↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
|
Нахальное минирование 2
Глава 1. Спасти кота! Младший сержант Новожилов, командир саперного отделения.
Кот орал устало и безнадежно. Чувствовалось, что котофей матерый, но оголодал и ослабел. И, наверное, отчаялся. Успел сержант ухватить за рукав шинели бойца Чернопятко, который кинулся было котея спасать. Молодой еще сапер, разумения не приобрел, а покинутая и полусожженная деревня и кого угодно в очумение привести может.
Кошак мяукал из-под ящика — судя по серому цвету и черным иностранным буквам, по трафарету нанесенным, боеприпасный, немецкий. Стояло это все на деревенском резном крылечке. Кот услышал, что люди подошли, заколготился, разволновавшись. Завопил еще жалостнее.
— Ты проволочку смотри — приказал подчиненному Новожилов, удерживая его за рукав на всякий случай.
— Якую? — не понял тот.
— Любую. Может и телефонный проводок или жилка стальная.
Сам сержант аккуратно лопаткой отодрал пару досок от крыльца, глянул внутрь. В темноте разглядел именно то, что и ожидал — стальную жилку сверху от ящика — и красную оперенную тушку немецкой минометки. Кряхтя, оглядев все внимательно, не спеша отодрал еще пару досок, (крылечко было красивым, очень тщательно и со старанием сделанным, а Новожилов ценил чужую работу) влез в пространство под крылечком и аккуратненько отсоединил проволоку от мины. Вылез задом наперед, на манер рака, показал Чернопятко сюрпризец. Хитромудрые фрицы вставили в минометку взрыватель натяжного действия. Боец кивнул, не надо семи пядей во лбу быть, чтобы понять — простенькая ловушка, но могла и сработать. Еще раз все внимательно осмотрели, потом аккуратно приподняли ящик, молодой сапер тут же кота ухватил обеими руками, но больше ничего опасного не было, оставалось только от котофея проволоку открутить. Животина и не сопротивлялась, мявкала только жалобно.
— Як ты догадався, сержан? — спросил гладивший тощего котейку боец.
— Не впервой такое. Если у немца время есть — а деревню не спалили при отходе — значит ищи сюрпризы. Любят они это дело. Ты б кота выпустил, он бы побежал, под вами бы и хлопнуло полкило тола, да с осколками. Не спеши, в нашей работе спешить нельзя.
Все убрать за гитлеровцами не успели.
Двух часов не прошло — подорвались два пехотинца, поднявшие — по ошметьям судя — брошенный немецкий рюкзак.
А ранним утром немцы контратаковали, прикрываясь тремя танками, и вышибли наших из деревни. Выскочивший спросонок из теплой духоты натопленной избы сержант тут же залег, в конце улочки неторопливо ворочалась серая граненая туша танка и мелькали силуэты знакомого до омерзения цвета. Успел пару очередей туда послать, лихорадочно думая, что можно сделать. Танк ахнул громом, осветив серенькую рассветную улочку снопом огня. Последнее, что запомнил Новожилов — взметнувшуюся перед ним фонтаном землю, закрывшую все поле зрения и жуткой тяжести хрустящий удар в голову.
Потом он чувствовал, что вроде как движется куда-то — но не сам, словно плыл, не шевеля ни рукой ни ногой, и понимал это как-то странно, отстраненно, словно о другом человеке думал и боль тоже ощущалась как -то неправильно — она была, но вроде как не своя, словно бы через подушку болело. И тело словно облако стало, потеряло привычную определенность и размеры. Словно плавал неспешно в киселе. И сам был киселем.
Странный полусон, полунебытие. Мысли отсутствовали, хмарь какая-то вместо них. Муть, разводы, неразличимые контуры странных цветов... И постоянный шум-звон, не дающий сосредоточиться. Вертело — крутило и мутило.
Пришел в себя — глаза не раскрыть. Испугался и опять в полуобморочное состояние впал. Билась теперь в голове одна мысль: "Ослеп!"
Потом стал узнавать голоса. Смог отвечать даже, хотя и не узнавал своего голоса, чужой какой-то был, хриплый и невнятный. Руки стал ощущать, сначала три пальца на левой, потом ноги почуял, сгибаться вроде стали. Задницу ощутил — потому как намяло ему чем-то ребристым низ спины, мешало, а не выпихнуть. Дошло с опозданием — это холодная и эмалированная штуковина, которую под него засовывают — судно в которое лежачие больные гадят. Стало стыдно, медсестры и санитарки — женщины, а он словно дите малое. Принялся проситься вставать. Долго не разрешали. Наконец сняли бинты с лица. Яркий свет резанул по глазам — аж слезы потекли, а обрадовался до поросячьего визга — целы глазенки-то!
С этого раза поправляться стал стремительно и аппетит проснулся и жить захотелось. Когда до сортира госпитального впервые добрался сам на дрожащих ногах — словно подвиг совершил. Голову еще перевязывали, побаливала. С товарищами по палате перезнакомился — у всех ранения в голову, соответствующее отделение оказалось.
Про себя узнал не без удивления, что получил в башку снарядный осколок, который пробил каску и в ней же застрял, если б не шлем — не лежал бы он тут. А хирурги так намучились с этой пришпиленной к черепу каской, что даже сделали запись в карточке раненого.
Глаза забило землей от близкого взрыва. Тоже намучились офтальмологи, но роговичка зажила хорошо, веко на правом глазе срослось после шитья "на отлично" и в целом пациент Новожилов отделался куда как легче, чем сначала думали невропатологи. Мозги, конечно, тряхануло немилосердно, будут теперь долгое время головные боли и шум в ушах, увы, теперь останется, но даже профессор — полковник был уверен, что после такого осколка явно будет более серьезное выпадение функций головного мозга, а теперь только плечами пожимает.
На занятиях физиотерапией перекладывал тонкие палочки, строил, словно малый ребенок, из горелых спичек домик, пуговицы пришивал к лоскуту ткани, потом отпарывал — и снова пришивал непослушной верткой иглой. Восстанавливал мелкую моторику, как это по-ученому называлось. На коротко стриженой голове остался спереди здоровенный грубый рубец, а так — в остальном все обстояло очень даже не плохо. Сила вернулась на госпитальных харчах, работу себе искал, будучи переведен в команду легкораненых, дрова пилил, радуясь тому, что видит, ходит, руки цепко все хватают и глазомер не пострадал.
На комиссии оказался в итоге "ограниченно годен к военной службе" и профессор на прощание попросил пару-тройку анекдотов рассказать, чем удивил сержанта очень сильно и не очень-то любивший публичные выступления сапер рассказал пару-тройку, что попроще, дивясь просьбе, потом стучал по столу пальцами — сильнее и слабее — как просили и много чего еще делал.
Профессор вроде остался чем-то недоволен, а лечащий врач — молодой майор, наоборот, улыбался и порекомендовал и впредь носить во время боевых действий стальной шлем. Слова его сержант запомнил. Врача своего он уважал и рекомендации выполнял безоговорочно. Не удержался — спросил, зачем анекдоты понадобились, удивился ответу — оказывается при поражении лобных долей мозга становится человек пошлым и хамовитым и юмор у такого пациента — ниже пояса, а у него, Новожилова, с шуточками все в порядке, целы, значит эти самые доли.
После госпиталя попал в тыловую часть, занимающуюся разминированием освобожденной территории, явно по протекции госпитальников — мужики саперные тут были в основном пожилые, семейные. Зато работа оказалась вполне знакомой — снятие минных полей, обезвреживание неразорвавшихся предметов и всякое такое, чем до ранения "старик" Новожилов занимался целых три месяца, не считая срочной службы. Тело приходило в себя, боли уже и не мучили особо, к шуму в ушах привык и перестал замечать. Шрам на голове побледнел, черные точки на лице, куда вбило взрывом частички земли постепенно исчезали — как майор и говорил, кожа обновляется, сходит слоями — вот оно и получается так.
Бойцы посмеивались над командиром, который как в поле выйдет, так сразу каску на башку, но отношения сложились теплые, хотя половина отделения сержанту в отцы годилась. Да и вторая половина к тому близка была.
Вызов в особый отдел немного напугал. За собой больших грехов не помнил, а за мелкие вроде и не вызывают. Оказалось, что прикомандировывают его отделение к непонятному медико-санитарному отряду, выполняющему особое приказание командования. Расписался в неразглашении сведений и убыл обратно в недоумении, которое только усилилось, при близком знакомстве с этим "особым отрядом". Кривомордый командир с простреленным лицом и артель диких босяков, по сравнению с которыми бурлаки на Волге были щеголями и модниками. Задачка и впрямь оказалась в прямом смысле головоломной, но интересной.
Через полгода на следующей врачебной комиссии сержанта признали годным к строевой и некоторое время он был в учебном полку, откуда "купец" с саперными петличками забрал Новожилова.
Теперь — половину весны и уже треть лета он и его товарищи работали, как проклятые. Солдатское радио, как называли слухи, ставшие вдруг с 1943 года солдатами бойцы, весьма уверенно заявляло — тут, вокруг Курска готовится громадная заваруха.
И все об этом говорило, ставились невиданные по плотности и размерам минные поля, в первую очередь — противотанковые, пехота, артиллерия и танки закапывались в землю, словно стадо кротов, все это маскировалось самым тщательным образом. Попутно лепились фальшивые позиции с макетом танков и пушек для обмана врага и во всем этом первую скрипку играли саперы. Свое участие вкладывали в эту колоссальную работу и ребята из отделения Новожилова.
Гимнастерки не успевали просохнуть.
А в воздухе висело что-то тяжелое и гнетущее, хотя погода была теплой и летней, от дождиков зелень перла как оглашенная и вообще — самое время для сельской работы, но вместо человеческих усилий приходилось готовиться к немецкому наступлению.
И тут становилось тоскливо, хотя политработники и старались вовсю. Разведка постаралась хорошо — новая немецкая техника была известна отлично, и саперы изучали слабые места немецких танков с странными названиями "Тигр", и всякого прочего металлического зверинца. Любили гитлеровцы давать своим железякам звериные имена. Листовки и плакаты браво рекомендовали бить бронебойными пулями в смотровые щели и приборы наблюдения, смело простреливать из сорокопяток стволы орудий и всяко разно калечить стальное зверье. Но тертые калачи, уже понюхавшие пороху, в их числе и Новожилов, только в затылке чесали. Это на плакате художнику все просто. А тут в поле получалось куда как кисло. Особенно учитывая то, что судя даже по плакатикам, в лоб это зверье могли взять только самые свирепые советские пушки, а их было раз-два и обчелся.
Остальным мягко рекомендовалось поражать врага в корму и борта. Ага, так немецкие танкисты и будут подставлять слабобронированную задницу, разбежались вприпрыжку.
А для саперов оставалось старое и уже пользованное нахальное минирование — установка противотанковых лепех и ящиков непосредственно под танковым носом.
Только на это и был расчет, что гусеницы у танков все же самое слабое место, на них брони в 15 сантиметров нету.
Когда Новожилова с его отделением перевели в "подвижную группу минного заграждения" он только огорчился. Потому как вся эта группа была посажена на грузовики из расчета — одно отделение на грузовичок и в кузов загружено было изрядное количество именно противотанковых мин, почти до того, что рессоры захрустели.
Не надо быть семи пядей во лбу, чтобы дошло — придется с танками немецкими в пятнашки играть, отчего ветеран Новожилов особой радости не испытал. Питание тут было куда лучше, повар видать — мастер-кашевар, но теперь не очень радовало то, что сам же выдрессировал своих подчиненных ставить мины быстро и качественно, так чтоб с трех шагов не видно было. Медали за это не дали, а самые ловкие отделения приказом были сведены в эту мобильную группу.
Между нами говоря — не ради медали старался, просто знал, чем меньше сапер маячит на чистом поле, ковыряясь что с установкой, что со снятием мин — тем меньше вероятность, что накроют неторопливых пулеметным и минометным расстрелом. Ан вон как вышло. Из огня — да в полымя!
Грузовик у сержанта не вызвал восторга. И водитель — тоже. Кряжистый молодой и неторопливый ефрейтор со значком ГТО. Особенно усы разозлили — модник, значит, и есть время за усиками глядеть, а возни с ними много. И сами эти усы — которые многие носили особенно разозлили, почему-то эту "зубную щетку" Новожилов считал особо поганой, раз такую же Гитлер носит!
Когда получил дополнительное снаряжение — тем более огорчился. Дымовые шашки, проволока, доски и много чего еще. Из досок сколотили что-то вроде трапиков с низкими бортиками — аккурат мины по ним спускать на ходу. В хронике показывали. что так с эсминцев глубинные бомбы кидают. Совсем с точки сапера ересь и ахинея, даже не закопать мину! Мчаться и так раскидывать, свесив дощатую приспособу с заднего борта! Сразу понятно, что такое делать можно когда за тобой танк гонится! Вот здорово-то! Всю жизнь мечтал в догонялки такие играть! Кто придумал — шибко умный, видать! Хрена удерешь от танка, пулеметами достанет играючи.
Потренировались, спуская на ходу по трапу мины без детонаторов. Насобачились, хотя и погрустнели все — дошло до самых тугодумов чем заниматься придется. Одна радость — дымовых шашек сержант набрал от души, что позволяло надеяться, что устроят спасительное "бой в Крыму — все в дыму!"
Напряжение в воздухе висело. Опытные бойцы чуют верхним чутьем, что начнется и когда. Вот и тут — явно туча надвигалась. А помирать Новожилову было никак нельзя, получался он в семье единственный мужик, кроме уже комиссованного из армии по болезни деда.
В госпитале встретился с земляком, много о чем тогда поговорили, понял точно — плохо сейчас дело в колхозе. До войны — богатый был, в колхозе имени Чапаева имелось полторы сотни лошадей, четыре больших конюшни, да ещё два собственных трактора колесных. А осенью 1941 года трактора и большинство лошадей забрали в армию. С концами, понятно.
Летом 1942 года в колхозе осталось пять лошадей: Безсмертный, Сонка, Весёлка, Мальчик и Волна. Безсмертный попал в колхоз весной, жеребец был списан из кавалерии по ранению, долго хромал и работать не мог, шкура у него была в ранах и шрамах, председатель вел его на поводу пешком 30 км со станции.
Сонку, Весёлку и Волну не отдали наши бабы, избили уполномоченного, который приехал забирать лошадей. Уполномоченный потом ещё несколько раз приезжал с милицией, но бабы милиционеров не боялись и последних кобыл из колхозного табуна не отдали. Мальчика председатель колхоза выменял у артиллеристов в Сызрани на пару кабанчиков по официальной версии, а бабы говорили, что украл с эшелона на станции. Председатель колхоза мужик был чумовой, ни себя, ни людей не жалел в коллективизацию и в тюрьме успел посидеть и из партии его исключали в 37 году, но в 38 выпустили, и он работал в колхозе скотником до Финской, когда из райкома снова поставили сначала заместителем председателя, а с началом войны и председателем колхоза. Осенью 1941 года, возвращаясь из райисполкома, углядел на ж/д путях брошенную платформу, на которой стоял людиновский локомобиль. Это такой сухопутный паровоз, если кто не понял. Знакомые были на железной дороге, пособили. Быстро договорился с танкистами, которые стояли лагерем недалеко от села и те за магарыч проволокли в колхоз этот локомобиль.
Если бы не этот русский мужик — Василий Иванович Ефремов, то не дожили бы многие колхозники до конца войны. А сам он пропал без вести в сентябре 42 года под Сталинградом, вместе с другими односельчанами, уходил в армию в июле, тогда из села забирали мужиков 1893-1899 года рождения. И остались в колхозе в качестве рабочей силы старики, женщины и подростки, пять лошадей и людиновский локомобиль на 2.5 тысячи гектаров пахотной земли.
Если бы не этот локомобиль, то не подняли бы пахоту, а без толку бы сами пропали и последних лошадей и коров загубили бы. И кору собирали сосновую и рогоз и корни лопухов и прочие корешки, желуди мололи и почки сушили. Зимой солому с крыш снимали и скотине запаривали. Очень тяжело жили, фактически выживали. Братик младший подростком был и в школу бросил ходить, курить цигарки начал, работал весной-летом-осенью в поле и на скотном дворе, зимой в лесу деревья пилил и бревна вывозил в снегу по пояс, в семье остался старшим мужиком, дед и старший брат на фронте, а две младшие сестренки и брат пятилетний, да ещё малолетние племянницы и племянники на руках у бабушки, потому что старших сестер забрали на оборонительные работы, копать эскарпы, да противотанковые рвы.
Вот так жили и выживали, да маленьким детям пропасть не давали. И должен был Новожилов вернуться, такую себе задачу поставил.
А тут вон — с танками гонки устраивай!
И остальные бойцы посерьезнели, шутили меньше, чем прежде, курили больше. Письма домой писали старательно — замполиты требовали, да люди и сами понимали — скоро времени на это не будет вовсе, а может и не только времени. Начальство было настроено серьезно, само нервничало, работы было невиданно много. А бойцы — они же все видят.
Начало громыхать вдалеке днем. Помалкивали, но переглядывались вопросительно. Ночью ливень хлынул, гроза началась мощная, летняя, южная и к грому вдруг добавился чудовищный, не слышанный ранее рык. Проснулись. вскочили как по тревоге. Переглядывались — не понимая, что это — потом дошло. Это сотни стволов артиллерийских заработали. Но вроде как наши, что неясно. Во всяком случае разрывов не было ни слышно, ни видно. Сон пропал к черту. Стало ясно — началось. И всерьез началось. Слыхал Новожилов ранее канонаду, но тут было несравнимо. Мощные силы столкнулись. И сержант незаметно поежился.
Глава 2. Делай проходы! Унтер-офицер Фриц Абец, заместитель командира саперного взвода.
— Трава здесь роскошная! У коров после такой травы не молоко, а сливки получатся! — словно бы про себя пробурчал восхищенно ефрейтор Завацки.
— Жук навозный, тебе бы только о своих коровах! — хмыкнул его приятель Формелло.
— Когда мы победим — я постараюсь получить земли тут. И погляжу на тебя, как ты там будешь в своей тесной квартирке пузыриться! Человеку нужен простор, а вы, сраные горожане, друг у друга на головах сидите — парировал крестьянин, с живым интересом растирая в жестких пальцах сочные травинки.
В другое время Абец слушал бы их привычную трепотню с благодушным смирением — перед выходом на боевое задание многих пробивает на болтовню потоком, это от нервов, сам Фриц в такой ситуации помалкивал, но у него получалось по-другому — все время хотелось в туалет по малой нужде, но сейчас пустопорожние разговоры раздражали.
А ссать хотелось еще сильнее.
И никто из матерых солдат над этим бы не стал смеяться. Потому что у каждого перед серьезным боем как-то — но волнение проявлялось. У кого понос, у кого — наоборот запор, кто курит одну за одной сигаретки, а кто-то жрет все, что имеет в своем ранце, аппетит волчий пробуждается. Некоторые угрюмо молчат. Другие истово молятся. Эти двое начинают молоть языками, проверено уже. И есть с чего.
Полученный только что приказ говорил внятно — этой ночью начнется наступление. Даже не так — Наступление! Решающее сражение всей этой войны. После него разгромленные русские орды покатятся горошком в далекую Сибирь — те, что уцелеют. Любой мало-мальски разумный солдат и так видел — русские у Курска выперлись этакой здоровенной грыжей. Говоря военным языком — образовали "балкон" соблазнительно торчащий. Старательно закопались в землю, нагнали сюда войск под завязку. И — этим подставились. Вермахт отлично умел сажать русских в мешки и котлы, после чего в образовавшуюся после этого во фронте дыру рвались мобильные части, рубя связь, снабжение и наводя ужас. В прошлом году такое произошло под Харьковым, откуда вермахт рванул до самой Волги и Кавказа. Самую малость не хватило сил закончить войну на этом. Ну что же, это придется делать нынче! Решение — срезать балкон встречными ударами с севера и юга — было очевидно.
Количество техники, которую Германия скопила для удара — потрясало. Судя по слухам и разговорам — сюда стянули со всего Восточного фронта танки и самоходки и всю прочую, самую разношерстную броню, создавая ранее невиданные по мощи стальные кулаки для того, чтобы проломить с ходу оборону русских.
И решающий удар будет нанесен этой ночью.
Потому надо не мешкая снять стоящие перед позициями русские мины, сделав в засеянных этой терпеливо ждущей смертью полях безопасные проходы. Для самоходных артиллерийских установок и для пехоты. Дело знакомое, привычное, хотя тут густота установки непривычно плотная. С перехлестом и комбинированием разных типов мин. Обычно и русские, и немцы ставили или противопехотки, или противотанковые. В зависимости от возможной угрозы. Тут — иначе.
Взводный — оберфельдфебель — тоже сильно озабочен непривычной густотой минных полей. За несколько часов саперы должны проделать в этом месиве проходы для пехоты и техники — на всю полосу наступления батальона, которому взвод придан. Снять и обезвредить мины, обозначить указателями проходы и быть готовыми работать дальше. Поспать этой ночью не получится. Да и дальше будет хлопотно. Как всегда, в наступлении — даже пожрать толком не получится — наспех и всухомятку.
Пехтура, обязанная прислать свое прикрытие для работающих саперов задержалась — два взвода обеспечения пришли поздновато, уже пора выходить, а эти олухи царя небесного только заявились. Но — дело привычное — распределили быстро — на каждую группу разминеров — по отделению инфантерии. Взводный инструктировать не стал, свалил эту работу на Абеца.
Ну, не впервой. Дело знакомое. Работать быстро и аккуратно, снятые мины сложить на краю прохода для дальнейшего сбора и использования, указатели ставить заметной стороной к своим войскам, каждой группе одну разряженную мину доставить для доклада начальству. Инфантеристы все это время зорко и бдительно охраняют своих товарищей по оружию, в случае контакта с противником — прикрывают отход. В общем уже сто раз сказанное и слышанное. Кратко отбарабанил положенное, быстро развел по участкам, по три сапера на "дырку для пехоты", по отделению — на проходы для техники. Каждую сопровождает отделение пехотинцев. В основном пешедралы — уже возрастные мужчины, серьезные. Молодежи мало. Вставил походя ума хорохористому унтеру — пехотинцу, сопляк слушал плохо и вообще явно думает о наградах и победах, а у самого звякает амуниция при ходьбе на разные лады. Работать надо в темноте быстро и тихо — а он как шут гороховый, обвешанный бубенцами! Еще и огрызается, ублюдок — по погонам судя — учится на офицера и уже привыкает высокомерно смотреть на других сверху вниз. Отправил его со своими поляками — они взрослые пройдохи, смогут поставить мальчугана на место.
Работать пришлось и впрямь поспешно — в 2 часа ночи уже доложить надо начальству об исполнении приказа. Хорошо, что стоявшие раньше на этом участке до подхода их дивизии уже свои немецкие поля сняли. Хуже, что в этой чертовой высоченной траве, которая так хороша для коров, даже ползать трудно. Буквально продираться приходится.
Мины оказались знакомыми — ПМД-6 в железном корпусе и ТМ-41. Но поставлены куда гуще, чем доводилось снимать раньше. Аккуратно складывали их после деактивации на обочины прохода — мин страшно не хватает, потому трофейными пользуются все — и красные тоже. И даже теперь в Рейхе делают разные эрзацы — к основным, армейским минам всякие кустари-ремесленники лепят вспомогательные — в деревянных корпусах, подражая русским.
И все бы хорошо — но как током по нервам ударила внезапная стрельбы на самом фланге, там, где в кустах должны были прочистить пехотной роте дорожку его болтливые поляки.
И пальба эта крайне не понравилась опытному уху. Длинные очереди скорострельных русских автоматов, с десяток стволов работает — и всего два винтовочных выстрела в ответ из маузеров. Все прогрохотало мигом, тут же затихло. А это из рук вон паршиво — так звучит хорошо сделанная засада. И те, кто охотился — добычу срезали вмиг, безответные потери выходят. Черт, не ко времени как! И так работы будет полны руки, а теперь на трех опытных работников меньше!
Проход для штугов и прочей техники пехотного батальона сделали в срок. Проходы для двух других рот — тоже. Кроме одного — для третьей. Успел доложить, с прискорбием заметив, что был огневой контакт с противником — русские, очевидно, сами встречно делали проход среди мин и услышали шум, после чего подпустили к себе группу разминирования и расстреляли немцев в упор практически. Потери — два сапера убиты, один, ефрейтор Формелло — пропал без вести! Вероятно взят в плен противником.
Подчиненные фанфаронистого унтер-мальчишки тоже остались там валяться, в потоптанной траве, изрешеченные как кухонные дуршлаги. Добренчался, недоумок! Русские забрали с собой пленного и пулемет ручной с патронами. Когда участок накрыли минометами прикрывавшей работу саперов батареи — там уже их и след простыл, ясное дело — сгребли "языка" и тут же унесли ноги подальше.
А очень скоро в расположение дивизии на рубежи сосредоточения перед броском посыпались снаряды — Иваны начали сами артподготовку!
И это показалось Абецу дурным знаком и плохой приметой.
Глава 3. Протокол допроса ефрейтора Формелло (копия документа)
Протокол допроса
Военнопленного немецкой армии ефрейтора Бруно Формелла, 1914 г. рождения, из с.Больша близ г. Нейштадт, поляка по национальности, образование — 6 классов народной школы, рабочее кирпичного завода, принадлежащего 60му сап. Батальону (1-ая рота) 6 — ой ПД, захваченного в районе Верх.Тагино в ночь на 5.7.43 г.
Вопрос: Прохождение службы до прибытия на фронт.
Ответ: 11-го мая 1942 г. был мобилизован в немецкую армию в г.Хекстер (Германия), где и проходил боевую подготовку в 6 зап.сап.батальоне до 13-го сентября 1942 г. 20-го сентября 1942 г. был направлен из г. Мюнден в состав саперной роты (120 чел.) на восточный фронт по маршруту: Мюнден, Берлин, Познань, Варшава, Барановичи, Минск, Смоленск, Вязьма, Ржев (20.9.42 г.). До конца марта дивизия отходила до г. Дорогобуж, где пробыла до мая 1943 г. В начале мая дивизия была переброшена в Смоленск, а оттуда в середине мая в район Починок. 15 — 17 июня с.г. дивизия была направлена в г. Орел. Саперный батальон располагался в течение 8 дней на отдыхе в районе 30-35 км южнее Орла. На передовую саперный батальон прибыл в ночь с 1 на 2-ое июля; пехотные полки 6-ой ПД прибыли на фронт на день позже. 6 ПД сменила на участке Верх.Тагино 106 ПД, которая передвинулась вправо (западнее).
Вопрос: Дислокация частей на линии фронта.
Ответ: В районе Верх.Тагино и западнее вышел 37 ПП 6 ПД; слева к нему (восточнее) примыкает 18 ПП 6 ПД; справа (западнее) — 58 ПП 6 ПД; западнее 58 ПП — 106 ПД. Где находится штаб дивизии не знает. Штаб 18 ПП располагается в заводском здании свх. Садовод. В районе сев. Лебедиха имеется склад боеприпасов. В тылу 6 ПД сосредоточены якобы 4 танковых дивизии и большое количество артиллерии. Штаб саперного батальона дислоцировался в с. Верх.Тагино. У мельницы западнее Захаровка имеется новый мост через р.Ока (грузоподъемность моста 24 тонны). Севернее Верх.Тагино через р.Ока — старый мост.
Вопрос: Состав и организация дивизии и саперного батальона.
Ответ: 6 ПД состоит из 3-х ПП: 18 ПП, 37 ПП и 58 ПП. Кроме того в дивизии имеется арт.полк (номера не знает) и 6 сап. Батальон. Пех.полки предположительно 3-х батальонного состава. Каждому батальону придано по 4 штурмовых орудия из 105 отдельного дивизиона штурмовых орудий (калибр примерно 75 мм). Подробнее о составе пех. Полков не знает.
6-ой сап. Батальон состоит из 3-х рот. Численный состав 1-ой роты — 60 сапер, 2-ой роты и 3-ей роты — по 80 сапер. Роты трех взводного состава. В каждом взводе 3 отделения (по 6-7 сапер в отделении). Каждому пехотному полку придано по одной роте саперного батальона, а каждому __ батальону по одному саперному взводу. Каждую стрелковую роту обслуживает одно отделение саперов. 1-ая рота сап. Батальона была придана 37 ПП. Саперы имеют на вооружении винтовки и снабжены деревянными щупами с железными наконечниками; имеются также миноискатели. Национальный состав сап. батальона — в основном немцы, имеется небольшой процент поляков. Пополнение в батальон поступало главным образом из состава выздоравливающих. Недостатка в боеприпасах или в саперном имуществе не ощущается.
Вопрос: Ком.состав дивизии.
Ответ: Фамилию командира дивизии не знает. 37 ПП командует полковник Дельмер.
Командир саперного батальона — капитан Вельниц.
Командир 1-ой роты сап. Батальона — ст. лейтенант Бим
Командир 1-го взвода 1-ой роты — ст. фельфебель Шторк; адъютант сап. Батальона — лейтенант Хеер.
Вопрос: Задачи дивизии и сап. Батальона.
Ответ: Задача 6 ПД и 106 ПД, по разговорам среди солдат и мл. командиров, наступать на Курск. Немцы должны одновременно наступать с юга, севера и запада с целью окружения частей Красной Армии, находящихся в языке. НА других участках фронта должны наноситься демонстративные удары с целью дезориентировать русских. Наступление должно было начаться в 1-2 часа ночи 5.7.43 г и 106 ПД должны были поддерживать танки, а 6-ую ПД -105 дивизион штурмовых орудий. 6-ая ПД должна была прорвать оборону на 6 км, а затем успех должны развивать танки. Задача сап. батальона — разминирование минных полей с целью подготовки наступления.
В ночь на 5.7.43 г. группа в составе 3-х сапер, 6-ти стрелков и одного унтер-офицера, вооруженных карабинами пулеметов, получила задание проделать один проход (шириной 1,5 — 2 метра) через русское минное поле для прохождения пехоты. Другие группы сапер должны были позже проделать более широкие проходы для штурмовых орудий. Мины на переднем крае немецкой обороны были якобы удалены саперами и 106 ПД.
Вопрос: Состояние хим. Подготовки.
Ответ: В роте имеются противогазы с новым фильтром 1943 г. (действует 5 часов, а не 4 часа, как старый). В 1-0й сап. Роте имеется 6 хим. Разведчиков — нюхачей. Они снабжены резиновыми комбинезонами хим. разведчики проходили хим. подготовку в с. Муравьево (близ Ржева) в течение 3-х недель 1-го июня поступил приказ об обязательном ношении солдатами противогазов при себе. В сап. роте имеются один ранцевый огнемет. Огнеметчик — ефрейтор Лакса.
Газовый офицер сап. Батальона — фельдфебель Гроде. В сап.ротах имеется также до 100 или больше дымовых шашек. Последнее окуривание проходило в г.Хекстер (Вестфалия) в августе 1942 г. Сигнал газовой тревоги — свистящая ракета.
Вопрос: Питание в роте.
Ответ: Солдаты получают ежедневно 750 грамм хлеба, 40 гр. Масла, 40 гр. Консервированного мяса или рыбы. Солдаты до 22-х летнего возраста получают дополнительно 500 гр. Хлеба на день и по 15 гр. Мяса и масла. Утром и вечером солдаты пьют кофе. На день выдается по 6 сигарет или 2 сигары.
Вопрос: Настроение солдат в роте.
Ответ: Одна четверть солдат в роте верит в победу Германии. Солдаты старшего возраста в большинстве своем не верят в успешное для Германии окончание войны. Большинство молодых солдат — члены гитлеровской организации молодежи — настроена еще довольно бодро. Дисциплина в роте строгая. Она поддерживается в основном придирчивым унтер-офицерами. В тылу для солдат роты проводились довольно часто беседы о положении на фронтах.
Вопрос: Обстоятельства захвата в плен.
Ответ: Сапер был захвачен в плен в момент разминирования наших минных полей и проделывании проходов в них в 23 часа в ночь с 4 на 5.7.43 г.
Опознавательный знак 6 ПД: темно-зеленый щит с красной буквой Г (немецкой).
Номер полевой почты 1-ой роты 6-го сап. батальона — 20126.
Допросили: Начальник РО ШТАРМ 13
Подполковник (Крыжановский)
Глава 4. ПОЗ в деле. Младший сержант Новожилов. командир саперного отделения.
— Кой...! Эп!! Ой!! — по — мальчишечьи ойкнул солидный и заслуженный сапер, больно прикусив себе язык, когда попытался остановить особо рискованный вираж шофера. Из кузова, где сложились в неряшливую кучу бойцы, неразборчиво, но свирепо донесся отзвук фонтана матюков.
Водитель гнал грузовик совершенно осатанело, с трудом вписываясь в ширину дороги. Вертел баранку, зло оскалившись и кося глазом на сидящего, точнее мотылявшегося по кабине рядом сержанта.
Затормозил резко, одновременно — и даже чуть пораньше, чем Новожилов рявкнул: "Стой!"
Прибыли. Вон и ориентир торчит — геодезическая вышка слева. Посмотрел на шофера, засопел носом. Время поджимало люто, потому уже выпрыгивая из кабины буркнул:
— Я б тебе, Петро, даже картошку возить не доверил у нас в колхозе!
— Та я б у вас и не працювал! — огрызнулся высокомерно водитель. Вылез тоже, не без молодцеватости забрался на крышу кабины, заозирался. Чисто суслик — дозорный.
Саперы, споро выпрыгивали из кузова, затихающе и уже привычно ругая лихача за рулем, гремели инструментом и снаряжением, сержант уже галопом мерял расстояние от вышки, взяв ее за ориентир для привязки минного поля, подчиненные поспешно рыли ямки в плотно убитой земле. Жарища палила потные спины и короткостриженные затылки под пилотками, а казалось — снежный ветерок дует. Вот-вот белые хлопья посыплются.
Все прекрасно понимали, что сейчас на этой дорожке между немцами, бодро катящими на колесах и гусеницах и отделением штурмовой саперной роты нет больше никого. Потому спешили изо всех сил. Место комроты указал толково — низинка перед выставляемым минным полем, объехать немцам будет сложно, после дождей грунт вязкий и рыхлый, просядут, вязнуть будут. Может не так технику потеряют, сколько время. А время для них важнее важного.
Опять же слыхали, что в первые дни, стремясь максимально быстро пробить советскую оборону, немцы не жалея жертвовали своих саперов, лишь бы быстрее вперед ломить. И самоотверженно дохнувшие пиониры, прокладывая своим панцырам дорогу, понесли чудовищные просто потери. И теперь их не хватало.
И наши этим пользовались, создавая немцам никогда ранее не встречавшиеся проблемы. Там, куда невозможно было уже выдвинуть танки или артиллерию, где уже не успеть было поставить рубеж обороны или опорный пункт — стремглав неслись саперы, ставя под самым носом у прущего врага в самом неудобном месте внезапное минное поле, нежданный фугас или еще какую саперную поганку.
Атакующая, прорвавшаяся уже было на оперативный простор, колонна вставала, тут же незамедлительно с неба ссыпались штурмовики, сея плотно противотанковые кумулятивные бомбочки, ставшие нежданно-негаданно сущим проклятием для панцерваффе, а там оказывалось, что и артиллерия откуда-то начинает долбить и этот участок местности явно пристрелян и огонь накрывает стоячих очень точно.
Попытки фрицев действовать малыми группами кончались не лучше — как раз вчера приятель и сослуживец Новожилова подловил два тяжелых немецких танка, решивших действовать самостоятельно в отрыве от всякой прочей шушеры. Оба порвали гусеницы и хоть их броне ни черта не сделалось от взрывов, но ехать никуда эти гиганты не смогли, а ремонтники немецкие просто не поспевали везде, как ни кинь — везде клин.
Грошовые мины намертво стопорили венец инженерной мысли. Танки, пушки — не могли бы остановить такую громаду из стали, а жестянка с толом и примитивным взрывателем, рассчитанным на давление в 200 килограмм — отлично работала. И особенно гордился приятель, что подловили экипажи, вылезшие для починки. Обстреляли из автоматов и загнали обратно в броню, поранив пару человек, далековато было для ППШ и торопились — времени было мало, а под бабах танковой пушки попадать не хотелось, но по диску выпустили впятером с холмика и успели унести ноги до того, как на холме громоподобно ахнуло.
Не всем везло, потерь тоже хватало и установить отчего не вернулась та или иная группа пока не получалось — немцы все еще перли. И для них выставляли мины.
Новожилов видел весной у комроты школьную карту СССР, где старательно булавками с бумажными флажками обозначались позиции сторон. И запомнил, что Курский выступ торчит в сторону немцев аппетитным куском — прямо напрашивается его откусить, только хлопнуть уже разинутой пастью, сомкнуть челюсти. И помнил ту карту сейчас, шкурой чувствуя, как вонзаются в нашу оборону стальные клыки танковых клиньев, рвутся друг другу навстречу. Сверху на севере и снизу — на юге. И стремятся сомкнуться, устроив гигантский вкусный кровавый ком из всех, кто останется в оторванном от страны куске территории. Но также чувствовал, что крошатся стальные клыки панцерваффе, разгрызая камешки оборонительных районов и завязая в обороне, оказавшейся для гансов неожиданно прочной.
— Бачу пылюку! — крикнул тревожно шофер с грузовика.
— Быстрей ребята! — поторопил и так лихорадочно суетившихся саперов и сержант.
Сам он уже поставил три мины и сейчас в землю уютно легла четвертая. Выполнил свою часть, побежал глядеть, что и как у остальных. Отметил основные ошибки — у кого слишком большие ямки получаются, потому время теряет, зря копая, кто медлителен слишком, кто в сторону рыть взялся, не там, где пометка была.
— Да тут камень, товащ сржан! — начал оправдываться боец.
— Йидуть швыдко! — крикнул водитель и спрыгнул ловко со своей наблюдательной площадки.
— К машине! — гаркнул Новожилов и сам запрыгнул в кабину. Самый медлительный и упрямый не хуже хохла — шофера мужик из Архангельской области, всегда задерживавшийся, тоже уже попал в кузов, следом за бойцами. Ему помогли забраться, мало не оторвав рукава у гимнастерки. Зараза медленная! Шофер, как всегда не дожидаясь команды, рванул с места в карьер, аж мотор взвыл. Новожилова тряхнуло и стукнуло башкой, слава богу, в каске, о край окошка в дверце, глядел младший сержант на поставленное поле и назад. Тревожно глянул на ту сторону низинки — пыли снизу ему видно не было, но на ефрейтора Койду в этом плане положиться можно было, глазастый. И выскочить из низины надо раньше, чем...
На гребне появилась все же пыль, сероватая, легкая и издалека — пушистая, круглыми пухлыми клубами. И вместе с ней — темно — серая коробочка чужих, непривычных очертаний, в отличие от наших закругленно— зализанных танков остро — граненая, бойко нырнувшая вниз по склону, следом за ней — вторая такая же и тут же — третья! Расстояние до них было небольшое — в полкилометра и Новожилов рявкнул:
— Гони, Петро, тройки катят сзади!
Шофер не снизошел до ответа, газовал, как ненормальный и так, машина набирала скорость вроде бы и стремительно, но как человеку в пиковой ситуации кажется — очень медленно и неторопливо. За ревом мотора стрельба была не слышна, может еще и не успели на мушку взять — и тут же глаза отметили слева пыльную полосу метрах в тридцати, словно пастух хлыстом по земле щелканул. В кузове заорали что-то во всю глотку. Водитель закрутил рулем, завилял по дороге, прихватывая обочины и тут у сержанта перехватило дыхание и желудок неприятно подпрыгнул, крик в кузове оборвался. А потом машина хрястнулась о дорогу и ругань возобновилась.
Теперь в ветровое стекло было видно куда меньше неба, а куда больше — земли и дороги, из чего малость пришибленный Новожилов сделал простой вывод — в них не попал снаряд, всего лишь разогнавший машину Койда на гребне полетел, как лыжник с трамплина.
— Бахнуло! — хором рявкнули из кузова так бодро и громко, что даже сержант услышал. А чертов Петро тормознул резко, сложив в кузове привычную матерящуюся кучу-малу и опять сусликом на крышу.
Но тут же кинулся обратно и с побледневшим лицом рявкнул сержанту:
— Один внизу подорвался, а второй проскочил и сейчас тут будет!!!
Новожилов, который собирался устроить своенравному водиле выговор за все сразу, тут же не то, что забыл, а — отложил головомойку, встав мигом на подножку приказал встревоженным ребятам в кузове:
— 10 мин, занавеской! Кидай поперек дороги!
Это было не принято категорически, бросать снаряженные мины не полагалось, наоборот — запрещалось и секунду бойцы глядели на него, потом — выполнили приказ, свесившись максимально из кузова и как можно более аккуратно шлепая круглые блины на пыльную дорогу почти вплотную друг к другу, так, чтобы перекрыть все полотно.
— И приготовьте еще!
— Готово! — рявкнули бойцы хором, еще первый слог не успели произнести, а машина прыгнула вперед и сержант только потому, что был готов, не свалился с подножки, цепко ухватившись за дверку и бортовину проема.
— Дымовые шашки товсь!
Отъехать толком не успели, даже и пыль столбом еще не поднялась, а немец, показав на подъеме темный бронелист брюха, чертом железным выскочил следом из низинки.
Койда дико глянул на сержанта вылупленными белыми глазами, спрятаться тут было негде. И в поле не уехать, завязнешь. Немец, определенно тормозя, сбрасывал скорость, башенка граненая стала менять очертания, доворачиваясь.
— А ведь — конец... — мелькнуло в голове. Открыл рот, чтобы приказать сбросить дымовые шашки, не успел.
Шофер отчаянно завилял и тут танк словно серой пухлой стенкой закрыло, внезапно взбухшей за мгновенье, а Новожилов готов был поклясться, что увидел, как машину стремительно нагоняет какая-то странная полоса, прозрачная, словно стеклянная полусфера и там, где она проносилась, взметалась с земли легкая пыль.
Догнала, машину тряхнуло. Дошло, что увидел, как взрывная волна летит.
Из буро — серой стены косо вывалился темный силуэт, замедленно съехал с дороги, встал, наконец, но несуразно — бортом. Тонкое жальце пушки глядело в поле, от сердца отлегло.
Понукать Койду не было смысла, тяжелый трехосный грузовик птичкой летел, прикрываясь пылью. А дальше, хоть вроде и ровно все вокруг было, на манер стола обеденного, но все же складки местности прикрыли грузовичок с саперами.
— Не успел немець мины увидеть! — сказал очевидное Койда.
— А ты, я гляжу, когда надо и по-русски говорить умеешь! — ответил Новожилов. Ясное дело, что не увидел фриц занавеску и влетел на полном ходу. Все ж в пылище и мины тоже, в кузове лежа, так закамуфлировались, что с пяти метров не углядишь. В один цвет, совершенно.
— А як жеж! — ухмыльнулся Петро. Прежнее самодовольство вернулось к нему и теперь он сидел, как король на именинах.
Новожилов поморщился и сплюнул. Гусарство водителя ему категорически не нравилось, хотя водил Койда отлично. Но самому сержанту нравилось более спокойное, баз фанфаронства поведение. Правда сам же он отлично понимал — то дело, которым они занимались сейчас — было не совсем как бы саперным, требующим внимательности, неспешности и вдумчивого размеренного действия, а именно лихим, нахрапистым и нахальным. Действительно впору не для инженеров, а именно иррегулярных казаков — прилетел, нахамил, нагрубил — поломал и тут же смылся, словно и не было ничего.
Нагадил — убежал. А вслед летят злобные проклятия на чужих языках. Результат — то отличный, но все бегом, все поспешно и все не по правилам писаным. Эта двойственность все время смущала солдата, заставляла его вести себя не так, как он привык, и как было для него привычным. Вот Койда — тот был в своей стихии. Ему такое нравилось, а заставь его выставить правильное минное поле с соблюдением шаблона и всей документации — взвоет от скукоты, и мало не сдохнет. Не сапер он разумный, ему бы в гусары легкомысленные, вертихвосту.
Но именно сейчас получалось, что другого выхода-то и нету. Регулярные минные поля держат наступающие танки, только если прикрыты плотным огнем и саперам там работать никак не получается. Пока огнем прикрыто — хана. Не пролезешь. Но если сапер допущен до поля, дорвался как крыса до сыра — проходы будут мигом прогрызены и все — долбанули через них броневые коробки с пехотой, и лопнула оборона.
Когда саперам на курсах переподготовки по секрету рассказывали про "Подвиг пятидесяти саперов", Новожилов сделал выводы и сейчас убеждался, что прав на все 100! Больно уж совпадений много.
— Суть подвига состояла вот в чем: Немецкие танки прорвали наш фронт, и вышли на оперативный простор. А рядышком уже Москва. В этот момент у нашего командования не было необходимых для парирования удара сил и средств. Та саперная рота, что оказалась под рукой, решить проблему обычным способом не могла. Тем не менее, именно ей поставили задачу остановить танки противника или задержать их наступление хотя бы на сутки.
Курсанты тогда переглянулись понимающе. Приказ есть приказ и отдавали его не от большого ума и в состоянии отчаяния, любому сержанту такое видно. Тем не менее, уметь выполнять даже такие приказы нужно. Хотя ясное дело, что силенками ополовиненной уже роты закрыть все дырки не получится никак. У немцев там танков больше по числу, чем 50 саперов.
Инструктор кивнул и продолжил:
— Последующие события показали, что задача оказалась выполнимой. Что придумал командир роты? Производить сплошное минирование на широком фронте он не мог — количество мин было ограничено. Но даже если бы их хватало, то существенной пользы это принести не могло. Любые заграждения, хоть взрывные, хоть невзрывные, хорошо работают тогда, когда прикрыты плотным огнем. Этой возможности не было. Поэтому ротный сделал ставку на имевшийся в его распоряжении автотранспорт. Действуя на широком фронте, саперные отделения отслеживали движение немецких сил и выставляли мины поперек курса атакующих танков. Танк подрывался на мине, немцы, считавшие, что угодили на минное поле, останавливали атаку и вызывали своих саперов для разминирования или устройства проходов. Или делали крюк, обходя опасный участок. Но точно туда же двигались и следившие за ними наши бойцы. На новом месте все повторялось заново: атака — мины поперек курса атакующих танков — срыв атаки — вызов саперов — смена направление удара. Решение для того времени весьма нестандартное и сюрпризы устраивались в буквальном смысле внезапно и на ровном месте. Вот так необходимые для подхода подкреплений сутки и выиграли.
История эта имела продолжение. Именно с этого момента органическим элементом боевых порядков наших войск стал так называемый ПОЗ — подвижный отряд заграждения. Он представляет собой мобильный сводный отряд, состоящий не только из саперов. В него включают все, что способно быстро маневрировать на поле боя и бороться с танками противника. Такой подход давно уже стал стандартным и нынешнего противника этим особо не удивишь. Тем не менее он наилучшим образом иллюстрирует мысль о том, что не всегда превосходство в материальных средствах и даже в выучке войск гарантирует вам победу на поле боя. Даже слабый и уступающий вам в умениях противник, способен создать для вас нешуточные проблемы воистину на ровном месте!
Саперы тогда ситуацию правильно оценили. Понятно, что они не могли прикрыть весь угрожаемый участок минами — и рук не хватает, и мин столько нету. Но и танк — тяжелая гусеничная машина — не везде может пролезть, а только там, где грунт позволяет, в первую очередь — по дорогам. А их не так много и по ширине оне не с километр. Их минами перекрыть — как сегодня занавеской — вполне доступно и отделению. Если бы фрицы тогда ломанулись по всем стежкам-дорожкам хоть пеше, хоть на грузовиках, распылили бы свои танки — не вышло бы у оставшегося неизвестным капитана выполнить приказ — но тут и у немцев могло не срастись — атаковать надо кулаком, а не растопыренными пальцами тыкать.
Глава 5. Грызем бревно! Унтер-офицер Фриц Абец, заместитель командира саперного взвода.
— Тормози! У русского тарантаса! — приказал шоферу Фриц. Новичок послушно сбросил скорость и прижался к обочине дороги. Аккурат у расстрелянного грузовика, завалившегося в кювет -такого же, как и тот, на котором они сейчас ехали. Унтер-офицер устало выпрыгнул из кабины, зло высморкался на дорогу буквально шматком грязи. Чертова пылища! Черные сопли, черная слюна. Рявкнул на шофера и тот зайчиком попрыгал, гремя инструментом, снимать колесо с убитой машины.
— Что с Бербоком? — громко спросил у сидящих в кузове.
— Убит!
— К машине! Можно оправиться! — буркнул громко Абец. Солдатня по-стариковски повылезала из кузова, сморкалась и отплевывалась. Обычно тут же и мочились, но сейчас воды не хватало и ссать было просто нечем. Вместо этого потели — кителя у всех в разводах соли. Но остановке и возможности размять ноги — обрадовались. В наступлении снабжение всегда резко ухудшается и, чтобы не оказаться в пиковый момент с голой задницей приходится с собой тащить очень много всякого нужного и разного. Естественно, в забитом до предела кузове ноги ставить некуда, и они немилосердно затекают очень быстро. Вот и вылезают бравые молодцы как древнее старичье — с охами и вздохами. Все и вылезли — кроме ефрейтора Бербока, который уже остывает, невзирая на жарищу вокруг.
Настроение у старого вояки Абеца было премерзейшее.
И было отчего.
Все шло неправильно и, хотя наступать по весьма упорным слухам саперы должны были на бронетранспортерах, или хотя бы имеющих защиту тягачах — а получил взвод два трофейных грузовика советского производства, в которых сейчас и перемещался, глотая густую пыль с проселочных дорог.
И это, как и многое другое, что он видел своими глазами — категорически не нравилось матерому ветерану Абецу. Он уже не в одном наступлении участвовал и прекрасно ощущал — когда все шло как по маслу и когда все было провально. Тут и сейчас отчетливо пахло именно вторым результатом.
Тому было много признаков — но основной — все не так, как говорило начальство до начала наступления. Здесь по приказу должно было повториться, что бывало в начале войны — показательная блестящая победа, два дня на прорыв обороны русских и четыре дня — на взятие ключевого города Курска. И — конец этой осточертевшей войне.
Абец отлично помнил, как два года назад взяли именно за шесть дней город Минск, точно такой же план был выполнен — быстрый прорыв обороны, стремительный марш и полный разгром коммунистов! Вермахт добился полной победы, посадив там в мешок громадное количество войск врага. Стремительный рывок — и город пал! Громадный город! Столица Белой Рутении! Сам Фриц был отнюдь не деревенщиной с соломой в волосах, как тот же Завацки, а потомственным горожанином из старинного Билифельда, но и он вынужден был признать — этот дикарский город почти в 10 раз больше его родного!
Нынче и близко такое не вытанцовывалось! Абец не мог отделаться от ощущения, что и сейчас оборона русских не пробита, ее приходится прогрызать как бревенчатую стену, только вот зубы не как у бобра. Рот набит опилками и стружками, а толку никакого. Чертов Курск, как слыхал унтер-офицер не так велик — всего вдвое больше Билифельда, брать-то куда проще получается! Тем более техники нагнали море, да в придачу — самой современной и на удивление мощной, да и тактика по словам грамотных людей должна была быть применена самая новейшая! Неотразимая и всесокрушающая!
Перед началом великого и решающего наступления звучало уверенно и достойно, что могучее панцерваффе, получив новехонькие тяжелые танки, каким не было ранее аналогов ни у кого, само совершенство в плане мощи, толстой брони и чудовищных по дальности и силе удара пушек — пользуются новой тактикой — "танковый колокол".
Впереди неудержимо прут эти самые тяжелые, оснащенные прекрасными оптикой и радиосвязью "тигры", которые из мощных орудий издали безнаказанно и легко поражают и Т-34, и русские противотанковые пушки, сами оставаясь невредимыми из-за толстой брони. За тяжелыми машинами, прикрытые ими, как щитом, катят легкие танки, готовые преследовать противника. Наконец, позади широкой дугой двигаются средние танки. Все имеют определенный заранее сектор обстрела, и любой выстрел врага вызывает тут же в ответ все сметающую лавину огня!
Старший танковый начальник вместе с наблюдателями от всех видов тяжелого оружия, то есть и артиллерии и авиации, следует в боевых порядках "танкового колокола" непосредственно за головными средними танками. Он поддерживает радиосвязь с авиацией, которая точными ударами расчищает путь наступающему "колоколу" немцев, прикрывая его с воздуха, и приказывает артиллеристам из крупнокалиберной подмоги. Саперы на бронетранспортерах двигаются сразу за головными танками "колокола" в полной боевой готовности проделать проходы в минных полях. Как только формация напарывается на мины — танки и приданная пехота буквально выжигают любое сопротивление сосредоточенным огнем и саперы под таким надежным прикрытием бодро и весело в один момент снимают мины.
Рубеж обороны врага прорван, легкие и средние танки вмиг начинают сматывать линию защиты врага вправо и влево, а потом устраивают привычный — как в прошлые годы — рейд в тыл русских с диким разгромом, паникой и чудовищными потерями жидобольшевиков!
Мощь и гений вермахта всепобеждающ!
Вместо такой красоты сразу же выяснилось, что минные поля тут везде. Просто — везде. Во всяком случае, такое возникало впечатление. Куда ни плюнь — минное поле! И все перекопано траншеями, рвами и окопами — причем не так, как раньше, когда русские старались сделать оборону в сплошную линию и силы по ней распределить равномерно — тогда такой "колокол" пробил бы дыру легко — в линии получалось, что против сотни танковых стволов, не считая всех приданных сил — противостояла максимум дюжина русских пушек. Их и сносили пинком и без особых потерь, сматывая потом эту линию вправо и влево, лупя во фланг обороняющимся, прорываясь в беззащитные тылы.
Сейчас, как уже успел своими глазами убедиться неглупый Абец, все шло совсем не так. Линии обороны в привычном смысле — в виде сплошного фронта с окопами в одну — две нитки не было вовсе. Сплошные шверпункты, на круговую оборону сделанные и прикрытые огнем от соседей. Маленькие такие укрепрайоны с массой артиллерии, словно свернувшийся в клубок дикобраз. И в итоге "колокол" не может издалека все спокойно выбить. Как ни крутись — а будет прилетать с боков, что совсем не предполагалось. Да, в лоб толстый бить — эти русские пушки явно слабы. А вот по бортам — уже вполне годны. Там — с бортов — уязвимая ходовая и куда броня тоньше.
Без катков и гусениц — не поездишь. И потому расправиться по-старому не выходит, чтоб сразу задавить врага превосходящим огнем. Приходится либо распылять силы, либо грызть поочередно шверпункт за шверпунктом, подставляясь боками под огонь соседних. Залезая при этом на минные поля, ставя своих саперов не в безопасное положение, а под перекрестный огонь. А на зольдатах со щупами и миноискателями брони, как на танках, нет вовсе, потому любая дурацкая пуля валит и калечит за милую душу.
Первые два — три дня вроде как что-то получалось, и танки вроде как прошибали русскую оборону. А потом оказалось, что в танковых дивизиях убыль саперов такая чудовищная, что уже и работать некому. Ну да, чего жалеть сраных землероев, о них кино не снимают. Но тут же оказалось, что те самые минные поля останавливают своими грошовыми жестянками одинаково — что легкие, что тяжелые танки. И запланированный темп наступления, уже сорванный практически в первый же день — затрещал по швам, как слышал от своего командира чуткий на такие сведения Фриц.
Тот можно сказать — намекнул только, а толковый подчиненный понял, что все уже плохо — сроки сорваны, расход боеприпасов ни в какие ворота уже не лезет, потери превысили все самые грустные предположения. А командир роты — он знающий и связи в штабе дивизии имеет дельные. Получается, что не ожидали штабные на самом верху такого конфуза. Сюрпризец такой, как бадья ледяного дерьма в постель.
По всему получалось — так не могло быть! Но вот — наглядно! Чертов город Курск так же далек, вдоль дорог и на полях масса горелой и битой техники — и очень часто это именно немецкие машины, по обочинам валяются неубранные тела погибших камарадов, что вообще-то недопустимо и еще масса других, не менее паскудных признаков неудачи. Уж что-что, а и сам Абец своими глазами видел — так бодро летавшие первые дни авиаторы рейхсмаршала теперь куда-то подевались и от русских самолетов житья просто не стало. И они вели себя нагло и от безнаказанности буквально по головам ходили, не давая продыха.
Выскочившая сегодня минут двадцать назад пара истребителей секанула вдоль дороги по колонне пулеметными очередями — и грузовик Фрица чуть не уехал в кювет — гулко лопнуло переднее колесо, а в кузове завопил простреленный навылет сапер. И можно сказать — еще повезло — чертовы летчики отвлеклись на шедшие впереди грузовики с канистрами, везущие топливо — и от души поразвлекались там, плюнув на скромные тентованные грузовички, тем более сообразительный замкомвзвода немедленно приказал бросить дымовые шашки, дескать — подожгли уже нас, тут все умерли и сгорели, больше вам, крылатые мерзавцы, тут делать нечего, летите себе дальше.
То ли русские купились на этот трюк, то ли с бреющего полета определили, что тут приоритетнее в плане цели — но всерьез они принялись за парней, груженых бензином. Лупили из своих дудок раз за разом, заход за заходом, как на полигоне — пока не подпалили все эти машины.
Полыхавшие огромными дымными кострами заправщики пришлось огибать по полю, благо была такая возможность, местность тут ровная. Запаску вместо разодранного в хлам колеса поставили в рекордные сроки, радуясь тому, что благоразумно поотстали от горевших сейчас бедолаг. Однако жаром оттуда несло лютым, словно на земле открылся филиал ада, что-то гулко бабахало в огне и драконьими головами на дымных шеях вылетали далеко в стороны лопнувшие канистры.
Так-то потери при налете были невелики. Но запасного колеса теперь у Абеца не было, потому он обрадовался, увидев завалившийся в кювет такой же русский грузовик. И то, что переднее колесо определенно было целым решило все вопросы. Получить выговор за то, что отстал от колонны — куда легче, чем оказаться с вставшей колом машиной, особенно если надо будет удирать. Вслух бы такое не сказал — но подумал.
А с пробитым даже одним колесом никуда не уедешь, если нечем его заменить. Так что прострелянный грузовик русских сам бог послал! Пока шофер и помогавшие ему сослуживцы свинчивали целые колеса — их оказалось два, замкомвзвода осмотрел все рядом с машиной и в ее кузове. Картина была понятной любому уже повоевавшему мужчине — получалось, что тут вокруг издырявленной трехтонки валяются "коллеги с другим номером полевой почты" — тоже саперы, советские, разумеется. Было их, валявшихся пыльными кучами тряпья с торчащими нелепо руками шестеро, да в кабине остался сидеть старший машины — видно первыми же очередями его прошило, не дернулся, только уже свернувшейся кровищи сосульками натекло из-под полураскрытой дверцы.
Сколоченные из досок странные трапики, пара десятков мин в деревянных корпусах, перебитый пополам миноискатель, лопаты. Определенно — это те самые наглецы, что дерзко гадят вермахту практически уже в тыловых районах, благо тут и у воинов Рейха нет сплошного фронта, а ездить по этим степям можно весьма свободно. При некоторой удаче вполне можно просочиться. Русские нахально этим пользуются, выставляя свои чертовы мины, где только могут. И получается, что подрыв за подрывом на уже трижды проверенных дорогах. А это сильно нервирует, особенно тех, кто эти чертовы дороги должен делать безопасными — и это как раз именно германские саперы.
Абеца уже несколько раз дергали на снятие мин, внезапно появившихся там, где их просто быть не должно. Особенно бесило, что эти азиаты нагло ставили не только мины, но и муляжи — корпус деревянный как у нормальной противотанковой, а внутри земля или песок. И такого было полно. Времени отнимало массу, срывало расчеты движения по дорогам — и приносило потери, как ни странно. Потому как, услышав, что мины не настоящие — балбесы из других родов войск, не обладавшие сокровенной саперной мудростью, переставали относиться к ним серьезно и боязливо — и тут же напарывались на настоящую, честную мину. Как раз вчера видал таких дураков в развороченном БТРе. Говорят, не все сдохли — трое вроде ранеными оказались, да. Везунчиков уже увезли, а остальные радисты так в раскуроченной жестянке и остались. Поморщился, вспомнив удивленные голубые глаза мертвеца, таращившиеся в небо. Унтер-офицер как раз с той стороны влез — и встретился взглядом. Аж передернуло — надо ж было так угадать... Не дело мертвецу так на живого смотреть... Это как-то... нехорошо и неправильно... И чревато. Потому глаза покойникам и закрывают издавна.
Наплевательское отношение к опасности и в мирной жизни чревато, а уж на войне-то тем более — это точно знает даже простой солдат, а уж умудренный знаниями сапер — тем более.
Тут, в разбитом грузовике поживиться было нечем — винтовки валялись без затворов, автоматы уже прибрали те, кто изрешетил трехтонку, сняв с трупов и фляги — вода тут была дефицитом, словно это Африка какая-то. Посмотрел мины — половина с землей. Приказал забрать те, что с толом, боевые, моток бикфордова шнура, пару целых лопат и так, по мелочам, что еще может пригодиться. Чуточку настроение стало получше, тем более что погибший ефрейтор Бербок был все же "не своим", новеньким — из тыловых деятелей, толку от такого пополнения было не густо. Но поневоле — даже и таким балбесам будешь рад, когда у взвода уже почти половина состава ушла в безвозвратные потери.
И хотя глубоко в душе копошилась маленькая нехорошая радость, всегда оживавшая, когда смерть проходила рядышком, но не по его душу — а все же гадостно в целом — работы русские устраивают куда больше, чем планировалось, а выполнять ее считай и некому. Мудрое же начальство этого в упор не видит и наваливает еще больше нагрузки.
Среди всякого добра в кузовах трехтонок Абеца был и десяток "Клеевых зарядов" как из соображений секретности называли приспособление для уничтожения вражеских танков, на деле бывшее кумулятивным зарядом на магнитной опоре. Магнитная мина, говоря проще. Раньше такие только у моряков были, а тут чья-то умная голова сообразила перенести принцип на сушу и словно в сказке про умную сову с ее советами для мышей — как им одолеть кота — теперь саперы должны были, подобравшись вплотную к танку прилеплять магниты к броне, чтоб полтора кило тола убивали сухопутные броненосцы могучей кумулятивной струей.
Из штабных поднебесных высей — как той сове с ее советом надеть на кота бубенчики, чтоб знать где он ходит — очевидно все было ясно и понятно и даже где-то героически и красиво. Какой-то умник с золотым витьем на погонах явно был уверен, что это — вундерваффе. Одна мина — один танк! Обучение проводилось в обстановке лютой секретности. А как все это сокровище попало на фронт — так и оказалось полным фуком. В этом году уже и секретность идиотскую сняли, зато выпустили красивый фильм "Мужчины против танков", где доблестно показали, как отлично гробятся вражеские тридцатьчетверки этим приспособлением.
В кино все было просто великолепно. А в поле оказалось сильно не так. Подбитые танки — да, хорошо было жечь именно этими штуковинами. Но то — уже подбитые. Стоячие и без еще живых экипажей.
Танк на ходу нередко просто стряхивал прилепленную мину. Магниты были слабоваты и если поверхность брони — тот кусок, куда сапер лепил "Клеевой заряд" был мокрым или грязным, или сильно запыленным — то мина вполне могла не удержаться и отвалиться. И надо было выбирать места, где заряд будет удерживаться лучше — опять же с отвесных поверхностей "Клеевой заряд" мог съехать — танк на ходу трясется немилосердно. Ну и само собой ни советские танкисты, ни пехота сопровождения не горели желанием видеть немцев с минами рядом с собой. А потому зольдат с магнитной миной в руках быстро превращался в смертника.
В придачу в изданной с полной секретностью инструкции оказалась то ли опечатка, то ли результат паскудного саботажа — и с чего-то замедление перед взрывом указывалось аж в 50 секунд. При том, что взрыватель на мину ставился обычный, гранатный, самый типовой — сначала были запалы на 4,5 секунды, с синей головкой, потом стали на 7,5 — уже с желтой. Сколько бравых борцов с танками погибло из-за этой опечатки — никто не знал, но сам Абец про такие случаи слыхал не раз. А это чертовски обидно — оказаться убитым своим же взрывом из-за фальшивой информации в секретной инструкции!
Хотя это было нарушением субординации, но замкомвзвода по получении инструкции и после ее прочтения дал высказаться своим ветеранам — хотя его поляки и были болтунами ехидными, но в саперном деле понимали отлично и могли сказать, что полезное. Естественно, без лишних ушей. Ну и ветераны не подкачали, буквально устроив театрализированное представление.
Начал ефрейтор Завацки, заунывным голосом учителя-филистера прочитавший понравившийся и самому Абецу абзац:
— "На броневых плитах мокрых, с сильным загрязнением или с цементным покрытием магнитные столы могут не выдерживать адгезии".
— Великолепно! Изумительно! Значит, подбегаю я к танку с ведром воды, шваброй и тряпками, старательно отмываю и вытираю насухо кусок брони и ставлю мину — подхватил мысль его приятель Формелло.
— Неверно, дурачина неграмотная! Ты забыл мыло! И еще упущение по службе! Перед установкой мины ты должен — вот тут написано — привести в действие запал, а уж только после этого крепить! Наблюдая, чтобы заряд не сбило двигающимися частями танка или различными препятствиями типа веток, деревьев, сараев, кусков стен каменных домов... Потому ты должен бежать рядом и защищать установленный "Клеевой заряд" от контакта с препятствиями!
— Нет тут такого. Только ветки! — обрезал ему поток фантазии унтер-офицер, с усмешкой показывая инструкцию.
— Пардон, увлекся. Хотя считаю, это недоработка — при прохождении сараев танк вполне может сбить прикрепленный заряд! Но держитесь! Тут дальше совсем божественное! "Для закрепления в таких случаях крепежных выступов мины на боевой машине — танке, она дополнительно должна быть закреплена цепью с крючками".
— Тут нет слов! — согласился Абец, живо представивший себе, как во время атаки он крепит крючочками цепочки. Благо, надо полагать, на русских танках заботливо повсюду размещены петельки для удобства такого действа.
— Ага. Цыганская сварка соплями и мина на цепях...
— Гриф секретности, однако, снят. Когда эту штуковину изобрели и приняли в войска — с 1942 году начальники секретили это полностью, подписка о неразглашении, подготовка истребителей танков в специальных секретных местах под строгим контролем. Но уже в феврале 1943 поняли, что таить тут нечего... Однако получается, что, дергая за шнурок запала ты можешь мину оторвать от брони, надо придерживать мину рукой. В целом да, серьезное оружие — резюмировал унтер-офицер.
— Точно, как та рекомендация солдатам закидывать на корму русского танка канистру с бензином с примотанной к ней гранатой. Те же семь с половиной секунд на укрыться от хлестанувшего горящего бензина... И тоже в секретной инструкции — заметил Завацки.
— — Жук навозный, тебе же давали рекомендацию, как бороться с Т-34 — надо запрыгнуть на танк с двумя вёдрами бензина и залить во все дырочки и щели! Эти азиаты нанюхаются паров и не смогут воевать! — заржал ефрейтор Формелло.
— Такого в инструкции не было. Это шутка. Вот мину закинуть на танк — было. А она — девять килограмм весит. Поневоле вспомнишь русские гранаты — они куда легче и кинуть их можно дальше. Помнишь, как нам инструктор показывал методику выставления мины из окопа?
Абец хмыкнул. Он это обучение тоже помнил — едет на тебя танк, а ты высовываешься из окопа и кладешь мину, так чтоб гусеницей машина наехала. На расстоянии вытянутой руки от окопа. Девять кило сама мина и пять с половиной — взрывчатка. На расстоянии вытянутой руки от тебя самого. Под гусеницей. Для любого повоевавшего было ясно, что если тебя и не завалит наповал землей после взрыва — то со слухом можно проститься и контузия будет такая, что хорошо, если потом сможешь ходить ногами, а не просто под себя. Но инструктор, крыса тыловая с "голой грудью кителя" — был адски серьезен и вполне настырно обучал этой методе. Чистое самоубийство!
— Настоящий германский воин должен не просто укладывать мину перед танком — а мощно и изящно кидать ее прямо в танк, чтоб мина пробила лобовую броню и взорвалась уже внутри! Вы просто слабосильная команда, мало каши ели! — попрекнул своих подчиненных унтер-офицер. Он-то хорошо представлял себе, что такое тарелочная противотанковая мина. Именно потому к предложенному способу — класть ее рядом с собой — относился отрицательно, поминая про себя тыловую заумь каких-то теоретиков.
В сравнении с этим даже головоломные методы, на полном серьезе показанные в методической инструкции по борьбе с танками — типа прорубания топором решетки моторного отделения с последующим броском туда гранаты или кидание аргентинского боло с колотушками, чтоб веревка намоталась на ствол пушки — уже не казались высосанным из пальца тыловыми мудрецами идиотизмами.
А этих русских, видишь ли, учили не кидаться тяжеленными минами в танки, а нагло ставить их на дороги, перемешивая с макетами. Поневоле даже в голову простого унтер-офицера приходили при таком сравнении нехорошие мысли.
И то, что теперь его взвод уже ополовинился, причем трех ветеранов надежных потерял в самый же первый день — радости не добавляло. Людей катастрофически на все не хватало, благо задач становилось все больше, а рабочих рук — все меньше. Подкрепления за счет тыловых работников положения не спасали — и скорее ухудшали ситуацию. Тот же присланный Медвежий козел (перевод с немецкого фамилии Бербок — автор) — как сапер значил крайне мало, разве что мог рыть лопатой землю, да и то плохо. А к минам его и подпускать было нельзя, зато он великолепно умел печь хлеб, булки и пироги.
Сейчас сиюминутно посчитали, что как эрзац он может быть временно не в хлебопекарной роте, а в инженерной, благо во время наступления не до свежего хлеба — но вот его подстрелили — и когда наступление закончится — кто заменит умелого булочника? Опять какой-то пахорукий суррогат придет на его должность и вместо душистого хлеба придется ломать зубы о недоделанные сухари с закалом!
Всего во взводе в самом начале было 19 человек, да командир взвода, да его заместитель. Из них всех получалось 5 убитых, 2 пропало без вести, да 14 человек ранено, то есть если бы не присылали постоянно замену из тыловиков, пока не очень нужных в наступлении — не было бы и взвода уже. Только вот прошедший обычную для простого солдата инженерную подготовку тыловой никак даже эрзацем не получался, скорее — суррогат, бестолковый и малополезный. Разумеется, матерый замкомвзвода и им находил работу, но один Формелло стоил пятерых таких прибылых. Поневоле слова своего отца вспомнишь — толковал он не раз, что опытного солдата убить куда сложнее, а смерть чаще приходит за неумехами необученными.
Самые потери — из них. Вот и сейчас — семеро ехало в кузове, а убило булочника.
— Готово, господин унтер-офицер! — доложился водитель. Тоже из пополнения, тоже не сапер, хотя руль крутит неплохо.
— По машинам! — негромко рявкнул Абец, убедился, что его люди залезли по кузовам и тогда сам сел в кабину. Ехали недолго — за все дни прорыва обороны продвинуться удалось всего на дюжину километров. Очередное минное поле, так удачно выставленное, что с первого же взгляда видно — узкое место, найдутся оглоеды из шоферни, что попытаются тут по ровному месту срезать путь. Вон как раз два таких наглядных примера — легковой и грузовик в виде изуродованных скульптур дегенеративного искусства (был Абец на такой выставке перед войной). Сверился с картой. Ну да — то место и даже понятно, где проходы делать.
— Тут сверни влево и остановись! — приказал Фриц. То, что колонна так в растрепанном виде поехала дальше и никто не обратил внимание на его задержку и не прочел нотацию с выговором с одной стороны порадовало, с другой — огорчило. Как один из признаков неудачного наступления. При удачах — хаоса куда меньше, а вот когда все плохо — и контроль теряется и порядок.
Парни уже шустро разгружали машины, чтобы не держать заметные грузовики на виду. Сам унтер не спеша, но и не медля, вместе с опытными ребятами пошел снимать шаблон и оконтурять выставленное поле.
Впереди привычно ревело — грохот отдельных выстрелов сливался в однообразный гул, стволов работало тут много — даже их 6 пехотной дивизии придали для поддержки наступления больше сотни танков и САУ! Чудовищная мощь! Но за все дни — только дюжина километров пройдена. И что паршиво — фронт наступления все время сужается, не хватает здоровья идти широкой полосой.
И это при том, что всем было известно — у русских просто нет орудий, которые могут остановить "Тигры"! А ведь кроме них сюда прибыли и совсем непробиваемые новые машины — громадные "Слоны" и "Пантеры"! Новой техники нагнали прорву! Даже саперные новинки тут оказались! Совершенно невиданные раньше!
Абец точно знал, что теперь тут на фронте будут работать роботы! Пока не ознакомился с их работой — представлял себе нечто фантастическое, что может полностью облегчить работу землероям! А оказалось все куда кислее — просто гусеничные бронемашины на радиоуправлении. Тоже здорово конечно — сидит в танке оператор и посылает автомат — танкетку куда надо, та отвозит груз взрывчатки, сбрасывает и откатывается. Подрыв — рядом стоящие мины снесло, получился проход — можно двигать дальше. Но человека эти железяки заменить никак не могут — например, обозначить проход не умеют. Сапер-то аккуратно повтыкает по краям указатели, чтоб даже через пыльный триплекс видно было, куда ехать нельзя. Да и не уверен был матерый ветеран, что взрывы прочистят от мин поле полностью. Точно не все сдетонируют. Так и оказалось, что унтер-офицера не сильно удивило. Эти теоретики из штабов руки не марают физической работой и не спрашивают тех, кто эти мины сотнями ставил и снимал. У тыловых фантазеров свой взгляд и уж самоуверенности — даже и не представить сколько, до горизонта и куда дальше в далекие галактики!
С чего была такая святая убежденность, что получится великолепно — Абец не понимал. Вряд ли отработали как надо на реальном минном поле. Техника новейшая, строго секретная. Посчитали, надо думать — теоретически. Получалось отлично — шустрые теле-танкетки прямо под носом у русских мигом взрывами пробьют дыры в их минных полях, "Слоны" в дырки тут же проскочат — и все, русские разгромлены, хуррей! И победа!
Правда и тут Фриц не понимал — зачем предназначенные для уничтожения русских танков великолепные САУ гнать на позиции простой пехоты, где достойных целей для противотанковой дальнобойной пушки просто нету. Ну, начальству виднее.
Сделали ставку высокосидящие на то, что видно будет гусеничный след от прохода "Боргварда" — так звали радиоуправляемых роботов. Но — как говорил покойный уже несколько дней Завацки — здесь такая мощная трава, в рост человека — что и танковый след не шибко виден. Получилось в итоге из рук вон плохо.
Проходы вроде сделали, а под огнем не очень-то в индейца-следопыта поиграешь. Обозначений-то нет никаких, а "Боргвард" сильно уже по ширине "Слона". Полезли тяжелые истребители танков, да не туда. Опять подрывы. Еще и бой не начали, а десяток супермашин встало. А для любого, кто хоть немного повоевать успел, хорошо известно — как только бронированная машина останавливается — по ней начинает враг лупить из всего, что у него есть. Потому что любая броня — самая страшная угроза. А вот экипажу подбитой машины надо срочно ремонтировать свою поломанную ходовую, потому как стоячую мишень рано или поздно — но доконают. И приходится выскакивать из — под защиты брони натягивать порванную гусеницу, а то и каток изуродованный менять. Тут-то экипажу и достается по полной! И не только экипажу, а и начальству солоно — Абец точно знал, что один из ротных командиров "Слонов", увидев, как встают колом его машины одна за другой, выскочил организовывать быструю починку. Бегать по минному полю смешанного типа — смело, но не умно. И ротному оторвало ногу очень быстро.
Потом пошло не лучше — по непробиваемым коробкам русские лупили из всего, что стреляло. Прилетало и сверху, и спереди и с боков. А внизу были мины. Очень много! Из 45 машин к вечеру осталась на ходу дюжина, это Абец слышал от достойного доверия человека, своего школьного приятеля с соседней улицы. Сколько телетанков разбило — то Фриц не узнал, да и не очень старался. Со своей колокольни он видел, что обычные землерои сделали бы все куда лучше.
Другой батальон "Слонов" дебютировал еще гаже. Для начала могучие САУ напоролись на германское же минное поле — не было его на их картах обозначено. Пошли, понятное дело, подрывы. Гусеницы слонячьи, конечно, нынешние пошире и помогутнее, чем были раньше у других САУ — но германская мина их все равно рвет, а взрывная волна бьет по экипажу и весь танк контузит. Даже и тяжелый встряхивает резко. А тут наложилось еще и то, что шедшие перед ротой "Слонов" теле-танкетки подорвались первыми. И у каждой было с собой прилично тола. Который тоже ахнул, добавив разрушений. Взвод танков-роботов вмиг испарился.
Второй превратился в металлолом вместе с танком управления — в одну из снаряженных для подрыва минного поля машин прилетел русский снаряд. Тол сдетонировал, а дальше получился цепной подрыв других "Боргвардов". Здорово жахнуло!
Третий взвод при всем желании не мог обеспечить проход всего батальона, да вероятно и желание тоже резко уменьшилось от всех этих событий. И не у них одних — сопровождавшая "Слонов" пехота очень сильно не хотела двигаться дальше — медленно ползущие по полю здоровенные бронированные громады слишком много привлекали к себе внимания русских.
Дальше оказались уже русские мины. Они послабее, но вполне справлялись. Жидобольшевиков все же получилось спихнуть с позиций — но вечером боеспособных и на ходу САУ осталось из 44 — всего 20. И командир второго батальона убит. Очень неудачный дебют и крах всех расчетов. На южном фасе — как по секрету сообщил сосед по школе — тоже провал полный. Новые "Пантеры" ни черта не смогли сделать. Зато потерь у них полно!
Хотя унтер-офицер был невеликим чином, но все же он был ветераном и потому понять логику генералов никак не мог и потому — не одобрял. Новейшая техника, мощная и потому — идущая ударной силой — а на нее сажают каких-то недотеп, из которых ветеранов — раз-два и обчелся. Да к тому же воевавших на "Мардерах"! Весьма тонкобронных машинах. И тут же посылают в атаку первой линией, словно это танки прорыва!
Даже унтер-офицеру видно, в отличие от генералов, что танкисты и артиллеристы — совершенно разные профессии. Первые — наглые, нахрапистые хамы, их роль — крушить все на своем пути, ломай — громи, гоняй пехоту, дави пулеметы, крутись на окопах и поливай все огнем из всех дудок, не давая врагу поднять головы! Ломать оборону его! Да, если подвернется в прицел пушка — панцерманны и ее ухайдакают, но главное им — разворотить рубеж обороны, пробить его насквозь и дать своей пехоте занять обезлюдевшие окопы. И чтобы своя пехота дошла — надо выковырять все пулеметы противника, танкисты не гнушаются и такой мелкой мишенью, она-то у них основная. Танкист — он как уличный хулиган, мимо не пройдет!
А вот артиллерист — тот интеллектуал, его задача иная — он уничтожает не какую-то двуногую шпану, ведь каждый снаряд стоит больших денег и потому для пушкарей цели куда более важные годятся. В первую голову — танки врага, его пушки! И подход иной потому у тех и этих и погоны разные не зря — у самоходчиков красный артиллерийский кант, цвет огня, а панцерманнов — розовый, гусарский.
И вот здравствуйте вам, пасхальный заяц — самоходная артиллерия поперла в атаку на манер танков. Понятно, что их этому не учили, конечно и вышло все через задницу! И никакого толка — орудия, что могут русским танки жечь за пять километров — брошены в бой, как банальные артштурмы с окурками противопехотными. Так и артштурмы — не танки ни разу. И толку с громадных "Слонов"!
Сам Абец обязательно бы посадил туда матерых танкистов, раз уж им идти в лобовую атаку придется. И уж точно не стал бы делать ставку на неотработанные еще в тактике и работе на поле "Боргварды"! Любому дураку понятно же было — русские окопались и заминировали тут каждую кочку. Но германские генералы — не любой дурак и потому вместо резкого усиления саперных войск усилили только ударные танковые части.
Сгребли под Курск всю бронетехнику с Восточного фронта. А надо было саперов собирать отовсюду! Почему об этом не подумали — сказать унтер-офицер не мог. Но мнение о своих генералах было весьма у него горьким — еще с тех времен, когда оказалось, что вермахт две зимы в России провел без теплой одежды! Если даже Формелло знал из школьного курса, что Великую Армию Бонапарта угробил генерал Мороз — то уж золотые погоны это точно должны были знать! Ан — не знали. И теперь очень неприятные мысли роились в черепушке матерого солдата. Никому бы в них не признался, но сам их думал упорно.
Уж точно — должны были знать наверху в Верхнем Командовании Вермахта, что тут все в минах! Сам Абец перед наступлением писал рапорт о повышенной густоте минирования у русских. Точно при этом не будучи одиноким, командир роты это докладывал дважды в дивизионный штаб. И что? А ничего!
Доходили до ветерана слухи о новом вундерваффе. Саперном, которое перевернет все представления о ведении войны. Которое разрабатывалось гениальными германскими инженерами. Но приятель штабник как раз перед этим наступлением поделился строго секретными данными — да, ведутся работы. Но — дорога ложка к обеду — вот уже двинулись по минным полям, а кроме дурацких "Боргвардов" ничего больше нет. А нужны минные тралы — на манер русских, которые даже унтер-офицер сам видел. Простейшая штука, инженерный примитив — к сгоревшей тридцатьчетверке был привинчен съемный трал. Не надо быть светочем разума, чтобы догадаться как эта хреновина работает — танк прет по полю, словно асфальтовый каток, толкая перед собой приспособу с тяжеленными дисками. Те давят на мины, подрыв за подрывом — и колея под танк чистая. Ясно, что эти диски от взрывов разваливаются, но они сменные, меняй — не хочу, выкинул битые — поставил новые. На одно поле точно хватит — и пройдет этот маршрут танк быстро и поразить его не так просто — а дальше по проходу попрут остальные. И все. Финита ля. Не сравнишь с "Боргвардами", которые должны кататься туда-сюда таская новые и новые заряды.
От дружка школьного Абецу было известно, что по какой-то причине — но таких танковых навесных тралов у своих панцерманнов нет. Зато сразу несколько крупных фирм взялись делать свои образцы. И вроде даже сделали — у двух получились огромных размеров монстры с колесами под три метра в диаметре. На эти колеса как раз крепились тяжеленные набойки — тоже сменные. И вроде даже хотели их как раз к этому наступлению выпустить, но забраковали военные. Этого унтер понять не смог, потому как прекрасно понимал — как ценны могут быть в наступлении механические чистильщики минных полей.
Потом осознал и взгрустнул — со слов его осведомленного приятеля получалось странное — бронирование у идущих первыми под огонь — было почти фанерным. При огромных габаритах и жидкой броне — их бы разнесли вдрызг очень быстро. Да и колеса в три метра... Очень заметная мишень выходит. Окончательно добило упоминание такого пустяка, как отсутствие амортизации кресел у экипажа. То есть несколько взрывов под колесами — и позвоночники ссыплются в трусы.
Радиоуправляемые тралы от "Боргвардов" тоже военная комиссия не приняла, получилось, как и с теми танками разминирования, что создал Крупп на базе танка Т-3. Тут оставалось только рот раскрыть от удивления — сам Фриц инженером не был, но своим умом не мог понять простейшего. "Боргварды" катили перед собой три трала, что по их маломощности никак не позволяло ездить там, где должны пройти танки — вес у тралов слишком велик для этой козявки. Ну так сделали бы как у русских — два трала, зачистка колей только под гусеницы, зачем в ходе атаки тралить всю ширину прохода? Ясно, что такая тяжесть, которую толкать надо перед собой просто не выйдет.
По прикидкам унтер-офицера если русский трал на Т-34 весил тонн пять — то на немецких чистильщиков получалось тонн восемь, а для мотора в 29 лошадей это уже груз неподъемный, сама таратайка тож тонны две — вот и считай, как оно тащиться будет по полю-то. Да если еще и на подъем, да грунт рыхлый... И сказанное по секрету школьным другом, что и крупповский чистильщик забраковали — тоже было понятно, особенно когда он намекнул, что там от нескольких взрывов мин под тралом разваливалось шасси принятого за основу тягача танка Т-3. Ну да, легкий танк, хрупкий.
При этом смущало сапера и то, что у тех "Боргвардов" что он видел — ширина была куда меньше, чем у танков, даже чем у "Трешки", не говоря уж про "Тигров" и "Слонов". И что даст узенькая полоска вытраленной местности, на которой никак не уместятся тяжелые машины? Сновать туда и обратно через поле на манер челнока? Так не та броня у телеробота. Продырявят мигом. В общем вояка никак не мог понять логику инженеров. Мудрили — мудрили — а завтра опять чистить вручную проходы для пехоты. Под огнем и практически без прикрытия.
И становилось тошно — пока умники в тылу задумчиво и упоенно чесали свои яйца — наступление забуксовало на чертовых минных полях. А после всякого наступления враг обязательно контратакует. Азбучная истина. И тут-то простецкие советские тралы мигом проделают дыры в полях и понесется все вскачь.
Пока предавался горестным размышлениям — глаза и руки привычно работали, отыскивая установленную тут консервированную смерть. Вынул три мины противотанковые, отметил не без радости, что противопехоток нету, значит работать будет проще — перекликнулся с другими ветеранами — получалось, что шаблон готов. Довольно простенький, надо заметить. Теперь только меряй и вынимай.
Распределил по участкам, пошла работа. Обратил внимание, что тут каждая вторая мина — немецкого производства, трофеи, значит, русские ставили. Заметил, что куда-то делся один из новичков, уже обращавший своей хитрожопостью на себя внимание раньше. Сходил к машине — ну да, спит, сволочь ленивая, в кузове! Треснул его по каске рукоятью щупа, звонко вышло. Погнал работать, обещая всех чертей. Еще по заднице добавил палкой, для ускорения и ободрения! Откуда такая мусорная дрянь берется? А ведь вполне бравый солдат по виду был. Тыловая сволочь!
Не успели закончить поле — притарахтел с головы до ног запыленный мотоциклист — связной. Ничего хорошего эти мерзавцы никогда не сообщали! Всегда — только гадости. И сейчас, разумеется, тоже. Так и есть!
Выслушал приказ, буркнул в ответ:
— Исполняю!
А про себя подумал, глядя в прыгающую на кочках спину мотоциклиста:
— Хоть бы раз приказ был — спать 8 часов немедля и потом слопать по три порции гороховой каши с колбасками! Так черта хромого, только беги — работай!
Глянул по карте, куда ехать. Нашел указанный в приказе хутор.
Поспешил к работающим, взял с собой трех толковых, назначил вместо себя старшим командира первого отделения, влез в грузовик и помчался обратно. Задачка была неясной — сорвано выступление штурмовых орудий, напоролись жестянки на мины, надо срочно обеспечить безопасность выхода на рубеж атаки. Хорошо начался денек, ничего не скажешь.
По дороге оставалось только молиться, чтобы опять не встретиться с русскими самолетами. Бедолаги, везшие утром топливо, еще горели, взметнув в небо здоровенный дымный столб. Паршиво, ориентир отличный. А прикрыть дороги сейчас нечем — все зенитки переданы для защиты в танковые части, жидобольшевики их неожиданно засыпали тучей мелких бомбочек, легоньких и в принципе вроде неопасных — 1,5 кило — это ниочем раньше было. Только беда в том, что они кумулятивные и жгут броню сверху — а там она тонкая, даже у "Тигров". И потому надо прикрывать всеми силами танки от налетов. И прикрыли — а все остальные остались с голой задницей и теперь "бетонные самолеты" и истребители безнаказанно веселятся на дорогах, расстреливая беззащитные обозы. И судя по громадному костру на месте грузовиков с бензином — успешно режут снабжение. Лупить же из винтовок и пулеметов по атакующим самолетам — занятие сильно на любителя и хорошо исполняется только боевыми пехотными подразделениями, а у обозников концерт не получается, в одни ворота игра выходит.
А потом совсем стало кисло, когда прибыли, вылезли и глянули. Два артштурма лихорадочно чинились — и повреждения были серьезными. Суда по раскиданным кускам траков и каткам, по нахилившимся хуторским строениям — бахнуло побольше, чем килограмм 10 тола. При этом сразу в глаза бросилось — что стояли эти бронированные инвалиды во дворе хутора. Там точно не могло быть минного поля! Накиданы обертки от индпакетов, кровью накапано вокруг, мусор какой-то непонятный разбросан. Хотя ноздри и забиты пылью — а остро воняет сгоревшей взрывчаткой, бензином и кровью.
Доложил незнакомому командиру батареи о прибытии, выслушал высокомерное поучение за плохую работу — вот — вроде ж землерои все проверяли, а тут такое! Теперь две еще бывшие утром на ходу машины выведены из строя, людей контузило, побило и поранило обломками сорванных крыш и выбитых взрывной волной рам, посекло осколками стекол! Немедленно разобраться и доложить!
Ответил офицеру по уставу, но, идя от него к машинам пробурчал про себя:
— Несокрушастый, дубинотвердый, костомозглый идиот!
И бегло рассмотрев места взрывов понял, что саперы тут точно не при чем. Распихал ремонтирующих свои колымаги солдат, (помятых и со свежими повязками, выслушал от них порцию ругани, тратить время на то, чтобы огрызаться не стал. Ну да, разбиты траки, вырваны катки. Типовые подрывы на минах, что рваная сталь наглядно показывает. Выслушал доклады своих "старых зайцев", мигом проверивших все поблизости. Кивнул им в ответ, мнения совпали полностью. Картина была куда более, чем ясная. О чем с удовольствием и доложил нервничающему артиллеристу.
— Осмелюсь доложить, господин обер-лейтенант! Характер взрывов и повреждения шасси показывают, что ваш караул ночью нес службу не качественно и потому пропустил проникновение на охраняемую территорию вражеской разведки, которая просто положила под гусеницы противотанковые мины. Хотя могли и сверху положить. Расчеты явно машины не осматривали внимательно перед выездом. Как только ваши подчиненные тронули с места артштурмы — произошел наезд на мины и срабатывание их.
— Откуда у разведки мины? Что вы такое несете? — обалдело спросил командир побитой техники.
— Мины скорее всего подобрали с ближайшего минного поля — их тут полным полно валяется, вывезти не успеваем. Разумеется, никакого минного поля тут во дворе хутора нет и быть не может, просто диверсия и невнимательность ваших артиллеристов. Рекомендую утром перед началом движения проверять нет ли чего под гусеницей или на гусенице. Также необходимо наладить правильное несение караульной службы, чтобы такого не случалось впредь!
Офицер побагровел, сравнившись цветом лица с красным кантом своих погон и мало не задохнулся от злости.
— Вы мне еще будете указывать, что нам тут делать! Мы уже неделю спим по три часа в сутки! — рявкнул артиллерист.
— Это просто роскошь, нам столько отдыхать не выходит никак! Разрешите идти, господин обер-лейтенант?
— Убирайтесь ко всем чертям, и я вам вашего хамства не спущу, вы еще обо мне вспомните! — рявкнул еще громче командир батареи. Сапер козырнул не без изящества и развернувшись, поспешил к своему грузовику.
— Тоже мне цаца, сраный заместитель. А капитану, что командовал раньше, похоже прилетело что-то — про себя подумал Абец и на душе у него стало легче. "Старые зайцы" вопросительно уставились на своего командира.
— Нам понравилась твоя поза рожи! Здорово ты отбрил этого надутого фанфарона! Он чуть не лопнул от злости — с допустимой между старыми камарадами тонкой фамильярностью заявил один из них. Остальные усмехнулись, переглянувшись.
— Да плевать на него, он мне никто и звать его никак, а туда же выговоры делает, фигляр прикомандированный, вошь тифозная. Еще дешево отделался — у соседей русские танк угнали, четверку. Тут ему повезло, придурку, что у русских ни одного мехвода не нашлось. Все, кончаем болтать, надо отсюда сваливать, а то какое-то начальство приперлось — молвил унтер-офицер, увидев прикативший к хутору автомобиль. Не высокого ранга машинка, всего лишь "ситроен", но ну его к черту. Мелкие чины еще и приставучее! Прикопается к чему — нибудь, чтобы почувствовать свою значимость, тыловая крыса, хоть даже к внешнему виду — а он у пропыленного и пропотевшего сапера был не совсем уставным — и попортит нервов! Мал клоп, да вонюч!
И когда плюхнулся в кабину на потертое неудобное сидение опять пришла уже не раз обдумываемая мысль — а не бахнуть ли в левой руке детонатор? Три пальца долой — и конец мытарствам. Благо в инструментарии были запалы мгновенного действия. А перепутать в этой чертовой пыли совсем несложно. В конце концов не так уж и нужны эти три пальца...
Не успел додумать эту мысль, потому что вдруг сообразил, что за последние дни ни разу не подумал о девках. Ни разу! Хотелось только пить и спать, с каждым днем все сильнее и сильнее, а сиськи и ляжки словно бы стали каким-то посторонним предметом — типа флюгера на городской ратуше — он там есть, да, но дела до него нет. Совершенно никакого! Это было категорически неправильно, не должно такого было быть никак! Неужели он с этой войной стал импотентом, как бедолага из соседнего класса, что вернулся с этой войны без ноги и яичек? Говорят, даже вешаться пытался в госпитале, когда узнал, что теперь не мужчина. От таких мыслей внутри все сжалось и похолодело.
И опять полезла непрошенной мысль о взрывателе и лишних трех пальцах...
Глава "Угнать со всем добром!" Капитан Закревский, зам. командира разведбата.
— Танк там, тащ капитан! Под брезентом. Свет включен внутри, как в квартире. Старая четверка, ствол обрубком. Снарядов с десяток, зато бумаг — как в городской конторе! И карты! А никого ни внутри ни под днищем — там окопчик вырыт, но пусто — тихо, но внятно и по делу доложил боец.
— Так время ужина же. Орднунг! Ну, давай быстро к машине! — и привычно, быстро и бесшумно скользнул за бойцом. К обратившему на себя внимание стоящему посреди сада странному холму с узенькой светлой полоской понизу. В темноте эта полоска только и была заметна, днем-то поди увидь!
Поднырнули под брезент. Сразу уперся в стальной лист — танк старый, а ходовую по новой немецкой моде прикрыли бортовыми экранами. Пахнуло знакомо бензином, маслом, металлом. Снаружи моросил мерзкий дождик, самая погода для разведчиков — а тут и сухо и тепло. Хорошо фрицы устроились, со всеми удобствами! Накрыли танк здоровенным брезентом на жердях — работай не хочу. Просторно, залезть на танк легко.
И свет горит в башне и не пропустит его плотная ткань. Одного взгляда в открытый люк было достаточно — сокровище в руки попало! Во рту от радости пересохло. Это ж не танк, а пещера Али-Бабы или как там звали везунчика из старой книжки, что дорвался до пещеры — сокровищницы. О таком даже и не мечтал, когда в поиск пошел.
Приказ комдива был взять языка обязательно — но тут вся штабная документация с приказами и картами, на которых считай только что нанесена обстановка на сегодняшний день — такую информацию редкий язык бы дал, уж никак не солдат или строевой офицеришко. Штабник — и то не каждый. И устроено все в танке для удобной работы с документами, столик складной, подсветка дополнительная, карандаши в комплекте цветные, линейки фигурные, транспортир и прочие чертежные важные вещички... Еще и рация мощная, здоровенная — вместо положенных по штату снарядов пространство занимает. И по уму надо тут старательно все закутки и щели проверить.
Капитан прикинул — поиск на диво удачный, надо возвращаться побыстрее. Язык уже не нужен, а вот с документацией работать надо и немедля. Для своих такая информация — подарок! И время терять нельзя, она продукт быстропортящийся — информация. Зато доставленная вовремя — цену имеет колоссальную. Неоценимую.
Но просто сгрести документы в мешок, а исправный танк поджечь — ну никак душа не лежала. И возможность есть — добровольцем в поисковую группу попросился командир первого взвода бронетранспортеров. А он немецкую технику знает!
— Позови Косика! — тихо велел бойцу. Тот понятливо моргнул и как сквозь землю провалился. Младшего лейтенанта знали, как мастера на все руки и водить он умел всякую технику. Танки — тоже.
Появиться не замедлил. Капитан кивнул поднырнувшему под брезент младшему лейтенанту, так же тихо спросил:
— Петя, сможешь этот шарабан увести? Вроде он в порядке?
— Сейчас гляну — ответил разведчик и скользнул в люк. Капитан пролез следом не так ловко — на танке или пешком, а документы собрать надо компактно и ничего не упустить. И глядя, что в мешок укладывает — радовался с каждой минутой все больше и больше, улов получился просто невиданный! Удача со слона размером, на фоне документов сам танк — уже мелкий довесок. Понял, что забрались они в штабную бронированную машину не меньше, чем начальства разведбата танковой дивизии. А это самые осведомленные люди, даже и комдив частенько столько не знает.
— Все исправно. Заводить? — спросил младший лейтенант, освоившийся на месте мехвода.
— Момент! — и капитан, высунувшись из люка отдал ожидавшему распоряжений бойцу. Группа была толковая, люди опытные и схватывали все на лету. Тем более — до выхода в поиск уже обговорили все варианты. Правда такого — с отходом при танке — не рассматривали.
План простой — сейчас Косик заводит машину и откатывается метров на 300 — 400. Если немцы не вспопашатся и зевнут — то остальная группа отходит следом без шума и воплей, по-тихому. Если фрицы все же спохватятся — и кинутся за танком — то их перекрестным огнем встречают оба ручных пулемета и все автоматчики, срезая первых бегунов, особо наглых, после чего, не втягиваясь в затяжной бой, отходят сами, прикрывая друг друга. Танк за это время разворачивается и огнем из пушки и своего пулемета — тут он один оказался, второй видать сняли для экономии места — охлаждает горячность погони.
А дальше младший лейтенант дает газу и группа — пятеро в танке, семь на броне — прибывает к себе домой. Главное тут не заплутать в этой стоящей стеной мороси и при проскоке через немецкие передовые окопы — шумнуть, чтоб свои поняли — это разведка в коробчонке пожаловала восвояси.
Без тарарама уйти не удалось, немцы бросили ужин и сгоряча кинулись за танком — глупо, вообще-то, не угонишься. Напоролись ожидаемо на огонь из двух пулеметов и нескольких автоматов, понесли явно потери и вступили в несколько растерянную перестрелку. После того, как капитан взялся их поливать из танкового пулемета и совсем усохли, кисло неокопанной пехоте под пулеметным огнем. А стрелять из такой машинки Закревский умел — пару дней назад ухитрился поджечь мотор у шедшего низко "Юнкерса", да так, что тот хлопнулся тут же оземь. Вот это сложно было. А уж пехоту давить — не велика хитрость. Но это ненадолго — неизвестно кто на пальбу прискачет, надо уносить ноги побыстрее. Хотя пулеметы в группе Закревского предусмотрительно были взяты трофейные, немецкие. И звук их работы для вражеских ушей — свой, то есть успокаивающий и выкинуть в случае чего по израсходованию всех лент не жалко — нигде не записаны, потому отчитываться не надо.
Разведчики один за другим залезали на броню, тяжело дышали после бега.
— Все? — высунулся из люка капитан.
— Все, тащ кан!
— Так — вы двое в танк давайте, вниз, к рации. Ну держись кто за что может! Давай, Петя, гони!
Косик рывком тронул машину с места и погнал — причем взял в сторону, не так, как сюда пришли. Может быть чутка ошибся, а может по темному времени решил придерживаться видной чуток проселочной дорожки, белела она колеями между темной травы. Доложил командиру — и тот с таким предложением согласился — из гостей надо уходить без лишней ажиатации, скромность украшает разведчика при отходе!
Капитан поправлять маршрут не стал — ясно, что немцы сейчас засуетятся и точно решат, что по кратчайшему пути ночные хамы отходить будут и постараются там радушный прием обеспечить. И будь группа с языком — так и пошли бы. А на танке — скорость выше и бешеной собаке семь верст не крюк! И минных полей там нету перед нашей пехотой.
Хотя шумнуть надо, когда к передовой линии немцев доедут — чтоб свои поняли и не обстреляли сгоряча и в темноте. Понятно, что на гусеницах, нахально да по дороге куда быстрее, чем ногами, осторожно да по полю пригнувшись. Когда кто-то окликнул по-немецки проезжавших — врезали из всех стволов, пришлось разведчиков, сидевших на броне расшугать, чтоб с кормы перескочили на перед танка — капитан башню развернул пушкой назад и теперь коротенькое орудие несколько раз харкнуло по огонькам выстрелов, а бойцы укрылись за башней и от шальных пуль и от пороховых газов из коротенького стволика.
Нейтралку проскочили мигом, рядом оказалась пехота в родных касках.
Оказалось — уже к своим приехали и те сообразили не стрелять. Чертов танк при этом заглох, зараза. И как ни старались завести чертову железяку, а не получилось. А бросать — ну теперь-то втрое жальче. Разделились — часть двинулась доложить и мешок с документами начальству передать, а оставшиеся озаботились буксировкой четверки.
Приволок немецкий танк на буксире свой — Т-34. Аккурат угадали прибыть под утреннюю бомбежку. И тут везучей группе удача изменила — герой дня Косик был убит наповал близким разрывом, да троих, включая и самого капитана — поранило.
Потому, когда на такое событие — а захват исправного штабного танка с массой всего крайне интересного — явление не частое прискакали журналисты и снимали бравых разведчиков и так, и эдак, то на фотографиях в газетах было только 9 человек. Раненого капитана удалось сфотать так, что и не скажешь, что ранен. Разумеется, переврали газетчики что могли — для красивости. Вроде ж погоны на плечах и мужчины — а нафантазировали от души. Казалось бы, все ясно им доложили: захвачен штабной танк Т-4 разведбата 18 танковой дивизии вермахта, попытки отбить были подавлены сосредоточенным огнем.
Так нет — написали, что захватили "Пантеру", что вокруг танка кипел жестокий бой, прямо как перестрелка ковбоев и что один из бойцов спас капитана, свалив целившегося в него немца выстрелом из карабина. И что, когда въехали к своим с нейтралки, один из бойцов разодрал положенный для защиты техники от люфтваффе опознавательный фашистский флаг и махал красным куском ткани. Это ночью-то...
Любили газетчики красивости.
А толком что написать — не рвались. Потому Закревский и не стал говорить о многих деталях прошедшего поиска. Смысла не видел, еще и переврут все, потом оправдывайся. По газетным очеркам получалось, что самое важное — это танк. Хотя бумажки куда как важнее были и ценнее в разы. Сам капитан это понимал. И знал, что крайне суровые приказы — последним был очень жесткий приказ Жукова о своевременности допроса языков и представления полученных разведчиками документов — оправданны, потому как многие боевые командиры разведке внимания не уделяли, считая это ерундовым занятием для молокососов и шалопаев. И уж тем более в войсках понимание — на кой черт охотиться за вражескими рядовыми и унтерами — частенько отсутствовало. Толку-то от этих языков! Что простой солдат знает!
А то, что в генштабе отслеживают таким образом передвижение вражеских дивизий — и взятые языки по всему фронту дают ясную картину куда какое соединение поехало и где оно появилось — позволяло делать выводы громадного значения. Весь 1941 и 1942 год, Ставка и Генштаб яростно и планомерно боролись с легкомысленным отношением к разведке и работе с пленными и документацией, требуя быстроты, точности и выкорчевывая всякое вранье в докладах. Только в 1943 смогли добиться своего и теперь уже знали где какая дивизия вермахта и СС находится. Не каждую, конечно, отслеживали — но даже точно знать, где воюют хотя бы 60 дивизий врага — значило много. Особенно зная их боеспособность и состояние на текущий момент.
Сам капитан отлично знал случай со своим приятелем — очень жестокого наказания за то, что всего лишь чуточку схимичил офицер — поиски языка толку не давали, фрицы что-то ощетинились и лазать у себя разведгруппам не давали как раньше, ни одного языка, а каждый поиск — потери, причем тяжелые. А начальство как с цепи сорвалось, никаких объяснений не слушает, требует результатов любой ценой. И начраз решил использовать в рапортах немецкие зольдатбухи уже ранее собранные и не сданные — без них хватало пленных. Остался с прошлого времени запасец. Его и пустил в дело. Выдав их за свежие, взятые в недавнем поиске. Дескать языка живым дотащить не удалось, а бумаги с трупа вот. И вот. И вот. По этим солдатским книжкам получалась, что напротив стоит по прежнему та же сильно драная пехотная дивизия, подрастерявшая технику и артиллерию. На ладан дышащая.
А потом началось внезапное наступление и выяснилось, что вместо драной полудохлой дивизии пехотной прибыло три — танковая и две моторизованные, именно потому и не получалось разведчикам брать языков, караульная служба у фрицев стала в разы жестче. И получилось, что разведка обманула свое же командование, причем сознательно и злонамеренно. И последствия получились очень страшными. Удара — то не ожидали на этом участке.
Воевать без разведки — как драться вслепую. А если еще добавить, что люди разные и один доложит про танковую дивизию, увидев механизированный отрядик тыловой полиции, а другой точно так же не заметит танки замаскированные и заявит о слабых силах на этом участке фронта. Разведка — это всегда куча противоречивых донесений, рапортов и докладов. Часто — диаметрально противоположных. И от военных, и от агентуры, и от местных жителей.
Добавить сюда, что враг старательно сует лавины и кучи дезинформации, слепленной очень умелыми специалистами. И надо из всей этой груды выбрать истинные данные. Не для слабых умов задачка. Зато — если получилось — то врагу бьют морду виртуозно, а он толком и ответить не может. Ему и нечем и не поспеть.
Потому недавний приказ Жукова, который категорично потребовал прекратить безобразия и задержки перевода и донесения полученных сведений командованию при работе с трофейными документами и пленными, капитан понял сразу и как надо. Но Жуков в своем приказе ничего нового и не сказал, а только жестко повторил то, что уже с начала войны Генштаб пытался донести до командиров на фронте.
И это тоже понятно было. Но излагать все журналистам смысла не имело. Им другое надо. Потому и умолчал о том, что вначале не хотел лезть к немцам в тыл, а учитывая, что на нейтралке стояло много битых танков — и наших и немецких — решил вначале перехватить ремонтную группу. Почему-то немцы заставили себя ждать. А когда уже в темноте кто-то забренчал железом неподалеку — то оказалось, что это наши танкисты, одного даже уже спеленать успели, хорошо вовремя разобрались. После такого афронта от греха подальше и полезли в ближний тыл, чтоб уж точно свои там не шарились. Увидели вроде как холм — подумали сначала, что дот или дзот, да полоска света смутила внизу. Ну а дальше все и понеслось.
Впрочем, польза от широкого освещения этого события сказалась очень быстро.
Людям свойственно соревноваться. Газеты вышли, их прочитали, сделали выводы. И уже через неделю успех капитана Закревского перекрыла разведгруппа гвардии младшего лейтенанта Дмитрия Шишкина, которая ночью угнала у 5-й танковой дивизии вермахта пять немецких танков!
Сделано это было настолько красиво и виртуозно, что описан этот подвиг был не газетчиками, а составителями строго секретного "Наставления по подготовке и действиям разведчиков". И шумиха на этот раз не поднималась — потому как наука побеждать вещь слишком ценная и рассказывать о ней всем подряд не стоит — может бумерангом вернуться и ударить больно. Потому и газеты, и сводка Совинформбюро об этом промолчали. Только Разведывательное Управление Генштаба Красной Армии о нем внятно написало в наставлении — в ряду других таких же блестящих операций, достойных для обучения наших воинов.
А через 10 дней, уже на южном фасе Курской дуги, группа советских разведчиков 2-го ТК во главе с лейтенантом Березным так же угнала у немцев танк. Причем дважды трофеем стал бывший на вооружении немцев танк Т-34. Разведгруппа — моторизованная, имевшая два маленьких легких танка Т-70 засекла в ближнем тылу немцев стоящий в засаде у дороги танк. На ночь немцы поехали спать с комфортом — в деревню рядом. Разведка прокралась следом, оставив бронированных малюток прикрывать отход при шумном варианте событий. Но обошлось все тихо и почти мирно — нашли по следам гусениц двор, где стоял Т-34, подождали пока один из экипажа выйдет в сортир, там его и скрутили без воплей и криков — тихо и мигом.
Остальной экипаж так и не проснулся. Судя по тому, что сделано все было без шума — взяли в ножи. Собрав с мертвых немцев документы и оружие так же без особой торжественности, помпы и литавров — на взятом танке поехали к своим малюткам.
Березной привел колонну из трех машин так же без пальбы, перестрелок и столь любимых газетчиками самопожертвований. Приехали, посмотрели, забрали, вернулись.
Взятого в плен обер-ефрейтора тут же отвезли на допрос, и эскапада на том закончилась.
(Тут у меня возникает ряд вопросов — группа Закревского танк тоже уводила тихо, но немцы мигом спохватились и пытались машину отбить, пришлось их давить тремя пулеметами. То есть было кому за танком гоняться. Да и при переходе передовой с фрицами была стычка. А в ситуациях с группами Шишкина и Березного все тихо и без ажиатаций. То есть в первом случае налицо то, что немцев хватало, но кто-то из них просто хреново нес караульную службу и прозевал нападение. Во втором и третьем — что-то караулов не видать вообще. Ни часовых, ни патрулей.
Ясная Поляна — крупное село, по уму там не только 1 танковый экипаж квартировать должен. Ан наши как к себе домой зашли. И ровно так же вышли. Кому как — а мне видится причиной такого невнимания резкая убыль личного состава у немцев и изрядное ухудшение, в связи с этим, их боеспособности. Кому как — а маловато немцев осталось, банально некому нормально нести службу.
Смущает меня еще и то, что так и не ясно — чей трофей был и у каких немцев. Там на Прохоровском направлении воевала дивизия СС "Райх" и тридцатьчетверки у нее были штатно. Поэтому естественно историки считают, что и эта Т-34 точно из "Райх", но данных при том никаких не приводят в подтверждение. "Вероятно, скорее всего" — не убедительно звучит. Но при этом взят в плен обер-ефрейтор, а не роттенфюрер. И к тому же трофеи охотно использовали и другие немецкие части.
Замечу, что подобным угоном вражеской техники наши занимались и раньше. Еще до начала войны удалось увезти у немцев два танка — после того, как при взятии Львова во время освобождения ранее захваченных Польшей западных Украины с Белоруссией нашим танкистам пришлось одновременно драться и с поляками, и с подоспевшими немцами.
Попробовали панцерманны на зубок нашу 24 легкотанковую бригаду. Стычка была короткой, погибло по три человека с каждой стороны, несколько ранены, попорчена техника. Продолжать драку немцы благоразумно не стали, тем более они залезли дальше, чем должны были, за оговоренную демаркационную линию. Потому откатились, а наши преследовать не стали.
На следующий день прибыла от немцев делегация с извинениями. Огонь де открыт был ошибочно, за поляков приняли. Естественно, гостей приняли щедро, на грудь приняли изрядно. Заодно послушали, как разговорившиеся гости проговорились, что Лемберг будет немецким, да и вообще сила германского народа воссияет над миром. При этом несколько непьющих гостей шарилось около нашей техники и задавали разные вопросы, что комбригу Фотченкову очень не понравилось, ну да дипломатия, туды ж ее.
Во время ответного визита вежливости по весьма упрямому мифу, который среди наших танкистов и после войны гулял бесшабашный лейтенант из разведбата (причем даже фамилия фигурировала — Ткаченко) в ходе веселого кутежа под шумок угнал в наше расположение немецкий танк — Т-3. Или как любят говорить наши заклепкометристы — Pz.Kpfw. III.
Вернувшийся с банкета полковник Фотченков только и спросил ухаря — с чего это лейтенант так хочет устроить военный конфликт между СССР и Третьим Рейхом? Выдержанный был человек, командир 24 легкотанковой бригады, говорил спокойно и вежливо, хотя наверное внутри все вскипело и заледенело от вида стоящего панцера. Разведчик искренне заявил, что конфликта не хочет категорически, а изучить этот новый танк за ночь можно. А утром он его обратно вернет, как было, никто и не заметит. И инцидент исчерпан. А если спохватятся — так есть отговорка. Пьян был, сам не понял, так скажет.
— И поверят? — хмыкнул комбриг.
— А куда им деваться? Они пьют не хуже, прямо как лошади, сами видели, что вытворяли спьяну. И опять же. Они по нам первые огонь открыли. Спутать наши БТ с польскими коробочками только слепой может. В прицеле — тем более, товарищ полковник.
И танк старательно за ночь изучили, как могли — сфотографировав все, что можно и нельзя. Погоняв и так, и эдак. Записав основные параметры. В общем — ночью многим спать не пришлось. Но данные получили по максимуму. И по двигателю с трансмиссией, и по оборудованию мест членов экипажа, по органам управления, прицелам, ходовой и вооружению и так далее, запротоколировав и сфотографировав.
Немцы ожидаемо хватились пропажи, вернуть машину тихо не вышло, пришлось извиняться, и тут лейтенант целый спектакль разыграл с покаянием и восторгом от того, какая эта прекрасная машина, просто чудо и так далее и тому подобное. Поверили ли панцерманны — неизвестно, но последствий вроде не последовало. Довелось слышать, что вроде как лейтенанту полковник назначил домашний арест, но тут же поручил весьма важные дела и потому Ткаченко если и был наказан, то лишь формально.
Было ли все это на самом деле — сказать трудно, легенды и мифы — штука сложная. Хотя в мемуарах В.А Егорова этот эпизод описан, правда несколько по-иному, но по сути так же. Да и схема этого танка у нас появилась в том же году. Зная молодых офицеров лично я совсем не удивлюсь, если все так и было. Лейтенанты — они такие.
К тому же полковник П.Фотченко организовал удивительный по дерзости рейд тогда же. Разведка установила — в Томашув-Любельском здоровенный СПАМ (сборный пункт аварийных машин) причем там же и неисправная немецкая техника тоже стоит. Военсовет Украинского фронта, не медля распорядился — и летучий отряд из полутора сотен человек с соответствующей охраной, тягачами и грузовиками совершил внезапный визит на этот СПАМ, бывший уже в серой зоне. Формально немцам было не к чему предъявить претензии — не их территория.
Вывезли оттуда много чего — 8 польских танков, 2 французских, 10 танкеток, 30 орудий, да и немецкое добро прихватили — две машины Т-2, два противотанковых орудия, плюс еще тягачи и грузовики и всякое разное ценное. Танки были неисправны, но удалось из всего имевшегося восстановить по одной машине для изучения. В том числе — и немецкую "двойку".
Так что всякое имело место и такое, что и не поверишь...
И да, что сильно удивило — судя по фото захваченного Закревским танка он оказался не Т-4, как тогда писали журналисты и уж тем более не "Пантерой", как написали даже в наградном листе, а совсем даже Т-3, достаточно редкой на тот момент модификацией Pz.Kpfw.III Ausf. N., отчего видно и пошли разночтения.
С характерным для Т-4 "окурком" 75 мм. пушки и командирской башенкой. У танка шесть катков. Это Т-3 все же.
Глазастый читатель Vladimir2 обнаружил.
Раненый и обгорелый танкист настырно требовал от медсестры найти в снятых с него горелых лохмотьях старинную монетку. Стыдно сказать — коммунист, а с талисманом всерьез считается!
.
Сержант Петров выкатил пушку во фланг трем тиграм и расстрелял два из них
В кинохронике можно увидеть как немецкие войска, отступающие из Италии, используют т.н. "Schwellenpflug" или железнодорожный плуг для тотального разрушения железнодорожных путей, около 1944 года.
Такие устройства изготавливались на заводе Круппа с 1942 года, хотя их аналоги использовались еще в Первую мировую войну для экономии взрывчатки. Название "Крюк" им дали наши железнодорожники, немцы его называли "Скорпионом".
Клеевой заряд
https://author.today/post/543950
Вытаптывание мин
Гостиница в 10 тысяч номеров, где никогда не было гостей
Автор:
Варакин Алексей
08 марта 2015 13:39
Метки: войны истории факты
339738
8
Этот отель никогда не принимал постояльцев. И на это есть своя зловещая причина.
На широком песчаном пляже немецкого острова Рюген находится крупнейший отель в мире. Его величественное здание вмещает 10000 номеров с видом на море и простирается более чем на 5 километров вдоль пляжа.
Как это ни покажется странным, но отель пустует вот уже 70 лет. А всё потому, что этот морской курорт под названием Прора был построен нацистами по приказу Гитлера между 1936 и 1939 годами. В этот период Гитлер готовился к войне, поэтому его приоритеты изменились, и строительный проект так и не был завершён до конца.
Отель Прора находится у берегов широкого залива между двумя немецкими областями — Засниц и Бинц (также известными как Прорер Вик) на узкой пустоши (Прора), которая отделяет лагуну Ясмундер-Бодден от Балтийского моря.
0
Смотреть все фото в галерее
Здание отеля длиной в 5 километров находится в 150 метрах от моря.
0
В течение нескольких лет все крупнейшие строительные компании Рейха и около 9 тысяч рабочих были вовлечены в этот проект
0
С началом Второй мировой войны строительство остановилось, а все рабочие были переброшены на оружейные заводы.
0
Во время массированных бомбардировок союзников множество людей из Гамбурга нашли своё убежище в одном из жилых блоков.
0
После войны отель Прора использовался в качестве военного форпоста для Восточногерманской армии
0
Обширный комплекс, рассчитанный на 20000 отдыхающих, был частью нацистской программы "Сила через Радость".
0
Цель этой программы состояла в том, чтобы предоставить отдых немецким рабочим и распространять нацистскую пропаганду.
0
Величественность и властность, характерная для всей архитектуры Третьего Рейха, нашла своё отражение в этом отеле, который при ближайшем рассмотрении навевает тягостные чувства.
Проволочку медную нагрей, накали сильно — и суй ее в пойло. И нюхай — если пахнуло говном неприятно — то это спирт метиловый, ослепнешь или сдохнешь. А если пахнет яблоками — то это нормальная спиртяжка, этиловая, годная.
Жизнь пахнет яблоками, а смерть — говном.
Сержант Новожилов, командир группы разминирования.
— Эй, ты, мужик в железной шапке! Ты, ты, не верти зря башкой! Что не узнаешь, холера землеройная? А еще двуглазый!
Сапер прикрыл глаза ладошкой от солнца, пригляделся. Голос вроде знакомый — и нахальный и язвительный — и радостный. Странный гусеничный агрегат поднял облако пыли, встав рядом и водитель орал так, словно родственника нашел. Нет, определенно этот трубный голосище он слыхал раньше!
— Гриценко, чертяка! Вот не думал тебя тут встретить, пройдоху моторную!
Хотя Новожилов был весьма сдержан на эмоции, тем более — на их внешнее проявление, а тут не удержался — обнялись со старым знакомцем, бывшим танкистом. У того на обгорелой, покрытой рубцами от глубоких ожогов морде тоже ухмылка от уха до уха — страшная, безгубая, мертвецкая какая-то, словно ножом прорезанная, но — радостная. И единственный глаз веселый. Так-то он при посторонних, особенно женщинах, никогда не улыбался, знал, что от улыбочки такой сгоревшей кони шарахаются. Но со своими — не удерживался. Человек же нормальный — там, за страшной вывеской.
Похлопали друг друга по спине и плечам, поругали беззлобно всяко. На войне человек виден сразу и когда довелось саперу поработать вместе с этим парнем — оказалось страшило отличным спецом по технике и замечательным человеком. Это дорогого стоит, а когда в придачу встречаешь потом хорошего парня живым и здоровым — совсем здорово!
— Ты тут чем занимаешься? — спросил Новожилов, когда немножко радость улеглась.
— Тягаем битую технику со СПАМов (сборный пункт аварийных машин) на пункты погрузки к железной дороге. Что в металлолом, что на разборку, что на починку. А ты понятно опять опасные железяки ищешь? Что — то ходишь кособоко? Досталось, перед тем как на тыловые харчи перевели? Твои гопники в поле пасутся? — вывалил мешок вопросов Гриценко.
— Ищу, досталось, мои — очень лапидарно ответил Новожилов и сам тут же задал вопрос о том, что это за агрегат стоит, не видал такого раньше, хотя всякое бывало и лекцию своего приятеля про десяток разных тягачей — запомнил хорошо.
Бывший танкист приосанился, заважничал:
-Это, братишка, венец немецкой военной мысли — радиоуправляемая танкетка Боргвард! Воюет без экипажа, управляется издаля — самоходна и самобегла! Во как!
Видно было, что ему доставляет радость показать свои знания внимательному слушателю. Да и Новожилову не очень хотелось распространяться о своих делах — печально все было с того момента, когда нарвались на пару немецких бронеавтомобилей и ушлые оказались черепашки и шустрые. Не удалось ни задымиться, ни минами подставить ловушку, зато пару пулеметных очередей машина поймала и в кузове кто-то завопил в голос от нестерпимой боли, загоняли немцы ловко и умело и ответить с грузовика им было нечем. Койда сиганул в подвернувшийся овраг и тут сержант впервые был согласен с лихим водилой — другого выхода, кроме как так сховаться не было. Получилось очень жестко, хоть и притормозил Петро перед тем, как валить машину с обрывчика. Хрястнулись очень сильно, хорошо, кузовом не накрыло. Новожилов вылетел из кабины еще до удара и хоть пытался зацепиться за кабину — не сдюжил. Ударился плашмя оземь всем телом, аж затрещало что-то, дыхание перехватило, но сумел вскочить быстро, глянул, что с бойцами? Сам окоракой побитой заковылял под обрывчик, искренне надеясь, что у немцев нет гранат. Только бойцы, охая и кряхтя, успели выбраться из раскуроченной машины, оставив в кузове двоих безусловно убитых — приняли пули на себя сидевшие у борта — а уже и броневичок наверху нарисовался. Пулеметом достать не мог — в мертвой зоне авто было, но выскочил на край овражка горячий шибздик в пилотке, застрочил длинной очередью — лихо, от бедра и пули гулко застучали по разбитому грузовику, по погибшим в кузове.
Кто из ребят его срезал — этого Новожилов не понял — двумя стволами снизу огрызнулись и сдуло храброго наглеца, больно уж хорошей мишенью был черный силуэт на фоне голубого неба. Больше немцы не выпрыгивали из машин, но все старались броневичками своими достать убиравшихся по дну оврага прочь саперов. В итоге один из агрегатов слишком близко подъехал к краю и земля под ним осыпалась. К сожалению, черепашка только села на брюхо, а не закувыркалась вниз. Но и этого немцам хватило, остыли, отцепились и кое-как саперы смогли унести ноги. Койда держался за грудь и кашлял кровью, Новожилов обнаружил, что его рука странно сгибается не там, где надо и ноги не идут и все тело как не свое, двоих тяжело раненых тащили на себе и хоть и постарались перевязаться всеми имевшимися индпакетами — но у казаха Батыргалия кровища пробила толстый слой бинтов и никак не останавливалась, подтекала, пятная землю, как и у тех, кто его волок, будучи тоже ранеными, но все же полегче, ноги держали и в сознании были.
— Оторвались — наконец прохрипел Новожилов. Сел на землю — и сам потерял сознание.
А очнулся уже в медсанбате, откуда его отправили в госпиталь. Оказалось, что рука перебита пулей, да к тому же переломы ребер, голени и еще чего-то, что сапер и не запомнил. Тело не хотело слушаться совершенно, было как чужое, ушибся сильно, видать.
Выздоравливал медленно, было больно сидеть, лежать, ходить и даже дышать. Подташнивало, голова начинала внезапно кружиться и свет был не мил в такие минуты. Уже и наступление немецкое давно провалилось и погнали их обратно, фронт ушел далеко на запад, а Новожилов все ковылял по коридору госпиталя в Курске.
Лекаря заявили, что травмы у сапера — словно он летчик, посадивший свой самолет жестко на брюхо, и сильно сомневались, что он сможет отвертеться от инвалидности. Калекой быть не хотелось, потому старался и руку разработать и ноги, зажимал боль зубами — и старался. Оперировали трижды. Помогло, но не сильно. Третий раз — в день взятия городка Смела на Правобережьи Днепра. Уже и зима к концу шла. А потом встретил в госпитале своего подчиненного и узнал, что трое из его отделения погибли совсем недавно — когда новосформированная ШИСБр (Штурмовая инженерно-сапёрная бригада — инструмент взлома укрепрайонов), была придана стрелковой дивизии и сраный комдив, решив поберечь свои батальоны, бросил приданных саперов как простую пехоту для штурма первой линии обороны немцев, где бригаду выкосили в предпольи укрепрайона, а пехота легла зря, не в силах справляться с дотами второй и третьей линии, для ликвидации которых и придали саперов.
— И Мыкола погиб, и Иван и Гази. Мне вроде обещают, что нога сохранится. Только гнуться не будет, но все ж не костыли, экономия, как ни верти — печально говорил сослуживец.
— Зато два башмака покупать — грустно повторил заезженную госпитальную шуточку сержант и спросил:
— А с Батыром что?
— Про него не знаю ничего. Вроде жив остался, а уж что точно — не скажу. Писарь знакомый говорил, что наш комбриг на того комдива орал при всех и обещал Самому написать! — тут рассказчик многозначительно поднял палец вверх. А сержант стал клянчить у врачей, чтобы выписали его, наконец.
Выписали покалеченного сапера как ограниченно годного. Это Новожилов понял, как то, что в армию ему вход закрыт, но в случае чего он может взять мину в охапку и броситься под танк, если танк доедет до нынешнего расположения сержанта. Оказалось проще — райвоенкомат направил его инструктором для пары десятков подростков в район.
Сначала не понял, что это такое — оказалось, что ОСОАВИАХИМ подключился к зачистке освобожденных территорий от взрывоопасных предметов и теперь из лиц, не младше 15 лет, членов организации, комплектовали группы разминирования в помощь чисто военным отрядам из строевиков.
Впервые в жизни сапер не подчинился приказу, а оглядев подопечных, тут же отправился в райвоенкомат. Дождался приема и выложил сухопарому пожилому капитану свои соображения, что таких детей привлекать к разминированию, делу крайне сложному и требующему точности и внимательности — просто нельзя. Подорвутся ведь, с той стороны не дети мины ставили! Когда приказ зачитывали — не знал, что пацанами и девчонками командовать будет.
Ожидал, что капитан устроит ему встрепку, но тот, как ни странно, не стал одергивать зарвавшегося нахала, а весьма спокойно ответил:
— Вот и постарайтесь, сержант, так их обучить, чтобы не подорвались. Вы же опытный боец? Вот и давайте, работайте. И просто запомните для себя — что так у этих подростков — под вашим руководством — выжить и не стать калеками шансов больше, чем без вас. Вы меня поняли?
— Никак нет, товарищ капитан, не понял — честно признался Новожилов.
— Странно. Просто же все. Живут они практически на поле боя. Причем страшного боя. Оружия, боеприпасов полно валяется. Журналисты пишут — "земля убита", но это неверно. Она не убита, она сама убивает. Дети эти живут на смертоносной земле. По ней просто даже ходить опасно, не говорю — пахать, сажать, сеять, убирать урожай. Любому опасно, хоть старику, хоть ребенку. Везде — в поле, в лесу, на тропинке и на дороге, в огороде и у речки. А они еще и пацаны. Их к этому оружию тянет, да друг перед другом выпендриться, да перед девчонками пофорсить. Позавчера на похоронах был — четверо мальчишек подорвалось. Без всякого разминирования. И потери у нас в тылу — хуже, чем на ином спокойном участке фронта. По сотне убитых и раненых в месяц. Не солдат, повторю, а гражданских. Не обезвредим землю — нашу, замечу, землю — не сможем жить нормально. Гитлеровцы не побеждены, пока мы не вычистим их посевы смерти, говоря выспренне. Потому — учите их. И помните — они все равно с неразорвавшейся дрянью будут возиться. С вами — или без вас. Только с вами — они еще и паек получают и знания, и пригляд. Теперь понятно?
— Так точно, теперь понятно. Извините, что время отнял.
— Ладно. Я все понимаю. Самому нерадостно. Только помните, сержант — в месяц сотня мальчишек, девчонок, женщин — остается калеками или погибает. И вроде войны здесь нет, тыл. И это еще сельхозработы не в полном объеме проводятся. Нет другой возможности у нас. Некем больше. Нет людей совсем — другие-то все работы тоже делать надо, а это разминирование — сверх всего остального. И хоть порвись!
И теперь Новожилов нянькался с двумя десятками мальчишек и девчонок. И каждый день ждал — не бахнет ли у кого что под ногами или в руках. Нет, так-то все старался делать, как положено, с перестраховкой, но подростки — это подростки, то и дело такое отчебучат, что хоть стой — хоть падай. Глаз да глаз нужен — и сердце болит, что вот — не доглядишь и случится.
Потому лучше было послушать старого знакомого, благо того просто распирало.
— Видишь у моей барабайки впереди контейнер?
— Моторный капот?
— Не, мотор у нее сзади, а спереди короб на 400 кило тола. Не шугайся, сейчас я там инструменты храню, тол уже выкинут давно. Так вот эта штуковина — без водителя, сама, едет куда ее направит по радио оператор из танка управления и там контейнер сбрасывает. Может так наш танк таранить, может под ДОТ заряд сбросить или на минном поле. Потом дистанционно заряд подрывают — и путь свободен!
— Лихо! — искренне сказал Новожилов.
— Ага. Начали-то эти придурки вроде как результативно, а потом у Глазуновки напоролись сдуру на минное поле. На фугасы. Фантазии хватает?
— То есть один — другой такой с контейнером подорвались — и остальные сдетонировали?
— Умница, не зря на башке котелок стальной таскаешь! Там такой бабах был, судя по обломкам. Ну все радиооборудование спецы из Москвы давно уже сняли — аж две комиссии прискакали сразу после боев — одна "Фердинанды" изучала, другая — с танкетками возились. Пару, что поцелее увезли, а эту мы отремонтировали. Страшное там поле — стоишь, смотришь — и оно все в битой технике. Очень плотно стоят — я в Прохоровку ездил, мы с Танкового поля тягали машины — так там такого нет. А тут с одного места смотришь — два десятка этих "Фердей", три "Медведя" — это САУ ихние...
— Я знаю, читал, пока лечился...
— С десяток средних танков — ну и эти, командирские с танкетками, которые под раздачу попали. И наших рота считай целая — встречь там же вперемешку стоят... Т-34 и Т-70. Сгоряча на то же минное поле вылетели, когда уже немцам обратные салазки закатили и гнали их отсюда...
— Впечатляет, наверное — согласился Новожилов, задумавшись. Он видел в газетах фото этих пресловутых "Фердинандов", здоровенные дурищи и как положено для немецкой техники — гробообразные. И толщина брони какая-то запредельная. Чуточку сержант гордился тем, что именно саперная поганка вывела основную массу этих железяк из строя. Самую чуточку — но гордился.
— Ну, я ж врать не буду. А ты там был?
— Не был я под Понырями. На юге работал, пока немцы не подловили. А из госпиталя сюда уже, на север. Говорят, что повезло — тут пока наши поля снимаем. Оно, конечно непросто, но все не зона боев. Даже миноискателем работать можно, хотя вот за вчера — две старые подковы, сломанный топор да всякой железной тряхомудии с килограмм. И 186 исправных противотанковых мин.
— Сдаете по учету? — усмехнулся Гриценко.
— Конечно, их опять же пользовать будут. Эти-то тоже старые уже, явно сняли откуда-то и тут поставили, да может и не в первый раз. Но пока полегче все же — тут немцы не ломились, шаблоны удалось добыть — есть на эти поля формуляры. Дальше к фронту двигаться будем, там пойдет тошно, чую попой.
— А ты потолстел вроде — заметил одноглазый, не то критикуя. не то — одобряя.
— В госпитале кормили хорошо, поварихи там душевные были.
— Ишь. А у нас все время, пока лежал, от супов старыми тряпками несло. Хоть щи, хоть рассольник — а запах один. Ты со своими архаровцами где базируешься? Как тебя найти? — деловито осведомился бывший танкист.
— Эту неделю вон в той деревне будем. Пока в несгоревшей половинке школы разместили. А дальше — как уж выйдет. Хочешь в гости заехать?
— Ты что, против? — удивленно глянул танкист одноглазый.
— Сдурел? Нет, конечно, только — за! Только подготовиться надо, не голым же столом встречать, а то у меня на команду все харчи уходят, голодали они тут под немцами, жрать все время хотят — резонно пояснил Новожилов.
— А, свои люди — сочтемся. Ну, резервуар, как говорят в Европе. Сейчас очередной эшелон металлоломом загрузим — выберу минутку на часок заскочить, чтоб не дольше чем на сутки и через неделю — обратно! Может и твоим голодающим Поволжья чего притащу, у нас все же смычка города с деревней — трофеи какие никакие с одной стороны, а с другой — железная дорога, а она — как море, то картошку купить можно, то еще что привезут знакомые.
Пожали друг другу лапы, сержант проводил приятеля к тягачу, в который тот залез степенно и с достоинством.
— Это твои одры? — спросил Гриценко, кивнув головой на пару заморенных лошаденок с телегами.
— Мои, от колхоза выдали. Слабосильны, но ноги переставлять не разучились, все помощь — ответил сапер. Конский состав в его команде был еще более жалким, чем людской.
— Да, незабвенный "Комсомолец" и твой мототягач куда были лучше. Не скучаешь по своему гусеничному мотоциклу?
— Еще как скучаю! На рыбалку или там за грибами, да хоть и огород вспахать — дома бы вещь незаменимая. А что, тут тебе такие не попадались?
— Не, таких не было. Но знаешь — буду поглядывать, может что и подвернется. Ладно, будь здоров, не кашляй! — ухмыльнулся сгоревшей рожей Гриценко и с форсом укатил прочь, опять подняв пыль столбом.
Новожилов улыбнулся. На войне редко такое — чтоб старых знакомых встретить довелось, потому вдвойне приятно. А то в письмах из дома — того, дескать, убили, да на другого похоронка пришла, потому письмам и радуешься — а прочтешь — так и печально.
Архаровцы его отметили вешками уже пару десятков мин, пока с танкистом болтал. И два лопоухих брательника — самые младшие в группе, но и самые нахальные — со своих пяти мин взрыватели вывернули, хотя сто раз говорил — не лезть самим. Большая часть команды слушается, а эти две головы круглые, ушастые — самовольничают. А ведь допрыгаются. балбесы, когда — нибудь. Те поля, на которые напросился Новожилов были удобными для натаскивания группы, без сюрпризов — хотя сержант не исключал и возможной самодеятельности какого-нибудь ухаря, обязательно найдется умник какой и постарается с дурной башки врагу сюрпризец отмочить. А то, что сам же вполне может на свой сюрприз нарваться — это не всем в голову приходит, слишком долго отступали, оставляя поставленные мины точно на врага. Потому и сюрпризы на неснимаемость ставились, бывало — и без приказа. И с формулярами на выставленное поле не заморачивались и шаблоны гуляли, как хотели, даже у саперов, а уж когда пехота сама мины ставила — там вообще голова седая и слезы ручьем, как глянешь.
Сейчас уже видел сержант — меняется картинка, пошли отвоевывать свои земли и теперь минное поле сам поставил — сам и снимать будешь и вот тут с сюрпризцами намучаешься. Поди объясни все этим малолеткам, они же просто не понимают, что такое "смерть и увечья", это ж другие помирают, а с ними, балбесами, ничего ведь случиться не может. И не напугаешь толком, после оккупации они тут такого навидались, что поди, испугай! Каши только покушай, а то силенок не хватит!
Старался быть грозным сапер. И подзатыльники раздавал и даже за уши драл. Но видел — пацанам это так, пустяки. И угроза отчислить из группы — тоже не шибко пугала этих мальчишек. Слишком большая потребность в разминерах. Не до реверансов. И эти двое брательников раньше в другой команде работали, за что их оттуда выперли — сапер не знал, но видел — да, было за что. Сам бы выпер, но нахалы мелкорослые из всей команды были самыми знающими — и на счету у каждого из них было как минимум несколько сотен всяких взрывоопасных штучек. Еще до приказа ОСОАВИАХИМу, прибились пацанята к военным разминерам и работали с ними с прошлого года, на равных практически, за еду. Да еще ушлый командир саперной роты их посылал вместо своих бойцов на разные, как отлично понимал Новожилов, особо опасные дела. Мальчишки — то чужие и в списках подразделения не значатся, а своих жалко, тем более — старослужащих да семейных. Кормили, правда, от пуза, были брательники самыми розовыми и круглощекими на фоне оголодавших бледнолицых и тощих сверстников.
Теперь все время приходилось их осаживать. Очень не хотелось Новожилову, чтоб подорвался кто. Немножко остыли брательники, когда сообразил сержант и замотал им глаза черной тряпкой и приказал вот так часок походить. Чтоб поняли наконец, что может наделать простой взрыватель и каково быть слепому после этого. Сработало, как ни странно, обошлось без симуляции одноногости и однорукости. Впрочем, не обольщался командир группы разминеров — подростки — они и есть подростки, мозги жидкие и самый благонадежный из них может вдруг отчебучить такое, что и в кошмарном сне не присниться. Сам потом объяснить не сможет — что за черт его дернул. Все время начеку надо быть с этой публикой!
Не так много людей знают, что "работы по разминированию" и "непосредственные манипуляции с неразорвавшимся боеприпасом" — это разные вещи. Работы по разминированию много чего в себя включают. Тут и сбор и поиск информации, где кто чего видел, где корова подорвалась и где на воздух грибник взлетел — чем больше узнал сапер — тем ему потом проще, и организация транспорта важна — надо привезти — увезти людей и имущество, и оцепление выставить, особенно при подрыве того, что нельзя носить и возить и надо обезвредить на месте, и переноску того самого примитивного инвентаря, которого набирается много: верёвки, ленты, флажки, кошки, провода, шашки тола, подрывные машинки и прочее нужное в деле и много чего еще, менее важного, но необходимого.
Грубо говоря — похожа эта работа на сбор капусты или уборку картошки, да и на поиск грибов тоже. Только с учетом маленькой детали — такая "картошка" может оторвать руки-ноги, глаза выбить или просто разметать кровавыми клочками мяса по полю самого неудачливого сборщика.
Учили подростков по-разному, единой программы не было, кого — на восьмидневных курсах, кого — на десятидневных, самым везучим аж три месяца знания вколачивали. Но все равно — все они были недоучки, как считал сам сержант. Без практики сапера не обучишь, а теорию сколь ни вдалбливай — в поле она не подмога.
Для себя Новожилов решил, что все равно все боеприпасы не покажешь, их только по артиллерийской номенклатуре — десятки, потому когда учил подопечных, делал упор на технике безопасности в первую очередь. Пока в основном подростки им к непосредственному обезвреживанию ВОПов не подпускались, их дело было найти по шаблонам, пользуя веревки с узелками, противотанковые мины и поставить вешки. Дело несложное — за прошедшее с момента установки время дерн над минами пожух и квадратики более желтые, чем остальное поле были видны отлично. Сержант снимал пласт дерна, взрыватель с детонатором, потом найденную мину сдергивали с места кошкой. Три поля так уже сняли, и подростки ехидничали над трусоватостью взрослого дяди. Но Новожилов был упертым и не боялся шушуканья за спиной. Гнул свою линию жестко и непреклонно.
А потом и шушуканье кончилось, когда на четвертом поле бахнуло, как мину сдернули, даже не сдетонировала. Слабенько так бахнуло. Как и положено ручной гранате, которую кто-то шибко умный при установке мины под нее подложил. Наверное, думал, остолоп, что для немцев сюрприз — а чуть свои не пострадали.
Немножко поутихли насмешники. Порванная осколками мина наглядно показала, что было бы с руками и лицом у того, кто мину неосторожно снял.
— Мы не на фронте, там да, бывает, что и в темноте, и под снегом и пальцы замерзли и снять надо тихо, вот и щупаешь — корячишься, есть донный взрыватель или еще что. Тут — проще, но смерть — она и тут та же. И смерть, и увечья. Понятно, лиходеи?
— А мы руками снимали. Нам так лейтенант и сказал наш — дескать таких как мы у каждого из его бойцов — семеро по лавкам, а по нам только одна мамка поплачет, если что — заметил один из братьев, немного присмиревший. Впрочем, Новожилов не обольщался — ненадолго образумились, моторные они, эти брательники, опять что отчебучат, поросята.
Когда уже заканчивали работу в этом колхозе, заявился Гриценко.
— Ты как раз на салют приехал — усмехнулся сапер, к которому широкоскулая девчонка привела гостя.
— Да, я такой! — горделиво приосанился одноглазый.
— Ну, тогда пять минут — и наслаждайся!
Подрыв в овражке десятка мин, которые сержант забраковал для дальнейшей работы получился не слишком помпезным, шибануло чуточку по ушам, да метануло в небо грязно-бурый дым грибом.
— Ничего так, вполне себе — одобрил бывший танкист с видом знатока.
— Тогда пошли, ты как раз к ужину поспел. Дуся, готово все? — обратился к широкоскулой поварихе.
Немногословная степенно кивнула. Двоих приписанных в его отряд девчонок Новожилов старался на поле не пускать, хотя девахи артачились и ершились, требуя равноправия. Дурочки. И так-то парней нехватка из-за чертовой войны, а если покалечатся — так и тем более поди найди жениха для инвалидки.
Халявщиком одноглазый никогда не был, потому притащил из своего агрегата несколько консервных банок, чуточку тронутых ржавчинкой, но к радости вечно голодных подростков — со сгущенным молоком, сладкое все дети очень любили, да и редкостью было подобное. Похвалил гость кашу, отчего девчонки-поварихи зарделись маковым цветом, а потом пригласил приятеля прогуляться.
— Вы тут еще долго будете возиться? — спросил негромко танкист.
— Да уже все, считай. Завтра сворачиваемся, имущество собрать, да акты подписать.
— Я слыхал, что вы можете и сами выбрать, куда податься?
— Не, такой махновщины нету. Но военкоматовские особо не претикословят, если есть пожелания от команды. Заявки-то все подают, любой колхоз рвется к вспашке уже чистую землю иметь. А у тебя, смотрю, свой интерес? — прищурился сапер.
— Не без того. Там, понимаешь, сразу много всего хорошего. Во-первых, наши летуны раскатали немецкий обоз. Во-вторых, там несколько гусеничных единиц, которые можно восстановить. В — третьих, лежит там "Юнкерс", а это одного люмения на приличную сумму. И, наконец, в — четвертых, местные там будут тебе рады вдвойне — надо там найти их захоронку важную — стал деловито перечислять бывший танкист.
— Странно, что вы не выгребли оттуда все до голого песка. Полагаю потому, что — мины там стоят. Причем — много.
— Ты, вроде как, и не удивился. Да, мины. Противопехотные. И противотанковые. До черта. Сначала наши выставили, потом немцы добавляли, думали, что смогут оборону наладить. Ну, сам знаешь, как наладили — вон уже за Киев их выперли — усмехнулся печально горелым ртом одноглазый.
— Так не первый день живу. И захоронки искал, дело знакомое. Что в захоронке-то? Самовар? — спросил Новожилов.
— Детали от трактора. Им сейчас либо на оставшихся коровах пахать, либо трактор к уму привести — признался танкист.
— Как приведут, так и отберут у них — реально оценил ситуацию сапер. Отвечал он чуточку рассеянно, потому как прокручивал у себя в мозгу плюсы и минусы предложения.
Вести команду на противопехотки — не хотелось. Это в разы опаснее будет. Поля выставлены отступавшими немцами явно из рук вон плохо, мало того, что стали немцы халтурить, видно побило опытных, а новички не управляются, так теперь они уже знают, что не им снимать. И сюрпризы будут. С другой стороны, вечно на полях с формулярами не проходишь, такие тихие места уже кончились, слыхал в военкомате, их в первую очередь к вспашке чистили. Что касается Гриценко — то у этого жучищи был нюх на добычу, раз предлагает — значит, туда стоит ехать, не только мины там будут.
— Этот — не отберут — как-то странно захохотал одноглазый.
— Старый "Фордзон" какой?
— Не угадал. Приедете — сами увидите. Заминировано там густо, врать не буду. Но оно того стоит. Честно. Ну как, по рукам?
— По рукам. Только мне еще надо акты сдать и направление получить с предписаниями. Чтобы разместили и кормили, сам понимаешь, за красивые глаза никто этого делать не будет. Да и добираться надо — тоже время уйдет. Где твоя деревня-то? — начал тянуть резину Новожилов.
— У тебя акты готовы? — деловито осведомился танкист.
— Да, а что?
— Давай бегом за ними — я тебя отвезу до военкома районного, сегодня все и оформишь — глянул обгорелый на шикарные часики свои. Как бы невзначай показал.
— Ты серьезно?
— Еще как! Ушлых тут и кроме меня много, кто не успел — тот опоздал, сам знаешь. И это — прямо скажу — очень разное дело, таскать грошовый горелый металлолом на скрап или наоборот — что ценное и полезное. Тут такие ухари — подметки не то, что на ходу — на лету срежут! А тебя я давно знаю, с тобой работать можно — пояснил бывший танкист.
— Вот вроде ты меня сейчас обидеть хотел, лопухом назвал?
— Показалось. Я своих никогда не надуваю, сам знаешь. Поехали?
Все завертелось неожиданно быстро — когда Новожилов вечером вернулся из военкомата, удивился, увидев у школы тентованный немецкий "Форд" с небрежно замазанными опознавательными знаками вермахта. Команда разминеров уже собрала свои убогие шмотки и казенное имущество и сидела на чемоданах, говоря образно, потому как — какие тут чемоданы, узелки, да ящики. Ждали командира.
— Пока ты там бумажками шелестел, я своим позвонил, чтобы тебя сразу и перевезли — небрежно заметил Гриценко.
— Впечатляет!
— Ты ж меня знаешь. Покатили, на месте вас уже ждут.
Сапер присвистнул. Давненько с ним не обращались, как с писаной торбой.
И действительно — ждали. С явным нетерпением. Председательница колхоза сама встречала. И хоть туго было с харчами на освобожденных территориях, а даже чаем напоили и разместили — вполне прилично для военного-то времени. Гриценко остался тоже ночевать, с утра пораньше решили все организационные проблемы и выкатились аккуратно за околицу села — бывшего раньше большим и богатым, а сейчас после боев уполовинившимся и обедневшим.
Построил своих разминеров на утренний развод и поставил задачу — тем, кто потолковее и понадежнее — привести в порядок расположение и организовать кухонное место, шалопаям — провести инженерную разведку, но только путем опроса местного населения, в поля не лезть и глупости не делать. Братьям превентивно пообещал надрать уши. После чего пошел вместе с нетерпеливо переминавшимся с ноги на ногу танкистом, собственноглазно все уточнить.
Трактор Новожилова удивил — трехколесный агрегат самого дикого вида, стоявший под горелыми досками рухнувшего сарайчика. Сделан — ну словно неандертальцами из цельного куска чугуна. Понятно, что ни немцы, ни наши не заинтересовались, штука явно нелепая. Сомнения сильные, что он вообще ездить может.
— Еще как ездит! Не остановишь, пока горючее не кончится — тормозов у этой системы нету вообще. Как завел — так и ездит на скорости 4 километра в час. Потому и сиденье так назад вынесено, чтобы сменщики на ходу могли меняться.
— Нелепая какая железяка! — выразил свое мнение Новожилов. И говорил искренне.
— Да, по качеству исполнения и по ряду характеристик уступает многим современным образцам. Можно сказать — уже музейная вещь. А ругать ее не надо — это первый советский трактор "Запорожец", создан нашими умельцами без чертежей и без четкого представления о том, что такое трактор. Зато тракториста на нем работать научить можно за полчаса, ломаться в нем нечему и покупали его лучше, чем американский "Фордзон", потому как он помощнее и ездит даже на сырой нефти. Расход, как говорили -меньше, а "Фордзону" керосин подавай, не напасешься. Оно, конечно радиоуправляемая техника вроде моей кареты или наших танков, что еще на Финской операторы издаля водили, на манер этих "Боргвардов" — куда передовее, но и этот еще послужит. Главное — в армию не заберут!
— И где и что искать?
— Где-то тут. Тракториста в армию забрали, он перед немцами детали поснимал и где-то зарыл. Но получилось пуда четыре чугуна, а времени у него было мало, потому — вряд ли он далеко убежал. Так что где-то тут — обвел рукой округу Гриценко.
— Вот здорово. От обеда и до тех холмов — иронично фыркнул сапер. Впрочем, уже привычно отметил хвостовик от минометки немецкой, значит будут и неразорвавшиеся, качество немецких боеприпасов упало резко и не сработавших попадалось много.
— Так и здесь ВОПы есть. И огороды если проверите — тоже хорошо. К слову — дорогу бы глянуть, ваши чернопогонники ее проверяли трижды, а было два подрыва на фугасах — танк разнесло и грузовик. И после каждого подрыва проверки ничего не дали, а ездить приходится в обход, а там после каждого дождя — жижа по пояс. Километр два часа едешь.
По селу прокатились с шиком и пылью, потом спешились. Пошли по дороге, спустились с холма, на котором было село, в длинную ложбинку. Новожилов привычно — внимательно читал местность, словно книжку листал. Место подрыва нашел без труда — развороченная и выгоревшая дотла тридцатьчетверка и сейчас лежала на боку на обочине. Яму от взрыва фугаса (оценил его мощь килограмм в двести) засыпали уже давно, грунт осел в воронке. Второй подрыв был рядом и его даже засыпать не стали, а проложили по полям объездную ветку. От несчастного грузовика остались жестяные лохмотья и гнутые непонятные уже детали.
— Понимаешь, местные говорят — ездили по дороге вовсю. И никто не подрывался. А потом вдруг бах! Все проверили, стали ездить — и опять — бах! Может с часовым механизмом? — попытался помочь танкист. При этом он с суеверным уважением смотрел на странные экзерциции своего товарища — сапер вдруг пошел зигзагами и крутил спирали по заброшенной дороге.
— Брось, какие тут часовые механизмы! Ты еще про радиомины вспомни. Это ж дорогущее удовольствие, штучный товар — рассеянно бурчал сапер, разглядывая пыль на дороге и старые, уже засохшие отпечатки колес и гусениц.
— Ты словно знаешь, что искать — отметил Гриценко, благоразумно идя там, где прошел сержант. След в след шел, ставя ноги на отпечатки подошв.
— Вряд ли что новое немцы придумали. Так что полагаю... Ага, вот еще один. Ну, точно, все сходится — рассеянно ответил Новожилов, остановившись и шаря глазами вокруг.
— Нашел?
— Ага. Дрын-мина. Тут, наверное, саперы неопытные были, так-то штука известная. Видишь, кусок деревяхи торчит? — повернулся сапер к товарищу. Тот крайне осторожно подошел поближе. Действительно из дорожной колеи торчал сантиметров на пять колышек диаметром сантиметров в пять же. Грязный, неприметный.
— И чего?
— А еще механик! Просто же все — копается яма в полтора метра, на дно — тол. Чаще всего — шашки, чтобы ровно лежали. На них — противотанковая мина, а на взрыватель ее упирают кол метровый. И засыпают все, даже и утрамбовывают аккуратно. Колесиком запаской сверху откатал — и все чисто да гладко. И даже поездить можно. Пока земля не утрамбуется так, что кол из нее торчать станет. Особенно дождики в этом помогают. А потом на торчащий уже кол накатит машина или груженая телега — и кол надавит как надо на взрыватель. Миноискателем же ни черта на такой глубине не прозвонишь — пояснил сержант.
— Ну ты — мозга! — уважительно заметил бывший танкист.
— Да ладно — отмахнулся польщенный Новожилов. Он уже прикинул, что восстановить проходимость дороги можно достаточно быстро, что будет хорошо — без дороги всем жить трудно.
Отличное настроение, однако очень скоро как рукой сняло. Когда вернулись в расположение — обеду время пришло, обнаружил, что почти все разминеры стоят кучей и что-то разглядывают. Уже сразу стало тошно, а когда разглядел в невеликой толпе в самой середке лопоухие головы брательников — сердце тоскливо защемило. Не был бы сапером — рванул бы бегом, но сдержался, нельзя истерить. И даже не завопил нечеловечески, хотя увидев, что показывает остальным старшой из братьев на секунду — правда очень длинную секунду — почувствовал себя пустотелым сосудом в котором хрупким стеклянным крошевом осыпалась ледяными осколками душа — прямо в пятки! Редко такое бывало, но тут — в полном размере ужас накатил.
Царапанные, красные, в цыпках, лапки чертова балбеса с напрягой вертели в воздухе тяжеленькую (5 кило!) зеленую колобаху немецкой шпринг-мины. И что совсем тошно — из нее торчали трезубцем латунные взрыватели, один из которых обязательно был нажимного действия! И если олух царя небесного уронит мину, та обязательно сработает, даже если один усик ткнется в землю! Даже легонечко!
И тогда на все про все будет четыре с половиной секунды, пока горят замедлители порохового заряда. Метнул взгляд влево — вправо. Канавка неглубокая, маловата, но лучше ничего нет, если зашипевшую "лягуху" туда катануть, будет шанс, что из внешнего стакана вышибет сработавший порох внутренний стакан с толом и 365 стальными шариками не вверх, а вдоль канавы. Тогда бахнет эта дрянь не посреди толпы подростков дурных, а все же в канаве!
— Только б не уронил! — пронеслось в голове. А сам уже ровным шагом приближался и приближался, видя только зеленую колобаху в красных глупых ручонках.
И успел, перехватил тяжелую рогатую смерть. Себя не помня, вывернул автоматически все три взрывателя. сунул их аккуратно в сумку. А потом не утерпел и влепил такой подзатыльник, что чуть руку из плеча не вынесло. И это еще себя сдерживая, потому как на вывинченных взрывателях увидел стоящие предохранительные чеки со стопорными шайбами, не на боевом взводе были.
Виновник торжества не устоял на ногах, пробежал на полусогнутых несколько шагов и шмякнулся на землю.
— Черт, если и не убил, то покалечил наверняка! — успел вдогон испугаться сапер.
Но шалопай оказался крепче, чем думалось. Вскочил и тут же стал оправдываться.
— Я, дяинькасижан, у местных мину забрал! Там еще вон в ящике сложено! Я знаю, как обращаться!
— Обернулся бы ты сейчас! И всю команду бы обернул! Сообразить же такое надо, в центре села вся разминерская команда самоубилась полным составом, вот позорище-то было бы! — рявкнул Новожилов, но аккуратно рявкнул, чтоб стоящим рядом подросткам криком показалось, но вдаль не унеслось, нельзя при деревенских авторитет ронять.
— Да я, дяинька... — почесывая ушибленный затылок продолжил виновник торжества, но сапер ждать не стал и строго велел ему усохнуть.
Балбес усох, получать вторую затрещину он явно не рвался.
— И вы хороши! И ладно бы только парни, но вы то! Дуся, Веточка! Вы же толковые девочки! И тоже в куче оказались! И не стыдно?
Поварихи застеснялись потупили взгляды, покраснели густо. Да и парни только сейчас сообразившие, что могло произойти, стали переглядываться. Балбесу исподтишка уже показывали кулаки. Глазенки у него забегали.
Новожилов прочитал нотацию кратко, ядовито и от души. Оставалось надеяться, что на пару дней хватит. И хорошо еще если так надолго. Чертовы безмозглые подростки, с пропеллером в заднице!
Впрочем, оказалось, что расположение уже приведено в порядок, каша будет вот-вот готова, у местных изъято полтора десятка взрывоопасных предметов и налажены контакты для дальнейшей работы. Выявлены места, где подорвались три коровы, два пацана, старик-рыболов и старуха, ходившая отчаянно по полям, после чего продававшая всякие армейские шмотки и обувку. Старуху было никому не жалко, а вот рыболова жалели — многим помог в голодуху отчаянную своей рыбкой.
По результатам саперной разведки накидал сержант простые кроки, отметив, что да где. Гриценко внес свои коррективы, обозначив корявыми знаками и самолет, и остатки обоза. Потеряли трофейщики у самолета трактор с трактористом, а в обозе покалечились сразу трое хитрованов. И не лопухи были, рвануло уже в ящике, который из машины достали и на землю положили перед погрузкой. Вырисовывалось неприятное — район поиска замусорен сильно и разнообразно, от фугасов до сюрпризов. И на все про все — один взрослый сапер да желторотики глупые. И больше некому чистить землю от смерти, потому как другой работы в тылу полно и без того. Тягла мало, людей мало, всего мало — а армию кормить надо и самим бы не сдохнуть.
Пообедали. И тут Гриценко в грязь лицом не ударил, опять притащил консервные банки, на этот раз с американским лярдом. Очень пришлось по вкусу разминерам сало. А сержант про себя отметил, что и эти банки с ржавчинкой были.
Глянул ему в лицо, бровь намекающе поднял. Тот усмехнулся, пожал плечами, дескать: "Чего уж тут!". Понятно, не доел кто-то НЗ в прошлом году, вот оно и поржавело, в мертвой технике провалявшись. Видал такие консервы еще когда с похоронной командой работал. Ну да голод — не тетка — вылетит, не поймаешь! Хорошо бы, чтоб еще что и осталось съедобного, не только консервы смерти, как прямо называл невзорвавшиеся боеприпасы инструктор в учебке.
Следующий же день с фугасов на дороге начал, отправив брательников с частью разминеров потолковее на доразведку поля, где самолет валялся. Полагал, что там противотанковые мины будут, по словам Гриценко — бегали там трофейщики свободно, а когда трактор поехал — ахнуло. Хоть и была табличка на краю дорожки — "мин нет". И подпись неразборчивая, замытая уже. Надо бы уши с утра надрать поисковикам, с трудом удержался, хоть и чесались руки.
Дорогу проверил качественно — больше фугасов не нашел. Раскопали быстро, как и оказалось — дрын, противотанковая мина и 189 килограммовых толовых шашек. Порадовался про себя — давило тягостью знание о том, что неподалеку стоит и ждет поле с "лягухами". При том — выдавали саперное имущество скудно, так что тол очень к месту трофейный, не нужно теперь над каждой шашкой скаредничать.
Для себя решил — будет там вести принудительное разминирование, взрывая накладным зарядом установленные "шпринг-мины". Ну его к черту — возиться с взрывателями этих коварных шрапнельных ловушек. Чуткие взрыватели, да еще от года на природе как бы еще чутче не стали.
Закончили к обеду, еще времени хватило к самолету скататься. Улов был скудный — нашли всей командой там три противотанковые советские мины и одну — немецкую. Да с десяток снарядов, минометок и гранат кучу. Все же видно — работали тут саперы во время боев и сразу после. "Юнкерс" — небольшенький такой самолетик, двухместный, если из окопа глядеть — тут оказался здоровенным десятиметровым крокодилом. Меньше виденного раньше двухмоторника, но тоже вблизи — впечатляющ. Летчик сумел почти совсем посадить самолет, да не заметил небольшой канавы поперек поля — куда и угодили хищные лапы — шасси с обтекателями, отчего летательный аппарат воткнулся носом в землю, задрав высоко хвост.
Мальчишки уже облазили обе кабины и ничего там интересного не нашли, все уже ободрали и уперли раньше. Гриценко же от вида этой дохлой птицы засуетился и занервничал. Попросил только поставить часового, чтоб не утащил кто другой.
— Ты чего? — удивился Новожилов.
— Три с половиной тонны ценнейшего металла! Одного алюминия сколько! Да двигатель не битый! Раньше-то знали, что приехать нельзя, а теперь как узнают, что вы здесь прошли — так и набегут, сволочи на халяву. Посторожи, я мигом обернусь!
Сапер пожал плечами, оставил брательников в охране, приказав еще раз все прощупать на подъездах.
Начали хихикать. С трудом удержался от раздачи живительных и вразумляющих оплеух, сказав просто — если Гриценко на воздух взлетит со своим шарабаном — то больше ни сгущенки, ни сала не привезет. Это понятно?
Братаны переглянулись и кивнули. Это было очень хорошо понятно.
Сам отправился искать детали трактора. Звенело в наушниках часто, осколков и пуль хватало около сгоревшего сарайчика, постарался убавить чувствительность в миноискателе и тут же вытянул чугунок треснутый, в котором неожиданно обнаружил почерневшие монеты в прелой тряпке. Серебряные рубли и полтинники начала Советской власти, двадцать три штуки да пара золотых обручальных колец, тонких, ношеных.
Сунул их в карман, прикидывая. что дальше делать — и тут запищало громко.
— Еще чугунок с кладом? — усмехнулся про себя, но быстро понял — нашел — таки детали. И мешковина не погнила и вид такой же грубых деталюг — как у самого трактора. С трудом вытянул из неглубокой ямы, аж в спине захрустело.
Горелый танкист прикатил уже ночью, с ним — трое таких же покалеченных войной, каждый на свой лад.
А утром разминеры получили по стакану свежего молока на завтрак, дополнением к каше. Председательнице доложили, что трактор будет на ходу и потому она велела теперь каждое утро выдавать молоко спасителям. Раз пахать не на коровах — значит, молоко будет и мальчишки заслужили. Трое калек во главе с Гриценко мигом собрали трактор и запустили его, использовав попутно в вытаскивании за хвост "Юнкерса" с поля. Так и уперли самолет задом наперед по дороге, захлестнув тросом за хвостовую часть фюзеляжа, толстую, как лошадиное туловище. (оказалось, что все же остановить трактор этот можно, но деталь там из кожи и потому пользоваться этим надо как можно реже — снашивается быстро).
Немножко у Новожилова екало сердце, пока они на виду катались, но обошлось — чисто все стало и на поле, и на дороге. А найденное вчера снесли аккуратно в ту самую канавку, где летуны запнулись — и сержант рванул к чертям все эти следы войны.
Искренне надеясь, что теперь — то все убрали. очень бы не хотелось, чтоб потом нарвался кто. Поле шло вскорости под вспашку. Спешить надо было. И трава вот — вот уже попрет. Надо действовать быстро, в траве мины искать — в разы труднее и опаснее.
— Цыгане дружною толпою,
Тянули раком паровоз!
А через год они узнали,
Что паровоз был без колес! — на краю поля жизнерадостно прокомментировал эвакуацию "Юнкерса" Гриценко и потом, уже тихо, заговорщицки, заметил:
— Не журыся, сапере, бо скоренько мы вернемся, теперь за обоз надо браться! Через пару дней приедем обратне, готовься!
Новожилов проводил взглядом странную процессию, едущий хвостом вперед по дороге бомбардировщик выглядел уж вовсе нелепо. Но катился на своих колесиках бодро, так и уперли крылатую машину на радиоуправляемой танкетке. А в колхозе остался трактор, из цельного куска чугуния слепленный. Что странно — управлять им и впрямь было просто и по наущению хитромудрого танкиста доставил его к правлению колхоза сам Новожилов. Авторитет после этого у сапера прыгнул до небес и на него стали многозначительно поглядывать не только вдовы и молодухи, но уже и девки.
Успели почистить еще одно поле — как раз там, где стояли "лягухи", страху сержант натерпелся вдосыт, потому как были тут мины с тройниками — кроме нажимного взрывателя с усиками от каждой такой смертоносной консервной банки в стороны тянулись, низенько стелясь над землей, незаметные тонюсенькие проволочки натяжных взрывателей. И только зацепи ногой такую жилку — накроет мертвым градом метров на 25. А тут еще пришлось и девчонок брать — местные удружили, обеспечив своими поварихами и разминеров, тут же девчонки на дыбы встали — они де сюда шли Родине помогать, а не полы мести. Пришлось дополнительно занятие проводить — на отнятой у мальчишек мине. Разобрал, показал — что как. Удивился сильно, вместо привычных шариков в этой мине были насыпаны мятые и порченные автоматные и винтовочные пули, видать на стрельбище каком-то насобирали. Подумал немножко и решил, что это — очень хорошо и поделился с подростками тем, что вот — нехватка у немцев шрапнельных шариков, уже кладут что попало.
Только к следующему вечеру перевел дух — нашли 27 таких мин. И потом грохнуло 27 раз, это уже Новожилов никому не доверил, укладывал аккуратно к каждой мине толовую шашку и поджигал бикфордов шнур сам, после чего удирал метров на тридцать и ложился куда пониже. Побегать пришлось, но ни одна из "лягух" не прыгнула, все сдетонировали в земле. Одно из мест, где как раз корова погибла — очистили. Выпас-то хороший был, пока не загадили немцы своими жестянками землю насмерть. Сняли по соседству два десятка уже советских противопехотных, тоже попотели — наши мины были в плохом состоянии, а с нажимного действия штучками надо еще аккуратнее работать щупами. Справились, хотя у Новожилова к концу работы гимнастерка была — хоть выжимай. Не любил он ПМД во всех ее вариациях — ни с деревянными корпусами, ни жестяные. Стояли они недолго — деревяшки набухали и коробились за несколько месяцев, а тонкая жесть мигом проржавевала. Были еще — хоть и гораздо реже, такие, где вместо твердого тола в такого же размера, как шашка, стеклянных флаконах покоилась жидкая или порошковая взрывчатка, шли они под маркировкой "противопехотная мина деревянная 6ф". Деревянная коробочка корпуса так же сырела и коробилась, зато стеклянные прямоугольные флаконы были вечными практически, что тоже — нехорошо. Ранения от них были неприятными — стеклянными осколками.
Снять их было невозможно, все инструкции запрещали категорически — взрыватель больно чуткий у наших. Опять бахали взрывы принудительного разминирования. Потом звенело в ушах и ноги гудели. Обошлось, все живы и всё нашли. Наверное — все, хотя тут и снаряды попадались и мины, и воронок было много и окопчики пошли. Что странно — явно немецкие, судя по всякому хламу и сидевшему на корточках в тупичке вонючему скелету в глубоко осевшей на плечи каске и облипшем на костях сером мундире.
Приехавший с парой своих сослуживцев Гриценко был вроде бодр и весел, но показалось сержанту, что произошло плохое что-то. Спросил — убедился, что прав. Танкист бывший остался верен себе и рассказывал об инциденте с юмором, но видно было, что неприятностей ждет. Оказалось, что попался навстречу олух царя небесного на грузовичке и не заметил, что поперек дороги крылья юнкерсовые растопырились.
Воткнулся с ходу, кабину у грузовичка снесло, да и дураку слепоглазому по башке досталось. Теперь шоферюга в госпитале, живой к счастью, но будет разбирательство. Хлопот получится много — шофер военный из службы тыла, а трофейщики — гражданские, тут всякое может вывернуться, как разбирательство пойдет. И может пойти, как сообразил своей головой Новожилов, и по самому неприятному варианту, если попадется следователь или кто там дело ведет — упертый и подлый. Всякое видал, дело сшить — несложно, вплоть до раздувания в диверсионные действия против армии.
— Не заморачивайся, бог не выдаст — свинья не съест! Зато видел бы ты как в госпитале врачи обалдели, прочитав, что травму пациент получил при столкновении грузовика с бомбардировщиком "Юнкерс", двигавшемся во встречном направлении!
Сапер усмехнулся, представив всю нелепость случившейся реально ситуации. С чего одноглазому так интересен немецкий обоз — Новожилов так и не понял, особенно когда прибыли на место, где советские штурмовики плотно накрыли аккуратную колонну из полутора десятков автомашин. Передняя успела заскочить на мост через речушку и теперь ее горелые обломки торчали из воды, вместе с обгоревшими бревнами и досками разбитого низкого мостика. Остальные автомобили были вроссыпь, некоторые успели укатиться в стороны, по обочинам стояли и поодаль в поле, но далеко не ушли.
— И что ты хочешь тут найти? — удивленно спросил сапер, морща нос от сильного запаха падали. Сейчас все представшее перед глазами напоминало паскудную помойку. Автомобили были раскулачены еще давно и вид имели — те, что не сгорели и не были разбиты авиаторами вдрызг — самый сиротский. Земля была засыпана размокшими бумажками, ломаными ящиками, рваными тряпками и прочим хламом, которым и небрезгливый старьевщик бы погнушался. Зрелище усугублял десяток вонючих скелетов, разбросанных в беспорядке. Голых скелетов, что Новожилова удивило, обычно шмотки и обувь гнили куда медленнее, чем люди. Подумал, прикинул в уме.
— Это получается она отсюда ползла. Километров шесть выходит...
— Ты о чем? — повернулся к нему здоровым глазом танкист.
— Мины тут должны быть, полагаю — сказал сержант.
— Это я и так знаю, наши подорвались вон на том опельке.
— Кроме сюрпризов — еще и противопехотки тут должны быть. Своим скажи, чтоб не рыпались пока не посмотрю.
— С чего взял? — без недоверия, деловито спросил одноглазый, махнув своим, чтоб остановились.
— Мои огольцы во время инженерной разведки, путем опроса местного населения установили, что была тут старуха-мародерка, торговала сапогами и военной одежкой. Нашли ее без левой ноги аккурат на этой дороге, но ближе к селу. Там я проверил — чисто, подорвалась в другом месте. А тут гляжу — и немцы раздеты и думаю, что отсюда и ползла, пока могла. Потом ее, истекшей кровью, и нашли — немного красуясь, сказал сапер.
— Может, ты и прав. Ты бы пока вокруг того "Хорьха" глянул, мы бы с ним возились, а ты б дальше отработал — показал танкист на роскошную легковую машину с оторванной задницей.
Сапер кивнул. Ясно дело, что ничего особо ценного тут не найдешь, если в штабном этом автомобиле и стояли ящики с коньяком и колбасой, то уже это все утянули ранее работавшие в этом месте трофейщики из вояк и всякие прочие любители поживиться, но этим чумазым нужны детали, наверное, у кого из начальства такой же агрегат и его надо чинить. И без родных деталей хрен что сделаешь.
Принялся за привычную работу, отполированное древко длинного щупа скользило по ладони. Не нашел ничего, только застряли в памяти отрывочно всякие ненужные детали — слипшиеся листы бумаги с чужим шрифтом, рваные размокшие пачки от сигарет, видно было, что табак весь до крошечки кто-то собрал, изрешеченный ярко-желтый с бурыми пятнами носок из которого торчали кости голени, клочья волос, какие-то железяки и гильзы. Машина ожидаемо была выпотрошена, даже сиденья кто-то выдрал, но, когда махнул рукой, что здесь чисто, кинулись технари как на холодное пиво жарким днем и тут же развили бурную деятельность, гремя инструментами.
— У нее же жопы нет! — скептически отметил истинную правду Новожилов.
— Зато весь передок целый с мотором, подвеской и рулевым — радостно ответил Гриценко.
Сапер пожал плечами, аккуратно двинулся дальше. Понятно, у какого-то высокого чина такая же машинка, только видать недавно нос разбила, вот технари и прогибаются. Известное дело, не подмажешь — так посодют.
Когда вернулся — работа кипела и блестящий никелированный нос, или как еще называют эту решетку впереди на капоте, уже лежал на аккуратно развернутой замасленной плащ-палатке вместе с другими снятыми деталями.
— Не ошибся. Шесть мин нашел. Наши, в поле. Без системы. Сейчас я их обезврежу.
— Бабахай! — великодушно разрешил воодушевленно откручивающий что-то танкист.
— У ваших при подрыве, какие ранения были? — спросил деловито Новожилов, набирая из своего багажа нужное для работы и аккуратно отрезая хвосты от бухты бикфордового шнура.
— Я бы сказал, что как минометка полтинник долбанула сзади. Но им еще и щепками от ящика досталось. И все в капусте были, воняло от них носораздирающе...
— Ты о чем? — поднял взгляд сапер.
— Серые колобахи — это консервные банки. Там тушеная капуста. Она невкусная и вонючая, разве что с голодухи жрать, лежалая сильно на банках 1933 год выбит, вот и смотри — пояснил одноглазый.
— А вы хитрованы и полезли смотреть, чего это такая дрянь в штабном обозе завалялась? — просек ситуацию сержант.
— Ты б не полез? — хмыкнул один из трофейщиков, тоже шибко обгоревший, только по четкому контуру на лице, отделившему нормальную кожу от рубцов, ясно было — в очках горел. Усмехался, но не ехидно, без подначки.
— Я сапер, мне положено лезть во всякие неприятные места — парировал Новожилов по возможности невозмутимо. Соблюдал он свое реноме, чего уж там.
— Ты там поосторожнее — напутствовал его приятель.
— Угу — отозвался сержант. Мины были неплохо видны — если знать, что ищешь. Эти раньше не попадались, запомнил их по учебке. ПММ-6, противопехотки, но особенно хороши против лыжников, для чего сверху — скоба. Ну да ногой ее зацепишься — тоже не сахар, оторвет к черту или размозжит, что еще хуже.
План по сдаче ему не спускали на противопехотки, потому и сейчас возиться никакого интереса нету. Бахнуло несколько раз негромко, походил потом еще попроверял. Нет, земля тут чистая теперь. Перевел дух и полез в раскуроченный грузовик. Рыло разбито вдрызг, передние колеса как собаки рвали — лохмотья резиновые торчат, все вокруг в мусоре, а кузов — фургонный, прочный. Действительно, заинтересуешься, что это они везли, заразы? Для капусты много чести, с другой стороны — сюрприз в виде мины ставить тоже от своих не станешь. Непонятно, в общем. И сама колонна непонятна — больно уж "Хорьх" этот роскошно смотрится, даже в серой раскраске. Так-то навскидку — на батальонные тылы похожа эта угробленная колонна, но многовато бумаги вокруг насыпано. Раньше в таких разгромленных обозах — патроны, гранаты, сбруя всякая попадалась, шмотки, личные вещи... Покрутил носом — да, воняет от капустных банок густо. Много рваных осколками — и вон пара вскрытых давно уже — от содержимого одна слизь сопревшая осталась. Не понравились харчи, тем кто тут рылся. И вроде как из фургона кислятиной прет...
Провозился долго, аккуратно тягая тяжелючие серые банки с надписью "Braunkohl", по миллиметрику двигая деревянные ящики, слушая внимательно и нюхая — не щелкнет ли взрыватель, ни пахнет ли пороховой мякотью замедлителя? Нет, все тихо и зря потратил время. А потом и причину маскировки нашел — стояли в глубине фургона ящики с битыми бутылками и перло оттуда голимым уксусом. Вытянул те осколки, на которых этикетки болтались размокшие.
— Ничего больше не нашел, нет там сюрпризов, зря только разгрузил штабель с банками ювелирно. Там дальше битые бутылки — и протянул технарям.
— Мо-озель-вайн-трокен. Мозельское вино виноградное, сухое — перевел второй горелый.
— И все битые? — удивился танкист бывший.
— Сколько глазом видел — все — кивнул сапер, глядя как отброшенная в сторону этикетка на стекляшках кувыркается в воздухе.
— Фигня. Кислятина водянистая. А зимой замерзла — и полопались бутылки. Зря наши туде полезли — сказал уверенно третий техник.
— И зачем им такая кислятина? — удивился сапер.
— Аристократы — с. Интеллигенция-с. У них считается это изыском и вообще положено — пожал плечами горелый и двуглазый. Одноглазый горелый усмехнулся, вытер лапы ветошкой и сказал:
— Пишлы до перевертыша. Вон, гляди, тот который брюхом кверху. Думаю, там шо в кузови залишылося — и ткнул пальцем в сторону валяющегося в стороне грузовика. Вокруг перевернутой машины все было усыпано мокрыми бумажками, местами — слоем лежали. Видно было, что поставить обратно не хватило ни времени ни желания, скрутили колеса и что получилось, остальное так и валялось, показывая небу ржавое и грязное днище.
— Встань в сторонку, а то сорвется трос или лопнет — хлестанет как бичом — предупредил один из технарей. Новожилов послушался без возражений. Бывший танкист не без лихости подогнал свой "Боргвард", перекинул через днище стальной трос, за что-то зацепил и изящно перевернул мертвый грузовик, из кузова которого сыпанули потоком все те же сырые бумаги, мокрые картонные папки с германским орлом и еще какая-то макулатура. Впрочем, десятка два помятых и попорченных ящиков тоже расщеперенно вывалились в общей лавине хлама.
Танкист не спеша смотал трос, пнул гору размокшей печатной продукции.
— Чи личные дела, чи финотдела папиры... Вон, гляди и фото есть. Черт, с двух сторон листы попачкали, никуда не годно, в сортир разве — пробурчал, вороша сапогом слипшуюся кучу.
Тут были какие-то ведомости, таблицы, вроде как и папки с досье на каких-то военных, но невысоких чинов, молодые рожи.
— Так-то они жгут все, когда отступают, или в окружение попадают — пыхтя заметил сапер, выворачивая из груды мусора целый деревянный ящик. Ну, почти целый. Набит консервными банками, грамм по 400. Одноглазый было заинтересовался, но взяв мокрую банку в руки презрительно фыркнул:
— Брот консервный. Хлиб. Есть можно, если не много зараз, а то потом во рту щиплет и изжога надолго. А пахнет вкусно — спиртом. Но ешь и не пьянеешь. Тильки изжога. Там шо?
В большинстве оставшихся ящиков были опять же папки и какие-то книжки без картинок, официального вида. Но несколько оказались полезными — с консервными банками и пакетами. То, что могли погрызть мыши — было сточено в труху, там, где была жесть, неподвластная зубам грызунов, осталось все целым.
Танкист отлично ориентировался во всем этом — по бумажной трухе тут же опознал печенье и галеты, в оранжевых банках с надписью "Maggi" оказались бульонные кубики, ящик был с сухим молоком Нестле, десяток жестянок был с кофе и в нескольких были бисквиты, одновременно и почерствевшие и отсыревшие.
— Кофий мы соби возьмем, а остальное — тоби. Гожо? — сказал танкист.
— Ага. Я капусту тоже возьму — сказал хозяйственный Новожилов.
— На фига? — удивился одноглазый, потом сообразил, что какая ни есть — а все же еда, а у подростков всегда брюхо голодное. Помог разобрать по ящикам жбаны с капустой. Среди винных завалов нашелся еще один упакованный ящик. Раскрыли осторожно — без сюрпризов. Вывалили, из него посыпались банки — сначала испугался сержант — очень уж на мины похожи. Потом угомонился — консервы, просто краска та же. Оказалось, что с фасолью.
— Мы еще из банок посуду наделаем, кружки там и суп наливать можно и кашу — если аккуратно зазубрины жестяные закатать и из крышки ручку сделать — пояснил сапер.
Обратно ехали тяжело гружеными, взяв на буксир легковушку, мужчины шагали рядом, сесть на заставленную ящиками танкетку было некуда.
Простились тепло, пожелал трофейщикам Новожилов, чтоб у них все хорошо прошло со следователем.
— Собака лает — ветер воет! — махнул лапой Гриценко. Договорились встретиться через четыре дня — теперь надо было уже браться за поля, где смертоносного мусора накидано было куда гуще. И как раз в самой густоте стояло несколько гусеничных машин, которые были трофейщикам тоже интересны.
На том и расстались. Как и ожидал сержант, приварок пошел на ура, не мирное, чай, время, даже старая капуста сгодилась, особенно если похлебку кубиками бульонными приправить немножко. А хлеб спиртовой, как случайно выяснили, после легкого обжаривания на печке не вызывает изжоги вовсе. Все слопали и жалели, что мало.
Унтер — фельдфебель Фриц Абец, командир саперного взвода
На войне сложно сказать — что такое везение. То, что можно посчитать за счастье, вдруг может оказаться свинской невезухой, а вроде как беда оборачивается таким подарком судьбы, что определенно остается только руками развести. Такие мысли пришли в голову матерому саперу, когда он по долгу службы устроил разнос двум своим новым подчиненным — рядовым Шольцу и Мерцу, которым чуть было не позавидовал несколькими днями раньше.
Два престарелых придурка тоскливо стояли навытяжку и покорно выслушивали поток яда, который изливал на них командир взвода. И прекрасно понимали оба, что он полностью в праве назвать их лысыми ослами, плешивыми баболюбами и никудышными обезьянами. Только тихонько вздыхали и стыдливо прятали глаза.
— Ваше счастье, унылые задницы, что мы стоим на спокойном участке фронта и в ближайшее время чертовы русские будут сидеть смирно! Если бы тут была хотя бы минимальная активность вы, трипперные черепахи, загремели бы в трибунал как тупые самострелы! Я же вам, придурковатые раки, сам своим собственным ртом зачитывал приказ, где прекрасным немецким языком внушалось — после полового акта каждый немецкий солдат обязан был санировать свои органы! Вон старший ефрейтор Бэтхер — ни одной юбки не пропускает, а чист как стеклышко в церковном витраже!
Тут рядовой Шольц особенно тяжело вздохнул и как-то нехорошо глянул на Фрица. Почему-то этот взгляд вызвал муторное ощущение в груди злого унтер — фельдфебеля — чувство еще из детства, когда восьмилетний мальчуган вместе с отцом своим стоял в длиннющей очереди. Восемнадцать лет прошло — а вот всколыхнулось, словно старая отрыжка и на душе стало опять тошно, как всякий раз, когда вспоминал это.
Тогда, в 1926 году — отец Фрица отвел их собаку Мици на усыпление — введенный новый налог на домашних питомцев платить было нечем. Сами голодали. И мальчик там, стоя в очереди видел — собаки понимали что-то, вели себя не как обычно. Не лаяли, нет, поскуливали только. И двигалась очередь не быстро, пока не пришлось входить в обшарпанную дверь в маленький кабинет. А потом деловитый ветеринар в сером халате делал собаке укол. Запомнилось детское впечатление навсегда, как Мици смотрела и лизала ему руки перед тем, как ей сделали последнюю инъекцию. Грустная это была очередь и память щемящая, а вот сейчас этот плешивый сукин сын смотрел такими же собачьими глазами. Хотя в отличие от доброй и запомнившейся животинки этого придурковатого неудачника Абец с удовольствием отвел бы своими руками на усыпление. Как и второго стоящего перед ним идиота. Самые настоящие скоты бессмысленные!
Разумеется, вслух дисциплинированный воин Рейха не сказал бы — но присланное после лютого кровопускания в операции "Цитадель" пополнение вызывало удивление — по каким помойкам удалось собрать такую коллекцию дегенератов? Служившие раньше в его взводе Формелло с Завацким, хоть и были поляки, то есть заведомо недочеловеки, но даже славяне выглядели выигрышно по сравнению с тем, что поступало из Германии нынче. Обсевки и огрызки. И не обучены толком. Разве что лучше чуточку, чем простые пехотинцы.
И вроде старые уже оба, аж головы плешивые и рожи морщинистые, да и годов им к 50 уже, что раньше для пехотной дивизии боевой было бы странно — а дураки набитые. Теперь же мало того — у них еще и триппер! А это означает, что ссать им будет хотеться часто, потому будут все время прекращать работу, в придачу к тому, что они и так пахорукие недоумки! Раз таких присылают в саперы манншафта — значит в тылу плохи дела и это очень печально.
Одно радовало — командир роты не далее, как вчера поведал хорошие новости, дескать, воздушная разведка установила точно, что русские пытаются тут создать впечатление о сосредоточении сил, для чего наделали дурацких макетов танков и самолетов, чтобы напугать стоящие тут войска. Только того не учли Иваны, что в разведке не дураки сидят и убогие поделки точно определены, как деревянные суррогаты. Ясно, что наступать русские будут на Украине, там и местность для танков годная и приятных целей куда больше, чем в здешних лесах и болотах, по которым тяжелая броня может проехать, только используя дороги, а их тут мало и все надежно перекрыты шверпунктами.
Повезло определенно, что практически разгромленную дивизию поставили в спокойное место, теперь старательно пополняли и техникой, и людьми — после поспешного отступления от Курска очень мало и того и другого осталось в строю. И старослужащие ветераны были теперь на вес золота.
Сам Фриц тогда посчитал в пылу сражения и от свинцовой усталости, что ему не повезло, когда при поспешной разгрузке машины под обстрелом чертов лентяй, которого он не раз охаживал по бокам и заднице рукоятью своего щупа, скатил из кузова на не ожидавшего такой подлости замкомвзвода 200 литровую бочку с бензином.
Абец только хрупнул под таким ударом судьбы. И понял, что далее воевать не сможет, когда малость пришел в себя. Хорошо по голове вскользь удар пришелся, да и каска помогла, но правая рука провисла плетью и как-то странно удлинилась, а в спине что-то ослепительно взорвалось острой болью. Понятно, что какие-то кости сломались, может быть даже — хребет, и унтер-офицер от осознания внезапно обессилел. Даже в морду испугавшемуся от своей выходки мерзавцу дать не смог. Тот что-то лепетал какие-то извинения и оправдания, но слушать не хотелось. Назначил вместо себя старшего и сразу покалеченного воина санитары с явным облегчением увезли в лазарет, подальше от густо ложившихся взрывов.
Уже в санитарном поезде, отоспавшись за все прошедшие дни и нянькая густо загипсованную руку, сообразил — а ведь это совсем не то, то подумал после удара. Какая же тут невезуха, если лежишь на чистых белых простынках, мягком сухом матрасе в тепле и спокойствии, а колеса успокаивающе стучат по стыкам рельсов, увозя подальше от фронта!
Ну сломала ему тяжеленная бочка ключицу и плечевую кость, так это травма, полученная в бою, не что-то позорное. Наоборот! Кости срастутся, даже шрама не останется, это не осколок или пуля, а еще, глядишь, отпуск по ранению удастся получить! Поезд как раз встал на каком-то полустанке. С такими мыслями тогда Фриц и уснул, глянув в окошко на стоящий совсем рядом с путями старый русский танк, подбитый еще в самом начале войны.
С отпуском не заладилось, пролетел мимо, но долечившись в госпитале города с дурацким названием Витьебск и вернувшись в свою дивизию, которая как раз в пригородах размещалась теперь, понял — очень вовремя на него бочку накатили. От старого состава во всей саперной роте осталось всего пять человек — один из них — командир роты, остальные все новоприбывшие. Понятно, что тут же стал расти по служебной лестнице — назначили командиром взвода и звание подкатили мигом. Новички знали мало, умели и того меньше, дрючить их приходилось все время, ностальгически вспоминая тех бравых молодцов, с кем служил раньше.
Отступление раздербанило совсем такие недавно мощные силы, что должны были взять Курск. Потому ситуация в пехотной дивизии была не удивительной. Людей и техники все время не хватало, так-то ручеек пополнения тек, но был очень жидким. Нормально обученных во взводе оказалось всего четверо — теперь надо было наверстывать и делать это стадо боеспособным. Была еще надежда на то, что еще вернутся такие как он — раненые, но вылеченные.
Работы было чертовски много, спешно составлялись оборонительные рубежи, особенно в тех немногочисленных местах, где могли попереть чертовы русские танки. И все надо было оборудовать и укрепить. Окопы пехота копала сама, де еще местных баб пригоняли, чтобы рыли за кусок хлеба — но толково натянуть проволочные заграждения, поставить драконьи зубы против танков, установить минные поля — тут без разумного труда саперов обойтись никак невозможно!
Чертов мерзавец, кататель бочек, пропал без вести на свое счастье. Впрочем, сейчас зла на него Абец не держал, даже, пожалуй, и мстить бы не стал — из тех, кем он командовал нынче — треть была еще хуже.
Но вот эти двое дегенератов старых и плешивых — были чем-то из ряда вон выходящим. Если можно было где-то напортачить — они обязательно это делали. Казалось бы — чего сложного — съездить на двух грузовиках с отделенным командиром и несколькими проштрафившимися в виде грузчиков в Витьебск и получить на складах груз колючей проволоки для спиралей Бруно. Он еще даже удивился, что они все вернулись вовремя и колючку привезли — как — то такой успех был удивителен. Ан нет — прошло несколько дней и у этих двух дармоедов из краника закапал гной. Значит нашли себе какую-то бабу и успешно ее отлюбили, прямо нарушив сразу несколько строгих и строжайших приказов.
Нет, сам Абец вполне допускал вольнодумство и считал, что приказы эти трудновыполнимы — потому что найти в городе голодную бабу, которая за полбуханки черствого хлеба задерет подол даже для таких сморчков совсем не сложно, война упрощает нравы, но после этого тащиться в лазарет, где суровый санитар устроит любовничку промывание через металлический катетр вопияющей от процедуры уретры и грубую санобработку органа, после которой два дня писать больно и воняет из порток жуткой дезинфекцией — мало найдется охотников. Да еще надо будет доложить для внесения в журнал с кем спарился и где — для борьбы с нелегальной проституцией и вензаболеваниями. И получить еще и взыскание за нарушение другого приказа, запрещающего всякие половые контакты вне официальных борделей и тем более — совсем строжайшего приказа о категорической недопустимости сношений с местными бабами.
Сам Фриц за время службы был несколько раз в солдатских домах терпимости и особой радости не испытал. Нет, девки там были проверенными, но очень уж страшными — а кого еще направят в солдатские бардаки, где любить приходят взводами? Местные девки и бабы были куда красивее, но зато и опасностей куда больше несли. И болезни из всего списка — не самые страшные угрозы. Тут все местные были бандитами и остаться с перерезанной глоткой в темном закоулке — шанс реальный. Про погибших таким глупым образом и пропавших без вести толковали все. Так что местные красотки были опасны смертельно.
Опять же они были унтерменьши — а связь с этой дегенеративной сволочью порицалась и наказывалась — на это были тоже приказы. И вот эта мнущаяся перед унтер — фельдфебелем парочка неудачников собрала одним махом целый букет нарушений. Надо бы наказать всерьез, но...
Мотать спирали Бруно, выставлять заграждения и мины тогда с кем? Людей во взводе пока всего 16 человек, каждый на счету. А с разбирательствами еще и самому придется все время отвлекаться, а потом в придачу ко всем прелестям — получить от начальства заслуженное взыскание за недосмотр. Времени на всю эту бумажную волокиту потеряет массу, а работу никто не отменял. Придется наверстывать за счет сна и коротких мгновений отдыха.
Волком посмотрел на незадачливых любителей женской ласки и гонореи. Те еще больше опечалились. Тяжело вздохнул. Придется нарушить дисциплину и притормозить с официальным наказанием этих лопоухих пердунов. На фронте бы просто отлупил бы рукоятью щупа, тут такое делать не стоит. Решено. Нагонит сейчас мороза, завтра доложит командиру роты. И скорее всего тот примет такое же решение — рук не хватает катастрофически, в верхнем командовании очевидно считают, что у каждого сапера по шесть рук и наваливают задач вне всяких уставных норм и инструкций.
Ожидаемо, при утреннем рапорте командиру роты доложил и об этих двух уродах.
Негромко и без помпы с ненужными эмоциями. Только о том, что заболели. Более подробно сказал — когда остальные из начальства роты были командиром отпущены.
Гауптманн ожидаемо поморщился.
— Это твои Кошкодав и Засеря? — показал, что знает личный состав даже по кличкам.
— Точно так, господин гауптманн! — ответил командир саперного взвода.
— Сокровище, действительно. Даже странно, что они немцы. Неудачи ходячие в человеческом облике. Удивлен — и почему их отправили к нам, таких дегенератов. Один юрист, другой — торговый агент и оба придурки. Руками делать ничего не умеют, да и с головой беда — хотя у Мерца и башенный череп, а мозгов там не ощущается. В самоходной артиллерии служил — а прислали к нам. Небось там плясали три дня, что избавились от этой прорехи человечества. Но нам поручили столько задач, что даже если не спать не есть — в сроки не уложимся. Да и еще вместо солдат прислали кучу мусора... В общем ты мне забыл доложить. Ясно?
— Точно так, господин капитан!
— Ладно тебе, больше мне положиться не на кого, ветеранов всего ничего. Колючую проволоку нам дали шестого срока службы, ржавую и, судя по всему, французскую. С полей Вердена что ли сняли? Вот и поручи этим уродам ее перемотать под спирали. На виду будут, можно вздрючить в любой момент. Я понимаю, что они и тут постараются, но все же меньше шансов, что напортачат, это не "жбаны" ставить и не мины. Можешь быть свободным!
Козырнув как положено, командир саперного взвода поспешил к подчиненным, раздавать задачи. С удовольствием поручил парочке недоумков перематывать ржавую проволоку из тугих бухт в аккуратные свертки спиралей. Деревянные приспособления для этой работы были налажены, установил на одно бухту колючки и верти рукоять, наматывая на стоящий напротив дощатый барабан очередную спираль. Отмерил, сколько надо, снял, на торцы приделал ручки деревянные — и увязал для транспортировки. А на месте два солдата взявшись за рукояти растянут спираль — и пехоте веселее сидеть в окопах. Сатанинское это изобретение было многим лучше, чем обычные натянутые на колья заборы. Во-первых, спираль можно было держать в свернутом состоянии и своим инфантеристам не перегораживались пути — дороги. А как опасность — мигом растянул и готово! Во-вторых, резать и преодолевать такой тип заграждений было гораздо сложнее — свернутая в пружину проволока после резки растопыривалась концами и еще больше запутывала себя, расправляясь. В-третьих, именно потому лежа резать спираль было без толку, а вставшего во весь рост легко наказать. И заблаговременно проходов не наделаешь, что хорошо получалось в обычных натянутых на колья заборах. Тихо порезал, концы в сторону отвел — и валяй, наступай! Ну, и в-четвертых — ставились эти спирали очень быстро, так что ими удобно было затыкать прорывы и делать новые рубежи обороны.
Два отделения сегодня ставили проволочные заграждения — так как участок фронта был спокойным, то "свиных хвостиков" — металлических прутьев с проушинами, которые легко и быстро ввинчивались в землю и работать с ними было просто и приятно — здесь не выдавали. Деревянные колья же требовалось заготавливать самим. Времени на это уходило много, хорошо помогали ребята из дивизионной похоронной команды — гробов тут пока не требовалось практически, да и хоронили уже привычно в плащ-палатках и мешках из крафт-бумаги. Теперь колья надо было вывезти на отмеченные участки, вбить кувалдами и тянуть, словно паукам — паутину — злую колючку. В которую так здорово влипают чужие пехотинцы.
Ну а оставшимся, под руководством удачливого баболюба Бетхера сегодня требовалось установить три "Броневых гнезда для МГ" как назывались здоровенные стальные стаканы для пулеметного расчета, весом в три тонны, высотой в 191 сантиметр и шириной в 178.
Раньше командир саперного взвода уже не раз участвовал в установке БОТов, (бронированных огневых точек), потому знал, как эти штуковины цементировали оборону. И тут требуется точность и глазомер, даже когда ставились, например, подбитые танки, которые вкапывали в землю по башню. Русские легкие имели убогую броню, но даже они здорово мешали атакующим. Броня-то тонкая, но из винтовки не вот-то как прошибешь, а пушек на все не хватает. И советы ломали зубы на таких линиях обороны.
Другое дело, что откуда-то у русских теперь хватало и орудий. Вкопанный танк все же виден — башня мишень не маленькая. А "Броневые гнезда для МГ" сверху бронировались — куда там многим танкам — до 4,5 сантиметров хорошей стали. Правильно врытые и обвалованные они становились не по зубам не то, что пехоте — а и артиллерии. Но требовалось ставить их правильно — амбразура была мала, 10 на 15 сантиметров и угол обстрела — всего 60 градусов, так что рассчитывать сектора огня надо было толково, чтоб не оставлять лазеек. И надо очень точно выкопать фигурную яму под этот стакан и грамотно подкатить, чтоб сняв транспортировочные колеса первым же кувырком установить это железо как надо — без перекосов и на нужную глубину.
Таким образом установка "Броневого гнезда" требовала тщательности и точности в установке и потому толкового баболюба Бэтхера унтер — фельдфебель и направил на эту работу. В этом парне он был уверен. Сделает не хуже, чем он сам, Фриц Абец.
А кроме того, надо было оконтурить и привязать к ориентирам два новых минных поля, подготовить их для посева смерти. Опять же работа серьезная, точная, вдумчивая и требующая ответственного отношения к себе. Ситуаций, когда на свое же минное поле, выставленное не так, и не там напарываются свои же — хватало с избытком, а чертовой железяке наплевать, кто на нее наступил или наехал, рвется она одинаково успешно и под немцем, и под русским. Совершенно беспринципное устройство.
Но дело знакомое — все измерили, составили схему расположения ориентиров и по дороге заехали забрать тех, кто ставил "жбаны". Маслом по сердцу — ребята уже сидели и курили, а все три стальные стакана были установлены в выкопанные для них гнезда. Обер-ефрейтор даже обваловать успел два из трех. Дерном обложить — и со ста метров не заметишь!
Унтер — фельдфебель ухмыльнулся как сытый кот, сделал жест рукой, чтоб не вскакивали. Подошел к Бэтхеру. Тот воткнул лопату в землю, стал обтирать розовым платком потное лицо.
— Отлично поработали! — искренне похвалил Абец.
— А как иначе? Немцы — всегда бесспорно ассоциируются с трудолюбивыми пчелами! — как прописную истину изрек Бэтхер.
— А русские с кем ассоциируются? — подначил своего заместителя унтер — фельдфебель. Его всегда чуточку восхищала способность ветерана говорить афоризмами — немногословно, но точно.
— А русские — с мухами.
— Почему?
— Мухе и на дерьме замечательно, а уж на меде так и совсем кайф! Вроде и похожи и летают тоже, но муха никогда не станет пчелой! — как на камне высекая каждое слово отчеканил иронично глядящий обер-ефрейтор, как оказалось разбирающийся в энтомологии.
— А жиды? — заинтересовался командир саперного взвода.
— Они и летать не умеют. Клопы! Вот с чем можно их сравнить! Воняют и сосут кровь из нашей нации! Достаточно посмотреть, каких мы достигли успехов, как только удалось оторвать их от руля! Вся Европа теперь наша — и когда мы раздавим этих русских, нашим станет весь мир! — уверенно заявил Бэтхер.
— Ну да, это так. Хотя, когда Кошкодав чуть тебя не пристрелил — та помнится орал несколько иное. Или уже и Мерц стал в твоем понимании трудолюбивой пчелой?
— Скажешь тоже! В каждом правиле есть исключения.
— Иначе правило не было правилом?
— Точно так! Ну а орал... Но ведь обидно было бы? В собственном тылу и сдохнуть от дикой выходки штафирки-недоумка! — несколько смущенно ответил здоровяк, пряча платок в карман.
— Как ты тогда выразился? Это было так внушающе, что я даже не все запомнил! О, лысый гнилец с аспергиллезом на всю башку!
Бэтхер совсем смутился. Ну да, когда пуля вышибла у него из руки фляжку, он немного ошалел и пару секунд глупо смотрел, как льется вода из дырок. В свободное время! В расположении! И выстрелил не какой-то местный партизан, а свой — новоприбывший пополненец — так с Мерцем все и познакомились. Причем бахнул этот опущенец в кошку, сидевшую на заборе! И что самое интересное — промазал по ней с 10 метров! Дальше повезло всем — и особенно прихлебывавшему из фляги обер-ефрейтору, что пробившая забор и полетевшая сквозь толпу саперов пуля никого не зацепила!
Когда у болвана отняли винтовку и надавали оплеух — оказалось, что этот придурок принципиально ненавидит кошек и котов! Только раньше его ненависть была без винтовки — а теперь вооружилась, вот он и подумал, что наконец-то получится куда лучше.
Унтер — фельдфебель сам никогда кошатником не был и к этой животине относился индифферентно, а здесь в этой дурацкой и дикой Белой Рутении видел от них даже и некую пользу — так как от мышей житья не было, а кошки все же этих чертовых грызунов ловили и давили.
Потому объяснительную от меткого стрелка читал с удивлением. Честно признаться, Абец понятия не имел, что в Рейхе, где к браконьерам относились очень сурово и за подстреленного без разрешения зайца можно было вполне загреметь в тюрьму на полгода, к кошкам отношение было куда гаже, чем к диким животным. А тут вот пишет уверенно чертов балбес, что с 1934 года охотникам разрешается стрелять в любою кошку, если она в 200 метрах от жилья, любого жилого дома. А с 1936 года — любой собственник земли имел право ловить зашедшую к нему чужую кошку и сдавать ее полиции. И если хозяин не появлялся в течении трех дней, чтоб заплатить штраф — то полиция эту животину убивала без пощады. Так же полагалось поступать и с кошками, которые дважды за год заходили на участок или в сад. Необходимо таких обезвредить.
Еще и авторитетом известнейшего писателя и поэта Вилла Веспера, друга фюрера, который искренне почитал талант, припечатал.
Но командир саперного взвода плохо знал литературу и в общем не увидел — с чего надо подвергать товарищей по службе серьезной опасности, чтоб разобраться с какой-то кошатиной. Ну хочешь ее обезвредить — возьми за хвост и тресни башкой об угол дома или прищеми ее дверью, как все делают, стрелять-то зачем?
В ответ неудачливый охотник ответил, что Вилл Веспер отстреливает кошек в своем парке из ружья. Чтоб не разоряли птичьих гнезд. И вообще это асоциальные, коварные, хитрые и совершенно чуждые германской культуре животные, коварно пришедшие с Востока, втершиеся в доверие и не желающие подчиняться людям, совершенно ненадежные — прямо жиды среди животных! Это писатель неоднократно и наглядно доказывал в своих произведениях.
Как на грех оказалось, что новобранцев из эрзацбатальона не удосужились ознакомить с приказом, категорически запрещающим стрелять в расположении по курам, свиньям и прочей живности, так как были многочисленные случаи попутного повреждения техники и ранения личного состава, оказавшихся на траектории полета пуль.
Собственно такой приказ выходил каждый год. Уже был достаточно рутинным. И вот — не ознакомили! И взятки гладки, за нарушение приказа не накажешь. Пришлось ограничиться внушением устным и несколькими нарядами вне очереди. К Мерцу намертво прилипло прозвище Кошкодав и начался тернистый путь Абеца по совместной службе с этим ходячим недоразумением в мундире. Очень скоро обнаружилось, что два сапога — пара и Шольц добавил перца в суп.
Унтер — фельдфебель Фриц Абец, командир саперного взвода даже поморщился от мысли, что вот сейчас они вернутся в расположение и его порадуют очередными ляпами пары никудышников. Но делать нечего — надо ехать, темнеет. Тьфу, зараза! Это что выходит — он, старый и матерый воин боится двух обсосов? Даже перед собой стало стыдно.
Тут отвлек от нехороших мыслей Бэтхер, доложивший, что в установленных "жбанах" отсутствуют педали вентилятора. Как бы не обвинили саперов, он рапорт напишет по прибытии — хотя на кой черт кому нужны эти педали?
— Наверное, бандиты саботаж устроили — пошутил Абец, но юмор получился так себе. Чего-чего, а диверсий тут хватало. Перед деревней, где базировался его взвод как раз стоял сгоревший трофейный русский броневик с грозной надписью "Тигр". Раньше он, как и другие такие служил в полиции, и как раз перед прибытием саперов его местные бандиты спалили. И это немножко портило настроение.
Фриц помнил, что он совсем не броневик. Обычный человек из мяса и костей.
И опять поморщился — очень хотелось бы не переживать на тему очередных выходок никчемников, но черт возьми, хоть он и приказал их близко не пускать к сараю. В котором складировались мины и тол — а как-то напрягало воображение видение пухлого гриба вместо сарая...
Сержант Новожилов, командир группы разминирования.
Когда решил уже, что бравый Гриценко все же отправился в места не столь отдаленные из — за дурацкой аварии с "Юнкерсом", одноглазый чертяка и прикатил на той же чертопхайке. Очень обрадовался сапер встрече. Даже то, что улыбочка у приехавшего была чуточку подмороженной не очень огорчило.
— Ну, здоров будь! Я уж думал, что не увижу — ляпнул с радости Новожилов.
— Меня палкой не убьешь! — не без хвастовства ответил бывший танкист, сжимая клешней ладонь сапера.
— И то хорошо. Видать, опять в саперстве нужда появилась? — не без ехидины, но с облегчением спросил Новожилов.
— Ну а то ж! Куда ж без вас, землероев! — согласился одноглазый.
— Тогда пошли, чаю попьем. Заодно расскажешь. На ужин ты уже опоздал, но что-нибудь придумаем.
— Чай не водка, много не выпьешь — намекнул Гриценко.
— А мы много и не станем — вернул обратно шуточку сержант. Визит человека со СПАМа был очень вовремя. Возникла мысль у сапера, как прочесать непонятные поля, где вроде бы и не ставились мины, а уверенности полной не было. В армии в таком случае брали просто бревно потяжелее, вбивали по костылю с торцов, крепили длинную веревку и занеся с одного края подозрительного участка, тянули через подозрительное место, катя тяжесть по земле.
Противопехотки отлично срабатывали, подбрасывая бревно, а бойцы — "тягали" оставались вне зоны поражения. Но то — бойцы, они крепкие мужики, а тут у сапера были подростки, да еще и некормленые. Не утянут, хлипковаты. Вот если б ворот сделать компактный и переносимый — куда проще было б. Технарям такое — раз плюнуть. А может и вообще что навроде лебедки легкой найдется. Да и веревками у них можно бы разжиться.
— Чай мы лучше у нас попьем, ты своих задохликов озадачь на завтра, к вечеру я тебя возверну — заявил неожиданно Гриценко.
— Так срочно? — удивился сапер.
— Более чем. Поспешать надо — хмуро кивнул одноглазый.
— Тогда я живым духом.
— Жду — согласился гость и стал что-то делать в своем агрегате.
Очень быстро не получилось, пока распоряжался, пока ставил задачи — на парко-хозяйственный день и дополнительный опрос местных, пока свой мешок с "жельтманским набором" собрал — почти час прошел.
"Боргвард" бодро затрещал траками по дороге. Помахал провожавшим девчонкам и мальчишкам, подождал немного из вежливости и спросил водителя:
— Так что у вас там стряслось?
— Газорезчик у нас погиб. Еще двоих побило сильно. Бригадир теперь под следствием. Работа, считай встала. Я-то не боюсь, а другие — засомневались. И должна комиссия приехать вот-вот. Потому у тебя подмоги и прошу. Ты своим глазом глянешь — что и где — ответил одноглазый.
— На чем подорвался резчик-то?
— Ствол на куски резал у немецкой пушки. Сталь там отменная, качественная. Такая по первому сорту идет. Ну и бахнуло. Словно там в стволе что было. То ли снаряд, то ли еще что. По инструкции резчик перед работой должен был проверить канал ствола. Видать — не проверил, хотя на счастье нашего бригадира подпись в журнале инструктажа есть. Я потом у других ихних пушек реечкой посовал — у трех таких же какая-то затыка в стволе есть.
— Снаряд застрял?
— Черт его знает, считай посередке сидит. Затворов нет, а света глянуть не хватает. Да и еще есть задачка — там из всякого разного боеприпасов навыкидывали, а приедет комиссия... Короче надо бригадира выручать, толковый хлопец. Поможешь? — глянул одним глазом водитель.
— Уже еду.
Дальше молчали. Сапер прикидывал объем работы, но когда прибыли и наскоро поужинали, понял, что переоценил себя. Когда вышел из фургончика, оборудованного под кухню и столовку человек на десять еще явно немцами и посмотрел вокруг. СПАМ подавлял размерами. Сюда стаскивали с полей разбитую технику и стоящие тесно танки, пушки, грузовики и черт его знает что еще занимало немалую площадь. В темноте разобраться что это было сложно, но и света луны хватало, чтобы понять нечеловеческие масштабы этой свалки металлолома.
— Это еще что, ты бы раньше глянул, мы уже, считай, половину увезли по железке в мартены — заявил одноглазый не без гордости в голосе.
— И как вам тут живется? — нюхая неприятно пахнущий бензином, гарью, перекаленным металлом и сладковатой трупной вонью воздух, спросил Новожилов.
— Более лименее живется. А вам не нас рать? Не двух смысленно спрашиваю, что бы сыкономить время, сразу уточню! — ернически заявил совсем рядом пьяный голос. Слова он выговаривал как-то странно.
Сапер обернулся, увидел покачивающийся силуэт с зло поблескивавшими глазами.
— Михалыч, давай-ка пойдем спать — дружелюбно забурчал одноглазый, уверенно подхватывая под руку ночного гостя.
— Вовсюда вам святое распятие! То есть девять деревянных концов и две потных ноги! Уж и поздоровкаться нельзя! Я ж шуткую! Шутковаю! — стал упираться увлекаемый прочь незнакомец.
— После юмор, завтра. Хоть с сатирой, идем спатиньки и баиньки — гудел словно электромотор Гриценко, но при том уволакивал пьяного в сторону, там где были огоньки и наверное жилые землянки.
— Кокрас тыке без чувства юмора жить? Расскажите вкрации! — с настырностью поддатого спрашивал утаскиваемый. Сапер покачал осуждающе головой, он не любил датых. Отошел чуток в сторонку, чуть не навернулся, чудом удержал равновесие, потому как под сапогом что-то внезапно катанулось в сторону.
Посветил фонариком и огорчился — валялся на земле пяток снарядов — унитаров к немецкой 50 миллиметровой пушке. На один наступил, тот и вертанулся.
— Мда... Это ж сколько тут дерьма всякого? — подумал вслух.
— Много. А это бригадир наш. Газорезчик его дружком был — тихо сказал незаметно подошедший Гриценко.
— Да тут поле непаханое, таскать — не перетаскать — вздохнул Новожилов. Понятное дело, технику сюда сволокли, уже работа огромная, а в этой битой машинерии — боезапас остался, не до него было.
— Завтра глянешь своим глазом. Пока пошли к нам, поспать надо.
— На освободившиеся от подорвавшихся места? — хмыкнул сапер.
— Вот еще! У нас просторно и гостевые койки есть — обиделся одноглазый.
Землянка была и впрямь большой и даже с деревянными походными койками, то ли медсанбатовскими, то ли еще чьими-то. Утром, на свету увидел орленые клейма, трофеи, значит.
Накормили завтраком, потом пошел смотреть пушки. У той, которая убила газорезчика, ствол разнесло розочкой и кусок с дульным тормозом улетел на десяток метров. Взрыв был явно внутри. Осмотрел остальные подозрительные орудия.
— Шо скажешь? — нетерпеливо осведомился одноглазый, ходивший как тень сзади.
— Да ничо. Перед тем, как отходить, немцы на ослабленном заряде бахнули, может даже на одном капсуле. Снаряды в стволе и застряли намертво. Рвать надо, ничего другого тут не придумать — уверенно сказал Новожилов.
— А сможешь?
— Это дело нехитрое. Главное, чтобы осколками кого еще не прибило, тут овражек поблизости есть? Или капонир?
— Найдется. Слушай, а собрать всякое это дерьмище не поможешь? Мы-то на снаряды внимания особого не обращали, а тут почистить пока не набежали, стоило бы. Акт тебе составим чин-чином. Ну и харчи опять же с нас. Уж всяко не опаснее, чем минное поле мотыжить! — начал вываливать задачи Гриценко.
— Ага, дай, тетинька, водички — пробурчал сапер.
— Ладно тоби...
— Ворот поможете сделать? Или лебедка найдется? — спросил Новожилов.
— Обрисуй задачу — понял одноглазый. Выслушал внимательно, потом сказал решительно:
— Если ты к нам, как людь, то и мы к тебе как людь. Сделаем в лучшем виде. Сейчас грузовичком сгоняем, привезем твоих архаровцев. Ты им только приказ черкани, а то ведь время потеряем. Уломать-то уломаем, но с приказом — проще.
Все-таки немного сомневаясь, стоит ли идти на поводу у СПАМовцев, Новожилов черкнул пару строк старшему в отряде парню. Повернулся к приятелю, отдал записку.
— Не убрать все, это ж сколько тут у вас одних танков! Кстати, а почему танков много, а грузовиков и бронетранспортеров — куда меньше?
— Из танков вытаскивать ничего не надо, нам надо чтоб в расположении все прибрать. С тем, что в этой технике потом разберемся. А танков больше... Ну, кому он нужен, битый танк! А из трех побитых грузовиков можно вполне приличный собрать целый. Потому еще армейские что могли потырили, нам-то осталось уже с барского стола. Хотя мы сами с усами. Мы тоже на сборке наторели — с законной гордостью заявил горелый.
— Это ты сейчас о чем? — немного рассеянно спросил сапер. Он прикидывал так и этак — пускать подростков на сбор валяющихся тут и там боеприпасов не хотелось. С другой стороны, все эти снаряды и патроны уже были выкинуты из увезенных танков и бронемашин, значит всяко их кидали и трясли. А с воротом можно обкатать бревном много неприятных участков.
— А вот об этом. Читай пункт 7 и 8 — подчеркнул ногтем на странице с машинописным лиловым текстом бывший танкист.
"7. Расчеты с местным населением, привлеченным к работе по сбору, восстановлению и разборке машин, производить по счетам, утвержденным уполномоченными по эвакуации при АБТУ фронтов и армий. Размер оплаты согласовать с местными органами власти.
8. В целях поощрения местных организаций за работу по сбору трофейного АБТ имущества разрешаю производить передачу колхозам и организациям часть машин, требующих ремонта, каждый раз с моего утверждения.
Машины, подлежащие восстановлению на месте, ремонтировать в пунктах сосредоточения средствами войск, армий, фронта и обращать на укомплектование войсковых частей и соединений по Вашему указанию. За каждую восстановленную трофейную машину на пункте сосредоточения выплачивать рабочим бригадам премии в размере 200 рублей. Расходы относить на ? 22, ст. 88, сметы НКО".
— Кстати — ты бы тоже мог помочь, если что хорошее найдешь — заметил одноглазый искуситель.
— Ясно, буду посматривать — ответил сапер, прикидывая, что уже есть на примете пара мест, где вполне гожая для ремонтеров техника осталась. В ручье грузовик вверх колесами валяется, пока оттуда мины не снимешь — и не подберется никто, да за другим минным полем в овраге сброшенные трехосные здоровенные грузовики, немцы отступая их поскидывали друг на друга. Вопрос только — мины снять, да второй вопрос — что за добро у технарей выпросить.
— Посматривай, в накладе не оставим.
— Лады. Сейчас я тут похожу, проведу инженерную разведку, а ты пока пушки эти в овраг определи ближайший. И вот еще что — у вас найдется толовых шашек? Шнур с детонаторами у меня всегда в сумке, а тол не брал. Я бы мог вам направленными взрывами эти пушки на фрагменты разделить, чтоб газом не резать. Колеса отдельно, станины — отдельно. Гожо? — спросил одноглазого.
— Очень бы даже. Мы-то пробовали так, но что-то не то получилось. Ладно, часа тоби хватит?
— Хватит.
Как оказалось вскоре — не хватило. Столько техники в одном месте Новожилов еще не видал. Десятки, если не сотни танков, бронемашин, бронетранспортеров, самоходных орудий и всяких не виданных ранее гусеничных и колесных чудищ сбиты были тесно на здоровенном поле, стояли почти вплотную, бок о бок. Чудеса инженерной мысли, сделанные для разрушения и истребления, выполненные гениальными творцами для смерти человеческой. Венец технической культуры, предел совершенства! Сапер у себя в деревне восхищался железом, простым железом, даже не то, чтоб качественной сталью, а немного поработав в кузне подручным знал, что это за драгоценный в работе материал. Подковы, лемехи, косы, топоры и пилы, все, без чего работать было невозможно, а значит — и жить тоже — все металлические предметы были для него, как и любого крестьянина — сокровищем. И он знал, как сложно все металлическое сделать. Немудрено, что раньше кузнецов колдунами считали.
Потому и не удивлялся, когда перед войной на политинформации о хищном оскале капитализма лектор приводил в пример действия франко — турецко — английских захватчиков в Крымскую войну, когда, покидая полуостров, интервенты увезли с собой все дверные петли и ручки, печные дверки и вьюшки, вообще все металлическое с оккупированной территории. Вполне понятное действие. И сейчас не удивлялся, когда рассказывали о новых оккупантах — слыхал такое и про немцев и про румын и про венгров — все вывозят, что могут, если успевают. Понятное дело, воры всегда самое ценное утаскивают. Металл — ценность. Уважал Новожилов металл.
Здесь на СПАМе этого добра было невероятно много. И какого! Самая качественная броневая сталь, из толстенных плит которой были сделаны танковые корпуса и башни, а из плит потоньше — бронемашины. По сравнению с колхозной кузней даже и не понять было — какая же мощь у танковых заводов, если они такие изделия выпускают! Нечеловеческое что-то было в этих броневых машинах! Поражавшее обычное понимание и воображение.
И еще более нечеловеческой силой они, эти стальные гиганты, были пробиты навылет, разворочены, вывернуты наизнанку и перекурочены. Часть техники даже и опознать было трудно, настолько ярость взрывов их покалечила. Разве что по каткам... Да и то — стоя рядом с грудой горелой стали, представлявшей уцелевшее днище с бортами, в котором в навал, как в громадном корыте, громоздилась рваная закопченная рухлядь в виде неподъемных огрызков толстенных плит, бывшая раньше башней и верхом корпуса боевой машины, даже и верхние катки было не сосчитать — торчал один, а посереди был пролом. Сапер помнил — если наверху три катка — то это немецкий танк "трешка", если "четыре" — то, соответственно — четверка. Но здесь все было не так очевидно.
И если как-то было понятно, как раздолбали скучившиеся советские легкие танки, то стоявшие, словно металлические холмы "Тигры" и "Пантеры" выглядели несокрушимыми. Больно уж громадные! Ан вот — стоят рядышком. И наши тридцатьчетверки, и немецкие средние танки — и и самоходки самые разные от широкожерлых "Бруммбаров" до привычных Штугов и длинноствольных "Мардеров", английские "Черчилли" и еще какие-то железяки — все тут встали.
Ветерок посвистывал среди стальных руин, гудел в стволах заглохших уже навсегда пушек. И дико смотрелась мертвая техника на этом своем кладбище — еще и потому, что загадили стащенные сюда махины землю, содрав заклинившими гусеницами и развороченными корпусами слой дерна, залив капающим из разорванных утроб маслом и топливом, после которого трава не хотела тут расти, завалив непонятными вычурными деталями и кусками металла все вокруг. И среди этой стальной помойки то тут, то там замечал опытный саперский глаз множество боеприпасов. Даже в разваленном взрывом танке — том самом, то ли "трешке, то ли четверке" среди кусков брони торчал не пойми как сохранившийся в огне закопченный унитар.
Вся эта техника шла в бой загруженная под завязку снарядами и патронами, гранатами для экипажей, да много еще чем смертоносным — даже специальными подрывными зарядами, которыми опасливые немцы снабжали свои тяжелые танки, полагая, что у командира экипажа при выпрыгивании из подбитой машины будет время запустить самоуничтожение пушки. То же ждущее своего часа добро — в бронетранспортерах и самоходках, где чего только не оставалось от прежних хозяев.
И все это стащили вместе с техникой сюда, на это поле, выгодно находившееся неподалеку от железной дороги. Сталь отправляли в мартены, а выброшенный перед вывозом опасный хлам так и валялся повсюду. И если патроны и пулеметные ленты мало беспокоили Новожилова, то снаряды, мины и гранаты не нравились ему категорически. Черт их знает, эти снаряды — хоть и в гильзе, а могли и взвестись, когда танк разносит внутренний взрыв вдребезги про состояние взрывателя никто определенно ничего не скажет. Аккуратно походил словно в каком-то странном городе, где ряды танков образовывали словно бы узенькие улочки, а сами вроде бы становились непривычного вида домами. Ну да, для танкиста его машина — дом. Вот и стоит мертвый дом в ряду таких же, образуя мертвый город из металла.
Впрочем, по запаху было понятно, что в некоторых "домах" постояльцы так и остались. Неприятное было ощущение, словно кто-то с неприязнью смотрит в спину, торчащие неподвижно стволы орудий и пулеметов словно бы вот-вот пошевелятся за спиной и начнут неслышно ловить в прицел припершегося незваного гостя. Но переборол сержант свой неприличный страх, хотя честно признаться ощущал тут себя — словно кот посреди своры голодных собак. Очень было непривычно так близко видеть чужую броню. Привык уже, что это — смерть. И чем ближе — тем опасней. Прошел еще глубже, через свой страх переступая. Теперь вокруг были только немецкие машины, впрочем, стояли они так же неряшливо, без ранжира и выверенности в дистанциях. И странно, тут ощущение ненависти и угрозы усилилось. Словно бы мертвые танки прищуренно глядели слепыми триплексами. Зло смотрели, хоть и трупы вроде, совсем уже безвредные. Но вид — насупленный, хмурый и недобрый.
— А вот вам хрен, теперь вас в печь! — громко для самоуспокоения заявил сапер.
И немножко застыдился — вот вылезет из-за того горелого "Тигра" кто из ремонтников и начнет ехидничать и подъелдыривать — дескать, с кем это ты тут разговариваешь?
Но никого поблизости не было. Странно, здесь завали боеприпасов не обнаружилось, и трава росла гуще, хотя сами машины вроде как и не такие изувеченные, но словно бы разобранные, разукомплектованные, вот слово подходящее. На тех, что раньше видел — если чего и не хватало, так понятно — снесло огнем. А тут хоть и видны попадания, но не там, где катков нехватка и гусениц нет у многих, а у двух "Пантер" справа — и пушки отсутствуют. Черт, да тут и заблудиться недолго! И солнце, как на грех спряталось в тучки. Пришлось залезать на серую корму украшенного белым крестом танка, а оттуда и на башню забрался. Сообразил, где находится и лишний раз удивился — какой же громадный здесь сборный пункт! Прям одним взглядом не окинуть, два раза смотреть надо!
Перед тем как слезать — сунул нос в танк. Порадовался — пусто, ни одного снаряда в выкрашенной белой краской внутренности. Какие-то железяки непонятные, кресла драные, в общем глазу остановиться не на чем. Слез не спеша и не без облегчения выбрался из металлического лабиринта.
Одноглазый уже ждал. Сидел на своем "Боргварде", курил. Видать, овражек неподалеку был.
— Ну, шо молвишь? — спросил, щурясь.
— Даже если не вытягивать все, что внутри техники осталось — работы тут навалом. Только тут с краю почистить — и то дня три надо всем моим отрядом прочесывать. Да день укладывать и ликвидировать — сказал Новожилов, прикинув в уме объем работы.
Как ни странно — обрадовал приятеля, тот очевидно ждал худшего вердикта.
— И то хлеб. Для комиссии хотя бы вид создать — уже добре. Вряд ли они тут вокруг шляться станут, сапоги марать — кивнул обгоревший.
— Странно — там одни немцы стоят — показал направление сапер.
— Ничего странного, тут немецкая рембаза была. На задворках у них и накопились те, что процентов на 70 поврежденные — важно заявил Гриценко.
— Проценты — не понял — признался сапер.
— Да просто все! — немножко рисуясь и картинно пустив клуб дыма в воздух заявил бывший танкист.
— Опять не понял!
— Разница в подходах. Наши, если танк здорово покалечен и починить его только на заводе можно — снимают с него все, что другим пригодиться может, а пустая коробка едет в тыл, там ее начинают всей требухой по новой — и опять на фронт. Новый танк получается. Но куда этот новолепленный танк попадет — никто не скажет. Всяко не в свою бывшую часть, туда другие на пополнение поедут. А у фрицев — наоборот, танк за частью закреплен навсегда, потому чинят его тут же, на фронте, ремонтников у них против нашего — вчетверо больше тут. Для капитального ремонта в тыл только тащат. Ну а если так сильно побит, что починить его никак вообще нельзя — остается на бумаге как в части, а сам стоит на рембазе в тылу, поврежденный на сколько-то процентов. Дескать требует среднего или большого ремонта. Пока немцы вперед шли или в обороне сидели — оно и красиво выходило, а вот мы их поперли — оно и посыпалось — немного непонятно заявил самоуверенный танкист.
— Погодь, а смысл-то в чем? — не проник в хитрости немецкой мысли сапер.
— На бумаге красиво. Даже если танк вдрызг разнесло — он все равно считается не уничтожен, а поврежден, этак процентов на 70 — 80. Потом его спишут, вроде как по износу или еще как. А боевых потерь — не будет. Нет уничтоженных врагом танков и все тут. Техника поломалась не в бою, а сама по себе. Ездила много, дороги паршивые, вот катки и броня и поистерлись, стрельбой пушку износила до папиросной бумаги! Сейчас вроде ее снова починят — и все отлично. Но так как чинить невозможно — ждали по срокам, чтоб списать по изношенности. Стоит такая железяка, с нее детали снимают, но как бы ремонтируют. Начальство понятно в курсе, но по бумажкам все отлично, потерь нету. Но это пока они не отступали. Вот мы их поперли — весь этот неликвидный хлам нам и достался. Теперь этим сучарам придется все это железо горелое в потери писать. Хотя слышал от земляка, что переводчиком в штабе был — все равно засчитывают не в боевые потери, а дескать сами подзорвали недоремонтированное и потому противник ничего не сломал и не попортил, сами все, своими руками. Ну, а к тому, что тут уже стояло полуразобранное — с окрестных полей приволокли дополнительно. И наших, что не починишь уже, и фрицев, таких же безнадежных. То, что ремонту подлежит — в первую голову в тыл отправили. У нас несколько частей на трофеях воюет, чтоб ты знал — открыл военную тайну одноглазый.
— Понял. Заковыристая бухгалтерия — покрутил головой Новожилов.
— Так а то ж! Хитромудрые они. Ну, а мы им и хитромудрым наваляем! Пошли, покажешь, как пушки взрывом резать!
Хоть и не с первого раза, а в итоге все же получилось, как сапер хотел. Конечно, без практики, на одной голой теории сразу не вышло, но в итоге — три немецких орудия были разрублены взрывами примотанных в местах сочленений толовых шашек на крупные куски, которые можно было компактно грузить на платформы. И те снаряды, что сидели в стволах, тоже бахнули. С одним делом закончили, а тут и команду привезли.
Когда Новожилов выстроил своих архаровцев для инструктажа, неожиданно заявился вчерашний бригадир. Вроде как трезвый, но с густым запахом перегара. Держался прямо, но глядел мутным глазом.
Посмотрел на строй подростков странным взглядом и вполголоса выдал:
— Шли десять мальчиков гуськом
По утренней росе,
И каждый был учеником
И ворошиловским стрелком,
И жили рядом все.
Они спешили на урок,
Но тут случилось так:
На перекрестке двух дорог
Им повстречался враг.
А потом заявил, что как проинструктируют — чтоб шли обедать. И ушел, странной походкой, словно он деревянный манекен. Мальчишки переглянулись.
Новожилов и ухом не повел. Понятно же, что в сумеречном состоянии человек. Уж кто-кто, а сержант отлично понимал, что это такое — когда теряешь на ровном месте не просто подчиненных, а давно и хорошо знакомых тебе людей. Одно дело — в бою, там тоже горько, но вроде как оправданно, да зачастую и потерянных не знаешь толком, даже и фамилию не вспомнить сразу, кого из новичков как зовут, а вот проверенных, надежных... И в мирное время уже...
Проинструктировал. Привычно пообещал брательникам шелапутным надрать уши, больно уж они откровенно-радостно таращились на стоящие мертвые машины, мало не облизывались от предвкушения скорой добычи, слюни точно пускали. Для себя решил проконтролировать этих прохвостов после прочесывания. Задумался — что с девочками делать, тут повар и так отличный.
— Девочки могли бы помочь на сборке латуни — подсказал стоявший за спиной одноглазый.
— Это ты о чем? — не понял подсказку Новожилов.
— Патроны мы жгли неподалеку. Много. Гильзы из цветмета. Свинец из пуль. Дорого стоят, а собирать не было времени. Как раз твоим красавицам бы работа — и безопасно и как раз скрупулезно. А готовит у нас бывший шеф-повар. Ну, ты заметил, наверное.
— Хорошо. Покажи им, что где. Девчатки, вот с товарищем Гриценко на тонкую работу. Вы будете собирать гильзы.
Неожиданно ему решительно возразили:
— Дяденька Новожилов! Мы же — разминеры, а вы нас на какую-то глупость посылаете! То мы кухарки, то мы уборщицы! А теперь как ту Золушку — сиди перебирай горох от чечевицы! — возмутились в два голоса девчонки.
— Товарищи девушки! — неожиданно вкрадчивым голосом кота — баюна начал одноглазый. Обе поварихи невольно глянули на него, как на источник звука, и тут же глаза отвели. И обе покраснели, спохватились, что он это видел и понял. Круглолицая пересилила себя, стала смотреть в сгоревшее лицо, но видно было — что тяжело ей это делать, страшно.
— Так вот, гильза — это металлическое чудо! Без нее не выстрелишь. И металл нужен особый — крепкий, гибкий и устойчивый. Латунь, говоря проще. Чем больше латуни у нас — тем больше гильз значит — больше выстрелов и тем больше можно бить по врагу.
Потому от вас эта помощь особенно важна, вы народ старательный, не как мальчишки, отнесетесь к задаче не наплевательски и не насыплете вместе с гильзами всякого мусора ненужного.
Мы на фронте каждую гильзу подбирали, потому как если не сдашь стреляные — не получишь снарядов. И в тылу корячились, как могли исхитряясь — слыхал в Ленинграде на снаряжательных мастерских стреляные снарядные гильзы по 16 раз обновляли и делали с ними новые выстрелы, так что, девоньки, пацанам я такое поручить не могу — нафилимонят всякой дряни, будут при сдаче заслуженные нарекания и стыдно станет, а вы — аккуратные. Потому от лица не только нашей бригады, но и как представитель Красной армии — я вас убедительно прощу — не фордыбачьтесь, а помогите.
Девчонки переглянулись, посмотрели на Новожилова вопросительно. Тот уверенно кивнул головой, подтверждая все сказанное его товарищем. Ну, не так чтоб уж совсем дело обстояло, как бывший танкист рассказал, но да, собирали гильзы, когда такая возможность была. Даже и винтовочные. И артиллеристов жучили за несданное — слыхал такое сапер своими ушами.
В итоге Гриценко увел смирившихся девчушек, которые, похоже и согласились потому, что стыдно им стало за свой испуг при виде обгоревшего безгубого лица. Сам одноглазый это тоже понял и, уходя, преехиднейше подмигнул приятелю.
Дальше уже было проще — сделали несколько волокуш из плоских горелых листов железа — так бы сказал сержант, что очень на кровельную жесть похожи, хотя откуда тут такая взяться может? Нарезал привычно участки, стараясь, чтобы и развести на безопасное расстояние собирателей, (если не дай бог, кому-то не повезет, чтоб остальных не зацепило), но не оставить проплешин — и пошло дело. Чуток не доглядел — а брательники уже выломали из унитаров десяток снарядов и гордо, как кошка пойманную крысу, показали блестящие гильзы. На всякий случай запретил им это делать, хотя они не лупили со всей дури снарядами об стоячие танки, а аккуратно выламывали, зажав между траком и катком.
Сбор пошел шустро, когда пара десятков старательных помощников убирают территорию — на глазах вид изменяется. Аккуратно стаскивали все это опасное добро в ближайший пустой капонир и там уже сам Новожилов очень деликатно складывал все так, чтоб при подрыве сдетонировало, а не разлетелось в разные стороны, ставя швырком на боевой взвод взрыватели. .
Чего только не оказалось в этой смертельной мусорной куче. Снаряды разных калибров, мины всех размеров, гранаты — даже не пойми откуда английские ручные нашлись — и советское и немецкое и всякое разное. Потом юных саперов отправили рвать траву для ночлега, а сержант запалил шнур и покинул не без спешки капонир. Ахнуло за спиной, но в яме взрывная волна смялась и ушла вся в небо.
Девчонок устроили на свободных койках, мальчишкам постелили на охапки травы брезент танковый, сильно дырявый, но годный для подстилки. Вторым таким же накрылись. Тепло так спать было.
Спали, как убитые и с утра понеслось снова — словно картошку собирали на колхозном поле. Саперу пришлось побегать, внушая уже освоившимся на танковом кладбище мальчишкам, что правила техники безопасности кровью и кишками писаны. Отнял у брательников немецкий автомат, который они нашли в полусгоревшем бронетранспортере, потом заметил, что у старшего карман оттопыривается — оказался советский наган. Отобрал, конечно, прикинув, что тут такого добра еще много валяется.
Когда принес оружие танкисту, копавшемуся в каком-то здоровенном моторе, тот утер запачканной маслом лапой пот со лба и неожиданно предложил:
— А давай мы пацанятам пострелушки устроим? Чем запрещать, лучше — возглавить.
И, отвечая на удивленный взгляд приятеля, пояснил:
— Оружие тут все время попадается всякое, сдаем когда наберется. Кое-что есть. И патронов до черта. Вот и пущай популяют в овраге, пока руки не заболят. И им поощрение и нам поспокойнее. Давай, напрягай их — хорошо отработают — завтра стрельбы для них сгонадобим.
Ожидаемо такое обещание сильно обрадовало мальчишек, работали с еще большим рвением. Конечно, работы еще было полно, но вид место работы и само расположение приобрели не такой вопиющий, как раньше. Во всяком случае волосы на голове Новожилова больше не стояли дыбом, под ногами снаряды не валялись и вообще стало почище. Почти пристойно. Были сомнения у сапера, что живущие на поле боя пацаны обрадуются банальной стрельбе, всяко уж стреляли, оружия валяется много, но ошибся. Не учел того, что любое поощрение — маслом по сердцу, а что это — заметка в газете, боевой листок, устная похвала перед строем — не суть важно.
Одноглазый свое предложение выполнил на "отлично", явившись, ступая с трудом тяжелой походкой, потому как был увешан оружием, как рождественская елка — игрушками, мигом организовал стрельбище — получился в овраге тир на 50 метров, оружия и впрямь оказалось много и самого разного. И рассказал про эти образцы одноглазый коротко, толково и с юмором и показал и проинструктировал. Патронов самых разных оказалось тоже до неприличия много — на взвод пехоты бы точно хватило.
Девочкам дали побабахать первыми, но круглолицая вскоре отпросилась, и ее подруга пошла вместе с нею.
— Плечо отбило — поставил опытным глазом диагноз сапер.
— Говорил я ей — лучше б из ППШ постреляла, а винтовка, тем более карабин — лягается еще как. Даже МГ и то не так колотит. Ну, ничего, валяем дальше! — ответил бодро бывший танкист.
Совсем неожиданным было то, что, когда пожгли все заготовленные патроны, неуемный одноглазый еще в порядке особого поощрения дал бахнуть трем самым старательным и успешным из танковой немецкой пушки, для чего задействовал стоящий поодаль и с краю "Тигр", у которого весь моторный отсек был избит вдрызг попаданиями, задняя стенка башни была вырвана напрочь, а вот пушка неожиданно оказалась целой.
— Почистить и привести в стрелябельное состояние даже пулемет — дело не столь сложное. А вот из стоявшей заброшенной месяц пушки без долгой утомительной чистки я б стрельнуть побоялся. Там, небось, птицы гнезда свили — тихо, но тревожно шепнул на ухо приятелю свои сомнения сержант.
Гриценко ухмыльнулся и так же тихо успокоил:
— Шо, так я им и дам снарядами в белый свет лупасить? Та ни! Только холостыми!
Грохот даже пустого выстрела подавлял. Потому и не понятно было — порадовались награжденные или напугались и очумели. Вот крутить динамо машинку, вырабатывая ток, чтобы пушка стрельнула — им понравилось, почему-то. Поди пойми этих мальчишек!
Настрелялись пацаны до звона в ушах и на ужин пришли довольными и усталыми.
Сразу за столы не сели, попросил обожженый их построить как на торжественную линейку. Тут явился и местный начальник, шел он уже почти не шатаясь.
— Нам досталися трофеи:
Сто четыре батареи,
Триста ящиков гранат,
Полевой аэростат
И сто двадцать миллионов
Нерасстрелянных патронов — приветствовал собирателей подошедший бригадир.
— Это он чего? — шепотом спросил Новожилов у своего приятеля.
— Это — Айболит — уверенно ответил танкист.
— Не понял! — признался сапер.
— Ладно, потом.
Бригадир, хоть и был все так же не в себе, но достаточно связно поблагодарил помощников, потом дал слово одноглазому и тот соловьем пел минут пять, похвалив и всех вместе и по отдельности. Девочки раскраснелись, как маков цвет и мальчишки тоже носы задрали. А потом еще и на ужин оказалась жареная на сале картошка, объедение, давно такого не ели, да еще и с добавкой! Нажрались от пуза! С трудом вылезали из-за стола, все-таки героически выпив весь компот, который оказался еще и сладким в придачу. С сахаром, значит, был. Настоящий праздник получился!
Темнело. Подростки стали готовиться ко сну и отъезду ранним утром, взрослые — вся бригада и сапер, остались "для немного клюкнуть", отметить хорошо сделанную работу. Выпили по первой, за товарища Сталина. Потом бригадир по своей странной привычке в стихах произнес тост за победу, выразив его вычурно, на свой манер:
— Но уже близка победа
Над ордою людоеда.
"Скоро, скоро будет он
Побеждён и сокрушён
Окончательно!
И когда Новожилов поставил свой стаканчик из снарядного колпачка на доски стола, ухо его уловило слабый хлопок. Невсамделишный какой-то, непонятный, но почему-то екнуло сердце сразу. Насторожился.
И тут раздались крики — нервные, испуганные. Ждать сапер не стал, выскочил из-за стола и опрокидью кинулся на звук, ругая себя, что не взял из блиндажа свой фонарик. Но Гриценко сообразил — бежал следом, с керосиновой "летучей мышью".
— Бабахнули что-то, неугомоны! Руки за такое отрывать... — бухтел на бегу Гриценко, но как добежали до расположения — мигом заткнулся. Все дети-разминеры собрались в кучу. Навстречу взрослым кинулась круглолицая повариха:
— Минька подорвался, дядиньки!!!
У Новожилова сердце в пятки ухнуло, прямо почувствовал это движение по организму. И ладони вспотели и даже зубы заныли и холодом по хребту...
В середине разминеров сидел Минька — скромный тихий парень, старательный, незаметный, но толковый и надежный. Он испуганно перевел взгляд круглых от удивления глаз с того, что было его руками на старшего по команде и показалось сержанту, что дурень малолетний больше боится того, что его сейчас заругают, а не того, что от его кистей остались неряшливые лоскуты. Да и лоскутов тех — мизер, чисто снесло, хорошо — глаза целы. Он еще не понял, что искалечен непоправимо, что жизнь его навсегда изменилась, полностью и всерьез.
— Ну и шо ты жгутуешь? Кровянка не хлещет, не жгутуй! — услышал ругань одноглазого, который турнул суетившихся с какими-то ремешками брательников. Сам бывший танкист откуда-то уже вытянул индпакет и умело, хоть и немного неуклюже, бинтовал культю, бывшую недавно мальчишеской рукой.
— Шо бабахнуло? — поднял горелое лицо к Новожилову.
— Детонатор снарядный. Видел такое. У взрослых после пара-тройка пальцев остается в лучшем случае, а тут вот так — машинально ответил сержант, судорожно думая, что можно сделать дальше.
Детские руки -маленькие и хрупкие... И одни ошметья... Надо к хирургам, срочно.
— Точно, головка от снаряда была. Красивая такая, с циферками и делениями — солидно подтвердил старший из брательников. Сапер с трудом подавил уже машинальное движение выдачи подзатыльника, зло спросил:
— Ну, вот она вам, красивая штучка... У кого что еще есть в заначках такого — чтоб утром все было в капонире, где мы сегодня взрывали собранное. Поняли?
И не удержался:
— Вредители чертовы...
— Надо в район везти — мелькая бинтом, сказал Гриценко. Судя по всему — в карманах у него этих индпакетов было несколько, запасливый.
Сапер отрицающе замотал головой:
— Нет. В районной больнице из медикаментов только солома. Да и врачей нет вовсе. В город надо, в военный госпиталь — твердо сказал Новожилов. Про себя он решил, что вывернется наизнанку, но этот мальчишка не помрет. Нельзя этого допускать, и так много кого хоронить пришлось за последнее время.
— Не ближний свет — буркнул бывший танкист, заканчивая перевязку. Странно, но хоть и люто оторвало сопляку руки, а кровь еще не прет, пока чистенькая повязка на обеих культях. Всегда это удивляло сапера, что вроде страшная рана — а ухитряется организм первое время кровищу в себе удерживать...
— Руки держи выше, кровить меньше будет. Я к начальству, машину просить. Ты поедешь? — буркнул одноглазый на ходу, убегая уже.
— Поеду — кивнул сержант.
Разминеры держались виновато, молчали, старались попрятаться друг за друга и вообще быть как можно незаметнее. И сержант молчал, нечего было ему сказать. Только слышно было, как прерывисто дышит раненый и вроде как девочка сзади за спинами тихонько плачет.
Одноглазый обернулся быстро, уже на колесах. Легонькое тело отнесли вдвоем и уложили в кузове подкатившего поближе грузовика, хотя мальчишка и топырился, говоря, что может идти сам. Прикрикнули в два голоса. И поехали, словно на катафалке. Провожающие стояли молча, никто ничего не крикнул вслед, не махал руками.
Странно было ехать ночью с полным светом фар, до того только с нащельниками на технике ездил. Странно контрастно, словно вырезанная из покрашенной ярко зеленым анилином бумаги торчала трава на обочинах. выглядела как-то непривычно, словно не отсюда она, словно колыхается грузовик в другом мире, совсем другом. Мир уже здесь, не нужно светомаскировки наконец. Мирный тыл. Только вот в кузове лежит искалеченный мальчишка, который и вообще еще не жил считай, даже 18 летние сопляки в сравнении с ним — и то пожили.
В госпитале сначала принимать не хотели, пришлось писать рапорт на имя начальника и скандалить с дежурным врачом.
— Он — разминер, подорвался в ходе работы по снятию немецких подарков, чтобы тебе же ходить по земле спокойно и твоим друзьям! — наехал на капитана медслужбы грубоватый Гриценко.
— Он — гражданский. Госпиталь — военный, нам запрещено брать посторонних — отбрехивался гладкий розовощекий офицер, стараясь не глядеть на изуродованную физиономию собеседника. Видно было, что он к такому не привык, свежевыпущенный, наверное. А по горелому танкисту черта лысого поймешь — кем он был до демобилизации — может и ефрейтором, а может — и полковником, поди знай. Новожилов вклинился, не дав взвинтиться градусу общения до ненужной жары. В отличие от приятеля он все же испытывал пиитет к офицерам, тем более — лекарям. Потому постарался сбавить накал.
Как и ожидал — дежурный потому и сидел тут, что был неопытным пока, вот его, молодого, и сажали на ночь в приемное. Обнаружился и хирург, ночующий в своем отделении, пришел хоть и заспанный с помятым лицом, хмуро выслушал обе стороны, бегло глянул на пациента и отработанный механизм завертелся, хотя и была еще ночь. Мальчишку укатили на больничных носилках с колесиками так быстро, что и слова сказать не успели.
Дежурный капитан оставил себе рапорт, с неудовольствием потребовал справку из военкомата о принадлежности раненого к команде саперов, еще разные бумажонки. Новоселов дернул за рукав открывшего рот Гриценко, пообещал все принести до обеда и выпер животом приятеля на улицу. Впрочем, танкист не шибко и сопротивлялся, так, топырился немного.
— Сидит, жаба, жопу наел розовую! — плюнул в сторону бывший танкист.
— Что, напомнил кого знакомого? — догадался сапер.
— А то ж! Ладно, поехали, дел еще полно.
— Я думал, что машину дали раненого отвезти — сильно удивился Новожилов.
— Одно другому — не третье — мудро ответил обожженый.
Дела и впрямь были малопонятные сержанту, что уж крутил-мутил приятель — не вникал. В одном месте сгрузили мешки, вроде с картошкой — на них раненый лежал, пока везли, в другом — загрузили какие-то свертки и пару ящиков, потом было еще что-то звякавшее стеклянно. Попутно и справки нужные получил. Что хорошо — дали их военкоматовские без споров. Но с Минькой повидаться не вышло. Не позволили пока. Состояние средней тяжести.
Когда ехали обратно — немного отпустило. Потому рассказал ведущему машину танкисту про те брошенные немцами грузовики, которые нашел во время саперной разведки. Тот ухватился за сказанное, пообещал, что ворот приготовят в самые сжатые сроки.
Не обманул и даже бригадной автолебедкой помог потом протралить пару полей, чтоб до вожделенных автомашин дорваться быстрее. На одном точно указанном, как минное поле, оказалось всего две противопехотные мины. Таскали бревно и вдоль, и поперек — два взрыва — и все. Потом еще с большой осторожностью сам Новожилов прошелся, проверил щупом. Нет, все чисто. Призом стал заваленный в овраг с ручейком на дне "Опель-Блитц". Совершенно исправный.
Зато на другом поле, где то ли было что, то ли нет, но проверить надо — четыре раза пришлось менять бревна — тралы, потому как было насыпано смертельного дерьма густо и взрывы мочалили древесину нещадно и быстро. Вздохнул потом облегченно сапер — лежали мины в земле без склада и лада, никакого порядка и рядом не было и просто щупами все это проверить было никак не возможно. А уж времени бы потеряли невиданно! И хорошо, если только время...
Да и тягать по полю тяжеленное бревно куда сподручнее получилось черепашкой на гусеницах. Тут на "Боргвард" в умелых руках было не нахвалиться. Да и то, что не один работник СПАМа приехал, а с друзьями — тоже поспособствовало. Но день так и так ушел на этот кусок зараженной смертью земли.
Машины из оврага и ручья технари утащили к себе с радостью муравьев, нашедших несколько вкусных жирных гусениц. Немцы тут бежали стремительно, искалечить толком машины времени им не было, потому оказались грузовики практически целехонькие — ну разве что капоты и кабины чуток помяты, а так даже колеса не прострелили. Почему бросили — понятно — баки совсем сухие, топливо кончилось во время стремительного отступления, а взять было неоткуда. И оказалось в добыче и призе за возню с минами аж три немецких "Форда". Как немножко рисуясь заметил бывший танкист — машины носили грозное название Фау 3000.
Залили в них бензин, который в канистрах привез горелый — как понял по цвету Новожилов — тоже трофейный, для грузовиков — синим красителем подкрашенный — и укатили они своим ходом, мало не с песнями, как только приятели одноглазого прибыли. Авиационный-то у фрицев зеленый был по цвету — еще когда из бомбера на болоте сливали — убедился.
К Миньке в город сержант так и не выбрался, отчасти потому, что работы было невпроворот, загажена земля была страшно, с другой — не знал, что мальчишке сказать при встрече. Не раз представлял себе, как заходит в палату — и дальше немота нападала, хотя умом понимал, что не виноват — сам пацан себе счастье нашел.
А все равно — грызло в серединке организма, что не доглядел. И никак себя не мог убедить в обратном. Когда поделился этим ощущением с одноглазым приятелем, тот хмыкнул и сказал неожиданно мудро:
— Нормально это для любого начальника и родителя, если не фанфарон безголовый. Поди пойми, твоя ли заслуга в успехе его и твоя ли вина в провале. Я того не понимал, пока сын не родился. Может, потому и людьми командовать было мне проще. Так шо — не журыся, хлопец! Я зато книжку полезную для твоего мальца обменял — вот!
И показал растрепанную и засаленную уже пухлую книжонку без переплета. То, что ее явно читали много раз, а не пустили сходу на самокрутки и подтирки ясно говорило, что не только интересная, но и нужная людям эта книжка.
— Мне кум сказав, шо для калек самое оно. Про летчика, который без ног летать снова начал. Так что вот тебе — подарок, когда в город приеду — отдам от вашего лица, дескать саперазгильдяи вручили.
— Спасибо. Ему там поддержка нужна, а я не умею, чтоб утешить — признался с досадой Новожилов.
— Ты свою работу работай — вон конца края не видно — заметил бывший танкист и как всегда оказался прав. Загаженной смертью земли было больше, чем нужно. Гораздо больше. Война, тут прокатившаяся наоставляла ядовитых драконьих зубов.
От автора: Недавно умер Леонид Птицын. Художник, очень светлый и талантливый человек. Во время войны попал в команду пятнадцатилетних подростков — разминеров (на Псковщине их называли иначе — истребительные отряды). Подорвался на своей 71 мине и ему оторвало кисти, после ампутации остались только частью предплечья. Тем не менее окончил Репинский институт и рисовал так блестяще, не имея рук, что многим своим коллегам мог дать форы, несмотря на то, что у них с руками внешне все было в порядке.
Майор Соломахин, командир инженерно -саперного батальона
Странное ощущение, когда можно вот так запросто взять — и выехать за пределы блокадного кольца — словами не передать! То, что немцев прогнали от Ленинграда и теперь не возбраняется как нормальному человеку поехать в командировку по служебным делам — даже и не поймешь сам как выразить в словах. Словно в кандалах сидел — а тут птицей летишь! Нет, так-то если честно, то конечно не летишь, конечно ногами ходишь — но странное, головокружащее ощущение. И уже несколько дней — а все другими глазами смотришь. И даже воздух словно другой!
Опять же для серьезного человека, инженера — все эти поэтические сравнения даже как — то и не подобают, но до чего же здорово! Одна беда — язва обострилась, пришлось узнавать, где тут госпиталь и двигать к медикам. И отправился сразу после того, как с делами закончил. Увы, блокадная голодуха сильно попортила всем здоровье, да и жратва была, что уж говорить — весьма паршивая она была, и это не говоря о том, что на тощей диете этой нервов стоило много — отстоять город.
С госпитальными порядками сапер был прекрасно знаком — ранений у него хватало раньше. Так что бюрократию медицинскую знал и действовал толково, отчего, собственно, и ждать не пришлось долго. Врач даже и не удивился — насмотрелся уже на то, что на фронте вроде люди и не болеют, а вот как в тыл вышли, чуточку ослабили напряжение — и тут все хвори вылезают, как шило из мешка.
Осмотрел, поспрашивал про симптомы. Диагноз сомнения не вызвал. Велел одеваться, только глянул внимательно на редкий орден у пациента — не видал раньше такого. Выдал порошков и таблеток и как-то удивился, когда узнал, что пациент — из Ленинграда, с уважением определенно. Назначил повторный прием, как положено.
А когда майор явился в другой раз — к нему, когда уже уходил — подошел капитан медслужбы с жуткими шрамами на лице и перекоряченными челюстями — видно, что коллеги-живорезы собрали его лицо из лохмотьев и кусков. Смотреть жутковато, но и не такое видал за время боев. Представился тот, хотя фамилию разобрать и не вышло — ясно, что и с зубами беда и язык увечный, но что нужно — майор понял. Земляк, ленинградец, с начала войны в городе не был, понятное дело — и потому просит если есть время — за чаем порассказывать, что да как там в Городе. С ограничениями военного времени, конечно.
Ну отчего ж не потолковать, да еще и за чаем! Кто ж от чая откажется! В госпитальной столовой было пусто, межвременье перед ужином, но видно, что капитан этот калечный хоть определенно тут не работает, но держат его за своего, он мигом организовал чайник, стаканы с блюдцами и вытянул из планшетки непочатую пачку печенья. Ну, пир горой. Сели у окошка, за столик на котором стояли свежие полевые цветы в довоенной вазочке. И почему-то эта деталь тронула майору сердце.
Как и чуял — этот увечный капитан тоже был командировочным, судя по тому, что понял из его колченогих слов — по делам комиссии о злодеяниях оккупантов документы привез. Говорить об этом не хотелось — каждый, кто на фронте был, насмотрелся на веселухи европейские. Оставалась после этой сволочи мертвая земля, руины и трупы... Тут обсуждать было нечего.
Да и тяжело было слушать изувеченную речь капитана. Мучительно. Все время, словно как помочь надо, а никак не сделаешь этого. Сам покалеченный явно это понимал — и ему ведь говорить было куда как тяжеленько. Трудно ворочать простреленным языком. А вот слушал он с охотой, внимательно и даже — жадно. И сапер давно ни с кем по душам не толковал, а с благодарным слушателем слова сами находятся. Тут как с попутчиком в вагоне, да еще и своим парнем — офицер, фронтовик и явно тертый калач — так в чужом монастыре чай организовать — способности нужны, не каждый это понимает, но госпиталь — не ресторан, тут особенно не разбежишься. И потому рассказывалось непривычно легко, давно так свободно себя не чуял. Своим-то что толку вещать — сами все знают. А тут — вырвался на оперативный простор и, хотя никогда Соломахин болтуном не был и немногословен всегда, сдержан — а тут как плотина сломалась.
— Так я многого и не расскажу, передовая да госпиталя — в самом Городе и не доводилось толком бывать, не до того, да и горько, знаешь смотреть на все это. Немцы по Ленинграду долбили все время и пушками, и авиацией. Ну летунам хвост прищемили как холода начались — их наши и накрыли на аэродромах, как гусей линялых. Может слыхал — бензин у них летний, синтетический, на морозе в кисель густеет. Вот их и подловили на этом — не взлететь заразам никак, били стоячих. А артиллеристов достать нечем — они до последнего долбили и долбили. Так заигрались, что и эвакуировать свои жерла толком не успели — нам практически все их дальнобои в трофеях достались.
В первую же зиму водопровод замерз, канализация тоже. Отопление кончилось. И морозы с ноября. Еды не стало — как немцы Тихвин взяли, так обрезало. Ну и голодуха лютая... На фронте жрать было нечего, цинга считай у всех, а в тылу, да иждивенцам всяким — совсем люто. Так что и хорошо, что домой не поездишь, только сердце потом болит. А на фронте... Сам понимаешь — саперы все время нужны и всем должны.
Капитан усмехнулся, кивнул.
— Начал войну в оперативно-заградительном отряде.
Парень с изуродованным лицом поднял брови домиком, явно удивился.
— Это было не предусмотренное уставами, нештатное формирование. Что могли — то спешно и собрали с бору по сосенке. Было нас тогда 600 человек. Выдали нам два вмазных котла, 11 винтовок и одну цинку патронов. И воюй! Впрочем, вооружились мы немногим более чем за сутки. До зубов. За счет отступающих. Ведь когда человек из окружения выходит, у него не только винтовку отобрать — штаны снять можно. А там публика потоком шла — кто из окружения выдрался, кто просто отступал быстренько. Куда и командиры делись, хаос сплошной. А дырку надо чем-то заткнуть, чтоб на плечах этих беглых фрицы в Город не вперлись парадным строем.
Изувеченный слушал жадно, спросил что-то, причем сапер его как-то понял сразу. Наверное потому, что у военных своя структура мысли.
— Цель какая была? А — содействие нормальному отходу наших войск, помощь выходящим из окружения и противодействие наступающему противнику. Должен сказать — повезло мне с людьми. По названию если судить — то невнятная артель, но костяк составляли саперы, воевавшие еще в Финскую войну.
Тут изуродованный как-то горько усмехнулся и ткнул себя пальцем в середину ветвистого шрама на щеке.
— Финская? — не удивился сапер.
— Кукуфка — кивнул медик.
— А меня тогда контузило сильно — рядом снаряд долбанул — и что странно — осколки все миновали, а волной воздушной швырнуло как пушинку! В феврале так не повезло под занавес уже.
Капитан удивленно вскинул брови. Понятно — сам попал под раздачу в том же месяце. Спросил — где?
— Под Лоймалой.
Капитан кивнул. Про тяжелые и упорные бои у "креста Маннергейма" он точно слышал. Но ранили его совсем на другом участке — майор не без труда понял, что после прорыва линии дотов — уже когда пошел разгром отступающих финнов — под Ляйписуо, когда открылась дорога на Выборг. Память хорошая, профессиональная, а то никак бы не догадался что пытается выговорить собеседник. Ну да финские топонимы и здоровый язык сломаешь, выговаривая. Поглядели друг на друга, усмехнулись грустно. А тепла добавилось, хоть один воевал в Карелии, а другой по эту сторону Ладожского озера.
Соратники. Дорогого стоит. Соломахин продолжил, отхлебнув чая — тут он ароматный был, явно молодые листочки смороды заварены.
— Ну тогда и сам понимаешь, как мне с людьми повезло. Толковые и обстрелянные. И хоть то было время отступления, не могу не сказать о героизме моих товарищей. Ведь мы устанавливали минные поля прямо перед наступавшим противником. Прямо под носом! Закладывали фугасы под мосты — а взорвать мост следовало в последний момент, после прохода наших, да еще старались дождаться, когда на него уже вступит фашистская техника. Ну ты, вижу понимаешь!
Медицинский капитан серьезно кивнул. Тонкая это материя — мост взорвать вовремя. Поспешишь — и подаришь врагу кучу своей техники и своих людей, что на том берегу остались, не успев из-за твоей торопыжности переправиться. Промедлишь — и вот уже танки врага с десантом на этом берегу и мост, получается ты им подарил целехонький, а это беда еще хуже и последствия страшнее. И оба раза получается сапер предавшим своих же. Зато если все чики-чики сделал — то валится в реку мост под носом у фрицев, а если уж совсем хорошо все сделал сапер — то с танками немецкими вместе. Высший пилотаж инженерный — такой взрыв. И медик явно про это знал. По глазам видно. Приятно с таким разговаривать!
— Я, как мог, сохранял этот костяк — даже разыскивал раненых в госпиталях, чтобы потом вернуть их к себе. Часто и вообще не отдавал: по штату, в батальоне имелось восемь госпитальных коек, а доходило и до шестидесяти... Золотой запас ведь такие бойцы. Понимаешь, сделать грамотную минную ловушку для танков — это смекалка нужна, ум и понимание того, как враг будет действовать. А нас помотало — как дыра — так сапер затыкай! Начали под Лугой, потом спешно перебросили под Красное Село — свежая дивизия пехотная ударным кулаком выступила — а сдерживать ее пришлось батальону.
Капитан удивленно вытаращился. Дивизия немецкая, свежая и полнокровная превосходила один батальон раз в двадцать по силе, если не больше. И это только по головам считая, без всех пушек и брони.
— Вот именно. Сам понимаешь — командиры мирного времени они для благостных докладов начальству хороши. Как дошло до дела — оказалось, что многие красноармейцы и винтовку зарядить не умеют. И в первый год что-то командиров в ходе отступления и не увидишь, глядишь лейтенант какой сопливый — только и командует и людей ведет. (Опять медик понимающе и грустно усмехнулся. Так как человек это все видевший). А полковники — в толпе, да еще частенько и без знаков различия... У дивизии этой немецкой — как у всех их соединений свой опознавательный знак был — это две перекрещенные лошадиные головы. Такие на крышах домов ставят. (капитан удивился немного, сам он немецкие знаки тоже видал всякие, но про такой не слышал).
— Этот символ традиционно использовался в западноевропейских странах для обозначения защиты дома и семьи от зла и несчастий — лекторским тоном пояснил майор и продолжил:
— Так вот — не помог им оберег. Наломали мы им техники с этими знаками много. Удержать такую силищу не могли, пришлось отходить — но и они задачу не выполнили. Был у них приказ — взять Ленинград — а не смогли. Комиссар потом показывал билет-приглашение для фрицев на банкет в "Асторию" — попались к нам в руки их обозы, когда сейчас блокаду снимали. Так и хранили, заразы, надеялись, что отпразднуют все же. Потом Стрельна, Урицк и на Пулковских высотах они встали окончательно — выдохлись. Вместо торжественного взятия Города решили выморить голодом. Все моторизованное бросили на Москву. Ну а там — сам знаешь. Мне костяк удалось сохранить. И молодежи у нас было немало, призыва весны 1942 года. Через год с небольшим эти ребята были уже достаточно обстрелянны. Дел на фронте хватало.
Батальон у меня был моторизованным: 102 машины. И бросало нас командование в любой момент туда, куда необходимо, так что пришлось нам повоевать и на "Невском пятачке". Обеспечивали там переправу, когда снова его захватывали в сентябре. Научился составлять на слух схему как немецкие батареи работают — такая, знаешь симфония, что если правильно понял порядок обстрела, то и людей не подставляешь и переправа работает, понимаешь, когда и куда прилетать будет. Что? Нет, "Невский пятачок" был не единственным — там плацдармов таких наши больше дюжины захватили, но только его удержать получилось. Немцы, знаешь по старой прусской привычке плацдармов как огня боятся и, если у них дырка в обороне — так все бросают, чтоб ее заткнуть, не жалея сил и людей.
К лету 1943 года мы оставались крепкой и полностью обстрелянной частью. В ней соблюдались все уставные требования, дисциплина была достаточно высокой. Но без "командирского окрика". В минуты трудные, а их было немало, я говорил так: "Ребята, понимаю, что вы устали. И я тоже устал. И дело вроде предстоит невозможное. Но я вас прошу. Очень прошу. Постарайтесь сделать то, что за рамками возможного". Мы были не просто коллективом, а, можно сказать, фронтовой семьей.
Когда развернулись бои под Синявинскими высотами, в "торфяном аду", мы базировались неподалеку, все видели, все знали. Даже сейчас страшно вспоминать об этом. Сколько народу тут полегло, у этих высот!.. Особенно "зловредными" были высоты 43.3 и 45.0. Они господствовали над всем полем боя вплоть до берега Ладоги. Их штурмовали пехотные дивизии. Действовала так называемая поурочная система Говорова, когда через каждые десять дней остатки дивизии отводились в тыл, а ее сменяла новая.
Капитан кивнул, проворчал что-то, и сапер понял — толкует покалеченный парень, что французская это метода под Верденом ее использовали. Несколько дней на фронте — и отводить в тыл, заменять. Немцы же держать свои части до полного растрепывания. А потом тихо спросил, чтоб чужие уши не слыхали — город-то пытались освободить от блокады?
Скользкий это был вопрос, оно и понятно — Совинформбюро о лютых боях под Городом не очень-то распространялось — бои, как ни крути — местного значения, побед и успехов кот наплакал, а крови пролито много. Кому другому майор бы не стал говорить о том, как долбили все это время оборону немцев, стараясь вынуть город из удавки блокады, не ровен час нарвешься на доносчика, который раздует неприглядный рассказ о неудачах на фронте в пораженчество, трусость, преклонение пред врагом и так далее... Но перед этим покалеченным земляком почему-то чувствовал майор себя спокойно — этот калека хлебнул сам горя, потому в отличие от сверхбдительных тыловых борцов за красоту изложения военной картины побед и одолений — поймет правильно.
— А как же! Все время старались блокаду снять. Но тут такое дело — это отдавать немцу легко, обратно забирать у него — кровью умоешься!
Капитан согласно кивнул. Это он на своей шкуре испытал.
Майор продолжил, подбирая слова — материя излагаемая тонкая, не политинформацию читать. А причины того, что Город в блокаде так долго пробыл — любой офицер пытался понять. Ну если у него голова не только для ношения фуражки нужна.
— Как по мне — так причина в том в первую очередь, что в мирное время высокий пост занимать если и не проще, то всяко другое требуется. И когда немец ударил — тут и посыпалось все, что красивым фасадом прикрывалось. Я же говорю — идет масса отступающих — вперемешку и командиры, и бойцы и ни у кого из чинов и мысли нет, чтоб эту массу организовать и сколотить хоть что-то боеспособное. Потому как для этого надо не для того служить идти, чтоб здоровенную офицерскую зарплату получать и жить безбедно, занимаясь показухой — а быть командиром, не просто жопу лизать начальству.
И с этим увечный медик согласился без спора. Уж чего-чего, а насмотрелся.
Сапер посмотрел не без уважения — остаться командиром и организовать людей в самой жуткой ситуации и вывести их из окружения — это дорогого стоит. А калека этот явно умел такое. Серьезный воин! Хотя наград на груди и не густо — зато планок ранений три — и две золотые, за тяжелые. Стреляный воробей.
— Тут действительно не сообщалось что да как? Только про бои местного значения?
Медик кивнул. Соломахин грустно усмехнулся, увидев, что они оба размачивают в чае печеньки, слишком твердые для зубов двух вроде как крепких молодых мужчин. У него после блокадной цинги зубы болели и шатались, ну а у парня с развороченными челюстями и так понятно, что беда с жеванием. Капитан так же грустно усмехнулся, словно зеркало отразило.
— Ну загибай пальцы: когда фрицы станцию Мга захватили и вышли на берег Ладоги — все снабжение Города этим перерезали. И приказ был с самого верха — любой ценой, хоть несколько дивизий положить — но пробить дыру. Там же немцы и шоссе перехватили и железную дорогу и водную трассу по Ладожским каналам! А в Городе жратвы на несколько дней — не больше. Кормился-то всегда что Питер, что Ленинград всем привозным с колес.
И пока фрицы не окопались, как они это умеют еще с той войны — шанс по самому короткому расстоянию пробиться был.
Но насчет начальства я ничего сказать хорошего не могу... Слова знаешь, все подбираются не круглые. Такое у меня впечатление, что в Городе руководы понятия не имели, что происходит — немцы Шлиссельбург считай без боя взяли, там и понятия не имели что фрицы на подходе, эвакуировали в последний момент что могли... Люди на работу пришли — и хоба — немцы на улицах! Вот как рассказать — генералы и полковники не пойми где — а на катер, что эвакуировал местных в последний момент пионеры прибежали — в красных галстуках и с обгоревшим пионерским — своим — знаменем? Спасли знамя, специально в горящую школу полезли. Да. А военные чины сдали город, прощелкали своими зевалами. Хотя силы были — но просто не подумали, что немцы так быстро в тыл приедут. Хотя от Мги до Шлиссельбурга всего 29 километров. Но кто ж мог подумать, что немецкие танки с бронетранспортерами это расстояние проедут, а?
Вот никто и не подумал. И все, заблокировали Город, запечатали.
Бывал в Шлиссельбурге? Нет? А красивый городок... был. Зеленый, уютный... И жило в нем на момент захвата 6 500 человек. А когда наши его обратно отбили — всего 300 жителей осталось. Голодуха там была еще страшней, чем в блокированном Городе. Немцы ж вообще не кормили.
Рядом там крепость Орешек. Так вот немцы просто представить не могли, что она пустая стоит. Склады ломятся от всякого добра, ворота открыты — и ни одного человека. Нквдшники туда разведку ночью прислали — и волосья дыбом, одной взрывчатки многие тонны! Праздновали видать фрицы от души такую свою победу, а то пара лодок и взвод пехоты — и крепость они бы тоже без выстрела взяли. Тоже со всем добром.
А так крепостца эта костью в горле у них встала.
Ну а снабжение кончилось совсем. Поди пробей дорогу в три сотни километров по дикому лесу, причалы сделай — и при том, что осенняя Ладога — штормовая холоднющая и полютее иного моря, потому все по каналам еще Петром прорытым везли — а их с потерей Шлиссельбурга тоже перекрыли.
Слыхал, что городское начальство очень боялось наверх докладывать о своих прорухах, в итоге такая "забота" вылилась в то, что Беда оказалась куда страшнее. А может там в Смольном и сами понятия не имели, что вокруг творится. Ну в общем — все. Блокада.
И надо срочно исправлять напортаченное — пошла первая Синявинская операция. Село там с таким названием... Было... Немцы сами этот участок называли "бутылочное горло" — на карте и впрямь похоже. Тоже там не был?
Капитан кивнул. Название слыхал, да, но что там было делать? Вроде ж одни болота там?
— Да, паршивое, гиблое место. Только и интереса — торфяники, на топливо там торф добывали. Потому то карьеры, то топи, дорог считай нету, кроме нескольких узкоколеек. Лес хилый, но густой местами. Был. К прошлому году там все снарядами снесли — лунный пейзаж, как на фото с под Вердена или Пашендейла.
Зато расстояние между нами и Волховским фронтом — всего 21 километр. И люди дрались свирепо за каждый метр. И наши — и фрицы. Но командовал наступавшей 54 армией маршал Кулик... Знаешь, есть такое начальство — непогрешимое и не сомневающееся в своем величии? Вижу, знаешь. Встречался. При том само не знает, что делать, потому приказы не конкретны, хрен поймешь, что требуется и как и когда. "Пойди туда — не знаю куда, принеси то, не знаю что!"
Про него говорили, что лучшим методом своей работы он считал держать в страхе подчинённых. Любимым его изречением при постановке задач и указаний было: "Тюрьма или ордена". Но при том с орденами скуп был.
Знаешь, для меня показателем было то, как он войну начал. Очень уж наглядное получилось — войска 10 армии в окружение попали 25 июня. И он с ними.
Ну так, по уму — что должен делать Старший Начальник? Ясное дело — организовать все, что у него под рукой и командовать соответственно — прорываясь, или держа оборону если приказ такой. А тут маршал штабу армии приказал всем снять знаки различия, выбросить документы, затем переодеться в крестьянскую одежду, и сам напялил гражданские тряпки!
Приказ хороший. Да? От заместителя Наркома Обороны.
Предлагал бросить оружие, ордена и документы, однако кроме его адъютанта, никто из штабных документов и оружия не бросил. Зато как барин уехал на крестьянской подводе по той самой дороге, по которой двигались и немецкие танки... Но повезло — не встретились.
Мне, когда об этом рассказали — не поверил даже. А потом уж насмотрелся на драпающих чинов. Теперь — верю. Вернувшись в Москву, маршал возглавил Главное управление формирования и комплектования войск. Однако был снят с должности "ввиду неудовлетворительности работы на этом посту".
В сентябре сорок первого принял командование 54 армии, у нас она тут занимала оборону по правому берегу реки Волхов. Наступление закончились провалом. Промедлил маршал. Тут каждый час был дорог, а он тянул резину, словно речь не о спасении Города и миллионов жителей — а некая наступательная операция на второстепенном участке фронта и можно не напрягаться.
Ну и дальнейшие его успехи все это подтвердили.
Маршала с должности тогда сняли и направили личным распоряжением самого Сталина в Керчь, на помощь командованию. В итоге Керчь была сдана без боя. Герой одним из первых оттуда удрал, устроив панику. Не знаю, правда — переодевался ли в этот раз в гражданку и выкидывал ли ордена.
Потом в качестве представителя Ставки на Южном фронте отбыл в Ростов на Дону. И не поверишь — на следующий день — 20 ноября 1941 года немецкие войска вошли в город. После очередной неудачи отозван в Москву. Был суд, по приговору его Президиум Верховного Совета СССР в феврале сорок второго года принял указ, которым Г. И. Кулик был лишён звания Героя Советского Союза, трёх орденов Ленина, трёх орденов Красного Знамени и других наград, лишён звания Маршала Советского Союза. В том же месяце он был освобождён от обязанностей заместителя народного комиссара обороны СССР. Стал маршал генерал-майором.
Вот не знаю, как тебе — а мне кажется, что с другим командиром был бы шанс тогда же блокаду прорвать. Ну да чего говорить. Со стороны Ленинграда тоже все пошло не хорошо — и людей нехватка и техники, и даже лодок люто не хватало. Со всех парков культуры и отдыха лодки собрали!
Только на Невском пятаке и удалось удержаться, остальные плацдармы немцы ликвидировали. 12 сентября Ставка приказала прекратить операцию, "так как Ленинградский фронт оказался неспособен толково организовать форсирование р. Невы и своими действиями глупо загубил большое количество командиров и бойцов", так прямо в приказе и написали. Первая попытка пробить блокаду провалилась.
Через месяц силенок накопили и рванули еще раз. Вторая Синявинская. Так и немцы не дрыхли, нагнали туда артиллерии и техники, зарылись в землю. Опять шанс был пробиться, да фрицы как раз в этот момент на Тихвин рванули, пришлось туда силы бросать с Волховского, а то бы с финнами соединились бы — и капут Городу. Все усилия, значит — туда. Ну а у нас со стороны только Ленинграда силенок и не хватило. Бились — бились, а опять нет успеха. Да и солдаты у нас уже тогда подистрофели, даже и командиры отощали, шинели как на вешалках болтались. Ноги-то еле переставляли.
Учитывая, что немцы тут создали мощный укрепрайон и солдатни с техникой нагнали прорву решили пробить ударом извне от Мясного Бора на Любань — идти дальше, но вроде концентрация сил фрицев там куда меньше. Немцев из Тихвина — то выбили и посчитали, что поистрепался вермахт. Думаю, что наше командование посчитало, сколько немцы той же бронетехники потеряли после начала войны — а железа немцам мы угробили много, под Москвой точно знаю их танкисты в пехоту шли безлошадные — вот на радостях и кинулись наступать по всем фронтам, одолеем супостата!
А заводы в Европе — мощь солидная, восстановили потерянное к весне. Ну и напоролись мы. Кто план составлял не знаю — но наступать в болотах по бездорожью полному они явно не пробовали сами. Как наши ухитрились все же до Любани пробиться — без снарядов и харчей, потому как немцы снабжение прерывали постоянно — не знаю. И темп наступления выдержать пехом трюхая — трудно. Фрицы же войска быстро по дорогам перебросили, подкреплений нагнали.
А с командованием опять беда вышла. Генерал Власов предал, в плен сдался. Видишь какая перекличка с тем же маршалом? Всех бросил и сам один утекать. Очень мне интересно — куда он свою охрану подевал, уж комендантская рота при нем должна была быть.
Вторую ударную армию сильно растрепали, потери тяжеленные были, немцы все время в основание прорыва били, отрезали от снабжения, авиация их над головами все время висела — аэродром у фрицев рядышком в Кречевицах был, в итоге посадили армию в мешок, как слышал из окружения наши даже в июне еще выходили малыми группами. Третья значит неудача.
Третья Синявинская — четвертая попытка блокаду пробить — в августе 42 года началась. Немцы ее подготовку прошляпили — для них она оказалась неожиданностью.
Только и наши сильно удивились, когда пошло встречное сражение — Манштейн из Севастополя взятого со своей армией прибыл, чтобы блокаду закончить, а силенок у него оказалось очень много. Вот лоб в лоб и ударились. Молотилка была чудовищная — отдельных разрывов не слышно — просто рев или вой сплошной. А мой батальон не на острие удара был! Но даже на Невском пятаке гул этот слышен был все время, хотя и по нам долбили густо. И в итоге ничего не вышло ни у нас — пробить блокаду не смогли, ни у фрицев — они как я слышал планировали переправиться через Неву и пройти по восточному берегу Ладоги, отрезая Дорогу жизни. Тогда бы Город вымер точно, сдаваться они нам не предлагали и приказ их фюрера был — уничтожить Город полностью!
Ни одного плацдарма они не смогли захватить и с переправой через Неву у Манштейна не заладилось. В итоге потери лютые, что у нас, что у них, а толку нет.
Ну про "Искру", когда удалось продолбить немецкую оборону и прорвать блокаду в прошлом году ты уж точно и слыхал, и читал. У Победы много отцов, это Поражение всегда сирота — усмехнулся майор, вспомнив к месту точный афоризм.
Медик с изуродованным лицом кивнул, ответил улыбкой.
— Оборону свою немцы сделали великолепно. Три года окапывались, понятно понаторели. Но зимой нас не удержали, прошли мы и их линии обороны, хотя фортификация полевая у них — иная каменная крепость слабее будет. А уж какие они доты из льда с соломой делали — по прочности не шибко слабее бетонных получались. Не поверишь — 76 миллиметровый снаряд не брал! Ну и минные поля, колючая проволока слоями — от души они постарались. Но злобы у нас было много накоплено! Смогли продраться. А Синявинские высоты уже взять не удалось — там их шверпункты устояли.
И не очень возвышаются над уровнем моря вроде — а вреда от них, как от здания ГРЭС — 8. Высоко сидят, далеко глядят и лупят артиллерией и по войскам, и по нитке железнодорожной, что по берегу Ладоги была проложена.
Весь сорок третий там корячились. Мы внизу — они наверху. Дивизия прибывает, несколько дней корячится, ее сменяют другой — а толку никакого. 10 дней — и новые в болото лезут.
Больше люди выдержать не могли. Они гибли, а успеха не было. С великими трудами нашим частям удалось взять высоту 43.3. А высота 45.0 так и оставалась недоступной. Солдаты чаще всего называли ее "чертовой", иногда — "проклятой", "бараньим лбом". На наших же картах она со всей сооруженной на ней немцами системой обороны именовалась "опорным пунктом No 16".
Со временем стало нам ясно, что при замене дивизии в тыл будет отведена и обескровленная инженерно-саперная штурмовая бригада, которой командовал Станислав Игнатьевич Лисовский: немцы секли его саперов, которые занимались то минированием, то разминированием, так же, как и пехоту. И что саперное обеспечение ляжет на нас, на наш батальон. Значит, если все пойдет, как шло, и нам тут лежать в болоте, у этих высот.
А такая перспектива никак не радовала. "Если помирать, так с песнями!" У нас было естественное стремление найти такой выход из положения, придумать такую операцию, которая помогла бы взять высоту 45.0.
Сама по себе мысль о том, что ее можно захватить силами одного батальона, ночной атакой, используя фактор внезапности, была, мягко говоря, с военной точки зрения, фантастической. С гряды видно любое шевеление в болоте. Корректировщики артиллерийские тут же наводят огонь — и все. Но мы ее обсуждали и поворачивали идею и так и этак. Исходили из того, что саперы все-таки народ особый. Еще Петр Первый, создавший в русских войсках первые инженерные части, записал о них так: "Инженеры зело потребны суть при атаке или обороне, какова места и надлежит таких иметь, которые не токмо фортификацию основательно разумели и в том уже служили, но чтоб и мужественны были: понеже сей чин паче других страху подвержен есть". И правда, саперы постоянно работают на нейтралке, привычны к близости противника, умеют действовать ночью... Все это давало какую-то надежду на успех.
Впервые эту мысль я высказал командованию в штабе 67-й армии на Коркинском озере. Там было несколько блиндажей, землянок, стоял и маленький домик из комнаты и кухни, который был временным полевым управлением командующего фронтом, когда он приезжал в армию. Разговор состоялся с начальником инженерных войск Борисом Владимировичем Бычевским и начинжем армии Станиславом Игнатьевичем Лисовским. Лисовский после моих слов помолчал, а потом рассмеялся и сказал: "Иван Иванович, а ведь я считал тебя умным человеком...".
Но Бычевского что-то зацепило. Он выспросил у меня подробности, а потом сказал: "Подумай еще пару дней, посоветуйся еще раз со своими в батальоне". После колебаний и раздумий он стал нашим союзником и доложил о плане операции командующему фронтом Леониду Александровичу Говорову. И тот, приехав в 67-ю армию, пригласил меня к себе.
— Это что, бредовая идея? Или действительно продуманная?
Я ответил, что высота до сих пор не взята потому, что воюем по стандарту и противник к нему привык. Надо попытаться действовать по-новому, брать сопку ночной атакой и внезапно.
— Внезапность — великое дело, — неторопливым баском сказал он. — Тут вы правы... Что вам необходимо?
Я попросил обеспечить батальон автоматами и радиостанциями. Высказал уверенность, что высоту мы безусловно возьмем.
— Это хорошо, что вы уверены... Где будете сами находиться во время боя?
— Впереди.
— Как — впереди? А руководить боем? Если вас убьют... Это надо поправить...
Я ему ответил, что поправить нельзя, потому что мы уже так договорились. Кроме того, каждый солдат должен верить в безусловный успех операции. А если меня убьют, командование примет заместитель, который пойдет за последней цепью.
— Сколько вы будете ползти?
— Пока не знаю.
— А кто будет знать?
— Потренироваться надо...
— Сколько времени вам на это надо?
— Восемь — десять суток.
— Пять суток! Тренируйтесь! Я дам указание Бычевскому...
Под Колтушами мы нашли подходящую высоту. За сутки, пользуясь данными аэрофотосъемки, два резервных батальона отрыли для нас копию немецкой обороны. Правда, не в полный профиль. Но это и не требовалось
На первой же ночной тренировке я в ужас пришел. Бросаем осветительную ракету — каски бойцов в цепях, вжавшихся в землю, бликуют, блестят! За километр видно! Что делать? Обдираем краску — блестят! Красим "под торцовку" — все равно блестят! Ломаем голову. И вот вижу, идет мне навстречу шофер Тувалов — прямо папуас. Он каску сухой травой обклеил: "Товарищ комбат, может быть, так?".
Попробовали.
Перестали каски блестеть.
И каждую ночь цепями, строго соблюдая равнение, боевой порядок, мы ползали к сопке. Малейший звук, шумок: "Назад! На исходную!". Отрабатывалось все. Каждый знал свой участок, свой маневр, свою позицию, свои действия на высоте. Знал, кто у него справа, а кто слева.
Но великое множество вопросов возникало. Как ночью опознать своих? Санинструктор Валя Григорьева предложила банты из белых бинтов... Как автоматы уберечь от песка? Девушки пошили для них чехлы из портяночной ткани. И так далее... У командира одной из рот Николая Николаевича Богаева составился тогда целый список подобных вопросов — 109 пунктов! А у меня их было еще больше.
Особенно много обсуждали проблему оружия в рукопашном бою. У моих бойцов — автоматы и карабины, штыков нет. Финки пижонские, как разведка форсить любит — у нас не в почете были, толку от них в работе нету. А хозяйственным ножиком драться — ну так мы же не финны с их пуукко, а регулярные войска Красной армии, нам такое не к лицу. Потому у моих бойцов были водолазные ножи — вот это надо сказать полезный саперу инструмент!
Капитан — медик сначала удивленно округлил глаза, потом определенно смутился и покраснел. Майор это понял правильно. Ленинградец же, значит книгочей, а водолазный нож сразу будит массу ассоциаций романтических — Гюго, Жюль Верн, Наутилус, битвы с акулами и огромными спрутами под водой...
— Нет, оно проще и не так романтично. У нас в армии ножи на вооружение не приняты вообще были, потому только после Финской командование призадумалось. Вот и появился "нож водолаза — спасателя". Официально его как бы нет, а на складах есть. В штатное снаряжение не входит, но пишешь заявку и выдают. Считай — большая такая финка в резиновых ножнах и с деревянной рукояткой без гарды. Еще в комплекте резиновый ребристый чехол на рукоятку — натянешь его и нож в руке сидит прочнее. Очень удобен для работы. Сапер без ножа — как без рук. Но тут есть деталь — он не для боя.
Покалеченный пробубнил понятое майором как "Нож есть нож, а финкой драться — вся Лиговка считай умела!"
Соломахин кивнул. Если б только Лиговка. Можно подумать на Ваське или Петроградке шпаны не было! Посопел грустно — вспомнив, как получил от подчиненных неожиданный афронт, когда те из бойцов, что были в прошлом мирном времени хулиганистыми гопниками уверенно заявили, что не годится этот нож водолаза для драки.
Гарды нет — значит при ударе "пыром" рука очень даже может соскользнуть и сам себе ладонь порежешь. Один боец как раз и показал очень некрасивый рубец у себя поперек ладони. Но гарду-то можно приделать, хотя время нужно — другое оказалось еще печальнее — уметь надо ножом драться. Просто пырнуть — мало, валить врага надо сразу и быстро, а то с пропоротым брюхом или дырявой грудью он еще минут десять драться может. И за такую информацию бывшие гопники ручались. Хотя майор и сам понимал — любым инструментом надо уметь пользоваться. А тут мастеров с пяток на батальон, а остальные даже не учениками выглядят. Опять думали всем батальоном. Выход нашелся быстро.
— Начальник ремонтной мастерской Яков Шкловский принес мне остро заточенную со всех сторон малую саперную лопатку. Попробовали, сталь отличная, разрубает соломенный манекен лучше, чем сабля, легко пробивает любую каску. Так же заточили все саперные лопатки. И знаешь, что удивило — наши каски удар лопатки лучше держат — а у немецких, что собрали для проверки — половина пополам покололась! Кто б сказал — не поверил, а у них видишь ли сталь хрупкая такая. А некоторые мои ухари форса ради, лопатками даже побрились — ну такой знаешь азарт у людей был. Как плотники топорами точеными бриться умели. Готовились серьезно все.
— Решили не брать с собой ни шинелей, ни противогазов, ни фляг. Одним словом, сплошные противоуставные действия. Даже пароль и отзыв были довольно своеобразными. Обычно для этой цели используется название части оружия и начинающееся на ту же букву имя города, например: "Ложе" — "Луга". А у нас пароль был: "Эй, портной, летишь?". А отзыв: "Лечу, лечу!". Эти слова ребята взяли из рассказа Горбунова "Воздухоплаватель". Незадолго до этого у нас в батальоне была концертная бригада. Конферансье Василий Васильевич Зотов блестяще читал рассказы Зощенко и Горбунова.... Всем понравилось — и отразили в паролях.
Тренировки показали, что для преодоления нужной дистанции — 400 метров — требуется один час. Мы решили взять время с запасом — два часа.
Майор помотал усмехаясь головой, потом уже тише сказал:
— На четвертую ночь к нам приехал Говоров. И почти одновременно с ним — представители Смерша. Кто-то стукнул, что под видом учений мы ракетами даем целеуказания для вражеской авиации. Вижу, идут двое. Один из них, подполковник, кричит: "Где комбат? Майор, ко мне!". Я говорю: "Товарищ подполковник, извольте обратиться по команде. Спросите разрешение у командующего фронтом". Как только особисты увидели Говорова, их в одну секунду словно ветром сдуло.
Пробыл у нас Говоров недолго. Посмотрел. Потом сказал: "Операцию я вам разрешу. До свидания".
И вот пришел день, когда в штаб 67-й армии поступила шифровка от командующего фронтом. Говоров сообщал, что взять высоту 45.0 поручает нашему батальону, а пехота потом только примет ее. Сразу после того, как сообщим о взятии высоты — пришлют на замену стрелковый батальон свой со средствами противотанковой защиты и корректировщиками от артиллерии.
Командир корпуса Анатолий Иосифович Андреев посоветовал мне начать выползать на высоту не за два часа до рассвета, а за три — чтобы он не застал батальон на нейтралке. К счастью, я этого совета послушался.
Поздно вечером 11 августа батальон уже сосредоточился на исходном рубеже напротив высоты 45.0. Ровно в полночь по сигналу пошла на нейтралку первая цепь. За ней на установленной дистанции вторая. Посмотрев, как ползут бойцы, я вместе с начштаба, начмедом и группой разведчиков тоже двинулся вперед.
И стало мне тут нехорошо... Нельзя в бою все предусмотреть! Болотина, по которой мы ползли, была завалена разлагающимися трупами, сладковатый запах тления буквально душил. И хотя сырость вокруг омерзевшая уже и торф вроде должен быть мокрым — а тлеет где-то от постоянных обстрелов — и не понять где. И дымит, зараза, но не густо — чтоб как дымовая завеса. А почти прозрачным, этаким дымком хороших папирос, но в отличие от них вонючим до удивления. И с трупным запахом это в такую какафонию смрада смешивается, что нос без толку затыкать — вонь аж ушами чуешь! Ну, думаю, а вдруг кому плохо станет. Тогда вся операция к чертям.
А надо тебе еще сказать, что на передовой тихо не бывает и ночью. Наши стреляют, немцы стреляют. Рвутся шальные снаряды, мины, пули свистят. Мы понимали, что потери понесем уже на нейтральной полосе. Но договоренность была такая: ранят тебя — ни звука! Грызи землю и молчи. Впоследствии уж было установлено, что за время переползания и в первые минуты боя батальон потерял 42 человека: 16 убитыми и 26 ранеными. Люди действительно грызли трупную землю. Но ни вскрика, ни стона не раздалось. Тихо ползли, как тени.
Над высотой вились самолеты У-2. Девушки-летчицы утюжили ее на бреющем, да еще бомбочки сбрасывали, отвлекая немцев от нас. Что за молодцы! Очень нам это помогало.
Наша группа, опережая цепи, быстро ползла вперед. Нам было легче: не надо соблюдать дистанцию, равнение. Вижу, начмед, который полз рядом со мной, прикрывает голову санитарной сумкой. Я тихо спрашиваю: "Ты что? Разве поможет?". Он так же, шепотом, отвечает: "Я знаю. Но как-то инстинктивно...".
Однако стало понятно, что цепи в установленное время, в три часа, не уложатся. Почему? Да очень мешали немецкие осветительные ракеты — "фонари" на парашютах: десять минут приходилось не шевелиться... Висит, зараза, как люстра...
Капитан скривил свою рваную физиономию. Майор понимающе кивнул. Леживал его собеседник на открытой местности под мертвенным светом таких ракет, леживал. И на всю жизнь это запомнил. Заговорил, рассказывая дальше:
— К трем часам появились проблески рассвета. Сам знаешь — у нас рано светлеет. И быстро. А первая цепь находилась еще метрах в восьмидесяти от подножия высоты. Пришлось без промедления давать сигнал к атаке — три зеленые ракеты.
Была какая-то, в долю секунды, пауза. Видимо, бойцы сомневались — не ошибка, не рано ли... Но раздались голоса ротных: "За Родину! За Ленинград!". И — чавканье болотной грязи, сменившееся топотом сотен ног. Больше патриотических лозунгов не было, только непечатные. На кручу взлетели мигом. Не зря тренировались. И вот окопы немецкие! Бойцы ворвались в траншеи, началась мясорубка.
Надо сказать, голова в бою работает странно. Прыгаю в траншею, вижу, что крутости ее не просто укреплены толстыми стругаными досками, но еще и покрашены. Ах, думаю, сволочи! Но через несколько секунд соображаю — это же просто половые доски из бывших синявинских домов.
Немцы были настолько уверены в себе, что даже подсменки перед сном раздевались до белья. Так, в белье, мы их и укладывали, когда они на шум стали выскакивать из блиндажей и лисьих нор. В исподнем и в сапогах, мы в грязи — а они в белом!
Третья наша рота — из второй цепи, которая, по плану, наступала через голову первой и второй, ушла дальше, чем планировалось, пришлось ее останавливать. А командовал этой ротой известный ленинградский журналист Михаил Петрович Ивановский, ставший во время войны сапером. Через двенадцать минут все было кончено. Да, ползли мы три часа, а бой продолжался всего двенадцать минут...
Положили мы там сотни две фрицев, да больше ста сдаться ухитрились. И — затишье наступило. Немецкое командование было настолько ошарашено, что приблизительно с час нас не трогали. Потом уж я узнал, что командир фашистской дивизии докладывал командующему группой армий "Север" Линдеману, что высоту атаковали какие-то "болотные бригады". Немцы даже стали оттаскивать с позиций полковую артиллерию.
Мы как могли эти время использовали себе на пользу — пленных заставили наших раненых нести и быстренько они через эти проклятые 400 метров болотины убыли к нам в тыл. А я приказал собрать все, что полезное у немцев в блиндажах и окопах было — первым делом оружие — пулеметы, автоматы, винтовки, все патроны, что есть, гранаты, ребята еще и жратву немецкую собрали — консервов у них было много — как сейчас эти цветные банки вижу — португальские сардины в масле, норвежские в алюминиевых овальных баночках, мясо из Голландии и всякое прочее. На ходу и позавтракать успели, понимали, что потом времени не будет, как фрицы опомнятся. Окопы опять же надо было хоть немного подготовить для стрельбы в обратную сторону — в общем тыща дел. И по договоренности уже пехота бы должна была прибыть...
А потом началось. Сперва вражеский огонь, пушечно — минометный, плотный и точный, после чего пошли на нас валом фрицы — сначала погнали на нас немецких автоматчиков. Откуда они их столько взяли — не пойму, но трескотни они устроили много. Вышло так, что поддержки мы не получили. Все горе в том, что никто не мог поверить в успех нашей операции. Вместо батальона командир полка, с которым мы должны были взаимодействовать, прислал взвод разведки — посмотреть, что на высоте. Как понимаете, в бою каждый человек дорог, так что и этот взвод положили мы в оборону. А немцы как ошпаренные лезут — атака за атакой! Себя прямо не жалея ломятся под огонь! Наши артиллеристы помогали, но без корректировки конечно получалось не очень. Но то хорошо, что не знали фрицы, что у нас ничего толком от танков нету, потому хоть они артштурмы тоже на нас бросили, но те стреляли издалека, близко лезть опасались, наглость первого года войны у них уже пропала, осторожничали.
Час за часом мы продолжали отражать яростные контратаки немцев. Было тогда такое напряжение, что теперь и не установить последовательность всех событий. В память врезались лишь отдельные эпизоды.
Кончались патроны, гранаты. Бойцы дрались уже трофеями, немецкими автоматами, хватали летевшие вниз гранаты-"колотушки" с длинными рукоятками, швыряли их обратно. Когда несколько немцев в окопы добежали — санинструктор Валя Григорьева, схватив автомат, повела в атаку на них группу легкораненых... И одолели! Раненые — здоровых!
В полдень мне передали по радио от Говорова, что я награжден орденом Суворова, а командиры рот — орденами Красного Знамени. Оно, конечно очень было приятно, но немцы прут и прут, боеприпасы у нас уже считай по донышку скребем — но от пехоты — ни привета, ни ответа.
А бой все продолжался. Невероятное было ожесточение. Бегу по траншее, вижу командира роты Николая Федотова. У него пистолет в правой руке, а другая рука — странно короткая, гляжу — левой кисти нет — обрезало осколком. Кричу:
— Николай, отходи!
— Почему?
— Ты же ранен!
— Ну и... с ним!
Меня тоже ранило. Первое впечатление было, что запнулся за какой-то пенек. Потом смотрю — левое голенище в крови. Сел на дно траншеи, отрезал голенище, отделил портянку. Нога уже распухала. Первый маленький осколок вытащил легко. Второй засел глубоко. Тогда я нож прокалил на спичке. Чисто механически, как хирург заправский. Разрезал рану, извлек осколок, забинтовал ногу санпакетом. Поковылял дальше.
Только в четыре часа дня удалось нам затащить на высоту пехоту. Меньше роты пришло. Потом еще чуток. Но обещанного батальона с противотанковым оружием не дождались. Ситуация стабилизировалась, немцы тоже поистрепались, последние атаки уже были жидким составом и вяло бежали. Выдохлись они. Мы пробыли тут еще некоторое время. Уходили, когда начало темнеть. Оставалось нас только шестнадцать человек. И ни одного не раненного среди нас не было...
Помню, в полку, который нам так и не пришел на смену, мы едва не пострелялись с его командиром. Он, скотина, еще в придачу оказался вдребезги пьяным. И огрызается матерно, сволочь! За кобуру свою вздумал хвататься, а она у него аж на задницу задвинута. А вижу — не привычно ему это, не может расстегнуть.
Представляете, такая обстановка, а он пьяный! Думаю, что я успел бы выстрелить первым. Хорошо, что начштаба нас разнял, а то неведомо чем кончилось, так он меня разозлил — аж потом руки тряслись от ненависти. Впрочем, этого комполка быстро убрали с должности, и дальнейшей судьбы его я не знаю...
Я успел отмыться, привести себя в порядок, у меня ж сапог без голенища и вид растрепанный и в грязи весь, уже подсохшей, еще получилось чуть отдохнуть, когда меня вызвали на КП 67-й армии. Помню, когда вошел в блиндаж, все вдруг встали. Чисто автоматически. Только я начал докладывать, как меня прервали: "Немедленно к Говорову!".
Мой доклад командующему и ответы на вопросы заняли минут сорок. В отличие от предшествующей нашей встречи чувствовал я себя совершенно свободно и раскованно. Говорил не только приятные вещи, в частности, о том, что наибольшие потери понесли мы при штурме от немецких ротных минометов, которые у нас были сняты с вооружения в 1942 году. Говоров на это мое замечание промолчал, хотя, кажется, с ним не согласился...
Особенно настойчиво и дотошно он возвращался к вопросу: как удалось доползти? Его интересовали такие подробности, что пришлось мне сказать: я полз впереди, много не видел и тонкостей не сообщу...
Тут же Бычевский вручил мне вот этот орден Суворова. Вроде как первому из саперов на Ленфронте! Командующий меня запомнил. Когда в этом году начали формироваться такие крупные соединения, как саперные бригады, и Москва собиралась прислать на наш фронт командование, Говоров ответил, что командир у него есть. Так я был назначен командиром бригады. Да... Многое было в моей фронтовой жизни. Но памятнее всего стал, пожалуй, этот бой за "чертову" высоту. Странным образом тут все сошлось на таинственной цифре шестнадцать. И первых убитых мы потеряли, по существу, на нейтралке — шестнадцать. И немецкий опорный пункт имел номер 16. И покидали высоту нас, последних, тоже шестнадцать. Одним словом, кругом шестнадцать...
Майор погрустнел. Капитан это заметил и вопрошающе глянул саперу в глаза.
— Не хочется об этом говорить, но из песни слова не выкинешь. Вся эта операция и потери моих ребят на следующий день прахом пошли из-за этого выблядка пьяного. Того командира пехотного полка, что со своей задницы кобуру передвинуть не мог и пистолет не достать ему было, мудаку жопоголовому! Хотя чего там говорить! "Кмамандир цельный" — а личное оружие свое в руках похоже не держал никогда.
Капитан бурчанием выразил несогласие. Ну да, не дело командиру полка с пистолетом в руке бегать. Не взводный же!
Соломахин поморщился. На Ленфронте в отличие от других фронтов командиры как раз старались быть к бойцам ближе, не было тут в моде комчванство. И тот проклятый командир полка своим неумением даже за пистолет схватиться вызывал еще большее раздражение. Прощелыга красномордая! Только и умения — налакаться водки в теплом блиндаже, не зря страна тратилась!
Иван Иванович не кадровым был, потому ухватки ряда виденных им кадровых командиров можно сказать — его бесили. Потому как видел он в них омерзительных дармоедов, в мирное время пошедших на большую зарплату и с гордостью и спесью носивших отлично пошитую дармовую форму, с презрением глядя на "штафирок", а в военное время показавших полную свою бездарность, неграмотность и отвратительное выполнение своей военной профессии. Что пришлось оплачивать большой кровью.
— Ты понимаешь, эта сволочь пьяная не выполнила прямой приказ — прислать на смену моему батальону — свой. Вот как при мне пришло меньше роты — так и все. А там этот участок для полнокровной роты втрое велик. А уж для трепаной и подавно. Немцы утром собрали все что могли, подтянули подкрепления — и сбили с горушки этих горемык. Да и уцелело их всего ничего, как слышал. Еще и врал начальству, скотина, что прочно удерживает позиции! А там уже обратно фрицы вернулись. И хрен их оттуда выбили потом, они сами ушли, когда мы в этом году блокаду снимали. Окружения побоялись!
Медик хмуро кивнул.
— Ты ж сам понимаешь — командир своих подчиненных учить должен! А чему бездарь чванная научить может? Не знаю, как и что ты повидал — но у нас рассказать — так не поверишь, особенно что по первому году творилось!
Капитан так же хмурясь пожал плечами. Выдавил кислую ухмылку, совсем перекорежившую рваное лицо. Буркнул невнятно, но понятно — да уж, нагляделся. Он в этот момент отлично вспомнил, словно вчера было — какой хаос и бедлам был на складах, работавших по правилам мирного времени, неторопливо, неспешно и строго по правилам, когда буквально с поля боя приезжали за люто нужными вот прямо сейчас снарядами, патронами и оружием бойцы и командиры, спиной чувствовавшие, что боезапас улетает чудовищно быстро в реалиях войны, а работники складов на встрепанных и разгоряченных военных смотрят чуточку брезгливо и относятся к ним, словно не сейчас в бой — а завтра они на стрельбище поедут по запланированным мероприятиям.
Сколько складов фрицы захватили потому, что с них ничего было не получить в первые дни!
— Не поверишь, что у нас творилось во время Первой Синявинской! Сам бы не поверил, да знаю точно!
— И што? — несколько недоуменно спросил медик. Всем своим видом он прямо говорил — удивить его сложно.
— А вот представь такое — штурмуют наши бойцы деревню. Хорошо так атакуют, грамотно. Фрицы толком окопаться не успели время не хватило. Не зацепились толком, а видать у них приказ был двигаться дальше. Они и полезли без окопов за спиной. А наши навстречь. Немцев опрокинули, перешли сами в наступление, взяли деревню. И знаешь, что потом было? А потом наши вернулись на свои позиции, ушли на обед, как положено по расписанию. И ни у кого из командиров даже мысли не возникло деревню эту укрепить и окопаться! Потом они же кровью умылись, штурмуя эту уже было занятую деревушку. Ан поздно уже было. Фрицы в землю зарылись как они это умеют. По соседству похожее дело вышло. Пехота при поддержке танков взяли с малыми потерями село, танки поехали заправляться и пополнять боекомплект, а пехота пошла за танками. На исходные. Танки же уезжают! Чего пехтуре одной сидеть? Причем заметь — не по трусости это делалось, а по скудоумию начальства. Словно футбольный матч сыграли, победили -и физкульт-привет по раздевалкам разошлись. Или на заводе смену отработали — и все станок выключили и пошли отдыхать. Понятное дело немцы спокойно вернулись в населённый пункт. Дальше и говорить не охота, умеют фрицы даже из обычной деревенской избы такой дот сделать — пушкой не прошибешь! Причем быстро — в избе внутри все перегородки ломают, баньку разберут и внутри избы соберут, словно домик Петра Первого в футляре получается. Амбразуры пропилил, промежуток между банькой и стенками избы землей засыпал — и все, 76 мм. снаряд такое не берет никак. И делается быстро и тепло им там сидеть потом, гадам. Вот и гляди, кому какая война.
И черта лысого поймешь — это дурость или уже саботаж? И ведь не кончилось это первым годом. И дальше такое вытворяли, что впору самое худое заподозрить! Под Сталинградом выставлялись поля, не задержавшие танки противника. По проверке — оказались, что частью мины выставлены без взрывателей — одни корпуса, у других чеки предохранительные не то, что не вынуты были, а того пуще — привязаны шпагатом накрепко, что полностью препятствовало срабатыванию мин — ну и прочее типа не взорванных перемычек через противотанковые рвы и не снятых указателей с минных полей. Много там всякого разного такого выявилось, от чего волосья дыбом встают.
Зато сейчас вижу — научились мы наконец воевать. А у фрицев — что-то наоборот, упал уровень подготовки — сужу по тому, что вижу. И знаешь — были у меня выводы после того ночного штурма. Основная -то беда и потери наши были из-за пехотной скотины. Если б он прислал батальон, да с средствами поддержки и с корректировщиками — да вовремя, пока фрицы не очухались еще — хрена они б нас спихнули сверху. А сами-то кровью б умылись — бегать в атаку под огнем — нести потери выше, чем обороняющиеся всяко. Мы-то их и так навалили много, а если б все по плану сделали? Тут ведь фрицы сами себе ловушку сделали своей твердолобой пруссачьей установкой!
— Хахой? — заинтересовался медик.
— Так еще в Первую мировую описанную. Что-то мне это напомнило продуманную переработанную и оптимизированную "укусить и держать" из последних этапов Великой войны. Использованную против немцев, у которых что тогда, что сейчас было закреплено в сознании намертво: "прорыв противника необходимо быстро ликвидировать всеми имеющимися силами, не считаясь с потерями".
Понимаешь, невозможно надежно защитить все — фронт слишком велик. И как ни размазывай силы — а равномерно все не прикроешь.
И есть особо важные места и особо болезненные точки. В любой обороне. Просто по-бараньи биться лбом в закопавшегося противника — только потери нести колоссальные. Свои, причем. Успеха это не дает. И мы тогда ночью — захватили немецкий шверпункт именно малой кровью. Взяли их врасплох. И вынудили их, немцев — штурмовать свои же окопы. В рост, под плотным огнем, по пиковой ситуации, судорожно сгребая силы откуда можно. И уже неся большие потери — как атакующие. И вот тут, как я вижу — наши теперь захватывают важный объект, используя все возможные хитрости и премудрости — внезапно, без многодневных боев, как раз используя фактор неожиданности.
И вынуждают немцев отбивать его поспешно обратно, а пока фрицы сгребают силы для отбития этого объекта — наши в другом месте — там откуда силы немцами сняты — захватывают другое. Не менее важное — и опять в полном цейтноте и судорожно — враг перебрасывает силы в другое место и там они колотятся лбом уже о нашу обороняющуюся. Без планирования, следуя навязанной нашей инициативой ситуации. А там глядишь в третьем месте катастрофа и туда надо кидать... А уже и некого кидать, сточились в атаках. И тут сейчас много нам на руку — и пушкари наконец научились долбить так, что потом только ошметья остаются на лунном пейзаже и летуны небо уже держат и танки наши — не в пример фрицам — маневреннее гораздо.
Капитан кивнул. Те же мысли и в его голове были. И сердцем чуял — в этом году уже все будет по-другому. Пропала тоска сосущая, как это было раньше, когда не так дела шли. Научили фрицы воевать наших на свою голову. Как раньше всякие шведы, поляки, французы...
Командир взвода саперной роты унтер-фельдфебель Абец.
— Ну Иваны считают, что им удалось нас обмануть — а парни Геринга их подловили несколько раз, что они тракторами свои макеты танков таскают, чтоб следы от гусениц видны были. И даже на фото видно нескольких, что они танки тут из досок делают. Маскируются, конечно, но наши "крылатые глаза" тоже ртом мух не ловят. А Иваны стараются. Все пытаются нас убедить, что здесь наступать станут. Но наши радисты отметили — тут у русских не те рации работают, что должны... — усмешливо сказал командир саперной роты.
— Извините, господин капитан, не вполне понял — рации же одинаковы? — удивился Абец.
— Ну рации — да. А вот почерк при радиообмене — у каждого морзянщика — свой. Словно почерк. И у нас спецы знают — в какой дивизии у Иванов какие почерка. Тут — все новички, неумехи. Мы-то на слух не отличим, но наши ребята из контрразведки сразу видят поддельную фальшивку — не без удовольствия пояснил гауптманн. Видно было, что ему нравится быть причастным к секретам таинственных спецслужб.
— Это замечательно, что тут они не сунутся — вздохнул унтер-фельдфебель. Каждый матерый солдат, имеющий достаточно опыта боев всегда мечтает о том, чтоб не оказаться на острие стратегического наступления — хоть своего, хоть вражеского, ибо очень уж велика возможность лечь в землю или стать ненужным никому калекой. Ротный ощущал то же. Но погоны офицера требовали иного отношения.
— Ну попробуют пусть... Но нам надо работать быстрее, сделали замечание, что мы еле-еле успеваем выполнять заявленное пехотой — строго сказал командир роты. И не удержался — подмигнул ехидно. Выразил свою саперную солидарность с подчиненными и некоторое вольнодумное неодобрение неоправданно большим заявкам грязедавов. И свои штабники явно шли на поводу у пехотинцев. Кубический метр земли за час — вполне допустимый результат, бесспорно, но не 24 часа в сутки! Да, всем на войне копать приходится много. Отчего и родилась французская поговорка — солдат постоянно воюет лопатой и только иногда ружьем. И разумеется его подчиненные рыли так, что "аж шуба пузырём", причем именно такие хитромудрые вещи, как огневые точки и укрытия, где было нужно не просто тупое махание лопатами, а точный расчет. И как уже не раз своими глазами видел гауптманн — его парни рыли больше, чем пехтура и артиллеристы. Уж что-что, а своему опыту командир роты доверял. Потому рассказам о том, что, дескать, и пехотинцы роют все время — не верил.
Три погонных метра окопа — это примерно 7-8 кубометров грунта. В среднем грунте один зольдат с пехотной лопатой отроет за час примерно 1/2 м3, в тяжелом грунте — менее 1/3 кубометра. Отсюда получалось, что на 3 погонных метра котлована под окоп полного профиля в среднем грунте требуется 14-16 человеко-часов, а в тяжелом грунте — свыше 21-24 человеко-часов. Без перерывов на прием пищи и отправление естественных надобностей. И это только котлован — без формовки бермы и маскировки бруствера, без обшивки крутостей, без отмостки по дну окопа. И в отличие от пиониров инфантерия позволяла себе отдых, прием пищи и глубокий сон.
Саперов же гоняли неутомимо, как крысу в солдатской столовой. И все время были недовольны, хотя теперь перед Иванами было создано несколько рубежей обороны, масса шверпунктов, все это щетинилось драконовыми зубами и чешскими ежами, густо было нашпиговано минами и фугасами, перекрыто колючей проволокой, а для тех счастливчиков, что смогли бы прорваться — у самых окопов был расстелен коварный спотыкач, новое научное изобретение — мелкопетлистые слои тонкой стальной проволоки, стоит ступить в такой пружинистый здоровенный матрас — и нога попадает как заяц в охотничий силок. И не вырваться, без кропотливого распутывания. А какой тут — под ураганным-то огнем. Видал таких неудачников гауптманн не раз, очень похожи были на влипших в гуммиарабик мух на кухне.
И все эти заграждения были поставлены руками именно пиониров. Редко, когда чертова пехота помогала.
— Господин гауптманн, а что с комиссией? Мы слыхали, что должна была приехать комиссия с самого верха.
— Ну, мы тут же им насаперили, выставили пару винных полей.
— Минных? — удивился, подумав, что не расслышал начальство Фриц.
— Ну, если по результатам судить, то и минных. Вся комиссия полегла. В полном составе. Работа признана удовлетворительной.
— Всего лишь? — огорчился унтер-фельдфебель.
— Ну да, именно так. Судили-то по штабному, общее количество по заполненности штатного расписания, время на исполнение и урезали при этом учет всякого им не важного — почему-то чешские ежи у них в нормативах не отмечены, наверное, потому, что мы их делали сами из швеллеров. Дорога перекрыта, но не по-уставному, видишь ли размеры балок для ежа имеют расхождение почти в пять сантиметров и потому учету не подлежат. Резали-то поспешно, быстро, на глазок отмеряя. У русских — сам видал — разница и того больше была, а танки наши почему-то застревали как на образцовых. Вот уж панцерманнам это очень важно было — остановился танк на еже, сделанном по уставу или с нарушениями! Очень важно, не возразишь. Филистеры штабные, буквоеды мирного времени. Все им по штатному считать, словно и войны нет. Потому вот так — кисло поморщился гауптманн.
— Да уж, Мерца с Шольцем только по штатному и считать. Вроде как есть, ан на деле хуже партизан — поддакнул унтер-фельдфебель.
— Ну да. Опять что-то эти придурки отличились? — иронично поднял бровь командир роты.
— Точно так, господин гауптманн. Решили, дескать, срезать дорогу для убыстрения темпов работы и естественно сами же вляпались в "спотыкач", который выставлен был три дня назад нами же. Новомодный этот, где тонкая проволока петлями, словно мягкий матрас для пухлых бабенок.
Офицер тихо засмеялся, очевидно живо представив себе картину возни двух идиотов в паутине.
— Именно, господин гауптманн! Причем не пойму как — но запутались они в самой середине, как сумели туда дотопать — ума не приложу. И что уж совсем удивительно — они в итоге стояли на четвереньках — руками тоже запутались, остолопы. Пришлось издалека тащить доски, делать помостья и выпутывать этих старых ослов. Времени потеряли массу... Убыстрили темп процесса, нечего сказать. Так и та колючая проволока что они с собой волокли — тоже запуталась. Да так ловко, словно с она там кувыркалась, как живая, хотя моток колючки — вполне неодушевленный предмет.
— Да уж... Лучше б они на минное поле залезли, дегенераты. Меньше бы хлопот было. И ведь после войны эта дрянь наравне с нами будет числиться ветеранами! — искренне огорчился капитан.
— Еще и щеки надувать будут и мемории писать идиотские! продолжение следует
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
|