По образу и подобию. Часть 1

Поэтому пример славного Тибо Шампанского, обложившего евреев в своих землях особым налогом на нужды святого похода, был тут же подхвачен и сочтен весьма достойным компромиссом. Муки злокозненного народца при расставании с неправедно нажитым золотом и серебром должны были быть никак не меньше, чем при встрече с давно заслуженной веревкой. Но совершенно невероятно, чтобы Господь счел их достаточными для обретения посмертного блаженства.

Наконец, случилось и самое главное. Непримиримые соперники король французский Филипп-Август и Ричард Плантагенет заключили перемирие на пять лет. Казалось, ничто уже не может помешать воинственному королю-рыцарю принять крест и объявить о начале сбора войск для отправки в Святую Землю. Никто и не сомневался, что после Рождественской ассамблеи, проведенной им в Донфроне, на всех дорогах Европы появятся королевские герольды с известиями о походе.

И лишь слух о неизвестно откуда взявшемся в окрестностях Лиможа кладе вдруг застопорило все дело. Ибо Ричард, внушивший себе уверенность, что это — исчезнувшие сокровища его отца, короля Генриха, ни в какую не соглашался заняться делами святого паломничества до тех пор, пока родительские сокровища не займут достойного места в его королевской казне. К слову сказать — почти пустой.

Так что, сразу же после завершения всех рождественских празднеств король с войском покинул Нормандию, отправившись на юг. Пьетро да Капуа и Фульк Нейский, последовавшие за ним из Донфрона в Аквитанию, не оставляли надежд, что молитвами и святыми увещеваниями они все же сумеют отвернуть помыслы короля от суетных забот мира сего и направить на дела предстоящего святого предприятия.

Однако, первые же беседы с Ричардом показали, сколь сложная задача неожиданно встала перед почтенными пастырями. Время плена и лишений, боль многочисленных предательств, затянувшийся бракоразводный процесс с Беренгарией Наваррской, а также последовавшая за возвращением из узилищ необходимость отбивать утерянные владения на континенте, изменили характер короля. Великодушная веселость уступила место мрачной желчности и раздражительности, едкому сарказму и весьма черному юмору, что, как ни странно, только лишь обострило как его природный ум, так и вспыхнувшие отточенной, жестокой безупречностью полководческие дарования.

Совсем незадолго до происходящих событий духовник короля, аббат цистерцианского монастыря Ле Пан в окрестностях Пуатье, преподобный Мило, записал в своих дневниках — тех самых, что через несколько лет преобразятся в одну из популярнейших книг начала XIII века: ""Король Ричард вернулся из Штирии, как человек, который как бы восстал, принес с собой замогильные тайны шепчущих привидений и погружался в них. Словно червь какой подтачивал его жизненные силы или прогрыз дыру у него в мозгу. Не знаю, что за дух, кроме дьявола, мог им овладеть. Знаю только, что он ни разу не посылал за мной, чтобы следовать моим указаниям в духовных делах, — ни за мной, ни за каким-либо другим духовным лицом, насколько мне известно. Он ни разу не приобщался, и, по-видимому, не ощущал в этом потребности, а, в сущности, он очень в этом нуждался"

Увы, это очень скоро почувствовали на свой шкуре последовавшие за Ричардом духовные особы. В ответ на вдохновенные призывы Фулька, чье ораторское мастерство лишь расцвело за последний год, Ричард — как передавали присутствующие при том — мрачно ощерился и сказал ему буквально следующее: "Ты советуешь мне отречься от моих трех дочерей — гордыни, жадности и распутства. Ну что ж, я отдаю их более достойным: мою гордыню — тамплиерам, мою жадность — цистерцианцам и мое распутство — попам". Попытавшемуся же вставить хоть слово его преосвященству кардиналу да Капуа король столь же едко пообещал отрезать кое-что, лицам духовного звания абсолютно ненужное — если оное преосвященство сию же секунду не заткнется.

Итак, войско короля, вместо того, чтобы готовиться к походу в Святую Землю, следовало на юг. Знамя похода так пока и не было поднято. Клич о присоединении всех добрых христиан к святому паломничеству до сих пор не прозвучал.

Да, камешек, вброшенный в европейский котел Лотарио Конти, графом Сеньи, принявшим при восшествии на святой Престол имя Иннокентия Третьего, действительно должен был вызвать настоящую лавину. Европа сосредотачивалась и готовилась. И лишь какой-то, неизвестно откуда взявшийся, булыжник заклинивал движение тысячетонной громады, не позволяя ей, наконец, обрушиться на силы злокозненных сарацин и язычников.

Россия, наши дни —

15 января 1199

Спросите себя, дорогой читатель, достаточно ли Вы узнали из предыдущих страниц характер господина Гольдберга, почтенного нашего историка-медиевиста? Не знаю, что Вы там сами себе напридумываете на этот счет, но правильный ответ — нет! Нет, нет и еще раз нет! Вы так и не узнали о нем ничего! Ибо все его внутренние стенания и упреки, обращенные к Всевышнему, за то, что тот, не спросив его мнения, заткнул нашего героя в какую-то подземную дыру, завершились ровно тогда, когда молчаливый проводник довел их с Капитаном до незаметного издалека грота и, кивнув на прощание, исчез.

Господи всемогущий! Куда исчез рыхловатый и, скажем честно, весьма капризный народный интеллигент? Какими ветрами сдуло с этого лица кислую улыбку и саркастический прищур глаз? В какие архивы были сданы вдруг печальные размышления о его, господина Гольдберга, еврейском счастье? Да куда же делся, в конце-то концов, округлый животик, исправно сопровождавший почтенного историка всю сознательную жизнь?

То-то, государи мои, что будто бы и не было этого ничего! А вовсе даже стоял рядом с Капитаном пусть и мелковатый навскидку, но очень даже сосредоточенный гражданин. Нет, правильнее сказать — лихорадочно сосредоточенный! Едва сдерживающий в себе ту клокочущую энергию, что так и толкает мелкого, но безгранично решительного хищника — вроде хорька или куницы — вцепиться в горло даже и медведю, коли вдруг до этого дойдет. И уж поверьте, редко какой медведь сможет поделиться приятными воспоминаниями о подобной встрече!

Человека, стоящего сейчас у входа в грот, легко можно было представить бешено мчащимся, в буденовке и с саблей в руках, навстречу казачьей лаве. Или, допустим, в чекистской кожанке и с маузером, ловко отстреливающимся от наших с вами дедушек, если им не повезло попасть после той Гражданской в разряд контры недобитой. И даже у самого толерантного и политкорректного зрителя, глядя на преобразившегося Евгения Викторовича, вполне могла зашевелиться мыслишка, что в конспирологических теориях касательно жидомассонского заговора, метящего не иначе, как на мировое господство, что-то такое, возможно, даже и есть... С этих станется.

Вот такой вот, будто и незнакомый нам гражданин, шагнул вслед за Капитаном в искомый грот. Исправно волоча на спине весь причитающийся на его долю груз. Ну, а дальше было уже все просто. В полном соответствии со словами отца Андрея, при их приближении к задней стенке грота там вспыхнуло окно, размером этак два на два метра. Сквозь окно виднелось также какое-то подземелье, отвратительно видимое, но явно отличающееся от того, где стояли наши герои.

Шаг, и двое обитателей планеты Земля исчезли из этого мира.

Переход прошел вполне себе буднично и незаметно. Просто вместо базальтового основания пещеры под ногами вдруг оказался выложенный аккуратно подогнанными камнями пол. Пламя зажженных факелов высветило довольно большой зал, метров сорок в длину и около двадцати в ширину. Каменные своды потолка нависали где-то метрах в пяти над головой.

— Добро пожаловать в подземелья замка Жизор, — приглашающее махнул рукой Евгений Викторович, слегка оглядевшись по сторонам. Да это был не просто зал! Наши герои находились в самой настоящей старинной капелле, на взгляд — романской архитектуры. В дальнем конце зала располагался каменный алтарь с каменным же балдахином над ним. Вдоль стен стояли статуи Христа и двенадцати апостолов. И все это — глубоко под землей!

Здесь бешенное напряжение, охватившее почтенного историка, чуть было не прорвалось совершенно неуместной — на взгляд его спутника — вспышкой научного энтузиазма.

— А ведь я знал! Знал!!! — счастливо возвестил господин Гольдберг, обегая по кругу подземную полость. Его руки лихорадочно, но, в тоже время, ласково поглаживали алтарь, каменные статуи у стен... — Да, все так и должно было быть!

— Впрочем, все потом, потом... Слишком длинная это история. На ходу не расскажешь, да и времени у нас не так много... Факелов хватит на полтора-два часа, а нам еще наружу выбираться... Нет, все потом... Так, врата только намечены в камне... Рисунок, и не более... Значит, если я не полный болван, выход должен быть в горнем месте, сразу за алтарем... Точно! Так и есть!

Евгений Викторович схватил слегка ошалевшего от такого напора Капитана и потащил в алтарную часть храма, что-то бормоча про себя. Лишь человек с очень чутким слухом мог бы услышать в этом бормотании: "Кто бы мог подумать... Нет, кто бы мог подумать!". Но, увы, не было рядом в этот момент никого со столь тонким слухом. И, стало быть, некому было остановить почтенного историка и настоятельно выспросить, что же это все, наконец, означает?

Нормандия, замок Жизор.

15 января 1199 г.

Жак Лошадиное ухо служил здесь всю жизнь. Сначала мальчишкой на побегушках, затем помощником, и вот уже более тридцати лет — господином смотрителем замковых подземелий. Ну, господином-то, это уж больно громко сказано!

Так, присмотреть, где решетка расшаталась, где двери от сырости повело, где замки приржавели... Да самому же по большей части это все и смазать, отремонтировать, поправить. А чего, дело-то привычное.

И при старике Генрихе, Царство ему Небесное, и при тамплиерах, и при молодом Ричарде, и при Филиппе, когда он в отсутствие законного владельца Жизор себе забирал...

Да, господа меняются, а старый Жак все здесь... Куда ж без него? Не полезет же король или пусть даже господин комендант в подземелье решетку чинить. Или там, петли смазывать. А Жаку оно и нетрудно вовсе. Привык за столько-то лет. Нет, без Жака Лошадиного уха здесь никуда.

Прозвище свое он еще мальчонкой получил. Это когда господин главный конюший попросил его хозяйского жеребца минутку подержать. Малая нужда, вишь ты, с ним приключилась. Да нет, не с жеребцом, а с господином главным конюшим.

Ну, только он отошел по нужде-то, а жеребец возьми, да и взбесись! То ли оса его под хвост ужалила, то ли еще чего... Жак на поводьях повис, да куда там! Скотина голову как вздернет, его тогда, аж подбросило! А потом зубами хвать — пол правого уха, как не бывало! Вот тогда и стал он Лошадиным ухом.

Сколько себя Жак помнил, наверху о замковых подземельях всегда чего только ни болтали! И нечистая сила, мол, тут водится. И клады заколдованные зарыты. И привидения просто табунами бегают. Вот ведь, попустил Господь языки точить!

Уж если бы чего и было, кому, как не Жаку, об этом знать! Да только нет здесь ничего. Камни, да железо. Крысы, да мокрицы. Вот и все развлечения. Нет, когда пленных или бунтовщиков каких сюда спроваживают, оно бы и ничего. Все, какое никакое, а развлечение! А так — тишина. Хоть бы и впрямь, какое привидение объявилось, что ли!

В этот момент неспешные размышления старого Жака были неожиданно прерваны. Странные звуки, донесшиеся из-за поворота, больше всего походили на скрип давно не смазанных дверных петель. Скрип сопровождался звуками, какие обычно издает волокущийся по камню камень. Жак похолодел! Ведь именно так звучат открывающиеся каменные двери.

Двери ... какие двери?! Ведь за поворотом тупик! Там коридор заканчивается, и больше ничего нет!!! — Теперь Жака окатило волной жара.

— Господи, всемогущий, всемилостивый! — взмолился Жак. — Спаси и сохрани! Господи, всемогущий, всемилостивый! Спаси и сохрани! — Жак попытался было бежать, но ноги отказали старику. В немом отчаянии он прижался к холодной стене, желая только лишь одного: слиться с ней, превратиться на время в серый, влажный камень! Чтобы только не привлечь внимание тех, кто появился там, из подземелья. И кто вот-вот шагнет сюда...

Вот угол коридора осветился пламенем приближающегося факела. Вот факел показался из-за поворота. Держащая его рука принадлежала невысокому чернявому и горбоносому человечку, до безобразия походившему на тех, кому всякий добрый христианин просто обязан, как минимум, плюнуть вслед. Горбоносый был одет в странный темный балахон с нашитыми на нем красными и желтыми пентаграммами. На голове красовался высокий колпак с такими же точно украшениями. В правой руке зажат высокий, явно крепкий дорожный посох, коим неизвестный активно стучал об пол в такт собственным шагам.

За старичком второй! Всем своим видом он напоминал страшные сказки о горных троллях. Огромного роста, так, что приходилось пригибать голову, чтобы не удариться о потолок коридора. Неимоверно широкие плечи, весь покрыт какой-то невиданной броней — уж на что Жак повидал рыцарей за многие годы жизни при замке, но чтобы такое...!

— Господи, всемогущий, спаси и сохрани! — еще раз, на сей раз вслух, простонал старый смотритель, и широко перекрестил движущиеся к нему привидения. Последние, впрочем, и не думали развеиваться по ветру. Лишь шествующее впереди привидение чернявого пробормотало нечто странное. Что-то вроде: "Ага, народная латынь... Ну — все, как мы и предполагали...". Это, разумеется, если бы старый Жак понимал язык привидений.

Затем смуглое лицо привидения приблизилось к старому Жаку и на очень странной, но — точно — латыни поинтересовалось:

— Кто ты? Как тебя зовут? Встань, не бойся...

— Как стоять перед благородный господин! Встать! Отвечать коротко! Имя? Должность? С какой целью находиться в подвальный помещений замковый комплекс?

Последние слова Жак Лошадиное ухо не понял, но общий смысл сказанного уловил отлично. Да и в целом, от рева громилы ему как-то сразу полегчало. Примерно так же выражался его старый друг и собутыльник Ольгерд, десятник замковой стражи, когда напутствовал своих подчиненных перед разводом на посты.

Так что, господин смотритель передумал сползать на пол, подтянулся, отряхнул приставшие комки грязи и вполне членораздельно доложил, кто он такой есть и что здесь делает.

— Смотритель, говоришь, — протянул громила, который был, вполне возможно, и совсем даже не привидение — уж больно у него все натурально выходило. — Ну, смотри, раз уж смотритель, — разрешил, наконец, он. Однако тут же передумал.

— Хотя нет, погодить! Комендант замок у места?

— А как же? — удивился старый Жак. — Его милость, господин коннетабль замок редко когда покидает. Время-то нынче — куда как беспокойное! Не англичане — так разбойники, не разбойники — так англичане. Их теперь и не различишь вовсе...

Спустя многие десятилетия после описываемых событий, обитатели замка Жизор поминали Рождество 1199 года не иначе, как добавляя при этом: "Ну, перед тем, как Жак Лошадиное ухо двоих колдунов из подземелий вывел". И делали при этом непременно, кто — загадочные, а кто и вовсе страшные глаза.