Нахальное минирование - 2

И не очень возвышаются над уровнем моря вроде — а вреда от них, как от здания ГРЭС — 8. Высоко сидят, далеко глядят и лупят артиллерией и по войскам, и по нитке железнодорожной, что по берегу Ладоги была проложена.

Весь сорок третий там корячились. Мы внизу — они наверху. Дивизия прибывает, несколько дней корячится, ее сменяют другой — а толку никакого. 10 дней — и новые в болото лезут.

Больше люди выдержать не могли. Они гибли, а успеха не было. С великими трудами нашим частям удалось взять высоту 43.3. А высота 45.0 так и оставалась недоступной. Солдаты чаще всего называли ее "чертовой", иногда — "проклятой", "бараньим лбом". На наших же картах она со всей сооруженной на ней немцами системой обороны именовалась "опорным пунктом No 16".

Со временем стало нам ясно, что при замене дивизии в тыл будет отведена и обескровленная инженерно-саперная штурмовая бригада, которой командовал Станислав Игнатьевич Лисовский: немцы секли его саперов, которые занимались то минированием, то разминированием, так же, как и пехоту. И что саперное обеспечение ляжет на нас, на наш батальон. Значит, если все пойдет, как шло, и нам тут лежать в болоте, у этих высот.

А такая перспектива никак не радовала. "Если помирать, так с песнями!" У нас было естественное стремление найти такой выход из положения, придумать такую операцию, которая помогла бы взять высоту 45.0.

Сама по себе мысль о том, что ее можно захватить силами одного батальона, ночной атакой, используя фактор внезапности, была, мягко говоря, с военной точки зрения, фантастической. С гряды видно любое шевеление в болоте. Корректировщики артиллерийские тут же наводят огонь — и все. Но мы ее обсуждали и поворачивали идею и так и этак. Исходили из того, что саперы все-таки народ особый. Еще Петр Первый, создавший в русских войсках первые инженерные части, записал о них так: "Инженеры зело потребны суть при атаке или обороне, какова места и надлежит таких иметь, которые не токмо фортификацию основательно разумели и в том уже служили, но чтоб и мужественны были: понеже сей чин паче других страху подвержен есть". И правда, саперы постоянно работают на нейтралке, привычны к близости противника, умеют действовать ночью... Все это давало какую-то надежду на успех.

Впервые эту мысль я высказал командованию в штабе 67-й армии на Коркинском озере. Там было несколько блиндажей, землянок, стоял и маленький домик из комнаты и кухни, который был временным полевым управлением командующего фронтом, когда он приезжал в армию. Разговор состоялся с начальником инженерных войск Борисом Владимировичем Бычевским и начинжем армии Станиславом Игнатьевичем Лисовским. Лисовский после моих слов помолчал, а потом рассмеялся и сказал: "Иван Иванович, а ведь я считал тебя умным человеком...".

Но Бычевского что-то зацепило. Он выспросил у меня подробности, а потом сказал: "Подумай еще пару дней, посоветуйся еще раз со своими в батальоне". После колебаний и раздумий он стал нашим союзником и доложил о плане операции командующему фронтом Леониду Александровичу Говорову. И тот, приехав в 67-ю армию, пригласил меня к себе.

— Это что, бредовая идея? Или действительно продуманная?

Я ответил, что высота до сих пор не взята потому, что воюем по стандарту и противник к нему привык. Надо попытаться действовать по-новому, брать сопку ночной атакой и внезапно.

— Внезапность — великое дело, — неторопливым баском сказал он. — Тут вы правы... Что вам необходимо?

Я попросил обеспечить батальон автоматами и радиостанциями. Высказал уверенность, что высоту мы безусловно возьмем.

— Это хорошо, что вы уверены... Где будете сами находиться во время боя?

— Впереди.

— Как — впереди? А руководить боем? Если вас убьют... Это надо поправить...

Я ему ответил, что поправить нельзя, потому что мы уже так договорились. Кроме того, каждый солдат должен верить в безусловный успех операции. А если меня убьют, командование примет заместитель, который пойдет за последней цепью.

— Сколько вы будете ползти?

— Пока не знаю.

— А кто будет знать?

— Потренироваться надо...

— Сколько времени вам на это надо?

— Восемь — десять суток.

— Пять суток! Тренируйтесь! Я дам указание Бычевскому...

Под Колтушами мы нашли подходящую высоту. За сутки, пользуясь данными аэрофотосъемки, два резервных батальона отрыли для нас копию немецкой обороны. Правда, не в полный профиль. Но это и не требовалось

На первой же ночной тренировке я в ужас пришел. Бросаем осветительную ракету — каски бойцов в цепях, вжавшихся в землю, бликуют, блестят! За километр видно! Что делать? Обдираем краску — блестят! Красим "под торцовку" — все равно блестят! Ломаем голову. И вот вижу, идет мне навстречу шофер Тувалов — прямо папуас. Он каску сухой травой обклеил: "Товарищ комбат, может быть, так?".

Попробовали.

Перестали каски блестеть.

И каждую ночь цепями, строго соблюдая равнение, боевой порядок, мы ползали к сопке. Малейший звук, шумок: "Назад! На исходную!". Отрабатывалось все. Каждый знал свой участок, свой маневр, свою позицию, свои действия на высоте. Знал, кто у него справа, а кто слева.

Но великое множество вопросов возникало. Как ночью опознать своих? Санинструктор Валя Григорьева предложила банты из белых бинтов... Как автоматы уберечь от песка? Девушки пошили для них чехлы из портяночной ткани. И так далее... У командира одной из рот Николая Николаевича Богаева составился тогда целый список подобных вопросов — 109 пунктов! А у меня их было еще больше.

Особенно много обсуждали проблему оружия в рукопашном бою. У моих бойцов — автоматы и карабины, штыков нет. Финки пижонские, как разведка форсить любит — у нас не в почете были, толку от них в работе нету. А хозяйственным ножиком драться — ну так мы же не финны с их пуукко, а регулярные войска Красной армии, нам такое не к лицу. Потому у моих бойцов были водолазные ножи — вот это надо сказать полезный саперу инструмент!

Капитан — медик сначала удивленно округлил глаза, потом определенно смутился и покраснел. Майор это понял правильно. Ленинградец же, значит книгочей, а водолазный нож сразу будит массу ассоциаций романтических — Гюго, Жюль Верн, Наутилус, битвы с акулами и огромными спрутами под водой...

— Нет, оно проще и не так романтично. У нас в армии ножи на вооружение не приняты вообще были, потому только после Финской командование призадумалось. Вот и появился "нож водолаза — спасателя". Официально его как бы нет, а на складах есть. В штатное снаряжение не входит, но пишешь заявку и выдают. Считай — большая такая финка в резиновых ножнах и с деревянной рукояткой без гарды. Еще в комплекте резиновый ребристый чехол на рукоятку — натянешь его и нож в руке сидит прочнее. Очень удобен для работы. Сапер без ножа — как без рук. Но тут есть деталь — он не для боя.

Покалеченный пробубнил понятое майором как "Нож есть нож, а финкой драться — вся Лиговка считай умела!"

Соломахин кивнул. Если б только Лиговка. Можно подумать на Ваське или Петроградке шпаны не было! Посопел грустно — вспомнив, как получил от подчиненных неожиданный афронт, когда те из бойцов, что были в прошлом мирном времени хулиганистыми гопниками уверенно заявили, что не годится этот нож водолаза для драки.

Гарды нет — значит при ударе "пыром" рука очень даже может соскользнуть и сам себе ладонь порежешь. Один боец как раз и показал очень некрасивый рубец у себя поперек ладони. Но гарду-то можно приделать, хотя время нужно — другое оказалось еще печальнее — уметь надо ножом драться. Просто пырнуть — мало, валить врага надо сразу и быстро, а то с пропоротым брюхом или дырявой грудью он еще минут десять драться может. И за такую информацию бывшие гопники ручались. Хотя майор и сам понимал — любым инструментом надо уметь пользоваться. А тут мастеров с пяток на батальон, а остальные даже не учениками выглядят. Опять думали всем батальоном. Выход нашелся быстро.

— Начальник ремонтной мастерской Яков Шкловский принес мне остро заточенную со всех сторон малую саперную лопатку. Попробовали, сталь отличная, разрубает соломенный манекен лучше, чем сабля, легко пробивает любую каску. Так же заточили все саперные лопатки. И знаешь, что удивило — наши каски удар лопатки лучше держат — а у немецких, что собрали для проверки — половина пополам покололась! Кто б сказал — не поверил, а у них видишь ли сталь хрупкая такая. А некоторые мои ухари форса ради, лопатками даже побрились — ну такой знаешь азарт у людей был. Как плотники топорами точеными бриться умели. Готовились серьезно все.

— Решили не брать с собой ни шинелей, ни противогазов, ни фляг. Одним словом, сплошные противоуставные действия. Даже пароль и отзыв были довольно своеобразными. Обычно для этой цели используется название части оружия и начинающееся на ту же букву имя города, например: "Ложе" — "Луга". А у нас пароль был: "Эй, портной, летишь?". А отзыв: "Лечу, лечу!". Эти слова ребята взяли из рассказа Горбунова "Воздухоплаватель". Незадолго до этого у нас в батальоне была концертная бригада. Конферансье Василий Васильевич Зотов блестяще читал рассказы Зощенко и Горбунова.... Всем понравилось — и отразили в паролях.

Тренировки показали, что для преодоления нужной дистанции — 400 метров — требуется один час. Мы решили взять время с запасом — два часа.

Майор помотал усмехаясь головой, потом уже тише сказал:

— На четвертую ночь к нам приехал Говоров. И почти одновременно с ним — представители Смерша. Кто-то стукнул, что под видом учений мы ракетами даем целеуказания для вражеской авиации. Вижу, идут двое. Один из них, подполковник, кричит: "Где комбат? Майор, ко мне!". Я говорю: "Товарищ подполковник, извольте обратиться по команде. Спросите разрешение у командующего фронтом". Как только особисты увидели Говорова, их в одну секунду словно ветром сдуло.

Пробыл у нас Говоров недолго. Посмотрел. Потом сказал: "Операцию я вам разрешу. До свидания".

И вот пришел день, когда в штаб 67-й армии поступила шифровка от командующего фронтом. Говоров сообщал, что взять высоту 45.0 поручает нашему батальону, а пехота потом только примет ее. Сразу после того, как сообщим о взятии высоты — пришлют на замену стрелковый батальон свой со средствами противотанковой защиты и корректировщиками от артиллерии.

Командир корпуса Анатолий Иосифович Андреев посоветовал мне начать выползать на высоту не за два часа до рассвета, а за три — чтобы он не застал батальон на нейтралке. К счастью, я этого совета послушался.

Поздно вечером 11 августа батальон уже сосредоточился на исходном рубеже напротив высоты 45.0. Ровно в полночь по сигналу пошла на нейтралку первая цепь. За ней на установленной дистанции вторая. Посмотрев, как ползут бойцы, я вместе с начштаба, начмедом и группой разведчиков тоже двинулся вперед.

И стало мне тут нехорошо... Нельзя в бою все предусмотреть! Болотина, по которой мы ползли, была завалена разлагающимися трупами, сладковатый запах тления буквально душил. И хотя сырость вокруг омерзевшая уже и торф вроде должен быть мокрым — а тлеет где-то от постоянных обстрелов — и не понять где. И дымит, зараза, но не густо — чтоб как дымовая завеса. А почти прозрачным, этаким дымком хороших папирос, но в отличие от них вонючим до удивления. И с трупным запахом это в такую какафонию смрада смешивается, что нос без толку затыкать — вонь аж ушами чуешь! Ну, думаю, а вдруг кому плохо станет. Тогда вся операция к чертям.

А надо тебе еще сказать, что на передовой тихо не бывает и ночью. Наши стреляют, немцы стреляют. Рвутся шальные снаряды, мины, пули свистят. Мы понимали, что потери понесем уже на нейтральной полосе. Но договоренность была такая: ранят тебя — ни звука! Грызи землю и молчи. Впоследствии уж было установлено, что за время переползания и в первые минуты боя батальон потерял 42 человека: 16 убитыми и 26 ранеными. Люди действительно грызли трупную землю. Но ни вскрика, ни стона не раздалось. Тихо ползли, как тени.

Над высотой вились самолеты У-2. Девушки-летчицы утюжили ее на бреющем, да еще бомбочки сбрасывали, отвлекая немцев от нас. Что за молодцы! Очень нам это помогало.

Наша группа, опережая цепи, быстро ползла вперед. Нам было легче: не надо соблюдать дистанцию, равнение. Вижу, начмед, который полз рядом со мной, прикрывает голову санитарной сумкой. Я тихо спрашиваю: "Ты что? Разве поможет?". Он так же, шепотом, отвечает: "Я знаю. Но как-то инстинктивно...".

Однако стало понятно, что цепи в установленное время, в три часа, не уложатся. Почему? Да очень мешали немецкие осветительные ракеты — "фонари" на парашютах: десять минут приходилось не шевелиться... Висит, зараза, как люстра...

Капитан скривил свою рваную физиономию. Майор понимающе кивнул. Леживал его собеседник на открытой местности под мертвенным светом таких ракет, леживал. И на всю жизнь это запомнил. Заговорил, рассказывая дальше:

— К трем часам появились проблески рассвета. Сам знаешь — у нас рано светлеет. И быстро. А первая цепь находилась еще метрах в восьмидесяти от подножия высоты. Пришлось без промедления давать сигнал к атаке — три зеленые ракеты.

Была какая-то, в долю секунды, пауза. Видимо, бойцы сомневались — не ошибка, не рано ли... Но раздались голоса ротных: "За Родину! За Ленинград!". И — чавканье болотной грязи, сменившееся топотом сотен ног. Больше патриотических лозунгов не было, только непечатные. На кручу взлетели мигом. Не зря тренировались. И вот окопы немецкие! Бойцы ворвались в траншеи, началась мясорубка.

Надо сказать, голова в бою работает странно. Прыгаю в траншею, вижу, что крутости ее не просто укреплены толстыми стругаными досками, но еще и покрашены. Ах, думаю, сволочи! Но через несколько секунд соображаю — это же просто половые доски из бывших синявинских домов.

Немцы были настолько уверены в себе, что даже подсменки перед сном раздевались до белья. Так, в белье, мы их и укладывали, когда они на шум стали выскакивать из блиндажей и лисьих нор. В исподнем и в сапогах, мы в грязи — а они в белом!

Третья наша рота — из второй цепи, которая, по плану, наступала через голову первой и второй, ушла дальше, чем планировалось, пришлось ее останавливать. А командовал этой ротой известный ленинградский журналист Михаил Петрович Ивановский, ставший во время войны сапером. Через двенадцать минут все было кончено. Да, ползли мы три часа, а бой продолжался всего двенадцать минут...

Положили мы там сотни две фрицев, да больше ста сдаться ухитрились. И — затишье наступило. Немецкое командование было настолько ошарашено, что приблизительно с час нас не трогали. Потом уж я узнал, что командир фашистской дивизии докладывал командующему группой армий "Север" Линдеману, что высоту атаковали какие-то "болотные бригады". Немцы даже стали оттаскивать с позиций полковую артиллерию.

Мы как могли эти время использовали себе на пользу — пленных заставили наших раненых нести и быстренько они через эти проклятые 400 метров болотины убыли к нам в тыл. А я приказал собрать все, что полезное у немцев в блиндажах и окопах было — первым делом оружие — пулеметы, автоматы, винтовки, все патроны, что есть, гранаты, ребята еще и жратву немецкую собрали — консервов у них было много — как сейчас эти цветные банки вижу — португальские сардины в масле, норвежские в алюминиевых овальных баночках, мясо из Голландии и всякое прочее. На ходу и позавтракать успели, понимали, что потом времени не будет, как фрицы опомнятся. Окопы опять же надо было хоть немного подготовить для стрельбы в обратную сторону — в общем тыща дел. И по договоренности уже пехота бы должна была прибыть...