Я против тебя

— Холодно? — два внимательных серых глаза посмотрели на меня сквозь стекла очков. Я коротко кивнула головой и зарылась носом в мех воротника на куртке. Федор обнял меня за талию одной рукой, прижал к себе в слабой попытке укрыть меня от ветра и повел на остановку. Чуть-чуть теплее все же стало. Может, потому что меня кто-то обнимал, а может, потому что этот кто-то был очень теплым, я бы даже сказала горячим. Или потому что мне становилось жарко от его прикосновений?

Маршрутка пришла только через десять минут. За это время я прочно обосновалась в объятиях Федора, который с каждым порывом ветра все крепче обнимал меня.

— Ты меня только не задуши, — буркнула я, когда объятия мне показались чересчур интимными.

— Постараюсь, — усмехнулся мне в макушку Балдурин.

— Слушай, а ты всех своих девушек водишь в такие вот, — я задумалась над правильным определением, — необычные места?

— Эм, не совсем понял?

— Я имела в виду, ты всех своих девушек водишь по таким странно-необычным для свиданий местам? Конюшня, знаешь ли, отнюдь не стандартное место для свиданий.

— Нет, не всех. Только тебя.

Пахнет дешевой бульварщиной. Я поморщилась.

— Да ладно, я не такая уж и особенная. Признавайся давай, всех так любишь удивлять?

— Я серьезно, Лиль, ты первая, кого я привел к своим лошадям. Да и девушек у меня было не так много, — посмотрел куда-то в сторону Федя. Стесняется?

— Немного? Но откуда-то же должен был у тебя появиться опыт проведения нестандартных свиданий, — меня прям заело.

— Кажется, там наша маршрутка, — мягко прервал меня Федор. Я высунула нос из пушистого воротника, посмотрела на номер маршрутки и согласно кивнула. Непрекращающийся ветер опалил привыкший к теплу нос, и я дернулась снова укутаться в мех, но рука Федьки остановила мое лицо.

— Ты такая красивая, Лиль, — с легкой хрипотцой в голосе произнес парень. Волнуется, что ли? — И ты мне очень нравишься.

С этими словами он нежно поцеловал меня, развернул и почти внес в теплое нутро уже остановившейся маршрутки. Я же едва успевала запоминать и записывать происходящие события. Итак, пункт первый: ботаник все-таки в меня влюбился. Чьорт!!! Пункт второй: он очень необычный, нестандартный, прикольный, забавный. С ним хорошо — это как резюме. Пункт третий: он заставляет меня иногда застыть соляным столбом, чего с другими почти никогда не случалось. И пункт четвертый, самый, пожалуй, неутешительный: кажется, я несколько неоднозначно реагирую на этого молодого человека. Или не я, а мое тело под влиянием весны?

— Федя! — шепотом позвала я парня, когда маршрутка проехала уже три остановки, а я соизволила вернуться из своих мыслей. Парень позаботился о наших местах расположения, и мы очень удобно расположились на заднем сиденье, отгороженные ото всех поручнем.

— Что? — так же шепотом спросил Балдурин, слегка наклоняясь ко мне. В поле моего зрения появилось его ухо, и я, поддавшись порыву, лизнула его. Парень дернулся, словно потрогал провод под напряжением в 220 вольт, чуть не встретился лбом с поручнем и удивленно посмотрел на меня. Я же спешно думала, как оправдать свое поведение, но не нашла ничего умнее, как нахмуриться и спросить:

— Ты зачем сказал, что я тебе нравлюсь?

— Очень нравишься, — поправил меня Федор. — Не знаю, мне показалось, что момент какой-то волшебный, самый подходящий для признания. А ты зачем это сделала?

— Не знаю, момент показался подходящим, — я отвела глаза, — ты же знаешь, что наши отношения не настоящие. И летом после диплома все закончится.

— Может быть, — как-то подозрительно спокойно ответил Федор, — только вот целуешься ты со мной очень даже по-настоящему.

— А, это, — отмахнулась я, внутренне холодея. Тут он тысячу раз прав, в последнее время мне постоянно хотелось целовать Балдурина. — Весна, гормоны, не обращай внимания.

— А, да, точно! Весна же, — улыбнулся Федька и притянул меня к себе. — Списывай происходящее на весну. И то, что ты мне нравишься, и то, что мне постоянно хочется тебя целовать.

Я реально столб! Я ничего не могу сделать с собой, когда он вот так берет инициативу в свои руки. Мысли беспокойно затолпились на макушке, шевеля кудряшки, а мозг поплыл по волнам удовольствия от нежных поцелуев Балдурина. Я совсем расслабилась, обняла пальчиками лицо парня и забила на всю маршрутку. Благо мы сидели на последних рядах, над которыми на потолке красовалась надпись "места для поцелуев", и вполне оправдывали ее смысл. Федька с упоением нацеловывал мои губы, а я с каким-то умилением следила за его лицом сквозь ресницы. Да, немножко нечестно подглядывать за ним, но я все еще мечтала видеть его без очков. Боже, как хорошо, как приятно, как нежно, как удивительно! Федька словно целовал крылья бабочки, словно прикасался к тонким лепесткам цветков орхидеи, настолько невесомыми казались его поцелуи. Весна, будь вечной, я таю от этих моментов! Еще никто не держал меня так, словно я фарфоровая китайская ваза династии Мин за баснословные миллионы долларов. Как это прекрасно, и как это опасно! Сердце на миг сжалось в болезненном предчувствии, что все это сон, что стоит только неловко взмахнуть рукой — и ваза бумкнется на пол. Не хочу!!!

— Все хорошо? — выдохнул куда-то в район моей шеи Федька.

— Ты главное мех не жуй, а так все отлично, — пробормотала я, утыкая лбом в куртку парня.

— Нам скоро выходить?

— Нам... — я перевела взгляд на окно и поняла, что мир как-то подозрительно нечеток. Слезы? Или пелена блаженства танцует в моих глазах? — сейчас Федь, момент.

Я пригляделась к протекающему за окном пейзажу.

— Еще две остановки, — это ж сколько мы целовались!!! Проехали ведь основную часть дороги! Я покачала головой и посмотрела на Федора. Он что-то делает со мной, раз я так бесстыдно теряю ощущение времени.

— Тогда надо немного подготовиться, — Федька полез в карман, видимо за деньгами. На свет был извлечен портмоне, который, кажется, был старше, чем я. Я тактично отвернулась в окно, а мозг в черепе тем временем лабал очередную гениальную идею.

— Лиль, задумалась? — парень тронул меня за рукав. — Пойдем, наша остановка после светофора.

Я бодро стала проталкиваться вслед за Балдуриным, который аккуратно раздвигал впереди стоящих людей. Маршрутка шумно затормозила, и мы вышли на улицу.

— Куда теперь? — Федор взял меня за руку, и я потянула его к красным кирпичным домам. Время приближалось к пятнадцати минутам шестого.

— Ребенка зовут Наташкой, милейший "киндер", — стала вещать я, дабы отогнать мысли о том, что было в маршрутке. Неужели я попалась в сети весны? — не дерется, не ругается, жрать, то есть кушать, просит только по часам. С ней даже особо играться не надо...

— Так, я не понял, — внезапно остановился Федор, — Наташа — младенец?

— Ну, — я отвела глаза и стыдливо улыбнулась, — да. Ей около полугода.

— Фьорт, — вырвалось у доселе вежливого ботаника. Я, как лягушка, вылупилась на Федьку. Надо же, а он умеет выражаться!

— Федька, ну прости, сестре помочь надо и тебя отпускать не хочется, — я тут же пожалела, что сказала это. Федька по-хозяйски обнял меня за талию и с довольной улыбкой спросил:

— Отпускать не хотела?

— Ты только перья не распускай, павлин ощипанный! — тут же забыла я про всякое благочестье. Терпеть не могу, когда мужчина начинает строить из себя Казанову.

— Да ладно, ладно, я пошутил, — с той же довольной улыбкой Федька чмокнул меня в губы и тоном повелителя приказал, — веди, будем смотреть за Наташей!

Пофыркивая и придумывая, как незаметнее подложить Балдурину обкаканный подгузник, я набрала номер квартиры сестры на домофоне. Пиликающие гудки быстро сменились басом:

— Да!

— Петрович, здаровеньки буллы, зятек! — гаркнула я в микрофон. Дверь тут же услужливо распахнулась.

— Нос не ушибла, родственница? — все тот же бас насмешливо пророкотал в домофоне.

— Твоими молитвами, Петенька, я все еще жива и здорова, — пропела я в ответ, прежде чем втолкнуть в подъезд ошалевшего Федьку и войти самой.

— Извини, у нас ритуал такой, — смущенно пробормотала я уже в лифте. Федя задумчиво рассматривал рекламу на щите.

— Все нормально, я просто не всегда успеваю адекватно среагировать. Иногда ты вышибаешь ум в самый неожиданный момент.

— Спасибо за откровенность, — хохотнула я.

Лифт остановился на выбранном этаже и мы вышли на площадку. До нас тут же донесся рев несогласной Наташки.

— Я так полагаю, нам сюда? — потыкал пальцем в дверь, из-за которой доносился плач ребенка и бас Петра, догадливый Федька. Я кивнула и нажала на звонок.

— Ой, слава богу, — дверь едва не распахнулась мне в лоб. Второй раз за последние пять минут, между прочим! — Заходи..те быстрее!

Светка не сразу разглядела за моей спиной Балдурина, поэтому и последовала подобная заминочка. В глазах сестры тут же засверкали хитринки, и я поняла, что мне придется платить за ее молчание в особо крупных размерах.

— Молодцы, что пораньше пришли, нам тут за цветами надо заехать, — затараторила Светка, накидывая на плечи короткую шубку. Петр уже был одет в пальто и держал на руках ревущую Наташку. Кто-то мне обещал, что младенец будет спать крепким сном!!!

— Да-да, валите, благочестивые родители, — проворчала я и протянула руки к Наташке. Маленький сорванец в свои шесть месяцев выделял меня среди родни и даже немного любил. Наташка перестала реветь, посмотрела на меня покрасневшими глазами и пустила слюну на мой меховой воротник.

— Еда готова, грей аккуратно, памперсы на пеленальном столике, салфетки там же, телефон знаешь, — донеслось из почти захлопнувшейся двери. Мы с Федькой остались одни.

— Думаю, для начала надо раздеться. — Федя скинул ботинки, снял куртку и забрал у меня ребенка. Наташа подозрительно примолкла у него на руках, пока я снимала куртку и оттирала детские слюни с меха.

— Лицо попроще сделай, — донеслось из-за плеча. Я и забыла, что когда вижу какую-то пакость, делаю на лице маску "Буэээ".

— Что, думаешь, Наташка меня испугается? — я повесила куртку в шкаф и повернулась к Балдурину и ребенку. Наташка сосредоточено тыкала пальцем в линзу балдуринских очков, видимо, пыталась проковырять "окно в Европу". — Давай киндера, все-таки меня попросили за ним присмотреть.

— Да мы вроде как прошли уже процесс обнюхивания и приступили к стадии привыкания, — тем не менее, Федор вручил мне младенца.

— Идем, — я примостила Наташку на бедре и прошла в зал. Сестра с зятем жили в неплохой трехкомнатной квартире с большой кухней, теплой лоджией и приличным залом. Две спальни были небольшими, основное место после перепланировки отдали залу. Теперь там можно было устраивать сборище родственников человек так на тридцать без каких-либо проблем с размещением. А спальни (это мое мнение) должны быть небольшими и уютными. Каковыми они и были у моей сестры и зятя. Во второй спальне пока никто не жил, она была гостевой. А Наташкина кроватка прочно обосновалась рядом с двуспальной кроватью родителей.

— Ого, какая площадь, — восхитился Федька, когда вслед за мной зашел в главное помещение этой квартиры. Отделку зала Петр отдал на поруки жене, и Света проявила здесь свою любовь к светлым и золотистым тонам. Обои были бежевого оттенка с золотистыми цветами, люстра была с молочными рожками, на которых посверкивали золотистые витки. Диваны, кресла, мягкие стулья — все это было из гобелена кофейного цвета с обязательным тиснением чего-нибудь золотистого. Я потом долго доводила сестру до белого каления дурацкой шуткой "Золотистая херня по всему залу расцвела!!! Ля-ля-ля!". На что Светка сердито бурчала, что мне медведь оба глаза оттоптал, и ни черта я не понимаю в дизайне и интерьере. Петр тихо рыдал в кулак и басил, что жена у него умница и у нее замечательный вкус. Конечно, после трех лет встреч, Петр уяснил, что со Светкой иногда лучше не спорить. Я через пару недель заткнулась, особенно, когда к нам приехали как-то родители Петра, которые пели дифирамбы на тему того, как Светка оформила зал. Что ж, если им понравилось, значит действительно классно.

— Да, зал у них шикарный, — я села в кресло, усадила Наташку на колени, взяла ее за ручки и начала слегка раскачивать.

— Перепланировка? — Федор медленно прошелся вдоль зала. Развернулся и подошел ко мне. — Круто смотришься!

— Только попробуй! — попробовала я пресечь попытку задавания глупого вопроса, но Федька оказался быстрее.

— Не думала своего завести? — брякнул Федор и засмеялся. Я краснела, качала Наташку и придумывала ответ.

— Маленькая я еще киндера своего заводить, — пискнула я, ловя съезжающую с колен Наташку. Федор метнулся мне под ноги, и мы больно стукнулись лбами.

— Е...— я вовремя вспомнила, что при ребенке никто не материться, и прикусила язык. Федор зажмурил глаза и тер лоб.

— Хорошо ты меня приложила.

— Хорошее начало отличного дня. Кофе Якобс, — процитировала я рекламу, пытаясь одновременно вернуть Наташку в исходное положение на моих коленях и потирать лоб. Федька легко поднялся на ноги и ушел куда-то вглубь квартиры. Вот так! Сразу сбежал от ребенка, как только появилась возможность!!!

Прикосновение чего-то мокрого и холодного к моему пострадавшему лбу заставило меня перестать мысленно четвертовать Федьку. Парень нашел ванную в квартире, смочил полотенце холодной водой и принес мне.

— Чтобы не было синяка, — тихо пояснил Федя, глядя мне в глаза. Сейчас он стоял передо мной на коленях и прижимал полотенце к моему лбу. Я почти с умилением посмотрела в ответ и едва не рассмеялась.

— Что? — наморщил лоб Балдурин.

— Картина маслом! — все-таки захихикала я. — Я с ребенком, ты на коленях — и феерия-феерия — мокрое полотенце на моем лбу. И чем это мы тут занимаемся!!!

— Действительно, — парень улыбнулся в ответ.

Наташка подозрительно тихо сидела у меня на руках, что-то разглядывая на розовых носочках, что были надеты на ее ножки.

— Тебе идет сидеть с ребенком на коленях, — на губах парня появилась хитрая улыбка. — Давай сфотографирую?

— Сейчас, разбежался, — шепотом рявкнула я, стараясь не потревожить замершего ребенка. Как говорится, не буди лихо, пока оно тихо. — Ты ж потом не удержишься, и по всему факультету фотки распространишь!!! Тиранить меня будешь, шантажировать!!!

— Ты за кого меня принимаешь! — сделал попытку оскорбиться Федька. Но тут он поймал какой-то чересчур внимательный взгляд Наташки и потянулся носом к ребенку.

— Лиля, — каким-то замогильным голосом позвал меня Балдурин. Я же пальцами поглаживала приятный пушок на вязанной кофточке Наташки, явно мамина работа.

— Чего? Ты оторвал меня от астрала, неверный! — театрально ткнула я пальцем в Федьку. — И если твоя просьба ничтожна — гореть тебе в аду.

— Кажется, она покакала.

Я сделала большие глаза и принюхалась к затихшей Наташке. Она по-прежнему увлеченно рассматривала свои носочки. От ребенка ощутимо несло узнаваемым запахом.

— Атас! — возопила я и сунула ребенка Федьке. Федька секунду посмотрел на очутившуюся у него в руках девочку и тут же всунул ее обратно мне. Я снова насильно передала Наташку Федьке. Он — мне. "Передай какашку" закончилась в тот момент, когда Наталье Петровне надоело изображать мяч, и она громко разревелась. На руках у Федора. "Попался!!" — злорадно поерничала я про себя, размышляя, как аккуратно и без потерь переодеть укаканую Наталью Петровну. Решать надо было быстро, пока на Наташкины вопли не сбежались соседи.