Он подумал, однако, что Птица был из того типа людей, с которыми он мог бы делать бизнес, в различных областях.
Эта мысль привела его к запоздалому воспоминанию о Роджере Маке и новых арендаторах. У него не было свободного времени сильно беспокоиться об этом в течение последних нескольких дней, — да он и сомневался, что есть повод переживать. Роджер Мак был вполне способен с этим справиться, хотя его надтреснутый голос сделал его менее уверенным, чем он должен быть. В конце концов, он там с Кристи и Арчи Багом...
Он закрыл глаза, блаженство абсолютной усталости захватило его, мысли становились все более разрозненными.
Еще один день, возможно, а потом — домой, чтобы успеть заготовить сено. Сделать партию виски, может даже две, до наступления холодов. Забить скот... возможно, пришло время заколоть эту чертову белую свиноматку? Нет... злобная тварь невероятно плодовита. Смутная мысль пришла в голову: "Какому кабану хватило мужества спариваться с ней? Может, она его съела после?" Дикий кабан... копченая ветчина, кровяная колбаса...
Он плавно проваливался в верхние слои сна, когда почувствовал чью-то руку на своем члене. Выдернутый из забытья, как лосось из морского залива, он хлопнул по руке незваного гостя, крепко схватив ее. Чем вызвал тихий смешок своего гостя.
Женские пальцы мягко пошевелились в его захвате, и другая рука быстро заняла место первой. Его первой осознанной мыслью было то, что девушка, вероятно, была превосходным пекарем, судя по тому, как уверенно она разминала его.
Другие мысли быстро следовали одна за другой в этом абсурде, и он попытался захватить вторую руку. Она игриво ускользала от него в темноте, тыкая его и дразня.
Он подыскивал вежливые слова протеста на языке чероки, но ничего не приходило в голову кроме нескольких случайных фраз на английском и гэльском, все они слабо подходили к ситуации.
Первая рука была настойчива, извиваясь, словно угорь. Не желая сломать ее пальцы, он отпустил их на мгновение и успешно перехватил руку в запястье.
— Йен! — позвал он в отчаянии. — Йен, ты здесь? — он не мог ни видеть своего племянника в густой темноте, которая заполняла хижину, ни понять, спал ли тот. Здесь не было окон, и единственный слабый свет исходил от угасающих углей.
— Йен!
На полу произошло шевеление, тела переместились, и он услышал чихание Ролло.
— Что такое, дядя? — он обратился к нему на гэльском, и Йен ответил ему на том же языке. Парень говорил ровно, не было похоже на то, что он только проснулся.
— Йен, в моей постели женщина, — произнес он по-гэльски, пытаясь соответствовать спокойному тону своего племянника.
— Две женщины, дядя Джейми, — Йен развеселился, черт его побери! — Другая находится возле твоих ног. Ожидает своей очереди.
Это лишило его присутствия духа, и он почти отпустил захват на плененной руке.
— Две женщины! За кого они меня принимают?
Девушка хихикнула снова, наклонилась и слегка укусила его за грудь.
— Христос!
— Ну, нет, дядя, они не принимают тебя за Бога, — сказал Йен, очевидно, подавляя собственное веселье. — Они думают, что ты король, так сказать. Ты его агент, поэтому они делают честь Его Величеству, отправив к тебе своих женщин, ага?
Вторая женщина обнажила его ступни и стала медленно поглаживать подошвы ног одним пальцем. Он не терпел щекотки и нашел бы это докучающим, если бы не был обеспокоен первой женщиной, с которой был вынужден играть в весьма непристойную игру "спрячь во рту сосиску".
— Поговори с ними, Йен, — произнес он сквозь стиснутые зубы, неистово шаря свободной рукой, одновременно пытаясь сдержать пальцы плененной руки, которая томно поглаживала его ухо, и дергая ногами в неистовой попытке остановить ухаживания второй дамы, которые становились все более настойчивыми.
— Эмм... Что ты хочешь, чтобы я им сказал? — осведомился Йен, переходя обратно на английский. Его голос немного дрожал.
— Скажи им, что я глубоко тронут оказанной мне честью, но — ик! — дальнейшие дипломатические увертки были отрезаны внезапным вторжением в его рот чужого языка с сильным вкусом репчатого лука и пива.
В ходе последовавшего сопротивления он мрачно осознал, что Йен потерял всякое чувство самоконтроля и лежал на полу, беспомощно хихикая. "Когда убиваешь сына, это называется детоубийством, — безжалостно подумал он, — а как называется убийство племянника?"
— Мадам! — сказал он, с трудом высвободив свой рот. Он схватил даму за плечи и скинул ее со своего тела с достаточной силой, так что она вскрикнула от неожиданности, неприкрытые ничем ноги взлетели вверх. Господи, она что, голая?
Именно так. Они обе были голыми; его глаза привыкли к тусклому свету тлеющих углей, и он уловил отражение света на плечах, груди и округлых бедрах.
Он сел, собрав вокруг себя шкуры и одеяла, наподобие наскоро сооруженного защитного укрепления.
— Прекратите вы, обе! — сказал он строго на языке чероки, — Вы красивы, но я не могу лечь с вами.
— Нет? — спросила одна из них озадаченно.
— Почему нет? — поинтересовалась другая.
— Аа... потому что я дал клятву, — сказал он, сказал он, необходимость принесла вдохновение. — Я поклялся... поклялся... — он подыскивал правильное слово, но не находил его. По счастью, Йен вмешался в ситуацию, свободно вливаясь потоком речи на языке цалаги, слишком быстро, чтобы уследить за ним.
— Ооо, — впечатленная, выдохнула одна из девушек. Джейми почувствовал явные угрызения совести.
— Что, во имя Бога, ты сказал им, Йен?
— Я объяснил им, что Великий Дух пришел к тебе во сне, дядя, и сказал, что ты не можешь быть с женщиной, пока не доставишь оружие всем цалаги.
— Пока я — что?!
— Ну, это было лучшее, что я смог придумать так быстро, дядя, — ответил Йен, защищаясь.
Несмотря на то, что идея была ужасной, он признал, что она оказалась эффективной. Женщины прижались друг к другу, испуганно перешептываясь, и совершенно оставили попытки приставать к нему.
— А, ладно, — неохотно согласился он. — Полагаю, могло быть и хуже, — в конце концов, даже если Корона согласится предоставить оружие, цалаги было чертовски много.
— Всегда пожалуйста, дядя Джейми, — смех булькал в голосе племянника и прорывался в сдерживаемом фырканье.
— Что? — сказал Джейми раздраженно.
— Одна из дам сказала, что очень сильно разочарована, дядя, потому что ты прекрасно оснащен. Вторая отнеслась к этому более философски, однако. Она сказала, что могла бы родить от тебя детей, и малыши были бы рыженькими, — голос его племянника дрожал.
— Что, черт возьми, плохого в рыжих волосах?
— Я не совсем уверен, но думаю, это вовсе не то, чего бы ты хотел, ведь благодаря этому твой ребенок был бы слишком заметен.
— Ну, хорошо, — оборвал он. — Им это уже не грозит, так? Разве они не могут теперь пойти домой?
— Дождливо, дядя Джейми, — логично отметил Йен. Это действительно было так; ветер принес стук дождя, и теперь ливень бил по крыше, монотонно барабаня, проникая через дымовое отверстие и шипя каплями в горячих углях. — Ты ведь не отправишь их под дождь? Кроме того, ты сказал, что не можешь лечь с ними, но это не означает, что они должны уйти совсем.
Он прервался, чтобы спросить что-то у девушек, которые отвечали ему со страстной уверенностью. Джейми подумал: если они захотят — они свое возьмут. Поднявшись с грацией молодых журавлей, они обе забрались обратно в его постель, обнаженные как сойки, лаская и поглаживая его с восторженным шепотом — настойчиво избегая, однако, его интимных мест, вдавили его в шкуры и прильнули к нему с обеих сторон, теплая обнаженная плоть уютно прижалась к нему.
Он открыл рот, затем закрыл его обратно, абсолютно не найдя, что сказать ни на одном из языков, который он знал.
Он лег на свое место, напряженный, неглубоко дыша. Его петушок возмущенно пульсировал, явно собираясь подняться и мучить его всю ночь в отместку за неправильное поведение. Короткий хохот донесся из кучи шкур на земле, перемежаемый икающим фырканьем. Он подумал, что это, возможно, первый раз, когда он слышит, как Йен по-настоящему смеется после своего возвращения.
Молясь о стойкости, он глубоко вдохнул, медленно выдохнул и закрыл глаза, плотно обхватив себя руками вокруг ребер, прижав локти к бокам.
Глава 15. ПОСАЖЕНИЕ НА ВОДУ.
РОДЖЕР ВЫШЕЛ НА ТЕРРАСУ ДОМА в Речной Излучине, чувствуя приятную усталость. После трех недель напряженной работы он подобрал новых арендаторов со всех дорог и тропинок Кросс-Крика и Кэмпбелтона. Познакомился со всеми главами семейств, сумел, по крайней мере, минимально обеспечить их всем необходимым для поездки, в плане еды, одеял и обуви. И собрал их всех в одном месте, решительно преодолев их склонность к панике и увиливанию. Они двинутся во Фрейзерс Ридж утром, и ни минутой позже.
Он с удовлетворением смотрел с террасы на поляну, лежавшую за конюшнями Джокасты Камерон Иннес. Они все расположились на ночлег там, во временном лагере: двадцать две семьи, семьдесят шесть душ, четыре мула, два пони, четырнадцать собак, три свиньи, и только Богу было известно, сколько цыплят, котят и домашних птиц, собранных в плетеные клетки для переноски. Все имена — исключая животных — были занесены в список, уголки его страниц загнулись и измялись в кармане. У него было несколько других списков там же — наскоро написанных, перечеркнутых, с массой исправлений, и едва читаемых. Он ощущал себя ходячей книгой Второзакония. А еще он чувствовал, что ему необходимо хорошенько выпить.
К счастью, это ему как раз и предстояло: Дункан Иннес, муж Джокасты, возвратился после трудового дня и сидел на террасе в компании с хрустальным графином, который, в лучах заходящего солнца, отливал насыщенным янтарным светом.
— Ну, как дела, а charaid? — Дункан встретил его добродушно, указывая на один из плетеных стульев. — Может быть по глоточку?
— Спасибо, не откажусь.
Он с благодарностью опустился в кресло, которое приветливо скрипнуло под его весом. Принял бокал, протянутый Дунканом, и выпил его залпом с коротким "SlЮinte".
Виски обожгло горло, заставив закашляться, но внутри вдруг что-то открылось, и постоянное чувство небольшого удушья стало покидать его. Он благодарно хлебнул еще.
— Они готовы отправляться в путь? — Дункан кивнул в сторону поляны, где дым походных костров висел низким золотым туманом.
— Готовы как никогда. Бедняжки, — добавил Роджер с некоторым сочувствием.
Дункан приподнял лохматую бровь.
— Словно рыбы, вытащенные из воды — добавил Роджер, протянув бокал на предложение наполнить его вновь. — Женщины в ужасе, как и мужчины, но те скрывают это лучше. Можно подумать, я собираюсь увести их в рабство на сахарные плантации.
Дункан кивнул.
— Или в Рим, чистить туфли Папе Римскому, — сказал он с иронией. — Я сомневаюсь, что большинство из них могли когда-либо настолько близко видеть католика, чтобы распознать его. Полагаю, что, даже принюхавшись, они не смогут почуять его. Как думаешь, они могут себе позволить выпить стаканчик-другой?
— Только в лечебных целях, или в случае реальной смертельной опасности, — Роджер сделал медленный, божественный глоток и закрыл глаза, чувствуя, как виски согревает горло и булькает в груди, словно урчащая кошка. — Ты уже встречался с Хирамом? Хирам Кромби, старейшина этой общины.
— Этот кислый леденец на палочке, воткнутой в задницу? Да, я встретился с ним, — Дункан усмехнулся в усы. — Он будет ужинать с нами. Лучше выпить еще по одной.
— Не откажусь, спасибо, — сказал Роджер, протягивая ему бокал. — Однако никто из них не жаждет мирских удовольствий, насколько я могу судить. Кажется, они все еще остаются ковенантерами до мозга костей. Олухи Царя Небесного, верно?
Дункан от души расхохотался.
— Ну, конечно не так, как во времена моего деда, — сказал он, успокаиваясь, и потянулся к графину. — Благодарю Господа за это, — он закатил глаза, гримасничая.
— Так твой дед был ковенантером?
— Господи, еще каким, — качая головой, Дункан хорошенько подлил, сначала Роджеру, затем себе. — Он был свирепым старым ублюдком. Понятно, что не без причины, знаешь. Его сестру посадили на воду.
— Посадили... О, Господи! — он прикусил язык в покаянии, но был слишком заинтригован, чтобы беспокоиться об этом. — Ты имеешь в виду казнь через утопление?
Дункан кивнул, глядя на стакан, затем сделал хороший большой глоток и, прежде чем проглотить, на мгновенье задержал его во рту.
— Маргарет, — сказал он. — Ее звали Маргарет. В то время ей было восемнадцать. Ее отец и ее брат — мой дедушка, то бишь, — бежали после битвы при Данбаре и спрятались в горах. Пришли войска, разыскивая их, но она сказала, что не знает, куда они пошли, и у нее была Библия. Тогда они попытались заставить ее отречься от веры, но она заявила, что не сделает этого. Легче с камнями разговаривать, чем с женщинами этой ветви семьи, — проговорил он, качая головой. — Ничто не могло поколебать ее. Но они потащили ее на берег, ее и старуху-ковентантку из деревни, раздели их и привязали обоих к столбам на линии прилива. Толпа стояла там, ожидая, когда вода поглотит их.
Он сделал еще один глоток, не чувствуя его вкус.
— Старуха захлебнулась первой. Они привязали ее ближе к воде — я полагаю, думая, что Маргарет не устоит, если увидит, как старуха умирает, — он хмыкнул, качая головой. — Но нет, ничего подобного. Прилив поднимался, и волны накатили на нее. Она захлебнулась, закашлялась, и ее распущенные волосы, нависая над лицом, прилипли к ней, как водоросли, когда вода отхлынула. Моя мать видела ее, — объяснил он, поднимая стакан. — Ей тогда было всего семь, но она все помнила. После первой волны, говорила она, был промежуток, равный трем вдохам, и волна накрывала Маргарет снова. Потом отлив... три вдоха... и опять все заново. И нельзя было ничего увидеть, кроме водоворота ее волос, плавающих на волнах.
Он поднял бокал чуть выше, и Роджер поднял свой в невольном тосте.
— Господи Иисусе, — сказал он, и это не было богохульством.
Виски обжигало горло, пока опускалось внутрь, и он глубоко вдохнул, благодаря Бога за дар воздуха. Три вдоха. Это был превосходнейший Айлейский солод, и он чувствовал сильный и насыщенный йодистый привкус моря и водорослей в легких.
— Упокой Господь ее душу, — сказал он хрипло.
Дункан кивнул и снова потянулся за графином.
— Я думаю, она заслужила покой, — сказал он. — Хотя они, — он указал подбородком в сторону поляны — они скажут: "Это не было ее личной заслугой, Бог избрал ее для спасения и избрал англичан для проклятия. И нечего к этому добавить".
День клонился к вечеру, и костры начали светиться в темноте поляны позади конюшен. Дым от них достигал носа Роджера, теплый и домашний аромат, который, тем не менее, добавлял жжения в горле.
— Я сам не нашел ничего, за что стоило бы умереть, — сказал Дункан задумчиво, а затем улыбнулся одной из своих коротких, редких улыбок. — Но мой дед сказал бы, что это лишь означает, что я был избран для проклятья. "По промыслу Божьему, в ознаменование Его вечной Славы, определил Он для одних людей и ангелов вечную жизнь, для других же — вечную смерть". Он всегда повторял это, когда кто-нибудь говорил о Маргарет.
