Квантунская рапсодия - 2

После бурного, но к счастью короткого обсуждения сообщений, было решено пустить через Бельты сначала крейсера, как наименее ценное составляющее эскадры и только потом двинуть броненосцы. Действие было примитивным, но вполне действенное. Крейсера Энквиста прошли датские проливы без сучка и задоринки, а затем в путь двинулись броненосцы.

Когда так никем и не атакованные корабли эскадры вышли в Северное море, адмирал приказал отправить секретную телеграмму в Копенгаген. В ней он язвительно благодарил посла за бдительность и заботу в отношении эскадры. Кроме этого, Рожественский просил посла принять максимум мер для сохранения в секретности намечающееся прохождение русскими кораблями пролива Ла-Манш.

Сарказм телеграммы заключался в том, что о маршруте движения через Северное море, равно как и о стоянке эскадры в Бресте для заправки углем сообщали британские газеты, пристально следившие за русскими кораблями.

Послав эту телеграмму, Рожественский полагал, что навсегда забудет о существовании посла, однако судьба сулила ему иное. Адмирал вспомнил посла и довольно крепким словом во время прохождения эскадры Ла-Манша.

Доггер-банка, где всегда было много рыбацких судов промышлявших выловом трески, встретила эскадру чистой и ясной ночью. Силуэты маленьких кораблей были хорошо видны издали в свете луны, а также прожекторов, которые цепко обшаривали каждый подозрительный участок моря по курсу кильватерной колонны. Их белые лучи служили хорошим ориентиром для рыболовов, которые спешно отворачивали в сторону, почтительно уступая дорогу боевым кораблям.

Также мирно и буднично эскадра миновала Па-де-Кале, оставив по правому борту знамениты меловые откосы Дувра. Ничто не предвещало неприятностей, но они случились.

Согласно мнению многих моряков эскадры, главной причиной этого стал туман, который северные ветра пригнали на море с коварного Альбиона. Он появился внезапно, стремительно наползая на поверхность моря густой седой пеленой. По случайной прихоти воздушных потоков, туман не дошел до русских кораблей, а длинной непроницаемой полосой струился над волнами пролива омывавших британский берег.

Всем, кто стоял на капитанском мостике "Суворова" была хорошо видно стена тумана, сквозь которую ничего не было видно. Опасаясь, что близкое расположение края серого облака может привести к неприятному инциденту, адмирал приказал изменить курс и как, потом оказалось спас свой флагман, а вместе с ним и всю эскадру.

Следуя приказу командующего, колонна броненосцев и следовавшие по её левому борту крейсера Энквиста уже отошла вглубь пролива от английского берега, когда из тумана, наперерез эскадре выскочил неизвестный миноносец.

Из-за клочков тумана простиравшихся над его мачтами было невозможно рассмотреть флаг корабля, но был хорошо виден носовой торпедный аппарат, нацеленный прямо на борт "Суворова". Случись это до изменения курса флагмана и дело бы имело печальный оборот. У стоявших на своих местах боевых расчетов противоминной артиллерии просто бы не было времени выяснять, кто идет наперерез броненосцу и они открыли бы по кораблю огонь. Однако благодаря имевшемуся зазору стрельбы удалось избежать.

Чуть больше минуты потребовалось сигнальщикам, чтобы опознать в неизвестном миноносце британский корабль и доложить адмиралу. Сразу вслед за этим на "Суворове" взвился сигнал: "Ваш курс ведет к опасности. Требую отвернуть".

Чтобы для нежданного гостя этот сигнал быстрее дошел, на флагмане сыграли тревогу и артиллеристы навели на летящего, на всех парах британца орудия. Скорее всего, столь решительные действия порядком напугали моряков короля Георга и они стали менять свой курс, но в этот момент и тумана появились ещё два силуэта миноносцев, затем ещё один и ещё один.

Возможно из-за столь резкой перемены обстановки британские моряки не успели быстро сориентироваться и не заметили сигнал на "Суворове". Подобно хищным серым крысам они устремились к русским кораблям, нацелившись на корму флагмана.

Очень может быть, что и этим миноносцам хватило времени разобраться со всем происходящим и, следуя своему собрату, они изменили бы свой курс и избежали столкновений. Но на идущем следом за "Суворовым" "Бородино" у кого-то из моряков сдали нервы и носовые орудия главной башни дружно бабахнули. Залп был холостым, но он крепко напугал англичан. С опасного курса они немедленно свернули, но посчитали подобное поведение русских моряков откровенно недружественное и даже оскорбительное в свой адрес.

Поэтому, они двинулись параллельно курсу кораблей Рожественского, показывая своим видом, что в любой момент готовы атаковать своих обидчиков. Некоторое время спустя к миноносцам присоединились два крейсера, чье поведение не отличалось дружественностью в отличие от русских кораблей.

Следуя строгому приказу адмирала, корабли шли прежним курсом и строем, не выказывая в сторону англичан никаких действий. Одновременно с этим на флагмане взвились сигналы приветствия королевскому флоту, на которые британцы отреагировали с большим запозданием. Долгое время они, молча, сопровождали русские броненосцы, пока на мачте одного из крейсеров не появился запрос о том, кто командует эскадрой и куда она идет.

От подобной беспардонности у адмирала появилось сильное желание послать англичан по известному всем адресу, но Зиновий Петрович сдержался.

— Поднять сигнал: "Адмирал Рожественский. Идем в Брест" — приказал адмирал и в этот момент, коварный туман стал чудесным образом пропадать и вскоре вовсе исчез. Русские и британские флаги стали хорошо различимы, и всевозможные недоразумения были полностью исчерпаны. На английском крейсере взвился сигнал "Счастливой дороги" и корабли Гранд Флита, ушли, держа курс на Портсмут. Однако англичане не были бы англичанами, если бы, на страницах своих газет не раздули инцидент до невиданных размеров.

Вначале, неожиданная встреча кораблей двух флотов получила заголовок "Опасные маневры русских кораблей в районе Дувра". Затем тональность газет резко поменялась, и дуврский инцидент получил название: "Недружественное поведение адмирала Рожественского к британскому флоту и флагу", но и это были только цветочки. Новые выпуски газет пестрили обвинениями, что русские варвары посмели угрожать британским кораблям оружием, что было расценено как оскорбление королевства. События в Ла-Манше стали темой обсуждения в британском парламенте, где вскакивая со своих мест, господа депутаты требовали о премьера и короля защитить честь и достоинство страны.

Когда эскадра Рожественского прибыла в Брест, свистопляска вокруг инцидента только набирала обороты. Французы встретили адмирала благосклонно и разрешили начать погрузку угля на русские корабли с немецких пароходов, нанятых русским правительством, но затем обстановка стала резко меняться. Под давлением англичан французские власти сначала ограничили время пребывания немецких угольщиков в Бресте, а когда благодаря героическим усилиям экипажей кораблей, погрузка угля закончилась раньше указанного срока, запретили эскадре покидать порт.

Это решение французов сильно разозлило Рожественского. Искренне считая, что каждый день своего вынужденного простоя в Бресте играет на руку японцам, Зиновий Петрович обратился в русское посольство в Париже, требуя защитить свое имя и честь русского флота.

В своем письме, он четко указал на неблагоприятные погодные условия в проливе, которые могли привести к столкновению кораблей русского и британского флота, однако этого не произошло. Русская эскадра заблаговременно изменила свой курс, благодаря чему ни один из кораблей не пострадал. Что касается выстрелов с "Бородино", то это был салют, которым русский броненосец приветствовал появление британских кораблей. Ни о каких недружественных действиях не может идти речи, так как "Суворов" и британский крейсер обменялись дружескими приветствиями и разошлись.

Письмо адмирала возымело действие. Посол обратился к французскому правительству, требуя разъяснений в связи с недружественными действиями в отношении кораблей государства считавшегося союзником Парижа. Одновременно с этим в столичную прессу произошла утечка содержания письма адмирала, что имело самые благоприятные последствия для него.

Уже на следующий день, многие парижские газеты вышли с заголовками "Британский анекдот, где смеяться?" и в своих статьях, что называется по косточкам, разобрали досадный инцидент с колким французским юмором. Конечно, в этом деле не обошлось без тайного финансового вливания в некоторые издания, а также дала знать вековое соперничество двух стран претендовавших на мировое господство, но факт оставался фактом. Франция встала на защиту Рожественского, и его корабли получили не только разрешение покинуть Брест, но и произвести остановку в Бизерте и Джибути для пополнения запасов топлива.

Это известие вызвало у Рожественского двойное чувство. С одной стороны адмирал был очень рад тому, что ему наконец-то позволил выйти в море и продолжить поход. С другой его взбесило то, что секретная информация о маршруте эскадры, с которой он поделился с российским послом во Франции, стала достоянием газетчиков.

— Зачем в нынешнее время нужна разведка!!? Ведь все нужное для себя шпионы могут свободно черпать из газет!! За них все сделают эти треклятые бумагомараки журналисты — возмущался адмирал, потрясая скомканными газетами перед носом своего начальника штаба эскадры Клапье-де-Колонга с такой яростью, как будто то был виноват в утечке сведений французской прессе. — Теперь японцы точно знают, что мы пойдем не через мыс Горн или вокруг Африки, а будем прорываться через Красное море! Ждите нас возле Джибути со своими крейсерами и миноносцами!

— Я полностью с вами согласен в отношении газет. Попадание секретных сведений на их страницы не допустимо. Необходимо провести самое тщательное расследование этого дела и обязательно наказать виновных — поспешил согласиться с адмиралом начштаба. — Однако если проанализировать обстановку, то газетчики не нанесли нашим планам большого ущерба.

— Как это не нанесли!? — взвился адмирал, но Клапье-де-Колонг успел перехватить инициативу разговора.

— Моральный да, безусловно, но не стратегический. Посудите сами. О том, что мы пойдем через Гибралтар японцы наверняка могли узнать от англичан — начштаба уверено загнул палец руки и вопросительно посмотрел на адмирала, терпеливо ожидая его реакции.

— Ну, могли — пробурчал Рожественский.

— Могли — это точно и значит, весь последующий маршрут нашей эскадры просчитать не составит большого труда — собеседник загнул второй палец, не встретив при этом протеста со стороны командующего. — Известие о нашем маршруте по большому счету не принесет противнику ощутимой выгоды. Зная о том, что наши планы известны противнику мы всегда будем начеку, проходя Средиземное море, в особенности у Гибралтара, Мальты и Александрии. А что касается Джибути, то это не самое удобное место для нападения на эскадру. Японцам там проще мин накидать перед нашим проходом, чем атаковать наши корабли.

Клапье-де-Колонг загнул третий палец и, оставляя сладкую месть на десерт, продолжил свою речь.

— Кроме того, находясь в Джибути, у вас будет возможность поквитаться с французскими журналистами.

— И как это будет выглядеть? — насупился адмирал.

— Очень просто. Пригласите на "Суворов" местных газетчиков, дадите интервью и как бы невзначай скажите, что эскадра идет в Сайгон через Зондский пролив — многозначительно произнес начштаба и на лице адмирала, появилось некое подобие улыбки.

— Думаете, поверят?

— Поверят — авторитетно заверил Клапье-де-Колонг, — главное правильно это подать. Наговорить кучу хороших слов в адрес местной администрации, наших союзников правительства Франции и поверят.

Не получив поддержку на континенте по осуждению действия русских моряков, англичане быстро отыграли дело назад. Причем сделали это ловко, и умело, переведя стрелки на родственные отношения между английским королем и российским императором.

С самого начала шумихи вокруг эскадры Рожественского между Георгом и Николаем завязалась переписка, в которой оба монарха выражали сожаление и огорчение по поводу случившегося, но каждый по-своему. Николай считал случай под Дувром досадное недоразумение, от которого, к сожалению никто не застрахован. Георг видел в нем нечто большее, но не спешил расшифровывать и уточнять это понятие на страницах своих писем.

Когда же "все выяснилось" и все обвинения с Рожественского благодаря усилиям французской пресс были сняты, монархи обменялись посланиями, в которых выражали надежду на мир и дружбу между двумя империями, а также на то, что подобные недоразумения между флотами не будут возникать в дальнейшем.

Именно эту часть послания русского императора ставшей достоянием прессы, британские газетчики и преподнесли своим читателям, как извинения царя, за "опасное поведение своего адмирала" у берегов Великобритании.

Узнав об этом, российский посол в Лондоне хотел заявить протест, против неправильного толкования слов государя, но Николай не стал этого делать.

— Собака лает, а караван идет — философски заявил император не желавший выносить сор из общеевропейского семейного дома.

Казалось все закончилось хорошо. Все разрешилось. Монархи обменялись любезностями, пожали друг другу руки, русская эскадра покинула Брест, однако решили отплатить Рожественскому за "дуврский салют".

Когда корабли эскадры подходили к Гибралтару их встретил британский флот. Сначала сигнальщики доложили о появлении одного крейсера, затем сразу трех кораблей, а потом появились ещё четыре крейсера под "Юнион Джеком" и англичане начали сближение с кораблями русской эскадры.

Четко и быстро выполнив маневр, вызвавший откровенное восхищение и зависть у стоявшего на мостике адмирала, британцы стали обходить с двух сторон идущие походным строем броненосцы и крейсера Рожественского.

Впереди первой колонны британских кораблей шел крейсер "Ланкастер". На мачтах корабля развивались приветственные сигналы, но дружелюбия и уважения в его действиях было, ни на грош. Крейсер прошел на таком расстоянии от "Суворова", что трудно было отделить вынужденный действия от откровенного неуважения, но это были только цветочки.

Не переходя, как любят выражаться британцы "тонкую красную линию", "Ланкастер" развернул свои носовые орудия и дал холостой залп по русскому флагману. Его примеру последовали другие крейсера этой колонны при прохождении мимо "Суворова", к превеликому раздражению адмирала.

В момент залпа с "Ланкастера" его не было на капитанском мостике, но сам факт внезапного салюта ему очень не понравился. Взлетев по трапу и окинув английские корабли гневным взглядом, он приказал сигнальщикам.

— Передать на корабли сигнал: дать ответный салют одним залпом.

К этому моменту, когда его приказ был исполнен большая часть британских кораблей, уже миновала флагман и потому, ему пришлось салютовать кормовым орудием.

Проход второй колонны британских кораблей во главе с крейсером "Глостер" и исполнение ими одиночного салюта не стал неожиданностью для русских кораблей и они с достоинством отвечали. Залпы отгремели, но на этом обмен любезностями с британской стороны не закончились. Показывая маневренность и быстроту своих кораблей, английские моряки совершили маневр "все вдруг" и, нагнав эскадру, стали её почетным эскортом.