Нэркис Уэрка, бывший полковник Внутренней Армии, попал в лагерь за мятеж. Истми Сурт когда-то был учителем — по крайней мере, до тех пор, пока не создал из старшеклассников подпольную группу, которая, впрочем, тут же провалилась, — вероятно, из-за плохой конспирации. Сурт и пять его учеников были арестованы и отправлены в областной центр для суда. Конвой по причине незначительности арестантов состоял всего из одного полицейского. Сурт как-то завладел его оружием, в результате чего охранник был убит, а арестанты сбежали. В погоню за беглецами отправили трех бойцов из спецроты истребительного отряда с приказом убить их, что и было исполнено со всеми, — кроме самого Сурта. Тем не менее, спецназовцы доложили об успешном выполнении задания, поскольку дело Истми Сурта было закрыто.
Через месяц, когда командир размещенной в его городке роты Внутренней Армии встречал возвращавшегося с аэродрома полицейского комиссара, кто-то обстрелял его машину из засады. Оба офицера были убиты на месте, машина подбита и сожжена. Следствие не обнаружило следов, но Маоней не сомневался в виновнике.
Скрываясь от властей, Сурт несколько месяцев работал водителем. Второй раз он был арестован за наезд на группу Высших, — один из которых погиб, а пятеро получили ранения. Злой умысел доказать не удалось, но и без него казус потянул на полновесный лагерный срок.
Философ, он же Окрус Ватпу, родился в Ревии сорок пять лет назад, что уже многое объясняло. Он был разведен и не имел детей. Бывший государственный ученый Товийского института общественной истории, доктор наук, имевший благодарности руководства, семь лет назад попался на критике нового Единого Правителя и был арестован по доносу. При аресте всплыли другие свидетельства антигосударственной деятельности, далее всё было уже вполне обычно, — громила-следователь ЧК, побои, переломы, но никакой ценной информации от арестованного получено так и не было. В лагере Окрус совершил побег, был пойман и направлен в штрафной лагерь. И то, что он там уцелел, тоже говорило о многом. Но больше всего Талу увлекла история Уэрки.
Впервые тот отличился во время событий в Окруру, когда повстанцы захватили этот городок. В нем был небольшой гарнизон, — взвод полицейских и рота Внутренней Армии. Повстанцев было почти вдвое меньше, но они напали ночью, внезапно, и гарнизон с ходу был деморализован. Среди солдат и полицейских началась паника, они обратились в бегство в одном белье. Городок пал. Из тюрьмы было выпущено полсотни заключенных (большей частью, правда, уголовников), само её здание сожжено, как и здания гарнизона, убито шестьдесят солдат и чиновников Фамайа. Повстанцы захватили радиостанцию, однако поднять всеобщее восстание им не удалось. Реакция властей была поначалу замедленной и недостаточной, — лишь через сутки Окруру атаковал батальон Внутренней Армии под командованием тогда ещё майора Нэркиса Уэрки. Фактически, из-за проблем с горючим и запчастями, на место прибыл лишь штабной БТР и пятнадцать грузовиков, вместивших пять взводов солдат и два минометных отделения, — всего около двухсот человек.
Отряд повстанцев в городке вырос вдвое и они решили оборонять Окруру, вероятно, всё ещё рассчитывая на всеобщий мятеж. Они сражались до последнего, но Уэрка показал себя прекрасным командиром, а его озлобленные гибелью товарищей солдаты атаковали с неожиданной яростью. Пленных не было. Двадцать оставшихся в живых повстанцев прорвали кольцо окружения и ушли в леса. Уэрка потерял более шестидесяти человек убитыми и столько же ранеными, но победа оправдала всё.
Вскоре молодой майор-тисс дослужился до полковника, и Талу не понимал, почему Уэрка решил обратить оружие против страны, которая дала ему так много. Без всяких видимых причин он вдруг призвал свой полк к восстанию во имя освобождения Тиссена. Лишь письмо семи генералов Внутренней Армии и блестящие способности позволили ему избежать расстрела, замененного пожизненным заключением. Впрочем, семь лет в лагере ничуть не притупили его военного дарования. Черми бросил на Кен-Каро все силы своего истребительного отряда — 70 танков, 150 тяжелых орудий, 380 бронетранспортов и почти десять тысяч прекрасно вооруженных солдат. Маоней не сомневался, что они сравняли бы город с землей и перебили всё его население... если бы Уэрка не остановил их. Ему удалось совершить настоящее чудо, — в основном, правда, потому, что из палачей всегда получаются прескверные солдаты...
Для начала Уэрка как-то разыскал одного из своих бывших подчиненных, капитана Внутренней Армии Лайано, и убедил его примкнуть к мятежу. Тот привел с собой четыре взвода опытных солдат и батарею из шести безоткатных орудий, и Уэрка устроил засаду лишь с целью пустить врагу кровь. Но в неё попалась разведрота истребителей, усиленная ротой старых "Мегазевр", — в ней было девять танков, но по дороге к Кен-Каро моторы двух машин вышли из строя, и их пришлось бросить.
Повстанцы смогли остановить колонну, подбив головной бронетранспорт с командиром роты, после чего Лайано приказал всей батарее открыть огонь по скучившейся технике, уничтожив свыше ста бойцов восьмого отряда, пять танков и семь бронетранспортов, после чего уцелевшие файа бежали с поля боя.
Черми Эрно не заставил ждать долго. Поскольку колонны истребительного отряда растянулись на марше, он послал во вторую атаку лишь один батальон истребителей с тридцатью бронетранспортами и один танковый батальон с двадцатью "Мегазеврами", прикрыв их с воздуха четверкой боевых вертолетов. Развернувшись, истребители начали атаку под прикрытием огня танковых орудий. Но повстанцы подпустили их поближе, а затем открыли внезапный огонь с новых позиций, первым же залпом уничтожив один танк и четыре бронетранспорта, а вторым подбив ещё два. Атака Черми провалилась. Потеряв ещё два танка и два БТР, файа отошли, оставив на поле боя более 60 убитых. Ещё более 50 из них было ранено. Подоспевший взвод крупнокалиберных пулеметов сбил один вертолет истребителей, который упал в реку. Три остальных вертолета были повреждены и вышли из строя.
Черми был в ярости. Разведкой он не озаботился, и потому, видимо, не понял, как малы противостоящие ему силы. На сей раз, ему понадобилось почти полчаса, чтобы подтянуть орудия и возобновить наступление. Он направил десять батарей тяжелой артиллерии, а также множество танков и БТР с крупнокалиберными пулеметами для жестокого обстрела позиций повстанцев. Увы, он не удосужился выяснить, что те заранее отошли, и что он напрасно тратит снаряды, стреляя по пустому месту.
После обстрела началась новая атака, однако когда истребители, ведя бешеный огонь, ворвались на позиции повстанцев, они никого там не обнаружили. Черми, очевидно, пришел в бешенство, поняв, как глупо его провели. Он приказал использовать дивизион многоствольных ракетных установок и четыре дивизиона тяжелой артиллерии для массированного обстрела Кен-Каро с большого расстояния, из-за чего погибло 320 мирных жителей. Но тут собственная жестокость повернулась против него: теперь все обитатели города поняли, чем им грозит его падение. Именно после этого 241-й полк Внутренней Армии перешел на сторону мятежников, — и очень кстати, так как истребители уже подходили к Кен-Каро. Два первых танка и четыре БТР восьмого отряда были уничтожены на взорванном мосту, но Черми не обращал внимания на потери. Он направил более тридцати подошедших БТР в лобовую атаку через реку. Вновь накрытые артиллерийским огнем, истребители, потеряв ещё 80 файа убитыми, два танка и семь бронетранспортов, прекратили атаку.
Тем временем Уэрка, пропустив боевую технику, напал на тыловую колонну истребителей. Четыре взвода его солдат уничтожили дюжину тягачей и грузовиков, более ста истребителей, захватили несколько тяжелых орудий, много военного снаряжения и боеприпасов. Ещё несколько файа были убиты своими же в начавшейся суматохе. После всего этого Черми приказал использовать всю тяжелую артиллерию истребительного отряда, включая 10-дюймовые минометы и многоствольные ракетные установки, для обстрела города. Он обрушил на Кен-Каро не менее пяти тысяч ракет и снарядов. Его вряд ли уже интересовало, что такой обстрел Кен-Каро приведет к страшным жертвам среди мирного населения.
Талу не сомневался, что всего через пару часов город исчез бы с лица земли, однако Уэрка бросил в контратаку один танковый и один мотострелковый полк общей численностью более трех тысяч человек, причем лично командовал более чем 70 танками при атаке через реку. Совершенно внезапно они ворвались на артиллерийские позиции истребителей, превратив их в море огня, уничтожили дюжину ракетных установок, девяносто орудий, сотни грузовиков и других машин. Данные о потерях Черми не предоставил, но, судя по показаниям уцелевших, они составили не менее полка, — около двух тысяч файа, из них не менее 700-800 только убитыми. Таким образом, Уэрка одержал величайшую победу за всё время истории Сопротивления. Окончательные потери истребителей превысили тысячу файа убитыми. Ещё более пятидесяти были расстреляны лично Черми Эрно за трусость, — что вполне объясняло его личную скорую кончину...
Талу, впрочем, уже знал, что истребительные отряды вовсе не относились к элитным частям Фамайа. Напротив, это, скорее, был "отстой" её армии, — штурмовики, предназначенные для полного истребления противника, неважно, какими способами. Их набирали из тех, чьей излюбленной пищей были смерть и кровь, и командование было даже заинтересовано в том, чтобы они побыстрей погибали. Тактика истребителей также не отличалась утонченностью, — массированная атака под прикрытием всех огневых средств, в сущности, простой "навал", и ничего больше. Черми не проявил особого военного дарования, — а действия его подчиненных были и того хуже: они не смогли даже следовать тактическим принципам, записанным в их уставах. Пехотинцы-истребители были откровенно слабы и находились в полной зависимости от танков и бронемашин. Если противник мог противопоставить их технике точный огонь гранатометов и орудий, они сами не могли атаковать.
Вздохнув, Талу отложил папку, поудобнее устроился за столом и приказал приводить по одному спасенных им "беглых"...
* * *
Четыре дня спустя, уже сидя в штабе крепости Соара, Талу не мог вспоминать об этом допросе без злости. Сколько было потрачено времени и сил! Он сам чуть не погиб — и что же? Эти "беглые" не сказали ему ни слова, точнее, сказали много всяких слов, но смысла в них было мало. Больше всего ему досталось от Ами — тот, ни говоря ни слова, бросился на него. Маоней со стыдом вспомнил, как, лежа на полу, призывал охрану, — если бы не она, Ами просто задушил бы его. А ведь он не без оснований считал, что может постоять за себя!..
Сейчас его "беглые" были разлучены. Истми Сурта, на счету которого уже был один офицер ЧК, отправили в полицию Товии. Окруса забрал Найте, как знал Талу, — по просьбе Анмая. Случайно услышав его имя, он почему-то необычайно заинтересовался и приказал отправить его на плато Хаос, — на этот раз ничего не объяснив. По пути Найте решил провезти Философа по улицам Товии, показав достижения Фамайа. Тот раньше долго жил в ней, и его комментарии при виде огромного и величественного города, так не похожего на остальные, изобилия веселой молодежи и огромных зданий очень позабавили Найте. Он решил повторить опыт, устроив экскурсию по Цитадели. Талу знал, что Философ после этого уже никогда не выйдет на волю. Остальные, — Нэркис Уэрка и Ами, — сейчас сидели в соарской тюрьме. По крайней мере, он исполнил свое обещание и оставил их в живых.
Выкинув из головы все мысли об этих, столь неблагодарных людях, он стал собирать бумаги, готовясь к переговорам. Собрав все в большую, черную, блестящую папку, — подстать его форме, он вышел из комнаты.
Спустившись к машине, он мрачно взглянул на железобетонное здание дворца, которое только что покинул, — огромное, уступчатое, двенадцатиэтажное, словно составленное из нескольких коробок. В нем размещались местные власти и жили немногочисленные здесь Высшие. Возле синей трехосной машины с высоким бронированным корпусом его ожидала остальная делегация, — водитель, переводчик, не нужный Талу (он хорошо знал язык Суфэйна), и двое советников, — оба старше его, оба из разведки и в немалых чинах. Это было всё.
Когда они выехали, Маоней с презрением оглянулся на крепость. Очень старая, она представляла собой всего несколько зданий, окруженных надолбами, рвом и шестиметровой высоты валом со встроенными в него бетонными казематами для пулеметов и трехдюймовых пушек. Это сооружение, построенное для защиты от одичавших после Второй Войны тиссов, выглядело грозно, но вряд ли устояло бы под артиллерийским огнем.
Когда машина миновала жилые кварталы Соары и помчалась на юг по широкому прямому шоссе, Талу задумался. Уже то, что переговоры поручили ему, неопытному, ничем не отличившемуся, показывало истинное отношение Вэру к этой затее. Впрочем, Маоней и сам знал, что пробить стену взаимной ненависти, воздвигавшуюся в течение двух веков, нелегко. Да и что могли дать переговоры? Договор о ненападении, даже если бы его и подписали, не стоил бы и гроша. Единственным реальным способом предотвратить войну была угроза гарантированного взаимного уничтожения. Угроза вполне реальная, — но покажется ли она такой ССГ, узнай он об Эвергете? В том, что утечка информации о нем неизбежна, Маоней не сомневался, — научные открытия, особенно столь крупные, скрыть нельзя.
Когда машина свернула в сторону границы, его сердце вдруг забилось во внезапном волнении. Он был очень любопытен, почему и выбрал работу Наблюдателя. А теперь ему предстояло увидеть совсем другую жизнь, не похожую на организованную и подчиненную единой цели жизнь Фамайа. Достоверных сведений о ней не было. Вся информация черпалась из данных радиоперехвата, спутниковых снимков, — впрочем, очень точных и подробных, — и наблюдений с пограничных постов и кораблей. Насколько знал Талу, после окончания Второй Великой войны ни один файа не вступал на территорию ССГ, — вот уже больше семидесяти лет. Точнее, это не происходило официально, — вдоль границы на Арке и в морях шла никогда не прекращавшаяся шпионская война.
Его размышления прервал вид показавшейся заставы. Она стояла на берегу неширокой пограничной реки, — Талу не знал её названия. Он ожидал увидеть мощные укрепления, орудия, солдат, — его, как и всех жителей Фамайа, воспитывали так, чтобы они не чувствовали к ССГ ничего, кроме ненависти. Талу не испытывал её, но ему было неприятно — его родина казалась почти беззащитной.
Сама застава была очень маленькой. Двухэтажный бетонный дом для пограничников, небольшая площадь, на другой её стороне гараж с патрульными автомобилями — и всё. Дорога пересекала площадь, подходила к реке, и по мосту шла дальше, уже на сторону Тиссена, — до сих пор самого крупного из государств ССГ на Арке.
Оба берега реки оплетали заборы из колючей проволоки. С каждой стороны мост запирали ворота. Со стороны Фамайа — из массивной решетки, на стороне ССГ — из обычной сетки. У ворот стояли часовые. Здесь — солдаты в круглых шлемах и черно-серых пятнистых комбинезонах с нашивками Внутренней Армии. С той стороны, — Талу с любопытством вытянул шею, — рослые тиссы в той же расцветки форме, но странно мешковатого покроя. Их автоматы были снабжены множеством непонятных, и, по мнению Талу, совершенно ненужных приспособлений.
