Необычные обороты речи. Неприкрытое требование секретности и предложение полного финансирования. Поначалу Усагин подумал, что посетители без копейки денег пришли с очередным прожектом. Таких хватало. Однако все последующее никак не укладывалось в привычную картину.
— Иван Филиппович, давайте проблемы решать по мере их появления. В противном случае мы рискуем, как говорят у нас в Америке, получить уши от дохлого осла. Для начала я хотел бы услышать согласие о неразглашении идеи новшества. А вот получится сделать прибор в стенах уважаемого заведения или как-то иначе, это вопрос второй. Собственно и вас неволить мы не будем.
— Э-э-э, ну если вы так ставите вопрос. Впрочем, если здесь замешаны ваши средства. Ну что ж, лично я могу дать обещание, что от меня никто и ничего не услышит, — решился, наконец, Усагин. — Но и вам пока не даю своего согласия.
Было видно, что Усагин заинтригован, но одновременно этот разговор был ему в тягость. Кроме того, было очевидно, что Иван Филиппович ждет — не дождется, когда, наконец, посетители приступят к изложению принципов работы своего прибора. Это ему было гораздо ближе.
— Ну что же, коль скоро один принципиальный вопрос мы решили, так отчего бы не приступить к приятному. Владимир Ильич, вам слово.
По договоренности устройство и работу триода должен был разъяснять Мишенин. Тем самым Ильича приобщали к практической работе. Борис же раскрывал некоторые особенности, в которых Ильич пока 'плавал'.
Принцип работы лампового триода Усагин понял практически мгновенно. Впрочем, чему удивляться, коль скоро перед переселенцами сидел прекрасный физик-экспериментатор и одновременно превосходный механик-конструктор. Усагин действительно изобрел трансформатор, за что получил всего лишь диплом второй степени. Позже друзьям стало известно, что, ассистируя на лекциях по физике, Иван Филиппович ставил физические опыты столь остроумно, что вызывал интерес студентов не меньший, чем лекции профессоров Столетова и Умова.
Все это переселенцы узнали позднее, а сейчас сторонний наблюдатель слышал бы отдельные фразы:
— ...назовем эти электроды анод, катод и сетка.
— ...эмиссия электронов с катода...
— ... простите, не понял, что такое эмиссия...
-... это поток электронов...
— ...странно, может вы имеете ввиду эманацию? Но тогда это катодные лучи...
— ....можно и так сказать, но нам привычнее говорить о потоке электронов...
— ...отрицательное смещение...
— ... позвольте, позвольте, но ведь это же лучи, а вы говорите о каком-то потоке электронов, что вы имеете ввиду ...
-... давайте к электронам вернемся позже, мы же занимаемся трехэлектродной лампой...
— ... вольтамперная характеристика ....
— ... невероятно, просто невероятно, это же феноменальные перспективы...
— ... вы говорите ток, а почему не сила тока?
— ....да привычнее, наверно...
— ... но сила тока мала, так и мощность ничтожна ...
-... это как сказать, ток в один ампер при напряжении тысяча вольт — это уже киловатт...
— ... если в аноде такого прибора поставить ваш трансформатор, да к нему подключить излучатель звука, мы получим идеальный и чистый голос певца, усиленный стократно.
-... но, как получить качественное преобразование электрических волн в звуковые?
-... честно сказать этим мы не занимались ...
-... любопытно, а сколь быстрые осцилляции может усиливать ваш прибор?
-... пока реактивный ток не превысит примерно десяти процентов от полного...
-..., позвольте, позвольте, о каком реактивном токе вы говорите ...
-... извините, не прав, я имел ввиду ток через емкость сетка-катод...
После выяснения принципов посыпались вопросы, касающиеся конструкции, материалов, долговечности и технологии изготовления.
Приятным сюрпризом для переселенцев оказалось то обстоятельство, что господин Усагин занимался экспериментальным изучением свойств катодных лучей, а также существенно усовершенствовал ртутный вакуумный насос, лежащий сейчас на верстаке.
— ... а из чего делаются эти электроды...
— ... в этом мы во многом полагаемся на вас, анод нужен тугоплавкий, в идеале из молибдена, но для опытных образцов можно поставить платину ...
— ... катод из вольфрама, но с покрытием солями бария ...
— ...сетку, пожалуй, так же из платины, а эти изоляторы обязательно слюдяные и траверсы опять из тугоплавкого металла.
-...на материалах экономить нельзя, это же опытные образцы. Сейчас ставим платину и о стоимости пока не заморачиваемся ...
-...вакуум требуется очень высокий, не хуже десять в минус шестой степени, а лучше десять в минус девятой.
— ...!!!!!
— ... такой вакуум долго не удержать ....
— ... есть способ, но и об этом поговорим позже ...
Четыре часа пролетели незаметно.
Словно очнувшись, Усагин глянув на часы, воскликнул:
— Коллеги, но как я забыл!? Уже три часа пополудни. Вы же голодны. Пожалуйте ко мне. Я же тут живу, при университете. Жена давно заждалась.
— А ведь верно, поесть бы не мешало, — согласился Мишенин.
— Ну, коль Владимир Ильич согласен, так я тем более.
* * *
Квартира Усагина располагалась на втором этаже небольшого двухэтажного дома за главным корпусом университета. Оказывается, 'ведомственное жилье' было давней традицией в России. С порога пахнуло теплом каменной печки, домашним уютом и печеным тестом.
Машенька у нас гости. Знакомьтесь господа, моя супруга, Мария Федоровна.
После знакомства, хозяйка, как водится, попеняла мужу, что задержался и не предупредил. По-московски долго извинялась перед гостями. При этом на столе, мановением 'волшебной палочки', появились те самые разносолы, которых якобы не было, а сами гости быстро рассажены на почетные места. Гостям бросилась в глаза заполненная посудой угловая горка. По всем признакам получалось, что здесь обычно собирается немалая семья Усагиных. Еже через минуту появилось главное украшение и гордость хозяйки — расписная фаянсовая супница, из под крышки которой выглядывал серебряный половник. Рядом на блюде выросла горка пирогов, чей умопомрачительный запах слышен был еще с порога. Не обошлось и без графинчика темного стекла.
— Владимир Ильич, Борис Степанович, я просто обязан угостить вас наливочкой, не откажите, сам делал.
В голосе Усагина прозвучала столь искренняя просьба, что у хозяйки изумленно поднялись брови. Переселенцы догадывались, в каком смятении находится сейчас Иван Филиппович. Отказаться было бы нетактично, не говоря уж о пользе укрепления контакта.
— Да мы собственно и не возражаем. День был напряженный, но выжили, так отчего же не отведать.
Дальше протекал обычный разговор 'за столом'. Технических проблем лампы не сговариваясь не затрагивали. Гости расспрашивали хозяина, как готовится рябиновая наливка и отчего 'не слышно' горечи, что за цветное фото украшает прихожую. Увидев такое в прихожей, они обомлели. Оказалось, что Иван Филиппович и здесь искал новое, стремясь усовершенствовать процесс получения цветной фотографии. В представлении переселенцев никак не уживались русско-японская война и цветная фотография, а вот на тебе — наличествовали одновременно. Подобных откровений накопилось уже немало.
Только в конце разговора Иван Филиппович нарушил 'нейтралитет', высказав мысль, что такое изобретение может совершить 'переворот' в науке и он полностью разделяет требования конфиденциальности.
— Владимир Ильич, Борис Степанович, я готов вам всячески содействовать, но не могли бы вы пообщаться с заведующим нашей кафедрой, профессором Умовым? Речь идет как — никак о феноменальном изобретении!
Пообщаться с профессором входило в платы переселенцев. Более того, они как раз хотели просить Усагина организовать эту встречу.
— Но мы ставим условие — господину профессору надо продемонстрировать один готовый прибор. Предельно простой. Из лампы накаливания с плохим вакуумом. А без этого никак нельзя.
С таким условием Иван Филиппович согласился, но попросил не афишировать его участия. Именно на это и рассчитывал Федотов. Успех надо было закреплять. Не грех было и поделиться, особенно осознавая — радиолампа в том виде, как ее знали переселенцы, была плодом очень многих талантливых изобретателей и ученых.
— Иван Филиппович, вы не будете возражать, если мы попросим Вас провести все измерения прибора, и опубликовать результаты?
Не очень настойчивые возражения по поводу подписи, разрешились легко — подписантам должны быть все принимающий в этом процессе участие, в том числе и профессор Умов.
— И еще, публикации должны появиться только после подачи заявок на привилегии. На этом стоим незыблемо. Кроме того, надо полагать, вы представляете, сколь много изобретений будет порождено этим прибором?
Намек был понят.
* * *
Вечернее солнце еще висело на горизонтом, но под полозьями уже поскрипывал снег. Все в природе было таким, когда днем веет весной, а к вечеру возвращается зима, но не полноценная, а будто уставшая, обессиленная. В такт неспешного движения саней, мимо проплывали дома и домишки. Вокруг все было знакомо. После сытного обеда и рябиновки на душе царило умиротворение, какое бывает, после окончания сулящего успех дела.
Вспоминая разговор с Усагиным, Владимир Ильич вновь и вновь вспоминал — он дарил! Дарил, и это взывало восторг у такого милого человека. На мгновенье ему показалось, что все трудности позади, что впереди только захватывающие перспективы. Диссонансом прозвучала мысль о неизвестном человеке за океаном, что возможно прямо сейчас испытывает такую же лампу. Потом мелькнула мысль о Усагине.
— Борис, я конечно не против, но как ты решился рассказать Усагину все тонкости?
— Ты сомневаешься в его порядочности?
— Ну ... люди в этом времени честны, а потом... мне показалось, что он хороший человек.
— М-да. Сильно сказано. Ильич, проходимцев в этом мире не меньше и не больше, чем в нашем.
— Но почему? Как можно такое утверждать? — с горячностью начал Мишенин.
Глянув на математика, Федотов с тоской продекламировал:
И светел полуночный зал,
Нас гений издали приметил,
И, разглядев, кивком отметил,
И даль иную показал.
Там было очень хорошо,
И все вселяло в нас надежды,
Что сменит мир свои одежды.
Тра-ля— ля— ля, ля-ля, ля-ля.
— Эх, Ильич, Ильич. Природа человека — это, считай, мировая константа. Генетика, брат. Отсюда пропорции между праведниками и негодяями не меняется, по крайней мере, последние пару тысяч лет.
— Так уж и не меняется?
— А ты мог бы душой принять Иллиаду, сместись соотношение между добром и злом?
В чем-то Борис был прав, это констатировала математическая логика, но, как же тогда все его мысли о сегодняшнем и его родным времени? Неужели он так сильно ошибался и в природе все цинично-предопределено? На душе стало тоскливо.
У Федотова же от упоминания о Илиаде, по ассоциации мелькнула любопытная мысль:
— Вова, а ты не задумывался, что инквизиция проводила грандиозный социальный эксперимент по изменению природы человека? Лысенковцы, блин, хреновы.
— Борис! Ты о чем, какой эксперимент?
Такой зигзаг мысли товарища мгновенно отвратил математика от горестного состояния души.
— Помнишь, ты как-то высказался, что наш социализм, был грандиозный социальным экспериментом. Ты тогда еще говорил о культурном воздействии. В этом смысле разве деятельность инквизиции не была экспериментом даже большего масштаба? В логике прореху найдешь?
Борис вопросительно посмотрел на математика.
— Положительных результатов ты не учитываешь? — голос Мишенина был сух.
— Учитываю, как и положительное в нашем социализме, но геном от этих воздействий, ни каким образом не изменился. Что касается Ивана Филипповича, так бывают люди и бывают люди. Усагин украсть не может, а готовых стырить у тебя кошелек тут прорва, как и стыривших у нас общенародную. Та же шпана, их морды ты каждый день по ящику видел, — съязвил в конце Федотов.
Ильич насупился. Напоминания о воровстве власти в РФ действовали на него угнетающе, будто его самого уличали в чем-то постыдном. От этого в душе поднимался протест, хотелось, что бы при нем так не говорили. Буд-то подслушав его мысли, Борис решил закончить этот разговор.
— Ильич, не парься, все будет нормально. На ближайшее время слово свое Усагин будет держать крепко, да и посмотрим мы за ним.
— Как посмотрим? Мы будем следить?
Мишенин с ужасом представил, как сырой ночью он смотрит за окнами чужой квартиры.
— М-да, Ильич! — вздохнул Федотов. — Присматривать можно самыми разными способами.
* * *
Позже состоялся разговор с деканом факультета Николаем Алексеевичем Умовым. Профессор оказался сторонником теории мирового эфира. В своей докторской диссертации русский ученый обосновал понятие вектора потока энергии. К сожалению, в мире переселенцев чаще звучал частный случай этой теории — вектор Пойтинга, описывающий вектор потока электромагнитной волны. Свою работу Умов опубликовал за двадцать лет до господина Пойнтинга.
Действительный статский советник Его Императорского Величества профессор Умов не удовлетворился только грандиозностью перспектив 'изобретения'. Он потребовал раскрыть источник знаний переселенцев. На что Федотову пришлось жестко заявить, что сделать такового он не может ни при каких обстоятельствах, по причинам политического характера. Борис, не говоря ничего конкретного, дал понять, что раскрытие данного условия может привести к гибели людей уважаемых и достойных. Благо в научных кругах к противникам царизма было весьма благоприятное отношение. Уважаемому профессору пришлось с большим неудовольствием отступить.
Борис понимал, что отступление это временное. Слишком много разного рода сведений они по неосторожности успели выложить. Каждое 'откровение' можно было легко объяснить, но их поток требовал принципиально иного обоснования. Оговорок же было множество. Борис как-то произнес 'частота двести килогерц', а Мишенин упомянул об атомном ядре. Для жителя их мира в этом не было ничего необычного, но в девятьсот пятом году единицы частоты 'Герц' еще не существовало. Большинство инженеров мира считало атом неделимым, а сомнения относительно этой парадигмы только-только появились в научной печати.
Между тем это не помешало Николаю Алексеевичу оказать переселенцам неоценимую помощь. При его содействии в лаборатории химического факультета были изготовлены колбы радиоламп. Там же изготовили аноды из молибдена и покрыли катоды барием. С самим катодом пришлось повозиться — в лампах вместо вольфрамовой нити, стояли угольные электроды. Пришлось применить нити из тантала, благо этот металл нашелся в хим. лаборатории университета.
Платины потребовалось совсем немного. В виде проволоки она пошла на изготовление сетки и выводов, что имели одинаковый со стеклом коэффициент расширения. Проволокой же крепились элементы конструкции. Лампы собирал сам Иван Филиппович, которому по мере возможности помогали его сын и Федотов. В целом дело было поставлено таким образом, что никто из 'смежников' не знал истинного назначения составных частей.
