Кукушонок

  Лёгкие конники разведки Арнакталя висели над силами Орла, как мухи над забродившим пивом. Дозоры отгоняли их, но разведчики появлялись снова и снова. Припасы отряда без пополнения фуражом из деревень начали таять. Герцог терял посевы, деревни, отдельных людей, разменивая их на фураж. Обычная лошадка может всю жизнь питаться не слишком калорийной кашкой из перемолотых стеблей и листьев. Такое животное никогда не сможет весить более четырёхсот килограмм. Выращивание и эксплуатация боевой машины в восемьсот и более килограмм требуют регулярного кормления фуражным зерном.

  Ресурсы Викора таяли с каждым днём. Орёл выбрал стратегию провокации, а Вепрь ответил войной на истощение, перехватывая всех гонцов и припасы, отправляемые для нужд армии вторжения. К этому дню Викор мог выбрать один из двух путей: либо с позором отступить, либо продолжить, надеясь на удачу и постепенный перелом. Людям, знакомым с характером Орла, ничего не стоит предсказать его выбор.

  В надежде на успех он решил пробиться так глубоко, как только мог, принуждая армию герцога к более решительным действиям. Деревушка 'Долгопрудная' попала под удар шестисот всадников и без малого двух тысяч лошадей. Крестьяне не успели сбежать и теперь их припасы пополняли армейские в обстановке безудержного грабежа и насилия. Викор улыбался: удача всегда на стороне настойчивых.

  — Векер, смотри внимательно и вынеси для себя урок. Человек — это грязное и мерзкое животное, которое при малейшей опасности превращается либо в труса, готового продать своих ближних, либо в жестокого хищника, способного пожрать всех и каждого.

  Поначалу мальчик воспринимал войну, как новую учёбу, или забаву, но постепенно он проникался серьёзностью происходящего. Он видел войну, всё ещё не понимая её сути, пропитывался духом творящегося насилия. Реплика отца слегка отрезвила его. Он должен быть выше всех: его не тронут ни стенания жертв, ни зверства собственных солдат.

  — Да, отец, — произнёс мальчик.

  Младшие орлята тоже были здесь, но Викор щадил их, позволяя смотреть только на последствия, а не на сам процесс. К их группе подъехал воин из дозора.

  — Ваше Сиятельство, мы заметили рядом с лесом конницу Вепря. Человек сто, не меньше.

  Улыбка Викора засияла раньше прежнего.

  — Наконец-то! Сегодня отличный день, два в одном: и фураж, и один из отрядов этого труса. Обоз оставляем здесь с сотней слуг.

  Векер рванулся к отцу.

  — Рано тебе ещё в бой. Отсюда посмотришь.

  Пятьсот всадников выскочили из Долгопрудной в поисках сражения. Дозорные не подвели, небольшой кавалерийский отряд строился для боя с Викором. Граф решил атаковать с ходу. Он выхватил Пламенеющий и принялся рубить врагов направо и налево, размахивая невесомым двухметровым клинком. Ни одно из копий, направленное в его сторону, не смогло коснуться Орла, или его лошади. Викор перерубал древки раньше, чем враг успевал нанести удар. Краем глаза граф заметил, как из леса выскочили ещё две группы кавалерии герцога и изменил направление атаки.

  Ужасающая огненная мельница разбросала в стороны несколько десятков человек, прокладывая путь остальному воинству, впавшему в неистовство. Врагов оказалось несколько больше: почти три сотни всадников погибли во время стремительной и неотвратимой атаки. Сбежавших не было вовсе. Викор и сам не заметил того, как объехал вражеский отряд кругом, настигая каждого, кто пытался спастись. Неимоверная усталость навалилась на него, и он решил остановиться. Тотчас конь под ним захрипел, зашатался и упал замертво, Викор Орёл еле успел выпрыгнуть из седла. Пламенеющий воздействовал не только на графа, но и на его боевого коня.

  — А эта штука сильна... — пробормотал Викор, осматривая последствия скоротечного боя.

  Потери среди войска оказались совершенно смешными: погиб всего с десяток рыцарей, да три десятка получили раны, что же до слуг, то и у них лишь пять десятков убитых и столько же ранеными. Уставшие, но довольные рыцари возвращались в деревню, оставив слуг собирать трофеи. В Долгопрудной их ждали худые вести. Всех обозных слуг графа кто-то перебил, а коней увёл, оставив в деревне одну лошадь с запиской, приколотой к седлу: 'Ты взял не своё, я тоже беру кое-что твоё. Захочешь вернуть, ты знаешь, что надо делать. Вепрь.'

  Преследовать оказалось некого и некому: кони во время боя устали сильнее людей и требовали отдыха. Деревенский фураж оказался с сюрпризом. Слуги успели покормить чуть больше сотни коней к тому моменту, как первый из них начал вести себя странно. Отравленные животные умирали долго и мучительно, Викор приказал их добить. Ему предстояло трудное возвращение домой: с трофеями и без собственного обоза, после большой победы и с вестями о полном разгроме. Война застыла в хрупкой скорлупе нерешительности.

  День семьдесят четвёртый. (Первое редактирование)

  Я пропускаю несколько дней, заполненных совершенно несущественными делами. Моё ранение исключало побег прежним путём, оставалась надежда на удачу и возможность покинуть замок вместе с войсками. В ближайшее время из замка отправлялся подготовленный отряд, и мне удалось устроить себе место в обозе. Обошлось оно совсем недорого: всего пять золотых из казны города. В Хегле строительство плотины превратилась в какой-то культ с тысячами рабочих и десятками строительных машин. Город, и до того удививший меня темпами стройки, после отъезда Орла увеличил скорость строительства на порядок.

  Наша с градоначальником переписка стала такой интенсивной, что у меня почти закончились благовидные поводы для визитов к его шпионам. Амаис замкнулась в себе, просиживая целые дни у себя в комнате — она не устраивала истерик, не топила горе в вине, и не обвиняла всех вокруг. В случившемся с братом она считала виновным только отца, да и то лишь косвенно. Хоть Вепрь и отнял у неё брата, он был в своём изуверском праве: именно так обращаются с детьми врагов и преступников в Мальвикии. И уж конечно, она не считала виновным меня.

  Дождливым утром семьдесят четвёртого дня потрёпанное войско Викора въехало в замок. Один вид этих людей говорил о том, что с ними случилась какая-то беда. Валотия первой поняла, что именно не так. Она подбежала к графу и стала бить его кулаками по груди:

  — Где мои мальчики, Викор?

  На Орла невозможно было взглянуть без жалости: он что-то говорил, прижимая жену к груди, а она не слушала, продолжая колотить его, постепенно слабея. Наконец силы покинули её, и она упала на колени. Викор попытался подхватить жену, но действовал неуклюже, будто сам мог упасть в обморок каждую секунду. Слуги споро увели хозяев в их покои под раскаты начинающейся грозы.

  Обед подали всего на шестерых: граф с графиней не желали видеть никого, кроме семьи и двух старших слуг замка. Сказавшись больными, слуги спрятались от назревавшей бури. Викор был похож на мертвеца, который возвращает себе жизнь выпивкой. Он напился ещё до обеда и продолжал вливать в себя вино весь наш разговор: только огромным опытом я могу объяснить его способность поддерживать беседу, будучи пьяным. Что же до Валотии, то меня и ранее удивляла её собранность, теперь же стала очевидна причина: на коже под её глазами засохли бледно-розовые капельки не самого безвредного старомальвикийского возбуждающего средства. Во время обеда она добавила к этому зелью ещё и выпивку. Все ели молча, но стоило дойти до десерта, как графиня принялась за меня.

  — Скажи мне, муж мой, много славы, богатства и власти стяжал ты проклятым подарком из Болота? Ты так и не разгадал его секрета?

  Амаис поняла к чему идёт дело и попыталась оборвать разговор до того момента, как он превратится в скандал:

  — Отец, сегодня был тяжёлый для всех день, матушка устала, разрешите проводить её?

  Она опоздала, зерно подозрения попало в хорошо унавоженную неудачами почву:

  — О чём она говорит, Инизамгор?

  — И правда, о чём Вы, госпожа графиня? — попробовал отшутиться я:

  — Признаться честно, Ваше Сиятельство, я понятия не имею, о чём изволила упомянуть моя мачеха. Амаис, может быть, ты знаешь?

  Валотия вцепилась в меня намертво:

  — Ты ведь скрыл от графа те условия, на которых Хозяйки Топи согласились оставить тебе жизнь. За первое сокровище ты заплатил Хозяйкам золотом. Не отпирайся, я слышала это собственными ушами. Денкель молчалив только до тех пор, пока не напьётся. Откуда у тебя золото?

  Ни одна тайна не существует вечно. Валотия торжествовала, а я покрывался холодным потом.

  — Амаис дала вместе с фамильным кинжалом. Перед отъездом у меня был вещий сон, в котором Хозяйки потребовали плату за проход в Топь, — почти не соврал я.

  Валотия продолжила:

  — И ты, Амаис, безропотно отдала ему все свои ценности? Может и не только эти?

  — Валотия! — графская дочь в один миг стала пунцовой.

  — Пока мой дорогой муж скачет по полям и отдаёт врагу собственных детей, кое-кто в замке слишком часто навещает свою 'сестру'. Если у них до сего дня ничего и не было, то очень скоро этот гряземес обрюхатит твою дорогую дочь и покроет тебя позором. Только это ему и осталось, — мачеха злобно посмотрела на девушку.

  — Я не намерена терпеть оскорбления, — сказала Амаис и попыталась уйти.

  — Останься, — сказал Викор тоном, не допускавшим сомнений в том, что это не просьба:

  — Дослушаем её до конца.

  — Шаг за шагом он прокладывает себе путь к власти, — утверждала Валотия:

  — Сначала Херви, потом Лагрум, теперь мои птенчики. Ему осталось лишь убить нас с тобой, Викор, и жениться на Амаис. Тогда никто во всём графстве не посмеет возразить ему. Ты пригрел на своей груди змею, впустил его в наш дом... Хозяйки одарили его проклятым мечом не просто так! Он поклялся истребить весь твой род, мешающий им захватить Болотный край.

  Лицо моё сделалось красным от гнева — эта стерва решила убить меня руками Викора, я пару раз шумно вдохнул и выдохнул, унимая злость:

  — Только глубокое почтение к матушке не позволяет мне употребить те слова, которыми я хочу назвать все эти нелепые обвинения. Я и правда стал чаще видеться с Амаис после отъезда Лагрума, но лишь с целью отвлечь её от скуки и повеселить немного в дни печали, — оттарабанил я, отплёвываясь от пены во рту.

  Мне показалось, что Викор Орёл улыбался, подобно некоторым любителям теорий заговоров, которые не верят в них, но любят смотреть на человеческую глупость, ощущая себя значительнее. Впрочем, я не берусь судить, не стала ли эта картина лишь игрой воображения, придуманной мною самим по прошествии времени, чтобы уложить всё произошедшее в прокрустово ложе моего собственного видения событий. С этими весёлыми любителями чужой глупости та же проблема: их реальность постепенно искажается под тысячами мельчайших ударов бредовых аргументов. Я опять отвлёкся.

  Амаис пребывала в нерешительности: с одной стороны она хотела напиться, чтобы не воспринимать всё это всерьёз, а с другой она желала возразить Валотии, для чего ей требовалось сохранить ясность мыслей. Девушка так и стояла с наполненным до краёв кубком, пока я пытался придумать хоть что-то ещё. Мне удалось отвлечь внимание графа от несомненной улики — десятка золотых из Хегля, но ситуация оставалась очень опасной. Покушение на власть — это такое обвинение, из-за которого правители легко убивали, если успевали, даже собственных детей.

  — Ваше Сиятельство, отец, Вы вытащили меня из смертельной опасности, когда я лишился памяти и шатался у Болота, рискуя сгинуть в нём навеки, или умереть с голоду. Вы дали мне кров, пищу, заботу, семью и высокое положение. За всё это я буду благодарен Вам по гроб жизни. Вспомните, как я был напуган в тот день, когда негодяи Вепря и предатели попытались забрать меня от Вас.

  — Это да, видела бы ты его лицо, Валотия, — усмехнулся Викор. Возможно, графу для счастья недоставало семейных битв, где он смог бы одерживать победы, и будь графиня сварливее, все мы избежали бы своей участи.

  — Я думаю, что и похищение он сам себе организовал. Если бы ты так не спешил, дорогой, мы могли бы это узнать, — сказала графиня.

  Мне вдруг стало очень душно и тесно, но я продолжил:

  — Из-за Вепря нашу семью стали преследовать неудачи. Вепрь стал угрожать нам войной, и мы пошли в Топь слишком малым и недостаточно слаженным отрядом. В итоге целым вернулся лишь Денкель.

  — Ты отправил с ним лучшую команду егерей. Он погубил их всех, сам сделался калекой, лишь бы не служить тебе. И притащил этот проклятый меч, высасывающий из тебя силы и разум.

  — Валотия, ты перегибаешь палку. Пламенеющий — это самое могучее оружие из всех, что я видел. С ним можно выигрывать целые войны, — вступился за свою любимую игрушку граф.

  — Так почему же ты проиграл?! — воскликнула Валотия.

  — Война ещё не закончена! — взревел Викор.

  — Ах так! Скажи мне, как ты собираешься воевать с герцогом и сохранить жизни наших детей?

  — Глупая баба! Заложники — это удерживаемые силой гости, а не военнопленные. Его Величество не допустит их убийства, ведь это нарушение законов гостеприимства. Тут не только Топь забурлит, боги с небес спустятся, чтобы наказать преступника.

  — Хифус Вепрь не боится смерти, коль ему не мила жизнь. Он пойдёт на всё, лишь бы наказать нас, — твердила графиня, но муж её уже не слушал:

  — Из-за него мы воюем с герцогом, терпим лишения и хороним покойников. Из-за него убили Лагрума, из-за него похитили Векера, Даклуна и Хитора.

  Она плакала, как стенала бы всякая мать, лишённая возможности предпринять хоть какие-то действия для спасения детей. Я почувствовал себя отвратительно, будто бы подглядываю сквозь замочную скважину вглубь чужого сердца, мне стало стыдно за свой прежний гнев на неё. Сколько бы лжи не сказала в тот вечер Валотия, какими бы словами она не бросалась, я не чувствовал себя способным винить её. Она говорила слишком много правды среди своих страшных и выдуманных обвинений.

  Викор встал со своего места, подошёл к жене, взял её за подбородок и проговорил ей прямо в лицо:

  — Король Игнис Лев станет гарантом жизни наших детей, а если нет, я верну их любым способом. Любым! Ты слышишь меня?

  — Он безродный кукушонок, пригретый в гнезде орла, выкидывающий наших птенчиков! Избавься от него. Отдай его Вепрю, заставь его признаться! Верни мне моих детей, — скорее прорыдала, чем проговорила Валотия.

  — Это же бред, отец, ты видишь — она пьяна! — Амаис не прекратила попыток меня защитить.

  — Довольно! — вскрикнул Викор Орёл и продолжил тише, но не менее властно:

  — Оставьте меня...

  На подгибающихся ногах я вышел из большого зала, хромая сильнее, чем обычно: руки дрожали, и трость не сильно помогала. Вся моя одежда промокла от пота, и я ушёл переодеться, с трудом переставляя ноги. Амаис проводила меня хмурым взглядом: помочь она ничем более не могла, но и бессильно смотреть на подготовку к ещё одной семейной трагедии не желала. Валотия быстрым шагом покинула нас. Она привыкла верить своему мужу. Граф остался сидеть на своём месте, но напиваться до беспамятства не стал. Ему было над чем подумать.