Вернуть себя

— Я прошу об одном, просто приглядись к ней внимательней.

— Нет! Я не буду повторять одну и ту же ошибку дважды. Я уже чуть её не потерял.

— Ну смотри. Сейчас я вижу, она добилась своего и снова рядом с тобой.

— Ты опять не понял. Это я добился, что она рядом со мной, и больше её не упущу.

— Пока мы не знаем её целей, это может быть опасно.

— Ты всё ещё не понимаешь — мне просто не нужна безопасность без неё.

Я поблагодарила бога и подумала, что стоило пережить этот ужас, чтобы услышать его слова.

К концу недели я уже полностью восстановилась. Лишь изредка давала о себе знать лёгкая головная боль, а в остальном я чувствовала себя как обычно. Но меня нервировало поведение Максима, он вёл себя странно. Во-первых, каждый раз, когда я морщилась и закрывала глаза, менялся в лице, начинал выспрашивать, что у меня болит, и готов был сразу нестись в больницу. Во-вторых, он не прикасался ко мне всё это время. А когда я пыталась дотронуться до него или обнять, быстро вставал и отходил в сторону. Мне в голову начали лезть разные дикие мысли. Это не способствовало душевному спокойствию — пора было что-то делать.

Я решила сначала разобраться со второй проблемой, а потом обсудить с ним первую. Утром проснулась раньше Максима, прижалась к нему и нежно поцеловала его плечо, проложила дорожку из поцелуев к груди. Он открыл глаза и напрягся, попытался отодвинуться, но я не дала.

Целуя его, я чувствовала, как моё дыхание и прикосновения вызывают дрожь в его теле. Он уже не отталкивал меня, наоборот, крепко обнимал. Мои пальцы ласкали его, я потянулась к его губам. Больше Максим не сдерживался, и всё было также прекрасно, как раньше. Когда мы отдыхали, я задала вопрос: что же с ним было?

— Я боялся тебе повредить, думал, ты ещё слаба. Врач же сказал, покой и ещё раз покой, ты была такая хрупкая. А если бы я прикоснулся к тебе, уже не смог бы остановиться. Я и так еле держался. Мне каждую ночь снилось, как я тебя целую.

Так, с первой проблемой всё ясно — это просто его страхи. Я перешла ко второй и попросила относиться ко мне как обычно и перестать искать признаки разных недугов. Он засмеялся, обнял меня и сказал, что уже почувствовал — я вполне здорова. Я обрадовалась, что к нему вернулось хорошее настроение, но Максим сразу всё испортил.

— Теперь я глаз с тебя не спущу. Всё, хватит экспериментов с твоей жизнью! Это слишком дорого мне обходится. Я так с ума сойду от страха и чувства вины. Ты поняла меня? Повторяю ещё раз: сидеть смирно, никуда не лезть и думать только обо мне! И носа не высовывать с территории.

Через несколько дней я осознала своё положение и поняла, что долго так не выдержу. Меня практически не оставляли одну. Максим забросил свою работу и ежедневно заседал с Егором. Они определили перспективных подозреваемых из персонала и вели за ними слежку, надеясь всё же вычислить информатора. Всё остальное время Максим находился рядом со мной, а если куда-то ненадолго отлучался, его заменял кто-нибудь из охраны. Я уже не могла спокойно погулять, за мной обязательно шёл эскорт. А покидать территорию гостиницы мне не разрешалось даже с охраной.

Всё это не укрепляло моё спокойствие, а наоборот выводило из себя. Я стала нервной и раздражительной, плохо спала и постоянно была не в духе. К тому же мне почти каждую ночь снился мой кошмарный сон. Максим переживал, он понимал, что со мной происходит, но просил потерпеть. У него было одно средство поднять мне настроение, но и оно уже не помогало. Вернее, помогало, но на очень короткое время, а потом всё возвращалось обратно.

Чтобы отвлечься, я занимала голову разными мыслями. Максим не обсуждал со мной поиски. Он просто не понимал, что таким поведением не предохранял меня от нежелательных раздумий, а наоборот подталкивал к ним. Сейчас я вспомнила, что так и не побывала на месте аварии, в которой погибли Виктор и Ольга, и хотела это исправить. Я не знала, что это могло бы мне дать. Скорее всего, на поездку меня толкала потребность хоть в каком-то действии. Впрочем, моё нынешнее положение всё равно исключало такую возможность.

X

В последние дни Максима что-то тревожило. Подождав немного и видя, что ничего не меняется, я прямо спросила его, что происходит. Оказалось, ему нужно было срочно уехать на несколько дней. Время поджимало, а он тянул — не хотел оставлять меня одну. Я ответила, что уже давно собиралась повидаться с родителями, и если всё так складывается, проведу эти дни с ними на даче.

Максим начал возражать. Но в этот раз я была категорична и заявила, что не останусь без него в доме отдыха. Возможно, это был шантаж, но я очень устала от здешней обстановки и мечтала её сменить. Ещё один бой пришлось выдержать за охрану. Вначале он и слышать не хотел, что я поеду без неё. Я доказывала, что парни только напугают моих родителей. Что на даче сейчас много людей, туда приехали погостить друзья и даже привезли с собой собаку.

После долгих и бурных обсуждений я всё-таки его уломала. Максим только потребовал, чтобы я не покидала дачу, пока он за мной не вернётся. На следующий день он отвёз меня на моей машине почти до самого дома, Егор на джипе следовал за нами. У поворота я села за руль. Максим поцеловал меня на прощание, проворчал, как ему не хочется уезжать, и пересел к Егору.

Два дня я стойко выполняла обещание и не выходила за ворота. Работы на даче было немного. Мама с подругой вполне справлялись с текущими делами, и моя помощь им особо не требовалась. Я загорала, стригла газон и маялась бездельем. Максим звонил каждый вечер. На третий день он огорчённо сообщил, что задержится до конца недели, пожелал мне не падать духом и ждать встречи.

Отключив телефон, я задумалась. До его приезда оставалось четыре дня. Я могла бы съездить в Михайлово, побыть там пару дней, потратив их на изучение местности, и успеть вернуться за день до Максима. Конечно, это в корне нарушало наши договорённости, и если бы он всё узнал, то наверняка очень сильно разозлился. Но, в конце концов, что бы он со мной сделал? Не запер же, в самом деле? А у меня бы появилась новая информация и, следовательно, новая пища для размышлений.

До вечера я колебалась, то пугая себя, то придумывая разные оправдания, но в душе уже чувствовала, что приняла решение. Утром я сказала родителям, что отправляюсь в гости к институтским знакомым на пару дней, и уехала. Добираясь до Михайлово, прикидывала, где буду жить, и вспомнила про бабу Любу, о которой нам с Ильёй рассказал рыбак. Как раз с ней можно было поговорить о прошлом. Я надеялась, что она ещё жива и не отправилась опять в санаторий.

По дороге я притормозила у магазина и купила угощение, чтобы не ехать с пустыми руками. Часто останавливаясь, сверяясь с картой и вспоминая, как мы в прошлом году плутали с Ильёй, я смогла добраться до места. В этот раз деревня показалась мне более оживлённой. По крайней мере, на улице я увидела нескольких человек и пристала к ним с вопросами о бабе Любе. Только один смог показать направление, и я поехала в ту сторону.

За покосившимся забором стоял очень старый, но всё ещё крепкий дом. Я покричала от забора, подзывая хозяев, никто не откликнулся. Толкнула незапертую калитку, вошла на участок и постучалась в дом. Через несколько минут услышала шаркающие шаги, дверь со скрипом открылась.

На пороге стояла очень пожилая, тучная женщина в платке и телогрейке, несмотря на летнюю жару. Она вопросительно смотрела на меня, я вежливо поздоровалась и сказала, что ищу бабу Любу.

— Ну я баба Люба. И чего тебе надо?

Наконец-то мне повезло, я быстро произнесла:

— Я очень рада, что вас нашла. Местные сказали, вы единственная помните тех, кто жил в Михайлово двадцать лет назад. Мне очень нужно поговорить о том времени!

Бабка, прищурившись, смотрела на меня, и я забеспокоилась, что она сейчас просто развернётся и уйдёт. Но она всё же ответила:

— Не обманули тебя люди-то. Я, правда, многое помню. А тебе что за дело до прошлого?

— Понимаете, у моего жениха есть племянница, с этим местом у неё много связано. Её бабушка, дедушка и мама жили здесь. Бабушка и дедушка погибли очень давно. А потом и мама со своим женихом разбились совсем рядом с деревней. Девочка мало знает об истории своей семьи, и я обещала ей помочь. Я считаю, надо помнить о своих предках, чтобы потом рассказывать о них детям. В общем, я дала слово, и для меня очень важно его выполнить. Не могли бы вы мне помочь, пожалуйста?

Бабка ещё минуту меня рассматривала, потом повернулась и пошла в дом, пробормотав:

— Ну заходи.

Внутри всё было таким же старым, как и снаружи. Разрозненная громоздкая мебель, продавленный диван, потрескавшийся деревянный стол и древний телевизор, но в целом довольно чисто. Усадив меня за стол и угостив вкусным чаем, заваренным на травах, женщина спросила:

— Рассказывай, как их звали-то, тех, кто тут жил. Может, я их и помню.

Я назвала фамилию Ольги, потом добавила:

— Пётр и Маша. Они утонули в реке двадцать лет назад, а их дочь Ольга осталась. Она тогда была ребёнком, и её забрали родственники. Когда выросла, она сюда приезжала и дочку свою привозила. А в прошлом году разбилась на машине вместе с женихом где-то здесь недалеко.

Баба Люба задумалась, помолчала, потом вздохнула.

— Да, помню я и Петю, и Машу. Эх, дочка, а история-то непростая. Вот узнаешь всю правду, как её девочке рассказывать будешь? Не поймёт она. Да и кому всё это теперь нужно? Пусть старое останется в прошлом.

Вспомнив слухи о Маше, которые упоминала старшая сестра Петра, я догадалась, о чём говорила баба Люба, и ответила:

— Я понимаю, что всё непросто. Но мне кажется, правду всё равно надо знать. А что и как девочке рассказать, чтобы она только хорошее о своей семье помнила, я соображу.

— Ну смотри, дело твоё. Я скажу, мне несложно. Давно хотелось об этом с кем-нибудь поговорить, только не с деревенскими. Правда старых деревенских, с того времени, уже и нет вовсе. Кто умер, кто уехал к детям. А вот новые понаехали. Да с ними что толку говорить, им это неинтересно. А я хорошо всё помню, старший сын ведь мой, Васька, погиб тогда, я думаю, из-за этого. Да, двадцать лет прошло, недавно я на кладбище к нему ходила. Ну, слушай. Пётр всегда был мужиком жёстким, молчуном и себе на уме. Когда он жену свою привёз из соседнего села, мы все удивлялись, как же она за него пошла. Скорее всего, её и не спросили вовсе, выдали за него и всё. Маша была очень тихая, скромная, никому худого слова не сказала. А Пётр мог любого обругать, если ему не по нраву что. Видела я, не было у них в семье счастья. Говорили, что он Машу поколачивал, но врать не буду, не знаю. С синяками она не ходила, но в глазах всегда был страх. И о себе она ничего не рассказывала, они вообще жили обособленно. Пётр в дом никого не пускал, и сам по гостям не ходил. Родственники — и те к ним не приезжали. Дочка у них родилась, но лучше жить они не стали. А потом мой старшой сюда приехал. Заметила я, как он на Машу смотрит, говорила ему: "Уймись, даже не думай". Да кто меня слушать-то будет. Так и не знаю, было ли у них что или нет, сын со мной не откровенничал. А последний год, перед смертью, Машу мало кто видел, она всё время дома сидела. Пётр говорил, что болеет она, только люди другое рассказывали. Слышала я и такое, что не болезнь это, а беременная она была. Я ещё когда в первый раз услышала, испугалась, не Васька ли мой в том виноват, но он молчал. Ну а потом утонули они оба. Как и что там было, никто точно не знал. А через месяц и мой сынок погиб. Шибко он переживал после смерти Маши, запил, вот по этому делу и утоп в той же самой речке.

Она говорила ещё долго, рассказывала подробности, вспоминая давние события. Мы прерывались и пили чай, тогда и пригодилось моё угощение, потом продолжали разговор. Я попросила показать, где находится дом Петра и Маши. Моя собеседница объяснила, сказав, что он давно стоит заколоченный. А ещё я хотела узнать, не осталось ли у неё старых фотографий родителей Ольги. Женщина ответила, что в вещах сына видела какие-то снимки и, после моих долгих уговоров пообещала завтра их поискать.

Уже стемнело, надо было где-то устраиваться на ночлег. На следующий день я собиралась осмотреть место аварии и найти дом Ольги. Баба Люба сама предложила мне остаться у неё, и я с радостью согласилась. Мне ещё нужно было побольше выяснить об автокатастрофе, но тут она ничем не помогла. В деревне, конечно, об этом говорили. Слухов ходило много, я их все выслушала, но ничего интересного не усмотрела.

Поздно вечером, когда я уже укладывалась спать, позвонил Максим, хотел узнать, как у меня дела. Мне было очень стыдно. Я покраснела и, кусая губы, постаралась так построить разговор, чтобы прямо не врать, но и ничего ему не рассказывать. Я понимала, если он узнает правду, эти уловки всё равно меня не спасут. И долго вздыхала, обещая себе больше его не обманывать. Тогда я ещё не знала, что очень скоро расплачусь за свой обман сполна.

Утром баба Люба накормила меня деревенским завтраком. А потом я поехала на место аварии, легко найдя его благодаря её довольно точным указаниям. Вышла из машины и огляделась. Дорога здесь делала резкий поворот налево, а глубокий овраг справа почти вплотную примыкал к обочине. Да, место опасное, а зимой, в гололёд, тем более.

Я спустилась вниз. Весь овраг зарос высокой травой, посередине, в окружении выжженной травы росло толстое, покорёженное дерево с почерневшим стволом. Постояв несколько минут, я поднялась и уехала. Ничего мне этот осмотр не дал. Катастрофа здесь вполне могла случиться по естественным причинам, а если бы кто-то захотел ей помочь, то лучше места нельзя было придумать.

Печально вздыхая, я отправилась искать дом. Как мне объяснила баба Люба, он находился недалеко от реки, на крутом берегу, рядом с новыми постройками "понаехавших". Эта часть деревни выглядела совсем заброшенной. Неасфальтированная дорога была в сплошных выбоинах, завалившиеся заборы и дома с провалами окон пугали. Не зря баба Люба удивлялась, что кто-то построил здесь новый дом. Я увидела его. Он стоял ближе к главной улице, на которой всё же был плохонький асфальт. Действительно, мрачная атмосфера распространялась и на него, он тоже казался нежилым. А за этим домом, ближе к реке, находился тот, который был мне нужен.

Я оставила машину там, где присутствовала хоть какая-то дорога, и дальше пошла пешком. Подойдя вплотную к невысокому облупившемуся забору, заглянула во двор. Ольгин дом выглядел так, как будто был готов развалиться в любой момент. Я не очень хорошо разбиралась в качестве построек, но здесь не нужно было быть профессионалом.

Да, наследство Лене досталось не ахти, вряд ли эту развалюху можно будет восстановить. Видимо, поэтому Ольга и не вкладывала деньги в ремонт. Вокруг всё заросло бурьяном. Я с трудом перешагнула через валяющуюся на земле калитку и, раздвигая траву, двинулась к дому. Окна были закрыты ставнями, заколоченными крест-накрест досками. Крыльцо внушало мне опасения, но я всё же поднялась на него и подёргала дверь — она была заперта.