Дом всех тварей

— Я всегда, — сказала Амти. — Очень боялась. Сколько себя помню. Я очень боялась всего: смерти, болезней, сойти с ума, забеременеть, высоты, причинить кому-то боль, получить двойку, быть униженной, мальчиков, насекомых, боли, змей, выступлений, падать. Я даже самого страха боялась. Боялась бояться, можешь себе представить? Я всегда была хорошей девочкой, потому что с хорошими девочками не случается ничего. Я вовремя приходила на уроки, не лазала на пожарную лестницу вместе с другими девочками, не бегала к мальчишкам, хотя я и представить себе не могла, что могу кому-то из них понравиться. Я была самой трусливой девочкой на свете. Я даже не могла спать перед контрольными. Но я даже не замечала, что со мной что-то не так. Я просто жила не думая о том, что может быть как-то по-другому. А еще я была вовсе не из Тех Девочек. Ну, знаешь, Те Девочки, о которых говорят родители и учителя. Ты же не Такая. Как ты можешь быть как Такие Девочки? Я толком не знала, чем те, другие, девочки занимаются. Моей основной целью было не стать, как они. Потому что Таких Девочек всегда ждет наказание. Я боялась оказаться на улице. Иногда я представляла, как я мерзну на улице, и какие-то люди проходят мимо, и я ощущаю себя совершенно беззащитной перед ними. Что будет, думала я, если мой папа умрет? Я жила, фантазируя о худшем, боясь этого и желая. Больше всего на свете я боялась стать Той Девочкой, и отчасти это случилось, когда я сбежала из школы. Вернее, когда меня спасли Адрамаут и Мескете. Я стремилась быть хорошей и не приносить никому проблем. А потом я забеременела. От человека, фантазии о котором посещали меня постоянно. Я была одержима им, влюблена в него, я хотела его, но я была совершенно не готова его любить. Его я тоже боялась. Он был такой же катастрофой, о которой я фантазировала непрестанно. Мне было страшно ему довериться. И я совсем не понимала, о чем он думает. Я постоянно чувствовала себя виноватой, потому что самым сильным моим чувством была вовсе не любовь к моему будущему ребенку, а любопытство. Мне было любопытно, каким он станет, в чем будет похож на меня, а в чем — на отца. Я хотела его увидеть, узнать, что у него будет за характер. А ведь аборт, наверное, сделать было бы правильнее. Я ведь постоянно боялась. Я боялась оказаться связанной с Шацаром навсегда, мне было стыдно, что я живу с ним, как нахлебница, хотя он никогда и ничем меня не попрекал. Он вообще мало со мной разговаривал. А мне было так страшно носить его ребенка. Я все время думала, а что если революция, а что если кто-то узнает? Если бы кто-то узнал, лучше было, наверное, повеситься и умереть, вместе с его сыном внутри. В конце концов, Адрамаут когда-то правильно сказал, что Шацар проклят, и семя его будет проклято. Я тоже стала врагом всего человечества вместе с Шацаром. И Шаул стал. Мы бы сполна расплатились за его дела, если бы кто-то узнал. Я знала, сколько боли причинил людям Шацар, и я представляла, сколько боли хотят причинить ему, а если ему, то и мне, жене врага, и нашему сыну. Мне постоянно было страшно, я почти не выходила из дома, я жила там, как мышь. Мне было страшно даже встречать Шацара. Я вообще не хотела выходить из своей комнаты. И совсем не хотела, чтобы кто-нибудь меня видел. Как будто все знали, чья на мне отметка. Как будто на мне было клеймо позора. Хорошо мне было только, когда он спал рядом со мной. Я чувствовала себя защищенной, он был рядом, и мне ничего не угрожало. Однажды я спросила, что будет, если вдруг — революция. Такое ведь уже случалось. Все, что в истории уже случалось имеет больше шансов повториться, чем когда-то имело шансов случиться в первый раз. Так ведь? Он долго молчал, и я даже подумала, что он заснул. А потом Шацар сказал, что тогда убьет меня и ребенка. И меня это отчего-то успокоило. Забавно, он пообещал меня убить, но я почувствовала себя такой защищенной. Он обнимал меня, и я абсолютно точно знала, что Шацар нас с ним не бросит. Пусть он меня не любит, пусть меня никто и никогда не полюбит, это было неважно. Важно было, что он пообещал мне что-то, во что я поверила, в чем не стала искать подвоха. Было так неправильно успокоиться от этого, но часть меня понимала, что Шацар обнял меня сильнее, потому что тоже переживал. Ему хотелось меня защитить, но он не знал как, потому что никогда и никого не защищал. И все-таки я до сих пор чувствую стыд и страх. Не столько страх перед живыми, сколько страх перед мертвыми. Я люблю убийцу моей матери, я ласкаю своего сына от убийцы моей матери. А ведь с моей матерью — еще миллионы людей. Мне кажется, что за этим последует неизбежное наказание. Наказание даже хуже, чем позор или смерть. И я очень его боюсь. Как в детстве.

Амти стянула у Яуди кусок зефира, медленно прожевала, чувствуя от сладости острую боль в зубах.

— Но ты ведь пошла сюда за человеком, которого любишь. Как бы он ни был плох, ты пошла за ним в это место. Ты, конечно, знатная трусиха, но куда больше ты боишься воображаемых вещей, чем реальных.

Амти посмотрела на Яуди. Огонь чуть притих, и теперь Амти видела тени за ее спиной. Неожиданный порыв заставил их обеих одновременно податься друг к другу. Они обнялись, чувствуя живое тепло, так сильно отличающееся от тепла огня. Некоторое время они сидели молча, благодарные друг другу за то, что могли рассказать.

Амти никогда не думала, что могла бы рассказать кому-то о чувствах, которые переживала с Шацаром. Эта тема казалась ей постыдной, запретной. И теперь ей стало так легко и свободно.

День наступил совершенно неожиданно. Яуди и Амти молча обнимались, и вдруг разом стало светло. Глаза тут же заслезились от света, Амти и Яуди отскочили друг от друга, зажмурившись.

Никакого рассвета не было и в помине. Резко, будто кто-то включил свет, зажглось небо. Тени исчезли, и они оказались в лесу, больше не производившем никакого дурного впечатления.

Пора было гасить костер. Амти осторожно погладила Эли по голове, и она открыла глаза.

— Чувствую! Все еще чувствую! — сказала она. — Супер. Доброе утро! Где мой завтрак?

Завтрак их состоял из пресловутых зефирок, чипсов, бульонных кубиков, разведенных в кружках и соленых крэкеров в виде рыбок. Мардих с достоинством клевал предложенные ему крошки.

— Какие у нас планы? — спрашивал он.

— Двинемся дальше, — ответила Амти. — Думаю, пройдем через лес. Шацар сказал, что долго задерживаться на одном месте не стоит. А я попытаюсь сосредоточиться и почувствовать, в какую сторону нам идти.

— А как же ужас, которому нет имени? — с интересом спросил Мардих.

— Будем запасаться топливом, — ответила Яуди. — Если только он не может потушить огонь, это не должно стать большой проблемой.

Яуди, конечно, преуменьшала масштаб опасности, которую все они ощущали ночью. Самым сложным было вовсе не поддерживать огонь. Самым сложным было сохранить разум.

Но сейчас от ночи не осталось и следа, и они болтали, завтракая. Амти чувствовала себя, будто в походе с друзьями. Шацар, Амти знала, забылся кратким и беспокойным сном. Ей хотелось успокоить его, но она не знала, как сделать это, не потревожив.

Мардих рассказывал им о временах своей молодости, когда ему не приходилось довольствоваться крошками со стола. Амти предполагала, что он врал. Быть может, он никогда и не служил советником царя.

— Однажды, когда я еще жил в Государстве, городские власти привязали меня на площади, и каждый, кому я когда-либо врал, должен был кинуть в меня орехом.

— И что ты сделал? — поинтересовалась Эли.

— Убедил их привязать бургомистра вместо меня, — сказал Мардих. — Я же был Инкарни. А потом собрал все орехи и накормил своих свиней.

— У тебя были свиньи?

— Полный загон. Я продавал свиные шкурки под видом мяса. И желтые новости. Тогда они еще не назывались желтыми.

— А как назывались? — спросила Яуди.

— Бессовестным враньем. Но мне нравилось бессовестно врать.

— А как ты познакомился с Шацаром?

Мардих был очень польщен таким вниманием к себе, и начал было рассказывать историю, которую сама Амти прекрасно знала, как вдруг их отвлек шорох в высокой траве. Эли без страха взяла одну из палок, с которой уже был съеден весь зефир, и раздвинула легкие стебли.

На них с любопытством воззрилась огромная, размером с кошку, лягушка с крыльями, как у стрекозы. Она издала звук, похожий на мурлыкающее щебетание енота. Глупая лягушачья морда с раздувающимися щечками выглядела очень дружелюбно. Водянистые глазки не моргая уставились на них. Защебетав снова и чуть приоткрыв пасть, лягушка мурлыкнула.

— Привет, — сказала Амти с умилением.

— Оно ведь не может быть ядовитым?

— Да конечно же нет! — запищала Эли. — Смотрите, какое оно милое!

Когда Эли протянула руку, перламутровое, тонкое крылышко лягушки дрогнуло.

— У Отца Света отличная фантазия, — сказала Яуди. — Хорошая протолягушка.

Эли почесала ее пальцем по головке.

— Ты не умерла? — спросил Мардих.

— Как видишь. Но я уже дохлая.

Лягушка чуть запрокинула голову, казалось, она улыбается. Белое брюшко было как резиновое на вид, и Амти было очень интересно потрогать его. Наверное, это шло против всех правил безопасности. Протянув руку, она коснулась блестящей спинки, на которой разливалась светлая зелень маскировочного узора. Лягушка замурлыкала, все что происходило ей явно нравилось.

— Какой он хорошенький! Как думаете, можно взять его с собой?

— Сомневаюсь, — сказал Мардих, у которого это неожиданное внимание к лягушке явно вызвало ревность. — Кстати, она может подманивать вас, чтобы съесть ваши руки.

— Мардих!

— Я осторожный.

— Ты осторожный, потому что ты как раз поместишься ей в рот.

Яуди тоже присоединилась к игре с лягушкой. Они чесали ее долго, нежная и холодная кожица казалась удивительно приятной наощупь. А потом лягушка совершила жест до того предательский по отношению к их дружелюбию, что у Амти даже не нашлось, что сказать. Выпустив длинный, блестящий, как лак для ногтей с шиммером, язык, лягушка обвила его вокруг ручки рюкзака Амти, в котором находились их припасы и инструменты, а потом, не заставив себя долго ждать, взмыла в воздух. Амти поднялась, кинулась за ней и почти сумела уцепиться за рюкзак, но наткнулась на корень дерева и растянулась на земле.

— Да уж, — сказала Яуди спокойно. — Не зря в итоговой версии их лишили крыльев.

Лягушка, радостно щебеча, летела высоко над деревьями, а на ее невероятно длинном языке, как солдат на веревочной лестнице, свисающей из вертолета, болтался рюкзак Амти.

Когда Амти поднялась, остальные уже были впереди. Мардих летел за лягушкой, видимо, надеясь метко ее клюнуть, но никак не мог догнать. Остальным тоже не сопутствовала удача.

У лягушки было куда больше пространства для маневра, чем у них. Они бежали за похитительницей рюкзаков в надежде, что однажды она остановится. Лягушка, казалось, была полна сил и энергии.

Наконец, Амти с радостью заметила, что лягушка вывела их к поляне. Теперь не нужно было перепрыгивать через длинные корни деревьев или бояться наткнуться на камень. Поляна была большая и просторная, центр ее отмечал большой, окруженный насыщенной зеленью, пруд, по которому путешествовали кувшинки. Именно туда лягушка и бросила свой груз. Раздался сочный и оглушительный всплеск. Амти ломанулась в пруд, надеясь только не встретить там какую-нибудь дотварную мурену. Они не могли позволить себе потерять столько полезного. Лягушка приземлилась на кувшинку, и вновь уставилась на них с нежностью.

— Вот дрянь! — выругалась Амти. — Ненавижу тебя!

Она пригрозила лягушке кулаком и погрузилась в холодную, пахнущую травой, воду. Ей ужасно хотелось не столкнуться с пиявками и как можно быстрее найти рюкзак. Вода была такой темной, что Амти не видела собственные ноги и такой холодной, что довольно скоро она перестала бы их чувствовать. Лягушка плыла на кувшинке как ни в чем не бывало, крылышки ее легко трепетали, поддерживая ее и не давая отправиться ко дну вместе с кувшинкой. Наконец, Амти почувствовала рюкзак. Вернее, сначала она подумала, что в коленку ей ткнулось морское чудовище и завизжала, заставив Яуди кинуться к ней. Когда Амти извлекла рюкзак на свет, он истекал водой. Прощай, фонарик, подумала Амти. И со спичками тоже стоило попрощаться. Хорошо хоть зажигалка осталась сухой, в верхнем кармане ветровки. Амти побрела к берегу, Яуди присоединилась к ней, и вместе они вытащили нахлебавшийся воды рюкзак.

— Эй! — сказала Эли. — Только посмотрите на это! Вы когда-нибудь такое видели?

— Какое? — спросила Яуди, а Амти была слишком зла, чтобы отвечать. Но через секунду, когда Эли указала в сторону, Амти увидела зрелище такой красоты, которая заставила ее забыть о злости. На поляне, в стороне от пруда, стояло дерево. Оно, казалось, было сделано из тонкого стекла. Амти видела такие на выставках, ювелирные произведения искусства из сияющего хрусталя. Однако это дерево было огромным, его тонкие ветви переливались, отражая свет. На них цвели удивительные цветы, выполненные рукой самого искусного мастера, лепестки их выглядели как живые. Нет, они и были живыми. Еще на ветках встречались плоды, похожие на яблоки, такие же хрустальные, как и остальное дерево.

Мардих сел на ветвь, осторожно переступил лапками. Амти подошла к дереву и, положив рюкзак, даже забыла попытаться спасти фонарик. Она протянула руку и коснулась тонкого хрусталя. На ощупь дерево оказалось вовсе не твердым, оно было мягким и упругим, как мембрана. У Амти было ощущение, что так должен ощущаться под пальцем глаз.

Чуточку влажное под ее рукой, дерево реагировало на прикосновения, то, что казалось стеклом было теплым и податливым.

— Фу, — сказала Эли. — Красиво, но похоже на глаз!

Она сорвала одно из яблочек, помяла его в руке.

— Но все же красивенько. Аштару бы понравилось, — сказала она.

А потом выражение лица Эли чуть изменилось, по губам пробежала легкая улыбка. И она прошептала уже совсем другим тоном:

— Аштар.

Голос был зовущий, влекущий. Эли схватила Амти за волосы, потянула к себе.

— Смотри, — сказала она. И Амти почему-то не решилась ослушаться ее в этот момент, таким властным был голос Эли. Она всмотрелась в прозрачные бока яблока. Сначала Амти видела только как переливается попавший внутрь свет, пляшут цвета. Но чуть погодя песчинки света начали складываться в нервную, дрожащую картинку. А потом картинка приняла такой точный и острый вид, будто Амти смотрела ее через самый совершенный экран лучшего телевизора на свете. Амти видела каждую деталь, и изображение захватило ее настолько, что она и не заметила, как услышала голоса, звуки, почувствовала запахи. Она не заметила, как вдруг исчезла поляна, осталась только картинка, и Амти была в самом ее сердце, невидимая, неслышимая, но видящая и слышащая.

В квартире Аштара и Эли, грязной и захламленной всякого рода мусором, было еще хуже прежнего. Там будто бы прошелся тайфун, и все оставил вверх дном. Разбросанные вещи, сломанные столы и стулья, осколки стекла. Мелькарт и Аштар сидели посреди всего этого безобразия прямо на полу. Оба они были в крови, у Мелькарта, кажется, был сломан нос.