In The Forest Of Dean

Она повернулась к душевой кабине и включила ее активнее, чем было необходимо, быстро наложив согревающие чары, прежде чем быстро снять оставшуюся одежду и войти в душевую кабинку. Она провела несколько минут под душем, яростно оттирая себя и проклиная свои шрамы, прежде чем начала успокаиваться. Заставляя себя дышать и медитировать.

Когда ее дыхание, наконец, выровнялось, она справилась со своими эмоциями. Она была расстроена, сердита, взвинчена, опечалена, сбита с толку, а теперь еще и сексуально подавлена после страстного поцелуя, который только что разделила с Гарри. Она застонала от разочарования, тяжело откинув голову на стенку кабинки. Ее эмоции бушевали в голове, как незакрепленный бладжер, и от этого у нее болела голова. Вот и все из-за того, что она ничего не могла поделать с ситуацией, жалостливо подумала она, промывая свои локоны под струей воды. Более того, тебе было наплевать на мои шрамы, — сердито выплюнула она.

Пока она мылась, в голове у нее роились сотни вопросов о том, что только что произошло. Как это повлияет на их отношения? Как это повлияет на их миссию? О чем он подумал, когда прикоснулся к ним? Что это значило? Как бы они повели себя теперь, когда поцеловались? Что бы случилось, если бы я не остановилась, если бы у меня не было этих шрамов, которые заставили меня остановиться? Это было так сильно, так страстно, так горячо. Гермиона никогда никого так не целовала раньше. Она вспомнила неуклюжие губы Виктора, когда он поцеловал ее на 4-м курсе. Это было влажно, небрежно и неопытно, и ее тело никогда так не реагировало.

Ничего подобного она никогда не испытывала.

Вопросы проносились у нее в голове, пока горячая вода продолжала литься на нее. Она попыталась убедить себя, что в этом нет ничего особенного, они оба просто испытывали сексуальное возбуждение от пребывания в палатке. Но в глубине души она знала, что это не так. Конечно, это очень важно, кипела она. Она знала, что происходит что-то более глубокое, и это заставляло ее чувствовать себя еще хуже. Если то, что произошло, имело значение, то это означало, что она должна была признать, что у нее были настоящие чувства. Настоящие чувства, ее чувства, которые могут пострадать. Что, если Гарри не захочет меня из-за моей искалеченной груди? Что, если ему это отвратительно? Мне это отвратительно, потому что это крайне ОТВРАТИТЕЛЬНО! Это заставило часть ее души почувствовать, что она умирает.

Она уронила голову на руки, ее плечи затряслись, а горячая вода потекла по спине, собираясь лужицей у ног. Она никогда не считала себя чрезмерно привлекательной девушкой, но сейчас ее убивала мысль о том, что, должно быть, происходило в голове Гарри, когда он прикасался к ней, когда он чувствовал это. Когда его рука дернулась, она вспомнила с болью в груди. Она знала, что Гарри не придирался к внешности, но... у каждого есть пределы. Она точно не собиралась быть чьим-то лучшим выбором. И его рука дернулась.

Она была обеспокоена этим моментом с той самой секунды, как увидела шрамы — в то время она не думала, что это случится с Гарри, но она понимала, что рано или поздно это произойдет. Она знала, что кто-то увидит это, кто-то прикоснется к этому — рано или поздно. Она застонала, она знала, что это было жалко, незрело и тщеславно, но правда заключалась в том, что шрамы подорвали ее уверенность в своей внешности и заставили ее опасаться близости или разоблачения с кем бы то ни было. Она все еще была уверена в себе и своих способностях, и пока на ней были надеты свитера, она могла забыть о своих шрамах и просто оставаться собой. Но прикосновение Гарри заставило ее вспомнить все — не только тревогу и неуверенность в своей внешности, но и воспоминания о той ночи, когда на нее напали, и это потрясло ее больше, чем она могла себе представить. Она думала, что справилась с этим, но теперь понимала, что лишь задвинула все это в дальний угол своего сознания.

Приняв душ, она медленно оделась, снова надев ту же одежду — она была слишком сосредоточена на том, чтобы сбежать с кухни, и не забыла захватить новый комплект. Поэтому, прежде чем надеть их обратно, она воспользовалась заклинанием быстрой очистки.

Держась одной рукой за дверь ванной, она тихонько стукнулась о нее головой. Она не знала, что делать. Она только что довольно сильно поцеловала Гарри Поттера — своего лучшего друга, отметила она. И мне это очень понравилось, подумала она. Она не знала, где они оба находятся. Она не знала, что он чувствует. Она не знала, как выйти из ванной и посмотреть на него, и не знала, что с этим делать.

Ее рука слегка дрожала, когда она взялась за дверную ручку, и она попыталась вернуть все на место. Включая ее новое воспоминание, когда рука Гарри дернулась, когда он дотронулся до нее, в тот момент, когда он почувствовал ее шрам. Она в последний раз громко стукнула себя по голове, прежде чем повернуть дверную ручку и выйти из ванной.

Глава 9: Глава девятая

Резюме:

Еще больше укрепляются отношения Гермионы и Гарри благодаря важному разговору о ее шрамах. Большая часть — от первого лица Гарри. А затем немного действий...

Записи:

Джоан Роулинг и любые другие соответствующие аффилированные лица, очевидно, владеют правами на Гарри Поттера и вселенную Гарри Поттера. У меня нет ничего, кроме вставленных оригинальных персонажей / концепций сюжета. Я не зарабатываю на этом денег. Это просто фанатская работа.

Я хотел бы выразить огромную благодарность замечательным людям, которые согласились помочь мне просмотреть предыдущие главы, чтобы выявить все досадные ошибки, которые я больше не вижу. Спасибо вам: Amelia_Davies_Writes, GalaxyNightangale и всем остальным, кто указал на мои грамматические ошибки через discord.

И огромное спасибо Греке за то, что согласилась прочитать и протестировать новые главы, Джинни за то, что помогала мне воплощать идеи в жизнь, пока я работал над этим чудовищем, и Инви, которая уже несколько раз не давала мне удалить эту историю. Я очень ценю вашу помощь.

Текст главы

Гарри стоял, сгорбившись, опершись локтями о столешницу и запустив пальцы в волосы. Он слышал, как в ванной льется вода, и мысленно ругал себя.

Блядь, блядь, блядь! КАКОЙ же ты, блядь, тупой! Ты такой, блядь, тупой! Он тяжело вздохнул и встал, глядя в потолок, в груди у него все сжалось от разочарования. Не могу поверить, что я только что это сделал. Не могу поверить, что я прикоснулся к ней, не подумав.

Гарри застонал и ударил кулаком по столешнице. После всего, что произошло, после всех моментов, которые были между ними — прикосновений, взглядов, близости — он наконец-то поцеловал ее. Наконец-то она не убежала. А потом, подумал он, я полностью облажался, как последний засранец.

С той ночи на утесе, когда он поделился с ней тем, что спал в чулане в доме Дурслей, он знал, что отношения между ними изменились — по крайней мере, с его стороны. Он никогда никому не рассказывал таких подробностей о своей жизни, никогда не доверял ни единому человеку настолько, чтобы признаться, что винит себя в смерти окружающих, но все же хочет остаться в волшебном мире. Он никогда никому не рассказывал, как ужасно он себя чувствовал из-за этого, как явно был виноват. В ту секунду, когда он посмотрел ей в глаза, он понял. Он понял, что никогда больше не сможет смотреть на нее как прежде.

Ему захотелось поцеловать ее прямо здесь и сейчас, но он сдержался и вместо этого поцеловал ее в щеку. Он не был уверен в своих новых чувствах и нервничал, что она может не почувствовать того же. Гермиона была невероятно логичной, сдержанной и уравновешенной, и Гарри сильно подозревал, что у нее возникнут сомнения по поводу признания каких-либо чувств — будь то к нему или к кому-то еще — в разгар войны. Он также был обеспокоен тем, что чувства могут быть односторонними.

Итак, Гарри решил понаблюдать за Гермионой. Он наблюдал за ее поведением, запоминал ее прикосновения, взгляды и выражения лица — и постепенно, в течение последнего месяца, начал замечать закономерность. И он начал думать, что она, возможно, тоже что-то чувствует.

Она касалась его руки, когда они разговаривали, садилась рядом, клала голову ему на плечо, переплетала свои ноги с его, краснела и опускала взгляд, когда он говорил ей комплименты, и он часто замечал, как она смотрит на него краем глаза, пока он читает. Когда она позволила ему забраться к ней на койку и посидеть с ней, пока ей нездоровилось, он пошел на риск и решил провести большим пальцем по ее колену, после того как она положила свои ноги поверх его, полагая, что она будет возражать, если не захочет этого прикосновения. Но она не возражала. Когда она взяла его за руку во время метеоритного дождя, его уверенность в том, что она чувствует то же самое, еще больше возросла. Невозможно было не заметить, как воздух вокруг них сгустился, как время, казалось, замедлилось, а ее пульс участился.

Поэтому, когда они успешно проверили заклинание щита, он был в таком восторге, что не смог удержаться и заключил ее в крепкие объятия. Он чувствовал, как колотится ее сердце, когда обнимал ее, видел, как румянец заливает ее лицо, выражение ее глаз, когда она смотрит на него, — и тогда он был уверен, он знал, что она тоже это чувствует. Он собирался поцеловать ее прямо на снегу, если бы она ему позволила, но увидел, как на ее лице отразилась паника, когда она осознала, что происходит, струсила и побежала обратно в палатку.

Гарри несколько минут стоял на снегу, размышляя, что ему делать, как действовать дальше. Каждый раз, когда такое случалось раньше, он щадил ее нервы и придавал своему лицу спокойное и привычное выражение, прежде чем снова взглянуть на нее. Он уступал ей место, потому что не хотел давить на нее. Но сегодня... что ж, сегодня он хотел подтвердить свои подозрения. Он хотел знать, он хотел, чтобы она осознала ситуацию, которая сложилась между ними, и он хотел посмотреть, примет ли она аванс. Он никогда не стал бы подталкивать ее к чему-то неудобному и никогда не заставил бы ее делать то, чего она не хочет, но он хотел посмотреть, признает ли она то, что происходит между ними. Итак, он решил вернуться в палатку таким, каким был, — показать ей свои эмоции в полной мере, показать ей, чего он хочет.

Во время ужина она была очаровательна, нервничала и взвинчена, и ему очень понравились сливочное пиво и пирог с патокой, которые она приготовила для них. Когда она во второй раз за день покинула корабль, чтобы отнести посуду на стойку, он увидел, как напряжены ее плечи, и почувствовал, какую внутреннюю борьбу она явно ведет. Итак, он решил посмотреть, что произойдет, если он подтолкнет ее еще раз, мягко, но при этом даст ей возможность сбежать, если она тоже захочет. Если она снова сбежит, он бросит это дело, пока не закончится эта неразбериха с войной.

Но она не убежала — она осталась. Когда он приблизился к ней, сокращая расстояние между ними, его сердце бешено колотилось, а тело напряглось от волнения. Когда он спросил ее, хочет ли она, чтобы он остановился, напряжение было ощутимым, и он почувствовал, что его сердце висит на волоске, он не знал, сможет ли справиться с этим, если она отвергнет его. Он бы отнесся к этому с уважением, но какая-то часть его души почувствовала бы, что это чувство угасло. Когда он услышал, как она сказала "нет", он не смог достаточно быстро преодолеть разделявшее их расстояние. На вкус она была как надежда, как прохладный напиток в жаркий летний день.

Сначала он двигался медленно, боясь спугнуть ее, боясь оттолкнуть слишком далеко и поставить в неловкое положение, боясь, что этот нереальный сон исчезнет у него на глазах. Он хотел, чтобы она была уверена. Но в ту секунду, когда он услышал ее стон, все нервозность, которую он испытывал, исчезла, быстро отодвинувшись на задний план, и их поцелуй стал более страстным. Это было...... ну, это не было похоже ни на что, что он когда-либо испытывал. Его поцелуи с Джинни никогда не ощущались так, как сейчас, их с Чо поцелуй был шуткой по сравнению с этим. Честно говоря, он даже не думал, что может считать тот поцелуй с Чо поцелуем. Это было горячо, отчаянно, страстно, как будто он хватал ртом воздух после того, как его держали под водой. Он нуждался в ней, хотел ее, ему нужно было быть ближе и хотелось впитать в себя каждый сантиметр ее тела.

Затем, не задумываясь, он провел большим пальцем по шраму у нее под рубашкой — как только он это почувствовал, его разум отключился, и он отдернул руку. Не из-за текстуры, не из-за того, что он заботился о них — нет — нет, ничего подобного. Его рука дернулась, потому что, прикоснувшись к ней, он почувствовал острую боль в сердце и понял, что только что совершил ошибку. Он почувствовал, как она вздрогнула, когда его большой палец задел ее, и на мгновение подумал, что если уберет руку достаточно быстро, то сможет справиться с последствиями. Но она резко дернулась и отстранилась так быстро, что он понял: это безнадежное дело. Вместо этого она оставила его губы с чувством потерянности и голода, в то время как его разум отчитывал его за содеянное.

А потом, в довершение всего, она первая извинилась перед ним. "Она, блядь, извинилась передо мной", — бушевал он, расхаживая по кухне взад-вперед вдоль стола. Когда я был тем, кто облажался и совершил ошибку!

Ей не за что было извиняться, не за что. Он был единственным, кто был захвачен моментом, захвачен ощущением ее тела рядом с его, жаром между ними и страстью их поцелуя. Он был тем, кто прикоснулся к ней, не подумав, не подумав о том, что она почувствует. Мне повезло, что у нее не было полномасштабной панической атаки, с горечью подумал он, откидываясь на спинку кухонного стула и размышляя о том, как она отреагировала. Он беспокоился о Гермионе с того самого дня, как она получила травму. Она хорошо зажила и стала сильнее, чем когда-либо, но раны — это нечто большее, чем просто физические раны. И, судя по свитерам с высоким воротом, которые она продолжала носить днем и ночью, он не сомневался, что она все еще борется со своей внешностью и принимает шрамы. Не то чтобы он ожидал, что она будет выставлять их напоказ, но она проявляла исключительную заботу о том, чтобы они всегда были спрятаны.

Что мне теперь делать? Он снова уронил голову на руки, упершись локтями в колени.

Ему нужно было извиниться перед ней, ему нужно было объяснить ей, что его не волнуют ее шрамы — ему было все равно, как она выглядит. Он только что, наконец, поцеловал ее... и не хотел все испортить из-за того, что облажался. Ему нужно было объяснить ей, что он чувствует, ему нужно было, чтобы она знала, что он всегда рядом с ней, и что шрамы не имеют значения. Он хотел ее. Он хотел знать, что может произойти между ними.

Он знал, что разговор будет трудным. Честно говоря, он бы не удивился, если бы она осталась в ванной на всю ночь. Он не мог представить, что творится у нее в голове, а если бы она все-таки вышла, то, вероятно, попыталась бы отмахнуться от этого и избежать разговора. Он думал об этом, но ему нужно было поговорить об этом. Им нужно было поговорить об этом. Они не могли жить вместе в палатке, охотясь за крестражами и обходя друг друга стороной. Им нужно было поддерживать связь, доверять друг другу и работать сообща. Если Гермиона больше никогда не захочет прикасаться к нему в будущем — прекрасно, он сможет с этим справиться. Это будет больно, но он справится. Но он абсолютно не хотел жертвовать собой и портить их отношения из-за этого. После всего, что они пережили вместе, это не могло разрушить их невероятную динамику. Ему нужно было убедиться, что она не будет беспокоиться о том, что ее шрамы могут вызвать у него отвращение, что было абсурдно.