spice and Wolf том 1

То есть — все, кроме реакции Хоро.

— Как хорошо, что ты цела и невредима.

Лоуренсу с трудом удалось выговорить эти слова, не запнувшись. Это, однако, было все, на что его хватило. Хоро сидела напротив Лоуренса и слушала, одновременно пытаясь развязать платок у себя на шее и прикрыть им голову. Затем она вперила в Лоуренса недовольный взор и, поправив самодельный капюшон, наконец-то ответила.

— Неужели ты так рад, что я цела и невредима?

Лоуренс едва не ответил "да", но прикусил язык. Из-под только что надетого капюшона на него смотрели глаза, горящие гневом.

Может, она себя плохо чувствовала?

— Ты! Ну-ка назови мое имя!

Ну, по крайней мере, если Хоро была способна говорить таким тоном — значит, все было не так плохо, как боялся Лоуренс. Однако под ее напором Лоуренс, хоть и был вдвое ее крупнее, отшатнулся. Он не понимал, что все-таки происходит с Хоро, так что ему оставалось лишь положиться на первый пришедший ему в голову ответ.

— Хоро... да?

— Я Хоро Мудрая!

Лоуренсу казалось, что Хоро не говорит, а рычит на него. И все же он по-прежнему не понимал, что ее так разъярило. Если она желала извинений, он бы с радостью перед ней извинился сколько угодно раз. В конце концов, именно из-за Лоуренса ее поймали. Или в заточении с ней так дурно обращались, что теперь ей было больно об этом говорить?

— Я могу назвать по именам всех и каждого, кто когда-нибудь за всю мою жизнь меня опозорил. И, похоже, сейчас в этот список мне придется внести еще одно имя — твое!

Похоже, с Хоро действительно плохо обращались, решил Лоуренс. Однако такую рассерженную Хоро он уже как-то видал; это было еще в деревне. Девушки, похищенные разбойниками и головорезами, так себя не ведут. Кроме того, если сейчас Лоуренс случайно ляпнет что-то не то, он лишь подольет масла в огонь, и Хоро разозлится на него еще больше; поэтому он молчал. Текли минуты. Вскоре Хоро, которую, видимо, его молчание доводило до кипения, поднялась со своей скамьи и надвинулась на Лоуренса.

Хоро вытянула вперед свой кулачок. Он был стиснут с такой силой, что костяшки пальцев побелели, и дрожал. Лоуренсу было некуда бежать. Хоро стояла прямо перед ним. Сейчас их лица находились на одном уровне; взгляд Хоро упирался прямо в глаза Лоуренса и, казалось, прожигал их насквозь. Разжав наконец руку, Хоро ухватила Лоуренса за грудки. Ее рука оказалась точно такой слабой, как можно было предположить по ее облику. Лоуренс, однако, не пытался вырваться.

"Какие у нее длинные ресницы". Та же мысль прыгнула ему в голову снова.

— Я же говорила тебе, я хотела, чтобы ты меня спас.

Лоуренс немедленно кивнул.

— Я... я была совершенно уверена, что спасать меня придешь ты... пфф... при одном воспоминании меня просто разрывает от злости!

Внезапно Лоуренс словно пробудился ото сна.

— Ты же мужчина, значит, ты должен был хотя бы появиться на поле боя! Все из-за тебя, это только из-за тебя я так опозорилась...

— Но сейчас с тобой все хорошо, верно? — перебил Лоуренс, прежде чем Хоро завершила свою тираду. Хоро с крайне недовольным видом закусила губу и отвернулась. Помявшись немного, Хоро кивнула с таким тоскливым видом, словно только что выпила что-то горькое. Возможно, тогда у нее были завязаны глаза, подумал Лоуренс. Возможно, Хоро приняла за него, Лоуренса, пришедших за ней работников Гильдии Милона и сказала им что-то, что могла сказать только ему. За эти-то слова Хоро и была так рассержена, считая, что они ее опозорили.

При этой мысли Лоуренс приободрился. Он был уверен, что если бы туда к Хоро зашел он, то наверняка увидел бы у нее то выражение лица, о котором мечтал. Он медленно взял Хоро за хрупкие плечи, притянул к себе и чуть-чуть прижал. Сперва Хоро упрямилась и пыталась противиться, но в конце концов сдалась. Несмотря на закрывавший ее голову платок, Лоуренс видел, как ее уши, только что стоявшие торчком, постепенно обвисли. Выражение гнева на ее лице сменилось на по-прежнему раздраженное, но видно было, что она сердится уже не всерьез.

Обойди Лоуренс весь мир, скопи он много денег — все равно он не смог бы добыть то, что было сейчас прямо перед ним.

— Это же так прекрасно, что с тобой ничего не случилось.

После этих слов Лоуренса сердитые глаза Хоро медленно скрылись за веками. Наконец Хоро кивнула, лишь слегка недовольно поджав губы.

— Пока у тебя эта пшеница, я не умру, — сказала Хоро, ткнув пальцем в нагрудную суму Лоуренса. Оттолкнуть руки Лоуренса, по-прежнему держащие ее за плечи, она не пыталась.

— Для девушки есть пытка, столь же жестокая, как смерть.

Лоуренс потянул Хоро за руки, и она медленно прильнула к нему, положив подбородок ему на плечо. Лоуренс ощущал ее стройное тело; оно казалось лишь немногим тяжелей сумы с пшеницей.

Вдруг Хоро с озорной ноткой в голосе заявила:

— Хех. Я такая привлекательная, что в меня даже человеческие самцы влюбляются. Однако не было еще самца, достойного быть моим партнером.

Хоро высвободилась из объятий Лоуренса, и на лице ее вновь появилась ее прежняя нахальная улыбка.

— Любому, кто попытается меня хоть пальцем тронуть, я скажу лишь: "Береги свою жизнь", — и кто бы он ни был, он будет бежать в страхе. Хе-хе-хех, — со смехом произнесла Хоро, и из-за ее вишнево-красных губ показались клыки. Услышав от Хоро такие слова, любой бы перепугался.

— Однако есть и исключения.

Внезапно улыбку Хоро как ветром сдуло, лицо ее стало совершенно безжизненным. Лоуренс почувствовал, что теперь это был не тот гнев, что раньше, — тихий гнев.

— Угадай, кого я встретила среди тех людей, что меня схватили?

Теперь выражение лица Хоро можно было описать лишь словом "ненависть". Клыки показались из-за губ еще больше. Лоуренс невольно выпустил ее тонкие запястья и спросил:

— И кого же?

"Интересно, кто мог так разозлить Хоро? Неужели кто-то, кого она знала раньше?"

Лоуренс угадал. Хоро наморщила нос и выплюнула:

— Ярея. Ты ведь его знаешь, верно?

— Как...

Лоуренс хотел спросить "Как такое может быть?", но оборвал фразу, ибо как раз в это мгновение ему в голову пришла мысль.

— Я понял! Вот кто стоит за Гильдией Медиоха — граф Эйрендотт!

Хоро, всего-то хотевшая выплеснуть свой гнев и возмущение, была поражена внезапным выкриком Лоуренса и в ответ лишь изумленно распахнула глаза.

— Человек, владеющий таким большим количеством земли, где выращивается пшеница, конечно, может требовать у покупателей зерна расплачиваться теми деньгами, какие он сам укажет. А если они получат право собирать налоги или контролировать торговлю пшеницей, это даст громадную прибыль и графу, и Гильдии Медиоха, да и селянам тоже. Все верно! Теперь я понимаю, как кто-то мог узнать, что ты волчица!

Хоро непонимающе смотрела на Лоуренса, но это его сейчас не волновало. Он обернулся к окошку в стенке, разделяющей повозку и козлы, и открыл створку. Тотчас один из двух возниц повернул к окошку ухо.

— Ты слышал, что я только что сказал?

— Да.

— За Гильдией Медиоха стоит граф Эйрендотт. Пожалуйста, сообщи это господину Мархейту. Граф и торговцы его пшеницей — вот кто скупает монеты.

— Предоставь это мне, — и возница проворно соскочил с повозки и был таков.

Лоуренс подумал, что люди, которые должны были начать переговоры, наверняка уже сели на коней и скачут в Тренни. Если переговоры продлятся подольше и если Гильдия Милона будет знать, как и где Гильдия Медиоха собирает деньги, то, думал Лоуренс, с огромной денежной мощью Гильдии Милона и с ее могучим именем перехватить сделку у Гильдии Медиоха будет вполне реально.

Если бы это все выяснилось раньше, возможно, удалось бы даже избежать поимки Хоро. Тогда все дело прошло бы и вовсе без сучка и задоринки. Об этом Лоуренс думал с сожалением; однако сейчас сожалеть о случившемся было бесполезно. То, что это вообще удалось узнать, уже было хорошо.

Когда Лоуренс вернулся на свою скамью и сел, в задумчивости скрестив руки на груди, Хоро, тоже занявшая свое место напротив него, произнесла:

— ...Не понимаю.

— Чтобы все объяснить, понадобится время. Однако то, что ты сказала, развеяло все сомнения.

— Правда?

Лоуренс не сомневался, что Хоро, с ее способностями, не придется долго ломать голову, прежде чем она поймет. Впрочем, похоже было, что ей просто не хотелось об этом думать. Она с безразличным видом кивнула и закрыла глаза.

Как Лоуренс и опасался, смена темы разговора испортила Хоро настроение.

Лоуренсу казалось, что детскость Хоро в отношении этой темы разговора выглядела чрезвычайно милой. Но он твердо сказал себе прекратить эти мелочные мысли, ибо, возможно, то была всего лишь ловушка Хоро — месть за то, что Лоуренс ее перебил и сменил тему разговора.

— Прости, что перебил тебя, — без экивоков извинился Лоуренс.

Хоро ответила лишь кратким "ничего", но при этом приоткрыла левый глаз и взглянула на Лоуренса. Лоуренс, однако, продолжил говорить. Поведение Хоро могло быть либо детским, либо хитрым и коварным — третьего не дано.

— Вообще-то сейчас Ярей должен сидеть взаперти в амбаре — этого требует церемония праздника урожая. То, что он появился в городе, уже говорит, что он как-то замешан в этом деле. Он знает торговцев, которые покупают пшеницу в его деревне;

кроме того, старейшина деревни доверяет ему вести торговлю. И наконец, бОльшая часть торговых сделок заключается именно сейчас, после праздника урожая.

Хоро размышляла над услышанным, прикрыв глаза. Наконец она их открыла; похоже, ее настроение немного улучшилось.

— Он наверняка услышал мое имя от этого Зэлена. На этом Ярее были одежды, каких не может быть у селянина, и ходил он задравши нос, будто он самый главный.

— Похоже, с Гильдией Медиоха он связан очень крепко. Ну хорошо — вы с ним говорили?

— Совсем чуть-чуть, — вздохнула Хоро, и лицо ее вновь исказилось от гнева. Похоже, в ярость ее привело воспоминание об этом разговоре с Яреем.

Лоуренс попытался представить себе, что же такое Ярей мог сказать Хоро. Он был уверен, что к селянам вообще Хоро относится с негодованием. Но поскольку она уже решила покинуть деревню навсегда, вряд ли она бы сохранила ту обиду.

Лоуренс все еще думал, когда Хоро вновь раскрыла рот.

— Не знаю, сколько лет я маялась бездельем в той земле. Наверно, столько лет, сколько шерстинок у меня на хвосте.

Из-под накидки Хоро донесся шорох хвоста.

— Я Хоро Мудрая. Чтобы год за годом давать как можно более обильные урожаи, иногда мне приходилось давать земле отдыхать, и тогда урожаи были плохими. И все-таки я верю, что деревенские поля, за которыми я присматривала, приносили больше пшеницы, чем другие.

Хотя эти слова Лоуренс уже слышал, тем не менее он лишь коротко кивнул, приглашая Хоро продолжать.

— Селяне там действительно считали меня богиней урожая. Но только они меня не уважали, они просто не хотели меня отпускать. Ведь они гнались за тем, кто срезал последний сноп пшеницы, верно? А когда они его ловили, то даже связывали его веревками.

— Я слышал, этого человека на неделю запирали в амбаре вместе с различной едой и утварью, которой собирались пользоваться в следующем году.

— Те свинина и утятина вправду были очень вкусными.

Услышав эти откровенные слова Хоро, Лоуренс не выдержал и расхохотался.

"Все те истории о людях, которых запирали в амбаре, после чего они не помнили, как ели, хотя еда почему-то исчезала, — похоже, они все-таки правдивы", — подумал Лоуренс. И виновница этих безобразий сидела прямо перед ним — это-то и было самое смешное. Чувство страха, всегда сопровождавшее подобные неясные сплетни, перешло в нечто другое: образ Хоро, торопливо уписывающей свинину и утятину.

— Но однако...

Внезапно Хоро посерьезнела. Лоуренс тотчас согнал с лица улыбку и выпрямился. И со следующими словами Хоро ему наконец-то стала понятна причина ее гнева.

— Знаешь, что сказал этот Ярей?

Хоро чуть запнулась и закусила губу. Затем она потерла пальцем уголок глаза и продолжила.

— Этот человек сказал, что услышал мое имя от Зэлена и сперва не поверил, что это вправду я. Я... мне тогда было очень плохо, но когда я это услышала, я была так рада...

Несмотря на то, что слова радости вышли изо рта Хоро, голова ее поникла, а из глаз посыпались слезы.

— Но потом этот человек сказал: "Времена, когда нам приходилось жить, оглядываясь на тебя, в прошлом. Теперь нам не надо бояться твоей капризной натуры. Раз тобой уже заинтересовалась Церковь... почему бы не отдать тебя ей и не освободиться тем самым от старых времен!"

Лоуренс давно уже слышал о взаимоотношениях графа Эйрендотта с естественниками и о том, как он начал вводить новые методы, которые должны были повысить урожаи. Однако при таких трудных обстоятельствах любая, даже самая искренняя и благочестивая, молитва будет произноситься с пустым сердцем; а все боги и духи, которые окажутся бесполезными, будут отвергнуты. После этого людям придется в достижении своих целей надеяться лишь на самих себя. Да, ситуация была просто прелестная, ничего не скажешь. И более того — если введение новых методов и последующий рост полезности труда работников приведут к увеличению урожаев, люди начнут думать, что бог урожая или духи земли растили пшеницу как хотели, по своей прихоти — а это было совсем далеко от правды.

Вообще-то Лоуренс и сам верил, что боги и духи влияют на судьбы людей по собственной прихоти. Но сидящая прямо перед ним Хоро явно была совсем не такая.

Она говорила раньше, что в деревне Пасро осталась потому, что селяне к ней тогда хорошо относились, и потому что ее друг попросил ее позаботиться о полях. С какой стороны ни посмотри, Хоро много лет старалась делать все, чтобы пшеничные поля процветали. И тем не менее, после того как она прожила на этой земле сотни лет, люди, что ее окружали, перестали в нее верить. И вот теперь она услышала, что эти люди намерены сказать ей последнее прости — как же она должна была себя чувствовать?

Слезы текли из глаз Хоро, на лице ее было написано сожаление и вместе с тем печаль.

Хоро говорила уже, что ненавидит одиночество.

Говаривали, что бог заставляет людей молиться себе — если это действительно так, то, возможно, просто из-за того, что он одинок.

Лоуренс вполне мог представить себе такую причину; тем сильнее ему хотелось потянуться к Хоро, утереть ей слезы.

— Кто как воспринимает окружающее — его личное дело. Раз я хочу вернуться на север, мне все равно пришлось бы покинуть это место. И раз меня здесь никто не держит, я просто толкнулась бы посильнее задними лапами, и только меня и видели. Так и проще было бы все забыть. Но... просто взять и тихо уйти не получится.

Хоро перестала плакать, но Лоуренс все еще слышал, как она шмыгает носом. Лоуренс легонько погладил ее по голове и, улыбнувшись самой лучшей улыбкой, на какую был способен, сказал:

— Я... нет! Мы торговцы. Пока мы можем зарабатывать деньги, для нас все нормально. Если мы хотим смеяться, мы ждем, пока наши деньги не пойдут в гору, и тогда смеемся. Если мы хотим плакать, мы ждем, пока не разоримся, и тогда мы плачем. А когда мы отплачемся, мы снова смеемся.