Край ветров: ....

Аяла сделала большие глаза:

— Даже не думай!

— Ну почему все хотят меня исправить?..

— Все — это кто? — Аяла насторожилась.

— Никто, — Кей провела пальцами по краю дурацкой футболки с котиками. — А как тебе эта? Весельенькая вроде.

Ответом ей был взгляд, полный укора, и протянутый темно-синий машинной вязки жакет с рукавами из искусственной замши.

— Ну не нужно мне все это, — уныло ответила Кей, примеряя жакет. Он оказался коротковат в рукавах. — Я скоро еду на север. Снова. Термобелье, пуховик, ушанка.

— А для себя? — возмутилась Аяла.

— Что для себя?

— Ну, на севере это не нужно, ладно, но ты же вернешься? Да и на север ты едешь не завтра, а в конце недели, неужели тебе обязательно надо ждать, пока ты закончишь все свои дела для того, чтобы сделать что-то хорошее для себя?

"И правда", — подумала Кей.

Глядя, как Аяла перебирает тонкие кожаные ремешки, Кей задумалась о том, не откладывает ли она на потом не только покупку одежды, но и... вообще всё. Жизнь, например.

Ну, один разговор — как минимум. Если так дальше пойдет, разговаривать с Рейнхардом, как наказал Ян, придется в последний день, когда некуда уже будет деваться. А до тех пор...

Примерно через полчаса они вышли из торгового центра, обвешанные покупками, причем Кей несла половину добычи Аялы, так как сама обзавелась всего одним пакетом с несколькими футболками. Кей смиренно шла за Аялой, пребывая в странном состоянии с трудом пойманной уравновешенности и вовсе не желая ничего решать. Аяла, в свою очередь, намеревалась найти местечко потише, и чтобы там непременно подавали мясо и коктейли. Ночной город бодрил морозцем, осень казалась одновременно и весной, и ранней зимой, и Кей чудилось, будто бы время слегка растянулось, а то и закольцевалось вовсе, и это было скорее хорошо, чем плохо.

— Кстати, как там твой наблюдаемый? — спросила Аяла, выводя Кей из транса.

— Ты все-таки задала этот вопрос, — хмуро ответила та.

— Да я так, — Аяла кивнула за спину, — афишу прошли, вот я и спросила...

Кей не стала оборачиваться.

Впрочем, помогло это ей не особо. Следующий же забор оказался обклеен одинаковыми рекламными постерами, словно холодильник заядлого путешественника — магнитами. Кое-какие из них кто-то уже разрисовал маркером и краской из баллончиков, обогатив дизайн рожками, усами, очками и кое-какими банальными непристойностями.

С плакатов смотрел Рин: лукаво, выразительно, пронизывающе. Это было его старое фото — двадцатидвухлетнего возраста, что ли? Там еще не было мелких, едва заметных морщин под глазами, и той, что рассекает посередине высокий лоб. На этом фото он выкрасил губы в синий, подвел глаза, и улыбался еле заметно, так, что у любого созерцающего могло создаться ощущение, будто бы именно его желает соблазнить этот недоступный, холодный красавец, воплощенный оксюморон.

— Все же хорош, паршивец, — прокомментировала Аяла. — Слушай, а может, сходим?..

Кей нахмурилась сильней:

— Ты с каких пор угоняешься по таким вещам?..

— Как что-то плохое! И кстати... Похоже, это у них первый концерт за несколько месяцев, — Аяла перестала изучать афиши и обернулась к Кей: — А вы вообще работу в каких отношениях прекратили? У тебя остались связи в группе?

Кей обняла себя за плечи, ощущая, как ухает в груди сердце, будто бы это поможет заставить его вести себя поприличней.

— Знаешь, — произнесла она медленно, — может быть, ты и права.

— Я всегда права, — улыбнулась Аяла. — Хотя не всегда понимаю, в чем.

— Ты права в том, что мы можем пойти туда.

— О! Отлично! Там же был гардероб? Сбросим вещи, а переоденемся в туалете! Ты наденешь то черное платье, которое...

— Нет, я не надену. Это не нужно. Мы пойдем туда, и я поговорю с ним.

— О-о...

— Это распоряжение твоего отца.

— Ты настроена решительно, — Аяла скорчила ехидную рожицу, выгнув тонкую бровь. — Но неужели телефоны для неудачников?..

— Это будет тяжелый разговор, — сдержанно произнесла Кей. — И я могла бы по телефону, но мне кажется, это будет неправильно.

Они заняли вполне хорошее место — за одной из отдельных стоек, уместились вдвоем на высоких стульях, имея таким образом превосходный обзор. Конечно, наблюдая отсюда, никак не приблизиться к телу, не коснуться протянутой руки и не поймать выкинутой барабанной палочки. Но им этого и не требовалось.

В "Эмбере" делали чудные многослойные коктейли с множеством дурацких ярких украшений, да и мясо готовили прилично — и это вполне отвечало изначальным запросам Аялы.

Разделывая свой стейк под гомон толпы и фоновую музыку, Кей обреченно думала: "Господи, зачем я сюда пришла". Коктейль ее не слишком радовал. Он был пронзительно горьковат, ему не хватало сладости и сливок, наверное. А людям, заполонившим зал и все столики вокруг, недоставало мозгов и умения критически мыслить в частности. Иначе зачем бы вся эта свора молодых девчонок пришла бы сюда? Многие из них были затянуты в тугие корсеты темных оттенков, и почти все накрашены так, будто вместо глаз у них черные дыры. Были в толпе и юноши — но не более трети. Вся эта живая масса выглядела на первый взгляд дезорганизованной, потоки людей двигались хаотически, но все же кое-что публику объединяло. Подобно предгрозовой духоте, разлилось над толпой ощущение сладкого томления, ожидания чего-то особенного, незлое, но сильное нетерпение. Юные поклонники "Негорюй" посматривали на Аялу с Кей, занявших сидячие места и посмевших вкушать сытный ужин в такой торжественный час, несколько неодобрительно, но поделать ничего не могли.

Справа от сцены располагались места для особенных посетителей. Там тоже кто-то двигался, садился, вставал, уходил и возвращался, но тамошнюю аудиторию с места Кей рассмотреть было практически невозможно.

Музыканты как всегда заставляли ждать себя — и это им, конечно, сразу простят, стоит зазвучать первому тяжелому рифу.

Кей перевела взгляд на Аялу, покачивающуюся-пританцовывающую в такт фоновой музыке. Похоже, ее ожидание не тяготило.

Дочь Яна Фредека знала многое из того, что не положено знать не-магу. Так же она всегда знала, кто такая Кей, и кто — ее наблюдаемый. Но Аяла, похоже, воспринимала все это как игру. Ну да, а с чего бы ей думать иначе? Сегодня она "оторвется на полную" — то есть, оторвется, словно древняя гироскопическая игрушка, от руки, а завтра прилетит обратно, рассмотрев с другой стороны бытия свой привычный мир. Она на вечер окунется в эмоции этой экзальтированной толпы, в эту дешевую страсть и бедняцкую молодость, а завтра снова окажется в своем мире изысканных манер, чопорно оттопыренных мизинцев и дорогих вещей.

Да, Ян старался дать дочери лучшее. А дочь искала себя. Кей подозревала порою, что Аяле сложнее "найти себя" чем многим другим, и эти поиски так же мучительны, как предрешенность пути поглощающего мага или элементалиста, например. А еще Кей подумала, глядя на Аялу, что наконец нашла для Рейнхарда еще более неподходящую партию, чем она сама. Да, это однозначно. Если представить Рина и Аялу вместе... выходит очень смешно.

И, почему-то, больно. С чего вообще она решила, что знает, как может быть? Почему бы действительно Аяле не взять под крыло нищего, но красивого бывшего мага? Назло отцу, развлечения для? Впрочем, это — пустые совершенно умствования. Рин не мог "исправиться". И если предположить, что его сиюминутная причуда таки имела место быть, то думать, что это станет новым правилом — нонсенс. Скорее всего, он продолжит развлекаться, и "под крылом" не удержится дольше недели. Таким образом, ее ревность не обоснована дважды.

"Ревность".

Кей залпом осушила бокал с коктейлем.

— У-у, — оценила Аяла. — Заказать еще?..

— Если они не начнут скорее, я тут сопьюсь, — буркнула Кей. — Да, давай наверное еще! — и тут же поправилась: — Только другого чего-нибудь...

Когда официант принес им три пары шотов и они расправилась с первыми двумя, на сцене, наконец, началось шевеление. Кей увидела, что на месте басиста действительно кто-то новенький, и, к ее удивлению, это была девушка: короткостриженная брюнетка, одетая в кожаные шорты и короткий топик, с перетягивающими плечи черными браслетами, на шее — тонкий чокер, в волосах — ярко-синяя прядь.

Вскоре на место подтянулся Аристарх Одиш, болтливый гитарист "Негорюй", по совместительству — менеджер и идейный вдохновитель. Как всегда стоящие дыбом волосы, мешковатая многослойная одежда, аляповатый галстук — Ари не изменял себе. В отличие от девушки-басистки толпе он был знаком, и толпа приветствовала его неуверенно-радостно.

Место барабанщика заняла еще одна девушка, необыкновенно похожая на басистку, но подстриженная еще короче. Трехмиллиметровый "ёжик" был полностью выкрашен в бирюзовый, в ушах имелись довольно большие настоящие "тоннели", одежда на ней была мальчишечья, рукава широкой черной футболки залихватски подвернуты, но все равно женственность так и сквозила в абрисе лица и линиях тонких рук.

Вот это да. Значит, не только басиста они выгнали...

— Кадровые изменения? — спросила Аяла, наклонившись к Кей. — Что у них там стряслось?

— Не знаю, — Кей повела плечом.

Говорить приходилось громко, фоновая музыка и шум толпы уже здорово мешали.

Время продолжало быть каким-то неопределенным. Несмотря на новых членов команды, Кей казалось, что она уже как-то сидела вот тут, вот так, причем, не раз и не два. И мельтешение света на лице Аялы было каким-то знакомым, и хаотичное движение толпы — все это казалось стотысячным повторением одного и того же мига, и понятно было, что это мозг играет с восприятием шутки, но все же, все же... Этот концерт — один из множества, на которых она была, и разница лишь в том, что на прошлых пить спиртное ей было нельзя.

Не положено.

Но теперь она тут, как частное лицо. Но есть ли действительное отличие?..

На сцену, одновременно с клавишником, выбрался Рин. Тут же показалось, что ему этот зал как-то мал, ну, не соответствует, вот поди ж ты. Наверное, так мерещилось из-за его роста, достаточно выдающегося на фоне невысокого Аристарха и изящной басистки с цветной прядью. Клавишник дико сутулился, пытаясь завесить лицо волосами, и это, в принципе, помогало ему слиться с фоном, будто бы к этому он и стремился.

Все взгляды были прикованы к Рейнхарду.

Зал приветствовал его ликующими возгласами и простертым к потолку лесом рук. Он оглядел собравшихся, Кей, кажется, не заметив, и произнес, поднеся ко рту сияющий хромированный микрофон:

— Доброй ночи, мои волшебные.

Толпа взревела, толпа была полностью согласна, что этот вечер — добрый, а они — волшебные.

— Сегодня у нас необычный концерт, первый после длительного перерыва, — продолжил Рейнхард, все так же скользя взглядом по головам собравшихся. — Но прежде всего хочу сказать, как же я рад видеть вас всех!

Толпа тоже была рада, и от громогласных визгов близкостоящей барышни у Кей слегка заложило уши.

И "Негорюй" бросилась с места в карьер — ударили барабаны, взревела соло-гитара, врезался в хаос людских голосов бодрый, развеселый, жесткий мотив. Прекрасно держа ритм и безукоризненно попадая в ноты, Рин делал то, что умел делать, и Кей, слушая, размышляла о том, что он говорил ей тогда, в Варзау, про перспективы группы. Мол, раньше толпу очаровывала сила, данная Вьюгой, сила, звучащая в его голосе... Словно мощь божества сумела слегка приоткрыть завесу Тишины, и дать своему дитя толику силы повелевать сердцами... И оттого в записи эта магия терялась. Выходит, теперь магии нет.

И, выходит, Кей никогда не слышала его так, как слышат простые люди. Она всегда слышала лишь то, как он поет на самом деле. Без очарования Вьюги. Без древнебожественных фокусов. Сложно тосковать по тому, чего никогда не испытывал. Но слышат ли разницу люди?

— Ая, — Кей наклонилась близко к подруге, увлеченно следящей за сценой, — они как-то иначе звучат?

— Не зна-аю, — в ответ громко проговорила та. — Я тут впервые! Мне нра-авится!

Кончилась первая песня, зал наполнился шумом аплодисментов, похожих на рев водопада, Рин склонился чтобы что-то обсудить с Аристархом.

— В этот раз под камзолом черная майка, — произнесла Кей со знанием дела, обращаясь к Аяле. — Значит, раздеваться не будет.

— О, так у них тут еще и стриптиз бывает? — оживилась та.

— Когда как. Но вообще... обычно до брюк.

— А там дальше есть, на что посмотреть?

Кей закатила глаза:

— Какая же ты пошлячка!

— Но ты же была его наблюдателем, неужели...

Память Кей услужливо воскресила перед глазами Расколотый Замок и Малый Версус. Радовало лишь то, что в зале было довольно темно, но даже если бы Аяла заметила румянец, его можно было бы списать на коктейли и шоты.

— Нет, я умею держать в узде свое любопытство, — твердо сказала Кей и осушила последнюю рюмку со слоистым разноцветным алкоголем.

Тем временем Рин снова возник у микрофона, в этот раз — с мятым листком в руке.

— Мы с Аристархом сидели на причале вчера ночью, — говорил он, и в его голосе сквозила едва заметная нервная неуверенность. — И написали вот это. У Ари была мелодия, были наметки. Но песня совсем новая, почти неотрепетированная, но мы попробуем сыграть, да, ребята? — он оглянулся на остальную банду, затем снова посмотрел в зал. — Я буду подглядывать в текст.

К микрофону просочился вдохновленный и радостный Ари:

— Да, мы сидели на деревянном причале, а на улице пять градусов, ночь, темно, но мы сняли ботинки, сунули ноги в воду и представляли, что лето. Вы знаете, как это бывает. И я такой достаю мобилу...

— Ари, хорош-хорош, — Рин отобрал у него микрофон. — Секреты-то слишком не раскрывай. Ну что... Погнали!

И это была действительно новая песня.

В ней было что-то необычное для них, какая-то другая эмоция, отличная от тех, что звучали в прошлых их композициях. В тексте сквозила тоска, совершенно прямой и ясно считываемый посыл о том, что у лирического героя на этом свете нет ничего, ничего своего, кроме себя. Лирический герой шел через костры и холод, мимо кричащих людей, мимо смертоносных чужих страстей, и понятно было, что нет этому конца и края, и страшна не смерть, а отсутствие смерти, отсутствие конца этому одиночеству и этой борьбе.

Это был одновременно инфантильный, эскапистский текст, и в то же время тоска, сквозившая в нем, была совершенно не детской, она была обжигающей, черной, хлесткой, жестокой.

И все это накладывалось на удивительную мелодию, простую, но сильную.

Неужели это написали вот эти два оболтуса? "Мы сидели на причале, и представляли, что лето..."

"Негорюй" выросли. Выросли, наверное, даже из своего собственного названия, но тем ярче контраст.

Когда песня кончилась, зал какое-то время переваривал. Молча.

Даже Кей как-то прониклась этой их песней, и на секунду поверила, что ребята стараются не зря.

Оживать поклонники начали, когда Рин снова подошел к микрофону и, улыбаясь, проговорил:

— Но вы не грустите, мои волшебные. Сейчас мы исполним что-нибудь из старенького, да, Циан? Что там у нас? "Битва драконов"? Нет, "битвой драконов" все должно заканчиваться, а у нас еще есть время, так что давайте-ка что-нибудь полиричней. Про любовь, например. Не дай Потерянный вам испытать ее, поверьте, я знаю, о чем говорю.