— Да помолчи ты, — перебил Офелл, — обсказать все подробно, тому же Жадному, что Циклоп, собственно, не против братвы. Он изменника Зайца прихлопнет и все. А ежели стенка на стенку сойдёмся, то мало не покажется никому.

— Ты хочешь сманить Ойнея? — спросил Промах.

— Кого? — вскинулся Левый, — эту суку?! Да я его при первой же возможности на куски порежу! Эта тварь поганая надо мной изгалялась, а ты хочешь с ним задружиться?!

— Успокойся, — поморщился Офелл, — не верещи. Башка от тебя болит.

Он повернулся к Правому.

— Придумал я, Промах, как нам посторониться от котла, который скоро забулькает. Надо Циклопу намекнуть, что Жадного и тех, кто к нему прибьётся, мы возьмём на себя.

— Хочешь выманить их на драку? Одного Ойнея ещё можно приделать, но если полезут все...

— Ты что, дурак? Не будет никакой драки.

На "дурака" Правый не обиделся.

— Все же предложишь ему перебежать к нам? Я согласен с Паламедом. Нам с этим ублюдком не по пути.

— По пути или нет, я бы на вашем месте не зарекался, — загадочно усмехнулся Красный, — помниться, в твоей команде были люди из числа ойнеевой братвы? Приведи-ка ко мне кого-нибудь из них. Понадёжнее. Я с ним побеседую.

Каппадокия

— Значит, разговаривать он не намерен?

— Нет. Ариарат показал ему золочёные ножны акинака, принадлежавшего Каувайче. Фарнабаз узнал их и совсем обезумел. Ариарат рассказал, что останки посла и его спутников нашёл какой-то пастух.

Селевк откинулся на спинку походного кресла, пристально разглядывая стоявшего перед ним каппадокийца. Варвар представился слугой некоего могущественного перса, имя которого он отказывался назвать.

Селевку подобная дерзость, разумеется, не понравилась, но он не стал вставать в высокомерную позу, ибо варвар пообещал пролить свет на убийство послов. Стратег слушал каппадокийца, почти не перебивая. В этом деле истину приходится собирать по крупинкам. Позже будет время, как следует тряхнуть варвара, а сейчас пусть говорит. Он сам пришёл.

— Ариарат представил какие-нибудь доказательства того, что посла убили македоняне?

— Он приказал доставить того пастуха и Фарнабаз лично его допросил. Останки принадлежат телохранителям посла, других не найдено. Это говорит о том, что убийцы, устроив засаду, не понесли потерь или унесли своих. Нашли кости в стороне от дороги, то есть трупы туда специально оттащили.

— Разве это может считаться доказательством нашей вины? Так могли действовать и разбойники.

— Он уверил хазарапатишу, что все ценности, деньги посла остались на месте. Разбойники бы их забрали. В доказательство предъявил ножны Каувайчи и ещё несколько дорогих вещей, которые хазарапатиша тоже узнал. Кроме того, разбойники не стали бы забирать трупы македонян, а ведь послы ехали вместе.

— Фарнабаз побывал в месте бойни?

— Нет.

— Значит, он во всём поверил Ариарату на слово?

— Да, господин.

Это какое-то безумие... Селевк потёр виски руками. Сын Артавазды сошёл с ума? Жажда мести совсем затуманила его разум. Он возглавляет "первую тысячу" телохранителей Дария. Разве можно, расследуя такое дело, верить на слово? Он пристрастен и это мешает ему смотреть своими глазами. Артаксеркс Ох тоже верил всему, что ему нашёптывал египтянин Багой, отчего многие люди расстались с жизнью. Далеко не все из них злоумышляли против царя царей.

Каппадокийца стратег принял в своём походном шатре. При разговоре присутствовал ещё один македонянин — Пифон, сын Кратея. Как и Селевк, он когда-то состоял в числе телохранителей Александра и остался в Азии с Антигоном. Тогда ещё молодой человек, он не занимал высоких постов, но к тридцати трём годам проявил себя, отличился в пафлагонских походах. Друг Селевка, он давно уже стал его правой рукой.

— Ты так настойчиво убеждаешь нас, что переговоры с Фарнабазом бесполезны... Какая тебе или твоему господину в том выгода? — спросил Пифон, выступив из-за спины стратега.

Багавир (а это был он) ответил спокойно. Ожидал такой вопрос.

— Хшаятийя почти перестал уделять внимание государственным делам, но кое-кто из его приближенных считает, что воевать с македонянами не следует. Фарнабаз, однако, жаждет войны и мщения. Он пропустил мимо ушей советы многих уважаемых людей. Он подчинил себе волю царя царей и в гордыне своей, почти не таясь, правит от его имени. Он превращается во второго Багоя. Многим это не нравится. В том числе и моему господину.

Селевк усмехнулся. Понятно. Придворная грызня. Ничего нового.

— Это все только слова, — сказал Пифон, — где доказательства?

— Прошу простить меня, господин, — согнулся в поклоне Багавир, — немногим я могу подтвердить правдивость своих слов. Разве тем, что войско Фарнабаза свернуло с Царской дороги. Хазарапатиша осведомлён о твоих приготовлениях и не намерен атаковать в лоб. Он обойдёт тебя, переправившись через Галис севернее.

Селевк и Пифон переглянулись. Македонское войско стояло на западном берегу пограничной реки уже двенадцать дней. Селевк не собирался переправляться, он надеялся, что кровопролития удастся избежать, но на всякий случай построил земляные укрепления у моста. Сколько у Фарнабаза воинов он не знал и готовился к худшему. Значит персы, ещё не подойдя к мосту, уже осведомлены о том, что македоняне здесь и ждут их.

— Ты можешь проверить правдивость моих слов, отправив разведчиков. Но, убедившись, что я не лгу, упустишь время. Фарнабаз переправится. Твои укрепления окажутся бесполезными. У хазарапатиши тридцать тысяч воинов.

Пифон крякнул. Селевк остался невозмутим.

— Хазарапатиша уже близко. Я опередил его не более чем на день. Тебе следует спешить, — продолжал каппадокиец.

— И опять никаких доказательств, — раздражённо бросил Пифон.

— Прости, почтеннейший, — опять поклонился варвар, — других слов у меня нет, но мой господин искренне хочет помочь вам. Он подозревает Ариатара в убийстве послов.

— Вот как? — заломил бровь Селевк, — откуда ему это известно?

— Мой господин не счёл нужным посвятить меня. Прошу простить.

Селевк некоторое время пристально смотрел в глаза каппадокийцу, потом сказал:

— Пока я не принял решения, как поступить. Ты останешься здесь. Под стражей. Если солгал — умрёшь. Сказал правду — будешь вознаграждён. Пифон, проследи, чтобы с него не спускали глаз, но не причиняли обид. Он — наш гость, — стратег усмехнулся.

Пифон выглянул из шатра и отдал распоряжения начальнику стражи. Багавира увели. Пифон вернулся. Селевк задумчиво прохаживался перед походным столом.

— Что если варвар не врёт? — медленно проговорил стратег, — как известно, "держи вора" громче всех кричит сам вор. Вдруг это правда? Ариарат — убийца послов?

— Зачем это Ариарату? — спросил Пифон.

— Он уже получал от нас по носу, решил расквитаться.

— Таким диким и рискованным, таким запутанным способом?

— Почему нет? Все идёт, как он задумал. Пришло войско царя царей на помощь. А иначе бы на него махнули рукой. У Дария полно иных забот, не зря же он решил мириться с нами.

Пифон недоверчиво покачал головой

— У меня уже череп раскалывается от этих тайн, — Селевк остановился у стола, налил вина в кубок, выпил, — Антигон уверен, что во всём виноват Лагид, ты веришь этому варвару, утверждающему, что убийца — Ариарат... А может быть тут вообще все просто и послы погибли, попав в засаду разбойников. Ведь не зря за каппадокийцами числится дурная слава.

— За годы, проведённые здесь, я понял, что у азиатов по-простому ничего не бывает, — усмехнулся Пифон.

— Да уж. Я почему-то вспомнил сейчас тот узел, которым в Гордии к алтарю Зевса привязана телега. Вот уж образец бессмысленной мудрёности.

— Ты разве забыл? Тот, кто его развяжет, будет владеть всей Ойкуменой.

— Я слышал, только Азией, — возразил Селевк, — помню, Пердикка пытался развязать и ещё кто-то. Кажется, Леоннат. Мне наше нынешнее дело представляется таким же запутанным узлом.

— Говорят: "Ищи, кому выгодно".

— Да тут, кого не копни, всем выгодно.

— Может, неглубоко копали?

— Предлагаешь допросить этого варвара с пристрастием? Умрёт в муках, но не скажет ничего. Я эту породу насквозь вижу. Это не простой посланник, — Пифон при этих словах Селевка скривил губы в усмешке, — поверенные высоких вельмож становятся таковыми за то, что крепко язык держат за зубами. А он, чует моё сердце, служит кому-то, кто к царю царей двери без стука отворяет.

— Мазей?

— Все может быть. Тоже о нём подумал.

— А я думаю, все же стоит попытаться допросить, — возразил Пифон, — ведь даже если удастся избежать драки с Фарнабазом, тайну мы не раскроем. Фарнабаз явно сам ничего не знает. Его, дурака, кто-то ведёт вслепую.

— Если каппадокиец не врёт, у Фарнабаза тридцать тысяч воинов, вдвое против нашего. С чего бы ему измышлять какие-то хитрости?

Пифон усмехнулся.

— Может, персы, наконец, уяснили, что эллины последнее время крепко бьют их меньшим числом?

— При Адане, вообще-то, не очень крепко вышло, — мрачно бросил Селевк, — хвалебных криков было много, но я-то ещё из ума не выжил, все помню, какой ценой мы взяли победу.

— Кому ты рассказываешь...

Селевк ещё походил взад-вперёд. Остановился.

— Успокойся, — посоветовал Пифон, — варвар не похож на самоубийцу. Думаю, он не солгал. В любом случае, здесь не голая степь. Кругом скалы. Даже если уйдём отсюда, всегда найдём узкое место, где нас не охватят конницей.

— Ты прав, — кивнул Селевк, — довериться варвару столь же опасно, как и пропустить его слова мимо ушей, но бездействие часто более губительно. Довольно метаться. Сначала разберёмся с Фарнабазом. Выступаем. Глаза следует держать открытыми.

Войско Фарнабаза переправлялось через Галис в трёх парасангах к северу от моста, возле которого остановился Селевк. День клонился к вечеру и хазарапатиша спешил. Он собирался совершить ночной марш и на рассвете обрушиться на спящий македонский лагерь. Племянник Мемнона научился от своего хитроумного дяди многим стратигемам, вот только не учёл, что не со всяким войском подобное можно провернуть.

Царь царей, поддавшись советам Мазея, позволил Фарнабазу собрать довольно большую рать, три байварабама[77], но в число её вошли далеко не самые лучшие воины. Дарайавауш не разрешил хазарапатише взять эллинских наёмников. После расползания хшатр персы уже не могли рассчитывать на сильную конницу бактрийцев и саков. Мазей убедил царя царей придержать вавилонян и сирийцев (он не хотел разбрасываться ими в преддверии войны за Киликию) и основную массу пехоты сына Артавазды составили курды, пешие щитоносцы-такабара, набранные в Северной Месопотамии. Эти воины, умелые и опытные, происходили из племён, часто поднимавших мятежи против власти царей, а потому считались не слишком надёжными. Фарнабаз прекрасно это знал и потому предпочитал не рисковать и не лезть на македонян нахрапом. Предпочитал надёжно задавить яванов численным превосходством. Штурмовать переправу при таком раскладе было совершенно невыгодно.

[77] Байварабам — крупное подразделение персидского войска, десять тысяч человек, командовал которыми байварапатиша.

Конницы он имел достаточно, хотя доспешных копейщиков азаданов, "благородных", ему дали всего три сотни, а все остальные всадники были лучниками-мидянами.

В Газиуре Фарнабаз переговорил с Ариаратом о состоянии дел, допросил лазутчиков и поделился с сатрапом своими планами. Пополнив ряды войска каппадокийцами, Фарнабаз выступил навстречу Селевку. Он уже знал, что тот его ждёт у Галиса.

Замысел обхода македонян представлялся Фарнабазу единственно верным. К мосту отправилась треть войска. Самая слабая его часть. Создавать видимость присутствия. Сам хазарапатиша оставил обоз и свернул на север. Он опасался, что на восточном берегу действуют лазутчики врага и старался двигаться быстро, потому, подойдя к реке, сразу приступил к переправе, не дав отдыха людям и лошадям. Курды, мидяне, персы и каппадокийцы, составлявшие его воинство, к тому времени уже изрядно устали. Многие совершенно выбились из сил, измученные непривычно долгими и торопливыми переходами.

Брод оказался не слишком широким. В самой мелкой его части реку переходила пехота. Местами вода доходила воинам до груди. Предстоял ещё долгий марш по левому берегу и воины раздевались, чтобы не идти в мокром. Свёрнутую одежду, щиты, оружие, несли в руках. Люди очень устали, многие всё равно не сберегли от воды свою ношу, чрезвычайно неудобную, хотя не так уж и тяжёлую (почти никто из пехотинцев не имел доспехов, а громоздкими ростовыми прямоугольными щитами персы давно не пользовались).

Конница переправлялась рядом, в более глубоком месте. В отсутствии обоза, свои и конские доспехи воины перевозили в мешках, перекинутых поперёк лошадиных спин. Сейчас их пришлось взгромоздить на себя. Местность безлесная, лишь заросли ивы по берегам, но для постройки плотов (хотя бы для перевозки поклажи) этого было явно недостаточно.

Переправилось более двух третей войска, когда окрестные холмы внезапно почернели: через их гребни переливалась конная лавина.

Фарнабаз в это время находился у переправы в окружении своих телохранителей. Он не сразу обратил внимание на усилившийся за спиной галдёж своего лоскутного воинства, а когда почуял неладное, лёгкая конница Селевка, составленная из азиатов, уже заваливала дротиками нестройные ряды противника.

Переправа в узком месте пехоты и конницы одновременно, перемешала войско персов, превратила в бестолковую толпу. Пехота заметалась, путаясь под ногами у всадников, а те, увязая в сырой рыхлой почве, не могли выбраться на простор. Конные лучники расстреляли бы метелей дротиков Селевка с большого расстояния, если бы не кипящая вокруг каша, из-за которой им удалось нанести противнику совсем небольшой урон.

На флангах персов атаковали легковооружённые пехотинцы-псилы[78], большей частью набранные в Вифинии, Писидии, а так же среди племён Пафлагонии. Метнув два дротика, они отбегали, пропуская вперёд своих товарищей. В рукопашную благоразумно не лезли.

[78] С конца IV века до н.э. и на протяжении практически всей эпохи эллинизма термин "пельтасты" применялся в отношении тяжеловооружённой пехоты, поскольку "пельтой" стал называться небольшой металлический щит македонского фалангита, а не плетёный фракийский, как прежде. Легковооружённые воины теперь именовались не пельтастами, а псилами.

Фарнабаз торопливо облачился в пластинчатую броню, стянув лишь половину ремешков. Водрузил на голову шлем. Защиту бёдер и голеней, конский нагрудник и налобник одевать было уже некогда.

Азаданы, кто успел надеть доспехи и кто не успел, протолкались сквозь пехоту.

— Вперёд мидяне! — закричал Фарнабаз, взмахнув чеканом.

Тяжёлая конница рванулась с места. Продромы Селевка, у которых запас дротиков был не бесконечен, бросились врассыпную и Фарнабаз едва не налетел на копья фаланги, которая, приблизившись к персам на полтора полёта стрелы, остановилась за спиной "бегунов".