| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
Адэр дернулся. В кожу врезались веревки — руки связаны за спиной. Скосив глаза, увидел лицо Малики.
— Как вы? — прошептала она мертвенно-белыми губами.
Рванувшись всем телом, Адэр перекатился через живот на другой бок. Стена, только чуть дальше, сплошь покрыта расплывчатыми серо-зелеными пятнами. Плесень... Отталкиваясь ногами от пола, отполз на середину лачуги, посмотрел вверх. Потолка нет, прогнившая крыша того и гляди рухнет на голову.
— Где я?
— Прошу вас, говорите тише.
Адэр взглянул на Малику. Она лежала на боку с заведенными за спину руками. Растрепанные волосы походили на воронье гнездо. Подол платья скомкался и приоткрыл ноги в длинных кровоточащих ранах, словно девушку протащили по камням.
Адэр поелозил по полу, сел:
— Что происходит?
— Тише.
— Как я здесь оказался?
— Вы не помните?
Мысли заметались, вызывая из памяти обрывочные воспоминания: пустая бочка в самодельном душе, кроваво-красные лепестки в ведре с водой, старые ботинки на двойной подошве, калека-страж, хромой седой мальчишка. Холод ужаса пробежал по загривку и забрал остатки сил.
Адэр завалился на бок. Боясь потерять сознание, считал пятна на стене и убеждал себя, что это всего лишь очередное унизительное действо. Вот-вот распахнутся двери, и на пороге объявится "спаситель". Скажет, что чисто случайно оказался в горах и решил заночевать в лачуге. Затем представится братом, сыном или отцом впавшего в немилость начальника-вора. И далее по схеме "теперь вы у меня в долгу".
— С тобой о чем-то говорили? — спросил Адэр.
— Нет.
— Может, что-то спрашивали?
— Нет, — произнесла Малика. — Что с нами сделают?
— Ничего. Это розыгрыш. Чья-то глупая шутка.
— Вы сами в это верите?
Верил ли он? Конечно, нет. Но из-за смятения на ум ничего дельного не приходило.
Адэр попытался встать, и не смог подняться даже на колени — кружилась голова и подгибались ноги. Повертелся, поерзал, кое-как добрался до двери. В щелке между досками был виден костер, над ним дымился казан. Порыв ветра донес запах вареной рыбы, смешал его с душком плесени и втолкнул в легкие мерзкую вонь. Рот наполнился горечью.
Адэр улегся навзничь. Кулаки вдавились в поясницу. Глядя в небо, разорванное на клочья проломами и дырами в крыше, стало легче дышать.
Донеслись хлесткие щелчки. Адэр вновь придвинулся к двери. Кто-то, стоя снаружи, закрыл собой обзор. Прозвучала многоярусная брань. Рядом раздались стоны и сдавленное дыхание.
Адэр прильнул щекой к полу. В зазоре между досками и землей увидел, как по острым камням передвигаются руки и разодранные в кровь колени — люди ползли на четвереньках.
Отпрянул назад, отказываясь верить глазам. Воображение... Конечно! Всему виной разыгравшееся воображение...
Снова припал к просвету. Это самое ужасное, что он видел в жизни. У людей были искалечены стопы, словно кто-то нещадно прижигал их раскаленным железом и изощренно выворачивал пальцы.
Не в состоянии сдерживать дрожь, Адэр прижался спиной к стене. И только сейчас заметил в дальнем углу, под самой крышей, железный крюк и свисающую с него цепь.
Устремил взгляд на покрытый темными пятнами земляной пол. Втянул в себя тошнотворный сладкий запах и вспомнил: именно так — кровью, болью и страхом — пахло от косули, угодившей под колеса его автомобиля.
Адэр знал, что нельзя поддаваться панике — она лишает способности контролировать чувства и эмоции и вынуждает действовать необдуманно. Он слышал, что в состоянии повышенного нервного напряжения нередко пробуждается защитник рассудка, который разрывает все связи с реальностью и спасает от безумия. Знал, слышал, но не воспринимал чьи-то бредовые идеи всерьез. Сейчас, взирая на засохшие пятна крови на полу и прислушиваясь к мыслям, пропитанным безудержным ужасом, Адэр стремительно погружался в состояние полного оцепенения. Перестало существовать время, исчезли звуки, испарился страх, в пустоте растворился мир.
Из ступора вывел душераздирающий крик. За ним последовал взрыв мужицкого хохота, полного желчи и яда. Адэр встрепенулся. Оказывается, уже стемнело. Сквозь проломы в крыше виднелись далекие звезды. Из щелей и дыр тянуло насыщенным влагой холодком. Шум прибоя отражался от скал многократным эхом и вызывал в задеревеневшем теле внутреннюю дрожь.
Сердце ухнуло в яму...
— Малика, — прошептал Адэр. — Ты здесь?
Всмотрелся в темноту. Разглядев силуэт лежащей на полу девушки, перевел дух. Подвигал плечами, ногами. Ощутил в мышцах болезненное покалывание вперемежку с нестерпимым жжением. Попытался пошевелить пальцами — бесполезно, запястья слишком туго стянуты.
— Малика! — вновь позвал Адэр.
Будто в ответ на его призыв проскрежетала задвижка, отворилась дверь, и ввалились двое. Один — долговязый, как веха, в рваной майке на изувеченном теле — держал горящий факел. Чадящий дым вытеснил из лачуги тошнотворные запахи.
Второй, Хлыст, — вроде бы так обращался к нему Оса, — поставил перед Адэром черепяную плошку:
— Жри.
Он уставился в черепок; на поверхности мутной жижи проблескивал, как молния, оранжевый огонь факела:
— Что?
— Лакай. Знаешь, как собачонка лакает? — Хлыст почавкал.
— Я не собачонка, — сказал Адэр и, забыв о головокружении, тошноте и затекшем теле, поднялся на ноги.
Он был на голову выше мужиков, намного шире в плечах, да и сытая жизнь обеспечила ему превосходство над голодранцами.
Хлыст сделал шаг назад:
— Ты куда это пятки намылил? — Суетливо вытащил из-за пояса кнут, указал в дальний угол лачуги. — Давай-ка туда.
Щелкая крученой веревкой перед лицом Адэра, вынудил его попятиться и вжаться в стену, покрытую крошечными каплями влаги:
— На колени!
— Я ни перед кем не встаю на колени.
— Слышь, Жердяй, какие мы гордые, — обратился Хлыст к приятелю и, перехватив кнут, со всей силой вонзил конец рукоятки Адэру в солнечное сплетение.
Задохнувшись, он осел на пол. Не успел опомниться, как сзади прогремела цепь, запястья стянуло холодное железо. Сквозь гул в ушах пробился щелчок карабина. Руки с хрустом в плечах вздернулись, вынуждая пригнуться к самой земле. В глазах потемнело.
— То, что ты важная птица, за версту видно, — словно из глубокого колодца донесся голос Хлыста. — Но мы и тебя обломаем.
— Ты еще пожалеешь, — просипел Адэр.
Хлыст ладонью похлопал его по загривку:
— Уже жалею. А сапоги у тебя будь здоров. Хороши сапоги. Слышь, Жердяй! Сапоги, говорю, что надо. Чур, мои.
— А девка, чур, моя, — откликнулся долговязый бандит.
Хлыст вернулся к Малике, ботинком придвинул к ней плошку:
— Лакай. — Толкнул носком ее в бок. — Оглохла? Жердяй! Посвети.
Приподняв факел над головой, Жердяй присел на корточки:
— А ей, похоже, хана. — Пощупал девичью ногу. — Может, отхарим, пока теплая?
Адэр дернулся, завалился вбок. Плечи и спину пронзила боль, удлиняя и скручивая связки. Подтянул к себе локти — откуда только силы взялись, — шаркнул по земле сапогами. Встав на колени, с трудом выдохнул.
Он не видел, как исчез Хлыст. Не видел лица Малики — ее загораживал сидящий на корточках Жердяй. Адэр смотрел на грязную пятерню, елозящую по смуглой девичьей коже.
Не заметил, как Хлыст ввел в лачугу Осу. Только скрип дужки вынудил бросить взгляд на бадью в чьих-то руках. Сейчас бы молить о пощаде, посулить весь мир в обмен на свободу, но Адэр смотрел, как мелко дрожат короткие мясистые пальцы, сжимая девичье колено.
Нет... он не мог этого видеть — от дыма факела слезились глаза, рваные тени, бегая по стенам, искажали действительность. И мешало мерзкое чувство, будто лапают его, а не Малику. И дрожат не эти уродливые пальцы, а трясется все его естество, противясь пошлым прикосновениям.
Сквозь вату в ушах пробивался разговор. Послушать бы — о чем говорят, но в голове тренькал чужой голос: "Только не здесь. Пожалуйста, только не здесь". Кто-то выплеснул на Малику воду. От ее кашля прорезался слух.
— Отдай ее мне, — гнусавил Жердяй. — Все равно ведь подохнет.
Оса почесал впалый живот:
— Угомонись.
— К Хлысту Ташка прибегает, а я гуся вручную гну, — продолжал Жердяй. — Надоело.
— Да цыть ты! — прикрикнул Оса. Склонился над Маликой. — Ну что? Оклемалась? Ты помирать погодь. Скажут — помрешь, а сама не вздумай.
Выхватил у Жердяя факел и вышел из лачуги.
Жердяй кинулся за ним:
— Оса! Давай ее вместе... я ведь не против.
На фоне открытого дверного проема мелькнул силуэт Хлыста, шкрябнула задвижка.
— Малика...
В ответ хриплое дыхание.
— Что они с тобой сделали? Малика...
— Ничего.
Адэр переступил с колена на колено. Попытался выпрямить спину, руки свело судорогой.
— Малика! Что это стучит?
— Зубы.
— Какие зубы?
— Мои зубы.
Наверное, кто-то непомерно храбрый рассмеялся бы, решив, что девушка пошутила. Но Адэр не был бесшабашным смельчаком. Он тянулся и бился в клейкой паутине страха, и не мог вырваться.
— Малика... Тебе страшно?
— Очень.
— Не бойся, Малика. — Адэр судорожно сглотнул. — Не надо бояться.
— Мне холодно.
— Передвинься на сухое.
— Не могу. У меня вывихнуты плечи.
Адэр на секунду представил, какая это, должно быть, адская боль. И то, что сейчас испытывает он, сильный мужчина, ничто по сравнению с муками девушки.
— Продержись до утра. Хорошо?
— Что будет утром?
— Нас отпустят.
"Нас отпустят, — твердил он, склоняя голову к земле. — Нас обязательно отпустят".
Утром никто не пришел. Не чувствуя рук и спины, зато ощущая невыносимый холод, Адэр переступал с колена на колено и смотрел на Малику. Она лежала в той же позе, что и вечером. Вокруг закрытых глаз проступила синева, обескровленные губы крепко сжаты, некогда смуглое лицо приобрело землистый цвет. И лишь маленькие капли пота на лбу и висках дарили надежду, что девушка жива.
— Малика, — тихонько позвал Адэр. — Ты спишь?
— Нет.
— Плечи болят?
— Нет.
— Нельзя все время лежать. Надо хоть немного двигаться.
— Я берегу силы, — произнесла Малика. — Для побега.
О каком побеге она мечтает? Тело раздулось и задеревенело. При малейшем движении казалось, что внутренний огонь сжигает мышцы и обугливает кости. Ступни и кисти замерзли настолько, что ударь по ним, и они раскрошатся на тысячи льдинок.
— Малика, придется сказать этим уродам, кто я на самом деле. И нас отпустят.
— Вы настолько наивны?
Адэр уронил голову на грудь. Нет, он не наивный. Ночь, пронизанная болью и кошмарами, измучила его. Она высосала надежду на спасение, и освободившееся в рассудке место надо было срочно чем-то заполнить — будь то утопия или самообман, — лишь бы животный трепет перед неизвестностью не поглотил разум целиком.
Адэр закрыл глаза. За глиняной преградой сварливо щебечут птицы. Чуть дальше, за горным кряжем, задиристый ветер гонит по пустоши песок. Где-то теплое небо трется о крыши домов. А где-то игривое солнце плещется в лужах на асфальте. Там, за бандитским лагерем, бурлит необычайное по силе и размаху счастье, о существовании которого никто не догадывается. Он сам до вчерашнего дня не догадывался, какое это блаженство — стоять над обрывом и слушать ворчание моря. Или сидеть в тесном кресле и смотреть на спящий сад. Адэр бредил глотком хрустальной воды и запахом чистого тела. Грезил о шелесте листвы над головой и шорохе травы под ногами. Он изнывал по мизерным радостям, которых не замечал ранее, и не знал, что из них складывается счастье.
Открыл глаза. Свет в дырах крыши с каждой минутой становился ярче. Спертый воздух быстро нагревался, будто лачуга была накрыта железом. По лицу струился пот, капал с кончика носа и подбородка в темную кляксу на полу. Пятно приобретало черный с красноватым отливом цвет.
Облизнул пересохшие губы. Неужели он так и умрет — на коленях, — взирая в чужую кровь?
— Не думайте о смерти, — произнесла Малика.
Фраза, прозвучавшая в унисон его мыслям, ничуть не озадачила. Адэр не знал, что для них лучше — остаться в живых или умереть. О людях, ползающих на четвереньках, решил промолчать.
— А мы ведь здесь не одни, — неожиданно сказала Малика. — У них есть другие пленники.
— Ты читаешь мысли? — пробормотал Адэр.
— У меня было время подумать. Во-первых, они не суетятся, не нервничают. Значит, удерживать людей силой — для них привычное дело. Во-вторых, нас не трогают и ни о чем не спрашивают. Они ждут кого-то. Того, кто решит нашу судьбу. И, в-третьих, в его планы не входит убивать нас, раз мы до сих пор живы.
Клацнула задвижка. Адэр устремил взгляд на двери. При виде сексуально озабоченного подонка свело челюсть. Жердяй, не церемонясь, схватил Малику за шкирку, рывком поднял на ноги и грубо повернул к себе спиной. Не издав ни звука, она уперлась лбом в стену и напряженно задышала. У нее были связаны локти, притом настолько туго, что сквозь ткань платья проступали сведенные лопатки, а скрюченные пальцы приобрели сине-фиолетовый цвет.
Жердяй отбросил веревку в сторону — руки Малики упали вдоль тела, как плети — и, схватив пленницу за волосы, потянул за собой.
Пытаясь усмирить внутренний озноб, Адэр бубнил под нос гимн Тезара, но нет-нет и умолкал в ожидании криков. Слышал шум прибоя, треск костра и завывание ветра в щелях.
Он уже сбился со счета, сколько раз произнес слова, восхваляющие могущество и несокрушимость великой державы. Когда решил, что ему не суждено увидеть Малику, Жердяй втолкнул ее в лачугу, стянул запястья веревкой — на этот раз спереди — и тяжелым шагом направился к Адэру.
Загремела цепь. Щелкнул карабин. Не сдержав крик, Адэр повалился на землю. Мощная горячая волна прокатила по телу и выплеснулась из глаз жгучими слезами.
От крепкой хватки за плечи сдавило дыхание. Однако Жердяй явно переоценил себя — поставить пленника на ноги ему не удалось. Ругнувшись, вцепился в рубаху (благо она сшита из добротного шелка) и потащил Адэра волоком по полу.
В лицо ударил яркий свет. В спину вонзились острые камни. Скрипнула дужка бадьи. Хлынувшая сверху ледяная соленая вода привела в чувства.
Повернув Адэра набок, Жердяй развязал ему руки:
— У тебя десять минут. — Указал в сторону. — Нужду справлять за тем камнем. Надумаешь сбежать — прижгу пятки. Надумаешь кричать — вырву язык.
Адэр покачался из стороны в сторону, с трудом перекатился на живот. Ушло несколько минут, пока встал на четвереньки.
— Время идет, — промолвил Жердяй.
Адэр заполз за валун. Цепляясь руками за острые края, поднялся. Расстегивая непослушными пальцами ширинку, взглядом пробежался по межгорному провалу.
Слева и справа — отвесные скалы и зияющие чернотой пещеры. Сзади — более-менее пологий склон, покрытый каменными глыбами. Впереди — вытянутое, усеянное валунами плато. Вдали — то ли небо, то ли море; граница между ними не просматривалась. Оттуда доносился шум прибоя.
Двое отморозков сидят на корточках возле расщелины. Из железной корзины торчат закопченные факелы. Еще один мужик помешивает варево в казане над костром. Хромой мальчишка складывает в кучу хворост. Осы и Хлыста не видно. Пусть еще двое охраняют подходы к лагерю. Итого восемь, не считая ребенка — пока не понятно, на чьей он стороне.
| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
