Грета пожала плечами. — Если хочешь разбудить их, никто тебя не остановит. Но не думай сейчас о корабельных делах. Давай не будем портить прекрасный вечер.
Я посмотрел на звездный пейзаж. Он был насыщенным, с безумной мерцающей интенсивностью ночного пейзажа Ван Гога.
От одного взгляда на него можно было опьянеть и прийти в экстаз.
— Что могло это испортить? — спросил я.
Случилось так, что я выпил слишком много вина и в итоге переспал с Гретой. Не уверен, что вино сыграло в этом какую-то роль. Если ее отношения с Марселем были настолько плачевными, как она утверждала, то, очевидно, ей было нечего терять. Да, это все оправдывало, не так ли? Она — соблазнительница, ее собственный брак рухнул, а я — несчастная жертва. Да, оступился, но на самом деле это была не моя вина. Я был один, вдали от дома, эмоционально уязвимый, и она использовала меня. Она размягчила меня романтическим ужином, ее ловушка уже захлопнулась.
За исключением того, что все это было чушью самооправдания, не так ли? Если мой собственный брак был в таком прекрасном состоянии, почему я не упомянул Грету, когда звонил домой? В то время я оправдывал это упущение проявлением доброты по отношению к моей жене. Катерина не знала, что мы с Гретой когда-либо были парой. Но зачем волновать Катерину, упоминая другую женщину, даже если я притворюсь, что мы никогда раньше не встречались?
Только теперь я понял, что не упомянул о Грете совсем по другой причине. Потому что в глубине души я даже тогда допускал возможность того, что в конечном итоге мы могли бы переспать.
Я уже прикрывал себя, когда звонил Катерине. Уже хотел убедиться, что по возвращении домой не возникнет никаких неловких вопросов. Как будто я не только знал, что должно произойти, но и втайне мечтал об этом.
Единственная проблема заключалась в том, что у Греты на уме было что-то другое.
— Том, — сказала Грета, подталкивая меня к пробуждению. Она лежала рядом со мной обнаженная, опершись на локоть, простыни были скомканы вокруг ее бедер. Свет в ее комнате превращал ее фигуру в абстракцию из молочно-голубых изгибов и темно-фиолетовых теней. Пальцем с черным ногтем она провела линию по моей груди и сказала: — Есть кое-что, что тебе нужно знать.
— Что? — спросил я.
— Я солгала. Колдинг солгал. Мы все солгали.
Я был слишком сонным, чтобы ее слова произвели на меня нечто большее, чем смутное беспокойство. Все, что я мог сказать, снова было: — Что?
— Ты не на станции Саумлаки. Ты не в секторе Шедар.
Я начал просыпаться по-настоящему. — Повтори это еще раз.
— Ошибка в маршруте была серьезнее, чем ты предполагал. Это унесло вас далеко за пределы локального пузыря.
Я попытался разозлиться, даже возмутиться, но все, что почувствовал, — это головокружительное ощущение падения. — Как далеко?
— Дальше, чем ты считал возможным.
Следующий вопрос был очевиден.
— За Разломом?
— Да, — сказала она с едва заметной улыбкой, словно подыгрывая мне в игре, правила и цели которой казались ей в конечном счете унизительными. — За пределами Разлома Орла. Очень, очень далеко за его пределами.
— Мне нужно знать, Грета.
Она встала с кровати и потянулась за халатом. — Тогда одевайся. Я покажу тебе.
Я ошеломленно последовал за Гретой.
Она снова отвела меня в купол. Было темно, как и прошлой ночью, и лишь освещенные лампами столы служили маяками. Я предположил, что освещение на станции Саумлаки (или где бы она ни находилась) включалось по прихоти ее обитателей и не обязательно должно было соответствовать какому-то определенному суточному циклу. Тем не менее, меня все еще тревожило, что оно менялось так произвольно. Даже если бы Грета имела право выключать свет, когда ей заблагорассудится, разве никто другой не возражал бы?
Но я не увидел никого, кто мог бы возразить. Вокруг не было никого, кроме стеклянного манекена, стоявшего по стойке "смирно" с салфеткой, перекинутой через руку.
Она усадила нас за столик. — Хочешь чего-нибудь выпить, Том?
— Нет, спасибо. По какой-то причине я не в настроении.
Она коснулась моего запястья. — Не надо ненавидеть меня за то, что я тебе солгала. Это было сделано по доброте душевной. Я не могла сразу сказать тебе правду.
Я резко отдернул руку. — Разве не мне судить об этом? Так в чем же, собственно, правда?
— Это нехорошо, Том.
— Скажи мне, тогда я решу.
Я не видел, как она что-то делала, но внезапно купол снова наполнился звездами, как и прошлой ночью.
Изображение качнулось, увеличиваясь в размерах. Звезды сыпались со всех сторон, как белый мокрый снег. Туманности проплывали мимо призрачными клочьями. Ощущение движения было настолько захватывающим, что я схватился за стол, испытывая головокружение.
— Спокойнее, Том, — прошептала Грета.
Изображение дернулось, съежилось, сжалось. Мимо пронеслась плотная стена газа. Теперь у меня внезапно возникло ощущение, что мы находимся снаружи чего-то — что мы вырвались за пределы какой-то замкнутой сферы, очерченной лишь смутными дугами и узлами свернувшегося газа, где плотность межзвездной среды резко возросла.
Конечно. Это было очевидно. Мы находились за пределами локального пузыря.
И все еще удалялись. Я наблюдал, как сам пузырь сжимается, становясь всего лишь одним из элементов в большой пене пустот. Вместо отдельных звезд я видел только пятна и пылинки, скопления сотен тысяч солнц. Это было похоже на то, как если бы я отодвинулся от леса, снятого крупным планом. Все еще мог видеть прогалины, но отдельные деревья превратились в аморфную массу.
Мы продолжали отступать. Затем расширение замедлилось и замерло. Я все еще мог различить локальный пузырь, но только потому, что все время концентрировался на нем. В остальном его было никак не отличить от десятков окружающих пустот.
— Это так далеко мы зашли? — спросил я.
Грета покачала головой. — Давай я тебе кое-что покажу.
И снова, я не заметил, как она что-то сделала. Но пузырь, на который я смотрел, внезапно заполнился переплетением красных линий, похожих на каракули ребенка.
— Соединения апертур, — сказал я.
Как бы я ни был потрясен тем фактом, что она солгала мне, и как бы ни боялся того, что может оказаться правдой, я не мог отключить профессиональную часть себя, ту часть, которая гордилась тем, что признает такие вещи.
Грета кивнула. — Это основные торговые пути, хорошо нанесенные на карту соединения между крупными колониями и крупными торговыми центрами. Теперь я добавлю все нанесенные на карту соединения, включая те, которые были обнаружены случайно.
Рисунок не претерпел существенных изменений. На нем появилось еще несколько причудливых петель и заколок, в том числе одна, которая выходила за пределы стены пузыря и касалась обращенного к Солнцу края Разлома Орла. Одна или две другие пристройки пробивали стену в разных направлениях, но ни одна из них не доходила до Разлома.
— Где мы?
— Мы находимся на одном из концов одного из этих соединений. Ты его не видишь, потому что он направлен прямо на тебя. — Она слегка улыбнулась. — Мне нужно было определить масштаб, с которым мы имеем дело. Насколько широк местный пузырь, Том? Четыреста световых лет, плюс-минус?
Мое терпение было на исходе. Но мне все еще было любопытно.
— Примерно так.
— И хотя я знаю, что время прохождения апертуры варьируется от точки к точке и зависит от топологии сети и оптимизации синтаксиса, не правда ли, что средняя скорость примерно в тысячу раз превышает скорость света?
— Плюс-минус.
— Значит, путешествие с одной стороны пузыря может занять... сколько, полгода? Скажем, пять или шесть месяцев? Год до Разлома Орла?
— Ты уже знаешь это, Грета. Мы оба это знаем.
— Хорошо. Тогда подумай вот о чем. — И изображение снова сузилось, Пузырь уменьшился, его скрыла череда наложенных друг на друга структур, по обе стороны от него появилась темнота, а затем знакомый спиральный завиток галактики Млечный Путь стал вырисовываться во всю ширь.
Сотни миллиардов звезд, собранных вместе в пенящиеся белые полосы морской пены.
— Вот этот вид, — сказала Грета. — Конечно, улучшенный, осветленный и отфильтрованный для использования человеком, но если бы у тебя были глаза с почти идеальной квантовой эффективностью и если бы они были шириной около метра, это более или менее то, что ты увидел бы, выйдя за пределы станции.
— Я тебе не верю.
На самом деле я имел в виду, что не хотел ей верить.
— Привыкай, Том. Ты далеко зашел. Станция вращается вокруг коричневого карлика в Большом Магеллановом облаке. Ты в ста пятидесяти тысячах световых лет от дома.
— Нет, — сказал я, и мой голос был чуть громче стона жалкого, детского отрицания.
— У тебя было такое чувство, будто ты провел долгое время в резервуаре. Ты был абсолютно прав. Субъективное время? Я не знаю. Годы, запросто. Может быть, десять лет. Но объективное время — время, прошедшее дома, — гораздо яснее. "Синему гусю" потребовалось сто пятьдесят лет, чтобы добраться до нас. Даже если бы ты сейчас повернул назад, тебя там не было бы триста лет, Том.
— Катерина, — произнес я ее имя, как заклинание.
— Катерина мертва, — сказала мне Грета. — Уже сто лет.
Как вы приспосабливаетесь к чему-то подобному? Ответ заключается в том, что вы вообще не можете рассчитывать на то, что сможете приспособиться к этому. Не все это делают. Грета рассказала мне, что она видела практически все возможные реакции в этих случаях, и единственное, что поняла, — это то, что практически невозможно предсказать, как тот или иной человек воспримет эту новость. Видела, как люди приспосабливались к этому открытию, лишь устало пожимая плечами, как будто это было всего лишь последним в череде неприятных сюрпризов, которые преподносила им жизнь, по-своему не хуже, чем болезнь, тяжелая утрата или любое количество личных неудач. Видела, как другие уходили и через полчаса убивали себя.
Но большинство, по ее словам, в конце концов все же в какой-то мере примирялись с правдой, каким бы трудным и болезненным ни был этот процесс.
— Поверь мне, Том, — сказала она. — Теперь я тебя знаю. Знаю, что у тебя хватит эмоциональных сил пережить это. Знаю, ты сможешь научиться жить с этим.
— Почему ты не сказала мне сразу, как только я вышел из резервуара?
— Потому что не знала, сможешь ли ты это вынести.
— Ты ждала, пока не узнала, что у меня есть жена.
— Нет, — ответила Грета. — Я подождала, пока мы не займемся любовью. Потому что тогда поняла, что Катерина не может значить для тебя так много.
— Пошла ты.
— Трахнул меня? Да, тебе хотелось. В этом-то все и дело.
Я хотел наброситься на нее. Но разозлился не из-за ее намеков, а из-за бессердечной правды. Она была права, и я это знал. Просто не хотел иметь с этим дело, как не хотел иметь дело с тем, что происходит здесь и сейчас.
Я подождал, пока гнев утихнет.
— Говоришь, мы не первые? — спросил я.
— Нет. Полагаю, первыми были мы — корабль, на котором я прибыла. К счастью, он был хорошо оборудован. После ошибки в маршруте у нас было достаточно припасов, чтобы организовать автономную станцию на ближайшей скале. Мы знали, что пути назад нет, но, по крайней мере, могли бы устроить свою жизнь здесь.
— А что было потом?
— Первые несколько лет у нас было достаточно забот, чтобы просто поддерживать свою жизнь. Но затем в апертуре появился другой корабль. Поврежденный, дрейфующий, очень похожий на "Синего гуся". Мы вытащили его на станцию, отогрели экипаж, сообщили им новость.
— Как они это восприняли?
— Примерно так, как и следовало ожидать. — Грета глухо рассмеялась про себя. — Пара из них сошла с ума. Еще одна покончила с собой. Но, по крайней мере, дюжина из них все еще здесь. Честно говоря, для нас было хорошо, что появился еще один корабль. Не только потому, что у них были припасы, которые мы могли использовать, но и потому, что это заставило нам помогать им. Это отвлекло нас от жалости к самим себе. Вынудило нас осознать, как далеко мы продвинулись и какая помощь нужна этим новичкам, чтобы пройти такой же путь. И это был не последний корабль. С тех пор мы прошли через то же самое с восемью или девятью другими судами. — Грета посмотрела на меня, подперев голову рукой. — Есть идея для тебя, Том.
— Есть?
Она кивнула. — Я знаю, тебе сейчас трудно. И еще какое-то время будет трудно. Но тебе может стать легче, если рядом будет кто-то, о ком ты будешь заботиться. Это может сгладить переходный период.
— Например, кто? — спросил я.
— Кто-то из твоего экипажа, — ответила Грета. — Ты мог бы попробовать разбудить кого-нибудь из них прямо сейчас.
Грета была со мной, когда я вытаскивал Сьюзи из анабиозного бака.
— Почему она? — спрашивает Грета.
— Потому что я хочу, чтобы она вышла первой, — отвечаю я, гадая, не ревнует ли Грета. Я ее не виню: Сьюзи не только красива, но и умна. В Ашанти Индастриэл нет лучшего специалиста по синтаксису.
— Что случилось? — спрашивает Сьюзи, когда у нее проходит головокружение. - Мы вернулись?
Я прошу ее рассказать мне последнее, что она помнит.
— Таможня, — говорит Сьюзи. — Эти придурки в Аркангеле.
— А что было потом? Что-нибудь еще? Руны? Помнишь, как правила их?
— Нет, — говорит она, затем улавливает что-то в моем голосе. То, что я, возможно, говорю неправду или не все, что ей нужно знать. — Том. Спрашиваю еще раз. Мы вернулись?
Минуту спустя мы укладываем Сьюзи обратно в резервуар.
С первого раза это не сработало. Может быть, попробуем в следующий раз.
Но со Сьюзи ничего не получилось. Она всегда была умнее и проворнее меня, всегда была такой. Как только выходила из резервуара, то понимала, что мы зашли намного дальше сектора Шедар. Всегда опережая мою ложь и оправдания.
— Когда это случилось со мной, все было по-другому, — сказал я Грете, когда несколько дней спустя мы снова лежали рядом, а Сьюзи все еще была в баке. — Думаю, у меня были те же мучительные сомнения, что и у нее. Но как только я увидел, что ты стоишь там, то забыл обо всем этом.
Грета кивнула. Волосы упали ей на лицо растрепанными, спутанными со сна прядями. Она зажала прядь между губами.
— Помог вид дружеского лица?
— Я отвлекся от проблемы, это точно.
— В конце концов, ты добьешься своего, — сказала она. — В любом случае, с точки зрения Сьюзи, разве ты не дружеское лицо?
— Может быть, — сказал я. — Но она ожидала меня. Ты же была последним человеком на свете, которого я ожидал там увидеть.
Грета коснулась костяшками пальцев моего лица. Ее гладкая кожа скользнула по щетине. — Тебе становится легче, не так ли?
