Право первородства - общий файл

Наташа бессильно уронила руки.

— Я представляю, как выгляжу со стороны, — продолжал Павел, — зарвавшимся глупцом, которому на голову свалилась Власть, и который теперь не может от нее оторваться, готовый идти на любой риск, лишь бы не выпустить из рук источник могущества. А я не могу доказать, что это не так... может быть потому, что некая доля правды в этом и есть — видишь, я стараюсь быть объективным. И, тем не менее, попытайся поверить: я действую не только из собственного болезненного тщеславия. Во всем этом есть куда более глубокий смысл, чем кажется на первый взгляд, чем даже доступно нашему сегодняшнему пониманию.

Стук колес вливался в песню, как барабанный ритм в музыку оркестра. На жестком сиденье электрички, напротив Мелании и магистра Аверьяна сидел молодой светловолосый парень с гитарой и увлеченно перебирал струны. Вряд ли он был профессиональным музыкантом, но друзья с удовольствием внимали песне, очевидно, собственного сочинения певца.

Нам всем отмерен Богом срок.

Ты средь толпы, но одинок,

Твоя судьба — вкусить Добра,

Иль выпить чашу Зла до дна...

И будет ночь владеть тобой,

И день осветит твой покой,

Одну ты гору покоришь,

С другой, сорвавшись, вниз слетишь.

Бежит дорога среди скал;

Ты полон сил или устал

Идешь по ней за годом год,

За поворотом поворот.

Туманом скрыт конец пути,

Не знаешь ты, что впереди.

Тернист твой путь в борьбе за свет,

За воздух и за вечность лет.

Преодолеешь все шутя,

Надежда если ждет тебя.

Не бойся и смелей иди,

Пока горит огонь в груди.

Но если выжжена душа

Ии привкус пепла на губах —

Тяжел безмерно долгий путь.

Идешь — назад не повернуть...

Идешь вперед, закрыв глаза.

Смотреть? Зачем... И лишь слеза

Оставит свой неверный след —

Ты ждешь от жизни только бед.

Нет смысла жить, нет сил дышать,

Нет счастья знать, нет права ждать,

И шаг за шагом в никуда...

Все поглощает пустота.

Не позволяй огонь гасить,

Не дай мечту в себе убить,

Не доверяй души своей

Тому, кто лишь играет с ней...

Песня, вне всякого сомнения, нуждалась в доработке, если вообще была способна проникнуть на здешнюю придирчивую эстраду. Но не вызывало сомнений, что автор искренне пытался вложить в нее весь свой небольшой талант и всю неподдельность своих юных чувств.

Магистр Аверьян слушал пение отрешенно и умиротворенно, прикрыв веками усталые глаза.

А вот княжна Мелания отвернулась от своего спутника и, не отрываясь, смотрела в окно. Словно там, среди мелькающего пейзажа, происходило нечто чрезвычайно важное. Ее прекрасное лицо было спокойно, но нижняя губа прикушена до крови. Что ей представлялось в эти растянутые, словно существующие вне времени часы путешествия, какой отклик вызвала наивная, но прямодушная песня? Возможно, пожилой спутник княжны догадывался об этом даже больше, чем сама молодая Владиславна.

Заинтригованная кассирша маленькой, заброшенной станции "Гаврилово" проводила глазами черноволосую девушку и высокого старика. Вновь прибывшие свернули за платформой на проселок. В крошечной деревеньке так редко появляются новые лица, что местные успели надоесть, так редко происходят события, что каждое уже обсудили много раз. И вот, солидная удача: приезд еще одной красотки к новому хозяину хутора. Теперь несколько дней скучающим старухам можно с удовольствием шушукаться о распущенности нравов современной молодежи...

Когда на ведущей к дому тропке появились люди, Наташа крепила проволоку на дощатый забор хутора. По верхнему краю уже тянулась тонкая, малозаметная металлическая нить. Она не вызовет подозрений у человека, для которого цифра "двести двадцать" ничего опасного не значит. Второй контур Наташа планировала пустить по центру забора, создав некий заградительный периметр.

Конечно, стандартное напряжение не является боевым. Оно способно лишь напугать и рассердить незваного гостя. Но Павел не зря штудировал учебник электротехники. Он поковырялся в сети, подключив конденсаторы, аккумуляторы — или как они там называются. И сейчас Наташа держала в руках невзрачную коробочку — реле. В нужный момент сила тока кратковременно возрастет до двух с половиной ампер. Тот, кто хоть немного смыслит в электричестве, догадается, чем это грозит. Система была уже опробована — непреднамеренно — на курице, совершенно некстати вспорхнувшей на забор. Курица доваривалась в супе, а создатели доморощенного заграждения могли собой гордиться.

Наташа заметила движение краем глаза и с досадой прищурилась, прикрывшись ладонью от солнечных лучей. Кто-то тащится, и, разумеется, не вовремя. Словоохотливые и любопытные деревенские жители уже успели стать проблемой. В безлюдных окрестностях хутора почему-то ежедневно кто-нибудь появлялся, и с захватывающим, въедливым интересом вмешивался в любое дело.

Крутившийся рядом Пантелеймон глухо зарычал. От пришельцев пахло крайне странно.

Однако на сей раз гости явились не из Гаврилово — это Наташа поняла с первого взгляда. Худощавый, жилистого телосложения мужчина привлекал внимание сосредоточенным выражением. Несмотря на шрамы, его лицо сохраняло достоинство и гордость. Он казался столь же неуместным в грязном захолустье, посреди раскисших колхозных полей, как Павел. Эта мысль заставила Наташу вздрогнуть, но зародившееся, еще не осознанное подозрение уже крепло.

Но стоило перевести взгляд на спутницу старика — и сомнения в правильности догадки разлетелись как дым. Наташа не думала, как поняла, что перед ней — княжна Мелания. Высокая, тонкая, невероятно красивая девушка, с привычной грацией ступающая по траве, могла оказаться кем угодно. Например, фотомоделью или актрисой, у которой сломалась машина, и теперь она вместе с шофером ищет помощи. Но Наташа не заблуждалась. Глубокие темные глаза словно светились изнутри чистым колдовским пламенем — они не могли видеть грязи закулисных интриг. Прихотливо изогнутые губы никогда не улыбались по принуждению и не целовали ради выгоды. Гордо поднятая голова не склонялась под гнетом неудач, а смуглокожее лицо не искажалось злобой, отчаянием и завистью.

Быть может, верный ответ подсказан напряженными раздумьями во время бессонных ночей. Быть может — страхом перед давно ожидаемой и неминуемой катастрофой. Но вероятнее всего — прозорливой, наблюдательной, проницательной женской ревностью.

Почему же иначе первой Наташиной мыслью оказалось не потрясение от близости развязки, а смятение и боль от осознания бесконечного превосходства соперницы над собой?

Княжна и ее спутник остановились в двух шагах от девушки, заговорили — она едва услышала вежливый вопрос сквозь шум в ушах. Наташины глаза были устремлены на виток медного провода, хищно поблескивающий в лучах заходящего солнца. Тонкие хрупкие пальцы невзначай коснулись нити и машинально принялись теребить гладкую, теплую проволоку. А реле — невзрачное, глупое, смертоносное реле переключалось так легко. Слишком легко.

Она заметила, как напрягся старик, словно силясь понять, ухватить что-то неуловимое. Где тебе успеть, дядя, — будь ты трижды волшебник.

— Не трогай, — глухо сказала Наташа и швырнула коробочку реле в траву. — Пошли в дом.

Княжна Мелания отдернула руку, словно обожглась.

Магистр Аверьян полагал себя знатоком Теории Магической Силы. Он уверенно разбирался в изменениях напряженности Эфира от метаморфоз энергетических потоков в мире. Глава Ордена не обладал высочайшей врожденной чувствительностью Владиславичей к малейшим колебаниям небесных сфер — но на примитивном уровне мог считать себя превзошедшим их благодаря терпению и трудолюбию.

Но сейчас магистр Аверьян вынужден был признать свой просчет.

В течение минувших дней он при любом обращении к магии видел неестественно притихший, словно воздух перед бурей, Эфир, но не находил ничего странного. Магистру приходилось сталкиваться со случаями подобной реакции этой всеобъемлющей и восприимчивой субстанции. Обычно Эфир предчувствовал вмешательство людей в свои недра — и замирал. Многие деревенские колдуны, наделенные способностью "беседовать с Эфиром" именно по изменению его структуры брались делать предсказания об исходе того или иного события. Ошибка прогноза чаще всего происходила только оттого, что малограмотный шарлатан неверно толковал данные Эфиром намеки. Но даже и в случае неблагоприятных выводов всегда можно переменить мнение Эфира. Для этого нужно правильно изменить те несоответствия в окружающем мире, что он ощущает безошибочно.

В последние дни таким несоответствием магистр Аверьян считал факт, что Средоточие находится в руках чужака. Сразу же, как только княжна Мелания коснется потеплевшего камня, оно должно исчезнуть.

Но Эфир не шелохнулся. Не переменился ни на йоту.

— Неужели еще не все? — шепнула Мелания. То, что мучительно обдумывал и вычислял глава Ордена, она поняла интуитивно.

— Мы немедленно возвращаемся, — резко ответил магистр Аверьян. — Быть может, Средоточию угрожает опасность, пока оно остается в чужом мире.

Наташа пристально следила за камнем в руках княжны. Эта вещь бесцеремонно ворвалась в их жизнь, принесла смертельную опасность, но... и связала их с Павлом судьбы воедино. Средоточие было помехой, обузой, но и единственной нитью, протянувшейся между ними. Отдать его вот так, просто, пусть и законным хозяевам — оказалось неожиданно трудно.

— А как же Неодим? — она зло вскинула голову.

И с удовлетворением заметила, как вздрогнула невозмутимая княжна.

— Кто?

— Наташа! — начал Павел, но она только отмахнулась.

— Колдун из вашего мира, — твердо пояснила она, глядя прямо в красивые черные глаза, в которых уже не было той раздражающей безмятежности. — Тот, кто тоже тянет лапы за сокровищем, и кто скоро появится здесь.

— Неодим не причинит вам зла, он не склонен к бессмысленной мести, — снисходительно ответил за княжну магистр Аверьян. — Он сразу поймет, что Средоточия больше нет в вашем мире, и отправится...

Магистр осекся. Княжна и Павел понимающе переглянулись.

— Никуда он не отправится, девушка права, — мрачно сказала Мелания. — В родном мире у него нашлось нужное количество магов, чтобы открыть проход и без Средоточия. Откуда он возьмет их здесь, когда Центр магии исчезнет?

— Ну так что ж, тем лучше! — секунду подумав, заявил Аверьян. — Мы избавимся от прохвоста, а в этом мире он никому не будет опасен. Средоточие исчезнет — и Неодим станет чист от магии, словно новорожденный.

Но к своему удивлению, глава Ордена не нашел поддержки ни в одном из собеседников.

— Не нужно нам ваших злых колдунов, — воскликнула Наташа, — у нас хватает злодеев!

— Где твое благородство, магистр? — грустно усмехнулась Мелания. — Оставлять грязные следы в чужих мирах не пристало ни Владиславичам, ни рыцарю Ордена.

— Ваше решение стало бы идеальным выходом, — заметил Павел, — если б Неодим был одинок в своем бунте. Сдается мне, как только Средоточие вернется домой, тут же найдется доброжелатель, который откроет врата для мятежника.

Магистр одарил каждую из девушек хмурым взглядом и с уважением посмотрел на Павла:

— Что тут сказать: ты прав, юноша, я этого не учел. Вероятно, старею. Слишком часто в последнее время я стал допускать промахи. Выходит, легких путей нет. Избавиться от Неодима можно лишь одним способом: сразиться с ним.

— Надеюсь, вы не намерены сражаться на территории хутора? — ядовито спросила Наташа. — Эта разборка — ваше, и только ваше дело. Забирайте своего страшного Неодима туда, откуда он вылез. Наш несчастный мир ни в чем перед вами не провинился!

Павел собрался снова возразить ей, но Мелания остановила:

— Не сердись, она говорит правду, как бы горько это не звучало. И все же, боюсь, выполнить твое вполне справедливое пожелание, Наташа, мы не в силах. Да, я, только я виновата в том, что навлекла на ваш мир и на вас беду, и клянусь, что всеми силами буду стараться искупить свою вину. Но что сделано, того не изменишь, не требуй от меня невозможного. Сражение с Неодимом и его подручными произойдет, а где и как — то ведомо лишь богам.

Обезоруженная покаянием княжны, Наташа растерянно кивнула.

И случайно ли то, что не Павел, а она — обыкновенная, ничем не примечательная девушка — стала представителем своего мира, именно к ней обращалась княжна.

Значительно позже она поняла, что ничто на свете не происходит случайно.

— Ну что ж, будь что будет, — вздохнула она.

Мелания протянула руку, и Наташа сжала ее, сначала нерешительно, потом твердо. Все споры, претензии и обиды остались за спиной. Союз двух миров был заключен.

Именно так, рука об руку, две хрупкие девушки, на плечи которых волею судьбы легла слишком большая ответственность, шагнули за порог хижины, избранной кем-то свыше полем битвы могущественных сил.

И вдруг, оказавшись во дворе раньше других, обе вскрикнули, словно обыкновенные деревенские девчонки при виде мыши. Но не от страха — а от неожиданности. Торжественность момента была нарушена.

Неодим с облегчением спустился с платформы на проселок. Каким бы сильным колдуном ты себя ни мнил, как бы основательно ни подготовился к посещению "погасшего" мира, его неестественность, несуразность, непонятность слишком сильно подавляют, смущают, утомляют.

Одно утешение — удачный выбор спутника, который не ныл, не протестовал против необходимых действий, не ужасался заклятьям, не мешал и не лез с дурацкими советами. Такой союзник, думал Неодим, пусть и начисто лишенный магических способностей, крайне полезен уже хотя бы тем, что с ним отдыхаешь душой после всех этих удручающе тягостных выяснений отношений с собственными низшими магами и учениками. Не говоря уже о магистре Прохоре, который просто держит за горло своими личными целями и желаниями. Оценивая объективно, спокойствия Неодиму не было ни в родном мире, ни в чужом.

Он не искал в жизни покоя, но и не стремился быть ни детским воспитателем, ни ярмарочной куклой на веревочках, за которые дергают все, кому не лень.

Колдун спешил. Он хорошо, слишком хорошо понимал, чем грозит опоздание. Не так уж трудно предположить, что сделают княжна Мелания и магистр Аверьян, завладев Средоточием. Сам Неодим в этом случае не медля прошел бы врата, унося добычу с собой. Почему же они должны поступить иначе? Бросить врага беспомощной игрушкой чужого мира ожидать, пока Прохор удосужится вызволить колдуна-неудачника из ловушки — можно ли ярче показать свое презрение и пренебрежение. При одной мысли о надменном лице Мелании, словно от назойливой мухи отмахнувшейся от него, магистра Неодима, его начинало трясти от бессильной, мутящей разум злобы.

Ромич поспешал за колдуном, не задавая вопросов, и с досадой замечая, как с каждой минутой приближения к цели, Неодим становится все более замкнутым и угрюмым. Казалось, близость к заветному сокровищу ничуть того не радует. Но заговорить Рома не решался. Искоса поглядывая на колдуна, он все больше нервничал. И уже приходил к убеждению, что добиться исполнения своего желания будет трудно. Если не невозможно.