— Ты чертов... ты... — ее трясло от гнева, и она не могла подобрать достаточно сильного эпитета. — Я убью тебя!
Он снова рассмеялся.
— О, любовь моя. Из-за побитой задницы? Считай это платой — частичной — за мое левое яйцо.
Он легко потрепал ее за подбородок, затем пошел прямо к столу, где стоял поднос с графинами.
— Ты заслужила выпивку. Бренди или портвейн?
Она проигнорировала предложение, пытаясь удержать свой гнев под контролем. Ее щеки пылали яростным огнем, так же как и ее возмущенная задница.
— Что ты имеешь в виду, говоря "аукцион"? — требовательно спросила она.
— Думаю, я ясно выразился, милая. Ты, конечно, знаешь это слово, — Боннет взглянул на нее, слегка забавляясь, налил себе большую порцию бренди и выпил в два глотка. — Ха, — он выдохнул, моргнул и тряхнул головой. — Хух. У меня еще два заинтересованных тобой покупателя на рынке, дорогая. Они будут здесь завтра или послезавтра, чтобы посмотреть на тебя. Я узнаю о предложениях, и к пятнице, я думаю, ты отправишься в Вест-Индию.
Он говорил небрежно, без малейшего намека на издевательство. Это больше всего вызвало у нее внутреннюю дрожь. Она была предметом сделки, частью торговли. Для него и его чертовых покупателей — мистер Говард это ясно продемонстрировал. Не имело значения, что она говорила, их не интересовало, кто она такая или чего она хочет.
Боннет всматривался в ее лицо, оценивая ее своими бледно-зелеными глазами. Она осознала, что ему было просто интересно, и ее внутренности сжались в узел.
— Что ты использовал для нее, Мэнни? — спросил он.
— Деревянную ложку, — безразлично ответил слуга. — Вы сказали, без следов.
Боннет задумчиво кивнул.
— Я сказал, никаких постоянных следов, — поправил он. — Мы оставим ее для мистера Рикасолли, пожалуй, или для мистера Гаувенера... ну, подождем и посмотрим.
Эммануэль только кивнул, но его глаза задержались на Брианне с неожиданным интересом. Ее живот вывернуло наизнанку и ее вырвало, безнадежно испортив прекрасное шелковое платье.
* * *
ЗВУК ПРОНЗИТЕЛЬНОГО РЖАНИЯ долетел до нее; дикие лошади буйствовали внизу на берегу. "Если бы это был любовный роман, — мрачно подумала она, — она бы сделала веревку из постели, спустилась вниз из окна, нашла табун лошадей и, воздействуя своими мистическими умениями на лошадей, убедила одну из них отнести ее в безопасное место".
Но здесь постели не было — только погрызенный крысами матрас, сделанный из чехла, набитого морской травой — и около мили до диких лошадей... Она бы многое отдала за появление Гидеона... Бри почувствовала, как при мысли о нем, на глаза навернулись слезы.
— О, теперь ты сходишь с ума, — сказала она вслух, протирая глаза. — Плакать из-за лошади.
Особенно об этой лошади. Но это было намного лучше, чем думать о Роджере, и уж тем более о Джеме. Нельзя было думать о Джемми, о том, что, возможно, он вырастет без нее, не понимая, почему она покинула его. А новорожденный... какая жизнь могла ожидать ребенка рабыни?
Но она думала об этом, и этих мыслей было достаточно, чтобы на короткий миг побороть отчаянье.
Все будет хорошо. Она выберется отсюда. Лучше всего до того, как появятся мистер Рикасолли и мистер Гаувенер, кто бы они ни были. В тысячный раз она без отдыха кружила по комнате, заставляя себя двигаться медленнее, чтобы как следует осмотреться.
Чертовски мало что у нее было, а здание такое крепкое. У нее была еда, вода для мытья, льняное полотенце и расческа, чтобы привести себя в порядок. Она взяла расческу, оценив, может ли она быть потенциальным оружием, и отбросила ее.
Труба дымохода поднималась через эту комнату, но открытого камина не было. Она постучала по кирпичам для проверки и поддела известковый раствор концом ложки, которую ей дали для еды. Она обнаружила одно место, где раствор был треснутым достаточно, чтобы поддаться, но спустя четверть часа попыток справиться с ним, она отколупала всего несколько дюймов раствора; сам же кирпич твердо оставался на месте. Если бы у нее был месяц или около того, возможно, был бы смысл пытаться — хотя думать, что кто-то ее размера протиснется в дымоход восемнадцатого столетия...
Собирался дождь; она слышала волнующий треск пальмовых листьев, когда ветер пролетал через них, и чувствовала острый запах дождя. Солнце еще не село, но тучи затянули небо, так что в комнате стало почти темно. У нее не было свечи, никто не ожидал, что она будет здесь читать или шить.
В детятый раз она всем весом наваливалась на решетку окна, и в десятый раз поняла, что решетка установлена прочно и нерушимо. Опять же, будь у нее месяц, она бы смогла заострить конец ложки, обточив ее о кирпичи дымохода, и использовать ее как зубило, чтобы отбить из рамы один или два прута решетки. Но у нее не было месяца.
Они забрали испачканное платье и оставили ее в сорочке и корсете. Ну, это было хоть что-то. Она стянула корсет, разорвала сшитые концы и вытащила пластинку — плоский, двенадцатидюймовый кусок слоновой кости, что пролегал от грудины до пупка. Она подумала, что это оружие получше, чем расческа. Брианна подошла с ним к дымоходу и начала тереть конец кости о кирпичи, заостряя острие.
Сможет ли она нанести этим кому-то удар? "О, да, — люто подумала она. — И пожалуйста, пусть это будет Эммануэль".
ГЛАВА 108. ЧЕРТОВСКИ ВЫСОКА.
РОДЖЕР ЖДАЛ НА ПОБЕРЕЖЬЕ ПОД ПРИКРЫТИЕМ густых кустов мирта. Так же, как Йен и Джейми, которые лежали в засаде недалеко от него.
Второй корабль прибыл утром, брезгливо встав на якорь на отдаленном расстоянии от работорговца. Под видом рыбаков разбрасывая сети с борта баркаса, они наблюдали, как сначала капитан работоргового судна сошел на берег, а затем, час спустя, со второго корабля была спущена шлюпка, с двумя мужчинами и небольшим сундуком в ней, и на веслах пошла к берегу.
— Один из них — джентльмен, — сообщила Клэр, рассматривая их в подзорную трубу, — в парике, прилично одет. Другой человек, похоже, слуга. Джентльмен, наверное, один из клиентов Боннета?
— Думаю, да, — сказал Джейми, наблюдая, как лодка плывет к берегу. — Мистер Рорк, будьте любезны, переправьте нас немного к северу, мы сойдем.
Втроем они высадились в полумиле от пляжа, проделали путь через лес, заняли позиции в кустарнике и приготовились ждать. Солнце припекало, но так близко к берегу ветер был свеж, и в тени было не так уж плохо, за исключением насекомых. В сотый раз Роджер смахнул какое-то создание, ползущее по шее.
Ожидание действовало ему на нервы. Кожа зудела от соли, и ароматы приливного леса, с его своеобразной смесью душистой сосны и еле уловимого запаха морских водорослей, хруст раковин и хвои под ногами, в ярких деталях пробудили в памяти день, когда он убил Лиллингтона.
Он шел тогда, как, впрочем, и сейчас, с намерением убить Стивена Боннета. Но неуловимый пират был предупрежден и устроил засаду. По воле Господа — и навыков Джейми Фрейзера — его собственный труп не лежал сейчас в подобном лесу, обглоданный дикими свиньями, белея костями среди мерцающей сухой хвои и перламутровых раковин.
Его горло сжалось снова, но он не мог ни запеть, ни закричать, чтобы расслабить его.
Он подумал, что должен молиться, но не мог. Даже постоянная литания, которая отзывалась эхом в его сердце с той ночи, когда он узнал о ее исчезновении: "Господи, пусть она будет в безопасности!" — даже это маленькое прошение как-то иссякло. Свою настоящую мысль: "Господи, помоги мне убить его!" — он не мог высказать даже себе.
Преднамеренное желание убить — конечно, он не мог рассчитывать, что такая молитва будет услышана.
В этот момент он завидовал Джейми и Йену с их верой в богов ярости и мести. Пока Рорк и Моисей перемещали рыбацкий баркас, он слышал, как Джейми что-то тихонько говорит Клэр. Потом он взял ее за руки, а она благословила его по-гэльски, призывая Михаила, Красного Властителя, покровительствовать воину на пути его сражений.
Йен просто сидел, скрестив ноги, в полном молчании, наблюдая, как берег приближается, его лицо ничего не выражало. Молился ли он, было известно одному Богу. Однако, когда они сошли на берег, он остановился на отмели одной из многочисленных бухт и, зачерпнув пальцами грязь, старательно разрисовал лицо, прочертив линию от лба до подбородка, четыре параллельные полосы на левой щеке и широкий темный круг вокруг правого глаза. Это выглядело весьма устрашающе.
Совершенно очевидно, что ни один из них не имел ни малейшего сомнения в своем праве просить Бога помочь его усилиям. Роджер завидовал им.
И сидел в упорном молчании, сознавая, что Врата Рая закрыты для него теперь, положив руку на рукоять ножа, с заряженным пистолетом за поясом и планами на убийство.
Чуть за полдень, дородный капитан работорговца вернулся, равнодушно похрустывая сухой хвоей под ногами. Он не был целью их засады, и они позволили ему пройти.
Ближе к вечеру пошел дождь.
* * *
ОНА ЗАДРЕМАЛА СНОВА, ОТ беспросветной скуки. Начался дождь. Звук разбудил ее ненадолго, затем погрузил в еще более глубокую дремоту, тихо шурша каплями по крыше из пальмовых листьев. Она резко пробудилась, когда одна из капель плеснула холодом на ее лоб, и за ней быстро последовали другие.
Бри резко села, моргая от мгновенной потери ориентации, провела рукой по лицу и взглянула вверх. На штукатурке потолка расплывалось небольшое мокрое пятно, окруженное пятнами побольше от предыдущих протечек, и капли, как по волшебству, совершенными бусинами возникали в его центре и, падая одна за другой, шлепались на обшивку матраса.
Она встала, чтобы отодвинуть кровать от протечки, и, внезапно остановившись, медленно выпрямилась и протянула руку к влажному месту. Потолок был нормальным для этого времени, не выше семи футов, и она могла легко достать до него.
— Она чертовски высока, — пробормотала она вслух. — И это чертовски здорово.
Брианна уперлась ладонью в мокрое пятно и надавила изо всех сил. Сырая штукатурка поддалась сразу же вместе с гнилыми рейками под ней. Она отдернула руку, царапая ее об острые края реек, и небольшой каскад грязной воды с сороконожками, мышиным пометом и шелухой пальмовых листьев полились в пробитое отверстие.
Она уперлась ладонью в мокрое пятно и надавила изо всех сил. Сырая штукатурка поддалась сразу же вместе с гнилыми рейками под ней. Она отдернула руку, царапая ее об острые края реек, и небольшой каскад грязной воды с сороконожками, мышиным пометом и ошметками пальмовых листьев полились в пробитое отверстие.
Она вытерла руку о рубашку, потом схватилась за край отверстия и потянула вниз, отрывая куски реек и штукатурки, пока не проделала дыру, в которую прошли бы ее голова и плечи.
— Отлично, — прошептала она то ли ребенку, то ли себе самой, затем, оглядев комнату, надела корсет поверх рубашки и спереди вставила в него заточенную планку.
Потом, встав на кровать, она сделала глубокий вдох, вскинула вверх сложенные шпилем руки, словно собиралась нырнуть, и схватилась за что-то достаточно крепкое, чтобы оно могло выдержать вес ее тела. Постепенно она подтягивалась, кряхтя и потея, вверх, на парящую влагой крышу из острых пальмовых листьев, стиснув зубы и закрыв глаза от грязи и мертвых насекомых.
Ее голова вынырнула в сырость открытого пространства, и она хватала ртом воздух, задыхаясь. Зацепившись локтями за балку и используя их как рычаги, она подтягивалась выше и выше. Ее ноги тщетно дрыгались в пустоте, пытаясь подтолкнуть ее, и она чувствовала резкую боль в мышцах плеч, но полное отчаяние побуждало ее двигаться дальше, так же как и кошмарное видение заходящего в комнату Эммануэля, лицезреющего нижнюю часть ее тела, свисающую с потолка.
Пробравшись сквозь каскад листьев, она вытащила себя наружу и распласталась на влажной от дождя соломе крыши. Дождь все еще лил и довольно сильно — она сразу же промокла. Увидев в некотором отдалении какое-то сооружение, вздымающееся среди пальмовых листьев, она поползла к нему осторожно, постоянно опасаясь, что крыша провалится под ее весом, исследуя руками и локтями прочность балок под мокрой соломой.
Сооружение оказалось небольшим помостом, прочно закрепленным на балках, с перилами по одну сторону. Она взобралась на него и села, тяжело дыша. На суше все еще шел дождь, но над морем небо уже, в основном, прояснилось, и заходящее солнце позади нее разливалось по всему небу и воде огненным и кроваво-оранжевым сквозь темные полосы разлетающегося облака. "Это выглядит как конец света", — подумала она, и ее ребра тяжело вздымалась под шнуровкой корсета.
С этого места на крыше ей была видна, поверх зарослей кустарника, часть пляжа, которую она мельком видела из окна, которая сейчас отчетливо просматривалась, и дальше, за ней, два корабля, стоящие неподалеку на шельфе.
Две лодки были вытащены на берег, хотя и достаточно далеко друг от друга. "Вероятно, каждая со своего корабля, — подумала она. — Один из кораблей, должно быть, работорговца, другой, скорее всего, Говарда". Ярость унижения окатила ее волной — она даже удивилась, как это дождь не испаряется с ее кожи. Хотя времени особо задумываться об этом не было.
Сквозь шум дождя донеслись слабые голоса, и она быстро пригнулась, но потом поняла, что никто, скорее всего, не будет смотреть вверх и выслеживать ее. Подняв голову, она взглянула через перила и увидела, как фигуры вышли из-за деревьев на пляж — одиночная колонна скованных мужчин с двумя или тремя охранниками...
"Джош!" — она напрягла глаза, чтобы разглядеть, но в мрачных сумерках, фигуры были не более чем силуэтами. Ей показалось, что она узнала высокие, стройные фигуры двух мужчин-фулани и, возможно, более низкую позади — Джоша, но она не могла сказать точно.
От бессилия, она крепко схватилась пальцами за перила: она не могла ничем помочь и знала это, вынужденная просто смотреть... Пронзительный крик донесся с пляжа, и она увидела небольшую фигурку, которая, развевая юбками, выбежала из леса. Охранники повернулись, пораженные; один из них схватил Федру — это, скорее всего, была она, Брианна слышала ее крики: "Джош! Джош!", — их резкий звук разносился, как плач далекой чайки.
Она боролась с охранником. Один из скованных мужчин резко повернулся, налетая на другого. Клубок борющихся мужчин повалился на песок. Кто-то бежал в их сторону от лодки, сжимая что-то в руке...
Вибрация в ногах отвлекла ее внимание от сцены на пляже.
— Дерьмо! — невольно вскрикнула она. Голова Эммануэля торчала над краем крыши, уставившись в недоумении. Потом его лицо исказилось, и он забросил себя на крышу. "Должно быть там лестница, с той стороны дома, — подумала она. — Ну, конечно, если бы ее не было, здесь не могло быть смотровой площадки. Как бы вы до нее добирались?"
В то время как ее мозг был занят этими пустыми размышлениями, ее тело принимало более конкретные шаги. Она вытащила заточенную планку из корсета и присела на площадке, рука снизу, как учил ее Йен.
Эммануэль сделал насмешливое лицо при виде этой штуковины в ее руке и схватил беглянку.
