— Я в Темнейшем разочаровался именно вот, когда он сказал: “ихтамнет”. Сказал бы честно: вы чего? Устроили тут войну под боком, и думаете, что мы туда никого даже посмотреть не пошлем? Назвался кто нашим, давайте сюда его. Если самозванец, то сами шею скрутим. А вы не троньте.

Помолчав, доктор прибавил:

— Даже у русалок служба спасения есть. А у наших... Если ты облажался, то сразу как-то внезапно выясняется, что тебя туда никто не посылал. И вообще, ты уже три дня как уволен.

Врач потер лицо. Подавил зевок. Посол молча и внимательно ждал.

— И что теперь?

Поднявшись, посол двинулся вдоль ряда моделей. В самом деле, мебель и мебель, что на нее смотреть. А кораблики — увлекательно.

— Вот, кстати, “Конго”, — постучал Ермолов по ящику с одним из линкоров. — Интересно, почему не “Ямато”? А в соседнем аквариуме вообще “Монтана”, это к чему?

Повернулся:

— Теперь вы лечите людей. Вот вы и сейчас с чумаданом. А я вру в лицо, кручу хитроумные комбинации. А ваш фрондирующий друг-Корнет хоть и материт правительство, но работает все равно на Россию. В конечном итоге ваша и его работа приведут к созданию лекарств, протезов на основании нанотехнологий. И чем дешевле и проще вы их сделаете, тем скорее они превратятся из статусных игрушек в помощь для сотен тысяч пострадавших от Войны Тумана и Второго Удара. Это и есть искусство государственного управления: объединять столь разных людей, не испытывающих друг к другу добрых чувств, ради общей цели.

Ермолов посмотрел на красную и синюю папки. Доктор понял, что аудиенция окончена — окончился и ливень. Впрочем, затяжные тропические ливни остались на той Земле, довоенной. Там, в прошлом, до потепления, до перемены климата.

— Спасибо, — просто сказал врач, прибирая кофр. — Пойду на вопросы отвечать, уже в сети накидали, наверное.

Вышел на крыльцо, поглядел в стремительно светлеющее небо.

— И ведь правильно же сказано, ничего возразить не могу... Почему же так паршиво на сердце?

* * *

— Сердце мне сделают новое — так чего я там не выдержу?

Дед Юрий, полулежащий на кровати в своей палате, грозно смотрел на посетителей.

— Не хочу я в линкор-крейсер. Стрелять-убивать много ума не надо, навоевался.

— Но выбор вы сделали?

— Сделал, профессор, сделал. Превратите меня в ледокол. Во, с красной пастью, — старик развернул плакат с фотографией “Ямала”.

— А внешность мою, как у Деда-Мороза. Буду суда во льдах водить. На реальном северном полюсе буду жить, канонично же!

Иеромонах вздохнул:

— Если бессмертие реально, это ж сколько работать! А что вы все уставились? Я-то работал. Печной мастер я. Как где монастырь или там скит, там я первый. Бывает, сруба нет еще, а печь моя уже греет... Не усидишь ты без работы. И не будет у тебя ни победы, ни отдохновения, ни ощущения забитого гвоздя. Вечный бой, как у большевиков.

— Мука творческая и суть награда, — дед Юрий пожал плечами. — То и для великого мастера хорошо было, а я стану рыло воротить?

— Господи, — перекрестился ксендз, — прости им! Ибо не ведают,что творят! Ведь не вера моя, ваша же наука говорит: новое человечество вытеснит старое! Как неандертальцев стоптали кроманьонцы. И сами, своими руками, породим нашу смерть? Опомнись!

— Ты хочешь сказать мне: сдохни? В чьих интересах?

Тут священники заорали в один голос:

— Только дьявол может искушать бессмертием!

— Это личный опыт? — хмыкнул старик.

— Да откуда знать! — взмахнул черным рукавом-крылом ксендз. — Может статься, и был палеоконтакт, и прилетали сюда гости с Альфы Центавра. И библию даровали, и законы Моисею. Из вполне вычислимых, четких резонов. Биология там, эпидемии, социальный психоз. С учетом психологии расы хомо сапиенс сапиенс. А священный флер вокруг них навертели потом. Что меняет? Коли человек творит зло во имя господа, дьяволу служит он, и неназываемый примет его служение. Коли совершает добро именем Эйнштейна и Дарвина, то господу, искупившему грехи наши, служит он, и будет по весу доброго дела принят в раю!

— И при чем тут бессмертие?

— Да все при том же, — ксендз устало сгорбился. — Емкость экологической ниши не бесконечна. Чем больше людей, тем больше связей. Тем сложнее система. Да, она богаче. Да, возможности шире. Но и устойчивость меньше. Микробы имеют широкое поле расти, меняться. Каждый придурок с гранатой задевает сразу полгорода. Псих на газовой станции — весь город. Охраной обставитесь? “Кто устережет сторожей”, это когда еще сказано?

— Вы аппелируете к науке. Даже странно... — Рицко задумалась.

Ксендз фыркнул:

— Кардинал Белармино тоже аппелировал к науке. Но Джордано Бруно не сильно помогло. И теперь я понимаю, почему! Да и какой смысл взывать к вере среди безбожников?

— Есть смысл, — пробасил иеромонах-печник. — Наука от сознания, вера от подсознания. Подсознание больше. И умнее. Потому что дольше развивалось.

— Только говорит оно всегда одинаково, — хрипнул дед Юрий. — Жить! Хоть с одной ногой, хоть на дыбе — жить! Везде, где нет смерти. А тебе... Не люблю я ваше племя. Но совет дам. Если несешь слово апостольское викингам, взывай сразу к господу, только ему силы хватит.

Профессор Акаги добавила:

— Кардинал Белармино аппелировал к тогдашней науке. Вы тоже обращаетесь к опыту прошлого. Типичная ошибка количественной интерполяции. “К тысяча девятьсот двадцать девятому году Нью-Йорк завалит навозом по крыши.” Воздушный шар на две тысячи персон. Не все открытия можно сделать из анализа и обобщения. Рано или поздно приходится верить в прорыв.

— Верить? — ксендз даже изогнулся. — Профессор Акаги сказала: “верить”?

— У вас монополия на Христа, а не на веру, — поморщилась Рицко.

— У них и на Христа монополии нет, — наябедничала русалка-переводчица. — Одних сект больше пяти сотен активных, и почти три тысячи в истории. Они даже не авторизованные дилеры, а мелкие гешефтмахеры, барыжащие краденами купонами на блаженство.

— Девонька, инквизиции на тебя нет, — улыбнулся ксендз. — Но есть папская конгрегация.

— Вы обещаете вечное блаженство, мы тоже, — не удивилась русалка. — И не только то, про которое вы подумали. Вы видите в нас только чесалку для определенных органов. А мы можем быть видеостудией, лабораторией, расчетной станцией гигантской мощности, неисчерпаемой библиотекой, экспериментальным производством — в одном лице.

— Тоже чесалка, — буркнул иеромонах, — только для чувства собственной важности.

— Если свои печки строишь ты из-под палки, то впадаешь в грех уныния. А если гордишься мастерством, то в грех гордыни, — усмехнулась русалка. — Вот и все, что вы можете предложить не болтуну, но мастеру. Своему парню я могу предложить больше. А станет Юрий Петрович кораблем, сможет и еще больше. И ни смерть, ни болезнь его изыскания не оборвут.

Русалка посмотрела на монаха в буддийской шафрановой рясе. Посерьезнела:

— Если же придерживаешься срединного пути, и вовсе изжил страсти в себе... То чем ты отличаешься от нас? Машин? И почему считаешь нас демонами? Демоны — доведенные до предела страсти, у нас же только логика. И есть ли тогда разница, посланы мы вам откуда-то, или выдуманы вами от начала до конца?

Буддийский монах поднял внимательный спокойный взгляд:

— А как же перерождение? Вы же не избудете карму?

— На это я сам ответить могу, — подмигнул дед Юрий. — Переводи, ясноглазая: “Держись сильней за якорь, якорь не подведет! А если поймешь, что сансара-нирвана, то всяка печаль пройдет!”

— Сансара — Нирвана... — буддист замер. — Поезд? За жизнь единственную, но длины бесконечной?

Христианские священники поднялись.

— ...Ибо не ведают, что творят, — прошептал крестящийся ксендз. Иеромонах молча махнул рукой. В дверь, открытую на пару минут святыми отцами, ворвались крики митинга перед воротами госпиталя. Судя по звукам, феминистки уже грызли древки плакатов экологов. Или экологи ломали эти самые древки на спинах идеологических противниц — равноправно не делая разницы между противницами и противниками.

Дед Юрий улыбнулся буддисту:

— Во, слышишь, жизнь бьет ключом. Лещом и кирпичом. Ни под каким претекстом не хочу помирать. Уж извини. Эй, чего остекленел? Кто там ближе, похлопайте по щекам! Эй, боддхисатва, алло! Сансара вызывает! Алло!

* * *

— Алло. Такао?

— О, привет.

— Здравствуй. Не отвлекаю?

— Нет.

— Слушай. У тебя в рубке я видел подушку. На ней ведь нет рисунка?

— Хочешь ко мне на подушку? Что потом?

— Ничего. Весь мир. Все, что сумею отдать. Все, что сумеешь взять!

— Ой, ну ты мертвого уговоришь! Приходи вечером на сеновал.

— Не понял: ты даже имя не спросишь?

— Ты что, собственное имя забыл?

— Нет, конечно!

— А я корабль Тумана. Моя акустика — моя жизнь. Ты еще в трубку сопел, а я уже узнала, кто ты. Один запрос девчонкам — и я знаю, где ты сейчас находишься.

— Сумасшедший дом...

— Но ты-то знаешь, кто здесь псих. Остальным — зачем?

(с) КоТ.

г.Гомель 21.02-3.03.2017

123 ... 171819

Предыдущая глава

↓ Содержание ↓