Принцесса в Академии. Том 1

Робин несколько раз ударил себя в грудь и снова погрыз ноготь. Более непонятных знаков и нарочно не придумаешь. Ему бы пару уроков в королевском театре взять.

— ...с этой целью вами, помимо прочего, был использован волшебный плащ сира Ирканийского.

— Да, мадам. Озриэль...сир Ирканийский здесь не при чём. Он помогал лишь из добрых побуждений. Я и сама испытываю внутреннее неприятие к обману во всех его проявлениях и ни за что не воспользовалась бы плащом, будь у меня выбор, но его не было, потому что среди принцев, которые здесь учатся... — Озриэль наступил мне на ногу, Робин удвоил усилия.

— Можете не продолжать, — улыбнулась мадам Лилит, — ваша цель весьма похвальна.

— Похвальна? — изумилась я.

Неужели можно было сразу заручиться её поддержкой, вместо того, чтобы идти таким тернистым путём?

— Конечно! Женских академий в королевстве нет, а вы очень смелая девушка, раз решились на столь отчаянные меры, дабы приобщиться к светочу знаний. Наши профессора — одни из лучших в стране и далеко за её пределами.

Ах, вот оно что...

— Да, полетела, как пчелка на сахар, — уныло кивнула я.

— У нас преподают самые разные дисциплины: историю, травоведение, музицирование, магическую дипломатию, бальные танцы и множество других. — Мадам Лилит сделала многозначительную паузу и торжественно провозгласила: — Так вот знайте: вам больше не нужно скрываться. Отныне вы можете посещать любые занятия по выбору в качестве вольнослушательницы. Взамен от вас требуется лишь оказывать помощь профессору Робин, когда он будет в ней нуждаться.

Минуту я стояла, как громом пораженная, а потом пролепетала:

— Но это же мужская академия...

* * *

После совещания меня передали на поруки Робину, чтобы тот обработал 'порез'. От лекарской помощи я отказалась, зато выяснила значение пантомимы. Оказывается, он пытался предупредить, что ни словом не обмолвился о моём женихе (нитка и кормление птичек — букет, удары в грудь — друг сердечный, сгрызенный ноготь — рот на замке). Ещё чуть-чуть, и ректор узнала бы обо всём из первых уст.

Сегодняшние занятия уже закончились, и студенты разошлись. Осмотр договорились продолжить завтра.

Следующим пунктом стала хозяйственная часть. Там мне выдали мантию такого фасона и размера, что издалека её можно было с легкостью принять за палатку. На груди красовались сразу четыре нашивки — эмблемы всех факультетов, позволяющие мне посещать любые занятия. От Озриэля я узнала, что многие преподаватели горячо воспротивились предложению мадам Лилит, нарушающему многовековые традиции. Ректору пришлось использовать весь свой авторитет, чтобы отстоять мой допуск в академию. Конечно, столь серьезный шаг подразумевал и уступки. Так, во время лекций мне надлежало занимать последнюю скамью, открывать рот, лишь когда меня спрашивает преподаватель, а волосы убирать под шапочку.

Последней остановкой стала библиотека. Встретивший нас старичок чем-то походил на Магнуса — конечно, если бы тот был человеком — такой же ворчливый, но незлой. Его кожа напоминала потрепанный истончившийся пергамент и шуршала, а щеки и лоб усеивали буковки. Он то и дело кашлял книжной пылью и сморкался в платочек чернилами. Господин Буковец, как заранее пояснил Озриэль, ещё в юности перенёс книжную лихорадку — подхватил от сборника заклинаний.

Библиотекарь, как известно, в списке самых опасных профессий. Никогда не угадаешь, что тебя ждёт в очередной книге. Под обложкой может прятаться как тысяча и один способ очистить морковку без помощи ножа, так и проклятье черного мага. Ничто в мире не сравнится по силе воздействия с книгами. Они могут преисполнить вас любви и благородных помыслов, а могут заразить алчностью и захватническими помыслами. Последнее особенно опасно, когда ты король. Именно поэтому у нас при дворе есть специальный чтец, через которого проходят все книги, прежде чем попасть ко мне или папе. Когда я была маленькой, недоброжелатели прислали сборник сказок, вшив в одну из страниц проклятие, и как раз бдительность чтеца спасла меня от пожизненного ношения рожек.

Особнячком стоят запрещенные книги — обращение с ними требует повышенной осторожности.

Ввиду всего вышеперечисленного, многие библиотекари при приёме на работу требуют у хозяев заклятиеотталкивающие перчатки и защитную маску. Далеко не все наниматели на это соглашаются — магические предметы гномьей работы славятся не только качеством, но и дороговизной. В результате, хронические книжные заболевания среди библиотекарей — такие, как у господина Буковеца — не редкость.

Когда мы с Озриэлем покончили со всеми делами и вышли наконец за ворота академии, солнечный глаз укоризненно помаргивал в районе горизонта.

— До сих пор не могу поверить, что мадам Лилит разрешила посещать занятия, — призналась я.

— Она действительно необыкновенная. Кстати, первая женщина в ректорском кресле. Думаю, она почувствовала в тебе родственную душу.

— Хорошо, что профессор Марбис не пришла на совещание. В противном случае, их с профессором Чератой праведный гнев перевесил бы чашу весов не в мою пользу.

— Её сегодня снова не было, — кивнул Озриэль, — и занятие отменили.

— Ещё один день без поэтики. Праздник продолжается?

— Да, наверное... — рассеянно отозвался он. — Знаешь, это даже странно.

— Брось, чего странного! Может, ей захотелось повидать тетушку или навестить сестру...

— Никого не предупредив?

— Такое тоже бывает. Порой возникает желание просто покидать вещи в узелок и рвануть куда-нибудь, неважно куда.

— У профессора Марбис титановые коленные чашечки, не думаю, что она в состоянии куда-то рвануть.

— Тайный поклонник мог послужить дополнительным стимулом.

— После смерти восьмого мужа, скончавшегося от разрыва сердца при чтении баллады 'Навеки твой', её окрестили черной невестой, и желающих стать номером девять не нашлось. Ну, да ладно, ты права, нужно радоваться моменту, а не искать во всем подвох. К слову о подвохах... — Озриэль отвернулся, чрезвычайно заинтересовавшись лотком с глиняными свистульками. — Хочу извиниться за Ореста — за то, что он тебя...обжег. Ему не следовало этого делать, зная, что у тебя есть жених.

— Можешь не извиняться. Это было не так уж ужасно.

Озриэль резко повернул голову:

— Что?! Хочешь сказать, тебе понравилось с ним целоваться?

— Хочу сказать, что ожог уже почти не болит.

— Аа...

— К тому же, теперь я знаю, что с ифритами нельзя целоваться.

— Не со всеми, — заволновался Озриэль. — Орест просто не подумал о последствиях — в тот момент вы находились за зеркалом, то есть технически ещё в Подземном мире. А в нём действуют наши законы. Там мы...несколько горячее. Будь вы здесь, на земле, этого бы не произошло.

Я пожала плечами:

— Это знание мне, в любом случае, не пригодится. Впредь я собираюсь целоваться иключительно с женихом...как только отыщу его. Озриэль, скажи, а твоя...мм...оболочка, — я замолчала, не зная, как сформулировать вопрос, — тебе не жмёт? Ну, или там зудит, доставляет неудобства?

Ифрит сперва вытаращился на меня, а потом откинул голову и расхохотался:

— Нет, костюмчик по размеру. Вообще говоря, у нас тоже две руки и две ноги...плюс кое-какие добавления по мелочи. А ты что, представляла меня восьмируким одноглазым горбуном?

— Если честно, я даже не знаю, как тебя представлять...думаю, ты понравился бы мне в любом виде. Даже восьмируким и одноглазым.

— Правда? — Разлившийся по небу розовый закат чудесным образом добрался и до его щек.

— Да. Ты очень хороший друг. Дома у меня остался один, Мика, но с тобой выходит совсем по-другому. Как думаешь, дружба всегда разная?

— Не знаю, не задумывался. — Он прищурился, глядя на небо — видимо, всерьез размышлял над ответом. — Вот с Индриком дружить так же легко, как дышать воздухом... А с тобой не так... Да, наверное, разная.

Мы шагали по набережной вдоль реки. Вода мягко плескалась о пирс, а носившиеся над ней птицы копировали голоса лоточников, нахваливающих свой товар. Повисшее молчание было того сорта, которое не тяготит, а потом Озриэль спросил:

— А друзья могут держаться за руки?

— Да, друзья так обычно и делают.

Он нащупал мою руку и указал наверх:

— Гляди, как красиво. — Я проследила за пальцем. Небесная палитра красок дополнилась золотыми слоями и лиловыми мазками перистых облачков. Озриэль потянул меня к воде: — Подойдём ближе?

— Мне уже давно пора вернуться, Эмилия ждёт... — Я ещё раз глянула на небо и не устояла: — Разве что совсем ненадолго.

Всё равно опоздала. Позже я непременно отработаю всё пропущенное время.

Мы купили у прибрежного торговца по дюжине непотопляемых камешков и, набив ими карманы, уселись на краю пирса и спустили ноги в воду. Закат отражался в ней, отчего казалось, что небо и сверху, и снизу. Солнечный диск пламенел, торжественно тая на границе двух стихий. Мы болтали ногами, перемешивая золотистое отражение, и по очереди кидали камешки. Они прыгали по воде, пока не превращались в крошечные точки на горизонте, не больше комариков, а потом и вовсе исчезали из виду. Тогда я представляла, что они запрыгивают на солнце.

— Интересно, они и впрямь непотопляемые?

— Если бы на свете существовала река, оборачивающая весь земной шар, можно было бы это проверить.

— Знаешь, — я кинула очередной камешек, и он бодро поскакал вслед за собратьями, — сегодня Орест сказал одну вещь, которая не выходит у меня из головы...

— Поменьше слушай его. Он забывает, о чём говорит, ещё не закончив фразу.

— Я так и поняла, когда он заявил, что любит меня.

— Так и сказал? — резко переспросил Озриэль.

— Ага. Но я сейчас не об этом.

— Черт! — Ифрит зашвырнул камешек сразу за горизонт. — Орест не шутит лишь в двух случаях: когда дело касается его волшебных игрушек, и когда говорит, что влюбился всерьез и навек. Но всерьез и навек он влюбляется примерно раз в месяц, так что не волнуйся, скоро перестанет досаждать.

— Ээ, хорошо. Так вот, о той вещи, она была действительно важной... — Я глубоко вздохнула: — Он сказал, что мой жених может оказаться прыщавым и...и некрасивым.

— Я думал, для тебя это несущественно.

— Да, внешность — пустяки, к ней я могла бы привыкнуть. Но что если он, допустим, не любит кидать непотопляемые камешки? Или на дух не переносит горячий шоколад? Или злится, при одном упоминании цветочной пыльцы?

— Ты забываешь, что он твой жених, — мягко перебил Озриэль. — За что-то же он тебе понравился. Если бы всё было так ужасно, вы бы не решили пожениться.

— Да, ты прав... — Я замолчала. Считал бы меня Озриэль по-прежнему своим другом, если бы узнал, что я и ему солгала? Кажется, из моего вранья впору замок возводить. Я зашвырнула подальше следующий камешек и продолжила бодрым тоном: — А хочешь, расскажу что-то смешное?

— Давай!

— Стоя сегодня в зале для совещаний перед мадам Лилит и вспоминая всё, что произошло в эти дни, я вдруг подумала, как было бы здорово, если бы моим Суженым оказался ты. Подумала, несмотря на то, что мы уже убедились в обратном, и несмотря на то, что мы просто друзья. Вот такая глупость пришла мне в голову, умора, правда?

Озриэль молчал целую минуту, а потом вынул последний камешек и, вместо того, чтобы пустить его по воде, аккуратно положил рядышком на пирс.

— Мне совсем не смешно.

— Мне тоже. Наверное, я просто не умею шутить...

— В этом ты не одинока. — Он поднялся и протянул руку. — Идём, мне будет стыдно смотреть Эмилии в глаза, если задержу тебя ещё больше.

Я приняла руку, встала, отряхнулась, и мы зашагали в сторону Шебутного переулка.

Глава 11

в которой я подвергаюсь атаке ловеласа и узнаю правду о Спящей Красавице

Эмилия что-то напевала за работой. Пальцы легко порхали, перевязывая очередной букет. Когда мы вошли, она подняла голову и вспыхнула, задержав взгляд на Озриэле. Видимо вспомнила их вчерашнюю встречу. Оба неловко поздоровались, и вскоре ифрит распрощался. Я раскрыла рот, но Эмилия жестом остановила меня:

— Можешь ничего не объяснять. Магнус уже рассказал про тот чудовищный случай с внезапным исчезновением ограды. И надо же было такому произойти именно тогда, когда ты проходила мимо академии! Хорошо, что профессор Иох вовремя среагировал и успел остановить тучу стрел.

Похоже, вранье заразительно даже для пауков. С языка уже готов был сорваться красочный рассказ, живописующий мои злоключения — Эмилия, наверняка, поверила бы каждому слову — но вместо этого я вдруг взяла её за руку, усадила на кушетку для посетителей и сама устроилась напротив.

— Это неправда, Эмилия. Магнус...он солгал, по моей просьбе. Но мне больше не хочется тебе врать, никогда не хотелось. На самом деле, всё обстоит совсем иначе.

И я рассказала ей правду. Не ту, которую знали Озриэль, Орест, и уж тем более Индрик. А настоящую правду. Даже про то, кто я. В том, что она меня не выдаст, я не сомневалась.

Эмилия не выдернула руку, не отшатнулась, и голубые глаза не омрачились брезгливостью. Она выслушала спокойно и доброжелательно — точно так, как всегда выслушивала жалобы клиентов или многочасовую болтовню старушек, которые приходили за скромным букетом колокольчиков и уходили, излив душу, но так ничего и не купив.

— Значит, ты принцесса? — уточнила она.

— Да.

— А почему твоё королевство называется 'Бессердечное'?

Я объяснила и добавила:

— Раньше оно называлось 'Сердечное', потому что отец в общем-то добрый и мирный правитель. При нём даже бунтов ни разу не было.

— Мне жаль, что он заболел...

— Спасибо, мне тоже. Технически это не болезнь...просто отсутствие жизненно важного органа.

— А тебе не кажется, что, раз он такой добрый, как ты говоришь, то можно было попробовать всё ему объяснить, вместо того, чтобы сбегать из дворца?

— Я пыталась, но добрый и понимающий — это разные вещи. Родители всегда желают детям счастья, но понимают его по-своему. Ты не сердишься на меня за обман?

— Нет, это твой секрет, и ты раскрыла его именно тогда, когда посчитала нужным. У всех есть тайны.

— Спасибо! Мне стало гораздо легче! — Я от души обняла её. — И я непременно отработаю свои часы.

В лице Эмилии отразилась неуверенность:

— Ливи, извини, но теперь, когда я знаю, что ты принцесса, не могу не спросить: ты уверена, что хочешь и дальше работать в лавке?

— Именно этого я и хочу! Эмилия, пожалуйста, не рассказывай никому о нашем разговоре, даже мадам Гортензии, и не делай различий между Ливи-цветочницей и Ливи-принцессой.

— Конечно, раз ты просишь. О, госпожа Ирма! — Девушка с улыбкой поднялась навстречу пожилой даме в лимонной шляпке с узким полями, только что вошедшей в магазин. — Как ваш кашель? Вам, как обычно, сосисочные герберы для Пушка? — Она нагнулась и погладила визгливый лохматый комок, норовящий обгрызть лепестки у музыкальных примул возле входа. Растению чудом удавалось уворачиваться. Со стороны казалось, что оно просто колышется от сильных порывов ветра в условиях отсутствия ветра.