— Да потому, что папе очень плохо! И если ты про меня ему не скажешь, то случится большая беда!
— Какая беда??? — Авель обмер. До этой встречи все предупреждения малыша сбывались в точности... Ким заранее предупреждал, когда Риан приедет к нему — то показывал вид из окна и подсказки в виде стрелок часов, то тыкал пальчиком в газеты с программой телепередач — и Авель стоял у окна, ожидая, когда во дворе в свете фонарей мелькнёт знакомый силуэт в синей куртке. Ким предупреждал о неприятностях, поджидающих его отца, и Риан, приезжая в очередной раз, рассказывал то же самое, но другими словами и с подробностями. Иной раз сквернословя напропалую. И раз малыш говорит, что будет беда, значит, так и будет!!!
— Большая. Папе будет плохо. Очень плохо. Если ты про меня ему не скажешь, то я не смогу придти к вам. А я очень к вам хочу. Очень-очень.
И Ким заплакал, утыкаясь в плечо родителя.
Авель сразу понял, что именно имел в виду "совёнок". Не придти к своим родителям он мог только в одном случае — если один из них или они оба погибнут. Значит, в следующий раз надо рассказать про малыша, чтобы эта новость удержала Риана от излишне опрометчивых действий. Ведь жизнь их сына на кону! А Риан сам сказал, что хочет, чтобы у них были дети! Родиться Ким должен, но для этого и Авель и Риан должны освободиться. Значит, этот день уже не так далёк.
— Я расскажу папе о тебе, обещаю. — Авель крепко и бережно обнял сына, целуя каштановую макушку с рыжеватым отливом. — Я расскажу сразу, как только мы снова увидимся.
— Правда? Расскажешь?
— Обещаю. Папа обязательно узнает о тебе. Мы ведь скоро будем свободными, верно?
— Да, уже скоро, — закивал Ким, утираясь. Авель торопливо достал из кармана домашних штанов носовой платок и начал вытирать покрасневшую мордашку.
Иво Милосердный, как же Ким похож на своего отца, когда тот был ребёнком! Те же лохмы, те же синие глаза, та же неугомонность... Любовь к сыну переполняла сердце омеги уже давно. И если малыш хочет придти к ним, то его желание должно исполниться!
Аполло кое-как дополз до своей гримёрки, прикрыл дверь, без сил рухнул на удобную кушетку и только тогда позволил себе тихо застонать от боли и унижения.
Решающий съёмочный день "Конюха" получился примерно таким, каким он себе и представлял... за исключением одного момента — он явно переоценил свои силу воли и способность отключать мозги.
Когда на съёмочную площадку привели того самого жеребца, в груди Двуликого всё оборвалось. Это был молодой и весьма норовистый конь-тяжеловоз. Судя по тому, что он запомнил из слов прилагающихся к нему конюха и ветеринара, ещё молодой, но уже годный к спариванию, и его размеры повергли омегу в ужас. Вообще-то конь ему сперва понравился — белоснежный красавец с голубыми глазами, которому место было на военном параде, а не в порностудии. Аполло даже подумал, что он здесь, чтобы разнообразить общий набор обитателей конюшни — на подобных во времена Смуты ездили конные паладины, поскольку обычные лошади вряд ли бы выдержали вес всадника вместе с доспехами. Уж не собираются ли сценаристы ввести в фильм Знатного Гостя, с которым предстояло работать в кадре перед конём... Но это оказался ТОТ САМЫЙ конь — для решающей сцены. Дойдя до этой мысли, Аполло начал лихорадочно вспоминать всё, что успел узнать о лошадях, и понял, что дело дрянь. Размеры конских причиндалов часто были гораздо крупнее, чем у нынешних самых рослых и крепких альф, а уж про тяжеловозов и говорить нечего!!! Разорвёт ведь, и никакой вибратор не поможет!!! На что рассчитывает Пламмер?.. Но пора было готовиться к съёмке.
Сцену со ставшим традиционным минетом коню доказала, что это будет провал. Попытка хотя бы мысленно прокрутить в голове будущую сцену только всё ухудшила — от коня исходил такой густой звериный запах, что он убивал любую надежду на успешный исход съёмки. От отвращения и страха Аполло даже откровенно запорол пару дублей, чего с ним очень давно не было, после чего пришлось ещё и выслушивать ругань Пламмера. Пока сцена не будет отснята полностью, домой никого не отпустят, и Двуликий, как мог, настраивался на работу, напоминая себе про угрозу Авелю. Однако уже испытанная техника аутотренинга больше не помогала. Аполло чувствовал, что если он всё же сможет сделать это, то уже никогда не станет прежним. Всевозможные трюки и роли, которые ему давали раньше, казались детским лепетом в сравнении с ЭТИМ. Секс с конём автоматически опускал его на уровень животных. Бессловесных животных. Фильм несомненно наделает шума, об этом обязательно узнает Авель, и как смотреть ему в глаза после ТАКОГО??? Аполло уже чувствовал себя настолько грязным, что даже ласка Авеля не поможет унять растущую боль в истерзанной душе.
Первым делом отсняли мелкие моменты, которые позднее будут вмонтированы в эпизод, что доказывало, что хозяева всё же не полные идиоты и знают, что нормально изобразить страсть и алчность непосредственно во время процесса Двуликий просто не сможет. Про разрывы, они, впрочем, не думали — Аполло видел пакеты с фальшивой кровью, которой должны были его облить для финала — Рой жестоко поплатился за свою затею. Потом отсняли финальный момент, когда разорванного конём умирающего конюха находят другие слуги. Приближался момент истины, и Аполло всё сильнее трясся, с трудом выдавая откровенный страх за волнение. Можно себе представить, как это смотрелось со стороны... В безумие Двуликого охотно поверят!
Перед ключевой съёмкой Пламмер дал ему целый час, чтобы подготовиться, но и это не помогло. Зад Двуликого, принимавший в себя множество фаллосов самого разного размера, судорожно сжимался, смазка не выделялась даже по минимуму, руки тряслись, дыхание сбивалось... Заметив это, Пламмер принял решение удалить со съёмочной площадки всех посторонних и ограничиться самым минимумом сотрудников, чтобы слухи не поползли раньше времени — на Аполло уже страшно было смотреть. Омега всё чаще запирался в туалете и курил-курил-курил... Вибратор с самой крупной насадкой, какая только нашлась в хозяйстве, он попросту расколошматил о стену, даже не попытавшись им воспользоваться и не подумав о последствиях. Хотелось схватить хоть какую-то одежду и бежать прочь отсюда! В памяти снова и снова всплывало самое первое в их с Авелем жизни изнасилование — "совята" отказались подчиниться. Аполло хорошо помнил, как было больно, как в нос бил густой запах насильника, как кричал Авель рядом... а потом Авель обмывал его от крови — в том числе и лицо — на время забыв о себе, хотя ему самому досталось не меньше. Риан тогда рыдал всю ночь — он не смог ничего сделать, чтобы спасти друга. Он рыдал от отчаяния и бессильной злости. Крики Авеля в тот день долго ещё стояли у него в ушах, приходили в ночных кошмарах. И сейчас, спустя много лет, тоже.
Подошёл решающий момент. Пламмер, сверяясь с записями, отдавал распоряжения. Аполло, откровенно трясущегося, обработали кобыльими феромонами, которые должны были простимулировать самого жеребца... и они простимулировали. От красавца-коня так запахло, что Аполло шарахнулся от него, однако Пламмер предвидел и это, оставив на месте только оператора, звукотехника, одного осветителя и свою охрану. Дюжие альфы силой вернули омегу на съёмочную площадку и поставили в нужную позу.
Боль была неописуемой — как будто в него запихивали здоровенный кулак. Аполло едва понимал, что происходит. Он пускал в ход весь свой опыт, чтобы хоть чуть-чуть расслабиться, на его несчастный зад вылили немало искусственной смазки, он отчаянно мастурбировал, поддерживая собственный член в нужном положении — это был единственный дубль, который позже перемонтируют согласно требованиям сценаристов. Аполло с глухим стоном грыз вставленный в рот деревянный кляп. Потом началось самое ужасное. Омега едва сохранял нужное положение — напор коня был слишком мощным. Руки буквально окаменели, вцепившись в деревянную перегородку, которая очень быстро начала шататься. Когда внутрь хлынуло-таки обильное конское семя, Аполло просто стиснул зубы — пусть говорят, что хотят. Только бы не закричать от боли. Выдержать. Не показать, что он сломлен. Омега уже думал только об этом. И о том, что фальшивая кровь была явно лишней — вполне можно было дождаться конца этой съёмки. Уже прозвучала команда "Стоп, снято!", жеребца увели, а омега продолжал лежать на полу. Пламмеру пришлось подойти и потрясти парня за плечо, чтобы добиться хоть какой-то реакции. И только тогда Аполло с трудом поднялся на ноги. Длинные алые волосы с запутавшимися сухими травинками свесились на лицо, но омега и не думал их прибрать, как всегда делал. Он просто молча бросил долгий мутный взгляд на хозяина и медленно, с трудом передвигая ноги, расставляя их пошире сугубо инстинктивно, двинулся к гримёрке. Вслед ему летели ехидные поздравления и замечания типа "Что, сбылась мечта?"... Двуликий их не слушал. Он вообще ничего не слышал кроме собственных мыслей.
Он это сделал. Он больше не человек. И никогда, по большому счёту, им не был, едва деньги за десятилетнего "совёнка" были переданы из рук в руки. Он был просто игрушкой, которую берегут, пока она нужна. Куклой — редкой и дорогой. Эту куклу одевают так, как пожелает хозяин. Разрисовывают краской так, как хочет хозяин. Ставят или сажают так, как задумает хозяин показать её гостям. У куклы нет своего голоса, своей воли. Ни чести ни гордости. И не должно быть в принципе. Она всего лишь жалкое подобие человека. И скоро эту куклу, сломанную и измочаленную, выбросят на свалку.
Аполло лежал на кушетке и молча плакал. Риан Девро медленно умирал где-то там, очень глубоко в нём. Он хотел жить, но смысла жить после содеянного уже не было. Потом будет что-нибудь ещё, а потом конец. И Авель станет следующим. Новая красивая кукла займёт место в праздничном шкафу или на витрине...
Нет, не бывать этому!!!
Вспомнились слова Билли Кинга о, возможно, единственном выходе. Вспомнилась ампула с цианидом. У него этой ампулы нет, но есть ещё капля гордости. Жалкая, крошечная, но есть. Она и станет той самой порцией цианида. И для него и для Авеля.
Риан Девро просто откажется работать. И ему хватит сил стоять на своём. Всё, что останется его хозяевам — это попытаться снова заставить. Они будут бить его, пытать, но Двуликий будет твёрд и непоколебим. Притащат Авеля и будут мучить у него на глазах, но Двуликий будет твёрд и непоколебим. Всё, что потеряют омеги — это всего лишь грубое физическое тело. Вместилище. Их души останутся целы и пойдут дальше. Туда, где, может быть, им позволят снова быть вместе и всё-таки родить чудесных детей. Где уже не будет боли, стыда и слёз. Не будет криков в ночных кошмарах, бесконечных бдений в промежутках между урывками сна, когда пачка сигарет пустеет на глазах, а перед глазами темнеет и начинает тошнить от обилия никотина в организме. Всё это уйдёт, растворится в пустоте. Исчезнет вместе с мерзкими лицами, руками и вонью.
В гримёрку ворвался Пламмер.
— Чего разлёгся? Живо поднимайся! Мы ещё не закончили! И нечего притворяться — я же вижу, что этот конь тебя даже не порвал!
Не порвал? Значит, всё получилось? Тогда почему так жжёт?
— ПОДНИМАЙСЯ!!!
Риан Девро медленно привстал, упираясь обеими трясущимися руками в кушетку, повернулся к хозяину и тихо прошипел:
— Иди ты на ..., в ... и к ..., у...н.
— Что? — оторопел от такой наглости бета.
— Что слышал, ... ё...ый. Я больше на тебя не работаю.
— Что???
— Я. Больше. На. Тебя. Не. Работаю.
Пламмер побагровел.
— Жить надоело???
— Именно. Хочешь — убей, но я больше не твоя игрушка. Я человек. Создание Светлейшего, а не гад ползучий.
— А ты о шлюхе своей подумал? — вкрадчиво напомнил Пламмер, с трудом сдерживаясь, чтобы не наброситься на парня с побоями — это могли увидеть те, кому не положено.
— Подумал. Я заберу его с собой. Тебе мой Авель не достанется. Мы уйдём вместе.
— Ты хорошо подумал?
— Давно подумал.
— Хорошо. Посмотрим, как ты попозже запоёшь.
Пламмер достал из кармана шприц с какой-то смутно знакомой жидкостью, снял защитный колпачок и вколол всё его содержимое в шею своего пленника, для верности придерживая того рукой. Впрочем, надобности в этом не было — Риан и так не собирался сопротивляться.
Будь, что будет.
Очнулся Риан в каком-то сыром, грязном и промозглом холодном подвале. Воняло трухой, ржавчиной и чужаками. В том числе и знакомыми. Сквозь эту вонь с трудом пробивался нежный аромат Авеля, пропитанный диким страхом. Двуликий, совершенно голый, сидел на земляном полу, прикованный наручниками к какой-то железной облезлой трубе. Голова трещала, во рту ощущался привкус крови, но зубы были целы.
Начинается.
Перед глазами прояснялось медленно. С освещением тут было скверно — только фонари в руках его сторожей, среди которых не было Фандора.
Хорошо, что Луки здесь нет. Я бы не хотел, чтобы он видел то, что сейчас будет. Один из немногих хороших людей в том зверинце, где я жил. Надо же — самые приличные люди стоят в самом низу! Значит, я просто святой!
От этой мысли Риан хрипло рассмеялся, ничего не боясь. Какой смысл бояться, когда уже почти мёртв?
— Риан... милый... — Авель стоял на коленях напротив него всего в нескольких шагах. Омега тоже был полностью раздет, под руки его держали те два сторожа, которые были хуже всего. Лицо Авеля залито слезами, глаза покраснели, губы синеют на глазах. Ему холодно, страшно и больно. Зато они вместе. Жаль, что нельзя обнять напоследок... — Не надо...
— Прости, любовь моя. Я больше не могу. Поверь, так будет лучше.
— Лучше? Ты уверен? — вкрадчиво поинтересовался Пламмер, стоя неподалёку, засунув руки в карманы пальто. — Ты ещё не знаешь, что мы приготовили. Смерть покажется недостаточной, а ты будешь смотреть и смотреть, пока не перестанешь упрямиться.
— Смотреть на что? Что ещё ты можешь придумать, чтобы подчинить меня снова? Ты всё истратил.
— Отнюдь. Ты ещё не видел самого страшного. И знаешь, на что ты будешь смотреть?
— На что?
— Я велел доставить из Пасти самых отмороженных бродяг и привезти сюда. Им будут обещаны обильная изысканная еда и сладкий омежка на закуску. А ты будешь наблюдать за их пиром. Столько, сколько понадобится нам. И только сказав правильные слова, ты можешь это предотвратить. Ещё не поздно — машина стоит наготове и уедет за ребятами в любую минуту.
— Риан... скажи им... — прошептал Авель из последних сил. — Скажи...
— Нет. Я решил. Прости, что принял это решение за тебя, но пора с этим кончать. Хватит. Только так мы освободимся.
— Нет, это не так! — Авель вдруг забился в руках "быков". — Пустите меня к нему! Пустите, пожалуйста! Я смогу его переубедить!
Пламмер кивнул, и альфы отпустили свою жертву. Авель на четвереньках и под гогот сторожей подполз к Двуликому и обхватил его голову трясущимися руками, прижимая к себе.
— Это не так, милый! — горячо зашептал он. — Это не так, поверь! Есть ещё шанс! Нужно только подождать!
— Нечего ждать, Ангел. Это конец. Сегодня был конь. Настоящий. И придумают что-то ещё. Я для них уже давно не человек. Животное. Лучше умереть.
