Грэйв-2. Общий файл

К-2

28-7 Б-К-М

Самолет Брежнева приземлился на военном аэродроме Украинка, поэтому встречающих, кроме военных не было. Пожав руки начсоставу базирующейся здесь дивизии "Эмок", гости уселись в ожидавшие их машины. Проехали Серышево, через 20 минут подъехали к Белогорску и въехали на узкий низкий мост через реку Томь. Косыгин удивился

— Думал я, что эта Томь значительно шире.

— А это не та Томь. Та приток Оби, она, действительно, намного шире. А эта Томь приток Зеи.

Белогорск проехали быстро. Редкие по случаю рабочего дня горожане останавливались, удивленно провожая взглядами колонну блестящих черным лаком автомобилей. Перекрывшие все боковые улицы гаишники, усиленные армейскими офицерами, отдавали честь, не обращая внимание на возмущенные клаксоны грузовиков и легковушек.

— Ты посмотри — сказал Брежнев Косыгину — какой непуганный народ. В Москве стоят смирно, никто не сигналит.

— В Москве машин побольше, там и без нас привыкли на светофорах стоять. А наступят такие времена, когда вообще проехать нельзя будет, как в Америке. Я тут однажды прикинул, если в каждой московской семье будет свой автомобиль, то на улицах места для них не хватит. Будут ехать на расстоянии пяти метров друг от друга. А это всего километров тридцать в час, если не меньше. Да уже сейчас некоторые говорят, что на метро ехать быстрее.

— Ну, когда это еще будет, каждой семье по машине. И зачем им это, куда ехать то? И где эту машину держать? Строить за городом гигантские гаражные кооперативы? Мы и для людей квартир не можем достаточно настроить, а тут, считай, каждой семье с машиной дать еще по одной комнате. Пусть не дать, а продать, но строить то все равно надо. Цемент, кирпич, доски, шифер из воздуха не возьмутся. Опять же, будет гараж — электричество захотят, водопровод и канализацию.

— Ну а как без гаража то, Леонид Ильич? Преступность мы никак победить не можем. Люди боятся оставлять машину на ночь под окном. Сам посчитай, сколько лет на эту машину надо работать, с их то зарплатами.

— Ну, проблему угонов как-нибудь решить можно. Накрутим хвост Щелокову, плюс срок в уголовный кодекс добавим, по максимуму, страховать от угона начнем. Будут под окнами ставить и не бояться.

— Под окнами не получится. Смотри, Леонид Ильич, возьмем девятиэтажку. Тридцать шесть квартир в подъезде, значит, столько же машин. А длина секции всего 26 метров. Даже если перпендикулярно дому машины ставить, то всего 13 машин влезет. Получается, в три таких ряда надо стоянку организовывать. В общем, стоянка занимает места больше, чем сам дом. А нужны еще газоны, лавочки, детские площадки. Великовато расстояние между домами получается. Оно, конечно, просторнее людям жить получается, не окно в окно, но и коммуникации удлиняются. Ну ладно, новые районы построим более просторными, а что со старыми делать? Там людям куда машины ставить?

— Да не загадывай ты так далеко. Каждой семье по машине — это ж сколько их наклепать то надо и сколько лет это займет? Пока клепаешь, население то все увеличивается и увеличивается. Да и те машины, что уже выпущены, изнашиваются. Миллионов 50 легковушек надо еще выпустить, а то и все 70. А мы сейчас сколько производим? Ну и, потом, говорю я тебе, не нужно народу столько машин. Общественный транспорт разовьем, те же такси, пусть, кому приспичит, на них ездит, хоть на дачу. Будем брать с пассажиров по себестоимости. Вот смотри — ты на своей машине едешь, бензин тратишь, машину ремонтируешь, не за бесплатно ведь? Сколько таксист в час зарабатывает? Скажем, рубль, это в месяц у таксиста за 200 получается, хорошая зарплата. Ну так вот, сделаем так, что проехать на такси будет дороже, чем на своей, всего лишь на рубль в час. Вот, с одной стороны — рубль в час, а с другой — стоимость машины пять тысяч рублей. Пять тысяч часов можно проехать, если в среднем час в день ездить, а это лет четырнадцать. За 14 лет любая машина и проржавеет, и устареет, и надоест. Простая экономическая логика. И нашей коммунистической идее вполне соответствует.

— Да, идее соответствует, но экономика у тебя, Леонид Ильич, какая-то слишком идеальная. Смотри — взял такси и поехал на выходные на дачу. Час езды. Все, как ты говоришь, в один конец обошлось рубль, плюс бензин, плюс копейка на будущий ремонт. Доехал вечером в пятницу, а куда водителя девать до вечера воскресенья? Мало того, что 48 рубликов за двое суток отстегни, так и еще как с восьмичасовым рабочим днем быть? Хорошо, вернется водитель на машине в город, а в воскресенье другой приедет. А это не только два часа рабочего времени, это еще плюс бензин плюс ремонт. В итоге от твоих четырнадцати лет останется даже не семь, а всего четыре года. А когда 4 года машине, считай новая она. Да ты не обижайся, я все-таки столько лет на экономике сижу, сам сто раз невыполнимые прожекты строил, объясняли потом, в чем ошибаюсь. Дело в том, что ты чужие деньги считаешь, а люди считают свои. Да еще всякие нематериальные факторы учитывают, удобство, например. Когда захотел, тогда поехал, а не ждешь, пока тебе свободное такси пришлют. Ну и скажи мне, кстати, где ты столько таксистов взять планировал? И, чтобы каждому таксисту по 200 рублей платить, надо чтобы у этого каждого таксиста все 8 часов по пассажиру было. А пассажиры в основном будут только утром и вечером, в остальное время они, извини меня, или работают, или спят. Вот такие пироги получаются, даже если не касаться того, что таксисты с выручкой химичат, а это большая проблема.

— Ну и что же ты столько лет молчал? Сказал бы раньше, может и решили бы чего, еще парочку автозаводов уже построили бы. — улыбнулся Брежнев горячности Косыгина.

— Скажешь тебе, как же. Ты же сам не спрашиваешь. Да и это сейчас Суслова нет, а тогда... Вот сейчас говорю тебе, что парочкой автозаводов тут не обойдешься. Если брать курс на "каждой семье по автомобилю", то уже пора начинать проектировать и строить жилые массивы с учетом этого. И не только жилые массивы, но и дороги должны соответствовать, чтобы было их куда расширять, домов не снося. Надо не только на пятилетку планы строить, а лет на 20-25 вперед рассчитывать. Исходить из, как минимум, пятидесяти миллионов легковушек в двухтысячном. А лучше закладывать двойной запас, кто его знает, может наши люди захотят вообще по две машины в семье. И не возмущайся, в Америке уже к этому идет, значит и нас сия чаша не минет.

— Ну ты и сказал, Алексей Николаевич, "по две ". Да как тебе только такое в голову пришло? В Америке те, кто может себе позволить две машины купить, живут в своих домах, размеры городов из-за этого большие, на работу ездить далеко, с началом-концом рабочего дня единообразия нет, вот и покупают и мужу, и жене. Плюс у них процесс личной автомобилизации на десятилетия раньше начался, чем у нас, сознание масс подготовлено. Вот спроси нашего человека, сколько машин в семью надо? Более чем уверен, что даже не все одну назовут, часть вообще скажет, что мотоцикла с коляской хватит. Вот давай, на спор, остановимся и спросим. Даю тебе фору — спросим у первого встречного, имеющего машину, а то в этой глуши с ее бездорожьем мотоцикл наверняка больше ценится. Ну? Останавливаемся?

Придя к консенсусу, Брежнев с Косыгиным стали вглядываться вперед, не покажется ли где легковушка. Наконец, въехав на верхушку небольшого подъема, заметили съехавший на какую-то площадку "Жигуленок", возле которого стоял молодой мужчина.

— Тормози! — в один голос приказали водителю Брежнев с Косыгиным.

— Подъедь-ка к тому молодому человеку, вопрос ему задать хочу. — продолжил распоряжаться Брежнев. — Да не дрейфь, ничего со мной не случиться, меня бомбы немецкие не достали, а тут родной советский селянин, один на километры полного безлюдья.

Брежнев с Косыгиным выбрались из машины, поздоровались с молодым человеком, пожали ему руку.

— У нас тут спор возник — сказал Брежнев — вот, смотри. Имеется большая дружная семья. Родители-пенсионеры, у них сын и дочь, сын женат, и дети есть. Представь, что живут они в одном доме, но отдельно, в трех разных квартирах. Дачи и родственников в деревне нет. Сколько, по-твоему, им надо личных автомобилей?

Косыгин возмущенно посмотрел на Брежнева. — Вот иезуит! Вот и спорь с ним после этого. Получится максимум две трети машины на квартиру, дочка сразу отпадает, да и родители-пенсионеры, скорее всего тоже, не пойдут же они сдавать на права в таком возрасте. Одна треть! Большая дружная семья! Это три семьи, а не одна. Вот шулер!

Молодой человек долго не думал.

— Минимум четыре, Леонид Ильич. А лучше пять, четыре маленьких, вроде "Жигулей" и одна большая, чтобы вся дружная семья помещалась. На маленьких по городу ездить, на них парковаться легче, а большая, вроде "Рафика" — за город ездить, или в гости. У жены сына ведь тоже родные мама и папа наверняка имеются. Пять взрослых в машине — есть из кого назначить дежурного трезвенника.

Косыгин коротко рассмеялся. Брежнев погрустнел, но расспросы продолжил.

— А где их держать, столько машин? По-твоему, выходит, что на каждую квартиру, в которой муж и жена живут, две машины надо. 72 машины на подъезд девятиэтажки.

— Может, даже три на квартиру. Две — это когда нет дачи или родственников в деревне, только для города, на работу ездить. И когда детей мало. Иногда ведь всей семьей куда-нибудь поехать хочется, а в "Жигулях" сзади, когда дети подрастут, троим уже тесновато. Да и, раз уж "городская" машина преимущественно только водителя возит, можно ее и поменьше "Жигулей" сделать.

— И где их держать, больше ста машин? Выглянешь из окна — одни машины, ни клочка травы, ни деревца.

— Вариантов много. Можно под домом стоянку сделать, хотя это вариант плохой. Может ливнем затопить, да и неуютно как-то жить на бочке с бензином — и опасно и попахивает. Лучше отдельное здание в несколько этажей с торцов пристроить. Можно построить большую многоэтажную стоянку на целый микрорайон. Можно просто большой кусок земли под обычную автостоянку выделить, но это и не эстетично, и зимой со снегом надо бороться.

— Дома для машин? В то время, когда домов для людей не хватает?

— Да какие это дома? Так, просто перекрытия на несущих столбах. Наружные стены — лишь бы снег зимой не залетал. Плюс освещение да пожарные гидранты.

— Все у тебя как-то просто. Ты что, в Москве учился? Рассказываешь так, как будто с иностранцами часами беседовал на эту тему, у нас то ты такого точно увидеть не мог. Или за границей где побывал?

— Да нет, Леонид Ильич, я местный, и ни в какой Москве никогда не жил. Просто обычная логика. Строим коммунизм, вот и задумался однажды, как будут выглядеть при нем города.

— Не врет — подумал Брежнев, поглаживая "колечко правды".

— А в Москву не хочешь, ко мне, в команду? Дел скоро предстоит немало, сам говоришь. коммунизм строим, помощников мне много нужно, особенно молодых и умных.

— Нет, Леонид Ильич, привык я здесь. Может, когда от Москвы можно будет сюда на машине добраться, тогда и соглашусь. Не люблю я поезда.

Брежнев искренне огорчился. С тех пор, когда он впервые опробовал чертово колечко, ему не встретился никто, говоривший правду, только правду, и ничего кроме правды. Парень был первым.

— Ну ладно, предложение пока в силе, если что, пиши.

— На деревню, к дедушке? — улыбнулся парень

— Вот именно, что к дедушке. — Брежнев достал из кармана визитку. Тут адрес моего личного почтового ящика. Недавно завел. Письмо, конечно проверят, но ко мне оно точно попадет. Потому что этот адрес лишь немногие знают, и я сам успеваю все прочитать. Надеюсь, ты не будешь раздавать его направо и налево, а то адрес сменить придется. Давай, думай, если хочешь, приходи сегодня к трем в горком, там у меня в зале небольшая встреча с местными трудящимися. Я распоряжусь, пропустят. Фамилия твоя как?

— Бойко.

— Родители с Украины?

— Нет, тоже местные.

— Ну давай, Бойко, поговорил бы я еще, да ехать надо, ждут. — Брежнев похлопал парня по плечу. —

Приходи на встречу.

Когда сели в машину, довольный Косыгин спросил

— Ну что, Леонид Ильич, на что мы там спорили?

— Поздно, Алексей Николаевич, раньше надо было желания загадывать. Да и все равно, непонятно мне, зачем чисто городскому жителю, как сказал этот молодой человек, "машина на работу ездить". Автобусов-троллейбусов для этого мало, что ли? Ну так добавим. И вообще бесплатными их сделаем, когда время придет. А так... Что, прикажешь возле каждого завода, возле каждого учреждения многоэтажную автостоянку строить, раз все на работу на машинах ездить начнут?

Так что с одной машиной на семью я все-таки соглашусь, а вот больше, тут уж извини — не верю.

Колонна тронулась. Макс весело посмотрел вслед удаляющейся машине Брежнева.

— Ну вот, теперь хоть мыло сэкономлю на мытье рук, поручкался с самыми большими здешними начальниками. Какие-то крохи идиотского тщеславия в любом человеке найдутся. Вот черт! И тут эти!

Замыкал колонну тот самый милицейский уазик с "дядей Ваней" за рулем. Дядя Ваня показывал на Макса сидящему рядом милицейскому полковнику и что-то быстро говорил. Видно переценила силу своего гнева Алена, начальника дядя Ваня боялся все-таки гораздо больше. Полковник, когда уазик проехал мимо Макса, даже повернулся назад, чтобы лучше запомнить его.

— Эх, кутить так кутить, — решил Макс, положил левую руку себе на голову, пальцами вперед, а правой отдал удаляющемуся полковнику честь.

Уазик затормозил, но видно чувство долга пересилило, и отставшая машина понеслась догонять удаляющуюся колонну.

28-7 БКД— стройка

* * *

Авторская сноска.

Недаром маленькая глава про посещение Брежневым стройки далась автору очень трудно, была даже временно пропущена. При написании было сломано четыре пера и два фломастера, и это не считая карандашей. Это еще в производстве микросхем можно дурить голову большинству читателей, изобретая совершенно безумные технологии будущего — специалистов, могущих отличить, кто там именно шел по вагону, голый проводник или голый полупроводник, крайне мало. А вот в стройке 146% жителей территорий бывшего СССР — это не просто доценты, а настоящая профессура. Стройка — это сплошной холивар, священная война суннитов с шиитами или баптистов с адвентистами. Взять хотя бы тот же самый газобетон и пенобетон... нет, лучше взять чего попроще и подревнее — красный глиняный кирпич и кирпич силикатный, и сравнить их в плане долговечности в условиях нашей непостоянной зимы, легко уничтожающей любые самые современные дороги. Автор с пеной у рта будет отстаивать силикатный кирпич даже перед самым заслуженным академиком кирпичных наук.

А автор такого написал, что непримиримые сторонники разных кирпичей тут же объединятся и...

В общем, просьба не стрелять в пианиста из пулемета, он играет на балалайке, как умеет.

* * *

На стройплощадке, расположенной неподалеку от берега Томи, стояло три строящихся дома в разной степени готовности. Еще один просматривался лишь в виде фундамента, стены цокольного этажа заканчивались на уровне земли. Посреди всех строек возвышались небольшие строительные краны. Стройплощадка удивила уже заасфальтированными дорожками вдоль домов. Рабочие стояли ровным строем. На стройплощадке присутствовало еще несколько автомобильных кранов, какие-то агрегаты и две непонятные большие конструкция на колесах.

Начальник строителей в форме подполковника отдал команду, строй рабочих замер. Поздоровавшись с членами Политбюро и, поблагодарив их за приезд для ознакомления с новейшими технологиями, подполковник начал свои объяснения.

— Много мы вашего времени не займем, все покажем и расскажем всего за полтора-два часа. Во-первых, расскажу про краны. Они, как сами видите, невысокие, в процессе работы возвышаются над уровнем строящегося этажа всего на 11 метров. Краны — так называемые ползучие, самовыдвигающиеся, ничего принципиально нового, известны еще со времен строительства московских высоток. Мы только немного доработали их до современного уровня, слишком много ручных операций в кранах пятидесятых годов было. У нас башня крана передвигается внутри будущей шахты лифта. Вообще-то, лифт — это самое шумное устройство в доме, поэтому в данном проекте здания лифты отделены от квартир лестничными маршами, ну и стенки у шахты делаются повышенной толщины и прочности именно по причине применения ползучих кранов. Фактически, шахта лифта является, если можно так сказать, силовым стержнем всего здания, под ней фундамент гораздо мощнее, а при строительстве применяются металлические конструкции, частично вмурованные в монолит стенок шахты.

Предвижу ваш вопрос — зачем строящимся совсем рядом домам нужно по своему собственному крану, не достаточно ли одного, и почему именно ползучий, а не приставной башенный. Во-первых, одного действительно недостаточно, время расписано поминутно, во-вторых, так надежнее, не используется очень длинная стрела, во время сильных ветров можно не опасаться. что кран может упасть. Если приближается совсем уж какой страшный ураган, то ползучий кран просто может приспуститься в шахту и стрела ляжет на готовый этаж — ветровая нагрузка будет минимальной. Если строится дом из нескольких подъездов, то на каждой секции стоит свой собственный кран. После окончания строительства кран легко демонтируется и перевозится на новый объект. Ну а потом, есть в наших ползучих кранах еще несколько изюминок. Когда у дома два-три этажа, рабочим совершенно нетрудно подниматься наверх по лестнице. А когда строится девятый этаж? А девятый этаж, это ведь не предел, можно ведь строить и двадцатипятиэтажку. Нет, мы не призываем повсеместноь строить небоскребы, но здания разной этажности будут разнообразить облик наших городов, тут дело только за архитекторами.

Так вот, лифт мы устанавливаем сразу. Размеры большие, жильцы легко смогут диван занести. Лифт ходит до подвального этажа, когда он в самом низу, его верхняя часть находится на уровне пола первого этажа, и во время строительства она служит грузовой платформой для подъема людей и разнообразных стройматериалов хоть на строящейся этаж, хоть на уже построенные. Подъемный механизм лифта во время строительства устанавливается как раз на нашем кране, с приставным краном такой фокус уже не пройдет, через окна ходить и носить материалы несколько неудобно. Когда кран перемещается вверх, достаточно просто увеличить длину лифтовых тросов — смотать их с барабана, и добавить в шахту направляющие и для лифта, и для его противовеса.

Ну а при завершении строительства оборудуется уже обычное техническое помещение для подъемника лифта.

В общем, насчет кранов — это вступительная часть. Теперь мы покажем сам процесс строительства. Вообще-то все организовано так, чтобы рабочие не простаивали, но так как сейчас не стройка, а лишь демонстрация, некоторые рабочие иногда будут курить в сторонке. Рабочие у нас сейчас все офицеры-строители, причем не ниже старшего лейтенанта. Разработки новые, рано их доверять простым рабочим. Но уверяю Вас, ничего сложного, любого человека можно обучить за неделю.

Подполковник отдал команду и строй офицеров распался.

— В первую очередь при возведении очередного этажа на месте будущих стен закрепляются арматурные блоки. Они изготавливаются тут же, на месте, вот этим передвижным устройством. Все делает автоматика, нужно лишь подавать прутки и следить, чтобы их было достаточно. Хотя, можно и не следить, если какого-то вида прутка не хватит, машина заранее просигнализирует. Двух человек для обслуживания вполне достаточно, основная то работа — только арматуру заложить да уложить готовый блок на тележку. Пруток сам обрезается до необходимой длины, как надо изгибается, укладывается на нужные места и сваривается — все соответственно заданной программе.

Гости с интересом проследили, как арматура пруток за прутком исчезает из подающих желобов. Во внутренностях машины раздавались приглушенные стенками непонятные звуки то ли сварки, то ли еще чего. Через полторы минуты из устройства показался блок арматуры. Строители подхватили его и уложили на платформу электрокары.

— Вот так, все очень быстро. Этот агрегат может наштамповать арматуры сразу для десятка строящихся домов, успевай только развозить. Форма изгибов специально подобрана для удобства монтажа и прочности соединения. Давайте пройдемте, поднимемся на вон то здание, там лучше видно будет. Предлагаю только строительные каски надеть, техника безопасности требует, — подполковник указал на столик с новенькими строительными касками.

— Ну вот, — продолжил он, когда гости поднялись на верхний этаж самого высокого здания. — Как видите, из ранее уложенного бетона торчит верхняя часть того самого арматурного блока, изготовление которого вы только что увидели. Когда сверху будет установлен следущий уровень арматуры и произойдет заливка бетоном, получится перехлест и прочностные характеристики сооружения от заливки по уже застывшему бетону не пострадают, трещин не будет. Сейчас продемонстрируем Вам, как кран сам себя поднимает, ползет вверх. Полная автоматизация, крановщику только соответствующую кнопку нажать надо.

Из ствола шахты показалась внешняя обойма башни, закрепилась откинувшимися лапами, после чего башня крана тоже поползла вверх.

— Сейчас в шахте на освободившемся от крана месте будет установлено продолжение направляющих для лифтовой кабины и противовеса. Спуститься крану обратно в шахту они не помешают. Кстати, обратите внимание на соседний дом, тот, который ниже. Сейчас по моей команде строители там приступят к монтажу и арматуры и опалубки. Будут работать в нормальном ритме, чтобы вы оценили, сколько времени это займет. Ну а здесь будет происходить чисто демонстрационный процесс, в замедленном темпе. С объяснениями и прочим.

Оживший кран поднял с земли арматурный блок, подвел к углу здания. Четверо рабочих, двое из них снаружи, на фасадной платформе, двое внутри, взяли какой-то ручной инструмент, по виду напоминавший пассатижи-переростки. Пятый рабочий руководил крановщиком.

— Они сейчас обжимают ручным прессом специальные изгибы арматуры, притягивая ее к той, что уже торчит. Теперь низ нового блока стоит на своем месте, точно посередине будущей стены, никуда не денется. А верх будет поправлен, когда опалубка соберется.

— А почему не свариваете для большей прочности, а просто обжимаете? — поинтересовался Долгих.

— Сварка ослабляет арматурный пруток, он перестает быть однородным. Если его растянуть, а арматура в железобетоне работает в большинстве случаев именно на разрыв, то он порвется именно в месте сварки. Когда используется точечно-контактная сварка, потери прочности еще допустимы. Такая сварка происходит внутри той машины, что вы видели. А здесь, наверху, контактную сварку не используешь — развернуться негде. Да и служит сварка, по большому счету, лишь для удобства установки арматуры.

Фасадная платформа немного приподнялась и рабочие отцепили стропы крана от блока. Платформа снова опустилась

— Гидравлика, — пояснил полковник. Основы платформ держатся за оконные проемы двумя этажами ниже, а сами платформы поднимаются и опускаются гидравликой. Когда этаж будет построен, основы платформ переползут выше, почти так же как кран.

Кран поднял следующие арматурные блоки, и они точно так же были закреплены. Комната, ранее обозначенная лишь торчащей из перекрытия арматурой, получила законченный вид многослойной клетки с окном и дверью.

— На самом деле теперь эти рабочие должны продолжать закреплять арматуру на других участках, а на этом должны появиться сборщики опалубки. Но у нас тут просто демонстрация, поэтому больше арматуру ставить не будем, иначе вам плохо будет видно.

Рабочие получили от крановщика поддон с разноцветной опалубкой. Те, кто был внутри, стали передавать светло-голубую в "окно" клетки тем, кто стоял на платформе.

— Вы не смотрите, что панели опалубки большие. На самом деле они легкие. Салатовые, для внутренней опалубки, весят не больше двадцати пяти килограммов, а наружные, светло-голубые, почти в два раза легче.

— Сколько? — удивился Долгих — такие большие, толстые и такие легкие?

— Ну не очень они и большие — меньше двух квадратных метров. Вес квадратного метра внутренней опалубки колеблется от одиннадцати кило восьмисот граммов до двенадцати семисот, в зависимости от номера изделия, то есть места конкретного щита. Квадратный метр листа из примененного алюминиевого сплава толщиной полтора миллиметра весит всего четыре кило двести. Такой лист стоит с той стороны опалубки, которая с бетоном соприкасается. С другой стороны панели стоит лист толщиной всего полмиллиметра. Остальное — элементы жесткости и элементы сочленения. Внутри этот слоеный пирог заполнен пористым пластиком. Легким и очень твердым. Эта опалубка довольно сложная в изготовлении, мало того, что допуск в размерах всего сотка, так еще и рабочая сторона должна быть абсолютно плоской, чтобы стену не надо было штукатурить. Так вот, приходится защищать рабочую поверхность панели от прогибов и выдавливания — повредишь плоскость, и стена уже с выступом получится. Это, конечно, в большей степени касается внутренней опалубки, наружная сторона стены идеальной плоскости не требует, поэтому и панели внешней опалубки легче. Вот и пришлось нам постараться и как следует подумать. Кроме состава сплава, пришлось еще и заполнитель подбирать, чтобы и легкий был и сверхпрочный на сжатие. Зато теперь хоть молотком со всей дури бей по внутренней панели, следа практически не останется, несмотря на то, что там всего полтора миллиметра. И вес не стал запредельным. Но, если Вы не верите, что там всего 25 кило, то попробуйте поднять, вдвоем это запросто.

— А что, Алексей Николаевич, тряхнем стариной? А то молодежь, небось, опозориться боится — кивнул Брежнев на Долгих.

Салатовый элемент опалубки с номером один, предварительно поставленный рабочими вертикально, Брежнев и Косыгин вдвоем подняли легко. Корреспонденты суетливо защелкали фотоаппаратами, застрекотали кинокамерами. Пусть кадры даже изымут, пусть, неважно, главное, исторический момент, почти то же самое, что Ленин несущий бревно на субботнике. А может, и не найдут цензоры в этих кадрах ничего, выдающего государственные секреты, ведь для непосвященных это будет просто какая-то металлическая панель. Во всяком случае, когда-нибудь секретность обязательно снимут и, вот она, заслуженная слава.

Брежнев с Косыгиным водрузили панель на указанное место, двое рабочих ловко защелкнули какие-то стяжки. Рабочие поднесли еще одну панель, она моментально была соединена с "правительственной". Через несколько минут после того, как Брежнев с Косыгиным вернулись на свой наблюдательный пункт, панели окружали уже всю комнату до уровня окна.

— Вот собственно и все, — продолжал лекцию подполковник. Мы сначала заливаем бетоном этот уровень. Можно было бы и всю стену сразу, от пола до потолка, но тогда будут некоторые проблемки с уплотнением бетона. Здесь не завод, вибропресса нет и для уплотнения приходится применять погружные вибраторы. Да и распирающие силы значительно увеличатся.

Геометрия опалубки, благодаря многочисленным диагональным стяжкам, получается практически идеальной. Можете сами убедиться на нижних этажах, что стена не требует никакой штукатурки, кроме мест, где будут проходить трубы отопления и водоснабжения. Но там придется штукатурить всего какие-то миллиметры, и то, только из-за того, что протаскивать трубу намного легче, когда отверстие больше трубы.

— А как эта опалубка потом снимается? — поинтересовался Долгих. — Идеальная геометрия подразумевает то, что панель опалубки придется отодвигать от готовой стены строго перпендикулярно. А она к бетону прилипла и прилипла неравномерно, чуть не так, получается перекос и ее заклинит. Начнешь дергать, ломом выковыривать, и погнешь чего-нибудь, тогда при следующем применении идеальной геометрии вообще не получится.

— Во-первых, сторона, контактирующая с бетоном, покрыта слоем специального пластика. исключающего прилипание. Ну, вроде того, как будто мы эту панель маслом смазали бы. А во-вторых, некоторые панели опалубки соединяются не напрямую, а через специальные технологические планки, вот они. Сначала выдергиваем их, а потом никакой перекос не страшен. Кстати, — полковник посмотрел на часы, — прошло уже сорок семь минут с тех пор, как на соседнем доме работать начали. По нашему графику, тщательно просчитанному на ЭВМ, рабочие должны закончить установку арматуры и опалубки через 50 минут после начала работ. Пять минут им на перекур, пять минут, чтобы перебраться на соседний дом, где они будут пятьдесят минут делать то же самое, а еще через 10 минут переберутся обратно. Бетон, уложенный в опалубку, к тому времени уже достаточно застынет и можно будет поднимать опалубку выше. Не удивляйтесь, наш бетон за час не просто накрепко застывает, он за этот час набирает полную марочную прочность, ту, которую простой бетон набирает без пропарки за 28 суток.

— Но ведь бетон надо еще подвезти, поднять наверх, уложить, уплотнить? — снова поинтересовался Долгих, который был самым технически подкованным среди гостей, — а это огромные объемы, наверное, минимум кубов пятьдесят, а это, в свою очерель, больше ста тонн.

Подполковник усмехнулся.

— Я предлагаю вам посмотреть, как это делается. Отсюда сверху как раз все видно. Вон тот агрегат — это наш бетонный минизавод на колесах. Тоже автоматический, главное, чтобы в подающих бункерах хватало песка, щебня, цемента и прочих компонентов. Сначала в первом смесителе перемешиваются в точных пропорциях взвешенные автоматикой цемент, песок и вода. Смеситель этот не простая бетономешалка, в нем свои тонкости есть. Перемешавшись, раствор выливается во второй смеситель, где его дожидается промытый щебень. К сожалению щебень должен быть не больше определенных размеров, а с этим у нас почему-то имеются определенные проблемы, так что пришлось установить дополнительное оборудование для отсева и последующего дробления слишком крупных камней. В конце процесса добавляется катализатор. Далее готовый бетон насосами подается наверх, на строящийся этаж, в еще одну емкость. Ну а дальше смотрите сами — подполковник показал рукой на соседний дом.

К крану на соседнем здании вместо строп была подсоединена какая-то конструкция. Кран зашевелился, конструкция поползла рядом с опалубкой.

Полная автоматика — гордо заявил подполковник — опалубка заполняется в несколько заходов, с одновременным уплотнением и активацией катализатора. Программа предусматривает многие нюансы, особенно тот, что наш бетон быстро схватывается, и пограничные области надо все время обновлять. Если есть материалы, то бетона всегда хватит, потому что наш бетонный минизавод производит бетона ровно столько, сколько нужно. А нужный объем нам известен, и мы на всякий случай добавляем кое-какой процент. Максимум что остается от очередного этапа заливки — это сто — сто пятьдесят литров. Но и они не пропадают — из остатков мы отливаем то, что всегда пригодится для дальнейшего обустройства территории — или бордюры, или тротуарную плитку, обрезки арматуры у нас ведь тоже остаются.

В целом, для возведения этажа в четыре приема, три на стены, один на перекрытие, требуется всего семь часов работы бригады монтажников. Это не один день — один этаж. Так как монтажники работают на двух домах одновременно, на самом деле формула такая: два дня — по одному этажу на двух зданиях.

— А почему семь? — поинтересовался Косыгин. Час на первый уровень стены, по часу на второй и третий, даже меньше чем по часу, арматура ведь уже уложена, остается только эта ваша опалубка.

— Арматура хоть и уложена, но панели опалубки людям надо поднимать выше. И сочленений больше, кроме того, выше уровня окна уже пошли розетки и выключатели, а это не только надо коробки под них к опалубке прикрепить, но еще и каналы для проводов. Ну и еще есть кое-какие мелочи. В общем, на верхние уровни стены тоже по часу надо. А потом Вы, наверное, забыли про перекрытие, это уже четвертый уровень и там работа еще медленнее — горизонтальная плоскость опалубки вверху, и работать тяжелее, и операций больше. Ну, и потом, опалубку после всего еще и разобрать надо, спустить вниз, осмотреть и, если потребуется, отмыть.

Вот такие технологии опалубки подарили нам наши занятия космосом. В принципе, ничего необычного, давно бы уже сделали и применили, вся документация готова была, но посчитали тогда, что экономически неэффективно. Панели дорогие, оборачиваемость маленькая, простой бетон ведь долго застывает. А этот бетон — просто подарок судьбы, вон, даже остатки используем, не потому что эти 50 литров жалко выбросить, а именно потому, что застывает быстро — меньше часа и форма освобождается, и никакого пара не надо, как на ЖБК.

Про бетон подробно рассказать при посторонних не могу, — полковник кивнул на журналистов, — хоть грифа секретности пока нет, а может и не будет вовсе, но все равно, рано им знать технологические секреты. Вот спустимся, отойдем в сторонку, тогда и доложусь.

— А как этот бетон в плане теплопроводности? Не будет в таком доме зимой холодно? — задал вопрос Долгих после обстоятельного рассказа подполковника про бетон. Ему почему-то вспомнились заполярные зимы.

— В этом плане это совершенно обычный тяжелый бетон. То, что вы видели, это ведь только силовой каркас здания. Снаружи еще будет облицовка легким пенобетоном, есть одна разработка, очень приличный теплоизолятор и прилипает с затвердевшему бетону отлично. Устанавливается еще одна опалубка и заливается пространство между ней и стеной. После снятия опалубки останется только покрасить стену влагозащитной краской. Можно варьировать толщину этого утепления в зависимости от местного климата. Можно создавать на фасадах различные архитектурные излишества, — улыбнулся подполковник и тут же погрустнел. — К сожалению, показать вам готовые фасады мы не можем. Очень обидно. Силовые панели высокой точности изготовления требуют, станки хорошие нужны, а эти фасадные можно на любом предприятии сделать, особой точности не надо. Вот мы и разместили заказ на обычном гражданском предприятии. А оно нас долго завтраками кормило — позвоните через неделю, позвоните завтра, ах у нас план, лишних фондов нет... Получить то мы их, в конце то концов, получили, нормального качества, да только вот нанести спецпокрытие не успели.

Ну, Владимир Иванович, — поинтересовался Брежнев у Долгих, когда подполковник удалился попить водички, — что ты, как опытный хозяйственник, обо всем этом думаешь?

— Мне нравится, Леонид Ильич, толковое предложение нам показали. Во-первых, сам цемент. один час набора марочной прочности против двадцати восьми суток, это действительно, просто сказка какая-то. Сколько десятилетий люди мучаются — зальешь площадку, такая ровная, что не налюбуешься, а тут через пару часов дождь и все размыло. Или кто-то самый умный решит ночью, что веревка просто так натянута и по еще сырому свои следы на года оставит. Один минус — эти виброизлучатели, которые выдают нужные частоты для разрушения оксидной пленки катализаторов, штука наверняка довольно сложная, в каждом хозяйстве ее иметь не будешь, это не простой молоток или лопата. А без этих виброизлучателей непонятно, как катализатор активировать. Ну да это наверняка не проблема, раз до самой реакции быстрого твердения додумались — найдут и способ, как без виброизлучателей обойтись. Думаю — просто еще какая-нибудь химия нужна, чтобы эту оксидную пленку нарушить, тогда такой катализатор можно просто перемешать с обычным раствором и будет тот же эффект. Пробовать надо, да и не наше это дело, изобретательством заниматься. А вот что наше — это посчитать, сколько этого катализатора в масштабах страны понадобится. Его ведь на тонну цемента почти 8 килограмм надо. Цифр у нас под рукой нет, так что пока остается только гадать — сможем ли мы выпускать здесь достаточные объемы и сможем ли развезти их отсюда по всей стране. Трансиб и без того загружен, а до окончания постройки БАМа еще долго ждать. Может так случиться, что всё военные заберут, им такой цемент ох как нужен, например, мосты наводить или восстанавливать, укрепления всякие строить. Военные, они такие — пока все свои склады не забьют, не успокоятся. А не дай бог, еще и засекретят — нам ведь не надо, чтобы противник за час мог себе качественные укрепления сделать. По сути дела, этот катализатор стратегический материал. Другое дело, если у них такой глины не найдется и им дорого будет искусственный заменитель делать.

Ну а по самому процессу строительства — вздохнул Долгих, — по-моему, ничего необычного. Да, опалубка хитрая, быстро собирается и по другому ее никак не собрать, но главное то как раз — это заложенные в ней допуски. А вот с ними наша промышленность, боюсь, не справится. Мы, как всегда, одну блоху подкуем легко, за день, а две-три это уже непосильная задача даже для целого года. Боюсь я, пустим мы эту опалубку в производство и, постепенно, по соточке-другой в месяц, производственники будут допуски снижать. Дойдет до того, что через год ее вообще собрать нельзя будет. Так что, как бы она не была хороша, сомневаюсь я.

— Да и по экономике, Леонид Ильич, тут не все гладко, как ты мне сватал, — поддержал Косыгин. — В городе без разницы, куда песок и щебень возить, на ЖБК или на стройку — все рядом, откуда экономия? Другое дело, если стройка далеко от завода, который панели делает, и то, если только рядом карьер есть. Да и опалубка эта намного дороже формы, в которой на заводе отливка идет. На заводе конвейер, и технология уже отработана, надо только ассортимент расширить, чтобы не было у нас в каждом городе "третьей улицы строителей". В общем, скорее всего это очередной бесполезный прожект. Но на всякий случай, попробовать надо, запустить здесь опытное строительство, раз уж сырье рядом, построить в этом Белогорске какой-нибудь новый микрорайон. Потом посчитать все, и по деньгам, и по сырью, и по человеко-часам. Сравнить, и уж тогда решать, переходить на этот метод, а если переходить, то где именно переходить. Так-то метод с первого взгляда действительно восхищает, но ты учти, те, кто его разработал, о недостатках никогда не скажут, будут только нахваливать. И везде так, наизобретают, образованных людей в стране теперь, слава богу, хватает, а ты поди разберись, как оно не в единичном экземпляре работать будет, а в серии. Хоть какое-нибудь "министерство оценки и внедрения" учреждай. Никто же, по большому счету, сейчас централизованно этим не занимается, кто по отрасли пропихнуть сумел, тот в дамках, а у кого-то идея в сто раз лучшая, а сгинула навсегда.

Часть шестая

28-7 горком

— Готово? — осведомился Макс у грэйва.

— Основная территория охвачена. Доступность порталов максимум десять метров, синтезаторов максимум тридцать два метра. Оптимальные траектории отхода просчитаны. Управление нервными импульсами подготовлено. Биороботы изготовлены. Программа подобрана.

— А что девушка? Одна дома?

— В квартире, кроме нее, присутствует только ее старшая сестра.

— Ну, сестра нам не помеха. Открывай портал.

Дверь Максу открыла очень похожая на Алёну девушка.

— Что, уже? — удивилась она. — Говорили же, минут через сорок. Мы еще не готовы, только обедать собрались.

— Нет, нет, я совсем по другому вопросу. Хотел Алене позвонить, да телефон в машине забыл.

Девушка подозрительно посмотрела на Макса.

— А Вы дверью не ошиблись?

— Да нет, третий этаж, все правильно. И Вы уж слишком на сестру похожи, значит и квартира та самая.

— Олька, кто там? — послышался из кухни. — У тебя суп кипеть начал, иди, наливай уже!

В коридор высунулась Алена. Увидев Макса, заявила

— Вот! А ты мне не верила! Очень даже бывает! Хватай его, тащи на кухню, он сейчас нам поможет с едой расправиться.

Ольга молча посторонилась. Макс вошел и достал из-за спины букет роз и вручил ей. Розы немного смягчили сердце девушки, и она улыбнулась.

— Одевайте тапочки и проходите на кухню

— Ольга, а никто потом не скажет так грозно — "Кто сидел на моем стуле, брал мою чашку и ушел в моих тапках"?

Макс сыпал шутками и анекдотами, мешая девушкам есть, постоянно отпускал комплименты и вообще так распушил свой павлиний хвост, что даже подумал, не пойти ли ему в Казановы.

— Правильно, Ольга, ты своей сестре не веришь. На вокзале все было совсем не так.

— Как это не так? — возмутилась Алена

— О, это была хитро задуманная комбинация. Я давно мечтал с Ольгой познакомиться. А кто может рекомендовать меня лучше, чем ее собственная сестра? И вот я договорился с кое-какими ребятами и разыграл похищение с погонями и перестрелкой. Ты, Алена, рассказывала сестре, как ты держала руль, а я высунулся в окно и лупил по преследователям из пулемета Максим? Нет? Очень даже зря. В результате наши победили и я, истекающий кровью от ран, был даже поцелован в щечку. В общем, все удалось — результат налицо, меня даже накормили супом и котлетами. Кстати, вы на концерт Брежнева идете?

Алена рассмеялась.

— Узнал все-таки про Брежнева. Олька, это не я ему сказала, честное слово. Я, если пообещала молчать, то молчу.

— А хотите, расскажу, от кого я узнал про встречу в горкоме? Ну вы просто не поверите — Брежнев сам ко мне подошел и билетик выдал.

— Ну хватит заливать то, — отсмеявшись, сказала Ольга

— Я так и знал, что вы мне не поверите. Да кого угодно спросите — хоть его самого, хоть папу своего. Папа видел. Если папу боитесь, ты Алена, можешь у дяди Вани поинтересоваться, он тоже все видел. Они, кстати, через пять минут приедут.

Сёстры ойкнули, отвели Макса в гостиную полистать журналы, а сами скрылись у себя в комнате, переодеваться. Макс присел на диван, взял с журнального столика фотоальбом, начал листать. На очередной странице Макс замер. На фотографии между молоденькими девочками в школьной форме стояла его любимая бабушка. Именно такая, какой она ему навсегда запомнилась — та же самая прическа, тот же гребешок в волосах. Даже вязаная кофта и та была похожа. Родители у Макса менялись с годами, ему трудно было узнать их на тех фотографиях, где они были молодыми, а вот бабушка всегда была одинаковой.

— Вот так — подумал Макс, а о бабушках я и забыл. А ведь должен был вспомнить, родились то они задолго до тридцать седьмого, в котором реальности окончательно и бесповоротно разошлись. Любимая бабушка родилась в десятом, папу родила поздно, уже после капитуляции проклятого сорокового. Десятый год... Это ведь еще до того, как эти миры начали расходиться, до того, как образовалась моя реальность. Значит моя бабушка и бабушка с этой фотографии вообще один и тот же человек, только с разными судьбами. Кто она этим сестрам? Посторонняя женщина, хранящаяся в альбоме только потому, что рядом с ней эти девчонки стоят, или родственница или моя бабушка и их бабушка? Получается, эти две сестры могут оказаться моими сестрами? Не родными, конечно, а двоюродными, раз бабушка у нас одна, но все равно сестрами? Стоп! Алёна приехала из Хабаровска, от бабушки. От этой? Моя бабушка, получается жива? И, пусть она меня совершенно не знает, но это все-таки моя бабушка.

В дверь позвонили. Девушки вышли из своей комнаты, Алена пошла открывать, Ольга приготовилась защищать гостя.

— Это кто? — спросил ее Макс, указывая на фотографию.

— Это мы с Аленкой. А это наша бабушка по папе. Пять лет назад умерла, жалко, молодая еще была, до шестидесяти двух не дожила. А ты чего загрустил? Не бойся, папа у нас добрый, правда, папа? — добавила она, увидев ворвавшегося в комнату отца, который теперь приходился Максу дядей, сам не зная этого.

Дядя внимательно посмотрел на племянника, на лежащий у того на коленях фотоальбом, перевел взгляд на дочек.

— Ладно, давайте быстрее, раз готовы, значит, выходим. А с Вами, молодой человек, мы потом поговорим. Тапочки, кстати, не забудьте снять — добавил он, когда Макс уже собирался выйти на лестничную площадку в дядиной обуви.

По лестнице спускались молча. Из уазика, кроме "дяди Вани", на Макса удивленно глядела еще и мать сестер, Макс узнал ее по семейной фотографии. Пока девчонки усаживались в уазик. полковник спросил Макса

— А что это за жест ты показывал мне на дороге?

— Ну это я честь отдавал. К пустой голове руку не прикладывают, вот я второй рукой фуражку и изобразил.

Полковник усмехнулся и сел в машину.

— Извини, мест больше нет. Хочешь, залезай туда — он показал пальцем назад, на отделение для задержанных.

Макс улыбнулся.

— Нет, уж. Лучше я пешком, быстрее будет.

— Ну, тогда до встречи, — полковник улыбнулся чему-то, захлопнул дверь. Уазик тронулся.

— Как его хоть зовут то, вашего ухажера? — спросил отец у дочек.

Ольга озадаченно посмотрела на Алену, та точно так же озадаченно посмотрела на сестру. Девчонки прыснули.

— А он нам, оказывается, имени не сказал — отсмеявшись, сказала Ольга.

— Представляешь, мать, — сказал полковник, — сначала этот молодой человек с цветами нашу Алену из Хабаровска встречает, битый час из-за нее на вокзале торчит, мне доложили. Потом прихожу домой — он уже в моих тапках на новом диване твои котлеты доедает. Думал — вот поднимусь, перехвачу холодненькую котлетку, с утра ведь маковой росинки во рту не было. Куда там, этот проглот все твои котлеты уже сожрал. А они, дочки твои, даже имени его не знают. Ты можешь в это поверить?

Уазик подъехал к горкому. Обеспокоенная мать отвела мужа немного в сторонку и тихо, чтобы не слышали поникшие от учиненного разноса дочки, спросила

— А он не жулик? Он там мои кольца из вазочки на трюмо не стащил, ты посмотрел?

— Нет, он не шушара какая-то, одет модно, с иголочки, ходит с дипломатом, ездит на машине. На своей машине, мои уже проверили, мало того, с самим Брежневым за руку здоровается и минут пять с ним разговаривает. При этом он еще знает маршрут передвижения, ждет Брежнева на дороге. Я, начальник милиции, всего маршрута не знаю, думал они к Возжаевке рванут, а вот этот знает. Вот такая, мать, диспозиция.

— Ну хоть ты то знаешь, как его зовут?

— Я-то знаю, и дочки твои наверняка знают, только зачем-то Ваньку перед нами валяют. Зовут его Эдуард.

— Еврей, что ли?

— Темная ты, мать. Эдуард — имя не еврейское. В Англии целая куча королей носила это имя. Да и нашего Циолковского вспомни, кто он по батюшке. Но не в этом дело. Отчество у него — полковник сделал таинственную паузу — Леонидович. И фамилия украинская. Дальше я молчу, ты сама вспоминай, откуда наш генсек родом. Ладно, пошли уже.

В здании горкома было шумно, не все еще были в зале, спешить было некуда — высокие гости перекусывали в горкомовской столовой. Полковник повел свое семейство к ложе, ближайшей к местам для президиума. На прошедшем в понедельник совещании кто-то заметил, что неудобно на столь официальном мероприятии сажать свои семейства в первых рядах, не в зоопарк мол, пришли, да и приглашения с указанием мест, как на обычный концерт, в этот раз не распространишь. Поэтому посторонних лиц непартийной наружности, желавших не только увидеть генсека своими глазами, но и увидеть его совсем вблизи, решили усадить в ложах второго яруса, благо здание проектировалось еще до эпохи беспощадной борьбы с архитектурными излишествами.

Почти у самой лестницы наверх полковник остановился. Навстречу шел улыбающийся пожиратель котлет.

— Я же говорил, что пешком быстрее, Виктор Александрович, а Вы не поверили.

— Ну в ваши то годы, Эдуард Леонидович, все быстро делается. Чему тут удивляться?

— Виктор Александрович, Виктор Александрович, как вы думаете, я Вам в сыновья гожусь? Я вот думаю, что да, зачем же тогда вы со мной так официально? Зовите меня просто Эдик. Можно я Ваших дочек пока что на минуточку украду, не возражаете?

Задумавшийся о чем-то дядя не возражал, сестры тоже, Макс отвел их в сторонку.

— Девчонки, а что вы делаете сегодня вечером? Я-то сам не местный, как говорится, от поезда отстал, куда у вас тут можно пойти вечерком? Ну там кафешка, ресторан, дискотека...

— Кафешек у нас нет, так, просто стекляшки, не дотягивающие до высокого звания кафе. Абсолютно во всех ресторанах, а их у нас теперь почти три штуки, не очень молодежный репертуар. Кроме того, там по вечерам почти всегда заказные банкеты. А дискотека у нас называется по старинке — танцы. С соответствующим старине репертуаром. Сегодня четверг, поэтому дискотека проходит под лозунгом "для тех, кому за 40". Завтра будет "для тех, кому за 30". Что-то более комсомольское раз в две недели бывает, и то, пока организаторам по голове не настучат за репертуар. Один раз целых полгода никаких дискотек не было, никто не брался. Полная тоска.

— Ну а просто по набережной променад совершить, на речные красоты полюбоваться, фонари посчитать?

Девчонки засмеялись.

— Вот сразу видно, что ты не местный. Набережная — одно название, обычная окраинная улочка, даже освещения нет. В парках гуляем и в центре, больше негде.

Ладно, чего-нибудь придумаем, вы, главное...

Шум в коридоре как-то сразу стих, Брежнев закончил обедать, и высокие гости двигались в сторону входа за кулисы. Брежнев заметил Макса и остановился.

— А, мечтатель, вижу, ты времени даром не теряешь. Девушки у тебя красивые, слов нет. И обе твои?

Брежнев улыбнулся смутившимся сестрам, спросил, как их зовут. Девушки представились.

— Хорошие имена — похвалил девушек Брежнев и снова обратился к Максу — Вижу, выбор у тебя нелегкий. Но я тут тебе ничем помочь не могу, сам решай. В Москву ко мне еще не надумал? Ладно, думай дальше, у тебя время терпит, а мне пора, люди ждут.

Брежнев еще раз поглядел на девушек и пошел дальше.

— Ты слышала? — зашептал полковник на ухо супруге — думаешь он просто так в Белогорск приехал? Да он же настоящие смотрины здесь устроил. Посмотрел и сказал — помочь выбрать не могу. Обе, значит, ему понравились. И вспомни, перед тем как Брежнев подошел, Эдик сам меня спросил, годится ли он мне в сыновья, в зятья, значит.

— Да ты что? Что ты такое говоришь? Аленке еще пятнадцать всего.

— А через месяц уже 16 исполнится, вот Брежнев и говорит, что время терпит. Ты точно не знаешь, где наши проныры такого жениха подцепили? Ну ты подумай, вы же там все время секретничаете о чем-то, может быть, сказали они чего о делах своих сердечных, а ты внимания не обратила?

По коридору прошел распорядитель, загоняя в зал тех, кто еще остался в коридоре. Макс, думавший на время заседания ускользнуть, тоже вынужден был последовать за остальными, в коридорах было слишком много охраны. Теперь он сидел в зале, в последнем ряду и поглядывал на сидящих в ложе новообретенных родственниц.

— Вот почему тогда искра проскочила, — думал он. Не в голых коленках дело, а в том, чьи они. И бабушка, и мама, когда сидели на чем-то низком, держали колени точно так же — не прямо, а чуть влево. А дядя... И чего я ему всякие грехи приписывал? Нормальный же мужик, вон, и квартира у него всего трехкомнатная и небогатая и шутки не только понимает, но и сам пошутить умеет.

Выступление Брежнева проходило, как уже повелось у него начиная с Риги, в несколько непривычном для белгородцев формате. Косыгин и Долгих тоже начали подстраиваться под новую манеру генсека не просто читать доклад, а как бы разговаривать с залом.

Когда наступило время игры в вопросы-ответы, Белогорск ничем не отличился от прочих посещенных Брежневым городов. Задавать вопросы боялись, да и сами вопросы отдавали формализмом. Оживил этот этап встречи пространный вопрос биоробота. Этот страдающий косоглазый голем с оттопыренными ушами и немного свернутым на бок носом, на котором покоились толстые очки, долго распинался о том, что молодежи некуда податься. Он поначалу всячески хвалил дома пионеров и разнообразные кружки, но потом заявил, что заботу о своем досуге ощущают лишь школьники и пенсионеры. А те, кто уже закончил свое образование, но не заработал пенсию, предоставлены сами себе. Кино — это, конечно, хорошо, но не будешь же каждый день смотреть одно и то же. И потом, надо ведь где-то красивым молодым людям знакомиться с красивыми молодыми девушками. Наглый гомункул предположил, что Леонид Ильич познакомился со своей супругой именно на танцах и посетовал, что молодежь в небольших городах лишена такой возможности, что музыка звучит хоть и хорошая, но несколько старомодная, не будешь же танцевать под "гляжусь в озера синие" или какую-нибудь симфонию, а некоторые близкие к руководству культурой товарищи этого совершенно не понимают и современную музыку всячески зажимают. Местный партактив уже вопросительно поглядывал на Брежнева, не стоит ли прогнать полудурка от микрофона, но тот, улыбаясь, лишь делал успокаивающие жесты ладонью. Биоробот закончил свою пятиминутную речь вопросом — нельзя ли попросить Леонида Ильича о содействии в этом животрепещущем и столь важном вопросе.

Брежнев в своей ответной речи рассказал, что действительно познакомился с супругой на танцах, и тоже помнит тогдашние гонения на современные танцевальные мелодии. Улыбаясь, Брежнев пожалел, что те современные мелодии кажутся нынешней молодежи совсем уж архаичными, предположил, что когда-нибудь, лет через 30, молодой человек и сам будет зажимать будущие модные мелодии. В заключении Брежнев пообещал подумать, как в ближайшее время решить вопрос с молодежным досугом, чтобы помочь столь красивому душой и телом молодому человеку познакомиться с его будущей супругой.

Зал, раскованный столь непривычным обменом любезностями, осмелел и в вопросах недостатка больше не было.

Когда собрание закончилось, Максу не удалось перехватить сестер — дядя уехал сопровождать генсека до границ района, а может быть и дальше, и девчонки в сопровождении матери отправились домой.

— Ну, не очень-то и хотелось — думал Макс. — Ну что я им скажу сейчас? Буду расспрашивать, как живут, о бабушке, о дяде? Как-то это глупо будет выглядеть в их глазах, да и, главное негде поговорить. А было бы где — все равно надо хоть как-то подготовиться, легенду подобрать, что ли. А то расскажут отцу, а он быстро разоблачит афериста, что ему стоит, не в булочной ведь работает. Вон, как он со своей женой на меня подозрительно смотрят. Ну, сам виноват, захотелось хоть как-то проучить всемогущего чиновника районного масштаба, вот и дошутился. Не надо было этого делать. Хотя, как бы я тогда узнал, что он мне родственник? А ведь мог бы и не узнать, если бы сестры меня в кухне оставили. И гонялась бы сейчас за неуловимым гражданином Бойко вся местная милиция, как Бендер за Скумбриевичем.

Нет, хорош, подожду, пока тут строительство не развернется, тогда и осяду здесь, как собирался. Надо будет только личину поменять, в этом теле я уже перед родней засветился и нехорошо как-то засветился, и с биографией и вообще. Жаль, за почти три месяца привык уже к отражению в зеркале, да и мордашка моя как-то излишне женщин привлекает, что они в ней такого особенного нашли то?

— Грэйв, сворачивай тут все. Оставь только наблюдение за моими новыми родственниками, чтобы с ними ничего не случилось. Защиту им как-нибудь обеспечь, другой родни у меня нет. Никаких болезней, никаких хулиганов, никаких автоаварий, никаких открытых люков, никаких несчастных случаев — везде соломки подстели. Даже если их под них просто копать начнут, неважно из-за чего, то сразу меня извещай. Давай, говори, куда идти и открывай там портал в бункер.

БЧ-41

— Ты мне скажи, что там этот Андропов в вашем аду делает? Столько хлопот всем доставил, гадюка.

Да ничего еще не делает. Анекдоты пока что рассказывает, про Вас, например.

— Ну расскажи какой-нибудь, только не очень обидный.

— Хорошо, слушайте. "Встречаются Брежнев и Суслов. Брежнев спрашивает — Миша, а сколько у нас в стране евреев? — Не знаю точно, Леонид Ильич, наверное, миллиона два-три. — А если им свободный выезд разрешить, сколько уедут? — Не знаю точно, Леонид Ильич, наверное, миллионов десять — пятнадцать".

— Этот я знаю, — Брежнев даже не улыбнулся. — Ничего смешного, потому что почти правда. Растет число жаждущих отправиться в экономическую эмиграцию. Конечно, есть среди них и идейные, дай им волю, еще до войны уехали бы, они и часть своих детей в том же лицемерном духе воспитали — на собраниях хлопают, а сами за границу хотят. Мало таких, но есть. Беда в том, что постоянно новые появляются. Смотришь на такого — человек как человек, комсомольский значок носит, "ура" первым кричит, а чуть выучишь его в институте, так сразу заявляет — "хочу эмигрировать". Мы только евреев выпускаем, вынуждены понемногу выпускать — слишком сильное у них в Штатах лобби, кричат о праве человека жить на исторической родине. Кричать то кричат, только сами почему-то из своей Америки на эту историческую родину не особо стремятся.

— Так может ну их? Раз хотят, пусть уезжают, и не только евреи? Чего держать то, других только портить?

— На это другой злой анекдот есть. В котором только мы с Сусловым и остаемся. Но анекдоты — это так, в них всегда преувеличение есть, реально все не уедут. Это сейчас Запад с распростертыми объятиями любого принимает, а как только всем разрешим, они тут же всех подряд брать перестанут. Начнут выбирать сливки, а у нас останется только шлак. Но даже не в этом дело. Не мы первые держим и не пущаем, всегда так было, с тех самых пор, как цари границы поставили. Да и раньше было, только в другом виде. Сам подумай — у нас работать некому, везде объявления — требуются, требуются. А что будет, когда миллиона три уедут?

— Ну так если они уедут, во-первых, квартиры с собой они не заберут? Значит для оставшихся квартирная очередь на три миллиона и уменьшится. А во-вторых, на эти три миллиона человек товаров уже производить не надо.

— Узко мыслишь, гражданин черт, сразу видно, что нет у вас там университетов. Нужды государства прежними останутся. Нужна та же самая армия, тот же самый аппарат управления, те же самые дороги надо строить, науку и образование надо обеспечивать, надо пенсионеров кормить. А откуда средства на это брать? Вот было, скажем, сто миллионов населения, а денег государству нужен был миллиард. С каждого всего по червонцу. А если народа останется всего десять миллионов? С каждого уже по сто рублей надо драть. А если человек всего сто рублей зарабатывает? Что он жрать то тогда будет? Поэтому и не пускаем, с паршивой овцы хоть шерсти клок.

— Ну хорошо, но вот возьмем капстраны. У них и для себя продукции хватает и для экспорта остается. А о недостатке рабсилы они уже давно и не слышали, мало того, у них ее излишек — безработица, а ведь безработным они еще и пособия платят. И столько платят, что некоторые даже работать не хотят, на жизнь вполне хватает. Может система виновата?

— Производительность труда у них выше, вот и все объяснение. А производительность — это результат развития технологий производства. Экскаватором за минуту выкопаешь больше, чем лопатой за день. А экскаватора у нас как раз и нет.

— Ну так брось лопату, посмотри на экскаватор и сделай себе такой же.

— Экскаватор это уже конечный продукт. Это он только выглядит просто, а попробуй сделай. Обращаться с готовой вещью за пару часов научиться можно, а сделать ее и жизни может не хватить. Потому что надо и кучу станков иметь и кучей знаний обладать, надо знать хотя бы, как тот же металл так сварить, чтобы ковш через минуту работы не треснул. Отстали мы, по объективным причинам отстали. Отстали уже тогда, когда политические системы одинаковыми были.

— Почему? Вроде такие же самые люди, как и они.

— Долгая история, почему мы от них отстали. Мы на краю земли живем, причем не на самом удобном краю. И климат суровый и... Не буду валить все на совсем древние времена, вроде монголо-татарского нашествия, но пока мы тут воевали, отстраивались и опять воевали, они чуток вперед ушли. Опять же, даже торговать полноценно не могли, выхода к морю у нас не было. Продавали за сколько они заплатят, а покупали только то, что привезут, и опять же, по их цене. По большому счету, мы долго ничем от папуасов не отличались — меняли свое золото на их стеклянные бусы. Вот, в результате еще на шажок отстали. Посмотри, когда Петр окно в Европу прорубил, он всякую им ненужную шваль к себе тянул, потом что эта шваль порой знала больше, чем наши умельцы. Сказка о отечественном Левше всего лишь сказка, хоть и горько это признавать. Отдельные умельцы никогда значимой роли не играют, они лишь исключение из общего правила. А потом, смысл этой сказки не в том, что Левша блоху подковал, а в том, что все у нас через жопу делалось — кто-то делает хорошие ружья, а кто-то по дурости их кирпичом портит.

Так вот, несмотря на это петровское окно, да не окно, всего лишь окошко в Европу, так и остались мы почти папуасами. С чем мы подошли к Первой мировой? Взять то же самое оружие. Наган — не наш. Максим — не наш. Трехлинейка наша, и то, не на 100%. Хорошо хоть делали все это у себя, а не просто покупали готовое. Оружие — уже показатель уровня технологий. Они уже далеко впереди, уже на автомобиле, а мы сзади, еще на телеге. Первую мировую мы откровенно просрали, и вовсе не в революции тут дело. Наоборот, революция стала возможной из-за того, что войну просрали. Именно таково мое неофициальное мнение, только для тебя. Сделали мы революцию, власть захватили, нам что, своих исконных западных территорий не жалко было немцам отдавать? Дело все в том, что воевать нечем было. И некому — довел Николашка народ до ручки, не верил уже народ в победу, с голым то задом на их пулеметы и пушки. Вот оттого и Брестский мир подписали. Это мы так только храбримся сейчас, мол гениальное предвидение партии, что в Германии революция будет и все назад вернется. Нет, это была обыкновенная капитуляция, предопределенная всем предыдущим отставанием. Потому что в 20-м веке уже воюют не шашками и личной доблестью, а технологиями. В общем, потеряли мы немало и не самые отсталые территории. А тут еще гражданская на три года, даже на пять. Почти вся промышленность на слом пошла, то этот гаечку от станка отвинтит, то этот болтик домой унесет, пока там все в друг друга палят, не забывая стрельнуть еще и по заводу. Ни паровозов, ни хрена после той гражданской у нас почти не осталось. Даже коней поубивало, да и технически образованного населения немало полегло. Ты опять пешком, а эти, которые на автомобиле, на аэроплан пересели и уже за горизонтом скрылись. Попробуй, догони. Вот с этого мы и начинали строить новую страну. С полной разрухи. Сейчас то уже не то, есть кое-что за душой, но все равно отстаем. Очень сильно нас последняя война назад откинула. Половина густонаселенных районов в руинах, девятую часть населения потеряли, если не больше, до сих пор точно сосчитать не можем. А потом сразу холодная война, мало того, что гонка вооружений, так еще опять всякие запреты на продажу технологий. Вон, долго даже трубы большого диаметра не разрешали нам продавать. Газ есть, нефть есть, а труб доставить все это в города нет.

— Ну а как же космос, ракеты, самолеты, танки — все ведь соответствует, уровень технологий один и тот же с американцами, почему простые трубы сделать не можете?

— Ракеты, космос — это все штучный продукт. Даже танки и те тоже штучный продукт. Сколько мы там их в день выпускаем — пальцев одной руки сосчитать хватит. Тот же самый Левша со своей блохой, подкованной на коленке. Ракету и самолет на хлеб не намажешь и на ноги не наденешь. Не все технологии, разработанные для космоса, можно применить для производства ширпотреба. Мало того, то, что в космических технологиях у нас все в порядке, это лишь результат недоразвития технологий для товаров народного потребления. Тришкин кафтан — чтобы рукава нужной длины были, приходится с голым пузом ходить. В общем, нет соревнования капиталистической и социалистической систем в чистом виде. Пусть ты и бегаешь быстрее, но ты именно бежишь, а соперник едет на машине.

Знаешь, поразмышлял я о нашем последнем споре насчет коммунизма. Если придерживаться нынешнего определения — каждому по потребностям, то надо все время по технологиям капиталистов обгонять или хотя бы вровень идти. Действительно, человек всегда хочет самое лучшее, закономерная потребность. Если при коммунизме наш магнитофон весит пять килограммов, а такой же по качеству капиталистический японский всего четыре, естественно, человек захочет тот, который четыре. А мы его сделать не можем — технологии пока нет, разработать надо.

— И вот, уже построенный коммунизм временно разваливается из-за какого-то килограмма веса самого банального магнитофона?

— Ну, в общем то, где-то так. Получается, надо либо границы намертво закрывать, чтобы о новом магнитофоне никто у нас не знал, либо определение коммунизма менять. Границы не закроешь, мы в век радио живем, так или иначе узнают наши про их четыре килограмма. Значит, надо определение менять, а как его менять, не знаю. Нет определения — нет цели, нет цели — нет будущего.

— Ну, а если добавить к слову потребности "разумные"? Четыре килограмма вместо пяти — это все-таки всего лишь нечто вроде моды, за которой вообще никогда не угнаться, как ни старайся. Мода не для того "как лучше", мода для того "чтобы не как все". Это как с джинсами, как только они будут на каждом втором, от них нос начнут воротить. Возникнет мода на какие-нибудь ярко-зеленые штаны в желто-болотную полоску.

— Попробуй, тут, добавь. Взвоют и вверху, и внизу. Потому что слово "разумные" очень расплывчатое. Вон, взять зэков в тюрьмах или солдат в армии, там обеспечение тоже разумное — одежда и питание, больше никаких излишеств. Скажет народ — такой коммунизм нам не нужен и меня скинет. С помощью КГБ, армии и милиции скинет, там такие же люди служат, как те, что у станка стоят. Можно в формулировку внести что-то вроде воспитания, но тоже не годится, не любят взрослые, чтобы их воспитывали, да и бесполезно это в общем-то, взрослого не переделаешь. Надо дальше думать. Да и, по большому счету, пока строить коммунизм можно и без формулировки — все равно догонять надо. И в первую очередь надо людям жилье дать, своя квартира — это мало того, что какой-никакой якорь, это еще самый главный стимул для молодежи работать на совесть, стимул рожать, чем больше семья — тем больше квартира. Это мы давно поняли и работаем в этом направлении. Ты вот мне наши новые разработки в Приамурье показал, да, быстро можно дом построить, но очень много подводных камней. Думаешь, достаточно многоэтажку поставить и все, заселяй ее? Город — это не деревня, где печь на дровах, колодец во дворе, а сортир в саду. Электричество надо? Перед тем, как строить дополнительные дома, построй электростанцию, тащи провода, ставь подстанции. Тепло надо? — Строй предварительно ТЭЦ, тащи трубы. Вода нужна, а это насосы и опять трубы. Канализация нужна — опять трубы и насосы плюс очистные. Асфальт под домом нужен. Улица новая нужна. Общественный транспорт, магазины, кинотеатры, поликлиники... Мы цемента больше Америки производим и все равно не хватает. И чугуна больше производим и стали и труб, и все равно их не хватает. И в первую очередь уходит все это на строительство электростанций, ТЭЦ и прочего, без чего строительство домов бессмысленно. Вон, электричества мы в два раза меньше американцев производим, несмотря на все вложения в этом направлении. Электростанцию, как дом, за год не построишь. Работаем больше на перспективу, а народ жить в отдельной квартире хочет уже сейчас. Тришкин кафтан опять, кинь цемент на дома, будут дома, но не будет электричества и тепла.

Ну ладно, со строительством, электроэнергией и теплом для городов мы как-нибудь лет за пять-семь разберемся, технологии в строительстве у нас почти одинаковые с американцами, разница останется только в нашем более суровом климате, стены толще и теплее нужны.

Но ведь потом эти квартиры надо чем-нибудь наполнить? Новоселы что, в голых стенах будут жить? Всем им сразу же понадобятся телевизор, радио, стиральная машина, холодильник, мебель. Сейчас, пока живут скученно, этих вещей много не надо, некуда их ставить, и поэтому мы еще кое-как справляемся со спросом. А потом, когда сможем жилья побольше построить? Если не закладывать новые заводы уже сейчас, может возникнуть жуткий товарный голод. Есть. конечно, другой путь — надо вместо строительства новых заводов срочно повышать производительность на уже имеющихся производствах, внедряя новые технологии. А их нет, технологий, отстали мы, купить нельзя — много запретов на продажу, надо самим разрабатывать, потом делать станки по этим технологиям, потом останавливать работающий завод, модернизировать и снова запускать. А они за это время снова вперед уйдут, и опять догонять надо. И вот тут даже не верится, что в ближайшие лет 10-15 догоним. Сельское хозяйство у нас вообще какая-то черная дыра — сколько не вкладывай туда, все без толку, главное, никто не понимает, почему. С химией тоже проблемы. Были большие проблемы с электроникой, но вот какие-то подвижки случились, пусть пока и на всего одном заводе. Приятно, что мы хоть в чем-то их опережаем. Хотя один завод большой роли не играет, вон, до сих пор выпускаем телевизоры на лампах и выпуск сворачивать пока не собираемся, любая остановка для модернизации тащит за собой пусть временный, но дефицит.

Это я, конечно, ворчу по привычке, на самом деле не все так плохо и с электроникой, и с химией, кое-где мы опережаем, кое-где отстаем, кое-где вровень идем. Но уже докладывают потихоньку, все меньше опережаем и все меньше вровень идем. Изобретаем, изобретаем, деньги на науку тратим, а внедрить не можем, вон Косыгин и Долгих "министерство внедрения" предложили организовать, в шутку, конечно, но что-то в этом есть. Эх, свалились бы с неба десяток-другой готовых заводов, станкостроительный какой-нибудь, хоть один, трубопрокатный, нефтеперегонный, да цементных побольше и всяких прочих. Ты, кстати, не можешь посодействовать такому чуду?

Черт задумчиво посмотрел на Брежнева, даже затылок почесал.

— А вот скажи мне, Леонид Ильич, как отнесутся граждане страны Советов к такому антинаучному происшествию, как появление завода на пустом месте? Смотри, как трудно дается тебе твоя молодость, не сама, конечно, молодость, а ее внешняя оболочка. Ну с молодостью еще туда-сюда, всю историю человечество чего-то с нею чудило, пытаясь подвести научную базу под всякие переливания старикам крови младенцев. Посмотри, как весь твой ЦК после омоложения Косыгина наукой озаботился, всем не терпится, когда же наконец-то шамана найдут. Медики тоже слюной захлебываются, был бы Косыгин простым рабочим, давно разобрали бы его ради науки на мелкие кусочки. А вот заводы? Какую научную базу под их появление на пустом месте можно подвести? Тут однозначно — чудо. Когда попросил старик у золотой рыбки новую старуху, помоложе и покрасивше, все было еще нормально, а вот когда попросил новую избу и новую карету, то остался у разбитого корыта с прежней старухой. Потому что человек так устроен, что ему всегда мало, особенно когда все ему достается практически на халяву, когда всё само за него делается, как в сказке. Не могу подобрать правильных слов, но не годится этот вариант. Нужно делать так, чтобы никто не догадался, что завод с неба упал. Он должен появиться обычным земным путем, тогда человек подумает — "не я, конечно, его построил, но мы построили, а так как я часть этого мы, то все-таки и какая-то доля моего труда в этом строительстве есть". И вот как именно так сделать — трудная задачка. Можно, конечно, построить завод где-нибудь в глухом месте, можно небольшой городок рядом построить — да, большинство людей подумают — "ничего особенного, мало ли чего строится у нас в стране". Но так подумают не все. Кто-то наверху обязательно засомневается — "ну не было такого завода в планах", или хотя бы — "откуда материалы для строительства брали?", или даже вовсе крамольное — "а чем они рабочим платили?". И ладно бы этот "кто-то" просто подумает, но ведь обязательно начнет выяснять. И в результате — опять чудо, поначалу только для ваших верхов, но от них обязательно слухи в низы просочатся.

— Так ты все-таки можешь завод построить?

— Я-то могу. Не я один, конечно, но кому строить найдутся. У нас, чертей последнее время наметилась некоторая безработица, вернее сказать безделица. Времена такие, что люди не верят ни в бога, ни в черта, бесполезно за души сражаться стало. Можно подобрать контингент, готовый на земле поработать, тут все от агитации зависит. Да и агитировать особо не надо — у нас многие заинтересовались моим проектом. Даже ставки делаются — получится у меня твой коммунизм или не получится. Тут проблема именно в том, чтобы никто из людей не узнал о вмешательстве потусторонних сил, а это, как я говорил уже, задача практически неразрешимая. Я вот сейчас подумал, что наиболее реально создать это самое министерство внедрения. Нечто похожее на Спецкомитет, ну тот, который вы создали, чтобы свой ядерное оружие сделать. Фактически часть его уже есть — Вы руководитель, а я заместитель. Надо только легализовать его так, чтобы никто нос не совал, сделать обособленным от Совмина и его Госплана, выделить какие-то первоначальные средства и можно начинать строить эти самые заводы. Решаем, что стране нужно, моя сторона все просчитывает, как это создать, Вы утверждаете и начинаем работу.

— А без этой твоей легализации нельзя?

— Увы, не вижу иных вариантов, как придать моему идеализму черты вашего материализма. Я же только что сказал, для создания видимости нужны материалы и финансы, первоначальный капитал, так сказать. Их придется выделить, а выделять будет Совмин, больше некому. И вот что дальше — выбираем точку подальше от густонаселенных мест, подальше от Москвы, значит в Сибири, чтобы рядом были материалы для производства цемента — известняки, глины, или известняковые мергели, а также топливо для обжига — уголь, нефть, газ, без разницы. Опять же надо, чтобы месторождения эти еще не разрабатывались, а то придется вступать во взаимоотношения с Совмином. Хорошо, чтобы неподалеку от угля была железная руда, для производства стали. Месторождения мы поищем, нам это просто. Будет свой цемент, будет арматура — вопрос с основными материалами для строительства следующих заводов снимается. Затем строим нефтеперерабатывающий — снимается вопрос топлива для автотехники. А переработка нефти — это не только топливо, это еще и получение сырья для производства всяческих пластмасс, тоже нужных в строительстве. Строим станкостроительный, машиностроительный — видимая зависимость от материалов, выделяемых Совмином, снижается до минимума. И тогда уже можно строить те заводы, которые хочешь и где хочешь. Вот с финансами посложнее будет. Постоянно надо выделять наличные деньги для зарплат, и поначалу, когда только мои черти работать будут, и тогда, когда их полностью заменят живые люди. Моим чертям золота не надо, тем более вашей резаной бумаги, платить не надо, но выделять деньги на весь списочный состав все-таки придется. И тогда придется, когда строить будем только для себя и тогда, когда наши заводы начнут производить продукцию уже не только для нашего министерства внедрения. Лишние предприятия мы с нашего баланса скинем, пусть за них голова у Совмина болит, но все остальные будут по-прежнему требовать зарплат, одного только счета в Госбанке мало, наличные и безналичные деньги у вас — это совершенно разные вещи. Вот для этого и нужно, чтобы руководили министерством именно Вы, будете на Косыгина своим партийным авторитетом давить. Вначале тяжело будет, а потом, когда живая продукция ему пойдет, и хотя бы парочку заводов он получит, тогда полегче станет, он человек вроде разумный.

— Все понятно, вот только откуда ты живых рабочих возьмешь, если строить в диких местах собираешься?

— Ну, как раз это часть плана. Наберем по мере надобности в густонаселенных районах. Возвращаясь домой в отпуск, они и расскажут, как работали, как строили. И все они будут думать, что работали не вместе с чертями, а с такими же, как и они людьми, только более высокой квалификации. Главное — вербовать работников не в одном месте, а охватить как можно большую территорию. И вообще, основная проблема не в наборе рабочих, основная проблема — с первоначальными поставками, наличностью для зарплат и с тем, чтобы никто не путался под ногами. А то пойдут требования — мы ГЭС строим, отдайте нам весь производимый вами цемент, а сами потерпите. А у нас свой план, и мы не ответчики, за то, что чужие планы не срослись.

— Ну не такие они уж и чужие...

— Да, не чужие, но все же наши планы будут более просчитанные. Сегодня заберешь десять тысяч тонн цемента, а через месяц не получишь нужный современный станок. План безупречно работает только тогда, когда не нарушается волюнтаристским решением. Фактически такое решение ничем не лучше обычного землетрясения — результат один и тот же. Мы для того все организуем, чтобы у нас выпускалось все в срок, а не чужие просчеты закрывать. Вот когда передадим кое-какие заводы на баланс Совмина, пусть творят с ними все что хотят. Надеюсь, к тому времени подучатся более эффективно управлять и не развалят налаженный процесс. Ну смотрите — есть колхоз, ему надо урожай собирать, а технику по решению обкома на месяц забирают, чтобы мост на дороге в этот колхоз построить. Мост то всем нужен, но урожай то ведь пропадет.

— Все, все, убедил, буду думать, как пробить решение по этому министерству внедрения. Двое союзничков уже почти есть, остальных уговорим как-нибудь.

— Только название "Министерство внедрения" мне как-то очень не нравится. Во-первых — будут вопросы, почему раз это министерство, то почему вне Совмина? Надо по-другому назвать, например, Комитет Внедрения и Доводки. Сокращенно КВД, но народ найдет пропавшую буковку и расшифрует его как НКВД. Многие еще помнят Берию и его особые конструкторские бюро и поэтому особо удивляться успехам министерства не будут. И, главное все-таки, чтобы в дела КВД никто не лез, ни КГБ, ни МВД, ни Министерство Обороны.

— А Устинов то тут при чем?

— Ну как при чем? Завербуем мы рабочего, а ему в армию положено идти. Или на военные сборы. Приедут, увидят производство, массу народа, еще моих чертей тоже на сборы призовут, вот смешно будет. Нет уж, тут полная бронь нужна, вплоть до того, что если призывник проработает три-четыре года в отдаленных районах Сибири, то это будет приравнено к срочной службе. Народ в Сибирь на работу не так просто заманить, или платить надо много, или какие-то другие преимущества у них должны быть. Ну вопросы с военными можно и позже решить, а вот с МВД и КГБ решать надо сразу, чтобы не совались, мои черти с вашими преступниками и предателями как-нибудь сами разберутся. Поэтому и название грозное нужно.

— Еще такой вопрос, а как с дорогами то быть в твоих малонаселенных районах Сибири? Как продукцию оттуда возить? Речной флот и без этого полностью загружен. А и не был бы он загружен, судоходство по рекам все-таки дело сезонное.

— Да, дороги тоже придется строить. Но про дороги отдельный разговор, с ними вообще и просто, и непросто.

— А что с дорогами сложного может быть? Тащи ее куда надо и все дела. Главное, потом ровно хороший асфальт положить.

— Ну, не совсем так. Обычно так и строят, "куда надо", а надо всегда в соседний город. И что в итоге получаем? Когда нужно поехать куда-то подальше соседнего города, маршрут значительно удлиняется. Приходится ездить через сами города или строить объездные городов, еще более удлиняя и без того длинный маршрут. Размер страны давно устоялся, а дороги все такие же, как в те времена, когда страна еще только расширялась — от старой крепости к новой крепости. Попробуйте проехать по дороге из Ленинграда в Одессу или из Москвы в ту же Ригу, соблюдая Правила дорожного движения — за городом 90, в городе 60, пешеходов пропускать, на красный свет не ехать. Средняя скорость будет 60 километров в час. Потому что дорога исторически облеплена населенными пунктами, как елка игрушками. Потому что по магистральной дороге ездит тихоходная сельхозтехника из придорожных колхозов, не запретишь, другой то дороги у них нет. Нет, с дорогами вообще надо что-то менять. Ставить приоритеты и придерживаться их. Вот Вы хотите дорогу, связывающую европейскую часть СССР с Тихим океаном?

— Ну, конечно хочу, там всего то чуть больше тысячи километров осталось, но все руки не доходят.

— Ну вот, опять Вы обычными категориями мыслите — дорога от города до города, через всякие деревни. Тысяча километров всего осталось. Построите — и будет у вас дорога от Казани до Хабаровска длиной в семь с половиной тысяч километров. Даже если взять среднюю скорость 70 километров в час, то ехать 107 часов. Четверо с половиной суток крутить баранку. А ведь по прямой расстояние от Казани до Хабаровска всего пять с половиной тысяч километров, на две тысячи меньше. И, если провести новую трассу мимо городов и никогда не строить новые населенные пункты рядом с ней, то вполне можно поднять среднюю скорость почти до разрешенных 90 километров в час, а это уже всего 61 час ехать, почти в два раза меньше. Вот Вы и должны решить, что приоритетнее — быстрее доехать до Хабаровска или быстрее добраться до конкретного города на старой дороге. Вот, сами посмотрите на карте.

Черт достал из кармана тонкую шкатулку, положил на стол. Над столом засветилась карта СССР с синей линией современной дороги, синим пунктиром недостроенного участка и красной линией дороги предлагаемой.

— Кстати, еще не факт, что до вот этих добайкальских городов быстрее будет доехать по старой дороге. Надо дополнительно считать. Например, если из Иркутска по кратчайшему пути добраться до прямой дороги Казань-Хабаровск, — черт пальцем нарисовал на карте красный перпендикуляр от Иркутска к красной линии, — и дальше ехать по ней, то выигрыша в расстоянии никакого. Что так, что эдак, проехать надо примерно 4250 км. А разница во времени передвижения может быть более полусуток — шестьдесят часов имеющимся маршрутом против сорока семи новым. И опять же, это если ехать всего 90, а ведь на пустой прямой дороге можно вполне разрешить ехать и побыстрее, как по автомагистрали. Тогда время езды от Казани до Иркутска будет всего 35 часов, до Хабаровска всего 46, конечно, это лишь чистое время за рулем, без остановок.

— А чего это она у тебя не по прямой идет? — поинтересовался Брежнев, указывая на красную линию новой дороги — От Казани куда-то на север, до Ханты-Мансийска и даже севернее, и только в районе Енисея заворачивает на юг.

Черт рассмеялся.

— Это все потому, что карта плоская, а Земля круглая. Леонид Ильич, не сомневайтесь, это самое кратчайшее расстояние. Пермь, Ханты-Мансийск, Сургут, Нижневартовск — это крупные города мимо которых проходит трасса, пока забирается от Казани на север. Больше ничего известного вдоль трассы нет, кроме бамовской Чары и Ванавары, возле которой Тунгусский метеорит упал.

— А почему от Хабаровска именно до Казани, а не до Москвы? И даже до самой Казани дорога немного не доходит?

— Можно и дальше провести, тогда эта линия в Кременчуг упрется, но, во-первых, уже много сел переносить надо, а во-вторых, какой смысл? Западнее Казани дорог полно, выбирай любую. Конечно, можно было бы и до Москвы, но опять же, смысл? Москва и так дорогами опутана. зачем ей еще одна? Да и опять же, если до Москвы, то возле нее мелких населенных пунктов полно, не получается прямую мимо них провести. В Европейской части Союза другие транспортные приоритеты, там другую сеть дорог проектировать надо. И именно поэтому дорога до Казани не доходит, в поле обрывается, чтобы легче было стыковать эту сквозную артерию с какой-то другой артерией.

— Слушай, сдается мне, я понял, зачем тебе эта короткая дорога в сибирской глуши. Небось неподалеку от нее заводы строить начнешь?

— Вот именно. Пока новая дорога не дойдет до существующей дорожной сети на западе, востоке или юге, излишне любопытным личностям добраться до этих заводов будет весьма проблематично. Потом начнем строить заводы уже и обжитых европейских районах, какие Вам угодно. Материалы есть, дороги есть, строители есть — полный материализм, никакого чуда.

— Это ж сколько лет тогда ты планируешь жить натуральным хозяйством? Даже четыре тысячи километров дороги лет двадцать строить придется. Пусть от нового завода до существующих сейчас дорог вполовину меньше, пусть даже в четыре раза, но это все равно лет пять пройдет, пока дороги не соединятся. Зарплаты одной на каждые три тысячи человек уйдет по минимум по миллиону рублей в месяц. Сумма, конечно небольшая, километр широкой двухполосной магистрали столько стоит, но тот километр Совмину сразу виден, а у тебя все скрыто. Через года два Косыгин взбунтуется, куда, спросит, столько денег пропало, где хоть какой-то видимый результат.

— Не беспокойтесь, Леонид Ильич, не взбунтуется. Бригада из двухсот человек, оснащенная соответствующей крупногабаритной техникой, вполне может строить метр двухполосной дороги в минуту. За восьмичасовую смену уже полкилометра. За год бригада прокладывает 125 километров. Соответственно, восемь бригад — тысяча километров в год, сорок бригад — пять тысяч километров. Всего восемь тысяч человек плюс хорошая техника и дорога готова за год, остается только асфальтом накрыть, но это еще быстрее и столько народа уже не надо, конечно же, если асфальт и щебень возить недалеко. Разумеется, еще не учтены мосты через реки и тоннели в горах, но это непринципиально — достаточно показать корреспондентам скорость строительства полотна и скорость укладки асфальта, обойдя вниманием мосты и тоннели. Так что рассчитывайте максимум на год строительства самого полотна, а следующей весной массово начнется укладка асфальта на построенных участках, в общем, к следующему сентябрю дорога наверняка полностью готова будет.

— Подожди — заводов то еще нет. Откуда сейчас техника для строительства дорог возьмется, если сентябрь уже через год?

— Ну как же так, Леонид Ильич? Вы ведь генеральный секретарь коммунистической партии, человек весьма информированный, а вопросы такие задаете, как какой-нибудь простой председатель Совмина. Это завод на пустом месте мы построить не можем, потому что народ скажет — чудо. Появление завода не скроешь, его даже из космоса прекрасно видно. Только что трава росла и вдруг уже завод стоит. А вот если из-за поворота гигантская дорожная машина выедет, хоть кто-нибудь удивится? Все подумают, что она там целый день стояла, а может и вовсе месяц. Но они-то люди темные, а вот генеральный секретарь, как человек весьма образованный, должен сразу предположить, что машину черти сотворили из воздуха.

Черт весело засмеялся. Брежнев поколебался и тоже засмеялся.

— Ну надо же, приписки в обратную сторону! Сдали государству миллион тонн хлопка, а написали полмиллиона!

Отсмеявшись, Брежнев сказал

— Теперь я окончательно понял твой план. Всё, буду создание НКВД пробивать, тьфу, КВД, конечно же, твоя пропавшая буква "Н" уже и ко мне привязалась. Только еще один вопрос. Вот здесь, северо-восточнее Байкала, Становое нагорье проходит, я помню, что из-за него БАМ сильно петляет, недавно мы на Политбюро с тамошним тоннелем разбирались. По карте вдоль твоей трассы эти горы километров шестьсот тянутся, а то и всю тысячу. Горы там высокие и крутые, поверху дорогу не проложишь, а тоннели под каждой горой рыть это километров 200 может получиться. Ну, пусть даже всего сто. Вот тут уже никто не поверит, что за год сто километров тоннелей можно вырыть. Это метров по триста в день выходит, плюс очень серьезная геологоразведка. Даже если тридцать бригад роют, по десять метров в смену получается, нереальная цифра, метр с чем-то в час.

— Горы с пути мы просто частично уберем. В Монголии и Китае назревает землетрясение, мы просто скорректируем его, выпустим пар не там, где он хочет прорваться, а в нужном нам месте. Нам необходимо где-то горы снести, где-то ущелья засыпать, очистить хотя бы километр от линии дороги. К сожалению, в зону сейсмической активности попадает сама Чара и несколько населенных пунктов западнее Кодарского хребта, вдоль реки Витим. Потребуется провести временную эвакуацию из зданий от тридцати до пятидесяти тысяч человек. Трясти, как говорится, будем сильно, но аккуратно, чтобы и люди землетрясение заметили и строений не разрушить. Хотя какие-то здания обязаны рухнуть, чтобы вопросов не возникало — такое сильное землетрясение и обошлось без разрушений. В общем, Леонид Ильич, с горами как-нибудь справимся, это, как мне кажется, полегче будет, чем наркомат пробить.

— Когда кажется, креститься надо — буркнул себе под нос Брежнев.

БЧ-42

колорадский жук

Кузьма Ферапонтович вышел из магазина в расстроенных чувствах. Зараза Верка не дала бутылку Солнцедара в долг, ссылаясь на скорую ревизию. Даже новые очки не помогли, а в них Кузьма Ферапонтович смотрелся не как сельский забулдыга, а как какой-нибудь важный счетовод. На столбе висели объявления. В ожидании, пока не появится кто-нибудь, у кого можно перехватить гривенник-другой на опохмел, делать было совсем нечего, значит можно было и почитать. Распоряжение... Продаю.... Извещение... Состоится собрание... Так, а что это под собранием было наклеено, про десять рублей то? Кузьма Ферапонтович отогнул листок с объявлением о каком-то очередном собрании и начал внимательно читать. "Заготконтора для обеспечения научных исследований принимает от населения живого колорадского жука по цене 10 рублей ведро. Прием на шоссе, у остановки автобуса "Колхоз Светлый путь", с 18:00 до 18:30. "

— Десять рублей ведро! — засуетился Кузьма Ферапонтович — Интересно, большое или маленькое? Да ладно, пусть даже большое, двенадцатилитровое, наверняка приемщик получает в конторе за маленькое, а принимает большими. С каждого ведра 2 литра в свой карман. Но все равно, десять рублей! Этого жука столько развелось, что за полчаса ведро набрать можно. Ну не за полчаса, так за два или три часа уж точно. Это ж сколько за месяц выйдет? Правда, больше двух ведер я не унесу, до остановки два километра. Какие два километра? Поля то везде, и у дороги тоже.

Кузьма Ферапонтович заспешил домой, но отойдя с десяток шагов, вернулся и аккуратно отклеил листок с объявлением от столба. Конкуренты ему были не нужны. Взяв дома ведра, он заспешил к остановке. По пути попался Петрович, пришлось ему рассказать, давний ведь собутыльник, как-никак. Петрович заверил, что он никому ни словом не обмолвится, и тоже заспешил домой, обещая мигом догнать. Дойдя до картофельного поля, Кузьма Ферапонтович оглянулся

— Ну прямо как баба, — подумал он. Петрович догонял его не один. — И когда только он успел все растрепать? Человек ведь десять уже собрал.

Кузьма Ферапонтович застолбил понравившуюся борозду одним ведром, а с другим кинулся в соседнюю. Жуков, которые раньше не то чтобы кишели, но попадались довольно часто, не было. Совсем не было, даже личинок. Он перешагнул на другую грядку, пошел по ней дальше к дороге, тоже не нашел ни одного. Когда борозда закончилась, в ведре было точно так же пусто, как и тогда, когда оно стояло в сарае. Планы скупить все спиртное в районе рухнули. Мало того, было похоже, что угрюмые односельчане во главе с Петровичем собирались его бить.

— Все шутки шутишь, Кузьма? У меня куры некормлены остались, — надвигалась на него соседка Никитична.

Сзади кто-то схватил его за пояс. Пришлось показывать объявление. Это пока спасло.

— Смотрите! — закричал кто-то. Невдалеке на шоссе стоял "Москвич" и щуплый очкарик городского вида грузил в его багажник какое-то ведро.

— Стой! — заорали колхозники. Очкарик оглянулся, и увидев приближающуюся толпу, быстро захлопнул багажник, вскочил за руль и быстро умчался вдаль.

— Вот эти городские ушлые, — шумели возмущенные селяне, — Мало им того, что круглый год в тепле и сухости сидят и деньги за это получают, мало того, что урожай у дороги подворовывают, больше вытопчут, чем соберут, теперь еще и жука нашего воровать стали.

Всем миром пошли в контору, к председателю. Тот выслушал, повертел объявление, отправил народ к участковому, а сам умчался на поле. Участковый бумажку чуть ли не обнюхал, сказал, что долго висела, выцвела совсем и что "по цене 10 рублей ведро" приписано совсем другим почерком и другими чернилами. Очевидно, кто-то пошутил, а для науки достаточно было и парочки жуков с разных полей, естественно, задаром. Им самим собирать лень, вот и развешивают объявления. Может они какие-то химикаты против этого жука придумывают, кто их разберет там, этих городских на опытной станции. Четкую картину, нарисованную участковым, кого именно теперь надо бить, омрачил вернувшийся председатель, радостно сообщивший, что ни на одном из полей он не нашел ни одного колорадского жука и урожай в этом году будет немалый.

Жук не мог пропасть сам по себе. Какие-то самолеты все время летали, они могли разбрызгать какую-нибудь гадость, но в это верилось с трудом, потому что раньше все эти полеты видимой пользы не приносили. Оставалось грешить и на вороватых городских и на других односельчан — по словам участкового объявление висело давно, многие могли его прочитать и втихаря собрать жука подчистую. Шила в мешке не утаишь, скоро весь район знал эту историю, а подобные старые объявления нашлись у магазинов почти в каждом колхозе. Все колхозники начали присматривать друг за другом, не тратит ли кто лишнюю копейку, заработанную вот таким нечестным путем. Кузьма Ферапонтович, как всегда бдительно проводивший почти все время возле магазина, снова почувствовал себя полезным членом общества. Теперь в гривенниках отказа почти не было, стоило лишь помахать тетрадкой, в которой было учтено буквально всё, вплоть до того, сколько кто купил казенного продукта, сколько сахара и сколько дрожжей.

В области смеялись

— Вот, а говорили, что с жуком никак не справиться, кто-то глупо пошутил и нет того жука. Оказывается, не так-то и много было того полосатика, раз моментом всего собрали. А нам то годами заливали — весь урожай сожрал колорадский жук. Работать надо, а то привыкли зимой лапти на печке починять, вот и летом после этого лентяйничают. Нет, ну просто гений этот шутник — по рублю за килограмм, в десять раз дороже картошки. Небось, если у колхозов начали бы картошку по рублю закупать, урожайность сразу в десять раз скакнула бы, на рынке то она максимум по 25 копеек, невыгодно стало бы там картошкой торговать.

Волна, поднятая Кузьмой Ферапонтовичем, постепенно перехлестнула границы республики. Теперь смеялся почти весь Союз. Не до смеха было только специалистам-биологам, занимавшимся проблемой. Первопричиной пропажи зловредно американского насекомого оказались вовсе не объявления-розыгрыши, а новый вирус, поражавший жука. Удалось даже найти опытное хозяйство, в котором появился этот вирус. Это было просто — хозяйство стояло в эпицентре мора, всего за месяц стремительно распространившегося по европейской части СССР и местами шагнувшего даже за Урал. В хозяйстве в начале июля проводились испытания нового инсектицида, побочным эффектом этих испытаний явилась мутация какого-то вируса. Новый вирус оказался весьма агрессивным и коварным, к тому же вирусом-саттелитом. Он сожрал большинство конкурентов, паразитировавших на сельхозкультурах хозяйства, а встретившись с жуком, поразил и его. Жуки теряли способность к размножению, личинки гибли быстро, взрослые особи гибли через несколько недель, зато попутно они стали виновниками быстрого распространения вируса. Один единственный зараженный жук, добравшийся по воздуху до новых мест, в чем ему сильно помогал ветер, мог за пару дней заразить всю тамошнюю популяцию. Пятно вируса еще распространялось по почве, пожирая вредоносные вирусы и бактерии, а жуки уже несли вирус дальше по воздуху, не дожидаясь, пока тот доберется до новых мест через почву. Новый вирус стал прямо-таки панацеей в борьбе с вредителями растений, не со всеми, но с большинством. Казалось бы, все хорошо, но ученые опасались, что вирус или мутирует дальше, или исчезнет, не доделав свое благое дело, потому что без питательной для себя среды он быстро погибал. Вирус даже не удавалось загнать в запечатанную пробирку, ему требовалась постоянная подкормка, а искусственно размножать болезни растений для питания вируса ученые не были готовы морально. Единственной панацеей для хранения оставался все тот же колорадский жук, носивший вирус в себе несколько недель. А новый вирус оказался очень нужен, он мог помочь в стерилизации и почв, в тех районах, куда жук пока что не добирался, и хранилищ сельхозпродукции в городах, чистить предстояло всё, чтобы к тому моменту, когда этот дар богов вдруг исчезнет, было сделано все, что по силам передовой Советской науке. И вновь забелели на колхозных столбах объявления "... принимает от населения живого колорадского жука по цене ..."

16-8

— Леонид Ильич, помните, Вы в Риге давали поручение человека найти, — обратился к Брежневу Богомолов.

— Да, Володя, на память я пока не жалуюсь. К тому же всего месяц прошел, и захочешь забыть, так все равно не успеешь. Что там, нашли пропажу?

— Нет, но следователь хочет лично отчитаться, почему-то не хочет доверять свой доклад бумаге. Сейчас он как раз в Москве, вот, позвонил мне, вроде как просто встретиться хотел, поговорить. А когда мы встретились, попросился к Вам на прием. Сырцов человек порядочный, не карьерист, по пустякам бы не стал Вас беспокоить. Видно есть что-то, чего бумаге нельзя доверить.

— Ну, давай его сюда, дел сегодня особых вроде нет. За час он успеет приехать?

— Разумеется успеет, он сегодня дома сидит, моего звонка ждет.

Через Час Брежнев познакомился со следователем, полковником Сырцовым, и слушал его доклад.

— Найти человека не удалось, и это очень и очень странно, Рига все-таки не Москва. И вообще, в этом деле куда ни копни, везде странности. Ну обо всем по порядку.

Сырцов открыл свою папку.

— Эдуард Александрович Зильберман, родился 16 августа 1952-го года, мать — еврейка, отец— поволжский немец, из депортированных в 1941-м.

— Подожди, подожди, сегодня же как раз шестнадцатое, юбилей у него. Ты что, специально под эту дату ко мне на прием попросился?

Сырцов на несколько секунд задумался, вздохнул

— Нет, Леонид Ильич, просто так случайно получилось. Но таких случайностей в деле Зильбермана хоть пруд пруди, это просто еще одна странность. Давайте, я все расскажу сначала?

Дождавшись утвердительного кивка Брежнева, Сырцов продолжил.

— Самая первая странность — что почти сразу после войны сошлись немец и еврейка. Ну, наш фигурант тут вроде как совершенно ни при чем, так что опустим. Вырос Эдик обычным советским парнем, на первый взгляд максимум, что ему светило — быть в родном колхозе механизатором или агрономом. Но он поступил в рижский институт инженеров гражданской авиации, на радиотехнический факультет, а там конкурс весьма неслабый. Представляете, поступили только те, кто набрал на четырех экзаменах 19 и 20 баллов. И оставалось еще всего одно место. И Эдик был единственным, кто набрал 18 баллов, остальные абитуриенты набрали по 17 и меньше. Набрал бы еще кто-то 18 баллов, не взяли бы его, все-таки фамилия Зильберман многим слух режет, а гражданская авиация организация серьезная, не какое-то там МПС, поезд за границу угнать только полный идиот решится, не то что самолет.

В общем, оказался Зильберман везунчиком, ни в какие истории за время учебы не вляпался, да и учился очень хорошо. Гулял с девчонками, по рассказам найденных нами однокурсников, гулял по-черному, они просто гроздьями на него вешались. Но, несмотря на это свое веселое времяпрепровождение, учился очень хорошо, ему даже предлагали в аспирантуре остаться. Представляете — отказался в пользу армии, призвали на два года. Служил в стратегической авиации, в Чагане, это под Семипалатинском, был на хорошем счету, предлагали продолжить службу, капитанскую должность предлагали. Нет, демобилизовался и представляете — устроился работать в области электроники, совершенно непрофильной полученной им специальности. Конечно, вроде ничего особенного, знания в институте давались довольно широкие, многие так поступают. Но очень уж быстро он освоился, влился в коллектив не только формально, но и реально. Он моментально стал грамотным специалистом, даже какое-то открытие сделал, только открытие кто-то перехватил. Ну и пошло-понеслось, разработка за разработкой, очень плодотворная работа, вплоть до тех пор, пока не пропал. Ну это ладно, ничего странного, нашел человек свое настоящее призвание, вот и получается у него все. Я много раз такое видел. Но вот поведение Эдика очень изменилось. Опросив сослуживцев по НИИ, я увидел эдакого не то чтобы совсем молчуна, но человека, который довольно тщательно взвешивает свои слова. В институте он был совсем другим. Он был душой компании, куратор группы и однокурсники, до которых нам удалось дотянуться, характеризуют его именно так. Мол, если собралась плотная группа студентов человек в десять, окружила кого-то, слушает и не расходится, а объект их внимания отчаянно жестикулирует, то и подходить не надо — это стопроцентно Зильберман. Они же там в институте все в форме гражданской авиации ходят, форма довольно сильно обезличивает, а вот его можно было опознать издалека. То же самое рассказывают в полку, где он служил, пришлось туда лично слетать, но об этом потом. В общем, полная перемена в поведении, если не считать того, что девушки по-прежнему от него без ума. И никто перемен в поведении не замечает, потому что произошла полная смена окружения. Но кое-кто эту перемену все-таки заметил, хозяева дома, где он снимал комнату. Когда он у них поселился, он был именно таким, каким его запомнили в институте, слова из человека сами собой лились, а потом моментальная перемена произошла. Ну конечно, не моментальная, но они уехали на праздники, возвращаются — а он уже другой, нелюдимый какой-то. Нет, не то чтобы нелюдимый, но более замкнутый. Мне хозяева сказали — стал настоящим латышом. Вы, русские, говорят они мне, слишком много личных вопросов задаете незнакомым людям, как будто они вам друзья или родственники, и точно так же рассказываете о себе слишком много личного. В общем, такая перемена в квартиранте хозяевам даже понравилась, единственное, что он перестал свои продукты у них в холодильнике хранить — то ли оттого, что на работу устроился и там питался, то ли хозяев в чем-то нехорошем стал подозревать. Даже чайником перестал пользоваться, а ведь раньше всегда вечером и утром кружку чая себе заваривал. Наверное, кипятильник завел, потому что иногда из комнаты аромат кофе доносился, а его без кипятка не сделаешь. И у него всегда тихо стало, телевизор слушать перестал, ходить по комнате стал неслышно, даже туалет редко посещал. В общем, стал прямо золото, а не квартирант. Жалели, что съехал, он другую квартиру нашел, поближе к работе.

Перемену в Эдике заметили и некоторые соседи, вернее сосед. Правда этот сосед немного, как бы это сказать помягче, идейный сплетник, так что ему особо верить нельзя. Но сосед говорит — поначалу был человек как человек, а потом стал, когда хозяев нет, пьянствовать, приводить дружков-алкашей, проституток разных, грубить начал. Говорит "посмотришь на него и аж пот прошибает — зарежет сейчас". В общем, психически больной этот сосед, все остальные соседи этого Эдика даже не помнят, никакого шума и неприятностей от него никогда не было. Но перемену в Эдике слова соседа пусть косвенно, но подтверждают.

В общем, какая-то перемена с Эдиком действительно случилась, и случилась она где-то около Дня Победы. Еще шестого мая был душой любой компании, а десятого стал обыкновенным собеседником.

Это я обрисовал внешнюю сторону личности пропавшего. Теперь о самой пропаже. 12 июля после дня рождения одной из сотрудниц лаборатории, Эдик примерно в 22:15 пошел провожать другую сотрудницу, шли пешком, ориентировочно в 22:40 зашли к ней в подъезд. Там они долго прощались, сколько именно, девушка не помнит даже примерно, затем Эдик пошел на остановку троллейбуса, ему домой ближе всего на троллейбусе. По дороге в 23:27 на него напали трое, ударили сзади по голове, попинали для верности ногами, ограбили и убежали. Потерпевший поднялся и направился вслед нападавшим. Это видели стоявшие на остановке люди, всех этих свидетелей удалось найти, кроме двоих. Кто-то позвонил в милицию, дежурная группа приехала очень быстро. Одновременно подошел троллейбус и стоявшие на остановке люди уехали — время позднее. Мы их с трудом разыскали, как — неважно, но разыскали.

И вот тут начинаются настоящие странности.

Во-первых, неясно куда потерпевший и нападавшие подевались. Место происшествия находится в полусотне метров от границы квартала старой застройки и района девятиэтажек.

Сырцов достал из папки небольшой план района, развернул на столе.

— Старая застройка — это параллельные улицы, у каждого дома там свой двор с глухим забором и сараями для дров, все это высотой метра два с половиной, не перелезешь. То есть, проходных дворов там нет, кое-где даже ворота во дворы сохранились, там даже некоторые калитки на ключ запираются. В общем, если попал в такую улицу, то, чтобы выбраться, надо пройти ее всю. Так вот, в это время как раз заказное такси к этой девятиэтажке подъехало, у диспетчера запись 23:25, за две минуты до событий. Шофер ожидал пассажиров, а пришлось ему милиции показания давать. Клянется, что мимо машины никто не пробегал и даже не проходил, а вот в зеркало он не смотрел. Получается, все скрыться могли только вот в этой улице. Но в конце ее, вот здесь, находится кольцо другого троллейбуса, и люди, которые там его ожидали, никого не видели, их милиция сразу опросила, а потом еще и мы. Никто не бежал, не шел, только какая-то легковушка проехала. Получается, и нападавшие, и потерпевший были в той машине, других объяснений, почему милиция никого не нашла по горячим следам, нет. Странно ведь, да? Вместо того, чтобы огреть Эдика еще раз и уехать самим, они уезжают вместе с Эдиком.

— Так может, они просто в каком-то дворе прятались?

— Милиция тогда очень грамотно облаву устроила. Улица с двух сторон закупорена, осталось только по дворам пройти, в подъезды заглянуть и зайти к неблагонадежным в криминальном плане, благо таких на всей этой улице только две квартиры и обе в одном доме. Все, что не под замком было, осмотрели, ничего не нашли. Так что единственный вариант — машина, на которой все четверо уехали.

Вторая настоящая странность — на той остановке, где свидетели нападения ждали троллейбус, нет телефона-автомата, он стоит метрах в сорока, скрытый углом девятиэтажки и еще кустом сирени. Все свидетели дружно уверяют, что никто с остановки к телефону-автомату не ушел. Ну, почти обычное дело, кто-то побоялся мести грабителей, кто-то не захотел свидетелем быть, затаскают, мол, потом по следователям и судам, кто-то не знал, что там телефон-автомат есть.

— Но кто-то ведь в милицию все-таки позвонил?

— Вот именно. Позвонил в 23:29 и все рассказал. И позвонил именно из автомата за углом. За минуту до нападения одна из свидетельниц на часы глянула, когда троллейбус ждут, это обычное дело. Было двадцать шесть минут двенадцатого, через минуту произошло нападение, еще через две минуты был звонок на пульт 02, в 23:37 прибыла патрульная машина.

— Значит был еще один свидетель, поблизости от телефона-автомата стоял.

— Да. Очевидно, это так и было, место происшествия оттуда видно. Вот только с этого телефона-автомата никто позвонить не мог, потому что по нему в это время болтал мужчина из соседнего дома. Двадцать минут примерно болтал, десять минут до звонка в милицию и десять после. И абонент мужчины этот разговор подтверждает и оба время звонка примерно одинаковое указывают. Мужчина закончил разговор уже после того, как милиция приехала, мигалки милицейской машины он видел.

— Ну, значит звонили из соседнего автомата, из квартир звонили.

— Если бы так. До ближайшего, который на другой остановке троллейбуса, вот здесь, минут семь ходьбы, никак туда не успеть. Мы проверили и телефоны в тех квартирах, жильцы которых могли увидеть место происшествия. Несмотря на то, что там район девятиэтажек, таких квартир всего восемнадцать, остальным обзор листва деревьев закрывает, а квартир с телефонами так и вообще всего восемь. При опросе мы записали голоса проживающих в этих квартирах, сравнили с записью — ничего похожего на голос звонившего в милицию. Проверили все другие квартиры с телефонами, до которых от места происшествия можно за минуту-полторы добраться. Даже не знаю, что и думать — звонок был, а никто не звонил.

— Может кто-то из машины позвонил?

— Мы и эту версию проверили. Все машины, оборудованные радиотелефонами "Алтай", в это время в гаражах стояли, а у милиции связь только через коммутатор, там учет.

— Ну, действительно полная фантастика с этим звонком.

— Не совсем, есть еще одна версия, совсем не фантастическая, но о ней потом.

Стали мы маршруты отрабатывать — откуда Эдик к месту преступления пришел, откуда преступники могли прийти. Аккуратно опросили жителей домов по этим маршрутам, причем не просто опросили, что по нашему опыту совершенно бесполезно, к тому времени уже неделя прошла. Мы целую дополнительную операцию провели. За два вечера срисовали всех, кто компаниями на лавочках собирается, кто в окнах курит, а кто просто у окна торчит. Время то было такое, когда программы по телевизору как раз закончились, остается попить чай, покурить и спать ложиться. Прижали слегка, конечно, ну после этого они все, что вспомнили, то и рассказали. Всех свидетелей с остановки видели, их маршрут в целом соответствует показаниям, то есть, не соврали люди на допросе. Эдик был в белой рубашке и с "дипломатом", идеальные приметы, запоминающиеся. Так вот, Эдика в этой его белой рубашке видели. Видели, как он девушку провожал, видели даже, как он в подъезд с ней заходил, но вот после этого его уже не видел никто, кроме свидетелей с остановки и неизвестного звонившего. Старушка, страдающая бессонницей, которая видела, как Эдик с девушкой в подъезд зашли, вообще уверяет, что он из подъезда не выходил. Она эту Илюшину знает, специально наблюдала, интересно ей было. Вот такая вот странность. Конечно, старушке полностью верить нельзя, Эдик в подъезде довольно долго пробыл, сколько именно — Илюшина сказать не может, целовались они там и на часы не смотрели. Скорее всего старушка устала ждать и отвлеклась, вот Эдик и проскользнул мимо ее бдительного ока. А может, свидетельница просто выдает желаемое за действительное. Но все равно, выйдя незамеченным из подъезда, Эдик пошел на остановку троллейбуса каким-то странным длинным маршрутом. Смотрите на карте — кратчайший маршрут на остановку такой, а он в момент нападения отсюда шел. Ну ладно, по первому разу он мог и заплутать немного, хотя вряд ли — географическим кретинизмом он не страдает, и кроме того, он там уже ходил.

Брежнев улыбнулся.

— Ерунда все это. Я тебе расскажу, как было дело. Ты просто привык шпионов ловить, а тут, как я посмотрю, дела амурные. Постарел ты, полковник, не по годам постарел. Не телом постарел, а душой. Ты смотри, сам говорил, что девушки на этого Эдика гроздьями вешаются. Вот, только на этом заводе таких трое. Почему ты решил, что их у Эдика всего трое? Целовались, видите ли в подъезде, ну и что? Я так понимаю, что поцелуями там все и ограничилось. И пошел твой Эдик, несолоно хлебавши, не на остановку, а куда-то еще. Может в какое-нибудь женское общежитие, ты обязательно проверь, что там рядом есть. Может пошел к тому телефону-автомату, который на следующей остановке, ну не видел он никогда этого, ближайшего. И куда он именно он шел, когда на его напали, неизвестно, может и не на остановку шел. Может его кто-то приревновал, может какой-то другой конфликт с парнями был, вот и получил Эдик по дурной головушке. Обогнали на машине и стали поджидать. Потом уже, когда он, побитый, за ними пошел, он мог увидеть номерной знак машины, в которую они садились, так что пришлось им его добить, чтобы тюрьмы избежать. Запихнули тело в багажник, а где-нибудь за городом закопали. А ты тут просто какие-то шпионские страсти развел, чувствую, к чему клонишь — мол инсценировка это, а не нападение. Так ведь?

Сырцов кивнул.

— Но на инсценировку, на участие профессионалов, указывают еще некоторые странности расследования. Первым делом мы проникли в квартиру, которую он снимал, я посмотрел отчет — в ней нет ни документов, ни чемодана, ни сумок, только кое-какая чистая одежда в шкафу. Нет ни одного отпечатка пальца, ни одной пылинки, ни одного волоска, совершенно пустой чистый холодильник, из мусорного ведра без опаски воду пить можно. Кто-то эту квартиру вычистил до блеска, и скорее всего, заранее. Когда я в Ригу приехал расследование возглавить и мне доложили, я даже не поверил, сам решил посмотреть, тем же вечером съездил.

— Н и что, что-нибудь обнаружили?

— Вот именно. В квартире после нас кто-то побывал. Я как зашел, сразу это почувствовал. И запах специфический и мусорное ведро не было пустым. Представляете — в нем были шкурки от мандаринов. Это в середине июля то! И на табуретке длинный женский волос был. Я, конечно, сразу своим позвонил, чтобы криминалистов прислали, там возле дома телефон-автомат есть, далеко ходить мне не пришлось. Возвращаюсь и глазам своим не верю — цитрусовыми даже не пахнет, полнейшая чистота. И снова внутри ни одного отпечатка пальцев, ни тех, которые члены опергруппы просто обязаны были в прошлый раз оставить, ни даже моих, а я ведь полчаса тому назад дверцу шкафчика открывал, чтобы в мусорное ведро заглянуть. И воздух обычный, цитрусовыми больше не пахнет.

— Слушай, а может ты просто переутомился с дороги то? Выпили с местными за знакомство по рюмочке-другой...

— Да я вообще-то и сам об этом подумал. Ну не может такого быть, чтобы за несколько минут полная уборка была произведена. И, главное, мандаринов в июле не бывает. Были бы огрызки яблок, косточки от абрикосов, даже арбузные корки, тогда я в себе был бы уверен. Вот только после этого еще череда необъяснимых явлений началась. Повелось так — если я звоню по делу Эдика, то как будто меня или не слышат, или вообще не понимают. Встречаешься — просто хлопают глазами, как будто я по телефону давал совсем другие распоряжения. Впечатление такое, как будто кто-то меня за нос водит, только не пойму, как и зачем. Даже конверты куда-то пропали, которые я из стола Эдика на заводе изъял. Я их сначала на отпечатки пальцев сдал, а потом позвонил, что нужно все о этих конвертах выяснить, ну где изготовлены, Эдика ли там почерк, что за чернила. Говорят — я им сказал, что не нужны эти конверты. Перестал я почте и телефону доверять, только личные встречи. Поэтому сам в Семипалатинск полетел, выяснить, действительно ли Эдик именно там служил. Вот, возвращаюсь, решил Вам доложить.

— И что в Семипалатинске?

— Признаюсь, в целом зря съездил, выяснил только насчет того, что Эдик этот душой компании был. Простые офицеры только это и помнят, ну еще что кросс он бегать не любил, все время сачковал, и подъем переворотом сделать не мог, хотя подтягивался знатно. А начальство то ли действительно его почти не помнит, то ли скрывает чего. Во всяком случае, те документы, что мне показали, говорят, что он именно в запас был уволен, а не куда-то переведен и проездные ему до Риги были выписаны. Да, его сослуживцы еще рассказали мне, что дымил он как паровоз. В НИИ, кстати, он вроде не курил. Вот вернусь в Ригу, выясню точно и в институте, и у квартирных хозяев.

— Я тебе еще раз говорю, бросай ты свои мысли про инсценировку, сам подумай, ну зачем это Эдику нужно.

— Ну а как же с телефонным звонком быть? До соседнего телефона-автомата целых семь минут. Явный сговор, устроили спектакль, а звонил кто-то пятый из их компании, в заранее оговоренное время.

— А ты не подумал о том, что звонивший свидетель мог от того соседнего автомата за Эдиком идти? В ста метрах позади него? Куда он бросится, после нападения на впередиидущего, да еще если нападавшие потом в его сторону направятся? Назад, конечно, а там до телефона уже не семь минут, а меньше. Кроме того, у свидетельницы просто часы могли спешить.

Сырцов ненадолго задумался, чертя пальцем на столе невидимые линии и что-то подсчитывая, потом кивнул своим мыслям.

— Да, Леонид Ильич, как-то такой вариант вообще не пришел нам в голову. Там ведь чуть дальше институтское общежитие Эдика, мужской корпус и женский. И по дороге какое-то швейное предприятие есть, значит, рядом могут быть и другие женские общежития.

— Вот, я и говорю, — самодовольно улыбнулся Брежнев, — не тем вы занимались. Поставьте по человеку на входе каждого женского общежития, пусть фотографию Эдика всем показывают, Рига небольшая, даже со всеми ее общежитиями за день-два управитесь. Эдика, я так думаю, вы живым уже не найдете, а вот нападавших запросто вычислите. Эх, Щелокову надо было дело поручить, у него ребята попроще, зато мыслят реальнее. У тебя то хоть фотография этого Эдика есть? Хочется взглянуть на этого дамского угодника.

Сырцов достал фотографию из конверта, приклеенного изнутри к обложке папки. Брежнев присмотрелся, веселость его как рукой сняло.

— Не хочу еще больше расстраивать тебя, полковник, но сейчас я тебе еще одну странность в твою копилку добавлю. Знаю я твоего Эдика, совсем недавно два раза я с ним разговаривал, вот как с тобой. В конце июля разговаривал, в Белогорске. Я даже приглашал его в Москву, и представляешь — он отказался. Действительно дамский угодник, вокруг него тогда сразу две молоденькие барышни вились, и при этом окружающих совершенно не стыдились. Вот только фамилия у него была какая-то украинская, а сам он говорил, что родители у него сибиряки. Конечно, он мог и соврать, только какой в этом смысл? Мне он немножко странным показался, умным и образованным, но как бы чуток не от мира сего. Тогда я подумал — убежденный мечтатель, совершенно искренний, а это, оказывается, ему просто по головушке недавно съездили. А может, и прав ты, не съездили.

Брежнев на минуту задумался, вспоминая свой разговор с Эдиком, пользовался ли он колечком, когда спрашивал у Эдика фамилию. Не вспоминалось, и Брежнев, поразмышляв, решил, что не пользовался.

— Ты вот что, давай, отставить пока Ригу, покажи эту фотографию Богомолову, я-то могу и ошибиться, а у него память на лица прекрасная. Если в Белогорске был именно Эдик, то дуй обратно на восток, в Белогорск, две недели всего прошло, может он еще там. Ну и тех девушек Богомолов тебе более грамотно опишет. Составьте фоторобот, они на моем выступлении в горкоме были, наверняка кто-то из милицейского оцепления их фамилии вспомнит. Если от меня какая-то дополнительная бумага насчет полномочий нужна, подготовьте, я подпишу. На обратном пути обязательно заезжай, доложись мне лично, раз у тебя с телефонами такая странная ситуация.

Полимеры, МЛМ

Нельзин удовлетворенно хмыкнул. Теперь докторская у него в руках. Недаром он так долго трудился все эти годы, постоянно задерживаясь в лаборатории по вечерам и отказывая себе в развлечениях. И ведь еще недавно собирался уже все бросить и пойти куда-нибудь на завод. Проклятые пластмассы никак не хотели получать нужные свойства. Опыт за опытом, неделя за неделей, месяц за месяцем и все безрезультатно. Как он ни бился, остывая, образцы продолжали уменьшаться в объеме значительно больше, чем хотелось бы. Хорошо хоть, что Дмитрий Палыч убедил остаться еще на год, диссертацию дописать. Да, прав он, однозначно прав, жениться можно и после тридцатника. А теперь, когда все получилось, Маринка локти будет кусать со своим токарем шестого разряда. А как же — доктор наук, да еще сразу завлаба дадут. Палыч завлаба обещал, как только доктором стану. Палыч мужик настоящий, слово свое держит. Зарплата теперь побольше, чем у Маринкиного токаря будет. А если вдруг какие-нибудь авторские выплаты назначат, то вообще деньги некуда девать будет. Да за такого жениха любая пойдет. Нет, авторские — это вряд ли, он ведь не композитор и не поэт. Нобелевку тоже не дадут, но о государственной премии помечтать можно.

Нельзин перенес в журнал записи, посмотрел на часы, прибрал на столе, переоделся. Не удержался, подошел к образцам, положил одну пластинку и один пруток в карман, закрыл лабораторию.

— Что-то ты сегодня рано, Нельзин, — сказал вахтер на проходной. — Обычно раньше восьми не уходишь.

— Сегодня друг попросил меня кое в чем помочь. — объяснил Нельзин.

— Женится тебе надо, вот что. Тогда не будешь на работе задерживаться, мешать людям службу нести. Я вот, например, хочу на топчанчик прилечь, книжку почитать, а вы туда-сюда шастаете, вставай, выходи, дверь вам открывай.

— А ты не выходи, держи ее открытой.

— Как же, как же. Положено через полчаса после окончания рабочего дня закрывать, инструкция.

— Небось, по инструкции и дрыхнуть на посту не положено, даже ночью?

— А ты сам попробуй целые сутки просидеть, — посуровел вахтер, но все же улыбнулся. — Ладно, давай ключи и иди, не создавай пробку, вон, начальство идет, тоже чего-то задержалось, еще докопается.

Нельзин вышел на улицу, прищурился, выискивая Витькину машину. Вечернее солнце било в глаза, мешая разглядеть самый ухоженный Жигуленок.

Все хвалят это лето — думал Нельзин, — с середины июля ни одного дождя днем. Им то хорошо, они-то с работы вот в такое время уходят, а я вот всегда почти до ночи задерживаюсь и каждый раз под дождь попадаю. Даже смеются по утрам — чего это ты в такую погоду с зонтом ходишь. А что делать, если дождь как по расписанию — чуть стемнеет, сразу дождь. Никогда такого не было. Правда, и таких замечательных снов раньше тоже не было. Нет, действительно удачное лето, ну вымок я пару раз до нитки, ну и что? Все счастливы, все радуются солнцу, особенно Маринка.

Разыскав машину, Нельзин привычно сел на переднее сидение, и Витька сразу тронулся. Витька, закадычный друг с самого детсада, был тем самым токарем-фрезеровщиком шестого разряда, покорившим сердце его любимой Маринки в тот самый момент, когда Нельзин уже собрался предложить той руку и сердце. Звезд с неба наук Витька никогда не хватал, голова его была только придатком к золотым рукам. Витька обладал замечательным пространственным воображением, но работало оно только тогда, когда он работал с чертежами. Только мельком взглянув на чертеж или какую-нибудь хитрую токарную головоломку, даже просто на грамотное описание, Витка каким-то непостижимым образом уже знал, как этот предмет сделать. Нельзин часто пользовался этой замечательной способностью Витьки, когда ему нужны были какие-то механические приспособления для его научных опытов.

Витька, в свою очередь, всегда пользовался услугами друга, когда ему требовалось что-то, не связанное с механикой. Сейчас они ехали в магазин "Электрон" для покупки домашнего компьютера для Витьки с Маринкой. Еще совсем недавно Нельзин показал им статью в журнале, решив, что это какой-то розыгрыш читателей или фантастический рассказ, по вине наборщиков не снабженный соответствующим подзаголовком. Там, правда, были кое-какие фотографии, но верить им было нельзя. Вон, в фантастических фильмах тоже все довольно достоверно снимают, а тут не кино, простые фотографии.

И вот вчера поздним вечером зашел Витька и заявил:

— Видел я этот самый компьютер в магазине "Электрон", стоит ровно 150 рублей. Купить его сразу пока нельзя, только через какую-то систему вроде "товары-почтой". Только эта система какая-то мудреная, оплата не полностью наложенным платежом, а в два этапа, сначала в магазине платится 10% за заказ, а остальные 90% уже на почте при получении. И еще, самое существенное, на демонстрационном компьютере можно отследить, когда именно заказ пошлют. Говорят, поначалу от заказа до отправки по почте было всего три дня, но теперь срок возрос до двух недель и все время увеличивается, так что надо спешить. Я в этих ваших компьютерах дуб дубом, но Маринке его после твоего журнала жутко захотелось, вот и хочется ее порадовать, сделать сюрприз. В личной заначке деньги есть, осталось только заказать, вот в этом деле и требуется твоя помощь.

Нельзин и сам не отказался бы от личного компьютера, пусть даже он будет жалким подобием мощных машин из их вычцентра. Чуда ожидать не стоит — думал он пока ехали в магазин, — за 150 рублей получишь именно то, что и стоит 150 рублей. Иные калькуляторы и то подороже будут. А журналисты всякого могут понаписать, не разбираются ведь ни черта ни в чем. Но купить определенно стоит, деньги в кубышке есть, как никак кандидат технических наук, притом неженатый. Вот разберусь с компьютером как следует и будет повод Маринке ко мне лишний раз зайти, на консультацию, одной зайти, а там, глядишь и... Нет, такого с женой лучшего друга он себе никогда не позволит.

— Не спи, приехали уже — оборвал размышления Нельзина голос Витьки.

В магазине друзьям повезло, покупателей в отделе телевизоров почти не было. Компьютер, такой же, как на фотке в журнале, с подключенным к нему телевизором извещал, что он работает в демонстрационном режиме.

От всего увиденного на экране Нельзин просто обалдел, но больше всего ему понравился текстовый редактор. Конечно, вряд ли удастся набранные тексты распечатать, но от бумажных черновиков статей можно будет избавиться. Хотя нет, вот, реклама утверждает, что какая-то возможность распечатать все-таки в ближайшее время появится. Надо будет отправить набранный текст через какой-то модем по телефону и заказать требуемое число экземпляров. Наверное, этот модем что-то вроде телетайпа.

Молодой продавец, узнав, что друзья хотят приобрести по компьютеру, обрадовался. Он не стал требовать заполнения бланков заказа вечерними покупателями, сам быстро заполнил их, тщательно записав красивым почерком фамилии, имена, отчества и домашние адреса. Одна графа бланка была непонятной — номер рекомендателя. Если рекомендателя не было, то полагалось ставить прочерк, но продавец сказал, что если товарищи покупатели не возражают, он поставит свой номер, мол сам то он бонусы как раз собирает. Нельзин переглянулся с Витькой — оба они ничего не поняли, но так как им этот чужой номер ничем особым вроде не грозил, то и возражать не стали. Оба расписались на своих бланках.

Друзья оплатили в кассу по 15 рублей и на бланке появилась подпись продавца и печать магазина. Продавец быстро вызвал на компьютере какую-то программу и перенес данные с бланков в компьютер, после чего отрезал от бланков левые половинки и вручил их покупателям.

— Готово, теперь, как только подойдет ваша очередь, вам отправят ваши компьютеры, ну а остальное от почты зависит, посылка может через три дня прийти, а может и через две недели, сами знаете, как у нас почта работает. На почте оплатите оставшиеся оставшиеся 90% стоимости плюс почтовые расходы, они для нашего города два рубля восемьдесят семь копеек. А пока ждете, можете сюда хоть каждый день приходить и сами проверять на демокомпьютере, что там с исполнением вашего заказа. Вот, — продавец вызвал какую-то другую программу — сюда вводите ваш номер с бланка, жмете сюда и все видно, — на экране появились недавно введенные данные Витьки. — Ориентировочный срок отправки — через 16 дней. Бонусов ноль.

— А что это за бонусы? — спросил Нельзин.

— А вот придут вам компьютеры, тогда в инструкции и прочитаете, — загадочно улыбнулся продавец. — За каждого, кому порекомендуете компьютер купить, а он его купит, будет вам по одному бонусу. Конечно, если он ваш номер в бланк заказа внесет.

Нельзин ничего не понял насчет бонусов, но решил не показывать это Витьке, тем более что он сообразил, что продавец что-то с них поимел, внеся в бланки свой номер.

— А если мы заказанные компьютеры с почты не выкупим? — поинтересовался Витька

— Тогда о своих пятнадцати рублях можете забыть. Не о всех пятнадцати, конечно, из них будет вычтена стоимость почтовых расходов в пятикратном размере. Так что назад получите всего по 65 копеек. Вот же, тут на бланке мелкими буквами напечатано. Вы что, не читали, прежде чем расписаться? — улыбнулся продавец

— А если компьютеры просто не придут? — задал свой вопрос Нельзин?

— Ну, — замялся продавец, — тут тоже мелким шрифтом написано, что, если они не будут отправлены в течение трех месяцев от момента заказа, тогда вы получите назад уже не 15, а 45 рублей. Когда меня обучали, сказали, что всякое может случиться, может быть этот, как его, — продавец пошевелил мозгами, вспоминая слышанное от наладчиков мудреное слово, — во, фарсмажонг.

— Недолго это будет длиться — рассудительно сказал Нельзин. — Как только компьютеры станут дефицитом, обязательно это правило отменят. А то найдутся ушлые граждане, которые зная, что им ни в жисть за три месяца не отгрузят, начнут покупать десятками. Беспроигрышная лотерея — или за три месяца двести процентов прибыли, или компьютер, который они в любом случае с наваром продадут.

— Да я вот тоже так думаю, — согласился продавец. — Товар новый, я с самого начала на нем сижу, как только представители завода приехали и самых сообразительных работе на заказах обучили. Каждый день смотрю и вижу, что продажи лавинообразно растут. Это сегодня вечером что-то никого нет, а днем длинная очередь стояла, у меня пальцы заболели все их фамилии и адреса в систему вводить.

— Куда вводить?

— В систему, в компьютер, то есть. Этот компьютер стоит здесь не сам по себе, таких точек продаж уже десятка четыре, во всех крупных городах. Ну и где-то там в центре стоит еще один компьютер, с которым контактируют магазинные. Ну как будто звонишь и передаешь заказ, только в разговоре за минуту не управишься все правильно продиктовать, а автоматика, компьютер, то есть, передает все это за несколько секунд. Есть такая штука — модем, вот, смотрите, он с одной стороны в компьютер втыкается, а с другой к телефонной линии подключен, нам дополнительную линию специально протянули. Этот модем со временем тоже можно будет купить, как компьютер, а пока он только за бонусы продается, я их как раз на него коплю.

Продавец. разливавшийся соловьем, неожиданно умолк, очевидно поняв, что сболтнул лишнего про загадочные бонусы. Друзья, пообещав приходить для проверки своей очереди, удалились.

— Ну что, по коньячку, обмоем покупку? — предложил Витька — только давай у тебя, а то Маринке проболтаемся. И машину сначала в гараж поставим.

— Давай. Тем более, что еще один повод есть, дома расскажу.

После первой рюмки Нельзин достал из кармана образцы, дал Витьке.

— Это моя новая пластмасса, попробуй сломай.

Витька напрягся, но даже согнуть не получилось.

— Вот результат всей моей работы в институте. Плотность чуть меньше чем у алюминия, зато прочность как у очень хорошей стали. Но даже не в этом дело, мне нужна была пластмасса с минимальным коэффициентом температурного расширения. Знаешь зачем? Все для нашей электронной промышленности. Невозможно заливку кристалла в корпус хорошо сделать. Расплав пластмассы при застывании уменьшается в объеме и рвет проводники. Там еще кое-какие проблемы есть, связанные с гигроскопичностью конечного изделия, но это проблемы вторичные, готовую микросхему можно обработать защитным слоем, но опять же, из-за разных температурных расширений вся эта защита со временем трескается, проникает влага, идет коррозия и микросхема отказывает. И вот бился я бился, и наконец понял, как нужную пластмассу сделать. А знаешь, как мне это понимание пришло? Во сне! Что ставит меня в один ряд с Менделеевым и Нильсом Бором, они тоже свои основные открытия во сне сделали. Не знаю, как это у них было, может и не было ничего, просто может быть, что все их вещие сны из области легенд, но у меня были именно сны, причем одинаковые по сути. Как будто я почти проснулся уже и тут перед глазами все эти цепочки атомов летают. Один день — просто цепочки, другой — как их собрать, ну в смысле какие химические реакции провести, ну и прочие попутные мелочи. Пластмасса эта у меня сразу получилась, и даже не одна. Я научился, в зависимости от количества конечной добавки, получать пластмассы с заданным коэффициентом теплового расширения. Знаешь, чем это грозит миру? Вот смотри — имеем два куска стали, подогрели до температуры расплавленного компаунда, капнули на них эти компаундом, прижали, ну как склеивают детали. А когда остыло и пластмасса навсегда окончательно полимеризовалась, не страшны уже температурные колебания — прочность соединения зависит лишь от адгезии пластмассы к стали, а она потрясающая. И потом, она идеальный барьер для воды и прочей вредной металлу химии. Так что вместо сварки можно склеивать, и не важно, что именно склеивать, лишь бы нужное температурное расширение подобрать. Прогнила твоя машина, дыра образовалась — вполне достаточно от ржавчины почистить, сварить нужную пластмассу, нагреть это место, залить — и никакой дырки, и крепко, и зимой или на жаре не отстанет, и покрытое пластмассой место дальше ржаветь не будет — доступ воды и кислорода и солей к старым очагам ржавчины отсутствует. Краска трескается, да и изначально имеет поры, а у моей пластмассы эти недостатки отсутствуют.

— Ну да, попробуй с внутренней стороны порог замазать или арки. Ржавеет то в первую очередь внутри, а не снаружи. Какая температура твоей пластмассы нужна?

— Порошок для плавления надо греть до 137 градусов. Потом расплав остывает и больше уже не плавится даже при 900 градусах, выше не проверял.

— Ну, 137 градусов это еще терпимо. В такую даже руку смело можно опускать, ненамного ведь теплее кипятка — пошутил Витька. — А если серьезно, то ничего не получится, в скрытых полостях ты от ржавчины ничего не очистишь, вскрывать надо. Мужики пушечным салом на новых машинах пороги мазали, не всегда помогает, все не промажешь — не видать же ни хрена внутри порога, все мажется вслепую. Но все равно интересно, и если пластмасса твоя действительно такая, то приспособу я себе обязательно придумаю и сделаю. Уже почти придумал, только дырка все равно большая нужна, минимум миллиметров 20, вот еще на 10 миллиметров от этой окружности все до металла очистить можно, и потом залить это кольцо твоей пластмассой. А уже потом и дырку можно заделывать, прицепившись к нему. Хотя, вообще-то, можно и сразу.

— Да ладно тебе, пошутил же я. Еще неизвестно, сколько эта пластмасса стоить будет и не засекретят ли ее. Ну, тебе лично я-то всегда сварганю, хоть целый килограмм, хоть два. Засекречивай не засекречивай, рецепт у меня вот здесь записан — Нельзин постучал пальцем по своей голове. — А вообще, пластмасса делалась в первую очередь для микросхем, в качестве клея ее еще дополнительно испытывать надо на отрыв, времени пока не было, да и такой оснастки у меня в лаборатории нет. Это пока только мысли на будущее. Кроме того, еще и коэффициент расширения надо подбирать к конкретному металлу.

— Я вот подумал, а как же тогда ты планируешь корпуса микросхем делать? Там же форма нужна, а пластмасса к ней прилипнет.

— Во-первых, для этого смазки специальные есть, а во-вторых, разницу коэффициентов расширения формы и отливки тоже можно использовать.

— Понятно. А сколько примерно стоит килограмм твоей пластмассы?

— Килограмм, наверное, очень дорого. Я же не бухгалтер, цен на компоненты, которые использую, не знаю. А вот если ее начнут варить тысячами тонн, то может и дешевле алюминия обойдется и даже дешевле стали. Представь — сейчас кругом железобетон, а может через год будет пластмассобетон или вообще дома целиком из моей пластмассы строить будут. Хотя нет, не будут, у моей пластмассы теплопроводность как у меди, зимой не натопишь. Нет, конечно и с теплопроводностью можно поколдовать, мне сейчас кажется, что мне все по плечу.

— А давай я из твоей пластинки ножик на заводе сделаю. Вот тогда и посмотрим, на что этот заменитель металла годится, как быстро он затупится. Может эта пластмасса вообще обработке не поддается, а отливкой нужных соток никогда не достигнешь. Я вот смотрю, скользкий он, может в подшипниках скольжения эту пластмассу можно применить.

— Бери, — согласился Нельзин, я для того образцы с собой и взял, чтобы ты свое мнение мастера-ломастера по металлу высказал, шестой разряд все-таки не хухры-мухры. Только не болтай там пока, а то неприятности мне будут обеспечены. А сейчас наливай, выпьем за мою докторскую, сдается мне, она у меня в кармане. Ух и развернусь я, когда завлабом стану. Идеи во снах так и прут, говорю тебе, иногда мне кажется, что я все эти полимеры окончательно понял, как и куда атомы надо ставить, чтобы нужные свойства получить.

— Да, настоящие чудеса этим летом творятся — сказал Витька после второй рюмки. — Видел, что с погодой делается? А у нас на заводе вообще и смех, и грех. Помнишь, я тебе про нашего Петровича рассказывал, как он прямо на торжественном собрании и сам напился и соседей по галерке напоил, а потом его собутыльники все разом на трибуну полезли, мол в греческом зале, в греческом зале? Как только этого Петровича ни обыскивали на проходной, как только ни следили за ним — бутылку он проносит регулярно, говорит, это у него такой спортивный интерес, все наружу несут, а он вовнутрь. Как проносил — до сих пор неизвестно, но где прятал — раскололся. Он выточил сопло пожарного рукава, чуть побольше заводского и быстроразъемное. Пронесет бутылку и сразу к пожарному щиту, сопло снимет, бутылку в рукав засунет и сопло обратно наденет, а оно бутылку за горлышко фиксирует. То, что сопло размерами больше чем обычное, никто и не заметил. Так вот, притащил он утром бутылку какой-то бормотухи, то ли "Портвейн 72" то ли" Три семерки", ну и когда надзор за ним ослаб, принялся дружков-алкашей угощать. Выпили они эту бутылку и больше никто из них не пьет.

— Что, насмерть потравились?

— Да нет. Просто пить бросили. И не тянет и не могут. Говорят, что даже от маленького глотка тошнит. Петрович злой как черт ходит, даже пиво пить не может, не говоря уже о том, что покрепче. Он мне по части мастерства фору мог дать, его оттого и не выгоняли, что сам иногда еле на ногах стоит, лыка не вяжет, а ничего никогда в таком виде не запорол, десятки микрон на глазок без микрометра ловил. А вот теперь брак погнал, говорит, тоска заела, интерес к работе потерял. Вот такие дела. Говорит, пока его коллекцию чернил, им на завод принесенную, кто-нибудь не выпьет, не будет ему покоя на этом свете. Куда там! Он, когда первую бутылку гальваникам подарил, те кто ее пил, тоже все напрочь пить бросили, и теперь все на заводе шарахаются от Петровича, как от заразного. Не знаю, правда или нет, но по городу слухи ходят, что наш завод не единственный, где такое произошло и народ теперь просто боится в магазинах дешевое пойло покупать. Его же в цистернах на винзавод привозят, и потом по бутылкам разливают, и мало-ли какую химию могли в тех цистернах возить, хорошо ведь не отмоешь. Выпьешь такое и кирдык. Действительно, представь, что за это жизнь, когда ни одной рюмки ни на свадьбе, ни на поминках выпить не можешь. Все скажут — вот допился, даже торпеду вшили, позор полный.

— Ну, нам то с тобой это не грозит, мы с тобой даже в школе чернила не пили. Давай, наливай, выпьем коньячку, чтобы минула нас чаша сия.

— А вот ты представь, что будет, если все в городе бормотуху пить перестанут. Они же на благородные напитки переключатся, а их количество строго запланировано на пятилетку вперед. И останемся мы с тобой сначала без водки, а потом и без коньяка.

— Ничего, не пропадем. Ты на заводе аппарат смастеришь, а я все-таки химик, без пяти минут доктор, такую реакцию подберу, такие фильтры сделаю, ни один участковый ничего не учует. Да и сколько нам того коньяка нужно — бутылок десять в год на двоих за глаза хватит.

В дверь позвонили. Никого, кроме Маринки, за дверью быть не могло, и Витька сам пошел открывать, а Нельзин, вздохнув, достал из буфета давно приготовленную бутылку любимого Маринкиного вина и бокалы. Пыльные бокалы поставил обратно, все равно Маринка непременно уведет друзей к себе, мотивируя примитивностью кулинарных способностей Нельзина и пустотой его холодильника.

Утром, когда Маринка, игриво посматривая на друзей, начала расстегивать блузку, медленно покачивая бедрами под "Одинокого пастуха" Джеймса Ласта, Нельзин смущенно отвернулся. Старый, десятки раз виденный сон, как всегда, на этом и закончился. Нельзин уже хотел открыть глаза, но сразу же начался другой сон, химический. Перед Нельзиным роились сложные цепочки атомов полимеров, он видел себя, испытывающим образцы на прочность, гигроскопичность, электропроводность и еще на целую кучу важных параметров, испытывал, делал записи и конечные цифры торжественно ложились на бумагу под одобрительные взгляды директора института. Дмитрий Палыч даже пару раз аплодировал с невесть откуда взявшейся в лаборатории трибуны, призывая делать то же самое и остальных собравшихся. На испытаниях присутствовали молчаливые представители какой-то новой государственной структуры, вручившие ему пластиковую пластинку с вытесненным на ней номером телефона, почему-то только для компьютерной связи. Сон перешел на компьютер, Нельзин видел, как ловко он управляется с разнообразнейшими программами, пальцы так и летали по клавиатуре. Потом он увидел себя в магазине проверяющим свою очередь, на календаре было сегодняшнее число, на часах половина первого, а на экране компьютерного телевизора была мигающая крупная надпись "отправлено". После посещения магазина Нельзин ехал почему-то не на работу, а домой, и дома в почтовом ящике его ждало извещение, призывающее получить и оплатить посылку. Сон на этом закончился.

Нельзин встал и побрел на кухню, ставить чайник. Следов начала вчерашнего употребления коньяка не было, Маринка, пока он искал сетку для коньяка и вина, успела помыть посуду и убрать продукты в холодильник.

Привыкнув уже доверять утренним снам, Нельзин сразу, как только начался обеденный перерыв, поехал в "Электрон". Продавец, увидев его, улыбнулся.

— Вот, не терпится Вам, все спешите, спешите. Пришли бы Вы завтра с утра, и заказывать ничего не пришлось бы, сэкономили бы почти три рубля за пересылку. Час назад с базы звонили, пришло в наш магазин 64 компьютера. Сегодня к вечеру получим, завтра продавать начнем. Ладно, давайте Ваш номер, посмотрим, что там с Вашим заказом. Ага, ну точно, у всех так сегодня — посылка отправлена. А это... ну ни фига себе! Сто бонусов! За что же это Вам такое счастье, Вы же даже компьютер пока не получили?

Продавец подвел курсор к знаку вопроса возле строчки "бонусы", щелкнул мышкой. Картинка сменилась. Продавец, прочитав текст, завистливо посмотрел на Макса.

— Вы двадцатипятитысячный заказчик, поэтому бонусы идут Вам в подарок. Повезло. Может, модем Вам не нужен, уступите мне? Стоит он 15 рублей, а я сорок дам. Или, если какой нужный Вам дефицит придет, сразу позвоню и придержу. Соглашайтесь!

Нельзин, вспомнив утренний сон, отказался, проверил номер Витьки, Витькин компьютер тоже был отправлен. Отбросив сомнения, молодой ученый отправился домой. В почтовом ящике лежало сразу два извещения. Захватив в квартире паспорт и деньги и заполнив извещения, Нельзин сразу отправился на почту. Оплатив заказанный компьютер, и получив посылку с ним, Нельзин протянул второе извещение. Пожилая худенькая почтальонша надолго ушла куда-то внутрь, а вернувшись с пустыми руками, откинула барьер и пригласила Нельзина внутрь.

— Уж не знаю, как только ее приняли, эту вашу посылку. Ровно двадцать килограммов, грамм в грамм, больший вес пересылать нельзя, но женщине и этот не поднять. И смотрите — огромная какая.

Перед Нельзиным неожиданно встал вопрос, как донести эту посылку домой. Двадцать килограммов — пустяк, если бы не размеры. Однако сверху ящика нашлась ручка, которая легко выдвигалась, если подцепить ее пальцем через специально предусмотренное углубление и тут же уезжала внутрь, если ее отпустить. С этой ручкой посылка чем-то напоминала огромный чемодан, виденный в детстве в каком-то поезде дальнего следования, но чемоданов такой толщины Нельзин представить себе не мог, толщина была под полметра.

— Ну чего стали как пришибленный, выносите уже, очередь ждет — улыбнулась почтальонша. — Я вот тоже, когда увидела, обалдела немного. Всякого повидала, но такое вижу в первый раз. А она еще и "авиа".

Нельзин поднял ящик. Две посылки сразу нести было очень неудобно, и почтальонша помогла — взяла первую посылку у Нельзина. Когда он с трудом вынес ящик за стойку, почтальонша сказала

— Вы, хоть и близко живете, всего две остановки ехать, измучаетесь совсем, да и как Вы с таим ящиком в автобус то залезете, даже не представляю. А то еще и уроните эту маленькую, а за нее 135 рублей отдано. Давайте вот что, я Вам нашего водителя пришлю, договоритесь с ним, рубчик какой дадите, он вас на каблуке мигом до дома довезет, все равно сейчас ему ехать.

Водитель, увидев размеры ящика и попробовав его на вес, запросил аж два рубля, зато потом помог дотащить большой тяжелый ящик до самой квартиры. Нельзин хотел попросить водителя подвезти еще и до работы, но и компьютер и загадочный ящик поставили на сегодняшнем рабочем дне жирную точку. В конце-то концов, столько лет почти каждый вечер задерживался, можно хотя бы однажды полдня прогулять.

Позвонив на работу, чтобы не искали, Нельзин переоделся в домашнее и приступил к вскрытию посылок.

Первой, конечно же, Нельзин распаковал ту посылку, где был компьютер. Незнакомый пластик клавиш и корпуса заинтересовал, но подробное изучение этой пластмассы Нельзин оставил на потом. После беглого просмотра инструкции компьютер был подключен к телевизору и опробован. Игрушка игрушкой, а кое-в чем он получше институтского будет, заключил счастливый обладатель персоналки.

Наступила очередь второго ящика. Отправителем тоже значился Союзпосылторг, только с добавлением странной аббревиатуры РОАКЗРИК. Вскрытие ящика заняло почти полчаса. Боковая крышка была прикручена на шурупах, пришлось разыскивать отвертку. Нельзин боялся, что как обычно, шурупы будут закручены молотком и не будут выворачиваться. Ломать добротно сделанный ящик, выдергивая шурупы, поддевая крышку стамеской, не хотелось, тем более что щели практически отсутствовали — кончик ножа не засунешь, не то что стамеску. Но все шурупы были именно закручены и выворачивались довольно легко, ни один шлиц не повредился и шурупы после выворачивания выглядели как новенькие. Наконец фанерная крышка была снята, но содержимое ящика все еще было скрыто листом картона, на котором лежал конверт.

Нельзин вскрыл его и быстро просмотрел напечатанный на машинке текст

— Уважаемый.... Вы являетесь юбилейным покупателем... двадцать пять тысяч — это значительная веха на пути всеобщей... двигатель прогресса... Советский народ... решениям съезда... преподнести полезный подарок... перспективный ученый в области органической химии... доблестным трудом обеспечите...

— Черт, как они узнали, где я работаю? В бланке заказа я ведь ничего такого не писал?

— ... набор специальных программ... модем для выхода в инфосеть по телефонной линии... струйное печатающее устройство... компьютерный монитор с большим разрешением...

Под текстом с правой стороны было напечатано "Слава Капээсэс", под этим РОАКЗРИК и еще ниже красовалась залихватская подпись. Выглядело так, что "Слава КПСС" — это расшифровка подписи.

Нельзин улыбнулся. Кто-то, то ли специально, то ли нарочно, не поставил восклицательный знак. Точки тоже не поставил. Получилась забавная шутка. Слава — имя, Кпсс — фамилия.

Черт! Шутка. Ну, конечно, это шутка. Там, под картонкой, кирпичи. Он пер этот ящик, шурупы бережно выкручивал. Стопроцентно это Витька. Кто еще, кроме Витьки станет столько шурупов отверткой закручивать? Съездил в магазин, узнал, и со всеми договорился. Сидит сейчас где-то с этим водилой и ржет. Ну я ему устрою. Посажу шурупы на свою быструю эпоксидку и заставлю выкручивать. Скажу, что отвертка куда-то задевалась...

Нельзин вытащил картонку. Нет, не розыгрыш, не кирпичи. Телевизор, вернее, монитор и какой-то незнакомый предмет из пластика, хорошо просматривались среди пенопластовых распорок. Вот и инструкции в полиэтиленовых пакетиках и кабели. А эта коробка сверху, судя по надписи, с модемом.

Нельзин взял листок и снова глянул на подпись. Конечно, Славас Капэсас. Вот что значит читать по диагонали письмо, содержащее славословия партии и решениям ее съездов. Завод, выпускающий это компьютер, находится в Прибалтике, а Капэсас — вполне себе литовская фамилия. Нельзин отложил листок и стал опустошать ящик. Модем почти ничего не весил, печатающее устройство оказалось неожиданно легким. А вот монитор был хоть и небольшим, с экраном сантиметров 40 по диагонали, но довольно увесистым. Нельзин положил монитор экраном на диван и посветил фонариком в вентиляционные щели задней крышки — две малюсенькие электронные платы с микросхемами, провода к разъемам, легкие профили кронштейнов, поддерживающие кинескоп. Непонятно, откуда такой вес. Корпус пластмассовый, легкий, кроме кинескопа и его отклоняющих катушек такому весу взяться неоткуда.

Инструкция гласила, что модель экспериментальная, диагональ 38 сантиметров, вес 25 килограмм. Нельзин загрустил, несмотря на небольшой размер монитора, 25 килограммов это все-таки многовато — на работу и с работы каждый день таскать не будешь. Стоп. Какие 25 килограммов? Тяжелый-тяжелый, а даже двадцати кило в нем нет. Нельзин углубился в инструкцию. Ага, сам монитор весит 15 кило, это подставка дает еще десять. Что за подставка? Нельзин взглянул на монитор и продолжил читать инструкцию. Дошел до сборки, пришлось опять лезть в ящик, тяжеленная подставка нашлась на дне. К ее легкой тонкой пластмассе снизу по краям были прикреплены два полированных металлических бруска. Нельзин прикрутил подставку и поставил монитор на стол. На ножке подставки был шарнир и монитор получил возможность немного наклоняться взад-вперед. Вся конструкция выглядела достаточно неустойчивой, но аккуратно попробовав опрокинуть ее, Нельзин понял, что стоит она весьма прочно. Очевидно, вес подставки специально был подобран против опрокидывания монитора. Разумно, но зачем такая высокая ножка? Стоял бы монитор пониже, и была бы подставка пошире, тогда... Нельзин положил перед монитором компьютер, присел на стул, представил, как он работает, набирая тексты из разных справочников. Да, стоял был бы экран пониже, невозможно было бы наклонить его перпендикулярно взгляду, да и когда будешь нажимать на эти клавиши, рука экран заслонять будет. А была бы подставка пошире, места на столе стало бы значительно меньше. Нет, все хорошо, не буду Витьку просить подставку переделывать, разработчики наверняка не одну неделю на этот вариант убили. А вот что попрошу, так это сделать точно такую же, или еще потяжелее, и на работу отнесу. 15 кило самого монитора я уж как-нибудь дотащу.

Нельзин вспомнил, с каким трудом он нес ящик. Ровно двадцать кило, говорите? Максимальный вес? Ну-ну. Как бы не все тридцать пять. Двадцать пять монитор, килограмма четыре печаталка, модем, провода, книжки-инструкции, бутылка чернил, ну и сам ящик. Да, по правилам такой вес не примут, но договориться то, оказывается, можно, главное, чтобы по бумагам вес не превышал предельного.

Вечером забежал Витька.

— А я уже компьютер получил, представляешь? — бухнул он в прихожей. — Маринка на седьмом небе от счастья, а вот у меня проблемы. После программы "Время" футбол, а телевизор занят, причем навсегда. Я уж как только не уговаривал ее, говорит — к друзьям иди смотреть. И ладно бы что-то интересное было, так нашла среди программ книжку, фантастику, теперь читает. Я говорю ей — сходи в библиотеку, возьми эту книжку и читай, дай футбол посмотреть, а она смеется — в библиотеке такой нет.

— Я тоже компьютер получил, — похвастался Нельзин, — еще в обед, вот, сижу, разбираюсь.

— Значит, с футболом я и у тебя пролетаю? — заволновался Витька. — Может все-таки посмотрим?

— Да смотри ты свой футбол, никаких проблем.

Друзья прошли в комнату

— Ого, ты к компьютеру маленький телевизор прикупил? Сколько такой стоит? Я тоже хочу.

— Не знаю, сколько стоит, и вовсе это не телевизор, а монитор. У него даже антенного входа нет, он специально под компьютер рассчитан. А сколько стоит — не знаю, подарок.

Нельзин поведал Витьке историю второй посылки.

— Вот видишь, что значит вовремя и качественно обмыть — резюмировал Витька. — А я из твоего куска пластмассы ножичек тебе сделал, смотри какой. Намучался, конечно, не пластмасса, а чисто инструментальная сталь. Алюминий этим ножиком можно строгать и не затупишь, и от воды он не заржавеет. А из прутка я пару хреновин выточил, для своего опыта. Потрясающая штука, когда деталь хорошо скользит и от температуры не расширяется. Сколько у меня Маринка кофемолок испортила, когда сахарную пудру делала — ужас прямо. Там обороты большие, пара ось-сальник греется, сахарная пудра на фетровый сальник налипает и пригорает, сальник после пары помолов уже не сальник, пудра дальше идет, вниз, подшипнику хана приходит, клинит его и обмотки мотора от такой нагрузки горят. А я ось и сальник из твоей пластмассы сделал, подгонял, конечно долго, зато разница в диаметрах меньше микрона получилась. Проверил уже, ничего не пригорает. Одной домашней заботой теперь меньше, но у меня на твою пластмассу еще планы есть.

Витка включил телевизор и сел на диван, Нельзин сел перед монитором. Пока он разговаривал с Витькой, инфосеть закрылась и для возобновления работы предлагалось нажать и три секунды удерживать соответствующую клавишу и ввести пароль. Но прежде чем погрузиться в мир информации, значительная часть которой ранее была недоступна для него по причине удаленности Новосибирска от столичных технических библиотек, Нельзин еще раз взглянул на ножик, лежащий возле подставки монитора. Чертовщина, конечно, не может такого быть, но на первый взгляд обе эти полированные пластмассы совершенно одинаковые.

21-08-77

В Москву Сырцов вернулся в воскресенье, и сразу из Домодедово позвонил Брежневу. Леонид Ильич, действительно заинтригованный расследованием, не стал откладывать встречу на понедельник.

— Замечательно выглядите, Леонид Ильич, — польстил Брежневу Сырцов.

— Что есть, то есть, — согласился Брежнев. — И на сколько лет я выгляжу, что по этому поводу скажут советские правоохранительные органы?

— Ну, больше пятидесяти пяти я бы Вам не дал.

— Обижаешь. Все врачи дают максимум пятьдесят. Оказывается, чукотская народная медицина в чем-то посильнее академической, стыдно мне за наших официальных медиков.

— Ну раз так, то с медициной спорить особо не буду. Пятьдесят два года, не больше. Именно так я написал бы в протоколе. А что за народное средство?

— Да медики и сами разобраться не могут. Мы с Косыгиным в Анадыре один и тот же курс лечения принимали, только он почти сразу здоровье восстановил, а у меня какими-то циклами идет. Про полярные сияния над Москвой в газетах читал?

— Ну да, конечно, редкие для этих широт явления.

— Так вот, они как-то с этим связаны. Все на академика Вернадского кивают, на какую-то ноосферу. Но факт, что после каждого такого полярного сияния я немного моложе становлюсь. Скоро паспорт придется поменять, а то вдруг остановят меня на улице и скажут, что фотография не моя. Я ведь по утрам даже бегать начал, по километрику пока что, но все время дистанцию увеличиваю, так что скоро вполне могу оказаться далеко от дома.

— Не беда, Леонид Ильич, звоните тогда сразу мне, я вашу личность подтвержу — поддержал шутку генсека Сырцов.

— Ну да, прямо так и дадут они позвонить, — помрачнел вдруг генсек, вспомнив один из разговоров с чертом. — Надо партии за законодательную базу как следует взяться, слишком многое зависит от конкретного работника, от его совести. В народе вообще говорят — "закон что дышло, куда повернул, туда и вышло". У нас развитой социализм, между прочим, а пословицы царских времен до сих пор не потеряли актуальности. Вот с чем надо в первую очередь бороться, так это с нарушениями социалистической законности работниками государственных органов. Я, конечно, прекрасно понимаю, что без этих нарушений иногда нельзя, но чувство меры должно быть.

Сырцов удивленно посмотрел на Брежнева.

— Так это сколько работы, Леонид Ильич, предстоит? Начиная с того, что республик пятнадцать, и в каждой свой уголовно-процессуальный кодекс, вместо единого союзного. А ведь это только верхушка, еще ведомственные инструкции есть, и общие, и отдельные, вплоть до отдельной области и ниже.

— Вот именно. Страна у нас давно единая, возникла новая общность людей — советский народ, а законы везде разные. Надо с этим бардаком заканчивать. Вспомни, не так уж и давно даже правила дорожного движения везде разные были. Что, вижу, сейчас то тебе и вспомнить смешно то дикое время? Ладно, что-то нас не туда занесло, смеяться потом будем, давай докладывай по твоей сибирской поездке.

Сырцов открыл блокнот, в котором он набросал основные тезисы доклада.

— Прилетел я в Благовещенск, как ни странно, мой звонок в ихнее управление КГБ не пропал, встретили меня на машине прямо у трапа самолета. Поехали мы сразу в Белогорск, приехали под вечер, устроились с водителем в гостинице, ну, думаю, завтра с утра прямо к районному милицейскому начальству двину, озадачу розыском Эдика и девушек, а потом уже к нашим конторским. В самолете насиделся, в машине насиделся, подумал, надо бы косточки размять, да и поужинать заодно. И водитель не против, сходил, привел горничную. Спрашиваю я ее, где у них тут культурно отдохнуть можно, чтобы и весело и без мордобоя. Отвечает, что раньше негде было, а на днях открылся молодежный развлекательный центр. Ну и рассказывает подробно, что после Вашего визита уже на следующее утро приехали военные строители, привезли какие-то жуткие машины и начали набережную разрывать. Огородились от города длинным полукилометровым забором. В общем, жители подумали, конец света пришел, лето, искупаться негде будет, к реке не пройти, в общем, пропал август. Одновременно строители начали разрывать и улочку, идущую к реке, на ней появилась глубокая канава, а ближе к вечеру этот апокалипсис добрался и до магистральной улицы, всего месяц назад порадовавшей горожан новеньким асфальтом. Начали подвозить какие-то трубы. Сбывалась старинная народная примета — "если где-то положили новый асфальт, значит там вскоре будут менять трубы". Всю ночь стоял шум, а к утру те улицы, что разрыли, уже заасфальтировали, причем лучше прежнего. Это строители, оказывается, к городским коммуникациям подключались. Всю субботу строители возили чего-то на берег, столько машин сразу в городе и не видели, разве что во время крупных военных учений. К вечеру субботы слухи о массовых пятничных разрушениях дошли до городского руководства, собралось оно, посовещалось, обнаружило, что никто ничего не знает и поехало на стройку хвосты военным крутить за самоуправство, а там уже забор разбирают. Набережная вышла не хуже, чем в Москве, асфальт ровный, обрыв в бетон одет, под тёсаный камень, широкие лестницы вниз, к пляжу ведут, везде появились фонари, лавочки со столиками, даже туалеты с кафелем и сантехникой. А начальник строителей, подполковник, увидев городское начальство, смеется — Брежнев сказал, что обеспечит досуг для молодежи, значит обеспечит, и беспокоиться не о чем — вот, гулять уже можно, осталось совсем немного. Конечно, заливала горничная насчет этих разговоров, вряд ли простой народ рядом с городским начальством стоял.

— Ну да, что-то такое было, — задумчиво сказал Брежнев. — Мы с Косыгиным перед отъездом из Белогорска тому начальнику строителей так и сказали — надо хоть какой-то микрорайон для начала построить, чтобы оценить эффективность новых технологий. И брякнул — вот, на собрании говорилось про нужды молодежи, начните с какого-нибудь клуба для нее, пока план экспериментального строительства не утвердим. Это, что, получается, подполковник меня буквально понял? И что они там успели построить, кроме этого променада вдоль реки?

— Сейчас расскажу, только рассказ горничной закончу. В общем, строители всего за неделю громадное здание возвели. И дискотека там, и кегельбан, и бильярдные, и спортзалы, ну теннис там настольный, волейбол и прочее. И кафе, и рестораны, и банкетные залы, и кинотеатр со сценой, на которой и спектакли можно играть со сложными декорациями. Еще неделю строители занимались внутренней отделкой и оборудованием. Плакаты по городу развесили о открытии, пригласили начальство ленточку разрезать. Обслуживающий персонал вроде откуда-то из Прибалтики привезли. Народ, когда его внутрь запустили, просто в шоке был. Честно говоря, я тоже был изрядно поражен, когда сам увидел. В Москве такое открыть — очереди бы до Тулы стояли, ну чистая заграница из кино, а ведь это простой городок во глубине сибирских руд. И название какое-то нетипичное — "Пизанские башни". Честно говоря, похоже. Стоят две одинаковые наклонные башни, опираясь верхушками друг на друга, каждая с виду точь-в-точь, как Пизанская. Да вот, у меня фотография здания есть, успели мне напечатать, водитель подсуетился.

Брежнев внимательно рассмотрел фотографию, прикрыл половину рукой.

— Да, на Пизанскую похоже. Красивый молодежный центр получился. Вот подполковник учудил, придется ему звездочку на погоны добавить и на грудь чего-нибудь повесить. А я даже его фамилии не запомнил, ну ладно, найдем, подполковник — это все-таки не иголка. Ну а что дальше?

— Ну вот, наслушались мы с водителем и решили посетить это заведение. Вид впечатлил, молодежь в очереди стоит, и не только молодежь. И милиции там полно, сдерживают, так сказать, наплыв страждущих. И вот что я вижу — останавливается милицейский уазик, вылезают из него две барышни с моих фотороботов, подходят к милиционерам, и те, ни слова ни говоря, пропускают без очереди. Ну я представился, все честь по чести, и спрашиваю — а кто эти девушки, которые без очереди прошли? И вот оказалось, что это дочки местного начальника милиции. Представляете, чтобы было, если я в этот дворец молодежи не пошел бы, а явился утром с фотороботами к их папаше?

Брежнев улыбнулся.

— Да, довольно неприятная ситуация была бы. Уж не знаю даже, для кого неприятнее, для девушек, для их папы или для тебя. Будем считать, всем повезло.

— В общем, пошел я в этот дворец молодежи девушек искать. Красиво внутри, в башнях лифты прозрачные, полы в башнях, вопреки виду снаружи, совершенно горизонтальные. Отыскал я девушек в дискотеке, но... — Сырцов немного замялся, — переговорить там не удалось.

Заминка Сырцова, человека роста весьма небольшого, была вызвана воспоминанием о том, что, когда он приближался к девушкам и их кавалеры бросали на него мимолетный взгляд, его захлестывала волна страха. Мышцы кавалеров казались стальными, а кулаки размером с его голову. Физподготовке полковник Сырцов уже давно не уделял даже малую толику времени, предпочитая ей интеллектуальное развитие. Водителя рядом не было, тот как-то затерялся в людской массе. В конце концов Сырцов, подгоняемый излучением охранной системы девушек, к которому вскорости добавилось и излучение вживленного ему импланта, вовсе ретировался из развлекательного заведения, заняв наблюдательную позицию снаружи. Долго ожидать ему не пришлось, стоило на минуту отвлечься, посмотрев на отблески фонарей на волнах Томи, как девушки, вернее уже их клоны, появились поблизости от него и тоже стали смотреть на реку, о чем-то тихо переговариваясь.

— Долго я за ними ходил, но в конце концов, Леонид Ильич, я с ними познакомился незаметно для окружающих. Очень, очень приятные девушки, не был бы я женат, тут же предложение сделал бы, причем обоим сразу.

Брежнев хмыкнул.

— Губа у тебя не дура, полковник. Но лично я выбрал бы ту, что постарше.

— Ну это как кому, — возразил Сырцов, и на лице его на мгновение появилось мечтательное выражение. — Но я, мало того, что уже женат, я к тому же еще и на службе был, в общем, просто поговорил по-дружески, честно рассказал, что разыскиваю Эдика по Вашей просьбе. Ну, иначе действовать было нельзя, все-таки дочки начальника милиции, такие ничего не боятся, особенно у себя дома. Рассказали они мне все что знали, причем чистосердечно, уж поверьте моему опыту следователя. Познакомились они с нашим фигурантом совершенно случайно, вернее, сначала Алена познакомилась. Он стоял на вокзале, весь какой-то потерянный, как будто от поезда отстал. В общем, разговорились, проводил он ее домой, там он и с Ольгой познакомился. Вел себя немного странно, как будто забыл чего-то простое, девушкам это показалось весьма забавным, ну смешило как бы. Напоили они его чаем, накормили ну и попутно рассказал он им всю свою историю, я сейчас перескажу то, что дела касается.

Шел Эдик вечером по улице. Получил по голове, упал, очнулся, почти в себя пришел, чувствует, что шарят у него по карманам. Когда окончательно в голове прояснилось и даже поднялся уже, то увидел, как трое его обидчиков убегают. Поднял он какой-то отрезок трубы, брошенный ими, ну и побежал вслед. Трое, отбежав подальше, на шаг перешли, и поэтому через минуту Эдик их догонять начал. Они оглянулись, увидали его, рванули во двор, там старая застройка, дома двухэтажные, со дворами, заборами огороженными. Вот в один такой двор обидчики и забежали. Эдик, конечно, за ними, успел увидеть, как последний юркнул в проход между дровяными сараями. Эдик тоже туда, а там куча дров навалена, двое по ней уже на крышу сарая залезли, третий им что-то наверх передает. Ну, Эдик к нему кинулся, тот по дровам наверх, Эдик за ним, хлопнул его трубой по заднице, за сумку ухватился, назад тащит. Первые двое подхватили своего приятеля за руки, наверх выдернули, кольцо ремешка разогнулось, и сумка осталась в руках Эдика, а сам Эдик по куче дров вниз полетел. Опять сознание потерял, очнулся у подножия кучи уже когда светало. Голова болит, рубашка порвана и в крови, рядом лежат труба и сумка. Поднялся он, зашел в дом, там удобства на лестнице, то есть туалеты и умывальники. Напился он воды, умылся кое-как, заглянул в сумку, там сверху летняя куртка, под ней другая одежда. Нашел Эдик рубашку, надел, впору пришлась. Ну и решил он, что раз размер рубашки и куртки его, то и сумка тоже его. Стал он мысли в порядок приводить — ничего не помнит о себе, ни имени, ни того, кто он такой, вообще ничего в голове не осталось до момента, когда его по голове стукнули. Даже где он и как в этом районе оказался, не помнит. Вышел он во двор, на лавочке присел, стал в вещах рыться. В кармане куртки нашлась старая помятая квитанция с нарисованным на обратной стороне чертежом, из нее узнал, что он, возможно, Э.Л. Бойко и живет в Хабаровске на улице лейтенанта Шмидта. На дне сумки, под картоном, нашел билеты на поезда Рига-Москва и Москва-Хабаровск и триста рублей сотенными купюрами. Что за билеты, использованные или еще нет — непонятно, ни числа, ни месяца ведь не помнит. Пошел Эдик по улицам бродить, найти кого-то и хоть число спросить. Долго ходил, на улицах никого, транспорт не ходит, даже время неизвестно — часов нет. Киоски Союзпечати ставнями закрыты, дату на газетах не посмотреть. Наконец первый автобус подошел, на нем Эдик до вокзала доехал, по дороге спросил, какое сегодня число. На вокзале, естественно, он понял, что в Риге, а внутри вокзала киоск ставнями не закрывается, там и месяц из газет узнал. Выходило, что билеты у него неиспользованные и уже в 14:15 отходит его поезд в Москву .

Стал он размышлять над своим положением. Думает, раз билеты Рига-Хабаровск, то есть только два варианта — живет он или в Риге, или в Хабаровске. Жил бы он в Риге, с чего бы это ему тогда за день до отправления таскать с собой вещи, билеты и такие деньги? В общем, решил он, что живет в Хабаровске. В милицию обращаться не стал, напавших уже вряд ли отыщут, а вот его, как пить дать, в психушку определят. Во всяком случае, пока разберутся, билеты, конечно же, пропадут. Принял решение ехать в Хабаровск, путь неблизкий, пока доедет и сам все вспомнит. Побродил он до отправления поезда по ближайшим магазинам, купил сетку, кое-каких продуктов в дорогу и поехал в Хабаровск.

В общем, эта часть рассказа моих возражений не вызывает, она много чего объясняет. В Риге точно все проверю, но насколько я помню тот район, все сходится. Милиция, когда ездила по окрестностям, конечно искала нападавших, но никому из них в голову не пришло, что через крыши сараев можно на параллельную улицу выскочить.

— Ну тебе то это тоже в голову не пришло.

— Да, каюсь, не пришло. А ведь я там даже в какой-то двор заходил, может даже в тот самый. Там улица вообще, как в селе каком-то, ни тротуаров, ни асфальта. В сухую погоду проедет машина — пыль столбом. Стоят вдоль улицы довоенные бараки, может даже дореволюционные, черт их знает. Рядом прогресс, девятиэтажки, детские площадки, жизнь кипит, а на этой улице, если бы не бетонные фонарные столбы, можно подумать, что в прошлый век попал. Как-то нерационально строят в Риге новое жилье, все по окраинам, а в центре остается вот такое безобразие. Да все жители этой улицы в одной девятиэтажке поместились бы, а сколько на месте их деревянных халуп таких девятиэтажек построить можно было бы? В общем, теперь ясно, как Эдик смог так пропасть, что ни мы, ни милиция не смогли его найти. Милиция той ночью, небось, в первую очередь нападавших искала, в лучшем случае только в проход между сараями заглянули, а вот за кучу дров заглянуть никто не удосужился, иначе нашли бы Эдика сразу.

— Опять на милицию все валишь? — хмыкнул Брежнев. — Рассказывай дальше, что с Эдиком было, почему он в Белогорске оказался, если ехал в Хабаровск.

— А он в Белогорск уже после Хабаровска приехал. В Хабаровске он тоже ничего не узнал — чужой город, в душе ни одна струнка не шевельнулась. Приехал он по адресу из квитанции, покрутился там — никто его не узнает. Мало того, оказалось, что в квартире жили одинокие старики. Получается, квитанция могла попасть в карман куртки случайно, просто подвернулась бумажка чего-то нарисовать. Пожил Эдик в Хабаровске несколько дней и решил, что ошибся, сумка могла оказаться не его, а то, что размер одежды подошел, ничего не значит. И решил он потихоньку в Ригу возвращаться, на перекладных, чужих денег то уже меньше чем двести рублей осталось, пока в Хабаровск ехал, особо не экономил, в вагон-ресторан с соседями по купе ходил. Это когда живешь дома и работаешь то рублей шестьдесят на месяц может хватить, а когда черти-где оказался и не знаешь, что тебе день грядущий сулит, где будешь жить, где работать, то и двести рублей это уже совсем мало. Вот так он в Белогорске оказался, на попутных машинах доехал.

— Теперь понятно мне, почему он отказался ко мне в Москву ехать — документов то у него никаких при себе не было. И, понятно, почему он так сокрушался, что автодороги там нет. Дальше, значит, он поездом поехал?

— Именно так. Девушки сказали, в тот же день он уехал, 28 июля, значит. Я с утра пошел на станцию, выяснил, кто в кассе в тот день работал. Первая кассирша Эдика не вспомнила, у нее смена тогда до шести вечера была, пришлось мне домой ко второй ехать, которая после шести в кассе сидела. Случайно застал, она собиралась на огород, уже в подъезде с сумкой стояла и почтовый ящик проверяла. Если бы я взгляд на номер ящика не бросил, не нашел бы я ее в тот день, может до тогда до понедельника пришлось бы в Белогорске задержаться.

— Ну, можно было бы опрос кассирши местным поручить, со связью у нас все-таки получше, чем с автодорогами.

— Леонид Ильич, ну говорил же я уже, не доверяю я никому с этим расследованием. Или не опросят ее, а мне скажут, что опросили, и, мол, она ничего не помнит, или опросят и не позвонят, или ответят письмом, а письмо пропадет. С этим делом такое постоянно происходит. Считайте меня маньяком, считайте шизофреником, тем более повод есть — мандарины мне все-таки привиделись. Но, как бы там ни было, от меня ведь не убудет, если я лично какие-то мелочи сделаю.

— Ладно, не обижайся, рассказывай дальше.

— Эдика эта кассирша сразу вспомнила, он с ней довольно долго разговаривал. Выяснял, сколько билеты стоят в разные города, в конце концов взял билет до Тайшета. После разговора с кассиршей я опять девушек встретил, и они мне показали письмо Эдика, вот оно, изъял. Из письма следует, что он уже добрался до Кемерово, и, главное, начал кое-что вспоминать. Вспомнил, что жил он где-то на окраине Риги, недалеко от остановки электрички. И представьте себе — пишет, что вспомнил, что в начале мая где-то там он споткнулся о корень, упал, ударился головой и ненадолго потерял память. Если это реальные воспоминания, то они многие странности в майской перемене поведения Эдика объясняют. В общем, направляется сейчас Эдик на перекладных в Ригу, будет искать, где именно он он жил. Думаю, не позднее чем через 10 дней мы его там и найдем. После Кемерово места уже достаточно обжитые пошли, движение на дорогах поинтенсивнее, за сутки на попутках минимум километров двести можно проехать. Так что позвоню я в Ригу своей группе, пусть уже ждут, а завтра и сам в Ригу отправлюсь.

— Сам то ты как к этим рассказам относишься? Сдается мне, ты немного пересмотрел свою теорию вселенского заговора с непонятными целями?

— Ну, в целом, конечно пересмотрел. Во всяком случае, вариант инсценировки я уже не рассматриваю. Я обычно доверяю своей интуиции, а она теперь говорит — обычное случайное ограбление. Не поверите, но мне этот Эдик уже каждую ночь сниться начал и в снах все именно так, как Эдик белогорским девушкам рассказал. Ну как кино — вот он за грабителями бежит, вот с кучи дров падает, вот в поезде едет. По большому счету, дело можно было бы обратно в милицию передать, но вот только не привык я не полностью законченные дела бросать. Вы поручили найти, так вот — пока Эдика не найду и рижским девицам на руки не сдам, буду чувствовать себя несколько неуютно. Да, подождите, я же еще не все рассказал про мою командировку на восток. Возвращаюсь я из Белогорска в Благовещенск, прикорнул малость в машине и тут меня беспокойство одолело, мол что-то я не сделал, не проверил всю полученную информацию. Эдик ведь девушкам фамилию из квитанции назвал и адрес хабаровский. Поэтому улетел я из Благовещенска не в обратно в Москву, а полетел в Хабаровск, там уже совсем недалеко. На улице лейтенанта Шмидта проживал один единственный Э.Л. Бойко, вот к нему я и отправился. Приятный старичок, еще в тридцатых в НКВД служил, бдительный, он меня еще у подъезда срисовал. Домой не пригласил, потащил в пивную, раскрутил, в общем, на агентурные средства. Значит, история, им рассказанная, такая. Есть у него в тайге старый приятель, а его сын в отпуск собрался. Приехал этот сын приятеля в Хабаровск, встретил его Бойко на автовокзале, сразу домой пригласил, покормить — помыться с дороги, но тот отказался, сумку с вещами отдал, а сам сначала по магазинам отправился. Ну Бойко ему на своей квитанции план набросал, как до дома добраться. Не чертеж это был, а план, как от психушки до дома дойти.

— Какой еще психушки?

— Да этот Бойко рядом с психиатрической больницей живет, остановка автобуса как раз возле нее. В общем, неважно, что там днем было, а вечером гость уехал в Ригу,сообщив день и время, когда вернется, обратный билет ведь заранее куплен был. Вот Бойко и поджидал его в тот день на лавочке у своего подъезда. И вот видит — крутится возле дома какой-то парень, а сумка у него ну точь-в-точь как у сына его приятеля. В общем, старичок насторожился и стал за парнем наблюдать. Тот к старушкам у соседнего подъезда подошел и что-то спросил у них, а старушки в сторону лавочки Бойко показывают и что-то объясняют. Парень тогда к нему направился, но разговаривать не стал, просто как бы невзначай остановился рядом и искоса так поглядел, да и пошел дальше. Бойко и виду не подал, что парнем заинтересовался, старая чекистская школа. Потом парень как бы что-то вспомнил, остановился, пошел назад, опять остановился у лавочки и спросил у Бойко, который час. Узнав время, пошел в сторону остановки, больше Бойко его не видел. Старик хотел, конечно, проследить за парнем, но побоялся разминуться с сыном приятеля. Бабки с лавочки рассказали Бойко, что парень спрашивал про него и про его сына, ответили, что сына нет, что Бойко на пенсии и живет только с женой. Сказали, что парня это как-то весьма огорчило. Конечно, ожидаемый гость в тот день так и не приехал, и старичок немного встревожился. А когда через два дня сын приятеля все-таки вернулся, то рассказал он, что в Риге перед самым возвращением поругался с подругой, у которой все время жил. Ну и поехал он в центр, попробовать на ночь в гостиницу устроиться. И до того размолвка его расстроила, что ничего вокруг не замечал, поставил сумку на пол троллейбуса, задумался, вот ее и сперли. А в сумке и билеты на поезд и триста рублей заначки. Хорошо хоть документов там не было. Пришлось ему к подруге возвращаться, мириться. Отправил он отцу телеграмму, чтобы денег выслал. Получил телеграфный перевод на главпочтамте, купил новые билеты и приехал в Хабаровск с опозданием на двое суток. Бойко тогда подумал, что парень, который возле дома крутился, как раз тот, что сына приятеля обворовал, и, раз хозяин на другом краю страны задержался, то решил дополнительно квартиру обчистить. Бредовое, конечно, умозаключение, нулевая вероятность, но и лет старику уже немало. А Эдика на фотографии Бойко сразу опознал. Так что рассказ Эдика подтверждается, осталось его самого найти и допросить, тогда и вещи на опознание предъявить можно.

— Молодец, глубоко копаешь. Только ты смотри, не особо в допросе усердствуй, никакой политики я в этом деле не вижу. И в психушку его не сдавай, вполне адекватный парень и мне его нежелание получить позорное пятно на всю жизнь вполне понятно. Кстати, зачем тебе Эдика в Риге ждать? Подключай на вероятных маршрутах его передвижения ГАИ и милицию на транспорте и отправляйся в Ригу только после этого. Да не бойся, все равно вся слава твоя будет.

17 31 31' 79 198 204 209 230 282 361

М

Макс начал использовать возможности имплантов уже давно. Они давали информацию о местоположении своего носителя, о его эмоциях и о физическом состоянии, могли по команде грэйва впрыснуть в кровь микродозу лекарства или наоборот, отравы, могли воздействовать на объект широким спектром пси-волн, от доверия до неприязни, от невыносимого ужаса до непередаваемого счастья, могли транслировать в мозг носителя звук и картинки. Мечта рабовладельца, — думал Макс, — кнут и пряник в одном флаконе. Вот они, цивилизованные потомки с их высокоразвитой моралью и их жестокими играми в ученых-историков. Хотя, кто их знает, судить то о имплантах ему приходится с позиций человека начала 21-го века. Вот, например, совершенно мирный современный гаджет, электрический утюг, тоже задумывался изобретателями вовсе не как средство пыток.

Почему импланты не позволяли читать мысли носителя, было непонятно. Технология чтения мыслей потомками была однозначно освоена. Общается же грэйв с ним мысленно, достаточно непосредственного контакта с телом. Возможно, чтение мыслей другого человека у потомков было страшным табу и эта технология была тщательно скрыта в программном обеспечении грэйвов, находилась там под семью замками, во всяком случае, его грэйв не смог ее ни найти, ни воспроизвести, так что не смог и импланты модернизировать.

Макс не однажды пожалел об этом табу. Как было бы замечательно знать мысли противника и вовремя себе соломки подстелить. Вот хотя бы взять этого неугомонного Сырцова. Как он тогда провел грэйва, напросившись на личный прием к Брежневу, и ведь совершенно подсознательно провел. Сказал бы по телефону Богомолову про то, что к Брежневу на доклад просится, не прошли бы его слова через фильтры грэйва на АТС, не дошли бы они до Богомолова и не было бы опасной поездки Сырцова в Белогорск. А может оно и к лучшему, то, что в этом случае не случилась игра в испорченный телефон? Все-таки Богомолов с Сырцовым приятели, когда-нибудь встретились бы лично и еще неизвестно, чем бы все это закончилось.

Экспресс-обучение Макс тоже освоил давно, еще когда понял, что мало чего понимает в процессе создания микросхем. Стационарное оборудование позволяло, введя пациента в сон, воздействовать на его память. Вклиниваясь между циклами сна, можно было пополнять и обычную память, и двигательную. Всю свою взрослую жизнь Макс сожалел, что в детстве и юности не освоил гитару, несколько раз даже собирался записаться на курсы, но взрослая жизнь есть взрослая жизнь — времени на это он так и не выкроил. А после одного-единственного сеанса экспресс-обучения он сыграл сложнейшую композицию. Подушечки пальцев тела Эдика были совершенно не приспособлены для игры на гитаре, поэтому, кроме собственно обучения, были произведены и необходимые физические изменения тела. Макс тогда радостно терзал гитару пару часов, но пальцы этого даже не почувствовали.

Было у экспресс-обучения два кардинальных недостатка. Информация в голове обучаемого гарантированно держалась примерно неделю, для полного ее закрепления требовалось до тридцати сеансов, очень многое зависело от естественной способности конкретного человека ее запоминать. Пятилетний ребенок мог после сеанса легко объяснить гиперпространственное уравнение пятого порядка, но через неделю его мозг постепенно начинал избавляться от совершенно ненужной информации, а вот студент соответствующей специальности мог запомнить это уравнение с первого раза, если не навсегда, то очень надолго. Второй недостаток заключался в том, что между циклами сна сеанс не мог длиться более шестисот сорока секунд, иначе дальнейший процесс раскладывания полученной информации по мозговым полочкам срывался. Чаще всего человек после пробуждения не мог вспомнить полученной информации, помнил лишь что видел что-то важное. В общем, с чрезмерной по продолжительности информацией происходило все тоже самое, что обычно происходит с простыми снами — помнишь, что снилось что-то сверхважное или очень интересное, а что именно, вспомнить не в состоянии. Ко всему прочему при экспресс-обучении скорость подачи информации могла быть уплотнена лишь в пару раз по сравнению с обычной скоростью восприятия ее пациентом. Скрипач-виртуоз за одно обучающее междуциклие мог запомнить минут тридцать незнакомой сложнейшей партитуры, а человек без музыкального слуха с первого раза еле-еле осваивал минут пять давно любимой мелодии.

Макс и сам не понял, как в голову ему пришла эта идея — проводить экспресс-обучение через не предназначенные для этого импланты. Псевдосны с их помощью он показывал и ранее, но показывал после пробуждения, да и без дополнительной несущей волны. В результате объект воспринимал увиденное как просто запомнившиеся сны. Как говорится, все было "в соответствии с инструкцией по эксплуатации". Макс же фактически добавил имплантам новую функцию и очень гордился тем, что он был первооткрывателем, никому из великого множества потомков, веками использовавших подсадку имплантов, такая идея в голову почему-то не пришла.

А виновата во всем была Ленка. После исчезновения Макса она все-таки решила еще раз попытать счастья на экзаменах в институт. С письменными экзаменами помочь ей было достаточно просто, достаточно было после сдачи работы подменить листы с ее ответами, а вот с устным экзаменом по математике могли возникнуть проблемы. Ленка много занималась, восстанавливая полученные несколько лет назад школьные знания, но время беспощадно, и кое-что вспомнить не удавалось, приходилось просто зубрить. Вот тогда Макс и решил проводить с ней тайное экспресс-обучение. Переоборудовать диванчик в ее комнате сложностей не представляло, но Ленка жила с родителями. Вот что они подумали бы, зайдя по какой-то надобности ночью к ней в комнату и увидев голову дочери в цепких лапах трансформировавшегося в черти-что кровожадного предмета мебели? А если проснулась бы сама Ленка? Конечно, можно было усыпить и родителей, и Ленку, но Ленкина мать в шесть утра уже должна была быть в цеху, поэтому вставала без пятнадцати пять. Ленка же, несмотря на взятый для поступления отпуск, по привычке просыпалась в семь, так что для обучения гарантированно пропадало бы одно, а то и два междуциклия ее сна.

После долгих размышлений над полученной у грэйва информацией решение проблемы пришло само собой. Конечно, некоторые функции, присущие стационарному оборудованию, из-за малого размера имплантов задействовать не удалось, обучить Ленку технике гм... оперного пения или отплясывания чечетки, то есть задействовать двигательную память, оказалось невозможным, но этого и не требовалось. Математика не требует напряжения мышц, математика требует чистых знаний пары сотен теорем, сотни методов решений и малую капельку сообразительности. Вот самое сложное для Ленки и было восстановлено во сне. Однако, до экзамена оставалось слишком мало времени, поэтому Ленка засиживалась за учебниками за полночь, волевым усилием прогоняя навеваемый имплантом сон. В итоге заново обучить Ленку кое-чему так и не удалось.

На самом экзамене Макс помог Ленке с выбором легкого билета по самым изученным темам и, пока она готовилась к ответу, помог экзаменаторам проникнуться симпатией к ней. Однако от каверзного дополнительного вопроса все это ее не спасло.

Через полчаса после начала экзамена в аудиторию вошел председатель приемной комиссии. Он оглядел готовящихся к ответу абитуриентов, потом осмотрел и тех, кто уже отвечал. Заметив среди последних Ленку, председатель улыбнулся, подошел, дружелюбно послушал ответы и, когда ей уже были готовы поставить законную пятерку, неожиданно задал вопрос, находящийся, мягко говоря, слегка за рамками школьной программы и, несомненно, требующий подготовки ответа не меньшей по времени, чем любой вопрос из экзаменационного билета. Сейчас же надо было отвечать сразу. Ленкин экзаменатор недобро взглянул на председателя, но возражать не стал. Ему было все ясно — Ленку, как закончившую школу не в этом году, пытаются завалить, как самую легкую жертву. Конкурс довольно большой и кому-то, за кого радеет председатель, не хватает баллов. Ленка тоже все поняла, хотела взорваться, заплакать, выбежать из аудитории, сделать еще какую-нибудь глупость, но в кровь уже поступила доза успокоительного, а перед глазами возникла страница какого-то затертого учебника, ответ из которого Ленка добросовестно прочитала скучным потухшим голосом. Помрачневший председатель сказал, что четверку за ответ поставить можно, но тут наконец-то возразил Ленкин экзаменатор и категорически настоял на пятерке.

Обкатав экспресс-обучение на Ленке, Макс осознал, что время подметных писем прошло и наступило время подметных снов. С передачей академику технологии изготовления электронной бумаги еще прокатило, но это был чистый экспромт, сопровождаемый не менее чистой удачей. Повторению не подлежит, бумага есть бумага, и потом, трудно будет найти еще одного такого тщеславного ученого, несомненно талантливого, разобрался ведь в переданной ему технологии, сам лично разобрался, ученого влиятельного, но совершенно беспринципного.

Всё, теперь только сны, — думал он, — сны не оставляют материальных следов. Сны — это то, что надо.

Вот нужен был к чипам микросхем еще и надежный пластик. Ведь поинтересуются когда-нибудь спецы, что за пластик в Риге на корпусовку идет и откуда он берется? Обязательно поинтересуются, вот скоро чухнутся военные и закатят новому процессору серию испытаний и на стойкость к жестким излучениям и на экстремальные условия эксплуатации. Теперь то, после удачной пробы экспресс-обучения на Нельзине, этот пластик как бы изобретен, осталось как можно скорее запустить его производство, хотя бы экспериментальной партии, тогда этот скользкий вопрос с микросхемами будет закрыт. И главное, что все шито-крыто, все этого Нельзина в его институте знают давно и знают, сколько времени он бился над своей пластмассой. А небольшие нестыковки по времени это уже мелочь. А получит Нельзин завлаба, я его еще и прозрачным пластиком для экранов озадачу.

Что-то я поначалу слабо себе представлял, какую массу изобретений нужно вбросить, чтобы достичь уровня техники хотя бы середины привычных две тысячи десятых. И не только вбросить, но и внедрить. Вот, и сейчас той же электронике еще много чего нужно, очень и очень много. Кроме множества банальных специализированных микросхем нужны технологии поверхностного монтажа, без этих технологий ручной труд с его неизбежными ошибками не изжить. Ну а к этой технологии опять нужна новая элементная база, планарная и новые материалы, та же припойная паста. Все это конечно, кроме собственно пайки оплавлением в принципе уже существует, но находится в зачаточном состоянии и применяется пока только для специзделий. В поверхностном монтаже сейчас видят только одно преимущество — возможности миниатюризации конечного изделия, ну и еще кое-что по мелочам. Ладно, с поверхностным монтажом можно и подождать немного, пусть сквозной монтаж еще немного поживет без особой конкуренции, десяток лет до начала массового применения в запасе есть, но вот чему пришла пора побыстрее умирать, так это кинескопам с их габаритами, немалым весом, выгорающим люминофором, опасными высокими напряжениями и вакуумом, заключенным в хрупкое стекло. И убить кинескопы должны именно советские ученые и инженеры. Ну вот хочется, чтобы приоритет здесь был именно за СССР. До более-менее нормального плоского и тонкого экрана еще десятка полтора лет, но работы то кое-где уже ведутся. Отложишь внедрение года на три, будут ведь врать потом, мол русские нашу идею только повторили и самую малость развили.

Сколько требуется сейчас сделать открытий и изобретений только для нового хорошего экрана, даже без остальной электронной начинки? Десятки. И каждому нужен свой автор. И такой, который не просто талантлив, надо, чтобы он еще и работал в нужной области. Не может же электронщик вдруг взять да изобрести пластик для внешнего защитного слоя. Да у него то и оборудования для получения этого пластика нет и быть не может. Тот, кто сможет сделать экранную матрицу на привычных жидких кристаллах или вообще сразу на новых, кстати, тоже не изобретенных пока типах светотриодов, должен еще и каким-то образом сойтись с теми, кто сможет сделать все остальное. Все-таки придется создавать под эгидой Комитета Внедрения некое подобие широкопрофильного института, конечно же, подальше от Москвы, лучше всего в моем Белогорске. Значит, предстоит не только искать дарования в нужных областях науки, но и переманивать их. А еще предстоит одновременно переманивать не хватающих звезд с неба, а просто грамотных и исполнительных сотрудников для их лабораторий. А если нужный спец окажется семейным, то это значит, что надо и его жене или мужу какую-то работу подбирать. Хотя конечно, можно делать ставку на неженатую молодежь. Нет, это только временное решение проблемы, в Белогорске, скорее всего, из-за этих неженатиков вскоре возникнет дефицит молодых девушек, и местные парни начнут проявлять к пришельцам массовую неприязнь. Военных в Белогорске полно, а эти за посягательства на их подруг могут и в глаз засветить будущим светилам советской науки. А кроме военных есть множество еще более простых парней, не видящих в честной драке "трое против одного" ничего плохого. Значит, придется организовывать не имеющие отношения к институту производства и снова переманивать на них соответствующий контингент, не допуская в городе полового дисбаланса. Да, очень интересно получается, в результате моей неприязни к кинескопам, Белогорск начнет расти как на дрожжах. Прямо Нью-Васюки какие-то. Ладно, все равно я планировал, что этот Белогорск должен стать более крупным городом, чем теперь, таким, как тот, мой родной Куйбышев. Заодно постараюсь национальности чуток перемешать. Задействую старый физический закон — если где чего прибудет, то где-то этого самого убудет. Дружба народов, это конечно замечательно, но семейные узы все равно куда крепче.

Есть конечно, пара проблем с переездом, больше всего касающихся семейных, живущих уже в собственных квартирах. Однажды оквартиренный советский человек становится неповоротлив, переехать на работу в другой город, пусть там зарплата значительно выше, решится далеко не каждый. Основным тормозом, конечно, является как раз обладание жильем. Вот как сменить привычную квартиру на новую? А вдруг новая куда хуже старой, жить потом в ней, вспоминать старую и кусать локти? Значит, новую сначала своими глазами увидеть надо, а это время и деньги на поездку. Самолетом из Москвы и обратно двое суток займет, а уж поездом... И мебель тоже немалый тормоз. Советская мебель многократной разборке и сборке не подлежит, да и с перевозкой проблемы. Если другой город далеко, то перевезти можно фактически только по железной дороге. Вполне можешь получить в новой квартире вместо бывшей вроде приличной стенки полированные дрова с многочисленными сколами шпона и лака. Да еще старая мебель может и не вписаться в планировку новой квартиры. Бросить жалко — мебель стоит дорого, удивительно дорого для такого сомнительного качества. Ладно, даже если возникнут такие проблемы, решу. Покажут им фотографии квартир, планы, новое жилье уже с мебелью будет, вроде как служебное, для особо несговорчивых даже старое пусть временно сохраняется, как для завербовавшихся в районы Крайнего Севера. В конце концов, грэйв через импланты создаст человеку нужный настрой. Проблема — людей найти.

Поиски еще в конце июня начались, исполнительный грэйв сразу же все институты жучками наводнил, а результат не впечатляет — пока всего сотни полторы кандидатур набралось. Конечно, тогда, в июне, были сформулированы другие критерии отбора, ведь планировался или такой же бумажный вброс, какой был сделан академику, или мое временное трудоустройство под боком у выбранного таланта. Теперь то планы изменились и критерии отбора можно снизить. Собранная за два месяца информация, эта огромная компьютерная база научных работников, конечно не пропадет, остается отсортировать людей по новой и решить, кого в новый институт переманить, а кого на месте использовать. Конечно, хорошо бы руководство всей наукой перехватить, тогда и новый институт не нужен, но можно ли со всем этим справиться одному? Вряд ли, живые помощники нужны, грэйв на самом то деле не всемогущ, он просто продвинутая железяка, в стимулах современных людей с их современными проблемами разбирается слабовато. Тем более в стимулах людей науки, в которой, как по мне, сейчас творится полный бардак. Надо на этот бардак Брежневу нажаловаться. Коммунизм, видите ли, он строит, и не видит при этом, что даже социализм еще не построен. Вот где в науке он увидел оплату "каждому по его труду"?

Эд

После встречи Брежнева с Сырцовым Макс впервые серьезно задумался о Эдике — а что же дальше? Ну невозможно ведь бесконечно забавляться, гоняя Сырцова за несуществующим Эдиком, подставляя ему клонов вместо реальных людей. Вон, в Белогорске реально могло нехорошо получиться. И принес же черт сестер в "Башни" именно в то время, когда их клоны уже поджидали там Сырцова. Слишком много везения — и с вокзальной кассиршей, там со сменой удачно сложилось и с хабаровским старичком-пенсионером, там повезло, что настоящий во время визита Сырцова отсутствовал на своей лавочке. Земля в конце-то концов почти квадратная, в каком-нибудь углу, глядишь и встретится Сырцов с теми, с чьими копиями он уже общался. И будет такая же неприятность, как тогда, в Риге, когда принес его леший в квартиру сразу после ухода девушек. Хорошо хоть, что перед посещением квартиры Эдика Сырцов хорошенько выпил на междусобойчике в его честь и местные показали ему тогда недавно изъятый эротический журнал. Когда полковник обнаружил в квартире, что мусорное ведро девственно чисто, он зачем-то сунулся в ванную комнату, то ли воды глотнуть, то ли умыться. Вот тут-то грэйв и выдал ему сюрприз. Сырцов тогда от неожиданности застыл почти на полминуты, даже дышать забыл. Еще бы ему не остолбенеть, когда та, самая понравившаяся ему девушка из заграничного журнала, вот так запросто моется под душем в советской двушке, совершенно пустой еще несколько минут назад. Стоит под струями воды, напевает негромко марш авиаторов и совершенно его не замечает. Наконец-то заметив присутствие разглядывавшего его мужчины, девушка скомкала песню, широко раскрыла глаза, как-то неумело прикрылась руками, не прикрыв при этом практически ничего, набрала в грудь побольше воздуха и испуганно завизжала. Если бы девушка была реальной, то, несмотря на закрытые окна, визг ее был бы слышен даже на соседней улице. Когда подгоняемый этим визгом полковник смущенно вылетел из ванной, он с такой силой захлопнул за собой дверь, что со стен мог бы облететь кафель, конечно, если бы он был приклеен на обычный цементный раствор. Когда воздух в груди девушки закончился, визг за дверью стих. В ванной воцарилась полная тишина. Потом в ванной что-то тяжело упало, затем что-то звякнуло и покатилось по кафельному полу. Заграничная девушка чертыхнулась на чистом русском языке. Полковник подождал минут пять и деликатно постучал в дверь, бормоча извинения. Девушка не отзывалась. Сырцов опять постучал. Не получив ответа, он предупредил, что заходит, медленно открыл дверь и держа перед собой раскрытое удостоверение, заглянул в ванную. Ванная была пустой, сухой и совершенно чистой. Почему Сырцов рассказал Брежневу про мандарины и не рассказал про случай в ванной, оставалось загадкой.

И ведь вполне возможно, именно из-за этих проклятых мандарин полковник будет фанатично искать Эдика, пока не получит другое распоряжение. Его бы энергию да на партийную и хозяйственную бюрократию натравить. И что же делать? Во-первых, тело надо все-таки менять. Привык я к нему, но в нем теперь даже в Москву не сунешься, ищут от Риги до Урала. Труп Эдика подкинуть? Пусть какая-нибудь комсомолка отрежет ему трамваем голову на глазах Сырцова? Ну, это уже фарс получится, тридцать три несчастья и все на одного Эдика. И девушки, хоть и злятся на него, все-таки огорчатся, когда им сообщат. Клона предъявить нельзя, если врачи его рентгеном просветят, будут слегка удивлены, мягко говоря. Остается дать Сырцову живого Эдика.

Самому, что ли сдаться? Ну нет, не настолько глубоко мое доверие чистым рукам и холодной голове работников правоохранительных органов. Был бы человек, а статья для него при любом общественном строе найдется. Например, соответственно распорядку кутузки захотят с него часы снять, а остаться без грэйва ох как не захочется. Конечно, перед явкой с повинной можно грэйва и в тело имплантировать, но все равно, вдруг отправят на рентген или проведут через обычную рамку металлодетектора. Или с грэйвом все обойдется, но охранник в кутузке не в настроении будет, перепутает с кем-то, захочет по почкам отоварить. В результате получит сам, вот уже и реальная статья — сопротивление правоохранителям, связанное с насилием и нанесением тяжких телесных. Да, еще очень неохота в руки врачей попадать, они же, психиатры, сами все чуток психи, как следует из первой половины их названия. Захотят трепанацию сделать, не дамся ведь, крепких санитаров позовут ассистировать, значит, опять последует нанесение, как минимум, легких телесных. Но, даже если все обойдется, просто неохота терять время. Тихо-мирно в камере посидеть еще можно, все равно, откуда прогрессорствовать, с моими то возможностями, так ведь не дадут покоя, начнут допрашивать с утра до ночи, а вдруг в это время Брежнев черта к себе затребует по интересному вопросу или в Белогорске что-то с родней случится. Нет, самому сдаваться просто смешно.

Значит, возвращать надо реального Эдика. Того, с которым на станции пиво пил, уже не вернуть никак. То время запретное. Все прошлое этой реальности, от самой темпопочки и до текущего момента запретное время. Из этой реальности живого Эдика ну никак не вытащить. Придется перемещаться на основной ствол времени, вот там Эдик живой. Создастся новая реальность, и из нее можно забрать его сюда. Можно создать несколько новых реальностей и вытащить сюда троих Эдиков. Каждой девчонке по своему личному Эдику. Уж как-нибудь разберутся, кому какой, если вдруг что-то не понравится, поменяются. Сырцов, конечно, с ума сойдет от счастья — то ни одного, а то сразу трое. Да и все три Эдика тоже непременно сбрендят. Оттого что на них с кулаками накинутся сразу три влюбленные в них девушки. Не уж, хватит с Сырцова и одного Эдика. А девчонкам даже одного такого Эдика много.

Макс вдруг понял, что ревнует девушек к этому гипотетически возращенному Эдику. Вот никогда с ним такого не было, всегда легко сходился, легко расставался, когда взаимное влечение угасало. Были в его жизни и долгие романы с замужними женщинами, но чувства ревности не возникало никогда. Может потому, что там были законные мужья, которых его подруги сами выбрали, и еще задолго до него? А вот сейчас он собирался сам, своими собственными руками отдать своих девушек кому-то другому. Ради чего? Ради их спокойствия или ради своего? Или в качестве компенсации Эдику за то, что его вырвали из мира с не совсем светлым будущим, где он после унизительного процесса получения аусвайса на владение госязыком мог бы стать широко известным на рынке торговцем секонд-хендом или даже старшим помощником менеджера по клинингу? Конечно, Эдик мог стать и олигархом местного разлива и разлететься на куски во взорванном Мерседесе. А мог и в Германию эмигрировать, отец у него какой-никакой, а немец. Или в Израиль, по матери.

Нет, девчонок я ему просто так не отдам, компенсацию Эдик получит какую-нибудь другую. Подкину ему потом что-нибудь материальное, квартиру, например, или сберкнижку с моим июльским выигрышем в Спортлото-2. И не за то, что я его выдерну из его замечательного мира с отличными перспективами в отличном будущем, а за риск получить непоправимый вред здоровью. Могут ведь девушки его хорошенько побить втроем за мою неудачную шутку? Могут. Не втроем, конечно, Ленка то из института уволилась, в другой поступила, на учебу, в сентябре уже фундаментальные знания получать начнет, как надо правильно собирать картошку. Ну ничего, вернется Ленка через месяц из колхоза, добавит она Эдику все им недополученное. А всякие его шуры-муры с моими девушками я уж как-нибудь не допущу, средства для этого у меня есть.

Из какого времени Эдика выдергивать? Как выдернуть — это понятно, "шел, упал, потерял сознание, очнулся — гипс", вроде все тот же мир вокруг, тот же, но немного другой.

Предположим, займусь я этим пятого сентября. На ум приходят три варианта, откуда выдернуть. Первый — тоже из пятого сентября, чтобы хотя бы в датах у него в голове путаницы не было. Второй — из двенадцатого июля, даты его пропажи в этом времени. Или из того же девятого мая, дня его смерти здесь.

Рассмотрим первый вариант. Сырцов и психиатры находят у него ложные воспоминания за целых 4 месяца. Это уже не просто потеря памяти, это что-то другое. Проверяют на логику. Вроде все будет логично, Эдик ведь о реальной жизни своей расскажет. Назовет всех лабораторских ребят и девчонок. Стоп. А если он там, за 4 месяца к моим девчонкам клинья успел подбить? И не только подбил, это то он при желании мигом сделал бы, но и сам влюбился? Может, он там, у себя, на ком-то из них даже жениться успел? И что, он от таких своих ложных воспоминаний когда-нибудь отречется? Нет, опять совратит. Во всяком случае, будет пытаться опять совратить, снова замуж позовет. Нет, ну его к лешему, такой вариант. И двенадцатое июля не рассматриваем по этой же причине. По причине незнания мной ни точного будущего, ни даже точного прошлого той реальности, начиная, конечно, с девятого мая. И потом, где мне искать его в том времени? У института поджидать? А вдруг он там с Зинкой не расстается или с Ленкой? Что, мне его на их глазах похищать? Ведь расстроятся девчонки, пусть не мои, но точно такие же, как мои. И будут потом долго страдать, ведь не будет же там никто Эдика искать так рьяно, как искал его здесь Сырцов. Нет, решено, всё, начиная с 10-го мая той реальности запретное время. Мое личное запретное.

Значит, брать Эдика надо девятого мая, этот его день мне более-менее известен. Утром он пойдет в магазин, вернется домой, а вечером поедет салют смотреть и, скорее всего, после салюта окажется в общаге. Может быть, он там даже с тем сволочным комсоргом снова поцапается, может снова с балкона упадет, кто его знает. Эх, знать бы, открыл на пути падения портал, и, как только они сюда влетят, в тот же момент отправил взамен готовые трупы. Живого комсомольца сразу к Горбачеву, у него там уже интересная компания подобралась, а живого Эдика Сырцову подкинуть. Может быть, даже новая реальность не образовалась бы, ведь никакого информационного возмущения на основной ветке не произошло бы, так, краткий миг отсутствия двух почти готовых умереть тел.

А так мне о будущем более-менее достоверно известны только три момента — во сколько Эдик подойдет к магазину, во сколько он из него выйдет, чтобы пойти домой и во сколько вечером назначена встреча у часов. Вечер мне не подходит, слишком много народа кругом. Конечно, можно подослать к Эдику парочку сотрудников КГБ и отвести его в сторонку, но зачем идти сложным путем, когда есть более простые? И потом, в этом случае ушлый Сырцов может и на ту общагу выйти, про которую ему знать вовсе не обязательно, да и кто знает, к чему еще может привести наличие у Эдика подобных воспоминаний о событиях, непосредственно предшествующих "провалу в памяти". Поплывет Эдик, еще чего лишнего про себя расскажет.

Значит, выдергиваем Эдика именно утром, с маршрута дом-магазин-дом. Самое удобное в плане отсутствия свидетелей место этого маршрута — это как раз та полоска леса, между железной дорогой и застройкой. Да, к тому же там на тропинке есть корень сосны, за который все цепляются. Очень удачно вышло, что в его письме в Белогорск я тот корень упомянул как раз в свете первой потери памяти. Как в воду глядел. Насколько я помню, споткнуться о тот корень можно, только если идти со стороны станции. Было бы наоборот, с чего бы тогда Эдик предупредил меня именно по пути к дому?

Итак, слышишь, грэйв, появляемся в основной реальности девятого мая этого года через пару минут после открытия того магазинчика. Как только Эдик поравняется с корнем, сделай так, чтобы он за этот корень зацепился и полетел головой в дерево. Это он потом должен твердо помнить. За несколько сантиметров до дерева устрой ему временную остановку сознания и останови падение, а то еще действительно голову разобьет. Вытаскивай тело с вещами сюда, в бункер, вещи убери, из карманов все убери, часы и ветровку убери, под стельку обуви положи визитку, которую Брежнев мне в Белогорске дал, только состарь так, как будто она много дней там провела. Подсади имплант, обеспечь, чтобы голова у него в месте якобы удара денёк поболела. Внешне ничего не должно быть заметно, а будут врачи какой-нибудь рентген делать или еще что, обеспечь им на снимках какую-нибудь небольшую гематому или как там это называется. Одежду, которая на Эдике останется, наверняка криминалисты исследовать будут. Сделай так, чтобы ничего не противоречило легенде длительного путешествия от Хабаровска, лишнюю грязь и пыль из одежды убери, нужную добавь. После этого перемещаем Эдика в лесок и кладем возле дерева, о которое он якобы ударился. И все, можно сознание возвращать. Куда направится Эдик, когда очухается без денег и ветровки, не угадаешь. Скорее всего на станцию вернется и оттуда в милицию позвонит, мол, обобрали. Но вполне может и домой отправиться, тогда обеспечь, чтобы тот полоумный стукач, которому Сырцов связной телефон дал, обязательно его увидел. В общем, будем действовать по обстановке. Да, уточняю — в другое время и в лесок я лично не пойду, подготовь для этого дела каких-нибудь неприметных киборгов. Отмашку по дате я дам дополнительно.

И вот еще что. Обдумал я все, что ты по моей родне раскопал. Раз даже анализ ДНК родство подтверждает, что на фотографии действительно моя бабушка, то надо мне с родственниками ближе знакомиться. Тем более что у Алены через три дня знаменательная дата и отметить ее надо широко. Буду внуком здешней бабушкиной сестры, пропавшей в 1941-м. Старший сын у нее родился в 1936-м, добавляем хотя бы восемнадцать лет, плюс еще годик, получаюсь я пятьдесят пятого года рождения и мне сейчас всего двадцать два года. Маловато, конечно, но все же лучше, чем девятнадцать. По возрасту выходит, что я только-только институт закончил и должен три года отработать по распределению. Отпуск, следовательно, я еще не заработал и разъезжать по стране никак не могу. И откуда у нищего выпускника капуста на дорогие подарки? От родителей? Кстати, им то сейчас всего по сорок лет должно быть. Вдруг дядя с двоюродным братиком увидеться захочет? Значит, жить они должны где-нибудь ну очень далеко отсюда, в Норильске, например, или лучше в Певеке. И, раз я не могу быть человеком с высшим образованием, значит, придется побыть мне простым рабочим, не привыкать. Значит, два года армии, там же, на Чукотке, на какой-нибудь дальней погранзаставе. А деньги — старателем три года поработал, опять же на Чукотке. Как у Высоцкого — "Нету золота богаче, люди знают, им видней". Надоело там, деньги не на что потратить и тепла хочется, хотя бы летом. Как раз ответ из архивов пришел, насчет родственников бабушки. Вот и поехал сюда, повидаться, и заодно завербовался на строительство какой-то новой дороги, дали пока место в общаге, потом, через пару лет, и квартиру обещали.

В общем, грэйв, давай оформляй мне везде все документы под эту легенду и о местечке в общежитии КВД у моих чертей похлопочи. Без живых соседей по комнате, естественно. Да, и машина мне нужна, "шестерка", купленная и зарегистрированная в Благовещенске. Не кататься же мне с сестрами по городу на автобусе. Этой ночью спать буду в медкапсуле, сделаешь мне мое собственное тело согласно возрасту в паспорте, только не забудь, что я почти три года на прииске работал, почти год до армии и два после нее. Длинные волосы не люблю, но прическа тоже должна лохматой моде соответствовать. Только пожалуйста, сделай ее все же покороче. Да, залей мне в мозг информацию и по старателям, и по чукотским погранцам, вдруг расспросы пойдут, а я ни сном, ни духом.

Д

— Да так и живем, не хуже, чем остальные, — рассказывал полковник, в который раз рассматривая документы и архивные справки. — С Москвой, конечно, не сравнить, но и здесь свои прелести есть. Жизнь кипит, этот август вообще богат на события. Недавно вот потрясло нас изрядно. В эпицентре, восточнее Байкала, землетрясением целый горный хребет раскололо. Да не один хребет, а несколько. Не читал в газетах?

Посетитель отрицательно покачал головой

— Не беда, все равно в газетах почти ничего не написали. Разрезало все Становое нагорье как по линейке, с северо-запада на юго-восток и эта линия кое-где еще на сотни километров в сторону Хабаровска продолжилась. Эпицентр какой-то не обычный, а линейный. Фактически там были десятки эпицентров и произошла какая-то интерференция колебаний, вот основная волна за десятикилометровую полосу и не вышла. Что там в эпицентре творилось и представить сложно, коли местами горы километровой высоты в щебень растрясло и раскидало по линии разлома. В общем, светопреставление какое-то. А на расстоянии всего каких-то двадцати километров от линии разлома уже почти и не трясло, все дома выстояли, за редким исключением. Я-то, когда это землетрясение случилось, сам ничего не почувствовал, но сейсмологи говорят, что даже у нас почти четыре балла было, от нас ведь до этого Станового нагорья по прямой всего километров восемьсот. Но что удивительно — в поселках, что у самой линии разлома, разрушения минимальны. Так, заборы гнилые кое-где повалило, да несколько старых сараев рухнуло. Сам я, конечно, не видел, но там из одного лагеря, когда трясло, зеки разбежались, и пришла разнарядка часть личного состава отправить тамошним в помощь, ловить их. Вот мои командированные что-то сами увидели, что-то вынюхали у геологов, про масштабы и причины. Геологов там сейчас пруд пруди, те края вообще богатые на полезные ископаемые, а сейчас всем интересно стало, что там из рассыпавшихся гор наружу повылезало. Геологи, надо признаться, сами до конца не все понимают, спорят чуть ли не до драки, про интерференцию это только так, их основная версия.

Но то землетрясение — это так, природа, стихия. У нас и другие события произошли, по сути такие же землетрясения. И Брежнев приезжал, и сынок этот, и глины наши какие-то особенные оказались, завод поставили перерабатывающий, и жилье бешеными темпами строить собираются, и какой-то новый институт закладывают. А теперь еще одно землетрясение, — улыбнулся полковник. — Ты. Мать сразу после войны несколько лет искала, и никаких следов. А тебе, через треть века, всего за один месяц всё нашли.

— За полтора. Плюс время, пока письма с Чукотки и обратно добирались.

— Какая разница, месяц, два, три. Все равно очень быстро. Столько ведь лет прошло. Ах да, ты же с другого конца искал, и твой отец сам в том поезде ехал. Сколько ему тогда было?

— В детдоме возраст на глазок записали — шесть лет, сам он не знал, сколько именно. И дату рождения поставили как раз ту, когда его из развороченного бомбой вагона вытащили. А теперь, судя по этим документам, оказывается, ему только пять должно было исполниться. Хорошо хоть бабушка на всех вещах фамилию вышила, иначе ни за что не нашли бы. А так цепочка выстроилась, где папу нашли, когда нашли, оставалось только списки погибших от бомбежек около этой даты просмотреть. Дальше тоже повезло, наверное, и что у бабушки паспорт в одежде был, и что с него все данные перенесли в ведомости погибших. Ну а сейчас, по этим паспортным данным архивариусы узнали девичью фамилию, по ней на сестру бабушкину вышли, ну а потом уже и на вас.

— Да какой там паспорт в сорок первом? Это сейчас у всех поголовно паспорта должны быть. А тогда у большинства не было нормальных документов. Максимум профсоюзный билет, или комсомольский, ну еще пропуск на завод.

— Ну, возможно, что какой-нибудь листок с автобиографией в паспорте лежал, то есть в комсомольском билете или профсоюзном. Как бы там ни было, но фамилию, дату и место рождения все-таки записали. Похоронили бабушку, конечно, все равно вместе со всеми, в братской могиле. Ну а отцу после детдома не до поисков было. Ни кола, ни двора, ни родни. завербовался на Север, меня вот родил, новые заботы. А я этой весной решил, что надо бы обязательно следы бабушки найти.

— У тебя еще дед живой остался, сразу после войны нам от него письмо пришло — спрашивал, не объявилась ли жена с сыном. Потом он пропал навсегда, наверное, женился по новой.

— Я знаю. Его мне тоже в архивах разыскали. Он в сорок седьмом погиб. Бандеровцы.

Полковник сочувственно кивнул.

— Жениться по новой он действительно успел, не успел только с детьми. В общем, Вы сейчас единственный наш родственник по отцу.

— Не единственный. У меня две дочки есть. Так что у тебя еще и сестры есть, пусть и троюродные. Уже на выданье. Одной столько же, сколько тебе, второй завтра шестнадцать исполняется. Красавицы. Да ты скоро сам увидишь. Вещи твои где?

— В общежитии.

— Как так? У тебя что, здесь знакомые есть? Ничего не хочу слышать, забирай вещи и давай к нам. У нас три комнаты, будет тебе персональный диван. Ты вообще надолго к нам? Обратные билеты есть? Если нет, то раньше, чем через две недели я тебя не отпущу. Запрещу в кассах тебе билеты на более ранние поезда продавать и все дела, а другого транспорта от нас нет. Моей власти для этого хватит. Теплынь до сих пор стоит, покупаешься, позагораешь, вон, бледный какой со своей Чукотки приехал. Фруктов южных поешь, сейчас самый сезон. Или ты проездом, в Крым или на Кавказ, пузо у Черного моря погреть?

— Да нет. Ни друзей, ни знакомых. Я вообще-то сюда на пару дней ехал, максимум на неделю, да по дороге завербовался к вам на стройку. Решил куда-нибудь на БАМ податься, на Чукотке полный расчет получил, а вот так вышло, что устроился на другую дорогу, автомобильную. Недалеко от Белогорска будет проходить, от Благовещенска и куда-то на север. Больше пока ничего не знаю. В общежитие заселили, но сказали, что это только пока строительство недалеко будет проходить. Как только удалимся от Белогорска на 50 километров, в вагончиках жить будем, в Белогорск нас возить будут только на выходные, если они, конечно, будут, эти выходные. Я же три года старателем проработал, на золотых приисках, весь летний сезон никаких выходных, никакого восьмичасового рабочего дня, зато приличные сверхурочные. Это в шахтах можно народ всякими КЗОТами баловать, а на поверхности надо время ловить, пока земля оттаявшая и вода не замерзает. На строительстве дороги все наверняка точно так же будет. Асфальт ведь на снег не положишь, теплый сезон надо по максимуму использовать.

В общем, работать дней через пять начинаем, дожидаемся, когда технику привезут и тогда уже в бой.

— Завербовался... Может, и квартиру обещали?

— Через год-полтора, в зависимости от трудовых успехов.

— Ну это вряд ли. Хотя видел я одну бригаду строителей, если именно их на это дело к нам бросят, да материалами обеспечат, довоенный жилой фонд уже через пару лет можно начинать сносить.

Все равно, пока ты работать не начал, перебирайся к нам в квартиру. Сейчас поехать с тобой не могу, мне надо пару текущих вопросов решить, чтобы до понедельника меня уже не дергали. Так что дам тебе своего водителя, Ваня отвезет тебя сначала в общежитие, за вещами, потом к нам домой. Я девчонкам позвоню, встретят, накормят. Познакомитесь пока, поболтаете чуток, а после обеда я и сам подъеду. Посидим, выпьем за встречу, поговорим обо всем. Вечером и с женой познакомлю.

— Не надо водителя. Я, когда в Благовещенске на работу завербовался, то в тот же день машину себе купил, новую. Ну почти новую, чуть больше года "шестерке". Давно мечтал, и деньги были, но у нас там на такой ездить негде. Так что сам доберусь, Вы только адрес дайте и нарисуйте, как к дому проехать, а то заблужусь еще в ваших дворах.

— Ну ты даешь! Когда только успел? Сколько отдал? Небось, переплатил страшно, взял первую попавшуюся и даже не торговался? А ведь и кинуть тебя могли запросто, такого молодого-зеленого.

— Тысчонку сверху, конечно, я дал. Хозяин просил больше, ну а я сказал, что больше нету, что это почти вся моя наличность, если не уступит, то нужная сумма будет только через месяц-другой. Тот, узнав, откуда я прибыл, согласился, вот и весь торг. Нет, на самом то деле деньги у меня были, еще столько же, да еще на сберкнижке есть, только неизвестно, сколько ждать, пока их сюда переведут. А кинуть меня непросто, я же не дурак. Во-первых, я видел, что хозяин машины в той самой конторе работает, которая меня вербовала, так что никуда он не сбежал бы, а во-вторых, я не какой-нибудь там ботаник, мышцы то на приисках поднакачал хорошенько, в случае чего и в глаз могу дать.

— Ой-ой-ой! Ну смотри, что могло бы быть. Ты, конечно, ту тысячу, что сверху, заранее отдал. Твой продавец сказал, что в бумагах никак не может поставить цифру выше госцены, потому что иначе это будет добровольное и чистосердечное признание в спекуляции.

— Ну да, что-то вроде этого. Написал действительно именно госцену, 7500 рубликов.

— А ведь мог бы еще и на рублей пятьсот меньше написать, машина то не новая.

— Ну и что?

— А то. Лежат у него в кармане твои полторы тысячи, вернее уже не у него, а у его подельника.

Подписываете вы бумаги, отсчитываешь ты семь тысяч, а он в этот момент говорит, что передумал продавать. И все, никто тебе не помог бы, даже я. Стал бы ты на полторы тысячи беднее. Даже если сразу шум поднимешь и его обыщут, денег твоих при нем уже нет.

— Ну ничего себе! — воскликнул Макс, изображая удивление, хотя и сам мог бы удивить дядю массой историй о работе мошенников из будущего. — И все из-за того, что нельзя настоящую цену покупки указать? Но почему?

— Спекуляция, то есть скупка и перепродажа товаров или иных предметов с целью наживы, наказывается лишением свободы на срок... — начал по памяти зачитывать дядя 154-ю статью уголовного кодекса.

— А где тут скупка? Машина то у продавца одна. Покупка у него была, а не скупка.

— Это, я тебе, Максим, потом объясню. Дома. За пять минут не объяснить, может, даже и часа на это не хватит. Пододвигайся ближе, сейчас нарисую, как к дому проехать.

Положив бумажку с планом в карман, Макс сказал

— Да, вот еще какой вопрос. Я же не знал, что у меня еще и сестры есть и у одной из них день рождения. Надо где-то подарок купить, что присоветуете? Чего ей хочется эдакого, нестандартного, вроде луны с неба или черевичек с плеча самой императрицы?

— Тут я тебе не советчик. Сам у нее спрашивал, что подарить, не сказала.

— И что купили? Это я спрашиваю, чтобы хотя бы не повториться.

— Да так. Джинсовую юбку, правда вроде отечественного производства, может недовольна этим будет, часики и золотые сережки.

— А где юбка сделана?

— Где-то в Латвии, в каком-то Огре.

— Тогда все в порядке, уверяю, качество не хуже американского.

— Да тебе то откуда знать, Максим, ты же еще несколько дней назад на краю земли жил?

— Так в каком веке то мы живем? Научно-техническая революция давно идет, недавно даже почту изобрели, телефон и даже этот, как его... телеграф. Я по этому самому телефону с армейский другом болтал, а он на той самой фабрике сейчас работает, наладчиком. Только как эти юбки в Белогорск попали, ума не приложу. Их же всего три дня назад в продажу пустили, и то, только в Риге. Что у юбки на лейбле и на заклепках написано?

— "Корвет".

— Ну точно, латвийские. Специально такое название такое придумали, чтобы и по-русски, и вроде как английскими буквами. Так как они в белогорских магазинах то оказались?

— Да не в магазинах. Есть у нас тут один жук, фарцовщик, тюрьма по нему плачет по той самой 154-й статье, только плачет без всяких сомнений, скупка у него или покупка. Все время в Москву мотается закупаться, а перепродает здесь. Все наше руководство одевает, причем без наживы, вот и не велено его трогать.

— И почем юбку брали?

— Тридцать пять. Предлагал американскую, фирмы "Аласка", та по семьдесят пять.

Макс рассмеялся.

— Эта "Аласка" той же самой фабрики, только уже настоящей латиницей написано. По-русски — Аляска. Ну местность такая есть возле Чукотки, бывшая наша территория. И госцена у этих юбок всего 15 и 19 рублей. И то, только пока спрос большой, а производство не вышло на полную мощность, потом дешевле будет. Ладно, не расстраивайтесь, двадцать рублей сверху это мелочи, самому в Ригу съездить дороже вышло бы.

— Ну, может быть, может быть, — задумчиво проговорил полковник. — Очень интересно, и без наживы, но все-таки двадцать рублей сверху.

— Да ладно Вам, дядя. Сами же сказали, что в Москву ездит, а не в Ригу. Вполне мог там с рук уже с переплатой взять, вот и без наживы.

— Ну это как посмотреть. Для меня, возможно, и без наживы выглядит, а вот если кто другой по этой цене купил, то вполне может эту самую наживу и усмотреть. Вот тогда... — полковник мечтательно улыбнулся. — Ты точно уверен, что 15 и 19 рублей?

— Ну да. Можете потом сами позвонить на фабрику, в отдел сбыта.

— Это уже в понедельник, не раньше. Только надо сначала кое-что узнать, а то даром время на звонки потрачу.

— Ладно, дядя, полетел я по магазинам. Размеров одежды сестер я не знаю, золота я много повидал, но в украшениях из него совсем не разбираюсь, часики теперь отпадают. Значит, круг поисков сужается. Кстати, где день рождения сестры отмечать собираетесь?

— Да дома. Тесновато конечно, выросли Аленкины друзья-подруги, теперь все за столом не поместятся. У нее список, двадцать человек, шестерых уже пригласила, сегодня до вечера из оставшихся четырнадцати еще троих выбрать предстоит. Хотя нет, уже только двоих.

— Из-за меня?

Полковник кивнул.

— Ну никак за столом больше двенадцати человек не усадить, хоть в лепешку разбейся. Когда-то две простых лавки было, так на них куда больше народа помещалось. Потом мебелью обросли, диван в гостиной поставили, стулья, вот и пришлось лавки выкинуть. Да еще стулья сдуру мы купили не с прямоугольными сидениями, те можно было бы друг к другу приставить, и почти та же самая лавка получилась бы.

— Так может, я тогда в воскресенье объявлюсь или в понедельник?

— Да нет уж, Максим, не говори глупостей, появился, значит появился. Потом всплывет, съедят меня обязательно, да и на тебя обидятся. Кухонный столик в комнату поставим, два стула у Вани возьму, у моего водителя, он в соседнем подъезде живет. И тебя усадим и Аленке выбор чуток облегчим. Конечно, с этим столиком совсем не пройти будет, но ты парень здоровый, я тоже особо не болею, мы с тобой запросто комод и шкаф ко мне в спальню отнесем, а утром обратно вернем. Тогда и кухонный столик войдет и протиснуться можно будет.

— И даже потанцевать? — улыбнулся Макс

— Нет, потанцевать даже без столика не получится. Магнитофона у нас нет, а под мои пластинки молодежь вряд ли танцевать захочет.

— Ну тогда почему именно дома? Можно отметить в ресторане. Шестнадцать лет бывает лишь раз в жизни.

— И семнадцать раз в жизни случается, и восемнадцать, и сорок три. А почему не в ресторане — во-первых, вечерний ресторан не место для школьниц. А во-вторых... — полковник нервно махнул рукой. — Даже не во-вторых, а... Надо признаться, основная причина — я хоть и очень неплохую зарплату получаю на своей полковничьей должности, но денег на ресторан нет, не потянем мы с женой такие траты. Старшая моя вон, в Томске в университете пять лет училась, каждый месяц деньги ей посылали, чтобы ни в чем не нуждалась. Ну а когда на каникулы приезжала, тоже побаловать надо было. Помог с свободным распределением, домой вернул и только потом понял, что интересной для нее работы по ее специальности у нас то и нет. Думал, пристрою ее на новый завод, который глину перерабатывает для новых добавок к цементу, там ведь тоже что-то с химией связано — не получается. Говорят, полный комплект ИТР, но, скорее всего, не берут из-за секретности. Может в этом новом НИИ что-нибудь найдется, только когда его еще построят. Сказала, до холодов еще подумает, не пойти ли ей работать в водоканал, на хлебозавод или мясокомбинат, а то и в школу учителем химии, а если не решится, так в Хабаровск уедет, к бабушке. Там точно чего-нибудь найдет. Так что денег на ресторан нет. Я бы занял, но не терплю занимать больше, чем на месяц, а через месяц отдать точно не смогу, скорее всего, не смогу и через два. Знаешь, во сколько такой банкет на двадцать пять человек обойдется? Рублей в двести пятьдесят.

— Всего-то? А давайте я ресторан оплачу? Денег у меня куры не клюют, я удачливым старателем был, — Макс вытащил из кармана две пачки, перетянутые банковскими лентами, и небрежно положил на стол пачку пятидесятирублевок, придавив сверху крест-накрест двадцатипятирублевками.

— Ты, Макс, за кого меня держишь? Вы, там, в своем Заполярье, просто с ума сходите от шальных денег. И не возражай, сам знаю, раз платят вам столько, то по-другому нельзя. Но что с ума сходите, это уж, извини, правда. Вот ты, слава Богу, в Благовещенск самолетом прилетел. А если бы ехал поездом, да начал бы в нем, вот как сейчас передо мной, своими деньжищами хвастаться, мог бы до нас и не доехать. Сколько прошло через меня вот таких, как ты, и не сосчитать. В поезд сядут, сразу в ресторан, кутить, а потом проснутся в тамбуре и без денег, и без документов, сидят потом, передо мной, сопли по ушам размазывают. И это еще если им повезет, что сами напьются до бесчуствия, а то станут сопротивляться, пырнут их ножом, обчистят и с поезда скинут, а там дикие звери растащат труп по косточке и даже безымянной могилки от человека не остается. Так что спрячь деньги и не свети ими, а лучше дуй прямо в сберкассу и положи на сберкнижку, и не на предъявителя, а на именную. Вырастет у тебя своя дочка, вот тогда и приглашай ее одноклассников в рестораны, но не советую. И пойми ты еще, что это моя собственная ноша — праздники дочерям оплачивать, пока они замуж не выйдут или зарабатывать не начнут. Подарок — это совсем другое дело, он цены не имеет, копеечный букет от нищего студента может быть дороже чем кольцо с бриллиантом от какого-нибудь разжиревшего взяточника. Только не все это понимают ввиду недостатка ума. Так что не вздумай дорогой подарок делать.

— Боитесь, что Алена не поймет и подарок в рублях оценит?

— Надеюсь, что поймет. Но да, все-таки боюсь. Не могу точно выразить словами, чего именно, но боюсь.

— Дядя Витя, ну Вы и меня поймите. Для меня эти двести пятьдесят рублей просто мелочь. Я иногда за два дня больше зарабатывал. И почему я не могу сделать подарок оптом, за этот день рождения и за те пятнадцать, что я пропустил? Ведь всего по пятнадцать рублей за каждое выходит. А если это не только от меня, но и от моих папы с мамой — всего по пятерке за год.

— Ты не хитри, уже и маму с папой приплел, которые о племянницах еще ни сном, ни духом. — улыбнулся дядя.

— Ну так я позвоню и сообщу. Вот прямо сейчас поеду на переговорный пункт и сообщу.

— Нет, Максим, все равно никакого ресторана не будет, забудь. Мне не по средствам, значит не будет.

— Ну хорошо, убедили Вы меня. Подарю букетик подснежников, логарифмическую линейку, чернильную ручку и большую банку зеленых чернил. Ну и котенка какого-нибудь на улице подберу. И буду всем гостям рассказывать, что я нищий студент, сам не местный, от поезда отстал и все такое. В общем, же не манж па сис жур.

— И правильно, — рассмеялся дядя. — только вот котенка не надо, не люблю я кошек.

— Просто Вы не умеете их готовить — тут же вставил Макс рекламный слоган из будущего.

Пока дядя смеялся, Макс успел составить новый план наступления. Не для того он рисковал, ударными темпами сооружая "Башни", чтобы сестра из-за недостатка места ломала голову, кого приглашать на день рождения, а кого все-таки нет.

— А скажите, дядя, а во сколько Вам домашний банкет обойдется? Подождите, сам посчитаю — пять бутылок шампанского, бутылочка коньяка, пара бутылок вина — это рублей тридцать пять. Ну и еще столько же закуски и всякие соки-воды. Правильно?

— Ну где-то так. Только шампанского у меня шесть бутылок закуплено. И ты еще торт забыл.

— Ну непринципиально. В общем, 80 рублей. Так?

— Ну, положим, так. Ты это к чему?

— Вот вы говорите, что все Аленкины 20 гостей и мы в комнате не поместятся. Теперь представьте, что комната побольше, и они все помещаются. Всех разрешили бы пригласить?

— Ну да, теснота — это основная проблема.

— И во сколько бы тогда стол обошелся бы, еще в рублей семьдесят? Потянули бы еще семьдесят рублей?

— Ну, в общем-то, если поднапрячься, то да. Только ведь все равно не поместится 25 человек. Ты к чему клонишь то? Вынести всю мебель в одну комнату и праздновать сразу в двух?

— Да нет. Теперь скажите, во сколько обойдется обед в хорошей столовке, если вместо первого еще пару салатиков взять?

— Ах вот ты о чем. Идея в принципе здравая, только городские столовки никто на спецобслуживание закрывать не позволит, да и не особо уютно там, а ведомственные в выходные не работают. Я, конечно, мог бы договориться с нашими поварами, мы так делаем, когда государственные праздники отмечаем, но опять же — приводить туда этот детский сад как-то неприлично, разговоры пойдут. Одно дело, когда я для кого-то разрешил, совсем другое — для себя устроил.

— А банкетные залы? По сути дела, это те же самые столовки, лишь самую малость дороже. Меню простенькое, трудозатраты на тазик салата не особо больше, чем на одну тарелку — отсюда и низкая цена. И, можно приносить свое спиртное и свою еду. Почти как в ресторане, только стопроцентной ресторанной наценки нет

— Да, Максим, о банкетных залах я как-то не подумал. Но поезд наверняка ушел — завтра суббота, всякие, свадьбы, юбилеи, все было занято еще месяц назад.

— Но попробовать то можно, может, какой-то пустует?

— Черт, времени сейчас нет. Придется после обеда заняться, обзвонить.

— Зато у меня этого времени вагон и маленькая тележка. И машина у входа. Давайте какой-нибудь справочник по злачным местам, я проедусь и лично поспрошаю. Какую сумму Вы готовы потратить на сам зал и меню в дополнение к тому, что вы сами приготовите? Считайте без спиртного, соков, и всяких прочих тортов с пирожными, без всего, что в обычном магазине можно купить.

— Ладно, Максим, все равно считаешь ты быстрее меня. Рассчитывай на общую сумму в 150 рублей. Кстати, об уже купленных продуктах не беспокойся, мы их и потом можем постепенно съесть — там только мясо, колбаса и ветчина, а овощи, фрукты и торт мы с утра собирались покупать. И, в случае чего, спиртное можно к уже имеющемуся не добавлять, можно соком заменить, школьники ведь, а мы уж как-нибудь перетопчемся.

— И самый последний вопрос, если местечко найдется и в отведенную сумму уложусь, раз пространства теперь хватает, может и взрослых можно в число гостей добавить? Только не тех, что Вам нравятся, а именно тех, к которым сама Аленка благоволит, тех, кому она всегда доверяла нос свой сопливый утирать? Все-таки это именно ее день рождения.

— Ну, так сразу не соображу, давай пока добавим троих, плюс-минус один, уже непринципиально.

— Итого 28 человек, с имеющимся спиртным общая смета составляет 150 рублей, без оного 110. Адреса, пароли и явки неизвестны.

— Ах, адреса. Оба старых банкетных зала на Партизанской, между Ленина и Победы, такое двухэтажное здание из красного кирпича, там вывеска большая, легко найдешь. А новые — даже не знаю, сколько их там, в этих "Пизанских башнях", что на берегу Томи. Будешь ехать по Набережной, сразу "Башни" увидишь, их ни с чем не перепутаешь.

— Ну все, товарищ полковник, меня нет. Ждите звонка с моим докладом о результатах проделанной работы. А мне потом еще котенка искать и логарифмическую линейку. Ручку я, пожалуй, свою подарю. Кстати, где у вас тут подснежников нарвать можно?

Темные башни

— Ну что, дядя, хлопнем по рюмашке за мое чудесное спасение? — предложил Макс, закончив очередную старательскую байку, почерпнутую грэйвом из литературы будущего.

— Да, Виктор Александрович, за такое не грех и выпить — поддакнул дядин водитель.

— Ну и я с вами выпью, Макс, налей мне муската. А потом давай все-таки пойдем потанцуем.

— Ольга! А тебе недостаточно ли? — встряла тетя.

— Что ты мама, я сегодня всего-то три раза потанцевала. Не с кем. Вот Макс сейчас откажется — брошу вас и в дискотеку пойду. Мне же уже 22 года, а тут вокруг один только детский сад.

— Алла, отстань от дочери. Она пять лет в Томске без родительского контроля прожила и ничего с ней не случилось, на пробку не наступала. Ты лучше вон, Ваню повоспитывай, ему же меня возить. Что-то ты, Ваня, — обратился полковник к своему водителю, — сегодня совсем поплыл. Брал бы пример с Максима — молодой, выпил не меньше остальных, а даже ни разу не покачнулся. Нет, сегодня я тебя за руль не пущу.

— А кто же вас домой повезет, если не я?

— Да хотя бы и Максим. Посмотрел я сегодня, как он с Жигулями управляется, даже не верится, что у них там дорог нет.

— Он любитель, а я профессионал — возразил водитель.

— Права у него профессиональные, как и у тебя, я видел.

— Все равно любитель — не унимался Иван. Знаю я, как в армии водителей учат. Поставят четыре колпака, скажут проехать между ними, хоть один останется стоять — получи права.

— А сам то ты где права получил?

— Ну, я-то ни одного не сбил, и даже не сдвинул, — ухмыльнулся Иван.

— Заливаешь, Ваня, — подначил водителя Макс.

Полиграф показывал неправду, значит что-то с пресловутыми экзаменационными конусами у Ивана было не в порядке. Но выводить его на чистую воду Макс не стал, в памяти всплыла байка из родной реальности, и он не упустил возможности повеселить компанию своей, а не подсказываемой грэйвом историей.

— А я вот в "Науке и жизнь" прочитал, как английские ученые научно доказали пагубное воздействие алкоголя на мозг водителя. Отобрали для опыта самых профессионалов, а самые профессионалы у них кто? Водители лондонских автобусов. Они двухэтажные такие, ну вы наверняка по телевизору видели. В Лондоне всюду пробки, улицы узкие и только самый крутой профессионал может проехать там на такой громадине и никого не зацепить. Ну в общем, экспериментаторы дали водителям конусы и велели обозначить ими ту ширину, через которую они смогут проехать. В общем, абсолютно все испытуемые на глазок, без всякой рулетки выставили ширину, которая на двадцать сантиметров больше ширины автобуса. Естественно, все водители проехали и ни одного конуса не сбили. Потом дали водителям выпить по 50 граммов виски и повторили эксперимент. Все водители выставили ширину уже на 10 сантиметров поменьше. Но проехали, не задев конусы, тоже абсолютно все. Тогда им дали еще по 50 грамм виски. Все водители уменьшили расстояние между конусами еще на пять сантиметров. Но тоже все проехали.

— Вот! — торжествующе поднял палец Иван.

— Тогда им дали еще виски, чтобы общая доза была ровно половина литра. Водители опять выставили конусы и при замерах оказалось, что расстояние, которое они выставили, на целых 10 сантиметров меньше ширины автобуса. Вот так и было доказано пагубное влияние алкоголя на восприятие водителем дорожной обстановки.

— Вот! — теперь торжествующе поднял палец уже дядя. — Давайте в следующий раз выпьем за то, чтобы каждый знал свою меру.

— Подождите, я же еще не все рассказал!

— Да и без того ясно, чем все закончилось. Не проехал никто.

— Вот и ученые так подумали, закончив этот показательный эксперимент своими измерениями. Поставили подписи, печати оттиснули и собрались в свой научный журнал ехать, чтобы побыстрее опубликоваться и встать в очередь на Нобелевскую премию. Но водители все-таки настояли, чтобы им дали проехаться между конусами. И снова проехали, не задев конусы.

— Как это?

— Вот и ученые своим глазам не поверили. Бросились снова измерять — все правильно, автобус на 10 сантиметров шире, чем расстояние между конусами. Меряли, меряли, ничего не понимают, фантастика какая-то, решили, что в справочнике ошибка, измерили ширину автобуса, — нет, и в справочнике все правильно. Выпили с горя сами все оставшееся от эксперимента виски и тут кому-то в голову пришла гениальная идея — спросить водителей, в чем тут фокус. А тех уже и след простыл. Нашли их в ближайшем пабе, в пивнушке, то есть, они там свою победу над учеными обмывали. Вот тут все и выяснилось. Им же дали конусы, а не столбики. Ученые измеряли расстояние внизу, между основаниями, а между верхушками оно больше. А у автобуса ширина корпуса чуток больше, чем расстояние между внешними сторонами колес. Вот этим водители-профессионалы и воспользовались.

Пока все смеялись и радовались победе пролетарского разума над буржуазной наукой, сзади к Максу подкралась Аленка.

— Максик, а ты чего не танцуешь? Музыка такая чудесная. Вон, посмотри, Зинка топчется, хочет к тебе подойти, но сама боится. И Ленка с Юлькой...

Макс резко обернулся, обшаривая глазами зал в поисках Зинки, Ленки и Юльки и, конечно же, никого из них не увидел. Ну да, откуда им здесь взяться, здесь только школьницы с такими же именами. Надежда на чудо вспыхнула как порох и так же быстро сгорела, разочарование было горьким.

— Да не хочется чего-то, Алён. Боюсь всем ноги отдавить — вон, Ольге уже отдавил, теперь и она не танцует, вместо этого всем на меня жалуется. Не веришь — сама у нее спроси, — отшутился Макс, подмигнув Ольге.

— Ну да, — не приняла шутку Алена. — Так, как ты танцуешь, у нас мало кто умеет.

— Все равно не хочется. Перекурить вот захотелось. Давно не курил.

— Вот это дело — обрадовался Ваня. Виктор Александрович, Вы с нами пойдете?

— А куда я денусь? — согласился полковник.

— И я с вами — заявила Ольга. — Не бойтесь, я курить не буду, просто на воздухе постою. Да и устала я немного от громкой музыки, чуток тишины хочется.

Вышли на круговую террасу, отделенную от зала от зала толстым стеклом. Здесь было тихо и тепло. Вчера Макс заказал грэйву на этот вечер безоблачное небо и плюс двадцать пять по всей округе, а в городе еще и слабенький ветерок, дующий от реки. Хотелось бы, чтобы именно такая погода стояла по всей Сибири хотя бы до середины октября. Конечно, в этом году еще ничего не получится, слишком глобальные изменения предстоит произвести для того, чтобы улучшить климат без потрясения основ современной науки, чтобы не полетели дружными стаями всякие метеорологи да климатологи за компанию с прочими фенологами в удаленные монастыри, убивать там плоть и каяться в мнимых заблуждениях и непреднамеренном обмане миллиардов землян. Все должно быть похоже на обычные, вполне объяснимые явления, кроме того, если по каким-то причинам прекратится воздействие на погоду технологиями будущего, тепло здесь должно остаться хотя бы еще лет сто-двести. Подстегнуть Гольфстрим, слегка изменить его маршрут, чуток расширить Берингов пролив, подправить курс теплого Куросио к родным берегам, растопить арктические льды, в общем, очень много еще чего предстоит сделать. И, естественно, придется позаботиться о том, чтобы из-за сопутствующего повышению среднегодовых температур таяния вечной мерзлоты, этого естественного аккумулятора холода, треть Сибири не превратилась в непроходимые болота, а еще треть не стала морями и заливами Северного Ледовитого океана. Да и газ с нефтью не должны вырваться из подземных пластов этой мерзлоты, отравляя все вокруг, они еще пригодятся стране и как топливо и как сырье для химических производств. Долгие века пройдут, пока люди не начнут использовать прямое преобразование материи и синтезировать все необходимое им из чего угодно. Так что пока, еще годика три, возможны только такие вот местные температурные аномалии, которые не вызовут особых потрясений в умах специалистов. Жаль конечно, большая часть лета упущена, скоро полярная ночь и распылять над льдами Арктики вулканический пепел бессмысленно.

Лишь плюхнувшись в кресло возле столика с пепельницами, Макс вспомнил, что курева в его карманах не водилось уже давненько. В мае он довольно легко бросил курить, грэйв просто провел ему курс впрыскиваний какой-то химии для снятия психологической зависимости от табака. Хорошо еще, что тогда он хорошенько обдумал последствия, а не приказал сделать все в кратчайшие сроки. С бормотухой вон, не совсем хорошо вышло, эмоции возобладали над разумом и в танкер с алжирскими чернилами была добавлена какая-то термоядерная отрава, действующая практически моментально и навсегда. И, одно дело, когда снимается только влечение, другое дело, когда продукт в первую очередь вызывает отвращение. Вон, хотя бы тот новосибирский слесарь, о котором рассказывал Нельзину его друг, как-то слишком тяжело переживает подобное излечение. Конечно, на любой яд у грэйва найдется и противоядие, но как теперь отследить всех тех, кто сделал хотя бы маленький глоток той алжирской отравы? Невозможно даже найти еще не выпитые бутылки, даже те, которые еще в магазины не поступили, а находятся где-то на складах или в пути.

Стрелять сигарету Максу не хотелось, вставать и идти за ними тоже, пришлось вспомнить, что большую часть персонала "Башен" пока что составляют киборги, а уж на этом этаже живой обслуги вообще быть не может... Однако, одинокая пачка Беломора на подносе официанта смотрится как-то диковато, пришлось дополнить ее экибаной из бокалов и рюмок, наполненных соответственно проявленным вкусам присутствующих, дяде — коньяк, Ване — водку, Ольге — мускат. Конечно, народная мудрость говорит, что понижать градус не рекомендуется, но себе Макс все-таки заказал мадеры. Грэйв, похоже, не справляется со всем выпитым, требуется или принять нечто более кардинальное, чем впрыскиваемые им микродозы нейтрализатора, или принимать на грудь более слабые, чем коньяк и водка, напитки.

— Ты же вроде не куришь? — спросил дядя, наблюдавший, как Макс привычно управился с пачкой папирос, в углу которой образовалось аккуратное прямоугольное отверстие. — Вчера вечером ты категорически отказался, пришлось смолить в одиночестве. Ольга то при мне не курит, боится получить ремнем по толстой попе.

Макс и Ваня тут же посмотрели на Ольгу. Упомянутая часть тела, предназначенная природой для родительского воспитания, была вовсе не толстой. Ольга слегка зарделась.

— Да я изредка, — ответил Макс. — И только ленинградский "Беломорканал". Курил раньше всё, что может дымиться, но бросил. Я же рассказывал, как от белого медведя на самый верх сосны залез, тогда вот и бросил. Чего только не пообещаешь Богу в такой ситуации.

— Ну да. Повезло тебе тогда. Только где ты в тундре то нашел такую сосну, на которую залезть можно, до сих пор ума не приложу, — ухмыльнулся дядя.

— Вот и я тоже тогда подумал, откуда здесь сосна, если тут всю жизнь высокая пальма стояла? — рассмеялся Макс.

— Ого, здесь и гитара есть — воскликнула вдруг Ольга. — Дядь Вань, сыграй, а?

— Не, я уже не в состоянии. Сыграть то я еще кое-как сыграю, но спеть тебе про корову уже не смогу.

— А ты, Макс, на гитаре играешь?

— Играю немного. Но песен про коров не знаю.

— Ну сыграй что-нибудь другое.

Макс взял гитару, спел парочку незнакомых этому миру песен.

— Хорошо играешь, — похвалил полковник. — И песни красивые, только слишком грустные. Тебя, наверное, девушка бросила. Ведь просто так из родных мест не срываются. Так ведь?

— Ну, что-то вроде этого. Правда, я сам виноват. Теперь не простят.

— Как это не простят? Их что, двое?

— Трое, — сознался Макс, тяжело вздохнув.

Полковник присвистнул.

— Ну ты даешь! Трое... Прямо султан. Я бы на их месте тоже обиделся, если бы узнал, что ты еще с двумя крутишь. За тремя зайцами погонишься, ни одного не поймаешь.

— Да не в этом дело, дядя. Они же подруги, поэтому всё знали с самого начала. Ну почти всё. Тут другое, не могу рассказать.

— Ёшкин кот... Ну и нравы у вас, у современной молодежи. Раньше вокруг одной девицы куча парней вилась, она выбирала, а теперь наоборот. Прямо как после войны, но тогда хоть объективные причины были, парней то война сильно повыбила, а сейчас что? Мои вот девки тоже одного ухажера на двоих нашли, а тот, как и ты, не может выбрать, за каким зайцем бежать. Даже отца своего подключил, да и тот не помог. А знаешь, кто у него отец? Сестрицы твои еще не успели рассказать? Ну так слушай, только, прошу тебя, не сболтни никому. Отец у него сам Брежнев.

Макс улыбнулся.

— Шутите? Думаете, я не знаю, что сыну Брежнева столько же лет, сколько и Вам? Да и женат он.

— Да не тот сын, другой.

— Другого у него нет.

— Да папочка мой почему-то решил, — недовольно встряла в разговор Ольга, — что тот парень, с которым Аленка на вокзале познакомилась, а потом и я тоже, еще один сын Брежнева, только неофициальный. И, главное, папа вбил себе в голову, что он давно на меня с Аленкой глаз положил, только выбрать не может. И Брежнев специально к нам прилетел, чтобы на нас посмотреть и помочь ему выбор сделать. И не верит папочка, хоть ты тресни, что с этим парнем мы только-только познакомились и, когда Брежнев уехал, мы этого Эдика больше никогда и не видели. Эдик конечно, предлагал нам вечером где-нибудь погулять, но нас тогда мама под арест посадила.

Макс прыснул. С большим трудом ему удалось сдержать смех. Шутка хороша и разыгрывают ее дядя и сестра как по нотам, наверное, разыгрывают уже не в первый раз. Если бы он сам не был тем самым Эдиком, а был бы реальным чукотским провинциалом, обязательно повелся бы.

— А уж когда на допросе мы рассказали папочке, что Эдик спрашивал нас, есть ли у нас в городе Пизанская башня, и на наш отрицательный ответ заявил, что в каждом городе обязательно должна быть своя Пизанская башня, а после этого за пару недель построили вот этот молодежный центр с названием "Пизанские башни"...

Дальше удержать смех Максу не удалось.

"Пизанская башня", любимая кафешка его молодости, стояла возле накренившейся кирпичной четырехэтажки. Когда-то, никто уже не помнил, когда именно, при прокладке возле этого дома теплотрассы грунт неожиданно поехал, фундамент дал осадку и здание начало крениться. Жильцов сразу расселили, дом огородили забором, но вот до сноса руки почему-то не дошли, возможно потому, что никто не сомневался, что дом скоро сам рухнет. Через некоторое время крен перестал увеличиваться, а дом не только устоял, на его фасаде так и не образовалось ни единой трещины. За долгие годы возведенный вокруг дома забор постепенно растащили по досочке, но городские власти как будто вовсе забыли о накренившемся здании. Так оно и продолжало стоять, вызывая улыбки и приезжих, и самих горожан. Кафешка без названия в народе стала именоваться не иначе как "у Пизанской башни", затем просто "Пизанская башня", это же название сразу после смены политического режима появилось и на новой, неоновой вывеске кафе.

Когда Макс еще в теле Эдика интересовался у сестер, где в городе вечером можно культурно отдохнуть, он, естественно, поинтересовался наличием в городе знакомого заведения. Но в этом Белогорске его не было. То ли тот четырехэтажный дом так и не был построен, то ли теплотрассу копали в другом месте, то ли рядом с домом просто не построили кафе. Вариант, при котором горожане могли назвать кафешку возле приметного падающего дома как-то по-другому, Максом даже не рассматривался. Тогда, в горкоме, видя недоумение сестер, Макс быстро отшутился, ну а когда созрело решение построить в городе развлекательный центр, других вариантов названия в его голове просто не возникло. Название и определило архитектурный облик здания.

Дядя обиженно смотрел на Макса. Дождавшись, пока тот отсмеялся, заявил.

— Не веришь? А зря. Слушай, Максим, как все было, а ты, Ольга, иди пока потанцуй с кем-нибудь, кое-что тут вовсе не для твоих ушей.

— Да ладно, дядя Витя, что там такого-то быть может, что Ольга не знает? — Макс снова засмеялся. — Она же основной участник событий. Смотрите, еще аукнется Вам. Вот станет она невесткой генсека, тогда не только Брежнева, но и Вас, простого полковника, гонять начнет, мол не для Ваших ушей разговор.

Выслушивая доказательства своего родства с генсеком, Макс даже не сразу сообразил, что полиграф все время молчит, а когда сообразил, смеяться расхотелось. Значит, это никакая не шутка. Дядя сам верит в свои слова. Плохо это или хорошо, что возникло такое недоразумение? Скорее плохо, если слух выйдет за пределы Белогорска. Хотя нет, ничего особо страшного нет, мало ли слухов кочует по стране, тем более что подтверждающего финала у этой байки быть не может.

Как только Макс не критиковал ложные умозаключения полковника, разубедить дядю не удалось. Косвенные улики перевешивали и его доводы, и честные показания сестер.

— И куда же он, по-Вашему, пропал? Ищут пожарные, ищет милиция, ищет весь Белогорск и не может найти? Сколько времени уже прошло с того памятного дня? Целый месяц? И чего же это тогда он, такой влюбленный в обоих моих сестер, исчез на целый месяц? Вот, даже на Алёнкино шестнадцатилетие ни сам не появился, ни даже букетика ромашек не прислал? Почту то Вы наверняка надежно контролируете, заодно с телеграфом и телефоном?

— Еще не вечер — отмахнулся полковник, — еще возможно, и объявится.

— Прилетит вдруг волшебник в голубом вертолете?

— Может в голубом, а может и в белом. Я же своими глазами видел, как он влюбленно на моих дочек смотрел.

— Ну ладно, дядя, сам напросился, — подумал вновь развеселившийся Макс. — Будет тебе и синее море, и белые чайки. А заодно и сестриц прибарахлю и тетку тоже.

Костюмчик

В половине одиннадцатого полковник сказал, что надо закругляться, ибо негоже школьникам гулять по ночам и пугать своим весельем припозднившихся прохожих. Супруга мужа поддержала, но заявила, что неплохо было бы развезти по домам хотя бы девчонок.

— Идея интересная, но тут тебе не твой Хабаровск, где я тебе такси возьму?

— Дай команду, пусть твоя милиция развезет.

— У меня в дежурке сейчас всего десять человек, и при них всего две машины. Все остальные должны быть на своих маршрутах, патрулировать. И Ваня вон, почти готов, еще чуть-чуть и его самого везти домой надо. А одних девок двенадцать штук, не считая трех моих и Верки. Восьмерых в кабины, ну даже десятерых, они худенькие, а остальных куда? Назад, в заплеванный собачник таких нарядных не посадишь.

— По очереди пусть развезут, за два рейса.

— Алла, а ты подумала, насколько это затянется? — Вон, смотри, как детишки разошлись. Уже не парами, а всем своим детсадом танцуют свои кривлялки. Если их по частям в машины сажать, знаешь, что будет? Кто-то дисциплинированно сядет в машину, и, пока мы будем вылавливать следующих, решит — а чем я хуже остальных? Ну и вылезет обратно, дотанцовывать. Нет, эту дискотеку надо сворачивать сразу, одним, как говорится, неожиданным ударом. Правда, Максим?

Макс кивнул.

— Я знаю, что делать. Две машины есть, вызывайте их и пусть привезут еще двух человек с правами.

— Зачем? Детишек помогать отлавливать?

— Нет, один Ваш Уазик поведет, другой — мой "жигуленок". Четыре машины получается, всю молодежь увезут, если по пятеро утрамбуем.

— А мы?

— А мы или подождем, или лучше пешком отправимся. Погода чудесная, хоть всю ночь гуляй, а тут идти то всего минут пятнадцать. Скоро осень, холодно станет, тогда не погуляешь. Заодно и город мне покажете.

— Да что там показывать, по пути к дому то? Дома как дома, деревья как деревья. Ладно, уговорил, идти действительно всего пятнадцать минут, а мне сейчас проветриться не помешает. А ты, я смотрю, здоров пить, на вид совсем трезвый. Где тут телефон, не знаешь?

— В курилке стоит какой-то. Да вы же сами трубку поднимали, слушали, есть гудок или нет.

— Это когда? А, вспомнил, действительно поднимал.

Сразу после того, как машины были вызваны, к дяде подошел улыбающийся официант.

— Закругляетесь?

— Да, вот детишек по домам отправим, выпьем на посошок и по домам.

— Что-нибудь еще будете заказывать?

— Да нет, нам вполне хватит того, что еще осталось.

— Может тогда об завтрашнем утре подумаете? Чешское пиво, сорок копеек бутылка.

— Чешское? Откуда? К нам даже просто бутылочное редко завозят.

— А кто его знает? Я снабжением не занимаюсь, для этого руководство есть. Да, наверное, и оно не в курсе, что в Москве дополнительно к заявке нам положить могут, а чего вообще не дать. Пригоняют откуда-то фургон, только тогда и узнаём, что нам дали, а чего не дали.

— Ну, раз чешское, то возьму бутылок пять. Племяш мой, наверное, о таком даже не слышал. Он из такой глуши приехал, что ты себе даже представить не можешь. Ты сам откуда?

— Из Елгавы. В Риге недавно работать устроился, и вот, сюда в командировку отправили, как победителя соцсоревнования, в качестве награды. Я конечно, сначала подумал, что это шутка, не может быть, чтобы в качестве награды в Сибирь сослали. Потом обиделся сильно, а когда сюда приехал, обида прошла. У нас таких современных ресторанов нет, будет что рассказать и похвастаться. А когда командировка закончится, нам экскурсию на обратном пути обещают, Байкал покажут, и по Средней Азии провезут и через Кавказ тоже. Сам бы я никогда такую путевку не купил бы. Теперь даже обидно, что на Камчатку не послали, тогда всю страну увидел бы. А пиво чешское хорошее, я пробовал, наше рижское конечно, лучше, но оно бы сюда не доехало, срок хранения маленький. Берите десять бутылок, чешское еще долго может стоять. Еще вобла есть.

Ладно, неси десять. Воблы не надо, у меня своя. И счет тоже неси. А я покурю пока.

Через пять минут официант вернулся, неся в каждой руке по пять бутылок, удерживая их за горлышки. Удивленный полковник спросил его.

— Слушай, как это тебе удается, ладно еще пять бутылок в одной руке, но в двух по пять?

— Устраивайтесь сюда работать, потренируетесь всего два-три года и у Вас тоже получится. Может даже, в соцсоревновании победите.

Официант поставил пиво на столик, достал из кармашка аккуратно сложенный счет, протянул полковнику. Тот глянул на конечную цифру и протянул листок назад.

— Это не мое. Тут всего сорок четыре рубля двадцать две копейки.

— Все правильно. Вчера был получен аванс пятьдесят рублей, вот, первой строчкой, с минусом. Без аванса было бы девяносто четыре рубля двадцать две копейки.

Полковник быстро пробежал глазами весь счет, вспоминая, что было на столе.

— Да, действительно мое. Только нет торта и бутылки мадеры. И водки вроде было две бутылки, а у тебя одна.

— Водку Вы только одну заказывали, час назад. Вторую, наверное, с собой принесли. И мадера тоже Ваша. Из нашего алкоголя были только бутылка "Столичной" и еще десять бутылок пива, — указал на столик официант.

— Ну а торт? Никто его с собой принести не мог, у нас не продаются в магазинах такие большие, с шестнадцатью свечками и тем более с поздравительной надписью к Аленке.

— Торт мой, — вступил в разговор незаметно подошедший сзади Макс. — Я его отдельно заказывал. А бутылку мадеры я еще в Благовещенске покупал, в багажнике лежала. Водка, наверное, тоже моя, когда ваш Ваня сетки с бутылками из машины забирал, я ему сказал, чтобы и мадеру прихватил. Водка, вроде где-то рядом с мадерой в тряпках лежала, наверное, Ваня решил, что она тоже на банкет.

Полковник кивнул и вытащил из кошелька две сложенных вчетверо зеленых банкноты, протянул официанту, тот взял, улыбнулся, положил купюры на ладонь, сжал в кулаке, несколько раз провел сверху другой рукой с открытой ладонью, дунул в кулак и разжал его. Пятидесятирублевки исчезли. Вместо них на ладони лежала мятая пятерка и мелочь. Улыбающийся официант положил сдачу на столик.

— Этому я тоже научусь, если в официанты пойду? — спросил ошарашенный полковник.

— Нет, — рассмеялся официант. — Это семейный секрет. Меня дядя научил. Он когда-то в буфете цирка работал, однажды на гастроли Арутюн Акопян приезжал, вместе выпили, ну и научил он его. А дядя уже мне показал, я тогда маленький был, потом лет десять тренировался. Только когда сам в официанты пошел, понял, что самое трудное в этом фокусе — надо угадать, сколько тебе денег при расчете дадут, чтобы заранее сдачу приготовить.

Макс был и сам был непрочь послушать, как грэйв будет объяснять полковнику трюк официанта со сдачей, но не для того был запланирован этот отвлекающий маневр. Макс уже взялся за ручку двери в зал, когда дядя все-таки окликнул его. Пришлось вернуться.

— А где ты такой торт заказывал? — спросил полковник.

— Места знать надо — улыбнулся Макс. — Здесь же и заказывал. У них тут свой кондитерский цех.

— И сколько такой торт стоит?

Недоработка, — подумал Макс, — я бы на месте грэйва придумал что-нибудь поэффектнее. Вот так, пустишь все на самотек, а потом отдуваться. Ну неужели грэйв не мог просчитать, что он и сам засмотрится на это дешевый фокус и потеряет несколько секунд? Вот же глупая железяка, ничего доверить нельзя.

— А Вам то зачем? — вопросом ответил Макс на вопрос дяди.

— Да вот, собираюсь с тобой рассчитаться.

— Фу, дядя. Вы мне скажите, когда Вы в гости с тортом идете, вас хозяева спрашивают, сколько торт стоил? Может, и деньги за него суют? Вот, считайте, что и я пришел в гости с тортиком и бутылкой вина.

— Ну а водка?

— Эх, Виктор Александрович. Во-первых, еще неизвестно, чья это водка, может это детишки ее себе принесли, а кто-то отобрал и нам поставил. А во-вторых, мне что, тоже Вам 22 копейки отдать?

— За что?

— А за пачку папирос. Это ведь я ее официанту заказывал, мне и платить.

— Зато мы с Ваней ее почти всю и скурили. Ладно, уел. Держи полтинник, который ты авансом за банкет заплатил. Или тоже какую-нибудь демагогию придумаешь? Кстати, принеси сумку, пиво сложим. Пробовал чешское? Я тоже не пробовал. Вот завтра с утра и вкусим импортный продукт с нашей отечественной сушеной рыбкой, сам ловил, сам вялил. Быстрее неси, и скажи там, чтобы с музыкой закруглялись и прощаться начинали. Вон, вижу, что мои "бобики" уже подъезжают.

Макс принес сумку, сложил в нее пиво, протянул дяде ключи.

— Это от моей шестерки. Как развезут школьниц, пусть машину возле управления поставят, а завтра с утра решим — или домой пригонят или сами заберем. Да, и сумку с пивом сразу в багажник положите. Пешком пойдем, не нести же ее в руках.

— А техпаспорт?

— Дядя, ну зачем им техпаспорт? Кому они его показывать будут? А если потом поедут кататься и потеряют его где-нибудь в Благовещенске? Нет, техпаспорт не дам, а то еще и доверенность понадобится, а старички-нотариусы уже спят без задних ног в своих ночных колпаках.

В три приема школьники были загружены в лифт. Макс вышел на террасу, закурил и стал наблюдать, как внизу полковник со своим водителем рассаживает молодежь по машинам. Да, интересная картинка. Даже прекрасно зная, что это всего лишь голографическая трансляция, от реальности ее не отличить. Макс бросил вниз окурок. Тот, вращаясь, полетел вниз, тусклый огонек поначалу исчез в темноте, но потом рассыпался множеством искр, ударившись о крышу основного здания. Да, иллюзия полная. Все чувства говорят, что находишься именно в башнях, на шестом этаже, в Белогорске, а не в своем бункере, в сотне метров под землей. Брось вниз бутылку и точно через положенное время услышишь и звук разбившегося стекла, и щедрую порцию непечатных слов.

Макс вспомнил, что именно собирался сделать еще полчаса назад, прошел в служебку банкетного зала. По своей человеческой привычке кивнул официанту и указал на дверь, которую надо охранять. Можно было бы ограничиться командой грэйву, а, скорее всего, и не нужна никакая команда, команд и прежних хватит, но привычка есть привычка. Макс прошел в медблок и, не раздеваясь, лег в капсулу. На тело опустились фиксаторы, короткое позиционирование и микропорталы открылись в нужных точках тела, в точно рассчитанных дозах туда поступил нейтрализатор. Фиксаторы отошли, через минуту в голове прояснилось. Макс встал, посмотрелся в зеркало, подмигнул себе. Можно снова в бой, а то уже почти расклеился. Вот, позаботился о пиве дяде на утро, и тут же сам отправил это пиво в багажник машины, которая утром будет стоять далеко от дома. Надо исправлять.

Макс достал из синтезатора две бутылки пива и, пройдя мимо улыбчивого официанта, снова вышел на террасу и вернулся в зал. Тетка со своей подругой возилась с блюдами, а сестры споро убирали в сетку несъеденные оравой шестнадцатилеток яблоки и груши.

— Максим, нужен твой совет — посмотри, две вазочки салата оливье совсем почти нетронутые. И колбасы нетронутой много осталось, целую тарелку насобирали, и ветчины. А эти варвары — кивнула тетя в сторону официанта, говорят, что или забирайте, вы ведь за это заплатили или все в помойку пойдет. И хоть бы сами съели, или домой взяли, а то я посмотрела, как они тарелки в этот свой лифт для грязной посуды сваливают — все вперемешку, на нетронутую ветчину тарелки с объедками ставят, похоже, действительно про помойку не врут. Ну обидно же до слез — такой дефицит и свиньям.

— Ну так забирайте, в чем проблема то?

— А во что мы это все положим? И ладно мясное, его можно в салфетки завернуть, а что с салатами делать? Хоть бы какой целлофановый кулек был, да нету.

— Тоже мне проблема. Накройте вазочку с салатом тарелкой. И с колбасой подобным образом поступите. Оплатите официанту взятую посуду, цена всего вопроса три рубля в базарный день. Или у вас в доме своей посуды полно? Ну давайте я заплачу, мне посуда в общежитии пригодится, все равно покупать.

— А разве так можно? Что-то я сомневаюсь. Иди, Максим, уточни, и спроси, сколько эти тарелки стоят. А то я в библиотеке работаю, а там, если читатели книги теряют, надо в пятикратном размере взыскивать. Может и здесь то же самое.

Макс вздохнул и пошел выяснять у киборга, почем нынче в розницу стоит килограмм самой дешевой материи.

Неожиданно оказалось, что требующаяся посуда стоит почти в два раза дороже и торговаться с грэйвом бессмысленно — цена значится на задней стороне каждой тарелки, блюдца и вазочки. Пока Макс изображал разговор, оказалось, что экономная библиотекарша собрала оливье и из полупустых вазочек и теперь за стоящую отдельной горкой посуду придется платить уже девять рублей с копейками. Макс достал кошелек, вытащил десятку, официант отсчитал сдачу и быстро выписал чек. Макс радостно помахал им тете и сунул в карман. Приятная прогулка срывалась. Теперь придется нести не только цветы и подарки, придется тащить тяжелые сетки. Ладно, три мужика как-нибудь управятся с тяжестями.

Макс распорядился включить какую-нибудь медленную музыку, пошел к столу.

— Ну, ты, Максимка, молодец. Смотри, сколько всего набрали, на три дня хватит. Теперь придумай, чем бутылки заткнуть. И шампанского треть, и водки полбутылки и этой твоей мадеры половина, и в коньячной что-то на дне есть. А пробки официант унес, хорошо я хоть коньячную ему не отдала.

— Так, теперь еще и бутылки тащить, — мысленно застонал Макс.— Хорошо хоть дети весь лимонад и сок выпили. А то пришлось бы выйти на минутку и еще одну машину купить или хотя бы велосипед с коляской.

— А давайте, тетя, выпьем пока еще раз за Аленку, за ее здоровье, а потом подумаем. Нас ведь отсюда никто пока не выгоняет, можем до половины второго сидеть. Давайте, давайте, чтобы не скучать, пока дяди нет.

Макс быстро разлил тете и ее подруге остаток коньяка, а себе и сестрам остатки шампанского. Чокнулись и Макс быстро выпил свой бокал. В голове пискнул сигнал — в Белогорске дядя с водителем зашли в лифт.

— Ольга, а пошли пока потанцуем. — предложил Макс.

— Давай, — согласилась сестра. — А то ты все отказывался да отказывался.

Лифт остановился, двери начали раздвигаться, открылся портал из "Башен" в банкетный зал. Вышедший из лифта дядя посмотрел на танцующего с его дочерью племянника, на цедящую шампанское младшую дочь, на супругу, на опустевшую коньячную бутылку.

— Ну вот, не дождались нас. Ладно, Ваня, мы сами, водочки. Закуска то где?

Когда музыка смолкла, к Максу подошла Алена.

— А со мной? Я тоже хочу еще разок сегодня потанцевать.

Макс торжествовал. Пока он танцует, глядишь и останется в бутылках только на посошок. Дяде то, небось, тоже ничего тащить не хочется.

— А ты, Максик, шутник, — сказала Алена, когда музыка стихла. — Когда утром мне дома начали подарки дарить, и ты сначала вытащил из сумки букет бумажных подснежников, потом логарифмическую линейку, потом чернильную ручку, я подумала, ну и братец у меня нарисовался, деревня деревней, он еще бы баночку чернил подарил, как раз к первому сентября как первоклашке какой-то. Ну и тут ты действительно какую-то бутылочку достаешь. Я даже обидеться собралась, а потом просто глазам не поверила — французские духи! И такой большой флакон. У нас ни у кого таких нет. А папа, наверное, тоже что-то такое подумал, только это его почему-то страшно рассмешило. Когда ты линейку эту дурацкую достал, он еще просто в кружку фыркнул, а когда ты достал флакон, так вообще чаем подавился. Потом целый час улыбался. И скажи, где ты такие гвоздики раздобыл? Мне такие только раз в жизни дарили, и то, тогда я сама напросилась.

К дому подошли за полночь. Короткое расстояние в пятнадцать минут немного искривилось и поэтому растянулось в длинные полчаса. Поначалу шли довольно быстро, несмотря на неудобные позвякивающие сетки, но темнота и теплая погода не пошли Ване на пользу. Пока душевно прощались с тетиной подругой, Ваня, присевший на лавочку, начал засыпать, так что дальше Максу с дядей пришлось отдать часть сеток и поддерживать его с двух сторон. В конце концов дошли, у подъезда с облегчением поставили сетки на лавочку. Ваня жил в следующем подъезде и Макс с дядей, чертыхаясь на узкой лестнице, дотащили водителя до его квартиры. Заканчивать вечер даже небольшим скандалом с женой Вани полковнику не хотелось, о чем тот сообщил Максу громким шепотом. Макс жестами свободной руки предложил дальнейший план действий. Полковник поискал взглядом дверные петли, и не найдя их, улыбнулся. Ванина дверь, как и большинство дверей в стране, открывалась вовнутрь, чтобы и ворам, и милиции было легче проникать в закрытое на простенький замок помещение. Практически бесчувственный к этому моменту Ваня был бережно опущен на корточки и надежно прислонен спиной к своей двери, после чего полковник дважды нажал кнопку звонка и быстро спустился к ожидавшему его этажом ниже Максу. Там оба начали прислушиваться, стараясь не дышать. Глухой звук падения Вани раздался уже после того, как щелкнул замок и скрипнули петли, значит водитель упал в нужном направлении.

Когда вспомнивший молодость дядя, улыбаясь, подошел к ожидающим их тете и сестрам, чуть приотставший Макс спросил, указывая наверх.

— А чего это у вас балконная дверь нараспашку и свет горит?

Все подняли головы. Рядом с балконом болталась веревочная лестница, спускающаяся откуда-то с крыши.

Дядя выругался, подхватил сетки и бросился в свой подъезд. Следом за ним летела тетя, девушки ввиду своего возраста в бытовых вопросах соображали хуже и поэтому значительно отстали от родителей. Макс поднялся на третий этаж не спеша и не прогадал — взволнованный полковник, жадно глотавший воздух, все еще не мог найти нужный ключ на внушительной связке.

Наконец дверь была открыта, и родственники Макса один за другим ринулись внутрь.

Макс зашел следом, занес сетки и закрыл входную дверь. В квартире стоял густой цветочный аромат. На столе высилась широченная хрустальная ваза, полная роз. Рядом лежала поздравительная открытка и куча свертков, красиво перетянутых разноцветными лентами.

— Волшебник, мать его! — прошипел полковник и кинулся на балкон. Веревочной лестницы там уже не было. — Сейчас я его на чердаке накрою! — полковник поспешил на лестничную клетку и, стараясь не топать, поднялся на площадку последнего, четвертого этажа, где возле перил была железная вертикальная лестница, ведущая к люку в потолке. Полковник вскарабкался по ней, подергал висячий замок, затем спустился и вернулся в квартиру. Алена разворачивала уже второй сверток.

— Ничего не понимаю, — сказал полковник Максу. — Спускались с крыши, по веревочной лестнице. Ты ее видел?

— Крышу?

— Лестницу.

Макс кивнул, сдерживая улыбку.

— Люк на замке, единственный ключ у дворника, он его никому в руки не дает. Кроме как из нашего подъезда на чердак другого пути нет. Да и не пройдет эта ваза в люк.

За окном послышался приближающийся тяжелый рокот разрезающих воздух вертолетных лопастей. Полковник вышел на балкон, глянул вверх. Зависший на несколько секунд над домом вертолет начал удаляться. Полковник проводил его взглядом и вернулся в комнату.

— Белый? Или все-таки голубой? — поинтересовался Макс

— Не разглядел. Темно ведь. Ну и сынок, опять от меня ускользнул. А ты, Макс не верил, что этот Эдик еще объявится. Простая дедукция, против нее не попрешь. Учись, пока я жив. Ладно, пойду переоденусь в домашнее и буду думать, что со всеми этими подарками делать.

Полковник прошел в свою спальню, но тут же вернулся, загадочно улыбаясь.

— Мать, там и тебе кое-что лежит. Не такой букетище, как этот, но тоже красивый. И еще несколько свертков. А раз так, то полагаю, что и Ольга кое-что найдет на своей кровати. Конечно, уши бы вашему Эдику за такой сюрприз оборвать, я уж подумал, что квартиру обнесли. Вот завтра смеху в городе было бы.

Букет и подарки действительно лежали на Ольгиной кровати. Но основное внимание привлекла большая коробка, стоящая на полу.

— Ну, это уже перебор. — сказал дядя. — Телевизор. Только холодильника не хватает.

— И магнитофона, — заявила Алена.

— Ладно, давайте уж посмотрим, может там в коробке еще одна ваза с цветами. Алла, неси ножик, тут все заклеено.

Через несколько минут совместных усилий телевизор вытащили из коробки и поставили на пол. В комнате сразу стало тесно. Полковник сложил пенопластовые вставки в коробку и поднял ее.

— Пойду пока на балкон отнесу. Макс, помоги, а то я там еще эту вазу опрокину.

— Макс послушно взялся за другой край коробки, но вдруг сообразил — не пролезет. Из-за тумбочки с черно-белым телевизором балконная дверь открывалась не полностью.

Так и оказалось. Не хватило всего нескольких сантиметров.

Когда коробка из-под телевизора в разобранном виде все-таки переместилась на балкон, а ночные восторги от распаковывания подарков волевым решением главы семьи были перенесены на утро, дядя позвал Макса на кухню, покурить перед сном.

Детектив

— Ну и что ты о всем этом думаешь? — после долгого молчания спросил дядя у отказавшегося от сигареты Макса.

— А что тут думать? — весело отмахнулся тот. — Волшебник, он и есть волшебник.

— Я таких волшебников много повидал на своем веку. Все эти наши замки они только от честных людей. Слава Богу, настоящих профессионалов по замкам не так уж и много, и хорошо, что они держат свои секреты при себе, конкуренции опасаются. Так что, каким образом все это попало в мою квартиру, сомневаться не приходится — через входную дверь. А эта веревочная лестница и вертолет — лишь отвлекающий маневр, маленькое такое смешное дополнение к смешной шутке над простачком-ментом. И знаешь, что мне больше всего не нравится? То, что про вертолет впервые сказал именно ты. И на веревочную лестницу тоже ты указал. На улице. Вряд ли бы я сунулся на балкон, если бы мы просто поднялись и обнаружили в квартире все это барахло.

— И всё — весело спросил Макс? Больше никаких улик? А мотивы?

— Мотивы? Эх, Максим, Максим, были бы улики, а мотивы подобрать — раз плюнуть.

Вот смотри — сын Брежнева появляется здесь на "шестерке". Ты тоже. Номерные знаки, правда, разные, но цвет одинаковый. И в обоих одинаковых шестерках вместо радиоприемника магнитола стоит. Японская, заметь. Я сразу заметил, но тогда значения не придал. И история покупки твоей машины, надо сказать, очень странная. Я вчера не обратил внимания, а вот сейчас, когда в моей квартире кто-то похозяйничал, подумал — и как это тебе всего за один день в ГАИ покупку оформили и новенький техпаспорт выдали? Нет, я не думаю, что он фальшивый, больше чем уверен, что, если я подам запрос, там все нормально окажется. Понимаешь ли в чем дело, даже наши, милицейские машины, и те за день не оформляют, а ты же вообще частник. Пока номера агрегатов сверят, пока их на угон пробьют. Да и какие в ГАИ очереди ты видел?

— Ну, мало ли чего в жизни бывает.

— Да, бывает, согласен, но сам посмотри — устраиваешься на работу, присматриваешь машину, едете, значит, в комиссионку, мигом договариваетесь с ее работником, чтобы он сданную на комиссию за официальную цену машину не впарил тут же своему знакомому, а продал ее именно тебе. Оформляете продажу-покупку, потом ты несешься с квитанцией в ГАИ. Там тебе моментально делают сверку, выдают новый техпаспорт и оставляют местные номерные знаки, очевидно согласно временной местной прописке, которую ты опять же, сразу же после трудоустройства моментально оформил в паспортном столе. Не бывает такой удачной чехарды за один день. Кстати, сколько ты говоришь, всего денег за машину отдал?

— Восемь пятьсот. А что?

— Ну, тогда я знаю, где искать концы, чтобы вывести вас на чистую воду. В паспортном столе искать бесполезно, по месту работы — бесполезно, у продавца бесполезно, в ГАИ бесполезно. А вот с комиссионкой вы наверняка фрайернулись. Нет, квитанция в ГАИ возможно и настоящая лежит, вот только если поднять бухгалтерию комиссионки, никакой купли-продажи там не обнаружится и знаешь, почему?

— Почему?

Да потому что ты и вся твоя братия никогда подержанные машины не покупали. Иначе вы не забыли бы про комиссионный сбор, а это с госцены "шестерки" больше чем пятьсот рублей.

Так что, стоит потрясти комиссионку?

— Не стоит, — вздохнул Макс. — Зря только время потратите.

— Неужели и это предусмотрели? Я, конечно, понимаю, в результате государство просто положило пятьсот рублей из одного кармана в другой, но зачем время то на это тратить? И вообще, я так понимаю, весь этот балаган устроен Эдиком лишь для того, чтобы задарить моих дочек дорогими подарками, и остаться неизвестным? Выросли, а ума не нажили. Вот скажи мне, чья это была дурацкая идея прикинуться моим племянником, твоя или Эдика?

Макс улыбнулся.

— Считайте, что общая.

— И что, никто вас не остановил? Не сказал, бросьте, ребята этот свой дурацкий план, квартиру мы вам и без этого откроем? Наверняка ведь взрослые солидные люди фабрикацией документов занимались. Я, конечно понимаю, что детей высшего руководства надо охранять точно так же, как и само руководство, но охранять, а не потворствовать всех их капризам. Ну неправильно это, когда руководитель страны считает "мой ребенок — это все-таки не чужой ребенок, у него должно быть все, что я могу ему дать". Боже, как хорошо, что у нас не монархия, а то сели бы такие как вы, избалованные папами, на царский трон и конец стране, которую ваши отцы строили. Развалите ведь на мелкие кусочки и не заметите.

Макс разозлился.

— Ну а Вы сами, Виктор Александрович, сами то своих детей, что, как-то по-другому опекаете? Кто Ольгу от распределения отмазал? Кто послал подчиненных на служебном, заметьте, транспорте, встречать Алену из Хабаровска? На дискотеку в "Башни" все в очереди стоят, а ваших, привезенных на том же служебном транспорте почему без очереди пропускают? Вот, только что Вы детишек на служебном транспорте по домам развезли — это что, Вы всегда всех развозите? Нет, только друзей Вашей дочери. Да что я к этому служебному транспорту привязался то, не в нем дело. Дело в том, что есть Ваши дочери и есть чужие дочери. Будет гореть дом, Вы в первую очередь из огня своих выносить будете, а уж потом чужих. И это правильно, семья есть семья, родная кровь есть родная кровь и Вы всегда будете своих детей спасать от заслуженных ими неприятностей, и неважно, толковые они или бестолковые. И Брежнев такой же, как бы его дочка Галина не чудила, всегда ее отмажет. И принципиальная разница между Вами только в уровне ваших возможностей. Так что, дядя...

— Я тебе не дядя! И давай, племянничек липовый, вали-ка ты отсюда со всеми вашими идиотскими подарками.

— Тише дядя, тише говорите, дочек разбудите. Я-то свалю, но вот объясните идиоту, как мне все эти идиотские подарки с собой взять. Телевизор до помойки я один не отнесу, придется Вам помогать мне и очень бережно помогать, чтобы им об косяк двери не стукнуть и шум не поднять. Конечно, его можно в окошко выкинуть, но тогда всех в доме разбудим. И вот просыпается Аленка, такая счастливая сейчас и вот ужас — телевизора нет, все ее новые платья под окном на траве валяются и на кустах висят. Или еще хуже — их уже соседи подобрали, примерили и отдавать не собираются. Подружка в школе ей рассказывает — иду я по улице, смотрю духи лежат, французские, ни у кого в городе таких нет, представляешь, как мне повезло? Аленка плачет, спрашивает — папа, папочка, а куда наш новый братик делся? А он вам не братик, вашего папу облапошил первый встречный проходимец, но я его разоблачил и выгнал. А как это он тебя облапошил, у него что, все документы фальшивые? Нет, документы у него настоящие, просто никто его не предупредил о комиссионном сборе. Папочка, он что, стулья на аукционе покупал, как Остап Бендер? Нет, стульев он не покупал, просто он был сыном лейтенантом Шмидта и любимым племянником министра финансов. Вы чего-то подобного хотите?

Дядя задумался.

— Да, нехорошо как-то. Если бы не дочки...

— Если бы не дочки, все вообще по-другому было бы.

— Ладно, что ты предлагаешь? Не могу же я терпеть в своем доме проходимца, да еще рядом с комнатой дочерей.

— В общем, давайте поступим так. Я исчезаю, подарки остаются, дарились то они от чистого сердца. Утром говорите, что я позвонил на работу, а там сказали, чтобы я срочно прибыл, что строительство дороги начинается. Извинялся, что не попрощался. Поцелуйте дочек за меня. В общем, придется Вам что-нибудь соврать. Кстати, у Вас криминалистическая лаборатория есть?

— Плохонькая, но есть.

— Настоящую фотографию от фальшивки отличить сможете без посторонней помощи? Вы ведь свою карьеру криминалистом начинали.

— Конечно смогу.

— Понятно. Оставлю я Вам на память одну фотографию, Вы только ею лучше нигде не светите. Сейчас принесу.

Макс сходил в комнату, синтезировал три фотографии в конвертах. Вернулся на кухню. Положил фотографии на холодильник.

— Потом фотографию посмотрите, когда я уйду. А сейчас хочу сказать Вам одну вещь. Мы часто ошибаемся, принимая желаемое за действительное. Так вот, примите за аксиому, что у Брежнева нет никакого сына Эдуарда Леонидовича Бойко. И рассмотрите случившееся в июле именно с этой точки зрения. Может, тогда поймете, что Ваши дочки ни слова Вам про Эдика не соврали, ну может так, лишь по каким-то мелочам. Там, на третьем конверте мой номер телефона. Звоните, если что, но не раньше, чем через две недели, и только из дома. Да, тот мальчик на фотке — это я, долго не сомневайтесь. До свидания, Виктор Александрович, не провожайте, дорогу я и сам знаю.

Макс Вышел из кухни, тихо закрыл дверь. Прошел в комнату, на всякий случай закрыл и ее дверь. Подхватил свои сумки и шагнул на балкон.

Д2

Полковник сидел на стуле и думал. Не сын Брежнева. Не сын. Аксиома. Да, тогда много непонятного остается, но если девочки не врут, то это непонятное не становится невозможным. Остановил почему-то Брежнев машину возле Эдика, о чем-то поговорил. Непонятно почему остановил, но ничего невозможного не произошло. Вот, ходят слухи, что однажды по дороге на дачу он свой кортеж остановил и в простой магазин зашел, колбасы купить. Ладно. Увидел Эдика в горкоме, узнал и опять поговорил. Непонятный, конечно, тогда разговор получился, но ведь о чем Брежнев на дороге с Эдиком беседовал, неизвестно. Может, Брежнев насчет рыбалки спрашивал, может насчет охоты, может в горком приглашал. Да, если девочки не врут, то во всем можно разобраться, всему найти объяснения. Кроме вот этих выкрутасов с подарками и вертолетом. Хотя из чего следует, что подарки именно от Эдика? Может они от Максима? Ловкий парень, с кучей денег, с банкетом у него все прекрасно получилось. Ключ у него есть, сам дал ему запасной, он его передал кому-то и те занесли заранее купленные подарки. А вертолет? Где он вертолет взял? И ведь тот над домом остановился точно в тот момент, когда я с балкона вверх смотрел. Совпадение? Скорее всего. А веревочная лестница? Была? Была. Вышел Максим на балкон, дернул за нее, а она на леске подвешена, вот и оборвалась леска, а внизу лестницу подобрали. И вообще, если бы не эта машина, купленная за один день, не было бы этого разговора. А вот если, к примеру, есть у него в Благовещенске друзья в ГАИ, могли машину быстро оформить? Тогда могли. И связи в комиссионке у этих друзей наверняка есть. Может и продавал машину кто-то из знакомых. Почему-то Максим уверен, что в комиссионке все чисто. И вообще, он мог приехать сюда уже две недели назад. И тогда же про сестер узнать и про день рождения. Ну соврал зачем-то, но ведь и про сосну в тундре тоже соврал, я не сразу и понял, а потом смешно стало. И эта шутка с бутылкой чернил. Любит Максим розыгрыши, сразу видно, что любит. Может, он все-таки племянник? Ведь есть в нем что-то такое, семейное, что-то такое от мамы или бабушки, то ли жесты, то ли еще что. Да и не шалопай он, и не дурак, с чего это я взял? Может, и сейчас Максим его разыгрывает, сказал, что уходит, а сам спать лег? Ну с чего ему уходить, если он действительно племянник? Ну напился его дядя, чепуху понес, что с пьяного мента взять то? Как язычок замка щелкнул, я же не слышал?

Полковник встал, вышел в коридор. Входная дверь на задвижке, значит Максим никуда не уходил. Ну, если он действительно уже дрыхнет, завтра я его...

Но Максима в комнате не было, не было и его сумок. Полковник вышел на балкон. Никого. Черт, опять его дурацкие шуточки. Или спрятался где-то в шкафу или по той веревочной лестнице спустился. Она ведь могла к балкону привязанной остаться, вниз я не смотрел. Ладно, пусть дитё тешится, утром разберемся.

Полковник вернулся на кухню, снова закурил. А чего это он меня про фотографии то спрашивал? Что за фотографии? Полковник привстал с табуретки, нащупал на холодильнике толстый конверт. Заклеен. Пришлось тянуться еще и за ножом.

Внутри была слегка пожелтевшая от времени черно-белая фотография и еще один конверт, чуть меньшего размера, чем первый. С фотографии смотрела мама. Она стояла на вокзале, возле памятника Ленину. Слева ее обнимал мужчина пенсионного возраста, справа обнимал парень, которому было лет тридцать — тридцать пять. Оба совершенно незнакомые, хотя парень кого-то чуток напоминает. Перед мамой стоял мальчик лет четырнадцати, мама обнимала его двумя руками. Да, это точно Максим, ему сейчас двадцать два, значит фотография сделана лет восемь назад, примерно в шестьдесят девятом. Этот парень справа от мамы, наверное, отец Максима. Вот черт, значит они были знакомы с мамой, значит, не было необходимости посылать запрос в наш городской архив. И... А почему мама мне тогда ничего не сказала? На фотографии зима. Где я был зимой 69-го? Или 68-го? Да здесь же и был. А этого маминого пальто не помню. Черт, жаль, что фотография такая старая. Хотя какая старая, всего восемь лет ей, ну пусть девять, наверное, в фотолаборатории фиксаж... Нет, однозначно всего семь лет, вот же кусок плаката "С наступающим 1970-м годом!". Хотя нет, это не нолик. А что? Уж точно не единица и не двойка. Жаль, что сверху цифры проходит трещина.

Полковник встал, и, стараясь не шуметь, достал с антресолей ящик с инструментами, порылся в нем, нашел лупу, посмотрел через нее. Внизу цифры дуга. Подходят 70-й, 73-й, 75-й, 78-й и 79-й. Мама умерла в 72-м, значит, остается только 70-й. Но внутри нолика сверху точно что-то есть. Ладно, потом разберусь. И тут не только с фиксажем проблемы, есть кое-что что-то и другое, следы от рамки, значит солнечный свет поработал. Надо в лаборатории смотреть, не зря же Максим задал мне про нее вопрос. Загадками говорил, нет чтобы сказать толком. И что он вообще имел ввиду, не это странное пожелтение ведь. Может фотомонтаж?

Полковник снова взялся за лупу. Нет, следов фотомонтажа вокруг снятых людей не видно. И стоят они именно у нашего Ильича. Жаль, солнца нет, можно было бы сравнить тени от людей на постаменте и тень от Ленина асфальте или здании вокзала. Нет, какой-то непорядок явно есть, только в чем, никак не разберусь. Все-таки выпил я немало, мозги как-то неправильно работают, вон, Максимку обидел, за проходимца принял, а не может же мама так обнимать постороннего подростка, не в ее это правилах. Ладно, что там во втором конверте?

Во втором конверте был еще один конверт и та же самая фотография, только очень свежая и качественная. Никаких трещинок, никаких следов от волосков на оптике и пленке. "С наступающим 1975-м годом!" — гласил плакат.

Полная чушь. Во-первых, мама уже умерла, во-вторых, в 75-м Максиму уже должно быть двадцать лет. Но ретушь сделана очень качественно, с лупой не обнаружить, нужна более сильная оптика. Линия пятерки проходит там же, где на первой фотографии что-то видно внутри нолика. Ретушер постарался на славу, но с годом ошибся, а Максим не подсказал. Все остальное вроде бы как и на оригинале, только опять что-то не то, и это "не то" на этой фотографии более сильно выражено, чем на первой. Хорошая фотография, надо будет переснять себе в альбом, только год подправить. Но кто все-таки этот пенсионер? Надо будет Алле показать или теще, когда в гости приедет. Можно к маминым сослуживицам обратиться или к соседкам по маминому дому. Кто-нибудь да узнает.

На третьем конверте было от руки написано число из десяти цифр. Снова шутка Макса. Телефон он записал. Таких длинных телефонных номеров даже в Москве нет.

В конверте была все та же фотография, но уже цветная. Взгляд полковника задержался на ней на пару секунд и тут же метнулся к первым двум. Цвет фасада объяснил всё. Не было на его памяти такого цвета. И сразу стало ясно, что здание вокзала совсем другое. Даже клумбы немного другие. Ленин тот же. И всё. Больше ничего от Белогорска на фотографии нет. Что это за город? Куда ездила мама в 1970-м? Почему скрыла? Ладно еще не сказала, если бы этот Максим с отцом сюда приехали, но самой уехать в другой город и ничего мне не сказать?

Ну и загадку подкинул Максим. Как же ее разрешить самому? Узнать, кто автор памятника и узнать у него, в каких еще городах стоит такой же Ленин? Это к кому обращаться то надо? В краеведческий или к архитекторам? Завтра, то есть сегодня, не узнать — воскресенье. Хотя краеведческий вроде должен работать — с утра двину туда. С какого утра? Уже почти утро, четыре часа. И где все-таки Максим? В общежитии, конечно, а где оно? Или где-то на лавочке спит, теплынь на улице. Или в машине? А машина где? Возле управления. Пришел туда, забрал ключи и спит в машине? Или уехал? Черт, голова кругом идет, никогда так беспомощно не соображал.

Взгляд зацепился за третий конверт с цифрами. Ага! Вот он номер! Десять цифр, два раза по пять, вторые пять такие же, как первые пять. Номера в городе пятизначные. Два раза записал, шутник. Полковник взял в прихожей телефон и принес на кухню, длина провода позволяла, набрал пять цифр. Тишина, ни длинных, ни коротких гудков, даже обычного треска не слышно.

Как там сказал Максим? Принимаем желаемое за действительное? Ну ладно, наберу и оставшиеся пять цифр, все, как на конверте написано.

Как только диск номеронабирателя после набора десятой цифры вернулся в исходную позицию тишина в трубке исчезла, послышались длинные гудки. Один, два, три. На том конце никто не брал трубку. Семь, восемь, девять. Не снимают. Десять. Приятный женский голос. "Абонент находится вне зоны доступа. Перезвоните через 14 дней". Короткие гудки. Полковник нажал пальцем на рычаг телефона, отпустил, снова набрал десять цифр. Все повторилось. Запись. Как в больших городах служба точного времени. Или автоответчик, как во французском фильме. Номер не Белогорский. Наверное, первые пять цифр — коды города, района и еще черт знает чего. Вторые пять случайно совпадают с первыми. А может и не случайно, специально выбрали такие же. Номер не междугородний, АТС у нас старенькая, даже в Благовещенск позвонить можно только через оператора.

Полковник сам не заметил, как уснул прямо за кухонным столом, продолжая сжимать в руке трубку телефона, из которой шли короткие гудки отбоя.

Д3

— Папа, а что это ты на кухне спишь? — разбудила отца Алена. — И где Макс?

Полковник открыл глаза, недоуменно посмотрел на зажатую в руке трубку и положил ее на место и огляделся. Аленка в незнакомой ночнушке стояла на кухне и с наслаждением осушала стакан с водой.

— Уже девять, а никто не встает. А я проснулась, лежу, пить хочу, прямо умираю. Выхожу, а Макса нет, вещей его тоже, а ты тут дрыхнешь.

— Пить хочешь? — улыбнулся полковник. — В пьянке замечена не была, но по утрам жадно пила холодную воду.

— Да ладно, — отмахнулась дочь. Мне уже шестнадцать. — Так где все-таки Макс?

— Уехал твой Макс — начал врать полковник. — Позвонил утром на работу, отметиться только, но в итоге сорвался и уехал.

— Сегодня же воскресенье? Какая еще работа?

— Это в городе воскресенье. А на дорожных работах воскресений не бывает, как и суббот. Привезли им технику, которую ждали, вот и уехал.

— Жалко. Он такой хороший.

— Хороший, — подтвердил полковник, — когда спит зубами к стенке.

— А это что, ты его номер телефона записал? Почему два раза?

— Я?

— Ну да, почерк твой. Вот, сам напился, а меня обвиняешь, — хихикнула Алена.

— Это не два раза записано, это номер у него десятизначный.

— А разве так бывает?

— Бывает. Вон, в Москве семизначные номера уже есть, а если из Ленинграда в Москву звонить, то еще плюс три цифры кода Москвы — вот тебе и десять цифр. Наверное, еще где-нибудь так, специальные какие-то номера. Ладно, пойду умоюсь и побреюсь, а ты чайник поставь.

Когда полковник вернулся на кухню, Алена уже щебетала с кем-то по телефону.

— Жалко... Вчера очень весело было... Спасибо... Да, скажу... Ну давай, буду ждать... Пока... И я тебя тоже целую.

Дочь положила трубку. Полковник покосился на дочь и нарочито небрежно спросил

— С кем это ты, с утра пораньше?

— Да я Макса набрала, — указала дочь на конверт с номером. — Еще бы чуть-чуть и не застала бы, у него уже автобус к общежитию подъехал, он погрузился, но кое-что забыл, пришлось вернуться. Сказал, что куда-то очень далеко их повезут, может быть даже на вертолете, так что машина ему пока не нужна. Под козырьком техпаспорт и доверенность, на тебя и на Ольгу. Только я не поняла, зачем ей, у нее же и прав нет.

Полковник взял трубку и набрал десятизначный номер с конверта. Недоступен. Четырнадцать дней. Ничего не изменилось. Не хочет Максим с ним разговаривать. Обиделся, значит.

Полковник положил трубку. Тут же раздался звонок.

Звонили из управления.

— Ну, товарищ полковник, еле дозвонились, с половины девятого звоним, все занято и занято. Когда "жигуленка" вашего племянника доставить? Наше дежурство закончилось, Кирюхе в вашу сторону, спрашивает, может заодно "шестерку" подогнать? Наверное, пешком идти не хочет.

— Да пусть машина пока постоит до понедельника.

— Ну смотрите, на улице теплынь, а Кирюха говорит, что у Вас в багажнике сумка с пивом. Прокиснет ведь, пиво холодильник любит.

— Слушай, а там, на щите, ключ от криминалистов висит? В смысле от их лаборатории?

— Висит. Они теперь каждый день его сдают, после Вашего разноса.

— Ладно, пусть Кирюха подъезжает. Только пусть тогда и сумку ко мне поднимет. Вы там не расслабляйтесь, я скоро подъеду, мне чуток поработать надо будет.

— Нам то что, наше дежурство закончилось, а сменщикам я передам, пусть они боятся.

Пока полковник разговаривал по телефону, Алена обнаружила лежавшие под конвертом фотографии и уже рассматривала их.

— Ой, бабушка! А с кем это она и где? Ленин вроде наш, а вокзал не наш.

— Не знаю где. Это мне Максим оставил, в качестве загадки.

— Вроде как найди десять отличий?

— Ну да, вроде. Вот ломаю голову, как он из старой черно-белой фотографии цветную сделал.

— Ну, папа, это даже мне понятно. Снимали на цветную пленку, с нее сделали черно-белые фотографии, не было под рукой цветной фотобумаги. Фотография несколько лет на солнце в рамке повисела, вот и выцвела. Вторая в альбоме лежала, вот и свеженькой осталась. А потом нашли цветную фотобумагу и сделали с пленки цветную фотографию. Это же так просто!

— Да, действительно. Черно-белые фотографии с цветной пленки можно делать, только процесс чуток не то чтобы другой, просто дополнительно немножко пошаманить надо. А я тут голову ломаю. Теперь узнать бы еще, в каком городе стоит Ленин, такой же как у нас.

— Так смотри, часть названия станции есть, "ШЕВКА — В"

— Я думал, это часть какого-то лозунга. Типа "Решения партии — в жизнь!", но что-то другое.

— А где же тогда название станции? На всех станциях название должно быть.

— Может в кадр не вошло, на снимке ведь крыши совсем не видно.

Алена пожевала губами.

— Может и лозунг, только хорошего слова, заканчивающегося на "шевка" я подобрать так быстро не могу. На ум приходят только скошевка и дешевка, но эти слова на лозунг явно не годятся. А если станция, то море вариантов, например, Камышевка, Грушевка, Малышевка. А это "В "— тоже вариантов много и "Вторая" и "Вольная" и много еще чего. Надо у железнодорожников справочник взять, в нем у них все станции есть. Полчаса-час посидеть, пальцем поводить и все ясно станет.

— Ладно, умница. Теперь третья загадка. Посмотри вот здесь на год. Семьдесят пятый. А в каком бабушка умерла?

Алена присмотрелась.

— А ты видишь, что тут пятерка красного цвета, а остальные буквы и цифры черные? На черно-белых фотках все черным получилось, ты, наверное, их и рассматривал. Я так думаю, что кто-то пошутил, взял лист бумаги, нарисовал пятерку и заклеил настоящую цифру. Помнишь, как у нас кто-то афишу кинофильма точно так же испортил, другую букву сверху наклеил? Всю неделю так афиша и провисела, все смеются, а в кинотеатре никто так и не чухнулся.

— Ну, может быть, может быть.

Многое непонятное после слов дочери прояснилось, осталось про город узнать да как Максим рядом с бабушкой оказался. Самого бы спросить, так не отвечает мне. Стоп. Аленке ответил, а мне не отвечает. Как он по звонку то определил, кто именно звонит? Или Максим с Аленкой договорились — полковник подозрительно посмотрел на дочь, — и меня вместе разыгрывают, или... А как они могли договориться? Он что, заранее знал, что я его выгоню? Или за мной наблюдают? Полковник посмотрел в окно, подумал, откуда может вестись наблюдение. Да из любого окна, с любого чердака, была бы хорошая оптика, занавесок на кухне нет, все разглядеть можно.

— Вот что, Алена, шла бы ты оделась. Тебе уже 16, нечего трусиками светить. Ладно я, но перед Максимом ты что, тоже собиралась в таком виде болтаться?

Дочка недовольно фыркнула и ушла. Нет, наружка — это уже паранойя. Как там Максим сказал? "Ошибаемся, принимая желаемое за действительное". Тут наверняка что-то другое.

Полковник потянулся к пачке сигарет, но она оказалась пустой. Пришлось вставать, идти в коридор, брать новую пачку в тумбочке. Во входную дверь позвонили. Звонящим оказался старлей Кирюха с ключами от "шестерки" и сумкой с чешским пивом.

— Слушай, Кирюха, ты как про пиво в багажнике узнал то? Ты же в дежурке был, когда детишек по домам развозили.

— Ну так это... когда машину к управлению пригнали, взял ключи и пошел посмотреть, не оставили ли чего в салоне. А то шпана увидит, что пачка сигарет на сидении лежит, разобьют стекло, а оно не знаю даже сколько и стоит, отвечай потом. Ну и в багажник попутно заглянул, закрыт ли.

— И в сумку тоже заглянул, закрыта ли там молния?

— Не, я на ощупь определил — заулыбался Кирюха.

— Удивляюсь я тебе, Кирюха. И как только ты спиртное и сквозь стекло чуешь, и через железо. Ладно, возьмешь бутылочку пива? Чешское, вчера в "Башнях" оторвал десяток.

— Виктор Александрович, ну Вы же знаете, что я совсем не пью. А Вы меня все время совращаете. Мне хоть чешское, хоть немецкое — без разницы.

— А жене возьмешь?

— Жене? — задумался Кирюха. — Чешское? Чешское возьму.

— На, держи.

— Газетку дайте, завернуть, а то соседи увидят, засмеют.

— Кстати, ты в салоне машины все хорошо посмотрел?

— Все, конечно. Я ее в гараж загнал, там светло. Отличная машина, тоже такую хочу, только очередь нескоро подойдет, да и денег пока не скопили. Двигатель вообще неслышно работает, наверное, специалист какой-нибудь регулировал. Ни капельки масла под капотом, с конвейера грязнее сходят.

— И что-нибудь в салоне было? Ты там под козырьком смотрел?

— Все осмотрел, не сомневайтесь. Вообще ничего. Пепельница — муха не сидела, зажигалкой никто никогда не пользовался, бардачок пустой, даже в магнитоле кассеты нет. Только сзади на полу две бумажки от конфет, но это, наверное, детишки насорили. Я убрал. И в багажнике все чисто, запаска новехонькая и кроме вашей сумки с пивом вообще ничего не было, ни канистры с бензином, ни даже тряпки. Чистюля Ваш племянник, дай Бог так каждому.

— Ну ладно, беги домой. Жена, наверное, соскучилась.

— Так газетку то дадите?

Полковник дал старлею позавчерашнюю "Правду" и вернулся на кухню. Вспомнил, что так и не выпил кофе, пришлось снова зажигать газ под остывшим уже чайником.

Ладно. Со звонками будем пока считать, что случайность. Поднял Максим трубку, чтобы куда-то позвонить и как раз в этот момент позвонила Алена. У самого так пару раз бывало. Вот сейчас, например, тоже нечто подобное. Кирюха позвонил, а я уже перед дверью стою. Зато кое-что другое выяснилось. Ну и племяш. Обманул как ребенка. Мадера и водка в Благовещенске куплена, и в багажнике в тряпочку завернута. А Ваня, значит, тряпочку развернул, бутылки забрал, а тряпочку в мусорник отнес, чтобы она своим видом чистоту багажника не нарушала. А заодно пепельницу от моего окурка до блеска вычистил и попутно заменил зажигалку, от которой я прикуривал, на новенькую. Просто голова кругом идет, одни загадки. Да, разворошил я осиное гнездо. А все из-за этого дурацкого негласного правила, которое еще в школе милиции запомнил — в первую очередь проверять сообщившего о преступлении. Доносчику первый кнут — фраза, дошедшая до нас из глубины веков и не потерявшая актуальности.

На кухню зашла супруга, неодобрительно посмотрела на пепельницу, полную окурков, взяла стакан и начала набирать воду из-под крана.

— Пиво есть. Чешское. Лучшее в мире лекарство от сушняка, после шампанского, конечно.

— Пива не хочу. Ты бы мне еще спирта предложил.

— Спирта нет. Извини.

— А Максима ты куда дел? Небось опять Шерлока Холмса из себя разыгрывал? "Все взаимосвязано, мой пьяный друг Ватсон, сначала появляешься ты, и тут же у нас из квартиры пропадают три телевизора и три портсигара отечественных, сознавайся, куда труп убиенного тобой дворника спрятал?" Больше не буду тебе детективы из библиотеки приносить. Обидел, наверное, мальчика, а он мне очень понравился. Такой умный и смирный, даже не скажешь, что всего 22 года. А ты...

— А что я? Им на стройку технику привезли, вот и закончилось его ничегонеделанье. Ничего, снег выпадет, морозы ударят, земля промерзнет, стройка закончится и вернется твой Максим. А я сейчас кофе допью и на работу съезжу на часик.

— Витя, ну ведь последнее воскресенье лета. Мог бы и дома посидеть.

— Я быстро.

— Знаю я твое быстро. Давай поспорим, что через час не вернешься.

— Через полтора.

— Хорошо, через полтора. Кто бы сомневался, сначала час, потом полтора. Так вот, если не вернешься через полтора часа, то примеришь кое-что. И без возражений, будешь послушным мальчиком, примеришь и всё.

— Ладно. Ну а что я хочу, ты и так знаешь. Иди, Алла, пока полежи еще, готовить тебе сегодня не надо, еды в холодильнике полно. Я быстро, уйду максимум на полтора часа. Так что засекай время и готовься.

Полковник допил кофе, помыл кружку. Из тумбочки в коридоре достал папку в кожаном переплете, подаренную сослуживцами на сорокалетие, положил в нее фотографии. Взгляд упал на сумку с пивом. Полковник улыбнулся, вернулся на кухню, взял ножницы и аккуратно отрезал у старой фотографии левый край, полоску шириной в сантиметр. Немного подумав, отхватил правый край, потом верх. Фотография уменьшилась, но на ней осталось и четверо людей, и Ленин, и чужой вокзал, и плакат с 75-м годом, не было лишь названия станции. Фотографии и обрезки были разложены по конвертам и сложены в папку. В коридоре полковник вытащил из сумки пять бутылок пива, оставив четыре, засунул в сумку папку, посмотрел на часы. Семь минут из полутора часов уже прошло.

— Ничего, поеду на "шестерке", наверстаю, да и делов то там всего четверть часа плюс бутылка пива — подумал он и вышел из квартиры, заперев за собой дверь.

В машине полковник первым делом заглянул за козырек. Техпаспорт и доверенности присутствовали. Низкое утреннее солнце светило Кирюхе в глаза, значит козырек он опускал, обнаружил бы. Максим, значит, все-таки где-то неподалеку трется, вторым комплектом ключей открыл дверь и положил документы за козырек. Или это проделали его друзья-приятели. Или нашего Кирюху втянули. Полковник закурил, завел двигатель и отъехал от дома, поглядывая в зеркала, не двинется кто-нибудь следом.

Д4

— Ну, давай, Витя, выкладывай, что стряслось. А то топчешься, как школьник на первом свидании. Еще бы про погоду спросил, хороша ли.

— Николай Константинович, нужна ваша помощь. У Вас громадный опыт, помогите, пожалуйста, определить примерный возраст фотографии. Если точнее, интересует меня, сколько лет назад сделан отпечаток — два, пять, семь, десять, пятнадцать. Я с тех пор, как ушел от Вас, практически все позабыл, столько лет ведь прошло. Ну а из ваших хороших учеников сейчас никого нет на месте, Усольцев в отпуске, Хряпков тоже. Да и вряд ли они потянут. Мне нужно устное заключение, причем совершенно неофициальное.

— Без мощной лаборатории? Ну, батенька, Вы и даете. Никакая фототехническая экспертиза это не установит. Ни в Белогорске, ни в Благовещенске. Может, только в Москве или Ленинграде, и то, если эксперт опытный и настойчивый попадется. И знаешь, Витя, сколько времени это займет? Месяца два, не меньше. Что за фотобумага, какой марки и даже где сделана — пожалуйста, это довольно быстро, но тебя ведь интересуют вопросы окислительной деструкции макромолекул целлюлозы. Ну и фотографический слой тоже исследовать придется. Правильно ли проявлялось, достаточно ли промывалось, качественно ли фиксировалось, как хранилось, в общем предстоит широкий спектр химических анализов по выявлению остатков реактивов и последующих загрязнений, и только после этого можно будет браться за фотохимические процессы. А где находилась твоя фотография, как на нее ультрафиолет падал — вам ведь наверняка неизвестно? За стеклом хранилась или без стекла? В стопке или в фотоальбоме? В сухом помещении или наоборот, в сыром? И не валялась ли фотография за эти годы где-нибудь на улице, недельку-другую? Ничего же этого вы явно не знаете. И ты хочешь, чтобы я за полчаса дал тебе заключение, пусть даже устное, пусть даже неофициальное?

— Ну Николай Константинович, ну пожалуйста — заскулил полковник, изображая стоящую на задних лапках собачонку, трясущую вверх-вниз передними лапками. — А я Вам пару бутылок пива поставлю, чешского.

Нет, Витенька, — хитро прищурился эксперт, — как ты не скули, сколько хвостом не виляй, я даже разговаривать дальше не буду. Меньше чем за четыре. И еще одно категорическое условие — выпьешь ты их вместе со мной.

— Ну так я побежал за пивом?

— Давай, только быстро, одна нога здесь — другая в Чехословакии.

Полковник повернулся, сделал шаг к двери, развернулся, открыл молнию на сумке и показал содержимое.

— Ровно четыре.

— Эх, продешевил я. Надо было четыре с половиной просить. Ладно, давай свою фотографию, посмотрю, подумаю, как тебе поделикатнее от ворот поворот дать.

Полковник вытащил из сумки папку, достал из нее конверт, вынул из него левый обрезок фотографии.

— Да, Витенька, вижу, что тут наверняка что-то очень личное. Ты даже мне не доверяешь. Ладно. не буду спрашивать, что там на основной части изображено, но задачу ты мне усложнил изрядно. Остальные три края мне бы очень пригодились.

Полковник вздохнул и достал из конверта верхний и правый край фотографии.

— Нижний, значится, который с ножками, ни коим образом не дашь? Жмот ты, Витенька. Ладно, пока обойдусь и этим, главное, что четыре угла есть. Пойдем к столу, глаза уже не те, без серьезной оптики никак.

Николай Константинович минут пять крутил обрезки в руках, двигал их по столу, измерял толщину микрометром, рассматривал их в старенький, но вполне приличный микроскоп. Наконец он закрыл глаза, откинулся на спинку стула и сидел так, не двигаясь, еще минут десять. Полковник сидел молча, прекрасно зная, что если Константинович сидит вот так, с закрытыми глазами, то какие-то зацепки он уже нашел и мешать ему не стоит.

— Значит так, Витя, то, что фотография висела в рамке, без стекла, ты и сам знаешь, иначе не обрезал бы для меня края. Вот такое вот пожелтение однозначно говорит о том, что с проявлением снимка был непорядок, то ли химикаты плохие, то ли промывка некачественная. То ли начинающий любитель снимок печатал, то ли халтурщик-профессионал. В любом случае, судя по краям, находившимся под рамкой, пожелтела фотография уже лет через шесть. Рамка, в которой была фотография, оставила границу между центральной областью, подвергавшейся действию лучистой энергии и краями, находившимися в темноте. По этой границе можно судить, что висела фотография на стене, перпендикулярной окну, солнечные лучи сбоку падали, вот, смотри, на правой стороне граница более четкая, чем на левой. Провисела она там не меньше шести лет.

Полковник кивнул. Вот еще одно подтверждение тому, что 1975-й год — это чья-то шутка. Конечно 70-й, Максиму 14 лет.

— Но и не больше пятнадцати, — последовало продолжение. — Точнее тебе только в Москве скажут.

Полковник уже собирался поблагодарить за консультацию, но оказалось, что Николай Константинович еще не закончил излагать свои выводы.

— Потом фотография лежала в альбоме, а не просто в стопке фотографий и, я уверен, довольно часто вытаскивалась. Вот, царапины от уголков, внизу их значительно больше, чем вверху, значит, в верхние уголки фотографию вставляли значительно реже, чем в нижние, такое бывает, когда фотографию часто вытаскивают из альбома. Ну а судя по состоянию самой бумаги, ее гибкости, по торцам срезов, которые ты, Витенька, сделал, чтобы что-то нехорошее утаить от наивного старика-учителя, общий возраст отпечатка составляет от двадцати до сорока лет, и, если уж быть совсем точным, от тридцати до сорока двух.

— Почему? — выдохнул ошарашенный полковник.

— Да потому, что кроме как посмотреть, пощупать, послюнявить на твоих обрезках и визуальное указание на возраст отпечатка есть.

— Какое?

Ну, на этой фотографии, сделанной на вокзале, в кадр попало название города. А наш город назывался Куйбышевка-Восточная только с 1935-го, так что ранее этот снимок сделать быть не мог, а значит и напечатать фотографию с него тоже было невозможно. А минимум в тридцать лет я дал вот почему. Я же попал в криминалистику уже в возрасте тридцати двух лет, как только война закончилась. Ну еще пару лет я постигал азы, ну, не совсем азы, я же до войны был дипломированным химиком и страстным фотолюбителем. В общем, любую фотобумагу, выпущенную в СССР после 1947-го я опознаю минут за десять, а потом чуток в своих записях пороюсь и все точно назову. А вот фотобумагу, которая выпущена раньше, я опознаю всего минуты за две, и даже в записях рыться не придется, потому что опознаю я эту фотобумагу всего лишь как фотобумагу неизвестной мне марки. В общем, что это за фотобумага, я не знаю, а значит, и отпечатку минимум 30 лет. Сам считай, с сорок седьмого тридцать лет прошло. Все, Витя, пошли пиво пить. Вставай, вставай. Ну что ты застыл, как мешком пришибленный, в чем дело?

— А в том, что на фотографии не наш вокзал и...

— Ну конечно не наш. Откуда нашему двадцать лет назад взяться? Новый только в 63-м построили, через пять лет после того, как Куйбышевку-Восточную в Белогорск переименовали. Ну, Витя, соображай быстрее. Или что-то еще не в порядке? Давай, выкладывай, я вижу ручки твои снова к папке тянутся, помоги им немного усилием воли.

— Не в том дело. Наш старый вокзал я прекрасно помню. На фотографии не он. На фотографии здание каменное, а наш деревянный был.

Полковник вытащил из второго конверта оставшийся обрезок. Николай Константинович быстро собрал фотографию целиком.

— Да, Витенька, это, я не побоюсь этого эпического и весьма грубого слова, самая настоящая задница.

Из фотографии следует, что это или конец 1974-го, или начало 1975-го, пятерку, правда, видно плохо, но это точно пятерка. И я этому году вполне верю, ну не было в военные и довоенные годы этой нынешней моды на квадратные уличные часы, да и урны тогда совсем другие были, и фасон одежды другой. Кстати, Виктор, я надеюсь, перед тем как покалечить эту загадочную старую фотографию, ты ее хотя бы переснял?

— Не было необходимости.

Полковник достал две остальные фотографии, положил на стол.

— Ого! — воскликнул Николай Константинович, сравнивая снимки. — Вот такие отпечатки делают только настоящие профессионалы. И раскрашено просто великолепно.

— Я так думаю, у снимавшего фотопленка была цветной, просто отпечаток черно-белый.

— Эх, Витенька, Витенька, когда у тебя на погонах было на одну звездочку поменьше, чем сейчас, да и сами звездочки были поменьше размером, мне казалось, что ты подаешь очень большие надежды. Как же я тогда ошибался в тебе! Ну скажи мне, откуда у этих бедно одетых людей с фотографии деньги на цветную пленку, если они даже не полностью освоили простую черно-белую печать? Но даже не в этом дело. Видишь на этой, выцветшей, что сделалось с пятеркой? Это ведь не только трещинка на эмульсионном слое, это царапина на самой пленке. Если бы было так, как ты говоришь, то эта царапина должна присутствовать и на двух других фотографиях, а ее там нет. Так что, мой нерадивый ученик, вероятнее всего, что пленка утрачена и эти два снимка сделаны уже с этой старой фотографии. Ретушировал и раскрашивал, несомненно, художник экстра-класса, скорее всего имеющий доступ к фотобумаге больших размеров. Если не иметь оригинала, то никаких следов ретуши не заметишь. И с красками все очень натурально получилось.

— Ну а что Вы скажете насчет фотобумаги? Узнаете?

— Ввиду вновь открывшихся обстоятельств должен признаться, что с тех пор, как меня три года назад ввиду преклонного возраста вышибли из милиции на пенсию и я наконец-то переселился из Хабаровска в родной Белогорск, с новыми сортами фотобумаги мне познакомиться было негде. Так что вполне возможно, что... Вот давай предположим, что все это чей-то розыгрыш. Я так понимаю, что разыгрывают именно тебя, Виктор, что это не улика с какого-то места преступления?

Полковник кивнул. За последние сутки к розыгрышам со стороны племенника он уже почти привык. Розыгрыш — это штука из области материализма.

— К нашему городу фотографию что привязывает? Памятник Ленину и название, вернее, буквы из этого названия. Куйбышевка-Восточная, кстати, еще дает и ощущение, что снято до 57-го. Очень хорошо для розыгрыша, вроде как и 70-е, и 50-е одновременно. Я очень сомневаюсь, что в Союзе, есть или была еще какая-нибудь крупная станция с такими же буквами в названии. Помнил бы, довелось мне однажды железнодорожный справочник от корки до корки читать, причем через микроскоп. Мелкая станция — может быть, но на мелкой вряд ли будет такой большой вокзал. К тому же этот памятник. У него своя история есть, начавшаяся еще в 56-м. Возможно ты и сам ее знаешь, хотя вряд ли, ты тогда в Хабаровске безвылазно сидел. В общем, попал тогда в наш город один скульптор. Осмотрелся, видит, в городе нет ни одного памятника вождю мировой революции, а постаменты, оставшиеся от Сталина, сиротливо пустуют и народ на это неодобрительно косится. Вот и впарил он быстренько тогдашнему городскому начальству сразу два памятника Ильичу, причем совершенно одинаковых, в парк Дзержинского и в сквер у кинотеатра. Понравилось ему двойной гонорар получать, но город то небольшой, еще один-два и перестанут покупать. И решил он тогда выйти сначала на областной, а потом и на всесоюзный уровень. И уболтал он вокзальное начальство поставить у вокзала памятник Ленину, да не где-нибудь со стороны города, а на перроне. Была у него тайная мыслишка, что проезжающее мимо железнодорожное и прочее начальство увидит Ленина на нашем вокзале и непремено захочет у себя такой же памятник поставить, прогнуться, так сказать, под новые партийные веяния. И планировал он таким образом чуть ли не весь Транссиб постепенно охватить. Правда, начальник вокзала не захотел, чтобы у него стоял точно такой же памятник, как первые два. Ну скульптор, быстро внес изменения и вскоре новый памятник был торжественно открыт. Все оказалось, как этот мошенник и планировал, только пришлось ему самому ездить по Транссибу, памятник то действительно многие видели, но где достать такой же, никто не знал. Так что через некоторое время и в Ушумуне появился точно такой же Ленин. Ты только не надейся, в Ушумуне вокзал одноэтажный, к фотографии не подойдет. В общем, готовится наш скульптор отливать копии день и ночь, а деньги мешками в сберкассу носить. Но тут случилась неприятность. Приехало к нам какое-то высокое железнодорожное начальство из самой Москвы. Посмотрело на встречающего их Ильича, одобрило и пошло вокзал изнутри осматривать. И надо же было такому случиться, что посмотрело оно на станцию со второго этажа вокзала, причем посмотрело именно в тот момент, когда поезд, на котором они приехали из Хабаровска, дальше на запад отходил. А уже темно было, только фонари светят. И брякнул кто-то из начальства — ну вот, еще один мужик от нашего поезда отстал. И рассмеялся. Смеялся недолго, как только понял, над каким таким мужиком он смеялся, чуть не подавился. Начальнику станции строгача с занесением, а скульптора поначалу даже посадить хотели, спасло его только то, что он в это время в городе отсутствовал. Но Ильича уже не снести, это ведь уже похлеще глупых ассоциаций, дело политическое, покушение на устои. Поэтому памятник остался и у нас стоять, и в Ушумуне, но скульптору в личное дело поставили такой волчий штамп, что ему больше не довелось не то что лепить, но и рисовать что-нибудь более общественно значимое, чем буквы на киноафишах. Так что, Виктор, нигде больше такого памятника нет. И именно от этого надо отталкиваться в наших рассуждениях. Так?

Полковник кивнул.

— Значит, настоящего памятника нет, а на фотографии он есть. Так что скорее всего памятник ненастоящий. В том смысле, что это не памятник

— А кто? Не сам ли уж Владимир Ильич? — усмехнулся полковник.

— Конечно нет. Имитация. Только за такую имитацию простому человеку голову оторвут, а вот если эта имитация нужна какой-нибудь государственной организации...

— КГБ?

______

— Тьфу на тебя. Я имел ввиду какую-нибудь киностудию. Вот снимают, к примеру, какой-нибудь исторический фильм. Какая-то часть действия проходит в Белогорске, вернее, еще в Куйбышевке-Восточной, на вокзале. Кино потом по всему Союзу крутить будут, так что, если просто показать какой-то другой вокзал, весь Дальний восток скажет, что халтурщики. А почему так скажут? Потому что у нас на перроне Ленин поезда и встречает, и провожает. Какой у нас вокзал, никто не помнит, а вот Ленина помнят все. Достаточно поставить гипсовую копию и практически любое здание Москвы становится вокзалом Белогорска.

— Проще сюда приехать.

— А ты посчитай, во сколько такая киноэкспедиция из Москвы обойдется — билеты, командировочные, багаж, гостиницы, да и ехать то почти неделю в один конец. Эпизод может быть совсем маленьким, минут пять, а потратить на него придется полмесяца и несколько тысяч рублей. Да еще надо название города на фасаде поменять. А так выпишут своему скульптору премию рублей в двести, и он за ночь по фотографии слепит что угодно. Тем более, что ту часть памятника, которую киношники не снимают, можно вообще не лепить, в смысле лепить, но без подробностей.

В общем, выбрали дом, поставили рядом гипсовый памятник, прилепили буквы с названием станции, и ехать никуда не надо. А что плакат с годом не сняли — ну или он не мешал, в кадр не попадал, или раздолбайство киношников, или не успели еще снять. В общем, на фоне этой кинематографической вакханалии кто-то кого-то сфотографировал.

— Да там...

— Подожди, не перебивай. Сфотографировал на цветную пленку и решил пошутить. Не возмущайся, я помню, что тебе только что насчет царапины возле пятерки говорил, но тогда о розыгрыше речи еще не было, не пришло это мне в голову. Делается два качественных отпечатка — один цветной, второй черно-белый. После этого пленка царапается и делается еще один отпечаток, на другой бумаге, с некачественной проявкой и закреплением. Ну а дальше искусственно состарить фотографию, чтобы выглядела она отпечатанной двадцать лет назад — лишь дело техники. Правда, серьезную экспертизу такая фотография не пройдет, но она и не грозит — в Белогорске нет соответствующего оборудования. Может, розыгрыш и состоит в том, чтобы ты обратился в Благовещенск, а то и в Москву. Как тебе такое объяснение? И за два с лишним года, прошедших с того момента до сегодняшнего дня, фотографию можно так состарить, что даже в Москве не обнаружат. Тем более, что обнаруживать могут как раз именно те, кто этот розыгрыш и задумал. У тебя из приятелей-криминалистов в Москве кто-нибудь есть, кто пошутить любит? Как тебе такая версия?

— Версия неплохая, но есть пара обстоятельств. На фотографии моя мама, которая умерла в семьдесят втором. Так что на доме не мог висеть плакат про семьдесят пятый.

— Извини, не знал. Прими мои запоздалые соболезнования. А это твои отец, младший брат и племянник?

— Нет, этого человека я не знаю и брата у меня тоже нет. Возможно, это двоюродный брат, а этот мальчик его сын. Двоюродный брат 36-го года рождения, его сын 55-го. Если это они, то основываясь на его возрасте на снимке, можно заключить, что это 70-й год, может 69-й. И, понимаете, мама всегда жила здесь, и такой одежды у нее я никогда не видел, и не помню такого, чтобы она когда-нибудь куда-то уезжала, даже в Благовещенск. Мамина сестра со своим сыном, будущим отцом этого мальчика, пропали в 41-м. Мама искала их, но так и не нашла. Незадолго до своей смерти весьма сокрушалась по этому поводу. Ну не такая моя мама, чтобы найти, скрывать, да еще так сокрушаться.

— Да. Вот так из-за незнания маленьких мелочей строятся большие, но очень неправильные версии. Выглядит так, как будто стоит дружная семья из трех поколений. А откуда у тебя эти фотографии?

— Вот он дал. — полковник указал на мальчика. Ему сейчас 22. Говорит, что только этим летом нас нашел, архивные и розыскные справки показывал, ну и другие его документы я тоже внимательно посмотрел. Я засомневался кое в чем, стал выводить на чистую воду, в итоге он уехал. Оставил мне эти фотографии и ничего не объяснил.

— Не знаю даже, что и сказать. Ни в 70-м ни в 71-м цветной фотопленки в розничной продаже почти не было и тратить ее на какое-то баловство как-то неразумно. В 72-м дефицит почти исчез, но этому мальчику уже должно быть лет 16-17, раз он 55-го года рождения. Не тянет он как-то на этот возраст. Конечно, те, кто к киностудиям близок, давно делали цветную фотопленку из ворованной кинопленки, на 35 мм геометрия одинаковая, что у кинопленки, что у фотопленки. В общем, расклад такой. Место съемки неизвестно. Время съемки неизвестно. Неизвестно, почему люди на фотографии ведут себя как очень близкие люди, но в жизни категорически отрицают факт знакомства. Эксперт не может определить, какие фотоотпечатки были сделаны первыми, более старые или более свежие. Витя, это железобетонный висяк. Правильно меня из милиции выперли, состарилась собака, мышей ловить перестала. Слушай, а твои мама и тетя случайно близнецами не были? В этом случае только одна загадка осталась бы — место съемки.

— Нет, тетя моложе мамы. А были ли они похожи — я не помню, а довоенных фотографий не осталось. Но даже если они были бы близнецами, я все равно бы маму узнал, — полковник вгляделся в цветную фотографию. — Можно, наверное, загримировать человека так, что по фотографии не отличишь. Но вот я же помню маму живой, на фотографии и стоит она точно так же, как всю жизнь стояла, и обнимает этого подростка Максима, как меня обнимала или моих дочек. Нет, это именно мама, никаких сомнений.

— Ладно, все, сдаюсь, полный тупик. Забирай свое пиво, я его не заслужил.

— Нет, Николай Константинович, так не пойдет. Окажите тогда такую вот консультацию, посмотрите под микроскопом вот эти цифры, есть ли следы подделки почерка. Я сам собирался, но до работы не доехал, к Вам завернул, — полковник положил на стол конверт с десятизначным номером.

— Тю, за такой пустяк пиво... А где оригинал почерка?

— Это мой почерк. Без микроскопа я отличий не обнаружил, именно так я пишу. Но я этого точно не писал.

— Ну, я-то твой почерк не помню уже. Напиши мне то же самое снизу и сверху.

Полковник достал из внутреннего кармана пиджака ручку и повторил цифры. Пока написанное на конверте пристально изучалось под микроскопом, стал снова разглядывать цветную фотографию, пытаясь вспомнить, не видел ли он все-таки это незнакомое мамино пальто.

— Шутник ты, Витя. Нашел способ втюхать мне свое пиво. Я совершенно уверен, что это писал ты. Не буду даже расписывать почему, такие простые мелочи ты просто не мог забыть. Писал ты, правда, другой авторучкой, не этой. Дай-ка сюда цветную фотографию, может, хоть на ней все-таки найду какие-то следы.

Надежды разобраться во всем этом безобразии у полковника уже не было. Как ни бейся над этой загадкой, вопросов только прибавляется.

— Ага! Вот! — сказал вдруг пенсионер и снова замер, вглядываясь в окуляр микроскопа. Вскоре перевернул фотографию и рассмотрел обратную, девственно белую сторону. Убрал цветную фотографию, принялся рассматривать черно-белую. Приладился, рассмотрел в микроскоп торцы. Наконец оторвался от микроскопа, встал и подмигнул полковнику

— Нет, пиво я все-таки заработал. Кое-что я все-таки нашел.

— Монтаж? — с надеждой спросил полковник.

— Пошли на кухню, в горле пересохло. А то скажу сейчас, ты сразу улизнешь, а один я пиво пить не стану.

На кухне, когда Николай Костантинович залпом осушил первый стакан, он закрыл глаза и несколько минут размышлял. Полковник нетерпеливо смотрел на него.

— Скажу тебе, Витенька, что вляпался ты по-крупному. И меня на старости лет вляпал. Но, я на тебя за это не в обиде. Потому что я наконец-то узнал, есть ли жизнь на Марсе.

— На каком еще Марсе?

— Да это я так, просто к слову пришлось. Что касается твоих фотографий, последних двух. Во-первых, это не фотографии, ну в смысле не фотоотпечатки, а что-то вроде полиграфической печати на бумаге. И во-вторых, напечатано все это вовсе не на бумаге. Не знаю, что это, но к бумаге этот материал не имеет никакого отношения. Мой тебе совет, спрячь это подальше и больше никому не показывай. Кроме меня это кто-нибудь видел?

— Дочка младшая. Вчера шестнадцать ей стукнуло.

— А, а я-то все гадаю, что ты вчера отмечал. Поздравляю. Дата не круглая, но веха важная. Плохо, что дочка видела. Могут и ее забрать.

— Куда?

— Да куда-нибудь в Москву. Посадят вас в большую пробирку с крепким железным замком и будут много лет изучать под микроскопом. Вы же первые столкнулись с инопланетным разумом и доказательства предоставили. Ты только меня не выдавай, мне в Москву не хочется, я здесь помереть хочу. Хотя вряд ли это тебе удастся, не выдать меня. Так что ты, перед тем, как эти фотографии еще кому-то показать, будь уж так добр, позвони мне, предупреди. Я сразу на поезд и куда-нибудь в тайгу, где меня никто не найдет.

— Да что такое? Николай Константинович, не до шуток сейчас.

— Виктор, я на сто процентов уверен, что такие вот фотографии на Земле еще лет пятьдесят сделать не смогут, а то и все семьдесят. Ни мы, ни американцы. Это не бумага, а какой-то пластик. Никаких волокон, единая структура. Но не в этом дело, всякие полимерные пленки мы тоже делать уже умеем. Дело в самой полиграфии. Изображение состоит из квадратиков такого малого размера, что я его только на максимальном увеличении рассмотрел, и то не сразу осознал, что это за квадратики, просто место удачное под микроскопом попалось. Ну не могут сейчас на Земле такие размеры обеспечить. Но даже если обеспечат, то еще надо... В общем неважно. Знаешь, почему обратная сторона этого пластика выглядит как обычная бумага? Потому что на ней напечатана фотография бумаги. Скорее всего, лишь для того, чтобы совершенно гладкий пластик не блестел. Ну как ты думаешь, стали бы у нас или в Штатах делать такую имитацию бумаги? Смысла нет, не выгодно экономически. Даже если бы печатали на пластике, оставили бы обратную сторону как есть.

А насчет того, кто такое мог сделать, версий у меня всего две. Это несомненно пришельцы, то ли с других планет, то ли из будущего. Выходят на контакт с нами и представляют доказательства своих возможностей. Почему таким странным образом? Не знаю, возможно по-другому нельзя. Возможно, оценивают уровень интеллекта, можно контактировать или нет. Вот к тебе кто-то подойдет на улице и скажет — "Землянин, мы тут немного заблудились, будьте так любезны, скажите номер своей планеты в межгалактическом атласе". Ты поверишь? Да ты его или в вытрезвитель потащишь, или сразу в психушку.

— Конечно потащу.

— Это потому, что у тебя воображения не хватает. Жена тебе из своей библиотеки наверняка одни детективы приносит, а фантастику, как мне припоминается, ты не уважаешь. Вы, рожденные в начале тридцатых, все какие-то очень приземленные, фантастику почти все не любите, наверное, война на вас так повлияла. А я вот фантастику всегда любил. Так что я бы поначалу попытался разобраться, хотя бы про средство передвижения спросил.

— Так почему твои пришельцы именно ко мне первому обратились, а не к Вам?

— А с чего ты взял, что первый именно ты? Ты, Витенька, так на меня не зыркай, я не себя имел ввиду. Фотографии ты от кого получил? От племянника. Может он в точно таком же смятении, как и ты — дали ему фотографию, а на ней он стоит с людьми, которых никогда не видел, на месте, где никогда не был, тем более стоит в конце 74-го, когда он, скорее всего, в армии уже дедушкой был, а не школьником, как на фотографии. Может, получил он ее от еще одного человека с этого снимка, а может сразу от пришельца. А может, он и сам пришелец. А может и ты это вовсе не ты, а пришелец в твоем теле, а настоящий ты сидит сейчас дома и пьет вот такое же пиво.

— А Вы позвоните мне, проверьте, дома ли я.

— Смысла не вижу. Попаду еще к одному пришельцу, который голосом твоей супруги ответит мне, что ты ко мне пошел. Может даже поругают меня, что я библиотечную книжку задержал. Вот так-то Витенька, — Николай Константинович рассмеялся. — Ладно, ты не комплексуй, открывай следующую бутылку, а то вижу, ты уже собрался домой бежать, проверять, настоящая твоя супруга или одна только видимость. Подделать живого человека, это тебе не космолет построить, это куда сложнее. Ты координаты этого Максима запомнил, ну, когда документы его рассматривал? Ну там прописка, последняя и предпоследняя? Ищи его, связывайся и разузнай у него все. Да что я тебя учу, в деле розыска дилетант я, а не ты.

— Оставил он мне свой телефончик, тот, который на конверте все-таки не я писал. Только вот какая штука. Он сказал, что раньше, чем через две недели, звонить мне ему бесполезно. Я пробовал, не получилось, автоответчик какой-то срабатывает. А вот дочка позвонила — сразу дозвонилась. Каким-то образом на том конце становится известно, кто именно звонит, хотя может и случайность произошла. Вот что, давайте проверим, наберите его номер Вы, если он к телефону подойдет, передадите трубку мне. Сейчас конверт принесу.

— Не надо, я помню. Всего пять цифр, потом пять таких же.

Длинные гудки в трубке появились в трубке сразу после набора первых пяти цифр. Ответил женский голос.

— Алло.

— Будьте так любезны, позовите пожалуйста к аппарату Максима.

— А его нет, он уже уехал.

— Куда, если не секрет?

— По работе, какую-то дорогу строить. Когда вернется, не знаю. Может что-то передать?

— Нет, спасибо, пока не надо ничего, не срочно. До свидания.

Полковник, выслушав полную версию разговора, минуту помолчал, размышляя, потом сказал —

— Когда я звонил, после пяти цифр не было никакого гудков, я набирал все десять. Попробуйте еще раз, когда ответят, сразу мне трубку передайте.

Снова гудки вызова раздались сразу после того, как диск номеронабирателя вернулся на место в пятый раз.

— Алло.

Полковник забрал трубку, прислушался.

-Алло, говорите, Вас не слышно.

— Алена? — удивленно спросил полковник.

— Папа? Ты когда уже домой вернешься? Надо телевизор уже подключить, нам его не поднять.

— Скоро. Извини, дочка, это я просто задумался и машинально не тот номер набрал. Скоро буду.

Полковник положил трубку.

— Ну да, Максим говорил мне, что позвонить ему только из дома можно. Номер не мой, даже если всего пятизначный, но попадаем именно ко мне. Это как напоминание, что звонить нужно только из дома. Ладно, Николай Константинович, поехал я домой. Фотографии, конечно, я больше никому показывать не буду, тут Вы правы, да и Максим то же самое советовал. Не знаю, как насчет пробирки, но нервов мне и семье попортят изрядно. Буду ждать, когда племянничек или сам объявится, или пока две недели пройдут.

нзп костюмчик

НМ

— Проходите в комнату, молодой человек, присаживайтесь. Вас, кажется, Максим зовут? Не ожидал, что Вы явитесь ко мне так быстро, и двух часов не прошло с тех пор, как Виктор от меня ушел. Рассказывайте, что Вам понадобилось от старичка-пенсионера? Только не говорите, что хотели бы просто проконсультироваться по поводу трех вариантов одной групповой фотографии, не поверю.

— Ну, Николай Константинович, — сказал гость, усаживаясь на стул, — тут Вы как раз заблуждаетесь. Нужна именно Ваша консультация и именно по поводу одной групповой фотографии. Но сперва хочу узнать Ваши ответы на парочку маленьких таких моих вопросиков.

— Какой сейчас год и какой номер? — улыбнулся собеседник Макса.

— Какой еще номер? — не понял Макс, пришлось поинтересоваться у грэйва. — Ах да, это из Вашей шутки по поводу первой встречи пришельца с землянами. Нет, Николай Константинович, Вы не первый, кто общается со мной, поэтому я свой первый вопрос уже давно задал. И, если я расскажу, какой это был вопрос, вряд ли Вы мне поверите. А Вам я задам совершенно нормальный вопрос — что Вы дальше собираетесь делать с полученной информацией? Собираетесь дальше ее разносить или будете держать язык за зубами?

— А если собираюсь дальше разносить, что меня ожидает? — с вызовом спросил Николай Константинович, — Ликвидация или небо в клеточку?

— Ну, о ликвидации речь не идет. Я человек достаточно миролюбивый, конечно, иногда подвержен неконтролируемым вспышкам гнева, но все равно, они у меня достаточно адекватные. Большого вреда нанести мне Вы не сможете, видели то Вы самую малость, доказательств у Вас нет, одни слова, значит и вспышки гнева будут соответствовать. И небо в клеточку — не мой метод. Это давно устаревшая технология, сейчас модно небо уже без клеточки. Так что будете жить, как и жили. Но, скажу честно, если Вами заинтересуется Минздрав, препятствовать ему посадить Вас в лечебницу тоже не буду. Могу даже помочь, если слишком сильно буянить начнете. Так что же Вы все-таки дальше собираетесь делать?

— А ничего не собираюсь. Болтать дальше не буду, и не потому что вас боюсь, а потому что я и Виктора подставлять не хочу, и самому подставляться не хочется. Ну и, конечно же, Минздрава опасаюсь, если бы он только в дом скорби сажал, так он же еще и лечить пытается.

— Ну что ж, я Вам верю, а значит, задам следующий вопрос. Как Вы считаете, Вы умеете держать язык за зубами? Не отвечайте сразу, подумайте минутку, не замечали за собой такого грешка, как излишнее словоизвержение после совместного распития спиртных напитков или еще в каких-то ситуациях? Ну вот пообещали Вы кому-то молчать, но слова своего не сдержали, было такое?

Николай Константинович послушно поразмышлял с полминуты и ответил

— Да нет, не было.

Макс вздохнул и поднялся.

— Не получилось у нас с Вами откровенного разговора. Что ж, прощайте. Можете не провожать.

— Подождите, Максим. Было однажды. Давно, сорок лет назад, мне тогда всего 24 было. Приехал к нам двоюродный брат моей первой жены, красный командир, сказал, что крупные неприятности у него, вынужден скрываться, пару дней передохнет и дальше рванет. Обещал я никому не говорить, но с раннего утра пошел в НКВД и сдал его. В стране заговор военных, я честный комсомолец, что мне еще оставалось думать? В общем, вытащили родственника прямо из постели, а вечером и жену мою забрали. Ну а через сутки и меня прихватили. Правда, уже через пару дней разобрались, обычная бытовуха, убил начальника на почве ревности. Меня и жену сразу выпустили. В конце 42-го он искупил, похоронка с фронта пришла, подробностей я не знаю, жена то от меня сразу ушла, мы потом почти не общались. Всё, больше таких грехов за мной нет.

— Ладно, теперь верю, — сказал Макс. — А если бы знали, что дело не политическое, а просто убийство из ревности, донесли бы?

— Наверное, все равно бы донес. Все-таки убийство, а он мне седьмая вода на киселе, и я его тогда только в первый раз в жизни увидел.

— Ну а если бы это был двоюродный брат не жены, а Ваш собственный, что тогда?

— Тогда не знаю. Сейчас, прожив длинную жизнь, точно не донес бы, двадцать лет назад не донес бы, а вот тогда — не знаю.

— Ладно, не буду Вас больше мучать. Неприятная правда, но все же правда.

— Полиграф используете? — спросил Николай Константинович, указывая на кейс гостя.

— Вы удивительно догадливы, — улыбнулся Макс. — Теперь последний вопрос — не хотите ко мне в команду, немножко стране помочь? Догнать, так сказать и перегнать капстраны. Только тогда обратной дороги для Вас не будет, даже Минздрав не поможет избежать неба без клетки. У Вас есть на размышление три с половиной минуты, больше, уж извините, дать не могу, иначе придется наш разговор начинать с самого начала.

— Да что тянуть то? Конечно хочу.

— Ну тогда Вы приняты. Заявления писать не надо, мы не в загсе — улыбнулся Макс.

— Спасибо. А не ответите ли и Вы мне на парочку вопросов?

— Да пожалуйста, хоть на три.

— Сколько на самом деле лет той фотографии?

— Этой? — Макс достал из кейса фотографию, посмотрел на нее и передал Николаю Константиновичу. — Да не приглядывайтесь, это она же, та же самая, только в еще неразрезанном виде. Этой фотографии сорок два года. Снимок сделан 29 декабря 1974-го, в последнее воскресенье перед Новым годом. Напечатана в январе семьдесят пятого. Отсканирована в матрицу в 2017-м. Теперь ей всегда будет сорок два года, конечно, в смысле физического возраста. А те две других — это просто цифровая обработка этой. Сделали мне, посмотрел и в матрицу отправил.

— Цифровая, матрица... Слова то знакомые, но в данном контексте совершенно непонятные. Ладно, а кто эти люди на фотографии?

— Это я, мне здесь 14 лет. Это мой отец, мамы нет, она как раз фотографировала. Это мои дедушка с бабушкой.

— Значит все-таки ошибся Виктор насчет своей матери. А что это за город?

— Куйбышевка-Восточная. У нас его значительно позже переименовали, чем у вас. Когда население за четверть миллиона перевалило, спохватились, что название то лишь для села подходит, а у нас не просто город, а город крупный. И Виктор Александрович не ошибся. Моя бабушка и его мама это один и тот же человек. Ну почти один и тот же. Вы про параллельные миры слышали?

— Нет.

— Ну Вы же фантастику любите, неужели не читали?

— Не попадалось такого. Про путешествия во времени и то мало читал, а про параллельные миры вообще ничего.

— Ну ладно, сейчас объясню. Хотя... Вы ведь еще не обедали?

— Все Вы знаете.

— Положение обязывает. Давайте пообедаем у меня, приглашаю.

— С удовольствием посмотрю на Вашу обитель. Далеко это?

— Да всего пару шагов.

Макс встал и двинулся в прихожую. Не доходя пары шагов до двери, остановился и любезно пропустил пенсионера вперед. Тот исчез в открывшемся портале. Макс осторожно шагнул следом. Осторожность оказалась нелишней, Николай Константинович остановился сразу за плоскостью портала, удивленно озираясь вокруг.

— Проходите, проходите, пожалуйста. А то я как-то неуютно себя чувствую, когда стою вот так — одна половинка еще там, в Вашей комнате, а вторая уже здесь.

— Телепортация?

— Она, родимая.

— А почему из комнаты я не это место видел, а свой коридор?

— Потому что порталы разные бывают. Простейший именно такой — смотришь на него и ничего не замечаешь. Чуть посложнее — выглядит как полупрозрачная зеркальная пленка. Еще сложнее — когда видно, что находится там, за изломом пространства. Ну и варианты могут быть. Телепортацию долго не могли открыть именно потому, что простой портал совершенно незаметен, пока в него чего-нибудь не засунешь.

— И я еще сомневался, стоит ли принимать Ваше предложение! Теперь бы еще на Луну так шагнуть или в космос, в невесомости поплавать, и всё, можно смело умирать, все самые сокровенные мечты сбылись.

— Ой, не прибедняйтесь, Николай Константинович, Вам всего 64. Какое там умирать?

— Ну вот доживете до моих лет, молодой человек, тогда и поймете, что смерть уже на пятки наступает.

— Да я, собственно, уже почти дожил. Мне 57, это просто обличье у меня такое несерьезное.

— Сколько? Ах ну да, тогда все становится на свои места. Если в 74-м 14 лет, то в 2017-м уже 57. Так чего мы тогда "на Вы" разговариваем? Зови меня просто Коля.

— Ну а я тогда просто Макс. Полное имя Максим, но меня Максимом сто лет уже не называли, вот, только когда в прошлое попал, оказалось, что дядя у меня консерватор. Ладно, Коля, чего ты стал, присаживайся.

Николай Констатинович сел за столик, одиноко стоящий у парапета террасы, и посмотрел вниз.

— Значит вот где ты обосновался. Спрятался у всех на виду, да еще в самом людном месте. Все думают, что эти "Пизанские башни" нам Брежнев с Косыгиным построили, а это, оказывается, ты к ним руку приложил.

— Это экспромт был, — улыбнулся Макс. — Я в тот день родню в этом мире нашел — дядю и сестер двоюродных. Посмотрел, как вы тут живете — городок, в отличии от моего, маленький, сестры уже на выданье, а развлечься да женихов поискать им толком негде. А тут Брежнев как раз приехал и пообещал местной молодежи с досугом помочь. Ну, думаю, почему бы не воспользоваться таким обещанием?

— Быстро ты, стройка на следующий день началась.

— А чего тянуть было? Ждать, пока в городе позабудут, что именно Брежнев пообещал? Или ждать, пока Брежнев сам построит?

— А этот новый строящийся микрорайон — тоже твоих рук дело? Наши то так не строят. Не в смысле что быстро, а в том, что у нас сначала построят здания и только потом дороги к ним прокладывают.

— Моих.

— А чего же он на такой дальней окраине? И дорога к нему как-то криво идет? Можно ведь было построить его в продолжение улицы Кирова или Девятого мая.

— Это пока криво. У меня планы насчет Белогорска идут намного дальше этого микрорайона. Все-таки это, в каком-то смысле и мой родной город. И жил я в нем тогда, когда он значительно крупнее был, так что все узкие места дорожной сети мне, как автомобилисту, известны наперед, я их на собственной шкуре прочувствовал. Ладно, об этом потом, мы сюда пообедать пришли или будущую планировку Белогорска обсуждать? Тебе что на первое-второе?

— Не знаю, давай то же самое, что и тебе.

— Ну может, какие-то особые пожелания есть? А то я сам супы не особо употребляю.

— Чего это так? Супчик — это первое дело.

— Привычка. Я ж закоренелый холостяк, не всегда женским полом обеспечен, а самому варить лень.

— А ты песенку "Я мечтала о морях и кораллах, я поесть хотела суп черепаший" знаешь? Я тоже мечтал о таком супчике, с тех пор как классе в шестом "Робинзона Крузо" прочел. Только с черепахами у нас в стране не очень.

— Песенки не слышал, но "Робинзона" в детстве тоже читал. И припоминаю, что похожие мысли о супе из черепах у меня тоже возникали. Так что, пожалуй, и я его попробую.

— А на второе какую-нибудь котлету помягче, с зубами у меня не очень.

— Ну зубы то тебе новые отрастим, хоть шестьдесят четыре штуки, лучше прежних будут. Пиво, вино, сок?

— Боже упаси, пиво я сегодня уже пил. Сок, конечно.

— Какой?

— Я томатный люблю.

Макс уже хотел отдать приказ грэйву, но решил, что рано раскрывать все козыри новому приятелю, так что подозвал официантку поднятой рукой и сделал устный заказ. Затем Макс продолжил прерванный в Белогорске разговор.

— Значит, про параллельные миры книжек тебе не попадалось. А что ты читал про путешествия во времени? Ну, если отбросить чисто описательные произведения вроде "Машины времени" Уэлса?

— "Конец Вечности".

— Вот, — Макс назидательно поднял палец. Значит про изменения реальности понятие имеешь.

— Да, потрясающее произведение.

— Книга, конечно, хорошая, но... Сам посуди — вот взяли Вечные какого-нибудь времянина из сотого столетия. Стал он Вечным, выучился и произвел изменение реальности в этом же сотом столетии. Испортил двигатель космического корабля, на котором летел его молодой отец. В результате отец не вернулся на Землю, не познакомился с его матерью и как результат — времянин, ставший вечным, не родился. Значит, его не могли взять в вечные и он не мог произвести МНВ.

— Но ведь Вечность вне времени? Попав туда, от реальности уже не зависишь.

— Да, она якобы вне времени. Но время в ней тоже идет, причем она тоже зависит от реальности — не отправив Купера в прошлое, не возникнет сама Вечность. Ладно, неважно, главное, в этой книге нарушены причинно-следственные связи, и поэтому, какой бы увлекательной она не была, о ней всегда будут споры, каким образом яйцо появилось раньше курицы.

В общем, то, что причина идет раньше следствия — это основополагающий закон мироздания, прими, Коля, это за аксиому самого высшего порядка. Создав машину времени можно отправиться в прошлое и что-то там поменять, раздавить какую-то бабочку, произвести, так сказать, нечаянное МНВ. Можно отправиться в совсем близкое прошлое, на десять минут назад и застрелить себя, еще только готовящегося отправиться в прошлое, из снайперской винтовки. Можно все, только настоящее от этого не поменяется. Просто вместо одного мира станет два. И, убив себя, ты просто окажешься в новом мире. В тот самый момент, когда твой мозг отдаст пальцу команду нажать на спусковой крючок, образуется новая вселенная весом черт его знает сколько тонн. Движение мысли произведет чертову уйму материи. Ты становишься тем самым богом, создавшим новый мир. В этом новом мире будут жить точно такие же твои друзья, которых ты оставил десять минут назад в своем. Был один мир, стало два одинаковых. Параллельных и перпендикулярных — называй как нравится, все равно это не отражает того, что начало и большой отрезок у них одно целое. Ну, как у дерева — ствол, от которого отходит две одинаковых поначалу ветки.

— Ты хочешь сказать, что наш мир, в котором я живу и разговариваю с тобой, результат твоего путешествия во времени? И где-то там, откуда ты прибыл, есть еще один я? Вернее, был еще один я, до 2017-го мне уж точно не дожить. Получается, что ты тот самый бог, а я твое творенье?

— Ничего такого я не хочу сказать, хотя мысль, конечно, здравая. Видишь ли в чем дело, я точно так же могу рассматривать тебя как бога, вернее предка того бога, который создал меня и мой мир. Слушай, Коля и не перебивай. Еще три месяца назад ты жил совершенно независимо от меня. Через сотни лет кто-то из ваших потомков отправится в прошлое и наломает там дров, создав новую, мою реальность. Наша общая с тобой история пойдет разными путями. Поначалу это будет незаметно, Первая мировая так и закончится поражением Германии, в России точно так же произойдет революция, будет тот же Брестский мир, военный коммунизм, НЭП и коллективизация. Но постепенно отличия наших миров будут нарастать. В твоем мире моя бабушка выйдет замуж за совершенно другого человека, родит в 1933-м Виктора Александровича. А в моем мире она его не родит, зато родит моего папу, причем только в сорок первом. Когда в моем 1960-м у бабушки появится внук, то есть, когда рожусь я, здесь бабушкиной внучке Ольге будет уже пять лет. В этом, 1977-м году одинаковыми остались только те, кому уже за 60. Может ты, Коля, есть и тут, и там, только память у вас разная, у вас разные шрамы и разные болезни.

Ну а когда я из своего личного прошлого попал к вам в 77-й, то я из созданий сам превратился в создателя. Твой мир раздвоился, и ты существуешь и на основной ветке истории и здесь. Если хочешь, я вас могу даже познакомить, правда, этот другой "ты" никогда не видел ни меня, ни "Пизанских башен", ни этих трех фотографий. Ну, Коля, соглашайся, представь только, какое у него удивленно лицо будет, когда он тебя увидит. Хочешь увидеть, как ты удивляешься?

— Не хочу.

— Ой, Коля, чего-то ты не договариваешь, — рассмеялся Макс.

— Опять полиграф? Трудно с тобой по душам разговаривать, Макс. Это сейчас я все время забываю, что соврать не получится, а потом, когда запомню, разговаривать будет еще труднее. Да, рожу свою удивленную увидеть я действительно хочу, вот только я за свою личную жизнь опасаюсь. Вот вернется супруга от сына, как ее нам с двойником поделить то? И в том мире, откуда ты двойника заберешь, она что, одна останется? Нет, не хочу.

— У тебя есть жена и дети? Вот же черт! Когда тебе предложение о сотрудничестве сделал, я о них как-то не подумал. Почему-то решил, что ты одинокий. Семейных фотографий на стенах нет, женской одежды и косметики тоже не видно. Видишь ли, Коля, был у меня один друг, внешне на тебя похожий, почти как две капли воды. Был он, правда, чуток помоложе, мой ровесник, шестидесятого года рождения, в институте вместе чудили. И звали его тоже Николай, а его отца Константин. Фамилия у него была Коровин.

— У меня внук тоже Николай Константинович. Только ему всего семь, на днях в первый класс пойдет. Да и фамилия у него другая, мы Каробины.

— Ну, фамилия еще не показатель. Смотри, Коровин от Каробина только двумя буквами отличается. Причем переделать буквы "о" и "в" в буквы "а" и "б" очень просто.

— Ну, я уж точно не переделывал.

— Это ты за себя можешь отвечать, причем лишь в сознательном возрасте. Гражданская — время смутное, что там родителям могло на ум прийти, одному Богу известно. Да ладно, какая разница, родственники вы или внешнее сходство лишь случайность, все равно что-то с тобой делать надо было.

— Как же ты так с фотографиями то прокололся?

— Да все равно пришлось бы рано или поздно дяде открыться. Одиноко мне в этом мире. В том тоже уже одиноко было, но еще не так, как здесь. Надежного причала захотелось, а дядя, как-никак, все-таки родной сын моей любимой бабушки. Семья нормальная, дружная, мне понравилась. Но не скажешь же во так, запросто "Здравствуйте, я ваша тетя, я тут немного заблудился во времени, скажите, который сейчас год?". Сам знаешь, куда он меня потащил бы. Надо было дядю крепко заинтересовать, вот я и дал ему фотографии из личного архива. Думал, основное его внимание будет направлено на людей с фотографии, а про то, что вокзал там другой, совсем из головы вылетело. Не вылетело бы, на всех трех фотографиях вокзал вашего Белогорска был бы, да и напечатаны они были бы обычным способом, и не на пластике, а на обычной фотобумаге местного производства. Ну и не ожидал я совсем, что дядя консультироваться к кому-то пойдет, думал, сам в лаборатории посидит, подумает в одиночестве, воскресенье ведь, выходной день. Ладно, что сделано, то сделано и нечего о прошлом жалеть, надо о будущем думать. Ты "Трудно быть богом" читал?

— Ну конечно. И не однажды. Седьмой том "Библиотеки современной фантастики".

— Так вот, я у вас что-то вроде дона Руматы. Не совсем, конечно. У Стругацких институт экспериментальной истории другими планетами занимался. А реально, Коля, мы одиноки во вселенной. Нет других обитаемых планет с разумной жизнью. Не зарождается она почему-то. Жизнь есть, флора есть, фауна есть, звери сбиваются в стаи, но разумной жизни не возникает. В будущем, конечно, человечество расселилось по Галактике, некоторые обособились, но изначальной родиной у всех все-таки является Земля. Так что институту экспериментальной истории другие планеты изучать незачем, и занимается он изучением истории самого человечества, темных веков, вроде наших с тобой. Без привлечения хроноаборигенов им никак не обойтись, хлипкие наши потомки стали, а за психику свою дрожат даже сильнее, чем за свою тушку. И исследуют они только миры, созданные на заре хрононавтики, свою линию с некоторых пор они больше не трогают. Да и не вмешиваются они в жизнь изучаемого мира, стараются только наблюдать. Даже таких, как я, нужных им хроноаборигенов потомки выдергивают исключительно в тот момент, когда становится ясно, что клиент вот-вот коньки отбросит. Кладут вместо него подготовленный трупик, а живого хроноаборигена забирают, значит, к себе. Вылечат, обучат его по-быстрому со своими механизмами управляться и посылают, так сказать, в очередную разведку.

Вот так и я из далекого будущего отправился документировать прошлое моей реальности.

Техника у них хоть и совершенная, но, видимо, не совсем, а может быть, мы просто в какую-то аномалию вляпались. Вот и зашвырнуло нас к вам, причем в живых только я остался. Вернуться не могу, поврежденный накопитель позволяет только лет на 15 во времени прыгать. В общем, застрял я тут у вас крепко, и когда меня найдут, неизвестно. Стал я за этим миром наблюдать, все по правилам, да потом тоска меня взяла — может меня никогда и не найдут, чего же я буду сидеть тут, как скупой рыцарь, на сундуках со своими сокровищами. Вот и решил понемногу помогать вашей стране, у меня ведь почти такая же была. Ну а если меня все-таки найдут, то, глядишь, и останется все именно так, как я натворил. Я-то в этих законах хронофизики слабо разбираюсь, так, всего пару лекций прослушал, есть там какой-то предел воздействия Вэньяна, при котором изменения становятся необратимыми и даже проникнуть в измененное время нельзя.

Вот такие пироги, Коля. Работаю у вас прогрессором, мало того, сам себе начальник. Вот тебя привлек, трудно одному охватить все задуманное, и дядю обязательно привлеку.

— Так что ж ты к руководству нашему не двинешь? Так мол и так, берите изобретения будущего, пользуйтесь...

— Потому что самое первое, самое главное правило хроноагента — не контактировать с государственными органами, даже если кажется, что интересы совпадают. Сам посуди — Вот приду я даже сразу к самому Брежневу — так мол и так, разрешите мне помогать, просите, товарищ генсек чего хотите. Но дело то в том, что Брежнев ведь не единоличный правитель страны, и, как только сболтнет кому-то лишнего, тому может очень захотеться с помощью возможностей пришельца самому сесть в кресло генсека. Может этот кто-то будет движим самыми лучшими побуждениями, но опять же, он ведь не один такой, у кого слюнки на место правителя текут.

В общем, Коля, неизбежно начнется бардак. Людям, взобравшимся на вершину власти, уже трудно смириться с тем, что теперь ты опять чей-то подчиненный. А как вернуть себе положение местного самодержца? Конечно же, приковать пришельца на цепь и уже спокойно тянуть из него информацию. Посадить то меня может и посадят, но ненадолго, в любом случае выберусь, вот только будут потом меня искать по всей стране, мешая мне двигать страну вперед. И конечно же, такие розыски не останутся без внимания конкурирующих стран, и они тоже начнут меня искать.

И хорошо, если просто искать, а если захотят решить проблему одним внезапным ядерным ударом? Нет, до СССР ракеты не долетят, будут сбиты, с этим то проблем нет. А что делать, если какие-то боеголовки взорвутся? Ладно, если это произойдет над территорией США, они далеко. А если взорвутся боеголовки ракет, пущенных с тех подводных лодок, которые возле наших границ? А если наши в ответ пульнут, что делать — сбивать или не сбивать, а если сбивать, то где? И как потом люди Земли эту историю будут осмысливать? Имеется факт — ни одного взрыва над СССР, а это можно интерпретировать и так, что потому и не одного взрыва, что СССР нанес удар первым.

Ну и, главное, сам подумай — что я выигрываю от появления перед Политбюро, даже если никаких дрязг не будет, а начнется плодотворное сотрудничество? Не сами же члены Политбюро будут слушать мои откровения о технологиях будущего. Скинут меня специалистам, создадут какой-нибудь секретный институт и будут знания накапливать. Естественно, будут эти знания под грифом "Секретно", а, значит, внедряться в народное хозяйство будут с большим скрипом. Найдут меня потомки, накроют всю эту секретную библиотеку и останетесь вы с чем были.

Ну, а теперь о самом плохом. Это из знаний, которые вложил в меня институт экспериментальной истории. Потомки поначалу сами прогрессорством занимались, пока не поняли одну вещь и не превратились в чистых наблюдателей. Представь, пусть даже у меня с Политбюро все получится — лет через десять кругом стоят новые заводы, Союз впереди планеты всей, производит все самое лучшее в мире, капитализм посрамлен, фабриканты и нефтяные шейхи массово вступают в компартию и организуют массовые демонстрации за присоединение к СССР. И вскоре вся планета гордится достижениями человечества и рвется к новым свершениям. Вся планета гордится, кроме пары тысяч человек, которые в курсе, откуда дровишки. И вот в один прекрасный день вся эта махинация всплывает. Пара тысяч человек — это очень много. Кто-то в маразм впадет, кто-то умрет и оставит запрещенные записи, кого-то историки "большого скачка" сами на чистую воду выведут. И вдруг окажется, что человечество ничего не придумало, оказывается, это пришельцы постарались. И ведь припишут пришельцам даже то, что сами честно наизобретали, начиная с середины 19-го века, а то и раньше. Это очень большой психологический удар, тем более в условиях "одна планета-одна страна" этот удар усилится в разы. В итоге человечество может впасть в депрессию лет на двести. Статистика потомков, Коля, дает 95% вероятности такого исхода. Далее, после впадения в депрессию, 60 шансов против сорока за то, что все ученые будут чуть ли на кострах сожжены, а костры эти будут сложены из технических книг. Если реализуется такой сценарий, то уже лет через двадцать никто не будет знать, как простую сталь выплавить. А выбираться из нового каменного века будет потруднее, чем из первого — все ископаемые, что лежали тогда на поверхности, уже добыты. Чуешь, Коля, чем может закончится поход к руководству страны?

— Да, веселенькая перспектива. Но ведь ты к делу прогрессорства все-таки кого-то привлекаешь? Меня, например, уже привлек, через недельку-другую привлечешь дядю, потом еще кого-то. Так твои пару тысяч посвященных в тайну за лет двадцать и накопятся.

— Не накопятся. Во-первых, знать о пришельцах по моему плану будут всего человек тридцать, от силы пятьдесят, поэтому погасить утечку будет легче.

— Ликвидация? Или обещанное мне небо без клеточки? Невеселая перспективка, если ее на себя примерить. Может, Макс, ну его, этот прогресс, сами справимся, без тебя?

— Сами вы, конечно, справитесь. Но на всякий пожарный приоткрою я тебе завесу тайны ближайшего будущего. Держись, Коля, за стул, да покрепче держись. Или, еще лучше, за стол.

Через одиннадцать с половиной лет по СССР нанесут ядерный удар, оставшийся безответным. Сначала вмазали по центрам управления и по всему, что может долететь до Штатов, потом по основным промышленным центрам и складам. Ну а потом через полгода, когда в СССР голод начался, страну оккупировали почти без сопротивления. Вот так, Коля, вы справитесь. Вот такое невеселое будущее ожидает СССР.

— Почему безответный? — хрипло выдавил ошарашенный Николай.

— А потому что отдать приказ ответить было некому. Все произошло в субботу, 22-го апреля. Догадайся с трех раз, чем занимались в этот весенний день 1989-го года все советские граждане от мала до велика, от пионера до полковника и генерала. К этой дате американцы больше четырех лет готовились. Сначала упали ракеты, уже находящиеся в космосе, практически полностью уничтожив управление армией, ну а потом прилетели и те, что на земле и под водой ждали. Несколько ответных пусков все-таки произвели, не все наши пусковые установки были разведаны и уничтожены, но все эти наши одиночные ракеты были сбиты, не долетев до своих целей. Несколько наших подлодок американцы все-таки потеряли, несмотря на постоянную слежку из космоса, вот только всплыли они поздно, когда все давно закончилось. И пока на подлодках разбирались, почему связи нет и решали, стоит ли кнопку жать, их тоже накрыли.

Вот такой, Коля, получился последний коммунистический субботник. По большому счету сами виноваты, вполне нужное мероприятие — нужную и совершенно добровольную уборку территории с годами превратили в какую-то показуху. Скажи мне, вот зачем нужен субботник в военной части, когда там и без него каждая бумажка подобрана, а каждая оставшаяся с осени травинка тщательно покрашена в зеленый цвет? Ну нечего же убирать, так чего собираться на субботник? А потому что положено, и раз нечего делать, значит работу надо найти. Вот и отправились ракетчики и связисты подальше от своих ракет и антенн, на всякие овощебазы, помогать перебирать картошку и капусту.

— А как же дежурные смены?

— Да были они, конечно. Только сам посуди, что приятнее — гнилую картошку перебирать или перед пультом на стуле сидеть? Субботник — это ведь не Новый год и не 8 марта. Так что сам подумай, кто на дежурстве остался — не самые лучшие, а самые хитрозадые.

Да ладно, не расстраивайся ты так, по большому счету американцы могли проделать то же самое в любой другой день, слишком они далеко ушли вперед по технологиям. А советские граждане порой об этом даже не догадывались. Попробуй догадайся, если на советских телеэкранах, по радио и в газетах нет никаких упоминаний об отставании, наоборот, присутствует только похвальба об очередных наших передовых открытиях и свершениях. Никто и подумать не мог, что их спутники способны сбивать наши, а их шаттлы регулярно завозят на их научную орбитальную станцию ядерные ракеты. То, что США напали именно в день рождения Ленина, выпавшее именно на субботу, говорит лишь о том, что у них тоже бюрократов полно, написано в плане 22 апреля, значит 22 апреля.

Вот так вот, Коля. Значит говоришь "ну его, этот прогресс, сами справимся"? Извини, это все-таки и моя страна, вон, даже родственников по бабушке нашел, а ведь наверняка где-то и по дедушке есть. А уж если еще дальше в глубь веков копнуть... И напомни-ка мне, сколько километров от Белогорска до Украинки? Тридцать? А в какую сторону, по-твоему, ласковый весенний ветерок облако от ядерного взрыва понесет? Какого взрыва? А такого. Это сейчас там Эмки стоят, а с 85-го будут ТУ-95 базироваться. Так что, Коля, выбора у меня нет. Ничего другого мне не остается, кроме как подгонять вас к будущему более светлому, чем то, которое вы сами построите. Может есть и другой вариант действий, но я его не вижу. Я, конечно, могу просто дождаться апреля 89-го, испортить американские ракеты, полетят они после старта прямехонько в ихний Пентагон. Ну и что? Удивятся американцы, так удивятся, как будто прямо на Красной площади на летающей тарелке приземлился дед Мороз с мешком подарков. И будут думать, как отомстить, и когда-нибудь действительно отомстят, когда еще больше разрыв в технологиях обеспечат. Только отомстят уже неожиданно и для меня, будущая история ведь совершенно изменится и станет для меня тайной. Так что, надо или СССР вперед подтянуть, так, чтобы он и сам мог эти ракеты сбить или США затормозить. Но и так и так вмешиваться надо.

А один я не успею Союзу помочь. Одиннадцать лет всего осталось. А может и меньше, если меня потомки найдут. Так что ты, Коля, решай окончательно, со мной ты, или все-таки в стороне от моего прогрессорства останешься.

— Конечно с тобой. Тебе, действительно, эта страна не чужая, ну а мне она... Это моя Родина, других слов даже подобрать не могу.

— Ладно. Решение окончательное и обжалованию не подлежит?

— Именно.

— Ну тогда поговорим о моих планах на тебя. Когда твоя жена возвращается?

— Да уже после первого сентября. Поведет внука в первый класс.

— Вот и чудненько. Сегодня же ночью проведу тебе полный курс медицины, уберу все твои болячки. Жаль только, что ты не холостяк.

— А что такое?

— Да сделал бы тебя чуток моложе, всего-то лет на сорок, и отправил бы в командировку за Урал, изображать одного молодого человека, временно потерявшего память в результате удара по голове.

— Надолго?

— Это неизвестно, может дня на три, может на неделю, может на месяц. Разыскивают его по поручению самого Брежнева. Никакого криминала за ним нет, просто напали на него, по голове приложили и потом исчез человек. Ну исчез и ладно, невелика потеря, но друзья-подруги очень сильно огорчились и обратились к Брежневу, представился им такой случай. Ну а Брежнев пообещал им его разыскать. Следователь слишком дотошный попался, пока не найдет, не успокоится. А найдет, показания снимет, противоречий не обнаружит — отзовут следователя в Москву и дело закрыто. Конечно, психиатрам покажут, память вернуть попытаются, но это все ерунда, не бойся, у меня на Минздрав управа найдется. Попрощаешься потом со всеми и уедешь с концами куда-нибудь во Владивосток. Может придумаешь что-то для жены, куда на месячишко пропасть сможешь, туда, где телефонов нет? Парень красивый, девкам нравится, погуляешь в его шкуре, молодость вспомнишь.

— Нет, гулять я не могу. Как я потом жене в глаза буду смотреть?

— Ну, ты прямо Семен Семенович Горбунков. Только посмотрел я на тебя, когда официантка за приоткрытой дверью чулки поправляла. Глаз ты не отвел, так с ложкой у рта и застыл.

— Ты же спиной к двери сидел? Ах, ну да, заранее договорились, значит. Ну, смотреть — это одно, а гулять совсем другое. Тем более, что на такую красавицу только мертвый не засмотрится.

— Ну вот и посмотрел бы на живых девушек. А эта так, как раз-таки мертвая железяка из мяса и костей. Это ты, Коля, на ножки робота засмотрелся.

— Она робот?

— А ты как думал? Что я буду шастать туда-сюда через порталы в присутствии живых землян? Согласись, как-то глупо использовать редких посвященных в роли обслуги, а непосвященным тут делать нечего. Это ведь, Коля, не Белогорск, и не тайный этаж в "Башнях", мы совсем в другом месте. А то, что ты видишь за парапетом — всего лишь голографическая проекция. Хочешь, картинку с Луны включу, или с Марса?

Николай Константинович ошарашенно молчал, переводя взгляд с прогуливающихся внизу горожан на ленивые пушистые облака, плывущие по небу.

— Ладно, Коля, неволить не буду, не хочешь немного пошалить в другом молодом теле, и не надо, ты мне и пенсионером в Белогорске пригодишься. Строится сейчас здесь новый институт, я строю. И нужен мне в него администратор. Ученые то самые настоящие в нем будут, сейчас набираю по всей стране непризнанные пока что таланты. И приедут они с женами или мужьями. Новый микрорайон как раз для них предназначен. Вот только к ученым нужна еще и обслуга, колбочки мыть, порошки в ступках толочь, за показаниями приборов следить и в буфет за кефиром бегать. В Белогорске сплошная занятость, да и знания в институте все-таки специфические нужны. Так что взять такую обслугу здесь неоткуда, придется и ее по стране вербовать. В общем, ожидается быстрый рост местного населения пока человек эдак на тысячу, а в дальнейшем еще новые заводы здесь будут, так что начнет Белогорск расти как на дрожжах. И администратор должен все человеческие нужды сотрудников разруливать, да и анархию в исследованиях направлять в нужное мне русло. И, главное, администратор должен отбиваться от досужего интереса всяких местных и залетных учреждений, полномочия для этого будут. Робота на такое дело не поставишь, он, конечно, справится, но есть у меня кое-какие опасения, что робот где-то все-таки немного проколется из-за незнания каких-то реалий местной бюрократической жизни. Не бойся, сами научные и технические вопросы тебе решать не придется, со снабжением тоже полный порядок будет, ну а если тебе лично каких-то знаний не будет хватать, тоже не проблема, получишь, даже за партой сидеть не придется.

Вот, а пока институт еще не построен, нужно будет срочно решить вопрос с персоналом вот этого центра молодежи. Построить то я его построил, а вот с работниками возникли проблемы. Не хотелось затягивать открытие, вот и пришлось под видом командированных сюда из Прибалтики официантов и барменов использовать роботов. Долго так продолжаться не может, народ в Белогорске общительный, могут и влюбиться или наоборот, приревновать. Конечно, без рентгена даже опытный хирург не отличит этих роботов от людей, но все равно, зачем зря рисковать. Развесим объявления, уверен, что желающие поменять место работы в городе найдутся. Недельные вечерние курсы и, уверяю, все кандидаты будут управляться с посудой не хуже моих роботов. Загвоздка у меня одна была — при наборе живых общения с кандидатами не избежать. У меня на это времени нет, да и выгляжу я сейчас несерьезно, а доверять это общение роботам... Говорил я уже, что сомневаюсь, не переклинит ли у роботов мозги от постоянного вранья. Хотя, может и зря сомневаюсь. Ты с такой работой справишься? Только помни, что центр все-таки молодежный, значит и персонал, контактирующий с посетителями, должен соответствовать. Я и так уборщиц, билетерш да вышибал временно набрал из пенсионеров. Они уже освоились, на молодежь пока не ворчат, строго запрещено, но друг дружке уже начинают жаловаться — и музыка громкая, и не та, и танцы тоже не те и приезжий персонал душу им не раскрывает нараспашку, и вечерняя смена слишком поздно заканчивается. С кем можно подождать, так это с персоналом для кухни — в нее посторонним доступа вообще нет. Ну это уже детали. Потянешь?

— Попробую. Кое-какой опыт руководящей работы есть. Думаю, потяну.

— Вот и хорошо. Тогда я откланиваюсь. Она — Макс кивнул в сторону официантки — более подробно расскажет тебе, что делать надо, как связь держать и как сюда попасть. Только ты, если что-то тебе не понравится в планах, не держи в себе, высказывай свои сомнения сразу, именно для этого твоя живая голова мне и нужна. Да, подумай еще, что жене скажешь. Это ведь самое слабое твое звено в плане сохранения тайны. Ну ты же все равно захочешь не только свои, но и ее возрастные болячки убрать и придется как-то объяснять ей, куда они делись. Конечно, можно и ее привлечь, но это ты сам решай. Решишь, тогда и поговорим. Только помни, окончательное решение по твоей супруге принимать мне, а вот отвечать за него придется тебе. Все, Коля, до свидания, я полетел.

Макс встал, пожал Николаю руку и вышел с террасы.

— Грэйв, присмотри за ним хорошенько, эмоции нужные создай. Если что не так, докладывай немедленно. Спать буду — все равно буди. Тут на кон поставлена безопасность моей родни. Начнет трепаться — это еще ладно, разберемся, но если он при этом еще дядю и сестер упомянет... В общем, если я по каким-то причинам буду совершенно недоступен, может же возникнуть такая ситуация, когда я для тебя недоступен?

— Может. Во-первых, при отсутствии контакта с твоим телом, во вторых...

— Ну вот тогда, если не будет никаких других вариантов — действуй сам, забирай его и его собеседников в отстойник, а на месте встречи что-нибудь сообрази. Взрыв газа, например. Пусть потом следователи думают, откуда там газовый баллон мог взяться. И да, настоящего нашего технического уровня ему не открывать. Все гаджеты, которые ему понадобятся, должны имитировать электронику максимум начала 21-го века. При попытке вскрытия корпуса — какое-нибудь химическое разрушение, но пусть останется парочка редких современных микросхем. Захочет для работы полиграф — выдашь ему кейс весом килограммов семь и радиобрелок к нему со светодиодами. И никаких упоминаний настоящего будущего этой ветки. Впрочем, чего это я. Ты же сам мне и рекомендовал.

А еще, конечно же, составь полное досье на всю его жизнь, на всех его сослуживцев и друзей, ну и обязательно присмотри за его родственниками и кругом их общения. И да, устрой ему провокацию. Будет кандидатов на работу в "Башни" принимать — пошли ему киборга в женском облике, соответственно его мужским вкусам. Ну выясни их как-нибудь, книжку какую-нибудь сваргань "Ресторанное дело для чайников", с фотографиями официанток. Не изменит жене — хорошо, изменит — еще лучше. Ты только с эмоциями при проверке не усердствуй — просто подтолкни поначалу его мужской интерес и все. А то дай тебе волю, ты из убежденного педика сделаешь дамского угодника и наоборот.

Так, теперь Эдик. Все, тянуть дольше незачем. Забирай его, пусть поспит у нас недельку. За это время залей ему в голову для правдоподобности знания по специальности, достаточные для того, чтобы он мог повторить то, что я делал в лаборатории. И всех, с кем я в институте общался, он должен узнать, а местами и разговоры припомнить. Вот только девушек и Булаткина ему показывать не стоит. Забыл их Эдик и точка. Да, заложи ему в голову идеи о цифровых фотографиях, звуке и видео. Пока только идеи, без подробностей, а там посмотрим. Добавь несколько снов, чтобы он, собрав мысли в кучу, мог смутно опознать часть людей, встреченных в его мнимом путешествии до Хабаровска и обратно. Сырцов ведь не просто так фотографировал тех, с кем сам встречался. А ведь он не только людей на свой фотоаппарат щелкал, но и кое-какую местность. Так что часть всего того, что Сырцов в командировке наснимал, Эдику надо показать заранее. Все я предусмотрел?

— Ты забыл о том, что в армейскую биографию Эдика тобой добавлено увлечение собирательством красивых камешков. Сырцов до этой информации не добрался, но она может всплыть, если он привезет Эдика на завод. А вероятность того, что он его привезет в лабораторию, очень высока.

— Ну тогда постарайся, чтобы в голове у Эдика появились воспоминания об этом его хобби. Только без конкретики — кто и что ему подарил и как он камешки использовал. И куда он свою коллекцию дел — не помнит, может выбросил, когда демобилизовался, может бросил, может спрятал где-нибудь в степи. И, вообще-то, недостающие воспоминания можно будет добавить и в процессе. Не будут же Эдика круглые сутки пытать.

Ну а когда с Эдиком здесь все устаканится, заставим его уволиться, попрощаться и уехать куда-нибудь подальше. Ну а по дороге в это "подальше" отправим его аккуратненько совсем далеко, назад в его мир. Будет там думать, что все его здешние приключения ему приснились после встречи похмельной головы с деревом.

Тройка

— Да, грэйв, а что там Брежнев, в эти два вечера черта вызывал? А то мне как-то не до него было.

— Вызывал. Опять компромат требовал. Он в ЦК еще троих полиграфом выловил, и пятерых среди кандидатов. Наверняка готовится на Пленуме чистки устроить.

— А Политбюро?

— Пока все к нему лояльны, я стараюсь. Некоторых, правда, беспокоит то, что он с Косыгиным довольно близко сошелся. Щербицкий даже дома по этому поводу высказался. Боится, что его Украине бюджет урежут.

— Не нравится что-то мне этот Щербицкий, хоть Брежнев его и проверял полиграфом. Брежневу предан и за коммунизм, но все равно не нравится. Ну не понимаю я, как же это он так с национализмом боролся, что как только в отставку ушел, тут же этот национализм всплыл и забурлил? Может, он только на словах боролся, а на самом деле сажал только сомневающихся, не трогая убежденных? Ты не нашел чего-нибудь такого в архивах потомков?

— Не нашел. Информации на удивление мало, даже официальной. Много документов в будущем просто утрачено — вроде должны быть, а их нет. Я, конечно, нашел их в современных архивах. Что удивительно — нет в них ничего такого, за что их в будущем могли изъять. Возможно, в будущем был какой-нибудь пожар, или еще что-то.

— Я не могу понять одного — вот гулял я по столице Украины и впечатление было такое, что большинство киевлян между собой разговаривают на русском, и на очень правильном русском. Да, характерный акцент заметен, но ведь и в Москве свой акцент есть. А вот вывески магазинов на украинском, остановки в метро и троллейбусах на украинском объявляют, названия улиц снова на украинском. В Риге — вон, все это на двух языках, а тут на одном. Не пойму. И вообще, сдается мне, как-то излишне тянет этот Щербицкий союзное одеяло на себя. Бог в целом явно обидел Союз климатическими условиями, так что казалось бы — раз на Украине чернозем, плюс жаркое и довольно длинное лето, то займись ты в первую очередь сельским хозяйством, и лишь во вторую — промышленностью, причем опять же, в первую очередь перерабатывающей выращенное. Так нет, напирает Щербицкий именно на промышленность, причем на всю, и на оборонную, и на гражданскую. Да еще и на науку. Был бы в сельском хозяйстве Украины излишек населения, еще можно было бы понять, так ведь нет его, этого излишка. И вот все эти его новые заводы сосут рабсилу не только из своего сельского хозяйства, но и из соседней России. И средства на эти стройки тоже умудряется союзного бюджета выбивать. Промышленность требует все больше энергетики, поэтому и новые электростанции возводят, а потом, когда излишек мощностей появляется — под этот излишек Щербицкий просит еще заводы построить. История будущего известна, так что есть у меня вполне законные подозрения, что готовит Щербицкий отделение Украины от Союза, создает в своей вотчине самодостаточную экономику за общесоюзный счет. А том, что он при этом сам верит в то, что хочет строить коммунизм, никакого парадокса нет. Можно объяснить так — он просто хочет построить коммунизм в первую очередь именно на Украине. А Россия пусть и дальше тащит на себе в свой, в российский коммунизм, и Закавказье, и Среднюю Азию, и Африку с прочими Латинскими Америками. Может для этого будущего отделения и нужна видимость того, что на Украине все говорят на украинском? Мол мы, хоть и не Грузия, но тоже ни разу не Россия? Нет, конечно, по селам почти все говорят на украинском...

— Не все. На украинском сейчас говорят села центра Украины, от Полтавы до Житомира. Восток и Юг говорит на суржике, при этом считая его настоящим украинским, только нелитературным. Правда, суржик так никогда и не признают самостоятельным языком, даже полноправным диалектом не признают, хотя разговаривали на нем к началу девяностых более четырнадцати миллионов человек. На западе Украины сейчас тоже свой собственный украинский язык, вот его то и признают и даже объявят настоящим украинским.

— Забавно. Значит фактически на Украине сейчас четыре основные национальности, четыре основных языка, но все, кто разговаривают не на русском, считают себя украинцами?

— В принципе так и есть, но не совсем. Есть много таких, у которых родной язык русский, но все равно они считают себя украинцами. Потому что один из родителей был украинцем. Украинцем по паспорту, хотя этнически он мог быть и венгром, и австрийцем, и поляком, и болгарином, и даже испанцем. Здесь национальность в паспорте записывают согласно национальности в паспорте одного из родителей. Ребенок от испанца и польки может быть только или испанцем, или поляком, даже если этот ребенок не знает ни одного языка, кроме грузинского, а его родители не знают ни испанского, ни польского.

— Да, как-то сложно в этой реальности с национальным вопросом. То ли дело у нас было — думаешь на русском, значит русский, пусть даже тебя от китайца не отличить, а фамилия твоя так вообще греческая.

— У вас тоже не все в порядке было. Да, на бытовом уровне все сибиряки, да, почти все русские, потому что 96 процентов населения на русском разговаривают. Очевидно так получилось потому что Германия согласно акту о капитуляции требовала выдачи для обмена всех евреев, так что для хоть какого-то противодействия этому обмену национальность в документах отменили еще в 1941-м. Повлияло еще и то, что все, кто под немцами и поляками жить не захотел, на обмен записывались как русские, и прибывали за Урал именно с этой национальностью в аусвайсе, из которого национальность перекочевала и в советские документы. Начиная с 1943-го все обучение велось только на русском, в 1951-м СССР стал официально расшифровываться как Союз Советских Сибирских республик, а в 1959-м, чтобы и национальный вопрос окончательно закрыть и никого не обидеть, была провозглашена новая национальная общность — сибиряки. Но все рано, в милицейских протоколах и паспортной базе даже в твоем 2017-м осталось деление по расовым признакам. Я, конечно, с милицейской документацией только в двух отделениях поработал, но думаю и в остальных то же самое творилось. Если внешность европейская, то ничего не писали, а если не европейская встречалось только два определения — "азиатская внешность" и "северная внешность".

— Так это по расовым. Вон, в здешней Америке тоже все ее граждане это американцы, а как только до полицейского протокола доходит, так если ищут негра, то пишут — черный. Ладно, хрен с ними, с этими неграми, меня больше здешние националисты беспокоят. Удалось идентифицировать тех из них, кто больше всего в будущем себя проявит?

— Я, как ты приказал, отфильтровал всю информацию по следующим пятидесяти годам истории и внес всех националистов, связанных с территорией СССР и засветившихся в прессе, на фото и видео в отдельную базу данных. Какие цифры докладывать — округленные или точные?

— Давай округленные.

— Всего можно уверенно выделить 96 миллионов человек, из них паспортные данные удалось установить всего на 77 миллионов, остальных идентифицировать не удалось.

— Сколько? Почти сто миллионов? Ну, пусть даже 77. В СССР сейчас всего 260 миллионов живет, это что, четверть населения уже готовы перебить друг друга?

— Ты не понял. 96 миллионов — это только те, чьи лица или фамилии сохранились в архивах за следующие 50 лет. Сколько за этот период было националистов на самом деле — неизвестно, может в два раза больше, а может и в пять. Но из идентифицированных 77-ми миллионов в данный момент существуют всего 34 миллиона. На момент распада СССР идентифицированных будет уже 47 миллионов, то есть, 16 процентов от общего числа населения. Но учти, что на тот момент избирательного ценза достигнут всего 29 миллионов идентифицированных, причем совершенно невозможно установить, какое количество из них на этот момент уже являлись националистами. Более-менее уверенно, с вероятностью в 75 процентов, из живущих сейчас можно выделить всего 180 тысяч. А с вероятностью 95 процентов — всего 15 тысяч, и практически все они на данный момент числится в картотеках КГБ.

— Почему, раз эти 15 тысяч уже числятся, вероятность не стопроцентная?

— Потому что пятьдесят пять процентов тех, кто попал в картотеки КГБ в связи с подозрениями в национализме, позднее были завербованы и числятся уже агентами КГБ. Вот и непонятно, являются ли они на данный момент националистами или уже стали борцами с ними. Доносы то подавляющее большинство завербованных строчит исправно, а многие вообще являются провокаторами — заведут с кем-то националистическую беседу и доносят, если собеседник в этой беседе возражать не станет. Кроме того, есть те, кто на данный момент был завербован по другим поводам, например, после мелкой кражи или аморального поведения, но после вербовки внедрен в националистические сообщества. Как минимум, из таких в будущем два процента проявят себя именно на националистическом поприще. Вот кто эти два процента сейчас? Стали бы они националистами, если бы их не внедрили? Неизвестно. Среда общения тоже формирует мировоззрение. Например, честный человек, попав в тюрьму за мелкое правонарушение или вообще в результате судебной ошибки, с большой долей вероятности навсегда встанет на преступный путь, если будет отбывать срок, тесно общаясь с профессиональными преступниками. Даже работники правоохранительных органов, постоянно общаясь с преступниками, незаметно для себя перенимают какие-то их повадки и понятия.

— Понятно, что ничего не понятно. Аппроксимация будущего на прошлое не дает четкой картины настоящего, другими словами смотришь в книгу и видишь фигу.

— Да, не дает, и все потому, что достоверно неизвестно, в каком году будущий стопроцентный националист действительно им стал. Даже если он в мемуарах напишет, что боролся за независимость народа еще при Брежневе, это только слова, текущее его положение как агента КГБ частично опровергает эти его будущие заявления.

— Почему частично?

— Потому что, донося на соратников, ничто не мешает ему оставаться националистом. Где-то на данном историческом отрезке даже соответствующая шутка появилась — "больше всего на свете я ненавижу расизм и негров".

— Ну и как быть?

— Я организовал наблюдение за всеми идентифицированными старше 14 лет. У большинства уровень националистических проявлений пока не выходит за рамки среднего в местах их проживания.

— Что еще за средний уровень? Почему он вообще в здешнем СССР есть, этот национализм? Официально ведь в СССР все нации равны. Вряд ли из-за государственного языка, иначе хотя бы среди русских не было бы националистов.

— Потому что таков уровень развития общественных отношений здесь и на данное время. Не до конца изжиты животные инстинкты. Люди сбиваются в стаи, как в совсем древние времена. Горожанин не любит селянина и наоборот, селянин не любит горожанина. Каждый считает себя лучше другого, но одновременно завидует тому, чего нет на его территории, зато есть у его неприятеля. Внутри города происходят точно такие же процессы, вплоть до противостояния улиц, микрорайонов, дворов. Конечно все это более наглядно проявляется в юном возрасте, пока свободные передвижения индивида значительно ограничены. Но одновременно имеется и чувство общности, создаваемое более крупными административными границами. Жители соседних сел, еще вчера бившие друг другу морды на танцах, встретившись где-то в далеком чужом городе, зачастую ощущают себя чуть-ли не ближайшими родственниками. Точно так же чаще всего происходит и на национальной почве. В процессе наблюдения за идентифицированными мне попалось несколько случаев, когда на курорте встречались довольно радикально настроенные националисты из одного города. У себя они друг друга не терпели, а вот встретившись вдали от места жительства, заводили близкую дружбу, которая не прекращалась и при возвращении домой. Таких случаев зафиксировано немного, но и само наблюдение ведется менее двух месяцев. Да и в будущей истории полно эпизодов, когда во время национальных погромов самые оголтелые погромщики не трогали своих знакомых, а наоборот, рискуя своей жизнью, защищали их от убийства своими подельниками.

— Понятно. Два месяца наблюдений — это действительно немного. И все-таки, какие цифры ты можешь представить уже сейчас, включая и тех, кто уже сейчас ведет подрывную деятельность и тех, кто в будущем наиболее радикально себя проявит?

— В возрасте от четырнадцати лет сейчас таких 347 сорок семь тысяч человек.

— Давай считай всех, без скидки на возраст. Если человек в будущем сможет убивать из-за национальности, пусть даже не убивать, а всего лишь руководить этническими чистками или активно в них участвовать, значит, не все у него с мозгами в порядке уже сейчас. И с родителями наверняка тоже непорядок.

— Тогда еще плюс 78 тысяч.

— Значит так, слушай команду. По тем, кто уже школу закончил. Если человек уж совсем маньяком себя проявил в будущем, то такая генетика мне нужна. Рассмотри возможность сманить их на Запад, пусть пока там породу попортят, а окончательно разбираться с ними будем потом. Остальных вербуй на наши стройки и заводы, подальше от дома, с запада — в Сибирь, из Сибири на запад, из средней Азии на север, и... в общем, двигай как можно дальше, чтобы прямых рейсов домой не было, только с пересадкой, а лучше двумя-тремя. Растасуй их хорошенько, чтобы не было возможности создания никаких национальных землячеств ни на работе, ни в быту. Всех на короткий поводок — три недели в отпуске на малой родине и хорош. После этого обеспечь им желание вернуться, при возвращении пусть ощущают счастье. Пусть потом в отпуске на курорты ездят, а не в родные места. Будущие браки только межнациональные.

Теперь остальные, те, кто школу не закончил. Проделай с их родителями, тоже самое, что с первыми, пусть согласно будущим заслугам своего чада, увозят его подальше.

Ну а те из маньяков, которые только должны родиться в ближайшие 15 лет, те пусть вообще не родятся. Обеспечь их матерей временной контрацепцией в вероятные сроки зачатия. Ну а те, кто уже зачат — причисляй родителей ко второй группе.

И вот еще что. Если обнаружится достоверная работа на иностранные разведки или просто тесное сотрудничество с зарубежными антисоветскими организациями, то сразу отправляй в зону "Н", в соответствующий национальный сектор. Выбора одежды там не разрешать, только национальная, середины 19-го века, сельская. Только смерть здесь им инсценируй как-нибудь пореалистичнее, хватит уже просто исчезновений. И пожалуйста, без фанатизма, не ссылайся больше на какие-то мои желания и неточные формулировки, как с Андроповым было.

— Он сам застрелился, повторяю, я ни при чем.

— А кто его до этого довел своими ночными видениями и давлением на психику? Кто ему в стол пистолет подложил? Кто его резидентом американской разведки перед Политбюро выставил, подсунув ему в домашний сейф списки завербованной американцами агентуры и папку с планами построенного Сталиным тоннеля на Сахалин?

— Списки агентуры и тоннель — это твоя идея.

— Моя? Ну да, моя, но ты же мог предусмотреть, к чему это приведет и предупредить меня? И что теперь будет, если кто-нибудь из тех, кто в курсе, проболтается?

— Не проболтается. А если проболтается, информация далеко не уйдет.

— Ты вынуждаешь меня идти по трупам. Все, конечно, на Брежнева подумают, но я-то знаю, что виноват буду именно я.

— Какие трупы? Согласно данным, полученным при последнем открытии портала, все хроноколонисты вполне здоровы. Да и что с ними сделается то? Можешь считать, что время там идет только тогда, когда портал открыт. Так что для первых четверых прошло всего четверть часа, для остальных еще меньше. Прикажи, и я могу вернуть их всех обратно.

— Еще чего. Ладно, проехали. Только все равно я чувствую себя каким-то абсолютным диктатором, чуть что не по мне, так сразу голову с плеч, без всякого суда и следствия.

— Ты преувеличиваешь. В качестве следствия выступаю я, и, заметь — объективного следствия, а ты в качестве судьи. Тебе очевидно, не нравится то, что связанных с зарубежными структурами ты отправляешь в хроноколонию без личного рассмотрения дела конкретного человека? Ну вот давай посчитаем, сколько твоего времени понадобится для рассмотрения каждого дела, чтобы лично убедиться в том, что человек, который в будущем станет радикальным националистом, сейчас действительно завербован иностранной разведкой. Пятнадцать минут на человека хватит?

— Мало, надо хотя бы полчаса. Зачитать обвинение, выслушать оправдания, пусть даже без адвоката, вынести приговор.

— Ну сам подумай, ты хочешь, чтобы все было по закону, но ведь не получится. Приговор ты согласно какому закону будешь выносить? По действующему уголовному кодексу? Нет в нем такого наказания — пожизненное заключение в хроноколонии. То есть ты все равно будешь судить по своему собственному закону. Но это лишь одна сторона проблемы. Вторая — твой суд не может быть публичным. Третья сторона — если ты на каждого планируешь потратить полчаса, то чтобы лично разобраться со всеми, а их не менее десяти тысяч, даже с учетом того, что мера наказания у тебя одна-единственная — хроноколония, тебе понадобится 208 суток. Есть ты можешь одновременно, а вот время на сон придется добавить, так что на все понадобится приблизительно год.

И, год — это если на каждое дело уйдет всего полчаса. Я вижу, ты совершенно не учел, что стереть память можно или полностью, или только последние 15 минут. Чуток задержишься и сразу возникнет вопрос — что делать с человеком, если ты решишь, что он невиновен, или виновен, но не сильно. Вернешь его назад с воспоминаниями, как его куда-то выдернули и допрашивали? Учти, что это для получения информации можно стереть последние 15 минут и допрашивать дальше, и так много раз подряд. Но ты же хочешь устроить полноценный суд, а значит, тебе придется каждый цикл начинать с разъяснений сути обвинения и каждый раз спрашивать — "признаете себя виновным" и ждать, пока человек начнет оправдываться. Да, можно устроить и так, но я прогнозирую, что тогда для полноценного рассмотрения тебе понадобится потратить на каждое дело в среднем минимум двенадцать пятнадцатиминутных циклов, то есть два с половиной часа. Значит на всех тебе придется потратить пять лет твоей жизни. Конечно, пять лет — это ничто, впереди у тебя целая вечность. И какой результат ты получишь через пять лет? Максимум — ты только отсеешь тех, кто после вербовки ничего предосудительного не сделал. Заметь, не сделал лишь потому, что он является спящим агентом, так сказать, законсервированным до поры до времени. Придут к нему и сделает.

— А если он после вербовки добровольно сдался нашим или был разоблачен и перевербован?

— Макс, таких я, конечно же, отсею. Проверю и отсею. Проверка необходима, то что человек на бумаге значится советским агентом, еще не значит ничего. Конечно, компетентные органы таких и проверяли и перепроверяли. Но не забывай, что надежного полиграфа в этом мире пока нет, и еще долго не будет, конечно, если не считать того, который у Брежнева. Ты не беспокойся, правду я выясню, даже если подозреваемый не захочет отвечать на вопросы. А в случае информационной ошибки, если будет изъят невиновный, я его аккуратно верну на место изъятия. Очень аккуратно, человек даже не догадается, что провел некоторое время в другом месте. Работать с шпионами, находящимися на свободе, гораздо проще, чем по твоей программе очищения мест заключения от профессиональных преступников.

— Ладно, убедил, кстати, что там в тюрьмах? Скоро ведь понадобится много наличности.

— В местах заключения дела по-разному обстоят. Где-то обработано 60 процентов контингента, где-то всего 25. В среднем 33 процента. Для окончательной сортировки необходимо еще около месяца. Да и торопиться то особо некуда — основной массе сидеть еще долго. Те, кто выходит, обработаны в первую очередь. Наблюдение ведется за всеми вышедшими, ради установления их дальнейших контактов. При попытке совершить преступление происходит изъятие и допрос с применением медикаментов.

— Много ты уже изъял?

— Пока мало. Всего сорок семь тысяч человек, только шесть процентов от расчетного числа находящихся на свободе. Зато организованные профессиональные автоугонщики по твоему особому указанию изъяты почти все. Остались только дикие, но их только после очередного угона можно выловить. Число заявлений об угоне сократилось на 93%, машины все еще угоняют, но сейчас абсолютное большинство угонов квалифицируется как без цели хищения. Согласно уголовному кодексу, статье 212-1, угон кражей не считается, рассматривают его как что-то вроде хулиганства, и наказание соответствующее — по минимуму вообще предусмотрен штраф, причем сравнительно небольшой. Соответственно, если машину находят раньше, чем угонщика, то милиция обычно фактически прекращает розыски угонщика.

— Что за дурдом? Это что, если ты машину спер, а разобрать не успел, то еще надо доказать, что ты ее собирался разобрать и продать? А в здешнем уголовном кодексе случайно нет специальной статьи для квартирных воров, не успевших сбыть наворованное? Они ведь тоже наверняка собирались только недельку-другую посмотреть украденный телевизор, поносить золотые украшения, а потом вернуть владельцу. Или что, чем стоимость украденного больше, тем меньше ответственности? Что здесь, несмотря на социализм, все так же, как у нас было — украл ящик макарон — тюрьма, украл миллионы — уважение и почет?

— Просто здесь исторически так сложилось с угонами. Личного автотранспорта было мало и продать ворованный или пользоваться им самому было практически невозможно. То есть присвоить краденое было нельзя, отсюда и пошло применение статьи о хулиганстве. И только двенадцать лет назад угоны без цели хищения выделили в отдельную статью. Но все равно, законодатели сочли, что угон причиняет ущерб прежде всего общественному порядку, общественной безопасности, и лишь потом собственнику автомобиля, так что новая статья разместилась в 10-й главе, рядом с хулиганством. В основной истории России эта статья просуществует еще 17 лет, и только потом ее перенесут в главу преступлений против собственности. Но еще несколько десятилетий момент, когда угон превращается в кражу, будет регулироваться не самим законом, а подзаконными актами. Это обратная сторона презумции невиновности, так как практически невозможно доказать то, что машину планировалось именно похить, а не просто доехать на ней куда-то. Повторюсь, это в России будет, в некоторых других республиках независимых уголовный кодекс после распада СССР довольно быстро начнет рассматривать угон как обычную кражу.

— Вот это правильно. Это кража и есть, только в крупном размере. Ты, грэйв, железяка, души не имеешь, поэтому не можешь даже представить себе, какой это психологический удар — много лет работать для покупки машины и, купив ее, однажды не найти на своем месте. Так что давай, всех, кто чужую машину увёл, изымай сразу. И тех, кто вскрыл, и тех, кто забытыми хозяином ключами воспользовался. А статью уголовного кодекса под угоны разработай пожестче и, главное, чтобы в ней все прописано максимально четко. Отъехал на метр, поймали, извещают собственника и пусть он решает, кража это или не кража. Срок отсидки — стоимость автомобиля, деленная на среднемесячный заработок владельца, но минимум пять лет. Полное возмещение ущерба, для уклонистов придумай еще какую-нибудь статью. И вообще надо бы такие сроки ко всем кражам применять. Чтобы все знали, что им грозит в случае поимки. Возражения какие-то есть, чего-то я не учел?

— Ты, Макс, тут несколько перегибаешь палку. Вот смотри — сел сын хозяина машины за руль без разрешения, куда-нибудь съездить. А я согласно твоего приказа должен его изъять. Или хозяин в командировке, а жена хозяина дала ключи от машины соседу. Может быть еще много подобных вариантов, когда машину берут без разрешения хозяина, но по-семейному, по-приятельски или по причине крайней необходимости.

— Ладно, тогда отставить изъятие, если без цели хищения. Но если хозяин заявление в милицию подал, сдавай информацию об угонщике в милицию. Думаю, там разберутся. Что еще?

— Твое задание на разработку статьи уголовного кодекса. С точки зрения судебного права решающее слово собственника в вопросе виновен или нет, это нонсенс. Вот смотри, есть у кого-то зуб на соседа. Дает ему ключи, просит куда-то съездить. И как только сосед отъезжает от дома, этот кто-то заявляет об угоне. Потом утверждает, что никаких ключей не давал, что сосед их сам украл. Пять лет соседу по твоему варианту статьи обеспечено.

— Пусть сосед доверенность требует, перед тем как куда-то ехать. Впрочем, да, можно прикинуться, что рука сломана и написать доверенность невозможно. Получается, кража это или нет, все-таки судья должен решать.

— Не обязательно судья. Может и совет судей, и присяжные, и народные заседатели, главное, чтобы тот, кто судит, был лицом незаинтересованным, не представлял ни одну из сторон. Проблема в том, что такая незаинтересованность не всегда присутствует. Зарплату судье платит государство и поэтому, как только преступление касается государственных интересов, судья тут же формально становится заинтересованной стороной. Именно поэтому появился суд присяжных, а в советском уголовном процессе имеется их эквивалент — народные заседатели. Для того чтобы решать вопрос факта, то есть совершил ли обвиняемый инкриминируемые ему деяния, юридического образования не требуется, только критическое мышление. Другое дело — вопрос права, то есть какое наказание назначить, если вина доказана. Тут уже нужен профессиональный юрист, потому что, к сожалению, законы сейчас очень расплывчаты, и за одно и тоже доказанное правонарушение можно получить у разных судей как по максимуму, так и по минимуму. И народных заседателей в СССР явно маловато — всего двое, и в определении вопроса факта у них всего два голоса, третий у судьи. В ближайшем будущем, лет через двести, повсеместно считалось, что участие судьи в решении вопроса факта это неправильно, потому что мало того, что судья лицо формально заинтересованное, так еще и наличие среди голосующих профессионального юриста негативно воздействует на решение остальных заседателей. Надо признать, такое мнение в СССР есть и сейчас, только оно неофициальное — народ дал народным заседателям кличку "кивалы", потому что они практически всегда согласны с мнением судьи и случаи, когда мнение обоих заседателей отличается от мнения судьи крайне редки. Существует еще и проблема отбора заседателей. Сейчас в СССР народные заседатели избираются решением трудовых коллективов, но выборы формализованы, фактически выбирают тех, кого власти рекомендуют. И назначением заседателей на конкретное слушание тоже власти занимаются. К сожалению, даже при случайной выборке заседателей не гарантируется полная беспристрастность. Присяжные могут засудить невиновного "чужака" и оправдать виновного "своего". А "чужие" разные бывают — иностранцы, жители отдаленной области, района, говорящие на другом языке, другой расовой внешности, другого вероисповедания, даже просто находящиеся в другом имущественном слое. Так что случаи судебных ошибок все равно будут до тех пор, пока не будет изобретен надежный полиграф. С началом его применения в судопроизводстве в судах остались только судьи, решающие вопросы наказания, потому что суд назначался только стопроцентно виновным. Вскоре и сама необходимость в судах практически отпала, вопрос наказания фактически перешел к судебному компьютеру. Живые судьи с того времени рассматривали только вопрос наличия смягчающих обстоятельств и то, без предоставления им персональных данных конкретного правонарушителя.

— Так может быть отдать обществу рецепт полиграфа? Что скажешь?

— Невозможно. Не соответствуют ни технологии, ни уровень научных знаний. Дело даже не в элементной базе, даже на существующей можно сделать работающий полиграф, хотя по размерам это будет правильная шестиугольная пирамида высотой 64 метра, будет он контактным и, кроме того, на современных компьютерах вычисление реакции на однозначный вопрос займет не меньше суток. Дело в том, что анализируемые компьютером волны дельтапси-выбросов еще не открыты. На основной ветке истории их открытие было связано с падением на Землю небольшого метеорита из вещества со сложнейшей химической формулой и совершенно невероятной для этого сектора космоса аморфной кристаллической решеткой.

— Ну, с компьютерами это еще понятно — медленные они сейчас. Но почему такие огромные размеры?

— Потому что для создания приемника дельтапси-выбросов нужно воссоздать структуру нужной аморфной кристаллической решетки, ну как бы построить ее макет, а на современном уровне технологий и из тех материалов, которые доступны, возможны только именно такие размеры. Основная проблема в сборке элементов решетки. Сами то элементы можно миниатюризировать, но из-за отсутствия минироботов собрать их не представляется возможным. Ну вот посмотри визуализацию — видишь металлическую сетку, ты находишься с одной стороны, а тебе надо прикрутить к этой сетке шарнир, находящийся с другой ее стороны. Как только рука перестает пролазить в ячейку сетки, задача становится невыполнимой. И это пока плоская сетка, а если это сетка объемная, вот такая, то минимальный размер ячейки дополнительно увеличивается из-за того, что просунуть руку ты еще можешь, а вот совершать манипуляции с ключом уже нет. А с нарастанием геометрических размеров ячеек возрастает и вес конструкции. Узлы увеличиваются в размерах, растет их масса, и чтобы все это не рухнуло под воздействием земного притяжения, приходится увеличивать толщину связей. Из-за этого, увеличив размеры конструкции вдвое, свободное пространство для сборки увеличивается меньше, чем в два раза. Минироботов сейчас нет, нет и специального инструмента, изменяющего форму под воздействием электромагнитных полей, отсюда и вытекает минимальная высота пирамиды в 64 метра.

— Ну ладно, пес с ними, с размерами, подумаешь — двадцатиэтажный дом. Это даже не высотка, практически обычный дом.

— Да, в высоте ничего необычного нет. Но вот начинка здания в сотни раз сложнее. Посмотри, как собирается кристалл. Первые слои собирать довольно просто, последние тоже, а вот элементы середины и особенно шарнирные узлы в ней соединять достаточно сложно, а именно в них вся хитрость, именно они имитируют аморфную структуру кристалла. Собрать кристалл можно, но ты пойми, чего нет, так это самой теории. Ну вот как как объяснить научному миру то, что такое сложное и дорогостоящее сооружение делалось без всякой теории? Это равноценно тому, как если бы электромотор появился до открытия электрического тока и электромагнитных сил. Относительно равноценно, потому что электромотор сделать в тысячи раз проще.

— Понятно. Так может быть, уронить на Землю соответствующий метеорит? С этой твоей аморфной кристаллической решеткой? Сделать полиграф, а потом уже открыть и саму форму решетки, и эти мозговые волны?

— Все равно вычислительных мощностей нет. Они нужны и для работы полиграфа, и для исследования решетки.

— Слушай, а если размер ячейки макета решетки будет сантиметра три, то какой размер будет у полиграфа?

-Тогда высота пирамиды будет шесть метров двадцать два сантиметра. Плюс рабочее пространство под пирамидой в два метра высотой.

— Ну эти два метра роли не играют. А сколько деталей нужно для этой решетки?

— Около трехсот двадцати тысяч. Правда из них почти двести тысяч — простейшие детали вроде шпильки и гайки.

— Ладно. Вообще-то с вычислительными мощностями можно и смухлевать. Поставим пару тысяч последних чипов и объясним, что производятся распределенные вычисления, а на самом деле воткнем куда-нибудь нормальный процессор. Остается только разобраться и с решеткой, и с теорией. Помнишь, у химика Нельзина есть друг детства есть? Что там за разговор насчет механики и чертежей у них был, когда они заказ компьютера обмывали?

— Это когда Нельзин стал своего друга его собственной жене нахваливать? Тогда Виктор в ответ скромно сказал, что да, любую деталь по самому паршивому чертежу сделает, без всякой технологической карты. Сказал, что Петрович сделает все это с самого паршивого эскиза, даже на самом простом станке, потому что, если понадобится, он любой станок соорудит. Петрович — это токарь-универсал высшего разряда, работает на одном заводе с Виктором, попал под действие твоего противоалкогольного крепленого вина.

— Вот что. Давай пошли к ним кого-нибудь. К каждому отдельно. Пусть гости покажут им чертежи, вернее, качественные эскизы и объяснят, чего и как крутить надо при сборке. В общем, я хочу знать, что они скажут по поводу возможных размеров. Уложатся в три сантиметра, даже в пять — надо сманивать, хотя бы в длительную командировку. Петровичу этому пообещай, что снова пить сможет, а Виктору... ну, даже не знаю, чего ему пообещать. Ладно, сманить — это потом, сначала их возможности надо провентилировать, может это все пустая похвальба. В общем, ставь их под постоянное наблюдение и готовь к ним гостей. Возражения есть?

— Ну ладно, предположим, что относительно небольшой и относительно недорогой аморфный кристалл создать получится. Но как же быть с тем, что теория должна быть раньше изделия?

— А вот над этим ты сам подумай, а то привык только готовую информацию в своих закромах находить. Вот тебе варианты — строится локатор, или какой-нибудь тепловой электрогенератор, предсказатель погоды, ловушка для атмосферного электричества. Ну что-нибудь эдакое революционное, готовое стать тем самым вечным двигателем на основе имеющихся на данный момент теорий. Добавь туда какие-нибудь элементы в соответствии с мифическим назначением устройства. И вот в один прекрасный момент, когда все почти готово, обнаруживается влияние на устройство мозговой активности — ну какой-нибудь светодиод начинает пульсировать. В результате исследований лишние детали и провода уберутся. Думай, ищи варианты. Во, еще один вариант — регистратор естественных испарений Аральского моря. Или даже их конденсатор. Кстати, что там с этим Аралом? Спасти можно?

— Натурные исследования ведутся всего месяц. Чтобы составить полную картину нынешнего положения дел, необходимо проводить наблюдения хотя бы три года, лучше — пять. Но даже сейчас я могу сказать однозначно, основываясь на знаниях из будущего — даже если устранить антропогенный фактор, Арал все равно пересохнет, только произойдет это лет на 70-80 позже. Фактически Арал пересыхал неоднократно, потом снова восстанавливаясь. После окончания последней ледниковой эпохи периода циклы длились около двенадцати веков, все время сокращаясь. Следующее естественное наполнение Арала начнется через четыре с половиной века, а еще через век люди начнут управлять погодой и уровень Арала будет окончательно зафиксирован.

Чтобы прекратить обмеление Арала и вернуть его уровень к середине 20-го века, нужно ежегодно добавлять к существующему поступлению воды из Амударьи и Сырдарьи порядка 50 кубических километров воды и, кроме того, обязательно заделать геологическую трещину, в которую ежегодно утекает порядка десяти кубических километров. Это означает, что в верховья рек, питающих Амударью и Сырдарью, надо добавить примерно 70 кубических километров воды в год, то есть увеличить расход практически вдвое. Добавлять осадки на существующие ледники бесполезно — таяние не ускорится. Придется все эти 70 кубокилометров сваливать на подножия Памира и Тянь-Шаня, увеличивая площадь таяния ледников. Все это скажется и на существующей экосистеме и на людях, которые там проживают. Локальное изменение климата плюс подъем уровня воды в верховьях бассейна Амударьи и Сырдарьи коснется почти миллиона советских граждан, им придется переезжать подальше от родных горных кишлаков. Перенос семидесяти кубокилометров осадков, первоисточником которых будут являться испарения из Индийского океана так или иначе затронет около тридцати миллионов человек в Иране, Пакистане и Афганистане — произойдут изменения ветров, количества осадков и температур. Конечно, при современном развитии метеорологии можно ограничиться атмосферным переносом объемов влаги и на порядок меньших, а остальное доставлять порталами, но с развитием вычтехники и метеорологии уже лет через пятьдесят-семьдесят могут возникнуть определенные подозрения.

Теперь о том, к чему приведет появление более полноводных рек. Учитывая быстрый рост местного населения из-за уменьшения смертности, связанного с развитием медицины, можно сделать следующие прогнозы. Из-за преимущественно сельскохозяйственного направления занятости местного населения, естественного снижения рождаемости в ближайшие 50 лет не произойдет. Площадь орошаемых земель будет все время возрастать — есть кому строить новые каналы, есть кому работать на новых землях. В результате уже через сорок лет понадобится уже не семьдесят кубокилометров дополнительной воды, а в два раза больше. Через 70 лет добавлять придется уже порядка двухсот кубокилометров, дальнейший рост прогнозируется незначительный. Но двести кубокилометров — это пятая часть поддерживаемого объема Арала. Представь, что случится в случае прекращения подачи этой добавки. До Арала не дойдет ни капли, и он пересохнет всего за 15 лет.

35-40 миллионов населения, занятых к тому времени на орошаемых землях, привыкших получать из Амударьи и Сырдарьи ежегодно по 150 кубокилометров воды, останутся с естественными 60-ю. Уменьшение в два с половиной раза. Но собранные урожаи в первый год уменьшатся в восемь раз, в следующий год станет получше, обрабатываемые площади сократят, но все равно падение будет в пять раз. Все это приведет к тому, что в первый год обжитые места вынуждены будут покинуть около десяти миллионов человек, а в следующий еще пятнадцать. Вот таков прогноз цены спасения Арала на ближайшие семьдесят-сто лет.

— Сибирь большая, всем места хватит.

— Ты не представляешь себе, что такое за год переселить десять миллионов человек. Это сегодняшнее население Москвы. Только у Москвы есть и аэропорты, и железнодорожные вокзалы, и множество автодорог, а вот там будет всего парочка железнодорожных ниток и столько же магистральных автодорог. На автомагистралях обязательно возникнут проблемы с бензином, а на железных дорогах будет проблема с пассажирскими вагонами.

— Да ладно, все это как-нибудь решится. Только скажи, с чего бы это подача воды на Памир прекратится?

— Вполне возможен вариант, что за семьдесят лет, или за сто тебе надоест этот мир. Ты тут все устроишь по своему вкусу и тебе станет скучно. А с тобой уйду и я. И некому станет управлять и погодой, и порталами. Прогнозирую, что, уходя, ты не оставишь здесь работающих артефактов, и даже близких людей с собой заберешь.

— Да, интересный вариант моего личного будущего. Хотя да, может быть ты и прав. Скорее всего прав, я же сам давал тебе задания на изменения климата Сибири, не нуждающихся в постоянном управлении. Ладно, с Аралом пока спешить особо некуда. Тектоническую трещину, конечно, все равно заделай, дно оросительных каналов тоже загерметизируй. Остальное — потом.

О 30.08

Во вторник утром, как только за родителями закрылась входная дверь, зазвонил телефон. Ольга недовольно слезла с кровати и подняла трубку.

— Ольга Викторовна? — произнес в трубке уверенный мужской голос. — Доброе утро! Это Вас из НИИ беспокоят.

— Из какого НИИ? — удивилась Ольга.

— А что, в Белогорске еще какой-то НИИ есть? — удивился незнакомый собеседник. — Из НИИ общего квазипрома.

— Нет, у нас вообще нет никакого... Или это из того НИИ, который возле Междугранки строится?

— Конечно из него. Только он уже практически построен, внутренняя отделка идет. Ольга Викторовна, до меня дошли слухи, что Вы работу искали. Вы уже устроились куда-нибудь?

— Пока нет.

— Вот и чудненько. У Вас вроде диплом химика, заканчивали... минуточку, минуточку, вот — Томский университет, химфак, выпустились в этом году. Все правильно?

— Да.

— А скажите пожалуйста, почему Вы работу ищете? Не поехали по распределению или приехали, а там Вам в соответствии с извечным нашим бардаком вакансии не нашлось?

— Да нет, просто у меня свободный диплом.

— Вот и славненько. А Вы не хотели бы поработать у нас?

— А что Вы можете предложить?

— Многое, у нас довольно широкий профиль исследований. Или Вы о зарплате? С ней не обидим. Сейчас сказать трудно, все будет зависеть от того, какое направление Вы выберете, какую вакансию займете. Но, раз у Вас свободный диплом, то в любом случае о начальной ставке молодого специалиста речи быть не может. В общем, меньше чем 130 не предложим. Плюс, конечно же, будут всякие надбавки, премии и прочие талоны и значки. Ну как? Приедете на собеседование?

— Когда?

— Вам лучше в четверг или уже на следующей неделе? Просто у нас тут пока небольшой строительный бардак, до четверга внутри слишком пыльно, а в пятницу оборудование придет, так что на этой неделе только в четверг.

— Давайте в четверг.

— Тогда жду Вас ровно в десять, с документами. Берите с собой паспорт и диплом. Доезжаете до Междугранки, оттуда или пешком, или на нашем институтском автобусе, он оттуда через каждые 15 минут ходит, ехать четыре минуты. Через две недели будет новый автобусный маршрут из центра города, а пока только так. Ну, всего хорошего, Ольга Викторовна, до четверга, постарайтесь не опаздывать.

В трубке послышались короткие гудки. Ольга уже хотела разбудить Аленку и сообщить ей, что нашла работу, но вдруг решила, что не стоит этого делать.

— Вот отработаю первый рабочий день и тогда... А вдруг еще и не возьмут? Зададут вопрос по какой-нибудь сложной реакции, не дам ответа и не возьмут? А вдруг это вообще розыгрыш? Ведь обратились сразу именно ко мне, хотя я этот голос определенно впервые слышу. Ну вот позвонили бы на минуту раньше и трубку наверняка мама бы сняла. Что тогда? И вообще, в середине июля не было там никакого НИИ, даже котлована не было. Хотя да, папа рассказывал, что там строят какой-то институт. Ну не могли же его всего за полтора месяца построить? Или могли? Ну, хотя бы один корпус?

Поняв, что еще два дня сомнений она не выдержит, Ольга решила немедленно съездить и посмотреть, есть ли институт или его нет. В конце концов, все равно надо узнать, сколько времени туда ехать, чтобы не опоздать в четверг. Взгляд Ольги упал в вазочку, в которой лежали ключи от машины Макса, техпаспорт и доверенности, на нее и на папу. Обидно, что прав нет.

Ольга села на диванчик, вспоминая зря потраченное на обучение в автошколе время. Поздно в автошколу пошла, на пятом курсе, и экзамены в ГАИ совпали с госами в универе. Дрожала за теорию, о вождении не беспокоилась, папа еще в десятом классе хорошо ездить научил. Получилось наоборот — теорию сдала, а вождение завалила. Слишком самоуверенная была. Не поправила зеркало, хоть инструктор и предупреждал, что обязательно нужно для показухи, экзаменаторы это любят. Вела машину одной рукой, улица то прямая была. Без разрешения сделала обгон и при этом на пару километров превысила скорость. Проезжала перекресток, за три метра до светофора включился желтый, сама только краем глаза это заметила, но гаишник справа сидел, ему там сфетофор виднее. Разворот на узкой улице сделала не так, как надо, не в три приема, как в автошколе учили, а в два, попался же тот проклятый въезд во двор, автоматически сдала в него задом и сразу развернулась. Уступая водительское место Витьке, нагло спросила гаишника — "Ну что, не сдала?", а он даже ничего не сказал, только ехидно так улыбнулся и головой помотал. Убежала в универ на экзамен. Все, диплом на руках, а пересдача в ГАИ только через месяц. Хорошо, хоть папе не сказала, что в автошколу пошла и экзамен завалила, напоминал бы при каждом случае. От всех домашних скрыла, только Максу почему-то рассказала.

— Эх, была-не была. — решила Ольга. — Возьму и поеду на машине. Знаю же всех же папиных подчиненных, а кого не знаю, фамилию и отчество в доверенности посмотрят и связываться не станут. А в сумочку положу еще паспорт, диплом, а в паспорт фотографию с папой.

Институт был, но как-то не вязался он по своей величине с маленьким Белогорском. Ольга объехала его кругом, вдоль забора, потом зарулила на стоянку перед входом, там остановилась, заглушила двигатель. Да, удачно вышло, это не розыгрыш. Теперь бы четверга дождаться.

В стекло постучали. Ольга глянула и обмерла, рядом с машиной стоял незнакомый гаишник. Ольга опустила стекло, гаишник козырнул и представился.

— Документики на машину предъявите.

Ольга раскрыла сумочку, нашла техпаспорт и доверенности, протянула гаишнику. Тот мельком взглянул в техпаспорт, внимательно изучил обе доверенности и застыл с протянутой рукой, глядя на Ольгу.

— Что? — с замиранием сердца спросила она.

— Как что? Я же документы на машину спрашивал.

— Ну я же их вам дала.

— Девушка, где Вы видите тут хотя бы одну фотографию, хотя бы немного похожую на Вас? — улыбнулся гаишник.

— А. — Ольга вытащила из сумочки паспорт, — вот тут моя фотография.

Гаишник взял Ольгин паспорт, быстро пролистал все страницы, задержавшись лишь на прописке, заглянул за обложку, внимательно рассмотрел вложенную в паспорт фотографию, потом опять протянул руку.

— Что? — спросила Ольга, уже зная ответ. — Вот у меня еще диплом есть.

Гаишник взял диплом, быстро просмотрел его и долго изучал вкладыш. Потом снова протянул руку.

— Что?

— Девушка, Вы что, в первый раз за рулем? Права мне нужны. Права. Это такая книжечка с красной обложкой, на которой по-русски написано "Водительское удостоверение". Там внутри дисциплинированные водители еще талон предупреждений держат.

— А. — Ольга снова начала копаться в сумочке. Не найдя там ничего, похожего на права, Ольга виновато посмотрела на гаишника. — Наверное, я их дома забыла. А может и потеряла. Что теперь мне за это будет?

— А Вы где на права сдавали?

— В Томске, когда училась.

— Ну значит есть два варианта. Вы сейчас звоните домой, и через час-два вам привозят права.

— У меня дома никого нет. Все на работе.

— Ну тогда мы можем сейчас оставить здесь Вашу машину и проехать к Вам домой. Найдете права, тогда разберемся.

— А если не найду?

— Ну тогда направим запрос в Томск, через пару-тройку недель придет ответ, выдавали ли Вам права. Если выдавали, то ждем еще неделю, не придет ли бумага, что права изъяты за употребление алкоголя или по совокупности нарушений в талоне предупреждений. Вы уж извините, но Ваши документики пока у нас побудут, в Благовещенске. Ну это если Вы права дома не найдете. А найдете — сразу к нам, все вернём.

— А почему в Благовещенске?

— Ну так уж получилось. Мы из Благовещенска, колонну со стройматериалами сюда сопровождали. Нет, конечно Вы можете написать ходатайство о переносе рассмотрения Вашего дела в Белогорск, но не советую, ответа из Томска еще дольше придется дожидаться.

— Всё, накрылась работа. — подумала Ольга. — Ни в четверг, ни в понедельник ни паспорта, ни диплома не будет. Папа не станет выручать за такое враньё.

— Девушка, ну не расстраивайтесь Вы так. Вспомните, когда Вы права в последний раз видели. Посмотрите еще раз в своей сумочке, между сидениями посмотрите, за козырьком, в бардачке. Ну давайте я сам посмотрю. Откройте пассажирскую дверь.

Ольга нагнулась, вытащила кнопку замка. Гаишник открыл дверь и сел рядом. Заглянул в бардачок, потом опустил водительский козырек.

— Да вот же они! — Гаишник достал права, просмотрел, взглянул на талон предупреждений, сличил номер.

— А вот свидетельство о окончании автошколы я бы не советовал Вам с собой в правах возить. Потеряете вместе с ними — как потом докажете, что обучались? Придется по новой в автошколу ходить и по новой на права сдавать. Держите свои документы, Ольга Викторовна.

Ольга быстро засунула документы в сумочку, потом достала права и раскрыла. Фотография та самая, которую в автошколе сдавала. Выдано ГАИ МВД-УВД, город Томск. И какая-то сложенная бумажка. Ольга развернула и прочитала —

"Маша-растеряша, экзамены сдала, а документы получить забыла. Еле уломал, чтобы их выдали мне.

Целую, М.

P.S. Подробности телеграфом."

Ольга все поняла. Вот куда сорвался ее братец в воскресенье. В понедельник пришел в ГАИ Томска, как-то решил проблему, добыл мои права и назад. Но как же он успел то назад вернуться?

Размышления Ольги прервал гаишник.

— Девушка, очень хорошо, что ваши права нашлись, но вот ответьте мне на один вопрос. Когда Вы сюда на стоянку свернули, видели знак "Движение запрещено"?

— Все-таки я попала. — подумала Ольга и закрыла глаза.

— Видела, — соврала она.

— А на каком основании Вы под него проехали? Вы тут работаете?

— Да. То есть еще нет, но буду. Мне собеседование назначили.

— Вы понимаете разницу между работаю и буду работать? В ПДД ведь русским по белому написано ра-бо-та-ю-щих. А не тех, кто работал раньше или будет работать в будущем. Ладно, на первый раз вынесу просто предупреждение. Только не будьте больше такой рассеянной. Ну, раз приехали на собеседование — давайте, идите.

— Куда?

— Куда? В отдел кадров, конечно. Или Вы не знаете, как пройти? Давайте я Вам покажу. Закрывайте машину.

Ольге пришлось выйти и пойти за настырным гаишником, надеясь, что внутри он наконец отстанет.

В вестибюле гаишник приветливо помахал проходившему мимо мужчине.

— Привет, Наиль. Это к тебе, Ольга Викторовна зовут, фамилию я уже забыл, ну сам знаешь, плохая у меня память на фамилии. Говорит, собеседование по приему на работу назначено, значит к тебе, ты же здесь зам по кадрам.

— Ко мне? Сегодня вроде никому не назначал, завтра тоже. А, вспомнил! Томский университет, химфак, — зам по кадрам вопросительно посмотрел на Ольгу. — Чего же Вы сегодня пришли? Я же говорил в четверг. Перепутали? Печально. А если вы пробирки перепутаете? Знаете, как рвануть может?

— Да я только посмотреть приехала, дорогу разузнать, чтобы в четверг не опоздать, — начала оправдываться Ольга.

— А, ну тогда это меняет дело. Похвальное стремление. — сказал зам по кадрам.

— Конечно, это меняет дело. — сказал гаишник. — Просто поглазеть и сразу под запрещающий знак. Нехорошо.

— Под какой знак? — спросил зам по кадрам.

— Ну под тот, "Движение запрещено", который видят все, кого не спросишь. Я уж надеялся, что хоть девушка его не увидит, так нет, тоже видела. Ты, Наиль, будь уж так добр, расспроси ее на собеседовании хорошенько, что за знак, большой или маленький, потом мне расскажешь. Ну интересно ведь, что это за мираж такой. И давай, не тяни до четверга, раз уже девушка приехала, то прими ее сегодня.

Гаишник весело подмигнул Ольге и направился на улицу.

* * *

Ольга присела к столу и, пока зам по кадрам рассматривал ее документы, огляделась.

В комнате было пустовато. Два стула, разделенные единственный столом с парой телефонов, у одной стены шкаф для бумаг, на другой картина. Окно закрыто горизонтальными жалюзи, светло, но улицы совершенно не видно. Все, разглядывать больше нечего. Ольга принялась рассматривать картину. Центральную часть ее Ольга узнала сразу, она была скопирована с единственного прижизненного портрета Ломоносова. Современный художник раздвинул рамки помещения и при этом кардинально изменил сюжет. Ломоносов, держащий перо над листом бумаги, смотрел на стоящий на слева современный велосипед, совершенно невозможный в его 18-м веке. Справа тоже был велосипед, но при взгляде на него было совершенно ясно, что в отличии от первого, сделан он именно в том самом 18-м веке, в котором жил Ломоносов. Колеса этого велосипеда напоминали колеса кареты, они были без покрышек и с толстенными спицами, рама явно кованная. Цепь и звездочки отсутствуют, но есть педали. Ольга присмотрелась — раз есть педали, то ведь и привод на колесо какой-то должен быть? Ага, точно, вместо цепи — вал с коническими зубчатыми колесами. Что хотел сказать художник своей картиной? Что даже великий ученый, далеко опередивший свое время, становится заложником современных ему технологий? Или то, что настоящий ученый выкрутится всегда, применив доступные ему решения?

— Нравится картина? — спросил зам по кадрам. — Мне тоже нравится, размышлениям способствует. Все думаю, какая бы сейчас была бы жизнь, если бы во времена Ломоносова можно было бы сделать подшипник качения. Тогда и велосипед изобрели бы раньше. А велосипед — это ведь не просто велосипед. Это толчок к дальнейшему развитию техники. В велосипедных мастерских когда-то и автомобили зародились и самолеты. Ну да ладно, давайте поговорим о Вас, Ольга Викторовна.

— Можно просто Ольга.

— Хорошо. Расскажите мне, Ольга, на каком поприще Вы хотели бы себя проявить, реализовать, так сказать, свой нерастраченный творческий потенциал? Диплом дипломом, органика, а на самом деле есть что-то такое заветное? Наш будущий институт на широкий профиль рассчитан, от фармацевтики до радиоэлектроники, и все это связано между собой. Честно говоря, мы и сами пока не знаем, в какой лаборатории завтра окажется тот или иной специалист. Мы будем стараться не ставить жестких рамок, надолго привязывать ученых к одному и тому же направлению. Будут ставиться определенные задачи, и заниматься ими могут все, кто пожелает. Пишете заявление в кадры и Вы уже в другом отделе, конечно, если там возражать не будут. Опять же, если есть какие-то совершенно посторонние идеи, мы их обязательно рассмотрим и, возможно, сформулируем под эти идеи вполне конкретные задачи.

— Ну, я пока даже не знаю, в какой области мне хотелось бы работать. Куда определите, там и буду, я же только после универа, и нас вообще-то к производству готовили, а не для работы в НИИ. Ну как я могу что-то хотеть, если я не только не знаю направлений ваших исследований, я даже не знаю, что такое квазипром, ни общий, ни частный.

— Как, Вы не знаете, что такое квазипром? Ну, девушка, можно подумать, что Вы не в этом году выпускались, а лет сто назад. Может, скажете, что вы не знаете, при каких температурах замерзает и кипит вода?

— Нет, это я как раз знаю. — улыбнулась Ольга. — Это все знают. Ноль и сто градусов Цельсия.

— Ну конечно. Только...

— Это при нормальном атмосферном давлении, — быстро добавила Ольга.

Зам по кадрам одобряюще кивнул.

— Наиль Иджатович, а можно вопрос — какое отношение имеет органика к радиоэлектронике?

— Ну на это ответить просто. Самое прямое. Это и корпуса микросхем, и подложки экранов, и провода, и сепараторы элементов питания, и светодиоды, и сегнетоэлектрики и многое, многое другое. Вот представьте себе, к примеру, телевизор с диагональю метра два, толщиной в пару сантиметров.

Ольга улыбнулась.

— Ну, диагональ я могу и метра три представить. Но вот толщину в пару сантиметров, это уж извините, полная фантастика. Там же кинескоп, а на нем отклоняющие катушки. Я, конечно, точно не знаю их толщины, просто в киножурнале видела.

Зам по персоналу вздохнул.

— Ольга, Вы все правильно говорите. Но говорите Вы об обычных вещах, внедренных в наш быт уже давно. Но наука то на одном месте не стоит. Вот, к примеру, Вы компьютер видели?

— ЭВМ, что ли? Ну да, нас водили в вычцентр, показать, что это такое. Большая комната, все гудит, чего-то вращается.

Зам по персоналу снова вздохнул, открыл ящик стола и достал клавиатуру.

— Вот, этот компьютер выпускается в СССР уже с начала июля. По мощности сравним с тем, о котором вы рассказываете.

— А, ну да, что-то такое слышала, но сама не видела.

— Вообще-то сам компьютер занимает ничтожную часть объема этого устройства. Вот — зам положил на стол микросхему. — Это процессор, самая главная его часть. Остальное просто клавиши, разъемы и блок питания. Не хватает только монитора, который по своей сути тот же телевизор, но без радиотракта. Ну вот, к примеру — Ольгин собеседник достал из стола еще один предмет — размер этого устройства, так называемой электронной бумаги, двадцать один на двенадцать сантиметров, толщина — вот здесь полтора сантиметра, в остальных местах семь миллиметров. Подключаем к компьютеру, включаем — вот это и есть монитор, правда, пока черно-белый. Вот Вам коротенький мультик с компьютера, чтобы не сомневались, что и телевизор из этого устройства можно сделать. В серию изделие пока не пошло, это лишь прототип, небольшая пробная партия сделана в прошлом месяце. Толстая часть — там управляющие микросхемы, а тонкая — как раз и есть экран, младший родственник черно-белого кинескопа. Теперь Вы можете представить телевизор толщиной в два сантиметра?

— Теперь могу. Даже толщиной семь миллиметров.

— Ну вот и хорошо. Пусть будет семь миллиметров. Только дело в том, что такой большой телевизор, когда он появится, и станет не черно-белым, а цветным, будет стоить очень дорого. Ну, не может быть иначе, сравните его характеристики с теми телевизорами, что продаются сейчас и прикиньте цену. А теперь подумайте о том, будет ли он прочным при таких размерах. Нет, конечно, общую прочность может задать металлический каркас, но представьте его в квартире, на стене. Моете пол, неловко попадаете по экрану ручкой швабры и всё, повреждение. А основную стоимость телевизора будет составлять как раз экран, который из-за маленького повреждения придется заменять полностью. Конечно, можно защитить его простым стеклом, но тогда толщина этого стекла будет сравнима с толщиной самого экрана. И, опять же, стекло вещь довольно хрупкая.

Поэтому, прежде чем запустить такой телевизор в производство, нужен хороший полимер, идеально прозрачный и максимально крепкий, не дающий ни трещин, ни вмятин, и желательно легкий. Ну и еще куча характеристик нужна. Я, надеюсь, ответил на Ваш вопрос, какое отношение имеет органическая химия к радиоэлектронике?

— Да, конечно. И я теперь отвечу на ваш вопрос — очень хочу работать над таким полимером.

— Вы, конечно, понимаете, что поначалу Ваша роль в исследованиях будет небольшой? Вы только что закончили институт и даже должности МНС я дать Вам никак не могу, несмотря на хорошие оценки. Реально Вы поначалу будете простым лаборантом. Но, надеюсь, Вы обязательно себя как-нибудь проявите, и обещаю Вам, что когда это случится, когда Вы научитесь реальной работе, когда у Вас появятся какие-то свои идеи, мы обязательно это оценим, причем без всякой бюрократии. Наш институт не имеет жестко установленных штатных единиц, поэтому для Вашей карьеры не придется ждать освобождения занимаемой кем-то должности.

Ольга кивнула.

— Тогда оформляйтесь, отдел номер 3101 и в понедельник, пятого сентября, приступайте к трудовой деятельности. Если вдруг до понедельника номер отдела забудете, Вам все равно в отделе кадров пропуск дадут, глянете в него и сразу вспомните и, где работаете, и даже как Вас зовут. Отделочные работы в институте к понедельнику закончим, завезем оборудование, будете с ним знакомиться, инструкции к нему читать. Ну а к концу той недели и начальник Ваш прибудет, надеюсь, что больше скучать не придется. В общем, осваивайтесь пока, не бойтесь ничего поломать, все можно трогать, все можно нажимать, естественно, кроме того, что трогать и нажимать никак нельзя. А что именно нельзя, это Вы сами в инструкциях к оборудованию прочитаете. Ну, удачи Вам.

Ольга уже хотела подняться, но зам по кадрам остановил.

— Да, Ольга, еще я хотел сказать кое-что насчет знака, который Вы не видели, но сказали, что видели.

— Да это просто я сегодня первый раз одна за рулем. Ну так получилось. Гаишник спросил, видела ли я знак, я же не думала, что он так шутит и подумала, что просто не заметила.

— Видите ли в чем дело... Это чистая психология, Федор ведь был абсолютно уверен, что Вы именно подумаете "я не видела, но раз на меня бочку катят, значит знак там есть". Вы должны сделать из этого розыгрыша два вывода, даже три. Во-первых, надо быть внимательнее за рулем. Сегодня есть знак, завтра нет, послезавтра он опять есть. Едете вы по знакомой дороге, на которой не должно быть пешеходов, расслабились, кто-то бросается Вам под колеса с целью совершить самоубийство. Виноват он, а отвечать Вам. Во-вторых, Вы должны быть внимательны и в работе. Смотрите в микроскоп, на приборы, наблюдаете за какой-то химической или физической реакцией — подмечайте все, не надейтесь на то, что если вчера и позавчера все прошло одинаково, то и сегодня будет то же самое. Сколько открытий сделано на основе случайностей, например, температура была нештатная, часы остановились, клапан забился. Много их было сделано, не сосчитать. А еще больше открытий не сделано, потому что кто-то чего-то не заметил и навсегда упустил свой шанс попасть в учебники. Ну и, в-третьих. Не прогибайтесь ни под чьим научным авторитетом. Что-то увидели, что-то не увидели, доверяйте именно своим глазам, и обязательно разберитесь, в чем там дело, почему видите то, чего быть не может. Не бойтесь развенчать научные догмы. Не всё на самом деле обстоит так, как написано в учебниках. Температура жидкой воды при одной атмосфере может быть намного ниже нуля градусов и намного выше ста градусов. Чтобы это проверить, даже сложного оборудования не надо, всё на обычной кухне найдется. Только берите не воду из-под крана, а дистиллированную, с ней проще убедиться. Кстати, вопреки поговорке, воду и в решете можно носить. Все, Ольга, идите в отдел кадров и оформляйтесь.

* * *

05.09

Слова о дверных замках, открывающихся по отпечатку пальца, оказались вовсе не шуткой. Оборудование вызвало тихую панику, знакомыми были только пробирки, автоклав и центрифуга. А еще компьютер на ее рабочем столе, точно такой же как тот, который она впервые увидела во вторник. И ни одного человека, даже Иван Васильевич, приведший ее сюда от самой проходной, куда-то испарился. Ольга подошла к настенному календарю, передвинула окошко календаря на пятое число, села за свой стол и закрыла лицо руками.

— Страшно? — спросил знакомый голос.

Ольга повернулась на голос, у двери стоял Макс.

— Привет, сестренка.

— Привет. Ты здесь? — удивилась Ольга. — Ты же вроде говорил Алёнке, что дорогу улетел строить? А оказалось, улетел в Томск за моими правами. Интересно, каким рейсом ты обратно летел? Нет же в понедельник самолета из Томска в Благовещенск, я вспомнила.

— Ну и что, что нет. Можно сначала улететь в Красноярск, а уже из него в Благовещенск. Можно сначала в Новосибирск, немного дороже, но зато быстрее. Не знала? А с чего ты вообще решила, что я в Томск летал? Может, у меня там друзья в ГАИ, позвонил, взяли твои документы и мне телеграфом выслали. И вообще, с чего это ты решила, что я какое-то отношение к твоим правам имею? В записке была только буква М. Может это тебя целует какой-то Миша, Макар или вообще Моисей?

Ольга улыбнулась.

— А откуда тогда ты про записку знаешь? — улыбнулась Ольга.

— Ну как откуда? Гаишник сказал, который твои права нашел, этот, как его...

— Фёдор.

— Точно.

— А я вот своими глазами видела, что записку он не читал.

— Ну и что? Может он ее раньше прочитал. Еще до того, как твои права якобы под козырьком нашел.

— Хочешь сказать, что он документы из рукава достал? Нет, они уже были под козырьком, я точно видела.

— Эх, Ольга, наивная душа... Ты пассажирскую дверь ему открывала? Да пока ты к кнопке тянулась, он тебе не только права мог под козырек засунуть, а еще чего похуже.

Ольга задумалась.

— Нет, все равно ничего не получается. Даже если ты в сговоре с гаишником и с этим, который по кадрам. Никто не мог знать, что я во вторник поеду в институт и что вообще куда-то поеду. Да и не разъясняет эта версия то, откуда эти права вообще взялись, за двое суток всего. И еще эти подарки... Что, Эдик действительно чей-то сын? Но тогда ты никак не можешь быть моим родственником. А Аленка рассказывала, что ты на фотографии молоденький с нашей бабушкой стоишь. И папа с тех пор какой-то не такой ходит... Все, Макс, я сдаюсь.

— А что, если я просто волшебник? Махну пальцем, заклинание скажу и вот в квартире куча подарков, а твои права у меня в кармане? Махну пальцем и институт стоит, дядя ведь рассказал мне, что ты работу ищешь.

— Да ну тебя, Макс. Волшебник... Что-то институт у тебя получился какой-то недостроенный. У волшебников так не бывает.

— А я волшебник-недоучка.

— Все равно. Тем более что строить его начали еще до тебя.

— Но уже после того, как Эдик появился?

— Макс, ну хорош прикалываться. Я девушка взрослая и поэтому давно знаю, что не бывает не только волшебников, но даже и дедов Морозов.

— Тебя обманули. Я действительно волшебник, правда последний. И, чтобы сделать подарки, мне даже пальцем махать не надо. Ну вот смотри — чего тебе сейчас хочется? Только не говори — "шоколадку"

— Шоколадку! А что, нету?

— Открой нижний ящик стола.

Ольга открыла и засмеялась.

— Ты еще и психолог. У вас здесь что, институт психологии? Только теперь меня не обманешь. Ты знал, что я из упрямства так скажу, и эту шоколадку заранее в ящик положил.

— Ну ладно, закрывай ящик и загадывай что-нибудь другое. Только не говори "две шоколадки".

— Две шоколадки! — требовательно сказала Ольга.

— Открой средний ящик.

— Макс, я так и знала, что две шоколадки ты уже в другой ящик положишь!

Ольга открыла средний ящик, оказавшийся доверху наполненным шоколадками.

— Это я заранее приготовил, на будущее. Чтобы ты не говорила "хочу три шоколадки, хочу четыре шоколадки".

— Ну ладно, — сказала Ольга, — сейчас я чего-нибудь придумаю. Хочу цветной телевизор два метра по диагонали толщиной семь миллиметров.

Макс вздохнул.

— Сделать то я его, конечно, могу, вот только подарить не могу. Ты его покажешь кому-то, а такие еще нигде не производятся. Будет большой скандал, не сейчас, так потом.

— Я так и знала, что не можешь сделать и оправдания найдешь.

— Ладно, сделаю, но как только кто-нибудь подойдет к этой двери, телевизор дематериализуется.

— И как же он в этот ящик влезет? — поддела Ольга.

— Никак, конечно.

Над пустым столом, стоявшим посередине комнаты, сгустилось марево синкамеры. Вскоре на столе стоял телевизор. Макс включил запись какого-то детского фильма, поморщился и убрал звук.

— Иди потрогай, чтобы потом не говорила, что это просто мираж. А я тебе, сестрица, одну сказочку расскажу. Да брось ты этот телевизор, садись, послушай.

— Ты же говорил, что он исчезнуть может.

— Ну новый сварганю, делов-то. Значит так. Жила в начале 20-го века одна бабушка. Только бабушкой она тогда еще не была, а была маленькой девочкой, носила красную шапочку и заодно и пирожки своей бабушке. И жил на белом свете один колдун и была у этого колдуна самая настоящая машина времени.

Слушавшая вполуха Ольга наконец оторвала взгляд от телевизора и стала разглядывать Макса.

— Только эта машина у колдуна была бракованная и работала неправильно. Вместо того, чтобы спокойно приземлиться и дать колдуну что-то исправить в прошлом, она просто раскалывала время в точке приземления. Вместо одного мира становилось два, совершенно одинаковых и колдун всегда оказывался во втором мире. Так случилось и в этот раз. В первом мире девочка, как и положено, встретила Серого Волка и выболтала ему домашний адрес своей бабушки. Во втором мире Серый Волк страшно испугался появившейся перед ним машины времени и навсегда убежал из леса.

Шло время, в первом мире девочка выросла и однажды стала бабушкой, у нее появилась сначала внучка Ольга, потом внучка Алёна. Во втором мире девочка тоже росла, но так как она не познакомилась с охотниками, убившими Серого Волка, то, когда выросла, она вышла замуж не за сына одного из охотников, а за совсем другого человека. Со временем она тоже стала бабушкой, только в этом мире у нее было не двое внучек, а один единственный внук. Родился он в 1960-м году и назвали его Макс. Макс вырос, нашел ту самую бракованную машину времени, решил покататься и отправился в ней в свое прошлое, чтобы кое-что там изменить. Но машина времени все-таки была бракованной, поэтому она перенесла его в тот, в первый мир, в котором у его бабушки были две внучки. Когда Макс узнал, что это другой мир, и что он в нем совершенно одинок, он стал искать хоть что-нибудь родное. Нашел следы своей бабушки и узнал о ее внучках. И стал он думать, как же с познакомиться со своими двоюродными сестрами, но это уже совсем другая сказка.

— Хорошая сказка, и, главное, очень похожая на правду.

— Ну да, почти правда. Не было никакого Серого Волка, и девочка никогда не носила красную шапочку, тогда в моде платочки были.

— А этот, который колдун, куда он делся? Ты что, так просто взял и эту машину времени у него угнал?

— Да нет, она уже бесхозная была. Колдун, когда к нам прибыл, вышел из машины, случайно наступил в лужу и растаял.

— А машина времени была забита всякими техническими учебниками из будущего, и ты...

— Ну что-то типа того. Я тебе потом все расскажу и покажу, без всяких сказок.

— Макс, а что ж ты сразу нам все не рассказал?

— Ну, так уж получилось. Искал здесь себя, родителей, друзей, не нашел никого. Вот даже вас совершенно случайно нашел, фамилия то у бабушки здесь другая была, как оказалось. Даже Белогорск здесь совершенно другой, а это мой родной город.

— И как же ты нас нашел, раз фамилии не знал?

— Да говорю же, совершенно случайно. Когда поиски ничем не увенчались, заявился сюда, в Белогорск. Просто на ностальгическую экскурсию приехал, искал хоть что-то знакомое, что есть и там, и здесь. Кое-что нашел, например, Ильича на вокзале. Случайно познакомился с Алёной, случайно в гости зашел, случайно фотографию моей бабушки в вашем альбоме увидел.

— Так что, Эдик — это ты?

— Ты хорошо соображаешь — улыбнулся Макс.

— Прикольно. То-то я к тебе сразу симпатию почувствовала.

— Ну да, скажешь тоже, симпатию, даже на порог не хотела пускать. А мне вот поначалу дядя жутко не понравился. Я же тогда еще не знал, что мы родственники. Не особо люблю я ментов, а еще больше не люблю их начальников. Я и к вам домой тогда пришел исключительно для того, чтобы его подразнить. Если бы не ваш альбом с фотографиями, в городе такой бы переполох начался!

— Какой?

— Да папа твой обязательно всю милицию на ноги поднял бы, чтобы меня найти. Носились бы по городу туда-сюда, Фигаро там, Фигаро здесь, пока мне это не надоело бы. Понимаешь, ну очень я в своем мире не любил милицейское начальство, конкретно за использование служебного положения в личных целях. Сюда попал — ну, думаю, что ж такое, и здесь тоже самое. Начальник милиции родного города использует служебную машину как свою, и подчиненных использует как свою личныю прислугу. Очень уж ему хотелось поймать того наглеца, которого строптивая младшая дочка назло ему демонстративно поцеловала прямо на глазах его подчиненных. Ну а потом, когда я понял, что это мой дядя, сразу остыл. Я-то в принципе, ничем от других людей не отличаюсь — если посторонний что-то неприглядное сделал, возмущаюсь, злюсь, а если то же самое сделал близкий родственник, то в упор не вижу никакого криминала, так, лишь лёгкое беспокойство. Да и действительно, твой папа практически бессребреник по сравнению с нашими милицейскими. Когда догадался, что я не двоюродный племянник, хотел все подарки выкинуть, еле уговорил его не делать этого. Как он там, послушался?

— Кое-что он все равно выкинул. Костюмчик, который ты ему подарил. Правда, мама все-таки заставила его в нем сфотографироваться, что-то он там ей проспорил. Мы так ржали, когда он его надел. Как тебе только могло в голову прийти, подарить такое?

— Да я в вашем альбоме его детскую фотку увидел. Он там такой гордый в этом костюмчике. Сандалики, шортики, колготки, а сверху матроска с якорями на гюйсе, бескозырка с надписью "Герой" и чайками на ленточках. И огромная деревянная винтовка.

— Ага. Мы его новую фотку рядом с той в альбом пристроили. Когда показали, ему самому смешно стало, даже пожалел, что костюмчик выкинул. Он о своей детской фотографии совсем забыл, альбом редко смотрит, а вот мама ее тут же вспомнила, когда костюмчик увидела. Макс, а как ты с размером угадал? И вообще, как ты это делаешь? Ну все эти вещи, они же не из воздуха берутся? Только не надо больше сказочек про колдунов и волшебников.

— Ну, Ольга, как раз-таки из воздуха. Ну ты же алхимический факультет университета заканчивала, должна знать, что для получения одного килограмма шоколадок достаточно одного килограмма воздуха. Просто для трансмутации еще и философский камень нужен.

— Макс, ну хватит шутить. Я тебя серьезно спрашиваю.

— А я серьезно и отвечаю. Через чертову уйму столетий человечество найдет рецепт философского камня. Правда, назовут этот камешек синтезатором, и будет это чертовски сложное устройство, которое из одних атомов делает другие, и потом собирает из них конечный предмет. Ну, примерно так, как дети собирают дом из кубиков. А что именно использовать в качестве первичной материи синтезатору все равно, хоть простой воздух. Оптимальный вариант — это вода, она и достаточную плотность имеет и для охлаждения великолепно подходит, но можно использовать и воздух. Загвоздка в том, что килограмм воды занимает объем всего литр, а килограмм воздуха — почти кубометр. На открытом пространстве быстрое появление кубометра вакуума малозаметно, а вот в закрытом помещении может и окна выдавить и даже двери. Да и человеку, который рядом с синтезатором окажется, этот кубометром вакуума может очень не понравиться.

— Ясно, хватит, я поняла. Давай лучше расскажи про мои водителькие права.

— А с правами все просто. Я дал задание, мне отсканировали все содержимое здания ГАИ. Хотел экзаменационную ведомость подправить, а оказалось, что ты сама сдала. Скорее всего ты просто не поняла экзаменатора, или он так пошутил, или просто мотал головой, избавляясь от каких-то своих лишних мыслей. Твои права были готовы, оставалось только их получить. Пришлось их забрать и потом подделать в журнале выдачи твою подпись.

— А сюда как, телепортом?

— Ну вроде того.

— А в машину как они попали?

— Под козырьком — синтезатор.

— Макс, а зачем ты на меня гаишника натравил? Знаешь, как я испугалась? Вот так, всю жизнь о братике мечтала, а он появился и сразу гадости делать начал.

— Ну надо же было тебя как-то проучить за езду без прав.

— Дурацкая шутка. Сразу видно, что тебе всего 17 лет.

— А по документам уже 22.

— Подумаешь, документы. Несмотря на то, что ты выглядишь на 22, сразу видно, что детство из тебя так и прёт. Ты там у себя хоть школу-то закончил?

— Не успел немного, — виновато потупился Макс. — Простите, тётенька, я больше не буду.

Ольга наградила Макса легким подзатыльником.

— Тяжело с вами, взрослыми, — счастливо улыбнулся Макс. — Чуть что, сразу по шее.

— Макс, а где ты живешь?

— Хочешь, покажу? — Макс встал и открыл портал. — Пошли.

* * *

— А ничего так, чистенько, — сказала Ольга, осмотревшись. — Я думала, что у тебя тут повсюду носки и грязная посуда.

— Сейчас исправим, устроим бардак. Кофе, чай, сок, сигареты? Жареный на вертеле поросенок? Суп не предлагаю, рановато.

— Не хочу ничего, даже кофе. А вот соку я бы выпила. От твоего портала немного в горле пересохло.

— Эх, до чего у меня старшая сестра трусливая. Можно даже подумать, что раньше никогда никуда не телепортировалась. Садись на диван, сейчас сок принесу. Вот тебе альбом, посмотри пока мои семейные фотографии. Жмешь сюда — следующая, жмешь сюда — предыдущая.

— Как много у тебя фотографий бабушки — сказала Ольга, когда Макс вернулся с соком. — А у нас всего одна. А это твои родители?

Макс кивнул.

— А ты где?

— Меня еще нет, но скоро появлюсь.

Ольга стала листать альбом дальше.

— А вот и я начался. Мне здесь два года. Извини, не совсем одет и совсем непохож.

— У меня тоже такая фотка была, я на этом же пляже, только вместо мамы справа бабушка.

— Что-то я не видел ее в вашем альбоме.

— Еще чего. Я ее еще в четвертом классе порвала.

— Зачем?

— Да пришли ко мне одноклассницы на день рождения, начали альбом листать и ее обнаружили. Сказали, что дура и хорошо хоть, что мальчики еще не пришли. Я тогда сразу вытащила и порвала. Конечно дура, надо было просто ножницами низ отрезать, была бы у нас тогда еще одна фотография бабушки.

Ольга стала смотреть следующие фотографии, а Макс рассказывать, кто на них.

— Вот, а это я уже на выпускном.

— Вот трепло, — восхитилась Ольга. — А мне сказал, что не успел школу закончить.

— Да не хотел тебя расстраивать. А это я на третьем курсе, на Новый, 1980-й год.

— Чего? На какой год?

— Ольга, я вижу, ты почему-то решила, что я прибыл в ваш 77-й из нашего 77-го. Нет, в моем мире календарь намотал число немного большее, чем 1977. Можешь дать мне еще один подзатыльник, только торопись, а то скоро я на фотках старше тебя стану.

Ольга нахмурилась и стала листать альбом дальше, все больше мрачнея. Но, когда фотографии закончились, рассмеялась.

— Да, Макс, вот умеешь ты кайф обломать. Ну что это за брат, которому даже затрещину влепить нельзя, без риска, что он развалится от старости?

— А хочется?

— Очень.

— Ну на, — Макс подставил шею, — влепляй. А то что это за сестра, которая даже подзатыльник дать не может.

Ольга потрепала Макса по волосам.

— Ладно, посмотрим, может еще не все потеряно. А у тебя здешние фотографии есть?

— Нет. Есть одна, но это фотомонтаж.

— Все равно покажи.

Макс вывел фотку на планшет.

— А ты где?

— А меня больше нет. Это снято, когда я был Эдиком.

— Это те трое, о которых ты в "Башнях" говорил?

Макс кивнул.

— А какая из них тебе больше всего нравится?

Макс пожал плечами.

— Не знаю. Все нравятся, каждая по-своему.

— А мне эта.

— Это Юлька. А чем именно она тебе так понравилась?

— Самая красивая.

— Разве?

Макс вызвал голографическое изображение девушек в полный рост. Ольга ойкнула. Макс подошел вплотную к девушкам и внимательно посмотрел в застывшие лица.

— Нет. Самая красивая на этой фотке все-таки Зинка, вот эта, в центре. Правда, они тут все без макияжа. Ну и настроение у них в момент съемки все-таки немного разное. Зинка здесь самая счастливая из всех, может поэтому и самая красивая. Посмотри, какие у нее блудливые глаза, утонуть можно.

Макс наклонился, как пловец на бортике бассейна, и нырнул в голограмму. На мгновение исчезнув, вынырнул сзади, выпрямился, аккуратно обнял девушек и замер, глядя на Ольгу.

— Ну Макс, ты и бабник, — улыбнулась Ольга. — То-то я думаю, почему ты на фотках из твоего мира все время с разными женщинами. Ты вообще был женат?

— Ни разу.

— А за что эти трое тебя бросили?

— Они меня как раз не бросали. Это я сам.

Макс убрал голограмму и рассказал Ольге историю исчезновения Эдика.

— А на этой неделе дело наверняка будет закрыто, тогда я верну настоящего Эдика назад и...

— Снова станешь Эдиком? Будешь там на работу ходить каждый день... С чего начал, к тому и вернешься, стоило ли исчезать?

— Теперь я им все расскажу. Сразу. Ну а потом уже просто уволюсь, уеду и всё. Никто кроме них не будет знать, где я.

— А если кто-то из них за два месяца тебя разлюбил? Тоже расскажешь? А она, раз ты ей никто, сболтнет кому-то лишнего? Будет же еще хуже, чем раньше.

___

— Да, действительно, может и такое случиться. Что-то я сразу об этом не подумал. Все ждал, когда поиски прекратятся и вот дождался, пока почти два месяца прошло.

— Ну а ты проверь, забыли ли тебя. Они тебя не знают, познакомься по новой, в кафе своди, в театр, на дискотеку. Клюнет кто-то на тебя — значит всё, Эдик в прошлом, значит ей рассказывать правду нельзя. Клюнут все — вообще незачем к ним Эдиком возвращаться. Ну чего молчишь, хороший план?

— Хороший то он конечно, хороший. Вот только что именно будет означать, если клюнут? Может то, что им нравилась не моя оболочка, а то, что внутри нее? А если не клюнут, то может, обертка им дороже содержимого? Ольга, в общем, я совершенно запутался. Понимаешь, весь мой опыт человека, рожденного в двадцатом веке, говорит, что люди воспринимают личность как нечто связанное именно с лицом определенного человека. Ну даже корень в словах лицо и личность наверняка одинаковый. И вот в мои руки попадает игрушка из будущего, позволяющая отделить лицо от личности. Да уже в мое время было нечто подобное, только там дело пластическими операциями ограничивалось, и отпечатки пальцев теми же оставались, и ДНК. А психологически то я еще не готов, не жил я в мире, где все могут сменить лицо, как перчатки. Отчасти поэтому и получилась эта дурацкая ситуация. Я вот чего боюсь — что начну ревновать сам к себе, а это будет означать, что у меня крыша поехала.

— Макс, ну ты и нахал. Сам дуришь голову сразу трем девушкам, а как кто-то из них себе второго найдет, так уже катастрофа. Вот все вы такие. Знаешь, что? Забудь их, оставь в покое, переверни страницу, начни все с чистого листа, и найди себе какую-нибудь другую подружку.

— С чистого листа... — повторил Макс. — Да пробовал я. Ничего не получается у меня с новыми подружками.

— Что, девушку закадрить не можешь? С такой-то мордашкой как у тебя? Хочешь научу?

— Да нет, спасибо. Закадрить я и сам умею. И теперь мне даже не надо шататься по городу в поисках девушки в моем вкусе. Вот только продолжения не получается. Через пару часов обычно выясняется, что общих интересов у нас никаких, а продолжать "кадрить", прогибаться под ее интересы просто ради секса мне не хочется. Ну или бывало — вроде все неплохо, а однажды утром выясняется, что это она прогибалась под мои интересы. Вроде и приятно, но я-то знаю, что это ей скоро надоест. Появляется чувство вины и начинаешь думать об одном — как бы нам поскорее расстаться, да так, чтобы ее этим не обидеть, чтобы запомнился я ей не как коварный соблазнитель, разбившей ей сердце, а как легкое и веселое приключение. В общем, с новыми подружками ничего не вышло. Ну не бывает взаимной любви с первого взгляда. Было у меня однажды что-то похожее по молодости лет, сразу после института, но и то, потом оказалось, что я ошибся. Девушка — это ведь не красивый автомобиль, у нее еще и душа должна быть, и не просто душа, а родственная именно тебе. Вот как проникнуть в чужую душу с первого взгляда? А еще люди иногда врут, даже очень близким. Причем постоянно, не по-крупному, конечно, а именно в мелочах. Нет, бывает и по-крупному, хотя очень редко. А в любви сладкая ложь, она порой больнее ранит, чем горькая правда.

— А твой колдун тебе карманного детектора лжи случайно в наследство не оставил?

— Оставил, естественно. Но применять его на друзьях и близких, а тем более на девушках я не собираюсь, иначе это не личная жизнь будет, а сплошной детектив, я над этим основательно подумал. Да и в детективе самый надежный полиграф не всегда помогает.

— Это почему? Задал вопрос — "украл или не украл? ", посмотрел на стрелочки и сразу все понятно.

— Да я тоже так поначалу думал. Только довелось мне недавно столкнуться с таким делом. Сидел человек за убийство. Ну не совсем за убийство, у него 108 статья, умышленное тяжкое телесное повреждение, да еще повлекшее смерть потерпевшего, лишение свободы, минимум пять лет. максимум двенадцать. Дело было так. Шел из кино по улице со своей девушкой студент-медик, совершеннейший хлюпик. Попался им по дороге пьяный бугай. Оскорбил девушку, стоит и радостно лыбится. Студент не стерпел, кулачком тому в лицо заехал. А бугаю уже совсем немного надо было, чтобы упасть. А упав, он башкой так треснулся, что даже скорой дожидаться не стал, умер. Спрашиваю студента — "хотел убить?", отвечает — "нет". А полиграф показывает, что врет. Да мне вообще-то и без полиграфа ясно, что хотел именно убить, самому драться доводилось, ощущения помню. Так что, если сразу поверить полиграфу, то многовато этот студент в суде получил, статья должна была быть "умышленное убийство", а по ней дают всего от нуля до десяти лет. Представляешь, какой в уголовном кодексе бардак — захотел убить, сунул нож в сердце — максимум десятка, а неудачно ударил — можешь получить на два года больше. Ну да ладно. Спрашиваю — "не хотел убивать?" Отвечает — "не хотел". И полиграф показывает, что на этот раз не врет. Вот так — убить хотел, а убивать нет. В конце концов выяснил при помощи полиграфа, что он собирался просто пощечину дать. Но в соответствии с общественной моралью, пощечина от мужчины, это просто смешно. В кино он только что видел примерно такую же ситуацию. Отрицательный персонаж смылся, чтобы законопослушно вызвать милицию, а положительный в драку полез. Вот и ударил студент кулаком, как в кино. Причем этот душегуб был совершенно уверен, что его удар вряд ли достигнет цели, и в ответ его самого могут до смерти отмутузить. Подумал студент, пусть я сдохну, но ни за что не опущусь в глазах любимой девушки.

Макс тяжело вздохнул.

— Ладно, тебе вся эта уголовщина, наверное, неинтересна. А со своими любимыми девушками я как-нибудь без полиграфа разберусь. Но появиться возле них в этом облике идея все же неплохая. Но появиться не для того, чтобы закадрить, просто рядом побыть очень хочется.

— Ну, как знаешь, дело твое. Макс, а что стало то с тем студентом, когда ты разобрался?

— Да ничего не стало, поздно я разобрался, надо было лет на 15 раньше. Ему на лесоповале учителя хорошие попались, драться научился, заматерел, мышцы нарастил. Когда своё отсидел, больше никогда в драку не лез. Перетерпит, потом в безлюдном месте сунет обидчику заточку под ребро и, если мимо сердца промахнется, то или шею свернет или горло перережет, в зависимости от настроения. Когда я его с полиграфом допрашивал, сидел он как раз за такое убийство. А про еще восемь трупов так никто не узнал, кроме меня.

— Ужас какой. Получается, если бы его не посадили, девять человек в живых осталось бы?

— Не обязательно. Просчитать варианты будущего не под силу даже далеким потомкам. А так, если грубо, то да. Были бы другие законы — не посадили бы или посадили бы туда, где нормальным человеком остался бы. Скажу больше — если бы милиция лучше работала, то и сам потерпевший жив остался бы.

— Ты имеешь ввиду, что если бы того пьяного бугая забрали бы в вытрезвитель, то они и не встретились бы?

— Ну да.

— Макс, ну при чем здесь милиция? Папа говорит, что не могут они вот так взять и схватить выпившего человека без всяких оснований. Лежал бы он на газоне, на асфальте — пожалуйста. А если просто выпил, идет и не пристает к прохожим, то... Ну так ведь можно вообще любого схватить, достаточно у ресторана наряд поставить, или у бочки с пивом, это же беззаконие получится.

— Но ведь можно отделить человека, который сто грамм выпил, от человека, который бутылку выжрал?

— Каким образом? По запаху?

— Ну алкотестером хотя бы.

— Чем?

— Нда, действительно, занесло меня, — виновато усмехнулся Макс. — У вас же только 77-й год идет, даже у автоинспекторов только индикаторные трубки. Спасибо, что подсказала, чего еще стране не хватает.

— Ну, это тебе с папой надо поговорить как следует.

— И поговорю. Конечно, только если он смирится с племянником из другого мира, да еще с фальшивыми документами.

— Да смирится, конечно. Если что, я заступлюсь.

— Ольга, не надо. Пусть пока то, что ты знаешь кто я, останется для него тайной. Вдруг ничего не получится? Еще заподозрит, что НИИ, в котором ты работаешь, со мною связан, возьмет и разгонит его, а я для этого института долго по всей стране ученых подбирал. А так — работаешь и работаешь, знать не зная никакого Макса. Конечно, когда-нибудь все откроется, но тогда поздно будет разгонять.

— Макс, я так понимаю, что ты в этом институте будешь нашим ученым всяческие идейки подкидывать? Но зачем? Вот взять хотя бы этот твой телевизор. Неужели нельзя просто взять и построить завод для его производства? Ну зачем мы будем изобретать велосипед?

Ольга вдруг замолчала, задумавшись, потом усмехнулась.

— Теперь я поняла, что значит та картина в отделе кадров. "Здесь вы будете изобретать велосипеды", так?

— Ну, можно сказать и так. Только вот велосипед будущего немногие увидят. Ты видела. Другие могут его только вообразить.

— Нет, ну зачем все-таки заново изобретать телевизор?

— Ладно, слушай. Планы с экранами у меня такие. Через максимум год нужен экран сантиметров сорок. Для компьютеров, чтобы их можно было легко переносить в любое место. Ты мои фотографии примерно на таком компьютере смотрела, только он без механической клавиатуры.

Года через два с половиной надо сделать экран уже сантиметров шестьдесят. Прилепим к экрану начинку и это уже будет полноценный телевизор. Как раз к Олимпиаде, для рекламы достижений СССР. Ну а двухметровый телевизор — дело отдаленного будущего, появится лет эдак, минимум через десять. Все равно его не во всякой квартире на стену повесишь.

А что есть сейчас, вернее, чего сейчас нет? Нет ни телевизора, ни прочного защитного слоя для экрана, ни самой экранной матрицы, ни управляющей микросхемы, ни даже приличного антенного разъема. Ничего этого нет. Ты хочешь завод? Да пожалуйста — он уже завтра может стоять. Останется набрать работников, немного обучить и начинать выпуск телевизоров. Где завод строим? В большом городе, естественно, иначе где квалифицированный персонал набрать, да еще с жильем? И надо чтобы транспорт в этот город хорошо ходил, ведь продукцию надо вывозить, а сырье подвозить. Получается, строим завод за Уралом, то есть в Европе. Начинаем телевизоры выпускать и двухметровые, ну и те, что поменьше. Через пару недель телевизоры поступают в магазины. Хорошо?

— Конечно.

— Ничего хорошего. Во-первых, начнутся вопросы — откуда цены взялись. Госкомцен ведь на кривой козе не объедешь. Чем зарплату рабочим платить, как часть денег от продаж на завод провести? Как безналичные в наличные перевести? Минфин организация крутая. Дальше — откуда сырье брать? Откуда электричество берется? Откуда транспорт? Все ведь на пятилетку вперед расписано, ну не пятилетку, так хоть на год. Ладно, это еще мелочи, решить можно. Когда новые телевизоры увидят специалисты, вот тогда все и начнется. Ни одно научное светило не может разобраться, откуда взялись все эти маленькие такие сотни изобретений, которые отличают привычные телевизоры от новых. И дело не только в самом телевизоре, сошедшем с конвейера, а даже в том оборудовании, которое на конвейере стоит. Рассказать тебе, что дальше будет или сама представишь?

— Да, переполох будет большой. Ну и что? Зато будет завод, эти телевизоры выпускающий.

— Ольга, завод в европейской части СССР, значит научным светилам до него максимум часа три самолетом. Мигом у проходной соберется толпа научного люда с пропусками-вездеходами. Через денек, как только полезут внутрь первого же непонятного станка, остановится вся линия. А полезут ведь внутрь не одного, а всех станков, и разберут их по винтику. И будут год-другой соображать, где эти винтики сделаны и только потом — зачем они нужны. В течении этого времени завод стоит. Потом, поймут или не поймут, неважно, соберут все обратно. Вот только после сборки или останется пара деталек или наоборот, пары-другой этих деталек не хватит. Кто-то обязательно оставит себе маленькую инопланетную гаечку. Всё. Нет никаких тонких телевизоров, ни двухметровых, ни сорокасантиметровых. А так, как задумал я, сорокасантиметровые уже через год появятся. Ну, максимум через полтора. И никто производство уже останавливать не будет, потому что будут реальные люди, которые все это изобрели и сделали.

— Макс, ну это другие, а каково будет мне работать и знать, что я изобретаю велосипед?

— Ольга, вспомни картину и, кто именно на ней. Хочешь себя с Ломоносовым сравнить? И потом, образца, который можно показать другим, у тебя нет. Так что, если ты хочешь сама велосипед сделать, то, тот факт, что ты его видела и даже ездила на нем, мало тебе поможет. Ну ты же не токарь, не металлург, так, всего лишь начинающий подмастерье у кузнеца. Другое дело, если ты хочешь сделать велосипед с помощью других — обязательно подскажешь, тем, кто умеет, что именно надо сделать. Вот я и предлагаю тебе, пока ты из подмастерьев в мастера не выросла, делать этот телевизор с помощью других, кто уже в мастера выбился. И не расстраивайся, что вся слава другим достанется, в твоей жизни будет еще много разных велосипедов, обещаю. Да и всё равно ты будешь знать, что без тебя ничего бы не вышло, что, тебе этого знания мало, слава первооткрывателя обязательно нужна?

— Ладно, может ты и прав, но мне надо подумать над этим.

— Ольга, ну вот посмотри на себя — ты в НИИ примчалась только потому, что в учительницы не хотела идти? Нет, просто тебе хотелось чего-то более интересного, чем про формулу спирта второгодникам рассказывать. Ты даже насчет размера зарплаты забыла сама спросить. И готова была работать простой лаборанткой. Ну, что изменилось то от того, что ты теперь не простая лаборантка? А ты ведь не простая, ты, во-первых, самый первый живой сотрудник этого института, больше пока никто не приехал. Но вот приедут в четверг, пусть пока те же самые лаборанты и эмэнэсы, посмотрят на оборудование и точно так же голову на руки уронят, как ты.

А ты им — это хроматограф, это... Ну даже я не знаю, что это такое, я же не химик. Ты за эти три дня со всем оборудованием познакомишься и будешь некоторое время для всех новеньких местным светилом науки. Светилом, знакомым со всем этим железом как минимум года два. Даже когда ваш начальник приедет, он тоже будет в этом оборудовании плавать. Здесь в каждом приборе процессор стоит, такой же как тебе сегодня показали. Плюс дисплеи, плюс программы. Всё на основе самых передовых технологий, которые есть на Земле на сегодняшний день, никаких артефактов из будущего, кроме того, что таких приборов никто не производит. Но через три месяца производить начнут, но к тому времени всем сотрудникам института будет казаться, что они уже года два на таких работают.

— Макс, ну как я все это всего за три дня изучу? Другим то, ты говоришь, три месяца понадобится. И почему я первая живая? В кадрах, что, мертвые сидят? И на проходной, и Иван Васильевич?

— Ольга, ну откуда я живых сотрудников так быстро наберу? Это всего лишь биороботы, даже гаишник. Что, разве они тебе не сообщили? Непорядок, придется всем им объявить выговор без занесения и лишить премии. Обманывать мою младшую сестренку — это только мне разрешается, и то, за такое можно запросто и по шее схлопотать.

— Запросто, — подтвердила Ольга.

— Живые только в среду приедут, и то, пока в отдел кадров сходят, пока с жильем разберутся, на работе появятся только в четверг. Вот только, скажу тебе по секрету, приедут не только живые. Так что ты не особо в новеньких влюбляйся, и, главное, в загс не спеши, а то после свадьбы вдруг окажется, что твой избранник робот.

— Сейчас точно кто-то по шее получит — засмеялась Ольга, встав с диванчика и направляясь к Максу.

— Сначала догони, — улыбнулся Макс и бросился вон из комнаты.

Ольга бросилась следом, но погони не получилось. Вылетев за дверь и пролетев несколько метров по песку, Ольга остановилась.

— Макс, это что, море?

— Конечно. А ты что, никогда моря не видела?

— Вживую — никогда.

Ольга сняла туфли, поставила их у порога дома, подошла к воде и попробовала ее ногой.

— Теплая.

— Ровно двадцать шесть градусов.

— Классно. Ну тогда я немного отойду.

— Куда отойдешь?

— Всю жизнь мечтала искупаться в море. Вот оно, море, а купальника нет. Отойду метров на сто и искупаюсь. Я быстро.

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

— Понятно. Купальника у нее нет. Ольга, ты же будущая звезда советской науки, неужели нельзя просто попросить у брата купальник? Пошли в дом, выделю тебе персональную комнату, дам кучу купальников, переоденешься и потом отходи на свои сто метров.

Пока Ольга переодевалась, Макс вернулся на берег и уселся на песок, прислонившись спиной к борту "парусника". Вряд ли сестрица быстро подберет себе купальник. А если обнаружит в каталоге другую одежду, то наверняка совсем о море забудет. Ну что ж, пока снова поразмышляю о... Ну вот, например, море. Теплое море. Ведь всего три месяца оно есть у страны. Ну, пусть даже четыре. И это неизбежно порождает проблему неравенства, всем, кто любит теплое море, в отпуск хочется именно летом, а нормальных пляжей довольно мало, не найдешь, куда на пляже упасть, что уж говорить о всяких водных развлечениях...

Поразмышлять не удалось, Ольга сделала свой выбор быстро и уже стояла рядом.

— Ну как? — спросила она, демонстрируя обновку.

— Повернись-ка. Еще, еще. Ага, все ясно.

— Что ясно?

— Всё ясно. А конкретно — дядя все-таки был прав, с попой чуток непорядок.

— Вообще-то я купальник имела ввиду — прыснула Ольга.

— А. Купальник как купальник. Скромненький такой, но... Но расцветка мне нравится.

— Ничего себе скромненький... Ну а с попой то что не так?

— Ольга, ты задаешь такие интимные вопросы, что твоего благовоспитанного брата прямо в краску бросает, — улыбнулся Макс. — Сама ведь знаешь.

— Ничего я не знаю.

— Разве никто тебе ничего не говорил? Ну хотя бы сестра, подруги?

— Никто. Ни сестра, ни подруги, ни друзья. Ты что, прикалываешься, что ли? — Ольга выгнула голову через плечо, пытаясь рассмотреть себя. — Ничего она не толстая, папа просто по привычке так говорит.

— Ладно, считай, что прикалываюсь. Иди, купайся, а я пока кое о чем подумаю, мысли сформулирую. Наплаваешься — я в доме.

Когда Ольга, слегка обсохнув, вошла в гостиную, Макс сидел на диване, держа на коленях планшет.

— Присаживайся рядом, покажу кое-что.

— У меня купальник мокрый, обивку намочу.

— Ерунда, все равно во время уборки в комнате вся мебель по новой синтезируется. Очень удобное средство борьбы с клопами, тараканами, мышами и непрошенными гостями. Садись, смотри и слушай. Вот представь себе такую картинку — море, пляж, на нем валяюсь я, грущу и томлюсь от одиночества. Вот примерно так — на планшете появилась фотография Макса. сидящего на камне в позе "мыслителя" Родена. — И тут я замечаю, что мимо прошли две девушки. Лиц я не видел, поздно я девушек заметил, замечтался. И вот, опоздал, вижу я их только о спины. Смотри — и рост одинаковый, и прически у обоих "под мальчика", и даже купальники одинаковые. С кем из них я буду знакомиться, как думаешь?

— Макс, такой Казанова как ты, познакомится с обеими. Две — это, конечно, меньше чем три, но все же кое-что, — рассмеялась Ольга.

— Ну, в принципе, да. — улыбнулся Макс. — Тем более что раз они вдвоем, волей-неволей придется с обеими знакомиться. Ладно, изменим немного условие задачи. Шли они навстречу друг другу, и поэтому мне придется догонять всего лишь одну из них.

— Ну какая тебе разница? Сам сказал, что любви с первого взгляда не существует. Хватай ту, что медленнее идет.

— Да, не существует, но все равно внешность имеет значение. Провожают по уму, но встречают то все равно по одёжке. Я о них ничего не знаю, ни характера, ни интересов, а выбор надо сделать, так что поначалу имеется единственный критерий отбора, внешность. Ну, какую из двух ты мне посоветуешь?

— Как же я могу посоветовать, если они совершенно одинаковые?

— Ладно, давай все-таки поставим их рядом и приблизим. Вот так. Головы одинаковые? Теперь рассмотрим ниже. Шеи одинаковые? Спины одинаковые. Ну а теперь?

— Вроде правая лучше.

— Ну да. Однозначно лучше. У левой попка как у мальчика. Ну не знаю, то ли плоская, то ли мышц много, то ли еще чего. В общем, я догонял бы правую. А вот если на них вместо купальников джинсы одеть или платья из плотной материи — остался бы в затруднении.

На девушках появились одинаковые платья, и они стали совершенно неотличимыми друг от друга.

— Видишь, теперь мне только и остается, что прикинуться бегуном, догнать каждую и рассмотреть спереди. Ну или ждать, пока они сами обернутся. Вот, смотри.

В комнате появилась голограмма девушек с фотографии. Макс щелкнул пальцами и девушки повернулись. Спереди они тоже были совершенно одинаковыми и, если бы не прически, то как две капли воды походили бы на Ольгу.

— Узнаешь?

— Конечно. Только такая прическа мне не идет.

Волосы у голографических девушек тут же отросли, платья растаяли и оказалось, что купальники на голограммах точно такие же, как тот, что был сейчас на Ольге. Ольга встала и обошла голограммы, внимательно рассматривая их. Попытка посмотреть на себя со спины снова провалилась, и Ольга просто медленно провела рукой по своей попке.

— Не сомневайся, это ты. Так же, как в зеркале, только удобнее, — усмехнулся Макс.

Ольга помрачнела.

— Да, Макс, умеешь ты делать комплименты, не ожидала. Пьяная шпана из подворотни просто сказала бы "девушка, ну почему у тебя такая некрасивая жопа?", а ты вон как всё красиво обставил. Не придерешься даже. Ну некрасивая, ну и что теперь? Тебе то какое дело? И вообще, никто пока не жаловался, ты первый, и это обиднее всего.

— Ольга, чего ты обозлилась то? Я же не просто так этот разговор начал, я помочь хочу.

— Чем тут поможешь? Вот, смотри — Ольга задрала голову и пальцем потянула уголок рта, — зуб коренной мне весной вырвали, теперь рот широко не откроешь. Исправить можно — к протезисту в очереди посидеть несколько раз. А вот с задницей ничего не сделать... такой вот я уродилась. Давай, давай, помоги, придумай еще, как покрасивее объяснить мне, что я плоскодонка, вдруг пока меня еще никто не просветил.

— Черт, — подумал начавший закипать Макс — Ну вот почему этот разговор про жопу сам через жопу пошел? И времени на обдумывание нет, сейчас вот, того и гляди, зарыдает...

— Покрасивее? Ладно, посмотри на меня и вспомни Эдика. Неужели ты думаешь, что превратиться из Эдика в Макса проще, чем поменять эту твою попу вот на эту? Несколько часов сна у меня в медкапсуле и у тебя новое тело. И никакой боли, вообще ничего не почувствуешь.

— А, — моментально подобрела Ольга. — Так с этого надо было и начинать, а не с твоего "я на тебя даже внимания не обратил бы".

— На тебя не угодишь. Сказал бы я сначала, что могу твою задницу исправить, чую, то же самое началось бы. А так я поступил как настоящий врач — "Больной, у вас аппендикс воспалился, будем сразу резать или перитонита подождем?". Разве не так? Все ведь сделал соответственно стратегии рекламы "до и после".

— Какой еще рекламы?

— Ну была в моем мире такая реклама. Лет через двадцать, даже меньше, пластические операции станут обыденностью. Женщины массово возжелают увеличить себе грудь, губы, поменять носы, убрать морщины, похудеть за один день на пару десятков кило. Вот и появится повсеместно такая реклама, слева фотография человека "до", справа — "после ", ну в смысле до операции и после нее, а снизу текст, как это просто и якобы недорого. Вот только о том, что все эти улучшения максимум на несколько лет, а потом надо все повторно делать, в рекламе умалчивали. Хорошо, если в клинике реальные спецы работают, а то ведь и шарлатанов от скальпеля тоже хватает. Сделают фотографию "после" при помощи фотошопа, ну это программа такая будет для изменения фотографий, при ее помощи можно голову одного человека к телу другого так пришпандорить, что никаких следов монтажа не найдешь. А у меня все это без обмана, меняется не только форма, меняется и содержание, меняются гены, отвечающие за эту форму и ее поддержание.

— Макс, подожди, — задумалась Ольга, — значит можно будет любую фотографию изменить так, что и никто следов изменений не найдет?

— Ну конечно. Уже в начале 21-го века можно будет настоящие чудеса с фотками творить, правда, для этого нужно быть действительно хорошим специалистом. А в более далеком будущем даже специалиста не потребуется, программа сама все будет делать, только говоришь ей, что хочешь получить на выходе.

Ольга надолго замолчала, о чем-то размышляя. Макс терпеливо ожидал, наблюдая, как Ольга потирает переносицу безымянным пальцем. "Вот они, родные гены, бабушка тоже так вела себя, когда глубоко погружалась в свои мысли", — умилился он, разглядывая Ольгу. Наконец Ольга хмыкнула и задала совершенно неожиданный вопрос.

— Макс, вот ты мне рассказывал, что ты, когда страдал по своим трем девицам, тобой же брошенным, с другими девушками встречался. Где ты на них охотился то? Тоже в Риге?

— Что я, с ума сошел? Там Эдика искали, а я-то в его шкуре почти до конца августа проходил. Что, в Союзе городов мало? Начнем с востока — Владик, Хабаровск, Блага, потом...

— Значит все-таки Хабаровск. Вот где ты с Алёнкой познакомился, а я-то всё голову ломаю. Она на поезде, а ты через портал, на вокзале ее с цветами встречать. Правильно папа про Хабаровск подумал, это все объясняет. Здорово вы с Аленкой все разыграли,

— Ты чего, с дуба рухнула? — возмутился Макс. — Ей же всего 15 было.

— А при чем здесь 15 лет?

— Как при чем? Возраст согласия наступает в 16 лет. До него за половые отношения уголовная ответственность.

— Вот идиот! — усмехнулась Ольга — Все-таки ты точно не из нашего мира. Если бы у нас было так, как ты говоришь, то тогда процентов десять молодежи пересажать бы пришлось, а то и все двадцать. И моего первого тоже, мне тогда пятнадцать было. Это замуж можно в 16, конечно, если забеременеть и родители не против свадьбы. А вот любовью заниматься можно уже с четырнадцати, и даже раньше, все вокруг это знают, кроме тебя. Ты наш уголовный кодекс критикуешь, а самые главные его статьи однозначно не читал. Ну теперь то мне понятно, почему ты на целый месяц исчез. Ждал, пока Аленке 16 исполнится? Ну а теперь, если залетите, даже жениться на ней можешь.

— Бред полный. На ком жениться? На двоюродной сестре? Думай, что говоришь! — обескураженный Ольгиными инсинуациями Макс покрутил указательным пальцем у виска.

— А у вас нельзя жениться на двоюродной сестре?

— А у вас что, можно?

— У нас можно.

— Да быть такого не может. Не неси чушь.

— Может. Запроси свой компьютер, пусть он тебе наш закон о семье и браке разжует.

Макс оказался настолько взволнован, что стал допрашивать грэйва вслух. Получив ответ, он вскочил и нервно заходил по комнате.

— Вот уроды! Я этого Хрущева, недобитого троцкиста, выкопаю и на свалку выкину! Всех найду, кто причастен, пидоргов недоделанных! Какие суки! Что же вы, блин, и дальше не пошли, на родных детях жениться не разрешили? А мне пофиг, тупая ты железяка, могут или не могут эти твои сраные загсы двоюродное родство отследить! Как теперь народу мозги вправить, для этого ведь целое поколение требуется! Вот скоты!

В очередной раз пинок по ни в чем неповинному стулу оказался столь болезненным, что Макс наконец-то заметил сжавшуюся на диване испуганную Ольгу.

— Извини сестренка, что напугал. Бывало, что я в бешенство впадал, но что бы так... Это же полное крушение устоев... Это же ни в какие ворота... Это...

Почувствовав, что гнев Макса снова сносит ему крышу, Ольга вскочила с дивана и схватила Макса за руку.

— Макс, успокойся, а то так ты и меня прибьешь. Дыши медленнее, вот так, вдох, выдох, вдох, выдох. Посмотри, что ты натворил. Между прочим, мне твоим стулом чуть по ногам не прилетело.

Под подоконником растеклась лужа сока, причудливо украшенная осколками графина. Оконное стекло полет графина выдержало, лишь в месте удара образовалась паутинка трещин.

— Прости. Иди, оденься, а я пока на улицу подышать выйду. Надо убираться отсюда.

Ольга послушно отпустила руку Макса и пошла переодеваться. Много времени это не потребовало, вот только сумочка никак не находилась. Наконец вспомнив, что она осталась в институте, Ольга в последний раз оглядела комнату. За окном солнце, море, пляж, парусник, Макса не видно. На полу у кровати все еще мокрый купальник, непорядок. Ольга подняла его, аккуратно развесила на спинке стула и вышла в коридор. Дойдя до двери в гостиную, помедлила, снова ожидая увидеть разгром, учиненный неожиданно взбесившимся Максом. Но за дверью уже царил идеальный порядок. Ольга потрогала диван, на котором сидела — совершенно сухой. "Да, хорошо быть волшебником" — позавидовала она и вышла из дома.

На улице оказалось темно. Светилось только море, окна домика и парусник, плывущий по песку. Макс сидел за столом на его палубе и, глядя на море, что-то потягивал через соломинку из переливающегося всеми цветами радуги высокого бокала. Ольга понялась на палубу, подошла к Максу сзади и положила ему руки на плечи.

— Прости, Макс, это я во всем виновата, напридумывала себе черти что. Даже внезапно решила, что ты нам вовсе не родственник.

— Присаживайся рядом, бери коктейль.

— Макс, а как как может быть — в доме за окном светило солнце, а вышла из дома — ночь?

— За окном просто картинка. Сам дом в лесу стоит, а здесь только прихожая. Мне такая маленькая избушка на берегу нравится, большой дом вид бы испортил. Ольга, давай уже присаживайся и минут пять просто помолчим. Что-то нервишки у меня совсем расшалились. Порой хочется бросить это мое прогрессорство к чертовой матери. Мало того, что в верхах бардак, так еще и внизу дурдом, от которого руки опускаются. В четверг московские коммунальщики, в пятницу рижские ткачихи. Выбесили своими тупыми рацухами. Да и я тоже порядком одичал без общения с живыми людьми, совсем забыл, что они не компьютер, могут и ошибаться, и заблуждаться.

Ольга присела рядом, взяла бокал и откинулась на спинку лавки. Освещение парусника неожиданно погасло, теперь лишь его контуры выделялись на фоне светящегося моря. Ольга попробовала светящийся коктейль. Она хотела что-то спросить, повернулась к Максу, но он приложил палец к губам. Пришлось смотреть на море и медленно цедить коктейль. Вскоре зрелище заворожило Ольгу, море не только светилось, но и немного меняло цвет с каждой накатывавшейся на берег медленной волной. Мелкие рыбешки, то тут, то там выскакивавшие из воды, добавляли пятнышки новых оттенков аквамариновой краски. Вспомнился любимый калейдоскоп, давным-давно разбитый маленькой Алёнкой. Обещали ведь купить новый... Воспоминания прервались в тот момент, когда Ольга поставила опустевший бокал на доски стола рядом с бокалом Макса, коснувшись его руки. Тот накрыл Ольгину ладошку своей и вздохнул.

— А где-то там, далеко за горизонтом, есть мой маленький мирок, в котором тоже идет 1977-й год. И там мне сейчас всего семнадцать лет. И там у меня появилась любимая девушка, которой было всего пятнадцать. Не совсем появилась, я к тому времени с ней уже лет семь дружил. Просто дружил, даже за девушку ее не воспринимал. Нет, конечно я знал, что она не мальчик...

— Красивая?

— Нет. Наверное, может поэтому я и видел в ней только младшего по возрасту и очень верного друга из моего двора. Мы с ней даже ни разу не поссорились. Когда в десятом классе я на девушек засматриваться начал, то обсуждал их с ней, она мне даже дурацкие советы давала, как к ним лучше подкатить. Рассказывал ей о своих победах... ну и о поражениях тоже. Потом я закончил школу, она закончила восьмой класс, мне исполнилось семнадцать, а ей через месяц пятнадцать. После ее дня рождения я спросил — почему к ней, кроме меня, никто из мальчиков в гости не пришел? Ведь практически круглая дата. А она в ответ садится за пианино и поет мне грустную песенку про некрасивых девушек, на которых глаз парней не задерживается. "Не нужна помада на губах, не заметит губ никто". Подожди, Ольга, сейчас я тебе эту песню спою. Рояля в кустах у меня нет, но вот гитара где-то неподалеку завалялась.

Макс отправил пустые бокалы в синтезатор, достал полные, через край отхлебнул из своего. Потом принес гитару, снова уселся, слегка пробежался пальцами по струнам, вспоминая подобранные когда-то аккорды.

Полилась мелодия, Макс запел, Ольга внимательно слушала. Когда песня закончилась, Макс отложил гитару и продолжил рассказ.

— Ну вот, спела она эту песенку, подошла ко мне и попросила меня ее поцеловать в губы. Очень неожиданная просьба была. Друга и вдруг в губы. В общем, поцеловал я ее и всё. Наша дружба с этого момента навсегда закончилась.

Макс потянулся к бокалу и сделал длинный глоток.

— И что дальше было? — поинтересовалась Ольга.

— Дальше... Дальше мы еще целую неделю целовались с утра до вечера. А потом я уехал в Хабаровск. Я ведь после школьного выпускного ездил туда в институт поступать, ну и поступил. Уехал, писали мы друг другу письма, потом я приехал на каникулы и было у нас всё уже по-взрослому.

— Подожди, ты же говорил, что с 15-ти летними у вас нельзя.

— Да, нельзя. Статья есть, но несовершеннолетние по ней не подлежали уголовному преследованию, значит мне было можно. Потом снова целый семестр был наполнен письмами, потом в середине июня я вернулся и у нас был уже целый месяц любви. А потом мне вдруг исполнилось восемнадцать и всё закончилось. Между нами встал последний месяц ее пятнадцатилетия. Накануне вечером у меня был серьезный разговор с родителями. Закон суров, но это закон. Ну, в общем, сразу все очень сложно стало. У меня были очень законопослушные родители, и меня они точно так же воспитали. Статья грозила и мне, за половые отношения с несовершеннолетними, и им, за недонесение о преступлении. Таков был тогда закон, не допускавший исключений, дети должны стучать на родителей, родители на детей. Согласился я с мамой и папой, обещал им месяц потерпеть, пока ей не стукнет шестнадцать. В общем, у меня день рождения, а я с самого утра от нее скрываюсь, не хочу оказаться наедине, знаю, чем это обязательно закончится.

Вечером она пришла на день рождения. Все нормально, рядом с нами гости, родители — чего мне бояться? А она уже дуется, даже к моей однокласснице ревновать начала, с которой я год назад целовался. Пришлось, когда мы оказались вдвоем на кухне, объяснять ей, в чем дело. И зря, лучше что-нибудь соврал бы. Она этого моего "планового" охлаждения отношений не поняла, каждый день обвиняла меня в трусости, говорила мне, что все равно никто ничего не узнает. Через две недели она сказала, что такой трус как я, может катиться на все четыре стороны, она себе другого найдет. И тут уже я вспылил. Какого такого другого? Мне бы просто уйти, сама бы потом прибежала извиняться, а я сказал: "Попробуй, может и получится". Больше она никогда со мной не разговаривала. Три моих слова, всего три. Их ведь по-разному понять можно. Я и сам не знаю, что именно я имел ввиду, когда их сказал. И тем более не знаю, как их поняла она. А она наверняка услышала "на такую никто не позарится". Я тогда долго жалел, что волшебников не бывает и я не мог сделать ее красавицей. Была бы она красивой, эти три последних моих слова не были столь убийственны. Выглядели бы они тогда как "не будешь ты никого искать, ты меня любишь". Вот всегда мне было пофиг, красивая она или нет, а после такого расставания стало не пофиг.

Макс заметил, что Ольгин бокал снова пуст. Кивнув на него, он спросил

— Понравилось? Повторить?

— Вкусно. А что это?

— Коктейль "Нирвана Z171". Ни капли алкоголя, но успокаивает нервы отменно. Эффект интересный — текущая проблема, вызвавшая стресс, уходит на второй план, на первый приходят воспоминания о чем-то похожем, но благополучно забытом. Основной ингредиент — это фосфоресцирующий сок из каких-то плодов, растущих за тысячу световых лет где-то там, — Макс неопределенно поднял свой светящийся бокал вверх, указывая им на звезды, — где крутится пригодная для жизни планета с каталожным номером Z171.

— На меня твой коктейль почему-то не действует. Просто очень вкусно.

— И даже болтливость не повысилась? Ну в смысле не появилось сильное желание поделиться какой-нибудь историей из твоей жизни?

— Нет.

— Значит, у тебя просто нет стресса. Нечего снимать. Ну или просто какой-нибудь порог не превышен.

— Значит нет, — согласилась Ольга. Я, конечно испугалась, когда ты ни с того ни с сего графин со стола прямо в окно смахнул, но так, не очень. А ты там был, на звездах?

— Нет. Даже если бы возле этих звезд в 1977-м году были маяки для телепортации, то все равно, мне было бы скучно отправляться туда одному.

— А со мной?

— Крутой вопрос. Тупиковый. Требует задать целую кучу встречных вопросов, чтобы понять, что именно ты имеешь ввиду. Давай я тебе тоже один крутой вопрос задам, только включу полиграф, хотя это против моих принципов, использовать его в разговоре с близкими мне людьми.

— А без него нельзя?

— Мне так кажется, что сейчас нельзя.

— Ну ладно, пойдем к твоему полиграфу.

— Никуда ходить не надо. Спрашиваю — ты случайно в меня не влюбилась? Вернее, спрошу так, чтобы полностью отбросить неоднозначность вопроса — ты в меня влюбилась?

— Нет.

Макс печально кивнул.

— Значит да. Плохо. Все, полиграф выключаю, можешь расслабиться и привирать сколько угодно. И в кого именно ты влюбилась — в Эдика или уже в Макса?

— Ловко ты... Не знаю. Сначала в Эдика, потом в Макса, а потом оказалось, что оба они... Ну Эдик, конечно, вообще красавчик был, но это не важно. Внутри ведь вы совершенно одинаковые.

— Черт, ну когда я успел тогда тебя в себя влюбить? Виделись то мы всего-ничего. И даже встретила ты меня довольно неприветливо.

— Аленка, как только приехала тогда из Хабаровска, сразу с порога начала хвастать, что с парнем познакомилась и даже уже целовалась с ним. Я тогда подумала, что парень этот ее ровесник, а когда увидела, что ты старше Аленки лет на десять, то струхнула за нее. Стоит такая наглая и самоуверенная морда, почти в два раза старше сестры, да еще и лыбится. Ну а потом ты мне такие цветы подарил, что я на тебя по-новому взглянула, и Аленку решила по-другому защитить. Отбить тебя у нее, для того чтобы подинамить чуток и бросить. Ну а минут через десять уже подумала — какое там еще динамо, такой классный парень. Голову потеряла, даже твоего имени не зная. Ну а потом, когда ты пропал, а папочка нас допрашивать начал, даже ревновать к сестре начала. Макс, ну расскажи теперь, как ты с Аленкой то познакомился?

— Да случайно, на вокзале.

— В Хабаровске?

— В Белогорске. Ольга, когда я в Хабаровске искал замену моим девушкам, это уже после Алёнкиного дня рождения было. Я уже Максом был. Честное пионЭрское. Тем более, что ничего у меня с той девушкой не было, красивая, но скучная. Всё, вопрос с Алёнкой закрыт?

— Макс, а что ты делал на вокзале с цветами? Только не говори, что хотел их к памятнику Ленину возложить. А перед тем ты сказал милиционерам, что девушку встречаешь. И зачем ты Алёнку поцеловал?

— Да это не я, это она меня поцеловала. В щеку. Не знаю, что там со стороны кому-то показалось, но поцеловала она меня именно в щеку. Ладно, слушай всю историю. В Белогорск я заявился на ностальгическую экскурсию. Смотрю на родной город и не узнаю — малюсенький такой, почти деревня. Ну не деревня, не обижайся, просто маленький такой патриархальный городок. Такой ленивый и совершенно безопасный. Увидел кое-что знакомое с детства и поплыл, совершенно страх потерял. Только парализатор в кармане, ну еще кое-что силовое, порталов не подготовлено, даже дипломат с телестартером, которым портал из любой точки можно открыть, и тот в машине остался. Я тогда по своей глупости этот дипломат таскал везде, где порталы через каждые пятьдесят метров не были подготовлены, ну, чтобы в случае опасности сразу незаметно свалить. И вот, на тебе, взял и забыл дипломат в машине. А тут подходят ко мне два мента и документы требуют. Ну а я в розыске, как пропавший без вести, только под другой фамилией. Чего я испугался, непонятно, я ведь все расследование под контролем держал. Вот с этого всё и началось.

Макс пересказал Ольге все дальнейшие события.

— И вот тут меня злость разобрала за все мои пережитые страхи и решил я твоего папу немного наказать. Думаю — заявлюсь к Аленке, изображу из себя перед ним эдакого донжуана, может еще дополнительно вежливо нахамлю, а потом смоюсь, чтобы он всю милицию на ноги поднял. Должен усиленно порядок в городе охранять, Брежнев все-таки приехал, а он всех подчиненных на свои личные проблемы бросит, вот и влетит ему хорошенько. А вас в квартире двое оказалось, ну думаю, вообще отлично, то, что у меня типа роман с обоими дочками, его еще больше взбесит. Ну а потом я случайно фотографию бабушки увидел, ты сказала, что это твоя бабушка и все, вся злость сразу потухла.

— Ладно, теперь все понятно. Макс, а что бы было, если бы ты случайно в наш фотоальбом не заглянул? Вот устроил бы ты папе переполох, а дальше что?

— Не знаю. Этих двоих милиционеров, которые у меня документы проверяли, точно уволили бы. Ибо нефиг к невиновным гражданам приставать. Твоего папу наверняка тоже из начальства поперли бы.

— За что? За переполох, который устроил ты?

— За дело. Потому что переполох устроил бы не я, а именно твой папа. Если бы он сам стал меня искать, чтобы уши оборвать — никаких претензий. Но я уверен, что он для поисков привлек бы подчиненных, в этом то вся проблема. И за что, спрашивается, он своей властью стал бы злоупотреблять? Я что, что-то противозаконное сделал? В гости к его дочкам без его разрешения пришел и его тапки временно экспроприировал?

— Макс, мой папа не такой. Не стал бы он подчиненных использовать, чтобы за тобой гоняться. Ну может, поговорил бы на кухне, в крайнем случае, сам пару затрещин дал бы. Возможно, в крайнем случае, спустил бы тебя с лестницы. Но даже если так, то мы бы тебя запросто у него отбили. И вообще, я не пойму, почему ты так на милицию зол?

— Это я тебе потом расскажу. Обязательно расскажу. Теперь удовлетвори мое любопытство, почему ты решила, что я вам не родственник. Я же тебе свои семейные фотографии показал. Что не так?

— Макс, ты мне сам сказал, что фотографии можно подделать так, что никто ничего не обнаружит. Вот после этого я сразу и подумала, что это вы с Алёнкой так свой роман скрываете. Эдика папа уже знает, вот ты и объявился у нас двоюродным племянником. Ты сказал мне, что он тебя разоблачил, и вот вы уже придумываете историю про общую бабушку, подделываете фотографии. Глупость, конечно, несусветная. Как только я увидела, как ты взбесился из-за наших законов о семье, то поняла, что глупость.

— Да, фантазия у тебя работает. Плохо то, что твой папа то же самое может подумать.

— А ты просто не говори ему, что ты Эдиком был.

— Хорошо бы, но нет Эдика, нет и объяснения, как я вас нашел. Хотя, конечно, в такую чудовищную цепь случайностей, какая произошла на самом деле, тоже очень трудно поверить. Сам уже не верю.

— А разве ты не мог нас по архивам найти? Ты ведь как-то обстряпал через них свое появление под видом троюродного брата?

— Представь себе, не мог. Я ведь, когда к вам попал, реальные поиски провел. В этом мире не оказалось ни мамы, не папы. Это совершенно точно, потому что я знал, где и когда они родились. Ну а мои бабушки и дедушки не нашлись потому, что информации для поисков недостаточно было. Что надо знать, чтобы найти человека? Фамилию, имя, отчество, дату рождения, год рождения, место рождения, место жительства, место работы. И вот тут уже проблемы. Кое-что с годами выветрилось из памяти, кое-что я никогда не знал. А с поиском бабушек вообще проблема — надо еще знать их девичьи фамилии. Так что я с такими установочными данными даже самую любимую бабушку не смог найти. Это уже потом, когда я полностью уверился в том, что она была в этом мире, я все ее здешние следы разыскал. И то, кое-какие белые пятна остались. Например, нет у вас в Белогорских архивах ни одного документа, который связывал бы вашу фамилию с ее девичьей фамилией. Вернее, не было, сейчас то документы в архиве есть, но это подделка, состряпанная для моей старой легенды. Замуж твоя бабушка выходила в каком-то другом городе, так что ее новую фамилию без встречи с вами я никак не узнал бы.

— Ну тогда никаких проблем, раз сейчас какие-то документы о смене фамилии есть. Скажешь папе, что помнил и девичью фамилию, и место рождения, и дату рождения, вот так нас и нашел.

— Нет, проблема есть. Та самая подделка в архиве загса, запись о выдаче копии свидетельства о браке взамен утерянного. Я место заключения брака в гроссбух от балды вписал. И дата свадьбы липовая. А вот твой папа может знать, когда и где его родители поженились.

— Надо у нас дома поискать. Может это свидетельство о браке где-то в папке с документами лежит.

— Думаешь я не искал? Мне же это просто — грэйв сканирует сразу все содержимое вашей квартиры и потом спокойно разбирает всё, что в матрице, по листочку. Проверена не только квартира, проверен ваш подвал, содержимое дядиного рабочего кабинета, проверено всё здание библиотеки, в которой работает твоя мама, проверена даже квартира твоей хабаровской бабушки. Не нашлось свидетельство, то ли выброшено за ненадобностью, то ли действительно утеряно.

— Возможно, кое-какие документы остались в бабушкином доме.

— У нее был свой дом? Вот черт, не знал. Надо смотаться, проверить.

— Некуда мотаться. Снесли его уже, там теперь новый микрорайон.

— Ну тогда, если я не хочу снова проколоться перед дядей, один только вариант остается — увидел фотографию в вашем альбоме. Значит был у вас дома. Значит, ухлёстывал за дочками. Или не ухлестывал, а просто его хотел подставить.

— Макс, ну ты что? Думаешь, эта фотография, которая в альбоме, единственная, что ли? Ее же не в одном экземпляре напечатали. Было пять штук. Одна в нашем альбоме, вторая была в альбоме у бабушки, одна в Хабаровске, у нашей второй бабушки, и по одной у меня и у Алёнки. Правда, Аленка свою посеяла, слишком маленькая была, унесла куда-то показать и с концами.

— Вот, это уже хорошо, что с концами. Надо подумать. где я ее мог увидеть. Предположим, что фотку на уроке изъяла какая-то учительница...

— Макс, ну ты чего? Учительница в крайнем случае ее маме на родительском собрании отдала бы. И потом, вдруг Алёнка тогда рассказала родителям, что подарила ее кому-нибудь. Ты не в ту сторону думаешь. Такая фотка есть у меня. А я пять лет в Томске прожила.

— Там я с тобой познакомился, втерся в доверие, и ты мне свои фотки показала?

— Ну что-то типа того.

— Получается, что когда я к вам заявился перед днем рождения, ты меня уже знала? И вместе со мной дурила родному папе голову?

— Да, нехороший вариант. Ладно. Но на самом деле эту фотку кто угодно мог увидеть, даже в мое отсутствие, она у меня над кроватью вместе с другими висела.

— Точно висела? А то дотянется дядина длань до одной из твоих однокурсниц и выяснится, что на стенке кроме импортных мальчиков с гитарами ничегошеньки не было.

— Висела. И никаких мальчиков с гитарами у меня на стенке не было. Они у Ксюхи висели, вот она и допрыгалась, ее в марте с последнего курса отчислили.

— За неуспеваемость? Попрыгунья-стрекоза, лето красное пропела?

— Да нет. Училась она получше меня, ей даже красный диплом светил. Выгнали за аморалку. Она недельку с одним преподом с другого фака погуляла, а он женат оказался. Вот ее и отчислили, хотя она даже не знала, что он женат. Его жена тоже в универе преподает, мало того, общественница. Как-то однажды проверку в общаге устроили, и ее назначили главой комиссии. Заходят к нам в комнату, придраться вроде не к чему, ну и решила эта стерва проверить пыль на Ксюхиной книжной полке. Провела пальцем и за фотографии зацепилась, а они возьми и упади на кровать. Стала собирать, смотрит — а там ее муж с Ксюхой целуется. Всё, привет, не отопрешься, против фоток переть бесполезно.

— А муж что?

— Развестись сначала хотел и на Ксюхе жениться, научил, что говорить, да эта стерва двух свидетелей нашла, которые сказали, что Ксюха и с ними тогда любовь крутила. Свидетели наверняка липовые, двоечники, такие за "уд" на экзамене какие угодно показания дадут. Вот и получилось все так, как будто Ксюха гулящая девка и соблазнила невинного препода, для того чтобы он ей дипломную работу написал. Ну после такого какое там еще жениться... Жалко ее, ни за что попала, она же тогда все время в общаге ночевала, я точно помню. Но разве декану чего-нибудь докажешь? В понедельник фотки обнаружили, а через пару дней её уже отчислили и из общаги выкинули.

— И где она сейчас?

— В Томске ей ловить нечего, домой возвращаться стыдно, уехала в Новосибирск, устроилась просто лаборанткой, думала там восстановится, отучится пятый курс по новой. Да вот с таким клеймом в документах ничего не получилось, сказали минимум через год приходить, причем с такой характеристикой с места работы, чтобы только крылышек не хватало. Да еще сказали, чтобы срочно замуж вышла.

— А она симпатичная?

— Симпатичная. А тебе какая разница, ты что, жениться хочешь? Она сейчас на парней даже смотреть не может. Ты бы лучше ей диплом сделал, эти корочки все равно никто не проверяет.

— Не проверяет, потому что она пока не сотворила ничего такого — ни плохого, ни хорошего. А вот сделает какое-нибудь открытие, как набегут корреспонденты в ваш универ — расскажите, дорогие товарищи, как вы такого замечательного ученого взрастили. А им в ответ — никого мы выращивать не умеем, умеем только выгонять за аморалку. Так что лучше я в вашем деканате шухер наведу, такой, чтобы они сами положили диплом на тарелочку с голубой каемочкой. Конечно, после того, как с дядей разберусь. Слушай, а может вот к этой Ксюхе я и заходил, когда тебя не было? Пошла она на кухню чайник ставить, а я фотки на стенах стал рассматривать. Спрашиваю потом — кто эти школьницы? Ну она мне и отвечает — это Ольга из Белогорска с сестрой и бабушкой. Как думаешь, сможет твоя Ксюша немного мне подыграть? Я же решу ее проблемы с дипломом, и даже могу в НИИ к себе взять, раз она отличница.

— Сможет или не сможет — это ее надо спрашивать. А вот в НИИ ее брать не надо, она у меня всех парней отобьет. Да и если она в Белогорске окажется, то обязательно с папой пересечется. Вот тогда он никуда не денется, обязательно начнет ненужные вопросы задавать, когда она с тобой познакомилась, где познакомилась, почему расстались.

— Ну, мы с ней еще не расставались. У нас с ней даже ничего не было. Нет, припоминаю, было что-то такое в марте, не стал бы я иначе по Томским общагам шляться. Точно, она же целую неделю у меня жила, а в общагу мы за ее конспектами приходили.

— Дурак. Не было — и не надо. Мне обидно будет, если ты с ней... Ты ведь все-таки свалился к нам даже не двоюродным братом, а вовсе дальним родственником, седьмая вода на киселе. Я знаю, что не пользуюсь большой популярностью у парней, и лицо простое и груди почти нет, и вот еще оказалось, что и задница у меня не такая, как надо, так что влюбиться в меня с первого взгляда невозможно. И вот, в кои то веки познакомилась с суперским парнем и на тебе, он меня даже за женщину не воспринимает. Знаешь, как обидно? И тут получается, что я тебя своими руками красавице-подруге отдаю. Вдвойне ведь обидно, представляешь, как?

— Представляю. Бедная дурнушка, которую никто не любит. А прЫнца на белом коне хочется всем, да?

— Ольга кивнула и, состроив кислую рожицу, печально шмыгнула носом.

— И только Брежнев сказал, что ты красивая. А незадолго до этого кто-то весьма самоуверенно собирался отбить у младшей сестрички её любимого парня. Ольга, заканчивай сиротку изображать, на меня эти уловки не действуют.

— А что, и попробовать нельзя было? — тут же улыбнулась Ольга. — Тем более что Брежнев старик и поэтому ему абсолютно все молодые девушки красивыми кажутся. Ну а грудь у меня действительно не удалась. И внимания на меня никто особого из-за этого не обращает. Зимой еще ничего, приглядываются, а летом так вообще полный мрак. Вот, яркий пример — бокал давно пустой, а никто даже этой вкусной инопланетной гадости не нальет.

— Я же предлагал.

— Предлагать предлагал, но сразу же и забыл. Давай, налей мне уже чего-нибудь, желательно покрепче, и угости сигаретой.

— Да, выпить чего-нибудь покрепче идея неплохая, а за сигарету надо бы тебя ремнем по толстой попе. Ладно, держи пачку дамских, из моего мира. Всегда хотел их попробовать, но не успел, курить бросил.

Ольга распечатала пачку и достала сигарету.

— Тоненькая. А огоньку у тебя не найдется?

Макс машинально похлопал себя по карманам, затем достал из синтезатора зажигалку и пепельницу.

— Вот же черт, курить бросил, даже не тянет, а привычка искать в карманах зажигалку осталась.

— Трудно было бросить? — спросила Ольга, затянувшись сигаретой.

— Да я не сам, это все медицина будущего.

— Выпил таблетку и бросил?

— Нет. Это от тяги к алкоголю можно отделаться одной таблеткой. Попал спирт на вкусовые рецепторы и все — во рту как будто стая кошек нагадила, сразу тошнота накатывает. С курением тоже так можно, попал никотин в организм, тоже тошнить начало. Вот только сама посуди, как быть, когда рядом кто-то закурит и носом дым втянешь? Да, концентрация не та, но все же... И потом, курение — это скорее психологическая зависимость, сигарета может быть и без никотина, лишь бы сам дым изо рта шел. Так что пришлось мне нескольких сеансов в медкапсуле провести, чтобы от тяги к сигаретам избавиться. Но это даже лучше — курить не хочу, но могу. Иногда, конечно, хочется закурить, но очень редко. Надо бы и тебя от сигарет отучить.

— Ну, может, как-нибудь потом. Я вообще редко курю.

— Ладно, чего пить то будем "покрепче"? Водку или какую-нибудь настойку?

— Лучше коньяк.

— Трехсотлетний подойдет?

— Макс, а ничего что истории коньяка меньше трехсот лет? — проявила осведомленность Ольга.

— Ну это как посмотреть. Если коньяк был залит в бочки в середине четвертого тысячелетия, а разлит по бутылкам еще через триста лет, то такая мелочь, что в данный момент почти десять тысяч лет до Рождества Христова, не играет никакой роли в истории коньяка.

— Тысяча... Макс, мы что, сейчас в прошлом?

— Ну да. Во-первых, это самое безопасное место на Земле, сейчас на земном шарике живет меньше народа, чем в столице СССР, а во-вторых, отправляясь сюда, экономишь время там. Помнишь, ты не верила, что за три дня все оборудование изучить успеешь? Так вот, три дня там тебе не понадобятся. Когда мы вернемся после твоего обучения, там всего пару мгновений пройдет. Заодно и фигуру твою немного подправим и новые зубы вырастим. Только не проси третий размер груди.

— Это почему? Может, я именно третий хочу. Тогда все парни мои будут, даже женатые.

— А вот представь — ответил Макс, доставая пузатую бутылку коньяка и бокалы. — Ушла ты утром из дома, возвращаешься вечером, а к твоему росту прибавилось сантиметров пятнадцать. У домашних сразу вопросы — как это возможно? За один день то... И ничем такое не объяснишь, только волшебством или прилетом инопланетян. В общем, антинаучный какой-то факт. А ведь в городе масса народа тебя знает и такую моментальную перемену тоже заметит. Слухи бегут быстрее паровоза. Народ в стране воспитан в духе материализма, в волшебство и инопланетян не верит, значит, останется одно объяснение — дочку начальника милиции подменили враги СССР, подсунули двойника. Ну а раз начальник милиции ничего не замечает, значит он и сам враг. В городе, где полно военных и секретной техники начала 20-го века, долго такие слухи циркулировать не смогут, их компетентные органы пресекут. Рассказать, как? Ну а с грудью то же самое, это ведь почти второе лицо. Так что сделаем тебе пока первый размер, ну а месяцев за шесть он и до второго дорастет.

— У меня и так первый — возмутилась Ольга.

— С кем ты споришь? — отмахнулся Макс. — Я на своем веку столько голых девиц повидал... Тысяч десять, а может даже и сто.

— Макс, ну ты и мастер заливать. Ты, конечно, Казанова, и возраст у тебя почтенный, многое мог успеть, но, чтобы вот так... десять тысяч... В году всего 365 дней, не забывай об этом. Или, может быть, тебе довелось пару лет в женской бане работать?

— Угадала, — рассмеялся Макс. — Нет, кем и где я только не работал, а вот этого не довелось. Хотя сама идея интересная. Я, пока квартира с ванной не появилась, обязательно раз в неделю в баню ходил. Потом, конечно, уже не так часто, только когда горячую воду отключали. И женщин, работающие в мужских отделениях, видел не так уж и редко. А значит, и мужики в женских должны работать, только раньше мне это в голову не приходило. А у вас как с этим казусом?

— Насчет мужских отделений не знаю, не бывала, а в женских... Видела я одного такого в Томске. Однажды были у нас университетские соревнования по лыжному кроссу, пробежалась я, вспотела, возвращаюсь в общагу, ну и, естественно, захотелось мне помыться. Душа в общаге нет, вернее есть, но никогда не работает, никак его не починят, отмахиваются, что до бани пешком всего три минуты. Мы с девчонками в баню обычно по пятницам ходили, а был только вторник, они кросс не бегали, пришлось их уговаривать. Уговорила, пошли, приходим, а там очередь. Взяли билеты, очередь отстояли, Танька с Ксюхой вместе зашли, а мне пришлось еще минут пять ждать, пока кто-то выйдет. Захожу в раздевалку, вижу, они еще не разделись, стоят в комбинашках, шепчутся о чем-то, на меня косятся. Ну, думаю, заждались меня... Я к свободному шкафчику, быстренько разделась, шкафчик закрыла и только тут увидела, что забыла поставить в него сапоги. Пришлось взять их и идти к столу, где банщица сидит, просить, чтобы она мне дверцу открыла. Подхожу и вижу — банщицы нет, за столом сидит мужик в халате, на меня смотрит. Ну я так и замерла перед ним, как дура, в одной руке банный кулёк, в другой сапоги. Оглядываюсь вокруг — никто от этого мужика даже не отворачивается, как будто и нет его. Мои девчонки тоже сидят, в чем мать родила, и на меня странно смотрят. И хихикают. Вот как ты сейчас.

— Ну а ты?

— А что я? Огляделась я и дальше на мужика смотрю, не знаю, что делать, что сказать. Я от неожиданности даже номер своего шкафчика забыла. Только и сообразила, что прикрыться кульком и сапогами. Он эти сапоги увидел, прошел именно к моему шкафчику и открыл его. Возвращается, показывает пальцем мне на грудь, то есть на сапоги, а потом на шкафчик. Ну я опомнилась, пулей туда, сапоги пристроила и побыстрее в помывочное шмыгнула, даже шайку по дороге не забыла прихватить. А девчонки уже там меня ждут. Это они, пока мужик дверцу мне открывал, впереди меня туда ломанулись. В помывочной гогот стоит, все бабы этого мужика обсуждают, который вместо банщицы. Ну мы с девчонками тоже ржем. Они-то, как в раздевалку зашли, сразу его заметили, потому что отдавали ему наши билеты. Знаешь, что они тогда подумали? Что я специально их сегодня в баню заманила, чтобы приколоться. Ну типа узнала, что банщиком сегодня мужик, их вперед пропустила, а сама внутрь даже не собиралась. Вот они сильно и не раздевались, ждали, войду я или нет. Ну а потом, когда я разделась, решили, что я нарочно дверцу захлопнула, чтобы к банщику голой подойти, показать им, какая я крутая, что мне все равно. Я им тогда объяснила, что мужика этого просто не заметила, ну они давай еще больше ржать, надо мной, конечно. Оказывается, я у стола всего секунд десять стояла, а мне показалось, минут пять он меня разглядывал. Ничего, скоро я им отомстила. Знаешь, как? Когда мы помылись, я сразу же к своему шкафчику пошла. Во второй-то раз голой перед банщиком стоять уже проще. Вытерлась, полотенцем обмоталась, сижу, жду, когда девчонки будут просить мужика дверцы шкафчиков им открыть. Выходят они такие, на носочках, шайками прикрываются. Положили они шайки на место, всё, прикрываться больше нечем, только мочалками. Ксюха первая к столу подошла, Танька сзади... А я лицо руками закрыла, сквозь пальцы наблюдаю и от смеха давлюсь... Танька то погрудастее меня, а Ксюха так вообще... Ну думаю, сейчас он их вблизи рассматривать будет, и уж наверняка не десять секунд.

— Ольга, ты так вкусно рассказываешь, что эта твоя Ксюха мне нравится все больше и больше. И зачем я только ее бросил? Ну и что этот ваш мужик, рассмотрел их?

— Как же... Это тогда, когда я перед ним глухонемую изображала, мне показалось, что он меня рассматривает. А тут я увидела, что он сам стесняется, даже посильнее девчонок, смотрит им только в глаза. Пошел он шкафчики открывать, на других голых женщин не смотрит, все время куда-то мимо них косит. Мне еще смешнее стало, трясусь от смеха... Уже не над девчонками, а над собой и этим банщиком. Ну а девчонки подумали, что над ними. Обиделись. Ну я им, конечно все рассказала, когда из бани вышли. Потом мы этот случай долго вспоминали. Вся наша общага в эту баню ходила, дни и часы, когда женщина работает, а когда мужчина, никак не угадаешь, ну и, естественно, у каждой студентки своя история была. Потом все, конечно, привыкли, ну мужик и мужик, слава Богу, что хоть одетый. Тем более, что работал он временно, просто банщица на два месяца в больницу загремела, а в управлении банями другой замены не нашлось.

— А сколько ему лет то было? Небось пенсионер?

— Да нет, максимум лет сорок.

— Ну ни фига себе... Сорок лет человеку, самое оно, а он на голых девок смотреть боится. Вот чувырло... И как он только умудрялся вас не видеть, ему же следить надо за вами, запоминать как-то, чтобы вам шкафчик с чужой одеждой не открыть, ну и чтобы воровства не было. Не верится как-то. Может, если совсем рядом, то еще можно, смотря в глаза, чего-то впукло-выпуклого не увидеть, а если хотя бы на шаг отойти... Нет, Ольга, где-то ты чего-то привираешь. Одно дело — смотреть без интереса, другое — смотреть и не видеть.

— А ты бы стал смотреть?

— Конечно. Не получится же по-другому.

— И на меня стал бы таращиться? Я же ужасный ужас, двоюродная сестра. Только отвечай честно. Полиграфа у меня, конечно нет, но...

— Честно? — задумался Макс. — Даже не знаю. Наверное, да. Дырок я, конечно, демонстративно в тебе прожигать не стал бы, а вот посмотреть посмотрел бы.

— А на Алёнку?

— Ну раз на тебя посмотрел бы, то и на Аленку тоже.

— А на мою маму?

— Ну, на твою маму вообще легко. Это тебе она мама, а мне просто родственница, моей крови ноль. А чего это ты такой разговор завела? Давай с него соскочим, тем более что работать в бане я пока не собираюсь.

— А к тому завела, что сам сочиняешь. Даже работая в бане, ты никак не мог бы... Вот смотри, посчитаем. В отделении бани помещается сорок человек и находятся они там в среднем по часу. За восемь часов триста получается, за неделю две тысячи. Но ведь через неделю повторы начнутся! Разве нет?

— А, ну да. Только, Ольга, увидеть фото или видео девушки то не то же самое, что саму девушку. Я ведь жил в другом мире и в другое время. Эротика там легкодоступна, чтобы насмотреться, в женскую баню устраиваться не надо. Журналы, кино, реклама, а уж интернет...

— Что такое интернет?

— Потом объясню, да и ты в течение ближайшего года сама узнаешь. Сделаю я в стране интернет, только называться он будет как-то по-другому, по-русски. Еще не придумал как именно, калька с английского "интерсеть" мне не нравится. Грубо говоря, интернет это... как же это тебе объяснить... ну это такая глобальная компьютерная сеть... Черт, как же сложно объяснять такие элементарные вещи...

— Не знаешь предмета? — хихикнула Ольга.

— Знаю, только слов понятных тебе подобрать не могу. Крутятся в голове только серверы, маршрутизаторы, модемы, рутеры и прочие вайфаи с кримперами. Ты же наверняка ни одного из этих слов не слышала. Вот давай попробуй, объясни мне русским языком на пальцах, что такое ложка и как ей пользоваться. Ну, давай.

— Тю... Ложка это — Ольга взяла в руку воображаемую ложку. — столовый прибор для поедания супов... в общем, для жидкостей...

— Кашу, значит, ею есть нельзя? Или салаты там? — поддел Макс.

— Можно. Это... Это столовый прибор для еды, чтобы не есть руками.

— Она, значит эта твоя ложка сама берет пищу и в рот кладет? А руки в это время можно вязанием занять? Отлично. Ну расскажи хотя бы, как эта ложка выглядит.

Ольга еще чуток подумала, пытаясь изобразить руками ложку и рассмеялась.

— Не могу. Действительно не могу объяснить то, что даже маленькие дети знают. Ложка она и есть ложка.

— Вот! — торжествующе поднял палец Макс. — Элементарные вещи необъяснимы. Начнешь рассказывать, что ложка состоит из держала, хлебала и соединяющей их перемычки, потребуется объяснять три новых слова, а то и четыре.

— Ну, этот то твой интернет, похоже, совсем не элементарная вещь. Ему небось хотя бы семестр в институте обучаться надо, ну или на каких-нибудь курсах.

— Как раз-таки элементарная. Даже дошкольники в нем сидят.

— Элементарная... Сеть... Сидят... Судя по этим словам получается какое-то плетеное помещение или машина?

— Да нет... Это просто выражение такое. Залезть в интернет, сидеть в интернете. На самом деле большинство людей воспринимают интернет скорее как нечто абстрактное, чем материальное, тем более что это материальное находится неизвестно где. Поначалу, чтобы попасть в интернет, нужен был телефон, не сам телефон, а телефонная линия, подсоединенная к компьютерному модему. Ну а потом даже провода стали не нужны. В общем, если абстрагироваться от разнообразной сложной электронной техники, из которой состоит интернет, его можно описать как огромную электронную библиотеку, в которой любой подключившийся через компьютер может посмотреть всё, что в этой библиотеке есть. Это и книги, и газеты с журналами, и кинофильмы, и музыка, и программы. Можно не только посмотреть, но и скопировать на свой компьютер. Еще по интернету можно вести переписку, разговаривать, как по телефону, совершать покупки. Нет, просто словами это не объяснишь, показывать надо, минут десять, хотя бы, тогда все станет понятно. Подожди, подожди, я, кажется аналогию нашел. Что такое железнодорожная сеть ты, конечно же, знаешь? Да и что такое телефонная сеть, тоже. Вот! Телефонная сеть состоит из множества маленьких и крупных АТС, связанных кучей проводов. К телефонной сети в квартирах подключены телефонные аппараты. Интернет тоже физически состоит из подобия этих АТС, из мощных компьютеров, связанных проводами для передачи компьютерных данных. А вместо телефонных аппаратов домашние компьютеры.

— Ну вот теперь кое-что понятно. Сложная штука, у нас и телефонная сеть пока что не очень. В Белогорске автоматический межгород в ближайшем будущем даже не обещают, да и вообще, еще лет пять назад в трубке сплошные помехи были. Звонишь в соседнюю квартиру, а как будто на другой конец света. Так что в Москве твой интернет может через год и появится, а вот у нас...

— А вот и нет. Перетопчутся пока в Москве. Там все слишком на виду. Между прочим, пусть это и покажется тебе странным, само оборудование интернет-узлов полная ерунда по сравнению с проводами, тянущимися от них к конечным пользователям. Их же надо проложить по уже существующей застройке. А проложить надо сразу так, чтобы в каждом доме, в каждой квартире была возможность подключения, а это требует, кроме проводов, еще кое-какого оборудования, место установки которого в доме надо защитить от вандалов. Такая деятельность обязательно внимание привлечет, особенно если не объяснишь, зачем все это нужно. Нет, первыми интернет получат Сибирь и Дальний Восток. Расстояния здесь гигантские, бумажные письма неделями в поездах едут. Ну и будет кому-то дополнительный стимул к переселению сюда. Слишком много народа за Уралом, слишком мало здесь. Начну с Белогорска и новых городков вдоль новой автодороги и ее ответвлений. Ну и опять же, так как интернет — это не только компьютерная связь, но и библиотека, то библиотеку надо наполнить. Лучше наполнить самому, чем допустить в этом деле анархию. Только я еще не решил, чем именно наполнять. Видишь ли, пока что кино снимают не только ради славы, но и для заработка. Точно так же пишут и книги. И песни пишут, и поют их тоже не всегда лишь для собственного удовольствия. Если всё это станет бесплатным и легкодоступным, то все эти профессии не будут приносить денег, и в них останутся только дилетанты, готовые ради рюмки славы работать без гонорара. Ладно еще литература, она стерпит, ладно музыка — музыканты будут на живых концертах деньги зарабатывать, а вот кино... Для того, чтобы снимать кино, мало создать съемочную группу из энтузиастов-альтруистов, нужны еще и аппаратура, и реквизит, и средства для поездок на натуру.

— Не парься, кино государство средствами обеспечит. Важнейшим из искусств для нас является кино, это Ленин сказал, а раз это сказал сам Ленин, то и деньги на кино найдут.

— Ну да, это один из вариантов. Только пойми, кто платит, тот и заказывает музыку. Кстати, в СССР эта формула работает не совсем правильно. Платит государство, то есть в идеале весь советский народ, а решают, что снимать, что не снимать, что пускать в прокат, что не пускать, чиновники разных уровней. Нет, цензура нужна, но четких критериев ее нет, все слишком субъективно. Даже гриф "детям до шестнадцати" и тот ставят по каким-то идиотским критериям. Я честно пытался понять, что в этих фильмах действительно "до шестнадцати". Хрен там, не понял. Секса на ваших киноэкранах вообще нет. Во-об-ще. Абсолютно. Эротика да, есть кое-какая, если можно считать мелькнувшие на пару секунд сиськи или задницу эротикой. Но такая невинная эротика встречается и в фильмах без ограничения возраста. Кстати, почему-то голых мужских задниц в кино в разы больше, чем женских. Это что, в руководстве Госкино одни пидоры засели, что ли? И почему тогда в музеях и библиотеках нет залов "детям до шестнадцати"? Дурдом. И вообще... Ты вот можешь мне объяснить, почему, ну почему ограничение именно до шестнадцати, а не до восемнадцати?

— Никогда не задумывалась. Может быть, это связано с законами о браке. Прежде чем выйти замуж в восемнадцать, надо ведь еще и повстречаться чуток. Может они там по старости лет наивно думают, что два года — тот самый "чуток"?

— Не думаю. Я же только что узнал, что замуж можно и в 16 лет выйти.

— Ну это только если залетишь. И то, какое-то специальное разрешение надо. Мозги, наверняка знатно прополощут.

— Ерунда. Хочешь, я расскажу тебе, как ты могла бы выйти замуж в 16 лет без всяких беременностей?

— И как?

— Запросто. Ты восьмой класс в 15 лет закончила, ведь так? Могла ведь не учиться дальше, а пойти работать? Например, дворником. Дворнику никакого специального образования не требуется. Могла ты поехать на Украину и устроиться дворником уже там? Могла. Дали бы тебе место в общаге, прописали бы там и всё. В Украинской ССР брачный возраст для женщин — 16 лет. Подав заявление за месяц до 16-ти, сразу после дня рождения ты могла бы быть замужем. Увольняешься, возвращаешься сюда замужней. Кстати, твоего мужа после свадьбы имели бы полное право посадить на три года.

— За что?

— По 120-й статье УК, за развратные действия в отношении несовершеннолетних. Я же не просто так взбесился, меня ваши законы взбесили. Как-то эта часть УК раньше мимо меня прошла, ну а теперь я по ней аналитическую справку получил. Понимаешь, оказывается, что сам секс с четырнадцатилетними не возбраняется, а вот разговоры о сексе с ними до самого совершеннолетия вести никак нельзя. И показывать им ничего нельзя. Рот себе зашей, свет потуши и только тогда делай что хочешь. Даже для супругов никакого исключения в этой статье не предусмотрено. Дурдом полный.

— Макс, ну чего ты к этим законам так привязался? Понимаю, что ты прогрессорством занимаешься, но как они лично тебя задевают? Ты же не собираешься романы с несовершеннолетними заводить?

— Не собираюсь. Моим девчонкам 18 уже есть, осталось только с ними помириться, вот только не знаю, как с ними с тремя жить, чтобы никто на них не косился.

— Да, аморальная у тебя ситуация. Многоженство у нас запрещено.

— Что мораль? Какая такая мораль? Ты еще скажи коммунистическая... Ты видела хоть одну книжку под названием "Мораль"? А если ее нет, документально оформленной в виде закона, то как какое-то поведение может считаться аморальным? А статья 235 УК, запрещающая двоеженство или многоженство, вообще дурацкая. Ну, подумай сама, что такое двоеженство? Если включить логику, то это ситуация, когда у мужчины две жены. Например, сбежал от одной, получил каким-то образом чистый паспорт и женился по новой. Действительно немного нехорошо, двоих ведь обманывает. Ну, а если сбежал навсегда, то такими своими действиями он ограничивает свободу первой жены, может она за другого выйти захочет, но как ей со сбежавшим развестись? Но какая-то юридическая сволочь берет и однажды этой статьей УК переворачивает все с ног на голову. Теперь оказывается, двоеженство к браку никакого отношения не имеет. Теперь это сожительство с двумя или несколькими женщинами с ведением общего хозяйства. Вдумайся, какая непонятная муть. То ли неженатый мужчина на два дома живет, и там и там огород копает, то ли на один, но втроем. Ну ладно, пусть имеется ввиду и то, и то. Но что такое сожительство? Возьмем какой-нибудь толковый словарь русского языка, например, Ожегова. Сожительство — это проживание в одном помещении. Просто проживание. Живешь в одной квартире с женой и взрослой дочкой — отправляйся в тюрьму. Ну ладно, скорее всего под сожительством в УК имеется ввиду другое определение, то есть незарегистрированный брак. А раз так, то если одна из двух сожительниц по документам является законной женой, то юридически сожительниц получается всего одна. И что из такой статьи следует? Что вполне официально можно кувыркаться в одной постели хоть с десятком женщин, главное, чтобы общее хозяйство только с одной из них велось. Кстати, женщинам сожительствовать с несколькими мужчинами и вести это самое хозяйство не запрещается. Вот такая ваша мораль, вот такое у вас равноправие полов.

— Да-а, — протянула Ольга, когда Макс замолчал. — Ты, Макс, самый настоящий антисоветчик. Причем отъявленный. Слышала, что нашу власть ругают, но вот чтобы так... Даже по "Голосу Америки" такого не услышишь.

— Понимаешь, им, забугорным голосам, чем у нас хуже, тем лучше. А законы я ругаю потому, что с такими законами счастливой страны не построишь. Я знаю ваше будущее, то, которое ждет ваш мир, если я не вмешаюсь. Знаю, только не спрашивай меня, что именно там, впереди, ладно? Думаешь, если поднять экономику, перегнать весь мир по производству, технологиям и зарплатам, то граждане СССР будут счастливы? Будут, но не все. Потому что все люди хотят свободы, а ее то как раз и нет. Должно быть так — "раз не запрещено, то можно", а у вас пока что — "если не разрешено, то запрещено". Тяжело безоговорочно любить страну, если в стране главный неписаный закон звучит так — "был бы человек, а статья для него всегда найдется". И чем образованнее становится индивидуум, тем более гнетет его неопределенность своего будущего. Человеку хочется быть уверенным, что если он перейдет улицу в неположенном месте, то его ожидает рублевый штраф, а не комната с решетками на окнах по статье "хулиганство". Так что экономика экономикой, а в первую очередь надо менять законы. И это мне кажется самым сложным, потому что для этого надо воздействовать на массу людей, сдвинуть их мозги в нужную сторону. И времени почти нет, через месяц должны принять новую Конституцию, которую еще при Хрущеве начали разрабатывать. К пятидесятилетию СССР не успели, теперь на носу пятидесятипятилетие. Ну и заодно 60 лет революции. Вот уж неймется вашим любителям что-нибудь завершить к какому-то юбилею... Особых изменений в новой Конституции не будет, но она закрепит кое-какие недостатки нынешней. Конечно, время терпит, через годик можно принять другую, но это все-таки Конституция и ее нельзя менять как перчатки. В идеале, ее вообще нельзя менять без парочки всенародных референдумов, между которыми должно лежать годиков эдак пять. Иначе всегда существует вероятность переворота. Вот смотри — соберется седьмого октября Верховный Совет голосовать за новую конституцию. И тут врывается в зал человек пятьдесят мирных протестующих с автоматами в руках. И вместо конституции развитого социализма депутаты принимают конституцию, делающую страну абсолютной монархией. Причем принимают совершенно добровольно. Делают добровольный выбор — или проголосовать "за" или проголосовать "против" и превратиться на глазах остальных депутатов в труп или в кусок отбитого мяса.

— Макс, ну это ведь невозможно. Вспомни войну, люди под танки с гранатами ложились... И таких в Верховном Совете очень много, война всего тридцать лет назад закончилась.

— Так то была война, там был внешний враг. Сейчас мирное время, всем кажется, что этот мир будет вечным. Я знаю будущее, в нем таких переворотов полно. Понимаешь, в чем еще дело... На фронте ты рискуешь только собой. Все твои близкие где-то там, за твоей спиной и ты их защищаешь. А когда ты в зале для голосования — у тебя нет этого "за спиной". Тебе называют адреса твоих близких, говорят, где они сейчас и что с ними можно сделать. Внутренний враг порой пострашнее внешнего. Да, фронтовиков в Верховном Совете полно. Но это сейчас. Что будет через десять лет, через двадцать? Останутся только те, кто никогда пороху не нюхал.

— Макс, ты что, собираешься у нас переворот устроить? — Ольга нервно взяла свою рюмку и выпила ее одним глотком.

— Вот! Неправильный коньяк и пить надо неправильно. — Макс последовал примеру Ольги. — Ты только закусывай, он мало того, что неправильный, он, оказывается, еще и жутко невкусный. Вот стоило кому-то ради такого триста лет жизни тратить? — Макс пододвинул вазочку с икрой поближе к Ольге. — Да ешь ты ее ложками, не в магазине куплена, не дороже простой воды. Хлеба, извини, больше нет, в Педжент ехать надо. Шутка. Я тебя к голосовому управлению синтезатором подключил, так что заказывай себе что хочешь, а если не понравится, сразу обратно бросай. Давай еще по рюмке и продолжим разговор.

— За что пьем то?

— А давай за тебя. За твою умную голову. За то, что ты возила с собой фотографию бабушки. Как сейчас помню — идем мы с Ксюхой по Томску, холодина, чаю хочется, глядь — какая-то общага стоит...

— Ну за меня, так за меня. Только ты не увиливай от моих вопросов. Что ты там с нашим Правительством сделать удумал?

— Не с Правительством, а Верховным Советом. Правительство — это Совмин. Не бойся, не будет никаких парней с автоматами. Расстрелы — это еще туда-сюда, а вот заложники — это отвратительно. Да и расстрелы... Видишь ли, нехорошо, что мочить придется именно тех, у кого крепкая жизненная позиция, а слабаки... они и так сдадутся.

— А ты бы сдался?

— Я? Скорее всего сдался бы. Под танк, когда враг наступает, возможно бы и лег, трудно сказать, а вот в зале для голосования... Да и все равно, в общем-то сейчас ваш Верховный Совет ничего не решает. Их избирают, они избирают Президиум. И то, предложений по кандидатурам от простых депутатов ноль. Ну а потом, до следующих выборов депутаты дружно голосуют за то, что этот Президиум предложит. А Президиум предложит только то, что ЦК КПСС одобрит. Только с уровня ЦК и начинается у вас демократия в политике. Это только лет через десять депутаты Верховного Совета вдруг поймут, что можно и "против" голосовать, и начнут свои предложения с трибуны отстаивать.

— Макс, а что ты хочешь изменить в Конституции? Ну объясни, не понимаю, чего ты вообще так за неё уцепился? Ладно еще уголовный кодекс, в нем действительно какой-то непорядок. Ну а Конституция — это же всего-навсего описание, ну, с какого возраста голосовать можно, с какого избираться, ну, какое устройство у страны. Она ведь даже не ПДД, ее и нарушить то нельзя. Ну она как бы... ну, простая декларация.

— Ну да, простая бумажка. Всего лишь декларация. Даже ты, человек с высшим образованием, не понимаешь, зачем она нужна, почему это основной закон, почему даже в календаре есть выходной день в ее честь. Удивительно.

— Ладно, ладно, хорош меня стыдить. Давай уже рассказывай, чего хочешь.

— Во-первых, хочу, чтобы депутаты все время работали депутатами, а не грели свои зады у теплых станков и мартенов. Сейчас то у них всего две сессии в год, и то, это по максимуму. Хочу длительную процедуру для последующих изменений в Конституции. Хочу единые законы для всего СССР. Но самое главное, что хочу, так это убрать из Конституции право свободного выхода республик из состава СССР. И не просто убрать, а так, чтобы всем было понятно, что дороги в свободное плавание больше нет. Ну и, необходимо запускать процесс постепенного слияния республик.

— Макс, — жалобно протянула Ольга, — ты говорил, что наше будущее знаешь. И хочешь поменять... Убрать... Неужели какая-то республика однажды... ну... выйдет из Союза?

Макс кивнул.

— А какая?

— Тебе лучше этого не знать. Потом как-нибудь расскажу.

— Но зачем? Что им, от этого лучше стало?

— Не стало. Но думали, что будет лучше. Их убедили, что будет лучше. Пропаганда, если ее правильно вести, может чудеса творить. И не нашлось мальчика, который сказал, что король голый. Ладно, забудь. Я постараюсь, чтобы такого не случилось. Все силы приложу.

— Как это забудь? Это всё Америка, да? И чего им там у себя не сидится, чего они к нам все время лезут?

— Да вот не сидится. Но у вас они еще скромно себя ведут, а вот в моем мире... Тебя вот, когда маленькая была и капризничала, кем пугали? Милицией? Ах, да, у тебя же папа сам милиционер. Тогда кем?

— Бармалеем.

— А. Николай Корнейчуков, значит, у вас тоже был. Ну да, он же в прошлом веке родился, должен был быть и у вас. А вот меня пугали Черным Джеком. Бармалей по сравнению с ним просто ангел. У нас страна слабенькая была, а вот Америка очень сильная. Очень мы ее боялись, хотя очень долго мы были ей совершенно неинтересны. А когда на нас обратили внимание... Всюду им надо свой порядок установить, что здесь, что там. Правда, у нас кнутом, а у вас пока пряником. Я больше не боюсь Черного Джека, не потому, что теперь знаю, что блэкджек это просто карточная игра, а потому, что я теперь сильнее всей этой Америки. В сотни, в тысячи раз сильнее. И понял я это только у вас, и то, не сразу. Кандалы, которые носил пятьдесят лет, за один миг не скинешь — местами в мясо вросли. Порой хочется взять и стереть эту Америку с лица Земли, мне это запросто. Отдал вечером приказ, а утром проснулся, там, где вчера были США, сегодня плещутся воды мирового океана. Но вот чем тогда я буду от них отличаться, от тех Штатов, что были в моем мире?

— Да брось. Если можешь, то возьми и сотри. Тогда и голова у тебя не будет болеть, о том, как нашу Конституцию поменять. Все соцстраны вздохнут с облегчением.

— Ну да, сотри. Легко сказать, легко сделать. Только понимаешь в чем дело... В США ведь и хороших людей полно. Пишут музыку, под которую ты танцуешь, пишут книжки, которые ты читаешь, снимают кино, которое ты смотришь, делают прекрасные автомобили, изобретают, строят дома, любят друг друга. Даже пшеницу выращивают, которую СССР у них закупает, а ты хлеб из нее ешь. Вот смотри — в прошлом году в стране в СССР собрали 220 миллионов тонн зерна, при этом в Штатах, согласно договору, закупили 6 миллионов тонн. Грубо говоря, с прошлой осени ты 36 дней ты ела советский хлеб, а вот в 37-й день ела американский, в 38-й ела или канадский, или европейский. В этом году, если бы я не подсуетился с погодой, собрали бы всего 194 миллиона тонн зерна, а закупили бы в США 15 миллионов тонн. Ты представь — 13 дней свой хлеб, на 14-й день — американский. Утонет Америка — 2 дня в месяц всему советскому народу жрать нечего будет. Ну и все счета СССР, которые в долларах, пропадут. Работали вы работали, произведенный продукт продали, нет Америки, считай, что всю выручку потеряли. Можно у других стран зерно купить, но не на что, доллар фантиком стал..

— Ну, может ты и прав. Но, неужели ты не можешь выкинуть куда-нибудь в космос всех тех, кто против СССР? Ну или хотя бы их руководство?

— Могу. Правда, против СССР там большинство. У них ведь пропаганда не только наружу направлена, но и внутрь. Попробуй отличи идейного от того, у которого просто мозги промыты. Вот то же зерно — сколько проблем с докерами. Вроде они тоже пролетарии, ну те, которые "всех стран, объединяйтесь", а нет, не хотят зерно для родины социализма грузить. Ну ладно, предположим, выясню я, кто всем этим руководит, выкину их куда подальше. Но сразу в Штатах начнется кризис, от которого в первую очередь пострадают не те, кто с зубами, а те, кто добрее.

— Какой еще кризис?

— Ну, про Великую депрессию слышала? Вот такая же начнется, если не пострашнее. Так что... Видишь ли, их благополучие во многом строится на обдирании более слабых стран. Доллар стал основной мировой валютой, вот только его курс перестал быть привязан к золоту. Фактически за все, что Америка импортирует, она расплачиваются простой бумагой. Если вот так, в один миг куда-то исчезнет все их правительство, доверие к доллару тоже исчезнет, ну и их экономика рухнет из-за гиперинфляции. Не могу я тебе понятно объяснить, тут уж я действительно предметом не владею. Чувствую, что так будет, и грэйв подтверждает. Я эту гиперинфляцию на своей шкуре испытал — утром буханка хлеба рубль, вечером два. И опять же, вся долларовая кубышка Союза летит к черту.

— Макс, ну ведь надо что-то делать. А то может случиться так — они нападут, а ты сопли жевать будешь, думать, отражать ли удар, не отразишь — плохо, отразишь — бедняжки американцы пострадают.

— Ну нет. Если нападут, я не перед чем не остановлюсь. Но они не нападут, уже нечем нападать, правда, они об этом пока не знают. Весь их ядерный арсенал не работает. Они, конечно, уверены в обратном. Жаль, только, что наши об этом не знают. А может и к лучшему, что наши не знают, появился бы соблазн напасть и решить все общественные противоречия одним махом. Ладно, Ольга, давай жахнем еще раз этой трехсотлетней бурды и отправимся назад. Надо с твоей Ксюхой договориться, пора наши с дядей непонятки закрывать. В Белогорске девять семнадцать, в Новосибирске, соответственно, семь семнадцать. Ей же на работу надо, а мы только адрес общаги знаем. Черт, и тут цейтнот, соседки по комнате, всем надо одеваться-краситься, не поговоришь. Может, оно и к лучшему, вечером ее выловим, в каком-нибудь ресторане посидим, потанцуем. Вечером времени вагон, аж до самого утра. Ладно, ладно, не буду я твою Ксюху соблазнять, — Макс весело улыбнулся Ольге, — Я даже немного посопротивляюсь для приличия, если она меня соблазнить захочет. Фотографию ее я уже видел, приятная девица.

— Где ты ее видел? — вскинулась Ольга. Ты же еще недавно о этой Ксюхе даже и не знал.

— Ну так у меня помощник есть, а у него в памяти все содержимое вашей квартиры записано. Он все твои фотки проанализировал и ее вычислил. Вот, смотри, — Макс достал из синтезатора несколько фотографий и пододвинул Ольге. Та нахмурилась и поджала губы.

— Ты чего? — улыбнулся Макс. — Ревнуешь? Брось, чем больше ты ревнуешь, тем больше я тебя подкалывать буду. Ничего с собой не могу поделать, сразу предупреждаю.

— Да нет, при чем тут ревность? Дело в другом. Я, конечно, понимаю, что ты скопировал всю нашу квартиру ради дела, но... Вот сейчас у меня такое ощущение, что ты рылся в моих вещах.

— Ольга, это не я. Это грэйв, он всего лишь машина, души у него нет. Я только конечный продукт получил. Но если это так тебя задевает... Хорошо, я не буду требовать от него давать мне информацию по твоим личным вещам. Вот сейчас же скажу ему, чтобы, если даже попрошу, он не показывал мне ничего такого без твоего разрешения.

— А потом свой приказ отменишь. Да и как он узнает, разрешила я тебе или нет?

Макс чуть было не проговорился об Ольгином импланте, позволяющем фиксировать все ее разговоры, но вовремя опомнился.

— Ну он же записывает все, что вокруг меня происходит, вот и узнает. Ну а насчет того, что я отменить могу... да, могу. Но раз я обещаю, то ты должна мне верить.

— Ладно, поверю.

— Ну и хорошо. Ну, давай, наконец-то хлопнем по рюмашке. Как говорится, на посошок.

— Не, не хочу. Напьюсь, а дома унюхают. Это ты у нас взрослый самостоятельный мужчина, а я пока что от родителей завишу. Даже денег своих нет.

— Дать? Сколько надо, столько и проси.

— Из синтезатора достанешь? С одинаковыми номерами? А потом папе придется расследовать, откуда в городе такие фальшивые купюры появились, что их от настоящих не отличить?

— Да, из синтезатора. Но номера у купюр разные. И вообще, они будут настоящие.

— Откуда у тебя настоящие? Ты же нигде не работаешь. Только не говори, что персики в синтезаторе выращиваешь и торгуешь ими на рынке. А, ну да, ты же будущее знаешь, наверняка в Спортлото играешь.

— Да нет. Я эти деньги у преступного мира отобрал. Ну не отобрал, а выяснил, где они свои заначки держат и конфисковал. Им они незачем, сидеть им долго, все равно пропадут. Мне они нужнее, билеты в Белогорск покупать надо, подъемные выдавать, потом зарплаты платить, премии...

— Как это пропадут? Скоро денежная реформа будет, что ли?

— Считай, что так. Потом посмотрим, будет или не будет.

— Ну тогда дай мне рублей сто пятьдесят, нет, лучше сто. На мороженное и на бензин. Надо будет еще, тогда и попрошу, не дома же их держать. Обнаружат, вопросы задавать начнут...Тем более что, насколько я понимаю, на одежду мне больше тратиться не придется?

— На бензин тоже. В машине очень хитрый бензобак. В нем будет столько бензина, сколько закажешь. В бардачке синтезатор, можешь из него то, что тебе надо, достать, хоть мороженное, хоть пирожное. Ассортимент, конечно, будет ограничен, конспирация требует. Только вот для управления всем этим придется тебе имплант подсадить.

— Чего подсадить? Куда?

— Имплант. Такая очень маленькая штучка, размером с маковое зернышко. Подсаживается под кожу. Это совсем не больно, зато даст тебе много новых возможностей. Имплант — это что-то вроде радиотелефона в голове, плюс радиоконсультант. Конечно, это не совсем телефон. В телефоне микрофон и динамик, а в импланте только микрофон, динамика нет, звук сразу в мозг передается, минуя ухо. И не только звук, но, если надо, то и изображение, так что не пугайся, если увидишь на столе какого-нибудь чертенка.

— А зачем мне это?

— Надо. Ты сможешь связаться со мной, когда возникнет такая необходимость. Можешь связаться с моим грэйвом, чтобы получить нужную тебе подсказку, вдруг в твоем образовании найдутся пробелы. Можешь прямо в голове музыку слушать и кино смотреть, хотя, как по мне, кино смотреть все-таки лучше своими глазами. Но когда это все в голове, никто не подслушает и ничего не увидит.

— Так этот твой имплант для телепатии нужен?

— Можно и так сказать. Хотя, как-то это не совсем правильно, потому что такая телепатическая связь идет только в одну сторону. Чтобы твои вопросы и пожелания были услышаны, тебе придется произносить их вслух. Можно шепотом, если уровень шума позволит этот шепот разобрать. Три раза слегка постучишь по мочке уха, скажешь, что тебе надо, и сразу получишь ответ. Дело в том, что мысли имплант читать не может, так что придется тебе общаться через него по старинке, речью.

— А почему нельзя с ним мыслями общаться? Ты же со своим грэйвом общаешься?

— Нельзя. Это разные классы устройств. И повторить технологию чтения мыслей никак невозможно, на эту технологию стоит защита.

— А зачем тебе технология, если ты можешь сразу готовое изделие получить? Засунул свои часы в синтезатор и вот тебе второй грэйв.

— Я рассматривал этот вариант. Ничего не получится, мне грэйв об этом сразу сказал. Почему не получится, он точно не знает, но мне удалось кое-что выяснить. Так вот, часы — это только корпус, содержащий самые простые навороты вроде датчиков с обратной связью, микросинтезаторов и прочей непонятной фигни. Внутри корпуса под часовой механикой расположен большой чип, который всем этим управляет. По идее, этот чип можно скопировать, ну ведь принципиально он ничем не отличается от обычной микросхемы. Вот только сам чип — это еще не всё. Ну сама посмотри, какие у него размеры. В таком объеме никак не поместится вся та информация, которая есть у грэйва. Книги, фотографии, фильмы, голограммы — это совершеннейшая ерунда по сравнению с миллионами, миллиардами, миллиардами миллиардов матриц разнообразных предметов, отсканированных людьми будущего за многие века. Не знаю, какой должен быть физический размер устройства, на котором все это хранится — может оно сравнимо с планетой, может с целой солнечной системой. Неизвестно, где все это находится, наверное, где-то вне времени и трехмерного пространства, ведь связь грэйва с этим устройством есть всегда, в любой точке времени, в любой реальности, в любой точке многомерного пространства, в гиперпереходах между этими точками, везде. И вот это неизвестное устройство скопировать уже никак нельзя. Устройство — это компьютер, а грэйв лишь пользовательский интерфейс. По какому протоколу идет обмен данными — неизвестно. Что произойдет, если грэйва поместить в дупликатор — неизвестно. Чтобы скопировать грэйва, надо сначала послойно разобрать его на атомы. А это значит, что связь в какой-то момент прервется. Восстановится ли она, когда появится первая копия грэйва? Неизвестно. А если появятся две копии? Тем более неизвестно. Неизвестно даже, можно ли вообще произвести сканирование чипа, возможно он находится в каком-то особом защитном поле.

— Компьютеры, интерфейсы, чипы, вот же словечки... Ладно, подсаживай то, что есть.

— Подсажу, раз согласна. Давай все-таки выпьем, у меня рука рюмку устала греть. Не бойся, дома не унюхают. Несколько минут в медкапсуле и ни опьянения, ни похмелья, ни запахов. Канистру спирта можно выпить, главное, вовремя перерывы делать, чтобы до медкапсулы добраться. Не боись, не доберешься сама — я тебя доведу.

— Это еще надо посмотреть, кто кого вести будет. Ладно, давай выпьем, только все равно я не хочу этот коньяк пить. Невкусный, да и не верю я, что его в бочках триста лет выдерживали.

— Это почему не веришь?

— Ну, я все-таки химик и кое-что о коньяке знаю. К нам препод в универе приводил на лекцию своего однокашника, директора какого-то крымского коньячного цеха. Я даже его имя и фамилию запомнила — Анатолий Гаврилов, полный тезка моего однокурсника, вот только отчество запамятовала. Этот Гаврилов нам и рассказывал, как коньяк делается. Заливается в дубовую бочку спиртяга, только не зерновая, а виноградная, потому что там кроме спирта еще какая-то отдушка есть. Кстати, большинство людей коньячный спирт от зернового на вкус и цвет не отличит, настолько мало там содержание посторонних молекул. Так что то, что на этот спирт переводится виноград, по сути дела простые понты, дань исторической традиции. Весь вкус коньяка образуется во время выдерживания этого спирта в дубовых бочках. Но дерево это не стекло, оно не дает полной герметичности и молекулы спирта понемногу улетучиваются через доски этих бочек. От этого, если кто непривычный зайдет в цех, где коньяк в бочках выдерживается, его с ног может свалить, настолько там воздух насыщен спиртом. Вот и подумай — если держать этот спирт в бочке триста лет, что там в итоге от него останется? Почти весь испарится. А у этого твоего коньяка крепость как у обычного. Значит что? Значит спирт в бочку доливали, а раз так, то не может этот коньяк считаться трехсотлетним. Так что давай, сообрази мне вместо коньяка чего-нибудь менее пафосного, зато более вкусного. У тебя же в синтезаторе тысячи образцов должны быть, вот и буду их пробовать.

Макс уже хотел сунуть в синтезатор бутылку сомнительного коньяка, но Ольга его остановила.

— Пусть стоит, не убирай ее, стол большой, места хватит. И вообще ничего не убирай пока, я потом посмотрю и вспомню, что мне больше всего понравилось. Раз уж у тебя собственный вытрезвитель есть, давай напьемся как следует, обмоем наш новый родственный статус, повеселимся. Спешить же некуда, сам говоришь, что время там замерло. И почему никакой музыки нет? Поставь мне что-нибудь веселенькое из 21-го века.

— Предлагаешь надегустироваться до поросячьего визга? Не пьянки ради, а токма чудес медицины испытаний для? Ладно. Там, в будущем, столько алкогольной вкуснятины наизобретали, что и не перепробуешь. А музыка, которая через сорок лет звучать будет, тебе может и не понравиться.

— Вот и посмотрим, понравится мне музыка или нет. В любом случае хочется хоть одним глазом в будущее заглянуть, хотя бы на музыку

— Ладно, заглядывай. Только там есть такие песни, которые тебе трудно понять будет. За сорок лет куча новых слов в оборот войдет, таких, которых сейчас вообще нет.

— Вот и поставь такую. Макс, ну интересно же.

Ольга подняла свой новый коктейль, чокнулась им с коньячным бокалом Макса и пригубила. Макс, отдавший грэйву команду отфильтровать тексты песен на предмет нейтральности к будущим общественным коллизиям, решил все-таки допить свою рюмку. Коньяк после рассказа Ольги показался еще более невкусным, но настроение вдруг стало великолепным.

— Может именно в этом его достоинство, — подумал Макс, — а не во вкусовых качествах? Все-таки как ни крути, а триста лет любовно ухаживать за бочкой со спиртом, как за какой-нибудь неприступной девушкой, это не хухры-мухры. Возможно, часть этой любви и осталась в коньяке. Да, конечно, всё это антинаучный бред — и неприступная девушка, и трехсотлетний эликсир из эмоций ходивших рядом людей. Но черти ведь тоже антинаучны, но все-таки существуют, кого хочешь спроси, хоть самого генсека.

Макс прислушался к звучавшей песне. Давненько он уже не слышал таких слов.

Жми на "фолоу", лайкни меня,

Лайкни меня, лайкни меня.

Жми и добавляйся в друзья.

Мы даже не знакомы,

просто жми на "фолоу ", "фолоу".

— Слова понятные, за редким исключением, — заявила Ольга, когда песня закончилась. — Но вот о чем в песне пелось, я действительно не поняла. Объясни, а?

— Вот еще чего. Это всё интернет-сленг из социальных сетей. Мне на объяснения недели не хватит, потому что ответ на один вопрос потянет за собой кучу других вопросов.

— Ну и не надо, — добродушно махнула рукой Ольга и решительно отодвинула едва начатый коктейль. — Тогда доставай на дегустацию следующий образец. И, кстати, нет здесь какой-нибудь лодки или водного велосипеда? Я нырять люблю, ну в смысле с чего-нибудь в воду прыгать.

— Все есть, и водный велосипед, и водный мотоцикл. Точнее их нет, но сделать то пара пустяков. Хочешь я тебе пирс с вышкой сооружу? Минут пять-десять подождешь? С вышки то удобнее прыгать.

— Вышку? Вышку хочу. Только не очень высокую. А водный мотоцикл — это что?

— Сама увидишь. Я, кстати, видеть то его видел, но никогда не катался.

Спички

— Как у тебя все просто. Настроить у побережья санатории, гостиницы и проблема решена. Ну вот, смотри, если места всегда есть, то... пусть треть населения СССР хочет летом отдохнуть на Черном море. Ну это условно 80 миллионов. Миллион туда, миллион туда — не так важно. Сто дней гарантированного лета, можно поделить их на пять смен по 20 дней. То есть, одновременно имеем 16 миллионов приезжих, предположим, что половина из них — это семьи. Давай посчитаем, сколько нужно жилья. Пять миллиона комнат для семейных и восемь миллионов для одиноких. Итого нужно 13 миллионов комнат. Без кухни, но с санузлом.

— Макс, ну зачем так много? Большая часть семейных с детьми едут, значит, в среднем, комната на троих, уже минус два миллион с хвостиком. А одинокие редко одни едут, чаще компаниями, и их можно селить по три-четыре человека. В конце-то концов это жильё нужно только для того, чтобы переночевать. Люди едут загорать и купаться, а не безвылазно сидеть в гостинице.

— Слушай, ты абсолютно права. Надо рекомендовать тебя Брежневу, пусть срочно сделает тебя главной по курортам. Если установить кровати в два яруса, в комнату свободно можно человек десять запихнуть, а то и все двадцать. Вывесить распорядок проживания — солнце взошло, все встали, солнце зашло, всем спать. Кто не соблюдает распорядок — в карцер. Всегда ведь найдутся такие, кто в свой законный отпуск захотят поваляться в кровати до десяти утра, вместо того чтобы уже ровно в восемь часов направляться стройными колоннами на пляж.

— Я не предлагала два яруса! Я просто сказала, что если девчонки едут отдыхать вдвоем или втроем, то пусть в одной комнате живут.

— А мальчишки — живо поинтересовался Макс. Тоже всю компанию в одну комнату?

— Конечно.

— Ладно. Ольга, ты девушка уже совсем взрослая, поэтому ответь мне на такой вопрос — как ты относишься к сексу на публике? Познакомилась девица с парнем, привела его на ночь к себе, а двум соседкам, пусть и подругам, что, глубокий сон изображать?

— Да, заснуть в такой ситуации трудно — улыбнулась Ольга. Танька, моя соседка по общаге, как-то однажды оставила у нас своего парня на ночь. Так мы с Ксюхой действительно заснуть не могли. Как они там ни старались потише, но ведь все равно все слышно. У меня с Танькой кровати вообще голова к голове, а у Ксюхи кровать напротив стоит, ей еще и видно кое-что. Смотрим мы с ней друг на друга, перемигиваемся и еле смех сдерживаем. В полуметре эти двое сопят и шуршат, а Ксюха мне еще на пальцах показывает, что они там делают. Я не удержалась, захихикала, они там, за изголовьем, затихают, тогда уже Ксюха мое хихиканье подхватывает. И так полночи, пока Танькин парень случайно не уснул, несолоно хлебавши. Ничего, сам виноват, надо было Таньку к себе вести.

— Ага, а там уже его друзья. Они, конечно хихикать не стали бы, они начали бы советы давать.

— Советы? Откуда ты знаешь?

— Ну так я тоже когда-то студентом был, жил в общаге, всякое бывало. Так что не спорь, чтобы отдыху на курорте ничего не мешало, надо всем неженатым по отдельной комнате. Семейным, кто без детей — одной хватит, ну а если с детьми, то обязательно две. Тебе не кажется, что муж и жена тоже люди? А раз так, они что, на время отпуска от секса должны отказаться?

— Ну ладно, пусть будет 13 миллионов. Многовато, конечно, но что, построить нельзя?

— Построить можно. Если я помогу, можно построить быстро, лишь бы берега хватило. Надо ведь эти 16 миллионов как-то равномерно распределить, а то выйдут на пляж, а там даже стать негде, как в автобусе в час пик. Ну ладно, кроме Черного моря есть еще и Азовское, и Каспийское. Предположим, построили мы эти гостиницы. Знаешь, какая следующая проблема возникнет? Как эти 16 миллионов привезти. Мы же только что сто дней лета на пять смен разбили. Получается, всех надо привезти в первый день смены. Нереально. Значит привозить придется постепенно, но тогда все 80 миллионов в сто дней никак не уместятся. Чтобы уместились, надо больше жилья, миллионов 16 комнат и рассчитывать транспорт на перевозку уже почти двадцати миллионов отдыхающих в месяц. Это не вообще, а в одном направлении. Больше, чем 600 тысяч в день. Значит, надо строить новые самолеты, новые поезда, новые аэропорты, новые железные дороги, вернее, большей частью модернизировать имеющиеся, но это сравнимо с постройкой новых.

— Построишь?

— Построю. И вот теперь начинается самое интересное. Скажи мне, кто этим транспортом управлять будет? Летчика или даже машиниста за один день не обучишь. Нет, я могу, конечно, и здесь помочь, но... Скажи мне пожалуйста, вот все они — дополнительные летчики, машинисты, проводники, технический персонал аэропортов и вагонных депо, чем все они будут заниматься осенью, зимой и весной? Возить то некого.

— Пусть отдыхают.

— А зарплату им Пушкин платить будет? Можно, конечно, цены на летние билеты задрать так, чтобы весь этот транспорт окупался, но у вас все-таки социализм, каждому по труду. Почему курортные транспортники три месяца в году работают, а остальные одиннадцать? Почему в пересчете на месяц труда зарплата у них о-го-го какая? Все ведь такую захотят. Ну и опять же, цены на билеты. Согласится ли народ втридорога платить? Скорее всего он решит как-то сэкономить. Начнет прокладывать маршруты через ближайшие некурортные города. Туда тоже цены поднимать? Получится, из-за курортников пострадают все остальные.

— В принципе, можно так — три месяца народ возят, а восемь — где-то еще работают.

— А ты на себя эту идейку примерь. Один день в неделю работаешь химиком, а три дня — дворником или уборщицей. Красота. Ладно, фиг с ним, с транспортом, это я так, проблему обозначить. Теперь вот еще что. Мало построить гостиницы, в них еще кто-то работать должен. Знаешь, сколько обслуживающего персонала понадобится на эти двадцать миллионов? Это ведь не своя квартира и даже не общага, люди приезжают всего на двадцать дней. Плюс общепит. Плюс какие-то развлечения. По самому минимум не меньше миллиона людей должны этих курортников обслуживать. И опять же, работа сезонная. Где их взять? В тех краях и без того всеобщая занятость, причем именно летом работы непочатый край. Фрукты где выращивают, ну виноград там, персики? Именно там, где летом солнце, возле этих самых курортов. Привозить обслуживающий персонал из других районов СССР? Выходит, для обслуги тоже нужен транспорт, жилье, общепит, магазины. Ольга, весь этот курортный отдых для всех желающих по тем ценам, что имеются сейчас, просто невозможен. Невозможен именно из-за своей сезонности. Было бы там лето хотя бы месяцев десять — другое дело. Но СССР — северная страна и с этим ничего поделать нельзя. Эпоха географических открытий закончилась, весь песочек, что возле теплых морей, давным-давно другие расхватали. Что делать = не знаю.

— Ну есть же у СССР друзья. Договориться как-то, построить эти курорты там, где круглый год лето.

— Друзья то есть. Вот только друзья ли они? Где гарантии, что когда мы там все обустроим, они не переметнутся? Да и летать туда придется над вовсе недружественными странами, карту вспомни. Закроют свое воздушное пространство, как тогда быть? Или если в дополнение американцы устроят поблизости от такого курорта какую-нибудь заваруху? Пяток миллионов советских людей в заложниках? Значит рядом наша военная база должна быть, а это уже совсем по-другому с друзьями договариваться надо. И, опять же, любая наша военная база — это красная тряпка для капиталистов. Все силы приложат, чтобы рядом с ней бардак начался. Замкнутый круг.

— Да-а... — протянула Ольга. — Жалко, что неоткрытых островов не осталось. А может, где-то в Тихом океане они есть? Там же не везде корабли плавают, есть какие-то определенные маршруты. Как там в будущем в плане географии, так же как у нас?

— Не знаю. Не интересовался пока. Нет, я карту мира видел, но на пустынный Тихий океан внимания не обратил. Да и карта эта была всего лишь по состоянию на 2050-й год. Подожди, я сейчас проконсультируюсь.

Безмолвный разговор с грэйвом продолжался несколько минут.

— Нет, Ольга, новых островов за будущие тысячелетия не открыли. На данный момент открыто все, что есть, все-таки в космос уже больше пятнадцати лет летают, а оттуда все видно. Не открыли, но... — Макс сделал торжественную паузу, их...

— Сделали? — не выдержала Ольга.

— Точно! Как ты догадалась?

— Фантастику читала. Там, правда, плавучие острова были, но ведь можно и обыкновенный насыпать.

— Насыпать... Это ж сколько грунта кораблями возить надо, там же глубоко... Нет, Ольга, их по-другому сооружали. Сначала да, насыпали, но при помощи телепортации. Убирали с суши горы, перемещая их по частям в море, потом сообразили, что этим поднимают уровень океана и он затапливает ту сушу, что уже имеется. Пробовали телепортировать грунт с морских глубин, но другие технические сложности возникли. И только тогда, когда научились одну материю в другую запросто преобразовывать, процесс действительно пошел. Вот только, когда потомки острова сооружали, делали они это в открытую. А я в открытую сделать остров не могу. Дело то даже не в том, что я высовываться не хочу, что не хочу быть ни богом, ни Дедом Морозом. Видишь ли... Я хочу, чтобы Сибирь стала теплой, а для этого меняю морские течения. У нас погода станет лучше, а вот у других она немного испортится. Кое-где даже очень испортится. Течения я меняю изменением профиля морского дна. Всякие там профильные псевдоспирали для... Неважно. Ну и обязательно придется дополнительно утопить Алеутские острова и часть Аляски, чтобы расширить Берингов пролив. Если пронюхают, что остров искусственный и создан для нужд СССР, то могут и в других природных катаклизмах СССР обвинить. Даже в тех обвинят, к которым я ни ухом не рылом. А мне почему-то не пофиг, что об СССР думать будут, сам не пойму, почему. Со временем к новой погоде привыкнут, даже будут считать, что она всегда такой была, и незачем им знать, почему она такая.

— Вот и делай этот остров тайно. Ну а наши моряки его обнаружат. Какое-нибудь землетрясение или вулкан.

— Землетрясение недавно уже было. Раскололо горные хребты так, что в итоге в СССР появится короткая прямая дорога от Европы до Хабаровска. Не совсем, конечно прямая, местами изгибы будут, не могу же я всюду менять русла рек, чтобы они стали перпендикулярны мостам. Ну и других гор на пути трассы полно, разумными темпами легально эти горы не сроешь. Можно тоннель вырыть, но только там, где без серпантина не обойтись. Ну или если тоннель будет казаться дешевле, чем вокруг горы дорогу прокладывать. Два сильных землетрясения подряд и оба в пользу СССР... слишком невероятно, чтобы быть случайностью. Поэтому только вулканы, а они, высунувшись из воды, увеличивают сушу вокруг себя довольно медленно. Ну вот обнаружат новый вулкан, торчащий из воды, и что дальше? В Морском праве открытое море принадлежит всему человечеству, и как СССР сможет присвоить этот маленький, хоть и растущий остров? Ну даже если присвоит, опять же вулканический остров — это вулканический остров. Пресной воды на нем быть не может, пока осадки не наполнят какие-то озера и подземные пустоты. Растительности тоже нет, и без дождей ее быть не может. Даже с песком проблемы. Минимум двадцать лет должно пройти даже не от момента обнаружения острова, а с того момента, как вулкан потухнет и на острове можно будет что-то гражданское строить. Нужно время, чтобы люди начали считать, что остров стал безопасным. Людям нужна уверенность, что завтра он не уйдет с ними под воду, что на нем не появится новый вулкан, что цунами его не смоет... Нет, Ольга,в любом случае еще лет пятьдесят с курортами в СССР будет проблема.

— Ну, если ничего не делать, проблема и сто пятьдесят лет будет. Давай, начинай уже остров создавать. Прямо сейчас.

— Сейчас я не могу. Сейчас это бесполезно, надо сначала в 77-й год вернуться.

— Ну так давай, открывай портал, возвращаемся.

— Ну да, соваться туда вот с такой сеструхой, которая надегустировалась и еле языком ворочает?

— А сам то, сам? Вон, когда мы в твой вытрезвитель ходили, ты первый в него залез. Боялся, небось, что свалишься замертво, пока я лечебные процедуры принимаю, и не сможешь грэйву команду отдать, чтобы и тебя вылечили.

— Да ничего я не боялся. Грэйв может впрыскивать мне в кровь микродозы нейтрализатора. На двигательный аппарат не хватит, но полчаса в ясном сознании оставаться позволит, даже если бутылку водки разом засадить.

— Ах, вот так, значит? С тобой даже поспорить нельзя, кто больше выпьет, ты ведь мухлевать будешь.

— Почему нельзя? Если пообещаю, то не буду.

— Точно?

— Точно. Честное пионЭрское.

— Ну ладно. Тогда давай поспорим. Или боишься?

— Я? Чего мне бояться? Нет, не было бы у меня вытрезвителя, я бы на такое спорить, конечно же не стал, здоровье дороже глупого спора.

— Я бы тоже не стала. Так что, спорим?

— Ладно, спорим. На что?

— А просто так. Давай начнем с этого коктейля. — Ольга выбрала из множества недопитых бокалов, стоявших на столе, самый дальний. — Давай, сделай себе такой же.

— Макс достал из синтезатора два бокала.

— Держи новый. Этот, твой, уже надпитый.

— Ишь ты, какой педант нашелся! Там всего то одного глотка не хватает, мог бы дать девушке фору. Ну ладно, давай полный, чтобы ты потом не жаловался, что я выиграла только потому, что на глоток меньше выпила.

Ольга взяла бокал, вытащила из него соломинку и выпила одним махом.

— Вот, я первая, считай теперь, что я тебе фору дала. Так... Теперь... Теперь вот это — Ольга взяла со стола бутылку коньяка. Из горла.

Макс быстро выпил свой бокал и достал из синтезатора бутылку коньяка.

— В твоей бутылке грамм сто не хватает. Считай, что теперь я тебе фору даю. И не возражай.

Макс покрутил бутылку, чтобы придать жидкости вращение, задрал голову и стал быстро пить. Ольга усмехнулась. Коньяк из ее бутылки начал бесшумно стекать по ее голени к пятке, тут же просачиваясь в щели палубы. Когда Макс прикончил свою бутылку и победно взглянул на сестру, ее бутылка была уже возле рта, а на лице нарисовалась гримаса отвращения.

— Не влазит? — участливо поинтересовался Макс. — Завязывай, меня не перепьешь. За мной сорок лет тренировок стоит.

Ольга выдохнула, наклонила бутылку и вылила в рот последние остатки ее содержимого, проглотила, скривилась и быстро замахала рукой перед ртом.

— Ну и гадость — поделилась она ощущениями. — Ты зачем ее крутил? Думаешь, от этого коньяк быстрее выливаться будет? Ерунда — смотри, я только чуть-чуть отстала. Думала, что внутри уже пусто, а там еще чего-то булькало.

— Ну так у тебя коньяка все-таки меньше было, чем у меня. Была бы полная...

— Вот, я так и знала, что начнешь меня своей форой попрекать. Надо быстрее чем-нибудь менее крепким запить.

Ольга привстала и снова взяла самый дальний бокал, вытащила соломинку и положила ее рядом с первой. — От него у Макса крыша точно отъедет, — подумала она. — Лично мне на дегустации маленького глотка хватило.

Макс с трудом осушил свой бокал и выжидательно посмотрел на Ольгу. Черт, — подумала она, — неужели я перепутала? Нет, вот же, соломинка прикушена. Придется теперь самой пить.

Ольга поднесла бокал к губам, отхлебнула, сделала глотательное движение, пытаясь при этом оставить вкусную, но коварную жидкость во рту. Тут же вскочила, перегнулась через леер и с сожалением выплюнула все, что было во рту.

— Твоя победа, — сообщила она Максу, — у меня объем желудка маленький, не помещается уже у самого горла стоит. Все, веди меня в свою лечебницу, что-то меня уже и тошнить начинает. Или нет, пойду лучше искупаюсь, соленой водички глотну, оно все само выйдет.

Ольга спустилась на песок, скинула халатик, тут же изобразив и падение, и то, что не может подняться.

— Ты чего, — подскочил Макс — в таком виде купаться собралась? А если утонешь?

— В каком хочу, в таком и купаюсь. Хочу — голая, хочу — одетая. Не твое дело.

— Да я не это имел ввиду. Ты же в стельку пьяная.

— А ты в сосиску. Ну ка давай, помоги девушке подняться.

Макс нагнулся, обхватил Ольгу за бока и потащил вверх. Ольга поднапряглась, дернулась, в результате Макс растянулся на песке рядом с ней. Левая рука стараниями Ольги соскользнула ей на грудь.

— А чего это ты меня лапаешь? — пьяно возмутилась Ольга. — Я тебе разрешения не давала. Вот сделай мне грудь, как у твоей Юльки, тогда и лапай. Конечно, если я разрешу. А то нулевым размером дразнишься, а ручонки тянутся. Ты что, забыл, что двоюродная сестра — это табу для тебя?

— Да первый у тебя размер, первый. Про нулевой это мне грэйв сообщил. А когда ты с горки в воду съехала и с тебя купальник слетел, я увидел, что действительно первый.

— Нет, нулевой, — капризно заявила Ольга, и разрешила себе удачно встать на ноги. — Давай поднимайся, нечего мои бедра рассматривать.

Ольга, качаясь, побрела в дом, постоянно оглядываясь, не решит ли Макс в такой ответственный момент прикорнуть на песочке. Тот не без труда поднялся и начал ее нагонять. Пришлось ускориться. Когда Макс вошел в медблок, Ольга уже забиралась в медкапсулу.

— Я первая — засмеялась она. — А ты пока приляг где-нибудь в уголке, на коврике.

— Я если прилягу, то уже не встану — сознался Макс. — Что-то я порядком нализался.

— Может тебе место уступить?

— Не надо. Я себе диванчик сооружу и посижу на нем.

— А если заснешь?

— Ну засну, так засну.

— А мне тут что, одной тогда скучать?

— Разбудишь.

— А вдруг не разбужу? Вставляй мне этот свой имплант и научи пользоваться. Я какой-нибудь фильм посмотрю или музыку послушаю. И скажи своему грэйву, чтобы пока ты не проснешься, он меня во всем слушался.

— Угу, — буркнул Макс, доставая из синтезатора две бутылки минералки и опускаясь на диванчик.

— Что угу? Ты там спишь, что ли? Вслух скажи, чтобы я спокойна была.

— Какая ты, Ольга, недоверчивая, когда выпьешь... Ладно. Грэйв, протрезви ее, задействуй имплант, обучи им пользоваться, а потом, пока я сплю, исполняй все ее голосовые приказы. Только спички ей не давай.

Макс сел на диванчик и пропел заплетающимся языком:

Спички детям не игрушка

Не забудьте их убрать!

Не оставьте на подушке,

Не бросайте под кровать!

Попадут ребенку в руки,

И устроит он пожар.

Вам тогда...

Что случится "тогда", Ольга так и не узнала, Макс уронил голову на грудь и затих. Она мечтательно улыбнулась и показала спящему язык

* * *

* * *

* * *

* * *

— Где подушка? — подумал Макс и открыл глаза. — Почему крышка медкапсулы так далеко?

Повернуть голову было трудно, еще труднее было сесть.

— Черт, такого "вертолета" уже лет двадцать со мной не было. И язык совсем сухой.

До медкапсулы было метра два, под Максом был короткий кожаный диванчик, которого еще вчера в медблоке не наблюдалось. Нога где-то там, далеко внизу, зацепилась за стеклянную бутылку, и та покатилась по полу.

— Газировка! — с вожделением подумал Макс и потянулся к бутылке. Вестибулярный аппарат не cработал и Макс очутился на полу. Лежать было лучше, чем сидеть, вот только что-то твердое упиралось в ребра, пришлось повернуться набок. Твердое оказалось еще одной бутылкой минералки, только совершено пустой. До первой бутылки было дальше, чем до синтезатора, и Макс, с трудом поднявшись, двинулся к нему. По дороге взбунтовавшаяся земля начала раскачиваться и, если бы не оказавшаяся рядом медкапсула, Макс снова оказался бы на полу.

— Нафиг мне эта вода, если есть кое-что получше, — решил он. — Вчера, похоже, я несколько перебрал, если даже в этот вытрезвитель не смог забраться. Сейчас уже полегче... сейчас точно залезу... черт, какие ноги у меня тяжелые... Похоже, что наконец-то и мозг омолодился, пришел в полное соответствие с возрастом тела. С чего бы иначе я начал строить глупые понты насчет "кто больше выпьет"? Интересно, Ольга до кровати добралась или прямо там, на палубе похрапывает? Нет, вроде она сюда направлялась, доползла, а тут такой облом.

Введенные в нужные точки организма препараты быстро победили и сушняк, и головокружение. Сразу начали возвращаться воспоминания о бурной вечеринке.

— Да... погудели, мать его за ногу... Вот откуда это лежбище. Это ж я вчера Ольгу первой в медкапсулу отправил, джентльмен хренов, а сам диванчик соорудил, сел и начал своей очереди дожидаться. Ну и уснул, конечно же. Значит, она трезвенькая вылезла и увидела на диване эдакого спящего свинтуса? И что теперь делать, как оправдаться то? Совсем разучился управлять эмоциями. Довыпендривался! Как маленького "на слабо" развела!

Закончив процедуры, Макс вылез из медкапсулы, отправил лежащие на полу бутылки обратно в синтезатор, развоплотил диванчик и оглядел медблок.

— Всё, делать тут больше нечего, надо Ольгу искать. Сам чуть не умер, а каково было бедной девочке?

Ольги не было ни в гостиной, ни в ее комнате. Макс включил в окне реальную картинку пляжа, вгляделся.

— Да, разруха полнейшая. Не тихий уютный пляж, а какой-то Диснейленд. Пирс, вышка, спираль водяной горки. Два водных мотоцикла, к одному привязано какое-то надувное чудо. И Ольги не видно.

Пришлось поинтересоваться местонахождением сестры у грэйва. Тот бесстрастно сообщил, что она в спальне Макса. Настолько бесстрастно, что в его голосе почудилась какая-то ирония. Некоторое время Макс стоял перед дверью, размышляя, все ли он вспомнил и надо ли ему стучаться в свою собственную комнату или нет. Вошел без стука.

Ольга в одних только трусиках от купальника, сидела в его постели и... Макс сглотнул. Сестра была не одна. Еще одна Ольга сидела в кресле, а две другие Ольги отпихивали друг друга от невесть откуда взявшегося в комнате зеркала. Когда Макс был замечен, Ольга на кровати пискнула и нырнула под одеяло. Остальные трое стыдливости не проявили и вызывающе воззрились на него.

— Вот блин... — подумал Макс, — оказывается, я не все вспомнил. Грэйв, почему их четверо?

— Голограммы, — ответил тот.

— Сам вижу, — огрызнулся мигом прозревший Макс. — У них сиськи больше, чем у настоящей Ольги.

Макс шагнул к синтезатору, достал из него халатик и положил его на тумбочку у кровати.

— Одевайся, нечего меня и себя смущать, не на пляже и не в бане. А этих, бесстыдниц, — Макс показал на остальных трех — я развоплощаю, чтобы ты себе голову не забивала. Да, красиво, эффектно, соблазнительно, но я уже говорил, что сразу нельзя.

— Подожди, Макс, — попросила Ольга, — я еще размер не выбрала. Ну посоветуй, какой лучше, какой тебе больше нравится.

Макс присмотрелся, оценивая параметры предстоящего апгрейда.

— Вот эта, справа, вообще никуда не годится. Перебор. Небольшой, но все-таки перебор. Смотрится отпадно, пока тело вертикально, а вот если его наклонить вперед, форма потеряется и получится черти что, чисто на любителя. А из двух других... Даже не знаю... Нет, все-таки лучший вариант у той, что в кресле сидит. Ну, довольна? Свое мнение я высказал, можно убирать? А то, как-то они меня смущают, особенно эта, которая правая.

— Ладно, убирай, — улыбнулась Ольга. — Забавный ты, от живой сестры глаза отводишь, а на голограммы таращ...

Одеяло, укрывавшее Ольгу, исчезло. Заодно исчезла и сама Ольга. Макс помотал головой, стряхивая наваждение и огляделся. В комнате осталась та Ольга, которая сидела в кресле. На лице ее была улыбка от уха до уха. Макс уставился на неё.

— Ой, Макс, видел бы ты сейчас свое лицо — произнесла Ольга и залилась смехом. — Ну ничего, грэйв запись вел, так что еще увидишь... Как ты с этим фантомом разговаривал...

Пока Ольга веселилась, Макс не мог оторвать взгляд от ее новой, задорно подрагивающей от смеха груди. Мысли совершенно смешались. Как, кто, когда, зачем, что делать и кто виноват — ни одна из них не могла выйти на первый план. Максом овладела полная растерянность. Его посадили в лужу. Его, который крутит судьбами всего мира, посадили в лужу. И кто — глупая напившаяся до безобразия девчонка? Или, как всегда, сам дурак? Конечно, сам.

Как только мысль о дураке вышла на первый план, остальные разбежавшиеся мысли тут же встали на свои места и Макс узнал у грэйва, каким именно образом Ольга добилась своего. Действительно, дурак. А она умница. Протрезвела и сразу все поняла. Какие там фильмы, какие там тряпки, это я ей и так дал бы. При первой же подвернувшейся возможности исполнила свое самое главное желание. И как мне теперь уговорить ее все назад вернуть? Добровольно отказаться от такой аппетитной части своего тела, пусть и временно, наверное, невозможно.

Аппетитный предмет созерцания вдруг выпал из поля зрения. Девушка встала, подошла к кровати и накинула предложенный Максом халатик.

— Маловат чуток, пуговицы не сходятся, мешает что-то, — дурашливо пожаловалась Ольга. — Не посмотришь, что именно? Ну чего ты дуешься? Классно я тебя разыграла? Это тебе моя маленькая месть за гаишника. Ну, скажи, что классно, не будь букой.

— Да, недурно, — кисло улыбнулся Макс. — Но тебе просто повезло, что я совершенно забыл, что дал тебе возможность покомандовать грэйвом. А если бы вспомнил да поинтересовался у него, что ты там ему приказывала, пока я спал?

— Ну как ты мог вспомнить? Ты же был пьян, как сапожник. Просто в дрова. В таком состоянии невозможно что-нибудь запомнить. Это тебе урок — не пытайся перепить того, кого знаешь лишь на чуть-чуть. Тем более девушек с опытом.

— Да какой там у тебя опыт?

— Представь себе, большой. Не забывай, что я вчерашняя студентка из общаги. Это на первом курсе мы еще дуры дурами, не понимаем, что может случиться из-за лишней рюмки. А когда однажды одна из твоих подруг залетит от святого духа... Ладно, не хочу об этом.

— Вы что там, каждый день квасили, типа тренировались? Ну мы же поровну выпили, я отъехал, а ты, получается, нет.

— Секрет! Ну какая тебе разница то? Главное, я своего добилась — смотри, как я классно выгляжу! Хочешь потрогать? Ну ведь хочешь?

— Да, хочу. Но не буду и кончен разговор.

— Но почему? Ну ведь никто из парней не отказался бы, если бы я предложила, у вас же только это на уме, кого-то потискать. Почему ты...

— А ты еще папе своему предложи, — разозлился Макс. — И вообще — полюбовалась на себя и хватит. Пора в Белогорск. Возвращаем прежний размер, не совсем прежний, а совсем чуток добавим, так чтобы...

— Ни за что. Чтобы я сама дала себя изуродовать? Я всю жизнь мечтала... ну не всю, а со старших классов... А теперь, из-за твоих дурацких капризов...

Ольга плашмя плюхнулась на кровать и победно зыркнула на Макса.

— Ты, конечно, можешь меня связать и силой в свою медкапсулу запихнуть, но этого я тебе никогда не прощу. И предупреждаю — я буду кусаться и царапаться.

— Ну и оставайся здесь. Не буду я с тобой нянчится. Все, я возвращаюсь, а ты остаешься. Даю тебе пять минут, чтобы одеться, вот тебе платье, вот туфли. Через пять минут папу твоего приведу, пусть он тебе мозги вправляет.

Макс вышел из комнаты, попытавшись хлопнуть дверью. Не получилось, хитрые петли в последний момент смягчили удар. Постоял обещанные пять минут. Упертая Ольга не выходила, не бежала за ним, виновато виляя хвостиком и послушно соглашаясь на даунгрейд. Макс открыл портал и шагнул в другую реальность.

* * *

— Нет, Максим, это у меня в голове не укладывается. Никак не укладывается. Это уже не родство, это что-то другое. Нет в русском языке определения этому. Разные это люди, разные. Я вот на себя эту ситуацию примерил. Разветвишь ты наш мир, приведешь ты сюда мою копию, поставишь передо мной — это ведь уже не я буду, а другой человек.

— Ну в каком-то плане ты прав. Только если смотреть именно с твоей точки зрения. А с точки зрения твоей жены — и ты это ты, и он это ты. И с точки зрения твоих дочек — и ты папа и он папа. Или вот если я сделаю копию Ольги и приведу их обоих к тебе — ты кого из них оттолкнешь? Я даже подскажу тебе, которая из них копия. Скажешь ей, ты, мол, не моя дочь и все тут? А вся разница между ними будет лишь в том, что одна из них на несколько мгновений больше на свете прожила. Ну, вот так вот и заявишь ей — ты не моя дочь?

— Не знаю... Но ведь у этой копии Ольги в другом мире останется свой отец — моя копия. И ей будет куда вернуться. Она должна будет вернуться, а то тот другой я очень расстроюсь там.

— А вот ни фига. Я не собираюсь раскалывать этот мир на две реальности. Мало того — я делаю всё, чтобы его никто не мог расколоть. Никто и никогда. Понимаешь, у меня, кроме вас, здесь уже образовались другие близкие мне люди, и я не хочу, чтобы в другом мире они остались без моего присмотра. А вот копию конкретного человека я сделать могу, достаточно привести его вот в такую вот доисторическую реальность, и раскалывать уже ее. Так что у обоих Ольг будет только один отец — ты, именно ты. И ты что, одну из твоих Ольг не признаешь? Признаешь, как миленький, я нисколько в этом не сомневаюсь.

— Ладно, племянник, убедил. Но все равно мне надо над этим как следует подумать.

— Думай, кто ж тебе не дает. Ты, дядя, хоть и моложе меня, но все равно старый какой-то, мозги еле шевелятся. А вот Ольга моментально признала во мне двоюродного брата.

— И давно ты это ей сообщил? — в голосе собеседника Максу послышались нотки то ли обиды, то ли ревности.

— Да не очень. Но все равно, она не могла успеть тебе рассказать, даже если захотела бы.

— Скрытная она у меня, — пожаловался полковник. — Недавно вот сдала в Томске на права, а я ни сном не духом. А тебе вот рассказала, так ведь? Иначе с чего бы это ты оформил доверенность на ее имя?

— Да, похвасталась, — соврал Макс. — Она ведь тогда меня ровесником считала. Сейчас, когда она знает, сколько мне лет, может и не стала бы хвастаться. Возрастной барьер.

— Ну а Аленка знает про тебя?

— Да нет. Молодая она еще, чтобы доверять ей такие страшные секреты.

— И что же в них такого страшного?

— Да понимаешь ли... Одной подруге расскажет, та другой... Дойдет до соответствующих структур, те не поверят, но копать на всякий случай начнут. По документам ничего не нароют, как ни старайся, а вот когда до живых людей дойдут, которые должны были знать меня, к примеру, школьником... Представь себе такой диалог:

— А кто это такой на вашей выпускной фотографии?

— А хрен его знает, в первый раз вижу.

— Вы что, не рассматривали фотографию, сразу в альбом положили?

— Рассматривал, но эту наглую морду вижу в первый раз. И вообще, век воли не видать, я точно помню, что тогда между мной и Колькой никого не стояло. Да вы, гражданин начальник, у Кольки спросите, он то же самое скажет...

Полковник улыбнулся.

— Да, тогда тобой уже серьезно заинтересуются. Ну и что? Помурыжат полгода-год, потом выдадут настоящий паспорт...

— Ага, выдадут, догонят и отправят лес валить за подделку документов. Нет, полгода-год, это если бы я попал к вам, как говорится, голый и босый, да еще из мира, технологически более отсталого. Что тогда с меня было бы взять, кроме анализов. А я, во-первых, жил в мире, где практически у каждого в кармане беспроводной телефон, где практически в каждой квартире компьютер и масса неизвестных вам технических прибамбасов. Даже с этим мне обеспечена золотая клетка на долгие-долгие годы. А во-вторых, у меня есть техника из далекого-далекого будущего, наличие которой не скроешь, потому что так подделать документы вашими средствами невозможно. И, значит, клетка уже пожизненная, а чтобы не ерепенился — на это заложники есть.

— Да, это у нас могут — помрачнел полковник. — Правда, не так, как раньше, времена все-таки изменились.

— Времена всегда одинаковые. Вопрос стратегический, и ни одна страна церемоний разводить не будет. Так что — или полная секретность или придется всех близких мне людей выдергивать из их привычной жизни. А потом — близких их близких. Ну и так далее.

— Теперь понятно, почему ты к нам двоюродным племянником заявился. И общаться можно и тайна под замком. А я, дурак, все испортил, Шерлок Холмс недорезанный.

— Да ладно, чего уж там. Я и сам виноват, подвела меня привычка ездить на машине даже там, где можно пешком дойти. Теперь надо думать, как нам дальше быть. Мои рекомендации — для Аленки и твой супруги я остаюсь двоюродным племянником. Как-нибудь потом им расскажем, надеюсь, они тогда не очень на нас обидятся.

— Согласен. Только... За себя я уверен, что не проговорюсь, а вот за Ольгу отвечать не могу. Зря ты ей рассказал, запросто может Аленке разболтать.

— Думаю, не разболтает. Она девочка умная. С Ольгой другая проблема. Ей надо временно уехать из Белогорска. Ненадолго, максимум на полгода.

— Это почему? Только на работу устроилась, и вот, уже уехать, да еще на полгода...

— Видишь ли в чем дело... Медицина будущего очень далеко шагнула, ей не только отрастить отсутствующую ногу — раз плюнуть, ей ничего не стоит за несколько часов прирастить третью... А такие мелочи, как чего-то убрать или чего-то увеличить — вообще тьфу. У тебя, вот, шести зубов нет, три коронки стоят, пять зубов с пломбами. Хочешь, новые зубы вставлю, все будут ровные, белые и здоровые? Минут пятнадцать займет, и никакой боли. Хочешь?

— Хочу — глаза полковника вспыхнули давним желанием. — Достали уже, болят часто, не знаю даже, на что сильнее реагируют— на холодное или на сладкое. А ты откуда про мои зубы знаешь?

— Из карточки в поликлинике. Вставлю, могу хоть сейчас. Давай, давай, не бойся — усмехнулся Макс, — ты не в том возрасте, чтобы тебя за руку к стоматологу тащить.

Через четверть часа полковник уже рассматривал в зеркале свои новые зубы. Он, ничуть не смущаясь Макса, погружал в рот то один указательный палец, то другой, ощупывая десны и пытаясь уловить хоть малейшее покачивание. Закончив осмотр, полковник довольно потер подбородок, с которого исчезла крупная родинка.

— Ну надо же, никаких следов. Теперь и с бритьем никаких проблем не будет. Спасибо, племяш.

— Да не за что. Только я сейчас обрисую тебе твои дальнейшие перспективы. Придется тебе на медкомиссиях избегать зубных врачей. Знакомых врачей, конечно, другие по барабану, карточку твою в поликлинике я подправлю, но живым то людям память не сотрешь. Но это так, совет на всякий случай, главное — супруге не давай в рот заглядывать. И место, откуда родинка исчезла, недельку-другую придется пластырем заклеивать, срезал, мол, когда опасной бритвой брился, рука дрогнула. Ну и обязательно придумай историю про новейшие пломбы из пластика.

— Вот же черт! Ну нет в жизни счастья... Так жене врать не хочется...

— Ну а ты как хотел? Тут одно из двух — или врать или... Ладно, если обманывать супругу тебе невмоготу, я могу все назад вернуть. Пятнадцать минут, и ты продолжаешь жить честным коммунистом.

Макс достал из синтезатора два моментально запотевших бокала

— Кваску холодненького не желаешь испить перед экзекуцией? — невинно осведомился он. — Ровно два градуса по Цельсию.

Полковник взял бокал, с опаской сделал глоток, кивнул и мелкими глотками выпил ледяной напиток до дна.

— Челюсти сводит, а зубам хоть бы хны — констатировал он. — Нет, Макс, обратной дороги нет.

— Вот и Ольга так говорит — "Хоть режь меня, но прежней быть не хочу". А ее изменения пластырем не залепишь. Поэтому и уехать ей надо ненадолго. Вот, посмотри — Макс вывел Ольгину голограмму.

Полковник вгляделся.

— Ну да, как и у меня — родинки на подбородке нет. И еще одной. Но зачем же из-за этого уезжать?

— Да ты ниже посмотри — вон, блузка не сходится. Не видишь? — Ну тогда смотри в купальнике.

Полковник выругался.

— Да, мать сразу заметит. Всё, пропала дочка, надо готовиться к свадьбе, от женихов теперь отбою не будет. Ну а ты куда смотрел? о чем думал, когда...

— Да ни о чем я не думал. Она сама технику освоила, и всё без моего ведома сделала. Ну ничего, вернется через полгода — все подумают, что само отросло.

— И куда, по-твоему, ей ехать? Ни жилья, ни работы...

— А куда подальше, но, чтобы в городе не было знакомых, которые ее недавно видели. Жилье и работа — не проблема, расстояния тоже — между Калининградом и Белогорском всего один шаг шагнуть. В общем так, для всех — позвонила она тебе, что посылают ее на двухнедельные курсы. Ты ее домой отвез, вещи быстренько собрали и обратно, там она в институтский автобус загрузилась и в аэропорт. А через две недели позвонит, что ее как отличнице, уже другие курсы предложили, полугодовые, и еще один диплом дать обещали. Как-то так. Ну, а потом видно будет, вдруг действительно замуж выйдет.

— Да, Максим, умеешь ты создавать проблемы. А их у меня и без того много. По службе, конечно.

— А что у тебя там не так? — поинтересовался Макс. — Вроде в городе все тихо.

— Если бы так. Последнее время, действительно, ни краж, ни ограблений, ни убийств. Но... Только ты не болтай никому, это секрет. Люди в районе стали пропадать. Массово.

— Что за люди?

— Да так, шелупонь всякая. Подназорные практически все куда-то испарились. Ну и не только они. Куча заявлений о пропаже постояльцев. Снимет человек комнату на несколько дней, вещи остались, а человек пропал. А хозяевам беспокойство — пока чужие вещи в доме, комнату новому жильцу сдавать как-то неудобно. Вот и обращаются в милицию, чтобы мы вещи эти забрали. А там, что ни чемодан или сумка, так обязательно что-то криминальное внутри. Ищем, постояльцев, ищем, и никаких следов. А по пальчикам получается, что все пропавшие хозяева чемоданов или в розыске, или бывшие сидельцы.

— Ну раз шелупонь, плюнь ты на них, не забивай себе голову.

— Да я бы с радостью, только по закону все граждане равны — и добропорядочные, и урки.

— Ну как знаешь. Флаг вам в руки, ищите, только все равно вы их не найдете.

— Это почему не найдем?

— Потому. Криминалу в Белогорске не место. Да и в стране тоже. Только ты не болтай никому, это секрет, — повторил Макс недавние слова полковника. — Это я руку приложил. Убираю потихоньку.

— Как убираешь? — глаза полковника сузились.

— А насовсем.

— Ты что их, того? — помрачневший полковник провел ребром ладони по горлу.

— Это лишнее — отмахулся Макс. — Просто я отправил их в другое время. В темпоральную тюрьму, так сказать. Для них там время остановилось. Ну, почти остановилось, идет только в те секунды, когда прибывает новый постоялец. И не думай, что я их "того" без суда и следствия. Всех проверил, гарантия стопроцентная, не то что у вас.

— Откуда такая гарантия? Ты что, ясновидящий?

— Во-первых, у меня надежный полиграф есть. А во-вторых, небольшой укольчик и клиент просто не способен ни соврать, ни скрыть что-нибудь. У вас то судят лишь за то, на чем попался, а у меня за все дела — и за все прошлые и за те, что только планируются.

— Сыворотка правды? Слышал я байки о ней. Не боишься, что твой подсудимый коньки отбросит еще до приговора?

— Не боюсь. Моя сыворотка настоящая. Она из далекого будущего, не то что ваше средневековое зелье. Да ладно, не бери в голову. Нет человека — нет проблем.

— Как это нет? В области узнают — трясти начнут, почему мы никого не разыскали. Я начальник, с меня и спрос.

— Не начнут. Скоро до этого пропавшего криминала никому дела не будет. Потому что по всей стране начнутся массовые побеги из мест заключения и на их фоне будет не до пропажи какого-то бывшего урки, уже отсидевшего своё.

— Побеги? — полковник неодобрительно покачал головой.

— Ну а ты как хотел, чтобы они прямо из бараков и закрытых камер поисчезали? Я, конечно, мог бы заменить их клонами, биороботами то есть, тем все равно, сколько лет сидеть, но увы... Рядом с настоящим криминалом сидит криминал случайный, или вовсе невинно осужденные. Учить их и дальше воровским порядкам глупо, а перестанешь учить — подозрительно станет. А так — ушли в побег и сгинули в болоте. В болоте, конечно, будут лежать лишь копии.

— Хрен редьки не слаще. У нас город проходной, не объедешь, не может такого быть, чтобы никто из бежавших не засветился. Пойдут упреки, что никого из беглых не поймали.

— Пусть они для начала в каком-нибудь другом городе поймают хоть кого-то, а потом уже тебя упрекают, — отмахнулся Макс.

— Эх, вижу, что ты ничего не понимаешь в нашей системе. — усмехнулся полковник. — Парадокс в том, что, если в городе не регистрируется преступлений, значит милиция ничего не делает. Так что надо готовиться заниматься очковтирательством. Спасибо, хоть предупредил.

— Ладно, чем смогу — помогу и насчет пропаж, и насчет беглых. А пока давай закроем эту тему и вернемся к Ольге.

— Ну а что Ольга? Все правильно ты решил. Надо мне попрощаться с ней и отправляй ее, куда надо, только присматривай, пожалуйста.

— Попрощаться... А без прощания пока никак? Может быть лучше через недельку посетишь ее по новому месту жительства?

— Да как-то не по-человечески не попрощаться. Хоть на неделю уезжает, хоть на два дня — а тут на полгода.

— Ну это если с твоей стороны смотреть. А со стороны Ольги? Не будет это выглядеть, как будто она нашкодила, а я сразу папе ябедничать побежал?

Полковник помолчал, задумавшись. По его хмурому лицу поползла тонкая тень улыбки и в конце концов он рассмеялся.

— Да, ты попал. Определенно подумает. И дружбе вашей конец надолго. Ладно, как-нибудь обойдусь без прощания, но учти, через неделю обязательно сводишь меня в гости.

Подкаблучник

Чуть помедлив перед дверью, Макс вошел в комнату. Оказалось, Ольга все-таки успела одеть предложенное им платье и теперь беспечно крутилась перед зеркалом.

— Ну что, привел папочку? — осведомилась она, заглядывая Максу за спину. — Будете прорабатывать? Папа, где ты там прячешься, выходи, не бойся, я сегодня добрая — крикнула она в пустоту.

Макс уселся в кресло и уже с интересом посмотрел на сестру.

— А ведь хороша, чертовка, действительно хороша. — подумал он. — И чего я на нее взъелся? Характер такой же шебутной, как у Зинки. Чуть расслабишься и... В общем, не соскучишься.

— Так ты никуда не ходил? — осведомилась Ольга, когда отсутствие родителя стало очевидным. — А я уже настроилась на порку. Вот так и всегда с мальчиками — наобещают с три короба и обязательно обманут.

— Да нет, сходил, и очень продуктивно сходил.

Ольга насторожилась.

— И что ты там делал?

— С папой твоим беседовал на темы путешествий во времени и множества параллельных миров. Все прежде стоявшие вопросы решил.

— И что ты ему рассказал о том, как ты нас нашел?

— Ничего. Нам как-то не до этого было. И знаешь, чем мы там занимались? Мы тебя на курсы повышения квалификации провожали.

— Кого? На какие еще курсы?

— Тебя. Ты уехала на три недели в головной институт осваивать оборудование. А знаешь, что случится через три недели? Ты останешься там еще на несколько месяцев. Ну а потом ты вернешься во всей своей новой красе, если, конечно, там замуж не выскочишь.

— Где это там?

— Там — Макс неопределенно махнул рукой в сторону. В Новосибирске, или в Омске или еще дальше, где-нибудь за Уралом. Выбирай место, где твой головной институт находится, но не ближе Красноярска.

— А что я там делать буду?

— А что хочешь. Квартирой обеспечу, хочешь работай, хочешь лежи дома и в потолок плюй, хочешь, перед мальчиками красуйся.

— А институт в Белогорске как?

— А никак. Без тебя пока обойдется. Ты сама выбрала свое ближайшее будущее. Ну и ладно, каждый из нас творец своего счастья.

— Так я же могу где-то там, — Ольга махнула рукой в ту же сторону, что и Макс — просто жить, а в Белогорске работать.

— Нет уж, поздно. Где гарантии, что из коренных белогорских сотрудников никто с тобой не знаком, хотя бы шапочно? Ну и опять же, пригласит тебя коллега по городу погулять, как быть? Ты человек ненадежный, а постоянно нянчиться я с тобой не могу. Ничего, работу я тебе где угодно найду. Давай, выбирай город.

— Новосибирск. Там Ксюха, вместе не пропадем, столько лет в одной комнате прожили. Она меня полгода не видела, так что мой новый облик ее, конечно, поразит, но не очень.

— Увы. Я когда в 77-м году был, дал грэйву задание ее разыскать. И, представь себе, розыски много времени не заняли, ответ был дан моментально. Нет больше Ксюхи в Новосибирске. Представь себе, когда грэйв народ в Белогорский НИИ по всей стране подбирал, он мимо нее в Новосибирске не прошел. Умная девочка и лаборант прекрасный. Диплом что? Просто бумажка, а знания у нее есть и главное есть желание горы свернуть. И едет сейчас твоя Ксюха в поезде. Ну не совсем едет, до поезда еще час, но это не принципиально.

— Ах так вот? — фыркнула Ольга. — Снова одной к новому городу привыкать? Одна-единственная подруга была, которая меня давно не видела и ту отнял. Не поеду я никуда, раз так.

— Как это не поедешь? — начал закипать Макс. — Возвращаешься в прежнее тело? Я тут голову сломал, как тебя в новом теле оставить. Я, в конце концов, уже с твоим папой обо всем договорился! Теперь что, обратно договариваться?

— Макс, подожди, послушай... Твой план хорош, но мой еще лучше. Я здесь эти полгода пересижу.

— От безделья не умрешь? А от одиночества? Сломаешь ногу, медкапсула, конечно вылечит, но ведь до нее еще добраться надо. И на разнообразный рацион не рассчитывай, без грэйва синтезаторы могут работать только в автономном режиме, их памяти только на несколько блюд хватит. А если в море утонешь? А если купол откажет? Времена сейчас дикие, людей мало, но они все же есть.

— Макс, ну послушай. Ты создал это место для того, чтобы время там экономить, да? А мне надо наоборот — растратить это время там. Я совсем не собираюсь здесь торчать полгода. Пусть эти полгода пройдут там, без меня, а здесь, со мной, пусть пройдет один миг. Давай, я сейчас закрою глаза и начну считать до десяти, ты уходи, и приходи через полгода, раньше, чем я до десяти досчитаю. Ну? Раз...

Часть седьмая

Возвращение блудного попугая

— Как башка то болит, — подумал Эдик и открыл глаза. Он поднялся и первым делом осмотрелся, не видел ли кто его позора.

— На ровном месте. И обо что это я приложился? Конечно же, об сосну. Проклятый корень, так и знал, что когда-нибудь основательно зацеплюсь.

Эдик ощупал голову.

— Странно, шишки вроде нет. Чего ж тогда я вырубился то? И отчего голова болит? Блин, наверное, бутылки побились. Как минимум, фольга с горлышек слетела. Сметана не вытечет, а вот кефиру хана.

Эдик поискал глазами авоську с бутылками. Ее не было. Дипломата не было тоже.

— Сперли, пока я тут валялся. Что за народ! Наверняка это местные пацаны, найду — уши пообрываю. Вот нафига я его в магазин брал? Ради понтов?

Эдик полез в карман ветровки за сигаретами. Сигарет не было. Почти новая ветровка, в которой они лежали, исчезла вместе с дипломатом и авоськой. Не было также часов и кошелька.

— Вот сволочи! Хорошо хоть джинсы не сняли — подумал Эдик и начал вспоминать, сколько денег было в кошельке. Утром считал, было четыре рубля и мелочь. Положил на всякий случай четвертную, вечером в город собирался, погулять. Да, ничего себе за хлебушком сходил — одних денег три червонца пропало. Вот нафига я этот четвертной из чемодана достал, я же всего лишь за хлебом и сигаретами шел? Лежал бы он сейчас, целый и невредимый, рядом с остальными деньгами. Черт!

Эдик быстро похлопал себя по карманам джинсов. Ключей тоже не было. Эдик выругался и помчался домой. Вылетев из леса на улицу, ведущую к дому, пришлось притормозить — из своей калитки выходил сосед. Встречаться взглядом с этим стукачом не хотелось — обязательно заговорит, минут на пять речь толкнет, а сейчас некогда. Да и вообще, подлюка, как в глаза так — "сразу видно интеллигентного человека, коньяк покупаешь, наши работяги только водку пьют". А за глаза, хозяевам — "алкаш ваш постоялец, вот только что с бутылкой его видел".

Эдик опустил глаза вниз, изобразил глубокую задумчивость и перешел на шаг. Не поможет, но попробовать стоит. Как ни странно, помогло. Сосед почему-то даже не стал здороваться, а быстро юркнул в свою калитку. Когда Эдик прошел мимо, сосед выскочил обратно на улицу и побежал на станцию, побежал во всю свою старческую прыть, километра четыре в час. Чего это с ним? — удивился Эдик, врываясь во двор и скачками преодолевая последние метры до двери. Заперто. Но не факт. Где запасные ключи хозяева держат? Под ведром или под кастрюлей? Вот они. Эдик открыл дверь, прислушался. Никого. На цыпочках прошел наверх. Лестница все-таки предательски скрипнула.

В комнате не было никого. И ничего. В смысле ничего из его вещей. Эдик подошел к кровати, лег и в прострации стал смотреть в потолок.

— В ментовку надо идти звонить. А смысл спешить? Пока приедут, пока опросят, пока посмеются. Ищи ветра в поле... Ну снимут они здесь отпечатки пальцев, ну и что? Хотя, это все-таки наверняка местные. Я же сам упал. Проходили мимо, подумали — пьяный лежит. Обобрали, между делом опознали, нашли ключи и решили заодно обчистить дом. Все-таки надо быстрее звонить, пока деньги не потратили и вещи не продали. Черт их знает, может они и хозяйского чего унесли.

Эдик резко поднялся и заспешил вниз. Когда открыл дверь, чуть не врезался в мужчину. Вот он, вор, не все вынес, очередная ходка за вещами. Эдик уже хотел вцепиться вору в горло, но тот вовремя раскрыл перед глазами Эдика красную книжечку. Ка. Гэ. Бэ. При чем здесь они? Неужели воров уже поймали и... Нашли пленку? Других грехов перед ними у меня нет. Нет, не может быть, слишком быстро все...

— Эдуард Александрович? — осведомился кагэбэшник.

Эдик не стал возражать.

— Закрывайте дверь и проедемте с нами. Нужно кое в чем разобраться.

Эдик понуро побрел к стоящей за забором черной "Волге". На другой стороне улицы счастливо улыбался подлюка-сосед. Возле "Волги" счастливо улыбались еще двое в серых костюмах. Что-то показалось Эдику странным в этой картине всеобщего счастья. Что-то не так. Один из "костюмов" приглашающе распахнул перед Эдиком заднюю дверь "Волги". Эдик сел. Пришлось подвинуться, "костюм" сел следом. Остальные двое уселись спереди. Машина тронулась. Эдик посмотрел на окно своей комнаты, из которой он утром вышел вполне обеспеченным человеком, и в которую вернулся нищим. Опять что-то не так, но что? Машина покатила по дороге. Дома закончились, начался лес. У выезда на шоссе водитель притормозил. По обочине шел мужик с полной корзиной грибов. И тут до Эдика дошло, что было не так. Когда он вышел утром из дома, на яблонях не было ни листочка. Какие могут быть листья на яблонях в этих краях в начале мая? Никаких. Сейчас листья были. И на ветках висели спелые яблоки. Грибов в мае тоже не бывает. Всё. Крыша поехала. То ли когда головой о дерево приложился, то ли когда в один момент лишился всего.

Эдик попросил у курившего на переднем сидении кагэбэшника сигаретку. Тот явно удивился просьбе, как будто Эдик попросил у него пистолет, но сигарету дал. Дал и прикурить от черной зажигалки, после чего так остался сидеть вполоборота, разглядывая Эдика. Докурив, Эдик еще раз ощупал голову, нет ли где шишки. Не прощупывается. Кагэбэшник с переднего сидения почему-то переглянулся с задним и, наконец, отвернулся. Тут Эдик обратил внимание на то, что машина въехала на мост через Лиелупе. Везли его почему-то не в Ригу, в угловой дом, а в Юрмалу. Все понятно, галлюцинации. Сейчас еще в санаторий привезут.

Эдик не ошибся. Машина действительно въехала на территорию с высоким забором, на которой стояло светлое здание, ни капли не напоминавшее тюрьму. Сейчас в номер приведут, с мягкой кроватью и телевизором — загадал Эдик желание. Желание сбылось, в номере было две комнаты, дверь во вторую была закрыта, а в первой действительно был мягкий диван, шкаф и телевизор, перед ним два мягких кресла. Старший кагэбэшник сразу уселся за стол, младший показал Эдику на диван, сам уселся в кресло, развернув его к Эдику.

— Меня зовут Анатолий Васильевич Сырцов, — представился старший кагэбэшник. Я расследую Ваше дело.

— За что меня арестовали? — спросил Эдик

— Ну, положим, не арестовали, а задержали. Хотя есть формальный повод и арестовать. Вы, Эдик, влезли в чужой дом без всякого на то права. Чем не повод для ареста?

— Никуда я не влезал, я там комнату снимаю.

— Не снимаете, а снимали. Вы съехали оттуда еще в июне, так что все-таки влезли в чужой.

— В июне я не мог оттуда съехать. В июне я в армии служил, за тысячи километров отсюда.

Сырцов ненадолго задумался, потом кивнул своим мыслям.

— Служили, конечно. А расскажите нам Эдик, для начала, что Вы делали, когда демобилизовались, ну в общих чертах.

— Да ничего такого. Приехал в Ригу, знакомый город, учился здесь, отсюда и призвали. Снял комнату, чуток побездельничал, начал работу искать. Думал в аэропорт, по прямой специальности, а там все занято. Только две недели потерял, с их обещаниями и "позвоните завтра". Вижу — вроде и хотят меня и не могут. Есть у них там один молодой, в этом феврале по распределения пришел, и сам оставаться не хочет, и его не хотят держать. Но уволить его закон не дает — раз по распределению, то три года нельзя увольнять. Вроде жениться собирался, на иногородней, тогда уволили бы, если он к ней собрался переехать. Но что-то там не срослось. Лично я так думаю, что там...

— Эдик, — прервал многословного задержанного Сырцов, — давайте аэропорт оставим на потом. Рассказывайте, что дальше было.

— Ну, в общем понял я, что мне не светит и пошел институты и заводы изучать. Сами знаете — везде грамотные люди нужны. Заводов в городе полно, но вот проблемка небольшая — неизвестно, где они расположены. Кто долго живет, тот конечно знает, но в первую очередь знает свой район, там, где ездит. Ну, в троллейбусе или трамвае подслушает чужие разговоры, за годы много чего услышишь. Вот еду, я к примеру, в трамвае, а там двое беседуют, один говорит, знаешь, вот здесь Витька работает, а второй у него спрашивает — а что здесь. Послушал ты их и узнал, что здесь за фабрика или завод, на ус намотал... В другой раз другой разговор услышишь... А там, где не ездишь, ничего не знаешь. Я вот в Задвинье не ездил, слышал, что "Поповка" там, и "Радиотехника", а где именно...

— Ясно, ясно, — перебил Сырцов — вообще-то бюро по трудоустройству есть, там все адреса имеются. И карта в любом киоске продается.

— Ну да, дурак я что ли, в бюро идти, там сразу сунут тебя в первое попавшееся место, вернее, в самое паршивое, туда, куда давно никто не идет. А раз не идет, значит, там условия не те, зарплата, например, маленькая или профсоюз путевок мало выделяет. А, самое главное, я же не местный, с квартирами напряженка, очередь медленно идет. Вот у строителей очередь...

— Дальше — опять перебил Сырцов, начиная закипать. — Куда Вы конкретно ходили, только очень коротко.

— Сначала я на ВЭФ подался, ВЭФ то все знают, даже остановка трамвая так называется. И мост через железку тоже Вэфовский. Там меня конечно, с распростертыми объятиями ждали. Но я же не дурак, в первое попавшееся место. Купил молоденькой девочке из отдела кадров шоколадку, цветочки, она мне на следующий день все адреса...

— Эдуард Александрович! — рявкнул Сырцов — я просил коротко! Коротко означает без подробностей. Рассказывайте, куда именно устроились, и что дальше было.

— Да еще никуда. Остановился я на "Альфе", на ихнем НИИ микроприборов. Начал насчет зарплаты торговаться, все-таки у них мест в общежитии нет, значит какая-то другая компенсация должна быть, если я им нужен. Кадровики всегда норовят самый низкий...

— Дальше!

— Да все, дальше ничего. Дальше три дня выходных, никто ведь не работает в выходные, тем более сегодня.

— Какие еще три... И почему это сегодня никто не работает? Я вот работаю.

— Ну, Вы человек служивый, а для служивых, как известно, праздник — что кобыле свадьба. Всякие усиления-построения-заседания-парады, — глядишь, и день прошел. Сами знаете. И далеко за примером ходить не надо — все отдыхают, парад смотрят, а Вы вот со мной беседуете.

— Какой еще парад?

— Ну как какой? Не в деревне ведь живем, а в столице союзной республики. Кто не хочет на Красной площади смотреть, тот на набережную идет, там не тот масштаб, но зато вживую.

Сырцов жестом остановил словоизлияния Эдика и надолго задумался. Наконец сказал

— Рассказывайте, что сегодня с утра делали, что собирались делать, и как в доме оказались.

— Да ничего не собирался. Просыпаюсь после вчерашнего, во рту сушняк, сигарет нет, хлеба нет. Кстати, не угостите еще раз сигареткой?

Сырцов достал пачку "Риги", зажигалку, положил на стол.

— Бери стул, присаживайся к столу. Рассказывай дальше.

— Ну, пошел я за сигаретами. Продуктов купил. Возвращался домой и упал, головой ударился.

— Так сильно вчера перебрал?

— Да нет, там просто тропинка есть, по ней дорога короче, все там ходят. И на тропинке корень от сосны торчит. Все ходят, все цепляются, а никто не спилит. Вот и я зацепился, неудачно. Ударился головой так, что сразу вырубился. Очнулся — а меня обобрали, полностью, даже ветровку новую сняли. Я домой — а там все вынесли. Всё мое. насчет хозяйского я не знаю. Это кто-то из местных, ключи в карманах нашли, меня знают, знают, что хозяева уехали, вот совсем обнаглели и даже дом обокрали. Вот и все, больше не было ничего, я в милицию хотел идти звонить, а тут вы приехали. Можно, я водички попью? — Эдик показал на графин с водой, накрытый стаканом.

— Попей, попей — задумчиво сказал Сырцов. — Выходные, парады, усиления... А скажи-ка, какое сегодня число?

— Ну, Вы бы еще год спросили — улыбнулся напившийся Эдик, выуживая из пачки очередную сигарету. Ладно, в обычный день еще можно число забыть, но сегодня... Девятое мая, конечно.

Сырцов усмехнулся и пододвинул Эдику газету "Правда", указал на дату. Эдик взглянул, на секунду в его глазах промелькнул ужас, по потом лицо вновь обрело равнодушное выражение.

— Что тут написано? — спросил Сырцов.

— Что написано, не знаю, у меня после того, как я головой к дереву приложился, какие-то галлюцинации местами случаются. То кажется, что на деревьях уже листья есть, а то, что даже что яблоки висят. Вижу то, чего быть не может.

— Ну хорошо, что по-твоему, здесь написано?

— Пятое сентября.

— Так вот, Эдик, именно так оно и есть на самом деле. И листья есть, и яблоки, и на дворе сентябрь.

— Ну вот, теперь и слуховые начались, всякая хрень слышится. Говорю же — упал, головой ударился. Вы бы лучше в милицию позвонили, может еще найдут мои вещи и деньги.

— Хорошо, думаю, что с вещами всё в полном порядке будет, а сейчас врачи ваше здоровье проверят, что там у Вас за сотрясение и отчего галлюцинации. Миша, проводи товарища, одеждой санаторной обеспечь, а эту... почистить надо хорошо, Эдик говорит, что сознание терял, а на земле разные микробы водятся.

06.09

* * *

— На Твайку надо его сдавать, Володя.

— Куда? — не понял Сырцов.

— Ах да, ты же не местный. В дурку. Дурка там, на улице Твайку. Законченный псих. В глазах — ни капли разума, сначала пел — не остановишь, теперь молчит и улыбается. Все с ним ясно, наших врачей не обманешь. Косить смысла ему нет — армию отслужил, в криминале не замазан. Стопроцентный натуральный псих. Хватит с ним возиться, других дел, что ли нет?

— Ты, по-моему, забыл, что нам поручили и кто поручил. Нам поручили найти. Нашли? Нашли. Насчет психушки указаний не было. Ты представь, определим мы его к психам, доложу я наверх, а если Брежнев через месячишко на него посмотреть захочет? Куда кортеж поедет — в психбольницу, что ли? Да после этого нас на Чукотку пошлют, до пенсии слонов там будем искать.

— Да, про Брежнева я что-то не подумал. Но ведь можно будет, когда понадобится, забрать этого Эдика из психушки на денек-другой.

— Тебе делать, что ли больше нечего, кроме как по психушкам ездить? И потом, а если его там залечат? Сейчас то этот Эдик вполне адекватный, если не говорить с ним о том, какой сейчас месяц. И, потом, всего один день прошел. Вот свозим его завтра на опознание, вдруг чего вспомнит, в себя придет. Он, когда по Сибири путешествовал, вполне адекватным был, иначе сюда автостопом не доехал бы. Что там экспертиза одежды, не готова?

— Готова, только что звонили. С билетом пришлось повозиться, уж очень сильно он истерт. Но разобрались. Билетик однозначно хабаровский, на автобус. Да, еще найдена кедровая иголка, не вся, только часть, но не сосновая, не елочная, а именно кедровая. Почва с обуви не определяется, он не самолетом летел, все перемешалось. Одежда вся отечественная, кроме джинсов и кроссовок. Есть одна странность, конечно — все неновое, но чистое, практически стерильное, а никаких следов моющих средств не обнаружено.

— Все это, конечно, интересно, но не будем забивать себе голову, наличия хабаровского билетика вполне достаточно. Наш это фигурант, однозначно наш. И по внешности, и по отпечаткам пальцев, и даже по почерку. Ну а билет и кедровая иголка лишь подтверждают то, что он по стране мотался, а не где-нибудь здесь отлеживался, поэтому и найти его так долго не могли. Всё, надоело мне это дело хуже горькой редьки. Предъявим его завтра девушкам и закрываем дело.

— А его куда?

— На квартиру, которую он снимал. Да, документов у него нет, подготовь справку об утрате в паспортный, военкомат и институт. Ну и для ГАИ, наверное. В общем, справку делай в четырех экземплярах.

— В пяти. Ему еще комсомольский восстанавливать

— Ну, делай в пяти. И готовьтесь завтра к отвальной.

— Да, тут еще такое дело — одна из девушек уволилась из НИИ. Поступила в институт на дневное отделение.

— Не беда, заедем к ней в институт.

— Так сентябрь месяц, наверняка все студенты в колхозе, кроме последнего курса.

— Вот же черт. Ну так уточни, в каком именно. Девушки, если верить доктору — это самая главная наша надежда на возвращение памяти. Самые положительные эмоции, так сказать.

07.09 Среда

Кадровичку он, конечно же, узнал сразу. Виделись ведь совсем недавно — пять дней назад, приятная женщина, очень похожая на жену сослуживца. А вот она за прошедшие со дня их встречи четыре месяца успела его совершенно забыть. Конечно, кто он для нее такой — один из тысяч лиц на фотографиях в личных делах.

Пропуска оформили быстро — ничего удивительного, когда за дело берется КГБ, все делается не просто быстро, а очень быстро. И тут начались странности. За проходной он точно никогда не был, но вот ноги сами несли его в нужную сторону. И руки от ног не отставали — на проходной новенький пропуск сам собой нырнул в щель считывателя. Сырцов только многозначительно усмехнулся — его пропуск никак не хотел залезать в щель. И слово то какое — "считыватель". Откуда, из каких глубин памяти оно всплыло?

Мужчина, поднявшийся из-за стола в кабинете, в который они зашли, был смутно знаком. Эдик сразу припомнил, что зовут его Евгений Николаевич, вот только фамилия никак не хотела вспоминаться, вместо нее была только кличка — Один. Какой-то скандинавский бог, с ударением на "о".

— Ну здравствуй, пропажа — улыбающийся Один протянул Эдику руку. — Без тебя тут полный завал. Ну не то чтобы завал, просто вроде как штатная единица занята, а человека нет... Вот еще и Илюшина от нас ушла, так что твой кабинет совершенно пустует.

— Мой кабинет? — переспросил Эдик.

— Дело в том — пояснил Сырцов, что у Эдуарда Александровича частичная потеря памяти, произошедшая от удара по голове во время нападения. Он забыл все, что происходило с ним после 9 мая. Из памяти, так сказать, выпали все последующие события вплоть до этого понедельника. Он даже не помнит, как Вас зовут, а Вы ему о кабинете.

— Вот как? — забеспокоился Один. — Плохо, очень плохо. Вы, Эдик, подавали очень большие надежды, сделали очень важные открытия и изобретения. Неужели Вы ничего не помните? И меня не помните?

— Ну, Вас я смутно припоминаю. Вы ведь Евгений Николаевич?

— Ну да — обрадовался Один.

— Только я не помню Вашей фамилии и не помню откуда Вас знаю.

— Фамилия моя Сидоров.

— Сидоров-один — выдохнул прозревший Эдик.

— Точно! А знакомы мы потому, что до середины июля мы вместе работали, я Ваш начальник.

— Вот и славненько — вмешался Сырцов. Врачи говорили. что память может вернуться в любой момент при погружении в привычную среду. И они оказались правы, как видите, кое-что уже вспомнилось. Мы, собственно, за этим сегодня и приехали — встретиться с теми, с кем Эдик работал после 9-го мая. Давайте, мы пройдем в его кабинет, а Вы будете приглашать туда всех сотрудников по очереди. Девушек запускайте последними, сразу обеих.

Один проводил гостей к кабинету Макса.

— Ну, открывайте, молодой человек. Думаю, что допуск на новом пропуске прежний, — распорядился он.

Эдик, сам того не ожидая, вместо того, чтобы сразу потянуться к ручке, предварительно засунул пропуск в считыватель. Мигнуло зеленым, замок щелкнул.

— Так, теперь вспоминайте, где Ваше рабочее место.

Эдик неуверенно посмотрел на два одинаково пустых стола. Ни одной бумажки, только компьютеры.

— Что за чушь в голову лезет? Какие еще компьютеры? Компьютеры это... а тут не то что компьютера, даже перфоратора для него нет — подумал он и сел за первый понравившийся стол. Оказалось — угадал.

— Ну вот, Эдик, — удовлетворенно потер руки Сидоров, — и стол свой Вы припомнили. Осталось только вспомнить, чем Вы тут занимались и все дальнейшие Ваши планы. Ну, давайте включайте, осваивайтесь, а я пошел Ваших коллег приглашать.

— Включай, Эдик, включай — распорядился Сырцов, когда Один вышел.

— Что включать?

— Чайник включай. Нет чайника? Тогда включай компьютер, или тут еще что-то есть? Лично я ничего больше не вижу? Ну, быстрее, оно не кусается.

Руки Эдика сделали все сами, без участия мозга. Мозг удивился и разделился на две половинки — одна знала, что делать, вторая удивлялась этим знаниям. На засветившемся экране монитора возник список файлов. "Не знаю слова такого — файл!" запротестовала вторая половина мозга, а средний палец правой руки привычно закрутил колесико мыши, перебирая эти самые файлы. Знакомые и одновременно незнакомые сочетания букв и цифр, абракадабра какая-то. И вот, наконец-то, первое знакомое слово на родном русском языке — "Личное", а за ним через черточку его фамилия. Указательный палец как-то автоматически нажал кнопку мыши, на экране появилась надпись — "Введите пароль".

За спиной крякнул Сырцов. Эдик оглянулся и испуганно посмотрел на него.

— Ну вот — а говоришь, никогда тут не работал. А все так ловко получается. И фамилия именно твоя была. Ну, продолжай вспоминать. Вводи этот самый пароль.

Эдик задумался. Все-таки выходит, что он именно потерял память, а не переместился каким-то фантастическим способом во времени на четыре месяца. Как зовут начальника вспомнил, вспомнил, как работать с этой, как ее? — клавиатурой и с мышью. Следующий шаг — вспомнить этот самый пароль. Эдик закрыл глаза, решив довериться рукам. Руки зависли над клавиатурой. Нет, бесполезно, сейчас руки не набирают ничего. Пришло четкое осознание, что такое пароль и как его вводить, но не более того. Эдик огляделся в поисках подсказки. Может в столе на какой-нибудь бумажке записано? Ну нет, не дурак же он, доверять пароль к личному файлу всем, кто может зайти в кабинет и порыться в столе. Если нет надежды на память, то... Взгляд, обшарив комнату, устремился в окно. Улица. Фонарь. Аптека. Поток машин и ни одного человека. Сверху жилой девятиэтажки набивший оскомину лозунг. Больше ничего. А вдруг? Нет, не может быть, это просто смешно. Ну не мог он установить такой совершенно идиотский пароль.

Пальцы забегали по клавиатуре. А ведь даже на печатной машинке никогда не довелось печатать. Нет, довелось однажды, на институтских лабах по информатике. Перфоратор, фактически, это тоже печатная машинка.

Стоявший сзади Сырцов хрюкнул, увидев на экране пароль "Слава КПСС". Эдик нажал "Ввод". Файл открылся.

"12.07.77 Все документы забыл в машине. Все! Сумочка с ними, скорее всего, в багажнике. Завтра вечером позвонить хозяину. Домашний 248511 (Михаил Альбертович)".

Эдик посмотрел на Сырцова.

— Ну вот, кажется, и документы Ваши наконец-то всплыли, глядишь, и найдутся. С одной стороны, это хорошо, а с другой... Шансы когда-нибудь найти напавших на Вас грабителей станут равны нулю.

В дверь заглянул Сидоров-один.

— Все собрались. Можно запускать?

— Давайте.

Эдик вспомнил всех. Все радовались ему, все улыбались, похлопывали по плечу. Лишь Сидоров-три, комсорг, при встрече не проявил особой радости, лишь сухо пожал протянутую ему руку. Ну, понятное дело, комсорг есть комсорг, лицо практически официальное.

В результате очной ставки Эдику вспомнились даже обрывки каких-то разговоров с коллегами, но общая картина пропавшего куда-то лета не вырисовывалась. Наконец запустили девушек. Девушки улыбнулись Эдику, представились, но пожимать руку ему не стали. В памяти тоже ничего не шевельнулось.

— Ну как же так? — удивился Сырцов. — Всех вспомнили, а их, которые больше всего шума подняли из-за Вашей пропажи, не помните?

Эдик в ответ помотал головой, бесцеремонно разглядывая девиц с ног до головы и представляя, что у них там, под платьями. Нет, определенно он их никогда не видел. А если и видел, то вот с этой, которая представилась Юлей, он бы еще чего-то замутил, ну так, при определенных условиях, когда очень надо, а выбирать не из чего. Серая мышь, конечно, но по сравнению со второй... Нет, даже если со второй сравнивать, то тоже не красавица. Хотя, третий сорт — не брак.

— Я минут на пять выйду — предложил Сырцов, а вы, молодежь, пока пообщайтесь. Мне все-таки кажется, что вам есть что вспомнить, может, то, что не предназначено для моих ушей. Кстати, девушки, у вас нет с собой той фотографии? Жаль. Замечательная была фотография. Ну, общайтесь, общайтесь.

Эдик заметил, что при слове "фотография" девушки переглянулись. Что-то нехорошее почудилось ему в этом быстром обмене взглядами.

— Значит, ты всех помнишь, а нас нет? — поинтересовалась та, которая представилась Зинаидой Большаковой.

— Получается, что так. Ну я, вообще-то, и остальных не особо помню, а вот вас вообще никак. Не вспоминается абсолютно ничего.

— Может тебе напомнить, как мы на пикник ездили? — поинтересовалась Юля.

— Мы ездили на пикник? Девушки, ну хоть убейте, не помню я этого.

— Да, это очень удобно ничего не помнить. Никуда не ездил, ни с кем не целовался, никого не фотографировал, — заявила Зина.

— А с кем я там целовался? Еще скажите, что с вами.

— С нами. И с Ленкой тоже.

— С какой еще Ленкой? Не помню никакой Ленки. Нет, одну помню, было дело, но четыре года назад, или даже пять.

— Ну ка, посмотри мне в глаза — потребовала Зина. Она подошла вплотную к Эдику.

Эдик взглянул. Глаза девушки полыхали яростью. Эдик отвел взгляд.

— Да не мог я с вами целоваться. А если и целовался, что в этом такого? Значит, сами очень хотели. Мне до дембеля девушки другого типа нравились, не могли мои вкусы так быстро поменяться.

— Значит, я тебе настолько не нравлюсь, что даже целоваться со мной не стал бы? — весело спросила Зина. Ну что, Юлька, может поможем товарищу вспомнить?

Зинка неожиданно врезала Эдику коленкой между ног. Эдик согнулся от боли. Макс, наблюдавший за встречей, длинно выругался, как будто в пах заехали ему самому.

— Ну зачем же так, Зиночка? Это, наверное, очень больно, — сказала Юлька. — Бедненький Эдик, давай я тебя пожалею. Пошли, на стульчик присядешь, скоро все пройдет.

Юля подошла к сидевшему на корточках Эдику, погладила его по голове и потянула вверх.

— Давай, обопрись на меня.

Эдик положил руку Юльке на плечо и выпрямился. Юлька тут же резко двинула Эдика локтем в солнечное сплетение и ловко вывернулась из-под вновь согнувшегося тела.

— Все вспомнил? Это тебе за твои безобразия... И забудь нас.

— И вообще, держись от нас подальше — добавила Зинка. Помни, это был только аванс. Можем и добавить.

— За что? — просипел Эдик, когда дыхание немного восстановилось.

— Посмотри на него, Юлька, он еще спрашивает — за что? За твое свинское свинство с фотками. Все, передавай привет своей съехавшей крыше, а нам некогда — работать надо. Пошли, Юлька, а то там Женька, небось, нервничает.

Зинка распахнула дверь и решительно вышла из кабинета. Юлька последовала за ней и, встретив за дверью хмурого Сидорова-три, никого не смущаясь, демонстративно поцеловала его в губы.

Где-то далеко-далеко, в своем бункере тяжело вздохнул Макс.

— Что тут у вас произошло? — поинтересовался Сырцов, распустив собравшихся и зайдя в кабинет. — Вспомнили что-то?

— Ничего не вспомнил, только по шее получил неведомо за что.

— Странно. Я-то думал, что у вас роман. Ладно, не расстраивайся, милые бранятся, только тешатся. Помиритесь еще.

— Какие еще милые? Они совершенно не в моем вкусе.

— Ну да, ну да. А еще на дворе стоит месяц май и дальше Новосибирска за Урал ты не забирался. Ладно, у нас по плану далее еще одна встреча, только придется километров сто прокатиться. Так что предлагаю подкрепиться, здесь неплохая столовая. Ты давай, иди занимай очередь, а я пока пару звонков сделаю. Если опоздаю, не жди, ешь. Столовку то найдешь? Она на первом этаже, слева от первой проходной. Хотя нет, с этой стороны она справа будет.

— Найду, наверное. Вот только денег у меня ни копейки, а бесплатно у нас пока не кормят.

— Вот черт! Совсем забыл. На тебе рубль, на обед хватит. Тогда я еще и в бухгалтерию заскочу, дам нагоняй, чтобы тебе зарплату хотя бы за июль выплатили. Раз ты тут числился, а на работу не ходил по уважительным причинам, зарплата тебе должна была капать. Или нет, сначала поедим. потом вместе сходим.

Ее Эдик узнал сразу. Еще бы, по его личному времени со дня знакомства прошло всего несколько дней. Она, конечно, изменилась, но совсем чуть-чуть, а может и вовсе не изменилась, просто белые халат и косынка придали ей немного другой облик. Она его тоже узнала, хотя для нее прошло четыре месяца.

— Привет! — сказала Ирка, когда Эдик со своим подносом продвинулся к кассе. — Ты чего пропал то после общаги? — Ирка поднялась из-за кассы, и, наклонившись к уху Эдика, прошептала — Я даже подумала, что тебя в кутузку посадили.

— За что? — изумился Эдик

— А за фотки.

— Какие еще фотки? — не понял Эдик. За какие-то фотки его только что уже побили, неужели сейчас последует продолжение?

Ирка кивнула на очередь.

— Хочешь, чтобы я тебе прямо сейчас рассказала? При всех? Нет уж, давай лучше встретимся там, где народа поменьше. Если, конечно, хочешь.

— Конечно хочу. Но только не знаю, когда получится. Дело в том...

— Девушка, можно побыстрее! — послышался недовольный голос из очереди.

— Ладно, потом расскажешь. Ты теперь знаешь, где меня найти. Я же из общаги съехала, квартиру дали, с телефоном. На, держи номер, — Ирка выхватила из руки Эдика рубль, написала на нем номер телефона и протянула обратно. — Все, бери сдачу и вали отсюда, потом поговорим.

Эдик засунул рубль поглубже в карман, взял поднос и улыбнулся Ирке.

— Я обязательно позвоню.

Он занял столик, от которого видна была касса. Смотреть на Ирку было приятно. Это был единственный человек, действительно связывающий его с прошлым. И ведь не забыла его, хоть и гуляли они всего то один вечер.

— А ты чего не ешь? Нас ждешь? Зря, остывает ведь.

Эдик очнулся. Оказалось, что за его столиком уже расположились Сырцов с водителем. Эдик погрузил ложку в рассольник.

— Что, кого-то знакомого встретил? — поинтересовался водитель.

— Встретил.

— И кого именно — спросил Сырцов, оглянувшись на раздачу и вычленив наметанным взглядом из массы находившегося там народа именно молодую кассиршу.

— Да так, неважно, просто знакомая. Не помню я ее после 9-го мая, только до. Наверняка и потом встречались, но я ничего не помню.

Дальше ели молча. Эдик без всякого удовольствия глотал пищу, постоянно бросая быстрые взгляды на Ирку. Несколько раз она даже улыбнулась ему в ответ.

— А знаете, кто это? — водитель, тоже срисовавший объект, задал Сырцову вопрос, не требующий ответа. — Эта его "просто знакомая" знакома с самим Брежневым. Он, когда в Риге был и общежития инспектировал, к ним в комнату зашел. Посмотрел, как живут и квартиру ей посулил. Это даже по телевизору показали.

— И дал?

— Вот этого я не знаю.

— Она сказала, что дали ей квартиру. — встрял в разговор Эдик. — Только не сказала, кто.

Сырцов задумался. Рядом с этим Эдиком почему-то сходит с ума теория вероятности. Брежнев встречает трех девушек Эдика. Брежнев встречает еще одну девушку Эдика. Ну ладно, все они работали в одном месте, тут еще наверняка масса народа, с кем персонально пообщался Брежнев и кто знает Эдика, так что никаких загадок, все объяснимо. И если бы генсек встретил Эдика здесь, тоже было бы нормально. Но вот встретились то они за тысячи километров отсюда. Ну не бывает в жизни таких совпадений. Или бывают? Нет, все это ерунда, это я очередную чертовщину изобретаю. Был же со мной однажды случай в Ленинграде... Эх, если по правде, надо бы навести справки об этой девице, выяснить, что именно связывает ее с Эдиком. Может ревновала его к другим, может кто-то ревновал ее к Эдику, вот и подкараулил... Нет, если бы раньше, а сейчас всё. Надоело. Эдик найден, а задачи выяснить, кто на него напал, не ставилось. Домой уже хочу. Съездим вот в колхоз и закрываю дело. Или не ехать? Час туда, час обратно, там час, и, скорее всего, время будет потеряно напрасно. Нет, ехать надо, вдруг Брежнев про всех персонально спросит, как они этого молодого человека встретили, придется врать, а это нехорошо, врать генсеку из-за сэкономленных трех часов.

Илюшину Эдик не вспомнил. А она... Она повела себя практически так, как и первые две девицы — встретила его весьма прохладно. Нет, поначалу ее глаза вспыхнули радостью, узнав Эдика она даже чуть не побежала по картофельному полю, но потом... Потом как будто нашлась кошка сестры дальней приятельницы соседки по подъезду — оно вроде бы и хорошо, даже замечательно, но безразлично. Эх, маху я дал, плохо очную ставку с первыми двумя девушками провел. Они, может, поначалу тоже обрадовались, только я этого не видел. Ну и ладно. А вообще, что это со мной? Какая-то депрессия сегодня началась, никогда я раньше открытых вопросов в делах не оставлял. Возраст, что ли? Домой хочется.

Что это еще за новости — хочется домой? Дома, конечно, хорошо, но ведь и здесь неплохо. Неплохо то оно, конечно, неплохо, но как-то неуютно. Люди вокруг вроде и советские, но все же не такие, как в Москве. Ну вот свалился неделю назад этот их памятник Свободы, наследие старого режима. Радоваться надо, что ночью рухнул и никого не задавило, там же и кольцо троллейбусное и перекресток оживленный. И ведь не снесли, сам упал. Вода из канала нашла дырочку в старинный подземный ход, вот и подмыло. Археологи, конечно, счастливы, раскопали в подземельях какую-то свою ржавую хрень и даже немного золота и целый центнер серебра. А вот остальные рижане... Вон, даже Сусейс, не где-нибудь служит, а в КГБ, и тот огорчен. Я говорит, с детства к нему привык, один из символов Риги, хорошо бы восстановить. Привык он, видите ли. А то, что эта его Свобода на Запад поглядывала? То, что Ленин к ней спиной стоял?

Сырцов поглядел на водителя, уверенно и непринужденно обгонявшего попутные легковушки, взглянул на стрелку спидометра, не опускавшуюся ниже ста двадцати.

Ну вот как ему это удается то? Ни разу ведь не тормознул, уперевшись кому-нибудь в бампер. Как он подгадывает? Однозначно, если Брежнев генерала даст, чем черт не шутит, заберу его к себе. В Москве все эти его национальные рудименты быстро исчезнут.

— Ну что, Петя, нашел документы на дом? — поинтересовался Сырцов у водителя.

— Конечно нашел, куда они денутся — улыбнулся Сусейс. — Дом есть дом, как можно документы на него выбросить? Как потом доказать, что он твой?

— Ну а прописка на что?

— Э, не скажите, Анатолий Васильевич, дом — это не квартира. Вот пропишу кого-нибудь к нам, он что, тоже хозяином станет?

— Не станет, конечно. Но все равно, где-то в архивах Юрмалы должно быть записано, кому принадлежит дом, рано или поздно всё оформили бы.

— Не все так просто в Юрмале. По документу, который я нашел, собственник дома дед, выдан документ в 32-м году, когда он его построил. А с тех пор много времени прошло и многое изменилось. После войны Юрмалу в состав Риги включили, значит архивы скорее всего в Ригу должны были переехать. А потом, в конце 59-го, Юрмала снова стала отдельным городом. Вряд ли архивы обратно поехали. Да и не так в 30-х собственность оформлялась, как сейчас — ее в земельную книгу вносили. Все права на землю и дома там хранились. Когда Латвия в состав СССР вошла, все это в архив отправили.

— Ну так чего беспокоиться то, все там и лежит.

— Лежало. В августе в архиве пожар был, помещения, где эта земельная книга хранилась, выгорели дотла. Теперь ничего не найдешь, ничего не докажешь, если своих бумаг не сохранилось.

— И что, книга эта была в единственном экземляре? — встрял в разговор Эдик.

— Это так только говорится, что книга, — засмеялся водитель, — на самом деле это папки с документами плюс каталоги. Сгорело все, теперь что-то доказать можно, если только свой экземпляр на руках остался. Собственно говоря, поэтому и началась вся эта катавасия с оформлением новых бумаг на частные дома. Я даже рад, потому что теперь дом сразу на меня запишут, дед уже старенький, помер бы, пришлось бы наследство оформлять.

— И большой дом?

— Большой. Семьдесят два метра полезной площади, а еще чердак и сарай. И воду с канализацией недавно провели, только газа пока нет. Такой дом запросто на трехкомнатную в Риге можно поменять. А то и на четырехкомнатную, хотя вряд ли, все-таки на работу в Ригу далековато ездить. Я бы давно обменом занялся, только дед не хочет — своими руками всё построил.

— Волокита, наверное, с бумагами? — подал голос Эдик.

— Никакой волокиты, у нас в Латвии люди очень пунктуальные. Вообще-то, — слегка улыбнулся водитель, — есть немного, но не в этот раз. Сделали по справедливости, всем письма разослали — у кого документы до сорокового года сохранились, тех обслуживают в первую очередь, остальные будут ждать до следующего года. И да, можно просто послать документы заказным письмом, в ответ приходит, когда надо явиться и подпись поставить. Наши соседи уже успели новые корочки получить, теперь это уже не листочки, как в старые времена, а именно корочки, ну как паспорт, потерять труднее. Соседи довольные ходят, от отправки документов до корочек всего неделя прошла. Не совсем, конечно, довольные, у них раньше участок в пятнадцать соток был, но лет десять назад пять соток им обрезали, магазинчик построили. Им горе было, а остальным радость — за продуктами далеко не надо ходить.

Эдик загрустил, вспомнив, чем закончился для него поход за продуктами. Теперь, правда, в кармане не было пусто — в одном лежал сырцовский рубль с Иркиным номером телефона, в другом лежало почти триста рублей — зарплата за полтора месяца и какая-то премия за какие-то его разработки, но это крохи, учитывая то, что придется одежду покупать. И не просто сменные трусы, носки и рубашки, а еще и что-то верхнее, на осень и зиму. Черт, а ведь еще и обувь нужна. А жить где? Жилье тоже нужно найти. Хорошо хоть на сберкнижке тысяча двести... Вот же черт, сберкнижки то нет, пропала с остальными вещами. И как теперь быть? Сберкнижка открыта в сберкассе в Чагане, наверное, даже со сберкнижкой деньги сюда перевести не меньше месяца, а уж без нее... Можно, конечно, туда слетать, КПП не проблема, дыр в заборе из колючки полно, поменьше, конечно, чем на аэродроме... А на какие шиши лететь то?

— Ты давай, у первого телефона-автомата тормозни, — взглянув на часы, распорядился Сырцов, когда машина въехала в Ригу. — Попробую еще раз прояснить вопрос с его документами.

Михаил Альбертович на этот раз оказался дома. Да, Эдика он знает, тот чинил ему телевизор. Где познакомились? А хрен его знает, всё ведь не упомнишь. Ну, года три назад. Подъехать? Без проблем. Знаю, конечно, где он живет. Через 20 минут? Хорошо, сейчас оденусь и подъеду.

— Планы немного меняются, едем на его квартиру — распорядился Сырцов, вернувшись в машину и кивнув на заднее сидение.

Михаил Альбертович оказался весьма шустрым пенсионером. Сусейс долетел до дома всего за пятнадцать минут, а старичок уже поджидал их там, любовно протирая и без того идеально чистые стекла "Жигуленка".

— А, пропажа нашлась, — обрадовался пенсионер, хлопая Эдика по плечу. А я к тебе заходил несколько раз. Надо бы моему приятелю телевизор настроить. Мой после тебя показывает идеально.

Старичка Эдик явно где-то видел. Конечно, про телевизор он ничего не понял, но виду не подал.

— Вы в машине чужих вещей не находили? — осведомился Сырцов, после того, как, отведя пенсионера в сторону, выяснил у него всё про его контакты с Эдиком.

— Его, что ли, вещи? — с сочувствием кивнул Михаил Альбертович на Эдика. — Жалко, жалко парня, так хорошо телевизоры чинит и вот... Нет, ничего не находил. Я в салоне прибирал, даже под сидения заглядывал, ничего чужого не было. Разве что в багажнике где-нибудь, я его очень редко открываю. Нет, и в багажнике нет ничего, вспомнил, я же и его открывал, посмотреть, на месте ли запаска.

— Давайте все-таки еще раз посмотрим — Сырцов взглянул на часы, чувствуя, что Эдика все-таки придется везти еще и в паспортный стол, да и самого старичка придется проверить, не любитель ли он замылить чужое имущество.

Багажник был так же идеально чист, как и стекла. Ничего, кроме запаски.

— Ну вот, я же говорил, нет ничего, на зрение пока не жалуюсь.

Сырцов уже хотел захлопнуть крышку, но пенсионер остановил его.

— Подождите, я за колесом гляну.

За запаской нашлась черная кожаная сумочка в виде миниатюрного портфельчика сантиметров двадцать длиной. Старичок открыл ее, присвистнул и передал Сырцову. Из кармашков портфельчика, кроме документов Эдика, высовывалось несколько пятидесятирублевых купюр.

— А ты, оказывается, разгильдяй — осуждающе сообщил Эдику старичок. — Кто же так с деньгами обращается? На багажнике ведь не замок стоит, а пародия. А если бы на моем месте кто другой был? Не увидел бы ты своих денежек. И еще за утерю паспорта с тебя штраф взяли бы, балбес ты эдакий.

Сырцов сел в машину, переписал содержимое борсетки в протокол. Старичок расписался, сказал, чтобы обязательно звонили, если еще чего понадобится и, распрощавшись, уехал.

— Тут у тебя еще корешок от "Спортлото". Проверь обязательно, вдруг на этот раз тебе повезло и колесо от машины выиграешь, — пошутил Сырцов, протягивая сумочку Эдику. — Жаль, что, даже если ты и выиграл что-нибудь, то наверняка срок выдачи выигрышей закончился. Выдают то всего месяц, начиная с 11-го дня после тиража, а тебя в Риге не было почти два месяца. Ну, давай провожу тебя в твое жилище и на этом распрощаемся.

Поднявшись наверх, Сырцов открыл замок, впустил Эдика.

— Ну, узнаёшь что-нибудь?

Эдик осмотрелся и помотал головой.

— Ладно, привыкнешь, Держи ключ, пользуйся, пока хозяева не вернутся и не выгонят. Живи, выходи завтра на работу, физически-то ты вполне здоров. Вот тебе еще номер телефона. Если память вернется, или вспомнишь что-нибудь существенное, или справка по нападению какая понадобится, звони. Но это уже не мне. А я на этом откланиваюсь.

— Может чаю или кофе? — спросил Эдик, ошарашенный неожиданно свалившейся свободой.

— А ты уверен, что он у тебя есть? Нет, некогда мне чаи с тобой распивать, мне еще дело твое закрывать. А вот водички хлебну.

Сырцов прошел на кухню, взял чашку, открыл кран, подождал, пока стечет застоявшаяся в трубах вода. Странно, ни следа ржавчины, а за пару месяцев-то должна была появиться. Наверное, трубы в доме оцинкованные. Выпив воду, Сырцов направился к выходу. Остановился, включил свет и с опаской заглянул в ванную. Пусто. Он улыбнулся своим мыслям и, пожав на прощание Эдику руку, вышел из квартиры.

— Всё, гони в Юрмалу, дело закрывать будем. Только по дороге завези меня куда-нибудь в хороший магазин, надо на отвальную чего-нибудь прикупить.

При выезде из дворов на улицу пришлось немного задержаться. Дорогу перегораживали скорая и чистенький Жигуленок со знакомыми номерами. Санитары вытащили из Жигуленка безжизненное тело водителя, погрузили его на носилки, после чего накрыли простыней. Сырцов вышел из машины, показал санитарам удостоверение, нагнулся и приподнял край простыни.

— Что с ним?

— Сердце отказало. Старый уже, обычное дело. Хорошо хоть на дорогу не успел выехать. Вы назад сдайте, потом туда, там через метров пятьсот еще один выезд есть.

Сырцов кивнул и слегка подтолкнул в сторону Волги Сусейса, совершенно ошарашенного увиденным.

Минут десять молчали.

— А этот Эдик везунчик, однако, — заявил водитель. — А если бы старик месяц назад помер бы? Не видать бы тогда парню ни денег, ни документов.

— Нам тоже повезло. Не пришлось в паспортный стол его везти.

Водокачка

Оставшись один, Эдик плюхнулся на кровать, снял с запястья ремешок сумочки с документами. Удобная все-таки штука, особенно летом, когда карманов катастрофически мало. Давно хотел такую купить, даже в руках уже вертел. Если бы не Юрка Бричук, балагур и весельчак родом из Киева, точно купил бы.

— Тебе что, девок мало, еще и в пидоры собрался записываться? — спросил он тогда. — Знаешь, как эта штука называется? Пидораска. А знаешь почему? Потому что пидоры по ней своих опознают. Нормальный мужик не будет с маленькой сумочкой ходить, как баба.

Вот и поди разбери, шутил тогда Юрка или нет. Той весной Юркины слова от покупки вещицы со столь стрёмным названием отвратили, казалось бы навсегда. Что же случилось с ним этим летом? В Риге, на неформальной передовой советской моды, наверное, на подобные предрассудки наплевали. Да и вообще, глупости конечно. Если девушка попросит тебя свою сумочку подержать — что, к тебе сразу пидоры подвалят? Да и есть ли где-нибудь эти пидоры вообще, кроме анекдотов про грузин да армян? Я лично ни одного за четверть века не видел. Может, до революции они и были, а сейчас все вышли, ну а слово в языке осталось простым ругательством без смысла. Ладно, буду таскать, не буду — все равно, даже для дома удобная вещь, все документы в одном месте держать.

Эдик открыл борсетку, достал документы, просмотрел. Да, и прописка стоит в общежитии, и на учет в военкомат он встал, и мобпредписание вклеено. Ничего не помню, хоть убей. Взносы уплачены по июль, надо готовить денежки за август и сентябрь. Права, техталон, дырок нет. Сберкнижка старая, все деньги на месте. Три пятидесятирублевки. Интересно, что я купить собирался, просто так такую сумму на улицу не взял бы.

Эдик встал и еще раз осмотрелся. Хорошая квартирка. Все удобства, две комнаты. Нет, одна, вторая завалена хозяйской мебелью, накрытой целлофаном. Конечно, ее можно расставить более компактно, но кто его знает, о чем он там договаривался с хозяевами, может, обещал даже не заходить туда. Ладно, посмотрим. что тут.

Эдик протиснулся между секцией и диваном к окну и увидел свой чемодан. Радостно подхватив его, он выбрался обратно.

Сев на кровать, Эдик с замиранием сердца открыл крышку. Его зимняя куртка, именно его! Под ней фуражка, парадка, армейские рубашки, на дне — отгороженные клеенкой хромовые сапоги, остальная армейская обувь и его собственные зимние ботинки. Всякое барахло и ненужные летом вещи. Раньше, конечно, не так все лежало, переложил, наверное.

Эдик пошарил в фуражке и вытащил из-за подкладки околыша аккуратно сложенный стольник. Сторублевка однозначно его, красивый номер, последние шесть цифр — дата его рождения. Засунув заначку обратно, он закрыл чемодан. К зиме он готов. Правда, в чемодане должно быть еще 130 рублей, все десятками, куда делись — то ли потратил, то ли... Оглядев комнату, Эдик двинулся к шкафу. Там нашлись и сумка, и остальные его вещи и кое-что еще, то, что он не помнил. Порывшись в тумбочке, Эдик обнаружил тоненькую стопку двадцатипятирублевок, пересчитал. Сто семьдесят пять. Негусто, получается, за два месяца работы в институте он скопил всего сорок пять рублей. Ну да, еще ведь и за квартиру платил, наверняка вперед отдал. И новые вещи чего-то стоят. Эдик прикинул, за сколько месяцев он мог оплатить квартиру. Знать бы еще, когда именно он переехал. Но в любом случае, до октября. Ах да, еще сто пятьдесят в сумочке. Но тогда ерунда выходит — оплата за квартиру должна была уже закончиться. Не мог же он жить скупым рыцарем, питаясь впроголодь. Вон, и майки новые купил, и трусы, и носки, и джинсы новые, и туфли, и все это явно не из магазинов. Эдик нашел в тумбочке ручку и блокнот и занялся подсчетами. Даже если квартира всего по тридцатке в месяц, даже если с начала июля, выходило, что квартира оплачена только до сентября.

В дверь позвонили. Эдик убрал деньги в тумбочку и пошел открывать. За дверью была женщина лет шестидесяти. Она, не спрашивая разрешения, вошла внутрь и закрыла дверь.

— Ну здравствуй, куда пропал? Я уже с конца августа не могу тебя застать. Ты же с сыном договаривался вперед платить, а сам скрываешься. Я уже думала нового жильца искать.

— В командировке был, — соврал Эдик. Я не виноват.

— Все вы в командировке, как время платить приходит. Надеюсь, деньги приготовил?

— Сколько? — поинтересовался Эдик.

— Ты что, память потерял? — усмехнулась женщина. Я значительно старше и то помню, — женщина, вопреки только что сказанному, порылась в сумочке и достала листок. — Платишь сразу за год — 365, за полгода — 240, за три месяца — 150, за два — 110, ну а за месяц — 60. Плюс с тебя пятерка за просрочку на неделю.

— Подождите, пожалуйста, на кухне, я сейчас посчитаю, сколько у меня есть.

— Хорошо, считай. А я пока тут осмотрюсь, не повредил ли ты чего.

Эдик быстро пересчитал в уме имеющуюся наличность. 150 плюс 175 плюс стольник в фуражке — уже хватит на год. Стольник, конечно жалко — посмотришь на него и сразу вспомнишь, когда у тебя день рождения. Останется 55 рублей, до аванса хватит. Ах да, в кармане еще почти триста, да на сберкнижке.

Эдик отсчитал 370 рублей и пошел на кухню.

— А ты молодец, чистенько живешь. И соседи на шум не жалуются. Только во вторую комнату ты все-таки заходил. Мебель немного не так стоит.

— Я там чемодан держал, — признался Эдик. У окна. Вот, деньги за год.

— Ну ладно, чемодан можно, — подобрела женщина. Только мебель больше не двигай, она неспроста так расставлена, а на случай потопа.

Пересчитав деньги, женщина вернула Эдику пятерку.

— Раз ты за год заплатил, не буду крохоборничать. Сын все равно пока еще не звонил. Да, давай я тебе расписку напишу, деньги то немаленькие. Вот, читай — расписка... получено за съем комнаты по адресу ... с и по... 365 рублей. Цифрами и прописью. Мои фамилия имя отчество, номер паспорта, подпись. И не забывай коммуналку вовремя оплачивать, буду проверять, у меня подруга в домоуправлении работает.

— А куда позвонить, если что? У меня вроде где-то записано было, но где...

Женщина снова порылась в сумке, достала бумагу и ручку и написала телефон, имя и отчество. Написала "Квартира" и обвела слово рамкой.

— Ну все, некогда мне. Держи и дальше квартиру в чистоте. Буду проверять.

Закрыв дверь на ключ, Эдик пошел на кухню, поставил чайник. Жизнь налаживалась. Квартирой обеспечен, вещи нашлись, деньги есть. Еще бы вспомнить всё. Что же он такое натворил то, что эти телки так с ним обошлись? Можно ли продолжать работать там, где тебя подло избили незнакомые девки, или надо увольняться? Они ведь могут и повторить, вот так, исподтишка заехать, не будешь же все время настороже.

Чайник вскипел. Тут Эдик вспомнил, что не знает, есть ли у него сахар, чай или кофе, поискал глазами. Все обнаружилось на полочке. Чай индийский, "три слона", кофе растворимый, бразильский. Да, неплохо он жил в пропавшие из памяти месяцы. Может и в холодильнике что-нибудь есть?

Холодильник оказался выключенным из розетки и совершенно пустым. Был он настолько чистый, что можно было подумать, что он только сошел с конвейера и вообще никогда не включался. Значит, только кофе. Эдик посмотрел на часы. Завтра на работу, значит, сегодня надо в сберкассу сходить, чтобы деньги сюда перевели. Заодно лотерейный билет проверю и продуктов куплю.

Народа в сберкассе было немного, в нужное окошко стояли всего шесть человек. Эдик занял очередь и отошел к стенду с информацией. Надежды на билет не было, Сырцов все правильно сказал, пропал выигрыш. Однако номер тиража из лотерейного билета был на стенде и извещал, что проводился этот тираж 3-го августа. Значит, билет еще действительный, но время поджимает, только неделя осталась. Но как же так? Почему в начале июля им был заполнен билет для тиража в августе? Нет, ну мало того, что в Спортлото снова играть начал, так еще и неправильном тираже. Эдик посмотрел на календарь и хмыкнул. Это же его день рождения! 25 лет исполнилось. Все стало понятно. Юбилей и как раз тираж Спортлото. Проигрыш в день рождения — ерунда, уже не нищий студент, чтобы за 30 копеек переживать, а выигрыш — подарок судьбы. Эдик хотел уже проверить числа из билета, но тут его окликнули из очереди. То ли очередь быстро двигалась, то ли время у стенда прошло незаметно, но женщина, за которой он занимал очередь, уже стояла у окошка. Ладно, Спортлото никуда не убежит, еще дней десять у него есть.

Оформив перевод счета в Ригу, Эдик вернулся к стенду. И не поверил глазам — цифры из его билета все до одной совпали с цифрами со стенда. Нет, не все, льготный шар он все-таки не угадал. Но все равно — десять тысяч! Пришлось снова занимать очередь. Отстояв ее, Эдик протянул лотерейный билет. Женщина по другую сторону стойки начала сличать цифры и ахнула, снова проверила, потом написала что-то на бумажке и протянула билет обратно.

— Ничем не могу помочь. Это Вам в Управление лотерей надо. Мы выдаем выигрыши только за три и четыре цифры. Вот когда получите деньги, то приносите их к нам. Да, вот вам адрес. Надеюсь, Вы отрезанные части в Риге опускали, а не где-нибудь в Москве?

Эдик кивнул.

— Ну тогда Вам точно туда. И не задерживайтесь, всего неделя осталась. Да, и паспорт не забудьте к ним взять.

Эдик бережно засунул билет в бумажник. Выйдя из сберкассы, он в растерянности остановился на крыльце. И как туда добраться, в это Управление лотерей? Адрес-то у него есть, но где это? И талончики на транспорт надо сначала купить.

При мысли о том, что придется ехать к черту на кулички в переполненном трамвае с такой фантастической суммой в кармане, Эдику стало не по себе. Выручило проезжавшее мимо такси с зеленым огоньком. Эдик замахал рукой и ринулся к дороге. Таксист заметил его, тормознул, Эдик плюхнулся на переднее сидение и сунул таксисту бумажку с адресом.

Мандарины

Местный начальник снова принес самодельную настойку.

— С чего начал пребывание в Риге, тем и надо заканчивать. Я видел, что она тебе понравилась. Вот, держи, одна на стол, одна с собой. Сразу положи в чемодан.

О деле за столом решили не говорить, что закончено, то закончено. Не получилось. После третьей рюмки вспомнилось удивлённое лицо Эдика, живущего в сентябре по майскому календарю. Каждый начал вспоминать запомнившиеся именно ему веселые моменты, но тема вскоре исчерпала себя и общество постепенно перешло на обсуждение политики. Новые веяния внушали и надежду, и беспокойство.

— Вчера захожу в универмаг — гляжу очередь. Решил посмотреть. Представляете — осетрину дают. А говорили, она в Волге почти исчезла.

— Наверное Брежнев хвосты кому надо накрутил. Ну куда она исчезнет то? Ее всегда ловили, причем больше, чем сейчас. Просто в последние годы ее больше из-под полы продавали. Теперь кого-то посадили и все снова в магазины пошло.

— Да, недаром летом на экраны вышел фильм "Ты мне, я тебе". И фильм, и сразу после него посадки — народ все понял и затаился. Сколько там эти браконьеры осетров выловят, если продать некому? Только для себя.

Обсудили и невиданные урожаи.

— Железная дорога практически пустая стоит. Раньше — как осень, так из порта эшелон за эшелоном. А теперь, видно, и своего хватит.

— Вот бы еще и с мясом так.

— С мясом труднее. Скот полгода в стойле стоит, значит, корма нужны.

— Ну это говядина в стойле полгода стоит. А свинина вообще всегда там. Разве иначе бывает?

— Может и бывает. Не знаю, лично я живую свинью только на картинках видел.

— А по телевизору?

— Ну и по телевизору тоже видел.

— А ты новые телевизоры видел?

— На заводе этом, где Эдик работал? Конечно видел. Но особо не заинтересовался, у меня в Москве и без того телевизор неплохо показывает. Пульта, правда, нет, но мне не влом встать и переключить.

Разговор незаметно перешел на женщин, и тут снова вернулся к Эдику.

— Вот же люди устраиваются. Четыре девки минимум, и никто не ревнует.

— Это потому что молод и неженат. Женится — не будет ни девок, зато ревности будет полный вагон.

При слове "вагон" все посмотрели на часы.

— Пора — констатировал Сырцов.

— Петр, ты как?

— Трезвый как стеклышко. Я же малопьющий, сколько не выпью, все мало.

— Главное, чтобы ты застенчивым не был, за стенку не держался. Давай, отвези, усади и, главное, не лихачь.

Сусейс действительно не лихачил, до Риги ехал как все, сто десять. Сырцов показал ему на знак "100". Тот виновато улыбнулся

— Что поделаешь, не могу же я ехать медленнее остальных. Подозрительно будет, гаишники подумают, что пьяный, остановят, придется ксивой махать.

Въехали в город, Сырцов снизил скорость до шестидесяти. На светофоре тормознул, несмотря на то, что желтый только что загорелся.

— Некуда спешить, и так за двадцать минут до отправления приедем. Только-только состав подадут. Смотрите, снова Эдик. Вон, из того здания вышел. Подберем?

— Ну его нафиг, надоел он мне. Интересно только, куда это он ходил и чего такой счастливый. Остановись там, табличку прочитаем.

— Я и так знаю. Там управление лотерей. Выиграл все-таки свое колесо, раз улыбка до ушей. Проверим? Времени навалом.

— Нет. Дело закрыто. Тем более, что от нас запах неподобающий исходит.

— Тогда может...

— Нет, и у него спрашивать не будем. Смотри, уже кому-то звонит.

— Ставлю червонец против рубля, что девкам.

— Ехай давай. И так понятно, что больше некому.

У Брежнева

— Привет, а это опять я.

— Кто это я?

— Кто, кто, Эдик. Не узнала?

— А. А я думала, что ты месяца через четыре позвонишь, не раньше.

— Ты что, обиделась? Ну и зря, я ни в чем не виноват. У меня даже справка есть.

— Из психушки?

— Именно. Не совсем, конечно, из психушки, просто от психиатра. Понимаешь, тут такая история... В общем мне напрочь отшибло память. До утра девятого мая все помню, а дальше... Четыре месяца напрочь стерлись. Рассказывают, что в эти четыре месяца со мной такие приключения были, ты даже не поверишь. Мне самому с трудом верится, ну не могло со мной такое произойти.

— Как это ничего не помнишь? Общагу то нашу хоть помнишь?

— Общагу помню, я же тебя туда провожал. Мы тогда еще встретиться договорились, на салют посмотреть.

— На какой еще салют? Мы в общагу уже после салюта приехали. Ты еще с собой этого кагэбэшника Макса зачем-то притащил.

— После салюта? Не помню. Помню лишь, что собирался на него... Я же говорю, у меня память с утра девятого мая отшибло. Я утром в магазин пошел, споткнулся, головой ударился, сознание потерял. Очнулся — все еще лежу, а на дворе уже осень, четыре месяца будто корова языком слизала. Вот, теперь оказывается, я еще на салюте был. Говоришь, с каким-то кагэбэшником? Не знаешь, откуда я его взял? До этого у меня никаких знакомых Максов, тем более из КГБ, не было.

— Откуда не знаю, но он реально крутой. Нашего комсорга одним ударом он так вырубил, мама не горюй. Да,. вспомнила, у него какой-то ихний препарат был, он сделал комсоргу укол и сказал, что тот все забудет. Ой. Неужели он тебе тоже такой укол сделал?

— А комсорг что, тоже все забыл?

— Не знаю, забыл он или нет, но только на следующий день он под поезд попал. И папашу его потом сняли.

Эдик задумался. Всплывают такие вещи из его четырехмесячной биографии, что просто жуть берет.

— Слушай, давай встретимся, и ты мне все расскажешь? Хочешь, в ресторан сходим, приглашаю, что-то я проголодался.

— Ну, раз проголодался, может, тогда ко мне? А то в ресторане толком не поговоришь. А у меня как раз котлеты жарятся.

— Давай, — обрадовался Эдик. — Ты где живешь то?

— У Брежнева — хихикнула Ирка.

— У кого? — удивился Эдик. — Он что, в Риге? И ты... ты с ним?

— А что, нельзя? — спросила Ирка. — Я девушка свободная, с кем хочу, с тем и живу.

— Ты что, он же старый.

— Да какой же он старый? Выглядит лет на пятьдесят всего.

Эдик замолчал. Вон оно, оказывается, как. Брежнев положил глаз на Ирку, даже квартиру ей дал. А она, дура, только рада. Пятьдесят лет. Какие там пятьдесят, ему же за семьдесят, любого спроси.

— Ну, что молчишь? Не приедешь, Брежнева испугался?

— Чего мне его бояться то? Просто после таких новостей есть расхотелось.

— Так уж и расхотелось? — захихикало в трубке. — Ладно, не ревнуй. "У Брежнева", это так народ называет вино-водочный магазин возле нашей девятиэтажки, ну и заодно весь наш дом. На торце дома портрет Брежнева висит, во всю стену. Дом напротив Дома Мебели. Ну что, приедешь?

— Диктуй адрес — воспрял духом Эдик.

Светка

Попрощались у вагона с водителем, Сырцов, слегка покачиваясь, прошел по коридору в поисках своего купе. Нижняя полка. Хорошо. Попутчик пока один, сумка стоит, видно на перрон вышел. Сезон закончился, народа немного, может до самой Москвы никого не подсадят. Сырцов устало сел, закрыл глаза. Открыл, посмотрел на сумку, снова закрыл. Кто хозяин, мужчина или женщина? Скорее женщина, мужчина бы постоял с сумкой на перроне, не стал бы заносить и возвращаться. Хотя не факт. Нет, точно женщина, сумка духами пахнет. Хорошо бы, если красивая и молодая, приятнее будет ехать. Ну а если старая и некрасивая — еще лучше. Переоденусь и сразу спать. Что-то я сегодня перебрал, а вроде и выпил не так много. Держался я, конечно, хорошо. Ну что за жизнь такая, даже выпить по-человечески нельзя, расслабиться. Всегда надо держать с друзьями ухо востро. Друзья... Какие у чекиста могут быть друзья? Одни коллеги. Даже на пьянке как на партсобрании. Только с родителями и можно расслабиться, по-семейному. Жениться, что ли, по новой, может хоть с мужьями подруг жены подружусь? Хотя вряд ли, тоже растреплет, где работаю, и дружбе конец. Зассут и закроются. Будут думать, что если скажут что-то не то, так я все в дело подошью. И опять дома начнется скулёж, что из-за меня все подруги разбежались, даже одну в гости не зовут. Издержки профессии. Пять заповедей железного Феликса. Не думай. Если думаешь — не говори. Если думаешь и говоришь — не пиши. Если думаешь, говоришь и пишешь — не подписывайся. Если думаешь, говоришь, пишешь и подписываешься — не удивляйся.

Когда поезд тронулся, Сырцов открыл глаза. Она сидела напротив, молодая и красивая. Она. Девушка из журнала и из ванной. И она улыбалась.

Выпущенное на волю опьянение куда-то испарилось. Моментально и навсегда. И накопившуюся усталость тоже как рукой сняло. Он снова был молод, полон сил и не боялся ни Бога, ни чёрта.

— Добрый вечер. Вы в Москву?

— Добрый, а куда еще я могу ехать?

— Ну, куда-нибудь в Великие Луки, например.

— А это где? А, это вы так знакомитесь? Прикольно. Придумали город, которого нет, и дурите девушкам голову?

— Ну да, — согласился Сырцов. — Можно, я Вам еще один странный вопрос задам?

— Задавайте — скомандовала девушка.

— Вы Эдика знаете?

— Эдика? Кто ж его не знает, этого красавчика. Эдика знают все. Бабник, конечно,

первостатейный, но так треплется — заслушаешься. Ладно, давайте знакомиться. Меня Света зовут.

— Толик.

— А вы москвич?

— Да.

— И паспорт есть? А то как в этот поезд не сядешь, так все москвичи, а как в Москве сойдешь, так не знают где метро.

Сырцов достал бумажник, вытащил паспорт.

— А это что за красная корочка?

— Пропуск в библиотеку.

— Как это — пропуск в библиотеку? Никогда о таком не слышала.

— В Ленинку. Там по пропускам.

— Странно. А я вот читать не люблю и в библиотеки не хожу. Зато я знаю, что у Вас в сумке.

Зашла проводница, собрала билеты и по рублю за постели.

— И что у меня в сумке?

— Несколько бутылок Рижского бальзама и несколько банок шпрот. Угадала?

— Да.

— А я вот бальзам не пью и шпроты не ем.

— И что Вы тогда пьете? — водку, коньяк?

— А ничего. Даже шампанское не пью. Только домашнее.

— У меня и домашнее есть.

— Из чего?

— Из чего не знаю, но очень вкусное.

— Ладно, доставайте, попробую.

— Только у меня, кроме шпрот, ничего закусить нет.

— Зато у меня есть.

Сырцов полез в сумку, вытащил бутылку. Когда он поставил ее на стол, там уже красовались две пластиковых емкости, в одной маленькие бутерброды, во второй помидоры и огурцы.

Разлив настойку по стаканам, Сырцов спросил

— Ну, за что выпьем?

— За знакомство, конечно. Пусть оно будет долгим и приятным.

Через полчаса они были уже на "ты". Знакомство действительно оказалось приятным. Девушка травила анекдоты, которых он никогда не слышал, он рассказывал истории, которые с ним никогда не происходили.

Закуска закончилась, а в бутылке еще оставалось. Сырцов разлил остатки.

— Ой, — спохватилась Света — у меня еще что-то есть.

Она достала из сумки кулёк.

— Моряк знакомый из загранки привез. Там они круглый год есть.

В кульке оказались мандарины. Сырцов мысленно застонал. Взял, мандарин, понюхал, очистил. Незаметно положил в карман шкурку. Светик все-таки заметил.

— Это зачем?

— От моли — отшутился Сырцов — Давай, выпьем за тебя.

— И за тебя. В общем, за нас.

Мандарин был обычным, сладким. В голове сразу возник бой курантов, повеяло Новым годом.

Женюсь — решил Сырцов. — И пропади оно все пропадом, обязательно женюсь. Уверен, в журнале не она была, просто похожая. Но надо все-таки пробить насчет заграницы. Иначе можно с работы вылететь. Или не пробивать? Знать не знал, ведать не ведал...

— Ой, а настойка уже закончилась? Ладно, доставай свой бальзам.

Сырцов поднялся, достал с верхней полки сумку, вытащил бутылку бальзама. Поставил на стол, хотел открыть, но рука наткнулась на запечатанное сургучом горлышко.

— Штопора нет, — огорченно сказал он.

— Ты сургуч ложечкой отбей, а я тебе фокус покажу — заявила Света. Она взяла бутылку, облизала указательный палец, прицелилась и резким ударом пальца вогнала пробку внутрь. — Только не пробуй повторить, палец сломаешь, горлышко узкое. Давай, наливай.

Выпили, закусив мандаринами.

— Ой, что-то меня в жар бросило. Надо переодеться, — заявила девушка.

— Сейчас выйду.

— Не ходи никуда. Просто встань и отвернись. Тебе ведь можно доверять?

— Можно.

Сырцов встал и отвернулся. Сзади заманчиво зашуршало. Сырцов скосил глаза к двери купе. Там, в зеркале, отвернувшаяся к окну Света стягивала платье через голову. Под платьем ничего не было. Она, очевидно почувствовав его взгляд, резко повернулась.

— Значит, можно доверять, говоришь? — улыбнулась Света, даже не пытаясь прикрыться. — Ладно, раз ты меня уже видел, можешь повернуться. И не стой столбом, видишь, мне холодно, иди сюда.

Полка была узкой. Очень узкой. Настолько узкой, что часть Сырцова свисала с нее. Что за черт? Ах, ну да. Сырцов вспомнил Светку и улыбнулся. А ведь ночью полка шире была. А, все ясно, Светка во сне повернулась на спину и чуть его не спихнула. Сырцов аккуратно, стараясь не потревожить спящую, встал. Во рту пересохло. Хотелось в туалет. Он допил из горлышка бутылку лимонада. Немного полегчало. Теперь найти брюки. Натянуть. Нет, сперва трусы. Где они? Одевшись, Сырцов осторожно выбрался из купе. Душа пела голосом Миронова "Женюсь, женюсь, какие могут быть игрушки".

Вернувшись в купе, Сырцов осторожно сел на свою полку. Жаль, света нет. До чего же Света красивая при свете! Смотрел бы и смотрел.

Светка в темноте почувствовала его взгляд и заворочалась.

Разбудил все-таки, — подумал он. — Точно разбудил.

Светка нашарила рукой выключатель и включила свет. Сырцов похолодел. Он перепутал купе. Вот сейчас визгу то будет. Дамочке за пятьдесят, полная, мягко говоря. Такие могут визжать долго и очень громко. И чего это она голая спит, да еще без простыни? Вот конфуз...

Шевеления больше не было. Уснула, что ли? Сырцов встал и уже взялся за ручку двери. намереваясь выбраться из купе.

— Толик, ты куда? Открой бутылку, дай попить.

Дамочка уже сидела на полке и не собиралась визжать, мало того, ничуть не смущалась постороннего мужчину.

— Ну ты что? Вчера ты был намного любезнее.

И тут Сырцову бросилась в глаза сумка, его сумка. Да вот и две знакомые бутылки на столе. Газета с картофельными очистками, две картофелины в мундире, кости от селедки. Сырцов взял со стола бутылку лимонада, открыл, приложился к горлышку.

— Мне то оставь... Ну пожалуйста... Напоил женщину до безобразия, а воды не даешь.

Сырцов протянул бутылку. Вспомнив вчерашнее, полез в карман, вытащил картофельные очистки, удивленно посмотрел на них.

— Смешной ты. Я тебя спрашиваю, зачем ты их в карманы напихиваешь, а ты — от моли, от моли. Я чуть со смеху не умерла. Ну, поцелуй свою Светочку и давай еще разик, а то скоро приедем. Давай-ка, тетя поможет маленькому мальчику ремешок расстегнуть.

Сырцов подхватил пиджак и сумку, пулей выскочил из купе и побежал. Сзади хлопали двери тамбуров, в коридор высовывались удивленные проводницы. Наконец попалась дверь, которую он не смог открыть. Сырцов прижался лбом к грязному стеклу и дал себе страшную клятву. Никогда он больше не будет пить домашних напитков и рижский бальзам.

* * *

— Что-то ваш домашний Брежнев на настоящего Брежнева мало похож — сказал Эдик, доев очередную котлету и заново наполняя бокалы шампанским. Ваш действительно лет на 50 выглядит.

— Да он везде так выглядит. Вот, скоро программа "Время" начинается, давай телевизор включим.

Ирка взяла какую-то коробочку с кнопками, направила на телевизор, и тот включился. Она весело засмеялась, глядя на изумление Эдика.

— Новая модель, с дистанционным управлением. Между прочим, на нашем заводе выпускается. К нему и компьютер можно подключить. Я в столовке разговор в очереди слышала, что и разработали его у нас, в лаборатории Сидорова. Какой-то Зильберман изобретал.

Эдик слегка подавился шампанским и закашлялся. Не может быть, чтобы у Сидорова еще один Зильберман работал. Не приводили ведь к нему на опознание никакого однофамильца. Или это еще одна лаборатория и еще один Сидоров, уже четвертый?

— Дай посмотреть — потянулся Эдик к пульту. Завладев коробочкой, он пощелкал всеми кнопками с цифрами. — А в Риге что, девять телеканалов уже?

— Да нет, как было три, так и осталось. Это просто так настроено, по три кнопки на канал. А вообще, в этом телевизоре можно 99 каналов настроить, только пока вот эта кнопка для десятков на пульте не подключена, какую-то перемычку впаять надо. Ладно, давай переключай на первую кнопку, посмотришь на Брежнева.

Брежнев и в телевизоре был совсем не тот, которого помнил Эдик. И сама программа "Время" была не та. Смотреть ее Эдику было даже интересно, не то, что раньше. Мало того, он пожалел, что она такая короткая, несмотря на то, что главным событием был репортаж о выступлении генсека на каком-то заводе.

— Ну что, убедился? — спросила Ирка. И сколько лет ты ему дашь? В такого даже влюбиться можно.

— Он конечно, помолодел, но... Слушай, а какой сейчас год? Точно семьдесят седьмой? Вернее, тысяча девятьсот семьдесят седьмой?

— Даже не сомневайся, — отрезала Ирка, именно он, год шестидесятилетия Октября.

— Странно. У меня такое впечатление, что я попал или в прошлое, когда Брежнев был моложе, или в будущее, когда уже научились омолаживать.

— Да что ты заладил — изменился, изменился. Брежнев всегда такой был. Вон, в другой комнате фотография висит, ей уже два месяца, там я и девчонки вместе с ним в общаге. И на ней он точно такой же. Это просто у тебя с памятью непорядок, вот тебе и кажется, что он старше был. Портрет Брежнева на доме видел? Я этот портрет первый раз увидела больше года назад, и никто его с тех пор не менял. Значит и год назад он такой же был. Все хватит о нем, надоело. Давай лучше я тебе расскажу, что девятого мая было.

Эдик слушал Иркин рассказ и пытался вспомнить Макса. По всему выходило, что познакомились они после того, как он пошел в магазин и зацепился за корень. До этого момента он все про себя помнил просто отлично. И ведь не просто познакомился, а очень даже подружился. Настолько подружился, что даже не ревновал ни капельки, когда на салюте Макс с Иркой целовался. Правда, выходило так, что он там и сам тоже не только с Иркой целовался, а она ни капельки не ревновала.

— А мы с Максом, когда с вами встретились, трезвые были или выпившие?

— Вот этого я не помню. Может и трезвые, но что не пьяные — это точно. Да мы сами, перед тем, как в город поехать, бутылку вина выпили, и за праздник, и для храбрости.

— Ну а с чего ты решила, что Макс из КГБ?

— Я решила? Ты же сам это тогда сказал... Подожди... Вообще-то нет, не сказал, а спросил. Ну, когда он комсоргу укол сделал, память отшибающий. Ты еще из-за каких-то фотографий испугался.

— Судя по тому, сколько мы по твоему рассказу выпили, я мог и ошибиться. А вообще пообщался я пару дней с ними, с кагэбэшниками, оказывается, обычные люди, где-то даже приятные. Может, этот Макс просто медик или в каком-то химическом институте работает, где этот препарат изобрели?

— А может, это вообще понты были? — поддакнула Ирка. — Может, он ему просто успокоительное впрыснул, или физраствор, а нам сказал... Ну помнишь, как в том анекдоте про мужика, который в розетку говорил — "Товарищ полковник, принесите мне чашечку кофе". Может, когда вы ушли, Макс все тебе рассказал, вы с ним посмеялись да пошли дальше пьянствовать? Ничего ведь, оказывается, с тобой не случилось, через день ты преспокойно вышел на работу.

— Но ты же говоришь, что ваш комсорг тоже память потерял. Я потерял, и он потерял — странное совпадение.

— Я говорила? Ты же сам видел, какой наш комсорг пьяный был. Ах да, ты же ничего не помнишь. Наверное, он просто допился он до того, что вообще не соображал, где идет и куда. А поезд, это не работницы фабрики, поезду пофиг, кто ты такой.

Эдик снова призадумался. Где же он мог подцепить этого Макса, пусть тот и не имеет отношения к КГБ? Явно не в Бабите, что там, на городской окраине, делать приезжему? Макс не местный, в этом, по Иркиным словам, даже сомневаться не приходится. Все-таки в городе познакомились? Но в город он собирался только вечером, впритык к назначенному часу. В электричке? Сложно представить, чтобы за 20 минут в шумном вагоне можно было завести столь близкие отношения, чтобы взять и потащить новоиспеченного приятеля на свое свидание. Может, после падения у него что-то переклинило в голове, и он вместо магазина все-таки отправился сразу в Ригу? А вообще-то... мог и в Бабите познакомиться, вдруг у этого Макса там знакомые живут. Встретились, например, где-нибудь у магазина, перекурили, выпили по бутылочке пива... Нет, это уравнение со столькими неизвестными, что просто нерешаемо. Позвонить, что ли, по полученному от Сырцова телефону и все им рассказать? Нет, ну его нафиг, тогда Ирку начнут таскать, а у него совершенно другие планы на ее свободное время.

дырки

— Ну что, товарищ Генеральный секретарь, показать тебе стройку века? Хочешь прокатиться на новой машине по новой дороге?

— По какой еще дороге? — не понял Брежнев.

— Какой-какой, — притворно возмутился черт. — Много, что ли, я тебе дорог строю? Даже двух с половиной не наберется. По той, которая через всю Сибирь-матушку пойдет. Есть вполне готовый участок, километров сто, могу показать.

— Конечно хочу. Когда собираться? Только я раньше, чем через неделю, не могу. У меня сейчас график плотный, да и охрана просила хотя бы недели за полторы о дальних поездках предупреждать. Косыгина берем?

— Зачем нам Косыгин? Это пока еще неофициальная презентация. И охрана нам не нужна, там на сотни полторы верст ни одной живой души нет. Ну не то чтобы ни одной, может какая сотня-другая душ наберется, но это не принципиально. Фирма гарантирует полную безопасность.

— Все равно, кто ж меня одного то отпустит? — вздохнул Брежнев. — Я человек поднадзорный, себе не принадлежу. Кстати, в какой город лететь собираться?

— А никуда лететь не надо. Помнишь, как в песне поется? "Мы рождены, чтоб сказку сделать былью, преодолеть пространство и простор". Это про нас сказано. Не нужны нам ваши самолеты и ракеты. Двери не нужны, сквозь стены ходим. Так что, если есть желание, отправляемся сейчас, ночью тебя здесь никто не хватится.

— Ну а что я там ночью увижу то? Тьма, небось кромешная.

— Страна у нас большая, это тут недавно полночь пробило, а там, у Хабаровска, скоро рассвет. Ну что, отправляемся? Или страшно?

Брежнев хмыкнул.

— Страшно — это когда ты в море, а на тебя бомбер груз свой вываливает. В море даже окопа нет, в который присесть можно. Страшно — это когда в космос лететь, там от тебя вообще ничего не зависит — в случае крушения ни шлюпки, ни спасательного круга, ни досточки малой. А тут чего бояться то, на твердой земле? Подожди, сейчас оденусь. Холодно там уже, поди? Вот же черт, обувь в прихожей, придется красться по квартире, чтобы вопросов не возникло.

— Ерунда, — черт вытащил откуда-то из стены сумку. — Вот тебе и обувь, и одежда по сезону. Чай

не официальный визит, а просто прогулка, значит и одеться можно по-человечески.

Брежнев быстро переоделся и критически оглядел себя в зеркало.

— Не сомневайся, Леонид Ильич, одежда вполне соответствует нынешней моде. Конечно, в ней тебя мало кто сразу признает, но это и к лучшему. Водительские права у тебя есть?

— Где-то были, — призадумался Брежнев, но где? А зачем они? Ты же говоришь, что там ни одной живой души нет?

— Для порядка. Вдруг все-таки какой-нибудь гаишник нарисуется — хитро улыбнулся черт. — На, держи. Права и талон. Фамилия там, правда, другая, Мазалов, но она ведь тебе не совсем чужая? И фотография твоя. Ну ни фига себе, посмотри-ка, даже имя-отчество совпадают.

Черт эффектно крутанул пальцем в воздухе и в стене комнаты появилась новая дверь.

— Вперед, Лёня, только вперед.

За дверью оказался длинный ярко освещенный коридор, заканчивающийся другой дверью. Пройдя по коридору и взявшись за дверную ручку, Леонид Ильич вопросительно оглянулся, черт утвердительно кивнул. За дверью было просторное помещение, в котором стояло пять незнакомых генсеку автомашин.

Глаза генсека загорелись, автомобили Брежнев любил не меньше охоты. Обойдя вокруг первой, проведя рукой по капоту и крыше, он остановился у багажника, уставившись на шильдик с названием марки.

— Чему ты там удивляешься? — ухмыльнулся черт. — Русских букв никогда не видел, что ли?

— Югославская, что ли? В Болгарии тоже кириллица, но такие автомобили им не по плечу.

— Почему югославская? С чего бы это югославам название нашей реки автомобилю давать?

— Реки? Я почему-то подумал, что это бог любви, Амур, он же Купидон.

— Нет, это именно название реки. Машина наша, советская. Пока что прототип, как и четыре других, но весной собираемся начать серийный выпуск.

Брежнев быстро прошел вдоль остальных машин, читая названия — Томь, Лена, Тунгуска, Ангара.

— Ну, удивил. Вид у машин, конечно, непривычный, топорный какой-то, но что-то в них есть.

— Топорный? — возмутился черт, знающий тенденции автомобильной моды на десятки лет вперед. — На вкус и цвет... Обидно выражаетесь, товарищ Генеральный секретарь. Даже показывать расхотелось. Не нравятся — занимайтесь своим автопромом сами. Только что-ж это у вас своего-то прекрасного нет? Современные "Москвичи" — не красавцы, "Запорожцы" вообще какой-то казус. Их и покупают лишь потому, что другого без очереди нет — выбирать не из чего.

— А "Жигули", а "Волги"?

-"Жигули" — это не ваш дизайн, а итальянский, с минимумом переделок. А "Волга"... "Волга" сейчас это не автомобиль для народа, это государственное авто для чиновников, в продажу ее поступает очень мало, только поэтому и ценится. Лично я ставлю новенький золотой червонец против тусклого гривенника, что через полгода после появления вот этих машин в продаже большинство советских граждан предпочтут и вашим итальянским "Жигулям", и вашим чиновничьим "Волгам" именно мои модели.

— И-за того, что их в продаже мало будет? — подколол Брежнев.

— Мало не будет. Нет, конечно, поначалу их будет мало, но по мере выпуска...

— И сколько же ты собираешься их выпускать? Тысяч пятьдесят в год осилишь? Или сто?

— А давай по-быстрому посчитаем, сколько нужно машин, чтобы насытить рынок. В Союзе 250 миллионов жителей. Делим на три, получаем 80 миллионов семей. Считаем, что половине семей машина пока не нужна, остается 40 миллионов. Считаем, что машина ездит 10 лет, потом нужна новая. Выходит, что в год гражданам страны нужно 4 миллиона автомобилей. Но 4 миллиона это цифра для тех времен, когда машины уже есть у всех желающих, когда удовлетворен первоначальный спрос. Реально лет пять надо выпускать для продажи населению вдвое больше, то есть минимум 8 миллионов машин в год, ну а потом либо сокращать производство, либо пускать излишки продукции на экспорт. Миллион легковушек в год вы и так выпускаете, так что на автозаводах нашей конторы мы должны замахнутся на годовой выпуск миллионов в семь, грубо говоря, по 20 тысяч в сутки.

— Сколько? — У Брежнева даже перехватило дыхание от величины озвученных чертом цифр.

— Три смены в сутки, по шесть с лишним тысяч в каждую смену. По 830 в час. По 14 штук каждую минуту. Каждые 4 секунды за ворота должен выезжать новенький автомобиль.

Черт весело засмеялся, глядя на ошарашенного Брежнева.

— Да, Лёня. Если это будет один завод, то движение через его ворота будет, как на оживленной трассе, только со скоростью пешехода. Чтобы вывезти продукцию, понадобится ежесуточно отправлять по 2500 автовозов, по 8 легковушек в каждом. Если среднее расстояние до автомагазинов будет четыре тысячи километров, то всего автовозов понадобится 20 тысяч, и не менее 45 тысяч водителей к ним. А ведь кто-то еще должен автовозы обслуживать? Где-то должны гостиницы стоять с автозаправками, автосервисами и охраняемыми стоянками. Да много чего еще должно быть. Опять же — само производство, ну и автомагазины, автосервисы, куда без них. Дашь мне миллион человек в автопром — дам тебе года через полтора-два эти двадцать тысяч машин в сутки. Не дашь — сам я столько народа не сманю, хватит только на один завод в Сибири и получится в лучшем случае миллион машин в год. И придется действительно продукцию возить через всю страну, вместо того чтобы поставить еще семь заводов в Европе

— Миллион... где я тебе возьму этот миллион — тихо проворчал генсек.

— Придется изыскать. Есть два пути — армию сократить и высвободить имеющиеся трудовые ресурсы. Для этого надо автоматизацию внедрять. Видел я твои заводы. Один токарь целыми днями нарезает на станке полуфабрикаты втулок. Другой целыми днями снимает фаски на этих полуфабрикатах. Третий сидит и целый день размеры втулок проверяет, брак ищет. А можно поставить единственный станок-автомат, только материал загружай. Но ставить нечего, производите их пока мало.

— Сам знаю.

— Я бы помог, но есть еще одна беда. Вот придет на завод такой станок и что? Думаешь, три человека освободятся? Держи карман шире. Наоборот, потребуется еще один. В министерстве директору скажут — дали тебе новый станок, вот и заодно и план увеличим. И вместо того, чтобы старые два станка списать в какой-нибудь обменно-разборный фонд, да передать туда, где они позарез нужны, на них будут что-то другое точить, а станкостроительному заводу придется делать два новых морально устаревших станка, вместо того, чтобы новыми заниматься. Ты бы пресек как-нибудь эту порочную практику. И заодно планирование от достигнутого. Лучше обложить заводы данью на рабочую силу, увеличили штат, значит пропорционально идет увеличение плана.

— Ладно, — согласился генсек, — спорить с тобой бесполезно. Но об этом можно и дома поговорить. Давай-ка я лучше машины осмотрю. Они как, ездят или так, просто модели?

— Конечно ездят. Выбирай любую, которая больше приглянется, ключи в замках зажигания. И действительно, давай уже дорогу смотреть. Скоро рассвет, а я хочу, чтобы ты по темноте немного прокатился. Ну а потом уже можно все подробно осмотреть, и под капот заглянуть, и под днище. Да и необязательно это именно сегодня делать.

Брежнев быстро обошел остальные машины, в каждой присел за руль. Потом вернулся к "Амуру", завел, вышел, послушал звук двигателя, пригнулся к выхлопной трубе, принюхался.

— Самец, однако — выдал Брежнев фразу из анекдота про чукчу, указывая то ли на трубу глушителя, то ли на шильдик с названием. — На нём вот и поедем. Открывай ворота и садись.

Черт лихо свистнул, ворота поднялись к потолку, открывая выезд в темноту.

Взятка

Ночная дорога поразила Брежнева. Конечно, и раньше, передвигаясь в темное время суток, он видел светоотражатели на обочинах. Но здесь светилась даже разметка. Ехать было легко и приятно. Незаметно для себя генсек притопил педаль газа.

— Осторожнее, Леонид Ильич, — забеспокоился черт, когда стрелка спидометра перевалила за сто семьдесят. — По незнакомой дороге ночью гнать негоже. Вдруг яма какая-то или медведи дорогу переходить начнут.

Брежнев бросил взгляд на спидометр, хмыкнул, но педаль газа немного отпустил.

— Да она прямая, как линейка. Были бы повороты, я бы ехал помедленнее. И откуда, скажи, пожалуйста, на новой дороге ямы?

— Ну а вдруг велосипедиста не заметишь?

Замечу. У велосипедов светоотражатели есть.

— Может и есть, на новых. А на старых? Ведь правила не запрещают ездить ночью на велосипедах без светоотражателей.

— Ну значит сами виноваты. Головой должны думать, на то она и дана.

— Подданные твои, Леонид Ильич, своей головой думать не приучены. Есть правила, вот их они и нарушают, с опаской, конечно. Нет правил и штрафов — и спроса нет. И что значит — сами виноваты? Ты о себе подумай. Не на танке ведь едешь. Подумай, что будет, когда ты на такой скорости столкнешься с телом массой килограммов в сто? Хорошо, если его просто через крышу перекинет. А ежели это тело лобовое стекло аккурат напротив руля пробьет и тебя обнимет? Все, ты уже гарантированно в кювете.

— Тут отбойники кругом, не окажусь — возразил генсек, еще немного снизив скорость.

Впереди вдруг зажглись габаритные огни машины, засветилась милицейская мигалка.

— Приехали, — констатировал черт, — Тормози, Леня, вот и права пригодились.

— Зачем тормозить? — не понял генсек.

— Тормози, говорю! — прикрикнул черт.

Брежнев затормозил и, проехав после вытянувшего полосатый жезл гаишника еще метров двадцать, неуверенно приткнулся к обочине.

— Зачем, зачем? Ты хочешь, чтобы за нами погоня пустилась? Ты сейчас не в кортеже, ты обычный автолюбитель, и мигалку гаишники зажгли не для того, чтобы тебе честь отдать, а совсем наоборот. Техпаспорт на машину за козырьком, права у тебя где-то во внутреннем кармане.

Брежнев посмотрел в зеркало на неспешно приближающегося гаишника и потянулся к двери, пытаясь нащупать ручку стеклоподъемника. Черт хмыкнул и подсказал.

— Там кнопочки светятся. Стеклоподъемники электрические.

Брежнев опустил стекло. Гаишник представился и протянул руку. Брежнев передал документы.

— Нарушаем? — лениво поинтересовался гаишник и двинулся вокруг машины. Обойдя вокруг, он спросил — Самоделка, что ли? Или японская?

— Наша — ответил вместо Брежнева черт. — Новая модель. А что мы нарушили то, командир?

— Новая модель, новая машина, новая дорога. А права старые, в том смысле, что еще при Сталине на них сдавали. И в новые правила дорожного движения, конечно же, с тех пор не заглядывали. И о том, что за городом ввели ограничение скорости, мы не догадываемся.

— Какое ограничение? — наконец заговорил Брежнев. — Никаких знаков не было.

— 90 километров в час. Конечно, если нет других знаков ограничения скорости. Здесь, правда, автомагистраль, поэтому ограничение 130. Знаки такие зелененькие видели?

— Видел, — подтвердил Брежнев. — Здесь все знаки хорошо видно. Светятся так, как будто лампочку воткнули.

— Ну вот. Почему же тогда Вы ехали 149?

Гаишник достал дырокол, прицелился и продырявил талон предупреждений, затем сделал в нем запись и протянул документы обратно.

— Больше не нарушайте. И обязательно правила новые почитайте. Полезно.

Козырнув, гаишник снова обошел машину, восхищенно покачивая головой.

Брежнев тронулся. Когда он отъехал метров на сто, мигалка сзади погасла,

— Да, приключение — глубокомысленно изрек генсек и радостно засмеялся. — Я, честно говоря, что-то совсем струхнул. Давно я в народ без охраны не выходил. Надо это дело перекурить. Сейчас остановлюсь.

— Тут остановка запрещена, автомагистраль — возразил черт.

— Какой-нибудь перекресток будет, или за ним остановимся, или свернем — ответил Брежнев, вглядываясь в дорогу. — Вот, теперь можно. Знака автомагистрали нет, значит, закончилась. После перекрестка все знаки заканчиваются, это я точно помню.

Брежнев прижался к обочине, вышел из машины и закурил. Присел, рассматривая разметку, потрогал рукой.

— А я-то думаю, почему она спереди светится, а назад в зеркало глянешь — нет? А она, оказывается, не совсем сплошная. Свет от торцов обратно отражается, так?

Черт кивнул.

— А еще, Леня, если ты заметил, по ней колесами ехать неприятно — шумит. Значит, ездить по ней не будут и дольше прослужит.

— А чего это вся обочина асфальтом покрыта? Дорого ведь?

— Это не обочина, а полоса разгона. Ты гаишника послушай, сходи в киоск Союзпечати, купи Правила и разметку выучи. Хотя дальше уже действительно обочина, и действительно, тоже вся асфальте. Дорого — не дорого, а край проезжей части всегда целым будет. Дождями такую обочину не смывает, вода под асфальт проезжей части не просачивается, значит при замерзании не начинает его рвать. И вообще, Леня, асфальт — это уже сущие мелочи по сравнению с самой подушкой под дорогу. Плохая подушка — никакой асфальт долго не простоит, хоть полметра его уложи.

Вдалеке на пустой дороге появились фары приближающегося автомобиля. Брежнев прислушался.

— И звук у этой дороги совсем другой. Хороший асфальт, ровный. Молодцы.

Автомобиль промчался мимо, обдав собеседников волной воздуха, но тут же затормозил. На его крыше вспыхнула мигалка и он задним ходом подобрался к "Амуру". Из машины вышел давешний гаишник, подошел, снова козырнул, снова представился.

Опять нарушаем? — поинтересовался он, требовательно протягивая руку. — Стоим на автомагистрали?

— Перекресток был, — ответил Брежнев, доставая права. — За ним и остановились.

— За каким перекрестком? — поинтересовался гаишник.

— Вон, метров двадцать отсюда.

Гаишник хмыкнул

— Пойдемте, посмотрим, где это Вы перекресток увидели. Я тут неделю езжу и никакого перекрестка не видел.

Брежневу ничего не осталось, как пойти за слепым гаишником.

— Вот — одна дорога, вот вторая, — генсек постучал каблуком по асфальту. — Значит перекресток. Даже полосы разгона и торможения есть. Разметку видите?

— Эти полосы ничего не значат. Там, — гаишник посветил фонарем в темноту, — всего через десять метров, находится площадка для отдыха. И всё, дальше ехать некуда. Можете сами сходить и проверить. Другими словами — это выезд с прилегающей территории, а не перекресток. ПДД надо знать. Придется Вам, товарищ Мазалов, влепить вторую за сегодня дырку.

— Подожди, подожди — возмутился Брежнев. Как я на скорости 130, да еще ночью, мог узнать, что там не дорога, а...

— Ну, со скоростью 130, да еще ночью, Вас никто ехать не заставлял. Ехали бы днем, километров 70, вот и увидели бы, что никакой дороги там нет. Это еще хорошо, что там хоть площадка отдыха есть, тут эти дорожники понаделали на будущее десятиметровых ответвлений, вообще ничем не заканчивающихся... Формально Вы, конечно же, правы — поди разбери на незнакомой дороге, даже днем, выезд это с прилегающей территории или въезд на нее, или действительно перекресток. Но ПДД не мы составляли, мы только следим за их соблюдением и наказываем нарушителей. Не нравится — обращайтесь к народным депутатам, пусть они эти Правила поменяют.

— Командир, может пятерочку и разбежимся? — подошедший черт развязано помахал зажатой в пальцах купюрой. — Мы торопимся.

— Вот, значит, как? — озлобился гаишник. — А я хотел предупреждением ограничиться.

— Мало? — удивился черт. — Сейчас добавим.

— Я сейчас так добавлю, так добавлю — пригрозил гаишник, доставая дырокол. — Дача взятки должностному лицу...

— Какая взятка, начальник? Взятка, это когда свидетели есть — в руках черта уже была сотенная купюра. — А без свидетелей это всего лишь добровольный взнос в фонд мира...

Брежнев возмущенно сопел, косясь на вальяжно развалившегося на пассажирском сидении черта. Тот невозмутимо насвистывал какую-то незнакомую мелодию.

— Вот зачем ты влез? Теперь у меня две дырки.

— А я тебе говорил — остановка запрещена. Да и что курить надо бросать, тоже говорил, так ты не слушаешься. И вообще, ты радоваться должен, что есть в Стране Советов такие гаишники, которые взяток не берут, а ты, наоборот, дуешься.

— А что, берут? — удивился Брежнев. — Мне об этом не докладывали.

— Конечно берут. Ну сам посуди — работа у людей на выезде, поди проверь, действительно работает человек или весь день спит в машине. Значит, что? Значит, о его работе можно судить лишь по числу заполненных им протоколов. Всё бы неплохо, вот только такая практика тянет за собой множество уродливых явлений. Ну вот хотя бы — план по протоколам. Если никто не нарушает, значит, протоколов нет, значит человек не работает. Много протоколов — работает хорошо, можно премию дать. Так что, дорой Леонид Ильич, устанавливается некий негласный план и если никто ничего не нарушает, то гаишнику приходится нарушения из пальца высасывать, благо ПДД это действительно позволяют. Ты много здесь машин видел, кроме нашей и гаишной? — Ни одной. И что он со смены начальству привезет? — ничего. Так что не отпустил бы он тебя, все равно не отпустил бы.

— Так зачем ты тогда ему взятку предлагал?

— А это уже другое. За каждого нарушителя ему какая-то копеечка от государства перепадает. А если нарушитель ему сразу рубль дает, то можно и смириться с неудовольствием начальства. Тем более, что нарушение действительно липовое. В настоящем нарушении обязательно умысел должен быть. То есть, если бы ты знал, что там просто парковка, но все равно остановился, то действительно нарушил бы.

Брежнев на минутку задумался.

— Ну хорошо, а если бы я просто не знал это пункта ПДД, в чем тогда мой умысел?

— Умысел в том, что ты ПДД сознательно учил тяп-ляп и не освежал их в памяти. Незнание закона не освобождает от ответственности.

— А если я просто знака не заметил?

— Если ты не заметил знака, твой умысел в том, что ты, вместо того, чтобы на дорогу смотреть, ты решил о чем-то о своем подумать. Конечно, бывает и такое, что знак невозможно заметить.

— Это как?

— Например, дерево заслоняет, или снег прилип. Бывает, остановились перед знаком грузовики и его из-за них не видно. Или поставили знак далеко от обочины, чуть с разворотом, да еще краска на знаке простая, не светоотражающая — ночью такой легко не заметить, особенно когда встречная идет. А еще бывает — надо тебе направо, повернул за угол, и только тогда видишь запрещающий движение знак. И как тогда быть? Задом сдавать? А там поток машин, едущих прямо. Хорошо, если ты на легковой, а если на длинном грузовике?

— Ладно, я понял, накручу потом Щелокову хвост.

— Да при чем здесь Щелоков? Конечно, где именно ставить знаки, они решают, но ведь существующие правила установки никто впрямую и не нарушает.

— Знаю, что ты сейчас скажешь. Законы надо менять. Одна и та же у тебя песня.

— Песня одна, мотивы разные — улыбнулся черт. — Ты, кстати, что решил с правами республик на выход из СССР?

— Ничего. Преждевременно это отменять. В ООН после этого обязательно вой поднимут, насчет членства Белоруссии и Украины. Сейчас то они формально независимые.

— Ой, дался тебе этот ООН. Наплюй ты на них, тебе о стране в первую очередь думать надо. Ты видишь, что в Турции творится? Курды не только независимости требуют, но и борются за нее.

— Хотел бы я знать, откуда эти курды оружие и взрывчатку берут? Мы не поставляем, Америка вроде тоже. Да не вроде, в Пентагоне то не совсем дураки работают, чтобы рубить сук, на котором сидят. Это нам ничего, а им уже пришлось с одной авиабазы эвакуацию производить.

— Наивный ты, Леонид Ильич. Откуда в войну партизаны оружие брали? Им ведь его тоже никто не поставлял, во всяком случае поначалу. Но Турция тебе примером должна служить — локальные перевороты возможны даже в самой авторитарной стране. И сколько тех бунтарей было в Турции еще два месяца назад? Человек двести всего на свободе, ну пусть тысяча. А сейчас? Главное — внушить людям, что живут они плохо только потому, что метрополия их обдирает, а стоит отделиться, так сразу молочные реки потекут с кисельными берегами. И это при том, что у них со времен царя Гороха даже простой автономией не пахло. А у тебя — право свободного выхода. И потенциальных недовольных — миллионы. Посмотри на Эстонию, на Литву, на Западную Украину, да на Азербайджан. Даже в городах начинается "моя твоя не понимай", хотя всё они "понимай".

— С западными окраинами ты в чем-то прав, но с Азербайджаном ты, конечно, загнул. Да и с Украиной переборщил. Единая республика, что мнение Западной может значить против мнения Восточной и Центральной? Да и некуда Галичине и Волыни отделяться — с запада сплошной соцлагерь, перекроем со всех сторон кислород — назад через месяц запросятся.

— Это пока с Польшей все более-менее в порядке. А если Польша уйдет из соцлагеря? Поляки вечно чем-то недовольны, вечно у них брожения, независимо от того, кто у них у власти. Давай-ка, Леня, сбрасывай газ, заканчивается дорога.

— Да я сам знаки вижу — недовольно буркнул Брежнев. — Только-только во вкус езды вошел. Ты же километров сто обещал, а мы и семидесяти не проехали.

— А кто обещал, что мы стартуем от самого начала построенного участка? Ничего, если тебе кататься не надоело, то сейчас развернемся и в обратную сторону все сто проедем, а потом еще и назад.

В первых лучах восходящего солнца показались кучи песка, преграждавшие дорогу. Брежнев остановил машину, заглушил двигатель, вышел.

— Хочу посмотреть, что там дальше.

Гора

Брежнев прошел по оставленному между куч проезду и присвистнул. За кучами стоял новенький строительный вагончик, за ним цивилизация заканчивалась, еще через десять метров ровная поверхность обрывалась. Генсек подошел к краю и взглянул вниз. Прикинул высоту — до верхушек деревьев метров сорок, не меньше. Внизу шумело неровное море тайги, изрезанное мелкими сопками, блестела вода какой-то речушки. Бескрайним назвать это море не получилось бы даже у поэта — впереди, километра через два, взгляд упирался в довольно высокую гряду, уходящую куда-то далеко и на север, и на юг.

— Кто так проектирует? — огорченно спросил подошедшего черта Брежнев. — Ну и как дальше эту дорогу вести? Ладно вниз, хотя такой уклон не всякий автомобиль осилит. Но вот дальше, с этой горой как быть? Поворачивать на 90 градусов и черте-знает сколько ехать, пока гора не закончится? Эдак твои хваленые пять тысяч километров запросто превратятся в шесть, а то и в семь. Заранее надо было углы срезать.

— А ты что, Леонид Ильич, решил, что мы сюда по равнине ехали? Поедем назад при свете дня, приглядись хорошенько, там почти то же самое было. Не тушуйся, в этой горе тоже разроем проход, и вынутой породой эту ямку как раз и засыплем, не совсем, конечно, засыплем, река там все-таки.

— Это сколько же вы будете гору разрывать? Лет пять, как минимум? — продолжал проявлять пессимизм Брежнев.

— Давай грубо прикинем объемы. Между границами асфальтированной части дороги 27 метров: четыре полосы, две обочины и разделительная. Добавляем еще семь метров, на будущее, вдруг через 20 лет по три полосы в каждую сторону понадобится — что ж, перекрывать дорогу, чтобы еще часть горы срыть? Итого 34 метра. Плюс канавы с каждой стороны.

— Зачем?

— А осадки? Всю воду, что над проходом выпадет, надо отводить, не по дороге же ей бежать. Да и зимой снег с дороги куда-то надо сбрасывать. Канавы дают 20 метров, ну и с внешней стороны канав нужно еще столько же, на случай всяких оползней. Итого нужен проход шириной 83 метра в основании и расширяющийся к верху под углом, исключающим осыпи. Длиной он будет 1200 метров. От этого уровня, где мы стоим, до гребня горы всего 150 метров. Кажется, что она намного выше, но это лишь оптическая иллюзия, реально всего 150. В общем, по результатам грубой топографической съемки производим вычисления и получаем, что переместить надо около 15 миллионов кубометров грунта.

— 15 миллионов кубов? Это сколько ж... Грузоподъемность новых БелАЗов 110 тонн, значит, за один рейс перевозит полсотни кубов. 15 миллионов кубов делим на 50, грубо — 300 тысяч ходок. Заполнять кузов — минут десять, при круглосуточной работе рейсов в сутки будет сделано всего...

Брежнев примолк, пытаясь подсчитать.

— 144 рейса в сутки, — подсказал черт. — Всего понадобится 2430 БелАЗо-суток, или 6,6 БелАЗо-лет. Если одновременно заполнять шесть БелАЗов, по три с каждой стороны горы, то потребуется чуть больше года.

— Всего-то? — удивился Брежнев. — Ну ладно, тогда еще ничего.

— Только вот серийный выпуск твоих БелАЗ-7519 еще не начался, — обломал Брежнева черт. И учти, что мало кузов наполнить, содержимое кузова еще надо отвезти и высыпать. Даже если водитель обернется всего лишь за те 10 минут, за которые загружают следующий самосвал, то БелАЗов сюда надо уже 12. А таких вот гор на пути дороги 186, да еще тридцать восемь штук, которые будут повыше раза в два-три. Это я не о высоте вершины, а о том, сколько срывать придется. Ну а небольших горок, где земляных работ всего-то метров на двадцать-тридцать, тех, как говорится, и не счесть. Но самое неприятное — это все-таки крутая высокая гора, а не пологий холм, так что срывать ее возможно только сверху вниз. А дороги для самосвалов на вершину нет. Конечно, можно ее сделать, соорудить серпантин, но прикинь, сколько времени придется самосвалам добираться вверх и обратно?

— Да, — протянул Брежнев, — а не проще ли тоннель прорыть? Обочины и всякие канавы убираем. Посчитай-ка мне.

— Ширина двадцать пять метров, высота семь, длина те же самые 1200 метров. Итого 210 тысяч кубов.

— Вот! Пять на пятнадцать — в 75 раз меньше земли вывозить.

— Проще только в том случае, если это была бы сплошная скала. Всего сантиметр в минуту — за три месяца управились бы. А здесь — выберешь грунт и почти сразу сверху осыпаться начнет, надо сразу своды укреплять, а укрепление — это уйма попутных бетонных работ. Еще один минус длинного тоннеля — в нем не особо комфортно ехать, толща земли сверху на психику давит.

— Ездят же миллионы людей в метро и с ума не сходят.

— То метро, там город, там масса людей. В метро ты в него опускаешься с ровной поверхности, на эскалаторе и не чувствуешь, на какую именно глубину опускаешься. А здесь ты предварительно видишь, что будет над тобой, и эти жалкие 150 метров в твоем воображении превращаются в полкилометра. В конце-то концов, в городе у тебя выбор есть, как ехать, здесь его нет, дорога одна. Человеку нужен свет в конце тоннеля, но по техническим причинам длинный тоннель не может быть прямым, иначе его затопит.

— Это почему?

— Потому что вода всегда течет вниз, а низ там, где к центру Земли ближе. А ближе, если длинный тоннель прямой, будет как раз его центр. Ну представь себе мяч, проколотый длинной иглой...

— Ясно.

— Ну и как ни крути, тоннель обслуживать надо. Вентиляция, освещение, регулярный осмотр. Зимой еще и снег сквозняком будет заносить. Плюс природные катаклизмы. Случись землетрясение, обвал — и всё, других дорог нет. Ладно, смотри как мы с этой горой разделаемся.

Черт повел рукой и на стене вагончика засветился большой экран, пошла анимация. В низине по линии дороги начали вырастать бетонные опоры.

— На эти опоры ставим другие, металлические. Не просто опоры, а выдвижные. Сверху этих опор механизмы канатной дороги. По мере работ перепад высот будет все время уменьшаться, и высота части этих опор будет изменяться. Длина тросов тоже изменяется вместе с опорами. По сути, это несколько канатных дорог, объединенных в одну линию. Над опорами происходит переход с одного тягового троса на другой, так проще и надежнее. Сам смотри, какой поначалу уклон большой, а вагонетки вниз с грузом идут, и немалым. Так что поначалу производительность этой дороги всего максимум пятьдесят кубов в минуту.

— Почему максимум? Что, точных цифр нет?

— Максимум — это потому, что поначалу будет всего два куба в минуту. Перевезти можно пятьдесят, но нечем грузить. Там, на вершине, в самом начале работ и одному проходческому комплексу тесновато. Но по мере срытия ...

— Ну да, что-то я сразу не сообразил. Чем ниже, тем площадка больше.

— До определенного предела, — поправил черт. — Ты склоны прохода не учитываешь, чем ниже, тем проход уже. Так что однажды наступит момент, когда технике снова тесновато станет.

— И сколько времени понадобится?

— Полтора месяца.

— Всего-то? Что-то я не пойму. Вроде решение простое, ученых в стране полно, почему никто до такой дороги не додумался, никто проходы в горах не прорывает?

— Подвесные дороги давно придуманы и так же давно работают, только по-другому, на постоянных опорах. И ваши конструкторы все что угодно спроектировать могут. Проблема в том, что, во-первых, спроектировать — это именно спроектировать, а не изобрести, а во-вторых, чтобы найти решение, как срыть гору, нужно несколько прорывов мысли, относящихся к разным сферам. А изобретают люди только тогда, когда видят, что изобретение можно где-то применить. Вот кому нужна вот такая быстро изменяемая канатная дорога, если нет задачи делать проходы в горах, да еще и нет техники, позволяющей срыть гору в приемлемые сроки? Кому нужна такая техника, если нечем вывозить срытое и опять же, нет поставленной задачи? Кто поставит такую задачу, если всем понятно, что нет механизма ее решения в приемлемые сроки и по приемлемой цене?

— Намекаешь на отсутствие у нас политической воли? Мы реалисты, Советской власти скоро уже 60 лет. Это при Сталине можно было одним росчерком пера приказать тайно строить аж два тоннеля на Сахалин, один настоящий, второй ложный. И не только приказать, но и построить один из них. А мы... Да, мы не можем. Нет у нас ресурсов ни материальных, ни человеческих. Либо строить то, время чего еще не пришло, либо поднимать жизненный уровень советского народа. Где людей то взять, эти горы срывать? Вон, тебе миллион человек дай, тому дай, этому дай, этих из страны выпусти...

— Да нет, ни на что я намекаю. Мне надо было выполнять обещание насчет дороги? Надо. Значит задача уже поставлена. Техника для срытия, в принципе, уже изобретена. Недавно на Западе появились дорожные машины, убирающие старый асфальт без всяких отбойных молотков. Едет такой механизм, у него вращается горизонтальная фреза, срезающая слой асфальта на нужную глубину. Конечно, это не совсем то, что необходимо, техника сырая, мало кто ее видел, но идея, которую можно развить, уже есть. Увеличить размеры, чуток изменить концепцию, добавить универсальности под разные грунты. Остается система транспортировки, остается придумать, как вывозить срезанную породу. Вот тут да, ничего на ум не приходило.

— Ну и как ты выкрутился?

— Очень просто. С нашими то полномочиями... Всего лишь визит в редакцию научно-популярного журнала с заданием разместить в номере интересную статейку с открытым вопросом — как сделать? Присылайте, мол, предложения, рассмотрим. Объявляем конкурс, первая премия 500 рублей, две вторых по 200, три третьих по 100. Итого прямых затрат всего 1200 рублей. Конечно, можно было и за бесплатно результаты получить, но с материальным стимулированием оно гораздо надежнее. Да, конечно, редакции пришлось снять с номера какие-то другие материалы, но чего не сделаешь, когда к тебе приходят с такими вот полномочиями... Затем визит в деканаты пары институтов. Задание обзвонить местных студентов соответствующих специальностей с предложением вместо сентябрьских работ в колхозах поработать в августе в конкурсной комиссии. В итоге через две недели решение найдено. Жаль, победителя к дальнейшим работам пока нельзя привлечь — оказался школьником. Он не только придумал, но и смастерил во дворе на куче песка действующий макет, благо по математике и физике у него пятерки и его папа работает в колхозе токарем, помог выточить некоторые детали макета.

— А как проблема была решена теми, кто занял второе место?

— В принципе, очень похоже. Они оба установили несколько башенных кранов, которые используются при строительстве домов. Только у кранов не одна стрела, а две у первого конкурсанта и восемь у второго, целая карусель. Вот, смотри, вверху загружается подвесная емкость, затем кран поворачивается на 180 градусов и одновременно эту груженую емкость опускает. На противоположной стреле поднимается пустая. Емкости связаны тросом через шкив тормозного редуктора. Так как груз мы только опускаем, двигателя на этот трос можно не ставить, только тормозную систему. Конечно, двигатель тоже есть, но вспомогательный, для работы системы на холостом ходу, когда обе емкости пустые и весят одинаково. А чтобы башня крана не испытывала нагрузок на излом, сверху этой пары стрел имеется подвижная система противовесов. Это сам принцип, теперь про всю систему кранов. Когда груженая емкость внизу, вращение останавливается и происходит ее перецепка на следующий кран, а обратно перецепляется пустая. Здесь у этих проектов самое слабое место, потому что стрелы этих двух кранов, хотя и вращаются один по часовой стрелке, другой против, могут столкнуться. Требуется точная синхронизация, а с учетом того, что кранов во всей системе больше двух — сложность синхронизации возрастает в разы. Конкурсанты этого не учли.

— А если не перецеплять, а перегружать? Через какой-нибудь промежуточный бункер? Открыть створки у емкости на кране и всё само пересыпалось? Ни стропальщиков не надо, ни синхронизации этой.

— Просто так, взять и открыть? Ты представь, висит на стреле на тросе несколько тонн, а через секунду этих тонн нет. Под нагрузкой и трос немного растянут и стрела немного изогнута. Убери резко нагрузку и пойдут колебания, противовес отработать не успеет. Нельзя, надо или постепенно выгружать, или демпфирование обеспечить. Вообще-то другое решение есть, отдельный подъемно-поворотный узел для обмена грузами между кранами, но все равно, лучший вариант — это подвесная канатная дорога, она дешевле, ее легче сооружать и легче разбирать, а в процессе работы только два контролирующих сотрудника нужны, возле простых кнопок "старт" и "стоп". Ну что, Леня, еще вопросы есть?

— Есть. Ну вот нашел ты решение, сделали тебе проект. А дальше? Где ты сами механизмы сделал? Завод построил? А откуда цемент, металл, как ты материалы и готовую продукцию перевозишь? Необжитые ведь места.

Черт поднял руки

— Своровал, товарищ прокурор, извините, не смог удержаться и своровал. Лёня, ведь был же уже неоднократно разговор — я делаю, а ты прикрываешь, чтобы никто даже не задумался, откуда это все берется. Думаешь, я не могу эту гору за один час без всякой техники срыть? Да запросто.

— Ну так покажи свою чертовщину. Срой.

— А смысл? Я и всю дорогу могу за день построить. Но как ты объяснишь людям, откуда дорога взялась, если еще вчера ее не было? Прилетели инопланетяне и построили?

— А никак. Сам буду удивляться и всем вопросы задавать — кто, что, и откуда? Обойдется как-нибудь. В эту херню с моим омоложением во время полярных сияний над Москвой поверили ведь? Ладно, шучу, не кипятись, помню я все наши разговоры, просто очень хочется сейчас, а не через год. Но ты бы хоть столько людей не требовал — уже пошло возмущение. Даже министр обороны недоволен — говорит, осенний призыв в западных округах будет сорван. Зачем тебе люди, построишь втихаря за год и без них.

— Леонид Ильич... — черт укоризненно поглядел на Брежнева. — Говорил же уже сто раз — все должно делаться руками советских людей. Ну ты сам подумай — лет через пятьдесят начнут юбилей Дороги отмечать. Кинут журналисты клич "кто строил эту дорогу?", вот удивление-то будет, когда никто не отзовется. Конечно, в самой-самой глуши можно и смухлевать, но основные места именно люди должны делать.

— Ерунда — отмахнулся Брежнев. — Причастные всегда найдутся. Мне на днях доложили одну неприятную историю. Хочешь расскажу? Не хочешь? А я все равно расскажу. Одному молодому ленинградскому аспиранту поручили подготовить доклад о годах становления Советской власти. Аспирант излишне ответственным оказался, не вылезал по вечерам из библиотек, мемуары всякие листал. Ну и решил он в своем докладе назвать пофамильно всех, на первом субботнике нес бревно с Владимиром Ильичом, и обязательно кого-то из них на мероприятие привести. Похвально конечно, но излишне для простого доклада. Но в комитете комсомола эту идею почему-то поддержали, даже временно освободили его от должностных обязанностей. Он даже выбил командировку в Москву, в Ленинскую библиотеку. И познакомился там... Не поверишь, с другим таким же одержимым, студентом, занимавшимся теми же самыми изысканиями. У студента, кстати, тоже все с комитета комсомола началось, вот такое второе совпадение. Лето, каникулы, а его выцепили и поручили. Ну неважно, главное, что сопоставили они свои почти готовые списки, они конечно, процентов на 10 отличались, и оказалось в них больше трех сотен человек. Ну и двинулись оба умом окончательно — стали на уважаемых людей бросаться, всё спрашивали, какой длины было то бревно, и кто где стоял. Пришлось их в психушке закрыть. Мне бы не стали докладывать, но московский студент оказался внуком одного очень известного писателя, героя гражданской войны. Дед у него боевой был, во время Гражданской всего 18 лет было, а уже полком командовал. Жалко парней, оба большие надежды подавали.

— Ну так дай команду, пусть их выпустят.

— Да понимаешь, если их из психушки выпустить, то их за антисоветскую деятельность надо привлекать. Ну что в этом такого — приврали немного старые партийцы, нехорошо, конечно, а эти двое тень на всю партию бросили... И потом, врачи утверждают, что оба крайне буйные, особенно рыжий. Фамилия у него смешная — Чубайс.

— Ну как знаешь — усмехнулся черт. — Когда вылечат — отдай их мне, рыжего хотя бы, я ему какой-нибудь ваучер дам.

— Чего дашь? — не понял Брежнев.

— Неважно, — отмахнулся черт. — Ваучер, он и есть ваучер. Рабочие мне нужны позарез, настоящие, а не твои липовые носильщики бревен, хотя бы человек пять на каждый участок. Все, давай, время идет, поехали обратно, посмотришь на дорогу днем. Можешь притопить, сколько машина позволит, гаишников больше не будет.

— Уверен? А то отберут права и всё...

— Подумаешь, сделаю новые, — засмеялся черт. — Да и гаишники эти ненастоящие были, просто хотел тебе показать, как чувствует себя простой водитель при нынешних ПДД, которые можно толковать как заблагорассудится. Переписывать все надо.

Письмо

— Скоро нас сократят. — Лиепиньш откинулся на спинку стула.

— Это почему? — машинально спросил Лавров, занимавшийся отчетом.

— А сам не догадываешься? Клиенты разбегаются. Дня не проходит, чтобы кто-нибудь не уехал.

— Куда? — вяло спросил Лавров. Подотчетные деньги не сходились, где-то вкралась ошибка.

— Куда-куда. Туда. В Сибирь. Все в Сибирь.

— По путевке?

— Ага. По комсомольской. Брось ты голову ломать, все равно никто особо проверять не будет. Много там у тебя не сходится?

— До фига, целых триста рублей.

— Тогда да, это не пятерка какая-нибудь. Стой, ровно триста? Кажется, я знаю в чем дело. У этого калькулятора иногда тройка плохо работает, нажимаешь один раз, а вылазит две. Набираешь тридцать, а получается триста тридцать, на триста больше. В ремонт его надо отдать. Заканчивай давай, потом на счетах пересчитаешь, все равно сдавать только через три дня.

— Ладно. — Лавров с облегчением закрыл папку и отодвинул ее на дальний конец стола. — Так что ты там про путевки говорил? В Крым я бы съездил. У меня еще целая неделя отпуска осталась.

— Чем ты слушал? — засмеялся Лиепиньш. — Путевки в Сибирь. И не нам, а нашим подопечным. Сами едут, без всяких судов.

— Как это сами? Явка с повинной, что ли?

— Ну ты и лопух. Я же говорю — без судов.

— На БАМ, что ли?

— В том то и дело, что не на БАМ. По линии КВД.

— Подожди, я, наверное, что-то пропустил, пока в отпуске был. Теперь что, за сифилис в Сибирь отправляют? Может, и за простой триппер тоже?

— Дурак. Это совсем не тот КВД. Комитет Внедрения и Доводки. Сам Брежнев возглавил. Секретность там почище нашей, служба безопасности своя, нам в их сторону даже смотреть запретили. Армейским, кстати, тоже. Все, кто им приглянулся, бронь от армии получают. Два года отработали — считается, что срочную отслужили.

— И чем они там занимаются?

— А кто их знает? Вообще-то всякие научные изобретения проталкивают в производство. Знаешь, как у нас дела обстоят — одни изобретут, а другие об этом не знают из-за секретности и изобретают по новой. Я так думаю, набрали они себе ученых, поселили где-то за забором и всем им дают полную информацию.

— Ну может быть, может быть. Только зачем им наши подопечные нужны, с их то неблагонадежностью? Даже если образование есть и семь пядей во лбу? Кто им допуск даст? А если и дадут, то они, когда уволятся, тут же разболтают все секреты. Может, на них какие-то лекарства испытывают?

— Дурак, что ли? Мы не фашисты какие-нибудь. Ты пойми, что в названии КВД внедрение присутствует. А внедрение — это производство. Значит, им нужна рабочая масса. Логично? Рабочим ведь не обязательно секреты сообщать? То прикрути, это отнеси, копай отсюда и до обеда. И потом, когда они уволятся, они снова станут нашими подопечными и это будет уже наша задача сделать так, чтобы они направо и налево не трепались. Вот смотри — письмо родителям от Язепа, моего бывшего поднадзорного.

— Ты же сам сказал — нам запрещено в это КВД соваться. Не боишься, что за этого клиента нос любопытный оторвут? Меньше знаешь — крепче спишь.

— А я и не суюсь. Я сейчас исключительно его родителями занимаюсь, и обязан читать письма, которые им приходят. У них вся семейка давно под наблюдением. Дед этого парня в Швеции живет. Служил в ваффен СС, а в конце апреля 45-го эвакуировался с немцами из Курляндского котла.

— Фолксдойч, что ли?

— Да нет. Латыш.

— Как же его тогда на корабль пустили? Они же своих немцев должны были в первую очередь эвакуировать.

— А хрен их разберет. У нас ведь как? Всем известно было, что мы со своих строже спрашиваем. Немца изловили — извольте в плен, битте-дритте, а полицая приглашают только до ближайшей березы. Да и всем было ясно уже, что войне конец, уже в самом Берлине бои шли. Что там в плен, что тут — какая немцам разница? Приказ на эвакуацию есть, а желания плыть нет, слишком мало шансов доплыть, без воздушного-то прикрытия. Конечно, не могли мы все их суденышки утопить, не до них было. А до Швеции то рукой подать, до Готланда всего полторы сотни километров. В общем, эвакуировался дедок этот, оставив в Латвии жену с детьми. По идее ее надо было в Сибирь законопатить, муж и жена — одна сатана, но Сталин по-другому решил. А может, не тронули потому, что при Ульманисе у них всего 8 гектаров земли было, обычная латвийская крестьянская семья. При Хрущеве послабление вышло, письма из-за границы разрешили, подарки, денежные переводы. Эмигранты сюда в валюте посылают, а наши в рублях выплачивают, по официальному курсу. Валюта стране нужна, может поэтому и разрешили. Получателей, конечно, под наблюдение, сам знаешь. Ну и выяснилось, что не любит эта семейка Советскую власть. Думаешь, из-за восьми отобранных гектаров? Как бы не так, тем более что и дом им оставили и участок при доме. Фактически, отобрали только два гектара пашни. Остальное — сосновый лес, пожалуйста, гуляй в нем, как и раньше, только рубить нельзя без разрешения. Так вот, оказалось, что у них до войны и в Риге было еще имущество, несколько доходных пятиэтажек, они квартиры там сдавали. Только дома не впрямую записаны были, а по акциям какой-то конторы, они уже тогда шифровались. В 41-м, перед войной, когда депортация была, акционеров не нашли, не успели, уж больно распространенные были их имена и фамилии. И в 49-м они тоже сквозь сито проскочили. Обнаружилось это много позже, при Хрущеве уже, после одного из писем, в котором этот эсэсовец просил посмотреть, пережили ли дома войну. Проверили этот его интерес, ба, да он же фактический владелец! Непонятно только, откуда это все богатство взялось у простых крестьян. Видать в Первую мировую или после революции прадед Язепа неслабо где-то пошалил.

— Ясно, раскулачили их в сороковом конкретно. Ладно, и что там этот Язеп пишет про свою новую жизнь на курортах Сибири?

— А на, сам почитай. Заодно мне некоторые словечки переведешь.

— Я тебе что, штатный переводчик? Ты же латыш, почему латышского не знаешь? — усмехнулся Лавров. — Я вот знаю, хоть и хохол.

— Ты хохол? А по паспорту русский. И по фамилии.

— Ну это паспорту, а так — оба родителя родом с Украины, из-под Винницы. А ты латыш и по паспорту, и по фамилии.

— Ты латышский знаешь, потому что ты здесь в школе учился. А я из семьи красного латышского стрелка, и в Латвию я только пять лет назад приехал. Вот скажи, где я мог его выучить?

— А в семье?

— Что в семье? У меня только дед по-латышски говорит, все остальные, только "привет", "спасибо", "пожалуйста" и "пошел в жопу". Не нужен он им был совершенно, вот и не учили. Да я и сам не учил бы, но начальство требует. Ладно, читать будешь?

— Ну, давай, слушай. "Добрый день, мама, папа, бабушка, тетя и ..."

— Начало ты можешь опустить, это я и сам перевел. Ты к делу приступай, чем он там в Сибири занимается, именно там не все понимаю.

— Да ну тебя. Я что, догадываться должен, что ты понимаешь, а что нет? Слушай все или забирай свое письмо назад.

"Очень доволен, что не послушался вас и согласился завербоваться на стройку. Во-первых, если за два года меня не выгонят, мне уже не нужно будет служить в армии. Ну это я вам уже говорил. А во-вторых, очень надеюсь, что меня не выгонят. Мною здесь пока очень довольны. Главное — я понял, что такое наша маленькая Латвия. Ну нищета же полная! Что я имел бы в колхозе? Ну максимум триста рублей в месяц. И всю жизнь жил бы в говне. Эта проклятая колхозная свиноферма, и ветер все время в сторону нашего дома. Дороги грунтовые, развлечений никаких, до центра колхоза три километра. Кто вообще придумал эти хутора? Я понимаю, что на своей земле так проще работать, но жизнь не из одной работы состоит. Вечерами и по выходным живем как дикие звери. И это очень странно! Почему в России нет никаких хуторов, все живут в одной большой деревне? И не говорите мне, что просто не успели всех переселить, что построить дома сложно. Я видел, как их здесь быстро возводят, и не какие-то там из бревен и досок, а нормальные, бетонные. Дело в том, что цивилизация до Латвии еще не добралась. Почему, спрашивается? Ведь мы уже тридцать с лишним лет в составе СССР? Я думаю, что это прямой саботаж руководства нашего колхоза или даже руководства республики. Вы сами мне говорили, что у семьи председателя до 40-го года было..."

— Это что, антисоветчина или донос на председателя? — удивленно прервал чтение Лавров.

— Вот и я не понимаю. Парень давно на заметке был, что ни драка, так обязательно на национальной почве. Дальше в письме будет, что они какую-то дорогу через тайгу строят и где-то возле нее и живут. В лесу, значит. Я бы еще понял перемены в настроениях, если бы он в город переехал. Тогда — да, деревню больше всего ругают именно новые горожане. Сам еще деревня-деревней, навоз еще на сапогах не обсох, а строит из себя городского в пятом поколении. Ладно, читай дальше и не мусоль, там слова пойдут, которых я не знаю.

"... 500 тонн в кузове... асфальтоукладчик сам все распределяет ровным слоем и сам утрамбовывает... используется триангуляция"

— Чего используется? Ты не сачкуй, переводи.

— Триангуляция. Хрен его знает, сам первый раз слышу. Что-то техническое, наверное.

"Четыре слоя асфальта и все разные... ровная и широкая как наше замерзшее озеро... автоматические грузовые троллейбусы, водитель требуется только при загрузке и выгрузке... в каждой комнате общежития только один человек, а еще в комнате туалет и душ... со всей обстановкой и даже цветным телевизором... пультом с кровати переключаю... по выходным смотрю по пять-шесть кинофильмов... боялся что на новой базе будет обычное общежитие, а когда переехали, я даже разницы не заметил, даже обои такие же... раз в две недели меняем базирование... передвижной нефтеперегонный... асфальтовый... асфальт... самоуплотняющийся спецбетон... городок... асфальт... хоть я еще практически ученик, но вместе с северными уже получаю 450 рублей... это за 8 часов в день и пять дней в неделю... сверхурочные всем в двойном размере... если перейду на двенадцатичасовой график, то смогу получать 900 в месяц.... если всегда будет такая, то в Латвию вы меня пипаркукасом не заманите..."

— Чем?

— Ну печенье такое круглое, коричневое и со специями. Не ел, что ли?

— А, ну да. Ел конечно. Дальше!

"В отпуск буду только в Крым ездить или на Кавказ... Лучше продайте дом и приезжайте, работа всем найдется... барахло тоже продайте, здесь все, что надо, по каталогу купить можно... дед дурак, зачем он только уехал в свою отсталую Швецию, так ему и передайте, когда будете письмо ему писать. Мне тоже пишите, только адреса у меня нет, мой адрес, как в песне поется, "Советский Союз". Так что пишите на рижский Главпочтамт, а/я "Союз 19-91", полностью укажите по-русски фамилию, имя и отчество, а наша контора сама доставит письмо туда, где я буду работать"

— Да... — протянул Лавров, возвращая письмо, — С секретностью у этих венерологов все на высоте. Я-то думал, что узнаю, где именно строят эту суперсовременную дорогу, а тут такой облом. И, скажу тебе — 900 в месяц это сильно. Как почти как у Высоцкого в песне про Вачу.

— Да, много. Но это за 12 часов в день. И в Сибири. Летом болото, зимой дубак. Гнус. Дикие звери. Отошел в кусты отлить, а там голодный медведь.

— Ну и хрен с ним. Даже за 10 часов в день выйдет почти семьсот. А десять часов ничем от восьми не отличаются. Даже если пациент врет про двойные сверхурочные, все равно за год можно на машину скопить, кормят то их бесплатно. Может завербуемся?

— Так тебя и отпустят, — Лиепиньш похлопал по воображаемым погонам на плечах. — И потом неизвестно, где эти вербовщики сидят. Они сами приходят. Я вообще подозреваю, что они в рабочие вербуют только неблагонадежных, типа на перевоспитание. Я уже треть своих дел в архив сдал, по причине выбытия. Ты по своим делам разве не заметил, что полки пустеют?

— Есть такое. Вот только думаю, что ты неправ. Мне довелось в начале августа одной анонимкой заниматься. Стандартная ситуация — в редакции руководящие места освободились и за них идет драка, кляузы друг на друга строчат. Так вот, почему места освободились? А уволились и уехали. И, как думаешь, куда? В Сибирь. Я сейчас сопоставил и почему-то уверен, что без КВД тут не обошлось, хотя все уехавшие и партийные были и ответственные должности занимали.

— Это в какой газете? В латышской? — поинтересовался Лиепиньш.

— Нет. В "Советской Молодежи", она на двух языках выходит. И, отвечая на твой следующий вопрос, переманили не только латышей.

— Да, чудные дела творятся. А на них, которые уехали, что-то у нас было?

— Да откуда я знаю, мне тогда даже в голову не пришло проверять еще и уехавших. Слушай, а это письмо точно твой клиент писал? Может их все-таки того, "для опытов"? А чтобы не искали, родне всякие фантастические письма за них пишут.

— Я почерк сравнивал. Была однажды от этого Язепа анонимка на агронома, к делу отца подшита.

— Почему к делу отца?

— Потому что сын только писал, под диктовку, обороты речи в доносе взрослые. Отец думал, что автора анонимки искать не будут, если все из нее подтвердится, но на всякий случай перестраховался. Можешь сам посмотреть, почерк сравнить.

— Ой-ой-ой. Вкололи ему что-то и продиктовали письмо. Ну ты сам то веришь, в то, что он пишет? Ладно зарплата, там всякое бывает. А вот где ты видел общагу с комнатами на одного? Ну ладно, может это клетушка какая-то, но с туалетом и душем? Не бывает. Я год назад на экскурсию в Ленинград ездил, так нас в одном номере восемь человек жило, а душ и сортир в коридоре. И вода только холодная. Сравни — гостиница в Ленинграде и рабочее общежитие в Сибири. И ты можешь представить себе самосвал с кузовом на 500 тонн? Посчитай — это больше восьми железнодорожных вагонов. А этот, комплексный асфальтоукладчик? Если он сразу три полосы асфальтирует, то представляешь, сколько только его каток весит? Как такую махину перевозить то? А еще телевизор с пультом. Такие только недавно начали выпускать, и пока только в Риге. От завода до магазина "Орбита" всего пять километров, и то, редко бывают. Как, скажи, такой дефицит мог до сибирской глуши добраться? А еще, откуда в этой глуши вообще телевидение? Ну ладно, телевышку несложно поставить, но сигнал откуда брать?

— Темнота. Со спутника брать. И, капитан Лавров, программу "Время" надо все-таки смотреть, если уж газет не читаешь. В Белоруссии начали выпускать самосвалы с кузовом, в который два вагона помещается. Колеса выше человеческого роста.

— Что-то я таких самосвалов на наших дорогах пока не видел. И разница то все-таки большая — два вагона или восемь. И погоди, ты же сам почти сибиряк. У вас там что, по шесть фильмов в день показывают?

— Такие самосвалы ты и не увидишь. Они не для дорог, а для карьеров. Так что лично я во все, что в письме описано, верю. Ну, может самую малость приврал парень, не без этого. Про шесть фильмов в день это он, конечно, сильно загнул. Даже если там три канала принимает, то максимум четыре фильма, и то, если один из фильмов детская сказка. Да, там приврал, тут приврал, но в целом вполне достоверно. Не верю я только в то, что он так быстро поменял свои убеждения. Гнилая семейка, как и все, которые из бывших. Меня еще дед учил не доверять им.

— Ну кто его знает? Может и поменял — родню-то он туда все-таки зовет.

— Посмотрим. Уедут — хорошо, туда им и дорога, в Сибирь, буржуям недорезанным.

— Дорезать хочешь?

— Неплохо бы.

— Кровожадный ты.

— А ты не кровожадный? У тебя, когда магнитолу из машины сперли, да попались, ты все дела бросил, но добился, чтобы ворам по максимуму дали.

— То личное.

— У них тоже личное. Ты сравни — магнитола и пятиэтажки. Здесь они эти национализированные пятиэтажки до седьмого колена помнить будут, и будут со злобой в сердце жить. А в Сибири быстрее забудут.

— Главное — чтобы ты не забыл. В случае чего окоротишь.

Денационализация

— Да хрен там, окоротишь. Что толку, что я помню? Принадлежность к классу буржуазии к делу уже не пришьешь, только попугать можно. Архивы то тю-тю, недавно сгорели. Кто строил, кто владел — нет ничего. Официально — замыкание проводки. Вот только... Как-то кучно все выгорело. Прицельно. Все, что касалось собственности — подчистую. Земельная книга, архивы тогдашних банков, регистр предприятий, налоговые архивы, все это в разных помещениях находилось, рядом, но в разных. Ты вот можешь представить, чтобы наш кабинет выгорел, соседние три вообще огнем не тронуты, а следующие два тоже выгорели? А в архиве именно так и горело, в три очага возгорания. Это при том, что дело было в подвале, стены, пол, потолок — бетон. Окон нет. Вентиляционные каналы отдельные, прямиком на крышу. Двери, конечно, деревянные, но они совсем даже не обгорели.

— Поджог значит? Интересно, кому это надо было?

— Не поджог. Имитация. Случилось все это с вечера пятницы до утра понедельника, так что унюхать дым некому было, в архиве только охрана была, но она по зданиям не шарится, у нее свои помещения. И не могло все, что сгорело, сгореть, никак не могло. Бумага в пачках вообще плохо горит, температура высокая нужна и приток воздуха. Самое главное — пепла кот наплакал, даже специалистом не надо быть, чтобы это понять. И ладно еще в комнате, в которой архивы по недвижимости были, так называемая земельная книга. В этой комнате деревянные стеллажи были, на них деревянные ящики с бумагами. Непонятно, сколько там чего было, и сколько пепла должно остаться. А вот в других двух комнатах хранилась всякая банковско-бухгалтерская хрень. Пачки бумаг просто горой навалены, почти до потолка. Хрень эту в конце пятидесятых подготовили к сдаче в утиль, кому она нужна, да почему-то переиграли, так и осталось все в нескольких помещениях валяться. Тут уже ясно — сгорело бы, так пепла минимум по пояс должно было бы быть, а его там кот наплакал. Значит, вынесли всё, обратно принесли несколько мешков бумажного пепла, да сожгли сверху пару стопок бумаги для пущей убедительности. Кстати, если бы неожиданно нагрянувшая комиссия, руководство архива по-тихому списало бы все на пожар и все концы в воду. Ну а так — комиссия шум подняла, пришлось милицию привлекать. Но и с милицией все равно ничего не раскопали. Посовещались все и решили списать все на замыкание проводки. Вкрутили слишком сильные лампочки, свет не потушили, кипятильником пользовались, проводка старая, вот и не выдержала. Результат тот же — все концы в воду, с тем лишь отличием, что наше ведомство в курсе оказалось, добрые люди из МВД настучали.

Лиепиньш сделал паузу, демонстративно ожидая какого-нибудь вопроса собеседника, и он тут же последовал.

— А почему не раскопали? Ищи, в первую очередь, кому выгодно. Кому эти бумаги могли понадобиться?

— Да никому они не нужны, ну разве что нам, и то, не особо. Компромат то тухлый уже, так, попугать только. Ну разве что нашелся какой-нибудь полоумный архивариус Коробейников, решивший устроить полный архив на дому. Все мол, под богом ходим, власть переменится, вернутся наследнички и спросят, где наши дома, а тут все ходы записаны, отдам по рублику за листочек... Нет, даже полоумных не нашлось. Это ж надо в первую очередь дом в деревне иметь, и с каким-нибудь сараем, столько бумаг даже в пятикомнатной квартире или не поместятся, или пол провалится.

— Работников архива и их родственников на такие дома проверили?

— Ну ты, Лавров и завернул. Такую идиотскую версию проверять? Коробейников в каком году жил? Там и десяти лет не прошло, как мебеля отобрали, массы эмигрантов в Парижах жили и зубы на нас точили. А ты в каком году живешь? К старому возврата быть не может. Даже оттяпать у нас какую-нибудь республику не получится — нет такой силы, чтобы нас сейчас победить, даже временно, не сорок первый год. А если и оттяпают, ну чисто теоретически, зачем им завоеванное кому-то отдавать, каким-то там старым хозяевам?

— Ну тогда зачем эта кража? Какие реальные версии были?

— Макулатура. И не столько те 20 рублей за тонну, сколько талоны на книги.

— Точно! Если талон всего по трешке, то с тонны сто семьдесят рубчиков. А если по пятерке, то двести семьдесят. Сколько там тонн сперли?

— Этого я не знаю, не рассказали. Может тридцать, может шестьдесят, может сто.

— Ого! По трешке — уже семнадцать тысяч рублей. Нехило. А если по пятерке, то вообще...

— Ты сначала попробуй вдуй свои пять тысяч талонов хотя бы по полтиннику и не засветись, а потом уже считай по пятерке. Нет, версия красивая, но тоже маловероятная. Макулатуру еще сначала сдать надо. Легально столько через приемные пункты быстро не сдашь, а медленно — опять хранить где-то надо. Снова домик в деревне вырисовывается.

— А нелегально, сразу на базу вторсырья? За полцены?

— Тоже маловероятно. Поставь себя на место руководства базы. Сумма конечно, маячит немаленькая, даже только за вес, но риск слишком большой. Если в одном месте чего-то убыло, то в другом прибавиться должно, правильно? А куда оно прибавиться может? Документы поднять — плевое дело, а в них сразу обнаружится скачок в выполнении плана, совпадающий и по времени, и с весом краденого. Нет, нереально, у этих пройдох из вторсырья и так место хлебное, зачем им еще связываться с краденым, тем более у государства.

— У приемщиков макулатуры? Хлебное?

— Ну да. Сам посчитай. Вот приезжает на свое место вагончик, к нему уже очередь, и она целый день стоит, народ книжек дефицитных хочет. Если приемщику очень постараться, на каждого человека уйдет всего минута. Поставил макулатуру на весы, взвесил, отсчитал копейки, отрезал марки, прилепил на талончик, убрал стопки. Следующий! Шесть часов принимает, значит пропускает через себя 360 человек за день. Даже если весы правильные, то с каждого сдающего в среднем по полкило навара, округляют ведь по правилам до килограмма, причем только в меньшую сторону. Итого 180 кило, три шестьдесят за вес плюс 9 талончиков на книги. Будем считать по трешке за талончик, получаем примерно три червонца в день. В месяц шесть сотен. Плюс зарплата рубликов 130-150, материально ответственное лицо все-таки. Даже если половину навара начальству отдавать, все равно неплохой заработок. А уж у начальства... У него ведь не один приемщик, а пятеро или шестеро. Ну, зачем начальству еще с краденым связываться?

— Ну, может приемщики не делятся.

— Скажешь тоже. Не будет делиться — их по приезду с точки сначала по деньгам и талонам отчитываться заставят, и только потом макулатуру взвесят. Итог — лишние килограммы государству ушли, оба в проигрыше, но приемщику хуже, он остается на голой зарплате. Жопу ему рвать уже смысла нет, в итоге он тратит на сдающего в три раза больше времени. Показатели его ухудшаются, люди из очереди пишут жалобы, так что и о премиях-прогрессивках можно забыть. Переведут в конце концов несогласного на другую работу, а на его место сговорчивые найдутся.

— Что-то ты в честность пролетариев слабо веришь. Ну а все-таки. если предположить, что они работают честно, все излишки сдают забесплатно? Начальство, следовательно, тоже только на зарплате сидит. А тут ему предлагают сто тонн сразу, за полцены? Не устоит.

— А как ты на месте начальства деньги и талоны за эти левые сто тонн получишь? Как бухгалтерию сведешь? Деньги и талоны уходят только приемщикам, под роспись. А приемщики у тебя честные, хоть нимб вешай. Нет, нереально.

— Ладно, черт с тобой, какие тогда еще версии, зачем эта кража?

— Да практически никаких. Рассматривался еще вот такой вариант — архиву понадобились помещения, а разрешения на списание фондов нет. Вывезли втихаря и в каком-нибудь болоте утопили. Однако, по этой версии у ментов тоже тупик — охрана то ихняя утверждает, что ничего не вывозилось. Этим то зачем врать? Им, есть помещения, нет помещений, всё до лампочки. Так что — короткое замыкание и все довольны. У архива свободные помещения появились, менты от висяка избавились. Но тут, понятное дело, уже наших заинтересовало, каким именно фантастическим образом все это исчезло из архива. Может препарат какой, нам неизвестный, образовался — облил им бумаги, началась реакция, все без огня в дым ушло. Или действительно, враги сработали, компромат добывали на кого-то, нами пропущенного.

— И?

— Послали Ричину группу. Если уж если Рича ничего не нароет, то действительно, туши свет. У него голова как-то нестандартно варит. Рича в первую очередь решил выяснить вопрос: если вынесли, то как вынесли мимо охраны. Ему полчаса всего понадобилось. Во дворе он увидел нестандартную решетку ливневой канализации, слишком большую. На плане там простая ливневка, а в жизни оказалось — труба полтора метра в диаметре. На другой стороне выход на пустырь у глухой стены дома через обычный круглый канализационный люк. В этом тоннеле даже пару старых бумажек нашли. То ли эти, то ли другие. Вроде все сходится, но...

— Что, "но"?

— Рича сказал, что это туфта, как и пожар. Сам подумай — труба полтора метра всего, как-то согнувшись еще идти можно, но одному. Со встречным не разминуться, если ты чего-то тяжелое тащишь. Прикинули, сколько времени понадобилось бы все вынести — туфта, нереально через эту нору. Вариант для мелких краж, не более того.

— Но как-то все-таки вынесли? Нашли что-то еще?

— Конечно. Когда пепел в помещениях убрали, начали все изучать практически под микроскопом, стены и пол металлоискателем исследовать. Если есть один подземный ход, не отмеченный на планах, то почему бы не быть и другому? Ну и нашли хитрый выключатель. Он в стену вмурован, простукивай не простукивай — фиг найдешь, но на магнитное поле металлоискателя сработал. Весь пол комнаты неожиданно вниз пошел. Представляю, как они там струхнули. Вот там-то, под подвалом, уже нормальный подземный ход обнаружился. Они где-то в его середине спустились, можно вправо идти, можно влево. На стене нормальные кнопки для лифта, вернее тумблер, вверх-вниз, и включатель освещения. Рядом тележки стоят, такие же, как у носильщиков на вокзале. Куда подземный ход ведет, не видно — изгибается, что в одну, что в другую сторону. Пошли влево, прошли метров триста и... Вот как ты думаешь, куда ход привел?

— К началу и привел.

— Ну да, обратно пришли, с другой стороны только. Ты что, эту историю с уже слышал? Чего тогда дурака валял?

Лавров расхохотался.

— Да ладно! Гонишь что ли? Не слышал я, просто первое пришедшее на ум брякнул, лишь бы ты кота за яйца не тянул. У любого тоннеля два начала и два конца.

— Ладно. Тоннель кольцевым оказался. И больше, как не искали, ничего не нашли. План точный составили, осмотрели все и в тоннеле, и над ним. Ничего, больше никаких кнопок, никаких лифтов. Но Рича редко сдается, тем более тогда, когда такой дурдом. Сказал — не могли такой кольцевой тоннель ради прикола построить. Начали поиски по второму разу. Ничего. И все-таки Рича еще одну дверь нашел. Открывалась, только когда лифт наверху, только поэтому так долго не могли найти. Очень хитрая система.

— А когда здание строили?

— Начинали еще при царе, но до германского наступления успели только подвалы и половину первого этажа возвести. До 22-го года здание простояло бесхозным, достраивали его уже другие. И, скорее всего, новые хозяева даже не знали о этих ходах. А в конце сороковых в него часть закрытых архивных фондов переехала. Ладно, слушай, что нашли за дверью. Опять подземный ход, на этот раз прямой. Потом обычная дверь, за ней помещение с печью, дальше дверь с реагирующим на магнит выключателем и всё. Это снаружи с магнитом, а внутри, как и везде в подземелье, обычная кнопка. Вывел этот тоннель Ричу в подвал одного из домов по соседней улице. Кстати, из этого дома и шло снабжение тоннеля и лифтов электричеством. Очень хитро подключение сделано, за 50 лет его не обнаружили и не обрезали.

Так вот, часть похищенного лежала в этом тоннеле, который прямой. Нашлись бумаги из тех комнат, которые без лифта, ну, всякая там дурацкая хрень, которую и так раньше хотели на макулатуру сдать, ну это я уже рассказывал. А все из той комнаты, что с лифтом, действительно сгорело, только в печи. Печь хитрая, с мехами, с выходом в трубу котельной при доме, в такой что угодно незаметно сжечь можно. Неясно только — все то, что сожгли, действительно все сожгли или чего-то изъяли. Судя по бардаку возле печи — кидали не пачками, а просматривали.

Все, снова у Ричи стало глухо, как в танке. Все эти подземелья тайно строились, строители наверняка не местные были, иначе все это давно откупорили бы.

— А может это наши строили, еще при Сталине? Судя по твоему рассказу, тоннель кольцевой? Может, он для какого-нибудь синхрофазотрона был предназначен? Как раз атомной бомбой тогда занимались.

— Может и так, конечно. Неважно, кто строил, важно кто сейчас использовал. И, главное, зачем. Представляешь, сколько работы было проделано? Даже если бумаг всего 30 тонн было — один их за выходные вниз не перенесешь, даже если двужильный. А если сто тонн? Наверняка действовало несколько человек, только опять непонятно — зачем, что их вместе свело? И ответа на этот вопрос до сих пор нет.

— Ну а Рича, неужели так ничего и не нарыл?

— Нарыл, конечно. Вот ты бы на его месте что сделал бы?

— Опросил жильцов дома, не видел ли кто чего.

— Ну и запорол бы все. В том доме, куда подземный ход ведет, в числе прочих некие Грутупсы прописаны. Их сарайчик в подвале как раз рядом с дверью, ведущей в подземный ход. И в бюро пропусков архива эта фамилия обнаружилась. Оказалось — родственник тех Грутупсов, сам из Добеле, 28 лет, в этом году университет закончил. Был активным комсомольцем, сейчас кандидат в члены КПСС. В архиве он практику проходил, да еще и подрабатывал уборщиком. Полы там вечером помыть, мусорные корзины вытряхнуть. Доступ к ключам имел, значит мог и слепки снять. Наверное, случайно обнаружил и открыл дверь в подвале, а может и узнал от кого-то про эти подземелья.

— А сам он что говорит?

— Ничего. Не трогали его пока. Соучастников еще надо вычислить. Ну и кроме того, угадай, где он сейчас работает. В прокуратуре. Нельзя его на косвенных уликах брать. Хотя это точно он, Рича нашел в подвале дома тайник, там часть документов из земельной книги обнаружилась. Во всех имущественные права на фамилии Грутупс и... не помню, но это девичья фамилия его матери. Что забавно, только три документа действительно имеют отношение к его родне, земля под Добеле, немного, обычная мелочь крестьянская. В остальных документах просто однофамильцы, хотя иногда даже имена совпадают.

— А отчества?

— Лавров, какие такие отчества могли быть в буржуазной Латвиии? Их сразу отменили, когда от России откололись, хотели, чтобы все как на гнилом Западе было. Ладно... Зато какие однофамильцы были у этого Грутупса, какое имущество! Дом в Старой Риге, два дома в центре города, дома в Юрмале, куча земли по всей Латвии... Просто маньяк какой-то, ради старых бумажек со своей фамилией такие безобразия организовал. Ну вот скажи, зачем ему это?

— Ну, может коллекционер какой. Они иногда такую хрень собирают...

— Может. В общем, пока поставили на тайник и на дверь сигналку, а самого фигуранта под усиленное наблюдение определили. Шутка ли — прокурор сам вор, да еще и идиот. Хотя не совсем идиот — в подземельях нигде ни одного отпечатка пальца не нашлось, осторожный, гад.

Чайник вскипел. Андрис налил кипяток в кружку, тщательно перемешал, вдохнул аромат кофе и улыбнулся. Все хорошо, все отлично. Вчера зарплату получил, деньги есть. Не такие, конечно, как во сне, но приличные. И вообще все хорошо. Через год квартиру дадут, может даже настоящую, а не служебную. Через три можно будет в адвокатуру перейти. Вот тогда в деньгах можно будет купаться, если соответственно себя подать. Правильную он все-таки профессию выбрал, хлебную. Но ах, какой сон! Две пачки сторублевок и пачка облигаций стояли перед глазами как наяву, только руку протяни. И всего-то надо, что один гвоздь вытащить.

Сон начал расплываться, появились сомнения. Лежат ли в подвале гвоздодер и отвертка? Наверное, нет, кто ж будет вот так инструмент разбрасывать? Отвертка должна лежать в ящичке в квартире, а гвоздодер должен аккуратно висеть на стенке в чулане, а не валяться на ящике с картошкой в подвале. А труба? Есть там труба, к кронштейну которой облупленная фанерка приколочена? Не помню, с весны в подвал не спускался. Интересно, как там мой велосипед? Не мой конечно, дядин, но вряд ли он когда-нибудь будет на нем ездить, так что считай мой. Сходить, что ли? Не каждый же день у родни ночую.

Андрис допил кофе и встал. Рука как-то сама собой потянулась к гвоздику, на котором висели ключи от подвала. — Схожу, пять минут всего, — решил он. — Ради велосипеда, конечно, а не ради сна.

Андрис взял ключи, спустился с пятого этажа и вставил ключ в замочную скважину. Ключ повернулся легко, без обычных заеданий. Неужели починил кто-то? Эх, еще бы лестница не такая крутая была, навернешься, так костей не соберешь. Тащить велосипед вверх еще ничего, а вот вниз спускать — сплошные мучения.

Андрис спустился вниз, включил освещение и направился к дядиному сарайчику.

Точно, труба есть. Зашита в фанерный короб, наверное, чтобы влага не конденсировалась от разности температур. Ага, вот и то место, фанерка только на один гвоздик приколочена, остальных нет. Значит видел когда-то это место, вот во сне и всплыло.

Андрис открыл дядин сарайчик. Велосипед был на месте, отвертка и гвоздодер лежали на пустом пока ящике для картошки. Все как во сне. А вот был ли во сне велосипед? Вроде не было. Нет, уже не помню. Интересно, зачем дяде в подвале понадобились инструменты?

Андрис оглянулся на фанерный короб. Проверить что ли? Не дотянуться, во сне оно как-то пониже было. Так, а если колоду для дров подставить? Вроде тогда в самый раз будет.

Перекатив тяжелую колоду в нужное место, Андрис взял инструменты. Отвертка не хотела отлипать от гвоздодера. Оказалось, к гвоздодеру был прилеплен мощный магнит. Таких магнитов Андрис никогда не видел. Круглый, хромированный, отполированный. Замечательный магнит, надо себе забрать. В карман брюк такой не залезет, надо пока куда-то его прилепить. Вот, в нише какой-то гвоздь вбит между кирпичами.

Магнит притянулся к гвоздю, при этом Андрису показалось, что в нише что-то щелкнуло. Дом, что ли садится? Не должен, не такой уж и старый, трещин нигде нет. Ладно, что там за фанеркой?

За фанеркой нашлась та самая картонная папка, которую он видел во сне. Андрис пошарил за трубой — больше ничего, только пакля. С замиранием сердца Андрис спустился и сел на колоду. Он медленно развязал тесемки. Папку открывать было страшно. Сейчас! Я! Стану! Миллионером!

Не стал. Под картоном обложки вместо денег и облигаций были какие-то бумаги. Андрис вытащил один лист, второй, ухватился сразу за несколько. Денег не было. Нигде. Жизнь не удалась. Андрис начал рассматривать бумаги. Внимание сразу привлекла фамилия. Его фамилия. На каждом из верхних листов была его фамилия, только ни одно из имен не совпадало. Просто издевательство какое-то. Не было бы этих имен вообще, тогда... Да, действительно миллионером, а не обладателем каких-то жалких двадцати тысяч рублей. Жаль, но сейчас это уже совсем бесполезные бумажки. Эх, рвануть бы сейчас в довоенный 39-й год, продать имущество, купить золотишко, хорошенько спрятать и вернуться, обязательно вернуться сюда, там война надвигается. Где бы я его спрятал, так, чтобы никто не нашел? Хотя нет, ничего не выйдет — там же настоящие владельцы есть, не дадут продать. Еще заметут... Вот если бы снова капитализм настал... Я знаю, что из архивов можно вытянуть все. Кого-то из этих Грутупсов давно нет в живых, поэтому их имущество можно спокойно прикарманить. Я ведь юрист, знаю, как можно устроить, имея на руках такое. Главное успеть воспользоваться бардаком, который неизбежно возникнет при смене строя. Все, все это можно заполучить, даже если настоящие наследники или даже сами хозяева живы, главное не мешкать. Пока они очухаются, оно уже моё. И продать, продать побыстрее... Пока они будут бодаться с добросовестными покупателями, меня и след простыл. Нет, опасно. Могут найти. Надо искать только тех, чей род вымер. А еще можно будет отыскать тех, кто мозги пропил и устроить такое с их однофамильцами. Им и отвечать, а деньги у меня... Черт, как же эту власть то сковырнуть? КГБ не дремлет...

В том, что КГБ не дремлет, Андрис убедился, даже не вставая с колоды. Ослепленный вспышкой фотоаппарата, он тут же оказался в наручниках. Золотая папка перекочевала в руки людей со страшными корочками.

— Смотрите, он и дверь открыл, ну ничего не боится. И магнитик у него такой замечательный.

— Вижу. Ты только смотри, руками магнит не трогай, там отпечатки.

Андрис долго не мог понять, в чем его обвиняют, при чем тут какая-то уголовщина? Статья должна быть политической, и то, в уголовном кодексе про невысказанные никому мысли, пусть даже трижды крамольные, нет ни строчки, ни слова. Он всегда вел себя крайне осторожно, ничего такого вслух никогда не говорил. И даже не думал до этого злополучного дня. Больше всего пугало то, что если КГБ проникло в его мысли один раз, то и сейчас они могут их точно так же читать. Интересно, это что-то техническое или обычная телепатия?

И что ему теперь делать при таких уликах? Краденые документы у него в руках. На магните, открывающем дверь, его отпечатки. В документах его фамилия. Как со следствием сотрудничать, если ты действительно не при чем? И надо ли сотрудничать? Да, можно взять на себя кражу, которую не совершал. А дальше то что? Дальше вопрос о соучастниках. Я бы, конечно, ответил — за пару бутылок найти грузчиков нетрудно, а кто они — паспорта не спрашивал. Но оно мне надо, срок себе добавлять за действия в группе? Что-то может и скостят, но добавят то больше. Нет, до суда ни в чем сознаваться нельзя. А вот на суде можно и покаяться. Да, украл, хотел в макулатуру сдать. Попробовал сдать — понял, что быстро не получится, даже если на машине отдела сразу килограмм по двести возить. Испугался, но назад похищенное уже не вернуть, поэтому решил все сжечь. Да, дурацкий поступок, виноват, очень виноват. Как про подземный ход узнал? Случайно, нашел красивый магнит и на гвоздик прилепил, а оно щелкнуло. Тут почти правда. Как столько тонн один перенес — не знаю, все как в бреду было, устал тогда очень. Если бегом и не сачковать... Так, а сколько времени у меня было? Примерно шестьдесят часов. По тонне в час. Тонна — это всего 20 мешков картошки. По три минуты на мешок. За минуту пешком можно пройти двести пятьдесят метров, а уж бегом... Тем более что в обратную сторону бежать налегке. Откуда судье и заседателям знать, как этот мешок тяжело тащить? Стоп! Там же на схеме, которую следователь показывал, тележки были обозначены. Вот же простофиля! Показал мне схему, а надо было сначала расколоть, как именно я воровал. Лифт этот не только для людей, он и тележку поднимет. Вот на тележке я эту макулатуру и возил по подвалу. Грузить — не носить. главное — все скинуть в подземелье, а уже там можно и не торопиться. Ха, теперь все сходится, теперь и со следствием сотрудничать можно. А если следственный эксперимент устроят? Надо все сто раз обдумать, чтобы не поплыть. Так, информации по тому, на какой высоте находятся кнопки, обозначенные на схеме, у меня нет. Но они наверняка где-то на высоте груди. Надо...

Андрис тщательно взвесил все свои дальнейшие действия еще несколько раз и попросился на допрос.

Выйдя от начальства, Ричард невесело улыбнулся. Дело раскрыто, но все-таки душу терзали некоторые сомнения. Первоначальные показания Грутупса могли ведь быть и достоверными, слегка попахивало подставой. Хотя... Никто его в подвал не отправлял, даже не намекал. Два дня подследственный твердо стоял на своей версии, никак не объясняя, зачем именно он спустился в подвал. У подследственного мозги варят хорошо, мог бы и придумать что-нибудь. И с каких таких он, если невиновен, в этот тайник полез? Мы тайник долго искали, а он вот так сразу взял и полез в него? Ну хоть сказал бы, что там был его детский тайник, тогда можно было бы осторожно выяснить, кто еще о нем мог знать. Никак не объяснил. В ступор впал, что ли? Не мудрено — из прокуроров да прямиком на нары.

Ход, конечно, был правильным — показать подследственному план места преступления. Если виновен — то мог надеяться, что мы чего-то не знаем. А если невиновен? Подло, конечно, но если сломается и оговорит себя, то оговорит правильно. Во всяком случае, Грутупс сразу объяснил то, как один человек мог эти проклятые тонны бумаги перенести, мозги у него все-таки варят. И, как только сообразил, как ему от групповой кражи отмазаться, так сразу вину признал. Даже я не подумал, что тележки можно и наверху, в подвале архива использовать, а не только в подземельях. Там ведь действительно, работы всего часов на 20, никакой аккуратности не требуется — бери и кидай.

И все же... Пятьдесят на пятьдесят. О ходе через ливневую канализацию подследственный даже не обмолвился. Потому что не знал о нем, а я не спросил, плана не показал? А потом — "Я рассыпал пепел, послал подъемник вверх и пошел отдыхать". Сейчас, как же. После того как был насыпан пепел, пол комнаты больше не опускался. Пепел лежал у стенок, это все видели, а вот в подземелье его не было. Двигался бы пол — и туда бы насыпалось. Так что уходил он однозначно через ливневку. Если это вообще был он. А если все-таки он? Почему тогда скрыл? Решил, что мы не нашли и решил в будущем воспользоваться, когда отсидит? А мог он покинуть архив через проходную? В принципе мог, в понедельник с утра, когда все на работу прибывают. Ладно, в конце концов я ему не адвокат. Решил вину на себя взвалить, его дело.

А может, он просто хотел на суде от показаний отказаться, указав на пробелы в следствии? Может. Но вот зачем он тогда сбежал? Ох, хорошо хоть что, когда его конвой обратно в машину вел, никого из моих не было рядом. И все равно я по шапке получил. Не обеспечил, не проверил двери, ведущие в подвал из других подъездов. Да, прокольчик, но раньше то они всегда заперты были. Ладно, не разнос это был, так, пожурили слегка, но неприятный осадок все равно остался. Нет, ну каков жук, в наручниках был, а конвойных вырубил без малейших телесных повреждений. Как такое возможно? Конвойные утверждают, что удары ногами были нанесены не в голову, а в корпус. Ладно, не воробей, поймают. Теперь его дело труба, побег — еще одно доказательство вины.

В ночь перед следственным экспериментом Андриса мучали кошмары. Нет, поначалу все было хорошо. Никаких бумаг из архива, никакого ареста. Отработав в прокуратуре положенные по распределению три года, он все-таки стал адвокатом. Потом в стране что-то случилось, болтать стало можно обо всем, всем и везде. И вот он уже член Верховного Совета Латвийской ССР. Вот он публично сжигает партбилет. Не свой конечно, кто его знает, как там все дальше обернется. Вот СССР распался и Латвия независима. Вот он проталкивает проект денационализации. Все вернуть, что в сороковом отобрали. Тут-то и понадобилось хорошее знание архивов, чтобы половить рыбку в мутной воде, которую он сам умело и замутил. Эх, хорошо быть богатым и обеспеченным человеком, но почему так хочется застрелиться? Нет, не надо! Откуда этот страшный черный пистолет? Умер. Как же так? Душа полетела. На небо, значит. Значит не так он и нагрешил. Но нет, что-то не пускает. Что-то его держит внизу. Кладбище. Открытый гроб. Глубокая могила. Очень глубокая, зачем такая? Гроб с ним опускают в могилу. Почему не закрыли крышку? А сколько людей провожает его в последний путь! Людское море не помещается на кладбище. Начинается движение. Нескончаемый людской поток проходит мимо открытой могилы. И каждый плюет. Первый плюнул, десятый, сотый, тысячный, десятитысячный, стотысячный. Все пришли плюнуть на его могилу. А поток людей все не кончается. И все его проклинают. Всех их он лишил квартир, полученных в советское время. Неужели обиженных столько много? Неужели каждому дому нашелся законный наследник? Как же так? Всех хозяев расстрелял Сталин. Сам, лично. Их родственников до седьмого колена добил лично Берия. Конечно, в любой работе случается брак, кто-то мог и ускользнуть. Кого-то не нашли, до кого-то руки не дотянулись. При старом режиме ведь по заграницам ездить было просто, были бы деньги. Путешествовали где-то, а когда власть поменялась, не захотели возвращаться. Но сколько таких? Сто, двести, пусть даже пятьсот... Неужели в Риге так много людей жило в их домах?

Могила давно переполнилась, а гроб почему-то не всплывает. Тяжелые грехи не дают.

Теперь мимо проходят жители спальных районов, мотив проклятий слегка изменился. А перед этими я в чем виноват? Их же дома построены уже при Советской власти? Вот оно в чем дело, оказывается... Многоэтажки стоят на денационализированной земле. Когда-то это были пригороды, земля была роздана за символические копейки, стройся и живи. Потом Советская власть снесла эти одноэтажные халупы, предоставив взамен жилье в многоэтажных новостройках. Кто-то, переселившись в другой город, успел продать свой домишко. Неважно, все вернулось по состоянию на 39-й год. Все сделки мены и продажи, совершенные в советское время, незаконны. Деньги и квартиры, полученные взамен, возвращать не надо. За то теперь все жильцы новостроек должны наследникам земли. И аренду плати и... Тротуар новый проложить, ветку дерева срезать — всё с разрешения. А захочет новоявленный хозяин земли — воткнет во дворе вместо детской площадки пивнушку, он в своем праве. Идут, идут, идут... Возврат собственности на землю — конец заводам, фабрикам, детским садикам, построенным на этой земле. Остались пустые коробки, оборудование сдано на металлолом. Безработица, как на Западе, только без пособия. Идут, идут рабочие и служащие, и каждый плюет на могилу. Земля вырезанных в гражданскую помещиков, дворян, купцов, банкиров была латвийской властью национализирована и продана латвийскому народу. Бери сколько влезет, в долг, оплатишь потом, когда поднимешься. И ведь не оплатили, не успели, Советская власть вернулась. А теперь, с его, Андриса, нелегкой руки все долги прощены. Кто тогда был больше всего должен, теперь стал богаче всех.

Идут, идут... Идут эстонцы, идут литовцы. Их правительства не смогли не подхватить передовой опыт Латвии в деле денационализации и повторили его. Мы не новые страны на карте мира, мы настоящие правопреемники тех государств, которые были захвачены агрессивным СССР. Нет, ни в какой СССР мы никогда не просились. Выход из Российской Империи был совершенно законен, потому что за него проголосовала элита. И цивилизованные страны признали это решение. Вступление в СССР было незаконным, потому что за него голосовало неимущее быдло. И цивилизованные страны не признали это вступление, они лишь притворились.

Что же за глупости я натворил? Может осознал, может поэтому и застрелился? Зачем же они идут, зачем плюют, я же за все расплатился сполна?

Кошмар оборвался. Тишина в одиночке, ярко горит лампочка под потолком. Оборвался? Нет. Откуда-то из стены появился черт. При рожках, копытах и хвосте с кисточкой. Вслед за чертом появился ангел, слегка помахал белоснежными крыльями и аккуратно сложил их за спиной.

— Ну что, куда его, к расхитителям или к предателям? — спросил ангела черт

— Да вроде он никого не предал. Если бы не Горбачев, то жил бы себе, как и жил. И вообще, он просто хотел восстановить историческую справедливость, вернуть людям отобранное.

— Справедливость, говоришь? Справедливость — это когда вернул за счет государства. Тогда это была бы солидарная ответственность каждого. А так — это никакая не справедливость была, а новая экспроприация. У четверти населения просто отобрали честно заработанные ими квартиры.

— Да, да, да, но ведь он хотел, как лучше, просто мозгов не хватило.

— На то, чтобы присвоить бесхозное, мозгов у него хватило. Даже не спорь, вор есть вор, даже если он прикрывается красивыми лозунгами. Так что я считаю, что однозначно к расхитителям.

— А может, у него самого спросим? В конце-то концов, если бы не Горбачев...

— Ну давай, спрашивай. Конечно, лучше бы просто монетку подкинуть. Или его самого. Упадет на пузо — к торговой мафии, на спину шмякнется — в компанию к президентам.

Ангел подошел к шконке и состроил скорбное лицо.

— Как же так, Андрюша? Чего тебе не хватало то? Такие надежды подавал... Ты зачем себя оговорил то? Не веришь в справедливость Советского суда? Почему? Ты ведь без пяти минут член КПСС. Обязан верить.

— Верю, но...

— А теперь всё. Ничего, отсидишь, выйдешь на свободу, пополнишь ряды рабочего класса... Или ты хочешь в крестьяне податься? Представь — рожь колосится, картошка цветет, птички поют, девки тоже — "Прокати нас, Андрюша, на тракторе". Красота! Хочешь?

— Не хочу.

— В крестьяне не хочешь? В рабочие, я так понимаю, тоже? Хочешь, согласно образованию, много думать и еще больше языком молоть. Так?

Андрис промолчал. Когда не знаешь, что ответить, лучше промолчать.

— Молчание — знак согласия. Он выбрал Горбачева с компанией — резюмировал черт.

— Увы, — согласился ангел

Не давая Андрису возразить, он схватил его за руки, а черт за ноги. Они бесцеремонно стащили его со шконки и начали раскачивать. На счет три Андрис был отправлен в полет. У него мелькнула мысль, что сейчас он ударится о стену камеры и обязательно сломает позвоночник. Но нет, стены не было, одна видимость только. Последнее, что увидел Грутупс в этой реальности, были тюремные нары, на которых сидел он сам, несмотря на то, что одновременно летел. Но удивиться этому Андрис уже не успел, он не успел даже приземлиться в высокую траву. Время для него замерло.

Тихий

Здравствуй Анечка! Вот и выдалась свободная минутка, решил написать тебе. Как ты там, скучаешь? Лично я очень скучаю, но что поделаешь, работа такая. Знал бы раньше, ни за что в мореходку не пошел бы. Нет, пошел бы, иначе как я с тобой познакомился бы?

Рейс наш как-то не задался. Поначалу все шло, как обычно, а вот в Гаване случилась неприятность. Кубинцы виноваты, кто еще. Хоть и славные ребята, но бестолковые. За техникой следить надо, особенно в их климате. Трос просто так не обрывается. Конечно дома судно починят, но капитана жалко. Старпома тоже, но у него всего две ноги сломаны. Лучше бы наоборот, но ведь одной доской обоим прилетело. И ведь далеко стояли, видать судьба. Столько штормов прошли и ничего, а тут на берегу — раз и все. За меня не волнуйся, меня там не было.

Самое неприятное, что дома теперь такой шмон будет — мама не горюй. Не выпустят ведь на берег, пока каждую щель не проверят. В контейнере оружие было, когда лопнул, раскатилось-разлетелось по всему кораблю. Цинки с патронами разорвало, а некоторые стволы Калашей прям-таки узлом завязало. Морским, конечно, а как иначе. И хотя бы весь этот лом на борту остался, так нет — половина на дне морском. Докажи теперь — утонуло или где-нибудь припрятано.

Прислали, конечно, и нового капитана, и нового старпома. Аэрофлотом прислали. И еще и вояк этих. Или гэбэшников, кто их разберет. Крысы сухопутные — ишь как их до сих пор морская болезнь то выворачивает, заблевали всё. Валялись бы на койке, так нет, всюду носы суют. когда не блюют, то только и делают, что перекладывают лом оружейный из контейнера в контейнер, пересчитывают, номера сверяют. Вроде бы мы уже все судно обыскали, так нет — то патрон найдем, то ствольную коробку, то пружину. В шлюпке вон, вообще целый ящик Макаровых нашли, ни одной царапины после такого удара. Надо было ящик этот сразу за борт выбросить, а так все теперь под подозрением ходим — кто его туда спрятал. Обидно. Ну хоть бы они сами его нашли, а так ведь мы без них и нашли, и сдали. Не задался рейс. Как есть — не задался.

Уже в Тихом новая команда пришла, следовать в точку с координатами... Неважно. Этих сухопутных сдать на подлодку, получить вместо них морских. Подводников жалко, им теперь тоже небось несладко придется, у них весь экипаж по вахтам расписан. Неужели нельзя было нам сразу моряков прислать? Чем только эти генералы думают, непонятно. Теперь вот переигрывают. А о нас вообще никто не подумал. У судна пробоина в палубе, а нас подальше от берега гонят, пусть и недружеского. Американского конечно, какого еще. С Мексикой то у нас вроде все нормально. А Тихий океан он только называется Тихим, а на самом деле...

Чижов вздохнул, и стер последний абзац письма. Жаль, на бумаге так нельзя, пришлось бы все письмо переписывать. А вот в мысленном письме всё можно. И написать все, что душе угодно и стереть все, что захочется. Глупый получился абзац. Во-первых, незачем Аню пугать. Во-вторых, не пропустят такое письмо из-за границы. И не только не пропустят, но и по шапке потом настучат. В-третьих, о таком даже думать нельзя, можно и шторм накликать, а палуба то дырявая... Ну вот, похоже, накликал. Вон, прямо по курсу — гроза. Не совсем по курсу, немного севернее. Вон как полыхнуло. Хотя... Какая-то молния странная — и неяркая, и слишком долгая. Чижов поднял к глазам бинокль, вгляделся. От сердца отлегло. Не гроза. Похоже, чей-то корабль горит. Беда. Надо на помощь идти. Сейчас сообщим...

С рассветом счастливая улыбка намертво прилипла к лицу Чижова. Правда, побаливало плечо. Все люди как люди, похлопали слегка, а вот Петрович со своими лапищами... Ну это он не со зла, конечно, а от избытка чувств. Конечно, все моряки с пеленок мечтают открыть новый остров. И не только моряки. Напрасные мечты, двадцатый век на дворе, все давно открыто. Все моря исхожены, всё заснято и с самолетов, и со спутников. И все-таки... Вот оно доказательство — любые мечты когда-нибудь сбываются. Пропустили. Нет на картах этого острова. Наверное, потому, что совсем недавно его и не было. Вулкан вон как плюется, этой, как она там называется, магмой, что ли? Нет, лавой. Странно конечно, если бы просто гора выросла, тогда нормально, а тут с ее западной стороны ровный такой язык длиной километров шесть. И остыл уже совсем, даже пар не идет. Ну что, да почему, это пусть ученые разбираются, а он, Чижов, свое дело уже сделал. Может быть, даже назовут этот остров его фамилией, чем черт не шутит. "Остров Чижова" звучит куда лучше, чем остров "60 лет октября".

— Ну давай, Колумб, ты открыл, тебе первому из шлюпки и вылезать, — оборвал мысли Чижова капитан.

— Ты только смотри, осторожнее, — напутствовал Шевчук. — Вдруг он еще не совсем остыл. Держись за шлюпку, постой в воде, если копыта подгорать начнут, залезай обратно.

— Да не пугай ты парня, — успокоил капитан. — Если не остыл бы, то вода здесь теплее была бы, а так она везде одинаковая.

Ноги не обожгло, лава действительно остыла. Чижов выбрался из воды, постоял немного на берегу, осторожно потрогал рукой землю. Теплая, но не горячая. Повернулся и, как учили, победно поднял руку.

— Все, снято. Залезай обратно. Сейчас снимем, как шлюпка подходит к берегу, а ты вылазишь, — скомандовал новоявленный кинодокументалист Никита Зайцев, выбираясь из шлюпки.

— Надо будет потом еще раз снять, вдруг пленку при проявке загубишь, — язвительно заявил Шевчук. — Эх, надо было больше пленки покупать.

— У тебя семь пятниц на неделе — огрызнулся Зайцев. — То "больше трех не бери, таможня не пропустит", то "надо было больше брать". На сколько мне валюты хватило, столько и взял. А уж как провезти — мое дело.

Через час съемки закончилось. Труба была вбита, сваренный Петровичем флагшток надежно прикручен к ней, флаг торжественно поднят. Зайцев посетовал на отсутствие ветра, полотнище висело, а не гордо реяло. Остров оказался скучным, еще бы, ни одной травинки, пейзаж оживлял только дымящий вулкан.

На корабле ждала радиограмма с поздравлениями и командой — стоять на рейде, ждать подлодку. Понятное дело, остров охранять надо, пока его юридически за страной не закрепят.

Военным тоже пришли указания. Они, отощавшие из-за морской болезни, за сутки стояния на рейде немного оправились и устроили мобилизацию. Команда поворчала, конечно, но против власти не попрешь, даже если она дурная. Больше ста миль до той Америки, место вдали от морских путей, никого сюда не занесет. И что сделаешь с автоматами против корабля с самой завалящей пушечкой? Ничего. Даже если патронов море, а не по два рожка. И укрыться на острове негде. Конечно, вырыли несколько окопов. Флаг может и защитим, но остров большой, на все побережье нашей команды не хватит. Высадятся америкосы в другом месте, свой флаг поставят. Одна надежда на наших подводников, уж они-то любой корабль на дно пустят. Только когда они сюда прибудут? Всплывут в старой точке встречи, получат указания. Наверное, приказ уже получили, но сюда еще дойти надо.

Чижов задумался — долго ли ему придется охранять его остров от нападок злобных и жажных до чужого добра империалистов. По всему выходило — долго, минимум месяц. Подлодка то совсем скоро придет, а вот какой-нибудь военный корабль... Пока там спланируют, что надо погрузить, пока погрузят, пока дойдут из Владика. Остров конечно, хороший, будет, наконец-то в этих краях у страны своя база. С другой стороны материка у нас Куба есть, а здесь — ничего. Хождение в Тихом океане ограничено запасом топлива, раньше американцы могли запретить заправлять советские суда, а вот теперь шиш им с маслом — свой порт будет. Лишь бы не продали остров американцам, как когда-то Аляску. Темная там история с этой Аляской. Может ее и не продали, а только сдали в аренду на сто лет? Ну а после того, как царя скинули, американцы сказали — некому возвращать, сажайте царя обратно, ему и вернем. А может и не сказали, может просто наши забыли, что время аренды закончилось. Могли, конечно, втихаря еще на сто лет в новую аренду сдать. Проку от Аляски теперь немного, все золото за сто лет из нее вытащили, вот поэтому и сдали. Ну ладно, хрен с ней с Аляской, все равно там холодно, но мой остров-то почти на экваторе, всего каких-то тридцать градусов до него осталось. С хвостиком, конечно, но один хрен — тропики. Конечно, пресной воды здесь нет, ну и что? Лет через десять, в крайнем случае, через пятнадцать, ученые наконец-то запустят термоядерный реактор и тогда любые проблемы с пресной водой исчезнут. Да и вулкан не вечен, скоро потухнет и со временем в кратере обязательно пресное озеро образуется. Годик еще пусть поизвергается и хорош. Нет, лучше два, глядишь, за это время остров раза в два подрастет.

Не успела наша подлодка. Чей-то самолет прилетел и кружит над островом. Известное дело чей — нашему здесь неоткуда взяться. Теперь скоро жди гостей нежданных.

Побег.

— Сначала на зону малява с воли пришла. Кто желает, можно срок сократить. Не задаром конечно. Все, что нажито непосильным трудом и распихано по заначкам, но минимум штукарь с носа. Это только за побег. Плюс обмен валюты по курсу шесть рублей за доллар. Но опять же — максимум штука долларов в одни руки. Можно за кого-то заплатить, но в любом разе, отдать надо всё, что есть. Зачем мол, тебе там твоя заначка, оставшаясяя здесь. Думали поначалу, кинуть хотят. Но очень уж заманчивое предложение было. Не кинули. Передали нам новую маляву, кто сколько сдал, и за кого вписался, и как дальше быть. Вертухай какой-то и передал. Сунул маляву под дверь барака, опасался, падла, что сдадим его, лица не предъявил.

Хома замолчал и посмотрел на собеседника — слушает ли? Не понять. Нет, слушает. Бросил короткий взгляд из-под очков — почему пауза. Интересно, ему, значит. Ну что ж, можно дальше рассказывать, а то еще пару дней и язык отсохнет от долгого бездействия.

— Но сработало все четко. В положенное время снизу постучали и просунули в щель пола конец струны-пилы. Начали доску пилить, вместе. Мы с этой стороны струну тащим, а они с той. Хорошая струна, дерево как масло брала. Ну а потом полезли мы в дыру. Падлой буду, без вертухаев такой ход сделать не удалось бы. Шириной метра полтора и такой же высоты, всё деревом обшито, и потолок, и стены и даже пол. Правда, уже несвежим, видать, давно этот ход делали, наверняка еще при Никитке Кукурузнике. Длинный ход, там, где вылезли, забора зоновского уже не видать — лес кругом. На поляне нас грузовики ждут, с тентами. Залезли мы, и тут нам объявляют, что шестнадцать рыл лишних. Понятное дело, кто-то в последний момент на побег решился, кто-то заранее халяву подгадывал. Ну так мы не виноваты — смотреть надо было. Нет, говорят, чтобы лишних мы сами вытолкнули. Сдать велят своего брата вора, причем при всей честной компании. Суки легавые, куда они пойдут, без хавчика то? Переловят, а кого не переловят, сам сдохнет. Пытались мы возбухнуть, но их там целая кодла с автоматами нарисовалась. Пришлось подписаться, что всех лишних оплатим. Дали они смотрящему бумагу, насчет оплаты за халявщиков. Посмеялись еще потом, мол зря впряглись, теперь сами виноваты, вся жилплощадь была рассчитана до миллиметра. Мы, конечно, сначала ничего не поняли из этого ихнего базара. Опустили они тент и тут мы все падать начали. Вроде как газом нас отравили. Не до смерти, конечно, все в сознании, всё видим, всё слышим, только пошевелиться не можем. Они тогда в грузовики залезли, тенты сорвали и нас на дно кузова стали укладывать, как бревна. И тут мы поняли, почему они смеялись. Всем места не хватило, даже боком, кого-то пришлось сверху укладывать. Меня вот сверху уложили. На кого именно — не видел, говорю же — даже пальцем не пошевелить. Ну а потом вижу — подъемным краном на нас какую-то фигню опускают. Железная такая площадка, а сверху бревна. Нет, не боись, не придавили, площадка в кузове легла на какие-то упоры. Хитро придумали, суки. Никто не догадается, что под такой кучей бревен люди.

Так и ехали куда-то. Сколько времени — не знаю. Сколько от лагеря до воды, столько и ехали. Знаю только, что по бездорожью, откуда там дороги? То яма, то ручей. Нижним несладко пришлось. Да и верхним тоже, я все врем мордой об эту железяку бился. Приехали в какой-то порт и начали нас разгружать. Прямо на корабль. Закидали нас в какую-то сетку и краном прямо в трюм. Отошли мы от ихнего наркоза уже в море. А набили нас в трюм, как будто кильку в банку. Старые воры рассказывали, что их вот так набивали в трюм при Сталине, когда в Магадан везли. Не верил. Тусклая лампочка под потолком, вонища от испражнений и блевотины. Ну а теперь я это на своей шкуре испытал. В трюме не только мы были, еще другие кодлы из нескольких лагерей. Много, может пятьсот воров, а может две тысячи, не считал. На палубу не пускали, жратвы давали навалом, но кому она в такой качке нужна? Ел, конечно, кто-то, не все блевали.

Пока плыли, совсем отсчет времени потерял. Наконец-то приплыли. У нас там осень уже, а здесь лето. Откупорили нам иллюминаторы, чтобы вонища вышла и бинокль дали. Точно, Америка, везде флаги ихние, звезды на матрасе, машины ненашенские ездят. И тут нас из трюма выводить начали, по одному. И спрашивать каждого, где наши остальные заначки, которые мы утаили. Лично я обо всех рассказал. Попробуй не рассказать, когда тебе какую-то дрянь колют. Я не только о заначках рассказал, еще о всех своих подвигах, на всякий случай, вдруг им понадобится. Даже о тех, о которых самому вспоминать страшно. И такое я удовольствие от своего рассказа испытывал, словами не описать. Они, правда, даже не слушали и ничего не записывали. Ну это я тогда так думал, что не записывали. Потом выдали мне одежду, новенькая, вся американская, даже трусы с носками американские, и повели в контейнер. Сидим мы там тихо, чувствуем только, что контейнер поднимают и опускают. До ночи тихо сидеть пришлось, тогда контейнер опять куда-то повезли. Известное дело, таможня по ночам за добро дешевле просит. Потом нас выпустили за городом, и каждому конверт дали. В конверте деньги и расписки, кто из халявщиков мне должен и сколько. Смешно, с точностью до цента. Расстегай вот всем по три цента должен оказался. Больше всех — Шайба, десять с полтиной. Значит и халявщиков на их заначки раскрутили, раз долги у них разные. Справедливо, но все равно смешно.

Хорошо тут у вас. Не тюрьма, а курорт. Жалко, только, что русского не знаете. Ничего, как-нибудь ваш выучу. Обижен я, конечно, на ваших негров. Всю жизнь работал и все, что нажито непосильным трудом, этот козёл черномазый отобрал, все оставшиеся четыреста девяносто долларов. Остальное куда дел? Прогулял, конечно. После таких лишений грех не выпить, на свои-то кровные. Магазины у вас, конечно, сказка, глаза разбегаются. Все есть, как в Греции. И кульки бесплатные дают. У нас такие кульки знаешь сколько стоят? А у вас они даром. Пили где? Домов пустых полно, продаются, богатые дома, а замки в дверях смешные, копеечные. Не хватило нам, конечно, раскинули картишки, вот и выпало мне за добавкой идти. Наверное, по пьяне не в ту сторону пошел. Иду, иду, а универсама того все нет и нет. Зато встретил этого негра, ну и стал его спрашивать, куда они магазин подевали. По-русски этот угнетенный не понимает ни фига. Зря мы их в Союзе защищаем, могли бы в благодарность хоть пару русских слов выучить. Показал я тогда ему двадцатку, пальцем по горлу постучал, потом изобразил, как ложкой ем. Дураку должно быть понятно — спрашиваю, где купить выпить да пожрать. Негр тупой как пробка оказался, решил, что я ему денег даю за то, что он мне рукой слегка махнул туда, откуда я пришел. Выхватил двадцатку, я ее, конечно же, назад отбирать начал. Я бы с ним справился, но не один он был, с дружками, те сзади подошли. Тоже, наверное, негры, я на этой улице ни одной белой морды не видел. Может и не негры, я сознание сразу потерял, когда меня сзади схватили, а негр мне в глаз двинул. Кастетом, наверное, меня простым кулаком не возьмешь. А полиция, которая меня подобрала, вместо того, чтобы этих негров искать, меня закрыла. Легавые везде одинаковые, за драку всех без разбора гребут, что правых, что виноватых. Адвоката, конечно, мне дали, и переводчика нашли, тут с этим строго. Хорошие ребята. Нет, не полицаи ваши хорошие, а адвокат с переводчиком. Я, было дело, думал нашего консула себе требовать, они мне объяснили, сколько лет мне в Союзе добавят, после того, как в Америке отсижу и меня депортируют. Трояк за побег, потом за незаконное пересечение границы. Им то, что я в Америке за это уже отсидел, пофиг. Ну и еще наши будут контрабандистов искать, которые нас вывезли. Хорошо, если не найдут, а вдруг... Оказывается, эти козлы на корабле все мои откровения на диктофон записывали, ну это магнитофон такой маленький, размером с две пачки сигарет, у моего адвоката точно такой же. А уж тогда точно вышка. Лучше всего, говорят, мне в несознанку уйти, предъявить мне нечего, доказательств нет. Американец я чистокровный, здесь родился и всё. А то, что английского не знаю, так этого ваш закон никому не запрещает. Дали мне негры по чайнику — и память потерял, и знание языка. Подержат максимум месяц и выпустят. В крайнем случае полгода. Проверят пальчики и выпустят. Еще и документы американские выдадут и денег за беспокойство. Куплю ствол, у нас писали, что здесь это просто, и негра того обязательно найду. Я ж не батюшка какой-нибудь, чтобы всем прощать. Я его хорошо запомнил — черный, как сволочь. И как бабу его зовут, тоже запомнил. Он, когда двадцатку выхватил, что-то там варнякал — Мане, Мане. И наших, наверное, эта Маня, из эмигрантов.

Склероз

Взглянув в иллюминатор каюты, Мячников улыбнулся и начал новый мысленный отсчет. Хорошо управляется стажер. И этот поворот прошел не хуже него самого. Конечно, парень пока еще пользуется лоцией, но с учетом того, что это у него всего второй рейс, иначе и быть не может. Сам Мячников помнил реку наизусть, еще бы, уже четвертый десяток пошел, как он здесь плавает. Не ходит, а именно плавает. Нет, в рейс он тоже ходит, а вот по реке именно плавает, что бы там не говорили. Какой-то козел написал книжку, другой снял фильм, и вот вам результат — теперь глупая молодежь коверкает родной язык. Да еще так гордо повторяют "плавает говно, а моряк ходит". И куда только цензура смотрела? Мячников и сам частенько употреблял бранные словечки, но то жизнь, в жизни, и особенно в технике без них никак не обойтись, с ними и короче и понятнее. А это не жизнь, это литература и тем более кино. Что дальше то будет? Эдак и вообще однажды в кино и мат появится.

Внутренний таймер закончил отсчет, а стажер так и не начал поворот. Заснул он там, что ли? Мячников скатился с койки и как был босиком, так и побежал в рубку. На палубе он застыл, как вкопанный. Берег не приближался, плыли по середине реки, но... Поворота не было, ни сзади, ни спереди. Река была практически прямой и совершенно незнакомой. Что за черт?

Мячников растерянно смотрел на проплывавшие мимо берега. Обычные берега, но такое чувство, что раньше он здесь никогда не плавал. Что случилось? Стажер заплыл в другую реку, в приток? Держи карман шире, во-первых, вниз по течению идем, а во-вторых, нет здесь таких притоков, в которые можно зайти. Нет! Что тогда? Склероз, преждевременная старость? Лопнул в мозгу какой-нибудь сосуд? Все, спишут на берег по состоянию здоровья. Вот и в глазах вроде бы потемнело. Ага, а вот этот склон впереди все-таки знаком. Вода подмыла берег, случилась осыпь и три елки наклонились, от падения их спасло только то, что они друг на друга оперлись. Втроем устояли, получилась буква "Ж", знатный ориентир. И дальше за елками всё, как обычно. А вот до елок ничего не узнать.

Мячников представил себе карту. Выходило, что река спрямилась, как будто ей прокопали новое русло. Ничего, конечно, не копали, вековой лес по берегам вырасти не успел бы, да и следов старого русла нет. Да и зачем копать-то? А еще — как и чем?

Постояв еще минут двадцать на палубе, капитан зашел в рубку и нарочито небрежно начал расспрашивать стажера.

— Ну как дела? Что-нибудь необычное заметил?

— Ничего. Да что тут необычного может быть? Река как река, все согласно лоции.

— Так уж ничего? Я сто раз говорил — лоция лоцией, а память памятью.

— Так уж и сто... Ну, было, только что. Похоже, мост собираются строить. С правого берега бетонная опора стоит, огроменная, ригель у нее пока еще в опалубке. В лоции еще ничего нет.

— Вот, — поучительно поднял палец Мячников. — Значит, в этом месте осторожнее надо. Сейчас одна опора, на берегу, а через неделю, когда назад поплывем, еще две образуются, да еще у фарватера. Понадеешься на лоцию, зазеваешься и прямо на опору налетишь. Ну ка, покажи мне на карте, где это. Поставь карандашом маленькую галочку.

— Да как же в опору-то врежешься? Днем ее видно, ночью обязательно бакены должны зажечь, раз мост. Вот здесь, — стажер поставил на карте аккуратный значок моста.

Мячников впился в карту глазами. Река, действительно, почти прямая, та излучина, что хранилась в памяти, исчезла. Да, конфуз. Шел бы в темноте, да по памяти, на полном ходу под прямым углом в берег врубился бы. Нет, не здесь, а там, раньше, где на карте поворота нет... И не под прямым углом, а вскользь. Эх, старую лоцию бы посмотреть, со своими пометками, память проверить. Так нет, перед рейсом забрали старую, выдали новую. Зачем им старая? Не положено говорят, оставлять. Карты и прочее для служебного пользования, значит практически секретные. Как же, секретные... Акт подпишут, что сожгли, а сами в макулатуру сдадут эти секретные, не иначе. Крохоборы и бюрократы, тьфу.

— И что тут за мост будет? Куда и зачем? Места совершенно необжитые, — осторожно поинтересовался Мячников у стажера.

— Откуда мне знать? Но мост точно автомобильный, уж больно опора широкая. Какую-нибудь трассу строят, а куда и зачем, то мне неизвестно. Может город какой новый закладывают, может геологи нефть нашли или еще чего. А Вам случайно не звонили из Совмина, не докладывали? И чего это Вы босиком? Не май месяц.

— Ты поогрызайся мне, поогрызайся, — Мячников попытался скрыть остатки паники за показной строгостью. — Смотри лучше вперед, поворачивать скоро.

— До захода солнца час остался. Будем на ночь на якорь становиться? Участок то плохой, без бакенов.

— Сам знаю, что без бакенов. Зачем мне бакены, по звездам сориентируюсь.

— А если небо тучами затянет? — не понял шутки стажер.

— Ну тогда сориентируюсь по прожектору. Посмотрим, в общем. Если туман ляжет, тогда точно на якорь. Я бы и в тумане прошел, но запрещено. Давай, плыви, пока темнеть не начнет, тогда сменю.

О своем конфузе с подступающим склерозом Мячников решил промолчать, если дальше не будет рецидивов. Ну а если будут, то все равно промолчать. Лоцию ведь для того и придумали, чтобы ничего не нужно было помнить.

На стоянку все-таки встали — небо затянуло тучами, не видно было ни зги, а мощный прожектор, проработав несколько минут, неожиданно сдох.

На рассвете сон закончился кошмаром. Раньше работа никогда не снилась, ну может, только в молодости. А теперь...

Вот и новый поворот реки, впереди опять ровный участок. И в памяти он тоже ровный, никаких мелей, фарватер широкий. Светло, видимость, как говорят знакомые авиаторы, миллион на миллион. Но почему-то вдруг нестерпимо захотелось еще раз всё проверить, свериться с лоцией. Взгляд вниз. Черт, уголек из папиросы прямо на карту вывалился, надо смахнуть, а то... Ешкин кот! Прожег! Теперь выглядит так, как будто здесь река заканчивается, следует кусок суши, а дальше течет новая. Или так и было? Типографский брак? Дырки то никакой нет... И даже бумага не порыжела — вовремя уголек смел. Взгляд по курсу. Твою ж мать! Полный назад! Не успеть, до перегораживающей реку скалы метров двадцать всего. Если не успеть найти на карте тот злополучный участок с опорой строящегося моста, все пропало. Да где же этот лист? И что это вообще за карта? Атлас автомобильных дорог СССР. Откуда он в рубке? Ладно, и такая карта сойдет, лишь бы нужную страницу найти. Быстрее! Вот! Вот они, мост и дорога. Мост идет над рекой, как и положено идти мостам, прямо посередине реки, так дорога становится значительно короче. Ну а как мне здесь плыть то? Вдоль моста, что ли? А с какой стороны? Забыл, хотя сто раз уже вдоль этого моста плавал... Надо в лупу посмотреть, а лучше в микроскоп. Черт, микроскоп в каюте оставил. Не успеть... Удар... Нос корабля поднырнул под скалу, погрузившись в воду. Оказывается, скала только над водой, река свободно течет под ней. Если надстройками не зацепимся, то проскочим под скалой, а там вынырнем. Надо только побольше воздуху в легкие набрать и дыхание задержать. Черт! Опять опоздал, уже нечего вдыхать! Кругом вода...

Мячников проснулся. "Вода-вода, кругом вода, вода-вода, шумит вода" — пел Эдуард Хиль в транзисторе делающего утреннюю зарядку стажера. Что за бред приснился? Какие папиросы, если он уже лет пять их в рот не брал, навсегда перейдя на сигареты с фильтром? Микроскоп какой-то приснился, карта дурацкая для автомобилистов...

Выкурив сигарету, он прислушался к своим ощущениям. Нет, не улетучивается сон, как обычно случается, когда через минуту уже никаких подробностей не помнишь. Карта из сна перед глазами стоит, и все на ней правильное, как в памяти, вот только мост.... Мост обязан поперек реки идти, а не вдоль или под углом. Поперек — это самое короткое расстояние, кого хочешь спроси. Стоп, ну конечно же. Сон. Ложная память. Я тогда, наверное, тоже заснул, вот и приснилась мне эта излучина, которой нет на настоящей карте. Устал я, наверное, за эту навигацию, годы то уже не те, старею. Надо напряжение снять. Вот придем на разгрузку, напьюсь. Куплю бутылку и выпью. Всю выпью. Один.

Кошмары не отпустили и после выпитой водки, только наутро с непривычки еще и голова разболелась.

Грэйв, не имевший души, был безжалостен.

Он лишь выполняет приказ хозяина. Дорога должна быть максимально короткой. Дорога не должна проходить через имеющиеся населенные пункты. Дорога не должна приближаться к городам на расстояние менее трех километров.

Увы, кроме населенных пунктов есть еще горы и реки. Горы в этом веке сворачивать научились, а вот о повороте рек только мечтают. Поэтому возле широких рек, даже в глухомани, придется делать изгибы трассы, в этом хозяина удалось убедить довольно легко. А вот с судоходной мелочью утверждение проекта заняло около семисот часов. Очень непродуктивно потратил хозяин своё время, учитывая выигрыш всего в 173 километра. Всего 173 километра в обмен на массу вероятностных тупиков. Никто не должен заметить, что некоторые реки поменяли русло, в том месте, где пройдет дорога. Заменить все крупномасштабные карты отдельной глухомани — не проблема, не таким уж и большим тиражом они выпущены, свободного хождения не имеют. Это просто, но ведь еще есть и людская память. Конечно, насчет картографов хозяин прав. Вероятность того, что они что-то заметят, действительно не больше той, с которой подброшенная вверх монетка зависнет в воздухе вместо того, чтобы стать на ребро. Но ведь есть еще разный кочевой люд, который здесь когда-то был и когда-то снова сюда придет — охотники, рыбаки, геологи. Есть те, кто регулярно плавает по этой реке, вот их шансы вспомнить запретное прошлое не так уж и малы.

"А тем, кто вспомнит, что раньше река протекала иначе, надо помочь забыть" — задача хозяином поставлена четко и не допускает толкования. Имеются лишь варианты решения этой задачи.

Основной вариант — обнаружив опасный всплеск эмоций при прохождении измененной местности, забить вредные воспоминания уникума белым шумом. Добавить в память ложные воспоминания о паре десятков участков реки, на которых никаких изменений не проводилось, а навеянные кошмарные сны лишь усилят эффект маскировки. Инсульт, инфаркт и несчастный случай со смертельным исходом, если поднадзорный все-таки начнет искать правду — это уже крайности, обусловленные форс-мажорными обстоятельствами. Крайности, о которых хозяину лучше вообще не знать, слишком он расстраивается по таким пустякам. Конечно пустякам, даже в фиксированных начальных алгоритмах, заложенных при рождении грэйвов, жизнь бокореалов лишь незначительно ценнее жизни насекомого. Бокореалы — не настоящие люди, однако некоторые считают иначе, и это иногда приходится учитывать, создавая дополнительные сквозные алгоритмы.

Если хозяин поинтересуется всеми вариантами решения, и, если его шестой пси-индекс в это время не будет выше критической отметки, тогда, конечно, о крайностях придется ему доложить. А шестой пси-индекс у хозяина в последнее время уже несколько раз зашкаливал. Нужна разрядка, положительные эмоции, а хозяин всячески сопротивляется их получению. Слишком уж сильно привязался он к этой троице. Неоптимальное поведение для человека 8-й подгруппы 741-го психотипа, число сердечных привязанностей которого больше единицы. Возможно, что это результат именно околокритического уровня шестого пси-индекса. Надо будет проверить, когда индекс опустится ниже трехсот, а пока что имеется замкнутая петля Лаудена, так что решение в любом случае должно быть отложено.

Рюмин

— Ну что, Валерка, слезай с турника.

— Зачем? Мне и здесь хорошо.

— А как же ты меня поздравлять будешь?

— С чем? — Рюмин спрыгнул на пол.

— А ты догадайся, — усмехнулся Ковалёнок.

— Полковника дали? В лотерею выиграл?

— Не, — лениво ответил Коваленок. Всё мимо.

— В третий раз отцом будешь?

— Я свою норму выполнил. А вам с Наташкой, что, двоих мало?

— В самый раз. Все, сдаюсь. Не буду я тебя поздравлять. Ты лучше скажи — в субботу по грибы поедешь?

— Не поеду. Мало того, я уверен, что и ты тоже не поедешь.

— Это почему?

— А потому. Через неделю летим, Валера. Так что останешься в этом году без грибов.

— Как через неделю? По плану еще... Точно, что ли?

— Точнее не бывает. Сегодня орбитальную станцию Салют-6 запустили. И наш корабль тоже почти готов. Так что, даст Бог, только в следующем году вернемся.

— Запустили? Раньше срока? И как все прошло?

— Без сучка и задоринки. С первого раза. Ни одного замечания ни до, ни после.

— Ни одного? Вот черт... Так не бывает. Всегда чего-то недокрутят.

— А вот на этот раз все докрутили. Еще при сборке. Никаких плановых задержек. И приняли с первого раза.

Валерий, так давно мечтавший о космосе, внутренне поежился. Ему ли, начинавшему свою карьеру простым токарем, не знать, что хоть что-то, но должно обнаружиться. Деталей без брака не бывает, хоть одна на тысячу, но всплывет. Сколько в ракете деталей? Много. Очень много. В танке деталей на пару порядков меньше и то злюка-вероятность успевает нагадить. Вот и 12-го апреля 1961-го он встретил, копаясь в танковых кишках. Брак всегда есть. И когда его обнаружат заранее — это замечательно. Когда не обнаружат — плохо.

Грэйв, получив сигнал от импланта об обнаружении непонятной паники, дал приказ ввести микродозу успокоительного. Еще сорвется, тогда отправят дублирующий экипаж, а на Рюмина, как на выпускника факультета электроники и счётно-решающей техники, у хозяина имелись определенные планы.

— Ну что ж, поздравляю. Придется теперь целых три месяца твою довольную харю круглосуточно наблюдать.

— Может и больше — улыбнулся Владимир. Мне по секрету сообщили, что через месяц готовится запуск модернизированного Союз-У. Какой-то синтетический керосин химики придумали, почти на 10 процентов эффективнее авиационного. Пока его испытывали, еще и новые форсунки разработали.

— Кто разработал? Химики?

— Шутишь? Хотя без них, наверное, тоже не обошлось. Так вот, если запуск пройдет успешно, то командировочку нам продлят.

— Не вижу связи. И что мы там есть будем, если продлят?

— Ты не перебивай, выслушай сначала. Без головной части испытывать новую ракету бессмысленно, так что отправят в космос полноценный корабль.

— И кто на нем полетит?

— Никто. Корабль грузовой, автоматический. Привезет нам посылочку. Вода, еда и прочая ерунда.

Так что если ничего не случится, то мы на орбите застрянем.

— На сколько?

— Ну, ради установления рекорда, — Коваленок выдержал многозначительную паузу, — если питание регулярно будут подвозить, то года два с половиной, а то и три. Будут проверять, сможет ли человек выдержать полет на Марс. Представляешь — три года в космосе! Первые! Лично я и на пять лет согласен.

— Три года? Ты то согласен, а жена?

— Жена потерпит. Мы же не на Марс летим, так что будет на сеансы связи приходить. Конечно, толком из космоса о личном не поговоришь, но все-таки кое-что.

— Твоя Нинка, конечно, молоток. А вот в своей я чего-то сомневаюсь.

— Да ладно. Шучу я. Полет от силы полгода продлится.

Домой Рюмин вернулся в тяжелых размышлениях. Полгода. Шесть месяцев. Говорить Наталье или не говорить? Решил не говорить. Еще неизвестно, как с этими грузовиками получится. Скажешь на полгода, а вернешься через месяц.

Зайдя в квартиру и потрепав встретившего его Вадима по голове, Валерий сел на пуфик, разулся, вытянул ноги. Сегодня последний раз дома, завтра всё, карантин.

— Тебе посылка — сообщила Виктория, выглянув из комнаты.

— От кого?

— Не знаю. Служебная какая-то.

Надписи на коробке, хитро упакованной в светло-голубую бумагу, ничего не прояснили. КВиД и еще какой-то незнакомый НИИ. Даже адрес и получатель набраны в типографии. Открывать -тянуть здесь. Стрелочка. Рюмин потянул. Бумага начала рваться. Очень ровно рваться, как будто ее надрезали острым скальпелем. Рюмин присмотрелся внимательнее. Нет, надрезов не видно, наверное, они с обратной стороны. Ну и дела, толщина бумаги раза в два тоньше обычной. Значит, соток пять. И как такое наполовину прорезать? Рюмин потянул сильнее. Ага, так и есть, всюду брак. Вот линия обрыва вкривь пошла, вот получившаяся бумажная лента внутри стала рваться. Нет, что-то как-то регулярно она стала рваться, полоски внутри слишком одинаковые. Не брак. Но зачем оно так прорезано? Ага, приладить назад уже не удастся, бумага вытянулась, напечатанный текст рассыпался. Что-то вроде печати, сразу видно, открывали или нет. Рюмин дотянул ленту до конца, снял бумагу. Коробка из пластика, прозрачная крышка. Внутри был компьютер, провода, письмо и крохотная брошюрка, напечатанная очень мелким шрифтом.

Конечно, то, что эта плоский предмет размером сантиметров тридцать на двадцать и толщиной сантиметра два является компьютером, а не коробкой с леденцами, стало понятно только из письма, да и то, сразу не поверилось. Изделие не походило ни на одну ЭВМ, а их Рюмин повидал достаточно. Поверилось только после включения, сразу и навсегда. Бумажная брошюрка содержала краткую инструкцию, и только по включению. Внутри компьютера инструкция была какой-то бесконечной. Неумело двигая мышкой по оглавлению, Рюмин понял, что внутри компьютера хранится целый фолиант.

"Технические возможности. Встроенный аккумулятор обеспечивает работу от 120 до 240 часов, в зависимости от выполняемых задач. Зарядка обеспечивается от любого источника питания с постоянным или переменным напряжением от 5 до 400 вольт".

Рюмин перевел взгляд на два лежащих на столе провода. Этот в обычную розетку, а этот? Взглянув на конфигурацию контактов штекера, Рюмин присвистнул. Это же штекер для бортсети корабля, просто в такой расцветке и исполнении его и не узнать. В письме о предстоящем полете ни слова, но, благодаря штекеру, намек понятен. Испытать и отписаться о результатах. Очевидно, не удалось официально пропихнуть в программу исследований. Ну да, конечно. Каждый грамм на счету, всё что летит в космос, требует длительных испытаний на земле. Ускорения, вибрации — все это проверить очень просто, а вот на стойкость к излучениям... Вот, даже простые аккумуляторы. Кстати, какие именно аккумуляторы могли поместиться внутри? Когда крышка поднята, внизу остается всего сантиметра полтора. Ну и надо еще отнять толщину пластмассы корпуса.

Рюмин внимательно осмотрел компьютер со всех сторон. Крышка с экраном была цельной, без винтов. Неразборная, но видна тончайшая щель. Наверное, склеена. Сам экранчик — бумага бумагой. Не видел бы, как по ней текст ползает, решил бы — напечатано... Ага, а вот внизу компьютера винты есть. Рюмин порылся в письменном столе, нашел часовую отвертку, раскрутил. Не выпадают винты, правильная конструкция. Подняв крышку, Рюмин присвистнул. Вот почему он такой легкий. Пустой. Блок клавиатуры. Маленькая платка с двумя микросхемами. Гражданские микросхемы, корпус у них из пластика. Сдохнут в космосе, скорее всего. Какой-то невиданный аккумулятор. Тонкий, плоский и широкий, два разъема с защелками. Маркировка первого — четыре с половиной вольта, напряжение как у простой плоской батарейки из трех банок. Три провода идут на плату с микросхемами. Красный плюс, черный минус, это и ежу понятно, а третий зачем? У второго разъема с надписью 1,5-500 два провода одного цвета идут на единственный разъем питания. Маркировка с инструкцией не совпадает, наверное, в инструкции специально прописан более узкий диапазон. Получается, внутри корпуса аккумулятора какая-то электроника стоит. Напряжение преобразовать надо... и ладно еще понизить, но тут ведь еще и повышение идет. Как они напряжение для зарядки получают, если на входе полтора вольта будет? А если напряжение на входе постоянное? Чудеса... И ведь это еще самое простые вопросы. Запихнуть всю логику ЭВМ в пару микросхем? А программы где хранятся? Тоже там?

— Ужинать будешь? — в комнату заглянула жена. — И вообще, хватит уже всякую хрень ремонтировать. Научись уже однажды отказывать, пусть твои друзья в мастерские обращаются.

Рюмин вздохнул, прикрутил крышку на место и засунул компьютер в портфель. Пока он ел сосиски с тушеной капустой, жена продолжала пилить.

— Ты бы лучше о семье подумал. Сколько уже можно тебя просить — сделай то, сделай это. Все потом, потом... Давай на этих выходных хотя бы обои переклеим.

— На этих не получится.

— Ну вот, старая песня. Для других у тебя время есть, а для семьи нет. Что на этот раз?

— Уезжаю.

— Ну и скатертью дорога. А куда?

— На этот раз на Байконур. А потом — фьють.

Рюмин рукой с наколотым на вилку куском сосиски изобразил поднимающуюся в небо ракету.

Наталья ойкнула, села на табуретку и заплакала.

— Дождался, значит, своего. Обо мне не думаешь, так хоть о детях подумал бы, каково им без отца расти.

— Да я на три месяца всего.

— Всего... А если что случится?

Рюмин пододвинулся поближе и обнял жену.

поезд 09.09

Девушка медленно крутанула ручку настройки обратно. "Селга" снова выдала кусочек мелодии и опять залилась помехами. В купе попутчиков не было, все они сошли на предыдущей станции, новые не сели. С одной стороны, плохо, скучно ехать в одиночестве, с другой хорошо — можно вот так сесть на полку по-турецки и ...

В дверь постучали, она отъехала и в проеме показался молодой парень в костюме-тройке и с "дипломатом" в левой руке.

— Ась..? — смутился парень, уставившись на девушку.

— Что? — не поняла она, поглазела на неожиданного гостя, ойкнула и быстро спустила ноги вниз, смущенно поправив короткую юбку.

Замешательство пропало с лица парня, он улыбнулся, вошел и уселся на свободную полку.

— Добрый вечер. Принимайте соседа.

— Заходи. А ты откуда взялся? Последняя станция уже час назад была.

— Вот и проводница то же самое спросила, когда мою рожу снаружи вагона увидела. Опоздал немного, да еще и перрон перепутал, думал до утра на ступеньках висеть придется. Впустила.

— А вещи остальные где? Не удержал?

— Все, что мне надо, у меня с собой, — кивнул парень на свой "дипломат".

Радиоприемник, стихший на время, снова залился каким-то бульканьем.

— Батарейка села?

— Нет, батарейка новая.

— Все равно села, хоть и новая. Эти "Кроны" часто уже в магазине севшие продаются. Не повезло тебе. Надо было покупать две плоских и попросить кого-то переходник спаять и примотать батарейки изолентой.

— Нет, это не "Крона". Нет, конечно, "Крона", только другая, новая. Держит в восемь раз дольше и индикатор емкости есть. Недавно в продаже появились. Вот, смотри.

Девушка отстегнула кнопки кожаного чехла, достала из него радиоприемник и вытащила крышку батарейного отсека.

— Видишь, на батарейке темно-зеленая черта, значит, она полная. Потом, когда сядет, черта посветлеет, потом станет желтой, потом красной. Тогда всё, покупай новую.

— И сколько стоит? Служит в восемь раз дольше, стоит в десять раз дороже?

— Рубль двадцать, всего в два с половиной раза.

— Нелогично как-то. Теперь все заводы, выпускающие старые бракованные "Кроны", должны разориться.

— Не разорятся. Новые — дефицит страшный. Я в Новосибирске брала. Увидела, в очередь встала, передо мной человек десять. Купила, вышла из магазина, а очередь уже за угол улицы заворачивает.

— А улица длинная? До ближайшего угла километр?

— Длинная, — засмеялась девушка. — Да нет, от магазина до перекрестка метров семь всего. Так что это не батарейка виновата, это просто радиостанций поблизости нет. Ну или вагон железный, радиоволны экранирует.

— Ага. Или у приемника на заводе фильтры настроили тяп-ляп. Дайка его сюда.

Парень открыл свой дипломат, положил радиоприемник внутрь и закрыл крышку. Помахав руками и произнеся "валахай-малахай", он достал радиоприемник обратно и начал крутить ручку настройки. Полилась музыка.

— Волшебник прямо. — усмехнулась девушка. — Дай-ка теперь мне.

Покрутив настройку, девушка поймала другую мелодию, потом еще и еще.

— Как ты это сделал? — девушка удивленно посмотрела на парня.

— Ну ты же сама видела. Положил в волшебный сундук, закрыл, руками пассы сделал, произнес нужное заклинание — и готово.

— Покажи еще что-нибудь.

Парень усмехнулся, взял со стола "Советский экран" и разорвал страницу обложки. Журнал, побывав в дипломате, стал как новенький.

— Класс! Главное, очень простой фокус, надо всего лишь иметь в чемоданчике точно такой же журнал. А цепочку вот так же починить слабо? — прищурилась девушка.

— Золотую?

— Ну да.

— Давай.

Девушка порылась в сумочке, нашла кошелек и достала из него свернутую в пакетик бумажку.

— Не разворачивай, не надо. Давай мне так.

Пакетик перекочевал в волшебный дипломат.

— Это не золото, медный сплав — сообщил Максу грэйв. — Обрывки соединять бесполезно — сплав слишком мягкий, колечки не пропаяны, при малейшем усилии разойдется в другом месте.

— Золотую починю запросто. Вот с медными и прочими серебряными не всегда получается. Я же не волшебник, я только учусь. Ахалай-вахалай. Готово. Теперь можешь разворачивать.

С глазами, полными надежды, девушка быстро развернула пакетик. Из него на ее ладонь выпали два обрывка цепочки.

— Не получилось, — развел руками Макс. — Значит, не золото.

— Как это не золото?

— Ну ка покажи. Вот, смотри, возле замка пробы нет. Ты ведь не в магазине покупала?

Девушка замотала головой.

— Все ясно, цыганское золото. Я конечно, могу еще раз попробовать, но если с первого раза не получилось, то и со второго вряд ли получится.

На глазах девушки показались слезинки.

— Двадцать пять рублей отдала. На ценнике тридцать было. Говорит, жене на день рождения покупал, а она от меня ушла. А в скупке только за вес заплатят, даже за новую, а это меньше десяти рублей. Всего двадцать у меня просил, а я, дура, двадцать пять всучила, новая ведь вещь, неношеная, в коробочке. Вечно со мной что-то случается.

— Давай я тебе хоть так починю, руками. Выглядит неплохо, хоть и не золото.

— На, попробуй. Может, еще хоть пару раз надену.

Макс открыл дипломат, достал несколько ювелирных инструментов и положил на столик. Достал бинокулярную лупу, приспособил на голову. Заслоненные от Ксюхи крышкой дипломата, обрывки цепочки были заменены на целую, синтезированную из более твердого сплава. Макс осмотрел в лупу имитацию стыков колечек, от обычных не пропаянных стыков вроде не отличить.

— Готово, держи. Носи осторожнее, не дергай, а то кольца опять разойдутся. У настоящей цепочки лишь один непропаянный стык должен быть, возле замка, а у этого самодела, наверное, вообще ни одной пайки нет. Медь не золото, сильно окисляется при нагреве.

— Спасибо. — Проверив работу, девушка улыбнулась. — Ты, как я погляжу, не только циркач, но и ювелир.

— Я не циркач.

— А, ну да, только учишься на фокусника, я забыла. Давай знакомиться. Меня Ксюша зовут.

— А меня Макс. Слушай, Ксюша, а чай в этом поезде дают? Не в службу, а в дружбу, сходи к проводникам, попроси принести. А я пока быстренько переоденусь.

Ксюша вышла из купе в коридор совсем другого вагона. Макс внутренне поморщился, в очередной раз вспомнив, как глуп он был еще три месяца назад по времени этого мира. Носил в дипломате массивный телестартер, чтобы в любой момент иметь возможность удрать в свой бункер. Дурак, ой дурак, изобрел велосипед с квадратными колесами. Какая разница, с какой стороны открывать портал, из точки А в точку Б, или наоборот? Никакой, надо лишь иметь возможность управлять стационарным телестартером в бункере. И носимый синтезатор тоже не нужен, все, что захочется, можно отправлять через такой же портал, что в дипломат, что обратно. Нет, конечно, много места сам синтезатор не занимал, но вот какие сложности были с обеспечением его материей! Песочек подсыпал... Дурак и обезьяна. Почему у первого хозяина грэйва не было стационарного убежища, уже не спросишь, не у кого, но подгадил он мне этим капитально. Ладно, черт с ним, в конце-то концов я все-таки догадался, как проще. Сам догадался, без грэйва.

Когда Ксюша закрыла за собой дверь, Макс встал, собрал ее вещи и тоже шагнул в портал, оказавшись в точно таком же купе. Разложил вещи, переоделся. Вскоре постучала Ксюша и Макс открыл ей дверь.

— Сейчас чай принесут. С печеньем. Представь, у них, оказывается, даже печенье есть. Знала бы раньше...

— Проголодалась?

— Есть немного. Мне еще сутки ехать, а я еще днем все свои припасы подъела.

— Давай, давай, заливай, — подумал Макс. — Твои попутчики-киборги объели тебя до последней крошки еще утром. Днем приглашали тебя в вагон-ресторан, так ты девочка не только щедрая, но еще и гордая — сама себе рестораций позволить не можешь, а за чужой счет не хочешь. Ничего, я тебя сейчас накормлю. Что же у тебя там, в твоем институте, произошло, как узнать то?

Не в дипломе ведь дело, а в принципе. Нельзя так с такими девушками поступать. И ни с какими нельзя, но с такими красавицами, как Ася, тем более.

На свою однокурсницу Асю Макс поглядывал до самого выпуска. Без особых надежд поглядывал, круг Асиных поклонников ко второму курсу окончательно сложился и расширять его она не желала ни в какую.

— Надо же, столько лет прошло, а я, оказывается, все еще помню ее не только по имени и фамилии. С первой секунды узнал, аж растерялся. С первой секунды... Как же. На Ольгиных фотографиях я ее не узнал. Странно. Или совсем мельком тогда глянул или прическа на фотках не та, что сейчас. Да, точно на фотках косы не видно, сами фотографии плохонькие, но узнать все-таки можно. Ася, Ася... Как ты вообще здесь оказалась? Фамилия у тебя другая, имя тоже, здесь ты постарше, раньше родилась, вот, уже институт закончила... И несет тебя судьба на восток уже сейчас. Как же так гены сошлись, что даже голос похож? Голос. Нет, это я уже придумываю. Не могу я столько лет еще и голоса помнить. А лицо, фигуру могу? Да, все это на фотографиях сохранилось. А когда я эти фотографии последний раз разглядывал?

— Грэйв, покажи мне мои студенческие фотографии, те, где есть эта девушка. И найди основные отличия.

— Лицо и общие формы черепа, видимые на фотографиях, совпадают на 80 процентов. Основные отличия в форме ушей. Пропорции тела совпадают на 72 процента. Основные отличия в ширине плеч и бедер. Форма кистей рук совпадает на 6 процентов. По видимым на фотографии родимым пятнам совпадений нет.

Грэйв продемонстрировал отличия между девушками, одев Ксюшу в Асину одежду и подобрав точную позу.

— Не она. Конечно не она, просто очень похожа. Без грэйва не нашел бы отличий, даже если вот так, рядышком поставить. И что мне с Асей-Ксюшей делать? Замесить, что ли, любовь-морковь на старые дрожжи? Тем более что здесь она совсем свободна. Конечно, свободна лишь по словам Ольги, ну а как обстоит на самом деле? Чужая душа — потемки. Мне даже собственная непонятна. Я-то свободен или нет? Одно ясно — девчонки меня больше не любят. Меня-Эдика стопроцентно. Где ж это видано, чтобы, если любишь, так подло, коленкой? Юлька хотя бы под дых, а Зинка... Ну а была бы Ксюша несвободна, это меня остановило бы? Нет, конечно. Уже лет двадцать не остановило бы. Подумаешь, с кем-то гуляет, или даже живет, и что? Главное, чтобы не с моими друзьями. И чтобы не была подругой моей Женщины. Хотя, конечно, во втором случае есть варианты. Каюсь, здесь я грешен, вот, хотя бы, Ленка и Юлька. Хотя нет. Это не я за ними волочился, а они за мной. Вот же черт! А Женька мне друг или так, лишь приятель? Или вообще, сбоку-припеку, просто бывший коллега? Могу я у него Юльку обратно увести или нет. Нарушу я этим свои принципы? Черт, черт, черт! Ну что ж такое, я тут старую любовь встретил, а эта сволочная троица, как всегда, мне мозги пудрит! Прям каким-то подкаблучником стал. И ведь...

Вагон качнуло, то ли на стрелке, то ли на какой-то другой неровности.

— Грэйв, хорош буянить. Не раскачивай так, слишком реалистично. Достаточно стука колес и проплывающих за окном пейзажей.

— Ты сам велел, чтобы все было как на настоящем маршруте. Настоящий поезд только что проехал место, где насыпь немного просела. Колебания вагонов соответствуют на 100%.

— Ты слишком педантичен, все команды понимаешь буквально. Выбери самый ровный участок и представь, что мы едем по нему. И, надеюсь, воду для чая ты не в настоящем титане на дровах кипятишь? А то потом скажешь, что дрова были сырые, да и спички закончились, так что чаю не будет, пока соседний вагон не попьет. Давай уже, поторопи проводницу. Да, за печенье тоже я плачу.

В купе вошла фальшивая проводница и поставила на столик два стакана чая и пачку печенья.

— Сколько с меня за белье, чай и печенье? Этого хватит? — Макс разжал кулак и пересыпал в ладонь проводницы кучку монет. Та быстро пересчитала.

— Копейка в копеечку. Хорошо, а то всегда сдачу нечем выдавать, все суют или рубли, или трешки. Один вообще сторублевку дал, пришлось в ресторан идти, разменивать.

— Печенье и один чай я заказывала, — встряла Ксюша, роясь в сумочке в поисках кошелька.

— Ничего, молодому человеку еще долго ехать. Так что в следующий раз уже с Вас возьму — улыбнулась проводница и быстро вышла.

— Одной пачкой не наедимся, — объявил Макс и смел печенье в дипломат. После произнесенного заклинания на стол были выложены три одинаковых пачки.

— Хорошо тебе, — хихикнула Ксюша. — Ничего с собой в поездку не надо брать, все волшебный дипломат обеспечит.

— Согласен, неплохую я профессию выбрал. Ты меня извини, посиди немножко в одиночестве, схожу-ка я руки помою, долго снаружи висел, а поручни не очень чистые были.

Макс убрал дипломат с колен и вышел из купе. Выждав полминуты, Ксюша встала и выглянула в коридор, после чего быстро открыла "дипломат". Внутри не было ни ее порванного журнала, ни лупы, ни ювелирных щипчиков, не было вообще ничего. Не веря своим глазам, Ксюша ощупала внутреннее пространство, ожидая наткнуться на хитрые зеркала иллюзиониста. Но зеркал тоже не было.

Выждав, пока озадаченная Ксюша усядется на свою полку, Макс вернулся в купе.

— Ты чай с лимоном пьешь? — поинтересовался он.

— Что? — встрепенулась Ксюша. — А, не, лимоны не люблю.

— Ну а чего тебе хотелось бы, кроме чая и печенья?

— Шампанского. Только не простого, а настоящего французского. В тонких хрустальных бокалах. Слабо?

— Не знаю, никогда не пробовал такое сотворить. Минуточку.

Макс положил на колени "дипломат", занес над ним руки.

Ксюша насмешливо не отрывала взгляда от "дипломата". Внутри пусто, сама проверила и с тех пор глаз с него не спускала. Сейчас Макс скажет, что не получилось. У него теперь даже рукавов нет, в которые это шампанское можно спрятать. И потом, откуда он возьмет настоящее французское шампанское? Задача трижды невыполнимая.

— Фахалай-акалай, — произнес Макс, открыл крышку и торжественно поставил на стол сначала один, потом другой бокал.

Ксюша зачарованно смотрела, как в высоких бокалах оседает пена, а сами они начинают запотевать.

— Ну, за что пьем, за знакомство?

Ксюша торопливо кивнула. Взяв бокал, она мечтательно отхлебнула из него, но тут же поморщилась.

— Кислое какое-то. Я же французское просила. А это какая-то бурда. И где бутылка? — капризно заявила она.

— Про бутылку первый раз слышу, ты просила только хрустальный бокал с французским шампанским.

— С настоящим.

— Ну да. Это и есть настоящее. Очень сухое. Французы, в отличии от русских, самозабвенно любят кислятину. Это нам подавай сладкое и полусладкое, в крайнем случае, полусухое.

— Ну, не знаю. А какое любят итальянцы?

— Итальянцы любят дольчевиту, сладкую жизнь, по-ихнему. Значит и шампанское у них должно быть сладким. Но я не уверен — сам не пробовал.

— Ну тогда наколдуй бутылку итальянского.

Макс усмехнулся и картинно вылил в свой "дипломат" остатки вина из бокалов. Когда крышка была поднята после очередного заклинания, он сделал озадаченное лицо.

— Не получилось. Но это нам тоже пригодится.

На свет была извлечена большая тарелка.

— А это что?

— Откуда мне знать. Тарелка. Но то, что на ней, выглядит вкусно и должно быть съедобным. Моя скатерть-самобранка еще ни разу меня не отравила. Сейчас еще раз попробую. Махалай-ахалай. Вот, теперь и шампанское получилось.

Ксюша взяла водруженную на стол бутылку и начала ее внимательно рассматривать.

— Мартини. Да, я читала про него, только думала, что это какой-то вермут. Торино, Италия, 1863, 750 миллилитров, семь с половиной процентов алкоголя, асти, продотто ин Италия. Это что получается, этому шампанскому сто четырнадцать лет?

— Да нет. Я думаю, 1863 — это год основания бренда.

— Чего? Какого еще бренда?

— Ну, торговой марки. Вот, смотри — водка тоже разная бывает. Русская, столичная, московская, пшеничная, экстра, кристалл — все это бренды водки. Она разливается из одной и той же цистерны, только в бутылки с разными этикетками. Хотя... Может Мартини — это год основания фирмы, давшей свое имя торговой марке.

— Ладно, неважно.

Ксюша крутила бутылку и так, и эдак, пока не прочитала все, что на ней было написано.

— Красивая... Даже открывать жалко. Но попробовать надо. Можно, я сама открою?

— Валяй.

Фольга была сорвана, проволочная уздечка с фирменной плакеткой лежала на столике, пробка прокручивалась в горлышке, но вылезать не желала. Ксюша покосилась на Макса. Улыбается. Насмешливо. Да, не женское это дело, открывать шампанское. Ладно, раз уж взялась, надо идти до конца. Если немного взболтать, то давлен...

Упрямая пробка наконец-то вылетела и на Ксюшу брызнула сладкая пенная струя. Макс хрюкнул и схватил одно полотенце, потом второе.

— Не надо было ее так ожесточенно крутить. Там еще что-то осталось? Тогда давай, или сама наполняй бокалы или давай бутылку мне, а то еще и выдохнется.

Смакуя второй бокал Мартини Асти, Ксюша напряженно размышляла. Бокал может поместиться в дипломате только лежа. Но ведь тогда шампанское из него должно было вылиться, значит бокалы стояли. А как они поместились стоя? И потом, они были только что налиты, шампанское не пиво, пена оседает очень быстро. И вообще, дипломат был совершенно пуст, глаз с него не спускала. Конечно, фокусники специально размахивают руками, отвлекая внимание. Ну, предположим, отвлек, но откуда он полные бокалы взял? Из рукава? Это не пиджак, у его майки рукава короткие. Нет, этот Макс никакой не фокусник. Он или настоящий волшебник, или гипнотизер. Да, конечно, волшебников не бывает, но гипнотизеров не бывает тем более. Это что, я сейчас чай пью, а он мне внушает, что я пью шампанское? Нет, чушь, легче в волшебника поверить. Открывает заклинанием дырку в пространстве и вытаскивает оттуда хоть кролика, хоть... Тоже чушь, конечно. Откуда ему знать, где в этот момент стоят только что наполненные бокалы? И цепочку он своим волшебством все-таки не починил. И вместо шампанского однажды получилось вот эта еда. Волшебник-недоучка, сделать хотел грозу, а получил козу. Ну хоть бы вилки еще наколдовал, хотя бы одну. Так хочется есть, что и семи градусов достаточно, уже слегка запьянела. Вот допью и попрошу вилку. Сейчас я на его полке сижу и будет хорошо видно, что именно в его "дипломате", когда он крышку открывает. Если в "дипломате" дыра в пространстве, и он туда руку погружает... Интересно, будет видно другую сторону дыры или часть руки просто исчезнет? Вряд ли исчезнет, он же не на ощупь будет там ковыряться, значит не исчезнет. Просто дно растворится и там будет какой-нибудь стол с вилками. Да, все так и будет.

"Ксюша-Ксюша-Ксюша, юбочка из плюша, русая коса", — звучавшая из радиоприемника незнакомая песенка пробилась к сознанию.

Ёлы-палы, это же про меня. Про мою юбку. Мокрую юбку. А этот Макс ничего, красивый даже. Нет, определенно красивый. И смелый. Или наглый. Нет, просто смелый. Подумаешь — коленки мне вытер полотенцем. Это же просто коленки. Хотя не только коленки вытер, ниже коленок тоже прошелся. И даже немного выше. Не наглея. Зря, я бы не возражала, мог бы даже по попе слегка шлепнуть, нашкодила ведь. Нет, конечно, для приличия я что-нибудь сказала, может слегка сама по руке его шлепнула бы, уж очень это неожиданно было бы. Знакомы то всего полчаса, а уже по попке. Сказала бы или не сказала?

"Ксюша-Ксюша-Ксюша, никого не слушай, и ни с кем сегодня не гуляй".

Ну ни фига себе песни по радио передают! Прямо в кассу. У этого Макса, небось, девок полно. Зачем ему еще и дура. И не просто дура, а дура в мокрой юбке и в мокрой блузке. И еще с мокрым матрасом. Ну вот как теперь спать? Посыпал каким-то сверкающим порошком, через полчаса, мол, высохнет. Ага. Я же химик, пусть тоже недоучка. Чтобы щепотка чего-то вобрала в себя полбутылки жидкости? Катализатор испарения? Не бывает. Ну вот чего сейчас он молчит? Поглядывает и улыбается. Смешно ему. Конечно, смешно, блузка к животу прилипла, а юбка к ногам. И коса высохнет — попробуй потом расчеши.

— Вкусное шампанское. И очень липкое. Я, наверное, пойду как-нибудь умоюсь и переоденусь. А то ты скоро от смеха умрешь.

— Да, задачка сложная. Я в поездах видал туалеты и почище. Может с тобой пойти, помочь? Я в коридоре постою, сунешь мне в щель мокрое, подержу, потом сухое подам.

— Ага. Я тебе одежду суну, а ты смоешься. И как я потом в купе вернусь?

— Так что, мне там прямо с тобой стоять, чтобы не сбежал? Тесно же будет, — отшутился Макс.

— Еще чего. Пусти тебя, так ты и спинку потереть захочешь.

— Ты за кого меня принимаешь? Захочу, конечно, но ведь нечем.

— Нет, спасибо, как-нибудь сама разберусь, там крючки есть. Лучше бы подсказал, где мой халатик лежит — в сумке или в чемодане?

— Подскажу. Лежит он рядом с махровым полотенцем. Его тоже бери, поездными уже не вытрешься.

— Ну вот почему в таких дальних поездах душ не делают? Ну хотя бы отдельную чистую умывальную комнату? Вот как людям по пять суток ехать? Как быть девушкам в таких вот аварийных ситуациях?

— А ты представь, сколько тогда воды надо будет в каждом вагоне возить. На каждого пассажира литров двадцать хотя бы. И как быть, если кто-то перед тобой увлечется и сорок израсходует? Ты намылишься, кран открываешь, а вода закончилась. Выйдешь на лестницу дворника позвать, а дверь захлопнется.

— Не захлопнется, это не квартира. Кстати, ты же волшебник. Ну да, я знаю, только учишься. А ты не можешь меня куда-нибудь переместить, туда, где душ есть?

— Могу. В баню, например. Но только когда поезд остановится. Сама подумай — мы едем, а баня на месте стоит. Надо чтобы начальная и конечная точки относительно друг друга имели нулевую скорость. А то я тебя перемещу, а ты там в толпу голых мужиков вмажешься со скоростью поезда. Физику учила?

— Точно. Не подумала я. Представляю, как они меня испугаются. Да где же это полотенце?

— А вот душевую в вагоне мне сделать запросто. Раз, два, готово. Да не ройся ты, я сейчас тебе новое полотенце наколдую. На, держи и дуй уже в душ.

— Куда дуй? — спросила Ксюша, принимая от Макса огромное махровое полотенце.

— Ты видишь здесь какую-нибудь дверь, кроме этой? Иди, за ней сразу увидишь, куда.

Ксюша приняла игру и выглянула в коридор. Но коридора не было. Вернее, он был, но, как оказалось, не весь. Справа от окна стояло кожаное кресло и какой-то шкафчик. И зеркало во всю стену. Слева была приоткрытая дверь из обрамленного металлической рамкой матового стекла, за которой действительно был душ. Ксюша оглянулась, Макс ободряюще улыбнулся. Ксюша вышла и медленно задвинула дверь.

Это сон. Конечно, это сон. Во сне все бывает, и волшебники, и прочие приключения. И неприятности тоже. А потом проснешься и... Это только в Томске проснуться не получилось. Дурной сон, начавшийся с вызова в деканат, длился уже полгода. И ведь, если разобраться, ни в чем не виновата, ни в чем. Но даже слушать не захотели, поверили этим двоим. И зачем я только тогда в столовку зашла? Захотелось прижаться лбом к оконному стеклу и постоять так пару минут. Ксюша сделала шаг, взглянула в окно и обомлела. За окном не проносились столбы, освещаемые огнями поезда. За окном было купе, из которого она только что вышла. Макс сидел, смотрел на дверь и о чем-то думал, подняв к лицу руку, загибая и разгибая пальцы в каком-то странном порядке. Ксюша обернулась и снова открыла дверь купе.

— Что-то не так? — спросил Макс

— А эту дверь как-то можно закрыть? — рассеянно спросила девушка, глядя в окно купе. Там она видела кусок коридора, открытую дверь купе и свою спину. Пространство невероятным образом свернулось или в ленту Мёбиуса, или в бутылку Клейна, или еще во что-то подобное. Окно коридора одновременно являлось и окном купе.

— Можно. Фиговину под ручкой надо повернуть.

— Что? Нет, с той стороны ее можно закрыть?

— А, вот ты о чем. Вагонным ключом можно. Дать? Но учти, из купе ее все равно можно открыть. Да не бойся ты, я не зайду, даю слово джентльмена.

Повесив полотенце на вешалку перед дверью в душ, Ксюша расстегнула пуговицы на блузке. Черт, лифчик тоже мокрый. Не зайдет. Зачем заходить, и в окно ведь все видно. Да, занавески и там и тут задвинуты, но сверху то их нет, стоит только ему встать... Стянув мокрые юбчонку и трусики, Ксюша вновь покосилась на окно. Не смотрит, джентльмен хренов. Может, он не знает? Ксюша подошла ближе и заглянула в купе. Макс сидел с закрытыми глазами и улыбался. Ксюша послала ему мысленный приказ повернуться и посмотреть в окно. Увы, телепатия не сработала даже во сне. Ну и хорошо, а то еще подумает что-то не то.

Помывшись, и быстренько простирнув одежду, Ксюша вспомнила, что так и не нашла халатик. Завернувшись в полотенце, она критически осмотрела себя в зеркало. Ничего, пока халат не найду, сойдет. Волосы, конечно, все еще мокрые, но что ж поделаешь. Зато поездную пыль смыла.

Хотя Макс все так же сидел, закрыв глаза, Ксюша все же на всякий случай постучалась.

— О, а полотенце тебе идет. — Макс оценивающе прищурился.

— Душ просто сказка. Такой только приснится может.

Макс улыбнулся. Ксюша уже почти догадалась. Умничка. А ведь должна была, только когда проснется.

— В этом сне я такая забывчивая. Вот, полотенце взяла, а остальное забыла... Халат, расческу и... ну ещё кое-что. Сейчас найду.

— В каком еще сне?

— Ну вот этом. Ты ведь мне снишься? И это все тоже снится. Шампанское, твой волшебный дипломат, душ, ну и прочее. А когда проснусь, то окажется, что еду я одна и даже транзистор ничего не ловит.

— Ерунда, никакой это не сон. Все самое настоящее. Можешь ущипнуть себя и убедиться.

Ксюша ущипнула себя за руку.

— Больно. Но ничего это не доказывает. Просто снится, что больно, вот и все.

Макс махнул рукой.

— Ладно, пусть будет сон. Но тогда вернись, пожалуйста, в душевую и открой шкафчик. В этом сне там для тебя кое-что есть.

В шкафчике обнаружился фен, расческа, туфельки, трусики и платье. Невероятное платье. Бальное, наверное. В таком на работу не пойдёшь, да и по городу не погуляешь. В таком можно только в гости к самым близким друзьям. Ну или к подругам на девичник. А трусики... Вообще стыдоба, но очень изящные.

Расчесав и высушив волосы, Ксюша оделась и слегка покрутилась у зеркала. Умопомрачительное платье. И сидит замечательно. Такое впечатление, что еще чуть-чуть и всё из него вывалится. Но нет, какие позы не принимай, скрывает все, что должно скрывать. А разрез снизу... Вот зачем такие трусики, мою "недельку " в этот разрез платья точно видно было бы.

Столик в купе оказался накрыт.

— Присаживайся, все уже высохло. Ну, как тебе такой сон? Правда, обычно в снах все невкусное, кроме воды. Так что извини, если не понравится.

— А вот сейчас и попробуем. И спасибо за платье, у меня никогда такого не было.

— И не будет. Проснешься, а платье-то тю-тю. Карета в тыкву превратилась.

— Не беда. Голой не проснусь.

— Ты уверена?

— На все сто. В чем засыпала, в том и проснусь. Так что можешь из дипломата станок достать.

— Какой станок?

— Губу закатать.

— А. Да я и не надеюсь. Сон закончится, и я тоже исчезну, вместе с платьем. А пока давай бокалы поднимем. За то, чтобы у нас все было замечательно, даже после того, как сказка закончится.

* * *

Музыка стихла и Ксюша медленно вывернулась из обжигающих рук Макса.

— Никогда еще в ванной не танцевала и не целовалась. В поездной тем более.

— Это не ванная. И разве мы целовались?

— А разве нет?

— А, так это, оказывается, был поцелуй? Я думал, мне показалось. Настоящий поцелуй не может быть таким коротким. Ты меня просто чмокнула, вот и всё.

— Я?

— Ну не я же. Я, уж если целуюсь, то по-настоящему. Показать?

— Не надо, поцелуемся как-нибудь потом и без таких дурацких вопросов. Лучше давай, пойдем, еще вина выпьем. Вкусное. Я даже не знала, что у нас такое делают.

Сделав глоток, Ксюша посмотрела через бокал на свечу.

— Солнечный напиток. Макс?

— Что?

— А ты точно исчезнешь?

— Точно. Я же тебе снюсь.

— И что ты там будешь делать? Ну там, куда исчезнешь?

— Грустить буду и тебя вспоминать.

— Врешь ведь. А у тебя там много девушек?

— Там? Много. Ноль целых и ноль десятых. Остальных остается только вспоминать.

— А многих ты вспоминаешь?

— Честно? Многих. Я бессмертен и за тысячи прожитых лет...

Ксюша засмеялась.

— И когда ты родился?

— Давно. Так давно, что и не помню. Триста лет тому вперед, а может и четыреста.

— Это как?

— А вот так. Я живу навстречу времени. Но не совсем навстречу, а скачками. Кочую вместе со временем изо сна в сон. И как только тот, с кем я целовался во сне, забывает меня, раз — и я во времени на год назад переместился. Ты проснешься и через полчаса меня забудешь. Ну а раз мы целовались, то я в итоге окажусь в семьдесят шестом.

— А если не забуду?

— Не получится. У молоденьких девушек память короткая. Если меня нет рядом, вас максимум на пару месяцев хватает.

— У меня память хорошая.

— Память на самом деле тут не при чем. Однажды перестану сниться и всё.

— Ты же только что про полчаса говорил.

— Ну, это я так, образно.

— Значит, исчезнешь... Навсегда... А если ты мне через неделю опять приснишься?

— Поздно. Я буду уже в прошлом, а назад в будущее дорог не существует. Физику временного континуума в школе учила? Ах да, у вас ее пока еще даже в институтах не преподают. Докатился, еще чуть-чуть и окажусь во времени, где даже электричества не существует.

— Ну и зря этих дорог нет — буркнула Ксюша. — Ты славный. И главное, порядочный.

— Я порядочный? С чего это ты решила? Вот так, через пару часов знакомства, сразу после то ли поцелуя, то ли чмока, обозвать человека порядочным, даже фамилии не спросив?

— Порядочный. Я же вижу. Не то, что другие.

— А что, тебя кто-то обидел? Расскажи, и я превращу его в жабу.

— Да не его, а её. И их. Только бесполезно. Сон то закончится.

— Ну, когда это он ещё закончится... Пусть хоть немного жабами побудут. Или крысами. Хочешь я превращу их в крыс?

— Хочу.

— Ну тогда рассказывай. Все рассказывай.

— Мы с ним в столовке нашей познакомились. Разговорились, оказалось, что он преподаватель с соседнего факультета. Слово за слово, ну и ляпнула я, что тему диплома никак выбрать не могу. По названиям тем не поймешь, что там именно делать надо. А он об этих темах мне очень подробно разъяснил. Ну, то есть, объяснил он потом, а тогда только пообещал. Проводил меня после столовки до общаги и пригласил вечером в ресторан поужинать. Ну не совсем вечером, а в шесть. Ну а мне что? Согласилась. Посидели мы с ним в ресторане, и только об дипломных темах и говорили, какая легче всего, ну и все такое. Пару раз, конечно, потанцевали. Ну думаю, хороший парень, а пять лет разницы ерунда. Потом он позвонил кому-то и сразу заторопился, подвез меня на такси к общаге, руку пожал и дальше поехал. Пропал на неделю. А через неделю, в пятницу, мы снова встретились в институтской кафешке. Кофе попили, он на часы посмотрел и сказал, что опять поговорить не удастся, ему надо к другу ехать, на мероприятие. Уже распрощались, и тут он говорит — поехали со мной, там и перекусим, и потанцуем, ну и заодно еще кое-что про выбранную мной тему подскажет. А друзья, мол, пусть позавидуют, какая красивая девушка у него есть. Ну а мне то что — пятница, граждане СССР имеют право на отдых. Поехала я с ним. Там поначалу все хорошо было, культурно, весело и необычно. У нас все как собираются? Стол в комнате стоит, стулья, места мало. А у этих никакого стола, только какое-то его подобие возле стены, массивная такая полка с бутылками, рюмками и закусками. И окошко прямо в кухню. Хозяин рассказал, что в каком-то фильме заграничном увидел, вот и сделал. Удобно, окошко вверх открыл, а на кухне как-бы продолжение этой полки. И посуду носить не надо, чтобы помыть, все рядом, и места в комнате много. Танцевали, дурачились, смеялись, истории всякие смешные из жизни рассказывали. Фотографироваться начали, а хозяин квартиры говорит — ну что вы так скучно перед объективом сидите, как будто в фотоателье на документы снимаетесь? Начали всякие сценки изображать, ну и вот так получилось, что на одной фотке мы обнимаемся, а на другой даже поцелуй изображаем. Выпила я, наверное, много. То с одним, то с другим, потом и третий подойдет. Смеялись — не на партсобрании, чтобы синхронно рюмки поднимать, сначала, говорят, личное, а коллективное потом. Я многих перепью, но мне тогда чего-то немного дурно стало. Пошла я в ванную, умыться, и тут слышу, две ихние девицы на кухне меня обсуждают. Что уже... пора, а парни эту дуру никак напоить не могут, и нафиг они вообще меня привели, что секс впятером куда лучше, чем вшестером. Тогда я поняла, что значит это "коллективное потом". Наврала, что у меня месячные начались и по-быстрому свалила. А в понедельник Валентин завалился в общагу, на минутку говорит, принес три фотки, говорит, еще другие есть, но ему только эти дали. И намекает на встречу в следующую пятницу. Я, конечно, хотела сказать, чтобы он катился куда подальше, но при девчонках не смогла. Я же его всего неделю назад им вовсю расхваливала. А потом в общаге была проверка и наша крутая общественница наткнулась на эти фотки. Посмотрела, говорит — это мой муж, так что фотки эти я конфискую. Сказала, что сейчас ей некогда, а вот потом поговорим.

Ну вот, на следующий день вызывают меня в деканат. А перед дверями этот блудный муж дожидается. Утащил он меня на лестницу и говорит, что жена вообще с ума сошла, у декана моего отчисления требует. Надо, говорит, чтобы весь это казус поприличнее выглядел. Скажем, что у нас любовь, что собирались пожениться. Ты, говорит, так всем и рассказывай, и декану, и однокурсникам, и тогда всё образуется. Я говорю, какая еще любовь, какое пожениться и рассказала ему, почему тогда из квартиры сбежала. Он засмеялся и говорит, что я дура, женится на мне никто не собирается, это лишь пустые слова, чтобы скандал замять. Одно дело, когда у людей намерения серьёзные, другое, когда просто так, излишеств ради. Жена, мол, когда узнает, что я не просто так гулял, а типа по любви, притихнет. Я, говорит, ее давно знаю, уверен, что даже ластиться начнет, лишь бы я не разводился, тогда из нее веревки вить можно.

— Подожди-подожди, ты его послушала и историю этих фотографий декану так и не рассказала? То есть признала их настоящими, а не шуточными?

— Ну да. Декан мужик нормальный, все понял, даже объяснительную помог написать. Говорит, любовь — это хорошо. Плохо, конечно, семью разбивать, но против любви не попрешь.

— Странно. Вот так взял и продиктовал объяснительную?

— Не продиктовал, я говорила ему, что именно написать хочу, а он поправлял. Еще сказал не забыть на свадьбу его пригласить.

— Ладно, ну а дальше?

— А на следующее утро он опять вызывает. Говорит — ну что ж Вы всё врете. Супруга так называемого Вашего будущего мужа привела мне двух студентов-первокурсников. Вы, говорит, оказывается, распутница. Вот их объяснительные, почитайте. Вы их обоих в одну постель к себе уложили. Мерзость какая, читать противно. Хотели и третьего из их комнаты, да сбежал он, послали Вы его в вино-водочный за добавкой, а он сбежал. И мало того, что Вы развращаете студентов, так ещё и спаиваете. А ведь одному из них ещё и восемнадцати не исполнилось. А еще поучали их, как жить надо. Затащить нужного преподавателя в койку, а он уж с экзаменами и дипломом поможет. И еще похвалялись им, что так все курсы и проучились, не учась, и дипломная работа Вам уже пишется. Сказал, что я отрыжка буржуазного общества и стране в ее коммунистическом завтра такие аморальные специалисты не нужны. Я расплакалась, конечно. А он говорит, меня слезами не проймешь, единственное, что он может для меня сделать, это отчислить без лишнего шума. Иначе придется и в школу запрос делать, кто это там такую лживую характеристику давал, ну и родителям на работу надо сообщить, чтобы там знали, какую дочь они воспитали. Приходите, говорит, в обед и забирайте документы. Будут Вам Ваши липовые оценки за прошлые курсы, так что, если за пару лет Ваше поведение изменится, если перекует Вас рабочий класс, то может где-нибудь и восстановитесь, не у нас, конечно. Даю, говорит, Вам сутки на сборы, и чтобы завтра к вечеру вас в общежитии и духу не было. И из Томска тоже лучше уезжайте, пока обиженная жена Вас не вычислила. Вот и вся история.

Девушка всхлипнула, лицо ее быстро стало мокрым от слез. Макс притянул ее к себе.

— Не сдерживайся, поплачь.

Он, успокаивая, начал гладить девушку по голове.

— А ты этих двух студентов знаешь?

— Не знаю. Я первокурсниками даже на первом курсе не интересовалась. Ни ими, ни другими.

— Ну фамилии там или хотя бы имена? Ты же обьяснительные читала, в них они должны были быть.

— Ничего я не читала. Декан просто помахал этими бумажками у меня перед носом. Ну сам подумай, что моё слово против их двух. Решила, что лучше по-тихому исключат.

— Ладно, не боись, все равно найду их. Этой же ночью найду. Я в конце концов волшебник или где?

Ксюша тихо всхлипывала, а Макс продолжал осторожно гладить ее по голове, по шее, по спине. Всхлипывания становились все реже. Введенная имплантом микродоза успокоительного погрузила девушку в сон. Макс осторожно высвободился, уложил Ксюшу и пересел на ее полку.

Ох, девочка, девочка Ксюша. Даже в своем сне побоялась всю правду рассказать. Никуда ты не убегала, подслушав разговор на кухне, и, соответственно, ничего ты не объясняла этому своему ловеласу перед дверью декана. Все остальное правда, но лишь настолько, насколько ты ее сама ощущаешь правдой. Наверное, таки напоили парни тебя до нужной кондиции и добились своего. И именно поэтому ты особо и не сопротивлялась, когда тебя отчисляли. Оказалась ты между двух огней — или просто аморалка без особой огласки или аморалка с разборками и подробностями, пусть ты в этой аморалке и не особо виновата. И почему ж ты действительно не убежала тогда, узнав, зачем эта гоп-компания собралась? Попробовать захотелось? Так захотелось, что забыла, насколько мораль этого времени осуждает подобные вольности? Ну да, в другом времени ты не жила, ну и что? У каждого времени свои волчьи законы. Учат тебя бесплатно, будь добра играть по выдуманным ими правилам. Дают бесплатные путевки — будь добра ходить на всякие собрания и кричать "ура". Платят зарплату выше, чем везде — изволь лизать хозяину сапоги. Коммунизм, который Брежнев строит, тоже не панацея. Самому заковать себя в цепи и при этом ощущать себя полностью свободным и вечно счастливым? Ну-ну. Что-то я себя счастливым не чувствую. Радостей меньше, чем огорчений. Нет, Ксюха, не будет у нас с тобой никакого продолжения сна. Даже на одну ночь. Держат меня собственные цепи. Напоил, очаровал своими сказочными возможностями, наобещал с три короба. Да, ты уже готова, но что-то мне кажется, что я тебя купил. Ты, конечно, этого не поймешь. Сейчас не поймешь. А потом? Вот на это потом и оставим продолжение нашего романа. Как-нибудь потом. Ты девушка интересная и именно поэтому потом. Так что переодеваемся и едем дальше.

Макс встал, достал старую одежду девушки. Все вроде, как и было в тот момент, когда он завалился в купе, никакого пролитого шампанского, никакой стирки, пахнет поездом, максимальное подобие. С Ксюхиной косой так, к сожалению, не сделаешь. Ладно, пусть едет чистой, авось не заметит. Черт, коса ведь была, а сейчас волосы распущены. И как Ксюху переодевать? Не удержусь ведь, полапаю, столько лет в юности мечтал. Скольких сил стоило не посмотреть, как она моется...

— Грэйв, давай кого-нибудь сюда, пусть ее переоденут и косу заплетут. Только пусть это будут девушки.

Дверь купе распахнулась и в купе ввалились Ленка с Юлькой в коротеньких полупрозрачных туниках. Зинка осталась в дверях и начала командовать.

— Поднимаем, снимаем платье. Да не так, лицом к Максу ее поверните, ему же не всё видно.

— Грэйв, ты издеваешься, что ли? — возмутился ошарашенный Макс.

— Ой, Макс, извини, не подумали, — синхронно ответили девушки. Юлька с Ленкой усадили спящую Ксюшу на полку и синхронно скинули туники.

— Так лучше? — осведомилась Зинка.

Макс выругался и, кое-как протиснувшись мимо ухмыляющейся Зинки, вышел из купе.

— Ну и чем ты недоволен? — поинтересовался грэйв. — Ты ведь так хотел ее в натуральном виде увидеть. И увидел, и совесть твоя чиста — не подсматривал, само получилось.

— Само? Это все ты!. Да еще моих девушек мне...

— Ты же сам именно девушек просил. Надо было уточнять, каких. Я выбрал наиболее тебе приятных. И вообще, дружеский тебе совет — клоны ничем не хуже настоящих, даже лучше. Брежнев в восторге от свой новой пассии, однажды даже жениться пообещал. Когда-нибудь. Бери пример с генсека — не изводи себя поисками журавля в небе, дово...

— Грэйв, заткнись. Переходи в штатный режим.

— Режим дружеской беседы выключен. Жду дальнейших распоряжений

— Портал в кабинет. Ксюшу вернуть в поезд. Все, до мелочей — как было. Чтобы вином от нее не пахло. Журнал целый, цепочка разорвана. Сделай ее золотой и поставь пробу. Радиоприемник... сделай все, что возможно, но не выходя за рамки примененной в нем элементной базы. Попутчиков ей подбери, пусть на следующей станции подсядут. Знаю я этих проводников, подсадят какого-нибудь хмыря. И туалеты чтобы в идеальной чистоте были. Если я что-то упустил, все равно сделай, как положено. Я что-то упустил?

— Нет.

— Объяснительные от первокурсников не нашлись?

— Нет, в университете их нет.

— Тогда давай, дуй сначала к этой крысе, у которой не муж виноват, а все, на кого он глаз положит. Даже хорошо, что сейчас в Томске ночь. Где она сейчас?

— В колхозе со студентами.

— В общем, вытаскивай её, допрашивай, припугни, можешь даже в липовый обезьянник сунуть. К ментам или к гэбэшникам — без разницы. А потом сразу дуй к тем двум студентам.

— А если она фамилий не вспомнит?

— Ну так помоги ей вспомнить. Когда соберешь эту троицу вместе, сообщи. Декан где, дома?

— Да, спит.

— Один?

— С женой.

— Плохо, конечно, но все равно. Вытаскиваем его из постели, предъявляем эту раскаявшуюся компашку. Пусть из кожи вон лезет, но, чтобы справедливость к обеду была восстановлена. Сам виноват, нечего верить всякой швали. Потом отоспится. Если сам не может — бери за жабры ректора. В общем, давай, действуй.

Мерзлота

В строительном вагончике было тепло и, напившись горячего чая с баранками, Вакарчук находился в полудреме. Сентябрь, короткое лето окончательно закончилось. Зима, опять зима на носу. Хоть бы днем светло было, так нет, приближается полярная ночь, мать ее за ногу.

Вакарчук покосился в окно — не полетели ли белые мухи. Сонливость сразу как рукой прогнало. Твою ж дивизию! Новенький бульдозерист, сука. И так с песком проблемы, а теперь...

Вакарчук застегнулся потеплее и кинулся к объекту.

Глубина постигшей его катастрофы была неимоверна. Оставленное на минутку без присмотра прораба, новенькое чудо японской техники наворотило вокруг котлована огроменные кучи. До дна котлована было уже не меньше пяти метров. Потом измерю, решил Вакарчук и выбрав более пологое место, сбежал в котлован навстречу бульдозеру, яростно размахивая руками.

— Ты что творишь, сволочь? — заорал Вакарчук, как только дверь кабины Комацу открылась и из нее показалось удивленное лицо Дениса. — Глуши мотор и вылезай!

Двигатель смолк, но Вакарчук продолжал орать

— Ты чем слушаешь, падла? — Я тебе докуда велел грунт срыть? До мерзлоты! Какого хрена? Да тут еще до зимы бассейн будет. Утоплю, вот этими руками утоплю!

— Ну а я что? Разве ж я не понимаю? — начал оправдываться бульдозерист. — До мерзлоты, значит, до мерзлоты. Я ж не робот, чтобы вот так, за одну минуту до вашей мерзлоты добраться. И так пахал, как папа Карло. Другой бы и половины не вырыл бы.

— Я тебе сейчас покажу карлика — подумал Вакарчук и пошарил глазами возле ножа бульдозера. Он выбрал подходящий ком грунта и нагнулся за ним, еще не решив, что будет дальше. Вариантов в голову пришло всего два — или обрушить на голову злодея или заставить сожрать. Но первый ком рассыпался в руке, второй тоже. Только тогда он осознал, что это не мерзлота. Подняв остатки комка к глазам, Вакарчук присмотрелся. Песок, как есть песок, только серый. Практически сухой. А мерзлота где? Вакарчук поднял голову и посмотрел вверх, на края котлована. Да. Что-то он тормознул. Попробуй-ка сковырни мерзлоту бульдозером, пусть даже японским. Можно, конечно, но так заглубиться?

— Лом у тебя есть? — поинтересовался Вакарчук у бульдозериста.

— Есть, даже лопата есть — весело ответил тот, почувствовав изменения в голосе начальника.

— Давай, копай, тогда. И как можно глубже.

Денис пожал плечами, принес лопату и начал копать.

— Что за фигня? Прикол у них тут такой для новичков, что ли? — думал он, вспоминая анекдот про молодого матроса, боцмана, ножовку и газовую сварку.

— Что за фигня? — думал Вакарчук, глядя, как бульдозерист погружается все глубже и глубже. Никогда еще не видел, чтобы в городе слой оттаивания был больше метра. Нет, конечно, если весной техникой наездить... да и то, хрен там... А здесь неделю назад все нетронутое было. Странно...

— Всё, хорош, закругляйся. Выгоняй бульдозер наверх, и пока шабаш на сегодня. Посиди пока в вагончике.

С каждым днем настроение Вакарчука ухудшалось. Новая стройплощадка, находившаяся всего в сорока метрах от старой, на которой стоял недавно заселенный новенький дом, явно перестала быть стройплощадкой. Даже если стройка здесь продолжится, то проект изменят. Черт, столько времени зря потеряно. Неужели нельзя было раньше дырок в земле наковырять? Везде одно и то же... Как же, везде. Здесь вот всё не так. Допрыгались со своими приписками, как теперь выкручиваться будут? По бумагам и здесь мерзлота, и там мерзлота, а на деле? Ох, пойдет кто-нибудь под суд, обязательно пойдет. Ну а мне то что с этого, кроме морального удовлетворения? Эх, хоть бы эта безмерзлотная аномалия километров на пять растянулась, а лучше на десять. А то точно сгонят с обжитого места, куда-нибудь на другой конец города, а здесь устроят песчаный карьер. А забор как перевозить? Тут-то все рядом было. Навалились, перетащили три стороны, а наряды за четыре закрыли. И не докопаешься, никаких приписок, вот, вся стройка огорожена.

Вакарчук снял трубку, набрал номер.

— Федя, привет! Ну как там? Рабочие ропщут, они сюда не баклуши бить приехали. Да, за длинным, за каким же еще сюда едут? По среднему за простой заплатят? Отлично. А с премией как потом быть, со сроками, не уложимся ведь? Ну тогда еще ничего, если сдвинете. А лично мне можешь сказать, когда? А намекнуть хотя бы? В тех же размерах? Ну ничего себе. Трехэтажный? Я даже завидовать начинаю. Надо срочно квартирным обменом заняться, пока баклуши бьем. Универмаг под окнами — это просто сказка, всегда видно, какой дефицит привезли. Да шучу я, шучу. А когда этот проект универмага можно посмотреть? В понедельник? А если сегодня, ну хоть одним глазком? Домой возьми, а я зайду. Давай тогда у меня. Нет, коньяк еще не выпил. И супругу обязательно бери, у меня и для нее кое-что припасено. Угадал, Хванчкара. Ну тогда я своей звоню, чтобы не задерживалась на работе. Все, до встречи.

* * *

— Ну а сваи то зачем забивать? Мерзлоты то нет, и почва не глинистая, а песок. Я считаю, что

монолитной плиты, как в проекте, вполне достаточно.

— Во-первых, еще неизвестно, что с этой мерзлотой через пять лет будет. Вдруг опять к поверхности подступит.

— Это 150 метров то за пять лет? Не смеши меня. И потом, неизвестно, есть ли она там вообще — глубже то не бурили. Песок, все 150 метров песок. Никуда универмаг не денется, ни с мерзлотой, ни без нее.

— Да что ты мне доказываешь, лично я тоже так думаю. Но против действующих строительных норм не попрешь, раз в зоне мерзлоты, будь добр строить на сваях. Или ты хочешь ждать, пока нормы пересмотрят для таких вот аномалий?

Вакарчук испугано замахал руками и наполнил рюмки по новой.

— И потом, скажи мне, пожалуйста, куда ты эти сваи денешь? Они же уже завезены на площадку. Назад на ЖБК их у тебя не возьмут. В землю закопаешь?

— А вот это, действительно, всем аргументам аргумент. Взять то они возьмут, но бегать с бумажками замучаешься. Ладно, забьем, в песок несложно будет. И ненамного дольше, чем просто закопать. Ты мне еще вот чего скажи, кто ж такой проект разработал и кто пропустил? Это же сплошные архитектурные излишества, прямо ГУМ какой-то, если изнутри смотреть. Галереи, эскалаторы, лифты. Ведь три этажа всего, зачем? Ну а снаружи — сарай сараем, даже окон нет. Никакой экономии электроэнергии.

— А ты зайди в любой обычный магазин и посмотри — хоть окна и есть, но все равно свет горит, даже солнечным днем. Ну, может, не весь горит, иногда даже и весь выключают, но все равно, без окон проблем меньше. А твоя мифическая экономия от освещения перекрывается куда большей реальной экономией из-за меньшей теплоотдачи. Летом будет прохладнее, зимой теплее. Тем более что зимой солнца все равно нет.

— Ладно, может ты и прав, все равно не мне решать. Мое дело строить. Так когда начинать то можно?

— Да ты документацию сначала изучи. За неделю управишься?

— За выходные управлюсь. Кроме как по фундаменту, никакой принципиальной разницы с обычными зданиями пока не вижу.

— Ну, дерзай. Оформишь все и начинай. А что касается ответа на твой второй вопрос — кто разработал, и кто разрешил. Кто разработал, кто утвердил — в проекте все есть. Важнее — кто пропихнул, а тайна сия почти всегда покрыта мраком. Меня же больше всего интересует, кто настучал. Я ведь даже доложить не успел наверх, что мерзлоты нет и что новая стройка встала. Звонят сами, говорят — наслышаны о вашей проблеме, отправили курьером проект, чтобы простоя не было. С внешними коммуникациями, говорят, изменения сами произведете, по месту решите. Положил я трубку — двух часов не прошло, приносят документацию — получите, распишитесь. Я, как посмотрел, точно так же, как ты обалдел. Проект без привязки по месту, но подходит идеально, даже тютелька в тютельку к дороге вписывается. Еще от чего охренел — стоянка автомобилей на сто рассчитана. Да у нас во всем городе столько легковушек нет.

— Ну это ты загнул — нет. Забываешь, что и бобики, и буханки — тоже легковушки.

— Да я частников имел ввиду.

— А то на госмашинах в магазины не ездят? Ездят, даже на грузовиках и вездеходах ездят, а они поболе места занимают, чем наши с тобой Жигулята. Так что правильная стоянка, нечего саму дорогу машинами загромождать.

— А я что, против? Только непривычно как-то. Я по большим городам сужу, там машин полно, и то, таких больших стоянок я не видел.

— Все когда-то меняется. На будущее, наверное, уже думают. Вон, еще десять лет назад к домам подъездные дороги делали — двум машинам не разъехаться, а сейчас машин побольше стало, следовательно, и нормы изменилась. Еще бы карманов для парковки побольше.

— Зачем? Машину надо в гараже держать, а не под окнами.

— Это понятно, а если куда-то семьей поехать надо, то всем вместе в гараж чапать? Ну или теща приедет, встретил, до гаража довез и дальше до дома с чемоданами пешочком?

— Ой, можно подумать, что тещи совсем часто в Запольярье приезжают. Твоя хоть раз здесь была? То-то. Ладно, чего спорить, у меня у самого проблема с этим. За мной утром водитель приезжает и пока он меня дожидается, почти всегда всю дорогу у подъезда перегораживает — карман-то обычно другими машинами занят. Даже моей власти не хватает эту дорогу расширить — то одного нет, то другого. Как по первоначальному проекту сделано, так до самого коммунизма и будет стоять.

Бутылка за разговорами незаметно опустела и Вакарчук, опасливо косясь на дверь, за которой посмеивались женщины и дети, достал новую.

— При коммунизме коньяка не будет — усмехнулся Вакарчук, надо пить впрок, пока коммунизм не наступил.

— Это почему не будет?

— Потому. Виноградного вина тоже не будет, и виноградного сока тоже.

— Думаешь, рабочий класс все выпьет?

— Нет. Он бы, конечно и рад все выпить, только фиг ему. Просто не из чего будет делать, винограда не хватит, когда он бесплатным станет. Виноград тепло любит, и зимой, и летом, а у нас в стране таких районов мало. Разве что у капиталистов купим, только непонятно как, деньги то отменят.

— Ихние деньги останутся, за них и купим. Продадим им чего-нибудь за валюту, а на нее купим.

— Ну да, как же. Вот представь себе — умрет у нас последний человек, который помнит, что такое деньги, для остальных они только абстракцией останутся. И много они наторгуют?

— Как-нибудь наторгуют. Будут какие-нибудь специальные институты, которые будут учить пользоваться деньгами. Не может быть, чтобы чего-то не придумали в этом вопросе. И потом, наверняка к тому времени выведут новые сорта винограда, морозостойкие. Да и климат наверняка изменится. Глобальное потепление, слышал?

— Чего?

— Темнота. Так буржуины парниковый эффект совсем недавно начали называть. Или ты и про парниковый эффект ничего не слышал?

— Слышал. Ну и что?

— Чувствуешь, что с каждым годом зимы все мягче, а летом все тепле и теплее?

— Ни фига я не чувствую. Правда, это лето действительно очень теплое было. Как только все у нас не утонуло, ума не приложу. Ездили на рыбалку, так ни разу нигде не застряли, даже скучно как-то. Ты там с учёными пересекаешься, что они говорят по этому поводу?

— Ничего не говорят. Геологи сами в недоумении. Сейчас вся теория вечной мерзлоты летит к черту. Думаешь, это только у тебя на стройке такой облом с мерзлотой? Нет, летом по всей Сибири нашли кучу пятен, таликов, где этой мерзлоты вообще нет. Раньше считалось, что, если вся мерзлота растает, то половина Сибири уйдет под воду. Будет или Ледовитый океан плескаться или огромные болотистые моря с островами. Мерзлота местами на 90 % из воды состоит, растопи ее, вода вверху окажется, все остальное рано или поздно вниз опустится. И весь газ, вся нефть, что под мерзлотой за миллионы лет накопились, без этой непроницаемой мерзлой корки уйдут вверх, в атмосферу. Одна искра и будет большой бабах.

— Ну да, как же. Это если сразу растает, а то газ обязательно успеет развеяться до безопасной концентрации. А сразу никогда и ничего не бывает. Ну а нефть, ты еще попробуй, подожги ее. Ты лучше скажи мне, в чем было основное заблуждение, если вся теория рушится?

— Да геологи и сами пока толком не понимают, в чем. У них безобразия еще в июле начались, только тогда особого значения не придали. Спасибо тебе, наткнулся на талик там, где раньше его точно не было. Наши, местные, начали бурить везде, особенно там, где раньше уже бурили, и во всех местах мерзлота ушла вглубь на почти на полтора метра против обычного летнего уровня. Даже там, где она летом и оттаивать не должна.

— Где не должна?

— По крайней мере там, где на нее песчаная подушка насыпана — на дорогах и...

— А, точно, и под домами. А что, под ними сейчас тоже бурили?

— Конечно бурили. Передвинули дома и пробурили, до самой Африки. Это ж запросто — взять и передвинуть. Нет, до такого маразма у нас пока не дошли. И асфальт на дорогах не портили, забуривались с обочин. Так вот, по всем предварительным расчетам, город должен был как минимум на девять сантиметров просесть, кроме домов на сваях. Ну и дорог. Точнее, центральной части дорог, края все равно должны были расползтись.

— Это почему? — удивился Вакарчук

— Да именно из-за воды в мерзлоте, которая растаяла. Я точно не знаю, но предположить могу уверенно — берется проба, высчитывается объем, потом ее растапливают, высушивают и измеряют оставшийся объем. Вот по старым пробам в районе города девять сантиметров просадки и выходит. Но не просело ничего сверх обычных сезонных колебаний, мало того, по текущим данным выходит, что если мерзлота оттает еще на 10 метров, то должно просесть максимум на сантиметр. А значит, сваи под дома у нас теоретически можно вообще не бить.

— Так почему раньше...

— Откуда я знаю? Произвели контрольные глубинные бурения примерно в тех же местах, где и раньше. Мерзлота есть, слой ее почти такой же толщины, как и раньше, но вот ее состав, мягко говоря, отличается тогда и сейчас. Грубо говоря, с пяти метров начинается не мерзлота, а просто замерзший влажный грунт. Он при оттаивании уменьшится в объеме лишь на 10 процентов от объема содержащейся в нем воды. А воды то, оказывается, содержится с гулькин нос. Вот такие пироги. А почему такая существенное изменение в пробах произошло — загадка. Данные, лежавшие в основе теории, теперь поставлены под сомнение, а раз основа теории рушится, то рушится и сама теория. Да еще оказалось, что по прогнозам на будущее вообще никакой общепринятой теории нет.

— Наверняка раньше кто-то приписками занимался. Может, геологи и бурили, но другие исследования из пальца высасывали.

— Может и так, сейчас концов уже не найдешь. Только так везде. Не могут же быть приписки повсеместно. Конечно, внеплановых контрольных исследований пока произведено не так много, Сибирь большая, но в половине случаев новые данные по составу проб не совпадают со старыми. Во всяком случае, именно так мне рассказали наши... А по температуре не совпадают нигде, и по глубине залегания нижнего и верхнего горизонтов мерзлоты тоже.

— Может, тогда, не там бурили? Попробуй-ка точно то место найти. Вроде там, а на самом деле метров на сто в стороне.

— Может. Но вряд ли на сто, старые следы площадок так быстро исчезнуть не могут. Мусор всякий, бочки от топлива и прочее. Конечно, бурили не в старые дырки, там естественное состояние уже нарушено. Скорее всего там, где когда-то бурили, какая-то местная аномалия. Или такая аномалия там, где бурили сейчас. Придется геологам потрудиться, чтобы дать на это ответ. Лет за пять разберутся.

— А что так долго то разбираться?

— А то. Оборудования лишнего нет. Людей лишних нет. Да и не первоочередная это задача, чтобы утвержденные на пятилетку планы менять. Планы где составляли? В Москве. А тамошнему начальству наша мерзлота пофиг, может они и диссертации по ней защищали, но вживую никогда не видели.

— Ладно, а что по нашему району творится, в смысле не у города, а вообще в районе? Чего ждать то?

— Картина пока не совсем ясная. Я же говорю — за неделю много внеплановых дырок в земле не наделаешь, тем более что лето еще, болота кругом. По температурам вот что получается — самая холодная, та, что в верхних горизонтах, минус ноль девять. Глубже температура падает вообще до нуля. Заканчивается мерзлота, дальше стабильный плюс пошел. То есть выходит, мерзлота тает снизу. Такого никто не ожидал. Наши местные посчитали на коленке — максимум лет через пятьдесят многолетняя мерзлота здесь полностью исчезнет, останется лишь сезонная. А если вдруг и погода будет со среднегодовой температурой выше нуля, то еще раньше. Тогда, возможно, уже лет через десять будет слоеный пирог — сезонная мерзлота, дальше ее нет, потом остатки многолетней, потом опять ничего. Но это так, неофициальный прогноз, кто-то из геологов просто прикинул.

— А хорошо бы, если так. Может, еще на нашем веку растает все нахрен. Заведем дачи, будем виноград выращивать. Не хочется на водку переходить.

— Дачи. Представляю тебя на грядке, в трусах и облепленного гнусом.

— А знаешь, этой гадости тоже как-то меньше стало. Необычное лето — и тепло и мошки мало. Вроде и гудит, но не кусается. Вот бы ее всю дустом каким-нибудь...

— А что тогда рыба жрать будет? Пищевая цепочка нарушится.

— Ну и хрен с ней. Найдет, чего пожрать. Вон, на Волге...

Дверь отворилась и в комнату заглянули женщины.

— Ну вы тут что, совсем обалдели? Работу надо на работе работать. Все, завязывайте со своими чертежами, берите коньяк и давайте за стол, утка уже готова.

опричники

Супруга уехала домой. Отлично, очень вовремя у нее голова разболелась. Теперь разойдусь. И девчонки вон на меня поглядывают, только пальцем пошевели и... Нет, не пошевелю. Возраст уже не тот. А вот выпить с ними выпью. Даже с этим козлом Щербининым выпью. Знаю, что на мое место метит. Не дождется. Компромат — сила. А у меня есть компромат? Конечно есть. В портфеле. Так, а где мой портфель? В такси забыл, вот же черт!

Малинин застонал, и жена саданула его локтем, от чего он проснулся. Фу ты черт, кошмар приснился. Малинин зажег ночник и обвел взглядом комнату. И похолодел. Портфеля у стола не было. В коридоре оставил? Малинин выбрался из постели. Надо обязательно убедиться, что портфель дома, а то опять кошмары замучают. Портфеля не было ни в другой комнате, ни в прихожей, ни на кухне. Вот же сон в руку! Все-таки забыл где-то. Или в такси или на банкете. Это ещё хуже. Сволочь Щербинин, напоил, выпроводил без портфеля и теперь роется в нем. Или с утра пороется. Надо одеться и срочно ехать, может, все еще обойдется. Малинин снял трубку, вызвал такси. Быстро одевшись, Малинин сел у телефона. Ну сколько можно ждать это чертово такси?

Телефон наконец-то зазвонил. Жена в очередной раз саданула локтем в бок. Нет, это не телефон, это в дверь звонят.

— Иди открывай. Это наверняка к тебе, — недовольно пробурчала супруга.

— Почему именно ко мне? Может это сын.

— Даже если сын, то все равно к тебе. Что ему еще ночью надо, кроме денег? Если опять пьяный — не давай.

Малинин поднялся, нашарил ногами тапочки и пошёл открывать. После банкета хотелось пить, но дверной звонок просто разрывал мозг.

За дверью стояли двое. Два молодца одинаковы с лица, подумал Малинин, глядя на одинаковые костюмы ночных гостей.

— Гражданин Малинин? — поинтересоваться первый молодец.

— Да он это, товарищ полковник, фотографии соответствует, только сонный и пьяный. — сказал второй.

— Неважно. Надо соблюдать социалистическую законность. Нам положено спросить, ему положено ответить.

— Да, это я, — ответил первому Малинин, холодея от предчувствия. Кошмар продолжался. Пора бы уже жене снова в бок садануть.

Два молодца синхронно раскрыли свои красные корочки. КГБ СССР.

— Документики предъявите, — потребовал второй.

Малинин огляделся. Вот же портфель, стоит у тумбочки с телефоном. Значит, эти двое из другого кошмара. Достав из портфеля паспорт, Малинин протянул его полковнику. Паспорт выхватил второй, быстро пролистал и сунул к себе в карман.

— Одевайтесь, поедете с нами. Будем с Вами разбираться.

— По какому вопросу?

— Там узнаете. И вообще, какая разница, был бы человек, а статья для него всегда найдется.

Машина выехала за город и помчалась в сторону нового аэропорта. Неужели в Москву, на Лубянку? — подумал Малинин. Но "Волга" неожиданно свернула в какой-то лесок. — Расстреляют. Без суда и следствия. — решил Малинин. Лишь когда машина подъехала к какому-то КПП, он облегченно вздохнул.

— Вот вам авторучка и бумага. Начинайте писать.

— Что?

— Всё. Как проходит обучение нужных стране кадров, много ли неуспевающих студентов, сколько отчислено за последний год и за что. Как обстоят дела с моральным обликом студентов. И, конечно же, как обстоят дела с моральным обликом преподавателей. Времени навалом, пишите вообще все, что знаете, очень подробно. Ну а нам пора, через неделю-другую встретимся.

— Как через неделю?

— Что, недели не хватит? — Ну тогда через месяц. Или через два. Если бумаги будет мало, еще принесут. Кстати, Вам эти люди знакомы?

На стол легла фотография. Девушку он помнил хорошо, а вот солидный мужчина рядом с ней вспоминался смутно.

— Это кандидат в члены Политбюро Смирнов со своей двоюродной племянницей. Вы что, газету "Правда" только для макулатуры выписываете? Надо хотя бы первую страницу просматривать. Так вот, вдруг выясняется, что аморальный облик племянницы бросает тень и на ее дядю, а значит, и на всю партию. Следовательно, нам поручили разобраться.

Малинин все понял. Времена, когда членов ЦК записывали во враги народа, давно прошли. Значит, отыграются именно на нем.

— Виноват. Пошел на поводу у фактов и не все проверил.

— То, что виноваты, это понятно. Хорошо, что Вы это признаёте. Непонятно только, у каких фактов на поводу пошли. С чего все началось?

— Мне сообщили о недостойном поведении, показали фотографии. Я, конечно, не поверил, такие фотографии ни о чем не говорят. Мало ли кто с кем обнимается и целуется, если не знать по какому поводу. А потом мне представили собственноручно написанные свидетельства студентов, и я вынужден был поверить.

— Ну вы хоть как-то эти показания проверили? Вызвали этих студентов в деканат, выслушали?

— Это не мои студенты, они с другого факультета. И потом, честно говоря, не захотелось снова окунаться в эту грязь. И учтите, от слов всегда можно отпереться, а от письменных объяснений нет, а они уже были даны.

— Ну вот и славно, что Вы это понимаете. Что написано пером, не вырубишь, как говорится, и топором. Давайте, пишите, кто Вам сообщил, кто свидетельства предоставил. Чтобы потом не пришлось отпираться, мол не говорил я ничего такого про ревнующую супругу, которую тем же утром самолично в срочную командировку отправил. Ну? Что же Вы не пишете? Разучились? Тогда быстро рассказывайте, как дело было.

— Это все Валентин, школьный друг моего сына. Звонит мне вечером из автомата, говорит — катастрофа. Жена его застукала, нашла фотографии. Я, говорит, отбрехался бы, но она студентку с фотографии знает. И обязательно спросит у нее, что да как было. А если студентка ей всё расскажет, никому мало не покажется, даже мне. То есть не ему, а именно мне. Сказал, чтобы я в семь утра уже в деканате был, иначе не успеем. Жену его надо срочно в командировку какую-нибудь услать, хотя бы до конца недели. Остальное — не телефонный разговор, с глазу на глаз расскажет. Пришлось мне в университет возвращаться, где еще зимой вечером поговоришь. Оказалось, что в этой истории мой сын замешан, балбес еще тот. Предупреждал его сто раз, что гулянки до добра не доведут. Что ни пятница, у него дома пьянка. Квартира большая, трехкомнатная, жениться не желает, вот и...

— Как же он эту квартиру получил, если не женат? Вы поспособствовали?

— Да нет. От предприятия, где работает, он однушку получил, ну да, там было дело, замолвил за него словечко, чтобы побыстрее дали. Плюс двухкомнатная моей матери, царствие ей небесное. В общем, обычный квартирный обмен, чтобы квартира не пропала, мать старая уже была.

— Ладно. Ну и что там дальше Трифонов рассказал?

— В общем, привел он эту девушку на это ихнее мероприятие. Она там напилась.

— Сама, что ли? Она что, любительница выпить? Напоили — так и говорите.

— Ой, напоили, скажете тоже. Вы, как будто, сами молодым не были. Никто в нее насильно коньяк с водкой не заливал. Да, подливали, конечно, чтобы раскрепостилась, но могла ведь и не пить. Ну а потом поучаствовала она в ихней групповушке, ну так молодежь сейчас называет, ну, это... когда все вместе в одной постели. Сам я свечку, конечно, не держал, но Трифонов говорит, что ничего с ней не делали. Раздели, положили в кровать, а она тут же и уснула. Ну как с бревном что-то делать можно, когда две другие есть? В общем, вообще никакого криминала, если бы не фотографии. И то, Валентин говорит, фотографировали чисто в воспитательных целях, чтобы в следующий раз не напивалась так.

— Ну а на самом деле для шантажа?

— Какого еще шантажа? Да нет, я те фотографии потом посмотрел, никакой порнографии, там в кадре только девушки. Ну да, раздетые, ну и что? А так обычная молодежная дурь — напьется кто-то, лежит пьяный, а ему или усы пририсуют, или трусы на голову наденут или еще что. Я у сына и фотки забрал и пленку, выбросил от греха подальше.

— Куда выбросили?

— Куда... На помойку. И порвал предварительно, а пленку смял.

— Что-то Вы не то рассказываете. Мы хотим слышать только правду. Мало того, что в мелочах все время юлили, так теперь вообще врать начали. Учтите, ваши показания записываются на магнитофон, в двадцатом веке живем ведь. Потом ведь все равно пленку найдем и привлечем за лжесвидетельство. Где фотоматериалы, отвечайте быстро.

— У сына. Он дурак, отдавать не хотел, я пообещал, что верну, когда все успокоится. Я не уверен был, как поведет себя студентка при отчислении, могла и в бутылку полезть, к жене Валентина пойти. Он, дурак, ей про эти фотографии намекнул, только она, похоже, не поняла.

— Опять юлите. Кто объяснительные писал, которые Вы девушке показывали?

— Алкашня какая-то. Валентин текст сочинил, пошел к пивнушке, они за бутылку переписали.

— Где эти объяснительные сейчас?

— Выбросил уже. Студентка официально против отчисления не возражала, так что в личном деле им незачем было болтаться.

— А могла возразить?

— Конечно. Она вполне могла залететь от кого-то и вообразить, что это именно на той вечеринке. А ее там пальцем не тронули. Она же там блевать начала прямо в спальне, я на фотках видел. Кому такая нужна? Ее в чувство привели, помогли одеться и даже послали одну из девушек, чтобы на такси до общаги ее довезла. Всё очень гуманно, обратите внимание, другие бы могли просто на улицу выставить, скорее всего она в вытрезвитель попала бы, тогда все равно пришлось бы ее отчислить. Или вообще бы замерзла.

— Да, гуманно, если только не учитывать того, что ее хотели в дальнейшем использовать. Не попадись Трифоновой те фотографии, с которых все началось, неизвестно еще, как бы обернулось. Почему же Вы не отчислили ее за пьянку, а аморалку приплели?

— Надо было все быстро сделать, пока жена из командировки не вернулась. И потом, доказательств пьянки все-таки не было, в вытрезвитель она не попала.

— Хорошие слова. Вот вы окончательно и признались, что отчислили девушку ни за что. Воспользовавшись служебным положением, прикрыли себе задницу. Ну, и как Вы теперь собираетесь исправить допущенное беззаконие?

— Восстановим, обязательно восстановим, ей только дипломную работу осталось написать и защититься.

— Не несите чушь. У девушки из-за вас душевная травма, да и полгода потеряно. С работы увольняться, тратиться на переезд... Да и с Трифоновой она обязательно столкнется, что, переживать все эти события по новой? И потом, придется ей в будущем на какую-нибудь ответственную должность претендовать, откроют диплом и пойдут вопросы — почему не пять лет училась, а шесть? Опять придется былое вспоминать, оправдываться? Нет уж. Оформляйте ей диплом, причем задним числом, чтобы дата в нем была, как у всех ее однокурсников. Оформляйте, раз уж Вы такой специалист по подлогам. Даю два дня, и чтобы к завтра к пяти вечера все было готово.

— Это невозможно, в смысле так быстро. И это не двое суток, а всего полтора. И потом, завтра ведь суббота.

— Да что вы такое говорите? Суббота. Его студенты в колхозе шесть дней в неделю пашут, а у него суббота. Поедете на Колыму, там и по воскресеньям придется поработать. Всё, завтра к четырем.

— Вы говорили к пяти.

— К трем. Дальше спорить собираетесь?

— Нет.

— То-то. Ну а с вашим сыночком, с Трифоновым и остальными мы сами разберемся. Посмотрим, что там за коллекция фотографий, и имеются ли признаки статьи 228. Ну а там, если что, уже суд решит — до ста рублей или до трех лет. Ну а коли выяснится, что этими фотографиями кого-то шантажировали, то и статья за изнасилование подтянется.

— Как за изнасилование?

— А так. Нет разницы — с применением физического насилия, угроз или с использованием беспомощного состояния потерпевшей, статья на все это одна.

— Боже мой. И сына посадят и меня с работы выпрут. Такой позор...

— Ну а что Вы хотели? Сын за отца не отвечает, а вот отец за сына отвечать должен. И, пожалуйста, не лезьте больше в это дело, не давите на потерпевших, не пытайтесь откупиться — только усугубите. И супруге тоже скажите, все равно мы все ваши счета на предъявителя заморозим до окончания дела. Сумма у вас там немаленькая скопилась, зарплата декана за семь лет работы. Да, не удивляйтесь. Вы что, думали, что если открыть счета в разных городах, то мы их не найдем? Живем то в век кибернетики. Ладно, не переживайте раньше времени, может состава преступления и не обнаружится. Сейчас Вас обратно в город отвезут, сыну не звоните, бесполезно, обыск у него уже идет, займитесь лучше делом. Вот, подписка о невыезде, распишитесь. Завтра в три в деканате, не забудьте.

—

Рига-2 — 09.09 пятница

10.09 ЛМ суббота

Грузовик подкатил к дому. Пожилой водитель вылез из машины и почесал затылок.

— Ну ни хрена ж себе. Утром еще ничего не было.

Водитель открыл задний борт, установил поданную парнями лестницу. Студенты полезли вниз и удивленно разбрелись по только что заасфальтированной площадке. Ленка тоже слезла и стала оглядываться. Никаких следов тех, кто это сделал. Ну и ладно, зато теперь не споткнешься о какой-нибудь камешек. Уже неделю об этом мечтала, даже пару раз вслух. Теперь бы еще...

Ленка пошла на женскую половину дома и с наслаждение стянула резиновые сапоги, сняла носки и поморщилась. Мой ноги, не мой, а запах с каждым днем все сильнее. Что будет к концу колхоза, страшно подумать. Конечно, может скоро похолодает и ноги станут меньше потеть, но резина есть резина. И кто знает, кто эти сапоги раньше носил? Еще грибок подхватишь. Ленка стянула рабочие штаны, одела юбку и снова сунула ноги в сапоги. Взяла полотенце, тапочки и пошла на улицу, к умывальнику. Бачок оказался пустым и Ленка залила в него ведро воды из колодца, ругая и дежурного, и старосту группы. Вот кто мешал им залить в бачок воду утром? За день уже немного согрелась бы. Ленка помыла ноги, отнесла сапоги в сушилку и вернулась в комнату. Скука смертная, теперь до понедельника только и остается, что слушать эти дурацкие разговоры девочек о мальчиках. По телевизору опять будет футбол, значит возле него обоснуются мальчики, нарочито громко рассказывающие байки о своих девочках. В новус, что ли поиграть, пока они футбол смотрят? Жаль, что никто из девчонок новус не любит. Погоняю в одиночестве кием матку, пока не треснет. Обязательно треснет, борной кислоты нет, скользит плохо, лупишь по ней со всей дури...

На улице просигналила машина. Ленка выглянула в окно — подъехал какой-то фургон. Выпрыгнувшие из него крепкие парни согнали с площадки любителей новуса и стали раскладывать на асфальте какую-то непонятную фигню. Застучал какой-то двигатель, и фигня стала надуваться, постепенно превращаясь в небольшой ангар. Подъехал еще один фургон и парни начали заносить в ангар столы, стулья и какие-то ящики. Ленка решила, что скоро сюда привезут еще одну группу городских борцов за сельский урожай, но вбежала Эльвира и сообщила — будет дискотека, какая-то крутая, даже с цветомузыкой.

В лагере началось томление. Мальчишки убрали новус в дом, у умывальника было не протолкнуться. Все дружно ругали холодную воду, но усердно смывали недельный пот. Ленка позавидовала парням, тому, как запросто они могут помыться по пояс. Девчонкам куда сложнее, вон, в огороженном углу комнаты уже сырость на полу развели, и очередь в этот угол до вечера. А если включишь два кипятильника, пробки сразу выбивает.

Когда начало темнеть, выяснилось, что дискотека начнется в восемь, конечно, если машина с аппаратурой и ведущими не опоздает. В половине восьмого подъехал "рафик" новой модели, набитый колонками, магнитофонами и даже одним инструктором культмассового сектора республиканского комитета комсомола.

— Ну, раз инструктор, то будем сейчас кадриль под Зыкину танцевать — сообщила народу погрустневшая Эльвира.

— Или под Песняров, — поддержал кто-то.

— В лучшем случае, под Лещенко. — подхватил народ.

— Будете трепаться, танцевать точно придется под Лещенко. Только не под Льва, а под Петра, — пригрозил комсорг.

Без десяти восемь все было готово и томящиеся студенты быстро заполнили ангар. Ленка не спешила, она, хоть и приоделась, все еще колебалась, идти или не идти.

Макс сидел за столом в углу сцены, делал вид, что читает какие-то важные бумаги и нервничал. Дискотека шла уже 15 минут, а Ленка не появлялась. С чего бы это? Наверное, надо идти к ней, и предлог есть — посмотреть бытовые условия студентов. Завяжется разговор, познакомимся. Да, наверняка так будет лучше, тут ведь толком не поговоришь, музыка громкая. Нет, надо что-то срочно решать, чтобы был повод предложить ей сегодня прокатиться в Ригу. Два часа общения в дороге, переночует дома, а завтра, может, по городу погуляем. Даже если откажется гулять, то вечером или в понедельник с утра отвезу ее назад, вот еще два часа для разговоров. Да я хоть каждый день готов ее туда и обратно возить. Если полюбила Эдика, то и меня полюбит, нутро то у нас одно и то же. Хотя, конечно, вполне возможно, что нутро здесь совершенно не при чем. Сколько раз сам влюблялся в киноактрис, в симпатичную мордочку на экране, а не в самого человека. Раз шесть влюблялся, наверное. Вот и Ленка могла точно так же.

Макс поднял лицо от бумаг, пробежался глазами по залу. Оказалось, что Ленка здесь и уже танцует. Макс решил, что пригласит ее на следующий танец, и заказал грэйву медленную лирическую песню. Спустившись на танцпол одновременно с первыми аккордами мелодии, он направился в сторону Ленки, но опоздал — ту уже снова пригласили. Крякнув от досады, Макс уже хотел вернуться на свое место, но тут его самого пригласила какая-то девушка. Пришлось танцевать с ней. В танце Макс целенаправленно сместился поближе к танцующей Ленке, желая рассмотреть ее вблизи.

— Что, наша Ленка понравилась? — спросила девушка, с которой танцевал Макс. — Она многим нравится, только бесполезно это. У нее уже кто-то есть.

— Ну и что?

— А то. Буйная она. Не посмотрит на то, что ты комсомольская шишка. Как врежет, если что. Нашему комсоргу она уже врезала, даже небольшой финик был.

— За что?

— В поле дело было. Она, нагнувшись, картошку собирала, а он мимо проходил и ее по заднице легонько шлепнул. И сказал — "работайте негры, солнце еще высоко". Вот она ему и залепила прямо в глаз.

— И?

— Больше он никого уже не шлепал.

Макс не сдержал улыбку.

— А меня Эльвира зовут. А Вас?

— А нас зовут Максами. Мы всегда по двое или по трое ходим. А где ваш комсорг?

— Да танцует с кем-то.

— Эх, а я бы ему сейчас добавил. Минимум строгача с занесением.

— Да ну, на вид Вы вовсе не такой страшный, как хотите казаться.

— Эльвира, ну прекрати нам выкать, пожалуйста. Пять лет разницы в возрасте с нами еще не повод для этого. Или мы так сильно поизносились?

— Да не очень. Но разница в положении обязывает.

— Положение? А откуда ты знаешь о моем положении? Инструктор, вообще-то это простой работник. Да и документов я никаких никому не показывал. Может, на самом деле я рядовой сотрудник КГБ? Приехал по анонимному сигналу расследовать неудавшееся покушение на жизнь важного комсомольского работника?

Эльвира засмеялась.

— Ну да, как же. Очень важного. Только что-то я здесь ни одного почтового ящика не видела, куда анонимку можно было бы бросить.

— Хорошо, раскрою тебе страшную тайну. Ваша Ленка внучка члена ЦК партии. Вот мы ее и охраняем.

— Еще смешнее. Послали бы такую цацу в колхоз. Ну ладно еще в приличный, а у нас же вообще первобытные условия. Удобства на улице, вода только в колодце, даже бани в округе нет. И не пахала бы она на поле с утра до вечера.

— Все, все, разоблачила.

— А еще КГБ дискотеки не устраивает. Тем более такие. Тут даже без музыки танцевать хочется. Все эти лазерные лучи, туман, диапроектор-автомат, на экране почти как фильм получается. Нет, тут сразу виден уровень ЦК комсомола.

Песня закончилась, киборги-диджеи начали заполнять паузу околомузыкальными шутками и рассказами. Макс хотел попрощаться с Эльвирой и пригласить Ленку, но возле Ленки уже нарисовался новый кавалер.

— Вот видишь — сказала Эльвира, — я же говорила, что тебе не светит. Наши мальчики очередь установили, потанцевать с ней, я сама слышала. Не пробьешься. Придется тебе танцевать со мной. Правда, я не такая популярная. Может ростом чуток не вышла, может боятся, что я бальными танцами занималась.

— А они знают, что ты занималась?

— Откуда? Это наша первая дискотека. Хотя, может, кто из девчонок трепанул, которым я рассказывала.

— А бальные это ведь всякие вальсы и фокстроты? Сейчас на дискотеках такое никто не танцует, так что непонятно, за что ж тебя бояться?

— Ну, нас вообще-то не только вальсам учили. Мы танцевали и танго, и ча-ча-ча, и румбу, и самбу, и диско и даже рок-н-ролл.

— А давай следующий танец отожжем? Может народу понравится и тебя заметят.

— Ну давай. Хотя, думаю, не получится ничего. Я же даже не в курсе, что за песня сейчас будет, какой ритм. Без тренировок хорошо не станцуешь.

— Не боись. Я знаю, что за песня. Слушай сюда. Ритм в куплетах полностью повторяется. В первом куплете тренируемся, в следующем повторяем, потом отжигаем. Обещаю, если буду тебя подкидывать, то обязательно поймаю. Конечно, только если ты там, наверху, за потолок не уцепишься.

— Ладно, цепляться не буду. И ты все равно не докинешь.

Получилось весело, и Эльвире понравилось, и Макс остался почти доволен собой. Вот только оказалось, никто вокруг не обратил на их танец никакого внимания. Стоящая почти рядом Ленка тоже смотрела куда-то мимо, слушая очередного кавалера.

— Я когда-то целых два месяца на разучивание этих движений потратил. Ну, не в буквальном смысле, а два месяца каждый день по полтора часа занимался.

— Два месяца? Ну ты даешь. Я бы тебя максимум за неделю выучила бы.

— Вот, мне тоже так говорили — неделя, максимум две. В принципе, правы оказались, танец то я освоил, но что ж это за танец, когда вместо того, чтобы о девушке думать, считаешь про себя — раз-два-три, левой, раз-два-три, правой. Никакого удовольствия от танца. А вот через два месяца все получалось уже машинально. Чтобы за неделю освоить, какой-никакой танцевальный талант нужен, а у меня его нет. Небольшой перерыв в танцах и я уже снова считаю — ать-два-три. Вот и сейчас считал.

— Ну, может быть, может быть. Только то, что ты чего-то там считал, ничуть не мешало тебе все время на Ленку поглядывать. Вы что, знакомы?

— Да нет.

— Ну нет так нет. Только что-то тут нечисто. Она ведь тоже на тебя всё время смотрит, когда ты к ней спиной стоишь. А когда поворачиваться начинаешь, тут же взгляд отводит.

— Эля, не выдумывай. Можешь сама ее спросить, уверен, что она видит меня в первый раз.

— А ты ее?

— Я? — замялся Макс. — Ну да, не в первый.

— А, ну тогда все понятно. Вот для кого эта дискотека организована. А то развел тут — партия, комсомол, все на благо советского народа... Пойду Леночку просвещу, а то она, неблагодарная, так и протанцует всю дискотеку с другими.

Эльвира решительно направилась к Ленке.

— Вот же блин, что ж не везет то так? Вроде ничего не сказал, даже потанцевал, как она хотела — подумал Макс. — Ябеда. Надо срочно придумывать, где я Ленку раньше видел.

Ленке Эльвира ничего не сказала, просто схватила ее партнера за руку и куда-то потащила. Глаза Ленки впервые за этот вечер встретились с глазами Макса. Он решительно шагнул к ней.

— Потанцуем?

— Давай, — согласилась Ленка.

Танцевали молча, все заготовленные Максом слова куда-то испарились. Киборги-диджеи больше не делали пауз между песнями, пошел сплошной микс. Макс виновато прятал глаза, а когда все-же поднимал их, Ленка всегда смотрела на него. Прервала бесконечное молчание девушка.

— Может наконец-то познакомимся? Меня Лена зовут.

— А меня Макс.

— Мааакс... — протяжно повторила Ленка. — Пойдем, Макс, на пару минут на улицу выйдем, я пить хочу.

На улице Макс поинтересовался — "Пепси" будешь?

— Буду. Это лучше, чем вода из колодца.

Макс повел девушку к "рафику", открыл дверь, вытащил из ящика открывашку и две бутылки "Пепси". Свою он выпил практически одним глотком, надеясь хотя бы так освободить прилипшие к пересохшему горлу слова. Не помогло. Ленка пила долго, поглядывая на Макса.

— Еще хочешь? — спросил Макс, когда Ленка расправилась со сладкой газировкой.

— Нет. Сейчас бы чашечку кофе и бокальчик крымского муската.

Макс улыбнулся.

— И столик.

— Зачем столик?

— Ну вот смотри, в одной руке бокал с вином, во второй блюдечко с чашечкой кофе, а какой рукой сахар в кофе собираешься размешивать?

— А вон, в кабине, над двигателем, чем тебе не столик?

— Точно. Ну тогда залезай, — улыбнулся Макс, доставая из ящика небольшой термос. Вот тебе кофе. А вот — из ящика появилась небольшая картонная коробка, — эклеры к кофе. А вот бокал крымского муската не предложу. Во-первых, у меня только стаканы, а во-вторых, нет у меня крымского муската. В магазине был только кипрский Лоэл. Будешь?

— Сойдет. Только пока не открывай. Я сначала кофе попью, вдруг потом уже не захочется. Включи, пожалуйста, свет.

Ленка попробовала кофе.

— Хороший у тебя термос. Кипяток — как будто только что налили. И сам кофе замечательный.

Макс молча смотрел, как Ленка ест свои любимые эклеры. Слова опять куда-то исчезли. В Ленкино окно постучали, она опустила стекло. Это была Эльвира.

— Какой ты быстрый, Макс. Сразу видно, что в ЦК комсомола работаешь. Мне то говорил, что вы незнакомы. Часа не прошло, а они уже сидят рядышком, весело ногами болтают и вино пьянствовать собрались. Ленка, с тебя должок, не утащила бы я от тебя нашего комсорга, сейчас бы эклеры я ела, а не ты.

Ленка протянула Эльвире коробку с двумя оставшимися эклерами.

— На, сладкоежка, поправляйся на здоровье.

— А кофе?

Ленка долила кофе в свой стакан и протянула его Эльвире. Та сделала небольшой глоток и блаженно закрыла глаза.

— А муската? И я тоже хочу в машине с Максом посидеть.

— Чего? А ну брысь отсюда, малявка! — рассердилась Ленка. — Макс, поехали!

— Куда? — опешил Макс.

— Пока прямо и направо.

Макс завел двигатель.

— Ты Макс, поосторожнее с ней, не забывай, что чуть что, Ленка и в глаз может дать, — радостно успела сообщить Эльвира, прежде чем Макс тронулся.

— Вот вредина — улыбнулась Ленка, когда дом пропал за поворотом. — У нас кровати рядом, даже ночью от нее не отдохнуть. У нее старший брат в ЦК ЛКСМ работает, твой начальник, между прочим. Что, не сказала? Она хотела от колхоза увильнуть, а он наоборот, подальше от Риги ее засунул. И нас с нею заодно. Макс, вон там на перекрестке поверни налево и не сворачивай километра два, до самого асфальта, — указала Ленка дорогу и продолжила. — Вот Элька и бесится, в октябре соревнования, а она тренировки пропускает. Но девчонка неплохая, надеюсь, подругами будем.

"Рафик" подкатил к пустынному шоссе.

— Куда дальше ехать? Направо или налево?

— Прямо!

Макс медленно пересек шоссе. В свете фар показалась совсем уж завалящая грунтовка. Через минуту "рафик" въехал в лиственный лесок, вскоре сменившимся стройным сосновым лесом. Дорога сразу прекратила петлять. Вскоре с правой стороны лесок раздался, там, в метрах пятидесяти светилось окно какого-то одноэтажного здания. Макс остановился. Наезженная грунтовка уходила к дому, впереди же дорога превращалась в обычную противопожарную лесную просеку. На метров десять-пятнадцать вперед она еще была утрамбована колесами грузовиков, но дальше фары высвечивали лишь поднимающуюся на пологий холм вспаханную песчаную целину. Макс проехал последние твердые метры, остановился. Вышел из машины, прошел немного вперед. Туфли глубоко проваливались в песок, просека явно была вспахана совсем недавно и еще не успела слежаться. Макс с сомнением посмотрел на "Рафик". Две тонны, колеса узкие, клиренс всего 18 сантиметров. И, кто его знает, на какую глубину здесь вспахано. Вот сядешь редуктором заднего моста на песок и всё, мост без блокировки дифференциала, одно колесо машину не вытолкнет. Чего ее сюда понесло? Или она хочет, чтобы мы именно застряли?

Макс вернулся к машине, сел за руль.

— Всё, дальше дороги нет. Это просто лесная просека, да еще и вспаханная.

— Езжай, Макс, езжай.

— Куда? Завязнем в песке или в яму провалимся. Кто нас потом вытащит?

— Нет здесь ям. Я тут пешком ходила. Давай, покажи, что ты за водитель. Еще метров сто подъем, а дальше уже только вниз, еще метров триста. Доедешь — поцелую.

— В щечку?

— Посмотрим на твое поведение.

— Ладно, — улыбнулся Макс, — будем надеяться, что я буду вести себя не просто хорошо, а очень хорошо.

"Рафик", поддерживаемый антигравом, медленно покатил по просеке. Макс всеми силами изображал борьбу с бездорожьем, даже пару раз включал задний ход. Поворачиваясь, чтобы сдать назад, удавалось мельком взглянуть на Ленку. Она сидела с закрытыми глазами и чему-то улыбалась. Наконец подъем закончился и "Рафик" покатился вниз. Просека закончилась небольшой поляной, впереди были то ли какие-то низкорослые кустики, то ли высокая трава, в свете фар дальше ничего нельзя было разобрать.

— Давай, Макс, метров тридцать осталось.

"Рафик" продвинулся на требуемое расстояние. Трава на самом деле оказалась невысокой, просто она росла на возвышавшейся над поляной песчаной дюне.

— Грэйв, куда это она меня привезла? И зачем?

— Ну а ты сам как думаешь? Девушка молодая, умная, незамужняя, к тому же комсомолка, а тут такой шанс — работник культмассового сектора из ЦК комсомола республики.

— Слушай, заканчивай это свое словоблудие, я тебе не Брежнев, чтобы меня подкалывать, надоело уже. Переключайся в обычный режим.

— Режим дружеской беседы выключен. Жду дальнейших распоряжений.

— Помолчи пока вообще. Мне сейчас не до тебя.

— Макс! О чем задумался? — прервала перепалку с грэйвом Ленка. — Приехали уже, пойдем.

Макс послушно вылез из машины и побрел за Ленкой на дюну. За дюной был пляж и море.

Метра за три до воды Ленка остановилась, дождалась Макса.

— Посмотри по сторонам. Видишь что-нибудь?

— Ничего. И никого.

Ленка хмыкнула.

— Ну раз никого, может искупаемся?

— Почти середина сентября, вода, наверное, холодная.

— В этом году сентябрь очень теплый, значит и вода тоже. — Ленка нагнулась, попробовала воду рукой. Градусов тринадцать, может, даже все четырнадцать.

— Да все равно холодно.

— Ну ладно, тогда я одна. Замерзну — у тебя в машине печка есть, отогреюсь. Отвернись.

Макс отвернулся, стал рассматривать почти полную луну. Вскоре к тихому плеску волн добавились легкие шлепки по воде.

— Можешь поворачиваться, — донесся голос Ленки.

Макс медленно обернулся. Ленка, скрестив руки на груди, стояла в десяти метрах от берега и улыбалась.

— Вот, даже юбку не замочила. Неожиданно, да?

— Что неожиданно?

— А то. — Ленка подобрала юбку выше колен и побрела к берегу. — Мелко тут почему-то. Плюс парусника ни ты не видишь, ни я. И дороги сюда нет. Так, всего лишь вспаханная просека, да и она до самого пляжа не доходит.

Ленка уже стояла перед Максом и смотрела ему прямо в глаза. Макс подумал — как хорошо, что сейчас темно, Луна светит сзади и Ленке почти не видно его растерянности.

— Местные мне говорили, что по ней к морю даже грузовик проехать не может, только трактор. Какой ты молодец, Макс, стоило мне пожелать, ты сразу взял и вот так запросто проехал! Кто ты Макс, комсомольский работник или профессиональный шофер? Может ты еще и в микросхемах разбираешься? Может, и зовут тебя вовсе не Макс? Откуда ты у нас взялся? Ну что ты все время молчишь?

— Лен, меня на самом деле зовут Макс.

Света луны оказалось достаточно для того, чтобы увидеть, как в глазах Ленки блеснули слезы.

— Сколько сейчас времени, Макс?

— Без семи десять.

— Точно? Ты же на часы не смотрел... — Ленка ухватила Макса за пальцы и потянула его руку к свои глазам, пытаясь разглядеть стрелки. — Вот и Эдик точное время всегда без своих часов знал. Но не это главное. Часы у вас совершенно одинаковые. Ну? Скажи что-нибудь, не молчи.

Макс решился. Он много раз говорил эти слова разным женщинам, но всегда они давались ему с трудом.

— Лен, я тебя люблю.

— Ты? Да кто ты такой, чтобы меня любить? Я с тобой чуть больше часа знакома. Любишь, говоришь? И даже не спросишь, кто такой Эдик?

— Лен, Эдик — это...

— Да, — перебила Ленка, — Вот именно. Эдик — это сволочь. Я его два месяца ждала, плакала, а он сказал, что я некрасивая.

— Ничего он такого не говорил. Он просто сказал, что ты не в его вкусе...

— А ты, значит, подсматривал? Подослал ко мне тупого робота, научил его, как меня посильнее расстроить и подсматривал? Какой молодец!

— Он не робот, это был живой человек, настоящий Эдик.

— Даже так? А если бы я ему понравилась? Бросилась бы я ему на шею и стала бы целовать? А ты бы и дальше смотрел, как я целую того, кого в глаза никогда не видела? Вот такая твоя любовь, наш трусливый дон Румата? Не нужна мне такая любовь. Всё, я пошла. И не провожай меня, дорогу я знаю, уже третий раз здесь. Можешь отправляться к своей Зиночке, может она тебя подберет. А вот с Юлькой ты пролетел, могу поздравить. У нее скоро свадьба, за Сидорова замуж выходит. За комсорга нашего, Женьку. Он, когда я увольнялась, предложение ей сделал.

— А она?

— Тебя, что, действительно по голове трубой били? Я же только что сказала, что скоро свадьба. Она, правда, не сразу согласилась, но, когда узнала, что забеременела, согласилась стать Сидоровой-раз.

— От кого забеременела?

— А это у тебя, всевидящего, надо спросить.

— Я тут не при чем. Я как тогда исчез в июле, больше ни с кем из вас не виделся. Ты первая.

— Не виделся? А как же ты Юльку вылечил?

— А что, для этого надо видеться? Я в медицине ни бум-бум. Для этого всякие медицинские устройства есть. Я, как услышал о ее проблеме, сразу задание дал, чего надо — то починить. Она сама ничего не заметила — вечером спать легла, с утра проснулась уже здоровая.

— И где же ты о ее проблеме услышал?

— Помнишь, московский следователь к вам приходил, Сырцов, ну сразу после того, как вы Брежневу про меня ляпнули? Ну не мог тогда я вас одних оставить с ним. Он кагэбэшник, мало ли что ему на ум придет? Ну вот я и смотрел, если что, то вмешался бы.

— И долго ты за нами присматривал?

— До тех пор, пока вы из моей квартиры не ушли, окончательно на меня разобидевшись. Вы, кстати, очень вовремя оттуда ушли. Сразу после вас туда заявился этот следователь и мне пришлось разбираться со шкурками от мандаринов. У вас ведь, оказывается, мандарины бывают только под Новый год.

— И ты все видел и все слышал?

— Всё. Я хочу прощения попросить за ту дурацкую шутку с фотографиями. Честное слово, ни один человек на Земле без моего желания не мог увидеть то, что увидели там вы. Но, вы то этого не знали, и шутка не получилась.

— Да знаю я уже, что это были не фотографии. После того, как наш московский академик привез нам документацию по производству экранов на электронной бумаге, я посмотрела образцы под микроскопом и точно так же посмотрела под ним свою фотографию. Почти то же самое, только зерна почти порядка на два меньше.

— Зерна, конечно меньше, но технология отличается как цветной телевизор от черно-белого. На один и тот же экран может смотреть сотня людей и каждый увидит то, что предназначается именно ему. И там не только сложный экран, там еще куча видеокамер и мощнейший процессор. Захочешь, я тебе потом расскажу. Если простишь. — Макс вздохнул. — Если не простишь и узнать захочешь, все равно расскажу.

— И как только тебе такая шутка в голову могла прийти? Знаешь, как мы перепугались?

— Знаю. Ты была в Ленинграде?

— Была, конечно. Нас в пятом классе на экскурсию возили.

— А в Петродворце была, ну где фонтаны?

— Была.

— Помнишь фонтаны, которые начинают работать, когда на камешек наступишь?

— Ну да, мы тогда все вымокли, но нужного камешка так и не нашли. А наша классная чуть только сама промокла, сразу нас насильно увела на солнце, сушиться.

— Вот и моя шутка из той же оперы. Нет никакого камешка. У фонтана на лавочке сидит человек, который включает и выключает воду. А я тоже сидел и включал вам нужные картинки в нужный момент.

— А чем ты нас фотографировал?

— Да не фотографировал я вас. Просто все, что я вижу и что вокруг меня происходит, автоматически записывается в память моего компьютера. Оттуда я и извлек изображения и немного переделал их в чем-то вроде фотошопа.

— В чем?

— Ну это такая специальная программа для редактирования изображений. Долго рассказывать, быстрее показать.

— Ладно, потом покажешь.

— А оно будет, это потом? Ты меня простишь?

— Никогда! Если ты меня сейчас же не отнесешь в машину, я простужусь, заболею, умру и уже никогда тебя не прощу. Вода все-таки холодная, а песок так вообще ледяной. Сам в туфлях стоит, а мне тут босиком замерзай.

Макс подхватил Ленку на руки и понес к машине. По дороге дал грэйву команду подогреть в ней всё, что можно. Возле машины возникла небольшая проблемка — он взял Ленку не на ту руку, и поэтому посадить ее сразу на теплое сидение не представлялось возможным.

— Все, приехали, слезаем на секундочку и садимся в машину.

— Не хочу — закапризничала Ленка. — Мне и тут хорошо, ты теплый, как батарея отопления. И потом, я не выполнила своего обещания. Ты себя хорошо вел, и за это Снегурочка тебя поцелует.

Поцелуй был долгим и закончился уже в другой реальности. Тут, как всегда, было тепло, но Макс приказал добавить еще несколько градусов — холод от ледяных Ленкиных пяток успел просочиться сквозь ткань его джинсов.

— Ну, ставь меня на землю — приказала Ленка. А то еще чуток, и ты не сможешь меня держать, упадешь и насмерть меня придавишь. Ой, а машина то где? И луна пропала.

— Сейчас свет включу. Раз...

На пляже возник парусник. На мачте горели яркие фонари, от кормы и носа к мачте тянулись гирлянды лампочек. Борта, уходящие в песок, светились мягким светом, освещая пространство вокруг.

— Ой, — сказала Ленка, — ты тоже его видишь?

— Кого? — Макс стал оглядываться вокруг — Темно, ничего не вижу. Нет, вижу! У тебя глаза светятся. Посвети мне ими вон туда, немного правее, градусов на восемьдесят девять.

Ленка повернула голову.

— Два.

Море осветилось подводной иллюминацией.

— А теперь посмотри туда. Три.

Засветились стены и окна небольшого аккуратного домика.

— Там есть три корочки хлеба и кастрюлька какого-то варева. Так что могу пригласить на поздний ужин в приют старого холостяка. Но самое главное — там есть горячая ванна. И не спорь, у тебя ноги ледяные.

Макс снова поднял Ленку на руки и понес ее в дом. Там, при ярком освещении, Ленка погрустнела и потребовала поставить ее на пол.

— Где твоя ванна? — спросила она, стараясь не смотреть на Макса. Макс распахнул дверь, Ленка шагнула в проем и застыла. Макс подошел к ней и обнял за плечи.

— Такое впечатление, что твоя ванная комната больше всего дома.

— Ну вообще-то так и есть. Домик — это просто видимость, простенькая обертка от вкусной конфетки. Каждая дверь в нем — это постоянный портал в помещение, которое находится в другом месте. Давай, проходи, залезай в ванну. Напор воды регулируется ручкой, вверх-вниз, температура отдельными регуляторами для ванны и душа. Можешь смело крутить, кипяток или ледяная вода сразу не пойдут. Когда температура воды будет комфортной, просто нажми регулятор. Пол стерилен, теплый, но если хочешь тапочки, я принесу.

Ленка сделала шаг внутрь и остановилась.

— Макс...

— Что?

— Я боюсь... Боюсь, что, если я закрою дверь и залезу в ванну, ты опять исчезнешь.

— Я не исчезну. Теперь я никуда не исчезну. И вообще, я могу залезть в ванну вместе с тобой. Потрешь мне спинку?

— Макс... Дело в том, что я никак не могу привыкнуть к твоему лицу. В темноте остается только твой чужой голос, а на свету добавляется еще и чужое лицо. Я очень, очень любила Эдика... тебя, когда ты был Эдиком. Даже когда я поняла, что ты не землянин и можешь продолжать быть где-то рядом, только в другом облике, все равно я представляла тебя Эдиком. Ну не могу я вот так, лежать в ванне при почти постороннем мужчине!

— Ох, Господи ты Боже мой! — воскликнул Макс, обхватил Ленку за бедра, поднял и поставил в ванну. Хоть ледышки свои отогрей. — Макс установил регулятор на 45 градусов. — Если вода станет слишком горячей, скажешь. Тоже мне, нашла постороннего инопланетянина. Если уж я инопланетянин, то чего меня стесняться то? Инопланетянин — это ведь как доктор или кошка. Ты врача ведь не стесняешься?

— Стесняюсь немного. При том, что ни один врач-мужчина меня без одежды не видел, — хихикнула Ленка. Ну, может, когда совсем маленькая была, но я не помню. А взрослой меня вообще ни один мужчина без одежды не видел, только Эдик.

Макс, растиравший руками Ленкины икры, улыбнулся, вспомнив про тех двоих Ленкиных парней, которых она перепутала, изрядно напившись на какой-то вечеринке. У каждого есть свои скелеты в шкафу, особенно по молодости лет.

— Вода не горячая? А то моим рукам уже горячо.

— Еще чуть-чуть... И, пожалуйста, притуши свет. Пусть будет сумрак. Можешь? Вот так, даже еще немного темнее. И залезай уже в ванну, она у тебя большая, как океан, одной в ней страшно...

Макс проснулся от бившего в глаза лучика солнца и недовольно перевернулся на другой бок. Он уже почти снова заснул, но почувствовал на щеках чьи-то пальцы. Макс приоткрыл глаз и увидел Ленку, которая рассматривала его и осторожно гладила по лицу.

— Привет! Привыкаешь к моей новой внешности?

— Ага. Ночь прошла, а щеки твои такие же гладкие, как вечером. У инопланетян не растет борода?

— Не знаю, чего там не растет у инопланетян, я такой же землянин, как и ты. Ну, почти такой же. Вернее, совершенно такой же, только из другого времени. И даже не столько из другого времени, сколько из другой временной реальности. А борода у меня не растет потому, что раз в месяц я пользуюсь специальным кремом, временно подавляющим волосяные луковицы. Я мог бы вообще их извести, есть средства, но зачем мне это надо? Вдруг я когда-нибудь захочу отрастить бороду и что тогда? Вживлять волосы снова, в соответствии с генами? Не хочу, это недолго, но не хочу, потому что опять придется привыкать к изменившемуся телу.

— Макс, а эти другие средства, ты дашь их мне?

— Тебе то зачем?

— Раз прошу, значит надо.

Макс поразмышлял над тем, где собирается уничтожать волосяной покров Ленка, вспомнил и улыбнулся.

— Ленка, ну вот ты же почти натуральная блондинка, только красишься в темный цвет.

— Я?

— Ну не я же.

— Подсматривал, как я крашусь?

— Нет, что ты, ничего я не подсматривал, хотя, конечно, имел полную возможность. Я это еще в июле здесь, на пляже, понял. Да ты не смущайся так, это было еще в первый день, когда после купания у тебя тушь с твоих светлых бровей смылась.

— А причем тут брови?

Макс засмеялся.

— Это я тебе потом расскажу, когда подрастешь. Так вот, брось ты свой бзик насчет усиков. Темными они у тебя быть не могут, все-таки ты блондинка и вообще это у тебя возрастное. Пойми, выщипывание практически ничем не отличается от бритья, от него волосы точно так же со временем станут жестче. А легкий пух у девушки должен быть. Нет пуха — любой догадается, что выщипываешь. Так что только крем для остановки роста. Вот, смотри, — Макс взял с тумбочки планшет — вот, фоткаем твою руку, увеличиваем фотку, видишь какая красивая ручка. А теперь убираем весь пушок. Вот, сравнивай. Раздражения на коже нет, но все равно она стала менее аппетитной.

— Мааакс? Ну откуда ты про усики знаешь? Я про них вообще никому не говорила. Все-таки ты за мной подсматривал?

— Нет, клянусь. Все в тот день было, ну, когда я с фотографиями над вами шутил. Могу видеозапись показать. Хочешь?

— Это как в телевизоре?

— Это круче. Изображение объемное.

— Ну тогда давай. Никогда себя в телевизоре не видела.

— Сейчас. Вот ваш файл за тот день. Поехали.

Часть обстановки комнаты исчезла, заслоненная собравшимися работниками лаборатории и Сырцовым.

— Так, проматываем... Это вы по коридору идете... дальше... это Сырцов вас допрашивает... дальше... Вот он фотографии нашел, вот, стоп... посмотри на Зинкино лицо, когда Сырцов фотографию начал доставать. Глаза закрыла, испугалась, что на фотке вы а-ля натурель.

Ленка прыснула.

— Честное слово, ну не ожидал я, что, когда вы фотки обнаружите, кто-то еще в комнате будет и эти фотки начнет доставать из конверта, причем так медленно. Так, давай дальше перемотаем. Вот, Сырцов ушел, вот... нет, надо немного назад, это вы уже начали скрытые фотографии искать.

— Оставь пожалуйста, дай посмотреть.

— Ну смотри. Вот тут на планшете в углу будет то, что кто-то из вас увидит на фотке. Ну, то есть именно скрытая фотография. Держи планшет, будешь сама изображением управлять. Вот так пальцем можешь крутить, с какой стороны на вас смотреть. Тут пауза, тут вперед-назад по времени. Можно просто по линейке тапнуть на нужное время.

Целую минуту Ленка смотрела и слушала, просто улыбаясь, но потом начала громко смеяться. Смеялась она и над Зинкой, и над Юлькой. Но когда запись дошла до ее собственных опытов, смех перешел в бульканье, Ленка остановила запись и, трясясь и задыхаясь от смеха, чуть не сползла с кровати. Макс, столько времени ненавидевший эту свою шутку, тоже улыбнулся. Ленка, отсмеявшись, поцеловала Макса и продолжила просмотр. Макс лежал и счастливо смотрел на смеющуюся Ленку. Когда запись дошла до прихода Сидорова-три, Ленка остановила ее.

— Ой, Макс, я так давно не смеялась. Не то что давно, а просто никогда так не смеялась. И что, ты у меня за это прощения просил?

— Но вы же сами, там дальше, меня за эти фотографии поносили.

— Да? Но мы то думали... Во всяком случае я думала, что на тех скрытых фотках, которые Зинка с Юлькой обнаружили, что мы не совсем одеты, вернее совсем не одеты. А сейчас я посмотрела — все фотки, которые скрытые, приличные.

— Ну, к сожалению, не все. Я Зинке в самом начале одну неприличную показал. Но только один раз и только ей.

— Точно. Зинка сказала, что мы там все голые. Ну тогда покажи ее мне.

Макс вывел фотографию на планшет. Ленка взглянула и рассмеялась. На фотографии Эдик стоял на четвереньках, изображая лошадь, а на спине у него восседали трое смеющихся девушек, спереди Ленка натягивала веревочную уздечку, зажатую у Эдика во рту, а сзади Зинка хлестала ладошкой по лошадиному крупу.

— Ну и что тут неприличного? Это точно та фотка? Разве мы тут голые? Ты в плавках, мы в купальниках. Это же еще в первый день мы на тебе катались.

— Ну, не знаю. Как по мне, очень фривольная фотка. Зинка вон, меня по заднице шлепает.

— Но ведь не голые? А Зинка сказала, что мы там голые.

— Да ничего она такого не говорила. Сейчас найду, смотри сама.

На записи Зинка произнесла: " Я вот как-то так повернула и никаких парусов, никаких платьев. И сосны на заднем плане, а не море". Макс остановил запись.

— Без платьев ведь не значит, что вообще без всего?

— Вот черт! А я подумала — без всего. И Юлька, наверное, тоже. А что там на пленке было, которую мы у тебя в квартире нашли?

— Да ничего. Вы же не стали с этой пленки фотки печатать. А напечатали бы — увидели бы, что там везде стоят три статуи из Эрмитажа, только в разных ракурсах.

— Ой, Макс... Скажи, а мы тебя сильно ругали? Ну скажи, а то я не помню.

— Сильно. Сама можешь потом посмотреть. Но все равно, во всем только я виноват. В двух словах не расскажешь, но я попробую. Понимаешь, я слишком быстро начал у вас прогресс двигать, и все завязал на вашем институте и заводе. Уже круги в стоячей воде пошли, мне надо было исчезнуть. Могла комиссия нагрянуть — откуда этот завод взялся, откуда оборудование, откуда сырье, кто разрешил, кто строил... А там много на меня завязано было. Ну надо было мне удирать. Случилось бы расследование, узнали бы, с кем я общался, вышли бы на вас. Не устояли бы вы против советских органов, рассказали бы все, что знаете и даже чего не знаете. Именно поэтому я вам ничего и не сказал, когда смывался. Я за вас боялся. Но повезло, все устроилось, никакая комиссия не приехала и уже не приедет. Но во всем везти не может — попались Вы Брежневу и начались усиленные поиски пропавшего Эдика. И опять я не мог вам весточку подать, следователь попался уж слишком дотошный. А сейчас пропажа нашлась, следствие закрыто и вот, я вернулся.

— Макс, а чего ты так сложно все устроил? Нападение, исчезновение... Ты же, наверное, мог сделать как-то по-другому — ну, например, машина тебя сбила насмерть?

— Насмерть... Вы при просто пропаже так надо мной плакали, а что бы было, если бы меня мертвого нашли? Да после такого ты меня вчера вообще прибила бы.

— Так ты сразу планировал когда-нибудь ко мне вернуться?

— Ну конечно.

Ленка улыбнулась.

— А где мой завтрак в постель? Я так проголодалась за эту ночь, слона готова съесть. И съела бы, если не боялась бы потолстеть. У тебя какие-нибудь лекарства от потолстения есть?

— Конечно есть. Только если ты съешь слона, то не успеешь их принять.

— Почему?

— Потому что лопнешь при поедании уже первой слоновьей ноги. Ладно, я пошел охотиться на слона. Не скучай, я быстро.

— А я пока еще раз посмотрю твой розыгрыш, — потянулась Ленка к планшету.

Макс вышел из комнаты, прикидывая, что приготовить Ленке и себе на завтрак, достал из синтезатора поднос с заказом и вернулся в спальню. Ленка смотрела запись, но не смеялась, а сидела на кровати с каменным лицом. "Я просто их перепутала" — донесся до Макса голос голографической Ленки. Ленка на кровати заметила Макса и попыталась остановить воспроизведение. "А во-вторых, даже если вы и правы, это совсем другое дело, когда девушка с двумя парнями, тем более с такими" — успела сказать голографическая Ленка, прежде чем замереть.

Ленка уткнулась в подушку и зарыдала. Макс поставил поднос, посмотрел на Ленку-голограмму, усмехнулся и сел на кровать. Погладил рыдающую Ленку по голове.

— Ну что ты, котенок, ну что с тобой?

— Ты это слышал еще тогда? Ну зачем ты нас подслушивал? Зачем? У меня ничего с теми парнями не было! И не напилась я совсем! Это всё Зинка с Юлькой меня вечно подкалывали, что я недотрога и всегда им вечеринки порчу, а в тот вечер я и подтвердила, что все было, чтобы отстали. А ты подслушал и, наверное, такого себе нафантазировал! А у меня ничего с ними не было, я просто с ними договорилась, чтобы Зинку с Юлькой... ну... это...

— Разыграть?

— Да! Нет... Чтобы они... чтобы...

— Лен, ну какая же ты молодая и глупенькая. Ну обманула, ну приукрасила, ну наврала им. Ну что такого? Я-то знаю, что я у тебя первый.

— Это ты сейчас знаешь — всхлипывала Ленка, а тогда? Ты же мог подумать, что я шлюха какая-то и никогда, никогда ко мне не вернуться. Ну зачем, зачем ты подслушивал?

— Ну успокойся, Лен. Мне, по большому счету, безразлично, что там у тебя было до меня. Ну ты сама посуди, ты что, именно меня должна была ждать? А если бы я выбрал какой-нибудь другой город, и мы никогда не встретились бы? Ты что, должна была бы ждать неизвестно кого, всю свою жизнь? Это что, все девушки с которыми я встречался, должны были именно меня ждать? Или все девушки мира? Да если бы такое было бы возможно, человечество бы вымерло. Ну представь — сидят пенсионерки на лавочках и спрашивают друг друга — "Где же наш Макс, почему он не едет к нам на белой лошадке? Не разыгралась ли у него подагра или совсем старенький стал, на коня ужо залезть не может?"

Ленка, очевидно, представила и рыдания притихли.

— Безразлично... А Зинка с Юлькой? Ты ко мне первой пришел, потому что подслушал, какие они оторвы? Да? Потому что они с половиной города перетрахались? Вот скажи, почему ты ко мне первой вернулся? Только честно.

Ленка перевернулась на спину и стала смотреть Максу в глаза. Макс задумался.

— Честно говоря, я не знаю. Не к Юльке — потому что у нас с ней вообще ничего не было, так, только общая симпатия и взаимное влечение. А почему не к Зинке — может сердце приказало, может еще что. Мне число ее любовников, которые до меня были, тоже до лампочки. Да, немного обидно, что их было много, но обидно лишь самую малость. Потому что они, как по мне, не привнесли в Зинку ни капли вульгарности или распущенности. Я ведь два месяца среди вас провел, ничего такого в ней не заметил. И не разглядели ее прежние в ней ничего хорошего, иначе так быстро не расставались бы. А к тебе первой вернулся может потому, что Зинка больше всех вас на меня обозлилась, а ты меня даже немного защищала.

— Это когда я тебя защищала?

— Ну, когда вы у меня дома мандарины ели, а Зинка хотела шкурки в холодильник засунуть. Кстати, мандаринку не хочешь? Я завтрак принес, но он уже остыл, придется снова готовить.

— А что, есть мандарины?

— В этом доме все есть.

Макс взял с подноса вазочку с мандаринами и поставил Ленке на живот.

— Лопай давай. Уже чищеные. А я пойду остывший завтрак заменю.

— Подожди Макс. Я хочу тебе сказать насчет Зинки с Юлькой. Я, конечно, не так давно с ними дружу, как они между собой, но думаю, что врут они всё про свои победы на любовном фронте. Я однажды подслушала разговор парней про них. Парни говорили, что Зинка неприступная как скала. Мол, предупреждали их, что Зинка всех динамит, они не поверили, но получилось так, как предупреждали. Спор у них был на нее, и никто не выиграл. Говорили, что ее подруга, то есть Юлька, почти такая же. Говорили, что Зинка целуется только в большой компании, а как наедине с кем-то останется, все, закончились поцелуи. А за неделю до этого Юлька с Зинкой при мне трепались друг дружке, и с кем из них было, и сколько раз, и что потом даже целую неделю с ними встречались. А я, когда парней подслушала, не стала Юльку с Зинкой разоблачать. Разоблачишь — удовольствие на день, а так — слушаешь их и каждый раз весело. Зинка очень любит меня про второго поучать, а я вот ни капельки не удивлюсь, если у нее никакого второго не было, а был только бывший муж и кто-то третий.

— Макс усмехнулся.

— Третий это типа я?

— А у тебя с ней было?

— Было, конечно.

Ленка вздохнула.

— А я надеялась, что все-таки врет Зинка. Видела, что между вами все очень серьезно и все равно надеялась.

— Ну теперь у меня и с тобой все серьезно.

— Макс, а у тебя много было девушек, с которыми у тебя было "серьезно"?

— Ну, смотря что понимать под словом "серьезно". Лично для меня "серьезно" это не просто секс, но и желание быть вместе долго-долго. Но в любом случае — много. Кого-то я уже забыл, а о ком-то иногда взгрустнется, хотя прошло уже несколько десятилетий, как мы расстались.

— Десятилетий? А сколько же тебе тогда лет?

— Ну это как посмотреть. Родился я, вообще-то, в 1960-м. Так что, если просто по календарю считать, сейчас я чуток моложе тебя, просто выгляжу чуток старше. Ну а если смотреть с той стороны, сколько я на белом свете прожил, то я старше твоих родителей. Так что на серьезные романы времени у меня было предостаточно.

Ленка недоверчиво посмотрела на Макса.

— Да, мне уже 57.

— Ну ни фига себе... А дети у тебя есть?

— Нет. Может где-то и есть, но мне об этом ничего неизвестно. По молодости лет не случилось, потом я стал осторожнее, ну а потом как-то поздно стало детей заводить. А потом и серьезные романы перестали случаться, так, только встречи.

— И сейчас поздно?

— Сейчас уже не поздно, сейчас еще рано.

— Почему рано?

— Потому что я еще не переделал этот мир, в нем еще очень много проблем. Проблемы с жильем, проблемы с детскими садиками, проблемы со школами, проблемы с преступностью, проблемы с органами, которые должны детей от этой преступности защищать, проблемы с вашим комсомолом, добровольно-обязательным, проблемы с партией, которая вырождается в касту жрецов. Даже с законами проблема. Не хочу, чтобы мои дети жили в таком проблемном мире. Переделаю как надо, тогда посмотрим.

— "Не хочу" — передразнила Ленка. — Ты, Макс, законченный эгоист. Вот, например, ты меня спросил, хочу ли я от тебя детей? Пусть ты сто раз прав, но ты меня спросил?

Макс улыбнулся.

— Ну хорошо, спрашиваю. А ты хочешь от меня детей? Не прямо сейчас, конечно, но всего через девять месяцев?

— Представь себе, хочу.

— Лен, ну ты чего? Ты только в институт поступила. Как ты учиться будешь? Маленький ребенок — это куча проблем. Просыпаться по ночам, менять памперсы...

— Чего менять?

— Неважно. Пеленки такие одноразовые, из будущего. Конечно, при моих возможностях все это, наверное, будет гораздо проще, чем у других родителей, но все равно, кормить ребенка грудью тебе придется самой, ну еще что-нибудь найдется только самой делать.

— Справлюсь как-нибудь. В институте возьму академку, да и зачем теперь мне этот институт? Чему я там выучусь? Ты вот здесь прогрессорствуешь, значит знания наши изрядно устарели. Зачем учить то, что устарело? А ребеночек... Вот будет он у тебя, может ты и забудешь даже думать о новых серьезных романах. Хочу быть у тебя единственной.

— Понятно. Но меня, наверное, уже не переделать. Да и рассчитываешь ты вперед лет всего на шестьдесят. А представь, что будет лет через сто, через двести, через триста? Я буду такой же молодой как сейчас, ты тоже, ребенок наш вырастет, сам женится. Придется тебе рожать детей как минимум раз в каждые двадцать лет. Не надоест однажды? И потом, чтобы любить лет двести, надо укрыться от всего остального мира — не ходить по улицам, ни с кем не разговаривать, не смотреть ни фильмов, ни сериалов, не смотреть ни новости, ни шоу. Ты вот уверена, что лет через десять ты не встретишь кого-нибудь лучше, чем я?

— Уверена.

— А вот я не уверен. Ты вот веришь в коммунизм, который вы строите?

— Не верю, конечно. Нет, конечно мы его когда-нибудь построим, но не скоро.

— И правильно не веришь. Вы представляете себе коммунизм как какое-то общество, в котором всего навалом, и при этом все даром — хочешь работай, хочешь не работай. Да и я когда-то представлял себе его именно так. Такой коммунизм я вам могу построить хоть завтра. Но никто сейчас не думает, что будет с обществом при таком коммунизме. Все общественные отношения у вас сейчас строятся на том, чтобы работать полегче было. Нужна собственная квартира? Женись, и получишь ее быстрее, не особо вкалывая. Да и жить вместе легче. Двоим нужен один холодильник вместо двух, одна стиральная машина, один утюг, один телевизор, одна кухня, одна микроволновка, одна кровать. Ну а когда любовь чуть притухла, или совсем ушла, иногда семью сохраняет только все это барахло, которое никак...

— Макс! Ну что ж это такое? Ты что, нашего телевизора насмотрелся? Тебя что, загипнотизировали оттуда? Там уже недели две в программе "Время" только об этом коммунизме и говорят.

Ленка пальцами растянула рот до ушей и прогундосила — Новые времена, поиски нового содержания марксистско-ленинского учения, поиски новых целей, которые надо поставить перед многонациональным советским народом, новая форма, новое содержание.

Макс расхохотался. Гундосенье Ленки живо напомнило ему речи Брежнева, того Брежнева, который в этом мире еще не появился и уже не появится.

— Новые, новые, а вся эта говорильня в телевизоре по-старому, даже еще хуже, мозги выносит почище старых центнеров с гектара и тонн металлопроката на душу населения. И вот ты туда же, ну, может, чуть иначе. Говоришь, что любовь любовью, а когда брак, то он уже по расчету. Такое чувство, что ты хочешь сказать, что я не просто так тебя люблю, а еще хочу от тебя каких-то материальных благ, взносов в фонд новой стиральной машины или холодильника.

— Ленка, ты чего это? Сейчас обижусь и закусаю, потом долго лечить тебя придется. Я ведь точно знаю, что в твоем отношении ко мне нет ничего материального. Ни-че-го. Ты со мной только из-за меня самого.

— Ты уверен? — улыбнулась Ленка — вон как ты упакован, да еще бессмертие обещаешь. Есть повод для моей корысти.

— Ну, насчет бессмертия я не уверен. Вдруг через триста лет жить надоест, а то и раньше. А почему я в тебе уверен... Потому. На опыт свой полагаюсь. Есть у меня одно правило, и если ему следовать... Оно не сразу появилось, но еще ни разу меня не подводило. Хочешь я тебе одну историю расскажу, про те времена, когда мне было честных двадцать три?

— Давай.

— Только это не одна история, а целых две. И в каждой другая девушка. Нехорошо, конечно, разговаривать с тобой о других, моих бывших, но иначе не объяснить, откуда это правило. Рассказывать?

— Ага.

— А ревновать не будешь?

— Зачем? Ты же сам говоришь, что это было очень давно, еще до меня. Мне для ревности и Зинки достаточно.

— Ну ладно, слушай. История первая. Которая доказывает, что для любви неважно, принц ты или нищий. Впрочем, обе мои истории это доказывают.

В общем, тридцать четыре года назад, мне было всего двадцать три. Я тогда только институт закончил и работал по распределению в... неважно, у вас нет этого города. Распределился я вместе с другом-однокурсником, и оказалось, что он был сыном местного номенклатурного работника. Отличный парень, честный и порядочный, мы потом с ним еще лет двадцать дружили. Пошли мы как-то в кино и встретили там девушку, ну и оба влюбились. Стали за Светкой ухаживать. Она, как и я, жила в общежитии, но в другом, женском. Порядки в общагах тогда были зверские. После смерти одного генсека пришел другой, и первым делом озаботился он моральным обликом молодежи. Ну а так как ему самому было за семьдесят, то под понятие молодежи не попадали разве что только пенсионеры. Никаких посторонних в общаге после десяти вечера. Облавы устраивали. Представь, ночь, приезжает наряд милиции, укрепленный общественниками, берут у вахтера списки находящихся в общежитии, второй комплект ключей и начинают по комнатам ходить. Вот спишь ты спокойно и тут зажигается свет и на ухо тебе орут "подъем, проверка документов". А если парочка какая-то спит, то наготове фотоаппарат, срывают одеяло, а фотографию на доску позора. Одна доска около общежития, в назидание другим, вторая возле работы или места учебы. Ну и родителям на работу тоже.

— Ужас какой.

— Это еще цветочки. Хозяина койки еще из общежития выгоняли, так что приходилось ему искать другое место работы с другой общагой, жить то где-то надо. В общем, моральный облик подняли быстро. Но жизнь дурацкими постановлениями не отменишь. В стране тут же туризм расцвел — в магазинах раскупили все палатки. Лето теплое было, взяли палатку, сели на электричку... Вот только...

— Что, зима настала?

— Нет, до зимы было еще далеко. Дурдом крепчал и сам себя развалил. Дело в том, что дня через три после выхода постановления верхи вдохновились первыми результатами и установили милиции план по отлову аморальных парочек. Логично. Но напуганные облавами аморальщики из общаг напрочь исчезли уже через неделю. Все население ведет высокоморальный образ жизни, а план то из-за этого горит. За город ехать неохота, да и бесполезно — постановление касалось только общежитий, мест временного проживания, про палатки в нем ни слова не было. В общем то логично — кто, выезжая на природу берет с собой документы? Это ведь замучаешься всех подряд в отделение таскать, да в палатку так быстро не проникнешь, как в комнату. Тогда милиция попыталась приписками заняться, но как тут припишешь, если фотография подтверждающая нужна? Тогда те из ментов, кто поглупее, решили, что гостиница ничем от общежития не отличается, и санаторий тоже. Начали проводить облавы и там. Даже в семейные номера врывались — а вдруг один супруг не ночует, а жена любовника привела.

— Зачем же к семейным?

— А для тех же приписок. В отчете главное, чтобы фотка парочки была, а чья именно это фотка, начальство вряд ли разбираться будет. Вот семейных и фоткали, раз других аморальщиков нет.

— А как же эти, доски позора? Идиотизм какой-то.

Макс улыбнулся.

— А ты сама подумай, что будет, если нас сейчас сфотографируют в таком вот виде и куда-то повесят. Сколько эта фотография провисит? Эротических изданий в стране нет, моментом отклеят и утащат. А если фотку за стеклом повесить, то стекло разобьют и все равно утащат. И всё! Из милиции присылают всего одну фотку, откуда ответственному за доску позора вторую то взять? А за чей счет разбитые стекла менять? Вот так и повелось — милиция на самом деле никаких фоток не давала. Встречались с ответственным за доску и к обоюдному удовольствию просто расписались в актах. И что фотка получена, и что она была повешена на всеобщее обозрение. И акт о том, что на следующий день стекло оказалось разбитым, тоже заранее подписывался.

— Зачем? А неразбитое стекло куда? Ну в смысле то, которое на замену должно пойти?

— Если можно списать стекло, то почему бы не списать? А то, что якобы на замену пошло, продать. Народ в тот год уйму теплиц соорудил.

— А если у доски позора милиционера поставить, охранять?

— Лен, ну вот смотри — чтобы одну доску круглосуточно охранять, да при сорокачасовой рабочей неделе, нужно четыре милиционера. А откуда их взять? Их после того, как столько сотрудников на борьбу с мнимыми аморальщиками перекинули, даже на охрану общественного порядка перестало хватать. В общем, вся эта кампания превратилась в сплошные приписки и принесла только вред. Вот смотри — выгонишь кого-то из общаги, он тут же уволится и устроится на другое предприятие — жить то ему где-то надо. Если работник хороший, то моментом устроится. А кто план выполнять будет там, откуда он ушел? Так что выгоняли так, что человек из общаги даже не выезжал. Провинившийся писал сразу три заявления — об увольнении, о приеме на работу и о предоставлении общежития. Их все подписывали одновременно. А в общежитии, естественно, давали только что освободившееся место, то есть именно то, где его ночью застукали. Вот в такие суровые времена начиналась моя история.

— Тебя что, тогда с этой Светкой застукали?

— Да нет, когда менты еще реально по общагам ходили, мы с ней даже еще не целовались. А через три месяца наш генсек умер и всю эту компанию по-тихому тут же свернули. Это я рассказал лишь к тому, чтобы просто обрисовать мои тогдашние проблемы — денег еще не заработал, и с местами для интимных встреч с девушками большие трудности. А вот мой друг жил в своей двухкомнатной квартире, которую ему папа пробил, да еще папа ему и материально помогал. Соответственно, и одежда, и цветы и подарки у друга были другие. В общем, рассорила нас тогда Светка. Я на него злился за его материальное благополучие, он на меня за то, что Светка все-таки предпочитала встречаться со мной. И вот лежим мы однажды со Светкой в палатке у реки. Не потому что ментов боимся, а просто так проще уединиться. Комаров перебили, прощаемся. Меня на неделю в командировку посылают, а она почему-то не очень грустит по этому поводу. Возвращаюсь я из командировки, сразу к ней в общагу, а меня не пропускают, говорят, что такая не проживает, вышла замуж и съехала. Потом я узнал, что в эту командировку меня друг отправил, через папины связи, причем отправил по ее просьбе. Все для того, чтобы я ненароком их свадьбу не испортил. Я долго тогда переживал.

— И что эта твоя история доказывает? Просто не любила и все.

— Да нет, любила. Через месяц она сама пришла ко мне, прощения просить, ластилась, говорила, что любила и любит только меня. Я спросил, уйдет ли она от Борьки, она сказала нет, что незачем, что можно и так встречаться. Я тогда молодой и горячий был. Не понимал я тогда совершенно, как это девушка может сразу с двумя спать. Книг, конечно, много читал, и чуть ли не в трети книг присутствуют и муж и любовник. Читал и не верил. Так вот, представил я себе наше со Светкой будущее. И анекдоты про нас — "возвращается муж из командировки". Естественно, сразу ту командировку вспомнил, из которой я вернулся, а она уже замужем. Вспылил, сказал, что она мне больше не нужна, других гадостей наговорил, схватил Светку за руку и выставил из комнаты. Больше мы не виделись.

— Не простил?

— Нет.

— И что эта история доказывает? Что-то я не поняла.

— Подожди, вторую послушай. Года через два после этого, когда я уже чуток заматерел, ну, то есть и денег поднакопил, и жил уже не в общаге, а снимал квартиру, влюбился я в одну третьекурсницу. Завалил цветами, подарками и мигом отбил Маринку у ее парня-студента. Все уже на мази было и даже свадьба назначена, я кольца купил, платье свадебное, насчет помещения для свадьбы договорился. И тут послал меня однажды под вечер начальник к заболевшему коллеге, кое-какие материалы у него забрать. Поднялся я на лифте, в дверь звоню и, пока мне открывали, взглянул с площадки за стекло, а там на лестничном марше парень с девушкой целуются. Я улыбнулся, а когда зашел в квартиру, Иван мою улыбку заметил, выглянул на лестницу и тоже улыбнулся. Рассказал, что с началом зимы повадилась к ним в подъезд одна парочка, у батареи греться. Студенты, податься им некуда, вот и облюбовали теплый подъезд. Сначала каждый день приходили, потом на время исчезли и вот опять. В общем, посмеялись мы над несовершенством мира, работу обсудили, взял я то, за чем меня посылали, и поехал домой, Маринку ждать. Пока ждал лифт, опять на парочку посмотрел, даже порадовался за них. Лифт подъехал и тут меня проняло — знакомая шапка, я такую Маринке из командировки привез. Отправил я лифт вниз, а сам на парочку пялюсь. Уже стемнело, на лестнице свет горит, а на площадке лампочка перегорела и поэтому меня из-за стекла совершенно не видно. Минут десять я в сомнениях был, пока студент на шаг не отступил. Только тогда я лицо Маринки смог разглядеть. Лицо совершенно счастливого человека. Пока я домой добирался, вспомнил Светку и сопоставил. Студент — это я тогдашний, а я нынешний — это тогдашний мой более обеспеченный друг.

Понял окончательно — любовь подарками не купишь, только видимость любви. Человек желает и любить и хочет материального благополучия. И иногда эти два желания противоречат друг-другу. Если вовремя не сделать выбор, то...

— Ну хорошо хоть, что вы пожениться не успели и она сделала выбор.

— Да, сделала. держи карман шире. Это я за нее сделал. Только домой пришел — звонок в дверь. Вваливается Маринка и говорит, так соскучилась, так соскучилась, скидывает пальто на тумбочку и... Мы уже две недели вместе жили, но никогда таких страстей не было, а тут, очевидно, студент ее хорошенько завёл. И спрашивает еще — чего это со мной. А я в ответ — вот, никак не соображу. где после свадьбы она будет со своим студентом целоваться, в подъезде, как сегодня, или к нам домой будет его приглашать, пока я на работе. Прогнал я ее.

С тех пор, если я влюбляюсь, то, когда ухаживаю — никаких покупных цветов, никаких дорогих подарков, ничего, что обозначило бы мой материальный статус, что хоть как-то помогло мне покорить именно сердце девушки, а не ее ум. Ты вспомни — подарил я тебе хоть один цветок?

— А Зинке?

— И Зинке ничего не дарил, пока наши отношения не стали серьезными. Вот кто я такой был для вас? Простой парень, ни кола, ни двора, даже прописка в общаге. Если такого полюбить, то любовь настоящая.

— Смешно тебя слушать, Макс. Особенно про цветы.

— А что не так?

— А то. Приходишь ты на свидание, даришь большой букет. Ей, конечно приятно, но недолго, потому что потом вы гуляете по городу. У девушки в одной руке сумочка, в другой твои цветы. Во-первых, тебе ее даже под руку не взять, через полчаса она уже злится на твой букет. Во-вторых, ей цветов всё же жалко — красивые, надо бережно нести, чтобы не поломать, а если вы будете гулять долго, то обязательно завянут. Так что без цветов тебе только легче становится, — Ленка показала Максу язык.

— Ерунда. Нет, наверное, ты в чем-то права, но цветы можно подарить и в конце свидания. Или

прийти домой с цветами, и отправляться гулять уже без них.

— Ладно. Говоришь, ни кола, ни двора нет, в общаге живешь? Так это же замечательно! Попробуй, в общагу девушку протащить, да еще из комнаты соседей выгнать. Трудности, ну может чуть поменьше тех, которые в твоем мире были. Ну а раз некуда вести, значит, и приставать в первый же вечер не начнешь, это еще один плюс в твою пользу. Чего улыбаешься?

— Я в Риге в общаге не жил, вроде как квартиру снимал. Было куда привести и где приставать.

— Да, это плохо. Тебя, оказывается, надо было опасаться. Мне и теперь страшно.

Ленка высвободилась из объятий Макса и отползла на край кровати. Макс сделал хищное лицо и притянул Ленку обратно.

— А потом ты подарил Зинке такой букетище, такое платье и такое ожерелье, что мне тоже захотелось. Так что свой статус богатенького Буратино ты все-таки обозначил.

— Да это так, бижутерия копеечная.

— Ну да. Но все равно, очень красивая. Я потом даже попросила у нее это ожерелье на пару дней.

— Дала?

— Легко. Она же думала, что это просто бижутерия. Я тоже так думала, пока дома не надела. А моя мама немного в драгоценностях разбирается. Ох и шуму тогда было! Пришлось срочно ехать к Зинке и возвращать, правда, я ей так и не сказала, что там настоящие бриллианты. Ну и чего ты добился своими дурацкими проверками? Поводов для моей корысти был миллион. А сейчас — десять миллионов.

Макс задумался.

— О Светке думаешь, вновь открывшиеся обстоятельства на себя примеряешь? Лицо у тебя какое-то грустное. Размышляешь о том, что было бы, если бы ты не комплексовал по поводу своей временной нищеты?

Макс кивнул.

— Ну ты и негодяй. Обнимаешь одну девушку, а думаешь о другой. Всё, я пошла. Где моя одежда? До сих пор в ванне плавает?

Макс посильнее обнял Ленку, хотя она и без этого явно никуда не собиралась.

— Я думаю о том, что было бы, если бы я тогда соблазнился на ее прелести. С другом не помирился бы, и пошла бы моя жизнь немного по-другому. И не важно, ушла бы Светка опять к кому-то или не ушла бы. Главное — скорее всего не попал бы я в этот мир и не встретился бы с тобой.

— А... Это другое дело. Обо мне думать можно. Думать обо мне — это хорошо. Только ты обо мне ни капельки не думаешь. Я тут сижу голодная, а ты сказки рассказываешь. Где завтрак, где мандарины?

Макс встал, забрал поднос, пошел к синтезатору.

— Что было бы? А кто ж его знает? Ну с Маринкой то все понятно — не прогнал бы я ее с ее чемоданчиком на ночь глядя, или хотя бы отвез в общагу на такси, или хотя бы не отдал ей приготовленные в подарок на свадьбу сережки, — не задушили бы ее в парке, вырвав эти сережки из ушей. А вот со Светкой все сложнее, Светка меня все-таки любила. Когда я ее выгнал, все про это Борьке рассказала, хотя могла бы и промолчать. Борька ей все простил, и говорил потом, что зря. Не простил бы — возможно, пришла бы Светка опять ко мне, возможно, простил бы я ее. Тогда не стала бы она каждый день надираться настойкой из своих корешков до тех пор, пока однажды не залезла на крышу и не прыгнула ласточкой вниз. Ласточкой. Из-за меня прыгнула. Вспомнила, как мы дурачились в палатке перед командировкой, изобретали самую страшную и нелепую клятву.

— Если ты когда-нибудь меня бросишь, то я умру, — поклялась тогда она.

— Если ты умрешь, я больше никого ласточкой называть не буду — поклялся я.

— Ты так просто хочешь от меня отделаться? Если я умру, а ты соберешься на ком-нибудь жениться, то прилетит с неба ласточка и заклюет твою невесту насмерть — поклялась она.

В шутку клялись, а вот получилось более чем всерьез.

— А если я просто буду кого-то любить, а жениться не буду? — засмеялся тогда я.

— Любить можно, хоть пятерых сразу, разрешаю, а вот жениться нельзя ни на одной, — махнула рукой она.

— А если мне будет 60, тоже нельзя? — спросил я.

— Ладно, раз ты такой непостоянный, разрешаю тебе жениться, но только когда на календаре будет июнь 83-го. Смотри, не опоздай.

— Почему 83-го?

— Потому что в именно в июне 83-го ты пообещал любить меня сто лет.

— Но ведь тот июнь давно закончился. Как же я тогда женюсь?

— Закончился июнь 1983-го. Но через сто лет будет июнь 2083-го. А еще будет июнь 2183-го. Мне все равно, какое это будет столетие, хоть это, хоть следующее, хоть двадцать второе, главное, чтобы последние две цифры года были 83. И только июнь. Опоздаешь жениться в июне — придется тебе ждать другого 83-го.

— И что мне теперь делать, когда Ленка замуж захочет? Рассказать ей всё? Не поймет. А рисковать не хочу. До июня 1983-го всего пять с половиной лет. Можно даже не ждать, а прыгнуть сразу в этот проклятый 83-й, в какую-нибудь другую реальность. Но будет ли от этого хоть какой-то толк? Светка явно говорила именно о моей, о других реальностях она ничего не знала. И все равно неизвестно, что получится. Может, она имела ввиду, что я сто лет обещал любить, а прошло всего тридцать четыре. Рассказать? Чтобы Ленка засмеяла меня за эти суеверия?

— Макс! Ты чего? — Ленка стояла перед Максом и трясла его за плечи — Тебя полчаса не было. Пошла тебя искать, а ты тут стоишь, ничего не слышишь и сквозь меня смотришь.

Макс обнял Ленку. Он решился.

— Лен, я тебе не все рассказал. Вообще никому не рассказывал, ты первая. Но раз начал, надо сказать все до конца, даже если смеяться начнешь.

— Конечно, начну. Ты выдумал себе правило, исходя из двух неудач в любви. Это ты так думаешь, что из двух. На самом деле, вполне возможно, неудач было на одну меньше.

— Да, Светка, — кивнул Макс.

— Причем тут Светка? Я про эту твою вторую, забыла, как ее зовут. Ты вот что увидел? Что она целуется со своим бывшим? Долго? Конечно, долго, даже десять секунд могли показаться тебе вечностью. Но! Ты говорил — только пришел домой и тут же она пришла. И ты, как законченный ревнивый эгоист, задал ей совершенно дурацкий и оскорбительный вопрос. Ты разве не мог спросить — что ты делала на лестнице? Ты вообще мог спросить это еще на лестнице, было бы еще лучше.

— Что она делала — я и так видел, зачем спрашивать? И еще я видел ее счастливое лицо.

— Не перебивай, пожалуйста. Смотри, как могло быть. Она была влюблена в своего студента. Потом появился ты. И это была уже не влюбленность, а именно любовь. Она могла не сказать студенту, что между ними все кончено. Ну просто не было случая сказать — она ведь все время проводила с тобой. И ведь иногда очень непросто такое сказать. Ты знаешь, сколько они вместе были? Не знаешь. Может с первого курса, может еще со школы. Тяжело такое говорить человеку, который тебя любит. У вас свадьба на носу, а студент то еще ничего не знает, думает, что она именно его любит, просто сейчас очень занята. И вот она назначает ему встречу, чтобы сказать, что между ними всё кончено. Студент видит — пришла, давно не видел, целует как обычно. Ну потом она ему говорит, что все кончено. Он не понимает, он не может ее отпустить. Наконец понимает и она разрешает поцеловать себя в последний раз. Всё, она свалила со своих плеч тяжелый разговор, она счастлива, что между ей и тобой больше никого нет. Могло такое быть? Могло. А ты ее своими словами как кулаком в лицо. Что ты так помрачнел? Ты, Макс, за столько лет ничуть не изменился. Ты и с нами точно так же поступил — подслушал ничего не значащий женский треп, не разобрался и забился, как обиженный эгоист, в свою нору. И не говори, что это не так, иначе ты не заставил бы меня целых два месяца страдать.

— Лен, если так, то все еще гораздо хуже, чем ты думаешь. И я сам еще хуже. Дело в том, что Маринка тогда до своей общаги не добралась, ее убили по дороге.

Ленка ахнула.

— Я ей свадебный подарок отдал — сережки с бриллиантами. Мелкими такими, совсем недорогими. Не хотел, чтобы у меня оставалось что-то, напоминающее о ней. Она сережки, наверное, в подъезде нацепила. Но, думаю, погибла она не из-за них, не из-за того, что мы так плохо расстались. Все дело в Светке. Подожди, не перебивай меня. — Макс достал из синтезатора и поставил на стол блюдо с фруктами. — Садись за стол, давай ешь и слушай.

Макс рассказал все, что помнил о клятвах в палатке и о том, как умерла Светка.

— Вот такое проклятие висит надо мной всю жизнь.

— Макс, а скажи мне, ты Светке предложение делал?

— Не делал. Хотел, но не успел. Нам и так было хорошо, официальный статус ничего не изменил бы.

— Ничего?

— Ничего. Так и жили бы в разных общагах, семейную наш завод только строить начал.

— Значит, насчет "ничего" это ты сам решил, Светку не спрашивал. Конечно, ведь твое мнение куда важнее. А если у нее другое мнение, то пусть утрется. А клятвы вспомни. Она тебе

"Если ты когда-нибудь меня бросишь, то я умру". Это она тебе в вечной любви признается. А ты что в ответ? "Милая, не волнуйся, я быстро найду тебе замену, и не одну. Но, если ты так хочешь, я не буду называть их так, как называл тебя". И дальше ты стал говорить о будущих своих женитьбах, легко так, и это при том, что именно ее замуж ты так и не позвал. Знаешь, что я думаю? Что это была последняя проверка, выходить ли замуж за твоего друга, или все-таки остаться с таким черствым эгоистом. И эту проверку ты не выдержал. Не знаю, что она в тебе такого нашла, что после всего пыталась к тебе вернуться. Ты же ее никогда не любил, она так, глупая собачка, которая должна быть послушной и абсолютно преданной, которую можно погладить по голове, а можно поддать по зад ногой. И про это проклятие ты просто придумал, для своего оправдания. Нет в мире никакой мистики, только обман или простые совпадения, или, в большинстве случаев, самовнушение. По единственному эксперименту не создашь достоверную теорию.

Макс подавленно вздохнул.

— Да, Лен, наверное, ты права. Но, пусть я был самовлюбленный кретин и эгоист, пусть даже я и сейчас такой, но эта моя боязнь брака строится не только на Маринкиной смерти. Было еще два раза, когда я делал предложение. В первый раз лето, жара, а она умирает от воспаления легких. Во второй — ей всего тридцать два, а она умирает от инфаркта. Больше я предложений никогда не делал, я все понял. А теперь ты объяснила, за что именно это проклятие.

— Ой, Макс. Я конечно все понимаю, но это ты сам себя убедил, чтобы быть свободным. Ну не верю я в эту мистику, в колдовство и всякие отворотно-приворотные зелья из корешков и паучков. Не бывает этого, чушь собачья. Ну просто так совпало по теории вероятности.

— Лен, а ты замуж за меня хочешь? — спросил вдруг Макс.

— Это что, предложение? — оторопело поинтересовалась Ленка.

— Нет, Лена, это пока просто вопрос. Я просто хочу знать, хочешь ли ты замуж за меня, нужно ли тебе свидетельство о браке с человеком, у которого все документы подложные и вся его биография, зафиксированная в разнообразных государственных гроссбухах, тоже подложная. Ты для меня очень дорога, я тебя очень люблю и хочу всегда быть рядом. Но если по теории вероятности есть хоть один шанс из миллиона, что есть какое-то проклятие или я просто такой уникум, у которого все невесты умирают еще до свадьбы, я предложение тебе не сделаю.

— Макс, я очень хочу за тебя замуж. Очень. Только... Если ты меня позовешь замуж, я, наверное, откажусь. Я все-таки... Все-таки я не такая уж атеистка, какой себя всегда считала. И потом, если я умру, ты ведь очень сильно огорчишься, да? Я этого не хочу.

Макс встал из-за стола, подошел к Ленке, поцеловал и поднял ее на руки.

— Куда тебя отнести, моя принцесса?

— Куда хочешь, но только не в спальню. Там у тебя под матрасом какая-то горошина лежит. У меня от нее все болит, даже губы.

— Ну тогда купаться. Надо же тебе проверить, по колено здесь или по пояс.

* * *

— Лен, а расскажи мне, как ты меня вычислила. Ну что я — это Эдик.

— Просто я очень скучала и много думала о тебе. Вспоминала каждый день, каждый твой подарок.

— Но я же ничего не дарил.

— Зато рядом с тобой исполнялись все мои желания. Сказала я тебе про папу — папа сразу выздоровел. Сказала про вечную лужу на перекрестке — лужа исчезла. Рассказала про дорогу на троллейбус, как там при строительстве десять метров тротуара навеки вечные забыли заасфальтировать — и уже все ходят по асфальту. Показала, какие босоножки хочу — зашла в обувной, а там такие же выбросили.

— С босоножками я ни при чем. А с лужей и асфальтом — это же я и для себя старался, тебя провожать.

— Захотела в институт поступить — поступила, хотя уже совсем не надеялась. И вот тут вообще мистика началась.

— Ты же в мистику не веришь.

— В том то и дело, что не верю. На письменном по физике я точно одну задачку неправильно решила. Нет, решала правильно, но я в вычислениях ошиблась, домой пришла и поняла это. Расстроилась, а когда результаты вывесили — пятерка. Твоя работа?

— Не, не моя. Я конечно, тогда действительно одну экзаменационную работу подменил. Но ты говоришь — одна задачка, а в той неправильно были решены две.

— А какая еще неправильная была?

— Да не знаю я, это же не я проверял, я вообще эту физику давно забыл. Если хочешь, пойдем в дом, я тебе и твой листок синтезирую, и тот, который экзаменатор проверял.

— Да ладно, потом, сейчас вставать не хочу — Ленка поудобнее устроила мокрую голову на груди Макса. — А на устном, когда меня валить начали, я точно знаю, что то, что ответила, я никогда не проходила. Как ты это сделал, гипноз, да?

— Ну что-то вроде этого — Максу совсем не хотелось говорить Ленке о ее импланте. — Телепатия. Передача мыслей на расстояние.

— И что, ты и мысли можешь читать?

— Да нет, не могу, к большому моему сожалению. Ну разве что немного, совсем чуть-чуть. Вот сейчас тебе хочется... хочется на живом жирафе покататься.

— Не-а — улыбнулась Ленка. Я смотрю, ты уже совсем вжился в наш мир, даже наши детские песенки знаешь. А поначалу такой молчаливый был и не знал элементарных вещей, даже не знал, кто такой Миронов или Штирлиц. Мне тогда просто смешно было. Ты выглядел так, как будто из глухой деревни приехал, а вот после того как из Москвы электронную бумагу нам на внедрение привезли, я сразу поняла, что просто ты вообще не отсюда. Ну, не сразу, а когда я под микроскопом и ее посмотрела и твою фотку тоже. Поняла, что ты инопланетный прогрессор, потому что весь этот вал новшеств возник именно возле тебя. Даже поняла, что нападение на тебя — это просто инсценировка, просто тебе надо было исчезнуть. И я тогда очень испугалась, что твоя миссия закончена и ты больше никогда не вернешься. Всю ночь плакала, а потом про экзамен вспомнила и поняла, что ты и после исчезновения где-то рядом был. А потом, уже 1-го сентября, наш курс в автобусы загрузили и в колхоз повезли. Нашу группу везли по той же дороге, по которой мы на пляж вчетвером ездили. Едем, я в окошко смотрю, тебя вспоминаю. И вижу впереди пост ГАИ, на котором нас тогда останавливали, проезжаем мимо — и тот же самый гаишник стоит. И тут наш автобус стал притормаживать, и я вижу впереди грунтовку к морю, у меня тогда аж сердце замерло. Я почему-то подумала, что сейчас нас на пляж привезут, а там ты меня ждешь. Но мы не налево свернули, а направо. И я стала хорошенько дорогу запоминать, и в первое же воскресенье прямо с утра пошла пешком на пляж. Иду, устала уже и тут дорога заканчивается этой просекой. А ведь мы до самого моря тогда доехали. Но до моря я все равно дошла. И не увидела ничего знакомого. И деревья другие, и берег, а на воде в метрах тридцати даже отмель видно — в общем, обычное наше море, мелкое, совсем не то, что здесь. И все, я уже на сто процентов уверилась, что ты инопланетянин. И стала размышлять, как же вы к нам внедряетесь. У нас ведь столько разных документов, и не только на руках, как их подделаешь? Решила, раз вы такие развитые, что со звезд к нам на тарелочках летаете, значит запросто можете кого-то похитить, усыпить, скопировать внешность и спокойно пользоваться его документами. И тут на черной "Волге" привозят к нам тебя, а ты... Глазами хлопаешь, меня не узнаешь и еще нагло так говоришь, что я не в твоем вкусе. И часов у тебя нет, а ведь ты с ними никогда не расставался, даже купался в них, хотя время ты и без них знал. Следователь сказал мне, чтобы я не расстраивалась, что ты два раза память терял, но обязательно все вспомнишь. Тогда я поняла — это не ты, а тот Эдик, которого вы выкрали. Ну а раз вы Эдика разбудили, значит ты появишься уже в другом облике. И, скорее всего, твое имя будет на букву М.

— Это почему?

А ты как-то на работе задумался и стал рисовать нас, то есть меня, Зинку и Юльку. А я сзади стояла и все видела. Рисуешь ты не очень, получилось непохоже. Ты взял и подписал, кто есть кто. А потом себя нарисовал и стал подписывать. Написал букву "М", густо зачеркнул и написал "Эдик". А потом всякие линии между нами стал рисовать, весь рисунок исчеркал. А потом смял бумажку и не в мусорник, а в дипломат к себе кинул. Я тогда не поняла, что это за "М", а когда мне не того Эдика привезли, опять всё-всё начала про тебя вспоминать, вот и эту "М" вспомнила. Ко всем новым людям начала присматриваться, но особеннно к тем, у кого имя или фамилия на "М" начинается.

— И к одногруппникам? Тоже новые для тебя люди. Я ведь мог занять место кого-нибудь из них.

Или просто присоединиться к вам.

— Нет, то, что ты мог быть среди этих семнадцатилетних придурков, мне никогда и в голову не пришло бы.

— Но у вас же в группе есть трое после армии, постарше тебя.

— Ну да. Витька с ПГО еще более-менее, а остальные двое такие же самые козлы, как эти малолетки, даже хуже. На уме только одно — как бы кого побыстрее завалить или хотя бы полапать. У молодых еще есть какие-то тормоза, они боятся, что если их отчислят, то сразу в армию загремят, а этим бояться уже нечего. На собрании перед колхозом Вовку старостой группы сделали, он в армии до старшего сержанта дослужился, а Ванька в армии комсоргом был, вот его и нам комсоргом поставили. Не понимаю я, как так можно, друг друга совершенно не знаем, а уже выбирать заставляют. И сразу же оказалось, что они совсем бестолковые. Водитель, который нас сюда вез, остановился, мальчики направо, девочки налево, так вот, эта парочка за пять минут успела в лесу заблудиться, грибы им, видите ли, попались. И набрали поганок каких-то. Нет, не мог это быть ты. Присматривать за нами институт послал то ли аспиранта, то ли преподавателя, вот этот еще подходил, но я его сразу вычеркнула, ему не то что я, ему вообще все пофиг, и девчонки, и мальчишки, он даже не живет с нами, только в обед в столовой с ним встречаемся и потом оставшиеся три часа типа смотрит, как мы работаем. А на выходные он вообще в Ригу сматывается, у него же пятидневная рабочая неделя, не то что у нас. Так что бедной девушке, если ее обидят, сразу и пожаловаться некому, а потом уже и неловко и злость прошла.

— А ты мне наябедничай.

— И что ты сделаешь? На атомы их распылишь? Не надо. Через пару курсов эти придурки нормальными людьми станут. Если доучатся.

Макса разобрал смех. От этого голова Ленки начала мелко подпрыгивать у него на груди и от этого зрелища стало еще смешнее. Пришлось прикрыть глаза свободной рукой.

— Ты чего? — спросила Ленка, когда Макс отсмеялся, — конечно станут. Пусть не к четвертому, но к пятому точно.

— Лен, видишь ли в чем дело. На календаре сейчас 77-й год. Где-то там, откуда я родом, мне сейчас как раз семнадцать. Я студент-первокурсник и нахожусь в колхозе. И с нами есть сокурсница, которой уже 20, поступала по направлению от радиозавода. Она про нас говорила то же самое, что и ты сейчас про своих. Придурки и кретины. Боевая девка была, и все, буквально все семнадцатилетние придурки пытались ее, как ты говоришь, завалить.

— И ты?

— Конечно... нет. У меня тогда своя девушка была. Хотя, может, и пытался. Не помню уже, давно было. Честно, не помню я. А на втором курсе оказалось, что почти для всех этих придурков она стала лучшим другом. Она сплачивала нашу большую студенческую компанию. И только трое парней не хотели признавать ее своим другом, и то, лишь потому, что по-прежнему были в нее влюблены и не теряли надежды. К третьему курсу только один из нашей группы не был ее другом.

— И этим Ромео, конечно же, был ты?

— Нет, точно не я. А к концу курса они все-таки поженились. Стал придурок нормальным человеком. Так что ты на этих вчерашних школьников особо волну не гони. Они еще не отвыкли девчонок за косички дергать, а тут их бросили в бой без всякого командования.

— Как это без командования? А староста, а комсорг?

— Ну какие же они командиры? Они такие же вчерашние школьники. То, что они, перед тем как их призвали, успели немного поработать, ничего не меняет, за два года армии они все это благополучно забыли. Конечно, если бы ваша группа состояла бы из одних парней, может армейцы и могли бы их чему-то научить. Строем ходить, старших по званию слушаться, полы мыть, кровати по линейке застилать и вообще не допускать беспорядка в комнатах. Но, так как у вас в группе полно девчонок, которых они два года может вообще не видели, то ничего из их командирства не выйдет. У них, как и остальных, в голове полный хаос от свалившейся на них свободы. За косички вас дергать вроде уже поздно, а других вариантов ухаживания еще не успели освоить. Они даже в ближайшее будущее не научились смотреть.

— А что там они должны увидеть?

— А то, что ничего у них не получится, как бы они не распушивали свои павлиньи хвосты. Ни с тобой, ни с кем из институтских девчонок.

— Почему?

— А потому что негде. Абсолютно негде. Даже подходящего стога сена, в который можно залезть, поблизости нет. Сейчас сентябрь, в этих краях уже прохладно, даже когда солнце светит. Ваш институтский куратор наверняка об этом знает, вот и укатывает со спокойной душой на выходные. Так что, по правде говоря, студенткам надо опасаться только местных парней, а у ваших студентов что-то может получиться только с местными девчонками. Но председатель не дурак, ему тоже проблемы не нужны, вот и разместил вас подальше от центральной усадьбы. Восемь с половиной километров в один конец до ближайшего колхозного сарая с сеном.

— Вот придурки! — улыбнулась Ленка. — Макс, а мне ведь тоже в голову не пришло, что негде. Но все равно, этот колхоз мне так надоел, а еще две с половиной недели здесь торчать. Староста и комсорг замучали, все подбивают, чтобы я прекратила быть единоличницей.

— В смысле?

— А нам, когда сюда привезли, сказали, что есть два варианта, как работать — отдельно или на бригадном подряде. Ну я, Витька, Элька и еще двое решили, что будем работать отдельно. Раз уж нас сюда привезли, то надо заработать хотя бы рублей сто.

— Сколько? У тебя же в институте под двести было.

— Ну, там я была рабочий класс, поэтому и получала почти столько же, сколько Один. А сейчас я даже не гнилая интеллигенция, я сейчас вообще паразит на шее трудового народа. Смотри —

норма сбора пятьсот килограммов картошки в день. Вроде совсем немного, примерно килограмм в минуту. Но это ведь не только подобрать, надо еще положить ее в ведра — в одно целую и крупную, а во второе мелкую и поврежденную, потом, когда одно из ведер наполнится, отнести оба и высыпать в корзины, потом снова вернуться. Умножаем пятьсот килограмм на 24 рабочих дня, получаем 12 тонн. Цена собранного в магазине 1200 рублей. Нам за уборку платят восемь процентов, то есть 96 рублей. Вычтут за питание рубль в день, за стирку постельного белья, за автобусы, которые нас сюда везли, вот 70 и получится. Восемь процентов — это достаточно много, прежде, чем убирать, надо поле вспахать, удобрить, посадить картошку, потом окучивать. И только потом собирать урожай. И то, прежде чем собирать, по грядке должна картофелекопалка пройтись. Так что, по-моему, восемь процентов вполне справедливо, самая неквалифицированная часть работы.

— Зато тяжелая. Весь день на ногах, да еще раком.

— А что поделаешь? Картофелеуборочных комбайнов мало, на них только местные работают, а нам остается только за картофелекопалками ходить. Ну ничего, не развалюсь, погода весь месяц хорошая стоит, без дождей. И урожай в этом году такой, что я две нормы делаю. Ладно, слушай дальше. А что такое бригадный подряд, это мне еще школьная подруга рассказывала, она уже два раза в колхозе была. Получили они в первый раз рублей по сорок пять, а на втором курсе вообще тридцать с чем-то. А все потому, что никто не хотел работать "за того парня", кто-то один присел отдохнуть, все тоже сели, кто-то устал нагибаться — затаптывает картошку обратно в землю, увидели — все затаптывают. Так что смысла в этом подряде на поле никакого — ни для колхоза, ни для студентов. Только галочка комсоргу — совместный коммунистический труд и прочая идеологическая хрень. Вот в итоге мои однокурсники, которые в бригаду пошли, норму только первые дни вырабатывали. В результате и старосту и комсорга председатель пропесочил и некстати нас троих в пример привел. Вот они теперь нам на мозги и зудят, что работаем мы не по-коммунистически, что мы отсталые единоличники, чуть ли не хапуги. Мечтают, что если мы в их бригаду вступим, то у них в среднем на человека хотя бы норма будет получаться. А еще на комсомольском собрании, которое в поле на целый час растянули вместо работы, Ванька сказал, что мы из тех денег, что на руки получим, должны будем что-то в фонд мира перечислить. Что обычно со студентов берут по десятке, а пишут, что перечислили четверть месячного дохода, потому что так солиднее звучит. И очень многозначительно Ванька на нас, единоличников, посмотрел. Если они на руки по сорок рублей получат, им совершенно пофиг, и так и так десятка, а если я, то это уже рублей сорок. Я на эту тридцатку разницы хорошие сапожки купить могу, обидно.

— А что это за фонд мира такой? Чем занимается, куда собранные деньги тратит?

— А кто ж его знает? Фонд мира он и есть фонд мира. Мы за мир во всем мире, миру мир, вот и все дела.

— Ты не знаешь, и хочешь в него платить?

— Ну нельзя же не платить, если все платят.

— Значит так. Когда начнут деньги собирать, попроси, чтобы комсорг рассказал про этот фонд.

Если ничего не поймешь из его объяснений, то не плати ни в коем случае. Причем заяви об этом сразу, пока другие не начали деньги сдавать, тогда тебя минимум четверть студентов поддержит.

— Макс, ну я так не могу. Во-первых, я прослыву жадиной, и по комсомольской линии будут неприятности.

— Лена, жадина — это когда у тебя много, а ты не даешь даже мало, даже если у тебя на хорошее дело попросят. А тебе ведь самой не хватает. Ты, по-моему, просто путаешь кислое с мягким. Одно дело — снять с себя последнюю рубашку ради кого-то, другое — отдать что-то неизвестно кому, лишь потому, что кто-то тебя шантажирует. Ну вот смотри — кто-то взял и спас провалившегося под лед чужого ребенка. Герой, да? В газетах о нем пишут, по телевизору показывают. И тут у него требуют взнос в фонд мира. А он не дает, он эти деньги хочет истратить на подарки детям из конкретного детского дома. Он что, сразу нехорошим человеком стал, жадиной и надо закидать его камнями? Типа ложка дегтя испортила всю бочку меда?

— Макс, я все понимаю, но все равно не могу не сдать деньги, если все решили сдавать. Это ведь действительно большой плюс группе.

— Ленка, а вот давай что сделаем. После того как ваш комсорг не сможет объяснить тебе, что это за фонд мира такой, ты скажешь, что по твоему мнению всего 25 процентов для такого важного дела, как мир, мало и предложи вашей группе сдать в фонд мира весь месячный доход. И стипендию, и зарплату. Причем не ту зарплату, которую на руки выдадут, а всю, без вычетов за питание, налогов и прочего. А с колхозом за питание и прочее вы потом рассчитаетесь, со следующей стипендии. Не бойся, денег я тебе дам сколько захочешь, если они тебе вообще понадобятся. Да, и обязательно скажи комсоргу, что этот почин желательно распространить по всему институту, а может и по всему городу и пусть он на первом же собрании институтского актива предложит эту инициативу. Знаешь какой большой плюс вашему комсоргу поставят?

— Ты что? Меня же за вообще за психическую примут.

— Тебя пугают трудности в таком благородном деле, как борьба за мир?

— Нет, Макс, это нечестно всех принуждать к такому. Особенно тех, кто в единоличниках числится и на поле жилы рвет.

— А я и твоему кулацкому окружению все заранее компенсирую. И что значит нечестно? Добровольно-принудительно обирать тебя это честно, а точно так же обобрать всех твоих однокурсников это нечестно? Вступить в ваш бригадный колхоз и бездельничать там это правильно, а делать двойную норму неправильно? Или ты за вашего комсорга опасаешься? Боишься, что его после такого почина встретят где-нибудь вечером возле института и руки-ноги местами поменяют? Не бойся, гарантию даю, что он сам сразу скажет, что сдавать надо только по десятке. Струсит.

— Нет, Макс, не надо. Зря я начала эту тему. Ты, когда злишься на наши порядки, начинаешь меня пугать. Вроде улыбаешься, а глаза такие жестокие-жестокие становятся. Пойми, принято у нас так. Я не хочу никого подставлять. Лучше, раз ты так хочешь, я не буду ничего платить. Но только я, а другие пусть сами решают.

— Ленка, вот правильно ваш комсорг сказал, что ты единоличница. Сама откажешься сдавать и будешь сидеть, вся такая в шоколаде, и смотреть, как других передовиков битвы за урожай нагло обирают?

— Макс, ну что я могу сделать, положено у нас так, платить в фонд мира.

— Положено? Кем положено? Это в Уставе ВЛКСМ записано, что кроме членских взносов надо еще и взносы в фонд мира платить? Или это какое-то постановление руководящих органов? Нет, это просто изобретение карьеристов, самодеятельность на местах. Кто-то на ваших взносах строит себе карьеру. Я даже не уверен, что эти ваши взносы всегда попадают в этот черный ящик, именуемый фондом мира, а не прилипают по пути к нему к чьим-то широким карманам.

— Ну и что мне делать? Революцию устроить? Кто я такая?

— Ты? Ты самая замечательная Ленка на свете! А еще любимая девушка одного чокнутого прогрессора, который по совместительству еще злой волшебник и добрый черно-белый маг. И, если бы все это происходило не с тобой, я удовлетворился бы медленной эволюцией. Но раз тебя хотят дважды обобрать, то я помогу тебе устроить революцию в отдельно взятом институте.

— Почему дважды?

— Как почему? Тебя в колхоз послали? Послали. Фактически это командировка на работы в интересах другого предприятия. Зарплата по основному месту работы сохраняется. Оплачивается проезд и проживание, включая стирку простыней и полотенец. Выдается спецодежда. Платятся суточные, небольшие и, на мой взгляд, не совсем справедливые, но на питание в столовке их должно хватать. А с вас все это почему-то вычитают. Согласна?

— В принципе — да.

— А кроме того и расценки неправильные. Лен, ну что это за фигня — норма оплаты 4 рубля за день работы и за ночь в спартанских условиях, не то что без горячей воды, а даже без водопровода? Да за такие деньги на уборку добровольно не поедет даже библиотекарша с окладом в восемьдесят целковых! Ладно, парни еще могут месяц прожить, только слегка умываясь, но девушки то как выдерживают? У вас ведь иногда еще и критические дни случаются. Тазик то вам хоть какой-то дали и кипятильник, воду греть? Нет? Так что ж вы молчите то? А, сам догадаюсь — сказать некому. Товарищи армейцы, захватившие руководящие посты, сами ни бум-бум в особых женских потребностях, а объяснять таким придуркам что, да зачем, занятие весьма стеснительное для столь юных девиц. Ленка, ну вы хоть знаете, где здесь аптека?

Слегка покрасневшая Ленка снова помотала головой.

— Только где магазин.

— Ленка, всё. Долой самодержавие! Ты будешь комсоргом, а старостой поставим пэгэошника. А председателю колхоза я лично голову отгрызу. Он русский или латыш?

— Латыш. Но по-русски хорошо говорит.

— Латыш — это плохо. Совершенно не представляю, как выглядит лютеранский черт, а нашего, православного, он может и не испугаться. Придется его Воссом пугать, ходят слухи, что латыши боятся его пуще черта. Кстати, у вас там колодец или колонка?

— И то, и то. А тебе зачем?

— Ну надо же где-то воду для душевых брать. Будут к вечеру воскресенья у вас душевые — отдельные для девочек и отдельные для мальчиков. Глазок в какую сторону ставить?

— Какой глазок?

— Ну какой-какой. Чтобы подглядывать! Так в какую — к мальчикам или к девочкам? — рассмеялся Макс.

— Конечно, в сторону мальчиков, — Ленка тоже заулыбалась.

— Ну вот, голоса разделились. Значит, обойдемся вообще без глазка. Вместо глазка нормальные туалеты вам сделаем, с кабинками, унитазами и биде.

— С чем?

— Понятно, значит без биде.

— Так что, уже через неделю мы сможем нормально помыться?

— Через какую неделю? Я же сказал — в воскресенье вечером. Ну завтра уже. Нет, я, конечно, могу и сегодня, но субботы всего два часа осталось.

— Макс, ты дни перепутал. Суббота вчера была.

— А, вот ты о чем. Лен, когда мы вернемся, там все еще суббота будет. И времени будет ровно столько, сколько было тогда, когда я тебя сюда уволок. Там до сих пор дискотека для твоих придурков идет. А мы сейчас в другом времени и даже в другой реальности. Я с середины августа часто стал сюда сбегать, чтобы там время на размышления не тратить.

— Значит здесь живешь. А я думала, где-то вокруг земли в космосе летает космический корабль.

— Ну, Ленка, какой корабль, какой космос? Это все чепуха, нет никакого космоса. Там вверху небесная твердь, по ней на специальных направляющих Солнце с Луной ну еще всякие звезды ездят. А земля плоская, ну почти плоская. Такое корыто с водой, с заякоренными островами и континентами. А все эти орбитальные полеты, советские луноходы и американские космонавты на Луне — просто мистификация, все на секретной совместной киностудии снимается.

— Макс, ну не смеши меня. А как же тогда кругосветные плавания? И самолеты ведь тоже летают.

— Да все просто. По краям земли линейные порталы стоят, если кто к ним подплывает или подлетает, его просто на другую сторону карты телепортирует. Ну а как иначе то? Я в школе тоже про круглую землю учил, и только потом правду узнал. А когда однажды сам по рельсам покатался верхом на так называемой Луне ...

Глядя на ошарашенную Ленку, Макс не удержался от смеха. Та все поняла и тоже захихикала.

— Хорошо тебе, Макс. Мне бы так — сидишь на экзамене, ответа не знаешь, телепортировалась сюда, ответ выучила и назад. И никто ничего не заметит.

— Не получится. Для того, чтобы уйти в другое время и вернуться так, чтобы никто не заметил, надо точно знать, что сейчас тебя никто не видит и не увидит еще несколько секунд. Тебе сначала нужно полностью исчезнуть из этого мира и только потом можно возвращаться назад. Посчитай, сколько времени тебе нужно на пересечение какой-то линии и умножь это время на два, плюс добавь хотя бы секунду, ты же человек, а не робот, не можешь начать движение в тот же самый момент, когда обратный портал открылся. Кстати, пока портал открыт, время и там и здесь течет одинаково.

— Ну, раз ты говоришь, значит, возможно, так и есть.

— Почему возможно? Оно так и есть.

— Макс, ну ты ведь только что убеждал меня насчет того, что Земля плоская. И я тебе почти поверила.

— Почему почти? Полностью поверила. Если бы я не засмеялся...

— Ладно, поверила, пойдем купаться.

— Хорошо, пойдем, но потом сбегаем туда, остановим танцульки, быстренько комсорга скинем и тебя поставим.

— Макс, ну как мы его скинем то?

— Ленка, а ты Устав комсомола когда-нибудь читала? А моральный кодекс строителя коммунизма? Вы как-то привыкли, что раз вам кого-то сверху рекомендуют, то голосовать за него надо обязательно "за". У вас первичная комсомольская ячейка, вы имеете полное право не только избрать комсорга, но и снять его. Можете даже из комсомола любого члена вашей первички исключить, правда такое решение утверждается вышестоящим органом. Так что, если комсорг не соблюдает моральный кодекс, снять его легко. А написан этот кодекс, в котором то всего 12 заповедей, настолько расплывчато, что снять можно практически любого.

— Ага, а потом закончится колхоз и уже меня порекомендуют снять за несоблюдение этого морального кодекса.

— Могут и так. Но у тебя маленький такой плюсик есть — ты с Брежневым разговаривала при большом стечении народа. И мало кто слышал, о чем именно. Я тебе пару фоток сделаю с дарственной надписью от Ильича. Лицо у тебя, конечно там слишком грустное, но поправим на светлое и воодушевленно глядящее в коммунистическое будущее. Увидят фотографию, где Брежнев тебе руку на плечо положил и просто испугаются тебя трогать. Я так устрою, что все будут считать, что ты то ли его внучка, то ли внучка его старого соратника.

— А если не испугаются?

— Ленка, пойми, если не испугаются, то никаких подлянок тебе делать не будут даже без этой фотографии.

— Макс, ну зачем тебе все это надо?

— Ну как это зачем? Во-первых, в колхозе к тебе больше никто не будет приставать. Во-вторых, если ты хочешь жить среди хороших людей, надо над этим хоть капельку поработать. Будешь вожаком и вложишь в однокурсников правильные мысли. Например, покажешь им, что при бригадном подряде можно больше картошки собрать, чем соберет единоличник, даже если этот единоличник — такой трактор, как ты.

— И как это? Добавишь им несобранной картошки?

— Да нет, все по-честному будет. Просто работу бригады надо правильно организовать и не бояться выгонять из бригады тунеядцев. Сейчас в бригаде нет никакого разделения труда, все делают то же самое, что и ты. Конечно, к второму-третьему курсу вы и сами до этого дошли бы, но я уже сейчас покажу, как надо. Единственное — я с расценками смухлюю, чтобы заплатить вам хотя бы рублей по двести пятьдесят.

— Ну а в следующем году что? Всплывет ведь.

— Не всплывет. Хотя бы потому, что я очень надеюсь, что в следующем году услуги студентов здесь не понадобятся. Появится такая уборочная техника, что кроме водителя на комбайне ни одного человека не будет. Проблема не в том, чтобы такую технику сделать, проблема в том, чем будут заниматься заводы, производящие современное старье. И, Лен, по большому счету я хочу, чтобы лет через десять ты уже где-то возле ЦК партии отиралась. Без этого тебе в Политбюро не попасть.

— Чего? Макс, ты опять шутишь?

— А ты что, не хочешь в Политбюро? Да тебе и делать то ничего не придется, только вместо своего биоробота на диспансеризацию ходить. А то просветят его на флюорографии, а там вместо туберкулеза пламенный мотор.

— Да ну тебя. Шутник.

— Ладно. Тогда скажи мне, чем ты хочешь заниматься. Нет, конечно ты можешь и дома сидеть, фильмы смотреть, но я подозреваю, что года через два это тебе надоест. Ну давай, рассказывай, хотя бы ближайшие планы, года на два вперед. Вот возвращаешься ты к своим первокурсникам и...

— Ну и буду дальше в поле работать, как и работала. И не буду жалеть о лишней тридцатке, раз ты меня все равно всем обеспечишь.

— А дальше?

— В конце месяца вернусь в Ригу, буду учиться в институте.

— Стоп! Ты же сама говорила, что знания, которые в институте дают, устарели. И это действительно так. По сравнению с тем, что я сейчас внедряю, минимум лет на пятьдесят, а то и на сто.

— Ну раз так, то брошу институт. Буду тебе помогать.

— Ленка, ну вот скажи мне, если ты хочешь институт бросить, то зачем тебе тогда этот колхоз нужен? Зачем тебе дорабатывать две с половиной недели? Давай смотаемся сейчас туда, скажешь, что институт бросаешь, а в понедельник отнесешь в деканат заявление.

Ленка задумалась. Встала, походила по песку.

— Нет, Макс, я так не могу. Во-первых, что я родителям скажу, родственникам и подругам? Ну а потом, что обо мне в моей группе подумают? Настолько испугалась колхоза, что даже институт бросила? И да, ты прав, что не такие они уж и придурки. Я за неделю уже все-таки привыкла к ним и не хочу, чтобы они обо мне плохо думали. Так что я остаюсь в колхозе.

— Ленка, я в тебе не сомневался. И институт тоже не бросай. И вообще, устарели не все знания, а только те, которые дают лишь на последних курсах, которыми напрямую пользуются, когда выпускник на производство приходит. А так как к последним курсам в этом производстве кое-что с моей помощью кардинально поменяется, то и давать вам будут совсем не то, что планируют давать сейчас. И вообще, смысл института не в том, чтобы дать знания, а в том, чтобы научить вас получать их самостоятельно. Ну и еще кое-что. Кроме действительно нужных знаний, вам будут преподавать совершенно ненужную для производства чушь — историю КПСС, научный коммунизм, марксистско-ленинскую философию, политэкономию. Но посмотри на эту чушь с такой точки зрения — вас фактически учат стиснуть зубы и продираться сквозь трудности к поставленной цели. А потом, кое-какие правильные идеи в этих религиозных дисциплинах тоже есть. Да и вообще, заставляя вас конспектировать работы древних классиков, вас фактически приучают анализировать текст, вычленять из словоблудия любого оппонента крупицы смысла. А он там есть, должен быть, ведь в свое время всё это и читали, и осмысливали. Просто мы живем в совсем другое время и нам иногда трудно понять, о чем вообще идет речь.

— Макс подожди. Тебя куда-то не туда понесло. Ты сейчас с кем вообще разговаривал? Извини, сейчас именно я не понимаю, о чем вообще речь идет. Ты, наверное, забыл, что я не пятикурсница, а всего лишь первокурсница, причем еще ни дня не проучившаяся. Я даже некоторых слов, которые ты тут произнес, никогда не слышала. Обещаю тебе, что раз ты так хочешь, я буду паинькой и буду хорошо учиться в институте. И комсоргом тоже буду. Иди сюда, поцелуй меня за это.

Когда начало темнеть, Макс спросил

— Ну что, пойдем в дом? Или шагнем в завтрашнее утро и продолжим валяться на песочке?

— Нет, хватит уже загорать. Я, наверное, уже и без того обгорела.

— Не обгорела, крем хороший, не даст.

— Ну все равно, немного надоело бездельничать.

— Ну тогда давай все-таки сгоняем в 77-й год. Я к вашим армейцам запущу биоробота под видом инструктора райкома комсомола. Проведет личную беседу, убедит провести утром собрание, на котором они сами сложат свои полномочия и выдвинут на должности тебя и пэгэошника. Ну а ты можешь домой позвонить. Хочешь?

— Откуда? Там не то что межгорода, там вообще телефона нет.

— Ленка, там ты можешь звонить из любого места, кому угодно, хоть маме, хоть Зинке. Я тебе телефон дам, оформленный под калькулятор. Только ты, пожалуйста, звони по нему только тогда, когда рядом никого нет. Иначе могут быть неприятности.

— Да, маме я бы позвонила, я за неделю соскучилась. И Зинке, и Юльке. Говоришь, там десять вечера? Поздновато, конечно, но можно, все-таки суббота. А ты сам Зинке позвонить не хочешь?

— Не хочу. По телефону ничего не решишь, встречаться надо, — вздохнул Макс.

— Надо встретиться или хочешь встретиться? — ревниво спросила Ленка.

— И надо, и хочу.

— Макс, ты очень хорошо устроился. Оставишь меня там, проведешь здесь неделю с Зинкой, а там время будет стоять, и я ничего не узнаю. Потом отправишь туда Зинку, заберешь меня сюда, Зинка ничего не узнает. А может, у тебя еще кто-то есть, сидит сейчас где-то у окошка, тебя ждет?

— Нет, Лен, больше никого. Было вас трое, но вот Юлька отпала, остались только вы двое.

— Макс, а ты не думал, что надо в конце концов выбрать кого-то одного? Пусть даже не жениться, но кого-то одного?

— Думал. Но не получается. Это как решить, какой из двух своих пальцев отрезать. Ну или, смотри, и Зинка и Юлька твои подруги. Разругаются они и скажут тебе — ты с ней больше не дружи, дружи только со мной. Ты кого выберешь?

— Да не разругаются они. Они скорее со мной разругаются. Они же давно дружат, я потом к ним прилипла.

— Ну вот — у вас кто-то потом. А у меня как-то так получилось, что одновременно в вас троих влюбился. Ну как мне выбрать?

Расстроенная Ленка побрела к паруснику. Макс догнал и обнял ее за плечи. Ленка не вырвалась, но и не обернулась. Так они стояли несколько минут, показавшихся Максу целым часом.

— Макс, я мороженого хочу. Такого как в наших кафе — шарики в вазочке. И полей его немного Моккой. И еще я хочу махровый халат с карманами, тут хоть и летний вечер, но мне все равно что-то немного зябко стало.

Ленка взошла на палубу и стала смотреть, как Макс открывает и закрывает синтезатор, встроенный в простой деревянный шкафчик, доставая халат, два бокала, открытую бутылку белого вина и креманку с мороженым.

— Макс, я еще днем хотела спросить, как ты это делаешь, — спросила закутанная в халат Ленка, поедая мороженное. — Ты ничего не говоришь, ничего не набираешь, а достаешь из своего синтезатора именно то, что нужно.

Макс показал Ленке часы.

— Вот через него. Называется грэйв. У меня с ним что-то вроде телепатической связи. Ну не совсем телепатической, грэйв понимает меня без слов, только если имеется непосредственный контакт с моим телом. Ну а он дальше командует всеми остальными устройствами — синтезаторами, климатиками, порталами, биороботами. Я без него почти как без рук.

— Покажи мне. Я как-то пыталась застежку расстегнуть, не получилось.

— На, сейчас попробуй. Без моей команды застежка блокируется, никто не расстегнет.

Ленка расстегнула браслет и осторожно взяла грэйва.

— Тяжелый. Это что за материал?

— Не знаю. Но ему ничего не будет, даже если танком проехаться.

— Макс, а сколько сейчас здесь времени?

— Половина одиннадцатого. Наверно. Точнее не скажу.

Ленка довольно засмеялась и положила грэйва на край стола.

— Вот кто тебе точное время подсказывал. Макс, я еще мороженного хочу.

Макс улыбнулся, подошел к синтезатору и приложил палец к дверце. Проявилась панель управления, Макс потыкал в нее, повторяя последний заказ. Достал креманку с мороженным и гордо поставил на стол.

— Ну вот, не дал бедной девушке насладиться твоей беспомощностью. У тебя тут все так, с ручным управлением?

— Нет, только управление климатом, медблок и синтезаторы. Так что можно обойтись и без грэйва, только разнообразия в еде и вещах не будет, что в памяти зашито, то и синтезируется. Вот креманки с мороженным в памяти нет, но она последней делалась, так что залитая грэйвом матрица сохранилась. И еще в синтезаторе можно что-то повторить, наделать абсолютных копий в нужном количестве.

— А почему ты не приделал ручного управления к порталам?

— А зачем? Для управления ими грэйв есть. Просто я иногда его отключаю, а иногда даже снимаю, когда хочу побыть в одиночестве. У него есть такой режим — дружеская беседа, в нём он даже нахамить может, и такой болтливый становится, что думать мешает.

— Ладно, пошли искупаемся еще раз. Никогда не плавала в светящемся море. Давай наперегонки — кто последний нырнет, тот и желание исполняет.

Ленка только начинала вставать, а Макс уже перемахнул за борт и побежал к морю. Ленка особо не спешила, она сбросила по дороге халат и дальше пошла шагом. Когда Макс вынырнул, Ленка все еще стояла на берегу.

— Ага! Закричал Макс. По-моему, ты мухлевала. Своих желаний нет, моими хочешь попользоваться.

— Нет, Макс, я просто хочу помочь тебе сделать выбор.

Ленка размахнулась и швырнула что-то блестящее далеко в море. Это что-то пролетело над Максом и плюхнулось в воду метрах в десяти от него.

— Что это было? — весело спросил Макс.

— Это и есть твое желание, узнать, что это было? — Ленка зашла в воду и поплыла к Максу.

— Конечно нет. Что я хочу, ты и так знаешь. — улыбнулся Макс, когда Ленка встала на ноги в паре метров от него.

— А вот сейчас и посмотрим, что ты хочешь. Макс, это был твой грэйв. Ну, загадывай желание.

Макс резко обернулся. Ровную гладь моря нарушали только еле заметные волны, поднятые Ленкой. Макс повернулся обратно к Ленке, улыбка медленно сошла с его лица.

— Ну, Макс, где твое желание? Ты же сам установил правило, что через пять минут неиспользование желание сгорает. Сколько там времени осталось?

— Ленка! Ты понимаешь, что наделала? Теперь мы здесь навсегда застряли. Ты больше никогда не увидишь своих родителей.

— А ты Зиночку. Я же сказала, что помогу тебе сделать выбор.

— А родители будут по тебе скучать.

— Не будут. Ты же сам сказал, что пока ты здесь, там время стоит. Я, конечно, сама очень буду по ним скучать, но я выбрала тебя.

— Ленка... Мы, конечно можем прожить с тобой здесь целую вечность, но как же наши дети?

— А что дети?

— Мы ведь здесь за защитным куполом. Управления у меня теперь нет, то есть не только к нам никто войти не сможет, мы сами не сможем выйти наружу. Подумай, как нам быть, когда дети вырастут. Как им быть?

— Ну, значит придется предохраняться.

— А чем мы вообще заниматься будем? Со скуки ведь помрем.

— Придумаем что-нибудь. Ты будешь строить мне настоящий парусник, а я тебе помогать. Потом сделаешь мне колесный пароход, потом...

Ленка, а откуда мы железо возьмем?

— Из синтезатора. Наделаем ложечек, вилочек и переплавим. Главное — сделать первый гвоздь, потом его просто скопируем.

— Ладно. — улыбнулся Макс. — Пять минут еще не прошло, так что слушай мое желание.

— Давно прошло!

— Откуда ты знаешь? Часов у нас больше нет, так что считай, что время здесь остановилось и эти пять минут не закончатся никогда. Всё, никаких разговоров, я несу тебя в дом.

Эпилог

— Макс, ну я больше не могу. Ты меня обманул.

— В чем, мой маленький котенок?

— Ты говорил, что ты обыкновенный человек, а ты робот. Открой мне тайну, где у тебя кнопка выключения. И вообще, почему на твоем планшете только четыре фильма?

— Ну я же не планировал здесь застрять, к тому же без грэйва. Даже эти четыре я просто забыл удалить, когда посмотрел. А чего ты мою документалку не смотришь? Ты же так смеялась, когда смотрела.

— А ты снова меня подкалывать будешь?

— Не буду. Все равно здесь второго парня для нормальной девушки неоткуда взять. Знал бы, что застрянем, хоть бы своего клона сделал, а так приходится одному за двоих отдуваться.

— Макс, ну дай отдохнуть. Иди еще поныряй, может сегодня найдешь своего грэйва.

— Бесполезно. Я там без ласт не могу донырнуть. Если бы его хотя бы видно было, а так он где-то в водорослях лежит. Давай лучше вторую документалку посмотрим, пару суток убьем.

— Нет уж. Ты тогда еще больше приставать начнешь.

— Так больше не кому приставать. И ты сама виновата, что тогда на пляже решила Зинку переплюнуть. И ведь получилось у тебя, она тогда прямо обалдела. Ну и я заодно.

— Это не я, это все Юлька, — улыбнулась Ленка.

— Вот жалко, что грэйв запись вел только с одной панорамной камеры. Сейчас бы приблизил и узнал, о чем вы там у воды с Юлькой совещались. И в палатке тоже. Может это именно твоя идея насчет трусиков была.

— Жалко, конечно. Я бы с удовольствием посмотрела, как Зинка отреагировала. А еще с большим, как отреагировал ты.

— Да я больше на Зинку тогда смотрел.

— Врешь ведь.

— Почти нет.

Ленка вздохнула.

— А хочешь, я тебе про Зинку кое-что расскажу?

— Что?

— Она говорит, что беременная. От тебя. Ты рад?

Макс сел на кровати и растерянно посмотрел на Ленку.

— И ты столько времени молчала? Рад ли я? Не знаю. Наверное, рад. — Макс вскочил и заходил по комнате. — Конечно же рад.

Макс схватил Ленку с кровати, поднял на руки и закружил ее по комнате.

— Я очень рад! Ленка, мне же пятьдесят семь, у ровесников давно внуки, а у меня даже детей нет! Ленка, ну чего ты так погрустнела, не бойся, все будет хорошо!

Внезапно Макс остановился и выпустил Ленку.

— Стоп. Не может она...

Макс посмотрел на свое пустое запястье и тихо выругался. Подтвердить его догадку было некому. Пришлось самому перебирать в памяти все его встречи с Зинкой. Нет, даже если бы он сам забыл о таблетках, грэйв должен был ему подсказать, задача по Зинке была поставлена четко и без толкований.

— Лен? Ты меня сейчас обманула? Да? Пошутила?

Ленка, в глазах которой появились слезы, коротко кивнула.

— И с Юлькой тоже?

Ленка отрицательно замотала головой.

— Лен, ну как тебе только в голову пришло так шутить?

— Я просто хотела посмотреть, действительно ли ты Зинку любишь.

— Ну и посмотрела?

— Посмотрела. Любишь. Не любил бы, не обрадовался бы так.

Макс молчал, размышляя, стоит ли дальше дуться на Ленку.

— Макс?

— Что?

— Твой грэйв лежит в песке у носа парусника. Я тогда его в карман халата положила, а в море бросила ложечку от мороженного. Потом, на следующий день, халат подобрала, а грэйва песком присыпала. И еще. Я больше не буду ревновать тебя к Зинке.

— Совсем? — улыбнулся Макс.

— Ну может только самую капельку, если ты будешь уделять ей больше внимания, чем мне. Если хочешь, мы даже можем попробовать жить здесь втроем. А может, даже вчетвером.

— А кто четвертый? Если это мужчина, то я не согласен.

— Посмотрим, — улыбнулась Ленка. — Макс, у меня задержка. Возможно, я сама беременная. Ну не знаю я точно, и еще не скоро узнаю — это же надо в свою поликлинику обращаться.

— Подожди, а таблетки, которые я тебе дал? Ты же сама сказала, что надо предохраняться.

— Да не пила я их. Забыла. С тобой даже как зовут, забудешь.

— Вот я лопух, ты же знала, что мы тут не навечно. Ленка, я тебя люблю, — Макс сделал паузу, — но ты круто попала. Придется тебе в медкапсуле полежать минут пятнадцать в одиночестве и темноте. А может, и подольше, если какая-нибудь болячка найдется. Нет, лечение потом, сейчас только обследование.

Макс потащил отчаянно трусящую Ленку в медблок, уложил в капсулу, голосом выбрал и запустил программу, помахал Ленке рукой и закрыл крышку. Дождавшись, когда на дисплее появилась отметка о том, что пациентка введена в состояние сна, приложил палец к панели и открыл потайную нишу.

— Мне лечение тоже не помешает, — сказал сам себе Макс, ощущая знакомое покалывание. — Вот же Ленка учудила. Еще бы чуть-чуть и дышать забыл бы. То ли от радости, то ли от испуга. Интересно, какое у меня лицо было? Надеюсь, что радостное и очень глупое.

Макс отдал еще несколько команд и пошел на пляж. Песок у носа парусника ничем не отличался от песка на остальном пляже — ни холмика, ни ямки, ничего приметного.

Ни за что не догадался бы, что Ленка здесь спрячет, — подумал Макс, опустился на колени и погрузил руки в песок. После недолгих поисков пальцы коснулись полированного металла. Макс отряхнул песок и несколько минут смотрел на стрелки. Секунда, вторая, третья, один оборот, второй... Как медленно тянется время. Пора возвращаться к Ленке. Или пусть поспит, пока я в себя приду? Нет, чего ждать, надо обнять ее побыстрее. Макс встал, разбежался и зашвырнул ненужный механизм в море. Получилось гораздо дальше, чем у Ленки с ложечкой.

— И чтоб никто не догадался, и чтоб никто не догадался, и чтоб никто не догадался, что это деньги не мои — пропел Макс слова популярной в Ленкином мире пародии. — Все, пора.

* * *

Проснувшись, Ленка обнаружила себя не в капсуле, а в спальне. Рядом лежал Макс, театрально изображавший похрапывание. Время от времени он приоткрывал веки, и тут же зажмуривался, при этом похрапывание переходило в похрюкивание. Ленка улыбнулась и почесала Макса за ухом.

— Ну как тебе, понравилось в капсуле валяться? Больше не страшно?

— Все равно страшно. Да и не поняла я ничего. Легла и сразу уснула.

— Вот и хорошо, что страшно. У каждой Синей Бороды должна быть своя запретная комната.

Ленка, я вот тебя не спросил, и когда ты уже уснула, я кое-что сделал без твоего разрешения.

— Что? — испугалась Ленка.

— Пломбы из зубов вытащил и зарастил все дырочки.

— А. Ну это можно.

— А еще я одну родинку свел. Ну ту, за которую я пару раз задел и тебе больно было. Ты не бойся, удалять родинки совсем не опасно. И никакого шрама не осталось.

Ленка потрогала свой бок и изогнулась, чтобы посмотреть.

— Макс, ну почему ты меня не спросил?

— Ну, извини. В следующий раз я верну ее на место.

— Если бы ты меня спросил, я бы тебе сказала, чтобы ты их все свел, — улыбнулась Ленка. — Макс, ты главное то мне наконец скажешь? Что там обследование показало?

— Не скажу. Это врачебная тайна. Я же клятву давал Ганнибалу с этим, как его, Гиппопотамом.

— А ты знаешь, как бегемот кусается? Сейчас покажу.

— Ладно, не кусайся. Когда у тебя "дела" должны были начаться?

— Пять дней назад.

— А цикл у тебя сколько дней?

— Двадцать восемь.

— Ага. Ну что ж, поздравляю, товарищ Илюшина, у Вас пятая неделя беременности.

— Это как? Мы же здесь только пятнадцатый день.

— Нда... Издержки вашей школьной программы. Ленка, современные тебе гинекологи отсчитывают срок беременности не от зачатия, а от первого дня цикла. Реальный срок — 14 суток с небольшим. Мы с тобой, похоже, с первого раза залетели. И да, у нас двойня будет, — Макс обнял Ленку и прижал к себе.

— Макс, это мне что, в конце мая рожать? А как же экзамены?

— Ленка, если бы только экзамены. Понимаешь, в чем дело... две недели ты уже здесь отгуляла, значит, рожать уже в середине мая. Проведем здесь еще две недели — рожать в конце апреля. Ну, то есть, можешь выбирать — хоть в начале марта рожай, хоть 11 сентября. Проблема в другом. В вашей студенческой поликлинике на медкомиссии гинеколог был?

— Да.

— Ну вот. Что у него в карточке записано?

— У нее.

— Ну, у нее. Странно будет, если по бумагам дети будет семимесячными, а на самом деле полностью выношенными. Ну ладно, карточки я исправлю, но окружающие что? Как только заметят растущий животик, кто-нибудь из них тут же вычислит, когда ребенок должен родиться.

В общем, надо сваливать отсюда побыстрее и больше здесь не появляться, пока не родишь. Да, ты же ведь еще и с родителями живешь, опять вопросы — откуда дети без мужа. Нет, Ленка, надо тебе срочно куда-нибудь подальше от Риги перебираться.

— А институт?

— Наверное, бросить придется.

— Ты что, меня мама убьет.

— А иначе она убьет меня. Жениться я не могу, значит буду в ее глазах каким-то подлецом выглядеть. Трудно будет встречаться с тобой при таком отношении твоих родителей ко мне. А что если тебе перевестись в какой-нибудь другой институт, в Новосибирск или, еще лучше во Владивосток? Ты за расстояния не бойся, это для других они расстояния, а для тебя один шаг, одна секунда. Можешь в моем Белогорске жить, дружить там с моими сестрами, а на лекции будешь во Владивосток бегать.

— Ну и зачем мне комсоргом быть, если я все равно переведусь? Тем более, что меня скоро тошнить начнет.

— Не начнет. Я уже проконсультировался.

— С кем?

— С грэйвом. — Макс указал Ленке на свое запястье. — Ты что думаешь, что те, кто могут перемещаться в пространстве и времени, не справились с каким-то там токсикозом?

— Макс, а может... может, если такие сложности... может потом детей заведем? А сейчас положишь меня в свою медицинскую машину?

— Ленка, считай, я этого не слышал. Надо было таблетки пить, которые я дал, а сейчас уже всё, я отцом себя стал ощущать. Да не бойся, прорвемся. Все равно когда-нибудь придется рассказать твоим родителям правду обо мне. Или дети проболтаются или внуки. Так что одевайся и возвращаемся в твое время, будем там сидеть, пока плана нет. Твой Дом колхозника с его антисанитарией сегодня отпадает, выбирай — или ко мне домой или к тебе. Ну в смысле ты к родителям, а я...

— К Зинке?

— Ага. Одиннадцатый час, а тут звонок в дверь и вваливается незнакомый малолетка.

— Почему малолетка?

— А так она меня иногда дразнила, когда по документам я был самую малость моложе ее. А теперь я на целых три года моложе. Представляю себе диалог — "Ты к кому, мальчик?". Шикарная ситуация. Если бы хотя бы она жила одна, а так... Нет, Лен, как-нибудь в другой раз. Заново познакомлюсь, заново подружусь, и уже потом объяснюсь.

— Ну так сделайся постарше. Сколько для этого времени надо?

— Да не в этом дело. Уйду сюда, там время стоит. Там секунда прошла, а я уже другой. Просто трудно вживаться в новый возраст. Новое лицо, новые документы, новая биография. Сам себя в зеркале не узнаёшь, шарахаешься. Гормоны по-другому бурлят. Да и тебе мое новое лицо может не понравиться.

— Эх ты, герой-любовник, — довольно потянулась Ленка и села на кровати. — Не видать тебе твоей Зиночки как своих ушей. Будет к нам в гости приходить и про своего пропавшего Эдика тебе рассказывать, пока замуж за кого-нибудь не выскочит. Она же теперь одна осталась, без плохо на нее влияющих гулящих подруг. Все, Макс, поехали. Мне еще девчонок надо предупредить, что я на воскресенье домой отправилась. И сумочку надо забрать, там и ключи от дома и деньги. Где моя одежда?

Ленкины туфельки и колготки остались в 77-м, и Макс, чтобы не ходить туда и назад, просто включил ей программу-каталог. Увидев, что примерку можно производить прямо на ее голографическое изображение, Ленка пришла в полный восторг. В целях значительной экономии времени Макс на пару минут был изгнан из спальни и принялся обдумывать планы на ближайшие часы.

— Хочет заехать однокурсниц предупредить? А что, если они на хвост упадут, домой в Ригу смотаться? Нет, "рафик" для этой поездки слишком большой, слишком многоместный. Мне-то не жалко, вот только не будут ли Ленкины попутчицы слегка шокированы тем, что до Риги мы доберемся всего за пару секунд? Да и по рижским дворам на этом бусике рулить не хочется. Мотоцикл? Нет, давно не ездил, кроме того, в городе ночью он как красная тряпка и для гаишников, и для любой дворовой компании. Жигуленок? Сзади три места остается. Хотя... два мешка картошки их полностью аннулируют. И багажник надо чем-нибудь забить, чтобы мешки с заднего сидения в него засунуть было нельзя. А дальше что, так и ехать по городу с мешками? Так, придется сменить машину по дороге.

— А Ленка права. Не получается у меня ничего с Зинкой. Они в одном часовом поясе живут, когда Зинка не на работе, Ленка тоже. А значит, будем считать, что я всегда с Ленкой. Не всегда, но заранее не предугадаешь. А если так? Если во Владике четыре дня, то здесь раннее утро. Тоже ничего не выходит. Вот если бы Ленка в Риге, а Зинка во Владике — тогда да. Нет, задачку с Зинкой за пять минут не решить. Отвезу Ленку домой, вернусь сюда и обязательно чего-нибудь придумаю.

Макс обнаружил, что размышляет уже минут двадцать, а Ленка все не выходит. Вот тебе и пара минут. Отправившись в спальню, Макс уже примерно представлял, что он там увидит.

На кровати высилась гора одежды, Ленка вживую примеряла очередное понравившееся платье, а Ленкина голограмма, переключенная в режим зеркала, повторяла все ее движения. И только тогда, когда девушка снова потянулась к планшету, а на месте его не оказалось, она заметила Макса. Тот стоял с удрученным лицом.

— Лен, а долго думал, говорить тебе или нет. Дело в том, что диагностика выявила у тебя одну болезнь, легкую, но практически не поддающуюся лечению. У нее длинное название.

— Какое?

— Синдром бездонного гардероба. Вещей много, а надеть нечего. Вот скажи, чем тебе не нравится это платье?

— Макс, ну там же еще есть, я еще хочу померять хотя бы то, которое справа на предыдущей странице. Дай планшет.

— Ленка, я подозреваю, что там столько всего, что ты и за сто лет не перемеряешь. Я же не отнимаю у тебя эту игрушку, я говорю — в следующий раз. Ну хочешь, я тебе ее домой дам, только тебе придется от родителей запираться. Ты посмотри, какая гора шмотья уже образовалась, ее же минут пять в синтезатор запихивать придется.

— Зачем?

— На атомы разложить. Ну, Лен, ты же в любой момент можешь опять все это синтезировать, чего им тут валяться?

— Макс, не надо. Ну дай я с собой хоть парочку возьму. У меня дома в комнате замка нет. — испугалась Ленка.

— Ладно, выбирай свою парочку. Но если дома засекут, сама выкручиваться будешь. Бросай в синтезатор, там оно все аккуратно сложится прямо в дорожную сумку.

— А сумка большая? — быстро спросила Ленка.

— Сколько вещей, такая и сумка — беспечно ответил Макс.

Ленка радостно сгребла почти всю кучу и стала пихать ее в синтезатор. На кровати осталось только одно платье, пара лифчиков и кучка трусиков.

— Ладно, кидай и это, улыбнулся Макс.

Сумка оказалась на удивление небольшой. Макс поднял ее и посмотрел на Ленку.

— Лен, вот когда я тебя тут оставлял, ты что собиралась выбрать? Ты вот так босиком и пойдешь? В одном платьишке? Там сентябрь, ночь. Практически зима, лютый мороз. Всё, за дело берется профессионал.

На голографической Ленке появились ватные штаны и валенки. Макс покачал головой, платье тут же заправилось в штаны. Макс взмахнул рукой, сверху появился овчинный тулуп, а на голове пуховый платок.

— Ну как, нравится? — поинтересовался Макс у опешившей Ленки. — По глазам вижу, что нравится. Сейчас материализуем и оденем тебя соответственно прогнозу погоды.

Макс открыл синтезатор и достал из него туфельки, колготки и легкую курточку. Голографическая Ленка моментально переоделась и показала живой Ленке язык.

— Макс, а сделай мне точно такое же ожерелье, как у Зинки, — попросила Ленка, закончив хихикать.

* * *

В дверь позвонили. Почти десять, кого это еще там принесло по темноте? Соседям, наверное, чего-то понадобилось. Или Брежнев заскочить решил. Он сейчас как раз здесь. Только что в телевизоре по улицам бегал, порядок наводил. Действительно, куда это годится, дорога в новом микрорайоне, новенькая, а люки какими-то зигзагами идут, попробуй не наехать. Другого места, не нашлось, что ли? Ладно, надо идти открывать.

Повернув ключ и распахнув дверь, он даже не успел рассмотреть гостей — тут же оказался лежащим на полу с вывернутой рукой.

— Отпусти человека. Чего ты на него накинулся? — сверху послышался отдаленно знакомый голос.

— Да у него нож был, посмотрите, весь в крови. А кроме хозяйки здесь никого не должно быть. Надо квартиру проверить, вдруг бандит.

Кто-то осторожно, почти бесшумно, двинулся внутрь.

— Ну что там — спросили сверху, когда шаги вернулись. Девушка где?

— Девушка в ванной лежит.

— Мертвая?

— Нет, просто голая. Купается и песенки мурлыкает. А этим ножом он печенку резал. Да не ее, а говяжью. Я сковородку на кухне выключил.

— Ты кто? — пленника перевернули на спину и усадили на пол. Рука осталась вывернутой, но железная хватка немного ослабла.

— Я его знаю — заявил с лестничной площадки знакомый голос. — Отпусти его, Коля. И помоги-ка ему подняться.

Все-таки Брежнев. Ну, Ирка! — огорчился Эдик, увидев обладателя голоса.

— На лестнице все подождите — скомандовал Брежнев. — Да оставьте вы его, куда потащили?

— Ну хоть так, — подумал Эдик.

— В комнату не пригласишь? — поинтересовался генсек, когда охрана закрыла дверь.

— Проходите, Леонид Ильич, будьте как дома. — без особого энтузиазма съязвил Эдик, потирая вывернутое телохранителями запястье. — Чай будете?

— Нет, спасибо, я на минутку. Зашел, так сказать, проведать.

— Меня или ее?

— Ирину. Поручение давал, квартиру выделить, вот и заехал посмотреть, как устроилась. А ты как здесь?

— Я? В гости зашел.

— Удивляюсь я тебе. Какой город не возьми, везде у него девушки, да не по одной. Как только успеваешь?

— А в каком еще? У меня, Леонид Ильич, частичная амнезия. Даже справка из психушки есть.

— Кто бы мне такую справку выдал, — улыбнулся Брежнев. — Удобно. Чуть что не так — помахал справкой и в соседний подъезд в гости. Докладывали мне про твою амнезию. Дурак, таких девушек забыл. Меня то хоть помнишь?

— Вас, конечно, помню.

— Ну еще бы не помнил. Два раза уже виделись.

— Где?

— Как это где? Ты же говоришь, помнишь.

— Ну это я в телевизоре помню, в газетах. А чтобы мы лично встречались — не помню.

Открылась дверь ванной и вышла Ирка. Она, наклонив голову вниз, вытирала полотенцем волосы и гостя поэтому не заметила. Брежнев и Эдик покосились друг на друга и снова перевели взгляд на Ирку.

— Издеваются — грустно подумал Эдик.

— Опоздал, — подумал генсек, — такую девушку увели. Теряю хватку. Эх, надо было Аллочку в Ригу взять, а теперь вся ночь пропала.

— Ну, как там с ужином для трудящихся всех стран, готово? Трудящиеся жутко про...

Ирка наконец-то пристроила на голове полотенце и резко подняла голову, откидывая его назад. Взвизгнув, девушка бросилась назад в ванную. На шум в квартиру тут же ворвались телохранители.

— А ну брысь! Я где сказал ждать? И нож на кухню верните. И, еще. Когда в чужом доме в ванную заходите, стучаться надо.

— Эдик, принеси мне платье из спальни, у меня здесь ничего нет — попросила Ирка, высунув голову из-за двери.

Эдик, мигом повеселевший после Иркиного побега, принес ей одежду.

— И давно ты с ней? — поинтересовался генсек.

— С 8-го мая. А вчера заявление подали. Через пять недель распишемся.

— Долго.

— Долго. Но быстрее никак. Нет оснований раньше, чем через месяц после подачи заявления. Месяц и еще плюс очередь, итого пять недель.

— Да, очень долго. За пять недель жених и сбежать может.

— Не сбегу. Мы и кольца уже купили, и платье, и фату.

— А где праздновать будете?

— Да здесь, наверное, и будем. Приглашать то особо некого. Семь-восемь Иркиных подруг да ее мама. Поместимся, квартира большая.

— А завтра жениться не хочешь? Где-то в час дня. Я поспособствую.

— Хочу, только не выйдет. Мы свидетеля еще не нашли. Свидетельниц море, а вот со свидетелями в Риге напряженка. Я здесь недавно, друзьями еще не обзавелся.

— Не беда, тоже мне проблема. Меня в свидетели возьмешь?

Посмотрев на ошарашенного Эдика, Брежнев весело рассмеялся.

— По какому поводу веселье? — спросила появившаяся из ванной Ирка. Она успела не только одеться, но и слегка накраситься. — Надеюсь, не надо мной смеетесь?

— Конечно нет. Мы тут с Эдиком решили вашу свадьбу немного перенести.

— Как перенести? Куда?

— На завтра. Месяц — это слишком долго. Сбежит, уверен, сбежит. А если свадьба завтра, то сбежать не успеет.

— Как завтра? Эдик, а ты подумал, что мы на стол ничего не приготовили? А мои подруги? Они же даже в парикмахерскую сходить не успеют, прически сделать. А мама? Ей же от Витебска добираться, а она еще ни о какой свадьбе не знает.

Брежневу вдруг стало совсем весело. Он, конечно же, пошутил насчет завтра, но шутку то всерьез восприняли... А вот возьму и сделаю. Загс то что — один звонок туда и готово. А вот сама свадьба — попробуй так организуй, чтобы все довольны остались. И дело не в праздничном столе — дело именно в том, чтобы поломать планы всех будущих гостей. Вот тогда и посмотрим, кто не друг и не враг, а так... Кто все свои дела, запланированные на субботу, бросит, чтобы прийти и поздравить, а кто откажется. Давно он так не чудил, ой как давно. И черт с ними, с прежними планами на Ирку. Так даже лучше. Все-таки разница в возрасте очень большая, а теперь никто даже упрекнуть не сможет. Начудил он тогда, в июле, разоткровенничался с Воссом. Ну а теперь все в шутку можно обернуть, мол, разыграл тебя тогда. Всё, решено.

— Подумаешь Витебск. Пятьсот километров всего. Сейчас позвоним и через три часа она будет здесь. Спорим? Какой там адрес?

Брежнев снял трубку и вопросительно посмотрел на Ирку. Она достала листок, ручку и написала адрес.

— А какой в Витебске телефонный код? — поинтересовался Брежнев.

— Не знаю. Наша АТС еще не подключена к междугородней, разговор надо заказывать. Набирайте ноль-семь, скажете — в кредит. Да бросьте, не получится ничего. А без мамы я замуж несогласная. Вот если бы хотя бы в следующее воскресенье...

Но Брежневым уже овладел азарт. Он набрал номер и стал ждать ответа.

— Два часа пятьдесят пять минут осталось. Пятьсот километров — напомнила Ирка.

В трубке ответили.

— Девушка, добрый вечер. Как вас зовут, случайно не Тома? Тома? Ну прямо как в песне. Томочка, соедините меня пожалуйста с Витебском, с первым секретарем обкома. Да, нет, туда поздно уже, попробуйте на его домашний. А Вы с центральной соединитесь, там номер должны знать. Кто вызывает? Брежнев Леонид Ильич. Да, тот самый. Куда, извините, не расслышал?

Генсек отнял трубку от уха и удивленно посмотрел на нее, как будто видел это изделие в первый раз в жизни. Из трубки доносился длинный гудок.

— Говорит, чтобы шел в жопу. И еще в КГБ обещала позвонить.

Ирка мелко затряслась от смеха и опустилась на стул. Брежнев, глядя на нее, сам захохотал.

— Страшно далеки они от народа, — пошутил Эдик, когда генсек закончил смеяться.

Брежневу шутка понравилась.

— Это из анекдота, что ли? Слышал когда-то, но забыл. Ну-ка, напомни.

— Это из какой-то статьи Ленина, про Герцена — улыбнулся Эдик.

— Да? Тогда надо запомнить, — виновато сказал генсек и снова засмеялся.

— Как говорила нам наша преподавательница марксистско-ленинской философии Баева Сауля Сатырбековна, запоминать не надо, надо законспектировать, — продолжил шутку Эдик.

— Ладно, жених, шутить мы завтра будем, а сейчас позови-ка мне с лестницы старшего.

Эдик сходил и вернулся с Богомоловым.

— Слушаю, Леонид Ильич.

— Значит так, Володя. В связи со сложной международной обстановкой, объявляю в Белоруссии военное положение. Вот тебе витебский адрес, и чтобы через два часа пятьдесят минут ее мать была здесь. Скажете — у дочки в час дня свадьба. Хоть на истребителе ее везите. Выполнять приказ. Кругом и шагом марш.

Богомолов четко развернулся и направился к выходу.

— Стойте! — воскликнула Ирка. — Я представляю, что вы там сейчас устроите. Приедете на танках, а потом вся улица будет судачить, за что именно маму арестовали. Лучше пусть ваши соединят этот телефон — Ирка показала на аппарат и быстро набросала на листочке два номера — вот с этим. Я тетю Надю попрошу, она к маме сходит, там недалеко, пять минут всего, и уже минут через десять мама собираться начнет. А вы спокойно подъезжайте к маме через час, а лучше через два, на какой-нибудь машине попроще, вроде Москвича, потом пересядете. И не надо в три часа укладываться, моя мама самолетов еще с войны боится. В Витебске в половине первого есть проходящий поезд на Ригу. Сюда он около девяти приходит, мы встретим. Вы, главное, с билетами помогите. И тетю Надю, если она захочет, тоже возьмите.

Богомолов вопросительно посмотрел на Брежнева. Тот разрешающе махнул рукой.

— Если уж так самолеты не любит, то на машине можно домчать. На машине от Витебска максимум пять часов.

Богомолов снял трубку, набрал номер, назвал пароль. Попросил соединить с Витебском, назвал номер и протянул трубку Ирке.

Пока шли длинные гудки, Ирка кивнула Брежневу на Богомолова и подняла большой палец. Брежнев развел руками.

— Тетя Надя, добрый вечер. Да, это я. Не спите еще? Телевизор смотрели? Интересно? А Вы случайно не знаете, мама дома или нет? Ах, она у Вас? Легла уже? А Вы скажите, что дочка замуж выходит и дайте ей трубочку. Завтра свадьба, ей в Ригу ехать надо. И Вас я тоже приглашаю. Ну тетя Надя, ну позовите сначала маму, я потом все расскажу. Эдик его зовут. Да, скоро заедут и отвезут. На машине. Приедете, да? И к вам тоже заедут. Теть Надя, ну маму мне, маму, пожалуйста...

Быстро договорившись с мамой, Ирка передала телефонную эстафету Владимиру.

— Хорошо, что я тёть Наде позвонила, а то бы вы там дверь поцеловали и всё. Ладно, сейчас надо решить, что дальше делать... Так, стулья, столы — это по соседям побираться надо... Тарелки...

Ирка задумалась и начала загибать пальцы.

— Гостей считаешь?

— Да. Надо же узнать, сколько стульев не хватает.

— А меня посчитала?

— Вас? Мы, конечно приглашаем, но Вы же все равно не придете? Или придете?

— Обязательно приду. Воскресенье, у меня почти выходной. И, кроме того, где это видано, чтобы свадьба без свидетеля проходила?

— Да, свидетеля-то я и не посчитала. Тьфу ты, свидетеля то еще нет. Эдик, иди сюда. Ты что-нибудь со свидетелем придумал?

— Когда я мог придумать?

— Так, что-то я не понял. — хитро прищурился Брежнев. — Мы же с тобой договорились, что свидетелем буду я.

— Со мной?

— Конечно. Возражений я не слышал. То есть, что, теперь ты против?

— Да нет...

Ирка удивленно оглядела стоявших рядом Эдика и Брежнева и махнула рукой.

— Эдик, берем. Для сельской местности сойдет. Конечно, он тебе больше в посаженные отцы годится, чем в друзья, но выбора то нет. И отступать некуда.

— Зато мы с ним давно знакомы — начал набивать себе цену Брежнев. И, самое главное — у меня опыт есть, а свидетель, как ни крути, должность нелегкая.

— Да? А где вы познакомились? Он мне ничего не рассказывал.

— Да он просто не помнит. А познакомились мы в Белогорске, город такой в Сибири есть. Он тогда был в компании двух хорошеньких девушек, так что, Ирина, ты за ним хорошенько присматривай. Если что, сразу жалуйся мне, а то со свидетелей у государства особый спрос. Оштрафуют меня и фамилии не спросят. И вот еще что. Я вижу, пока получается, что мужского пола на свадьбе буду только я, не считая самого жениха. И скажи мне, пожалуйста, это свадьба будет или девичьи поминки по потерянной подруге? А раз свадьба, надо ведь и потанцевать, и невесту украсть, а потом найти и вернуть. Я один со всем не справлюсь. Что, у подруг парней нет, которых они могут с собой привести? Ну или на худой конец, пригласил бы Эдик кого-нибудь с работы. У него же там компания молодежная.

— Точно, мы просто еще об этом не думали. Позвоню Свете и Кате, — Ирка указала на фотографию, — им тоже квартиры с телефонами дали, пусть с раннего утра в общагу смотаются, остальным передадут и на связи будут. А ты, Эдик, своих коллег с работы пригласи.

— Я даже не знаю. Я еще в коллектив не успел влиться. Начальника вот надо бы, конечно, пригласить, так он же женат. А остальные... у меня ни телефонов, ни адресов нет.

— Ладно, разберемся еще. У тебя нет, у начальника есть. Приглашай всех, кто-нибудь да придет. И еще. Ничего не куплено, не приготовлено, да и места у нас дома все-таки не хватит... Так что, давай тогда в ресторане отмечать, как ты и хотел. Пробегись с утра, закажи где-нибудь столики, а маму я сама встречу. И спиртного купи, с собой возьмем, в ресторане оно в два раза дороже. Нет, спиртное потом, после загса, непонятно, сколько брать.

— Стоп, стоп, стоп, стоп — замахал руками Брежнев. — Свидетель берет все хлопоты по организации свадьбы на себя. Какой у вас тут лучший ресторан?

— Ой, а я даже не знаю, — ответила Ирка.

— Я тоже не спец по ресторанам. Студентами мы или в "Щетку" ездили или в "Русельник". Так, еще Ленинград знаю, в Метрополе бывал и...

— Ладно, разберусь как-нибудь сам. А на сколько человек столы накрывать, вы мне в загсе скажете.

— Вы, Леонид Ильич, только оденьтесь как-нибудь помоднее. Для загса и приемов заграничных послов этот костюмчик еще подойдет, а для свадьбы надо что-нибудь более легкомысленное.

— Оденусь так, что меня никто не узнает, обещаю, — широко улыбнулся Брежнев. — Кстати, Эдик, а ты армейских друзей пригласить не думал?

— Думал, но приглашать бесполезно. Кто их отпустит в такую даль? Даже если Вы вмешаетесь, ничего не получится. Вот, смотрите. Звоните в штаб ВВС — там по команде звонок спустится дежурному по части. Это же не тревогу объявить — раз и готово, надо фамилии передать, адрес. куда ехать, к кому. Ну ладно, предположим, за пятнадцать минут управятся. Предположим, машина с водителем на месте, а не в разъезде. Пока заведутся, пока до жилого городка доедут — еще 15 минут. Двое в общаге живут, трое женатых — всем сообщить еще минут 15. Минут 15 на сборы — вот и час прошел. До города 70 км, да еще до аэропорта. Полтора часа.

— Так много?

— Ну так авто — УАЗ, а водитель — солдат. Им гонять неположено, да и в городе они вряд ли были, обязательно заблудятся. Да и толку спешить? Самолет на Москву днем. До нее 4 часа лету, потом в другой аэропорт, оттуда еще час до Риги. Не успеют.

— А если тревогу объявить, да своими самолетами привезти?

— Тогда успеют. Только техсостав бомбардировщиками не перевезешь. Пассажирских мест в кабине нет, да и не положено. Но даже если все это обойти, все равно они здесь приземлиться не смогут — слишком полоса короткая. да еще неизвестно, выдержит ли она такой самолет.

— А что, других самолетов у вас там нет?

— Нет. Бывает, стоят транспортники, большей частью Ан-12, но только тогда, когда куда-то техсостав перевозить надо. И лететь в нем сюда часов 8, наверное. Какая свадьба после такого перелета?

— Ну а что такого? Летишь себе и лети. Даже поспать можно.

— Где там поспишь? Это же не пассажирский самолет, в гермокабине удобных кресел нет, а в грузовом отсеке и дубак страшный и в кислородной маске надо лететь. Заснешь — маска слезет и ага, через пару минут ты уже не жилец. Нет, Леонид Ильич, даже у Вас ничего не получится. И потом, сами посудите, сколько керосина ради пяти гостей сжечь придется. А назад как? Да, ведь еще надо командировку им выписать, значит строевую и финчасть из дома выдергивать, комполка или начштаба... Нет, не надо городить проблемы, хотелось бы их повидать, но обойдусь.

— Ну ладно, тебе виднее.

Брежнев встал и подошел к Богомолову.

— Ну что, Володя, как там дела?

— Все нормально. Надежда Сергеевна и Елизавета Ильинична решили, что на машине будет лучше, чем на поезде. Сюда их должны подвезти ровно в половине восьмого.

— Отлично.

Брежнев посмотрел на часы.

— Ну что, жених и невеста, мы удаляемся. Заеду за вами завтра в половине первого, будьте готовы.

— Всегда готовы! — поднял руку в пионерском приветствии Эдик.

* * *

— Поехали, — скомандовала Ленка, поудобнее устроившись на переднем сидении. Зря ты эти мешки сюда положил. Все танцуют, в комнате никого. Ты, наверное, сам забыл, что дискотека еще не закончилась. Я просто написала Эльке записку и положила ей на кровать.

За первым же поворотом Макс остановился.

— Пересадка — объявил он и подхватил Ленкины вещи.

— А ту машину не угонят? — спросила Ленка, усевшись на место. Ты же ее даже не закрыл.

— Какую еще машину? Оглянись, нет никакой машины и никогда не было.

Макс включил освещение салона и протянул Ленке узенький и тонкий калькулятор. — На, звони, предупреди родителей, что скоро приедешь. Прикладываешь на две секунды палец к дисплею, калькулятор тебя опознает и становится телефоном. Набираешь кнопками нужный номер, он отображается на дисплее. Жмешь слева от номера, туда, где зеленая трубка — пойдет вызов, жмешь справа, где красная — отбой. Выпускаешь телефон из рук — это снова калькулятор. Динамик над дисплеем, под клавиатурой микрофон. Мой номер — восемь девяток, только я не всегда ответить смогу, даже если я здесь. Но постараюсь.

Ленка набрала нужный ей номер, нажала вызов.

— Добрый вечер, извините, что так поздно, а Зину можно?

Макс удивленно посмотрел на Ленку. Вроде домой хотела позвонить.

— Это Лена, подруга. Да, это я была. А куда? А когда заканчивается? Спасибо, до свидания.

Ленка посмотрела на свои новые часики.

— Давай, Макс, дуй к кинотеатру Маскава, да побыстрее.

Макс выключил салонный свет и, дождавшись открытия портала, медленно двинулся вперед. Как только справа показались крашеные бурой краской два железных гаража, включил ближний свет и прибавил газ. Попетляв метров сто между панельными пятиэтажкками, Макс выехал на улицу и повернул направо, к кинотеатру.

— Стой, Макс, мы немного опоздали. Народ уже вышел, вон, на остановке автобуса уже толпа. Ну ничего, Зинка все равно где-то тут на троллейбус пойдет. Посиди пока в машине.

Ленка перебежала на другую сторону улицы и пошла навстречу редкому ручейку зрителей.

Вскоре на тротуаре остались только Ленка с Зинкой. Ленка махнула Максу рукой. Он подъехал и развернулся.

Ленка усадила Зинку вперед, а сама уселась за Максом.

— Все, поехали ко мне домой, — сказала Ленка Максу и обратилась к Зинке, продолжая начатый на улице разговор.

— Так что, Эдик вообще ничего?

— Всех узнал, кроме нас с Юлькой. Лоб морщил, все "вроде, вроде"...

У Ленкиного дома разговор девушек продолжался еще минут пятнадцать. Зинка рассказывала последние институтские новости, в которые Ленка обязательно умудрялась вставить разнообразные предположения, сводящиеся к одному "а вот Эдик наверняка сразу придумал бы что-нибудь ". Наконец Зинка не выдержала

— Ленка, ну хватит! Эдик, Эдик... Договаривались же уже однажды... Вот вспомнит он меня, я ему добавлю, сразу забудет!

Макс внутренне поежился. Добавки не хотелось.

— Ну все, мне бежать надо. — сказала Ленка, открывая дверь. — Мои то не знают, что я на денек приехала, могут спать завалиться и буду я до утра в дверь трезвонить. Он тебя до дома довезет, а если захочешь, то довезет куда скажешь. А завтра созвонимся, встретимся, поговорим без лишних ушей.

Ленка вышла из машины.

— Ой, чуть сумку не забыла. Она в багажнике.

— Макс вышел из машины, открыл багажник, вытащил сумку, поставил неподалеку от Ленки, продолжавшей прощаться через опущенное дверное стекло.

— Ну все, пока.

Ленка повернулась к Максу и демонстративно поцеловала его в губы. Поцелуй был долгим, Макс даже немного расслабился. Оторвавшись от Макса, Ленка повернулась к удивленной Зинке.

— Ого! А я думала, это просто твой знакомый.

— Да нет, какой еще знакомый... Сама посмотри, — Ленка опустила молнию на куртке, — какое он мне ожерелье подарил, совсем как твое. Только он говорит, что это настоящие бриллианты. Может и в твоем тоже настоящие?

— Ленка, а как его зовут то? Ты нас даже не познакомила. Сколько ему лет?

— Ему 22.

— Салага, конечно, но тебе в самый раз.

Ленка поманила Макса пальцем. Тот послушно подошел.

— Знакомьтесь. Это моя подруга, Зина. А это Макс.

— Очень приятно, — улыбнулась Зинка Максу.

— Все Макс, садись в машину, отвези Зинку домой, ее тоже родители ждут.

Ленка дождалась, пока Макс сядет за руль, наклонилась к окну и громко, чтобы слышал и Макс, сказала Зинке:

— Ты с ним там поосторожнее. Ты не смотри, что он выглядит молодым, застенчивым и скромным, это просто маска. Он вообще любит маски носить и даже имена менять. Когда я с ним первый раз познакомилась, он говорил, что его зовут Эдик. И что фамилия его Зильберман. Прикольно, да? Его только по часам можно узнать, таких больше нет ни у кого на Земле. Так что аккуратнее, а то не успеешь глаза закрыть, как окажешься на том пляже с парусником. Он, конечно, тебя любит, сам мне сказал, но я бы на твоем месте все равно это хорошенько проверила. Все, пока, до завтра.

Ленка подхватила сумку и вошла в подъезд.

09.08.17

Общая линия сюжета практически закончена, на этом можно ставить точку и приниматься кромсать ранее написанное.

Не вошедшие в общий файл излишки, мелкие хулиганства и прочие остатки пока что, до принятия решения "они нужны" или "и так сойдет" будут лежать в "Прода"