По взволнованному лицу художника Рауль понял, что Люк хочет сказать ему что-то очень важное. Важное, разумеется, для этого странного парня. Он сам встречу с Люком считал эпизодом, который вскоре забудется, и не подозревал, как тесно в будущем сплетутся их судьбы.

-Виконт, у меня к вам просьба....

Рауль затаил вздох, ему уже смертельно надоели всякие просители. Но он решил, что последние дни в Париже не стоит срываться и отказывать этому взбалмошному живописцу в каком-то пустяке.

-Буду рад помочь, — учтиво сказал Рауль.

-Я хочу ехать с Бофором!

"Еще один сумасшедший", — вздохнул Бражелон и ответил классической фразой:

-А вас-то, Люк, какой черт несет на эти галеры?! Разве у вас есть военная или морская специальность? Я не скажу даже, что вы очень хороший фехтовальщик. Так себе, честно говоря. В качестве кого вы поедете с нами?

-В качестве художника, — гордо сказал Люк, — Ваши будущие подвиги нуждаются в том, чтобы их увековечила моя кисть!

-Вы не баталист, Люк Куртуа. Займитесь своим делом. Ваше дело — ангелы и мадонны. Вы нашли себя в христианской живописи. Я не видел прежде ничего подобного, поверьте. Вы пребываете в Раю, когда рисуете своих ангелов. Там, в Раю, и оставайтесь! Война — это Ад. Зачем вам Ад? Зачем вам батальные полотна?

-Послушайте, виконт, я никогда не прощу себе, если потеряю этот шанс! Возможность увидеть мир.... Корабли! Паруса! Горы! Все это ярко, загадочно, экзотично, таинственно. Меня манят приключения и путешествия. Ветер странствий, далекие горизонты! Боже мой! Как вы не понимаете!

-Корабли, паруса, горы.... Да, вы это увидите, но вы увидите еще песок, кровь и смерть... Вы услышите не только крики чаек, а стоны умирающих. Не только салют победы, а траурные залпы. Не только "Сен-Дени Монжуа, за Францию!" — раз уж нашу экспедицию называют Девятым Крестовым походом,... но и вопли арабов, что-то вроде "аллах-акбар"....

-Это жизнь! При всем при том, это яркая жизнь, которая бьет ключом!

Бури Средиземного моря, ураганы аравийской пустыни, насколько это круче, чем этот серый дождь над Парижем.... Я задыхаюсь, я умираю от скуки в этой жалкой дыре! Умоляю вас, Бражелон, сделайте так, чтобы меня включили в состав экспедиции!

-А как же ваши обязательства перед аббатисой?

-Это терпит. Вернусь, тогда и закончу....

-А если....

-А если не вернусь, закончит другой художник. Все уже почти готово. Я одинок, у меня ни жены, ни ребенка, ни родителей, ни возлюбленной.... Моя возлюбленная — только мечта, мечта художника.... Я свободен как птица.... И полечу с вами как на крыльях....

-А если сломаете свои крылья? — прошептал Бражелон, с жалостью глядя на Люка.

-Авось! — махнул рукой Люк, — Но скажите, в ваших силах сделать так, чтобы герцог взял меня на корабль?

-Да, Люк. Герцог де Бофор оказал мне честь, назначив своим адъютантом. Но если с вами что-то случится, и Франция потеряет великого художника?

-Остаются Миньяр, Лебрен.

-Но не будет Люка Куртуа....

-Моя цель — рассказать Франции правду об этой войне средствами живописи! Мой карандаш — вот мое оружие! Возьмите меня! Клянусь,

вы не пожалеете! Художник пригодится вам не меньше, чем священник или врач. Послушайте, Бражелон, хотя вы с таким высокомерием говорили о моем способе зарабатывать на жизнь, я за месяцы, проведенные на Новом Мосту, многому научился. Я умею рисовать портрет за несколько минут! Подумайте о бедных солдатах, оторванных от родины, милой Франции. Разве мои рисунки не будут лучшим утешением для их близких?! Для жен, сестер, матерей, детей! Для всех, кто остается во Франции! И ждет их возвращения! И, получая письмо солдата Бофора в любом уголке Франции от Бретани до Оверни, от Нормандии до Лангедока, увидев своего сына живым и невредимым, люди будут радоваться, и благодарить Бога!

-А вы знаете, Люк, иногда письма с войны приходят с опозданием. Человека уже убили, а письмо приходит, словно он еще жив. В таком случае вдвойне больно.

-Всех не убьют. А кого-то мои рисунки обрадуют. В этом моя миссия. А если понадобится, я возьму и шпагу в руку. Все-таки отец кое-чему успел меня научить. Не такая уж я и бестолочь, как вам могло показаться. Я просто очень разволновался, когда дрался с вами — наслышан я о вашем фехтовании.

"Люк Куртуа, скрывающий свое знатное имя, молодой мечтатель, энтузиаст, искатель приключений, бросается очертя голову в эту кровавую авантюру, не потому, что желает расстаться с жизнью, а от избытка энергии и жизненных сил. А если война отнимет жизнь у этого талантливого юноши, и Люк погибнет, а я останусь жив?" — подумал Рауль, так и не решаясь дать положительный ответ на просьбу Люка.

-Сделаем так, — сказал Рауль наконец, — Сейчас я беру вас с собой. Я дам вам рекомендательное письмо к монсеньору герцогу. Предоставим решение самому Бофору.

-О, Бофор не пожалеет! Я пригожусь, Бражелон, вот увидите, я пригожусь! Я буду работать как проклятый, рисовать всех и все: пушки, корабли....

-Горы-море-паруса, — улыбнулся виконт.

-Да, виконт, но, прежде всего людей, участников этой войны. Лучше сказать, героев!

Рауль постарался представить себе будущее батальное полотно

Люка Куртуа, героями которого будут его товарищи по оружию, Бофор и он сам. Но, несмотря на богатое воображение, он очень плохо знал местный колорит, то есть фон батального полотна Люка Куртуа, ибо имел о Северной Африке весьма туманное представление.

Едва появился дядюшка Годо, Рауль поспешил откланяться и увел с собой молодого художника. Будущий автор батальных полотен на всякий случай прихватил ящичек с красками, кисти и кое-какие свои художественные принадлежности, засунув в уже знакомую нам холщовую сумку.

А в кабачке дядюшки Годо продолжали свою прощальную пирушку мушкетеры. Добавим, что де Невиль, герой этой пирушки, явился после Годо, вместе с Люком Куртуа, и это обстоятельство помешало Раулю и Оливье встретиться в "Золотых Лилиях". Люк пошел к себе, а Оливье остался внизу. Художник и виконт, не желая попадаться на глаза знакомым, вышли через черный ход и направились в Дом Генриха Четвертого.

Глава 23. Мнение профессионала.

Люк и Рауль дошли до Дома Генриха Четвертого очень быстро. Восторженное выражение лица, с которым Люк Куртуа покинул трактир Годо, сменилось озабоченным и тревожным, когда молодой художник, следуя за виконтом, переступил порог Дома Генриха Четвертого. Рауль, занятый своими планами и мыслями, не обратил внимания на эту перемену.

-Вот вы и у меня, — приветливо сказал Рауль, — Прошу.

Художник вошел в квартиру Рауля и замер, пораженный. Казалось, здесь готовились к балу или к празднику. Стол овальной формы был застелен нарядной скатертью. В красивых вазах стояли букеты цветов, составленные с большим вкусом. Вечерело, и поэтому в люстре и в канделябрах ярко горели свечи. Сервировка стола, закуски, вина, десерт — все было на высшем уровне. Казалось, здесь побывала фея. Сама фея стояла возле Оливена и, заметив хозяина, присела в почтительном реверансе, скромно опустив ресницы.

Оливен не без некоторого беспокойства встретил своего господина — он боялся, как бы Рауль не отругал его за всю эту роскошь, так не соответствующую обету бедности, который собирался дать его хозяин.

Но Рауль, приятно удивленный переменой в его жилище, привел с собой гостя, и оливеновы хлопоты оказались кстати. Он поблагодарил взволнованных Оливена и Розу, которую слуга представил как свою невесту.

-Вот и отметим вашу помолвку, — улыбнулся виконт.

"А для меня это, наверно, последний пир, прощание с роскошью".

-Я не успел позаботиться о достойном вас обеде, мой господин, — сказал Оливен, — Но если ваша милость изволит откушать, что Бог послал, мы с Розой почтем за честь прислуживать вам.

Лукавая улыбка хозяина сказала Оливену, что Рауль разгадал его игру и видит его насквозь — парень перед гостем выхваляется, представляя его этаким богатеем.

А все-таки этот праздничный ужин был затеян не вовремя! Правда, Рауль собирался отправляться по адресу, указанному дядюшкой Годо позже, когда совсем стемнеет, и у него осталось часа два-три, чтобы собраться и подготовиться к своему опасному делу.

Между тем Люк Куртуа, оценив изящество обстановки, внимательно рассматривал рыцарские доспехи, картины, посуду, восхищаясь всей этой красотой. Но, вспомнив нечто тревожное,

молодой человек подошел к виконту и прошептал: "Господин де Бражелон, я хотел бы сказать вам два слова наедине". Рауль увел Люка в свой кабинет. Становилось все темнее, и Рауль взял, было подсвечник, но Люк покачал головой, поманил виконта к окну и, встав у шторы, кивнул на улицу.

-Видите, — сказал Люк, — За вашим домом следят. Видите людей в доме напротив?

Рауль всмотрелся в темные окна противоположного дома.

-Правда, мелькают какие-то тени.

-У вас есть враги? — спросил художник.

-Эх! — вздохнул виконт, — Пожалуй, их у меня даже слишком много. Но навряд ли это люди де Варда, хотя он и грозился, что на все пойдет, чтобы свести со мной счеты. Скорее всего, это люди короля.

-Да, наверно! Мне тоже так показалось. Поэтому будьте осторожны.

-Спасибо, Люк. Вы очень кстати заметили этих прощелыг. Вы честный человек! Но почему вы обратили внимание на слежку?

-Профессиональное качество, господин виконт. Я наблюдал за тем, как меняется цвет дома в зависимости от времени суток и увидел этих молодчиков.

-Еще раз благодарю вас, Люк. Так пойдем, перекусим?

"Хорошо живет, — усмехнулся Люк, — Для меня это лукуллов пир, а для него перекусить!"

Люк хотел идти с виконтом, но внимание его привлек рисунок, выполненный пастелью, и художник с любопытством взглянул на него. Рауль побледнел — это был портрет Луизы, ее собственной рукой нарисованный.

-Мадемуазель де Лавальер! — неосторожно воскликнул художник.

-Вы ее знаете? — спросил Рауль, чувствуя, что сердце его отчаянно забилось.

-Что вы! Я не знаком с мадемуазель де Лавальер! Свободный художник и.... фрейлина герцогини Орлеанской слишком далеки друг от друга...

Рауль оценил такт художника, не назвавшего Луизу новым "званием" — фавориткой короля.

-Как же вы ее узнали? — спросил Рауль, то, глядя на портрет Луизы, то, отводя глаза.

-Я имел некоторое отношение к созданию знаменитого королевского портрета.

-Вот как?! — воскликнул Бражелон, — Вы писали ТОТ ПОРТРЕТ?!

-Разве там стоит мое имя? Портрет Луизы де Лавальер писала придворная знаменитость.... Миньяр, если не ошибаюсь.

-А вы?

-Господин де Бражелон, мой отец, до того как стал Маэстро, был учеником великого Рубенса. Неужели вы думаете, что Питер Пауль Рубенс собственной рукой написал все портреты, ему приписываемые? Он даже за всю жизнь не успел бы покрыть краской столько портретов! На великого Рубенса работал целый отряд учеников. А сам Рубенс, когда картина была прописана по его эскизу учениками, проходил кистью мастера и делал из подмалевка шедевр! Вот наши шляпы широкополые, их и зовут с тех пор "рубенсовские".

Вы же видели, какие дивные глаза писал Рубенс!

-О, я восхищаюсь Рубенсом, — печально сказал Бражелон. Потому что думал он о портрете Луизы, у которой были именно рубенсовские глаза, но на королевском портрете, а не на этом, ему принадлежащем.

-Так же как при Рубенсе, работают и сейчас. Придворный художник писал лицо в присутствии его величества короля и мадемуазель де Лавальер. А для работы негра — надо же писать фон, букет, натюрморт — наняли бедного Люка. Поэтому я и удостоился чести пожить какое-то время у короля.

Люк замолчал. Он постеснялся сказать Раулю, что, заканчивая за другого художника портрет Луизы, он во дворце выискивал своего Апостола Иоанна — не вернулся ли он, часом из своей заграничной командировки? И взялся за портрет фаворитки, как из-за денег, так и для того, чтобы поскорее найти свою натуру для "Тайной Вечери". Ибо люди его профессии готовы залезть на Луну, если им понравится чья-то физиономия, подходящая для их творений. Но, закончив портрет, Люк получил деньги и вернулся в свою мансарду. Не успели высохнуть краски и лак на Луизином портрете, как разразился скандал, к которому оказался причастен его Апостол. Люк, который знал от Оливье о любовной драме Бражелона, решил, глядя на автопортрет Лавальер с насмешливой улыбкой, вмешаться и помочь бедному влюбленному так, как может помочь художник.

Профессия научила Люка проницательности, и он, всей душой сочувствуя Раулю, понимал, что с этой нежной блондиночкой у виконта все кончено, и чем скорее Рауль забудет ее, тем лучше. А Рауль как нарочно спросил его:

-Вам нравится этот портрет? С точки зрения профессионала?

И тут Люк опять усмехнулся.

-Дорогой виконт, боюсь, если я скажу вам свое мнение, вы броситесь на меня со шпагой.

-Нет, клянусь вам.

-Даже если мое мнение оскорбит молодую.... Гм.... Художницу?

-Я видел вашего Иисуса, Люк, и, что бы вы ни сказали об этом портрете, положусь на ваше мнение.

-Но здесь темно.

Когда загорелись свечи, Люк спросил:

-Вы позволите? — и, видя, что Рауль ответил согласием, осторожно снял портрет со стены.

-Да, — снисходительно сказал Люк, — Она похожа. Сходство есть, но.... Только, пожалуйста, не обижайтесь — и скажите, виконт, я слышал, что бедняжка Лавальер хромает. Разве она к тому же кривая?

-Что вы! У нее.... Прекрасные голубые глаза.... Вы же видели, какие глаза были у нее на королевском портрете....

-Да-да, виконт, но на этом портрете, что бедняжка рисовала сама, левый глаз больше правого. Посмотрите, сразу видно!

-Черт возьми! Вы правы!

-Еще бы не прав! Вот — карандашом измерим — видите, насколько больше! И к тому же она расположила их очень далеко. У нормальных людей здесь уже виски. Между глазами должно быть расстояние....

-Равное длине глаза, — сказал Рауль, — Этому меня учили, черт побери! Но.... Вы придираетесь.

-Если вы сами в детстве учились рисованию, вы должны помнить, где проходит линия глаз.

-Геометрическая середина лица.

-Ну вот. А у нее? У нее глаза вылезли на лоб, и только прическа позволяет не сразу заметить это. И разве у бедной девушки глаза на одном уровне?

-Она.... Она художественная натура, и очень не любила проводить эти вспомогательные линии, — пробормотал Рауль.

-Она не любила проводить вспомогательные линии, бедняжка? — захохотал Люк, — Тем хуже для нее! Если бы мадемуазель не поленилась найти линию рта, он не опустился бы так низко.

-Ах, дьявол, вы убили этот портрет своим языком, Люк.

Бражелон, для которого портрет Луизы был иконой, смутился, вспомнив свои презрительные усмешки в мастерской Люка. Теперь все указанные Люком недостатки бросались ему в глаза и очень раздражали. Люк действительно убил Луизино художество.

"И я был так слеп, что находил этот портрет прелестным. О, какой я дурак!"

-Взгляните, виконт, вдобавок у бедной девушки флюс!