристалл. И это будет уже не порезанная ладонь...

Только бурую муть вокруг меня ничто не нарушало.

Все то же едва заметное колыхание, будто водоросли у дна реки.

За моим ухом засопел Эйк.

Я откинул крышку совсем, открыв внутренности ларца.

Несколько секунд я созерцал. Потом открыл глаза.

— Что это?.. — пробормотал Эйк.

Стенки ларца, и в самом деле, были выстланы свинцовой фольгой. Фольгу даже покрыли лаком, чтобы не порвалась. Но внутри, в этом свинцовом лоне...

— Это и есть тот амулет шаманов, мастер? — Эйк с сомнением поглядел на меня.

Больше всего это походило на крошечный переносной алтарь, выточенный из черного блестящего камня.

На широком постаменте стояла женщина высотой в пару моих мизинцев. Небрежно накинутая туника не скрыла одну тяжелую грудь с острым соском. Крутобедрая, напряженная, вскинув руку, на которую сел месяц. Лицо укрыто маской.

У ее ног три болотные лилии, плоские и широкие, как щиты. И судя по высоте постамента...

Я потянул первую лилию. Крышечка легко вышла. Полость в камне под ней была забита почти до краев крошечными клочками пергамента, свернутыми в тугие комочки, как это делают с записками, которые передают украдкой.

Эйк поворошил содержимое. Катышки пергамента, зачерствев от времени, шелестели и постукивали, как сухие шишки.

С трудом я развернул один клочок — он трескался и ломался, не желая менять формы.

— Что это, мастер?.. — все повторял Эйк с обидой, отказываясь верить своим глазам. — Мастер, что это?..

Буквы были знакомые, но написание, и сами слова... Какое-то наречие, едва понятное. Впрочем...

Я снял крышечку с другой лилии. Тут оказался склад медальонов. На всякий случай я открыл один. Крошечный портрет усатого красавчика, лак потрескался от времени. В другом был бородач с надменным взором.

Остальные можно и не открывать. Можно было бы и по грудастой луноносице догадаться.

— Ношрины хляби! — я от души врезал в бок столешницы.

Эйк уставился на меня.

— Что это, мастер?

— Огромные ветвистые рога!

Эйк нахмурился.

— Что?..

— И богиня любовной страсти! Оберегиня утех... Это не орки, Эйк. Какая-то неверная женушка, которая уж сотни лет как тлеет в тех склепах во дворе. На ее костях уж выползни танцевали...

Да хоть бы и рохурлур ее драл! Нош-шрины хляби...

У меня опустились руки. Наваливалась усталость.

— Мастер... Тут еще что-то есть!

88

Эйк открыл третью лилию. Там оказалось еще с полдюжины... нет, это были не медальоны. Хотя с первого взгляда и очень похожи.

— Это что, мастер?

Эйк взял один. Как он ни старался разломить эту штучку пополам, чтобы открыть как медальон, ничего не получалось.

Всего их было шесть — крошечных, с полмизинца, бюстиков. Королева, дева, король, рыцарь, женщина в маске, человек в маске. Человек и женщина в масках были сделаны очень искусно. Король и королева куда как проще. А дева и рыцарь, эти вообще руки другого мастера.

Но все шесть фигурок — из свинца.

— Тут еще камень какой-то... — Эйк, перевернув рыцаря вверх тормашками, разглядывал его основание. В низ фигурки был вделан крошечный камень. — Черный какой-то. Я таких раньше не видел.

— А еще они открываются... — вяло подсказал я.

По крайней мере, должны... Если я угадал.

Никогда раньше их не видел. Но слышал и читал в арканах.

Разламывать надо было не вдоль, как устрицу, а... я потянул королеву за голову, и она легко соскочила. Это был свинцовый колпачок, под ним тускло желтело.

Эйк, вскинувшийся было, тут же разочарованно протянул:

— Всего лишь янта-арь...

Легкое и прохладное покалывание маны еще гуляло во мне. Совсем чуть-чуть, но тут много и не надо.

Сняв свинцовую голову и с короля, вместе с королевой я зажал их в руке. Так, чтобы обнажившиеся янтари уперлись мне в середину ладони, как обычно упирался кристалл. И чуть толкнул ману, из себя в янтари.

Сквозь прикрытые веки я созерцал свою голубовато светящуюся от маны пясть, пальцы — вдруг между них появился маленький перламутрово-зеленый кокон.

Я разжал ладонь и чуть приоткрыл глаза, чтобы наложить то, что созерцал, на то, что видел глазами.

Концы призрачного кокона лежали на янтарях, что выглядывали из свинцовых шеек короля и королевы.

— Мастер! Камни! — вскочил Эйк. — Они... Они же были черные!

Камешки в основаниях фигурок теперь стали синими и чуть прозрачными, как темные сапфиры.

Я осторожно раздвинул фигурки в стороны. Кокон, тускнея, растянулся в призрачную нить, концы которой по-прежнему держались на янтарях.

Короля я поставил на стол, и взял свинцовый колпачок от королевы. Поднес свинцовую головку к ее шейке, откуда выглядывал янтарь. Край нити, выходивший из янтаря, затрепетал, отпрыгивая от свинцового колпачка, как язычок свечи, если на нее опускать монетку. И вдруг — я совсем посадил голову на шею — нить пропала совсем.

Возле королевы в моей руке. А возле короля на столе, из янтаря в его шее, нить торчала — но теперь всего на пару вершков. У поверхности янтаря нить была прежней, перламутрово-зеленой. Но чем дальше от янтаря, тем бледнее — истончаясь, будто становилась невидимой.

В нашем мире она и должна была таять в том месте... Я снял с королевы свинцовую головку, и нить снова вспыхнула на всю длину, соединив обе фигурки.

Тогда я быстро пронес королеву над факелом. Нить пропала. На этот раз вся и насовсем. Когда я отвел королеву от огня, нить не вернулась.

Эйк вздрогнул и замотал головой:

— Опять черный?..

Камень в основании королевы и в самом деле почернел.

— Это из-за того, что вы ее возле огня?

Он не мог созерцать ни перламутровой нити ауры, пока она была там. Ни того, что случилось с ней потом — когда пламя перерубило ее.

Я взял со стола короля и перевернул вверх тормашками.

— И этот?! — воскликнул Эйк. — А этот-то почему?! Его же вы не...

Эйк переводил взгляд с короля на факел, с факела на королеву.

Наконец уставился на меня.

— Хамелеоновы камни, — сказал я.

— Но как это?! — у него на скулах выступил злой румянец. — Этот-то, — он пялился на короля, — вы не...

— Так это. Между янтарем и хамелеоновым камнем, — я очертил пальцем по фигурке, где именно должен кончаться хамелеонов камень, вделанный снизу, и янтарь, вделанный сверху, — зажата чешуйка рахха.

— Рахха?..

Эйк совсем потерялся. Ну да сам виноват, что так трусит от демонов, что даже от моих рассказов о них бегает.

— Мировой червь. Я тебе рассказывал.

Или, во всяком случае, честно пытался.

— Он скользит между мирами... А здесь — одна его отлетевшая чешуйка. Точнее, половинка этой чешуйки... — Я поднял глаза на Эйка. — Как думаешь, где вторая?

Эйк уставился на королеву. Прошипел сквозь зубы, глядя на нее как на кровного врага:

— Тут...

— Тут, — кисло кивнул я.

Ладно. Если хоб не годится в поле, он годится в чан...

— Живо сними с них головы! — я махнул на оставшиеся бюстики.

Остатки маны уходили из меня — и без всякой пользы, Вагл бы драл эту древнюю потаскуху!

Быстро сложив короля с королевой в ладони, я снова толкнул в их янтари чуть маны.

Потом успел еще зарядить рыцаря с девой, а на третью пару меня уже не хватило. А может, чешуйка в них уже совсем омертвела, и даже мана не могла ее оживить. Сколько лет они пролежали в этом ларце? А сколько прошло с тех пор, как эта чешуйка слетела с рахха? Пока ее кто-то нашел, и какой-то алхимик применил ее в дело... Камешки так и остались черными. А созерцать я перестал.

Эйк все таращился на фигурки, пока я насаживал свинцовые колпачки обратно на крошечные шейки.

— Так вы знаете, что это такое?

— Полушки.

— И для чего они? Ну, как маги их... — Эйк нетерпеливо дернул рукой.

Я вздохнул.

— Как раз магам-то они, Эйк, без надобности.

Эйк насупился.

— Да? — с сомнением протянул он. — А тогда как же их, — он дернул головой на фигурки, — против демонов?

— Это не для демонов. Это чтобы украдкой подать кому-то знак. Вот он, — кивнул я на рыцаря, — у тебя. А она, — я коснулся девы, — у меня. В них половинки одной и той же чешуйки рахха. И они еще не совсем омертвели. Если в них попадает мана, аура чешуйки оживает. Одна аура на обе половинки, понимаешь? Эта аура осталась такой же, как была, словно чешуйку и не порезали. И когда есть аура, половинки чешуйки связаны ей вместе.

Эйк нахмурился. Очень старался понять, но, судя по его сморщенному лбу, не очень-то выходило.

— Если бы ты мог созерцать, то увидел бы: когда полушки заряжены маной, между их янтарями тянется сияющая нить.

Эйк, набычившись, напряженно переваривал.

— Хамелеоновы камни касаются половинок чешуйки, — терпеливо повторил я. — Пока в половинках ожившая аура, то и хамелеоновы камни, — я перевернул деву вверх тормашками, показав посиневший камешек, — будут синими... Понятно?

— Понятно... Ими только ночью можно пользоваться?

— Почему? — не понял уже я.

— Ну... А где тогда вторые колпачки?

— Что?

— Ну, вторые колпачки! Чтобы это прикрывать! — он ткнул в хамелеонов камень. Но ткнул очень аккуратно, чтобы палец остановился за вершок от камня, не коснувшись его случайно.

— Зачем?

— Как — зачем?! Но если на него солнечный свет попадет, они же почернеют! Аура эта ваша, — сморщился он, — ведь оборвется? Сразу, как утро настанет!

— С какой стати?

— Ну, как же! — Эйк оскалился от досады на мою непонятливость. Ткнул пальцем в прикрытую колпачком верхушку: — Тут свинец! Через него магия не проходит! Так? Единственный выход — тут? Через камень? Значит, отсюда ваша нить эта выходит? И если она попадет под...

— Нет, Эйк. Аура отсюда не выходит.

— Не выходит?..

— Нет, не выходит.

— Но... Тогда как же тогда... Как они тогда?! — прошипел он сквозь зубы с новой злостью, указывая пальцем на королеву, потом на короля, и снова на королеву. — Как она их соединяет-то, если ниоткуда не выходит?!

Я вздохнул.

— Это. Чешуйка. Рахха, — терпеливо повторил я. — Мировой червь. Межмировой. Понимаешь?

Эйк, набычившись, глядел на меня. Желваки у него играли.

Я вздохнул. Да, без созерцания, или хотя бы без подробных рисунков, как это делают в толковых арканах, в магии разобраться непросто.

— Сейчас половинки чешуйки соединены не через наш мир, Эйк. Аура, она как нить между половинками. Но сейчас здесь, в нашем мире, только ее концы. То, что осталось в янтарях под свинцовыми колпачками. Пройти сквозь свинец аура не может. Но я ее не порвал. Середина ауры просто ушла в другие миры. Аура остается целой.

Эйк потер щеку. Поморгал, глядя на закрытые колпачками полушки. Кажется, его злость от того, что что-то ему никак не дается, пошла на убыль... Начал улавливать?

— Ну? Понимаешь? Рахха, мировой червь, от которого эта чешуйка, он ползает между мирами. Слишком большой, чтобы переходить из мира в мир одним махом, как урлуры или другие демоны. Когда голова рахха в одном мире, его середина еще в другом, а хвост в третьем...

На самом деле, может, и не в третьем. Середина рахха, может, и по дюжине разных миров растягивается. Но сейчас это лишнее, а то совсем запутается. Только-только что-то улавливать начал.

— Ну? — я с надеждой вглядывался в его глаза. — Его части могут быть в разных мирах, а рахха при этом жив и бодр. И его чешуйки могут так же. Пока один конец ауры тут, второй ее конец уже в другом мире. Или, как сейчас, только середина в другом мире, а оба конца в нашем.

Эйк, хмурый, перевернул королеву головой вниз и разглядывал ее хамелеонов камень. Сейчас синий. Пальцами его Эйк старался не касаться.

— Значит, — наконец медленно заговорил Эйк, — только если снять колпачок, и поднести к огню...

— Или просто подставить под солнце. Тоже погасишь ауру.

— И камни опять почернеют... Сразу оба?

— Именно.

Эйк, прищурившись, уставился на короля на столе.

Злость совсем ушла. В глазах появился интерес.

Похоже, вещица оказалась не такой уж отвратительной, хоть и магической? Уже прикидывает, сколько такое может стоить?

— И что, прямо с другого конца земли можно? Там кто-то погасил ауру в одной половине чешуйки...

— Полушке, — поправил я.

— ...и тут же тут, у меня, вторая тоже погасла?

С другого конца земли...

Я поморщился.

— Да нет...

Боги, чем я вообще сейчас занят?! О чем говорю?! При чем тут эти никчемные полушки — когда я совершенно не понимаю, что же мне теперь делать! Если этот ларец — не амулет шаманов, из-за которого все это, что тут творится...

Я хрустнул суставами, стиснув кулак.

— Ну а на сколько тогда можно? — не отставал Эйк. — А, мастер?

— Так... Дюжину верст, может. Если слишком далеко разнести, аура сама погаснет. Без всякого огня.

А как их использовали здесь, для этого и пары верст за глаза хватит.

Одна полушка у нашей любвеобильной женушки, другая ждет где-нибудь в дупле, на опушке леса. От замка до опушки совсем недалеко, аура выдержит. А из леса к дуплу можно подобраться незаметно для дозорных на стенах замка. Взял полушку, погасил ауру — вот и знак. Чтобы женушка отправилась в лес на прогулку... Потом в городе, украдкой пошлет служанку к алхимикам, чтобы зарядили эту пару полушек. Возвращаясь в замок, снова положит в дупло одну, а вторую держит при себе, и все по новой.

Я медленно, стараясь сдерживаться, втянул полную грудь воздуха, и так же медленно выцедил сквозь зубы.

Ношрина потаскуха! Я же угробил на этот ларец все бесовы слезки! Я думал, тут маяк, который их... А теперь... Что теперь?! Теперь — что?!

Эйк, поигрывавший полушкой, вдруг помрачнел, поставил ее на стол и взглянул на меня.

— Но если это то, что было здесь давно... а где же тогда шаманский амулет?

Я оскалился с отвращением.

— Амулет!... — мне хотелось выплюнуть это слово и вообще забыть, что оно есть!

Эйк нахмурился.

— Мастер?..

— Я созерцал этот замок с башни... Из храма. Прошел по нему, созерцая! Если бы дело было из-за щели в прохудившемся футляре, я должен был бы заметить. Хоть что-то!

А этот ларец — его не только подснежники, его даже орки не нашли! Даже их рох-шаманы!

О нем, кажется, даже последние из Торнов не знали! Ни о ларце, ни о полушках в нем, ни о самом тайнике. В этот тайник не залезали уже много поколений. Ларец там остался от какой-то их древней прабабки. Этот секрет ушел в семейные склепы вместе с ее костями!

И если уж я дошел до того, что нахожу такие тайники... Может, я зря вбил себе в голову, что все дело в том, что где-то тут спрятан амулет орков, футляр которого дал прореху и стал маяком для демонов?

Кром говорил... Что именно он говорил?

Где в моей памяти его точные слова — а где то, что я хотел услышать?

— Но... Что-то же их приманивает сюда?.. — пробормотал Эйк.

Потом проследил за моим взглядом, и поежился. И быстро, но старательно ощечился.

Я смотрел на скорлупу, приставленную к стене.

Я сообразил использовать ее как щит, когда открывал ларец. А те, кто притащили ее сюда? И еще одна такая же внизу... Для чего они были нужны шаманам?

Для чего-то же — нужны?!

— Или... — Эйк осекся и лизнул пересохшие губы, прежде чем продолжить. — Или орки сделали что-то... Чего, может, сами не поняли?.. И теперь это место... Само...

Глаза у Эйка стали дикие. Он крутанулся к проему.

— Мастер!

Что-то быстро двигалось по лестнице.

По лестнице, по которой никто кроме нас двоих не осмеливался ходить, слуги лишь звали снизу.

Эйк рванулся к арбалету, я к сумке, где футляр с пулями. Эйк уже скрипел шестернями — но поздно, слишком поздно. Оно неслось, прыгая через несколько ступеней — уже за порогом, уже тут...

Эйк, оскалившись, все еще с арбалетом в руке — с отчаянием уставился на факел, до которого мог бы дотянуться, если бы бросил арбалет миг назад. И я бы тоже мог схватить факел, если бы рванулся к нему, а не к сумке, из которой так и не успел вырвать футляр. Оно было уже тут...

На какой-то миг я застыл, ничего не понимая.

Из проема лестницы вывалился человек.

Потом я узнал его. Один из людей графа. Сыпень, что ли, его звать? Видел вчера на стене.

Эйк прошипел проклятие. Кажется, я даже разобрал тайное имя его божка.

— Вниз! — прохрипел человек и согнулся, упершись в колени. — Там...

Он что-то пытался сказать, но не мог. Судорожные вдохи не давали.

— Нош-шрино чрево! — прошипел я, медленно распрямляясь.

Руки неприятно подрагивали. В голове была ледяная ярость.

— Вагл тебя дери...

— Вниз, ма... мастер Бри... вниз быс... быстрее!..

— Что у вас там, масло кончилось?! Поджигайте его и лейте пролома вниз, если не можете пиками!

— Не про... — Сыпень наконец выпрямился, все еще задыхаясь. — Не пролом...

89

В перепутном зале не было никого — только одинокая жаровня, сдвинутая вбок с прохода, ведущего в подвалы.

И грохот. Тяжелые таранные удары.

Удар, удар, удар... Раз за разом. Эхо прыгало в каменном проходе, не успевая затихнуть, — налетал следующий удар.

У входа в храм тоже никого не было.

Все были внутри. Выход на кладбище...

Здесь грохот от нового удара почти оглушил.

Двери прогнуло внутрь — обе огромных створки. Засов лязгнул, протяжно застонала сталь, выдираемая из дерева — и одна скоба с треском вылетела, затрещало у второй... удержалась! Остальные тоже удержались. Запор устоял и на этот раз.

По ту сторону раздался взбешенный рев.

— Быстрее! — кричал виконт, стискивая в одной руке меч, а в другой факел. — Живее, Пард!

Четверо солдат, с трудом удерживая тяжелую балку, пытались вклинить ее под двери. Еще двое бросились им на помощь.

Остальные замерли у стен — пригнувшись, стискивая арбалеты с пылающими болтами на ложах.

— Бример! — рявкнул виконт, заметив меня. — Мне...

Грохот накрыл все.

Люди у дверей пошатнулись. Балку отбросило, скрежетнув ее концом по каменным плитам, — но солдаты удержались, налегли на балку, снова уперли ее в засов.

— Милорд! — раздался крик сзади.

Оскалившись, я крутанулся, вскидывая арбалет...

Сзади! Идиот! Конечно же, сзади! Отвлечь тут — а на самом деле...

Но кричал не кто-то из тех, кто уже были в зале. Из коридоров в храм ввалился жилистый мужик с обнаженным клинком и диким взглядом.

— Милорд! — снова заорал он и, разглядев виконта, бросился к нам через зал. На его поясе топорики для метании лязгали по кольчуге, как бубенцы. — Милорд!!!

— Ну, Борс! — нетерпеливо рявкнул виконт.

— На проломе пока держатся, милорд! Это не через них...

На двери снова обрушился удар. Но балка держала крепко.

Борс вытянул к дверям руку.

— Там все в тумане! Все кладбище! Ничего не...

Рев накрыл его слова — и новый удар. Балка, уже хорошо вогнанная под двери, плотно заклинившая их, не дала им даже качнуться — но левая створка гулко хрустнула, расколовшись вдоль.

По ту сторону прокатился довольный рык, и тут же к нему присоединился еще один — басистый, как далекий раскат грома.

Шептун обернулся, вцепившись себе в шею. Его лицо было серо как саван.

— Их там... — просипел он.

Все заглушил фонтан писклявых визгов по ту сторону — и тут же два удара, почти слившихся в один. Две чудовищно тяжелых туши врезались в двери почти одновременно. Створки содрогнулись, левая треснула еще сильнее — а балка, скрежетнув по каменному полу, провернулась, и ее конец, слетев с засова, теперь сползал по двери в сторону и вниз...

— Держа-а-ать!!! — заорал виконт.

Солдаты наваливались на балку. Бросив арбалеты, к ним метнулись Сыпень и Борс.

— Держа-а-ать!!! Ты можешь их остановить?! Бример!!!

Снаружи ответил низкий рев, от которого задребезжали створки дверей, а пламя факелов и жаровен запрыгало...

Визг выползней, крики солдат, скрип створок и скрежет балки о каменный пол, лязг доспехов...

Эйк, вцепившись мне в руку, тоже что-то вопил, я разбирал только по его губам:

— Уходить... Из храма... Они лезут в храм!..

Из сумрака над головами протяжно заскрипело.

Арбалетчики, стоявшие между жаровен, прямо под щитом, бросились прочь, вжимая головы, — щит, прикрывавший витраж, дрожал. Там кто-то был.

В двери теперь било чаще, с неутолимым яростным напором. И от каждого таранного удара из треснувшей створки выворачивало доски...

— Почему они не лезут за теми, кто на проломе! — вопил Эйк мне в ухо. — Им нужен храм! Мастер, надо уходить!.. Уходить!.. Мастер!!!

Я отшвырнул его.

— Жаровни!!! — заорал я, пытаясь перекрыть безумие вокруг. — Готовьтесь перевернуть жаровни!

Рев, и снова удары в дверь, теперь они сыпались не переставая, с безумной яростью...

Арбалетчик с обрубленным носом и дикими глазами подскочил ко мне:

— Это их остановит?! Жаровни — это их остановит?!

Стиснув зубы, со взведенным арбалетом в одной руке, пальцами другой я пытался стащить хлопковый кокон с пули, не выронив ее на пол.

Проклятая тряпка, стягивавшая ладонь, путалась под пальцами, мешая держать, не давая даже понять, где краешек кокона — а где эта проклятая ткань...

Пока мы неслись сюда, я рассовал пули по карманам, но...

Рев снаружи теперь не прекращался не на миг — дикий, остервенелый, в дверь било как раскачанным тараном, с каждым ударом балка проскальзывала по каменным плитам, как ее ни пытались удержать.

И одного из ревущих я, кажется, узнавал. И если он пришел — снова, не прошло и четверти часа... И зная, что у меня есть пули...

Почему он — не боится?!

Что он задумал еще?!

От воя не спасали даже каменные стены. Уши ломило. Кокон я содрал, но стеклянная пуля выскальзывала из взмокших пальцев. Я все-таки втиснул ее на ложе — и в этот миг что-то случилось с моей головой.

Я оглох.

Сразу на оба уха. Совершенно. В один миг.

Я замер, оглядываясь вокруг...

Нет, я все же что-то слышал.

Грохотала о дверные створки балка. Орали солдаты, прижимая ее к дверям... Вопил Эйк... Не стало только оглушительных ударов, от которых вздрагивал храм.

Их больше не было.

И воплей выползней за дверями — их тоже больше не было.

Солдаты у дверей замирали, один за одним, тоже крутя головами...

В храме стало неестественно тихо.

В ушах звенело от этой тишины.

Те, что стояли между жаровней, с арбалетами, целились вверх — но и щит больше не скрипел.

Ни ударов, ни рева, ни визга, ни скрипов.

Снаружи вообще не доносилось ни звука.

Солдаты у дверей неуверенно переглядывались, на всякий случай сжимая балку. Стрелки у жаровен не опускали арбалетов. Зажигалки на их ложах горели, как маленькие факелы.

Теперь было слышно даже то, как потрескивает огонь.

Прошла, должно быть, минута. Никто не проронил ни слова. Невозможно было поверить, что этот безумный напор — вдруг пропал сам по себе.

— Они... — едва слышно начал парень с арбалетом у левой жаровни.

Виконт вскинул руку со скрюченными пальцами, будто хотел вцепиться ему в лицо.

— Тихо, все! — прошипел он. Оглянулся на меня. — Ловушка?

Я не знал, что ему ответить.

Выползни, конечно, хитры...

И особенно хитры рохурлуры.

Их там, за дверями, было двое. Как минимум двое...

Но хитрость — и та ярость, с которой они бились о двери?

Этот рев...

Их же наизнанку выворачивало от ярости!

И вдруг как отрезало.

— Ушли на пролом? — прохрипел краснозубый Бен, продолжая изо всех сил наваливаться на балку.

Но снаружи не доносилось даже отдаленного рева.

Вообще ни звука оттуда не доносилось...

— Что они задумали, Бример? — прошептал виконт. — Мы...

Эйк вдруг оскалился на него с такой злобой, будто собрался подскочить и ударить. И уставился назад. Туда, где был вход из коридоров.

Теперь я тоже услышал.

Тихие, неуверенные шажки.

Они доносились откуда-то из-за раскрытых дверей, из темного коридора.

Виконт взмахнул рукой. Солдаты, стараясь двигаться беззвучно, разворачивались. Несколько с мечами сомкнулись в цепь. Арбалетчики держали проем под прицелом.

Шажки подступали, но все медленнее, все осторожнее...

Когда оно уже должно было показаться из прохода — совсем стихли.

Из-за моей спины беззвучно, я только почувствовал дуновение торунова корня, выскользнул Борс. Как-то умудрялся двигаться так, что теперь его топорики на поясе не издавали не звука. И он был уже с арбалетом. Присел на колено, чтобы удобнее целиться. На серебряном кольце в его ухе вспыхнуло и подрагивало отражение пламени.

С другой стороны арбалетчик с обрубленным носом потихоньку пятился к обломанной статуе.

Пуля под моим взмокшими пальцами стала скользкой, как кусочек льда.

Из темного проема показалось белое пятно.

90

Борс, резко задрав арбалет в потолок, прошипел проклятие.

Должно быть, чуть не спустил рычаг. Я сам чудом удержал палец на крючке.

На нас глядело лицо. Обычное человеческое лицо. Совсем юное.

— Тики, Ношрино вымя! — процедил виконт. — Какого беса тебе тут надо?!

Парень, совсем молодой, не старше Эйка, с космами светлых волос до плеч, выпучив глаза пялился на нацеленные на него арбалеты и поблескивающие клинки, все выставленные в его сторону. Неуверенно отлип от дверного проема.

— Н-но, милорд... В-вы с-сами, м-милорд...

— Что?!

— Вы просили меня, м-милорд, считать время... Вс-сю ночь, до рассвета... И доложить вам, как только... Восемнадцатая склянка закончилась. Сейчас будет светать. Должно! — быстро поправился он. — Из окон не видно, но... Если бы не этот туман...

Я закрыл глаза и медленно выцедил из груди воздух.

Вот почему они так рвались.

— Это они перед рассветом, милорд, — просипел Шептун. — Боялись не успеть, если будут кружить вокруг да около. Здесь есть, где спрятаться от солнца.

И чем подкрепиться.

Я снял с ложа пулю. Подобрал кокон.

— Кровь Торуна! Неужели — все? — пробормотал Муха.

Солдаты, вцепившиеся в балку, потихоньку отлипали от нее. Но от дверей не отходили.

Виконт, словно только сейчас заметив, что все еще сжимает меч, убрал его в ножны.

— Проверить стену, — бросил он. — Затем замок. Весь! И это, — он ткнул пальцем на подпертые балкой двери, — Ношрины хляби, кладбище! Клум, ты ведь видел, как открывать те склепы?

— Я ему покажу, милорд! — Шептун двинулся было к дверям, но виконт дернул головой.

— Ты мне понадобишься здесь.

Окинул внимательным взглядом своих людей. Теперь его лицо было совершенно спокойно. Будто ничего и не было.

— Все на стену, я сказал. Все! Живо!

Солдаты, звеня доспехами, зашевелились. Я оглянулся, ища, куда Эйк бросил нашу сумку...

— Ты стой, Бример.

Уперев руку в бок, виконт холодно разглядывал меня.

Я пытался засунуть обратно в кокон пулю, но она скользила в моих взмокших пальцах, непослушных, сбивающихся от проклятой тряпки, стягивавшей ладонь.

Я поймал настороженный взгляд Эйка. И напряженный Шептуна.

Солдаты, лязгающей волной, выходили из храма.

Виконт все молчал, словно прислушивался, как затихают их шаги в коридоре.

Эйк подтащил ко мне сумку. Подал футляр для пуль. И, зябко поеживаясь, оглядывал обломки статуй, колонны, стены зала, тонущие в сумраке...

Может быть, снаружи и начинался рассвет, но здесь по-прежнему была ночь, и за колоннами входы в приделы — провалы в черноту.

Эйк вдруг вцепился мне в руку.

— Мастер...

Я тоже услышал.

Тихий-тихий звук, сначала почти призрачный...

Будто бы шелест...

Он быстро нарастал.

Виконт и Шептун тоже замерли, вертя головами. Особенно отчетливо звук несся сверху — из темноты над нашими головами, где должен был быть щит.

Ударило так, что я ощутил, как под ногами по каменным плитам прошла дрожь.

И где-то снаружи, далеко и высоко, небеса разверзлись. По своду загрохотали потоки воды. Гром ударил снова, и еще раз, и еще, и еще... Следом накатывали далекие раскаты, — а из темноты над нами уже падали капли воды, нашедшие в щите прорехи.

Мелькали в свете от жаровен, вспыхивая как самоцветы, и бились в пол, разлетаясь водяной пылью. Разрывали пламя над жаровнями мгновенными облачками пара... Но их не было слышно. Звук был один — равномерный грохот потоков воды, рушащихся на свод храма снаружи.

Все утонуло в этом новом безумии.

И вдруг так же резко, как начался, ливень пошел на нет. Будто воду эту лило из ведер, которые опустели, а новых не было.

В затихающем грохоте проступили звонкие удары капель, падавших со щита на каменный пол. И шипящие щелчки, когда капли попадали в пламя жаровен.

Виконт оторвался от купола и теперь глядел на меня, прищурившись.

Сзади зло просипело:

— Чем больше ты делаешь, тем только хуже.

Я оглянулся. Мне дико хотелось посмотреть ему в глаза.

Шептун пригнул голову, словно против ветра, но глаз не отвел.

— Пока тебя не привезли, — просипел он снова, цепляясь себе в шею, — их даже видно не было. Теперь вон, валят валом. И не думают прятаться... Чем дольше ты тут крутишься, тем только хуже.

Виконт шевельнул рукой, чтобы Шептун заткнулся.

На Шептуна он не глядел. Он не сводил глаз с меня.

— Почему ты, — проговорил он ледяным голосом, — не сказал мне, что был в ордене?

На какой-то миг я застыл, не в силах оторваться от его лица.

Мне вдруг почудилось, что он почему-то совершенно не боится.

Все остальные — солдаты, Эйк, даже на Шептуне лица не было, да и я сам... А вот он...

Или это то, чему их учат с детства? Лицо благородного — непроницаемее стального забрала?

— Был? Боюсь, это не совсем верное слово, виконт. Меня туда таскали.

— Что ты им рассказал?

— Если бы я им что-то рассказал, я бы уже не вернулся. Сэр.

— Ты уверен, что они ни о чем не догадались?

Эйк испуганно втянул воздух, крутанувшись и вскинув арбалет — у дверей скрипнуло!

Конец балки, подпиравшей дверь, снова слетел с засова и поехал по створке. Рухнул на плиты с гулким грохотом. Под сводом запрыгало эхо.

— Плохой знак, милорд, — просипел Шептун.

Виконт, оглянувшись на него, вскинул брови.

— Эти, которые ломились... — просипел Шептун. — Они не проходили через ров и пролом. Они явились прямо на кладбище.

— Но их же изгнал рассвет?

— Они явились внутрь стен, милорд, — просипел Шептун. — Раньше они боялись являться здесь. Являлись за стенами. Вчера ночью. И сегодня. Все те, за рвом... — он дернул головой туда, где за стенами храма был пролом в стене. — А теперь... Если они явились так однажды... — Шептун покачал головой. — Если они начали являться не за рвом, а сразу сюда...

Но виконт, кажется, все еще не понимал.

— И что? Разве те, которых Бример изгнал с кладбище сегодня, не явились тоже прямо туда?

— Те, которых он изгнал сегодня в начале ночи, милорд, они там уже бывали, — проспипел Шептун. — Они там осмотрелись уже, не бояться туда соваться сразу... Эти, сейчас — вы их слышали, милорд. Там было два рохурлура. Это другие. Не те, что вчера. А один сразу притащил и свой выводок.

Я разлепил губы:

— Эти не другие. Это те.

Виконт перевел взгляд на меня, и его голос заледенел:

— Неужели?

Шептун, вслед за виконтом, ощерился.

— Через двери ты их морды видишь? — просипел он. — Чтоб так различать?

— В основном, по голосам. Когда не созерцаю аур.

Про ауры Шептуну не понравилось.

Из тех, кто пытался, но так и не смог созерцать? С первых кристаллов научиться удается не всем. А тратить больше — и дорого, и опасно. Можно раньше оказаться под Тихой башней.

Он ухмыльнулся мне в лицо:

— Джок-то, выходит, врал? Что вчера там была одна большая тварь среди мелких? Тут их было два. Два рохурлура. Я собственными ушами слышал их рев. А ты?

— Там был тот же рохурлур, что и вчера. Просто привел с собой еще одного.

Шептун хрипло рассмеялся — надсадно, как закудахтал.

— Привел? А сам — явился сюда второй раз за ночь? Ты же изгнал его с выводком оттуда сегодня!

Я стиснул плечо Эйка, уже открывшего рот. Не стоит рассказывать, что самые крупные из выводка и сам Сизый чуть не забрались в замок через нашу башню.

И как раз в замок-то они легко забрались бы — если бы, мстительные вагловы ублюдки, не хотели, до безумия, сначала поквитаться со мной. И всю ночь карабкались именно туда, где видели отсветы магии, — чтобы взять меня врасплох. Даже ставни на первых этажах башни боялись трогать, — все что угодно, лишь бы меня не спугнуть... Ползли на самую крышу. Чтобы уже оттуда, откуда я их точно не ждал, спуститься внутрь башни по лестнице...

Шептун, перестав скалиться, повернулся к виконту.

— Я слышал, милорд, что рохурлуры не делятся добычей ни с кем, кроме своего выводка.

Я тоже это слышал...

И до сегодняшней ночи был уверен, что это абсолютная правда.

Похоже, Сизый не бросал слов на ветер, когда обещал, что сделает все, чтобы я начал плодить его ублюдками...

Обычно эти твари слишком завистливы, чтобы делиться добычей с другими. И раньше на кладбище был только его собственный выводок. Теперь мстительность взяла верх? Все-таки привел кого-то с собой...

Или только показал путь, но не сказал, что здесь будут стрелять пулями? Чтобы пустить этого дурака в храм первым — под мой выстрел? А сам сзади за ним? Рванул бы, когда я был уже с разряженным арбалетом?

Виконт кивнул Шептуну. Будто и не сомневался, что я опять вру. Как всегда. Чего от меня еще ждать?

— Завтра они явятся сюда не перед рассветом, милорд, — просипел Шептун. — И их будет не два. Завтра там будут все, которые сегодня лезли через пролом. Явятся там, между статуй... Внутри стен.

Но даже если он тащил второго, дурака, на убой... Как он его притащил?

И как он смог явиться сюда сам — второй раз за ночь? И всего через какие-то минуты после того, как я изгнал его?!

Такое возможно, только если путь сюда им указывал какой-то мощный маяк...

И на этот же маяк сюда прут все другие — те, что являются у замка там, за рвом. Пока еще за рвом... Потому что не знают, что и кто находится здесь, внутри стен...

Но почему они, все эти другие, начали являться возле замка только с прошлой ночи, — а Сизый со своим выводком явился куда раньше? Он тут несколько ночей точно. Из дохлых кляч уже несколько его новых ублюдков вылупилось!

Так почему другие не пришли сюда раньше? Если и в самом деле здесь есть что-то, что для них всех такой мощный маяк?..

Я стиснул арбалет, стараясь подавить приступ ярости.

Что-то дает им приходить сюда — только я понятия не имею, что!

Как они находят путь в наш мир? Здесь же ничего нет! Ничто магическое им не сияет, Баан их возьми! Это точно! Я проверил здесь все! Все!

Я вздрогнул — Эйк коснулся моей руки.

91

Он глядел на внутренний выход. В храм проскользнул пергаментный. На миг застыв на пороге, окинул все цепким взглядом, и отступил в сторону. Вошел граф.

У него были припухшие веки, голова вжималась в меховой воротник тяжелого плаща, жаркого даже на вид.

— Торун всесильный! Мерез... Что это было? Мне казалось, мы провалились в преисподнюю... А потом как потоп с небес...

До него было еще шагов двадцать, но воздух уже пропитался винным духом. Он остановился, обхватив себя руками. Его била мелкая дрожь.

— Бример... Неужели нельзя сделать с этим хоть что-то?..

— Я остановлю их, если они ворвутся сюда... Милорд.

По крайней мере, нескольких первых.

Если очень повезет, то почти дюжину. Пока хватит пуль.

Потом?

Следом за первыми придут еще. Приманенные тем, чего я никак не могу найти... И это будут не только рохурлуры со своими выводками. Виконт и граф еще не знают, что тут уже была ыбрук... Если вообще поймут, что это такое... А будут и еще. Другие. Они просто не такие проворные. Чем крупнее, тем больше требуется времени и усилий, чтобы выползти сюда из глубин...

Граф отвел пьяный взгляд. То ли решил, что в гляделки ему меня не переиграть, — а может, ему не понравилось то, что он увидел в моих глазах.

Он облизнул губы.

— Но почему?.. — пробормотал он безнадежно, глядя на какого-то расколотого бога под ногами. — Почему они сюда лезут, Бример?.. Зачем?.. Что им надо?..

Глаза у него были почти неживые. Как стекляшки в набитой чучельником звериной морде.

Я смиренно склонил голову.

— Я стараюсь узнать это, милорд.

— Ты обещал мне это показать после заката, — проговорил виконт холодно, почти с презрением. — Уже восход.

— Кое-что я уже знаю.

— Неужели? — Он поджал губы. Теперь уже не скрывая своего презрения. — Опять слова...

Взяв факел, я шагнул за колонну.

Посветил на узорчатую стену, где зиял тайник.

Граф по-птичьи дернул головой и заморгал.

— Что это?..

— То, что не смогли найти белые братья.

— Так ты нашел, что их сюда манило?!

Мне показалось, что граф собрался броситься ко мне и сжать в объятьях, — но оказалось, что он просто пошатнулся, спеша к тайнику.

Шептун, приблизившийся следом за графом, высветил факелом его нутро — совершенно пустое. Коснулся шеи.

— Милорд, здесь...

— Пусто! — воскликнул граф и обернулся ко мне. — Здесь что-то было?

Я помедлил.

Не люблю врать.

Но и расстаться с жизнью я еще не готов... Виконт, сложив руки на груди, стоял за графом и мрачно переводил взгляд с дыры тайника — на меня.

Я почтительно склонил голову перед графом.

— В основном, древние записи, милорд.

Несколько мгновений граф глядел на меня остановившимися глазами, и я уже решил, что он слишком пьян, чтобы понять смысл моих слов, когда он вдруг пошатнулся, опершись на плечо Шептуна.

Лицо графа побелело.

— Так это... — едва выговорил он. — Подобное уже случалось прежде?..

Глаза, с налившимися кровью прожилками, теперь пожирали меня.

— Все эти демоны... В этом замке подобное уже было...

О, Ваглово семя!

Еще одного Эйка мне только и не хватало.

— Записи на одном из диалектов староорочьего, милорд, — со всем смирением ответил я, стараясь не кривиться от винного духа. — Чтобы разобрать их, нужно время.

Признаки жизни ушли с лица графа так же быстро, как возникли. Глаза опять превратились в подкрашенные стекляшки. Оттолкнув Шептуна, он развернулся и побрел прочь, шатаясь, угловатыми движениями, словно кукла на ниточках.

Виконт перевел холодный взгляд на меня.

— Время... — процедил он через губу. — Вчера тебе понадобилось съездить в город. Сегодня ты всю ночь гулял по замку. Теперь какие-то записи... И опять нужно время. Что тебе понадобится завтра? В конце следующей ночи?

— Если мы ее переживем... — просипел Шептун. — Милорд! Я не уверен, что он сможет что-то сделать.

И вот теперь взгляд виконта мне совсем не понравился...

Я оглянулся на Шептуна.

— Потом сходи на кладбище. Хоть увидишь, как онхай выглядит.

Шептун ощерился.

Граф нас не слушал. Выйдя из-за колонн в главный зал, он замер над жаровней, протянув руки над огнем.

А здесь, за колоннами, кислая винная вонь повисла, кажется, навечно.

И виконт, Вагл бы его драл, все глядел на меня — глядел, как благородная дева на хоба, выползшего к ее сияющей карете из придорожной канавы.

— Ты напомнил мне об одной истории, Бример.

Я вежливо вскинул брови.

Слишком поздно сообразив, что так ловко, как это делает виконт, у меня никогда не получалось — и не получится.

Виконт позволил себе кривую усмешку.

— Один мой добрый знакомец... Он как-то нанял чернокнижника. Поначалу тот согласился, щедро получил золотом вперед и взялся за работу, но вот потом... То ли работа оказалась ему не по зубам, то ли он вдруг решил, что хитрее всех, и вместо того, чтобы изгонять демонов — куда проще проскользнуть мимо стражи, и убраться прочь самому...

Я наткнулся взглядом на пергаментного. Бесшумный, как кот на охоте, он возник за плечом графа. Жаровня скрывала его руки.

Краем глаза я видел, как Эйк, опустив нашу сумку обратно на пол, медленно, будто невзначай, подбирается к другой жаровне. Правую руку мальчишка убрал под плащ.

— Кажется, он решил, — продолжал виконт почти лениво, — что королевство большое, и городов слишком много, чтоб в них можно было отыскать одного-единственного человечка... — Виконт ласково улыбнулся мне. — Мой друг послал гонцов в дюжину портовых городов. Не в ратуши к городским советам, нет. В притоны и кабаки, к людям ночных королей. С каждым гонцом было подробное описание этого умника. И пара полновесных золотых, чтобы слова не унесло ветром... Не прошло и месяца, как доставили семнадцать голов. Половину в смоле, чтобы не сгнили по пути. Одна оказалась нужной.

В храме было тихо-тихо — только потрескивали жаровни, да иногда разбивались о пол редкие капли с щита. Снаружи, как из другого мира, доносились голоса солдат, осматривавших кладбище.

— Следующей ночью все будет кончено, виконт.

— Неужели?

Я раздвинул губы, изображая вежливую улыбку.

— Даю вам слово.

Обожаю говорить правду.

Да, завтра со всем будет покончено.

Либо я — с ними, либо они — со мной. И со всем замком... Но, по-любому, к рассвету о защите замка волноваться никто не будет. Либо не о чем, либо некому.

Вот только — до следующей ночи еще надо дожить. Взгляд виконта...

— Я нашел верное указание, виконт.

— Всего лишь — указание?

— До заката еще есть время, виконт. Этого мне хватит.

92

Факелов на стенах горело вдвое против прежнего, но людей было не видно. Откуда-то с другого конца замка доносилась перекличка солдат, искаженная эхом.

— Мастер...

— Что еще? — процедил я сквозь зубы.

Я быстро шагал вперед, меня душила ярость.

Кажется, теперь я и в самом деле начинаю понимать, в чем тут дело...

Из-за чего я, как последний дурак, тут кручусь — но чем дальше, тем только меньше понимаю! Теперь-то ясно.

— Вы же говорили, что те клочки в ларце — просто любовные записки?

— И что?

— Но вы же сказали виконту, что нашли указание...

— А ты хотел, чтобы я попросил их перерезать нам глотки прямо сейчас?

— Да за что?!

— Для чего. Если мы не можем ничего сделать с демонами, то какая им от нас польза? Только два лишних языка. А топи тут большие.

— Граф с виконтом боятся, что от нас подснежники узнают, что от ордена скрывали, что здесь происходит? — Эйк тряхнул головой. — Но мы же все равно нужны графу с виконтом! Если граф хочет продать замок, ему же надо как-то избавиться от демонов!

Я усмехнулся. А может, со стороны это больше походило на оскал.

— Боюсь, их волнует не только потеря замка в цене...

Эйк замер. Я успел пройти полдюжины шагов, прежде чем он ожил и нагнал меня. Вцепившись в рукав, ловил мой взгляд.

— Мастер?

— Что? — процедил я сквозь зубы.

— Мастер... Вы что, хотите сказать... — Он быстро ощечился. — Они нам все-таки чего-то не договаривают? Про то, что здесь происходит? Про этот замок?

— Я бы сказал, скрывают.

Уж больно понятливые все солдаты у виконта, а все служанки поротые-перепоротые.

— Но что? Ведь... — Эйк помотал головой. — Продажа замка — это же для них тоже важно, да? Очень! Но про продажу-то они нам все-таки рассказали?

— И мы даже им поверили. Особенно убедительна была часть, почему они не хотят привлекать магов белого ордена.

— Это вы к чему, мастер?..

Эйк говорил все тише. И ежился, настороженно оглядываясь.

— Это я к тому, что только у вставшего мертвеца из головы торчат хвосты гохла. А что у живого, не узнаешь...

Потому что слова не много значат.

У Эйка заиграли желваки. Глаза зло блестели.

— И как тогда? День, допустим, мы выиграли. А дальше? Что потом — после заката? Они ведь поймут, что никакого указания не было! Что вы им просто соврали!

— Фу, Эйк! Как ты можешь так думать, а уж тем более говорить, о своем мастере?

— Но вы же сами только что сказали, что нет в том ларце никакого указания, как изгнать этих демонов!

— Разве я говорил, что указание было в ларце?

Я остановился на пересечении коридоров.

Эйк поморгал.

— Не в ларце? А тогда где?

Я оглядывал проходы. Факелы ярко пылали, но ни солдат, ни служанок.

— Не где, а кто... — пробормотал я сквозь зубы.

Злость душила меня. Злость на самого себя. Я должен был подумать об этом раньше. Сразу!

— Рыжая дрянь, значит...

— Что, мастер? — переспросил Эйк.

— Тащи сумку в башню. Разожги камин на втором этаже, и подогревай воду в той скорлупе.

— Воду?.. Вы что, собрались мыться?.. Сейчас?!

— А ты хочешь, чтобы я прожил свой последний день грязным?

— Мастер! Если до заката мы ничего не...

— Иди! Грей. Воду.

Эйк насупился.

— А вы что?

— А я еще хочу подумать, стоит ли умирать — если уж повезет помыться!

93

Эйкову ведьму я приметил сразу. В дальнем углу кухни, где почти не было света, она скоблила песком закопченный чан.

Эйк не соврал. Лицо у ней было перемазано углем — я даже рассмотреть ее толком не мог.

Другая девка, дородная и сонная, позевывая во всю пасть, огромную, как у водяной лошади, рубила овощи. Еще одна, черноволосая, эту я уже видал раньше, растапливала печь.

И та суровая тетка тоже была здесь. Хмурясь, она выслушала меня и оглянулась на своих девок.

Толстозадая, не прекращая рубить овощи, состроила гримасу. Разжигавшая печь показала руки — черные от угля.

Тетка уставилась на замарашку.

— Эй, ты! Не слышала? Ну-ка живо! Принеси мяса и лепешек!

Бросив на меня настороженный взгляд, рыжая юркнула в кладовку.

Я присел на лавку у стола, в самом углу. Откуда было хорошо видно всю кухню.

Тетка, кинув странный взгляд на девок, вдруг вышла.

Я заметил внимательный взгляд из щели за дверью в кладовку — глаз тут же пропал, и дверь открылась. Рыжая вышла. Принесла мне ломоть мяса, лепешки, кусок сыра, кувшинчик вина.

Аккуратно расставляя это на столе передо мной, она то ловила мой взгляд, то украдкой косилась на двух других девок.

Теперь, возле свечей, ее хотя бы можно было рассмотреть. Из северных она, что ли? Эти рыжие волосы, и чуть косоватые, с хитрецой, зеленые глазищи.

Пожалуй, если бы стереть с ее щек угольную пыль... А лучше вообще бы всю отмыть. Потом обрядить в нормальное платье, а не эти обноски, больше похожие на драный мешок, чем на одежду...

Под грязной косынкой я видел краешек ее волос. Немытые, спутанные и затолканные под тряпку — они были цвета старой меди. Интересно, какие они будут под солнцем? Если хорошенько помыть с мылом, и расчесать с маслом...

Вдруг шагнув ко мне ближе, чем требовалось, она сунула что-то на самый край стола — так, чтобы миска укрыла это от остальных взглядов.

— Хватит вертеть задом! — проворчала дородная. — Иди скобли давай, дура!

Рыжая бросила на меня долгий взгляд и отошла в свой темный угол, к чану и песку.

Под краем миски на столе осталось несколько обжаренных в меду миндальных ядрышек.

Гоблинские орешки — так их называют рыночные торговцы. Уж не из графской ли вазы она их взяла? Или, по старой памяти, из запасов самой леди Иреллы?

В кухню быстро вошла тетка, за ней семенил толстяк в красной кожаной куртке с позолоченными пуговицами.

Взяв кувшинчик вина, он присел напротив меня. Неопределенно улыбаясь, он смачивал губы в вине, старательно делая вид, что пьет.

Пришел поглядеть, не стану ли я расспрашивать девок? Ну-ну, дружок соглядатай. Всегда обожал вашего брата.

Дожевывая мясо, я поудобнее уселся, облокотившись спиной на стену.

— Да, хозяйка, еще вот что...

Тетка замерла передо мной, заранее набычившись. Мужик уставился в свою кружку — а уши-то у него, оказывается, шевелятся. Почти как у кошки.

— Все-таки мне понадобится пара помощниц. Мой слуга уже выбился из сил, а там еще тереть и тереть...

Теперь уже все на кухне превратились в слух. Толстая даже перестала рубить овощи. Девки глядели на меня, как на прокаженного.

Приказчик оторвался от кружки.

— И хорошо бы, чтобы вы тоже, — улыбнулся я ему. — Надо бы последить, чтобы делали все как положено, и... — Я вздохнул, помрачнев. — Ну и так, на всякий случай...

Снова уставившись в кружку, он осторожно поставил ее на стол.

— На всякий случай, мастер Бример?

— Вдруг что-то случится, пока меня не будет рядом.

— А что-то может случиться, мастер Бример?

— Не должно, но... — Я пожал плечами. — Все-таки там были шаманы...

— Рад, что вы знаете, что делаете! — быстро проговорил он. — Я вообще поражен, как ловко вы управляетесь со всем этим! Там, на кладбище. И на стене у пролома, мне рассказали... — Утерев рукой рот, он живо поднялся. — Но мне пора. Слишком много дел.

И он убрался с кухни, весьма довольный своей находчивостью.

Отлично. Этот жирный кот, хотя бы ради себя же, не должен поспешить к виконту с докладом об этом маленьком дельце. Я оглядел служанок.

Тетка мялась, недовольно сопя. Девки жались по стенам, забыв про дела. Черноволосая, прикрывая губы ладонью, быстро шептала, поминая все наамовы лики. Жирная вцепилась в тесак и, кажется, собиралась обороняться. Из угла, в ужасе, глядела рыжая.

Встретившись со мной взглядом, она чуть дернула головой — только не меня! Умоляюще улыбнулась.

— Хотя бы одна точно нужна, — сказал я.

Тетка облегченно вздохнула.

— Ну, одну-то я тебе дам.

Она повернулась к рыжей.

— Нет, матушка! Нет! Нет! Нет!!!

Полотенце хлестнуло ее по спине.

— Кошка драная тебе матушка! Сто раз говорила так меня не называть, дура!

Схватив ее за плечо, тетка швырнула девчонку ко мне. Рыжая все еще ловила мой взгляд — с мольбой мотая головой, ее губы беззвучно шевелились:

— Нет, нет, прошу вас, не меня...

Я с сомнением оглядел ее с ног до головы — легкая тоненькая фигурка. Хотя бедра и грудка вполне очерчены. Даже под мешковатым простеньким платьем.

— Что-то не похожа она на самую выносливую.

— А вы ее тряпкой по роже, когда ленится! — предложила черноволосая, сверкнув глазами. — Сразу как шелковая!

Рыжая, застыв, глядела на меня — с укором и обидой, будто все еще не могла поверить, что я делаю это с ней.

Ее гоблинские орешки были у меня в кулаке. Я закинул один в рот.

— Как ее звать-то хоть?

— Чего молчишь? Язык проглотила?!

Полотенце опять шлепнуло ее по спине.

— Си... Синдия... — пролепетала девчонка.

— Си-индя! — передразнила тетка. — Маркиза, что ли? Графиня? — Полотенце хлестнуло рыжую по шее так, что та взвизгнула. — Синди она. Синькой кличем.

94

Мне пришлось подталкивать ее, пока мы шли в башню. Она едва переставляла ноги.

Когда мы дошли до лестницы, она бросила взгляд на богов в нише, и оглянулась в последней надежде.

— Ма... Мастер Бример... — губы у нее дрожали.

Я легонько шлепнул ее по заднице, чтобы овечка шла уже на забой.

Пока я поднимался за ней, ее задок был прямо передо мной. Истончившаяся от времени и засаленная ткань обтягивала фигурку, как шелк.

А уж из-за одного ли острого язычка изгнала ее из служанок леди Ирелла? С таким задком и зелеными глазищами, отмытая и расчесанная, да одетая в платье, подобающее служанке благородной госпожи...

С первого этажа башни на лестницу выскочил Эйк — и вытаращил глаза.

Я взял его руку, вложил остатки орехов и зажал пальцы, чтобы не рассыпалось. Уж не знаю, за что рыночные торговцы прозвали это лакомство гоблинскими орешками — за внешний вид, напоминающий крошечные конские яблоки, или в самом деле, как они уверяют, гоблины от них без ума, — но знаю точно, что Эйк обожает любые сладости.

— Это... Эта же та ведьма... — беззвучно промямлил он. — Я говорил вам...

— Я подготовился, — тоже одними губами сообщил я и подтолкнул его обратно на первый этаж, а сам двинулся по лестнице за Синди.

Она, как ходящая во сне, брела по ступенькам лестницы — не разбирая дороги, и уже собиралась идти выше, на третий этаж.

— Сюда, — приказал я, указывая на вход во второй.

Она зашла, едва переставляя ноги. Теперь она еще и дрожала. И совсем замерла на полпути к пылающему камину. С ужасом уставилась на свинцовую скорлупу, полную воды, краем вдвинутую в языки огня.

В остывшем за ночь воздухе, от воды вился легкий пар.

Она оглянулась.

Я прикрыл двери.

— А где... где тряпки? — пролепетала она. — Чем мыть?

— Хочешь, чтобы заклятия перешли со стен на тебя? Ты же грязнее этих камней.

Щеки ее вспыхнули, она закусила губу.

Я задвинул засов.

Она всхлипнула, затравленно оглядывая стены. Отступила было назад — подальше от того, что видели глаза, — но куда? Она хотела держаться подальше от всех стен сразу. Замерла в середине зала, ломая пальцы.

Я перестал сдерживать ухмылку.

— Да не трясись ты так.

Она вдруг обернулась, гордо вскинув голову.

— А я и не боюсь! Этих ваших... там... Я, может, даже одноглазого не боюсь! — с вызовом бросала она, ее губы дрожали. — Хотя они меня одну ночью в кладовке запирают! Этих здоровенных крыс отгонять... Только я все равно не боюсь! Потому что я...

— Тогда скидывай с себя это тряпье и лезь в воду.

Она осеклась, все еще исподлобья глядя на меня. Кинула быстрый взгляд на скорлупу, и снова на меня.

— Я?..

Я потрогал воду. Сначала вода обожгла, я даже хотел отдернуть руку, но это был всего лишь миг. Обман чувств. Пронизывающий жар уже пополз в пальцы — манящий, заставляющий замереть в истоме, руку не хотелось вынимать, хотелось влезть туда целиком...

Но еще больше мне хотелось другого. На краю могилы — так хочется жить.

— Живее!

Все-таки дурой она не была. Хотя и косилась еще с опаской на стены, но теперь куда чаще глядела на меня, потихоньку выбираясь из платья.

Сжавшись и обхватив себя руками, шагнула к скорлупе и ахнула, коснувшись ногой воды. Затем, медленно и осторожно, теперь уже неотрывно глядя на меня, в зеленых глазах плясали отблески огня, опустилась в воду.

Я бросил ей шарик мыла.

В наползающем аромате трав, глядя, как пенится шарик в ее пальцах, как из-под слоев грязи проступает белая кожа, а в волосах начинают плясать отблески пламени — рыжевато-золотые, вот какие на самом деле... Я стянул тяжелый плащ виконта, подбитый волчьим мехом, и бросил его на пол у камина.

Она больше не говорила — только ее глаза становились все больше и больше.

Когда я велел ей встать перед камином, она не проронила ни слова.

В окне на восточной стороне, в щели ставней вспыхнуло — где-то далеко за топями и лесами, из-за края мира, показался край солнца.

Капли воды сбегали по ее коже, вспыхивая всеми цветами мира.

Отстегивая пояс с кинжалами, я двинулся на нее — судорожно и безуспешно пытаясь решить, с какой из сластей начать, мне хотелось испробовать все сразу, все вместе, одновременно, обладать всей ею целиком — о, эта робкая фигурка с тонкой талией, покорно застывшая на краю плаща из волчьей шерсти!

Немилосердные боги! Зачем вы создали мир, в котором это невозможно?!

95

Но я был неправ.

Лучше, пожалуй, именно так...

Пробуя сласти по одной, и чередуя.

Она оказалась на удивление понятливой ученицей. Или это не прошло даром прислуживание леди Ирелле? К концу я уже не был уверен, я ли обучил ее паре новых милых фокусов — или она исполнила финт, отведать который мне прежде не доводилось? И уж определенно, один раз меня почти обвели вокруг пальца самым коварным образом — за что, конечно, она тут же поплатилась, и месть моя была ужасна...

Но про дела виконта она не знала ровным счетом ничего.

Леди Ирелле она и правда прислуживала. Выбрала ее леди Ирелла не сама. Это был подарочек от мамаши Амертов. Милость, от которой нельзя было отказаться.

Похоже, Амерту — не этому рохле, а Амерту-старшему, фавориту короля, — виконт показался дельным человеком и верным слугой. Тогда еще, конечно, никакой не виконт, а просто сэр Мерез. Титул виконта ему добыл Амерт-старший за верную службу.

Однако Мерезу этого было то ли мало — а может, боялся, что оказанные услуги мало чего стоят, и быстро забываются? Хотел закрепиться надежнее? Когда Амерт-старший поставил Мереза опекать своего младшего братца, вокруг стала крутиться и красавица-кузина...

Тогда мамаша Амертов — та еще волчица — приставила к ней свою служаночку. Заставила леди Иреллу сделать ее своей наперсницей.

Но как только старуха испустила дух, Ирелла согнала ее на кухни.

И эта рыжая, и так-то почти из чужого дома, да еще долго ходившая над всей местной дворней как госпожа... Теперь у нее много чего накопилось, о чем хотелось поплакаться.

Меня больше волновало другое: изгнание в кухарки случилось гораздо раньше, чем они прибыли сюда.

— А за какие такие свои делишки виконт порет служанок розгами? Прошлой ночью он сразу двух лично отделал. Одна постарше, другая маленькая такая.

— Да это не его делишки! Это у нас... — она чуть потупилась. — На кухне...

Привстав на коленях, она нависала надо мной, кончики ее длинных волос скользили по моей груди, щекоча, пока она бережно перевязывала порезы на предплечье и над локтем. Ладонь уже аккуратно обмотала чистой летной.

— У вас? На кухне? Что такого может быть у вас на кухне?

Убедившись, что повязки держится хорошо, она вновь легла на теплый волчий мех, прижавшись ко мне боком. Положила голову мне на грудь.

— Только поклянись, что никому не расскажешь.

— Хм?

— Это ужасная тайна, — прошептала она. — Если приказчик узнает, что я тебе рассказала, виконт прикажет нас всех перепороть.

— За кухонные дела?

— Он сказал, чтобы мы об этом не болтали. Никому и ничего! Сказал, если еще раз услышит хоть словечко об этом — всех перепорет, как паршивых коз!

— Ни словечка о чем?

— Поклянись! — потребовала она срашным шепотом.

Ее подбородок уперся мне в грудь. Глаза стали большими и темными.

— Ну, клянусь...

Солнце уже горело в щели других ставней, став ярче, — но больше не было радости, небесный огонь только резал глаза.

Столько кристаллов, столько стараний... и ради чего?

И что дальше? Я ведь сделал все, что мог. Испробовал все, что только могло прийти в голову, и...

Теперь — что?

Что мне делать вечером, когда солнце сядет, и наступит ночь, вместе с которой опять придут они?

И даже если получится пережить эту ночь. Что меня ждет следующим утром? Эйк прав. Когда виконт поймет, что никакого указания у меня не было — потому что не туда, не туда привело мое указание...

— Нет! Ты по-настоящему поклянись! Чем-нибудь ценным!

Я усмехнулся, повернув к ней голову. В топящем море отчаяния был маленький милый островок.

— Клянусь. А если я не сдержу клятву, пусть у самой красивой девушки в этом замке нос, — я коснулся пальцем ее носика, — превратится...

— Да ну тебя! — она мотнула головой, вся сморщившись, чтобы не прыснуть. — Слушай...

Она прижалась губами к моему уху и зашептала. Едва ощутимые касания ее губ, жаркое придыхание... Я закрыл глаза, отдавшись этому невинному удовольствию.

Не уверен, что мне много их осталось...

— Ты меня слушаешь?

Я повернулся к ней, сделав большие глаза.

— Не может быть! Повтори!

И снова откинулся на теплый мех, подставляя шею и ухо ее жаркому, щекочущему дыханию...

Мне рассказывали об играх теней и сквозняков, о скрипах и шорохах древнего замка — только называя это зачем-то одноглазым демоном, который является прямо на кухню. Или в кладовые? А может, и туда и туда. Этого я выяснять не стал. Мне было лень разлепить губы, чтобы расспрашивать про какого-то Одноглазого, который оказался даже не божком, вроде эйковского Кро-Берота, как я решил сначала.

Мне было жаль терять эти мгновения — скользящие по коже ее волосы, удары ее сердца, отдающиеся через ее прижавшееся тело... Обещание, что счастье возможно...

Обещание, обманчивое — для меня.

Я-то завтра...

То есть уже сегодня. Уже этой ночью...

Потому что и это все было зря. Страшная тайна, которую скрывал виконт, была проста и ясна, как летний полдень: не хотел второго изгнания беса из Лунки.

Между тем, история кончилась.

— Ну? — потребовала она.

Это было что-то новое. Такой хозяйской уверенности в ее голоске я прежде не слышал. Я даже открыл глаза — и вовремя. Меня уже собирались ткнуть кулачком в бок.

— Ты что, опять не слушал?!

— Слушал. Кому-то он причинил вред?

— Да я же тебе только что все... — начала она, но на этот раз я не дослушивал:

— И какой именно был этот вред?

— Ну, как же! — она даже всплеснула руками от моей непонятливости. — Он же... Он... Ну...

Синди, нахмурившись, захлопала глазами. Кажется, самой ей этот простой вопрос прежде в голову не приходил.

Наконец она открыла рот, но я был быстрее:

— Кроме того, что напугал кого-то до смерти?

Синди закрыла рот.

Обиженно поджала губы, и это решило дело. Я перекатился, подмяв ее под себя, прижав к густому волчьему меху — и сам чувствуя себя волком.

— Нет... Вот так больше не надо... Ах! М-м... М-м!...

Волком, расправляющимся со своей добычей, как пожелает.

96

Нести тело оказалось нетрудно — она была совсем легкой.

Одевать ее я не стал. От тела, от растрепавшихся волос сладко пахло травами — как от мыльного шарика, который я ей дал, и что-то еще было... Ее запах.

В коридорах горели факелы, но на пути мне никто не попался.

Я знал, что никто не помешает.

Это была старая часть замка. Здесь никто не живет. Солдаты проверили — и ушли.

Проход к старому донжону я нашел сразу. Не до конца поднятая решетка... Дверь — толстая, в добрый локоть, замершая чуть приоткрытой, как каменная глыба, — не сдвинуть, только протиснуться...

И проход, идущий в толще стены — вниз, под главный зал...

В подвале была звонкая каменная тишина, отзывавшаяся на каждый мой шорох, — и полная тьма. Здесь что день, что ночь. Единственный свет был от свечи, которую я принес с собой.

Гохл, подсаженный в ее затылок, уже пророс.

Я созерцал, как изумрудное сплетение нитей, похожее на сеть корней, прорастало из шеи в туловище. Тонкие побеги протянулись до талии и забирались в ноги, другие шли по рукам, кончики уже ниже локтей.

Теперь ее руки подергивались.

Шевельнулась, будто прошла судорога, нога.

Под веками, как во сне, безостановочно скользили зрачки.

Я положил ее на пол — камень был холодный, как лед, — и прилепил рядом свечу.

Перевернул тело на живот.

В свете свечи ее кожа была странного оттенка, словно она тоже была из воска. Волосы сверкали как медная проволока.

Я достал кинжал и быстро, одним отмеренным ударом, рассек ее руку в запястье до самой кости. Сразу же надрезал второе запястье. Затем щиколотки.

Во влажном, неподвижном воздухе подвала потянуло солоновато-медным, почти пряным. Еще не успевшая остыть кровь выступала на порезах.

Ее руки, непрестанно подрагивавшие, остановились — словно замер человек, прислушиваясь...

Я быстро свинчивал крышку с флакона с жидким серебром.

Остановка длилась лишь миг. По телу прошла судорога, и обе руки напряглись, сгибаясь и упираясь в пол, — словно гохл что-то почуял и понял.

Я капнул из флакона на ладонь. Горошина жидкого серебра словно пританцовывала на коже, подрагивая — но не растекаясь.

Тело снова дернулось, напрягшись все разом, и почти поднялось на четвереньки, — но я навалился коленом на спину, распластал обратно и удерживал.

Поймал ее руку и вдавил каплю в разрез на запястье.

В висках будто шевельнулись червячки, прогрызшие ходы в моем черепе.

Это было похоже на звук, но я знал, что это не звук.

Пока еще тихий, словно далекий-далекий...

В светло-изумрудном ростке, тянувшемся через запястье, — он делился там уже на сеть новых росточков, каждый из которых опушивался крошечными волосками, — словно прошла навылет стрела, оставив аккуратную черную дырку.

Червячки в висках теперь буравили кость. Голову заполнял визжащий звон, будто кто-то прилаживался пилой к моему черепу, делая пробные надпилы.

Изумрудный росток в запястье пытался прорастать дальше — в плоть, которую гохл еще не захватил, — и натыкался на жидкое серебро. Сжигавшее его ауру.

Каплю в разрез на втором запястье.

Потом в каждую щиколотку.

Буравчики рвали виски, визг стал чистой болью — словно я касался, как опускал руку в пламя, агонии визжавшего подо мной гохла. Его аура все пыталась прорасти в кисти и ступни. Туда, где была еще не заполненная гохлом плоть — и никак не могла ее заполнить, сгорая в жидком серебре. Но его аура все пыталась расползтись туда — просто не могла остановиться. Не умела иначе.

Визг перепиливал мой череп, сводил с ума.

Только дело было еще не кончено.

Я перевернул тело на спину. Стоило мне шевельнуть его, визг менялся. Словно визжал не один гохл, а их был целый хор, и когда я сдвигал тело, я затыкал рот одним, а других заставлял визжать еще пронзительнее. А может, вопила от боли каждая его частичка.

Мертвец больше не пытался двигаться. У гохла осталась только боль, звеневшая в нем...

Стиснув зубы, чтобы не заорать самому, я быстро раскинул руки трупа, потом раздвинул ноги. И, взяв за пятку, чуть шевелил ногой, как правилом лодки — следя, как меняется визг.

Мне хотелось бросить все и, зажав уши, стискивая виски, броситься прочь. Или вытолкнуть из себя всю ману, чтобы перестать созерцать! Терпеть это почти невозможно!

Бурая муть вокруг загустела, как остывающий кисель. И этот кисель мелко-мелко дрожал. Весь мир вокруг покрылся мелкой рябью — сводящий с ума визг длился, не кончаясь.

А ведь здесь — лишь малая часть его настоящего вопля, который сейчас разносится по нижним мирам...

Демонам, которые могут его услышать, плевать на страдания гохла. Но они знают, когда гохл издает такой звук.

Что это значит.

Я наконец поймал положение, в котором визг был сильнее всего.

Руна была готова.

Теперь можно было — о, милостивая Наама! — наконец отступить от тела, чтобы этот визг меня отпустил.

С каждым шагом прочь визг слабел так, будто гохла относило от меня на добрую дюжину локтей куда-то вниз, в глубокий колодец.

В нашим мире этот визг был только возле самого тела, в котором заперли агонизирующего гохла. Зато из нижних — как маяк.

Манок на демонов...

В воздухе словно колыхнулось что-то.

Света свечи не хватало — казалось, будто вокруг нет ни стен, ни каменного свода, лишь темная пустота во все стороны.

А в ней...

Воздух шевелился.

Холодный поток, не столько касавшийся кожи — а лезший прямо внутрь головы. Струение бурой мути. То, что прежде я только созерцал — теперь я ощутил.

Запах крови накатил с новой силой — и вонь. Какая-то густая, болотная вонь.

Теперь будто тянул постоянный ветерок. Так, если бы где-то рядом открылся длинный дымоход. Или колодец, ведущий куда-то далеко-делеко...

И что-то словно ткнулось, как тыкается во тьме в ладонь мягкий лошадиный нос и губы — только не в ладонь, а внутрь меня...

Словно здесь кто-то был.

Уже был!

Я попятился — вдруг с ужасом осознав, что у меня под ногами не привычные гладкие плиты, а что-то ненадежное, будто пол здесь был разбит, раздроблен в мелкие камни. Но осколки эти были не острые — а гладкие, как окатыши на берегу. Предательски разъезжались, не давая ни твердо поставить ногу, ни надежно оттолкнуться, чтобы быстро шагнуть...

Дернув головой вниз, чтобы понять — что там?! Здесь же везде были только...

Прежде чем я смог разглядеть что-то под ногами — мой взгляд наткнулся на руки. Мои руки... Они должны были светиться призрачным голубым сиянием, от сочащейся из меня маны, — но это сияние было заключено в клетку. Будто мои руки покрыло черным узором, густым и причудливым...

Потом — как топор Торуна рассек мир и время.

Миг назад я глядел на свои руки, оступаясь на предательских окатышах — теперь я глядел на мои руки, но стоя на коленях, я пытался подняться, а вокруг...

Миг назад я был в темном подвале, и в звенящей тишине мои виски буравил визг гохла — а теперь глаза резал свет, а десятки голосов вопили, кричали, орали, визжали...

Оно было сзади?! Мне врезало в затылок?!

Из жизни, из памяти как вырвало кусок. Будто не было ничего между тем — и этим. Я не имел ни малейшего понятия, как оказался...

Где?!

Где это?!

И откуда, почему — эти вопли ужаса всюду вокруг?!

И резкий, как набившие рот медные монеты, запах крови?!

В огромном зале были все наши — все, кто были в замке. Сбившиеся в один конец зала, как овцы в загоне.

И сжимавшиеся сюда все плотнее — пытаясь уйти от того, что было в другом конце...

Оттуда надвигались три тени. Огромные твари, каждая вдвое выше самого высокого из нас...

Они шли цепью поперек зала. Их движения были скупы и размеренны.

Как жнецы, ищущие с косами по полю — оставляя позади только изувеченные тела на залитых кровью плитах.

На мне не было ни оружия, ни кристаллов. Ничего!

Бежать! Надо бежать!

Но...

Я был зажат в угол. Здесь сходились стены. Безупречно ровные и надежные, как каменный мешок, вырубленный в глубине скалы.

Здесь не было выхода.

Единственный выход из зала был — там, по ту сторону от тварей, надвигавшихся цепью.

Уши ломило от криков — ужаса, бессильной ярости, отчаянных боевых воплей — эти крики обрывались, их было все меньше. Тела падали.

И твари делали следующий шаг.

Приближаясь...

С каждым шагом — ближе... Ближе... Ближе...

Бежать!!!

Надо бежать!!!

Я должен как-то убежать!!!

Огромные туши уже нависали — по сторонам, и прямо передо мной!

Но бежать было некуда.

Я упирался спиной в каменную стену.

Ни сопротивляться, ни бежать... Невозможно — и некуда...

А за черными тушами, позади них на полу оставались лишь трупы...

Воздух был как кровь — парной, кисло-соленый, он драл ноздри и глотку.

Кровь была всюду. На стенах, под ногами, она покрывала тварей, надвигавшихся на меня, струилась по плитам пола за ними...

Три огромных твари, от которых не убежать — и запах крови...

Он остался со мной, даже когда я вскинулся на скамье, жадно хватая ртом воздух.

Первый миг лишь упиваясь сияющим счастьем — выбрался!!!

Я ушел от этих тварей!!!

Спасен!!!

Только через несколько мгновений до конца вывалившись из сна, выдравшись из его остатков.

В груди молотилось, билось в висках, тяжелыми ударами отдавалось в уши. Губы пересохли, горло саднило. Все тело как набили песком, колючим и тяжелым.

— Воды... — просипел я, с трудом узнав свой голос. — Эйк, дай мне...

Где был кувшин?

Дотянувшись, я жадно пил, давясь, пока кувшин не опустел.

Рухнул обратно на скамью.

Чувствовал я себя так, будто от меня осталась одна лишь содранная шкура, — как от того волка, которым подбили виконтов плащ.

Никогда прежде мне не снились такие сны.

Никогда.

Ни в детстве, ни потом, когда начал заниматься магией... И близко не было ничего подобного.

Сон... А что меня ждет здесь?

В такой безвыходный переплет я тоже никогда прежде не попадал...

Снаружи доносились гулкие удары.

Будто сколачивают деревянный помост, на котором скоро палач начнет мое последнее представление...

А запах крови — пришел из сна вместе со мной. Никак не отпускал.

Сейчас он не драл ноздри. Его едва-едва можно было уловить. Но он был здесь. Был!

Солнце пробивалось через ставни в западной стороне — из щели падал тоскливый предзакатный луч. В нем обреченно скользили вниз пылинки.

И запах крови, солоноватый и кисловатый. Будто лизнул старое железо... Он никуда не уходил.

Я проверил повязки на руке. Но порезы не кровились. Обмотка с ладони слетела сама, еще пока я спал, но и тут крови не было. Все стянуло надежными корочками.

Приступ злости был резкий, как укол.

— Эйк!

Я рывком сел на скамье и схватил с пола свой сапог. Перевернул его подошвой вверх.

Кровь была тут. В выемке между носком и каблуком, где подошва не касается пола. Чтобы не стерлась.

— Эйк!

И такая же ровная полоска крови перед каблуком и на подошве второго. Кровь была почти черной. И уверен, я знаю, чья это кровь.

— Эйк!!!

Его шаги на лестнице были неспешны.

— Это должно помочь, мастер.

Я уставился на темный проем, пытаясь превратить рычание в спокойный вдох и выдох.

— Эйк, я тебе тысячу раз говорил! Все эти твои...

— Тогда просто не обращайте внимания, мастер, — холодно отрезал он.

Только в глазах блеснула обида. Если он мазал крысиной кровью мои сапоги, значит, эту крысу он оторвал от себя. Не за себя молил своего Кро-Берота.

— Все-таки я тебя выпорю, Эйк...

— Как пожелаете, мастер! — щеки у Эйка стали красными, желваки играли. — Только это единственное, что нам теперь поможет!

Ну и как прикажете отучить его от этой дури?

Если вообще успею...

— Указание-то ваше, — Эйк презрительно сморщился, — только воду испоганило... Будто свинья плескалась... Показать виконту вам нечего.

Меня больше волновал не виконт.

Сон, это проклятый сон...

Он был так ярок... А мелочи — так реальны...

Я кивнул на пустой кувшин.

— Иди вниз, принеси свежей воды.

97

Когда шаги Эйка на лестнице затихли, я подошел к верстаку, у которого он свалил наши сумки.

Проверил, что футлярчик с кристаллами при мне. Сунул в карман шесть хлопковых коконов с пулями. Взвел арбалет. И, запалив факел, тоже двинулся вниз — но свернул не в жилую часть замка.

Сначала через коридоры доносились отголоски замковой жизни, потом лабиринты толстых каменных стен отрезали все.

Я шел, невольно стараясь ставить ноги бесшумно.

Здесь было тихо и пустынно — точно так, как это было в моем сне.

Во сне...

Если бы я проснулся прежде, чем меня перенесло в тот зал с тварями, рвавшими всех, — был бы я так уверен, что это был лишь сон? Все эти детали — они...

Все они цепко сидели в памяти, не стираясь, как это обычно бывает со снами, — огромными как море, когда только проснулся, и вдруг высохшая лужица, не прошло и минуты, ничего не вспомнить толком.

Но от этого сна осталось слишком много.

И ощущение огромной темной пустоты — безбрежной, нависающей со всех сторон. И запах крови, с чем-то тухловатым, как болотная вонь... Расколотая в щебень плита под ногами — посреди совершенно целых остальных...

Я встал.

Вот и полуспущенная решетка перед входом. Приоткрытая толстенная дверь донжона — как зев.

Я медлил, не решаясь войти.

Прислушивался.

Полная, звенящая тишина.

Точно так, как во сне.

Одна рука у меня была занята факелом, поэтому я присел и положил арбалетик на пол. Вылупил из кокона пулю и уложил ее на ложе. Взял арбалетик, чуть задирая концом вверх — чтобы пуля точно не укатилась по ложу и не слетела.

И скользнул внутрь.

Невольно продолжая красться — хотя это было смешно, свет моего факела вторгался в темноту сильнее любого звука.

Тишина.

Огромная пустота зала — чернота по краям, которую не разогнать даже свету факела...

Проход вниз начинался в стене точно там, где я видел это во сне.

Но сунувшись внутрь, я замер.

Там, внизу, кто-то был.

Я слышал его!

Тихий шажок... Потом еще шажок... И еще один...

Они повторялись через равные интервалы, очень размеренно.

Я попытался представить, как должно выглядеть движение человека, чтобы он мог так шагать — даже если никуда не спешит...

Так могло шагать только что-то огромное. Вздымающее и опускающее ноги огромные, как у боевого мамонта...

Как одна из тех тварей в зале?

Я стоял, боясь вдохнуть, с яростью на себя, что не погасил факел — но теперь уже поздно. Если он там, внизу, заметил отсветы — то уже поздно, слишком поздно...

Стоял не шевелясь, вслушиваясь, — и все больше не понимая, как же это так может быть, что если он шагает, шажок, шажок, шажок, — а звук все один и тот же? Ни громче, ни тише...

И оскалился от злости. Шаги?! Это же капли! Там просто где-то сочится вода. Так падают капли!

Только до конца в этом я не был уверен.

Я сжал конец факела в зубах. Огонь оказался слишком близко к лицу, щеку жгло, глаза слепило — но зато освободившейся рукой я мог надежно прижать пулю к ложу. И теперь направлять арбалет прямо перед собой.

Осторожно шагнул вниз, прислушался.

Звук не изменился.

Я двинулся дальше. Палец на курке взмок.

Но когда я вышел в подвал, я уже точно знал, что это не шаги, а капли.

Кап... Кап... Кап...

Своды искажали звук, на слух его найти был бы сложно — но я сразу заметил колодец у стены.

Свет вырвал из темноты несколько локтей узкого жерла, дальше была тьма — но где-то далеко-далеко внизу блеснул свет. Отражение моего факела. Есть там на донышке вода.

Да, звук был отсюда. Где-то там, пониже, из щербатых стен сочилась вода. Собиралась каплями, и срывалась вниз. До далекого дна.

Я рискнул задрать арбалетик, взял факел в руку.

Теперь, когда огонь не слепил, я смог осмотреться лучше.

И сразу понял, что сон — был всего лишь сон.

Здесь не могло быть такой тьмы, в которой свет свечи тает, не находя границ. Просто не могло. По всему подвалу через равные промежутки шли колонны, сверху расширявшиеся как арки, подпиравшие каменный свод.

На всякий случай я обошел подвал весь.

Ни одной разбитой плиты на полу не было.

И конечно, никаким болотным духом тут не тянуло. Нигде. Здесь вообще ничем не пахло. И воздух был совершенно неподвижен.

— У!!! — гаркнул я со злостью.

У! у! у! у! у! — заукало со всех сторон, не желая умирать.

Злясь на себя все больше, я плюнул в колодец и полез по лестнице обратно.

Выйдя из донжона, я уже не крался, как мышка. Наваждение отступало.

Сон — это всего лишь сон. Никаких вещих снов не бывает. Как не бывает и пророчеств и проклятий. Никто из магов в такое не верит — ни белые братья, ни шаманы, — но...

Вот только — никогда прежде настолько ярких снов у меня не было.

И у меня в жизни не было ничего, что походило бы на то, что я видел во сне.

У той единственной женщины, на теле которой я делал руну, волосы были не светлые, а темные. Да и тело у нее было не легкое и не маленькое — это была старая толстая нянька, зарубленная лихими людишками, пока грабили небольшой обоз, да так и брошенная в кустах.

Когда я нашел ее, никакого гохла подсаживать уже не требовалась. И тащить ее тоже никуда не пришлось. Она сама потащилась за мной. Я только отступал, выбирая место, где ее удобнее повалить и держать, пока нанесу надрезы и залеплю их жидким серебром...

Почему эта, во сне, вдруг стала худенькой, светловолосой и юной? Из-за Синди, что ли?

Ну, ладно. Допустим. Это что-то сильно искаженное, но выплывшее из глубин моей памяти... А вот то, что было потом? Это было что?

Такого я точно никогда не переживал...

Или это не про прошлое? Это — так странно, искаженно, как в стеклянном сосуде с водой, — отразилось то, что ждет меня здесь, в самом недалеком будущем?

Ждет прямо сейчас, сразу после этого заката...

Какая-то испуганная часть меня — не желает здесь оставаться? Чуя неизбежную гибель?

Когда я сделал на той толстой няньке мою первую руну — а потом, первый раз, столкнулся нос к носу с вылезшим на этот зов выползнем...

Я поежился. Да, тот первый раз с выползнем чуть не стал для меня и последним. Я совсем не ждал его там, где он явился. И спасло меня только то, что был он уже сильно потрепанный. И всего один. Где-то его свора нарвалась на того, кто пообрывал им и уши, и хвосты и все лапы... А тот чудом вырвался. Но был уже на издыхании.

То есть это я сейчас понимаю, что он был полудохлый. А тогда я уже распрощался с жизнью, прежде чем смог изгнать его. И потом, дрожа, мокрый как мышь, трясущимися руками заглушал руну, чтобы не явился кто-то еще...

Страх? В этом все дело?

Может быть, это так пытается докричаться моя трусливая часть? Во сне ведь не держишь узду своего разума...

Если так, то что это часть меня самая трусливая — это несомненно. Такого могильного ужаса во сне я еще не испытывал.

Но может быть, это и самая разумная моя часть? Голосок мудрости, пробивающийся с самого донышка моей души? Предугадывающий то, к чему все идет?

Чтобы дать время подумать, что делать — заранее. До того, как оно случилось на самом деле, когда думать уже поздно и изменить ничего нельзя.

Чтобы нашел выход.

К этому была первая половина сна?

Намек?

Там, где от ветра нет покоя — надо не жаться за деревьями, а строить мельницу?

98

Двор уже накрыло тенью от стены, только алели зубцы и парапет с восточной стороны.

С западной, на возвышении, где торчал в небо, как мачта, рычаг метательной машины, доносился деревянный стук, крики, в огромных беличьих колесах карабкались по два солдата...

Я опустил голову в бочку с водой — провалившись в ледяную тишину, где остались только странные гулкие звуки, совсем не похожие на людской гомон.

Но страх, засевший глубоко внутри, я не мог ни смыть, ни заглушить.

Тот выползень, вылезший ко мне, когда я сам впервые делал руну... Тогда я чудом спасся.

А сейчас? Если сравнить того недобитка-выползня — с этим сизым рохурлуром? С которым его свора в несколько выводков. С диким желанием не просто вылезти здесь в наш мир — а поквитаться со мной, отомстить за два раза, когда я изгнал его, и за своего выгоревшего от жидкого серебра ублюдка... И уже вчера он привел кого-то еще. Другого рохурлура. И ыбрук была вчера...

Я вынырнул в шумный мир людей, чтобы глотнуть воздуха — и снова нырнул.

Кожа немела.

В голове становилось звонко и пусто.

Только страх не уходил.

Еще можно уйти. Пока еще не совсем стемнело — можно взять и уйти.

Их тут много. Лучников, солдат, метательная машина... Может быть, они даже совершенно уверены, что из замка нельзя уйти незаметно.

Уйти можно.

Так что другой вариант у меня еще есть. Пока еще есть...

Вот только уйти — для чего?..

Можно сбежать от людей виконта здесь, и от его мести потом... но какой ценой?

Готов я заплатить такую цену?

Когда без воздуха стало невозможно, я вырвал голову, снова оказавшись средь людской суеты — но теперь и здесь я был сам по себе.

Теперь знаю, что буду делать.

Я сделал свой выбор...

Из-под обвисших на лицо мокрых прядей я оглядывал двор.

Все скрипела машина, бежали в колесах люди. Вершина рычага клонилась к земле, огромный противовес медленно поднимался. На ложе под рычагом, в длинной сети лежал обточенный валун пудов под двадцать. На стене над машиной торчал тощий парень, знаками показывал что-то смуглому человеку, который командовал машиной.

Несколько солдат стояли, задрав головы, под подъемом к машине, глазея на работу мастера.

Еще пара темных силуэтов на надвратной башне.

А ворота-то открыты, и мост опущен...

Кто-то хмыкнул. Я оглянулся.

В нескольких шагах за моей спиной стоял, подбоченясь, Тибальд. Тонкая косичка, как змейка, свисала вдоль щеки. Лук, полунатянутый, со стрелой на тетиве, почти смотрел мне в ноги.

— Кныш говорит, ты вчера у ручья трюк выкинул. С арбалетом. А без него что-то можешь?

Он отвернулся в сторону и, почти не целясь, выпустил стрелу. В двух дюжинах шагов стояла широкая доска, на вершине которой намалевали рыцарский шлем с узкой смотровой щелью — не толще двух пальцев. Стрела воткнулась точно посредине. Рыцарю бы стрела пробила переносицу.

Пара лучников за его плечом одобрительно заухмылялись — рябой Гляныш и еще один, постарше, с внимательными умными глазами.

Тибальд, смерив меня с ног до головы холодным взглядом, в котором больше не было веселья, одно лишь холодное предупреждение, пошел выдирать стрелу.

Я откинул с лица мокрые пряди.

— Так, конечно, не могу. — Я положил руку на рукоять малого кинжала. — Разве что вот так...

— Тибальд! — успел крикнуть Гляныш.

Тибальд обернулся как раз вовремя, чтобы кинжал прошел прямо перед его носом. Он вздрогнул, отшатнувшись и вжав голову в плечи — одновременно с деревянным стуком.

На миг застыл, глядя мне глаза в глаза. Затем оглянулся на доску.

Мой кинжал вошел чуть левее его стрелы. Там, где у рыцаря был бы правый глаз.

Гляныш присвистнул. Тот, что постарше, подмигнул приятелю. Кажется, Тибальд побледнел.

Но он уже отвернулся к доске. Осторожно вытащил стрелу, потом выдрал кинжал и пошел ко мне, на ходу выковыривая кончиком моего кинжала грязь из-под ногтей.

— В забрале бы застрял, — лениво сказал он. — Глаз, может, и повредил бы, а убить не убил. Вот если бы ты его боком так же кидал... Но для мастерового люда неплохо.

Ухмыляясь, он протянул мне кинжал.

— Где Зик? — спросил я.

99

Из нашей башни было хорошо видно, как кладбище заполняют огни.

Как я и сказал Зику, солдаты втыкали факелы между плитами через каждую пару шагов.

— Ловко вы их, — сказал Эйк. — Пусть, конечно, лучше тут ползают, чем на стенах шляются, пока мы... — Он невольно глянул на лестницу, и заговорил тише. — Я тут, пока вы спали, обошел все. Ну, будто искал, не обгорел ли мох еще где... Как там, на стене храма. Что демоны могут заползти на крышу...

— Все осмотрел, значит... — пробормотал я. — И как? Нашел?

Через другое окно была видна надвратная башня.

Теперь там было три силуэта. Двое опирались на тяжелые арбалеты, один был с луком.

Он отсалютовал в нашу сторону — будто мог различить, куда я смотрю. Ветер трепал косичку на виске.

— Лучше всего через северную стену уходить, мастер. И вдоль края топи. Главное, успеть до леса раньше, чем они заметят. А то на лошадях догонят.

Я покосился на Эйка. Он баюкал расписной арбалетик. Кажется, уже считает его своим?

Эйк вздохнул.

— Сумки и Пенька придется, конечно, бросить. Но у нас почти тридцать золотых. Это на пару лет можно растянуть. Даже если ничего не делать.

Я хмыкнул.

— Хочешь, чтобы деньги вернулись к виконту?

Эйк удивленно задрал брови и уставился на меня.

— Все, что мы не успеем проесть за первые недели, — сказал я. — Пока они до нас доберутся...

Эйк заиграл желваками.

— Даже если он не выдумал, про все эти головы, то все равно нас не найдет! Ночные короли... — Эйк презрительно сморщился и фыркнул. — Ну вот у нас в Себреге? Вообще никакого ночного короля нету! К кому он будет посылать свои описания и сулить золото?

— У вас в Себреге и алхимиков нет...

Эйк сверкнул глазами и открыл рот, но тут снизу донесся гулкий деревянный стук и нарастающий рокот.

Смуглый вышиб запор из-под рычага машины. И чудовищный противовес, задранный на его коротком конце, пришел в движение. В первый миг эта сеть из толстых канатов, набитая камнями, опускалась обманчиво медленно, как начинающее валиться подрубленное дерево — и вдруг оказалось, что уже неудержимо несется вниз, а длинный конец рычага взметнуло вверх, вздернув за ним канаты с пращой. Описав огромную дугу, праща взлетела далеко выше вершины рычага и там раскрылась, швырнув валун в небо.

Противовес, как качели, с разгону проскочил нижнее положение, его вынесло вверх по другую сторону, и вся огромная машина вместе с поворотной платформой содрогнулась. Противовес рухнул обратно, но снова проскочил нижнее положение. Он все мотался туда-сюда, тяжело шатая машину, вершина рычага судорожно дергалась в небесах.

Наблюдатель на стене припал к зубцу. Даже привстал на носках от усердия, следя за снарядом.

— Целый день стреляют, — сказал Эйк.

Снаряд превратился в точку на темнеющем небе, и на миг я его потерял. В поле за стеной ехал всадник, его лошадь шла со странной натугой, будто была впряжена в повозку — но никакой повозки за ними не было. Лошадь волочила хомут, в котором был еще один обтесанный валун.

А еще дальше в поле торчало чучело. Земля за ним взлетела черной волной.

Наблюдатель обернулся к машине, размахивая руками.

— Почти, мастер Рено! — выкрикнул он срывающимся голосом. — Всего-то на шагов пять дальше! Вбок, может, шаг, а то и меньше!

Солдаты внизу одобрительно загудели.

И этим они собираются остановить демонов?..

За болотами солнце, красное и уже не слепящее, начинало толстеть и растекаться над горизонтом.

Я отвернулся от окна.

— Зажги факелов! Мне нужен свет.

Я достал из Туфелек все, что там было. Выложил и все, что было в карманах.

Итак, все наши богатства...

Флакон с жидким серебром. Какие-то остатки гохла в нем, наверно, еще есть. Кое-что можно выпарить. Но не здесь. Только не в этом замке! Котика-львенка мне хватило еще позавчера. Так что пока про это можно забыть.

Бесовы слезки — все. Пустой коробок. Да и едва ли они тут помогли бы чем-то.

Свинцовое колечко когтя. Но тыунов зуб в нем не самый прочный.

Ловушка. Без протечек. Мастер Ильрик сказал, в ней пять тыуновых зубов. Больше, чем было в моей прошлой. И судя по всему, можно рассчитывать на то, что все пять зубов отменного качества. Это, конечно, кое-что. Хотя с трудом представляют, как это поможет против Сизого и выползней. Они не бесплотные, и в такую маленькую ловушку их не запихнешь.

Пули. Десять простых, одна брыковая. Брыковая... Тролли нам не грозят. Использовать же ее против выползней глупо — все равно что пустить на мясо не корову, а чистокровного скакуна, — но можно. Будем считать, одиннадцать пуль.

И кристаллы... Ношрино чрево! Вчера в это же время я въезжал в замок с полутора дюжинами заряженных кристаллов! Сейчас в запасном футляре скопилось восемь разряженных. И еще один у меня раскололся. Итого — девяти нет. Осталась ровно половина: шесть кристаллов в большом футляре, и еще три в моем карманном.

Вот и все, что у нас есть...

Я уложил на стол арбалет. Вытащил кинжал.

Эйк расставил по краям стола четыре факела и хмуро наблюдал, как я уродую арбалет.

Выкрутив из ложа мушку, я взялся за прицел.

— Ну что вы делаете?.. — Эйк сморщился так, будто я примеривался отрезать ему пару пальцев. — Мастер...

Вместо мушки и прицела я вставил крошечные зажимы. Выбрал из футляра с кристаллами те два, которые шлифовал подмастерье Ильрика — совсем новые. Чтобы понадежнее. Вставил их в зажимы.

Закрыв глаза, попробовал созерцать — так, как был, без маны. И не сдержал кислой усмешки.

Тускло, конечно, едва-едва, — и все-таки я созерцал.

Все кристаллы внутри футляра, и даже больше: отражения от свинцовых стенок и днища превратили несколько кристаллов — в целую россыпь голубых светляков.

И еще две голубые точки на арбалете.

Без всякой маны. Куда четче, чем мог бы надеяться еще неделю назад... А радости — никакой. Только холодок вдоль хребта, который никуда не уходит.

Я поднял арбалет, чтобы два голубых светляка совместились. Вытянув руку, я их почти потерял. Но когда внутри будет мана, все будет иначе. Можно стрелять не открывая глаз, оставаясь полностью сосредоточенным на созерцании. Даже в полной темноте.

Эйк наконец-то сообразил, для чего это все. Лицо исказилось от досады.

— М-мастер! — прорычал он, с трудом сдерживая ярость. — Мы можем уйти! Просто уйти!

— Это не те люди, Эйк. И не то дело... Он нас найдет. В любом из больших городов.

— Не только в больших городах люди живут!

Да. Только там, где нет больших городов — нет и алхимиков, и нет слухов...

И выкраденных у белого ордена записей магов или, еще лучше, трофейных арканов старых шаманов, где демоны и их ловля описаны надежнее всего.

А без этого всего — как разбираться в магии дальше? Как научиться большему?

— На все деревни и хутора никаких ночных гильдий не хватит! — не унимался Эйк. — На окраине королевства можно где-нибудь затеряться!

— Да. Совсем забросив магию...

— Ну, забросив! Зато живые!

— Смотря что называть жизнью, Эйк...

— Да что для вас важнее?! Эта треклятая возня с демонами — или своя жизнь?!

Вздохнув, я посмотрел на него.

Он тоже глядел на меня — сначала не веря, потом задохнувшись от возмущения.

— Мастер...

Я еще раз проверил, как кристаллы держатся в зажимах.

Лицо Эйка зверело. Тяжело набычившись, он ловил мой взгляд.

— Вы же видели, сколько их... — процедил он. — Вы уже стреляли, убивали их, но их это не остановило! Они будут приходить сюда снова и снова. Когда кончатся пули, что тогда?!

— Они будут приходить, — поправил я, — пока здесь что-то их манит.

— Но вы же не знаете, что это!

— Я знаю того, кто точно знает.

— Неужели? — процедил Эйк, по-прежнему глядя на меня исподлобья.

Я пожал плечами.

— Чем выползни хороши — что умеют говорить.

Эйк нахмурился, не понимая.

— Ч-что?

— Ты кроме крыс кого-нибудь ловил?

Он моргнул.

— Ну, птиц хотя бы? — спросил я.

— Птиц?.. При чем тут...

Эйк проследил за моим взглядом, и его лицо стало сереть.

Я рассматривал свинцовую скорлупу. Хотел бы я знать, зачем она была нужна им... Хорошо хоть, я знаю, что из нее сделаю я.

— Ма-а-астер? — потянул Эйк настороженно.

— Та внизу, с водой, — я дернул головой вниз, где на этаже под нами, возле камина, была моя импровизированная ванна. — Через полчаса она должна быть сухой и чистой.

— Вы что?! — наконец ожил Эйк. Прежняя ярость вернулась к нему. — Собрались ловить кого-то из них?1

— Поймать, — поправил я.

— Живым?! Кого-то из этих тварей?! Да у вас ни одного шанса!

— Шансы есть всегда.

Пока не опустил руки.

— Один к дюжине! Или еще меньше!

Лучше один к дюжине, чем жизнь пустая, как дно высохшей реки.

— Да вы даже не...

— Ты, — я нацелил на него палец. — Сейчас. Идешь вниз. И чтобы через полчаса та скорлупа была как...

Я вскочил с лавки от трубного рева снаружи.

Он слился с дюжиной людских воплей.

Когда мы подскочили к окну, внизу на кладбище вихрем кружилась огненная пурга — мириады искр, клочья пылающей пакли, катились по плитам полдюжины факелов, выброшенных во все стороны...

Я еще успел заметить тень, силуэт в центре этого вихря — а может, мне это просто показалось, потому что я знал, что миг назад это там было.

Ту-тух! — ударил хлопок от сбежавшего демона, слившись с эхом от внешней стены.

Факелы застыли на плитах. Гасли искры, оседали клочья пакли.

Солдаты так и замерли, пригнувшись и выставив щиты и факелы в ту сторону.

В ровно расставленных по всему кладбищу огнях осталась темная прореха.

— Это... — начал Эйк, но его голос сел. Он сглотнул. — Пытался прийти?..

Он повернулся, ловя мой взгляд.

— Он?.. Это он?.. Уже?..

Люди внизу зашевелились, оживая. Раздался зычный крик Зика, чтобы факелы поставили заново.

— Тут им не пройти, — сказал я и неприятно поразился, что мой голос тоже предательски осип.

Я взял плащ и двинулся к лестнице.

— А вы куда? — окликнул Эйк.

Я остановился, не оборачиваясь.

— Да. И не забудь облить маслом стену, — я вытянул руку на западные окна. — Чтобы все места, где они ободрали мох.

Пусть сегодня повозятся с другой стороны.

Потому что мне нужно время.

100

Время — и хоть немного успокоиться. Чтобы мысли не скакали, как лошади в горящей конюшне.

Ежась, я спустился по лестнице.

Здесь, на нижних этажах, ярко пылали факелы, и темнота в бойницах казалось уже ночной.

Один к дюжине... Ха!

Один к дюжине... Если бы!

Это перехитрить-то стаю выползней, при их папаше-рохурлуре вместе с ними, — один к дюжине?

Один к ста, так вернее.

И у меня будет всего одна попытка.

Как только Сизый поймет, что я пытаюсь поймать одного из его ублюдков, — все. Тогда уже ничего не выйдет.

Если вообще у меня будет хоть эта одна попытка... Трудно заставить выползня проползти рядом с двумя свинцовыми скорлупами, которые могут захлопнуться, заперев его внутри, — и чтобы не заподозрил, что все это не случайно.

Разве что убедить, что это собрано не для ловли демона, а для совсем другого?

Скажем, что все совсем-совсем наоборот: это я хочу что-то спрятать в этом свинце. Внутрь которого они не могут ни видеть, ни созерцать.

Тогда уж точно найдется один из них, который рискнет пробраться к самым скорлупам, чтобы заглянуть внутрь и узнать, что же это я от них там спрятал, почему и для чего?

Я вздрогнул — кто-то был рядом!

Хотя я никого не видел, но... Словно чей-то взгляд?

Но никого же!

— Мастер Бример...

Я крутанулся, и только теперь разглядел в тени под боковой аркой человека.

Баан бы его побрал! Как он смог так близко подобраться ко мне — а я даже не слышал его шагов?

Он вышел на свет. Узкий лоб, скошенный назад, и большой загнутый нос делали его похожим на стервятника, в ухе искрилась золотая серьга. На человеке был синий с желтым подбоем плащ людей Амертов. Но кажется, прежде я его здесь не видел...

Двигался он совершенно бесшумно. А под полой его плаща, я разглядел, за пояс был заткнут маленький топорик. Такие очень удобно метать.

Я, стоя к нему вполоборота, на всякий случай осторожно завел левую руку, невидимую ему, под плащ. Положил на рукоять кинжала.

Его глаза не отрывались от моих, но губы дрогнули в улыбке, словно он даже не видя угадал мое движение. Или прочел мысли.

Он остановился, не дойдя до меня нескольких шагов.

— Вас зовет виконт, мастер Бример, — тихо сказал он с полупоклоном.

Виконт...

Еще одна заноза в заднице. Что ему надо? Это по поводу кладбища? Из-за того, что кто-то уже пытался прийти прямо туда даже не дожидаясь, пока солнце уползет под землю пониже?

Или решил узнать, как продвигается расшифровка записей не староорочьем? Которые должны все объяснить?

— Скажи его светлости, я буду через четверть часа.

— Да, мастер Бример, — снова очень тихо ответил он, почтительно склонив голову. — Виконт ожидает вас в покоях у графа.

Только в глазах его не было никакой почтительности. Крючконосый развернулся и скрылся за поворотом.

Я плотнее закутался в плащ. Становилось холодно. Я кожей ощущал, как там, снаружи, опускается ночь. Приближая миг, когда слова, даже самые ловкие, ничего не будут значить. Останется только то, что ты можешь сделать — на самом деле можешь... К Баану виконта!

Надо решить, что с ловушкой.

Мало заманить кого-то из выползней в нужное место. Нужно убедиться, что он будет один. Стоя рядом со свинцовой скорлупой, я не смогу узнать, нет ли за скорлупой еще одного. Даже если вытяну кристалл и буду созерцать — это не поможет, свинец будет как зеркало.

И заглянуть за скорлупы — не выход. Слишком хорошо помню, как вчера носился за выползнем вокруг статуи. А оставлять у себя за спиной ловушку, за которой может прятаться выползень...

С этим надо что-то делать. Как-то отрезать это место от остальной стаи, когда я соберусь захлопнуть ловушку.

И как?

Значит, уже: заставить их поверить, что я что-то прячу. Выманить одного к ловушке. Отрезать от остальных, особенно от Сизого. Обрушить одну скорлупу на другую так, чтобы выползень оказался заперт внутри... И при всем этом уцелеть самому.

И лучше не сильно истечь кровью, чтобы остались силы на переговоры.

Выползень может прикинуться, что успел выйти — и весьма правдоподобно. Когда скорлупы захлопнутся, их стук действительно вполне может заглушить хлопок, с которым уходит демон... Будет сидеть внутри, затаившись, не отзываясь мне, и ждать, когда я приоткрою верхнюю скорлупу, чтобы проверить, — и в тот же миг действительно уйдет, оставив мне на память лишь туманный силуэт.

Еще смешнее будет, если выползень в самом деле успеет уйти в последним миг, а я буду уверен, что он затаился внутри.

Или он начнет валять дурака, будто всерьез торгуется со мной, и готов обменять свою жизнь на рассказ о том, что их сюда влечет, — но соврет. Потому что будет уверен, что я не смогу наказать его. Ведь обманет он так, чтобы я, проверяя его выдумки, обязательно попался его братишкам и папаше, которые его освободят, когда разделаются со мной...

Я в самом деле собираюсь все это проделать?

И правда верю, что у меня может получиться?

Хоть что-то из всего этого?..

Кутаясь в плащ, я встал, оглядываясь. Куда это меня занесло?

То ли ноги сами, то ли нос привел меня к кухне. Здесь воздух был теплее, влажный и полный запахов.

И еще — в дальнем углу, почти скрытая тенями, оттирала котелки Синди.

Привалившись к проему, я глядел на ее гибкую спину, на тонкую шею, выбившиеся из-под косынки рыжие волосы...

Ухмыляясь, сам над собой. Да, на краю могилы особенно сильно хочется жить.

Она вдруг обернулась. Моргнула. Улыбнулась.

С опаской поглядывая на двух девок, что-то ставивших в печь, проскользнула ко мне. Схватила за руку и утащила в коридор.

Глядела на меня со странной смесью радости — и будто вины. Она пыталась оттереть лицо от угольных следов, но в саже были и лоб, и все щеки. Только они больше не мешали мне видеть ее такой, какой я ее уже видел... Тпру!

Угольные следы?

На рассвете она была чиста, как небесная роса!

Кажется, угадав мои мысли, она смутилась еще больше. Опустила глаза.

— Это все они, — пробормотала она. — Когда увидели, что я чистая, набросились и стали мазать... Они всегда... А тут еще пуще...

Она наконец подняла на меня глаза — и в ее взгляде появилась обида.

Я ничего не мог с собой поделать. С трудом крепился, чтобы не расхохотаться в голос.

— Ну... Ты чего? — буркнула она.

Глядела все еще удивленно, недоверчиво, но уже сама улыбалась. И прыснула, как ни пыталась сдержаться.

— Ну, хватит! — она стукнула меня кулачком в грудь. И вдруг посерьезнела. — Помнишь, что ты обещал?

Я задрал брови.

Что-то не помню, чтобы я ей чего-то такого обещал.

— Пока ты еще не там, на стене, где эти демоны... Ты можешь здесь изгнать Одноглазого?

Ах, Одноглазого...

Она нахмурилась.

— Но ты же обещал...

Я не то чтобы обещал. Насколько я помню, вчера я просто не стал сильно возражать.

Вчера... Ох, это сладкое вчера — особенно когда дело еще не дошло до разговоров, и я был уверен, что весь мир у меня в кармане...

Мне хотелось вздохнуть, но я улыбнулся.

Ладно. По крайней мере, уж это-то в моих силах. Пусть не трясется от пустых страхов. Мне-то всех трудов — походить минут пять, делая многозначительное лицо.

Думать это не помешает.

— Да. Конечно, помню, — я коснулся ее щеки. — Больше никто тебя пугать не будет...

Она вдруг прищурилась.

— А ты меня не обманешь?

Она склонила голову к плечу, старательно в меня вглядываясь. Дернула головой назад, на кухню.

— Как их? С рунами на стенах.

— Думаешь, я его просто так прихватил?

Я поднял перед ней на ладони мой карманный футлярчик. Открыл, показав кристаллы.

Она очень внимательно оглядела их. Можно подумать, в самом деле понимала, что это такое и для чего, а то и могла бы, просто прикрыв глаза, без всякой маны, созерцать их голубоватое свечение.

— Тогда пошли быстрее, пока там никого нет!

Она схватила меня за руку и потащила по коридору.

— Вот тут! — Но на пороге ее решительность улетучилась. — Тут он чаще всего...

Она замерла, вцепившись в меня.

Два факела тускло освещали длинный зал, его конец терялся в темноте.

Я хмыкнул. С уколом стыда вспоминая поход в подвалы донжона, чтобы проверить, сон это был, или не совсем... А вот этот зал, при большом желании, можно было бы счесть чем-то похожим на то, что было потом. После руны.

Если бы еще этот зал был раза в два шире, а своды вдвое выше...

Я шагнул было внутрь, Синди вцепилась крепче.

— Подожди! Вот... — Она сунула мне лоскуток ткани, в который что-то было завернуто, и тут же вздрогнула. Уставилась назад. — Ой! Там кто-то...

Толкнув меня внутрь, она бросилась обратно к кухне.

Мне, видимо, пока лучше в коридоре не появляться?

Я еще раз оглядел зал.

Столы, составленные один к другому длинной змеей, со скамьями по обе стороны, тянулись до конца зала. Трапезная для важных дружинников и слуг гостей, которым не хватило места на большом пиру в тронном зале?

Я развязал лоскуток, который она мне сунула, и не сдержал ухмылки. Вот ведь маленькая бесовка... Ну вот откуда она знала? С чего была так уверена, что я к ней обязательно загляну? Настолько, что даже подготовилась? Внутри была горсть гоблинских орешков.

101

Один, прилипший к откинутому концу, теперь некстати отцепился и упал. Я присел, чтобы подобрать его...

Я поставил раскрытый футлярчик с кристаллами на пол. Я забыл и про упавший орешек, и про остальные.

Стык между плитой, на которой я стоял, и той, что была справа, чернел как щель. И с других сторон от плиты стыки были такие же. Уж не подъемный ли люк здесь?

Только как же его поднять? Такая плита должна весить много пудов. А нет ни ручки, ни выемки, куда можно запустить пальцы.

Впрочем... Люк ли? Не только вокруг этой плиты, но и между соседними плитами стыки были такими же щелястыми. Будто их тщательно прочищали клинком от вековой грязи.

Я осторожно провел пальцами по камню. Сверху пыль, но под пылью плита, кажется, гораздо чище, чем всюду в замке? И эта плита, и та, которую я осмотрел первой. Будто пол тут не так давно тщательно отскабливали.

Я хотел пройти еще шире...

И замер.

Мне вдруг показалось, что я здесь больше не один.

Тот крючконосый?

Но откуда ему тут взяться?

А между тем, я ощущал уже без сомнений — словно тяжелый взгляд в спину. Волоски на моей шее встали. Я не слышал ни шагов, ни дыхания, ни малейшего шороха — но кто-то был совсем рядом. Прямо за мной!

Прямо за моей спиной!

Как в дурном сне, едва чувствуя свое тело, я медленно повернул голову назад.

Сначала я заметил глаз. Он висел в воздухе сам по себе, пристально глядя на меня. В следующий миг я разобрал смутный силуэт вокруг глаза. Будто бы лицо, только... Как деревянная маска, изъеденная червями. Перекошенная. Глаз — он был там, где у человеческого лица была бы переносица.

И совсем уж призрачные нити колыхались вокруг этой головы и тянулись позади, отстав, — потому что он двигался ко мне...

Беззвучный и едва различимый, он почти достал меня!

Я судорожно отскочил вбок, впрыгнул на скамью, перекатился через стол на другую сторону.

Он плыл за мной, блестя единственным глазом. Я различил под его головой что-то похожее на шею и верх груди, его руки... они вытянулись ко мне! Нижней частью своей полупрозрачной груди он вошел в стол — и плыл дальше, прямо через него.

Бесплотный!

Белый брат, в кресле на колесиках, слуга везет его по королевскому парку, то и дело останавливаясь, чтобы утереть платком слюни, сочащиеся с уголков губ, бессильных, как мягкая глина, на размякшем, обвисшем лице. И в его глазах, за ними — там тоже все такое же бессильное и бесформенное...

На миг у меня отнялись и руки, и ноги, и мысли.

Бесплотный — только я ни разу не видел ни о чем подобном, ни в одном аркане! — и он плыл на меня...

Кристаллы!

Но рука, уже сама заползшая в карман... там было пусто!

Огонь! Можно огнем! Они все боятся огня!

Оба факела на стенах — они были по ту сторону стола. Отделенные от меня одноглазой тварью. И мой футлярчик с тремя кристаллами, все осталось там, на плитах, теперь за его спиной.

Я рванулся вдоль стола к выходу, краем глаза различив, как силуэт плавно развернулся — он двигался вдоль стола, прямо через столешницу! — точно за мной. Настигая...

Вылетев через дверь, я несся дальше — не зная, сколько между нами. Шаг? Локоть? Между его призрачными лапами — и моим затылком...

Я пронесся до поворота, не тратя ни мига на то, чтобы оглянуться.

Только зная, что я еще жив, все еще могу двигаться, все еще могу думать. И бежать!

Бежать! Бежать!

Бежа-ать!!!

Факел на повороте! Это огонь — но... За него придется заплатить несколькими мгновениями, чтобы остановиться, дотянуться, дернуть факел вверх, вытаскивая из держателя — из древнего кольца, в котором древко может сидеть туго, и не выйти с первого рывка, а второго у меня...

Я пронесся до следующего угла, еще одного факела — но и его я лишь отметил краем глаза.

Быстрее, быстрее! Вперед!!!

У входа в башню, где в нише были лики и свечи, я на ходу ударил по ним, швырнув за спину — в него! Если даже увернется, это все равно несколько мгновений! Пока отпрянет, пока снова бросится за мной... Это значит — несколько дополнительных шагов между нами! Они нужны мне, чтобы успеть открыть...

Я еще пронесся по дюжине ступеней, прежде чем осознал то, что заметил самым краем глаза — свечи, брошенный во тьму позади меня, ни в кого не угодили. И не заставили никого отпрянуть.

Не в кого было попадать.

Его больше не было позади меня.

Вжавшись спиной в стену, я закусил губу, пытаясь сдержать рвущееся дыхание.

Коридор, насколько я видел с первых ступеней лестницы, был пуст.

Я попятился вверх по ступеням, не отрывая глаз от проема внизу.

Хотя ему ведь нет нужды плыть прямо за мной... Это я могу идти только по коридорам и лестницам. А он может скользить и через камень. Прямо через стены, балки, каменные плиты, — напрямик ко мне...

Миновав вход в первый этаж башни, я перестал видеть проем коридора. Но зато здесь был факел. Я снял его со стены.

Теперь, вполоборота — чтобы держать взглядом и ступени вверх, и низ лестницы, — я двинулся быстрее...

И похолодел.

Застыл, вслушиваясь.

Он мог двигаться за мной, да. Или напрямик ко мне. А мог — просто подняться сразу туда, куда направлялся я. Потому что понял, куда я бегу. За чем.

Сверху доносился звук.

Тихий, но отчетливый.

Это было, как если бы...

Нет. Я никак не мог понять, что это.

Что может издавать такие звуки?

Стискивая факел, выставив его перед собой, как меч, я слушал.

Мысли метались в голове — куда теперь?!

Это звуки... Что он там делает?.. От чего могут быть такие звуки?!

И что вообще он может делать? На что еще эта тварь способна?

Морда, словно издырявленная ходами кора, с единственным глазом посередине... А его низ? Его шея, грудь и то, что должно было быть дальше — оно же не кончалось, как кончается тело демона. Оно будто бы истончалось. Сходило на нет постепенно — как...

Его конец словно таял в воздухе — словно...

Как нить между полушками? Когда они разведены достаточно далеко? Середина нити уже ушла в другие миры, а в нашем остались лишь ее концы у полушек. В том месте, где нить ныряла из нашего мира, ее кончик был такой же — словно расщепленный, истаивавший в воздухе...

Тот звук! Его больше не было!

Он меня заметил?!

Нет, звук был... Я снова его различил.

Да что он там делает?!

Что эта тварь там делает — в моей башне?! Отрезав меня от футляра с кристаллами и здесь?!

Бежать обратно вниз?

Но он поймает меня и там, как только поймет, что я передумал подниматься.

А может быть, там, внизу, уже и нет кристаллов? Он что-то сделал с ними? Заставил расколоться — как лопается в руке несколько раз использованный кристалл? Или вытянул из них всю ману, превратив в бесполезные хрустальные пустышки...

А теперь тут... Этот звук — это он как-то пытается открыть футляр с оставшимися кристаллами? Через свинец он просочиться не может. И открыть ему сложно. Бесплотный, он даже когда хочет на что-то нажать, это должно быть слабее, чем ручонки только что созревшего выползня...

Нет! Не вниз. Лицом к лицу.

Лучше — лицом к лицу. Сразу! Пока ужас не убил во мне остатки разума.

Здесь, в башне, хотя бы есть те скорлупы... Огромные, как свинцовые щиты.

Если бы только я притащил одну половину к другой, как хотел, сразу! Вылив воду хоть просто на пол! Я мог бы теперь запрыгнуть в одну, закрывшись другой — наглухо! Недоступный больше для него! А там ждать, хоть до рассвета, но живой, а потом солнечный свет в окна заставил бы его убраться...

Даже за одной половинкой можно спрятаться, если он преградит путь к футляру. Забиться за скорлупу, когда он атакует. А когда он попытается обогнуть скорлупу сбоку — рвануть с другой стороны к футляру.

Или не выйдет?

Но там, внизу, возле моего карманного футлярчика, не будет даже такого призрачного шанса.

Да и кристаллов там, даже если мне удастся добраться до футлярчика, будет всего три. Если они там еще целы. Здесь — шесть. И совершенно точно целых. Под защитой запертого свинцового футляра.

Но этот звук... Да что он там делает?!

Если его задняя часть в самом деле как та серебристая нить, что соединяет две полушки, когда они заряжены, — что это значит?

Куда ведет его нить?

И зачем? Для чего она ему?

На что он способен?..

Помимо того, что умеют бесплотные демоны. Что он еще может уметь? Такого, на что не способен ни один другой демон, у которого такой нити нет?

Я задушил эту мысль.

Гохлы, выползни, бесплотные — любые! — все они боятся огня.

И этот тоже должен бояться огня.

Должен!

Кусая губы, чтобы сдержать рвущееся из груди дыхание, я двинулся вверх, бесшумно ступая через две ступеньки. В висках и в ушах отдавались удары сердца.

Звук сверху изменился. Теперь он стал похож не то на тихий хрип, не то на задыхающийся свист... Но я даже смутно не мог представить, от чего могут исходить подобные звуки!

Кусая губы, я замер.

До входа осталось пять ступеней. Внутри подрагивали отсветы от пылающих факелов.

Звук не прекращался. Теперь я различал еще какой-то тихий шорох.

Он чем-то так увлечен, что еще не заметил света от моего факела...

Я заставил себя отвести руку с факелом назад. Теперь огонь меня не прикрывал, но и я мог сделать еще несколько шагов, прежде чем он меня заметит...

Вжимаясь спиной в камни, я двинулся вперед. Мне открывался вид внутрь зала.

Сначала я увидел каблуки эйковых сапог. Его подошвы, вымазанные от каблука до носка почерневшей крысиной кровью — которая ему никак...

Потом я понял, что гляжу не на безвольно лежащие ноги.

Затем я зарычал от ярости.

— Эйк!!!

Мальчишка вздрогнул, вжал голову в плечи, но не обернулся.

Стоя на коленях в самом центре зала, он еще быстрее задвигал руками, что-то делая с крысой, прижатой к полу.

— Это должно помочь, мастер! Если нас что-то и спасет сегодня, то только это!

Рыча сквозь зубы, я метнулся мимо него к скамьям. Как ни хотелось мне дать в ухо этому олуху, но еще сильней я желал добраться до моей Туфельки.

Когда я, схватив ее и арбалет, бросился обратно к лестнице, Эйк вскочил.

— Демоны?!

Я понесся вниз.

— Мастер! — заорал Эйк мне вслед. — Они уже пришли?! Они уже пришли?!

Он запрыгал за мной по ступеням.

102

Но где-то на середине пути я перестал слышать его шаги позади. Видно, еще разок подумал, щенок блохастый...

Вход в трапезную все так же смутно светился, освещенный из глубины длинного зала парой факелов.

Туфельку я закинул за спину. В одной руке я стискивал арбалет с уже уложенной на ложе зажигалкой, но еще не запаленной. В другой сжимал спичку.

Ее покрытый серой кончик я держал у самой стены, чтобы в любой миг чиркнуть по камням.

Из зала не доносилось ни звука.

Сделав последний глубокий вдох, я шагнул за проем.

И замер на пороге.

Он был здесь!

Почти прозрачный силуэт, в облаке рассыпавшихся по воздуху призрачных нитей, похожих на плащ медузы. Они шевелились сами собой... нет, это медленно двигался Одноглазый.

Он медленно кружился вокруг одного места, склонившись к полу. Я различил на плитах под ним лоскуток Синди, с рассыпавшимися медовыми орешками, и тускло мерцающий бочок моего карманного футляра.

Сейчас Одноглазый был спиной ко мне. Скрючившись над самым полом, раскинув руки, чуть покачиваясь из стороны в сторону, — весь он был как голова принюхивающегося пса...

Я вжался спиной в стену, боясь вдохнуть.

Он все еще не заметил меня.

Сзади он походил на какой-то изуродованный набросок человека. Со слишком тощими плечами и спиной. С неправильной головой, чересчур большой для этого невысокого тельца. Длинные мосластые руки походили на изломанные плети...

Да это же не его настоящий облик!

Это наспех слепленная личина! Морок!

И то, что я принял за глаз, по центру его морды... Это же вовсе не настоящий глаз?

Да он же слепой... Он там крутится — потому что пытается учуять! Взять мой след.

Трехглазый Вихрис! Да он явился здесь — только когда я открыл футляр, чтобы показать Синди кристаллы! Он может только созерцать! Он кружит над футляром, потому что там, в кристаллах, светится мана! Но он даже не способен толком различить облик человека, чтобы принять точную личину!

А вот хитрости ему, кажется, не занимать... Это худое тельце... Маленький рост, и большая голова... То, как он стал тянуть ко мне руки, когда я оказался проворнее его и бросился прочь... Он думал, что принял облик ребенка? Вызывающий не страх, а сюсюканье? Хотел так обмануть меня?

Чтобы подпустил его к себе достаточно близко...

Ложе арбалета под моими пальцами взмокло. И спичка в другой руке.

Огонь должен его отпугнуть. Если все делать быстро, то можно, наверно, успеть выстрелить прежде, чем он обернется и поймет, в чем дело.

Но ведь болт в нем не застрянет.

Огонь лишь мазнет через него, и пролетит дальше. И я не думаю, что этот после такого уйдет...

Я бесшумно опустился и положил арбалет. Перетянул Туфельку на грудь — медленно-медленно, осторожно-осторожно. Только бы футляры внутри не клацнули...

Жидкое серебро. Можно плеснуть жидким серебром!

Прямо из флакона. Главное, дернуть рукой изо всех сил. Оно полетит в него, как горсть свинцовых пуль. Жидкое серебро выжжет его, как огнем!

Выжжет, да, но... Как и пламя на конце зажигалки, выжжет только там, где сквозь него пролетят капли. Он же бесплотный. Жидкое серебро не застрянет в нем, не разойдется по его жилам, затекая в каждую частичку и убивая наверняка, как выползня... Капли жидкого серебра просто пронзят его — и упадут дальше, больше не причиняя ему вреда.

Этим можно ранить его, пожалуй... Один раз? Больше жидкого серебра у меня нет.

Может быть, это заставит его отступить... На миг?

Что точно — так это то, что разозлю его этим до предела.

И что потом?

Мне же от него не спрятаться. Он здесь меня в любом углу найдет. Через любую дверь просочится. И факелами, сколько ни махай, его надолго не остановишь. Выползет прямо из каменной стены — за спиной у меня...

Очень осторожно я опустил на пол большой футляр с кристаллами. Откинул крышку — так, чтобы она как щит прикрыла сияние маны в его сторону.

Он все еще ничего не замечал.

Я стал потихоньку выуживать один кристалл из петли...

Одноглазый замер.

Я перестал дышать.

Он медленно оборачивался ко мне...

Вскочив, я пнул футляр. Грохоча по плитам, он проскользил мимо демона. Теперь крышка не закрывала от него нутра, Одноглазый должен быть созерцать сияние маны в кристаллах — и он заметил. Его морда, изгрызенная и изрытая, как червивое дерево, повернулась следом за футляром, уползавшим в глубину трапезной.

Я успел потянуть ману из кристалла, ощутил ее колкий прилив — и созерцание стало четким, будто открылись еще одни глаза. Одноглазый передо мной... я будто все это время следил за тусклым силуэтом на дне озера — и вдруг он пробил толщу воды и вынырнул мне в лицо, яркий, слепящий!

Свинцовая ловушка в моей левой руке была как черная дыра на этом сиянии. Уже открытая, а янтарь в днище уперся в середину моей ладони. Поток маны из кристалла я качнул влево, по руке, в ладонь — и вогнал в янтарь. И сквозь него дальше, в нутро ловушки! Из ее горловины выбросило тыуновы зубы, как стрелы.

Мастер Ильрик не соврал. Их было пять — оживших, жадных, сияющих почти так же ярко, как заряженный кристалл, только не такой небесной голубизной, — нацеленный сноп, сверкающий сине-зеленым светом.

Одноглазый обернулся ко мне — и тыуновы зубы хлестнули по нему, облепив со всех сторон. Их жадно дрожащие кончики вошли как крошечные гарпуны.

Я рванул сеть обратно, вложив все остатки маны. Сияющий сноп втянулся в свинцовую горловину, смяв Одноглазого между зубами.

Ушел внутрь. Целиком. И даже чуть-чуть маны во мне еще осталось. Несколько мгновений я созерцал свою руку. Она несильно светилась, словно придавленная черным провалом — где был свинцовый бок ловушки.

Как во сне...

Будто наблюдая за кем-то со стороны, уже не созерцая, уже видя только глазами, другой рукой я схватил крышку от ловушки и насаживал на горловину. Пытался навинтить ее, не попадая в резьбу, и все не мог поверить, что у меня правда это вышло — вот так вот просто...

Свинец под моими пальцами дрогнул. Как будто лопнула перетянутая струна арбалета где-то внутри ловушки.

Одного тыунова зуба нет...

Крышка наконец попала в резьбу — и тут же тугой звон повторился.

Торун-защитник! Откуда у этой твари столько сил?!

Я вспомнил. Черер что-то говорил такое однажды. Сам он видел в чьих-то арканах, которые получал на одну ночь? Или слышал от кого-то... Что кто-то из старых шаманов описывал демона, у которого есть пуповина. Тянется за ним из их мира в наш, подпитывает силами. Делает демона и в нашем мире почти таким же сильным, каков он в своем родном мире...

Эта была запись, на которой арканы того шаманы обрывались.

Надеюсь, про последнюю запись Черер уже выдумал, — насосавшийся хорошего южного, как клещ на лошадиной заднице.

Неслушающимися пальцами я завинтил крышку на горловине. Быстро накинул другую снизу, чтобы прикрыть янтарь в днище. Сам он ничего не удержит. Через этот янтарь мана может пройти внутрь ловушки, чтобы наполнить силой тыуновы зубы. А когда тыуновы зубы ослабнут без притока маны, и добыча выскользнет из них, она тоже сможет...

Три звонких лопающихся звука, почти слившихся в один!

Все оставшиеся тыуновы зубы разом...

Сонное наваждение прошло.

Мир стал до предела реальным, и руки у меня задрожали. Я вцепился в днище, плотно прикрытое второй крышкой — будто мог так удержать его надежнее.

Все, в ловушке больше нет целых зубов...

Его больше ничто не пеленает...

А если бы я прикрыл свинцом янтарь на миг позже?..

Закусив губу, я перестал дышать.

Он порвал все зубы, и сейчас он...

Я вдруг понял, что было в моей ловушке. Не амулет шаманов приманивал их сюда. Тут вообще нет никакого амулета... Это он.

Его пуповина.

Для него самого эта пуповина — возможность подпитываться маной из своих миров, пока он в нашем мире. А для других тварей эта его пуповина — как путеводная нить. Сверкающий ручеек, по которому струится мана, указывая верный путь прямо сюда...

И там эта нить могла быть ярче, чем сам он здесь.

Бесполезно было их изгонять. Ты их выкидываешь, а они опять. Тем же самым путем. В это же самое место. Потому что по этой пуповине течет сияющий поток маны...

Тек. Пока эта тварь не оказалась в свинцовой ловушке. Теперь и его пуповину должно было пережать.

Набраться сил он уже не сможет.

Если только сейчас ловушка его удержит...

Но что ему тут надо?

Если он уже столько ночей здесь, в этом замке...

Только ли ночей? А может, он и днями сидел тут же? Никуда не уходя, просто прячась от солнца за толщей стен. Или нырял в их толщу, как ыбрук в землю.

Секунда шла за секундой, но ничего не происходило. Ловушка держалась.

Я судорожно перевел дыхание, провел языком по пересохшим губам. Я все еще не мог поверить, что мне это удалось. Я был жив, я был цел... и даже смог его поймать!

Притом что даже не знаю, что именно это было. Когда Черер разошелся от вина, верить ему безоглядно не стоит. А сам я упоминаний о таком, с пуповиной, ни разу не встречал. Ни в одних арканах, которые мне попадались.

Я сжимал ловушку, боясь шелохнуться.

Ни разу не слышал, чтобы демоны так легко рвали тыуновы зубы... Пять. Пять зубов! Один за одним. Пока был спеленат остальными. Уже запертый внутри свинца. А последние три вообще одним махом!

А если у этого хватит сил разорвать и свинцовые стенки?

Шорох раздался позади меня.

103

Наама милостивая... Но как?! Как он смог выйти, когда был уже в свинце?!

Я крутанулся на каблуках — в отчаянии поняв, что растратил драгоценные секунды, а ведь мог бы успеть к футлярам с кристаллами! Теперь же и большой футляр, которым я отвлекал его, и маленький были в дюжине шагов от меня — а вот он, как-то выскочив из ловушки, был прямо за моей...

— Извини... Я не думала тебя напугать... Я такая чумазая, что на тех демонов похожа?

Наверно, по моему лицо трудно было сказать, что я оценил ее невинную шутку.

Синди нахмурилась и решительно вздохнула.

— Я сейчас помою лицо! Пусть они потом что угодно со мной делают, а...

Я не сдержал приступ лихорадочного смеха.

Все. Пора мне уходить из этого замка. Еще одна ночь тут — и я буду подпрыгивать от любого шороха. Трястись и озираться, как мышь, почуявшая лису.

Я все фыркал, давясь нервными смешками. Никак не мог остановиться.

Буду как полевка, у которой одна лиса уже отгрызла хвостик однажды. Просто чудо, что я еще не шарахаюсь от того маленького арканчика Эйка, которым он своих крыс ловит...

Синди насупилась и покраснела, яростно оттирая щеку.

— Да что?!

Затем она заметила остатки угощения на полу, и брошенный там футлярчик, и раскрытый большой футляр с кристаллами, которого здесь не было, когда она уходила.

Она побледнела. С ужасом оглядела трапезную. Заметила у стены мою сумку и арбалет. Ее губы задрожали.

— Он был тут?..

— И есть. — Я приподнял ловушку и чуть тряхнул. Очень-очень осторожно, впрочем. — Теперь здесь. Заперт.

Я наконец-то осознал не как во сне, а по-настоящему, что я только что сделал.

И тоже оглядел трапезную.

Будто заново увидел — стены, пара пылающих факелов, столы, скамьи...

Я чуял запах свежего хлеба с кухни. Наама милостивая! Как я, оказывается, голоден! И не только голоден...

Я уставился на Синди, но она не замечала моего взгляда.

— В этом... — тихо повторила она, видя только ловушку.

Кажется, она держалась изо всех сил, чтобы не попятиться в коридор.

Она продолжала не отрываясь глядеть на ловушку, пока я бережно укладывал ее в сумку. А потом, когда плотно затянул застежки, она поднырнула ко мне сбоку, обняла и хотела поцеловать — но я ее отстранил.

Синди надула губы.

— Что?

Если эта лиса думает, что отделается поцелуйчиком, то сильно ошибается.

— Давал себе зарок, что с замарашками не целуюсь. Ну-ка, пойдем!

Я взял ее за руку и потащил на кухню.

Здесь крутились уже четыре девки. Я толкнул Синди на середину и рявкнул:

— Это что такое?!

Девки застыли, с ужасом переводя взгляд с Синди на меня.

— Где ваша старая кляча, которая совсем из ума выжила?!

Из кладовки выглянула ключница — с вытянувшимся лицом, теперь и в самом деле похожая на лошадь.

— М-мастер Бример?..

— Я заставил, — выплевывал я слова, играя желваками, — эту замарашку стереть с себя всю грязь, чтоб мог заметить малейший знак, если в нее вселился демон. Там все стены были в рунах шаманов. За ней теперь неделю надо... — я стиснул челюсти. — Сейчас уже закат! А ее как специально углем терли!

— Я не сама... — пробормотала Синди.

— Живо греть воду, и оттирать ее! Чтоб блестела! И если заметите у нее на коже... — я опять не договорил. Лишь, стискивая челюсти, обвел девок тяжелым взглядом и вышел.

104

Эйка трясло.

— Он... Он тут?.. Кто там, мастер?..

Он крутился вокруг меня, то почти решаясь приблизиться — но тут же делал шаг прочь, не сводя глаз с ловушки в моих руках.

Достав ловушку из сумочки, я так и стоял. От обманчивого всемогущества не осталось и следа. Я понял, что не знаю, что делать дальше.

Вместо бушующей выше небес победы — теперь под моими ногами разверзалась бездна. Чем напряженнее я думал, чем сильнее пытался понять, что теперь мне делать с этой ловушкой... С тем, что внутри нее...

— Здесь тот... котеночек, мастер? Ну, тот ваш львенок?

Эйк наконец-то решился подступить ко мне. Хотел даже ткнуть пальцем в свинцовый бок ловушки:

— Тут...

— Руки!

Эйк так и застыл, втянул голову в плечи.

Потом моргнул, покосился на меня. И кажется, до него стало что-то доходить.

— Так это... его мамаша? — Он осторожно, будто ветерок от его движения мог расколоть ловушку, отвел руку. Даже за спину убрал. — Ну, та... На столе была, стол скрипел, будто на нем водяная лошадь топталась...

Сглотнув, я наконец-то решился. Бережно уложил ловушку на боковой верстак, и тут же подпер ее двумя тряпками с боков. Чтобы никуда не скатилась, даже если замок начнет ходить ходуном.

— Стоять будет тут. Не дышать.

Эйк, еще раз моргнув, попятился.

— Не мамаша?..

Я еще раз проверил, надежно ли покоится ловушка. Утер взмокший лоб.

— Что это был за демон, мастер? — позвал Эйк уже почти от стены. — Где вы его? Это... шаманы поставили его охранять амулет?

— Нет никакого амулета, — процедил я, оглядывая верстаки.

Мой взгляд скользил по всему этому огромному залу, но ни за что не цеплялся. И мыслям тоже было не за что ухватиться. Я все падал, падал, падал в какую-то бездну...

Поймать-то я его поймал... Что дальше?

— Как — нет? Но вы же сами... Мастер, ну! Не молчите, расскажите! Я же заслужил это даже больше вашего!

Ого! Да наш щусенок-то — приободрился, глядите-ка! Еще чуток, и решит, когда я отвернусь, втихаря ощечить ловушку на удачу?!

— Ты! — я нацелил палец ему в лицо. — Ношрин данник. Чтобы даже не смел соваться сюда со своими крысами. Ты меня понял?

Эйк насупился, но смолчал.

— Ты. Меня. Понял?

Фыркнув, он все-таки выдавил из себя звук, который можно было расценить как согласие.

— Вот так. А еще лучше, весь верстак обходи по кругу.

Эйк исподлобья следил за мной.

— А если сюда заберутся демоны и выпустят его?

— Не заберутся.

— Прошлую ночь они почти были тут!

Я поморщился от досады.

— Ты не понял, Эйк. Это не львенок, не его мамаша, и не еще какой-то там мелкий демон-хранитель, которого оставили у амулета, чтобы охранять! Здесь...

Я замолчал.

Я знаю, что эта тварь с пуповиной.

Но даже не знаю, как такие называются.

Если это вообще кто-то знает. То, что тогда болтал Черер... Даже если он не выдумал это прямо там, за столом, а в самом деле есть где-то аркан какого-то шамана, где такое описано. Что еще там было об этом? Говорил Черер что-то?

Но что я знаю точно, он порвал тыуновы зубы, как гнилые нитки.

И самое главное: чего еще от него ждать? На что еще он способен?

Торун-защитник... Да я даже не представляю, из каких глубин он сюда выполз!

И для чего.

Эйк, внимательно следивший за мной, решился открыть рот.

— Он... Вы где его поймали, мастер? — Эйк кинул взгляд на ловушку, и заговорил почти шепотом. — Он... Он пришел прямо в замок?.. Первый раз — и сразу внутрь стен?..

— Он пришел не сейчас. Он здесь уже несколько ночей. А может, и дней.

Эйк звучно сглотнул.

— Дней?.. Днем — тоже?..

Он уставился на ловушку, как зачарованная мышь на змею. Только, в отличие от мыши, он все-таки потихоньку пятился. Пока совсем не уперся в стену.

Вдруг по его застывшему лицу прошла тень понимания.

— Вы сказали, мастер, что амулета нет... — Он наконец-то оторвал взгляд от ловушки. — Так это... Все было из-за него? Это он притягивал сюда всех тех демонов? Это он — как маяк?

— Скорей, как якорный канат. Его пуповина.

— Что?..

— Пуповина. Видел, как младенец выходит? И у него такая же. Тянется за ним через все миры, от его родного и до нашего. Чтобы он мог поддерживать свои силы, пока будет сидеть здесь. Сидеть и ночью, днем, не уходя из нашего мира ни на минуту...

Только хотел бы я еще понять, ради чего он все это делал? Что ему тут было надо?

Если б я хоть где-то, хоть в одних арканах видел описание хотя бы чего-то похожего! Пусть даже отдаленно... Если бы. Чем старательнее я вспоминал, тем тверже убеждался, что нет. Ни среди тех демонов, что любят являться на суше — ни среди тех, что являются в море. Вид тех мог быть куда обманчивее и изменчивее, но все равно. Ни одного не могу припомнить похожего.

Эйк внимательно следил за мной.

— Так вы не знаете, что это?

Я тряхнул головой, сгоняя трусливое оцепенение.

По крайне мере, с одним делом я разобрался.

Когда демон окружен свинцом, он не способен уйти в иной мир. Или взять что-нибудь оттуда. Или пополнить свои силы. Ничего не может.

— Я знаю, Эйк, что пока он в свинце, от пуповины ему нет никакого толка. Если она сама еще не оборвалась... Сейчас он не сможет всосать через нее ни капли маны. Пока по ней текла мана, эта пуповина светилась во всех мирах, по которым протянулась. Та стая выползней приползала сюда по ней, как ныряльщик за жемчужницами перебирает руками вдоль якорного каната. Выбиралась в наш мир прямо сюда.

— Так они... — Эйк покосился на окна. В щелях ставен больше не светилось закатное небо. Опустилась ночь. — Теперь они... не смогут прийти? Они не придут?! Мастер!

Не придут.

Только ни победы, ни радости, ни даже избавления я не чувствовал.

Эйк вдруг подобрался.

— Так вы его сюда притащили... — он прищурился, с подозрением вглядываясь в меня. — Теперь вы его что? Как того гохла? Будете в ману выпаривать?!

Он ощерился на меня почти зло.

Я оскалился от досады.

Выпаривать! Как бы меня самого сегодня не выпарили!

— Чтобы выпаривать, Эйк, — процедил я сквозь зубы, с трудом сдерживаясь, — надо сначала утопить в жидком серебре.

— Ну так утопите сразу!

Он метнулся к сумке и схватил флакон с жидким серебром. Я, следя за ним, не сдвинулся, невесело ощерившись.

Поймать-то я его поймал, да... Вот что дальше?

Если бы это был улаки, то все ясно. Его извлекаешь из ловушки, просто прыснув немного маны в тыуновы зубы. И демона мягко вытолкнет из ловушки, все еще запутанного в сеть. Будет, конечно, биться, вырываясь, но у тебя в другой руке уже коготь. Подцепляешь его за морду, чтобы не рыпался и не таскал сеть из стороны в сторону...

Сеть, да. Хорошо бы. Очень хорошо, когда есть сеть...

— Мастер! — потребовал ответа Эйк.

Я вздохнул.

— Он порвал всю сеть, Эйк. Его держат только свинцовые стенки. Если открыть ловушку...

Я потер подбородок, колючий от щетины, пытаясь найти хоть какой-то выход.

Ох, если бы это был улаки. Если бы! Да даже если бы это был тот подрастающий рохгыын, которого я так неудачно принял за улаки... После того, как рохгыына спеленало тыуновыми зубами и затянуло в ловушку, и посидел бы он там, пусть даже совсем немного, всего пару часиков... После такого он был бы напуган так, что только открыл ловушку, распустил сеть — и все, уже никого и нет. Убежал в другие миры. И сюда уж точно никогда не вернется. Можно забыть... Если бы. Если бы это был маленький рохгыынчик.

Эйк глядел на плотно закрытое горлышко ловушки так, будто дверь рукой придерживал. Даже повернув лицо ко мне, не отводил от нее взгляда.

— Если вы откроете крышку, и он оттуда вырвется... он уйдет? — Почти потребовал: — Уйдет? — И, что-то читая по моему лицу, он сглотнул. — Или...

— Он сидел в замке уже много дней. И все это время с большим трудом сооружал личину, похожую на человеческий облик.

Эйк пораженно уставился на меня.

— Личину?.. Это чтобы... как человек?.. Зачем?!

— Не знаю. Он прятался где-то внутри трапезной или кладовых. Там нет окон, нет солнечного света.

— Но... Там же никто не пропадал! Ни одна с кухни? Как демон — и не нападал?!

— Не как, а почему. Он бесплотный. Таким людская плоть не нужна.

— А что им нужно?

Хороший вопрос.

— Рохгыынам вообще ничего не нужно, лишь бы их не трогали...

И лучше их не трогать, если хочешь, чтобы они не тронули тебя.

— Улаки... — Я пожал плечами. — Ну, если приручил, то ему достаточно того, что рядом много вкусной туффы. Сама приходит, когда хозяин перегоняет ману.

Улаки и нужны-то только алхимикам тех мастерских, где завелась туффа. Она, если уж завелась у одного алхимика, скоро будет и во всех остальных мастерских города. В столице так уже больше сотни лет. И там нет ни одного алхимика без улаки. И много-много желающих стать действующими алхимиками — на которых улаки не хватило.

— Но вы же говорили, они неразумные, эти бесплотные! Как звери! А этот... — Эйк опять затравленно уставился на ловушку. — Чтобы как человек быть хотел... Он же ведь не просто так там сидел, в этих кладовых, да? Ему что-то было нужно... А вы загнали его в свинец... — Эйк нехорошо оскалился на меня. Я явно перед ним провинился. — Он ведь не сбежит, как тот львеночек?

— Рохгыын.

— Не сбежит? Да, мастер? Он что-то делал здесь, в замке... А вы ему помешали... — У Эйка заиграли желваки. — Он захочет поквитаться.

Я промолчал.

Не знаю, что этот Одноглазый там делал, но в одном почти уверен: его с таким трудом сооруженную личину я, боюсь, подпортил здорово, когда втаскивал в ловушку.

Мне ведь, на самом-то деле, жутко повезло там, внизу... Кажется, эта тварь вообще впервые попала в наш мир, — он ведь людей даже не изучил толком, личина была совсем уродливая.

Похоже, он даже не подозревал, что среди людей бывают такие, кто может его поймать сетью из тыуновых зубов, а затем запереть в свинце...

Теперь — знает.

И если вырвется из ловушки...

Не скованный сетью...

— Его нельзя отпускать, мастер! Его надо убить!

— Надо.

— Так залейте его жидким серебром, не выпуская! Прямо так! В ловушке!

— Ты еще ловушку толком открыть не успеешь, он уже будет у тебя за плечом.

Едва свинтишь крышку, еще даже толком не успеешь отвести ее от горлышка...

— Ну у вас же есть тот перстень! Ну, там этот тыунов зуб!

— В сети таких зубов было пять. Он ее изодрал. Всю.

— Пять?.. — ошалело пробормотал Эйк. — Все пять?..

— И последние три — одни махом.

Нет, в жидком серебре его не утопить.

— Тогда днем! Надо открыть ее днем! Прямо под солнцем! Его выжжет лучами!

— А вот этого, Эйк, я бы тебе не советовал делать даже с самым слабеньким демоном.

Вот уж про что, а про это в каждом аркане было много и всякого.

— Почему?

— Потому, что у него не останется выбора, уходить или нет. Но уйти, пока под солнцем, он не сможет... Целым.

— И что?

— Целым он не уйдет. Но и ты целым не останешься.

— Не понимаю!

— Когда были в столице, помнишь я тебя водил к замку ордена? Горгулий на нем?

— Это те уроды непонятные? Как не пойми что?

— Говорят, первую из них делали с натуры.

Эйк нахмурился.

— Это... То, что стало с демоном?.. Или... — Эйк сглотнул.

Вот именно.

Я потер подбородок.

Эйк, глядя на меня, все сильнее набычивался.

— Тогда в огонь! — Эйк пихнул флакон с жидким серебром обратно и дернулся, будто хотел броситься к камину разводить огонь прямо сейчас — да только камины были на нижних этажах. Не здесь. Он оскалился от досады. — Надо открыть ловушку, когда она будет в огне! Я могу, мастер! Руки оберну мокрыми тряпками, прямо в огне ее открою!

— В огне... А если он не полезет в огонь?

Эйк, уже двинувшийся к лестнице, замер. Обернулся.

— Как это — не полезет? Вы же откроете ловушку...

— Открою. Но вот я бы, на его месте, не полез из ловушки, когда вокруг бушует пламя.

Эйк моргнул, переваривая.

— Если он будет сидеть внутри? — сказал я. — Ждать, пока огонь прогорит? Или поймает момент, когда пламя на миг опадет, и между языками огня можно будет проскользнуть?

— Но... Ну я поверну ее, вот так! — он изобразил, будто опустил ловушку горлышком вниз. — Огонь же в нее пойдет! Снизу через дырку! Достанет его!

— Достанет, значит...

Улаки или рохгыынчик, наверно, не смогут уйти прямо из ловушки. Но этот? Может быть, ему будет достаточно и того, что он уже не будет замкнут в свинце целиком? И он сможет уйди прямо изнутри ловушки — едва ее откроешь?

— Ну даже если не подохнет сразу, все равно уйдет же! Сбежит от огня! К себе, куда там его пуповина... Туда, где огня нет!

— Меня волнует, Эйк, что он станет делать, когда окажется там, куда убежит.

— Огонь его еще здесь здорово поранит! Должен же!

— Вот именно, Эйк, — мрачно подтвердил я.

— Но...

— В огне ему придется туго. Если не убьет, то изувечит точно.

Скулы у Эйка горячечно горели. От остального лица отливала кровь. Доходит, что ли?

— Он проведет немало времени, приходя в себя... И как думаешь, о чем он будет все это время мечтать?

— Как отомстить... — прошептал Эйк.

Он быстро ощечился. И еще раз. И еще.

И снова вскинулся на меня:

— Но вы же сами сказали, мастер, что демонам теперь сюда путь не найт... — Эйк моргнул, осекшись. До него наконец-то дошло окончательно.

Да, те демоны пришли по следу этого. Но этот пришел сам. Они не умеют. Этот — может.

— Вы хотите сказать, мастер... — Он лизнул пересохшие губы. — Потом, когда он зарастит раны, он сможет вернуться?.. Прямо сюда?..

И на этот раз он уже будет знать кое-что и про людей, и про магов.

И про того конкретного, кто его поймал и пытался сжечь под солнцем.

Если он сможет уйти из нашего мира... Покалеченный, но не убитый...

— Он зарастет, Эйк. Наберется сил. И...

Я не стал договаривать. Не хотелось.

Эйк, стиснув кулаки, невидящими глазами смотрел в ночь за окном.

— И когда будет ночь... — пробормотал он. — Они же мстительные, твари...

Особенно когда их пытаются сжечь целиком.

Он порвал пять тыуновых зубов, даже скованный свинцовыми стенками. Что для него может быть преградой в нашем мире? Ни магические сети, ни каменные стены его не остановят.

Может быть, помогло бы что-то вроде того шаманского гаант рохор, рукавицы силы... Если там в самом деле зубы как-то срощены гохлами так, что становятся прочнее, будто не отдельные зубы, перехваченные скользящим узлом, а по-настоящему единое целое...

А может, и это было бы бессильно...

И он что-то вынюхивал.

Слепой или нет, но он что-то чует. Вот это точно. И даже если нас здесь уже не будет, когда он вернется в наш мир... Уйдет он, не найдя меня здесь?

Или останется в нашем мире — и пойдет по моему следу?

Может быть, очень медленно.

Но ночь за ночью. Терпеливо наверстывая то, что я успею за день.

Чтобы однажды настичь.

Эйк, следивший за моим лицом, едва слышно прошептал:

— Он сможет нас найти?..

И стал яростно ощечиваться, будто эти слова оставили на нем след, который он хотел стереть.

— Хватит, крыса блохастая!

Но он ощечивался и ощечивался, почти царапая себе щеку.

— Надо ее увезти куда-нибудь далеко и закопать! — Желваки у Эйка взбухли, как будто под кожей натянули веревки. — Прямо в ловушке его закопать где-нибудь!

— Чтобы кто-нибудь случайно ее нашел? И из любопытства открыл?

Хорошо, если днем. А если — ночью?

Сначала Одноглазый, конечно, разделается с этим идиотом. Но потом... Особенно если к тому моменту будет сидеть в этом свинце уже лет этак двадцать — и все по моей милости...

То, что он чует — это как настоящий запах, который чуешь носом? Или какая-то часть созерцания? Иногда созерцаешь, будто видишь, иногда так, будто слышишь. А этот еще чует?

Что, если такой запах не сходит, как обычный, за пару дней без следа? Что, если такой мой след он сможет учуять и через три дня, и через год, и через сто лет?

У меня вырвался нервный смешок.

— Что? — вскинулся Эйк.

— Похоже, мне придется раскошелиться на другую ловушку.

Эйк пошел красными пятнами.

— Вы что?! Собрались таскать его с собой?! — Он с ненавистью уставился на ловушку. — Вечно?! До самой смерти?!

— Ну, пока у нас еще есть шанс получить обещанное золото... И купить жидкого серебра столько, чтобы утопить его в нем вместе с ловушкой!

105

Граф, пожалуй что, и дал бы. Может, даже всю обещанную сумму. Липкую от сладкого южного, пролитого неверной рукой.

Вот виконт? У него еще этот сиплый... Вдруг виконт не поверит, что дело кончено?

Я безрадостно хмыкнул. Если уж честно... Да я бы сам себе не поверил. Если бы кто-то мне рассказал, что поймал такую опасную тварь? О которой раньше даже не слышал? И в арканах она не описана. Да еще вот так просто? Махнул ловушкой, и завинтил крышку прежде, чем от сети ничего не осталось? И всего-то? А рохгыыны на посылках у вас не бегают? Полками выползней не помыкаете?

Шептун скажет, что дело нечисто. Да виконт и без Шептуна... Он подозревал меня в обмане, даже когда дело было яснее ясного. А уж тут...

Я сообразил, что уже давно стою в коридоре, посередине между нашей башней и графскими покоями.

Нужно ли мне идти дальше?

Или лучше назад?

Никогда не считал себя настолько дурным, чтобы самому совать голову в петлю.

Но что мне остается?

Если бы дело было только в обещанных деньгах... Тогда бы, пожалуй... Тихонечько так уйти? Не шпыняя лихо, пока оно тихо. Оставив все, что я мог бы сказать виконту, на пергаменте: дело сделано, демоны являться отныне не будут, а тех денег, что я уже получил, достаточно. И за работу, и за молчание.

Найдут его на верстаке в нашей башне, когда мы с Эйком будем уже далеко.

Пусть даже виконт не поверит сразу. Но когда ночь за ночью будет тихо и спокойно, сам убедится, что дело сделано. И ради своего же блага смирится с тем, что все так вышло. Не будет сулить никаких наград за мою голову, не будет рассылать никаких гонцов к ночным королям, — чтобы не вызвать ненужных слухов, которые обязательно дойдут до ордена. Тогда ему самому мало не покажется.

Уйти. Тихо. Не прощаясь.

Это был бы самый лучший выход.

Можно даже потом, через неделю или две, рискнуть и попытаться получить деньги. Когда уж точно убедятся, что дело сделано честно...

Трудность в одном: есть ли у меня эти пара недель?

Если бы дело было только в том, чтобы убедить виконта... Но эта одноглазая тварь! Он ведь порвал тыуновы зубы, когда уже был внутри! Запертый в свинце! Такому если дать время, он же и щели в свинцовых стенках расковыряет!

Пока ловушка справляется, но сколько еще она выдержит?

Меня вдруг передернуло.

Потому что я понял, что мой план с ведром жидкого серебра, в котором можно утопить ловушку, и открывать ее уже там на дне, целиком погруженную в жидкое серебро... А мои руки? Ведь там, где будут мои руки, когда я буду свинчивать крышку, в этом месте жидкого серебра не будет! Там будет только моя плоть. Жидкое серебро не будет окружать демона со всех сторон! Мои собственные руки будут двумя ходами сквозь жидкое серебро наружу!

Когда я свинчу крышку, и начну приоткрывать ловушку, чтобы жидкое серебро залилось внутрь и убило его, эта одноглазая тварь уже не будет замкнута в свинце — но еще не будет замкнута в жидком серебре. Из-за моих рук, опущенных в жидкое серебро, чтобы свинтить это проклятую крышку!

Он сможет уйти из нашего мира.

Уйти, чтобы потом вернуться...

Или даже уходить не будет. А поднимется из ловушки, не коснувшись жидкого серебра, — через одну из моих рук. Прямо внутри нее, бесплотная тварь!

Чтобы поквитаться прямо сейчас, не откладывая...

Ежась, я запахнулся в плащ плотнее. Мне стало холодно.

И что теперь?

Ладно, пока ловушка в жидком серебре, он не выберется оттуда. А сломает, ему же хуже. Жидкое серебро убьет его.

Но если это и случится — то когда?

Можно попробовать разбить ловушку самому, когда она будет в жидком серебре. Не руками, конечно, и не кинжалом, а чем-то свинцовым. Чтобы тварь все время была окружена жидким серебром и свинцом.

А если удар соскочит с округлого бока ловушки, и ведро перевернется? И все разольется? А обнажившаяся ловушка от удара все-таки дала щель?..

Мне теперь что?! Всю жизнь держать ловушку в ведре жидкого серебра?!

А его, это ведро, где прятать?!

А если найдется какой-нибудь лихой человечек, прознавший, что есть вот местечко, где чернокнижник Бример держит целое ведро жидкого серебра, — которое можно продать алхимикам обратно? За очень неплохие золотые?

Даже если найти хижину в совершенной глуши, и держать ведро с ловушкой там, — рано или поздно что-то случится... Что-нибудь всегда случается.

И что мне теперь?! Жить там, с этим ведром, всю жизнь, не отлучаясь от него ни на день?!

Говорят, пираты, когда захватывают корабль, который им отчаянно сопротивлялся, прежде чем поставить его на якорь первый раз, сначала привязывают к этому якорю его бывшего капитана...

А я, выходит, сам привязал себя к такому якорю?

106

Я задавил страх, поднимавшийся холодной волной.

Нет, нет! Есть еще способ!

Открыть ловушку днем. Прямо под солнцем.

Не самому, конечно.

Можно заплатить умелому гному, чтобы выдумал и смастерил какую-нибудь хитрую штуку, которая будет отвинчивать крышку, когда двинется осел, впряженный в этот механизм. Осел двинется, и ловушка откроется — пока в небе светит солнце, а ты сам от этого места на надежном расстоянии...

Наш Пенек для такого дела, конечно, не сгодится. Эта зараза будет стоять неподвижно хоть весь день, если тебе надо, чтобы он сдвинулся. А сдвинется — только когда день сменит ночь. Или когда я, боясь, что уже подступает темнота, побегу к ловушке, чтобы выпрячь его... В этом можно не сомневаться. Такого выползни не сожрут, за своего примут.

Можно не сомневаться и в том, что в Оростоле сыщется гном, которому по силам выдумать и смастерить такую штуку. Коли уж способны делать такие арбалетики, как мой, — с так искусно прилаженной крошечной планкой и шестернями подогнанными настолько, что хоть одним мизинцем можно взвести, если времени не жалко.

Но хватит ли на это тех двух дюжин золотых, что я могу предложить сейчас? Мне нужен не абы кто, и не абы когда. Мне нужен их лучший мастер — и чтобы бросил все другие заказы. Чтобы занялся моим делом сразу, и занимался только им, пока все не будет готово... Эта тварь может продырявить ловушку в любой миг...

Ношрины хляби! Выходит, без остатка графских денег мне никак?

Надо убеждать виконта?

Но как?! Как доказать им все это?! Не выпускать же его из ловушки, чтобы они сами его увидели!

Потирая подбородок, колючий после недавнего бритья, я замер.

Хотя...

Я вдруг ухмыльнулся.

А может, зло оскалился. Не было никого рядом, чтобы сказать мне точно.

Это, конечно, дикая мысль. Совершенно дикая. Но...

Ну а что? Почему нет?

Я даже снова двинулся вперед.

Если не поверит мне на слово — пусть сам откроет ловушку! Днем. Под солнечным светом. Или этот Шептун, если будет его науськивать! Да кто угодно из его людей, у кого хватит дурости!

А я постою в сторонке. Подальше. Вместе с трясущимся от страха графом и остальными его дружинниками.

Вот и выясним, стоило ли обвинять мастера Бримера в обмане, будто за пойманного демона он выдает пустую ловушку, — или лучше было поверить мастеру Бримеру на слово!

Если виконт рискнет, мне его даже жалко не будет. Его выбор.

А если не рискнет, еще лучше. Может, даже расходы на гнома получится с них вытянуть? Это же не мой демон. Это их демон! Пусть сами за него и раскошеливаются! Три пуда золота он выручить решил...

Теперь я шагал увереннее. Коридоры были тихи и безлюдны. Если бы не факелы на стенах, можно решить, что здесь, на верхних этажах, люди покинули замок. Только звук моих шагов прыгал между каменных стен.

Я поморщился. Как бесшумно передвигается тот пергаментный... И тот Тибальд, с этой своей смешной косичкой и луком, — всегда оказывается у тебя за спиной, когда и не подумаешь...

Приступ сумасшедшей радости сходил с меня так же быстро, как нахлынул.

Ну, хорошо. Допустим, мне не отрежут уши за дерзость, и я смогу убедить виконта. Может быть, заодно даже сожгу демона, с помощью гномьего механизма, оплаченного графом. Превратив какого-нибудь невинного ослика в живую горгулью — прямо на их глазх. Тут уж даже Шептун подтвердит им, что это значит: внутри действительно был демон.

Допустим, виконт поверит, что дело сделано. Что демоны изгнаны, и больше не вернутся. Что тогда? Уплатят мне, как обещал граф, и отпустят на все четыре стороны? Или виконт решит, что проще и надежнее расплатиться не золотом, а отточенной сталью?

Я свернул.

Этот коридор был освещен ярче. У дверей в покои графа стояли двое с алебардами. Один, полностью закованный в латы, вскинул руку к лицу, словно собрался опустить и забрало. Но разглядев меня, не стал. Дирк. Вторым оказался тот крючконосый. Узкоплечий, в легких кожаных доспехах, рядом с Дирком он казался цыпленком. Словно прочитав мои мысли, он скривил губы.

Я тоже ухмыльнулся.

Что ж... Пожалуй, я знаю, что сказать виконту.

Расправив плечи и приосанившись, я твердо двинулся вперед.

И успел коснуться двери — когда перед моим носом клацнули алебарды.

Отскочив, я вцепился в рукоять кинжала, готовый отбиваться и бежать — но они просто стояли, сведя лезвия. Лишь преградили путь.

Дирк хмуро буркнул:

— Куда прешь!

Крючконосый старательно глядел сквозь меня:

— Назад.

— Ты же сам звал меня к виконту?

Он даже не соизволил посмотреть мне в лицо.

— Велено никого не пускать к графу, пока виконт не вернется.

— Не вернется? А где он?

Крючконосый больше не отвечал.

Дирк, косившийся на него, пожал плечами.

— Зик приходил, спросить что-то. Виконт с ним ушел. Сказал никого к графу не пускать, пока сам не вернется.

— Ушел? — повторил я.

Оглянулся назад, откуда пришел. Потом на другой конец коридора. Кажется, где-то там должна быть лестница вниз?

Дирк кивнул.

Я медленно двинулся по коридору, украдкой косясь назад на стражников. Но ни Дирк, ни крючконосый не двинулись с места. Только алебарды развели.

За поворотом я остановился. Поправил плащ, чтобы тяжелые складки не сковывали движений, если все-таки придется выхватывать кинжал.

Вот теперь мне это уже совсем, совсем не нравилось.

Зик его увел, говоришь... Спросить что-то хотел... А может, Зик приходил доложить, что выполнил что-то, что виконт поручил ему раньше?

Сначала виконт перепорол всех служанок, чтобы не болтали со мной про Одноглазого.

Потом старался приглядывать за каждым моим шагом. И здесь, и снаружи. Вон как взбеленился, когда узнал, что я все-таки погулял в городе без его людей.

А вот теперь — точь-в-точь когда я наконец-то понял, в чем тут было все дело! и чудом поймал эту тварь! — теперь он вдруг... Что он еще задумал?

Что он опять мутит?!

Мне хотелось рвать и метать.

Я проверил, как кинжал выходит из ножен. И второй, для метания, тоже. Сдвинул его на поясе, чтобы удобнее выдергивать из-под тяжелой полы. Поудобнее уложил футлярчик в кармане.

Медленно двинулся по лестнице вниз. Мысли скакали бешеной чехардой.

Эта лестница выводила точно к выходу из замка.

Я остановился перед тяжелыми дверьми. Огляделся. Отсюда в глубину этажа уводило множество проходов.

Куда Зик мог его увести?

И что виконт мог ему поручать?

Ну, положим, это что-то снаружи. Сейчас Зик командовал там. Если бы это было что-то внутри замка, то у виконта нашлись бы и другие люди. Хоть тот же крючконосый...

Почему я его раньше вообще тут не видел?

Хорошенький сюрпризик... И сколько их тут еще у виконта, таких людей-сюрпризов, хотел бы я знать?

Я снова повернулся к дверям.

С этой стороны выход из замка никто не охранял. А может, там и за дверями сейчас никакой стражи нет — ни к чему. На стене полно людей, а уж на воротах и подавно. Тот Тибальд, со своей пляшущей у виска косичкой и нетерпеливой страстью всадить уже в кого-нибудь стрелу... А где этот сиплый, советник виконта по магии? Где этот Шептун сейчас, чем он занят?

Толкая тяжелую створку, мне вдруг показалось, что я нащупываю что-то важное... Выйдя наружу, я встал.

107

Двор был подернут белесой дымкой. Вокруг факелов повисли радужные ореолы.

На западной стороне чернели зубцы стены — небо за ними будто светилось, хотя солнце уже давно ушло под землю.

Это было не закатное свечение.

Что-то светилось в тумане. Туман ручьями втекал между зубцов, а потом медленно валился с края стены вниз, как сонный водопад. Расходился по двору...

Все еще поводя головой по сторонам, не веря своим глазам, я спустился по ступеням.

Над воротами, между двумя ползущими в тумане факелами, я различил плащ виконта. Он и еще кто-то шли по стене.

Ускоряя шаги, я двинулся к подъему.

Глаза привыкали к тьме, я все лучше видел, насколько пелена укутала края двора — казармы вообще не видно! Или... Или это сам туман густеет прямо на глазах?

Ношрины хляби! Да что тут...

Я же его поймал...

Сжимая кулаки, я уже почти взлетел по подъему на стену.

Слева, над притушенным фонарем у входа в надвратную башню, колыхнулись две тени с луками. Вскочив, они дернулись было мне навстречу, — но я свернул на куртину, следом за виконтом.

Теперь я видел то, что прежде от меня скрывала громада замка.

На западной стене, ближе к северному углу, светилась целая гроздь огней — они подрагивали, плыли, подмигивали. Это были факелы и фонари, которые держали в руках. Их там было добрых два десятка. Это их свет рассеивал туман. А дальше — туман над стеной светился еще ярче, алым.

Я почти бегом добрался до угловой башни. Выскочил в проход дальше по стене. В темноте испуганно шарахнулся молодой лучник. Я проскочил мимо него.

Мимо торчащего выше стены рычага машины.

Миновал среднюю башню. Дальше по куртине...

Теперь до меня уже доносились голоса.

— Да, Седой и Ринге, милорд...

— Зик!

— Да, милорд, — мощный голос Зика.

— Ты уверен, что они не ушли из замка до заката?

— Я сам ставил их у жаровен, милорд.

Перед проломом солдаты сгрудились, забив и без того узкую галерею. Мне пришлось проталкиваться.

Здесь воздух был тяжелый и влажный, оседал каплями на лбу и щеках. Звуки и голоса казались странно приглушенными, хотелось сунуть палец в ухо и потрясти головой.

Там, где проход по стене обрывался в пролом, на самом краю стояли виконт, Зик и горбатый Косоручка.

Под ними, в самой седловине пролома, плечом к плечу замерли два здоровяка, нацелив на ров пики с горящими концами. Еще ниже, где обломки стены уходил в ров, все перекрывали три пылающие жаровни.

— Сам тут вчера чуть вниз не слетел, — бормотал кто-то позади. — Из-за этих жаровен все в масле. Камни как талый лед...

— Ну! А тот стал помогать. Теперь оба там...

— Все твое масло, ношрины хляби! — вдруг прошипел кто-то прямо мне в спину. — В твои жаровни подливали...

Я не обернулся.

Я глядел в пролом. За жаровни.

Туман за стеной был — белесое море. Он медленно катился через пролом, мимо жаровен, мимо двоих с пиками...

Откуда там такой туман?! Он же бывает, только когда...

Но я же поймал его...

Их путеводной нити больше нет, им никак не прийти в наш мир — здесь, где им ничто не указывает путь!

Туман тек мимо жаровен, мимо солдат с пиками. И, перевалив середину пролома, сходил по обломкам на внутреннюю сторону, топя кладбище. Стирая все, что там было... Факелы, воткнутые между плит, были уже не ярче свечей. Больше ничего не различить. Только гораздо выше, в призрачно светящейся дымке нависала длинная тень нашей башни.

Я же обрезал вам путь сюда...

Он сейчас — там, в башне, в ловушке, заперт в свинце!

Так какого же Баана...

— Такого даже вчера в полночь не было, — все бормотал кто-то.

— Ага... — отклинулся другой. — А ни звука...

Виконт оглянулся на него.

— Вы их видели?

Солдаты вокруг подобрались.

— Нет, милорд!

— Пока не лезли, милорд!

— Даже теней не было, милорд!

Виконт, фыркнув, развернулся обратно к пролому. Зик возле него тревожно шевельнулся.

— Здесь нельзя спускаться, милорд. Там обломки башни как брод. Вчера всю ночь они лезли сюда с той стороны. Этот туман... Они сейчас там. Седой и Ринге не сахарные. Не могли оба просто расшибиться.

Виконт раздраженно закинул конец плаща за плечо.

— Если бы они были живы, они бы выбрались сюда обратно! — тверже продолжил Зик. — Хотя бы звали нас.

Горбун, мрачно слушавший их, сморщился. Виконт заметил.

— Что ты жмешься? Ну давай, говори! Что еще?

— Мне кажется, милорд... Когда я только подошел...

Виконт повернул голову и холодно глядел на него.

— Кто-то звал, милорд. Очень тихо, не во весь голос. Я не разобрал слов. Не знаю, Седой это был или Ринге. Но я слышал чей-то голос... Кажется.

— Где? Тут?

Косоручка кивнул. Дернул рукой на ров под стеной.

Здесь, перед самым проломом, стена была как голая — и зубцы, и сам парапет снесло начисто. Сбоку ничего не прикрывало. Неосторожный шаг к краю — и...

— Из рва, где обломки? — бросил виконт, вглядываясь в туман. — Или с той стороны?

— Кажется, где-то оттуда, — горбун шагнул к краю, и глядел прямо под стену.

Значит, не на броде из обломков...

Брод не под нами, он под самой разрушенной частью пролома. Шагов на пятнадцать дальше. А тут... Я тоже шагнул к краю, вглядываясь вниз. Осыпь, с которой я вытаскивал Джока? Да нет, вроде. Она тоже дальше, ближе к середине пролома.

— Там внизу нет обломков, — сказал Зик. — Там кладка цела. Просто уходит в воду. Здесь нельзя подняться по стене.

— Но можно цепляться за нее, — разлепил губы я.

Наверняка над водой есть выщербины и щели. И тут уж лучше хоть что-то, чем ничего. Особенно если на брод из обломков, идущий через ров, выбираться было нельзя. Эти двое должны были понимать, что их там ждет... Кто. Ждут.

Виконт обернулся.

— А, ты уже здесь. Хорошо. Тогда...

— Милорд! Милорд Мерез!

Через солдат протискивался молодой лучник с серым лицом.

— Начинается, милорд! Там снаружи кто-то!

108

Это был тот, что шарахнулся от меня, когда я проходил через угловую башню. К ней он нас и привел.

— Вот тут, да, милорд...

Теперь все толпились тут. По южной куртине, от подъема, подходили еще. Мелькнула морда Шептуна — его внимательные глаза следили за мной, неотвязные, как заноза.

Отобрав у лучника факел, я высунулся между зубцами. Повел снаружи вдоль кладки.

С другой стороны зубца тут же появился еще один пылающий огонь и голова Шептуна.

— Выползни? — просипел он, вцепившись пальцами в шею.

Темный мох покрывал камни сплошным ковром. И зубцы, и парапет, и вниз, насколько я мог разглядеть, тоже. Ни одной проплешинки.

— Я вот тут стоял, милорд, — бормотал лучник. — И услышал.

— Плеск? — спросил Зик.

— Нет. Как голос... И... и... — лучник оглянулся, отыскивая кого-то в сгрудившихся вокруг них солдатах.

Его взгляд остановился на мне.

— Говори! — процедил виконт.

— Мне кажется, было его имя...

Лучник смотрел на меня.

— А голос? — спросил Зик. — Ты узнал голос?

— Седой, вроде. Он... Он был... — парень шмыгнул, пожав плечами. — Как приглушенный... Будто боялся кричать громко...

— Прямо под стеной? — бросил виконт. — Из рва?

Лучник смутился.

— Н-нет, милорд. Я думаю, там. Дальше, — он вытунул руку, где в тумане должен был быть уже внешний край рва. — С той стороны.

Зик сложил ладони вокруг рта и заорал:

— Седой! Ринге!

Остальные тоже ожили.

— У кого веревка? Бросьте веревку! Пусть плывут сюда и поднимаются!

— Седой! Ринге!

— Эй!

— Сюда, под стену!

— Седой!

— Тихо, все, — бросил виконт.

Тихо, едва различимо за общим гамом, но все разом замолкли.

Минуту мы вслушивались.

Туман глушил звуки, тишина была как пакля в ушах. Даже ветра не слышно. И никаких звуков за стеной. Ни плеска, ни голоса.

Расталкивая людей, к парапету протиснулся Було. Бросил за стену факел, привязанный к веревке.

Я выглянул между зубцов. Огонь полз вниз по стене, подпрыгивая на камнях. Факел уже расплывался в тумане, когда внизу блеснуло отражение и проступила чернота болотной жижи.

— Стой! — бросил виконт.

Було перестал травить веревку. Обмотал ее вокруг пояса и уперся ногой в парапет, будто ждал снизу рывка.

Но факел лишь покачивался далеко внизу, и вместе с ним раскачивался еще один огонек, будто под поверхностью болотной жижи вырос огненный цветок на длинной ножке, который тоже раскачивался под водой.

— Чего они не плывут? — прошипел кто-то.

— Сам посиди там... Ледяная. Вылезли на ту сторону.

— Там твари...

— Вот и сидят тихо, пока их там не заметили...

В тумане было не разглядеть, где ров кончается, и начинается твердая земля.

Но это нам не разглядеть. Не демонам.

— Если выползни их заметили, — просипел Шептун, — теперь ищут с той стороны.

— Если сначала и не заметили, то услышали ваши вопли, — процедил я. — Все твари уже прямо там. Вашим Ринге и Седому ко рву здесь не подойти.

А плыть откуда-то, вдоль рва, в этой ледяной болотной жиже...

Если они вообще еще могут плыть.

— Они могли уйти ото рва в поле, — сказал кто-то.

— Третью ночь ничего не может сделать... — прошипело мне в спину.

Я сдержался. Даже не обернулся.

— Жаровни! — с издевкой продолжал голос. И как выплюнул: — Только людей гробит...

Я все-таки оглянулся.

— Гроблю? — процедил я сквозь зубы, ловя взгляд этого умника. — И кого это я тут угробил?

В прошлую и позапрошлую ночь демонам никто не достался. И сейчас... Если бы эти два идиота просто глядели себе под ноги! Где до этого другие идиоты разлили масло!.. Ношрины данники...

А со мной — еще никто не пропадал.

Ни прежде, ни тут.

Никогда.

— Изгнать обещал, — бросил седоусый из-за плеча умника. — Третья ночь...

— Тихо! — яростно прошипело сбоку.

У парапета рядом со мной замер лучник — один из тех, что был во дворе с Тибальдом, стрелки по деревянному латнику.

Развернув голову ухом ко рву, он застыл, вслушиваясь.

— Есть там что-то... — почти одними губами шепнул он.

Я слышал только треск наших факелов.

— Что там, Сова? — не выдержал виконт.

Лучник сморщился, как от натуги.

— Зовут... Еле слышно... Седого голос, вроде...

Вдруг его глаза, глядевшие сквозь мою грудь, ничего не видя — вскинулись. Теперь он смотрел мне в лицо.

Миг я был уверен, что это случайно. Сейчас его глаза опять поплывут, смотря сквозь все не видя...

Но он глядел на меня.

— Тебя, Бример, — тихо сказал он. — Твое имя.

109

Внизу туман накрыл весь двор.

Как прошлой ночью на кладбище... Хотя здесь их точно не могло быть. Здесь были только люди. Все сбились перед надвратной башней.

Их приглушенные голоса гудели, как растревоженные пчелы.

— Почему пока не лезут?..

— Вокруг них все собрались?..

— Если там твари, как они еще живы?..

— Потому что вы, ослиные ублюдки, — злое сипение Шептуна, — пропустили какую-то нору демонов, когда вас днем послали все обыскать...

— Да я там сам осматривал! Не было там ничего!

— ...они вылезли, — сипел Шептун, — а Седой и Ринге туда сейчас забились. Отбивают вход изнутри.

— Без огня? Там же ни искры!

— Огонь с ними в норе...

— А воплей не слышно? Если они их огнем?

— Не тупее тебя! — сипение Шептуна. — Чтобы на огонь переть...

— Так они там отсидятся? Потом придут? — этот был прямо сбоку от меня. Придвинувшись вплотную.

Будто ждал, что я им что-то отвечу...

— На рассвете? Сами? — с надеждой не отставал голос. — Когда те уйдут?

Я промолчал.

— Отсидятся там?

— А огня им хватит? Одного факела-то? До утра?

— Зажигалки у Седого должны быть...

— Хоть бочка масла! — зло просипел Шептун. — До утра твари отроют другую нору. Рядом. Чтобы вела к низу старой. Влезут в нее снизу. Из земли.

Голосов стало меньше.

— Сбоку на того, кто в норе нижний, — просипел Шептун. — Со спины...

Стало еще тише.

— Бример? — голос Зика.

Он шагнул ко мне. Его дыхание было на моей щеке.

Я промолчал.

— Бример, — тяжелая рука легла мне на плечо.

Я дернул плечом, скидывая его лапищу.

Я слушал, как по ту сторону ворот скрипит подъемная решетка.

Потом загрохотали цепи моста.

— Уверен, Бример? — тихо проговорил виконт.

Он стоял сбоку. Не глядя на меня. Тоже слушая, как грохочут вороты в башне над нами, как лязгают цепи по ту сторону ворот, опуская мост.

— Со мной еще никто не пропадал.

Виконт склонил голову, будто бык перед разбегом. Приказал:

— Ворота!

Солдаты потянули створки.

— Зик, здесь. Ты за замок.

— Да, милорд.

— Фонари пока не открывать, — разлепил губы я.

У них нашлись фонари гномьей работы, с железными ставенками поверх стекол. Если притушить огонь на самый малый, и закрыть заслонки — огня как вообще нет, наглухо. Только жаркий воздух над дырчатым верхом, если поднести руку.

Я оглянулся на Эйка.

Он стял, стискивая расписной арбалетик, с нашей сумой на плече — не замечая ее веса. Закусив губу, с глазами почти стеклянными.

Если не рванул подальше от ворот, обратно в замок, распинать своих крыс — то только потому, что сейчас я иду не один. Из гордости. Что не хуже их.

Держится — но на самой грани.

Нет, пожалуй, не стоит ему ничего говорить... Иначе точно останусь без помощника.

Подняв арбалет, я двинулся вперед.

Проход под надвратной башней — как узкая каменная нора. Каждый звук дробился в длинное эхо.

Снаружи, тая в темноте и тумане, опускался мост. С тяжелым ударом его середина села на опору посреди рва. Конец лег на каменный выступ с той стороны.

— На уступе никого нет, — шепнул Сова за моим плечом.

— Сам бы стал там ждать? — тихо пробасило с другой стороны. — Сход на землю перекроют, и все. Будешь на жердочке посреди рва, как подрезанная курица... Пошли.

Сол шагнул на мост. Здоровенный и плечистый, двигался он мягко и плавно. Два тяжелых палаша в его руках на миг блеснули, поймав свет позади нас, и снова погасли.

Вокруг была мутная темнота.

Сжимая арбалет, я старался идти тем же бесшумным шагом, как Сол.

Мост под ногами пружинил. В середине, где из жижи рва торчала опора, доски держали жестче.

Дальше снова стали пружинить...

Справа скользили, натянув луки, Сова с Тибальдом. Сол, как огромный молодой кот, бесшумно крался слева. Широкие палаши призрачно белели в темноте.

Доски под ногами снова стали держать жестче. До конца настила осталось несколько шагов.

Дальше уже каменный уступ, торчащий с того края рва, как маленький причал. Затем — земля...

Я перехватил арбалет. Пальцы взмокли, несмотря на ночной холодок.

Где-то позади меня скрипнула заслонка фонаря, ширящийся луч света упал на мост, подсветил туман впереди...

— Не открывать! — прошипел я.

Эйк, поравнявшийся было со мной, метнулся назад. Кому-то от души пихнули. Клацнуло, и луч света пропал.

Доски кончились. Мы были на выступе.

Впереди в тумане стал различим край рва — темная полоса земли, нависшая над водой.

— Тихо! — прошипел Сова, медленно кравшийся вперед.

Он замер. Он был уже на земле.

— Кажется... Ринге?.. — Сова оглянулся на нас. А может, выставил ухо туда, откуда неслись звуки. — Это его голос! Он... Седой с ним!

Сова снова двинулся вперед.

— Он Седого тащит? — Сол, как его тень, двигался сбоку шаг в шаг, широко раскинув руки с палашами.

Позади скрипел настил моста.

— Нет! — прошипел я, не оборачиваясь. — Не все!

— Тэдор, Клум, здесь, — бросил виконт. — Держать вход на мост.

Сова снова замер, прислушиваясь.

Тихо позвал:

— Ринге! Ринге, ты?

Теперь и я расслышал что-то.

Сова обернулся:

— Они там, милорд!

Чуть приспустив тетиву лука, Сова быстрее заскользил в темноту.

— Сол, слева! — прошипел я.

Я шел за Совой, выставив арбалет вправо. И пытался различить в темноте хоть что-то.

Тибальд должен был прикрывать сзади.

— Ну? — прошипел Сол.

— Пока не вижу, — бросил Сова, не оборачиваясь. — Ни Седого, ни Ринге...

Он шел все медленнее.

— А демоны? — продышал Эйк мне в ухо. — Их впереди точно нет, мастер?

— Надеюсь, — пробормотал я.

— А кристалл?..

Я сжимал их в левой руки сразу три — сейчас обернутые в клочок свинцовой фольги. Достаточно, чтобы скрыть свечение маны. А разодрать фольгу — можно одним ногтем, лишь чуть шевельнув пальцами. И колкая вершинка уже готова, уже уткнется в ладонь...

Но не сейчас.

— Кристалл, мастер! — взмолился Эйк

— Тогда точно будут здесь. С маной внутри я буду для них светиться, как подожженное пугало. Манаока...

— Но они же все равно заметят! Если они там, вокруг этой норы... Когда мы подойдем к ней...

Подойдем? К норе-то?

— М-мастер! — прошипел Эйк яростно, требуя ответа.

Я не ответил.

Он был прав — почти прав. Только забыл, что у них есть еще и уши...

Позади шуршал тяжелый плащ виконта. Краем глаза я видел, где Тибальд. А Шептун... остался на выступе? Или вообще передумал выходить из замка?

— Мастер! — мне в руку вцепился Эйк. — Мне кажется...

— Заткнись, щенок! — прошипел Сол.

Он встал, поворачиваясь из стороны в сторону. Широкие палаши в разведенных руках как мельничные лопасти.

Шепотом проорал в темноту:

— Ринге!.. Да где ты, бесы тебя дери?!

Оглянулся на лучника.

— Сова, куда?

Я влетел Сове в спину — лучник тоже застыл, медленно поводя головой.

— Мне казалось, — медленно проговорил он, — они откуда-то отсюда...

Я уже не слушал их.

Сейчас?

Пора?!

Сейчас?!

Или дать еще несколько секунд? Чтобы уж...

— Там!!! — вдруг заорал Эйк. — Мастер, там что-то! Серой же несет!!!

От ярости я оскалился.

Ношрин данник! Да что ты...

Эйк швырнул фонарь. От удара о землю выбило заслонки и лопнуло стекло, над маслом взлетел огонь. Свет раздвинул темноту — и выхватил тень.

Она шарахнулась от огня — но огня было все больше, он раскатывался по разлетевшемуся маслу...

— Бример! — заорал Сол. — Это не...

Он был всего в двух дюжинах шагов от нас — огромный, мертвенно-сизый, две огромных руки были больше, чем руки Сола с палашами. И еще ручки поменьше, скрюченные под его грудью...

— Торун! Что это?! — взвыл Тибальд за спиной.

Длинное ослиное ухо над головой — всего одно, второе все еще не отросло. Красные глаза встретили мой взгляд.

— Стрелы! — гаркнул виконт, обрушивая фонарь чуть не под ноги. Огонь раскатился по земле.

Сова и Тибальд, с зажигалками на тетивах, окунули их концы в пламя.

А я, оскалившись, выдергивал свою маленькую с арбалетного ложа прочь.

В левой руке, месте с кристаллами, я сжимал пулю. Зажигалка, которую он должен был прекрасно видеть даже в этой тьме, должна была усыпить его. И мои слова. И то, как естественно вели себя все остальные — их слова тоже. Все вместе... Чтобы до самого последнего...

Только я рассчитывал, что действовать начну я!. Угадав, с какой стороны он крадется — и, отвернувшись, украдкой подменив зажигалку на пулю. Он должен был заметить меня — лишь в последний миг, когда я вспыхну от свечения маны внутри...

Сизый, оскалившись, бросился прочь — уже тень на краю темноты. Две огненные стрелы ушли вдогонку, но проткнули лишь туман.

А я, вскинув арбалет, с пулей на ложе...

Мне хотелось выть. Неужели все — было зря?!

Так старательно играл дурака, идущего прямо в его ловушку... И какой-то миг! Один миг! Ношрины хляби!

— Куда же ты, тварь! — гаркнул я.

Ну уж нет. В третий раз ты от меня не уйдешь!

И темнота тебе не поможет.

Я стиснул кристаллы, выжимая их из свинцового лоскутка, как косточки из смятых вишен. Тот, который выскочил первым, я вщелкнул в зажим на месте мушки.

— Ты же звал меня?!

Звал, старательно изображая чужой голос. Но слова-то были — твои?!

Я был уже у пылающих осколков фонаря, который разбил Эйк.

Мальчишка мелькнул сбоку — он мазнул концом своего арбалетика по пламени, подхватив пламя на зажигалку...

Второй кристалл — на место прицела.

Арбалет готов.

Я выпустил из пальцев больше не нужный клочок свинцовой фольги. Сжал третий кристалл — теперь вершинкой в середину ладони, чтобы...

— Ма-астер!!!

Я оглянулся, все еще шагая туда, где растворился в темноте и тумане Сизый.

— Ма-а-астер!!!

Там, где позади нас остался каменный уступ и конец моста, теперь ярко светился фонарь. С него сорвали и заслонки, и стеклянный колпак. И над его пламенем вспыхивали новые огни — запаливали факелы.

А между светом там, на уступе, — и пламенем от разбитых фонарей здесь...

В мутной от тумана темноте что-то было.

Они выступали под свет...

Они шли цепью, ссутулившись и раскинув верхние руки. А их нижние ручки, почти отсохшие, тряслись под животами. Пальцы нетерпеливо стискивались и разжимались, стискивались и разжимались, как у капризных детей, жаждущих получить наку...

Ближний взвыл от боли, задрав голову — ему в живот вошла зажигалка.

Завизжал и повалился на землю соседний.

Сова и Тибальд окунали в пламя и посылали одну стрелу за другой. Их руки крутились как мельничные лопасти, выдергивая из колчанов все новые стрелы, укладывая на тетиву, окуная в пламя — и бросая в цель...

Уже полдюжины выползней катались по земле, пытаясь загасить пламя и выдрать стрелы. От воя ломило уши.

— Бри-имер! — в меня влетел Сол.

Он пятился, выставив палаши перед собой, глядя куда-то вбок.

Из темноты на нас — как валилась гора.

Рохурлур был огромен. Он был крупнее Сизого вдвое. Его раскинутые руки с узловатыми пальцами походили на бревна, расщепленные на концах ударом молнии.

Щелкнул арбалет Эйка. Зажигалка проткнула нижнюю руку, крошечную и почти отмершую, и вошла в брюхо.

Его голова рывком повернулась.

— Ты-ы-ы-ы!!! — это было как удар грома.

Его глаза горели. Над этими двумя глазами были два глаза поменьше и тусклее, а еще выше пара совсем крошечных.

— Эйк! — заорал я.

— Бри-имер!.. — орало где-то позади.

Краем глаза я видел, что лучники уложили на землю уже больше дюжины выползней... и трое или четверо из них уже поднимались, выдрав зажигалки.

А из-за них, через них, по ним — перли новые...

— Ма-астер! — заорал Эйк, пятясь.

Судорожно треща рукоятью своего арбалетика.

— Бри-и-имер!!! — истошно заорало позади.

— Держать!!! — с той же яростью заорал я в ответ, оскалившись. Больше не оборачиваясь. — Сейчас!!!

Сейчас!

Сейчас они уйдут...

В последний миг рохурлур что-то понял. Один его глаз скосился на арбалет, он дернулся в сторону — но слишком поздно.

Пуля вошла точно под его ручкой, перебитой зажигалкой Эйка.

Он изогнулся, будто бок ему ожгло невидимым огнем. Задрав морду, он взревел, валясь на спину. Его пальцы скрючились, как птичьи когти. Обеими лапищами он раздирал свой бок, пытаясь вырвать это из себя — но жидкое серебро на стеклянных осколках, это не пакля на зажигалке. Оно уже расходилось внутри, выедая его.

Рев превратился в вой. Шестиглазый корчился на земле...

Лучше бы Сизого. Чтобы покончиться с этой мстительной тварью.

Но и этот — тоже неплохо. Чтобы показать им и напугать, сгодится любой...

— Ма-астер!

Шестиглазый хрипел, все еще пытался выдрать из себя осколки пули...

Эйк смотрел не на него.

И я тоже уже не смотрел на него.

Я все еще пытался уловить хлопки... Они должны были посыпаться, один за другим, как поспешные шаги убегающего...

В темноте позади шестиглазого были выползни. Три... Четыре... Пять крупных выползней, ростом почти с человека, с бледными шкурами...

— Ма-астер!!!

Они не превращались в дымчатые силуэты.

Они шли к нам.

— Ма-астер!!! Почему они не уходят?!

110

— Арбалет! — рявкнул я.

Пятясь, я судорожно взводил арбалет — но Эйк-то уже должен был взвести свой!

— Эйк! Арб...

— Бри-имер!!!

Вопль был такой отчаянный, что на миг я оглянулся.

Через катающихся на земле выползней на лучников пер еще один рохурлур.

Уже покрытый зажигалками, как огненный дикобраз, он продолжал идти, раскинув свои лапы с длинными узловатыми пальцами — с правого бока большая рука была одна, а с левого сразу две. И отсыхающих ручек на его брюхе было с полдюжины, они непрестанно шевелились, извивались...

За ним клином из темноты шли еще выползни — крупные, с уже сереющей шкурой, и все такие же трехрукие, только у некоторых две лапы были не с левого бока, а с правого.

Эйк издал дикий вопль, заставив меня обернуться.

Из-за туши корчащегося на земле шестиглазого выскочило, пластаясь над самой землей...

Длинная тень, как изготовившаяся к броску змея...

Это был крошечный выползень — но с длинной, как рука, шеей. Его четыре ручки и ноги, вывернувшиеся в суставах, двигались как лапы жука. С невероятной быстротой он подскочил к нам...

Я всадил пулю ему в спину, прямо в основание шеи.

Его ручки и ноги судорожно разогнулись, подбросив тело в воздух. Выползня скрутило от боли. Рухнув на бок, он выгнулся еще сильнее. Его лапы выкручивались назад, выламываясь в суставах — будто он пытался достать до спины сразу всеми четырьмя руками, дотянуться до загривка...

Мимо туши затихшего шестиглазого тащились другие.

— Мастер, они не уходят!

— Арбалет! — рявкнул я, пятясь, не глядя пихая ему разряженный арбалет.

— Почему они не уходят?! — истошно вопил Эйк. — Почему они...

Я едва слышал его за воем, ревом, визгом, рыком, людскими воплями...

— Не подпускайте их к себе! — крикнул я. — Не подпускайте их...

Трехрукий, со свитой из своих ублюдков, обходил пылающие на земле осколки первого фонаря. Сова и Тибальд уже отступили за остатки того, который разбил Виконт.

Дальше — только темнота. Во все стороны...

Виконт запалил сразу несколько стрел. Сол, пятясь, крутил головой, стискивая палаши.

Далеко за спинами наступающих на нас выползней, где остался мост, ярко горели факелы, вспыхивали зажигалки, метались темные силуэты, что-то кричали людские голоса — и визжали, выли демоны...

От моста мы были отрезаны.

— Бример! Почему ты не стреляешь?!

— Ко рву! Отходите прямо ко рву!

— Мастер...

Эйк, с одеревеневшим лицом, совал мне взведенный арбалет.

Шестиглазые выползни перешли через останки своего рохурлура, будто его там не было.

С другой стороны пер трехрукий со своими ублюдками.

Оба разбитых фонаря остались уже позади них.

В руках у виконта был сноп подожженных стрел. Сова и Тибальд пятились за ним, выхватывая у него стрелы, не переставая стрелять.

Я схватил Сову за плечо.

— Брось! Ко рву!

Рванул назад и Тибальда:

— Живее!

— Милорд! — гаркнуло прямо мне в затылок, оглушив.

Мне в спину уперлась спина — как в стену влетел. Сол! Чего он встал, как Пенек...

— В воду! — рявкнул я, оскалившись от ярости.

— Наз-зад! — процедил Сол с не меньшей яростью, давя мне в спину и толкая обратно, прямо на надвигающихся трехлапых.

— Ма-астер!

Я оглянулся.

Виконт, забыв о лучниках, тоже глядел туда, — выставил перед собой пылающие стрелы, как меч...

Из тумана на краю рва, рыжеватого от света жаровен на проломе, проступали тени.

Первая огромная, и над ее головой... ухо. Одно ослиное ухо. Второе было срезано почти у основания. Глаза Сизого тускло мерцали.

За ним широким клином шли его выползни — сначала крупные, с уже побелевшей шкурой и отсыхающими нижними ручками. За ними поменьше, еще с четырьмя одинаковыми ручками. Где-то на краях мелькали совсем крошечные — как младенцы, которых освежевали, алые-алые, косолапо переваливаясь с боку на бок...

Три дюжины? Больше?

От серного смрада было трудно дышать.

— Р-ример! — выкрикнул белошкурый за плечом Сизого, оскалив тонкие рыбьи зубы.

— Мое-е! — тут же сердито пропищал кто-то из еще совсем розовых, на самом краю клина.

Сизый издал трубный рев.

Позади нас, как эхо, этот рев подхватил Трехрукий.

— Милорд, огня! — крикнул Тибальд.

Они все еще пытались стрелять...

Подстреленные ими выползни останавливались — только на миг, лишь для того, чтобы выдрать из себя зажигалки. И снова шли за нами...

Эйк, выставив горящую зажигалку, крутился из стороны в сторону.

— Они везде! Мастер, они везде!

— Бример... — прорычал Сова.

— Стреляй, Бример! — врзевел Сол. — Как того!

— Жгите их! — рявкнул я. — Не дайте им подойти!

— Стреляй, Бример!!! — снова взревел Сол. — Почему ты не стреляешь?!

Поздно стрелять...

Потянув кристалл, я созерцал их: и тех, что были на свету, и тех, что сходились к нам из темноты, еще невидимые для остальных. Их ауры были как комки зеленых медуз, облепивших нас со всех сторон...

Я закрыл глаза.

— Там! — выкрикнул Сол. Он вдруг отлип от меня. — Сюда! Пройдем!

— Назад! — процедил я, не открывая глаз. — Не рассыпаться!

Я не видел Сола, куда он метнулся, — но я точно знал, что прохода нет. Твари были со всех сторон.

— Почему ты не стреляешь, Бример?! — заорал Сол откуда-то сбоку. — Стреляй! Стреля-я-я-яй!!!

— Закройте глаза!!!

— Что?.. — донесся стеклянный голос виконта.

— Какого беса! — где-то с другой стороны Тибальд.

Стянув ману в себя, я вытолкнул ее наружу — вверх.

— Закройте!..

В одну точку...

— Что-о-о?!! — взревел Сол в ярости.

Где-то там, где он кричал, в буром мареве были две зеленых ауры — крупные, уже заматеревшие выползни...

— ...глаза!!!

— Вались к Баану! — проревел Сол, его голос был все дальше.

Я успел заметить, как одна из аур вдруг подскочила — будто оседлала что-то невидимое, и тут же раздался вопль Сола...

Потом словно лопнула огромная стальная струна.

Пространство в трех локтях над моей головой прорвалось, залив все нестерпимым светом. Даже через веки он резал глаза.

И многоголосый вопль.

Оглушающий, многоголосый агонический вопль — потом он распался на стоны, визг, всхлипы, кто-то скулил...

— Открывайте!

Режущий бело-синий свет лился из догорающего брыка над моей головой. Было ярче, чем в полдень.

— Наама милосердная, — пробормотал Тибальд.

Теперь они видели то, что прежде созерцал только я: дюжины демонов вокруг нас.

Их всех как подрубило, словно окатило огнем. Охваченные пламенем тела катались по земле, пытаясь зарыться в землю. Морды, плечи и животы, — там, где брык окатил их сильнее всего, — их шкуры пылали как угли.

— Что это было... — прохрипел Сова.

В холодном неземном свете демоны зарывались пылающими мордами в землю. И теперь пузырилась и шипела шкура на их спинах — дымилась, трескалась, обнажая полосы красного мяса...

Удушающая серная вонь ушла — тянуло чем-то сладковатым, как от зажженной и тут же потушенной спички. И примешивался запах жареного мяса.

Но свет был уже не такой режущий.

Вопли затихали.

Демоны, скрючившись, застывали...

На миг показалось, что все остановилось — вал из обожженных, переплетшихся тел.

Брык быстро гас. Освещенное пространство сжималось, уступая темноте.

Среди обугленных тел торчал плащ Сола и две почти не пострадавших твари. Сол прикрыл их собой. Теперь он, ослепленный, бился под ними, не в силах сбросить цепких тварей.

Один палаш он еще сжимал, пытался рубить им — его рука едва шевелилась. На ней повис выползень, намертво вцепившись всеми четырьмя ручками. Другой обхватил ногу Сола, оплетя ее и руками, и ногами, и хвостом, голова на длинной шее была как еще одна конечность. На миг она резко откинулась, показав пухлое детское личико — тут же оскалившееся, в огромной пасти блеснули длинные щучьи зубы-иглы, с ниточками липкой слюны между ними...

Брык погас, я только успел уловить последнее движение выползня. С размаху его голова ударила вниз, вгрызаясь в бедро...

В опустившейся темноте дико заорал Сол. Там что-то хрустело, будто крошили кость.

После ослепительной вспышки брыка, догорающие осколки фонарей едва освещали.

Силуэты демонов, казалось, застывшие, — теперь шевелились.

Поднял голову Трехрукий.

Перекатился на бок Сизый.

— О, Торун... — прошептал Тибальд. — Не-ет...

Они все шевелились вокруг нас.

Поднимались...

— Почему они не уходят, мастер! Почему они...

Окаменев, Эйк уставился на белошкурого выползня, который, поднявшись на колени, сдирал с глаз обугленные веки — выламывал их, запекшиеся в черную скорлупу, и что-то вязкое и желтоватое текло по его морде...

111

Трехрукий, уже встав на ноги, вдруг вздрогнул, вскинув морду к небу — словно скалился кому-то в обиде на то, что с ними случилось.

— Проход к мосту! — крикнул я и врезал в плечо Тибальду: — Живее!!! — Я пихнул Сову: — Шевелись!!!

Швырнул вперед Эйка, вцепился в плащ виконта.

Трехрукий, задрав морду, замер так.

Его огромный нос шевелился, ноздри дрожали, как рыбьи жабры.

На его брюхе обугленные куски старой шкуры растягивались в стороны, обнажая вырост под боком. Под кожей выроста вздрагивало, сильнее и сильнее, будто изнутри лупил огромный кулак, пробиваясь наружу.

Оно вдруг вырвалось — по-змеиному гибкая и длинная шея, с гладкой и блестящей от слизи головой без глаз, только дыра рта между шевелящимися жвалами...

Жало.

— Ма-астер!

Жало резким, как бросок змеи, ударом вывернулось за спину трехрукому, развернув туда и всю тушу рохурлура — в темноту, где орал Сол. Где чавкало, где рвали плоть.

Сизый тоже брел туда. Теперь его одноухая голова была задрана, почти закинута назад — как сброшенный капюшон. Огромные лапы повисли по бокам, и только вылезшее из брюха жало было полно жизни. Оно рвалось вперед, утаскивая за собой огромное тело.

— Мастер! Что...

— Арбалет!!!

Арбалет у меня в руке был взведен — но это был тот расписной. Мне нужен был мой.

Я снова рванул Эйка, не давая замереть истуканом.

Пинком отшвырнул полусгоревшего выползня, на четвереньках ползшего наперерез. Виконт ударом палицы снес крупного белошкурого, почти поднявшегося.

В пяти шагах справа еще двое — совсем мелкие, будто зажаренные заживо младенцы — привстав на коленях, пристально следили за нами. Обугленные. Сгоревшая кожа сходила струпьями, ссыпалась вниз, — под ней проступала ярко-красная плоть...

Вокруг поднимались другие...

Но они шли не за нами.

Они тащились туда, где в темноте выл Сол.

И оба рохурлура. Их туши словно тащило туда — за жалами. Вытянувшиеся в струнку жала нетерпеливо дрожали и бились.

Мы выбрались из их кольца. Ублюдки Сизого осталась сбоку. Путь ко вру был свободен.

Мы были как раз там, куда так рвался Сол, когда я сделал брык...

В доброй дюжине шагов от смутного клубка, где остался он — и копошились те, кто уже добрался до него...

— Виконт! — крикнул я, останавливаясь. — Эйк, зажигалку!

— Мастер, пулей! Они не боятся огня! Пу...

— Зажигалку!!!

Закрыв глаза, я тянул кристалл, погружаясь в темное марево, наполненное зелеными комками демонов.

На Соле было уже четверо. Выползни дрались за добычу, спихивая друг друга — спеша, пока их всех не согнали. Над ними нависали огромные ауры Сизого и Трехрукого.

— Мастер!

Арбалет в моей руке дрогнул. Теперь за веками был светлое пятно, и я слышал треск пакли.

Два кристалла, в мушке и в прицеле арбалета, светились яркими голубыми точками.

Я спустил курок и открыл глаза — под вопль выползня.

Зажигалка вошла в его розовую спину. Язычки огня вырвали из темноты остальных, копошившихся на Соле. Почти одновременно щелкнули луки. Взвизгнул крошечный выползень, и взыл крупный, уже белошкурый, судорожно выгибаясь, пытаясь дотянуться до зажигалки в своем боку...

— Эйк, сумка!

Сова и Тибальд дали новый залп. Одна из стрел вошла в брюхо Трехрукого, прямо в середину раскрывшихся лепестков — под самый корень жала...

— Во-о-о-о!!! — рев ударил в уши, как таран.

Голова рохурлура ожила, вспыхнули глаза. Жало рывком стянулось в живот, куски шкуры схлопнулись как ставни.

А я, не сводя глаз с места, где — кажется, я различил его? — где под тварями был Сола, на ощупь я запустил руку в сумку. Я знаю, где в ней то, что мне нужно...

Лучники не переставая стреляли, выползни выдирали из себя зажигалки — пламя там трепетало и гасло. А сверху над ними нависала огромная тень Сизого.

И еще я созерцал их — клубки светящихся потрохов, спутавшиеся и переплетенные, от их аур рябило в глазах...

Все-таки я попал, когда кинул аркан.

Петля зацепила торчащую из-под копошащихся демонов ступню Сола, затянулась на лодыжке.

— Виконт!

Мы вместе рванули веревку.

Нога почти не сдвинулась. Лишь колыхнулась вся куча на Соле.

Сова и Тибальд не переставали посылать туда зажигалки. Выползни с воплями выпадали из кучи. Крутились и извивались вокруг, пытаясь выдрать из себя горящие концы... Веревка поддалась. Тело Сола, с остатками кучи, потащило по земле, быстрее, быстрее...

Маленький выползень, выдиравший из бока зажигалку, обернулся.

— Мое!!! — заорал он писклявым голоском и швырнул в нас стрелой. — Мое! Мое! Мое!

— Манаока-а-а! — срывающийся от злости вопль другого.

И было что-то еще...

Я закрыл глаза, потому что это я не видел. Это было что-то, что можно было лишь созерцать...

— Тяни, Бример! — гаркнул виконт.

В буром мареве было зеленое скопление демонов — гора из светящихся медуз, опутавших друг друга, — а левее этого...

Это было далеко...

Так далеко, что все сливалось. Ни единой детали не различить. Только...

— Ты-ы-ы-ы!!! — рев ударил мне в лицо, заставив задохнуться от серной вони.

Трехрукий шел к нам.

— Тяни!!! — орал виконт.

Эйк вцепился в веревку.

Бросил стрелять Тибальд, чтобы схватиться одной рукой...

Сола вырвало из-под кучи.

Раздался дружный вопль ярости. Кто-то опять швырнул в нас выдранной зажигалкой, и она, вертясь в воздухе, чуть не ударила меня в голову.

Веревка тащила по земле Сола и двух последних выползней. Один скрючился сверху на Соле, увлеченно вгрызаясь над коленом... Сова ткнул горящим снопом в розовую спину, и тварь с визгом слетела.

Второй, ехавший за Солом по земле сзади, вцепившись в его руку, отскочил сам.

Выползни из распавшейся кучи, не переставая яростно реветь, поднимались на ноги и поворачивались к нам.

Едва различимая в темноте над ними тень Сизого... Трехрукий — он был уже возле пылающих остатков фонарей... И те, что еще только шли туда, где раньше была куча, надеясь урвать свой кусок... И остальные, всюду вокруг нас, только поднявшиеся... Они все поворачивались сюда.

Теперь они шли за нами.

— Виконт! Сюда! — донесся крик справа.

Там ярко светил фонарь и факелы.

— Мост! — гаркнул виконт. — К мосту!

Вместе с Тибальдом они поволокли Сола.

— Тэдор! — крикнул виконт. — Пусть поднимают мост!

А позади нас...

— Мастер! Ма... Мастер!!! — Эйк рванул меня за руку.

Я понял, что замер — глядя назад. На то, что...

— Да мастер же! Ну!!! — оскалившись, Эйк тянул меня.

Я пошел.

Переставляя ноги как во сне.

Вопли демонов, крики, пронзающие туман зажигалки — кто-то стрелял с надвратной башни, через ров, — горящие зажигалки были на земле тут и там...

Цепи моста лязгнули и натянулись, едва мы оказались у каменного выступа в ров. Солдаты с фонарями и факелами уже гремели по доскам, уходя к воротам.

Кто-то бросил на камнях целый сноп уже запаленных зажигалок.

А позади — они гасли, словно за нами наступала тьма. И тени. И их сопение, с серной вонью...

И еще... Еще там было...

— Мастер!

Мост поднимался. Между ним и краем уступа уже чернела щель. Эйк вскочил на настил. Виконт и Тибальд чуть не уронили Сола, пытаясь закинуть следом... Сбоку!

Я уловил движение зеленоватой ауры — как скользнувшая на меня рыбина! Рванув с земли горящую стрелу, я крутанулся и мазнул огненным концом — на миг из темноты вырвало оскаленные морды выползней. Две тени отскочили, другой упал на четвереньки. Он метнулся ко мне снизу, под огнем...

— Вья-я-я-я! — он отлетел вбок.

Я всадил горящий конец ему в глаз.

Он рухнул куда-то вниз с уступа, вместе с пылающим огнем.

— Ма-астер!!!

Ко мне свесился Эйк. Вцепился в меня обеими руками, помогая вспрыгнуть на уползающий в небо край.

Снизу кто-то попытался достать меня, — но мост поднимался, утаскивая все дальше вверх.

Потом я был уже на настиле.

Снизу, за краем моста, все было черно — теперь там не осталось ни одной горящей зажигалки. Мне даже не надо было закрывать глаза, чтобы созерцать бурую муть — она кишела зеленоватыми аурами выползней, как закипающее варево.

Каменный выступ, подступы к нему — все было заполнено ими.

Их там были дюжины. Взрослые, поменьше, совсем крошечные... Над комками выползней вздымались ауры рохурлуров — каждый словно с мешком под брюхом, в котором свернулась огромными кольцами изумрудная змея...

— М-мастер! Ну! Давайте же!

Эйк тащил меня прочь от края, — а я все не мог оторвать взгляда. Мана почти вышла, но я все еще созерцал...

Позади аур демонов, кишевших на выступе...

Далеко, далеко позади...

Не понимаю, насколько далеко — я не мог различить деталей, только расплывшееся зеленоватое свечение. Но если оно так далеко, что я даже не могу определить, насколько...

Как вообще я могу созерцать что-то, до чего так далеко? Когда из меня и мана-то почти вышла?.. Ауры выползней, даже рохурлуров, по сравнению с этим были...

— Бример, бесы тебя дери! — донеслось с надвратной башни. — Вниз! Ты не перышко!

Наама милостивая... Что это должно быть?..

Расплывшееся зеленоватое сияние нависало над горизонтом, как изумрудный рассвет.

112

Вокруг нас стекались люди и факелы. Лязг железа, возбужденные голоса...

Справа, где на камнях застыл Сол... то, что от него осталось. Больше походило на кусок распотрошенной туши, втиснутый зачем-то в доспехи, — там солдаты затихали.

— Эй! Живой?

Надо мной нависла морда Кныша.

— Тебя они тоже достали, красавчик?

Я сидел, привалившись спиной к стене.

— Нет, — прохрипел я, отлипая от камней и поднимаясь. Голос у меня оказался не сильно лучше, чем у Шептуна.

Над телом Сола, широко расставив ноги и стискивая рукоять меча, стоял виконт. Кто-то уже заботливо утаскивал его плащ, перемазанный кровью, — и кто-то накинул чистый, теплый и тяжелый, с воротником из волчьей шкуры.

— Лекарь... Где мастер Эвен... — шипел виконт сквозь зубы. — Да быстрее же! Унесите его!

Тревожился он не за Сола.

Для Сола все было кончено. Теперь, при ярком свете... Наверно, еще до того, как мы выдернули его из-под тварей. Могли бы и не тащить.

Кныш все маячил передо мной, ловя взгляд.

— Да что? — с досадой прохрипел я.

Он положил руку мне на плечо, все пытался развернуть к себе.

— У тебя морда, как у утопленника, Бример.

— За свой бок переживай...

Я дернул плечом, сбросив его лапу. Пошел прочь, подальше от галдящих и суетящихся солдат.

Какая морда была бы у него, если бы он мог созерцать — то...

Такого я не видел даже в арканах Стефана Рыжего.

Однажды я держал в руках хороший список, он был моим на полночи. Может, я не успел изучить каждую мелочь, но такого бы не пропустил. Такого там точно не было. Даже у Стефана Рыжего...

Разве что рахха? Межмировой червь. Он, наверно, может так светиться? Он же огромный... Но рахха не сидит на одном месте. Он появляется случайно — и всего на несколько мгновений. И уходит дальше. Скользит между мирами...

Я налетел на кого-то.

Шептун. Я попытался обойти, он вцепился в меня.

— Ты же изгонял их в прошлую ночь, — просипел он. — Почему не изгонишь сейчас?

Я ощерился.

Этот сиплый даже не видел, что там было! Он просидел все это время здесь — туда не полез! А теперь...

Он прищурился.

— Ты не можешь?

Я стряхнул его с себя.

— Они сегодня не такие, как тогда, — раздался глухой голос Эйка.

Мальчишка сидел у бочки с водой, обхватив колени руками. Он смотрел мимо нас. Глаза у Эйка были огромные и темные.

— Не уходят ни от огня, ни от брыка... — пробормотал он, и вдруг вскинулся на меня с надеждой. — Они же убежали вчера от вас, мастер! Вы их только одного пулей — и всё! Они все! Сами! А теперь... Почему они сегодня не так, мастер?!

— Хотят отнять твоих крыс, — процедил я и оперся на край бочки.

Пронзительно взвыл рожок.

Я вскинул голову, пытаясь понять, откуда доносится звук.

Прокатился рев, как далекий раскат грома.

Ко мне подлетел рыжий парень:

— Мастер Бример! Они лезут! Там! — он тыкал пальцем на стену, где туман над ней светился. — Это с пролома! Это их рожок!

Я уже и так понял, что с пролома. Оттуда неслись крики.

Лисенок вцепился мне в рукав, будто собирался тянуть туда, помогая весь путь, чтобы я не отстал.

Я врезал по ручонке.

— Но... Мастер Бример! Они лезут! Там! Это, наверно, те, что были у моста! Теперь обошли, и...

Он снова попытался вцепиться мне в рукав, я снова врезал.

— Куда они там пролезут... — процедил я сквозь зубы.

У солдат на проломе жаровни.

И я объяснил им, что делать. Пока они делают то, что я им сказал, и в точности так, как я им сказал, — никто там не пролезет. Ни выползни, ни рохурлуры.

Крики уже затихали. Все вопли перекрыл зычный голос Зика, раздающий команды.

По поверхности воды гуляли призрачные отблески света.

— Почему?

Я оглянулся.

— Почему вы не стреляли, мастер? — глухо повторил Эйк. — Пулями. Потом, после брыка? Вы могли убить их. Еще одного. Или двух.

Опустив руку в воду, я отер лицо.

— Ты видел, сколько их там... А пуль осталось девять.

И если они не ушли, когда я убил кого-то из них... Когда на их глазах жидким серебром выжгло сначала рохурлура, потом того мелкого длинношеего уродца...

— Девять... — эхом откликнулся Эйк.

И судя по его лицу, очень отчетливо представил, что будет, когда пули кончатся.

— Почему они не уходили, мастер?..

— Почему...

Хотел бы я знать.

Почему эти твари не уходили. Ни от огня, ни от брыка.

Почему шли на нас, даже когда поняли, что забавы для них кончились — потому что у меня пули. Что могут подохнуть прямо тут и сейчас, так и не добравшись до закуски... Но они перли. Не пытались выдумать какую-нибудь хитрую подлость — как делают всегда...

Всегда — но только не сейчас.

Сейчас, там — они даже не пытались беречься...

Прямо как подменили.

Разве что Сизый? В самом начале... От ярости я стиснул края бочки.

Звал меня. Быстро сообразил, тварь, как можно использовать, что эти два олуха на проломе свалились! Как использовать это против меня... Попытаться. К такому я был готов.

К чему я готов не был — что он там не один со своими ублюдками. Что там еще рохурлуры... Еще даже полуночи нет! А их там...

Со стены снова донеслись возбужденные голоса.

Я вскинул голову, вслушиваясь.

Но нет, рева нет... Ложная тревога.

Вчера под утро, в двери храма бились двое. А сегодня... Когда я созерцал с моста — я заметил троих. А еще был тот шестиглазый, которого я пристрелил.

Сколько же их там пришло всего?

А главное...

В голове было мутно и затхло, как вода в этой бочке.

Сбросив с лица намокшие волосы, я поглядел на черную тень стены. Где-то там, за этой стеной, за рвом... То изумрудное сияние, как зарево...

В воде под правой рукой клубились разводы. Порезы на ладони опять кровили. Я заставил себя разжать стиснутые пальцы.

Вокруг больше не гомонили. Я оглянулся.

Двое, подхватив Сола под руки, тащили его в замок. На камнях оставался темный след.

Люди были бледны, даже в красном свете факелов.

— Что уставились! — процедил виконт. — Раненых не видели?

На камнях под его ногами, откуда уволокли Сола, чернела лужа. Виконт брезгливо сморщился, заметив, что кровью заляпан и его сверкающий нагрудник.

Мимо солдат, тащивших Сола, мелькнула спина Эйка. Мальчишка стрелой взлетел по ступеням и юркнул в замок. Похоже, с него тоже хватило за эту ночь...

На спуске со стены тяжело загремело. Зик, в доспехах казавшийся еще больше, чем был, почти сбежал вниз. Глаза, бешеные от злости, шарили по людям, кого-то отыскивая.

За ним еще двое — один здоровый как Зик, другой еще крупнее, — Одинс и Малой, так их кличут, что ли? Они неслись за Зиком, с их факелов срывало пламя.

Заметив виконта, Зик на миг замер.

— Милорд, — бросил он, кивнув.

И больше не глядел на виконта.

Он опять озирался, кого-то отыскивая... Крутанувшись на каблуках, он зашагал ко мне.

Его глаза горели, на скулах гуляли желваки. У него что-то было в руках...

— Ты!.. — прошипел он.

Тяжелый шлем чуть не сломал мне ребра, когда Зик с размаху пихнул его мне в грудь. Я с трудом удержался на ногах.

— Какого беса!

Я вцепился в забрало этого шлема... Я врезал бы этим шлемом ему обратно, хоть он и нависал надо мной на полголовы, и за ним маячил еще и Малой, здоровенный и косматый как медведь...

— Зик!

Уже вскинув для удара свою лапищу, стиснутую в кулах, Зик замер. Весь оскалившись от досады. Медленно опустил руку. Обернулся.

— Да, мил-лорд...

— В чем дело? — холодно спросил виконт.

Зик бросил на меня бешеный взгляд, но сдержался. Ответил виконту.

— Они не слетели, милорд.

— Кто?

— Седой и Ринге, милорд. Они не слетели. Не поскользнулись.

Он рванул шлем, вырвав забрало из моих пальцев. Протянул шлем виконту.

— Это-о?.. — протянул виконт, чуть нахмурившись, не спеша принимать.

— Все, что осталось от Парда, милорд.

113

Пока мы шли по стене, за моим плечом маячил Шептун. Впереди — рябая рожа Тэдора, без левого уха и половины скальпа, вместо них там были мясистые рубцы, похожие на складки только что освежеванной шкуры. Он шел с нами. И мне показалось, он старался держался между мной и виконтом. Все время.

Новый приказ? Теперь не доверяют не только моим словам?

Дойдя до угловой башни, Зик встал.

— Здесь? — спросил виконт.

— Здесь, — процедил Зик. — Один шлем и остался...

— Как?

Виконт, хмурясь, оглядывался. Здесь стена была совершенно цела — и внешняя стенка с зубцами, и с внутренней стороны парапет почти по грудь. Захочешь не свалишься.

— Не знаю, милорд, как... — процедил Зик. — Я послал его, чтобы из замка несли еще масла. Потом еще двоих, чтобы там шевелились. Одинса и Малого, милорд. Когда они... Здесь был уже один шлем! Под ногами!..

Зик шагнул ко мне. Желваки у него играли. В черных глазах плясали отражения факела.

— Слетели? — процедил он. — Слетели?! Валялся прямо в проходе! И ни следа, ничего! Что с ним? Что эти твари сделали?! Как?!

Его лапища легла мне на грудь, стискивая складки плаща.

— Зик! — гаркнул виконт.

Зик, закрыв глаза, застыл. Медленно втянул воздух.

Я чувствовал, как дрожит его рука.

— Да, милорд... — почти прорычал он наконец. Его пальцы разжались. Но прежде чем отступить, он прошипел мне в лицо: — Если ты мне скажешь, что он отсюда слетел, я тебя отправлю отсюда в ров самого. Через эти зубцы!

— Зик, — очень тихо, с нежностью, от которой по хребту поднимались мурашки, повторил виконт. — Ты меня не слышал?

Зик отступил, напоследок пихнув меня ладонью в грудь — не то разгладил складки сбитого плаща, не то отер о меня свою лапищу.

— Лучше бы увести отсюда людей, милорд, — просипело сзади. — Чтобы никто не входил на эту башню, и на проломе тоже...

— Куда — увести?! — проревел Зик, крутанувшись к нему. — Эти твари прямо под проломом! Полезут на стену, едва бросим держать огонь! Если бы не пики с паклей, они бы уже пролезли! Прямо между жаровен! Как только мы уйдем оттуда, они будут здесь! Там! — рванул он рукой на внутренний парапет и двор за ним. — Везде!

— Зик.

— Да, милорд, — Зик, вжав голову в плечи, медленно, как медведь, развернулся к виконту.

Большой, злой.

— Запалить факелы по всей этой стене. За каждым зубцом. От надвратной и до пролома. Чтобы все были на виду друг у друга.

Зик кивнул.

— Да, мило... — он застыл, не договорив. Бросился к внутреннему парапету, свесился через него. — Не катить! Течь дают!

Из дверей замка солдаты вытаскивали два больших бочонка.

— И живее! — снова заорал Зик. — Живее, я сказал! Одинс, Малой!

Одинс и великан уже поднимались ко входу. Перехватили у усталых солдат бочонки.

— А вы — новые! Живее! — рявкнул Зик. — Кныш! Тащите сюда факелы! Много факелов!..

Во дворе снова поднимались шум и суета.

— Если они не слетели, милорд, — просипел Шептун, — то это кто-то из тварей может быть. Как-то пролез сюда. Или явился прямо тут. Уже внутри стен. Но прячется. Убивает, и сбрасывает вниз. По одному.

Явился — прямо тут?..

Сизый — он там. За рвом. И его ублюдки тоже с ним — там! Уж если бы кто-то из тварей и смог явиться внутрь стен, то это был бы кто-то из них.

— Бример?

Виконт внимательно следил за мной.

— Это не твари.

— Да? — просипел Шептун. Криво оскалился. — Что, сами слетели? Через такую стенку? Один, второй, третий?

Я покачал головой. Дернул подбородком в туман за зубцами.

— Там...

Виконт оглянулся.

— Там?

— Там что-то есть... За рвом. Не близко. Может быть, где был осадный лагерь.

Оттого оно так размыто, и ничего не разобрать? Потому что между этим и мной — вал? Толстый слой земли и камней...

Виконт шагнул к зубцам, вглядываясь в темноту.

Вытянуть кристалл, чтобы созерцать?

Но что я смогу рассмотреть — отсюда? Здесь немногим ближе, чем с моста. Слишком далеко, чтобы различить хоть что-то — кроме смутного зарева. Особенно если это действительно за валом.

Шесть кристаллов...

И если потратить один на то, чтобы смотреть, — то на то, чтобы делать, останется пять.

Виконт, отлипнув от зубцов, теперь глядел вбок. Туда, где проход по стене вел к пролому.

Потом снова между зубцов. В мутную тьму за рвом.

— Поэтому с этой стены?... — тихо проговорил он. — Здесь — ближе всего?

— Что там? — просипел Шептун мне в ухо.

Хотел бы я знать...

— Факелы на стене помогут? — спросил виконт. — Если все будет залито светом?

Хотел бы я знать.

С пролома опять неслись крики и команды.

Мимо нас, пыхтя, протиснулись Малой и Одинс, каждый с бочонком. Западная башня чернела на рыжем тумане. Над проломом все светилось.

— Мастер!..

Ко мне подскочил запыхавшийся Эйк. Из него что-то рвалось — но он жался, косясь на виконта.

— Говори, — велел я.

Эйк все-таки прилип к самому моему уху:

— Ловушка, мастер... — шепотом зачастил он, захлебываясь. — Она цела! Ну, лежит так же, как вы ее оставили! Ничего с ней! Это не...

— Я знаю.

Эйк осекся. Заморгал.

— Знаете?.. Но...

Он поглядел на виконта. Потом на Шептуна. На изуродованную рожу Тэдора. Потом туда, куда они глядели. За зубцы.

— Если люди будут держать пролом... — тихо проговорил виконт. — Пард не последний?

Я выцедил воздух.

— Что? — сказал виконт почти зло. — Что еще, Бример?

— Это зависит от вас, виконт.

— От меня?

— От вас, и от ваших людей.

Развернувшись, я двинулся обратно.

По куртине к надвратной башне. По спуску вниз. Виконт безмолвной тенью шел за мной.

Спустившись во двор, я встал. Люди начали стягиваться сюда, когда я еще только появился над спуском.

— Что там?..

— Пард, говорят, пропал? Правда, что ли?

— Пард — тоже?..

И замолкали. За моей спиной остановился виконт.

— И чего ты хочешь от моих людей, Бример?

— Нам придется выйти еще раз, виконт.

— Выйти?.. — отозвался из-за голов чей-то неверящий голос. — Чтобы на этот раз они нас всех подрали?!

— Выходили уже!

— Одного — мало?!

Выкрики, взгляды...

Десятки глаз. Злых — и испуганных. Не знаю, чего в них больше.

Я ждал, пока волна пойдет на убыль.

— Пард никуда не выходил, — сказал я. — Его это не спасло.

Затрещал, разгораясь, еще один факел. Хотя света здесь хватало. Почти у каждого во дворе был свой факел, не считая развешанных на стенах.

— Зачем? — спросил Сова. — Мы уже ходили.

— Нужно дальше ото рва.

— Куда — дальше?! — прошипел Тэдор за плечом виконта. — Ты не видел, что было у рва?! Весь выступ покрыли! Как опарыши на трупе!

Я не повернулся к нему. Я ловил глаза тех, кто были передо мной.

— Мне понадобятся помощники.

Толпа, грудившаяся вокруг нас все плотнее — теперь вдруг редела, раздаваясь в стороны.

— Мне нужны, кто пойдет со мной!

Люди растекались по двору прочь от меня. Только Вальд, закованный в броню от макушки до пят, стоял как уступ, разбивавший волны.

— Можете забиться в щели, только они достанут вас и там! Как Седого, Ринге и Парда!

— Вальд, — тихо приказал виконт. — Тэдор.

— А ну, построиться! — проревел Тэдор. Вышло не хуже, чем у Зика. — Живо!

— Всем в строй! — гаркнул из-под шлема, как из бочки, Вальд.

Люди с неохотой возвращались.

Я ловил ненавидящие взгляды.

Виконт следил за ними, как хозяин за провинившимися псами, — ползущими на брюхе обратно, боясь хозяйского гнева за то, что сделали, но еще больше страшась ослушаться снова...

Виконт оглянулся на меня.

— Сколько?

Я вздохнул и покачал головой.

Виконт холодно задрал бровь — в чем дело?

— Мне нужны только те, кто пойдет сам.

— Сам?

— Те, кто будут выполнять мои приказы.

Брови виконта задрались еще выше.

— Твои приказы? — очень тихо проговорил он.

— Вы ведь нанимали меня не как лошадь? — так же тихо процедил я ему. — Не хочу больше кого-то волочить... И пачкаться в чужой крови.

Я не сводил глаз с людей перед нами.

— Мне нужно, чтобы мои приказы исполняли без раздумий!

— Какие приказы? — процедил кто-то с краю.

— Любые. Все, что скажу.

Приказ виконта они исполнили на славу. Стояли ровно. Косясь на товарищей, как бы случайно не оказаться ближе других...

— Мне нужно хотя бы полдюжины лучников!

Никто не шелохнулся.

Я взглянул на Сову. Он отвел взгляд.

Тибальд стоял с краю, старательно перекладывая стрелы в колчане.

— Если не пойдете туда, вы и здесь сдохнете!

Клум вскинул голову, сверкнув глазами:

— Лучше, конечно, там!

— Кто пойдет со мной и будет делать, как я скажу, с ним нечего не случится.

— Не случится? — Клум сморщился и сплюнул. — Как с Солом?

— Он был не со мной.

По строю пошел гул, я повысил голос:

— Он решил, что знает лучше! Сам выбрал, что делать! Кто был со мной, все вернулись. Все здесь.

— Ты там сам чуть не остался!

— Как блоха на мосту висел!..

— А ну, тихо! — рявкнул Вальд.

Он мог заткнуть им рот, мог вбить зубы в глотку окованным кулаком — но во взглядах была ненависть и страх.

И никто не из них не выступил вперед. Ни один.

На скулах у виконта вздулись желваки.

Он стащил с пояса кошель и поднял. Внутри сладко звякнуло.

— По золотому. Каждому, кто пойдет с Бримером.

Строй остался неподвижен.

— По два!

Где-то далеко, на проломе, раздавал приказы и проклятия Зик, мешая богов и демонов.

— Первому — три!

Где-то выл пес. Стукнули двери замка.

Виконт, играя желваками, обводил взглядом своих людей.

114

— Милорд, — донесся голос, неожиданно звонкий в этой тишине.

Я оглянулся. По ступеням замка спускался Джок.

— Если золото никому не нужно, то я, конечно, возьму.

Джок встал по левую руку от меня. Оперся на свой большой лук.

Голова у него была все еще перетянута тряпкой.

— Уверен, что сможешь? — шепнул я. — Придется попотеть.

— Лучше попотеть, чем окоченеть.

— А, двум смертям не бывать! — из строя вышел Гляныш. Оглянулся на Сову. — Ну, папаша? Золото никогда не лишнее.

Сова, сжав губы, медленно мотнул головой.

Гляныш помрачнел. Встал за Джоком.

— Отлично! — сказал виконт. — Еще кто-то хочет пару золотых за минутную прогулку?

Через двор просеменили двое, таща бочонок.

Издалека доносились зычные команды Зика.

Я поднял глаза на стену. Туда, где над проломом туман светился рыжим.

— Нет, — тихо бросил мне виконт. — Кто-то должен остаться здесь.

Кто-то?..

Я удивленно посмотрел на него.

Он в самом деле?..

— Поверь мне, из лука я стреляю лучше Зика, — тихо проговорил он, не глядя на меня.

Он шарил взглядом по лицам своих людей. Они отводили глаза.

— Ну? Больше никому золота не надо?

Ответом было молчание.

Виконт поджал губы.

— Тогда пошли на стену! Все, живо!.. Тибальд, стой. Дай мне лук. И сумку с зажигалками.

Люди, гремя доспехами, растекались по двору.

Уплывали факелы...

После этого моря огня вокруг нас тот свет, что давали далекие факелы на стенах, казался тусклым, пригасшим.

— Милорд, — просипело за плечом виконта. — Вам не стоит этого делать.

Виконт оглянулся.

— Когда демонов слишком много... — снова просипел Шептун и замолчал. Только покачал головой.

— Ну? — потребовал виконт.

— Они могут взять с собой.

Усы у виконта встопорщились. Губы презрительно сжались.

— Не собираюсь даваться кому-то.

Шептун страдальчески сморщился:

— Взять не как добычу, милорд... — Он перехватил пальцами свою шею. Терзал ее, как обезумевший моряк шлюхину сиську. — Белые братья говорят, что когда их слишком много, они могут опустить с собой! Взять туда, откуда приходят! Уйдут сами — и вместе со всем, что вокруг. Им не нужно хватать вас... Земля под ногами будет сначала как прежде, но все остальное, все, что было рядом, вокруг... — Шептун тряхнул головой и сглотнул, снова засипел яростно: — Если вы окажетесь в самой их гуще... Вы даже не поймете сразу, что уже!.. Не заметите этот миг!

Кто-то хмыкнул. Я оглянулся.

Джок. Он набирал зажигалки в большую сумку, которую приспособил вместо колчана.

— Это только дураком можно стать, не заметив.

Шептун оскалился.

— Смотри, чтобы это была не последняя твоя шутка...

— Да разве же это шутка? — грустно отозвался Джок. — Когда в следующий раз будешь спаивать кого-то из гарпий, смотри, чтобы ловцом был ты, а не он.

Шепнут тяжело глядел на него, стискивая свою шею. Потом, так и не сказав ни слова, развернулся и пошел к казарме, качая головой.

Виконт глядел ему в спину.

— Думаешь, три лука и арбалет нам хватит? — тихо проговорил он. — Против...

Он замолчал, поджав губы.

У меня и без него перед глазами стоял каменный выступ — весь изумрудный от аур копошащихся на нем выползней...

— Если шевелиться, уйдем.

На этот раз я знаю, куда идти.

И больше не надо валять дурака, чтобы приманить кого-то врасплох...

И что бы это ни было — там — оно боится огня и жидкого серебра.

Должно бояться...

Все демоны боятся огня и жидкого серебра. Все магическое от этого гибнет.

— Отличный план, Бример, — процедил виконт. — Только зачем им догонять, если они и так там везде!

Я с трудом сдержался, чтобы не послать его к Баану.

И было еще что-то — крутилось у меня в голове, что-то важное... Но мысль все не давалась, ускользала, как рыбина из пальцев в воде.

Что-то... Сизый? Что-то связанное с ним?

Он знал, что с Ринге и Седым что-то случилось. Так? Ведь он звал меня, прикидываясь, что это голос кого-то из них. Но...

Сам-то он был за рвом? Далеко от того места, где они пропали... И, что бы ни случилось с Седым и Ринге, — они ведь не кричали? Не звали на помощь? Иначе остальные на стене услышали бы? Хоть кто-то услышал же бы? Хоть что-то. Так? Но тогда получается, что...

Виконт скрипнул зубами.

— Бример, я с тобой говорю!

Я попытался удержать мысль — но теперь потерял даже взбитый след за ее хвостом.

В голове, выдавливая все, сидело это изумрудное зарево — словно все еще стояло передо мной, надо мной, окружило всюду, дыша в спину ледяным ветерком, от которого под ложечкой пустота, а каждую мысль срывает и утаскивает прочь, как клочки пергамента...

Нзабар тебя дери, вместе с твоей спесью!

— Да, виконт, — процедил я.

Что же там может быть? Что?

— Если их будет много вокруг нас, Бример? Очень много? То, что сказал Шептун — это правда?

— Не всему, о чем болтают пьяные гарпии, стоит верить.

Особенно когда за выпивку платишь ты, а гарпия попался сметливый, и давно раскусил, с чего бы такая щедрость...

— А если мы не сможет пробиться? К тому месту?

— Не сможем пробиться?..

— Да, не сможем? То, что ты делал... Оно их не очень-то...

Что я делал...

В стиснувшемся кулаке было липко. Порез опять кровил. Я заставил себя разжать пальцы. Попытался задавить волну ярости.

Под моими ногами на камнях был кровавый след, оставшийся от Сола.

Ладно. У меня для вас тоже кое-что есть, вагловы ублюдки...

Виконт хотел что-то сказать, но осекся, когда я поднял на него глаза. Может быть, моя ухмылка была слишком похожа на оскал?

— А что с той кобылой, виконт?

— Какой кобылой?

— Прошлым утром. Когда я уезжал в город. Мастер Эвен говорил, у вас слегла еще одна кобыла. Что с ней? Где она сейчас?

— К бесам сейчас эту кобылу! Ты...

— Что. С ней. Сейчас.

Виконт сдвинул брови.

— Бример...

— Я. Хочу. Посмотреть на ту кобылу, виконт. Где она?

Виконт медленно втянул воздух, задрав голову — в небо, затянутое туманом, рыжеватое от света факелов. И резко обернувшись к замку, рявкнул:

— Кныш! Где была та кляча?

От казармы показался Кныш. Он был уже в тяжелом нагруднике.

— Кляча, милорд? Лунка?

— Нет. Та хворая. Куда ее дели? Веди сюда!

— Вести, милорд? Ее уж тащить надо... Сдохла она.

Кныш перевел взгляд на меня.

— Это тебе, что ли, нужна была?

— Сдохла... — пробормотал я.

— Еще тем днем. Уж и закоченела, и отошла.

Я поднял взгляд на стену. Черные зубцы стены, отсветы на шлемах людей, бегущих по галерее... Задравшийся далеко вверх рычаг метательной машины, как шея гигантского журавля...

Отошла уже, значит... Что ж, еще лучше.

— Значит, пусть волокут, — сказал я.

115

— Залп!

Тетивы со скрипом выбросили вверх тяжелые огненные стрелы. Две дюжины огней. Почти мгновенно туман превратил их в огненные пятна, потом светлые пятнышки... Они падали в тумане по ту сторону рва.

Лучники, занявшие все зубцы надвратной башни, уже запаливали новые.

— Правее и дальше! — приказал виконт.

Еще две дюжины огней ушли в туман, на этот раз сильнее навесом и оттого будто медленнее — далеко вверху став крошечными огоньками, потом едва заметными светляками...

— Я слышал, — тихо сказал Гляныш за спиной, — что когда подстрелил демона, из него выпадает кусок золота? Правда?

Я оскалился. Ну и время он выбрал, чтобы объяснять, как выползни ловят дураков на серное железо!

— Конечно. А если порыться в их дерьме, еще и изумруды можно найти... Запомни! Ты делаешь только то, что я тебе скажу. Только то, что скажу!

Я обернулся к нему, ловя в темноте его взгляд.

— Ты меня понял?

— Так что-то из них все-таки выпадает?

— Гляныш... — Мне хотелось рычать и рвать зубами. — Только то, что я скажу. Не дай тебе боги погнаться за их золотом.

— Еще правее! — скомандовал виконт. — Теперь на пределе!

Третий огненный залп ушел в туман. Зажигалки тонули в темноте.

Там, куда они упали, уже не различить каждую — но все вместе за рвом их было несколько дюжин, в тумане разлилось тусклое сияние.

Словно светящаяся дорога там, где мы будем идти: от каменного выступа напротив моста — и уводя на запад, все дальше ото рва...

— Пора, виконт.

Пока они все сюда не стянулись, почуяв добычу, идущую прямо им в лапы.

— Джок, Гляныш!

Я двинулся по спуску вниз.

Пояс тяжело оттягивал — на нем висел флакон с жидким серебром. Все пули я распихал по карманам. И кристаллы. Три — в моем карманном футлярчике, три в клочке свинцовой фольги. И пара моих маленьких факелов, на всякий случай.

С сумкой будет не развернуться — да и некому ее тащить. Эйка больше не видно. Похоже, решил, что и первого раза ему хватит с головой...

— Зик, ты знаешь, что делать! — крикнул виконт и нагнал меня.

В башне гремели цепи. Мост опускался.

У ворот уже ждали колчаны с зажигалками. Под пиками поднятой решетки стояли Муха и Клещ с алебардами, обмотанными паклей.

Гляныш стискивал свой лук. Он был бледен. Даже Джок больше не казался уверенным.

Я открыл рот... и закрыл, так ничего и не сказав. Хотел сказать, что со мной никто не пропадал...

Но Джок и Гляныш не видели, почему Сол превратился в этот куль рваного мяса.

А мне надо, чтобы сейчас они верили каждому моему слову. Любому.

Я закинул на плечо сумку с зажигалками и взял у Клеща алебарду.

Виконт не успел взять вторую. В нее вцепился Эйк.

Глаза у него были дикие, но зубы стиснуты, на скулах вздулись желваки.

— Уверен?

Щеки у него были испачканы, словно провели пальцами в жидкой грязи — грязи, сильно смахивавшей на замешанную на крови. И все пальцы в чем-то темном.

Неужели в этой кутерьме смог поймать еще одну? Или здесь, в замке, он решил быть со своими крысами — как я с кристаллами? Всегда должна оставаться одна в запасе, на самый крайний случай?

— Самое надежное место тут — это рядом с вами, мастер... У вас еще девять пуль.

Ах, девять пуль. Вот в чем дело. Всегда умел обнадежить...

От прикосновения факелом по лезвиям растекся огонь.

Узкий проход под надвратной башней чернел как вход в подземелье.

— Надеюсь, ты знаешь, что делаешь, — сказал виконт.

— Надеюсь, ваш человек знает свое дело.

Выставив пылающую алебарду, я шагнул вперед, в темноту под башней.

Мы вышли с той стороны, когда мост ударил об опору.

— За-алп! — гаркнул наверху Зик.

На этот раз стреляли не навесом, а били напрямую — в темноту на каменном выступе. Зажигалки, клацая о камни, кувыркались, сыпля искрами...

Дикий визг. Две огненные стрелы застряли в темных силуэтах. Маленькие, четырехрукие... Отсветы огня вырывали из темноты красные морды с оскаленными рыбьими зубами, опаленные бока — а вокруг море сучащих ручонок, отталкивающих этих двоих подстреленных. Никто не желал быть рядом с торчащими из них зажигалками. Выползней там было, как...

Стиснув зубы, я бежал по мосту, выставив пылающий конец алебарды. Справа прыгало пылающее лезвие Эйка.

— За-алп! — рык Зика сзади.

Над нами прошли стрелы. И теперь у лучников были цели...

Завопило сразу в дюжину глоток — на выступе метались тени, тела катались по каменным плитам, стараясь загасить огонь, кто-то рвал из себя стрелы...

— За-алп!

Крупный выползень, первым бросившийся на конец мост, едва тот опустился — теперь выл и вертелся юлой на настиле, бешено суча всеми лапами и рубя хвостом. Его проткнуло полдюжины зажигалок.

Алебардой я сшиб его с пути.

Эйк отшвырнул кого-то мелкого, катавшегося под ногами.

Дальше кто-то стоял на четвереньках, пытаясь одной ручкой дотянуться себе за спину, где пылала стрела, еще один крутился на спине, пытаясь затушить паклю, засевшую в шкуре, разорвать, растереть ее о камень...

Их было не меньше двух десятков — но всем им сейчас было не до нас. Воздух стал пряно-сладким от их прогоревшей вони.

— Торун всемогущий, что я делаю... — простонал сквозь зубы Гляныш.

Он застыл на конец моста, не решаясь ступить дальше. На его тетиве горела зажигалка, но он лишь поводил луком, не в силах выбрать цель — они были всюду.

— Гуляешь на оба золотых! — проорал Джок.

Его зажигалка ушла в темноту — и оттуда ударил рев. В тумане, слева вдоль края рва, качнулась огромная тень рохурлура.

— Живее!!! — крикнул я. — Сразу... — мне не хватало дыхания.

Я расшвыривал в стороны вопящих выползней.

Только не дать им ухватиться...

Даже если самый мелкий просто коснется — их уже не отодрать... Только не...

И все. За тощим бледным выползнем больше никого не было. Их визг остался за спиной. И тот огромный, что спешил к мосту вдоль рва, он тоже...

А впереди — тут и там валялись горящие стрелы, давая немного света в порыжевшем тумане.

Тени сбоку!

— Левый! — выкрикнул Джок.

Тут же он и Гляныш щелкнули тетивами.

Огонь зажигалок выхватил двух выползней. Оба покатились по земле, визжа и суча ручками, хвосты судорожно резали воздух, как плети....

— Кры-ы-ыса! — раздался визгливый голосок с другой стороны.

— Стоя-я! — еще один.

— Ты мое-е-е! — совсем писклявый, но заходящийся от ярости.

Уже позади. Этих, коротколапых карапузов, мы проскочили...

От моста за нами тащилось еще несколько выползней, вырвавших из себя зажигалки.

Глянуш вскинул лук с новой зажигалкой на тетиве, я ударил его по руке.

— Нет! Тех, когда не уйти!

Я с размаху вбил пятку алебарды в землю, чтобы ушла как можно глубже — чтобы не вырвать так легко, как эти зажигалки. Наш огненный штандарт, куда отходить. На этот раз на мосту нет некого, кто бы нас встретил...

— Не стоять! Эйк!

Стаскивая с плеча арбалет, я бросился дальше. По спине молотила тяжелая сумка с зажигалками.

Он тоже воткнул алебарду в землю и метнулся за мной.

С другой стороны от меня ровно, словно скользил по льду, бежал виконт. С горящей стрелой на тетиве, прищурившись, он поводил головой, не задерживаясь взглядом ни на чем. Мелькнула тень слева — виконт тут же поймал ее на прицел.

Но не выстрелил. Наперерез нам выползень не успевал. Мы проходили быстрее. И виконт снова скользил взглядом по сторонам, больше не обращая на него внимания... Трудно было поверить, что с демонами и магией он до этой ночи не сталкивался.

Эйк стискивал в одной руке расписной арбалетик, а в другой уже запаленную маленькую зажигалку для него — но не совал ее на ложе. Молодец. Второй арбалетик может понадобиться мне.

Стиснув кристалл, я потянул. Колючий холодок по руке, и бурая муть за закрытыми веками... Наама милостивая!

Оно было большое и яркое, как восходящее солнце — если бы солнце светило изумрудным светом!

— Они впереди?! — выкрикнул Гляныш.

Я сообразил, что встал как вкопанный.

— Нет... Туда... Туда! Живее!

Теперь правее. Забирая туда, где должны быть остатки осадного лагеря...

Изумрудное пятно висело на границе земли и неба. Там, у самой земли, оно было не однородным — словно бы два сгущения в его сердцевине? Но разобрать толком...

Там, у самой земли, свечение было расплывчатым, как через дрожащую мутную воду. Все-таки за рвом?

— Брим-мер... — прорычал виконт мне в ухо. В плечо вцепилась его рука. — Куда ты...

— Мастер! — крикнул Эйк. — Там... — Он засопел, как до смерти напуганная мышь. — М-м... М-м... М-менял-ла...

Щелкнули тетивы — и ударил рев рохурлура. В каких-то шагах возле нас!

Дернувшись назад, я раскрыл глаза.

Накатила серная вонь. Горящие стрелы, разбросанные тут и там, превратили туман в оранжевое марево, в котором колыхалась огромная трехрукая тень — с двумя горящими стрелами в груди, он надвигался на нас, все ревя, ревя, ревя от боли — и ярости...

Он выдрал зажигалки, как занозы. Огни пропали, вбитые в землю его лапой.

И кажется, что-то еще было справа от него — какое-то сгущение в светящемся тумане?

Я закрыл глаза, чтобы не мешали созерцать...

Наама милостивая! Это изумрудное свечение, разлившееся на полнеба, Нзабар бы его драл! Оно почти скрыло от меня ауры рохурлуров — огромные клубки зеленоватых потрохов! Трехрукий там был не один!

Два, три... Пять...

Они шли прямо на нас, широкой цепью.

А позади этих пяти, второй линией, шли еще четверо.

Крайний слева... Этого я уже узнавал по одной ауре. Сизый.

— Бример! — прорычал Виконт. — Их трое! Они идут сюда!

Трое?..

Пусть думает, что трое.

— О, Кро-Берот! — простонал Эйк. Он глядел назад. — Мастер... Надо идти! Надо идти!

Выползни, тащившиеся за нами от моста, нагнали.

— Их не трое... — пробормотал Джок сквозь зубы.

Он застыл, натянув тетиву, с горящей стрелой на ней, но не стрелял. Он видел, как легко Трехрукий выдернул обе их стрелы — и снова шел на нас.

Я созерцал всю цепь. Пятеро первых шли широко, забирая с боков.

— Бример! — заорал Гляныш. — Куда?!

— Мое-е-е!!! — радостно завизжало сзади.

Его вопль подхватили. Их там была уже целая свора — и теперь они точно могли достать добычу, слишком быструю для них прежде...

Я сбросил с плеча сумку с зажигалками.

— Я, мастер!!! — заорал Эйк, пихая мне расписной арбалетик.

Он нырнул к сумке с зажигалками...

Рев ударил в лицо.

Я пытался сбросить пальцами кокон с пули, одновременно втискивая ее на ложе.

Трехрукий, раскинув лапы и ссутулившись, будто боялся, что мы попытаемся проскочить у самой земли, надвигался на нас. Другие шли по бокам, отрезая путь в стороны.

— Виконт, теперь! — крикнул я.

— Надеюсь, — сказал виконт холодным, как могильная плита, голосом, — ты знаешь, что делаешь, Бример.

116

Резко втянув в грудь воздуха, он вскинул к губам рожок и затрубил, оглушив меня на правое ухо.

Эйк выдернул из сумки все зажигалки и охапкой выставил перед собой. Джок поднес горящую стрелу. Пламя с треском охватило сразу все концы, поднялось вверх столбом.

Подсев, Эйк изо всех сил швырнул зажигалки вверх.

Пылающий сноп взлетел над нами локтей на тридцать, распадаясь в стороны...

На миг стих рев рохурлуров.

Они замерли, не понимая.

Стихли возгласы выползней позади.

— Ву! — пискнул в тишине настороженный голосок.

— С-сья... — прошипел кто-то.

Но горящие стрелы уже валились обратно, падали нам на головы, на плечи, на землю вокруг...

— Ро-о-о-о!!!

Оскалившись, Трехрукий рванулся к нам. Его глаза ловили мои.

— Мь-я-я-я-я! — по-кошачьи завизжало прямо за спиной с новой радостью.

— Мое-е-е-е!!! — ударило сразу в несколько голосков.

Джок крутанулся и дернулся прочь, чуть не сбив Эйка.

— Держа-ать! — заорал виконт. — Держать место!

Он снова затрубил в рожок, изо всех сил. На миг его вой, прямо за моим затылком, перекрыл и вопли выползней, и рев рохурлуров...

За спиной Трехрукого я различил морду Сизого.

Теперь он спешил. Теперь, когда добычу загнали, и дошло дело до ее дележа, оказаться во второй волне было куда хуже, чем в первой...

— Стоя-ять!!! — ревел виконт, схватив за плечо Гляныша, пытавшегося нырнуть в сторону.

Я-то созерцал, что спасения не было и там — только лапы пятого рохурлура...

Кажется, или был еще один звук?

За звоном в ушах после рожка, за ревом и визгом демонов, за криком виконта... Еще один звук, басовитый и растянутый, очень далеко...

В рыжем свечении тумана над нашими головами пронеслось что-то большое и тяжелое — и ударило в землю впереди. И темное, изломанное, прыгая пронеслось по земле с чудовищной скорость, сбив с ног Трехрукого и начисто сметя того, что шел правее, и неслось, катилось дальше — огромное, черное, похожее на мешок, оплетенный тяжелыми канатами, концы которых развязались... Сшибло кого-то из тех четверых, что шли второй волной...

Наконец замерло на земле — смутный выступ в рыжем тумане.

Рев рохурлуров смолк.

От их серного смрада невозможно было дышать. Но теперь в воздухе было и кое-что еще, — пусть даже я сам пока не мог этого уловить.

Они могли.

И они почуяли.

Рохурлуры вдруг стали как сонные. Красное мерцание глаз подергивалось сизой пеленой, тускнея, — остывающие угли под ветерком. Головы как у набитых чучел, словно неживые...

И их огромные туши оборачивались.

Тухнущие взгляды пытались отыскать то, что свалилось.

Трехрукий приподнялся с земли. Он сидел, потряхивая головой. Его сосед, вбитый в землю, тоже задвигался, с трудом переворачиваясь на живот. По-бычьи уставился сначала на меня, на мой арбалет, не понимая... потом, стекленея красными глазами, тоже почуял и обернулся назад.

Головы остальных уже задирались и свешивались назад, как сползающие капюшоны. А в животах билось, вырываясь наружу, там сползали слои старой шкуры... Одного крутануло назад — вслед за вырвавшимся жалом. Оно раскачивалось и трепетало, ловя запах смерти.

Одного за другим их разворачивало к трупу клячи, уже успевшему окоченеть, и снова стать мягким. А теперь, после броска из машины, изломанное от ударов, как огромный кусок паштета...

— Вибанака?.. — донесся до нас удивленный голосок выползня откуда-то справа.

Вздрогнув, я обернулся туда.

Боги... Этих я даже не видел сначала. Лишь прикрыв глаза, я различил — там, где для глаз был лишь туман — и там тоже были ауры. Маленькие, не такие плотные, как у рохурлуров. Еще одна стайка выползней.

Но сейчас и они забыли о нас.

— Вибанака! — подтвердил писклявый голосок позади. Кто-то из тех, что шли за нами от самого моста.

— Вибана-а-ка-а-а!!!

Наперегонки они ковыляли к огромному изломанному трупу. Огромные силуэты рохурлуров уже грудились там.

— Не вздумайте стрелять по ним, — прошипел я. — Вперед.

Пуля на ложе выскальзывала из-под взмокших пальцев.

Эта стайка крошечных выползней, подкравшихся справа так близко — они теперь семенили к кляче, как гусиный выводок, перекрыв нам прямой путь к изумрудному сиянию. Надо было обходить труп клячи и всех сходившихся к ней тварей.

— О, Торун! — сдавленно простонал Гляныш.

Я вел их почти прямо на копошащуюся кучу демонов. В треск рвущейся плоти и чавканье, утробное рычание и огрызающиеся взрыкивания...

Ничего! На какое-то время ее должно хватить. Даже для такой толпы... Несколько минут у нас есть!

Сейчас это рычанье и чавканье казалось странным затишьем, почти тишиной, которую так легко нарушить...

До ближайшего рохурлула какая-то дюжина шагов...

Но они были увлечены. А я различил в тумане впереди вал. До него отсюда было...

— Ро-о-о!!!

Я крутанулся на рев сзади.

— Ма-а-астер!!!

Позади, где прежде было лишь чавканье и разрывалась мертвая плоть, не переставая ревел рохурлул — заходясь в ярости такой, какой прежде не было, даже когда лучники шпиговали их огненными стрелами.

Его черная туша вздыбилась над кучей демонов, копошившихся на кляче. Раскинув лапы и стиснув кулаки, Трехрукий задрал голову и ревел — но не на нас. В небо.

Потом, все так же ревя, он медленно, с неохотой и отвращением, стал разворачиваться от туши. К нам...

Здесь, вокруг туши, не осталось горящих стрел. Сбредаясь туда, твари затушили их все.

Темнота и туман скрадывали демона — но кажется, жала у Трехрукого больше нет? Оно убралось под складки. Хотя остальные рохурлуры были в самом разгаре...

А с этим что-то происходило.

Что-то...

Я закрыл глаза.

Теперь я созерцал его ауру четко: клубок зеленых потрохов, которые и составляют его настоящее нутро. Зеленая змея жала была свернута сбоку. И еще — вверх уходила пронзительно-голубая струна. Как тыунов зуб, в который вдохнули маны, оживив — только невероятно яркий и длинный для тыунова зуба...

Этот жгут уходил из демона вверх — тянулся выше, выше, все дальше вверх, не кончаясь... Где-то в высоте становилось заметно, что он изогнут. Как огромная арка. Его дальний конец опускался обратно к земле, уходя куда-то...

Я замер, напряженно созерцая.

Чем дальше, тем труднее было различать. Будто все расплывалось. Уже не жгут, а будто столбик голубоватого дымка, едва заметный... Уходит к самой земле?

Прямо в сердцевину того, где за валом разлилось изумрудное зарево...

Жгут вдруг дрогнул. Выскочил вверх из пульсирующих потрохов Трехрукого.

Оказалось, его конец был разделен, словно расплетен на четыре нити тоньше — и эти нити были уже не небесно-голубые, а зеленоватые, почти такие же изумрудные, как аура Трехрукого... И каждая была утолщена, словно... В первый миг я не понял. Я никогда не видел гохлов вытянутых так, что походили уже не на огромных пиявок, а на тонкие длинные початки.

Головы гохлов. А их хвосты — словно вросли в эти нити.

Вдруг все четыре нити скрутились в один пучок, с концом острым, как буравчик — и этот конец ударил вниз. Вошел глубоко в изумрудные потроха другого рохурлура, копошащегося на кляче.

Новый рев ударил по ушам. Знакомый...

Над кучей вздыбилась еще одна туша. Сизого выгнуло, будто по спине окатили горящим маслом.

Его жало вдернулось в живот, складки шкуры на груди рывком схлопнулись. Воя от ненависти, Сизый мотал мордой и месил лапами воздух над собой.

Казалось, будто этот небесный жгут тащит его, как поводок, в сторону — стаскивая с клячи. Как прежде жало тащило к ней...

Сизого развернуло к нам — и рев ударил с новой силой:

— Ты-ы-ы-ы!!!

Красные глаза уставились на меня. Оскалившись, Сизый вытянул лапы со скрюченными пальцами.

Трехрукий уже шел на нас.

Его остановила пара стрел — всего на несколько ударов сердца. Выдрав из себя зажигалки, Трехрукий снова пер на нас.

— Назад! — бросил виконт. — Твоя кляча не держит их!

Сова и Гляныш, по боком от меня, проворно шагнули назад...

— Нет! — крикнул я. — Стоять!

За спиной Сизого я созерцал жгут. Его конец был уже вне ауры демона, снова разделившийся на четыре нити. Теперь четыре гохла сплелись попарно. В два буравчика потоньше. И этой вилкой ударило в гущу аур на кляче.

Из кучи как выбросило двух рохурлуров. Задрав ожившие морды в небо, они ревели, меся лапами воздух.

— К мосту! Назад! — орал Гляныш. — Они слезают с нее!

— Это не они... — прошипел я.

Я ни разу не видел ничего подобного.

И не слышал о таком.

Это зарево... И этот жгут... Эти гохлы, на концах чего-то похожего на тыунов зуб — если бы тыуновы зубы могли быть такими длинными и мощными... Какая-то тварь управляла другими? Никогда такого...

Но что бы это ни было, оно... Оно нас опасалось?..

Я выбросил руку вперед — на черную тень вала, за который уходил жгут:

— Туда!

Оно сдергивает демонов с клячи — чтобы ими остановить нас!

— Не к мосту! Туда! Живее!

Только шел туда я один...

Ни виконт, ни Джок... Ни Эйк...

— Туда!!!

117

Все-таки они пошли за мной. Может быть, потому, что путь назад был уже отрезан. Там ревели рохурлуры.

— Эйк, арбалет наготове!

Я вел их к валу.

К изумрудному зареву за ним. Голубой жгут, аркой уходящий в небо, указывал путь.

Между нами и заревом не было демонов — путь открыт! Оно там, за валом. Что бы там ни было — но оно опоздало, пытаясь остановить нас...

Я встал.

О, Вихрис Трехглазый...

Как я сразу не заметил?!

Слева от меня, не прямо к вершине вала, а наискось по его слону...

В воздухе повисли, над самой землей, капли и завихрения ослепительно-голубого сияния.

Как если бы кто-то пронес над самой землей свечу — дымок от которой был не дымком, а маной, и застывал в воздухе. Куски и капли голубоватого студня, светящегося изнутри...

Дорожка... След...

И, клянусь Наамой и Ношрой, я знаю, от чего этот след!

Амулет.

Кто-то пронес здесь амулет шаманов — в свинцовом футляре, но поврежденном. Потому что даже свинец не выдержал такого напора силы. Амулет настолько мощный и так полон маной, что она просто сочится из него. Из амулета — в футляр, через дыру в футляре — наружу...

Так вот откуда это изумрудное зарево за рвом! Какой-то могущественный демон... Теперь я знаю, зачем он явился сюда.

Каким-то образом он уже побывал в замке. Вытащил амулет орков — прямо у меня из-под носа!

Что-то настолько ценное, что орки спрятали его в замке, когда отступали. Не рискнули уносить — могли потерять в суматохе прорыва из осажденного замка.

Теперь это изо всех сил ищут белые братья.

И не только они. Своей силой это соблазнило не только шаманов и магов, но даже демонов...

Таких демонов, о которых тут отродясь не слышали — ни наши маги, ни сами шаманы...

У меня дрожало в груди. Торун всемогущий! Что же это может быть?!

Даже не представляю...

Одно знаю: какой оно должно быть силы! Если даже случайно просочившейся из футляра маны, которя осталась здесь висеть над землей, хватило бы — о, могу поклясться, что еще и осталось бы! — зарядить несколько дюжин кристаллов... А может, сотен...

Я видел этот след, хотя уже перестал созерцать все остальное.

Мана вышла из меня. Но даже сейчас я прекрасно созерцал путь, по которому пронесли амулет. А ведь это всего лишь след... Каков же должен быть сам этот амулет, если его вытащить из свинца... Он будет светить, как солнце! Маги в Оростоле будут его созерцать! Хоть ночью, хоть в полдень!

Светящийся ручеек вел меня наискось по валу наверх, за гребень.

Здесь капли и завитки маны еще даже не застыли — кружились! Амулет пронесли только что! Буквально перед нами! Мы его догоняли!

— Быстрее! — выдохнул я.

Губы у меня пересохли.

Мне хотелось бросить арбалет и отцепить с пояса футляр, который только мешал. О, боги... Даже без маны, даже не закрывая глаз — я созерцал эту дорожку из застывших сверкающих капель отчетливее, чем все, что видели мои глаза!

Эйк был уже впереди меня.

Горящая зажигалка в его руке освещала лицо — без следа страха, страху здесь просто не осталось места, его глаза горели.

Меня обошел и Гляныш. Он был уже без лука. Бросил его, чтобы не мешал. И сам то и дело припадал к земле, будто пытался зачерпнуть капли маны...

Я врезал Глянышу сзади по ногам, сбив на землю, и прыгнул вслед за Эйком:

— Стой!

Я не смог его достать. Зацепил лишь край его плаща. Но уж в этот-то край вцепился намертво. Рывок опрокинул мальчишку назад.

— Нет! — Эйк вывернулся подо мной на спину. Глаза у него были бешеные. — Нет! Мы должны ей помочь! Спасти ее!

Его пальцы были перед моим лицом. Скрюченные, будто он что-то сжимал в руке.

— Кружева, мастер! Какие тонкие... С ее платья оборвалось! Это благородная! Она чиста и божественно красива, как...

Он вдруг снова вывернулся подо мной, оказался на четвереньках, выбираясь из-под меня.

Я ухватил его сзади, локтем под шею.

— Стой, я сказал!

— Пустите, мастер! — просипел он, задыхаясь, но еще яростнее пихаясь подо мной.

Мне тоже очень хотелось все бросить — и Эйка, и арбалет, раскровивший мне шею, когда я прыгнул на мальчишку, и вообще все на свете — впереди меня ждал амулет! Только что пронесли здесь! Почти увели у меня из-под носа!

Я закусил губу.

Прокусил до крови, до вспышки боли — на миг прочистившей голову от дикого желания ползти по следу. Капли маны над землей вдруг почти пропали — но все же они были тут. Каким-то образом я знал, что они тут...

Кусая губы, я замотал головой.

Эйк подо мной задыхался, но рвался, все сипя что-то о благородной деве... Я рывком перевернул его на спину и дал по щекам. От всей души. Пока он не перестал рваться и не замер.

Он вдруг моргнул, словно проснувшись. В его глазах мелькнул испуг.

— Хватит! Мастер, хватит! Я уже... — Его глаза опять затуманились. — Только она же...

Я взял его пальцами под ухом — и ущипнул. Без жалости, и еще с подвывертом. Эйк завизжал, выгнувшись подо мной дугой.

— Ма-астер!!!

— Пусти... — рычал рядом Гляныш, задыхаясь. Джок навалился на него, как я на Эйка. — Это мое золото! Я заметил, и оно мое... Пус...

— Это не золото, идиот! — рявкнул я. — Это твоя жадность! Там...

Я бросил взгляд на вал — туда, где убегал жгут, понукавший демонами. Но больше я его не созерцал.

И изумрудного зарева на западе тоже больше не было. Мана вышла из меня.

И еще кое-чего не хватало.

— Джок, где виконт?!

Ни рядом, ни дальше на валу виконта не было.

Я обернулся.

Виконт был в дюжине шагов позади. Глаза — как у ходящих во сне. Но виконт никуда не шел. Просто глядел куда-то сквозь нас, сквозь вал, далеко вперед... побледнев, он кусал губы — и стоял как вкопанный. Руки стиснули опущенный лук с горящей стрелой на тетиве.

Статуя для факелов в саду, а не виконт. Что же ему-то почудилось...

— Ваше счастье позади вас, виконт, — прошипел я.

Его глаза скосились на меня, еще мутные — а потом в них мелькнул ужас. Виконт крутанулся.

Сизый был в полудюжине шагов.

Но кажется, виконт испытал облегчение. Вскинув лук, он всадил огненную стрелу точно в раскрытую пасть. Джок был уже возле виконта, вторая стрела отправилась в грудь Трехрукого.

Эйк подо мной вдруг вывернулся, скинув меня на землю. Я оказался на спине, арбалет за спиной врезал по затылку... А Эйк вскочил на четвереньки и, толком не встав на ноги, спотыкаясь, но карабкался по склону, куда-то наисколь вдоль вала.

— Я спасу тебя!

— Эйк, стой! Это...

Это оплетун.

Он где-то там, куда мы шли — до того, как он развернул нас.

А там, куда он пытался нас направить — там ловушка.

Перевернувшись на четвереньки, я прыгнул вперед, как мог — схватить Эйка хоть за ногу. Но не смог. Его каблук мазнул мне по пальцам. Эйк, припадая к земле и снова поднимаясь, уходил влево по склону вала.

Он успел сделать полдюжины шагов, когда снизу в него влетел Гляныш — пригнувшийся, ударом на плечо швырнул Эйка на склон. Тут же навалился на него, коленом прижал грудь мальчишки...

Гляныш вдруг сделал странное движение рукой — будто пытался схватить землю, но она от него убегала. Его колено больше не касалось груди Эйка.

Гляныш висел в воздухе.

Его вторая нога тоже оторвалась от земли. Его всего тащило вверх, вверх... и все дальше влево вдоль вала.

Туда, куда так хотел попасть Эйк.

118

— Гляныш! — заорал Джок.

Гляныш закрутил головой, раскрыл рот, будто хотел что-то сказать — его тащило в темноту все быстрее.

— Бример... — наконец просипел он, уже превратившись в тень посреди тумана.

Он замотал руками, лягался, но вокруг был только воздух, не от чего было оттолкнуться.

— Бри...

Его голос исказился от боли, и Гляныш заорал — всего миг. Вопль оборвало. Темный силуэт стал будто больше... его уже нельзя было толком различить.

Я дотянулся до горящей стрелы на земле и швырнул следом.

Свет выхватил то, что я все еще принимал за Гляныша: в воздухе висели его длинные волосы, его одежда... Само тело было уже где-то шагах в пяти дальше — распятый в воздухе силуэт.

Огненный конец стрелы будто налетел на что-то твердое.

В один миг вокруг одежды Гляныша проявился белесый студень, как будто замутнело яйцо, разбитое на раскаленный камень — и тут же зажигалку рвануло вверх, сразу локтей на сорок.

Джок выпустил огненную стрелу, тут же выстрелил и виконт. Обе стрелы ткнулись в темноту, застряв в ней — и взметнулись далеко вверх, к первой зажигалке, брошенной мной. Три светящихся пятнышка далеко в тумане...

Закрыв глаза, я стиснул кристалл.

Проваливаясь в бурую муть, и...

Наама милостивая...

Призрачно-зеленые лепестки ыбрук были огромны, как корабль. Лишь с одного краю чуть скукожились, обожженные.

Совсем чуть-чуть прижгло... Теперь все три огненные стрелы был далеко вверху — на трех вытянутых щупальцах, вдали от сердцевины.

Еще не меньше двух дюжин щупалец колыхались вокруг лепестков, щупая воздух. Медленно, но неумолимо стекаясь в нашу сторону...

— Глаза!

Я думал, что даю им две-три секунды. Но вышло раньше. Брык получился легче, чем прежде — и выброшенная в одну точку мана вдруг расколола пространство.

Брык вспыхнул за моими веками. Слепящее бело-голубое сияние пронизывала кожу, как я ни зажимал глаза, мешая созерцать...

Да, я все еще мог созерцать. Брык не выжал из меня всю ману, как прежде.

Я оставался посреди бурого марева — с призрачно-лазурными лепестками ыбрук, и ее щупальца, раскинувшиеся во все стороны...

Вся она вдруг судорожно дернулась, как вода в бочке, по которой ударили.

Лепестки с ее краю потемнели, стали темно-сизыми. Они скукоживались — уже едва различимые в буром мареве вокруг. А вслед за крайними темнели те, что были в следующем слое, ближе к сердцевине...

По лицу вдруг прошла тугая волна воздуха.

Все, что я созерцал перед собой — вдруг рванулось вверх, сложившись в три тонких длинных бутона.

Воздух колыхнулся обратно, назад к ыбрук — только ее уже не было. Еще более резким ударом — я едва успел заметить движение — бутоны втянуло под землю.

Брык за веками все светился, но теперь будто прыгал.

Сзади, как бушующее море, ревели и выли демоны. Воздух наполнялся сладкий запахом опаленной серы.

Я приоткрыл глаза.

Брык еще догорал. От толчков воздуха, когда сжималась ыбрук, его утянуло вверх — к тому месту, где она была. И бешено кружило, словно на невидимой юле. Ослепительная точка носилась в воздушном круговороте, то вдруг чуть опускаясь и почти замирая, то снова выше, быстро-быстро мельтеша крошеными кружками, почти слившись в светящийся обруч...

Под тускнеющим брыком по воздуху плыли прозрачно-белесые пленки, студенистые комки.

Закрываясь рукой от догорающего света, я бросился туда.

Сверху упали горящие стрелы.

Одежда Гляныша...

Она оседала на землю.

Всюду вокруг были полупрозрачные комочки, куски, нити молочного цвета... Среди них кружились длинные черные космы Гляныша. Их разметало всюду вокруг.

Самого Гляныша не было.

Брык затух. Темнота придвинулась, сжав пространство до освещенных пятачков вокруг зажигалок.

Вопли демонов затихали.

Я вдруг сообразил, что без арбалета. И пулю, что была у меня в пальцах, я давно потерял.

Эйк стоял на четвереньках, стеклянными глазами глядя туда, где кружились струпья с ыбрук. И волосы Гляныша...

Джок, одной рукой схватив Эйка за пояс сзади, озирался, сморщившись и яростно мигая — ослепленный.

Виконт пятился, не сводя глаз с демонов позади.

Они уже почти не выли.

Четыре обожженные туши рохурлуров оживали. За ними катались по земле обугленные выползни, не меньше дюжины...

А из-за них, между ними, по обгоревшими телами — шли новые. То ли успели припасть к земле, и обожгло только их спины. То ли брык был слишком далеко, чтобы всерьез их опалить. Они казались совершенно целыми.

И еще дальше, за этими тенями, растворяясь в рыжевато светящемся тумане — две громадные тени, еще рохурлуры...

Обожженная туша прямо перед нами вдруг поднялась на четвереньки. Я не узнал бы обожженную морду, но одного уха не было.

Виконт подхватил с земли колчан Гляныша. Джок швырнул Эйка в мою сторону и был уже у упавших с ыбрук зажигалок. Воткнув одну в землю, как факел, он окунул в ее пламя конец новой стрелы — уже лежащей на тетиве.

Сизый оскалился, обнажив тонкие рыбьи зубы. Даже в смутных отсветах они казались ослепительно-белыми в обугленной пасти.

Загребая лапой землю, помогая себе подниматься, он двинулся на нас.

За ним нагоняли целые.

Поднимались обожженные...

Виконт и Джок пятились, посылая одну стрелу за другой. В зубах у виконта была зажата горящая зажигалка.

Эйк, вцепившись в арбалет и в сумку, крутил головой, глядя вокруг обезумевшими глазами.

— Мастер... Мастер, они везде!

Если смотреть назад.

— К Нзабару их... — Я подхватил арбалет. — Сюда!

Эйк меня не слышал. Он пятился, глядя на демонов, накатывающих как прилив.

— Эйк! — крикнул я. Потом рявкнул со всей яростью, что душила меня: — Эйк!!!

Он наконец оглянулся.

— Сюда!

Мана вышла. Я больше не созерцал ни аур демонов, ни жгут. Но я помнил, куда он вел.

Я развернулся вправо вдоль рва.

Ыбрук спряталась, но сама по себе она тупая тварь. А вот оплетун, который направил нас на нее... Уводил с пути к себе. Защищался.

— Виконт!

Вупустив одну зажигалку и доставая вторую, он оглянулся. Я вытянул руку, указывая.

— Туда.

Но прежде чем сделать хоть шаг, я закусил губу, чтобы боль и вкус крови наполнили рот. Если я хочу до него добраться, то лучше видеть то, что на самом деле, а не то, о чем мне мечтается...

— Бример, их слишком много! — крикнул Джок. — Бример! Окати их еще!

— Руками мели... — процедил я.

Руками, а не языком.

— Сюда, — велел я. — Сюда. Живее!

Я стиснул кристалл, вытягивая ману. Снова погружаясь в бурое марево...

Изумрудное зарево отсюда было еще ярче. Оно прямо за валом. Совсем близко...

119

Сколько до него отсюда? Сто шагов? Меньше?

Я задыхался. Серная вонь душила...

И все плыло.

Перед глазами, и что я созерцал, и куда ступал, почти не видя... Все путалось. Мысли спотыкались...

Опять в мою голову лезет оплетун?

Или это из-за того, что слишком много кристаллов пропустил через себя? И два брыка за одну ночь... Я вдруг понял, что едва созерцаю.

Эйк был уже возле меня, карабкался на вал, освещая путь горящей стрелой...

— Стой!

Я схватил его за плечо.

Почудилось? Или...

Я замер, изо всех сил сжимая веки... Я должен созерцать. Должен! Ну же! Ну!!!

Все-таки я еще мог.

И мне не показалось.

Сверкающий голубой жгут снова был в небе. Вылетел откуда-то из-за рва, высоко вверх — и упал концом прямо сюда. Вошел в вершину вала перед нами...

Миг — и над землей снова показался его конец. Только теперь уже расплетенный. Четыре изумрудных гохла скрючились как пальцы, сжавшие что-то. Какой-то призрачный комок... Будто туго скомкали огромный шатер из прозрачного шелка, и этот шелк блестит и серебристо переливается — от потоков силы, что струится в нем... Много-много слоев шелка — а среди этих гладких слоев...

— Назад!

Это была ыбрук. Ыбрук, которая не сама проросла в наш мир — а ее сгребли, рахха знает в каких глубинах, и швырнули сюда...

Жгут исчез.

Ыбрук на вершине вала разваливалась, как разжатый шелковый комок — и вдруг крутанулась юлой. Призрачные лепестки метнуло в стороны, расправляя на всю длину. Огромный серебристый бутон раскрылся, накрыв землю на добрый десяток шагов вокруг...

Вцепившись в Эйка, я тащил его прочь.

Щупальца ыбрук, спутанные и перекрученные, вытягивались из сердцевины бутона вверх. Пока они еще опутывали узлами друг друга, но...

Мне в спину влетел чей-то локоть.

— Нет! — заорал Джок мне в затылок. — Здесь...

От серной вони спирало дыхание. Она накатывала сзади — вместе с ревом рохурлуров и визгом выползней.

А на валу над нами, над сердцевиной полностью раскрывшегося серебристого бутона... Щупальца задрались далеко вверх, полностью выпрямившись — высоченная мачта до самых небес...

Я швырнул Эйка вдоль — прочь, прочь отсюда! — и бросился следом.

— Джок! Виконт! Сю...

Как зигзаг молнии передо мной вспыхнул голубой жгут. Миг назад его тут не было — а теперь он протянулся от неба к земле. И его расщепленный конец снова вошел в гребень вала. И тут же вышел. Между гохлами был кочан голубоватого шелка...

— Нет! Эйк, нет! Назад!

Серебристая ыбрук позади вздрогнула — и ее вытянутые в небеса щупальца разделились. Будто натянутые вдоль мачты канаты подрезали на вершине — и щупальца рушились вниз во все стороны, накрывая все вокруг ыбрук...

Я подхватил с земли горящую стрелу и швырнул верх.

Два щупальца, расслабленно валившиеся прямо на нас, вдруг напряглись и изогнулись — перехватив стрелу.

Оплетя стрелу под паклей, они вздернули ее далеко вверх, прочь от нежных лепестков. Осталось лишь светящееся пятно высоко тумане.

Сбоку, извиваясь, на их место скользило соседнее щупальце. Его конец шел прямо...

— Джок, огнем!

Он уставился на меня — пламя стрелы на его тетиве отразилось в огромных, почти безумных глаза...

Он же не может созерцать...

— Вверх! — заорал я. — Вве-е-ерх!!!

Он вскинул лук над собой — и стрелу выдернуло из его пальцев. Зажигалка скользнула вверх, оплетенная щупальцем.

Возле Джока уже было соседнее. Изогнувшись дугой, охватывало его со спины...

Джок охнул. Его вздернуло вверх. Я прыгнул и вцепился ему в ноги — его сапоги были уже выше моей груди!

Его плащ выскальзывал из моих рук. Джока неудержимо тащило вверх. Я наконец надежно ухватил его, повис на его ногах... но оно тащило. Поднимало его вместе со мной. На миг мои ноги оторвало от земли — но так не удержало. Нас опустило обратно к земле.

Теперь оно тащило нас не вверх, а волокло вдоль склона — назад, в призрачные лепестки, трепетавшие как на ветру. Жадная волна гуляла по ыбрук.

— Ма-астер!

Эйк вцепился в мой пояс и махал пылающей зажигалкой — во все стороны, кроме той, куда нужно... Я вырвал у Эйка стрелу и мазнул по щупальцу над плечом Джока.

Мы рухнули вниз и скатились по склону.

Пережженное щупальце подскочило вверх на дюжину локтей и дрожало, раскачиваясь над нами. Соседние, колыхаясь, стекались в нашу сторону, как змеи в воде...

— Назад! Назад! Назад! — орал я.

Я уже едва различал и щупальца, и сам бутон ыбрук. А еще где-то — теперь за нашими спинами — должна быть вторая, та голубоватая ыбрук!

Но мана уже ушла из меня. А может, это я больше не мог созерцать...

— Куда?! — проорал Джок почти с ненавистью.

Он стрелял, выхватывая у Эйка подожженные зажигалки. Его собственный пустой колчан остался позади — уже под лапами обугленного Сизого и двух розовых выползней, совершенно целехоньких.

Сбоку выскочили еще трое, за ними колыхалась огромная тень Трехрукого...

Виконт всадил туда стрелу и уже выдернул из колчана новую, запалил о ту, что стискивал в зубах.

— Не к пролому! Нельзя к про...

Крикнул я это? Или лишь хотел?

Вдруг оказалось, что я не вижу виконта. Я почему-то был теперь спиной к тому месту — и как-то не так стоял... колени уперлись в жирную землю. Словно несколько мгновений я что-то делал — но что? Выпало без следа...

Виконт что-то кричал — а у меня перед глазами прыгала пятнами чернота.

И земля, вдруг оказавшись надо мной — валилась мне прямо в лицо...

— Ма-астер!

Кто-то вцепился мне в плечо.

Я снова был на ногах. Едва удерживался — мир вокруг меня шатался и плыл. Все рассыпалось на непонятные куски и обрывки...

— Ма-а-астер!!!

Эйк... Тащит меня куда-то...

Куда они идут? Только не к пролому!

Если что-то пойдет не так, мы должны были отходить в замок через проломом. Прямо через ров, в котором обломки стены лежат как брод. Но если за этим валом, в гуще изумрудного сияния, сидит оплетун... Значит, и Седой, и Ринге, и Пард, все трое они... И мы. Мы тоже, если будем идти к замку напрямик, к западной стене, прямо к пролому — весь путь туда мы будем слишком близко к нему. Еще ближе, чем были Седой, Ринге и Пард, когда он их...

— Ма-астер! — орал мне в лицо Эйк.

Он дергал меня, рвал дальше вперед.

Прыгал свет от огненной стрелы — Джок крутил ею перед собой, как факелом, выхватывая из темноты тени в тумане...

— Ма-а-астер!

Истошный крик Эйка, снова и снова...

Его лицо появлялось передо мной и пропадало, и он все дергал меня, тащил за Джоком.

— Быстрее, мастер! Они везде!

Прыгающей свет и тени демонов, выступающие из тумана — тут, там, повсюду... Скачка через ночной лес, стволы деревьев выпрыгивают на тебя из темноты...

— Живее, Бример, Нзабар тебя дери!

Это уже Джок. Они с виконтом шли впереди.

Куда они нас?.. Если бы мы шли к броду, мы бы уже... Оплетун уже развернул их? Они уже идут куда-то, куда он их...

Далеко сбоку мелькнули обглоданные ребра и таз клячи — на ней еще копошились несколько тварей. Но теперь приподнялись, замерли, тоже глядя на нас. Провожая взглядами — а потом оборачиваясь всем телом, сползая с туши, чтобы...

Ужас был как колючие осколки, набившие все мои мускулы. Кляча была слева от нас! С той же стороны, как когда мы проходили мимо нее раньше, когда шли от моста к валу! Если бы сейчас мы шли к мосту, назад к замку, кляча должна быть...

А за скелетом клячи, и вседу впереди, куда вели виконт и Джок — там была полная тьма, там не было ни одной зажигалки, которыми все было успыапно, когда мы...

Из мутной темноты перед нами выскочило древко.

Алебарда! Та, с которой я шел, когда мы выходили!

Только я оставил ее с горящим лезвием. Теперь вверх торчала кованая пята. Лезвие ушло глубоко в землю, вокруг чернели клочки затоптанной пакли.

И вторая так же...

Мы обошли клячу с другой стороны? О, Торун-защитник! Значит, виконт увел нас дальше ото рва, мы сделали крюк — но зато и их тут было меньше!

— Мост! — заорал виконт в темноту. — Опускайте мост!

Он шел уже дальше — и тут же отскочил обратно.

Пятился Джок.

— Н-ношра...

Все накрыло тухлой серной вонью.

Там, где должен был начинаться каменный выступ в ров — из темноты выступали маленькие тельца.

Наама... Теперь их тут было больше, чем когда мы выходили...

Сзади завопило с восторженным исступлением:

— Мьё-о-о!

— Клы-ы-ыса!

— Сьё-о-о!

Эйк, вцепившись мне под руку, теперь глядел назад, водя головой — отыскивая хоть какой-то путь. И его лицо отекало, как восковое.

— Они везде...

Сзади догоняли мелкие выползни, шедшие за нами следом. Слева, вдоль рва, надвигались тени рохурлуров и выползней покрупнее... Впереди, на каменном уступе... И справа от уступа, дальше вдоль рва — там тоже шатались тени...

— Мастер! Мастер!

Эйк, вцепившись, теребил меня, а у меня не было сил, даже чтобы рявкнуть на него.

Закрыв глаза, я стискивал в кулаках по кристаллу.

— Глаза...

Кажется, мои губы шевельнулись почти беззвучно?

— Глаза!!!

Я тянул из правого кристалла, но...

Он же должен быть полный!

Только он не вытягивался.

— Бри-имер! — вопль Джока.

Раскололся?

А я этого даже не почувствовал...

— Ма-астер!!!

— Глаза...

Я потянул левой рукой, из другого кристалла...

Но и он не дал ни капли маны. Дело было не в кристалле.

Тогда я дернул изо всех сил, что еще остались во мне — и это было, как будто я попытался рывком поднять валун пудов на десять, и уже почти оторвал его от земли... только что-то во мне надорвалось раньше.

Пошатнувшись, я упал на колено.

Серная вонь топила...

Рев рохурлуров, и восторженный визг выползней... Они замкнули кольцо.

Взвыл рожок. Виконт, нависая надо мной, трубил, другой рукой задрав над собой алебарду, снова пылающую.

Туман за выползнями посветлел. Далеко из-за их спин, от замковых стен, сияние рванулось через ров к нам, распадаясь на отдельные светлые пятна — и огненные стрелы обрушились на выползней сзади, швыряя на землю, пришпиливая их лапы...

И тут же вторая волна... И еще, усыпая все вокруг...

Словно огненный ковер упал, и разматывался ото рва — прямо к нашим ногам.

Тьма впереди стала рыжей мутью, и в ней темнел, как гигантский язык, мост, он опускался, из-за рва грохотали цепи.

Виконт и Джок шли туда, выставив горящие алебарды, расшвыривая с пути катающихся и визжащих тварей.

— Мастер!.. Ну, мастер!..

Эйк пытался тащить меня. Под ногами был уже камень. Мост почти опустился.

И с воплями накатывала сзади волна выползней — все-таки нагнали...

Трубный рев справа — огромный рохурлур, с одной стороны обжаренный до углей, навис над нами, раскинув лапы...

И визг слева — прямо под ногами! Четыре красные ладошки, тянущиеся к моему боку...

120

Что-то обрушилось на меня — ледяное, податливое... Вода. Кто-то опрокинул на меня целое ведро. И, не дав отфыркать забившую нос воду — уже шлепал по щекам.

— Бример... Бример!

Я оттолкнул руку.

Надо мной нависала оскаленная морда Кныша.

Нет, это он так ухмыляется.

— Живой?

За его спиной прыгал свет факелов, метались люди, лязгали доспехи.

— Опускай, опускай! — орало где-то вверху.

Совсем рядом обрушилась решетка.

Я сидел на земле, привалившись спиной к стене. Совсем не помню, как мы прошли по мосту. Только смутные обрывки: Джок, бьющий горящей пикой мне чуть не в ногу... Потом меня волокли как мешок, он с одного боку, Эйк с другого...

Что-то кололо руки. Я разжал кулаки. В каждом было по кристаллу.

За стеной скрипели цепи, поднимая мост.

Среди гама знакомый голос.

Я поднял голову, пытаясь найти его.

— Виконт... — голос не слушался меня. — Виконт!

Ко мне подскочил Эйк с ковшом.

— Мастер, вот! Вода!

Я попытался подняться, но даже стена, подпиравшая в спину, не помогла. Ноги дрожали и не слушались.

Отодвинув Эйка, ко мне склонился виконт.

— Что?

За плечом виконта был Джок. Он глядел на меня так, будто я должен был раскрыть ему все величайшие тайны мироздания, и прямо сейчас...

— Пролом. Надо пролить маслом и поджечь. И уводите всех оттуда. Вообще со стены. В замок.

Надеюсь, там их оплетун не достанет. Эта тварь сидит на одном месте.

— А эта бо... — виконт осекся. Закусив губу, отвел глаза. — То, что там было... Когда я... Когда ты и все остальные вдруг отвернули с пути, как ты вел сначала, и пошли в другую сторону. Это то, из-за чего мои люди пропали со стены?

Теперь он смотрел мне в глаза.

— Да. Оплетун.

— Оплетун?

— Так его называют белые братья.

Орочье название он все равно не выговорит.

— Он как ыбрук? — влез Эйк.

— Нет, — я сморщился от досады. — Ему тела вообще не нужны! Он...

Или мы говорим о разном?

Эйк решил, что хватал и вздергивал в воздух тоже оплетун?

— Гляныша не оплетун утащил! Ыбрук. Ты же видел уже, как она? А оплетун был, это когда вот тут, — я постучал себя пальцем по переносице. — Прекрасная благородная. Куда ты дел тот клок кружев?

Эйк набычился.

Я посмотрел на виконта.

— И тех, со стены, их тоже так увело. Поманило... И сами ушли. Как мы. Когда увидели сле...

Теперь я сам прикусил язык.

Хотел сказать про след от амулета. Но это было мое. А что видел Джок? Или виконт?

— Он здесь тащит, — я ткнул себя кулаком в лоб.

Виконт прищурился.

— И сами спустились в ров? Прямо к демонам?

— Спустились? — В досаде я тряхнул головой. — Если оплетун заставил их поверить, что они горят... Там же жгли жаровни? Обдало горящим маслом, и единственное спасение в воде... Бросились в ров, виконт.

Прямо в доспехах. Наверно, даже не прикрывая голову — а молотя себя руками, чтобы сбить пламя.

И из воды уже не выбрались. Вышибло дух сразу, когда рухнули с такой высоты.

А если и выбрались на той стороне рва — там за них уже принялись выползни.

Выползни...

Я прикрыл глаза.

Выползни...

Не только выползни. А вообще все, что было там, за рвом...

И вообще все, что происходит — и там, за стеной, и тут, внутри! Было во всем этом что-то... Что-то, что куда важнее каждой детали в отдельности. Потому что всё вместе это складывалось во что-то такое...

И жгло правый висок. Коснувшись, я зашипел, тут же отдернув руку. Где я мог так ожечься?

Или это кто-то из тварей попал в меня нашей же зажигалкой, швырнув обратно? Но когда? Не помню совершенно...

Виконт уже кричал в глубине двора:

— Зик! Пролейте пролом как следует, и собирай всех здесь! Всех! Вообще всех, никого не оставляй!

— А лошади, милорд? — блеял чей-то испуганный голосок. — Куда лошадей?

— К Баану лошадей! — чей-то рык. — До рассвета бы дотянуть...

Голос виконта, раздающий команды, уплывал к замку.

— Самим бы до утра... — снова, уже тише, но с той же едва сдерживаемой яростью, басил кто-то. — А там — к бесам этот замок! Если граф не уведет, сам уйду...

Джок рядом с нами набивал сумку новыми зажигалками.

Эйк все пытался напоить меня, ледяная колодезная вода лилась по подбородку и за воротник.

Я выбил ковшик к бесам. Эйк даже не оглянулся, куда он отлетел.

— Мы больше не пойдем, мастер?.. — Он ловил мой взгляд, со страхом и надеждой. — Не пойдем?..

Мне было холодно. Какой осел облил меня этой вонючей водой? Я попытался закутаться в плащ... Плащ... Плаща на мне не было. Остался там, на выступе? В чьих-то цепких лапках, прилипших к нему намертво?

Хорошо, хоть флакон с жидким серебром остался на поясе... Арбалет! Ношрины хляби! Мой арбалет!

Я закрутил головой, отыскивая его — но уже понимая, что нет его здесь, нигде. Я же сжимал в каждой руке по кристаллу, весь путь от вала... И пуля еще. Тоже там, вместе с арбалетом...

А остальное?!

Я судорожно полез в карманы, но тут, вроде, все было на месте. И коконы с пулями, и футлярчик. Я убрал в него кристаллы. Еще один там был. Всего три.

Вот и все, что у меня осталось. Три кристалла, и семь пуль. Восемь, если считать с брыковой...

— Где твой арбалет, Эйк? Расписной этот?

Из него тоже можно стрелять пулями.

Глаза у Эйка были огромные и совсем черные. Скулы горячечно алели.

— Он — с тобой?!

Или тоже — там?..

— Мастер... Почему они не уходят? Почему они не уходят ни от огня, ни от пуль, ни от брыка?..

Расписной арбалетик висел у него на плече. Я сорвал его. Быстро проверил. Вороде, цел.

— Почему они гибнут — но не уходят?..

— Да потому что... — с чувством начал я сквозь зубы, но оборвал себя.

Нет.

Не стоит ему знать, что он не видел и половины того, что там происходит. Что здесь происходит...

То изумрудное зарево за валом...

Жгут, который сдернул рохурлуров с клячи так, будто это были не демоны — а марионетки на базарном балагане! И погнал их вслед за нами, как стадо поротых хобов!

А потом, когда стало ясно, что от рохурлуров мы уходим — он выдернул где-то двух ыбрук! И швырнул их в наш мир, чтобы перекрыть нам путь... Или трех? Та, которая взяла Гляныша — она явилась сама? Или ее тоже швырнуло в наш мир за несколько мгновений до того, как мы там оказались?

Но откуда бы ни взялся этот жгут...

Что бы ни ждало нас там, за валом, неразличимое из-за слоя земли и камней... С пути к этому зареву нас сбил ведь не жгут — а оплетун!

Это оплетун морочил нас и уводил вбок, чтобы скормить ыбрук.

Но жгут — он же не может иметь никакого отношения к оплетуну! Оплетуны совсем другие!

Что это вообще такое, этот жгут?! Откуда он взялся?!

И это зарево...

Ни в одном арканах, который попадал мне в руки. Про такое не было ни слова! Но...

Я оскалился. Было что-то важное! В том, как это все — твари, которые не уходили, этот жгут, то зарево! — все это вместе... В этом всем было...

Но я никак не мог поймать. Мысли разбегались, путались. Что-то ускользало.

Я слишком вымотался, вот что. Слишком. В этом все дело.

Оскалившись, я тряхнул головой.

— Эйк! Сумку.

Настороженно косясь, он подтащил ее ко мне. Я достал один из кисетов с порошками. Вытряхнул на ладонь щепоть бесовой травы. Затолкал под язык.

На миг обожгла горечь, потом все онемело.

Эйк, прищурившись, следил за мной. Я закрыл глаза и откинулся к стене.

Уже ощущая, как в голове свежеет. И силы прибывают.

С каждым ударом сердца, которое билось теперь чаще и увереннее.

Мощная волна поднимала меня, выше и выше, как поток ветра подхватывает орла и возносит вверх, в самое небо..

Я расправил плечи.

Я вдохнул во всю грудь, медленно и ровно. Открыл глаза. Я был свеж, и готов ко всему на свете.

Обман, конечно. Но какой сладкий! Потом придется за это расплатиться... Но это потом. А пока — мысли превратились в стальные шестеренки, как в каком-нибудь хитроумном механизме гномов. Щелкали размеренно и четко.

Оплетун не может передвигаться. Он как ыбрук, сидит на одном месте. Даже из земли предпочитает не высовываться.

Оплетун не жрет плоть, не откладывает в нее свое семя. Ему вообще не нужно в нашем мире ничего, кроме брюхатых баб. Он приманивает их, и заставляет жить возле себя, не отходя ни на шаг — днями, неделями, месяцами. В рваных обносках, патлатые, с пустыми глазами, они спят в грязи возле него, жрут сырое месо — крыс, кроликов, птиц, — все то, до чего оплетун смог дотянуться и приманить.

Всех остальных он просто отваживает. Заставляет умереть — только если уже приманил брюхатую бабу. Убивает не для себя, для нее. Человек ничуть не хуже волка или кабана. Заменит кротов и полевок на несколько дней — пока труп не стухнет так, что брюхатая уже не сможет его есть...

Но никакой брюхатой бабы там, за рвом, нет.

Зачем же он морочил солдат на стене и заставлял их прыгать в ров? Они ему не нужны.

Или зачем-то все-таки нужны?

Но даже если так, если зачем-то нужны... Оплетун должен был чуять, что вокруг него полно выползней. Тогда на что он надеялся, когда заставил Седого, Ринге и Гарда прыгать со стены? Что солдаты выберутся изо рва, и пойдут к нему — и спокойно пройдут мимо всех тех демонов? И ни одна тварь не соблазнится легкой добычей?

Здоровенные мужики. Идущие покорно, как сонные мухи. Не прячась, не сопротивляясь... И чтобы никто, ни один из тех выползней и рохурлуров их не тронул?

По своей воле демоны от такой добычи не отступились. По своей воле...

Я не встречал ни одного упоминания о том, что оплетун может крутить другими демонами, как людьми. Что может их заставить уступить добычу. Но...

Тех выползней и рохурлуров за рвом — сегодня как подменили. Будто сами не свои.

И тот жгут...

Он сдергивал рохурлуров с клячи, чтобы вернуть на нас. Потом швырял ыбрук нам на пути. А оплетун — направил нас на одну из них... Тот жгут и оплетун — они словно были сообща? Делали все вместе?

Словно это была его часть.

Как рука.

Как у меня — коготь, или сеть в ловушке, из тыуновых зубов... Больше всего это было похоже на тыунов зуб — только неимоверно длинный и мощный. И с гохлами на концах.

Ни разу не слышал о демонах, у которых есть такие отростки...

И об оплетунах, способных управлять не только людьми, но и демонами. Тоже не слышал.

Но я много о чем не слышал. И кто знает, сколько есть такого, о чем не ведает даже лучший из рох-шаманов?

То зарево...

Этот оплетун не такой, как другие? То огромное зарево — от сияния маны, гуляющей в его потрохах? Обычные оплетуны и близко не такие...

В этом все дело? Поэтому про это нет ничего в арканах?

Если бы кто-то, когда-нибудь упомянул о таком — хоть раз! хоть словечком! — остальные шаманы обязательно пересказали бы это в своих арканах.

Но никто не упоминает. Ни словом.

Никто с таким не сталкивался? Или... Никто из тех, кто сталкивался, уже не смог рассказать и оставить записи?

— Мастер...

Кажется, он уже не первый раз звал меня. Потому что теперь Эйк еще и дернул меня за руку.

— Мастер!

Я повернул голову.

Мальчишка был бледен, как эльфийская простыня.

— Неужели не чуете?! — со злостью прошипел он.

— Что?

На стене прямо над нами загрохотали доспехи. Десяток солдат, измотанных так, будто на них пахали, спускались во двор.

— Сера... — шепнул Эйк.

Я покрутил головой, принюхиваясь.

— Да нет...

— Сера! — прошипел Эйк, ощерившись. — Я говорю вам, тянет тухлятиной! Все сильнее, мастер!

А может быть, и тянет...

Просто там, за мостом, я так принюхался к этой вони, что теперь не сразу заметил.

Я медленно поднялся. Задрал голову. Туман над двором был рыжим от света факелов. А выше в небе — темнота. Ни намека на приближающийся рассвет. Ночь еще не уходила.

— Перед рассветом они ведь уйдут? Все уйдут отсюда? — напряженно проговорил Эйк. — Да, мастер?

— Угу.

Осталось только дождаться — где этот рассвет...

Из конюшни неслось ржание.

— Эй, у бочек! — рявкнуло вдруг нам.

Зик. Он замер посреди двора, ощерившись на нас. Остальные солдаты, сбежав со стены, тащились ко входу в замок.

— Мы облили маслом и перевернули жаровни, но я не знаю, сколько их это удержит! Или ты остаешься здесь?

Эйк аж подпрыгнул от этой мысли. Дико уставился на меня.

Двор уже опустел. Виконт увел всех внутрь. Со стены, со двора, из казарм — всех.

Я поднялся.

— Сначала одно дельце. Напоследок.

120

Что-то обрушилось на меня — ледяное, податливое... Вода. Кто-то опрокинул на меня целое ведро. И, не дав отфыркать забившую нос воду — уже шлепал по щекам.

— Бример... Бример!

Я оттолкнул руку.

Надо мной нависала оскаленная морда Кныша.

Нет, это он так ухмыляется.

— Живой?

За его спиной прыгал свет факелов, метались люди, лязгали доспехи.

— Опускай, опускай! — орало где-то вверху.

Совсем рядом обрушилась решетка.

Я сидел на земле, привалившись спиной к стене. Совсем не помню, как мы прошли по мосту. Только смутные обрывки: Джок, бьющий горящей пикой мне чуть не в ногу... Потом меня волокли как мешок, он с одного боку, Эйк с другого...

Что-то кололо руки. Я разжал кулаки. В каждом было по кристаллу.

За стеной скрипели цепи, поднимая мост.

Среди гама знакомый голос.

Я поднял голову, пытаясь найти его.

— Виконт... — голос не слушался меня. — Виконт!

Ко мне подскочил Эйк с ковшом.

— Мастер, вот! Вода!

Я попытался подняться, но даже стена, подпиравшая в спину, не помогла. Ноги дрожали и не слушались.

Отодвинув Эйка, ко мне склонился виконт.

— Что?

За плечом виконта был Джок. Он глядел на меня так, будто я должен был раскрыть ему все величайшие тайны мироздания, и прямо сейчас...

— Пролом. Надо пролить маслом и поджечь. И уводите всех оттуда. Вообще со стены. В замок.

Надеюсь, там их оплетун не достанет. Эта тварь сидит на одном месте.

— А эта бо... — виконт осекся. Закусив губу, отвел глаза. — То, что там было... Когда я... Когда ты и все остальные вдруг отвернули с пути, как ты вел сначала, и пошли в другую сторону. Это то, из-за чего мои люди пропали со стены?

Теперь он смотрел мне в глаза.

— Да. Оплетун.

— Оплетун?

— Так его называют белые братья.

Орочье название он все равно не выговорит.

— Он как ыбрук? — влез Эйк.

— Нет, — я сморщился от досады. — Ему тела вообще не нужны! Он...

Или мы говорим о разном?

Эйк решил, что хватал и вздергивал в воздух тоже оплетун?

— Гляныша не оплетун утащил! Ыбрук. Ты же видел уже, как она? А оплетун был, это когда вот тут, — я постучал себя пальцем по переносице. — Прекрасная благородная. Куда ты дел тот клок кружев?

Эйк набычился.

Я посмотрел на виконта.

— И тех, со стены, их тоже так увело. Поманило... И сами ушли. Как мы. Когда увидели сле...

Теперь я сам прикусил язык.

Хотел сказать про след от амулета. Но это было мое. А что видел Джок? Или виконт?

— Он здесь тащит, — я ткнул себя кулаком в лоб.

Виконт прищурился.

— И сами спустились в ров? Прямо к демонам?

— Спустились? — В досаде я тряхнул головой. — Если оплетун заставил их поверить, что они горят... Там же жгли жаровни? Обдало горящим маслом, и единственное спасение в воде... Бросились в ров, виконт.

Прямо в доспехах. Наверно, даже не прикрывая голову — а молотя себя руками, чтобы сбить пламя.

И из воды уже не выбрались. Вышибло дух сразу, когда рухнули с такой высоты.

А если и выбрались на той стороне рва — там за них уже принялись выползни.

Выползни...

Я прикрыл глаза.

Выползни...

Не только выползни. А вообще все, что было там, за рвом...

И вообще все, что происходит — и там, за стеной, и тут, внутри! Было во всем этом что-то... Что-то, что куда важнее каждой детали в отдельности. Потому что всё вместе это складывалось во что-то такое...

И жгло правый висок. Коснувшись, я зашипел, тут же отдернув руку. Где я мог так ожечься?

Или это кто-то из тварей попал в меня нашей же зажигалкой, швырнув обратно? Но когда? Не помню совершенно...

Виконт уже кричал в глубине двора:

— Зик! Пролейте пролом как следует, и собирай всех здесь! Всех! Вообще всех, никого не оставляй!

— А лошади, милорд? — блеял чей-то испуганный голосок. — Куда лошадей?

— К Баану лошадей! — чей-то рык. — До рассвета бы дотянуть...

Голос виконта, раздающий команды, уплывал к замку.

— Самим бы до утра... — снова, уже тише, но с той же едва сдерживаемой яростью, басил кто-то. — А там — к бесам этот замок! Если граф не уведет, сам уйду...

Джок рядом с нами набивал сумку новыми зажигалками.

Эйк все пытался напоить меня, ледяная колодезная вода лилась по подбородку и за воротник.

Я выбил ковшик к бесам. Эйк даже не оглянулся, куда он отлетел.

— Мы больше не пойдем, мастер?.. — Он ловил мой взгляд, со страхом и надеждой. — Не пойдем?..

Мне было холодно. Какой осел облил меня этой вонючей водой? Я попытался закутаться в плащ... Плащ... Плаща на мне не было. Остался там, на выступе? В чьих-то цепких лапках, прилипших к нему намертво?

Хорошо, хоть флакон с жидким серебром остался на поясе... Арбалет! Ношрины хляби! Мой арбалет!

Я закрутил головой, отыскивая его — но уже понимая, что нет его здесь, нигде. Я же сжимал в каждой руке по кристаллу, весь путь от вала... И пуля еще. Тоже там, вместе с арбалетом...

А остальное?!

Я судорожно полез в карманы, но тут, вроде, все было на месте. И коконы с пулями, и футлярчик. Я убрал в него кристаллы. Еще один там был. Всего три.

Вот и все, что у меня осталось. Три кристалла, и семь пуль. Восемь, если считать с брыковой...

— Где твой арбалет, Эйк? Расписной этот?

Из него тоже можно стрелять пулями.

Глаза у Эйка были огромные и совсем черные. Скулы горячечно алели.

— Он — с тобой?!

Или тоже — там?..

— Мастер... Почему они не уходят? Почему они не уходят ни от огня, ни от пуль, ни от брыка?..

Расписной арбалетик висел у него на плече. Я сорвал его. Быстро проверил. Вороде, цел.

— Почему они гибнут — но не уходят?..

— Да потому что... — с чувством начал я сквозь зубы, но оборвал себя.

Нет.

Не стоит ему знать, что он не видел и половины того, что там происходит. Что здесь происходит...

То изумрудное зарево за валом...

Жгут, который сдернул рохурлуров с клячи так, будто это были не демоны — а марионетки на базарном балагане! И погнал их вслед за нами, как стадо поротых хобов!

А потом, когда стало ясно, что от рохурлуров мы уходим — он выдернул где-то двух ыбрук! И швырнул их в наш мир, чтобы перекрыть нам путь... Или трех? Та, которая взяла Гляныша — она явилась сама? Или ее тоже швырнуло в наш мир за несколько мгновений до того, как мы там оказались?

Но откуда бы ни взялся этот жгут...

Что бы ни ждало нас там, за валом, неразличимое из-за слоя земли и камней... С пути к этому зареву нас сбил ведь не жгут — а оплетун!

Это оплетун морочил нас и уводил вбок, чтобы скормить ыбрук.

Но жгут — он же не может иметь никакого отношения к оплетуну! Оплетуны совсем другие!

Что это вообще такое, этот жгут?! Откуда он взялся?!

И это зарево...

Ни в одном арканах, который попадал мне в руки. Про такое не было ни слова! Но...

Я оскалился. Было что-то важное! В том, как это все — твари, которые не уходили, этот жгут, то зарево! — все это вместе... В этом всем было...

Но я никак не мог поймать. Мысли разбегались, путались. Что-то ускользало.

Я слишком вымотался, вот что. Слишком. В этом все дело.

Оскалившись, я тряхнул головой.

— Эйк! Сумку.

Настороженно косясь, он подтащил ее ко мне. Я достал один из кисетов с порошками. Вытряхнул на ладонь щепоть бесовой травы. Затолкал под язык.

На миг обожгла горечь, потом все онемело.

Эйк, прищурившись, следил за мной. Я закрыл глаза и откинулся к стене.

Уже ощущая, как в голове свежеет. И силы прибывают.

С каждым ударом сердца, которое билось теперь чаще и увереннее.

Мощная волна поднимала меня, выше и выше, как поток ветра подхватывает орла и возносит вверх, в самое небо..

Я расправил плечи.

Я вдохнул во всю грудь, медленно и ровно. Открыл глаза. Я был свеж, и готов ко всему на свете.

Обман, конечно. Но какой сладкий! Потом придется за это расплатиться... Но это потом. А пока — мысли превратились в стальные шестеренки, как в каком-нибудь хитроумном механизме гномов. Щелкали размеренно и четко.

Оплетун не может передвигаться. Он как ыбрук, сидит на одном месте. Даже из земли предпочитает не высовываться.

Оплетун не жрет плоть, не откладывает в нее свое семя. Ему вообще не нужно в нашем мире ничего, кроме брюхатых баб. Он приманивает их, и заставляет жить возле себя, не отходя ни на шаг — днями, неделями, месяцами. В рваных обносках, патлатые, с пустыми глазами, они спят в грязи возле него, жрут сырое месо — крыс, кроликов, птиц, — все то, до чего оплетун смог дотянуться и приманить.

Всех остальных он просто отваживает. Заставляет умереть — только если уже приманил брюхатую бабу. Убивает не для себя, для нее. Человек ничуть не хуже волка или кабана. Заменит кротов и полевок на несколько дней — пока труп не стухнет так, что брюхатая уже не сможет его есть...

Но никакой брюхатой бабы там, за рвом, нет.

Зачем же он морочил солдат на стене и заставлял их прыгать в ров? Они ему не нужны.

Или зачем-то все-таки нужны?

Но даже если так, если зачем-то нужны... Оплетун должен был чуять, что вокруг него полно выползней. Тогда на что он надеялся, когда заставил Седого, Ринге и Гарда прыгать со стены? Что солдаты выберутся изо рва, и пойдут к нему — и спокойно пройдут мимо всех тех демонов? И ни одна тварь не соблазнится легкой добычей?

Здоровенные мужики. Идущие покорно, как сонные мухи. Не прячась, не сопротивляясь... И чтобы никто, ни один из тех выползней и рохурлуров их не тронул?

По своей воле демоны от такой добычи не отступились. По своей воле...

Я не встречал ни одного упоминания о том, что оплетун может крутить другими демонами, как людьми. Что может их заставить уступить добычу. Но...

Тех выползней и рохурлуров за рвом — сегодня как подменили. Будто сами не свои.

И тот жгут...

Он сдергивал рохурлуров с клячи, чтобы вернуть на нас. Потом швырял ыбрук нам на пути. А оплетун — направил нас на одну из них... Тот жгут и оплетун — они словно были сообща? Делали все вместе?

Словно это была его часть.

Как рука.

Как у меня — коготь, или сеть в ловушке, из тыуновых зубов... Больше всего это было похоже на тыунов зуб — только неимоверно длинный и мощный. И с гохлами на концах.

Ни разу не слышал о демонах, у которых есть такие отростки...

И об оплетунах, способных управлять не только людьми, но и демонами. Тоже не слышал.

Но я много о чем не слышал. И кто знает, сколько есть такого, о чем не ведает даже лучший из рох-шаманов?

То зарево...

Этот оплетун не такой, как другие? То огромное зарево — от сияния маны, гуляющей в его потрохах? Обычные оплетуны и близко не такие...

В этом все дело? Поэтому про это нет ничего в арканах?

Если бы кто-то, когда-нибудь упомянул о таком — хоть раз! хоть словечком! — остальные шаманы обязательно пересказали бы это в своих арканах.

Но никто не упоминает. Ни словом.

Никто с таким не сталкивался? Или... Никто из тех, кто сталкивался, уже не смог рассказать и оставить записи?

— Мастер...

Кажется, он уже не первый раз звал меня. Потому что теперь Эйк еще и дернул меня за руку.

— Мастер!

Я повернул голову.

Мальчишка был бледен, как эльфийская простыня.

— Неужели не чуете?! — со злостью прошипел он.

— Что?

На стене прямо над нами загрохотали доспехи. Десяток солдат, измотанных так, будто на них пахали, спускались во двор.

— Сера... — шепнул Эйк.

Я покрутил головой, принюхиваясь.

— Да нет...

— Сера! — прошипел Эйк, ощерившись. — Я говорю вам, тянет тухлятиной! Все сильнее, мастер!

А может быть, и тянет...

Просто там, за мостом, я так принюхался к этой вони, что теперь не сразу заметил.

Я медленно поднялся. Задрал голову. Туман над двором был рыжим от света факелов. А выше в небе — темнота. Ни намека на приближающийся рассвет. Ночь еще не уходила.

— Перед рассветом они ведь уйдут? Все уйдут отсюда? — напряженно проговорил Эйк. — Да, мастер?

— Угу.

Осталось только дождаться — где этот рассвет...

Из конюшни неслось ржание.

— Эй, у бочек! — рявкнуло вдруг нам.

Зик. Он замер посреди двора, ощерившись на нас. Остальные солдаты, сбежав со стены, тащились ко входу в замок.

— Мы облили маслом и перевернули жаровни, но я не знаю, сколько их это удержит! Или ты остаешься здесь?

Эйк аж подпрыгнул от этой мысли. Дико уставился на меня.

Двор уже опустел. Виконт увел всех внутрь. Со стены, со двора, из казарм — всех.

Я поднялся.

— Сначала одно дельце. Напоследок.

121

Через бойницу я смотрел, как Малой вбивал шест между плитами двора. В трех шагах от него заика вбивал еще один.

Лим стоял рядом, придерживая крупного старого мерина. Тот нервно прял ушами.

— Хочешь задержать их, если они переберутся через стену? — спросил виконт.

Задержать?..

Камень под пальцами был как ледяной. Ночной воздух непривычно холодил, будто уже зима.

Наглухо забитые ворота конюшни, вот что сможет их немного задержать. Если они вообще туда полезут, до лошадей...

Если я прав, и солдат со стены увел оплетун...

И если этот жгут — его часть, и он может управлять остальными демонами...

Это — рожок. Для нас. Когда они полезут уже в замок.

— Почему только одного? — бросил виконт. — А конюшня? Там еще четыре дюжины, не считая мулов. Если им все равно, кого жрать, людей или лошадей...

— Им — да.

— Но?

Я поморщился.

— Та тварь, что морочила нас...

— Ты сказал, оплетун.

— Да. Ему клячи не нужны.

А этому нужны не только брюхатые. Ему подошли и Седой, и Ринге, и Пард...

— Оплетун? — просипел Шептун за плечом виконта. — Но он не может двигаться. Если не дотянулся во дворе, здесь точно не дотянется.

— У него есть, чем нас достать...

Малой, с грацией сонного медведя, легко вбил шест. Заика все еще возился.

Я прижал лицо к бойнице, пытаясь заглянуть вверх. Светлеет? Ну хоть бы — чуть?

— Достать? — просипел Шептун. — Чем?

— Чем и за рвом... — Я отвернулся от бойницы. Взглянул на сиплого в упор. — Там оплетун. Но не такой, как другие. Этот управлял демонами.

Шептун осклабился.

— Ты, Бример, совсем-то уж нас за...

— Да, — задумчиво проговорил виконт, — их словно заставили уйти от лошади...

Шептун, все еще стискивая шею и открыв рот, заморгал.

Так и стоял, глядя на виконта. Словно ждал, что сейчас виконт повернется к нему, подмигнет и рассмеется. Ловко провел? Поверил?

Но виконт, стиснув побелевшими пальцами проем, глядел в бойницу.

— Но... Милорд... — Шептун, сморщившись от боли, с трудом сглотнул. Его голос почти скрипел: — Когда демонов столько, ни маг, ни шаман не смогут с ними договориться! Они порвут его, когда их столько!

— Оплетун, — процедил я ему. — Он их согнал.

— Но оплетун не морочит других демонов, — просипел он. — Он их не может...

— Рохурлуров, у которых уже жала вылезли! Стащил с клячи, и погнал за нами.

— Жала? — словно эхо пробормотал виконт. — Так это называется...

Шепнут уставился на него. Остатки ухмылки сошли с его лица.

Виконт не отрывал глаз от бойницы.

— Если лошади ему не нужны, — проговорил виконт холодно и жестко, — то что ему нужно?

— Если это оплетун... — неуверенно просипел Шептун. Покосился на меня. — То это все из-за баб, милорд. Какая-то успела обрюхатиться, пока мы ехали. Или тут уже.

Виконт, задрав бровь, уставился на него.

— Оплетуна тянет на брюхатых, милорд, — просипел Шептун. — Как мух на го... на мед, милорд.

Лицо виконта окаменело. Он перевел взгляд на меня.

— Это правда, Бример?

Я едва сдержал досадливый стон.

Все-таки таких недоучек надо давить. Вот как не смог созерцать и бросил пытаться — так сразу удавку ему на шею, и давить, давить, давить...

Виконт словно бы побледнел?

— Это правда, Бример? — теперь его голос звенел. — Оплетун будет добираться до женщин?

О, Наама милостивая!

— Не совсем до женщин...

— Бример! — прошипел он, оскалившись. Каменная маска дала трещину.

— Женщины, виконт, интересуют его не больше мужчин. Лакомство для оплетуна не они, а то, что у них в чреве. Только сейчас это все не важно! Если, конечно, — я отвесил ему почтительнейший полупоклон, — вы не собираетесь убедить меня, что Седой, Ринге и Пард, все трое были на сносях!

— Милорд!.. Милорд!.. — в коридоре загрохотали доспехи и каблуки.

К нам спешил Одинс.

— Милорд! Жаровни пропали! Все до одной!

Зик за спиной виконта раздраженно повел плечами.

— Они уже на стене... — прогудел он.

С лестницы, с верхнего этажа, тоже кто-то бежал. Оттуда выскочил безносый. Бросился к нам.

— Милорд! На кладбище все в тумане! И огни, милорд! Гаснут один за одним!

Зик, отпихнув меня, сунулся к бойнице.

— Эй! — заорал он наружу. — Малой, Гугнивый, живее!

Заика и Лим судорожно пытались привязать мерина между шестами. Чуя неладное, тот норовил уйти боком и двинуть Малого крупом.

— Скорее! — гаркнул Зик.

Малой навалился на мерина. Тот истошно заржал и лягался, но Лим затянул узлы.

— Да быстрее, олухи!

Все трое бросились к ступеням в замок. Скрылись под нами. Мы были над самым входом. На нижнем этаже грохнули тяжелые двери, лязгнул брус в засовах. Дробно застучали шестерни, опуская решетку.

Мерин между шестов хрипел, пытаясь сорвать веревки.

— Милорд, — просипел Шептун. — Если оплетун... Другой теперь может прямо на кладбище... Оттуда досюда...

Виконт зло пристукнул кулаком о камень. Отвернулся от бойницы.

— Зик! Уводи всех из коридоров.

122

Проход едва можно было узнать. Тогда он был едва освещен, теперь — по три факела на каждой стене.

Выглядело это как еще один заброшенный коридор, ведущий куда-то дальше в глубины замка — пока над головой вдруг не сверкали пики подъемной решетки, торчащие из щели в потолке. А в стенах по бокам чернели узкие дыры — выходы бойниц. Эти бойницы не для того, чтобы стрелять отсюда. Они тут для того, чтобы стрелять сюда.

И тяжеленная окованная дверь.

Тогда она была едва приоткрыта, а сдвинуть ее с места я не смог, протискивался в щель. Теперь дверь была распахнута. Вход в старый донжон...

С него когда-то начинался весь замок. Но за сотни лет донжон оказался погребен внутри новых пристроек.

Внутри было холодно, как в склепе, зато главный зал на втором этаже вместил всех. Шепчущиеся кухарки и прислужки сгрудились в центре зала, мрачные солдаты стояли у стен под галереями. Почти всех я уже узнавал — если не по именам и кличкам, то лица помнил.

Леди Ирелла была возле графа, положив руки ему на плечо. Сам граф, с красными щеками и стеклянными глазами, присев за переносной столик что-то писал.

Сбоку от столика был тот мальчишка с желтыми, как сено, космами. Примостил на край стола песочные часы и абак. Встретив мой взгляд, он открыл рот, собираясь что-то сказать... нет, его просто била дрожь.

Рядом в огромных клетках дрожали голуби. Сбившись в один угол, они тревожно клекотали — птичник у клетки держал на руке сокола. Глаза птицы были скрыты под клобучком. Сокол крутил головой, приоткрывая клюв с красным и жестким, как щепка, язычком.

За леди Иреллой тенью замер пергаментный. Холодно-внимательный, все ему любопытно, но ничто его не задевает...

Вздрогнув, я повернулся обратно к служанкам.

На этаже под нами тяжело стонали древние петли — та дверь, вход в донжон закрывали, отрезая нас от остального замка.

Я прыгал взглядом по лицам...

Разводили огонь в огромном очаге в толще стены... Из ниш, где проходы вели на нижний этаж, выкатывали бочки с маслом, тащили стрелы... Полдюжины солдат обматывали стрелы паклей, рядом кипами лежали готовые зажигалки, оттуда несло смолой и земляным маслом...

— Факелы по всем стенам! — командовал Зик. — Возле проходов к бойницам по два! Внутри бойниц тоже!

Среди столпившихся в центре зала, среди суетившихся по сторонам я пытался отыскать знакомое личико и рыжие космы — но Синди среди них не было.

Дверь внизу больше не скрипела. Донжон отгородили от остального мира.

Она вдруг появилась из прохода вниз с охапкой то ли старых плащей, то ли покрывал. Глаза дикие. Уходила среди последних, уже из пустого замка...

Факела дрожали и чадили, люди гудели, клекотали птицы.

Снизу лаяли и скулили собаки.

И еще был тот даже не запах, а что-то, что ловишь будто бы и не ноздрями, а как-то глубже, и отдается прямо холодком под ложечку... Страх сочился из людей.

И из меня, наверно, тоже.

Этот огромный зал, ярко освещенный — и сейчас здесь сбились все, кто были в замке... Это слишком походило на то, что я совсем не хотел вспоминать. Только не сейчас.

Я отогонял это. Страх — худший из врагов. Если ты не убьешь его, он убьет тебя.

Вот только бесова трава, струящаяся в моей крови, не давала оборвать этот ручеек из памяти. Одно сцеплялсь с другим, как точно подогнанные шестеренки, резво выталкивая одна другую:

Огромный зал... Яркий свет, заливающий все... И все, кто в замке — сбившиеся тут, как стадо перепуганных хобов...

Я мотнул головой, оскалившись.

Хватит! Главное — рассвет! Осталось недолго! Только бы додержаться...

Нам не надо никуда выходить. Не нужно ничего делать. Просто — не дать им влезть сюда. Удержать вход! И бойницы.

Они могут не бояться огня, пуль, брыка — но не солнца. Солнечный свет заставит их уйти. А кто не уйдет, убьет.

Только бы продержаться до утра...

Эйк сначала все время куда-то пропадал, возвращался все мрачнее. Ну да. Откуда здесь, где давно никто не жил, крысы?

Теперь он не отлипал от меня ни на шаг. Его глаза не шарили по углам и нишам, а с испугом метались по галереям над нами.

Поймав мой взгляд, Эйк тут же навалился мне на плечо, прилип к уху.

— Мастер, а если они опять... — его шепоток дрожал. — Как вчера, там, на кладбище... Когда сложили из костей, чтобы нас заманить...

Я отпихнул его.

— Благодарю, Эйк. Только твоей безрассудной храбрости и не хватало.

Страх мешает думать. А нам больше нельзя делать ошибок.

Вход. Бойницы. А еще...

Когда Сизый вчера почти забрался к нам на башню — куда он полз?

Я подхватил сумку, расписной арбалетик, и двинулся в проход, ведущий на лестницу в толще стен. Сбежал вниз.

Между каменных сводов прыгал лай. Свору пытался успокоить псарь — длинный и сухощавый, с грязной густой бородой и космами спутанных волос, он был как медведь-шатун на последнем издыхании.

В нише, на залитом кровью тюфяке... я постарался не глядеть туда, скользнув взглядом по спине мастера Эвена и его подмастерья. Зачем они, Ношрино чрево, притащили и это сюда...

В другом углу у стены сжался мальчишка псаря, обняв двух крупных сук и прижимая их к себе.

Я поманил его пальцем.

Он сгорбился, будто я его ударил. Вжался в стену, притянув к себе сук еще сильнее.

— Давай-ка их на поводки, — сказал я. — И за мной.

123

На крыше была боевая площадка, все так и осталась после последнего штурма: над парапетом, ограждавшим край, лепились деревянные навесы, в дырах между зубцами стояли поворотные щиты.

Посреди крыши, у пылающей жаровни, замерли Джок и Сова, наполовину натянув луки с зажигалками на тетивах — только окунуть в пламя.

Було и Кныш шли вдоль парапета, проверяя щиты. Застопоривали их наглухо.

Где они уже прошли, там парапет, зубцы, щиты, навес над ними — как слились в глухую стену. Почти что оказался на еще одном этаже.

Если не задирать голову вверх, где не своды, а мутная темнота... Я поеживался от стылого ветерка, а по загривку катились предательские капли холодного пота.

Бесова трава заставляла вспоминать слишком ярко, как прошлой ночью стая ублюдков добралась до наших окон, подчищая мох на стенах. И притащили с собой и своего папашу...

Я подтолкнул мальчишку, тащившего на поводках сук.

— Сиди здесь. Если собаки что-то почуют, дай им знак, — я кивнул на лучников. — А вы — вверх тоже поглядывайте!

Джок в притворном удивлении задрал голову.

— Они еще и порхают?

Эйк уставился на него со злым отчаянием.

— Они вчера...

— Тихо ты! — вдруг прошипел Сова.

Он бесшумно скользнул прочь от жаровни.

Поджав уши и хвосты, обе суки тихонько заскулили.

— Заткни их пока, — бросил Сова мальчишке.

Взмахнул рукой, чтобы Кныш и Було освободили только что заклиненный последний щит.

Сова чуть провернул его, приоткрыв щель. Выглянул вниз.

Джок, с запаленной зажигалкой на тетиве, был уже за зубцом сбоку.

Сначала ничего не было слышно.

Потом снизу, очень издалека, я различил ржание.

Затихло.

Снова ржание...

Дикие всхрапы?..

Откуда это? Со двора, или из конюшен?

Я старался удерживать взглядом и спины солдат, сгрудившихся у приоткрытого щита, и черный край навеса вдоль всей крыши.

В кармане я стискивал кристалл, уже вытащенный из футлярчика. Гладкие грани стали скользкими в моих взмокших пальцах.

Но если правда, где-то внутри стен придет еще один оплетун? Теперь на кладбище нету огней. Может явиться там. Или на проломе. Там тоже масло прогорело. Или они его как-то затушили...

Сколько отсюда — до кладбища?

А на сколько вообще он может дотянуться? Такой, как там, за валом? С этой штукой... Про такое же нигде, ни единого словечка!

Я закусил губу. Прокусил насквозь. Боль должна помочь! Смыть морок, если он есть.

Но кажется, ничего не изменилось.

Снизу снова донеслось ржание. Теперь отчетливое. Истошное.

— Началось... — пробормотал Кныш.

Оглянулся на меня.

Приоткрытый щит мало помог Сове. Здесь напротив донжона была башня — наша башня, — а сбоку громада остального замка. Закрыли от нас двор.

Эйк, помертвев, тоже глядел на меня — с мольбой и надеждой.

Понял, наконец, кто тут на самом деле твой Кро-Берот, защитник и спаситель?..

— Ты сможешь их удержать? — хрипло спросил Було.

В ржании и всхрапах теперь был еще какой-то звук... Стук подков?

Обе суки скулили все громче.

— Заткни их, — бросил Кныш.

Я вздрогнул — движение за спиной!

Но это были не тени сверху, перелезающие через щиты.

Мне на плечо легла рука виконта.

— Мы их удержим здесь?

За ним на крышу поднялся и Шептун.

Виконт уже не смотрел на меня. Его взгляд уплыл вбок, к темным зубцам и щитам, затуманился. Он вслушивался в истошные звуки снаружи...

Пальцы виконта сжали мое плечо. Не то по-приятельски, не то... Взгляд вернулся.

— Мы. Их. Удержим?

За его плечом Эйк не сводил с меня глаз.

— Нам надо продержаться только до рассвета. Солнце дня них смертельно. Перед восходом они уйдут.

Шептун зло ощерился:

— Кто его встретит?

Ржание внизу стало совсем диким — и какое-то странное. Непривычное.

Будто рвалось уже не из лошадиной глотки...

— Когда демоны, — снова засипел Шептун, — утаскивают с собой часть мира, потом все возвращается обратно — только уже без людей!

Одна сука вдруг вскочила и зарычала, мальчишка с трудом удержал ее. Шептун, оскалившись не хуже нее, вернулся взглядом ко мне.

— Замок-то рассвет встретит! Камень, железо и дерево... С ними ничего не случится!

— Перестань, — сказал я.

Люди виконта, застыв, молчали, вслушиваясь. Эти звуки снизу...

Ржание и всхрапы? Теперь звуки казались будто ближе... И уже совсем не походили на то, что мог бы издавать мерин.

Эйк, вцепившись в сумку и арбалет, медленно пятился к жаровне. Его взгляд с беспросветным отчаянием метался между мной, огнем жаровни — и черным провалом лестницы, ведущим под надежные стены...

— В арканах это есть! — просипел Шептун. Он ловил мои глаза. Его верхняя губа подрагивала. — И ты это знаешь лучше моего!

Красные арканы...

В них упоминание об этом действительно было.

Не очень внятное...

Мутное и путаное, — как и все те арканы. Они только по названию арканы. На самом деле, больше похоже на случайные куски из какого-то древнего сочинения. Которое было, видно, на одном из редких орочьих диалектов, так невнятен перевод, — если вообще было. Никто толком не знает: ни кто сочинил те арканы, ни кто их перевел, ни хотя бы когда. И почему только словно кусками, а не полностью?

Насколько мне известно, никто не встречал те арканы в оригинале — на орочьем.

И это единственные арканы, копий которых полным полно. Совсем небольшие по объему. Полезного в них с гулькин уд, — зато копии так дешевы, что даже последний дурак может скопить на одну...

Черер уверен, что эти арканы нам сами орки и подкинули.

Когда орден королевских хранителей только появился, они могли совсем немного. Шаманы и сейчас гораздо сильнее в магии... Но долго так будет оставаться? Братья ордена быстро наверстывают... На месте орочьих патрициев, я бы тоже крепко подумал о том, как отвратить людишек от излишнего рвения в изучении магии и всего, что связано с мирами демонов...

Черер в этом уверен. И я тоже так думал.

Привык так думать...

Холодный воздух пробирал до костей. А сверху — непроглядная муть. Небо скрыто совершенно. Только туман над жаровней рыжевато светится.

Шептун снова стиснул свою шею.

— Когда демонов становится слишком много, рассвет может вовсе не наступить. В мирах демонов солнца нет.

Солдаты у щита вслушивались. В то, что за щитом, внизу — и в то, что тут, у нас...

— Бример? — проговорил виконт.

Словно наблюдал за поединком, и теперь был мой черед наносить удар.

Если бы я еще знал, должен ли я его наносить...

Иногда и дурак может оказаться прав...

В Красных арканах это действительно есть...

— Бример, — холодно повторил виконт.

Я медленно развернулся к нему.

— Сколько надо демонов, чтобы они могли утянуть за собой замок? — спросил он. — Их хватит — тех, что были там? Которых мы видели? Их — хватит?

Джок, почти отступивший обратно к жаровне, чтобы видеть наши лица — вдруг нырнул обратно к приоткрытому щиту.

Мы с виконтом одновременно бросились на него.

— Було!.. — выдохнул виконт. — Кныш!..

Он схватил его в плечи. А я ловил руки Джока... Ну, где они! Он может не прыгнуть сам — у него на поясе есть еще и кинжал! Им он...

Только Джок не вырывался.

Он покорно застыл в наших руках, дав оттащить себя от парапета.

Я ловил его глаза... Обычные глаза. Живые. Разумные.

Виконт, нахмурившись, тоже замер. Кныш и Було, подскочив к нам, на всякий случай вцепились в Джока, но недоуменно косились на виконта.

Джок досадливо мотнул головой.

— Милорд... Если вы думаете, что я выпрыгну, не получив жалованья, то вы сильно заблуждаетесь.

Он осторожно, чтобы я не схватил его снова, высвободил руку. Вытянул ее на приоткрытый щит.

— Сова, ты его слышишь? Куда он делся?

Ветерок, тянувший из открытого щита, затих.

Кроме нашего тяжелого дыхания и потрескивая огня, снизу не доносилось ни звука.

Я оглянулся на Эйка — но он прилип к потрескивающей жаровне. Застыл там. Его глаза остекленели. Он не замечал меня. Его больше не интересовал ни мерин, ни что там во дворе, с той стороны от башни... Его губы подрагивали — беззвучно шептали что-то... Левая щека была еще в той грязи, а на правой почти всю стерло. Сколько надо было ощечиться?

Сова, прищурившись, вслушивался.

— Там кто-то хрипит, — наконец сказал он. — Если это мерин, то он сам себя удавил, так рвался с привязей.

— Или ему перегрызли глотку, и он захлебнуля своей кровью, — просипел Шептун.

Джок оглянулся на меня.

— Теперь они идут сюда, Бример?

Мне понравилась жесткость и спокойствие в его голосе. Даже уколола зависть.

Кныш, задрав голову, с тоской вглядывался в муть над нами — но еще не светлело.

Було, сгорбив свои великанские плечи, с тоской обводил взглядом крышу.

— Кажется, эта ночь никогда не кончится... — прогудел он.

— Ага, — отозвался Джок. — Это когда на сочной бабенке, закат и уже рассвет. А в пыточной и на пару слов — от колыбели и до могилы.

Теперь он снова ловил мой взгляд.

— Двери их надолго задержат?

— Какая разница, насколько их задержат двери! — с яростью просипел Шептун. — Они опустят нас к себе! Весь замок — целиком! И будут держать, пока не доберутся до нас всех!

От бешенства, с которым он стискивал свою шею, на ней оставались следы, когда он перехватывал пальцы.

— Когда замок вернется, здесь останутся только камни, железо и дерево...

Було с ненавистью поглядел в небо.

— Б-божья кровь... Даже не светает!.. Давно уже пора! Я хребтом чую! — он врезал себе по загривку.

Виконт круто развернулся и, гремя доспехами, зашагал к лестнице.

Он спускался по ступеням — будто уходил под воду.

А я метался взглядом между его исчезающей спиной — и щелью приоткрытого щита.

— Да закройте его! И застопорьте!

По крутым ступенькам я бросился за виконтом.

— Виконт! Мы...

Я влетел в его спину. Виконт встал.

За его плечом я видел гудящий, как улей, зал — все было как прежде, только... Стол, где граф писал письмо.

Графа там не было. А мальчишка, прежде возившийся с песочными часами, стоял с белым лицом и стеклянным взглядом.

124

— Б-бесы! — прорычал виконт и бросился вперед, стискивая рукоять меча.

Но граф был здесь.

Слева, в одной из глубоких ниш, где три каменные ступени поднимались к узкой бойнице. Здесь были и граф, и леди Ирелла, опиравшаяся на его руку, и пергаментный. И птичник.

Вытянув руки в бойницу, птичник сталкивал голубя. Но птица, угрюмо воркуя, не желала взлетать в непроглядную черноту.

— Давай, милый, давай... — бормотал птичник.

Под крыльями, между красных птичьих лап, мелькала туго стянутая записка.

Наконец крылья забили, унеся голубя прочь. Птичник тут же отступил по ступеням вниз, давая проход солдату со ставнем. Бойницу закрыли.

— Нет! — рявкнул граф. — Второго! Копию!

— Но, милорд! — взмолился птичник. — У меня их было всего два, которые уйдут ночью! Если...

— Второго.

Несчастный, словно готовился выбрасить из бойницы своего только родившегося первенца, Птичник принялся прикручивать записку к лапе переливчатого голубя.

— А-а, Мерез...

Граф соизволил заметить нас.

Нет, это не леди Ирелла на его руку опирается. Это она его поддерживает. От младшего Амерта разило, как из старой винной бочки.

— Я послал весть в Трещотку. Оттуда перешлют прямо к брату. Через два дня он будет знать. Надо продавать этот замок сейчас же! Путь даже за бесценок, но пока еще хоть что-то можно выручить... Вы отправитесь в этот их Оростол сегодня же, сэр Мерез. Найти любого покупателя, хоть самого паршивого, и вались оно все к демонам! Лучше взять за это хоть что-то, чем совсем ничего...

Сопя, налившимися глазами он огляделся вокруг, потеряв что-то очень важное. Бурдюк в руках у служанки. Граф нетерпеливо защелкал пальцами. Служанка, виновато не глядя на леди Иреллу, ожегшую ее взглядом, послушно засеменила к нему.

— Пятеро моих людей уже сдохли в этом замке!

Пятеро?..

Даже с бесовой травой в крови, делавшей голову свежей, как покрытая свежим снежком полянка, на котором малейшая мысль оставляла хрусткий четкий след, — я не мог понять, как у него вышло пять. Трое со стены, Сол и Гляныш... Шибень... Это уже шестеро. И еще были двое кузнецов? Их он, правда, за своих людей может не считать.

— И за что?.. А? — Он хорошо приложился к бурдюку. Утер струйки с подбородка. — Ради чего?! Это не считая Шибня и Каруна...

Каруна?

Где-то в разъездах за замком погиб не только Шибень?

— Да к Баану все это приграничье! Всех этих орков, болота, подснежников и этих тварей! Продать, и возвращаемся! — Он вдруг нахмурился, захваченный другой мыслью. — Я прошу сотню людей. Пока мы тут, со всем этим... Он пришлет, я уверен. Но как быстро они смогут добраться... М-м?

Он уставился на виконта, словно это виконт должен был привести сюда людей его брата.

— Да, милорд, — сдержанно кивнул виконт. — Надеюсь, им будет, с кем встретиться...

У графа задрались брови.

— Что ты хочешь сказать, мой милый Мерез?

Покусывая ус, виконт оглянулся на столик, где с краю примостились склянка часов и абак.

— Тики, сколько еще до рассвета?

— М-милорд?.. — голос у мальчишки был тонкий и дрожал.

Лицо виконта отяжелело.

— Тебе розгами спину ободрать, чтобы уши прочистились? Я спросил тебя, сколько до рассвета.

— Н-но... М-милорд... Там разве н-не... Н-не светлеет? Милорд...

— Если б светало, я б тебя не спрашивал! Сколько осталось?

Мальчишка сглотнул. Покосился на часы. Песок в склянке пересыпался наполовину. Он покосился на абак, и вдруг шмыгнул.

— Тики, — очень тихо, почти нежно сказал виконт.

Спину ему сегодня знатно исполосуют... Только мальчишка, кажется, этого совсем не испугался.

— Н-но, м-милорд... С-солнце взошло т-три четверти назад...

— Солнце — что?..

Мальчишка, втянув голову в плечи, затравленно обводил взглядом наши лица. Похоже, ему совсем не нравилось, что он видел.

Три четверти часа... После восхода?

Мы там были минуту назад...

-Т-три четверти назад... — пролепетал мальчишка. Он взглянул на склянку с песком. Указал на абак. — Ч-чуть больше, м-милорд... Н-наступил уже, м-милорд...

Его ломающийся голосок показался вдруг очень громким — гомон вокруг нас стих.

Стоявшие дальше тоже затихали.

Тишина растекалась по всему огромному залу.

Солдаты, кухарки, прислужки... Все замерли. Дюжины глаз следили за нами.

Стало тихо-тихо, только трещал огонь в очаге. Снизу скулили собаки.

Лицо виконта снова превратилось в каменную маску.

Он медленно, будто невзначай, обошел вокруг столика. Остановился возле меня. Проговорил тихо, почти шепотом:

— Если они... как глубоко они нас затащили?

Я слышал слова, но с трудом понимал их смысл.

Три четверти назад... Восход?..

— Если мы их отгоним, они выпустят замок? Мы вернемся в наш мир?

Эта жаровня там, на крыше — под совершенной чернотой...

— Бример! — прошипел виконт.

Отгоним?..

— Вы видели, сколько их там, виконт...

У меня осталось всего три кристалла. И не уверен, что смогу вытянуть и использовать их все.

А даже если смогу?

Три брыка...

Только они же не уходят! Обгорают — но не уходят! А потом, когда брык погас, встают почти сразу. Остаются здесь, словно ничего и не было...

Здесь. Здесь — это где?

Потому и не уходят, что им и не надо уходить? Они уже у себя?..

К столику, неверной ковыляющей походкой, подбрел Зик. Он глядел на абак, как на обманчивое видение в толще воды. Недоверчиво повел пальцами по свинцовым кругляшам в его ложбинках.

— Там же темно, как в полночь...

Он уставился на нас.

— Милорд, но... Бр-ример! Как... Что это?..

Что это...

Все вокруг было каким-то игрушечным и нереальным, как после кувшина крепкого вина.

Я словно уже видел это все — прежде.

Все. Все это.

И огромный зал... И яркий свет, заливший все — но не дающий защиты... И всех, всех кто были в замке, сбившихся тут, как испуганное стадо... А потом...

Потом...

Я видел все это.

Знаю, что будет дальше...

Какая-то кухарка, так и стоявшая в перепачканном переднике, начала тихо выть, прижав к щекам скрюченные пальцы.

Снизу ей ответил тоскливый собачий вой.

К кликуше подскочил приказчик, влепил ей пощечину такую, что она рухнула на товарок.

Но голосили уже несколько девок. А снизу — теперь выла вся свора. Отчаянно, исступленно...

125

Я сжимал коконы в кармане. Семь... Восемь пуль. И есть расписной арбалетик. Из него тоже можно стрелять.

Только я знаю, что это ничего не изменит...

Не поможет.

Никогда не верил в пророчества — но сейчас я знаю, что будет теперь... Будет здесь. Прямо сейчас...

— Зик...

Это был голос виконта.

Его каменное лицо снова дало трещину — но это был не страх. На миг прорвалась досада, почти презрение. Он яростно дернул плечом и почти гаркнул:

— Зик!

Зик, вздрогнув, оторвал глаза от воющих девок.

— Да, милорд.

— Собирай всех внизу. Пусть берут зажигалки. Даже те, кто без луков. Сколько унесут.

— Мой дорогой Мерез, — почти нараспев начал граф, — что...

Кажется, это был единственный человек в донжоне, кто не был бледен. Его щеки горели от вина.

Виконт, не слушая, шагнул к нему и опустился на колено. Почтительно склонил голову.

— Милорд! — торжественно провозгласил он.

Громко, отчетливо, на весь огромный зал.

Даже кликуши стали смолкать — удивленно косясь на владыку своих судеб, вдруг преклонившего колено прямо у них на глазах.

Виконт взял руку леди Иреллы.

— Я вручаю вам, милорд, жизнь моей сестры.

Он вжал ее пальцы в вялую ладонь графа. Оглянулся на затихших служанок.

— И всех этих женщин.

— Мне?.. — граф, вслед за виконтом окинув взглядом зал, снова уставился на него.

Моргнул.

Виконт поднялся.

— Ждите нас здесь, милорд. Если мы не вер... — виконт закусил ус. Заговорил тише, чтобы прислуга не слышала: — В помощь вам я могу оставить только Скальди и мальчишек. Все остальные пойдут с нами.

— Но здесь же... — начал граф, медленно обвел взглядом огромный зал.

Нависающие галереи, бесконечные ниши в стенах, ведущие к бойницам, к спрятанным внутри стен проходам...

Он гулко сглотнул.

— Если все те демоны полезут сюда...

— Я не знаю, милорд, сколько людей мне потребуется там.

126

Собак увели наверх. Мастера Эвена с подмастерьем тоже не было. Остался только тюфяк, укрытый черным от крови плащом, под которым угадывалось застывшее тело.

У выхода, как два утеса, стояли закованные в латы Дирк и Вальд. У обоих тяжелые топоры.

За ними Було и Малой — тоже в броне от макушки до пят, но похожие на потешные турнирные чучела. На них были самые тяжелые доспехи, собранные со всех остальных, с кого что.

— Без арбалетов! Только луки! — рявкал Зик. — Остальные с факелами!

Виконт стоял возле меня.

— Получится? — тихо проговорил он.

— Думаете, они дадут разделывать себя, как окорок на доске?..

— Ты сможешь их окатить, когда скажу?

— Да.

Один раз, наверно, смогу. Два, если повезет...

Он правда думает, что эти четверо смогут перебить своими топорами всех, кто там?

Даже если моим брыком и обожжет кого-то так, что свалится, и к нему можно будет подойти и добить... Но брык ведь даже не накрыл их всех! Повалило только тех, кто были ближе всего. А те, кто были дальше...

Даже тогда. А сколько их там — сейчас?

И кто там сейчас? Там уже и выползни с рохурлурами, и ыбрук, и оплетун... Были там еще тогда. А кто там — теперь?

— Мы должны их хотя бы отбросить, — тихо, почти прошептал, виконт. — Может, еще не поздно... Выпустят замок обратно... Хотя бы тех, кто в донжоне...

Значит, понимает, что дорожка у нас будет в одну сторону.

— Пройдем, сколько сможем, — сказал он.

Сколько сможем...

Не уверен, что это поможет тем, кто останутся здесь.

Зато... Может быть, я смогу добраться до вала?

Взглянуть на то, что за ним.

На изумрудное солнце мира демонов — до того, как они доберутся до меня...

Я, правда, надеялся увидеть не только его — а еще и тех, кто создали этот мир. Создали его таким...

И чтобы тогда у меня было побольше, чем пара кристаллов и полдюжины пуль...

— Чисто!

Из узкого прохода рядом с дверью выбрался Клещ.

Из прохода по другую сторону от вылезли Сова и Лим. Эти проходы вели к бойницам, что глядели в каменный мешок перед входом.

— Открывайте, — скомандовал виконт.

Где Эйк? Обычно он всегда под рукой, как тень... Ни справа, ни слева. Я оглянулся.

Он стоял за самыми дальними солдатами. Даже не пытаясь выбраться к нам с виконтом.

— Эйк!

Он не слышал. Его глаза замерли на латниках, на двери...

Он заметил меня, когда я был уже в паре шагов. И вместо того, чтобы броситься ко мне... Эйк пятился.

Его глаза молили. Лицо — белее эльфийской простыни.

— М-мастер... Я... Я не...

Его руки больше не пытались удержать сумку, она легла на пол.

— Эйк, — я постарался, чтобы мой голос был спокоен. — Кто-то должен заряжать...

— Здесь нету крыс, — прошептал он, глядя куда-то сквозь меня. — Здесь нет ни одной мыши... — Закрыв глаза, он прижался к стене. — Кро-Берот...

Он осел по стене. Сжался, обхватив колени. Его колотила дрожь.

— Эйк...

Я коснулся его плеча. Он дернулся, будто я его ударил. Сжался еще сильнее.

— Мастер, я... Я не... Я... Я не могу, мастер...

Я стоял над ним — сжавшимся, зажмурившимся. Верный, но маленький мышонок...

Да и какая разница — теперь? Тем более что и арбалет-то у нас теперь только один... Мой-то остался там...

Я присел на корточки. Положил руку на плечо. Он снова вздрогнул. Я чуть потрепал его.

— Ладно, Эйк.

Он открыл глаза. Затравленно глядел на меня. Я попытался выдавить ободряющую ухмылку.

— Ладно. Тут.

Я покосился назад, не стоит ли кто над душой. Но им было не до нас. Латники подняли топоры. Перед ними шестеро солдат, плечом к плечу, толкали дверь, — стоявшую как стена.

— Если мы не... — я закусил губу.

Если мы не вернемся, то и им всем тут недолго осталось.

— Если тут...

Снова не договорил.

Эйка била дрожь.

Да и что тут скажешь?

Ладно. Тут уже ничего не изменить.

— Пригляди за той рыжей, если сможешь.

Я поднялся. Он, судорожно вздохнув, как всхлипнув, вскинул голову.

— Мастер, я... — с мукой в лице он тоже начал вставать, я толкнул его обратно.

— Ладно, ладно.

Все накрыл тяжкий скрежет петель. Дверь поддалась.

Запустив руку в карман, я сжал коконы с пулями. Семь, и еще одна...

Я на ощупь отделил три.

Если там мне не хватит пяти — то и восьми не хватит.

— Эйк...

За дверью уже показалась освещенная щель, и ее толкали дальше, петли надсадно стонали.

— Эйк!

Я взял его руку. Вложил три кокона с пулями.

Он открыл рот — изумленный, как выброшенная на берег рыба, — но не издал не звука.

— Если сюда влезут, — я зажал его пальцы на пулях.

Расписной арбалетик я беру с собой, но... Там, в зале, два тяжелых арбалета. Если не тащить их, а сидеть на одном месте, и стрелять почти в упор, то даже из них можно пулями... Ладно. Сам сообразит. Найдет, из чего.

— Ну а если уж никак...

Я покосился на ножны на его поясе. Его любимый нож. Мой подарок.

Он тоже опустил взгляд на нож — почти бессмысленный.

— Теперь все назад! — гаркнул Зик.

Петли больше не визжали. Проход был открыт. Толкавшие дверь быстро отступили за латников.

Подхватив арбалет, я двинулся туда — через угрюмо затихших солдат. Нарочно задевая всех, кто были на пути. Собирая злые взгляды и приглушенные проклятия, — но это лучше, чем тишина. Ели не отвага, то пусть хотя бы злость!

— Стрелять во все, что движется! Если кто начнет чудить, сразу валите его на землю. Держать так, чтоб не вырвался! И делайте то, что я вам скажу. Только то, что скажу!

Четверо латников свиньей выстроились перед входом. Первым, на острие, Вальд.

За раскрытой дверью чернела решетка.

Каменный мешок за ней — такой же, как и был. Все шесть факелов на стенах горели.

Дальше переходит в обычный проход. Там пылал еще один факел.

Я оглянулся на виконта и кивнул.

— Поднимайте, — сказал виконт.

— Поднимайте! — гаркнул Зик.

Команда, как эхо, еще пару раз повторилась в глубине донжона, и решетка дрогнула. Застучали невидимые барабаны в глубине стены. Решетка пошла вверх.

Я стоял на пороге первым.

127

Полуприкрыв глаза, — если что-то...

В ушах, в висках, в груди тяжело отдавалось сердце. Но впереди ничего не происходило.

Грохот затих. Решетка была поднята.

Все так же горели факелы на стенах, и ни звука. Я слышал только сопение людей сзади. Поскрипывание натянутых струн. Звяканье доспехов при неосторожном движении.

И все.

Словно там, впереди, ничего и нет...

Я посторонился, давая латникам выбраться в проход.

Потом, поскрипывая тетивой натянутого лука, обдав мне щеку жаром от пылающей зажигалки, через порог прокрался Сова. За ним, снова опалив мне шею зажигалкой, Джок.

— Не давайте им прикоснуться, — тихо бросил я. — Уже не оторвете.

Стискивая в ладонях по кристаллу, я перешагнул порог.

Сзади за мной Шептун, с факелом в руке, другой вцепившись в шею...

Латники, снова встав свиньей, застыли, перегородив проход.

Сова проскользнул мимо них и был уже в конце, на повороте. Замер там, нацелив лук за угол.

За ним крался Джок.

— Пока здесь, — прошипел я латникам и тоже протиснулся вперед.

Когда я нагнал, лучники двинулись дальше. Теперь первым Джок.

Позади я слышал осторожные шаги солдат. Кто-то звякнул доспехом, и его тут же засыпали шипящими проклятиями.

Следующий изгиб коридора тонул в тенях. Там уже должен быть и проход вбок? Факел тут был, но едва горел. То ли его забыли поменять, то ли...

— Там! — вдруг просипел Шептун, выбросив из-за моего плеча горящий факел как меч.

Щелкнул лук Джока. Зажигалка ударила в стену под факелом, выбросив сноп искр. Отлетела за поворот, запрыгала там по каменным плитам...

Затихло.

Джок уже положил на тетиву новую зажигалку. Сова мазнул по ней концом своей, запалив.

— Что там! — прошипел виконт.

Сзади то и дело доносились приглушенные шаги и звон доспехов. Солдаты перебирались из донжона в коридоры.

Джок и Сова, беззвучно переступая, семенили к повороту.

Перед самым изгибом стены Сова чуть отстал. Остановился. Джок, прижимаясь к противоположной стене, резко рванул вперед. Выскочил на угол. Дернул луком в одну сторону, в другую — туда, где был второй проход.

Судорожно прижался спиной к стене.

Теперь он был лицом к нам, зажигалка в луке прямо на Сову...

Глаза Джока быстро бегали из стороны в сторону, — удерживая оба прохода, невидимые нам.

— Никого, вроде...

Следующий проход тоже был пуст.

Мы были уже у лестницы, в жилой части замка. Здесь тоже было пусто и тихо — только потрескивали факелы.

— Все горят, — прошептал Сова. — Если бы они были здесь, они бы их загасили?

— Или оставили, чтобы ты решил, что их тут нет, — просипел Шептун.

— Серой не пахнет, — сказал я.

Вроде бы...

Или выветрилось?

Впереди, где начиналась лестница, свет дрожал. Огонь факелов плясал на сквозняке.

Теперь первым шел Сова. Лестница вилась спиралью, пряча то, что под нами.

Сова жался к середине — в наружной стене была ниша, идущая к бойнице. На стене горел факел, освещая лестницу. Но в саму нишу свет почти не попадал.

Когда делали крепление для факела, думали о том, что придется вести бой с арбалетчиками, наступающими по двору... Никто не думал, что придется иметь дело не со стрелками внизу — а с теми, кто может вскарабкаться по внешней стене к самой бойнице, и проползти через не внутрь...

Огонь факела только слепил, сгущая тень в глубине ниши.

— Что там? — едва слышно позвал Джок.

Он сам выцеливал внутренний изгиб лестницы — туда, где прятались невидимые отсюда ступени.

Сова шагнул к нише — и шарахнулся назад. Щелкнула тетива, всадив огонь в нишу.

Я невольно сжался, вжав голову в плечи. Почти прикрыв глаза, потянув из кристалла...

Не потянул.

Звук от удара стрелы внутри ниши был жесткий. Дерево?

Теперь в нише дрожал свет. Пылающий конец уткнулся в ставень бойницы. Здесь было пусто.

Шептун, выставив вперед факел, прокрался к самой бойнице. Ткнул в ставень. Тот не шелохнулся. Попробовал запор. Просипел:

— Нет, не было никого. Все на месте.

— Дверь на месте! — бросил Сова.

Он был уже ниже. Я быстро сбежал следом.

В зале перед входом все было по-прежнему.

Пока Джок и Сова держали дверь под прицелом, с грохотом спустились латники. Выстроились перед входом. Вальд ткнул топором в дверь.

— Здесь все заперто!

— Никто не трогал... — прогудел Дирк.

Оглянулся. Виконт кивнул.

Они с Вальдом сбросили брус. Толкнули дверь.

Факелы снаружи перед входом горели. И в дальнем конце двора, перед воротами, тоже.

Справа, где должна была быть казарма — чернота.

Когда мы уходили, там горели два факела над входом. И над воротами конюшни. Сейчас, где полагалось быть конюшне, была лишь тьма...

Латники медленно выбрались наружу.

В совершенной тишине каждый их шаг был как грохот.

Полная, совершенная тишина во дворе...

Из конюшни не доносилось ни звука.

Мерин в середине двора был едва различимой тенью.

— Стойте!

Я вцепился в плечо Вальду, не давая идти дальше.

Мерин стоял неподвижно. Чуть повернув к нам голову, будто внимательно следил. В его выпуклых глазах отражалось пламя факелов.

Я вдруг понял, почему никто не сталкивался с таким оплетуном — со жгутом, которым он гоняет демонов, как каких-то хобов...

128

Не в оплетуне дело.

Оплетун-то самый обычный. Только в нашем мире — его таким не видят.

Этот жгут — часть его настоящего вида. Когда он в своем мире.

Они начали стаскивать нас к себе еще раньше, чем мы заперлись в донжоне.

Еще когда делали вылазку...

И здесь оплетун иной. Здесь он может то, на что не способен в нашем мире.

В нашем мире так управлять демонами невозможно. Не под силу ни магу, ни лучшему из шаманов. Самое большее — можно заставить идти куда-то вставшего мертвеца. Если когтем взять гохла, сидящего в мертвеце, и потянуть — но не до конца, не вырвать сразу, а аккуратно, — гохл заставит его шевелиться, чтобы ослабить натяг. Мертвеца можно так тащить, словно ленивого пса на поводке... Но не демона. Не демона.

Пока в нашем мире...

А выползни? Рохурлуры? На что они способны в своем родном мире?

Здесь...

Мерин стоял неподвижно. Его блестящие черные глаза пялились на нас.

— Джок, — шепнул я.

Звякнула тетива. Конскую голову дернуло от удара — и с истошным ржанием мерин взвился на дыбы. Зажигалка вошла точно в глазницу.

Натянувшиеся на шестах веревки рванули его назад. И тут же защелкали луки остальных. Огненные стрелы посыпались со всех сторон — в морду, в грудь, брюхо...

Я замер, весь дрожа, как еще одна до предела натянутая тетива.

Стиснув в каждом кулаке по кристаллу, прикрыв глаза...

Тянуть?

Сквозь лошадиный хрип звякали луки, бросая новые стрелы. Мерин бился на плитах двора. С треском обламывались концы зажигалок. Огонь облепил его со всех сторон, сыпались искры, клочья горящей пакли... Среди огненных концов мелькнула обычная стрела. Вошла глубоко в шею, и кровь толчками била из-под нее.

Завалившись на бок, он застывал. Хрипел, скаля тупые зубы. Пузырились кровавая пена.

Утыканный зажигалками, как огромная жаровня он осветил двор — выхватив из темноты и казарму, и конюшню. Теперь там дико ржали кони, грохотали копыта.

Я почти закрыл глаза, стискивая кристаллы — чтобы по малейшему знаку...

Его морда совсем опустилась на землю. Ноги вытянулись, подрагивая. Из-под зажигалок, застрявших в шкуре, струился черный дымок.

Больше не стреляли.

Люди вокруг меня тоже замерли, вслушиваясь и вглядываясь. В воздухе тянуло паленым.

Из конюшни, приглушенное толстыми стенами и наглухо закрытыми воротами, неслось дикое ржание. Там хрипели, бились, рвались, удавливая себя на привязях...

Мерин лежал неподвижно.

Язычки пламени на его боку горели ровно и спокойно, как свечи на огромном канделябре. Мерин — или что бы это ни было на самом деле — не двигался. Не пытался скидывать с себя огонь.

— Ну? — разлепил губы виконт.

Использовать кристалл?

— Уйди!

Толкнув меня окованным плечом, вперед шагнул Було.

Скособочившись, он задрал вбок свой огромный топор — и ухнул, только сверкнула сталь, размазавшись в сверкающую полосу. Вспорол от передних ног до задних. Из разреза, клубками толстых змей, поползли потроха, осклизлые, сизо-зеленоватые...

Кристаллы впивались мне в ладони. Я готов был потянуть в любой миг.

Несколько горящих стрел ударили в распоротое брюхо, там зашипело, пламя на стрелах запрыгало, почти погаснув. Но и там ничего не двигалось. Ничто не пыталось избежать огня.

От потрохов поднимался пар, струился над кровью, расползавшейся по плитам двора.

— Проверить конюшню, — бросил виконт.

Грохнул засов, заскрипели двери...

Я рискнул совсем прикрыть глаза. Попытался созерцать так, без маны. Если что-то сильное — я же замечу?

Должен же заметить! Даже без маны.

Особенно там — на востоке, где за стеной, за рвом, за валом было...

— В конюшне никого, милорд! Лошади целы, милорд!

Но передо мной была тьма. За веками угадывались лишь колыхания света от факелов.

— Казарма — пусто, милорд!

Я приподнял руки перед собой, не открывая глаз. Два голубовато светящихся светляка. Мои кристаллы.

Теперь я четко созерцал их даже без маны.

Это из-за того, сколько кристаллов я тут вытянул за последние дни? Или просто потому, что здесь оно так?

Мне на плечо легла рука.

— Где они, Бример? — спросил виконт.

— Почему они не лезут? — пробасил Зик. — Они же были здесь!

— Убрались обратно за стену? — спросил Джок. — Они нас опять выманивают?

— Время работает на них... — просипел Шептун. — Они утягивают нас все глубже...

Где им будет все легче...

Этого я не сказал. Это говорить не надо.

И этому бы глотку заткнуть, чтобы не сипел.

Хотя... Есть ли разница? Теперь?

— Мост, — глухо приказал виконт.

Я открыл глаза.

Все, кто мог держать оружие, были уже здесь. Факелы плыли по двору, чадила обгоревшая туша, несколько лучников показались между зубцов на надвратной башне. Оттуда взмыли зажигалки — за стену, за ров...

Люди суетились. Они делали что-то — что привыкли делать, когда имели дело с привычным врагом, будто и сейчас перед ними был такой же враг, который ясно, как будет действовать. И которого можно одолеть...

Лучники с надвратной башни посылали все новые зажигалки за ров. На каменный выступ перед мостом? Или на то место, где ему полагалось бы быть...

Из-за стены не доносилось ни воплей, ни визгов, ничего.

Вся эта возня там, на стене... И беготня по двору... Горячечные обыски конюшни и казармы, и в темных углах двора... Как билась на прилавке рыба, пытаясь спастись этими судорожными ударами хвоста, — потому что привыкла так спасаться. Будто вокруг, совсем рядом, вода, а не сухой воздух и твердый прилавок...Но рыба все бьется — будто камлает своим рыбьим богам в безумной надежде, что вдруг нахлынет море, и ее спасет, и все будет так, как было всегда прежде...

Если бы кто-то из магов смог вернуться после того, как демоны опустили его в свои миры... Где эти арканы? О таком нельзя забыть. Нельзя не упомянуть...

Обязательно записали бы.

Если бы кто-то выбрался.

Воздух был холодный. Без плаща я дрожал — но словно не мое это тело, а чужое, будто слежу за всем этим со стороны...

Потому что уже ничего нельзя изменить...

За стеной с грохотом опустился мост. Поднялась решетка. Разошлись ворота.

Перед открывшимся зевом каменного мешка замер виконт — широко расставив ноги, по-бычьи пригнув голову, стискивая меч.

Люди собирались вокруг него.

Первыми двинулись Дирк и Вальда. За ними Було и Малой.

Потом лучники.

Они жались к середине моста, ощетинившись огненными стрелами и вперед, и в стороны.

— Кажется, туман редеет... — шепнул кто-то.

Редеет?.

Может быть. Только не уверен, что теперь это обнадеживающий знак.

Когда они приходят к нам, с ними туман. Но если они у себя... Тут...

Стискивая в кулаках кристаллы, я крался по мосту, вглядываясь в доски под ногами — будет миг, когда то, к чему я привык там — вдруг сменится на что-то совсем другое...

Дирк и Вальд были уже на каменном выступе.

На земле вокруг горели зажигалки. Никто их не гасил. В тумане — ни движения.

— Они будто попрятались... — проговорил виконт. — Они нас боятся, Бример?

Боятся?

Нас?..

— Когда шакалы разбегаются, это не всегда хороший знак, — пробормотал Джок. — Возможно, они почуяли льва...

— Там! — выдохнул Сова.

Лучники справа дали залп.

Стрелы проткнули туман над краем рва — и унеслись дальше, превратившись в смутные пятнышки света, застыли там, воткнувшись в землю...

Были тени, колыхнувшиеся прочь от огня?

Или это игра завихрившегося от стрел тумана?

— Вон! — гаркнуло за спиной.

Я обернулся, под новый хор струн, но различил только огоньки стрел, падающих в тумане.

Люди застыли. Кто-то тихонько пятился назад.

— Вперед, — с тихой ненавистью бросил виконт.

Дирк двинулся было, но Вальд за ним не пошел. Було и Малой тоже встали.

— Вперед, Ношрины выблядки! — заорал Зик. — Вперед!

Он прошел между Малым и Було, пихнув их плечами.

С неохотой, но одни двинулись следом.

Зик задел плечом Вальда. Потом Дирка. Помедлив, они все-таки пошли за ним.

По концу каменного выступа. Ступили на землю.

Двинулись с моста остальные — с горящими зажигалками на луках, с факелами, словно рой светляков...

Я стискивал кристаллы.

— Никого, вроде! — пробасил Було.

— Куда теперь, милорд? — позвал Малой.

Впереди была мутная тьма.

— Где они, Бример? — тихо спросил виконт.

— Может, ждут, пока отойдем подальше от моста? — просипел Шептун.

Я вглядывался под ноги, прежде чем сделать хоть шаг.

Но это была обычная земля. Та же самая раскисшая от дождей грязь, по которой мы выходили прежде этой ночью. Та же самая, по какой заезжали еще позавчера, возвращаясь из Оростола... Оростол... Кажется, это было вечность назад.

— Как много они могли утянуть? — тихо спросил виконт.

Край мог быть где угодно. Может быть, в сотне шагов. А может, сразу там, где туман смыкается в непроглядную стену.

— Нам вправо, виконт, — сказал я.

Надеюсь, вал все еще там...

Виконт оглянулся на Зика. Кивнул.

— Давай! — гаркнул Зик.

Последние солдаты уже сошли с моста. Двое замыкавших тащили бочонок. Теперь пробку вышибли, и в воздухе поползла тошнотворная вонь земляного масла. Пока один поливал, второй пытался его запалить.

Наконец огонь разбежался по земле. Перед входом на мост поднялась стена пламени.

— Ну что затихли, ублюдки! — рявкнул Зик. — Отбросим-ка их от замка! Больше раза не помрешь! Ну! Вперед! Пошли!

Он вырвал у Вальда тяжелый топор и первым двинулся на темноту.

За ним тронулся Дирк. Остальные латники.

Зашевелились лучники.

— Все вместе! Не рассыпаться! — гудел впереди Зик.

На флангах вздрагивали, шарахаясь от темноты. Выставляли факелы. У кого-то сорвалась зажигалка, — но все это была лишь игра теней в тумане.

Пока они не лезли.

И внизу. Земля оставалась землей. Кажется...

— Под ноги смотрите! — сипел Шептун. — Они могли зарыться.

Если бы знать, на что еще они здесь способны...

Или на что способно то, что так их напугало? То, из-за приближения чего они бросили свою добычу и разбежались, хотя оно еще даже не подошло?..

Но пока мы шли. Медленно, но мы продвигались все дальше. Я оглянулся.

Полоса огня перед мостом — уже мутное пятно света.

— Почему их нет, Бример? — прошипел виконт.

Мы шли, и свет вырывал из темноты обломки стрел, оставшихся от прошлых вылазок.

— Где-то здесь должна быть кляча, — позвал Сова, хмурясь. Оглянулся. — Бример?

— Клячу ты не найдешь... Виконт! Еще правее.

До вала, наверно, шагов пятьдесят?

Вон та темнеющая полоса в тумане — это уже он?

Я сглотнул.

Кристаллы опять скользили во взмокших пальцах. А в груди — холодная пустота.

129

И факелов вокруг меня было все меньше.

Люди отставали.

Я оказался вровень с Зиком и латниками.

— Стой! — прошипел Було. — Там...

Впереди, перед валом, из земли торчало — словно острые корни...

Я вытянул туда руку и крикнул:

— Джок! Сова!

Но уже понял, что это там. Еще за миг до того, как их зажигалки воткнулись в землю справа и слева.

— Бример... — прошипел Зик.

Но я шел туда, оставив их позади. Присел на колено. Да, мой арбалетик. Кажется, даже целый?

Наверно, где-то здесь и пуля? Только попробуй ее найди тут, в раскисшей земле...

Я поднялся.

Если арбалетик — лежит вот тут, а бежали вдоль рва мы — вон оттуда?

Я шагнул... Меня сгребли за плечо, останавливая.

Джок. Он вглядывался в меня, словно в пьяного — насколько я безумен? Говорить со мной, или сразу валить на землю?

Наконец тихо сказал:

— Его где-то здесь.

— Я знаю.

Его где-то здесь. Те ыбрук — они были где-то тут. Прямо перед нами.

Где-то...

Были — или все еще тут?

Я закрыл глаза. Попытался созерцать.

Потянуть кристалл?

Я стискивал один в левой руке, другой в кровящей правой. Еще один в кармане.

Потянуть?

А что потом?.. Когда они кончатся?..

Сглотнув, я открыл глаза.

Оглянулся. Виконт, перехватив мой взгляд, кивнул Зику.

— Через одного, залп! — гаркнул тот.

Защелкали луки.

Зажигалки прошивали воздух, усеивая землю перед валом, его склон.

— Вон! — вскрикнул кто-то.

Между горящих стрел что-то было. Как будто распластавшись по самой земле...

Еще несколько стрел ударили туда. Три зажигалки вошли в него, пришпилив к склону.

Огонь продолжал гореть — но то, на земле, было неподвижно. Что-то рыжее. Желтоватое?

Позади трещали, запаливаясь, новые зажигалки.

Я шагнул вперед. Ладони с кристаллами взмокли. Гладкие грани манили потянуть...

Потянуть?

А если — зря?

Оно не двигается. Не пытается сбросить огонь, не пытается сбежать из нашего мира. Это не может быть демоном.

Но если — все-таки ловушка?..

Ведь подохну же прямо тут, и кому тогда какая польза от этих кристаллов... Может, это какая-то почти отмершая шкура, как на животах рохурлуров? Что-то вроде. Поэтому огонь и не причиняет ему боли. А под этим куском, зарывшись в землю, чтобы скрыть свой настоящий размер...

Потом я понял. Узнал.

И пошел туда.

Если бы он не был так испачкан в грязи, сразу бы разглядел — это желтый подбой плаща. Такого же, что и на остальных людях графа.

Я остановился над ним.

К зажигалке, засевшей в землю у моих ног, ветерок подогнал черную прядь. Коснувшись пламени, в один миг она с треском исчезла.

— Это... это его плащ? — раздался тонкий голос Лисенка.

Навьюченный сумками с зажигалками, как маленький мул, с факелами в каждой руке, он жался к Джоку.

Да, его плащ...

Ыбрук, которая зарылась, когда я ударил брыком — прямо тут.

Горящие стрелы покрыли землю всюду вокруг. Если бы ыбрук была сейчас над землей, ее бы обожгло. Прозрачные лепестки загустели бы, как яйца на раскаленном железе. Но в воздухе была лишь дымка тумана.

Ждет под землей?

А серебристая и голубоватая? Они были сбоку. Я вытянул туда руку.

— Через одного! — гаркнул Зик.

Новый залп покрыл склон огненными стрелами.

Там тоже не движения.

Все три спрятались?

Может быть, еще заранее?

Но тогда должны остаться дыры в земле. Небольшие, но их можно заметить, если знать, что ищешь...

Я стараясь удержать взглядом весь усыпанный стрелами склон.

Стискивая кристаллы.

Потянуть?

Если хотя бы один огонек дрогнет — потому что эта стрела, будто сама собой, вылезает из земли...

Я вздрогнул — только сейчас заметил! В шаге за плащом...

Я стоял, замерев, не дыша. Все тело дрожало.

На земле было еще что-то. Совсем крошечное, как свившаяся маленькая змейка. Но и дыра от ыбрук, она тоже может быть не больше кротовьей норы...

Я сделал туда шаг. Закусив губу, тронул окованным носком. Оно легко двинулось в сторону, но само не шевелилось. Под ним...

Вмятина в земле? Или дыра, которая уже почти засыпалась, стараниями ыбрук снизу?

Я осторожно поднял эту крошечную змейку.

Нет, не дохлая змейка. Какая-то веревочка? Что-то сплетенное из тонких кожаных полосок, выдубленных до скрипа.

— Это от его оберега! — позвал Лисенок. — У него на нем висел соколиный клюв. Он его целовал! Я видел!

Теперь его голосок был куда дальше. Я оглянулся.

Джок за мной больше не шел. И Лисенок был за его плечом.

Остальные растянулись еще сильнее. Не шли сюда. Ждали, не подходя к валу. И лучники, и латники. И виконт...

— От него осталась только это?.. — пробормотал Лисенок.

Теперь он пятился.

И не только он.

Я стиснул кулак. Кожаный шнурок натянулся на костяшках.

Они лишь угрюмо смотрели на меня. Никто не собирался приближаться.

Ладно. К Баану вас всех!

Я повернулся к валу.

Если первая ыбрук была где-то здесь... Значит, те две должны быть вон туда. А жгут, который их притащил в наш мир...

— Редеет! — истошно заорало сзади.

Я обернулся.

— Туман редеет! Ушами клянусь! — Муха размахивал руками, повернувшись назад, к замку.

Джок, Лисенок, за ними Виконт, Зик, все остальные — они все теперь глядели туда.

— Редеет же! Смотрите! — все вопил Муха.

Мелкий среди остальных, похожий на парня, хотя уже седая и щетина, и виски. Лим проворно схватил его за ворот. Тэдор выкрутил из его рук лук с горящей зажигалкой.

— Подождите! — гаркнул Зик.

Приложив руку к глазам, отгораживаясь от света, он пятился вбок от сгрудившихся людей.

— Да сгинь же — ты, с факелом!

Шагнув еще дальше, Зик вглядывался на восток.

Мне свет их факелов не мешал. Туман на востоке и вправду таял. Стала различима границу между темнотой неба и чернотой земли.

— Выпустили... — просипел Шептун. — Они нас выпустили!

— Клянусь создателем, туман уходит! — взревел Було. — Милорд, клянусь! Там поредело!

Солдаты опускали луки с зажигалками к земле.

— Вон же дорога! — воскликнул Сова.

— Я вижу холм!

— Лес!

Если бы мы шли не на запад, а на восток, возможно, мы заметили бы раньше.

Муть уходила. В тумане проступали башни замка. К югу чернел гребень холма, полоса леса...

Я поднял руку и закусил костяшку пальца.

И еще сильнее!

Чтобы ощутить боль по-настоящему, вкус крови во рту...

Чистая полоса на востоке не пропала. Это был не морок. Воздух в самом деле яснел.

Кажется, даже угадывается виток дороги под холмом, до самой опушки...

— Милорд, мы можем уходить! — гаркнул Зик. — Отход к Оростолу свободен!

Виконт оглянулся на меня. Вокруг него поднимался оживленный гомон. Латники подняли забрала.

Я отвернулся от них.

Вал...

За его вершиной было черно.

Но я помню, куда уходил конец жгута...

Помню, где светилось то изумрудное сияние.

Закрыв глаза, я потянул.

Оно было здесь!

Но... Оно было куда тусклее. И гораздо меньше... И...

Оно тускнело и уменьшалось! Прямо пока я созерцал! Словно...

Как закат.

Будто это изумрудное сияние проваливалось за горизонт...

Только демоны не уходят из нашего мира так — постепенно.

Оно не уходит... Оно опускается в землю? Такое тусклое — потому что теперь нас разделяет не только вал? Сейчас над землей остался лишь кусок того, что было, — а большая часть уже ушла вниз, под землю? Между ним и мной теперь огромная толща земли? Ту его часть я просто больше не созерцаю?

Но тогда выходит, что оно... прячется?

Что бы это ни было, но оно... нас... боится?

Я закусил костяшки пальцев. До боли, до вкуса крови.

Ничего не изменилось!

Это все не морок? Оно там правда уходит под землю? Прячется? Прямо сейчас?

— Виконт, ведите людей!

Я двинулся вперед — и чуть не рухнул, споткнувшись о вздыбившуюся землю.

Склон вала, я почти забыл. Тут надо карабкаться. А на вершине... Я приоткрыл глаза. Ношрины хляби! Здесь частокол был не разобран — колья торчали как выставленные пики. Надо обходить в какую-то сторону.

Влево? Вон там прореха...

— Бример!

Оскалившись, я оглянулся.

— Виконт, быстрее! Оно все еще здесь!

— Милорд, мы... — все надсадно сипел Шептун, ловя взгляд виконта. — Надо убираться, милорд! Брать всех из замка, и убираться! Пока есть, куда!

Да. Есть, куда. Здесь, сейчас — это часть нашего мира.

И оно все еще тоже здесь!

— Оно еще там, за валом, виконт! И оно прячется! Прямо сейчас!

Что бы это ни было — но оно нас боится!

Это от нас оно прячется под землю. От огня, который с нами? А может, умеет чуять жидкое серебро — флакон у меня на поясе.

— Надо уходить, милорд! — надсадно сипел, как кричал, Шептун. — Пока есть, куда!

За спиной виконта поднимался гул голосов. Они хотели назад — туда, где угадывался огонь перед мостом. Где была дорога, уводящая прочь...

Только их спины, бока — и несколько лиц, злых, оскаленных, с ненавистью следящих за мной.

— Назад к дороге, Бример, — велел виконт.

Он тоже разворачивался, чтобы уходить...

Нет, не развернулся. Замер. Уловив, что я не двинулся.

Наши взгляды встретились. Его холодные глаза. Губы, поджатые под пышными, как навес над входом, усами.

— Бример...

Я опустил взгляд — на кожаный шнурок, свисающий с моих пальцев.

Что мне сказать ему? Им всем? Что я могу сказать им такое, чтобы они пошли за мной?

Что со мной еще никто не пропадал?..

Соколиного клюва на шнурке не было. Не думаю, что он отвалился. Это ыбрук взяла его, когда растворяла кости Гляныша.

Никогда уже не скажу...

И я даже не узнаю, что же это там, за валом?

— Возвращаемся! — крикнул мне Зик.

— И вы дадите им убраться?..

Сквозь гомон пробился скрежещущий голос Шептуна:

— Милорд, не стоит гневить богов! Надо отходить, пока можем!

Виконт тяжело смотрел на меня.

Я поднял взгляд выше. Поверх его головы — ловя лица остальных.

— И дадите им спокойно остаться здесь?! — крикнул я. — В этой земле? После всего, что было?!

— Милорд... — сипел Шептун. — Выводить всех из замка, и уходить...

— Мы возвращаемся к замку, Бример, — холодно сказал виконт.

Мы?..

Я поглядел на кожаный шнурок, туго намотанный на мои пальцы.

— Да убирайся хоть к Нзабару, — прошипел я сквозь зубы, разворачиваясь.

Я выдернул из плаща Гляныша зажигалку. Огонь мне понадобится. Подняв ее перед собой, я двинулся наискось по склону, поднимаясь влево, к прорехе в частоколе.

Изумрудное сияние уже почти пропало — я едва его созерцал!

— Бример!

Стиснув зубы, я остановился. Оглянулся через плечо.

— Бри-имер... — лицо виконта не обещало ничего хорошего.

— Бример!!! — проревел Зик, наливаясь кровью. — Мы отходим! И ты — тоже!

Кажется, они решили, что имеют на меня какие-то права?

— Виконт, — начал я, с трудом сдерживаясь. — Не теряйте голову...

Лицо виконта дрогнуло — а потом застыло каменной маской.

Я закусил губу.

Но вылетевшего слова не вернешь. За плечом виконта Вальд ощерился, как от пощечины, и задвинул забрало. Тяжелой поступью двинулся ко мне, еще прежде чем виконт бросил:

— Взять его.

Следом за ним Дирк.

— Если они отходят, то не просто так! — крикнул я. — Мы можем их достать!

Не знаю еще, как.

Не знаю даже, почему они ушли — но точно знаю, что можем. Можем! Если бы они могли справиться с нами, они бы не отошли от замка!

Латники приближались ко мне.

— Мы их! — крикнул я. — Незачем бросать замок! Мы можем их достать!

— Ты не знаешь, сколько их там еще! — просипел Шептун. — Нам и так повезло, что нас вынесло из их миров обратно! Не гневи Баана!

— Виконт! Ведите людей — сюда, за мной!

За спиной виконта, его люди глядели на меня — с ненавистью и злорадным облегчением...

— Тибальд, — бросил виконт. — Если он дернется...

Тибальд уже глядел на меня, прищурив один глаз — вторым поверх сверкающего, как красный светлячок, наконечника стрелы.

Дирк и Вальд, с опущенными забралами как два оживших стальных истукана, медленные, но неумолимые, были уже на склоне вала подо мной.

Ну что мне — тратить еще один кристалл на то, чтобы ослепить этих идиотов?!

— Виконт! Мы можем...

— Нет. Я и так потерял пятерых за эту ночь. Мы отх...

Он не договорил.

Замерли и Дирк с Вальдом — как верные псы, почуявшие, что с их хозяином что-то неладно. Они обернулись к нему.

Виконт больше не глядел на меня.

И люди вокруг него тоже оборачивались — снова куда-то назад, на восток...

Стук копыт?

В редеющем тумане проступил силуэт всадника. За ним второй. Еще один человек бежал рядом с первым всадником, держась за стремя.

— Рассвет! — прокричал всадник, размахивая рукой. Это был граф. — Мерез, рассвет! Я видел с башни, весь восток светится! Туман опускается! Над нами жуткая туча, но на востоке заря!

За ним скакал пергаментный.

А рядом с конем графа несся, вцепившись в его стремя — Эйк.

Сбавив ход, граф послал жеребца вокруг своих людей. И тут, заметив меня, снова пришпорил.

Жеребец шел широким ходом, лихо вышибая из земли зажигалки. Эйк, не выдержав, отцепился, чуть не рухнув в грязь. Граф осадил коня перед самыми латниками.

— Бример! Рассвет!

Рассвет...

Может быть, с башен и было что-то видно. Но надо мной была — сплошная тьма.

Вдруг ее на миг подсветило, откуда-то из глубины небес. Очертило тяжелые низкие тучи, и все снова погрузилось в темноту. Пророкотал гром.

Восход...

Так вот почему они отступили...

— Это ты их отогнал от замка? — Граф расхохотался. — Они ушли! Я думал, уже ничто их не изгонит! И мы так и сгинем в их мирах!

За графом, как тень, подъехал и остановился пергаментный. Кажется, будто и конь под ним перенял его привычки, и шел по земле бесшумно.

Эйк, красный и задыхающийся, подскочил ко мне:

— Там светает, мастер! Сейчас, наверно, с нашей башни уже можно видеть край солнца!

Солнце...

Но если все это время твари опускали нас, вместе с замком и всем вокруг, к себе, туда, где никакого солнца нет и быть не может — то как их мог напугать рассвет в нашем мире?

Или...

Все это время мы так и оставались в нашем мире?

Но рассвета ведь не было... Наступить он должен был — еще за час до того, как мы собрались выходить...

— Как ты это сделал? — воскликнул граф.

Он с восхищением глядел на меня — а у меня внутри разливалась жаркая ярость.

На себя. На свою глупость. На свой страх — так легко лишивший меня разума.

Мы были все это время в нашем мире!

Иного объяснения нет.

Но... Был ведь и тот мальчишка с соломенными волосами, который считал на абаке, сколько минуло склянок? Он сказал, рассвет не пришел, когда должен был прийти... А в прошлую ночь он высчитал рассвет точно...

И если мы не опускались вместе с демонами в их миры — то что это был за жгут, управлявший демонами?

Если то была не истинная личина оплетуна, которая открывается только в его родном мире... то что же, Нзабар меня дери, это было?!

Значит — все-таки опускались?..

Но...

Я зажмурился, кусая губы — до яркой, как вспышка, боли, до крови.

Но когда я открыл глаза, ничто не изменилось.

Никто не путал мои мысли. Не лез ко мне в голову.

И тумана было все меньше. А на востоке явно светлее. И вокруг, всюду, куда хватало глаз — это был наш мир. Никаких сомнений.

— Бример? — граф, все еще улыбаясь, нахмурился.

Не привык, что на его ласковое внимание не отвечают? Мне было плевать и на его внимание, и на его пьяную рожу.

Пока он тут гарцует — там, за валом, оно... оплетун это, не оплетун, что бы это ни было! — сейчас оно прячется. Потому что солнце смертельно для них всех. И для этого тоже.

Прямо сейчас оно зарывается в землю...

Чтобы после заката начать все сначала?

Доделать то, что не получилось сегодня?

Хотя — с кем доделывать? Они же собрались уйти из замка, все бросив. Прямо сейчас. Соберут всех — и по дороге к Оростолу. И потащат следом и меня — если надо, скрутив по рукам и ногам.

Ярость была — как шторм над северным морем, рубящий кожу льдистым иглами.

Крайний кол, за которым начиналась прореха — вот он. Но я больше не созерцал!

Мана вышла, пока я спорил с виконтом, Нзабар бы его драл, вместе с его латниками, всеми его людьми и графом в придачу...

Я потянул второй кристалл. Зажмурился.

Но теперь там, на западе за валом, была только бурая муть.

Оно уже целиком ушло под землю.

— Как ты это сделал? — все звал сзади граф, блаженно улыбаясь. — Как ты заставил их уйти?

Я с трудом сдержался, чтобы не оскалиться не него, не заорать, не послать в Ношрины хляби, по всем холмикам, складочкам и извивам...

На лицо падали крупные холодные капли. Снова пророкотало, на этот раз куда ближе. Налетел порыв ветра.

Если хлынет ливень, напитывая землю водой, стирая все следы — где они могли закопаться...

— Лучше бы нам понять, как они сюда смогли прийти, граф.

Виконт, с каменным лицом, шел к нам.

Я старался сдержать кипящее бешенство — на виконта, на себя, на все!

Мы потеряли столько времени — и все еще теряем!

Если оно успеет закопаться и замести следы — а это они все умеют превосходно! — мне его уже не найти...

И еще этот дождь! Капли падали все чаще, звенели по доспехам, с шипением разрывались в пламени зажигалок.

— Сейчас восход, граф. Но за восходом придет закат! Если вы хотите владеть замком и к следующему рассвету, пусть ваши люди пошевеливаются!

Выставив зажигалку, я перешагнул вал.

130

Люди растянулись широкой цепью.

Факелы будто меркли — сверху светлело. Где-то там, за тяжелой пеленой, всходило солнце.

— Живее! — крикнул я. — Живее!

Накатывал шелест дождя. Крупные капли звонко лупили в шлемы.

Земля не высохла еще с предыдущих ночей, мешалась в грязь. Ноги уже вязли по щиколотку. И если какие-то следы еще и оставались...

— Ищите норы! — крикнул я. — Просто где перекопано! Если где-то валуны...

Но я уже сам видел, что нет тут валунов.

Все пространство за валом, где раньше был осадный лагерь, ровное как стол. Так тогда вытоптали, что даже трава еще не пробилась.

— Вон он, вон! — заорало на левом конце цепи.

Защелкали луки.

— Осади!

— Ползет!

Я зажмурился. Во мне еще была мана — руки голубовато светились, и бурая муть вокруг...

Только в той стороне я не созерцал ничего.

Или это потому, что отсюда я гляжу через толщу земли? А вот если я встану над тем местом, где оно закопалось...

Как в стену влетел!

Я раскрыл глаза, вывалившись из бурой мути.

Люди сбились плечом к плечу, выставив факелы и зажигалки. Мне пришлось пробиваться через их спины.

— Да не стойте как бараны! — шипел я. — Вокруг! Со всех сторон его!

Земля и правда словно разрыта...

— Вон он...

— Один?..

Теперь голоса — уже позади меня. Сбившись в живой частокол, они так и стояли там, позади. С треском вспыхивала просмоленная пакля на новых зажигалках.

В разрытой земле просвечивал... розоватый бок?

Едва я двинулся, в локоть вцепились.

— М-мастер! — шипело в ухо с отчаянием. — Ловушка же! Они...

Не оглядываясь, я стряхнул его пальцы.

— М-мастер... — со злой досадой прошипел Эйк.

Отсюда было куда ближе — но я по-прежнему ничего не созерцал.

А когда различу — что?

Брыком?

Или флакон открыть?

Руки, сами собой, стянули со спины расписной арбалетик. Хлопковый кокон с пули. Прижать ее к ложу, к самой тетиве...

Выставив арбалет, я крался туда, невольно горбясь.

Позади стихло — будто нет никого. Лишь звонко били по железу капли. Они падали на лицо все чаще — холодные, крупные.

Я на миг замер, прикрыв глаза... Ну?! Хоть что-то?!

Нет. Я уже не созерцал.

Кристалл, у меня есть еще один кристалл...

Последний.

А если тут не оно — а что-то другое? Какой-то из выползней, что тоже не ушел, а решил зарыться, чтобы вылезть вечером, когда солнце снова уйдет?

Что под этой присыпанной землей? Это его спина? Нет, не похоже. Там будто складка какая-то... Ноги?

Я сделал еще несколько шагов, все короче, все медленнее...

И, раздражено выцедив воздух, остановился.

Выпрямился.

— Бример? — едва слышно окликнул граф.

Судя по голосу, где-то далеко за своими людьми.

Хотя и его люди... Все так и стояли, замерев. Никто не зашел вокруг и с той стороны.

Я опустил арбалет. И, уже не хоронясь, повернулся.

— Здесь нужен не я, а пара крючьев!

Если не лопат.

Там не розовый бок выползня. Это человеческое плечо. Только от руки остался один обгрызенный сустав. И на кровь налипла земля.

Это не то, что мне нужно...

В стиснувшемся кулаке кожаный шнурок натянулся, резал пальцы.

Не то!

Неужели — слишком поздно?! И оно уже зарылось так, что не найти?!

Було и Малой, своими большими топорами, подцепили и рванули. Останки выволоклись из земли неожиданно легко. Не было там ни другой руки, ни головы, ни ног. Только торс в обрывках одежды, черных от крови и налипшей грязи.

— Ринге?.. — пробормотал кто-то.

— А не Седой?..

Кто бы это ни был, для него уже ничего не изменит, какое имя ему определят. Могильного камня и эпитафий у него не будет. То, что осталось — отправится в огонь. Если рохурлуры не дали своим выблядками сожрать его всего целиком, то только по одной причине: здесь будет приплод.

— Бросьте его! — рявкнул я. — Ищите еще! Другие дыры!

Озираясь, я пытался понять: где именно я подошел к валу, когда был здесь ночью?

В серой пелене, позади за валом, чернела громада замка.

Мы шли от моста. Чуть обходя, потому что на пути была кляча...

Вот вал... Жгут тянулся за него — куда-то...

Я повернулся, пытаясь проложить взглядом точное направление — дальний конец лагеря? У самого начала топей?

— Зик! Веди всех туда!

Я бросился вперед, но ноги вязли в раскисшей земле.

Цепь развернулась за мной. Люди шли — но медленно, неохотно. Перепуганные ленивые скоты... Неужели они не понимают, что с каждой минутой, с каждым мигом все труднее будет найти хоть что-то!

Оскалившись, я почти рычал, выдирая ноги из грязи, пока не добрался до северного конца площадки.

Здесь расчищенное под лагерь пространство кончилось, а вместе с ним и раскисшая земля. Дальше были валуны, булыжники, галька... Они покрывали здесь все, будто на каменистом берегу моря.

Спотыкаясь, скалясь, почти рыча от отчаяния я метался между валунами — ну здесь же, где-то же здесь оно было! Вот тут же где-то! Здесь!

Должно же было остаться — хоть что-то?!

Хоть какой-то знак, где именно было то, что так светилось...

Серые окатыши, сейчас потемневшие от влажного тумана и сеющегося с неба дождя, предательски разъезжались под ногами.

И воздух здесь был уже — болотный, полный сырой гнили...

Я замер. Мне показалось, словно я уже был тут — на этих разъезжающихся под ногами камнях, чуял этот болотный ветерок...

Всего на миг. Я прогнал это наваждение. Не мог я здесь быть, конечно. И никогда не был.

Волнами накатывал и отступал шелест дождя. Холодные капли сыпались на лицо, струйками сбегали за шиворот.

— Сюда, Зик, всех! — рычал я. — Живее! Смотрите тут! Ищите...

Факелы, люди медленно — слишком медленно! — стягивались сюда.

Небо светлело. Свет факелов был уже не нужен. Да только толку-то?

Даже если тут и есть где-то узкая нора вроде тех, какие оставляет ыбрук, когда уходит под землю, — как найти такой след здесь? Как разглядеть среди этих окатышей? Отличись от каких-нибудь камней, случайно легших так, будто их чуть раздвинули... Если сильно хочешь найти дыру, здесь ее можно разглядеть за любым камнем!

Но оно точно здесь... Оно нависало над этим местом!

И должно быть здесь...

Где-то тут...

Но где именно?

Я попытался обуздать скачущие мысли. Это было гораздо крупнее, чем какая-то ыбрук, — оно так сияло! И нора, если оно зарылось под землю, тоже должна быть гораздо больше. Такой след должен быть различим даже в этих камнях.

Но не видно...

А если нора уходит в землю не среди мелких камней, а где-то под валуном?

Оглядываясь, я застонал от отчаяния. Крупных валунов здесь... да их тут легко с сотню будет! А если пройти вдоль края топей дальше — то и не одна!

И некоторые из тех валунов не сдвинуть ни с хомутами, ни даже с дюжиной лошадей...

Эйк, посланный за сумкой, уже вернулся. Виновато пыхтел, крутился под ногами, как побитый щенок, выпрашивающий прощения.

Шептун, этот тоже все время маячил рядом, будто решил стать моим пергаментным. Только глаз недобрый. Не щели в камнях разглядывает — за мной следит...

Борс, крутившийся у бока громадного валуна, вдруг остановился.

Уставившись себе под ноги, медленно вытянул из ножен меч и коснулся камней. Потом стал отгребать окатыши сапогом...

— Назад! — рявкнули мы с Зиком в один голос.

Краем глаза я еще успел заметить — как Эйк, весь сжавшийся, втянул голову в плечи, почти зажмурившись...

Шептун, пригнувшийся и ссутулившийся, будто перед ударом ураганного ветра...

Я метнулся к Борсу, чтобы отшвырнуть его — но не успел.

Борс сам с проклятием шарахнулся прочь. Отскочив на пару шагов, весь оскалившись, — он все глядел туда, где расковырял камни.

131

В камнях что-то белело.

Шагнув туда, я замер.

Скрюченные синюшные пальцы. Человеческая кисть?.. Только что-то не так с ней. Таких рук у людей не бывает.

— Всем назад! — гаркнул Зик.

Людей не надо было просить. Они сами раздались прочь. Только Эйк сопел у меня за спиной.

— М-мастер... — свистящим шепотом позвал он. — Ловушка?..

Стискивая одной рукой арбалет, с кристаллом в другой, я шагнул ближе.

Эта рука... Едва виднелась из-под камней — но даже так ясно, что что-то с ней не так... Пальцы! Их было не пять. И росли они... Словно это была не одна рука, а почти две — как сросшиеся кисти близнецов-уродцев.

Ниже пальцев угадывались два запястья, уходя в разные стороны. Будто оба этих уродца-близнеца были и прикопаны тут же.

Вглядываясь в окатыши вокруг, я различил кое-что еще. В паре шагов от пальцев... Концом арбалета я осторожно ковырнул камни.

Под камнями что-то белесое. Пальцы, посиневшие ногти... Этих пальцев было слишком много, чтобы быть пальцами одной руки. И все-таки они сгрудились на чем-то вроде разбухшей кисти. А глубже, в камнях -угадывались два запястья, уходившие в разные стороны...

Образ в моей голове был дикий, как горячечный сон: три близнеца-урода, сросшиеся руками, как ломти недорезанного хлеба.

На негнущихся ногах я шагнул дальше. Туда, где у крайнего из троицы уродов должна была быть вторая рука, с краю — свободная, нормальная, из пяти пальцев.

Да, под камнями здесь были пальцы. Спутанная горсть. Не меньше десятка...

Ощущая, как горячечный кошмар засасывает меня, я попятился, стискивая кристалл. Вытягивая ману, проваливаясь в бурое марево... испуг встряхнул меня, как удар изнутри. Еще только начиная созерцать бурую муть вокруг, я уже понял — что-то не так! Совсем, совсем не так!

Я падал!

Я валился, рушился вниз — прямо в слепящее изумрудное сияние под моими ногами! А в виски мне — ударило, вгрызлись зазубренные шипы...

Нет. Земля не разверзлась.

Рев рвал виски, обдирал каждую кость в голове, как точильным камнем. Это сводило с ума — но, по крайней мере, я не падал. Просто снизу, прямо подо мной, было не привычное бурое марево, а...

Прямо под моими ногами.

В каком-то локте. Самое большее, в полутора. Прямо подо мной....

В подошвы мне упирались окатыши, твердые, неудобные — я ощущал их под подошвами сапог. Камни по-прежнему были под моими ногами, как и миг назад, никуда не делись, конечно же. Но для созерцания их не было. От всех этих окатышей осталась лишь легкая тень, лежавшая поверх того, что скрывалось под ними.

Огромный хоровод изумрудных мертвецов...

Будто в воде, подернутой рябью...

Рябь — это и был тот рев, стачивающий мои кости. Ураганный ветер, полный дробленого стекла...

Он шел от самих мертвецов. От того, что было внутри них.

Я стоял на краю хоровода, над одним из тел. Их было тут... шесть, семь... еще какая-то женщина?.. другая... и замыкающий круг...

Десять мертвецов.

Они все лежали головами в середину, в одинаковых позах. Будто взявшиеся за руки перед смертью.

Я созерцал не сами тела.

То, что сейчас было в них. Заполнило их головы, тела, руки...

Словно на тонком льду — а снизу, прямо подо мной, из глубины медленно всплывало сплетение мертвой плоти, из подземного мира в наш. В трех местах уже вышло на поверхность, проломив лед — яркие, горящие изумрудным огнем пальцы...

Я созерцал плоть огромного, неимоверно разросшегося гохла. Он занял все десять голов, густо пророс в туловища — через шеи шли сплетенья изумрудных корневищ. Ветвились по рукам мертвецов, уходили в их ноги.

Слепяще-изумрудная аура гохла заполнила мертвецов до предела, словно залила пустые сосуды. И в этом свечении — маленькие черные дыры. Словно каждого мертвеца пришпилили к земле пятью черными болтами. В плечи, в колени и в живот.

Не черные болты, конечно. Просто капли жидкого серебра.

Сводящий с ума рев длился, не кончаясь.

Руна?..

Руна — здесь?..

Но... Но как... Все это...

Я вздрогнул. Что-то изменилось!

Какой-то словно бы... лишь через миг я понял, что это голос. Обычный человеческий голос, пробившийся сквозь агонию гохла.

— Что тут, Бример?

Я приоткрыл глаза. Сумрачный рассвет, серые окатыши под ногами — все это казалось каким-то нереальным, ненастоящим. Ведь там, под ними, в каком-то локте подо мной...

— Что тут, Бример? — повторил голос настойчивее.

Я оглянулся.

Граф, шедший ко мне, — он остановился.

Наверно, было что-то в моем лице.

По бокам от графа, громыхая сталью, шагали оба латника — они тоже встали. Пергаментный, тенью скользивший за ними, теперь выступил вперед. Наполовину прикрыл своего господина. Змеиные глаза застыли, нацелившись на меня. Затем его взгляд скользнул — вниз, туда, где из-под камней всплывали пальцы...

Я шагнул прочь от руны. И еще дальше.

С каждым шагом обдирающий кости рев спадал, будто его уносило на десятки локтей под землю. Всего несколько шагов, и я уже едва различал его — а может, это был уже и не сам визг, а та звенящая тишина, что остается в ушах после оглушившего вопля.

Мертвецы больше не хватали меня за ноги. Теперь я стоял не над ними.

Но бредовое наваждение, будто я замер на тонком льду, который вот-вот проломится, снова накрыло меня.

На тончайшем льду, который сейчас проломится — и то ли я обрушусь вниз, то ли то, что было внизу, вырвется на поверхность...

Торун всемогущий...

Я думал, это руна из мертвецов?..

Отсюда я созерцал их сбоку. И теперь изумрудное сияние чудовищного гохла, заполнившего тела, на закрывало того, что было ниже.

Гораздо ниже...

Там, куда из голов мертвецов тянулись хвосты гохла.

Один это гохл, чудовищных размеров, заполнивший их всех? Или все-таки десять разных, слившихся своими хвостами? Или когда-то это было десять гохлов, а теперь, сросшись через руки мертвецов, стали единым? Да есть ли разница вообще...

В нескольких локтях под мертвецами это был уже один хвост — толщиной с дубовый ствол. И он не кончался, как обычно кончается хвост гохла. Он все тянулся вниз, постепенно становясь... уже не изумрудный. Примесь небесно-голубого свечения была все сильнее.

Чем глубже, тем яснее, что там это уже не хвост гохла. Тыуновы зубы. Очень много тыуновых зубов, напитанных маной, и светящихся от нее.

Переплетенные в четком порядке, как пряди тугой косы. Каната. Он шел вниз, не кончаясь. В дюжине локтей под мертвецами он загибался витками.

И они все тянулись, тянулись вниз...

Чем больше камней разделяло нас, тем меньше доходило до меня сияния маны. Я мог созерцать локтей на тридцать в глубину. Сорок?

В самом низу, где я едва мог различить, канат висел бесчисленным числом витков, колец, лежал целыми бухтами — как свернувшаяся змея чудовищной, невероятной длины.

Это же тот жгут, что я видел протянувшимся через все небо?..

Так это не часть оплетуна?

Рукотворное?

Кто-то сделал это...

И потом этим пользовались как... когтем?

Можно такое назвать когтем? Коготь — это у меня в перстне! Кусочек янтаря, на котором закреплен один тыунов зуб! Демонист использовал их... Сколько их тут? Дюжины? Сотни?

И из этих тыуновых зубов мана не вытекала. Они светились ею. Были полны ею. До предела! Но мана не сочилась из них.

Потому, что закреплены не на янтаре, как в моем когте или ловушке, — а каким-то образом врощены в гохла? Как в гаант рохор. Мастер Ильрик говорил, что в орочьих рукавицах силы тыуновы зубы срощены в единую сеть с помощью гохла.

Значит, кто-то из шаманов...

Рох-шаманов. Сколько надо сил, чтобы управиться с этим гохлом? Он словно дуб, вросший вниз. А врастить в него тыуновы зубы? Сплести из них... Их тут сотни, наверно... А мана! Сколько ее тут, чтобы оживить все эти зубы? И сколько ее было потрачено, пока он все это делал...

Оплетун лишь воспользовался этим.

Оплетун умеет влезать в головы людям. А с когтем способен помыкать и демонами? Он даже запускал его в другие миры. Сам оставаясь тут, не вываливаясь из нашего мира. Ловил им, как неводом, ыбрук, и втаскивал их сюда... А может быть, не только ыбрук...

Шаман знал, что оплетуны на это способны?

— Эй! Здесь...

Вздрогнув, я поднял голову. По ту сторону за валуном кто-то махал факелом.

— Эй! Сюда! Тут...

Словно во сне — неужели этот кошмар еще не закончился, и меня ждет что-то еще? — я двинулся туда. Ноги были деревянные.

132

За валуном уже была толпа, но все молчали.

Это тело даже не пытались закопать...

Маленький, посиневший, он лежал на земле, раскинув ручки. Только на шее чернела запекшаяся кровь. Горло ему перерезали. И он был совершенно голый.

— Младенец?.. — пробормотал чей-то отказывающийся верить голос.

Кто-то осторожно ткнул тельце навершием топора, но плоть даже не промялась. Все тело сдвинулось по камням, будто кукла из дерева. Давно окоченел.

— Милорд, это, кажется, просто младенец...

— Но откуда он здесь?

Голоса людей казались какими-то игрушечными.

Прикрыв глаза, я пытался созерцать внутрь этого маленького трупа. Но здесь передо мной была лишь бурая муть.

Это была обычная мертвая плоть, и ничего больше.

Потом я понял.

— Бример, какого беса здесь... — пробормотал виконт.

Младенец...

Руна. Живой коготь. И младенец... Оплетун любит что?

Я обернулся к руне. К жгуту, вившемуся под ней, словно детеныш рахха.

Тот, кто это сделал, не просто знал, что оплетун сможет этим воспользоваться. Он не полагался на случай. Он был уверен, что какой-то оплетун сюда явится. Обязательно придет.

Он умеет делать не просто руну — манок на всех демонов подряд, — он умеет приманивать именно оплетуна.

Как-то использовал младенца, чтобы первым явился именно оплетун.

А когда оплетун, соблазненный обещанной игрушкой, явился сюда, — шаман перерезал младенцу глотку. Чтобы оплетун играл не с ним, а с тем, что найдет тут еще.

— Бример, Ношрины хляби! — возле меня был граф. — Что тут, Нзабар тебя дери, происходит?!

— В основном, — процедил я, — призвание демонов. Милорд.

Пока я искал в замке, что случайно стало маяком для демонов, — все это время кто-то занимался тем, что...

— Призвание демонов?

Граф моргнул. Потом, словно за помощью толмача, оглянулся на виконта. На своего пергаментного. На латников. На дружинников вокруг.

Усталые, хмурые, затравленные, испуганные... И ничего не понимающие, как и их хозяин.

Меня душила злость.

— Дело не в вашем замке, граф. Не он привлекает демонов. Кто-то призывал их здесь.

И не только здесь.

И не только этой ночью...

— Так тут руна? — просипел Шептун.

Я оскалился от досады и злости.

Руна...

Руна — это когда мертвец, на котором пророс гохл, сбрызнут жидким серебром! Вот что такое руна. Любому криворукому тупице такое по силам! Из всех умений — раскопать свежий труп, да раздобыть полнаперстка жидкого серебра. Ну, и кусок ожившего мертвеца, в котором теплится клочок от ауры гохла, — на рассаду... И все. Все!

А здесь...

133

— Здесь — руна? — со злостью сипел Шептун над моим ухом. — Тут, в камнях, руна?!

— Руна?.. — оцепенело повторял граф. — Так все эти твари были здесь не сами по себе... Не из-за замка... А потому что тут — руна?..

Он уставился на меня.

Я с трудом удержался от досадливо гримасы. Руна... Но уж ему-то точно не объяснить.

— Кто-то сделал здесь руну? — Теперь его глаза зло блестели. Голос обретал силу. — Здесь? У стен моего замка?!

Его голова вздернулась. Плечи расправились. В голосе был гнев:

— Я разворошу этот гадюшник!

С налившимися глазами, играя желваками, он двинулся назад — и чуть не рухнул на разъезжающихся окатышах. Он выдернул кинжал, нацелив его как жезл туда, где из камней торчали белые пальцы:

— Мерез! Пусть люди...

— Нет, — сказал я.

Граф, словно не сразу услышав, сделал еще пару замедляющихся шагов, прежде чем остановился. Недоуменно оглянулся. Шарил пьяными глазами, пока не нашел меня.

Оба латника, двинувшиеся было за графом, теперь развернулись. Надвинулись на меня.

А за их закованными плечами солдаты, обнажив мечи и выставив факелы, уже сходились к руне...

— Не трогать! — крикнул я.

Закусил губу.

Нельзя.

Против слова благородного — и так! — нельзя...

Но Вагл бы драл этих благородных! Обоих! Один встал у вала, как хоб пред погонщиком. А этот лезет под ноги, боевая мышь! Перегаром сильнее чем гнилью с болот...

Только земля, на которой я стою — его. И люди — тоже его. И все тут в его власти. Если от виконта еще можно найти защиту — у него, то у кого здесь искать защиту от него самого? Нзабар бы их драл...

Если я хочу остаться с языком и ушами...

— Милорд! — я почтительно склонил голову. Даже сгорбился от усердия. — Призывает демонов не руна. Призывает тот, кто ее сделал.

Дирк — я видел его злые глаза под открытым забралом, стиснутый окованный кулак. Коротко замахнувшись, он... но граф поднял ладонь. Латники замерли.

Беглого взгляда виконта хватило, чтобы остановились солдаты.

Сам граф, пьяно сопя, глядел на меня. Медленно не то спросил, не то повторил за мной:

— Кто... ее... сделал?..

В его глазах отражалась тяжелая работа мысли.

Я снова почтительно кивнул. Будто не вдалбливал ему очевидное, а получал от него приказ, горя рвением выполнить все, что ни скажет.

— Да, милорд. Тот, кто ее сделал. Шаман.

— Шаман... — пробормотал граф.

— Он призывал демонов не только сегодня. Он призывал их здесь и вчера. И в ночь до этого. Милорд.

— В прошлую, и позапрошлую?.. — отупело повторил он.

— На самом деле, милорд, призывать демонов он начал еще раньше.

Гораздо раньше.

Еще до того, как меня привезли сюда...

Когда это началось? Началось на самом деле?

Первыми была та стайка выползней на кладбище? Свора Сизого. Их шаман призвал еще несколько дней назад?

— Мои кузнецы... — пробормотал граф.

— И ваши пленники. И те хворые лошади, которых сэр Мерез приказал убрать из конюшни и увести в развалины деревни, а там они пропали... Первая руна была прямо у рва. Напротив пролома.

Чтобы брод из обломков был у них перед носом. Чтоб сразу могли перебраться внутрь стен. Где есть надежное убежище от солнца. Те склепы под статуями... Он хотел, чтобы демоны могли провести в нашем мире не одну ночь, а дольше?

Сизый и его ублюдки сидели там несколько дней, не уходя.

Призвал их, когда в замке захворали лошади, и виконт велел держать их отдельно от остальной конюшни?

Кляч увели за стены замка, в барак для хобов на краю той сожженной деревни, — выползни удавили их и перетащили через ров, по броду из обломков, обратно. Внутрь стен.

Пока люди графа искали своих лошадей снаружи, их останки были тут. В тех же склепах, где они сами прятались. Молодняк обгрызал ноги, папаша-рохурлул орошал своим семенем...

Днем отсиживались, ночью вылезали на охоту. Искали себе пропитание — но тихонько, осторожно. И не упуская случая поразвлечься. Такая уж натура.

Люди графа поймали ту пару бродяг, что крутились возле замка... а может, и не бродяг? Разобраться с этим не успели. Выползни отвлекли стражу и утащили связанных пленников прямо из темницы. Не забыв запереть ее снаружи, и намалевать внутри подобие малой руны...

Потом удавили пару кузнецов. Снова старательно запутав следы. Кузнецов из храма вытащили, спрятали в склепах, — но двери храма заперли изнутри. Будто это сделал человек, который остался в замке...

Для чего шаман их призвал?

Это ведь кто-то из тех недобитых орков, отступивших при штурме...

Месть? За тех, кто погибли в замке?

А сам он в это время что делал? Крутился где-то неподалеку? Приглядывал за тем, что происходит в замке?

Других демонов он не призывал...

Все его устраивало?

Потом граф привез меня.

Шаман видел, что граф куда-то поехал. А вернулся — вместе с солдатами за каретой тащился Эйк на нашем осле. Мальчишка, которого раньше в замке не было. И явно чей-то слуга...

Понял, что в замок кого-то привезли? И сообразил, для чего?

Или заметил, что ночью в замке кто-то использовал магию. Когда я в башне перегонял останки гохла в ману. Или потом, когда я использовал эти кристаллы...

Да хотя бы слышал вопли выползней и Сизого, когда я изгонял их с кладбища!

И вот тогда он вмешался?

Пока я изгонял — он уже...

— Пока вы, граф, — процедил я, душа ярость, — расплачивались со мной за тех, кого я изгнал из склепов, он уже призывал новых. Прямо под вашими стенами.

Те твари, которые шли через ров по обломкам стены, когда Джок слетел.

Их же не было до этого. Они явились сюда — ровно когда я, всемогущий победитель, лез под юбку леди Ирелле и хвастался перед графом найденными головами его пленников, швырял на стол, ему под нос, печатки его кузнецов, весь в предвкушении обещанного золота...

Их призвали прямо у рва. Точно напротив пролома. Там потом, пока я ездил в город, солдаты нашли перекопанную землю. Демоны закапывались... Осел! Там была руна. Его вторая руна.

Самая обычная, наверно. На одном трупе. Явившиеся демоны разорвали тело — как они обычно и делают, если их не отогнать...

— И следующей ночью, граф. Вчера он тоже их призывал. На том же самом месте.

Пока я носился по замку, разыскивая маяк, который случайно приманивает демонов, и, как последний дурак, тратил кристаллы, привезенные из города! — он делал руну. Снова. В третий раз.

Но на проломе демонов уже ждали жаровни. Перебраться внутрь стен они не могли... Кроме тех, кто сразу явились внутрь.

Потому что явились не к самой руне, а использовали ее лишь как ориентир. Сизый с его стаей.

Они на этом кладбище столько сидели... И точно знали, где шаман делает руну. Помнили это место. Их там не первый раз призывали. И на проломе они были много раз. И через ров гуляли туда-сюда. И сами по себе, и потом, когда затаскивали внутрь кляч... До шажка выучили все расстояния.

Эти-то точно знали, что являться прямо к руне бесполезно. Оттуда внутрь замка не пробраться. Через жаровни на проломе не пройти.

На это шаман и надеялся во вторую ночь?

Что Сизый и его ублюдки сообразят, как явиться сразу внутрь стен? А придут они обязательно. И потом сделают все — чтобы поквитаются со мной... Злопамятные твари.

И хитрые. Не просто явились сразу внутрь стен, но еще как-то привели с собой и ту ыбрук! Потом любовно, по косточке, выложили знаки на плитах, предвкушая долгую игру и сладкую месть...

Я оказался хитрее.

Опять их изгнал.

И с кладбища, где пузатая мелочь готовила свою ловушку — еще не зная, что это лишь отвлекающий финт их папаши, — и его самого со стены башни. Забирался туда всю ночь, вместе со своими ублюдками постарше и покрупнее... Хотел взять меня врасплох там, где я уж точно их не жду...

А когда я его изгнал, смог явиться снова. Второй раз за ночь. И привел с собой еще кого-то из рохурлуров.

Обычно они добычей не делятся. Но Сизому уж очень хотелось поквитаться со мной? Или он тащил его, и не собираясь делиться добычей? Толком ничего не объяснил — а наверно, даже соврал что-то? — потому что собирался подставить его под мои удары? Чтобы пока я буду с ним разделываться, сам Сизый как раз подобрался ко мне...

Но слишком поздно они явились. Рассвет вынудил их уйти раньше, чем смогли выломать двери храма.

— А это, — я вытянул руку на камни, где была руна, — он сделал сегодня. В начале этой ночи.

Выползни явились сразу. Много! Несколько стай.

Но жаровни были уже и на проломе, и на кладбище.

Кто поумнее, почуяли это и не рисковали. А тот дурак, что все-таки сунулся прямо на кладбище — так же и убрался, обожженный факелами...

Но сегодня шаман на них больше не надеялся. И сделал — вот это... То, что под руной.

Я уже не созерцал. Мана ушла. Но я помнил до последней черточки все, что было в камнях прямо под моими ногами. Такое не забудется никогда.

— Вы можете приказать своим людям разворошить это... Но это уже четвертая руна, которую он сделал возле вашего замка.

Как минимум четвертая.

Я сделал паузу, чтобы слова получше дошли до него. Теперь он должен понять главное.

— Думаете, милорд, следующей ночью он вдруг отступит?

— Он... может вернуться?.. Сюда... К этой руне...

Он сглотнул, весь сморщившись. Огляделся, отыскивая что-то в руках у своих людей. Но захватить вино никто не сподобился. Злой взгляд вернулся ко мне.

— Он придет к руне... Но ведь мы ее сожжем? Ты ее уничтожишь! Так, чтобы и следа не осталось! Он не сможет их призвать снова!

За его плечом солдаты дрогнули, расступаясь.

Виконт. Он был мрачен, но собран.

— Боюсь, милорд, — проговорил он, — тот, кто это сделал, сможет все повторить, даже если мы сожжем и уничтожим эту руну.

Граф с задержкой, словно не сразу расслышал, медленно обернулся. Воззрился на виконта.

— Сможет... Повторить?.. — Мысли явно давались ему с трудом. — Повторить...

Возбуждение окончательно сошло с него. И гнев тоже. Взгляд совсем затуманился. Плечи сгорбились.

— И повторит, милорд, — сказал виконт.

— Все здесь... Опять.. — слова едва доносились.

Граф все сильнее горбился, зябко ежась. Тяжело сглотнул. Его глаза, снова совершенно стеклянные, скользили по людям, по валунам, по камням под ногами — не различая. Он был уже не здесь. Он опять был — там, в ночи, в пропахшем страхом донжоне... Его лицо серело.

— Не-ет... — еле слышно пробормотал он. — Не-ет...

Его взгляд наткнулся на замок, темнеющий вдали за валом, и граф медленно замотал головой. Пальцы вцепились в пряжку на плаще.

— Я думаю, милорд, — тихо проговорил виконт, — нам нужно немедленно собирать всех людей... Совсем всех, милорд. И прислугу в замке тоже. И уходить. Не теряя ни минуты. Чтобы уйти как можно дальше, пока дневной свет...

— Он... может... все... снова... — бормотал граф не слыша его.

Вцепившись в пряжку, он тянул ее так, будто желал натянуть плащ на себя всего, укутаться в него с головой.

— Нет, милорд!

Граф дернулся, будто у его уха щелкнула арбалетная тетива.

— А?..

Обернувшись, он дикими глазами уставился на меня.

За его плечом виконт, поджав губы, сверлил меня тяжелым взглядом.

— Нет, милорд, — четко и ясно повторил я.

— Что — нет?.. — прошептал граф.

— Он не сможет повторить, милорд.

Граф глядел на меня глазами чучела, не понимая ни слова.

— Этот шаман больше не сделает ни одной руны. Ни тут, ни где-то еще возле ваших стен.

Нигде.

— Неужели? — холодно произнес виконт.

Он следил за графом — кажется, ловил малейший признак неудовольствия в его лице? Но граф лишь бессмысленно глядел на меня. Виконт заговорил почти сквозь зубы:

— Если тот, кто сделал здесь руну... Ты сказал, это уже четвертая? Что помешает ему сделать еще одну? Пятую? Следующей ночью? Нужды в трупах он явно не испытывает. Этот младенец, — он бросил его просто так, даже не поместил в руну.

Просто так... Но этому ведь тоже не объяснишь.

— В этой их трое, милорд, — просипел Шептун за его плечом. — Там сразу три тела...

— Три? — Виконт нахмурлися. — Тем более. Милорд! Надо собирать всех и скорее...

Три?..

— В этой их десять, — процедил я.

Виконт осекся. Его лицо окаменело.

От числа? Или потому, что я опять позволил себе прервать его?

— Десять?.. — просипел Шептун едва слышно. Кажется, его пальцы, привычные сжимать горло при каждом слове, на миг потеряли нужную силу. — Десять?..

Но сейчас меня интересовал только граф.

От него все зависит. От одного его слова.

Вот только доходит ли до него смысл того, что я ему говорю? Глаза совершенно стеклянные.

— Их там десять, но это ничего не меняет! Сделать еще одну руну он не сможет. Милорд.

Виконт сдержал гнев. Проговорил ледяным тоном:

— Вот как? Это отчего же?

— Не успеет.

134

Я взглянул на графа.

— У вас ведь хорошие собаки, милорд?

Граф моргнул. Я не был уверен, что нить разговора еще вьется в его разуме. Кажется, последний приступ ярости выжал его досуха. Лишь страх и тупой хмель остались во взгляде.

Виконт, уперев руку в бок, с тяжелым лицом, покосился на чернеющие стены замка.

— Думаешь взять след... — пробасил Зик.

— Прошлой ночью этого... — начал я.

Баан бы их побрал! Ведь не созерцают же! Не объяснить им про эту плетенку из дюжин тыуновых зубов.

— Этой руны здесь еще не было. Он сделал ее этой ночью. Вечером. На закате.

Зик в сомнении поморщился. Оглянулся, будто искал кого-то...

Кныша. Тот стоял поодаль. Сначала мне показалось, что он слушает нас, как и все сгрудившиеся вокруг, — но Кныш даже не заметил, что мы на него смотрим. Будто оглушенный. С остановившимся взглядом — в камни, под которыми руна, где белела раскопанная рука.

Тогда Зик, сморщившись еще сильнее, задрал голову. С ненавистью уставился на низкие тучи, из которых сеялся, набирая силу, дождь — капля за каплей омывая окатыши под нашими ногами.

Стирая с них все, что еще могло остаться.

— След сильный! — сказал я. — Там, под камнями, десять тел. Чтобы притащить их все сюда...

А потом сделать все, что он сделал...

Я оскалился от досады. Если бы они могли созерцать! Я был бессилен объяснить им — так, чтобы они поняли по-настоящему! — что именно сейчас там, под камнями. Сколько маны и сил, мастерства и усердия лежит в этих окатышах...

— Он возился здесь долго! И у него помощники. Много помощников!

— Возился... здесь... — пробормотал граф как эхо.

Что-то снова менялось в его лице.

— Возился здесь... С помощниками... — Он снова тяжело дышал. Его ноздри раздувались. — Чтобы эти твари... А мы там... Я...

Ну хоть какая-то польза от страха, которого он натерпелся! Цедя бурдюк за бурдюком, чтобы заглушить...

— Он делал здесь, что хотел, милорд. И если людей сразу увели из замка к Оростолу, никто бы даже не узнал, что все эти демоны были тут не сами по себе... Что это он их призвал. Призывал ночь за ночью, под вашими стенами. А теперь он...

Тут я не договорил. Огонь уже пылал.

— И тот, кто это сделал... — просопел он, с яростью поводя головой. Воспаленными глазами скользя по камням вокруг руны. Почти прорычал: — Собак!

— Собак! — гаркнул Зик, обернувшись назад.

— Собаки!

— Собак!

— Тащите сюда собак! — понеслось в сторону замка.

— Було! — уже орал Зик. — Возьми дюжину, и в конюшни! И чтобы...

Капли дождя, утренний холод, вонючий ветерок с болот... Я почти не замечал их.

Откуда он приходил?

Назад — упрешься прямо в стены замка. За ним, дальше на восток, на много верст пашня. С редкими останками сожженных деревенек.

На север — тут почти от наших ног начинаются топи. Здесь лагерь даже валом не прикрывали. Ни к чему.

На запад? Там, за задним валом лагеря, по краю топей шла молодая поросль. Низкая, изувеченная, не крупнее кустов, — подраставший лес там регулярно вырубали и жгли, чтобы сохранить обзор со стен замка.

А прочь от топей, на юг — поля. Версты на две тянутся?

Море высокой травы рассекала, словно межа, узкая каменистая полоса. Будто прошел великан с мешком, у которого прохудился угол, и сыпались из него валуны, камни, окатыши... Начиналась это полоса здесь, под нашими ногами. Одним концом ныряла в топь, другим уходила куда-то в черную иззубренную кромку за полями.

Там уже край леса. Того приграничного леса, по древам которого, если верить сказителям, белка может проскакать из королевства людей в империю орков, ни разу не спустившись на землю.

Или оттуда сюда. Или уйти глубоко на север. Или на юг, до самого моря. Куда захочешь. Ни разу не оказавшись на тракте, не столкнувшись ни с одним разъездом, не замеченным ни с одной сторожевой башни...

Но если бы он, делая ночами руны, уходил отсюда дальше, чем на полдня пути, — то не смог бы вернуться сюда к следующей ночи.

Издали донесся собачий лай — живой, звонкий. Их наконец-то выпустили из холодного донжона, душного от прогорклого масла и воска, пропахшего человеческим страхом, и они рвались в дело.

Я дрожал — не от холода, от возбуждения.

И видел все то же в глазах Эйка: месть. Месть! За тот страх, что мы пережили. За то, что водил нас вокруг пальца... Всего несколько часов, и он ответит за все!

Этот лай был лучше музыки, лучше глотка вина.

Полдня пути.

А скорее, меньше. Какой смысл полдня куда-то идти, чтобы потом полдня возвращаться? Да и спать он должен. Особенно после такого.

Значит, несколько часов ходу, не больше...

Для хорошего пса по силам. Пусть это не кровавый след, — но и шаман не один. Один он бы не притащил сюда эти десять тел.

Свора найдет след. Должна взять! Если бы только этот... Оскалившись, я задрал голову.

Зик тоже, щерясь, глядел в небо. Звон капель по доспехам давно слился в один нескончаемый гул, а дождь все набирал силу. Там рокотало. Налитое сизым море над нашими голоми готово было разверзнуться настоящим потопом.

— Только бы эти Ношрины камни пройти... — цедил Сова, утирая локтем струи с лица и долбя каблуком в окатыши. — А там уж земля. Хорошая земля. Держит след, как чернила на пергаменте. И ветви прикрывают. Хоть ливень, а сразу-то все не размоет... Только бы по камням взяли, чтоб дотуда вывели... Туда бы дойти только... Здесь же сейчас мигом все смоет...

— Убрались все отсюда! — орал Зик, перекрывая рокот дождя. — Кныш, и тебя касается! Отошел! Эй, там! Вообще все убрались с той стороны! Не ясно, что он туда отходил?!

— Они ведь выведут нас, да? — шептал Эйк, прижимаясь сбоку, жарко дыша в ухо. — Выведут прямо до него? Да, мастер? Выведут же?

Я ловил на себе косые взгляды Шептуна.

Виконт стоял, уперев руку в бок, с непонятным выражением на лице.

Граф таращился в пустоту стеклянными глазами. Совершенно пьян — от вина ли, от пережитого страха, от пришедшей ли как волна и так же и схлынувшей ярости...

Лай приближался.

Чей-то темный силуэт возник на вершине вала, махал руками. На миг рядом мелькнули силуэты собак — и вот уже внизу, по эту сторону вала. Три тощих гончих на поводах тащили за собой косматого псаря. Его мальчишка... Остальная свора кружилась вокруг них. Забегали вперед, оглядывались, возвращались, снова обгоняли, исходя на лай.

От этого лая бурлила кровь.

Наконец-то!

Наконец-то не поиск непонятно чего — а охота! Теперь не он травит нас демонами — а мы загоним его. Как зайца!

У меня не осталось кристаллов, ни одного. Но сейчас это не страшно. Днем он так же бессилен, как и любой не владеющий магией.

И его помощники, даже если это отборные штурмовики. Днем орки не так страшны, как ночью.

— Там правда десять тел, мастер? — шипел в ухо Эйк.

Он дрожал, почти танцевал на месте. Как и собаки, вертевшиеся юлой, потому что псарь не поспевал за ними.

Несколько солдат были уже рядом с ними. Еще издали указывая, чего надо от него и собак — и скалясь в небо, с которого уже лило.

— Но он ведь нам ничего не сможет сделать — днем? — сопел Эйк. — Да? Сейчас же солнце, а ему нужна...

— Не беспокойтесь, милорд! — заорал псарь, перекрывая шум дождя. — Возьмут! Сметливые! Возьмем!

За ними на валу показались всадники. За каждым в поводу еще лошади...

Не доходя шагов пятьдесят, псарь остановил. Мальчишка остался с ними, а псарь, с троицей на поводках, двинулся к нам.

К руне.

На этом краю лагеря собаки присмирели.

— С той стороны заходи! — махнул Зик. — Там не следили!

Псарь снял собак с поводка. Присел к ним и сгреб, как детей. Зашептал что-то.

Дождь лил.

Я кусал губы.

Ничего, ничего! Под камнями десять тел. Довезти на лошадях прямо сюда их не могли. Слишком опасно, что заметят со стен. Значит, тащили на себе. Может быть, версту. Может, больше, от самого леса.

И наверно, не в одну ходку. Едва ли их там десять орков... Да даже если десять! Попробуй потаскай на себе тело. Пару-то верст. Значит — обливавшиеся потом. Оставили хорошенький след даже на этих камнях!

— А мертвецы в руне? — шепнул Эйк. — Они не помешают?

— Нет.

Когда в руне — окроплены жидким серебром так, что двигаться не могут, — на таких даже слизи не будет. Сейчас эти мертвецы пахнут не хуже любых других.

Псарь наконец поднялся.

— Искать!

Опустив носы к самым камням, псы двинулись.

Два шли поживее. Черный отставал.

Вдруг совсем встал. Задрав морду, замер на напряженных лапах, поводя носом поверху — будто ловил ветерок, донесшийся от добычи совсем рядом.

— Это с болота, птичек, — хмыкнул кто-то.

— Искать, искать! Пошел, ну!

Псарь, нагнав его, взял за ошейник, потянул вперед, но тут два других, семенивших вперед исправно на нижнем чутье, носом чуть не по самым камням, тоже встали.

Подняв головы. Косясь куда-то — не то на камни, где была, руна, не то за них, дальше, в сторону болота, — настороженные.

И, ворча, попятились назад.

Люди, начавшие сходиться обратно к руне, замерли.

— В чем дело? — раздраженно позвал граф.

— Не извольте беспокоиться, милорд! Эти с лучшей чуйкой. Хэй, хэй, со мной!

Только собаки не шли.

Черный пес крутил мордой, все норовя заглянуть куда-то за псаря — назад, на вал, через который они перешли. На громаду замка за ним. Тоскливо завыл, просясь.

— Эй! Ну-ка, со мной!

Подхватив за ошейник и рыжего, псарь потащил вперед обоих — попытался. Псы уперлись. Третий потихоньку пятился вбок, подальше от хозяина.

Псарь дернул псов сильнее. Рыжий вдруг обернулся и ощерился. Зарычав.

— Эт-то еще что?.. — еще утробнее прорычал псарь ему.

Пнув под зад, псарь рванул обоих так, что почти поднял на ошейниках. Как ни упирались, он протащил их пару шагов, и шел дальше — оба рвались и изворачивались, скулили все громче и отчаяннее, уже визжали, стонали, почти обезумев.

Он протащил их еще шагов пять, когда клыки рыжего ударили по запястью.

Псарь охнул и выпустил.

Рыжий отскочил от него — тут же распластался по земле, оглядываясь на хозяина. Сам не веря, что осмелился на такое. С мольбой о пощаде заглядывая в глаза и трусливо поскуливая, но все-таки отползая прочь. Назад. Обратно.

Не сводя виноватых глаз с псаря, он привстал и засеменил, бочком, как иноходец на выездке, назад ко всей своре.

Черный рванулся и тоже освободился. Не оглядываясь, помчался к валу.

Псарь, удивленно пялясь на свою прокушенную руку, медленно обернулся к своре.

Собаки, поскуливая и ворча, пятились.

— Ник! Тащи их...

Но едва мальчишка псаря шевельнулся, собаки раздались от него.

Одна из сук, отбежавшая уже почти к валу, задрала морду и тоскливо завыла. Ее вой подхватила другая, еще, еще... И уже вся стая. Похоронный стон повис над пустошью.

— Какого беса тут... — наливаясь от бешенства, прошипел граф.

— Они не пойдут, — донеслось от топей.

Джок стоял в стороне от всех, на самом краю, где камни уже уходили под черную жижу.

135

Не такая уж и черная вблизи. Поверхность воды устилала бурая ряска.

— Это что?..

— Словно бочки кидали...

В буром ковре блестели, как черные зеркала, оконца чистой воды. Дыры в серо-сизое небо, такое же как над нашими головами, только это рябое от капель.

У самых камней одна дыра. Подальше и чуть вбок вторая. Еще дальше третья... Шли лесенкой, одна за другой. Каждая размером с небольшой стол.

— От бочек бы собаки так не зашлись, — сказал Сова и сплюнул.

Грохоча и спотыкаясь на разъезжающихся камнях, появился граф.

— Что тут?

Дирк, опередив его на шаг, опустился на одно колено, — другим, согнутым, преградив графу путь, чтобы не слетел в трясину.

— Милорд, осторожнее! Здесь...

Граф досадливо оскалился на него, и тут заметил. Уставился на дырки в ряске. Его глаза вновь стеклянели.

— Что тут...

— Тролль, милорд, — сказал Джок. — Он прошел здесь. И был там, у руны.

— Но-ошрино чре-ево... — простонал кто-то сзади.

— Тролль... — эхом повторил граф, неподвижно глядя на след.

Даже пергаментный за его плечом, кажется, оторопел.

Виконт. Он стоял, не пророняя ни слова. За ним, словно привязанный, Шептун.

Эйк стал серый, как старая парусина.

— Демонов было мало, — прошипел Борс. Зло цыкнул сквозь зубы красной струйкой, целясь в ближайшее оконце.

Джок вытянул руку:

— Вон там он подходил.

Шагах в двадцати левее, от берега шла еще одна цепочка.

Дальше от берега отдельные следы сливались в сплошную полосу. Там было выше колен даже троллю.

— Как эта тварь тут прошла? — зло прошипел Муха. — Мы же тут, когда с этими клячами... Тут вязнешь, как в меду! Ног не выдрать!

Я медленно обернулся назад. К руне.

Кныш так и стоял там. Зачарованно пялился куда-то в разрытые камни. Может, налет на мертвецах все-таки успел проступить? Надышался, что ли? Встал там, идиот...

Далеко у вала выли собаки.

Тролля они чуют, — но как ты ни старайся, по его следу не пойдут. Это сильнее их. Глубоко в их крови. Так человек отдергивает руку от огня.

— Тролль... — просипел Шептун, не веря. — Рох-шаман?..

Это был уже почти вопрос. Мне.

— А ты чего ждал? — процедил я, с трудом сдерживаясь. — Что все то, что тут было — это мог устроить обычный шаманишка-подмастерье?!

Здесь был настоящий мастер. У такого уж точно должен был быть свой тролль.

И выходит, этот тролль все еще жив. Не погиб...

И все еще тут, вместе со своим хозяином...

Для рох-шаманов тролль — как для благородных конь и слуги-телохранители. Без свиты какой же из тебя благородный? Так, жалкий выродок некогда славного рода... И что ты за рох-шаман, если у тебя нет троллей? Хотя бы одного...

Почти разумный, выносливее любого животного. Заменит и коня, и телохранителей. Полдесятка коней! И дюжину отборных бойцов. И еще пса. Преданного до безумия.

Тролля тяжело приручить. Нужно владеть магией. Владеть по-настоящему. Созерцать как видеть, струить ману как дышать. Тролль это чует... А еще он чует волю. Сильную руку. Ничтожество тролля не приручит.

Но если уж его приручил, то приручил. На всю жизнь. Кони могут обезуметь от ужаса, людей можно перекупить, — тролль не предаст своего хозяина никогда. Ни за что.

Мне, впрочем, такой тварью не владеть...

Мало быть сильным магом, мало иметь железную волю. Это все потом. А вначале — кровь. Чтобы тролль признал хозяином, ты должен быть орочьей крови. Или хотя бы гоблинской. Ночной. Если человек — забудь. Тролля тебе не приручить никогда.

Падающая с неба вода заливала глаза. Я вымок до нитки. Пальцы коченели. От топей тянуло сырым могильным холодом.

Стоял, дрожа, как голый. Без плаща. Без кристаллов. Ни одного не осталось.

— Где сумка?

На плече Эйка ее не было. Он вскинул на меня глаза — пустые глаза гуляющего во сне.

Он был не здесь. Он был в далеком Себреге. В темноте, пульсирующей ударами боевых там-тамов, — когда остатки орков вышли из леса прямо под стены. Несколько рох-шаманов со своими троллями. Им было уже нечего терять. Ни надежды на победу, ни шансов даже просто уцелеть... У них осталась только месть. И честь умереть в бою, забрав с собой к Нзабару столько, сколько смогут...

— Эйк!

Я влепил ему по щеке.

Он ожил. Вскинул руки к плечу — словно сумка все еще висела на нем. Опомнился. Закрутил головой.

Зарычав, я отвернулся и побрел по разъезжающимся камням назад. Под нескончаемый трусливый вой.

Сквозь него пробился истошный визг. У самого вала псарь стегал поводком рыжего. Тот уже не убегал, лишь ползал в грязи, выскуливая пощады.

Эйк плелся за мной, как оживший мертвец. Движения заторможенные и деревянные, в лице не кровинки.

Я различил сумку у валуна, где стоял Кныш... уже не стоял. Медленно, как зачарованный, он опускался на колени, к разрытым камням.

136

— Кныш! — гаркнул Зик.

Я бросился вперед — свалить его! Сбить в сторону! Прочь! Пока накатившее помешательство не заставило его сделать что-то, чего потом уже не исправить!

С яростью и бессилием понимая, что мне не успеть. Я должен был заметить — понять! — что что-то не так. Что есть еще что-то там, в этой проклятой руне... Должен был! А теперь... проклятые окатыши разъезжались под ногами, я не успевал.

— Кны-ыш! — орал Зик.

Кныш стоял уже на коленях, а мне до него еще...

Из-за валуна вынырнула тень. Лисенок! Он был почти рядом с Кнышем!

Бросился к нему... и замер.

Это Кныш — резко, совсем не зачарованно, дернул головой и ожег таким взглядом, что Лисенок встал.

— Кныш! — крикнул виконт.

Кныш, не обращая внимания, расшвыривал камни вокруг белых пальцев.

Нет, это было не помутнение. У Кныша были сжаты челюсти, глаза горели — но он явно понимал, что делает.

Стоя на коленях, он двумя руками отгребал камни, — продвигаясь от скопления пальцев вдоль того запястья, что вело вправо. Уже раскопал руку почти до локтя, и раскидывал камни дальше...

Я зацепился взглядом за пальцы, что так притягивали Кныша. Две почти сросшиеся кисти. На правой, на тыльной стороне, был шрам. Изогнутый, со странно широкими краями, неправильно сросшимися. Я у кого-то видел такой, совсем недавно.

Я так и стоял — уже подняв руку, чтобы положить ее на плечо Кнышу, осторожно остановить его... не опускал. Не останавливал.

Он рыл камни, рыча сквозь зубы:

— Это же он, Бример. Это же...

Плечо.

Шея.

Лицо...

— Да что там! — раздался сзади голос виконта.

Зик и Було стояли рядом, но не приближались к нам. И остальные. Сходились, но останавливались в нескольких шагах. Будто живой частокол вокруг полураскопанной руны.

— Шибень? — пробормотал кто-то.

— Но как он тут...

Кныш больше не копал. Тяжело дыша, упершись руками в камни по краям от раскопанной головы, он стоял на четвереньках, будто высматривал в воде свое отражение, — глядя в мертвое лицо.

— Как он может тут?.. — бубнил кто-то. — Его же у моста убили... Те четверо...

Я тоже, застыв, глядел на мертвое лицо Шибня.

Как это возможно?

Когда вчера мы вернулись в замок... Ведь они сразу же выехали обратно к мосту! И добрались туда быстро. Гнали коней, потому что хотели обернуться до ночи. Они там были — не прошло и пары часов, как на нас напали!

Но там уже не было ни Шибня, ни тех троих...

Забрать тела так быстро мог только тот, кто знал, что там, у моста, что-то случилось. Тот, кто готовили ту засаду.

— Его могли забрать только те люди... — тихо пробасил Зик. Первый раз я слышал в его голосе неуверенность. Он оглядывался на меня. — Тот четвертый, который сбежал? Те, кто были с ними заодно... Люди.

Но...

В руне — которую сделал шаман?

— Тут, — прогудел Зик, дернув головой на руну, — все-таки был маг или чернокнижник. Не шаман.

— Тут были орки!, — просипел Шептун зло. — Только рох-шаман может так, чтобы с троллем!

— А как он, — еще злее процедил Зик ему, — твой рох-шаман, узнал, что там кого-то убили? Что тела надо искать именно у моста? Да точно когда! Добрался раньше нас... Хотя мы-то — сразу все знали!

— Люди не могут, — яростно сипел Шептун, стискивая шею и мотая головой. — Не могут с троллем! Только орки!

Да, тролль...

И он еще эту руну не созерцал... То, что под ней...

— Может быть, — раздумчиво проговорил Джок, — увезли люди. Которые заодно с теми, кто поджидал вас на мосту. Но потом они сами на орков напоролись? Если этот шаман не один, а с троллем... Может, с ним еще несколько орков... Людишки и разбежались. А тела, которые они везли, шаман тут в дело и приспособил.

По случайности?

Одни увезли от моста, а сюда привезли уже другие...

Случайный такой случай... Не хватало медяка, да два золотых нашли...

Но это хотя бы какое-то объяснение?

К тому же, в руне ведь много тел. Куда больше четырех. Если Джок прав, и все было так, что те увезли трупы от моста — но потом, где-то в лесу, случайно напоролись на этих недобитков-орков, с шаманом и троллем... И их там всех перебили...

Вытянув из ножен кинжал, я шагнул к Кнышу. Встал рядом на колени.

— Что ты делаешь, Бример? — холодно позвал виконт.

Цепляя лезвием, я разбрасывал камни. Правее головы Шибня. Там, где должна быть соседняя...

У этой головы лица не было.

В небо глядел обрубок носа, содранные до костей скулы и подбородок, обрывки жил, в застывшей крови и налипшей земле. Пустые глазницы.

— Но-ошрино чрево... — простонал кто-то за спиной.

— Это-то зачем? Для руны, что ли?..

Для руны?

Для руны — чем тело целее, тем лучше.

— Нет, Джок, — процедил я. — Не напоролись...

Лица не было, но эти рыжие космы вокруг... И такая же густая рыжая поросль ниже, по всей шее под срезанным подбородком.

— Это тот, мастер, — прошипел Эйк за моим плечом. Теперь он был собран и зол. — Это он! Точно! Это ему я поджилки... Эй!

Он пихнул Кныша в плечо. Кныш, неотрывно глядевший на Шибня, медленно перевел взгляд на то, что осталось от лица рыжего. Потом протянул руку со скрюченными, словно сведенными в судороге пальцами, и разодрал камни над его шеей, над грудью.

Окатыши тут же засыпали все обратно, но на миг под рукой мелькнула рваная рубаха, черная от крови, — и дыры от глубоких ударов в груди.

— Да, — Кныш выдернул руку из камней. С изодранных пальцев капала кровь. — Тот ублюдок.

— Это кто-то из тех троих? — прогудел Зик над нами.

— Кто-то, — процедил я.

А еще кто-то срезал ему лицо. Не хотел, чтобы этого рыжего опознали, даже если руну найдут и разроют...

Только зачем шаману тревожиться о том, что кто-то мог узнать его?

Я расковырял камни еще правее. Над третьей головой.

Тут лицо было. Юное, почти смазливое. Парнишка чуть старше Эйка.

Явно не из тех, кто на нас нападали... В этом дело? Поэтому остался с лицом? Шибня ведь тоже не тронули.

Я двинулся дальше. От ударов о камни с лезвия слетали искры.

Четвертая голова. Дырка вместо носа, выступы костей между обрывками жил, пустые глазницы... И дыра от арбалетного болта, проломившего скулу куда-то под глазницу. Я оглянулся на Эйка.

— Это мой... — прошипел он.

Тот второй у моста. Ему Эйк точно всадил из нашего арбалетика.

Пятая голова была целая. Женское лицо. Большое, мясистое, раздавшееся, как морда закормленной дойной коровы. Только на щеке большой синяк, и застывшие струйки крови под носом.

Следующая тоже женская, но эта головка маленькая, личико скуластое, с тонкими чертами, — наверно, красивое было. Пока его не разбили чьи-то нетерпеливые кулаки. В волосах еще угадывались остатки изысканной прически...

Мужская голова. С лицом. Почти старик.

Следующая — снова рваные жилы на костях, запекшаяся кровь, дырка и глазницы.

Я попытался вспомнить, как выглядел третий — тот, которого мы нашли на том берегу, в кустах. Похож? Тот был, вроде, тоже не маленький. Но этот... Разве тот был таким здоровым?

Я разбросал камни под срезанным подбородком — в шею его добивали?

Кинжал скрипел все реже. Мои руки, раскидывая камни, застывали...

Меня заливал холодный, вязкий страх.

Тот же липкий ужас, как когда я...

В ту самую первую ночь, когда я только пришел в приграничье...

Под той Лиходеевкой... Хуторок двух ветеранов, где я уложил оживших мертвецов. Как потом я спускался по тропе, — точно зная, что за нами идут люди с тяжелыми арбалетами...

Да, этого, третьего без лица, добили в горло. Но это был не аккуратный разрез от уха до уха. Это был один быстрый удар. Ему просто всадили лезвие — под кадык, в самое основание шеи, точно в маленькую ямку между двумя косточками.

Мне в плечо вцепились.

Я знаю человека, который добивает таким ударом. Я оглянулся.

Эйк, вцепившись мне в плечо, замер с вытаращенными глазами. Не веря тому, что видит.

Да. Значит, не показалось... Его рука.

Это один из тех двоих, кого мы с Эйком пустили по ручью. Под Лиходеевкой. Три дня назад.

Лежит тут.

Я зажмурился, пытаясь поймать еще какую-то мысль — мелькнула, и почти ускользнула...

Собаки!

Тот говорливый ветеран, что он говорил про их собак? В ту ночь, когда у них на хуторе случилось это все... Ни голосочка за всю ночь? Молчали их собаки?

Молчали — потому что надышались от мертвецов, как я тогда решил? Или потому, что у них от страха языки глотки забили? Оттого что тролля почуяли?

Все вдруг сложилось — лязгнув как захлопнувшийся капкан. Намертво поймав и связав меня со всем, что случилось здесь — и там.

137

Тот, кто сделал эту руну здесь, — и неведомый хозяин тех двоих убийц, что пытались застрелить нас под Лиходеевкой...

Они поджидали меня там, под тем хутором? Знали, что я туда приду?

Мертвецы на хуторе встали не сами. Не было никакого ходока, случайно забредшего через болота, который раскопал свежие могилы и закусал тела, не успевшие сгнить.

Могилы раскопали живые. Гохлов на те трупы посеяли, — и сделала это та же рука, что этой ночью сеяла гохлов на мертвецов в руне.

Он поднял там мертвых, чтобы напугать хуторян. Одного мертвецы подрали. Остальные побежали искать того, кто им поможет. Но не мага. Благородный брат белого ордена для таких слишком дорог. Помочь им мог только один из тех ребят, что приходят в приграничье после сражений, поживиться тем, что завалялось на убитых магах и шаманах... Кто не слишком разборчив в том, за какую работу браться, — потому что найти бы хоть какую. Ребят вроде меня.

Дважды такая мышеловка сработала безупречно. И сработала бы и со мной — если бы не староста, насторожившийся от повадок Эйка.

Если бы он не рассказал мне про двух чернокнижников, сгинувших там до меня? Да не просто прибил-зарезал кто, — а пристрелили, из хороших солдатских арбалетов. Надежно, расчетливо...

Если бы не глаза и уши Эйка, который заметил, что возле лошадей кто-то крутится?

Если бы не мой последний кристалл — который я всегда оставляю, потому что один всегда должен быть, что бы ни случилось...

Как голый. Сейчас у меня ни одного кристалла не осталось.

— Бример, — просипело едва слышно.

Я оглянулся. Шептун. Он подбрел прямо к раскопанным головам. Шагал он как-то странно. Неуверенно. Будто пьяный.

— Эй, — просипел он, — Бример...

— Что?

Он дернул подбородком на голову под ногами. Он встал над седьмым. Лица которого не тронули.

И смотрел на меня так, будто я должен был знать этого старика.

Я дернул плечами — чтоб просто отвязался...

Ужас.

Липкий, холодый ужас. От которого сковывало в груди, свинцом заливало ноги.

Этот ужас все разрастался.

Если те, кто охотились на нас с Эйком под Лиходеевкой, и те, кто напали на мосту, — у них один и тот же хозяин...

— Это же Ольгер, — просипел он.

— Кто? — пробормотал я.

— Ольгер. Из Старлога.

Я поглядел на старика еще раз.

Что я слышал об Ольгере из Старлога? Да ничего особенного не слышал. Чернокнижник как чернокнижник... А лицо это — ну лицо как лицо. Никаких особых черт.

— С чего ты взял, что это Ольгер? — мой голос был как чужой.

— Это он. Я его... видел. — Шептун сглотнул. Перехватил пальцами шею. — Знал. Раньше.

— Уверен?

Только сам-то я уже знал, что Шептун не ошибся...

Еще один чернокнижник. Мертвый.

— И этот, — Шептун кивнул на голову парня. — На мальчишку его похож. Вроде.

Я стиснул в кармане горсть коконов. Семь пуль с жидким серебром. А одна — брыковая. Я не покупал ее. Мастер Ильрик мне ее дал. Потому что кто-то до меня брал у него именно такие. Не обычные, на демонов, а брыковые. На тролля.

Ольгер был у него?

Как и я, выбрался из мышеловки, расставленной под Лиходеевкой? И даже как-то узнал про тролля. Вернулся в Оростол, чтобы взять у алхимика брыковых пуль...

Но это его не спасло. Потом все равно сгинул.

Или не Ольгер? Может, кроме него и тех двоих, про которых знал староста, здесь сгинуло еще немало нашего брата?

Потому что даже если ты выскользнул из мышеловки вроде той, что под Лиходеевкой... Такая мышеловка ведь не одна? В соседних деревеньках, на пути из Оростола в приграничье, там тоже на дальних хуторках вдруг встают мертвецы?..

А если ты миновал мышеловки, будут засады. Он будет охотиться на тебя и дальше. По всему приграничью. Хоть ночью, хоть днем.

Здесь сгинули все чернокнижники, кто сунулись сюда до меня?

Гремя доспехами, рядом возник Було. Тяжело опустившись на колено, он стал своими стальными перчатками разгребать камни дальше, — замыкая круг из раскопанных голов.

Но зачем?..

Ради чего кто-то искореняет здесь чернокнижников?

Потому что призывает демонов здесь, возле замка, и не хочет, чтобы кто-то об этом узнал?

Маги, проверив замок, ушли сами. А с чернокнижниками, лезущими в приграничье, как мухи на дерьмо, он решил разделаться еще на подходах? Чтобы ни один не оказался возле замка. Ни сам добрел случайно, ни по приглашению нового хозяина привезли на карете... Делал все, чтобы до такого приглашения не доживали?

Було поднялся.

Последние двое были без лиц.

— Он срезал лица со своих людей? — пробасил Було. Оглянулся на Зика. — Чтобы их нельзя было узнать?

— Но на мосту было три, — сказал Джок. — Откуда еще двое?

В кругу мертвецов со срезанными лицами было пятеро.

— Какие его люди? — просипел Шептун с яростью. — Тут был шаман! Орки! Рох-шаман с троллем!

Но в руне лежали трое убийц с моста, и двое из-под Лиходеевки...

Оказаться здесь они могли, только если тот, кто уложил их в руну — он же их и посылал. Точно знал, где потом забрать тела, если люди не вернулись сами.

И у него есть еще помощники. Те, кто забирали тела, везли их сюда. Те, кто устраивают мышеловки под другими деревеньками...

И еще те, кто следит за замком?

Когда я выбрался из его мышеловки под Лиходеевкой, и в "Мамаше штурмовика" меня подцепил виконт, граф нанял, привез сюда, прямо в замок, — он взялся за меня всерьез?

Кныш был прав? Когда мы вчера возвращались из Оростола, на дорогах нас ждали не только у того моста? Были еще засады? На всех путях и тропинках, что ведут от тракта к замку?

Потому что еще утром, когда мы только выезжали из замка, — где-то на опушке леса сидел соглядатай? Или даже пара. Чтобы один мог сразу помчаться к их хозяину. Рассказать, что из замка выехали.

Ну а дальше — немудрено было понять, куда именно мы едем. И зачем... Куда я поехал. В Оростол за кристаллами.

И на обратном пути нас уже ждали...

Он призывал у замка демонов. И не желал, чтобы кто-то в замке это понял.

И ему было совсем не нужно, чтобы рядом крутился кто-то, кто мог все испортить. Ни маг, ни чернокнижник.

Но зачем он призывал демонов возле замка?

— Нет, это не шаман из недобитых, — прогудел Зик. — Если здесь те трое с моста... Лица у них срезали, чтоб не узнали, кто их хозяин. — Он замотал головой. — Нет. Это не шаман. Не орк.

Как эти пятеро — могли помогать шаману?

Лихие людишки? За деньги готовые на все?

Но как орк-недобиток, едва унесший ноги после штурма, забившийся в лесную чащу, — мог бы незаметно пробраться к Оростолу, чтобы нанять там этих лихачей? А сначала — как-то найти их там, в городе! Не спугнув никого своим орочьим видом, не подняв на уши весь Оростол!

Да и кто еще на такое согласится, даже из лихих... Тут ведь дело уже не в деньгах.

— Это не может быть человек! — с яростью сипел Шептун. — Человек не может приручить тролля!

И сделать такую руну...

То, что под ней.

— Эй, Бример! — Сова вскинул лук, натянув тетиву.

Зло блестящий кончик нацелился на раскопанные головы.

Та, что правее Шибня. Срезанное лицо меж рыжих косм. В этих изрезанных жилах... Словно от ветерка, как колышет траву. Обрывки на костях чуть подрагивали. Мертвец пытался шевелить лицом — которого у него больше не было.

Когда Кныш взрыл камни на его груди, зацепил и капли жидкого серебра? Сковырнул какую-то, на плечах или животе.

Кныш, прорычав что-то невнятное, выдернул меч — и с размаху всадил в голову, пришпилив ее к камням. И судорожно стал сгребать камни с Шибня.

В груди у Кныша хрипело, как у пробитого копьем. Руки были ободраны об камни, но он не замечал своей крови. На лице застыла бешеная ярость.

Показалась шея, плечи... Кныш вцепился, рванул Шибня, выволакивая из камней.

Туловище вышло наверх, но только наполовину. Разведенные руки Шибня натянулись, удержав его — уходили в камни, под них, как толстые корни.

Одна рука Шибня приросла к руке рыжего. Другая к руке того, что слева. Он стал частью этого хоровода мертвецов.

Кныш, рыча от натуги, все пытался вырвать его.

Сзади нахлынула волна винного духа.

— Что тут... — пробился сквозь шум дождя голос графа.

Взвыв от бессильной ярости, Кныш выдернул кинжал, ударил по приросшим к руке Шибня лишним пальцам. Отсек от державшего слева. Стал перепиливать руку рыжего — с запасом, стараясь не задеть пальцы Шибня...

У Шибня открылись глаза.

— Кныш! — крикнул Сова.

Среди тяжелых капель, падавших с неба — на миг блеснула другая. Тяжелая, блестящая, как полированная сталь. Она сбежала с ключицы Шибня.

Сова, уже натянув лук полностью — все-таки не выстрелил. Лишь смотрел, стиснув челюсти.

Мертвец не пытался укусить. Пялясь пустыми глазами в небо, он своими обезображенными руками, в которые вросли обрубки чужих кистей, пытался сбросить Кныша с себя. И перевернуться на грудь.

Кныш застыл.

Потом схватил Шибня за плечо, — развернуть к себе, снова заглянуть в лицо... Мертвец, выкручивая голову к земле, не глядя отбивался одной рукой, другой загребал камни под себя, затаскивая себя обратно в яму.

Сползал туда, вжимаясь в дно, возил руками по сторонам, хватаясь за камни, волоча их горстями, — словно зарывающийся жук.

С внезапной яростью Кныш ударил мечом в эту копошащуюся спину — туда, где сердце. Покончить со всем этим одни ударом. Но мертвец не заметил. Пришпиленный мечом, он все так же возил руками по камням.

Кныш, привстав, попятился. Не в силах отвести глаз.

Что он думал? Что Шибень ползет прочь от него — обратно в хоровод мертвецов?

Кныш зарычал. Запустив пальцы в волосы, он побрел прочь, оступаясь на окатышах, налетая на валуны и людей.

— Это мой человек? — раздался голос графа.

Шибень... то, что он него осталось, чем он стал, — все возил руками, загребая окатыши. Пытался найти опору. Вцепиться, чтобы выволочь ноги — прочь с того места, где была его боль... Капли жидкого серебра, которые были в плечах и в животе, из него вышли, — но оставались еще две. В ногах, зажатых под камнями.

Граф шагнул мимо меня. Его била дрожь, но он ступил к самой руне. Словно хотел лучше разглядеть это тело, крючащееся в агонии. Желал навсегда запечатлеть это в памяти.

— Я отправлял его с Кнышем, милорд, — сказал виконт. — Чтобы они... сопроводили мастера Бримера, когда он ездил в Оростол третьего дня.

— Мой человек... убит... и он... в этом? — Граф дрожал все сильнее, и его голос тоже, но теперь я не был уверен, от страха или от ярости. — Чтобы призывать тварей, которые лезут в мой замок?

Тело Шибня все извивалось, вздрагивало, вцеплялось в камни, разлетавшиеся из-под его скрюченных пальцев...

Он перехитрил убийц у ручья. Зарезал одного их арбалетчика, и перебил струну на арбалете второму. Если бы оказавшись за мостом он просто погнал дальше по дороге, сейчас в этой руне лежали бы я, Эйк и Кныш.

Я посмотрел на свою руку. Кожаная плетенка от оберега Гляныша была намотана на моих пальцах. Он спасал Эйка. А я обещал им, когда выводил за ворота замка, обещал им всем, и ему тоже, что приведу их обратно. Демоны не заберут никого, кто пойдет со мной.

До этой ночи это было так.

До этой ночи...

— Кто это сделал, Бример? — едва слышно донеслось от графа. Он стоял, не отрывая взгляда от копошащегося тела. — Он мне нужен, Бример.

Я уже никогда не смогу повторить этого — никому. Ни тем, кто будет меня нанимать... ни себе.

Никогда.

Он пошел со мной, и от него остались только пряди волос. И этот ремешок.

— Бример! Он. Мне. Нужен.

Он...

Я сделал на ремешке узел. Рядом еще один.

— Шаман это? — тихо бросил виконт. — Или человек?

Я обмотал ремешок вокруг запястья. Помогая зубами, надежно затянул концы.

— Кто бы это ни был, он мне нужен, — глухо повторил граф.

Он...

Ночью он может затравить демонами целый замок.

Днем в его власти послать за моей головой убийц-людей...

И у него есть тролль.

— Кто бы это ни был, граф, вы его получите.

Одну ошибку он сделал.

138

Оступаясь на скользких камнях, я вернулся болоту. Туда, где начинались следы, уводящие вглубь топей.

Тролль...

С его помощью он приволок сюда все эти тела? Тролль мог притащить их всех за один раз.

Я вытащил из кармана коконы. Среди белых — один синий. Брыковая пуля. На тролля.

Очень бережно я уложил ее в футлярчик, вместо бесполезных пустых кристаллов.

Следом за мной, разбивая ногами камни, сходились люди.

— Нам туда не пройти, — сказал Сова. — Мы когда там искали, тех лошадок пропавших... — Он замотал головой. — Нет.

— Его тролль может, — просипел Шептун. — А мы там все увязнем.

— И ста шагов не пройдем, — прогудел Було. — Даже без доспехов если. Все равно никак. По этой трясине только тролль и продерется.

Рядом со мной встал Джок. Уперев подбородок в лук, как в посох, тоже помотал головой.

— Этот след нам не по зубам, Бример.

Я поглядел назад. На валуны, где была руна.

— И тот тоже, — сказал Джок. — Без лиц не узнать, кто они и откуда. Все концы за собой он подрезал.

В руне пятеро людей — его людей! — со срезанными лицами. Срезанными.

Руна на десяти телах... Этот жгут под ней... Оплетун, сидевший тут всю ночь... Он сделал все, чтобы от ужаса мы забились в донжон, как зайцы в нору. А на рассвете бежали из замка не оглядываясь.

Мы не должны были узнать про эту руну. Никто не должен был найти ее и раскопать.

И все-таки...

Все-таки он срезал лица тем пятерым убийцам. На всякий случай.

И если он, на всякий случай, сделал это...

Дождь рябил воду, где ряска не затянула следы. Один справа, другой в двух дюжинах шагов левее.

— Чего ты скалишься? — бросил Джок.

Да. Одну ошибку он сделал.

— Есть еще один кончик, Джок. И этот кончик приведет нас прямо к нему.

139

Их отлично было видно издали — два черных силуэта на каменной гряде, поверх белесого облачного неба.

Можно было разглядеть, что у обоих луки. И даже битого зайца, свисавшего с пояса у того, который повыше.

Гряда выходила из топи как полоса валунов, крупных и помельче, засыпанных галькой и окатышами. Тянулась через луга, становясь выше и шире. Потом начинался лес. Сначала только слева от гряды, так шло шагов триста. Потом лес начинался и справа, узкой полосой отделяя от поля. А гряда все шла, круче и основательней, дальше в лес...

Здесь она была выше верхушек сосен. Два силуэта на ее гребне остановились. Крутились там уже пару минут, оглядываясь, указывая куда-то друг другу.

Оттуда все вокруг, как на ладони: и лес по обе стороны, и хвост гряды, тянущийся на север, к полям и топям за ними. Впереди гряда обрывалась — тут была огромная впадина, будто из земли зачерпнули плошкой.

Шагов двести в поперечнике. Обнажено от леса, от земли — до скалистого нутра. Склоны были источены дырами, проходами, крошечными ущельями... Настоящий лабиринт. И все покрыто тем же красноватым мхом, что и стены Черной Лилии.

Камень здесь — тот же, что в стенах замка. Старая каменоломня.

С гребня гряды, где остановились двое, вниз вела ровная, совершенно прямая дорога, выдолбленная в скале сотни лет назад — скорее всего, теми же самыми руками, что точили треугольные узоры на стенах замка.

— Уверен, что они здесь? — тихо бросил виконт, не оглядываясь.

Мы вышли к каменоломне через лес. Через чащу, подступавшую слева.

От замка сюда проще всего было дойти прямо по гряде. Ее гребень был ровный и плоский, как широкая тропа. Должно быть, выровняли, чтобы волочить блоки, из которых складывали замок.

Поэтому мы сделали большой крюк через лес.

Зик и еще пятеро сейчас шли через лес дальше, — вдоль края каменоломни, обходя ее.

— Больше им некуда деться, виконт.

Некуда деть своего тролля.

Он почти непобедим ночью, во тьме — когда на небе нет солнца. Но днем от него одни заботы. Его надо надежно укрывать от света. Или вместо страшной в бою твари — останется каменный истукан, ценный лишь для резцов по камню. В королевском дворце, говорят, много скамей и столов выточено из них — изумительные рисунки на срезе камня, таких даже у краснодеревщиков не найти...

— Только здесь есть каменная нора для его твари, виконт.

— Если верить этой карте, — сказал виконт.

— Пока я ей верю.

Сколько мы прошли — а прошли не так уж мало, здесь край земель, отошедших Амертам вместе с замком, — карта была точна и скрупулезна, как гномий механизм. Какой-нибудь старый гном из Оростола ее и вычерчивал, тщательно сверяясь с дюжиной других древних карт и всеми королевскими решениями по межевым спорам.

— И все-таки... — пробормотал виконт себе в усы. — Следы вели в топи.

— Шаман велел ему. Тролль туда зашел — и вышел обратно. Никто оттуда не приходил. Они пришли отсюда. В топях тролля не спрятать.

Даже если они нашли какой-то островок посуше, и тролль успел вырыть нору достаточно большую, чтобы надежно укрыла от солнечного света его целиком, — такая нора не продержится и до полудня. Ее будет заполнять вода, а земляные своды, напитанные болотными соками, расползутся и осядут, обнажив нутро... Открыв тролля солнцу.

— Там могут быть каменные утесы, — сказал виконт. — Как тот, на котором стоит замок. А в нем пещеры.

— Я три дня глядел на эти топи с башни, виконт. И не видел ни одного.

— Утес может быть под жижей, — пробормотал он. — Как черепаха. Над водой только самый край.

— Да, может... Но как бы шаман узнал про него?

На графской карте, которая была у меня, не было отмечено даже островков.

— Значит, — пробормотал виконт, разглядывая каменную чашу под нами, — просто заметал след...

— Подстраховался, если мы найдем руну.

Как с лицами.

Запах тролля не дал нам пойти по следу с собаками. Но у тролля есть и слабое место. Днем он должен быть надежно укрыт от солнца. А в этих болотистых землях таких мест...

— Чтобы мы думали, что прячет своего тролля там, в глубине топей.

— Решили, что выслеживать бесполезно... — пробормотал виконт, глядя на два темных силуэта на гряде.

— Или, еще хуже, послали в топи людей. А потом считали, сколько не вернулись.

Нет, он не в топях.

И не в лесной чаще. Там тролль мог бы выкопать нору, которая не обвалится через несколько часов, продержится до заката, если повезет... Но прятаться так день за днем? Земляная нора может обвалиться в любой момент, подставив тролля солнцу. А если они крутятся тут, возле замка, с тех пор, как орков вышибли отсюда, уже не один месяц...

А главное, те следы в ряске, ведущие в топи — где тролль точно не мог бы спрятаться.

Шаман очень не хотел, чтобы мы обыскивали места, где тролля можно надежно спрятать.

Они здесь.

И тролль, и он сам.

Он водил меня за нос три ночи. Но теперь...

Днем заяц — он. Больше его уловки меня не проведут. И засады ему больше не помогут.

Теперь он добыча.

А охотник — я.

Спешились мы заранее, еще за пару сотен шагов до края каменоломни. Позади солдаты осторожно вели лошадей в поводу. Но как ни старались идти тихо, то и дело звякала сталь — под синими плащами все два десятка людей были в кольчугах и доспехах.

Налегке были только Тибальд и Сова. Теперь они перестали изображать, будто решают, где лучше искать дичь, и неспешно двинулись вниз. Вырубленная в скале дорога вела в середину чаши.

Значит, разглядели, что Зик довел своих, куда нужно, — до опушки на южном краю, где снова серела гряда. Она шла дальше, но уже не такая мощная. Все ниже, все уже, уступая зажимавшему с двух сторон лесу.

Тибальд снял зайца с пояса и нес его за лапу, перекинув за плечо. Сова жевал какую-то былинку.

Кто там, в пещере с троллем? Один из их рох-шаманов? Сотворить такую руну...

Может быть, как раз тот, что стоял в нашей башне внутри сдвинутых подковой столов и командовал остальными шаманами, что кому делать...

Но почему он не ушел вместе со своими? Зачем ему нужно все это?

Выжить из замка новых хозяев? А когда сбегут, захватить опустевший замок? Но сколько с шаманом орков? Двое-трое? Пятеро? Да хоть дюжина! Ну, тролль еще... Все равно. Едва в Оростоле узнают, что в замке какие-то орки, белые братья сразу же приведут отряд. Будут у замка через полдня. И перебьют эту горстку орков в первой же атаке.

Нет, захватывать замок бессмысленно. Чтобы удержать его потом, нужен большой отряд. А армия орков сейчас далеко по ту сторону лесов, и отступает все дальше в свои земли...

Просто зайти в замок, на короткое время? Но зачем? Узнать что-то про замок? Но он там уже был. Мог узнать все что хотел. А то, что при новых хозяевах никаких строек внутри не ведется, — это ясно и снаружи. Даже пролом в стене еще не заделали.

Забрать что-то? Но никакой амулет орки в замке не оставляли. Я там все обыскал.

Есть, правда, еще этот странный Одноглазый... Но если он уже был там, когда орки хозяйничали в замке, и они про него знали, и он им так сильно нужен, — так поймали бы его в ловушку и унесли с собой? Так же легко, как это сделал я. А если Одноглазый явился потом, после того, как орков выбили, то этот беглый шаман вообще не может про него знать!

Даже если потом, когда ночью следил за замком, он каким-то чудом созерцал Одноглазого — с сотен шагов! через толщу внешней стены, и всех стен замка на пути между ними в придачу! вот уж не поверю в такое совершенно, но пусть, пусть, допустим на миг! — что он мог различить? Что есть там, где-то в замке, что-то магическое... И что дальше?

Едва заметный свет в темноте, который различаешь только самым краем глаза, лишается всякого цвета, — и с созерцанием то же самое. Когда едва-едва, то не понять, какого оттенка сияние, — чистая мана перед тобой, или зеленоватая аура демона? Что уж говорить про детали... "Что-то магическое" может оказаться чем угодно. От заряженного кристалла, залетевшего в глубокую щель между плит, — до нахального выползня, решившего дневать прямо в замке, в пустующем закутке, где нет окон.

Как там на самом деле, не поймешь, пока не окажешься рядом настолько близко, чтобы мог различить детали, — то есть пока не побываешь внутри замка. В той зале. Где легко сможешь его поймать и унести в ловушке, — сразу, в ту же минуту, и без всей этой возни с рунами, призванием демонов, сидением возле замка месяцами после того, как твои отступили далеко за леса... Круг замкнулся.

Нет, Одноглазый тут тоже ни при чем.

Тогда ради чего?

Месть? Тем, кто сейчас в замке?

Но граф и его люди не участвовали в обороне замка. Не штурмовали его и потом, когда орков выбили.

Месть — всем людям? Без разбора? Просто за то, что часть рода людского?

Но эта руна... То, что под ней... Там вложено столько труда, влито столько маны, потрачено столько тыуновых зубов. Да одних тел сколько! Чтобы эту руну сделать, мертвецов потребовалось больше, чем потом от этой руны тут погибло!

И если он мстит всем людям без разбора — зачем связываться с такой сильной дружиной, как у графа? Укрытой за стенами такого замка? Когда вокруг Оростола полно и деревенек без всякой защиты, и хутора, и трактиры...

Хотел резать только тех людей, кто с оружием в руках? На службе короля? Но и это не объяснение. Вон же, разъезды. Их тут вдоль тракта полно, нападай не хочу. Не считая отрядов-подкреплений, уходящих в леса. Или обозы с ранеными, ползущие обратно...

И еще — как этот шаман мог заручиться помощью тех людей?

Ну не в Оростол же он, в самом деле, ходил, чтобы там, в кабаке, нанять их! Да и откуда сразу пятеро? Согласившихся на такое? Помогать оркам...

Давно купленные орочьи шпионы? Но с чего бы они все вместе тут собрались? И как бы встретили в лесах этого шамана? Не заранее же они знали, что армия орков, напав на замок, потом будет выбита, а один шаман при отступлении отстанет от своих, и ему будет нужна помощь!

А лица? Пусть даже, по какому-то стечению обстоятельств, пять орочьх шпионов встретились тут с этим шаманом. Сборная солянка отчаянно лихих людишек со всех концов приграничья... Зачем было резать им лица? Пока были живы, понятно, зачем скрывать, что шпионы орков. Но теперь-то, когда мертвы?

Ладно. Сейчас узнаем! Кто-то из орков в живых останется. Не дам их добивать, пока все не вытяну!

Под ложечкой, по рукам, по пальцам гулял легкий озноб — пугающий и сладкий. Схлестнуться с рох-шаманом...

Загнать его, как зайца!

Если, конечно, он не размажет меня, как букашку по камню. Нас всех.

Тибальд и Сова были уже внизу.

140

Там они опять встали и оглядывались.

Должны были еще и говорить. Отсюда, конечно, не слышно — но внизу, в каменоломне...

Тибальд, как бы невзначай уложив зайца на один из выломанных блоков, медленно наклонился, подобрал что-то с земли, — и вдруг швырнув куда-то вбок, тут же натянув лук.

Будто охотник решил спугнуть какого-то зверька, спрятавшегося в тени скальных изломов. Щелчок от ударившего в скалу камня донесся даже до нас.

Если их не заметили сразу, то теперь часовой должен вскинуться и выползти узнать, в чем дело...

Тибальд, выждав несколько секунд, опустил лук.

Сова же изображал, будто принюхивается. Почуял в воздухе что-то такое, чего тут быть никак не могло.

А слова их сейчас должны были быть такие: Сова говорит, что будто костерком тянет? Тибальд ему: да нет, откуда тут костерок? Кто бы тут, в пещерах в каменоломне, стал жить? Зачем? А Сова свое упрямо: да тянет же! Точно говорю! Ну и Тибальд тогда: а ведь и правда, тянет откуда-то... Надо будет виконту сказать? И Сова: лучше сказать. Пусть пошлет людей, чтобы обыскали все и тут. Сдается мне, они не там ищут...

Я мысленно проговаривал про себя. Точно отмеривая паузы, которые должны быть между. Даже представлял гримасы Совы и Тибальда. Виконт заставил их повторить все, слово в слово, трижды, — хотя все вокруг чуть не ложились на землю от хохота.

Зато теперь точно знаем, как они будут это говорить. Когда закончат.

И вот теперь...

— Пора! — бросил виконт.

Арбалетчики подняли арбалеты.

Ну, кто бы ты ни был... Посмотрим, как ты будешь дергаться в моей ловушке.

Сейчас те, кто с шаманом, должны рассыпаться в этом лабиринте щелей, проходов, каменных блоков, брошенных тут и там.

Все, кто там есть. Кроме тролля, конечно. Ему под солнце — пусть даже сейчас оно и за облаками — не сунуться. А все остальные сейчас окружают Сову и Тибальда.

Чтобы отрезать их от пути обратно наверх — к замку...

Во всяком случае, я бы сделал так. И не думаю, что этот шаман — рох-шаман? — глупее меня. Пока все время это я был в дураках.

Он прикажет своим людям, чтобы не били из арбалетов, а брали живьем. Выпускать их обратно к замку нельзя, но и убивать сразу, не допросив толком, — глупо. Шаман должен убедиться, что их принесло сюда случайно.

Наверняка кто-то из его слуг утром следил за замком — но очень издали. Близко подходить не рискнули. И теперь они, скорее всего, даже не знают, нашли мы руну или нет. Только видели, что утром мы выходили из замка туда, были там, где раньше был осадный лагерь. Шаман захочет узнать, что происходит в замке, что творится в головах у тех, кто внутри стен...

Во всяком случае, я бы сделал так.

— Лисенок, видишь кого? — тихо бросил виконт.

— Пока нет, милорд.

На всякий случай я тоже положил болт на ложе моего арбалетика. Вдруг и от меня будет помощь?

Не отсюда стрелять, конечно. Потом. Когда мы сбежим вниз.

— Сразу не бить, — прошипел я арбалетчикам. — Они должны отойти от пещеры, откуда вылезут. Чтоб не забились туда опять... Виконт!

— Вы слышали его, — бросил виконт, не отрывая глаз от каменоломни.

Главное — отрезать шамана и его подручных от пещеры, где тролль. Чтоб не вернулись туда, не забились вглубь, под его защиту.

У меня всего одна пуля. Если пещера глубокая, и от входа не различить, где там тролль... И я промахнусь...

Что потом делать? В пещере, куда солнце не достает?

Они смогут отсидеться там до темноты, — даже если виконт приведет сюда всех людей из замка.

А когда солнце сядет — тогда они, конечно, вылезут. Сами. Вот только добычей будут уже не они, а опять мы. Даже если не брать в расчет шамана и всего, что он сможет сделать... Один только его тролль...

— Ну и где они, Бример? — бросил виконт тихо, будто там, внизу, нас могли услышать. — А если их здесь нет?

— Они здесь, милорд, — отозвался Джок.

Он был не с арбалетом, со своим луком. Стрела на полунатянутой тетиве чуть колыхнулась, указав на одну из площадок на южном склоне.

Там лежали камни. Еще не обточенные блоки, просто колотые кое-как куски. Целая гора. Хватило бы, наверно, на порядочную башню... Только почему-то их так и не вывезли.

Свалено то, что выломалось неудачно? Неподходящего размера? Потому и не стали это тащить к замку?

— Те камни? — бросил виконт. — И что?

— Мох, милорд.

Мох...

Красноватый мох, покрывший тут почти все, — там его почти не было. Серые камни едва-едва порыжели. Будто лежат здесь совсем не сотни лет, а и пары месяцев не прошло.

— Если пещеры здесь не было, теперь она есть, милорд, — сказал Джок.

Сзади докатился раскат грома. Над грядой — где-то там, где она выходила из топей, у замка, — небо было серое, тяжелое как свинец. Должно быть, там все еще лило.

Сюда дождь так и не добрался. Дальше над лесом белая пелена разрывалась, виднелись полосы чистой синевы.

А внизу, в глубине каменной чаши, Сова и Тибальд продолжали разыгрывать представление...

— А-а, Ношрины хляби! — простонал Кныш.

Я судорожно дернул глазами по бокам — куда давно не глядел. Где?! Этот лабиринт провалов, ущелий, нагромождений...

— Что? — прошипел Виконт. — Где они?

— Не туда глядите, милорд. Выше.

141

По ту сторону каменоломни, над верхушками деревьев кружилась россыпь черных точек. Стая птиц.

Медленно кружились, никуда не улетая.

— Там кто-то! — воскликнул Лисенок. — Следят за нами!

Он снова был на шаг впереди меня?..

Сейчас здесь нет ни его, ни его тролля — лишь только кто-то из его помощников? Оставленных следить, не придут ли из замка с поисками!

По ту сторону каменоломни вспорхнула еще одна стайка птиц, чуть в стороне.

— Уходят, — процедил Джок.

— Зи-и-ик! — заорал виконт во все горло, продираясь через кусты на самый край спуска.

— Зи-и-и-ик!!! — трубно проревел Кныш, бросаясь следом.

Задрав арбалет в небо, он выпустил стрелу. Черная точка, взвившись высоко над землей, понеслась над чашей, через всю нее, — к краю леса, где кружились встревоженные птицы.

Во втором отряде и сами заметили. Из-за стволов вылетел всадник, потом второй — я узнал Зика, — пронеслись остальные. Перемахнули через гряду и скрылись в лесу по ту сторону.

— Мастер! — орал Эйк где-то позади меня.

Там ржали кони, грохотали доспехи.

— Туда! — орал Кныш, вытянув руку на северный край. — С той стороны! Живее!

Кто-то из солдат был уже в седле, пронесся мимо меня.

— Ма-астер! — Эйк тащил двух коней.

Виконт пустил своего по самому краю обрыва, — еще шаг правее, и конь уже не удержится, его понесет вниз, сначала на четырех ногах, а потом уже кубарем, ломая и коня, и наездника...

Эйк, уже в седле, рванул было следом, но я вцепился в повод его коня.

— Назад!

— Но...

— Стоять, — прошипел я.

Вокруг нас проносились остальные.

Лисенок и еще пара решились пройти по самому краю, вслед за виконтом. Остальные двинулись по опушке. Там приходилось продираться через кусты, но зато с обрыва не слетишь.

Я двинул коня вперед между деревьями, по уже пробитой в кустах тропе. Не выпуская повод лошади Эйка.

Когда выехали из леса на гряду, и кони с трудом втащили нас по камням на гребень, я придержал.

Отсюда, сверху, все и правда было как на ладони — до самого замка, темнеющего пятном вдали, под сизым краем неба. Лес по ту сторону гряды был не шире сотни шагов. За ним тянулась та же заросшая пашня, что начиналась еще у края топей.

В лесу с треском ломались ветви, лязгали доспехи, били копыта, кричали... но, кажется, еще без стычки.

Птицы всполошились над всем перелеском. От дальнего края каменоломни пробивалась шестерка Зика. С нашей стороны главный отряд.

— В клещи их! — орал Кныш. — Цепью, шире!.. Двое до конца, за полем следить!..

— Мы туда! — крикнул я.

— Мастер! — ощерился Эйк.

Снова попытался выдрать у меня повод, но я был готов. Не выпустил.

— Без тебя разберутся.

Люди виконта хотя бы в доспехах.

Я пустил коней вниз.

— Но, м-мастер... — шипел он, стискивая свой расписной арбалетик.

— Кто мне подметки крысиной кровью мазать будет, если с тобой что?

Не забирая ни на шаг в ту сторону, где трещали ветви, а сверху клекотали птицы, я вел коней через деревья.

— Мастер... — все ныл Эйк, косясь вбок, где орало и трещало.

Цепь резво шла по пролеску. Крики. Их было все больше, все яростнее... Драка там уже? Или еще не сошлись? Только зажимают?

Даже если орк там один, просто так он не дастся. Понимает, что с ним будет — за то, что их шаман делал возле замка. За тех, кого порвали вызванные им демоны. За ужас, который люди виконта пережили на рассвете — когда казалось, что для нас солнце уже не встанет... Этого орка будут резать на ремни, чтобы рассказал все, что знает. Для начала. Но и потом, когда расскажет, быстро умереть не дадут...

Мы выехали из перелеска. Впереди было поле.

В зеленом море травы ни всадника, ни бегущего.

Эйк, страдальчески оскалившись, пялился назад, в лесную чащу.

— Мастре, они там сей...

И вдруг уставился куда-то мимо меня, вдоль опушки. На лице проступала опасная радость.

На этот раз я не удержал повод. Эйк заорал, врезав пятками по лошадиным бокам. Его конь рванул во весь опор.

Шагах в ста от нас, за кустами на опушке что-то двигалось...

— Здесь он! — орал Эйк. — Здесь!

Он несся вперед, вскинув крошечный расписной арбалетик.

Я рванул следом, тоже вскидывая арбалет, ловя на мушку силуэт... уже понимая, что это не орк. Слишком большой. Даже для самого крупного орка. И слишком рыжий.

Лошадь.

И лишь за ней — чья-то голова... Из-за кустов вынырнул человек, тащивший лошадь в поводу. За ним еще один, и еще одна рыжая лошадь...

— Не стреляйте! Не стреляйте! — заорал первый, даже не пытаясь вскочить в седло.

Второй тоже встал.

— Мы не засада! Не стреляйте!

За ними через лес, как тяжелая волна, ломились люди виконта.

Кто-то выскочил из леса шагах в пятидесяти за беглецами — наш, синий плащ людей Амертов. Пошел наискось от леса, отрезая беглецам путь через поле.

Из кустов за первыми двумя показался и третий.

Вокруг них уже грохали копыта и звенели доспехи, ржали осаживаемые кони, распаленные шпорами и колючими кустами, и в этом гвалте беглецы все кричали:

— Не стреляйте! Не стреляйте! Мы не разбойники!

Синие плащи сжали кольцо.

— Оружие на землю!

— На колени!

— Руки задрать, сцепить пальцы!

— В землю глядеть!

Кто-то уже тащил прочь рыжих лошадей. Несколько спешились и налетели на пленников. Уткнув всех троих лбами в землю, скручивали им за спиной руки, от души затягивая узлы.

— И мешки на головы! — гаркнул Зик.

Виконт не спешил вмешиваться, держась чуть поодаль. На лице застыла смесь любопытства и брезгливости.

— Мешки-то зачем?.. — шепнул Эйк.

Я пожал плечами.

— С завязанными глазами быстрее развязывается язык?

Кутерьма утихала.

Их лошадей увели в сторону. Оружие сняли. Всех троих поставили на колени. Руки скручены за спиной, на головах мешки, — вроде тех, что напяливают на висельников перед исполнением королевского приговора, с завязкой, которую можно надежно затянуть под подбородком. От судорожных вдохов грубая мешковина натягивалась, облепляя нос и губы.

142

— Все?! — орал Кныш. — Все вышли?!

Он двинул коня прямо на одного, сшиб его как чурку, а Було уже наскочил на другого. Третий дернулся прочь, не устоял и завалился на землю.

— Все, все! — забубнило из-под мешков.

— Милорды! Мы только...

— Мы ни в чем плохом...

— А всего сколько?! — орал Кныш. — Остальные где?!

— Трое! Только трое нас!

— Милорды! Мы же...

— Где остальные?! — рычал Кныш.

Он и Було гарцевали вокруг копошащихся на земле тел.

Связанные, с мешками на головах, они ползали как черви, вслепую пытаясь уклоняться от хрипящих коней над ними, от тяжелых копыт, молотивших по земле то тут, то там.

— Остальные где?! — громыхал Кныш сверху над ними.

— Мы не разбойники!.. Мы не... — глухо неслось из-под мешков.

— Трое нас только!.. Трое!.. Все тут!..

Було и Кныш ушли в сторону — к пленникам пусти коня виконт.

— Значит, всего трое... Чахловатая засада.

Пленники, затихшие было на земле, прислушиваясь, — снова тревожно завозились, пытаясь угадать, с какой стороны наступают копыта лошади.

— Какая, ради всех святых, засада, благородные господа! — забубнил из-под мешка самый длинный.

Он исхитрился подняться на колени. Крутил головой, пытаясь угадать, где говорящий.

— А что же вы тут делали?

— Да зайчишек хотели побить и голубей! Милорд! Мы...

— Ах ты сучий выползень! — взревел Кныш. — Зайчишек, да?! — Он дернул коня вперед.

Конь захрипел прямо в мешок, обтянувший голову пленника. Человек дернулся прочь, рухнув на землю. Кныш гарцевал рядом с ним, копыта тяжело били в землю то возле руки, то возле живота, человек рывками пытался отползти.

— Зайцев, говоришь?! В лесу — на лошадях?!

Двое других, ничего не видя, лишь слыша лошадиное сопение и удары копыт, извивались, пытались отползти подальше, но с перетянутыми руками и коленями они были не резвее давленых слизняков.

— Милорд, мы ничего плохого...

— Мы тут просто охотились! Клянусь, милорды!

Викнт вскинул руку, останавливая. Кныш отвалил в сторону.

— Ты хотел сказать, браконьерствовали?

Виконт подвел коня прямо к мешку, скрывавшему голову. Пленник забился, пытаясь перевернуться и отползти.

— Вы либо лжецы, либо браконьеры, — холодно проговорил виконт. — И за то и за другое полагается кара. И вы будете наказаны. Осталось лишь решить, за что. За ложь, или за браконьерство.

— Мы не врем!

— Милорд, но мы...

— Мы не охотились на чужой земле! Мы просто...

— Ну, решайте сами. — Виконт, уперев руку в бок, позволил себе усмешку. — За ложь вам отрежут языки. За браконьерство — пальцы... Кныш!

Кныш проворно соскочил с коня.

— Ничего мы не браконьеры! Милорд! — длинный опять извернулся и кое-как поднялся на колени. Крутил головой в мешке, пытаясь угадать, откуда доносился голос виконта. — Мы охотились в землях нашего господина! — Он задрал голову, словно надеялся, что виконт рассмотрит его честное лицо и через мешковину. — Милорд! Мы же были на земле нашего господина! Этот лес...

— О-о! А вот этот, выходит, заслужил и за браконьерство, и за ложь. И еще за то, что осмелился дерзить мне. Начни с него, Кныш.

— И пальцы, и язык, и уши, милорд? — уточнил Кныш.

Он был уже рядом с длинным. Тот рванулся, пытаясь повалиться в сторону подальше от него — но Кныш уже вцепился. Вздернул за шкирку, как мешок с отрубями, снова поставив на колени.

Було подскочил с другой стороны, не давая длинному даже дернуться.

— А, так ты не первый раз попадаешься... — процедил Було. Задрал руку пленника, показывая виконту. Большого пальца не было. — Такой лапой-то только за весло на галере дергать! С левой выучился? Или на арбалеты перешел? Ношрин выблядок.

— Мы были на земле нашего господина!!! — отчаянно заблажило из-под мешка, задыхаясь. — Я клянусь! Милорды! Я...

В руке Кныша уже блестел кинжал. Другой он сдернул мешок — с красного лица с дикими глазами и слипшимися волосами. Кныш вцепился в эти космы у самой макушки, не давая ему даже шевельнуть головой. Приставил кинжал за ухо.

— Подожди, Кныш! — бросил я.

Одним движением Кныш срезал ухо начисто.

Длинный заорал, дернувшись всем телом — попытался вскочить, распрямив связанные ноги. Но Було навалился ему на плечи, а кинжал Кныша был уже за вторым ухом.

— Кныш... Виконт, да стойте! — крикнул я.

Кныш, ощерившись, поднял голову. Зло глянул на меня. Вопросительно на виконта.

Виконт чуть шевельнул рукой, чтобы пока обождал. Повернулся ко мне.

— Ну что еще, Бример?

Длинный рычал сквозь зубы, оскалившись. Справа из-под косм текла кровь. Под ней угадывался край дырки, ведущей в голову, как кротовья нора.

— Или ты думаешь, — сказал виконт, — что какой-то бродяга может лгать мне безнаказанно? Или хозяйничать на землях моего сюзерена? Да еще дерзить мне в лицо?

— Может быть, он не врет. И не браконьер.

Я поднял карту. Тряхнул, чтобы огромный кусок пергамента раскрылся. Накинул его лошадиную голову, как на стол. Натянул поводья, чтобы не прял ушами и не пытался скинуть.

Виконт подъехал ко мне.

— Что за дичь ты несешь?

С другой стороны подъехал Зик, тоже заглядывая на карту.

Я прижал пальцем место, где мы были.

— Каменоломня наша, виконт. Все пашни, отсюда и до болот, тоже. Но вот тот лес, — я кивнул на юг, на черную кромку далеко за полем, — он уже нет.

— Это я знаю! — нетерпеливо бросил виконт. — Но поле-то наше! И гряда, и каменоломня!

— Да, виконт... Но этот клин?

Я оглянулся на перелесок, откуда мы выгнали пленником. Потом указал, где он на карте — крошечный, чуть больше муравья, — между полем и грядой. И повел ногтем, как была вычерчена граница между землями графа и соседскими.

Она шла точно по краю пашни с одной стороны от прилеска, и по самому краю каменоломни и гряды с другой. Прилесок клином вдавался в земли графа.

— Он с тем лесом, виконт.

Зик весело ощерился:

— Этот клин, посреди наших земель, не наш? Не смеши, Бример. Так никто землю не делит.

— Мое дело сказать, как оно по карте. Пока она у меня.

Виконт оглянулся на пленников. Кныш и Було так и держали длинного на коленях, прижимая за плечи и схватив за волосы, чтобы даже не рыпнулся. Кинжал Кныша был у его горла.

— Ты уверен, Бример? — тихо бросил виконт. — А тот, кто ее чертил? Он не мог ошибиться?

Я пожал плечами.

Потер мизинцем пергамент в середине пашни. Кажется, тут была какая-то надпись? Или должна была начаться. Что-то начали писать, но передумали, и начало осторожно выскоблили?

А может, просто потертость.

— Пока мы шли, карта была точна. До самых мелочей.

Виконт снова покосился на длинного. Струйки крови залили его шею.

— Они могут говорить правду, — сказал я тихо.

Но тот, что был под самыми копытами виконтова жеребца, все-таки расслышал.

— Мы и говорим правду! — заблажило из мешка. Он попытался приподняться. — Мы...

— Тут след! — крикнули с поля. Кто-то из наших кружился там. — Свежий! Трава еще не встала! На коне прошел!

Он указал рукой, прочерчивая след — от перелеска, чуть дальше того места, где выгнали троих, и через поле на юг, где чернела кромка чужого леса.

— Значит, трое, говоришь?.. — прорычал Кныш, с новой яростью задрав голову длинного. — А может, там, у ручья — это тоже ты был?! А?!

— Один только уехал! — почти взмолилось из-под мешка под ногами коней.

— Четверо нас! — прохрипел длинный. — Четверо нас было! И все!

— Четверо только?! — рычал Кныш. — А дунул тогда куда?! Где подмога?! Сколько еще?!

— Четверо нас было! Только один ускакал, как вас заметили!

— Куда послали?! Сколько в подмоге?!

Нож был уже под его вторым ухом, и по лезвию текла кровь.

— Да нет никакой подмоги! — заорал длинный отчаянно. — К хозяину его послали! Чтоб сказал, что в лесу кто-то! Вы когда! Мы не разбойники!

— Мы люди барона! — орало из-под мешка под конями.

Виконт чуть свесился набок и велел мешку:

— Имя. Крепость.

— Барон Рувэ! Тройняшки!

Лес, начинавшийся с юга за пашнями, на карте был на самом краю — карта обрывалась почти сразу за границей графских владений. Однако крепость, стоявшая над теми землями, на карту влезла. Она был очень близко к меже.

И звалась, действительно, Тройняшками.

Виконт на карту даже не взглянул. Кто тут соседи, он, конечно, и без карты знал. Он покосился на Кныша, стискивавшего кинжал с разводами свежей крови.

— Немудрено выучить, в чьих землях решил людей резать!

Кныш не собирался убирать лезвие от щеки длинного.

— Милорд... — за спиной виконта появился Борс.

Он указывал на прилесок.

Там, где раньше вышла троица, из кустов выбрались Сова и Тибальд. Виконт пустил к ним коня. Я следом.

— Кто это был? — Сова глядел за наших лошадей, где люди сгрудились вокруг пленников.

— Так, бродяги... — бросил виконт. — Вы что?

— Нет там никакого тролля, милорд.

— И не было, — добавил Тибальд. — Нет там никаких пещер. Негде ему там прятаться.

Нет пещер?..

— Как это — нет?! — рявкнул я. — А камни?! С южной стороны, там блоки сложены! Недавно выломали, еще мхом не покрылись!

Сова поморщился.

— Не только с южной. Там еще пара таких мест... Мы тоже думали, что свежие. Но это другой камень. Он серее. И порыхлее, что ли... — Сова пожал плечами. — Поэтому мха меньше. Нет свежего места, откуда б их недавно выломали.

— Поэтому не увезли никуда... — прогудел Зик сзади. — Не подошел.

Я покосился на здоровяка. Хотел бы я, чтоб мне тоже все было так очевидно.

— Тогда чего их выламывали столько?

Если не подошел, то и не трогали бы в том месте, где такая жила? А резали в том, где подходящий.

А то ведь выламывали, складывали... Да еще не в одном месте, Сова говорит. А там и та-то куча — хватило бы на маленький замок.

Зик покосился назад, где люди окружили пленников. Сказал тихо:

— Так если тролля здесь не было, милорд... И прилесок тот — не наш... Может, не врут они?

— И охотились на зайчиков, — бросил Джок за его спиной. Покивал сговорчиво. — С коней. В лесной чаще.

Вчетвером...

И послали одного куда-то — когда нас заметили...

Виконт разлепил губы:

— Тибальд, Сова. Обратно к замку. Расскажете все милорду Амерту.

Он развернулся и послал коня к окруженным пленникам. Махнул рукой, чтобы поднимались.

Кныш, с досадой выцедив воздух, убрал кинжал. От души насадил мешок обратно на голову длинному и стянул завязки так, будто хотел придушить его тут же. Длинный захрипел.

Пленников как соломенные тюфяки перебросили через их же лошадей, животами на седла.

Кныш взял за повод того, на которого закинули длинного.

— Если ты соврал, — Кныш склонился, почти прижавшись головой к мешку, и стиснул пальцами парусину вместе с тем, что угадывалось как ухо, — лучше скажи сразу... Пока не поздно. Потом ушами уже не отделаешься.

— Я не вру, — прорычало в ответ.

— Смотри. Этот след приведет либо нас к барону, либо тебя к могиле.

143

След был четкий.

По краю поля вдоль прилеска, затем входил в лес и шел через него, не петляя. Только шаг изменился. По полю коня гнали галопом. В лесу не разгонишься.

— Мы н-не вре-рем! — ныл пленник, подпрыгивая животом на седле с каждым шагом. Було тащил рыжую лошадь за повод рядом со своим огромным жеребцом. — Хоть ус-садит-те норм-мально и сним-мите мешк-ки!

— Заткнись, — велел Було. — Не то я решу, что ты голосишь, чтобы предупредить засаду о нашем приближении.

Мы шли не очень быстро. Кони ступали тихо, люди старались не греметь доспехами.

Шестеро с одним пленником впереди, мы чуть позади. Если и угодим в засаду, то не все сразу.

— Вы ед-дете, — снова заныло из-под мешка, — по зем-мле моег-го госп-подина без ег-го разр-решения, да ещ-ще...

— Если ты, падаль, — зашипел Було, пригнувшись к мешку на голове пленника, — не заткнешься, я перережу тебе глотку прямо здесь.

— Стойте! — прошипел Эйк.

Шестерка впереди остановилась.

Мы тоже встали. Но впереди было тихо.

Зик обернулся к нам. Тревоги не выказывал. Махнул, чтобы нагоняли.

— Ладно. Вперед, — велел виконт.

Дальше за деревьями угадывался просвет. Поэтому они и остановились — почти выехали на опушку. Впереди поле.

Когда-то это были пахотные земли, теперь уже зарастали, тут и там поднимался березовый и осиновый молодняк. Справа торчали черные печные трубы. Ближе, шагах в ста от опушки, длинное сооружение из серых подгнивших досок, низкое, с худой крышей. Барак для хобов, что трудились на этом поле.

Слева неглубокий овраг, там ручей. А в конце поля — уже в паре верст от нас, — чернели поперек неба две... нет, три башни.

Отсюда две башни почти сливались. Они стояли треугольником, между ними стены. Изнутри крыш не торчало. Похоже, эти три башни были одновременно и сторожевыми вышками, и донжонами, и жильем.

— Тройняшки, — пробормотал виконт.

— Надо же, не соврал, — прогудел Було.

Он кивнул вперед. В густой траве еще виднелся примятый след. Шел прямиком в крепости.

Було пригнулся к пленнику, прорычал в мешок:

— Если вы слуги барона, то почему тогда сразу не выехали к нам навстречу из кустов? Не заговорили, как положено? А? Отвечай!

— Как бы мы выехали? Каменоломни-то уже ваши... Ы-ы! — кулак Було врезался ему в бок.

— Ты мне дурака не строй! Когда мы в ваш перелесок сунулись, почему вы не показались? Землю своего господина охранять не надо, да?!

— Нас четверо, вас сколько!

— Мы что, похожи на разбойников? — спросил виконт. — Синие плащи и гербы графа Амерта не видел? Или твой господин не удосужился сообщить вам, кто ваши соседи, и на чьей границе вы прячетесь в кустах?

— Милорд... — тихо шепнул Зик, потихоньку уводя коня виконта в сторону, подальше от ушей пленников. — Что-то тут нечисто. Не понимаю, зачем они сидели в том перелеске.

— Охотились? — Виконт поджал губы. — Не в своих кустах, конечно. В нашем лесу или полях собирались.

— Когда едут охотиться, милорд, так и охотятся, а не сидят под кустом, как мышь. По повадкам это не слуги, а лихие люди. Вы же их видели, милорд... И по виду. Ни гербов барона на них, ни одинаковых плащей, ничего.

— Но след привел к барону в крепость. Как они и говорили.

— Тем хуже для их хозяина, милорд. Даже если это в самом деле барон. Если его люди так себя ведут... я был бы поосторожнее с их господином. Милорд.

— Хм...

Виконт оглянулся.

— Бример, дай мне еще раз карту.

Я раскинул пергамент. На этот раз лошадь лишь устало фыркнула, но не пыталась скинуть карту.

— Этот клин? — указал виконт. — Да?

— Этот. — Я прочертил ногтем, как мы ехали. — Мы здесь. Вот эти Тройняшки.

Самый край карты.

Но виконт глядел на кусок вокруг каменоломен.

— Если земля по обе стороны от этого перелеска наша, то почему же перелесок не наш?.. Как они так поделили... Доспех без застежек...

— Кажется, на этом поле, между перелеском и болотом, было написано что-то, — сказал я. — Но соскоблили лезвием. Уже не разобрать, что там было.

— Хм...

Виконт взял карту. Прищурился, вглядываясь. Со вздохом отдал мне.

Покосился на три черные башни на том краю поля, и поманил пару солдат в сторону, подальше от ушей пленников.

— Серн, Живко, вы останетесь здесь. Не высовывайтесь за опушку. Ждите нас. Если скоро не вернемся, или еще что... Погоните в замок за подмогой. Ясно?

Серн с Живко кивнули и двинулись назад, где лес был гуще. Им преградил дорогу Кныш.

— Не так быстро, ребята.

— Что еще? — бросил скуластый.

Кныш оглянулся на нас. Смерил с ног до головы меня, потом Эйка.

— Ты, Бример, вроде не дурак, а все ж дурной. Мой бок тебя беспокоил, а собственная голова — как?

— В чем дело, Кныш? — нахмурился виконт.

— Вы же сказали мне, милорд, приглядывать за этим красавчиком, когда он вздумает прогуляться за пределы замка?

— И?

— Он едет посреди нас, все в синих плащах, и только он с его мальчишкой как белые вороны. За версту видно, кто тут мог изгонять демонов и найти ту руну. — Он взглянул на меня. — Специально арбалетчиков дразнишь? На болт из засады нарываешься?

Я поглядел на пленников, перекинутых через спины лошадей как мешки.

Засада... Если к тем, кто были в руне со срезанными лицами, прибавить этих троих, или даже четверых, если тот, кто помчался в Тройняшки, тоже человек, как они говорят, — то это будет уже почти десяток людей.

Беглый орк — и столько людей в подручных? Каким образом?

А как это может быть не шаман? Та руна... То, что было под ней... И тролль.

— Про то, что прилесок не наш, они не соврали, — пробормотал я. — Что поехал к Тройняшкам, тоже.

— Еще не вечер. И болт с крепостной стены — ничем не лучше, чем болт из кустов. Уж поверь мне. Если тебя пристрелят теперь... Нзабар тебя дери! Для чего я спасал тебя там?! Ради чего Шибень получил болт в бок? — Глаза у Кныша были совсем нехорошие. — Лежал в этой...

Он был уже не здесь. Он был опять там, над раскопанной руной.

Я кивнул Эйку. Он растянул завязки и бросил плащ Серну. Мне снимать было нечего. Солдаты, с неохотой, отдали нам свои.

144

Неглубокий ров перед крепостью был без воды. Мостик через него был опущен.

Пока мы ехали через поле, никто не появился на стене над воротами, ничья голова не показалась между зубцов. Лишь раз что-то белесое мелькнуло в глубокой бойнице над самыми воротами, — а может, это мне показалось?

— Тут точно кто-то есть?.. — шепнул Лисенок.

У начала мостка мы остановились.

Всего шагов в двенадцать в длину. Ворота за ним... Одна створка чуть приоткрыта вперед, на ладонь. В щель видно, что никакого запора нет.

====================================================

Некоторые читатели (и коллеги), сделали крайне полезные замечания (спасибо!). Текст отправлен в хирургическое отделение.

Если вы собирались читать окончание истории, но перечитывать потом исправленное начало не хотите — не страшно. Продолжение можно будет читать так, будто текст не менялся. Улучшения коснутся только формы, не сути происходящего.

And last but not least. Если вы прочли только что. Или читали по мере выкладки, но все это время помалкивали, от лени или из скромности. Если есть какие-то ценные замечания, сейчас самое время ими поделиться, — пока их еще можно учесть.

(Подробнее в комментарии 535.)

====================================================

продолжение на подходе — сразу, как будет выложен улучшенный вариант