Край ветров: ....

Глава 1. Варзау

Снег был светлее неба. Сизые, будто бы предгрозовые облака висели низко, сплющивая видимый мир, словно ограничивая его. За полупрозрачной пеленой пурги едва различались темные, приземистые строения — штуки три, больше я разглядеть не смог.

Холод, который ранее был мне верным псом, другом, правой рукой и бог знает, чем еще, оскалил пасть, грозя укусить так, что мало не покажется.

— Иди за мной, — скомандовала Кей, — околеешь же, дубина.

Она развернулась и пошла вперед, с трудом преодолевая заносы. Кей была одета в меховую шубу и шапку, оружие она повесила на плечо. Я все еще не знаю, кого она тут караулила, но, стоит признать, пока что это волнует меня меньше всего.

Оказаться в таком месте в такое время в осеннем пальто — это надо суметь. Да, у меня получилось. Рад ли я этому? Пожалуй. Вот только мне тут, похоже, не слишком рады. Я могу понять Кей, она злится, я наверняка нарушил какие-то ее планы, я бы сам на себя злился, но я уже здесь. Я не слишком хорошо чувствую свои ноги, — но пока иду, утопая в сугробах по колено. По старой памяти я не боюсь смерти от холода, — опасное заблуждение, но ничего поделать с ним пока не выходит. Больше замерзающих пальцев и носа меня волнует, что скажет Кей, когда мы доберемся до тепла.

Я, конечно, надеялся, что мы зайдем в первый же деревянный дом, но Кей вела меня дальше. Вскоре из-за снежной пелены выплыли еще строения, расположенные плотнее, огороженные деревянными заборами. Среди них — исмелась даже парочка двухэтажных, украшенных примитивной, грубой резьбой. Все щели в бревенчатых стенах были залеплены снежными заплатами, крыши утопали в белых пушистых шапках, неяркий свет едва проникал сквозь наледь на окнах.

Завывание ветра разбавил одинокий собачий лай, доносящийся откуда-то спереди, добавляя в пейзаж еще пару щепоток тоски и безысходности.

— Что это за место? — спросил я у Кей, стуча зубами.

— Варзау, — бросила она сквозь снег, мельком обернувшись.

— Не слышал...

— Тебе же лучше, — сказала Кей, как припечатала, открывая калитку перед ничем не примечательным темным домиком, занесенным снегом почти до середины передней стены.

Внутри было темно и холодно, как в подвале, но все же, теплее, чем снаружи.

Кей включила свет — голую лампочку, свисающую на шнуре с бревенчатого потолка, и я оценил интерьер: всюду узорчатые ковры, лики Потерянного и алтарики диад притаились в одном углу, еще какие-то сувенирные фигурки местных божеств — в другом, посредине комнаты — большая выбеленная печь... Кей положила оружие на грубый деревянный стол, бросила в угол шапку и шубу, оставшись в штанах с множеством карманов и мягком шерстяном свитере.

— Я затоплю печь, — сказала она, — ты пока открывай свое вино и принимайся греться. Как закончится — под лавкой найдешь, чем продолжить. Чувствуй себя как дома. И, да... удобства на улице.

— А врача тут у вас нет, случайно? — спросил я на всякий случай, вынимая задубевшую правую ногу из легкого осеннего ботинка.

— Есть, — сказала Кей, криво усмехнувшись. — Я и бабка-ветеринар, тебе который к телу ближе?

Я не знаю, какой там она врач — кажется, она только курсы по первой помощи оканчивала, но, при всем уважении, талантов эскулапа я в ней как-то никогда не замечал. Уж, наверное, надежней будут записанные мне на подкорку основы — хоть какой-то прок от ритуала...

Пока Кей возилась с печью, я, присев на лавку у стены, оценил масштаб поражений. Итак, легкое обморожение у нас есть, но ничего смертельного: ткани побелели, чувствительности нет, но я уже оттаиваю. Если подумать, я впервые вижу явные последствия мороза... на себе. Раньше только картинки в сети видел, да у других людей... вот оно, какое, оказывается. Не сказать, чтобы это было слишком приятно — колет, болит, тянет, — но, опять-таки, не смертельно, терпимо. Нет, сам холод я всегда чувствовал. До определенного предела. Дальше у магов включается ступень мифа, боль притупляется, а родственная тебе стихия не наносит вреда организму. Удобно.

И это ж скольким привыкшим к хорошему идиотам придется этой зимой не сладко...

В печи заплясали языки огня и весело защелкали сгорающие поленья. Кей, стряхнув с рук щепки и сажу, встала и обернулась ко мне, глядя со смесью осуждения и недоумения.

— Наверное, ты понимаешь, что стоит рассказать мне, откуда ты тут взялся в осеннем пальто, ботинках и с цветами? — спросила она сурово.

— Здесь — это где? — уточнил я, разминая ногу. — Где находится это Варзау? Хотя б относительно Тасарос-Фесса?

— Мы севернее Тасарос-Фесса и севернее Лунного. Ближайший большой город — Кэтлесс. И туда-то мы тебя и отправим, как я придумаю, в чем ты пойдешь.

— Эй-ей, подожди-подожди, — я примирительно поднял руки. — Да, признаюсь, я не ожидал таких э-эм... суровых климатических условий, но...

— Ты вообще подумал, что можешь испортить мне задание? — Кей сурово сдвинула брови и скрестила руки на груди. — Ты вообще думал о чем-нибудь перед тем, как сюда явиться? О чем ты думал? А?

— Кей, я...

— Да понятно, чем ты думал! Думал, явишься такой, а я такая радостная сразу, как щенок, тебе на шею брошусь, а дальше в книге не написано.

Я не знал, что ей ответить — язвить и препираться не хотелось, а проговривать вслух, что я раздосадован и расстроен, что мне горько от ее слов, было свыше моих моральных сил. И в то же время я все равно был рад оказаться здесь, видеть ее и... в доме становилось теплей, ноги оттаивали, и мне показалось на миг, что ледяное сердце Кей тоже должно оттаять рано или поздно.

Она села на стул и принялась молча осуждающе смотреть на меня.

— Так что ты делаешь здесь? — спросил я, оглянувшись по сторонам. В крохотном окошке можно было увидеть, как мечетуся, словно рыбки в реке, крупные снежинки, спутанные потоками ветра. — Что это за место — Варзау?

— Это умирающая деревня на границе с лесом, — сказала Кей. — Если ты не заметил. Раньше тут добывали алмазы, но месторождение выработалось. На данный момент имеем несколько стариков, доживающих свой век, семью охотников, приезжающих на лето и одного полоумного фаната-археолога, утверждающего, что драконов можно вывести из коней при помощи древнего волшебства.

— Ой, только не говори мне, что ты теперь его наблюдатель... — ужаснулся я.

— Я говорила, что он маг? — бесстрастно спросила Кей.

— Нет, но...

— Он не маг. Вообще текст задания не был озвучен. Меня дислоцировали в Варзау без конкретных указаний, поэтому я живу тут под прикрытием, пытаюсь что-то понять и жду.

— Ясно, — я кивнул. — И как, нравится?

— Это моя работа, — сурово ответила Кей.

— А что, если тебя просто сослали подальше от центра?

— Я стараюсь не думать об этом, — она помрачнела. — Ладно. Хватит обо мне. Как ты сюда попал? Вряд ли ты прошёл в одном пальто все эти сотни километров от ближайшего порта. Найк привёл тебя?

— В каком-то смысле, — я усмехнулся.

История вообще странная. Есть у нас один друг, — мы думали, что его зовут Тихомир Одиш, но оказалось, что нет. Оказалось так же, что он имеет занятный талант — сокращать пути, а так же видеть дороги, которые вели в то или иное место в прошлом. Видеть и идти по ним. А еще, при зажатой струне он оказался способен находить дорогу к конкретному человеку. Эту свою силу он умудрился заключить в стеклянный амулет, сделанный Никс, чародейкой огня, моей бывшей ученицей. Готовый амулет Найк подарил мне. Я, не долго думая, использовал его, тем самым уничтожив — и оказался тут.

Ладно, вру, думал я долго. Я взвешивал все "за" и "против", размышлял, стоит мне ждать или нет, могу ли я, должен ли... Как объяснить потенциальным работодателям свое исчезновение, что подумают хозяева дома, в котором я снимаю комнату и прочее, прочее, прочее. Я думал о том, что буду делать, когда найду ее, что я ей скажу. И, конечно, я никак не предполагал, что найду ее здесь.

Ее — девушку, отношение к которой менялось долго, порою кардинально, но в итоге я имею, что имею. Я простил ей ложь. Я увидел ее иначе, когда изменился сам. Мне теперь кажется даже, что это и есть — любовь. Я не уверен. Я не уверен, что вообще умею это и что правильно это понимаю. Я не уверен, что не путаю любовь с зависимостью, влюбленностью или еще какой напастью. И, тем не менее, я здесь.

Любить Кей сложно. Она резка, обделена чуткостью и тактом, в ней мало заботливости и тепла. В ней мало женственности, она бывает грубой и упрямой, и поровну с этим смелой и самоотверженной. В ней есть, однако, мягкость и слабость, хрупкость даже — иногда я вижу их, и в такие моменты мне хочется ее обнять, хоть мне и становится немного страшно. Словно я хочу взять на себя ответственность за нее — и боюсь этого, потому как не уверен в своих силах и даже в своих чувствах. И кроме всего перечисленного в ней есть внутреннее ощущение справедливости, конечно, не абсолюнтой, но... Она шла против своей гильдии и ее приказов ради меня, не имея ко мне никаких чувств, кроме дружеских, и не требуя от меня ничего — только лишь желая оградить меня от неволи и смерти. И, я думаю, здесь, на севере, она снова из-за меня. И мне понятен ее гнев. Вообще, я бы себе врезал на ее месте — за все, во что я ее втянул.

— Ты хоть понимаешь, что сделал? — сказала, наконец, Кей, когда я поведал ей о Найковом медальоне. — За тобой будут наблюдать всю оставшуюся жизнь. И вот ты берёшь и исчезаешь из-под носа у своего нового наблюдателя.

— Что-то я никого в том поле не заметил, — признался я, вспоминая стартовую площадку своего "путешествия". — Разве что, таксист...

— Подозреваю, теперь гильдия действует тоньше, но... Тебя будут искать.

— Ну, а найдут, и что? Я полностью оправдан.

— Ты у них на крючке, Рейни.

— Я могу потребовать обратно в наблюдатели тебя?

Она закрыла лицо руками, устало потерла глаза, потом поставила локоть на стол и оперла голову об ладонь.

— Давай открывай свое вино, — сказала Кей, тяжело вздохнув. — Я с тобой с ума сойду. И — нет, не можешь. Ты вообще ничего не можешь требовать. А уж тем более — меня в наблюдатели. Чего мне стоило давать показания так, чтобы ни одна зараза ничего не подумала, ты хоть представляешь?

— О, ты была очень убедительна, — заметил я, оглядываясь по сторонам и разыскивая что-то, похожее на штопор. — Даже я поверил. Прямо скажем — я поверил совсем. До конца. И пришел сюда без каких-либо чаяний и надежд. Ты уж прости. Но ты ответила мне. Там, в поле — ты же ответила мне. Ты ждала меня?

Она смерила меня взглядом, полным тежелого осуждения, и протянула универсальный нож.

Его зовут Рейнхард Майерс Даблкнот, и это его настоящее имя. Сценический псевдоним — "Рин", друзья иногда называют "Рейни". Ему около двадцати пяти лет, возможно, на два-три года меньше или больше — точной даты рождения выяснить не удалось, настоящих документов не сохранилось, а те, что остались с детдома, числа содержат явно выдуманные. На данный момент он — самый обыкновенный человек, не владеющий никакой магией, не болеющий ничем особенным, не несущий никаких проклятий и не разыскивающийся полицией. Возможно, гильдия уже начала искать его, но это продлится недолго.

Кей решила, что сообщит о пропаже не медля. Ну, относительно — все же идти к Фойлю достаточно далеко, пока можно слегка погодить и разобраться.

Вообще она даже предположить не могла, что Рейнхард сюда припрется. О ее местоположении знал только шеф — и он не стал бы выдавать координат бывшему наблюдаемому.

К тому же, Варзау... Идти сюда, будучи в своем уме? Кей вообще не понимала, зачем люди тут живут. Ну, ладно, тут — понятно, но Кетлесс еще севернее, что в нем делать кому-то, не занятому на верфях или в порту? Да и ради работы так страдать — зачем? Да, она сама страдала из-за работы, но это другой вопрос, который решить не так-то просто.

Рейнхард был из тех магов, кто прошел ритуал и оказался лишенным "проклятия" из-за событий, в которых принимал непосредственное участие. Он был осужден, приговорен к заключению, но по прошествии недели оправдан. Он — пешка в игре гильдийских глав, церкви, правительства и бог знает, кого еще. Кей понимала, что они никогда окончательно от него не отстанут. А Рейнхард, кажется, нет. Или он просто слишком хотел верить в то, что сможет жить, как нормальный, простой человек? Не поэтому ли он отказался от операции по восстановлению зерна? Безоружный, лишенный магических сил, с бутылкой вина и букетом цветов этот раздолбай шагнул в неизвестное... Да, он не знал, куда попадет. Но все же, такая самонадеянность и неосмотрительность возмутительны. А что, если бы они не встретились? Если бы пурга была сильнее и он не увидел бы ближайших изб? А увидел бы? Стал бы стучаться в пустые дома?

Это ж надо так бездумно рисковать жизнью, с таким трудом отвоеванной. Ну что за дурак, а?

В домике имелась одноразовая посуда, но Кей решила ее не доставать. Бутылка была красивой — темное стекло, стильная этикетка, заумное непроизносимое название. Дорогое вино, наверное. Ну что ж ты будешь делать...

Она помнила их разговор в Расколотом Замке, но не думала, что он запомнил.

— Будем пить из горла, — сказала Кей.

Первый глоток оказался сладким, без химического привкуса после. Передавая бутылку, Кей смотрела на Рейнхарда из-под полуприкрытых век, злясь на него, а потому ни капли не стесняясь. Он принял вино, запрокинул голову, делая сразу пару больших глотков.

— Да куда ж ты его пьешь, как портвейн, — хмыкнула Кей.

Рин взглянул на бутылку и этикетку:

— Честно — разницы особо не наблюдаю.

Конечно, поить его, чуток охлажденного погодными условиями, с одной стороны не рекомендуется, а с другой — как иначе предупредить простуду, с которой он практически наверняка сляжет завтра же? Медикаменты у Кей имелись, но вот нужен ли ей тут Рейнхард... Нет, его надо вернуть домой как можно оперативнее. Вот же упрямый, а. Надо было ему припереться!

Кей вздохнула снова, понимая, что больше злиться на него не хочет, да и не получается особо. В душе осталась досада и капля печали — всё это не так уж и весело.

— Ноги твои как? — спросила она.

Рин пошевелил покрасневшими пальцами:

— Пока до конца не понятно, но вроде ничего не отваливается. Если ты будешь так любезна дать мне тапки или что-то, в чем ты ходишь по дому — благодарности моей не будет предела.

— Точно, — спохватилась Кей, вставая и направляясь к сундуку с одеждой.

Вот тут могли возникнуть проблемы. Рейнхард — достаточно крупный парень, с длинными руками и ногами, и, соответственно, размер стоп у него тоже не маленький. Вся обувь Кей была сорокового размера, то есть, размеров на пять меньше нужного. И это если оставить в стороне вопрос, в чем его вести до Кэтлесса... нужна будет не только обувь, но и одежда. Стоит ли просить ее у оставшихся здесь стариков или Фойля? Нет, не вариант. Она и так привела его домой... за пургой его могли не увидеть, или решить, что померещилось. А если она начнет просить для него одежду...

— Знаешь что, — сказала Кей, открывая сундук и запуская в него руку. — Вот, пока надень пару шерстяных носков, и вот шальку на, укутайся. А там я что-нибудь придумаю.

Она бросила ему скомканную в клубок одежду.

— А как тебя сюда привезли? — спросил Рин, натягивая носки. — Или снова сама пришла, на лыжах?

— Завезли на тракторе, — сказала Кей, возвращаясь к столу.

— А электричество тут откуда?

— Все-то тебе расскажи, — хмыкнула она.

— А холодильник?

— На улице. Что, проголодался уже?

— Да так, в целом интересуюсь. Нам ведь придется тут жить какое-то вре...

— Не придется, — твердо сказала Кей. — Я отправлю тебя обратно, как только... придумаю, как.

Рейнхард замер. Кей на секунду пожалела о своей резкости.

— Как скажешь, — произнес он без каких-либо эмоций в голосе.

От этой покорности ей стало еще хуже — не понятно, почему, но спорить она не стала. Поднялась, сняла с полки остывший мясной пирог, поставила на стол рядом с вином.

Здесь, в этой дыре, ей только и оставалось, что патрулировать, заниматься рукоделием и учиться стряпать. Сети в Варзау не было, почтальон приезжал раз в месяц, стационарный телефон в усадьбе Фойля работал с перебоями. Литературные пристрастия археолога были довольно экзотичными, и, когда на третьем томе "Основ мировоззрения магов первого призыва Сороса" Кей поймала себя на том, что впадает в депрессию, она заказала у шефа портативную читалку с набором чего полегче — и вот как раз ждала прибытия агрегата вместе с почтальоном. Кей задумалась — не подождать ли, действительно, почтальона с его транспортом? Но это еще как минимум две недели. За две недели жители деревни точно заметят прибавку населения. Возникнут вопросы. Нет, не вариант.

— Угощайся, — предложила Кей, обратив внимание на то, что Рин мешкает с пирогом. — Сама пекла. Это мой пятый.

Рин удивленно приподнял брови.

— Первые два сгорели, — пояснила Кей и, выбрав кусок средних размеров, приступила к позднему ужину.

Рейнхард, судя по лицу, все еще не верил, что она на что-то такое способна. Но, увидев, что Кей не валяется на полу в корчах, тоже соизволил протянуть руку и взять кусок пирога. Откусил.

Думая, что пить ей, конечно, не стоит, Кей сделала глоток вина, разбавляя им вкус пряного мяса и соленого теста. Видимо, зачем-то ей нужен этот презренный самосаботаж. Наверное, она все же впечатлилась явлением Рейнхарда больше, чем может себе признаться.

Он сидел в углу и жевал, явно удовлетворенный пирогом, и видом своим вызывал в памяти многие сложные для понимания и принятия вещи.

Он казался слегка чужим — достаточно чужим, чтобы не хотелось касаться его даже косвенно. Кей не приходилось преодолевать никаких порывов — вот он, вот она, вот полтора метра между ними, и это — правильное расстояние.

Каким-то образом, даже после суток в настоящей тюрьме, ему удалось сохранить шевелюру — всю эту дурацкую роскошь, которой позавидуют многие эпатажные модницы, ведь выбелить волосы до такого оттенка надо еще суметь. Похоже, его богиня не лишила дитя своего последнего дара, хотя должна была лишить всего.

С того дня, когда Кей видела его в последний раз, Рин, пожалуй, стал даже краше — в смысле, краснее. Его кожа лишилась мертвенного оттенка, щеки порозовели, и даже не смотря на белые волосы он стал казаться молодым, а, точнее, его возраст и внешний вид пришли в некоторое подобие равновесия.

— Ну что, как пирог? — спросила Кей.

— Я так увлекся, что забыл похвалить, — все еще жуя, ответил Рин.

— Ты когда последний раз ел-то вообще?

— Не помню.

— Ясно все с тобой, — Кей снова отхлебнула вина и передала бутылку Рейнхарду.

Там оставалось уже на донышке — потому Кей полезла под лавку и вынула оттуда бутылку мутного зеленоватого самогона авторства Яна Фредека. Дурное решение усугубить не встретило в ее голове каких-либо моральных преград, и потому она, откупорив бутыль, все же соизволила вытащить с полки пару глиняных кружек, сработанных на удивление хорошо. К вину бы они не подошли, а к самогону — вполне.

Под лавкой же обнаружились сиропы, корица и перец. Кей насыпала всего щедро в обе кружки, полив получившееся малиновым сиропом, и пододвинула одну из чашек Рейнхарду.

— А не жирновато ли будет? — спросил он.

— Пей давай, — ответила Кей. — Тебе теперь главное не заболеть. И я таки рекомендую это как основное лекарство. Народное средство, вот это всё.

— Ладно. Сурово. Но ладно, — Рин, покончив с пирогом, взялся за кружку. — Ну, за... за встречу?

Глиняные бока соприкоснулись, глухо стукнулись. Алкоголь попытался прожечь горло изнутри, но горло оказалось прочней. Кей занюхала собственными волосами, сморщившись аж до слез, потрясла головой и выдохнула. Придя в себя, обнаружила, что Рин не выпил — он все это время с дурацкой улыбкой смотрел на нее.

— Так, я не поняла...

Рин, более не медля, опрокинул в себя содержимое кружки. Сморщился чуть — но довольно быстро отошел, глядя на Кей глазами ясными, с пляшущими в них отсветами лампы, похожими отчего-то на кружащих в ночи мотыльков.

Кей тоже засмотрелась на него, понимая вдруг, что, пожалуй, скучала по этому оболтусу куда сильнее, чем следует и чем сама она думала, или позволяла себе думать.

Это алкоголь. Точно. Та самая стадия, в которой ты расслаблен, тебе тепло и хорошо. Та, которую ты пытаешься продлить, вливая в себя еще. Значит, больше пить не нужно.

— А сейчас мы тебя укроем и ты поспишь, — сказала Кей, поднимаясь со стула. Протянула Рейнхарду руку: — Вставай. Пошли. Кровать вон там.

Он прикоснулся к ее пальцам — его рука все еще была горячее, чем следует. Кей сжала его ладонь и потянула за собой. Рин не сопротивлялся.

— Вот, — Кей указала на кровать, неряшливо накрытую мятым пуховым одеялом в черном пододеяльнике. — Прошу. Располагайся.

Рин сел, глядя на нее снизу вверх. Начал медленно стягивать с себя свитер вместе с майкой.

— А ты где будешь спать? — осведомился он.

— Я... вон там, над печкой, еще что-то вроде этажа, — Кей махнула рукой, неотрывно глядя на его голое тело, мягко высветленное отблесками пламени. Капля пота стекала прямо между грудными мышцами на мышцы живота, кожа возле стоящих сосков от холода вмиг покрылась мурашками.

— Кей, — произнес Рин, — глаза. Мои глаза немного выше. Впрочем, я не против, ты же знаешь.

Он расстегнул пуговицу на брюках, и тут Кей пришла в себя. Резко развернулась, встряхнула головой, выдохнула.

Ее подвело то, что она не ушла сразу. Считав этот миг промедления, Рин поднялся и преодолел то самое правильное расстояние, обнял ее за плечи, прижался грудью к ее спине, горячей щекой к виску.

Кей мгновенно окаменела.

Что он себе позволяет?

Да, здесь их никто не видит. Да, она включилась в его игру. Да, она ответила ему тогда, когда он обнял ее в снежном буране, явившись из ниоткуда, она не оборвала поцелуй, она обняла его в ответ.

Память о том мгновении ярче некуда.

Ну сколько можно преступать эту нескончаемую черту?..

— Я так скучал, — сказал Рейнхард. — Видит Потерянный, я не думал тебе мешать, просто, вспомнив уговор, я хотел... как бы я смог доказать тебе, что... Я должен был увидеть тебя.

Она сжала кулаки.

Ей хотелось бить себя по щекам за то, как ярко перед глазами предстают непотребные картины животной, болезненной страсти. Да, в этот момент ей хотелось, чтобы он повалил ее на стол и сделал то, что так хорошо умеет. Ей хотелось, чтобы он заткнул ей рот запястьем и навалился всем весом, так, чтобы было трудно дышать и бестолку вырываться. И чтобы то, что она только видела, можно было бы ощутить — наверное, он должен быть правда хорош в деле... и каково это, быть с ним? Вгрызаться ему в шею, сжимать коленями бока, льнуть к нему, сосредоточившись на процессе, забыв обо всем на свете...

Как сладко было бы оступиться.

Но она заставила себя не думать об этом, пока Рейнхард обнимал ее, гладя по волосам.

Она мягко развернулась, уткнулась ему в грудь руками, прижалась к запястьям лбом.

— Рейни, — прошептала Кей, — отпусти меня.

— Но почему? Зачем?

— Ну не получится ничего. Как ты не понимаешь?

— Я думал, после того, как все закончится...

— Ничего не может закончиться, Рейни, — Кей вздохнула. — Это навсегда.

— Я не понимаю.

— Я просто чувствую — ну ничего хорошего не получится. Ты... я... к чему все это приведет? Почему ты не можешь найти кого-нибудь подходящего? Что ты во мне нашел? Какая логика во всем этом?..

— Кей, — он заставил ее посмотреть себе в глаза, — я многое понял за пройденный путь. И люди — не вещи. Я не могу выбрать себе девушку по параметрам. Ну, то есть, могу, но я не хочу так. И я не буду от тебя отступаться, если узнаю, что ты... хм... не умеешь вставать на мостик, например.

Она отчаянно расхохоталась. Взглянула ему в глаза:

— Я не умею.

— Не важно. Суть в том, что все это работает не так. Я точно еще не понял, как — но "подходящесть" это не то, чем меряют людей, когда... когда испытывают к ним чувства.

Чувства. Надо же. Вот что он себе выдумал.

Кей осторожно толкнула его в грудь, заставляя попятиться и упереться в кровать. Мягко надавила на плечи — Рейнхард сел, слегка откинувшись назад. Кей наклонилась к нему, провела рукой по виску, задевая мягкие белые волосы, коснулась ключиц, скользнула по плечу, завороженно следя за своими пальцами... Да, он все еще так же красив, он все еще будто бы создан для этих дурацких и пошлых страстей, его бы валить и... впрочем, не для нее цветет этот белый пион, лунный опал.

И можно бы было взять то, что он так ласково предлагает — но толку-то? Потом будет стыдно и больно. Даже если это останется между ними. Да нет — ей уже больно. От осознания, что не может все это продлиться дольше, чем ночь. Рейнхард, возможно, обманывает сам себя — чувства, не чувства... Эта ложь завела его далеко, и пора бы ему повернуть. До того, как они переспят.

Хотя, может быть, так было бы проще.

— Ты хочешь меня, — Рейнхард поймал ее руку.

— Ты в зеркало давно смотрел? — Кей попыталась приправить голос насмешкой и, вроде бы, получилось.

— И не таких желают, при том искренне. А меня, бывало, пытались поиметь из спортивного интереса — я узнаю теперь этот расчетливый холодок в глазах. Тебя же выдает тело — зрачки, румянец, и я готов поспорить на что угодно — стоит мне проверить, как там дела с...

— Мерзкий пошлый ублюдок, — Кей вырвала свою руку из его хватки, выпрямилась. — Я просто хотела с тобой попрощаться. Завтра... нет, послезавтра мы выступаем в Кетлесс.

— И почему же не завтра?

— Нужно еще придумать, как. И да. Даже, если хочу, это ничего не значит. И ничего не меняет.

— А что может что-либо изменить, Кей?

Он смотрел ей в глаза, вглядывался, словно от ее ответа зависит всё.

— Может быть, время, — сказала она.

Кей ушла куда-то посреди ночи, или, как я догадался позже — на рассвете. Вернулась она к вечеру, принесла мешок с какими-то припасами и принялась изображать буку.

Мне, конечно, не стоило быть таким настойчивым — или, наоборот, стоило надавить? Думаю, все же, первое. Если бы я снова использовал тот же прием, что в Расколотом Замке, может быть, что-нибудь и получилось бы — но это был бы лишь результат манипуляции. Не такое согласие мне нужно и не такое принятие. Конечно, остается вариант, что, раз попробовав, она окажется на крючке — но это уже совсем клиника, нельзя такое проделывать с людьми.

Вчерашние наши разговоры были всё вокруг да около, хотя мне казалось, что я понимаю, о чем речь. Но я сказал себе без обиняков: нет. На самом деле я не понимаю ничего. Мне нужно задать конкретные вопросы, получить на них точные ответы, ну, или хотя бы развернутые.

Поэтому, когда она вернулась и села пить чай, я спросил всё, что нужно, натурально по пунктам.

Кей сказала, что это очевидно: она не бросит работу ради призрачной возможности отношений с таким ненадежным мной. И что я не стану ездить за ней по заданиям — никто бы не стал, а уж бывший маг... И что вариант, где мы изредка видимся в какой-нибудь экзотической стране, наскоро удовлетворяем потребности и снова ограничиваемся длинными письмами — не для нее, и тут я даже не думал спорить: я тоже не верю в отношения на расстоянии. Конечно, это было бы крайне похоже на романтический балаган, сама идея меня позабавила, но Кей была права. К чему нам это?

Я спросил, что именно ей такого в ее работе, не обязывают же поглощающих посвящать гильдии всю свою жизнь? На что она ответила, мол, работа, конечно, не волк, но только она одна позволяет Кей чувствовать себя живой и нужной — тут, я думаю, надо копать вглубь и знакомиться с ее отцом, который богат, чтобы посмотреть, откуда у нас такие жирные чердачные постояльцы. Я, было, заикнулся о состоянии ее отца и о том, что она могла бы выбрать какую-то более творческую профессию, на что Кей намекнула, что творческими профессиями мне нужно заниматься самостоятельно, а чужое богатство такая вещь — глазом моргнул и все пропустил, не заметив, как ты остался один у разбитого корыта в облупленной халупе на днище старого города.

Вот сдался им этот старый город! Не весь старый город — трущобы, есть там приличные тихие улочки, уютные и светлые... Но ладно.

Работа в гильдии, по словам Кей, гарантирует ей приличную старость и хорошее лечение в клиниках, сотрудничающих с целителями — осталось не подхватить вирусов или инфекций, и старость будет приемлемой. Я, было, намекнул, что до этой старости ей бы еще дожить, и напомнил, как из-за работы же она сунулась за мной в форт Лунный, рискуя всем на свете, на что она внятно ничего не ответила, — долго дула на давно остывший чай и смотрела на меня из-за края кружки блестящими и злыми карими глазами, будоражащими, как кофеин в вену и холодными, как дыра между мирами — да, я все это видел и пробовал, и знаю, о чем говорю. Вопрос, какое ей дело до целителей, если их магия на нее не действует, мы вообще поднимать не стали.

И что тут делать — действительно, непонятно. Разговор с конкретикой не оказался лучше и продуктивней разговора на эмоциях и вокруг да около.

А говорить открыто и честно, не вычитая из слов чувств и надежд мы, кажется, еще не научились.

Словом, если судить с позиции разума, Кей была во всем права, или — сумела убедить меня в этом. Имея за душой большой опыт плотного телесного взаимодействия с девушками, я практически впервые сталкиваюсь с тем, что этот опыт мне не поможет. Потому, что масштабы поменялись. Да, манипуляцией или принуждением, игрой на ее желаниях я мог бы добиться ее единожды — но смысл? Может, я буду еще полжизни жалеть, что не сделал этого, но, скорее всего, я буду думать, что поступил правильно.

В конце концов, я нашел ее, и мы поговорили наедине, как взрослые люди, обозначив позиции и чаяния. Наверное, как взрослые.

Если подумать, это — как танец двух калек-акробатов: занятно, но смотреть немного неловко. Так и наши с ней навыки строить межличностные отношения оставляют желать лучшего. И я б потренировался на помидорах — но жизнь... я немного боюсь того, что это все станет ненужным мне слишком скоро, и кроме божественной искры я лишусь единственной в жизни любви.

Именно поэтому я шагнул в неизвестное, поэтому позволил себе говорить все те банальные глупости, и вообще непонятно, почему я не сказал больше и не принялся клянчить и выпрашивать хоть каплю взаимности. Наверное, все же какая-то гордость во мне осталась.

И я принял поражение, пытаясь думать о нем, как о поражении в битве, но не в войне. Я не сдаюсь, но отступаю. Я попытаюсь еще. Я буду думать об этом всем, искать пути. Мы оба чего-то не понимаем. Причем мне кажется.... это что-то проще некуда. Возможно, мы просто старательно закрываем глаза на путь, который на самом деле есть.

Кей допила свой чай. Из мешка она достала звериные шкуры, веревки и старые дырявые валенки.

— Ты что, караван ограбила? — спросил я.

— Склад наших местных охотников, — хмыкнула Кей. — И не ограбила, а совершила взаимовыгодный обмен. Наплела им, что мне в моем дауншифтинге как-то не хватает единения с природой и спать я желаю исключительно на теплых шкурах. Свое одеяло я тебе, сам понимаешь, на поносить не дам — мне его еще пользовать. Так что будем соображать тебе шубу из того, что не жалко.

Пока я возился с валенками, штопая их, Кей колдовала с моим пальто, большой иглой пришивая к нему толстые волчьи шкуры поверху, а те, что потоньше, чьи — я не распознал, — вместо подкладки. Получившаяся шуба сидела впритык, но в ней мне моментально стало жарко.

— Покатит, — одобрила Кей. — Разве что вот еще... хм, может сработать.

Она принялась стягивать со стенки ковер. Пока я таращился на это действо, забыв предложить свою помощь, она кинула плотную материю на бревенчатый пол и принялась раскраивать. Заскрипели огромные ржавые ножницы, от ковра полетел ворс и клочья вековой пыли, но в итоге из него вышло что-то вроде накидки, которую Кей наказала мне надеть поверх шубы и подпоясать веревкой. Возможно, она издевалась. Возможно, и нет. Я решил довериться человеку, страдающему от холода дольше меня — я-то склонен недооценивать силу стихии, ранее мне подвластной.

Ковер Кей обметала суровой нитью с нескольких сторон.

Наверное, смотрелся я изумительно. В доме, правда, не оказалось зеркал — но мне хватило фантазии и выражения лица Кей: она с трудом оставалась серьезной.

Ну, смейся-смейся, что уж там.

Я не стал больше доставать ее расспросами — снял шубу, свитер, забрался на предоставленную мне кровать и взялся за недочитанный томик "Мировоззрения магов Сороса первого созыва" — занятная, кстати, вещь, дотошно рассматривающая социальную структуру, ритуалы и обычаи вышеозначенных магов. В те времена еще повсеместно поклонялись диадам, культ Потерянного только раскачивался, распространяясь по южным странам. Войны, голод, болезни, бесчеловечные магические пытки и эксперименты, грандиозные катастрофы и убийственно-извращенные идеи — это все не описывалось в книге напрямую, но отголоски нашего темного прошлого прямо-таки просвечивали между строк, соединяясь в одну бесконечную историю где-то на задворках моего сознания.

— Слышь, Рейнхард, — соизволила обратиться ко мне Кей. — А как там остальные?

Она лежала у себя на втором этаже, что над печкой, больше похожем на полку, и голос ее доносился из темноты.

Я отложил книгу.

— Ну, насколько мне известно... Милаха Керри прошел через Игольное Ушко и, потеряв черноту языка и немного сбавив в насыщенности, приобрел умение понимать животных. Всех или не всех — не знаю, но котов, коней и Лунь — точно. Вроде как он собирался уехать вместе с Ирвис в Чаячий Ильмен, где та планирует как-то участвовать в производстве кино.

— Ух ты, — откликнулась Кей.

— Найк и Никс загорели, разъезжая по югам, где они выкопали последнее тело Абеляра Никитовича, и тот, вроде как, идет на поправку. Насчет некромантов-целителей и прочих рыжих не знаю — не общался.

— А сам ты как?

Вот этого вопроса я не ожидал. Ну, что ж, эмоции схлынули, можно и по-человечески поговорить.

— Я пытаюсь... пытался устроиться на работу. Нам нужны деньги на съем репетиционной базы, на нормальную звукозапись, может, на клип тоже... Я решил, что работа на дому развращает, достал деловой костюм, сходил уже на три собеседования.

— М-м, молодец.

— Еще мы задумались о нормальной странице, продаже атрибутики и, соответственно, надо сначала сообразить фотосессию всей группе и каждому по отдельности. У меня есть кое-какие идеи, ничего пристойного, сама понимаешь — такая у нас концепция, это мы, собственно, и продаем. Кроме этого решено соваться во все возможные фестивали и конкурсы, а меня парни хотят ко всему отправить отдельно на курсы вокала — мол, технику подтянуть. Я не против, в общем-то, никогда не был удовлетворен своими навыками до конца, расти еще и расти. Короче, мы решили пробивать потолок лбами, приложить все возможные усилия. Раньше-то как-то всё же побезолабрней были, на "душу" надеялись да на удачу... но это в прошлом. И да, еще пришлось выгнать басиста.

— Поня-ятненько, — протянула Кей.

Чего это она? Неужели скучает по нашей компании, такой разношерстной и такой дурной? Этого я спрашивать не стал, но задал другой вопрос, чуть менее скользкий... или чуть более? Я спросил ее о том, не знает ли она, как получилось так, что меня оправдали? Кей ничего не ответила, зашуршала одеялами и, кажется, отвернулась.

Я не стал расспрашивать дальше.

На рассвете, в сумерках, нам нужно выдвигаться.

Раз Кей считает, что так надо — что ж, так тому и быть.

Мы вышли, когда было еще темно. Мне вообще кажется, что тут все время темно — какая-то страна бесконечной ночи. Выходили по-тихому, озираясь и стараясь даже снегом не скрипеть, но уйти незамеченными не вышло.

Когда приземистые домики Варзау стали тускнеть, сокрытые снежной пеленой, нас нагнал человек — как я понял по недоуменному замечанию Кей, тот самый странноватый археолог — некто Фойль. Это был парнишка неопределнного возраста в характерных квадратных очках с толстой черной оправой. Куцая шуба из неведомого пушного зверька скрывала его фигуру, но было понятно, что он худ и весьма сутул.

Он говорил с Кей, я не слышал их разговора, стараясь не отсвечивать и вообще слиться с местностью. Думаю, сделать это в ковре у меня не очень получилось.

Кей вернулась ко мне, держа в руках прозрачную стеклянную банку с чем-то желтым.

— Фойль тебе мёда передал. С орехами, — сказала она. — Сымай рюкзак, сам ее понесешь.

— Зачем мне мед с орехами?

— А мне почем знать?

— Ну, ладно...

— Может, он твой фанат?

— А ты не спросила?

— Я постаралась быть вежливой.

— Как бы он меня узнал в шапке и шубе? И как он вообще узнал, что я тут есть и что мы куда-то идем?

Кей скорчила недоуменную мину и снова ничего не ответила — затолкала банку с медом мне в рюкзак и двинулась вперед.

Мы шли по дороге, — по крайней мере, так можно было предположить по расположению столбиков, возвышающихся над снежной гладью. Кей прогнозировала около шести часов пешего хода. Ну, не мало, но и не так уж много. Конечно, нехоженный снег дело не упрощает, но куда уж тут денешься. Еще на рассвете я, было, заикнулся, что мог бы и сам дойти, но Кей отказала мне и в этом удовольствии. Наверное, ей все же наскучила эта всеми покинутая деревенька, а тут — хоть какое-то развлечение, пусть и сомнительное.

А холод, тем временем, обнаружив в своих владениях таких сладких и теплых людей, попытался нас как-то переварить — но пока что тщетно. Моя импровизированная шуба оказалась хорошей защитой, шапка Тихомира тоже пришлась кстати, и только незакрытые глаза, нос и запястья, выглядывающие из карманов, страдали, но это ничего.

Я сунул руки поглубже, нахохлился и ускорил шаг, чтоб не отставать от Кей.

Ветра не было, снег падал редко и плавно.

Мы почти не разговаривали, идти было все-таки довольно тяжело. Так вышло, что, проведя детство на севере, я ни разу не надевал лыж — так что мне не известно, упростило бы это наш путь или нет, но, влюбом случае, мы шагали просто на своих двоих. И завидовать каким-нибудь проезжающим мимо на машине счастливчикам не приходилось — никого на дороге не было. На ней вообще не было следов, и я иногда даже столбики километров из поля зрения терял.

Кей то и дело сверялась с компасом.

Я верил ей и не слишком беспокоился о направлении. Все-таки, человек, сумевший в одиночку добраться до секртеного форта, должен уж как-нибудь привести нас к станции? Мой собственный телефон со встроеным навигатором не мог найти нас в такой дыре — покрытия не хватало, поэтому я прекратил попытки найтись и сунул его обратно в рюкзак, сосредоточившись на том, чтобы просто идти следом за Кей.

Наверное, я зря был так беспечен.

Шел примерно третий час пути. Мы минули бескрайние поля под Варзау и вошли в бесконечный по моим ощущениям лес. Кей как-то плавно замедлилась, а когда я поравнялся с ней, спросила:.

— Рин, ты это тоже слышишь?

Я прислушался, одновременно внимательнее осматриваясь вокруг: снег и снег, серовато-белый, свинцовое небо среди тонких ветвей... Лес здесь был светлым, редким и, по ощущениям, безопасным. Что за звук ее насторожил? Я различал лишь, как тихонько свищет ветер в верхушках сосен, чуть усилившийся за последние полчаса, — это, пожалуй, и всё.

Но потом я учуял тихий-тихий отзвук звериного воя. Надо же. Все же профессия дает о себе знать. Видимо, какой-то диапазон я слышу хуже, чем Кей, которая не привыкла глохнуть на концертах и репетициях.

— Волки? — спросил я.

— Похоже на то, — ответила она. — Ну, они тут есть, да.

Кей сняла винтовку с плеча, взяв ее в обе руки.

— Слушай, я тут подумал... а как ты сама возвращаться-то будешь?

— Как-нибудь вернусь, — она неопределенно повела плечом.

Ясно, разговор окончен.

Мы двинулись дальше, невольно ускорив шаг.

Деревья мелькали мимо, сливаясь в сплошное белое марево, и, если б не компас, я бы задался вопросом, а не проходим ли мы один и тот же кусок дороги снова и снова. Вместо этого я пытался вспомнить, что за живность здесь водится. На ум сразу пришли туманные волки, но, насколько я знаю, за Цинару они не заходят, а мы — севернее... да, как раз тут их и можно встретить. Снежные соры тут тоже есть, я даже видел отверстия их норок в снегу, но они вполне безобидны. Из крупного здесь могут быть медведи — черные акраи, серые лейхош и белые санаса, старинные стражи северных лесов, которым приписывают ум и божественные силы. Когда я шел по лесу... тогда, много лет назад... я надеялся встретить хоть одного. Тогда мне было пятнадцать. Вокруг было так же бело, колючий снег врезался мне в лицо, холодил шею, живот, таял под ногами... первое время таял. Пробудить миф не так-то просто. Сначала нужно замерзнуть — хорошо, крепко, так, чтобы дар очнулся, понял, что носителю грозит опасность. Я не одушевляю силу, нет. Сейчас. А тогда... тогда мне было проще думать, что еще чуть-чуть — и проклятие вступится за меня, заберет из мягких лап приближающейся белой смерти. Раз уж на эту смерть обречен любой элементалист, решивший обуздать свою силу. По крайней мере, так мне тогда внушали, и я еще не знал, что бывают маги, у которых все получается без боли и слез. Которых не нужно отвозить подальше в чащу и оставлять там.

Миф защитил меня. Я прошел тот лес, как прохожу сейчас через этот. Вот только тогда я был наг и бос, а сейчас... сейчас меня защищают чьи-то содранные шкуры, храня драгоценное тепло, но дара во мне теперь нет как нет.

Я наткнулся на спину Кей — она зачем-то резко остановилась.

— Что там? — спросил я, тут же улавливая, впрочем, в чем дело.

На расстоянии в двадцать метров от нас через нехоженный снег тек тонкий красный ручей.

Кей, нервно перебирая пальцами в шерстяных перчатках по черному корпусу своей винтовки, глянула на меня:

— Это ты мне скажи. Красные реки? Это нормально для здешних широт?

— Это нифига не нормально, — произнес я.

— Ладно, — Кей сглотнула. — Просто переступим его и пойдем дальше.

— Погоди, давай хоть поближе глянем для начала.

Это не противоречило плану Кей, тем более, что "ручей" пересекал наш маршрут под прямым углом. Когда мы подошли ближе, оказалось, что красен только снег по краям проплавленного русла. В самом углублении обнаружились лишь мелкие черные лужицы. Удивительно было другое — они казались какими угодно, но не ледяными. Я бы мог покляться, что черная жижа на дне ложбинки — теплая. Трогать это мы оба не решились.

— Похоже на кровь, — произнес я. Взглянул в обе стороны, определяя, откуда она могла натечь. Выходило, что в западном направдении почва уходит вверх, и именно туда, петляя между деревьями, ведет кровяной след.

— Рейнхард, — сурово сказала Кей. — Даже не думай...

— Да ладно, как будто тебе самой не интересно.

Мне, по правде говоря, было немного страшно. Но что-то подсказывало мне...

— Я не уверена, что хочу знать, откуда это натекло, — произнесла Кей. Задумалась, хмурясь. — Но... да, наверное, ты прав. Возможно, стоит посмотреть.

Она говорила неуверенно. Не думаю, что она согласилась со мной из-за того, что это я такой хороший. Полагаю, она решилась отступить от маршрута потому, что это — чем бы оно ни было — может быть тем, зачем ее сюда прислали.

Мы пошли вверх по склону, обходя деревья, под чьими корнями, плавя снег, пробегал красный стежкой кровавый ручей. Подъем оказался недолгим. Вскоре стволы высоких светлых сосен расступились, и мы увидели...

Это был олений остов. Клочья черно-красного мяса на белых костях. Судя по размеру ребер, животное было не просто большим. Гиганстким. Наверное, оно могло бы быть более двух метров в холке, что, собственно, подтвердила обглоданная голова, нашедшаяся подле. Из красного безглазого месива торчали витые золотые рога, заляпанные кровью.

Я многое в своей жизни видел. Такое — впервые. Мой наставник никогда не охотился на золоторогих оленей, а растерзанных туш мы не находили. Может, чуть позже меня накроет тошнотой от мерзости увиденного, но пока я смотрю на мертвого зверя отрешенно, удивляясь собственному спокойствию.

— Фух, ну, слава Потерянному, — выдохнула Кей, опуская уже взятую наизготовку винтовку. Ее увиденное тоже не сумело выбить из колеи — она куда как крепче. — Я-то думала найти здесь человеческую расчлененку.

Я нервно хохотнул.

Распотрошенная туша, по странному стечению обстоятельств не издающая никакой вони, хоть и не успела еще окончательно остыть, мало напоминала живое существо. Но моей фантазии хватило, чтобы посочувствовать мертвому зверю.

Снег вокруг оленьего остова был вытоптан подчистую, на запад вела цепочка свежих следов — кажется, волчьих.

В миг, когда я опознал следы, снова послышался вой, словно в издевку. На этот раз он звучал достаточно громко — значит, звери теперь ближе.

— Так, нечего стоять, пошли, — Кей потянула меня за локоть. — Мне не очень хочется встречаться с теми, кто эту тварь положил.

Мне тоже не хотелось.

Светлый лес не стал темней, но ощущение опасности обострилось. Я по привычке не смог, не сумел почувствовать настоящего страха. В моей голове проклятье все еще было со мной. Это ощущение былого всемогущества погубит меня, если я останусь здесь.

Мы двинулись дальше.

Я не мог знать, что чувствует Кей. У нее было непроницаемое лицо. Ее выдавал только скорый шаг и то, что оружие она несла так, чтобы в любой момент быть готовой выстрелить.

Через полчаса хода мы выбрались из лесу на некоторую холмистую местность — обзор был плохой, то и дело приходилось забираться вверх по довольно крутым подъемам и тут же спускаться. За холмами обнаружилось замерзшее озеро, сравнительно небольшое — с футбольное поле, а сразу за ним нас снова встретил лес, но уже другой. Этот встал плотной сплошной стеной, темный, непролазный, с нехарактерно густым для здешних широт подлеском. Вечнозеленые ели казались черными, особенно на контрасте с искристо-белым снежным покровом. Кей, сверившись с компасом и, на всякий случай, с бумажной картой, решительно повернула направо.

Мы двигались вдоль кромки еловых зарослей еще около часа. Обогнув выступающий мыс, повернули налево, в широкую просеку, где через равные промежутки возвышались монотонно гудящие опоры линий электропередачи — светло-серебристые высоковольтные великаны, навсегда застывшие с разведенными в стороны руками. Стало немного спокойней. Почувствовалось, что мы здесь все-таки не одни, мы все еще в своем мире. Человеческое жилье далеко, но оно где-то есть. Это место не полностью оторвано от цивилизации. Просто оно... такое. Здесь просто очень много снега, он тянется будто бы бесконечно, этим широтам плевать, что у кого-то там — середина осени. Здесь север и точка.

Где-то в глубине черного леса беспокойно, назойливо перекликались сычи. Последние двадцать минут мы поднимались вверх под небольшим уклоном, и, когда вышли на перевал, перед нами раскинулся величественный, тихий пейзаж укрытой белым саваном долины, спокойно спящей под тяжелыми серыми небесами. Вдалеке виднелся намек на черную замерзшую реку. Долину покрывали бурые заплатки лесов, и за этим всем можно было рассмотреть старые низкие горы, голубовато-серые, едва различимые на самом пределе зрения. Ветер бил в спину, позволяя смотерть вдаль, не щурясь.

— Слушай, а не должны мы с такой высоты видеть поселок у станции... и саму станцию? — спросил я у Кей, наблюдающую тот же пейзаж в бинокль.

Она ничего не ответила. В голову мне закралось подозрение: не могли мы.... не могли же мы потеряться?

— Кей?

Она скривила губы, передала бинокль мне.

— Куда смотреть?

— Туда смотри, — она показала направо и вверх.

Я принял бинокль, подстроил под свою ширину глаз, подкрутил резкость...

— Ага! Поселок!

— Поселок, — согласилась Кей, — но что-то я не вижу характерного моста через реку, да и вообще как-то он отличается от того, каким я его запомнила.

— Может, это потому, что мы идем туда не по дороге? На тракторе ты, скорее всего, иначе ехала?

— Может быть, — согласилась Кей. — Ладно, отдохнули, теперь погнали. Осталось мало. Там поедим и я посажу тебя на поезд.

— Перспектива не так уж плоха, — признался я.

Есть хотелось. Организм, возмущенный суровыми климатическими переменами, начал требовать свое.

Дорога пошла на спуск, идти стало проще. Мне показалось, что мелькающий по бокам лес становится тем выше, чем глубже мы входим в долину.

Снежный покров утоньшался, воздух застыл в безветрии. Окружающую дикую тишину нарушали лишь наши шаги и шерох одежды. Надоедливые сычи, неумолкавшие весь путь по просеке, куда-то пропали.

— Рейнхард, будь, если что, готов, — проговорила Кей.

— Нагнетаешь.

— Если бы.

— И что мне, по-твоему, стоит делать, если вдруг?..

— Вот уж не знаю. Ну... может, хотя бы, успеешь залезть на дерево?

— Хорошо ж ты меня оцениваешь.

— Ну, извиняй, — она хмыкнула. — Но, сам понимаешь, какой от тебя сейчас прок.

Ее замечание укололо. Но она была права. В случае чего толку от меня и правда будет не много.

Мы шли по тонкой перемычке между двумя озерами. Кажется, мы снова выбрались на дорогу, хотя точно я бы не смог сказать. На снегу все еще не было никаких человеческих следов. Белую сплошную скатерть иногда пересекали тонкие цепочки отпечатков птичьих лап и заячьи петли. Людского жилья тоже было не видно.

Короткий подъем наверх — и снова над нами сомкнулись сосновые кроны, закрывая от взгляда темнеющие небеса.

Да, хоть солнца и не видать, но закат все ближе... Нам надо бы поспешить.

Этот сосновый бор был похож на тот, светлый, в котором мы нашли обглоданный олений остов. Те же мощные, золотисто-белые шершавые стволы, почти лишенные ветвей у оснований, топорщащиеся пышной игольчатой зеленью на высоте метров в двадцать. Но в этом лесу оказалось куда как меньше перепадов высот и оттого видимость была хорошей. Я с легкостью различал более светлое пространство вдалеке — там лес кончался, уступая место заснеженным полям.

И на этом фоне, на самом пределе зрения, я заметил темные силуэты. Кей шла впереди меня. Я успел протянуть руку и заткнуть ей рот, одновременно притягивая к себе и вжимаясь в ствол ближайшей сосны, так, чтобы дерево закрыло нас от взглядов тех тварей.

Она даже вырываться не стала. Мы замерли. Я слушал ее дыхание, одновременно борясь с мыслью о том, что эта дурацкая игра в прятки нам не поможет — те штуки, так похожие издали на волков, наверняка уже учуяли нас. На что я надеюсь?

Я медленно-медленно выглянул из-за дерева, стараясь не высовываться больше, чем необходимо. Силуэтов прибавилось, они скопились на горизонте леса, двигаясь, на первый взгляд, хаотически.

Один поднял голову и издал тот самый вой, что мы уже слышали.

Кей задергалась, требуя отпустить ее. Но что-то подсказывало мне, что нужно не двигаться, замереть, притвориться мертвыми, стать частью этого леса, крупицей снега, окутывающего эту землю.

— Тише, — сказал я шепотом, утыкаясь лбом в золотистую кору рядом с лицом Кей. — Тише.

Лес был безмолвен. Ничего не происходило. Я медленно отнял руку от рта Кей, которую все еще била мелкая дрожь, надеясь, что она отложит ругательства на потом. Она молчала, дыша рвано и неглубоко.

Мне показалось, что время замерло, остекленело.

Снова стараясь двигаться так плавно, как только получится, я взглянул в сторону кромки леса.

Пусто.

Дымные волки ушли так же бесшумно, как появились.

Я взял Кей за руку и повел вперед. Мы торопились. Не тратя времени на разговоры, мы преодолели путь до кромки леса почти бегом. Вырвавшись на простор заснеженного поля, замедляться не стали. Только тогда Кей забрала у меня свою ладонь, бросив "Что это за детский сад?".

А за следующим холмом мы, наконец, увидели поселок, оказавшийся ближе, чем можно было бы ожидать. В нем уже зажгли фонари.

И вовремя. Стемнело почти мгновенно. Лиловые сумерки разлились по окружающему заснеженному пейзажу, быстро заволакивая синим верхушки самых высоких елей.

Ночная темнота наступала нам на пятки, но мы выскользнули: почувствовав прилив сил, преодолели небольшой подъем и, спустившись с холма, вошли в поселок Малый Версус, встретивший нас неказистыми покосившимися домиками.

Все, можно выдыхать.

Дальше виднелись дома побольше, стоящие довольно плотно на разном уровне. Посеклок был построен на нескольких холмах, что, впрочем, было понятно еще тогда, когда мы смотрели на него с перевала, но теперь я оценил, что это значит на практике. Дома тулились друг к другу, словно им тоже холодно, улочки были узкими, и особо рассмотреть, что впереди, не педставлялось возможным.

Кроме этого мое внимание сразу же привлекла здешняя манера освещать улицы: по крышам домов, по столбам и флюгерам были протянуты канаты и провода, усыпанные разноцветными круглыми фонарями разных форм и размеров.

Что правда, в большинстве окон света не было.

— Тут, что ли, праздник какой-то? — с сомнением проговорила Кей. Обернулась ко мне: — Ты ж севера, что тут у вас таким образом празднуют?

— Я впервые такое вижу, если ты об этом, — я кивнул на фонари. — И, насоколько я помню, в середине осени никаких официальных торжеств нет, а религиозные праздники как-то мимо прошли, если ты понимаешь.

— Ладно, фиг с ними, с фонарями, — сказала Кей. — Но, видишь ли, какое дело...

Я насторожился пуще прежнего.

— Излагай.

— Ладно, еще немного пройдемся, — вместо ответа, Кей кивнула вперед. — Давай хоть за угол свернем.

За уголом обнаружились первые люди — тепло одетые и немного смурные. Кое-кто стоял небольшими компаниями, кто-то как будто бы бесцельно прогуливался. Атмосферы праздника не было, несмотря на фонари, но как раз это-то меня не смущало. Именно такое ощущение от народных сборищ я помню из детства, и с этим, как мне показалось, тут все в порядке.

Превосходно имитируя местный акцент, Кей уже спрашивала у кого-то, как пройти к станции и что за событие празднуют. Ага, значит, говор выучила, а про традиции забыла. Грязно работает.

— Дык станция на ремонте-то, — отвечал Кей красноносый мужчина, кривенько улыбаясь. — Вы из Варзау, что ль? Волков видали?

Кей, нервно хихикнув, сказала, что слышала вой. На что абориген, почесав нос, ответил:

— Это вам свезло. Они нынче как не в себе. С ружьем кого видят — так нападают, будто жизнь им не дорога. Раньше боялись, а теперь... ходим-ходим на них, но им как по барабану.

Кей мельком глянула на меня. Обернулась к собеседнику:

— Так а что за праздник-то?

— Небесных медведиц чествуем, — улыбнулся мужик. — Зиму помягче быть уговариваем. Вы не стесняйтесь, присоединяйтесь. Но ничего не ешьте. До полуночи — грех.

— Это как это — не ешьте? — вмешался я.

Шесть часов по заснеженным лесам как-то не способствовали принятию подобных ограничений.

Мужик взглянул на меня как-то по-новому. Я занервничал. Что-то в глазах мужика... Я уже видел такие глаза — светлые, серые, так похожие на грязный морской лед. У многих жителей севера такие глаза. И у меня — такие же. Но этот взгляд... в следующую секунду наваждение прошло, мужичок улыбнулся, хмыкнул:

— Ну, раз вы не местные, то можете попытаться найти здесь что-то съестное. Но до полуночи вам никто ничего не продаст.

— А как нам отсюда уехать, если станция на ремонте? — опомнилась Кей.

— Ну, подождете автобуса, — пожал плечами мужик. — А на празднование — это туда, — он указал влево. — За площадью будет лестница, не заблудитесь.

Мы, поблагодарив аборигена, отошли к одному из столбов, увитому разноцветными фонарями.

— Не нравится мне это все, — проговорила Кей. — Как-то это все... хм.

С ней было не поспорить.

— О небесных медведицах я слышал, — сказал я. — Но в Тасарос-Фессе и пригороде их никак не чествовали. Все-таки они не такие уж однозначно добрые.

— Найди мне однозначно доброе божество, и я выставлю тебе бутылку.

— Что делать-то будем? — спросил я.

— Назад не пойдем, — Кей покачала головой. — Да и вряд ли я кого найму сейчас — праздники такое дело. Особенно здесь.

Она снова была права — в подобных местах люди и в будние дни любят закладывать за воротник, а уж в праздник найти трезвого тракториста будет более чем проблематично.

Я огляделся по сторонам, отмечая, что поселок в целом — не такое уж мрачное место.

— Ты говорила, твой археолог нам меду дал? С орехами.

Кей улыбунлась:

— Судя по настроениям... Местные тебя четвертуют, если увидят, что ты жрешь до двенадцати.

— Значит, надо, чтоб не увидели, — решил я. — Может, попробуем снять что-нибудь вроде комнаты?

Лицо Кей нужно было видеть — в глазах сверкнуло разом столько противоречивых эмоций, что ей можно было бы ничего не говорить — и так понятно, кто тут гадкий извращенец, а кто — трепетная лань, но она все-таки решила уточнить:

— Только через мой труп, Рейни.

— Ладно, — я вздохнул. — Пойдем тогда хоть посмотрим, как они празднуют. Глядишь, часам к девяти ты сама попросишься отведать медку с орехами, и тогда, вспомнив мою идею, воспримешь ее уже с большим восторогом. Нет, а серьезно, как ты намереваешься коротать ночь?..

-...как ты намереваешься коротать ночь? — спросил Рейнхард, строя глаза невинной овечки.

Почему его ресницы черные? Нет, есть вопросы и поважней — например, заданный им. Кей, зная Рейнхарда не так уж мало, впервые задалась вопросом о его ресницах в тот самый момент, когда он прижал ее к сосне, наплевав на то, что сосна, в общем-то, вся в смоле, и от шубы потом эту смолу задолбаешься отдирать. И вот теперь снова этот вопрос всплыл в голове. Брови у него тоже черные, но сейчас они под шапкой. Нормальные альбиносы белые повсеместно. Этот — какой-то мутант.

— Я подумаю насчет комнаты, — все же сказала Кей. — Насчет двух раздельных комнат. Будешь мне должен. А нет, передумала. Долг прощаю заранее.

Еще не хватало, чтобы он сюда снова приперся, отдавать какие-нибудь смешные символические деньги.

— Я могу отрабо...

— Вот не смей этого говорить, — Кей подняла палец вверх. — Не смей! Пошли уже.

Она развернулась и пошагала в сторону площади, где, как указал мужик с красным носом, будет лесница, ведущая к празднованиям.

Кей не стала говорить Рейнхарду, что не узнает поселок. В конце концов, она была тут всего-то один раз, и тот — проездом. Может, это праздничные фонари так кардинально изменили внешний вид домов, или то, что на улице ночь... Или это приходит старость, напоминая, что ей уже не двадцать лет и пора бы начать пить таблетки для памяти.

По мере того, как они приближались к площади, людей становилось больше. Сама площадь была круглой, по ее периметру разместились лавчонки со всякой всячиной, в центре обнаружилась деревянная площадца — для танцев, наверное, но сейчас она пустовала. Еды и правда никто никакой не продавал. Народ в основном шушукался возле прилавков с сувенирами и бижутерией, и было непоянтно, как же они собираются развлекаться, если есть и пить нельзя.

Впрочем, какие-то развлечения были — тир, палатка с кривыми зеркалами, игровые автоматы — денежные и те, что с видеоиграми для детей.

— А в двенадцать все повдалы откроются и на улицу польется вино рекой, — проговорил Рейнхард. — А я б от глинтвейна сейчас не отказался.

Кей почувствовала, как сводит желудок. Идея забиться в какую-нибудь подворотню и упороться медом показалась ей еще более привлекательной. Да и, вроде, на дне рюказака какие-то остатки консерв были... И правда, зачем мучить себя?

Но в этот момент толпа как-то вся оживилась, хотя никаких громких обявлений или чего-то подобного не было. Народ начал плавно двигаться в одном определенном направлении. Кей обернулась к Рину:

— Идем?

Он, пожав плечами, двинулся вместе с нею туда, куда вела их толпа.

Они вышли с площади и стали спускаться по широкой, пологой лестнице. Люди не толкались и никуда не спешили, так что идти было легко. Кей заметила, что воздух становится как-то теплей. Ей даже захотелось расстегнуть пару пуговиц и снять шарф, что она вскоре и сделала. Рин стянул с головы шапку и расстегнул свою импровизированную шубу тоже.

Только в этот момент Кей подумала, что это тоже странно — то, как безучастно жители поселка отнеслись к странному одеянию Рина, и вот теперь — к его волосам, которые определенно выделяются даже на фоне здешнего большинства, русого, блондинистого и светло-русого. Она-то просто привыкла к Рину, как и он сам. Но местные жители... они должны были как-то отреагировать. Тот же давешний мужик. Спросил бы хоть, чего это на ее приятеле надет ковер? Но мужику было все равно, будто он видит высоких парней в коврах поверх шубы чуть ли не каждый день. Да и назвать винтовку ружьем... Ну, разве только, он уже был поддат, но вроде бы запаха не было...

За размышлениями Кей не заметила, как они спустились к набережной. Здесь тоже всюду горели фонари. Кажется, тут их было даже больше. Река текла черным непрозрачным потоком, скованная каменными берегами, и по ней в ночь устремлялись венки со свечами. Некоторые из них были сделаны из еловых веток, а некоторые...

— И откуда у них тут живые цветы? — задумчиво проговорила Кей. — Или бутафория?

— Да как-то слишком качественно для бутафории, — заметил Рин. — И цвета довольно сдержанные. Похоже, они настоящие.

Тут Кей поняла, что теперь ей уже как-то слишком жарко.

— Что-то здесь очень тепло, — подтвердил ее мысли Рин. — Блин, хоть раздевайся. Но тащить в руках шубу — тоже не очень. Потерплю пока. А ты как?

Кей, сглотнув, покивала:

— Действительно жарко. Слушай, я читала про здешние термальные источники, но чтобы целая река?..

Она уже поняла, откуда в венках свежая зелень и цветы. Когда они прошли по набережной чуть дальше, то увидели молодых девушек в легких сорочках, что стояли возле берега по колени в темной воде — и холодно им не было. Они принимали венки из рук подружек, у которых их были целые крупные корзины, и, зажигая свечи, пускали в путь по реке.

Было видно, что выше по течению эта река разделяется на два потока, огибающих ярко освещенный разноцветными фонарями остров, покрытый зеленью. Остров был небольшой — метров пятьдесят в ширину, по крайней мере, так виделось с той точки, откуда Кей на него смотрела. По обеим стронам от острова было выстроено подобие трибун, словно этот зеленый клок земли — сцена, а вместо оркестровой ямы у этого театра — разделенная надвое река. Посередине острова расположилась выложенная белым каменем площадь, а на ней возвышалось что-то вроде мраморного гроба или пьедистала.

— Навреное, там будет представление? — спросила Кей, оборачиваясь к Рину.

Но рядом его не застала. Как так? Когда успел потеряться?

Кей мгновенно занервничала и насторожилась. Куда он делся?

Она быстро оглянулась по сторонам, ища приметную голову. Не так-то просто спрятать Рейнхарда в толпе!

Но, тем не менее, он каким-то образом сумел потеряться. Кей обернулась по сторонам еще раз, и, не найдя лучшего решения, быстро пошла вперед, к трибунам. С высоты-то всяко будет видней.

Забравшись на третий уровень, она увидела его.

Вот будет он ей потом рассказывать, что он надежный! Как так можно вообще? О чем он думает?

Рейнхард был ниже, почти у самой реки, близко к единственному тонкому мостику, перекинутому на остров. Кей ясно видела, что он идет не сам, а ведет за руку одну из тех девушек в тонких ночнушках.

Нет, ну нормально вообще?

Кей постаралась успокоиться, напомнив себе, что она ему более не наблюдатель, и его проблемы теперь не ее проблемы совсем-совсем. Что это он пришел к ней в дом, по меркам этой местности — полуголый, и что-то там рассказывал про чувства и все такое. И вот теперь этот соловей, поняв, что тут ему ничего не светит, нашел себе очередную дуру, и тянет ее на остров, романтик хренов!

Хотя, нет. Кей поняла, что это не он тянет — его тянут. В этот момент что-то внутри переключилось. Она словно забыла, что больше ему не наблюдатель. Чем-то — интуицией, левой пяткой, сердцем — она уловила какое-то несоответствие, она почувствовала, что как-то это все неправильно. От начала и до конца. Уже ринувшись по ступеням к реке, Кей вспомнила это чувство и смогла его назвать: так ухает вниз сердце, когда ты понимаешь, что потерянного не воротить. Когда ошибка сделана, и все, что ты можешь — смотреть, как воплощаются последствия ее.

Рейнхард ступил на тонкий белый мост. Две другие девушки в сорочках сняли с него шубу и куда-то ее понесли. Рюкзака на нем не было уже тогда, когда первая девица только тянула его к острову.

Вспомнив это, Кей еще больше ускорилась. Теперь она была в каких-то десяти метрах от него.

— Рейнхард, мать твою! — крикнула она.

Он не обернулся.

Кей налетела сначала на одного мужчину, пытаясь прорваться вперед, потом на второго, а потом — на внезапно образовавшуюся людскую стену. Стена была мягкой, она состояла из множества выставленных вперед ладоней.

— Не мешай таинству, — убедительно проговорила какая-то женщина с белыми крашенными волосами. — Просто смотри.

— Какому еще таинству? — взревела Кей. — Пустите! Это мой друг! Вы... вы не смеете... Рейнхард!

Кей почувствовала, как с нее тоже стягивают шубу и сумку. Она в отчаянии ухватилась за винтовку, не позволяя стянуть еще и ее. Но люди окружали, словно вязкая трясина. Тянущихся к ней рук было слишком много. Стало страшно. Теперь уже — за себя. Кей словно в момент протрезвела. Перестав пытаться разглядть за макушками Рейнхарда, она попыталась просто вырваться из толпы — тщетно. От отчаяния она решила применить силу. Резко дернувшись вправо, она развернула винтовку так, чтобы хорошенько врезать прикладом в рожу мужику слева, и этот маневр ей удался. Еще несколько физиономий встретились с тяжелым металлом, — но за этим не последовало ни криков боли, ничего.

"Неужели стрелять?" — с ужасом подумала Кей.

Она ненавидела стрелять в людей.

И знала, что рука ее не дрогнет.

Но в кого стрелять? Их тут человек сто. Заряженных патронов — тридцать. Можно успеть устроить кровавую баню. Но остановит ли это их? Эти люди... они не выглядят вменяемыми. Они... как те волки.

— А ну расступитесь! — рявкнула Кей что есть сил. — Стрелять буду!

Она сама не знала, на что надеется. Напугать охотинков стрельбой? Достучаться до явно ошалелых местных фанатиков? Может, проще было сразу научиться летать?

Кто-то снова потянулся к ее винтовке. Кей врезала смельчаку по сусалам, дернулась, пытаясь высвободиться. Сняла винтовку с предохранителя и успела единожны выстралить в воздух.

Ее тут же нагнули и прижали к земле, выбив оружие и скрутив руки за спиной.

Кей видела, как люди расступаются перед ней.

— Поднимите, — громко и довольно властно прозвучал высокий женский голос.

Кей поставили на ноги.

Теперь она видела перед собой расступившуюся толпу и...

Прямо перед ней стояла одна из тех девушек в белых сорочках. У этой была длинная темная коса до пояса, накрашенные чем-то темным губы, а на голове — венок. Она молча смотрела на Кей выразительными хелеными глазами, пожалуй даже чересчур выразительными. Что-то в них было... тонкое, едва заметное свечение — так флюорисцируют лесные гнилушки много южнее.

Девушка не делала ничего. Просто смотрела. Мельком, уже догадываясь, что просиходит, Кей взглянула на людей вокруг себя — те взирали на девушку с таким обожанием, или, пожалуй даже, раболепием, что ясно стало одно: магия.

Кей перевела взгляд на полуобнаженную девицу. Она, конечно, была одета, но тонкая сорочка никак не скрывала ее пышных форм.

Сглотнув, Кей расслабилась, опустила руки и попыталась изобразить на лице то же самое восхищение и раболепие, что увидела у других.

Прокатит или не прокатит. Поверит или не поверит.

Должна, должна. Такие не привыкли сомневаться в своих силах. В себе. Да, такие не допускают самой возможности осечки.

И вряд ли в этой глуши, в этом свихнувшемся на всю голову поселке, есть настоящие поглощающие.

Магия не действовала на поглощающих. Они проводили ее, чистую, в неограниченных количествах, как металл проводит электричество. И могли запасать — но тут уж зависит от личных умений и талантов. Кому сколько отмерено. Запасая, некоторые могли бросить магию в ответку, или применить ее потом, сохранив до поры до времени. Кей была из таких. Природа, Потерянный, кто там еще — они не поскупились на емкость ее внутренней батарейки, и это уже успело спасти ее не раз и не два.

Сейчас запасать нечего. Взгляд — это ступень мифа. А миф так просто на запасешь. Но дева в ночнушке на голое тело не знает, что Кей — поглощающий маг. Да, маг. Говоря о чернодырых, все постоянно об этом забывают.

Толпа отступила. Девушка в белой сорочке отвернулась от Кей, удовлетовренно улыбнувшись напоследок.

Кей не позволила себе облегченного вздоха — рано было праздновать победу.

Рейнхард все еще там.

Сейчас нужно чутко уловить волну и начать делать то же, что и все остальные, чтобы не привлекать внимания и не показывать, что магия не подействовала. Следуя этому мгновенно созревшему плану, Кей пошла следом за кем-то из тех, кто пытался ее утихомирить. Шубу и винтовку пришлось оставить там же, на голой земле.

Люди расходились по уровням природного амфитеатра, становясь в ряд и зажигая в руках свечи.

Матерясь в уме на чем свет стоит, Кей следовала их примеру. Свечу ей передали по ряду.

А внизу, на острове, тем временем творилось странное.

С Рейнхарда уже успели стянуть свитер и валенки с ботинками. Он стоял в одних брюках — на нем были его любимые темно-фиолетовые джинсы.

Кей не могла сказать, в себе он или нет. Он просто стоял.

В какой-то момент по мостику прошел кто-то еще. Этот кто-то был закутан в ярко-желтую материю, сшитую плотными полосками, закрывающую и голову тоже. Ловя отблески окружающих площадку фонарей, ткань бликовала, четко выделяя фигуру на темном фоне реки.

Накидка раструилась вниз и упала на белые камни мягкой волной.

Перед Рином, спиной к Кей, стоял мужчина — тоже голый по пояс, явно более крепкий, чем Рин, и куда более загорелый. По его плечам рассыпались прямые светлые волосы — на пару тонов темнее, чем Рейнхардовы, и чуть более желтые. Натуральный блондин, короче.

Девушка — та же, или уже другая, Кей не смогла понять — подошла к мраморному пьедисталу, легко на него забралась, усевшись нога на ногу, и подняла вверх руку.

Где-то ударили литавры.

Воздух зазвенел, завибрировал.

Кей вздрогнула, но, слава Потерянному, никто этого не заметил.

Она видела, как тело мужчины, стоящего к ней спиной, расслабляется — он начинает двигаться, в его шагах — грация большого хищного зверя, и он явно знает, что делает. Он обходит Рейнхарда справа налево, по дуге. Рин неподвижен. Кажется, он даже не следит за движениями противника.

Противника? Да. Очевидно, сейчас будет бой. Наверное, будет. Если Рейнхард в своем уме и не собирается стать подушкой для битья.

Его противник все медлит. Девушка в сорочке нетерпеливо покачивает ногой.

Рейнхард неподвижен, как ледяная статуя.

Кей вспомнила почему-то о том, какой температуры была его кожа, когда он все еще был проклят. На том контрасте пирожки можно было жарить.

"Давай, Рейни", — подумала Кей.

В следующий миг светловолосый здоровяк ринулся вперед. Он начал с обманного маневра, который должен был обеспечить ему быструю и неминемую победу. Но первая же его попытка дотянуться до точеного личика Рейни обернулась неудачей. Рейнхард слегка отшатнулся, удар прошел мимо, здровяк потерял, было, равновесие, но выправился, развернулся, ударил вновь.

Рейнхард пришел в движение. Кей почувствовала, как изнутри в ней поднимается волна какой-то странной, неуместной радости. Она знала, что в Рине прошиты основы рукопашного боя. Так делают со всеми прошедшими обучение элементалистами льда и огня. На ритуале им забивают в подкорку кое-какие важные, универсальные сведения и умения. Все-таки раньше из них делали солдат.

Но Кей никогда не видела, чтобы Рин эти свои знания применял. Впрочем, тогда это было ему не нужно. Когда он перестал быть спивающейся местечковой рок-звездой, он стал исключительным чародеем, повелевающим ледяными големами и армией прочих мелких морозных тварей. Когда уж тут вспомнинать навыки ритуала.

И вот, кажется, настал момент. Рин уходил от атак здоровяка легко. Но все-таки он был вымотан шестичасовым переходом. И он был голоден. Кей понимала, что долго он так резво не продержится. Ему нельзя постоянно уходить, ему некуда отсюда деться. Разве что по мостику — но тут его задержит толпа. Рано или поздно ему придется драться.

Кажется, Рин это тоже понял. В следующий раз вместо того, чтобы просто увернуться, он поймал летящий в него кулак, отсупил на шаг, словно в танце, обманчиво мягким движением повел здоровяка за собой и легко, будто пушинку, уронил его наземь.

Вместо того, чтоб отступить и дать верзиле подняться, Рин оседлал его сверху и заключил его голову в удушающий захват. Кей вспомнила, как он делал то же самое с Эрно. Но тогда у него не получилось. Теперь прием был проделан безукоризненно.

Рин зачем-то посмотрел в сторону сидящей на пьедитсале барышни. Та какое-то время просто взирала на него, не шевелясь, а потом небрежно махнула рукой.

Рин отпустил здоровяка, отошел на пару щагов и снова встал ровно.

Кей глазам своим не поверила. Это что было? У них сейчас еще раунды будут? И как? До трех? До пяти?

Девушка в сорочке снова подняла руку вверх, снова ударили литавры. Кей опять вздрогунла, отругав себя тут же за несдержанность — никто больше не дергался.

Так, ну хорошо. Рейнхард снова уходит от здоровяка с легкостью. Ай!

Кей почувствовала, как по телу побежали мурашки. Рейнхарду, наконец, досталось. Кей не по наслышке знала, с какой силой бьют такого размера парни. Это больно.

Рин, тем временем, впечатлился ударом не сильно. У него вообще на лице эмоций было не видать. Что не очень для него характерно — лицо у него довольно выразительное, пускай и транслирует большую часть времени что-то вроде холодного презрительного высокомерия.

Его противник решил закрепить успех, навалился со всей силой и задором, его руки замелькали с устрашающий быстротой. Рину не удавалось блокировать все удары. Он пропустил пару пинков под дых, но когда его оппонент бросился на него с разбегу, сумел увернуться и, использовав запрещенный прием, заново уложил гломилу наземь. Не медля особо, Рин выкрутил мужику руку. Тот, пару мгновений сдерживаясь, все же забил свободной об камень, прося пощады.

Снова Рин смотрел на барышню на пьедистале.

Она наклонила голову набок. Потом на другой. Поводив ладонью в воздухе, снова махнула, мол — продолжайте.

Противники заново разошлись.

Здоровяк был явно зол. Очень зол. Рейнхард... единственное, что можно было понять по его виду — силы покидали его. Еще пару таких спаррингов он не выдержит.

Кей поняла, что пора искать пути отступления. Так, ладно. Как вытянуть оттуда Рейни? Он явно не в себе. Возможно, так хорошо он дерется как раз потому, что разум ему не мешает. Заложенные на ритуале техники не встречают сопротивления в виде собственных его путанных мыслей и потому работают на отлично. В таком состоянии он может сам не захотеть никуда уходить.

Ладно. Как вырубить эту гипнотизирующую голодранку? Пока что единственная ее сила — люди, подчиняющиеся ей. Больше способностей, вроде бы, нет. Они, конечно, могут быть... но нельзя учесть в плане то, чего наверняка не знаешь.

Кей попыталась представить, сможет ли она достаточно метко запульнуть в барышню камнем. Кажется, с такого расстояния это маловероятно. Вот если добраться до винотовки...

Тем временем на острове, освещенные разноцвтеными фонарями, двое снова сошлись в рукопашную, и этот бой был куда более контактным. Рейнхард выхватывал. У него уже явно не было сил уклоняться, а здоровяк, при двух-то поражениях, не утратил боевого духа, и это кроме того, что сам по себе он был, очевидно, выносливей.

Рин ушел в глухую оборону. Его медленно теснили к реке.

В какой-то момент он полностью раскрылся, и противник не применул этим воспользоваться. Рейнхард отлетел почти к самому берегу, да так и остался там лежать, корчась.

Кей дернулась, было, но... она бы не успела.

Второй боец, опьяненный ближущейся победой, совершил ошибку — он бросилася на Рейнхарда слишком резво. Тот, в последний момент перегруппировавшись, подставился, использовал инерцию чужого тела и швырнул здоровяка в реку.

В следующий миг снова послышался гул барабанов, а река вскипела множеством черных гладких тел, вздыбившихся кольцами.

Кей оторопела.

Что это?

Что это, Потерянный их забери, такое?

Улетевшего в воду бойца было не видно — он исчез почти сразу же, как упал в воду.

С мерзким шелестом огромные черные кольца копошились на месте реки, словно черви.

Девушка в сорочке поднялась на пьедистал, распрямилась, распростерла обе руки вверх. Когда она их опустила, река в мгновение ока превратилась обратно в простой водяной поток, а барабаны стихли.

Рейнхард поднялся. Пошатываясь, он огляделся. Кей увидела его мечущийся, ищущий взгляд. Она хотела крикнуть ему, что она здесь, он не один, но вовремя поняла, что не может этого сделать.

Превращающаяся в змей река — это немного меняет планы. Нет, ну правда же.

Девушка в сорочке спрыгнула с пьедистала и, плавно покачивая бедрами, подошла к Рейнхарду. Тронула за локоть... Он повернулся к ней и... все. Он перестал искать. Его глаза остеклянели.

Девушка взяла его за руку и подняла ее над головой. Снова послышался предгрозовой устрашающий гул литавров.

Люди, держащие свечи, задули их.

Стало темней.

Остались только фонари, освещающие остров.

Все внимание соредоточилось там, внизу.

В реку вступили другие девушки в белом.

Они что, умирать собрались, как тот блондин? Их тоже съедят?

Но река была спокойной.

Девы, пройдя до середины потока, развязывали тесемки на плечах, и, нырнув в самом глубоком месте, выходили на берег внутреннего острова уже полностью обнаженными.

Кей взглянула на Рейнхарда. Он нес девицу в сорочке на руках. Недолго, впрочем, всего дишь до постамента.

А когда донес, она выгнулась навстречу ему, и он разорвал рубашку на ее теле, обнажая налитые груди, тугой живот, упругие бедра.

В тишину снова врезался ритм глухих барабанов.

Зрелища, порнушка, а потом хлеб? Так, что ли? Кей казалось, что она знает, что будет дальше. Сомнений вообще было мало. Единственное что, Кей была не уверена — это все-таки будет считаться изнасилованием, или нет? В смысле, Рейнхард — будет ли он считаться изнасилованным? Смотря как он сам все это воспринимает. Вдруг ему даже нравится?

Подоспевшие от берега девы проворно стянули и бросили прочь его любимые темно-фиолетовые брюки, не размениваясь на то, чтобы оставить бельё.

Со своего ракурса Кей видела только его спину ну, и все, что ниже спины. Видела она и то, что одна из барышень, сидя между пъедисталом и Рейнхардом, уже приступила к, наверное, подготовке грядущего акта этой фантасмагории.

Остальные девы — а было их, наверное, около десяти, разбились по парам и тоже стали предаваться нежностям, расположившись по периметру острова.

Но они-то, понятно, массовка. Основное блюдо — вон та, с толстой шатенистой косой, та самая, у которой глаза горят, как гнилушки, она пока не у дел, но явно предвкушает процесс и активно к нему готовится.

Еще две барышни подпирали пъедистал с двух сторон, с интересом наблюдая за работой товарки, удостоенной первой прикоснуться к телу.

Кей никогда не понимала, что делать одному мужику с большим, чем одна, количеством женщин. Неужели придется узнать?

О нет.

А что, если и это тоже будет иметь несколько... хм, раундов?

И не деться же никуда.

Если честно, Кей не очень хотелось на это смотреть. Ей и раньше приносили его фотографии в разных пикантных ситуациях, еще в будни ее работы наблюдателем, но удавалось как-то особо их не разглядывать. И вот нате вам. Всё зря.

И все еще остается вопрос — ему-то самому каково? Нравится ли? Или его заставляют? А что, если в процессе втянулся? Или... а если нет? Может, она тут хочет его лишить лучшего приключения в жизни. Наконец бабы голые вокруг и все его хотят. А то вот это ходи, Вьюгу буди, от проклятия себя избавляй... а тут такая красота, бери — не хочу, и все бесплатно и без долгих нудных ухаживаний.

Она заставила себя перестать. Перестать ерничать. Здравый смысл подсказывал ей, что вряд ли бы Рейнхард хотел, чтобы его так использовали. Да, у него было множество... контактов в свое время. Но, наверное, ни одна из тех девушек не обладала даром зачарования.

Дева, у которой потом еще долго будут краснеть коленки, вытерла рот, отходя в сторону.

Рин сделал шаг вперед, впиваясь пальцами в бедра лежащей на алтаре жрицы.

Да, это был алтарь, и дева была жрицей — Кей как-то вдруг это осознала. Никакой это не гроб. Самый настоящий алталь.

И жертва принесена.

Рейнхард обошелся без всяких прелюдий. Плавное движение, маятник раскачивается, маятник идет вперед и возвращается назад. Амплитуда увеличивается, выгибаются белые ягодицы, Рейнхард склоняется над распростертым на алтаре телом, не прекращая уверенных, точных движений — ни одной осечки. Дева царапает ему лопатки — ну что за животное? Он продожает, не отвлекаясь. Его спина уже блестит от пота, волосы слиплись, скоро они начнут виться большими тугими кольцами.

Пот смоет кровь с его лица.

Если хотела эта лесная ведьма любви — то вот она ей. Этот, даже на пределе сил, залюбит мертвого. Он действует, кажется, на автомате, движется точно в такт барабанов, не сбиваясь, не останавливаясь. Ему, очевидно, неведомо, что это — ритуал, и тут не надо переворачивать ритуальный сосуд, не надо ставить его поудобнее, опираться на алтарь коленом или помогать сосуду сбросить свое божественное напряжение, используя умело длинные проворные пальцы.

В торжественной тишине слышится шепот воды, ритмичные шлепки и сдерживаемые стоны жрицы.

Целовать ее с языком, притянув за волосы, ему тоже, наверное, не стоило, а то ж не всякая ведьма выдержит такое глубокое проникновение целых двух его частей в одну несчастную неё. А, может быть, и трех — если ведьма не против, пальцам второй руки можно найти еще какое-нибудь применение.

Вот на поцелуе Кей и перестала смотреть.

Она оставла все эмоции на потом.

Медленно, тихо скользнула назад, сразу же пригибаясь. Она надеялась, что, оставшиеся в темноте, увлеченные жаркой сценой, люди не обратят на нее внимания.

Надежда оправдалась.

Жрица начала стонать в голос — ну надо же. Неужели настолько все хорошо?

Кей, никем не остановленная, словно призрак пронеслась через ряд и, метнувшись вперед и вверх, подхватила лежащую на земле винтовку.

Она забилась подо мной, прерывисто постанывая, выгнулась дугой и — отпустила. Я успел выйти из нее прежде чем резкая, болезненная разрядка отключила и мой разум тоже.

Когда отзвенел белый шум в глазах, дурные мысли промелькнули, словно поезд метро: это не бытовой секс — никто не побежит за салфетками — белые капли стекают по пышным грудям — что я наделал?

— Так, а теперь срочно отпустила его, — говорит Кей. Ее глаза горят черным и злым огнем, в ее голосе сталь. Дуло штурмовой винтовки — откуда я это знаю? — наставлено на висок жрицы. Та тяжело дышит и улыбается.

— Если все это было для того, чтобы ты смогла хорошенько потрахаться на публике, то поздравляю, — продолжает Кей. — А теперь отпусти его.

— Он свободен, — проговорила жрица, взмахнув ресницами в сантиметр. — Теперь он полностью освобожден.

Кей хмурится. Она не понимает.

Я тоже понимаю не до конца, но начинаю догадываться.

Откуда-то из глубин естества приходит волна тошноты. Я сгибаюсь в четыре погибели, не успеваю сделать буквально ничего — из моего нутра выплескиваются какие-то жалкие остатки непереваренной пищи напополам с жедудочным соком.

— Теперь! — голос жрицы взвиватся до самых черных небес.

— Что ты с ним сделала?! — кричит Кей.

— Убери свою пукалку, дура, — шипит жрица, — если тебе дорога его жизнь. Не мешай торжеству. Раз уж ты здесь — смотри. Запоминай.

Голые женщины подносят чашу к моему рту — вода? Мне приходится пить, и вкус у этой воды какой-то странный... она горчит, но в то же время кажется пряным топленым мёдом. В ней будто бы утонули звезды. Постепенно она белеет, затем вся разгорается серебром, словно я пью из чаши не воду, но светящуюся ртуть.

Мир вокруг начинает тускнеть. Последнее, что я вижу — Кей. Она смотрит растерянно, но я никак не могу помочь. Я растворяюсь во тьме.

Кафе "Пилигрим" располагалось возле лестницы, спускающейся к городской набережной. Недавний ремонт и глубинный ребрендинг изменили облик "Пилигрима". Старое здание снесли почти полностью, оставив только несколько комнат, в которых располагались технические помещения, кухня и склад. Зал остеклили, заменили мебель, устроили столики-стойки возле стен, смотрящих на море, снабдив их высокими крутящимися стульями.

Из кафе окрывался прекрасный вид на набережную, парки и скверы, крыши исторически значимых зданий. А еще из него, но уже с другой стороны, можно было увидеть уголок частного сектора — той его оконечности, что сохранилась близко к центру города несмотря ни на что. Может, тому способствовала потенциально-опасная зона, славящаяся внезапными оползнями. Может, и нет.

Марьян закончил протирать стол, высушил руки полотенцем и, склонив голову набок, тоскливо взглянул на одинокого посетителя, расположившегося как раз возле этой самой стены, смотрящей на частный сектор.

В правилах заведения было четко прописано, что выгонять или торопить клиентов, явно засидевшихся и давно уже выпивших свой кофе без ничего, строго возбороняется. Хотя чисто по-дружески Экса стоило бы погнать. Нет, стоило бы отвесить ему подзатыльник, взять за грудки и хорошенько встряхнуть.

Потому что то, чем он занимается, переходит уже все границы.

Экс, жуя хлебную палочку, снова следил в бинокль за своей "особенной", уткнув линзы в стекло. Это был большой хороший бинокль, дающий достаточное увеличение. В его окулярах вполне можно было бы разглядеть, что именно происходит в доме, выстроенном на обрыве над самым морем. Чем, собственно, Экс и занимался.

Марьян, вздохнув, спросил у него, как, кажется, спрашивал уже не раз:

— Ну? Что показывают?

Экс на секунду оторвался от бинокля:

— Еще не пришла.

Марьян налил себе газировки и, тоже подойдя к стойке у стеклянной стены, уселся на крутящийся стул рядом. Подпер голову ладонью, привычно разглядывая Эксов профиль.

Экс, как его называли друзья, или Александр Берса, как значилось в его документах, был худ, длинноволос, не слишком ухожен, в одежде предпочитал простоту и легкий налет неформата. Его дурацкая манечка следить за владелицей дома на обрыве была, с одной стороны, хорошо объяснима внешностью этой самой владелицы, а с другой стороны, профессиональной неудачей самого Экса.

В боевой резерв поглощающих его не взяли из-за здоровья, а в архивах он сам не продержался. Впрочем, крест на нем, вроде бы, никто не ставил, и какие-то шансы получить работу в офисе у него были... но он почему-то упорно хотел в поле, а пока не взяли — подрабатывал продавцом в книжном.

— О! Идет! — воскликнул Экс, оживляясь. — Сейчас котов кормить будет!

— Все-таки она странная, — заметил Марьян, лениво потягиваясь. — Вот сам посуди. На те деньги, что она их кормит, она могла бы их по одному возить на кастрацию. Ну или там... уколы от бешенства, противоблошиная обработка, вот это все.

— Да ну, кормить дешевле, — отмахнулся Экс. — Плюс не все там коты бездомные.

— Согласен, вопрос тяжелый и спорный, но все же...

— Так, ладно, — Экс сунул бинокль в замшевую сумку, спрыгнул со стула. — Я побежал.

— Да погоди ты, — Марьян даже проснулся сам, — мне до конца смены полчаса всего... вместе пойдем.

— Нет, я пойду, а ты догоняй, — Экс, кинув на стойку смятую денежную бумажку, пулей выскочил из кофейни.

Марьян, вздохнув, собрал со стойки посуду, деньги и прочий мусор, и отправился завершать последние оставшиеся на сегодня дела.

Пока он собирался, стемнело. Город засверкал, словно чешуя на черном рыбьем боку, осколками желтого и золотого. Марьян получше закутался в шарф, застегнул куртку и, кивнув на прощание сменщице, выбрался под свет раскачивающихся на ветру уличных фонтарей.

Да уж, нынешняя осень — не самая теплая из тех, что снисходили на этот город за последние пять лет. Два года назад в это время еще купаться можно было, отъехав подальше, за Змеиную Косу, туда, где в череде узких природных бухт теряются и сходят на нет шторма. В этот раз природа решила, что нечего тянуть кота за хвост, пора и честь знать.

И вот наступило самое неприятное время: сырая серость дней, промозглая ночная стужа... В такие времена никуда не хочется, ничего не ждется и все надежды и устремления кажутся несбыточными. И тем интереснее следовать за теми, кто не разучился верить и ждать.

Марьян, неутомимо преодолевая лестницу за лестинцей, спешил вниз, на Переломный тупик.

Девушка, за которой так отчаянно следил Экс, жила рядом, на улице Встреченной, но в гости к ней Марьян, конечно, не собирался. Он завернул в темный переулок, подождал, пока глаза привыкнут к полутьме, и двинулся дальше, нырнув налево, в узкий проход между заборами, поросшими плющем и ежевикой. Сюда совсем не добивало освещение с улицы, но Марьян достаточно хорошо видел в темноте. Узкая дорожка, собранная местными их гниющих досок, привела его к затерявшемуся среди прочих двухэтажному дому, давно брошенному жильцами на произвол природы и тех, кто... ну, кто там может жить, в такой-то темноте за заколоченными окнами? Судя по запаху, сплошные аши.

Марьян в который раз дернулся, брезгливо морща нос. Но все равно прошел в распахнутую калитку, обошел дом и забрался по ветхой деревянной лестнице на второй этаж, а там, цепляясь за решетки на окнах и прочие выступающие декорации, выкатился на пологую крышу.

Экс уже был на посту, с расчехленным биноклем и открытой пачкой печенья. Промозглые сумерки его снова не смущали ни капли.

С крыши заброшенного дома открывался перкрасный вид на двор и жилище бедной, ничего не подозревающей девочки, которую вот уже третью неделю "наблюдает" Экс. Благо, хоть не ежедневно. Ходит он сюда раза три в неделю, пожалуй.

Марьян подстелил себе пакетик и уселся невдалеке от Экса.

— По яблочному? — поинтересновался он.

Экс даже оторвался от бинокля, чтобы раздраженно заметить:

— Ты же знаешь, я не пью.

— Я все надеюсь, что ты пересмотришь свои принципы, — мягко улыбнулся Марьян.

— Я...

— И перестанешь наблюдать за этой девчонкой.

— Ты не понимаешь. Вдруг она...

— Я тебя туда не пущу.

— Но если она!.. — в низком голосе Экса прозвучала неподдельная тревога за возможные последствия этого "если".

Марьян вздохнул. Распечатал бутылку сидра и сделал хороший глоток.

Он, в принципе, понимал, что, сидя здесь, никакой пользы себе не выгадает. Лучше было бы потратить это время на самообучение, да хоть книжку почитать можно было бы. И все равно он зачем-то сидит тут, в холодной промозглой полутьме, смотрит, как свихнувшийся Экс наблюдает за ни в чем не повинной барышней, и... и вот-вот это ему надоест.

— Ты же понимаешь, — медленно начал Марьян, — что, если она тебя засечет и вызовет полицию... суды, штрафы, все дела.

Кажется, этот разговор они разговаривают уже раз в десятый.

— Не засечет, — сказал Экс. — У нее там свет, мы — в темноте. Знать она меня не знает. Если кого и вызовет — пускай ищут по переулкам, успехов им.

Марьян глубоко вздохнул. Вместе с повышающимся градусом в его крови начинала закипать злость. Не злость даже — решительность, веселый такой задор. Может, одно перетекало в другое. Может, за этой решительностью он сам от себя скрывал страх сделать что-то еще, что-то, нужное ему самому.

Марьян разом выхлебал весь свой сидр, поти не чувствуя вкуса. Вытер рот, шмыгнул носом, посмотрел на Экса со смесью обиды и тоски. "Хрен с тобою, золотая рыбка", — подумал он, встал и пошел к боковому краю крыши.

Руки слушались легко, слишком легко, ловко цеплялись за нужные балки-перила-прутья-подоконники. Марьян спрыгнул наземь, отряхнул руки. Взглянул вверх.

Экс и не думал покидать своего поста.

Марьян, боясь растерять ненароком решительность, двинулся по узким переходам между дворами вперед — к дому, что над обрывом.

Итак. Это глупо, да. Это самонадеянно. Это вызовет у Экса лютую ярость. Он не простит, нет. Он будет скрипеть зубами и, может быть, даже предпримет что-нибудь. Может позвонить, например, наорать. Поэтому Марьян нащупал пальцами нужные кнопки и, не вынимая из кармана, прикрутил громкость телефона. На всякий случай.

Вдруг у него все получится?

А какие, вообще, есть варианты? Притвориться разносчиком пиццы? Проверяющим коммунальщиком? Почтальоном? Сантехником? Электриком?

Марьян, проходя мимо двора, огороженного кирпичным забором, спугнул с него пару жирных черных котов.

Может, поймать котика? Эксова дева ведь любит котиков. Перевязать коту лапу чем-нибудь — вроде как ранен котик, срочно нужна медицинская помощь... Марьян усмехнулся про себя, решив, что это как-то слишком уж по-маньячному.

Что еще? Что можно сказать девушке, живущей в доме на обрыве, чтобы она не испугалась и, более того, пустила в дом?

Представиться соседом? Попросить соли? Она попросит задержаться на пороге... В каком-то кино Марьян видел, как новые соседи носят друг другу тортики и супы в честь новоселья, но в этом городе, как он прекрасно понимал, такой традиции нет. Не прокатит. Ладно. Самый последний вариант — сказать правду. Или... или.

Или, может, разыграть шоу формата "Ура, я нашел тебя! Мы виделись с тобой в метро, помнишь то славное утро? Я так долго тебя искал!" Майрьян тут же отбросил эту идею. Конечно, уродом он себя не считал, но думать, что на такое кто-нибудь поведется? Излишне самонадеянно. Да и нет в этом городе метро.

Есть еще один вариант: "Здравствуйте, я жил здесь до вас, приехал вот из другого города, очень хочется посмотреть на дом, ностальгия замучила, вы только не думайте, что я долбанутый..." Это, возможно, могло бы сработать. Много кто сентиментален. Но вот сколько Эксова барышня здесь живет? Кабы знать.

Чем ближе был Марьян к воротам дома на обрыве, тем меньше становилась его решимость. Последние несколько метров он преодолел на голом упрямстве.

А когда подошел совсем близко к зеленым воротам, остановился. Ему вдруг показалось, что это место... это место тревожнее, чем он думал раньше. Или это осень? Море за домом — словно черная стена. Ветер ярится, вертит флюгер в форме тощего петуха, раскачивает тусклый фонарь. Вблизи видно, что между столбцами ограды — ржавые металлические листы, скрепленные такой же изъеденной временем проволокой, и все это гудит, дребезжит, посвистывает.

Марьян, сбросив оцепенение, вдавил кнопку звонка, спрятавшуюся под облупленым козырьком. Где-то вдали послышалось скрежещущее позвякивание. Да уж... наверное, этому дому и в правду не помешал бы... если не электрик, то кто-нибудь с прямыми руками и отверткой.

Марьян рассматривал выгнутую острым клином крышу дома, виднеющуюся за верхним краем ограды, и старался не думать о том, что он сейчас будет говорить. Практика показывает, что экспромт, порою, лучше. Серьезно. Под адреналином слова как-то сами друг с другом стыкуются, нанизываясь на общую нить смысла.

Ага... вот к калитке кто-то идет. Марьян напрягся. Сейчас спросят "Кто там?".

Но никто ничего не спросил. Калитка скрипнула, открываясь, и в узком проеме возникла очень хмурая миниатюрная девушка. Она куталась в плед и собственные светлые волосы, длиной по середину бедер. Из-под пледа торчали худые голые ноги.

— День добрый, — спешно произнес Марьян. — То есть, вечер, конечно. Я к вам... э-э...

— Заходи, — голос девушки показался слишком низким для такой малышки. Она посторонилась, освобождая проход. — Чаю?

— О, — Марьян даже растерялся. — А... Эм...

— Да ты заходи-заходи, — она кивнула назад. — Чего стоишь.

— Э-э... — Марьян сглотнул, наконец, оправляясь. — Хорошо. Собственно, чай — это всегда хорошо. Вы уж простите, что я без печенья или чего-то такого.

Он перешагнул порожек калитки и вошел во внутренний дворик. Девушка тем временем закрыла дверь на засов и, поправляя плед, двинулась в сторону дома по тропке, выложенной серыми камнями. Марьян мельком глянул в ту сторону, где, по идее, должен был сидеть Экс, и, конечно, ничего с такого расстояния не увидел. Через две секунды телефон в его кармане бешенно завибрировал. Марьян привычно нажал на сброс.

Что ж. Первая часть плана прошла успешно. Конечно, никакого опьянения он теперь и в помине не ощущал. Ситауция слегка вышла из-под контроля. Марьян действительно ожидал отказа и долгих препираний у двери. Но вот надо же. Не к месту возник вопрос — зачем же именно он все это затеял? Но было не время для вопросов.

Девушка сняла резиновые дырчатые шлепанцы у входа в дом и, отодвинув кружевную шторку, вошла в прихожую, кажущуюся со двора рыжевато-золотой из-за освещения и цвета обоев. Марьян аккуратно разулся и тоже зашел внутрь. Огляделся.

В доме оказалось довольно чисто. Мебель и обстанова не тянули на винтаж, но возраст их ощущался. Ремонт тут делали, наверное, лет тридцать назад... Марьян уже видел такие дома: так живут привыкшие к труду старики — бедно, но пристойно. Крашеный в кирпичный цвет деревянный пол скрипел под его ногами, когда он прошел следом за хозяйкой на кухню.

— Садись, — она уже ставила на огонь чайник из нержавейки. — Чай, значит, есть... фрутоквый, черный, зеленый, мятный, с корицей, облепиховый... чашку побольше или поменьше?

— Побольше, — ляпнул Марьян, усаживаясь на шаткую лавку кухонного уголка. — Чай фруктовый, если можно.

Пока хозяйка хозяйничала, он пригляделся к ней внимательнее. Светлые, пшеничные волосы казались спутанными, но это у них просто структура такая. Девушка была одета по-домашнему, в серую пайту несколькии размерами больше нужного и в короткие мятые шорты. Она была невысокой и, кажется, довольно плоской. В ее движениях с трудом усматривалась хоть какая-то женственность. Интересно, напоминает ли она Эксу сестру?.. Издалека, когда Экс давал Марьяну взглянуть на нее через бинокль, она виделась какой-то более... сказочной, что ли. Все эти волосы... светясь в котражюре, они делали из нее принцессу. Вблизи принцесса была какой-то слишком сухой и будто бы выстиранной, блеклой.

Она поставила перед Марьяном чашку из темно-коричневого стекла, наполненную кипятком, быстро окрашивющимся в бордовый. Себе сделала какао. Кухонная лампочка под оранжевым широким плафоном висела низко, и от этого на лице хозяйки залегли тревожные тени, делающие ее старше разом на десять лет.

— Ну, так что у тебя? — спросила она, садясь напротив Марьяна.

Он заново удивился ее низкому голосу. И призадумался, не торопясь отвечать. А что, если она не просто так его пустила без всяких расспросов? Что, если она его ждала? Не его даже — кого-то, кто мог прийти, но быть при этом незнакомым. Не значит ли это, что скоро появится истинный гость? И что делать тогда? Может, стоит поторопиться?

Хозяйка так и не отвела тяжелого взгляда, и потому ему пришлось говорить.

— Ну... — протянул Марьян. — Я... хм. Вот, пришел.

— Это хорошо. Первый шаг ты сделал, — кивнула девушка.

— Чай очень вкусный, — продолжил Марьян, пытаясь улыбаться как можно естественней. Годы тернировок должны были взять своё.

Девушка сложила руки перед собой:

— Ты не увиливай.

— Эм... ну правда же.

Марьян мельком взглянул на ее руки: обгрызенные ногти с заусенцами, запясться все исцарапаны... Ну да, она же любит котов. Но почему тогда котов нет в самом доме? Загадка.

— Ладно, я не стану тебя торопить, — хозяйка откинулась на спинку стула. — Тем более, я никуда не спешу.

— Спасибо, — выдохнул Марьян. Отпил еще немного чая и осмелился, наконец, поинтересоваться: — А можно узнать ваше имя?

— Имя? — светлые брови взлетели вверх. — Я думала, ты по рекомендации... и хотела сперва узнать твое.

Марьян напрягся: по рекомендации? Она вроде сантехника или парикмахера? Или... Неужели Экс со своими подозрениями прав? Ладно, терять нечего. Врать, наверное, тоже незачем. И он выпалил, как на духу:

— Марьян. Марьян Пурпур.

— Довольно необычное имя, — ответила хозяйка с легкой и немного грустной улыбкой. — Впрочем, не мне говорить. Зови меня Лим. И можно на "ты". Так откуда ты узнал адрес?

Марьян заерзал на кожаном диванчике, на всякий случай снова вцепился в чашку и опять изобразил глубокую заинтересованность вкусовыми качествами чая. Но время истекало. Надо было что-то отвечать.

— От друга, а он... от другого друга, — моргнув обоими глазами, почти соврал Марьян.

— А, сарафанное радио, — Лим понятливо кивнула. — Похоже, только оно и работает.

— Да, я почти всегда нужных специалистов только так и нахожу, — согласился Марьян. — Репутация — страшная штука.

— И что обо мне говорят?

— Хм, — Марьян запнулся. — Ну... очевидно, хорошее только, иначе б зачем я сюда пришел?

— Ясненько...

Взгляд ее в следующий миг стал отчего-то жестче.

— Репутация, говоришь... — протянула она, проворачивая по часовой стрелке кружку с какао перед собой. — Смотри. Я все понимаю. Если ты... если ты просто так пришел, просто посмотреть что да как — это одно. Это... ладно. Ты вроде приятный парень, хочешь, в картишки перекинемся? На раздевание, — ее голос был лишен какого-либо намека на интонацию. — Это я так шучу, если что.

Марьян чуть не поперхнулся чаем. Отфыркавшись, произнес:

— Серьезно, Лим. Я... слишком для такого трезв.

— Давай тогда на желание.

— Для этого — нем более.

— Хорошо, — она откинулась на спинку стула. — Но вообще-то я серьезно. Мне тут довольно скучно последнее время. Если мы не будем о главном, то почему бы... ну, просто не... все вот это. Я все равно собиралась весь вечер смотреть кино и есть заказную еду.

Майрьян чувствовал дивно противоречивые вещи в этот момент. Одна часть его сознания пылала негодовнием: вечером? Смотреть кино? И ничего полезного не делать? Да неужели она не хочет жить лучше? С другой стороны, он совсем ничего не знает о жизненных обстоятельствах этой Лим. С третьей — иногда побездельничать тоже можно. А с четвертой...

Противно задребезжал звонок.

Лим повернула голову в сторону двери.

— Кого это снова принесло, — проворчала она, вставая.

Марьян тоже поднялся, подозревая, что это не иначе как добежавший до дома Экс.

— Да ты сиди, сиди, я сама открою, — помахала на него Лим.

— А вдруг там какой злодей, — Марьян все-таки поднялся и пошел за ней. — Мало ли кто в такое время...

Лим снова закуталась в плед и вышла во двор. Марьян кое-как влез в осенние кроссовки и выбрался следом, на ходу засовывая незавязанные шнурки за язычки. К воротам он приблизился уже тогда, когда Лим открыла дверь, как и ему до этого, не спрашивая, кто там, и не глядя в глазок.

За дверью никого не оказалось. Прибрежный ветер свистел в металлических щитах, приспособленных вместо забора, монотонно раскачивал тусклый фонарь на столбе.

— Наверное, дети балуются, — Лим, выглянув за ворота, прикрыла дверь.

Марьян подозревал, что не дети.

Он поймал себя на мысли, что возвращаться внутрь дома не хочется. Точнее, не хочется долго оставаться наедине с этой Лим — странной девушкой, живущей в доме на обрыве, о которой узнают через сарафанное радио. Пожалуй, для одного вечера он и так достаточно узнал о ней. С другой стороны, достаточно для чего? Для того, чтобы услышавший все это Экс принялся следить за ней с удвоенной силой? Да, все эти недомолвки только подстегнут паранойю Экса. Разве такой была идея? Нет, идея была другой. В самом начале он просто хотел Экса позлить. И — возможно, если получится! — познакомиться с этой девушкой и, в последствии, возможно, познакомить самого Экса... Чтобы одержимость того прошла. Марьян знал: одержимости питаются недосказанностью, ограниченностью информации. Как только все станет понятным...

— Пойдём, чего стоишь, — окликнула его Лим. — Голодный?

Вот сейчас бы извиниться и раскланяться. Да осенний морозец уже кусает запястья — куртка-то осталась в прихожей...

Марьян, смолчав, ещё раз глянул поверх ворот, а потом вернулся в дом следом за Лим.

В этот второй визит он заметил то, чего не заметил сразу: вот стремянка, подставленная под закрытый люк в потолке. На старой тумбочке рядом кроме прочего лежит моток грубой толстой верёвки.

Мысли сразу же хлынули в сторону предположений, где каждое следующее было хуже предыдущего. Она решила самоубиться? Она держит кого-то связанным на чердаке? Может, такого же названного гостя? Мелкая девчонка-маньяк? А девчонка ли она? Груди-то не видать, голос низкий, запаха не различить — все забивают специи и сырость.

Лим, стоящая на входе в кухню, заметила, куда он смотрит, и криво усмехнулась:

— Любишь чердаки? У меня там пусто, ничего нет, только пыль и мыши.

— А, так ты поэтому котиков прикармливаешь? — улыбнулся Марьян по возможности естественно.

— Нет, я просто люблю котов, — ответила Лим. — Так что, каши тебе подогреть?

Марьян, осмотрев ещё раз дом и его хозяйку, решил, что, конечно, странности в этом всем есть, но, наверное, совсем не те, которых ищет Экс. Самому ему не очень нравилась тутошняя атмосфера — вроде бы чисто, тепло, все путём, но вот поди ж ты... Он чувствовал себя не в своей тарелке, сам не понимая, почему. И, решив послушаться инстинктов, он снова улыбнулся Лим:

— Что-то я время не рассчитал... Наверное, пойду уже.

— Да ладно, даже чай не допьешь?

Левая пятка кричала Марьяну "беги отсюда!" и он был готов последовать ее совету. Правая пятка рекомендовала не дергаться и аккуратно, нежно, плавно себя отсюда извлечь — на всякий пожарный.

В одном обе пятки были солидарны: надо было валить. Вот только...

— Может, я потом как-нибудь еще зайду? — спросил Марьян.

— Можешь.

— А если с другом?

— Без проблем.

— Н-но... Как же так... Почему ты так легко соглашаешься впустить в дом незнакомцев?

Он все-таки спросил это. Да. Не сдержался.

Лим смотрела на него пристально — глаза холодные, зелёные, не похожие на глаза ребёнка или юной девушки — и сказала как-то задумчиво и ласково:

— Хороший вопрос. Держать я тебя не буду, иди. Но если в следующий раз ты не расскажешь мне, что именно тебе нужно, последствия могут быть... хуже.

— Эм, что? — моргнул Марьян.

— Соли тебе в чай подсыплю, — хмыкнула Лим и сухо рассмеялась собственной шутке. — Или еще чего. Но ты приходи, приходи.

Марьян уже застегивал куртку. Улыбка, которую он умел держать, та, за которой возвращались к нему в кафе молоденькие клиентки, к этому моменту совсем поблекла. Он больше не мог изображать спокойствие.

— С-спасибо за гостеприимство, — все-таки выдавил он, переступив за порог.

— Пожалуйста. Ворота прикрой просто, я потом на замок закрою, — это Лим сказала ему напоследок.

Марьян вышел из дома, прошел насквозь открытый пятак перед воротами, повернул дверную ручку и выбрался под свет раскачивающегося уличного фонаря. Холода он почти не заметил.

Хорошо. Наверное, он попросту себя накрутил. Атмосфера сыграла свою роль, да поведение девушки... В нем не было ничего... чересчур необычного, разве только эти "шутки"... несмешные, стоит признать, но и не каждый ведь обязан быть гениальным юмористом, правда?

Веревка, лестинца. Предложение сыграть в карты на раздевание, странная угроза, "шутка" про соль. Проще считать, что девушка не в себе. Должен ли был он спросить ее напрямую, чем она занимается? Поняла ли она, что он не знает, зачем к ней приходят?

Заворачивая за угол и погружаясь в почти кромешную тьму, Марьян подумал про худшее: может, тут замешаны наркотики или проституция? Так, нет, стоп. Для проституции и наркотиков нужны, наверное, постоянные клиенты. Если бы они были, наблюдающий за девицей три недели Экс это бы заметил. Но Экс вроде бы вообще ничего не говорил про излишнее количество гостей у этой Лим. Что сходится с ее словами — она говорила, что последнее время ей скучно...

Марьян снова вышел на свет и бегло осмотрелся по сторонам, понимая, куда именно попал. Выходило, что лоскуток старого города он прошел насквозь, и теперь находился недалеко от западной городской автостанции. Глянул на часы.

Решил, что уезжать домой лучше всего с самого вокзала, и было направился в ту сторону... но тут же услышал за спиной спешно приближающиеся шаги. Кто-то просто-таки бежал за ним!

В полутьме вечерней улицы Марьян разглядел Экса. У того на лице читались мука и ярость — поровну. Добежав до Марьяна, Экс уперся ладонями в присогнутые колени, пытаясь отдышаться. Да уж, не марафонец он, да и не спринтер. Физические нагрузки и Экс — вещи не слишком совместимые.

— Ты мог бы позвать меня, я б остановился, — заметил Марьян.

Экс, отдышавшись, разогнулся и тут же, резко рванувшись вперед, взял Марьяна за грудки и припер к ближайшей стене между двумя низкими окнами:

— Ты какого хрена к ней полез?

— Ой-ой, страсти-то какие, — Марьян стряхнул с себя его руки. — Ужасы. Подумаешь, сходил к человеку в гости.

Экс был зол не на шутку:

— Ты вообще подумал, что из-за тебя она может затаиться и никак себя не проявить ближайший месяц?

Марьян хмыкнул невесело:

— А ты подумал, что у меня теперь спина вся в известке? — Он расстегнул молнию, стянул куртку и наскоро отряхнул, продолжая: — Ты с логикой дружишь вообще? Чем я отличаюсь? А если к ней соседка тетя Люба зайдет — ты соседке будешь выговор делать?

— Вообще-то есть разница между тобой и соседкой.

— Значит так, — неожиданно для себя самого жестко и спокойно произнес Марьян, надев куртку обратно, но уже не застегивая. — Или ты успокаиваешься и я рассказываю тебе, что там было и что я узнал, или... Или думай, как будешь препятствовать моему посещению ее скромной обители в ближайшие две недели. Лим — так ее зовут — звала меня в гости снова. Так-то, — он приподнял брови, улыбнулся краем рта и развернулся, намереваясь пойти, как и планировал, в сторону вокзала.

Александр молчал. Марьян, пройдя метра три, обернулся к нему.

— Ну? Что, совсем не интересно?

— Сукин ты сын, — процедил сквозь зубы Экс.

Он все-таки взял себя в руки и, наскоро догнав, пошел рядом с Марьяном.

Какое-то время молчали.

Марьян искоса поглядывал на Экса, ожидая, когда тот задаст вопрос.

Но вопросов не последовало. Марьян, вздохнув, начал сам:

— Кроме прочего хочу тебе сказать, что ты можешь сам понаблюдать ее вблизи. Она вроде как гостеприимная хозяйка. Может налить чаю, поболтать по душам. Незваных гостей почему-то не прогоняет и не боится.

— Еще что-нибудь странное ты заметил? — холодно поинтересовался Экс.

— Это как посмотреть, — честно ответил Марьян.

— Рассказывай всё.

И Марьян чуть было не рассказал.

Всё.

И это желание, этот порыв напугали его до глубины души, так, что он даже остановился, сжав вмиг вспотевшие ладони и впившись ногтями в кожу.

Ему было что рассказать помимо истории о Лим и ее странных репликах и поведении. Было.

В этот миг его словно перемкнуло, будто что-то щелкнуло в голове, некая пружина принялась раскручиваться молниеносно. Марьян как никогда остро почувствовал, осознал, что сам скрывает от Экса многое. Да что там. Не только от Экса. И что дружбе, какой бы она ни была, срочно придет конец, стоит Эксу узнать хотя бы один из его секретов.

Но Экс слишком сосредоточен на себе и своей недоволшебнице Лим, чтобы замечать что-то еще.

Марьян словно балансировал на тонкой грани. Одна правда способна была разорвать дружбу. Другая — сделать врагами.

И почему-то именно сейчас ему захотелось рассказать не одну, так другую. Сбросить камень с души.

Так прямо и сказать:

"Понимаешь, Экс... тут такое дело. Видишь ли, я — ... "

Кажется, его спасло только то, что он не знал, какой вариант хуже.

И все равно ему пришлось изрядно напрячься, чтобы прикусить язык. Еще и сердце, застучав не в такт, кольнуло — тревожный симптом в таком-то возрасте!

— Ты чего? — Экс, придержав его за плечо, взглянул с прищуром. — Тебе плохо? Чего дергаешься? Что за чай вы там пили?

— Все в порядке, — Марьян понял, что держится за сердце, и руки отпустил, выровнялся. — Просто... голова закружилась. Мало ел сегодня, наверное.

— Питайся нормально, а то будешь как я, — хмынкул Экс. — Вас там не кормят в "Пилигриме", что ли?

— Кормят, — на автомате овтетил Марьян, все еще слегка шокированный.

— Так что там насчет девицы?..

Марьян вспомнил, о чем, собственно, разговор.

— Я... я не уверен в том, что увидел, — начал он. — Думаю, тебе и правда лучше самому посмотреть. Так же я не уверен что, будучи магом, она как-то выдаст себя в личном общении.

— Маги всегда палятся на мелочах, — уверенно заявил Экс. — На бытовых каких-то своих хитростях. Она не сумеет сдержаться.

— А если сумеет? Сколько ты будешь за ней наблюдать? И вообще, я давно хотел спросить... с чего все началось? Как тебе вообще в голову пришла идея о том, что эта девочка... женщина, или кто она там — что она может быть нераспознанным магом?..

Марьян знал, что сам Экс не любит отвечать на вопросы и выдавать много информации. Но на прямой вопрос он должен был отреагировать.

— Это долгая история, — нехотя произнес он.

— Вполне готов послушать.

— Да как бы...

В этот момент раздался звонок телефона. У Экса на мелодии вызова стоял какой-то кромешный скрим на фоне гитарной какофонии — но Марьян уже привык и не дергался каждый раз, заслышав эту дивную мелодию. Экс стал отвечать на ходу.

К тому времени автовокзал уже показался невдалеке, сияющий огнями забегаловок и фарами отъезжающего и приезжающего транспорта, а вокруг появились люди, спешащие по делам или домой. Наверное, поэтому с тем, кто звонил, Экс говорил еще более сдержанно и загадочно — хотя, казалось бы, куда ж еще, — и при том как-то особенно зло и обеспокоенно. Марьян, к собственному сожалению, кроме эмоционального настроя из реплик Экса больше ничего не уяснил.

— Что там? — спросил он, когда Экс закончил разговор.

— Сестра.

— У нее снова проблемы?

— У нее все еще нет мозгов, — зло ответствовал Экс. — Планы меняются, я — в архивы. Потом договорим, — и он, резко развернувшись, пошел в обратную сторону.

Марьян, в ступоре простояв пару секунд, покачал головой. Не оглядывась, он направился к автовокзалу.

Глава 5. Лихорадка

Все здесь какое-то зеленовато-желтушное, будто изъеденное сыростью. Сколько лет никто не ремонтировал это здание? В хлипкие окна тычется ветер, воет неистово. Это будет долгая ночь.

Кей поняла, что не хочет знать, какие тут зимы. Хватит с нее этой вот середины осени.

Поежившись, она перевела взгляд на Рейнхарда.

Тот лежал на больничной койке, укрытый тонким болотно-серым покрывалом, дышал глубоко и тяжело. Вот уже три часа, как он без сознания. Три часа его лихорадит.

Кей снова вернулась мысленно к событиям вечера. После того, как эти безумные идиоты что-то залили в него, он закатил глаза и безвольно обмяк, но упасть на пол ему не дали. Те же люди подхватили его, уложили на носилки и понесли куда-то. Толпа выстроилась в цепочку, следующую за носилками. У Кей было отчетливое ощущение, что они гроб несут, а еще — будто все это уже было. Она вспомнила, как ее трясло от ужаса. Сейчас она жалела, что не продырявила той девке ногу или руку, пока она еще не успела... ничего не успела. Но тогда все было слишком... слишком серьезным. Как это называется? Что-то про квалификацию... когда ты слишком умудрен опытом для некоторых вещей. Когда ты переоцениваешь угрозу. Когда, побывав в Потерянным забытых местах и повидав такое, о чем мало кому можешь рассказать, ты дуешь на молоко и не прерываешь ритуалов, выглядящих серьезными и древними. Потому что... кто может сказать, что лучше? Остановить ритуал на половине или дать ему завершиться? И так и так вина и ответственность за возможные смерти легли бы на ее плечи.

Кассандра, мать ее, так и не сказала, что было бы, если бы Кей прервала ритуал. Кассандра. Это имя совершенно не шло жрице. То есть, любой другой жрице-то, может быть, и пошло — но не этой.

"Видишь ли, в чем засада, — говорила вздорная барышня, смоля сигаретку прямо в палате. Похоже, благодаря статусу ей здесь позволено было многое. В джинсах и светло-голубой футболке с гротескным принтом она смотрелась той еще оторвой, и толстая коса через плечо не спасала. — Это религиозная практика, и вы сами виноваты, что не знали. Мы проводим ритуал каждые три года. Савес должен был победить. Он всегда побеждает. Здесь просто не водится других парней, способных его одолеть. Он целый год готовится, постится, молится, он неделю, сука, ко мне не притрагивается перед празднеством. И, находясь в законном браке, мы, в общем-то, ничего такого не нарушаем. Ритуалом не запрещено использовать, как сосуд, мужа. И тут приходите вы и все херите на корню".

Кей тогда резонно спросила, а не она ли, Кассандра, выбрала Рейнхарда из толпы?

Жрица выдохнула дым вниз, и, помолчав, ответила: "Ну да, парень видный, мне было интересно. Кто ж знал, что он выиграет. Он же, одетый если, щуплым кажется, шейка вон тонкая. Я лишь хотела взглянуть, что там под этим свитером, а пришлось... познавать всего. Мне самой-то легко, думаешь"?

Кей снова вполне резонно спросила, что мешало прервать ритуал.

"Нельзя прерывать ритуал, — отвечала Кассандра, и в тот момент ее голос звучал вдохновенно и набожно. — Ритуал должен быть проведен по всем правилам".

Кей было стыдно за сорвавшееся с языка "Рада, что тебе понравилось". В ответ она закономерно получила хохот развязной жрицы и вопрос о том, какие их с "подснежником" связывают отношения.

Когда же Кей спросила про Савеса, — так звали проигравшего в ритуальной битве мужа Кассандры, — та, назидательно погрозив пальцем, встала со стула, выглянула в коридор и свистнула, призывая в палату очень сердитого, но вполне живого блондинистого здоровяка.

"Как так?" — спросила Кей, не веря своим глазам.

"Иллюзия", — пожала плечами жрица.

Кей поняла, что знает о магии все еще слишком мало. Ей казалось, что иллюзии не могут работать на ней. Оказалось, работают. Потом она вспомнила, как они выбирались из палатки на болотах. Тогда Рин тоже использовал иллюзию, и она сработала на других поглощающих. Почему-то в тот момент никто не задумался, как же так получилось. Но неужели это какое-то исключение? Или дело в механике? Или в источнике магии? Кей так же помнила, что магия Бродяжки тоже действует на нее. Тогда она объяснила это тем, что Найков дар — из ряда вон, а значит... Потерянный знает, что это значит. Получается, иллюзия черной реки подействовала на нее тоже.

А здоровяк тем временем хмурился, мялся, он явно хотел что-то сказать. Но его претензии, видимо, были к Рину.

Итого, у всех троих, собравшихся в палате, настроение было не фонтан. Портить оказалось особо нечего и Кей, наконец, спросила самое главное — как же насчет зачарования?

Кассандра, стряхивая пепел в металлическую посудину, подняла брови и нахально осведомилась, как это относится к Кей. Мол, гражданка, мы тут с вами беседуем и вам бы это ценить, а то ж прав-то у вас никаких. Это вы с волыной бегали по сакральному месту, мешали традиционному религиозному ритуалу — вы и оправдывайтесь. А если вам так интересно, то потрудитесь хоть немного разузнать, как в этих местах обстоят дела с подобными ритуалами и что тут за система контроля магии.

Кей подозревала, что Кассандра понимает, с кем разговаривает. Понимает так же, что особых прав тут у Кей нет, как и у ее филиала гильдии. У здешних поглощающих вполне могут быть немного другие идеи насчет того, как и что регулировать. И, несмотря на соглашения и прочую дипломатию между филиалами гильдий, Кей тут все еще на птичьих правах — учитывая, к тому же, размытость формулировки ее собственного задания.

Потому Кей только и оставалось, что сжимать зубы и изображать дежурную полуулыбку.

"Ладно, что я хотела сказать, — почесав затылок, проговорила потом Кассандра. Выдохнула, взглянула на Кей: — Нехорошо получилось. Я постараюсь удержать мою лапулю от требований контрибуции, но вам определенно стоит покинуть Малый Версус как можно скорее. Во-первых, таки больница тут так себе. Во-вторых... — Кассандра нахмурилась, потеребила нижнюю губу, взглянула на Кей прямо: — Савес каждый раз, выигрывая, пил воду священного источника и все с ним было в порядке. Так же было и с парнем, исполняющим роль до него. Я не слышала, в общем, чтобы кто-то, сыграв пустого, валился с ног по-настоящему, да с лихорадкой... Да у нас тут половина поселка эту воду пьет, она же вкусная и богата минералами, мы ее в Тасарос-Фесс вывозим... так с какого хрена твой хахаль свалился? Короче, это какая-то лажа. Вот. Я все сказала, машину тебе подгонят, и это... учись делиться. С таким — придется".

Кей слушала ее со смесью брезгливости и недоумения. Закончив пассаж, Кассандра рассмеялась, а ее муж обиженно засопел. Уходя, она уже вешалась ему на локоть, воркуя и кокетничая. Это наводило на мысли о том, что все у них будет хорошо.

А вот что будет с Рейнхардом...

Кей перевела взгляд на его бледное лицо в испарине. Правда ли стоит спешить и ехать отсюда при первой же возможности? Вот уж дилемма... Что лучше — путь через снега в трясущемся автомобиле или лечение устаревшими методами в захолустной больнице?

В одном Кассандра была права — случилась какая-то лажа.

Кей еще раз мысленно перемотала монолог жрицы назад. "Я не слышала, чтобы кто-то, сыграв пустого..."

Пустого. Что за пустой? Здесь уже ловила сеть, но быстрый поиск ничего вразумительного не дал. Звонить шефу... надо бы, но как всегда как-то... не очень удобно.

Сыграть пустого... В этом был какой-то смысл. Рин был голоден. Он был измотан дорогой, а кроме нее — дракой. Затем... затем ему опустошили пороховницы, заодно сообразив нешуточное представление. Потом его вырвало. От поцелуя того, что ли? Брр, кого б не вырвало. Насколько пустым он должен был быть? А как же кровь? Еще в человеке есть зубы. Лимфа. Желчь в желчном пузыре. Содержимое кишечника, в конце концов.

Кей внутренне похолодела. Кажется, она догадалась. Пустой. В Рейнхарде не было магии. В Савесе тоже не было. Но Савес, скорее всего, не маг. То есть, в нем никогда и не было дара. В нем нет... Он — словно сосуд без горла или без полости. А в Рейнхарде, стало быть, полость есть.

Да уж, аналогии одна другой лучше, но это... похоже на то, как все это работает.

Кей хотелось бы ошибаться.

Но если... если в этом всем замешана магия... неизведанная, незаписанная, недокументированная... неужели Рейнхард снова во что-то влез?

Как? Как так получилось?

Впрочем, она сама все видела, своими глазами.

И тут снова встает вопрос. Даже ряд вопросов: как быть дальше и что докладывать шефу?

Впрочем, в этот раз Рин ничего такого не сделал. Потому что попросту не мог. Сделали с ним. Он — жертва магии. А значит, это его нужно защищать, и тут личные убеждения Кей не противоречат политике гильдии.

С другой стороны, если этот ритуал как-то его изменил... его будут исследовать. Да из него всю душу вытрясут.

Но это, конечно, не самый насущный вопрос.

Кей, хмурясь, взглянула на Рина, чуть отстраненно засекая свои собственные эмоции, будто бы внося их в какой-то умозрительный список: вот досада, вот сочувствие, тут же, рядом — крупица отчаяния, и сразу за ней — ощущение бесконечной пытки, предвидение, что это все не кончится никогда. Она не перестанет быть его наблюдателем. Так или иначе. Ей все равно придется на него смотреть.

Кей устало потерла глаза, насильно прерывая 'наблюдение', отключаясь на секунду от реальности. Снова взглянув на Рейнхарда, она была уже чуть собранней. Кажется, ей удалось это все окончательно принять и смириться с тем, что есть.

Итак, вот он лежит, горячий, словно Вьюга снова его прокляла, и в сознание не приходит, да к тому же украшенный синеватыми фигурными пятнами. Они стали распространяться по его телу не сразу, сначала будучи едва заметными, но со временем проявились довольно ярко, похожие на застарелые кровоподтеки.

Врачи было предположили 'болезнь святого огня', при которой, кроме лихорадки, в обыкновенной ситуации на коже пациента возникают красноватые пятна. Но тут скорее синеватые, фиолетоватые... и кажется, будто бы искусственные, но до конца уверенной в этом Кей не была. Ей чудилась какая-то закономерность в проявившихся отметинах — но не игра ли это воспаленного ума, измотанного усталостью и стрессом?

Анализы, как сказал дежурный врач, тоже какие-то странные. Что-то там про лейкоциты, лишний белок... Это еще хорошо, что сделали их быстро — статус 'пустого' Рейнхарду помог, иначе бы вряд ли кто так скоро почесался. Кроме того, 'болезнь святого огня' проявляется обычно еще кое-какими симптомами, которых у Рейнхарда нет.

Поэтому, пожалуй, вовсе не удивительно, что вколотая смесь димедрола и анальгина оказалась почти бесполезной. Жар не спадает. Если так продолжится...

Кей все четче понимала, что перенаправить его в Кетлесс просто необходимо.

Но. Путь через снег. Кассандра сказала, что отсюда до Кетлесса — около трех часов езды в хорошую погоду, а по снегу, да если начнется буран, ехать часов пять, это точно.

Память не приминула подкинуть в топку тревог кое-какие веселые кадры.

"Незачем было смотреть тот фильм", — подумала Кей, непроизвольно вздрагивая.

В памятном кино некие люди выживали в занесенном снегом автомобиле посреди бескрайнего поля, оторванные от цивилизации. Выжили, конечно, хоть и отморозили пару пальцев. Но это — кино. А вот — живой Рейнхард. Дурак он, конечно. Но Кей спасала его в прошлый раз совершенно не для того, чтобы он потом загнулся от какого-то стремного вируса. Он должен был продолжать петь, он должен был сиять, как бижутерное стеклышко на дешевом браслете, короче, жить свою бестолковую жизнь.

Зачем он сюда пришел? Как его угораздило оказаться в ненужном месте в ненужное время? И почему — именно его?

Кей вспомнила еще один фильм, где человек был отмечен судьбой, и покуда не исполнил должного, все время попадал в одну и ту же ситуацию. А потом ей на ум пришла вполне реальная, невыдуманная история о знакомом юноше вполне интеллигентного вида и характера, который постоянно выбирал похожих друг на друга девушек и постоянно от их норова страдал, неспособный разорвать порочной цепи.

Короче, любители танцев на садовых инструментах всегда найдут, чем развлечься. И да, вина Рейнхарда невелика, но он хорошо устроился — лежит, потеет, и самому решать ничего не надо.

Кей смирилась с тем, что ей снова предстоит взять ответственность на себя. Вот только... делать-то что?..

В палату без стука заглянула дежурный врач — крупная женщина средних лет, на удивление гармонично смотрящаяся в проеме двери. Она казалась частью этой больницы, словно бы воплощением самой сути этого заведения. Суровая, с малоподвижным тяжелым взглядом, она заговорила без предисловий:

— Ну, что вы решили?

Кей уставилась на врача, не очень понимая, что от нее хотят.

— Везете, не везете? — снова спросила женщина.

— А разве при подозрении на 'святой огонь' есть еще варианты?

— Тут все зависит от вас. Конечно, мы будем заботиться о нем так хорошо, как сможем, — женщина понизила голос. — Но, сами понимаете... Если он умрет здесь... Не перед судом нам отвечать, а этого никому не хотелось бы. Так что...

— А... — начала было Кей, слегка оторопев от того, чего опасается врач. Но задать вопрос ей не дали:

— Поэтому лучше бы он умер в каком-то другом месте.

— Чудесно, — Кей поняла, что начинает злиться. — Вы вообще... этика... я не знаю... вы серьезно? А как же все эти пляски с ритуалами и прочим? Разве вы не...

Врач нетерпеливо вздохнула, поджав губы, и снова задала вопрос:

— Ну так везете или нет?

Кей поняла: объяснять ей ничего не будут. Эти люди считают, что сказанного вполне достаточно. А если пришлые не понимают — то и не поймут. Если надо объяснять, то не надо объяснять. Это очень простая логика. И крайне неприятная для всех, кто не является чтецом-преступником и не внедряется в чужие мозги направо и налево, выуживая потаенные мысли. Да, быть чтецом-преступником в такой ситуации не помешало бы. Но что уж теперь.

— Ладно, — ответила Кей на выдохе. — Кажется, я вас поняла. Пусть будет Кетлесс.

Лицо врача внезапно разгладилось и стало почти приятным. Перемена была слегка пугающей, но впечатлить Кей в данный конкретный момент уже не смогла.

— Вот и отлично, — мягко и слегка торжественно проговорила врач. — Машина у вас в шесть. Может, поспите хотя бы часа четыре?

Кей растерянно оглянулась:

— Здесь?..

В палате была всего одна койка, занятая Рейнхардом. Еще тут имелись стол, полка и два деревянных стула. Спать было решительно не на чем, если не считать линолеумный пол.

— Я могу предоставить вам спальное место, — ответила врач.

Кей какое-то время смотрела на нее молча, прислушиваясь к собственным ощущениям. Ей, конечно, хотелось спать. Но. Почему-то... почему-то необъяснимая тревога не отпускала даже при мысли о том, что можно будет заснуть. Кей быстро прикинула, сколько она бодрствует. Выходило, что еще даже полных суток не набралось, а в ее жизни бывало и похуже. Потому, выдавив по возможности улыбку повежливей, она ответила:

— Нет, спасибо. Я... посижу тут.

— Ну, смотрите, — сказала врач. — Там автомат с кофе в начале коридора видели? У дежурной медсестры можно обменять деньги на старые, он только их принимает.

— С-спасибо, — проговорила Кей, все еще недоумевая. — Буду иметь в виду.

И врач ушла.

Кей еще какое-то время посидела на стуле, глядя в пустоту перед собой, потом встала и прошлась туда-обратно, разминая ноги. Приблизилась к окну. Из щелей в старой деревянной раме немилосердно поддувало. Кей, обхватив себя за плечи, рассматривала украшенный фонариками поселок, такой мирный и безопасный на вид, думая о том, что ночь эта обещает быть долгой.

Усталость начала накатывать истомой, сдавливать виски. Кей, развернувшись, оперлась на подоконник и вновь взглянула на Рейнхарда.

Он снова похож на мертвеца. Дышащего мертвеца. Что ж ему так везет... Кей вспомнила форт Лунный и сотни безволосых, бледных, неживых подобий Рейнхарда в одном из залов. Вот это был, конечно, номер. Воспоминание кажется теперь таким нереальным. Словно не было такого, будто приснилось все. Были ли они неживыми? Не были ли они такими же спящими?

Если так, то получается, он их убил? Или себя убил? Многоразовое самоубийство. Геноцид самого себя.

Что ж с этим парнем не так.

А должен ли он был выжить вообще?..

И... тот ли это Рейнхард? Она еще ни разу не думала об этом. Для таких мыслей нужен определенный настрой, определенный градус сумасшедшинки. Но ведь правда — как можно знать, который Рейнхард перед ней?

Кей отошла от окна, приблизилась к койке, прикоснулась ладонью к его лбу — горячий. Ну, как будто можно было ожидать изменений.

Температура стабильна, и это, пожалуй, лучше, чем если бы она росла.

Ладно, четыре часа пройдут быстро.

Она обойдется без кофе.

Оглядев палату еще раз, Кей поставила два стула рядом и кое-как на них умостилась — голову и плечи на один, бедра на другой, спина висит в воздухе, шубу — под голову.

Неудобно, но хоть как-то. Главное, чтобы никто не увидел...

Забытье пришло незаметно, будто бы всего на секунду.

Кей поняла, что больше не может терпеть тревожное завывание... Надо понять, что это, разобраться. Встрепенувшись ото сна, она полетела на пол, навернувшись с импровизированной 'кровати', и пребольно ударилась боком об пол. Пришла в себя, тут же вспоминая, кто она и где находится.

В полутемной палате было холодно, словно кто-то распахнул окно. Но оно было закрыто. Лампочка мигала — перебои со светом? В кромешной темноте за стеклом мелькал белыми росчерками снег. Ветер, кажется, совсем взбесился. Это он завывал, как раненный зверь, остервенело бился в окно. Стекло дрожало, с трудом выдерживая его напор.

Кей, потирая бок, подошла к окну, чувствуя приближающийся холод, но надеясь почему-то увидеть цветные фонарики вдалеке. Но там было черным-черно — снежная бездна, местный заоконный конец всего сущего.

Внезапно отворилась и хлопнула по стене дверь. Кей, вздрогнув, отошла от окна, переступила через поваленный стул и на секунду выглянула в коридор. Там было пусто, под потолком мерцали галогеновые лампы, а в дальнем конце действительно обнаружилось настежь открытое окно. Кей не захотелось идти и закрывать его. Вместо этого она закрыла дверь в палату, защелкнула замок, а после, подумав, подперла ручку вторым стулом.

Неизъяснимый страх зашевелился внутри. Кей отошла от двери ближе к Рейнхарду. Что-то подсказывало ей, что спрятанная под койкой винтовка, с таким трудом пронесенная в палату, с этим страхом справиться не поможет.

А снаружи продолжал завывать ветер. Снег, словно тысяча белых ножей, скользил по тонкой грани стекла, постоянно меняя узор, сплетаемый из бесконечных потоков.

— Да что здесь творится, — проговорила Кей, включая экран телефона.

Она проспала два часа. Надо же. Вот почему все затекло... но откуда буран, если по прогнозу ничего такого не должно было быть?

Рейнхард внезапно заворочался, повел головой, что-то замычал сквозь забытье.

Кей погладила его по волосам:

— Тише, тише. Все будет хорошо.

Лоб — все такой же горячий.

Вырываясь из-под ее руки, он дернул головой вправо, потом влево, потом снова. Брови сдвинуты, глаза под полузакрытыми веками вращаются. Кей, внутренне холодея, стала держать его за плечи, чтобы не вырвал иглы капельницы — и тут его веки впервые сами приоткрылись, слегка, будто бы на какое-то мгновение он пришел в себя. Но взгляд его был пустым — ни капли разума или осознанности.

Рин, кажется, не собирался успокаиваться, его трясло и дергало. Так же не собирался успокаиваться внезапно пришедший откуда-то ураганный ветер.

Надо бы позвать врачей. Где там кнопка?

А, какая кнопка в этой дыре!

Кей, скрипя зубами, удерживала Рина.

— Да уймись же ты! — прошипела она. — Хоть ненадолго!

Его затрясло еще сильней, будто в припадке. Тут уж стало не до капельничных игл — кабы не задохнулся!

Кей не знала, что ей делать. Бежать, звать врачей? И оставить его биться в припадке? Предпринять что-то самой? Но там, за дверью...

За дверью кто-то был. Кто-то дергал ручку, стучал по деревянной обшивке.

— Доктор, это вы? — позвала Кей. — Сейчас открою!

С той стороны никто не ответил. Кей, замешкавшись, крикнула громче, во всю силу:

— Кто там? Что вы молчите?!

На секунду все замерло, — только протяжная песня ветра все так же скрежетала в мозгу.

Все? Конец?

Мжет, это какой-нибудь буйный пациент? Под дозой какой-нибудь дряни...

Но в следующий миг тот, кто не желал отвечать, задергал дверную ручку с удвоенной силой. Дерево задрожало, дверь чуть прогнулась от мощного толчка. Стул отлетел вбок, дверь распахнулась...

Никого.

А Рина тем врменем снова стало трясти.

Кей обняла его за плечи, инстинктивно прижимая к себе так крепко, насколько возможно, сдерживая судорожные сокращения мышц. Она держала его крепко-крепко.

И при этом она была абсолютно не уверена в том, что делает то, что нужно делать.

Может, надо было иначе. Может, она делает только хуже.

Судороги не унимались, дверь хлопала по стене.

Секунду, две, три.

Внезапная тишина.

Дверь перестала дергаться, и одновременно расслабился и опустился на койку Рин. Кей на секунду пронзил озноб. Она подумала, что он умер. Так бывает. Люди... люди могут так умереть. Этот миг порою наступает незаметно. Раз — и нету.

Разомкнув объятия, дрожащими пальцами она коснулась его шеи, замерла...

Пульсация ощущалась хорошо. Его сердце исправно качало кровь. Сильное, молодое. Что ему сделается.

Ветер за окном все еще ярился, но будто бы отошел на задний план.

Кей, выдохнув, на негнущихся ногах подошла к двери и остановилась возле, ощущая, что страх еще не полностью покинул ее.

Кто был там? Куда подевались врачи?

Решившись, она выглянула в коридор, посмотрела по сторонам.

В конце коридора все так же хлопало распахнутое окно. Из-за поворота вышла дежурная медсестра, заметила Кей, кивнула — мол, случилось что?

Кей энергично покивала в ответ, не в состоянии говорить.

Медсестра направилась к ней бегом, почему-то. Потом ушла, так же почти бегом, потом в палате появилась давешняя дежурный врач и еще какой-то персонал, они оттеснили Кей сначала к стене, потом в коридор.

За окном было все еще темно, снежные пальцы не переставая барабанили по стеклу. Но будто бы... мягче. Без остервенения. Без отчаяния.

— Что с ним? — попыталась Кей прорваться в палату. — И что это было? Кто-нибудь слышал...

Но на нее никто не обращал внимания. Казалось, что персонал даже старается не смотреть в ее сторону.

'Ладно', — подумала Кей.

Прошла чуть дальше по коридору, обнаружив за поворотом тот самый кофейный автомат, о котором говорила дежурный врач.

Прислонившись к его боку, Кей начала набирать брата. В этот миг она поняла, как сильно у нее трясутся пальцы.

Да что это такое было? Это было что-то.... что-то не то.

Кей нашла в списке братов номер. Посмотрела-посмотрела на него, потом нажала "отмену". Выбрала среди контактов шефа и позвонила ему.

Он долго не брал трубку, а потом поддельно бодренько осведомился 'Агент Берса, что случилось?'.

— Ян Вениаминович, — проговорила Кей слегка виновато. — Тут, знаете... ко мне явился Рейнхард Даблкнот... да, сам пришел, без лыж. Ну и... теперь здесь творится какая-то неведомая фигня.

Глава 6. Дети зимы

Темнота. В этой темноте есть я. Я знаю, что эта темнота — глубока. Но не бесконечна. Я знаю, что так просто мне тут не умереть. В этой темноте нет чудовищ, нет ловушек, нет опасностей. Тут вообще очень мало что имеется, и на данный момент тут есть только я.

Но так же я знаю, что в глубине этой темноты я могу найти... что-то. Что-то еще.

Я точно знаю — рано или поздно... мы встретимся. Я и это нечто, находящееся в небесконечной, непустой темноте.

Я не испытываю страха — знаю, что встреча не станет роковой. Ни я, ни то, что прячется во тьме — мы не враги друг другу. Но деваться нам тоже некуда, обойти друг друга, пройти мимо — невозможно. И, зная, что эта встреча неминуема, я не испытываю любопытства или нетерпения. Всему свое время. Мы встретимся. Это неотвратимо.

И, зная это, я не пытаюсь остановиться, не пытаюсь бежать, не пытаюсь противиться — я, словно вода в реке, движусь вглубь темноты, я ощущаю это мягкое, еле заметное стремление как единственное, что сейчас определяет меня.

Но вдруг темноту разрывают светлые пятна. Их края похожи на обожженные края бумаги, и эти язвы-пропалины разрастаются все шире. В следующее мгновение темнота исчезает полностью.

Тудум-тудум.

Свет проезжает по противоположной стене, бликуя в немытых, исцарапанных окнах. Серые поручни. Грязь. Пальцы на ногах мерзнут.

Но телу тепло.

Я смотрю вверх и вижу бледное лицо Кей — она глядит в окно. Моя голова лежит у нее на коленях, ее пальцы заплутали в моих волосах. Она замечает, что я смотрю на нее — коротко улыбается левым краешком рта, гладит меня по виску — нежно, задумчиво — и переводит взгляд на окно.

Затем все снова накрывает тьма.

Я вижу будто во сне еще какие-то всполохи, красных бабочек, белый снег...

Через неопределнное мгновение я опять открываю глаза.

Тусклый свет лампы, спрятанной где-то под потолком, кажется чрезмерным.

Реальность осознается опосредованно. Словно я был какое-то время просто сторонним наблюдателем и вдруг включился, вернулся, осознал себя — собой.

Вот руки. Довольно угловатые, переломанные линии у них. Эти плоские светлые ногти мне никогда не нравились. Шершавая простыня под подушечками пальцев.Тепло. Жарко даже. От этого ощущения хочется избавиться. Как быстро я привык к нему...

Мысли не казались мне противоречивыми. И покоя в душе тоже, как ни странно, не было.

Где я? Мы уже вернулись? Это клиника поглощающих и мне готовиться к экспериментам?

Что было между тем моментом, когда мое нутро прожгла серебряная вода и тем, когда я очнулся ненадолго и увидел Кей? И что было после?

Впрочем, я ощущаю себя способным встать и идти.

Аккуратно вытащить из кожи иглы. Плиточный пол — холодный. Голова слегка кружится, но мне нестерпимо быть в неведении.

В палате нет окон. Мы под землей? Надеюсь, нет.

Я подхожу к двери, она послушно отворяется, впуская внутрь немного промозглого холода.

Слегка помедлив, я иду вперед по коридору, внимательно осматриваясь по сторонам.

Тут пока что тоже нет окон, но иногда попадаются закрытые двери.

Это место... эта больница выглядит довольно новой, стены аккуратно покрашены в матовый серо-голубой. Лампы горят не все — ну понятно, ночь на дворе, кому нужна полная иллюминация? Место это мне незнакомо, но, добравшись до развилки, я каким-то образом понимаю, что все больницы, в общем-то, устроены примерно одинаково, а значит, я с большей долей вероятности не заблужусь.

Взглянув на пустынные коридоры по обе стороны, я выбрал правый. Вскоре вдалеке показались первые проемы черных окон. Затем мне попалось несколько открытых дверей — все они вели подсобные помещения, а вот за ними обнаружился проход в общую палату. Я аккуратно заглянул внутрь, надеясь, что, если кто-то из пациентов не спит, то я смогу спросить у него, где мы находимся и куда мне вообще идти.

Палата была полупустой, пара больных у дальней стены, под окнами, лежали неподвижно, и я не решился их будить.

Ладно, надо попробовать мыслить логически. Если бы я был в "гостях" у поглощающих, мне бы вряд ли кто-то разрешил вот так разгуливать по этажу. Значит, это обыкновенная человеческая больница. В таких местах частенько встречаются разные противоречивые ситуации: отсутствие контроля надо мной вполне может сочетаться с тем, что Кей, например, ко мне пускать не стали. Мы же не родственники.

Так, может, тут есть какой-нибудь дежурный... Впрочем, почему бы мне не отправиться прямиком на первый этаж. Ведь там обычно располагаются приемная и регистратура?

Я чувствовал себя вполне сносно, разве только ушибы и ссадины слегка побаливали. А это значит, оставаться здесь нет никакого смысла.

Нужно только понять, что это за "здесь".

За окнами было все так же темно, и сквозь черноту эту медленно плыли, покачиваясь, крупные снежные хлопья. Я задержался у одного из окон, силясь узнать пейзаж — тщетно. Если вдалеке и есть какие-то огни, из-за снега их не видно. Остается местность вблизи, подсвеченная уличными фонарями, но мне совершенно незнакомая.

Хорошо, по крайней мере, это все еще он — север.

Вздрогнув от подобравшегося близко заоконного холода, я потер плечи, силясь слегка согреться. Не помогло. Надо бы вернуть свою одежду и вещи... Я направился к выходу с этажа, обозначенному зеленой светящейся табличкой.

Повернул ручку на двери, толкнул. Дернул на себя. Закрыто.

— Ну что ты будешь делать...

Дверь — деревянная основа, стеклянные вставки, видно, что внутри они прошиты металлической сеткой. Так, нет, я не стану даже пробовать ломиться напрямик. Еще я двери в больницах не ломал. Серьезно. Может, это не тот выход? Или их закрывают на ночь?

Если так, то это паршиво. Не из окна же прыгать в снег? Так я себе все ноги переломаю, что нежелательно.

Я снова повернул ручку и дернул на себя, ни на что, в общем-то, не надеясь.

Дверь, слегка скрипнув, открылась.

Это меня немного насторожило.

Так. Ладно. Такое бывает. Может, я недостаточно силы приложил в первый раз. Или замок заедает. Не всегда все так сложно, как кажется на первый взгляд.

Придерживаясь за холодный поручень, я стал спускаться.

Три темных лестничных пролета привели меня на первый этаж, и уже там, поплутав по полутемным коридорам и всего единожды очутившись в тупике, я довольно скоро выбрался в холл. Осмотрелся. За двухуровневыми стеклянными дверьми все еще мягко падал снег, затененные мозаичные стены поблескивали серебром и пестрели стилизованными изображениями резвых краснощеких детишек. Рисунки сверху и снизу обрамляла деревянная кайма с вырезанными на ней этническими узорами, весьма характерными.

Ага, значит, мы севернее Тасарос-Фесса. Наверное, мы с Кей все же добрались в Кетлесс.

Я подошел к окошку регистратуры и, с секунду поколебавшись, постучал в стекло, бессовестно помешав кудрявой женщине средних лет видеть десятый сон.

Она встрепенулась и, кажется, какое-то время не верила своим глазам.

— Простите... я бы хотел уже... хм, выписаться? Мне бы получить мои личные вещи и еще, может, вы знаете, где Катерина Берса? Скорее всего, она меня сюда записала и привезла тоже...

— Подожди-ка, — женщина в окошке какое-то время промаргивалась. Потом, предостерегающие подняв палец, одной рукой набрала какой-то номер на кнопочном телефоне и заговорила в трубку:

— Игорь Васильевич, тут наш особый пациент из Малого Версуса спустился... да, вот прямо передо мной стоит, что с ним делать? Да, сам стоит, хочет выписаться... что? Поняла вас, жду.

Понятно, так просто никуда мне отсюда не деться.

Я сглотнул и мимолетом глянул на двери. Нет, на мороз мне определенно не хотелось, так что сбежать — не вариант.

— Так, ты стой где стоишь, — женщина принялась выбираться из-за стола и обходить деревянную кабинку регистратуры сзади. — Обратно сейчас пойдем. Потом будешь духов благодарить, а до утра никто тебя не выпишет, ишь чего... выздоровел ты или нет — не тебе решать, без анализов никто тебя никуда не пустит.

— А анализы только утром, — догадался я.

— А как же.

— А сейчас сколько времени?

— Полночь на дворе, — произнесла моя провожатая, словно обращается к несмышленому младенцу. — Ох, за что мне это... Пошли, пошли.

Я, вздохнув нетерпеливо и слегка раздраженно поплелся за ней, пытаясь на ходу придумать, как же мне все-таки отсюда побыстрее убраться. К тому же, организм возжелал пищи.

— Ужин я, конечно, уже пропустил?

— Придется потерпеть.

— Так а с Кей... с Катериной я могу как-то связаться? Может, мне можно забрать хотя бы телефон?

Ответом меня не удостоили.

Уже у входа в мою палату женщина произнесла:

— Значит так. Ложись и жди врача. Он скажет конкретнее, что тебе делать. И будь повежливее — ты человека из постели, считай, выдернул.

Я, не слишком довольный происходящим, вернулся на исходную позицию.

— Так-то, — наставительно произнесла женщина. — А теперь жди.

— А долго?

— Жди-жди.

И она ушла.

Я скрестил руки на груди и снова выдохнул.

Ладно. Переться полуголым в ночь — все-таки не слишком хорошая идея. Переждать темное время суток в тепле и относительном комфорте звучит уже получше.

Конечно, раз вспомнив о голоде, я теперь ощущал его всецело. Оглянувшись по сторонам, я приметил тумбочку у кровати, заглянул внутрь — она оказалась пуста. Ну да, кто знает, позволены ли тут передачки... Или они полагали меня настолько беспомощным, что ни о каком самостоятельном питании не могло быть и речи?

Но если б я валялся тут совсем как овощ — не должны ли были спохватиться какие-нибудь дежурные, когда я встал и пошел? Да и трубок никаких лишних из меня не торчало.

Ладно, мне этого не понять. Я мало вообще бывал в больницах и знаю об их внутреннем устройстве в основном из фильмов. Анализы сдавал в свое время часто, это да, но вот чтобы лежать... Так же не случалось мне навещать каких-нибудь тяжело больных родственников по причине отсутствия оных. Возраст и неумение налаживать достаточно близкие личные связи, в свою очередь, избавили меня от радости навещать каких-нибудь очень больных друзей.

В общем, весь мой больничный опыт можно свести к нескольким посещениям клиник ранее, не считая разовых случаев этой осенью и периода работы с психотерапевтом, но он был платный и с больницами у меня вообще не ассоциируется.

И вот я здесь. По идее надо бы ждать врача.. но когда он придет? Попробовать поспать, что ли?

Конечно, моему мозгу эта идея не понравилась.

Тут же в нем стали роиться мысли, одна другой актуальнее и безотлагательней. Конечно, мне именно сейчас надо наконец вспомнить во всех деталях, откуда у меня кровоподтеки и зудящие ссадины. И никакой регенерации — магии нет, пора бы уже привыкнуть. Но, к сожалению или к счастью, нет ее только у меня и других "счастливчиков", решивших не заменять обратно искусственное зерно. Другие вон пользуются, им хоть бы хны.

Я снова отчетливо и вещественно вспомнил горящую серебром воду, вспомнил ощущение того, что собственное тело мне не подвластно. До этого я уже имел дело с чтецами, но успел испытать на себе только следящее заклинание, при том вообще не почувствовав, когда его установили. Эта магия была... другой. Пожалуй, сильнее и тоньше. Зачаровать взглядом сразу, на расстоянии, так, что даже не было никакого "сражения за территорию" — это ж какая мощь? Или я попросту не помню этой фазы, раз проиграв?..

И та вода... Я не могу поручиться, что она действительно светилась. Может, мне показалось. Но синяки и ссадины реальны, я чувствую их отлично, они точно есть.

И еще... та девушка... У нее губы были накрашены зеленой помадой, и ей это почему-то шло. Она была довольно красивой, да. Не то чтобы в моем вкусе, нынешнем ли, прошлом ли — она была хороша объективно, насколько это вообще возможно.

И вот ее взгляд заставил мир вокруг придти в движение, закружиться, словно водоворот, звуки стали похожи на мягкую патоку, отошли на задний план, размножились, пение реки переплелось с хоровым пением девушек в венках и белых сорочках.

Я делал... что-то. Как-то само собой все происходило. Тело двигалось без моего личного участия, по крайней мере, так казалось. Да, я желал победить того светловолосого здоровяка. Я ощущал азарт и стремление к победе. И я словно плыл по реке, и каждый нырок на глубину приближал меня к цели. Боли я не чувствовал.

И точно так же, когда все было решено, я ощущал желание взять ту, в чьих глазах я тогда тонул. Это было так просто и естественно, сладко и легко. Словно так и должно быть.

Да, мне было приятно.

Но я этого не хотел. Я не... я не стал бы делать этого осознанно. Это произошло в обход моей воли. Будто бы меня... использовали? Да, похоже на то. Мерзостное такое ощущение. Я мог бы сказать, что я "опорочен", если б был уверен, что это слово подходит. Как может произошедшее опорочить меня? Да, я имею в виду именно секс. Я не религиозен, то, что меня втянули в какой-то ритуал, мало меня заботит. Хотя, наверное, должно бы.

Я непременно забуду этот эпизод, впишу умозрительно в череду других, и он постепенно перестанет выделяться, сольется с фоном. Бывало и похлеще. Я помню ситуации, в которых мне бы вовсе не стоило оказываться... но я тогда желал экспериментов, пытался расцветить свою серую жизнь, найти в ней радость и какой-то смысл. Что ж, не всегда это заканчивалось хорошо. Обычно итогом становилось разочарование, больная голова и долгая, изматывающая тошнота. Но, пожалуй, что-то коробящее настолько же, как эта история с "ритуалом", я вспомнить не могу.

Я не знаю, как буду смотреть в глаза Кей и почему именно это так меня тяготит. Я не знаю, есть ли ей хоть какое-то дело до того, что произошло. Когда я увижу ее, скорее всего она и словом не обмолвится о произошедшем. Но, наверное... возможно, это не будет значить, что ей все равно. Она же... конечно, она будет вести себя "достойно", как она это понимает. Да, ей плевать, как она выглядит. Но я уже понял — это относится только к внешности. Ей не безразлично, каким человеком я ее считаю.

И... что уж таить, мне не безразлично, кем она считает и будет считать меня. Даже если нам никогда не быть...

Мои мысли прервал звук приближающихся шагов. Затем последовал стук в дверь, которую тут же открыли.

В палату вошел деловитый мужчина с пшеничными усами и светлыми глазами, одетый в белый халат.

— Доброй ночи, — произнес он. — Рейнхард Майерс, я ваш лечащий врач. А это — за вами, ваши коллеги-маги.

В палату завалились еще трое мужчин, все примерно среднего роста и такого же среднего возраста. Одеты они были в не слишком примечательные темные свитера и простые брюки, все трое гладко выбриты, те двое, что чуть помоложе, подстрижены под семь миллиметров, у того, что постарше — залысины, блекло-рыжие волосы и почти неразличимые брови.

Я никого из "коллег" не узнал.

По косвенным признакам предположил элементалистов или поглощающих, или, в худшем случае, чтецов. Но решил подождать, когда они представятся, стараясь внешне сохранять спокойствие.

Тот, что постарше, заговорил:

— От лица гильдии поглощающих сообщаю, что вы находитесь под нашей защитой. Меня зовут Эвольд Лауг, и мы с коллегами уполномочены доставить вас в гильдийскую клинику.

— А вы специально ждали, когда я проснусь, или так получилось? — спросил я, не сдержавшись, тем не менее, по возможности серьезно.

Те, что помоложе, переглянулись, Эвольд моргнул:

— В смысле?

— Ну, если б я был без сознания, вы бы... а, ладно. А что, Катерина от дела отстранена?

Молодые переглянулись теперь уже хмуро. Эвольд тоже сдвинул бесцветные брови:

— Мы представляем северный филиал гильдии. Теперь вы под нашей опекой, а потому соизвольте не чинить сопротивления и проследовать за нами. Мы будем ждать вас сразу за дверью. Чед, отдай ему вещи.

Один из поглощающих положил на мою койку сверток — довольно небрежно, стоит заметить — и все трое вышли из комнаты.

Врач остался.

Он молчал и выходить, похоже, не собирался. Я, пожав плечами, взялся за сверток. Ага, белье, штаны, свитер... а где документы и телефон?..

Может, Кей их забрала с собой? Чтобы никому не достались... мало ли, деньги я б точно на ее месте забрал. Наверное.

Врач все мозолил мне край зрения. Я, уже начав натягивать штаны, все-таки решил поинтересоваться:

— А как вы, простите, узнали, что я — маг? Если я... не маг. Теперь. Вы же в курсе, что стало с элементалистами?

Врач приподнял брови:

— Ну, кроме того, что вы все еще числитесь магами... вы уж простите, но я не мог вас не узнать.

Я внимательнее на него посмотрел. И тут же увидел и узнал характерные черты, на которые не обратил внимания сразу. Голубые глаза, светлые волосы... все понятно. Похоже, он из Детей Зимы.

Я напрягся тут же, стараясь напряжения не показывать и продолжил натягивать свитер без внезапной спешки. Как теперь они ощущают себя, покинутые Белыми Королями живые их потомки? Во мне нет более проклятия Вьюги и, по идее, моя с ними связь должна была так же исчезнуть. Но этот доктор меня узнал. И что дальше?

— Катерина, значит, — проговорил доктор негромко. — Нам она представилась иначе и вас записала под другим именем.

— А документы? — спросил я, еще больше насторожившись.

— Это частная клиника, — произнес врач. — К тому же, ваш случай представлял для меня и коллег научный интерес: ваши анализы были крайне странными. И тем не менее мы вынуждены вас отпустить, так как перед гильдией поглощающих у нас есть определенные обязательства. Но так как у нас есть и некоторые личные обязательства перед вами, я должен сообщить вам, что, как только мне поступил звонок, я связался с вашей спутницей. Надеюсь, я поступил в ваших интересах, хотя в такой ситуации не угадаешь, чем поможешь, а чем навредишь.

— Вы поступили, как следует, — заверил его я, не сразу подыскав нужную формулировку и интонацию. Прочистил горло: — Я вам благодарен.

— Надеюсь, это поможет, — он вынул из своего кармана мой телефон и протянул его мне.

Ага. Вот оно как. Ну ладно. Пожалуй, обдумывать это я буду потом.

— Еще раз спасибо, — произнес я напоследок, выходя из палаты.

Поглощающие тут же взяли меня в кольцо и затем выстроились клином: двое чуть позади, Эвольд — спереди. Надо же, и руки связывать не будут? Расслабились, решили, наверное, что элементалист без зерна — все равно, что младенец.

Я, впрочем, пока не собираюсь дергаться и пробовать доказывать обратное.

Лестницы немного смешали строй, но следующие несколько коридоров мы прошли четким клином. Никто не издал и звука. В больничный холл мы вышли все еще строем. Потихоньку я начал ощущать себя пленником, несмотря на отстутствие наручников и еще каких-нибудь ограничителей. Ладно, эти парни хотя бы особо своих намерений не скрывают, уже хорошо.

И да, где же мое многострадальное обшитое шкурами пальто?..

А потом все наполнил дикий шум и очень яркий свет.

В прозрачные стекла входной двери ударили лучи прожекторов, на их фоне черными пятнами замаячили силуэты.

Двое из-за моей спины перетекли вперед, встав стеной между мною и теми, кто уже успел просочиться через стеклянные двери внутрь клиники, напустив с собою холода.

Отряхивая уже начавший таять снег с черного длинного пальто, навстречу Эвольду и двум его парням вышел Ян Фредек, глава гильдии поглощающих. Или, как я теперь понимаю, глава "нашего" филиала гильдии.

Что ж, он умеет появляться эффектно.

За его спиной обнаружилась пара других поглощающих: неприметной наружности парень с, разве что, немного большеватыми ушами, производящий тем не менее впечатление человека, легко способного надрать пару задниц, и второй — высокий длинноволосый брюнет с резким и довольно правильным лицом, очевидно уделяющий немало времени построению своего мышечного скелета. Мужчины-поглощающие позволяют себе длинные волосы нечасто, и этот — то ли излишне самонадеян, то ли излишне самовлюблен.

Итого, что это будет? Три на три?

Из дверей вышел еще человек в черной бейсболке, верно, тоже поглощающий, а следом за ним...

Я невольно улыбнулся, увидев Кей.

Она была очень серьезна, об ее взгляд можно было бы точить ножи и гнуть им вилки.

Таким же твердым голосом заговорил, наконец, Ян Фредек.

Он спокойно и обстоятельно требовал у коллег меня, упирая на мое нынешнее гражданство и какие-то там их личные договоры.

Эвольд парировал тем, что странная магическая болезнь настигла меня на их территории, и именно они должны обследовать и допрашивать меня.

Препирательства длились какое-то время. Я бросил слушать, когда главы гильдий ушли в какие-то совсем непролазные юридические дебри. И тем не менее я не мог не видеть, что ситуация накаляется.

Никто не хотел уступать.

Ян и Эвольд перешли на повышенные тона, Ян тер виски. Кажется, он готов взорваться.

Кабы они не начали друг другу морды бить прямо здесь.

Ладно. Пора, наверное, вмешаться.

— Дражайшие, я крайне... — начал я довольно тихо. Потом сказал громче, благо, глотка мне позволяет. — ... крайне признателен вам за внимание, да.

Поглощающие Эвольда и он сам теперь смотрели на меня, как и люди Яна Фредека. В их взглядах, конечно, было мало чего различимого, кроме очевидного раздражения, но это ладно. Суровая гильдия номер пять внемлет. Надо не упустить момент.

— Мое мнение вас мало интересует, я понимаю, — продолжил я. — Но ситуация такова: я добровольно пойду с Яном Фредеком и компанией и обещаю не выкидывать фокусов и способствовать расследованию. Серьезно. В случае, если меня попытается забрать господин Эвольд, я буду молчать и всячески мешать. В свою очередь, почему бы вам, Ян, не согласиться на наблюдающего или двух с их стороны? Эта зараза подкосила меня на их земле, это их магия... они тоже в своем праве. В какой-то степени.

На время повисла тишина.

— Вертолет не вместит еще двоих, — произнес Ян. — Мы возьмем одного.

Эвольд молчал.

Я чувствовал, что он не согласится. И вправду, в интонациях Эвольда читалось яростное нежелание делиться "добычей":

— Почему бы вам не отправить с нами наблюдателя? Насколько я понял, им занимается Катерина Берса, ранее откомандированная в Варзау по протоколу обмена.

Будь моя воля — я бы, конечно, не дался ни тем, ни этим. Но в филиале Яна Фредека у меня есть целый один человек, который точно на моей стороне. Я в этом уже убедился.

К тому же, ничего хорошего от севера я не жду.

Что ж, если не сложилось убедить Эвольда, попробую-ка я сблефовать.

— Вы собираетесь забрать меня против моей воли, — произнес я с нажимом. — И способствовать этому я не намерен. В такой ситуации возможны конфликты, а это чревато травмами, верно? Как думаете, Дети Зимы... как они отнесутся к этому? С пониманием?

Я не знал, каково настоящее влияние Детей сейчас и каким именно оно было раньше, насколько оно было глубоко. Я не знал, как конкретно поглощающие севера связаны с ними и какова у них иерархия. Я не знал, насколько именно я ценен для них сейчас, лишенный проклятия Вьюги и вероломно "предавший" "доверие" предков, мне оказанное.

Я мог только подозревать и надеяться.

Тишина затянулась, все молчали, и только скрипнули пару раз подошвы армейских сапог у кого-то из присутствующих поглощающих.

— За тобой будет числиться должок, — наконец сказал Эвольд, обращаясь к Яну. Видно было, что уступает он с большой неохотой. — Чед, ты с ними.

— Ну вот и молодцы, — заключил я с поддельной веселостью, отмечая мельком излишне пристальный взгляд здоровяка с длинными черными волосами, забранными в конский хвост. Но тут же забыл о нем и перевел все свое внимание на Кей. Она, правда, сделала лицо кирпичом, и наблюдала за уходящими прочь Эвольдом и его оставшимся подчиненным с неодобрением.

Подходить ближе я не решился. Надеюсь, у нас еще будет время поговорить. Это точно будет не здесь и ней сейчас.

— Лучше известное зло, а? — спросил меня Ян Фредек. Хлопнул по плечу: — Ты хорошо справился. Нам даже не пришлось выяснять все постаринке, кулаками. Парни должны это оценить.

Я что-то не был уверен, что остальные поглощающие так уж обрадовались тому, что перспектива хорошей драки сорвалась. Парень, оставшийся из команды Эвольда, так же был на вид не шибко счастлив, и его я вполне понимал.

— И что? — спросил я. — Куда дальше? Возвращаемся?..

Ян посерьезнел вмиг:

— Почти. Сначала заглянем в одно место. Тут недалеко.

Глава 7. Тобиас

Бывают такие дни, когда единственным вопросом и единтсвенной мыслью в голове становится "Зачем?".

"Зачем я это делаю?". "Зачем я это чувствую?".

Понятно было сразу, что этот день будет плохим. Все перестало клеиться еще с утра. Первым был поломавшийся на полпути автобус, затем — потерявшиеся ключи, после — две разбитые чашки и заляпанная кофе рабочая униформа. Необходимость задержаться на посту на лишний час воспринималась уже как должное.

И, конечно, Марьян нервничал из-за того, что в этот день Экс не пришел.

По-хорошему бы плюнуть на это дело. Ну, позвонить ему... один раз. Но Марьян позвонил уже три раза. "Аппарат абонента выключен или находится вне зоны доступа," — бодро сообщил механический голос в динамике.

По-хорошему ему бы пойти домой, посмотреть перед сном кино, почитать еще пару статей по планированию времени, подтянуть немного третий язык... Но, выбравшись из тепла "Пилигрима" в морозную позднюю осень, Марьян пошел не на остановку, а по точкам "сохранения" — местам, где он мог бы найти Экса. Снова задав себе вопрос "Зачем я это делаю?" он неожиданно получил ответ: "Потому что хочу узнать, навсегда ли этот игнор, серьезно ли он... я должен это понять, и получится, скорее всего, только по глазам."

И в то же время плескалась где-то в глубине сознания смутная тревога — а вдруг с Эксом случилось что? Упал с обрыва, загрызен бешенными ашами, съеден, опять же, милахой Лим, к которой, например, решил все-таки сунуться...

Марьян прошелся по лестнице вниз, ступая по иссеченному мрачными тенями от древесных ветвей тротуару, миновал пару улиц, параллельных линии берега, вышел на каменистый обрыв — один из множества, что прячутся за парадными фасадами домов, и никого там не нашел. Ему в лицо ударил ветер, растормошил волосы, забрался ледяными пальцами за шиворот.

Здесь они бывало любили сидеть и "тереть за жизнь", еще до того, как Экс принялся биться головой о стену — в смысле, пробовать выслужиться перед начальством и доказать, что способен принести пользу гильдии не только в офисе или архиве.

Марьян на всякий случай заглянул за каменистый край и обозрел крутой спуск. Он даже фонариком карманным вниз посветил, но следов упавшего Экса не нашел, как, впрочем, и ничьих других.

Следующим пунктом была кофейня в центре и, примерно там же, собственно книжный магазин, где Экс нынче подрабатывал. В кофейне они тоже любили когда-то заседать, еще до того, как Марьян сам устроился официантом в "Пилигрим". Не то чтоб в "Капибаре" ему вдруг разонравилось, просто собственное рабочее место стало восприниматься немного как... дом, и... словом, как-то проще и приятнее стало не ходить туда, а пить собственноручно сваренный кофе "у себя".

В кофейне было тепло, пахло корицей и горячим шоколадом, цитрусовыми и медом, и аромат этот оказался намного гуще, чем раньше. У Марьяна даже голова слегка закружилась. Он всегда был чувствителен к запахам, что, в общем-то, для него самого было неудивительно.

Но Экса в кофейне не нашлось. Марьян даже уборную проверил на всякий случай — тщетно. Что ж, следующий пункт — книжный.

Два квартала налево — и на углу можно найти малоприметный магазин, расположенный на втором этаже старинного серого здания. Двойная мраморная лестница приводит интересующегося книголюба к системе из дверей и тамбуров, преодолев которую можно зайти внутрь, в царство длинных деревянных стеллажей и в меру пыльных томов разнообразнейшего внутреннего содержания. С новинками, правда, в этом книжном всегда было довольно туго. Как магазин держался на плаву — неясно. А может, никак не держался, может, он был для владельцев чем-то вроде статусного сувенира. Если вы держите книжную лавку — понятно, что спасать котят вам уже необязатеольно: по нынешним временам вы уже делаете достаточно благое дело.

Магазин закрывался в восемь, но несмотря на половину девятого Марьян еще издалека приметил горящий в окнах свет, пробивающийся из-за плотных портьер и фигурной ковки. Он даже занервничал немного — может, Экс все-таки там?

Поднимаясь по скользким мраморным ступеням, Марьян с неприязнью отметил внутри себя гадкое такое чувство вины за то, что сделал тогда. Да, причуды у Экса странные. Но все-таки наперекор ему переться к этой Лим было... не очень красиво. Конечно, может быть и так, что трубку Экс не берет не поэтому, а просто так сложилось... ну или да, упал с обрыва или загрызли аши.

Марьян дернул на себя входную дверь, та плавно отворилась, впуская его из промозглой осени в душное библиотечное тепло.

За стойкой обнаружилась Аяла, сменщица Экса. Девушка не обратила особого внимания на запоздавшего посетителя и только лениво и слегка раздраженно бросила:

— Магазин не работает, приходите завтра.

— А дверь закрыть изнутри не судьба? — поинетесовался Марьян, проходя ближе. — Привет, кстати.

Натуральная короткостриженная блондинка приятной наружности изволила поднять на него взгляд. Узнала, вдимо, сразу, но не особо обрадовалась.

— Экс тут? — не дождавшись ответа, спросил Марьян.

— Его сегодня не было, хотя вообще-то его смена. Мне пришлось сюда прямо из парикмахерской переться, — Аяла явно рада была пожаловаться на Экса.

— Хм... а вы ему звонили?

— Начальник звонил, вроде, Алекс трубку не брал, начальник много ругался... ну, короче, это Алексовы проблемы, если он хочет вылететь — то примерно так вот это и делается.

Тут Марьян был с ней полностью согласен: не предупреждать начальство о своем отсутствии еще более чревато, чем просто отсутствтовать. По его опыту, вышестоящим редко были действительно важны продуктивность или профессионализм наемных работников. Больше прочего они ценили "лояльность" и предсказуемость, умение вовремя позвонить и виновато потупиться, а так же предупредить о любом возможном мелком прогуле как минимум за неделю. Экса такие тонкости межличностных отношений, очевидно, волновали не слишком. Иначе стал бы он так себя вести? Экс не глуп. Но... да, конечно, подработку в книжном он никогда сильно не ценил. Так что — с него станется.

— То есть, вы ему так и не дозвонились? — уточнил Марьян.

— Не-а, — Аяла пожала плечами.

— А домой звонили?

— Ну что ты пристал, — она отвлеклась от журнала и подняла на Марьяна взгляд пленительных, томных зеленых глаз: — Если волнуешься — сходи к нему.

— Я так и собирался сделать.

— Домашний телефон ему отключили за долги-и, — уже в спину Марьяну протянула Аяла. — Ты что, не знал?

— Забыл, — Марьян остановился у двери и оглянулся напоследок. — Спасибо!

Он снова оказался на улице, выдохнул облачко пара, сунул руки в карманы. Оглянулся по сторонам. Итак... Стоит ли идти дальше? Половина мест исследована, совесть немного подуспокоилась. Плохо, конечно, что Экс игнорирует и звонки работодателя тоже. А может, он спрятался где-нибудь в подсобке, подговорив Аялу не сдавать его? Нет, это невозможно. Социальный интеллект у него не тот. А Аяла, с ее-то к Эксу отношением, проболталась бы или подмигнула Марьяну — как минимум.

Ладно, какие есть еще варианты? Может, правда попробовать навестить его дома? А что, если... Что, если Экс все-таки решился сам пойти к этой Лим? Точно, еще ж остается его пункт наблюдения на крыше заброшенного дома.

Решено. Сначала — туда.

"Свои" поглощающие оказались слегка предусмотрительней. Они все-таки надели на меня наручники, заботливо заведя руки за спину. Ян Фредек в процессе по-свойски втирал мне, что знает меня как облупленного, и что я должен понимать, зачем это. Что ж, я понимал. Как-то раз мы уже умудрились удрать у него из-под носа. Предали, так сказать, оказаное доверие. Второй раз он этого не позволит.

Вообще, такие парни, как Ян Фредек — они... умеют деморализировать резким переходом от добрососедского, панибратского тона к официальному. Дается им этот переход легко и весело. Ты начинаешь сомневаться, который из двух Янов — настоящий: добрый и демократичный или суровый, непреклонный и жесткий, целеустремленный, способный ради цели на самые крайние меры. В конце концов, я лично решил, что оба Яна — настоящие. Возможно, так того хотелось самому Фредеку, на то и был рассчет, мол, не буди-ка зверя, будь паинькой...

Впрочем, я пока что фокусов выкидывать не собирался. Я был готов к тестам и исследованиям, которые меня наверняка ждут по возвращению домой. Надеюсь, след от магии, в которую я вляпался, уже полностью выветрится к тому моменту. В конце концов, сейчас мое состояние представляется мне весьма стабильным. Ничего не болит, не колет, мне холодно в пределах нормы, как может быть холодно человеку в свитере, брюках и осенних ботинках, находящемуся в вертолете, что пролетает ночью над заснеженными лесами соседнего северного государства.

Вертолет был достаточно большим, чтобы внутри можно было стоять, не пригибаясь, человеку моего роста, но основная часть пассажирского отсека занимали какие-то темные металлические ящики с неясной маркировкой. Ян находился в кабине рядом с пилотом, в пассажирском отсеке разместились мы с Кей и еще четверо поглощающих: тот хвостатый, его ушастый коллега, чернодырый от северной гильдии и еще один "наш", в больницу не выходивший — суровый верзила в возрасте, иссченный шрамами, как тетрадный лист в клеточку — линиями. Ну, почти. Хотя, пожалуй, правая щека такой аллегории заслуживала больше прочего: на ней шрамы натурально складывались в сеточку, как будто когда-то мужика приложило лицом как минимум к раскаленной решетке. Я заподозрил в нем ветерана Войны Причин, но спрашивать, понятно, не стал. Вообще большая часть полета проходила в тишине, если таковой можно назвать постоянный монотонный гул вертолетных лопастей.

Не знаю, было бы лучше, если бы поглощающие шутили шутки и травили байки? В принципе, уровень шума позволял общаться на повышенных тонах даже без специальной техники. Мне было бы интеесно узнать у Кей, что это за ребята, каковы их звания и что она может сказать о них, как о людях, но в данной ситуации такой разговор был невозможен — я понял это, кажется, по тому, как все поглощающие держались, как скупы они были на какое-либо взаимодействие, даже невербальное. Эти ребята напряжены, усталы, они не из одной компании. Может, их напрягаю я? Нет, один, сам по себе, я бы такого эффекта не произвел. Я перевел взгляд на Кей — она смотрела куда-то в пол, ее лицо все еще было бесстрастным и немного отрешенным. Может ли оказаться так, что эта команда не приветствует и ее тоже? Кто знает.

В общем, все, на что я решился — спросить на примерно двадцатой минуте полета, а нет ли чего-нибудь перекусить. Сводящий внутренности голод не оставлял меня в покое с самой поликлиники, а стресс, видимо, оказался недостаточным, чтобы мне перехотелось есть.

Поглощающие переглянулись. Никто мне не ответил.

— Может, хоть бутерброд у кого есть?.. — я говорил достаточно громко, чтобы точно перекричать гул вертолета.

— Может, и есть, — улыбнулся поглощающий с хвостиком, и эта его улыбка заставила меня тут же пожалеть о собственном вопросе. Было в ней что-то...

— Тобиас, — у иссеченного шрамами поглощающего был низкий, скребущий голос. — Покормишь его, пока мы будем сопровождать Яна.

Ага, вот как зовут хвостатого.

— Куда сопровождать? — поинтересовалась Кей, впервые с начала полета оживившись.

— Насколько я понимаю, мы летим в Варзау, — продолжил скрежетать шрамированный "ветеран".

Я мельком взглянул на Кей. Она слегка нахмурилась. "Ветеран" продолжил:

— Конечно, я точно не знаю, что там задумал шеф, но ведь ваша миссия в Варзау не закончена...

Кей ничего ему не ответила. Хочется ли ей вернуться в Варзау? Да она может что угодно говорить, но вряд ли. Кто добровольно согласится торчать там дольше недели? Кей с большой веротяностью не рада возвращению. Я не смею думать, что она против продолжения миссии из-за меня, но слегка надеюсь на это. Мне самому было бы намного комфортнее возвращатсья на юг, зная, что она будет недалеко.

Впрочем, это пустые такие надежды — надежды сердца. Это беспомощные мечты, эмоциональный костыль, позволяющий мне не впадать в отчаяние. Мне было сказано достаточно прямо и четко, что я не должен питать надежд. Потому что... "ничего не получится". Она не перестанет быть тем, кем является, а я... безработный, ненадежный, "с отвратетительной репутацией, как мужчина", бывший маг — короче, все еще ничего хорошего. Мне там, помнится, было некое откровение — про любовь и принятие, но, кажется, я напрочь его позабыл. То есть, формулировку помню... сути не понимаю.

Но я не буду отбрасывать мой костыль. Он позволяет мне идти. Поэтому я, пожалуй, все же буду надеяться. В конце концов, есть иллюзии и похуже, которыми люди поддерживают себя в живых. Моя — не самая ужасная, если говорить по чести.

Еще я там, кажется, был когда-то восходящей рок-звездой и королем севера — но это, если честно, что-то такое эфемерное и мимолетное, лживое и пустое, как мне сейчас кажется, будто бы это о ком-то другом, и толку от этого никакого.

Да, это не обо мне.

Я лечу в темной утробе черного вертолета, окруженный суровыми поглощающими, я уже знатно отсидел себе все, что мог, жрать все еще хочется не по-детски и, кажется, эта ночь будет длинной.

Вертолет начал снижаться. Мы уже снова в Варзау?

Кабину легонько тряхнуло, ночь за толстыми стеклами перестала быть монотонно-черной и запестрела встревоженным нашим прибытием снегом. Стыковка с землей — довольно мягкая, пилот не промах. Звук лопастей стал ниже, захлопали двери кабины, затем кто-то снаружи открыл наш внутренний отсек. В проеме, в ореоле света, показался Ян Фредек.

— Кей, на выход, — скомандовал он, перекрикивая шум все еще не угомонившегося пропеллера. — Виктор, ты тоже.

— Шеф, у меня кости ломит тут сидеть, разрешите с вами? — проскрипел шрамированный неожиданно заискивающе.

Ян какое-то время молчал, выдыхая поблескивающий на фоне ночи пар и пропуская наружу начавших выбираться поглощающих. Вертолет тем временем затихал, замирая, словно незаметно издохший зверь.

— Ладно, Хасл, ты тоже. Тобиас, глаз с него не своди, — Ян выразительно глянул в мою сторону. — Всё, сидите здесь, мы скоро.

Наблюдающий от северных коллег выскочил на мороз следом за Хаслом, уже без всяких приказов. Вероятно, решил, что там, куда идет Фредек, интереснее, чем сидеть тут со мной и оставленным по мою душу Тобиасом.

Дверь на мощном роллете с шумом захлопнулась.

Наступившая тишина оглушила меня на какое-то время.

Интересно, куда они пошли? К тому археологу? Мне тут же вспомнилась банка с орехами в меду. Так-так, она была в моем рюкзаке... рюкзак я потерял в том поселке... подобрала ли Кей его? Неизвестно. Да уж, жалеть о несъеденных орехах — несерьезно, но что бы я сейчас отдал за них! Лучше бы, конечно, полноценный обед, овощей на гриле, мяса какого-нибудь... но ведь орехи были так близко...

От мыслей о еде меня отвлекло то, что я заметил, наконец, взгляд этого самого Тобиаса — прямой, неподвижный, с легким прищуром взгляд. В полумраке пассажирского отсека глаза его, темные и внимательные, поблескивали, заставляя меня вспоминать... вспоминать внезапно то, чего я помнить не должен.

Давным-давно, в далеком-далеком форте Лунном... А если точнее, то в начале этой осени, на западе от Тасарос-Фесса, я принял себя и перестал быть собой. Я... убил своих возрожденных предков. Я никогда не думал о себе, как об убийце, уничтожая то, что уже было однажды мертвым. Мой разум защитил меня от разрушительного чувства вины за то, что я отнял у кого-то жизнь. Защитная реакция была сильна и хороша, она попала в точку. Я не жалел о том, что сделал. Я не корил себя, я не возненавидел себя. Я умело отгородился от осознания произошедшего. И тем полнее я простил себя, зная, что "предки" не умерли окончательно. Та древняя сущность, тот я, который проснулся тогда — мы считали, что действуем по справедливости. И, будучи справедливыми и милосердными, мы приняли в себя память и личность каждого из убитых нами. Но так как физические возможности моего тела не бесконечны, а вместимость жесткого диска внутри черепа ограничена, очевидно, нам пришлось как-то... архивировать информацию, что ли, и, полагаю, даже избавиться от некоторой. Что именно посчитал я тогда важным и нужным, слишком ценным для забвения? Что решил выкинуть, как дешевую мишуру? Я не знаю.

Но точно я знаю одно: произошедшее повлияло на меня. Изменило меня. Я склонен полагать, что не в худшую сторону. Я стал видеть больше красоты вокруг. Я понял до конца все тонкости тайного языка белых королей. Я узнал многие древние заклятия, считающиеся потерянными — хотя толку-то... что еще я узнал? Каких мелочей я не замечаю?

Наверное вот это — одна из них. Ощущение понимания, что значит внимательный взгляд Тобиаса. Может, я обманываюсь. Может, я себя накрутил, и от голода и стресса мое восприятие сбилось.

Может быть, я ошибочно вижу в его глазах плещущийся адреналин, сумасшествие и самую настоящую смертельную угрозу, плотно переплетенную с возбуждением и желанием. Все-таки он почти неподвижен. Его не выдает ни одно движение. Только глаза. И я бы не понял ничего, и не приготовился бы к обороне, если бы не парнойя и ощущение пришедшего извне чужого знания.

Я мельком взглянул на дверь, прикинул расстояние от меня до нее. Без рук, конечно, будет сложно. Впрочем, если удастся каким-то образом оглушить Тобиаса, хоть ненадолго, я сумею выбраться. Может быть. Но преимущество на его стороне. Он явно массивнее меня. Потерянный, опять! Мало мне того громилы из Версуса. Если выживу — я начну отъедаться, серьезно. Отъедаться и качать мускулатуру. Мне будет сложно, но нет ничего невозможного.

Тобиас заметил, как я смотрю на дверь, и на лице его начала потихоньку расползаться улыбка, обнажая ровные белые зубы.

Может, в кои-то веки стоит попробовать бежать сразу? Нет. Если я дернусь, он навалится сзади. Я не успею открыть дверь. Вероятно, стоит бить первым. Хороший удар лобовой костью еще никого не оставлял равнодушным. Нужно высчитать момент.

Если, конечно, он не решит применить оружие...

Я внутренне напрягся, ощущая, как разгоняется по венам кровь. Мне стоит помнить, что передо мной — тренированный, сильный противник, в отличие от меня, не усталый и не голодный. Кроме того, он — поглощающий маг, представитель гильдии номер пять. Ситуация та еще. Я все больше склоняюсь к тому, что физически мне этот бой не выиграть.

Остаются еще два варианта — попробовать заболтать его или потянуть время.

Или, может... прикинуться спящим? Нет, не прокатит. Я б сам не поверил во внезапно заснувшего пленника — после такой-то однозначно угрожающей ухмылки конвоира.

Ладно. Попробую пока что не провоцировать его. Да, где-то я читал, что это не работает. Можно провоцировать самим фактом своего существования. Возможно, это как раз наш случай.

Но я попытаюсь. Все равно остается вариант, что я ошибся.

И не мне молиться Потерянному, но было бы неплохо, чтобы он хоть раз в моей жизни помог так, как следует.

Тем временем поглощающий, названный Тобиасом, ничем больше себя не выдавал — только ухмылкой и взглядом. Причем взгляд за последнюю минуту сильно осмелел. Меня рассматривали пристально, как обычно не рассматривают людей: не лицо и руки, а словно всего.

Это нервировало.

Поглощающий был почти неподвижен. Может, ждет чего-то? Выжидает? Решается? Нет, ему не на что решаться. Уверен, он не из тех, кто подвержен сомнениям. Чего же он ждет? Неужели я ошибся? Переоценил...

Нет.

Просто это такая игра.

Он знает, что я знаю, и знает, что долго быть напряженным и внимательным — выматывает, и рано или поздно я решу, что опасность миновала, и расслаблюсь.

Но откуда он знает, сколько у него времени?..

Кей понимала, что происходит нечто странное. Отношения между ней и Хаслом всегда были натянутыми. Впрочем, сложно было найти коллегу, с кем бы ей удавалось ладить без оговорок.

Но это ладно. Шеф прилетел в Кетлесс лично. Звоня ему, Кей надеялась на выделение подмоги из числа таких же агентов по обмену, как она сама, или кого-то из старой гвардии, не признавших разделения, вроде Виталиса. Но она никак не надеялась на личный визит Яна Фредека.

Она было подумала что это из-за Рейнхарда. Но когда шеф спокойно оставил Рейни на попечение всего одного поглощающего, она изменила свое мнение. Вероятно, шефа интересует что-то еще.

Единственной достопримечательностью Варзау были древние развалины — те самые, что нашли рядом со старыми алмазными копальнями и где последние несколько месяцев возится тщедушный археолог. И в самом деле, выбравшись из вертолета, Ян коротко сверился с навигатором и направился в сторону шахт. Остальные последовали за ним.

Через пятнадцать минут борьбы с нехоженным снегом и небольшим, но неприятным уклоном, они оказались у входа в карьер — широкого, облагороженного бетоннымми поддерживающими конструкцями, напоминающего скорее преддверие бункера, чем шахты.

И если снаружи было просто морозно, то в темноте под землей холод стал каким-то особенно лютым, заставив даже не слишком восприимчивого к низким температурам Хасла поежиться.

Кей уже бывала тут. Как бывала она и в подобных местах — промерзших насквозь, похожих на ледяные склепы. Но то был магический холод, замешанный поровну с настоящим, что позволило поглощающиму вроде нее выжить.

Здесь все было понастоящему, морозные прикосновения влажного, леденящего подземного ветра добирались, казалось, до самых костей. Холод будто бы пробовал обглодать череп под кожей, оттнего натурально щипало глаза. Смесь ощущений от кромешной темноты и хищного черного холода начинала постепенно мешать внятно думать, пробуждая внутри инстинкты, смывающие всякий налет человечности.

Хотелось в тепло, выпить горячего, обложиться горячим, вдыхать что-нибудь горячее.

Но когда показалось, что из лабиринта темных катакомб им уже не выбраться, впереди забрезжил электрический свет.

Тут начинались признаки почивших в веках цивилизаций, слегка облагороженные Фойлем и его предшественниками, что выражалось в изредка попадающихся на пути лампочках и перилах.

Само же былое присутствие древних людей выдавали поначалу простые, грубые отверстия в толще скалы, похожие на те, что могла бы сотворить сама природа. Но, присмотревшись, можно было обнаружить выдолбленные в теле камня ступеньки, а так же — видимое разнообразие полостей, к которым они ведут. Затем начала попадаться каменная кладка, и чем дольше вглубь — тем больше становились камни и тем изящнее были узоры и письмена на них. Следующий коридор был уже очевидно рукотворным, стены и потолок поблескивали золочеными изразцами, пускай они большим счетом оказывались заляпаны грязью и запылены, но прошлое их великолепие можно было вообразить при желании с легкостью.

— Пятый век, — сообщил северный коллега.

— А почему у вас тут музеев нет еще? — спросил Хасл без какого-либо пиетета к величию сокрытой от глаза обывателя архитектуры. Его хрипотцу эхо словно бы игнорировало, в отличие от других голосов.

— Овчинка не стоит выделки. Пытый век — не такая уж редкость, существует достаточно достопримечательностей того периода, расположенных ближе к областным центрам.

— Местные говорят, что, когда тут еще не истощились шахты, туристов сюда водили, — добавила Кей.

— Если я правильно понимаю, куда мы идем, — продолжил поглощающий, приставленный в Кетлессе, — то в те залы туристам хода не было. По нашим данным, это одна из ложных усыпальниц бога Вирра, правителя империи Ураххан. Именно потому что там все давно исследовано, вам и позволено было...

-...за что мы чрезмерно благодарны, — учтиво улыбнулся ему Ян Фредек, прежде, чем кто-либо из группы поглощающих успел отреагировать на его "вам позволено" как-нибудь необдуманно.

Кей понимала, что дипломаты из ее коллег обычно так себе. Именно потому, что умеет быть мягким, где нужно, Ян и держится на посту достаточно долго и продуктивно, несмотря на некоторые неудачи и, как говорят, "попустительскую политику".

Тем временем они преодолели коридор с изразцами и вышли в небольшую круглую залу с множетсвом выходов и несколькими лестницами: три вели вниз, две — куда-то вверх, в толщь скалы. Здесь уже можно было различить далекий рокот генератора.

— Катерина? — Ян короко глянул на нее.

Кей кивнула на самый правый проход:

— Туда. Скоро уже придем.

— Ох как тут все запутано, — посетовал Виктор, проходя мимо одной из лестниц.

— Это место — настоящий лабиринт, — Кей невесело улыбнулась: — Так что рекомендую держаться вместе, даже если вдруг вам станет скучно и захочется что-нибудь обследовать.

В крайнем случае, на стенах можно нащумать металлические стрелки — они указывают на выход. Но я бы не рекомендовала.

Остальные, кажется, прислушались. Никому не хотелось заблудиться в ледяных пещерах.

Коридор, указанный Кей, привел их в просторную залу, заполненную симметричными сталактитами и сталагмитами. Обычно эти образования разбросаны в естественных пещерах хаотически и сами выглядят этакими аляповатыми наростами, зачастую имеющими не самую приятную окраску и структуру. Здесь же все было так, будто бы рост каменных титанов кто-то контролировал и направлял. Ивестняковые колонны выглядели лаконично, они будто бы вышли из-под рук крайне терпеливого гончара, склонного создавать пускай колоссальные, но очень правильные формы.

Между ними тянулся рукотворный помост, сработанный из темно-синего полупрозрачного камня. Этот путь, в свою очередь, привел группу поглощающих сначала в узкий затеннный коридор, а потом — в следующую залу, опять круговую, с возвышением по центру и с набором плохо сохранившихся каменных звероподобных скульптур. Здесь же располагался бензиновый генератор — штука шумная и на вид крайне неуместная среди древних рвазвалин. От самого агрегата вверх шла труба, теряясь где-то в темноте. Тут скала была пробита насковзь, кем — неизвестно, и, хоть неба было не видно, оттуда медленно падал мелкий, как пыль, снег, укрывая возвышение посреди залы тонкой белесой пеленой.

— Тут обычно заканчивались экскурсии, — пояснила Кей. — Это — комната для ритуалов. Но на самом деле пройти можно дальше — вон лестница.

Она первой направилась за одну из статуй, похожую на огромного крылатого льва. За изваянием действительно спряталась узкая металлическая лесенка, ведущая в потайную комнату-усыпальницу, найденную не так давно по ахеологическим меркам — всего-то пятьдесят лет назад, еще до войны. Параллельно лестничным перилам по стене тянулись толстые кабели от генератора.

— Осторожей тут, — скомандовал остальным Ян, когда все гуськом поднялись по ступеням и пробрались внутрь усыпальницы, преодолев узкий проход. — Ничего не трогайте.

Его предупреждение казалось Кей вполне разумным. Сама она тут уже бывала и желание трогать руками элементы декора как-то подуспокоилось. Но тех, кто попал сюда впервые, можно было понять. Усыпальница сохранилась на диво хорошо, и соблазн прихватить какой-нибудь золоченый камешек в качестве сувенира был велик. Конечно, самые ценные и опасные вещи из усыпальницы экпропреировали сразу после открытия. Но многое осталось нетронутым. Как минимум — отделка стен, золоченые блоки с эмалевыми фресками, такие стилистически причудливые, что взгляд цеплялся за них и, следуя ритму, заданному гнутыми линиями, долго не мог оторваться, плененный непривычной, чуждой эстетикой.

Сама зала была просторной, высотой в два — два с половиной человеческих роста. Дальние стены и постамент посередине подсвечивались мощными фонарями, оттого казалось, что золото отделки буквально горит огнем.

В стенах имелись глубокие ниши, в которых, в свою очередь, покоились заполненные чем-то темным капсулы из цветного стекла, высокие и прямые, толщиной примерно с ногу взрослого человека, не страдающего дистрофией. Высокий потолок просматривался плохо — он почему-то зарос пушистой плесенью болотного цвета.

Место для саркофага, тоже подсвеченное сверху фонарем, не пустовало: на нем Фойль разложил приборы, бумаги, книги и даже какую-то еду, а на самом краешке возле дальней стены сидел сам, повернувшись ко входу спиной.

На его голове можно было различить металлическую дужку наушников. Вот почему он все еще не обнаружил гостей. Впрочем, Фойль как всегда.

В усыпальнице было намного темплее, чем снаружи, хотя довольно сыро. Общей атмосферы бибилиотечной тишины не получалось — ее портил рокот работающего генератора, питающего все эти лампочки и фонари. В углу под постаментом совершенно неисторично стояли несколько бензиновых канистр.

Кей первой подошла к археологу и легконько тронула его за плечо. Так как ее он знал и более-менее привык, Паул Фойль вскрикнул не слишком громко, вздрогнул умеренно и даже не навернулся с каменной плиты.

— Привет, — Кей криво улыбнулась. — Угадай, кто пришел.

Паул быстро обернулся и слез на пол, отряхиваясь и нервно оглядываясь.

— Я...я не был предупрежден, отчет... — взволнованно залопотал он.

— Успокойся, все в порядке, — к ним подошел Ян. — Я знаю, что отчет не готов. Мы были рядом, и я решил заглянуть. Чтобы, так сказать, своими глазами...

— А-а, фух, — Фойль протер лоб, сдвигая вбок челку. — Но шеф, я был почти готов отчитаться. Надо только проверить кое-что... — археолог покосился на остальных поглощающих. — ...кое-какие данные.

— Можешь говорить при них, — разрешил Ян. — Если там, конечно, не что-нибудь совсем экстраординарное.

Паул сглотнул, вздернул редкие брови, задумался.

Перевел взгляд на Кей.

— А как вы добрались?

— Ну, не без приключений, — она сдержанно улыбнулась, не зная, можно ли говорить больше этого.

— Видите ли, — Паул перевел взгляд на Яна, — мне удалось правильно вскрыть одну из оставленных тут емкостей, — он выделил слово "правильно" интонационно. — И консистенция не изменилась. Это очень большой шаг вперед. Все прошлые попытки приводили к изменению состава. Судя по отчетам северных коллег, углеводородный анализ показывает, что это даже не второй век... Минус третий от исхода Антарг, если быть точным. По сути эти сосуды наполняет что-то вроде жидкости для бальзамирования, но она не имеет аналогов. Нам еще многое предстоит изучить. Часть экспериментов говорит о том, что даже в измененном состоянии испарения этого вещества имеют воздействие на местных животных... В частности, способствуют вырабатке адреналина у...

— Так, погоди-погоди, — Кей поняла, что догадалась о том, о чем лучше бы не догадывалась. — Неужели... Паул, ты дал нам не просто... не просто мед?

— Технически это мед, — глаза Фойля забегали, — однако в виду возраста и примесей...

— Ты дал им образцы смеси? — строго спросил Ян.

— О, — Паул нахмурился, глянул на Кей растерянно. — То есть... вы... я думал, что, раз вы уходите, то отнесете... Вы же... агент...

— Она была тут не за этим, — сказал Ян. Посмотрел на Кей: — К тому же вы с Майерсом успели этот "мед" посеять, я правильно понимаю?

Кей сглотнула.

— Ну... да. В Версусе потеряли. Я думала...

— Ладно, — Ян снова взглянул на Фойля. — Еще образцы есть?

— Ну, да... сколько экземпляров мне подоготовить?

— Говоришь, смог открыть емкость как-то правильно? — переспросил Ян. — Это достижение? Раньше так не получалось?

— А вы читали прошлый отчет?

Пытливые глаза Паула вперлись в бесстрастную физиономию Яна. Кей тоже смотрела на него, понимая, что шеф отчета не читал. Дел у него полно, вполне мог забыть, замотавшись.

— Давай два экземпляра, — проговорил Ян, презрев неудобный вопрос. — Один нам в лаборатории, другой отошлем северным коллегам. Чед, вы слышали? Наш научный сотрудник продвинулся в своих исследованиях и, как и договаривались, мы готовы поделиться с вами результатами.

Кей вздрогнула, когда этот самый Чед заговорил. Оказалось, что он все время стоял прямо за ней.

— Я думаю, Эвольд оценит это по достоинству, — сказал Чед. — Но, забегая вперед, сразу спрошу: как насчет дубликата отчета о том, как вам удалось открыть контейнер так, чтобы состав жидкости не изменился?

— О, — Фойль широко улыбнулся, и, готовый начать рассказ, набрал в грудь воздуха.

Но Ян поднял руку перед собой, тем самым заставив его замолчать.

— Отчет мы вам пришлем по электронной почте, как он будет готов.

Затем Ян обратился к Фойлю:

— Он ведь еще не готов, так?

— Верно...

— Ну а пока, если тебе что-то нужно, говори. Я отправлю людей и вещи, как только будет возможность связаться с центром.

Паул воспрял духом, как-то разом вытянувшись вверх.

— Сейчас-сейчас, — засуетился он, — у меня тут списочек...

Кей отошла от Яна с Паулом и Чедом, притворяясь, что рассматривает рисунки на потолке усыпальницы. Если честно, смысл изображений ускользал от нее — слишком уж они были стилизованы.

Вот, значит, как. Ян ловко избавился от соглядатая. Этому Чеду придется самому тащить "мед" в свой штаб — почте он такое не доверит. А значит, Чед не полетит дальше, и не сможет вынюхать еще каких-нибудь секретов.

Краем глаза Кей видела, что Виктор тоже занят рассматриванием рисунков, в то время как Хасл облюблвал место у самого выхода и развлекается тем, что зорко глядит во тьму.

Итак, деталей становится больше, а смысла — не очень. Паул Фойль действительно исследует здесь что-то необычное. Возможно, опасное. Этот "мед", или что это... что за интерес к нему? Какая разница, как его открывали? Что он дает вообще?

Видимо, северным коллегам не удавалось открыть его "правильно". Фойлю удалось. В следствие чего? Что такое он тут нарыл, что позволило... Фойль — не маг, следовательно, его изыскания научны. Может, он тут что-нибудь новое расшифровал? Но вроде бы усыпальница и так порядком исследована... Впрочем, Кей деталей не знала.

Стало быть, ее прислали сюда в самом деле просто для того, чтобы приглядывать за археологом? Возможно. И вот... и вот, в пределах нескольких десятков километров происходит инцидент с Рейнхардом. Ян срывается и летит в Кетлесс лично. Затем лично навещает Паула. Вроде как... сработал один из крючков? Может ли быть связано открытие Фойля с событиями в Малом Версусе? Ян, конечно, знает больше, чем говорит. Даже если он не читал отчета. Но как дела обстоят на самом деле?

Все-таки личный визит в Варзау это немного странно. И это при том, что Кей еще тоже не отчиталась, не рассказала в подробностях ни про жрицу, ни про прочие странности...

А по реакции шефа на то, что она успела рассказат, создается впечатление, что он ни капли не удивлен.

— Ребята, — Ян стоял на фоне подсвеченной фонарем стены, держа под мышкой пузатую бутылку с темной жидкостью, в которой плавали еще более темные кругляши, — возвращаемся.

Через двадцать минут после того, как остальные ушли, Тобиас вставил в ухо наушник гарнитуры. Еще через пять минут он принял вызов. "Сидит смирно", — бросил кому-то в ответ, глядя на меня.

Так, хорошо. Парень отчитался. Кажется, сейчас все и начнется.

Тобиас размял шею, вынул из уха гарнитуру и отложил вместе с рацией. Расстегнул и снял с себя утепленный черный жилет армейского кроя и черную водолазку, остался в майке. Кобуру с пояса он тоже снял и повесил на спинку стула. Значит так, да? Полагает, что и без оружия справится? Или иначе несчитово и слишком легко?

Я мрачно наблюдал за его приготовлениями.

Нет, он никуда не торопится. Значит, ждать помощи мне неоткуда.

— Ну что, маг... — произнес Тобиас, сев напротив меня. — Ты вроде есть хотел?

Я взглянул на него чуть исподлобья.

Какая однако фраза. Да, я почти поверил, что мы о еде. Конечно. Сейчас он расскажет, чем именно собирается меня накормить.

— Ну так что? — Тобиас требовательно смотрел на меня.

Что бы я не ответил — это даст ему большой простор для фантазии.

Ладно. Последняя попытка прокосить под дурачка.

— Было дело, — произнес я по возможности нейтрально.

Он елейно улыбнулся:

— В больнице тебя обязательно покормят.

— В какой больнице?..

— В той, где будешь проходить реабилитацию, если сейчас не сделаешь, что скажу.

Ну все, маски сорваны. Как невыносимо мерзко оказываться правым порою.

— А как-то без этого обойтись не получится? — спросил я сквозь зубы.

— Маги должны знать свое место, — произнося это с нажимом, Тобиас поднялся, сделал шаг вперед и навис надо мной. — И это место у ног поглощающего.

Он вцепился мне в подбородок холодными пальцами, заставляя поднять голову и посмотреть ему в лицо.

— Хороший пёсик, — он сильно и резко надавил мне на щеки, вынуждая приоткрыть челюсти. Большой палец второй руки скользнул по губам. — Хороший пёсик сможет вылизать миску.

Мне не было противно от того, что он — мужчина. Наверное, впитанная память предков изменила меня еще больше, чем я предполагал. Я обязательно подумаю об этом потом и хорошенько погорюю об утраченной гетеросексуальности. Хотя нет. Не погорюю. Кажется, тут все решено и я даже рад переменам — в конце концов, девушек знал я даже с излишком, и если я отчаюсь вовсе в неразделенной моей любви, я вполне готов к экспериментам.

Но мне было непередаваемо мерзко от того, что этот поглощающий хочет сделать со мной, и от того, как он ведет себя. Я — не первый. Кого-то он уже принуждал. И ему понравилось.

От этого понимания ярость во мне вскипела, горькая и злая. Но я сдержался. Пока не время. И — да. Я, кажется, нашел его слабину. Он искренне наслаждается происходящим. Он снял кобуру и будет давить сугубо физической силой — для чистоты эксперимента, так сказать. Ощущение чужой слабости и собственной власти — вот что его заводит.

— Поднимайся, — скомандовал Тобиас.

Я послушно встал, снова сетуя безмолвно, что этому уроду повезло быть выше и массивней меня. Массивней — ладно, а вот рост... исключая случай с Мйаром Вирамайна и прочие отдельные феномены, я привык смотреть на всех свысока. Когда ситуация меняется, мне обычно требуется какое-то время чтобы привыкнуть.

— Поворачивайся, обопрись о скамейку, — продолжил поглощающий.

Я видел, как раздуваются ноздри на правильном, хоть и грубоватом лице — совершенно точно, парня заводит подчинение.

— Что, прям вот так сразу?

— А чего ждать? Или ты хочешь подключить остальных?

— А остальные знают, что они пидорасы?

— Заткнись и делай, что сказано, — он коротко и сильно приложил меня под ребра, из-за чего я волей неволей согнулся, ловя ртом воздух от боли. Да сколько можно?..

Когда тьма перед глазами рассеялась, а звезды померкли, меня грубо развернули и толкнули вперед. Я уперся щекой в обивку сидения, не имея возможности подставить руки.

Хорошо. Если я чего-нибудь не предприму сейчас же, меня отымеют прямо тут, самым натуральным образом. Подтверждая свои намерения, Тобиас начал возиться с моим ремнем, ослабляя его. Но торопиться отчего-то не стал. Зачем-то задрал мне свитер... Я почувствовал, как он принялся тереться об меня. Вцепившись одной рукой в мои волосы, он укусил меня за плечо, совсем не ласково. Я сцепил зубы и запретил себе шипеть от боли, хотя хотелось.

— Сучка должна скулить, — прошипел Тобиас мне в ухо. — Не сдерживайся.

— Нездоровая у тебя повернутость на собаках, приятель, — ответил я, кривясь от омерзения. — Ты б проверился.

— Заткнись, — он толкнул меня вперед, одновременно выкручивая руки.

Вот из такой позы вывернуться будет уже сложней.

— Ладно, ладно, — выдохнул-прохрипел я. — Твоя взяла. Но слушай... ты так и будешь тереться об меня, как девственник-террорист? Как насчет не тянуть... сучку за хвост и уже засадить по-нормальному?

— Как запел, — хмыкнул Тобиас, скользнув пятерней мне по животу вниз. — Ты у нас, значит, опытная шлюшка.

— Я ж музыкант, конечно мы все шлюхи, как иначе. Сымай штаны, хорош трепаться.

Но Тобиас, ослабив хватку, как я и надеялся, замер недвижно вместо того, чтобы начать расстегивать свой ремень. В следующий миг я понял, почему. Он услышал, как воет ветер за пределами маленького теплого мирка внутри вертолета.

— Что там? — спросил я, выворачиваясь так, чтобы боком привалиться к лавке.

— Куда пошел, а ну вернись, — Тобиас потянлуся, чтобы взять меня за грудки и поднять.

Я видел его как черный силуэт на фоне практическим полностью белого окна. Но это не был налипший плотный снег. Это был снег в движении. Словно снежная буря плотности речного потока.

В следующий миг вертолет качнулся, а Тобиас слегка растерял равновесие. Воспользовавшись этим, я вложил всю силу в следующий удар, совершенно не щадя чела своего. Боль пронзила насквозь, но я знал, что врагу — больнее. Тобиас отпустил мой свитер, схватился за разбитый нос, но довольно скоро оправился и бросился на меня.

Мне удалось уйти, предугадав его движение, и в тот же момент вертолет качнуло снова, на этот раз сильнее. Меня отшвырнуло в одну сторону, Тобиаса — в другую, кобура с пистолетом улетела куда-то за ящики, часть которых сдвинулась, но общая масса устояла.

Это ж какой силы там ветер?

Не мешкая, я кое-как пополз к двери, путаясь в собственных ногах. Надо было действовать быстро. Повернувшись к двери спиной, я нащупал ручку, лихорадочно вцепился в нее, дернул что есть сил и тут же, по инерции, вывалился в плотную снежную пелену, словно в воду нырнул.

А когда вынырнул, отфыркиваясь, вдруг оказалось, что никакой бури нет. Мне потребовалось несколько долгих секунд, чтобы осознать это.

Вертолет стоял на холме, освещая ночь и далекий темный лес иллюминацией окон, с низко висящего темного неба плавно падали редкие мелкие снежинки, так, словно тяготению они подчиняются постольку-поскольку, нехотя, и в любой момент могут начать подниматься, а не опускаться. Мороз крутой, аж щиплет. Но ураганного ветра нет.

Я тупо смотрел на это все, тяжело дыша и не понимая, что произошло, куда делась буря?

В проходе показался Тобиас. О, он был зол.

Кровь из разбитого носа живописно окрашивала его подбородок в алый и начинала просачиваться на белую майку.

Я тоже был зол, и как никогда не хотел бежать — потому что бежать мне было некуда: только в снега, а в снегах я умру. Теперь — да.

— Это что было сейчас? — прорычал Тобиас.

— Магия, что же еще, — глядя чуть исподлобья, бестрепетно соврал я, стараясь говорить уверенно и громко. — Вот ты и понюхал ее, настоящую.

— Я тебя в землю урою.

— Попробуй, — я осклабился. — Не видишь, что ли? Это — моя стихия.

Ветер внезапно ударил сзади, вздыбил мне волосы на затылке, остальные бросил в лицо. Я сам не понимал, что происходит, но решил не идти против течения, и, раз уж мне так везет, продолжил, что начал:

— Шаг за порог — и никакие навыки тебе не помогут, и дар тоже, потому что ледяные пики проткнут тебя раньше, чем успеют растаять от твоей порченой силы.

Я отчаянно блефовал.

Знал ли Тобиас, что я бессилен? Мог знать, а мог и не знать. Да и... конечно, не было еще такого никогда и ни с кем, но почему бы моим силам вдруг не вернуться?.. Это я знаю, что бесполезен, как пустая яичная скорлупа, а он — чует ли?

Он смотрел куда-то вдаль. Я мельком оглянулся в ту сторону...

Слишком просто. Но я попался.

Тобиас соскочил вниз, взял разгон и обрушился на меня со всей силой.

Но снежное поле — не замкнутая конура вертолетных внутренностей, тут есть где развернуться. Я успел в последний момент. Тобиас попер на меня — злой, выведенный из равновесия, он был не слишком точен, хоть и предельно техничен. Несколько раз мне удалось успешно увернуться. На следующий раз я знатно отхватил в лицо, повалился вбок, вспахивая другой щекой в снег. Тобиас в три шага оказался рядом и с остервенением наподдал мне по ребрам с ноги.

Я пытался согнуться, чтобы защититься, но он все бил и бил, а я никак не мог высвободить рук из-за спины.

Собрав силы, я сумел перекатиться на другой бок и даже подняться на ноги.

Начал пятиться. Тобиас медленно шел ко мне, вытирая кровь с лица мощным запястьем.

Ну, теперь он хотя бы просто хочет убить меня или покалечить, а не трахнуть. Уже прогресс.

Может, пора делать ноги в лес?..

Кажется, пару ребер он мне все-таки надломил...

Тобиас пошел быстрее, похожий на карикатурного взбешенного быка. Когда он размахнулся снова, все на какое-то мгновение словно померкло.

На секунду тревожные северные сумерки превратились в чернильную тьму без звезд, без малейшей толики света, и я растерялся, лишенный каких-либо других ощущений. Когда тьма погасла, выродилась обратно в контрастный черно-серый сумрак, я с удивлением почуствовал пронзительную боль, которой, на первый взгляд, не было никакой причины. Но тут моя левая ладонь выскользнула из наручника. Летящий в меня кулак я поймал правой на автомате. Как все это вышло, я совершено не понял. Но не было времени размышлять.

Не менее моего удивленный Тобиас замешкался, потому получил с ноги и потешно попятился на пару шагов.

Теперь, со свободными руками, я мог применять заложенные на ритуале навыки. Пусть и не так хорошо, как тогда, когда мое сознание было в плену девушки с зелеными губами — но достаточно, чтобы продержаться какое-то время наравне с поглощающим, несмотря на разницу в весе и, как оказалось, хорошенько вывихнтый большой палец на левой руке.

Тобиас ненадолго перешел в оборону.

Надтреснутые ребра дали знать о себе тупой, оглушающей болью. Тобиас, заметив слабину, снова сумел достать меня, приложив справа.

Удары у него были увесистыми, меня качнуло вбок. Вспоминая заново, как отвратна на вкус собственная кровь, я мельком задумался: да когда он уже угомонится? Его что, необходимо увести в нокаут, чтобы он от меня отстал? Играем до первого отрубившегося? Ну да, не пощады же ему просить. И, более того, он уверен, что тот, кому осталось недолго — я, а не он.

А эта песня — о смерти?

Возможно.

Как там было... Надо абстрагироваться от ненависти и страха. Нас же учили. Да... В наследии ритуала есть и об этом. Я не уверен, что смогу. Но я попробую.

Осталось подманить его ближе. Он знает, что он сильней. Но сила ему не поможет. Сила сыграет против него.

— Давай! — рыкнул я.

Открылся, подставляясь под удар, дернул вправо, ушел, повернулся, натянул цепочку наручников Тобиасу поперек шеи и принялся душить.

Поглощающий бился и дергался, хрипел какую-то брань, чуть не скинул меня раза два — но через сколько-то секунд стал оседать, а после совсем затих, повалившись в снег.

Тяжело дыша, я опустился рядом. Вытер кровь с подбородка, прощупывая языком расколотый зуб сверху слева.

Что за день, ну..!

В пункте наблюдения Экса не оказалось. Марьян, усевшись на краю крыши, какое-то время расфокусированным взглядом смотрел на дом Лим вдалеке, на то, как в нем то в одной, то в другой комнате зажигаются огни... Он не мог рассмотреть большего, без оптики-то. Видел какие-то смутные тени в окнах, но была ли это девчонка или нагрянувший к ней Экс, Марьян не знал.

Логика подсказывала, что сначала стоило бы заглянуть к Эксу домой, а потом уже соваться к Лим. Логистика же подсказывала другое: Лим живет почти в самом центре, а до спального района Экса переться на автобусе как минимум полчаса... Логистика одержала верх.

Марьян ловко спустился вниз, прошел темными закоулками оставшиеся пару кварталов и снова оказался под качающимся фонарем у дома, что на обрыве.

Он клебался какое-то время прежде, чем вдавить звонок. И все же, не зря ж он сюда шел? Тем более, за спрос денег не берут...

Кнопка вошла в пластмассовый корпус плавно, и вдалеке раздался памятный неприятный звон. Затем какое-то время было тихо.

Марьян подавлял в себе желание уйти, аргументируя тем, что сам не любит таких вот визитеров, не умеющих подождать. Было бы ему самому приятно в таком случае?

Вскоре за забором послышались шаги, и снова Лим открыла калитку, не спрашивая.

— О, снова ты, — сказала она, очевидно не слишком удивившись.

— Приветики, — улыбнулся Марьян слегка натянуто. — Я, если что, не в гости.

— А что у тебя? — живо заинтересовалась Лим.

Марьян выдохнул. Что б соврать? Или не врать?

— Эм... хотел спросить. К тебе не заходил ли такой парень... высокий, чуть выше меня, худой, волосы темные, завязаны в хвостик, взгляд такой хмурый...

— Звучит романтично, но нет, — Лим покачала головой. — Если б такой заходил, я б запомнила.

— Ладно, — Марьян нахмурился. — Тогда... тогда я пойду.

— Подожди, а это друг твой, что ли?

— Ну да.

— И почему бы ему быть у меня?

— Да... мало ли, — Марьян решил выдать часть правды: — Собственно, он мне про тебя и рассказал.

— Вот как. Ну, а ты ему звонил?

Марьян хохотнул:

— Да я уж полгорода оббегал... звонил, да. Его нет нигде. А мне...

— Тебе надо с ним поговорить?

Марьян замер, понимая, что ни подтвердить, ни опровергнуть ее предположения не может.

— Ясно все с тобой, — сказала Лим. — Ладно, подожди меня тут, сбегаю за ключами. Пойдем вместе его искать.

— Вместе? — оторопел Марьян.

— Никуда не уходи, — она погрозила ему пальцем и скрылась за воротами.

Марьян почесал лоб, пытаясь сообразить, что дальше делать. В принципе, если за ним будет ходить эта девчонка — с одной стороны, ничего страшного. С другой — зачем она ему? Что за бред вообще? Кто так делает? Ей совсем скучно и делать нечего?

Лим вернулась довольно быстро, одетая в куртку размера на два больше нужного, и принялась закрывать за собой калитку на ключ.

Марьян хотел сказать ей "слышь, подруга, оставайся-ка ты дома" — но не смог. Вот просто не смог и все.

— Так, куда идем? — бодро спросила Лим. — Иди едем?

Марьян ошалело смотрел на нее, пытаясь подобрать слова.

— А... — начал он. — Ты же... слушай, тебе сколько лет вообще? В смысле... Экс живет в спальных районах в южной части города, там же всякое бывает, опасно...

— А, так мы едем к нему домой? — она даже глазом не моргнула. — И его зовут Экс? Это целое имя или скращение? Или прозвище?

Марьян все еще прибывал в некотором недоумении, даже когда они уже ехали в ярко освещенном новеньком городском троллейбусе в сторону жилья Экса.

Лим оказалась в остальном не особо разговорчивой, и многожды свои вопросы повторять не стала. Впрочем, кое-что Марьян ей сам рассказал. О том, что Экса зовут Александр, что если его не будет дома, то остаются еще архивы, но туда простым смертным хода нет, и если Экс там, то вся затея — тотальный бесперспективняк.

В общем, Марьян и сам не понял, как оказлся на одной из улиц, ведущих к многоэтажке Экса, вместе с Лим.

Время на часах близилось к полуночи, спальный район спал.

— Поздновато мы, — заметила Лим.

— У него все равно график сбит, — отмахнулся Марьян. — Так что, если он дома...

Они направлялись вглубь большого района, туда, куда не завозят никакие автобусы и троллейбусы. Дом, в котором Экс снимал квартиру, находился в самом дальнем конце жилого комплекса, и его южные окна выходили в пустынное поле.

Район был довольно старым, и потому дворы между домами обильно заросли деревьями, что создавало неповторимую атмосферу сокрытости и укромности.

— А мне нравится гулять по ночам, — призналась Лим. — Воздух как-то по-особенному пахнет... особенно летом.

— До лета еще ждать и ждать, — вздохнул Марьян.

— И где ты тут видишь опасность? — она обернулась по сторонам.

— Ну, если сегодня тебе не повезло, это не значит, что так будет всегда. Вон там, возле остановки на лавочке кто-то пиво пил — ты что ли не заметила?

— Ой, вот уж опасность так опасность, — она беззаботно отмахнулась. — Так который дом-то?

Они завернули за угол, прошли еще несколько домов и, наконец, вышли на детскую площадку, которую защищал от ветра с поля как раз-таки искомый дом.

— Третий этаж, — сообщил Марьян. — Пойдем.

Дверь открывалась нажатием двух серединных в ряду кнопок на кодовом замке. Подъезд встретил их классическими малоприятными ароматами и почти абсолютной темнотой.

Марьян запоздало подумал — а не упырь ли девица? Если подумать, он видел ее только ночью... она любит гулять по ночам... ох. Уж не поздновато ли он спохватился?..

Щелкнул фонарик на телефоне, освещая ступеньки. Марьян, подсвечивая себе, шел наверх и нервничал уже не по поводу Экса, а по поводу Лим. Впрочем, по поводу Экса он тоже нервинчал, но теперь к этому присовокупилось внезапное озарение: а что будет-то, если Экс дома? Он откроет дверь, а тут на пороге Марьян и... и Лим, за которой.... ну да, ну да.

Что-то ситуация все сложнее и сложнее.

Они забрались на третий этаж.

Марьян, решив, что деваться некуда, заколотил в Эксову дверь.

Звонок тут не работал давно и, кажется, навсегда.

Ноль ответа.

Марьян, подождав, попытался снова. Он хотел было попробовать в третий раз, но почувствовал прикосновение Лим к локтю:

— Тш-ш, не надо. Сейчас соседи выйдут ругаться. Кажется, его нет.

Она была права.

Марьян угрюмо вздохнул и, пройдя мимо Лим, бегом преодолел три пролета вниз.

Вышел на улицу, сел на лавочку.

Взглянул в звездное осеннее небо над головой.

Лим тоже скоро вышла из подъезда, отвела волосы вбок, присела рядом.

— Ну что?

Он ничего ей не ответил.

— Нам бы теперь тоже пивка, и были бы как те у остановки, — хмыкнула Лим. — А может купить? Да, как насчет хорошенько напиться?

— Нет, — Марьян перестал пялиться на звезды. — Мне на работу завтра. И вообще... почему напиться? Мне это нужно, по-твоему?

— Да кто ж тебя знает, — она подняла брови. — Кстати да... тебя никто не знает. Я не знаю. Ты сам не знаешь. И уж подавно не знает Экс.

Марьян взглянул на нее внимательнее.

— Прости, что?..

— Говорю, мало кто знает тебя. Не хочешь для начала рассказать... мне, например?

Марьян напрягся, снова почувствовав опасность.

— Что рассказать?

— Не знаю. Как я могу знать, если ты не рассказываешь.

Марьян перекинул ногу через плоскую сидушку лавочки так, чтобы смотреть на Лим прямо. Сглотнул подступивший к горлу ком.

Она сидела напротив — простая, не накрашенная, растрепанная. Девочка, да. Сомнения в половой принадлежности, пожалуй, были пустыми. Тусклый свет из окна на втором этаже отражался в темных глазах, фонари над подъездом подсвечивали светлые волосы котражюром.

Сколько историй рассказано здесь, на этой лавчоке под окнами? Сколько сплетен... Сколько скандалов слышали эти стены, эти дворы... и вот сейчас, возможно, они узнают и сохранят еще одну историю?

Историю, рассказанную не по пьяни и не по глупости. Ну, как не по глупости. По глупости, конечно, ведь не станет же умный человек...

— Ну, я — оборотень, — сказал Марьян, и сам не поверил, что действиетльно произнес это вслух.

Не станет же умный человек признаваться в том, что он не человек. То есть, не до конца.

Лим присвистнула. Хохотнула. Успокоилась, взглянула на него одновременно серьезно и немного весело:

— Правда? Настоящий? Оборотень?

— Ты б для приличия хоть испугалась немного, — Марьян скривил лицо. — Реакция какая-то... хм. Я прям не знаю. Будто бы каждый день...

— О, нет, не каждый день, вот вообще, — Лим была все так же весела. — А я ж вот сразу поняла, что есть в тебе что-то! Что-то особенное.

— Господи, зачем... зачем я это сказал, — он припечатал ладонь ко лбу.

— Ну слушай, ты же не... ну не знаю, ты же не оброс тут же шерстью и не взвыл на луну? Серьезно, пока что это звучит, как шутка. Ну, или глупость. А может, дурацкая метафора, и по ночам ты — ночная бабочка, а днем — офисный клерк... Так а что там, что там дальше? Рассказывай!

Марьян почувствовал, что хочет рассказать, и расскажет. Он ощущал, что слишком долго держал это в себе. Он не вел дневника, ни бумажного, ни сетевого. Он не распространялся об этом ни коллегам, ни друзьям. Он не рассказвал об этом родителям и всему выводку своих многочиселнных племянников и племянниц. О том, о чем он молчал, не знал никто. Кроме...

— Хорошо, я... — он попытался остановиться.

Лим смотрела на него пристально, не отводя взгляда.

На лбу выступил пот. Марьян напрягся, пытаясь отвести глаза, пытаясь заставить себя замолчать. Но слова сами полились из него, и это было худшее, худшее из того, что могло произойти. Понимая, что проиходит что-то не то, что он не контролирует сам себя, Марьян говорил, говорил торопливо и сбивчиво, словно спешит куда-то, словно куда-то ему надо успеть.

— Хорошо, я оборотень. Это болезнь. Генетическая аномалия, одна из многих. Оборотни бывают разные, так вот я такой от рождения, и потому это причиняет мне массу недобств. Мало того, превращения не проходят бесследно, это очень изнашивает организм. Я пью таблетки. Специальные таблетки. Это останавливает процесс. Но иногда... мелкие какие-то детали прорываются. Уши там, клыки...

— Марьян, ты не это хочешь мне рассказать, — мягко прервала его Лим. — Еще... есть что-то еще.

— Да, есть. Еще я... еще я люблю его. Наверное. Да, это получается, что я гей. Впрочем, что выглядит, как утка, крякает, как утка и спит с мужчинами... я понимаю, что мне никогда ничего не светит, и потому у меня есть любовник, но это очень приземленные, животные, пустые, нехорошие отношения. При этом я не понимаю, за что я люблю его, ведь я вижу тысячу изъянов в нем. Наверное, я сумею переболеть. Но пока что...

— Поэтому ты ищешь его весь день, — кивнула Лим. — Теперь понятно. Ну... мне уже даже интересно посмотреть на этого Александра. Надеюсь, там есть на что посмотреть?

— Боюсь, ты будешь разочарована.

— Тут бы, конечно, ему подойти сзади и все услышать, — она невесело улыбнулась. — Но я так не работаю, парень. Я б тебя так не подставила. В общем... теперь ты знаешь, что тебе надо, и что я могу. Дальше решай сам.

Она встала с лавочки и стала что-то тыкать в телефоне, пока Марьян в полнейшей прострации сидел, не двигаясь, и пытаясь понять, что с ним только что было. Краем сознания он понимал, что Лим вызывает такси.

Он медленно поднял голову и посмотрел на Лим.

— Ты... погоди, ты... ты из этих магов... как их... чтецов?

— Ох, — она закатила глаза. — Каких магов? О чем ты? Ты хотел кому-нибудь рассказать о том, что у тебя на душе? Хотел?

Марьян продолжал потерянно смотреть на нее.

— Ну вот и все. Короче, не будь глупым. Тебя куда-нибудь по пути подбросить?..

Он все еще не мог подобрать слов.

— Ну, решайся же. Ну.

— П-пожалуй... мне бы того хотелось, но приличия...

— Ну вот и славно. И да... я никому не скажу.

И он почему-то ей поверил.

Когда они вернулись к вертолету... снег, что успел слегка припорошить следы борьбы, не сумел скрыть брызг крови.

Кей мгновенно окинула взглядом снег вокруг — нет ли следов, уходящих в лес?.. Фух, нету. Значит, Рин не ушел.

— Так-так, — протянул Ян, не выпуская из-под мышки банки с "медом". — Хасл, ну-ка открой...

Но Хасл не успел — дверь в пассажирский отсек оворилась изнутри.

Рин, помятый пуще прежнего, держал в одной руке надкушенный энергетический батончик, который, по всей видимости, взял из чьего-то сухпайка, и жевал.

Молчание обеих сторон длилось секунд тридцать.

— Тобиас?.. — наконец спросил Ян ничего не выражающим голосом.

Хасл на фоне начал свирепеть.

Кей с ужасом смотрела то на Рина, то на тело в углу.

Виктор вздернул брови, а Чед хмыкнул.

— Он жив, — произнес Рин, кивнув на Тобиаса. — Я тут. У нас вышла... небольшая размолвка.

Кей пришлось приложить немало усилий, чтобы удивление на ее лице не сменилось чем-нибудь еще. Страхом там, например. Ужасом. Или яростью.

Рин тут. Он не ушел. Он знал, что идти ему некуда, и что если он убежит... он не убежал. Но он вырубил Тобиаса... Рин не стал бы делать этого просто так. Он сделал это, защищаясь.

Но зачем... зачем Тобиасу было... Какова была цель?..

Кей тут же вспомнила как будто бы ничего не значащее перебрасывание словами между Хаслом и Тобиасом перед походом в пещеры. Неужели...

Они спланировали это?.. Они хотели проучить Рина? Но зачем им это? Просто так? Или...

Возможно, они хотели посмотреть на ее реакцию, если она вернется, а Рин... Потерянный, неужели они все еще не верят в то, что ей нет никакого дела до бывшего мага?

И они готовы пойти даже на такое...

— Вот такой вот ценный урок мы получили сегодня, — нараспев проговорил Ян, поворачиваясь спиной к вертолету и лицом к остальным поглощающим. — Не оставлять бывших элементалистов с одним человеком. Впредь будем умней. А теперь — что стоите? По коням.

Кей, уже забираясь внутрь вертолета, заметила, что Ян остановил Хасла, положив тому руку на плечо.

До нее долетел обрывок фразы: "...остаешься".

Она встретилась с Хаслом глазами на секунду.

Его взгляд, полный холодной злости, объяснял, пожалуй, всё.

Глава 8. Что-то еще

Конечно, на контрасте с больницей в Кетлессе, клиника, куда меня доставили "свои" поглощающие, выглядела выигрышно. Явно более новая аппаратура, аккуратная форма у персонала, показательно вежливое отношение... И я бы злился на них, но сил душевных у меня на это уже не было.

Удивительным мне показалось то, что ко мне пригласили настоящего целителя. Полный, розовощекий мужчина в круглых очках довольно долго щупал мне ребра, перебирая толстыми короткими пальцами с аккуратным маникюром, а когда нащупал то, что нужно, я снова почувствовал боль, от которой потемнело в глазах. Судя по настенным часам, экзекуция длилась минут двадцать. Сам я ощущение времени напрочь потерял. Когда целитель закончил, все внутри гудело, словно вместо костей у меня теперь тугой резонирующий колокол, но дышать определенно стало легче.

Затем целитель принялся за мой вывихнутый палец, и я потерял счет времени еще на пять минут.

Я знал, что остается еще зуб. Да, проклятый отколотый зуб... Опасливо косясь на целителя, я поинтересовался, как насчет зуба и нельзя ли оставить его стоматологам. Целитель ответил, что с его силами тут только новый растить, мол, хочу ли я? Я не хотел. Выслушав мои сдержанные и сбивчивые благодарности, целитель удалился.

Оставшись на какое-то время один, я снова задумался о политике гильдии номер пять.

Итак, значит, поглощающие все-таки сотрудничают с другими магами. Хотя... как целитель может помочь поглощающему? Никак. Стало быть, они пригласили его именно для меня? И вот тут же этот Тобиас, будь он неладен, рассказывает что-то про "место мага у колена"... Да, везде есть свои неадекватные персонажи, но где же правда? Насколько сейчас сильны у поглощающих такие настроения вообще? Мне бы, конечно, хотелось верить, что гильдия номер пять на самом деле не так уж склонна к злодейству в отношении других магов, но что-то как-то после недавнего опыта... Полагаю, по крайней мере часть слухов о них — правда. Тобиас меня в этом убедил. Думаю, внутри гильдии есть те, кто поддерживает подобные взгляды, как есть и те, кто по мировоззрению подобны Кей. Я точно знаю, что она не ненавидит других магов. Более того, я не раз видел, с каким интересом она смотрит на проявления магии. Хотя внешне, конечно, Кей пытается выглядеть беспристрастной.

Кстати о ней — я не видел ее с тех пор, как меня привезли в эту клинику.

После визита целителя закономерно начались магические тесты. Я спокойно, даже с какой-то дурашливой обреченностью прошел их все. Слегка позаигрывал с хорошенькой медсестрой, бравшей кровь из вены, скорее от скуки, чем из настоящего интереса, зная, что таких идиотов, как я, у нее в день по десять штук. Не скривившись, выпил проявляющее зелье — но нет, к этой мерзости решительно невозможно привыкнуть. Мало того, что вкус невыносимый, а консистенция напоминает забродивший кисель... После приема внутрь тебя сначала словно выворачивает наизнанку, потом тут же бросает в холод, затем в жар, потом снова выворачивает... В итоге древние чары, вплетенные в сам состав проявляющего зелья, материализуют перед проверяющим что-то вроде знака, говорящего о том, какой маг перед ним. Но, очевидно, во мне проявлять было нечего.

Когда меня вели на еще один тест, я краем глаза заметил в конце ярко освещенного коридора умилительную сцену. Точнее, сцена была, скорее, сомнительная, но, если бы я не знал того, что знаю...

Замотанный бинтами, щедро обклеенный пластырем Тобиас со снисходительной улыбкой обнимал какую-то девушку с недлинными вьющимися волосами тусклого рыжеватого оттенка. Ни дать ни взять, воссоединение влюбленной пары после долгой разлуки. Объятия кончились, и стало ясно, что девушка — вовсе не девушка, а юноша, показавшийся невысоким в сравнении с приятелем.

Я обнаружил внутри себя злость, клокочущую где-то в отдалении, словно буря на горизонте. В голове пронеслись мысли о том, что легковато он отделался... Но ладно. Надеюсь, больше наши пути не пересекутся. Никогда.

К счастью, обо мне вспомнили и препроводили в следующий кабинет.

Томография мозга, похоже, тоже не дала никаких особых результатов, хотя, насколько я понимаю, расшифровывают ее не мгновенно.

Далее у нас случилась долгая беседа с психиатром, но ничего нового во мне не раскопали. Акцентуации те же, в целом — здоров.

Закончился марафон медосмотра к вечеру, и меня препроводили в одиночную палату, куда через некоторое время принесли вполне сносный ужин. Да, все это время двое незнакомых мне поглощающих всюду сопровождали меня и врачей, очевидно, приставленные ко мне на всякий пожарный. Они профессионально молчали большую часть времени и так же профессионально сливались со светлым больничным фоном, несмотря на то, что одеты были в современную черную форму гильдии поглощающих.

К исходу дня я наконец поинтересовался у них, когда меня намереваются выпускать. Но эти парни были суровы. Промолчав, они вышли из палаты, оставив меня наедине с выключенным телевизором и зарешеченным окном, выходящим во внутренний двор клиники.

Пейзаж был, конечно, довольно унылый, но этим он вполне гармонировал с моим настроением.

Перед сном я думал о том, что так и не поговорил с Кей. В вертолете все время мы были так близко, но... не было никакой возможности пообщаться хоть как-то. Теперь, из-за всех этих перипетий мне хотелось просто обнять кого-нибудь, пускай это и малодушно. Например, ее. Желание ощутить поддержку от женщины, а не восприятие ее лишь как источник плотского наслаждения — может, это и есть одна из граней настоящей любви? Мне это виделось так же гранью собственной слабости, и потому это свое желание было сложно принять, и я гнал его прочь, убеждая себя, что хватит с меня больничной подушки.

Я заснул быстро, утомленный этим будто бы нескончаемым днем.

Наутро мне выдали мою одежду, документы, телефон, деньги и ключи от дома. Но приставленные по мою душу поглощающие никуда не делись. Они сопроводили меня к машине, припаркованной у парадного входа клиники, и повезли куда-то еще. Кварталы сменялись один за другим, и я, в принципе, понимал, куда мы едем. Вскоре мы оказались на одной из городских окраин, где расположился упакованный в блестящее стекло местный офис поглощающих.

Настроение у меня было уже чуть лучше вчерашнего, но почему-то обострилась тревога. Ее не заглушало пение птиц и шепот ласкового ветра, теплого не по-осеннему, и чем ближе мы подходили к зданию, тем сильнее она становилась.

Внутри офиса мои конвоиры как-то сами собой расформировались, указав напоследок на лифт и сообщив, что Ян Фредек ждет меня в своем кабинете на третьем этаже. Я, слегка оторопев от так резко предоставленной свободы, проследовал к лифту, сдерживаясь и не слишком разглядывая то, чем же дышит офис поглощающих. Кажется, местные работники тоже изо всех сил сдерживались, чтобы не разглядывать меня. Что ж, их можно понять. Все же, я маг, пусть и бывший, и по мне это видно. Полагаю, такие, как я, тут редкие гости.

Лифт спустился со второго этажа и быстро отвез меня на третий. Я прогулялся по недлинному коридору прямо, уперся носом в деревянную дверь с именной табличкой, постучал. Не дождавшись ответа, открыл.

Ян Фредек, расположившись на кожаном кресле за крупным дубовым столом, читал газету, развернув ее широкое полотнище так, что оно полностью закрывало его лицо. Я на секунду подивился такой старомодности. Кто нынче газеты выписывает? Но тут же увидел на столе тонкий закрытый ноутбук. Ладно, я уж было думал, что Ян ограничивается одной печатной прессой. Это было бы действительно странно.

В углу возле окна обнаружилась крупная, и, кажется, довольно старая собака, судя по всему, овчарка. Она задумчиво мусолила какую-то свою игрушку, похожую на кусок толстого каната, связанного узлом.

— Проходи, не бойся, — Ян Фредек, наконец, оторвался от газеты и изобразил широкую улыбку, подавшись вперед и сложив руки замком. — Садись.

— Доброго дня, — произнес я, занимая предложенное место.

Больше говорить ничего не стал, уставился на Яна, ожидая.

Тот приподнял брови:

— Кофейка?

— Ну, почему б и нет.

"Шеф" поглощающих нажал на кнопку коммуникатора и попросил кого-то принести кофе. Затем принялся рыться в бумагах на столе.

Я, осматривая обстановку и самого Яна более внимательно, задумался, почему он привез меня сюда, а не в столицу? В жизни не поверю, что это — их основной офис.

Впрочем, кабинет не выглядел нежилым. В нем было довольно комфортно. Интерьер хороший, располагающий, не крикливый: мореное дерево, полутьма, на стенах — акварельные пейзажи в тонких рамах, окна обрамляют прямые, однотонные портьеры. Пыли я тоже особо не заметил. Ну, понятно, тут убираются... Но все же, все же. Я так и не могу поверить, что до меня снизошел глава целой гильдии. По моим представлениям, если он все-таки глава — то должен принимать как минимум в офисе в столице. Впрочем, может, тут у него еще какие дела. Спрошу потом у Кей, как это все устроено.

Если мы, конечно, встретимся.

Если...

— О чем задумался? — весело спросил Ян, очевидно, найдя искомое. Постучал по столу бумагами, выравнивая стопку. — Возрадуйся же: судя по тестам, ты совершенно чист, и, в общем-то, можешь идти домой.

Я на долю секунды замешкался.

— Вот... как.

— Да. Все твои результаты говорят о том, что ты ничем не отличаешься от остальных элементалистов, не пожелавших делать повторную пересадку зерна.

Я не нашелся, что ему ответить. Просто смотрел на него, на автомате пытаясь определить настоящий возраст. Лет пятьдесят? Ян Фредек был довольно жилист, что его молодило наравне со светлым оттенком волос, которые обычаем седеют достаточно незаметно. Через густую правую бровь у него шел шрам — классический такой, некоторые юнцы выбривают себе брови специально, чтобы сымитировать что-то подобное. И вот эти самые брови со шрамом сошлись над переносицей, а я сосредоточился на вмиг посуровевшем взгляде Яна Фредека.

— Но, Рейнхард, я решил поговорить с тобой лично. Если не считать тот момент с вашим побегом на озере Явер, ты всегда сотрудничал с нами. Надеюсь, и сейчас ты не станешь лгать.

Я поудобней устроился в гостевом кресле:

— Что вы хотите знать?

— Ну, для начала...

Ян замолк, когда за моей спиной приоткрылась дверь — судя по звуку. Кивнул кому-то — и рядом со мной поставили чашку кофе с маленьким печеньем на блюдечке. Я коротко поблагодарил секретаршу, или кем была эта девушка, и снова взглянул на Яна. Тот продолжил:

— Так вот, я бы хотел услышать твою версию событий.

— Вам с какого момента начинать? — участливо поинтересовался я.

— Было бы неплохо с самого начала. Как ты оказался в Варзау, например.

Вот это опасный момент. Конечно, он потом сверит мои показания с показаниями Кей. Но ведь мы с ней не обсуждали ничего... И мне нужно самому решить, буду я сдавать Найка и его амулеты или нет. С одной стороны — я не слышал, чтобы кто-то еще владел подобной магией, а значит, она вряд ли может быть запрещенной. С другой стороны — с поглощающих станется. Что, если, раскрыв суть, я подставлю Бродяжку? С третьей, я не знаю, насколько Ян осведомлен о Найке. Может, он в курсе всего, так зачем мне юлить?

— Тебе помог попасть туда так называемый Мартин Майн? — спросил Ян, не дождавшись моего ответа.

— Эм... что? — переспросил я, сбитый с толку.

— Я спрашиваю, как ты попал в Варзау и не помогал ли тебе Мартин Майн, — повторил Ян.

— Да нет, мы как-то... своими средствами обошлись, — ответил я. — Мне помог Тихомир Одиш. Ну, знаете, у него есть машина. Он... любит путешествовать. И... увлекается достопримечательностями. В общем, я оказался там случайно.

— Ясненько, — Ян очевидно мне не верил. — А дальше?

Вздохнув, я стал рассказывать. Об остальном врать мне особого резона не было, в детали я слишком не вдавался. Попытался как-то корректно рассказать про ритуал... почувствовал себя на приеме у врача-венеролога. Затем рассказал про Тобиаса, упустив тот момент, что насилие обещало быть несколько сексуальным, и то, что справиться мне помогло что-то неведомое и явно сверхъестественное.

Да. По мере того, как слова складывались в готовую историю, в голове моей сама собою выкристаллизовывалась все более полная картина произошедшего. Некоторые белые пятна, имеющиеся в ней, меня заметно смущали, а именно, те события, что не поддаются внятному, рациональному объяснению.

Все же Ян вызвал меня не зря. Если я расскажу ему все... вряд ли уйду отсюда домой, скорее всего полечу со свистом обратно на койку в поликлинике.

Ян Фредек, дождавшись окончания истории, еще раз проглядел бумаги, потом посмотрел на меня:

— Что ж, благодарю. Имею еще один вопрос: когда ты лежал в больнице в Малом Версусе... Было ли там что-нибудь необычное?

Я замешкался.

— Малый Версус это..?

— То место, куда вы с Катериной пришли.

— Ах да. Нет, после того, как выпил ту воду... Я, кажется, не приходил в сознание до самого Кетлесса. И ничего не помню.

— Хорошо... Наверное, тебя волнует судьба Тобиаса, — Ян ласково улыбнулся.

— Да не то что бы...

— Не волнуйся, он будет оштрафован и определенным образом наказан. К тебе претензий нет. Надеюсь, и у тебя претензий нет тоже.

— Да я...

— Но, что касается твой судьбы как таковой — ты нам все еще интересен, и так или иначе мы будем неподалеку. Так что ступай домой, занимайся своими делами, но будь готов в случае чего сотрудничать. Идет?

— Звучит приемлемо, — ответил я с фальшивой улыбкой, поднимаясь из-за стола. — Благодарю за целителя. Он весьма так... подлечил.

Выйдя из офиса поглощающих, я, еще раз поглубже вдохнув удивительно теплый осенний воздух, отказался от новой поездки в одном из их классических черных автомобилей и слегка прогулялся до ближайшей остановки. Конечно, "слегка" оказалось чуть более долгим, чем я рассчитывал, но пройтись по обочине, поглядеть на пригород и поразмышлять о жизни я был обязан самому себе.

Прогулки пешком вообще способствуют пониманию происходящего.

Впрочем, наверное, оно должно быть чуть менее странным, чем то, что происходит со мной.

Итак, Ян спросил про "необычное" в Малом Версусе. То есть, там было еще что-то необычное, кроме описанного мною ритуала? Затем у нас идет... потасовка у вертолета в Варзау. Та необычная метель... откуда она взялась? И как я сумел вывернуть себе палец? Ну ладно, это я могу списать на прошитые чтецами навыки боя. Хотя, отношение к бою тут весьма сомнительное. Или, может, так проявилась память предков? Но как-то до этого она таким образом не проявлялась... До того момента это всегда были лишь знания, и никогда — действия. И еще тот нелепый момент с закрытой дверью... Но он настолько незначителен, что я даже не знаю — стоит ли вообще учитывать его?

Интересно все же, как там Кей? Может, стоит ей позвонить, раз уж я теперь на свободе? Я взглянул на телефон. Аккумулятор был почти полностью разряжен, и я сунул аппарат обратно в карман, чувствуя мерзкое такое облегчение.

Ну вот, дожили. Я боюсь ей звонить, как будто бы мне шестнадцать. И вроде бы мы нормально общались всю дорогу... Ну, то есть, я вполне себе представляю нас друзьями. Мне кажется, она не станет бросать трубку и отказываться говорить со мной. Да, она отталкивает меня как... романтический интерес, это так и есть, но что такого, если я просто позвоню ей? В конце концов, я ж даже "спасибо" не сказал... И еще мне иррационально хотелось извиниться за то, что ей пришлось видеть в Малом Версусе.

Ну, и сверить версии рассказанного Яну тоже было бы неплохо для душевного успокоения.

Я добрался до остановки, приютившейся между полем и довольно высоким склоном. Невдалеке сияла белым одна из церквей Потерянного, спрятавшаяся среди уже облетевших тополей. Автобус я ждал недолго, и первый же попавшийся оказался междугородним, из тех, что охотно подбирают безбилетных попутчиков.

Кей, скрестив руки на груди, старалась смотреть сугубо вперед. Она расположилась на третьем ряду справа от цетра большого экрана, сейчас выключенного.

Помещение зала для совещаний было почти полностью забито галдящими коллегами.

Согнали всех, кого могли, даже тех, кто числился в запасе.

Вот уже час Ян Фредек и еще несколько шишек помельче распинались о том, что маги не дремлют и плетут коварные козни, чтобы вернуть себе былое могущество, и что гильдии номер пять надобно постоянно быть во всеоружии и готовыми к чему угодно.

В общем, ничего нового.

Сейчас же был перерыв, и Кей нетерпеливо ждала его окончания. Случилось так, что она прекрасно слышала, о чем судачат две офисные работницы за ее спиной. Дамы не стеснялись и вовсю обсуждали ее, ее волосы, фигуру, и, конечно, казалось бы уже отгремевший слушок про ее отношения с Рейнхардом, мать его, Даблкнотом.

Было бы что обсуждать, ну в самом деле. В такие моменты особенно хочется таки сотворить все то, что тебе приписывают — чтобы обидно не было и полоскали за дело, хотя бы.

Кей ощущала, что если Ян или кто-нибудь еще сейчас же не заговорят снова, она развернется и... и...

Но вскоре дамы сменили тему и принялись обсуждать не менее жареные слухи о том, почему не вернулся Хасл.

Пауза затягивалась. Кей уткнулась глазами в телефон, решив почитать что-нибудь, раз такое дело. Но стоило выйти в сеть, как в зале снова появились Фредек и еще несколько управляющих помладше званием.

Поглощающие загалдели чуть активней, пошикали друг на друга и довольно скоро в помещении наступила тишина.

Ян подошел к микрофону, прочистил горло и, осмотрев еще раз присутствующих, продолжил:

— И в заключение... чтобы вы не утруждали себя пустыми предположениями, разъясню судьбу Хасла Ватерфайра и остальных. Хасл заменяет Катерину Берсу, самовольно

покинувшую пост, близ Кетлесса. Точное место дислокации засекречено по очевидным причинам. Лейтенант Тобиас Пэриш понижен в звании до младшего лейтенанта за несанкционированное применение силовых методов убеждения к конвоируемому не-магу. Что касается Катерины Берсы... — Ян сделал паузу. Кей показалось, что весь зал каким-то невероятным образом смотрит точно на нее, даже те люди, которых загораживали колонны. — Катерина отправляется в экспедицию на гляциологическую станцию Остар. Если уж она не может усидеть на месте, полагаю, такое использование ее умений принесет пользу нам всем. Да-да, я слышал, вы хотели кидать жребий. Что ж, вам не придется.

Поглощающие заметно оживились, обрадованные такой замечательной новостью.

Кей сползла со своего стула чуть ниже, придавленная ею. Гляциологическая... Это что-то про лёд? Неужели снова на север?!

Но Ян не закончил. Он еще какое-то время размусоливал организационные вопросы, назначил кое-кого на внедрение в группы "крашеных", заметно активировавшихся в последний месяц, и напоследок сообщил, что переговоры с церковью по поводу лже-Потерянного ведутся с переменным успехом. Затем попрощался, предоставил слово местным начальникам и сгинул в одном из выходов из зала совещаний.

Кей послушала-послушала Танета Белового, а потом, с каменным лицом извиняясь перед коллегами за, возможно, отдавленные ноги, выбралась в проход между рядами и решительно направилась прочь из зала. Конечно, такое поведение тоже не поощрялось, но ее спасло то, что в самом зале было темно, а Танет затронул весьма волнительную тему заработной платы.

Чувствуя, как от нарастающей ярости темнеет в глазах, Кей выскочила за двери, пронеслась через несколько пустующих коридоров и вызвала лифт. Лифт спускался, на ее взгляд, чрезмерно неторопливо. И так же по-черепашьи он принялся подниматься, а потом медленно-медленно распахнул металлические створки.

Стремительно преодолев расстояние от лифта до деревянной двери, Кей практически ворвалась в кабинет Яна Фредека, чуть ли не меча молнии из глаз.

— О, приветики, — обернулась на шум Аяла Фредек, сидящая на отцовском столе, подпиливая ногти. — Ты вернулась? А что-то папка мне не сказал. Все в порядке?

— Привет, — Кей прошла вперед и плюхнулась в гостевое кресло. — Да тут... ладно, в общем-то все в пределах нормы.

— Но ты не выглядишь так, будто все хорошо, — Аяла отложила пилочку. — Рассказывай.

— Насколько я успела понять, твой отец, долгих ему лет жизни, собрался снова засунуть меня куда-то на север. Нет, я, конечно, хорошо справляюсь, вроде бы, и холода не боюсь, но сколько можно-то?

— А куда?

Кей достала из кармана телефон и принялась открывать карту.

— Что-то про какую-то станцию.. Ост? Эст? А, Остар. Ага, вижу... Потерянный меня забери, это ж еще севернее Кетлесса!

— Ну ничего себе, — Аяла потянулась, чтобы забрать у Кей телефон и ознакомиться с картой. — Да уж... За что тебя так? Хочешь, я с ним поговорю?

— Не надо, — Кей приняла телефон обратно. — Лучше скажи, где он сам? Хочу посмотреть в его ясные очи прежде, чем он отбудет в столицу.

— Кажется, у тебя есть все шансы, — Аяла спрыгнула со стола и бегом направилась к открывающейся двери кабинета.

Кей вывернулась, чтобы взглянуть на то, как дочь чмокает Фредека в щеку.

— Пап, тут к тебе Катерина. Ты уж не будь с ней слишком строг. Может, найдете какую-нибудь станцию поюжнее? Ладно, я побежала. И да, — она обернулась, — Кей, мы обязаны прошвырнуться по городу, пока ты не уехала, я тебя видела, ты не отвертишься! Звони!

— Ладно-ладно, — Кей помахала ей рукой.

Аккураная, хоть и довольно крупная блондинка Аяла Фредек дружила с Кей с самой школьной скамьи. Дружила именно Аяла и именно с Кей. Кей искренне не понимала, зачем она нужна этой весьма успешной, красивой, самодостаточной и, главное, женственной девушке, при том, что их проблемы и интересы совпадали исчезающе редко. Аяла была той, кто звонит Кей и зовет на разные мероприятия, на дурацкие распродажи или просто погулять. Со временем отбросив идею о том, что Аяла просто желает покрасоваться на ее фоне, Кей решила, что ну... такой вот эта Аяла Фредек человек. Кей казалось иногда, что в ней Аяла находит какую-то безопасную отдушину. Мол, что-то все-таки есть в ней такое, чего Аяле не хватает в ее обычном окружении. Может, это флер хулиганства, может, прямота и простота. Иногда они собирались в квартире у Кей, заказывали пиццу, брали дешевое сладкое вино и несколько дамских ликеров, смотрели кино разной степени глупости, курили на балконе... понятно, обычное времяпрепровождение Аялы отличается от такого раздолбайства кардинально.

И именно эта странная, немного односторонняя дружба позволяла Кей общаться с Яном Фредеком чуть более панибратски, чем остальным.

Однако, что касается рабочих вопросов — Ян всегда был непреклонен, и умело разделял подругу дочери Катерину и сержанта Берсу.

Закрыв дверь кабинета, Ян Фредек проследовал к столу и занял свое место напротив Кей.

— Ну, — сказал он и замолчал, предоставляя ей слово.

Кей набрала в грудь воздуха и... выдохнула. Какое-то время смотрела на Яна.

— Катерина, если тебе нечего сказать...

— Вообще-то я пришла уточнить детали задания.

— Действительно, зачем ждать инструкций на почту, если можно поотнимать время у непосредственного начальства.

Кей нахмурилась, подалась вперед, решив не играть:

— Ян Вениаминович, а вы действительно ничего более интересного для меня придумать не могли? Ну почему опять — север?..

— Ты помнишь легенду о мотыльке? — неожиданно спросил Ян.

Кей моргнула:

— Э-э... к... какую легенду? Нет... вроде не помню.

— Эх, жаль Аяла ушла, она эту сказку в детстве очень любила, — Ян поднялся, подошел к окну и зачем-то прикрыл жалюзи. — Расскажу вкратце.

Включив настольную лампу и запустив ноутбук, он продолжил:

— В общем... Давным-давно, когда нынешних магов еще не было и в помине, один великан принялся крушить местные горы, леса, поселки... ну и что он там еще по пути нашел. Но люди знали, что, согласно пророчеству, летает где-то одна, особенная бабочка, которая, сев великану на нос, способна его успокоить.

— Звучит довольно бредово, — поделилась Кей. Она была как-то не очень настроена слушать сказки, но Ян уже начал. Стало быть, придется терпеть. — А как насчет армии с катапультами там, требушетами?

— Ну, это ж сказка, — пожал плечами шеф. — Так вот. Проблема была в том, что та единственная бабочка оказалась раздавлена сапогом кузнеца, который шел по своим делам из одной деревни в другую.

— Но как об этом стало известно? — Кей прищурилась. Ян одарил ее таким взглядом, что ей пришлось замахать руками: — Ладно-ладно, молчу, сказка так сказка.

— И вот, местные короли издали указ, по которому люди должны были отрядить специальных ловцов бабочек, которые, в свою очередь, должны были выпускать своих крохотных пленниц на великана. Люди приступили к выполнению задания. Выпущенные бабочки великана впечатляли не очень, и он продолжал громить города и деревни. Но один из ловцов подумал, что надо все-таки посадить бабочку именно на нос. И, воспользовавшись случаем, этот ловец (юноша или девушка — неизвестно) принялся забираться по великаньей ноге. А великаны были мощными, но довольно медленными, словом, забраться ловцу удалось. И вот, ловец садит бабочку на нос великану. Великан видит бабочку, а заодно и ловца. И перестает буянить. Почему? А потому что оказывается, что он попросту был близорук и не видел, что убивает людей. А когда сумел рассмотреть, понял, что не очень-то люди отличаются от великанов, более того, ловец тот описывается как "прекраснейшее существо из всех, что великан видел". Ну и вот... Наш великан испытал, скажем так, эмпатию.

— А мораль? — поинтересовалась Кей.

— Мораль очевидна и удивительно элементарна, — мягко заверил Ян. — Но нас она, скажем прямо, не интересует совсем. Нас интересуют сохранившиеся очень древние образцы вмерзших в лед бабочек вида "парусник залмоксис", которые, судя по последним данным, связаны с этой легендой напрямую. И именно за ними тебе предстоит отправиться. Сумку-холодильник выдадут, не беспокойся.

Кей сидела, несколько огорошенная.

— То есть... пойти туда и привезти оттуда вмерзшую в лед бабочку?

— Так точно.

— Ну, звучит довольно просто, — Кей задумчиво перегнула брови. — И довольно скучно.

— Не боги горшки обжигают, — Ян откинулся на спинку кресла. — Чтобы ты понимала, это — лишь первое твое задание из нескольких подобных. Раз тебе не сидится на месте — побудешь курьером. Но учти, эта "доставка" имеет крайне высокий приоритет. В Остар выедешь через неделю. Эту неделю потрать на то, чтобы решить все свои дела здесь. И я имею в виду дела с Рейнхардом Майерсом в частности. Попытайся убедить его, чтобы он не шел за тобой еще и туда. Там будет... действительно холодно. Я читывал, что доходит до минус пятидесяти...

Кей показалось, что она стремительно багровеет от ядреной смеси стыда и гнева.

— ...а он нам нужен где-нибудь здесь, живой и никуда не вмерзший.

— Но шеф... — Кей поднялась. — При чем тут...

— Сержант Берса, приступайте к исполнению.

Взгляд Яна был строг, а тон не предполагал никаких возражений.

Кей замешкалась на секунду, понимая, что слушать ее никто больше не собирается, а после ответила твердо:

— Ясно. Понятно. Решить все свои дела. Я разберусь с этим.

Я иду сквозь ночь. Над моей головой — полное небо звезд. Небо словно готово вот-вот сорваться и закружиться. Внизу звезд нет. Я иду по руслу реки, я иду против течения. Дно отчего-то мягкое, пологое, словно песчаный морской берег. Вода холодная настолько, что кажется, будто ноги омывает жидкий лед, прожигающий до кости.

Я касаюсь пальцами острых листьев склонившихся над водой тонких, высоких трав. С двух сторон у этой реки крутые берега, ближе к воде они поросли осокой, а выше — пышным, колючим терновником.

Они утопают в черной клубящейся мгле.

Я понимаю, это условность.

Я не должен бежать, я не имею права сворачивать.

Мой путь — вон он, против течения, к истоку реки.

Мне кажется, что на моих плечах растет зеленый мох, и множество мелких цветов покрывает его мерцающим узором-сплетением, образуя мне одеяние. Тяжелый, длинный плащ тянется позади меня, влекомый стремительным потоком.

На секунду я кажусь себе корягой, навсегда застывшей в русле реки.

Оставив за собой этот образ, словно полупрозрачный призрак, я иду дальше, в черную тьму из черной тьмы.

И, словно упавшая с неба звезда, впереди разгорается белым какой-то неясный свет.

Свет перерастает в размытый образ, в переливающийся искристый огонь, похожий на материализовавшуюся игру цветов внутри лунного камня.

Свет этот недостижим. Я не пытаюсь идти скорей, я знаю, что все равно приду к нему. Но не сейчас.

Я просыпаюсь.

Резко, как будто бы меня вытолкнули из сна, сажусь на кровати, смотрю в темноту за окном, не понимая, кто я и где я.

Через мгновение, показавшееся вечностью, приходит осознание: я дома.

Со стен, чернея в полутьме, на меня смотрят выцветшие на солнце портреты старых, почти позабытых кумиров. Тишина. За окном мерно качается на ветру фонарь.

Я нашариваю рукой переключтаель и зажигаю настенный светильник.

Да, надо, наверное, убрать эти дурацкие плакаты со стен. Пускай комната будет просто белой. Но это потом.

Сколько я спал? За окном ночь... График опять сбит. Ну да, придя домой, я вымылся, заказал еды, смел все заказанное подчистую, не особо различая вкус, и тут же заполз под одеяло, не имея желания даже проверять почту.

Со мной еще пытались говорить хозяева дома, но я очень попросил их немного с этим повременить. Кажется, они пошли мне навстречу.

Ладно, пожалуй, на данный момент сон — тоже не самое безопасное место. Хочется мне того или нет, но придется разбираться с насущными проблемами.

Потирая глаза, я направился в ванную комнату. Сполоснул лицо холодной водой, особо не вглядываясь в свое отражение. Разыскал в шкафчике зубную щетку, нашел там же почти закончившуюся пасту, принялся чистить зубы.

Тут уж пришлось на себя посмотреть.

Итак, вид у меня был все еще помятый, волосы, высушенные без фена, выглядели прискорбно. Впрочем, для человека, пережившего все то, что пережил я за такой небольшой срок — я еще красавчик. Да и вообще. Пожалуй, совсем испортить это лицо будет сложно. Даже если половину физиономии мне слижет огонь, полагаю, оставшейся я все еще смогу вполне эффективно впечатлять кого следует.

Вот только... толку-то.

Я набрал в рот воды, прогнал туда-обратно, наклонившись над раковиной, выплюнул. Вытирая губы запястьем, так как полотенца куда-то подевались, снова взглянул на себя в зеркало...

И замер.

— Здравствуй, — сказал я себе самому.

Точнее, это сказал мой рот.

Но я совершенно точно понимал, что это говорю не я.

"Здравствуй, шизофрения!" — хотелось ответить мне, но вместо этого мой рот снова заговорил:

— Ты не сошел с ума. Все в порядке. Тихо.. спокойно. Не пробуй сопротивляться. Мы скоро уйдем.

По спине прошел холодок. Я мгновенно понял, что влип. Еще не ясно, во что и как глубоко, но... то, что происходит — это какая-то дикая, опасная хренотень.

Для верности по мне еще раз прокатился табун мурашек, как будто бы прошлых было недостаточно, и я попытался ответить как бы самому себе:

— Кто ты? Ч... что ты такое?

— Это хороший вопрос, — ответил я же. — Очень хороший вопрос. Пока что... пока что прими совет: лучше тебе никому о нас не рассказывать. Вполне вероятно, что это — вопрос жизни и смерти.

Я начал пятиться от зеркала. Уперся в стиральную машину. Закрыл глаза.

И тут же открыл их снова — против своей воли.

— Нам трудно управлять тобой, — произнесло... оно. — Пока что. В зеркале удобнее видеть нас. Мы станем сильней. Позже. Но мы говорим с тобой здесь и сейчас для того, чтобы ты знал: следующий сон будет явью. Это будет по-настоящему, просто... пока нам удобнее так.

— Ч... что т... ты... вы такое? — смог выдавить я.

Замер, ожидая, что сейчас снова лишусь воли. Но... когда через минуту "я" ничего себе не ответил, то настоящий я понял, что все прошло.

Я медленно подошел к зеркалу, ощупывая лицо.

Что это было?

Нет, это действительно шизофрения! Да? Нет? Но ведь врач сказала... я здоров. Ну там, акцентуации есть, но не болен.

Мать вашу, что это было?

Что делать? Кому звонить? Знакомому чтецу? Вроде бы, Амберовичу можно доверять... Так, нет, стоп. Они... оно? Голос был один, но называл себя в множественном числе... Ну да, это же мой голос, откуда взять несколько? Они сказали, что никому... как это никому? Стоп-стоп, неужели... неужели это и есть то, что искали во мне поглощающие? Неужели это — следствие всего произошедшего... ритуала... или что там еще было... и...

Стоп. Надо успокоиться. Пока что это — единичный приступ. Сейчас я полностью контролирую себя.

Я вышел в свою комнату, взялся за телефон. Пальцы дрожали. Одиннадцать часов ночи. Великолепно.

А вдруг это кто-то из предков решил отжать себе тело? Как-то мы об этом не подумали, когда впитывали их знания. Но ведь... чисто теоретически... такое возможно?

Спокойно. Мне действительно нужно... взять себя в руки.

Например, можно начать с того, чтобы пойти вниз и налить себе чая.

Да, какого-нибудь чая... С ромашкой же успокаивает, вроде бы, да? Верно, должен успокаивать. Сладкий чай с ромашкой. И чего-нибудь еще сладкого.

Я, быстро натянув в пару к пижамным штанам первую попавшуюся футболку, вышел из комнаты. Быстро пересчитал голыми пятками ступени винтовой лестницы, пролетел темный коридор, вышел на кухню, включил свет и...

Я ничего не сказал, увидев то, что предстало передо мной. У меня просто слов не нашлось.

После того, что случилось в ванной комнате, удивить меня было непросто.

И хотя поздние гости на пару с хозяевами, наверное, пытались — у них вышло... не очень. То есть, вышло, конечно, но эффект был явно не тот.

Итак, стоило мне включить в кухне свет, как я увидел хозяйку дома и ее мужа, чинно восседающих за кухонным столом. Светлана Юрьевна и Арнольд Борисович были, конечно, какими-то слегка бледноватыми, но в целом выглядели нормально. Что они там делали без света — ума не приложу.

Тут же, вполоборота ко мне, расположились еще двое.

Я узнал их. О, я их узнал.

Слева сидел юноша со светлыми волосами, собранными в пучок на макушке и выбритыми на висках. Он был одет в голубую толстовку с капюшоном. В прошлый раз я видел его в деловом костюме, а до этого — в потертой, запыленной мантии. Юноша глядел на меня открыто и приветливо, глаза его были темными и слегка раскосыми.

Человек справа от него смотрел иначе. Это был внимательный, пронзительный взгляд, лукавый и хищный, неприкрыто жадный, чуть ли не театрально наигранный. Красные волосы этого второго были чересчур красными и чересчур длинными. Его уши были чересчур острыми. Его одежда была неуместной, как неуместен сценический костюм и грим на обыкновенной человеческой кухне.

— Наверное, мы должны еще раз представиться, — проговорил светловолосый юноша. — Меня зовут Айра, а это — Мартин Майн. И да, хозяева дома хотят поговорить с тобой.

Я перевел взгляд на Светлану Юрьевну.

— Рейни, — заговорила она как ни в чем не бывало, как всегда вежливо и с неподдельной заботливостью. — Ты прости, но мы вынуждены прервать договор об аренде.

— Вот это еще почему? — не удержался я.

— Мы нашли у тебя наркотики.

— Простите, что?

— Пока тебя не было, мы зашли в комнату и нашли... — продолжил Арнольд Борисыч.

— Бла-бла-бла, и отрезанную человеческую голову, — Мартин поднялся, прошелся по кухне, остановился рядом со мной и смерил горящим взглядом. — Короче, все, Рейнхард, собирай манатки, ты съезжаешь.

— Подождите, какую голову...

— Да никакую голову и никаких наркотиков, это просто... — Мартин потер лоб пальцами. — Ну, просто они будут думать, что нашли наркотики. Знаешь, они ведь всегда думали, что ты наркоман. Подозревали. И не так уж безосновательно, правда ведь?

— Конечно, я ж музыкант, — я криво улыбнулся, говоря отчасти на автомате, параллельно пытаясь сообразить, что происходит. — Всем известно, что музыканты — как правило наркоманы...

— Ну вот видишь, — Мартин приобнял меня за плечо. — Давай, возвращайся наверх, собирай, что особо дорого, и мы отчаливаем.

— Что здесь происходит? — спросил я, начиная злиться, стряхивая с плеча его когтистую руку. — Я... правильно понял... вы... применили к ним...

Со своего стула поднялся Айра и тоже подошел ко мне. Но обратился к Мартину, и голос его звучал серьезно:

— Я пойду с ним наверх, прослежу, чтобы он, собравшись, не удрал в окно. Ты пока тут посиди, с людьми пообщайся.

Потом он повернулся ко мне:

— Пойдем. Я все тебе объясню.

Я выдохнул, сложил руки на груди:

— Ладно. Хорошо. Объяснить все было бы с вашей стороны довольно... уместно.

Мы какое-то время еще постояли на входе в кухню, бестолково мешкая, потом я развернулся и пошел по коридору к винтовой лестнице. Айра последовал за мной.

Когда мы поднялись, я остановился, взявшись на ручку двери. Так, хорошо. Я видел, на что способны эти двое. В Мороке Айра создал нам двери... он высек в пространстве проход из Мира Снов в реальность. И я видел их в зале суда, да. Второй, Мартин... он мгновенно перемещался в пространстве, исчезая в одном месте и возникая в другом. До того, как увидеть такое наяву, я думал, что телепортироваться не может никто. Этого не могли даже маги, жившие до прочтения Тишины. Во всей истории известны лишь несколько случаев... да и то, в книгах говорится о совершенно невообразимых чудовищах, способных на такое. Я же, пускай и был когда-то исключительным чародеем в силу данного Вьюгой проклятия, сейчас совершенно обыкновенен, и, думаю, против этих двоих... Пожалуй, попытка сбежать через окно мне действительно не поможет. И еще же эта дрянь в зеркале...

— Не можешь открыть? — учтиво поинтересовался Айра.

— Задумался о жизни, — ответил я, отворяя дверь и заходя внутрь комнаты.

Айра прошел следом и, осмотревшись, уселся на мое любимое кожаное кресло за столом. Впрочем, это понятно — больше тут сидеть особо негде, у меня в "кабинете" всегда был знатный бардак. Если подумать, большая часть вещей — бесполезный, ненужный хлам. Что-то оставили и забыли друзья, что-то подарили поклонники, что-то сам купил на первый гонорар, думая, что обладание желанным сделает меня капельку счастливее...

Я осмотрел комнату, понимая, что вполне готов проститься с ней. Конечно, мне будет не хватать этого дома. Здешние стены помнят многое: попойки с друзьми, моменты слабости и грусти, мгновения чернейшей тоски... Но я на удивление легко принимаю эту перемену. Наверное, потому, что в сравнении с уже произошедшими она поистине незначительна. Или, что более вероятно, я просто еще не верю в нее до конца.

— Я бы начал с ноутбука, — посоветовал Айра.

Забравшийся на кресло с ногами, одетый в джинсы и эту свою толстовку, он напомнил мне на миг обыкновенного подростка.

— А я бы начал с сумки, — сказал я. — Ну и... жду разъяснений. Вперед.

— С чего б начать...

Пока он раздумывал, я откопал в шкафу вместительный дорожный чемодан. Тоже неплохо.

— Короче, Мартин не любит жить в таких условиях.

— В каких? — я даже отвлекся на секунду от вороха белья. — И какое это имеет отношение ко мне?

Айра помахал в воздухе руками:

— Ну, как бы тебе сказать... вот эти хозяева твои... дом в старом городе... Для пятерых тут места уже маловато. Конечно, можно соорудить небольшое подпространство, или прямой путь в другой дом, но это — лишняя трата сил, зачем оно нам, если можно просто подходящее помещение найти? Ну и неплохо было бы, чтобы рядом с жилищем было озеро, лес...

Я закончил со сворачиванием рубашки и воззрился на него хмуро:

— Какое озеро? Естественные тут мелкие, более-менее нормальное — только водохранилище.

— Вот и мы так подумали, — кивнул Айра.

— Так и при чем здесь я?

— Мы будем жить с тобой какое-то время, — Айра наконец соизволил сказать что-то вразумительное. — А так как этот дом нам не подходит, то ты будешь жить с нами.

Я сообщил ему коротко и нецензурно, что думаю по этому поводу.

— Я понимаю твою реакцию, — Айра явно старался говорить по возможности спокойно и дружелюбно. — Но постарайся войти в положение.

— Может быть, это получилось бы у меня лучше, если бы вы... эм-м, объяснились? Какова суть? В чем причина желания жить со мной? Это какая-то шутка?

— Нет, мы совершенно серьезны. Ты пойми, я тут — как бы переговорщик. Я не владею всей информацией. Я просто должен... как бы... подготовить тебя, объяснить, что ничего страшного не происходит.

— Ага. Двое врываются в мой дом, зачаровывают хозяев, и повелевают мне собрать вещички. Просто красота.

— К тебе никто не применяет силы.

— Это пока, — заметил я, возвращаясь к брюкам и рубашкам.

— Ну... в общем-то, да. Ты прав, — не сразу ответил Айра. — Если Мартину что-то нужно, он своего добьется. И сейчас он желает, чтобы ты жил с нами.

— А вы, что ли... — осекшись, я замолчал, решив, что, пожалуй, лезу не в свое дело.

Айра сделал вид, что последней моей фразы не заметил.

Далее я собирался молча. Сменил пижамные штаны на любимые брюки, кинул в чемодан обувь, пару свитеров, туалетные принадлежности... и остановился возле полки со сценическим барахлом. Пробежался пальцами по золотой тесьме, украшающей мой любимый бархатный камзол. Его сшила Ирвис. Пуговицы я искал и пришивал сам. Оставить его я попросту не имею права.

— Не обязательно брать все, — подал голос Айра. — Возьми сейчас необходимое, потом вернешься за остальным. Скорее всего хозяева не сразу найдут новых жильцов, пара дней в запасе у тебя имеется.

Я развернул камзол, отряхнул от скопившейся пыли. Подумал "почему бы и нет" и, взмахнув золоченым краем, надел, затем выправил волосы из-под ворота, одернул рукава. Перекинул через плечо сумочный ремень и взгромоздил за спину гитару в чехле:

— Ну что. Я вроде бы готов.

Глава 9. Такая работа

Кей, чувствуя, как великолепно мягчайший диван обволакивает ее, как минимум, с трех сторон, принялась снова переключать каналы. Дело было в том, что брат недавно сообразил себе платное кабельное, чтобы, по его словам, "следить за новостями всех стран без цензуры" и "мониторить передачи про сверхъестественное, вдруг там покажут каких незарегистрированных настоящих магов".

Впрочем, довольно скоро Кей дощелкала до каналов с порнушкой, которую там крутили, судя по всему, круглосуточно, и вопрос о целесообразности подключения сам собою отпал. И сами собою мысли двинулись в совершенно ожидаемом, но отнюдь не желанном направлении. Довольно безучастно глядя на прыгающие женские телеса, Кей вспоминала Малый Версус, вьюгу за окном, темную морозную ночь, сквозь которую на раздолбанной "буханке" они мчались из Версуса в Кетлесс, чтобы, значит, поскорее привезти Рина в клинику...

Что это было? Доступа к результатам его гильдейских тестов у Кей не было. Но. Его выпустили. Значит, по мнению гильдии он не представляет опасности для окружающих. Но он все еще представляет опасность для себя. И для неё. Опасность эта заключается в его глупости и недальновидности, в его эгоизме и сумасбродстве.

Шеф, несомненно, прав. Рин может увязаться за ней снова. Кей знала, что у Рейнхарда, вроде как, больше не осталось амулетов. Но что стоит ему найти Бродяжку и попросить еще?.. Он вполне способен на это.

С другой стороны, может, в нем наконец взыграет гордость? Должен же он в конце концов уразуметь, что она — не та, к кому следует применять все эти попытки традиционного завоевания... которые, если по чести, получаются у него весьма криво и наивно.

А с другой стороны... что будет, если он... не пойдет? На этот крючок очень легко попасться. Сначала ты не желаешь непрошенного внимания, отталкиваешь его. А потом, когда внимание отбирают, ты начинаешь чувствовать ломку. О, на это так легко клюнуть. Подобные вещи, кажется, называют еще "нерегулярным подкреплением", и иллюстрируют ситуацию на крысах.

Но нет, человеческая психика сложней и сильней. У человека нет инстинктов, как таковых. Все можно подчинить здравому смыслу, если захотеть.

И это, пожалуй, самое сложное условие.

— Смотрю, ты оценила кабельное, — послышался голос из-за спины.

Кей на автомате щелкнула кнопкой, переключая канал с эротикой на какие-то новости.

-Ой, да ладно...

Выползший из своей комнаты Экс оглядел припухшими глазами развалы недоеденной пиццы на столе, ворох пустых контейнеров из-под какой-то другой снеди и художественно рассыпанный по стеклянному журнальному столику попкорн. Потерев глаза, он уселся на синее вельветовое кресло, что стояло справа от дивана, и поинтересовался:

— Может ты не будешь разводить тут свинарник, как у себя дома?

— Я попрошу. Это и мой дом тоже.

— Ты здесь большую часть времени не живешь.

— Не сыпь мне соль на сахар.

— Я только попросил не плодить антисанитарию. И вообще... разве вы не должны были сегодня идти куда-то с Аялой? Шесть часов вечера, между прочим.

Кей тяжело вздохнула и ничего не ответила.

Щелкнула пультом, заставляя новости смениться видами дикой природы. Потом — снова, и душащий обезьяну крокодил уступил место показу мод. Моды были довольно унылые, и следующий канал явил веселого мужчину, рекламирующего крайне острые керамические ножи, но и он не продержался долго.

Сам процесс переключения каналов увлек Кей, затянул. Она, понимая, что, в общем-то, происходит, совершенно осознанно позволила себе окунуться в это потрясающее состояние тревожной безмятежности, безответственного контроля, судьбоносного сплава по течению. Ты вроде бы что-то делаешь, но при этом ни на что не влияешь и ни за что не ответственен. Брат так же тупо пялился в телевизор, лениво развалившись в своем кресле.

Когда каналы пошли по второму кругу, зазвонил телефон.

Рин?..

Кей протянула руку, разблокировала экран...

Нет, Аяла. Ну да, конечно. Аяла пунктуальна. И настойчива. Она не отступит.

Стандартная мелодия продолжала звучать, Кей медлила.

— Чего не берешь? — спросил брат.

Кей приняла вызов. Оказалось, что Аяла уже села в такси и будет под домом не позже, чем через пять минут.

Страдальчески простонав, Кей отправилась в уборную. Плеснула в лицо воды, посмотрела на себя с обреченностью. Отражение выглядело крайне устало и неряшливо. Понимая, что это не сильно поможет, Кей вернулась в свою комнату и сменила футболку, разыскав боле-менее чистую и целую.

Через три минуты она уже стояла у подъезда, кутаясь в джинсовый плащ по колено, наблюдая, как у тротуара тормозит синий приземистый автомобиль. Аяла, обнаружившаяся на заднем сидении, была румяна и весела. На половине пути оказалось, что, по-первых, отец подкинул Аяле денег на покупки, а во-вторых, у нее созрел какой-то супер-бизнес-план, который Кей непременно должна оценить.

Какое-то время Кей раздумывала о том, зачем вообще Аяле бизнес-планы при таком ее положении, а потом бросила это дело и засмотрелась на пролетающие мимо фонари, сливающиеся в сплошную трепещущую полосу света.

Аяла что-то рассказывала ей, какие-то смешные истории из недавних, жаловалась на то, что собака приболела, а мать в разъездах, а Ян заботиться о старых псах не умеет, что-то про просмотренные на досуге сериалы... Кей поддакивала, обещая обязательно ознакомиться с рекомендованными, но сильно в щебет подруги не вникала.

— Так вот я и говорю, что эта типология шикарна, — уже на подъезде к крупному торговому центру, Аяла повернулась к Кей, и глаза ее сияли. — И я намерена протестировать ее на тебе! А если получится, я смогу консультировать других девушек по поводу стиля. Соберу портфолио....

— Погоди, что? — Кей встрепенулась. — Ты о чем?

— Я тебе полдороги о чем говорю? Я нарыла очень интересную систему, она про типы женской внешности, и, зная теорию, можно подобрать наиболее оптимальный стиль для любого телосложения!

— Так, погоди, я думала ты про то шоу, где дизайнеры соревнуются кто кого... Погоди-погоди. То есть, ты хочешь сказать, что тащишь меня в торговый центр не для того, чтобы у тебя под рукой была страшненькая подружка?

Если бы Аяла могла убивать взглядом, Кей обратилась бы в труп мгновенно.

— Ты дурында, — сказала Аяла. Потом спохватилась и стала подсказывать водителю: — Вот-вот у третьего входа, ага, вон там под вывеской... сколько с нас?..

Следующие полтора часа здравый смысл в лице Кей боролся с расточительностью и задором Аялы, а "шикарная типология" штурмовала высокие стены убеждений вида "меня ничто не спасет".

— Понимаешь, в чем дело, — говорила Аяла, уже обзаведясь гроздью мелких пакетов, — многие худышки совершенно не умеют одеваться. Они думают, что бархатный спортивный костюм с кружавчиками или леггинсы с маечкой в обтяжку делают их королевами и стараться им незачем, они и так прекрасны. Но знали бы они, как их видят настоящие стилисты! Жалкое зрелище!

— Ая, но ведь есть люди, которым все равно...

— Типа тебя? Нет, есть люди, махнувшие на себя рукой!

— Вот эта джинсовая юбка вроде бы ничего, — Кей, отчаявшись спорить, решила слегка подыграть.

Аяла сделала большие глаза:

— Даже не думай!

— Ну почему все хотят меня исправить?..

— Все — это кто? — Аяла насторожилась.

— Никто, — Кей провела пальцами по краю дурацкой футболки с котиками. — А как тебе эта? Весельенькая вроде.

Ответом ей был взгляд, полный укора, и протянутый темно-синий машинной вязки жакет с рукавами из искусственной замши.

— Ну не нужно мне все это, — уныло ответила Кей, примеряя жакет. Он оказался коротковат в рукавах. — Я скоро еду на север. Снова. Термобелье, пуховик, ушанка.

— А для себя? — возмутилась Аяла.

— Что для себя?

— Ну, на севере это не нужно, ладно, но ты же вернешься? Да и на север ты едешь не завтра, а в конце недели, неужели тебе обязательно надо ждать, пока ты закончишь все свои дела для того, чтобы сделать что-то хорошее для себя?

"И правда", — подумала Кей.

Глядя, как Аяла перебирает тонкие кожаные ремешки, Кей задумалась о том, не откладывает ли она на потом не только покупку одежды, но и... вообще всё. Жизнь, например.

Ну, один разговор — как минимум. Если так дальше пойдет, разговаривать с Рейнхардом, как наказал Ян, придется в последний день, когда некуда уже будет деваться. А до тех пор...

Примерно через полчаса они вышли из торгового центра, обвешанные покупками, причем Кей несла половину добычи Аялы, так как сама обзавелась всего одним пакетом с несколькими футболками. Кей смиренно шла за Аялой, пребывая в странном состоянии с трудом пойманной уравновешенности и вовсе не желая ничего решать. Аяла, в свою очередь, намеревалась найти местечко потише, и чтобы там непременно подавали мясо и коктейли. Ночной город бодрил морозцем, осень казалась одновременно и весной, и ранней зимой, и Кей чудилось, будто бы время слегка растянулось, а то и закольцевалось вовсе, и это было скорее хорошо, чем плохо.

— Кстати, как там твой наблюдаемый? — спросила Аяла, выводя Кей из транса.

— Ты все-таки задала этот вопрос, — хмуро ответила та.

— Да я так, — Аяла кивнула за спину, — афишу прошли, вот я и спросила...

Кей не стала оборачиваться.

Впрочем, помогло это ей не особо. Следующий же забор оказался обклеен одинаковыми рекламными постерами, словно холодильник заядлого путешественника — магнитами. Кое-какие из них кто-то уже разрисовал маркером и краской из баллончиков, обогатив дизайн рожками, усами, очками и кое-какими банальными непристойностями.

С плакатов смотрел Рин: лукаво, выразительно, пронизывающе. Это было его старое фото — двадцатидвухлетнего возраста, что ли? Там еще не было мелких, едва заметных морщин под глазами, и той, что рассекает посередине высокий лоб. На этом фото он выкрасил губы в синий, подвел глаза, и улыбался еле заметно, так, что у любого созерцающего могло создаться ощущение, будто бы именно его желает соблазнить этот недоступный, холодный красавец, воплощенный оксюморон.

— Все же хорош, паршивец, — прокомментировала Аяла. — Слушай, а может, сходим?..

Кей нахмурилась сильней:

— Ты с каких пор угоняешься по таким вещам?..

— Как что-то плохое! И кстати... Похоже, это у них первый концерт за несколько месяцев, — Аяла перестала изучать афиши и обернулась к Кей: — А вы вообще работу в каких отношениях прекратили? У тебя остались связи в группе?

Кей обняла себя за плечи, ощущая, как ухает в груди сердце, будто бы это поможет заставить его вести себя поприличней.

— Знаешь, — произнесла она медленно, — может быть, ты и права.

— Я всегда права, — улыбнулась Аяла. — Хотя не всегда понимаю, в чем.

— Ты права в том, что мы можем пойти туда.

— О! Отлично! Там же был гардероб? Сбросим вещи, а переоденемся в туалете! Ты наденешь то черное платье, которое...

— Нет, я не надену. Это не нужно. Мы пойдем туда, и я поговорю с ним.

— О-о...

— Это распоряжение твоего отца.

— Ты настроена решительно, — Аяла скорчила ехидную рожицу, выгнув тонкую бровь. — Но неужели телефоны для неудачников?..

— Это будет тяжелый разговор, — сдержанно произнесла Кей. — И я могла бы по телефону, но мне кажется, это будет неправильно.

Они заняли вполне хорошее место — за одной из отдельных стоек, уместились вдвоем на высоких стульях, имея таким образом превосходный обзор. Конечно, наблюдая отсюда, никак не приблизиться к телу, не коснуться протянутой руки и не поймать выкинутой барабанной палочки. Но им этого и не требовалось.

В "Эмбере" делали чудные многослойные коктейли с множеством дурацких ярких украшений, да и мясо готовили прилично — и это вполне отвечало изначальным запросам Аялы.

Разделывая свой стейк под гомон толпы и фоновую музыку, Кей обреченно думала: "Господи, зачем я сюда пришла". Коктейль ее не слишком радовал. Он был пронзительно горьковат, ему не хватало сладости и сливок, наверное. А людям, заполонившим зал и все столики вокруг, недоставало мозгов и умения критически мыслить в частности. Иначе зачем бы вся эта свора молодых девчонок пришла бы сюда? Многие из них были затянуты в тугие корсеты темных оттенков, и почти все накрашены так, будто вместо глаз у них черные дыры. Были в толпе и юноши — но не более трети. Вся эта живая масса выглядела на первый взгляд дезорганизованной, потоки людей двигались хаотически, но все же кое-что публику объединяло. Подобно предгрозовой духоте, разлилось над толпой ощущение сладкого томления, ожидания чего-то особенного, незлое, но сильное нетерпение. Юные поклонники "Негорюй" посматривали на Аялу с Кей, занявших сидячие места и посмевших вкушать сытный ужин в такой торжественный час, несколько неодобрительно, но поделать ничего не могли.

Справа от сцены располагались места для особенных посетителей. Там тоже кто-то двигался, садился, вставал, уходил и возвращался, но тамошнюю аудиторию с места Кей рассмотреть было практически невозможно.

Музыканты как всегда заставляли ждать себя — и это им, конечно, сразу простят, стоит зазвучать первому тяжелому рифу.

Кей перевела взгляд на Аялу, покачивающуюся-пританцовывающую в такт фоновой музыке. Похоже, ее ожидание не тяготило.

Дочь Яна Фредека знала многое из того, что не положено знать не-магу. Так же она всегда знала, кто такая Кей, и кто — ее наблюдаемый. Но Аяла, похоже, воспринимала все это как игру. Ну да, а с чего бы ей думать иначе? Сегодня она "оторвется на полную" — то есть, оторвется, словно древняя гироскопическая игрушка, от руки, а завтра прилетит обратно, рассмотрев с другой стороны бытия свой привычный мир. Она на вечер окунется в эмоции этой экзальтированной толпы, в эту дешевую страсть и бедняцкую молодость, а завтра снова окажется в своем мире изысканных манер, чопорно оттопыренных мизинцев и дорогих вещей.

Да, Ян старался дать дочери лучшее. А дочь искала себя. Кей подозревала порою, что Аяле сложнее "найти себя" чем многим другим, и эти поиски так же мучительны, как предрешенность пути поглощающего мага или элементалиста, например. А еще Кей подумала, глядя на Аялу, что наконец нашла для Рейнхарда еще более неподходящую партию, чем она сама. Да, это однозначно. Если представить Рина и Аялу вместе... выходит очень смешно.

И, почему-то, больно. С чего вообще она решила, что знает, как может быть? Почему бы действительно Аяле не взять под крыло нищего, но красивого бывшего мага? Назло отцу, развлечения для? Впрочем, это — пустые совершенно умствования. Рин не мог "исправиться". И если предположить, что его сиюминутная причуда таки имела место быть, то думать, что это станет новым правилом — нонсенс. Скорее всего, он продолжит развлекаться, и "под крылом" не удержится дольше недели. Таким образом, ее ревность не обоснована дважды.

"Ревность".

Кей залпом осушила бокал с коктейлем.

— У-у, — оценила Аяла. — Заказать еще?..

— Если они не начнут скорее, я тут сопьюсь, — буркнула Кей. — Да, давай наверное еще! — и тут же поправилась: — Только другого чего-нибудь...

Когда официант принес им три пары шотов и они расправилась с первыми двумя, на сцене, наконец, началось шевеление. Кей увидела, что на месте басиста действительно кто-то новенький, и, к ее удивлению, это была девушка: короткостриженная брюнетка, одетая в кожаные шорты и короткий топик, с перетягивающими плечи черными браслетами, на шее — тонкий чокер, в волосах — ярко-синяя прядь.

Вскоре на место подтянулся Аристарх Одиш, болтливый гитарист "Негорюй", по совместительству — менеджер и идейный вдохновитель. Как всегда стоящие дыбом волосы, мешковатая многослойная одежда, аляповатый галстук — Ари не изменял себе. В отличие от девушки-басистки толпе он был знаком, и толпа приветствовала его неуверенно-радостно.

Место барабанщика заняла еще одна девушка, необыкновенно похожая на басистку, но подстриженная еще короче. Трехмиллиметровый "ёжик" был полностью выкрашен в бирюзовый, в ушах имелись довольно большие настоящие "тоннели", одежда на ней была мальчишечья, рукава широкой черной футболки залихватски подвернуты, но все равно женственность так и сквозила в абрисе лица и линиях тонких рук.

Вот это да. Значит, не только басиста они выгнали...

— Кадровые изменения? — спросила Аяла, наклонившись к Кей. — Что у них там стряслось?

— Не знаю, — Кей повела плечом.

Говорить приходилось громко, фоновая музыка и шум толпы уже здорово мешали.

Время продолжало быть каким-то неопределенным. Несмотря на новых членов команды, Кей казалось, что она уже как-то сидела вот тут, вот так, причем, не раз и не два. И мельтешение света на лице Аялы было каким-то знакомым, и хаотичное движение толпы — все это казалось стотысячным повторением одного и того же мига, и понятно было, что это мозг играет с восприятием шутки, но все же, все же... Этот концерт — один из множества, на которых она была, и разница лишь в том, что на прошлых пить спиртное ей было нельзя.

Не положено.

Но теперь она тут, как частное лицо. Но есть ли действительное отличие?..

На сцену, одновременно с клавишником, выбрался Рин. Тут же показалось, что ему этот зал как-то мал, ну, не соответствует, вот поди ж ты. Наверное, так мерещилось из-за его роста, достаточно выдающегося на фоне невысокого Аристарха и изящной басистки с цветной прядью. Клавишник дико сутулился, пытаясь завесить лицо волосами, и это, в принципе, помогало ему слиться с фоном, будто бы к этому он и стремился.

Все взгляды были прикованы к Рейнхарду.

Зал приветствовал его ликующими возгласами и простертым к потолку лесом рук. Он оглядел собравшихся, Кей, кажется, не заметив, и произнес, поднеся ко рту сияющий хромированный микрофон:

— Доброй ночи, мои волшебные.

Толпа взревела, толпа была полностью согласна, что этот вечер — добрый, а они — волшебные.

— Сегодня у нас необычный концерт, первый после длительного перерыва, — продолжил Рейнхард, все так же скользя взглядом по головам собравшихся. — Но прежде всего хочу сказать, как же я рад видеть вас всех!

Толпа тоже была рада, и от громогласных визгов близкостоящей барышни у Кей слегка заложило уши.

И "Негорюй" бросилась с места в карьер — ударили барабаны, взревела соло-гитара, врезался в хаос людских голосов бодрый, развеселый, жесткий мотив. Прекрасно держа ритм и безукоризненно попадая в ноты, Рин делал то, что умел делать, и Кей, слушая, размышляла о том, что он говорил ей тогда, в Варзау, про перспективы группы. Мол, раньше толпу очаровывала сила, данная Вьюгой, сила, звучащая в его голосе... Словно мощь божества сумела слегка приоткрыть завесу Тишины, и дать своему дитя толику силы повелевать сердцами... И оттого в записи эта магия терялась. Выходит, теперь магии нет.

И, выходит, Кей никогда не слышала его так, как слышат простые люди. Она всегда слышала лишь то, как он поет на самом деле. Без очарования Вьюги. Без древнебожественных фокусов. Сложно тосковать по тому, чего никогда не испытывал. Но слышат ли разницу люди?

— Ая, — Кей наклонилась близко к подруге, увлеченно следящей за сценой, — они как-то иначе звучат?

— Не зна-аю, — в ответ громко проговорила та. — Я тут впервые! Мне нра-авится!

Кончилась первая песня, зал наполнился шумом аплодисментов, похожих на рев водопада, Рин склонился чтобы что-то обсудить с Аристархом.

— В этот раз под камзолом черная майка, — произнесла Кей со знанием дела, обращаясь к Аяле. — Значит, раздеваться не будет.

— О, так у них тут еще и стриптиз бывает? — оживилась та.

— Когда как. Но вообще... обычно до брюк.

— А там дальше есть, на что посмотреть?

Кей закатила глаза:

— Какая же ты пошлячка!

— Но ты же была его наблюдателем, неужели...

Память Кей услужливо воскресила перед глазами Расколотый Замок и Малый Версус. Радовало лишь то, что в зале было довольно темно, но даже если бы Аяла заметила румянец, его можно было бы списать на коктейли и шоты.

— Нет, я умею держать в узде свое любопытство, — твердо сказала Кей и осушила последнюю рюмку со слоистым разноцветным алкоголем.

Тем временем Рин снова возник у микрофона, в этот раз — с мятым листком в руке.

— Мы с Аристархом сидели на причале вчера ночью, — говорил он, и в его голосе сквозила едва заметная нервная неуверенность. — И написали вот это. У Ари была мелодия, были наметки. Но песня совсем новая, почти неотрепетированная, но мы попробуем сыграть, да, ребята? — он оглянулся на остальную банду, затем снова посмотрел в зал. — Я буду подглядывать в текст.

К микрофону просочился вдохновленный и радостный Ари:

— Да, мы сидели на деревянном причале, а на улице пять градусов, ночь, темно, но мы сняли ботинки, сунули ноги в воду и представляли, что лето. Вы знаете, как это бывает. И я такой достаю мобилу...

— Ари, хорош-хорош, — Рин отобрал у него микрофон. — Секреты-то слишком не раскрывай. Ну что... Погнали!

И это была действительно новая песня.

В ней было что-то необычное для них, какая-то другая эмоция, отличная от тех, что звучали в прошлых их композициях. В тексте сквозила тоска, совершенно прямой и ясно считываемый посыл о том, что у лирического героя на этом свете нет ничего, ничего своего, кроме себя. Лирический герой шел через костры и холод, мимо кричащих людей, мимо смертоносных чужих страстей, и понятно было, что нет этому конца и края, и страшна не смерть, а отсутствие смерти, отсутствие конца этому одиночеству и этой борьбе.

Это был одновременно инфантильный, эскапистский текст, и в то же время тоска, сквозившая в нем, была совершенно не детской, она была обжигающей, черной, хлесткой, жестокой.

И все это накладывалось на удивительную мелодию, простую, но сильную.

Неужели это написали вот эти два оболтуса? "Мы сидели на причале, и представляли, что лето..."

"Негорюй" выросли. Выросли, наверное, даже из своего собственного названия, но тем ярче контраст.

Когда песня кончилась, зал какое-то время переваривал. Молча.

Даже Кей как-то прониклась этой их песней, и на секунду поверила, что ребята стараются не зря.

Оживать поклонники начали, когда Рин снова подошел к микрофону и, улыбаясь, проговорил:

— Но вы не грустите, мои волшебные. Сейчас мы исполним что-нибудь из старенького, да, Циан? Что там у нас? "Битва драконов"? Нет, "битвой драконов" все должно заканчиваться, а у нас еще есть время, так что давайте-ка что-нибудь полиричней. Про любовь, например. Не дай Потерянный вам испытать ее, поверьте, я знаю, о чем говорю.

Потом они спели и про любовь, и про смерть, и про обрезанные крылья, а после — еще про дорогу и возвращение домой. И когда отзвучала песня про умершего бога и попытки найти свет в самом себе, Рин, опустивший микрофон, на какое-то мгновение замер, глядя в зал как-то потерянно, словно позабыв на секунду, кто он и где находится. Это был не цепкий взгляд, выискивающий знакомые лица, как тогда, когда они только вышли к толпе, но растерянный, непонимающий взгляд потерявшегося в толпе ребенка.

Это длилось не дольше нескольких секунд. Но Кей словно протрезвела, почувствовав, как бегут по спине мурашки.

Да, она бывала на их концертах множество раз. Да, этот раз отличается тем, что она Рейнхарду больше не наблюдатель. Но такого... Рин не позволил бы себе вести себя на сцене вот так, он не стал бы допускать такое нарочно. Не тот у него образ. Не тот у него характер. На сцене он предельно собран, его движения, обманчиво легкие и плавные, филигранно точны, каждый его жест и каждая улыбка — отрепетированы, просчитаны, выверены.

Мгновение кончилось так же внезапно, как наступило, Рин моргнул, выдохнул, потянулся к бутылке с водой, стал пить.

Через минуту гитара запела снова, и, как Рейнхард и бещал, это была песня о драконах, о тех, что жили когда-то в северных горах, но исчезли, по легендам, в Мороке, а как известно, Морок — средоточие путей, и найти драконий след поэтому невозможно.

Откровенно говоря, на фоне той новой песни эта представлялась наивной и слабой. Но люди любили ее, и завершение концерта прошло на "ура!".

— Но подождите, не расходитесь, — у микрофона снова был Аристарх. — Как мы и обещали, сегодня не совсем обыкновенный концерт. Мы, совместно с фондом защиты ильменских чистокровных троллей, хотим разыграть сегодня невероятнейше ценный приз, а именно — прекрасный вечер в компании нашего очаровательного вокалиста, ничего неприличного, вы не подумайте. Все деньги пойдут нам и на покупку нелегальных документов троллям. А? Что? Меня? Ой, вы мне льстите, но я подумаю. Так вот...

— Ну ничего себе! — вдохновилась Аяла.

Кей медленно и опасливо повернулась к ней, надеясь всей душой, что Аяла.. не станет.

— Итак, мы начинаем со скромной суммы в одну пина-коладу, — Аристарх поднял указательный палец вверх. — О! Девушка в третьем ряду! Итак, одна пина-колада раз...

Рейнхард стоял, словно белая статуя, и на лице его нельзя было прочесть ровным счетом ничего.

"Можейт, уйти?" — подумалось Кей. Судя по всем признакам, начинался какой-то цирк.

— Пина-колада два... — Аристарх устремил палец в дальний конец зала: — Две пина-колады?

— Плачу деньгами, — раздался раскатистый бас. — Готов потратить десять штук.

Весь зал обернулся на голос.

Прожектор высветил упитанного мужчину, похожего на дальнобойщика.

— Л-ладно, — продолжил Аристарх, улыбаясь слега ошалело. — Десять штук раз... десять штук два...

— Пятнадцать! — звонко воскликнула Аяла Фредек, поднимая над головой бокал с кремовым ликером, непонятно когда успевший там образоваться.

Круг прожекторного света тут же переместился на нее, и Кей, сидящая рядом, попыталась спешно отодвинуться, закрывая лицо руками в тщетной попытке быть неузнанной.

— Итак, дама рядом с Катериной раз, — беспощадно заладил Аристарх, — дама рядом с Катериной с пятнадцатью штуками два...

— Двадцать, — раздался мужской голос из затененной ложи, и прожектор высветил чьи-то гладкие черные волосы.

— Ребята, я столько не стою, — Рейнхард на секунду завладел микрофоном. — Серьезно, вы ж понимаете, что подразумевается максимум ужин?

— А ну не мешай бизнесу, — шикнул на него Аристарх и вернул микрофон себе. — Двадцать штук раз!

— О Потерянный, — Кей в шоке уставилась на Аялу. — Ты что творишь?!

— Развлекаюсь! — Аяла выпила свой коктейль одним махом и подняла уже пустой бокал. — Двадцать четыре тысячи и брендовая косметичка!

— О, ну раз косметичка, — со знанием дела покивал Аристарх. — Тогда... Дама с косметичкой раз! Дама...

— Тридцать тысяч, — снова мужской голос из затененной ложи.

— Хрен с тобою, за-би-рай! — весело прокричала Аяла, не дожидаясь одобрения Аристарха.

Ари оглядел зал:

— Ну что? Будут еще ставки? Нет? Отлично! Итак... Наш ценный лот продан господину в фиолетовой блузке! Рубашке, простите. И-и-и я попрошу на сцену счастливого облада... э-э... счастливого победи... точнее представителя счастливого победителя нашего экстраординарного ауцкиона!

Аудитория "Негорюй" пришла в неистовство, когда, протиснувшись сквозь их плотные ряды, на сцену выбрался мужчина, не уступающий ростом Рейнхарду, а то и превосходящий его, с собранными в низкий хвост вьющимися волосами цвета янтаря. Кей знала его, и все равно не могла понять, что вообще происходит.

Мйар Вирамайна, мягко улыбаясь, приобнял за плечо остолбеневшего Рейнхарда.

— Ну а расскажите... нам же всем интересно... зачем вам Рин? — Аристарх ловко подсунул Мйару микрофон. — Что вы будете с ним делать?

— Ну, насколько я понял, этим широким жестом один наш друг хочет расплатиться за то, чтобы безнаказанно покритиковать ваше творчество.

— Ничего себе, — Ари присвистнул. — Вот это да. То есть, вы будете как бы унижать Рина за всех нас и говорить ему, как плохо он поет и как мы плохо играем, и, чтобы не обидеть, вы решили нам заплатить?

— Это было спонтанное решение, — признался Мйар. — А поет он, по-моему, хорошо.

— Что ж, — Ари обратился к толпе, — сдается мне, шансы были изначально неравны. Но, видит Потерянный, у вас еще будет возможность заполучить себе немного нашей нежной жемчужинки, пускай сегодня — только в виде постеров и дисков! Подходите к стенду у выхода, не толпитесь, уважайте и любите друг друга! Надеемся, вам понравилось! Расскажите о концерте друзьям, заливайте фотографии в специальный альбом! Автограф-сессия...

Разглагольствования Аристарха смешались с шумом толпы, когда Кей вытащила не особо сопротивляющуюся Аялу в холл, а затем и на улицу, под дрожащий свет фонарей.

— Ну ничего себе! — обалдело комментировала произошедшее та. Изо рта ее вырывался пар, глаза блестели. — Вот это да! А кто был тот мужик? Рожа какая-то знакомая... а как он Ринушку обнимал! Ой, что будет-то! Кей! Ты же хотела с ним поговорить! Куда мы идем?

— Почему вот цену выкрикивала ты, а стыдно мне? — отчаянно и расстроенно посетовала Кей, набирая номер такси. — Ая? Ну... что за дела!

— А-а, — Аяла понятливо кивнула. — Ты не хотела, чтобы тебя там видели. Чтобы он видел тебя там. О-о. Значит, не все еще решено! Но если б он просто так заметил тебя? Это надо было парик надевать, что ты, как не шпион, вас там же учат такому, разве нет?.. Он бы все равно заметил тебя, так что я не думаю, что виновата.

— Все пошло не по плану. Дурацкие торги какие-то, вот это все... Да-да, машинку к "Эмберу" пожалуйста, — Кей стала диктовать оператору на том конце сначала адрес Аялы, а потом свой.

— Так в чем же проблема? — спросила Аяла, дождавшись, когда Кей положит трубку. — Не по плану и что? Подошла бы...

— Так, ну нет. А то я не знаю, как в такой ситуации все решается. "Привет-пока, очень приятно видеть". Меня вообще не должно было быть там сегодня. Прийти туда было ошибкой.

— Да что там у вас такое?

Прозрачные светло-зеленые глаза Аялы Фредек слегка рассредоточенно, но очень настойчиво пытались пробурить в Кей хорошую такую дырку.

— Ничего, — совладав с собой, ответила та. — Вообще, я не понимаю, зачем тот мужик, как ты говоришь, стал выкупать его, при том, что они знакомы — ему стоило всего лишь позвонить... Может, они с некромантом решили спасти Рейнхарда от позора. Да, я знаю, группа нуждается в деньгах, но это какая-то уж совсем заоблачная дичь...

— Кто этих мужиков поймет, — Ая развела руками. — Ой, кажется, мы забыли в гардеробе пакеты...

— О мой бог, — Кей шлепнула себя ладонью по лбу.

Делать было нечего, пришлось возвращаться в клуб.

В эту ночь Кей снилось что-то весьма бессвязное. Там точно присутствал Эрно, но его образ был бледен, едва очерчен. Там был Ал Киарай Лорем, как никогда живой и настоящий, загорелый, будто бы бронзовый, юный и оттого еще тонкий, гибкий. Ал имел отношения с какой-то девицей, у них все было сложно, и Кей во сне жалела, что не может попасть на место этой девицы. Ей упрямо казалось отчего-то, что уж с ней у Ала все было бы хорошо.

Проснувшись, она какое-то время зло раздумывала о том, почему Лорем снова всплыл в памяти. В конце концов, там-то все было решено еще шесть лет назад. Даже у Эрно больше прав посещать ее сны, чем у Ала. И почему, несмотря на все произошедшее, ей не приснился, например, Рейнхард?

Вечером она накрасила глаза, оделать так, как никогда до этого, и вызвала такси.

За каких-то двадцать минут Кей оказалась на самой окраине города. По сути, это была окраина окраин, конец частного сектора, дальше — только водохранилище, лес, горы, а за горами — снова морские просторы.

Если идти в сторону города, можно наткнуться на грузовой двор станции "Водохранилище". Если идти прямо, будет само водохранилище. Его можно пересечь, двигаясь по горбу старой дамбы, и если потом идти в сторону леса, можно выйти к усадьбе некроманта. А если никуда не ходить и оглядеться по сторонам, то на холме у перекрестка обнаружится придорожная гостиница — большое двухэтажное здание, стоящее особняком, выкрашенное в грязно-алый цвет, слегка обшарпанное, с постоянно моргающей неоновой рекламой по всем бокам. Вот только на закате реклама еще не горела, или — вообще не горела? Освещены были только несколько окон на втором этаже, и это позволяло думать, что внутри кто-то есть.

Насколько Кей поняла из объяснений Рина, они встретятся там.

Конечно, местечко он выбрал... Он что-то там бормотал еще про вынужденный переезд, но... Разве переезжают нормальные люди из приличного дома в старом городе в придорожную гостиницу на отшибе?..

Над водохранилищем мягко стелился туман — бледная тень того тумана, что разлился над городом поутру и не рассеивался даже к полудню. Кей как раз ходила тогда в офис поглощающих, забрать предоставленную экипировку. Вместе с туманом на улицы спустилась дивная тишина, и все казалось каким-то заторможенным. Сонные троллейбусы плыли сквозь белесый воздух, как большие медленные рыбы, редкие прохожие потерянно озирались по сторонам, силясь отыскать за плотной пеленой знакомые ориентиры.

Кей вернулась домой в середине дня, упаковала рюкзак, проверила документы, поставила на зарядку все нужные приборы и села разбираться, что ей нужно будет сделать, чтобы добраться до указанной гляциологической станции. Судя по директивам, сначала ей предстоял авиаперелет до Тасарос-Фесса, и билет уже куплен. Дальше следовало как-то попасть в Кетлесс, а уже из него взять курс на северо-запад и каким-то образом... Вспомнив про ремонт станции в Малом Версусе, Кей позвонила на головной вокзал Тасарос-Фесса, узнать, не пустили ли поезда в Кетлесс снова. Пустили. Это весьма облегчало задачу. Итого, ей оставалось лишь сориентироваться в самом Кетлессе и найти там кого-то, кто согласился бы довезти ее до реки Арос, а там уже она сама сможет добраться до Остара...

Кей тогда пересчитала выданные деньги, сверила их с ценами билетов на все нужные направления, прибавила возможные издержки и практично рассудила, что, пускай средств хватает с излишком, сэкономить на плацкарте никогда не помешает, а разницу плюс непотраченное по итогу можно будет смело забрать себе.

До вылета оставалось двое суток. Основные приготовления были сделаны. Указание шефа насчет бывшего наблюдаемого исполнено не было.

Кей надеялась, что исполнять его не придется. В конце концов, думала она тогда, если бы Рин чего-то от нее действительно хотел, то смог бы вырваться даже после концерта, несмотря на эти дурацкие торги... и что? Успеть поймать их с Аялой до того, как приехало такси?.. Но так успевают со временем только в плохо срежиссированных сериалах, в реальности разминуться с другом по пути за хлебом — элементарно. С другой стороны, как известно — если молодой человек вам не звонит, значит, вы просто не нравитесь ему достаточно. И никаких оправданий.

Звонок раздался примерно в четвертом часу дня. Рин говорил спокойно, даже излишне как-то дружелюбно и предлагал встретиться. Кей поняла, что деваться некуда, и ответила, что может зайти к нему часа через два, где бы он ни был — домой, на репетиционную базу, в кафе? Он сказал, что переехал, и назвал адрес.

И только выбравшись из такси, Кей окончательно поняла, что это за место.

По трассе изредка пролетали автомобили, двигаясь на огромной скорости. Кей какое-то время стояла, рассматривая ломаный силуэт гостиницы на фоне огненно-алого неба и, пытаясь собраться с мыслями, не заметила, как выкурила три сигареты подряд. Солнце тем временем село окончательно, оставив мир грязновато-синим.

Кей поняла, что окончательно замерзла. В короткой юбке и чулках по середину бедра все-таки было прохладновато для такой погоды и для такого времени суток, а джинсовый плащ согревал не особо. Тут уже или идти, куда пригласили, или вызывать такси обратно, то есть, трусливо сбегать. Но она давно научилась в такие моменты сознательно "выключать" тревогу, обходить ее и не замечать, и потому, закинув в рот мятный леденец, принялась выжидать момент, чтоб перейти на другую сторону трассы.

Собираясь сюда, она все-таки позвонила Аяле и поинтересовалась, как лучше одеться для того, чтобы... ну, чтобы провести вечер определенным образом. Аяла сказала, что надо по возможности обнажить и подчеркнуть достоинства, а недостатки — скрыть, но не чрезмерно, чтобы не было ощущения, будто бы ты своего тела стыдишься. Взамен на более подробный совет Аяла поинтересовалась, куда это Кей собралась конкретно, но ответа не получила. Пришлось Кей как-то самой придумывать, как этот совет интерпретировать, и, так как ноги она считала своей самой лучшей частью, то попыталась сделать акцент на них. Конечно, существовал риск, что в таком наряде ее примут за представительницу несколько другой профессии... Однако она понадеялась, что как-нибудь с этим справится, если что. Да и плащ, вроде бы, слегка разбавлял получившуюся вульгарность толикой сдержанности.

Перейдя дорогу, она, продолжая нервничать и оттого часто оглядываясь по сторонам, приблизилась к крыльцу, взошла по пологим белым ступеням и замерла перед деревянной дверью со стеклянными вставками, затянутыми светоотражающей фольгой. Фольга была гладкая и почти зеркальная, а оттого достаточно хорошо отражала свет придорожных фонарей, и Кей взглянула на себя еще раз, пускай изображение и было слегка искажено. Собственное лицо показалось ей бледным и каким-то слегка пугающим с этими попытками сделать выразительный макияж. Ну да, вот так надо было на концерт идти... удалось бы смешаться с толпой.

Никаких звонков возле входа не обнаружив, Кей потянула дверь на себя и вошла.

Внутри было темно. Кей запоздало подумала, что могла бы вообще-то позвонить Рину, чтобы он вышел и встретил ее, но ладно уж... Впрочем, можно позвонить сейчас. Но вместо звонка она первым делом включила фонарик на телефоне и осветила им помещение: это оказался заброшенный зал стандартного ресторана "под старину", с выкрашенными черным лаком грубыми деревянными столами и лавками, со сколоченной из плохо обработанных брусьев барной стойкой, с поддельными животными головами, развешанными по стенам.

Стоило Кей задуматься, туда ли она попала, в зале включился свет, и из арочного кирпичного прохода в дальней части помещения вышел Рин. На нем были желтая футболка, растянутые пижамные штаны с каким-то дурацким рисунком и зеленая "бабушкина" кофта с карманами.

— Привет, — Кей криво улыбнулась. — Что... куда это ты переехал?

— Меня переехали, — в тон ей ответил Рин. — Здравствуй. Замерзла? Чай будешь? Я кексов напек.

Кей несколько оторопела. Прищурилась:

— Ты умеешь готовить?

— Ну вообще-то да. Я бы сейчас пошутил про то, какой ты с такой осведомленностью наблюдатель...

— Уже пошутил, — Кей скрестила руки на груди, ощущая, что нервный тремор никуда не уходит, даже наоборот, и надо бы его спрятать. — Так и... где ты живешь именно?

— Пойдем, — Рин кивнул за спину, — покажу.

Они двинулись меж столов и стульев, прошли мимо двух врезанных в стену бочек из такого же черного дерева и стали подниматься по лестнице, обнаружившейся за арочным сводом. Короткий коридор с несколькими боковыми дверьми привел их к еще одним, за которыми обнаружилось что-то вроде квартиры-студии. В интерьере большой, просторной общей комнаты причудливо переплелись элементы винтажного дизайна и такие же откровенные веяния современности в виде крайне простых геометричных форм, вроде рубленых светлых колонн и минималистичной мебели. Все было выдержано в серовато-медовых, натуральных тонах, слегка приглушенных, и легкий бардак небрежно оживлял и в какой-то мере разбавлял общую простоту и сдержанность. Из "студии" имелось несколько дополнительных выходов — наверное, в личные комнаты. Широкие окна с деревянными рамами и приподнятыми жалюзи смотрели в ночь.

— Ладно, все могло быть намного хуже, — прокомментировала Кей. — Судя по нижнему залу... Но это, соглашусь, похоже на приличное жильё. О, вижу кухню, чую кексы. С корицей, судя по всему!

— Устраивайся, где удобно, — предложил Рин. — Чувствуй себя как дома. Я пока поставлю чайник.

— А чьи это такие интересные шмотки? — спросила Кей, которой, чтобы сесть на диван, стоящий посередине зала, пришлось сначала сдвинуть вбок расстеленное по всей ширине вычурное многоярусное тряпье.

— А, это... — Рин вернулся из кухонного угла и оперся плечом об одну из ближних колонн. — Собственно... Ты, наверное, помнишь, ко мне на суд являлся такой весь из себя приметный персонаж... с длинными красными волосами. Фокусы разные показывал... И говорил еще, будто бы он и есть — Потерянный.

— Помню такого, — кивнула Кей. — Как же его не помнить.

— Так вот, намедни они с приятелем нагрянули ко мне посреди ночи и сообщили, что мы переезжаем.

— Но... зачем ты им нужен?

— А я почем знаю?

— То есть, вот чем обусловлен выбор помещения.... — протянула Кей, заново оглядываясь.

— Да, насколько я понял, они искали место под себя. И нашли старое здание на перекрестке, изначально бывшее жилым домом, затем переделанное под гостиницу, потом — под церковь, а потом — снова под жилой дом. Как по мне, это довольно жутковато.

— Да уж, — Кей даже поежилась. — А где они сейчас?

— Да кто ж их, волшебных, знает.

— Я имею в виду... Нам стоит ждать их внезапного появления?

— А. Ну... все возможно. Но я им как бы не обещал, что не стану водить гостей. Так что, в случае чего, любые претензии им придется оставить при себе.

Кей слегка нахмурилась: Рин совершенно не так ее понял. Но объяснять сейчас она не собиралась, потому хмыкнула:

— А устрой вечеринку. С танцами и чрезмерными возлияниями.

— Как только, так сразу. Чай черный, зеленый, красный?

— Черный. Сахара две.

Рин отошел в сторону кухни, а Кей задумалась о том, что все выходит как-то... не очень. Можно было бы думать, что не по плану, но как такового плана-то у нее и не было, в виду того, что изначально имелось слишком много неизвестных.

Рин еще такой домашний... На его белых широких штанах нарисованы мелкие кролички, скачущие с одного травянистого холмика на другой. Впрочем, созерцание этих рисунков как-то ее подуспокоило. Хотя бы руки дрожать перестали.

И тут Кей поняла, что не разулась.

— Эм-м, а ничего, что я в обуви? — спросила она озадаченно, когда Рин принес и поставил на журнальный столик поднос с чаем и кексами. — О, кексы цветные!

— Шикарные кеды, — хмыкнул Рин, усаживаясь на кресло напротив. — Сам бы такие носил, если бы не погода. Но вообще ничего, тут вроде как так и ходят. Разуваются в своих комнатах.

— А которая твоя?

— Последняя, на углу.

Кей принялась размешивать сахар в кружке. Ей казалось, что разговор не клеится. То есть, клеится, но в сторону идет совершенно не ту. Эта степенная беседа о жизни была ей невыгодна. Первую попытку свернуть в нужную сторону Рин проигнорировал, ну и фиг бы с ним. Надо ей действовать настойчивее, как-то... брать дело в свои руки.

— Так зачем ты меня позвал? — спросила она, выбрав себе ярко-голубой кекс с золотыми кондуриновыми звездочками. — А это вообще есть можно?

— Задавала бы ты этот вопрос нужным людям в нужное время... — хмыкнул Рин, очевидно намекая на случай в Тасарос-Фессе.

— Ага, так они мне и сказали, что собираются усыпить нас и дальше по списку.

И тут ей в голову пришла идея, как начать то, что она планировала. Возможно, начало излишне поспешное — но уж как есть.

— Ладно, предположим, тебе незачем меня травить... — доброжелательно проговорила Кей. — Но тогда мы думали, что те славные люди тоже не станут делать чего-то подобного. Так что давай-ка я располовиню этот кекс и ты первым съешь случайный кусок.

— Серьезно?

— А почему нет? Если тебе нечего скрывать и нечего бояться, ты сделаешь это. Так, где тут нож? Ага...

Она разрезала кекс пополам, ловко переместилась на подлокотник кресла, где сидел Рин, и поднесла еще теплую выпечку к его лицу:

— Ты меня правильно пойми, я просто проявляю бдительность, надо же учиться на своих ошибках? Так что давай, не стесняйся, тем более, ты сам это пёк.

Рин какое-то время смотрел на кекс, потом глянул Кей прямо в глаза. Затем взял из ее пальцев крошащуюся половинку, закинул в рот, поднялся и пересел на диван.

Вот это поворот. То есть... то есть вот так вот, да?

— Так зачем ты меня позвал? — спросила Кей, прищуриваясь.

— Я позвал тебя в гости, — сказал Рин. — Можешь считать, что на новоселье.

— Эм-м... А где толпа и петарды?

— Уютное скромное новоселье.

— Интересно. Ладно, допустим. Ну, хм... Итак, значит, будем гонять чаи? Может, игру какую разложим? А алкоголь есть?

— Ты собралась им кексы запивать?

— Я и не такое алкоголем запивала, — заверила Кей.

Рин задумчиво потер подбородок:

— Ну, вроде бы где-то в подвале что-то такое было... Я могу сгонять чуть попозже. Сама понимаешь, мне теперь разбираться с температурой спецсредствами не приходится, а чисто для души... ну, можно иногда, но сегодня не тянет.

Кей решила, что какой-то он странный. Даже для самого себя.

— Ладно, забей, — она пододвинула чашку и блюдце поближе и сжевала вторую половинку кекса. — Так это, собственно... Расскажи, что ли, как прошел вечер с... эм... победителем аукциона? Победителями?..

— О, — Рин сдержанно улыбнулся. — Все было много скучнее, чем тебе могло представиться. Они даже творчество наше не ругали в итоге. Это была ширма, шутка юмора для толпы. Камориль отпаивал меня какими-то самопальными вариантами проявляющего зелья, а потом долго и, признаюсь, довольно пугающе пырился своим голубоватым дополнительным глазом, силясь что-то там лишнее рассмотреть.

— И что? Рассмотрел?

— Как ты можешь догадаться, его попытки что-то во мне найти окончились так же безрезультативно, как и попытки твоей гильдии.

— Ну, значит, или в тебе ничего нет, или то, что есть, из ряда вон, — заключила Кей.

Рин не отреагировал. Он смотрел на нее прямо и неподвижно, кажется, даже не моргая. Ну хоть улыбнулся бы, что ли...

— А здоровские все же кексы, — добавила Кей, стараясь не менять тона. — Мягонькие такие. Мне кажется, или там кокосовая стружка есть?..

Правый краешек риновых губ пополз вверх. Выражение глаз не поменялось. Потом вверх пополз левый краешек, и через долю секунды нижние веки прикрыли нижнюю часть радужки, и лицо перестало выглядеть сумасшедшим, но застыло, словно глиняная маска.

— Добавить чаю? — спросил он, продолжая жутковато улыбаться.

— Да я еще прошлый не допила, — ответила Кей, чуя нутром, что что-то очень, очень, очень не так.

Какой-то он неестественный... пугающе неестественный.

Впрочем, может, она себя накручивает? Может, его просто... страшно подумать, от стеснения переклинило? Что-что там про него говорили в той деревушке... Белый принц-девственник? Да ну. Какой он после Версуса девственник. Да и вообще, после жизни, которую вел. Нет, тут без вариантов.

Но стоит проверить. Разное ведь бывает. Вдруг у него после Версуса как раз фобия какая-нибудь развилась?

Кей склонила голову набок, беззастенчиво смерила Рина взглядом от коленок до макушки и проговорила:

— Слушай... а покажи мне свою комнату?

Улыбка слиняла с его лица начисто, правый глаз дернулся, затем взгляд снова остекленел.

— Там неубрано, — произнес Рин через какое-то время. — Прости, я не успел.

— Ой да ладно, что я, бардака твоего не видела? Главное, чтоб носков вчерашних не валялось, остальное переживу.

Рин оставался бесстрастным, разве что стал выглядеть каким-то слегка потерянным. В этот раз он тоже не отвечал довольно долго.

— Ну так что? — переспросила Кей.

— Да что там делать.

— Ну... я прям даже не знаю. Ты вроде обещал мне как-то дать померить свои кожаные штаны.

— Правда?

Вообще-то он ничего ей не обещал.

— Ну да, — кивнула Кей.

— Я сомневаюсь, что они будут тебе в пору, — произнес Рин спокойно.

— Я хочу посмотреть, какой у тебя вид из окна. Горы видать?

— Сейчас уже темно, ты ничего не рассмотришь.

— А дай на гитаре поиграть.

— Струна порвалась.

— Рин. Просто покажи мне свою долбанную комнату, — настойчиво повторила Кей.

— А то что?

— Я решу, что ты прячешь там голых женщин.

Он какое-то время молчал. Потом поднялся:

— Ладно. Если ты действительно этого хочешь...

— Очень хочу, — она покивала.

— Тогда следуй за мной.

Он на какую-то долю секунды замер, обернувшись к комнатам. А потом направился к средней. Надавил на ручку, открывая дверь вовнутрь...

Кей тоже подошла чуть ближе, заглянув в комнату из-за риновой спины.

В полутьме виднелась кровать, тумбочка, прислоненная к подоконнику гитара в чехле.

Так. Но почему же он сначала сказал, что его комната — крайняя? Если вот же, его гитара стоит? Ошибся? И где тут "не прибрано"? В комнате слишком мало вещей, чтобы могло образоваться хоть какое-то подобие беспорядка.

"Что за хрень тут происходит?" — подумала Кей.

В ее голове быстрее местных ветров стали проноситься мысли и предположения. Что это? Заклятие чтецов? Или личное что-то? Эти странные жесты... Потерянность на концерте... Сдержанность... Рин не был похож на самого себя уже какое-то время.

А может, он играет? Но во что? И зачем?

Если он под чарами, а это могут быть только чары чтецов, то ей нужно действовать так, чтобы управляющие им не прознали, что она догадывается. Если они уже не в курсе.

Все же, с комнатой она слегка перегнула, вынудив его показать то, что он явно не собирался.

А если нет? Если это — настоящий Рин? Просто... сумасшедший? Он же там что-то говорил про сумасшествие, которое угрожает настичь его... Неужели? Но что тогда? Тогда нет никакой разницы, какое впечатление она произведет на него.

А если снова нет? Если он полностью вменяемый и ведет себя так странно — нарочно? Но какой в этом смысл?

А вдруг он просто ошибся, но сам не понял? Это как раз-таки можно списать на волнение. Но жесты, мимика — они слишком чужие, слишком... не его.

Ладно. В любом случае, тут, наверное, прокатит изначальный план. Да, точно. Она должна действовать так, будто бы не заметила ничего странного.

— А неплохо, — сказала Кей по возможности самым бодрым голосом, какой смогла выдать, приблизившись к Рину на пару шагов. — Просторно, место есть... Кровать какая большая, основа деревянная — крепкая, наверное? Это ж что на ней сделать-то можно! Хоть прыгай.

— Мне кажется, она не такая уж большая, — произнес Рин, оборачиваясь.

— Это как посмотреть, — Кей закусила губу, улыбаясь и глядя, как советовала когда-то Аяла, немного исподлобья. Провела пальцами по его щеке, оттянула слегка ворот футболки. — Ладно, слушай, хватит. Это все мило, конечно, и чай отличный, но я уже не могу терпеть.

Рин словно окаменел. Никаких действий. Никаких эмоций. Пустое лицо с замершими глазами.

Кей сбросила с себя так и не снятый при входе плащ. Тут же решительно стянула через голову просторную черную футболку, оставшись в спортивном лифчике. Внутренне дрожа, она сумела скрыть видимую дрожь, и оттого двигаться уверенно и спокойно. Она сделала шаг вперед, припирая Рейнхарда к дверному косяку, прижалась к нему грудью и животом. Заглянула в глаза:

— Я хочу быть с тобой сегодня.

Все-таки, вытворять такое, когда кажется, что другу грозит беда и в деле замешана магия... как-то проще.

Рин пребывал в оцепенении. Он, похоже, даже не моргал.

— Разве ты этого не хотел? — Кей впилась пальцами в его волосы, притягивая его голову к себе так, чтобы его лоб коснулся ее. — Иди ко мне.

И если Рейнхард был под заклятьем чтецов, то почувствовать его наличие или снять его у Кей не вышло. Заклятья не было. Не было даже легкого остаточного следа магии.

Но если... если он не под чарами чтецов, то что с ним?

Может, это такой кривой способ сказать "я тебя не хочу" и не обидеть?

В следующий миг Рин стал как-то мягче, и тут же довольно резко ухватил Кей за запястья, отводя от себя ее руки.

— Нет, — сказал он.

— Какой-то ты непоследовательный, приятель. Руки мои отпусти.

Он отпустил.

Потирая левое запястье, сдавленное сильнее правого, Кей отошла на шаг назад. Рин не сводил с нее взгляда — странного, холодного.

Но, пожалуй, не злого, нет.

— Сейчас ты оденешься и уйдешь, — тихо проговорил он. — Я видел тебя среди прочих — ты нарочно преследуешь меня? Тебе стоит прекратить. Сейчас ты мне ни к чему.

Тут уже Кей несколько опешила. Какое-то время она не находила, что сказать. Жгучая смесь обиды и злости попыталась захлестнуть ее с головой, и захотелось Рейнхарду врезать, наорать на него, или наоборот, сначала наорать, а потом сделать больно как-нибудь еще. Но она сжала кулаки, подобрала футболку и плащ и, развернувшись, направилась к выходу, с трудом заставляя ноги передвигаться, как им положено.

Так и не одевшись, прошла, как в тумане, ресторанный зал, вырвалась на улицу, остановилась перед потоком машин, зачем-то сливающимся в сплошную размытую полосу света...

Никакие объяснения вроде "он просто сошел с ума" не могли достучаться до чувств. Волну эмоций было не остановить. Значит, вот как, да? "Преследуешь". "Специально". "Ни к чему". Что ж, впрочем, справедливо. Это же она сама хотела с самого начала прийти сюда, и... говорят, таких, как он, после такого отпускает. Получив желаемое, он должен был отстать от нее.

А иначе зачем, к чему это все? Эти дурацкие чулки... Теперь она чувствовала себя глупо, жалко и как-то грязно.

Или ему даже не нужно было ничего свыше устного согласия? Все, крепость покорена, можно превращаться обратно в подонка? Так даже вдвойне обидней.

Кей перешла дорогу и побрела по влажной траве в ночь, прочь от света фонарей, от шума машин, дрожа от холода, но все равно не накидывая плаща.

Если идти вперед, будет водохранилище.

Я видел такое в кино. Когда рука человека "бунтует" против него и начинает бить его по лицу, цепляться за двери, стены и не давать идти туда, куда хочет хозяин этой руки.

В нашем случае все те несколько минут видимой физической борьбы я был хозяином, а оно — рукой.

Кей убежала несколько секунд назад, и я понимал ее реакцию, как никто. Мне так казалось, по крайней мере. Она, несомненно, что-то почуяла, что-то увидела. Но оделась так, как оделась, она еще до. И, готов поспорить на подштанники злого двойника Потерянного, если бы не некоторые обстоятельства, сегодняшняя ночь могла стать крайне интересной. В хорошем смысле. Не так, как стала.

Через долгих четыре минуты, если верить настенным часам, последние силы покинули моего внутреннего оппонента, мы перестали разрывать мое несчастное тело надвое и я, прихватив рабочую сумку, выбежал из бывшей гостиницы в ночь следом за Кей.

Впрочем, я ни на что особо уже не надеялся, хотя разум подсказывал мне, что шансы успеть — есть. Если она вызвала такси, оно бы не подъехало за четыре минуты — мы на окраинне, ехать из города... А значит, она где-то тут. Только бы не пошла по трассе! В таком состоянии ей только по трассе ходить!

Я приблизился к краю дорожного полотна, всматриваясь в ночь по обе стороны. Ни справа, ни слева никого не было. Неужели ушла? Трасса, подсвеченная фонарями, просматривалась довольно далеко, но и четыре минуты — тоже немало... Может, она поймала попутку?

Я перешел через дорогу, продолжая вглядываться в ночь, на всякий случай решив проверить берег водохранилища.

Не к времени вспомнилось, как когда-то давно, еще не здесь, я искал в темноте сбежавшую кошку. Лазал по подвалам, заглядывал под каждую машину, ворошил каждый куст. Кошка была чужая, хозяйская, нам с "братьями" Сесиль запрещала держать своих, но я все равно привязался к животному. Кошке было пятнадцать лет. Она ушла умирать, как объяснил мне потом кто-то. Тогда я так и не нашел ее.

Но теперь я вроде бы что-то заметил невдалеке, как будто бы людской силуэт. Ладно. Сейчас будет очень глупо звонить, Кей скорее всего сбросит, но...

Я попытаюсь.

Дождавшись, когда машин на трассе не станет, чтобы их шум не помешал затее, я нажал на кнопку.

Стандартная прилипчивая мелодия послышалась с той стороны, куда я смотрел, и тут же оборвалась. Молясь, чтобы это не был выброшенный в сердцах телефон, я побрел на звук, одновременно включая фонарик.

Вскоре рассеянный луч выхватил из темноты сгорбленную спину в синей джинсе и разметавшиеся по ней темные волосы. Далеко Кей не ушла. Впрочем, она бы и не смогла, если только не решила бы идти вдоль берега. Именно здесь вода подходила довольно близко к дороге, оставив между собой и трассой промежуток в каких-то пятьдесят-семьдесят метров сухой земли, заросшей не слишком густой травой. Местные приволокли к самому берегу несколько крупных коряг, чтобы можно было сидеть на нних и наслаждаться закатами, и один пенек, заменявший всем желающим стол.

Что будет этично в такой ситуации? Ну, точно не стоять и светить человеку в спину. Имею ли я право вообще сейчас подходить к ней? Но я должен хотя бы попробовать все объяснить. Пока у меня есть время.

Думая так, я подошел ближе, и снова замер.

У берега было на удивление тихо. Ни ветра, ни пения насекомых, ничего. Даже машины на трассе почти исчезли.

— Фонарь свой выключи, — сказала Кей севшим голосом, не оборачиваясь. — Чего приперся?

Я вдохнул побольше воздуха и выпалил скороговоркой:

— Послушай. Оно просыпается от адреналина, хотя я не уверен. Оно не имеет доступа к памяти. Оно способно ограничивать мое владение телом. Оно еще слабо, но постепенно становится сильней. И оно не хочет, чтобы о нем знали, очень не хочет. И прости меня за него. Я не мог...

— Ты что такое несешь? — зло спросила Кей, оборачиваясь. Какое-то время она смотрела на меня. Затем ее лицо, вымазанное в грязи, слегка изменилось. — Боженьки, да ты ж не врешь.

— Не вру, — без запинки ответил я. А потом не нашел ничего лучше, чем спросить: — Эм-м... а что у тебя с?.. Ты упала, что ли?..

— Навернулась об корягу, — она попыталась вытереть щеку рукавом плаща. — Так, подожди... и я должна тебе поверить. Что это был не ты. Ага. А хотя, стоп... Малый Версус. Пустой. Вода. Лихорадка. Ладно, уломал. Но слышишь... — она протянула мне руку, чтобы я помог ей подняться, и когда встала ровно, заглянула в глаза: — Я тебя ненавижу.

— Сильное чувство, — понимающе кивнул я, — достойное уважения. Оно даже льстит мне в какой-то мере.

— Сильно не обольщайся. И по-моему, ты гонишь пургу. Ты понимаешь вообще, что у тебя опять какая-то лажа? В тебе опять какие-то рыбы-прилипалы! И что на этот раз? Почему ты молчал?

— Я сам-то узнал не то чтоб давно. Мне нужно было время, чтобы хоть как-то понять, что это такое.

— И ты понял?

— Нет.

— Великолепно!

— Кей, послушай... я хотел сказать тебе. Потому что я доверяю тебе. Я за этим тебя позвал. И я ждал, что оно отнимет у меня тело, чтобы доказать, что я не сумасшедший и не выдумщик... Но я не знал, как именно оно себя поведет.

— А если б... оно... как ты говоришь... решило меня убить?

— Если оно не врет, то это не в его правилах. К тому же, я видел, как ты задаешь жару мужикам крупнее меня. К тому же, кто бы еще справился?.. У меня было не так-то много вариантов.

— Как-то это очень хреново звучит, — она нахмурилась.

— Прости.

— Ладно. Так что там дальше?

Я выложил последнюю причину:

— К тому же ты — поглощающий. Может, его магия не действует на тебя...

— У него еще и магия есть?!

— Если я правильно понял, оно кое на что способно.

— Так, ладно. Хрен с тобою, "жемчужинка", — Кей скрестила руки на груди. — Расскажи мне всё.

— Так-с... смотри, — я почесал затылок, оглядываясь. — Можем вернуться в дом и посидеть там, а можем пройтись пешком до моей работы, и я расскажу...

— Что?.. До какой работы?

Ну да, я ж ей ничего еще не рассказал толком.

— Да тут есть одно дельце, относительно близко, в грузовом дворе при станции.

— Рейнхард мать твою Майерс, во что ты опять влип? Ты в проституты подался или в ночные сторожи?

— Я...

— Ладно, в любом случае, в дом мне сейчас возвращаться не хочется совершенно. Так что рассказывай. Но твоей истории лучше бы быть максимально верибельной, — она погрозила пальцем.

— Это уж как получится.

Мы вышли обратно к трассе и двинулись по обочине. Я рассказывал, Кей слушала и по большей части молчала.

Я описал ей сначала первую "встречу" с неведомым, ту, что предшествовала появлению Мартина Майна, и сон, что последовал за нею в ту же ночь, когда я впервые заснул на новом месте в комнате на углу.

В этом сне не было долгих бессмысленных сцен, как в прошлом, про реку: только кромешная тьма, сменившаяся ярким белым светом, и в нем — нечто, похожее одновременно на человека и белый цветок с множеством слоев-лепестков. Это был такого рода сон, где я не мог осознавать себя полностью, не мог действовать так, как в Мороке. Теперь, побывав в Мороке наяву, я ясно видел отличие.

Явившееся мне нечто спросило, что я знаю о богах. Я сказал, что раньше любил легенды и мифы, но всегда, всю свою жизнь был атеистом, и, даже встретившись лицом к лицу с Вьюгой, остался верен своим убеждениям. Даже если "боги" существуют, я буду верить в их фактическое присутствие, но не буду верить в них, как в силы, повелевающие судьбами, или в тех, кому есть дело до людей, тех, кого стоит просить о милости или помиловании, на кого можно положиться, кому можно доверять, к кому следует устремлять свои помыслы в тяжелый момент.

Существо, явившееся мне, кажется, этот мой пассаж полностью проигнорировало. Ему не было дела до моих убеждений.

"Что бы ты ни думал о других богах, я — иное, — сказало оно. — Та, что чернее ночи -себялюбива, коварна, злопамятна, она любит жизнь и обожает чужую смерть. Она недальновидна, пускай и хитра. Она — темное женское начало, злая королева, черная грань любви."

Я вспомнил рассказ Мйара на берегу моря той далекой весной, когда он говорил про некую Варамиру, "судьбоеда", и понял, что существо в моем сне говорит о ней же.

"Другой убийца из тех, кто выжил, воплощает порядок и свет, в высшем своем проявлении — диктат, тупик, несвободу и снова — смерть, — продолжило оно. — И третий — убийца убийц, богоборец, шут, умалишенный, идущий по грани, меняющийся, меняющий — с его алчностью и ненасытностью мало что может сравниться, и так же темны последствия дел его. Я же — иное".

И я спросил тогда у своего нового "соседа" по черепу, что за "иное", но был насильно вышвырнут из сна.

Тогда я снова пошел к зеркалу, и долго смотрелся в него, надеясь на продолжение "банкета". Но отражение оставалось моим и только моим, и я было подумал, что обошлось...

Оно вернулось ко мне, когда я выбрался из дому в ночь, спеша на встречу с Аристархом. Мы шли по темному городу и я говорил сам с собой, со своими отражениями в витринах и, наверное, выглядел городским сумасшедшим.

Почему-то во сне "оно" предпочитало изъясняться изысканней, чем если беседовало со мной наяву. Оно явно спешило. И в самом деле, тот разговор вышел довольно коротким.

Оно сказало мне, что это не навсегда. Что есть возможность освободиться, но для начала я должен найти неких "ищеек" — золотую и серебряную. "Ищейки" — это люди, как я понял. И оно чувствует, что золотая где-то рядом. Я думаю, ее оно искало тогда, на выступлении, и не нашло.

— Ах ну вот оно что, — ответила на рассказ Кей, маскируя настоящие эмоции шутливым понятливым тоном. — Ну да, ну да. Так а... что с этими отбираниями тела?.. И все-таки что ты будешь делать на станции?

До грузового двора нам оставалось, в принципе, немного. Я вздохнул:

— Вагоны разгружать. Тут видишь ли какое дело... мне удалось моего вселенца кое-в-чем убедить.

— И в чем же?

— Оно же хочет кого-то искать, верно? А, судя по всему, последний раз "воплощалось" оно довольно давно, и в современном мире смыслит мало. Даже когда ты пыталась... эм... в общем, оно какое-то время старалось понять, жена ли ты мне. И когда решило, что не жена, повело себя соответственно.

— Так, погоди, погоди, — Кей остановилась. — То есть, ты все видел?

Я обернулся к ней:

— Ну... да.

— А оно? Сейчас оно видит меня?

— Точно я не знаю, но, кажется, нет. Из-за того, что ты пробудила его ранее, теперь оно спит... или спало какое-то время. Но, если бы оно бодрствовало, оно б не дало мне говорить с тобой о себе. Но оно обещает, что чем дольше мы пробудем "вместе", тем больше возможностей у него появится.

— Вот это репка с арахисом, — Кей поравнялась со мной и пошла вперед, глядя себе под ноги.

Мне пришлось догонять.

— Так в чем ты его убедил-то? — переспросила Кей, когда я оказался рядом.

— Сказал, что для того, чтобы путешествовать, нам надо зарабатывать деньги. Думаю, это позволит мне выиграть время.

— То есть, ты... ты собираешься помогать ему? Искать то, что оно там хочет найти?

— Судя по всему, рано или поздно у меня не будет выбора. Если...

— Если?..

— Если кто-нибудь не придумает что-нибудь еще, — ответил я, не сумев попросить ее напрямик. Но, думаю, она поняла. — Я не могу знать, сколько у меня осталось дней, часов... Вообще я думаю, что только благодаря Лунному и получилось так, что эта тварь не завладела мной сразу и целиком. Если ты помнишь, после него я несколько... изменился. Так что нет худа без добра.

Какое-то время мы шагали молча, и я думал о том, как бы еще рассказать ей о силах этого существа. Учитывая, что я сам их до конца еще не понял.

— Нам надо придумать какой-то код, — вдруг произнесла Кей. — Конечно, рожу у тебя от этой штуки косит, но голос не меняется, речь у него чуть более сдежанная, но тоже не особо характерная так-то... Говоришь, доступа к памяти у него нет?

— Похоже на то. Спрашивай меня время от времени про что-нибудь, чего оно точно не может знать, — предложил я.

— Ладно, — и она снова замолчала.

Мы остановились возле задних ворот грузового двора, под ярким фонарем прямо возле сторожки.

— Ну и пришли, — произнес я. — Вызовешь такси?

— Нет, — она покачала головой. — Пока нет. Я, пожалуй, посмотрю, как ты работаешь. Можно ведь?

— Старые привычки?

— Да как бы... кто добровольно такое зрелище пропустит? — она невесело хохотнула. — Ну и, кроме прочего, надо подумать, что нам теперь с этим всем делать.

Я не успел толком умилиться этому, возможно, ничего не значащему "нам", как она задала следующий вопрос:

— Кстати, это твое "оно"... имя у него есть? Оно как-то назвалось?

— Назвалось, — кивнул я.

— И как же?

— Оно говорит, что называется Божеством Всего Хорошего.

— И бороться оно собралось против всего плохого? — поинтересовалась Кей, когда переварила названное "имя".

— Ну, по крайней мере, утверждает оно именно так.

Я знаю, что существуют, вообще-то, более выгодные точки приложения силы молодецкой и мозгов, но изначально я планировал пару дней "поубивать" себя на подобной работе, чтобы проверить, будет ли мой "сосед" являться мне во снах, если я хорошенько устану, или нет. Мои предположения насчет адреналина тоже весьма условны, все же нет у меня с собой никакого портативного тестера гормонов, а выборка случаев проявления "божества" скудна. Сдается мне, оно может проявляться и без гормонального "пинка", просто по собственному желанию, однако именно всплеск адреналина будит его, как бы взывает к нему, если оно само не планирует просыпаться.

Конечно, мои измышления выглядят слегка наивными на фоне того, что поглощающим, Мартину, а затем и Камориль не удалось раскопать во мне даже следа какой-то магии. Может ли быть, что это все — просто такое вот странное расщепление личности? Но как объяснить влияние этого существа на действительность? Я все еще не говорил Кей про его силы, и, по правде, не знал, как именно сказать и с чего начать.

И, конечно, я сам себе до конца не верил, и не отрицал возможности того, что мой разум подвел меня.

Но времени разговаривать пока что особо не было, меня ждала работа. Сначала Кей наблюдала издалека за тем, как мы с другими парнями сбиваем защелки и основная масса угля под собственным весом высыпается наземь. Нам попались обыкновенные вагоны с плоским днищем, а не хопперы, так что главная наша работа заключалась в том, чтобы выгребать лопатой то, что осталось лежать посередине платформы аккуратной, но внушительной горкой. Затем Кей подошла ближе. Позже она даже попробовала мне немного помочь, раздобыв где-то бесхозную лопату, и, в самом деле, довольно-таки помогла, заодно щедро обсыпав проклятиями мой выбор досуга.

И мне бы страдать по поводу моих новых бед и всвсю бояться потерять себя, мучаться от неопределенности будущего и тотальной неизвестности, но как-то не получалось. Все-таки тяжелый физический труд забивает мозг, оставляя самые базовые потребности и желания: поскорее закончить, вымыться, выпить воды, передохнуть...

Часа через два мы вышли на перекур, хотя курила в основном Кей, молча и как-то обалдело. Она была растрепанная и чумазая, и я, полагаю, не отставал. Мы оба были по уши в угольной пыли, взмокшие несмотря на ночной морозец. Мы сидели довольно близко, я касался ее плечом, меня ждала еще одна нерасчищенная платформа, а после... После — хоть трава не расти.

Я повернулся к ней, глядя, как сияют в свете фонарей волосы, контур лица, как вспыхивает сигаретный дым, вырываясь из тени в полосу света.

— Что смотришь? — спросила Кей.

— О таком нельзя говорить. Тут надо брать и делать.

Она повернулась ко мне, чуть склонила набок голову:

— Кого ты призвал после Нок-Лойра?

— Ледяных барсов.

— Принято.

Это очень просто — преодолеть сейчас расстояние между нами, но очень сложно — перебороть себя, свое чувство вины, тревогу, страх будущего, воспоминания, предчувствия, ту оправданную робость, что не от незания, но от знания чрезмерного.

И кроме прочего, кто б знал, сколько уже чистого времени мне хочется этого.

Но я упустил момент.

— Знаешь, я ведь тоже хотела тебе кое-что сказать, — произнесла Кей, отворачиваясь и разорвав зрительный контакт. — Завтра я улетаю в Тасарос-Фесс, и дальше по карте... Ян не дает скучать.

— Вот как... — я на мгновение потерялся. — Значит, ты улетаешь... Стоп. Куда ты улетаешь? Куда по карте?

— Да там в одно место, — она неопределенно повела плечом. — Не знаю, вроде бы это не слишком секретно... Короче, некая станция Остар, там хранят образцы льда за разные годы. И пока я буду там, я намереваюсь перерывать сеть и доступные мне данные по всем этим вопросам. А ты... с тобой будет мой брат.

— Брат?

— Он не работет на гильдию. Не взяли по здоровью. Он, конечно, хочет. Но пока что безрезультатно. Что касается способностей справляться с магией — тут все в порядке, дело именно в том, что у него слабое сердце, он быстро устает, и мышечный тонус тоже так себе.

— Кей, я благодарен за такое участие, конечно, но он хоть на руках у меня не откинется?

— Ты не понимаешь, но я объясню, — она говорила спокойно, как человек, уже привыкший растолковывать одно и то же в двадцатый раз. — Представь себе машину, идущую на большой скорости.... или нет, велосипед, катящийся с горки. Или на горку... Короче, дело в мощи и производительности, в спринтерах и марафонцах. Так вот Экс — он супер-марафонец. Он может очень долго идти. Но медленно. Более сильные в классическом понимании вопроса люди давно уже сядут отдохнуть под елку, а он будет медленно, но двигаться. Он слабый, но выносливый.

— Все, кажется, я понял. Так и... мы можем доверять ему?..

— Можем, — она потушила сигаретку от бордюр и щелчком отправила в близ стоящую урну. — Вот тебе мое слово. Я снова не думаю что тебе стоит возвращаться к нам в гильдию с такими рассказами... С одной стороны, они в тебе ничего не нашли. С другой стороны, если они почувствуют выходящую за рамки опасность... они вполне могут решить, что нет человека — нет проблемы.

— Этого-то я и боюсь, если по правде, — со вздохом признался я. — И одновременно боюсь, что эта тварь во мне — какая-нибудь гадость, стократ худшая, чем в общем-то адекватная, пускай и по-своему, по-мифологичному, Вьюга... И что организации не станут церемониться.

— Знаешь, — Кей снова обернулась ко мне. — Это уже становится личным. Нет, серьезно. В такие моменты я начинаю ненавидеть и их всех тоже. Я тебя спасаю-спасаю, а они все время... все время мешают мне доделать это до конца. Я такая вроде как "Не трогайте его! Все, лежит, работает — не трожьте!" А они, как злые дети в песочнице... все время пытаются разрушить мой куличик!

Я рассмеялся, впечатленный контрастом ее серьезного негодующего тона и сравнения меня с куличиком, и одновременно растроганный этим.

— Тебе смешно. А я все никак не могу порадоваться хорошо закончившейся истории!

— Жизнь она вообще такая штука, — все еще немного веселясь, заметил я. — Одни истории перетекают в другие... Вот как этот перекур сейчас плавно преобразуется в последний финальный рывок оздоровительной физкультуры.

— Ладно, сколько там еще...

— Да ты сиди, сиди, я сам. Надорвешься же.

— Ты просто не хочешь делиться заработанными деньгами!

— Погоди, а ты на что-то рассчитывала?..

— Ну-у... Хм... Ладно, ты просто оплатишь мне такси до дома, — порешила она.

— Ладно, — я улыбнулся, снова взялся за лопату и натянул на лицо тканевую маску-респиратор.

Значит, Кей уезжает. Это неожиданно. Не то чтобы это сильно меняло мои планы, но я все же надеялся... Видимо, я слишком привык к ее постоянному присутствию где-то неподалеку. Значит, я должен успеть рассказать ей о силах моего вселенца поскорее.

К концу работы тело уже гудело, ноги и руки молили о пощаде, пальцы непрозрачно намекали, что как минимум день после такой экзекуции мне гитару в руки не брать — кранты мелкой моторике, короче говоря.

Наш наниматель, грузный мужчина за пятьдесят, проверил добросовестность исполнения, никак не отреагировал на присутствие неучтенной девушки и, не рассусоливая долго, расплатился наличными. Пока остальные расходились, я выпутался из грязного рабочего комбинезона и упаковал его в сумку. Затем вызывал для Кей такси.

— Завершение дня, конечно, неожиданное, — проговорила она, отбрасывая с лица потяжелевшие от пота волосы и вглядываясь в ночь.

Мы вышли за ворота грузового двора и ожидали машину там, стоя на обочине старой асфальтовой дороги, что идет по краю бесхозного поля, заросшего жухлой серой травой. Пускай ветра не было, я чувствовал — если такси не будет долго, мы тут окоченеем. И все-таки быстрый его приезд мне выгоден не слишком: я еще не все рассказал.

— Вовзращаясь к теме, — решившись, все-таки начал я. — Насчет сил этого существа.

Кей напряглась, обняла себя за плечи, встала ровнее:

— Что оно может?

Я оглянулся по сторонам, надеясь, что все-таки никто нас не слушает. Я, конечно, не Абеляр Амберович, и баньки из серебристой сосны, изолирующей магическую прослушку, у меня нет — приходится рисковать.

— Насколько я понял, оно... слегка меняет действительность.

Кей ничего не ответила, промолчала. Я продолжил:

— И еще, возможно, вызывает буран. До конца я не уверен, оперирую отчасти догадками. Смотри: самым первым его проявлением был открытый замок на двери в больнице Кетлесса. Затем оно ненадолго забрало на себя управление и вывихнуло мне палец, когда вы оставили нас с этим вашим веселым парнем с хвостиком.

— Тобиаса понизили в...

— Да без разницы, хрен бы с ним. Так вот. Потом оно вызвало что-то вроде магической вьюги, а затем, уже тут, перенесло гитару из моей комнаты в комнату Айры, чтобы подтвердить свою ложь.

— Рин, — Кей выдохнула. — Я пытаюсь тебе поверить и все равно, пока что это звучит...

— Я знаю, — я запустил пальцы в волосы. — Знаю. Как бред сумасшедшего это звучит. Но ведь ваши психиатры определили меня здоровым.

— Но ты им ничего не рассказывал, так?

— Я никому, кроме тебя, ничего еще не рассказывал.

Я не стал говорить, что, пожалуй, больше прочего опасаюсь именно Мартина с его приятелем — потому что поглощающие они хотя бы часть привычного мира, а эти... Эти могут, наверное, стоять невидимыми у меня за спиной. Думаю, они способны на что угодно. Я лишь надеюсь, что у них есть дела поважнее меня.

— Слушай, а если, как ты говоришь, оно пробуждается от адреналина... — Кей задумчиво потерла подбородок. — Что, если накачать тебя транквилизаторами?

Я снова слегка потерялся от такой неожиданной идеи.

— Ну, если все будет совсем плохо... у тебя есть мое разрешение. Но, если меня накачать, вряд ли я буду особо полезен.

— Да, наркотики это еще один путь потерять себя, — пробормотала Кей. — Да что ж такое-то. Там наши с их надмозговыми методами, тут — какое-то мутное "божество" с какими-то мутными целями, еще и этот лже-Потерянный... И, в отличие от "божества", гильдия и Мартин — настоящие без вариантов.

— Когда ты сомневаешься в нем, мне хочется начать доказывать, что оно есть, и я уже не кажусь сам себе таким уж поехавшим, — признался я со смешком.

— Значит план такой, — Кей ткнула мне пальцем в грудь. — Ты говоришь со своим внутренним "божеством" — кстати давай дадим ему имя какое-то покороче? — и узнаешь у него все, что можешь. Что за гончие. Чего ему надо. Что оно такое. Почему оно не хочет, чтобы о нем знали. Я еще раз пытаюсь нарыть информации по тому культу из Малого Версуса: что там за жрицы, кому поклоняются, что там за боги. Экс сопровождает тебя и работает поглощающим магом, как ему и положено. Держим связь.

Ее план был рационален и возражений у меня не вызвал.

— Почему оно не хочет, чтобы знали — тут понятно, — произнес я. — Оберегает тушку, то есть меня, и заодно себя. Наши цели, полагаю, отчасти совпадают: оно тоже не в восторге от соседства и хочет себе... отдельное, нормальное тело.

— Что за тело? — насторожилась Кей.

— А вот это вопрос, — ответил я. — Чтоб я так знал. Надеюсь, не чье-нибудь еще.

В этот момент мне пришел звонок на телефон, мол, машина вас ожидает. Но машины не было. Я еще какое-то время разбирался с оператором, пытаясь выяснить, что произошло. Оказалось, таксист почему-то подъехал к парадному, обычно закрытому входу, потому что, видите ли, на дороге шлакбаум, в итоге мы с Кей еще минуты три обходили забор уже закрытого грузового двора.

А когда, наконец, увидели нужный номер ожидающего нас автомобиля, Кей взяла меня за руку и сказала:

— Поехали со мной.

Я смотрел ей в глаза, понимая, что запомню это прикосновение, этот момент надолго, скорее всего, навсегда, и ненарочно медлил. Потом подался, позволил подтянуть себя к открытой двери и сел рядом с Кей на заднее сиденье.

Мы ехали молча. Мимо пролетали огни ночного города, в салоне было тепло и пахло то ли карамелью, то ли жженым сахаром. И я почему-то забыл думать о всем том бардаке, что происходит в моей жизни. Я ощущал каким-то образом, что являюсь сейчас частью чужой жизни, частью чужого пути. Это чувство гулко и жарко отдавалось в груди, будто бы заполняло меня всего, от кончиков пальцев и до самой макушки, будто бы освещая мое существование каким-то особенным смыслом. Казалось бы, сколько было других, более грандиозных вещей в моей жизни? К скольким судьбам я так или иначе прикоснулся? Кому-то кого-то посоветовал, кого-то свел, кого-то рассорил, кого-то разочаровал, кого-то вдохновил, кого-то чуть не убил — но почему именно то, что я еду с Кей в одной машине, рядом, кажется таким важным, таким, словно этот момент определяет будущего меня и всю мою жизнь?

Мы выгрузились в одном из непримечательных спальных районов, поднялись без лифта на третий этаж, тихо, словно не хотим будить соседей, пробрались в темную квартиру. Я аккуратно разулся у двери, прошел на маленькую кухоньку, включил наполовину полный чайник.

— А брат где? — спросил я у Кей полушепотом.

— Ночная смена, — в тон мне ответила она. Кивнула за спину: — Я в душ.

Я пошарил в старых, скрипучих деревянных шкафчиках, нашел чашку, кофе, сахар. Залил это все вскипевшей водой, поставил чашку на журнальный столик в зале, сел на диван...

Кей выбралась из душа, твердо решив, что раз уж она решила в эту ночь испытать, наконец, все прелесли аттракциона под названием "Рейнхард Даблкнот", то надо идти до конца. Завернувшись в широкое полотенце, она решительно вышла в зал.

Рин спал сладким сном, откинувшись на мягчайшем вельветовом диване, так и не прикоснувшись к кофе. Кей вздохнула, накрыла его колючим шерстяным пледом и ушла в свою комнату.

Глава 10. Синеволосая

— Ассоциирование себя с таким человеком, с такой его любовью, говорит о незрелости и недостатке самоуважения. Кроме того, о нищете ума.

Первый голос был эмоционален, но не раздражал.

— Это как посмотреть, — второй голос звучал ниже и насмешливей. — Как раз-таки люди, склонные к анализу и рефлексии, зачастую компенсируют этим скудный свой эмоциональный интеллект — проще говоря, они не выучились чувствовать себя и других, не умеют опознавать и называть свои страсти по именам. И вот они-то, в отличие от других, тех, кто принимал таблетки любви по одной, глотают пригоршню целиком. И крышу им сносит стремительно и основательно, пускай итогом этого и может стать сильнейший иммунитет, — второй замолк ненадолго, а потом добавил, видимо, решив поспорить с самим собой: — Впрочем, знавал я таких, у кого и от пары пригоршней иммунитет не вырос.

— Мне трудно это понять. Звучит так, словно склонности к анализу там никогда и не было, — заметил первый, тот, что помоложе. — Но спрашивал ли ты, были ли они несчастны?

— Да конечно же они счастливы, — фыркнул второй. — Что может быть лучше искреннего рева в подушку для любителя драм? Драмы и эмоциональные качели придают жизни таких людей остроту и осмысленность.

Какое-то время оба молчали. Потом снова заговорил тот, что старше:

— Вообще, если склонности к анализу нет, то это уже другой разговор и совершенно иные люди. Там вообще все принципы немного иначе функционируют. Эти — они проще. Они ближе к животным. И оттого, возможно, счастливее.

— Ты про тех, кто без проблем делится на самцов и самок?

— Это, на мой взгляд, уже следствие их простоты. Они, кроме прочего, не умеют возводить тех многомерных умственных надстроек, искажающих факты, которыми страдают первые, и оттого реже обманываются, поэтому направляют свою жизнь более точно в соответствии с собственными желаниями.

— Мой опыт говорит, что те, кто проще, зачастую хитры, что позволяет им обманывать других только так, — не согласился обладатель более молодого голоса. — По-твоему, они неспособны лгать самим себе?

— Их хитрость направлена не на себя. Потому что себя они искренне любят. В этом и состоит коренное отличие: склонные к рефлексии зачастую не любят себя, так как критичны ко всему, включая собственную личность, собственное прошлое, в то время как глупцы не столь критичны, сколь требовательны. Вот и вся разница.

Я понял, что ничего не понял, особенно, кто из них что именно пытается доказать другому. Желание сообщить им, что их умствования патетичны, оказалось достаточно сильным, чтобы высвободить меня из полудремы, и я наконец открыл глаза.

В полутьме горел один из торшеров у стены, мягко освещая просторную общую комнату. В неверном охристом свете можно было различить силуэты Айры и Мартина, бесстыдно доедающих мои кексы, испеченные для Кей. Мне потребовалось несколько секунд, чтобы окончательно понять, где я. Хуже было только то, что я совершенно не помнил, как именно попал обратно.

— Гляди-ка, проснулся, — Мартин, откинувшись на диван, посмотрел на меня из-под полуприкрытых век.

— Как я сюда попал?

Мартин разом подобрался, подался вперед, уперся локтями в колени и посмотрел уже так, что я тут же вспомнил нескольких своих преподавателей из академии. Те тоже, упиваясь властью, любили трепать нервы студентам, еще не способным даже подумать о том, чтобы дать отпор.

— Рейнхард, тебе ведь было сказано, что ты должен информировать нас о каких-либо передвижениях, — произнес Мартин.

Его глаза, обведенные черным, притягивали к себе взгляд. В полутьме они казались мне тусклой зеленоватой галькой на дне реки. Он не был особо крупным, но весь его внешний вид говорил о том, что он опасен: яркий, резкий, словно экзотическая ядовитая змея, он совершенно не стремился как-то сгладить или приглушить производимое впечатление.

И я был впечатлен, и это мне не нравилось.

— Ты же знаешь, — продолжил Мартин, и от его вкрадчивого, ласкового, наигранного тона у меня по загривку пошли мурашки, — ночью на окраинах бывает опасно. Зачем ты заставляешь нас беспокоиться?

О, сколько искусного притворства было в его словах. И все же какая-то часть меня на секунду затрепетала, оттаяв — и это мне тоже совсем не понравилось.

Я почти поверил в то, что он беспокоится — это плохо. Но не может быть, чтобы желание оказаться частью чего-то вроде семьи, пробилось у меня именно в такой момент, и целью своей сделало это... существо.

Конфликт-то, в целом, тут классический. Мне предлагается следовать правилам, несложным, в общем-то, но где один запрет — там и два. И подчиняться я не хочу.

Если подумать, так было всегда. Да, в юности я был слаб, я хотел бы мочь присоединиться к какой-то общности, чтобы почувствовать сопричастность — но почти никогда желание обрести семью не затмевало тех лишений, что предстояло бы понести, реши я презреть себя, свою идентичность. Порою мне удавалось сплотить вокруг себя личностей, близких мне по духу, и, становясь блуждающим, неявным центром таких компаний, я обретал равновесие, словно крутяшийся волчок. Таков мой правильный путь. И лишь изредка получалось так, что уже готовая, сформированная без моего присутствия общность готова была принять меня без перемен — и это явно не тот случай.

— Ситуация вышла из-под контроля, — произнес я ровно, не отводя взгляда. — К тому же, насколько могу судить, вы все равно нашли меня и... вернули.

— Мы не ограничиваем твоего права на свободное передвижение, — заговорил Айра. — Всего лишь просим, чтобы ты был на связи и говорил, если собираешься...

— Вы не находите, что было бы гораздо проще, если бы вы объяснили мне нормально, зачем вам это? — я размял шею, ощущая, как тянет мышцы спины и рук. Что ж, скоро боль станет сильней, к гадалке не ходи.

Айра взглянул на Мартина, тот на Айру, потом оба посмотрели на меня. Но ничего не произнесли.

— Ладно. Раз вам так хочется играть в моих папочку и мамочку... Кстати, как именно вы меня нашли? Какой-то магический маячок?

— Да нет, всего лишь немного логики и пара открытых дверей, — Айра пожал плечами. — Не так сложно узнать, кто был твоим наблюдателем. И не так сложно предположить, что если в деле замешана девушка...

Я тут же крайне живо себе представил, как эти двое вваливаются в крошечную квартирку Кей через какой-нибудь межпространственный портал, она, выходя из ванной, от растерянности или роняет полотенце, или бьет Мартину с размаху прямо в рыло, или и то и другое по очереди.

— Но ты не волнуйся, все было тихо, нас никто не видел, — продолжил Айра.

Я с размаху шлепнул себя ладонью по лбу. Так еще хуже! Теперь Кей точно думает, что я сбежал. А ведь только все налаживаться начало, вот же!

— Что такое? — в голосе Айры прозвучало искреннее беспокойство. — Что-то не так?

Я махнул рукой, вставая и намереваясь отправиться в свою комнату.

— Ничего, ничего такого... Все нормально. Учитывая наше понятие нормы.

— Нас снова не будет какое-то время, — сказал Мартин. — Постарайся не исчезать.

— А то что? — я остановился на полпути к двери и обернулся.

— А то придется отрядить с тобой Айру, — Мартин задумался. — А знаешь... ведь неплохая же идея. К чему ждать неминуемого нарушения запрета, если можно сразу принять меры?

— Чего вы боитесь? — я на автомате скрестил руки на груди, но тут же попытался расслабиться и встать спокойнее. — Что я — что? Что со мной может случиться или что я могу сделать такого, до чего вам есть дело?

— Ты задаешь слишком много вопросов, — сказал Мартин.

Это была клишированная фраза из фильмов и книг, и в устах кого угодно она прозвучала бы избито и банально, глупо даже, и вызвала бы у меня смех. Но этот... человек, если можно его так назвать, — произнес ее так, что ему поверилось. Я ощутил, что зарываюсь, что и правда задаю многовато вопросов, мешаюсь, лезу не в свои дела. И это ощущение мне снова очень не понравилось.

— Это нормально, — ответил я, хотя моего ответа никто не ждал и не хотел. — Задавать вопросы. Вы, ребята, должны определиться: вы таки надсмотрщики мне или добрые друзья. Потому что если первое — то давайте по-честному, без танцев вокруг. Ставьте свои маячки, надевайте наручники, или что там у вас — подпространственные кандалы? А если второе — то, может, я пойду, заберу гитару, и мы с вами постараемся более не пересекаться?

У Мартина дернулись щеки, морща тонкий прямой нос, и задрожали веки, прикрывая глаза. Я не смог понять — то ли он просто вздрогнул, словно от внезапного холода, то ли по его телу, точнее, по материи его тела, по коже, одежде, волосам, как они есть, прошла рябь. Скорее, второе. И я бы подумал, что окончательно схожу с ума, но, делая скидку на особенности Мартина...

— Пойдем-ка со мной, прогуляемся, — сказал Айра, спрыгнув с дивана. — Похоже, нам стоит поговорить. Мне чужие вопросы еще не успели набить оскомину.

Он на секунду глянул на Мартина, тот ответил ему небрежным кивком, снова принимая расслабленную позу.

Я, болезненно морщась от первых признаков настигающей крепатуры, пожал плечами:

— Ну пойдем, сходим.

Я так до конца и не понял, какие отношения связывают Айру и Мартина, но уже осознал, что они не равны. Мартин решает. Айра — исполняет его волю, а так же будто бы переводит его слова на более... человеческий язык. В то же время я не ощущал в Айре абсолютной покорности. Насколько я успел понять, Айра довольно часто смел дискутировать с Мартином, порою довольно отчетливо перечить ему. И если мне каждый раз, чтобы даже просто ответить Мартину, требовалось некоторое волевое усилие, Айра, похоже, никакого иррационального трепета не испытывал.

Вообще, чтобы обдумать все это, в особенности — этот свой липкий, жалкий срах, мне требовалось гораздо больше свободного времени наедине с самим собой. Но последние несколько дней я подобным не располагал.

Я набросил осеннее пальто, обулся, затянул на шее шарф, дожидаясь Айры. Тот вышел ко мне с металлическим посохом в руке, одетый, вместо голубой толстовки и узких брюк, в просторный черно-оливковый балахон необычного кроя.

— А это ты так куда?.. — спросил я, кивая на одежду Айры.

— Да так, — он затянул пару ремешков у левого плеча. — Пошли.

Айра зачем-то приобнял меня за плечо, в меру своих сил, конечно — он был на голову ниже, — открыл дверь, ведущую в коридор, а меня несильно толкнул вперед.

Я запнулся о порожек, но не упал, успев выровняться, в это мгновение местность мгновенно переменилась. Мое лицо резко обдало свежестью, запах соли ударил в нос, и я вышел не в полутемный коридор, а куда-то к морю, под высокое пасмурное небо, и под ногами заскрипела покрытая изморозью серая трава высотой по колено.

Пару секунд я ловил ртом холодный, влажный морской воздух, глупо оглядываясь по сторонам. Все же переходы Бродяжки не настолько кардинальны, и оттого не так шокируют. А тут...

Мы оказались стоящими на обрыве, и местности я не узнал. Облака на сером бурлящем небе, толкаясь, плыли прочь от берега. Солнца было не разглядеть.

— Слегка бы ошибся, пришлось бы купаться, — с улыбкой сказал Айра, опираясь на свой посох и щурясь на сероватое море, по которому бежали мелкие белые барашки.

Ветер трепал Айре соломенную челку и то и дело бросал ее в глаза.

Где-то недалеко во множество глоток надрывались чайки.

Я обнял себя за плечи, ощущая, как ветер начинает подбираться к теплому нутру.

Айра говорит так, словно ему это перемещение вообще ничего не стоит. Как он это делает? Производит ли он при перемещении какой-нибудь... анализ предмета? Существа, что берет с собой? Или он не оперирует магией напрямую, а лишь использует что-то готовое, заклинание ли, или какие-то скрытые возможности нашего мироздания, очевидно, более подвластные ему, чем всем остальным магам?

— Пойдем вдоль моря, — продолжил Айра, говоря достаточно громко, чтобы его голос перекрывал ветер. — У тебя же вопросы. Я готов отвечать. Скажу, что знаю.

И он пошел вперед, а я, чуть помедлив, двинулся следом за ним.

— Если я все понимаю верно, — начал я, поравнявшись с Айрой, — ты и есть тот парнишка, который вернулся в дом некроманта на исходе прошлой весны.

— Надо же, ты меня запомнил, — проговорил Айра. — А потом узнал.

— Не то чтобы узнал. Скорее, сопоставил рассказ Николы с тем и этим. Но, наверное, вплоть до сего момента я до конца не понимал степени твоей... перемены.

— Даже после того, что Мартин устроил в суде?

— Во время суда я был слегка не в себе, — я не кривил душой. — Шок, стресс, вот это всё. И вот ты берешь и переносишь нас... Кстати, куда?

— Мы чуть западней Змеиной Косы, — произнес Айра. — Не так уж и далеко.

Змеиная Коса — поселок городского типа, расположенный в уютной бухте в паре десятков километров от города. Насколько я могу помнить, там выросла Никс, моя бывшая ученица, огненная чародейка. В отличие от меня, ее магия все еще при ней, а вот где теперь она сама, мне неизвестно.

Выбор Айры я, в принципе, понимаю — они с Никс, кажется, дружили когда-то. Когда его еще звали иначе, и выглядел он мальчишкой тринадцати лет.

— Ты перенес нас сюда, потому что чуял, что в том доме зреет гроза, — продолжил я. — Разнял готовых сцепиться собак. Я слишком глуп: несмотря на естественный страх, смею перечить Мартину. А в чем же его беда? Почему он не мудр достаточно, чтоб на меня не злиться? С его-то силами? И, наверное, возрастом? Опытом?

— Ты все понимаешь неверно, — слегка натужно улыбнулся Айра. — И это простительно и понятно — мне. Мартин же... он не в силах понять, как такой, как ты, смеет спорить с ним. Ты для него незначителен. Незначителен настолько, что... Как бы тебе объяснить...

Айра склонился и оборвал былинку. Поднял ее на уровень своего лица:

— Ну вот представь, что с тобой спорит эта трава.

Я недовольно нахмурился:

— Ладно, пускай. Начни трава со мной говорить — я бы решил, что переборщил с веществами. Однако, если я есть трава, то какое дело Мартину до меня? Зачем спорить с травой?

— Спорить с травой — что с ветром, — произнес Айра, театрально разведя руки. Потом как-то сник и отмахнулся: — Бессмыслица какая-то, забудь. Неудачное сравнение.

Я выгнул бровь: Айра пытается сбить накал пафоса и перейти, стало быть, на короткую ногу?

А он тем временем уселся почти у самого края обрыва, положил рядом посох и сцепил руки на коленях замком. Делать нечего — я опустился рядом, примяв и без того заметно приглаженную ветрами траву, радуясь, что пальто черное и запачкаться, по идее, не должно.

— Ну, — произнес я. — Давай начистоту. Зачем я вам нужен?

— А давай начистоту ты, — Айра обернулся ко мне. — Что с тобой не так?

Я постарался ответить без заминки, как мог, естественно:

— Говорят, что мне веры нет, при том, что я никогда не встречался с двумя одновременно?

— Ты вообще хоть с кем-то встречался?

— Ну, нет. Если мы, конечно, говорим о длительных отношениях. Дольше пары дней, я имею в виду.

— Понятно, серьезно не будем.

Моя паранойя кричала мне, что Айра знает обо всей этой эпопее с тем, что в меня вселилось и чего-то от меня хочет. Более того, мне чудилось, что он не просто знает — он видит меня насквозь. Но я не знал, чего мне опасаться больше: Айру или самоназванное Божество? Айру и Мартина? Информации считай что нет. Ее крайне мало. Чувство самосохранения твердило держать информацию при себе до конца, и я, не имея лучшего варианта, решил так и делать.

— Мы ищем кое-что, — вдруг заговорил Айра.

Это было... смело. Пожалуй, даже откровенно.

— Что именно — это, конечно, тайна?

Айра кивнул.

— И в чем же проблема? — я неопределенно взмахнул рукой. — С вашими-то силами... Ты вон к Змеиной Косе нас переместил, что пальцами щелкнул — что тебе стоит найти что-либо?

— Не все так просто, — сказал Айра. — Я помню, мы очень долго искали путь сюда. И нашли только тогда, когда Вьюга призвала Дух Огня, проснувшись, и зов ее преодолел абсолютную пустоту междумирья. Возможно, то, что мы ищем теперь, будет найти так же непросто. Но по-другому.

— Я не понимаю. Вьюга. Междумирье. Телепортация. Вы очень сильные маги с огромными возможностями. Что вы не можете найти? Я помню, как ощущал себя в первые моменты, что на меня свалилась мощь исключительного чародея — это было нечто. Я точно могу сказать, что в пределах своей стихии я был почти что всесилен, и всевидящ заодно, пускай зрение мое и было несколько... оригинальным. Но от меня бы не укрылось ничего важного...

Кроме. Я вспомнил тут же, как не видел идущую по коридорам ледяного форта Кей. Идущую босиком, опознаваемую лишь косвенно, как и другие поглощающие, что были тогда в Лунном. Может ли быть так, что что-то невидимо Мартину и Айре так же, как мне тогда — Кей?

— Меня, в отличие от Мартина, не беспокоит, что ты не понимаешь нас с полуслова, — усмехнулся Айра. — И мощь нашу ты тоже переоцениваешь, додумывая небылиц. Любой маг — ограничен самим собой, если только он не чтец. Любой чтец ограничен роем. Мартин не ограничен самим собой, однако ограничен своей собственной судьбой и... телом.

— Это как?

— В нем много личностей, как в рое, но рой контролирует каждую и каждая часть роя имеет равный вес и значимость, но разные цели, в то время как субличности Мартина не равноправны, не всегда одинаково сильны, однако сходятся в целях и методах. Но тело у них одно.

— Айра, пощади мой бедный мозг, пожалуйста.

— А я же только-только начал.

— Субличности неравноправны? Субличности? То есть он не один?

— Та рыжая девушка, которую ты, кажется, видел на днях в ванной комнате — это тоже он. Она, точнее. Они и есть Мартин Майн.

— А я как-то думал про себя, что меня многовато...

— Ты просто довольно талантлив, как для человека, и все еще не нашел себя. Это нормально. Мартин — множество, меняющееся, с не совпадающей порою контрольной суммой. Он очень странная штука. Пожалуй, я сам до конца не понимаю, что он такое.

— И все же, — я взгдянул на Айру поверх плеча, — почему? Почему вы не можете найти искомое? Что вам мешает?

— И при чем тут ты? — хмыкнул Айра. — Смотри, тут все просто. Да, я могу переместиться почти что в любое место на планете, пройтись через абсолютную пустоту и попать в пару иных миров. Но я буду говорить прямо: меня не слишком интересуют другие миры. Меня интересует этот. Это словно... я не хочу начинать новой игры, ты понимаешь?

— Возможно...

— И Мартин не хочет. Он на этом 'сервере' уже давно.

— Я почти не играл в такое, одиночные странствия мне милей.

— И все-таки ты понимаешь.

— Возможно.

На секунду мне показалось, что между мной и Айрой не такая уж огромная пропасть. Хотя, после сказанного... может быть, он позволил мне увидеть, как незначительно расстояние между мной и Романом Заболотницким — тем, кем он был раньше. Но он — еще не Айра, а Айра — уже не он.

— И вот в этом мире... да, мы способны перемещаться, но неспособны просканировать его по атому. У нас нет такой силы. Мартин говорит, что когда-то она у него была. Но не теперь.

— И что с ним стало?

— Если коротко — пришли парни с другого района и попытались отжать то, что не приколочено. Для всех участников результат плачевный, но в разной степени.

— Обычно так оно и бывает.

Мы какое-то время молчали.

— Айра... — произнес я.

— М-м?

— Такой вопрос... А ты теперь бессмертен?

Я ждал его ответа долго — наверное, минуты три, но он все смотрел вдаль, на морской горизонт, и молчал. Ладно.

Я прочистил горло, и повторил другой свой вопрос, куда более важный для меня:

— И все-таки, Айра... При чем тут, ну при чем тут я?

Он перевел взгляд на меня и улыбнулся почти что весело:

— Еще до того, как уйти путешествовать по мирам, я успел побыть судьбоплетом. Недолго. И тем не менее все еще я — один из сильнейших пророков, живущих на данный момент.

— Я думал, чистых пророков больше не рождается.

— Это не совсем правда. Но зерно истины в этом есть: мои силы, по сравнению с силами моего деда, весьма ограничены. Такова цена. Но. Кое-что я вижу.

— Вот тут мне почему-то начинает не нравиться это дерьмо.

— И правильно. Ты хочешь знать правду, а правда умеет ранить, и ты чувствуешь, что подобрался близко. Что ж, я расскажу, — он снова замолчал на какое-то время, но в этот раз все же заговорил: вдумчиво, неспешно, словно интерпретирует для такого недалекого меня что-то более сложное, такое, что, будь оно рассказано, как есть, я попросту не пойму. — Я вижу несколько нитей, сплетающихся в тебе. Довольно... интересный узор. Во-первых, ты — словно висящий на паутинке сенокосец, ты итог чужих идей и устремлений. И эта нить, что идет за тобой — она есть сплетение множества нитей, и она, кажется, может быть различимой даже на фоне той, что тянется за Мартином. А это немало, это очень даже много. Но каков же ты сам? Посмотри на себя со стороны. Не слишком ли невзрачен результат? Лишенный магии, одинокий, обыкновенный, бывший когда-то избранным, выпутавшийся из водоворота судьбы, и всех отличий — приметная внешность, которую тем ты не сумел особо использовать себе во благо, да обыкновенные человеческие таланты, которых отчаянно не хватает для гениальности. И, пока ты меня не перебил с дешевыми своими издевками или оправданиями, задумайся, как задумались мы: не слишком ли силен контраст? Куда, к чему стремится сенокосец? Какова его цель? Не может ли он быть иглой, влекущей за собой нить? Снарядом, несущим разрушительную мощь?

— ...веслом, бьющим по голове водолаза?..

— Рейнхардом Майерсом, шутящим не к месту и не смешно?

— О, этим-то точно может, — осклабился я. — Чем, в общем-то, и является.

— Я ответил на твой вопрос?

— Нет. Не до конца. В политику не думал пойти? Туман ты наводишь профессионально. Все, что я понял — это что я тебе каким-то образом не нравлюсь. Очевидно, потому, что не оправдал чьих-то чужих надежд, не использовал правильно потенциал. Но это никак не объясняет, почему именно я... почему вы решили следить за мной.

Кажется, я его достал. Теперь — на самом деле.

— Я тоже помню тебя еще с дома некроманта, — хмуро сказал Айра. — И я разочарован тем, что с тобой стало. Однако, нить продолжает тянуться.

— И что же там, впереди? — спросил я. — Ты же пророк, как ты говоришь. Разве пророки не заглядывают за край?

— Пророки решают уравнения, — ответил он. — Но обычно не с таким количеством неизвестных. Можешь считать, что мне не хватает вычислительных мощностей. Видишь ли, мои силы тоже слегка ограничены... по некоторым причинам.

— Вот и поговорили.

Айра встал, отряхивая робу, поднял металлический посох.

— Я тут подумал, — начал он медленно, — может, Мартин и прав.

— В смысле?

— Ты будешь задавать вопросы. Ты будешь нарушать запреты.

Я распахнул глаза шире и свел на переносице брови, изображая карикатурного злодея:

— Я опасный.

— Ты дурной. И безрассудный. Кажется, раньше ты таким не был.

Я тоже поднялся, взглянул на Айру сверху вниз.

— Ну да, раньше-то во мне была закопана Вьюга. Теперь-то я просто так.

В следующий миг он оказался ближе, протянул руку, схватил меня за шею и с неожиданной силой заставил нагнуться так, что мой лоб уткнулся в его, и зашептал что-то.

Я не успел оттолкнуть его сразу, и две следующие попытки высвободиться тоже не увенчались успехом: меня словно парализовало. Я не понял, но догадался: Айра читает заклинание, и, стало быть, он способен их читать? И если так, что же он делает?

Мир мелькнул светлым, холодно-зеленым, я на мгновение оглох и ослеп, и опомнился только тогда, когда Айра отпустил мою шею, а на лбу у меня остался огнем гореть, кажется, отпечаток его лба.

— Иди теперь куда угодно, — сказал Айра спокойно, и не верить ему причин у меня не было. — Но знай: мы тебя найдем, когда захотим.

Я ощущал, как внутри начинает бушевать злость, и как хочется ответить волшебством на волшбество, увидеть, как морозные иглы пронзают тщедушное тело зарвавшегося подростка. Но никакой магии во мне не было, а было лишь самоназванное божество, сейчас зачем-то спящее, никак неспособное помочь мне.

Айра крутанул посох в руке, затем воздел его вверх, шагнул вперед и исчез в невидимом разрезе в теле мира, и если бы я не таращился на него яростно, то, возможно, и не заметил бы маневра — все произошло в мгновение ока.

Я оказался один на этом ветреном обрыве, и несколько последующих секунд мне пришлось потратить на то, чтобы осознать произошедшее.

Так, так, хорошо, а чем я его так задел именно? Он же, вроде, готов был отвечать на вопросы. Либо — как мне теперь казалось, — не был, но наделялся, что мое любопытство удастся урезонить расплывчатыми намеками на истину. Айра не хочет быть таким, как Мартин, в Айре все еще есть человечность. Какая-никакая. Но, полагаю, имея дело со мной он понял, что это зря.

Кое-что он мне все же сказал... и показал. Итак, они что-то ищут. Айра может читать заклинания. Я у них на прицеле из-за того, что мой потенциал не соответствует выхлопу. Сомнительное объяснение, конечно, но хоть что-то.

Я оглядел обрыв и неспокойное серое море, суровое, почти стальное, и осознал что, кажется, снова попал. Но если в прошлый раз я хоть как-то подготовился, в этот раз такое неблизкое путешествие застало меня врасплох. Но есть и плюсы: это не север. Что там Айра говорил? Немного западней Змеиной косы?

Я обратился за помощью к карте в телефоне, молясь, чтобы ловилось все нужное. Сигнал был слабый, но несколько минут терпеливых разбирательств помогли мне найтись и оценить, сколько придется пройти до ближайшей цивилизации. Выходило около пятнадцати километров — не так уж много. Справлюсь за полтора-два часа. Автобусы в таких местах ходят обычно с шести утра, а доберусь я к восьми, если округлять. Хотя, осень... осенью с транспортом могут быть проблемы, но, будем надеяться, все разрешится.

Спасибо, Айра, удружил. Мол, хочешь свободы, так получай, да? Отлично вообще.

Я двинулся вдоль обрыва, ощущая при каждом шаге ломоту в мышцах, и довольно скоро набрел на тонкую тропку, что в несколько раз увеличило комфортность передвижения. Абстрагироваться от боли при каждом шаге было не просто, но мысли о вчерашнем дне помогли.

Итак, все прошло не слишком по плану, но кое-что разрешилось, причем, весьма так неплохо. Я неудачник, конечно, но не совсем. К концу вечера Кей точно не возненавидела меня и, кажется, даже сумасшедшим считала просто на всякий случай. Божество всего хорошего (а как хочется назвать его тварью!) показалось, время засечь я не успел, это минус. У нас появился какой-то план. Вот только потом я заснул, и, будь он трижды проклят, в дело вмешался Мартин...

Я не стал раздумывать долго, усилием воли себе это запретил. Смотрел отрешенно, как пальцы скользят по экрану, выбирая в списке контактов Кей, и как запускается анимация звонка.

Вот только ответом мне был механический голос информационной системы, вещающий о том, что абонент недоступен, перезвоните позже.

Ладно. В конце концов, она может быть уже на пути в Тасарос-Фесс. Она может быть на борту самолета. Конечно я не могу дозвониться ей.

Пожалуй, если я не смогу связаться с ней и дальше, я... напишу ей письмо. Вот только выберусь отсюда.

Но я все же наделялся, что это не "черный список", и у меня получится дозвониться в следующий раз.

А пока моей задачей было двигаться вдоль берега, и, вроде бы, я выбрал нужную сторону. Я старался идти достаточно быстро, и мне даже стало немного жарко. Тратить заряд телефонного аккумулятора зря не хотелось, а наушники я забыл, и потому шел без музыки, слушая, как перешептываются ветер, море и сухая трава.

Идти большое расстояние наедине с самим собой — то еще занятие, довольно медитативное, надо признать. Когда-то давно, в свои четырнадцать, наверное, когда мы с наставником переезжали из города в город на заполненных разным сбродом автобусах, в которых зимой было холодно из-за множества сквозящих дыр в обшивке, я смотрел в оттаявший кусочек окна и представлял, как за стеклом, рядом со мной, на одной скорости с автобусом, летит крылатая дева, полностью черная, с пылающими глазами. В моем детском воображении она охраняла нас и наш автобус от каких-то других летающих тварей, имеющих целью нас задержать, сорвать с автобуса "крышу" и вытащить глупых людишек по одному, и унести в снега. Эта дева была частью моей собственной детской мифологии, чем-то вроде выдуманного духа-оберега. И это при том, что ни тетушка Сесиль, ни Сигизмунд, мой наставник, никогда ни к какой религии меня не склоняли, хоть и не скрывали того, что религии, вообще-то, существуют.

Глядя на море, волнующееся по левую руку от меня, я с легкостью представил ту же крылатую деву, планирующую на ветреной длани, словно ее сестры-чайки.

И, наверное, именно потому, что устремил взгляд в сторону моря и берега, заметил внизу, на выступающем в море мысе, какое-то свечение.

Это был слабый голубоватый отблеск, слишком яркий, чтобы быть естественным. Я мельком взглянул на небо: солнца все еще видно не было, покрывало облаков было плотным, хоть и довольно светлым.

Мое зрение, пускай и исправленное магически, все еще не было идеальным — и разглядеть с высоты обрыва, что там на берегу такое светится именно, я не смог.

Я продолжил идти вперед, время от времени поглядывая вниз, на приближающийся голубоватый свет. Вскоре я ощутил, что невозможность понять, что это там такое, порядком беспокоит меня. Там, на выступающем мысе, вроде бы не было никаких строений — то есть, это не маяк. Мыс выходил в море не слишком далеко, и сияние, скорее, находилось на на самом его конце, а ближе к берегу. Может, там фонарь? Зеркало?

Когда я приблизился достаточно, чтобы различить природу свечения, я тут же об этом пожалел.

Все еще стоя достаточно высоко и наблюдая сверху, я ясно видел, что голубоватый свет исходит от левитирующего над камнями шара размером примерно с футбольный мяч, и шар этот — некая дымная субстанция, закручивающаяся чем-то вроде миниатюрного сферического вихря.

Никаких отверстий, никаких постаментов-оснований, никаких проводов или столбов.

Светящийся шар над камнями.

— Магия, — понял я и проговорил это вслух. — Ну нафиг-нафиг.

С этими словами я ускорил шаг и, пытаясь не смотреть в сторону мыса с неведомым артефактом, припустил дальше вдоль обрыва.

Не хватало мне еще магии, действительно. Это может быть что угодно. Какая-нибудь смертельно-опасная напасть. Артефакт с войны. Чужая метка клада. Еще что-нибудь. Яйцо неведомой твари. Да мало ли, что. Любая магия теперь не про меня.

Сердце застучало, как барабан, накатила тошнота. В глазах потемнело, и я согнулся напополам, и потом только обнаружил, что трава как-то странно близко и я упираюсь в нее руками.

Но поднялся и отряхнул пальто уже не я. Мой новоприобретенный попутчик, конкурент за звание капитана этого корабля, принял командование на себя и, решительно развернувшись, подошел ближе к обрыву, и стал осматривать берег, кажется, разыскивая путь вниз.

— Эй-эй, секундочку, нам туда не надо, — проговорил я, пытаясь как-то отвоевать тело себе. — Нам надо направо.

— А вот это не тебе решать, — ответил мне мой же голос. — Там нечто любопытное.

— У тебя, похоже, с инстинктом самосохранения не очень, — я предпринял отчаянную попытку не дать своему телу начать спускаться вниз по найденной-таки крутой тропке.

— Ну кто-то же должен быть смелым, — ответил захватчик моего организма, и это даже было похоже на шутку. Однако, я — мы — продолжили спуск, скользя на выбивающихся из-под подошв камнях.

Очень легко можно было бы успокоиться и начать воспринимать свою жизнь, как кино. Вот только я прекрасно понимал, что мой приятель-захватчик через время снова отключится, как и не было, а вот мне придется разбираться с последствиями его любопытства.

Все время, что мы двигались по направлению к парящему над камнями светящемуся шару, я пытался вернуть контроль над телом, но все мои усилия оказались недостаточными. Я не мог понять, где именно во мне обитает это самое "божество всего хорошего", и как так получается, что раньше руки, ноги и голова прекрасно подчинялись мне, а теперь нет.

— Хватит бороться, — шикнул мой голос. — Уймись. Смотри. Смотри внимательно.

Мы сделали последний шаг по скрипящей темной гальке и остановились метрах в шести от шара.

Во мне злость на захватчика сменилась страхом, естественным страхом перед неизведанным. Я все еще не понимал, что передо мной, и нервничал втройне из-за неспособности что-либо предпринять.

Мы просто стояли и смотрели. Шар, точнее, то, из чего он состоял, едва заметно, плавно менялся, перетекая внутри себя мягкими волнами, излучая трепетное сияние цвета морской волны.

"Чарам твоим, мыслям твоим подвластно холодное сердце морское", —

прозвучал мой собственный голос, и это не были слова известного мне языка. Я понимал смысл сказанного, как понимают целиком мелодию или пословицу — не каждое слово отдельно, а все разом, без деления на части. И говорил, в общем-то, не я — а тот, кто во мне.

"Тот, чей язык подобен вою ветра среди разрушенных башен, склоняется перед тобой", — и мы опустились на одно колено, и склонили голову, и уставились в мозаику округлых, отполированных морем камней.

И стояли так, мне показалось, долго — секунды тянулись как-то невообразимо медленно. И вот что-то коснулось моей щеки — да, я даже почувствовал это отчетливо, ощутил прохладу, похожую на ожег — и я поднял взгляд.

Передо мной стояла девушка, сотканная из светло-голубого сияния, и ее сложное многослойное платье с длинными рукавами и множеством тонких поясов не подчинялось физике реального мира: ткань плыла в воздухе, как в воде, и так же вели себя сине-зеленые волнистые волосы, такие длинные, что, будь они волосами реальной человеческой женщины, стелились бы по земле. Дева была красива мягкой, завораживающей красотой, и, глядя на нее, я не испытывал страха, но поневоле все равно сравнил ее с Вьюгой, какой я видел ее в зеркале Лок, и понял, что сходство все-таки есть, и от этого в глубине моего сердца зашевелился, заскрипел ледяной ужас.

На долю секунды я подумал, что Вьюга снова пришла за мной. Но этого не могло быть, да и не было такого: если дева эта и была богиней, то другой.

"Поднимись, проклятая родня," — проговорила она.

Не точно. Она применила слово, обозначающее родство, но я не смог понять, какое родство именно.

"Далеко забрел ты, причудливы пути твои. Странного же скакуна ты выбрал — обычно мы едим это на обед", — продолжила она, и снова — там точно было что-то про поедание и лошадей, но до меня не особо дошел общий смысл.

"Твоя родня не только ест их, но и спит с ними, — произнес мой вселенец загадочное. — Так что же такого в том, чтобы жить в них?"

Дева ответила чуть раздраженно, очевидно, спать со скакунами у них было не в почете:

"Ты будешь ерничать или просить?"

"Коль есть в тебе силы помочь, буду просить," — и в голосе моем, позаимствованном для этого смелого заявления, действительно читалось смирение.

Дева смягчилась, и, покачав головой, заговорила нараспев, на том же неведомом языке, понимаемом мной опосредованно, не иначе как при помощи этого самого вселенца:

"Тебе я помочь не в силах, нужда твоя велика для меня. Но вот что скажу тебе: пусть я слаба, но серая смерть закрыла глаза."

И я ощутил внезапно радость моего соседа, словно случилось что-то действительно хорошее. Он улыбнулся моими губами и произнес:

"О лучшей вести нельзя и мечтать, — мы поднялись, и взглянули на сияющую деву чуть свысока. — Прощай".

И ей бы исчезнуть — но она осталась. Кажется, исчез мой попутчик. А я — я остался тоже, замерев истуканом напротив сияющей девы, которая, не переставая сиять, вдруг стала рассматривать меня как-то излишне пристально — аквамариновыми своими глазами, живыми и призрачными одновременно.

Я сглотнул, ощущая, как подрагивают руки. Я перебрал в голове все языки, которые знаю, и почему-то выбрал древний северный диалект, знакомый мне из прошлых изысканий, как наиболее важный и вежливый, полагаю.

— Прошу простить меня, — произнес я со всеми нужными суффиксами, — могу ли я... идти?

Дева улыбнулась и закусила нижнюю губу, продолжая кокетливо стрелять глазами. Будь она обыкновенной земной женщиной — я бы решил, что она заигрывает. В принципе, логика их со вселенцем разговора намекала, но... Я лично предпочел бы как-то ограничить общение с подобными существами.

Казалось бы, у меня опыт. И все же. Все же, два с половиной раза подискутировать с иномировой почти всесильной магической тварью недостаточно, чтобы вдруг начать вести себя со всеми подобными существами, как с закадычними друзьями. В голове на секунду вспыхнули воспоминания о прочитанном в юности романе, где некий стрелок имел наглость удовлетворять определенные желания похожих существ, и вот теперь...

Одновременно передо мной стояло и воплощение магии и стихии, и настояшая девушка из плоти и крови: вот ее тонкая рука, вот поблескивает влажно кожа на ней, переливаясь перламутром, вот я вижу необыкновенно четко волоски, выбившииеся из тугих темно-зеленых локонов, и жемчужную канву по краю тугого корсета.

Но с размышлениями мне пришлось повременить: сияющая дева взяла меня за руку.

Ее пальцы были холодными, как лед. Да, уж я-то знаю, каков лед на ощупь, и как умеет холод пронизывать до костей. Я не отдернул руку, наверное, только потому, что к этому был привычен, и уж что-что, а холод не пугал меня, не тревожил и не удивлял — зря, конечно, теперь-то, в нынешнем моем статусе.

Дева, не отпуская моей руки, мягко развернулась и пошла в сторону моря, подернутого легкой волной, увлекая за собой и меня.

Она вошла в воду по щиколотки, когда я остановился, не в силах, впрочем, отпустить ее руки.

Я стоял на границе воды, волны едва-едва касались подошв тяжелых осенних ботинок.

— Постой, — произнес я, даже уже не пытаясь применять какие-то там древние языки. — Ты хочешь... чтобы я пошел за тобой?

Она кивнула.

Отпустила мою руку, сама вернулась на шаг, подойдя ближе, склонила голову набок. Провела ледяными пальцами по моей щеке, коснулась виска. Задержала прикосновение, и я услышал в шуме волн что-то, похожее на речь. Без моего внутреннего вселенца говорить ей, судя по всему, было куда труднее, но она смогла:

— Я знала тебя раньше, — прошептала волна.

И я понял куда больше, чем она сказала: да, она знала меня. Она помнит, как в зимнюю стужу я сбрасывал на промерзший песок одежду и нырял с разбега прямиком в ледяную тягучую глубину, скользя в темноте, подо льдом, горячий и живой, прожигающий насквозь тело большой воды. И таких, как я, мало среди людей, и потому каждый из нас дорог ей — по-своему, конечно, ведь любовь ее очень специфична и понять ее дано отнюдь не каждому. Но любовь ее велика, для живого теплого кусочка плоти она неподъемна и необъятна, она разорвет такого, как я, на куски, поглотит, растворит в темных глубинах угольно-черных волн, и разве это не великолепно? Может ли быть лучший путь у такого, как я, лучшее предназначение? Быть погребенным, а может быть и сохраненным навеки в темном, холодном сердце ее — что может быть прекрасней?

И я хотел сказать ей, что это предложение очень великодушно, но, кажется, не сумел скрыть ужас, заставивший мое сердце снова забиться слишком быстро.

На миг в ее глазах мелькнула печаль, но, кажется, характер у нее был скорее решительный, нежели кроткий.

Она снова взяла меня за руку и потянула за собой. Я попытался мягко высвободиться, но ледяная хватка оказалась достаточно крепкой, а применять реальную силу я все еще слегка опасался, только, как мог, медлил.

Море перед нами становилось беспокойным, темнея. Поднялся ветер. Каждая новая волна была выше предыдущей, шторм разыгрывался прямо на глазах. Мне уже пришлось зайти в воду по голень, когда следующая волна захлестнула мои ноги по колено, а дева, чье сияние, к слову, слегка притихло, все тянула меня за собой — и вот тут мне стало страшно по-настоящему. Холод морской воды добрался до пяток, следующая волна ударила уже по бедрам, и, откатываясь назад, чуть не сбила с ног.

Когда все успело перемениться?

Волосы девы намокли, потяжелели и стали виться темно-зелеными змеями. Она не оборачивалась и не разжимала хватку. Я перестал сдерживаться, попытался вырваться, крутанув запястье в сторону ее большого пальца, надеясь, наверное, только на чудо. И чудо произошло — почему-то у девы оказалась вполне людская анатомия, и трюк сработал, и пальцы ее разжались, мое запястье выскользнуло, вот только обернулось ко мне уже другое существо, и за спиной его принялась зарождаться волна, способная накрыть меня с головой.

Я взглянул на вздыбившуюся воду, позабыв дышать. Дева, чей лик потемнел, сделала шаг назад и слилась в одно со стеной воды. В следующий миг волна, неукротимая, больше похожая на ледяную стену, рухнула вниз, ревя и пенясь, сбивая меня с ног, бросая на берег. Провезла щекой и плечом по камням и тут же безжалостно, алчно потянула обратно.

Шипя и отплевываясь, я стал барахтаться, пытаясь зацепиться немеющими руками за дно, но набрасывающиеся следом за первой волны, уже не такие гигантские, но все еще злые, то и дело сбивали меня с ног и отбрасывали все дальше в море.

Потяжелевшее от воды пальто тянуло в пучину, и, дернув наотмашь, я оторвал оставшиеся застегнутыми пуговицы и высвободился из него, рывком выныривая на поверхность. Вдохнул. Тут же меня накрыло с головой снова.

Дева все же получила свое. Но целиком... нет, целиком она меня не получит.

Напрягаясь, как в последний раз, я нырнул на дно, оттолкнулся от каменного дна и устремился к берегу. Без пальто дело пошло легче, у меня почти получалось бороться с волнами. Обувь мешалась, но, когда я смог стоять, даже стала помогать, добавляя устойчивости. Море ярилось, даже небо потемнело, словно перед грозой, но я упорно полз к берегу, сцепив зубы, обдирая в кровь окоченевшие пальцы, почти не обращая на это внимания, как и не ощущая холода.

Кое-как, на четвереньках, словно животное, вытащил, вырвал себя из пучины, прополз пару метров и без сил повалился на голый камень, тяжело дыша, словно выброшенная на берег рыба.

Через минуту меня пробил озноб, застучали зубы, холод, мой давний приятель, вернулся, как нежданный гость, и пронзил сразу всего, забыв поздороваться.

Моя одежда промокла насквозь. Берег был пустынен, море все еще не успокоилось. Я стянул потяжелевший свитер, футболку, обнял себя за плечи и свернулся клубком, пытаясь хоть чуть-чуть согреться, выстукивая зубами сумасшедший бит.

Мозг отказывался думать здраво. Надо было бы, по-хорошему, встать и размяться. Поприседать, чтобы согреться. Но почему-то мозг решил, что если я разогнусь, то станет еще холодней, а потому лучше сидеть на месте, дрожать, но не тратить остатки тепла.

В следующий миг я увидел сияние перед собой. Поднял глаза, сумев каким-то образом заново испугаться, и не зря: передо мной стояла все та же сияющая дева, почему-то в первом своем, светлом обличьи. Она наклонилась ко мне, как и в прошлый раз, нежно, почти не касаясь, провела пальцами по щеке и виску, а потом вцепилась в левый глаз синими заострнными ногтями.

Резкая боль заставила бы меня отшатнуться — о, если б я мог! Но я был неподвижен, а тонкие ледяные пальцы будто бы насквозь прошивали мне кость, плоть, мозг. Она как будто бы копалась у меня в голове — точнее, в глазу, и на мгновение в этом левом глазу потемнело, и мне показалось, что она собирается вырвать его, когда рука ее пошла обратно.

Я схватился за глаз, видя другим, что вокруг меня — никого.

Потом я увидел, что дева возникла у самой воды, лицом ко мне. Следующий кадр — она по пояс в воде, стоит в пол оборота. Потом исчезает вовсе. Как будто бы я рассматриваю слайды. И вот море — спокойное. Нет никаких волн, как не было.

Вот только я не особо чувствую руки и ноги, и вдруг, не помню, чтобы сам вставал и забирался наверх — я снова на обрыве, в ботинках хлюпает вода, но лучше в них, чем без них.

— Эй, ты, — говорю я в пустоту, и язык мой заплетается, как у пьяного. — Это ты? Что, и от тебя польза какая-то есть? Вот это новость.

Никто мне ничего, конечно, не отвечает. Но мы оборачиваемся — и я вижу тот самый мыс издалека, и все, чего мне хочется на самом деле — лечь и уснуть, зарывшись в теплую землю, или умереть прямо на месте, только бы не быть здесь и сейчас.

Дорога, дорога. Она такая обыкновенная. То есть, совершенно обычная, одинаковая — вытоптанная земля под ногами, трава, эти наши привычные травы, в них фиолетовые пушистые цветы, бессмертники, что ли? Летом зацветут, к осени высохнут и навсегда останутся одного цвета. Их бы любили некроманты, не будь они так дешевы и просты. Говорят, хранить их дома не к добру.

Последние километры сознание становится чище, и мне приходится уже самому себя заставлять идти. Я знаю, что надо. Я знаю, что должен, иначе — смерть. И, казалось бы, ладно, чего такого? Глупо, конечно, но... подумаешь. Но нет. Мы еще повоюем. Я еще не все успел. Я еще многого не видел, и как же я люблю жареную курицу, бедрышки, кто бы знал. Ради этого, пожалуй, стоит жить, а еще, говорят, будто ради любви, но это уж как пойдет. И печенье в ликёрной пропитке под сливочным муссом. Да, вот это тема, я еще не готов, мне еще надо это успеть.

Дышу тяжело, голова чумная, как будто бы состоит из цельного куска алюминия. В нем, словно в колоколе, наперебой общаются чьи-то голоса. Я уверен, что различаю среди них каждого моего предка отдельно. Каждому моему предку в моей голове есть место, что-то вроде персональной ячейки, и сидит там маленький мертвый король севера, и наблюдает за нашим кино, но сделать ничего не может. Один с маленькой козлиной бородой, другой с большой бородой-лопатой, такие дела. Вообще из них могие бородаты, и очень немногие юны.

Дрожи давно уже нет, гипоталамус приказал справляться самостоятельно.

Люди снова смотрят на нас с осуждением — ну да, я же иду по городу без рубашки, и синий небось, как мертвец.

Скажите спасибо за штаны, придурки.

Усилием воли пытаюсь привести мысли в порядок, когда кто-то спрашивает у меня...

Кто здесь? Кого я знаю? Куда я иду? Откуда?..

У мужчины лысина и крупный загорелый нос, зеленая охотничья куртка.

Я, кажется, что-то ответил ему. Вокруг меня — белые стены, у домов красные крыши, небо меж ними синее. Когда успело? Солнечный луч спускается по стене и падает на перевернутую кастрюлю, черную резину, деревянную лавку, на лавке черно-белая жмурящаяся кошка.

Я должен сесть и подождать на этой лавке доктора. Что ж, это неплохая идея.

Явно самая лучшая из последних моих идей.

Глава 11. "Парусник залмоксис"

Тут тепло. Даже жарковато, и, чтобы не потеть, я выпутался из одеяла. Приоткрыл глаза.

Деревянные панели по стенам — цвета горчичного меда. Одна стена скошенная, в ней круглое окно, в котором ничего, кроме светлого неба, не видно. Книжные полки, много разлапистых комнатных растений... старый выпуклый телевизор на тумбочке. А на телевизоре, склонив голову набок, сидит светящееся существо, похожее на ребенка. То ли девочка, то ли мальчик — не разобрать, на вид лет семи, вместо одежды и волос — белые лепестки, источающие мягкий свет. Те из них, что выходят из рук и бедер, ниспадают мягкими волнами вниз, словно широкие рукава и волнистый многоярусный подол. Глаза у видения тоже светлые, золотистые, губы белые, как и кожа, а на щеках — рисунки-отметины черного цвета в виде двух небольших кругов.

Сомнений у меня почти не было, я точно знал, кто это.

— Так вот ты какое, Божество Всего Хорошего.

Голос оказался сиплым, в горле першило. Резко сев, я закашлялся.

Страдать от взаимодействия с холодом — крайне неудобно, что ни говори.

Отдышавшись, взглянул вперед, на моего внимательного наблюдателя.

Оно настоящее? Или это сон? Может, бред, галлюцинация? Как понять?

Ладно... Неужели всё? Мы разделились?

На короткий миг я даже успел обрадоваться, но что-то подсказывало мне, что это зря.

Значит, во мне жило вот это, выглядящее как маленькая девочка (или мальчик?) в костюме бабочки-капустницы. Ладно, будем считать девочкой. Но вы только посмотрите, какая мордашка.

Видал я уже мелких милых девах, отыгрывающих неподходящие их внешности роли. Ни к чему хорошему это не привело.

Как будто судьба решила, что недожала. Не все проиграла, решила, что из взаимоотношений меня с маленькими девочками, являющимися не тем, чем кажутся, еще можно что-то извлечь, интересное, развлекательное.

— Слабое тело, — произнес голос у меня в голове, в то время как лицо сидящего на телевизоре существа осталось неподвижным. Губы не шевелились. — Почему твое тело такое слабое?

— Ну уж какое есть, — я не стал сдерживать раздражение и растерянность. — Вообще, не нравится — добро пожаловать прочь, не держу, как бы.

— Не будь столь велика опасность повредить его, мы бы его исправили.

— Что?.. — я напрягся, сглатывая подступающий кашель. О чем оно?

— Сестра была добра к тебе и к нам. Теперь, когда мы не спим, ты можешь видеть нас. Часть нашей памяти и сил вернулись, и мы могли бы исправить твоё несовершенство.

До меня не сразу дошло. А когда дошло я, кажется, воспринял сказанное только умом, но не сердцем, и даже сумел не слишком разволноваться. За последнее время у меня вообще отлично стало получаться абстрагироваться.

— Просто стоит беречь человеческое тело, — я сделал акцент на прилагательном, — и так неплохо оптимизированное под жизнь... под человеческую жизнь.

— Впредь мы будем бережней, — произнесло существо беззвучно, и подняло руку, обратив ко мне ладонь. Затем повело пальцами, сжимая кулак.

О нет. Не собралось ли оно...

Я почувствовал, как в черепе что-то треснуло, лопнуло, словно виноградина. Боль пронизла голову, отдаваясь в правый глаз, и на мгновение мне показалось, что внутри меня прорастает что-то вроде ветви дерева, судя по звуку. Я стал хвататься за простыни, будто тону в них. В глазах потемнело, боль усилилась, словно кто-то взял ноту повыше... Но вдруг все прошло, оставив голову гудеть, как растревоженный колокол, а сердце — биться так, словно вот-вот выпрыгнет. Тяжело дыша, я попытался снова сесть ровно. Ощупал голову, ожидая найти вместо черепа расколотый арбуз — как минимум. Страх, нахлынувший с запозданием, нехотя отступил, когда черепная коробка оказалась целой, а боль постепенно утихла.

— Забудь про язык, зубы, нёбо и горло — произнес голос в моей голове. — Говори внутри.

— Что?..

— Вот так. Не раскрывай рта.

— Это что за?..

— Нам не нужно, чтобы кто-то знал о нас. Те, кто внизу, уже слышали тебя, и скоро поднимутся. Времени мало.

Голос вселенца в моей голове был... странный. Его характеристики ускользали из моего сознания, стоило ему замолчать. Я словно тут же забывал то, что слышал отчетливо только мгновение назад.

Однако смысл я уловил. И впервые задумался: а где я, собственно? Чей это дом? Кого мне стоит ждать?

— Кто поднимется? — спросил я вслух. — Они будут тебя видеть?

Существо исчезло с телевизора и мгновенно очутилось у меня перед носом. Я увидел, как вокруг него летают и светятся, трепеща, мелкие пылинки-светлячки, а оно стоит босыми пятками на деревянном полу и смотрит на меня. Видение протянуло руку, приложило палец к моим губам:

— Говори внутри.

Я ощутил легкое тепло, словно палец — настоящий. Стало немного не по себе. Я-то думал, что видение мое бестелесно, и я не почувствую прикосноения. Видимо, оно смогло обмануть мои собственные рецепторы.

Ну да, ведь все происходит в моей голове. Стало быть... стало быть, говорить с ним мысленно даже логично. Курсы юного чтеца на дому! Я изучал чтецов поверхностно, знал кое-что об их способах колдовства и даже помнил пару элементарных заклятий на грани школ. Но, как знающий свои слабые и сильные стороны дипломировнанный маг, не мог представить, что когда-либо сумею что-то такое. Тем более, сейчас. Не к тому у меня талант... был. И все же я попробовал.

— Ладно, — сказал про себя. — Хорошо. Что дальше?

— Умница, — существо будто бы даже улыбнулось, мигнуло, исчезло, снова объявилось на телевизоре (тут я заметил, что в экране оно не отражается) и заговорило настойчивей:

— Ты должен спешить с поисками.

Со всем этим я уже успел позабыть, что вообще мой вселенец хочет от меня. С некоторым трудом мне удалось сформировать послание-мысль:

— А ничего, что ты, с этой своей спешкой, сделало с этим телом? — тело показательно кашлянуло. — Само же говоришь, тело слабое, и куда ты его гонишь? Что будет, если я умру?

Оно ничего не ответило, хотя, полагаю, все слышало.

— Ты ж не умеешь обращаться с людьми и точно угробишь меня... нас. С какой скоростью ты собралось захватывать управление?

— Мы возьмем своё в урочный час, — потенциальный захватчик заговорил уверенно, как о чем-то решенном. — Но медлить нельзя, причем нам обоим, ведь мы не злодеи.

— То есть?

Существо покачало головой, приложив светящиеся ладошки к щекам:

— Человечек, неужели ты все еще не догадался?

— Спасибо, что не "смертный", и все же: нет, я без понятия, куда ты спешишь, что тебе надо, какое тело ты ищешь и при чем тут вообще я. А неплохо бы это все прояснить.

Божество Всего Хорошего словно вздохнуло, — хотя я уверен, что ему незачем дышать или имитировать дыхание, кроме как для того, чтобы донести до меня степень его разочарованности и страдания. Случайно моргнув не обоими глазами сразу, я понял, что вижу его только одим — тем, в который вцепилась на берегу дева холодной воды. Тем временем существо перебороло свое разочарование людьми в целом и мной в частности и медленно, раздельно произнесло:

— Зерно истины в этом есть. Ты знаешь мало. Печально, но и нам известно не всё. Теперь стало понятно, что, раз воплотились не только мы, но и другие... стало быть, где-то ищет того же, что и мы, другой наш брат.

— Какой ваш брат?

— Еще один, особенный брат. И потому нам нужно спешить.

Я вздохнул, потирая лоб. Загадки. Снова загадки. Другой брат... то существо на берегу мой вселенец тоже называл родней. Но не братом. И каков же он, этот брат? Ему, стало быть, тоже нужно тело?

— Ты не помнишь половины потому, что не смогло подчинить меня целиком? — спросил я.

Божество Всего Хорошего смотрело какое-то время молча, но на вопрос не ответило. Произнесло бесстрастно:

— Сейчас нам нужно вернуться в тот город... мы чувствовали одну из ищеек там.

— Кстати, давно хотел спросить. Вот ты называешься Божеством Всего Хорошего. А правда ли это?..

— Есть ли разница, кто именно заполучит твое тело, если не найдет своё?

Вот тут оно окончательно стало меня бесить, и я снова сорвался на голос.

— Так может ты врешь? И я вынужден помогать какому-нибудь хтоническому злу? Может, мне лучше прыгнуть со скалы и спасти этот мир от тебя? М-м?

Белизна видения слегка потемнела, и ответ его меня не порадовал:

— Не ты, так другой, — существо повело плечом, и одеяния-лепестки шелохнулись, как волосы под водой. — Ты — лишь сосуд. Процесс запущен, и, так или иначе, пока наша история не завершится, такие, как ты, будут жертвовать собой зря.

Я не нашел, что ответить, осознавая, что, наверное, говорить-то ничего и не надо. Аргументы кончились. Да их особо и не было. И зачем они, о чем скафандру разговаривать с водолазом?..

— В городе, что мы покинули, мы ощущали дух золотой ищейки, — повторило существо.

— Так что ж мы тогда сразу не...?

— Людей теперь — что муравьев, и движутся они слишком быстро. Но нам повезло, и сестра была добра к тебе. В этот раз будет проще.

— А что насчет второй ищейки?

— Это — после.

И Божество замолкло.

Я тяжело вздохнул и снова закашлялся.

— Если уж мы про ищеек... кажется, я знаю парня, который может помочь. Возможно. И да. Мы этого, кажется, еще не обсуждали. Какие у меня гарантии, что, если я тебе помогу, ты вернешь мне мое тело? — я посмотрел вселенцу прямо в глаза.

— Слово моё, — ответило оно бесстрастно.

Мол, вот, довольствуйся. Разговор окончен.

Я снова почувствовал злость, растерянность и бессилие, понимая, что, похоже, добиваться чего-то большего от этой твари — бесполезно. У меня еще оставались вопросы, но вот моральных сил задавать их не было. Но я пересилил себя:

— Так, давай заново. Что это за "брат", ты говоришь?..

Снизу раздался звук скрипящих деревянных ступеней. Кто-то поднимался.

Я прикусил язык. Нет резона показываться тому, кто меня приютил, умалишенным. Притворяться бредящим тоже не вариант, я не настолько хороший актер.

Взгляд упал на прикроватную тумбочку, на которой лежал мой телефон — целый и невредимый, хотя я точно помнил, что оставил его в кармане утонувшего пальто.

Ладно, вот и объяснение, с кем я говорил.

В следующий миг дверь в залитую солнцем комнату отворилась, и я увидел Эль-Марко.

— Проснулся? — спросил целитель. — Чего испуганный такой?

— Эм-м... я, скорее, несколько потерянный.

Я снова закашлялся, держась за грудь. Да что такое!

Приступ, впрочем, избавил меня от надобности немедлннно начинать благодарить Эль-Марко за, наверное, чудесное спасение или, скорее, выживание как таковое. Да, Эль-Марко Кападастер — целитель. Отношение у меня к нему неоднозначное и оставаться с ним наедине — отнюдь не предел мечтаний. Я все еще ощущаю отчасти иррациональную вину перед ним.

Судя по всему, настроение у целителя тоже было не очень, но, кажется, не из-за меня.

— Какао, — сказал он, присаживаясь на табуретку возле постели и ставя рядом с телефоном чашку из розового лакированного фарфора.

— О... не откажусь.

Взявшись за исчерченную мелкими декоративными трещинками чашку, я отхлебнул горячей сладости, чувствуя, как становится легче воспаленному горлу.

Эль-Марко смотрел на меня так же внимательно, как вселенец до этого. Светловолосый, с правильными и не слишком приметными чертами, он легко сошел бы за одного из жителей севера и отлично прокатил бы за "дитя зимы". Я не видел многих целителей — их дар не слишком распространен, но знал, что в большинстве своем они выглядят моложе, чем есть на самом деле. Так что вот эти тонкие мимические морщинки в уголках его рта и у носа, свойственные обычно людям как минимум тридцатипятилетним, должны означать гораздо больший возраст.

— Я должен вас поблагодарить за заботу, — все-таки то ли спросил, то ли утвердительно заявил я.

— Это от Мари, хоть вы и не знакомы.

— О, я не про какао... хотя, за это тоже.

— Ну, у нас конечно не отель, но уж уложили, как смогли, — улыбнулся Эль-Марко сдержанно.

— Я про лечение...

Он вздохнул. Будто бы что-то хотел еще сказать, но вместо этого поинтересовался:

— Ты, надеюсь, не собираешься вставать и убегать прямо сейчас? Я бы рекомендовал пару дней отлежаться.

— Эм...

Я был в легком замешательстве. Боюсь, вселенец не оценит.

— Что, важные дела, да? — целитель взглянул на меня с пониманием, мол, молодо-зелено, знаем мы вас таких, не бережете себя.

— Да не то чтобы... Просто не хотелось бы доставлять неудобств.

"Я ведь вам никто, — хотел добавить я. — Я ведь думал назначить вашей приемной дочери самое сложное и болезненное испытание из возможных для проверки силы ее дара. Я ведь таких планов наворотил в своей голове." И даже больше. "Во мне чокнутое божество в форме девочки-цветка, умеющее менять реальность, утверждающее, что оно — хорошее. Я, вероятно, поехавший, и, возможно, опасен. Я сам не до конца понимаю, что со мной происходит".

— Ты доставляешь мне неудобство тем, что не хочешь доставлять неудобств, — ответил Эль-Марко. — Люди, не умеющие просить о помощи, когда не могут справиться с проблемой сами — огромная заноза в заднице, знаешь ли.

— Пожалуй...

— Если хочешь знать мое мнение — еще денек тебе никуда идти не нужно. Тебя привели сюда в состоянии, чреватом очень нехорошим последствиям. Похоже, допилил ты сюда на голом энтузиазме и чувстве противоречия.

— Стало быть, мне повезло...

— Тушку беречь надо, она у тебя одна, — проговорил Эль-Марко вымученно-ласково, словно обращаясь к идиоту. — Ты ж не чтец.

— И то верно.

— Встать сможешь?

Я оценил свои силы навскидку, кивнул.

— Ладно, тогда пей какавку, одевайся, спускайся к обеду.

Я невольно покосился на телевизор: не возникло ли там случайно проекции моего вселенца? Эль-Марко заметил это, но интерпретировал по-своему:

— А, хочешь включить? Пульт где-то был...

Я не смог быстро придумать, как отмазаться. Эль-Марко нашел пульт, щелкнул кнопкой, потом бросил его мне, а сам направился на выход. Но, услышав, о чем говорит диктор, задержался.

Показывали какой-то большой зал, наполненный официально одетыми мужчинами и женщинами в возрасте. Голос диктора дублировался субтитрами. Я не сразу понял, о чем речь — отвык за много лет воспринимать информацию из телевизионных программ, когда нет возможности отмотать к началу. Судя по всему, передавали итоги голосования и волеизъявления стран-участниц программы "Отречение", а так же официальную позицию церкви и ее ветвей по поводу лже-Потерянного.

— Вот и пришлось им откупорить бутылку, — проговорил Эль-Марко. — Сколько лет они пытались делать из нас невидимок... Интересно, на это ли рассчитывал Мартин?

Я смотрел на репортажное видео из какой-то пустынной жаркой местности, где издалека было заснято, как Мартин исчезает в начерченном в воздухе невидимом магическом разрыве. Качество видео было ужасным. Если бы я сам не видел то же самое своими глазами, я бы решил, что это какие-то плохо сделанные спецэффекты.

— Не могу понять, что он затевает, — Эль-Марко покачал головой. — Смотрю-смотрю — и не понимаю.

— Может, как вы говорите, он хочет вывести магов из тени? — осторожно предположил я.

— У кого есть голова на плечах, тот понимает, что наши везде. Особенно — в политике. Ехали чтецы через чтецов, поглощающими погоняли. Я бы не удивился, если бы наше правительство оказалось все сплошь с проклятием.

— Так было до войны?..

— До войны этого никто не скрывал. После... Ладно, допустим, Мартин каким-то образом хочет обнародовать тот факт, что маги вернулись на управленческие должности. Напомнить собою о том, что маги вообще — есть. Напомнить, насколько они могут быть опасны. Но зачем это лично ему? Зачем так светиться? Зачем объявлять себя Потерянным?..

Я ничего не ответил, думая о своем. О, я мог бы предположить, зачем Мартину светиться: потому что. Насколько я успел узнать его, этот мог бы применять свое нестандартное волшебство просто потому, что ему льстит внимание или — нет дела до чьего-либо внимания. Но Эль-Марко невольно подкинул мне идею о том, что я мыслил в неправильном направлении. Я все пытался понять, какое дело Мартину до меня, почему я, зачем я. Вопрос надо было ставить иначе: чего хочет Мартин вообще, в целом, и какая роль в его игре отведена мне?

Ведь если сказанное Айрой правда, или хотя бы намек на правду — не может такого быть, чтобы особенным подснежником с невыплеснувшимся потенциалом был я один, и ответ — в потенциале. В таком случае тот дом на перекрестке должен был быть наполнен подобными идиотами сверху донизу, как консервная банка шпротами.

И я могу предположить, что Мартин каким-то образом разделил тот дом на тысячу параллельно существующих домов, и в кажом с ними живет еще один потенциально подозреваемый дятел, но тут, пожалуй, мне стоит поумерить фантазию.

Значит, дело не в разнице потенциалов. Вероятность того, что Мартин и Айра знают про мою цветочную внутреннюю девочку и каким-то образом "пасут" ее, меня, нас — возрастает многократно. Наверное, мне стоит действовать не так, будто они могут знать, а так, будто бы они знают доподлино. Знают и ждут чего-то. Держат руку на пульсе.

Пока я размышлял, диктор стала подводить итоги.

Итак, официальная позиция церкви: Мартин — лже-Потерянный, и Пламенное Просвящение не признает его настоящим своим основателем и пророком. Небольшое ответвление церкви, правда, выступило с умеренной поддержкой — эти верят в реинкарнации и считают, что остроухий вполне похож на свои древнейшие изображения, а значит, все может быть. Большинство стран решило, что где лже-Потерянный впервые объявился — тем с ним и возиться. Правительства остальных континентов поддерживают политику невмешательства, хотя так же выражают готовность дипломатического сотрудничества, вдруг что. Официальная позиция наших местных поглощающих: лже-Потерянный — не более чем электрический элементалист-архимаг-шутник-психопат, способный в реальном времени моделировать сигнал с записывающих устройств. Ну да, ну да. А очевидцев "чудес" они заткнут. Удобно.

Поглощающие рекомендовали всем сохранять спокойствие, сообщать о подозрительных предметах и бла-бла-бла, мы работаем над этим, ситуация под контролем, вы в безопасности. Они даже "оригинальное видео" показали, где Мартин был затерт, вымаран с изображения командой профессиональных монтажеров. И ведь народ поверит... Врочем, может, оно и к лучшему.

В эфир пустили новости спорта, и Эль-Марко, последние пару минут молчаливый и задумчивый так же, как и я, отлип от деревянной балки, на которую опирался, и кивнул за плечо:

— Спускайся есть, в общем. Ждем тебя внизу. Только смотри штаны надень и вообще веди себя прилично, там девушка внизу.

— Никс?..

— Мари.

— Спасибо, что предупредили, — я щелкнул кнопкой на пульте и выключая телевизор.

Когда Эль-Марко ушел, я выдул одним махом какао, потом сосредоточился, выдохнул, напрягся и сумел-таки отскрестись от постели целиком. Затем умыться, одеться, помыть чашку и даже порассматривать себя в зеркале найденной на этаже уборной. Внешне изменений никаких не было — лицо опухшее, но морда та же, следов магического воздействия не видно, волосы немытые, нечесаные, но это особо в глаза не бросается. Бывало и хуже.

Салатовая футболка Эль-Марко, что он мне щедро предоставил, оказалась слегка маловата. И вот как тут выглядеть прилично? Хотя, пожалуй, это — последнее, о чем мне стоит сейчас беспокоиться: мышцы все еще тянуло от недавней физической нагрузки, а в горле першило, и какое-то странное ощущение не давало вздохнуть полной грудью.

Прежде, чем спуститься вниз, я задержался в комнате еще ненадолго. Повертел в руках телефон, проверил контакты. Конечно, не может быть Бродяжка той ищейкой, что нужна моему вселенцу. Совпадение было бы слишком... чрезмерным. Бродяжка, конечно, потешный, но впутывать его в очередную беду не хочется. Главное, чтобы, как в прошлый раз, он сам не впутался. И все же, даже не будучи тем, кого мы ищем, он, возможно, смог бы помочь.

"Номер абонента временно заблокирован".

Да блин.

Пальцы прокрутили список имен вверх, и я набрал Ари.

— Я не знаю, где он, — ответил Аристарх, что-то жуя. — Можешь на почту ему написать, у тебя адрес есть? Ага. Может быть он в роуминге или с плохой сеткой, зачем вот это деньги тратить?.. В рельсу стучи, короче. А зачем тебе?..

Кое-как отделавшись от расспросов, я завершил разговор. Постоял, подумал. Решил, что поесть мне действительно не помешает, и направился вниз, аккуратненько спускаясь по деревянным ступеням так, чтоб голова слишком-то не кружилась.

Я рассматривал чужой дом с неожиданным для себя интересом. Спустившись, заглянул в пару не тех комнат, добрался до кухни, отделенной от гостиной пышной стеной из живых комнатных растений, увидел там Эль-Марко за плитой и сидящую на диване светловолосую девушку в причудливом голубом платье, попивающую, кажется, все то же какао.

— Привет, — произнесла она, обернувшись на звук моих шагов. — Как ты себя чувствуешь? Присаживайся, — она похлопала по столу напротив себя.

— Доброе... утро, пожалуй, — я взгянул на настенные часы, занимая место за столом. — Чувствую — хорошо. Немного слаб, но, пожалуй, могло быть и хуже.

Эль-Марко чем-то зашуршал (похоже, фольгой) у разделочного стола, и вскоре по кухне разлился аромат запеченой курицы.

— Я — Мари, — представилась девушка.

— Рейнхард. Впрочем, вы, наверное, знаете.

Я чувствовал себя слегка неуютно на этой светлой, со вкусом обставленной кухне, как можно чувствовать себя в компании людей, с кем ты никогда не был знаком близко, и кто принял тебя, как гостя, но не более того.

Когда Эль-Марко раздал всем тарелки и поставил на стол уже разделанную курицу и тару с овощным салатом, то сел напротив меня, рядом с Мари, и я успел мельком поразиться тому, насколько они похожи и непохожи одновременно. Я бы решил, что девушка — его сестра: светлые волосы, голубые глаза, красивое, открытое, улыбчивое лицо, разве что слегка, чуть-чуть более мягкое, с едва заметной ноткой весенней прохлады в цвете бровей-глаз-локонов. Но все же было в языке их движений и взглядов что-то, намекающее без слов, что они не родственники и, более того, они вместе.

Мне претило спрашивать о Никс, я боялся возможных упреков, даже фантомных, которые наверняка смогу уловить в мимолетном косом взгляде Эль-Марко, но любопытство оказалось сильней.

— А где Никс?

— Насколько могу знать, где-то на юге, — спокойно ответил целитель, накалывая на вилку огуречный ломтик. — Вроде бы она нашла то племя, которое искала, и проходит таинство обучения их искусству... или ремеслу. К сожалению, со связью там туго, но я надеюсь, в этот раз она не вляпается ни во что. Там ведь пустыня, мало что есть, по идее, шансов найти приключения тоже меньше, чем обычно.

— Кстати об этом, — Мари, глядя на меня, распахнула голубые глаза шире, — ты же расскажешь нам, откуда взялся такой красиво-лазоревый и полумертвый у нас на пороге?

Я секунду-другую оценивал ситуацию. Что я могу рассказать из правды? С одной стороны, удовлетворения любопытства они заслуживают. С другой, этот естественный вопрос Мари, заданный так просто и без обиняков, сразу же напомнил мне о допросе Поглощающих и последовавшей беседе с Камориль Тар-Йер, который тоже хотел узнать все и сразу.

— Я точно не уверен, — начал я, помедлив. — Все началось с того... короче, я упал в море.

Эль-Марко как-то весь обмер, застыл, нахмурился. Кажется, он успел подумть что-то не то.

— Просто прогуливался, — я поспешил успокоить его. — Ну, знаете... берег, все дела, поле такое большое, широкое, травинки, изморось... ветер поет в прибрежных скалах, музыка волн, одиночество, все дела. Я ж музыкант. Мне нужны такие периоды уединения. Ну и... тут много оползней. Подошел к обрыву, задумался, не туда наступил.

— Надо быть аккуратней, — сказал Эль-Марко, поднимая отложенную было вилку. — Мог бы и совсем пропасть.

— Это да, — я покладисто улыбнулся. — Будет мне урок.

Мы какое-то время ели молча, и я не мог приложить ума, как бы разрядить обстановку. Анекдот им, что ли, рассказать?..

— Кстати, Мари — колдунья вероятностей, — сказал Эль-Марко, указывая на подругу наколотой на вилку помидоркой.

— Ма-арик! — девушка наполовину шутливо ткнула его локтем. — Ну!..

— Да ладно, что перед ним скрывать? — Эль-Марко развел руками. — Он сам — бывший маг, так что предвзятости можно не ждать.

— О, — Мари понятливо кивнула. — Так подожди... ты, значит, элементалист? Из тех, кто?..

— Да, я из тех, кто прошел операцию по замене зерна. Но новое я ставить не стал. Я решил отказаться от магии, побыть простым человеком.

— Смело, — оценила Мари. — Я б наверное не смогла. Пускай и горя тоже хлебнула с этой силой.

— Мари может немного предвидеть грядущее, будучи по сути слабым пророком, — Эль-Марко зачем-то продолжал раскрывать мне карты своей подруги. — Так же такие колдуньи умеют много чего инересного. Искать людей. Тут, правда, нужна эмоциональная связь... еще могут, как я теперь понял, выполнять кое-какие функции судьбоплета, очень ограниченно. Например, подсказать какой-то способ или действие, которое наверняка поможет в твоей беде.

— Как полезно, — оценил я. — Да, от такого грех отказываться.

Эль-Марко оставалось добавить "А ты ничего не хочешь нам рассказать, чтобы мы тебе помогли? Ничего не хочешь найти такого, что подсказало бы нам, что с тобой не так?"

И хорошо, что мой вселенец спит. Он бы мог повестись на предложение, отобрать контроль и выдать все то, что сам же хочет скрыть.

— Вообще-то я обычно за свои услуги деньги беру, — заметила Мари, глядя на Эль-Марко немного непонимающе. — Кстати, не могу понять, почему бы тебе не монетизировать свои умения?

— Ох, только не начинай, — целитель отмахнулся.

Я почуял, что дело пахнет грозой, и сейчас будет, очевидно, какой-то классический для них спор.

— На самом деле, я рад был бы кое-кого найти, — сказал я. — Я пытался звонить, но номер оказался заблокирован...

— Ты о ком? — переспросил Эль-Марко.

— Я про Тихомира Одиша. Он же Найк.

Эль-Марко потянулся куда-то вбок, взял с полки бумажку, ручку, выудил из кармана штанов телефон и выписал мне на бумажку номер.

— Это последний номер, что он давал. Но вы ж вроде с его братом в одной группе играете, как так сумели потеряться?

— Они... довольно странные братья.

— Все братья, которых я знаю, странные, — ответил Эль-Марко с улыбкой, и они с Мари рассмеялись, видимо, о чем-то своем.

Я старался не корчить унылой рожи и вежливо улыбаться, но эти намерения не очень помогли, когда глухой кашель заставил меня отодвинуться от стола.

— Ох, — Эль-Марко вздохнул. — Ты же в курсе, что саму по себе простуду тебе придется лечить силами организма?

— Но она по идее должна пройти за пять-шесть дней? — поинтересовался я.

— Да, но нужно соблюдать постальный режим.

— С этим проблемы.

— Тебе нужны хотя бы еще одни сутки на восстановление, — проговорил Эль-Марко. — Поверь мне, человеку, имевшему дело с простудами чаще тебя. Дальше делай что хочешь.

И я хотел было поспорить, но не стал.

Отобедав, я ощутил, как на меня накатывается сонная слабость, и сопротивляться ей было еще сложнее, кажется, чем вселенцу. Добравшись до комнаты наверху, я упал ничком в постель и проспал еще целые сутки, изредка просыпаясь в поту, чтобы попить воды, но снов своих не запомнил.

Потом, в одиннадцать по полундню, я проснулся окончательно. Кашель слегка отступил, затаился, перестал быть таким резким, хотя горло еще побаливало.

Чувствуя, что больше не могу оставаться здесь, я позвонил Бродяжке.

И этот пропащий сученыш мне ответил. Он не был в городе, но. За то время, что я буду ехать электричками, идти пешком, трястись в машрутках, он может найти нужную дорогу и оказаться в городе. И да, он был непротив пересечья в баре, где когда-то мы так любили пропустить по гейскому коктейльчику: белый северный там делали очень странно, но очень вкусно.

И я даже сумел порадоваться — впервые за, кажется, многие дни.

Эль-Марко расщедрился и дал мне в дорогу, кроме футболки и полосатого шарфа, тяжелую зеленую куртку с искусственным мехом по воротнику, а так же мелочи на проезд. И упаковыку снимающих простудные симптомы растворимых таблеток, как оказалось позже: я не захотел их брать, когда мне предложили напрямую, поэтому эти добрые гиперзаботливые люди коварно сунули колеса в карман выданной куртки.

Провожающая меня Мари была расстроена: оказывается, она ожидала, что, когда я оклемаюсь достаточно, с сыграю с ней и Эль-Марко пару партий в какую-то из новых ее настолок.

Но я не сыграл.

Я выбрался из глубин поселка наверх, вскарабкался по узкой тропке на гравийную насыпь, прошелся по краю железнодорожного полотна и вышел к пустынной станции.

За спиной моей простиралась Змеиная Коса, и красные черепичные крыши на фоне серого моря и стального неба не выглядели такими уж развеселыми. Впереди, если смотреть поверх колеи — бесконечное поле, заросшее выцветшим разнотравьем.

Тоска.

Закрытый на зиму зал ожидания, порывистый влажный ветер, холод и неработающий кофейный автомат дополняли унылый пейзаж.

Благо, Эль-Марко, будучи местным, подсказал мне расписание электричек, и долго ждать не пришлось.

Старый, скрипящий вагон впустил меня внутрь, окунул с головой в запах и цвет законсервированного в нем прошлого.

И пока за окнами электрички сменялись один да другим пейзажи нашей здешней тоскливой осени, я, закутавшись в чужой шарф, писал Кей письмо, набирая его замерзшими пальцами на чудом выжившем телефоне.

А может, Одиши не такие уж идиоты, раз общаются письмами.

"Как ты там?".

Удалить, попробуем заново.

"Надеюсь, с тобой все хорошо."

Кей, одетая в тяжелую дубленку, целенаправленно шагала к месту сбора туристов, проклиная снег, зиму, холод, эти новые морозоустойчивые ботинки, жестковатые в голенище, темноту, еще раз снег, еще раз зиму, холод и... почему одинаковый градус мороза в разных городах и местностях воспринимается иначе?

Морозы Тасарос-Фесса и даже снежные метели Варзау — ничто в сравнении с влажным холодом портового вечернего Кетлесса.

И какими надо быть отмороженными натуралистами, чтобы переться на экскурсию на гляциологическую станцию в такое время и по такой погоде! Впрочем, каждый сходит с ума по-своему. Уж ей-то эта "ночь музеев" всяко на руку.

Оставалось каких-то триста метров до площади, от которой должен отходить автобус. Несмотря на погоду, центр Кетлесса праздновал и кутил, и обилие праздников у северян казалось Кей логичным: а как иначе пережить такую длинную зиму и не свихнуться?

У церкви Потерянного толпились дети с какими-то свистелками и цветастыми венками, взрослые в костюмах ехидных рогатых коз и крылатых снежных барсов развлекали толпу у одного из кафе.

Кей завернула за угол церкви Потерянного и двинулась по аллее, проходящей через небольшой сквер, уже завидя впереди дальние отблекси фонарей на нужной ей площади.

— Подайте ради Небесной Медведицы, — послышался голос нищего, обустроившегося на мятой картонке прямо на снегу, сбоку от тротуара.

Кей не подавала нищим, тем более, молодым.

— Девушка, вы не найдете того, что ищете! — крикнули ей вслед, когда она, не замедляясь, прошла мимо.

Переборов мимолетное желание оглянуться и гораздо более сильное желание припустить быстрей, она продолжила свой путь, решив выкинуть возглас попрошайки из головы.

По идее, она должна была не слишком отличаться внешне от местных, и все было соблюдено. Одежду подбирали специалисты, тут ошибок быть не может, это вам не ковер вместо шубы. Документы тоже в порядке — ее пропустили через границу, а там контроль суровый. Нет причн опасаться, что что-то пойдет не так.

Ян любил прятать самое важное на самом видном месте, и поэтому идея пробраться в Остар под видом туристки пришлась шефу по вкусу. Кей много думала о том, не является ли ее миссия более важной, чем могло показаться по степени ее секретности — но раз на раз не приходится, и пока что разумнее думать о задании так, как оно преподнесено в инструкциях. Добываем бабочку и все, желательно незаметно, в лучшем из исходов в Остаре, среди персонала, будет находиться сотрудник поглощающих севера под прикрытием, и он передаст ей объект. Это если северным все удалось.

Если нет — они, вроде бы, закрывают глаза на действия коллег, по какому-то там выбитому Яном договору, и можно будет думать о том, как проникнуть на склады станции самой.

Кей завидела нужный автобус и поспешила к нему, стараясь не навернуться на отполированном множеством ног снеге.

— Карина Мас? — осведомилась экскурсовод, выискивая в списке пришедших недостающего пассажира.

Кей внутренне скривилась от выбранного коллегами подставного имени, но румяной барышне, закутанной в три слоя цветастых шалей, улыбнулась:

— Простите, долго не могла найти нужную площадь. Только меня ждали?

— О, нет, у нас еще несколько человек где-то бродят, — живо откликнулась экскурсовод. — Занимайте свободное место, какое нравится, минут через десять уже отправляемся.

Кей протиснулась в узкий салон, пригнувшись, добралась до одиночного места у окна и умостилась там, сунув руки в карманы.

Через несколько минут экскурсионный автобус завелся, заработало отопление. Девушка в шалях толкнула приветсвенную речь и пообещала, что через полтора-два часа туристы уже смогут насладиться горячим чаем в кафе на первом этаже гляциологической станции Остар, которая, кроме того, музей, а кроме этого — одно из хранилищ экстренных запасов семян всех существующих ныне растений, грибов и прочего, что не шевелится и не бегает.

Водитель выключил свет в салоне и небольшой экскурсионный автобус вырулил с автостанции навстречу занесенным снегом километрам.

Кей, надев наушники, не включала музыки, слушая в полуха разговоры вокруг. Оказалось, что женщины за ней не слишком горят идеей попасть в музей, но решили, что путевке от предприятия зря пропалать не стоит. А вот парочка молодых ребят слева, занявших сдвоенные места, наоборот ждали конечной остановки с нетерпением. Это были вчерашние студенты и сегодняшние кандидаты во что-то там, и их энтузиазму можно было бы позавидовать, если б не было так лень.

За последнее время Кей, пожалуй, все-таки наелась снега, холода и всего такого. "Вы не найдете того, что ищете..." Это что, проклятие такое? На юге бы просто послали в пешее эротическое, делов-то.

Кей достала из кармана телефон и снова открыла сохраненный файл письма от бывшего наблюдаемого.

Хотя читать там было особо нечего.

"Привет. Надеюсь, с тобой все хорошо.

Уверен, что писать многого тебе нельзя, ведь завтра это будет знать каждый поглощающий по эту сторону Поющей, несмотря на тайну переписки, которая, кстати, должна быть и этоотдельно оговорено в Заповеди.

Так получилось, что я оказался в Змеиной Косе сразу после того, как мы виделись. Это произошло из-за глупой дружеской шутки, но я уже направляюсь обратно.

Выяснилось, что твоих любимых пирожков больше, чем мы думали. Но это не точно.

Свяжись со мной, как вернешься.

Так же, пока ты там, рассмотри идею о визите в Чаячий Ильмен, Ирвис приглашала на новоселье.

Р."

Кей вертела в голове его слова так и эдак — и все больше утверждалась в мысли, что каждое короткое предложение надо разворачивать втрое. Ну, кивок на тайну переписки — понятно, это привет тем, кто будет читать письмо кроме нее. Дружеская шутка... наверное, так он объясняет свое исчезновение из закрытой квартиры на четвертом этаже. Кто пошутил? Друзья. Тут может быть кто угодно. Но, учитывая беседу у разгрузочной станции — это известно, кто. Пирожки — это проблемы, тут без вариантов. Ну, или Рейнхард таки свихнулся. Но если он и правда имел в виду неприятности... намеков на то, что там такое именно, он не дал. Ясно только, что их стало больше. Это он, конечно, написал не слишком изящно — этот "эвфемизм" поймет любой, кто хоть каплю напряжет мозги.

Просьба связаться... Вот это плохо, Ян же прямо указал поговорить с Рином так, чтобы тот окстился и перестал. Но он продолжает. Грозит это не самыми радужными последствиями.

Идея о Чаячьем Ильмене — вот тут какой-то эпический бред. Конечно, события ранней осени и пребывание в Тасарос-Фессе заставили Кей и Ирвис действовать сообща, но по итогу они остались, скорее, приятельницами, а не подругами. Ирвис очень самостоятельна, она знает себе цену. Девы с поломанной, покореженной психикой, вроде Кей, ей не очень-то и нужны. Нет, Ирвис милая и заботливая, но очень легкая, не из тех, кто... в общем, приглашение на новоселье? Нет. Рин что-то другое подразумевал.

Но о чем он?

Если только не... Это иносказание. Он не имеет в виду визит в Ильмен. Он имеет в виду повторение того, что было там, не "визит" но "возвращение", а упоминание Ирвис — для отвода глаз.

Но если этот романтически настроенный полудурок хотел вызывать в Кей воспоминания о себе любимом, таком горячем и в меру настойчивом на той крыше, то вызвал он так же память о том, что было дальше. Память о том, как она решилась и прервала первый эпизод этой эпопеи. Или не первый. Короче, ту часть пьесы, где у них происходил умеренный физический контакт. Вспомнился так же и Эрно, явившийся в компании других агентов — как всегда лощеный, самодовольный, находящийся, правда, на достаточном расстоянии... вспомнилось, чем закончилась история с ним. И нет, не та, где маленькая злая Никс разбивает ему об голову бутыль с недопитым спиртным — другая, где кто-то орет и грозится вызвать санитаров, где сил критически не хватает, потому что разные веса, неверные выборы и попытки бегства не туда и не от того.

И вот, раз решившись и отринув внезапную страсть эксцентричной "жемчужинки", она попадается снова, сдуру отвечает на поцелуй в снегу, что-то там снова про снег, метель, куда-то они идут, там волки, тут ресницы, тут поехавший совершенно ритуал-оргия, больница, концерт, вертолет, кексы, тугие полоски чулочных резинок впиваются в бедра, Рин имитирует идиота, лечит про вселившееся божество, делается грязным и потным, а оттого удивительно человечным, что ли? И его такого снова хочется, уже ей самой, и почти плевать, что таким, как она, нельзя, и тут... он исчезает, словно его и не было, и как тут не поверить в чужие россказни про вселенцев? Может и ей самой это все привиделось?

Но он пишет письмо, в котором нет извинений, да и не должно их там быть, и это, пожалуй что, интересно, но куда это все стремится? Какое будущее у этой истории? Никакого.

Когда Рин далеко, его ей не так-то и жалко, и становится почти все равно, что там за новая с ним беда. Если подумать, то он с этими бедами — будто бы алкоголик или наркоман, хотя он уже точно нет. Ходи его и спасай... Разве, только, он не против спастись, и вроде бы даже не сам, дурак, виноват. Говорит будто бы адекватно. Наивный, в каких-то моментах слишком простой. Думает, может склеить ее тем, чем его наградила природа. Но Кей всегда опасалась красивых. Красивых она старалась обходить стороной. Раньше изредка не получалось, но и это прошло.

Нет, не прыгнуть Рейнхарду выше своей головы, не постичь ограниченным своим умом, что он должен сделать на самом деле, что предложить и пообещать, а после — исполнить.

Но стоит признать, пока что он добился того, что она думает о нем — уже добрую часть пути. Он, конечно, хотел не таких раздумий, но вышло, как есть.

Да и по основной теме его ничего особо в сети не находится. Может, разве, Эксу больше повезет, и он отроет что-нибудь в архивах. Но сколько Кей не шерстила сеть и кое-какие доступные материалы гильдии на тему Рейнхардовых проблем, найти ничего толкогового, не скатывающегося в откровенную конспирологию, не смогла.

Волевым усилием она отвлеклась от всего этого и принялась освежать в памяти чертежи Остара, какие имелись в наличии. Данных прислали немного, и, похоже, только то, что не засекречено. Лучше, чем ничего, впрочем, но и вряд ли поможет в случае неожиданных проблем.

Конечно же лучшего снотворного сложно было бы сыскать, и следующий час Кей мирно дремала, пуская слюну на шарф.

Дрема развеялась, как только за запотевшими стеклами автобуса показались смутные очертания гляциологической станции.

Громадное здание, похожее на торчащий из снега, задранный к небу корабельный нос, было всего лишь "верхушкой айсберга". Подсвеченные со всех сторон серые стены, мелкие, чтобы не выпускать тепло, бойницы окон — и все это посреди снежной пустыни, ныне сокрытой тьмой. А там, под снегом и промерзшей землей — само "тело" комплекса, уходит вниз на несколько этажей и разрастается вширь на полкилометра точно.

Кей невольно поежилась, когда двери автобуса открылись и внутрь пробрался студеный воздух. Туристы принялись освобождать насиженные места и собираться в кучку на парковке. Кей выбралась тоже, последней, позволив пройти вперед себя всем самым медлительным.

Собрашвись, туристическая группа двинулась к зданию станции следом за экскурсоводом.

Все должно было пройти без проблем. И пока что было так.

Вот они подходят ближе, вот загораются лампы, реагирующие на движение, вот уже перед ними футуристические ворота из блестящего металла и толстого стекла, а вот девушка-экскурсовод рассказывает, какие крутые новейшие технологии тут применены, как важна станция и какие страны приняли участие в ее создании и финансировании. Туристы оглядываются вокруг, мерзнут и мечтают поскорее оказаться внутри, ведь им же обещали кафе, и только потом — саму экскурсию.

Кей думала о том, что вот такой современный форт одолеть было бы, наверное, сложнее, чем пробраться в полуразрушенный Лунный. Эта банка — без щелей, ну, почти. Королям севера стоило бы поучиться у своих потомков. Но объект не военный, живой охраны тут мало, вооружение в основном условное, и это Кей на руку.

Наконец группу пустили внутрь, провели в просторный холл, разлинованный белыми штрихами-лампами, и группа тут же распалась на время, чтобы собраться через полчаса и пройти всем вместе досмотр на входе в святую святых станции. Кто-то отправился сдавать верхнюю одежду, кто-то — сразу разведывать, чем тут кормят.

Кей не стала сдавать пуховик, но поспешила обменять деньги на пирожок и стакан кофе с амаретто. Пристроившись у стоячего столика в фирменном кафе с не слишком изобретательным названием "Остар", она еще раз просмотрела свои поддельные документы, чтобы, если что, не растеряться и точно не перепутать имя. Разговоры людей из других групп были малоинформативными, а это значило, что на станции все в порядке.

Время свободных гуляний вышло, люди стеклись обратно ко входу, зашептались, зашушукались. Экскурсовод, избавившаяся от своих пуховых платков, умело организовала группу и повела в специальное помещение, в котором осуществлялся паспортный контроль. Люди выстроились в очередь перед двумя трибунами. Одна была пуста, а за второй восседал оператор в нарядной форме, которому следовало показывать документы и представляться.

Кей шла почти последней, за ней было всего два человека. Она внимательно смотрела и вслушивалась, чтобы узнать, что спрашивают туристов перед ней и успеть освежить в памяти нужные факты. Кей надеялась, что ее сумку проверять не станут, ведь, если ее хорошенько помять, можно и обнаружить, что это сумка-холодильник. Могут возникнуть вопросы, которых не хотелось бы.

Да уж. Пусть объект и не военный, но достаточно хорошо охраняемый. Контроль, как на границе. Зачем же сюда водят экскурсии, если Остар так важен? Или это нововведение? Политическая обстановка-то в мире сейчас интересная. С другой стороны, все эти проходные обычно — не более, чем предосторожность и способ успокоить толпу, создать видимость принимаемых мер.

Настала ее очередь, и Кей протянула пластиковую карточку гладко выбритому парнишке-оператору. Тот принялся вбивать ее данные в компьютер, одновременно поглядывая в лицо, исследуя его контур и характерные опорные точки, сравнивая с тем, что выдает экран.

В глазах у оператора мелькнула озадаченность, и Кей впервые занервничала. Она узнала эту озадаченность — не в первый раз ей случалось использовать не совсем подходящие к ситуации документы, и ничего хорошего это ей не сулило.

— Что-то не так? — спросила она приветливо и спокойно.

— Эм-м... погодите, — неопределенно ответил оператор. — Я сделаю звонок.

С той стороны проходной вернулась экскурсовод и тоже осведомилась, все ли в порядке. Кей пожала плечами, недоуменно глядя на оператора. Тот держал телефон возле уха, и через пару секунд заговорил:

— До-обрый вечер... Тут гражданка Мас... Карина Мас, да. По документам с ней все в порядке, но в нашей базе... она зарегестрирована как скончавшаяся двадцать второго. Этого месяца. Нет. Нет. Вот передо мной стоит. Вполне... Да. Хорошо.

Брови Кей сами собой поползли вверх. Вот это номер. И... и что теперь?

Оператор поднял взгляд на нее и слегка виновато проговорил:

— Вам придется подождать управляющего станцией и начальника охраны, у меня нет полномочий пропускать вас.

— Эм... но как же моя экскурсия? — нежно улыбнулась Кей, желая, конечно, сказать отнюдь не это и не так.

— Очевидно, вашей группе придется проследовать без вас. В случае, если это окажется ошибкой, мы приставим вас к другой группе.

— Замечательно, — Кей уже не смогла сдержать своего настоящего отношения к ситуации. — Так и... что мне делать?

— Сейчас я проверю последних из вашей группы, а потом займусь вами. Постойте пока, пожалуйста, за чертой.

Кей отошла на пару шагов назад, скрестила руки на груди и принялась прикидывать варианты. Что это за хурма? Скончавшаяся? Что за подстава?

Она не знала точно, как именно гильдия получает нужные документы. Вероятно, тут работают какие-то договора с северными коллегами или даже с самим правительством и его секретными службами. И с ее документами все было в порядке ровно два дня назад, когда их проверяли по прилету в Тасарос-Фесс, то есть, двадцать первого числа. И тут оказывается, что она сумела умереть. Вчера. По каким-то базам. Может, глюк в системе? Или "привет" от того, кто с документами этими помогал? Хитро.

Ладно. Что делать? Какие варианты? Проверяют по базе... по базе она числится покойником. Ошибка ошибкой, но вряд ли в Остар пустят человека с проблемами в документах. Если предположить, что она возьмется доказывать, что жива — что для этого надо будет сделать? Скорее всего, ехать куда-нибудь со свидетельством о рождении, которого у нее нет, или ждать, пока шеф напряжет кого следует и ошибку исправят на более высоком уровне. И то и то — время. И лишнее внимание.

— Что-то меня тошнит, — Кей чуть согнулась, держась за живот. — Где тут уборная?

Оператор, уже отпустивший предпоследнего экскурсанта, приподнялся:

— Подождите немного, сейчас подойдет управляющий...

— Я вам тут все заблюю вашими же пирожками, — предупредила Кей. — Мне дурно. У меня танатофобия.

— Что-что?

— Боязнь... смерти, — вслед ей пробормотала озадаченная девушка-экскурсовод, пока Кей, держась за живот, направлялась в сторону двери, постепенно ускоряясь.

Оператор принялся кому-то названивать, но это осталось уже за захлопнутой дверью проходной.

На выходе в холл Кей чуть не столкнулась со спешащими в проходную охранниками, как раз получающими по рации наводку по ее внешности, одежде и телосложению.

К тому моменту она успела переодеть пухвик другой стороной вверх и распустить волосы, а ссутулившись, стать заметно ниже. Тут же, оказавшись позади охраны, она скользнула в дамский туалет и заперла за собой дверь. За секунду отдышалась. Так. Теперь охрана. Круто, чего.

Все осложнялось тем, что, судя по всему, даже те не секретные карты, что ей подогнала гильдия — устаревшие. Офисные крысы сработали грязно. Но ладно. Не бывает так, чтобы внутрь вел всего один путь.

Хорошо, вот проберется она туда и... допустим, найдет то, что сказано. А как обратно? Ее план предполагал спокойную поездку с туристами и лишь толику риска уже в самом сердце Остара. Но если она сейчас каким-то образом попадет внутрь, минув проходную и охрану... ее будут искать на этом этаже, и будут искать по камерам. А найдя... нет, попадаться с ворованным экспонатом никак нельзя.

Так что же? Отступить, перегруппироваться, попробовать еще раз каким-то другим путем? Это займет время, но ладно, оно пока есть. Осталось сейчас как-то выбраться обратно в Кетлесс, не застряв тут с этими своими странными документами. Да уж, шеф подкинул задачку. Может, пробраться в автобус и дождаться там возвращения экскурсии? Словить попутку? Это возможно, междугородняя трасса не так уж далеко...

Послышался стук в общую дверь туалета. Кей замерла, прислушиваясь.

— Девушка, девушка, откройте, — прозвучал приглушенный голос, смутно знакомый. — Иначе вы точно не найдете того, что ищете.

Кей замерла, сердце ухнуло вниз. Это что, тот нищий? Что за?.. Бить или бежать? Бежать некуда, он за дверью.

Кей осторожно приоткрыла дверь.

— Пошире, пожалуйста, — внутрь просочился мужчина примерно ее роста, одетый в светло-серую форму уборщика.

Крупные правильные черты и стянутые на затылке волосы неопределимого сходу цвета. Не слишком тощий, шея, виднеющаяся под воротом, выдает хорошую физическую подготовку. Лет двадцать пять — тридцать. Агент северян? Слишком приметный для агента, а значит, если и так, то какой-то специалист. Глаза светлые, цепкие. Опасный.

Встав спиной к двери, мужчина протянул Кей сверток:

— Передоевайтесь и за мной. Быстро. Пока за вами не пришли.

— Кто вы? — спросила Кей.

— Друг.

— А как же...

— Сейчас у них не только с базами проблемы, но и с камерами. Но это не надолго.

Кей быстро прикинула другие варианты.

— Ладно, — она развернула одежду, обнаружив точно такую же, как и у мужчины, униформу. — Так и будете пялиться?

— Я думал, профессионалам вроде вас такие мелочи — ни о чем, — ответил "друг" с легкой улыбкой, тем не менее, отворачиваясь.

Кей стянула пуховик, попыталась влезть в униформу и обнаружила, что утепленные штаны и свитер можно не снимать. Затолкала пухвик в большой мусорный контейнер и сказала:

— Идем?

Незнакомец, не оборачиваясь, открыл дверь и свернул направо, в сторону холла. Кей последовала за ним. Они преодолели холл, по которому гуляли праздные экскурсанты, двигаясь близко к усеянной лампами дневного света стене, — насколько Кей успела изучить помещение, там, по идее, могла быть слепая зона камер наблюдения. Ага, значит, "друг" перестраховывается. Затем они свернули за клумбу с пальмами, где обнаружилась перегороженная тонкой символической цепочкой бетонная лестница вниз.

Загадочный провожатый перемахнул через цепь и стал спускаться. То же сделала и Кей.

Они оказались сначала в большом темном зале, совсем не таком нарядном, как главный холл, с ретро-отделкой не менее сорокалетней давности. Кей наконец начала узнавать хоть что-то — сюда, значит, ремонт не добрался. Затем они свернули в какой-то коридор, очевидно подсобный.

Таких коридоров было еще несколько, и, пока они шли, Кей успела получше присмотреться к внезапному помощнику. Помощнику ли? Это другой вопрос.

Обувь новая, движения легкие, плавные. Внешность все еще слишком приметная: в отсветах коридорных ламп в темно-русых волосах обнаружились тонкие нити проседи. Для бомжа, которым он прикидывался на угулу возле церкви, такое бы еще сошло, но теперь, когда видно, что он чистый, кажется, что для его молодого лица эти волосы — слишком. Похоже на краску. Но больше информации никакой: ни акцента, ни шрамов, ни приметной какой-то лексики.

— Здесь, — ее проводник остановился у двери с двойными створками. — Это выход в ангары, на склады. Вы в курсе, где именно искать вашу вещь?

Кей замешкалась.

— Э-э... ангары... да. Если они распределены по эпохам. То есть по годам — то да.

— Я должен подготовить путь отступления. Так что дальше вы сами. Как разберетесь — ступайте отсюда прямо через весь ангар, там будет лифт, возьмите вот эту карточку, — он протянул ей теплый кусок пластика, — она позволит выйти на третьем этаже. Оттуда я вас заберу.

Кей схватила его за рукав, когда он уже собрался уходить:

— Кто вас послал?

Незнакомец улыбнулся, в уголках глаз обозначились морщинки-лучики:

— Меня зовут Милос. И меня никто не посылал.

— Ага, конечно!

— До встречи.

Он быстрым шагом скрылся в тени коридора.

Кей, озадаченная и растерянная, помешкав всего мгновение, толкнула одну из металлических стоврок, что должны были вести в ангары.

На секунду ей вспомнился Лунный и резервуары-пробирки с белесыми безволосыми телами, и примерзшие к полу, к мебели люди, еще живые, молящие о помощи... Она сморгнула воспоминание, как прогоняют страшный сон.

Ангар, что оказался за этими дверьми, был обыкновенным, насколько обыкновенным может быть склад с заключеными в лед артефактами из недавнего по геологическим меркам прошлого планеты. Это было просторное, плохо освещенное помещение с высоченным потолком и строгими рядами стеллажей, плотно заставленными контейнерами, коробками, сейфами. По ощущениям тут держались строгие минус десять, и это была постоянная здешняя температура.

Кей, оглядевшись, вчиталась в обозначения на первом из попавшихся контейнеров. Довольно скоро она нашла взаимосвязь между цифрами и буквами, служащими метками, и датами, и еще скорее поняла, что потихоньку начинает превращаться в лед. Опять.

Зная, что должна спешить, она торопливо разыскала нужный ряд, затем — нужный стеллаж, и, обозрев его, увидела заветное обозначение "Парусник залмоксис".

Оказалось, что вмерзшие в лед бабочки содержася в выдвигающихся восьмигранных контейнерах, погруженных в отдельно стоящий на втором ярусе стеллажа холодильник. Кей забралась по железной лестнице и, приложив усилие, выдвинула один, и увидела в тполумраке матово блестнувший ледяной скол, а за ним, в толще замерзшей мутной воды, и искомую синекрылую бабочку. Времени восхищаться изяществом и красотой ее силуэта не было. Кей вынула один из ледяных булыжников, проверила на свет, целая ли бабочка, и сунула экземпляр в сумку-холодильник.

Задвинула контейнер обратно, быстро спустилась вниз и припустила к дальней стороне ангара, стараясь не терять ни минуты.

Лифт. Где же лифт? А вот он, обозначен желто-черными косыми полосками. Кей поднесла к датчику карту и выжала кнопку. В подъехавшей грузовой кабине было уже чуть-чуть теплее. Когда двери закрывались, Кей в последний момент увидела, как склад озаряет яркий прерывистый свет. Желто-красный. Цвет тревоги.

Ну, началось. Теперь-то точно.

На мгновение она почувствовала себя голой, вспомнив, что с собой нет никакого оружия. Впрочем... пускай это задание останется таким, как есть. Бабочка во льду — не та вещь, ради которой стоит ранить, не то что убивать или калечить.

Все, ангар проехали, впереди третий этаж и снова тот странный товарищ, которого "никто не посылал". Как он собрался уходить отсюда? Лыжи? Снегоход? Вертолет? Аэроплан? Вездеход? Канатка? Ролики? Трамвай? Ракета? Собачья упряжка?

Лифт распахнулся и Кей вышла в небольшой технический предбанник. Толкнула от себя дверь с деревянной перекладиной, из-за разницы давления справилась не сразу, а когда вышло, приняла в лицо хлесткий удар ветра и снега.

Она оказалась в еще одном просторном ангаре, наполовину заставленном грузовыми машинами. В его дальней части медленно откатывалась вверх защищиающая проезд металлическая пластина, и из образовывающегося отверстия вовсю сочился промозглый холод. Ну точно! К тому убер-соверменному фасаду особо на грузовике не подъедешь и габаритный груз не подвезешь. У этого места должен был быть грузовой двор, и он даже был указан на картах, но попросту выскочил у Кей из головы!

В самом ангаре было темно, и потому Кей сразу увидела, что кто-то машет ей фонариком, и пошла на свет. С одной стороны, сюда б полицию Кетлесса, и принимай готовенькую. С другой стороны, не сложновато ли?

Когда она подошла достаточно близко, Милос бросил ей что-то размером с арбуз. Кей инстинктивно выставила руки вперед и поймала черный мотоциклетный шлем.

— Я зря, выходит, пуховик выбросила?

— Сейчас что-нибудь придумаем.

Милос забрался стоящий рядом грузовик с открытыми задними створками, и через мгновение из темноты вырвался свет передней фары мотоцикла. Взревел мотор, тяжелый городской байк выкатился на бетонный пол, и сидящий на нем Милос, уже в шлеме, протянул Кей мужскую дубленку на овчине.

— Должно сгодиться. Надевай шлем и валим, времени не так много.

— Вот это нищие пошли, — пробормотала Кей, накивая дубленку и застегивая шлем.

Когда они вылетели за ворота грузового двора, в нем вспыхнул уже знакомый красно-желтый свет тревоги, но было уже поздно.

Станция Остар, бледнея и угасая в ночи, стремительно исчезала из виду. Один за одним оставались позади неработающие трассовые светофоры, впереди смутно маячил Кетлесс. Кей держалась за пояс сидящего впереди Милоса, и ледяной ветер выжигал на ее незащищенных запястьях узоры, но это тревожило ее меньше прочего.

Теперь, когда "парусник замолксис" был у нее, ее внимание полностью переключилось на странного "спасителя". Нет, у всех бывают странности и в агенты поглощающих берут и таких. Вот только он сказал, что никем не послан, и это... несколько меняет дело. Конечно, он может врать, как бы снимая ответственность со своего начальства в случае чего. Или — говорить правду, и тогда зачем он помогает Кей и откуда знает о ней?

По всему выходило, что за помощь ему, конечно, спасибо, но надо бы от него свинтить как-нибудь поскорее и понезаметнее. Вот только сделать это, сидя за его спиной на скорости сто двадцать, несколько проблематично.

Может, подождать работающего светофора? И там куда? Бегом в снежное поле? Мужик такой комплекции догонит ее весьма быстро. Особенно северянин. У этого же Милоса внешность для северянина не слишком характерная, а вот имя — вполне, так что родиться и вырасти тут он вполне себе мог.

Стало быть, надо ждать города и винтить уже там.

Однако где-то на подступах к Кетлессу, но немного не доезжая до него, Милос резко повернул направо и съехал с трассы, продолжив путь по все еще асфальтрованной и расчищенной от снега, но очевидно меньшей по значимости дороге. В такое время она была совершенно пустой. Кей оправданно забеспокоилась.

Через три-четыре минуты езды Милос затормозил и подождал, пока Кей слезет с мотоцикла.

— Всё? — спросила она, снимая шлем.

— Пока да, — Милос снял свой тоже. — Если пройти через поле, будет поселок. Дальше — трасса, на ней можно поймать попутку до Кетлесса.

Значит, он уверен, что ей в Кетлесс. Метнуться сразу в Тасарос-Фесс, что ли?..

— Ладно, — Кей передала ему шлем, — хорошо... кого я должна буду благодарить за помощь в моем отчете?

— Хм, — Милос почесал нос. — Не думаю, что придется.

— В смысле?

— Не стоит так далеко загадывать.

— Представляться и называть свое звание вы не намерены, я правильно поняла?

— Меня зовут Милос Вайс и у меня нет никакого звания, — он улыбнулся, продемонстрировав ровные белые зубы, чем окончательно отвратил Кей от себя.

— Знакомая фамилия...

— ...и довольно распространенная.

— Так кто вы такой?

Когда этот вопрос прозвучал, Милос уже надел шлем обратно и поддал газу.

Сделав ручкой, он укатился в ночь, оставив Кей недоумевать на обочине.

Решив, что она сделала что могла так хорошо, как только получилось, Кей выдохнула и привычно двинулась по заснеженному полю в сторону поселка.

Итак... кто ж фигурировал в ее делах с такой фамилией? Ах да, некто Оливер Вайс, сдавший им место, где чтецы держали Никс. Но это ничего не значит, фамилия для северян и правда ничем не примечательная, тут этих Вайсов, как снега.

Что еще? Мужик излишне симпатиный для такой работы? Вообще-то, да. Хочешь послать кого-то, кто не запомнится, чье имя и внешность должны забыть так скоро, как только можно — посылай светловолосого северянина среднего роста неприметной наружности, чтобы никакой проседи и никакой чрезмерно харизматичой рожи. Иначе к чему секретность? Ну, или северные коллеги совсем глупенькие, что вряд ли. А значит...

Значить это могло что угодно, и перебором вариантов Кей занималась время от времени на всем пути от безымянного поселка у трассы до самого Кетлесса. Она решила не ехать прямиком в Тасарос-Фесс, хотя могла, ведь самое важное было с собой. Что-то подсказывало ей, что стоит немного отсидеться. Возможно, сменить хостел на какой-нибудь нехарактерный для нее отель, нормально связаться с шефом по защищенному каналу и "сверить часы", то есть получить дальнейшие указания соответсвенно изменившейся обстановке. В конце концов, хватит с нее самоуправства. Когда-нибудь терпение Яна кончится, и никакая дружба с Аялой не спасет. Он шеф? Ему нужна эта бабочка? Вот пусть и решает, что теперь делать и кто был этот Милос Распростаненная Фамилия. Еще ж и с документами что-то не то...

Кей оказалась в Кетлессе примерно к полуночи. Забрала вещи из хостела, выбросила дарёную дубленку, открыла список рекомендованных гильдией отелей и ткнула наугад. Пойманное за несколько крваталов от хостела такси, в котором был сломан подогрев, привезло ее к довольно приличному зданию, тоже чем-то напоминающему неприступную цитадель. Как и многие дома здесь, отель был построен так, чтобы не иметь больших окон и, соответственно, лучше хранить тепло.

Кей расплатилась наличкой, чтобы не оставлять следов, и дополнительно раскошелилась за привелегию не показывать портье никаких документов. Это пожелание и его оплата обеспечили ей довольно приличный, просторный номер. Впрочем, северяне не особо церемонились с пространством и редко экономили его, поэтому даже самые маленькие комнатки в хостелах порою оказывались суммарной площадью больше, чем двухкомнтаные квартиры на юге.

Удостоверившись, что в номере есть холодильник и его морозильная камера работает, Кей запихнула туда "парусник замолксис" и позволила себе ненадолго растянуться на кровати, накрытой мягком персиковым покрывалом, и прикрыть глаза.

Но рано расслабляться. Душ — смыть этот дурацкий день и чудом непроваленное задание. Потом — мини-отчет для Яна Фредека, и пускай это все станет его головной болью. И еще надо бы выпить кофе, в конце-то концов.

Выбравшись из душа и тут же продрогнув, Кей облачилась в казенный светло-голубой халат, небрежно бросила полотенце на спинку деревянного стула и поставила греться чайник, дивясь тому, как эргономично устроена в номере персональная кухонька. Да, на юге так не делают. Там и чайника-то не найдешь, даже в дорогом номере. И тем более непонятно, зачем украшать интерьеры хрустальными вазами, если у постояльца нет с собой цветов, а разбить такую штуку — нефиг делать.

Чайник вскипел, Кей налила себе чашечку растворимого кофе и обернулась в сторону входа и кровати, намереваясь присесть за стол и настрочить шефу базовый отчет.

И увидела, что на небольшом диванчике, что стоит посреди номера, боком к ней восседает ее недавний знакомец. Мужчина медленно повернул голову в ее сторону, явно довольный произведенным впечатлением, и легкая полуулыбка коснулась его губ.

Кей от неожиданности прыснула непроглоченным кофе, попав на шторы и халат.

В голове заборолись разом неуместное беспокойство за испачканные шторы и закономерный вопрос, откуда тут возник этот, будь он неладен, Милос Вайс.

— Потрудитесь объясниться, — сказала Кей сурово и растерла пролитый кофе тапочком, о чем, впрочем, тут же пожалела — тапочек не помог. — Как вы меня выследили?

Милос вздохнул, поднялся с дивана. Прошел мимо Кей на подобие кухни, взял со стола салфетки и опустился на одно колено, по-житейски вытирая мокрый ламинат.

Абсурд ситуации зашкаливал, Кей ощущала себя не очень умно и очень неловко, зато близость хрустальной вазы, которая ранее ее смущала, теперь виделать подарком судьбы.

Кей протянула было руку к хрусталю...

— А вот этого не надо, — сказал Милос Вайс, закончив протирать пол. Как он понял про намерения Кей — загадка, ведь наверх он не смотрел, а тень на пол не попадала.

— Чего не надо?

— Того, что ты собиралась сделать, — Милос поднялся. — Я полагаю, нам удастся сотрудничать, как это делают цивилизованные люди.

— Как насчет того, чтобы, для начала, не прокрадываться в приватный номер, как вор? — Кей скрестила руки на груди. — Я все еще жду объяснений.

— Ты, действительно, имеешь на них право, — он вернулся к дивану и по-хозяйски на нем уселся, подтянув брюки на коленях. Черные брюки с черными носками — неуместно, очень понятно, и должно бы атмосферу как-то разряжать, вот только менее опасной она от этого не стала.

— И?..

— Я не могу ответить так, чтобы тебя мой ответ удовлетворил.

— Как насчет правды? — Кей поняла, что начинает вскипать. Она снова приценилась к хрустальной вазе, одновременно прикидывая, как далеко лежит пистолет.

— Правда — понятие относительное, это же прописная истина, разве нет? — Милос наклонил голову вбок. — На данный момент меня интересует твое непосредственное начальство. Раз оно заказало тебе "парусник залмолксис", он, вероятно, твоему начальству зачем-то нужен. И мне интересно, зачем.

— В таком случае, что вам мешало обратиться к моему начальству напрямую? — спросила Кей, нахмурившись. В глубине сознания зародилось смутное подозрение о том, что Милос на самом деле не знает, с кем говорит. Но если это так, откуда он знает все остальное? Что значит эта частичная осведомленность? И если он не поглощающий из местного отделения гильдии, то кто?

С другой стороны, коней надо попридержать. Кто знает, почему этот Милос не называет Яна по имени.

— У меня есть свои причины, — после паузы ответил Милос.

— Ладно, — Кей нетерпеливо выдохнула. — Дать трубочку, поговорите с шефом?

— Я бы предпочел встретиться с ним лично. Ты можешь это устроить?

— Почему нет, — ответила Кей, представив, как проводит этого самовлюбленного хмыря через первый офисный этаж. — Наш начальник — человек открытый. Какие проблемы вообще.

— Вот и отлично. Ты мне очень поможешь, — он улыбнулся.

— А как вы меня нашли?..

Улыбка пропала, Милос вздохнул, потер лоб, взглянул на Кей из-под пальцев:

— Да какая уже разница? Уже нашел.

— Прекрасно, — процедила Кей. — Раз наш продуктивный разговор так продуктивно закончился, не могли бы вы проследовать напрочь из моей скромной обители?.. — она указала на дверь.

— О, — Милос вскинул брови. — Это нет. Я, если не возражаешь, побуду тут, на диванчике. Не стесняйся меня никак — представь, что я медик или художник. Просто... — он неопределенно взмахнул рукой, — ...занимайся своими делами, что ты там хотела сделать?

Кей моргнула.

— Это, извините, как понимать?

— У тебя на эту ночь и ближайший путь до твоего начальства образовался сосед. Я довольно прилично выгляжу, проблем не доставлю, кое-в-чем даже бываю полезен. Кроме вынужденного соседства, уверен, я никак тебе не помешаю. И да, ко мне можно на "ты", наша разница в возрасте несущественна.

— Я вызову полицию.

— Не вызовешь, — он покачал головой.

— Ладно, — процедила Кей сквозь зубы и, схватив комок своей одежды, отправилась в ванную, одеваться. Все это время она была в заляпанном кофе банном халате.

Следующей мыслью было — уйти самой. Но, если этот Милос вычислил ее здесь, вычислит и в другом месте. Кей взлянула на маленькое окошко в углу ванной комнаты, оценивая, пролезут ли голова и бедра. Выходило, что пролезут, легко. Но смысл? Бабочка в холодильнике. Мужик хочет лишь встретиться с шефом лично. По идее, ничего страшного. И все равно, почему все кажется каким-то неправильным, странным? Почему, когда раньше бывало хуже, волновалась она куда меньше? Словно что-то подсказывало: да, выглядит все это относительно безопасно, но в тихом омуте... Память наконец очнулась и выдала нагора одну из стандартных процедур провокационного распознания мага. В худшем случае он сорвется и покажет, кто он такой, в лучшем — Кей удастся отправить его в нокаут.

Уже одетая, она вышла из ванны и снова пошла по направлению к чайнику и пакетикам с кофе. Возясь с водой и чашками, обернулась к Милосу:

— Ну, раз от тебя не избавиться... кофе, чай?

— Кофе, пожалуйста, — довольно улыбнулся тот. — Нет, серьезно. Я не так уж плох, вот увидишь. Все будет в порядке.

— Говоришь, можешь быть полезен... — пробормотала Кей, когда чайник стал закипать. — У меня там на полке под дверью пакет с сухофруктами, можешь принести?..

Он поднялся, чтобы исполнить просьбу, и направился к двери.

Под звуки кипящей воды Кей рванулась вперед, схватила на ходу злополучную вазу, замахнулась и... Милос с легкостью уклонился, хотя глаз на затылке, вроде бы, не имел. Ни зеркала, ни тени не могли бы помочь ему. Он как будто знал.

Второй удар он тоже отразил, взял ее руку в захват, заставил болевым приемом выронить "оружие". Ваза плюхнулась на ковер.

Кей зашипела, вывернулась, отскочила, мгновенно оценивая соотношение сил уже на практике. Они были примерно равны по массе, но это еще ничего не значит. Следующая серия ударов, уворотов и блоков помогла понять, что Кей уступает Милосу не только в силе, но, кажется, еще и в мастерстве. Но как-то очень по-странному, ни с одним другим противником такого еще не было. Казалось, Милос предугадывает ее удары и выпады. Сам он двигался не слишком технично, как будто преодолевая сопротивление себя самого, но даже это не мешало ему уверенно отражать любую атаку. И все же, все же... Было ощущаение, что его тело не на то заточено, кое-где он медлил, когда не надо, кое-где ему не хватало растяжки, баланса, банальной ловкости. Как будто бы фитнес-тренер внезапно выучил пару боевых приемов и довольно успешно их использует, хотя по идее так мочь не должен. Кей удалось достать его единожды, хорошенько заехав по гладко выбритой точеной челюсти, и это его взбесило. В синих глазах промелькнула ярость, он ускорился, стал еще гибче и быстрее, и в конце концов припер ее к стенке, позорнейшим образом уткнув щекой в ворсистые обои.

— Не стоило, — признес Милос.

— Отпусти, — процедила Кей сквозь зубы.

— Если ты пообещаешь, что больше не будешь пытаться меня вырубить. Снотворное я тоже замечу, кстати. У тебя нет вариантов. И не пытайся сбежать!

Она промолчала, злобно пыхтя.

— Ну что, я отпускаю? Согласна?

— Да. Давай.

— Обещаешь?..

— Да какая тебе разница, если ты видишь затылком и чуешь снотворное?

— И правда.

Он отпустил ее руку, и Кей обернулась к нему, все еще предельно на взводе. Что это было вообще? Как так? Кто он? Да, сильней, да, массивней и, вероятно, ловчее, но ведь незначительно же, однако этого оказалось достаточно... но как? Бесчисленные спарринги с однокурсниками, долгая полевая практика ее к такому не подготовили, а должны были бы. Никто из тех, с кем она дралась, кто получал по морде от нее и от кого доставалось ей, не мог так хорошо предугадывать следующий шаг. Парень выиграл не на чистом мастерстве, что бывает, и не на удаче, а будто бы... единственный, кто вел себя в драке похоже — Бродяжка, но по тому было видно, что он читерит. Бродяжка не умел ничего, кроме как предугадывать направления. И от него разило магией — другой, странной, но осязаемой. А Милос, казалось, чист. Да что же с ним не так?

Кей ненавидела красивых людей, особенно — сейчас. Ненавидела, когда они знали о том, что красивы. И особенно ненавидела этого Милоса — прямо сейчас, за то, что он был на какой-то сантиметр ближе, чем стоило бы, и, более того, ближе, чем стоило бы позвоять быть такому злому и коварному ублюдку. Еще Кей ненавидела себя, потому что, оказывается, кто-то из мужчин способен нравиться ее телу в обход ее разума, и это не досадное беловолосое исключение, с которым она думала, что разобралась; способен вызывать полузабытое жжение внутри, то самое, неистовое и чистое, то, что перебивает любую тревогу и любой вариант стыда.

Милос закусывает губу, щурит кошачьи глаза и бесцеремонно обводит ее взглядом. Кажется, он снова знает, что сейчас будет, как знал тогда, когда она замахивалась на него вазой, как знал, когда она проходила мимо него и церкви, как знал каждый раз, когда она только думала о том, куда сейчас ударить.

Знала и она, что в том, что сейчас случится, не будет ни капли любви. Только желание, исходящее от тела, пришедшее помимо воли. Что там? Рейнхард? С его бедами? Да где он? Кто он? Королевич на своем престоле из сломанных гитар, судеб, молоденьких девочек, смышленых, как ананас, — какой смысл что-то там хранить, потому, что где-то там несбывшийся Король Севера вроде как испытывает к ней какие-то чувства? И что? Что с того? Какого рожна она должна хранить ему верность? Достаточно с него того, что она верна ему, как... как преданный оруженосец.

Ее грудь вздымалась часто, Милос был все так же излишне близко, синие его глаза буравили ей душу, и нужно было лишь одно прикосновение, порыв, движение. Разрешение. Потерянный с тем, что она ничего не знает о нем. Какая разница? Еще мгновение промедления — и все, не будет ничего. Это как жизнь. Нужно успеть. Пан или пропал.

Кей протянула руку, коснулась его распаленной груди, провела вбок, задев сосок, прощупывающийся сквозь майку, и вверх, по ключицам, по шее, к уху, затем пальцы вошли в густые волосы на затылке, и Милос никак не пытался ничему из этого помешать.

— А это ты тоже знал? — спросила она.

— Я не был уверен, но вероятность...

Он качнулся вперед, уперся ей в лоб своим лбом, коснулся горячими пальцами подбородка, его колено оказалось между ее ног, разводя их, а его язык скользнул ей в рот, — никаких долгих прелюдий, властное глубокое проникновение, и, впрочем, она не имела ничего против, чувствуя, что он может приступать к делу хоть прямо сейчас.

Отстранившись, Милос стянул и отбросил майку. Пока он снимал с Кей ее водолазку и задирал лифчик, Кей нащупала выключатель. Комната погрузилась в полумрак. В рыжем свете настольной лампы Милос, вылизывающий ей левую грудь, смотрелся, будто нарисованный маслом: предельно эротичный, красивый по-живому, по-человечески. Кей зарылась пальцами в его волосы. Закрыла глаза, откинула голову, когда от его легких укусов по телу прокатилась горячая волна.

— Презервативы?

— Сейчас.

Он поднял ее и уложил на кровать. Красуясь, расстегнул ремень, молнию, облизал пальцы и провел по головке. Зубами открыл упаковку, тонкая мембрана туго обтянула плоть. Милос уверенно, без какой-либо суеты стянул с Кей штаны вместе с бельем, и нежно дотронулся до нее между бедер.

— Давай уже, — она приподнялась на локтях, тяжело дыша, привлекая его к себе за шею. — Сколько можно.

Она почувствовала его предельно близко, и он все тянул, не спешил, верно, получая удовольствие от этого промедления.

И вот его член уперся в нее и задержался там, на входе, на несколько долгих мгновений. И это было восхитительно. А потом он толкнулся и вошел, и подался обратно, и вошел снова, и стал вдигаться ритмично и плавно. Кей вцепилась пальцами в его спину, жалая, чтобы он входил глубже, выгибаясь ему настречу, раздираемая изнутри чувством, что совершает что-то запретное. Тяжелое, горячее тело над ней, темный силуэт — кто он? О чем он? Он совершенно ей незнаком, и от этого, пожалуй, даже проще. Никаких обязательств. Никакого будущего. Вот он, случайно ли встреченный, предначертанный ли? Не важно. Он не навсегда, они оба знают, что сегодняшнего не повторится. От него пахнет свежим потом, у него все в порядке с рамзером и мастерством, что еще надо? О двигается умело, раз за разом задевая чувствительные места на границе между ним и нею, и она перестает думать обо всем том, чем полна ее голова обычно, и вместе с этим уходит постоянное напряжение, привычное уже чувство прогулки по тонкому льду.

Милос заставил ее перевернуться. Прерванное было действо возвобновилось, он снова вошел в нее, упираясь одной рукой в ее шею, другой лаская грудь.

Кей хотелось помочь себе пальцами, но тело отазывалось внятно слушаться.

Возбуждение копилось, множилось, ей хотелось большего, чтобы его руки были не только на ее груди, но и у нее во рту. Чтобы его член был не только там, где предусмотрено природой. Ей хотелось, чтобы он заполнил ее всю, пускай это и невозможно. Комната поплыла, в предчувствии разрядки Милос ускорил темп. В какой-то миг Кей показалось, что ее извращенное желание ощутить его всюду каким-то образом удовлетовряется. Вот ласковые пальцы коснулись ее губ, другие — правого соска, и левого тоже, сжали, потянули, помяли. Все это время Милос продолжал движение, неутомимый, тяжелый, горчий, и на границе яви и сна она почувствовала себя между огнем и льдом. Огонь — позади нее, он кусает ее за шею, он входит в нее неистово, а лед, почему-то обжигающий точно так же — он перед ней, и у него тоже есть руки, касающиеся ее, язык, проникающий ей в рот, и такой же толстый упругий член, который мгновение спустя она обхватывает губами. Тот, кто сзади, никуда не девается, он движется на пределе, его пальцы гладят ее между ягодиц, опасно вдавливаясь сзади. Тот, что спереди, держит ее за волосы, обводит губы влажными пальцами, в то время как между ними скользит уже его член. И почему-то, если открыть глаза, то видно звезды, но ведь... ведь рано еще... уже почти, но еще немножечко рано...

Это ощущение было очень странным, очень настящим и нереальным одновременно. Слишком много рук. Слишком много тел. И никого кроме. Никого лишнего. Звезды на месте пустоты. Двое на месте одного. Человек, заполнивший все, — кажется, даже ту нескончаемую пустоту, что хранит в своем сердце каждый поглощающий.

Пустота заполнилась жарким огнем, звезды исчезли, мозг перезагрузился. Вернулись звуки, ощущение реальности, теплый ламповый свет, запах разлитого кофе и мягкое завывание ветра в крохотном черном окне.

— Ух ты, — сказала Кей, отведя со лба мокрую прядь. — Это было... неожиданно.

Милос почему-то прикрылся подушкой и выглядел немного потерянно. Оправляется от..?

— Почему... — заикнулась Кей, желая спросить, наверное, о том своем ощущении... и неуверенная, что сможет как-то его описать. То неправильное и странное, что было с ней, с быстротой утекающего сквозь пальцы песка ускользало из ее сознания, растворялось, как и память о миге блаженства.

— Что почему?.. — спросил Милос, и взгляд его снова стал уверенным и любопытным.

— Не важно, — она вздохнула и откинулась на кровать. — Как невлоко-то вышло... Ладно. Если тебя кто-то направил, хоть ты и отрицаешь, был бы он доволен или недоволен тем, что произошло?

— Еще раз, это все — моя личная инициатива.

— Все-все?

Она села и взгялнула на него пристально.

— Если что, обращайся. Я же сказал, что могу быть полезным.

Глава 12. Золотая ищейка

В этот раз Тобиас был нежен — поначалу.

Вообще Тобиас, как таковой, держался на удивление долго. Все началось случайно, Марьян не планировал растягивать это знакомство на полгода. Но, видимо, какие-то потайные крючки зацепились... И вот уже секс на одну ночь превратился в нездоровые отношения длиной в шесть месяцев, с теми или иными перерывами.

Они обычно встречались у Тобиаса. Тот жил на последнем этаже нового дома в центре города, и неясно было, снимает он свою холостяцкую берлогу или она ему принадлежит. С поглощающих станется, конечно, иметь деньги, так почему бы нет?

Другое дело, что при всем размере помещения создавалось впечатление, что живет Тобиас исключительно на кухне, ну, и спит в спальне. Остальные две комнаты, хоть и меблированые, им не использовались: он не водил гостей.

Марьян иногда завидовал этому расточительному отношению к пространству, вспоминая своих родственников, растящих шумный выводок из четырех детей в тесной однокомнатной квартирке в старом доме без лифта и мусоропровода. С другой стороны, он не склонен был осуждать ни родственников, ни Тобиаса — по крайней мере не за то, как они живут.

Он считал, что не имеет на это особенного морального права, являясь тем, кем является.

И Тобиас хорошо ему об этом напоминал каждый раз, когда Марьян забывался.

Впрочем, в этот раз все началось довольно невинно. Тобиас усадил его к себе на колени и тут же принялся целовать, покусывая. Когда тело закономерно ответило, Тобиас сказал, что Марьян "грязный", и "с этим нужно что-то делать".

Да, в этот раз Тобиас был нежен... и это было опасно, это нервировало.

Все, что было потом, оказалось далеким от нежности, и подумалось даже, что Тобиас ему за что-то мстит — больно уж много в этот раз было слов о том, насколько Марьян нехорош. Пощечины стали грубыми, движения — резкими, и в какой-то момент Марьян почувствовал реальную боль. А чувствуя боль, он не мог уже так хорошо контролировать инстинкты и свою собственную силу.

И это, в свою очередь, развязывало Тобиасу руки — ну как так, "песик" вырывается? Значит, он плохой, непокорный, и все, что бы с ним ни сделали — заслужил.

И, чувствуя, что если Тобиас не остановится, то это грозит уже самому Тобиасу совершенно характерными увечьями, Марьян оттолкнул его, выпутался из навязчивых объятий и забился в угол кровати у стены.

— Стой... стой. Не трогай меня, — тяжело дыша, проговорил Марьян. — Это... ты перегибаешь палку. Я же могу случайно...

— Случайно что? — Тобиас выгнул бровь. Он все еще был на взводе, и разогряченное его тело сверкало бисеринками пота. — Ты мне, что ли, угрожать вздумал?

— Я — нет, — Марьян попытался унять дрожь в руках, но тщетно. — Просто ты... иногда ты слишком... слишком резок. Я ведь... я могу не сдержаться и случайно... ответить тебе. А я ведь...

— Да уж, ты ведь у нас... — Тобиас сел на кровати и склонил голову набок, — ...ты ведь у нас особенный. Не такой, как все. И ты решил угрожать мне этим.

— Я не... — Марьян растерялся. — Я не угрожаю. Я предупреждаю. Ты же знаешь, кто я. И должен понимать, что...

Тобиас поднялся с кровати, натянул штаны, застегнул пояс, взял с подоконника зажигалку и сигареты.

— Кажется, я тебя понял. Вижу по твоим затравленным глазкам, что ты планируешь бунт на корабле. Не надо так... Давай-ка лучше я тебе расскажу, как все будет, — Тобиас зажег сигарету, затянулся, выдохнул дым в комнату. — Слыхал, подробности будущего успокаивают таких истеричек. Итак. Сейчас ты соберешься и уйдешь. Тебе же этого хочется? Тебя же излишне жестко трахали? Хотя ты сам этого хотел, — он снова затянулся, выдерживая театральную паузу, довольный произведенным эффектом. — Завтра за тобой придут прямо в твою обрыганскую забегаловку, и повяжут на глазах друзей и начальства. Быдло будет думать, что ты вор или наркоман, а те, кто в курсе, поймут, кто тебя повязал, а значит, и что ты такое на самом деле.

Марьян оцепенел. В который уже раз. Да, он знал, что Тобиаса лучше не злить. Если его не злить — он может быть очень милым. Он бывает и нежен, и добр. Но если... Пожалуй, раньше он никогда так точно — слово в слово — не озвучивал то, чего Марьян боялся больше всего на свете.

— Слушай, слушай меня внимательно, — Тобиас говорил, а сигарета в его пальцах тлела, и пепел падал на пол. Его слова звучали спокойно и размеренно, в них не было считываемой на уровне интонации угозы — она была только в самом смысле сказанного. — Позором дело не ограничится. В твоих документах будет значиться, кто ты такой есть. Путь в общепит тебе будет заказан, как и любая другая работа с людьми. Наблюдение будет жестким, контроль — ежесекундным. И, сам понимаешь, это все в лучшем случае. В худшем тебя ждет заведение закрытого типа... Так что тебе лучше больше не расстраивать меня так, как сегодня.

Марьян слушал молча. В этот раз Тобиас был особенно откровенен и, наконец, озвучил все то, чем Марьяну грозит неповиновение. Но с каждым его новым словом Марьян становился все злей, а последствия — безразличней. Да, ему нужны деньги и та работа, что у него есть. Да, пока что больше ничего другого он не умеет. Но у всякого есть предел. Пускай он сам себя завел в такое положение. Все это — результат его личных выборов, логическое продолжение того, чем он является. Да, он не выбирал при рождении пол, ориентацию и проклятие. Но все остальное... все остальное — его вина, а значит, ему и решать, ему и выпутываться.

Можно все это разорвать наконец, разрушить, закончить. Перестать спать с тем, кого он не любит, и перестать бегать за тем, кто не любит его. Уехать прочь. Деться куда-нибудь. Так далеко деться, чтобы никто не догнал, не узнал. И никаких долгов чтобы. Ни одного.

И он замер недвижно, и даже мысли его — и те будто бы замерзли, застыли, словно кисель, и это оцепенение казалось чем-то вроде спасительной кнопки "стоп", нажав которую, можно успокоиться, осмотреться, решиться на что-то.

Но Марьян не знал точно, какой его страх сильней.

— Ну что, уходишь? Решай скорей, — Тобиас щелчком отправил сигарету в ночь, в проем балконной двери.

Марьян поднялся, прошел к нему и уткнулся лбом в плечо.

Тобиас резко отстранился, ушел куда-то вглубь квартиры.

Через несколько минут щелкнул замок, звякнули ключи и входная дверь захлопнулась.

Марьян остался один в чужом доме, и горечь от собственной слабости и трусости придавила его плечи тяжелым грузом.

Медленно, с усилием, он сумел заставить себя двишаться. Следующим шагом было заставить эмоции замолчать. Он отдалился от них, отвернулся в другую сторону. Оделся, пошел на кухню, включил свет, поставил греться чайник. Сделал себе растворимого кофе, сел за грязный стол и какое-то время бездумно смотрел в окно.

Один, в чужой квартире, принадлежащей тому, что его использует и чуть что угрожает... и казалось бы, разве не должен Тобиас бояться того, что станет известно, с кем он сам-то спит? Или оборотню не поверят? Действительно... если поглощающие придут за Марьяном завтра, писать доносы на Тобисаса ему попросту будет особо некогда и на на чем. Вряд ли в специальном учереждении для таких, как он, выдают писчую бумагу.

Так, ладно, ладно. Он не ушел. Ушел Тобиас. По крайней мере, есть отсрочка. Он правильно сделал тогда, уткнувшись Тобиасу в плечо. Он признал поражение. Это смягчит Тобиаса. Значит, время еще есть... Можно что-то предпринять...

И все-таки, как он дошел до жизни такой? И как это все исправить? Есть ли какие-то еще варианты кроме того, чтобы уехать далекко-далеко? Можно ли как-то из этой мертвой лошади соорудить какой-нибдь там... надувной плот?

Собственные мозги твердили, что нельзя.

Допив кофе, Марьян наскоро собрался. Осмотрел чужую полупустую квартиру, словно в поледний раз. Не нашел ничего, что напоминало бы о нем или о том, что их с Тобиасом хоть что-то связывает. Даже тапочек вторых нет.

Словно его и не было тут никогда.

Выйдя в ночь, он набрал Экса.

Он не знал, на что надеется.

На то, разве, что у него есть еще некий лимит "дружеского общения". Экс, может быть, и догадывается о чем-то. Но если он хочет сохранить хорошую мину при плохой игре, он должен вести себя, как друг. А значит...

— Слушаю.

— Ты где сейчас? — спросил Марьян. Он поздно понял, что не подготовил никаких правильных фраз для этого разговора. Ну, пофиг уже.

— Направляюсь в "Капибар", — ответил Экс.

— А что там?

— Дела. Слышь, что с голосом?

— Похоже, мне тоже нужно в бар, и цель у меня будет совершенно определенная.

— Ну, бывает. Подгребай.

Весь путь от дома Тобиаса в "Капибар" Марьян думал уже не о себе. Точнее, не столько о себе — ибо он в этом мысленном уравнении тоже участвовал.

Он размышлял о том, стоит ли говорить Эксу про Лим, и, если да, то что именно.

С одной стороны Марьян хотел быть Эксу полезным, как-то отплатить а эту вот дружескую поддержку... И вот Лим — ей же ей, в ней действительно есть какая-то магия. Экс был прав насчет нее. Может, он видел проявления магии, но не говорил Марьяну о том, что видел? Он же, в конце концов, не обязан отчиываться. И, выходит, если Марьян видел проявления магии Лим тоже, но не расскажет об этом Эксу... это что же, ложь получается? Выходит, что он Эксу наврет? А если Экс не знает? Или знает, но у него нет доказательств? У Марьяна тоже нет доказательств, кроме собственных впечатлений.

Предположим, Эксу этого хватит и он сумеет вывести Лим на читую воду, и этим самым выбьет себе прямую дорожку в заветную гильдию.

Его возьмут, пошлют куда-нибудь, и тогда точно можно сказать "прощай" посиделкам в "Пилигриме" и тем невинным и полным горечи моментам близости, что существует, конечно, сугубо в голове у Марьяна.

А что будет с девчонкой из дома на обрыве?

И, самое главное, чем он сам будет тогда лучше Тобиаса?

Если Лим — незарегистрированная или неопознанная колдунья, внезапное и близкое знакомство с гильдией Поглощающих сулит ей уйму проблем. Чем она заслужила такое? Живет и живет себе на обрыве, скучает без гостей, шутит плохо и в ус не дует. Ну там, магичит чего-то. Не очень понятно, что именно — похоже, она словно... помогает преодолеть рубеж.

Преодолеть рубеж... переступить черту? Не это ли ему нужно для полного частья? Если он прав — она может быть очень... очень полезной для множества людей с такими же проблемами, как у него. Вот и ответ на загадку "сарафанного радио".

И что? Девчонку повяжут, оштрафуют, еще что-то? Что вообще они делают с такими магами? Марьян не знал.

Отвлекшись от размышлений, он обнаружил себя на подходе к "Капибару" — довольно популярному заведению, представляющему собой не слишком дорогой ресторан днем и не самую шумную наливайку ночью.

Вот и сегодня "Капибар" был скорее наполовину пуст, чем полон, хотя людей хватало.

Марьян прошелся через полутемные залы к барной стойке, Экса в заведении не обнауржив. Опаздывает, что ли? Марьян думал, что Экс придет раньше него, но оказался неправ.

В "Капибаре" было темно и душно, тяжелый шлейф табачного дыма вызывал непрошенные ассоциации и воспоминания. Марьян заказал себе "Кровавую Мэри" и, вместо того, чтобы отвлекать бармена разговорами, попытался было читать новости с телефона. Сосредоточиться особо не удавалось, в голову постоянно лезли посторонние мысли, и расслабиться, отвлечься не удавалось.

Однако через какое-то время его внимание привлекли двое парней за рассчитанным на четверых столиком в углу. Он видел их в отражении за барной стойкой, и оттого мог спокойно наблюдать за ними, практически не рискуя быть замеченным.

У одного, заказавшего темное пиво, был нехарактерный для здешнего загар — слишком темный, но при том загорелыми были только кисти рук и тонкая полоска по шее, будто бы он вернулся из каких-то гораздо более жарких и солнечных краев. В зеркале так же можно было разглядеть серую майку на нем — опять же, не самая подходящая одежда для такого времени года. Недавно приехал, не успел разобраться, какая погода? Конечно, самым заметным в нем были волосы — переходящие от русых корней в выцветшую теплую зелень к концам, они были завязыны в короткий хвостик на затылке. Марьян видел много пубертатных подростков с таким цветом волос, а вот ребят своего возраста — не особо. Этот, наверное, идейный. Или из столицы. Там с этим проще.

У зеленоволосого были сдержанные, но очень пластичные движения, насколько можно судить о пластике по тому, как человек подносит ко рту пивной стакан и жестикулирует при разговоре. Зеленоволосый был крепким, с отлично развитыми мышцами, и на правом его плече имелся шрам — слегка жутковатый, будто бы от ожега. Парень показался Марьяну симпатичным, но не более того.

Его собеседник, напротив, старался ничем не выделяться, но тщетно. Во-первых, солнцезащитные очки. В полутемном помещении "Капибара" они смотрелись нелепо, и наводили сразу же на мысли о разгульном образе жизни, наркотиках, выпивке и всем таком прочем. Во-вторых, даже ссутулившись, этот второй не мог скрыть своего роста — а там, судя по всему, было, чем косяки задевать. В-третьих, из-под черной шапочки, за ухом, предательски вываливалась прядь белых волос, и это было хуже всего, потому что оставляло всего два варианта для желающих поугадывать личность незнакомца в очках и шапке: это либо косплеер Рейнхарда Даблкнота, либо сам Рейнхард Даблкнот — влажная мечта Марьяновой племянницы Маргариты.

Марьян не следил за творчеством коллектива, но пару раз мельком видел постеры, само собой. Личность фронтмена "Негорюй" его тоже интерсовала слабо.

Пожалуй, до этого момента.

Похоже, этот Рейнхард — из тех, кто умеет очаровывать вживую гораздо лучше, чем на фото или видео. Переложенные на цифровой или аналоговый носитель, изображения его теряли объем и харизму исходника. Оказалось, что настоящий он, пожалуй, действительно стоит всех тех Маргаритиных страданий — ну, насколько этично думать так в контексте поклонницы и кумира. Видел Марьян и патину, затуманившую серебро: похоже, над героем девичьих грёз сомкнулись тучи — и именно оттуда все эти черные очки и характерная для отчаявшегося человека мимика и дерганность жестов.

Экса все не было, и Марьян заказал третью "Кровавую Мэри". Две предыдущие уже сделали свое дело, и, одновременно с приятной расслабленностью, обострились те самые особенности и умения, о которых Марьян был бы не прочь избавиться. Он сосредоточился на разговоре за тем столиком за спиной, и — услышал его.