Нетерпимость

— Давайте бороться, чтобы превратить наш приход в закрытую зону для всей этой сатанинской мерзости. Да поможет нам Бог! — завершил он.

Николай слушал, глядя в пол, и душу его наполняла неприязнь ко всему происходящему. Едва дождавшись возгласа, он наскоро отчитал молитвы по причащению, и сняв стихарь, ушел. Разговаривать ни с кем не хотелось.

А прихожане, тем не менее, расходиться не торопились. Выйдя из храма, они собирались в кучки, толкуя об услышанном.

— А я давно говорила, — доносилось до слуха Николая, — В Успенском храме батюшка еще когда предупреждал...

— А паспорта эти новые ни за что брать нельзя...

— Ага, внесуть тебя в компотер, помолись тогда...

-Эти мириканцы проклятые уже весь мир захватили, все им мало...

-А что ты хочешь? Все секты к нам от их идуть......

Николай шел мимо, не поднимая головы.

— Коль, — остановила его бабка Татьяна, самая активная прихожанка, — Чего молчишь-то? Галька-то моя ведь приняла этот самый нэнэн. Что ж теперь будет-то?

— У вас батюшка есть, — ответил Николай, — его спрашивайте.

— А.... Сегодня к Настене пить чай идем, или к тебе?

— Не знаю. Что не ко мне, это точно.

— А у тебя этот нэнэн есть?— сощурив глаз, продолжала допрашивать Татьяна.

— Я сказал — по всем вопросам к батюшке...

Он отстранил назойливую бабку и вернулся домой.

Отец Илья постучался ближе к вечеру. Чаепитие у Настены, очевидно, затянулось дольше обычного.

— Почему не приходил? — внимательно глядя на него, спросил священник, усаживаясь за стол.

— Голова разболелась, батюшка, — уклончиво ответил Николай.

— Плохо. Только голова, или тема разговора не по душе пришлась?

— И тема, если как на исповеди, тоже.

— И мне трудно, — вздохнул отец Илья, — А говорить об этом надо. Ведь эти паспорта уже есть. И карточки везде вводят, скоро деньги наши по ветру полетят...

— Батюшка, — вежливо сказал Николай, — Может, мне Господь еще чего не открыл, но я не помню в Евангелии ни одного слова, где бы Спаситель сказал о чем-то подобном. Наоборот, Он говорил, воздайте Богу Богово, а кесарю кесарево. Он на проповедь не выходил до тридцати лет...

— А Апокалипсис ты читал? — перебил священник, — Тебе печать Антихриста на чело и на руку ставят, а ты рассуждаешь? Принимаешь это, и Антихриста встретишь с распростертыми объятиями...

— Да кто вам сказал, что карточки — это знак Антихриста? У вас сберкнижка была? Это такая же форма безналичного расчета, который существовал всегда. С покон веков люди почувствовали, что нужен товар, при помощи которого можно осуществлять взаиморасчеты, они изобрели деньги. Развивалось человечество, видоизменялись и деньги. Были металлические слитки, потом научились чеканить монеты. Они были неудобны в обращении — догадались сложить их в одно место и выпустить бумажные купюры. Так появились банки. Увеличивались объемы платежей — придумали безналичный расчет, построена международная банковская система. Благодаря электронным технологиям она стала доступна каждому. Причем здесь — деньги по ветру полетят? Это всего лишь одна из форм...

— А когда тебе электронный чип вживлять начнут, что скажешь? Еще удобнее? И карточку носить не надо?

Неожиданно Николаю в голову пришла мысль, заставившая даже улыбнуться.

— Да и не будет этого никогда, — сказал он, — Никаких чипов.

— Будет! Уже есть!

— Как взятки-то будем давать, батюшка? Пальчики приложим — здесь два ноля убавилось, а там прибавилось? Так сажать обоих надо. Без суда и следствия. Доказательство налицо.

Священник хмуро посмотрел на него.

— Спуститесь на землю, батюшка. К тому же, Святейший патриарх не благословляет то, что вы сделали сегодня. Я сам читал в ЖМП...

— Старцы благословляют, — твердо сказал тот, не отрывая от Николая взгляда, — Хранители истинной веры.

— А мнение священноначалия для вас что-нибудь значит? Хотя бы в порядке церковной дисциплины? Или, что? Раскол?

Некоторое время они молча смотрели друг на друга.

— Да, — проговорил отец Илья, вставая, — До священства тебе далеко.

Он пошел к выходу, и обернувшись у самой двери, сказал:

— Завтра в четыре часа креститься двое приедут. Ты их встреть и дождись меня. Я сам с ними побеседую.

— Как благословите, батюшка, — ответил Николай, закрывая за ним дверь.

'Ну, вот и все стало ясно, — подумалось ему, — Моя миссия исчерпана. Дальше будет больше...'

У него возникло желание сесть в поезд и вернуться в свою квартиру в Ленинград. Работать где-то как раньше, ходить в храм молиться, делать что-то полезное людям. С самого начала он чувствовал себя здесь инородным телом.

Но был храм. Он постепенно возрождался и уже не напоминал ту бесформенную руину, что возникла перед глазами Николая, когда он приехал сюда осенью, и крохотная доля в этом была его труда. Стало быть, не напрасно.

'А может, так надо? Может и через это надо пройти? Ведь Господь не посылает никому ничего больше того, что тот может осилить...'

Эту истину Николай уже усвоил не только по Евангелию, но и по жизни.

Он продолжал со смирением трудиться, прислуживать в алтаре, уклоняясь от лишних разговоров со священником. Тем более, что забот прибавилось. Выразил желание помочь художник, приехавший отдохнуть в соседнюю деревню, двое молодых ребят строителей взялись оштукатурить храм снаружи, и придел, в котором шли богослужения, обрел полностью подобающий вид.

Но отношения с отцом Ильей у Николая охлаждались все больше и больше. Тот привез партию литературы, в которой говорилось о ужасах глобализации, и брошюры с явно националистическим уклоном, благословив раздавать прихожанам. Николай и с этим смирился, скрепя сердце, делал, общими фразами уклоняясь от вопросов. Твердое решение уехать возникло у него после чаепития, где отец Илья стал превозносить героев-комсомольцев, приравняв их невольно чуть ли не к святым угодникам.

— Батюшка, а вам не кажется, что они были все-таки безбожниками? — не удержался Николай, когда они остались одни.

— Они жизнь свою положили за родину, за други своя, — безапелляционно ответил священник, — Читал, что в писании об этом сказано? Так прочти. И вспомни хотя бы ту же Зою Космодемьянскую...

— Но в писании сказано и то, что любой грех простится человеку, но не простится хула на Духа Святого, — как можно мягче возразил Николай.

— Время было такое.

— Время, батюшка, делают люди, а уже потом оно делает их. Бог сотворил человека свободным, и это был их осознанный выбор.

— Свободным? — мрачно проговорил отец Илья, — Много о свободе рассуждаешь. Начитался всяких модернистов... Откуда это у тебя?

Он схватил со стола и потряс в воздухе книгой Александра Меня.

— Здесь, в библиотеке было.

-Сам не проверишь... — проворчал тот и начал перебирать книги, отложив в сторону еще несколько, — Ересь это все, понял? Вливают яд в души, а запад их поддерживает... У России особый путь!

— Батюшка, благословите в Ленинград съездить? — смиренно спросил Николай, глядя в пол.

Священник внимательно посмотрел на него.

— Зачем?

— Квартиру надо проверить, плату с жильцов получить.

— Вернешься?

— Я подумаю, батюшка, — после небольшой паузы ответил он.

— Ну, ну. Подумай, — вздохнув, сказал отец Илья.— Не жаль начатое дело бросать? Хотя... Смотри сам. Мне старцы про тебя открыли кое-что. Похвально, конечно, что ты раскаялся, но ведь священный сан — это дело особое...

— Благословите в дорогу, батюшка, — сложил руки Николай, поднимая на него твердый взгляд.

Священник благословил, и забрав отложенные книги, вышел.

И вот опять полустанок, на котором Николай стоял ночью без малого год назад. Только сейчас раннее утро. Подвезти его не нашлось кому, и Николай отшагал восемнадцать километров по ночной дороге, отходя на всякий случай в сторону, если замечал издалека спереди или сзади движущийся свет фар. Да и не попался ему никто за всю ночь, кроме промчавшихся пару раз по ухабам пьяных подростков на мотоциклах со сбитыми номерами. На плече была одна сумка, все остальные вещи он бросил без сожаления. Год аскетичной жизни научил его этому. И настроение было бодрым, и вспоминалось сейчас все только хорошее.

Николай чувствовал, что уезжает с другим ощущением себя, а пережитые трудности не отдалили его от Бога. Скорее, наоборот, многому научили. Он утвердился в вере, он ощутил, что те чувства, что возникли у него, еще более окрепли в противовес мракобесию, и возникло желание, не смотря ни на что, не сходить с пути.

Его приезд оказался полной неожиданностью для квартирантов. Деньги за все прожитое время они отдать согласились, но попросили подождать до завтра, чтобы собрать довольно приличную сумму. Николай сказал, что у него изменились планы, и он намерен вернуться. Это известие не привело их в восторг, но хозяин — барин. Они опять только попросили дать им время, чтобы подобрать другое жилье.

Николай великодушно согласился, не устанавливая никаких сроков, сам не зная при этом, где будет жить, но почему-то не переживал. Он был уверен, что Господь не оставит его. Так оно и случилось.

Проходя мимо паломнической службы, он увидел объявление о поездке на Святую землю через два дня. Нашлось, как специально для него, одно место, деньги завтра у него должны были появиться, а загранпаспорт был оформлен на всякий случай еще давно.

Три ночи Николай провел в булочной, где по очереди работали сторожами его бывшие приятели, чтобы было куда приводить мальчиков, поскольку дома жили не одни. Помещений там было много, и их греховные утехи не мешали ему спокойно спать, не будучи свидетелем. После деревенского житья, это не показалось ему вопиющим дискомфортом.

На третий день с утра он сходил в баню, а вечером уже увидел под крылом самолета море разноцветных огней Тель-Авива.

Поездка оставила неизгладимое впечатление. Оказаться на земле, где ступали ноги Спасителя, пройти по тем же местам — подняться на Фавор, окунуться в воды Иордана, побывать в Гефсиманском саду, в горнице Тайной Вечери, в Канне Галилейской, пройти по крестному пути, где шел Он, неся на плече крест на Голгофу... И в завершении — литургия у гроба Господня.

Неожиданность поездки усугубляла впечатление. У Николая возникло ощущение, что он получил в утешение самый желанный подарок, котором не мог и мечтать.

Усугубил и контраст, который явно ощутил Николай, оказавшийся в цивилизованной стране после российской глубинки. И самое удивительное было то, что он не чувствовал, что попал в чужой, враждебный мир, к чему невольно подсознательно себя готовил под влиянием слышанного с детства. Чужим он ощущал себя там, в деревне, а здесь свободно ходил по улицам, как среди хорошо знакомых людей, и улыбался прохожим в ответ на их улыбки. К тому же, почти не ощущался языковый барьер. Даже в затруднительных ситуациях, сразу или чуть погодя, рядом оказывался русскоговорящий человек.

'Почему так живут одни, и так — другие? Это тот самый особый путь?— спрашивал он сам себя, — Как может человек, стремящийся к духовному совершенству не подтягиваться и во всем остальном? Ведь тогда это уже граничит с шизофренией...'

Квартира по его возвращении была уже свободна, и впервые за долгое время Николай уснул опять в своей постели с ощущением, что прошло, по крайней мере, десятилетие, насколько далеким показалось ему все то, чем он жил раньше...

4.

Все это вспомнилось Николаю, пока они ехали домой из храма. Славка преимущественно молчал, молчал и Николай, лишь изредка бросая ничего не значащие фразы, поскольку вообще молчать было противоестественным.

— Поужинаем? — спросил он Славку, когда они вошли.

Тот неопределенно пожал плечами, и пройдя в комнату, включил компьютер. Николай начал готовить ужин. Он решил вести себя, как ни в чем не бывало.

— Ну, что решил насчет заграницы? — спросил Николай, когда они сели за стол, — Поедем?

— Если с отпуском получится, — ответил Славка, — По графику у меня в сентябре.

— Тоже неплохо. Продлим лето. Я могу пойти в любой момент.

— У вас там анархия?

— Понимаешь, я там не в штате. Можно сказать, тружусь во Славу Божию за очень скромное пожертвование от настоятеля.

— Скромное? — скептически спросил Славка, — У каждого, конечно, свои представления об этом, но я посмотрел, сколько стоит у вас обвенчаться, покреститься. На одних только свечках сколько огребаете... Вы там все, небось, в золотых штанах уже ходите со своей скромностью.

— Ты ошибаешься, — спокойно сказал Николай, — К этим сборам имеет доступ только настоятель, а обычные священники получают вдвое меньше, чем ты. Правда, они имеют доход от треб...

— От чего? — не понял Славка.

— Так называется, когда священник отпевает кого-то, крестит, освящает жилище или машину. Все, что ему пожертвуют при этом, он берет себе. Но опять только то, что пожертвуют где-то, если пригласят. В храме он все делает за то же жалование. Вот многие и носятся с кадилом по городу, чтобы прокормить семью.

Славка недоверчиво смотрел на него.

-Ты, конечно, можешь мне не верить, — пожал плечами Николай, — но я не обманываю. И если есть из них такие, кто меняет машины каждый год, а такие есть, то это еще не значит, что так живут все. Кому удается найти щедрого спонсора, живут неплохо, согласен.

— А что, находятся?

— Представь себе. За их счет и восстанавливаются храмы. Ты думаешь, это епархия выделяет деньги? Епархия только налог берет с каждой проданной свечки. А так, каждый настоятель выкручивается сам, как может. И не всегда бывает, что праведно. Но это не главное.

— А что тогда — главное?

— А главное, Слав, что церковь ведет Бог, а Бога каждый должен открыть в себе, в своем сердце. Храм — это не место идолопоклонения, но и без него обойтись нельзя. Есть вещи, которые можно получить только там. Ты крещеный, кстати?

— Окрестили в детстве, — криво усмехнулся Славка, — Меня не спросили.

— Ну и что? Тебе это очень мешает?

— А зачем? Что мне это дает? Придумали себе какие-то несуществующие вещи для самоуспокоения и верите в них.

— Ну, тебе же никто не запрещает не верить. Только спроси любого — ты бездушный? И он воспримет это, как оскорбление. Потому, что у каждого есть какие-то чувства, и каждый может сказать, когда у него на душе плохо, а когда душа радуется. Может, это тоже придумали? И что все в природе так совершенно и взаимосвязано, тоже придумали?

— Нет, это даже интересно. Ты всерьез веришь, что вот кто-то так, — Славка с усмешкой сложил ладони и дунул в них, — раз, и сотворил все вокруг?

— Ну, во-первых, это было не так, а во-вторых, прости, но ты тоже веришь...

— Во что?

— Не знаю, наверное, в ту же обезьяну, даже не задаваясь вопросом, откуда она взялась?

— Да это научный факт...

— Это никогда не было фактом. Дарвин выдвигал только гипотезу. И сейчас она подвергается критике, поскольку научного материала, подтверждающего ее, не нашлось. И именно в переходном звене. Когда произвели анализ ДНК останков самого близкого к человеку существа — неандертальца, была получена совсем другая формула. Тогда таких методов исследования еще не было, а теперь, по крайней мере, то, что ты не от обезьяны, доказано научно.