Осмотрев себя в зеркало, она осталась довольна своим видом. Вытащив из-за груды старых платьев теплый суконный плащ с накидкой, Энни перекинула его через руку и направилась к спальне.
Здесь у стены стоял комод немецкой работы, оставшийся от прежней обстановки. Придворных удивляло, почему новая королева не избавилась от него, ведь он совсем не подходил к новому стилю интерьера; никто и не подозревал, что комод скрывает тайный ход, ведущий из спальни королевы в спальню короля. Ход был проделан еще при покойном государе по просьбе его жены. Дело в том, что исполнив свой супружеский долг, отец Генриха немедленно засыпал и при этом так ужасно храпел, что королева совершенно не могла спать. В конце концов, она категорически потребовала, чтобы супруг, удовлетворившись, покидал ее спальню. Но поскольку королю, естественно, не хотелось одеваться посреди ночи, а ходить по дворцу в неглиже было неудобно, то решили, что государь будет уходить от королевы по специальному ходу, который и был сооружен в кратчайший срок, в полном секрете, под видом ремонта королевских покоев.
Как ни странно, но Екатерина, тоже знавшая об этом тайном ходе, не рассказала о нем ни одному человеку даже в последний период своего супружества, уже не имея никакой надежды на спасение своего брака и пылая ненавистью к Генриху. Кто знает, может быть в каком-нибудь глубоком омуте ее души до самого конца жило воспоминание о некоем счастливом моменте ее замужества, о таком мгновении, за которое не жалко отдать годы, и за которое можно простить многое, очень многое тому, кто его доставил?...
Как бы там ни было, но во всем дворце теперь никто не ведал про тайный ход за комодом, кроме Генриха и Энни, к которой в первый год ее супружества король часто приходил по этому ходу. Энни знала также, что из спальни короля можно было по потайной лестнице спуститься в подвал дворца, а оттуда по подземному тоннелю выйти за пределы дворцового комплекса. В личные же покои короля в его отсутствие никого не пускали, и двери в них были запечатаны; таким образом, для Энни самый простой, безопасный и надежный путь в город пролегал через спальню ее мужа.
Этим путем она и воспользовалась. Менее чем через час, королева, закутанная в суконный плащ, никем не узнанная, сошла с нанятого ей в Лондоне портшеза и скрылась в маленьком чистом домике на тихой тупиковой улочке, погруженной в дремоту темного вечера. В единственной комнате этого домика ее ждал молодой джентльмен с расчесанной бородкой, волосы которой были собраны в элегантный пучок и подвязаны шелковой синей лентой. При виде королевы джентльмен пал на колени и вскричал:
— Жизнь мне дарующая прекраснейшая из женшин! Сколько лет, нет, сколько столетий ждал я вас?! Но вот вы пришли, и сотни лет ожидания ничто по сравнению с минутой свидания с вами!
— Ах, Джордж, вы не можете обойтись без выспренности! — с досадой сказала Энни. — Почему вы не хотите говорить просто, без затей и без надрыва? Иногда мне кажется, что ваше чувство ко мне надумано и идет не от сердца.
— О, разве я вам дал хоть малейший повод усомниться в моей любви к вам? — воскликнул Джордж. — Я любил вас, когда судьба разлучила нас, когда вы стали супругой короля и королевой, — я продолжал любить вас, не смея обнаружить свою любовь. Я погибал, видя вас, и умирал, когда был лишен этого страдальческого удовольствия! Я чахнул, как чахнет дерево с подрубленными корнями, с отпиленными ветками, с ободранной корой; я был обречен на смерть, лишенный солнечного света, погруженный во мрак вечной ночи, замороженный холодом нескончаемой зимы! И вдруг, о чудо, вы подали мне робкую надежду на счастье, — и воссияло солнце, и наступило утро, и благодатное тепло согрело меня, почти умершего, и жизнь вернулась ко мне! Да, я плачу от счастья, я смеюсь от радости, во мне бушует ураган чувств, извергается вулкан страстей, — как я могу оставаться спокойным? Может ли быть спокойной буря, может ли быть тихим шторм?
— Хорошо, Джордж, простите меня, я не хотела вас обидеть; видно, такая у вас манера любить. Не перебивайте меня, я хочу сказать вам нечто очень важное. После давешнего праздника, после нашего решительного объяснения, я поняла, что мы были всегда предназначены друг для друга. Я едва могла дождаться удобного момента, чтобы придти сюда. Я очень соскучилась по вас. Вы и моя дочь — два единственных человека в мире, которых я люблю, — проговорив это, Энни покраснела, но не отвела взора от Джорджа.
— Вы понимаете, что будет, если кто-нибудь узнает, что я была здесь, с вами наедине? — продолжала она. — Мы погибнем. Но мне все равно. Я не могу без вас, Джордж.
— Боже мой, ведь ваш муж — король! — закрыл лицо руками Джордж.
— Теперь нам уже нечего терять.
— А ваша няня не выдаст нас? — спросил Джордж, и глаза его забегали.
— Нет, что вы, никогда! — решительно сказала Энни. — Она все поняла, когда я попросила ее погостить неделю у сестры и оставить мне ключи от этого домика, но ни о чем не допытывалась, лишь вздохнула и поцеловала меня... Ну что же вы стоите, Джордж? Подойдите же ко мне.
— Энни... Дорогая... — он хотел что-то возразить, и тогда Энни подошла к нему сама, обняла и закрыла ему рот поцелуем.
— Однако... как же мы... Господи! — промычал Джордж, не смея ответить на ее ласки, но она взяла его руку, положила на свою грудь, — и тут он уже не выдержал...
* * *
Король, вернувшись с охоты, принялся сильно пить, по большой части в одиночестве, но иногда из его покоев раздавались разгульные мужские голоса и порой — женский хохот и визг. Среди придворных ходили скандальные слухи о подробностях королевских попоек, вызывающие молчаливое осуждение стариков и громкое восхищение молодежи.
Сью считала своей обязанностью рассказывать королеве обо всех придворных сплетнях, но на Энни они не производили никакого впечатления. Она безучастно внимала рассказам Сью, думая о чем-то своем.
Сью заметила, что королева заметно погрустнела после возвращения короля с охоты, настроение Энни стало подавленным и нервным. Сью, как по долгу тайной государственной службы, так и из мучительного личного любопытства, решила выяснить, что происходит с королевой. С утра до вечера Сью вилась около Энни, проявляя участие, услужливость, доброжелательность и сочувствие. Рано или поздно королеве захочется высказаться, думала Сью, а настоящих друзей у Энни нет; к кому же еще ей обратится, как не к своей фрейлине, которая всей душой привязана к ней?
Расчеты Сью полностью оправдались. Скоро у Энни случилось что-то вроде лихорадки, но услугами придворного лекаря королева воспользоваться категорически отказалась и лечь в постель до выздоровления также не пожелала. Она бродила по своим покоям, закутавшись в теплую накидку из горностая и явно не находила себе места и занятия: то садилась в кресло, то вскакивала с него; шла прилечь на кушетку, но едва улегшись на нее, снова вставала и расхаживала по залу. Взяв какую-нибудь книгу, она начинала читать ее, но затем с досадой отбрасывала в сторону, и, усевшись за стол, размышляла о чем-то, втихомолку вздыхая. Даже присутствие дочери, раньше всегда приятное для Энни, теперь, казалось, было ей в тягость. Она как будто стеснялась Лиззи и вела себя с ней неловко и натянуто.
Сгорая от любопытства, Сью в то же время всеми силами старалась ничем не обнаружить его, и терпение фрейлины было, в конце концов, вознаграждено. Однажды вечером королева сидела в своем кресле, уткнувшись в воротник накидки и глядя в темное окно, на котором отражались всполохи светильников.
— Какая ужасная погода этой весной! — сказала она. — Хлещет дождь, некуда нельзя выйти.
— Да, ваше величество. Очень плохая погода, — согласилась Сью.
Королева надолго замолчала.
— Ты любишь меня, Сью? — внезапно спросила она, лихорадочно блестя глазами.
— О, ваше величество! Вы для меня — все! — воскликнула Сью с неподдельным чувством.
— Мне надо передать письмо одному человеку. Ты сделаешь это во имя нашей дружбы? — Энни пристально посмотрела на Сью.
— Конечно, ваше величество! — с готовность вскричала девушка. — Я сделаю для вас все, что угодно!
— Но видишь ли, моя милая Сью... Как бы тебе объяснить... Видишь ли, о письме никто не должен знать. Это моя тайна, — тихо сказала Энни надтреснутым голосом, избегая взгляда Сью.
— Вы можете полностью довериться мне, ваше величество, — прошептала Сью и поцеловала плечо королевы.
— Не надо, — отодвинулась Энни. — Я хочу, чтобы ты по-дружески помогла мне, а не потому, что ты мне служишь. Ты — мой единственный друг, и я сама люблю тебя; если тебе что-то понадобится, я тоже все сделаю для тебя.
— Я и так многим вам обязана, мадам. Поверьте, я помню о своем долге, — твердо произнесла Сью, присев в поклоне.
— Хорошо, я верю тебе! Сейчас ступай отдыхать, а утром приходи пораньше: письмо будет готово, — королева все с той же лихорадочной нетерпеливостью вскочила с кресла и указала рукой на дверь.
— Но вы не сказали, кому я должна буду отдать письмо? — спросила Сью.
— Завтра, завтра я скажу! Ну, ступай же, ступай, ты меня задерживаешь! — Энни от досады даже притопнула ногой.
Сью вылетела из комнаты.
Королева подошла к бюро, вынула бумагу, перо, чернила, и принялась за письмо. Она трудилась над ним долго: зачеркивала, исправляла, быстро сочиняла целые абзацы, а после выбрасывала их и заменяла новыми. Наконец, когда письмо было готово, Энни тщательно переписала его набело:
"Мой дорогой, мой любимый Джордж! Чем дольше я вас не вижу, тем больше понимаю, как я вас люблю! Я не могу без вас жить. Я действительно, всерьез заболела, лишенная возможности хотя бы издали посмотреть на вас, услышать ваш голос; не говорю уже о таком счастье, как прикоснуться к вам, обнять вас и самой оказаться в ваших объятиях...
Мой врач пытался лечить меня какими-то снадобьями, — я едва не рассмеялась над ним: ведь для меня есть только одно лекарство — быть рядом с вами. Если бы это было возможно, я выздоровела бы сразу; моя болезнь прошла бы в одну минуту, и я была бы так счастлива, как может быть только счастлива женщина, которой Бог даровал большую любовь.
Вы упрекали меня моим замужеством и ревновали меня к моему мужу: мой дорогой Джордж, не обижайтесь, но это просто глупо, — я уже три года замужем, но даже не представляла, какое блаженство может принести близость с любимым человеком. Я признаюсь вам в том, в чем постеснялась бы признаться своему возлюбленному любая другая женщина. Я сгораю от желания вновь ощутить на себе ваше крепкое мужественное тело, чтобы насладиться им, слиться в одну плоть, перестав различать, где мое естество, а где ваше...
Видите, вы можете упрекать меня за нескромность, но не за холодность!..
И прошу вас, забудьте о моем муже, как забыла о нем я. Да и в чем мы с вами виноваты? Я вышла замуж не по своей воле, я не желала этого брака, мне были не нужны корона и власть. Если бы вы были решительнее, если бы я была решительнее, мы могли бы бежать, еще тогда, перед моим замужеством, вы помните?
Но я не стану мучить вас бесполезными воспоминаниями о нашей общей слабости; давайте лучше решим, как нам быть теперь? Не знаю, что вы предложите, но я придумала следующее. Я собираюсь просить развода у короля, чтобы выйти замуж за вас. Не удивляйтесь, это не сумасшествие, послушайте, что я вам скажу! Король сам доказал нам, что развод необходим, когда один из супругов начинает тяготиться совместной жизнью, и тем более, когда он полюбил другого. Разве Генрих не развелся с Екатериной, чтобы жениться на мне, разве не отбросил он все те условности, которые считались священными? Почему же я не могу поступить по его примеру? Я никогда не любила и не люблю короля, я люблю вас, и я стала вашей женой, — если не перед людьми, то перед Богом, — следовательно, мы просто должны узаконить то, что произошло в действительности... Правильно я рассуждаю? Единственное препятствие к разводу — это упрямство и сумасбродство Генриха, но я попробую убедить его. Несмотря на вспыльчивость и взбалмошность короля, он разумный человек и хорошо ко мне относится; я почти уверена, что он поймет меня.
А если нет, что же... Мы погибнем, но погибнем честно, не тая своей любви, и Пресвятая Дева простит нас, и соединит наши души уже в ином мире. Мне горько и радостно думать о таком исходе. Горько, потому что мы не заслужили наказания; радостно, потому что наша любовь бессмертна. В последнее время я стала очень религиозной и часто вспоминаю о Боге; пусть Он рассудит всех нас!
Но столь же часто я думаю и о кознях судьбы... Вчера ночью я написала стихи в первый раз в жизни. Не смейтесь, Джордж, они вышли сами собой, как будто кто-то продиктовал их мне. Вот они:
Судьба! Столь шатка ты, сколь непрочна!
Зачем так разум страждущий терзать?
Господь — свидетель, ты была вольна,
И жизнь мне дать, и в счастье отказать.
Виновного освободив от пут,
Творишь над невиновным тяжкий суд.
Невинного лишаешь всех отрад,
Храня от смерти тех, кто виноват.
Но Жребий завистью не побороть.
За все дела и всем воздаст Господь.
Этими стихами я и заканчиваю мое письмо. Жду от вас весточки и верю, что вы поддержите меня. Прощайте, мой любимый, мой милый, мой дорогой Джордж!
Ваша Энни.
P.S. Когда напишете ответное письмо, можете передать его мне через фрейлину Сью, которая принесет вам мое послание. Ей можно доверять: она мне предана и сделает все, что я попрошу".
* * *
Утром Сью взяла письмо королевы. Имя адресата не стало для фрейлины неожиданностью, но любопытство ее от этого не уменьшилось; она не могла не прочитать послание Энни. Да и чего опасаться? Мастер Хэнкс был тяжело болен (говорили, что он лежит при смерти в своем имении), а его людей Сью не боялась. В конце концов, она рисковала собой на государственной службе, — имела она право на небольшое моральное вознаграждение?
Все эти доводы показались фрейлине очень убедительными; не в силах больше сдерживать свою любознательность, она нашла во дворце тихий уголок, сломала печать королевы на письме и принялась жадно вчитываться в послание. Очень скоро лицо Сью приняло то выражение, которое бывает у охотника, убившего свою добычу после длительного преследования. Она даже взвизгнула от восторга и еще дважды перечитала письмо королевы, наслаждаясь таким необыкновенным трофеем.
Боже мой, Сью сейчас отдала бы десять лет жизни за то, чтобы рассказать кому-нибудь о прочитанном, но уж этого делать было никак нельзя! Увы, государственная служба чрезвычайно трудна, и надо иметь просто-таки незаурядную выдержку для того чтобы с честью нести ее тяготы! Сью вздохнула, свернула послание королевы в свиток, кое как приладила разломанную печать и побежала к дому у ограды королевского парка, чтобы отдать письмо Энни невзрачному человеку в сером, замещавшему мастера Хэнкса.
В доме у ограды Сью давно знали в лицо, поэтому ее тут же препроводили в угловую комнату, где обычно работал мастер Хэнкс, а сейчас трудился его первый помощник.
