Галка на высоте

— Стой! — закричал Валька, будто испугавшись, что я отключусь, как и пообещала, на веки вечные. — Подожди, — попросил уже тише. — Галка... подожди...

Я, в общем-то, не торопилась, но и стоять тут до бесконечности, ожидая, пока он соберется с мыслями, не горела желанием. Не могла же я заявиться за ключом поздно вечером, когда люди, может быть, уже лягут спать. Это грозило ночевкой под открытым небом, а я этого не хотела.

— Валь, послушай, если мать спросит, скажи ей, что у меня все в порядке, уж будь так добр, хотя, ты никогда не был ко мне добр, — произнесла я. Это что такое? Я бросаю ему упреки? Совсем устала после насыщенного событиями дня.

— Так в этом все дело, да? — тихо произнес Валька. — Ты уехала из-за меня?

— Послушай, ты много на себе берешь! — возмутилась я. Нет, ну он что, на самом деле считает себя пупом вселенной?

— Из-за меня, точно, иначе не стала бы меня упрекать. Но ты хочешь дать мне понять, что это я виноват в твоих несчастьях, и ты убежала на край света, лишь бы не видеть и забыть меня, ведь так? Признайся, что все дело во мне.

— Ну, не на край света, конечно, и не убежала, а спокойно отчалила... — я тут же прикусила язык, испугавшись, что и так выдала слишком много подробностей.

— Где ты, Галка? Скажи! Я приеду и заберу тебя. Хочешь, я сам уеду куда-нибудь, а ты вернись и оставайся в нашем городе. Тебе не нужно будет бросать все, что ты имеешь.

— Валь, Валечка, пожалуйста, услышь меня! Я. Уехала. Не из-за тебя! Я просто уехала оттуда, где меня ничто и никто не держит. Из места, которое не дорого мне и ничего не значит для меня, понимаешь?

— Ведь это я его таким сделал, да? Это я отравил твою жизнь, только ты почему-то щадишь мои чувства и не хочешь это признать.

Нет, он ненормальный! Вбил себе в голову идею, и требует от меня подтвердить ее. Ну что ж, дорогой, если ты этого хочешь... исключительно ради твоего спокойствия или самомнения, мне ведь не жалко.

— Ну хорошо, ты прав, все дело в тебе. Это ты виноват в случившемся, — проговорила я, чувствуя раздражение. Бессмысленность разговора злила меня, но просто бросить трубку я была не готова. Мне еще предстояло сделать несколько звонков, а если я разругаюсь сейчас с братом, телефон придется отключать.

— Вот! Я так и знал, я об этом и говорил, — мрачно обрадовался мой родственник. — Галка, ну почему нельзя было об этом поговорить? Как нормальные взрослые люди.

— Нормальные взрослые люди? Это мы-то с тобой? — я была готова топать ногами и размахивать кулаками перед его носом, или крутить пальцем у виска, только он все равно не увидит, на свое счастье. — А откуда я знала, друг мой, что уже пришло время поговорить? Какие признаки того, что уже можно, указали бы мне на подходящий момент? Из года в год этот разговор казался невозможным. Ты не намекнул даже...

— Я не намекнул?! — взорвался Валька. — Да я только и делал, что намекал тебе два дня подряд, пока ты была дома! Слепая, безмозглая курица! — как же быстро он выходит из себя, впрочем, как всегда, и как было в эти самые, между прочим, два дня, пока я была дома.

— Вот-вот, и в таком вот тоне протекал бы наш задушевный разговор, да? — тихо произнесла я, чувствуя, как ком образуется в горле. Да что ж такое-то! Ничто его не исправит. Даже желая мне помочь, он обижает меня, не в силах перекроить свой характер. По-видимому, его ненависть ко мне существует на каком-то генном уровне, а гены, как известно, топором не вырубишь, и стараться бессмысленно.

— Прости, — услышала я и даже не поверила, приняв это за какие-то помехи связи.

— Что? Плохо слышно, тут ветер сильный, ураган сбивает с ног, я прослушала, что ты сказал? — включила я дурочку.

— Галка, вернись, пожалуйста, я прошу тебя, — тихо проговорил Валька тоном, которого я никогда раньше у него не слышала. Что происходит?

— По-прежнему плохо слышно...

— Ты же все понимаешь, — продолжал обескураживать меня мой родственник.

— Ошибаешься, понятия не имею, о чем ты говоришь, — пролепетала я. Нет-нет, он точно ошибается, совершенно!

— Галь, тебе даже Фил об этом говорил. Он это четко понял, — почти прошептал Валька, и меня словно ледяная корка покрыла, прямо посреди теплой ласковой ночи. Этого не может быть, потому что этого не может быть! Ведь не в любви же он собирается мне признаться?

— Фил дурак, его вообще не стоит слушать, только я поздно это поняла, — буркнула я, уже продумывая финальную фразу для прощания.

— Галь, вернись, — просил меня Валентин. Злой, жестокий и беспощадный, не знающий жалости, скупой на милость. — Нам просто надо поговорить, и я уеду. Я сам уеду, куда глаза глядят, но я хоть буду знать, что ты дома, что с тобой все в порядке и ты в безопасности.

— А что сейчас мешает тебе верить в то, что со мной все хорошо?

— Я должен тебя увидеть, посмотреть тебе в глаза и убедиться.

— Мои глаза искали твоего взгляда долгие годы, но ты оказывался не готов к этому разговору до тех пор, пока я не сделала ноги из этого паршивого города. Теперь уже поздно, Валечка, что-либо менять. Я уехала навсегда, эта поездка была в один конец.

От этих слов меня словно прошиб электрический ток, и в момент наполнило чувство восторга. Наверное, я еще так до конца и не осознала, что старая жизнь закончилась, и я перенеслась совершенно в другой мир. И в этот мир никогда не придут письма или бандероли из моей прежней жизни. Все новое, все с чистого листа, только с тем душевным багажом за плечами, который я не смогла скинуть с плеч там, на той стороне Вселенной.

— Что мне сделать, чтобы ты вернулась? — не отставал от меня Валька.

Я немного помолчала, сдерживая дыхание и пытаясь проглотить болючий ком в горле.

— Валь, все уже сделано, сказано и сыграно. Все, пора ставить точку и закрывать занавес.

— Галя... — прошептал мой брат, и мне послышалось отчаяние в его голосе, но я не могла больше это слушать и гадать, что он чувствует и ощущает в этот момент. Бывает же такое, когда ничего уже изменить нельзя. Это называется 'поезд ушел'. Его или мой.

— Прости, Валь, но ты сам понимаешь, что бессмысленно продолжать этот разговор. И наша личная беседа с глазу на глаз также не имела бы смысла, так как ничего изменить не сможет. Наши жизни всегда шли параллельно, и нет ничего, что могло бы изменить законы математики или геометрии, фиг знает, — я словно уговаривала его, тихо и нежно. Мне было его жаль. На что он рассчитывал? Чего ожидал от меня?

Даже если бы он признался мне в своих чувствах, они все равно обречены, они никогда не найдут отклика в моей душе, а случись так, что я что-то почувствовала бы к нему, нам обоим пришлось бы бежать в противоположные друг от друга стороны. Так что этот разговор не имел смысла. Дело не в том, что было слишком поздно для этого. Для того, о чем Валька собирался меня просить, вообще не было времени в этой Вселенной.

— Галя, — он продолжал цепляться за соломинку, пытаясь выбраться из того омута, в который угодил против воли, и уж точно не по моей вине. Но я ему не помощник, и его спасателем я не буду.

— Прощай, Валя, и знай: я не держу на тебя обиды. Я забуду про нашу вражду. Я даже пожелаю тебе счастья, — произнесла я и как только услышала его голос, когда он снова начал выкрикивать мое имя и умолять его выслушать, просто отключила телефон.

Прощай, брат. Ты был против, но я все же перевернула эту страницу своей жизни. Не стоит больше об этом думать, а то Люся ляжет спать. И с бьющимся сердцем и дрожью в руках и ногах я поспешила в подъезд, так как по причине моей возможной задержки откладывался отдых еще одной пожилой пары, в квартире которой остались мои сумки.

Потом еще Степа. Когда мне ему представляться? Он, наверное, уже спит. Да, подзатянула я с заездом на квартиру.

ГЛАВА 20. Дом... милый дом...

Люся не спеша оглядела меня с ног до головы, даже не скрывая жгучего любопытства. Очевидно, она была наслышана о моем приезде, о подробностях моего гардероба и внешности, и сейчас искала подтверждение или опровержение сложившемуся в воображении представлению обо мне. Невысокая, округлая, что говорится, 'в теле', она была довольно подвижна для своей комплекции, а горящие любопытством глаза придавали ей хитрый вид.

Она стояла, прижавшись к приоткрытой двери, и даже не думала пускать меня на порог своей квартиры. Мои чувствительные ноздри щекотал аромат жареного мяса, кто-то позвякивал посудой. Вероятно, ее семья как раз ужинала, когда я решилась постучать в дверь, обитую коричневым дермантином.

Я ей не понравилась, это было видно, но меня это не трогало: я все еще пребывала в шоке от состоявшегося разговора с братом и жаждала получить ключ и лечь спать. Слишком много эмоций и переживаний для одного дня. Не до Люси, если честно, не до сантиментов. Простите, расшаркиваться не буду.

— Выспалась? — почти пропела она, но о беспокойстве или радости в связи с состоявшимся событием не могло быть и речи. Она поправила вырез цветастого ситцевого халата.

— Да, в вашей местности удивительно чистый воздух, и у меня был на редкость отменный отдых, спала как младенец, — решила я слегка подольститься к ней. — Видимо, дело в кислороде. Ваш климат весьма благоприятствует отдыху.

— А ты что, с рудников вернулась? — даже не попыталась подыграть мне женщина, панибратски перейдя на 'ты'.

— Почти. Из Столицы, — на голубом глазу сообщила я. — Устала от богемной жизни, знаете ли, захотелось просто пожить в глубинке, в тишине заброшенного края, вернуться, так сказать, к истокам, к началу, к первозданности природы.

Понизив голос, я прошептала, наклонилась почти к самому ее лицу:

— Говорят, в здешних лесах встречаются йети.

Люся проглотила этот намек на дремучесть как холодную котлету, и тут же натянула фальшивую улыбку на круглое лицо. Я сразу догадалась, что значение слова 'йети' ей не известно. Ну говорю же: дремучий край. А она умеет держать удар! Настоящая мастерица дворовых интриг. Наверняка, имеет черный пояс по словесным баталиям и является заслуженным ветераном межквартирных боев!

— Так это ты родственница Степы? — обратилась она ко мне, решив сразу взять врага за рога и выяснить все подробности моей и Степиной личной жизни, о чем любая другая тетушка в этом дворе днем могла только мечтать.

— Ошибаетесь, я лишь собираюсь пожить в его квартире, — моя улыбка была почти искренней, но эта дама средних лет с химической завивкой на крупной голове и слишком ярко накрашенным лицом мне тоже не понравилась. — Я всего лишь новая жиличка.

— Да? И сколько ты собираешься платить за проживание? — вот это натиск! Вот это апломб! Я готова рукоплескать ее игре! Мне уже нравились ее крупные серьги-кляксы и серебряные кольца на толстых пальцах.

— Что платить? — ну а я-то могу включить 'простушку'? — О чем вы? Я вас не понимаю.

— Ну, за проживание, — и глазом не моргнула Люся. Она что, на местном рынке торгует? Она бы преуспела в этом деле, с такой-то хваткой. У нее, определенно, к этому талант. Она, что говорится, и в Сахаре бедуинам песок бы продала, и сахарный в том числе, да еще и втридорога.

— А кому платить-то, вам или Степе? — поморгала я ресницами, благо, что они у меня длинные и густые, не то, что у этой тетки. Фил всегда заявлял, что я создаю сквозняк, когда взмахиваю ими.

Тут она смутилась, но всего на секунду, у нее готов уже был ответ, и она собиралась развести меня, что говорится, на бабки и по понятиям, я уже видела зарождающийся блеск в ее глазах, но тут главное, не упустить момент и не дать противнику перехватить мяч.

— Дело в том, что в договоре значится, что проживание мое будет бесплатным. Обязанностью с моей стороны будет являться влажная уборка в квартире и приготовление пищи для Степы.

— Что еще за договор? Ключи-то от квартиры у меня, и я ни о каком договоре не слышала. С кем вы его заключили? — о, что я вижу! Проблесковым маячком сверкнуло беспокойство? Люся, ты переживаешь, что не можешь быть в курсе относительно всего?

— Устный договор с его ближайшим другом, дядей Гришей. Собственно, он мне и рекомендовал вашего соседа, — не стала я томить даму неизвестностью. Уж очень хотелось поскорее закончить этот бесполезный разговор. Я ей не бедуин, и не парализованный немой инвалид, меня не разведешь. 'Я из мужиков пыль выбиваю на раз, так что она не на ту напала!' — хорохорилась я, подбадривая сама себя. На самом деле нафиг мне нужны интриги и склоки со всякими Люсями! Ключи отдайте и будьте здоровы.

— Ах с дядей Гришей, — глаза Люси насмешливо сверкнули. Испуг, что на самом деле может существовать некий договор с какой-то риэлторской конторой, тут же испарился. — Так у Гриши нет никаких прав распоряжаться квартирой Степы. Они всего лишь друзья, и он не так уж часто здесь появляется.

Ну еще бы, как это человек на тележке с колодками на руках может спокойно и беспрепятственно передвигаться по городу или пользоваться общественным транспортом в любое время!

— А у кого есть такие права? У кого тогда есть такой договор? — я решила бить ее же молотком. — Или может, спросим самого Степу? Послушаем, что он нам скажет, — и я не сдержала своей улыбки.

— Так он же молчит! — возмутилась моей неосведомленности Люся.

— Ах вот оно что! Ну тогда и разговора никакого быть не может! — и я нагло протянула руку, требуя положить на ладонь ключ. — Уж мы со Степой как-нибудь знаками договоримся обо всем, не извольте беспокоиться. Ключик, пожалуйста, а то время уже позднее, не хотелось бы создавать неудобства хозяину моей новой квартиры.

Люся немного растерялась, но ключ протянула. С пожеланием спокойной ночи я развернулась и отправилась наверх, в свою новую квартиру, не обращая внимания на Люсину кислую мину. У меня тоже такая бывала, когда я лимон без сахара ела.

— Я утром навещу вас, проведаю, как дела, — крикнула Люся мне вдогонку для того, видимо, чтобы я не расслаблялась. Может, она мне еще и график уборки составит и меню распишет? Что ж, помощь, думаю, не помешает. Все же, у нее, в отличие от меня, опыт в данной сфере услуг имеется. Не стоит пренебрегать такими знаниями.

— Будем со Степой рады вас видеть, — мурлыкнула я уже со второго этажа.

Дверь шестой квартиры оказалась видавшей виды. Обшарпанная, она явно выдержала не одно нашествие индейцев и гангстеров, храня на своем многострадальном полотне следы и от стрел и от пуль, и от ударов ног. Коврик, кстати, перед ней отсутствовал, что выбивалось из общего ансамбля и порядка, заведенного у жильцов дружественных домов. Как только я повернула ручку, громкий скрип известил хозяина о моем визите. Никаких приветственных окриков или напряженных вопросов последовать не могло, и я осторожно перешагнула порог, прикрыв за собой дверь так, чтобы все соседи были в курсе, что все мышки нашли свои норки.

Что сразу бросалось в глаза, так это пустота, в нос шибал странный спертый воздух. Пошарив по стене в поисках выключателя, но так и не найдя его, я воспользовалась своим телефоном. В прихожей не было ни шкафов, ни даже вешалки для одежды, ничего. Голые стены, старые обои со смешным рисунком, и вздувшийся линолеум под ногами.