Макс разозлился.
— Ну а Вы сами, Виктор Александрович, сами то своих детей, что, как-то по-другому опекаете? Кто Ольгу от распределения отмазал? Кто послал подчиненных на служебном, заметьте, транспорте, встречать Алену из Хабаровска? На дискотеку в "Башни" все в очереди стоят, а ваших, привезенных на том же служебном транспорте почему без очереди пропускают? Вот, только что Вы детишек на служебном транспорте по домам развезли — это что, Вы всегда всех развозите? Нет, только друзей Вашей дочери. Да что я к этому служебному транспорту привязался то, не в нем дело. Дело в том, что есть Ваши дочери и есть чужие дочери. Будет гореть дом, Вы в первую очередь из огня своих выносить будете, а уж потом чужих. И это правильно, семья есть семья, родная кровь есть родная кровь и Вы всегда будете своих детей спасать от заслуженных ими неприятностей, и неважно, толковые они или бестолковые. И Брежнев такой же, как бы его дочка Галина не чудила, всегда ее отмажет. И принципиальная разница между Вами только в уровне ваших возможностей. Так что, дядя...
— Я тебе не дядя! И давай, племянничек липовый, вали-ка ты отсюда со всеми вашими идиотскими подарками.
— Тише дядя, тише говорите, дочек разбудите. Я-то свалю, но вот объясните идиоту, как мне все эти идиотские подарки с собой взять. Телевизор до помойки я один не отнесу, придется Вам помогать мне и очень бережно помогать, чтобы им об косяк двери не стукнуть и шум не поднять. Конечно, его можно в окошко выкинуть, но тогда всех в доме разбудим. И вот просыпается Аленка, такая счастливая сейчас и вот ужас — телевизора нет, все ее новые платья под окном на траве валяются и на кустах висят. Или еще хуже — их уже соседи подобрали, примерили и отдавать не собираются. Подружка в школе ей рассказывает — иду я по улице, смотрю духи лежат, французские, ни у кого в городе таких нет, представляешь, как мне повезло? Аленка плачет, спрашивает — папа, папочка, а куда наш новый братик делся? А он вам не братик, вашего папу облапошил первый встречный проходимец, но я его разоблачил и выгнал. А как это он тебя облапошил, у него что, все документы фальшивые? Нет, документы у него настоящие, просто никто его не предупредил о комиссионном сборе. Папочка, он что, стулья на аукционе покупал, как Остап Бендер? Нет, стульев он не покупал, просто он был сыном лейтенантом Шмидта и любимым племянником министра финансов. Вы чего-то подобного хотите?
Дядя задумался.
— Да, нехорошо как-то. Если бы не дочки...
— Если бы не дочки, все вообще по-другому было бы.
— Ладно, что ты предлагаешь? Не могу же я терпеть в своем доме проходимца, да еще рядом с комнатой дочерей.
— В общем, давайте поступим так. Я исчезаю, подарки остаются, дарились то они от чистого сердца. Утром говорите, что я позвонил на работу, а там сказали, чтобы я срочно прибыл, что строительство дороги начинается. Извинялся, что не попрощался. Поцелуйте дочек за меня. В общем, придется Вам что-нибудь соврать. Кстати, у Вас криминалистическая лаборатория есть?
— Плохонькая, но есть.
— Настоящую фотографию от фальшивки отличить сможете без посторонней помощи? Вы ведь свою карьеру криминалистом начинали.
— Конечно смогу.
— Понятно. Оставлю я Вам на память одну фотографию, Вы только ею лучше нигде не светите. Сейчас принесу.
Макс сходил в комнату, синтезировал три фотографии в конвертах. Вернулся на кухню. Положил фотографии на холодильник.
— Потом фотографию посмотрите, когда я уйду. А сейчас хочу сказать Вам одну вещь. Мы часто ошибаемся, принимая желаемое за действительное. Так вот, примите за аксиому, что у Брежнева нет никакого сына Эдуарда Леонидовича Бойко. И рассмотрите случившееся в июле именно с этой точки зрения. Может, тогда поймете, что Ваши дочки ни слова Вам про Эдика не соврали, ну может так, лишь по каким-то мелочам. Там, на третьем конверте мой номер телефона. Звоните, если что, но не раньше, чем через две недели, и только из дома. Да, тот мальчик на фотке — это я, долго не сомневайтесь. До свидания, Виктор Александрович, не провожайте, дорогу я и сам знаю.
Макс Вышел из кухни, тихо закрыл дверь. Прошел в комнату, на всякий случай закрыл и ее дверь. Подхватил свои сумки и шагнул на балкон.
Д2
Полковник сидел на стуле и думал. Не сын Брежнева. Не сын. Аксиома. Да, тогда много непонятного остается, но если девочки не врут, то это непонятное не становится невозможным. Остановил почему-то Брежнев машину возле Эдика, о чем-то поговорил. Непонятно почему остановил, но ничего невозможного не произошло. Вот, ходят слухи, что однажды по дороге на дачу он свой кортеж остановил и в простой магазин зашел, колбасы купить. Ладно. Увидел Эдика в горкоме, узнал и опять поговорил. Непонятный, конечно, тогда разговор получился, но ведь о чем Брежнев на дороге с Эдиком беседовал, неизвестно. Может, Брежнев насчет рыбалки спрашивал, может насчет охоты, может в горком приглашал. Да, если девочки не врут, то во всем можно разобраться, всему найти объяснения. Кроме вот этих выкрутасов с подарками и вертолетом. Хотя из чего следует, что подарки именно от Эдика? Может они от Максима? Ловкий парень, с кучей денег, с банкетом у него все прекрасно получилось. Ключ у него есть, сам дал ему запасной, он его передал кому-то и те занесли заранее купленные подарки. А вертолет? Где он вертолет взял? И ведь тот над домом остановился точно в тот момент, когда я с балкона вверх смотрел. Совпадение? Скорее всего. А веревочная лестница? Была? Была. Вышел Максим на балкон, дернул за нее, а она на леске подвешена, вот и оборвалась леска, а внизу лестницу подобрали. И вообще, если бы не эта машина, купленная за один день, не было бы этого разговора. А вот если, к примеру, есть у него в Благовещенске друзья в ГАИ, могли машину быстро оформить? Тогда могли. И связи в комиссионке у этих друзей наверняка есть. Может и продавал машину кто-то из знакомых. Почему-то Максим уверен, что в комиссионке все чисто. И вообще, он мог приехать сюда уже две недели назад. И тогда же про сестер узнать и про день рождения. Ну соврал зачем-то, но ведь и про сосну в тундре тоже соврал, я не сразу и понял, а потом смешно стало. И эта шутка с бутылкой чернил. Любит Максим розыгрыши, сразу видно, что любит. Может, он все-таки племянник? Ведь есть в нем что-то такое, семейное, что-то такое от мамы или бабушки, то ли жесты, то ли еще что. Да и не шалопай он, и не дурак, с чего это я взял? Может, и сейчас Максим его разыгрывает, сказал, что уходит, а сам спать лег? Ну с чего ему уходить, если он действительно племянник? Ну напился его дядя, чепуху понес, что с пьяного мента взять то? Как язычок замка щелкнул, я же не слышал?
Полковник встал, вышел в коридор. Входная дверь на задвижке, значит Максим никуда не уходил. Ну, если он действительно уже дрыхнет, завтра я его...
Но Максима в комнате не было, не было и его сумок. Полковник вышел на балкон. Никого. Черт, опять его дурацкие шуточки. Или спрятался где-то в шкафу или по той веревочной лестнице спустился. Она ведь могла к балкону привязанной остаться, вниз я не смотрел. Ладно, пусть дитё тешится, утром разберемся.
Полковник вернулся на кухню, снова закурил. А чего это он меня про фотографии то спрашивал? Что за фотографии? Полковник привстал с табуретки, нащупал на холодильнике толстый конверт. Заклеен. Пришлось тянуться еще и за ножом.
Внутри была слегка пожелтевшая от времени черно-белая фотография и еще один конверт, чуть меньшего размера, чем первый. С фотографии смотрела мама. Она стояла на вокзале, возле памятника Ленину. Слева ее обнимал мужчина пенсионного возраста, справа обнимал парень, которому было лет тридцать — тридцать пять. Оба совершенно незнакомые, хотя парень кого-то чуток напоминает. Перед мамой стоял мальчик лет четырнадцати, мама обнимала его двумя руками. Да, это точно Максим, ему сейчас двадцать два, значит фотография сделана лет восемь назад, примерно в шестьдесят девятом. Этот парень справа от мамы, наверное, отец Максима. Вот черт, значит они были знакомы с мамой, значит, не было необходимости посылать запрос в наш городской архив. И... А почему мама мне тогда ничего не сказала? На фотографии зима. Где я был зимой 69-го? Или 68-го? Да здесь же и был. А этого маминого пальто не помню. Черт, жаль, что фотография такая старая. Хотя какая старая, всего восемь лет ей, ну пусть девять, наверное, в фотолаборатории фиксаж... Нет, однозначно всего семь лет, вот же кусок плаката "С наступающим 1970-м годом!". Хотя нет, это не нолик. А что? Уж точно не единица и не двойка. Жаль, что сверху цифры проходит трещина.
Полковник встал, и, стараясь не шуметь, достал с антресолей ящик с инструментами, порылся в нем, нашел лупу, посмотрел через нее. Внизу цифры дуга. Подходят 70-й, 73-й, 75-й, 78-й и 79-й. Мама умерла в 72-м, значит, остается только 70-й. Но внутри нолика сверху точно что-то есть. Ладно, потом разберусь. И тут не только с фиксажем проблемы, есть кое-что что-то и другое, следы от рамки, значит солнечный свет поработал. Надо в лаборатории смотреть, не зря же Максим задал мне про нее вопрос. Загадками говорил, нет чтобы сказать толком. И что он вообще имел ввиду, не это странное пожелтение ведь. Может фотомонтаж?
Полковник снова взялся за лупу. Нет, следов фотомонтажа вокруг снятых людей не видно. И стоят они именно у нашего Ильича. Жаль, солнца нет, можно было бы сравнить тени от людей на постаменте и тень от Ленина асфальте или здании вокзала. Нет, какой-то непорядок явно есть, только в чем, никак не разберусь. Все-таки выпил я немало, мозги как-то неправильно работают, вон, Максимку обидел, за проходимца принял, а не может же мама так обнимать постороннего подростка, не в ее это правилах. Ладно, что там во втором конверте?
Во втором конверте был еще один конверт и та же самая фотография, только очень свежая и качественная. Никаких трещинок, никаких следов от волосков на оптике и пленке. "С наступающим 1975-м годом!" — гласил плакат.
Полная чушь. Во-первых, мама уже умерла, во-вторых, в 75-м Максиму уже должно быть двадцать лет. Но ретушь сделана очень качественно, с лупой не обнаружить, нужна более сильная оптика. Линия пятерки проходит там же, где на первой фотографии что-то видно внутри нолика. Ретушер постарался на славу, но с годом ошибся, а Максим не подсказал. Все остальное вроде бы как и на оригинале, только опять что-то не то, и это "не то" на этой фотографии более сильно выражено, чем на первой. Хорошая фотография, надо будет переснять себе в альбом, только год подправить. Но кто все-таки этот пенсионер? Надо будет Алле показать или теще, когда в гости приедет. Можно к маминым сослуживицам обратиться или к соседкам по маминому дому. Кто-нибудь да узнает.
На третьем конверте было от руки написано число из десяти цифр. Снова шутка Макса. Телефон он записал. Таких длинных телефонных номеров даже в Москве нет.
В конверте была все та же фотография, но уже цветная. Взгляд полковника задержался на ней на пару секунд и тут же метнулся к первым двум. Цвет фасада объяснил всё. Не было на его памяти такого цвета. И сразу стало ясно, что здание вокзала совсем другое. Даже клумбы немного другие. Ленин тот же. И всё. Больше ничего от Белогорска на фотографии нет. Что это за город? Куда ездила мама в 1970-м? Почему скрыла? Ладно еще не сказала, если бы этот Максим с отцом сюда приехали, но самой уехать в другой город и ничего мне не сказать?
Ну и загадку подкинул Максим. Как же ее разрешить самому? Узнать, кто автор памятника и узнать у него, в каких еще городах стоит такой же Ленин? Это к кому обращаться то надо? В краеведческий или к архитекторам? Завтра, то есть сегодня, не узнать — воскресенье. Хотя краеведческий вроде должен работать — с утра двину туда. С какого утра? Уже почти утро, четыре часа. И где все-таки Максим? В общежитии, конечно, а где оно? Или где-то на лавочке спит, теплынь на улице. Или в машине? А машина где? Возле управления. Пришел туда, забрал ключи и спит в машине? Или уехал? Черт, голова кругом идет, никогда так беспомощно не соображал.
Взгляд зацепился за третий конверт с цифрами. Ага! Вот он номер! Десять цифр, два раза по пять, вторые пять такие же, как первые пять. Номера в городе пятизначные. Два раза записал, шутник. Полковник взял в прихожей телефон и принес на кухню, длина провода позволяла, набрал пять цифр. Тишина, ни длинных, ни коротких гудков, даже обычного треска не слышно.
Как там сказал Максим? Принимаем желаемое за действительное? Ну ладно, наберу и оставшиеся пять цифр, все, как на конверте написано.
Как только диск номеронабирателя после набора десятой цифры вернулся в исходную позицию тишина в трубке исчезла, послышались длинные гудки. Один, два, три. На том конце никто не брал трубку. Семь, восемь, девять. Не снимают. Десять. Приятный женский голос. "Абонент находится вне зоны доступа. Перезвоните через 14 дней". Короткие гудки. Полковник нажал пальцем на рычаг телефона, отпустил, снова набрал десять цифр. Все повторилось. Запись. Как в больших городах служба точного времени. Или автоответчик, как во французском фильме. Номер не Белогорский. Наверное, первые пять цифр — коды города, района и еще черт знает чего. Вторые пять случайно совпадают с первыми. А может и не случайно, специально выбрали такие же. Номер не междугородний, АТС у нас старенькая, даже в Благовещенск позвонить можно только через оператора.
Полковник сам не заметил, как уснул прямо за кухонным столом, продолжая сжимать в руке трубку телефона, из которой шли короткие гудки отбоя.
Д3
— Папа, а что это ты на кухне спишь? — разбудила отца Алена. — И где Макс?
Полковник открыл глаза, недоуменно посмотрел на зажатую в руке трубку и положил ее на место и огляделся. Аленка в незнакомой ночнушке стояла на кухне и с наслаждением осушала стакан с водой.
— Уже девять, а никто не встает. А я проснулась, лежу, пить хочу, прямо умираю. Выхожу, а Макса нет, вещей его тоже, а ты тут дрыхнешь.
— Пить хочешь? — улыбнулся полковник. — В пьянке замечена не была, но по утрам жадно пила холодную воду.
— Да ладно, — отмахнулась дочь. Мне уже шестнадцать. — Так где все-таки Макс?
— Уехал твой Макс — начал врать полковник. — Позвонил утром на работу, отметиться только, но в итоге сорвался и уехал.
— Сегодня же воскресенье? Какая еще работа?
— Это в городе воскресенье. А на дорожных работах воскресений не бывает, как и суббот. Привезли им технику, которую ждали, вот и уехал.
— Жалко. Он такой хороший.
— Хороший, — подтвердил полковник, — когда спит зубами к стенке.
— А это что, ты его номер телефона записал? Почему два раза?
— Я?
— Ну да, почерк твой. Вот, сам напился, а меня обвиняешь, — хихикнула Алена.
— Это не два раза записано, это номер у него десятизначный.
— А разве так бывает?
— Бывает. Вон, в Москве семизначные номера уже есть, а если из Ленинграда в Москву звонить, то еще плюс три цифры кода Москвы — вот тебе и десять цифр. Наверное, еще где-нибудь так, специальные какие-то номера. Ладно, пойду умоюсь и побреюсь, а ты чайник поставь.
