Стальная Тревога: Токио - подпольная война

— В общем, эта комната в вашем распоряжении, — Курц вышел и начал закрывать каюту снаружи. К нему подошел один из матросов и помог справиться со странным механизмом.

— Эту дверь изнутри невозможно открыть, — сказал он и так же быстро куда-то исчез.

— Тока не вздумайте бежать! А то всех, кто на борту к стенке начальство поставит. И вас тоже, — сказал Молотов по-русски, обращаясь к Ри и Таннер. — Сохраняйте спокойствие! Всё это стандартная ситуация. Никто никого мучить не будет!

Молотов остался следить за ними, понимая, что Курц опять может устроить кавардак. "Эх, только не глупите".

Курц посмотрел на быстро удаляющегося матроса.

"Хм, странные они какие-то".

Видя, что Молотов облокотился о стену рядом дверью, Вебер пожал плечам и сказал:

— Я вижу, ты решил их покараулить. Не думаю, что в этом есть потребность, но раз хочешь, то карауль. Но запомни, тебя никто не заставлял. "Ему точно нечего делать... Ну, фиг с ним. Интересно, где сестренка?"

Девушка не ответила, провожая глазами покидающих каюту митриловцев.

Когда они закрыли за собой дверь, Рихард обратился к пленнице по-русски:

— Ну что, сестренка, как звать-то тебя? Только лапшу на уши мне не вешай! Проститутка, знающая три языка и непьющая! Это ж надо так придумать. Запомни, легенда должна соответствовать личности. Интересно, а что было до того, как ты выключилась? А, сестренка? Ничего не помнишь? Первая версия не канает.

Услышав, что сказал Рихард, девушка бросила на него косой и недовольный взгляд:

— До того, как отключилась? А вас в краску не вгонит, непонятный дядечка-террорист? Так вам прямо все и расскажи! И что такое — "сестренка"? Я по-русски только ругаться умею. Не пойму, что вы там балакаете?

— Ничего, переживу. И не такое видал. Так и не понимаешь? Да ты хоть понимаешь, к кому мы попали? И что с нами будет через десяток часов?

Рихарду было нечего делать, и он решил разузнать побольше о пленнице.

Караулящий снаружи Молотов невольно начал вслушиваться в их разговор. Он понимал, что его рано или поздно расспросят о заключённых. "И хорошо, что только ругаться умеет. А то подумал мол..." Серега помотал головой, отгоняя мысли, и стал он слушать дальше.

— Не хочешь отвечать? Ну что ж не отвечай, сестренка. Другим ответишь. Не этим оперативникам, а специалистам по допросам. Это несколько иные люди. И давно ты этим делом занимаешься?

Девушка уселась на койку, подперла подбородок коленями и вздохнула:

— И как они не боятся оставлять беззащитную девушку в одной каюте со страшным, да к тому же еще и любопытным террористом? И что я должна понимать? Что я вляпалась по уши в дерьмо, это я понимаю. И еще понимаю, что вы в нем сидите заслуженно. А я — нет. Сколько ни пытай, мне-то признаваться не в чем. Вы бы лучше о себе подумали, дядечка. Вы-то — кто такой? И что тут за ерунда творится? Те дядьки, что меня вызвали, были нехорошие, это я уже поняла. Значит эти — хорошие? И что это за "дело"? На что намекаете?

— Заслуженно или незаслуженно — вопрос философский. Я вот считаю, что человек заслуживает то, что получает от мира. За свои дела я готов ответ держать хоть перед Господом Богом. Кстати, чем это я такой страшный? Мне говорили, что я весьма хорош собой. Допускаю, что мне льстили. Никого я при тебе не убивал, так что весомых причин бояться меня нет. А хорошие или нехорошие — это ты узнаешь через несколько часов. А сколько ты своим делом занимаешься? По которому тебя те ребята вызывали?

По бледным губам пленницы скользнула слабая улыбка.

— Ответ за свои дела? А вот и нет. Часто получается так, что отвечаешь за дела совсем даже чужие. А мир... да что мир — проедет асфальтовым катком и не заметит.

Она вздохнула. Потом взглянула на Рихарда с легким интересом:

— Еще спрашиваете, почему страшный? А что это у вас на рукавах? Баранов резали? Слабо верится. А они вас еще и развязали. Странные люди. Что же до профессии, вам-то что за дело? Занимаюсь и занимаюсь, уже... дай бог памяти... да, девять месяцев уже прошло.

— Чужих дел не бывает. Вот если я пройду мимо, когда убивают кого-то в темном переулке, когда мог бы помочь — мое это дело или нет? Вот мне кажется, что мое. И если я не влезу, то это будет просто подлость. И когда-нибудь за эту подлость придется ответить. Я не ангел, да и действительно резал далеко не баранов. Но я знаю, зачем и почему это делаю. Да, иногда приходится идти на компромисс с совестью, но это судьба всех, кто чего-то хочет добиться. А что до профессии... Не похожа ты на одну из них, видишь ли... Может, расскажешь, как дошла до этого? Может, подскажу чего?

Девушка хихикнула:

— Что подскажете? Как губы лучше красить? И почему это я не похожа? Страшна как атомная война, что ли? Невежливо так говорить незнакомым девушкам, ясно? Да еще и от террориста с гамлетовским комплексом я такое слышать не желаю. Вот.

Она капризно надула губы, но потом поинтересовалась:

— А кому же вы помогаете? Чтобы не было подлости? Или просто мстите за прошлые дела? Мне тоже интересно узнать, чем дышат террористы — расскажите. Все равно у нас с вами свидание будет долгим. Хоть время убьем.

— Как лучше губы красить — не знаю, не пробовал. И не страшная ты, вполне даже ничего. Кстати, хватит называть меня террористом. Я не занимаюсь террором — запугиванием кого бы то ни было. Я просто убираю некоторый мусор, завалявшийся на планете благодаря человеческому равнодушию. В этом и заключается моя помощь миру и самому себе. Элемент мести присутствует, но далеко не главный. Эти ребята делают похожее дело, но по другим мотивам. Кстати, о гамлетовском комплексе откуда знаем? В школьную программу вроде не входит...

"А вот как, значит. Интересно девки пляшут..." — Молотов, сидевший на палубе, прислонившись к двери, продолжал слушать дальше, но чувствовал, как усталость заставляет его медленно погружать в сон. Ещё чуть-чуть, и он свалится.

— Да уж, вам бы алые губки не пошли. Женственности маловато, — пленница снова хихикнула и слегка расслабилась. — И спасибо на добром слове. Хотя комплименты делают не так. Нужно побольше и подетальнее. А вот насчет мусора я бы с вами согласилась, тем более что разнообразного мусора на меня сыпалось — вагон. Вот только остается вопрос — кто будет решать, мусор этот человек или уже нет? И что делать с пограничными случаями. Судьи-то кто? Хотя, конечно, подмести и я бы не отказалась. Кое-где нужна хорошая уборка и немедленно. — Тут глаза ее, загоревшиеся энтузиазмом, померкли. — Только метелка моя, увы — потерялась.

Помолчав, она добавила:

— А что, в Германии правда в школе Шекспира не проходят? Чертовы буржуины.

— Шекспира у нас проходят, только понятия "гамлетовский комплекс" нам не давали. А вот кому решать — это и есть самый сложный вопрос. И знаешь, по моему, никто на него не ответил. Человеческие законы несовершенны, система их исполнения еще несовершеннее, самосуд предвзят и неадекватен. А уж про тоталитарную систему и анархию я и не говорю — чистый случай плюс выживание наиболее жестоких и подлых тварей. А судьи — да все мы в одном котле варимся. Это как при обработке в центрифуге — стукается щебенка друг об друга, скалываются острые углы. И палачи, и судьи, и жертвы, и преступники — все друг об друга колотятся и поминутно меняются местами. Поэтому мне кажется, надо жить так, чтобы всегда можно было сказать — "в содеянном не раскаиваюсь". Причем не выдумывать себе оправдания. Блин, ушел что-то я с головой в философию, ни к чему это.

Глядя в закрытый иллюминатор, где плескалась мутная морская ночь, отрешенными глазами, она задумчиво ответила:

— Несовершенны законы, да еще как. А что самое противное, так это то, что тех, кто пытается барахтаться и найти выход, придумать что-то новое, все остальные дружно тянут обратно за ноги. Причем самые что ни на есть добропорядочные личности. Дескать, им самим хорошо живется — и ты не рыпайся. Сунь рыло в корыто и жуй себе молча... Ненавижу. И еще пальцем крутят у виска — ненормальные, мечтатели, эк, чего удумали, будущее строить. Да на одного такого мечтателя их десятерых не хватит перевесить. А "тоталитаризм" в наше время — просто ругательство, и те, кто им ругается, сами не знают, что это значит. Молчали бы лучше.

Насчет раскаяния тоже я не согласна: знать бы все наперед, что будет. Но не ошибается только тот, кто ничего не делает. Что лучше: пытаться что-то хорошее сделать и ошибиться, или сразу на все забить и сыто хрюкать?

Так что же вы за мусор убираете? Нельзя ли попроще? Моему женскому мыслительному аппарату нужна ясность и конкретность, — лукаво улыбнулась она.

— Не надо их осуждать, — сказал Рихард. — Добропорядочные личности — основа общества, таких должно быть большинство. Ребята они хорошие... только больно уж скучные и робкие. И их можно понять. Не нужна им другая жизнь, им и так хорошо. А в бунтарях они видят угрозу этой своей жизни. Вот и стремятся обломать ее в зародыше. В этом их сила — в сплоченности вокруг общего понятия о правильной жизни. Отличающегося от них они будут медленно и бездушно давить. Но знаешь... пару раз я видел, как под влиянием чрезвычайных обстоятельств из такой добропорядочной личности вырастал настоящий человек. Сильный, но без стремления давить тех, кто от него отличается. Знаешь, я где-то читал, что совесть — это доброта, прошедшая через страдания. Тогда я посчитал это бредом, красным словцом. А сейчас сам думаю так же. Но очень сложно стать таким. Гораздо чаще люди превращаются в циничных подлецов.

Что касается тоталитаризма — я при нем пожил некоторое время, пусть и в легкой форме. Так что представляю, что это.

А раскаяние — это когда понимаешь, что поступить надо было иначе, исходя из заранее известного. А не тогда, когда вмешивается неизвестный фактор. Иначе придется всю жизнь терпеть "как бы чего не вышло".

Давно так не разговаривал. Насчет мусора — есть поступки и мотивация, которая переводит тех или иных людей и организаций в разряд "мусора". Кстати, на свой мыслительный аппарат ты зря жалуешься. Многим можешь фору дать. Вот это-то и странно. Что такая, как ты, делает в таком месте?

— Эй, как вы там? Есть не хотите? — раздался из-за двери голос Молотова. — Если хотите, то придётся подождать. Так как для некоторых вы пленники до разбора полётов, то придётся ждать, пока не прибудем на место.

— А зачем тогда было спрашивать?! Неужели скучно стало просто подслушивать? — Рихард был весьма голоден, поэтому такие приколы болезненно на него влияли.

— Что поделать, хотя я лишь не отношу себя к философам, но с таким уже имел дело, — ответил Молотов. — Насчёт нас, это спорный вопрос. После поражения мы разваливаемся и страдаем от предательств.

— ЧЕГО?! — Рихард повидал много тарабарщины на своем веку, но в эту врубиться не смог, несмотря на хорошую языковую подготовку. — Если можно, повтори в более понятных выражениях и более полным ответом.

Пленница прислушалась к странным словам, доносящимся снаружи, и пожала плечами. Потом снова обернулась к Рихарду:

— Вы, дяденька, путаете понятия "добропорядочный" и "добрый". Не стоит так. Филистеры в большинстве, это точно. И они скучные — просто жуть. А вот насчет робости... Если кучей — то затоптать могут за милую душу. Среди таких жить — спасибо, мне как-то не хочется... — Она задумалась, потом тряхнула головой — короткие легкие волосы странного цвета разлетелись невесомым пухом. — Нет уж, не хочу. А вот насчет доброты прошедшей через страдание, это вы хорошо сказали. Так, наверное, оно и есть. И слово "настоящий" человек, мне тоже нравится. Только "не давить" других мало. Нужно понимать, куда идти. И иметь смелость повести за собой. "Тоталитаризм"... опять страшилки. Много вы о нем знаете. Вот мне пришлось... а, давайте лучше не будем. И вы неправильно поняли, я на свое думательное устройство не жаловалась. Это был просто намек. Прозрачный. Но вы опять отмазались. Тогда и я не стану откровенничать — справедливо, верно? Тем более что в животике урчит. Кушать хочется.

Она вскочила и, прижавшись лопатками к двери, от души постучала туда пяткой:

— Эй, вы там!!! Наверху! Кончайте дразниться. Решили голодом уморить?! И бинт, что ли, принесите, с вашего гостя капает — скоро шемаханский ковер испортится!

Рихард же, откинувшись к стенке, продолжал:

— Понятий я не путаю. Именно унылые и отнюдь не добрые обыватели — идеальный фундамент общества. Управляемый и примитивный... Только кучей подобные субъекты и опасны. А "не давить" в нашем скорбном мире — это уже не так и мало. За это тоже можно пострадать. Не всем дано знать, куда идти и тем более вести за собой. Лучше расскажи, где ты с тоталитаризмом пересекалась. Это намного интереснее. Намек твой я более чем понял, но ведь и ты уже знаешь обо мне больше, чем я о тебе. Кстати, какой я тебе "дяденька"? Еще дедушкой меня назови... Вообще-то меня Рихард зовут. Можно просто Ри.

Снаружи снова донесся голос Молотова:

— Проедем. Просто воспоминая из тёмного прошлого. "Да если б та крыса не отправила нас в Африку, то щас бы не был здесь. Эх, почти всю экипировку растерял, кроме шлема и Абакана". Я лишь был тенью знаменитой Альфы, которая в отличие от борьбы и спасения, занималась уничтожением ненужных! Меня не грызёт совесть, потому что после того как меня оставили помирать в Африке, я стал другим человеком. Получив свободу и право выбора, за 4 года, проведённые там, я накопил немалый капитал, а когда понял, что пора прекратить и сделать что-то хорошее... То решил пойти в Митрил...

Что ему оставалось делать?! Смирится с утратой и двигаться дальше. Иногда приходится жертвовать ради чего-то.

Прислушавшись, девушка покачала головой:

— Когда этот человек говорит, складывается такое ощущение, что он бредит. Але, прачечная! Поесть принесите!!! Про тяжелую жизнь можно и потом рассказать. Эге-гей! Не слышит. А-а, устала я... Ферфлюхтен доннерветтер, как у вас говорят.

Вернувшись на кровать, она вытащила из-под одеяла подушку, сняла наволочку и принялась с натугой рвать ее на полоски.

— Вот здесь и вылезает главный вопрос — "идеальный фундамент" для кого? Для того, кому на всех остальных нас... начхать, и кто хочет и дальше жить за счет других? Эксплуататоры, так их дедушка Маркс назвал в свое время. Вы, кстати, не в Карл-Марксштадте жили? А если про справедливость вспомнить? Или вы считаете, что лучше общества, чем ваша эта западная "демократия" нету? Фараоны-рабовладельцы наверняка тоже так считали. Может быть, пора двигаться дальше, наконец?! — Она фыркнула, подобрала моток длинных белых тряпочек и присела на пол у ног Рихарда. — Давайте сюда вашу ногу. Ого, тут уже замотано. Тогда я поверх, еще разок. Все равно больше ничего сейчас не сделаешь, — она деловито принялась за перевязку. — И не надо ля-ля, ничего я про вас не знаю. А по лицу даже сколько лет, и то не поймешь. Тридцать? Дедушка Рихард?

— Ну, вообще-то, мне 22, несмотря на морду лица, — усмехнулся Рихард, глядя на ее старания. — А что касается эксплуататоров — а где ты видела, чтобы их не было? Везде хватает уродов, живущих за счет других. Да и при "демократии" их хватает. Но вот вопрос — а какое общество было бы более справедливо? — Мож, я тоже вернусь на свою историческую родину, лет этак через 15-20. — опять заговорил Молотов. — Зато к тому времени всё уляжется, и Россия начнёт процветать. Жаль, что до этого далеко, как до луны. А что ты будешь делать, если уничтожат Амальгам? — Серёга задал вопрос Рихарду.