Зверь лютый. Книга 37. Дедовщина

Так он об этом речь и ведёт! Пусть и с обмазкой из родовой чести.

Я, со своей тягой к абсолютизму-авториторизму, с исходной позицией попандопулы-прогрессора — "один против всех", готов к тому, что "люди скажут" гадость. Всегда. Любую-всякую, какая только им придёт в голову. Безотносительно к реалу.

Хотя, надо признать, народная фантазия иной раз приводит меня в недоумение. Приходится даже законодательство менять.

Был тут один. Сказывал, что "Зверь Лютый" попов православных брюхатит, из них нерождённых младенцев мужеского пола вырезает, крестит, нарекая именами апостолов Иисусовых, и сырыми с хреном кушает. Пришлось добавить статью о "противуправительственной пропаганде". Я, конечно, за свободу слова. Но — без идиотов. Не ем я сырого мяса. Даже с хреном.

Нечародей существует в "дерьмократии по-боярски". Понятно, что остановить фантазию русского человека он тоже не может, но уменьшит количество поводов для гадостей в свой адрес обязан. Иначе "баланс сил" среди вечевиков-олигархов сместиться, и его вышибут.

"Идея, овладевшая массами, становится реальной силой".

Даже если эта идея — враньё, которое в три дня рассеется. Если тебя за эти три дня убьют, то... истина тебе уже не интересна.

Я оттенков важности человеческих мнений в этой земле не чувствую. Он в этом живёт. Вывод?

— Хочешь забрать тело? У себя похоронить?

— "У себя" — где? Вы ж... Вы ж вотчину-дедовщину мою забрали! Где?! Где нынче моё?! Мой дом?

Глава 750

Ещё один круг проблем. Васе минутное раздражение помешал проявить — он с мечом чуть не кинулся. У Нечародея ущерб больше и дольше. Явного, "марксистского", вида: отъём собственности. Помимо ущерба душевного: у него тоже слёзы на глазах стоят. Не то от утраты брата, не то от утраты земельного владения.

Когда бородатые пожилые мужики слезами исходят... для русских князей это нормально и повсеместно, но меня тревожит. У него тоже истерика начнётся? Как только что было у Василия Алибабаевича?

Где твой "дом" — не знаю. Поэтому конкретнее:

— Похоронишь в Полоцке, в родовой усыпальнице. Из друцких есть ещё кто? Скачи к князю Рогволду да скажи: может забрать дружка своего Володаря, похоронит у себя. Остальных мертвяков — в телеги и к северной стене. А то вокруг возить — долго будет. Давай-давай.

Алибабаевич прислал-таки подводу под давнего друга-врага, Нечародей увёз брата-покойника. Остальных божедомы принялись собирать, возить да через стену перекидывать. В болото. Отчего в городе вновь начался неумолчный вой в исполнении родных и близких ныне почивших. З-заколебало.

Решение оказалось правильным: пристойные похороны Изяслава Городецкого в Полоцке явились одним из элементов мирного, относительно, приведения города под мою руку. "Одним — из". А так-то... "букетом по морде".

Меня всегда раздражало представление о войне как о вопле "В атаку!". Или, там, как о каскаде батманов и рипостов. Да, это важно. Для этого всё и делается.

"Всё" — что? — Да всё. Без чего героизм атаки не только не возможен, но и не нужен.

Вот ты воткнул меч в грудь врага. Ура! Дальше? Во второго, в третьего... Враги кончились. Дальше? Выпил-закусил? А хоронить кто будет? А если нет, то все победители через месяц-два — пациенты тифозно-холерного барака. В лучшем случае.

Ребята только что взяли штурмом крепость. Молодцы. Герои. Без шуток. И не важно, что противник сопротивления толком не оказывал. Бойцы — взяли. Сделали то, что почти никто на "Святой Руси" не умеет. Да, у нас минимальные потери. Но лезли-то они на стены вовсе не на прогулку — на смертный бой. Теперь — откат.

* * *

Счастье "диванных экспертов" (одно из) в том, что они не знают "отката". В его многообразии. От звона в зубах и в голове, темноты в глазах. Внезапная фибрилляция сердца, невозможность вдохнуть. Спонтанное срабатывание пищеварительного тракта. В обе стороны. Невозможность найти удобное положение тела. Отвращение к окружающему. Всему. И к себе. Вплоть до инстинктивного желания разорвать себе грудь или живот. Вырвать сердце. Своё. Вырвать и выбросить. Чтобы не было этого мучительного, неостановимого, беспричинного... "дребезга души".

Надеюсь, что среди моих новобранцев нет столь... впечатлительных. И бой не очень жесток, и ветераны рядом. Есть "на кого равняться".

Бойцам нужно отдохнуть. Сколько? — По разному.

Изнурение бывает физическое. Можно оценить в потраченных килокалориях. Восстановление: продышался, поел, поспал, побегал... промыл уши, почистил зубы... восстановился. Время — от минут до дней.

Психическое. От пары часов до... до конца жизни. В чём оценить? — Не знаю.

"Повесть о настоящем человеке":

"Лобовая атака в авиации продолжается мгновения, за которые самый проворный человек не успеет закурить папиросу. Но эти мгновения требуют от летчика такого нервного напряжения, такого испытания всех духовных сил, какого в наземном бою хватило бы на целый день сражения... В это мгновение испытывается не только воля пилота, но и все его духовные силы. Тот, кто малодушен, кто не выдерживает чудовищного нервного напряжения, кто не чувствует себя в силах погибнуть для победы, тот инстинктивно рванет...".

Здешние "наземные" сражения не предусматривают множества "пассивных" моментов: "укрыться в окопах", "подносить снаряды", "завести моторы"... всего того, что под огнём противника требует напряжения, самоконтроля. Но — не сам бой. Сам бой... Лицом к лицу, глаза в глаза, сшибка, сеча, кошкодрание... как та "лобовая атака".

Скорости меньше. Так и дистанция — шаг-рука. Рукопашный. После чего пехоту нормально отводят в тыл.

"Каждый больной болен своей болезнью. И своим страхом перед нею".

Никогда не видел людей, которые не были бы "больны страхом перед нею". Перед битвой, перед ожиданием смерти. Своей. Одни гасят этот страх ёрничеством, другие — молитвами. Опытом. Новобранцы — чужим.

— Вон, "замок" выжил. Рассказывал как ему это удалось. А я чем хуже?

"Эффект свидетеля". Тот, кто не выжил, про то, "как ему это удалось" — не расскажет. Хорошо, если есть опытный человек, который объяснит: что надо делать и чего не надо. Ошибки, пожалуй, более поучительны.

В "Живых и мёртвых" кто-то в дивизии Серпилина рассказывает бойцам:

— Поленился я. Окопчик маленький выкопал, мелкий. Приехал немец на танке. И меня задавил.

— Но... ты ж живой!

Всё смеются — шутка. Но форма: "я — поленился", "меня — задавил" — доходчива. Лучше, чем про неизвестного "его задавило".

"Кто выживал на фронте: кто не ленился отрыть окоп в полный профиль, сделать лишний накат на землянке, не пил наркомовские 100 грамм перед боем — притупляется осторожность, не шарил в Германии по домам".

Это — из опыта совсем другой войны. И всё равно:

"В части, ведущей непрерывные бои можно находиться неделю. Максимум — две. Потом госпиталь или могила. Через две-три недели часть отводят на переформирование. Если ты там месяц — значит во втором эшелоне".

Эти "максимум — две" — вовсе не 336 часов непрерывного рукопашного. Или любого другого. Ни артиллерия, ни авиация так, сплошняком, не бьют. В ВМВ артподготовка — от нескольких десятков минут до нескольких часов. У пехоты "скважность" ещё выше.

* * *

Отдых нужен не только физический, а и душевный.

"Диванные эксперты" этого не понимают.

— А чё? Ну влез по лестнице. И чё тут?

Просто подняться по незакреплённой деревянной лестнице на пятый этаж... со щитом в одной руке и мечом в другой... весьма не все. А уж в ожидании противника, цель которого убить тебя единственного...

Реакции — от фольклорного "обделался" до сложных функциональных: слепота, потеря чувствительности, амнезия...

Остальные пытаются привыкнуть к ощущению: "а я всё ещё живой".

— Петруху из второй турмы помнишь? Сунулся в курятник. А ему оттуда топором в лобешник. Наповал.

— Да ты что?!

И не важно, что ту старую каргу, что в панике, защищая своих курей, топором так удачно махнула — трижды прикололи насквозь, а после порубили вдоль и поперёк. Петрухи-то больше нет. А ты — есть. Хотя вполне мог быть на его месте.

Отдыха у нас нет. Это не садизм какой-то изощрённый — понимание цены. Прогнозирование. Потерь в личном составе при отсутствии отдыха. И при его наличии.

"Самое страшное — потеря темпа". "Фактор времени".

Так — вообще. И особенно — на войне.

"Ложка дорога к обеду". Ещё дороже "меч к драке". Цена — жизнь.

У нас нет "других людей". Для ротации. Для обслуживания и обеспечения. И есть необходимость быстрее двигаться дальше.

Уверен, любой новобранец, если дать ему говорить, будет крыть меня:

— Начальство! Командиры! Мать их! Об людях не думают! Мы! За них! Не щадя живота! Проливая кровь! Просто день-другой отдохнуть! Так нет же! Звери!

Да. Меня так и зовут: "Зверь". И уточняют: "Лютый".

Отдыхать — некогда. Впереди Полоцк. Проваландаемся — дело может так вывернуться, что за день-другой отдыха здесь ты получишь "вечный покой" там. Потом — Берестье. И дальше в Сероцк. Всё — бегом.

Да что бойцу до тех планов?! Нах...! У него сейчас руки-ноги дрожат, брюхо крутит.

Если мы не будем "в нужном месте в нужное время"... Хочешь, я расскажу тебе про важность трансконтинентального транспортного коридора от Каспия до Балтики? О гигиене и всеобщем образовании? О тифозной палочке и сибирской язве? О "белой избе" и снижении детской смертности? О потребных для этого ресурсах?

Расскажу. Обязательно. Люди мои подробно расскажут. И тогда ты, если не вовсе дурень замшелый, проникнешься и сам впереди побежишь. Соратников подгонять будешь. Потом. Когда время будет. Для нормальной политпросветработы.

Традиционно политруков ругают. Хрень всякую толкуют, общеизвестное повторяют, высокопарное впаривают...

Господи! Дай мне десяток нормальных политруков! Хоть бы парочку. Чтобы впаривали. А всякое общеизвестное, средне-средневековое, феодально-родовое, святорусское — выпарили.

Надо спешно привести бойцов в боеспособное состояние. Для чего загрузить эмоционально истощённых после экстремального пережитого людей рутинной работой. Не придуманной, а очевидно необходимой.

— Ты живой? Давай жить дальше. Каши хочешь?

Какая каша?! У людей в эти моменты бывает реакция на разговоры о еде вплоть до рвоты. У других наоборот — жор нападает. У одного — истерика, болтливость, суета. У другого — апатия, не трогайте меня. И вдруг взрыв: "порву-покусаю!". А оружие у каждого под рукой...

У одного и того же — состояния сменяют друг друга. Довольно... произвольным образом. И во всех вариантах — не боеспособен. Проявления слабеют с возрастом, с опытом. С "обстрелянностью".

"Плавали — знаем".

Постепенно разнородные реакции контингента сводятся к уставным.

— Каша? Горячая, с маслом? Давай.

И катится, не прерываясь не на минуту, как река Волга, обычная армейская рутина, поток действий, кажущихся ненужным, глупым, даже оскорбительным после геройства, после победы над своим страхом, после одоления и превозмогания ужасного и сильного врага.

Мелочи. Рутина. Воинский быт. Их нужно сделать. Здесь и сейчас. Иначе — завтра ты уже не боец, через месяц — и не человек, так, начинка для домовины.

Тяжело. Тяжело выдёргивать себя из состояния "победитель".

И не надо: нет такого состояния. Есть — завершение очередного этапа. Одного из. "Открыжили".

Ты не можешь победить жизнь. Которая и есть поток ежедневных, ежеминутных мелочей.

Вру. Есть способ. Победить жизнь.

Стать кормом могильных червей.

Не хочется. Почему-то.

Тяжело выдёргивать других. Из эйфории победы в реал. Или — из отходняка после эйфории. Это... болезненно. А люди — разные. Обстоятельства у них — разные. И приходят они в себя — по-разному. А психиатра к каждому не приставишь. Хорошо, если рядом есть человек разумный, опытный. Словом добрым поможет, совет даст.

"Армия держится на сержантах". Не на лычках — на опыте.

* * *

"Война, через окоп переехал танк. Один солдат другому:

— Чё, Вань, обделался со страху?

— Нет, бл, от бешеной ненависти к врагу".

Годны в сержанты. Оба. Сохранили наблюдательность, чувство юмора и способность связно выражаться.

* * *

Мне — легче.

У меня есть цель. Цели.

Много. Система. Иерархия.

Этот штурм — так, проходной момент. "Ставь псису, пошли дальше".

У рядового бойца основная цель — дожить до вечера.

Это — плохо. Во Всеволжске я постоянно пытаюсь дать людям перспективу, убедить в том, что дальше будет лучше, есть ради чего жить.

* * *

"Ощущение цели имеет огромное значение для мужчин. Анализ последних слова мужчин, которыми те описывали себя, прежде чем совершить самоубийство (попытку самоубийства) показал: во главе списка слова "бесполезный" и "никчемный".

Нельзя. Нельзя давать людям возможность утвердиться в этой самооценке. Тормошить, дёргать, "сказки сказывать". И — "отделять избоину". Тех, кто не "тормошится". Уныние — смертный грех. Заразно. Как тиф или сифилис. "Передаётся бытовым путём". Только после тифа остаётся три четверти живых, а в войске из "никчёмных" бойцов — никого не остаётся.

* * *

Здесь у меня "сборная солянка", "ирландское рагу". Которая, в немалой части, среднесрочных и долгосрочных целей не имеет. И этого навыка — "вернуться в себя после боя"... имеет ограниченно. Мы не в учебке, где есть время и место дать каждому наиболее ему подходящую форму и темп восстановления.

Навык воспитывается повторением. Насильственным. Неотвратимым.

Приступаем. Есть куча дел, которые именно сейчас надо сделать.

— Сотник! Где ж ты так? Глаз видит? В башне нарвался? Давай дальше: разъезды по дорогам на десять вёрст. Смешанные. Всеслав, половина — твоих. Стражу в ворота поставил? Кто их сменит? Патрули на стены. Мертвяков выкинуть, под стенами собрать и в болото. Оружие собрали? Вражьих гридней? Баб с детвой отдельно. Неместных? Коней? Плотников собери — барки ладить спешно.

Обычная обозно-логистически-трофейно-обеспечивающая рутина. Вовсе не Attaque avec prise de fer. Должно быть сделано. Все это понимают. Но после боя... особенно тяжело.

Княжеские и боярские семейства с чадами и домочадцами будут погружены в барки, которые ещё найти или сделать надо, а до тех пор где-то держать, кормить и охранять, и отправлены под конвоем "вниз да по речке". По Свислочи скатятся до Киева. Оттуда лодками по Десне или сухопутьем через Курск к Туле.

Да, красавица. Те же грабли. Трижды. Я отправлял "противугосударственный элемент" Государю, стремясь сделать это наиболее дёшево.

На "Святой Руси" транспортные магистрали — речные системы. Основной транспортный узел — Киев. Высылаемые мною "враги режима" естественным образом попадали туда. Дальше их везли по Десне мимо Гамзилы. Как там Берладника когда-то перехватили и на волю выпустили — я уже. Другой путь — сухопутьем к Сейму и вдоль него — требовал участия киевских властей. Князем в Киеве — Глеб Перепёлка. Который это дело... проворонил.