— Путь смертника. Его цель — показать элите, насколько они на самом деле уязвимы. Он будет рвать их, ломать всё, что они считают своим достоянием, убивать их самих, уничтожать гарант их безопасности... и мстить. Поверь, мстить есть за что.

— Он тебя с собой звал?

— Нет. — Риан печально качнул головой, и чёлка упала на его потухшие глаза. — Он знал, что отца я не оставлю.

— А он знал об особенностях твоего...

— Нет. В курсе всего несколько человек — мой оми, я, дядя Римус, дядя Конрад и Оррин Линней, который помогает отцу с медицинской частью его работы и просто лечит наших людей. Основная масса наших соратников считает, что оми либо усыновил меня после смерти какого-нибудь неизвестного родственника, либо меня ему родил какой-то омега — многие из нас, что постоянно работают в штабе, знают, что мой отец Двуликий, но особенно не болтают.

— А разве твой отец не разбирается в медицине? Если он вывел такие открытия в генетике...

— Случается и такое, что даже доктор технических наук не может починить водопроводный кран. Медицина и генетика, конечно, тесно соприкасаются и взаимодействуют, но в каждом из этих направлений есть свои особенности, которые сложно охватить сразу. Отец, когда учился в университете, основной упор делал именно на генетику, чтобы обосновать свои заявления и мудрость предков. Медицина для него важна, поскольку то, к чему мы сейчас пришли, серьёзно влияет на здоровье нации, и работа властей в этом направлении основывается именно на лжи и алчности фармкомпаний, которыми владеют и управляют олигархи и аристократы. Док поступал в медицинский, чтобы найти способ лечения одной пока редкой, но очень опасной болезни, и для поиска лекарства ему необходимо было точно знать, как функционирует наше тело и что с ним происходит в самые разные периоды и в самых разных состояниях. Вместе с отцом он разрабатывает специальные медикаменты, которые должны укрощать животное начало и как-то выправить огрехи современного общества, пока не исправится наша генетика и не вырастет первое неиспорченное современной идеологией поколение. Пока они только в самом начале, однако расчёты и первые опыты весьма обнадёживают...

Когда Риан рассуждал или рассказывал что-то серьёзное, то он переставал быть тем буйным пацаном, которого Гиллиан встретил в парке. То ли повзрослел за минувший год, то ли просто очень серьёзно относится к своей работе. Пока шла подготовка к налёту на особняк Сандерса, Гиллиан видел жёсткого и сурового командира, потом циничного и пугающего палача, а когда он и Риан остались наедине в этой комнате, то страсть и жадность первого порыва вышибли все непонятки из памяти. Сейчас всё это снова вспомнилось, и Гиллиан впервые ощутил пугающую неуверенность. Многогранность Риана поражала не меньше, чем факты его биографии и появления на свет. И это живой реальный человек? Сможет ли он жить рядом с ним так, как мечтает? Учитывая, насколько его омега предан своему долгу, проблем ожидается немало... И всё же обратная сторона была уже привычной и знакомой. Это был тот самый мальчишка, который провёл с ним столько замечательных дней и ту самую незабываемую ночь.

Похоже, что его омега учуял эту неуверенность. На его тонковатых губах заиграла едва уловимая ухмылка, и Гиллиан понял, что Риан это делает нарочно. Чтобы он испугался и ушёл сам... Паршивец! Неужели то, что было вчера, не доказало, что его альфа не намерен отступать??? Дэлиан предупреждал и снова оказался прав. Похоже, что страх потерять своего Истинного в душе отчаянного комиссара столь велик, что он и сейчас готов прожить остаток своих дней в гордом одиночестве, так и не позволив своему первенцу — уже горячо любимому — когда-нибудь появиться на свет. Уж не потому ли Салли обижается и исчезает из его снов? Не потому ли малыш пытается свести своих родителей хотя бы в мире грёз, чтобы Риан всё же исполнил своё предназначение, определённое Светлейшим? Страх — жуткая вещь, и от страха люди нередко идут наперекор себе самим.

Гиллиан резко поднялся из-за стола и с удовлетворением отметил, как лицо Риана слегка исказило недоумение.

— Прекращай.

— Что именно? — состроил удивлённую физиономию комиссар, даже не дёрнувшись.

— То, что ты сейчас делаешь.

— А что я делаю?

— Ты вынуждаешь меня отказаться от тебя. Может, при других обстоятельствах я бы так и поступил, но не сейчас, когда Салли хочет нашего единения. Когда-нибудь наш "совёнок" появится на свет, и я намерен присутствовать при этом моменте. Я намерен растить его вместе с тобой. Если ты так стремишься исполнить семейный долг, то я согласен на какое-то время осесть дома и заниматься нашим мальчиком, пока ты воюешь. Зализывать твои раны, охранять во время отсидок на дне... Всё, что будет нужно, я сделаю. Я исполню любой твой приказ без оглядки на идеи и ценности. Можешь при этом думать всё, что угодно, но я никуда не уйду.

Риан медленно поднялся со своего табурета, точно так же опираясь ладонями о столешницу. Их взгляды скрестились.

— И ты готов признать моё старшинство? Где твоя гордость Барри?

— Осталась в семейном особняке. И дело не в той гордости, которую отец так и не смог во мне взрастить. Дело в тебе.

— Да? И в чём оно заключается? — Голос омеги похолодел, а лицо застыло — только глаза горят.

— В том, что я люблю тебя. И если это только голый инстинкт, то пусть.

— Ты альфа или кто? — скривился Риан. — Наши бойцы-альфы подчиняются мне только потому, что у меня уже есть репутация. И есть приказ и общая цель. В повседневной жизни они никогда не будут передо мной спину гнуть, а ты согласен стать омежьим подкаблучником, сидеть дома с ребёнком и варить суп?

— Если будет нужно. Что-то готовить я уже умею, а всему остальному научусь со временем.

— Ты же боец. — Риан слегка растерялся. — Причём невероятно сильный боец. Я это чую. Почему ты не заражён той гордыней, что рано или поздно вылезает наружу у настоящих силачей?

— Потому что у меня ещё и голова на плечах есть. Когда-то я стоял на самой грани срыва, чтобы стать таким же, как другие, но рядом со мной были Суо и Майло. У Суо была течка, я их охранял, поскольку остальные пошли на поклон к Баронам с данью. Ребятам было страшно, когда я сражался с соседями, которые норовили ворваться в нашу конуру и захватить Суо, и я ощутил ту самую грань. Особенно, когда увидел, как ребята смотрят на меня со страхом. И я не перешагнул этот рубеж потому, что знал — если стану скотиной, то ты никогда не станешь моим. Я сдержался ради тебя. И ради друзей-омег. В тот день я получил один из самых важных уроков в своей жизни.

— И ты признаешь моё верховенство?

— Признаю, пока ты сам не назовёшь меня равным себе. Мне плевать, что другие скажут. Это будет мой выбор. Только мой.

Риан сверлил его своим коронным взглядом очень долго. Всё это время в комнате висела напряжённая тишина, и только звуки, доносящиеся с улицы, нарушали её.

— Ты готов признать моё верховенство? Верховенство омеги?

— Да. Как наследника Спенсеров и нашего будущего вождя.

Риан вздрогнул.

— Вождя?

— Да. Ты и твой отец несёте этот долг, и встану за вашим правым плечом, чтобы стать достойной поддержкой и опорой.

— А ты помнишь, что наши могут тебя и не принять? Рано или поздно все узнают, кто ты, а непримиримых среди нас и сейчас хватает — с Гейлом ушли не все. Поверь, Зейн — это ещё не самое сложное в наших рядах.

— Мой отец в ваших чёрных списках? И насколько сильно вы его ненавидите?

— Настолько, что тебя... — Риан набрал в грудь побольше воздуха. — год назад приговорили к смерти ему в назидание. Как и всем остальным. И выполнить этот приказ было поручено... мне.

Гиллиан остолбенел. Когда Риан сказал про приговор, то альфа решил, что потому-то его омега и сбежал — узнав про приказ... а оказалось...

— Это... шутка?

— Нет. Наша встреча не была случайной. К тому моменту я уже целую луну за тобой следил — прикидывал, как буду тебя убивать. И если бы я не учуял в тебе своего Истинного, то кто знает, стоял бы ты сейчас передо мной или нет.

Гиллиан поёжился, вспомнив, что осталось от Сандерса. И от него мог остаться окровавленный кусок мяса... И Риан сделал бы это?

— Так почему же ты... не убил меня? Только потому, что учуял своего Истинного?

— Да. В планы человеческие вмешалась Природа и воля Светлейшего. Я не знаю, чем это в итоге закончится, но тогда, на разборке в комиссариате, меня едва не осудили за нарушение приказа. Отец худо-бедно меня отстоял, приведя достойные аргументы.

— Не понимаю... Если он отдал приказ о моём убийстве, то почему вдруг сменил решение?..

— Это не его решение было. За твою казнь проголосовал комиссариат. Решение было принято большинством голосов. Отец сомневался до последнего, поскольку на тебя не было никаких компрометирующих сведений. В сравнении с другими мажорами ты был чист, как ягнёнок, и я только убедился в этом, когда учуял твой запах. Дело не только в Истинности. Я пошёл на прямой контакт с тобой, чтобы найти хоть один изъян и разбить то чувство, что начало расти и крепнуть во мне, и выполнить приказ... — Риан всё же отвернулся. Его лицо исказила боль. — и не смог. Ты оказался чистым во всех смыслах. Тебя не за что было убивать. И я нарушил приказ, отказавшись его выполнять. А неподчинение у нас серьёзно карается в зависимости от важности приказа.

— Но... почему твой отец не сказал своё веское слово? Он же у вас самый главный...

— Ты думаешь, что он — что-то вроде короля? Нет, отец, конечно, наш вождь и идеолог, но он не принимает решения единолично. Он определяет наши цели и мотивы, а всё остальное решает комиссариат. Иногда голос отца становится решающим, иногда ему удаётся изменить решение... но он не самый главный, а самый авторитетный. Каждый комиссар ведает каким-то одним направлением нашей деятельности, благодаря которым мы имеем снабжение, информацию и людей. Решение принимает коллегия, а не конкретный человек. Если большинство голосов отдаётся за конкретное предложение, то именно оно и исполняется. Отец часто сомневается в том, что стоит прибегать к таким радикальным методам, но большая часть комиссаров настроена очень решительно. И я был выбран твоим палачом, чтобы эта казнь прогремела на всю страну как можно громче. Подобраться к самому Владу мы тогда не могли — людей то и дело не хватало, да и охрана у него серьёзная — а ты свободно разгуливал по городу, как будто никого и ничего не боялся. Ты был единственным сыном и наследником главы клана, и этот шаг должен был исполнить две задачи — показать Владу всю его уязвимость и стать посланием для Гейла и его людей, чтобы они сбавили обороты. А я не смог выполнить этот приказ. Просто не смог.

Под конец речи голос Риана стал едва слышен, и Гиллиан понял, что те дни, что они проводили вместе, стали для его омеги тяжким испытанием. А он, ослеплённый вспыхнувшей любовью и влечением, этого почти не замечал. Чего же Риану стоило уйти тогда?

— А почему ты мне ничего не сказал? Ты же видел, что я уже тогда был готов принять вашу точку зрения...

— Потому, что Влад всё-таки твой отец, а ты — дитя импринтинга. Я не знаю, почему Влад скрыл от тебя тот факт, что Силас — твой родной оми, но уже то, что он не разлучил вас, частично оправдывает его в моих глазах. Мы стараемся не трогать альф, поражённых Истинным Предназначением, поскольку у них есть шанс измениться и стать нашими помощниками. Не всегда это заканчивается хорошо, но шанс есть всегда. И я знаю не так много случаев, когда импринтинг вообще никак не влиял на таких альф. С одной стороны, Влада понять можно — он родился и вырос в сравнительно узком кругу, где от мелочей зависит не просто статус — сама жизнь, а жить хочется всем. Ты думаешь, что все смерти в вашей среде, которые объяснялись болезнями или несчастными случаями, были таковыми? — Гиллиан оцепенел, вспомнив Сириуса и Вильяма Зильбермана. О похищении Сириуса нигде не было сказано ни слова — объявили, что у бедного омежки, страдающего от слабого здоровья, не выдержало сердце после очередной течки. Ни об изнасиловании ни о ребёнке так никто и не узнал, кроме врачей, родителей и самого Гиллиана с Силасом. Да и отец собирался убить его... — У нас есть немало косвенных доказательств, что элита безжалостно избавляется от неугодных, и в отдельных случаях это приходится делать очень осторожно, поскольку каждая капля так называемой "чистой" крови для них ценна. И я никак понять не могу, почему он позволил Силасу быть рядом с тобой, а не прибег к методам воспитания семьи Бейли, с боковой ветвью которой у него существуют самые тесные связи. Мы с отцом всё это время гадали, что не позволило тебе вырасти таким же, как твой отец, и весь этот год искали тех, кто мог бы рассказать о тебе больше, накапливали информацию, анализировали её. Да, твой оми, как мог, вытаскивал тебя из элитарной грязи, чтобы ты вырос достойным и порядочным человеком, и всё же это не объясняло всё полностью. Должно быть что-то ещё, поскольку система воспитания юных альф отрабатывалась веками, а сейчас официально введена в школьные правила. Школьная обслуга, случайные омеги, которых ты утешал и помогал добраться до дома после надругательств, в один голос твердят, что ты не похож на других мажоров, а ведь воспитание в элитной среде нацелено на конкретный результат. Значит, в твоей жизни не было чего-то такого, что было у твоего отца, почему ты и вырос иным. Что же это было, и почему Влад так поступил? Тут дело явно нечисто, и потому было принято решение пока Влада не трогать, пока мы не выясним все детали. И всё же его деяния настолько озлобили наших, что ты так и рискуешь остаться чужаком, а статус моего любовника только подольёт масла в огонь. Тебе будет грозить не только лагерь, но и риск умереть от руки одного из наших. Твоя семья немало жизней искалечила, и за это будешь отвечать ты. Этого я тоже не хочу, иначе я убью этого смельчака, и в наших рядах начнётся брожение. А мы сейчас не можем себе позволить нового раскола, иначе внутренняя разведка начнёт получать одно преимущество за другим.

Гиллиан слушал своего комиссара. Он понимал всё, но отступать был не намерен.

— А что по этому поводу говорит твой отец?

— Он уговаривал меня дать тебе возможность решать самому, но тут не от моего влияния зависеть всё будет, и сама мысль, что кто-то из наших тебя укокошит, приводит меня в бешенство. Я не просто так сбежал тогда, и ты это уже наверняка понял.

— Но ведь Салли до сих пор тебе снится. Значит, зачать его мы успеем...

— Он то и дело исчезает. Может, всё дело в моей упертости, но я не верю, что дело только в этом. И сейчас не то время, когда я могу позволить себе такую роскошь — стать отцом. Даже если ты сможешь удержаться в наших рядах и выжить среди новых товарищей, доказав свою преданность нашим идеям, это не исключает вероятность твоей гибели во время рейда или пленения. Я не смогу спустить это на тормозах, ты же знаешь, и что будет с восстанием и нашей целью? Тогда я смог уйти, и мне было не просто ...во. Иной раз хотелось сдохнуть, чтобы это закончилось, но я не посмел бросить отца. Главным образом я цеплялся за это.